Пол Андерсон. Тау Ноль -------------------- Пол Андерсон. Тау Ноль. ("Интерпланетарные исследования" #4). Пер. - С.Алешкина. Poul Anderson. Tau Zero (1970) ("The Interplanetary Exploration Tales" #4) ======================================== HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5 -------------------- 1 - Смотрите - вон там. Поднимается над Рукой Бога. Это он? - Думаю, да. Это наш корабль. Они были последними посетителями. Парк Миллеса закрывался. Большую часть послеполуденного времени они бродили среди скульптур. Он был в восторге от первого знакомства с ними, она говорила молчаливое "прощай" тому, что было частью ее жизни. Им повезло с погодой. Лето было на исходе, но в этот день на Земле ярко светило солнце, дул легкий ветерок, который заставлял танцевать тени листвы на стенах вилл. Звонко журчали фонтаны. Когда солнце зашло, в парке как будто все ожило. Казалось, что дельфины кувыркаются в волнах, Пегас рвется в небо, Фолк Филбайтер высматривает потерянного внука, а лошадь его в этот миг споткнулась, переходя брод. Орфей прислушивается, юные сестры обнимаются, воскреснув - и все это беззвучно, ибо взгляду наблюдателя было доступно лишь краткое мгновение их жизни. Хотя время, в котором существовали статуи, было ничуть не менее реальным, чем зимнее время. - Как будто они живы и предназначены звездам, а мы должны остаться позади и постареть, - пробормотала Ингрид Линдгрен. Шарль Реймон не слышал ее слов. Он стоял на каменных плитах под пожелтевшими березами и смотрел на "Леонору Кристину". Наверху колонны, которая служила ей опорой, Рука Бога, возносящая ввысь Гений Человека, рисовалась силуэтом на фоне зеленовато-синих сумерек. Позади нее крошечная звездочка быстро пересекла небосклон и скрылась. - Вы уверены, что это не какой-нибудь спутник? - в тишине спросила Линдгрен. - Я не думала, что мы сможем увидеть... Реймон выразительно поднял бровь. - Вы - первый помощник, и вы не знаете, где находится наш корабль и что он делает? Он говорил по-шведски с акцентом, как и на большинстве других языков, резко меняя интонацию. Эта манера говорить подчеркнула иронию его слов. - Я не навигационный офицер, - сказала она, защищаясь. - Притом я постаралась, насколько возможно, выбросить все дела из головы. Вам бы тоже следовало так поступить. Нам предстоит этим заниматься много лет. - Она потянулась к нему. Ее тон смягчился. - Прошу вас. Давайте не будем портить этот вечер. Реймон пожал плечами. - Простите. Я не хотел. К ним подошел служащий, остановился и почтительно произнес: - Извините пожалуйста, но нам пора закрывать. - О! - Линдгрен вздрогнула от неожиданности, бросила взгляд на часы и посмотрела на террасы. Там не было никого - если не считать тех живых существ, которых Карл Миллес воплотил в камень и металл три века назад. - О да, конечно, давно пора. Я просто не отдавала себе отчета, как поздно. Служащий поклонился. - Поскольку леди и джентльмен явно желали этого, я оставил их одних в парке после того, как остальные посетители ушли. - Значит, вы нас знаете, - сказала Линдгрен. - Кто же не знает? Во взгляде служащего читалось восхищение. Она была высокой, хорошо сложенной, с правильными чертами лица и широко расставленными голубыми глазами. Волосы ее были подстрижены коротко, чуть ниже мочек ушей. Ее одежда была более изысканной, чем обычно носили вне службы женщины, работающие в космосе. Богатые мягкие оттенки и ниспадающие складки неосредневекового стиля очень шли ей. Реймон представлял собой резкий контраст - коренастый, темноволосый мужчина с суровым выражением лица, со шрамом на лбу. На нем были прямая туника и брюки, которые ничем не отличались от униформы. - Спасибо, что вы нам не стали мешать, - сказал он скорее из вежливости. - Я подумал, что вы наверняка не хотите, чтобы вам докучали, - ответил служащий. - Без сомнения, вас узнали многие, но поступили так же. - Мы, шведы, воспитанные люди, - улыбнулась Линдгрен Реймону. - Не буду спорить, - сказал ее спутник. - Трудно вести себя иначе, когда вы повсюду в Солнечной системе. - Он сделал паузу. - Тому, кто правит миром, лучше проявлять вежливость. Римляне в свое время были вежливы. Пилат, например. Отповедь Реймона привела служащего в замешательство. Линдгрен немного резко заявила: - Я сказала "alskvardig", а не "artig". ("Воспитанные", а не "вежливые"). - Она протянула руку. - Благодарю вас. - Не стоит благодарности, мисс первый помощник Линдгрен, - ответил служащий. - Пусть ваше путешествие будет удачным, и вы благополучно вернетесь домой. - Если путешествие будет действительно удачным, - напомнила она, - мы никогда не вернемся домой. Если мы вернемся... - она оборвала фразу. Он к тому времени будет в могиле. - Еще раз спасибо вам, - повторила она невысокому человечку средних лет. - До свидания, - сказала она парку. Реймон обменялся со служащим рукопожатием и что-то пробормотал. Они с Линдгрен вышли из парка. Высокие стены бросали тень на тротуар. Прохожих почти не было. Шаги отдавались гулким эхом. Через некоторое время Линдгрен заметила: - Мне все-таки интересно, действительно мы видели наш корабль? Мы находимся на большой широте. А даже бассердовский корабль не настолько велик и ярок, чтобы его можно было рассмотреть в сиянии заката. - Корабль достаточно велик и ярок, когда расправлены перепонки черпающих полей, - сказал Реймон. - Его перевели вчера на асимметричную орбиту, это входит в финальное тестирование. Перед нашим отбытием его переведут обратно в плоскость эклиптики. - Я знаю, я читала программу. Но я не понимаю, зачем ежесекундно думать о том, что происходит с кораблем. Ведь мы еще два месяца будем здесь. Зачем вам все это знать? - Я всего лишь констебль, - губы Реймона скривились в ухмылке. - Скажем так: я практикуюсь в том, чтобы быть всегда начеку. Она искоса глянула на него. Взгляд ее стал испытующим. Они вышли на эспланаду, к воде. По ту сторону один за другим загорались огни Стокгольма по мере того, как ночь от домов и деревьев поднималась вверх. Но канал оставался почти зеркален, и в небе, кроме Юпитера, светилось пока лишь несколько искр. Было еще достаточно светло. Реймон присел на корточки и подтянул нанятую ими лодку. Якоря-присоски на тросах прочно крепили ее к бетону. Реймон получил специальную лицензию, позволяющую ему парковаться практически где угодно - настолько важным событием была межзвездная экспедиция. Он и Линдгрен провели утро, совершая круиз вокруг Архипелага. Несколько часов среди зелени: дома, словно выросшие на островах, как и деревья - такая же неотъемлемая их часть; паруса, чайки и сверкание волн. На Бете Девы будет мне приятно, и уж совсем ничего хорошего не ждет их на пути туда. - Я начинаю чувствовать, какой же вы для меня незнакомец, Карл, - медленно произнесла Линдгрен. - Вы всегда такой? - Что? Моя биография зарегистрирована. Каждый может ее прочесть. Лодка стукнулась об эспланаду. Реймон спрыгнул вниз на кубрик. Крепко держа трос одной рукой, он подал другую своей спутнице. Она оперлась, и его рука слегка дрогнула под ее весом. Линдгрен села на скамью около руля. Реймон поворачивал якорь-присоску. Межмолекулярные связи уступили с легким чмокающим звуком, который прозвучал как ответ на плеск воды. - Да, я думаю, что мы все выучили наизусть официальные биографии друг друга, - кивнула она. - Ваша биография - это абсолютный минимум, которым вы сумели отделаться при опросе. (Шарль Жан Реймон. Статус гражданства межпланетный. Тридцать пять лет. Родился в Антарктике, но не в одной из лучших колоний; на подземных уровнях Полигорска. Мальчика, отец которого умер рано, ждали только бедность и неприятности. Юношей он каким-то образом попал на Марс и переменил множество работ, пока не начались беспорядки. Затем он сражался с "Зебрами" и так проявил себя, что впоследствии Лунный Спасательный Корпус предложил ему должность. Там он завершил свое образование и быстро продвинулся в чине. Будучи полковником, он много работал над усовершенствованием полицейского подразделения. Когда он вызвался участвовать в экспедиции, Управляющее Бюро с радостью приняло его). - Ничего личного, - заметила Линдгрен. - Вы что, и на психологических тестах рассказываете официальную версию? Реймон прошел вперед и отсоединил носовой якорь. Он ловко спрятал оба якоря, взялся за руль и запустил мотор. Магнитный двигатель работал бесшумно, но лодка тотчас рванулась вперед с большой скоростью. Реймон смотрел прямо перед собой. - Какое это для вас имеет значение? - спросил он. - Мы будем вместе много лет. Очень может быть, что до конца наших жизней. - В таком случае, почему вы решили провести со мной этот день? - Вы сами меня пригласили. - После того, как вы позвонили мне в отель. Вам пришлось справиться в отделе регистрации команды, чтобы выяснить, где я остановился. Парк Миллеса исчез в быстро сгущающейся тьме за кормой. В свете огней вдоль канала не было видно, покраснела Линдгрен, или нет. Однако она отвернула от Реймона лицо. - Я действительно так поступила, - призналась она. - Я... Я думала, что вам одиноко. У вас ведь никого нет? - Никаких родственников. Я всего лишь путешествую по злачным местам Земли. Там, куда мы направимся, их не будет. Она снова подняла голову и на этот раз устремила взгляд на Юпитер - немигающую рыжевато-белую лампу. Появились еще звезды. Линдгрен задрожала и плотно закуталась в плащ, чтобы защититься от осенней прохлады. - Не будет, - глухо повторила она. - Все чужое. Мы еще только-только начали понимать и представлять тот соседний, братский мир. И пересечь расстояние в тридцать два световых года... - Таковы люди. - Почему вы летите, Карл? Его плечи поднялись и опустились. - Неугомонность, наверное. И, честно говоря, я нажил себе врагов в Корпусе. С одними не так обошелся, других опередил на служебной лестнице. Я достиг такой ступени в своей карьере, что не мог продвигаться дальше, не играя во внутренние политические игры. А это я презираю. - Их взгляды встретились. Некоторое время оба медлили. - А вы почему? Она вздохнула. - Наверное, из чисто романтических побуждений. С самого детства я считала, что должна полететь к звездам - как принц отправляется в сказочную страну. Я долго уговаривала родителей и наконец добилась, чтобы они позволили мне записаться в Академию. В его улыбке было больше тепла, чем обычно. - И вы показали отличные результаты в межпланетной службе. Так что они без колебаний назначили вас первым помощником в первом же вашем полете за пределы Солнечной системы. Ее руки, лежащие на коленях, встрепенулись. - Не надо. Прошу вас. Я знаю свое дело. Но женщине в космосе легко продвинуться по службе. Она везде нужна. Мои функции на "Леоноре Кристине" будут чисто служебными. Я буду больше заниматься... ну, отношениями между людьми... чем астронавтикой. Он снова посмотрел вперед. Лодка огибала сушу, направляясь в Салтсйон. Водное движение усилилось. Мимо них проносились гидрофойлы. Грузовая субмарина неспешно держала путь в Балтику. Над головой, словно мотыльки, мелькали воздушные такси. Центр Стокгольма был многоцветным неугасающим костром. Тысяча его шумов сливались в одно странно гармоничное ворчание. - Это возвращает меня к моему вопросу, - хмыкнул Реймон. - Скорее, моему контрвопросу, поскольку вы начали спрашивать первая. Не думайте, что мне не по душе ваше общество. Я был рад провести с вами день, и если вы согласитесь поужинать со мной, я буду считать этот день одним из лучших в моей жизни. Но большинство из нашей команды разбежались в стороны, как капли ртути, в тот миг, когда окончилась подготовка. Они намеренно избегают товарищей по команде. Лучше провести время с теми, кого они больше никогда не увидят. А вы, у вас ведь есть корни. Старая, благовоспитанная, благополучная семья, в которой все, надо полагать, привязаны друг к другу. Живы отец и мать. Братья, сестры, двоюродные братья и сестры наверняка полны готовности сделать для вас все, что могут, в эти оставшиеся несколько недель. Почему вы сегодня не с ними? Линдгрен сидела молча. - Ваша шведская замкнутость, - через некоторое время сказал он. - Как положено тем, кто правит человечеством. Мне не следовало вмешиваться. Ну так признайте за мной такое же право молчать, хорошо? Чуть позже он заговорил снова: - Вы согласитесь поужинать со мной? Я обнаружил очень приятный ресторанчик, в котором обслуживают люди. - Да, - ответила она. - Спасибо. Я согласна. Линдгрен поднялась и стала рядом с ним, положив руку ему на локоть. Она чувствовала, как под ее пальцами напрягаются его сильные мускулы. - Не называйте нас правителями, - попросила она. - Это не так. Как раз в этом и была идея Соглашения. После ядерной войны... когда мир был так близок к гибели... что-то надо было предпринять. - Угу, - проворчал он. - Мне изредка случалось читать книги по истории. Всеобщее разоружение; всемирные полицейские силы, чтобы это обеспечить. Sed quis custodiet ipsos Custodes? Кому мы можем доверить монополию на средства уничтожения планетарного масштаба и неограниченную власть на инспекции и аресты? Конечно, только достаточно большой и современной стране, которая сможет сделать поддержание мира своей главной отраслью промышленности - но не настолько большой, чтобы она могла победить кого-нибудь и заставить подчиниться своей воле без поддержки большинства наций. При этом у нее должна быть хорошая репутация в глазах всех. Одним словом - Швеция. - Значит, вы понимаете, - обрадованно сказала она. - Понимаю. Последствия в том числе. Власть питается сама собой, в этом нет ничего тайного, это логическая необходимость. Деньги, которые платит весь мир, чтобы обеспечить функционирование Управляющего Бюро, проходят через Швецию. Следовательно, вы превратились в самую богатую державу мира - со всеми вытекающими последствиями. О том, что Швеция - политический центр, можно и не упоминать. В ситуации, когда каждый реактор, космический корабль, каждая лаборатория потенциально опасны и должны находиться под контролем Бюро, в решении любого мало-мальски важного вопроса непременно участвует швед. Это ведет к тому, что вам подражают даже те, кому вы больше не нравитесь. Ингрид, друг мой, ваша нация ничего не может поделать - она превращается в новых римлян. Ее радость исчезла. - Вы тоже не любите нас, Карл? - Я отношусь к вам неплохо, как большинство. До сих пор вы были гуманными господами. Я бы даже сказал, слишком гуманными. Что касается меня, я должен быть благодарен, поскольку вы позволили мне не иметь государственного гражданства, что меня вполне устраивает. Нет, вы показали себя совсем неплохо. - Он махнул рукой в сторону башен, с которых вниз водопадом струилось сияние, разбрызгиваясь во все стороны. - Как бы то ни было, это не навсегда. - О чем вы? - Не знаю. Я только убежден, что ничто не вечно. Как бы тщательно ни была спланирована система, когда-нибудь она испортится и умрет. - Реймон сделал паузу, чтобы подобрать слова. - Думаю, что конец может последовать в результате той самой стабильности, которой вы гордитесь. Произошли ли какие-то важные изменения, по крайней мере на Земле, с последних декад двадцатого столетия? Неужели так и должно быть? - Полагаю, - добавил он, - что это одна из причин создания колоний в Галактике. Если мы сможем это сделать. Средство против Рагнарока. Линдгрен сжала кулаки. Ее лицо снова обратилось к небу. Ночь сгустилась окончательно, но звезд над городом было совсем немного. В другом месте - например, в Лапландии, где у ее родителей был летний коттедж - их было бы гораздо больше. - Я плохой кавалер, - извинился Реймон. - Давайте оставим эти ребяческие философствования и поговорим о более интересных вещах. Об аперитиве, например. Она неуверенно засмеялась. Ему удалось поддерживать легкую беседу, пока он вел лодку в Строммен, поставил ее в док, и они с Ингрид направились пешком через мост в Старый Город. За королевским дворцом они оказались в менее освещенном районе. Они шли по узким улочкам, по обе стороны которых высокие дома в оттенках золотого цвета стояли точно так же, как последние несколько сотен лет. Туристский сезон закончился. Из огромного количества иностранцев, которые находились в городе, ни у кого не было причин посещать этот дальний уголок. Если не считать случайного прохожего или электроциклиста, Реймон и Линдгрен были практически одни. - Мне будет трудно без всего этого, - сказала она. - Здесь живописно, - признал он. - Больше, чем живописно, Карл. Это не просто музей под открытым небом. Здесь живут настоящие люди. И те, кто жил здесь прежде, тоже остаются реальными. Башня Биргера Ярла, Церковь Риддархолма, щиты в Доме Знати, золотая Площадь, где пил и пел Беллман... В космосе будет одиноко, Карл, вдали от нашего прошлого. - И все-таки вы летите. - Да. Это нелегко. Моя мать, которая родила меня; мой отец, который взял меня за руку и вывел под звездное небо, чтобы показать мне созвездия. Знал ли он тогда, к чему это приведет? - Она вздохнула. - Вот отчасти, почему я позвонила вам. Мне нужно было убежать от того, чтобы не думать о родителях. Хотя бы на день. - Вам нужно выпить, - сказал он. - Вот мы и пришли. Ресторан выходил фасадом на Главный Рынок. Нетрудно было представить, как рыцари весело гремят по камням мостовой между окружающими площадь домами. Реймон подвел Линдгрен к столу в освещенной свечами комнате и заказал аквавит и пиво. Она старалась пить с ним наравне. Последовавшая за выпивкой трапеза была долгой даже по скандинавским стандартам. За едой они выпили много вина, а завершили ужин солидной дозой коньяка. Линдгрен рассказывала о доме рядом с Дроттнингхолмом, парк и сады которого были по существу ее собственными; о солнечном свете, струящемся в окна и отражающемся на полированных деревянных полах и на серебре, которое передается по наследству из поколения в поколение; о шлюпе на озере, кренящемся под ветром; об отце у румпеля с трубкой в зубах; о долгих, долгих ночах зимой и кратких светлых ночах лета; о праздничных кострах в канун дня Святого Джона - тех самых кострах, которые некогда были зажжены, чтобы приветствовать Бальдра, возвращающегося домой из подземного мира; о первой прогулке под дождем с парнем, когда холодный воздух был насквозь пропитан водой и запахом сирени; о путешествиях по разным уголкам Земли; о пирамидах, Парфеноне, Париже на закате, Тадж Махале, Ангкорвате, Кремле, Голден Гейт Бридж, и, конечно, о Фудзияме, Великом Каньоне, водопаде Виктория, Большом Барьерном Рифе... ...о любви и радости дома, но и о дисциплине тоже, о порядке и серьезности в присутствии посторонних. Музыка вокруг, любимейший Моцарт; хорошая школа, в которой учителя и соученики создали совершенно новый мир, ворвавшийся в ее сознание; Академия, работа настолько трудная, что она и не предполагала, что способна на такую, и как она радовалась, когда обнаружила, что способна; полеты в космос, на другие планеты, о, она стояла на снегах Титана и смотрела на Сатурн над головой, потрясенная красотой; всегда, всегда семья и родные, к которым она возвращалась... ...в добром мире люди, их поступки, их радости всегда хороши. Разумеется, остаются проблемы, но их можно решить с течением времени при помощи рассудка и доброй воли. Хорошо бы принадлежать к какой-нибудь религии, это сделало бы мир более совершенным, придало бы ему окончательный смысл, но убедительных доказательств не существует, тем не менее, она все равно может отдать все силы, чтобы помочь человечеству на пути к высшей цели... ...но нет, она вовсе не педант, пусть он так не думает. Собственно говоря, она часто задумывалась, не слишком ли она склонна к гедонизму, может, она чуть более свободна, чем это необходимо. Как бы то ни было, она получает радость от жизни, не причиняя никому вреда, и она всегда надеялась на что-то необычное. Реймон налил ей последнюю чашку кофе. Официант, наконец, принес счет. - Думаю, что несмотря на недостатки нашего полета, - сказал Реймон, - ты сможешь получить от него удовольствие. Ее голос стал немного невнятным. Но глаза, глядящие на него, оставались ясными и спокойными. - Я надеюсь на это, - сказала она. - И потому позвонила тебе. Помнишь, еще во время подготовки я настаивала, чтобы ты приехал сюда, когда нам дадут отпуск. К этому времени они уже перешли на "ты". Реймон затянулся сигарой. В космосе курение будет запрещено, чтобы не перегружать системы жизнеобеспечения, но сегодня он еще мог позволить себе это удовольствие. Линдгрен наклонилась вперед и положила ладонь на его руку. - Я думала о том, что нас ждет, - сказала она. - Двадцать пять мужчин и двадцать пять женщин. Пять лет в металлической скорлупке. Еще пять лет, если мы сразу же вернемся. Даже учитывая процедуры против старения, десять лет - это большой кусок жизни. Он кивнул. - И, конечно, мы останемся для исследований, - продолжала она. - Если третья планета пригодна для жизни, мы останемся, чтобы основать колонию - то есть навсегда - и заведем детей. Как бы мы ни поступили, возникнут связи. Каждый выберет себе пару. Реймон спросил негромко, чтобы это не прозвучало слишком грубо: - Ты думаешь, из нас может получиться пара? - Да. - Голос ее окреп. - Это может показаться нескромным с моей стороны - неважно, усвоила я нравы работающих в космосе, или нет. Но я буду занята больше других, особенно в первые несколько недель полета. У меня не будет времени на нюансы и ритуалы. В результате я могу оказаться в таком положении, которое меня не устраивает. Если только не обдумать все заранее и не подготовиться. Что я и делаю. Он поднес ее руку к губам. - Большая честь для меня, Ингрид. Хотя мы можем оказаться чересчур разными. - Подозреваю, что именно это меня и привлекает. - Ее ладонь скользнула по его губам и вниз по щеке. - Я хочу узнать тебя. Ты мужчина в большей мере, чем все, кого я встречала до сих пор. Реймон расплатился по счету. Ингрид впервые заметила, что держится он не вполне уверенно. Он погасил сигару, проследив, как она гаснет. - Я остановился в отеле на Тиска Бринкен, - сказал он. - Там не очень-то шикарно. - Неважно, - ответила она. - Вряд ли я это замечу. 2 Если смотреть на корабль с одного из челночных катеров, которые доставляли команду, "Леонора Кристина" напоминала кинжал, указывающий острием на звезды. Ее корпус имел коническую форму. Верхушкой конуса был нос корабля. Его отполированная гладкая поверхность казалась скорее украшенной, нежели испорченной внешними приспособлениями. Среди них были шлюзы и люки, датчики приборов, гнезда для двух катеров, которым предстоит осуществлять посадки на планету, а также паутина бассердовского двигателя, пока еще свернутая. Основание конуса было достаточно широким, так как там среди прочего хранилось реактивное топливо, но корабль был слишком длинным, чтобы это было особенно заметно. На острие кинжала развернулось веером сооружение, которое отдаленно напоминало баскетбольную корзину. Его обод служил опорой для восьми решетчатых цилиндров, направленных к корме. Это были трубы-ускорители, которые разгоняли реактивное топливо, когда корабль двигался на обычных межпланетных скоростях. "Корзина" заключала в себе приборы управления и энергетическую установку системы реактивного двигателя. За ними тянулась рукоять кинжала, более темного оттенка, которая заканчивалась сложной головкой. Эта последняя представляла собой бассердовский двигатель. Остальное было защитным кожухом, предназначенным защищать от радиации двигателя, когда он будет включен. Такова была "Леонора Кристина", седьмой и новейший из кораблей этого класса. Внешняя простота, продиктованная сущностью ее предназначения, была столь же обманчива, как простота человеческой кожи. Внутри корабль был сложен и хрупок. Со времени появления в середине двадцатого столетия самой идеи подобного корабля прошло, пожалуй, миллион человеко-лет мысли и труда, направленных на ее реализацию. При этом некоторые из работавших над проектом людей обладали интеллектом, сравнимым с умом любого гения, существовавшего до них. Хотя к моменту начала постройки "Леоноры Кристины" уже имелись практический опыт и необходимые средства и инструменты, и хотя технологическая цивилизация к этому времени достигла фантастического процветания (некоторое время ее не отягчала угроза войны) - все же стоимость корабля никак нельзя было назвать незначительной, и это служило причиной недовольства. Корабль кружился по орбите вокруг Земли, а Вселенная охватывала его мощной громадой, простираясь во все стороны. Отвернувшись от солнца и планеты, вы видели прозрачную темноту, более огромную, чем у вас хватало смелости понять. Она не была непроглядно черной; существовали отражения света внутри ваших глаз; но это была предельная ночь, которую милосердное небо нашей планеты скрывает от нас. Немигающие звезды усеивали ее, сияние их было холодней льда. Звезды, достаточно яркие, чтобы их было видно с поверхности Земли, в космосе явственно демонстрировали свои цвета: сине-стальная Вега, золотая Капелла, тлеющий уголь Бетельгейзе. Здесь были видны другие, менее яркие звезды, и их было так много, что непривычный человек терял среди них очертания знакомых созвездий. Ночь была полна солнц. Млечный Путь опоясывал небеса льдистым серебром; и Магеллановы Облака не были смутным мерцанием, но клубились и сияли; и туманность Андромеды ярко сверкала сквозь расстояние больше миллиона световых лет; и вы чувствовали, как ваша душа тонет в этих глубинах, и торопливо возвращали взгляд в окружающую вас уютную каюту. Ингрид Линдгрен появилась на мостике, ухватилась за поручень и повисла в воздухе. - Явилась для несения службы, мистер капитан, - формально отрапортовала она. Ларс Теландер обернулся, чтобы поприветствовать ее. В невесомости на его тощую неуклюжую фигуру стало приятно смотреть, как на рыбу в воде или летящего в небе ястреба. Если бы не это, он ничем бы не отличался от любого седоволосого мужчины пятидесяти с лишним лет. Ни он, ни Линдгрен не позаботились прикрепить знаки отличия к комбинезонам, которые были стандартной рабочей одеждой на борту корабля. - Здравствуйте, - сказал он. - Надеюсь, вы хорошо провели отпуск. - Разумеется. - Ее щеки порозовели. - А вы? - Ммм... нормально. Я преимущественно изображал из себя туриста, изъездил Землю вдоль и поперек. Я был удивлен, как многого я не видел прежде. Линдгрен посмотрела на него с некоторым сочувствием. Капитан одиноко плавал в воздухе рядом со своим креслом командира - одним из трех кресел вокруг консоли управления и связи, расположенной в центре круглой комнаты. Счетчики, экраны считывания данных, индикаторы и прочие приспособления, загромождавшие переборки, которые уже начали мигать и мерцать огоньками и чертить каракули, только подчеркивали его одиночество. Пока не появилась Линдгрен, капитан не слышал ничего, кроме бормотания вентиляторов и изредка - щелчка реле. - У вас вообще никого не осталось? - спросила она. - Никого близкого, - вытянутое лицо Теландера сморщилось в усмешке. - Не забывайте, по времени Солнечной системы мне почти сто лет. Когда я последний раз навещал родную деревню в Даларне, внук моего брата был гордым отцом двух взрослых детей. Вряд ли стоит ожидать, что они сочтут меня близким родственником. (Он родился за три года до первой экспедиции с участием людей, которая отправилась к Альфе Центавра. Он пошел в детский садик за два года до того, как первые лазерные сообщения этой экспедиции достигли станции на обратной стороне Луны. Это определило жизнь ребенка - интроверта и идеалиста. В возрасте двадцати пяти лет выпускник Академии с отличными результатами полетов на межпланетных кораблях был взят в первый экипаж, отправлявшийся к Эпсилон Эридана. Они вернулись через двадцать девять лет, но в результате релятивистского коэффициента времени для них прошло только одиннадцать лет, шесть из которых они провели на планетах, куда летели. Совершенные ими открытия прославили их. Когда они вернулись, как раз снаряжался корабль на Тау Кита. Теландер получил место первого помощника. С момента старта и до возвращения прошло тринадцать лет его личного времени. Он стал командиром вместо капитана, который погиб на дикой планете. На Земле прошел тридцать один год. На орбите собирали "Леонору Кристину". Кому, как не ему, стать ее капитаном? Он колебался. Кораблю предстояло стартовать меньше, чем через три года. Если он согласится, большая часть этого времени пройдет в планировании и подготовке... Но, похоже, другого выхода не было; кроме всего прочего, Земля изменилась до неузнаваемости, и он ходил по ней чужаком). - К делу, - сказал он. - Я полагаю, Борис Федоров и его инженеры прибыли вместе с вами? Она кивнула. - Он сказал, что свяжется с вами по интеркому, как только устроится. - Хм. Он мог бы соблюсти вежливость и уведомить меня о своем прибытии. - Он в плохом настроении. Хмурился всю дорогу. Не знаю, по какой причине. Это существенно? - Нам предстоит довольно долго быть вместе, Ингрид, - заметил Теландер. - Конечно, наше поведение будет иметь значение. - У Бориса это скоро пройдет. Я думаю, у него просто похмелье, или прошлой ночью ему отказала какая-нибудь девушка, или что-то в этом роде. Во время подготовки у меня сложилось впечатление, что он легко поддается эмоциям, но так же быстро отходит. - Психопрофиль это подтверждает. Однако, есть качества - потенциальные - в каждом из нас, которые не выявляются тестированием. Нужно оказаться там... - Теландер указал на колпак оптического перископа, как будто это и была та даль, куда перископ был направлен. - Только тогда эти качества проявятся. А они проявятся обязательно. Так бывает всегда. - Он откашлялся. - Ладно. Научный персонал тоже прибывает по расписанию? - Да. Они прибудут двумя паромами - первый в 13:40, второй в 15:00. Теландер кивнул, подтверждая соответствие с программой, прикрепленной к столешнице консоли. Линдгрен добавила: - По-моему, такой интервал между ними вовсе не обязателен. - Соображения безопасности, - машинально ответил Теландер. - Кроме того, хотя они и прошли подготовку, нам все равно нужно время, чтобы доставить такое количество наземных кротов в их каюты. Сами они в невесомости не справятся. - Карл с ними управится, - сказала Линдгрен. - Если понадобится, он сможет доставить их поодиночке, и быстрее, чем это может показаться. - Реймон? Наш констебль? - Теландер внимательно посмотрел на нее. - Я знаю, что он хорошо подготовлен к работе в условиях невесомости, и он прибывает с первым паромом. И что, у него действительно такая высокая квалификация? - Мы посетили Звезду Развлечений. - Где? - На курортном спутнике. - Ах, эту. Н-да. И вы играли в игры при нулевой гравитации? Линдгрен кивнула, не глядя на капитана. Он снова усмехнулся: - В числе прочего, надо полагать. - Он поселится в моей каюте. - Хм-м... - Теландер потер подбородок. - Честно говоря, я бы предпочел, чтобы он жил в той каюте, где предполагалось - на случай беспорядков среди... мм... пассажиров. Собственно говоря, для этого он здесь. - Я могу перебраться к нему, - предложила Линдгрен. Теландер покачал головой. - Нет. Офицеры должны жить среди офицеров, отдельно. Гипотетическая причина - чтобы они находились поближе к мостику - не есть настоящая причина. В последующие пять лет, Ингрид, вы поймете, как важны символы. - Он пожал плечами. - Что ж, остальные каюты находятся только на одну палубу дальше к корме, чем наши. Осмелюсь сказать, что он может достаточно быстро добраться туда при необходимости. Так что, если ваша соседка по комнате не возражает поменяться местами, пусть будет, как вы хотите. - Спасибо, - негромко сказала она. - Правду сказать, я немного удивлен, - признался Теландер. - Мне кажется, Реймон не принадлежит к тому типу мужчин, который вы предпочитаете. Вы думаете, ваш союз будет долгим? - Надеюсь, что да. Он говорит, что тоже бы этого хотел. - Линдгрен преодолела свое замешательство, бросившись в неожиданное нападение. - А что вы? Уже завязали отношения с кем-нибудь? - Нет. Я думаю, это несомненно произойдет - с течением времени. Поначалу я буду слишком занят. В моем возрасте подобные вопросы не столь насущны. - Теландер рассмеялся, затем посерьезнел. - Что касается времени, не будем его тратить понапрасну. Прошу вас приступить к проверке и... Паром пришвартовался. Протянулись якоря-присоски, чтобы удержать его короткий корпус рядом с изогнутым боком "Леоноры Кристины". Ее роботы - устройства "датчик-компьютер-эффектор", - управляющие маневром стыковки, помогли воздушным шлюзам соединиться. Когда из обеих камер выпустили воздух, их внешние клапаны втянулись внутрь, и пластиковая труба герметично запечатала вход. Шлюзы вновь наполнили воздухом и проверили на возможную утечку. Когда удостоверились, что утечки нет, открыли внутренние клапаны. Реймон освободился от ремней. Свободно всплыв над креслом, он посмотрел вниз, окинув взглядом весь пассажирский отсек. Химик-американец Норберт Вильямс тоже расстегивал ремни. - Не трогайте ремни, - скомандовал Реймон по-английски. Хотя все понимали шведский, некоторые знали его недостаточно хорошо. Для ученых английский и русский по-прежнему были главными международными языками. - Оставайтесь на местах. Я предупредил вас еще в порту, что доставлю вас в каюты по одному. - Обо мне можете не беспокоиться, - ответил Вильямс. - Я нормально себя чувствую в невесомости. Он был невысоким, круглолицым, светловолосым человеком, привыкшим одеваться ярко, а говорить громко. - Вы все имеете некоторую практику, - сказал Реймон. - Но это не то же самое, что обладать верными рефлексами. Их дает только опыт. - Значит, мы немного побарахтаемся. Что с того? - Возможен несчастный случай. Не обязателен, это да, но возможен. Моя обязанность - предотвратить такую возможность. Я полагаю, что должен сопроводить вас в каюты, где вы останетесь, пока о вас не позаботятся. Вильямс покраснел. - Послушайте, Реймон... Констебль внимательно посмотрел на него своими серыми глазами. - Это приказ, - сказал Реймон, четко выговаривая слова. - Я представляю власть. Давайте не будем начинать полет с неповиновения. Вильямс вновь застегнул ремни. Он сделал это чересчур резко, губы его были плотно сжаты. Несколько капель пота выступили у него на лбу и задрожали на висках. От света флюоресцентных ламп они засверкали. Реймон обратился по интеркому к пилоту. Пилот не перейдет на корабль, он отправится назад, как только выгрузит свой живой груз. - Вы не возражаете, если мы откроем шторки? Пусть нашим друзьям будет на что посмотреть, пока они ждут своей очереди. - Открывайте, - ответил голос. - Никакой опасности не замечено. И... они вроде не очень-то скоро увидят Землю, а? Реймон объявил разрешение. Пассажиры жадно потянулись к рукояткам на иллюминаторах, обращенного в космос борта катера. Пластины, закрывавшие сделанные из глассита иллюминаторы, скользнули назад. Реймон занялся своей работой. Четвертой на очереди была Чи-Юэнь Ай-Линг. Она повернулась в опутывающих ее ремнях безопасности, чтобы сидеть лицом к иллюминатору. Ее пальцы прижимались к гладкой поверхности. - Прошу, ваша очередь, - сказал Реймон. Она не ответила. - Мисс Чи-Юэнь, - он тронул ее за плечо. - Вы следующая. - О! - Ее словно пробудили от сна. В глазах ее стояли слезы. - Я... Я прошу прощения. Я задумалась... Соединенные корабли входили в следующий рассвет. Свет распространялся над огромным горизонтом Земли, разбиваясь на тысячи цветов - от алого цвета кленового листа до синевы павлиньего пера. Краткий миг было видно крыло зодиакального сияния, как гало над поднимающимся огненным диском. За ним находились звезды и лунный полумесяц. Внизу была планета, сверкающая океанами, с облаками, в которых бродили дождь и гром, с коричнево-зелеными континентами и городами - шкатулками драгоценностей. Вы видели, вы чувствовали, что этот мир живет. Чи-Юэнь принялась возиться с пряжками. Ее пальцы казались слишком тонкими. - Не хочу отрывать взгляд! - шепнула она по-французски. - Покойся в мире там, Жак. - Вы сможете наблюдать за происходящим на корабельных экранах, как только мы начнем разгон, - ответил Реймон на том же языке. Она удивилась, что он говорит по-французски, и это вернуло ее к реальности. - Тогда мы уже начнем удаляться от дома, - сказала она, но при этом улыбнулась. Очевидно, ее настроение скорее было восторженным, чем грустным. Чи-Юэнь была маленькой и хрупкой. Одетая по последней восточной моде в тунику с высоким воротником и широкие дамские брюки с разрезами, она напоминала мальчика. Однако мужчины пришли к единодушному выводу, что из всех женщин на борту у нее самое очаровательное лицо, обрамленное иссиня-черными волосами длиной до плеч. Когда она говорила по-шведски, оттенок китайской интонации, который она придавала естественному ритму этого языка, превращал его в песню. Реймон помог ей освободиться от ремней и обхватил за талию. Он не собирался шаркать по полу в магнитных башмаках. Вместо этого он оттолкнулся одной ногой от кресла и полетел по проходу. В шлюзе он схватился за поручень, качнулся сквозь проем, снова оттолкнулся и оказался внутри космического корабля. Обычно те, кого он сопровождал, расслаблялись - ему было легче доставлять их, как груз, чем бороться с их неуклюжими попытками помочь ему. Но с Чи-Юэнь было по-другому. Она знала, как себя вести. Их движения превратились в стремительный воздушный танец. Китаянка была планетологом, и имела опыт поведения в невесомости. От того, что их слаженный полет был вполне объясним, он не стал менее восхитительным. Проход от воздушного шлюза вел через концентрические ярусы грузовых палуб: дополнительная защита и броня для цилиндра в оси корабля, в котором будет располагаться экипаж. Здесь можно будет задействовать подъемники, чтобы переносить тяжелый груз вперед или к корме при ускорении. Но не исключено, что винтовые лестницы, идущие вдоль стенок колодцев, параллельных шахте подъемника, окажутся полезнее. Реймон и Чи-Юэнь воспользовались одним из этих колодцев, чтобы добраться от средней палубы, предназначенной для электрических и гироскопических инструментов, в нос корабля, где располагались жилые помещения. Лишенные веса, они летели вдоль лестницы, не касаясь ступенек. На той скорости, которую они набрали, у них слегка закружились головы от центробежной силы и силы Кориолиса, как будто они были слегка нетрезвыми. Это развеселило их еще больше. "И-и кру-угом мы мчимся... кру-угом!" В каюты для пассажиров вели двери из двух коридоров, которые располагались по бокам ряда ванных комнат. Каждая каюта имела два метра в высоту и четыре квадратных метра площади; две двери, два туалета, два встроенных платяных шкафа с полками над ними и две складывающиеся кровати. Кровати можно было сдвинуть по рельсам, чтобы соединить в одну, или разъединить. В последнем случае можно было еще опустить сверху перегородку, и таким образом превратить одну комнату на двоих в две раздельных. - Это было путешествие, достойное записи в моем дневнике, констебль, - Чи-Юэнь схватилась за поручень и прислонилась лбом к холодному металлу. Радостная улыбка еще трепетала на ее губах. - С кем вы делите каюту? - спросил Реймон. - Пока с Джейн Сэдлер. - Чи-Юэнь распахнула глаза и сверкнула на него взглядом. - У вас есть другие предложения? - Что? Мм... Я... Мы с Ингрид Линдгрен вместе. - Уже? - Легкомысленное настроение слетело с нее. - Простите. Мне не следовало совать нос в чужие дела. - О нет, это я должен извиниться, - сказал он. - Я заставил вас ждать попусту, как будто вы не в состоянии добраться до каюты в невесомости самостоятельно. - Вы не должны делать исключений. - Чи-Юэнь снова стала серьезной. Она разложила кровать, подплыла к ней и принялась застегивать ремни. - Мне хочется немного побыть одной, подумать. - О Земле? - О многом. Мы оставляем позади гораздо больше, чем до сих пор представляли, Шарль Реймон. Это разновидность смерти. Быть может, за ней последует воскресение, но все равно это смерть. 3 - ...ноль! Ионный двигатель ожил. Ни один человек не мог бы увидеть этого, войдя внутрь толстого защитного кожуха, и остаться в живых. Точно так же никто не мог услышать, как он работает, или почувствовать вибрацию его энергии. Для этого двигатель был слишком мощен. В так называемом отсеке двигателя, который в сущности был электронным нервным центром, люди слышали слабую пульсацию насосов, подающих реактивное топливо из резервуаров. Они едва замечали пульсацию, так как их внимание было поглощено счетчиками, экранами считывания данных, индикаторами и кодированными сигналами, которые управляли системой. Борис Федоров не снимал руки с главного рычага отключения. Между ним и капитаном Теландером на капитанском мостике постоянно шел негромкий обмен наблюдениями. Собственно говоря, "Леонора Кристина" могла обойтись и без этого. Гораздо менее сложные корабли, чем она, управлялись автоматически. Так оно фактически и было. Ее сложно взаимодействующие встроенные роботы работали с такой скоростью и точностью, и даже с такой гибкостью (хотя и в пределах своих программ), о которых люди не могли и мечтать. Но быть наготове необходимо для самих людей. Во всех остальных местах на корабле единственным прямым доказательством движения для тех, кто лежал в своих каютах, было возвращение веса. Гравитация была небольшой, меньше одной десятой "g", но она давала ориентацию, где верх и где низ. Люди высвободились из кроватей. Реймон объявил по интеркому: - Констебль - команде, кто не на вахте. Можете перемещаться ad libitum - то есть, вперед от вашей палубы. И саркастически: - Если вы помните, официальная церемония прощания вместе с благословением будет передаваться в полдень по Гринвичу. Мы будет транслировать ее на экран в спортзале для тех, кому охота посмотреть. Реактивное топливо попало в камеру сгорания. Термоядерные генераторы насытили энергией свирепые электрические арки, а магнитные поля разделили положительные и отрицательные частицы. Вибрации словно бичом подхлестывали их, придавая все большую скорость. Их выброс был невидимым. На пламя энергия не тратилась. Все, что позволяли физические законы, уходило на то, чтобы толкать "Леонору Кристину" вперед. Корабль таких размеров нельзя было разогнать теми же средствами, что патрульный крейсер. Это бы потребовало больше топлива, чем на нем могло разместиться - учитывая, что он должен нести полсотни человек, и все необходимое для них на десять-пятнадцать лет: и инструменты для удовлетворения их научного любопытства, когда они достигнут места назначения, и (если данные, переданные инструментальным зондом, отправленным впереди корабля, действительно значили, что планета обитаема) припасы и машины для того, чтобы человек мог обжить новый мир. "Леонора Кристина" медленно, по спирали удалялась от земной орбиты. Люди, стоящие у просмотровых экранов, видели, как родная планета уменьшается среди звезд. В просторах космоса лишнего места не было. Необходимо использовать каждый кубический сантиметр внутри корпуса корабля. Однако люди, обладающие достаточным умом и чуткостью, чтобы решиться на это приключение, сошли бы с ума в "функциональной" обстановке. До сих пор переборки были из голого металла и пластика. Но у обладателей художественных талантов были свои планы. Реймон заметил в коридоре Эмму Глассгольд, молекулярного биолога. Она набрасывала контуры фрески, которая будет изображать лес вокруг освещенного солнцем озера. С самого начала пол жилой палубы и палубы отдыха был покрыт материалом, зеленым и пружинистым, как трава. Воздух, который гнали вентиляторы, был не только очищен растениями в секции гидропоники и коллоидами в уравновешивателе Даррелла. Он претерпевал изменения температуры, ионизации, запаха. Сейчас он имел запах свежего клевера - с аппетитным привкусом, когда вы проходили мимо камбуза - поскольку изысканная пища компенсирует многие лишения. Аналогично, общественные помещения были заповедником, занимающим целую палубу. Спортзал, который одновременно служил театром и залом собраний, был здесь главным помещением. Но даже кают-компания имела такие размеры, что обедающие могли вытянуть ноги и отдохнуть. По соседству находились любительские мастерские, клубная комната для сидячих игр, бассейн, крошечные сады и беседки. Некоторые из конструкторов корабля возражали против того, чтобы на этом уровне устанавливали боксы сновидений. Они утверждали, что дверь этой комнаты некстати напомнит людям, которые придут сюда развлекаться, что они должны довольствоваться призрачными заменителями оставленных ими вещей. Но в сущности этот процесс тоже был разновидностью отдыха. Путешествие только началось. Атмосфера была на грани истерического веселья. Мужчины скандалили чуть ли не до драк, женщины болтали, за едой все чрезмерно смеялись, часто устраивались танцы, которые служили поводом для флирта. Проходя мимо спортзала, Реймон через открытую дверь увидел гандбольный матч в разгаре. При низкой гравитации, когда можно в прямом смысле слова ходить по стенкам, зрелище было захватывающим. Реймон продолжал путь к бассейну, который располагался в углублении (пройти к нему можно было из главного коридора). Он свободно вмещал нескольких человек. Но в это время, в 21:00, там никого не было. На краю бассейна, нахмурившись, стояла Джейн Сэдлер. Эта крупная брюнетка с обыкновенными чертами лица была канадкой, биотехником в органоциклическом отделении. Шорты и тенниска подчеркивали ее прекрасную фигуру. - Что-то случилось? - спросил Реймон. - А, привет, констебль, - ответила она по-английски. - Все в порядке. Я просто никак не соображу, как лучше украсить это место. Я должна представить рекомендации нашему комитету. - Разве они не решили устроить подобие римских терм? - Угу. Но на все сразу нужно слишком много места. Нимфы и сатиры, тополиные рощи, храмы - что еще? - Она рассмеялась. - Черт с ним со всем. Я предложу ограничиться нимфами и сатирами. Если мы нарисуем плохо, всегда можно будет переделать, пока у нас не кончится краска. Это обеспечит нам занятие на будущее. - Кто сможет продержаться пять лет - и еще пять, если нам придется вернуться, - только на хобби? - медленно произнес Реймон. Сэдлер снова рассмеялась. - Никто. Не морочьте себе голову. У каждого на борту расписана полная программа работ, вне зависимости от того, чем именно он собрался заняться - теоретическими исследованиями, созданием величайшего романа космического века или изучением греческого языка, давая взамен уроки тензорного исчисления. - Конечно. Я видел предложения. Они имеют какой-то смысл? - Констебль, расслабьтесь! Другие экспедиции осуществили это, и остались в более-менее здравом рассудке. Почему бы нам этого не сделать? Вы пришли плавать - плавайте. - Она усмехнулась еще шире. - Окунитесь с головой. Реймон изобразил подобие улыбки, снял одежду и повесил ее на вешалку. Сэдлер присвистнула. - Ну и ну, - сказала она. - До сих пор я видела вас только в комбинезоне. Неплохая коллекция бицепсов, трицепсов и прочего. Занимаетесь гимнастикой? - Такая у меня работа. Нужно поддерживать форму, - неловко ответил он. - Когда-нибудь, когда будете не на дежурстве, загляните ко мне в каюту - позанимаемся, - предложила она. - Я бы с удовольствием, - ответил он, оглядывая ее с головы до ног, - но мы с Ингрид сейчас... - Ну да, конечно. Я это в шутку. Ну, почти в шутку. Похоже, у меня скоро тоже будет постоянный партнер. - Правда? Кто, если не секрет? - Элоф Нильсон. - Она подняла руку. - Нет, не надо мне ничего говорить. Он не Адонис, это верно. И ведет себя иногда не лучшим образом. Но у него великолепный ум, лучший ум на корабле, по-моему. Слушая его, невозможно соскучиться. - Она отвела взгляд. - И он тоже очень одинок. Реймон некоторое время стоял молча. - Ты очень хорошая, Джейн, - сказал он. - У нас с Ингрид здесь встреча. Почему бы тебе к нам не присоединиться? Она склонила голову набок. - Ей-богу, ты все-таки прячешь человеческую душу под шкурой полисмена! Не бойся, я не выдам твою тайну. И я не останусь. Уединения нелегко добиться. Пока у вас есть такой шанс, наслаждайтесь им. Она махнула рукой и ушла. Реймон смотрел ей вслед, потом перевел взгляд на воду. Он так и стоял, пока не пришла Линдгрен. - Прости, что задержалась, - сказала она. - Сообщение с Луны. Еще один идиотский запрос, как у нас дела. Я определенно обрадуюсь, когда мы уже выберемся в Большую Глубину. Она поцеловала Реймона. Он едва ответил на поцелуй. Линдгрен сделала шаг назад, облако беспокойства набежало на ее лицо. - В чем дело, дорогой? - Как ты считаешь, я чересчур жесткий? - напрямик спросил он. Она не смогла ответить сразу. Флюоресцентный свет сиял на ее соломенных волосах, ветерок от вентилятора слегка шевелил их. От арки входа доносились звуки игры в мяч. Наконец она произнесла: - Почему ты спрашиваешь? - Одно замечание в разговоре. Собеседник хотел сделать мне приятное, но это все равно было немного больно. Линдгрен нахмурилась. - Я тебе уже говорила, что ты нажимал сильнее, чем мне бы хотелось, в тех нескольких случаях, когда ставил кого-нибудь на место. На корабле нет ни дураков, ни злонамеренных, ни саботажников. - Разве я не должен был велеть Норберту Вильямсу заткнуться, когда он принялся осуждать Швецию на мессе? Такие вещи могут кончиться весьма плачевно. - Реймон опустил сжатый кулак на ладонь другой руки. - Пока нет нужды, нет потребности в военной дисциплине. Пока. Но я видел столько смертей, Ингрид. Может наступить время, когда мы не сумеем выжить, если не будем действовать как единое целое. - Да, быть может, это понадобится на Бете-3, - признала Линдгрен. - Хотя роботы не сообщили никаких данных, свидетельствующих о разумной жизни. В самом крайнем случае мы встретим дикарей, вооруженных копьями. И вовсе не обязательно, что они будут враждебно к нам настроены. - Я думал о таких опасностях, как бури, поломка корабля, болезни - и Бог весть что еще. Это целый мир, который не является Землей. Или о возможной катастрофе. Я не уверен, что современный человек знает о вселенной все. - На эту тему уже говорилось слишком много. - Да. Она стара, как космические полеты; даже старше. От этого она не становится менее реальной. - Реймон искал нужные слова. - То, что я пытаюсь сделать... Я не уверен. Наша ситуация не похожа ни на одну из тех, в которых я бывал. Я пытаюсь... как-то... поддержать и сохранить идею власти. Большей, чем простое послушание правилам и офицерам. Власти, которая имеет право приказать что угодно, приказать человеку умереть, если это спасет остальных... - Он всмотрелся в озадаченное лицо Линдгрен и вздохнул. - Нет, ты не понимаешь. Ты не можешь понять. Твой мир всегда был добр. - Может быть, ты сможешь мне объяснить, если повторишь несколько раз иными словами. - Она говорила мягко. - И, может быть, я тоже смогу сделать что-то понятным для тебя. Это будет нелегко. Ты никогда не снимал свой панцирь, Карл. Но мы постараемся, правда? - Она улыбнулась и хлопнула его по стальному бедру. - Прямо сейчас, глупышка, мы не на дежурстве. Искупаемся? Она выскользнула из одежды. Он смотрел, как она идет к нему. Ингрид нравилось заниматься спортом, а потом загорать под лампой. Результатом были полные груди и бедра, тонкая талия, длинные стройные ноги и загар, красиво оттенявший ее светлые волосы. - Бог мой, какая ты красавица! - сказал Реймон низким гортанным голосом. Она сделала пируэт. - К вашим услугам, добрый сэр - если вы меня поймаете! Четырьмя огромными прыжками, какие были возможны только при пониженной гравитации, она добралась до конца трамплина для ныряльщиков и прыгнула в воду. Ее падение было медленным, как во сне. Тут можно было бы устраивать воздушный балет. Когда она нырнула, выплеснувшаяся вода на несколько мгновений застыла кружевным узором. Реймон вошел в бассейн с другой стороны. Плавание при таком ускорении корабля мало чем отличалось от обычного, земного. Ингрид Линдгрен однажды сказала, что дом человека - весь космос. Сейчас она резвилась, ныряла, увертывалась, снова и снова ускользала от Реймона. Их смех отражался эхом от стен. Когда наконец он загнал ее в угол, Ингрид обняла его за шею, приблизила губы к его уху и прошептала: - Вот ты меня и поймал. - Мм-гм. - Реймон поцеловал впадинку между ее плечом и горлом. Он почувствовал сквозь вкус воды запах живого девичьего тела. - Бери нашу одежду и пойдем. Он легко нес шесть килограммов ее веса на одной руке. Когда они оказались одни в лестничном колодце, он приласкал ее свободной рукой. Она отбрыкнулась пятками и захихикала. - Сластолюбец! - Мы скоро снова окажемся в нормальной гравитации, - напомнил он ей и стал спускаться вниз на офицерский уровень на скорости, на которой на Земле они бы сломали шеи. ...Через некоторое время Ингрид приподнялась на локте и встретилась взглядом с его глазами. Была полутьма. Вокруг двигались тени, окрашивая ее в два оттенка - золото и янтарь. Она очертила пальцем профиль мужчины. - Ты великолепный любовник, Карл, - пробормотала она. - У меня никогда не было лучшего. - Я тоже от тебя в восторге, - сказал он. Неожиданная горечь появилась в ее тоне и выражении лица. - Но это единственное время, когда ты на самом деле раскрываешься. А раскрываешься ли ты по-настоящему даже в такие моменты? - Что мне показывать? - его тон стал жестче. - Я же рассказывал тебе о событиях моего прошлого. - Анекдоты. Эпизоды. Никакой взаимосвязи, ничего... Сегодня в бассейне ты впервые слегка приоткрылся и тотчас закрылся опять. Почему? Я не воспользуюсь знанием во вред тебе, Карл. Он сел, нахмурившись. - Не понимаю, о чем ты. Люди узнают друг друга, живя вместе. Ты знаешь, что я восхищаюсь классическими художниками, Рембрандтом и Боунстеллом, и безразличен к абстракционизму или хромодинамике. Я не очень музыкален. У меня казарменное чувство юмора. Мои политические взгляды консервативны. Я больше люблю tournedos, чем филе миньон, и хотел бы, чтобы резервуары снабжали нас почаще и тем, и другим. Я играю в скверную игру покер - или играл бы, если бы здесь, на борту корабля это имело хоть какой-то смысл. Я очень люблю что-то мастерить, и делаю это хорошо, так что я буду помогать делать лабораторные устройства, как только проект получит развитие. Прямо сейчас я пытаюсь читать "Войну и мир", но все время засыпаю. - Он ударил по матрасу. - Что еще тебе нужно знать? - Все, - печально ответила она. Она жестом обвела комнату. Ее платяной шкаф как раз был открыт, демонстрируя невинную суетность ее лучших нарядов. Полки были до предела забиты ее личными сокровищами - потрепанный старый экземпляр Беллмана, лютня, дюжина картин, ожидающих своей очереди оказаться на стенах, маленькие портреты ее родных, фигурка Хопи кахина... - Ты не взял с собой ничего личного. - Я путешествую по жизни налегке. - По трудной дороге, надо полагать. Может быть, однажды ты доверишься мне. - Она подвинулась к нему. - Не думай сейчас об этом, Карл. Я не хочу беспокоить тебя. Я снова хочу, чтобы ты был во мне. Ты знаешь, наше партнерство перестало быть вопросом удобства и дружбы. Я в тебя влюбилась. Когда была достигнута соответствующая скорость, "Леонора Кристина", устремившаяся из окрестностей Земли по направлению к знаку Зодиака, управляемому Девой, вырвалась на свободу. Устройства разгона остыли. Она превратилась в еще одну комету. На нее действовали только силы гравитации, замедляя ее стремительный бег. Так и было задумано. Но эффект должен был поддерживаться минимальным, поскольку погрешности межзвездной навигации достаточно велики. Поэтому Команда - профессиональные космонавты, в отличие от научного и технического персонала - работала в жестких временных рамках. Борис Федоров вывел наружу бригаду. Их задание было сложным. Нужна сноровка, чтобы работать в невесомости, и не исчерпать все силы, управляя инструментами и телом. Даже самые лучшие и опытные иногда теряли сцепку подошв с корпусом корабля. Тогда космонавт, ругаясь, улетал в пространство, испытывая головокружение от центробежных сил, пока его не останавливала страховочная веревка и он не добирался по ней обратно. Освещение было скверным: нестерпимый блеск на солнце, чернильная темнота в тени, если не считать лужиц нерассеянного света от фонариков на шлемах. Слышимость была не лучше. Слова с трудом пробивались сквозь звуки затрудненного дыхания и пульсирующей крови внутри скафандра, а также через космический шум в шлемофоне. Поскольку в скафандрах не было системы очищения воздуха, сравнимой с корабельной, газообразные отходы устранялись не полностью. Они накапливались в течение часов, пока работающий космонавт не оказывался в дымке испарений пота, воды, углекислого газа, сероводорода, ацетона... и его белье, насквозь мокрое, не прилипало к телу... и он смотрел на звезды утомленными глазами сквозь фасетчатый щиток, а головная боль лентой обвивала его голову. Тем не менее, бассердовский модуль - рукоять кинжала с шишкой - был отсоединен. Отвести его в сторону от корабля было тяжелой и опасной работой. Лишенный трения и веса, он все же сохранял каждый грамм своей значительной массы инерции. Ее было так же тяжело остановить, как и привести в движение. Наконец он оказался за кормой на кабеле. Федоров сам проверил его положение. - Готово, - буркнул он. Его люди присоединили свои страховочные веревки к кабелю. Федоров сделал то же самое, поговорил с Теландером на мостике и отключился. Кабель втащили обратно на корабль, а вместе с ним бригаду инженеров. У них были причины торопиться. Пока модуль следует за кораблем по той же орбите, но потом начнут действовать дифференциальные факторы. Они скоро вызовут нежелательное смещение в относительных центровках. Но все должны быть внутри корабля до начала следующего этапа процесса. "Леонора Кристина" распростерла паутины своих черпающих полей. Они сверкали в свете солнца - серебро на фоне звездной черноты. Издалека корабль напоминал паука, одного из крошечных искателей приключений, которые отправляются в полет на бумажных змеях, сделанных из росистого шелка. Внутренняя энергетическая установка "Леоноры Кристины" питала энергией генераторы черпающих полей. От их управляющей сети исходило поле магнитогидродинамических сил - невидимых, но действующих на протяжении тысяч километров; динамическая взаимная игра, а не статичная конфигурация, тем не менее, поддерживаемая и подгоняемая с точностью, близкой к абсолюту; невероятно сильная и невероятно сложная. Поля охватили дрейфующее бассердовское устройство, привели его в микрометрически точное положение по отношению к корпусу корабля и зафиксировали на месте. Капитан Теландер осуществил последнюю проверку с Патрулем на Луне, получил "добро" и отдал команду. С этого момента инициатива перешла к роботам. Невысокое ускорение, с которым корабль шел на ионном двигателе, придало ему скромную скорость, измеримую в десятках километров в секунду. Ее хватило, чтобы запустить межзвездный двигатель. Имеющаяся энергия возросла на невообразимое количество порядков. При полной единице гравитации "Леонора Кристина" начала движение! 4 В одной из садовых комнат стоял обзорный экран, обращенный вовне. Чернота и бриллианты, обрамленные папоротником, орхидеями, нависающей фуксией и бугенвилией, шокировали взгляд. Фонтан звенел и сверкал. Здесь воздух был теплее, чем в большинстве мест на борту; влажный, полный зелени и благоухания. Бассердовские системы еще не были развиты до ровного движения электрических ракет. Корабль постоянно вздрагивал. Вибрация была слабой, на пределе заметного, но она проникала сквозь металл, кость, а, быть может, и сны. Эмма Глассгольд и Чи-Юэнь Ай-Линг сидели на скамейке среди цветов. Они прогуливались по кораблю и разговаривали, нащупывая путь к дружбе. Однако, войдя в сад, обе умолкли. Внезапно Глассгольд вздрогнула, словно от боли, и отвернулась от экрана. - Напрасно мы сюда пришли, - сказала она. - Давай уйдем. - Почему? - удивленно спросила планетолог. - По-моему, здесь чудесно. Это лучше, чем голые стены, которые мы сделаем приятными для глаз не раньше, чем через много лет. - От этого не убежишь, - Глассгольд указала на экран. Так получилось, что в этот момент он сканировал пространство за кормой, и показывал Солнце, уменьшившееся до ярчайшей из звезд. Чи-Юэнь внимательно присмотрелась к своей спутнице. Молекулярный биолог была, как и она сама, небольшого роста, темноволосая, с голубыми глазами, с круглым и румяным лицом и коренастой фигурой. Она одевалась очень просто, и на работе и на отдыхе. И, хотя Глассгольд не была противницей общественных мероприятий, до сих пор она оставалась скорее наблюдателем, нежели участницей. - За - сколько? - за пару недель, - продолжала она, - мы достигли окраин Солнечной системы. Каждый день - нет, каждые двадцать четыре часа; "день" и "ночь" больше не значат ничего - каждые двадцать четыре часа наша скорость увеличивается на 845 километров в секунду. - Козявка вроде меня рада снова иметь полный земной вес, - сказала Чи-Юэнь нарочито беспечно. - Не пойми меня превратно, - торопливо сказала Глассгольд. - Я не стану кричать: "Поверните обратно! Обратно!" - Она попыталась подшутить над собой. - Это было бы нечестно по отношению к психологам, которые признали меня годной. - Шутка не удалась. - Просто... я поняла, что мне нужно время... чтобы привыкнуть к этому. Чи-Юэнь кивнула. Она, в своем самом новом и ярком чеонг-саме - среди ее увлечений было собственноручное изготовление одежды, - казалась почти принадлежащей к другому биологическому виду. Но она похлопала Глассгольд по руке и сказала: - Ты не одна так чувствуешь, Эмма. Это предвидели. Люди на корабле начинают сейчас понимать не только умом, а всем своим существом, что значит отправиться в такое путешествие. - Непохоже, что ты переживаешь. - Я не переживаю. По крайней мере, с тех пор, как Земля исчезла в солнечном сиянии. Прощаться было больно. Но у меня есть опыт прощаний. Он учит смотреть вперед. - Мне стыдно, - сказала Глассгольд. - Ведь мне было дано намного больше, чем тебе. Или это сделало меня слабодушной? - Действительно больше? - приглушенно спросила Чи-Юэнь. - Н-ну... конечно. Почему ты спрашиваешь? Ты что, не помнишь? Мои родители всегда были благополучными людьми. Отец - инженер на дезалинизационной фабрике, мать - агроном. Негев - прекрасное место, когда растут хлеба, и тихое, дружелюбное, не такое лихорадочное, как Тель-Авив или Хайфа. Хотя мне и нравилось учиться в университете. Я могла путешествовать с интересными спутниками. Конечно, я была счастлива. - Тогда почему ты записалась для участия в экспедиции на Бету-3? - Научный интерес... Полностью иная эволюция целой планеты... - Нет, Эмма. - Локоны цвета вороньего крыла встрепенулись, когда Чи-Юэнь покачала головой. - Межзвездные корабли доставили данные, которых хватит на сотню лет научных исследований прямо на Земле. От чего ты бежишь? Глассгольд прикусила губу. - Мне не следовало совать нос в твои дела, - извинилась Чи-Юэнь. - Я хотела помочь. - Я расскажу, - сказала Глассгольд. - Я чувствую, что ты действительно могла бы мне помочь. Ты моложе меня, но повидала больше. - Она сплела пальцы, положив руки на колени. - Хотя я и сама не вполне уверена. Мне казалось, что я обрету... цель. Не знаю. Я записалась добровольцем, повинуясь импульсу, толчку. Когда меня вызвали для серьезного тестирования, мои родители подняли такой шум, что я уже не могла отступить. При всем при том мы всегда были очень близки. Мне было так больно покидать их. Мой большой, уверенный в себе отец вдруг совсем осунулся и постарел. - Был ли замешан какой-нибудь мужчина? - спросила Чи-Юэнь. - Я расскажу тебе про себя - это не секрет, потому что мы с ним были помолвлены, а все официальные сведения об участниках нашей экспедиции, попали в наши персональные досье. - Мы учились вместе в университете, - тихо сказала Глассгольд. - Я любила его. Я по-прежнему его люблю. Он едва замечал меня. - Это бывает, - ответила Чи-Юэнь. - Человек или преодолевает такое чувство, или оно превращается в болезнь. У тебя здравый ум, Эмма. Тебе нужно только выбраться из твоей скорлупы. Подружиться с товарищами по кораблю. Пусть они станут тебе небезразличны. Ненадолго выбраться из своей каюты - в каюту какого-нибудь мужчины. Глассгольд залилась румянцем. - Я в этом не участвую. Чи-Юэнь подняла брови. - Ты девственница? Мы не можем себе этого позволить, так как должны основать новую расу на Бете-3. Наш генетический материал и так весьма скуден, чтобы не сказать больше. - Я хочу вступить в брак, как положено, - сказала Глассгольд с проблеском гнева. - И иметь столько детей, сколько даст мне Бог. Но они будут знать, кто их отец. Ничего страшного, если я не стану играть в глупые игры поющих кроватей, пока мы в пути. На корабле достаточно женщин, которые будут этим заниматься. - Например, я. - Чи-Юэнь была невозмутима. - Вне всякого сомнения, возникнут постоянные пары. Но почему бы пока не получать кратких мгновений наслаждения? - Извини, - сказала Глассгольд. - Мне не следовало вмешиваться в личные дела. Тем более, когда люди такие разные, как, например, ты и я. - Верно. Я только не согласна, что моя жизнь менее счастлива, чем твоя. Напротив. - Что? - Глассгольд открыла рот. - Ты шутишь! Чи-Юэнь улыбнулась. - Если ты что-то и знаешь о моем прошлом, Эмма, это только внешняя сторона. Я могу себе представить, что ты думаешь. Моя страна разделена, доведена до нищеты, содрогается от последствий революций и гражданских войн. Моя семья - культурная и придерживающаяся традиций, но бедная той отчаянной бедностью, которая знакома только аристократам в худшие времена. Мне посчастливилось учиться в Сорбонне, когда представилась такая возможность. Когда я получила диплом, меня ждала тяжелая работа. - Она повернула лицо к убывающему свету Солнца и добавила тише. - О моем мужчине. Мы тоже учились вместе, в Париже. Потом, как я уже говорила, мне пришлось быть вдали от него - из-за работы. Наконец он отправился в Пекин - навестить моих родителей. Я должна была скорее приехать, и мы бы стали мужем и женой согласно закону и таинствам, как уже были ими в действительности. Произошел мятеж. Он был убит. - О, бедняжка... - начала Глассгольд. - Это внешняя сторона, - перебила Чи-Юэнь. - Внешняя. Неужели ты не видишь: у меня тоже была любящая семья, может быть, даже в большей степени, чем у тебя, потому что они понимали меня так хорошо, что не сопротивлялись тому, что я покидаю их навсегда. Я повидала мир, и видела больше, чем можно увидеть, путешествуя первым классом. У меня _б_ы_л_ мой Жак! И другие - до него, а потом и после него, как он хотел бы. Я отправляюсь в путь без сожалений и без боли, которую нельзя вылечить. Счастье на моей стороне, Эмма. Глассгольд не ответила. Чи-Юэнь взяла ее за руку и встала. - Ты должна освободиться от себя самой, - сказала планетолог. - С течением времени только ты сама можешь научиться, как это сделать. Но, может быть, я смогу немного помочь тебе. Пойдем в мою каюту. Мы сошьем платье, которое будет тебе к лицу. Скоро состоится празднование Дня Соглашения, и я хочу, чтобы ты развеселилась. Задумайтесь: один световой год - это бездна, которую невозможно представить. Исчислимая, но недоступная воображению. На обычной скорости - скажем, на разумной скорости для машины в уличном движении мегаполиса - вам потребуется почти девять миллионов лет, чтобы преодолеть это расстояние. А в окрестностях Солнца звезды в среднем отстоят друг от друга примерно на девять световых лет. Бета Девы удалена от Солнца на тридцать два года. Тем не менее, такие расстояния можно преодолеть. Корабль, постоянно увеличивающий скорость при одном "g", проделал бы путь в половину светового года немного меньше, чем за год времени. Такой корабль двигался бы со скоростью, очень близкой к предельной - триста тысяч километров в секунду. Вскоре возникли практические проблемы. Откуда взять массу-энергию, необходимую для этого? Даже в ньютоновской вселенной идея ракеты, несущей с собой столько топлива от самого старта, показалась бы нелепой. Еще более нелепой она была в реальном, эйнштейновском космосе, где масса корабля и полезной нагрузки постоянно возрастала, поднимаясь вверх к бесконечности по мере приближения скорости корабля к световой. Но топливо и масса реакции есть в самом космосе! Пространство пропитано водородом. Разумеется, его концентрация по земным стандартам невелика: примерно один атом на кубический сантиметр в галактических окрестностях Солнца. Тем не менее, это составляет тридцать миллиардов атомов в секунду, ударяющих в каждый квадратный сантиметр встречной поверхности корабля, когда он приближается к скорости света. (Примерно такое же количество и в начале путешествия, поскольку межзвездная среда плотнее вблизи звезды). Энергия при этом потрясающая. При столкновении высвобождаются мегарентгены жесткой радиации; а смертельную дозу составляет меньше тысячи рентген в течение часа. Никакая материальная защита не поможет. Даже если предположить, что щит невероятно толст при старте, он вскоре будет изъеден до основания. Однако ко времени создания "Леоноры Кристины" имелись уже нематериальные способы защиты: магнитогидродинамические поля, пульсация которых проникала вперед на миллионы километров, захватывала атомы своими диполями - отпадала необходимость ионизации - и управляла их потоком. Эти поля служили не только в качестве пассивной брони. Они отражали пыль и все газы, кроме преобладающего водорода. Но этот последний они отправляли назад - по длинным кривым, чтобы обогнуть корпус корабля на безопасном расстоянии - пока он не попадал в вихрь сжатия, возбуждающий электромагнитные поля, центром которых служил бассердовский двигатель. Корабль не был мал. Однако он был лишь ничтожной искоркой металла в этой обширной паутине окружающих его сил. Он сам больше не порождал их. Корабль положил начало процессу, когда достиг минимальной скорости на реактивной тяге. Но процесс стал слишком масштабным, слишком стремительным и мог теперь возникать и поддерживаться только сам собой. Первичные термоядерные реакторы (для торможения используется отдельная система), трубки Вентури, весь комплекс, который разгонял корабль, не содержался внутри корпуса. Большая его часть вообще не была материальной, а представляла собой результат векторов, космических по масштабу. Управляющие устройства корабля, которыми руководил компьютер, и близко не походили на автопилот. Они были как катализаторы, которые, если их разумно использовать, могли повлиять на ход этих чудовищных реакций, могли вызвать их, могли в нужный момент замедлить и погасить их как свечу... но не мгновенно. Раскаленная масса водорода пылала подобно звезде позади бассердовского модуля, который фокусировал электромагнитные поля. Колоссальный эффект газового лазера направлял фотоны, образуя луч, реакция которого толкала корабль вперед. Он испарил бы любое твердое тело при соприкосновении. Процесс имел не стопроцентный КПД. Однако большая часть утерянной энергии уходила на ионизацию водорода, который избежал ядерного сгорания. Эти протоны и электроны вместе с продуктами сгорания направлялись назад силовыми полями - ураганный выброс плазмы, добавляющий свое собственное ускорение движению. Процесс не был стабильным. Скорее он обладал нестабильностью метаболизма живого существа и подобно ему всегда находился на краю катастрофы. Непредсказуемые вариации возникали в составе материи в пространстве. Протяженность, плотность и конфигурацию силовых полей нужно было подогнать соответственно - проблема из неизвестного количества миллионов факторов, которую мог достаточно быстро решить только компьютер. Поступающие данные и выходящие сигналы путешествовали со скоростью света: конечная скорость, требующая целых три с третью секунды, чтобы пересечь миллион километров. Ответ может прийти смертельно поздно. Эта опасность будет возрастать по мере того, как "Леонора Кристина" начнет приближаться так близко к предельной скорости, что разница во времени станет заметна. И все же неделю за неделей, месяц за месяцем, корабль продвигался вперед. Многократный круговорот веществ, который преобразовывал биологические отходы в пригодный для дыхания воздух, питьевую воду, съедобную пищу, годную к употреблению ткань, был способен также поддерживать равновесие алкоголя на борту. Вино и пиво производились умеренно, в основном к столу. Рацион крепких напитков был скудным. Но некоторые члены команды включили спиртное в свой личный багаж. Кроме того, они могли меняться с непьющими друзьями и копить свой собственный паек, пока его не накапливалось достаточно для особых случаев. Согласно образовавшейся традиции, а не правилам устава, за пределами кают пили в кают-компании. Чтобы способствовать общению, в этой комнате было несколько небольших столов, а не один большой. Поэтому в перерывах между трапезами она могла служить клубом. Некоторые мужчины соорудили у одной из стен бар, где был лед и миксеры. Другие сделали опускающиеся шторы, так что расписные стены во время попоек можно было скрыть за несколько менее непристойными картинами. Обычно тапер следил за тем, чтобы всегда играла фоновая музыка - что-нибудь веселое, начиная от старинных итальянских и французских танцев шестнадцатого века и заканчивая последними вещами в стиле "астероидных прогулок", полученными с Земли. В назначенный день примерно в 20:00 в клубе никого не было. Большинство членов команды, которые не находились на дежурстве, собирались на танцы и готовились к этому мероприятию. Праздничная одежда, соблюдение всех церемоний - это стало невероятно важным. Механик Иоганн Фрайвальд сверкал ослепительной золоченой туникой и брюками из серебряной парчи, которые сделала его подруга. Она еще не была готова, как не был готов и оркестр, поэтому Иоганн Фрайвальд позволил Элофу Нильсону увлечь себя в бар. - Ну может хоть сегодня мы не будем говорить о делах? - попросил он. Это был крупный дружелюбный молодой человек с квадратным лицом. Кожа у него на голове светилась розовым цветом через коротко подстриженные светлые волосы. - Я хочу обсудить кое-что с вами немедленно. Идея только что пришла мне в голову, - сказал Нильсон своим скрежещущим голосом. - Блеснула, как молния, когда я переодевался. - Его вид это подтверждал. - Прежде чем развивать мысль, я хочу проверить ее практичность. - Хорошо, если вы ставите выпивку, мы сможем немного поговорить. Астроном нашел на полке свою персональную бутылку, взял пару стаканов и направился к столу. - Я возьму воду... - начал Фрайвальд. Тот его не услышал. - Таков этот Нильсон, - сказал Фрайвальд поверх голов. Он налил полный кувшин и отнес на стол. Нильсон уселся, достал блокнот и начал делать набросок. Он был малорослым, толстым, седым и неприятным человеком. Его амбициозный отец в древнем университетском городе Упсала заставил его стать чудом, лишив всех радостей жизни. Предполагали, что брак Нильсона стал обоюдной трагедией и превратился в катастрофу. Он распался в тот момент, когда Нильсон получил возможность отправиться в космос. Но когда Нильсон говорил - не о человеческих проблемах, которые он не понимал и оттого презирал - а о своем собственном предмете... забывались его вызывающие манеры и напыщенность, казалось, что вселенная пульсирует, а он сам находился как бы в короне из звезд. - ...ни с чем не сравнимая возможность получить некоторые стоящие результаты. Только подумайте, какая у нас базисная линия - десять парсеков! Плюс возможность исследовать спектр гамма-лучей с меньшей неуверенностью и более высокой точностью, когда они в результате красного смещения сместятся к фотонам с меньшей энергией. И все больше и больше. Но все же я не удовлетворен. Я не думаю, что в самом деле должен пялиться на электронное изображение неба - узкое, искаженное, деградированное шумом, не говоря уж о проклятых оптических изменениях. Мы должны поставить снаружи на корпусе зеркала. Изображения, которые они поймают, могут быть переданы по световым проводникам в линзы оптических приборов, фотоувеличители и камеры внутри корабля. Нет, помолчите. Я прекрасно сознаю, что предыдущие попытки это сделать потерпели неудачу. Можно построить машину, которая бы выбралась наружу через шлюз, сформировать пластиковое покрытие для такого инструмента и алюминировать его. Но индукционные эффекты бассердовских полей быстро превратят это зеркало в нечто, пригодное для дома развлечений в Грена Лунд. Да. Моя новая идея - впечатать в пластик схемы датчика и поддержки управляющие сгибатели, которые будут автоматически компенсировать эти искажения по мере их возникновения. Я бы хотел услышать ваше мнение по поводу возможности разработки, тестирования и производства таких сгибателей, мистер Фрайвальд. Вот грубый набросок того, что я подразумевал... Нильсона прервали. - Ах, в-вот ты х-хде, старина! Фрайвальд и Нильсон посмотрели вверх. Над ними навис Вильямс. У химика в правой руке была бутылка, а в левой наполовину пустой стакан с вином. Лицо его было краснее обычного, и он тяжело дышал. - Was zum Teufel? - воскликнул Фрайвальд. - Английский, парень, - сказал Вильямс. - Сегодня говорим п'английски. 'М-мериканский стиль. Он добрался до стола, поставил свою ношу и оперся на стол так сильно, что тот чуть не перевернулся. - Т-ты особенно, Нильсон. - Он указал на него дрожащим пальцем. - Сегодня говори п'английски, ты, швед. Слышишь? - Пожалуйста, пойдите в другое место, - сказал астроном. Вильямс плюхнулся на стул. Он наклонился вперед, опершись на оба локтя. - Ты не знаешь, что сегодня за день, - сказал он. - Или знаешь? - Я сомневаюсь, что вы это знаете, в вашем нынешнем состоянии, - фыркнул Нильсон, продолжая говорить на шведском. - Сегодня четвертое июля. - Пр-р-равильно! Т-ты знаешь, что эт' значит? Нет? - Вильямс повернулся к Фрайвальду. - А т-ты знаешь, парень? - Мм... годовщина? - предположил механик. - Верно. Годовщина. Кх...как т-ты угадал? - Вильямс поднял стакан. - Выпейте с' мной, в-вы двое. Пейте! Фрайвальд посмотрел на него понимающе и чокнулся: - Prosit. - Skal, - начал было говорить Нильсон, но поставил свой стакан обратно на стол и огляделся. - Четвертое июля, - сказал Вильямс. - День Независимости. Моей страны. Хотел устроить праздник. Всем плевать. Выпейте со мной один раз, может два, и пойдем на их чертовы танцы. - Он некоторое время рассматривал Нильсона. - Швед, - с расстановкой произнес он, - т-ты выпьешь со мной или я вреж-жу т'бе по зубам! Фрайвальд положил сильную руку Вильямсу на плечо. Химик попытался встать. Фрайвальд удержал его на месте. - Потише, пожалуйста, доктор Вильямс, - мягко попросил механик. - Если вы хотите отпраздновать национальный праздник, мы с удовольствием выпьем с вами. Не правда ли, сэр? - обратился он к Нильсону. Астроном ляпнул: - Я знаю, в чем причина. Мне говорил еще до нашего отбытия знающий человек. Крушение надежд. Он не в силах перенести нынешнее состояние управления. - П-проклятая бюрократия п-процветающего государства, - икнул Вильямс. - Он начал мечтать о той эпохе, когда его страна была суверенной империей, - продолжал Нильсон. - Фантазировал по поводу системы свободного предпринимательства - я лично сомневаюсь, что она вообще существовала. Ввязался в реакционную политику. Когда Управляющему Бюро пришлось арестовать нескольких высокопоставленных американских государственных служащих по обвинению в заговоре с целью нарушить Соглашение... - С меня довольно! - голос Вильямса поднялся до крика. - Д-другая звезда. Нов-вый мир. Шанс быть свободным. Даже если я должен лететь с бандой шведов. - Видите? - усмехнулся Фрайвальд. - Он всего лишь жертва романтического национализма, которым тешил себя наш чересчур упорядоченный мир. Жаль, что наш коллега не удовольствовался историческими романами и плохой эпической поэзией. - Романтик?! - взвыл Вильямс. Он тщетно барахтался в мощной хватке Фрайвальда. - Ах ты, толстобрюхий тощеногий филин! Каково тебе было быть таким уродцем, когда другие дети играли в викингов? Твой брак развалился с еще большим треском, чем мой! А я справлялся, у меня был порядок с платежной ведомостью - тебе-то никогда не приходилось об этом заботиться, ты... Пус-сти м'ня, и мы п'смотрим, кто тут мужчина! - Пожалуйста, - сказал Фрайвальд. - Bitte. Джентльмены. Он встал, чтобы удержать Вильямса на стуле и пристально глянул на сидящего напротив Нильсона. - А вы, сэр, - продолжил он резко. - Вы не имеете права над ним насмехаться. Вы могли бы проявить вежливость и выпить по поводу его национального праздника. Нильсон был на грани того, чтобы сослаться на свое умственное превосходство. Но не сделал этого, так как появилась Джейн Сэдлер. Она уже пару минут стояла в двери, наблюдая. У нее на лице было такое выражение, что ее обычное платье выглядело трогательным. - Иоганн прав, Элоф, - сказала она. - Лучше пойдем отсюда. - Танцевать? - рявкнул Нильсон. - После этого всего? - Именно после этого. - Она покачала головой. - Мне уже основательно надоели твои выходки, дорогой. Начнем заново, или бросим все прямо сейчас? Нильсон пробурчал что-то себе под нос, но встал и предложил ей руку. Она была немного выше него. Вильямс сидел понурившись и изо всех сил сдерживал слезы. - Я останусь здесь на некоторое время, Джейн, и попробую его развеселить, - шепнул ей Фрайвальд. Она улыбнулась. - Хорошо, Иоганн. - Они были вместе несколько раз, прежде чем она выбрала в качестве постоянного партнера Нильсона. - Спасибо. Взгляды их задержались. Нильсон кашлянул и шаркнул ногой по полу. - Увидимся позже, - сказала Джейн, и они вышли. 5 Когда скорость "Леоноры Кристины" составила существенную часть скорости света, оптические эффекты стали заметными для невооруженного глаза. Ее скорость и скорость лучей света, исходящих от звезд, складывались как векторы, результатом была аберрация. За исключением того, что лежало прямо по курсу или непосредственно позади корабля, все видимые картины изменились. Созвездия изменили очертания, стали гротескными и совсем растворились, по мере того, как составляющие их звезды дрейфовали во мраке. Одновременно действовал эффект Допплера. Поскольку корабль убегал от световых волн, которые догоняли его сзади, с точки зрения людей на корабле их длина возрастала, а частота понижалась. Подобным образом волны, которые догонял нос корабля, становились короче и быстрее. Звезды за кормой выглядели более красными, звезды впереди - более фиолетовыми. На мостике располагался компенсирующий видеоскоп: единственный на борту, учитывая сложность его конструкции. Компьютер постоянно вычислял, как бы выглядело небо, если находиться в данной точке пространства неподвижно, и проектировал подобие этого изображения. Устройство это предназначалось не для развлечения или удобства; оно существенно помогало навигации. Очевидно, тем не менее, что компьютеру необходимы были данные о том, где именно находится корабль и с какой скоростью он движется по отношению к небесным объектам. Это не так-то просто было выяснить. Точная скорость и точное направление менялись в соответствии с изменениями в межзвездной среде. Отклонения от расчетного курса корабля были сравнительно невелики; но на астрономических расстояниях любая неточность могла добавить свое к фатальной сумме. По этой причине опрятный, коренастый, темнобородый мужчина, навигационный офицер Огюст Будро, находился среди немногих членов экипажа, которые работали посменно, и занимались работой, связанной с управлением кораблем. Будро вращался в замкнутом логическом цикле, чтобы определить положение корабля, скорость и направление движения, а затем скорректировать оптические явления. Отдаленные галактики были его первостепенными бакенами; статистический анализ наблюдений за более близкими отдельными звездами обеспечивал следующие по важности данные. Он пользовался математикой последовательных приближений и передавал данные капитану Теландеру, который рассчитывал необходимые изменения курса и отдавал приказ об их исполнении главному инженеру Федорову. Задачу выполняли четко. Никто не чувствовал поправок, лишь изредка незначительно и кратковременно возрастала находящаяся на пороге восприятия пульсация корабля и происходило столь же небольшое и преходящее изменение в векторе ускорения, которое проявлялось лишь в том, будто палубы накренились на несколько градусов. Вдобавок Будро и Федоров пытались поддерживать связь с Землей. "Леонору Кристину" пока еще можно было обнаружить находящимися в космосе приборами в пределах Солнечной системы. Несмотря на трудности, создаваемые полями ее двигателя, мазерный передатчик на Луне все еще мог донести до нее запросы, новости, развлекательные программы и личные сообщения. Корабль отвечал, пользуясь собственным передатчиком. Собственно говоря, предполагалось, что такой обмен информацией станет регулярным, как только космонавты обоснуются на Бете Девы. Автоматический предшественник "Леоноры Кристины" не имел проблем при отправке данных. Он делал это и в настоящий момент, хотя на корабле их получить не могли, и экипаж собирался прочесть ленты на зонде, когда прибудет к месту назначения. Солнца и планеты - большие объекты. Они движутся в пространстве на разумных скоростях, редко более пятидесяти километров в секунду. И они не делают зигзагов, даже малейших. Несложно предсказать, где они будут через несколько столетий, и соответственно направить луч с сообщением. Космический корабль - совсем другие дело. Люди недолговечны; они должны торопиться. Аберрация и эффект Допплера затрагивают и радио. Через некоторое время передачи с Луны будут прибывать на таких частотах, которых не сможет принять ни одно устройство на борту корабля. Однако задолго до этого, в силу разных причин, которые невозможно предвидеть, время пути между мазерным передатчиком и кораблем растянется на месяцы и луч наверняка потеряет корабль. Федоров, являвшийся также офицером связи, возился с детекторами и усилителями. Он усиливал сигналы, которые отправлял к Солнцу, в надежде, что они дадут ключ к будущему местоположению корабля. Хотя проходили целые дни, а молчание не нарушалось, он упорствовал. И был вознагражден. Но качество приема было от раза к разу все хуже, а продолжительность передач короче, по мере того, как "Леонора Кристина" погружалась в Большую Глубину. Ингрид Линдгрен нажала кнопку звонка. Каюты основательно звукоизолировали, так что стучать было бесполезно. Она вновь позвонила, но никто не ответил. Ингрид нахмурилась и в нерешительности переступила с ноги на ногу. Наконец она положила руку на ручку двери. Дверь не была заперта. Линдгрен приоткрыла ее. Не заглядывая внутрь, она мягко позвала: - Борис, с вами все в порядке? Ее слуха достигли звуки: скрип, шуршание, медленные тяжелые шаги. Федоров распахнул дверь. - О, - сказал он. - Добрый день. Она окинула его взглядом. Главный инженер был плотным мужчиной среднего роста, с широким скуластым лицом. Его каштановые волосы, словно снегом присыпаны сединой, хотя ему всего сорок два. Он не брился уже несколько вахт. На нем был халат, явно только что наброшенный. - Можно к вам? - спросила Линдгрен. - Как пожелаете. Он взмахнул рукой, пропуская ее, и закрыл дверь. Его половина каюты была отделена перегородкой от той части, где в настоящий момент обитал управляющий биосистем Перейра. Большую часть помещения занимала неубранная кровать. На кухонном шкафчике стояла бутылка водки. - Извините за беспорядок, - равнодушно сказал он. Неуклюже двигаясь за ней, добавил: - Выпьете? У меня нет стаканов, но вы вполне можете глотнуть из бутылки. Ни у кого на корабле нет ничего заразного. - Он рассмеялся, но смех вышел неискренним. - Откуда здесь взяться микробам? Линдгрен присела на край кровати. - Нет, спасибо, - ответила она. - Я на дежурстве. - Я тоже по идее на дежурстве. Да. - Федоров возвышался над ней, согнувшись. - Я сообщил на мостик, что нездоров, и мне лучше отдохнуть. - Не следует ли вам показаться доктору Латвале? - Зачем? Физически я здоров. - Федоров сделал паузу. - Вы пришли удостовериться, что со мной. - Это входит в мою работу. Я уважаю ваше уединение. Но вы один из ключевых людей. Федоров улыбнулся. Улыбка была такой же вымученной, как предыдущий смех. - Не беспокойтесь, - сказал он. - Мозги у меня в порядке. - Он потянулся к бутылке, но убрал руку. - Я даже не намерен напиться до беспамятства. Это всего лишь попытка... как там говорят американцы?.. Дать по мозгам. - Давать по мозгам лучше в компании, - заявила Линдгрен. И добавила: - Я, пожалуй, выпью. Федоров передал ей бутылку и тоже сел на кровать. Линдгрен подняла бутылку: - Skal. Она проглотила немного, вернула бутылку Федорову. - Ваше здоровье, - сказал он по-русски. Некоторое время они сидели в молчании. Федоров рассматривал переборку. Наконец он пошевелился и произнес: - Ладно. Раз вам необходимо знать. Я бы не сказал никому другому, а женщине и подавно. Но я кое-что узнал о вас, Ингрид... дочь Гуннара, верно? - Да, Борис Ильич. Он ответил ей взглядом и более искренней улыбкой. Линдгрен сидела расслабившись, ее гибкое тело в комбинезоне дышало теплом. - Я думаю... - он запнулся. - Я надеюсь, что вы поймете меня, и не станете пересказывать то, что от меня услышите. - Я обещаю молчать. Что до понимания, то я постараюсь. Он явно нервничал. - Видите ли, это очень личное, - сказал он медленно и не очень уверенно. - Хотя и не так уж важно. Я скоро с этим справлюсь. Просто... последняя полученная нами передача... меня расстроила. - Музыка? - Да. Музыка. Соотношение сигнала к шуму слишком низкое для телепередачи. Почти слишком низкое для звука. Это последняя передача, Ингрид, дочь Гуннара, пока мы не достигнем цели и не начнем получать сообщения от следующего поколения. Несколько минут, то угасая, то возобновляясь, едва слышная сквозь потрескивание звезд и космических лучей - когда мы потеряли эту музыку, я понял, что больше мы ничего не услышим. Голос Федорова затих. Линдгрен ждала. Он встряхнулся. - Так случилось, что это была русская колыбельная, - сказал он. - Моя мать пела мне ее на ночь. Линдгрен положила руку ему на плечо - легкую, как перышко. - Не думайте, что я жалею себя, - торопливо добавил он. - Просто я ненадолго слишком хорошо вспомнил тех, кого уже нет. Это пройдет. - Наверное, я и в самом деле понимаю, - пробормотала она. Межзвездная экспедиция на "Леоноре Кристине" была для Федорова второй. Он участвовал в полете к Дельте Павлина. Данные зонда указывали на землеподобную планету, и экспедиция отправилась с радужными надеждами. Действительность оказалась столь кошмарной, что выжившие проявили редкостный героизм, когда остались для проведения исследований на минимальное запланированное время. Когда они вернулись, для них прошло двенадцать лет, но Земля постарела на сорок три. - Вряд ли вы понимаете. - Федоров повернулся к ней. - Мы ожидали, что когда вернемся, наших близких не будет в живых. Мы ожидали перемен. Как бы то ни было, вначале я был вне себя от радости, что могу узнать любимые места моего города - лунный свет на каналах и реке, купола и башни Казанского собора, Невский проспект, сокровища Эрмитажа... - Он снова отвернулся и покачал головой. - Но сама жизнь. Она так изменилась. Встретиться с ней было как... как встретить женщину, которую ты любил, и которая стала потаскухой. - Он презрительно усмехнулся. - Именно так! Вам, может быть, известно, что я работал в космосе сколько мог, пять лет. Участвовал в исследованиях и разработках по усовершенствованию бассердовского двигателя. Я стремился получить мою нынешнюю должность. Мы надеемся начать все сначала на Бете-3. Его голос стал едва слышным: - И вот до нас долетела колыбельная моей матери. В последний раз. Он поднес к губам бутылку. Линдгрен немного помолчала, а затем произнесла: - Теперь я отчасти понимаю, Борис, почему это вас так расстроило. Я немного изучала социоисторию. В вашем детстве люди были менее, ну, менее раскованными. Они восстановили нанесенный войной ущерб в большинстве стран и взяли под контроль гражданские беспорядки и рост населения. Затем они занялись новыми делами, потрясающими воображение проектами, как на Земле, так и в космосе. Казалось, невозможного нет. Ими двигали патриотизм, самоотдача. Я думаю, что вы сами служили всем сердцем двум богам: Отцу Науке и Матери России. - Ее рука скользнула вниз и накрыла его руку. - Вы вернулись, - сказала она, - и оказалось, что всем все равно. Он кивнул, закусив губу. - Именно поэтому вы презираете современных женщин? - спросила она. Он вздрогнул от неожиданности. - Нет! Ничего подобного! - Почему же тогда ни одна из ваших связей не продлилась дольше одной-двух недель? И это были лишь редкие встречи? - спросила она вызывающе. - Почему вы чувствуете себя непринужденно и веселитесь только среди мужчин? Мне кажется, что вы не хотите признавать нашу половину человеческой расы. Вы считаете, что в нас больше нет ничего, что стоило бы узнавать. И то, что вы только что сказали, о потаскухах... - Я вернулся с Дельты Павлина, надеясь встретить настоящую жену, - ответил он глухо, словно его душили. Линдгрен вздохнула. - Борис, нравы меняются. С моей точки зрения, вы выросли в период неразумного пуританизма. Но это была реакция на предыдущую легкость нравов, которая, быть может, зашла слишком далеко; а еще раньше... Впрочем, неважно. - Она тщательно подбирала слова. - Факт тот, что человек никогда не придерживался одного идеала. Массовый энтузиазм времен вашей молодости уступил место холодному рационалистическому классицизму. Сегодня он, в свою очередь, утонул в разновидности неоромантизма. Бог знает, куда это приведет. Мне, быть может, это не нравится. Но все равно вырастут новые поколения. Мы не имеем права формировать их по нашему собственному шаблону. Вселенная слишком обширна. Федоров не шевелился так долго, что она уже решила уйти. Внезапно он повернулся, схватил ее за руку и усадил обратно рядом с собой. Он заговорил: - Мне бы хотелось узнать вас, Ингрид, узнать как человека. - Я рада. Его губы сжались. - Все же сейчас вам лучше уйти, - вымолвил он. - Вы с Реймоном. Я не хочу послужить причиной неприятностей. - Я хочу, чтобы вы тоже были моим другом, Борис, - сказала она. - Я восхищаюсь вами с нашей первой встречи. Храбрость, компетентность, благожелательность - что еще есть такого, чем стоило бы восхищаться в человеке? Я бы хотела, чтобы вы научились демонстрировать эти качества тем вашим коллегам по экспедиции, которые - так сложилось - женщины. Он отпустил ее руку. - Предупреждаю вас: уходите. Она оглядела его. - Если я уйду, - сказала она, - то в следующий раз, когда мы будем разговаривать, будете ли вы чувствовать себя со мной свободно? - Не знаю, - ответил он. - Надеюсь, что да, но не знаю. Она задумалась еще на минуту. - Давайте попытаемся сделать так, чтобы мы были в этом уверены, - наконец мягко предложила она. - Я свободна до конца дежурства. 6 Каждый ученый на корабле запланировал по меньшей мере один исследовательский проект, чтобы заполнить несколько лет пути. Проектом Глассгольд было отслеживание химической основы жизни на Эпсилон Эридана-2. После того как установили оборудование, она начала эксперименты над протофитами и культурами тканей. В надлежащий момент она получила продукты реакции, и ей предстояло узнать, что они из себя представляют. Норберт Вильямс делал анализы для нескольких исследователей одновременно. Однажды в конце первого года полета он принес свой отчет о последних образцах Эммы к ней в лабораторию. Молекулы были незнакомыми, и он заинтересовался ими не меньше Глассгольд. Они вдвоем часами обсуждали новые результаты. И все чаще и чаще беседа затрагивала другие темы. Глассгольд весело приветствовала вошедшего Вильямса. Рабочий стол, за которым она стояла, был загроможден тестовыми трубками, колбами, измерителями кислотности, мешалками и прочим. - Отлично, - сказала она. - Мне не терпится узнать, какие изменения теперь произошли с моими любимцами. - Самая чертовская неразбериха, какую я видел. - Он перебросил ей несколько скрепленных страничек. - Мне очень жаль, Эмма, но вам придется повторить опыты. И, боюсь, придется повторять их снова и снова. Я не могу выдать результаты, опираясь на такие микроскопические количества. Нужно задействовать каждую разновидность хроматографии из тех, что у меня есть, плюс рентгеновские дифракции, плюс серию энзимных тестов - вот их список - прежде чем я решусь строить предположения касательно структурных формул. - Понимаю, - ответила Глассгольд. - Простите, что я добавляю вам столько работы. - Чепуха. Это то, для чего я здесь, пока мы еще не добрались до Беты-3. Если у меня не будет работы, я просто рехнусь. А ваша - самая интересная, вот что я скажу. - Вильямс запустил руку в волосы. - Хотя, по правде сказать, я не понимаю, зачем вы этим занимаетесь - разве что скоротать время. Я хочу сказать, что на Земле занимают