Роберт Асприн, Линда Эванс. Мошенники времени


     <i>(Robert Asprin, Linda Evans. Wagers of Sin)</i>


     <b>Асприн Р., Эванс Л.</b>
     А90 Мошенники времени: Роман / Пер.  с англ. Н.К.Кудряшова.  -- М.: ООО
"Издательство АСТ-ЛТД", 1998 -- 560с. -- (Координаты чудес).
     ISBN 5-15-000575-4
     Скитер  Джексон  был  негодяем.  Прожженным, заматерелым,  самым гадким
негодяем  из  негодяев.  Таким,  что  пробу негде  ставить.  И  при  этом --
истинным,  почти  бескорыстным художником  своего нелегкого воровского дела.
Нелегкого --  потому  что  нет, вы  только представьте себе, каково  это  --
обделывать темные аферистические делишки в районе Вокзала Времени Шангри-ла,
где  врата, как известно,  нестабильны, сосисочные киоски, стилизованные под
древнеримские лотки с колбасками, имеют подлую привычку в самый неподходящий
момент  проваливаться на  дно  доисторического океана,  а  обманутые  жертвы
мошенничеств  --  гоняться  за  очистителями кошельков  по  эрам  и  эпохам.
Прибавьте чудовищную конкуренцию, и вы поймете, что значит  быть мошенниками
времени.
     УДК 820(73)
     ББК 84 ( 7 США)
     <i>&copy; Bill Fawcett & Associates, 1996
     &copy; Обложка. А.Хромов, 1997
     &copy; Перевод. Н.Кудряшов, 1997
     &copy; ООО "Издательство АСТ-ЛТД", 1997</i>? http://www.ast.ru



        Глава 1
     Скитер Джексон  был  негодяем. Прожженным,  заматерелым,  самым  гадким
негодяем из негодяев. Таким, что пробу негде ставить.
     Ясное  дело,  сам  он  это  знал  и  знал  не  хуже  любого  другого  в
Ла-ла-ландии (по крайней мере любого, кто пробыл на Вокзале Шангри-ла больше
недели). Мало того, он не  только это знал, но и гордился этим  --  так, как
гордятся  боевыми  заслугами, низким  содержанием холестерина  в  крови  или
удачными биржевыми сделками.
     Скитер  особенно  старался  задевать плечами  именно  этих,  последних,
отличавшихся  не только количеством  удачных сделок, но и  прямо-таки  уймой
наличных денег в поясах, чин чином декларированных на контроле Главных Врат,
чтобы  с  них  нельзя  было  драть  пошлину   потом.  Скитер  редко  упускал
возможность подержаться хотя  бы за часть этих денег, если не  за весь пояс.
Ах, это дивное, свежее, хрустящее ощущение наличных в руке...
     Но он был не просто  вор. О нет! Скитер  был подлинный  художник своего
дела, и  эти  качества  --  беззастенчивая  наглость,  змеиное  коварство  в
сочетании со способностью излучать невинный  энтузиазм -- по праву считались
его сильной стороной.
     Так  что --  во славу  Есугэя  Доблестного,  а  также  исходя  из самой
прозаической необходимости выживания -- он изо всех сил старался стать самым
лучшим   негодяем   из   всех   возможных.   Стоило   ему  объявиться  здесь
(предварительно начисто вымывшись, дабы  удалить грязь  Нью-Йорка  со  своей
шкуры и из фибров своей души), как он ухитрился повернуть жизнь по-своему  в
поразительно короткий срок.
     В  конце  концов  Ла-ла-ландия  на  свете  только  одна.  Он  любил  ее
стр-р-растно.
     В  описываемое утро Скитер  проснулся, потянулся и расплылся  в улыбке.
"Игра началась, Ватсон!" (Эту фразу он услышал в каком-то старом кино, и она
ему  нравилась.) Свет, пробивавшийся в щель  под дверью, означал,  что Жилой
сектор  освещен  на всю  катушку,  не  то  что  полумрак  "ночного"  режима.
Собственно, это единственный способ узнать время  суток, если  у  вас только
нет будильника с подсветкой; у Скитера подсветка  перегорела давным-давно, в
последний раз, когда он швырнул будильник в стену в отместку за  то, что тот
пытался самым бесцеремонным образом разбудить его с чудовищного похмелья.
     Приняв душ и побрившись с  минимальными затратами времени, он нарядился
к  предстоящему дню -- и  к двум  восхитительным  неделям.  По  сравнению со
многими  нарядами,  которые  ему приходилось носить, этот  смотрелся  на нем
почти    естественно.   Механически   насвистывая    что-то,    Скитер    --
сосредоточенный,  как  всегда за  работой, -- обдумал  свой новый гениальный
план. И одну зияющую в нем прореху.
     Как ни странно, потрясающая  библиотека вокзала  помочь ему  не  могла.
Восполняя  нехватку  информации,   Скитер  обшарил  компьютерную  память  до
последней полочки, подбирая крохи необходимых ему сведений  то там, то здесь
(и попутно переведя на свой счет  недельное жалованье одного из разведчиков,
находившегося в данный момент на задании. Эта  мелкая пакость  в особенности
стоила  потраченных  на  нее  усилий,  поскольку  этот  тип как-то  публично
изобличил Скитера  -- самое смешное, что ошибочно;  в  том деле Скитер  даже
близко не  стоял.  Зато он тем самым развязал Скитеру  руки,  так что  он не
испытывал угрызений совести, причинив разведчику максимально возможный ущерб
за минимально возможное время, причем  так, чтобы не  оставить  этому сукину
сыну никаких улик).
     И  все же, несмотря  на  все  старания Скитера, один кусок  мозаики  --
самый,  разумеется, необходимый  -- упрямо  не  находился ни  в одном файле.
Следовательно,  если  его  не  было  в  компьютере,  он мог  быть  только  в
чьей-нибудь голове. Брайан Хендриксон, библиотекарь, разумеется, знал это --
как знал  все,  что  хоть когда-то  видел,  читал или  слышал (а возможно, и
гораздо,  гораздо больше),  однако  неприязнь  Брайана  к Скитеру  давно уже
сделалась в Ла-ла-ландии легендой. Так, Брайана откидываем; кто остался?
     Весь ужас  положения  заключался в  том,  что Скитеру нужен  был  всего
один-единственный совет знатока, но времени на это почти не оставалось, да и
друзей у него, способных дать такой совет, было не  так уж и много -- у него
вообще было немного друзей.  Ну так, черт побери, при  его-то  специальности
никто не может позволить себе многих друзей, верно? Профессия не располагает
к доверию -- эту истину Скитер  усвоил много лет  назад. Он пробежался в уме
по  длинному списку людей, у которых он мог позволить  себе навести справки,
автоматически вычеркнул из него всех разведчиков, почти всех гидов (конечно,
Агнес Ферчайлд была бы  не против -- хм,  она всегда не  против! -- но, увы,
она точно не знает). Он задержался немного на  кандидатуре Голди Морран. Она
будет тронута его интересом,  это уж точно, и она, возможно, даже знает; вот
только он не имел ни малейшего желания делиться возможной -- оч-чень немалой
--  прибылью  от своего  плана  с  любым другим негодяем  из  тех,  для кого
Ла-ла-ландия -- место  постоянного жительства. И  потом,  Голди Бессердечной
Морран, ведущего  специалиста ВВ-86 по  редким  монетам и камням,  все равно
сейчас не было на вокзале.
     Нет, ему нужен кто-нибудь, кто сейчас под рукой.
     Вычеркнув  из списка горстку богатых клиентов, неоднократно проходивших
через _<i>Porta Romae</i>_<i>,</i> Римские Врата, -- из  них  Скитер чуть ли не всех сумел
освободить  от  бремени  наличности,  а  значит,  ему  следует  всячески  их
избегать,  -- он  в  конце  концов  остановился на  единственной  подходящей
кандидатуре из всего персонала ВВ-86: Маркусе.
     Он улыбнулся, очень довольный собой. Если  на то пошло, именно Маркус с
большим  успехом  даст  ему совет  по  интересующему вопросу,  чем  все  так
называемые  эксперты  Ла-ла-ландии. "Так  что не  прогуляться  ли нам первым
делом к Маркусу, сохранив тем самым уйму  времени  и сил?" Единственное, что
слегка угрызало  его совесть,  -- это мысль  о том, что он заставляет своего
лучшего  (и можно сказать, единственного) друга  помогать ему.  Конечно, сам
виноват: нечего было тратить драгоценное время на этого гада разведчика...
     По странному и  даже  весьма невероятному стечению обстоятельств Маркус
действительно  любил  Скитера. За что --  Скитер  и  сам не знал. Выходцы из
Нижнего Времени вообще склонны к  причудам,  порой совершенно бесполезным, а
порой  настолько  эксцентричным,  что  понять их  не проще,  чем  такие  уму
непостижимые  вещи,  как принцип действия Врат  или женские капризы.  Скитер
давно  уже  отказался  от  попыток понять и то,  и другое, избегая проходить
через  Врата чаще, чем это  необходимо, и получая удовольствие от прекрасных
дам тогда,  когда  это получалось,  не  особенно расстраиваясь  в  противном
случае. Впрочем,  он  не кичился своим невежеством  --  что есть,  то  есть,
главное, чтобы не мешало работе.
     Поэтому Скитер навел на  свой,  так сказать,  рабочий костюм  последний
лоск и отправился в Общий зал на поиски Маркуса,  чтобы потом присоединиться
к Агнес и ее группе для перехода.
     Скитеру  нравилось  в  Общем  зале  ощущение простора.  Оно  не  только
компенсировало  ему  (отчасти) нехватку открытых пространств, к  которым  он
привык  в  юношеские годы, но -- что более важно --  всегда пахло  деньгами.
Какие суммы  наличными  в  твердой валюте переходили  здесь из рук в руки! И
разве это такая уж дерзость -- просить у богов, чтобы хоть малая толика этих
богатств упала ненароком в его протянутые руки?
     Но даже и без теологии (кстати, наверное, лишь боги знали, что он собой
представляет; сам он этого никогда не знал  со  всей  определенностью) Общий
всегда  доставлял  ему  наслаждение. Особенно  в  это время  года.  Выйдя на
забитую  народом  мостовую,  прокладывая  себе  дорогу   сквозь  бесконечные
карнавальные  шествия  и  уличные представления,  он то и дело  одобрительно
кивал и улыбался.
     Ну и бедлам! Были здесь, конечно, и обычные Врата для туристов с залами
ожидания,  пандусами  и  перронами,  билетные  кассы для  тех,  кто  еще  не
определился, куда податься, -- чертовски удобно, если  только ты в состоянии
выложить  кругленькую  сумму  за  гостиницу  на  время  до  отправления,  --
автоматы,   подключенные   к   компьютерному  центру  вокзала  и   выдающие,
просканировав сетчатку глаза, новые билеты  тем  козлам, которые  ухитрились
потерять  старые,  и,  наконец, счетчики билетов (установленные при входе  и
выходе из всех Врат для учета того, где и когда ты находишься, дабы помешать
безмозглым туристам нарваться на Затенение).
     Имелись здесь также магазины и рестораны --  в некоторые попасть  можно
было  только  с  галереи,  --  причудливые  лестницы  в  никуда,  балконы  и
платформы, подвешенные на фермах на высоте трех-четырех этажей над мостовой,
огороженные  участки,   означающие  или  нестабильные,  или  стабильные,  но
неиспользуемые Врата,  а главное -- сотни  и сотни разнаряженных, смеющихся,
пьяных, склочных, драчливых, целующихся,  обнимающихся, доверчивых туристов.
С пухлыми кошельками, которые ждут не дождутся легкого прикосновения чьих-то
чутких пальцев...
     В данный момент  Общий выглядел  примерно как Северный  полюс,  если бы
эльфы старины  Санта-Клауса  обдолбались  ЛСД,  пока  украшали его  лавочку.
Скитер наслаждался ароматом  праздника  и  денег, всеми  порами впитывая  то
восхитительное  безумие, которое всегда  охватывало  Вокзал  Шангри-ла в это
время года.
     -- И чему это ты ухмыляешься, --  произнес  чей-то голос  у самого  его
локтя, -- а, Скитер Джексон?
     Он поднял глаза, потом опустил их и увидел Энн Уин Малхэни, инструктора
по  огнестрельному  оружию  ВВ-86.  Ростом  она уступала  даже  собственному
десятилетнему сыну. Тем не менее по степени опасности она была третьим, если
не  вторым,  человеком на вокзале, в зависимости от  результатов, показанных
Китом Карсоном в  тире,  или  от  итогов ее последнего поединка на татами со
Свеном  Бейли  -- по  общему  мнению,  самым  опасном  типом  вокзала и  его
окрестностей.
     Непонятное чувство охватило Скитера -- панический страх перед женщиной,
по сравнению с которой он казался горой.
     "У! О! Что мне делать?"
     Странное  дело, но Энн ему улыбалась словно Мона Лиза на картине. Как и
у  старушки  Моны,  темные  глаза  ее  не  выражали  ровным  счетом  ничего.
Загадочная, едва  уловимая улыбка  была как  бы сама по  себе, а  глаза жили
своей  жизнью. Мгновение он  не  испытывал вообще ничего,  кроме  леденящего
ужаса,  -- и  это  при всем  своем  преимуществе в  росте на  добрый  фут  и
несколько дюймов и неплохих шансах оторваться от нее даже в такой толпе.
     Потом  что-то изменилось, и до него  дошло, что ее улыбка  стала вполне
дружеской. "Что  ей  от  меня  надо?  Может,  хочет, чтобы  я  украл для нее
что-нибудь или привез какой-нибудь эдакий сувенир  в подарок  ее  знакомым?"
Чего Скитер не мог никак понять  -- так это не то, как муж  Энн может жить с
такой  смертоносной   зловредной  гадючкой,   а   то,  почему   Энн   вообще
разговаривает с ним, Скитером.
     Она осмотрела его с ног  до головы, потом с  головы до ног,  посмотрела
ему в глаза и сказала:
     -- Слыхала я, ты собрался через Римские Врата?
     Ого... Он подбирал ответ очень осторожно:
     -- Гм... ага, что-то вроде этого. Ну, понимаешь, мы с Агнес...
     Она  просто кивнула, словно это подтверждало  ее точку зрения в споре с
кем-то другим, о том, что затеял Скитер Джексон на этот раз.
     Он чуть успокоился. Если  это  пари  -- все в  порядке.  Энн  наверняка
поручили задать ему вопросы;  если он ответит так, как она предполагала,  ей
отвалят солидный куш.
     А она продолжала улыбаться все так же дружески.
     "Может,  это  Рождество  на  нее так действует? Преисполнена  решимости
творить добро ближнему даже ценой собственной жизни?"
     Тем временем она решила сделать следующий ход:
     -- И все-таки чему ты  улыбаешься? Снова  задумал  учинить какие-нибудь
пакости в Нижнем Времени?
     -- Обижаешь, Энн!
     Она засмеялась, продолжая скептически кривить ротик.
     -- Если честно, я просто балдел от... от всего этого.
     Она проследила его взгляд, и лицо ее смягчилось.
     -- Все это... гм... производит впечатление, не правда ли? Еще безумнее,
чем прошлогодний конкурс. Скитер ухмыльнулся:
     -- По крайней мере я не вижу в этом году загоревшегося Санту  высотой в
три этажа.
     На этот раз она рассмеялась вместе с ним.
     --  Слава Богу, нет! Я уж боялась, Булла  Моргана  кондрашка хватит при
виде дыма и огня. Хорошо еще, наша санитарная служба неплохо справляется и с
пожарами.
     -- Ага. Тогда они отличились. Знаешь, -- задумчиво произнес  Скитер, --
рождественские  дни --  мое любимое  время  на этом вокзале. Все  это, -- он
махнул  рукой  в сторону окружавшего его безумия, -- здорово возбуждает.  Ты
так не считаешь?
     Энн снова внимательно посмотрела на него.
     -- Значит, праздники тебя  возбуждают, да? То-то Рэчел  плачется, что у
нее в это  время  года отбоя нет  от несчастных, которым в  эти праздники не
повезло. Впрочем, когда ты здесь, я могу понять почему.
     -- Правда? -- спросил Скитер  не без интереса, гадая, не сделался ли он
прозрачным со времени отъезда из стойбища Есугэя.
     --  Дай  подумать...   Спорим...  то  есть   я  уверена,  --  торопливо
поправилась она, --  что эти  праздники  больше, чем  что-либо еще, помогают
тебе разбогатеть. Так или нет?
     Внутренне вздрогнув, он все-таки заставил себя рассмеяться.
     --  Ради  Бога,  Энн,  разве кто может остаться  в проигрыше,  когда по
Общему шатается  народа втрое  больше  обычного?  Просто  в это время года я
ужасно  счастлив!  -- Он  не  счел  нужным говорить,  что  больше  всего его
побуждают  целенаправленно  оттягиваться  воспоминания  о пяти  безвозвратно
потерянных  рождественских праздниках. В самом деле, разве заменит  праздник
даже  самый дорогой подарок-взятка, сунутый  родителями под дерево, если  ты
один?
     Энн только вздохнула.
     -- Все-таки ты безнадежный негодяй,  Скитер. -- Она снова встретилась с
ним взглядом и окончательно огорошила его:  -- Но знаешь,  мне кажется, если
тебя  когда-нибудь поймают за руку и выставят с ВВ-86,  Ла-ла-ландия  станет
гораздо скучнее. Ты... интригуешь, что ли, Скитер Джексон? Словно мозаика, у
которой не все части совпадают. -- Она странно улыбнулась. -- Может, у Налли
Мунди спросить насчет тебя?
     Скитер  беззвучно  застонал.  Об  этом  не  знал  почти  никто.  Скитер
удостоился  однажды мгновения  славы, попав  в выпуск вечерних  новостей, --
пятнадцать  секунд,  зажатых  между  тройным  убийством  и  катастрофическим
пожаром в гостинице. Но Налли Мунди знал. Скитер до сих пор не простил этому
маленькому пухлому проныре, что тот выследил его.
     Впрочем,  не  успел  он   выразить  свое   возмущение,  как  Энн  снова
улыбнулась.
     --  Ладно, как бы  то ни было,  удачной  тебе охоты -- что бы ты там ни
задумал. Увидимся через пару недель.
     Она ушла, прежде чем он открыл рот.
     "Значит, Энн Уин Малхэни  желает  мне  удачной  охоты. Не больше  и  ни
меньше".
     Не иначе Ла-ла-ландия перевернулась вверх тормашками!
     Скитер  посмотрел наверх, почти ожидая увидеть, как  толпы людей топчут
высокий, в паутине металлических ферм потолок.
     -- Гм, -- только и сказал он.
     Он покосился на табло отправлений,  свисавшее с потолка, и присвистнул.
Ему  придется  здорово  поторопиться,  если  он  хочет  застать  Маркуса  до
окончания  его смены в гриль-баре "Нижнее Время". Впрочем, у него оставалось
еще  в запасе  несколько  минут  до встречи с  Агнес  в секторе  отправлений
Римских Врат.
     Он осторожно  пробирался  сквозь орды "средневековых" девиц,  витязей в
самодельных кольчугах, пажей, дворян и даже  почти натуральных  торговцев  и
монахов, собравшихся  на турнир через одни из новейших активных Врат  ВВ-86,
Анахронизм,  как местные  обитатели называли  их  по  имени  наиболее  часто
пользующейся ими организации.  Вели эти Врата не куда-нибудь, а  в  Северную
Америку времен до пришествия  палеоиндийских племен, впоследствии пересекших
Берингов пролив, чтобы расселиться по двум  пустующим континентам. Несколько
раз  в  году орды "средневековых" бездельников заполняли  ВВ-86,  и  каждый,
конечно  же,  умирал от нетерпения  шагнуть  через  Анахронизм, с  тем чтобы
вдоволь наиграться в войну по-средневековому.
     Скитер  покачал головой.  Насколько он мог  судить, в бойне,  именуемой
войной, нет ничего такого, что  можно было бы превратить в игру. С его точки
зрения забавы этих идиотов -- издевательство над павшими в настоящих войнах.
Впрочем, должно быть, они получали все то,  чего хотели, иначе не гнались бы
за этим снова. Особенно при таких сумасшедших ценах.
     Им приходилось  оплачивать не только обычные для туристов услуги,  но и
получать  разрешение  на  провоз  с  собой собственных лошадей  и охотничьих
соколов -- при том,  что штрафы на случай,  если кто-нибудь  из этих  тварей
сбежит и начнет плодить  потомство  за тысячи лет до того, как им полагалось
появиться на  этом континенте, были установлены запредельные; им приходилось
тащить  с собой  провиант и все прочее для  своих  животных; им  приходилось
искать  место, где  можно  было  бы  держать  их до  дня  отправления  через
Анахронизм,  --  и  после  всего  этого, разумеется,  им  нужно было  успеть
протащить  все  это  через  Врата в  срок: упирающихся  лошадей,  клекочущих
соколов,  горы жратвы для  себя и животных...  короче, все  необходимое  для
одного   небольшого,  на  месяц,   турнира  плюс  достаточно  пороха,  чтобы
участвовать в нем.
     Единственное,  что  он  мог  в  них  понять, так  это  их  неприязнь  к
вездесущим  репортерам. Ходили слухи, что ни  один репортер еще  ни разу  не
попадал на  их игрища. А если и попадал, то не  выжил,  чтобы рассказать  об
этом.  Северная  Америка  была  в  те времена  не  самым  уютным  местечком.
Саблезубые  кошки, голодные  волки -- список  можете продолжить сами.  Одним
словом, желание Скитера пройти через Анахронизм приблизительно равнялось его
же желанию подняться к Майку  Бенсону и самому протянуть ему руки, чтобы тот
застегнул на них наручники.
     Восхищенным взглядом провожал Скитер торговцев "средневековым" товаром,
на все  лады  расхваливающих свое  барахло, и  туристов, торопливо достающих
кошельки при виде "чудодейственного зелья", магических кристаллов на цепочке
или непобедимых талисманов,  которые  надлежит настроить  на  индивидуальную
ауру покупателя, продержав  у него  под подушкой семь  полных лун; эликсиров
богатства,  любви,  гармонии,  храбрости  и  красоты,  изумительной  красоты
разноцветных  каллиграфических  опусов  по еще  более  изумительным ценам, а
также ювелирных безделушек, идущих втридорога, как "изготовленные вручную по
технологии наших средневековых предков".
     На  искушенный  взгляд Скитера, все  эти торговцы --  такие  же мастера
благородного  искусства надувательства,  как и он сам. Они  даже приберегали
товар  получше  (уж он-то знал; он  даже спер как-то  пару таких штуковин  и
держал их у  себя дома -- так,  для  забавы) для  самого турнира, подсовывая
наивным  туристам совершеннейший  хлам  ради  сокращения  расходов. Мастера,
одним  словом. Они занимались  тем  же  искусством,  что и  Скитер, только с
другой стороны.
     Правда, Йанира Кассондра  -- от  одного,  максимум двух  слов которой у
Скитера волосы обыкновенно вставали  дыбом  -- обзывала  их  бездельниками и
шарлатанами,  ибо  они  сами  плохо  представляли,  что   предлагают  бедным
покупателям.
     -- Помяни мое  слово, они еще угробят кого-нибудь рано или поздно.  Дай
только  время.  Администрация вокзала не предпринимает  пока  никаких мер --
пока!  --  но вот  когда людей начнут косить необъяснимые болезни, всей этой
торговле придет  конец. -- Она  скорбно вздохнула,  закатив бездонные черные
глаза. -- И тогда  эти дураки прикроют  и  мой киоск, ибо  я не думаю, чтобы
Булл Морган видел между нами какую-нибудь разницу.
     Помнится, Скитер хотел еще возразить ей,  но не стал: не только потому,
что почти верил в  то, что она действительно может  читать будущее, и боялся
этого, но и потому,  что знал  совершенно точно -- Булл Морган действительно
не  видит  между  ними  никакой  разницы.  Собственно,  Моргану на это  было
наплевать, пока этим чертовым туристам ничего не грозило.
     Пробираясь между  длинными  очередями туристов  в Новом  Эдо, терпеливо
ожидавших открытия  нового  синтоистского  храма,  Скитер  все  размышлял  о
канцелярских крысах, неизбежно верховодящих всем на свете, и нельзя сказать,
чтобы  эти его мысли  были особенно светлыми. Он миновал  всемирно известный
отель  Кита Карсона, его  потрясающие  парки с  глубокими  ручьями,  полными
разноцветных  рыб.  Рыбы, впрочем,  предпочитали  держаться в тени,  дабы не
попасть   на   ленч  какому-нибудь  _<i>Ichthyornis_</i>   или  _<i>Sordes  fricheus</i>_,
спикировавшему на них из-под потолка.
     Скитер улыбнулся, вспоминая ту минуту, когда Сью Фритчи определила, кем
на самом деле являются эти милые "птерозаврики" размером с ворону.
     --  Боже  мой! Это же новый  вид _<i>Sordes_</i>!  Но  ведь  им  не полагалось
обитать  одновременно  со  _<i>sternbergi_...</i> Бог мой,  но  это  же...  это  же
переворот в науке! Теплокровные, покрытые шерстью  _<i>Sordes_  --</i>  и  питаются
рыбой, а не насекомыми, но все  равно _<i>Sordes_</i>,  точно они!  --  и дожили до
самого конца мелового периода... А  мы-то,  идиоты, считали, что они вымерли
еще  в юрском!  Что  за статья получится! --  Она залилась радостным смехом;
глаза  ее сияли  --  Любой  палеонтологический журнал костьми  ляжет,  чтобы
заполучить ее!
     В представлении Сью Фритчи рай выглядел именно так
     Впрочем, Скитер до сих пор не знал, что думает Сью насчет пары зубастых
птиц,  слегка напоминающих  орлов,  залетевших сюда около месяца назад через
нестабильные Врата. Ладно, кто бы  это ни был,  они наверняка прославят  Сью
Фритчи. Скитер, во всяком случае, желал ей удачи.
     Наконец он  добрался до  Римского города  с  его пышно  украшенными для
Сатурналий столбами  и  аккуратно  остриженными  вечнозелеными деревьями,  а
также актерами, разыгрывавшими единственный день  в году, когда римские рабы
могли   приказывать  своим  господам;  эти   приказы  полагалось   исполнять
беспрекословно, и по большей части они были  таковы,  что зрители рыдали  от
хохота. Тут Скитер  сбавил шаг и принялся насвистывать что-то себе под  нос,
не  забывая, однако, подмигивать хорошеньким девицам; те иногда краснели, но
ни одна не удержалась, чтобы не оглянуться ему вслед.
     Скитер нырнул под колышущуюся  поверхность моря бумажных зонтиков -- их
носили как туристы, так и местные, потому  что вышеупомянутые доисторические
птицы и  птерозавры то и дело гадили на голову, -- и в конце концов оказался
перед входом в гриль-бар "Нижнее Время", где Маркус работал официантом.
     Бар  "Нижнее  Время",  угнездившийся в Римском городе,  служил  любимым
прибежищем местных обитателей. И вдобавок именно здесь было лучшее место для
коллекционирования слухов.
     А  в той области  человеческой  деятельности,  которую  избрал  Скитер,
слухи, как правило, означали прибыль.
     Поэтому он просто поднырнул под балку, полускрывавшую вход  в  бар (еще
одна  причина,  по  которой обитатели Восемьдесят  Шестого нежно  любили это
заведение: оно не стремилось обозначить себя вывеской), и перешагнул порог в
предвкушении последнего фрагмента мозаики --  ведь только  в этом случае его
замысел начнет наконец претворяться в жизнь.
     Но первый, кого он увидел внутри, был не кто иной,  как Кеннет  ("Кит")
Карсон, бывший разведчик времени. Ой-ей-ей!.. Скитер поперхнулся и попытался
изобразить  милую  улыбку   --  ту,  что   он   избрал  в  качестве  лучшего
оборонительного оружия много-много лет  назад. Он избегал  общества Кита уже
много недель, с тех пор как попробовал затащить к себе в постель, навешав ей
лапшу на уши (мол,  он тоже бывалый  разведчик),  ту потрясающую рыжую нищую
малютку  Марго  --  только  чтобы,  к  ужасу  своему,  обнаружить,  что  она
приходится Киту внучкой. Единственной, несовершеннолетней внучкой.
     Что тогда Кит наобещал сделать с ним...
     --  Привет,  Скитер! Как  твои причиндалы?  --  Кит, высокий, гибкий  и
мускулистый, как медведь, ухмыльнулся и отпил из запотевшего стакана.
     -- Э...  хорошо, Кит.  В порядке... Как... э... Марго? --  едва выпалив
это, он пожалел, что прежде  не откусил собственный язык и не проглотил его.
Вот козел!
     -- О, в полном порядке. Собиралась скоро заглянуть в гости. На школьные
каникулы.
     Как  и положено очень  мелкому  хищнику в  очень  большом пруду, Скитер
мгновенно узнавал  улыбку хищника крупнее, чем он сам. Поэтому он  мгновенно
сделал себе зарубку на память -- держаться подальше от любых мест, где могла
бы оказаться Марго.
     -- Славно, право  же, славно,  Кит.  Я... это... того... к  Маркусу  на
минутку. Кит хохотнул:
     -- Кажется, он там, в глубине.
     Скитер поспешно  проскользнул  мимо  стола  Кита  в  заднюю  комнату  с
бильярдными столами. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поднять
руку и не вытереть пот со лба. Кит Карсон наводил на  него ужас. И не только
потому,  что   разведчику-пенсионеру  довелось  пережить  даже  больше,  чем
Скитеру. Просто Скитер  Джексон испытывал здоровый благоговейный ужас  перед
всеми  родственниками мужского пола  любой из девиц, которых  он  когда-либо
пытался  затащить   в   постель.   Большинство   их  имело  очень   туманное
представление о роде его занятий.
     И  потом Скитер без особого  восторга относился к возможности  поединка
один на  один  с человеком, способным  крушить кости с той  же легкостью,  с
какой Скитер извлекал кошельки из чужих карманов.
     К  счастью,  Маркус оказался именно там,  где говорил Кит, --  разносил
напитки в задней комнате.  Скитер сразу же просветлел, постаравшись  убедить
себя в том, что встретить Кита на пороге  нового приключения -- это вовсе не
дурная примета  А  вот  Маркус уж точно послужит  его небольшому предприятию
добрым талисманом. Знакомый зуд между лопатками еще ни разу не подводил его.
Скитер расплылся в счастливой улыбке.
     "А ну, сопляки, всем стоять! Готов я или нет, я иду!"
     * * *
     Маркус  как раз  нес  заказанное питье  на только что занятый столик  в
дальнем углу, когда  Скитер  Джексон триумфально вступил в  заднюю комнату и
улыбнулся ему. Маркус  улыбнулся в ответ, чуть было не рассмеявшись в голос.
Скитер вырядился по-рабочему, что в  данном случае означало короткую, яркого
цвета тунику, скорее даже не римскую, а  греко-ионический хитон, оставлявшую
открытыми  колени  и ноги, значительно более  мускулистые, чем можно было бы
предположить по довольно субтильной  верхней части туловища. Судя по наряду,
Скитер  снова  собрался   обрабатывать  толпы   зевак,  всегда  собирающихся
поглазеть на открытие Римских Врат.
     По одной ему известной причине Янус -- римский бог дверей и порталов --
решил,  что  Римские  Врата  должны снова  отвориться  меньше чем через час.
Маркуса пробрала дрожь  при  воспоминании о  своем  единственном путешествии
через  эти Врата, когда  он оказался здесь. Он  никогда  особенно не верил в
странных римских  богов  до тех  пор.  пока его последний хозяин не протащил
его, почти бездыханного от  страха,  через  _<i>Porta  Romae_</i>  в  Ла-ла-ландию.
Теперь-то  он  все  хорошо  понял  и никогда не забывал  уделять  всесильным
римским богам их заслуженную долю выпивки.
     --  Маркус!  Ты-то  мне и  нужен! --  Улыбка Скитера была неподдельна и
заразительна.
     И эта открытая  улыбка всегда  удивляла  Маркуса,  потому что  он знал:
Скитер Джексон на самом деле очень-очень  одинок, хотя по нему этого никогда
не скажешь.
     -- Привет, Скитер. Тебе, как всегда, пива?
     Образ  жизни  Скитера  так  тревожил  Маркуса, что не  касаться  его  в
разговоре стоило ему  немалых усилий, ибо он лелеял несбыточную мечту спасти
когда-нибудь молодого путешественника по  времени, вернув его к какой-нибудь
более почтенной профессии. Собственно, Маркус был единственным из Найденных,
кто предложил этому странному  молодому человеку свою дружбу. Вырасти в двух
временах, чтобы потом тебя швырнули в третье...
     А друг  Скитеру  Джексону  как  раз был  очень  нужен.  В  результате у
Маркуса, как  бы ни был занят он в баре и -- что было, несомненно, приятнее,
но  не  менее  хлопотно --  дома,  воспитывая  двух очаровательных девчушек,
прибавилась и  третья  геркулесова  задача:  постепенное  обращение  Скитера
Джексона из негодяя в порядочного человека, достойного титула Найденного.
     Улыбка Скитера сделалась еще шире.
     -- Разумеется. Ты же знаешь, разве могу  я отказаться от пивка? --  Оба
рассмеялись. -- Но вообще-то я пришел переговорить с тобой. Минута найдется?
     Маркус  оглядел  соседние  столики. Почти все  были  пусты. Большинство
клиентов  уже  ушли  на улицу  наслаждаться  зрелищем  открытия Римских Врат
Ла-ла-ландии в  прошлое.  Действительно, мало найдется зрелищ  занятнее, чем
вид толп туристов и гидов  из "Путешествий во времени", рвущихся  проскочить
через портал со всем своим багажом,  кошельками и  детьми всех возрастов, но
вынужденных ждать, пока из  портала им навстречу  не вывалится большая часть
предыдущего заезда с побелевшими лицами. Впрочем, всегда находились и такие,
кто, возвращаясь, спускался по пандусу с самодовольством римских сенаторов.
     Маркус  не  переставал удивляться тому,  что каждый  заезд заканчивался
одинаково: одни довольны как котята при виде плошки со сливками, а другие...
Ну, впрочем, картинки, ходившие по  рукам Найденных, все  объясняли,  не так
ли?
     Маркус снова улыбнулся Скитеру -- тот с надеждой ждал ответа.
     -- Конечно. Сейчас, только пива тебе принесу.
     -- Захвати тогда себе тоже. Я плачу.
     Ну-ну... Маркус сдержал улыбку. Скитеру точно что-то от него  нужно. Он
был закоренелым  негодяем, этот Скитер Джексон, но Маркус понимал  почему --
чего большинство обитателей Восемьдесят Шестого не поняли бы ни  за что. Это
знали даже не все Найденные.  Маркус не говорил этого даже  своей прекрасной
Йанире, хотя то,  что знала  и чего не знала  Йанира, оставалось для Маркуса
полной загадкой.
     В тот вечер Скитер  напился до такой степени, что, должно  быть, сам не
помнил всего, что наговорил. Но Маркус-то помнил. Поэтому он, пусть даже без
особой  надежды на  успех,  не оставлял  попыток наставить  Скитера на  путь
истинный, моля богов, тех, что приглядывали за его собственной жизнью, чтобы
они  помогли его другу разобраться во  всем и покончить со своими  нынешними
занятиями, пока те не свели его в могилу.
     Маркус  принес  сначала пива Скитеру, потом сам уселся напротив, как  и
положено  радушному хозяину ожидая, пока тот  отопьет  первым. Скитер всегда
был свободным  человеком, он  родился в одной хорошей семье,  и воспитал его
другой  хороший  человек. Даже несмотря на то что Маркус постепенно свыкся с
мыслью, что  никто здесь больше не назовет  его  рабом,  Скитер в его глазах
стоял выше во всех отношениях.
     -- Да, пока не забыл... -- спохватился  Скитер,  сделав большой глоток.
-- Да... Ты ведь родом из Рима, верно?
     -- Ну... нет. На самом деле не оттуда. Скитер зажмурился.
     -- Правда?
     -- Да.  Я родом из  Галлии Коматы, из  маленькой деревни под  названием
Котес, -- сказал он с нескрываемой  гордостью. Тысяча,  нет,  две тысячи лет
миновало, а его маленькая деревушка все еще стояла на том же самом месте  --
ну  конечно, она изменилась  с тех пор, но все еще стояла у подножия высоких
гор  его детства,  прекрасных  даже в одеянии  из  туч  и снегов.  Все та же
буйная, бурливая  речка протекала прямо посреди деревни, и  вода  в ней была
все так же студена, что дух захватывало и у самого закаленного мужика.
     -- Котес? Где это, черт побери?
     Маркус только усмехнулся.
     -- Я спросил как-то Брайана Хендриксона из библиотеки про свою деревню.
Она еще  там,  только называется чуть иначе.  Теперь ее знают как Котерес, и
она расположена в  стране,  которую вы зовете  Францией, но она до  сих  пор
знаменита  священными горячими  источниками, исцеляющими  женщин, которые не
могут иметь детей.
     Скитер заулыбался, но передумал.
     -- Ты, похоже, не шутишь.
     -- Конечно, с чего это мне шутить? Разве могу я  что-нибудь поделать  с
тем, что родился на покоренных землях и...
     --  Я  имею  в  виду  женщин.  --  На  выражение  лица  Скитера  стоило
посмотреть: на нем явственно проступал какой-то новый хитроумный замысел.
     --  Не  знаю  наверняка, Скитер, --  усмехнулся Маркус.  --  Меня  ведь
забрали оттуда, когда я был совсем еще маленьким, так что не могу утверждать
этого  с уверенностью,  но все  деревенские так  говорили. Римлянки со  всей
Южной Галлии съезжались  туда  искупаться в  водах  этого  источника,  чтобы
зачать ребенка.
     Скитер тоже  усмехнулся в ответ,  но  в глазах  его все еще  отражалась
напряженная умственная работа.
     -- Им бы лучше почаще  спать со своими мужьями -- или хотя бы с чужими,
если уж на то пошло.
     --  Или  пить  меньше свинца, -- добавил Маркус, явно  гордясь тем, как
много  узнал  всего  за  несколько лет  в  Ла-ла-ландии.  Рэчел  Айзенштайн,
главврач Вокзала Времени, объясняла ему, что процент содержания свинца в его
крови  заметно понизился,  и только это  позволило ему стать отцом маленьких
Артемисии и Геласии.
     -- Туше! -- Скитер поднял стакан и одним глотком осушил его наполовину.
-- Ты-то свое пиво будешь пить?
     Маркус не забыл совершить подношение богам -- всего несколько капель на
дощатый пол,  -- потом пригубил из  своего стакана. Позже ему все равно мыть
пол,  так  что  этот маленький  ритуал вряд  ли будет раздражать  хозяев. Те
гораздо  больше ворчали  по поводу  даровой  выпивки, которой  Маркус иногда
угощал тех, кто отчаянно в ней нуждался, чем по поводу пролитого пива.
     -- О'кей, -- зашел Скитер  с другой стороны,  -- ты родился во Франции,
но большую часть своей жизни прожил в Риме, так?
     -- Да. Меня мальчишкой продали торговцу рабами из тех, что приходили по
Римской дороге из  Аква Тарбелики. --  Маркус зябко  передернул  плечами. --
Первое,  что  он  сделал, --  это  поменял мне  имя. Он сказал, с моим  язык
сломаешь.
     Скитер прищурился.
     -- Так тебя по-настоящему зовут не Маркус?
     Тот попытался улыбнуться.
     -- Так  меня  зовут уже  больше  восемнадцати лет. И скорее  всего тебе
произнести мое  настоящее  имя будет не  легче,  чем римлянам.  Я давно  уже
привык к "Маркусу", так что решил оставить все как есть.
     Скитер уставился  на  него, словно не  верил  своим ушам.  Маркус пожал
плечами.
     -- Я пытался объяснить это, правда, Скитер. Но никто здесь не понимает.
     -- Нет, я... так, ничего. -- Он прокашлялся, и, глядя на выражение  его
глаз, Маркус попробовал представить себе, что такого вспомнилось Скитеру. --
Ладно, ты говорил что-то про Рим...
     --  Верно. Меня  отвели  в  город Нарбо  на берегу  Средиземного  моря,
посадили на невольничий  корабль и отвезли в  Рим, а там  держали в железной
клетке до тех пор, пока не пришла моя очередь быть выставленным на аукционе.
--  Маркус залпом  проглотил свое  пиво,  чтобы скрыть дрожь  в  руках.  Эти
воспоминания  до  сих пор мучили его в ночных кошмарах, и  он  просыпался  в
холодном поту. -- Я жил в Риме с восьмилетнего возраста.
     Скитер придвинулся поближе.
     -- Отлично. Послушай, Агнес устроила мне бесплатный билет через Римские
Врата  -- она сопровождает группу туристов  в двухнедельный  тур. Две  тихие
недели, и  только в самый последний день Игры. Поэтому она смогла взять меня
в качестве гостя.
     Маркус покачал  головой. Бедняжка Агнес. Она в Ла-ла-ландии  еще совсем
недавно.
     -- Постыдился бы, Скитер. Агнес такая славная девушка.
     -- Не сомневаюсь. Самому мне никогда не накопить на билет в Рим. Пойми,
у  меня совершенно гениальная  идея, но  я же  не был там ни разу,  так что,
может, поможешь мне?
     Маркус повертел в руках пустой стакан.
     -- Что за  идея?  -- Он всегда остерегался оказаться впутанным в темные
делишки Скитера.
     --  Совершенно  безупречная,  -- просиял Скитер. --  Я  хочу  поставить
немного...
     -- Поставить? На Играх? -- Если это все, чего хотел Скитер,  это не так
уж и страшно. Разумеется, это незаконно, но Маркус не слышал еще, чтобы хоть
один турист не пытался сделать этого. Нет, право же, все могло быть  гораздо
хуже, так что Маркус испытал изрядное облегчение. Может, это Агнес действует
на него так благотворно? --  Очень хорошо, так что ты хотел у меня спросить?
Улыбка Скитера сияла торжеством.
     -- Куда мне пойти? В смысле, чтобы сделать ставки.
     -- В Большой Цирк, конечно, -- усмехнулся Маркус.
     -- Угу, но там куда? Эта чертова штуковина длиной в милю! Давай же!..
     --  Ну... Лучше всего делать это со стороны Авентина, около того места,
откуда  гладиаторы   выходят  на   арену.   Они  проходят  через   камеры  в
прямоугольном конце  Цирка, ближе к Тибру. Но и ближние к этому  месту входы
для зрителей тоже  ничего. Конечно, есть и ложи профессиональных букмекеров,
но  я  бы  держался  от  них подальше.  Любой  сочтет  своим  долгом  надуть
нездешнего.  Ну  и,  конечно, большинство  ставок  делаются  на  зрительских
местах. -- Он помолчал, пытаясь представить, как будет Скитер реагировать на
зрелище  убивающих друг  друга людей. Многие туристы  возвращались  из  Рима
потрясенные до дурноты.
     -- Потрясающе, Маркус! Спасибо, дружище! Если  я выиграю, возьму тебя в
долю.
     Если  Скитер  Джексон   не  забудет  через   две  недели  этого  своего
великодушного обещания --  и  если  выполнит  его -- он  сделает для Маркуса
гораздо больше,  чем полагает. Мысли о вечных финансовых  неурядицах  быстро
завладели  Маркусом, и он почти забыл  даже о друге, допивавшем за  столиком
свое пиво. Несмотря на  все его протесты, Йанира настояла  на том, чтобы он,
расплачиваясь  со  своими долгами, принял и изрядную часть ее сбережений  --
того,  что она  заработала, продавая историкам  информацию "из первых  рук".
Помимо этого,  она продала  подлинные  древнегреческие рецепты  всевозможных
сырных пирогов -- знание, которое досталось ей дорогой ценой (поркой, а то и
чем похуже) в доме ее первого мужа, в Нижнем Времени.
     Изысканные  ароматы   сырных   пирогов,   равно   как   и   прочие   их
характеристики, -- теперь это  знал  и Маркус -- обсуждались в свое время на
Афинской агоре с не меньшей серьезностью, чем труды крупнейших философов. Их
рецепты  были  утрачены много  веков  назад,  но,  если так  можно  сказать,
благодаря жестокости мужа Йанира  помнила  их  теперь  наизусть; собственно,
тогда  у нее другого выбора и не было, если она хотела выжить. Теперь же  ее
старые шрамы  начали  окупаться: она продавала  эти рецепты  по одному  Арли
Айзенштайну, исправно  платившему ей  процент  от  своих  доходов.  Немалых,
кстати, поскольку пироги имели ошеломительный успех.
     Йанира  вообще  зарабатывала деньги  быстрее,  чем  Маркус полагал  это
возможным,  -- особенно  после того, как сделалась гордой владелицей киоска,
пользовавшегося большой популярностью у "послушников", буквально совершавших
к  ней паломничество. Некоторые готовы  были  оплачивать билет через Главные
Врата, чтобы посмотреть на нее, умоляя ее  сказать им хоть слово.  Некоторые
даже давали ей деньги, словно поклонялись ей более всего на свете, а  деньги
были всем, что они могли принести в жертву.
     Ох уж эти деньги... Когда Маркус попробовал  отказаться из  гордости от
ее жертвы, она взяла его за руку и силой заставила посмотреть ей в лицо.
     -- Ты  мой  единственный  избранник,  милый! -- Темные  глаза  казались
бездонными колодцами,  таившими в себе  то, что Маркусу так хотелось стереть
из  ее  памяти.  Однако  ни Маркус, ни деньги  не  могли  стереть  прошлого:
жестокого мужа, а  что еще хуже -- ужасающих мистерий Артемиды Эфесской,  во
всемирно знаменитом  храме  которой  она  выросла.  Впрочем,  даже  так  эти
бездонные глаза таили  в себе и еще что-то -- возможно,  то же самое,  что в
свое  время заставило  горячего троянского  паренька Париса,  забыв про все,
удрать  с Пелопоннеса к себе в  продуваемую всеми ветрами  Трою, прихватив с
собой ненаглядную Елену.
     Даже одного воспоминания об этих глазах бывало достаточно, чтобы голова
у  Маркуса начала идти кругом. Разумеется,  он растаял  от  последовавшей за
этим взглядом победной  улыбки, не  говоря уж  о  нежных прикосновениях  рук
Йаниры.
     -- Я отчаянно ревную тебя, Маркус. Мне не понять этой твоей "гордости",
не понять, с  какой стати ты так упрямо стараешься выплатить долг, который с
тебя  требуют  незаконно. Но  если эти деньги помогут  тебе обрести душевный
покой, я ни за что не позволю тебе  отказаться от моей помощи. -- И в редком
для  нее  порыве так явно проявляемых чувств она  крепко прижала его к себе,
словно  боясь  потерять. Ее  глаза наполнились слезами, которые она  отважно
пыталась сдержать,  опустив  длинные  ресницы. Так  и не  отпуская его,  она
заговорила  снова, срывающимся голосом: --  Прошу тебя.  Я  понимаю, что  ты
горд, и люблю тебя за это. Но если я потеряю тебя...
     Он стиснул ее в  объятиях, всеми силами стараясь уверить в том, что  он
ее навеки, что  он с радостью  назовет ее своей женой  -- как  только сможет
освободиться  от ненавистного  долга человеку,  который  привел  его  сюда и
поручил   вести   тайные  записи:  он   велел  узнавать  и  записывать,  кто
путешествует через Врата в Рим и Афины и что везет оттуда обратно.
     Он не понимал приказов своего бывшего господина, как не понимал и того,
как прекрасная, высокорожденная Йанира может любить человека, почти всю свою
жизнь бывшего рабом.  Поэтому он просто вел записи,  предоставляя ломать над
ними  голову  бывшему хозяину  и  понемногу  копя деньги, чтобы вернуть свой
рабский долг. Он  брал деньги у Йаниры,  по возможности немного, но все-таки
брал,  ибо почти ничего  не желал  так  страстно, как вырваться  из-под этой
зависимости,  чтобы  обрести статус,  хоть  немного приближающий  его  к  ее
уровню.
     Эти горько-сладкие мысли  Маркуса были бесцеремонно  прерваны  голосом,
несомненно  принадлежащим  Голди  Морран.  От  мгновенной  неприязни   дрожь
пробежала  по коже, как  у коня при виде жирных, истосковавшихся по кровушке
мух. Глядя на Голди Морран, Маркус иногда задавал себе вопрос, назвали ли ее
Голди за цвет волос, ценившийся у римских матрон так высоко, что они  носили
парики  из кос своих рабынь (впрочем, в настоящий момент определить это было
невозможно,  ибо  шевелюра Голди  имела  причудливый пурпурный  оттенок,  не
имеющий  ничего  общего с изначальной окраской), или за то, что  эта  алчная
старая  гарпия   ничего  не  любила   так  сильно,  как   наличные   деньги,
предпочтительно  в  виде золотых монет, песка, слитков -- всего, на что  она
могла наложить свои когтистые лапы.
     А тем временем глаза гарпии смотрели уже на него.
     -- Маркус, налей мне пива.
     Она без приглашения плюхнулась на соседний от Скитера стул. Пока Маркус
наливал ей пива у стойки, кипя от  возмущения, но  мужественно стиснув зубы,
-- Голди Морран была постоянным клиентом -- она переключилась на Скитера.
     -- Слыхала я, что ты собрался в Нижнее Время. Новенького захотелось?
     Маркус  поставил  пиво на стол перед  Голди. Она жадно  припала к нему,
ожидая обычных для Скитера уклончивых ответов.
     Скитер, однако, удивил их обоих.
     -- Да, я собираюсь в Рим. Тихий  двухнедельный отдых  --  хочу  получше
познакомиться  с  Агнес  Ферчайлд. Мы с  ней  за  последнюю  неделю  здорово
сблизились, и потом она имеет право брать с собой гостя в несложные туры. --
Он  развел руками. -- А  кто я такой, чтобы отказаться от даровой поездки  в
Древний Рим?
     --  А что, -- Голди с  притворной скромностью подняла на него глаза, --
что ты собираешься потырить на этот раз?
     Скитер с облегчением рассмеялся.
     -- Я,  конечно, негодяй, чего скрывать, и ты  это прекрасно  знаешь, но
красть  я  не  собираюсь  ничего.  Разве что сердце  Агнес.  Я бы, возможно,
попробовал украсть твое, Голди, если бы только верил, что оно у тебя есть.
     Голди возмущенно фыркнула,  смерила его свирепым взглядом, но смолчала,
возможно,  не  найдя слов  -- впервые в  истории "Нижнего  Времени".  Потом,
повернувшись к нему спиной, она залпом проглотила остатки пива и швырнула на
стол пригоршню монет.  Они  со  звоном раскатились по столу; одна слетела на
пол и задребезжала там, описывая круги по доскам.
     "Серебро",   --   автоматически  отметил   про   себя   Скитер,  хорошо
ознакомившийся за последние дни с монетами античного Рима.
     --  Ты  еще  пожалеешь  об  этом, Скитер  Джексон,  --  сказала  Голди,
перегнувшись через спинку его  стула.  Теперь  она один  в  один --  гарпия,
ниспосланная  богами,  чтобы  покарать  нечестивых.  Голос  ее  был  леденее
арктического  льда, и  за этими ледяными  словами  Маркус явственно  услышал
угрозу, терпкую и густую,  как  неразбавленное  римское  вино.  На мгновение
угроза  зависла в воздухе. Потом Голди немного отодвинулась.  -- Вот уж чего
не пойму, так это зачем ты водишь дружбу с этими неучами, с этими недоумками
из  Нижнего Времени,  да они  и умыться-то толком не  умеют. Это тебя  точно
погубит! -- бросила она через плечо и вышла.
     Маркус  обнаружил, что  его  трясет  от  гнева. Его неприязнь  к  Голди
Морран, ее острому языку  и предрассудкам  сменилась совсем другим чувством,
напугавшим  даже  его самого. Из  неприязни  --  как  огонь из  едва тлеющей
головешки -- взметнулось яркое пламя ненависти, мгновенно охватившее всю его
душу. Так недолго и до греха...
     Маркус очень  гордился приобретенным  образованием:  несколько  языков,
новые чудесные науки,  напоминавшие ему магические  заклинания, заставлявшие
мир нестись среди звезд -- а не наоборот, -- и даже преподаватели математики
объясняли свой  предмет достаточно доходчиво,  чтобы он смог обучиться новым
способам сложения, умножения, деления, ведения  бухгалтерских счетов, -- что
не под силу было бы никому в Древнем Риме.
     Возможно, парня из Галлии  Коматы и  можно  счесть недоумком,  но  даже
когда   он   был  закованным  в  цепи,  насмерть  перепуганным  восьмилетним
мальчишкой, он  прекрасно  знал, как  и  зачем  умываться.  Более  того,  он
забавлял своих хозяев, требуя каждый вечер воды, чтобы смыть грязь и вонючий
пот от дневной работы.
     Он даже подпрыгнул, когда Скитер заговорил.
     --  Грязная  старая  гарпия, --  произнес  тот  совершенно спокойно  --
поведение  его  оставалось  настолько  же невозмутимым,  насколько внешность
неизменно безупречной. -- Она готова на все,  только бы вывести соперника из
формы. -- Он усмехнулся. -- Знаешь, Маркус... кстати, сядь, успокойся -- я с
удовольствием бы посмотрел, как кто-нибудь обведет ее вокруг пальца.
     Маркус  сел и каким-то образом сумел умерить внезапный приступ смеха до
простой  улыбки,  хотя  смех  все  равно  продолжал  рваться  наружу,  играя
бесенятами в глазах.
     -- На это и впрямь стоило бы посмотреть. Ты только подумай, как, должно
быть,  интересно наблюдать:  вы  оба ходите кругами,  ищете  слабые места  в
защите, и только потом несутся смертоносные стрелы.
     Скитер молча смотрел на него.
     -- Вы оба, Скитер, отличаетесь сильной волей, -- добавил Маркус. -- Вы,
как правило, получаете от жизни все, что хотите, ты и Голди. Но ты погоди, я
скажу тебе кое-что важное. --  По меньшей мере в данном конкретном случае он
мог предвидеть будущее ничуть не хуже Йаниры. Впрочем, это под силу было  бы
любому, кто умеет  наблюдать и делать  выводы, а с  его-то знанием людей  он
видел, чем  все  может  кончиться.  Одним  долгим глотком он  расправился  с
остатками пива, продолжая ощущать на лице пристальный взгляд Скитера.
     -- Голди, -- негромко сказал  Маркус, --  объявила тебе, Скитер, войну,
хочешь  ты того  или  нет. Она  напоминает мне  средиземноморских  акул, что
плывут за  невольничьим  кораблем,  поджидая, пока  им  сбросят умерших.  Да
нет... акулы делают всего лишь то,  для чего их и создали.  Голди так далеко
зашла, наслаждаясь своими грязными делами, что нечего и надеяться найти хоть
что-нибудь хорошее в ее грязной душе.
     Несколько секунд он в упор смотрел на Скитера, выдерживая его взгляд.
     --  Ты  хочешь сказать, что я  кажусь тебе  еще  достойным спасения? --
произнес Скитер почти таким же ледяным тоном, как Голди. -- Да, друг?
     Маркус похолодел.
     -- Ты хороший человек, Скитер, -- искренне сказал он, подавшись вперед,
в надежде, что  друг поймет его.  -- Твое сердце  щедро, как и  твой смех. Я
надеюсь только, что и нравственность  твоя будет им под стать. Ты мой добрый
друг. Мне не хотелось бы видеть, как ты страдаешь.
     Скитер даже зажмурился.
     --  Страдаю? -- Он  засмеялся. --  Нет, Маркус, право же,  ты чудо всех
веков! -- Его улыбка согрела немного  сердце Маркуса. -- О'кей, обещаю тебе,
что  постараюсь  вести  себя  в  Риме,  как подобает  маленькому  примерному
туристу, идет? Я все еще хочу поиграть  на Играх, но ничего страшнее  этого.
Доволен?
     Маркус чуть успокоился.
     -- Да, Скитер. -- Пожалуй,  ни разу за последние месяцы он  не надеялся
сильнее. -- Мне  ужасно неудобно, друг мой, но мне надо возвращаться к своим
делам, пока менеджер не вернулся с перрона, а то я еще не  переделал  всего,
что  он  мне поручил. Так пусть  боги будут с тобой, когда ты шагнешь  через
Римские Врата, Скитер. Спасибо тебе за пиво. И за общество.
     Улыбка снова осветила лицо Скитера.
     -- Конечно. Тебе спасибо. Увидимся через пару недель, ладно?
     Маркус  улыбнулся  и  снова  принялся  протирать стойку. Скитер Джексон
вышел из бара так, словно весь мир лежал у его ног.

        Глава 2
     Агнес  Ферчайлд  была хо-о-орошей  девушкой.  Не то чтобы красавица, но
мила и щедра. А в постели и вовсе  бесподобна. По  многолетнему опыту Скитер
знал,  что   застенчивые,   робкие  институточки   доставляют  больше  всего
удовольствия:  нет  ничего  занятнее,  чем  преодолевать  их  предрассудки и
обучить nape-другой безумных штучек. Он  часто сожалел, что женщины  никогда
не остаются  с ним надолго, но с  другой стороны, черт возьми,  недостатка в
новых  в Ла-ла-ландии тоже никогда  не было.  И все тот же  многолетний опыт
научил  Скитера не быть слишком требовательным к  внешности.  Отзывчивость и
искренность -- вот что гораздо ценнее.
     Поэтому,  когда в жизни Скитера  появилась Агнес Ферчайлд, он был более
чем  доволен. А когда она предоставила ему шанс сотворить что-то вне Вокзала
Времени, он осыпал ее  всеми знаками внимания из  своего арсенала.  Она даже
обучила его азам  латыни, достаточным, чтобы продержаться недолго на случай,
если они отобьются друг от друга -- чего он ни  за что не допустил  бы... до
самого дня Игр. Да и гид из Агнес был что надо.  Скитеру нравилось таскаться
с  их  группой почти так же,  как проводить со своей  страстной возлюбленной
душные римские ночи.  Оживший древний  город  напоминал Скитеру голливудскую
киношку, поставленную специально для  него, но  наполненную  живыми  людьми,
живые  руки которых он мог  освободить от некоторого количества  живых денег
без  риска, что  они  побегут  жаловаться  на  него  --  все равно  они  все
давным-давно уже померли.
     Разумеется,  Агнес  он  этого  не  говорил.  Он  просто  наслаждался ее
обществом   и   видом,   как   наслаждался  огромным   форумом  Августа  или
нагромождением торговых  рядов  у пристаней, где  ловкие пальцы  помогли ему
несколько  улучшить  свое материальное  положение.  Впрочем,  большую  часть
времени  он  занимался очаровыванием  всех в группе, от самого  богатого  из
миллионеров -- на чей пухлый  кошелек Скитер давно  уже положил глаз -- и до
самой маленькой  глазастой  девчонки,  называвшей  его  не  иначе как  "дядя
Скитер".  Ему даже доставляло  удовольствие щекотать и щипать ее,  когда она
щекотала  и щипала  его. Она была  очень  мила.  К своему  удивлению, Скитер
обнаружил, что любит  детей. А ведь были времена,  когда вид другого ребенка
-- особенно мальчика -- леденил ему кровь.
     "Это было давно, Скитер, очень давно.  Ты больше не чей-то  "богда".  И
это, пожалуй, было лучше всего. До тех пор, пока он играет в свои плутовские
игры, развлекается  теми  штучками,  которым научило  его жестокое  детство,
Скитер  Джексон   никогда  не   будет   чьим-то   духом-во-плоти,  одиноким,
бессловесным  --  бессловесной жертвой, не  имеющей  права  ответить,  когда
другие мальчишки дразнили  его, -- ну разумеется, ведь божеству  не положено
скандалить, как бы его  ни  провоцировали  на  это.  Поэтому  ему ничего  не
оставалось, кроме как набраться терпения и оставаться жертвой -- или стянуть
что-нибудь из  вещей одних своих  мучителей и подложить их к вещам других. В
этой игре он преуспел, со мстительным наслаждением наблюдая за результатами.
     Все это относилось к тем вещам, которые мало кто может понять из других
людей, и Скитер скорее умер бы, чем признался в этом даже тому, кто дошел до
этого своим умом.
     Порой  он  думал,  не мучают ли  его  друга  Маркуса  воспоминания  еще
страшнее  его  собственных. Проведя в Риме две недели,  он убедился  в  этом
воочию. Понаглядевшись  того, что творится на улицах, он специально попросил
Агнес отвести его на невольничий рынок. То, что он там увидел... что ж, если
раньше Скитера  и могли  терзать слабые  угрызения совести,  то, что  он там
увидел, избавило его от всяких сомнений.
     Сколько бы  он  ни  украл у  любого богатого римского  ублюдка, тот все
равно еще и не  того заслуживал. Он заслуживал гораздо большего. Чем больше,
тем лучше. Вот когда слова Маркуса -- когда он сравнил его с Голди Морран --
были абсолютно  справедливы.  Порок здесь был возведен на шокирующую высоту.
По сравнению со здешними профессионалами порока Скитер -- прямо-таки святой.
Полуприкрыв  глаза,  он  смотрел на  бесконечные  дефиле богатых,  надменных
римлян в шикарных портшезах и вспоминал свирепые ледяные ветры, задувавшие в
степях, где он вырос.
     Еще  он  вспоминал  блики зимнего солнца  на клинках  и тысячи способов
лишения человека жизни, которым вырастившие его люди обучают своих детей. И,
вспоминая это,  Скитер продолжал  видеть, как измываются богатые римляне над
беспомощной беднотой, остро сожалея, что  не может свести этих людей лицом к
лицу -- римлян и монголов-якка, клинок против клинка.
     Поскольку возможность такого  поединка представлялась маловероятной, он
назначил себя  полномочным представителем рода Якка  в этом  городе мрамора,
денег и нищеты. Ему не терпелось приступить к избавлению римлян от серьезных
сумм золота, заработанного на крови, -- несколько  случайных кошельков не  в
счет; так, разминка для пальцев. Долгожданный шанс наступил утром последнего
дня их пребывания в Риме. Весь их заезд в полном  составе вышел из гостиницы
еще на рассвете.
     -- Все становитесь  в  свои группы!  -- командовала  Агнес,  и  эхом ей
отзывались гиды остальных групп и даже несколько добровольцев, подрядившихся
проводить желающих  в  места, находящиеся в стороне от основного маршрута, и
благополучно вернуть их обратно.  Поскольку Скитер стоял рядом с  Агнес,  он
слушал  только ее указания. -- Наши места будут в верхнем  ярусе, отведенном
рабам  и иностранцам.  Проверьте,  захватили ли вы мелочь на  билеты,  и  не
забудьте цветные платки, чтобы подбадривать ту колесницу,  за которую будете
болеть.  Бои  гладиаторов  начнутся  не раньше  полудня, сразу по  окончании
бегов...
     Скитер  слушал вполуха. Он  обдумывал свой  план  и еще  раз припоминал
инструкции  Маркуса.  Кошелек его  был  наполнен  наполовину  -- в  основном
унциями  (один асе -- фунт меди -- делился на двенадцать унций, если  верить
Агнес, первых монет, отчеканенных римлянами). К  ним примешивалось некоторое
количество серебряных денариев  и сестерциев, что в  сочетании с несколькими
брошенными  сверху золотыми ауриями придавало  содержимому  кошелька  вполне
солидный вид. Агнес  снабдила его и  серебром, и золотом, чтобы  он  -- если
верить его собственному объяснению -- производил  благоприятное  впечатление
на местных купцов. Так, дескать, они вряд ли посмеют надуть его.
     --  Пойми, Агнес,  я  не  хочу,  чтобы  они считали меня провинциальным
увальнем, недостойным того, чтобы тратить на него время.
     Интересно, подумал он, как долго она сможет еще выносить  зрелище того,
что римляне проделывают с  неримлянами.  Двух недель хватило ему  по  горло,
даже без гладиаторских  поединков, а ведь  он  пять  лет провел в юртах рода
Якка.
     -- Скитер!
     Он поднял глаза и увидел адресованную ему нежную улыбку Агнес.
     -- Да?
     -- Готов?
     -- Всегда готов!
     Улыбка ее была столь очаровательна, что он не удержался и поцеловал ее,
завоевав восторженные вопли и свист зрителей. Она покраснела до корней своих
каштановых волос.
     -- Ладно, все готовы? Тогда пошли!
     Скитер  беззаботно  потянулся  за  Агнес  вместе с  первой группой.  От
гостиницы, которой "Путешествия  во времени"  владела  на Авентинском холме,
двинулись  они узкими,  извилистыми улочками через многолюдный, шумный  Рим.
День Игр! Это висело в воздухе, и Скитер безошибочно  распознавал охватившее
весь город напряжение, так отличающее это утро от всех  предыдущих дней.  Он
сбавил ход, отставая от  Агнес.  Туристы, нетерпеливо ожидавшие своих первых
--  и  для  большинства  единственных   --  настоящих  римских  развлечений,
толкаясь,  спешили  вперед.   Никто  из  них  даже   не  оглянулся.   Скитер
ухмыльнулся, потом  незаметно скользнул в сторону от  группы и направился  в
Большой  Цирк  по  другому,  подсказанному  ему  Маркусом две  недели  назад
маршруту.
     Он знал, что нужный ему вход находится  где-то у ворот на арену  в милю
длиной. Несмотря на ранний  час, лавочки, предлагавшие снедь, вино, памятные
кружки с изображениями колесниц, корзинки и подушечки для сидения, были  уже
открыты, и торговля кипела вовсю. Утренний воздух казался чистым и золотым в
рассветных лучах, окрасивших горячее латинское небо.  Аромат жарящихся бобов
с  колбасой  смешивался  с  вонью зверей в  клетках, запахом вина  и пота от
нескольких тысяч мужчин и женщин,  торопившихся ко входам в Цирк. Еще бойчее
шли  дела  у  нескольких  букмекерских  будок,  при виде чего  рот у Скитера
наполнился слюной от возбуждения.
     "Есугэй, твой бродячий "богда" попал наконец в настоящий рай!"
     Впрочем,  извилистые  улицы  сбивали его с толку,  да и входы  в  Цирк,
похоже, тоже. Арок, ведущих в  огромный Цирк,  оказалось гораздо больше, чем
он ожидал. И толпы валили в каждую из них. Черт, которую имел в виду Маркус?
Он прошел весь фасад до спрямленного торца Цирка, до зловонного Тибра -- тот
нес свои мутные воды  мимо  въездных ворот и двух небольших храмов, знакомых
ему по фотографиям. Визг  запертых в клетки львов  и леопардов и ржание зебр
больно били Скитера  по  барабанным перепонкам. Обнаженные  по  пояс мужчины
сгружали клетки с  пришвартованных к пристани барж на берег. Пугливые лошади
рвали поводья из рук владельцев; рабы в железных ошейниках катили маленькие,
похожие на  чайные чашки колесницы из  дерева и ивовой  лозы к  месту старта
первого  заезда.  Мужчины и  мальчишки  -- судя по цвету  туник, возницы  --
стояли кучкой в стороне и, похоже, с полной серьезностью обсуждали стратегию
предстоящей гонки.
     "Ладно,  --  решил  Скитер. --  Выберу  вход, ближний  ко  всему  этому
безобразию, и буду  надеяться на  удачу. Похоже, Маркус  имел в виду  именно
это".
     Он нашел  славное с виду местечко и приготовился к осуществлению своего
замысла.  Хотя Агнес и обучила его "аварийным" фразам, которых  он  не  знал
раньше, несколько  недель, предшествующих отправлению,  он не потратил  зря.
Пользуясь компьютерным доступом к библиотеке,  он вызубрил  как можно больше
латинских фраз --  как  необходимых ему для общения, так и возможных ответов
со стороны  потенциальных  клиентов. И  уж на случай,  если не хватило бы  и
этого, с особой тщательностью он вызубрил: "Пожалуйста, я бедный иностранец.
Ваша латынь слишком сложна для  меня. Не  могли  бы вы говорить попроще?" Он
узнал  даже, какие ярлыки положено  давать тем, кто делает  ставку. То,  как
положено выплачивать выигрыши, его не интересовало...
     Поскольку бои гладиаторов не должны были начаться раньше  полудня, план
Скитера не отличался  особой сложностью: набрать как  можно больше ставок  и
сделать  ноги,  не дожидаясь  окончания скачек.  Он вернется  с  выручкой  в
гостиницу,  чуть  позже,  после  обеда,  извинится  перед Агнес, ссылаясь на
недомогание, и когда вечером Римские  Врата снова отворятся,  он вернется  в
Ла-ла-ландию богатым человеком. И главное, неприкасаемо-богатым человеком --
во всяком случае, до тех пор, пока он не будет пытаться отправиться со своим
выигрышем куда-нибудь в Верхнее Время.
     Потирая мысленно руки, Скитер Джексон окинул взглядом толпу,  изобразил
на лице обаятельную улыбку, набрал в легкие побольше воздуха... и закричал:
     --  Ставки, делайте  ваши ставки,  только  на  бои гладиаторов,  лучшая
выдача в городе...
     Спустя каких-то полчаса он начал  уже сильно сомневаться в  том, что  у
его плана имеются шансы  на успех. Большинство из тех, кто подходил  к нему,
вообще не  делали ставок. Те,  кто  рисковал,  были в основном из бедноты, и
ставили они не больше медного  асса,  а  чаще  одну из  тех медных монет, на
которые он делился.
     "Отлично. Должно быть, выбрал не тот вход, черт бы его подрал".
     Он как раз собирался было сняться с места и попытать счастья у одной из
других арок, когда  к нему  подошел высокий  мускулистый  мужчина  с коротко
стриженными  светлыми  волосами,  лет  тридцати  -- тридцати  пяти.  За  ним
следовал раб в ошейнике.
     --  Что,  принимаем  ставки, а?  --  спросил  мужчина,  смерив  Скитера
испытующим взглядом. -- На бои?
     -- Да, господин, -- расплылся в ответной улыбке  Скитер, пытаясь скрыть
волнение.  Судя  по  обилию  золота  и вышивки  на  одежде, этот парень  был
действительно богат.
     --  Тогда   скажи-ка  мне,   любезный,  как  у  тебя  котируется  Люпус
Мортиферус?
     -- На выигрыш или проигрыш?
     В темно-янтарных, волчьих глазах мужчины мелькнуло раздражение.
     -- На выигрыш, конечно.
     Разумеется,  Скитер  в  первый раз  слышал  об  этом  треклятом  Люпусе
Мортиферусе или его послужном списке. Впрочем, ставки он  принимал все утро,
так что, быстро прикинув в уме возможные варианты, безмятежно улыбнулся:
     -- Три к одному.
     -- Три к  одному? -- Глаза высокого мужчины  слегка расширились;  в них
вспыхнул неподдельный интерес. -- Что ж, хорошо. Право  же, занятная выдача.
Ты, судя по всему, чужестранец?
     --  А  даже  если  и  так?  --  ухмыльнулся  Скитер.  Тот наконец  тоже
ухмыльнулся.
     -- Сделаю-ка я ставку у тебя, чужестранец. Как насчет пятидесяти аурий?
Потянет твой кошелек такой проигрыш?
     Скитер совершенно оцепенел.  Пятьдесят  золотых аурий? Это будет... это
будет... пять тысяч серебряных сестерциев! Подумать только, сколько кредиток
он  получит,  обменяв пятьдесят аурий в  лавочке Голди Морран, вернувшись на
Вокзал Шангри-ла...
     -- Нет  проблем, дружище!  Конечно!  Может, я и чужестранец, но не  без
средств. Ты меня просто обижаешь! -- Скитер приготовил ярлык.
     --  Стеллио! --  окликнул  мускулистый  римлянин своего  раба. --  А ну
принеси из моего сундука пятьдесят аурий! -- Он достал из поясной сумки ключ
и протянул рабу.
     Раб нырнул в толпу.
     -- Меня еще дела торопят, -- с улыбкой  пояснил римлянин, пряча ярлык к
себе  в  кошелек,  --  но уверяю тебя,  моему  рабу  можно  доверять. Он был
безнадежным прохвостом, когда я покупал его, но любые дурные  привычки можно
исправить,  надо только знать как. -- Римлянин засмеялся.  -- Лишенный языка
раб куда покорнее. Не говоря уж о том, что молчаливее. Ты согласен?
     Скитер кивнул, но на деле ему сделалось немного не по себе. Как-то, еще
мальчишкой, ему довелось видеть человека с вырванным языком...
     Римлянин  исчез  в  толпе.  Конечно,  Скитер  промахнулся,  назвав  ему
дурацкую котировку этого  чертова Люпуса. Впрочем, с другой стороны, его все
равно уже не  будет  здесь,  когда  этот парень  явится  получать  свои  сто
пятьдесят аурий. Скитер подавил невольную дрожь. Интересно, черт подрал, что
этот несчастный раб натворил такого, что ему вырвали за это язык?
     Ничего удивительного, что Маркус не хочет возвращаться сюда. Ни  за что
не хочет.
     В  ожидании  Стеллио  с  деньгами  Скитер  продолжал принимать  ставки,
наполняя потихоньку свой кошелек  и  раздавая  ярлыки.  Пронзительные  звуки
римских  фанфар, открывавших вступительный парад, взбудоражили уличных птиц.
Толпа в  Цирке  возбужденно  взревела.  Скитер  принял  несколько  последних
ставок,  и тут  в толпе  показался бегущий  Стеллио. Раб  задыхался,  широко
раскрыв  рот от бега. Скитер судорожно сглотнул. Языка у  раба действительно
не было.
     -- Нрргахх, -- произнес бедолага, протягивая Скитеру увесистый кошелек.
     Он  убежал, прежде  чем  Скитер успел прийти в себя и  ответить что-то.
Продолжая ощущать легкую дурноту, Скитер открыл  кошелек и высыпал на ладонь
несколько золотых монет.  Раб не обманул его: пятьдесят золотых аурий... Они
сияли  на солнце, слепя глаза бликами, словно  молнии  в грозовом небе Гоби.
Скитер с ухмылкой ссыпал их обратно в кошелек, затянул шнурок и привязал его
себе на пояс. Подождем, пока это не увидит Голди!
     Несколько припозднившихся зрителей сделали  свои ставки --  одна  медь,
начиная с асса и до всех возможных его частей: сикстанов, квадранов и триен,
и,  конечно,  вечные,  самые популярные  унции.  Он  получил  даже  еще пару
серебряных  сестерциев --  и  почти  сразу  же после этого  трубы возгласили
начало первой гонки колесниц.
     Время уходить.
     Он решил промочить  глотку вином и потратил часть своей выручки,  купив
его в одной  из множества лавок, размещавшихся тут же, под трибунами. Там же
он  заметил вареных  креветок, выложенных  на  виноградные листья,  и  решил
попробовать, каковы  они на  вкус. Хм!  Эти римляне умели готовить креветок!
Расправившись  с  ними, он заметил  на полке  у задней стены сырные пирожки,
некоторые в форме женской груди.
     Он спросил о них у лавочника.
     -- Сырные пирожки с миндалем, -- ответил тот. -- Продаю только целиком.
     Ну что  ж, вон тот, в углу, казался совсем небольшим. Он ткнул  в  него
пальцем,  и лавочник с  готовностью положил пирожок  на прилавок перед ним в
обмен на несколько монет из  "выигрыша" Скитера. Откусив кусок, Скитер сразу
же понял,  что  по  сравнению с изделиями  Йаниры Кассондры этот  в общем-то
неплохой пирог был все равно что баночная тушенка по сравнению с икрой. Пока
он деловито жевал пирог, на трибунах раздался оглушительный рев.
     --  Что,  первый  заезд?  --  поинтересовался  Скитер,  гордясь  своими
познаниями в латыни.
     Вид у лавочника был, похоже, здорово удивленный.
     --  Заезд? Ты что,  не слышал? Повелением Императора у сегодняшних  Игр
особенное открытие.
     -- Правда?  -- переспросил Скитер,  стараясь  казаться равнодушным.  Он
проголодался сильнее,  чем думал, да и пирог был все-таки не так уж и  плох,
особенно в сочетании с этим вином.
     --  Да,  --  кивнул  лавочник,  не  скрывая своего  удивления  при виде
подобного  невежества.  -- Специальный  показательный поединок  его любимого
гладиатора.
     -- Что?! -- Скитер чуть не подавился пирогом.
     --  Да. Поединок до первой крови в  ознаменование сотого выхода  Люпуса
Мортиферуса на арену. -- Лавочник хохотнул.  --  Вот это  чемпион! Со времен
его  восьмидесятой победы на него не  ставили  меньше чем  один  к  четырем.
Должно быть, бой вот-вот кончится...
     Дальше  Скитер  не  слушал.  Ста  пятидесяти  аурий на  выплату за  эту
кретинскую ставку  у него все  равно не было.  Черт,  черт,  черт! Он  пулей
вылетел  из  лавки,  забыв про недоеденный пирог, и зашагал  вдоль  длинного
фасада Цирка в сторону города. Где-то за его  спиной весело  журчал Тибр. Он
умерил  свой шаг  до просто  быстрого, дабы  не  привлекать  к себе  лишнего
внимания.  С тем количеством денег, что он нес, его вполне могли  принять за
вора.
     "О'кей,  Скитер, не пори горячку. Ты попадал  в переплеты и хуже этого.
Не  придет же он за  своими  деньгами  прямо сейчас, даже если  поединок уже
кончился. Возвращайся в  гостиницу "Путешествий во  времени" и  не высовывай
носа на  улицу до открытия Врат, тогда все с тобой будет  в  ажуре. Бывало и
хуже. Гораздо хуже".
     Новый  рев с трибун потряс  окрестности.  Скитер вздрогнул. И тут же на
огромной  арене воцарилась тишина.  Скитеру отчаянно  хотелось  сорваться на
бег, но он сдержал себя и продолжал идти  быстрой  походкой, словно спеша по
неотложному делу.
     И тут словно в кошмарном сне...
     -- Эй! Эй, ты, чужестранец!
     Он оглянулся -- и кровь его застыла в жилах.
     Ярдах в ста за его спиной стоял тот самый высокий мускулистый римлянин,
что сделал у  него ставку. Даже  с такого расстояния Скитер разглядел на его
руках и одежде брызги крови.
     "Ох, ну надо же... Было ведь у меня нехорошее предчувствие насчет этого
чертова Люпуса Мортиферуса".
     Скитер сделал единственное, что мог сделать  исходя из логики и понятий
чести.
     Он бросился бежать как проклятый.
     -- Стой! Стой, ты...
     Остальная часть фразы состояла из  тех  латинских слов, которые  Скитер
еще не выучил.
     Он нырнул  за  первый  угол и  наддал  ходу. Тяжелые  кошельки  на боку
нещадно   колотили  по  бедрам,  мешая   бежать.  Окружающие  Цирк  кварталы
представляли собой лабиринт узеньких переулков и извилистых проходов. Скитер
петлял по ним, выкладываясь из последних сил, не сомневаясь, однако, что без
труда  оторвется от более грузного римлянина. С учетом того что он  научился
бесследно растворяться в местах, где прошло  его детство, затеряться  в Риме
для него было проще простого.
     Но и его преследователь оказался быстрее, чем он ожидал.
     Скитер  оглянулся  и  с  трудом удержался  от вскрика.  Тот  парень  не
отставал -- более того, он приближался. Грозовые тучи над равнинами Монголии
выглядели не столь угрожающе, чем физиономия этого типа. И в  руке он держал
длинный нож. Жутко длинный нож.
     Скитер свернул еще  за угол,  врезался в стайку женщин,  осыпавших  его
визгливыми проклятиями, и продолжал бежать.  "В гостиницу  сейчас нельзя. Он
выследит меня и разорвет  на кусочки. Тогда куда?" Черт, почему он так плохо
ознакомился с  планом  города?  Скитер свернул  еще раз,  вихрем пронесся по
длинному переулку, снова свернул и...
     И отчаянно заорал, тщетно пытаясь остановиться.
     Улица  почти сразу же кончалась обрывом в  Тибр.  Сила  инерции сорвала
Скитера  с кромки  и  швырнула  вниз.  Скитер сделал вдох  --  он  прекрасно
понимал, что золото утащит его под воду. Он врезался ногами вперед в грязную
воду  и  погрузился  почти  до самого  дна. Он отчаянно,  из  последних  сил
замолотил руками, пытаясь вынырнуть  и  удерживая дыхание.  Потом голова его
вырвалась на поверхность, и он судорожно глотал воздух. Легкие горели.
     Что-то твердое ударило  его по плечу. Скитер взвыл, ушел  под воду... и
вцепился  во  что-то,  погрузившееся  в  воду  прямо  перед  его  носом. Его
полностью  выдернуло  из воды.  На  мгновение он оказался  лицом  к  лицу  с
ошалевшим рабом, вцепившимся в тяжелое весло большой лодки. От удивления тот
выпустил  весло.  И  Скитер  камнем  ухнул  обратно  в  воду.  От  удара  он
захлебнулся, но  весла не отпускал, и ему удалось снова  высунуть голову  на
поверхность.  Он  попробовал  выморгать воду  из  глаз  и  набрать  побольше
воздуха.
     Возвышавшаяся над ним  лодка оказалась прогулочной  посудиной. Гребцы у
обоих  бортов  бросили  грести  и  наклонились,  чтобы  посмотреть  на него.
Несколько весел с грохотом столкнулись в воздухе. Лодка накренилась.
     "Замечательно. Вот и  говорите теперь насчет  того, чтобы не привлекать
внимания".
     Быстро   взглянув   через   плечо,   Скитер  увидел  на  берегу  Люпуса
Мортиферуса, грозившего ему кулаком  и неслышно  выкрикивавшего что-то, судя
по  всему, очень обидное. "Боже, помоги  мне выбраться  из этой переделки, и
клянусь  тебе,  я  никогда шагу не  ступлю обратно в  этот  Рим.  Я  займусь
исключительно туристами, и  правительственными чиновниками, и  всеми прочими
типами из Верхнего Времени..."  Скитер  судорожно  вцепился  в  весло. Лодка
тащила его за собой, но это подарило ему несколько драгоценных секунд на то,
чтобы он смог перевести дыхание. Потом через борт перегнулся надсмотрщик.
     -- Какого...
     Большей части замысловатого ругательства Скитер перевести не смог, но в
целом смысл его явно сводился к "Убирайся к черту с моего весла!".
     Скитер  собрался  уже  было выдать  душещипательную историю,  способную
убедить этого парня пустить его на борт, когда сукин сын хлестнул его кнутом
по рукам. Пальцы обожгло как крапивой. Он  взвыл, невольно ослабил хватку --
и,  конечно же, ухнул  обратно в воду.  Прежде чем  он сумел  вынырнуть,  он
набрал носом изрядно воды.
     "Надо на берег... Пока я не лишился сил и не утонул".
     Черт, какое  тяжелое  это  проклятое  золото! Однако  несколько  секунд
отдыха,  пока он цеплялся  за  весло, помогли.  Скитер  поплыл  к ближайшему
берегу  -- по счастью, это оказался противоположный Цирку  и ужасному Люпусу
Мортиферусу. Когда  ему  наконец удалось выбраться на берег в облепившей его
мокрой тунике, его шатало от усталости. Зато золото все еще  было при нем. И
он все еще был жив.
     Он  как  раз хотел  отреагировать на эти два факта улыбкой  облегчения,
когда до ужаса знакомый голос крикнул, казалось, у него над самым ухом:
     -- Вон! Вон он!
     Люпус Мортиферус перешел Тибр по мосту, которого Скитер и не заметил.
     И не один, а с друзьями.
     Здоровыми, злобными, уродливыми ублюдками.
     Скитер выругался и заставил себя подняться на ноги. "Сейчас мне от  них
уже не убежать". Он  и  на  ногах-то  еле держался.  Попробовать задурить им
голову? Убедить их,  что все это просто досадное недоразумение? По-английски
ему это, возможно, и удалось бы. Но не на латыни. Незнание языка делало это,
увы, невозможным. Лихорадочно  думая  о том, что делают римляне с пойманными
на  месте преступления  --  рев  толпы со  стороны  Цирка  дал ему некоторое
представление об этом,  -- Скитер затравленно озирался по сторонам в поисках
выхода.
     Все, что он увидел, -- это группу возниц, заводивших беговых лошадей на
баржу. Лошади  находились  как  раз  между ним  и  взбешенными гладиаторами.
Возможно, навыки Скитера  и не отличались  особым разнообразием, но одной из
немногих вещей, которым он обучился,  живя  в юртах  рода  Якка, было умение
держаться на лошади,  да и на любой твари, если только у нее  имелось четыре
ноги с копытами.
     Поэтому он бросился бежать не от своих преследователей, а к ним,  успев
увидеть удивленное лицо Люпуса Мортиферуса.
     -- Прошу прощения, мне  это сейчас нужнее, -- бросил он оцепеневшему от
подобной  наглости  вознице,  хватаясь  за  повод  ближней  к  нему  лошади.
Мгновение --  и он уже сидел на спине животного. Застигнутая врасплох лошадь
заржала и попятилась, но Скитеру  доводилось укрощать и более строптивых. Он
пришпорил  ее пятками и туго  натянул поводья, поворачивая в нужную сторону.
Лошадь поняла все правильно: "На мне сидит не какой-то там новичок!"
     Скитер  еще  раз  пришпорил лошадь, посылая  ее  в быстрый галоп.  Люди
вокруг  выкрикивали проклятия, но  было  уже поздно.  За несколько секунд он
оказался вне досягаемости всех своих преследователей. Да, что-что, а скакать
эта лошадка умела.
     Скитер   довольно  рассмеялся  и   склонился  к  самой  шее  животного.
Развевающаяся  от встречного ветра грива  хлестала  его  по  лицу. Ногами он
ощущал  перекатывающиеся  под  лошадиной  шкурой  мускулы.  Ему  не  хватало
привычных  железных  монгольских стремян,  напоминавших  формой  голландские
деревянные башмаки,  но и без них он без труда удерживал  равновесие -- и он
неплохо  научился ездить  без седла;  он  все надеялся, что  Есугэй позволит
наконец ему  ездить  верхом  на  настоящих лошадях.  Пешеходы  с  криками  и
проклятиями   шарахались   из-под   копыт.  Он  лишь   смеялся,  наслаждаясь
потрясающей скоростью. Похоже, в руки ему попал настоящий чемпион!
     Конечно, это  запоздало на  несколько  лет, и все же Скитер  наконец-то
завершил свой ритуал посвящения в  мужчины. "Уау! Наконец-то! Я угнал своего
первого коня!" Жаль только, рядом не  было никого из рода  Якка, чтобы стать
свидетелями этого  и должным образом отметить. Хан Якки  не позволял Скитеру
участвовать в подобных набегах,  опасаясь того, что с его забавным маленьким
"богдой"  случится   что-нибудь,   способное  принести   несчастье.   Скитер
ухмыльнулся. "Вот уж не думал, что мне выпадет шанс совершить это! Не так уж
и плохо для парня, упавшего через  нестабильные  Врата в место, где никто не
ожидал, что он сможет выжить!"
     Ему страсть как не хотелось расставаться с лошадью.
     Однако  скакать по Риму на краденой беговой лошади, пока оскорбленные в
лучших чувствах гладиаторы и владельцы лошади ищут его, было бы неразумно. А
ни  родная  мать,  ни  --  в  особенности  -- его  приемная  мать  не  могли
пожаловаться на  то, что вырастили болвана. Если уж быть точным,  похищенная
Есугэем невеста не только смирилась со  своим браком,  но  постепенно начала
править юртой мужа словно прирожденная царица, и она одна из чужаков приняла
забавного  маленького  "богду",  оказавшегося  в  таком  же  затруднительном
положении, обучив его множеству нужных вещей и просто ласково улыбаясь ему.
     Поэтому,  вспомнив  советы  обоих  своих   приемных  родителей   насчет
осмотрительности,  Скитер  перевел лошадь на шаг, дав  остыть, потом --  как
только решил,  что он  в безопасности,  -- остановил, спешился и потрепал по
взмыленной шее.
     --  Спасибо, дружище.  Я  в долгу  перед  тобой.  Жаль, но расплатиться
сейчас не могу.
     Конь мягко дохнул ему в лицо и дружески толкнул носом в грудь.
     -- Ага,  -- улыбнулся  Скитер,  потрепав того по  морде -- Ты мне  тоже
нравишься. Но мне надо бежать, а тебе надо скакать.
     Он привязал  поводья к  ближайшему  фонтану, чтобы конь  мог по крайней
мере напиться, а сам отправился на поиски надежного,  укромного убежища, где
бы  он  смог отсидеться  до момента открытия Римских Врат,  что должно  было
случиться около полуночи. Звон золота  в кошельках у него  на  поясе был для
него победной музыкой.
     Скитер ухмыльнулся.
     Неплохо для одного дня.
     Очень даже неплохо.

        Глава 3
     Люпус  Мортиферус  терпеть не  мог проигрывать. В его  работе поражение
означало  смерть. И  как  и  для  большинства других  гладиаторов, проиграть
ставку  означало  для  него  почти  что  дурное предзнаменование,  способное
навлечь  крупные неприятности  Волк Смерти,  как  назвали его  еще в  Школе,
твердо решил отыскать этого жалкого уличного воришку и вытрясти из него свои
деньги или по крайней мере полюбоваться  на  то, как тот  встретит смерть на
арене.
     Все, что ему нужно было сделать, -- это найти его.
     Они  с  друзьями стояли, переговариваясь,  на  том же  месте, где  этот
мошенник улизнул  у них из-под  носа верхом  на Солнечном  Бегуне,  одном из
лучших  коней, когда-либо  бежавших  в Цирке. Владелец  его был вне  себя от
ярости.  Хотя  несколько его друзей поскакали  вдогонку,  вор успел  заметно
оторваться от них,  к тому  же конь под ним  был резвее. Люпус Мортиферус не
слишком надеялся на то, что кто-то вообще сможет догнать эту поганую крысу.
     -- Выходит, -- толкнул его локтем  Квинтус, --  ты раскатал губу на сто
пятьдесят аурий, так?
     -- Интересно, так ли Волк хитер, как ему кажется?  -- усмехнулся другой
приятель. -- Ничего, пусть  сбережений  у него поубавится, зато  зубы станут
еще длиннее!
     Люпус только крепче  стиснул  зубы  и промолчал.  Эти деньги  были  ему
просто необходимы для того, чтобы начать новую жизнь. Едва выкупив год назад
себе свободу, он сразу же начал копить деньги на  то, чтобы вообще  оставить
арену.  И теперь,  в самый решающий момент, какая-то  деревенщина предлагает
ему  освободиться  втрое  быстрее...  и надо  же такому случиться,  что  это
оказался обыкновенный вор!
     -- Возвращайтесь в Цирк! -- буркнул Люпус. -- До моего основного выхода
еще  пара часов, не меньше.  Я пойду за  этими лошадниками,  посмотрю, вдруг
найду что-нибудь. Волк так просто не сдается.
     Ответом ему был  еще один залп шуток -- в  конце концов кто, как не он,
сам влез  прямехонько в  радушные  объятия этой крысы, -- и он зашагал в  ту
сторону, куда ускакали в погоню лошадники. "Я найду эту маленькую вонючку и,
клянусь  Геркулесом, переломаю все его  поганые кости, а  потом переломаю их
кусочки, а потом..."
     Он встретил  возвращающихся наездников -- они вели  Солнечного Бегуна в
поводу. На нем запеклась  пена, но ему  дали остыть  по всем правилам, иначе
вряд ли лошадники улыбались бы с таким облегчением.
     -- Нашли его привязанным у фонтана, -- объяснил один из них, отвечая на
вопрос Люпуса. -- В трех кварталах отсюда.
     Люпус  кивнул и поспешил дальше. Он нашел указанный  фонтан, но никаких
признаков вора. Поэтому он пошел по окрестным лавочникам. На след он напал в
третьей же лавке.
     -- Ага, он пошел  вон  туда и  насвистывал при этом так. словно владеет
императорским дворцом
     -- Спасибо. -- Люпус  кинул ему второй сестерции  и зашагал в указанную
сторону. Здесь улицы были чуть прямее, чем на противоположном берегу,  и уже
через пять минут Люпус увидел впереди свою жертву.
     -- Давай! -- кричал ему внутренний голос.
     Но он сдержался.
     Если он проследит эту маленькую змею до самого ее гнезда, он, возможно,
вернет  себе  гораздо  больше, чем те  деньги, которых  лишился. Как  знать,
сколько эта крыса награбила за то время,  что провела в Риме? Этот вор дарил
ему очень соблазнительную  возможность. Пока же он, похоже, собирался обойти
весь этот проклятый город. Он то и дело задерживался, чтобы купить себе вина
и  колбасы, -- наверняка, гад,  на  деньги, награбленные  у других жертв, --
потом купил несколько безделушек из тех, что любят цеплять на себя женщины.
     Когда эта маленькая крыса перешла наконец Тибр и остановилась поглазеть
на  величественный храмовый комплекс на  Капитолийском холме. Люпуса  начало
уже поджимать время.  У него оставался еще выбор -- или  распотрошить  крысу
сейчас  же,  вернув свои деньги,  или  пропустить поединки,  на  которые был
заявлен сегодня. Он совсем было собрался  уже нападать, он даже положил руку
на рукоять ножа, и тут в голову ему пришел третий вариант.
     Он  огляделся  по  сторонам  и увидел  пару  глазевших  на  него  нищих
мальчишек.
     --  Ты  правда Люпус Мортиферус? -- спросил у него тот, что посмелее; в
глазах его восторг мешался с благоговейным ужасом.
     -- Правда.
     Глаза округлились еще сильнее.
     -- Хочешь заработать немного? -- холодно улыбнулся Люпус.
     Тот разинул рот от неожиданности.
     -- Как?
     --  Видишь вон  того человека?  -- Он ткнул пальцем в  сторону вора. --
Ступай за ним.  Узнай,  где он живет, и скажи  мне, и  я дам тебе достаточно
серебра, чтобы ты смог купить себе собственных рабов.
     Парень поперхнулся.
     -- Мы пойдем за ним! Но как нам дать тебе знать, куда он пошел?
     Люпус  вздохнул. От голода человек дуреет, а эти мальчишки, судя по  их
виду, не ели нормально уже несколько лет.
     --  Один из вас  останется там, куда  он  зайдет, -- терпеливо объяснил
Люпус.  --  А  второй пойдет  и  найдет  меня.  Я буду  ждать  в  ложах  для
выступающих.
     Он выдал каждому по паре медных ассов  в задаток,  показал  им кошелек,
полный серебра,  в качестве приманки и мрачно отправился обратно в Цирк. Ему
предстояло  еще   выиграть  несколько   боев.  Учитывая  настроение   Люпуса
Мортиферуса,  его  соперникам  можно  было  только   посочувствовать.  То-то
порадуются зрители его сегодняшнему выступлению! А потом...
     А  потом  одному вору-чужестранцу  доведется узнать,  что  такое  месть
римлянина.
     * * *
     Голос Агнес Ферчайлд повысился почти до визга.
     -- Ты использовал меня, Скитер Джексон! Как... как ты посмел...
     -- Но, Агнес...
     --  Не трогай  меня!  Боже  мой,  подумать только,  я дала тебе  билет,
деньги, я даже спала с тобой!  Я  тебя ненавижу! И все, что тебе было нужно,
-- это удрать и выиграть на Играх!
     -- Ну, Агнес...
     -- Я могла потерять работу! -- На ее глазах блестели слезы, но это были
слезы от злости. -- А я-то, дура, не верила, что ты  можешь поступить так со
мной! -- Не поднимая на него глаз, она зябко охватила себя руками.
     -- Послушай, детка, ну будь умницей! Ты мне ужасно нравишься. Но бизнес
есть бизнес. Боже праведный, Агнес, ты водишь шарагу кровожадных извращенцев
смотреть,  как  люди  рубят  друг друга на  куски, ты таскаешь сюда  половых
гигантов, чтобы они могли вволю насиловать проституток в древних борделях, и
это тебя  ни  капельки  не  смущает, но стоит  человеку поставить  несколько
грошей...
     --  Убирайся  с глаз  моих! Будь проклят тот день, когда я  обратила на
тебя внимание,  Скитер Джексон! Если бы я знала, чем это кончится, я бы... я
бы заперла тебя здесь! Это было бы справедливо: бросить тебя в Риме со всеми
теми, чьи деньги ты прикарманил!
     Скитер сдался. Почему-то  с  женщинами у него всегда кончалось подобным
образом, хотя  он  никак  не мог  взять в  толк  почему. Правда,  так бурно,
пожалуй,  не реагировал  еще никто.  Ну,  если  не  считать Марго. Она  тоже
высказала ему кое-чего, узнав, что он вовсе не разведчик времени.  А ведь он
ее даже не...
     Нет,  право же, искать в этом смысл безнадежно.  Конечно,  ему будет не
хватать  общества Агнес, особенно  в постели, но вес кошельков  с золотом на
поясе более чем компенсирует ему ее реакцию. И ведь  это  сбор всего за один
день. Доведись  Есугэю  узнать об  этом, и он восхвалял бы  Скитера  на  все
стойбище.
     Ох, ладно. Что сделано, то сделано, и  хватит  об  этом. Пора  обдумать
что-нибудь новенькое,  не требующее перехода  через Врата  Нижнего  Времени.
Разумеется,  с его сегодняшним  выигрышем  он  может и не  спешить, планируя
новую  аферу.  Он  оставил Агнес сидеть  в  своем  номере  и присоединился к
веселью  в гостиной,  слегка  терзаясь угрызениями совести  из опасения, что
Агнес ревет в подушку.
     Тьфу. Из-за одной маленькой ставки...
     Можно подумать, он  украл  ее сердце или что-нибудь в этом  роде. Ох уж
эти женщины.  Что ни сделай,  вечно они недовольны.  Ладно,  как  только  он
вернется  на Восемьдесят Шестой,  он отправится прямиком  в "Нижнее Время" и
напьется вусмерть. Блин, да он угостит всех за свой счет, а потом упьется  с
друзьями так, как положено тому, кто вырос  в монгольских степях. После этой
ее истерики он имеет право на небольшую разрядку.
     Может, он даже найдет кого-нибудь, кто согласится утешить  его после, в
тиши его холостяцких апартаментов.  Какую-нибудь славную туристочку с нежной
кожей,  готовую  помочь ему справиться  с чувством острого  одиночества,  от
которого  он так  и не смог  отделаться,  входя  в  заполненный  народом зал
гостиницы  "Путешествий во времени".  Да, вот  он,  выход: женщины  и  вино.
Древнее как мир лекарство, исцеляющее любые сердечные раны.
     Скитер  изобразил  на  лице  свою  лучшую  улыбку,  прикидывая, сколько
карманов  мог бы обчистить за  то время,  что осталось  до  открытия Римских
Врат.
     * * *
     Вор проживал  в гостинице, уютно  разместившейся на  Авентинском холме.
Она ломилась от  постояльцев.  Люпус расплатился с  мальчишками и  подождал,
пока они скроются из  вида, потом шагнул в переполненное помещение.  Кое-кто
удивленно покосился на него, однако еда и  вино,  что  ему подали, оказались
лучше, чем он ожидал. Человек, которого он искал, сидел в дальнем углу, сияя
торжеством, и беседовал  о чем-то с девушкой-рабыней простецкого  вида -- та
улыбалась ему,  как  улыбается  женщина хорошо  удовлетворившему ее мужчине.
Люпус до  поры придержал  свою улыбку, когда они вышли продолжить разговор в
более интимной  обстановке.  Последовав за ними,  он услышал сквозь закрытую
дверь  шум  спора,  завершившегося  тем,  что  вор пулей  вылетел  обратно в
гостиную.
     Ага,  не  все,  значит,  ладится у господина  и  его  наложницы.  Люпус
усмехнулся, покончил с едой и вышел  из гостиницы,  чтобы дождаться темноты.
Все,  что ему оставалось теперь сделать,  --  это подождать, пока постояльцы
разойдутся по постелям, и вор будет в его власти.
     Конечно,  он  мог позвать городскую  стражу,  чтобы она схватила  этого
человека, но его репутация и так уже достаточно пострадала. До сих пор о его
дурацкой потере знали только самые близкие друзья. Если об этом узнает еще и
стража, его  имя  сделается  посмешищем от Яникула и до лагеря преторианцев.
Нет уж, этот счет он сведет  лично. Вот  только вечеринка в гостинице, к его
досаде, затягивалась  -- постояльцы смеялись  и распевали  песни на каком-то
незнакомом  ему  варварском  языке. Это  безобразие  продолжалось  до  самой
темноты.
     Что эти болваны из колоний, никогда не ложатся спать?
     Телеги  и тяжело нагруженные фуры грохотали в  темноте мимо  гостиницы;
свет из окон  падал  на усталые лица возниц и  темные камни мостовой. Прошел
еще  час, потом  другой,  а конца веселью  все  не  было  видно.  Накапливая
раздражение, Люпус терпеливо ждал.
     То,  что произошло потом, удивило его сверх всякой меры. Все до единого
дебоширы тесно сбитой толпой вывалились из гостиницы и  направились  куда-то
по забитым подводами ночным улицам; дорогу им показывали рабы  в ошейниках и
с  фонарями.  Тот,  кого  искал Люпус, тоже  был  среди них,  улыбаясь,  как
дрессированная обезьянка.  Люпус скользил в темноте, положив руку на рукоять
меча. Следуя  за ними, он  дошел до винной лавки на Аппиевой дороге. Судя по
звездам, время было  около  полуночи,  и  все же  почти четыре десятка людей
ввалились  в  темную, тихую лавку.  Одни горланили песни, другие шатались, у
третьих был такой вид, словно их сейчас стошнит.
     Люпусова жертва  вошла туда, даже не оглянувшись. Из открытой в глубине
помещения  двери падал свет. Он освещал опустевшие прилавки, каменные скамьи
и  запечатанные  амфоры  с  вином. За  дверью  находилась,  судя  по  всему,
небольшая кладовая,  где торговец  хранил свой  товар. Люпус скользнул через
улицу и осторожно вошел в лавку, когда кто-то прикрыл дверь. На мгновение он
совершенно ослеп. Он чертыхнулся про себя, подождал, когда глаза свыкнутся с
темнотой, подошел к задней двери и прислушался. Он не услышал ни звука.
     И  тут в костях  его черепа зародилось  странное  жужжание. Это был  не
настоящий звук, но  Люпус стиснул уши руками, пытаясь заглушить его.  Что же
это за винная лавка такая? Пот струился по лбу. Он не боялся, но...
     Дверь кладовой неожиданно отворилась снова.
     Люпус скрючился, прячась за прилавком.
     Человек пятьдесят вышли из кладовой -- но среди  них  ни одного из тех,
кто  заходил туда всего  минуту назад! Последний вышедший прикрыл  за  собой
дверь, оставив Люпуса сидеть в темноте. Качались фонари, незнакомцы хихикали
и переговаривались шепотом на  том же  незнакомом языке. Держась за  гудящую
голову, смотрел Люпус вслед удаляющейся толпе. Постепенно  звук, который  не
был  звуком, стих. Мужчины  и  женщины,  вышедшие из кладовой,  скрылись  за
углом.
     Люпус осторожно вышел из-за каменного прилавка, огляделся по сторонам и
подошел к двери в кладовую. Она  оказалась  не заперта.  Кто-то даже оставил
внутри горящую лампу; наверное,  владелец  лавки скоро вернется, иначе задул
бы  ее.  Люпус  тщательно, хоть и  не  без  некоторой  поспешности,  обыскал
помещение,  но  не  нашел  и  следа четырех десятков человек,  вошедших сюда
несколько минут назад.  Он  не  нашел ни  другого  выхода, ни люка  в  полу.
Помещение было совершенно пустым, если не  считать рядов амфор у стен. Люпус
поболтал первую попавшуюся -- она оказалась полна.
     Стоя посередине опустевшей комнаты, Люпус Мортиферус ощутил непривычный
холодок по спине.  Его  жертва исчезла, буквально  растворилась  в  воздухе,
прихватив  с собой  завоеванные  с таким  трудом деньги  Люпуса. Люпус  тихо
выругался, потом поставил амфору на место, резко повернулся и вышел. Ничего,
он еще отыщет  секрет этой  винной лавки.  Те люди, что  вошли сюда  и вышли
отсюда, проходили через  что-то -- это  были  не духи из подземного мира, но
мужчины и женщины из плоти и крови. И раз уж Люпус -- пусть даже и суеверный
немного -- не верил в волшебные чудеса, он найдет дорогу  туда. Все, что ему
нужно для этого, -- повнимательнее следить за новой группой.
     И когда он окажется там...
     Люпус  Мортиферус,  Волк Смерти  Большого Римского Цирка,  улыбнулся  в
темноте.
     -- Скоро, -- пообещал он вору, -- скоро твой живот  познакомится с моим
клинком. Не думаю, чтобы моя месть пришлась тебе особенно по вкусу, -- а вот
твоя плоть моему мечу понравится, это точно!
     Мрачно  усмехнувшись собственному каламбуру, Люпус Мортиферус зашагал в
ночь.
     * * *
     Дни  открытия   Врат  всегда  положительно  сказывались  на  количестве
посетителей бара "Нижнее Время". Когда же речь шла об открытии Римских Врат,
Маркус едва успевал разносить напитки и передавать Молли заказы на сандвичи.
Звон стекла и запах алкоголя заполняли  полутемный интерьер  бара, мешаясь с
гулом голосов. Одни путешественники похвалялись тем, что делали (или видели,
или  слышали) в Нижнем  Времени, а другие  изо  всех  сил  старались утопить
воспоминания об  этом в  вине.  Впрочем,  находились  и  третьи -- те вообще
отрицали, что это их мало-мальски трогает.
     В общем,  был самый обычный день открытия  Римских Врат Маркус поставил
поднос, полный питья, на стол, за которым Кит Карсон и Малькольм Мур травили
байки Рэчел Айзенштайн. В принципе главного врача Вокзала Времени  не так-то
просто было  сбить  с толку, но она явно получала удовольствие, притворяясь,
будто  верит   самому  знаменитому  разведчику  времени  и  самому  опытному
независимому гиду Ла-ла-ландии.  Маркус улыбнулся, согретый  их приветливыми
улыбками  гораздо больше, чем чаевыми,  потом  вернулся в заднюю комнату  и,
ловко лавируя между игроками в бильярд, прошел в угол, где сидели и резались
в покер на деньги Голди Морран и Брайан Хендриксон. Игра шла по-крупному.
     Маркусу было  хорошо  знакомо это выражение на лице Голди.  Он невольно
вздрогнул.  Она   проигрывала  --  и,  похоже,  здорово   проигрывала.  Лицо
Хендриксона не выражало ровным счетом ничего, но стопка денег на столе рядом
с ним была  заметно  больше, чем  у Голди. За  их игрой  напряженно  следили
несколько  зрителей.  Голди  (чем-то  неприятно напоминавшая  Маркусу  некую
знатную римскую матрону, которую изредка навещал по взаимной  договоренности
его  бывший  хозяин)  оторвалась  от  изучения   своих  карт,  посмотрела  в
невозмутимое лицо Брайана и чуть скривила губу.
     -- Открывай.
     Хендриксон открыл свои карты.
     Голди  Морран  выругалась  так,  что  шокировала  даже  видавшего  виды
Маркуса. Еще несколько купюр перекочевали в кучу библиотекаря.
     --  Ваши  напитки, --  негромко сказал Маркус,  осторожно  ставя поднос
рядом с картами, деньгами и оттопыренными локтями.
     Где-то в основном зале послышался очень знакомый голос:
     -- Эй, Маркус! Ты где?
     Скитер Джексон вернулся! Маркус с трудом удержался от радостной улыбки.
     Он  молча собрал со стола пустые  стаканы, отметил  про себя отсутствие
реакции со стороны Голди и благодарный  взгляд библиотекаря и  только  потом
поспешил к другу. Тот, сияя, стоял посреди комнаты.
     -- Напитки! -- объявил тот. -- Всем по одной за мой счет!
     Маркус поперхнулся.
     -- Скитер! Это же... Это будет очень дорого! -- Таких денег у его друга
никогда  не  водилось.  И  народу  в "Нижнем  Времени"  было  в  этот  вечер
полным-полно.
     -- Йеп! Я много поставил и много выиграл. Нет, правда, много! -- От его
улыбки  в  темном  помещении  стало,  казалось, светлее.  Он  достал  полный
кошелек. -- Это за питье!
     -- Так ты выиграл?
     -- Еще как выиграл! -- рассмеялся Скитер.  -- Обслужи их, Маркус. -- Он
подмигнул и протянул  Маркусу еще один тяжелый кошелек. -- Спасибо. Это тебе
за твою помощь, -- прошептал он и вернулся к столу, оказавшись там  в центре
внимания, в  основном со  стороны туристов. Кошелек  в руках  у  Маркуса был
очень тяжелый. Маркуса пробрала дрожь. Когда он развязал тесемки, голова его
пошла кругом  от количества монет  -- и их цвета! Но это же... Он не мог так
сразу прикинуть, сколько их в кошельке, но если их и не хватало на то, чтобы
уплатить остаток долга, то совсем  немного. Совсем,  совсем немного.  Взгляд
его затуманился.
     Скитер не забыл обещания.
     Маркус знал, что в этом  мире, мире пришельцев из будущего и обитателей
Восемьдесят Шестого, мужчинам не  положено плакать, что римские мужья делали
без стеснения. Поэтому он только поморгал немного, скрывая слезы, но комок в
горле остался,  так что он не  мог сказать  ни слова, даже если бы  от этого
зависела  его жизнь. Скитер не забыл своего обещания. И  не просто не забыл,
но и выполнил его. "Я тоже  не забуду, --  мысленно поклялся Маркус. -- Я не
забуду твоего поступка. Мой друг".
     Он сунул деньги в передний карман джинсов -- поглубже, чтобы до них  не
добрались чьи-нибудь ловкие пальцы, потом снова отчаянно заморгал, борясь со
слезами. Ему  ужасно  хотелось  сейчас  же  уйти из "Нижнего Времени", чтобы
поделиться новостями с Йанирой, но  до конца работы еще оставалось несколько
часов,  да  и  она  занята  с  каким-то  аспирантом  из   Верхнего  Времени,
консультировавшимся  у  нее  --  и  неплохо  платившим  за   это  --  как  у
непререкаемого,  безупречного  источника  информации.  Она  говорила  как-то
Маркусу,  что  некоторые учебные центры Верхнего  Времени не позволяют своим
студентам   пользоваться   подобными  записями,   считая   их   недостаточно
достоверными.  Лицо ее при мысли об этом темнело  от обиды -- действительно,
как посмел кто-то усомниться в ее честности!
     Впрочем,  гораздо  больше  школ  вполне  доверяло  подобным  источникам
информации.  Маркус испытывал глубокую радость оттого,  что  Йанире  не надо
больше  ограничивать  себя,  продавая  частицы  своей  жизни, чтобы отложить
деньги на уплату долга Маркуса. Ничего, он  и позже сможет рассказать ей  об
удаче, об их добром  друге и союзнике. Он уже сейчас представлял себе, какой
радостью загорятся ее глаза.
     "Возможно, я смогу прокормить еще одного ребенка. И если боги улыбнутся
нам -- сына". С головой, полной подобных мечтаний, Маркус принялся разносить
напитки, столь щедро оплаченные Скитером. Действительно, тех денег, что были
в кошельке, хватило на питье всем, и даже осталось немного.
     Из задней комнаты появились Голди Морран и Брайан Хендриксон -- то ли у
Голди иссякли деньги, то ли терпение. За ними косяком рыб-прихлебал тянулись
восторженные зрители.
     -- Мне  послышалось,  будто Скитер  всех угощает?  --  поинтересовалась
Голди.
     Скитер лениво оторвался от стула и отвесил ей ироничный поклон.
     -- Ты все  расслышала верно. И уж ты-то знаешь, что деньги у меня есть.
-- На этот раз он подмигнул ей.
     Ах!..  Ну да,  Голди  ведь  наверняка  обменивала деньги,  что  выиграл
Скитер. Лицо Голди приобрело кисло-горькое выражение.
     -- Деньги? Ты называешь пару тысяч деньгами? Бог мой, Скитер, детка, да
я за  одну игру спускаю столько. Когда же ты наконец повзрослеешь настолько,
что перестанешь размениваться на мелочи?
     Скитер выпрямился во  весь рост;  глаза его  сначала расширились, потом
свирепо сузились. Теперь уже внимание всех до одного в зале -- как туристов,
так и местных -- было  приковано  к нему. Лицо его вспыхнуло румянцем, то ли
от злости, то ли от обиды -- со Скитером никогда не знаешь точно.
     -- Мелочь? -- переспросил он, и в глазах его загорелся недобрый огонек.
-- Ну  да, наверное,  с твоей точки зрения, Голди,  я  действительно мелочь.
Так, Скитер, мелкое дерьмо, ничего особенного.  Правда, если я  не ошибаюсь,
мне последнее время слишком часто везет, это тоже  верно. В общем, Голди, ты
ничуть не лучше меня, какую бы лапшу ты ни вешала на уши своим клиентам.
     В наступившей тишине даже падение иголки на деревянный  пол  прозвучало
бы громче пожарного колокола.
     --  Что  ты  хочешь этим  сказать?  -- Голди задышала  глубже, раздувая
ноздри. Губы ее побелели.
     -- О,  брось, Голди. Меня-то ты  не надуешь, мы с тобой слишком похожи.
Всем в  Ла-ла-ландии  хорошо известно,  что  ты  как можешь надуваешь  своих
клиентов. -- Несколько присутствующих в зале туристов заметно вздрогнули и с
опаской  покосились на Голди. Скитер пожал  плечами. -- Если  бы у  меня был
магазин антиквариата и возможность грести редкие монеты за полцены, а может,
банковский счет  вроде твоего, черт,  я тоже запросто  спускал бы в покер по
несколько тысяч, даже не заметив этого.
     Так вот, я говорил, что ты  не лучше меня. Ты жульничаешь, я жульничаю,
и все здесь называют нас  обоих мошенниками и еще бог знает как.  Если бы ты
не вешала клиентам лапшу  на уши,  пользуясь своим знанием  монет и  камней,
тебе бы и половины моего недельного заработка не видать. Мягко говоря, кроме
камней