----------------------------------------------------------------------------
     Перевод Н. М. Демуровой
     Lewis Carroll. Alice's adventures in wonderland.
     Through the looking-glass and what Alice found there
     Льюис Кэрролл. Приключения Алисы в стране чудес
     Сквозь зеркало и что там увидела Алиса, или Алиса в зазеркалье
     2-е стереотипное издание
     Издание подготовила Н. М. Демурова
     М., "Наука", Главная редакция физико-математической литературы, 1991
     OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
 
     Все мы говорим, что сравнения одиозны; интересно, знает ли хоть один из
нас - почему. По существу сравнения вообще  применяются  для  более  точного
различения степеней и свойств; так зоолог, решив дать четкое и исчерпывающее
описание жирафа, сказал, что "он выше слона, но не так массивен". Здесь  нет
ничего одиозного - нет никакого намека на жестокость по  отношению  к  диким
слонам или излишнюю мягкость и попустительство по отношению  к  жирафам.  Но
когда от природы естественной мы переходим к природе человеческой, сравнение
всегда отдает  уничижением.  По-моему,  объясняется  это  так:  по  какой-то
причине, вероятно, вследствие первородного  греха,  запас  слов,  выражающих
хвалу, у нас чрезвычайно невелик по  сравнению  с  богатым  и  разработанным
словарем, выражающим хулу. Ученого или  интеллектуала,  который  нам  не  по
душе, можно назвать педантом или сухарем, но у нас  нет  специального  слова
для ученого или интеллектуала, который  нам  по  душе.  Светского  человека,
который нам неприятен, можно назвать снобом, но у нас нет специального слова
для светского человека, который нам приятен. В результате  нам  не  остается
ничего иного, как называть наших друзей людьми "милыми".  Представьте  себе,
что вы называете "милым" доктора Джонсона {1}, а Фокса {2} - тоже "милым"  и
Нелсона {3} - "милым"! Эти характеристики не будут отличаться ни  точностью,
ни разнообразием!
     Недавно я одновременно читал две книги о писателях,  которые  оба  были
очень "милы" и сочиняли очень  "милые"  книги.  Речь  идет  о  двух  великих
детских сказочниках XIX в. Вместе с тем трудно себе представить двух  других
людей, которые были бы до такой степени во всем противоположны  друг  другу;
но, если я не ограничусь тем, что назову  их  обоих  "милыми",  а  попытаюсь
сравнить их или рассказать о том, что они  собой  представляли,  впечатление
создастся такое, будто я хвалю одного из них и порицаю другого. Это  потому,
что мы не умеем разнообразить хвалу  так,  как  мы  разнообразим  порицание.
Одним из этих людей был Чарлз Доджсон, известный  более  под  именем  Льюиса
Кэрролла, оксфордский ученый  и  очень  викторианский  англичанин  духовного
звания;  другим  -  Ханс  Христиан  Андерсен,  странный,  больной,   мучимый
видениями датский крестьянин и автор бессмертных сказок.
     Когда я говорю, что Льюис Кэрролл был очень викторианским англичанином,
это звучит упреком, хотя должно было бы звучать также и комплиментом  -  вот
только  гораздо  труднее  найти  слова  для  описания  того,  что   было   в
викторианской Англии доброго, чем для того, что в ней было дурного.  Если  я
скажу,  что  Доджсон-ученый  по  сравнению  с  Андерсеном-крестьянином   был
традиционен,   благополучен   и   респектабелен,   эти    слова    прозвучат
неодобрительно, но только потому,  что  у  вас  нет  слов  для  того,  чтобы
выразить доброе отношение к тому доброму и  хорошему,  что  зачастую  бывает
связано с традиционностью и благополучием.
     Было  бы  невероятной  глупостью  считать  Викторианский   Век   только
традиционным и благополучным, забыв о том, что он породил новый тип  поэзии,
которая была неукротимой  до  крайности,  и  в  то  же  время  до  крайности
невинной. То была поэзия чистого нонсенса, которой никогда  не  существовало
до того и, возможно, никогда не будет существовать позже. Льюис Кэрролл - не
единственный ее представитель; Эдвард Лир, как мне представляется, во многом
его превзошел; и я позволю себе вступиться за "Катавампуса" и другие повести
судьи Парри {4}, которые нисколько не менее нравились юным читателям. Письма
Льюиса Кэрролла к детям доказывают не только, что он любил детей, но  и  что
дети любили его; и все же  я  полагаю,  что  его  интеллектуальные  эскапады
предназначались для взрослых. В Льюисе Кэрролле все было связано с тем,  что
он  называл  Логической  Игрой;   кстати,   считать   логику   игрой   очень
по-викториански. Викторианцам надо было изобрести некий Эфемерный Эдем,  где
они  могли  бы  наслаждаться  доброй  логикой,  ибо  всему  серьезному   они
предпочитали дурную логику.  Это  не  парадокс  -  или,  во  всяком  случае,
парадокс, в котором повинны они сами. Маколей {5},  Бейжхот  {6}  и  все  их
наставники внушили им, что Британская Конституция должна быть  нелогичной  -
они называли это практичностью. Прочтите великий Билль о  Реформе  {7}  -  а
затем прочтите "Алису в Стране чудес". Чтобы быть логичными, им  нужно  было
отправиться в Страну чудес. Потому я  и  подозреваю,  что  лучшее  у  Льюиса
Кэрролла было написано не взрослым для детей, но ученым  для  ученых.  Самые
блестящие его находки отличаются не только математической  точностью,  но  и
зрелостью. На одной только несравненной фразе "Видала я такие холмы, рядом с
которыми этот - просто равнина!" {8}  можно  было  бы  построить  с  десяток
лекций против ереси о простейшей Относительности.
     Правда, можно усомниться в том,  что  маленькие  девочки,  для  которых
писал Кэрролл, мучились релятивистским скептицизмом. Но в том-то  отчасти  и
состоит величайшее достижение Льюиса  Кэрролла.  Он  не  только  учил  детей
стоять на голове; он учил стоять на  голове  и  ученых.  А  это  для  головы
хорошая проверка. Когда викторианцам хотелось устроить себе каникулы, они их
и устраивали, настоящие интеллектуальные каникулы. Они сумели  создать  мир,
который - для меня по меньшей  мере  -  до  сих  пор  остается  своеобразным
прибежищем и тайными каникулами, мир, в котором  чудища,  в  других  сказках
устрашающие, превращались в мирных домашних животных.  Ничто  не  отнимет  у
викторианцев этого  достижения.  То  был  нонсенс  ради  нонсенса.  Если  мы
спросим, где нашли это волшебное зеркало, ответ  будет  таким:  среди  очень
мягкой и удобной викторианской мебели; иными словами, это произошло  потому,
что благодаря исторической случайности Доджсон, Оксфорд и Англия в то  время
наслаждались благополучием и безопасностью. Они знали, что им  не  предстоит
никаких битв - разве что внутри партийной системы,  где  Труляля  и  Траляля
условились сражаться {9}, причем уговор их гораздо более бросается в  глаза,
чем сраженья. Они знали, что их Англии не грозит ни вражеское нападение,  ни
революция; они знали, что она богатеет за счет торговли;  они  не  понимали,
что сельское хозяйство умирает, возможно, потому, что оно уже  было  мертво;
крестьян у них не было.
     Прямой  противоположностью  всему  этому  был  второй  великий  детский
писатель, биография которого превосходно изложена в "Жизни  Ханса  Христиана
Андерсена" Сигне Токсвиг {10}. Ханс Андерсен  сам  был  крестьянином,  более
того, он родился в стране, которая до  сих  пор  остается  крестьянской.  Во
всем,   что   только   возможно,   Ханс   Андерсен   являл   собой    прямую
противоположность благополучному ученому в  уютной  викторианской  гостиной.
Ханса  обдували  все  ветры,  которые  проносились  над   землей,   он   был
крестьянином на своем поле, крестьянином на европейском поле  битв.  Он  рос
коекак, исполненный какого-то жалкого  и  жадного  честолюбия,  которого  не
увидишь в ученых из Оксфорда. Он все познал, включая собственную слабость  и
собственные желания.  Он  совершал  сотни  поступков,  глупейших  поступков,
которые  мистер  Доджсон  счел  бы  немыслимыми;  но,  оттого  что  он   был
крестьянином, все  это  имело  свое  вознаграждение.  Он  сохранил  связь  с
древнейшей традицией таинства и величия, традицией земли; ему не нужно  было
создавать новую и к тому же весьма  искусственную  разновидность  сказки  из
треугольников и силлогизмов.
     Ханс Андерсен был не только любимцем детей; он сам был ребенком. Он был
одним из тех великих  детей  нашего  христианского  прошлого,  коих  осенила
божественная милость, называемая "прерванным развитием".  Его  пороки,  были
пороками ребенка - и это были очень неприятные  пороки.  Почему  же  пожилые
люди, прочитав эту книгу, проникаются любовью к Хансу Андерсену?  Я  отвечу:
потому, что наибольшую любовь вызывает смирение. А Ханса Андерсена  отличало
бесконечное честолюбие, основанное на  смирении.  Я  знаю,  что  современные
психологи называют  такое  сочетание  комплексом  неполноценности,  -  но  в
человеке, который не скрывает своего честолюбия, всегда  есть  некая  толика
смирения.
     Бедный Ханс Андерсен делал это так откровенно и так беззастенчиво,  как
никто. Однако здесь я хочу лишь упомянуть о тех мыслях, которые вызывают эти
два противоположных характера, ни один из которых, надеюсь, никогда не будет
забыт как классик детской литературы. У обоих было  множество  подражателей;
надеюсь, меня правильно поймут, если я скажу, что Ханс  Андерсен,  возможно,
более велик, ибо сам был подражателем.  Этого  великого  крестьянина,  этого
великого поэта  в  прозе  отличало  одно  крестьянское  свойство,  утерянное
викторианцами, - древнее чутье  относительно  чудес,  связанных  с  обычными
бытовыми предметами. Ханс Андерсен нашел бы их более но ею сторону  зеркала,
чем Алиса во всем Зазеркалье. Там - фантастические математические  проекции;
только зачем проходить через зеркало, если эльфы могут вдохнуть душу во  все
прочие домашние предметы, во все столы и стулья?
     Мои сравнения становятся одиозными. Это потому, что в  словесной  хвале
нет разнообразия. Попытка обозначить различия  отдает  уничижением.  Что  же
лучше: выделить из застывшего торгашества современного мира пьянящее молодое
вино,  нет,  мед  интеллектуального  нонсенса,  или  увеличить   древнее   и
великолепное  собрание  даров  фантазии,  воссоздав  на  свой  лад   великую
волшебную сказку, которая на деле является сказкой народной? Я знаю  только,
что если вы попытаетесь лишить меня любого из них, я этого не потерплю.
 
                                 * * * * * 



 
                              Г. К. Честертон 
                           ПО ОБЕ СТОРОНЫ ЗЕРКАЛА 
 
     G. K. Chesterton. Both Sides of the Looking-Glass. Перевод статьи Г. К.
Честертона "По обе стороны зеркала"  печатается  по  тексту  сборника  "Соль
жизни и другие эссе" (G. К. Chesterton. The Spice of Life and Other  Essays.
Beacongfield. 1964).
 
     1 Доктор Джонсон - см. примеч. 7, с. 347.
     2 Фокс, Чарлз Джеймс (1749-1806) - английский государственный  деятель,
член партии вигов, выразитель идей радикализма.
     3 Нелсон, Хорейс (1758-1805) - английский адмирал, прославленный своими
победами над французским флотом.
     4 Парри, Эдвард Эбботт (1863-1943) - манчестерский  судья,  автор  двух
сказочных повестей для детей "Катавампус" (1895) и "Баттерскотия" (189G),  в
которые вошли его наиболее известные стихи.
     5 Маколей, Томас Бэбингтон (1800-1859) - английский  историк,  эссеист,
поэт и государственный деятель.
     6 Бейжхот, Уолтер (1826-1877) - английский экономист, автор  монографии
"Английская конституция" (1867), переведенной  на  несколько  языков,  книги
"Физика и политика" (1872) и др.
     7 Билль о Реформе -  законопроект  1832  г.  о  реформе  парламентского
представительства в Англии. Так же назывались и последующие законодательства
о расширении представительства (1867 г., 1884 г. и пр.).
     "Видала я такие холмы, рядом с которыми этот - просто равнина!"  -  См.
"Алису в Зазеркалье", глава II.
     9 ...где Труляля " Траляля  условились  сражаться...  -  См.  "Алису  в
Зазеркалье", глава IV.
     10 Сигне Токсвиг. - Биография  Ханса  Христиана  Андерсена,  написанная
Токсвиг, вышла в свет на английском языке в 1933 г. (S. Toksvig. The Life of
Hans Christian Andersen. L., 1933).

                                                              Н. М. Демурова
Популярность: 6, Last-modified: Sat, 24 Jan 2004 13:34:08 GMT