Сафар затянулся. Вино забулькало в стеклянной колбе, и дым вошел в рот. Он хотел уже его выдохнуть, но Коралин упросил не торопиться. - Надо держать дым в легких сколько сможешь, - посоветовал он. - Только так достигается полный эффект. Сафар сделал, как сказали. Дым на вкус напоминал восхитительное вино. В легких приятно закололо. Когда он выдохнул, в голове появилось такое ощущение, что внутри одна из тех больших подушек, на которых он восседал. Девушка передала трубку Ираджу, и Сафар, к своему изумлению, увидел, что его друг неуклюже берет ее, обнаруживая отсутствие опыта в таком деле. Ему захотелось расхохотаться, но, когда он это сделал, звук оказался таким громким, что Сафар вздрогнул. Ирадж выдохнул клуб лилового дыма и спросил: - Что тут смешного? - Сейчас увидишь, - ответил Сафар. Настала очередь Коралина. Пока он втягивал дым, девушка раздувала уголек в чаше кальяна. Грудь Коралина раздулась в половину размеров тела, но он еще попытался втянуть в себя, издав всхлипывающий звук. Затем выпустил дым длинной струей. - Еще кружок, друзья мои, - сказал он. - И вы будете готовы к развлечениям. Девушка вновь предложила кальян Сафару. Вдохнув дым, он ощутил себя очень мудрым и мужественным. И одарил девушку самой очаровательной, по его мнению, улыбкой. - Не присоединишься ли к нам, красавица? - спросил он. Девушка захихикала и покачала головой. Груди под прозрачным платьем колыхнулись. Своим молочно-белым цветом они, казалось, молили о поцелуях. Ему до боли захотелось снизу приподнять их ладонями, и тут же его охватило неуемное желание. Настолько могучее, что он, к своему удивлению, обнаружил, что действительно тянет руки вверх. Тут же послышался рык Ираджа, и Сафар отдернул руки. - Тебе лучше убраться, Танара, - хмыкнул Коралин. - Иначе этим ребятам понадобится от тебя не только кальян. Девушка покачала головой и укоризненно выпятила губы, в то же время оставаясь привлекательной и желанной для юношей. Девушка вновь захихикала. Сафар улыбнулся, всерьез начиная полагать, что у соотечественников девушки в ходу такой вот язык общения - хихиканье. С той минуты, как она появилась, он не услыхал от нее ни слова. Ему захотелось расспросить ее, но, прежде чем глупость эта сложилась в слова, девушка исчезла вместе с кальяном. Коралин вновь хлопнул в ладоши, и по этому приказу занавеси раздвинулись. Сафар услыхал высокие приятные голоса, и в помещении перед мужчинами шеренгой выстроились куртизанки в шелковых благоухающих одеяниях. Сафару еще не доводилось видеть такой красоты, к тому же столь соблазнительной. Конечно, ему было не привыкать к виду женщины. В конце концов, он вырос рядом с сестрами. К тому же он не раз подглядывал за деревенскими девушками, купающимися в озере. Но женщины, которых он увидел этой ночью, были такими... доступными. Для него. То малое, что на них было надето, не столько скрывало, сколько демонстрировало. Некоторые из них были высоки, некоторые низкорослы. Попадались блондинки и брюнетки, хрупкие и пухленькие. И у каждой в улыбках и движениях сквозили опытность. Впрочем, они руководствовались не только профессиональными обязанностями. Два их юных спасителя сами по себе привлекали куртизанок. И они желали высказать им свою благодарность. - Выбирайте одну, - сказал Коралин. - А если хотите, то две или три. Сафар замялся, но не от нерешительности. То, что ему сейчас предлагали, по мнению некоторых, являлось самой заветной мечтой любого юноши. Все те горячие, изматывающие ночи с видениями благоухающих дев, страстные желания и образы являлись столь же неотъемлемой частью жизни молодого человека, как и нежный пушок вместо бороды. Сафар из разговоров сестер знал, что и девушки подвержены тем же мечтаниям и желаниям. И вот у него появился шанс реализовать свои самые буйные фантазии. И освободить все те эмоции, что кипят в голове юноши, которые приводят к слепящей, необъяснимой любви. В этом возрасте они являются тем же самым, что и похоть, но большинство по ошибке наделяют их более благородными чертами. И поэтому Сафар, окинув взором всю эту разношерстную красоту, остался неудовлетворенным. Он искал одну женщину, и только одну. Астарию. Сафар не увидел ее в этой группе. Он оглядывался с бьющимся сердцем, одурманенный дымом красных листьев. И помыслы его были... чисты. По крайней мере, так он воображал. Он решительно был настроен в этот момент не оскорблять Астарию своими объятиями. По юношеской глупости он полагал, что тем самым преподнесет ей нежданный подарок. Более того, он собирался сделать все, чтобы освободить Астарию от ее, как он считал, рабства. Она будет жить вместе с его сестрой Кетерой и будет столь же целомудренной, как и любая другая деревенская девушка. И будет вольна выбрать по своему желанию себе мужа. Но все же любовь ее к нему - в благодарность за такой благородный поступок - пересилит ее чувства к любому другому мужчине. И они обвенчаются, обзаведутся многочисленным потомством и будут вечно счастливы в объятиях друг друга. Вот какие мысли пробегали в его затуманенном сознании. И он услыхал: - Ты выбираешь первым, - сказал Коралин Ираджу - В конце концов, это ты спас мне жизнь. Сафар посмотрел на Ираджа. Лицо друга раскраснелось от похоти. Но тут он увидел Сафара и улыбнулся. Краска исчезла с лица, сменившись притворно-праздным интересом. Взор Ираджа обратился к куртизанкам. Он не торопясь осмотрел каждую, покачивая головой, затем приступил к повторному осмотру. Внезапное понимание Сафар ощутил как удар в живот, и в горле образовался комок. Он понял, что затевает Ирадж. И тут Сафар рассердился, решив, что Ирадж по каким-то своим причинам собирается насмеяться над его самым сокровенным желанием. - Кажется, одной не хватает, - сказал Ирадж Коралину - Одной темноволосой девчушки. Эти последние три слова упали тяжелыми камнями в колодец отчаяния Сафара. Коралин нахмурился. - Ты имеешь в виду Астарию? - спросил он. Ирадж прикрыл рот, пряча притворный зевок. - Ее так зовут? - спросил он. - Забавно. Коралин заерзал на подушках, слегка смущенный. - Я придерживаю ее, - сказал он, - поскольку она еще девственница. Я берегу ее для друга, весьма богатого и почтенного друга. Ирадж удивленно поднял брови. Затем пожал плечами. - Что ж, я не собираюсь настаивать, - сказал он. - Не хочу лишать тебя прибыли. - Он спокойно посмотрел на Коралина. - Однако же я хотел именно эту... Как ее? Астарию. Но... если у тебя такие проблемы... Он встал, словно собираясь уходить. Коралин схватил его за руку и вновь усадил. - Все знают, что нет человека щедрее Коралина, - сказал он. - Особенно по отношению к тем, кто спасает самое дорогое, что есть у него, - жизнь. И если ты, мой дорогой друг, хочешь Астарию, значит, ты ее получишь. - Он хлопнул в ладоши, вызывая девушку и произнося ее имя. Астария не вошла, а вплыла в комнату. Ее темные волосы были стянуты сзади белой шелковой лентой. В отличие от остальных, она надела халат, скрывающий ее тело от шеи до лодыжек. Такой же белый шелковый халат, как и лента, целомудренно скрывающий ее тело, но все же выгодно подчеркивающий формы. Она посмотрела на Сафара, и восхитительная улыбка осветила черты ее лица. Она шагнула вперед, полагая, что предназначена ему. - Нет, нет, - рявкнул Коралин. - Не к Сафару. Я обещал тебя Ираджу. Она мгновенно сникла, и в этот момент Сафар так возненавидел Ираджа, что с радостью убил бы его. Затем улыбка к ней вернулась, но не столь яркая, как показалось Сафару... и она двинулась к Ираджу. Тот расхохотался и, обхватив ее за талию, грубым рывком усадил рядом. Хозяин каравана поднялся. Он широко улыбался юношам. - Коралину, как хозяину, пора уделить внимание и своим обязанностям, - сказал он. - Выбирай любую, Сафар. Если ты не обидишься на совет, я бы рекомендовал тебе этих двух. - Он указал на пару смуглокожих двойняшек. - Они доставили мне больше удовольствия, чем любая другая из присутствующих здесь женщин. - Он хлопнул Сафара по спине и вышел. Двойняшки выжидательно приблизились к юному гончару. Сафар бросился прочь, настолько поглощенный ненавистью, что мечтал лишь о побеге. - Подожди, - сказал Ирадж. Сафар повернулся с лицом, искаженным от злости. Ирадж, не обращая на это внимания, выскользнул из робких объятий Астарии. - Иди к нему, - приказал он. Сафар был ошарашен. - Но я думал... Ирадж рассмеялся. - Я знаю, о чем ты думал, - сказал он. - Разве ты не понял, что я проверял тебя? - Он усмехнулся. - И ты не очень хорошо прошел эту проверку, друг мой, - сказал он. - Но, может быть, я и сам поступил не совсем честно. Поэтому прощаю тебя. Он легонько подтолкнул Астарию. - Иди, - сказал он. - Если ты задержишься еще хоть на чуть-чуть, я уже не смогу отпустить тебя. Астария разразилась счастливым смехом и одним прыжком оказалась в объятиях Сафара. Когда она прижалась к его груди, все его благородные помыслы испарились. Они обвились друг вокруг друга, обмениваясь жаркими поцелуями и бессвязным бормотанием. Тут Сафар услыхал, как Ирадж окликает его по имени, и, полузадыхаясь, обернулся. Друг стоял возле занавесей, обнимая за плечи двойняшек. - Спасибо тебе, - хрипло проговорил Сафар. - Коралин не согласился бы отдать ее мне. Ирадж пожал плечами. - Не стоит благодарности, - сказал он. - В конце концов, мы же с тобой знаем, кто из нас настоящий герой. - Он двинулся к раздвинутым занавесям, подталкивая перед собой двойняшек. Но тут же остановился. - И знай, Сафар, - сказал он. - Начиная с этого дня, все, что я имею, - твое. Сафар усмехнулся. - А все, что мое или будет моим, - сказал он, - станет и твоим по первой же твоей просьбе. Ирадж вдруг стал очень серьезен. - Ты не преувеличиваешь? - Клянусь, - сказал Сафар. Ирадж кивнул. - Тогда хорошенько запомни эту ночь, Сафар, - сказал он. - Потому что когда-нибудь я обращусь к тебе с подобной же просьбой. - И я исполню ее, - поклялся Сафар. - Независимо от того, какой она будет? - спросил Ирадж, взгляд которого внезапно приобрел жесткость. - Да, - сказал Сафар. - Независимо. И если ты еще раз решишь испытать меня, я не подведу. И этим соглашением он определил свою судьбу. 8. МЕЧТЫ КОРОЛЕЙ Сарн ошибся - король Манасия не солгал. И если бы боги пребывали в бодрствовании, их немало позабавила бы ошибка демона-главаря. Последняя мучительная мысль Сарна о том, что он пал жертвой предательства короля, была настолько опьяняюще-ошибочной, что удовлетворила бы вкус любого божества. Король же Манасия провел немало тревожных месяцев в ожидании новостей от главаря бандитов. Время тянулось немилосердно, заставляя короля терять последнее терпение, отчего он перестал отдавать должное делам государства. Забросив гарем и куртизанок, он внушил им страх, что, мол, они ему прискучили. Пытаясь исправить ситуацию, они выбрали самую прекрасную и соблазнительную девицу-демона, дабы расшевелить его похоть. Результата они не достигли, поскольку король допоздна засиживался каждый день в тронном зале, размышляя, что же произошло с Сарном. При этом он напивался до ступорозного состояния. Королю Манасии нелегко было признать свое поражение - ощущение, которое ему еще ни разу не приходилось испытывать за все время долгого правления. С самого начала он трудился терпеливо, шаг за шагом раздвигая границы своих владений, пока не покорились самые дикие районы, за исключением лишь весьма немногих. Да и те были вынуждены заключить с королем Манасией такие союзы, что, по сути, тоже могли считаться покоренными. Вскоре все признали его верховным монархом земель демонов. Но этого было недостаточно. Король жаждал большего. - Я ведь это делаю не для себя, Фари, - любил он говаривать своему великому визирю. - Будущее всего демонства покоится на моих плечах. А Фари, ни разу не напомнивший королю, что уже неоднократно слышал эти слова, всегда отвечал: - Я каждый вечер благодарю богов, ваше величество, за то, что они дали вам плечи достаточно широкие и сильные, дабы нести на них столь священное бремя. Великий визирь был мудрым старым демоном почти двухсот лет. Искусный льстец и безжалостный интриган, он с успехом смог удержаться на плаву в течение четырех кровавых смен наследников на троне Занзера. Сердце короля согревалось уверениями Фари в преданности и многократно повторенными восхвалениями, каждый раз звучащими свежо. Затем король хмурился, словно погружаясь в мрачные раздумия, и, вздыхая, говорил: - И все же, Фари, я уверен, что есть вольнодумцы в моем королевстве, не согласные со мной. А некоторые даже полагают меня грешником и безумцем. Он вновь вздыхал, поглаживая длинный изогнутый рог, и печально качал могучей головой. - Вы только назовите имена этих еретиков, ваше величество, - следовал обычный ответ Фари. - И я вырву их лживые языки, а в глотку насыплю горячего песка. - Если бы они обладали таким же пониманием, как и ты, мой дорогой друг, - по тому же шаблону отвечал король, - мир и благодать навсегда поселились бы в краях демонов, как и положено при одном монархе. И это ведь в порядке вещей, что правитель всегда должен быть один. И Фари соглашался, говоря: - А как же иначе, о великий? Разве мы сами способны создать что-нибудь, кроме хаоса, в котором год за годом будут процветать война и разбой? Править должен один демон. И, как предвещают снотолкователи, этим одним можете быть только вы, мой господин. - Но этого недостаточно, Фари, - напоминал ему король. - Люди также должны признать меня. Я должен стать королем королей. Правителем всего Эсмира. - Я посвящу этому остаток всей моей недостойной жизни, ваше величество, - отвечал Фари. - История демонов давно ждет подобного вам. Разве кто-то еще обладал такой мудростью? Такой силой? Такой волей? Таким магическим могуществом? Боги даровали нам ваше августейшее существование, ваше величество. Никто не сможет этого отрицать. Это так же ясно, как и то, что на вашем лбу вздымается могучий рог. С этими словами Фари ударял головой о каменный пол, затем с трудом распрямлялся во весь свой огромный рост, скрипя всеми сочленениями и сухожилиями. Затем начинал отступать, постукивая по каменному полу когтями, пока не добирался до дальних дверей тронного зала, за которым и исчезал. Он всегда оставлял удовлетворенного короля в этом состоянии, не желая мешать вновь загоревшемуся энтузиазмом монарху мечтать и строить козни. В Эсмире существовал только один король королей - человек, Алиссарьян. Манасия же был глубоко убежден, что настала пора повторить это историческое событие. И он решительно был настроен подхватить этот скипетр демонской рукой. И уж разумеется, данным демоном должен быть он сам. Все годы своего правления Манасия шел именно к этой цели. Но тем не менее с течением времени Манасия начинал страшиться, что не окажется готовым в нужный момент. Что в это же самое время в краю людей взрастает новый Алиссарьян Завоеватель, который во главе своей армии вскоре постучится в его двери. Однажды ночью, когда он занимался некромантией, отыскивая ответ на тревожащий его вопрос в чернейшей из магий, послышалось постукивание когтей Фари, постукивание, которое, подобно призрачному герольду, возвещало о появлении великого визиря. Услышав знакомую поступь, Манасия оторвался от лицезрения большого кувшина с человеческой головой, плавающей в соляном растворе. Когда король посмотрел на Фари, входящего через главный вход, воздух замерцал, как поверхность вертикально поставленного пруда. - Какие новости, Фари? - с преувеличенной веселостью спросил король. - Наш своенравный разбойник вернулся? Фари, глубоко погруженный в другие раздумья, подпрыгнул, удивленно выгнув чешуйчатую шею. - Что, ваше величество? - спросил он. - Вы имеете в виду лорда Сарна? Нет, ваше величество. О нем ничего не слышно. Я пришел совсем по другому делу. И оно требует вашего срочного вмешательства. Но Манасия уже отвернулся, вновь обретая дурное расположение духа. - Что я только не передумал, Фари, - сказал он. - И никак не могу понять, в чем ошибся. - Ошиблись, ваше величество? - сказал Фари. - Как вы можете так думать? Просто время еще не подошло. Он появится со дня на день, нагруженный трофеями, с картой, которая вам нужна, и с требованием огромного вознаграждения в своей обычной нахальной манере. - Фари фыркнул. - Словно он один настоящий демон в этих краях. - Прошел почти год, Фари, - сказал Манасия. - Так много, ваше величество? А я как-то и не почувствовал... - Зато я почувствовал, - сказал король. - Потраченные мною время и энергию можно было бы употребить и более рационально. Несмотря на все наши усилия, эксперименты и труды, щит, прикрывавший Сарна от проклятия, оказался недостаточно эффективен. И где-то посреди Запретной Пустыни кости демонов иссушаются солнцем. Фари предположил, и совершенно справедливо, что, возможно, дело вовсе не в щите, а в какой-нибудь естественной причине, погубившей главаря бандитов. Но если бы он всегда высказывал монархам свои мысли, то не прожил бы так долго. Поэтому, сообразив, куда клонит король, двинулся тем же путем. Он сделал скорбную мину. - Боюсь, вы правы, ваше величество, - сказал он. - Щит подвел. Я отыщу виновных и после мучительных пыток предам смерти. Король обнажил клыки в гримасе, которая, очевидно, должна была изображать милостивую улыбку. - Оставь их, - сказал он. - Я разделяю с ними их вину. Как и ты, мой дорогой друг. Фари раскрыл пасть, демонстрируя зубы гораздо более белые и острые, чем следовало бы иметь в таком возрасте. - Я, ваше величество? Но как я... - Он благоразумно замолчал и низко поклонился. - Да, я первый несу ответственность за случившееся, ваше величество, - сказал он. - Сегодня вечером мои жены пропоют хвалебный гимн в вашу честь, когда я поведаю им, как милостиво вы сохранили жизнь этому безмозглому тупице. Ну разумеется, это моя ошибка! Я беру на себя всю вину, ваше величество. И даже не помышляйте разделять ее со мной. Манасия махнул когтистой лапой, приказывая молчать. - Ты знал его, Фари? - сказал он, показывая на голову, плавающую в кувшине. Великий визирь присмотрелся. Голова принадлежала юноше. Возможно, даже красивому - по человеческим меркам. - Нет, ваше величество. Я не знал его. - Именно на нем я вначале проверил щит. - Манасия хмыкнул. - Мы привязали его за пояс веревкой и кнутами выгнали в Запретную Пустыню. Не сделав и дюжины шагов, он вдруг вскрикнул, схватился за грудь и рухнул на землю. Когда мы выволокли его обратно, он был мертв, хотя по нему невозможно было определить причину гибели. Это был совершенно здоровый королевский раб. Ухоженный. Откормленный. Я лично осматривал его. И стало быть, причиной смерти могло быть только проклятие. - Я помню то происшествие, ваше величество, - сказал Фари. - Но человека забыл. - Да разве всех упомнишь, - сказал Манасия. - Он же был не один. И демонов было немало. Из числа преступников, разумеется. - Разумеется, ваше величество. Манасия уставился на голову, припоминая прошедшие четыре года экспериментов. Он трудился не покладая рук, творя заклинание за заклинанием, погружаясь во все премудрости магических наук, создавая такой крепкий щит, чтобы мог прикрыть от древнего проклятья. Проклятья, созданного сотни лет назад Согласительным Советом, в который входили маги из числа и демонов и людей. Проклятье создали, дабы навсегда разделить оба вида существ, тем самым положив конец затянувшейся кровавой вражде, последовавшей после падения империи Алиссарьяна. Считалось, что даже самому могущественному магу не по плечу нейтрализовать это проклятие. Манасия же так не считал. Он был не только опытным магом - более сильным, чем любой другой в землях демонов, - но и имел изощренный ум и потому бросил на проклятие объединенные силы других магов. В ходе экспериментов существа погибали сотнями. Тело за телом вытаскивалось веревкой из пустыни. Но Манасия не терял надежды, потому что каждая новая жертва проникала в пустыню чуть дальше, нежели предыдущая. Последняя группа вообще ушла так далеко, что королевским лучникам пришлось стрелять, дабы заставить их идти еще дальше. И наконец, отправленные в очередной раз вернулись невредимыми. Щит сработал настолько надежно, что Манасии пришлось убить оставшихся в живых, иначе они смогли бы теперь сбежать от него через пустыню, пользуясь его же заклинанием. Именно тогда-то он и заключил сделку с Сарном. Король лично присутствовал при отъезде банды. Он громогласно восхвалял главаря, сотворил благословляющее заклинание и проследил, как демоны с шумом удаляются в пустыню, чтобы добраться до человеческих земель. В тот день король был окрылен надеждой. Он уже мечтал о времени, когда в пустыню устремятся его армии. Перед глазами вставали картины легких побед над врагами. И даже однажды ему пригрезилась грандиозная придворная церемония, на которой коленопреклоненные послы людей провозглашали его королем королей. Правителем всего Эсмира. Манасия вглядывался в мертвые человеческие глаза. Он не сомневался, что его замысел не удался только вследствие присутствия в проклятии вклада магов-людей. Вклада, который он почему-то не мог нейтрализовать. Именно по этой причине он и взял для занятий некромантией голову человека. Голову первой его жертвы. Происходило это действие в сводчатом, тускло освещенном зале, где хранились книги по черной магии. Здесь, в кувшинах и склянках содержались наиболее дьявольские порошки и растворы. В рукописных свитках содержались описания ужасающих заклинаний. Причудливые предметы и идолы, хранящиеся тут, преследовали в ночных кошмарах самых толстокожих и беззаботных демонов. Манасия стукнул когтем по кувшину. Вода заволновалась, и голова закачалась на поверхности. - Мы начнем все сначала, мой друг, - сказал он, обращаясь к голове. - И вновь тебе выпадет честь стать первым. Он повернулся к великому визирю. - Начнем с утра, - сказал он. - Пусть мои кудесники будут готовы встретиться со мной с первыми же лучами. Я решу эту загадку, сколько бы времени мне ни понадобилось. - Какой же великий у вас дух, ваше величество, - сказал Фари. - Вы никогда не смиряетесь с поражением. Просто считаете его досадной отсрочкой победы, больше ничем. Я немедленно пойду предупрежу королевских магов! Он повернулся, чтобы уйти, но, помешкав, остановился. - И все же есть еще одно дело, ваше величество. Дело, которое заставляет меня являться пред вами и мешать вашим размышлениям. Король, вернувший себе хорошее расположение духа, сказал: - Ах да. Я чуть не забыл. И что же это? - Много месяцев тому назад, ваше величество, - сказал Фари, - вскоре после отъезда Сарна и его демонов, произошло странное событие, которое только сейчас привлекло мое внимание. Небесное возмущение, ваше величество, которое осталось не замеченным нашими звездочетами, поскольку над Занзером небо плотно закрывали облака. Однако один пастух, с далекого севера, где небо оставалось чистым, сообщил, что наблюдал гигантский поток раскаленных частиц. Нашлись и другие очевидцы, подтвердившие слова пастуха. Насколько нам удалось определить, это произошло в землях людей, над Божественным Разделом. Манасия пожал плечами. - Ну и что? - спросил он. - В падении раскаленных частиц с неба нет ничего необычного. Вряд ли это событие имеет какое-либо отношение к нашим делам. Если бы наблюдалась комета, возможно, и появился бы повод для беспокойства. Или для глубокого изучения. - Совершенно верно, ваше величество, - сказал Фари. - Но если бы дело на том и закончилось, я бы ни за что не решился беспокоить вас столь пустяковой новостью. Король в нетерпении принялся постукивать по стеклянному кувшину когтями. Фари поспешил высказаться. - Когда определили дату огненного дождя, - сказал он, - ваши маги припомнили и другие события, произошедшие примерно в это же время. Вода в наших колодцах внезапно стала грязной и горькой и оставалась таковой несколько недель. Манасия кивнул головой, припомнив этот неприятный факт. - На следующий день после знамения, - продолжал Фари, - обратили внимание на то, что вода в водяных часах течет в обратном направлении. А один из храмовых прислужников клялся в том, что когда тем утром он поднялся и посмотрел в зеркало, то увидел свое отражение перевернутым. То есть он видел себя, как один демон видит другого: левая рука слева, а правая - справа. Ни одна из отмеченных аномалий не длилась долго, но в это время возникла и проблема. Было отмечено, что под некоторыми из наших старых здании земля начинает проседать, грозя обвалом. Более того, пчелы не по сезону роились, и появились никогда доселе не виданные особи птиц. Отметили череду ненормальных рождений, например, двухголовых свиней, собак без лап, рыб без глаз. - Это, разумеется, неприятные новости, Фари, - сказал король. - И ты прав, что доложил мне о них. А кто-нибудь знает, что это все означает? Нет ли здесь связи с нашими попытками преодолеть проклятие? Фари вздрогнул от неожиданности. Задумавшись на минуту, он стал постукивать лапой по полу. Затем сказал: - Я не знаю, ваше величество. Эта мысль никогда раньше не приходила мне в голову. - Но возможность такая есть, - сказал король. - Да, ваше величество. Думаю, что есть. - Что бы ты посоветовал? - спросил король. Фари сразу почуял опасность и печально покачал головой. - Стыдно признаться, ваше величество, но я в растерянности. Даже и не знаю, что предложить. - Надо выяснить, - сказал король. - Вполне возможно, что начинать эксперименты и опасно. Фари кивнул. - Я понимаю, ваше величество, - сказал он. - Очень неприятная ситуация. План вашего величества вторгнуться в земли людей может пострадать. - Вряд ли, Фари, - сказал король. - Проклятия имеют обыкновение распространяться за пределы очерченных им первоначально границ. Слишком много задействовано связей, некоторые из них неведомы даже тем, кто насылает проклятие, так что невозможно просчитать все мыслимые последствия. Именно поэтому я для начала отправил бандитов, а не наших солдат через Запретную Пустыню. Но как бы ни горько мне было это говорить, Фари, а все же благоразумнее действовать с оглядкой. И я хочу, чтобы ты не скупился на расходы. Задействуй всех звездочетов. Всех моих снотолкователей. Кроме того, пусть в главном храме ежедневно приносятся жертвоприношения богам и еженедельно - в храмах поменьше. - Слушаюсь, ваше величество, - кивая, сказал Фари. - Без промедления. - Он поспешил прочь, испытывая облегчение оттого, что вновь всю вину и ответственность, возможную в данной ситуации, взвалил на других. Хотя в случае успеха он, без сомнения, рассчитывал получить единолично все похвалы и почести. Король же остался в безрадостном настроении. Глубоко встревоженный Манасия вновь обратился к голове. Старый страх соперничества овладел им. По длинной костистой спине пробежали мурашки. Манасия вдруг задумался: а уж не размышляет ли прямо сейчас о нем его враг? И если есть такой враг, то уж не с человеческим ли ликом? Вскоре после столь разочаровывающих событий в жизни Манасии Сафару и Ираджу пришлось распрощаться. Этому они посвятили целую церемонию, вернувшись в пещеру Алиссарьяна и к снежному перевалу, где они сражались с демонами. Прошедшие снегопады совсем скрыли свидетельства сражения, и когда они проходили на грубо сработанных деревянных лыжах, и следа не осталось от развернувшихся здесь некогда событий. - А может, это просто нам приснилось, - сказал Сафар. - Может быть, вообще не происходило ничего подобного, и мы в любой момент проснемся и окажемся в обычной жизни двух обычных людей. Ирадж отрывисто рассмеялся. - Я никогда не был обычным, Сафар, - сказал он. - Да и ты тоже, хочешь признавайся в этом, хочешь нет. Но если признаешься, то просто избавишь себя от ненужных переживаний. - Он усмехнулся. - Если, и Астария тебе приснилась, - сказал он, - то у тебя самое богатое воображение в Эсмире. Представить себе куртизанку, одновременно и юную, и красивую, и девственную, и искусную в доставлении наслаждения мужчине... Нет, это был не сон, мой друг. Когда ты состаришься, то, вспоминая ее среди всех прочих женщин, можно будет сказать, что жизнь ты провел неплохую. Сафар скис. - Хотел бы я побыстрее забыть обо всем этом, - сказал он. - Боюсь, воспоминания об Астарии лишь сбивают меня с толку. Ирадж хлопнул его по спине. - Не смеши, - сказал он. - Подумаешь, влюбился в куртизанку. Ты не первый и не последний. Ну помечтал о вечной любви. Ну пообещал ей луну и звезды, лишь бы она оказалась в твоих объятиях. Я тоже говорил это своим двойняшкам. По отдельности. И вместе. - Ты же совсем не это имел в виду, - сказал Сафар. - А я - именно это. И мне стыдно. - Почему, я имел в виду именно это, - ответил Ирадж. - По крайней мере, иногда. Особенно когда левой рукой обнимал одну, а правой - другую. По титьке в каждой руке, да еще по такой округлой и совершенной, какую только может представить себе мужчина. - В тебе говорила похоть, - сказал Сафар. Ирадж фыркнул, затем сам себя комично обнял. - Ну да, а в тебе говорила бессмертная любовь, да? Любовь, от которой невозможно укрыться. Ерунда, мой друг! Ерунда! Все дело только в том, как упакована эта похоть. - Она смеялась надо мной, - вспыхнув, признался Сафар. - Ну и что? - ответил Ирадж. - Ты гонял ее всю ночь и половину следующего утра. И поэтому, в момент бессилия, попросил ее стать твоей женой. А она, я представляю себе, с каким очарованием и типичными женскими уловками, сообщила тебе, что не хочет всю оставшуюся жизнь стряпать и рожать детей для деревенского парня. Она же куртизанка. И амбиций у нее столько же, сколько и красоты. Ты проявлял упорство. Надо полагать, вновь устроился среди этих шикарных бедер. - Новая волна краски на лице Сафара подтвердила, что Ирадж не ошибся в догадке. - И тут она рассмеялась. А смеяться должен был ты. Ведь ты же получил все, что хотел. Я позаботился об этом. И теперь, когда тебе от нее ничего не надо, ты добился того, что она тебя пнула. А ведь ты - Сафар Тимур! Человек, созданный для великих дел. Тот самый мужчина, на которого она будет молиться все оставшиеся дни ее жизни. - Я не умею так расчетливо смотреть на вещи, как ты, - сказал Сафар. - И не надо, - сказал Ирадж, пожимая плечами. - Но я не сомневаюсь, что и ты вскоре разделишь мой взгляд на эти вещи. Ты затащил бабу в постель. А презрительный смех куртизанки - особенно после того, когда дело сделано, - ничего не стоит. Потому что правда заключается в следующем: очередной мужик, который оседлает Астарию, будет старым и толстым, и именно о тебе она вспомнит в этот момент, представляя себе толстого старика божественным красавцем. Грубоватые успокаивающие слова Ираджа, хоть и сказанные дружески, не могли исцелить уязвленный дух Сафара. И поэтому он обрадовался, когда Ирадж внезапно вскрикнул, что-то обнаружив. - Ты только посмотри! - воскликнул он, опускаясь на колени и раскапывая снег. Сафар приблизился посмотреть. Под скребущими пальцами Ираджа показалась морда демона. Черты покойника отливали голубовато-зеленым цветом. Из искаженного гримасой рта торчали огромные клыки. Этим демоном был Гифф, и на морде осталась печать удивления, с которой он принял смерть, когда лезвие Ираджа рассекло ему горло. Сафар отвернулся. - Это же тот демон, которого я убил! - сказал Ирадж. - Я сужу по ранам. - Он пальцем провел по зияющей красной ране под выступающим подбородком Гиффа. - Засыпь его, - попросил Сафар. - Засыплю, - сказал Ирадж и достал нож. Сафар оглянулся и потрясение увидел, как друг выковыривает клыки острием ножа. - Что ты делаешь? - Зубы вынимаю, - сказал Ирадж. - Хочу сделать из них ожерелье. Сафар, так и не привыкший к диким, вывезенным из равнин замашкам своего друга, отвел взгляд. - Я думал, мы договорились держать все событие в секрете, - сказал он. - Чтобы люди не волновались без необходимости. Ирадж фыркнул. - Я выполню обещание, данное Коралину, - сказал он. - Но по-своему. Он поднял окровавленные клыки, и Сафар не удержался, посмотрел. - Я сделаю ожерелье и буду надевать его лишь при встрече с врагами. Разумеется, им ничего не будет известно. Но из их задниц польется зеленое дерьмо, когда они только представят себе, какое чудище я убил. Несмотря на отвращение, Сафар все понял. Только что в Киранию прибыл родственник Ираджа с сообщением, что юному принцу можно спокойно возвращаться домой. Его коварный дядя - лорд Фулен - заболел. Солдаты лишились боевого духа в связи с этим, а союзник - Коралия Кан вынужден был запросить мира. В качестве условия мира Ираджу разрешалось возвращение домой и восхождение на наследный трон главы клана. Разумеется, существовали и оговорки, направленные на то, чтобы ослабить его, сделав лишь номинальным главой. Но Ирадж уже имел свои соображения, как обойти эти оговорки. Ирадж положил зубы в кожаный кошель и заткнул его за пояс. Затем он засыпал тело Гиффа и разровнял снег, сделав, как было раньше. - Хотелось бы мне уговорить тебя остаться в Кирании, - сказал Сафар. - Вне гор тебя поджидают лживые соблазны. - Частично и лживые, - сказал Ирадж, поднимаясь и отряхивая колени. - Хотя ненадолго они постараются выглядеть иначе. Когда же Фулен выздоровеет, кровавая вражда вновь начнется. Но когда она начнется, я постараюсь быть к ней готовым. - Он потрогал кожаный кошель с клыками демона. - Они считают меня юным и не готовым к схватке. Эти зубы скажут им совсем другое. Я сохраню тайну о происхождении зубов, и от этого талисман станет еще более могущественным. Сафар, не желая больше обсуждать эту тему, сказал: - Что-то я замерз. Давай вернемся в пещеру. Получасом позже они уже сидели у небольшого костерка в пещере, согревая руки над огнем. Над ними жутковато просвечивал из стены облик Алиссарьяна. - Ты так и не рассказал о твоих планах, - сказал Ирадж, отрезая кусок вяленой козлятины. - Чем ты займешься, когда я уеду? Я по-прежнему не могу смириться с образом гончара Сафара Тимура. - Почему же? - спросил Сафар. - Я спокойно представляю себе этот образ. - Ты прекрасно знаешь, как и я, - сказал Ирадж, - что хочешь спрятаться от правды. Ты же маг, Сафар. Эти клыки - ничто по сравнению с тем, чем ты обладаешь. Неужели же ты упустишь предложенную тебе Коралином возможность получить образование в самом блестящем университете Эсмира? Сафар вздохнул. - Я бы упустил, - сказал он, - но моя семья вряд ли позволит мне это сделать. - И Губадан, - подчеркнул Ирадж. Сафар кивнул. - А он еще хуже их, - сказал он. - Утверждает, что я опозорю всю Киранию, если откажусь от этого шанса. И что когда я, обремененный знаниями, вернусь домой, то смогу принести много пользы. - Насчет первого утверждения он прав, - сказал Ирадж. - Твоим соотечественникам будет стыдно. В истории Кирании никому еще не выпадала такая возможность. Второе же утверждение Губадана ошибочно. Ты не должен возвращаться, Сафар. Я слабый прорицатель по сравнению с тобой, но уверен, что, если ты покинешь Киранию, ты сюда уже не вернешься. Потому что ты окажешься рядом со мной. Забыл? - Это видение было обманом, - сказал Сафар. - Ты уверен? - спросил Ирадж, улыбнувшись. - Абсолютно, - ответил Сафар. - Это ведь ты у нас честолюбив. А я - нет. - А как же другое видение? - сказал Ирадж. - Танцующие люди и вулкан? Оно тоже обман? Сафар не сразу ответил. - Нет, я так не думаю. И это главная причина, по которой я скорее всего уступлю настояниям семьи и Губадана. Потому что только в Валарии я смогу во всем разобраться. - Каковы бы ни были причины, Сафар, - сказал Ирадж, - я прошу тебя по возможности быстрее принять решение. И впитать в себя как можно больше познаний. И как можно быстрее. А я обещаю тебе, что однажды, в тот день, когда ты меньше всего будешь ожидать, я объявлюсь с просьбой присоединиться ко мне. - А я откажусь, - сказал Сафар. - Пусть ты мой друг, но я все равно скажу "нет". - Давай проверим? - спросил Ирадж. Он вытащил кожаный кошель и вытряхнул окровавленные клыки на ладонь. Затем насмешливо попросил: - Брось эти кости, о Великий мудрец, и скажи нам, молю, что скрывается в будущем. - Не глупи, - сказал Сафар. - Я по костям не гадаю. - А почему бы не попробовать, - сказал Ирадж. - Я даже почищу их для тебя. Он отер кровь о кошель и протянул клыки. Сафар не пошевелился, и Ирадж, схватив его за правую руку, с силой разжал пальцы и бросил четыре клыка в раскрывшуюся ладонь Сафара. Сафар, не противясь, машинально сжал их в кулаке. - И что делать дальше? - спросил Ирадж. - Сотворить какое-то заклинание и бросить их, да? - Я не хочу заниматься этим, - сказал Сафар. - А я вот что тебе скажу, - предложил Ирадж. - Чтобы тебе было легче, я буду приговаривать, а ты бросай. Хорошо? Не дожидаясь ответа, Ирадж поглубже вздохнул и принялся приговаривать: Кости, кости, пусть и демонские, Скажите, что кроется в будущем, Какие дороги нас ждут? Под звуки голоса Ираджа клыки в кулаке Сафара внезапно стали нагреваться. Он инстинктивно разжал кулак и подкинул их на ладони, как игральные кости. - По предмету заговоров я всегда не успевал, - сказал Ирадж и рассмеялся. - Но если надо подурачиться... - И он смолк, увидев, как трясет кости Сафар, у которого глаза заблестели от напряженной сосредоточенности. Сафар бросил их на пол пещеры, и те упали не с глухим стуком, а со звоном, словно сталь ударилась о сталь. Красный дымок зашипел, поднимаясь подобно змее, и оба юноши в испуге отпрянули. Дым становился все гуще, отдавая запахом засохшей крови, и вращался перед ними, как маленький пустынный дервиш - тонкий внизу, но с утолщением размером с кулак вверху. Затем появился рот, изогнутый в соблазнительной улыбке. Губы раздвинулись, и друзья услыхали женский голос: - Эти двое выберут ту же дорогу, по которой шли и прежде. Братья по духу, но не из одного чрева. Разделенные телесно и умственно, но объединенные судьбой. Но будьте осторожны в своих поисках, о братья. Берегитесь той дороги, что выбрали. Поскольку история не закончится, пока вы не доберетесь до Огненной Земли. Дымок внезапно исчез, а юноши разинув рот смотрели на четыре крошечные кучки пепла, оставшиеся на том месте, где лежали клыки демона. Зубы словно пожрало горячее пламя. Ирадж первым пришел в себя. - Видел? - Он фыркнул. - Мы слышали из уст самого Оракула. - Он обнял Сафара за плечи. - Братья по духу, но не из одного чрева, - процитировал он. - Уж мы составим парочку! Король королей и его великий визирь! - Оракул не совсем так сказал, - отозвался Сафар. - К тому же пусть она, кто бы ни была, и говорила правду, но это вовсе не означает, что она говорила именно о нас. Ирадж презрительно фыркнул. - А кроме нас, я что-то никого не вижу в этой пещере, - сказал он. - Так что о ком же еще говорилось? - Но в ее словах содержалось и предупреждение, - сказал Сафар. - Не забудь о предупреждении. - Ну разумеется, разумеется, - нетерпеливо сказал Ирадж. - Я слышал и запомнил. И понял. Как только вернусь домой, тут же начну собирать собственные войска. А ты отправляйся в Валарию и получай там как можно больше знаний до того момента, покуда не придет пора нам объединиться. - А я не уверен, что именно так следует понимать предсказание оракула, - сказал Сафар. - Именно так, - ответил Ирадж. - И не важно, что мы там себе думаем. Мы обретем себя в днях грядущих. А ты просто иногда думай обо мне. Когда зароешься в своей Валарии по уши в пыльные книги и свитки, просто представь меня, едущего верхом по южной равнине, во главе армии наездников, с развернутыми знаменами над моей головой. Я разверну знамя Алиссарьяна, которое поведет меня от победы к победе. Он постучал по груди Сафара. - А ты понесешь знамя Алиссарьяна в своем сердце, - сказал он. - И мы изменим мир к лучшему, Сафар. Такого еще не было. Вот тогда-то Сафар и принял окончательное решение. Он покинет любимую Киранию и уедет в Валарию. Ему предстояло поступить в университет при Великом Храме, проштудировать каждый том, впитать всевозможные знания. Но решение было вызвано вовсе не страстной речью Ираджа. Сафар запомнил последние слова оракула - об Огненной Земле. А ведь Огненной Землей называлась Хадин! Та самая Хадин, где в его видении танцевали и погибали красивые люди и где извергался могучий вулкан, устремляя языки пламени и клубы ядовитого дыма в темнеющее небо. - Итак, ты решил уехать, не так ли? - услыхал он слова Ираджа. Сафар поднял глаза и увидел радостное выражение лица друга, прочитавшего решимость Сафара в глазах. - Да, - ответил Сафар. - Я решил. - Тогда давай прощаться, брат мой, - сказал Ирадж. - Нас ждут великие дела. И чем скорее мы займемся делом, тем быстрее мечты станут явью. И с этими словами юноши обнялись и поклялись в вечной дружбе и братстве. Ирадж избрал один путь. Сафар - другой. Но не вызывал ни малейшего сомнения тот факт, что по ряду различных причин дорогам предстояло в один прекрасный день сойтись. А друзьям встретиться снова. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВАЛАРИЯ 9. ЛЮДИ ДОБРЫЕ И БЛАГОЧЕСТИВЫЕ Нериса наблюдала, как палач точит лезвие. Лезвие длинное, широкое и изогнутое. Он касался острия с такой нежностью, словно сабля была его возлюбленной. А может быть, так оно и есть, подумала Нериса. Ей приходилось слышать и о более странных вещах. Палач был крупным мужчиной, обнаженный живот которого выпирал над парой шелковых панталон чистого белого цвета. У него были толстые руки и шея, крепкая, как у быка. Черты лица скрывались под белым шелковым капюшоном с двумя прорезями, через которые на согрешившую жертву пристально смотрели два темных мрачных глаза. Но все и так знали, кто таится под маской, - Тулаз, самый знаменитый палач во всей Валарии. Своей легендарной саблей он отсек уже пять тысяч рук. Одну тысячу голов отделил от плеч. И ему никогда не требовалось второго удара для совершения экзекуции. На сегодняшнее утро перед ним предстали семеро осужденных. Площадь, расположенная сразу же за главными воротами, была запружена зеваками, ротозеями, карманными воришками и шлюхами. Люди азартные бились об заклад относительно исхода сегодняшней казни - Тулазу еще не приходилось сразу рубить столько голов. Насчет первых шести, неоднократно судимых, сомнений ни у кого не возникало. Седьмой же, однако, была женщина, осужденная за супружескую неверность. Говорили, что она - красоты необыкновенной, а стало быть, вопрос состоял в том: не дрогнет ли рука Тулаза перед этой красотой? Нерисе досталось прекрасное местечко с видом на казнь. Она устроилась на крыше фургона, возвращавшегося с рынка, и отсюда ей хорошо были видны шестеро бродяг, прикованных цепями к тюремной повозке. Женщина же находилась скрытой под палаткой на повозке. Этой привилегией она пользовалась отнюдь не из сострадания тюремщиков. Просто те, еще впервые увидев ее, сразу поняли, насколько опасна ее красота, да и сами попали под это обаяние. И сейчас, как заметила Нериса, они за определенную мзду позволяли любопытствующим мельком бросить взгляд на узницу. Впрочем, Нерису предстоящая экзекуция почти не интересовала. За свои двенадцать лет она уже успела насмотреться на подобные вещи. С младенческих лет она стала подзаборницей. Ей приходилось просыпаться в грязных переулках рядышком со свеженькими трупами, и умерщвленными отнюдь не столь искусно, как это делал Тулаз. Она знала, что есть вещи и похуже, чем казнь. Всю свою жизнь она то и дело с помощью уловок уворачивалась от подобных ситуаций, да еще с ловкостью, в которой с ней могли сравниться не многие юные обитатели Валарии. И Тулаза она боялась только потому, что в один прекрасный день какая-нибудь ее оплошность могла стоить ей руки - традиционное наказание для вора, попавшегося в первый раз. А Нериса и была воровкой, но любовно относящейся ко всем частям своего тела. Именно профессиональные обязанности, а вовсе не развлечение, привели ее на площадь; хотя она испытывала дополнительный страх оттого, что нарушала закон под самым носом палача. Со своего потаенного местечка она поглядывала на лавочника - намеченную жертву. Она подавила смешок, увидев, как он встал на ящик, чтобы видеть получше над толпой. "Старый толстый мешок дерьма, - подумала она. - Этот ящик еще ни разу не держал на себе столь гадкого груза". Доверившись ее оценке, ящик развалился, и лавочник полетел навзничь. Нериса зажала рот, чтобы не расхохотаться. Шутка получилась особенно удачной оттого, что толпа целиком была занята экзекуцией, и Нериса лишь одна наблюдала унизительное падение лавочника. Несмотря на свой отшельнический нрав, Нериса знала толк в шутках. Торговец же, что-то проворчав, выкатил тяжелую бочку и установил ее на прилавок. Раздвинув лотки с товарами, он неуклюже взобрался на бочку. Та стояла прочно, и он огляделся, желтозубой улыбкой отмечая свою победу, свидетелей которой, как он полагал, нет. Рыгнув, лавочник стал смотреть, как Тулаз готовится к демонстрации легендарного мастерства. Нериса осмотрела лотки, расставленные под тентом лавки. На них грудами лежали разнообразные предметы убогой торговли: отдельные части старых ламп, сломанные игрушки, безвкусные украшения, бывшая в употреблении косметика, выдохшиеся порошки и любовные напитки сомнительного качества. Товары, типичные для торговли у старой городской стены из серого камня, сразу за воротами. Среди всего этого барахла находился предмет, представлявший громадную ценность для Нерисы. Она заметила его во время рысканий позавчера. Но лавочник оказался недоверчивым ублюдком, сразу же вскочившим со своего места, едва она только принялась рассматривать предмет. Он набросился на нее, отгоняя толстой палкой и вопя: - Пошел прочь, пацан! Для девочки Нериса была высокой и худой, и ее частенько принимали за мальчика. Она привыкла к этой ошибке и никогда никого не поправляла. Так на улице было безопаснее существовать. Она даже одеяние свое приблизила к мужскому, избрав потрепанные штаны и рубашку. Ей еще не приходилось переживать из-за того, что начинают округляться женские формы. Но как только начнут, ей придется стать проворнее и коварнее, дабы избежать участи девушек, не имеющих другого жилья, кроме улицы. А уж если поймают, то о судьбе ее позаботиться некому, разве что старому букинисту, позволявшему ей ночевать в своем магазине. Именно там она и повстречала юного красавца, внесшего смятение в ее мысли. И теперь она даже начала переживать, что так долго не взрослеет. Образ юноши проплыл перед глазами, заставив сердце бешено застучать в груди. Она отогнала образ. "Не будь такой тупой коровой, - подумала Нериса. - Лучше думай об этом старом мешке дерьма под названием лавочник. А то попадешься". Толпа взревела. Нериса повернулась посмотреть, как тюремщики отцепляют первого бродягу и ведут его на каменную платформу к Тулазу. Так было заведено из века в век, и на каменной платформе можно было даже увидеть те вытертые места, где множество бедолаг силой ставили на четвереньки. Каменная поверхность почернела от крови, проливаемой здесь веками. Нериса вдруг осознала, что ее последним видением в этой жизни может быть как раз эта окровавленная платформа. И по спине побежали мурашки. От этой мысли пришла в нерешительность даже ее закаленная уличной жизнью душа. Толпа расхохоталась, когда первый бродяга взошел на платформу, громыхая тяжелыми цепями. Мужчина был вором, закоренелым вором, судя по уже отсутствующим ушам и носу, а также обеим рукам. - Как же ты попадешь по нему, Тулаз, - завопил какой-то бездельник, перекрывая шум толпы. - Ты и так уже все от него отрезал! Толпа разразилась хохотом. - А чем же он воровал? - выкрикнул кто-то еще. - Ногами, что ли? Тут же завопил кто-то в ответ: - Да какими ногами, ослеп ты, что ли! Своим членом! Не видишь, как он торчит? Нериса не удержалась и посмотрела. И достаточно ясно разглядела длинную мужскую часть тела вора, болтающуюся в прорехах сгнившей в подземелье одежды. Вор оказался покладистым придурком и подключился к игре. К огромному удовольствию толпы, он вскинул два обрубка, оставшихся от рук, и принялся двигать бедрами вперед и назад, демонстрируя процесс совокупления. Толпа восхищенно взвыла, и на платформу к Тулазу полетели монеты, как взятка за то, чтобы он по возможности не продлевал страдания бедолаги, так развеселившего толпу. Тулаз, увидев растущую горку меди, исполнил обычный ритуал, состоящий в ряде зловещих размахиваний саблей со сменой положения ног. - На карачки его, - скомандовал он тюремщикам. Охранники вора мгновенно повалили жертву и отскочили с дороги. Тулаз сделал решительный шаг вперед и одновременно с тем, как вор вскинул голову, опустил саблю. Удар был настолько стремителен, что не раздалось ни вскрика, ни всхлипа. Секундное сопротивление плоти, и из внезапно оставшейся без головы шеи фонтаном хлынула кровь. Голова же вора, с застывшей ухмылкой щербатого рта, отлетела в толпу, где к ней, устроив свалку, устремились свиньи, собаки и дети. - Прекрасная работа, Тулаз! Прекрасная! - услыхала Нериса восклицания лавочника. Он явно держал пари на первую казнь этого дня. Нериса решила испытать судьбу в тот момент, когда повели вторую жертву. Увлеченный зрелищем лавочник привстал на носки, чтобы лучше видеть. Нериса принялась соскальзывать с фургона. Все, что ей нужно было, - лишь секундное отвлечение внимания, во время которого она ухватит вещь и исчезнет в толпе, прежде чем кто-либо что-то сообразит. Под ногами у нее покачнулась какая-то бочка, и Нерисе пришлось ухватиться за фургон, чтобы не упасть. Хотя шум она произвела небольшой, лавочник почуял неладное и рывком повернулся. Нериса выругалась про себя и в то же мгновение скользнула назад. Девушка приготовилась к ожиданию. Придется набраться терпения, пока эта свинья вновь увлечется. Нериса гордилась своим терпением и настойчивостью. Главное, поставить перед собой задачу, а уж времени на ее решение она не пожалеет. И самый удачный момент наступит тогда, когда поведут на казнь женщину, нарушившую супружескую верность. Тюремщикам наверняка заплатили, чтобы они перед казнью раздели женщину. Лавочник, вместе с другими ротозеями, настолько увлечется созерцанием наготы, что и не заметит небольшого дельца, которое провернет Нериса. Притаившись в ожидании момента, Нериса подумала о бедной женщине, ожидающей сейчас в палатке. Ужас, который она сейчас должна испытывать, бросил в пустоту сердце Нерисы. Какую же цену она платит за столь естественный поступок, как пребывание в объятиях любимого? Несправедливость когтями впилась в сердце Нерисы. Так что дышать стало больно. "Прекрати, Нериса, - приказала она сама себе, страшась потерять над собою контроль. - Ты уже не раз видела эти сцены". Сафар сидел в небольшом кафе на открытом воздухе, под тенью древнего широколистного фигового дерева и пересчитывал монеты, кучкой лежащие в липкой лужице вина. Жужжанье осы заставило его сбиться со счета, и он принялся заново. Слегка захмелевший Сафар протер затуманенные глаза и решил, что денег как раз хватит на кувшинчик "Трясины для дураков", наихудшего, а следовательно, и самого дешевого вина во всей Валарии. Давно перевалило за полдень, и жара толстым покрывалом лежала на городе, не позволяя ни думать, ни шевелиться. Улицы опустели. В часы между полуднем и вечерним призывом к молитве дома и магазины закрывались ставнями. Было так тихо, что эхом над городком разносился крик на отдаленном пастбище верблюжонка, потерявшего мать. Жители Валарии дремали в полумраке за ставнями, набираясь сил к новому дню. Наступало время сна, время любовных утех. Время раздумий. Сафар деликатно постучал по грубому деревянному столу. - Катал, - окликнул он. - Силы меня покидают. Принеси еще кувшинчик из колодца, будь любезен. Из тенистой глубины книжной лавки, пристроенной к кафе, донеслось бормотанье, и через минуту появился старик, одетый в потрепанную мантию ученого мужа. Это был Катал, владелец кафе на открытом воздухе, "Трясины для дураков", и книжной лавки, расположенной в конце глухого закоулка в Студенческом квартале. Катал держал в руке книгу, заложив нужную страницу указательным пальцем. - Тебе бы отдохнуть пора, Сафар, - сказал он, - или заняться учебой. Ты же знаешь, что до экзаменов студентов второго курса осталось меньше недели. Сафар застонал. - Не мешай мне пить, Катал. У меня еще неделя, чтобы покончить с пьянкой. А сейчас мне необходимо выпить. Так что полезай в свой священный колодец за драгоценной влагой, источником моего блаженства. И полезай поглубже. Найди мне самый холодный кувшинчик, который только можно купить за эти деньги. Катал неодобрительно фыркнул, но положил книгу на стол и направился к старому каменному колодцу. С края колодца, привязанные к болтам, свисали, исчезая в прохладной черной глубине несколько веревок. Он стал вытягивать одну из веревок, пока не показалось большое ведро. В ведре находились кувшинчики из красной глины - шириной в ладонь и высотой в восемь дюймов. Катал взял один из кувшинчиков и понес к Сафару. Юноша подтолкнул к нему монеты, но Катал, покачав головой, отодвинул их назад. - Этот за мой счет, - сказал он. - И сегодня мне от тебя нужны не деньги, а разговор. Вот тебе специальная "Трясина для дураков". - Идет, - сказал Сафар. - Я готов час за часом выслушивать твои советы, лишь бы чаша моя была полна. Он плеснул вина в широкую, потрескавшуюся чашу. Затем осмотрел кувшин. - Три года назад, - сказал он, - я помогал отцу делать точно такие же кувшины. Впрочем, те были конечно же получше. Глазурованные и раскрашенные, для приличных столов. А не те, что партиями мастерят на фабриках. Катал с облегчением опустил свое старое тело на скамью напротив Сафара. - Такая роскошь не для меня, - сказал он. - Если бы у меня было ведро, полное кувшинчиков Тимура, я бы вылил вино и продал кувшинчики. Представляешь, сколько книг я мог бы купить на вырученные деньги! - А я открою тебе один секрет, Катал, - сказал Сафар. - Если бы у тебя были кувшинчики Тимура, ты бы сам делал в них вино, бренди или пиво, по твоему выбору. Отец особым образом благословлял каждый изготовленный им кувшин. И тебе понадобилось бы лишь немного воды, знание соответствующего процесса производства, и у тебя в руках оказался бы бесконечный источник твоего любимого напитка. - Еще один образец гончарной магии! - фыркнул Катал. - На этот раз - вино из воды. Неудивительно, что твои учителя в отчаянии. - На самом деле, - сказал Сафар, - в этом нет никакой магии. Хотя отец не согласился бы с таким утверждением. Но это правда. Видишь ли, часть заклинания состоит в следующем: в новый кувшин наливается спиртное из старого, проверенного кувшина. Как следует встряхивается и выливается обратно. И те маленькие существа, что производят брожение, остаются в глине кувшина до тех пор, пока ты его не вымоешь. - Маленькие существа? - сказал Катал, недоверчиво приподнимая седые кустистые брови. Сафар кивнул: - Настолько маленькие, что глазом не увидишь. Катал фыркнул: - Откуда же ты знаешь о них? - А как же иначе? - сказал Сафар. - Я несколько раз проделывал эксперимент с такими кувшинами. Некоторые я просто подвергал обработке заклинаниями, но не прибегая к помощи перебродившего спиртного. В другие, наоборот, наливал спиртное, но без заклинания. В последних получалось доброе вино. А в предыдущих - ничего, кроме воды. - И тем не менее этот эксперимент еще не доказывает существования маленьких существ, отвечающих за производство спиртного. - Катал указал на кувшинчик. - Ты их видел? - Я же сказал тебе, - ответил Сафар, - они слишком маленькие, чтобы глаз их разглядел. Я теоретически выдвигаю такое объяснение. А какое еще возможно? Катал хмыкнул. - Тоже мне, теория, - сказал он. - Когда овладеешь наукой, такое объяснение тебе не понадобится. Сафар рассмеялся и осушил чашу. - Но тогда ты ничего не знаешь о магии, Катал, - сказал он, вытирая подбородок. - Предположим, все дело в чародействе. - Он вновь наполнил чашу. - Но такой ответ сродни обману. Я признаю это. Ты спрашиваешь меня о научном наблюдении. И прав в том смысле, что у меня нет доказательств. Я никогда не видел этих маленьких существ. Но я предполагаю, что они существуют. И если бы кто-то дал мне достаточно денег, я бы смог изготовить увеличительное стекло настолько мощное, что доказал бы факт их существования. - Кто же тебе даст денег на такую штуку? - сказал Катал. - Но даже если ты и прав, что толку? Сафар вдруг стал серьезным. Он постучал пальцем себя в грудь. - Для меня есть толк, - сказал он. - И для кого-нибудь еще. Ведь если мы пребываем в невежестве относительно даже таких маленьких существ, то что же говорить о наших знаниях о большом мире? Как же можем управлять своей судьбой? - Слыхали мы такие доводы, - сказал Катал. - А только я так считаю: судьбы смертных - дело богов. - Ба! - фыркнул Сафар. - Богам хватает своих дел. И наши проблемы их нисколько не заботят. Катал нервно оглянулся, не слышит или их кто, но увидел лишь своего внука, Земана, который веником из фиговых листьев обметал столики на другой стороне дворика. - Будь осторожен в таких высказываниях, мой юный друг, - предупредил Катал. - Никогда не знаешь, есть вокруг королевские шпионы или нет. В Валарии наказание за ересь весьма неприятное. Получивший выговор Сафар пригнул голову. - Понял, понял, - сказал он. - Извини, что я так разговорился в твоем присутствии. Я вовсе не хотел, чтобы из-за моих воззрений у тебя были бы хлопоты. Иногда я забываю, что надо следить за языком. В Кирании, когда мужчине исполняется двадцать лет, он может высказываться на любую тему. Катал наклонился к столу, ласково улыбаясь сквозь неопрятную бороду. - Говори со мной о чем хочешь, Сафар, - сказал он. - Но осторожно. Осторожно. И не так громко. С тех пор как Сафар прибыл в Вал арию, а прошло уже почти два года, этот старик был для него добрым дядюшкой. В этом же духе Катал полез в складки своей мантии, извлек небольшую чашечку, протер рукавом и налил вина. Выпив, он сказал: - Если бы твоя семья находилась здесь, они бы испереживались. Давай я буду переживать вместо них. И скажу тебе то, что сказал бы тебе отец. А он сказал бы, что ты пьянствуешь уже почти целый месяц. И от этого страдают как твои занятия наукой, так и финансовое положение. У тебя уже нет денег на продукты, не говоря уж об учебниках. Я не жалуюсь, но ты кормишься у меня в долг. Я вынужден был бы даже отказаться взимать с тебя арендную плату за необходимые книги, если бы только от этого был толк. На носу экзамены. Самые важные для тебя как студента. Все другие второкурсники, за исключением сынков богатых, для которых деньги предопределяют успех на экзаменах, занимаются усердно. Они не хотят опозорить свои семьи. - А что толку? - сказал Сафар. - Как бы я ни занимался, Умурхан все равно меня завалит. Брови Катала взлетели. - Но почему? - сказал он. - У Умурхана вот уже сколько лет не было такого ученика. Умурхан был главным магом Валарии. И в этом качестве он являлся надзирателем над университетом, где обучались ученые, жрецы, целители и маги. Он нес ответственность лишь перед одним королем Дидима, правителем города и окрестностей. - И все равно он собирается меня завалить, - сказал Сафар. - Но ведь на это должны быть причины, - сказал Катал. - Чем ты вызвал его гнев? Сафар скроил скорбную физиономию. - Он застукал меня в своей библиотеке, когда я просматривал запрещенные книги. Катал испуганно посмотрел на него. - Как же ты посмел? Сафар повесил голову. - Я считал, что нахожусь в безопасности, - сказал он. - В его кабинет я проник незамеченным. Я понимал, что рискую. Но я напал на след важного открытия. И мне надо было кое-что узнать. Я проник в кабинет перед рассветом. Все знают, как Умурхан любит поспать, так что все казалось вполне безопасным. Но на этот раз, едва я оказался в кабинете и зажег свечу, он внезапно появился из тени. Словно ожидал меня. - Может быть, кто-то предупредил его? - спросил Катал. - Вряд ли, - сказал Сафар. - Я ведь в последнюю минуту принял это решение. Никто и не знал. Просто, может быть, во время моего последнего тайного посещения кабинета я оставил какой-нибудь след. И все это время он поджидал меня, чтобы поймать. - Радуйся, что он сразу не исключил тебя, - сказал Катал. - Или - хуже того - не доложил Калазарису о том, что ты еретик. Лорд Калазарис являлся главным шпионом короля Дидима. Он был столь усерден, что в Валарии даже существовала шутка: здесь даже за наблюдателями наблюдают. - Умурхан говорил то же самое, - ответил Сафар. - Он сказал, что мог бы швырнуть меня в одно из подземелий Калазариса, где я и гнил бы до скончания века. И он только потому не кликнул подручных Калазариса, что я хороший студент. - Вот видишь? - сказал Катал. - Надежда есть. Ты за два года осилил задания четырех лет. Еще никто в твоем возрасте не доходил за столь короткое время до прислужника второго класса. - Он указал на кувшин с вином. - А теперь ты сам лишаешь себя шанса поправить положение дел. Сафар скривился, вспомнив гнев Умурхана. - Я не думаю, что это возможно, - сказал он. - Меня только потому не вышвырнули сразу, что моим спонсором является лорд Музин, самый богатый торговец города. Музин был другом Коралина, к которому тот и обратился за помощью, чтобы устроить Сафара в университет. - Умурхану не нужен скандал, и он наверняка не хочет обидеть Музина. Поэтому он завалит меня и сообщит это грустное известие Музину. Простейший способ избавиться от меня. - Лично я об этом не пожалею, - послышался чей-то голос. Двое, сидящие за столом, обернулись и увидели, что Земан, убравшись во внутреннем дворике, уже добрался до соседнего с ними столика. Земан был одногодком Сафара и такого же роста. Но настолько худой, что казался ходячим скелетом. С внешностью ему не повезло - длинное, лошадиное лицо, глаза навыкате и выступающие зубы. - Это пиявки подобные тебе довели моего деда до нищеты, - сказал Земан. - Вы все съедаете и выпиваете в кредит или просто задаром. Вы забираете книги и рукописи и держите у себя сколько вам заблагорассудится, не платя за лишнее время. И это студенты. А что уж тогда говорить об этой сучке Нерисе, которой он потворствует? Воровка, и больше ничего. Нет, я думаю, напрасно дедушка столь добр к вам. Это ему слишком дорого обходится. Да и мне. Из-за таких, как ты, я тоже остаюсь нищим. Он указал на свой костюм - тесные коричневые шаровары, зеленый халат до бедер, шлепанцы с загнутыми носами - жалкая имитация наряда модника. - Я вынужден приобретать себе одежду в самых низкопробных магазинах. И это оскорбительно для мужчины моего класса и положения. Катал рассердился: - Не смей так разговаривать с моим другом! Сафар получает лишь то, что я сам ему даю. Он мой друг и обладатель столь тонкого ума, которого я больше ни у кого не вижу в эти дни. Вмешался Сафар: - Он прав, Катал. Ты слишком щедр. Держу пари, что ты не повышал цен с тех пор, как сорок лет назад открыл "Трясину для дураков". Поэтому-то мы все сюда и ходим. А ведь ты имеешь право на приличный доход, мой друг. И в твоем возрасте ты заслужил право жить беспечной жизнью. Земан не успокоился. - Благодарю, что защищаешь меня от нападок моего же деда, - сказал он Сафару. - Но я в защите не нуждаюсь. У меня и своих мозгов хватает. - Оба вы говорите с самонадеянностью юности, - сказал Катал. - Но ни один из вас и понятия не имеет, почему я живу именно такой жизнью. Он указал на потускневшую железную эмблему, висящую на заржавевшем штыре над дверью книжного магазина. - Название, которое понятно всем: "Трясина для дураков"! Я был молодым человеком, когда повесил эту эмблему. И тогда же посадил вон то дерево. Тогда оно было лишь прутиком с несколькими листьями. А теперь оно прикрывает нас тенью могучих ветвей. - Его глаза заблестели от воспоминаний. - Я был смышленым парнем, - сказал он. - Хотя, возможно, и не столь смышленым, как мне казалось. Тем не менее мне хватило ума, чтобы закончить университет. Но у меня не было ни денег, ни связей, чтобы сделать карьеру. И все же книги и знания ценил превыше всего. Я нуждался в компании самых умных студентов, чтобы обсуждать с ними мысли, изложенные в книгах. И создал это место, чтобы привлекать сюда именно таких людей, предлагая свои товары по самым низким ценам. И вы видите перед собой бедного, глупого, но счастливого человека. Поскольку я осуществил свою мечту в "Трясине для дураков". Сафар рассмеялся и понимающе кивнул. Земан нахмурился, еще больше расстроившись. - А как же я, дедушка? - возмутился он. - Мне не нужна такая жизнь. И я не виноват в том, что мои родители умерли от чумы. Моя мать - твоя дочь - была женщиной с перспективой и тем самым привлекла к себе мужа. Но он умер до того, как успел разбогатеть и позаботиться о том, чтобы и у меня был шанс добиться успеха. - Я дал тебе крышу над головой, - сказал Катал. - Что я еще мог для тебя сделать? Бабушка твоя умерла от той же чумы, так что я потерял всю мою семью, кроме тебя. - Я знаю это, дедушка, - сказал Земан. - Я знаю, на какие жертвы ты пошел. Я хочу лишь, чтобы ты отнесся к делу немножко пожестче. Не позволяй все разбазаривать. И когда я унаследую это место, ты уйдешь в могилу с миром, зная, что уж я-то тут обо всем позабочусь. - Земан оглядел жалкое свое наследство. - В конце концов, место расположено хорошо. Прямо в центре студенческого квартала. Оно принесет мне хороший доход. Сафар с трудом сдерживался. В Кирании это было неслыханным делом, чтобы парень так холодно и бесцеремонно разговаривал со своим дедом. Но все же оставить слова Земана совсем без ответа он не мог. - Если бы дело касалось меня, - сказал он, - я бы ни за что не продал эти книги. Перефразируя поэта: "Что ты сможешь купить хотя бы наполовину столь же ценное, продав эти книги". - Бордель, например, - сказал Земан. - С хорошо расположенными номерами. - Он сердито смахнул со стола и побрел прочь. - Почему ты позволяешь ему так разговаривать? - горячо спросил Сафар. - Это же неуважение. - Не обращай на него внимания, - сказал Катал. - Земан таков. И с этим ничего не поделаешь. А сейчас меня больше тревожит Сафар Тимур. - С ним тоже ничего не поделаешь, - сказал Сафар. - Что заставило тебя пойти на эту проделку с Умурханом? - спросил Катал, раздраженно дернув себя за бороду. Сафар опустил глаза. - Ты знаешь, - сказал он. Катал сузил глаза. - Снова Хадин? - Да. - И что так тебя занимает место, расположенное вообще на другой стороне земли? - сказал Катал. - Место, о котором, кстати, доподлинно не известно, существует ли оно вообще. Название-то какое: "Огненная Земля". А на самом деле оно может оказаться и "Ледяной Землей". Или "Землей Болот". - Я знаю только то, что открылось мне в видении, - сказал Сафар. - Но я до глубины души уверен, что очень важно выяснить, что же там все-таки произошло. - И ты решил, что след отыщется в личной библиотеке. Сафар кивнул и склонился еще ниже над столом. - Я натолкнулся на название, - понизив голос, сказал он. - В одном из твоих старых свитков оно повторялось не раз. Ученые упоминают о некоем древнем мудреце по имени лорд Аспер. Величайшем маге и философе. Он измерил Землю и вычислил расстояние до Луны. Он сделал много предсказаний, оказавшихся истинными, включая взлет Алиссарьяна и развал его империи. Катал заинтересовался. - Никогда не слыхал об этом человеке, - сказал он. Сафар вспыхнул. - А я и не думаю, что Аспер был человеком, - сказал он. - А кем же еще? - Демоном, - ответил Сафар. Катал испуганно подскочил на месте. - Демоном? - воскликнул он. - Что за безумие? Демоны могут научить нас лишь злу! И мне наплевать, насколько мудрым был этот Аспер. Наверняка он был злодеем. Как и все демоны. Именно поэтому наши виды разделены. Проклятием Запретной Пустыни. - Ах, этим, - сказал Сафар. - Это пустяки. - Как ты можешь назвать величайшее заклинание в истории пустяком? - ошеломленно спросил Катал. - Лучшие умы - да, среди них были и демоны - составили это заклинание. Оно неодолимо. Сафар пожал плечами. - Вообще-то я полагаю, что его достаточно легко одолеть. Я не вдавался в подробности, - сказал он, - но уверен, что оно опирается на труд Аспера. У него было столько врагов, столько завистников, что, говорят, для защиты самой могучей своей магии он создал заклинание запутанности. Поэтому даже простой акт магии превращается в столь сложное и запутанное дело, что ставит в тупик даже самого великого мага. И если бы я захотел одолеть проклятие, то начал бы с заклинания запутанности, а не самого проклятия. И я не думаю, что для нахождения этого заклинания понадобилось бы много усилий. А если бы мне в руки попалась хотя бы одна из его книг, я отыскал бы нужный ключ. Именно такую книгу я и искал, когда Умурхан застал меня врасплох. - И ты бы действительно принялся за эту работу, Сафар? - потрясение спросил Катал. - Ты бы действительно снял проклятие? - Ну конечно нет, - сказал Сафар, к огромному облегчению Катала. - Какой смысл? Чтобы нам грозила опасность? Мне демоны нужны не больше, чем тебе. Как Сафар и обещал Коралину, он никому не рассказывал о собственном опыте общения с демонами, даже Каталу. Поэтому он не стал говорить, что имеет больше причин бояться этих тварей, нежели старый букинист мог себе вообразить. Но он не раз приходил к мысли, что вопреки рациональному объяснению Коралина демонам все же удалось отыскать путь через Запретную Пустыню. И именно поэтому он так часто молился, чтобы обретенные демонами знания оказались похороненными вместе с ними под той лавиной. Но об этом он ничего не сказал Каталу. Сказал же он вот что: - Меня интересовало только мнение Аспера о Хадин. Я полагаю, что дело касается происхождения нашего мира. И всех нас. Как людей, так и демонов. - Это действительно очень интересно, Сафар, - сказал Катал. - Но предназначено, добавил бы я, для дискуссии в весьма избранном кругу. Этот разговор опасен. Прошу тебя, во имя безопасности тебя и твоей семьи, оставь это дело. Забудь Аспера. Забудь Хадин. Занимайся усердно, сдавай экзамены. Умурхан смягчится, я уверен. Ты способен на великие дела, мой юный друг. Так не споткнись же сейчас. Думай о будущем. - Я и думаю, - страстно сказал Сафар. - Неужели ты не видишь? В моем видении... - Он не договорил. Он уже не раз поднимал эту тему в беседе с Каталом. - Я вообще не собирался в Валарию, - сказал он. - Это семья настояла, чтобы я принял щедрое предложение Коралина. - Сафар рассказывал различные невнятные истории о том, почему Коралин так привязался к нему. Катал, понимая, что тема эта щепетильная, не расспрашивал о деталях. - Когда я отказался, Губадан всплакнул. Словно я лишил его того, чем он гордился. - Это я могу понять, - сказал Катал. - Ведь ты же был его лучшим учеником. Не у каждого учителя попадаются такие ученики, как ты, Сафар. Такой опыт считается драгоценным. - И тем не менее, не это повлияло на мое решение, - сказал Сафар. - Я люблю Киранию. И ни за что бы не покинул ее. Мне нравилась работа с отцом. Но вот уже три года я не касался влажной глины. Меня преследует видение Хадин. Я не мог спать и почти не ел. И чем больше думал о Хадин, тем больше ощущал свое невежество. И единственный способ одолеть это состояние заключался в учебе. Именно Хадин извлекла меня из моей долины, Катал. И это Хадин вновь влечет меня сейчас. Глаза Сафара пылали жаром юности. Катал вздохнул, не будучи в состоянии вспомнить себя в этой ситуации, когда лишь одна безумная мысль владеет тобою. Однако же ему казалось, что случившееся с Сафаром носит более сложный характер, нежели юноша рассказывает. Здесь поработали и какие-то другие силы. Какой-то горький опыт. Возможно, даже трагедия. Уж не женщина ли? Вряд ли. Уж слишком юн Сафар. Он уже подбирал слова для новой просьбы быть поосторожнее, когда послышались громкие голоса и топот ног. Оба подняли глаза и увидели маленькую фигурку, босоногую, в потрепанной одежде, со всех ног несущуюся в их сторону. - Что случилось, Нериса? - воскликнул Сафар, когда она оказалась рядом. И тут же в начале переулка послышались голоса: - Держи вора! Держи вора! Нериса, промчавшись мимо них, взлетела на фиговое дерево подобно стреле, выпущенной из лука, и скрылась в густой листве. Минуту спустя показался толстый лавочник в сопровождении нескольких мужчин сурового вида. Мужчины остановились, тяжело дыша. - Где он? - требовательно спросил лавочник. - Куда он делся? - Кто делся, сэр? - спросил Катал, изобразив невинное удивление. - Вор, - сказал один из суровых мужчин. - Вот же мерзавец, - вмешался лавочник. - Настоящее животное, доложу я вам. Не будет преувеличением сказать, что я испугался за собственную жизнь, когда поймал его на воровстве. - Мы не видели никого, кто подходил бы под ваше описание, - сказал Сафар. - Не так ли, Катал? Катал изобразил глубокую задумчивость и сказал: - Определенно нет. А уж мы сидим тут не первый час. - Давайте осмотрим все вокруг, - сказал один из суровых мужчин. - Возможно, эти двое добрых граждан слишком увлеклись вином, чтобы что-то заметить. - А я вас уверяю, что никто, подходящий под ваше описание, здесь не проходил, - сказал Катал. - Но, впрочем, смотрите где вам угодно. Нериса слегка раздвинула ветви, чтобы посмотреть на то, что происходит внизу. Пока мужчины ее искали, Катал и Сафар развлекали лавочника праздными разговорами, дабы отвести в сторону подозрение. Юная воровка была недовольна собой. Ей удалось совладать со своими эмоциями к назначенному сроку, но, когда дела пошли неважно, ее охватила паника. Казнь, к неудовольствию многих азартных игроков, прошла без сучка и задоринки. Репутация Тулаза осталась неподмоченной. А женщина осталась без головы. Впрочем, толпа насладилась приятным зрелищем. Женщина оказалась прекрасной, как и обещали. И очень впечатляюще завывала, когда тюремщики раздевали ее, из милосердия оставив для прикрытия наготы лишь кандалы на руках. Тулаз показал себя опытным актером, изобразившим ряд неуверенных движений над очаровательными округлостями у его ног. А затем отхватил голову с такой легкостью, что даже у слепого дурака не осталось бы сомнений, будто его каменное сердце хоть на секунду могло дрогнуть. Но непосредственно перед ударом женщина издала скорбный стон, который эхом разнесся над притихшей площадью. И в стоне этом содержалось столько муки, что Нериса не совладала со всплеском эмоций. Впервые в своей жизни она разрыдалась. Ею овладело неодолимое желание немедленно убраться с этого ужасного места. Лезвие Тулаза отсекло голову женщине. Толпа разразилась громовыми приветственными воплями. Нериса спрыгнула с фургона, приземлившись лицом к лавке. Нужный ей предмет блеснул с одного из лотков. Она инстинктивно схватила его, и тут же раздался вопль лавочника. Нериса, ничего не соображая, бросилась в толпу. - Вор! - завопил лавочник. Несмотря на охватившую площадь сумятицу после казни, суровые охранники - а именно они сейчас искали ее в "Трясине для дураков" - услыхали лавочника и бросились на его крик. Перепуганная толпа раздвигалась перед ними. Один из охранников успел даже схватить девушку за руку, но она пнула его в пах, он взвыл и отпустил ее. Нериса помчалась так, как никогда в жизни еще не бегала. Но охранники с площади были людьми дошлыми в своем деле, поэтому, зная все трюки, перекрыли ей возможные пути к бегству, блокировав переулки. И Нериса, к ее громадному стыду, запаниковала и бросилась прямиком к "Трясине для дураков", единственному месту, где хоть кто-то заботился об оборванной маленькой воровке, не знавшей ни матери, ни отца, ни малой толики тепла. Нериса похлопала по рубашке, под которую спрятала украденную вещь. Подарок для Сафара. Поглядев вниз сквозь густую листву фигового дерева, она увидела, как Сафар протягивает монеты, желая купить лавочнику кувшинчик вина. Она очень надеялась, что подарок Сафару понравится. Ворованный или нет, но добыт он был по самой дорогой цене. Нериса увидела, как вернулись суровые мужчины, качая головами и сообщая, что их жертва ускользнула. Сафар заказал еще вина. Катал принес. И пока наливали первые чаши и звучали первые тосты, Нериса соскользнула с ветки на стену переулка. Затем по водосточной трубе забралась на крышу соседнего здания и скрылась. Студенческий квартал представлял собой старейшую часть Валарии, неряшливо застроенный между задами многокупольного храма и самой западной стеной. Западные ворота построили много веков назад. Пользовались ими мало, не ремонтировали, и король просто приказывал запирать их надолго, дабы не тратиться на восстановление. Сам квартал представлял собой лабиринт улочек из осыпающихся стен, улочек настолько узких, что двери домов открывались прямо наружу, перекрывая движение. В часы рыночной активности обитатели домов рисковали жизнями и конечностями, выходя из домов прямо в поток тяжело груженных фургонов. Сами дома и магазины, беднейшие в городе, строились без всякого плана, лепясь друг к другу, составляя безумную путаницу. Сафар проживал в развалинах, оставшихся от башни ворот западной стены. Он арендовал угол у старого стражника, считавшего себя собственником башни потому, что королю от нее все равно не было проку. Предлагал он постояльцу и стол - один раз в день блюда, приготовленные его женой. Башня состояла из двух помещений, надстроенных прямо над стеной. Сафара сюда привлекла не только дешевизна жилья. Дитя гор, он наслаждался отсюда открытым видом на весь город с одной стороны и на огромную равнину - с другой. По ночам же башня представляла собой чудесное местечко для изучения неба, где можно было проверять знания, почерпнутые из книг снотолкователей. Отсюда чудесно смотрелись закаты, и именно сейчас, несколько часов спустя после сцены в "Трясине для дураков", Сафар, раскинувшись на широком каменном подоконнике, провожал уходящее светило остатками вина. С другой стороны квартала Сафару вторил жрец, распевающий псалмы с башни храма. Слова усиливались магией, разносясь над всем городом. Псалмы являлись ежедневной мольбой к богам, охраняющим ночь: Мы, жители Валарии, люди добрые и благочестивые. Благословенны, благословенны. Наши жены непорочны, дети почтительны. Благословенны, благословенны. Злодеи и негодяи боятся нашего города. Благословенны, благословенны. Здесь живут только верные. Благословенны, благословенны... С окончанием псалма Сафар громко расхохотался. Все еще немного под хмельком, он нашел это ханжеское распевание достаточно забавным. Псалом являлся творением Умурхана, занимавшим второе положение в храме. И считался - в основном самыми ярыми приверженцами Умурхана - величайшим заклинанием в истории, которым тот низверг своего непосредственного начальника - мага. А когда это произошло, он объединился с Дидима и Калазарисом, тогда еще юными и честолюбивыми лордами, чтобы сделать Дидима королем, а Калазариса - его главным визирем. И троица по сей день правила Валарией с жестоким усердием. Для Сафара же это вечернее песнопение являлось лишь уродливой шуткой. Загадочной и, возможно, наихудшего сорта издевкой, созданной, может быть, самим Гарле, мрачным шутом богов. Да и существовало ли зло вне стен Валарии? Или внутри них? Впервые он услыхал этот псалом почти два года назад. И в тот день, как и сейчас, так же он смотрел на садящееся солнце... Маленький и жалкий караван вез лишь всякие отбросы с лотков далеких рынков. Самым лучшим был верблюд, на котором сидел Сафар. Это грязное, с дурным характером животное он нанял для своего путешествия. Бросок из Кирании - а вернее, переползание - он совершил в три приема. Первый - до речного порта у подножия Божественного Раздела - с группой паломников. Второй - с погонщиками, ведущими стада крупного рогатого скота с высохших равнин к новым пастбищам. Там-то он и наткнулся на этот караван, идущий прямиком в Валерию, и примкнул к нему, экономя многие дни и мили путешествия. Солнце быстро садилось, когда он подъехал к городу, раскачиваясь на верблюде, как рыбак на неспокойной воде. Огромные стены Валарии окрасились в розовый цвет, становясь похожими на запретные кряжи мрачных гор. Поверх стен поблескивали купола домов и башни храмов. Между ними вставали конические крыши прочих строений. Вечерний ветерок доносил экзотические звуки и запахи Валарии: плотное гудение многоликой толпы, лязганье и клацанье работающих мастерских, запах дыма от очагов и требухи, где к плохому мясу добавляли много доброго чеснока. Атмосфера одновременно была и чувственной и опасной, многообещающей и угрожающей. Главные ворота охранял взвод солдат под королевским стягом Дидима - позолоченные листья фигового дерева, напоминающие о том, что несколько сот лет назад Валария представляла собой лишь небольшой оазис для кочевников. Ворота выглядели грозно - как разверстая пасть. Только вместо зубов сверху торчали черные железные поднятые брусья, толщиной с талию человека и грубо заостренные. Хозяин каравана, пустой маленький человечек с бегающими глазками, принялся торговаться с солдатами за вход в город. Но, не сумев или не пожелав сойтись в цене, получил приказ разбивать лагерь на ночь за стенами, сразу же за огромным рвом, окружающим город. Впрочем, ров уже давно не рассматривался никем как средство защиты города, и в него сваливали мусор и даже трупы слишком бедных граждан, не имеющих средств на приличные похороны. По яме бродили закопченные от дыма фигуры, факелами поджигая то, что может гореть, и приводя ров в подобие порядка. Это были городские сборщики мусора, считавшиеся стоящими на столь низкой ступени общества, что даже взгляд на них сулил несчастье смотревшему, не говоря уж о том, чтобы их коснуться. Сафар, не желая себе прелестей такой ночевки, робко приблизился к сержанту, командующему охраной, и протянул рекомендательное письмо Коралина, написанное изящным почерком и скрепленное толстой золотой печатью. Оно произвело столь сильное впечатление на сержанта, что тот взмахом руки разрешил Сафару пройти через ворота. Сафар замешкался, вглядываясь в огромный туннель, тянущийся в стене. На другую сторону, видимую лишь тусклым пятном размером с тарелку, вел длинный и темный проход. Тогда-то он впервые и услыхал этот псалом, завывающий голос издалека и в то же время близко: Мы, жители Валарии, люди добрые и благочестивые. - Благословенны, благословенны... Эти слова так напугали его, что он решил было повернуть назад. Но сержант подтолкнул его. - Двигай задницей, малый, - с грубоватым юмором сказал сержант. - Сегодня был тяжелый день, и меня давно в одной городской таверне поджидает хорошенькая шлюха. Сафар послушался и двинулся в темноте туннеля к все увеличивающемуся пятну света. Псалом звенел в его ушах: ...Здесь найдешь только верных. Благословенны, благословенны... С огромным облегчением он вышел с другой стороны стены. Песнопение стихло, дух его воспрял. Он огляделся, не зная, куда идти, а ночь приближалась, и со всех сторон на него глядели лишь темнеющие улицы. Тут и там через плотно захлопнутые ставни пробивались полоски света. В сгущающейся тьме лишь твердый булыжник под ногами подсказывал, что здесь дорога. Вспыхнули факелы, и он разглядел недалеко вывеску трактира. У входа во всеуслышанье трактирный зазывала выкрикивал: - Похлебка и ночлежка за шесть медяков. Похлебка и ночлежка за шесть медяков... Сафар поспешил на крик зазывалы, не отпуская рукояти кинжала. Ночь он провел с удобствами, какие только мог предоставить дешевый трактир. На следующий день он оказался у дома лорда Музина, сжимая в ладони рекомендательное письмо. На мажордома лорда Музина каллиграфия и золотая печать письма не произвели столь глубокого впечатления, как на сержанта. С каменным лицом он взял письмо и лениво оглядел печать Коралина. - Жди здесь, - повелительно произнес он. Сафар ждал, и ждал долго, протоптав тропку в пыли у ворот дома Музина. Коротая время, он разглядывал толпу и уличную суету. Ему хоть и доводилось ранее бывать в Валарии, но вместе с отцом, и впечатления у него сохранились лишь детские. Теперь же он впервые оказался здесь один и уже в серьезном возрасте. Он нетерпеливо оглядывал толпу, выискивая следы разврата, о котором предупреждал Губадан. Но если и было в этом городе нечто подобное, то оно скрывалось за стенами домов, выстроившихся вдоль улицы. Он устал и проголодался, но не отваживался покинуть свой пост, дабы не пропустить возвращения мажордома. Наконец, когда день почти закончился и приближалась пора вечерней молитвы, человек вернулся. Он сморщился, словно от Сафара дурно пахло. - Держи, - сказал он, небрежно подавая Сафару свернутый свиток, скрепленный еще мягкой на ощупь печатью Музина. Буквы казались неряшливыми по сравнению с каллиграфией рекомендательного письма Коралина. - Господин распорядился, чтобы ты завтра явился в главный храм. Отдашь письмо одному из помощников лорда Умурхана. Мажордом отряхнул руки, словно избавившись от чего-то недостойного, повернулся и ушел. Сафар был сбит с толку. - Извините меня, друг, - окликнул он его в спину. Мажордом застыл на ходу. Повернувшись, он осмотрел Сафара снизу доверху, скривившись от отвращения. Сафар, не обращая на это внимания, сказал: - Я надеялся на встречу с вашим господином. У меня для него подарки от моего отца и матери и пожелания здоровья и процветания. Мажордом фыркнул: - Мой господин не нуждается в таких подарках. Что же касается встречи... Я не стану оскорблять достоинства господина требованием от персоны такого положения. Сафар ощутил, как кровь бросилась в лицо, но совладал с собой. - Но он, по крайней мере, согласился финансировать мое обучение в университете? - спросил он, показывая письмо. - Мой господин высказался о таком намерении, - ответил мажордом. - На твое обучение будет выделена определенная сумма. Поскольку лорд Коралин обещал возместить все необходимые издержки. - Мажордом сделал подчеркнутую паузу, затем сказал: - Он велел предупредить тебя, чтобы ты не злоупотреблял его добротой и дружбой с лордом Коралином. Благотворительность лорда Музина на этом заканчивается. Так что не возвращайся сюда больше. Тебе все понятно? Сафару захотелось швырнуть письмо в эту ухмыляющуюся физиономию. Но он дал себе обещание не срываться и, проглотив гордые слова, ушел, ничего не говоря. На следующий день, проведя ночь в злобном зубовном скрежетании, он добрался до главного храма Валарии. Путь его пролегал через центр великого города, стоящего на пересечении торговых путей. Сцены, запахи, виды и звуки зачаровывали. Толпа продвигалась настолько плотно, что кучерам тяжело груженных фургонов лишь руганью удавалось пробивать себе дорогу. Люди не обращали на Сафара никакого внимания, но, случайно задев его, сердито бранились. При этом каждый держал голову низко опущенной, дабы не встретиться взглядом с другим. Толпа увлекала его мимо попрошаек, выкрикивающих: "Милостыни, милостыни, ради богов"; мимо широко открытых окон, из которых едва одетые женщины окликали "робкого юношу" задержаться в их объятиях. Магазины по продаже роскошных ковров и изобилие ювелирных украшений соседствовали с кофейнями и опиумными лавками. Воры всех возрастов и обоих полов шныряли в толпе, добывая желаемое по мере способностей. И над всем этим завораживающей песней, с бубнами, барабанами и колокольчиками уличных увеселителей, стоял неумолчный хор: - Арахисы! Арахисы! Солнечные, горячие! Или: - Розовый пудинг! Розовый пудинг! Сладкий как девушка! Или: - Шербет! Шербет ледяной! Огромная площадь, занятая главным храмом и университетом, составляла свой город за стенами внутри города. Каменные монстры стояли по бокам арочного входа без ворот. Охрана отсутствовала, и лишь люди в жреческих тогах и грубых студенческих мантиях сновали туда и сюда, как пчелы в лесном улье. Сафар спросил дорогу и вскоре оказался, миновав лабиринт храмовых строений, у конторы главного чиновника. Там он представил рекомендательное письмо и вновь получил указание ждать. На этот раз он подготовился. Дабы скоротать время, он прихватил с собой еду, питье и старую книжку по астрономии. Запасы его, как и день, подходили к концу, и он обратился к книге как раз в тот момент, когда худой жрец с красными глазами и торопливыми движениями вернулся с ответом. - Пойдем, пойдем со мной, - сказал он. Тут же повернулся и засеменил вперед, даже не оглядываясь на Сафара. Сафару пришлось поспешить, чтобы не отстать. - Меня приняли, господин? - спросил он. - Не зови меня господином. Не зови меня господином, - зачастил жрец. - Просто праведником. Просто праведником... - Простите мое невежество, праведник, - перебил его Сафар. - Меня приняли на учебу? - Да, да. Теперь вот сюда. Теперь вот сюда. Сафар оказался в огромной пустой столовой, с каменным полом, покрытым коркой засохшей пищи. Жрец сказал: - Отскреби это. Отскреби это. Он указал на ведро с грязной водой, в которой плавала щетка. Когда Сафар поднял голову, жрец уже спешил прочь. - Подождите, праведник! - закричал он ему вслед. Но маленький жрец уже скрылся за дверью, захлопнув ее за собой. Сафар взялся за ведро и щетку, встал на колени и принялся отскребать грязь. Деревенский парень никакую работу не считал зазорной. Так он скреб несколько часов, но без особого успеха, поскольку вода в ведре была не чище пола. Ко времени вечерней молитвы за ним пришел прислужник постарше и отвел в огромную спальню, битком набитую студентами-первогодками. Ему выдали одеяло, указали место для спанья на полу и снабдили ржавой металлической чашкой с холодной жареной картошкой, черствым пшеничным рогаликом и яйцом, сваренным вкрутую. Пока он с волчьим аппетитом уничтожал снедь, прислужник вкратце сообщил ему об обязанностях, в основном сводившихся к отскребыванию грязных полов. - Когда же начнутся занятия? - спросил Сафар. Прислужник рассмеялся. - Они уже начались, - сказал он и удалился без дальнейших объяснений. Сафар уже давно узнал от Губадана, что учителя любят присматриваться. "Что ж, - подумал он, - если отскребывание полов - первый урок, так тому и быть". Тем он и занимался целый месяц, задерживаясь во время переноски ведра с водой у дурно пахнущих мастерских и лекционных залов, откуда эхом доносились красноречивые голоса жрецов. Затем его вызвал к себе Умурхан, и больше ему не приходилось заниматься уборкой. Сафар вернулся к реальности. Он протер глаза, отметив, что за окном уже засверкали звезды. Увидев хвост кометы над Домом Шута, он задумался об астральном значении видения. Тут он услыхал некий звук - кто-то скребся в дверь. Сквозь сумятицу мыслей и воспоминаний до него дошло, что звук этот он уже слышал минуту назад. "Ну да, - подумал он, - я размышлял об Умурхане, и что-то прервало меня. Этот самый шум у двери". Послышался чей-то голос: - Сафар, ты не спишь? Совсем юношеский голос. Сафар задумался, но тут же улыбнулся, сообразив, кто это может быть. - Заходи, - сказал он. 10. НЕРИСА За грубой дверью из досок Нериса торопливо приглаживала волосы и поправляла наряд. Она надела короткую свободную тунику, открывающую ее длинные ноги, и туго затянула пояс, дабы фигура не выглядела совсем уж мальчишеской. Весь ее наряд - серая туника и светлые рейтузы - давно поизносился, но на ткани добротного качества заплатки были почти незаметны. - Наверное, это Нериса, да? - донесся до нее голос Сафара. Она услыхала, как он рассмеялся. - Ну а если это какой-нибудь бродяга, то ты напрасно тратишь время, о друг ночи. Все свои деньги я потратил на выпивку и другие низменные цели. Нериса захихикала и толчком открыла дверь. Сафар усмехнулся ей приветственно с подоконника, где он сидел. Белая студенческая мантия обтягивала его сильные ноги горца. Нериса подумала, что еще никогда не видела такого красивого юноши, высокого и стройного, с широкими плечами и узкой талией, перетянутой красным поясом прислужника. У него была оливкового цвета кожа, а над полными губами изящно изгибался нос. Темные, коротко подстриженные волосы прямыми прядями нависали над глазами столь голубыми, что сердце Нерисы растаяло, едва она впервые заглянула в них. Он подозвал ее к окну. - Я наблюдал за кометой, - сказал он, указывая на звездное небо. Она подошла и перегнулась через его ноги, чтобы видеть лучше. - Вон там, - показывая, сказал Сафар. - В направлении Харле - Дома Шута, Арлекина. Она увидела длинное узкое созвездие Арлекина, отличимое по остроконечному колпаку и физиономии с крючковатым носом. Линию подбородка пересекала бледная полоса хвоста кометы. - Я вижу ее, - сказала Нериса голосом, задрожавшим от близости к Сафару. Она взволнованно отвернулась, чтобы он не заметил, как она вспыхнула. - Надеюсь, я не помешала тебе? - А, ерунда, - ответил Сафар. - Я все равно скучаю без сестер. Но если ты с ними когда-нибудь познакомишься, не рассказывай то, что я тебе доверил. - Он засмеялся. - Но я действительно скучаю без них. Я ведь вырос вместе с ними, и теперь мне их не хватает. Не будешь возражать, если я буду представлять тебя одной из них? Нериса весьма и весьма возразила бы. Она еще не знала толком, что ей нужно от Сафара, но наверняка не братские чувства. Уперев руку в бедро, она постаралась придать себе вид по возможности взрослой женщины. - Но если ты так томишься без женщин, Сафар Тимур, - сказала она, отчаянно набираясь мужества, - почему я не видела тебя ни с одной? Кроме меня, разумеется. - Она машинально поправила волосы. - Другие студенты из борделей не вылезают. К восторженному восхищению Нерисы, Сафар вспыхнул и, запинаясь, забормотал в ответ: - Я... хм... не занимаюсь... такими делами. - Он совладал с собой. - Однажды я уже свалял дурака, - сказал он. - И думаю, с тех пор поумнел. Нериса кивнула, про себя подумав: понятно, это была женщина! Ясно, что он получил горький урок. Она тут же возненавидела ту женщину, которая заставила страдать Сафара. Но одновременно ее порадовало и то, что в этой области у предмета ее воздыханий, такого красавца и, вероятно, настоящего мужчины, дела обстоят неважно. - И что же с ней случилось? - спросила она. - С кем? - С той женщиной, которая тебя огорчила. Сафар скис. - Вот уж не думал, что ты сразу все поймешь. - Затем он пожал плечами и сказал: - Ее звали Астария. У меня хватило глупости влюбиться в эту куртизанку. Но она достаточно ясно дала понять, что не собирается связывать свою судьбу с сыном горшечника. Ясно было, что в ее грандиозные планы я не вписывался. Пока Нериса размышляла над услышанным, Сафар усадил ее на гору старых подушек и ковриков, заменявших мебель. Сам он уселся рядом. Она с трудом отвела глаза от его длинных ног. - Надо полагать, тебе досталось от Катала, - сказал Сафар, уходя от предыдущей темы. - Что? - несколько ошарашенно спросила Нериса. Сафар, улыбаясь, сказал: - После того, как тот, хм, толстый джентльмен и его... друзья удалились, я думаю, ты сложившуюся ситуацию назвала обычным "недоразумением"? - Но ведь так оно и было! - сказала Нериса. С облегчением и некоторым разочарованием она увидела, что он подоткнул полы мантии аккуратно под ноги. - Я же собиралась расплатиться. А он решил, что я воровка. Наверное, потому, что не увидел денег у меня в руке. - Но ты должна признать, Нериса, - сказал Сафар, - что за тобой уже давно водится эта привычка, как бы это назвать, брать взаймы. Нериса пожала плечами. - Ну у меня просто образ жизни такой, - ответила она. - И я знаю, что старику Каталу меня не понять. Он, может быть, вообще думает, что у меня где-то есть семья. И в один прекрасный день они вернутся, и я перестану ночевать в "Трясине для дураков", и снова заживу в семье. Но этого никогда не произойдет. Вот я и краду. Я бы не делала этого, если бы у меня все было. - Это я понимаю, - сказал Сафар. - Я, разумеется, вырос не так, но видел в Валарии, как по-разному складывается у людей жизнь. Я хотел бы тебе чем-нибудь помочь. Но у меня и на себя-то времени почти нет. - Ты и так мне помогаешь, - вдруг страстно сказала Нериса, но тут же глубоко вздохнула и успокоилась. - Я хочу сказать, что ты показываешь мне свои книги. И учишь меня. И я сама ощущаю себя студенткой. Единственной девой... я имею в виду женщиной, в университете. Катал давал ей уроки письма и чтения, но она относилась к урокам без особого рвения, пока Сафар не принял ее под свое интеллектуальное крыло. Обладая смышленым умом, Нериса на лету схватывала все, что он рассказывал, и даже с нетерпением стремилась узнавать все больше у столь юного и красивого наставника. Сафар вздохнул. - А ведь я пытался обучать тебя логике, - сказал он. - Давай обратимся к основному пункту твоей защиты, который состоит в том, что бедный беспризорный ребенок вынужден воровать и что это - в порядке вещей. - И это правда, - решительно отозвалась Нериса. - Очень хорошо, - сказал Сафар. - Допустим. Но тогда прошу тебя ответить: что же такое жизненно необходимое ты обнаружила на лотке этого толстого мошенника? - Вот это, - сказала Нериса, робко выставляя на обозрение маленький бумажный сверток. - Это для тебя... Подарок. Брови Сафара прыгнули вверх. - Подарок? Ты украла подарок? - Тон голоса звучал укоряюще, но при этом он развертывал упаковку, говоря: - Так нельзя, Нериса. Нельзя красть подарок. Черт, да вообще нельзя воровать. При этом я же еще и виноват... Он смолк, когда развернул украденный предмет. Это была маленькая каменная, почерневшая от времени черепаха, с дугообразно торчащими из панциря лапами. На складчатой шее сидела голова с разинутой клювообразной пастью, словно в преследовании рыбешки. Очаровательная игрушка для ребенка из далекого прошлого. Первое потрясение для Сафара наступило тут же, когда он понял, что никакая это не игрушка, а древний идол, представляющий одну из божественных черепах. В каждой малейшей детали просматривалось огромное старание, так что черепашка выглядела почти живой. Второе, еще более могучее потрясение ожидало его, когда он рассмотрел рисунок на ее панцире. Большой зеленый остров был окружен омывающим берега морем. Над островом возвышалась огромная красная гора с чудовищным ликом, изо рта которого вырывались языки пламени. - Хадин, - выдохнул Сафар. - Ты же всегда упоминал о ней, - сказала Нериса, с радостью наблюдая за выражением благоговения на его лице. Вид его лица уменьшал те страдания, которые испытала девушка, наблюдая за казнью женщины. - И потом, ты же показывал мне эту картинку в твоих книгах. Когда увидела черепашку, я сразу поняла, что это именно то, что ты хочешь. - Она пожала плечами. - Вот я и взяла ее. Сафар улыбался и кивал, но по отсутствующему выра