ами, вкрапленными в заключительные строки некоторых его произведений. Критика разрушила ряд легенд, создавшихся вокруг этого имени в XIX столетии. Эти легенды были основаны преимущественно на некоторых стихах поэмы "Елена" (стихи 1258, 1261 и сл.), которые толковались как автобиографические признания самого поэта; исходя из них, Кюневульфа представляли человеком, в юности принадлежавшим к числу бродячих певцов, который пользовался почетом и милостью при княжеских дворах, пел на пирах. В более поздние годы Кюневульф будто бы горько сетовал по поводу мирских утех своей юности. Ему некогда приписывали также уже упоминавшуюся небольшую англо-саксонскую религиозную поэму о "Кресте христовом", высеченную рунами на "Рутвельском кресте". Начальные стихи ее также допускали возможность видеть в них, конечно весьма условные, автобиографические признания автора. Это - типичная христианская поэма-видение. Автору ее во сне является крест, на котором Христос был распят на Голгофе; крест рассказывает свою историю и историю распятия и велит поведать об этом видении. Тогда сердце поэта проникается радостью, и он вновь обретает мир и покой душевный, которых прежде был лишен, предаваясь мыслям о мирской суете, о бесплодных годах своей юности и своей одинокой старости. Кюневульфу это стихотворение приписывалось преимущественно из психологических соображений: "душевный кризис", пережитый автором поэмы о кресте, объясняли его воспоминаниями о тех годах его жизни, которые отданы были светской поэзии, а последующее "исцеление" - обращением к христианской тематике, от которой он в своем творчестве уже не собирался отходить; тем самым поэма о кресте объявлялась одним из ранних произведений Кюневульфа. Все эти построения оказались искусственными, и история жизни Кюневульфа, созданная по типу легенды о Кэдмоне, постепенно была разрушена филологическими исследованиями: язык поэмы о кресте оказался отличным от языка произведений Кюневульфа. Что Кюневульф, в противоположность Кэдмону, вовсе не нуждался в каком-нибудь клирике-грамотее, который записывал бы его устные импровизации, видно, например, из той же "Елены", где Кюневульф прямо ссылается на прочтенные им книги (стих 1255); он излагает легенду о христианской святой в полном согласии с тем, "как я нашел это в книгах". Книги же эти могли быть только латинскими. Перу Кюневульфа, скорее всего клирика, хотя и не являвшегося "ученым богословом", - принадлежат прежде всего те произведения, в которых он сам, с помощью рунической "тайнописи", назвал свое имя: христианские эпические поэмы о Елене и Юлиании, вторая часть поэмы о Христе, "Судьбы апостолов". С большой степенью вероятия, на основании стилистического анализа, Кюневульфу приписывают также одну из редакций поэтической обработки жития св. Гутлака; что же касается всех остальных произведений, которые ученой традицией XIX в. связывались с его именем, то они едва ли могут принадлежать ему; таковы, например, поэма об апостоле Андрее, поэма о кресте, сборник загадок, в котором также пытались, но безуспешно, обнаружить криптограмму его имени, поэма о Фениксе и др. "Елена" основана на христианской легенде о царице Елене, матери императора Константина, будто бы нашедшей крест христов и "святой гвоздь". "Юлиания" также является поэтической обработкой легенды о христианской мученице, жизнь которой агиографические сочинения относят ко временам императора Максимиана. Любопытно, что в обоих этих произведениях Кюневульфа героинями являются женщины-христианки, еще не выступавшие в такой роли в англо-саксонской поэзии. "Судьбы апостолов" (Fata apostolorum), небольшое стихотворение в 95 строк, за которыми следуют рунические знаки, скрывающие имя автора, по мнению ряда исследователей, представляет собой эпилог поэмы "Андрей". В нем повествуется о странствованиях двенадцати апостолов после смерти Христа; по своей форме стихотворение близко к тем ранним христианским житиям, в которых занимательнейшим элементом для читателей являлись рассказы о путешествиях, близкие к позднегреческим "романам-путешествиям". С новой стороны Кюневульф предстает перед нами в поэме о Христе; она полна религиозной символики и аллегоризма. Главным источником этой поэмы является одна из проповедей папы Григория, которая сообщила поэме и особую назидательность и многие особенности ее символических образов. Как и для многих христианских книжников, вещи и явления этого мира ценны для поэта лишь постольку, поскольку они могут быть использованы в качестве религиозных символов. Луна, например, которая то светит на небе, то гаснет, служит символом церкви, от времени до времени угнетаемой язычниками или недальновидными мирскими властителям; солнце является символом божества и безмерного сияния его для всей вселенной; морское путешествие упоминается в качестве аллегории человеческого существования. Кюневульф славит Христа и, в полном согласии со своим латинским источником, последовательно перечисляет "шесть фаз" в его жизни. В этом произведении Кюневульф обращает к своим читателям не часто встречающуюся в англо-саксонской письменности просьбу молиться о спасении его души. Всем его произведениям присущ ужас перед "страшным судом". Образ Кюневульфа, воскресающий перед нами после новейших изысканий, значительно бледнее и трафаретнее, чем тот, который создавался когда-то; если судить по произведениям, бесспорно ему принадлежащим, Кюневульф больше отличался христианско-монастырской образованностью своего времени, чем оригинальностью и силой самобытного поэтического дарования; он всецело находится во власти христианской апологетики. С другой стороны, его поэмы, как и более ранние религиозные эпопеи, обладают более или менее резко выраженными чертами традиционного англо-саксонского эпического стиля и бессознательно приспособляют к библейским или евангельским темам привычные поэтические формы старого дружинного эпоса. Явления библейской и христианской мифологии осмыслены зачастую в образах и формулах дружинной поэзии. Христос оказывается здесь вождем дружины, апостолы - дружинниками, патриархи превращаются в эделингов, христианское вероучение распространяется не путем проповедей, а в битвах, доказывающих мощь новой веры. Малейший повод используется для введения традиционных для эпической поэзии описаний битв, морских плаваний и т. п. Тем самым в этой поэзии возникает характерное противоречие между традиционной эпической формой и новым религиозным содержанием, особенно отчетливо выступающее у такого поэта, как Кюневульф. Кюневульф окружен был целым рядом англо-саксонских религиозных поэтов. Из дошедших до нас произведений этого типа прежде всего обращают на себя внимание те поэмы, которые некогда ему приписывались; здесь и апостольская легенда, и жития, и поэтические парафразы различных частей евангелия, и, наконец, религиозно-назидательные стихотворения. Легенда об Андрее (Andreas) основана, вероятно, на греческом апокрифе и изображает этого апостола в виде гордого и могущественного воина. Он спешит на помощь Матфею, который находится в плену в земле мирмидонян и уже обречен ими на смерти: Христос и два ангела в виде корабельщиков везут его туда на лодке. Прибыв на место, Андрей утешает Матфея, сам попадает в плен и подвергается истязаниям, но в конце-концов творит великое чудо. "И увидел он, что вдоль стен возвышались могучие устои, огромные столбы, изборожденные бурями, постройка древних великанов". "Слушайте меня, мраморные глыбы! - кричит им апостол, - заклинаю вас именем бога, пред которым дрожат все живые твари. Пусть из подножия вашего поднимутся водные потоки и поглотят людей!" "И тотчас же камень треснул, полились из расщелин покрытые пеной потоки, и к утру бурные волны покрывали землю". Картина бунтующего моря и гибели в нем войска мирмидонян близка к тем морским пейзажам, которые живописал автор "Исхода", и лишний раз свидетельствует о любви англо-саксонских поэтов к описанию моря, в особенности в бурю, в моменты грозной борьбы стихий: "Волны растут, потоки бушуют, сверкает молния, и вода наполняет все, и повсюду слышатся вопли умирающих". Легенда о Гутлаке (Guthlac), англо-саксонском отшельнике и святом, умершем в начале VIII в., в Эксетерском рукописном кодексе состоит из двух частей. Первая (стихи 1-790) - ранняя и создана, вероятно, вскоре после смерти Гутлака, так как автор, между прочим, обращается еще к тем воинам, которые лично знали святого. С другой стороны, эта часть жития довольно близко следует прозаической латинской редакции "Жития Гутлака" (Vita Guthlaci), написанной монахом Феликсом из Кроуленда. Первая часть англо-саксонской стихотворной обработки жития Гутлака представляет собою любопытный исторический источник, хотя в нем и чувствуется подражание традиционным агиографическим мотивам; здесь подробно рассказана жизнь святого, принадлежавшего к знатному роду, буйно проведшего свою молодость, но покаявшегося, ушедшего в монастырь, затем удалившегося в пустынную местность, где он прославил себя суровыми аскетическими подвигами. Он живет в лесу, общается с дикими зверями, его искушают дьяволы, которые однажды поднимают его на воздух, - это место жития стоит в несомненной связи с литературой христианских "видений", - и, наконец, он получает славу как чудотворец и целитель. Автор временами обнаруживает свое знакомство и с языческой поэзией; это чувствуется, например, в предсмертной речи Гутлака, в описании наступающей весны, зеленеющих и цветущих лугов и т. д. Вслед за первой частью легенды, но значительно позже, создано было, продолжение ее (так называемый "Guthlac В"), объемом в пятьсот с лишним стихов (стихи 791-1353). Именно эту вторую часть жития приписывали Кюневульфу, исходя из данных стилистического анализа; отличия ее от первой част довольно значительны. Во всем, что касается Гуглака, автор в особенности близко следует его прозаическому латинскому житию, но повествовательный элемент временами отступает на второй план по сравнению с назидательным или символическим; автор подробно рассказывает, например, о том, как смерть пришла в мир благодаря Адаму и Еве, прежде чем упомянуть о том, как она постигла Гутлака. Присущей Кюневульфу манере пользования христианской символикой (образами животного мира в частности) родственна возникшая, вероятно, в то же время ранняя англо-саксонская редакция так называемого "Физиолога", дошедшая до нас лишь в фрагментах. "Физиолог" - книга, имевшая в средние века универсальное распространение (известная, между прочим, и в древнерусской литературе). В этой книге описания животных или присущих им свойств получают своеобразные, подчас очень неожиданные, религиозно-символические применения. Сохранившиеся англо-саксонские фрагменты "Физиолога" повествуют о пантере, ките и куропатке. К этому же типу англо-саксонских аллегорически-дидактических стихотворений относится небольшая поэма "Феникс" (которую также приписывали Кюневульфу), символически трактующая дохристианский миф в церковно-христианском смысле. Миф о птице Феникс, чудесно воскресающей из своего пепла, - очень древнего происхождения. В IV в. была создана латинская поэма (Carmen de ave Phoenice), приписываемая раннему христианскому писателю Лактанцию и получившая большое распространение в средневековой Европе благодаря возможности различных христианских истолкований ее: для иных Феникс являлся символом Христа, для других - бессмертия души, для третьих - воскресения плоти и т. д. Именно это латинское стихотворение и легло в основу англо-саксонской поэмы о Фениксе. Латинский оригинал довольно близко передан англо-саксонскими стихами и сопровождается пояснением, что под Фениксом следует понимать человека, который покинул рай, но после страшного суда вновь туда возвратится. Интересной особенностью стихотворения являются его пейзажи, - прежде всего описание блаженного острова на далеком Востоке, где нет ни зноя, ни холода, дождя или снега, зимы или лета, где неведомы болезни и смерть; в этой стране, в зеленой роще, окруженной цветущими долинами, живет дивная птица, Феникс. Прожив тысячу лет, она ищет смерти и обновления, летит в Финикию, вьет себе гнездо на высокой пальме, и сгорает здесь от солнечных лучей; из пепла ее рождается новый Феникс, ярче и краше прежнего. В детальном описании как самой птицы, так и окружающей ее природы замечательны яркость и богатство красок. Автора нередко называют "первым колористом" в английской поэзии. Феникс "похож на павлина", но оперение его еще богаче; вокруг его шеи - как бы кольцо из солнечных лучей, а зоркие глаза его походят на драгоценные камни, искусно вправленные ювелиром в золотую вазу, и т. д. Автор полон восхищения перед красотами той блаженной страны, где воздух полон ароматов, где цветы никогда не вянут и не опадают на вечно зеленеющие луга. Старому англо-саксонскому эпосу свойственны были совсем иные пейзажи - картины зимней природы, стужи, холодной пучины моря; стихотворные парафразы библейских книг ввели в англо-саксонскую поэзию солнечный свет, яркость, экзотику райских ландшафтов; поэма о Фениксе приобщила к ней отзвуки античных представлений о "золотом веке" и блаженной стране бессмертия и вечной юности. Восточные источники лежат в основе англо-саксонского дидактического памятника, так называемых диалогов Соломона и Сатурна. Они дошли до нас в неполном и поврежденном виде в двух редакциях - стихотворной и прозаической; в обеих Соломон и Сатурн испытывают друг друга в мудрости, предлагая трудные вопросы и задачи, причем победителем остается Соломон. Первая половина поэмы полна таинственного аллегоризма; содержанием беседы служит могущество символического образа господней молитвы (Pater noster); она сильна против нечистого; каждая буква ее - оружие против древнего змия. Первая буква "П" (латинская "P") - "воин с длинным шестом, с золотым острием", А - поражает его со страшной силой, Т - терзает его, колет язык и сокрушает ланиты и т. д. Во второй половине поэмы беседа Соломона и Сатурна касается вопросов космогонии и нравственных учений. "Скажи мне, на какую землю никогда не ступала нога человека? Что это за диво, перед которым не устоят ни звезды, ни камень, ни дикий зверь и ничто на земле?" Ответ: "Время (yldo)". В последующих произведениях этого рода Сатурна заместил Марколь (Marcol, Marcolf), Морольф и т. д., представитель народной мудрости, изображенный князем Халдейским, которому знакомы все страны Востока. Дидактическая поэзия была излюбленным жанром англо-саксонской литературы; однако группа дошедших до нас памятников этого рода объединяет под этим общим понятием ряд произведений различного стиля и склада. В некоторых из них сильнее проявляют себя элементы христианской символики и назидательности, другие, напротив, отличаются большим обилием житейских бытовых деталей и практических наставлений. Англо-саксонские поэмы о споре души с телом, известные в нескольких редакциях, написаны на тему, распространенную в христианской письменности всего германо-романского и славянского мира, но любопытны ранней датой своего возникновения (IX-X вв.) и многими своеобразными особенностями. Восходя, повидимому, к латинскому первоисточнику, они выделяются из числа аналогичных средневековых памятников суровостью своих красок, беспощадной детальностью в описании тела, разлученного со своей душой и лежащего в гробу; душа, удрученная грехами тела, прилетает к нему в ночное время и ведет беседу о будущем суде над ними, когда они соединятся вновь. Под утро, при первом пении петуха, душа улетает, а безжизненное тело лежит в гробу безответно; черви гложут труп и челюстями, острее игл, точат его, забираясь в глаза и в уши, поедая язык: "Остынет труп, что раньше был покрыт разными одеяниями, и станет паствой червей и пищей земли. Да будет это памятно всем людям". Спор души с телом долгое время оставался очень популярной темой английской поэзии; помимо англо-саксонских памятников в двух кодексах (Эксетерском и Верчеллиевском), известен также целый ряд англо-саксонских фрагментов, латинская поэма конца XII в., вероятно написанная в Англии, среднеанглийские поэмы XIII-XV вв. и много других. Впоследствии к этой же теме приближались английские "кладбищенские поэты" XVIII в., а в XIX столетии средневековый "Спор души с телом" со всеми особенностями его формы и образов возродил американский поэт Лонгфелло в своей поэме "Могила" (The Grave). С историко-бытовой точки зрения интересны две англо-саксонские дидактические поэмы, известные под заглавиями: "Дары человека" и "Судьбы человека", в которых картины англо-саксонской общественной жизни служат, хотя и по-разному, целям христианского наставления. Первая из этих поэм внушена автору, повидимому, одним из поучений папы Григория и весьма оптимистически старается уверить своих читателей в целесообразности всего миропорядка, в том числе и общественного устройства на земле. В каждом из людей обнаруживается благость божия, все они нужны миру, каждый по-своему, и никто не должен предпочесть занятия другого; автор всматривается в окружающую его жизнь и радуется тому, что в ней есть воины и строители, музыканты и птицеловы, кузнецы, монахи и ученые. Вторая поэма еще любопытнее; она также старается дать цельную картину жизни, но выводы автора не столь безмятежны и благостны: его интересуют различия человеческих судеб, и он с особенной наглядностью описывает переменчивость человеческого благополучия и жестокие беды, подстерегающие человека на каждом шагу. Дошедшие до нас произведения представляют, повидимому, незначительную часть утраченного целого. Это позволяет нам судить о богатстве и художественных достоинствах англо-саксонской литературы, - одной из наиболее замечательных в общем составе европейской литературы раннего средневековья. 4 Англо-саксонская прозаическая литература создалась позже поэтической и притом в иной, чем большинство древних поэтических памятников, области Англии. Поэты "школы Кэдмона", вероятно и Кюневульф, так же как и древнеанглийские поэты, писавшие на латинском языке, связаны с северо-восточными областями Англии, по преимуществу с местожительством англов; более же поздняя прозаическая литература создалась на территории западных саксов, в Уэссексе, и была в значительной степени результатом кипучей и многосторонней деятельности короля уэссекского Альфреда (Aelfred, 849-901 гг.), прозванного Великим, одного из наиболее выдающихся деятелей англо-саксонской истории. Расцвет англо-саксонской прозы приходится на время с конца IX по начало XI в., период политической гегемонии Уэссекса и господства его диалекта, поднявшегося тогда на степень "общеанглийского" письменного языка. Древняя поэтическая традиция в это время, если и не вовсе прерывается, то тускнеет; творческий период англо-саксонской поэзии остается позади; текущая же уэссекская литература с конца IX в. есть уже по преимуществу литература прозаическая. Между периодом расцвета англо-саксонской эпической и лирической поэзии и порой развития научной, философской или исторической прозы, всецело подчиненной задачам практического строительства жизни, лежит глухое и тревожное время англо-саксонской истории, известное под именем "датских вторжений". В IX столетии скандинавы, в результате перенаселения и в связи с разложением на их родине родового строя стали все чаще предпринимать систематические опустошительные набеги на береговые области западной и южной Европы. Англия рано вошла в орбиту этих вторжений и весьма ощутительно испытала на себе удары датских дружин; в 868 г. на востоке Англии образовалось уже первое постоянное поселение скандинавов; вскоре они стали отплывать сюда уже не маленькими группами ради отдельных грабежей, а большими отрядами, преследовавшими цели настоящего завоевания острова, грозившими самостоятельности прежде всего северо-восточных областей Англии, а затем и всей страны в целом. Царствование Альфреда пришлось на один из самых острых периодов борьбы англо-саксов с датчанами. Альфред был сыном короля Этельвульфа. Старший брат его, Этельред, был убит в сражении с датчанами, и в 871 г. собранием вождей Альфред был избран уэссекским королем. Первая половина его царствования прошла в непрерывной борьбе с датчанами. На глазах Альфреда датчане все шире и прочнее утверждались на территории Англии. Их численно превосходившим силам он первоначально мог противопоставить лишь свое небольшое и плохо обученное нерегулярное войско; однажды оно было разбито, и он сам принужден был бежать в лесистые и болотистые местности Сомерсета, пограничные с Корнуоллом. Таясь в глухих и неприступных местностях страны, Альфред понемногу собирался с силами, сколачивая вокруг себя преданные отряды из жителей Уэссекса и других областей. Возобновив свои действия против датчан, он в 878 г. одержал над ними блестящую победу. В результате ее Альфред закрепил за собой юг и запад Англии. Потом он присоединил к своим владениям и Лондон. С датским королем Мерсии Гутрумом был заключен договор, в силу которого датчане признали за Альфредом его владения. В Уэссексе настала пора относительного успокоения. С этого момента Альфред мог приступить к делу устроения своего государства, которое вышло из испытаний истощенным, разрушенным, почти одичавшим. Чуть ли не все приходилось начинать сызнова. И Альфред принялся за это с исключительной энергией и целеустремленностью. Он построил флот, реорганизовал армию, на основе старых англо-саксонских "правд" составил новый законодательный кодекс, произвел значительные реформы в области управления. Еще Гердер в своих "Идеях к истории человечества" сравнивал Альфреда с Карлом Великим, а Вольтер в "Опыте о нравах" писал, что он "сомневается, существовал ли когда-либо человек, более достойный уважения потомков, чем Альфред Великий, оказавший столь важные услуги своей родине". Европейским просветителям XVIII в. должен был быть особенно близок встававший из глубины веков и во многом еще неясный образ этого уэссекского короля, гениально совместившего в своем лице военного вождя, законодателя, философа, историка и писателя. В 1835 г. большую драму об Альфреде начал писать Н. В. Гоголь. Впоследствии о дошедших до нас фрагментах этой драмы сочувственно отозвался Н. Г. Чернышевский, который сопоставлял Альфреда, этого "распространителя просвещения и устроителя государственного порядка, смиряющего внешних и внутренних врагов", с грандиозным образом русского царя Петра I. Образование Альфреда, пополнением которого он занялся уже после установления мира, сразу и всецело подчинено было задачам практической деятельности; он никогда не обнаруживал особого тяготения ни к богословской метафизике, ни к астрологии, ни к этимологическим, грамматическим и стилистическим увлечениям предшествующих ему писателей. Судя по его литературным трудам, он знал и любил старую англо-саксонскую поэзию. Его современник и первый биограф Ассер рассказывает, что ребенком Альфред требовал, чтобы ему читали вслух "англо-саксонские стихотворения" (saxonica poemata) и быстро запоминал их наизусть, пока сам не выучился читать. Тяготение Альфреда к прозе явилось результатом сугубо практического назначения его литературной деятельности; дело шло не столько о выполнении чисто художественных задач, сколько об удовлетворении насущных запросов грамотного населения. В Англии в его время чувствовался большой недостаток в книгах, в практических руководствах различного назначения; знакомство с латинским языком в эту пору, по его собственным словам, почти вовсе исчезло. Поэтому его деятельность ограничилась почти исключительно переводами, в которых, по его мнению, была особая нужда. Альфред стремился сделать доступным более широкому кругу читателей ряд латинских сочинений философского, теологического и исторического содержания. Параллельно с этим он принял ряд мер для восстановления образования, улучшения нравственности, поднятия церковной дисциплины, возобновления научной и литературной деятельности. Разрушенные монастыри были вновь отстроены, основаны новые; и те, и другие пополнены были иноземными монахами, которые должны были служить наставниками в вере и литературных занятиях. Во вновь организованных монастырских школах учились грамоте и те, кто не предназначал себя к церковной деятельности. Всех свободных людей королевства Альфред обязал учиться грамоте по-англо-саксонски; те, которые рассчитывали стать клириками, обязаны были учиться и по-латыни. Для своих детей Альфред устроил школу, которая могла считаться образцовой. Всем грамотным людям страны нужно было дать новые книги. Альфред принялся сам сочинять их с помощью специально подобранного им ученого кружка, куда входили епископ Вустерский Верферт, Плегмунд, впоследствии епископ Кентерберийский, капелланы Этельстан и Вервульф, Ассер, впоследствии епископ Шерборнский и автор биографии Альфреда, и др. Ученый кружок Альфреда мало напоминает латинскую "академию" при франкском дворе Карла Великого, главным устроителем которой был англо-сакс Алкуин. Сотрудники Альфреда и он сам не упражнялись в латинском стихотворстве, а переводили научные и философские сочинения. Альфред переводил словно по плану, имея в виду практическое назначение переводимых сочинений, переводил вольно, сокращая и видоизменяя подлинники, приспособляя их к уровню своего читателя, делая вставки и дополнения, распространяя и комментируя текст. Во всех этих переводах виден человек ясного самостоятельного ума, с естественной для того времени религиозностью, но без всякого пристрастия к аскетизму и даже с известной сдержанностью по отношению к сугубо метафизическим вопросам или к богословским тонкостям, наконец, с ярко выраженным интересом к политической жизни европейских государств, географическим знаниям и прошлому своей родины. Одной из первых книг, переведенной по заказу Альфреда с латинского около 884 г. участником его кружка, Верфертом, были "Диалоги" Григория I (540-604 гг.), того папы, по инициативе которого англо-саксы были обращены в христианство. "Диалоги" представляют собой сборник назидательных историй о "нравах и чудесах святых людей". Сам Альфред, по свидетельству Ассера, занялся первоначально книгой исторических заметок, собранных им из разных источников и переводов ("Handboc" или "Enchiridion"). До нас она не дошла. По свидетельству того же хрониста, следующим переводом Альфреда, сделанным им еще с помощью Ассера, был перевод трактата Боэция "Об утешении философией" (De consolatione philosophiae, 524 г.), одного из самых популярных сочинений европейского средневековья. Велико было влияние этой книги и в средневековой Англии - от первого ее переводчика, короля Альфреда, и до Чосера, который перевел этот трактат четыре столетия спустя. Хотя трактат Боэция и является книгой "языческой", всецело проникнутой влиянием античной мысли, однако в течение почти всего средневековья Боэций причислялся к христианским святым. Под пером Альфреда сочинение Боэция приобретает христианский колорит, так как он принимает автора за христианина, угнетаемого Теодорихом, который изображен им кровожадным тираном, гонителем христианства и просвещения; но Альфред стоит всецело на стороне просвещенного римлянина также и потому, что посреди бедствий своей родины и своих тяжелых трудов по ее устроению он сам нуждается в утешениях разума и возбуждающих бодрость примерах. Перевод пяти книг трактата Боэция поэтому нередко окрашивается у Альфреда в чисто личные тона. Весьма лирически передает он, например, характеристику Боэцием "золотого века", когда не существовало еще "морских разбойников", и прямо намекает на программу своей собственной деятельности, когда характеризует условия, необходимые для хорошего правителя. Любопытно также, что значительно расширено в его переводе то место трактата Боэция, где говорится о могуществе знания. К повествованиям об Орфее и Эвридике, о титанах, о Геркулесе и Улиссе, о троянцах и готах, о Катоне, Цицероне или Сенеке он прибавил ссылки на героев древнегерманских сказаний (Веланд) и примеры из повседневной жизни; незнакомые читателю географические имена или названия предметов (гора Этна, остров Туле) он счел необходимым пояснить. Окончив перевод, Альфред обратился к нему еще раз и попытался стихами передать ряд стихотворных частей трактата Боэция. Следующими переводами Альфреда были вольно переданные англо-саксонской прозой "Монологи" блаженного Августина с дополнениями из других его сочинений (О государстве божьем) и трактатов других писателей (Григория, Иеронима), а также перевод "Обязанностей пастыря" (Cura pastoralis, по-англо-саксонски "Hierdeboc") папы Григория. Эти переводы Альфред предназначал для клириков своего времени, монастырских наставников и учителей. Он перевел также "Всемирную историю" испанского епископа V в. Орозия. Книга Орозия (Historiarum adversus paganos lib. VII) - написана им по внушению его друга, блаженного Августина, и называется иногда "О несчастиях мира" (De miseria mundi), так как составлена была с целью противодействовать мнению, будто христианство явилось причиной всевозможных распрей и бедствий человечества. Эта книга была Альфредом не только переработана, но и дополнена. Сделанные Альфредом на основании устных рассказов путешественников при его дворе три самостоятельных вставки в перевод, касающиеся географии современной ему Европы, особенно драгоценны, так как представляют собою единственные в своем роде географические и этнографические наблюдения, сознательно сделанные в такую раннюю пору, как IX в. Из этих записей одна касается средней Европы, другая - прибрежных областей Балтийского моря, третья - крайнего Севера. Последние две сделаны Альфредом непосредственно со слов отважных мореплавателей, норвежца (по другим предположениям, англо-сакса) Вульфстана и норвежца Охтхере (Ohthere), который, может быть, состоял на службе короля; записи эти несомненно отличаются большой достоверностью. Вульфстан рассказал Альфреду о своем плавании от Шлезвига Балтийским морем до страны эстов, живших по юго-восточному берегу, и описал их быт; Охтхере же, со своей стороны, подробно рассказал о том, как он обогнул северные берега Норвегии и, плывя далеко на восток, достиг "страны биармийцев" (т. е. "пермяков") и "земли терфинов" (т. е. "лесных финнов", живших по "Терскому берегу" Белого моря). Сообщенные Охтхере сведения приводят к заключению, что он не только первый из скандинавов открыл Нордкап и путь в Белое море, но и достиг, вероятно, нынешнего мурманского берега и устья Северной Двины. Рассказы отважного норвежского морехода англо-саксонскому королю настолько захватывающи, что послужили материалом для поэтического пересоздания в небольшой поэме Лонгфелло (The Discoverer of North-Cap. A leaf from King Alfred's Orosius). Альфред, дав в своем переводе Орозия учебник всемирной истории, дополненный элементами современного ему землеведения, задумал также руководство по истории собственной страны. Для этой цели более всего подходила "Церковная история англов" Беды; перевод ее на англо-саксонский язык и был осуществлен Альфредом, однако, по всей вероятности, не самостоятельно, а с помощью других лиц. Литературная деятельность Альфреда не ограничилась одними лишь переводами; к оригинальным его произведениям можно причислить, например, его введение к составленному им новому законодательному кодексу, хотя, конечно, это введение, как и весь кодекс, не принадлежит к художественной литературе. Но все произведения Альфреда, в первую очередь его переводы, безусловно относятся именно к литературным памятникам прежде всего по тому влиянию, какое они оказали на дальнейшее развитие литературы. Альфред может быть назван создателем литературной англо-саксонской прозы. Последующие англо-саксонские прозаики лишь продолжали его дело. Влияние Альфреда усматривают прежде всего в современной ему анналистике, хотя она и не им создана. Отдельные англо-саксонские летописи в различных редакциях несомненно существовали уже задолго до его времени, являясь, наряду с законодательными кодексами и некоторыми документами юридического характера, важнейшими памятниками англо-саксонской прозы предшествующего периода. В царствование Альфреда летописание получило новый стимул. Не подлежит сомнению, что дошедшая до нас уэссекская редакция англо-саксонской хроники писалась вблизи королевского двора, поэтому в некоторой своей части она носит на себе следы воздействия взглядов самого Альфреда, его просветительных идей, его литературных трудов. Англо-саксонская хроника продолжала пополняться в течение всего X и первой половины XI столетия, в отдельных случаях и позже: так называемая "Питербороская хроника" закончила свое изложение лишь столетие спустя после нормандского завоевания. В X столетии англо-саксонские анналы копировались и дополнялись во многих монастырях Англии. Влияние Альфреда-писателя испытали также литературные деятели второй половины X и начала XI века. По крайней мере, важнейший из них, Эльфрик, говорит об Альфреде как о своем образце. Но его собственное творческое развитие шло уже совершенно другими путями. Эльфрик (Aelfric) родился около 955 г. в Винчестере или его окрестностях, был воспитан в местной монастырской школе, сделался монахом и вскоре прославился своей ученостью и своими писаниями. В 1005 г. он был призван, в качестве настоятеля, в один из монастырей близ Оксфорда, где и умер между 1020 и 1025 гг. Таким образом вся жизнь Эльфрика прошла в монастыре; монастырским и церковным задачам и нуждам посвящена была и его литературная деятельность. Это и определило прежде всего глубокое различие между ним и Альфредом. Альфред был, в сущности, гениальным самоучкой, который приобрел свое латинское образование в поздние годы и притом в неблагоприятных условиях; сама жизнь и широкая реформаторская государственная деятельность руководила его пером, и это наложило резкий отпечаток на все его писания. В противоположность ему Эльфрик знал латынь с ранних лет, мог воспользоваться всеми выгодами учено-литературной традиции, всеми трудами предшественников, но его кругозор был ограничен монастырскими стенами, и просветительские или лучше сказать педагогические задачи, которые он себе ставил, были значительно уже. За три четверти века, прошедшие со смерти Альфреда, в Англии многое сильно изменилось. Внешнее положение государства как будто даже улучшилось. Борьба с датчанами закончилась победой англо-саксов при короле Эдгаре (958-975 гг.), который отвоевал обратно всю область "датского права" и вновь объединил Англию в единое королевство; за это он был прославлен в исторических песнях (две из них дошли до нас: одна повествует о его короновании, другая о его кончине). Однако борьба с датчанами в течение всей первой половины Х столетия не могла не отразиться на внутреннем положении страны и в особенности на состоянии ее просвещения. Центры тогдашнего просвещения - монастыри - вновь запустели, язык церкви - латинский - знали лишь немногие представители высшего духовенства, переводческая деятельность почти вовсе прекратилась. Такое положение дел вызвало потребность в монастырской реформе, которая осуществлена была при короле Эдгаре. Назревала она значительно ранее под воздействием бенедиктинских орденов континента. Однако попытки реформировать английские монастыри на основании бенедиктинского устава встречали в Англии значительное противодействие и вызвали сильную церковную и общественную борьбу. Лишь при короле Эдгаре давно задуманная реформа стала возможной. Страна покрылась сетью новых бенедиктинских монастырей, возникла новые монастырские школы, в которых преподаванию латинского языка уделялось особое внимание. Реформа эта оказала чрезвычайно сильное влияние на англо-саксонскую литературу. Белое духовенство лишилось поддержки, монастырская аскетическая идея стала подчинять себе все интересы в области духовной жизни, монастыри взяли в свои руки просвещение и все формы воздействия на паству. Эльфрик явился одним из тех писателей, в деятельности которых реформа сказалась всего сильнее. Церковное движение его времени не только сделало его писателем, но и навсегда ограничило круг его интересов своими задачами. Эльфрик был прежде всего педагогическим деятелем. Ряд его книг написан с учебными целями: таковы, например, его латинская грамматика для англо-саксов или "Беседа" (Colloquium) на латинское языке, интересная не столько сама по себе, сколько по англо-саксонским вставкам, написанным между строками латинского текста; эта книга должна была служить руководством по технике перевода с латинского на англо-саксонский; тем же целям служили учебные хрестоматии - извлечения из сочинений Беды, сокращенные и приспособленные для школьной практики. Другие писания Эльфрика имеют специальный теологический характер и в отдельных случаях интересны лишь с культурно-исторической или лингвистической стороны. Так, написанное Эльфриком после 1005 г. сочинение о Ветхом и Новом завете основано на старом латинском трактате Исидора о библейских книгах, но заключает в себе также интересный перечень, латинских книг, имеющихся уже в англо-саксонском переводе. Сам Эльфрик. также занимался переводами; он перевел ряд книг Ветхого завета. Все упомянутые писания Эльфрика относятся, главным образом, к позднему периоду его жизни. С историко-литературной точки зрения, однако, наиболее интересны его ранние произведения - сборники проповедей и житий святых. Первый сборник проповедей Эльфрика возник в 990-991 гг., второй в 994 г.; в каждом из них по 40 проповедей. Возникновение их связано, очевидно, с тем, что после реформы клиру было предписано каждое воскресенье обращаться с наставлениями к пастве; в целях наилучшего воздействия на слушателей они написаны на народном языке, а не по-латыни, что придает им особый интерес. Требования общедоступности которые ставил себе Эльфрик, распространяются и дальше, на самое содержание его проповедей. Он пишет ясно и просто, воздерживаясь от упоминания непонятных слушателям предметов, избегая, например, библейской экзотики и все время пользуясь запасом представлений из повседневного быта. Проповеди представляют значительный историко-культурный интерес, так как в них включены, между прочим, целые бытовые картинки. Второй сборник проповедей Эльфрика, а также сорок "житий", написанных им около 996/997 г., еще ближе к запросам времени и уровню его читателей, но в этих книгах сильнее, чем прежде, звучат призывы к покаянию; они написаны в период нового усиления датских вторжений. В 994 г. Англия впервые начала сбор "датских денег" (danegeld) - тяжелого военного налога, бременем ложившегося на плечи трудового населения; к этому времени в Англии, как и на всем Западе, усилилось ожидание гибели мира, приурочивавшегося христианскими проповедниками к 1000 году; отсюда и более мрачный, а порой даже, зловещий колорит, который местами отличает эти две книги от первого сборника проповедей. Рассказав, например, по библии о Маккавеях, Эльфрик, - несомненно имея в виду датчан, - призывает соплеменников храбро сражаться с язычниками; в проповеди "Богомолец, работник и воин" он обсуждает очевидно злободневный тогда вопрос о непригодности монахов к военной службе, а проповедь "О ложных богах" целиком посвящает языческим верованиям скандинавских завоевателей Англии. В этих сборниках также силен повествовательный элемент; в проповеди вкрапливаются рассказы из жизни местных англо-саксонских святых, - нортумбрийца Дрихтхельма, мерсийца Иммы и др. "Жития" Эльфрика близки к художественной литературе и по той роли, какую они играли для читателей этой эпохи, - являясь, в сущности, занимательными в сюжетном смысле повествованиями. Эльфрик увлекается рассказом, изображает жизнь и людей, пользуясь доступными ему бытовыми красками. В житие св. Свитхуна он включает, например, даже воспоминания о своей собственной юности. Стилистической форме этих произведений Эльфрик также уделяет пристальное внимание. Он несомненно долго трудился над их отделкой и создал новую литературную технику, которая вызывала и дальнейшие подражания: техника эта заключалась в ритмизации речи, пользовании приемами поэтического стиля, - аллитерацией, ассонансами и т. д. в целях повышения эмоционального воздействия произведения на слушателей и читателей. Писания Эльфрика имели большой успех, по крайней мере в монастырский кругах; об этом свидетельствует не только сравнительное обилие дошедших до нас рукописей их, но и следы воздействия их на других писателей X и начала XI вв. Из англо-саксонских проповедников более позднего периода рядом с Эльфриком должен быть упомянут Вульфстан (Wulfstan), которого отождествляют с исторически засвидетельствованным между 1002-1023 гг. епископом Вустерским и архиепископом Йоркским. Он считался замечательным оратором, и перу его приписывали свыше пятидесяти проповедей. От Эльфрика Вульфстан отличается гораздо более изощренной стилистической техникой. Ритмизация прозы, обильно встречающиеся у него аллитерации, ассонансы, рифмы, в связи с особой патетикой присущей ему манеры, создают впечатление витийства, рассчитанного на особый эффект. Ему чужда простая повествовательная манера Эльфрика, и он вообще избегает повествований, даже касаясь библейских эпизодов. Вульфстан - суровый моралист и беспощадный обличитель. Он обращается к современникам с гневом и горечью библейских пророков. Сильное впечатление оставляет относящаяся к 1014 г. проповедь Вульфстана "К англам в то время, когда они особенно угнетаемы были датчанами". Бедствия времени пробудили в Вульфстане ораторский дар; он призывал к покаянию, громил распространенные в народе мирские забавы, предлагая, например, сжечь музыкальные инструменты. Смело обличал он также англо-саксонскую знать. Это был несомненно сильный и суровый человек, мощный деятель безвременья; в тот период, когда Англия, политически объединенная с Данией, переставала уже жить самостоятельной государственной жизнью, он бесплодно старался сплотить национальный силы, остановить начавшееся общественное разложение, расшатывавшее нравственные устои. Этим объясняется продолжительность его влияния на литературные и даже юридические памятники последующей эпохи; проповедь Вульфстана использованы, например, в законах Данута. Развитие в Англии религиозного прозаического повествования в конце X и начале XI в. характеризуется склонностью авторов к сюжетности и занимательности. В некоторых житиях и назидательных повестях повествовательный элемент прямо стоит на первом плане; начинается процесс постепенной секуляризации литературных произведений. В англо-саксонских рукописях начала XI в. сохранилось несколько "назидательных" повестей, чрезвычайно близких уже к повествовательным формам новой эпохи. Таков рассказ об отшельнике, побеждающем и обращающем куртизанку, после того как он в присутствии своей искусительницы сжег один за другим все пальцы на руке (сюжет, имеющий широкое распространение в житийной литературе и позднее обработанный Л. Н. Толстым в "Отце Сергие"); таков другой рассказ о монахе, влюбившемся в дочь египетского жреца и спасенном от греха молитвой набожного отшельника. Особый интерес представляет повесть о приключениях сирийского монаха Малха, переведенная с латинского оригинала, но в сюжетном отношении прямо восходящая к позднегреческому авантюрному роману, в частности к "Вавилонской повести" Ямвлиха. Латинский оригинал несколько христианизировал этот рассказ о злоключениях двух любовников, превратив героя в монаха, покинувшего монастырь и нарушившего свои обеты, за что, якобы, он и претерпевает различные невзгоды. Но сюжетная схема осталась той же, что и в греческом романе: пленение любовников разбойниками, странствование их по пустыне, бегство в пещеру, обитательница которой - львица - растерзывает их преследователей и т. д. Любопытно также раннее знакомство англо-саксов с историей об Александре Македонском, хотя еще и не в той развитой впоследствии форме, которая вышла из латинских редакций Псевдо-Каллисфена. Общие очертания легенды об Александре и Нектанебе были известны уже Альфреду из сочинения Орозия, в полном же виде она распространилась в Англии лишь в XIII-XIV вв. уже с чертами рыцарского романа. Однако в начале XI в. на англо-саксонский язык уже переведено было апокрифическое "Письмо Александра" о диковинах Индии. В тесной связи с ним находится и другой англо-саксонский перевод того же времени "О чудесах Востока"; здесь описаны чудесные люди, животные и растения, которые довелось видеть Александру во время его походов: небывалые чудовища, с виду похожие на людей, но "без головы, на груди имеющие глаза и рот", песиглавцы, одноглазые великаны, "змеи в сто пядей в длину и пятьдесят в ширину, напоминающие большие каменные столбы", гигантские муравьи, поедающие верблюдов. Эти басни о "дивьих народах" дожили в европейской литературе до конца XVI столетия. Еще один англо-саксонский перевод начала XI в. не менее явственно свидетельствует о близости новой эпохи. Это перевод с латинского оригинала, восходящего к греческому прототипу романа об Аполлонии Тирском со всей историей его женитьбы, последующих приключений, утраты жены и дочери и их вторичного обретения. Любопытно, что этот роман стал известен англо-саксам до того, как создались знаменитые латинские редакции его у Готфрида из Витербо (XII в.) или в "Римских деяниях", которые и явились причиной его широкого распространения в мировой литературе, а в английской донесли его до Гауэра ("Исповедь влюбленного") и Шекспира ("Перикл"). ОТДЕЛ II ЛИТЕРАТУРА ОТ НОРМАНДСКОГО ЗАВОЕВАНИЯ ДО XIV в. ВВЕДЕНИЕ День битвы при Гастингсе - 14 октября 1066 г. - был для истории Англии великим рубежом: начался новый период, полностью изменивший социально-политический облик, быт, язык и культуру страны. Конечно, тот политический и социальный переворот, который носит название нормандского завоевания Англии, не может быть обозначен точной хронологической датой. Завоевание нормандцами англо-саксонской Британии подготавливалось задолго до Гастингской битвы, а закончилось фактически по крайней мере на два десятилетия позже 1066 г. Скандинавские вторжения в Англию и в береговые области Франции начались приблизительно в одно время; однако судьба поселений скандинавов в той и другой стране была очень различной. Пока датские короли - Канут Великий и его преемники - правили Англией в качестве завоевателей (1016-1042 гг.), "земля северян" (terra northmannorum) во Франции превратилась в вассальное Нормандское герцогство, а владетели и население его быстро романизовались, усвоив язык и культуру своей новой родины. Любопытно, что и в Англии шел аналогичный процесс быстрого подчинения поселившихся там скандинавов более высокой англо-саксонской культуре, которая продолжала здесь свое естественное развитие вплоть до середины XI в.; культурная ассимиляция была облегчена в Англии этнической и языковой близостью скандинавов к коренному англо-саксонскому населению. Таким образом по языку и культурным традициям норманны, осевшие во Франции, и скандинавы Англии сильно отличались друг от друга уже к концу X и началу XI вв. Обитатели Нормандии говорили по-французски, датчане, осевшие некогда в Англии, - по-англо-саксонски; культурное развитие в той и другой стране шло своими, очень отличавшимися друг от друга путями, несмотря на связующую роль христианской римско-католической церкви. История нормандского завоевания Англии запечатлена на так называемой "вышивке из Байе" (Bayeux) - оригинальном художественном памятнике, который большинство исследователей, правда, склонно ныне относить не к XI в. (как предполагалось ранее), а к более позднему времени, - к XII или XIII вв. На этом огромном куске материи, длиною свыше ста метров, рука замечательного художника начертала всю историю завоевания, а иглы искусных мастериц покрыли этот рисунок ярким цветным шитьем. В десятках эпизодов, с множеством характерно изображенных лиц, перед нами последовательно проходит вся история завоевания, все важнейшие события и люди этой эпохи; здесь и отплытие кораблей Вильгельма, и битвы его дружин на территории Англии, и военные советы, и пиры. Армия, собранная Вильгельмом, была по тому времени весьма значительной (от 5 до 10 тысяч человек) и состояла не исключительно из нормандцев; на призыв Вильгельма, обещавшего, в случае победы значительные награды и земельные пожалования, откликнулись авантюристы со всей Франции; здесь были и пикардийцы, и бретонцы, и фламандцы; таким образом, успех завоевания сразу же должен был открыть возможность массового широкого переселения в Англию жителей различных французских областей. Что касается самой завоевательной экспедиции Вильгельма, то исход ее в значительной степени был предопределен тем обстоятельством, что англо-саксам пришлось собственно отражать не одно, а два вторжения в их страну, происшедшие одновременно, скорее всего по предварительному уговору с Вильгельмом и может быть даже по разработанному им плану. Не успел Гарольд, избранной англо-саксонским королем "собранием мудрейших" (witenagemot) после смерти Эдуарда Исповедника, одержать блестящую победу (25 сентября 1066 г.) над войсками норвежского короля Гаральда Гардрада, высадившегося на берегах Йоркшира, - как ему пришлось вступить в бой с могущественной армией Вильгельма в Сессексе; битва, происшедшая 14 октября неподалеку от Гастингса, была англо-саксами проиграна, а король Гарольд убит. Вильгельм поспешил воспользоваться всеми выгодами своего положения. В течение нескольких лет в различных частях страны периодически возникали восстания, в которых, вероятно, немалую роль играло свободное англо-саксонское крестьянство, опасавшееся закрепощения нормандскими феодалами (так было, например, в северо-восточной Англии в 1069 г.), но все эти восстания, подавлялись Вильгельмом с беспощадной жестокостью. Страна быстро начала менять свой социальный облик. Англо-саксонская аристократия в большинстве своем лишена была феодальных владений; отобранными землями Вильгельм щедро награждал своих баронов; одновременно шло быстрое вытеснение англо-саксов из состава высшего духовенства, начавшееся уже при Эдуарде Исповеднике. В первые годы после завоевания эмиграция коренного населения из Англии была довольно значительной; покидая родину, большие группы англо-саксов отправлялись в Шотландию, в скандинавские страны, попадали даже в Византию и на Русь; на дочери Гарольда, последнего англо-саксонского короля, был женат Владимир Мономах. Одновременно шел большой приток в Англию жителей из Франции и соседних областей. Он продолжался около двух веков, но особенно значительным был в первые два десятилетия после завоевания. В своей политике Вильгельм преследовал одну явно выраженную цель - укрепление королевской власти. В этом - одна из существенных особенностей английской истории того периода. Конфликты королевской власти в Англии с "баронами", т. е. нормандской феодальной знатью, и с римской церковью, папским двором заполняют собою страницы английской истории вплоть до XIV столетия; эта борьба ведется и дальше, но уже в несколько иных условиях. "Великая хартия вольностей" (15 июня 1215 г.), завоеванная в результате союза феодальных баронов с мелким и средним дворянством и городами, не означала еще полной победы этих сил над королевской властью. Спор между ними долго оставался нерешенным. Не менее существенную роль сыграл в этот период наметившийся вскоре после нормандского завоевания рост городов. Уже "Книга страшного суда" (Doomsday book), - кадастровая опись земельных владений, составленная в 1086 г. по повелению Вильгельма, - насчитывает в Англии около восьмидесяти городов, из которых большинство, впрочем, имело еще полуаграрный характер. Лишь несколько городов и тогда уже выделялось из прочих количеством своего народонаселения, торговыми связями и т. д. Таковы были Лондон, вскоре же получивший от королевской власти особые привилегии, Йорк и Норвич. В XII и особенно в XIII вв. города становятся еще многолюднее и могущественнее, принимают активное участие в политической борьбе на стороне королей против баронов, усиливают свою хозяйственную активность и коммерческие связи со странами континента. Горожане происходили не только из среды старых свободных англо-саксонских семей; вскоре после завоевания в английские города и, прежде всего, в наиболее крупные, стали переселяться иноземные купцы и ремесленники с континента - из Нормандии и Фландрии. "Книга страшного суда" отмечает наличие в английских городах большого количества французов-ремесленников, уравненных в правах с прочими гражданами; характерно, например, что ткачи и каменщики были большей частью иностранцы. Многие из этих пришлых ремесленников приезжали, в Англию в поисках работы, женились здесь на англичанках, а во втором поколении уже окончательно смешивались с местным населением. Таким образом внедрение французской культуры производилось в Англии во всю эту эпоху не только сверху, через посредство нормандско-французского дворянства, но развивалось также и иными, более широкими путями. В результате вся социальная жизнь Англии в эту эпоху меняет свой характер. Изменяются быт, умственные запросы и литературные вкусы. Первоначально в стране сосуществуют три языка - старый англо-саксонский, изменяющий свой характер в новых исторических условиях, французский и латинский. Одновременно в Англии существуют также три литературы, развивающиеся параллельно и как будто вначале, в переходный период, не оказывающие воздействия друг на друга. На самом деле, процесс их взаимовлияния начинается очень рано и непрерывно продолжается в течение нескольких веков: из смешения различных элементов в результате сложнейших процессов взаимодействия и борьбы в XIV в. возникает новый английский язык, а вместе с ним рождаются и новые национальные английские литература и искусство. Глава 1 ЛАТИНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА В АНГЛИИ МЕЖДУ XI и XIV вв. Одним из следствий нормандского завоевания было появление в Англии в XI-XIV вв. богатой и разнообразной литературы на латинском языке. По-латыни писались в Англии и ученые трактаты, и исторические хроники, и произведения, непосредственно относящиеся к художественной литературе. Еще в XIII в. на латинском языке писались и антицерковные сатиры, начинавшие ту борьбу с феодальной церковью, которая в Англии ярче сказалась столетием позже, и произведения политической поэзии. Французский и англо-саксонский языки долго существовали в Англии раздельно, обслуживая враждовавшие между собой социальные группы и не оказывая друг на друга сколько-нибудь заметного воздействия, как и литературы на этих языках. Французский являлся по преимуществу языком нормандской феодальной знати, двора, королевской администрации; англо-саксонский оставался разговорным языком широких слоев коренного населения, но утратил свое литературное значение как государственный язык. В этих условиях латинский язык довольно долгое время должен был играть в Англии посредническую, связующую роль между разноязычными группами местных и пришлых обитателей страны. Благодаря влиянию церкви, латинский язык, наряду с французским, становился вторым государственным языком и служил также средством устного общения. Распространение латинского языка в низших слоях клира, чего неизменно добивались нормандские церковные власти, имело в данном случае особо важное значение. После победы нормандских завоевателей монастыри стали убежищем для многих разоренных и угнетаемых англо-саксов. В монастырях со смешанным населением шел первоначальный процесс культурного взаимодействия и взаимовлияния англо-саксов и нормандских завоевателей, а латинский язык, до поры до времени, становился универсальным средством как личного общения между ними, так и наиболее удобным и выгодным орудием письменного изложения мыслей. Латинская литература Англии в XI-XII вв. была, прежде всего, философско-теологической. В эту эпоху в Англии, как и на всем Западе, наблюдалось "верховное господство богословия во всех областях умственной деятельности" {Маркс-Энгельс, Сочинения, т. VIII, стр. 128.}; в руках духовенства "политика и юриспруденция, как и все остальные науки, превратились в простые отрасли богословия, и в основу их были положены те же принципы, которые господствовали и в нем" {Маркс-Энгельс, Сочинения, т. VIII, стр. 128.}, Происходившие в XI-XIII вв. философские споры между "реалистами" и "номиналистами" привлекали к себе английских богословов. Архиепископ Кентерберийский Ланфранк около 1080 г. написал свои возражения Беренгарию Турскому по поводу важного для церковного господства учения о преосуществлении. Его преемник, реалист-платоник Ансельм, оставил целый ряд сочинений, - среди них "Монолог" и "Веру, доискивающуюся разумения", - очень важных для понимания сущности церковной борьбы против номинализма и основных философских разногласий схоластиков в эту пору. В XI-XII вв. в Англии развилась также трудно обозримая по своей обширности латинская аскетическая и назидательная литература, жития святых и т. д. В культурно-историческом и литературном отношении из всех сочинений этого рода наиболее интересны, конечно, жития святых: они были написаны более изящным латинским языком, чем схоластическая философская проза, и выполняли в значительной степени назначение литературных повествовательных произведений. Богословско-схоластическая литература XI-XII вв. не могла, однако, ответить всем запросам английских книжников этого времени; крестовые походы, создание различных духовно-рыцарских орденов для борьбы с язычниками, оживившаяся торговая деятельность и т, д. не только расширили европейские географические горизонты, но и столкнули западный мир с неведомой им дотоле восточной наукой, философской мыслью, литературой; под воздействием этих факторов растут знание и интерес к реальному миру, к восточной и античной научной мысли. В эту эпоху в Англии получает довольно широкое развитие научная литература на латинском языке; появляются новые сочинения по естественной истории, медицине, астрономии. В особенности следует подчеркнуть возникший в это время и в Англии интерес к науке арабов. Во второй четверти XII в. Ателярд из Бата (Athelard - Aethelward) сделал ряд латинских переводов арабских астрономических и математических сочинений, написал много научных компиляций, а в своих собственных сочинениях (Questiones naturales) старался всячески доказать разумность арабских физических теорий, выступая страстным поклонником науки вообще. Около 1140 г. англо-нормандец Роберт (Robert de Retines) отправился в Испанию вместе со своим товарищем, далматинцем Германом, для того, чтобы под руководством арабских учителей перевести Коран на латинский язык, и с увлечением занимался там также астрономическими исследованиями. Особый интерес представляет латинская историография нормандского периода. В XI-XII вв. в Англии создано было большое количество исторических трудов, имеющих как документально-историческое, так нелитературное значение. Очагами исторических занятий попрежнему оставались монастыри. Важным собранием исторических данных является труд англо-саксонского монаха Эдвдера Кентерберийского (Eadmer) - "Новейшая история" (Historia novorum), - обнимающий события в Англии между 1066 и 1122 гг.; тот же Эдмер написал биографию Ансельма (Vita Anselrai), также содержащую в себе много сведений по истории Англии в период, когда Ансельм занимал пост архиепископа Кентерберийского. Флоренс Вустерский (Florenz), умерший в 1118 г., написал всемирную историю (Chronicon ex chronicis), скомпилировав ее из старых сочинений Беды, "Жизни Альфреда" Ассера и всемирной истории ирландского монаха Мариана Скота; наибольший интерес в труде Флоренса представляют его собственные дополнения к нему по истории Англии, доведенные до 1118 г.; неизвестный автор пополнил этот труд Флоренса, доведя изложенное до 1141 г. На труде Флоренса частично основана также история Англии Симеона Дерхемского (Historia de gestis regum Anglorum), охватывающая время с 848 по 1129 г.; это сочинение интересно тем, что Симеон пользовался уже и англо-саксонскими хрониками, в частности, источниками нортумбрийского происхождения. Еще большее значение имеют труды Вильяма Мальмсберийского и Генриха Гентингдонского. Первый из них был библиотекарем монастыря в Мальмсбери (Malmesbury) - Его "История английских королей" (Historia regum Anglorum) - от завоевания Британии англо-саксами и до 1127 г., - дополненная впоследствии "Новейшей историей" Англии (Historiae novellae, с 1126 по 1143 г.), и другие труды церковно-исторического содержания (De gestis pontificum Anglorum, Vita Aldhelmi, De antiquitatibus Glastoniensis ecclesiae) в одинаковой мере свидетельствуют о том, как отличается его манера изложения от старых летописцев; он пытается дать связную историю своей страны, свободную от англо-саксонских или нормандских пристрастий, обильную фактами, но не беспорядочно собранными, а всегда находящимися в связи с основной задачей рассказа. "История Англии" (Historia Angiorum) Генриха, архидьякона Гентингдонского, была предпринята им по заказу Линкольнского епископа, ценившего ранние латинские стихотворные опыты Генриха и его латинский трактат о времени кончины мира (De stimmitatibus rerum, 1135 г.). Историю Англии Генрих излагает от экспедиции Юлия Цезаря в Британию и до 1135 г.; он пользуется при этом не только старыми истории вескими трудами Беды и Ненния, но и историческими песнями англо-саксов и живыми еще в его время преданиями; иные из них он, впрочем, почерпнул, вероятно, из англо-саксонских хроник; так, мы находим у него, например, латинский перевод песни о битве под Брунанбургом из англо-саксонской хроники, куда она вписана под 937 г. Этот труд Генриха Генгангдонского пользовался довольно продолжительным распространением; неизвестные авторы дополнили его в 1154 и в 1275 гг. Наибольшее значение для истории литературы имел Гальфрид Монмаутский, с именем которого связывается распространение в европейской литературе кельтских преданий о короле Артуре. Гальфрид Монмаутский (Galfridus Monumetensis) был, вероятно, валлиец родом и знал уэльский язык. Он был архидьяконом в Монмауте, откуда его прозвание, затем епископом и St. Asaph и умер в 1154 г. Его "История бриттов" (Historic Britocium или Historia regum Britanniae) написана между 1132-1137 гг. Появление этой своеобразной книги среди других исторических сочинений нормандского периода, посвященных, главным образом, англо-саксонской и нормандской истории, нельзя объяснить случайностью. Уэльсцы приветствовали нормандских завоевателей на территории Англии как победителей их давних исторических врагов - англо-саксов - и мечтали о национально-политическом объединении с бретонцами, потомками тех уэльсцев и корнийцев, которые эмигрировали на континент в V-VI вв. Именно этим можно объяснить появление знатных уэльсцев при дворах английских королей нормандской и анжуйской династий и то возрождение кельтских исторических преданий и легенд, которое мы наблюдаем у писателей этого периода. До XII в. древнейшие латинские истории бриттов, например, сочинения Гильдаса (VI в.) или Ненния (IX в.), были в Англии сравнительно мало известны; теперь интерес к ним сразу возрос, но заключающиеся в них данные подверглись сильной обработке под пером новых писателей. Они были дополнены, приукрашены, изменены. Под пером Гальфрида Монмаутского формируется ряд таких легенд, которые обойдут затем все европейские литературы. Это относится прежде всего к легенде о короле Артуре. Реальное историческое существование короля Артура не может быть доказано; быть может, позднейшая легенда о нем связалась с воспоминанием об одном из незначительных кельтских вождей, боровшихся против англо-саксонских завоевателей Британии; свидетельства о том, что он будто бы принимал участие в битве при Бате в 516 г. и умер в 537 г., - несомненно очень позднего происхождения. Характерно, что Гильдас (VI в.) еще ничего не говорит об Артуре, хотя подробно повествует о борьбе кельтов против англо-саксонских завоевателей; ничего не сообщают о нем и англо-саксонские источники, например Беда, хроники; у Ненния в 858 г. мы встречаем Артура в качестве знаменитого военачальника бриттов (dux beliorum), одержавшего над англо-саксами и пиктами двенадцать побед. Было предложено много догадок для объяснения очевидно возникшей уже к этому времени легенды об Артуре; иные видели в ней создание патриотического вымысла, тешившего кельтов в период их национального угнетения, другие прямо усматривали в ней плод то патриотического подлога, то недоразумения; выдвигались также предположения о мифическом происхождении этого образа (общекельтское божество плодородия, именовавшееся у одних племен "Artor", у других "Airem") и т. д. Во всяком случае, уже к XII в. образ короля Артура подвергся необыкновенной трансформации. У Гальфрида он превращен в могущественного владетеля не только всей Британии, но и большей части Европы, - Галлии, Скандинавии; он побеждает даже римского императора. Источники этого превращения различны; кроме указанных выше, можно предположить воздействие на эту легенду также (на континентальной почве) эпических преданий о Карле Великом, книжных источников об Александре Македонском и т. д. Представляется чрезвычайно трудным определить, какие черты этой легенды создались среди британских кельтов (например, в Уэльсе) и какие усвоены были ею среди бретонцев, так как их устные редакции нам неизвестны или известны в сравнительно поздних записях, которые могли испытать на себе уже воздействие книжных источников. Несомненно во всяком случае, что Гальфрид многое сам сочинил в своей легендарной истории, пользуясь воспоминаниями своих разнообразных чтений - в том числе и античных поэтов и прозаиков; кое-что он мог почерпнуть и из устной кельтской традиции. Легенда об Артуре появляется у Гальфрида лишь в седьмой книге его "Истории Британии"; в начале труда рассказывается об Энее и сыне его Аскании, бежавших из Трои в Италию, о дяде Аскания - Бруте, который отправился на далекий Запад, завоевал остров Альбион, назвал его Brutannia или Britannia и сделался родоначальником бриттов. В Альбионе жило племя великанов, вождем которых был Goemagot или Gawr Madog (великан Мадог); его победил в единоборстве один из спутников Брута, Кориней (Corineus). Любопытным примером чрезвычайной многовековой распространенности сочинения Гальфрида и пущенных им в оборот преданий может служить то, что оба эти героя, великан Goemagot и Corineua, в позднее средневековье считались покровителями города Лондона, и изображения их пользовались большой популярностью еще в XV-XVI вв., постепенно смешиваясь с Гогом и Магогом библии и легенд об Александре Македонском; в торжественных случаях их изображения появлялись на Лондонском мосту; они увековечены и в скульптурных деревянных фигурах лондонского Гильдхола (Guildhall) 1707 г. как покровители вольностей Сити. В последующих книгах Гальфрид рассказывает историю бриттов после смерти Брута, упоминая и о появлении Цезаря в Британии, о римском владычестве, об обращении кельтов в христианство, о завоевании Британии англо-саксами и т. д. С VII книги по XI ведется рассказ о короле Артуре, сыне Игерны и Утер-Пендрагона, от его рождения до смерти, вплоть до окончательного подчинения Британии англо-саксонским племенам. Здесь впервые в литературе появляется имя мудрого кудесника Мерлина и находятся в основных чертах все те важнейшие легенды об Артуре, которые вскоре положены будут в основу множества других литературных произведений на латинском, французском и английском языках. Об Артуре упоминают и другие историки, современники Гальфрида, например, Вильям Мальмсберийский, Генрих Гентингдонский; у нормандца Васа встретится уже и сказание о "Круглом Столе" Артура и его рыцарях. Скоро начнут рассказывать о деяниях сестры Артура - феи Морганы, об отплытии его в обитель бессмертия, на чудесный остров Авалон, откуда он возвратится, когда придет время, покрытый славой, чтобы вновь занять британский королевский престол. В создании и укреплении этого предания книге Гальфрида Монмаутскогр принадлежит хотя и не единственное, но все же очень видное место. Вся история литературных обработок этого сюжета от Васа и до Теннисона в значительной степени находится в зависимости от Гальфрида, но из "Истории бриттов" Гальфрида узнали не одного лишь Артура - здесь впервые рассказаны легенды о Локрине, Горбодуке, Лейре (Лире) и его дочерях и т. д. Широкое распространение латинского языка в нормандской Англии оживило интерес к античным писателям, произведения которых в большом количестве стали попадаться в английских книгохранилищах; появилась латинская поэзия, иногда светского, иногда религиозного содержания, но всегда основанная на довольно большом по тому времени знакомстве с античными поэтами. Оно чувствуется уже в таких ранних памятниках, как стихотворение амьенского епископа Ги из Понтье (Gui de Pontieiu) о Гастингской битве (Carmen de Hastingae praelio), написанное вскоре после 1068 г.; античное влияние еще сильнее дает себя знать в латинских эпиграммах Гальфреда Винчестерского (ум. в 1107 г.), в технически очень умелой латинской стихотворной легенде Реджинальда Кентерберийского о св. Малхе (ок. 1120 г.), в дистихах "Гипогностикона" Лоренса Дерхемского (первая половина XII в.), где библейская история изложена стилем античной поэзии. В царствование Генриха II Плантагенета (1154-1189 гг.) в Англии наметилось даже своего рода "классическое возрождение" - одно из нескольких подобных "возрождений", возникавших в средневековом мире. При дворе Генриха II среди высшего духовенства было немало людей, обладавших светским образованием, которые охотно посвящали свои досуги изучению древних писателей, сами писали по-латыни, но также живо интересовались политической историей Англии, злободневными анекдотами, местными легендами, топографией своей страны и т. д. Из них следует указать, прежде всего, на Иоанна Сольсберийского (Johannes Salisburiensis, 1110-1180 гг.), который учился в Париже и Шартре, был учеником Абеляра и другом Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского, впоследствии убитого по повелению Генриха II (1170 г.) и затем прославленного как "святого". Главным трудом Иоанна является его "Поликратикус" (Polieraticus, de Nugis Curialium et Vestigiis philosophorum, около 1159 г.), свидетельствующий о знакомстве Иоанна с Платоном и Аристотелем по латинским переводам. Это - теоретическое сочинение о взаимоотношениях светской и церковной властей, одна из первых книг средневековья, в которой связно и последовательно изложена определенная политическая теория на широкой философской основе, благодаря чему она и имела большое значение далеко за пределами своего века. Любопытно, что в "Поликратикусе" не только изложена теория королевской власти, но и находится уже в зачаточном виде политическое учение о "тираноубийстве", на которое Иоанна натолкнули как изучение классических авторов, так и анализ самодержавной власти английских королей нормандской династии вплоть до такого могущественного монарха, как современный ему Генрих Плантагенет. Конечно, Иоанн не рекомендует своим современникам низложения или убийства тиранов, но, исходя из предпочтения церковной власти власти светской, он дает вполне логический вывод о возможности отстранения от власти тех правителей, которые грешат против бога и против своих подданных. Труд. Иоанна Сольсберийского пользовался популярностью в Англии продолжительное время; во времена Чосера он был известной и читаемой книгой; сам автор "Кентерберийсккх рассказов", во всяком случае, хорошо ее знал. Рядом с Иоанном Сольсберийским стоит Вальтер Мап (Map или Mapes; латинизированная форма Mapaeus; около 1135-1196 гг.). Не отличаясь такой тонкостью и глубиной, как Иоанн, Мап был более крайним в своих мнениях и больше тяготел к светским интересам; он обладал особой склонностью к сатире и писал латинской прозой и стихами такие сочинения, которые плохо сочетались с его саном. Мап, быть может, был уэльского происхождения; он учился в Париже, затем занимал должность капеллана при дворе Генриха II, часто сопровождал его в путешествиях, нередко, по повелению короля, вместе с другими его приближенными, объезжал Англию в качестве "разъездного судьи". Перу Мапа с ранних времен приписывалось большое количество произведений; наиболее достоверна принадлежность Мапу сочинения "О забавных разговорах придворных"(De nugis curialium), заглавие которого, вероятно, внушено приведенным выше подзаголовком "Поликратикуса" Иоанна Сольсберийского. В прихотливом беспорядке Мап излагает в пяти книгах всевозможные занимательные рассказы, собранные им при дворе и в различных областях Англии. Он не очень заботится об их назидательном характере: "Я, - говорит он, обращаясь к своим читателям, - ваш охотник, доставляю вам дичь, а вы уже сами приготовляйте из нее блюда". Во всех записанных им придворных анекдотах и сплетнях Мап обнаруживает сатирический талант, наблюдательность. В свою книгу он включает многие рассказы, записи легенд, народных преданий и т. д., служащие важным источником для историков и фольклористов. Одиннадцатая глава 1-й книги (De Herla rege) начинается жалобами на двор Генриха II, находившийся в постоянных разъездах; Мап сравнивает его с двором легендарного короля Герлы, историю которого он тут же рассказывает. Однажды к королю бриттов Герле явился некий карлик и пригласил его к себе на свадьбу. Герла поехал со свитой; в обратный путь карлик дал ему в подарок коней, соколов, собаку и крепко наказал не сходить с коней, пока не укажет этого собака. Приехав домой, Герла справился у старого пастуха о королеве, "Господин, - отвечал ему пастух, - твой язык мне непонятен: я сакс, а ты - бритт. Да и королевы такой я не знаю, слыхал только, что была она в древние годы женою короля Герлы, который исчез куда-то с карликом. Вот уже двести лет господствуют в этой земле саксы, прогнавшие бриттов". Рассердился король, ибо был он в отсутствии, по его счету, только три дня. Некоторые из спутников Герлы, забыв о наказе карлика, сошли с коней и тотчас же рассыпались в прах. Тогда Герла приказал не сходить с коней, и теперь он обречен на вечные скитания, на вечную охоту со своей свитой. "Так и мы, - прибавляет Мап, намекая на двор Генриха II, - вечно переезжаем с места на место с обозами и лошадьми, с посудой и корзинами, с соколами и собаками, с мужчинами и женщинами..." Нетрудно узнать в этом и в других рассказах сюжеты, широко распространенные в европейском фольклоре. В труде Мапа много других рассказов фольклорного происхождения: мы находим здесь возможные отзвуки уэльских легенд, скандинавских саг, англо-саксонских эпических песен международного эпического репертуара (рассказ о Разо и его неверной жене в кн. III, гл. 4 является любопытной параллелью к русской былине об Иване Годиновиче). Труд Мапа и для последующих столетий явился богатым источником повествовательных сюжетов: интересна близость рассказа о Садис и его друге Гало к новеле "Декамерона" о Торелло и Саладине. Интересно отметить у Мапа сильную антиримскую тенденцию, смелые нападки на папскую курию и антиклерикальные сатирические инвективы вообще Мап открыто порицает, например, взяточничество, царящее при папском дворе. Один из его рассказов повествует о некоем Реджинальде, который в 1174 г. был избран епископом Батским и тщетно хлопотал о своем дальнейшем повышении в Кентербери. "Дурак, - сказал ему отец, - отправляйся немедля же к папе, дай ему здоровую пощечину толстым кошельком, и он покачнется в ту сторону, куда тебе угодно". Он отправился, ударил папу, папа покачнулся и упал, и так явился новый епископ; подписывая посвящение, папа, по забывчивости, вместо обычной формулы "Dei gratia" (божьей милостью) написал "Bursae gratia" (милостью кошелька). Мапу приписывают латинское стихотворение "О падении Рима" (De Ruina Romae), в котором оплакивается нравственное растление католической церкви; папская канцелярия названа здесь Сциллой и Харибдой, кардиналы - морскими разбойниками, управляющими "кораблем св. Цетра", т. е. церковью; кончается произведение пожеланием никогда не ездить более в Рим. Что же касается таких приписывавшихся Мапу сатир, как "Проповедь Голии", "Жалоба Голии к папе", "Голия на похитителя его кошелька", "Исповедь Голии" и т. д., то они несомненно принадлежат к произведениям бродячих школяров так называемых "вагантов" или "голиардов". Младший современник Мапа Гиральд Камбрийский (Giraldus Cambrensis или Giraldus de Barri, 1147-1223 гг.) был воспитателем принца Иоанна (будущего короля Англии, прозванного "безземельным"). В 1185 г. он сопровождал принца в завоеванную тогда Ирландию и написал "Завоевание Ирландии" (Ехpugnatio Hiberniae) и "Топографию Ирландии" (Topographia Hiberniae). Это - историческое и географическое сочинения и, в то же время, - собрание наблюдений, сделанных на месте широко образованным путешественником, обладавшим большим любопытством к реальной жизни; описание быта и нравов ирландцев перемешано здесь с записями преданий, саг, народных суеверий и т. д. Гиральд оставил также не менее интересные описания местностей Уэльса и его жителей (в трудах Itinerarium Cambriae и Topographia Cambriae). Гиральду принадлежат также "Зерцало церкви" (Speculum Ecclesiae), острая сатира, направленная против монахов и римской курии, и автобиография - "Об усердных деяниях Гиральда" (De gestis Giraldi laboriosis). Литературная манера Гиральда всецело отвечала вкусам его времени; подобно Мапу, он стремился быть не только понятным, но и занимательным для своих читателей. В конце XII в. в Англии процветала также ученая латинская поэзия. Александр Некам (Neckam, 1157-1217 гг.), ученый энциклопедист-полигистор, помимо многих прозаических сочинений, написал стихотворную естественную историю на латинском языке, а при Ричарде I некий Гальфрид Англичанин (Galfridus Anglicus или Galfridus de Vinosalvo) сочинил даже латинскую поэтику (Nova poetria, около 1193 г.), заключавшую в себе правила стихосложения, которая пользовалась известностью даже во времена Чосера. Конец XII столетия, на которое приходится в Англии местное латинское "возрождение", был порой высшего расцвета классической латинской речи и окрашенной в светские тона художественной литературы та латинском языке. В XIII столетии в царствования Иоанна Безземельного (1199-1216 гг.) и Генриха III (1216-1272 гг.), в связи с большими переменами во всех областях политической, экономической и социальной жизни значение латинского языка и создаваемой на нем литературы несколько изменилось. Правда, латинский язык попрежнему был в Англии в широком употреблении, но именно в это время стала уже повышаться роль нового, постепенно слагавшегося английского языка. Однако именно на латинском языке большей частью создавалась в Англии обширная и разнообразная политическая поэзия, возникавшая в эту пору сложных социальных движений, борьбы за "Великую хартию вольностей" (Magna charta libertatum, 1215 г.), восстанием баронов, рыцарей и городов, - вплоть до восстания Симона Монфора (1264-1265 гг.), (во время которого написана была знаменитая латинская поэма "Битва при Льюисе", выразившая взгляды мелкого и среднего дворянства. На французском языке политические сатиры писались в это время реже, и еще реже - вплоть до XIV в. - на английском. В эту пору в Англии усиливается оппозиция католическим властям, получают распространение "ереси" как одна из форм борьбы с господством феодальной церкви, и характерно, что антимонашеская или противоцерковная сатира, бывшая первоначально исключительно латинской, постепенно становится в Англии двух- или трехъязычной. Это - несомненное свидетельство ее широкого демократического значения. Сатира этого рода исходит из недр самой церкви, но не из ее высших кругов, как это было при Вальтере Мапе. Антицерковная сатирическая литература XIII в. носит по преимуществу демократический характер; авторы ее, главным образом, - безымянная братия бродячих школяров, "вагантов", избравших себе в качестве патрона и мифического родоначальника собирательный образ епископа Голии, обжоры, пьяницы, автора оскорбительных для католической иерархии песен. Специальностью "голиардов" были "шуточные песни", сатиры, которые в одеянии школьной латыни перебирали все струны средневековой лиры и за которые "семья Голии" подверглась резким нападкам со стороны отдельных церковных писателей и церковных соборов. В "Проповеди Голии" этот легендарный герой просит у своих слушателей снисхождения: он не умеет говорить о небесных тайнах, мало смыслит в апостолах и пророках; в "Исповеди" он признается, что любит девушек, вино, таверну, где именно хотел бы принять блаженную кончину за кружкой вина. "Апокалипсис Голии" заключает в себе и более серьезные нападки на духовенство и особенно монашество. "Нет демона хуже монаха, - говорится здесь, - нет более жадного, более изменчивого существа, чем это, готовое завладеть всем, когда ему дают, и неимущее, когда у него просят чего-нибудь; если он ест, он рад бы не уметь говорить, дабы язык не мешал работать зубам; если он пьет, то непременно сидя, дабы ноги не подломились под тяжестью его брюха. Днем, приплясывая, он обожает бочки, ночь проводит с двуногою бестией. Таким-то трудом, такими лишениями заслуживает муж божий царства небесного!". Но темы голиардической поэзии не исчерпывались сатирическими обличениями церковной иерархии; многое в этой поэзии - с ее утверждением жизни и ее радостей, с песнями о весне и любви, женщине и брачной жизни - прямо вело уже к светской поэзии. Голиардическая поэзия была явлением международным: она получает распространение на национальных языках во Франции, в Германии, Австрии, Чехии, Италии, но именно Англия, наряду с Францией, создает наиболее ранние образцы ее; в Англии уже в XIII в. она становится многоязычной, "макаронической"; в песнях голиардов все чаще попадаются английские строчки; вскоре она полностью переходит на английский язык. К тенденциям голиардов близка пользовавшаяся большой известностью латинская сатира Нигеля Вирекера (Nigellus Wirekerus), регента бенедиктинского монастыря в Кентербери, "Брунеллус или зерцало дураков" (Brunellus sive speculum stultorum, около 1190 г., 3800 стихов). "Brunellus" - имя осла, уменьшительное от "brown" и приблизительно соответствующее русскому "Гнедко". В сатире рассказана история осла, который нашел свой хвост слишком коротким, захотел удлинить его и пустился странствовать по свету в поисках людей и средств, которые помогли бы ему в этом предприятии. Он отправляется в Салерно, затем без успеха, учится в парижском университете, делается монахом, основывает собственный орден, едет в Рим, - пока, наконец, его не ловит прежний хозяин. Конечно, этот осел - аллегорический образ; сам автор в предисловии заявляет, что он изображает такой сорт монахов, которые стараются сделаться приорами и аббатами, переходя из монастыря в монастырь и отыскивая, где лучше, не ради своего спасения, но ради высших должностей. Тем не менее, в поэме много забавных реалистических подробностей; смешны медицинские советы, которые дает бедному ослу сам Гален ("возьми гусиного молока, улиткиной быстроты, волчьего страху, фунт павлиньего пения" и т. д.); забавна притча о двух коровах, приморозивших свои хвосты; веселы картины ученья осла в парижском университете, где он поспешил примкнуть к группе английских студентов, понравившихся ему более других потому, что они сорили деньгами и истребляли безмерное количество вина. Широкий общественный смысл приобретают в этой сатире нападки на различные монашеские ордена; все они столь мало понравились ослу, что он решил основать монастырь с собственным уставом; но к этой отдаленной параллели обители брата Жана у Рабле есть, однако же, и более близкие английские аналогии: такие пункты в уставе монастыря Брунеллуса, как отрицание поста и безбрачия духовенства, попадут уже и в программу Виклифа в конце XIV века. Любопытно, что в эту пору сатира Нигеля Вирекера пользовалась большим распространением. Чосер в "Кентерберийских рассказах" (рассказ капеллана) ссылается на притчу из "Врунеллуса" о юноше Гундольфусе, бросившем камнем в петуха и сломавшем ему ногу; за то петух так поздно пропел в тот день, когда Гундольфуса должны были рукоположить в священники, что тот проспал и потерял свой приход. В XIII в. авторитет церкви подрывался также и наукой, которая сделала большие успехи под влиянием роста городов, развития мореходства и торговли. Оставаясь латинской по языку и международной по своему распространению, наука XIII - начала XIV вв. именно в Англии сделала особые успехи как в области схоластической философии, так и в области опытного знания. Еще в первой половине XIII столетия, в период борьбы за "Великую хартию вольностей", войны короны с церковью и с мятежными баронами, усиленно работала политическая мысль. Теории, изложенные у Иоанна Сольсберийского, получили дальнейшее развитие. Трактат епископа Линкольнского Роберта Гросстета; (Robert Grosseteste, умер в 1253 г.) - "Основы королевской власти и тирании", хотя и стоит еще на церковной точке зрения, но все же имеет большое теоретическое значение как сочинение, где отрицаются и произвол короля, и произвол папы. Роберт Гросстет принадлежал к бесстрашным обличителям папского двора и виднейшим общественным деятелям своей эпохи; он был также замечательным ученым, оставившим труды в разнообразных областях знания, которые получили европейскую славу; с большой похвалой отзывается о них и Роджер Бэкон, гениальный английский мыслитель XIII в., один из пионеров опытной науки на Западе. Роджер Бэкон был, однако, одной из жертв церковного фанатизма и его провидения, догадки смогли быть оценены только лишь начиная с XVIII века. Роджер Бэкон (Roger Bacon, родился около 1214 г., умер около 1294 г.) родился в Сомерсетшире, учился в Оксфорде и Париже и затем читал лекции в обоих городах, но имел несчастье вступить монахом во францисканский орден. Его разнообразная ученая деятельность в Оксфорде вызвала подозрение монастырских властей и породила легенду о его колдовстве (репутацию волшебника Роджер Бэкон сохранял в Англии еще в конце XVI в., когда Роберт Грин вывел его именно как волшебника в пьесе "Монах Бэкон и монах Бонгэй"). За это Бэкон поплатился многолетним заключением в монастырской тюрьме, где был лишен книг и права писать. В заточении благодаря исключительной силе воли, втайне от стражи, Бэкон написал свой главный труд (Opus Majus), который, страшась наказания, тайно переслал папе с целью добиться своего освобождения, но оно пришло слишком поздно, когда Бэкон был уже дряхлым стариком и тяжело болен (1292 г.). Вся жизнь Бэкона была борьбой за право научной мысли. Отвлеченным логическим построениям схоластической философии своего века он все время противопоставлял опытное изучение действительности, явившись в этом отношении одним из предшественников своего знаменитого однофамильца, Фрэнсиса Бэкона. В своих сочинениях Роджер Бэкон охватил все области знания - естественные науки, медицину, астрономию, математику, землеведение и т. д., всюду оставив замечательные наблюдения и смелые открытия; любопытно, что в своем последнем произведении он упоминает о возможности сделать различные изобретения - водолазный колокол, быстроходящие без весел суда, экипаж, который двигался бы с большой скоростью без лошадей, и т. д. Бэкон горячо отстаивал также необходимость изучения иностранных языков, помимо латинского, и сам знал, кроме европейских, также арабский язык. После смерти Роджера Бэкона развитие естественно-научного мышления в Англии выдвинуло ряд других крупных мыслителей. Таков был, например, францисканский монах Дунс Скот (Duns Scott, около 1270-1308 гг.), о котором К. Маркс писал, как бы подводя при этом итоги развития английской философской мысли XII-XIII вв. и оценивая ее историческое значение: "Материализм - _прирожденный_ сын _Великобритании_. Еще британский схоластик _Дунс Скот_ спрашивал себя: "_Не способна ли материя мыслить_?". Чтобы сделать возможным такое чудо, он взывал к господнему всемогуществу, т. е. он заставил самое теологию проповедывать _материализм_. Кроме того, он был _номиналистом_. Номинализм был одним из главных элементов _английского_ материализма и вообще является _первым выражением_ материализма" {Маркс-Энгельс, Сочинения, т. III, стр. 157.}. Глава 2 ФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА И РАСПРОСТРАНЕНИЕ ЕЕ НА ТЕРРИТОРИИ АНГЛИИ После нормандского завоевания Англия в течение нескольких столетий была областью французского языка и французской литературы, Французский язык (точнее, нормандский диалект старофранцузского языка) являлся родным и обиходным языком для королевского двора и феодальной аристократии, светской и духовной; как язык господствующего класса он, наряду с латинским, употреблялся в правительственных актах, в парламенте и суде; на нем (так же, как и на латинском) велось обучение в школах; на французско-нормандском языке между XI-XIV вв. на территории Англии создалась также богатая литература. Французская литература была привезена в Англию нормандскими завоевателями. В пестрой толпе нормандско-французских дружин, прибывших в Англию в армии Вильгельма, были и любители пения, и профессиональные певцы, и музыканты. В свите самого Вильгельма находился любимый им менестрель. По свидетельству Вильяма Мальмсберийского, перед битвой при Гастингсе в 1066 г. некий трувер пел отрывки из "Песни о Роланде" (Cantilena Rolandi), чтобы воинственный пример, - по словам летописца, - пробудил в воинах отвагу. Это же известие, притом с большими подробностями, мы находим также у ряда других нормандских писателей XII в. Известие в "Деяниях" Вильяма Мальмсберийского, повторенное и у Генриха Гентингдонского, подтверждает, что в нормандских кругах Англии, если не в конце XI, то в начале XII в, "Песнь о Роланде" была хорошо известна в оригинале. Любопытно, что древнейший список "Песни о Роланде" был найден именно в Англии (Оксфордская рукопись). Косвенными свидетельствами продолжительного распространения в Англии как "Песни о Роланде", так и других французских "chansons de geste" "каролингского цикла" могут служить их поздние среднеанглийские стихотворные переводы и пересказы (например, "Roland and Vernagu", около 1330-1340 г., "Duke Rowlande and Sir Otuell of Spayne", около 1400 г. и др.), в которых,, впрочем, старые французские оригиналы подверглись уже полному искажению. В нормандской литературе на французском языке, создавшейся после завоевания на объединенной в государственном смысле англо-нормандской территории, мы находим те же тенденции, что и в нормандской литературе на латинском языке. К началу XII в. относится, например, целая серия стихотворных французских хроник, которые излагают генеалогии и родовые предания нормандских герцогов, ставших основателями новой королевской династии в Англии. Эти хроники охотно возвращаются к повествованиям о завоевании Англии и, наконец, останавливают свое внимание и на эпических преданиях побежденного народа. В первые десятилетия XII в. написана была к сожалению недошедшая до нас стихотворная "История бриттов" (Estoire de Bretons) нормандского поэта Жеффрея Гаймара (Gaimar); мы знаем, однако, что основным источником этого произведения была латинская история Гальфрида Монмаутского. К этому произведению Гаймар присоединил второе, "Историю англов" (Estoire des Engleis), которое до нас дошло. В живых и легких стихах (восьмисложных двустишиях) здесь изложена история англо-саксов вплоть до 1100 г., т. е. до вступления на престол Генриха I Боклерка, сына Вильгельма Завоевателя. В особенности яркого расцвета французская литература достигла в обширных владениях Генриха II Плантагенета, вступившего на английский трон в 1154 г. Генрих II был прежде всего французским государем; большую часть своего царствования он и провел на материке. По свидетельству Вальтера Мапа, он говорил по-французски, читал по-латыни, понимал по-провансальски и по-итальянски, но не знал английского языка. Жена его Алиенора была в первом браке королевой французской (женой Людовика VII) и принесла Генриху в приданое герцогство Аквитанское, что обеспечило ему постоянные сношения с романским югом. Впоследствии Генрих II выдал своих дочерей за королей Кастилии и Сицилии, заключил союз с королем Арагонии, пытался овладеть графством Тулузским и т. д. Присущий этому могущественному основателю "анжуйской империи" своеобразный космополитизм не помешал ему, однако, чувствовать особую склонность к французской литературе; Алиенора же, и сыновья Генриха, жившие главным образом на юге, проявляли интерес также и к провансальской поэзии. С двором Генриха II так или иначе связаны были крупнейшие французские писатели этого времени - Вас, Бенуа де Сент-Мор, Мария Французская, может быть, Роберт де Боррон и другие; Алиенора покровительствовала провансальским трубадурам, из которых некоторые побывали и в Англии. Нормандский поэт Вас (Wace, умер после 1174 г.) явился продолжателем поэтических традиций Гаймара при дворе Генриха II. Он родился на острове Джерсее в начале XII в., детство свое провел в Кане (Caen), а богословское образование завершил в Париже; затем он был "учителем-клириком" при дворах Генриха I и Генриха II. Его наиболее значительными созданиями были два объемистых стихотворных "романа" (под "романами", как известно, первоначально разумелись произведения, написанные на народном "романском" языке, а не по-латыни); эти романы он сочинил по заказу английской королевской четы, Генриха II и Алиеноры, подобно своим предшественникам на английском престоле, желавшим иметь подробную историю Британии и своих нормандских владений. Первый из этих романов - "Деяния бриттов" (Geste de Bretuns), называемый также "Брутом" (Brut), написан около 1155 г. Основным источником этого произведения является латинское сочинение Гальфрида Монмаутского, отчасти Гаймар, но, следуя за ними, Вас прибавил кое-что новое, заимствуя, например, новые, мотивы у странствующих бретонских певцов или рассказчиков. Так, в "Бруте" впервые упоминается "Круглый Стол" короля Артура (о котором еще ничего не говорится у Гальфрида) с прямой ссылкой на "бретонские рассказы" об этом. Этот "роман" объемом в 15 тысяч с лишним стихов особенно важен тем, что он послужил основой многих последующих произведений французской рыцарской литературы; он был также одним из главнейших источников для среднеанглийского "Брута" Лайамона. Другой "роман" Баса - "Деяния нормандцев" (Geste des normands), называемый также "Романом о Ру" (Roman de Rou), рассказывает о Ролло (Hrolf или Rollo), скандинавском викинге, ставшем основателем "нормандского герцогства" в IX в. В этом произведении Вас излагает историю нормандцев вплоть до 1106 г. "Роман о Ру" имеет не один лишь исторический интерес; нормандская история за несколько столетий изложена здесь занимательно и живо; еще в начале XIX в. немецкий романтик Людвиг Уланд мог заимствовать отсюда отдельные эпизоды для поэтической переработки. Вас долго работал над этим своим трудом. Однако его произведение осталось неоконченным, притом, как видно из слов автора, не по его воле: у Васа появился соперник, сумевший снискать милость двора. "Отсюда могут продолжать те, от кого это потребуется, - пишет он в заключении "Романа о Ру", - говорю это, имея в виду метра Бенуа, на которого король возложил это. Если так повелел король, я должен умолкнуть и оставить этот труд". О жизни этого "метра Бенуа" мы имеем еще меньше данных, чем о Васе. Сам он называет себя Бенуа де Сент-Мор (Beneeit de Sainte Maure), и это имя толкуют в том смысле, что он был родом из Сент-Мора близ г. Тура. Произведение Бенуа, на которое с обидой указывает Вас, представляет собой обширную стихотворную хронику Нормандии, близкую по своему стилю к произведениям Васа и кое в чем ему обязанную. Гораздо большую славу принес Бенуа другой его стихотворный труд - "Роман о Трое" (Roman de Troie), написанный между 1180-1190 гг. и содержащий в себе свыше 30000 стихов. Замысел этого труда стоит в несомненной связи с тем интересом к античности, который существовал при дворе Генриха II и среди высшей англо-нормандской знати в эту пору. Гомеровские поэмы известны были в это время только по имени; о Троянской войне знали не по "Илиаде", а по произведениям, приписывавшимся Даресу и Диктису. Греку Диктису и фригийцу Даресу поздняя античность приписывала произведения, в которых история Троянской войны рассказывалась - первым с точки зрения осаждающих, вторым - с точки зрения осажденных. Сочинения эти были известны в средние века в позднейших латинских переделках и легли в основу романа Бенуа де Сент-Мора, но подверглись здесь коренной переработке. Герои античного эпоса превратились в типичных феодальных баронов, а Троя, окруженная зубчатыми стенами и полная церквей, - в настоящий средневековый город, куда король Приам собирает своих вассалов и где по большим праздникам собирается также и парламент. Роли Гектора и Ахиллеса изменились: "непобедимый сын Пелея" терпит постоянные поражения. Анахронизмы встречаются на каждом шагу. Ахиллес, например, в оправдание своей слабости к прекрасному полу ссылается на примеры Самсона, Давида и Соломона. Преобразуя повествование об осаде Трои в рыцарский роман, Бенуа де Сент-Мор ввел в него и разработал с особенной подробностью вероятно вымышленный им самим любовный эпизод - историю любви сына Приама, Троила, к гречанк