ения и влияние "Союза коммунистов" заставили "Братских демократов" отказаться от лозунга "Все люди - братья!" и обратить особое внимание на объединение пролетариата. В самый канун февральской революции в обращении "Братских демократов" к пролетариям Франции было сказано: "Во всех странах пролетариат протестует против лишения его политических прав, против социального угнетения; враг его во всех странах один и тот же; интересы пролетариев идентичны... Пусть пролетарии всех стран забудут и взаимно простят низкую и кровавую вражду прошлого и ратуют вместе за свое счастливое будущее...". Джонс ездил в Париж с приветственным адресом "Братских демократов" народу Парижа и здесь вступил вместе с Гарни в "Союз коммунистов". Интернационализм Джонса особенно резко выразился в решении вопроса о войнах. Через все его творчество красной нитью проходит гневный протест против порабощения других народов, ненависть к несправедливым, захватническим войнам, которые разжигает буржуазия. Нация, порабощающая другую нацию, сама не может быть свободна - таков объективный смысл стихотворения Джонса "Величие Англии". Путь английских войск усеян могилами в Индии; в Китае, на Гималаях, кровь удобряет землю. Каждый удар, который англичане наносят на чужбине, "закрепляет дома фабричные цепи", делая богатых еще богаче, а бедных - еще беднее. Но чем же действительно велика Англия? Не тем, что ее армии разбросаны по всему свету, не тем, что она приносит миллионы немногим избранным, не тем, что она порабощает африканцев, оставляя свой народ в рабстве. Англия велика "сыновьями труда, пробуждающимися от рабства". В стихотворении "Век мира", в котором показаны ужасы захватнических войн, Джонс убедительно доказывает, что война является неизбежным явлением в том обществе, в котором правит "буржуазная олигархия". И только там, где правит народ, может быть обеспечен мир. Тема борьбы за мир переплетается в этом стихотворении с не менее актуальным и в наши дни разоблачением американской рабовладельческой лжедемократии. Обращаясь к США, которые в то время вели захватническую войну против Мексики, Джонс восклицает: Где же честь твоя, жалкий обманщик народов? Стыд Республике Запада! Стыд и позор! Так не славь же свободу в речах своих длинных, О народных правах и о правде молчи! Твои полосы - кровь на невольничьих спинах, Твои звезды сияют, но в черной ночи! Но, выступая против несправедливых, захватнических войн, Джонс считал справедливыми и гражданскую войну, которую народ вынужден вести против своих угнетателей, и патриотическую оборонительную войну против иноземного вторжения. "Мир - великое благословение мира..., но бывают такие моменты, когда драться становится необходимостью для народа, - говорил он, например, по поводу Краковского восстания, - и если бы вы, англичане, попали в такое же положение, как поляки, я призвал бы вас драться на каждой улице..!" "Мы ненавидим кровопролитие, - заявлял он, - но в тех странах, где тирания не внемлет разуму, надо заставить ее внять силе". Интернационализм Джонса нашел выражение также в его оценке польского национально-освободительного движения и февральской революции 1848 г. во Франции. Будучи президентом Демократического комитета по возрождению Польши, Джонс на протяжении 1846-1848 гг. развернул широкую пропаганду в защиту польской демократии, особенно в связи с Краковским восстанием и аннексией Кракова Австрией в 1846 г. Джонс разоблачает лицемерную политику Пальмерстона, состряпавшего "протест" против аннексии Кракова; предостерегая польских патриотов от "благодеяний" зарубежной реакции, он подчеркивает, что польский народ может "рассчитывать только на своих демократических братьев в других странах". Джонс поддерживал Краковское восстание, правильно усматривая в нем соединение национальной борьбы с борьбой за освобождение "угнетенных рабов" - крестьян, т. е. с борьбой демократической. В стихотворении "Надежда Польши" Джонс призывает польский народ продолжать освободительную борьбу: И пока над мрачной Вислой Туча польских слез нависла, Вам нельзя о мире мыслить, Отдыхать нельзя мечу. (Перевод Н. И. Непомнящей) В 1847-1848 гг. Джонс публикует в своем журнале "Труженик" "Роман о народе" с подзаголовком "Историческая повесть о XIX веке" (The Romance of a People. An Historical Tale of the 19-th Century). Содержание этого произведения, которое осталось неоконченным, связано с польским восстанием 1830-1831 гг. Джонс был склонен излишне идеализировать эту "консервативную революцию", - как охарактеризовал восстание Энгельс {См. К. Mapкс и Ф. Энгельс. Соч., т. V, стр. 265.}. Но, вместе с тем, он сознавал, что "восстание было бы успешным, будь оно восстанием народа, а не аристократии...". Это понимание причин поражения восстания 1830 г. отразилось в повести Джонса не столько в художественных образах, сколько в форме публицистических отступлений, явно перекликающихся с уроками современности. Национальная самостоятельность Польши, по мысли Джонса, достижима лишь при условии ее демократического преобразования. В уста одного из героев, "узника Бельведера" {Бельведер был резиденцией великого князя Константина.}, обращающегося к своим друзьям-аристократам, Джонс вкладывает следующие слова: "...До тех пор, пока рабы не поднимутся и не вооружатся с_а_м_и, до тех пор Польша не будет свободной. Ваши аристократы, и ваша армия, и ваша церковь только отдельные волны на могущественном океане... Слушайте меня, аристократы, патриоты, друзья! Дайте свободу и равные права всем: пусть народ спасает страну, а не в_а_с; сделайте рабов свободными перед тем, как они станут солдатами - в этом залог победы". Этот призыв, будучи обращен к польским помещикам, шляхтичам, звучит как романтическая утопия; но в нем уловлены вместе с тем действительные причины, обусловившие поражение восстания 1830 г., не имевшего корней в народе Польши. В "Романе о народе" подчеркивается и значение дружеских связей между прогрессивными, демократическими силами России и Польши. В начале "Романа о народе", характеризуя обстановку, сложившуюся в 20-х годах, Джонс писал: "Назначаются и происходят тайные встречи, и невидимые нити протягиваются между преданным народом Польши и угнетенным народом России. Тогда подготовлялось то блестящее восстание в России под руководством Пестеля и Рылеева, которое опиралось на великую идею образования обширной свободной северной республики независимых штатов, чтобы объединить славянские племена от Ледовитого океана до Адриатики. Но оно было раскрыто, не успев развернуться". Революция 1848 г. во Франции дала новый толчок чартистскому движению, а в творчество Джонса внесла еще большую убежденность в необходимости насильственного завоевания хартии, еще большую надежду на успех чартизма. "Огонь, который истребил трон коронованного предателя и тирана, - писали "Братские демократы" в своем адресе народу Парижа, - зажжет факел свободы в каждой стране Европы". А Джонс, будучи в составе делегации, передавшей французам адрес от чартистов, говорил, обращаясь к членам Временного правительства: "Мы также решили достичь наших прав, мы можем читать их отчетливее при свете вашей Революции. Мы пришли, чтобы поблагодарить вас от имени Англии и всего мира и заверить вас в дружбе английского народа, который никогда не позволит своему правительству вступить в войну с Французской республикой". Стихотворение "Песнь для народа", явившееся откликом на французскую революцию 1848 г., проникнуто глубокой уверенностью в победе английских трудящихся. "Сила - в наших рядах, и наша судьба - в наших руках" - таков лейтмотив этого стихотворения. В это же время Джонс помещает в "Труженике" свои переводы "Марсельезы" и "Хора жирондистов" с подзаголовком "Умрем за родину". Итак, тема французской революции в творчестве Джонса была непосредственно связана с ведущей темой его творчества этих лет - призывом к завоеванию хартии. Французская революция укрепила его намерение добиться решающих побед в борьбе за права английских трудящихся. "Сейчас настало время, - говорил он, - поднять еще раз славный зеленый флаг (флаг чартистов. - Ю. Г.); мы можем приветствовать его возгласами, похожими на те, которые раздались под трехцветным галльским флагом. Французы кричали "Долой Гизо!", а если эти слова перевести на хороший английский язык, то получится "Долой Рассела!". Французы кричали: "Долой монархическую систему!", что по-английски означает не иначе как - "Долой классовое законодательство!". Французы кричали: "Реформу!", что по-английски значит - "Хартия и никаких уступок!...". Эти мысли находят отражение в одном из лучших стихотворений Джонса - "Марш Свободы". Приветствуя революции, разбудившие весь европейский континент от Вислы до Тахо, от Тибра до Сены, поэт радостно встречает приход Свободы на берега Темзы, в "рай капитала и ад труда". Свобода несет англичанам Хартию. С первых же строф Джонс призывает к объединению "рабов всех стран", ибо в объединении он видит успех "великого дела свободы". Это стихотворение Джонса перекликается со стихотворением Шелли "Свобода". В центре обоих стихотворений - образ Свободы и сюжет строятся одинаково: речь идет о ее победоносном шествии. Но революционная действительность уже давала Джонсу реальный материал для конкретного разрешения темы свободы. Вместо романтически отвлеченного образа космической "Свободы", созданного Шелли, Джонс славит Свободу, которую несут на своих знаменах революции 1848 г. Стихотворение с большой силой передает революционный пафос героических дней 1848 г., ненависть к старому миру и веру в счастливое будущее человечества. Оно пронизано единым и стремительным движением, что передается в его четком маршевом ритме. Наличие двух враждебных классов в обществе и жестокой классовой борьбы между ними отражается в произведениях Джонса в образах "олигархии" и "народа", "угнетателей" и "рабов". В основу многих стихотворений и речей Джонс кладет свой излюбленный прием, прием контраста. Как крупный художник-реалист, рассматривающий жизнь в непрерывной борьбе, он сталкивает два мнения, две морали, два мировоззрения. Исходя из того, что тяжелые условия существования заставляют пролетариат бороться за свое освобождение и что пролетариат сам освободит себя и все человечество, Джонс в своих стихотворениях 1846-1848 гг. силой логики художественного произведения подводил рабочего читателя к мысли о закономерности требования насильственного завоевания хартии. * * * 1848 год был переломным годом в творчестве Джонса. Известие о февральской революции во Франции, наряду с экономическим кризисом в Англии, дало новый толчок чартистскому движению. Массами овладело революционное настроение. Левое крыло чартистов воспользовалось этим обстоятельством, чтобы еще больше увеличить число подписей под петицией, достигшее 5 миллионов. Джонс настаивал на сформировании временного правительства в Англии и был избран чартистской национальной ассамблеей членом этого правительства. Он призывал не ограничиваться конституционными мерами в случае отклонения петиции парламентом. "Я верю, - говорил он, - что народ готов на решительный бой - и последний час рабства пробьет, наконец... Еще один шаг, и если он даже будет сделан железной стопой, мы достигнем своей цели". В своей агитации за революционное завоевание хартии Джонс встречал сопротивление мелкобуржуазной фракции чартизма, напуганной размахом движения. Этот раскол накануне решающих событий привел к провалу огромной демонстрации, собранной чартистами 10 апреля 1848 г. Хартия была отвергнута в третий раз. В июне 1848 г., после подавления чартистского движения, Джонс был арестован и приговорен к двухгодичному тюремному заключению за "подстрекательство к бунту". Еще не оправившаяся от смертельного страха буржуазия жестоко мстила руководителям чартистского движения. Джонс был брошен в одиночную камеру. В течение 19 месяцев ему было запрещено читать и писать. Однако и по прошествии этого срока выбор допускавшихся в его камеру книг был строго ограничен: ему не давали даже трагедий Шекспира. Но тюремщики не могли сломить железной воли Джонса; несмотря на тяжелую болезнь, он втайне продолжал писать. Лучшая его поэма "Новый мир" (The New World, 1851) была написана в тюрьме его собственной кровью между строк молитвенника грачиным пером, случайно залетевшим к нему в окно. Революционный дух этой поэмы служит лучшим доказательством того, что буржуазии не удалось поколебать веры Джонса в неминуемую победу пролетариата. Об этом свидетельствует и его письмо судье, замечательное смелостью и глубиной мысли. "Милорд, берегитесь времени!.. - писал Джонс. - Вы думаете, что чартизм подавлен. Поймите, что он гораздо сильнее, чем был". Поражение чартистов и разгром июньского восстания во Франции были для Джонса тяжелым испытанием. Но он вышел из этого испытания с более глубоким пониманием задач социальной революции. Классовый опыт чартистского движения и революций 1848-1849 гг. окончательно разбил иллюзии Джонса относительно возможности одним завоеванием хартии разрешить социальный вопрос в Англии. Посвящая поэму "Новый мир" "народам Соединенного Королевства и Соединенных штатов", Джонс пишет, обращаясь к американским читателям: "У вас - республика, как было в Венеции, но республиканская форма сама по себе еще не обеспечивает ни процветания, ни свободы, хотя и важна для их осуществления. Политическими правами может пользоваться и социальный раб". В зарождении "самого худшего вида аристократии - аристократии денег и должностей" - Джонс видит угрозу политическим свободам и призывает всячески противодействовать этому "золотому проклятию, охватившему страну". Позднее, в статье "Юная республика и права труда", разоблачающей американскую лжедемократию, он высказывает глубокое понимание иллюзорности буржуазных "свобод" в обществе, основанном на капиталистической эксплуатации и погоне за прибылью. "Республиканские институты, - писал Джонс, - не являются гарантией от социального рабства. Там, где дозволено существовать большой разнице между собственностью одного человека и собственностью другого, там никакие политические законы не смогут спасти рабочего от наемного рабства; там, где свободный доступ к средствам труда отрицается, где этот доступ зависит от воли нескольких богачей, там последние могут свести наемное рабство, посредством конкуренции, к различным формам нужды... Блестящий пример недействительности политических законов, ...если социальная система не базируется на здоровой почве, дают США!" Широкий опыт чартизма и революций на континенте дал Джонсу-поэту возможность показать разрыв английского пролетариата с иллюзиями, связанными с завоеванием хартии. Поэма "Новый мир" представляет собою первую в английской литературе попытку художественного обобщения нового исторического опыта английских рабочих масс, вынесенного из испытаний 1848 г. Тема этой поэмы - классовая борьба, завершающаяся победой народа. Замысел поэмы не воплотился в достаточно ярких, пластически осязаемых образах. Сама действительность в этот период, когда, по словам В. И. Ленина, буржуазная революционность уже умирала, а пролетарская революционность лишь нарождалась {См. В. И. Ленин. Соч., т. 18, стр. 10.}, не давала материала для их создания. Но важно уже и то, что в основе поэмы лежала, хотя и выраженная в несколько отвлеченной, схематической форме, верная мысль о бессмертии трудового народа и неминуемом уничтожении всякой эксплуатации. В этом заключается реалистическое зерно поэмы. В "Новом мире" плодотворно сказался историзм Джонса, основанный на опыте пролетарского движения. Поэма Джонса задумана как широкая картина истории развития общества, показывающая, как одна формация сменялась другой в результате общественной борьбы. В предисловии к поэме Джонс писал: "На следующих страницах я попытаюсь аллегорически представить последовательные фазы, через которые прошли нации мира, показать, как рабочий класс был превращен в рычаг, с помощью которого один привилегированный класс свергал другой". Хотя действие поэмы развертывается в вымышленной стране, условно именуемой Индостаном {Переиздавая эту поэму в 1857 г., Джонс назвал ее "Восстание Индостана" (The Revolt of Hindustan).}, Джонс по существу реалистически воспроизводит историю классовой борьбы в Англии. Так главным образом и проявляется аллегорический характер поэмы. В этом нас убеждает тот факт, что все события, связанные с историей Ирландии, Джонс относит к соседнему с Индией острову Цейлону. Но как художник Джонс, естественно, часто отступает от исторических событий. Поэма имеет публицистический характер. Она представляет собой взволнованное, патетическое повествование о прошлом, настоящем и будущем народа. В поэме нет отдельных героев, ее герой - народ, который творит историю. Но угнетенные массы не сразу превращаются в организованную силу. В напряженной борьбе зреет их сознание. Масштабы поэмы определяются тем, что в ней действуют целые классы, а время определяется веками. Главной движущей силой истории показан народ. Джонс доказывает, что общество на всем протяжении своего развития было разделено на враждебные классы. Само построение поэмы выражает эту мысль. Р_а_з_н_ы_е сменяющие друг друга эксплуататорские классы показаны о_д_и_н_а_к_о_в_ы_м_и художественными приемами, и читатель понимает, что сущность эксплуатации остается, несмотря на смену эксплуататоров. Но при этом дает себя знать и некоторая слабость, абстрактность историзма Джонса и его литературного метода. Чтобы показать, что все осталось попрежнему, несмотря на смену эксплуататоров, Джонс заставляет, например, буржуа употреблять в обращении с народом буквально ту же фразеологию, какой пользовались и феодалы. Такое построение поэмы служит сатирическим, разоблачительным целям, но стирание исторических граней, определяющих своеобразие классовой борьбы в различных общественных формациях, нередко придает произведению несколько искусственный и дидактический характер. Поэма начинается картиной грандиозного народного восстания, в результате которого индийский народ свергает английское владычество. Но народным восстанием воспользовалась монархия. Окрепнувшая империя завоевывает соседние государства и угнетает их, а народ все больше и больше погружается в нищету. Дворянство использует недовольство крестьян и с их помощью свергает монархию; король казнен на эшафоте. Но народ попрежнему стонет в цепях, попрежнему душат его огромные поборы: ничто не изменилось, "сменился лишь тиран". С течением времени феодальные грабители превращаются в лендлордов, а дальнейшее экономическое развитие страны выдвигает на арену истории буржуазию. Буржуазия, стремясь использовать народ для победы над аристократией, сулит ему свободу, обвиняет лендлордов во всех его бедствиях. И обманутый буржуазией народ поднимается снова, замки аристократов превращаются в развалины. Но буржуазия, напуганная размахом восстания, спешит успокоить народ ложными обещаниями, призывая его "разоружиться" в ожидании будущих "реформ". Господство буржуазии несет с собой голод, лишения, смерть. Народ, убеждающийся в том, что "он снова был предан и одни тираны лишь сменились другими", томится под игом наемного рабства. В предисловии Джонс сравнивал английский остров с "тонущим чумным кораблем": "В его отравленных смертельной заразой трюмах гнездятся бедняки, которые стонут под тяжестью неисчислимого богатства, ими самими созданного, но которым они не могут пользоваться. Миллионы людей умирают в стране, брошенной как завоеванная добыча к подножию британского престола, который обрек их на голод и вымирание... В колониях этого острова никогда не садится солнце, но и никогда не высыхает кровь..." Джонс подвергает резкой критике бесчеловечность буржуазного общества, создающего свои богатства на костях и крови народа. Снижение заработной платы, безработица, тюрьмы, работные дома, голодная смерть - вот что дали "золотые короли" народу. Джонс разоблачает "лакеев капитала, бойких на язык", которые твердят народу, что английская земля не может всех прокормить, что буржуазное общество - естественное состояние человечества, что свобода - лишь пустое слово. Реалистически, с публицистической страстностью разоблачая антинародность буржуазного строя, Джонс подводит читателей к мысли о закономерности уничтожения этого строя. Доведенный до отчаяния народ поднимается против буржуазии. Сила поэмы заключалась в том, что в ней отразилась уверенность в неизбежном назревании победоносной революции; слабость поэмы - в неясности представления о конкретном содержании революции и способах ее свершения. В последних строфах поэмы народ поднимается против буржуазии, но без оружия в руках: "Они шли безоружные, но никто не смел сопротивляться; военные лагери и дворцовые советы таяли, как туман...". Поэма "Новый мир" заканчивается утопической картиной будущего общества, которое создал победивший народ. В этом обществе техника поставлена на службу человеку, там нет войн, болезней, там возникает общий язык, там нет частной собственности, там раб, наконец, обрел свое имя - человек; там нет "солдат, знати, королей, священников, судей, палачей и прочих ничего не стоящих вещей". После свержения буржуазии никто и ничто не сковывает человека. Уничтожив социальную несправедливость, человечество может, наконец, обрести счастье в общении с природой. В поэме "Новый мир", так же как и в других произведениях, написанных в тюрьме (стихотворения "Бонивар", "Немая камера", "Песнь батраков" и др.), нельзя не заметить преемственной связи с традициями поэзии английского революционного романтизма. Своим стремлением заглянуть в завтрашний день народа, который создаст новое, прекрасное общество, поэт-трибун Джонс очень близок к "гениальному пророку" Шелли. По своим жанровым особенностям, по масштабам социально-исторических обобщений и по своему революционному духу "Новый мир" перекликается отчасти и с "Королевой Маб", и с "Освобожденным Прометеем" Шелли. Но, отражая более зрелый этап развития классовой борьбы в Англии, Джонс, хотя и изображал будущее бесклассовое общество утопически, но, в отличие от Шелли, показывал его как результат победы пролетариата; движущие силы истории предстают в его творчестве не в романтически-преображенном виде, как в утопических видениях Шелли, а реалистически, хотя зачастую еще схематично. В области трактовки природы Джонс опять-таки во многом близок к жизнеутверждающим материалистическим взглядам Шелли. В лирике Джонса также переплетаются друг с другом мотивы освободительной борьбы народа и мотивы вечного движения природы ("Майская песня", "Вперед", "Вперед и выше" и многие другие). В блестящей антиклерикальной сатирической поэме "Белдагонская церковь" (Beldagon Church), также написанной в тюрьме, Джонс противопоставляет природу, полную жизни и мудрости, церкви, проповедующей "вечное проклятие всему живому" и оправдывающей бедствия угнетенного народа. С великолепным сарказмом Джонс рассказывает о том, как в Белдагонской церкви, где одетые в лохмотья бедняки сгрудились на холодном полу, а богачи развалились на шелковых подушках, епископ произносит проповедь об огромном преимуществе бедности. Она надежно обеспечивает дорогу в рай, а потому беднякам нечего и думать об улучшении своей участи. Обращаясь к беднякам, он восклицает: "Богохульство - говорить об изобилии, ересь - думать о мире!". В "Возвращении из Белдагона" и других стихотворениях и особенно в публицистическом трактате "Кентербери против Рима" Джонс подверг уничтожающей критике церковь, - это "величайшее проклятие, с которым когда-либо сталкивалось человечество". "Маколей и другие, - писал он, полемизируя с буржуазно-либеральной социологией своего времени, - рассказывают вам, что в самые мрачные времена церковь была хранительницей образованности, защитницей науки и другом свободы. Хранительницей образованности в мрачные столетия! Но ведь именно церковь делала эти столетия мрачными. Хранительницей образованности! Да, так же как источенная червями дубовая шкатулка хранит манускрипт. Она заслуживает не больше благодарности, чем крысы, не изглодавшие страницы рукописи. Итальянские республики и мавры Испании сохраняли образованность, а церковь гасила светоч итальянских республик. Защитницей науки! Как? Разве не она сожгла Савонаролу, Джордано, не она заточила Галилея, осудила Колумба и изувечила Абеляра? Другом свободы! Как? Разве не она разрушала южные республики, давила Нидерланды, как виноград под прессом, окружила Швейцарию поясом огня и стали, объединяла коронованных тиранов Европы против немецких реформаторов, натравливала Клеверхауза против шотландских пресвитериан. Другом свободы! Разве не она освящала королей божественной благодатью! Разве не одни ее суеверия все еще поддерживают прогнившее здание угнетения? Разве не ее суеверия превращали возмутившихся свободных граждан в безвольных рабов, смиряющихся перед адом, созданным ею здесь в надежде на небо, которое она не могла им гарантировать после смерти?". Джонс рассматривал церковь и насаждаемые ею предрассудки как орудия угнетения трудящихся в руках господствующих классов. Церковь и религия одурманивают народ, превращая "свободного человека в раба". Особенно решительно разоблачал Джонс веру в загробную жизнь, обрекающую трудящихся терпеливо мириться с невыносимыми условиями существования: "Под страхом ада, существование которого весьма сомнительно, они держат вас в н_е_с_о_м_н_е_н_н_о_м аду!" - восклицает он в стихотворении "Возвращение из Белдагона". Борьба Джонса против англиканской церкви и ортодоксальной религии была одной из форм борьбы против классового угнетения. Но Джонс не был последовательным атеистом. Религиозным суевериям, которые поддерживают прогнившее здание угнетения, он пытался противопоставить христианство как "религию не богатых, но бедных". Замечание Энгельса о том, что поэзия прошлых революций, чтобы действовать на массы, должна была также отражать и предрассудки масс {См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XXVII, стр. 468.}, относится до некоторой степени и к поэзии Джонса. Религиозные параллели и метафоры в его творчестве объясняются отчасти незрелостью английского рабочего движения 40-х годов. Кроме того, нельзя упускать из виду другое важное обстоятельство: чартисты считали себя наследниками революционного пуританства XVII века, рядившегося, как известно, в религиозную одежду. Эти традиции и, в частности, страстное увлечение Мильтоном сыграли свою роль в поэзии Джонса. В произведениях Джонса, начиная с тюремных лет, можно проследить все более явное переосмысление религиозных образов, которые он наполняет революционным общественным смыслом. И в публицистике, и в поэзии Джонса этого времени особенно настойчиво звучит мотив "земного рая", который должно вернуть себе человечество. Вставай! Преходящи людские законы, Но вечны земля с небесами. Тот рай, что был создан во время оно, Теперь создадим мы сами! - восклицает он в стихотворении "Возвращение из Белдагона". В переводе на политический язык это означало призыв к борьбе и победе над буржуазией. В поэзии Джонса начала 50-х годов слово "бог" становится синонимом слова "народ". Народ есть Бог! О, Бог, восстань! - пишет Джонс в стихотворении "Гимн народу". Таким образом, народ выступает в произведениях Джонса этого периода в качестве священной силы, творца и созидателя всех ценностей жизни. * * * Произведения, написанные в тюрьме, открывают период подъема творчества Джонса, завершающийся в 1854 г. Уже первые выступления Джонса, как и вся его деятельность этих лет, свидетельствуют о том, что он вышел из заключения мужественным и твердым борцом. Тотчас же по выходе из тюрьмы, на митинге, Джонс произнес речь, призывая рабочих к объединению. Обращаясь к присутствовавшему тут же полицейскому чиновнику, он сказал: "Вы можете сказать им (т. е. вашим хозяевам. - Ю. Г.), что в речи, за которую вы меня арестовали, я говорил о зеленом флаге... Теперь я стою за другой цвет; это - красный цвет". Творчество этих лет вдохновляется охватившими Англию стачками и отражает приближение Джонса к идее социальной революции. В эти годы Джонс близко познакомился с Марксом; изучение экономических основ буржуазного общества помогло ему глубже уяснить закономерности классовой борьбы. В издаваемых им "Заметках для народа" (1851-1852) и "Народной газете" (1852-1858) экономические вопросы занимают поэтому значительное место. Развивая свои взгляды, выработанные под влиянием Маркса, Джонс выдвигает требование отмены частной собственности на землю и орудия труда. Особенно четко Джонс сформулировал свои взгляды относительно частной собственности на землю и орудия производства в статье "Закон спроса и предложения". "Монополия на землю, - писал Джонс, - выбросила рабочего из деревни на фабрику; монополия на машины выбросила его с фабрик на у_л_и_ц_у. Здесь он остается - куда ему итти? С одной стороны земля, но там лендлорд написал: "Западни и капканы!". С другой стороны фабрика, но его только что выгнали оттуда. Позади - разрушенная жизнь; впереди - бастилия (работный дом. - Ю. Г.), тюрьма и могила... Монополист говорит нам, он - свободен, - никто не заставляет его работать за предложенную заработную плату; если ему не нравится, он может оставить фабрику... Он свободен. О, да! Он совсем свободен! Он стоит на улице, и он действительно свободен! О, да! Он может просить подаяние. Но если он сделает это, полисмен посадит его в тюрьму... О, да! Он совсем свободен. Он свободен умирать с голоду". Ответ на вопрос, как избежать этого, дает статья "Классовая война и классовое содружество". Направленная против тех правых чартистов, которые призывали прийти к соглашению с буржуазией, эта статья является образцом страстного, боевого, полемического стиля публицистики Джонса. Она кончается следующими замечательными словами: "Как же эти два класса могут быть дружественными? Один класс может подняться только при падении другого... Поэтому я утверждаю, что союз между капиталистами, с одной стороны, и рабочими и мелкими торговцами - с другой, действительно невозможен; и что те политики, которые рекомендуют бороться, или борются за этот союз... играют на руку врагам, готовя дорогу для нового заблуждения; убаюкивая сознание народа, они облегчают нашим врагам возможность обманывать нас и повергнуть нас снова к своим ногам". В 1853 г. в письме к Марксу Джонс впервые приходит к мысли о необходимости социальной революции {Это письмо К. Маркс привел в одной из своих статей (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IX, стр. 166-167).}. Волна стачек 1852-1853 гг. укрепляла уверенность Джонса в победе чартизма. Под прямым влиянием Маркса, рекомендовавшего ему использовать надвигающийся промышленный кризис и вызванные им стачки и объединить разрозненные группы чартистов для создания самостоятельной, подлинно пролетарской партии, Джонс развертывает широкую агитацию за создание рабочего парламента. Агитация за созыв рабочего парламента была равносильна борьбе за объединение и организацию рабочего класса Англии {См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IX, стр. 262.}. Эта агитация находит свое отражение в издаваемых Джонсом художественном и общественно-политическом журнале "Заметки для народа" и особенно в "Народной газете". Как политический деятель и публицист, Джонс прекрасно понимал, насколько важно в период подъема движения иметь свой печатный орган, который отражал бы нарастающую силу революционной борьбы. "...Чартистское движение, - писал Джонс, - не имеет своего органа. Это опасно для всякого движения. Я сделаю все возможное, чтобы устранить это зло". И Джонс начинает борьбу за создание нового, революционного органа, сознавая, что "самое первое и необходимое требование движения - иметь свой орган для того, чтобы регистрировать развитие движения, поддерживать связь со всеми частями движения; орган, через который можно было бы обращаться к массам, защищать и учить их. Это главное звено единства, знамя движения, средство организации...". В конце 1852 г. Джонс создал "Народную газету", боевой орган революционных чартистов. В одной из первых статей, помещенных в журнале "Заметки для народа", Джонс писал: "Что бы там ни было, я не буду торговать своим пером ради того, чтобы заработать деньги; я не могу порочить свою литературную репутацию, потакая страстям, порокам или предрассудкам читателя". Помимо статей на политические и экономические темы, Джонс помещает здесь много исторических и этнографических статей и выступает также как историк науки и техники. В этом журнале Джонс печатает повесть "История демократического движения. Де Брассье" (The History of Democratic Movement. De Brassier, 1851), в которой разоблачает в собирательном образе Де Брассье демагогию и предательство правых вождей чартизма (видимо, О'Коннор послужил одним из прототипов этого образа). Спекулируя на своей прежней популярности у народа, герой повести не останавливается перед предательством народных интересов, чтобы завоевать расположение правящих классов и устроить свои личные делишки. Де Брассье показан в двух планах: общественном, как популярный вождь, демагогически использующий движение в своих целях, и личном, как низкий и подлый человек, обманом соблазняющий женщину. Повесть заканчивается словами богача Сквиза, обращенными к Де Брассье: "По рукам! Прекрасно, вы достойны быть вождем народа". Эта повесть была особенно актуальна в период агитации за создание новой чартистской партии, так как она предостерегала народ на опыте 40-х годов от опасности снова поверить оппортунистам и предателям и пойти за ними. В предисловии ко второй книге повести Джонс писал: "Де Брассье" призван показать народу, как часто его обманывают и предают его мнимые друзья... Мы попытались облечь свои выводы в форму вымысла, так как, говоря словами первого предисловия: "Чем Правда будет привлекательней, тем легче она будет усвоена. Проведите одну и ту же идею в повести и в проповеди: в первом случае она завоюет 10 новообращенных, а во втором едва найдет одного". Из этих слов видно, какое огромное значение Джонс придавал воздействию художественного слова на массы. Шаг за шагом Джонс прослеживает поведение О'Коннора в конце 1840-х годов, почти дословно используя его статьи и речи, напечатанные в "Северной звезде" тех лет. Эта повесть, как и другие повести Джонса, написана в духе памфлета. В "Заметках для народа" Джонс печатает неоконченную повесть "Злоключения женщины" (Woman's Wrongs, 1853), где ставит порабощение женщины в прямую связь с существованием буржуазного строя в целом. Он успел написать четыре части, иллюстрирующие положение женщины в разных социальных слоях. На примере жизни жены рабочего, молодой модистки, дочери торговца и великосветской дамы Джонс показывает безрадостную участь женщины в капиталистическом обществе. Художественной логикой своей повести, в которой дана социальная трактовка женского вопроса, Джонс доказывал необходимость уничтожения первопричины страданий женщины - буржуазной системы эксплуатации. Джонс задумал эту повесть как обобщенную и цельную картину всей социальной несправедливости современного ему английского общества. Повесть "Злоключения женщины" согрета верой в неизбежность социальных изменений, страстным пафосом борьбы за полное переустройство человеческого общества. В тех немногих стихотворениях, которые Джонс пишет в эти годы, красной нитью проходит уверенность в возрождении чартизма, в неустранимости классовой борьбы в буржуазном обществе. Так, свое стихотворение "Узник - рабам", в котором Джонс сравнивает тюремные оковы с цепями "свободных рабов", он заканчивает словами: Они нас услышат в холмах, над равниной. Средь улиц, средь мрака лесного; Они разобьют нас, но хлынем лавиной Мы снова, и снова, и снова! Рабочее движение победить нельзя, - в этом его убеждало изучение основ буржуазного общества. Замечательна его "Песнь низших классов", где горький сарказм сочетается с пафосом утверждения огромных созидательных сил трудового народа - творца всех материальных ценностей на земле. В этих неистощимых, могущественных силах, превозмогающих и угнетение, и бедность, и голод, - в этих потенциальных силах революции поэт видит залог будущего освобождения человечества. Каждая строфа "Песни" построена по принципу реалистического противопоставления паразитирующего богатства и созидающей бедности, гневная ирония, которой проникнуто это противопоставление, полна уничтожающего презрения и звучит пророчеством грядущей расплаты: Мы низки, мы низки, мы просто жалки, Но известно, что с давних пор Воздвигается силой нашей руки Крепость, дворец и собор. И бьем мы челом перед знатным лицом И целуем следы его ног. Мы не слишком низки, чтобы выстроить дом, Но низки - переступить порог. (Перевод Н. И. Непомнящей) В 1851-1854 гг. Джонс делает ряд переводов. Особенно интересны его переводы из Фрейлиграта ("Революция" и "Венгрия") и Дюпона ("Хлеб"). Эти переводы свидетельствуют о том, что Джонс и после 1848 г. стремился поддержать и укрепить связи английского рабочего движения с революционными движениями на континенте. Помещая свой перевод "Прощального слова "Новой Рейнской газеты"", Джонс характеризовал Фрейлиграта как "настоящего демократа" и "поборника пролетариата". Джонс очень высоко ценил "Новую Рейнскую газету": "Газета, указанная выше, - писал он, - была "Северной звездой" немецкого восстания; она подняла революционный дух, она оберегала его силы. Неустрашимо, со все возрастающей смелостью, несмотря на преследования, она сохранила за собой поле сражения до мая 1849 г. и тогда, обрушив свой последний удар грома на торжествующих врагов, исчезла... с гордым прощанием, написанным пером Фрейлиграта..." * * * По мере спада чартистского движения творчество Джонса вступает в период глубокого кризиса и духовного оскудения. В сборнике стихотворений "День битвы" (The Battle-Day, 1855) нарастают пессимистические настроения. Сборник "Корейда" (Corayda, 1860) перепевает неоромантические мотивы, распространенные в тогдашней буржуазной английской поэзии. Джонс умер в 1869 г. Таким образом, за короткий период (1846-1854) он проделал большой путь в своем политическом и творческом развитии. Творчество Джонса этих лет было боевым оружием чартистского пролетариата. Неразрывно связанный с чартистским движением, Джонс отразил его сильные и слабые стороны; в историю английской литературы он вошел как поэт-агитатор и трибун, в чьих стихах полным голосом заговорил авангард английских трудящихся масс, как даровитый сатирик и публицист и как один из поборников демократического реалистического искусства. 6  Вильям Джеймс Линтон (William James Linton, 1812-1897), один из крупнейших чартистских поэтов и публицистов, впервые выступил в чартистской печати в 1839 г. Его острые политические стихотворения и поэмы под псевдонимом "Спартак" (Spartacus) печатались едва ли не во всех чартистских журналах и газетах вплоть до 1853 г., т. е. фактически, пока существовал чартизм. Творческая деятельность Линтона была исключительно разносторонней. Чартистский поэт и публицист, он был в то же время одним из одареннейших художников своего времени, историком и теоретиком искусства, издателем и редактором многочисленных демократических журналов и, подобно многим другим деятелям этой бурной, полной классовых столкновений эпохи, принимал деятельное участие в политической борьбе. Имя Линтона было известно в дореволюционной России, однако вне всякой связи с чартистским движением и чартистской литературой. Оно обычно ассоциировалось с именем Герцена. Русский читатель знал Линтона как гравера и как издателя журнала "Английская республика", где была впервые напечатана работа Герцена "Старый мир и Россия", носящая подзаголовок "Письма к В. Линтону". Как художник он был известен прекрасной гравюрой (силуэты пяти казненных декабристов) на обложке герценовской "Полярной звезды". Известны также его переводы сочинений Герцена на английский язык. Герцен, высоко ценивший переводческий талант Линтона, всегда отзывался об этих переводах с большой похвалой. Когда Линтон взялся за перевод "Развития революционных идей в России", Герцен с удовлетворением отмечал в письме к М. К. Рейхель, в ноябре 1853 г., что брошюру переводит "сам Linton" {А. И. Герцен. Полное собр. соч. и писем под ред. Лемке, т. VII, стр. 388.}. Кроме того, Линтон перевел на английский язык еще несколько трудов Герцена и среди них значительные отрывки из "Былого и дум". Линтон, находившийся, видимо, в близких отношениях с Герценом, помогал ему в устройстве Вольной русской типографии и неоднократно защищал его от нападок реакционной английской прессы. После смерти Герцена Линтон опубликовал свои воспоминания о великом русском революционном демократе, вошедшие позднее в книгу "Европейские республиканцы". Линтон родился в Лондоне в декабре 1812 г., в семье портового подрядчика и строителя, в прошлом - корабельного плотника. Рано проявившаяся у Линтона склонность к рисованию побудила отца определить мальчика в ученики к известному в то время граверу Боннеру. Мастерская Боннера, где жил он сам и его ученики, находилась в Кеннингтоне, на окраине Лондона. В своих воспоминаниях Линтон говорит, что именно здесь ему пришлось впервые столкнуться с чудовищной нищетой и эксплуатацией трудящихся. Видимо, здесь же Линтон получил первое представление о напряженной классовой борьбе в Англии, активным участником которой он сделался позднее и сам. Уже в юности Линтон высказывал большой интерес к демократической философской и общественно-политической мысли. Он превосходно знал поэзию английских революционных романтиков, философские сочинения французских просветителей, сочинения Годвина и памфлеты Пейна. Увлечение идеями Годвина и особенно Оуэна, которого Линтон называл в то время не иначе как "великий и мудрый отец наш Роберт Оуэн", составило целый этап в его идейной эволюции. В книгах Линтон пытался найти ответ на волновавшие его вопросы, объяснение природы бурных событий 1830-1832 гг. Произведения Шелли были восприняты им как откровение. "Чтение "Королевы Маб"..., - писал он, - наполнило меня страстью к реформе". Пробуждение первых общественных и политических интересов у Линтона относится к периоду, который ознаменован в истории общественной жизни в Англии двумя весьма важными событиями: во-первых, борьбой за избирательную реформу, которую промышленная буржуазия вела при поддержке рабочих, и, во-вторых, связанной с этим активизацией классовой борьбы пролетариата, приведшей к созданию Национального союза рабочих классов - одной из первых политических организаций пролетариата. Эти события, свидетельствующие о том, что начался процесс становления классового самосознания пролетариата, нашли отражение на страницах наиболее радикального издания тога времени - "Защитник бедняка" (The Poor Man's Guardian), - неофициального органа Национального союза рабочих классов. Из членов и руководителей этого союза позднее вышли авторы хартии, организаторы чартизма, его первые вожди и теоретики: О'Брайен, Ловетт, Гетерингтон, Уотсон и др. Уже в период борьбы за реформу Линтон был непременным: участником политических митингов в Кеннингтоне. Он принимал близко к сердцу события, связанные с борьбой пролетариата. Несколько позднее он сошелся с Уотсоном {После смерти Уотсона Линтон написал его биографию (James Watson, 1879).} и Гетерингтоном, познакомился с Ловеттом и О'Брайеном. В 1838 г. Линтон вместе с Ловеттом и Уотсоном пришел к чартизму. Именно с этого момента начинается его литературное творчество. Политическая деятельность Линтона была разнообразной: он выступал в качестве оратора на чартистских митингах, совершал агитационные поездки, издавал журналы, печатал публицистические статьи в чартистской прессе. В вопросе о тактике классовой борьбы Линтон, подобно своим учителям Ловетту и Гетерингтону, был сторонником "моральной силы" и придавал огромное значение распространению социально-экономических, политических и философских знаний среди народа. С этой целью он предпринял издание "Национального журнала", которому дал подзаголовок "Библиотека для народа". Позднее Линтон писал об этом периоде своей деятельности: "В 1838 г. я был посетителем старого читального зала в Британском музее; несколько месяцев я прилежно занимался, готовясь к изданию дешевого еженедельника, который в качестве "Библиотеки для народа", как я надеялся, мог бы дать рабочему классу политические и прочие знания, несмотря на его ограниченную покупательную способность и недостаток времени для занятий". Просветительская тенденция была свойственна всем чартистским журналам той поры. Разница, однако, состояла в том, что представители левого крыла рассматривали "просвещение" лишь как вспомогательное средство в борьбе за хартию, тогда как сторонники "моральной силы" видели в нем основу всех основ. Линтоновский журнал начал выходить в 1839 г. и просуществовал всего полгода. В этом издании Линтон попытался дать квинтэссенцию тех политических и философских теорий, в которые верил сам и которые считал полезными для пролетариата. Он помещал отрывки из сочинений Оуэна, Годвина, Вольтера, Дидро, Ламеннэ, стихотворения Шелли и Байрона и собственные статьи, где пропагандировал взгляды Ловетта, Уотсона и Гетерингтона. Приступая к изданию журнала, Линтон, подобно всем сторонникам "моральной силы", имел весьма абстрактное представление о конечных целях и методах классовой борьбы пролетариата. Однако события 1839 г. побудили Линтона в корне изменить характер издания. Они заставили его отказаться от многих иллюзий и заблуждений и занять более определенные позиции по целому ряду вопросов, выдвинутых бурным развитием чартистского движения. Журнал перестал быть только "Библиотекой для народа" и превратился, до известной степени, в орган чартистов. В нем появились хроника чартистского движения, полемические статьи, посвященные наиболее актуальным проблемам рабочего движения. Статьи Линтона, напечатанные в "Национальном журнале", особенно его выступления по вопросам тактики рабочего движения, свидетельствуют о том, что под влиянием обострения классовой борьбы его общественно-политические взгляды приобретали более радикальный характер. Как и всякий чартист, Линтон был республиканцем и демократом. Он понимал, что интересы буржуазии противоположны интересам пролетариата. Однако он был еще далек от понимания непримиримости противоречий капиталистического строя. Он отстаивал идею демократического переворота и верил, что дальнейшее переустройство общества будет происходить без борьбы. Будущее он представлял себе в виде оуэновского утопического коммунизма, осуществляемого (после принятия хартии) путем одних только реформ. В области тактики революционной борьбы Линтон постепенно дошел до позиций партии "физической силы", т. е. отстаивал право народа на вооруженное восстание. Однако его революционность не была последовательной и твердой. На примере Линтона мы видим, как революционное рабочее движение разбивает просветительские теории, идеи и иллюзии революционной буржуазии XVIII века. Будучи учеником Руссо, Годвина, Пейна, Линтон стал на сторону чартистов, многому у них научился и безоговорочно их поддерживал. Однако он не смог, так же, впрочем, как и все чартисты, полностью отказаться от буржуазно-просветительских гуманистических иллюзий. Незрелость и противоречивость рабочего движения эпохи раннего чартизма обусловили известную буржуазную ограниченность теоретических воззрений Линтона, сказавшуюся и в его художественном творчестве. * * * Первые стихотворные опыты Линтона относятся к 1839 г. В шести книжках своего журнала он напечатал двенадцать стихотворений, объединенных в цикл "Гимны для лишенных избирательных прав" (Hymns for the Unenfranchised). Этот цикл, подписанный, как и все остальные чартистские стихи Линтона, псевдонимом "Спартак", сразу выдвинул его в числа ведущих чартистских поэтов. "Гимны" появились в накаленной атмосфере подготовки первой петиции, открытой войны между сторонниками "моральной силы" и "физической силы", ожесточенных споров о допустимости объединения чартизма с другими оппозиционными и радикальными партиями и организациями, в обстановке массовых чартистских митингов, усиливающейся агитации чартистов. 1839 год был годом первого крупного подъема чартизма. Чартистские газеты и журналы этого времени свидетельствуют о том, что не только чартисты, но огромная часть трудового населения Англии ожидали, что май или июнь (предполагаемый срок подачи петиции) явятся переломным моментом в истории страны. Исход подачи петиции, по мнению чартистов, мог определить только характер перелома (мирная реформа или вооруженный захват власти). Сама же неизбежность перелома казалась несомненной. В названии цикла "Гимны для лишенных избирательных прав" (не случайно Линтон употребил редкое слово "Unenfranchised", обозначающее одновременно "лишенный избирательных прав" и "неосвобожденный") есть намек на приближающееся освобождение и на характер этого освобождения. По замыслу Линтона, гимны должны были подготовить народ к решительной схватке, которая, как он полагал, должна была вот-вот произойти. В "Гимнах" перед читателем раскрывается мир общественных отношений и классовой борьбы. В системе образов линтоновских гимнов отразилась острота классовых конфликтов того времени. "Наша эпоха, эпоха буржуазии, - писали Маркс и Энгельс, - отличается, однако, тем, что она упростила классовые противоречия: общество все более и более раскалывается на два большие враждебные лагеря, на два большие стоящие друг против друга класса - буржуазию и пролетариат" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Манифест Коммунистической партии, стр. 33.}. Два враждебных лагеря составляют основу системы образов в "Гимнах". Линтон часто пользуется местоимениями во множественном числе, и это знаменательно. "Мы", "вы" и "они" в его стихах - это не маленькие группы людей, а собирательные образы классов, чьи интересы враждебны друг другу: _Мы_ мира жаждали - _Вы_ дали нам войну И тяжкий труд, и камни вместо хлеба. (Гимн Э X) По своей тематике гимны Линтона распадаются на три группы: гимны о бедственном положении народа, гимны-призывы и гимны, разоблачающие врагов и мнимых друзей чартизма. Все эти темы были выдвинуты рабочим движением и, естественно, заняли почетное место в ранней чартистской поэзии. Соединяя в своем творчестве две демократические литературные традиции (традицию революционных романтиков и традицию народной рабочей поэзии), Линтон не ограничивается тем, что рисует картины нищеты, угнетения, народных бедствий, но пытается объяснить их несправедливостью всего общественного строя. Особенно показателен в этом отношении четвертый гимн, рассказывающий о невыносимых страданиях крестьянской семьи. Построение этого гимна, его внутреннее движение определяются его обобщающим замыслом. Перед читателем последовательно проходят образы голодных детей, просящих хлеба у матери, картины страшной нищеты, разорения, ограбления бедняка лендлордом, государством, законом и церковью. Наконец, появляется аллегорический образ смерти-избавительницы, показанной как "меньшее зло", как состояние, предпочтительное перед жизнью, которую ведут трудящиеся массы. В каждой строфе этого гимна Линтон неизменно переходит от описания явления к его причине. Отсюда единообразная композиция строф, окончание которых превращается в своего рода сатирический рефрен, подчеркивающий взаимосвязь между лишениями "неосвобожденных" и преуспеянием их социальных врагов: в первой строфе: Лендлорд получает доход, во второй строфе: Государству нужен доход, в третьей строфе: Закону нужен доход, в четвертой строфе: "Христовой" церкви нужен доход. Тема ограбления бедняков встречалась довольно часто и в дочартистской народной поэзии. В соответствии с уровнем сознания рабочих и крестьян того времени она выражалась в форме жалоб на бесчисленные непомерные поборы: арендную плату, десятину, налоги, штрафы и т. п. Протест был направлен именно против этих конкретных форм угнетения и грабежа. Линтон идет дальше. Он показывает, что за арендной платой стоит класс землевладельцев, за десятиной - государственная церковь, за штрафами и тюрьмой - система законов, обслуживающих господствующие классы и охраняющих их интересы, аза налогами - все буржуазно-дворянское государство как аппарат угнетения трудящихся. Художественное своеобразие линтоновских гимнов как памятника чартистской поэзии состоит в том, что всякая драматическая или трагическая коллизия в них - это коллизия не между отдельными лицами или группами, а коллизия, в которую вовлечен весь угнетенный народ, все "неосвобожденные". Однако следует отметить, что Линтону еще не хватает умения воплощать обобщенный материал в индивидуализированных реалистических образах. Образы "неосвобожденных" в его гимнах несомненно представляют собой крупное социальное обобщение. Но они грешат некоторой безликостью, отсутствием индивидуальной конкретности. Еще более отвлеченны образы в его гимнах-призывах, что вообще было характерно для ранней чартистской поэзии. "Рабы", "тираны", "стражи святой свободы", "зло", "тирания" - таковы сталкивавшиеся в них силы. Гимны о бедственном положении народа сохраняют внутреннее ритмическое единство, создавая тем самым впечатление строгой логической последовательности повествования. С лексической стороны они очень просты, в них совершенно отсутствует романтическая возвышенность стиля; зато в них довольно много разговорных оборотов. Фраза в них лаконичная и четкая. В отличие от них, гимны-призывы характеризуются приподнятостью, торжественностью тона и отвлеченностью, достигающимися прежде всего лексическими средствами. Здесь Линтон охотно пользуется архаизмами и другими лексическими категориями, свойственными поэтическому языку, в отличие от языка разговорного. При создании образов особую роль играет олицетворение человеческих чувств и отвлеченных понятий. Однако отвлеченность лексики, наличие гипербол, архаизмов, аллегорий, персонификаций вызываются не только сознательным стремлением автора к боевой приподнятости и торжественности тона. В этих художественных особенностях гимнов сказались и весьма смутные представления Линтона о грядущей борьбе и его туманные утопические идеи о характере будущего общественного строя. "Гимны для лишенных избирательных прав" представляют собой значительное явление в истории ранней чартистской поэзии. Они способствовали пробуждению народа к политической жизни, помогали ему осознать действительные причины его тяжкого положения, указывали ему на его классовых врагов. Определенную ценность эти гимны имеют и как историко-литературный памятник. Им присущи все характерные свойства ранней чартистской поэзии. * * * После временного поражения чартизма в 1842 г. творческая активность Линтона как поэта резко падает. Правда, стихи за подписью "Спартак" продолжают появляться на страницах чартистской периодической печати, однако это по большей части перепечатки из написанного ранее цикла "Гимнов". В 1845 г. эти гимны вышли отдельной книжкой. Изредка в "Северной звезде" появлялись новые стихотворения Линтона, посвященные каким-нибудь конкретным событиям. Среди них особенно выделяются два: "По поводу рождения нового Гвельфа" (1844) и "Труд и Прибыль" (1847). Оба стихотворения направлены против так называемой манчестерской школы и экономической политики фритредерской буржуазии. Первое посвящено разоблачению мальтузианства. Поводом к его написанию послужило рождение престолонаследника и официальный восторг, проявленный по этому случаю буржуазной прессой. Линтон воспользовался этим случаем, чтобы разоблачить лицемерие правящих кругов и нанести удар по мальтузианству. Сатирическая острота этого стихотворения обусловлена тем, что поэт с пародийной серьезностью обращает мальтузианскую аргументацию против самих господствующих классов и пытается иронически применить теорию перенаселения к потомству королевы. Процитировав в первой строфе традиционную фразу епископского благословения: "Боже, благослови королеву, и да здравствует ее потомство!" - Линтон тут же задает сокрушительный вопрос мальтузианцам: "А перенаселение?" Для Линтона теория Мальтуса - явление того же порядка, что и "бастилии закона о бедных" (работные дома). С явно ироническим оптимизмом он утешает епископа: "Принцам достанет всего, сколько бы ни голодали бедняки". Что же касается умирающих с голоду подданных, той для них Линтон находит "утешение". Он предлагает им, умирая, с благодарностью думать о том, что никакой закон о бедных не может лишить королеву куска хлеба. Так умри же, нищая мать, с благодарностью! Королевские дети накормлены. Постепенно иронический оттенок в стихотворении пропадает. Он сменяется прямым гневным обличением. Благоденствие королевы-матери и голодная смерть, грозящая матери-работнице, уже не просто противопоставлены друг другу, но взаимно обусловлены. В своих стихах Линтон утверждает, что причина бедности подавляющего большинства населения Англии не в том, что его количественный рост не соответствует росту материальных ресурсов, а в неравномерном распределении богатства. Эту мысль Линтон утверждает в символических образах двух матерей - королевы и нищенки. Они стоят рядом, и руки королевы обагрены кровью умершего ребенка нищей. Линтон готов иронически согласиться с теорией перенаселения лишь при условии, что она будет повернута острием не против народа, а против буржуазии и аристократии. Именно в их среде Линтон усматривал огромное количество бесполезных членов общества, тормозящих его развитие. Второе стихотворение - "Труд и Прибыль" - было откликом на победу, одержанную фритредерской буржуазией в ее борьбе за отмену хлебных законов. Эта победа не принесла пролетариату никакого облегчения. Чисто буржуазный характер "Лиги борьбы против хлебных законов" неоднократно отмечался чартистскими журналами еще в начале 40-х годов. Однако ни в чартистской поэзии, ни в публицистике подлинный смысл фритредерской политики не был вскрыт так четко и определенно, как это сделал Линтон в стихотворении "Труд и Прибыль". Две строчки этого стихотворения: Лига может снизить цены на хлеб, Разве нельзя понизить заработную плату? стоят многих страниц полемических трактатов, ибо с эпиграмматической ясностью определяют цель и подлинные задачи фритредерской буржуазии, для которой снижение цен на хлеб было лишь сигналом к наступлению на заработную плату рабочих. Линтон достаточно ясно понимал, что богатство буржуазии есть незаконно присвоенный продукт чужого труда. Однако свою справедливую мысль о зависимости капиталистической прибыли от труда он не смог воплотить в образах буржуа и промышленного пролетария, труд которого является основным источником обогащения буржуазии. В поисках типичного образа ограбленного труженика он обратился к судьбе изобретателей, чьи изобретения на практике осуществили промышленный переворот. Машины и приспособления, созданные Харгривсом, Кромптоном, Рэдклифом, принесли колоссальные прибыли промышленникам, использовавшим их на производстве, однако сами изобретатели, как правило, не извлекали из своих изобретений никакого дохода и часто умирали в нищете. В стихотворении "Труд и Прибыль" мы видим двойное противопоставление прибыли и труда: сначала в абстрактных образах Прибыли (Trade per cent) и Труда (Toil), а затем в конкретных образах сэра Ричарда Аркрайта, укравшего патент Харгривса и Кромптона и разбогатевшего благодаря эксплуатации их изобретения, и в образах ограбленных и гибнущих в нужде изобретателей. Показательно, что Линтон ставит в один ряд "манчестерских шерстяных королей", "пилей" и "кобденов", т. е. и промышленников-фритредеров и консерваторов, всячески сопротивлявшихся отмене хлебных законов. Очевидно, Линтон понимал, что в борьбе против пролетариата они выступают сомкнутым строем. Стихотворение "Труд и Прибыль", появившееся впервые в журнале "Труженик" в 1847 г., произвело большое впечатление на чартистов. В течение ближайших нескольких лет оно неоднократно перепечатывалось другими чартистскими газетами и журналами. Огромное влияние на творчество Линтона оказали революционные события 1848 г. Он развивает бурную публицистическую и общественно-политическую деятельность, помещает большое количество статей и стихотворений о революции в журналах "Республиканец", "Демократическое обозрение", "Красный республиканец" и др. Большая часть его поэтических произведений посвящена революционным событиям во Франции ("Гимн Анархии", "Каинова печать", "Современные эпитафии"), в Италии ("За Рим"), в Англии и Ирландии ("Элегия о наших днях"). Особое место занимает его большая поэма "Погребальная песнь народов" (A Dirge of the Nations), в которой поэт попытался обобщить опыт революционного движения последних лет во всех странах Европы. В результате событий 1848 г. Линтон становится еще непримиримее к буржуазии. Решающую роль в этом сыграли три фактора: половинчатость буржуазной республики, возникшей в результате февральской революции (Линтон был в Париже в марте-апреле 1848 г.), кровавая расправа французской буржуазии над рабочими в июне 1848 г. и так называемая позиция невмешательства, занятая в 1848 г. английской буржуазией. Не случайно в одном из своих публицистических выступлений Линтон назвал Англию страной "лавочников и торгашей". "Корень зла, - писал он с горечью, - в нашей "коммерческой" позиции... Какое значение могут иметь честь, доброе имя и чистая совесть, когда лавочка в опасности, когда симпатия к справедливости может лишить нас процентов?". В своих блестящих сатирических эпитафиях, написанных в 1849-1850 гг., каждая из которых занимает от двух до четырех строк, Линтон с яростью обрушивается на буржуазных душителей революции и их пособников. Он воздает "должное" палачам революции, таким, как Одиллон Барро: Предатель без ума и чести, Палач по самое нутро, Искариот и Каин вместе - Лежит здесь Одиллон Барро. Не менее остра эпитафия Тьеру: Рак языка прервал его житье, И это вряд ли странным назовешь: Типун венчает мелкое вранье, А у него вся жизнь - сплошная ложь. Из эпиграмм, посвященных палачам французской революции, следует еще отметить эпитафию Эжену Кавеньяку, которого Линтон противопоставляет его брату Годфруа, сражавшемуся на стороне республики. Вместе с тем Линтон не забывает и об английской буржуазии, делавшей все возможное, чтобы задушить революционное движение. Он выступает против буржуазной прессы, ожесточенно клеветавшей на чартизм и революции на континенте Европы. Достается в этих эпитафиях и политическим лидерам английской буржуазии, таким, как Рассел: Архангел Михаил и черт Друг с другом вновь вступили в прения: Черт испугался, что милорд Испакостит его владения. Избрав для своих политических эпиграмм форму надписей на надгробьях, Линтон тем самым как бы хотел подчеркнуть обреченность буржуазной реакции, ее неизбежную гибель. Даже в самые тяжелые времена разгрома революционного движения он продолжал верить в конечное торжество народного дела. Острота критики буржуазии, которой достиг в эти годы Линтон, еще не свидетельствует, однако, о его полном освобождении от буржуазных иллюзий. Теперь эти иллюзии слабее, но они все же сохраняются, и это сказалось на взглядах и деятельности Линтона после поражения революции 1848 г. События 1848 г. во Франции заставили чартистов, в том числе и Линтона, задуматься над перспективами чартистского движения. Опыт февральской революции показал им, что всеобщее избирательное право и республика далеко не представляют собой панацеи от всех зол. Отсюда - более пристальное внимание к вопросам будущего устройства общества. Однако, став субъективно непримиримым противником буржуазного строя, Линтон, как и большинство чартистов, не понял исторической необходимости пролетарского социализма. Объективно его деятельность способствовала утверждению буржуазной демократии. Буржуазно-демократические тенденции во взглядах Линтона сказались особенно резко в его выступлениях против "коммунизма" социалистов-утопистов, в частности против Этьена Кабе. Видимо, известную роль сыграли здесь свойственные чартистам "антикоммунистические" настроения в вопросе о земле, явившиеся следствием деятельности земельного общества О'Коннора. Поражение революции на континенте Европы и чартизма в Англии привело Линтона к духовному кризису, от которого он уже не смог до конца оправиться. 1849 год был для Линтона годом разочарования в чартизме. По выражению Гарри Поллита, "крушение чартизма открыло путь самой черной реакции". Многие из активных участников и руководителей движения оказались в тюрьмах. В 1849 г. произошел окончательный раскол в чартизме: представители его левого, более революционного крыла решительно порвали с "о'конноризмом". Но и левое крыло оказалось в эти годы в трудном положении. Джонс был в тюрьме, откуда он вышел лишь в середине 1850 г., а Гарни не отличался особой последовательностью и определенностью своих воззрений. Фактически левое крыло оказалось почти без руководства. Вторая половина 1848 г. и весь 1849 г. были для чартизма временем идейного разброда и организационной неустойчивости. С этим связан пессимистический оттенок поэтических произведений Линтона 1848-1849 гг., таких, как "Элегия о наших днях", "Заключенные" и др. В "Элегии" образы осенней природы постоянно ассоциируются с затуханием чартистского движения. Иногда эта связь дана посредством обычных сравнений: Одни за другими осенней порою Слетают листы. Одни за другими уходят герои, И гибнут надежды, одна за другою... иногда - через фантастический образ "блужданий свободы": За лесом снижается месяц двурогий И тонет во мгле. Во мгле ты не можешь найти к нам дороги, Хоть мы ожидаем в тоске и тревоге, Свобода... Образ Свободы, скрытой тучами в ночной тьме, отразил пессимистическое представление Линтона о расстановке классовых сил в общественно-политической жизни Англии. Ему казалось, что пролетариат сошел со сцены, полностью уступив место циничной и жадной буржуазии. Линтон более не верил в рабочее движение в его "традиционно-чартистской форме". Полтора года спустя он подверг его жестокой критике. Однако никаких других форм рабочего движения он в это время не видел в Англии. Кроме неопределенных надежд на конечное торжество "Свободы", он ничего не мог противопоставить ликованию победившей буржуазии, которая, оправившись от испуга, начала решительно проводить свою линию во внешней и внутренней политике Англии. Не случайно в своей крупнейшей поэме этого периода - "Погребальная песнь народов" - Линтон обращается к Англии с ненавистью и презрением. Он ненавидит "Англию лавочников" (Shopkeeping England) и презирает тех, кто отказался от борьбы, кто отступил в "мир собак, благоговейно трепещущих в своей конуре". "Погребальная песнь народов", вышедшая в конце 1849 г., - один из немногих памятников чартистской поэзии, в которых отражено поражение революции 1848 г. не в форме отклика на отдельные этапы борьбы, а в форме большого художественного обобщения, которое вобрало в себя всю борьбу народов Европы. Поэма эта интересна по своей проблематике. В ней Линтон ставит вопрос о роли и месте поэта в моменты поражения революции - тема, редкая даже для чартистской поэзии. Скорбные раздумья Линтона, который после поражения чартизма и революционного движения на континенте почувствовал себя "выключенным" из борьбы, нашли свое выражение в трагическом образе Поэта-Прометея, прикованного к скале и бессильного помочь людям в борьбе, на которую он сам их подымал. Перед взором поэта проходят картины кровавых столкновений во Франции, Италии, Венгрии; тяжелой поступью идут народы, несущие своих мертвецов; зимний шторм, внезапно разразившийся в июне, губит молодые побеги. Посредством тонких художественных штрихов Линтон конкретизирует эти отвлеченные образы, заставляет читателя сопоставить их с животрепещущими историческими событиями недавних, всем памятных дней. Так, в образе разбушевавшегося шторма, губящего надежды демократии, подобным штрихом является слово "июнь". Лмнтон очень часто использует многозначность лексических средств с целью конкретизации символических отвлеченных образов. Он парадоксально сталкивает контрастирующие слова, добиваясь того, что в них выявляется скрытый и значительный смысл. Так, например, поставленные рядом существительное и_ю_н_ь и прилагательное з_и_м_н_и_й (winter june), никогда не встречающиеся вместе (разве что в географических описаниях южных широт), останавливают внимание читателя, говоря ему о противоестественности, о катастрофичности описываемых событий. В этом словосочетании лежит идея поражения весны, ее капитуляции перед суровыми силами зимы. Но что особенно важно, такое столкновение семантически, казалось бы, несовместимых слов заставляло, несомненно, воспринимать образ июня символически, ассоциируя это слово с июньским поражением пролетариата. Показывая разгром революционного движения в Европе, Линтон одновременно ставит вопрос, который он, видимо, считал для себя особенно важным: каковы должны быть место и роль поэта в условиях поражения революции? Сама постановка этого вопроса диктовалась реальной общественно-политической ситуацией в Англии 1848-1849 гг. В сознании Поэта-Прометея разыгрывается яростная схватка между терзающими его сомнениями и всей его натурой страстного борца. Сомнениям не удается сломить волю поэта. Он сохраняет веру в необходимость и справедливость борьбы. Он признает, что путь борьбы тяжел, что жертвы неизбежны, что народы заплатили дорогой ценой за свой порыв к свободе. Но он отказывается смотреть только назад. Взор его неизменно обращается к будущему. Главный его аргумент в пользу продолжения борьбы состоит в понимании всех ужасов реакции, всей тяжести положения народов. Будущее не должно быть похоже на настоящее. Пусть неизбежны поражения, пусть скала, к которой он прикован, "позеленеет от его слез", но его девизом остается неизменное "Вперед!". Что должен делать поэт в такие моменты истории, если он сохранил решимость бороться? Поэт видит погруженных в мертвый сон "солдат свободы", перед ним раскрывается картина запустения. Но он обязан найти тех, кто способен продолжать борьбу, разбудить спящих, растревожить покорившихся своей участи, ибо ему одному даровано "искусство гневного стиха". Вожди либо убиты, либо томятся в тюрьмах. Некоторые из них эмигрировали, иные отреклись от своих прежних убеждений. 1848 год был в этом отношении переломным. Вся либеральная и буржуазно-"радикальная" интеллигенция при первом же организованном вооруженном выступлении пролетариата растеряла весь свой либерализм и радикализм. Поэтому образ поэта, прикованного к скале, терзаемого отчаяньем и бесплодно взывающего: vivos voco! становился характерным в своей реальности символом. И, наконец, поэт слышит голос, откликнувшийся на его призыв, голос человека, готового продолжать борьбу. В "Погребальной песне народов" ощущается влияние поэзии Шелли и вместе с тем с большой наглядностью проявляется переосмысление романтической эстетики, которое сказывается и в жанровом характере поэмы, в системе образов, в композиции, в лексике и т. д. Этот процесс выработки нового метода был чрезвычайно сложен; поэма Линтона свидетельствует о том, что иногда ему удавалось нащупать верный путь - путь к реализму. В своих публицистических выступлениях начала 50-х годов Линтон стремится критически оценить опыт чартизма как революционного движения английских рабочих масс. Так возник написанный им первый критический очерк истории чартизма. Переосмысление опыта чартизма отнюдь не означало для Линтона отказа от чартистских идей, от требований хартии. В открытом письме к Гарни (1850) он писал: "Если мои слова имеют какой-нибудь вес, я скажу: держитесь хартии, или - если не существенно название - избирательного права и его гарантий". В этом же письме он провозгласил свою верность принципам чартизма: "Считаю своим долгом заявить, - писал он, - что с какой бы программой и какой бы организацией ни было поднято чартистское знамя, я всегда стану под него". Более того, когда Гарни пытался сколотить объединение из представителей буржуазных партий и группировок с целью оказать давление на парламент и таким способом добиться социальных преобразований, Линтон дал ему суровую отповедь. "Насколько мне известно, - писал он, - это буржуазная политика... Но это не моя политика и, надеюсь, не ваша". Задача состоит "не в том, - писал Линтон, - чтобы влиять на представителей правящего класса, но в том, чтобы иметь своих представителей у власти". Перефразируя известную английскую народную пословицу, он называет затею Гарни попыткой "сшить шелковые кошельки для народа из свинячих ушей представителей буржуазии в парламенте". Линтон критиковал организационные формы движения, его стратегию и тактику. Главными пороками чартизма в целом Линтон считал стихийность движения (организацию чартистов он явно недооценивал), отсутствие единства, отсутствие партии, которая могла бы возглавить движение, и, наконец, отсутствие четкой программы борьбы. В критике Линтона были и слабые места. Он ошибался, например, отрицая массовые политические митинги как одну из форм революционного движения. "Тринадцать лет непрерывного словоизвержения и горлодерства, - писал он, - производимого миллионом с четвертью человек, разумеется, следует рассматривать как достаточный пролог к делу, которое они объявили необходимым... Чартистское движение умерло. Оно могло бы стать успешным, если бы Иерихон вигов мог быть разрушен с помощью трубных звуков". Однако главное утверждение Линтона соответствовало истине. Отсутствие подлинно революционной рабочей партии было, действительно, одной из основных причин поражения чартизма. Линтон, далеко стоявший от марксизма, имел весьма смутное представление о том, какая партия нужна была рабочему движению, но отсутствие ее ощущал необычайно остро. Линтон резко выступал против всяких попыток возродить движение в его прежней "традиционно чартистской форме". В 1851 г. он обратился к группе деятелей чартизма со следующими словами: "Ваше последнее совещание вам не поможет. Чартизм действительно умер. Похороните его достойно и подумайте, что теперь следует делать. Ваша попытка оживить чартизм (если можно назвать оживлением гальванизацию трупа) не удастся. К тому имеются три основательные причины: 1. У вас нет партии, к которой вы могли бы обратиться. 2. У вас нет необходимых принципов, на основе которых можно было бы создать партию. 3. У вас нет ясного плана действий". Линтон упорно и настойчиво искал новые принципы и новые организационные формы борьбы. Он пытался выработать программу новой организации, которую называл "республиканской". По мысли Линтона, "в качестве фундамента, на котором она будет воздвигнута, надобно взять основные пункты хартии". Однако особенности его мировоззрения, сложившегося под влиянием идей буржуазного просвещения, утопического социализма и практического опыта чартистского движения, увели его с правильного пути, толкнули на сближение с буржуазным республиканизмом мадзиниевского толка. Но опыт классовой борьбы в Англии, в которой он принимал живейшее участие, мешал ему разделить все иллюзии мадзинистов к "официальной демократии". В одной из своих статей 1851 г. он писал: "Эмансипация буржуазии через революцию 1789 г. была лишь шагом на (историческом. - Ю. К.) пути. Буржуазия, увенчанная в 1830 г., забыла об этом, забыла, что поступь истории ускоряется, что нельзя внезапно остановить борьбу за свободу, которую ведут "низы общества"... В глазах тех, кто имел привилегию называться обществом в древности, рабство было естественным порядком вещей... но рабы превратились в крепостных. Феодальное общество не сомневалось в том, что это новое положение было правильным, однако (общественное. - Ю. К.) развитие привело к тому, что крепостные стали наемными рабочими. Буржуазное общество вполне удовлетворено этим и радуется, что, наконец, установлен "окончательный" порядок. Увы, логика истории не имеет жалости даже к респектабельной буржуазии. Человечество все еще прогрессирует и настаивает на том, чтобы двигаться вперед еще быстрее, - быстрее, чем на это способна наша буржуазная колымага... рабство наемного труда должно быть упразднено. Попытка остановить этот процесс была причиной грозного июньского восстания. Попытайтесь продолжить эту попытку, и июньский конфликт покажется мелкой стычкой нескольких бойцов наступающей армии бедняков...". Отсюда Линтон делал тот вывод, что современное общество - это буржуазное общество и что царство буржуазии не бесконечно. В этой же статье он писал: "... феодализм умер. Исторически закономерно и необходимо, что для буржуазии наступает ее "последний день". Каждому овощу свое время. Буржуазия может теперь собирать свои пожитки". Убеждение в необходимости продолжать борьбу заставило Линтона направить основное внимание на создание новой ("республиканской") партии и на выработку программы этой партии. В социальных преобразованиях Линтон видит теперь основу и главный смысл политической борьбы. "Народ не только захватит власть, - писал он, - но и использует ее в своих материальных интересах. Это и есть та самая с_о_ц_и_а_л_ь_н_а_я р_е_ф_о_р_м_а, которой так боятся правящие классы". Программа, предложенная Линтоном, была сформулирована им в десяти "Письмах о республиканизме", опубликованных в 1850 г. в "Красном республиканце". Она свидетельствует о том, что Линтон сохранил ряд мелкобуржуазных иллюзий, которые снижали ее революционность. Так, отрицая частную собственность как средство эксплуатации, Линтон тем не менее признавал мелкобуржуазную частную собственность, обреченную на отмирание всем ходом развития капитализма. Противоречивая позиция Линтона в этом вопросе о собственности (несмотря на то, что он выступал против капиталистического способа присвоения продуктов труда, требовал национализации земли, гарантии права на труд и т. д.) была чревата для него весьма серьезными последствиями: он не понял и не оценил идей Маркса и Энгельса, выступал в оппозиции к коммунистическим идеям социалистов-утопистов и тщетно пытался соединить борьбу за социально-политическую революцию в Англии с деятельностью "Центрального демократического европейского комитета", о лидерах которого Герцен писал, что "от них на двести шагов веет реакцией" {А. И. Герцен. Былое и думы. Л., 1946, стр. 429.}. Попытка Линтона создать революционную "республиканскую" организацию в Англии оказалась столь же безрезультатной, как и деятельность "Европейского комитета". Сам Линтон позднее в своих воспоминаниях объяснял провал своих начинаний недостатком организаторских способностей. Однако дело здесь было, разумеется, не только в этом. Деятельность Линтона не увенчалась успехом потому, что, во-первых, чартистское движение близилось к полному упадку: во-вторых, программа, предложенная Линтоном, мало соответствовала классовым интересам английского пролетариата, ее содержание было противоречивым и практически неосуществимым. Пытаясь создать "республиканскую организацию", Линтон стремился при этом использовать опыт борьбы за республику в других странах. Непосредственным результатом изучения революционных движений первой половины XIX века в странах западной и восточной Европы явилась серия исторических исследований, опубликованных Линтоном в разное время в журнале "Английская республика". Позднее, через несколько десятилетий, Линтон дополнил и переработал их и издал отдельной книгой "Европейские республиканцы" (The European Republicans, 1892). Помимо очерков, написанных в 50-е годы, он включил в эту книгу воспоминания о Герцене и перевод значительного отрывка из "Былого и дум", воспоминания о Ворцеле, Штольцмане и Мадзини и перевод некролога Ворцелю, написанного Герценом. Среди публицистических произведений Линтона наибольший интерес представляет его работа о декабристах, напечатанная в 1851 г. Статья, включавшая описание организации декабристов, событий на Сенатской площади и действий Южного общества, вызвала широкий отклик в чартистской прессе, а журнал "Друг народа" перепечатал ее почти целиком. Первоначально она была озаглавлена "Пестель и русские республиканцы" (Pestel and Russian Republicans). Позднее, дополнив ее, Линтон изменил название: включив статью в книгу "Европейские республиканцы", он озаглавил ее "Пестель и Рылеев". Статья обнаруживает большую осведомленность Линтона и, кроме того, свидетельствует о том, что чартисты первыми в Англии сумели приблизиться к правильному пониманию смысла и значения движения декабристов, разоблачив многочисленные клеветнические измышления по их адресу, распространявшиеся в Европе, и восстановив в целом правильную картину событий 1825 г. в России. Значение и интерес этой статьи далеко не исчерпываются изучением "опыта республиканской организации". Статья свидетельствует о глубоком внимании чартистов к судьбам русского народа и к истории русского революционного движения, об их связи с русскими революционными демократами, в частности с Герценом. Известно несколько принадлежащих перу других чартистских авторов произведений, которые были специально посвящены декабристам, например, роман Т. Фроста "Санктпетербургский студент" или его же статья "Объединенные славяне" и др. Чартисты первыми в Англии увидели за официальной Россией русский народ, великих русских писателей и революционеров, сумели понять, что подлинную Россию составляют не "император Николай" и "казаки", а крепостные крестьяне, декабристы, Пушкин, Гоголь. Разумеется, работа Линтона содержит значительное количество ошибок как в изложении фактов, так и в оценке декабризма. Противоречивость мировоззрения Линтона не позволила ему вскрыть дворянскую ограниченность революционности декабристов, показать роковое значение их оторванности от народа и т. д. Среди всех стихотворений, написанных Линтоном в этот период, лишь очень незначительная часть была связана с его деятельностью по созданию республиканской партии: всего несколько отдельных стихов, напечатанных примерно в одно время в "Друге народа! и в "Английской республике" и небольшой цикл из пяти гимнов (Hymns at our Work). Они не представляют художественной ценности. В них отсутствует та связь с действительностью, без которой немыслимо никакое художественное произведение, а тем более политическая лирика. Основная линия поэтического творчества Линтона в это время (в начале 50-х годов им были созданы лучшие его произведения) шла совершенно в стороне от рассмотренного выше направления его общественно-политической деятельности; она была связана с конкретной социальной действительностью и ее проблемами, с реальной борьбой народа. Большой цикл "Стихов и доводов против лендлордизма" (Rhymes and Reasons against Landlordism, 1850-1851), так же как и сатирическое направление в поэзии Линтона этих лет, по своему содержанию никак не связан ни с "Европейским комитетом", ни с "республиканской" организацией. Цикл "Стихов и доводов", заключающий в себе 45 стихотворений, - одно из лучших произведений Линтона. Проблема, занимающая здесь Линтона, - поместное землевладение; основное место действия - Ирландия. В кратком введении, предпосланном этому циклу, Линтон писал: "Большая часть картин создана на основе ирландского материала, ибо чудовище лендлордизма проявило себя с самых ужасных сторон именно там; но при этом читатель должен помнить, что порочный принцип лендлордизма одинаков в Англии и в Ирландии, хотя последствия могут изменяться под влиянием различных обстоятельств". Отмеченная Линтоном роль лендлордизма в Ирландии соответствует реальному положению вещей, на которое указывал в свое время Маркс. "Если Англия, - писал Маркс, - является крепостью лэндлордизма и европейского капитализма, то единственный пункт, где можно нанести сильный удар официальной Англии, представляет собой _Ирландия_. Во-первых, Ирландия является главной крепостью английского лэндлордизма. Если он рухнет в Ирландии, то он должен будет рухнуть и в Англии. В Ирландии эта операция осуществима во сто раз легче, потому что _экономическая борьба сосредоточена там исключительно на земельной собственности_, потому что там эта борьба есть в то же время и _национальная_ борьба... Лэндлордизм в Ирландии поддерживается исключительно при помощи _английской армии_. Как только прекратится принудительная уния этих двух стран, в Ирландии вспыхнет социальная революция, хотя и в устаревших формах" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XIII, ч. I, стр. 347.}. Национально-освободительное и социально-революционное движение в Ирландии в 40-е годы XIX века было тесно связано с чартизмом. Ирландская проблема, постоянно привлекавшая к себе внимание Линтона, занимает почетное место в его творчестве. Линтон был сотрудником газеты "Нация" (орган "Молодой Ирландии"), в которой помещал свои статьи и поэтические произведения. Линтон-чартист смотрел на Ирландию как на могущественного союзника в борьбе с общим врагом - английскими правящими классами. В своих статьях он пропагандировал идею союза английского пролетариата с ирландским крестьянством, подчеркивал, что чартисты - единственные искренние союзники народа Ирландии. В противовес всевозможным филантропическим буржуазным проектам "помощи" Ирландии Линтон поддерживал идею освобождения Ирландии в ходе революционного переворота в Англии. В одной из статей он писал: "Вопрос стоит так: не "Англия против Ирландии", а английский и ирландский народы против кучки людей, угнетающих их обоих". После 1848 г. Линтон продолжал работать над укреплением англо-ирландских революционных связей. Он надеялся, что это может содействовать возрождению разгромленных демократических сил в Англии и в Ирландии. Когда в 1850 г. возобновилось издание "Нации", Линтон снова принял участие в этой газете, помещая в ней стихи (под псевдонимом "Спартак") и статьи (под своим собственным именем). Стихи, опубликованные в "Нации", позднее вошли в цикл "Стихов и доводов". Обличение помещичьего гнета вполне естественно занимает видное место в творчестве Линтона. В Англии того времени сложились две социальные группировки: лендлорды-капиталисты и сельскохозяйственные пролетарии - пауперы, которые были родными братьями промышленного рабочего. Подобно другим чартистам, Линтон видел в сельскохозяйственном пролетариате и мелком фермерстве крупную революционную силу и считал, что их интересы совпадают с интересами промышленных рабочих. В понимании Линтона лендлордизм был связан с капиталистической формой собственности на землю. В начале 50-х годов обе проблемы - проблема лендлордизма (т. е. капиталистического сельского хозяйства) и ирландская проблема слились в сознании Линтона воедино. Это было связано с реальным процессом проникновения капиталистических отношений в сельское хозяйство Ирландии. Сущность этого процесса была вскрыта Марксом, который писал в 1855 г.: ""Ирландскому кварталу" в парламенте и ирландскому духовенству, повидимому, одинаково неведомо, что некая англосаксонская революция за их спинами производит коренной переворот в ирландском обществе. Эта революция состоит в том, что _ирландская земельная система уступает место английской, что система мелкой аренды заменяется крупной_, - так же как старые землевладельцы заменяются _новыми капиталистами_" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. X, стр. 341.}. Цикл "Стихов и доводов" отличается широтой идейного замысла. Линтон задался целью вскрыть сущность лендлордизма, показав его источники и разнообразные формы проявления в социально-политической жизни Англии и Ирландии. Внутри цикла отчетливо намечаются следующие разделы: внешние признаки и сущность лендлордизма; социальные, экономические и политические явления, сопутствующие лендлордизму и находящиеся с ним в отношениях взаимосвязи и взаимозависимости; характеристика пролетариата и крестьянства и их положения в условиях лендлордизма; социальные и политические последствия системы лендлордизма; революционные выводы. Уже одно это перечисление ведущих тем цикла позволяет судить о том, насколько изменило и подход Линтона к объектам художественного изображения. Он стремится отбросить все постороннее, все случайное, обобщая и типизируя лишь те явления и факты, которые действительно имеют социально-историческое значение. Линтон в этом цикле приближается к мысли, что основной причиной общего "социального зла" является частная собственность и капиталистическая система производства. "Стихи и доводы" свидетельствуют о значительных изменениях в творческом методе Линтона. Стихи этого цикла, сравнительно с его более ранними произведениями, отличаются большей идейной глубиной, политической зрелостью и художественной силой. Последнее сказалось особенно в способах художественного воплощения социально-политических идей, т. е. в принципах построения художественных образов. Линтон почти целиком отказывается от абстракций, риторичности и схематизма, свойственных многим его ранним стихам. "Стихи и доводы" дают эмоциональное изображение типичных явлений социальной действительности, для них характерны реальные пластические образы, драматизм, диалог, живые сценки. В центре каждого стихотворения стоит образ человека, представляющий собой большое социальное обобщение и вместе с тем глубоко индивидуализированный. Линтон уделяет большое внимание изображению психологии, показывает ее обусловленность социальным бытием человека. Иногда он по нескольку раз, но с разных сторон, изображает одно и то же общественное явление, глядя на него то глазами лендлорда-капиталиста, то крестьянина, то представителя фритредерской буржуазии. Но при этом объективная авторская оценка никогда не исчезает. Она совпадает с субъективной оценкой лирического героя, если этот герой - крестьянин или рабочий, и противоположна ей, если это -представитель эксплуататорских классов. Такой метод подхода к изображению явлений обусловливает жанровое своеобразие стихотворений цикла, а отчасти и особенности поэтического языка Линтона. Значительную группу в цикле составляют стихотворения, написанные в духе народных песен. В них Линтон говорит о крестьянском труде, о тяжелом положении ирландского народа, о социальных взаимоотношениях сельскохозяйственного пролетария с другими классами общества, оценивая жизнь с точки зрения самих крестьян, выражая чувства, которые испытывают труженики. Поэт охотно использует жанр народной рабочей песни со всеми ее лексическими и ритмическими особенностями, нередко прибегает к народным оборотам речи, что является одним из частных проявлений общего изменения лексического и синтаксического строя его поэтического языка. Обращаясь к конкретным явлениям, Линтон избегает прежнего отвлеченно философского строя речи. Человек дается здесь в окружении конкретных социальных понятий. Особенно часто Линтон прибегает к чисто разговорным оборотам, благодаря чему картины, нарисованные им, приобретают характер повседневный, жизненный. Проблематика и художественные особенности "Стихов и доводов" свидетельствуют о росте художественного мастерства Линтона. Его метод отбора, обобщения и воплощения в художественных образах социальных явлений с полным основанием можно назвать реалистическим. При этом характер линтоновского реализма значительно отличается от критического реализма XIX, века. Реалистические картины социальной несправедливости, страданий промышленного и сельскохозяйственного пролетариата, жестокой эксплуатации составляют лишь одну сторону, одну тенденцию "Стихов и доводов". Вторую сторону составляет революционная перспектива общественного развития, обусловленная противоречиями современного социального строя. Эта революционная перспектива получает в цикле многоплановое отражение. Почти в каждом стихотворении, повествующем об угнетении народа, Линтон говорит о росте революционных настроений и революционной активности масс. В ряде стихотворений поэт дает реалистические картины стихийной борьбы народа, расправляющегося с ненавистными ему эксплуататорами (убийство агента - "Revenge!"; поджог поместья - "Swing" и т. д.). Линтон видит в этом следствие "системы лендлордизма", результат эксплуатации народа. В других стихотворениях поэт призывает к продолжению организованной освободительной борьбы в Англии и Ирландии. Линтон обращается к истории борьбы чартистов и ирландских организаций ("Попробуем снова") и утверждает, что каждое революционное выступление народа - ступенька, ведущая к победе. Эта же мысль положена в основу стихотворения "Все ближе". Особенно показательно стихотворение "Выход". Оно представляет собой страстный, облеченный в форму боевой песни призыв к борьбе и организации. Смело шествуйте вперед! В ногу, брат, иди со мною, Я щитом тебя прикрою! Твердый шаг нас в бой ведет; Твердых духом слава ждет; Дружно шествуйте вперед! В отдельных стихотворениях цикла поэт рисует картины светлого будущего народов, картины свободного труда как символа высшего счастья, доступного человеку. Ни Линтон, ни другие чартистские поэты (в том числе и Джонс) не могли дать вполне отчетливого представления о конкретных путях перестройки общества, уничтожения капитализма. Их представления о будущем были абстрактны, нечетки и утопичны, поскольку они были весьма далеки от научного социализма. Но будущее в их творчестве не было просто "благими пожеланиями", а непосредственным результатом той борьбы, на которую они вдохновляли английский народ, и этим объясняется их уверенность в победе и жизненность их социальных прозрений. * * * Цикл "Стихов и доводов против лендлордизма" представляет собой заключительный этап в творчестве Линтона как чартистского поэта. В середине 50-х годов он постепенно отошел от рабочего движения, что было связано прежде всего с временным перерождением самого рабочего движения. В эти годы Линтон все больше и больше сближался с революционными эмигрантами в Лондоне, в частности с Герценом и Ворцелем. Он переводил на английский язык сочинения Герцена, Мадзини и Гюго. Во время Крымской войны Линтон издавал журнал "Северная трибуна" (Northern Tribune), почти целиком заполненный "военными" статьями. Во время подготовки войны Линтон откровенно выступал как ее сторонник, ибо надеялся, вопреки здравому смыслу, что она будет носить освободительный характер, что главный удар против николаевской России будет направлен через польскую территорию и непосредственным результатом войны явится национальная независимость Польши. Видимо, в этой точке зрения сказалось сильнейшее влияние на Линтона польских эмигрантов. Однако иллюзии Линтона быстро рассеялись, и он выступил с целой серией статей, направленных против политики английского правительства: "Война. Ради свободы или деспотизма?"; "Война, министерство и "Таймс"", "После Севастополя" и т. д. В конце 50-х годов Линтон уехал в Америку, где прожил последние годы жизни. Освободительные идеи, выработанные чартизмом, руководили Линтоном и в дальнейшей его деятельности - в пропаганде аболиционистских идей, в его борьбе против уродливых сторон американской "демократии", в его страстной защите Парижской Коммуны от клеветы реакционной американской прессы. Линтон принадлежит к тем немногим поэтам, которые прошли свой путь с чартистским движением от начала и до конца и творческая судьба которых была тесно связана с судьбой самого движения. Хотя Линтону не удалось подняться до таких идейных и художественных высот, как Эрне