об этом. Но они этого не сделали. - Все, что моя жена может рассказать ищейке, может поместиться у комара в глазу. - Несомненно, у нее есть свои причины, - сказал я. - В любом случае это не так уж важно. Действительно, то, что я нашел миссис Конкист, не очень важно. И все-таки я хотел бы немного побеседовать с ней. Если вы не против. - Предположим, против. - И все равно мне хотелось бы побеседовать с ней. Я достал из кармана сигарету и начал катать ее в пальцах, восхищаясь густыми и все еще темными бровями мистера Морни. Они были выгнуты дугой - и весьма элегантной. Пру хихикнул. Морни посмотрел на него и нахмурился; потом все так же хмуро посмотрел на меня. - Я спросил вас, что вы рассказали полиции, - напомнил он. - Я им рассказал так мало, как мог. Этот Филлипс просил меня зайти к нему. Он намекнул, что ввязался в какое-то дело, которое ему не нравится, и ему нужна помощь. Когда я подъехал, парень был мертв. Это я и рассказал. Они полагают, что это не вся история. Вероятно, так оно и есть. Мне дано время до завтрашнего дня, чтобы восполнить пробелы в показаниях. Вот я и стараюсь их восполнить. - Здесь вы напрасно теряете время. - Мне показалось, я был сюда приглашен. - Можете убираться отсюда к черту, когда вам заблагорассудится, - сказал Морни. - Или можете оказать мне за пять сотен некоторую услугу. В любом случае ни я, ни Эдди не должны фигурировать в ваших завтраших показаниях. - Какого рода услуга? - Сегодня утром вы были у меня дома. Вы должны догадаться. - Я не занимаюсь разводами. Его лицо стало белым. - Я люблю свою жену. Мы женаты только восемь месяцев. Я не хочу никакого развода. Она умница и, как правило, хорошо разбирается в обстановке. Но сейчас она развлекается с сомнительным субъектом. - В каком смысле сомнительным? - Не знаю. Именно это я и предлагаю вам выяснить. - Уточните, пожалуйста, - сказал я. - Вы нанимаете меня на работу или просто отвлекаете от работы, которой я сейчас занимаюсь? Пру снова хихикнул. Морни налил себе еще бренди и опрокинул стакан в рот. Лицо его снова порозовело. Он ничего не ответил. - Уточните, пожалуйста, вот еще что, - продолжил я. - Вы не возражаете против того, чтобы ваша жена развлекалась, но вы не хотите, чтобы она развлекалась с человеком по имени Ваньер? - Я полагаюсь на ее сердце, - ответил Морни. - Но не на ее здравый смысл. Скажем, так. - И вы хотите, чтобы я выяснил, что за ним числится? - Я хочу, чтобы вы выяснили, какими темными делами он занимается. - О! А он ими занимается? - Думаю - да. Но не знаю, какими именно. - Вы думаете "да" - или просто вам так хочется думать? Он спокойно смотрел на меня несколько мгновений, потом выдвинул средний ящик стола, порылся в нем и кинул мне свернутый лист бумаги. Я развернул его. Это был серый бланк для счетов, заполненный под копирку. "Западная компания по снабжению стоматологическими материалами". Счет на тридцать фунтов кристоболита и двадцать пять фунтов белого альбастона - всего на семь долларов семьдесят пять центов плюс налог. Счет был выписан на имя Х.Р.Триджера, и на нем стоял штемпель "Уплачено". В уголке листочка значилось: "Л.Д.Ваньер". Я положил счет на стол. - Это выпало у него из кармана однажды вечером, когда он был здесь, - пояснил Морни. - Дней десять тому назад. Эдди поставил на эту бумажку свою огромную лапу, и Ваньер ничего не заметил. Я посмотрел на Пру, потом на Морни, потом на свой большой палец. - Это должно что-то значить для меня? - Я полагал, вы толковый детектив и сами сможете все выяснить. Я снова посмотрел на счет, свернул его и сунул в карман. - Надо понимать, вы бы мне его не дали, если бы он ничего не значил. Морни подошел к стоящему у стены черному с хромированной отделкой сейфу и открыл его. Он вернулся к столу, держа в руке пять новеньких банкнот, развернутых веером. Потом он сложил их, подровнял края и небрежно бросил на стол передо мной. - Вот ваши пять сотен, - сказал Морни. - Уберите Ваньера от моей жены - и получите еще столько же. Меня не интересует, каким образом вы это сделаете, и я не хочу ничего об этом знать. Просто сделайте это - и все. Я потянулся к новеньким хрустящим банкнотам трясущейся жадной лапой. И отодвинул сотенные бумажки в сторону. - Вы можете заплатить мне, когда - и если - я заслужу, - сказал я. - Сегодня я удовольствуюсь небольшим интервью с мисс Конкист. Морни не прикоснулся к деньгам. Он взял квадратную бутылку и налил себе еще. На сей раз он налил и во второй стакан и придвинул его через стол ко мне. - Кстати, об убийстве Филлипса, - сказал я. - Эдди малость посидел у парнишки на хвосте. Вы не можете объяснить мне почему? - Нет. - В подобных случаях вся беда заключается в том, что информация может выплыть откуда угодно. Когда убийство попадает в газеты, никогда не знаешь, чем это чревато. Если что - вы все свалите на меня. Он пристально посмотрел мне в глаз: - Вряд ли. Я был несколько груб с вами поначалу, но вы вели себя весьма достойно. Я рискну связаться с вами. - Спасибо, - сказал я. - Вы не откажетесь сообщить, зачем вы велели Эдди звонить мне и пугать меня? Морни опустил глаза и побарабанил пальцами по столу. - Линда - мой старый друг. Молодой Мердок был здесь сегодня и виделся с ней. Он сообщил ей, что вы работаете на старую леди Мердок. Линда передала это мне. Я не знал, что это за работа. Вы не занимаетесь разводами - значит, старуха наняла вас не для таких дел. - На последних словах он поднял глаза и пристально взглянул на меня. Я также пристально смотрел на него и ждал. - Наверное, я просто из тех, кто любит своих друзей, - сказал он. - И не хочет, чтобы их беспокоили всякие сыщики. - Мердок что-то должен вам, да? Морни нахмурился: - Подобные вопросы я не обсуждаю. Он осушил стакан, кивнул и поднялся. - Я пришлю к вам Линду. Возьмите ваши деньги. Он вышел. Эдди Пру распутал свое длинное тело, выпрямился, одарил меня туманной серой улыбкой, которая не означала ровным счетом ничего, и неторопливо вышел вслед за хозяином. Я закурил следующую сигарету и еще раз взглянул на счет компании по поставкам стоматологических материалов. Что-то слабо забрезжило в глубине моего сознания. Я подошел к окну. На другой стороне долины по склону холма по направлению к дому с освещенной изнутри башней из стеклоблоков поднимался автомобиль с зажженными фарами. Потом он завернул в гараж, фары потухли, и в долине стало как будто темней. Было очень тихо и прохладно. Оркестр играл где-то под ногами. Музыка звучала приглушенно, и мелодию нельзя было разобрать. В открытую дверь за моей спиной вошла Линда Конкист и остановилась, глядя на меня холодными ясными глазами. 19 Она была похожа на свою фотографию - и не похожа. Я увидел широкий холодный рот, широко расставленные прохладные глаза, темные волосы, разделенные посередине на прямой пробор. На ней был белый плащ с поднятым воротником; руки она держала в карманах плаща, во рту у нее была сигарета. Она казалась старше, чем на фотографии; взгляд жестче, и губы давно разучились улыбаться. То есть они, вероятно, улыбались заученно, когда она выходила на сцену, но в другое время были плотно сжаты. Она прошла к столу и некоторое время стояла неподвижно с опущенными глазами, словно пересчитывая медные безделушки на нем. Потом увидела стеклянный графин, плеснула из него в стакан и опрокинула его содержимое в рот быстрым коротким движением кисти. - Вы некто по имени Марлоу? - Она присела на краешек стола и скрестила ноги. Я ответил, что я - некто по имени Марлоу. - Вообще-то я уверена, что вы ни на грамм не будете мне симпатичны. Давайте выкладывайте, что там у вас, - и отваливайте. - Что мне нравится в этом заведении, - сказал я, - так это то, что здесь все абсолютно точно соответствует некоему стереотипу: полицейские у ворот, блеск и роскошь вестибюля, шикарные девицы, торгующие сигаретами; жирный сальный еврей с царственно скучающей танцовщицей; великолепно одетый, пьяный и безобразно грубый джентльмен, оскорбляющий бармена; молчаливый субъект с пистолетом; владелец ночного клуба с мягкими седыми волосами и манерами героя второсортных фильмов и теперь вы - высокая темноволосая певичка с небрежной усмешкой и уличным жаргоном. - Вот как? - Она поднесла сигарету к губам и медленно затянулась. - А как насчет остроумного сыщика с прошлогодними шутками и манящей улыбкой? - А какие у меня вообще основания разговаривать с вами? - И какие же? - Она хочет это вернуть назад. Срочно. Надо поторопиться, иначе будут неприятности. - Я думала... - начала она и осеклась. Я наблюдал, как она борется с внезапным выражением заинтересованности на лице, вертя в пальцах сигарету и низко наклоня к ней голову. - Что она хочет вернуть, мистер Марлоу? - Дублон Брэшера. Она подняла на меня глаза и покивала, что-то припоминая и показывая мне, что припоминает. - О, дублон Брэшера. - Дежу пари, вы о нем совершенно забыли. - Почему? Нет. Я видела его несколько раз, - сказала она. - Вы сказали, она хочет вернуть его назад. Вы имеете в виду, она думает, что это я его взяла? - Да. Именно так. - Грязная стаая врунья, - сказала Линда Конкист. - Подозрения еще не делают человека вруном. Она может просто ошибаться. Значит, она неправа? - Зачем мне ее дурацкая старая монета? - Ну как... она стоит больших денег. Вы же можете нуждаться в деньгах. Насколько я понял, ваша свекровь не особенно щедра. Линда резко хохотнула. - Да, миссис Элизабет Брайт Мердок нельзя назвать очень щедрой. - Может, вы говорите так просто со зла, - предположил я. - А может, вам просто дать пощечину? - Она с отсутствующим видом затушила сигарету в медной пепельнице, проткнула окурок ножом для разрезания бумаги и потом стряхнула его с острия в мусорную корзину. - Переходя к вероятно более серьезным вопросам, позвольте поинтересоваться: вы дадите ему развод? - За двадцать пять сотен всегда буду рада, - ответила она, не глядя на меня. - Вы не любите мужа? - Вы разбиваете мне сердце, Марлоу. - Он вас любит, - сказал я. - И, в конце концов, вы сами вышли за него. Она лениво взглянула на меня. - Мистер, не думайте, что я не заплатила за зту ошибку. - Она закурила следующую сигарету. - Но девушка должна как-то жить. А это не всегда так просто, как кажется. И девушка может ошибиться, выйти эамуж не за того человека и не в ту семью, ища того, чего там нет. Безопасности, что ли. - Но не видя при этом необходимости любить, - добавил я. - Я не хочу быть слишком циничной, Марлоу. Но вы бы удивились, если бы узнали, как много девушек выходит замуж только для того, чтобы обрести дом, - особенно девушек, у которых устали руки отбиваться от жизнерадостных посетителей подобных заведений. - У вас был дом, и вы покинули его? - Мне это дороговато встало. Старая накачанная винищем врунья сделала сделку невыгодной. Как она вам понравилась в качестве клиента? - У меня бывали и хуже. Она сняла крошку табака с губы. - Вы заметили, что она делает с этой девушкой? - Мерле? Я заметил, что она ее запугивает. - Не просто. Девочка у нее живет с малолетства. Она пережила какое-то потрясение, и старая карга воспользовалась этим, чтобы полностью подчинить ее себе. При посторонних она на нее орет, но наедине может гладить по головке и нашептывать в ушко. И крошка вроде как трепещет. - Я в этом еще не разобрался. - Крошка влюблена в Лесли, но сама не понимает этого. Ее эмоции на уровне развития десятилетнего ребенка. В этой семейке вот-вот произойдет что-то забавное. Я рада, что не буду при этом присутствовать. - Вы толковая девушка, Линда. Жесткая и умная. Наверное, когда вы выходили замуж, то думали, что многое приберете к рукам. Она презрительно скривила губы. - Я думала, что это по крайней мере будет отдыхом. Но даже отдыха не получилось. Это хитрая безжалостная женщина, Марлоу. И что бы она ни заставляла вас делать - это все преследует вовсе не те цели, о которых она говорит. У нее всегда другое на уме. Так что будьте осторожней. - Она смогла бы убить пару человек? Линда рассмеялась. - Серьезно, - сказал я. - Были убиты двое людей, и по меньшей мере один из них был связан с редкими монетами. - Я не совсем поняла. - Она спокойно посмотрела на меня. - Вы говорите, убиты? Я кивнул. - Вы сказали об этом Морни? - Об одном из них. - Вы сообщили полиции? - Об одном из них. Том же. Линда молча вгляделась в мое лицо. Она казалась бледноватой или просто усталой. И, пожалуй, она стала чуть бледней, чем раньше. - Вы все выдумали. Я усмехнулся и кивнул. Она, похоже, облегченно вздохнула. - А дублон Брэшера? - спросил я. - Вы его не брали? О'кей. А как насчет развода? - А это не ваше дело. - Согласен. Ну что ж, спасибо за то, что согласились поговорить со мной. Вы знакомы с неким Ваньером? - Да. - Ее лицо стало ледяным. - Не близко. Это друг Лу. - Очень хороший друг. - В ближайшее время он может стать непосредственным участником тихих уютных похорон. - Подобные намеки в его адрес я уже как будто слышал. Что-то такое есть в этом парне. Каждый раз, когда всплывает его имя, в обществе возникает некоторая напряженность. Она пристально посмотрела на меня и ничего не сказала. Какая-то мысль зашевелилась в глубине ее глаз, но в слова не воплотилась. Потом Линда спокойно сказала: - Морни наверняка убьет его, если он не отвяжется от Лу. - Да бросьте. Лу может уйти к любому в любой момент. Это ясно всем. - Может быть, Алекс - единственный, кому это не ясно. - Во всяком случае, Ваньер к моей работе отношения не имеет. Он никак не связан с Мердоками. Она подняла уголок рта и сказала: - Не связан? Позвольте мне сообщить вам кое-что. А почему бы и нет? Я просто большое дитя с открытым сердцем. Ваньер знаком с Элизабет Брейт Мердок - и близко. При мне он никогда не приходил в дом, кроме одного раза, но звонил часто. Иногда я поднимала трубку. Он всегда просил Мерле. - Хм... забавно, - сказал я. - Значит, Мерле? Она снова затушила сигарету, проткнула окурок ножом и стряхнула в мусорную корзину. - Я очень устала, - внезапно сказала она. - Уйдите, пожалуйста. Несколько мгновений я удивленно смотрел на нее, потом сказал: - Спокойной ночи и спасибо. Всего хорошего. Я вышел - она осталась стоять, держа руки в карманах белого плаща, наклонив голову и пристально глядя в пол. Было два часа, когда я вернулся в Голливуд, поставил машину в гараж и поднялся к себе. Ветер уже стих, но в воздухе еще оставалась легкость и сухость дыхания пустыни. Воздух в квартире был спертым, и оставленный Бризом окурок сигары усугублял это. Я распахнул окна и проветрил комнаты, пока раздевался и вытряхивал все из карманов. Среди прочих предметов я обнаружил счет компании по поставке стоматологических материалов. Он до сих пор выглядел как счет на тридцать фунтов кристоболита и двадцать пять фунтов альбастона на имя некоего Х.Р.Тиджера. Я вытащил из секретера телефонную книгу и нашел в ней Тиджера. И словно вспышкой озарило мое сознание. Его адрес был 422, Западная Девятая - и адрес Белфонт-Билдинг был 422, Западная Девятая. "Х.Р.Тиджер, зубное протезирование" - это я прочитал на одной из дверей шестого этажа Белфонт-Билдинг, когда смывался из офиса Элиши Морнингстара. Но даже пинкертоны должны спать. А Марлоу хотел спать гораздо больше любого пинкертона. Я отправился на боковую. 20 В Пасадене было так же жарко, как и накануне, и большой сумрачный дом из красного кирпича был так же неприветлив на вид, и маленький негритенок, томящийся в ожидании на бетонной плите, был так же печален. На цветущий куст опустилась вчерашняя бабочка - или очень на нее похожая, утро было напоено тем же тяжелым ароматом лета, и та же пожилая мегера с командирским голосом открыла мне дверь. Она провела меня теми же коридорами в ту же темную комнату. Миссис Элизабет Брайт Мердок сидела в том же соломенном шезлонге и, когда я вошел, наливала себе в стакан из бутылки, очень похожей на вчерашнюю, но, вероятнее всего, приходящейся ей внучкой. Горничная закрыла дверь. Я сел, положил шляпу на пол - как и вчера, и миссис Мердок подарила меня тем же тяжелым, холодным взглядом. - Итак? - Плохи дела, - сказал я. - Полиция у меня на хвосте. Она казалась взволнованной не больше куска говяжьей грудинки. - Понятно. Я полагала, вы более компетентны. Я пропустил это мимо ушей. - Когда я уехал от вас вчера утром, от вашего дома за мной увязался какой-то человек. Может быть, он проследил меня досюда, но это сомнительно. Я ушел от него, но он снова появился - в коридоре у моего офиса - и продолжал следить за мной, так что я вынужден был предложить ему объясниться. Он сказал, что знает, кто я такой, и что ему требуется помощь, и пригласил меня в свою квартиру на Банкер-Хилл для какого-то серьезного разговора. После встречи с мистером Морнингстаром я поехал к этому человеку и нашел его застреленным в ванной комнате. Миссис Мердок отхлебнула из стакана. Ее рука как будто слегка дрогнула, но в комнате было слишком темно, чтобы быть в этом уверенным. Она откашлялась. - Продолжайте. - Его звали Джордж Ансон Филлипс. Светловолосый паренек, несколько глуповатый. Он представлялся частным детективом. - Никогда о таком не слыхала, - холодно сказала миссис Мердок. - Насколько я помню, никогда такого не видела и ничего о нем не знаю. Вы что, думаете, это я наняла его следить за вами? - Не знаю, что и думать. Ансон говорил об объединении наших усилий, и у меня сложилось впечатление, что он работает на кого-то из членов вашей семьи. Он не распространялся на эту тему. - Он не работал. Можете быть абсолютно в этом уверены. - Не думаю, что вы знаете о вашей семье столь же много, как сами считаете. - Я знаю, что вы допрашивали моего сына - вопреки моим приказаниям, - холодно сказала она. - Я его не допрашивал. Это он меня допрашивал. Верней, пытался. - Это мы обсудим позже, - резко сказала она. - Что с этим человеком, которого вы нашли убитым? Из-за него вы связались с полицией? - Естественно. Они хотели знать, почему он следил за мной, на кого я работаю, почему он просил меня зайти к нему и почему я пошел. Но это не все. Она осушила стакан и снова его наполнила. - Как ваша астма? - Плохо, - сказала она. - Продолжайте. - Я виделся с Морнингстаром. Я вам говорил по телефону. Он сказал, что дублона Брэшера у него нет, но ему предлагали и он может достать. Я вам это уже говорил. Тогда вы ответили мне, что дублон вам вернули. Вот так вот. Я подождал, не расскажет ли она мне историю о том, как монета была ей возвращена, но она лишь мрачно смотрела на меня из-за стакана. - Итак, поскольку я заключил с мистером Морнингстаром соглашение об уплате тысячи долларов за монету... - У вас не было полномочий для подобных действий, - пролаяла она. Я кивнул соглашаясь. - Может быть, я просто разыгрывал его. И себя. Во всяком случае, после разговора с вами я пытался связаться с ним, чтобы отменить договоренность. В телефонной книге его домашнего телефона не оказалось. Поэтому я поехал к нему в офис. Было уже поздно. Лифтер сказал, что Морнингстар еще не спускался. Он лежал на полу в своем кабинете, мертвый. Умер от удара по голове и, главным образом, от шока. Старики умирают легко. Удар не был смертельным. Я позвонил в дежурный госпиталь, не назвав своего имени. - Очень умно с вашей стороны. - Вы так полагаете? Это было предусмотрительно с моей стороны, но я бы не сказал, что очень умно. Я хочу для всех оставаться хорошим, миссис Мердок. Надеюсь, вы это понимаете. Но в течение нескольких часов происходят два убийства, и оба трупа обнаруживаю я. И обе жертвы были - некоторым образом - связаны с вашим дублоном. - Не понимаю. Этот, другой молодой человек - тоже? - Да. Разве я не сказал вам по телефону? Мне показалось, что говорил, - я сдвинул брови, припоминая. - Возможно, - хладнокровно сказала она. - Я не очень-то вслушивалась в то, что вы говорили. Дублон, видите ли, мне уже возвратили. А вы были как будто подвыпившим. - Я не был подвыпившим. Я был несколько взволнован, но вовсе не подвыпившим. Я смотрю, все это вы воспринимаете очень спокойно. - А что я должна делать? Я глубоко вздохнул. - Я уже связан с одним убийством - так как обнаружил труп и сообщил об этом в полицию. Очень скоро я могу быть связан с другим - так как нашел труп и не сообщил об этом в полицию. Для меня это более чем серьезно. И в любом случае мне дано время до сегодняшнего вечера, чтобы раскрыть имя моего клиента. - А вот это будет нарушением конфиденциальности, - сказала она, на мой вкус - слишком хладнокровно. - Вы этого не сделаете, я уверена. - Я хочу, чтобы вы оставили в покое это чертово вино и приложили хоть какие-нибудь усилия трезво оценить ситуацию, - раздраженно сказал я. Она несколько удивилась и отставила стакан в сторону - дюйма на четыре. - У этого паренька, Филлипса, был патент частного детектива. Как получилось, что я нашел его тело? Потому что он следил за мной, а когда я заговорил с ним, попросил прийти к нему в квартиру. Когда я пришел, он был уже мертв. Полицейские все это уже знают. Они могут даже этому поверить. Но они не верят, что связь между мной и Филлипсом - всего лишь случайность. Они считают, что у нас с Филлипсом существовали более тесные отношения, и настаивают на том, чтобы я рассказал, для кого я сейчас работаю и над чем. Это ясно? - Вы найдете способ выпутаться, - сказала она. - Конечно, это обойдется мне несколько дороже. У меня было такое ощущение, что надо мной издеваются. Во рту у меня пересохло. Мне стало душно. Я еще раз глубоко вздохнул и еще раз нырнул в эту бочку ворвани, что сидела напротив меня в шезлонге и казалась невозмутимой, как президент банка, отказывающий просителю в ссуде. - Я работаю на вас, - сказал я, - сейчас, сегодня, эту неделю. На следующей неделе, надеюсь, я буду работать на кого-нибудь другого. Для того чтобы это стало возможным, я должен находиться в достаточно хороших отношениях с полицией. Они не обязаны любить меня, но они должны быть уверены, что я не вожу их за нос. Предположим, Филиппсу не было ничего известно о дублоне Брэшера. Предположим даже, что немного было известно, но что его смерть никак не связана с этим обстоятельством. И все же я должен рассказать полиции все, что о нем знаю. Они вправе допрашивать любого, кого захотят допросить. Это вы можете понять? - Разве законом не предусмотрено для вас право защищать клиента? - резко спросила она. - А если нет - какая вообще польза от частных детективов? Я вскочил, обошел кресло и снова сел. Я подался вперед и вцепился в колени так, что побелели костяшки пальцев. - Закон - это вопрос неоднозначный, миссис Мердок. Как и большинство других вопросов. И даже если у меня будет законное право молчать - отказываться говорить - и мне это сойдет с рук однажды, все равно это будет концом моей работы. Я буду считаться беспокойным субъектом, и так или иначе полиция меня прижмет. Я уважаю ваши интересы, миссис Мердок, но не настолько, чтобы перерезать себе глотку ради вас и истекать кровью на ваших коленях. Она взяла стакан и осушила его. - Да, похоже, вы умудрились наворочать на удивление много дел. Вы не нашли ни мою невестку, ни дублон Брэшера. Зато вы нашли пару трупов, к которым я не имею никакого отношения, и так искусно все организовали, что я теперь вынуждена буду доложить полиции обо всех своих семейных и личных обстоятельствах, для того чтобы защитить вас от вашей собственной глупости. Так я понимаю ситуацию. Если я не права - прошу вас, поправьте меня. Она налила себе еще вина, глотнула его слишком поспешно, поперхнулась и зашлась в приступе неудержимого кашля. Стакан выпал из ее трясущейся руки, и вино разлилось по столу. Она нагнулась вперед и побагровела. Вскочив, я подошел к ней и с размаху треснул ее ладонью по жирной спине так, что задребезжали стекла в окнах. Она издала долгий сдавленный вой, стала судорожно хватать ртом воздух и перестала кашлять. Я нажал кнопку ее диктофона и, когда из металлического диска раздался чей-то громкий металлический голос, сказал: - Принесите миссис Мердок стакан воды, быстро, - и отпустил кнопку. Я сел на место и стал наблюдать, как она постепенно приходит в себя. Когда она задышала ровно и без усилий, я сказал: - Вы не крутая. Вы просто думаете, что вы крутая. Вы слишком долго жили в окружении людей, которые вас боятся. Подождите, вот возьмутся за вас представители закона. Эти ребята - профессионалы. А вы - всего лишь жалкий любитель. Дверь открылась, и вошла горничная с кувшином воды и стаканом. Она поставила их на стол и удалилась. Я налил воды в стакан и сунул его в руку миссис Мердок. - Не пейте много, просто глотните. На вкус вам не понравится, но это не повредит вашей астме. Она глотнула, потом выпила полстакана и вытерла губы. - Подумать только, - задыхаясь, проговорила она, - из всех наемных сыщиков, которых можно было нанять, я выбрала человека, который хулиганит в моем собственном доме. - Так или иначе, это пустой разговор, - сказал я. - У нас не так много времени. Что мы будем рассказывать полиции? - Не знаю никакой полиции. Не знаю. И если вы раскроете им мое имя, я буду рассматривать это как гнусное нарушение договоренности. Это вернуло нас туда, откуда мы начали. - Но убийство все изменило, миссис Мердок. Когда речь идет об убийстве, нельзя молчать. Мы должны рассказать им, почему вы наняли меня и зачем. Вы знаете, это не попадет в газеты. То есть не попадет, если они поверят нам. Они, конечно, не поверят, что вы наняли меня разобраться с Элишей Морнингстаром просто потому, что он позвонил вам и хотел купить дублон Брэшера. Они могут и не узнать, что вы не имели права продавать монету, - скажем, им просто может не прийти в голову взглянуть на дело с этой стороны. Но они не поверят, что вы наняли частного сыщика проверить возможного покупателя. Зачем вам это? - Это мое дело, не так ли? - Нет. Вы не сможете обмануть полицию таким образом. Они должны быть уверены, что вы искренни и открыты и что вам нечего скрывать. До тех пор пока они будут подозревать, что вы что-то скрываете, они от вас не отстанут. Расскажите им правдоподобную приемлемую историю - и они уйдут радостными и довольными. А самой правдоподобной и приемлемой историей всегда является правда. Что вам мешает поведать ее? - Абсолютно все, - сказала она. - Мы должны сказать им, что я подозревала свою невестку в краже монеты и оказалась не права? - Лучше рассказать. - И что монету вернули и каким образом? - Лучше рассказать. - Это меня очень унизит. Я пожал плечами. - Вы грубое животное, - сказала она. - Вы холодная бесчувственная рыба. Вы мне не нравитесь. Я глубоко сожалею, что вообще встретила вас. - Взаимно, - сказал я. Она ткнула жирным пальцем в кнопку диктофона и пролаяла в микрофон: - Мерле, попроси моего сына зайти ко мне сейчас же. Ты тоже можешь прийти. Она отпустила кнопку, сжала жирные ладони, потом тяжело уронила руки на ляжки и устремила бесцветные глаза в потолок. Голос ее был тих и печален: - Монету взял мой сын, мистер Марлоу. Мой родной сын. Я ничего не ответил. Через пару минут в комнату вошли мистер Мердок и Мерле, и она отрывисто приказала им садиться. 21 Лесли Мердок был в зеленоватом костюме, и волосы его казались влажными, словно он только что из-под душа. Он сидел сгорбившись, смотрел на носки своих щегольских белых ботинок и крутил кольцо на пальце. Сегодня он был без черного длинного мундштука и выглядел каким-то одиноким и потерянным. Даже усы его обвисли еще больше, чем вчера. Мерле была точно такая же, как и накануне. Наверно, она всегда выглядела одинаково. Ее медно-золотистые волосы были так же туго зачесаны назад, очки в роговой оправе были такими же огромными, а глаза сохраняли такое же отрешенное выражение. Она была все в том же цельнокроенном платье без рукавов - и без всяких украшений, даже без сережек. У меня было странное ощущение, что все это когда-то уже происходило со мной. Миссис Мердок глотнула вина и спокойно сказала: - Значит так, сын. Расскажи мистеру Марлоу о дублоне. Боюсь, нам придется все ему рассказать. Мердок быстро взглянул на меня и снова опустил глаза. Его губы судорожно дернулись. Когда он заговорил, голос его был ровен, устал и тускл, как у человека, делающего признание после изнурительной борьбы с совестью. - Вчера я уже говорил вам, что должен Морни много денег. Двенадцать тысяч. Потом я отказался от своих слов, но это правда. Я должен ему. Я не хотел, чтобы мама узнала. Он сильно давил на меня, требуя долг. Я, конечно, понимал, что в конце концов мне придется во всем ей признаться, но оказался слишком безволен, чтобы решиться на этот разговор. Дублон я взял однажды вечером, когда она уже спала, а Мерле уже не было дома. Я отдал монету Морни, и он согласился держать ее у себя в качестве заклада, так как я объяснил, что он не сможет получить за нее ничего похожего на двенадцать тысяч, пока не предъявит родословную и не докажет, что не владеет монетой на законных основаниях. Он умолк и поднял на меня глаза, проверяя, как я воспринимаю его рассказ. Миссис Мердок просто пожирала меня взглядом. Девочка же смотрела на Мердока, приоткрыв рот, со страдальческим выражением на лице. Мердок продолжал: - Морни дал мне расписку, что он согласен держать монету в качестве залога и не пускать ее в оборот без предварительного уведомления. Что-то в этом духе. Не могу утверждатиь, что эта расписка была юридически законной. Когда этот Морнингстар позвонил и спросил о монете, я сразу заподозрил, что Морни либо пытался продать ее, либо, по крайней мере, подумывает об этом и пытается оценить ее у знающих людей. Я страшно испугался. Он снова посмотрел на меня и сострил какую-то гримасу. Вероятно, она должна была проиллюстрировать тот самый страшный испуг. Потом он вынул платок и вытер лоб. - Когда Мерле сказала, что мама наняла сыщика... Мерле не должна была говорить мне, но мама обещала не ругать ее за это, - он посмотрел на мать. Старая боевая лошадь сжала челюсти и насупилась. Девочка же не спускала с Мердока глаз и, казалось, совсем не была обеспокоена тем, что ее кто-то может ругать. Он продолжал: - Я был уверен, что она хватилась дублона и поэтому наняла вас. И действительно не поверил, что она наняла вас отыскать Линду. Я все время знал, где находится жена. Я отправился к вам в офис посмотреть, можно ли что-нибудь выведать у вас. Вчера вечером я поехал к Морни и все рассказал ему. Сначала он рассмеялся мне в лицо, но когда я объяснил ему, что даже мама не может продать монету, не нарушив завещания Джаспера Мердока, и что она, безусловно, напустит на него полицию, если я скажу ей, где монета, - он сдался. Он вынул монету из сейфа и, ни слова не говоря, вручил ее мне; я вернул расписку, и он порвал ее. Итак, я принес монету домой, и все рассказал маме. Он умолк и снова вытер лицо платком. Глаза девочки неотрывно следили за каждым движением его руки. В наступившем молчании я спросил: - Морни угрожал вам? Он помотал головой: - Он сказал, что хочет вернуть свои деньги, что нуждается в них и я должен поторопиться и поскорей раздобыть их. Он не угрожал. Он вел себя очень прилично. Для такой ситуации. - Где это было? - В клубе "Айдл Вэли". В его офисе. - Эдди Пру там был? Девушка оторвала взгляд от Мердока и посмотрела на меня. Миссис Мердок хрипло спросила: - Кто такой? - Телохранитель Морни, - ответил я. - Не все время вчера я тратил попусту, миссис Мердок. - Я посмотрел на ее сына, ожидая ответа. - Нет, вчера его не было, - сказал он. - Конечно, я его знаю в лицо. Его достаточно увидеть один раз, чтобы запомнить надолго. Но вчера его там не было. - Это все? - спросил я. Он посмотрел на мать. Та раздраженно поинтересовалась: - Этого что, недостаточно? - Может быть, - сказал я. - Где монета находится сейчас? - А где, вы думаете, она может находиться? - грубо переспросила она. Я чуть было не сказал где - просто для того, чтобы посмотреть, как она подскочит. Но мне удалось сдержаться. - Поцелуй свою маму, сынок, и беги, - задыхаясь, пробасила миссис Мердок. Он покорно встал, подошел и поцеловал ее в лоб. Она похлопала его по руке. Он опустил голову и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. - Надо бы заставить его надиктовать все это вам, - сказал я Мерле, - и заставить его подписаться под письменными показаниями. Мерле как будто испугалась. Старая леди прорычала: - Конечно, она не сделает ничего подобного. Возвращайся к своей работе, Мерле. Я просто хотела, чтобы ты все слышала. Но если я еще когда-нибудь обнаружу, что ты злоупотребляешь моим доверием, ты знаешь, что с тобой будет. Девушка встала с сияющими глазами и улыбнулась ей: - О да, миссис Мердок, я больше не буду. Никогда. Можете мне поверить. - Надеюсь, - рявкнула старая ведьма. - Иди. Мерле неслышно вышла. Две огромные слезы выползли из глаз миссис Мердок и медленно поползли по грубым слоновьим щекам, достигли крыльев мясистого носа и скатились на губу. Она порылась в поисках платка, вытерла губы и глаза, потом убрала платок, взяла свой стакан с вином и сказала безжизненным голосом: - Я очень люблю своего сына, мистер Марлоу. Очень. Мне очень тяжело. Вы думаете, нам надо рассказывать эту историю в полиции? - Надеюсь, нет, - сказал я. - Ему потребуется страшно много времени и сил, чтобы заставить их поверить во все это. У нее отвисла челюсть, зубы сверкнули в полумраке. Потом она плотно сжала рот и, опустив голову, посмотрела на меня исподлобья. - Что вы хотите этим сказать? - Только то, что сказал. Эта история и не пахнет правдой. Она отдает поспешно состряпанной липой. Лесли сам все это придумал или авторство принадлежит вам? - Мистер Марлоу, - глухо сказала она, - вы играете с огнем. Я махнул рукой. - Разве все мы не делаем то же самое? Хорошо, предположим, это правда. Морни от всего откажется, и мы вернемся туда, откуда начали. А Морни, безусловно, будет все отрицать - иначе получится, что он замешан в двух убийствах. - А что, разве этого не может быть на самом деле? - Зачем Морни, человеку с сильными покровителями, положением в обществе и даже с некоторым влиянием, совершать два дурацких убийства? Для того, чтобы развязаться с каким-то ничтожным делом типа продажи заклада? Мне это кажется абсолютно бессмысленным. Она не мигая смотрела на меня и молчала. Я ухмыльнулся, так как в первый раз собирался сообщить нечто для нее приятное. - Я нашел вашу невестку, миссис Мердок. Мне кажется несколько странным, что ваш сын, которого вы, казалось бы, так жестоко контролируете, не сказал вам, где она находится. - Я его не спрашивала, - ответила она странно спокойным голосом. - Она вернулась на свое прежнее место и поет с оркестром в клубе "Айдл Вэли". Я говорил с ней. Девушка с характером. Она вас не особо любит. Допускаю, что именно она взяла монету - отчасти со зла. И почти настолько же допускаю, что Лесли знал об этом - или как-то узнал - и придумал эту небылицу, чтобы защитить Линду. Он ведь очень любит ее. Она улыбнулась. Улыбку нельзя было назвать безусловно очаровательной, потому что она появилась на лице, не рассчитанном на подобные мимические упражнения. Но все-таки это была улыбка. - Да, - мягко скзала она. - Именно так. И в этом случае... - она умолкла, и улыбка ее стала шире, еще шире и наконец превратилась почти в экстатическую, - ...и в этом случае моя невестка может быть замешана в этих убийствах. С четверть минуты я наблюдал, как она радуется посетившей ее мысли. - И вы в диком восторге от этого, - сказал я. Она кивнула, все еще улыбаясь приятной мысли, прежде чем осознала грубость моего тона. Тогда лицо ее окаменело, и она плотно сжала рот. И процедила сквозь зубы: - Мне не нравится ваш тон. Мне совсем не нравится ваш тон. - Я вас не виню, - сказал я. - Мне и самому он не нравится. Мне вообще все не нравится. Мне не нравится этот дом, и вы, и эта атмосфера подавленности вокруг, и напряженное лицо этой девочки, и ваш прощелыга-сын, и правда, которую вы мне говорите, и ложь, которую вы мне говорите... Именно тогда она взревела; пятнистое лицо ее исказилось, полные жгучей ненависти глаза выкатались из орбит: - Вон! Вон из дома, сейчас же! Сию же минуту! Вон! Я встал и поднял с полу шляпу: - Буду рад. Я устало поклонился и пошел к двери. И прикрыл дверь очень тихо, акккуратно придержав ее и подождав, пока язычок замка с мягким щелчком не встанет на место. Без всякой на то причины. 22 За моей спиной послышались торопливые шаги, и кто-то произнес мое имя, но я продолжал идти и только посередине гостиной остановился и обернулся. Она, запыхавшаяся, с готовыми выскочить из-под очков глазами и забавными бликами в медно-золотистых волосах, нагнала меня. - Мистер Марлоу! Пожалуйста! Пожалуйста, не уходите. Она нуждается в вас. Правда. - Провалиться мне на этом месте, да у вас сегодня "молодежная яркая" на губах! Ничего смотрится. Она схватила меня за рукав: - Пожалуйста. - К черту, - сказал я. - Передайте ей, пусть утопится в пруду. Марлоу тоже может разозлиться. Пусть утопится в двух прудах, если одного для нее окажется недостаточно. Сказано не умно, зато экспромтом. Я посмотрел на лежавшую на моем рукаве руку и похлопал по ней. Мерле быстро отдернула ее, и в глазах ее мелькнул ужас. - Пожалуйста, мистер Марлоу! Она в беде. Она нуждается в вас. - Я тоже в беде, - огрызнулся я. - Я в беде по самые уши. Чего вы плачете? - О, я правда так люблю ее. Я знаю, она бывает груба и вспыльчива, но у нее золотое сердце. - К черту ее сердце тоже, - сказал я. - Я не собираюсь знакомиться с ней настолько близко, чтобы это имело какое-то значение для меня. Она толстомордая старая врунья. И я сыт ею по горло. Да, вероятно, она погрязла в неприятностях по самую макушку - но я не компания по выкорчевыванию. Мне нужна правда. - О, если вы только будете терпеливы, я уверена... Я автоматически положил ей руку на плечо. Она отпрыгнула фута на три в паническом ужасе. Мы стояли, уставившись друг на друга и тяжело дышали; я - как это слишком часто со мной бывает - приоткрыв рот, она же - плотно сжав губы, и бледные крылышки ее носа вздрагивали. - Послушайте, - медленно сказал я, - с вами когда-то давно что-то произошло? Она кивнула, очень быстро. - Вас напугал какой-то мужчина - или что-то вроде этого? Она снова кивнула и прикусила губу маленькими белыми зубами. - И с тех пор вы такая. Она стояла молча - очень бледная. - Послушайте, - сказал я, - я не сделаю ничего такого, что может вас испугать. Никогда. Ее глаза наполнились слезами. - Если я дотронулся до вас, то это так, как я дотронулся бы до стула или до двери. Я ничего не имел в виду. Понимаете? - Да, - она наконец обрела дар речи. В глубине ее наполненных слезами глаз еще метался страх. - Да. - Вот и договорились. Со мной все в порядке. Меня нечего боятся. Теперь возьмем Лесли. Его голова занята другими вещами. И вы знаете, что с ним все в порядке - в том смысле, в каком мы говорим. Верно? - О, да, - сказала она. - Да, конечно. - Теперь возьмем старую винную бочку. Она груба, резка и считает, что может грызть стены и отплевывать кирпичи в сторону, и постоянно орет на вас - но при этом глубоко порядочна по отношению к вам, да? - Да, мистер Марлоу. Я вам пыталась это объяснить... - Конечно. А почему вы не положите всему этому конец? Он что, все еще где-то поблизости... тот, который испугал вас? Она подняла руку ко рту и вцепилась зубами в большой палец, не сводя с меня глаз. - Он умер, - сказала она. - Он выпал... из... окна. Я поднял ладонь, прерывая ее: - О, этот. Я слышал о нем. Забудьте все это. Сможете? - Нет, - она серьезно покачала головой. - Не смогу все это забыть. Миссис Мердок всегда говорит мне, чтобы я это забыла. Она подолгу разговаривает со мной, убеждая меня, все забыть. Но я не могу. - Было бы значительно лучше, - раздраженно сказал я, - если бы она подолгу держала свою пасть закрытой. Она просто не дает вам это забыть. Девушка казалась удивленной и уязвленной: - О, это не все. Я была его секретаршей. Она была его женой. Это был ее первый муж. Естественно, она тоже не может это забыть. Как можно? Я почесал ухо, хотя оно вовсе не чесалось. Сейчас почти ничего нельзя было прочесть на ее лице, кроме разве того, что она как бы разговаривала сама с собой. Я был чем-то абстрактным, и мой голос был почти что ее собственным внутренним голосом. Потом на меня снизошло одно из странных - и зачастую обманчивых - озарений. - Послушайте, - сказал я, - а среди вашего окружения нет ли человека, который производит на вас то же впечатление? Больше, чем все остальные? Она испуганно осмотрелась по сторонам. И я вместе с ней. Комната была пуста - никто не прятался под стулом и не подглядывал в дверь или окно. - Почему я должна говорить вам? - выдохнула она. - Вы не должны. Вы поступите как захотите. - Вы обещаете никому не говорить - никому на свете, даже миссис Мердок? - Ей в последнюю очередь, - сказал я. - Обещаю. Она открыла рот, и на лице ее появилось подобие робкой доверительной улыбки... и потом что-то не получилось. Слова застряли у нее в горле. Она издала какой-то хриплый, сдавленный звук. И зубы ее застучали просто оглушительно. Я хотел было крепко встряхнуть девушку, но побоялся до нее дотронуться. Мы стояли. Ничего не происходило. Мы стояли. И проку от меня было как от пятого колеса в телеге. Потом она повернулась и бросилась прочь. Я слышал ее удаляющиеся по коридору шаги. Потом хлопнула дверь. Я пошел к канцелярии. Она рыдала за дверью. Я стоял и слушал ее рыдания. И ничего не мог поделать. И вряд ли кто-нибудь мог что-нибудь здесь поделать. Я вернулся к застекленной двери, стукнул и просунул в нее голову. Миссис Мердок сидела в той же позе, в какой я ее оставил. - Кто нагнал страху на девочку? - спросил я. - Убирайтесь из моего дома, - процедила она, не разжимая толстых губ. Я не пошевелился. Тогда она хрипло расхохоталась: - Вы считаете себя умным человеком, мистер Марлоу? - Я не задавался этим вопросом. - Ну а если зададитесь? - За ваш счет. Она пожала мощными плечами: - Возможно, и так. - Вы ничего не добились, - сказал я. - Я все-таки должен буду все рассказать в полиции. - Я ничего не добилась, но и ни за что не заплатила. А монета возвращена. Будем считать, это мне стоило тех денег, которые я отдала вам, - это меня устраивает. Теперь уходите. Вы мне надоели. До предела. Я закрыл дверь и пошел обратно. За дверью канцелярии никто не рыдал. Было очень тихо. Я прошел мимо. Я вышел из дома, остановился у двери и послушал, как солнечные лучи сжигают траву. Поодаль заработал мотор, и из-за угла показался серый "Меркурий". За рулем сидел мистер Лесли Мердок. Увидев меня, он остановился, вышел из машины и торопливо подошел ко мне. Он был премило одет - во все новенькое: габардиновые штаны кремового цвета, черно-белые ботинки с блестящими белыми носками, спортивную куртку в очень мелкую черную и белую клеточку, кремовую рубашку без галстука; из кармана рубашки торчал черно-белый носовой платок. На носу у мистера Мердока были зеленые солнцезащитные очки. Он остановился рядом и сказал как-то тихо и застенчиво: - Вы, наверное, думаете, что я страшный подлец. - Из-за вашей истории с дублоном? - Да. - Эта история нисколько не повлияла на мое суждение о вас. - Значит... - Что вы хотите услышать от меня? Он заискивающе пожал плечами. Его дурацкие рыжие усики просто сияли на солнце. - Наверное, мне просто нравится всем нравиться. - Виноват, мистер Мердок. Мне очень нравится ваша преданность жене. Вы это хотели услышать? - О, вы полагаете, я лгал? Вы думаете, я рассказывал все это только для того, чтобы защитить ее? - Я нахожу это возможным. - Понимаю, - он вставил сигарету в длинный черный мундштук, который извлек из-за щегольского платка. - Значит... я могу понимать это как то, что я вам совсем не нравлюсь. - За зелеными стеклами очков было заметно смутное движение его зрачков - словно движение рыб в глубине пруда. - Глупый разговор, - сказал я. - И чертовски бесполезный. Для нас обоих. Он поднес спичку к сигарете и затянулся. - Я понимаю, - сказал он. - Извините, я был настолько невежлив, что начал его. Он повернулся на пятках и направился к машине. Я стоял неподвижно и наблюдал, как он отъезжает. Потом я пошел вдоль стены и на прощание потрепал по голове маленького нарисованного негритенка. - Сынок, - сказал я ему, - ты единственный в этом доме, кто еще не спятил. 23 Следователь лейтенант Джесси Бриз высоко поднял руки, потянулся, зевнул и сказал: - Ну что, припоздал на пару часиков, а? - Да, - ответил я. - Но я просил передать вам, что задержусь. Мне нужно было сходить к зубному врачу. - Садись. Его заваленный хламом стол стоял в углу наискосок. Слева от Бриза находилось высокое окно без занавесок, а справа - пришпиленный к стене большой календарь. Дни, канувышие в небытие, были старательно зачеркнуты мягким черным карандашом, очевидно для того, чтобы Бриз, взглянув на календарь, всегда мог точно знать, какое сегодня число. Спрэнглер сидел в стороне за столом значительно меньших размеров и значительно более аккуратном. На столе лежал зеленый регистрационный журнал, ониксовая подставка для ручек, настольный календарь и морская раковина, полная спичек, пепла и окурков. Спрэнглер швырял стальные перышки в прислоненное к противоположной стене войлочное сиденье от стула, беря их по одному из пригорошни, - настоящий мексиканский метатель ножей у мишени. Перышки втыкаться не хотели. В комнате стоял какой-то нежилой, не то что бы затхлый, не то что бы свежий, но какой-то не человеческий запах - как правило, свойственный подобным помещениям. Дайте полицейскому управлению совершенно новое здание - и через три месяца оно насквозь будет пропитано этим запахом. В этом есть что-то символичсеское. Один нью-йоркский репортер написал однажды, что, проезжая за зеленые огни полицейского участка, словно выезжаешь из этого мира в другой, находящийся по ту сторону закона. Я сел. Бриз достал из кармана сигарету в целлофановой обертке и начал исполнять заведенный ритуал - жест за жестом, неизменно и педантично. Наконец он затянулся, помахал спичкой, аккуратно положил ее в черную пепельницу и сказал: - Эй, Спрэнглер! Спрэнглер повернул голову к Бризу, и Бриз повернул голову к Спрэнглеру. Они ухмыльнулись друг другу. Бриз указал на меня сигарой: - Смотри, как он потеет. Спрэнглер должен был развернуться всем телом в мою сторону, чтобы увидеть, как я потею. Если, конечно, я потел. Не могу сказать. - Вы, ребята, остроумны, как пара стоптанных сандалий. Как это у вас, черт возьми, получается? - восхитился я. - Кончай острить, - сказал Бриз. - Что, хлопотное было утречко? - Точно. Он все еще ухмылялся. И Спрэнглер все еще ухмылялся. И что бы там Бриз ни катал языком во рту - он явно не торопился это глотать. Наконец он откашлялся, придал веснушчатому лицу серьезное выражение, чуть отвернулся в сторону, чтобы не смотреть на меня в упор, но все-таки видеть боковым зрением, и сказал отсутствующим голосом: - Хенч признался. Спрэнглер резко развернулся, чтобы увидеть мою реакцию. Он подался вперед, чуть не упав со стула, и губы его приоткрылись в почти что неприличной экстатической улыбочке. - Чем это вы на него воздействовали? - поинтересовался я. - Киркомотыгой? Оба молчали, пожирая меня глазами. - Этот итальяшка, - произнес наконец Бриз. - Этот - что? - Ты рад, парень? - Вы собираетесь рассказать мне, в чем дело? Или собираетесь сидеть тут - жирные и самодовольные - и наблюдать за тем, как я радуюсь? - Нам нравится наблюдать, как кто-то радуется, - сказал Бриз. - Нам не часто представляется такая возможность. Я сунул сигарету в зубы и пожевал ее. - Мы на него воздействовали итальяшкой, - сказал Бриз. - Итальяшкой по имени Палермо. - О. Знаете что? - Что? - спросил Бриз. - Я только что понял, в чем особенность диалогов с полицейскими. - В чем? - В их репликах каждое последующее слово является кульминационным. - Так ты хочешь знать? - спокойно поинтересовался Бриз. - Или все-таки хочешь немного поострить? - Я хочу знать. - Значит, дело было так. Хенч был пьян. И не просто пьян, а до самой ручки. Он пил уже несколько недель и почти перестал есть и спать. Только одно спиртное. И дошел до той точки, когда уже не пьянел после очередного приема, а как будто даже трезвел. И виски было для него последней реальностью в этом мире. Когда парень допивается до такого состояния, и вдруг у него отнимают виски, не предлагая взамен ничего похожего, он может окончательно спятить. Я ничего не сказал. На юном лице Спрэнглера блуждала все та же неприличная улыбочка. Бриз постучал пальцем по сигаре - пепел с нее упал, он сунул сигару в зубы и продолжил: - Так вот, у Хенча был заскок. Но мы не хотим, чтобы это обстоятельство фигурировало в деле. Наш подследственный не должен иметь никаких приводов к психиатру. - Мне показалось, вы были уверены в его невиновности. Бриз неопределенно кивнул: - Это было вчера. Или я просто пошутил. В любом случае, ночью Хенч - бац! - и спятил. Так что его отволокли в тюремный госпиталь и накачали наркотиками. Тюремный врач. Но это между нами. В протоколе никаких наркотиков. Уловил мысль? - Все слишком ясно. - Да. Мой тон как будто показался ему подозрительным, но он был слишком поглощен предметом, чтобы отвлекаться на мелочи. - Так вот, сегодня утром он был в прекрасном состоянии. Действие наркотиков еще не прекратилось; парень бледен, но вполне миролюбив. Мы пошли посмотреть на него. "Как дела, парень? Какие-нибудь пожелания? Вплоть до любой мелочи. Будем рады услужить. Как с тобой здесь обращаются?" Ну, ты знаешь эти прихваты. - Конечно, - сказал я. - Я знаю эти прихваты. - Значит, чуть погодя он разевает пасть достаточно широко, чтобы произнести слово "Палермо". Палермо - это имя итальяшки, владельца похоронного бюро, и этого дома, и прочего. Вспоминаешь? Вижу, вспоминаешь. Из-за высокой блондинки. Но все это чушь собачья. У этих итальяшек одни блондинки на уме - шеренгами по двенадцать. Но этот Палермо - серьезный тип. Я поспрашивал в округе. Не из тех, кому можно приказывать. Я говорю Хенчу: "Значит, Палермо - твой друг?" Он говорит: "Позвоните Палермо". Ну, мы возвращаемся сюда и звоним Палермо, тот говорит, что сейчас же прибудет. О'кей. И приезжает очень скоро. И между нами происходит следующий разговор: "Хенч хочет видеть вас, мистер Палермо. Не знаю зачем". - "Бедняга Хенч, - говорит Палермо. - Хороший парень. Надеюсь, с ним все о'кей. Он хочет смотреть меня, хорошо. Я смотреть его. Я смотреть его один, без всякий полицейский". Я говорю: "О'кей, мистер Палермо", и мы отправляемся в тюремный госпиталь, и Палермо беседует с Хенчем без свидетелей. Спустя некоторое время Палермо выходит и говорит: "О'кей, полицейский. Он признался. Я платить адвокату, может быть. Я люблю этот бедняга". Вот таким образом. И он уходит. Я ничего не сказал. Наступила пауза. Громкоговоритель на стене стал передавать новости. Бриз начал было вслушиваться, но через десять-двенадцать слов отвлекся. - Значит, мы пошли к Хенчу со стенографисткой, и он нам все выложил. Филлипс приставал к его девице. Это было накануне, на площадке. Хенч был в комнате и все оттуда видел, но Филлипс зашел в свою квартиру и закрыл дверь прежде, чем Хенч успел выйти. Но парень разозлился. И подбил девушке глаз. Но не успокоился на этом. Он просто зациклился на этой мысли, как зацикливаются пьяные. Он все время говорил себе: "Этот щенок не имеет права приставать к моей девушке, это ему так просто не сойдет, он меня еще попомнит". Короче, Филлипса из поля зрения он не выпускал. Вчера вечером он увидел, как Филлипс заходит в свою квартиру. Хенч велит девице пойти прогуляться, она отказывается, так что Хенч подбивает ей второй глаз, после чего она идет прогуляться. Парень стучит к Филлипсу, и тот ему открывает. Хенч несколько удивлен этим обстоятельством, но я объяснил ему, что Филлипс ждал тебя. Так или иначе, дверь открывается, Хенч входит в квартиру и сообщает Филлипсу все, что о нем думает и что собирается с ним сделать. Филлипс напуган, вытаскивает пистолет. Хенч бьет его кастетом в висок. Филлипс падает, но Хенч местью не удовлетворен. Вы врезали праню, тот валится с ног - и что остается вам? Ни - полного удовлетворения, ни - толковой мести... Хенч поднимает с полу пистолет; он очень пьян и очень неудовлетворен, а Филлипс к тому же вцепляется ему в ногу. Хенч сам не понимает, зачем он сделал то, что сделал затем. В голове у него помутилось. Он тащит Филлипса в ванную и разбирается с ним с помощью его же собственного пистолета. Как вам это нравится? - Я влюблен, - сказал я. - Но какое удовольствие Хенч получил от всего этого? - Ну, ты знаешь пьяных. Так или иначе, дело сделано. Пистолет принадлежит Филлипсу, но Хенч не хочет, чтобы это выглядело самоубийством - иначе опять-таки ни малейшего удовлетворения. Поэтому Хенч забирает пистолет Филлипса и кладет его себе под подушку, а от своего собственного - избавляется. Возможно, отдает его какому-нибудь лихому пареньку из этой округи. Потом он находит девицу, и они идут закусить. - Бесподобный нюанс, - восхитился я. - То, что он положил пистолет себе под подушку. Я бы до этого не додумался. Бриз откинулся на спинку стула и посмотрел в потолок. Спрэнглер, убедившись, что основная часть представления завершена, развернулся, взял пару перышек и метнул одно из них в войлочное сиденье. - Давай посмотрим с другой стороны, - сказал Бриз. - В чем заключался трюк? Смотри, как Хенч все проделал. Он был пьян, но кое-что все-таки соображал. Он нашел и показал нам пистолет еще до того, как труп был обнаружен. Сначала мы заподозрили было Хенча, но потом поверили его показаниям. Они выглядели убедительно. Какой идиот сможет так поступить, как поступил Хенч? В его действиях не было никакого смысла. Поэтому мы поверили, что кто-то подложил пистолет под подушку, а пистолет Хенча забрал. Ну а если бы Хенч избавился не от своего пистолета, а от пистолета Филлипса - разве для него это было бы лучше? Обстоятельства складывались так, что мы все равно заподозрили бы его. И в этом случае он ничем не смог бы усыпить наши подозрения и заставить нас думать иначе. Он же повел себя так, что сумел убедить нас: он всего лишь безобидный пьяница, который оставил дверь открытой, выйдя перекусить, и кто-то подкинул ему в это время пистолет. Он смолк. Губы его приоткрылись, грубая веснушчатая рука держала сигару у самого рта, бледно-голубые глаза полицейского были полны неотчетливого удовлетворения. - Ладно, - сказал я. - Если уж Хенчу так приспичило признаться, все это не имеет никакого значения. Он будет писать апелляцию? - Конечно. Полагаю, Палермо поможет ему смягчить формулировку обвинения. Естественно, я не могу быть в этом абсолютно уверен. - А зачем вообще Палермо помогать ему? - Он вроде бы симпатизирует парню. А Палермо не из тех, с кем можно конфликтовать. - Ясно. - Я встал. Спрэнглер искоса взгялнул на меня блестящими глазами. - А что девушка? - Не говорит ни слова. Очень сообразительна. Мы ничего не можем с ней поделать. Мелко суетимся вокруг. Не пинать же ее ногами? Какова бы ни была твоя работа - это твоя работа. Усек? - И девушка эта - высокая блондинка, - сказал я. - Не первой свежести, но все-таки высокая блондинка. - Черт, я как-то об этом не подумал, - сказал Бриз. Он обдумал мои слова и потряс головой. - Нет, ничего похожего, Марлоу. Не тот класс. - Помыть ее да протрезвить - и неизвестно еще, что получится, - сказал я. - Класс - это качество, которое легко растворяется в алкоголе. Я вам не нужен больше? - Вроде нет. - Бриз нацелил сигару мне в глаз. - Не то чтобы я не хочу услышать твою историю. Но не думаю, что в данных обстоятельствах имею полное право настаивать на ней. - Очень порядочно с вашей стороны, - сказал я. - И с вашей тоже, Спрэнглер. Много радости и счастья в жизни вам обоим. Они смотрели мне вслед с чуть вытянутыми физиономиями. Я спустился в просторный мраморный вестибюль, вышел и вывел машину со служебной стоянки. 24 Мистер Пьетро Палермо сидел в комнате, которая выглядела бы в точности как викторианский салон, если бы не шведское бюро красного дерева, священный триптих в золотой рамке и большое распятие из слоновой кости и черного дерева. Кроме того, там находилась полукруглая софа и кресла с резной отделкой красного дерева и кружевными салфеточками на спинках, а также часы из золоченой бронзы на серо-зеленой мраморной каминной полке; другие часы - стоячие - лениво тикали в углу; несколько восковых цветков под прозрачным куполом украшали овальный мраморный стол с изящными резными ножками. На полу лежал толстый ковер в мелкий нежный цветочек. Здесь был даже стеклянный шкафчик для безделушек - и в нем много чашечек из прекрасного фарфора, крохотные статуэтки из стекла и фаянса и всякая всячина из слоновой кости и древесины красных пород, разрисованные блюдца, старинный набор солонок в виде лебедей и прочая подобная ерунда. На окнах висели длинные кружевные занавеси, но помещение выходило на юг, и поэтому было ярко освещено. Отсюда были видны окна квартиры, где убили Джорджа Ансона Филлипса. Залитая солнцем улица была безмолвна. Высокий смуглый итальянец с красивой головой и волосами серо-стального цвета прочел мою карточку и сказал: - Через двадцать минут я иметь важное дело. Что вы хотите, мистер Марлоу? - Я тот самый человек, кто вчера обнаружил труп в доме напротив. Убитый был моим другом. Он спокойно посмотрел на меня холодными черными глазами. - Этта не то, что вы говорить Люк. - Люк? - Мой управляющий этот дом. - Я не разговариваю с незнакомыми людьми. - Этта хорошо. Вы разговаривать со мной, а? - Вы человек с положением, видный человек. С вами я могу говорить. Вчера вы видели меня и описали полиции. Они сказали, очень точно. - Si. Я много вижу, - бесстрастно подтвердил он. - Вы вчера видели, как из дома выходила высокая блондинка. Он внимательно рассматривал меня. - Нет вчера. Два-три дня назад. Я сказать полиции "вчера". - Он щелкнул длинными смуглыми пальцами. - Полицейские, фи! - А вчера вы видели каких-нибудь незнакомых людей, мистер Палермо? - Есть задний вход-выход, - сказал он. - И лестница с второй этаж. - Он посмотрел на наручные часы. - Значит, ничего. Вы видели Хенча сегодня утром. Он поднял глаза и лениво смерил меня взглядом. - Полицейские сказать вам это, да? - Они сказали, что вы заставили Хенча признаться, что он ваш друг. Насколько близкий, они, конечно, не знают. - Хенч признаться, да? - Он улыбнулся неожиданно ослепительной улыбкой. - Только Хенч не убивал, - сказал я. - Нет? - Нет. - Этта интересно. Продолжайте, мистер Марлоу. - Ето признание - вздор. Вы заставили его это сделать по какой-то личной причине. Он поднялся, подошел к двери и позвал: - Тони! Потом снова сел. В комнату вошел короткий плотный итальянец. Он смерил меня взглядом и уселся на стул у стены. - Тони, этта мистер Марлоу. Посмотри, возьми карточка. Тони подошел, взял карточку и вернулся на место. - Ты смотреть на этот человек очень хорошо, Тони. Не забыть его, да? - Можете полжиться на меня, мистер Палермо, - сказал Тони. - Был друг для вам, да? Хороший друг, да? - Да. - Этта плохо. Да. Этта плохо. Я говорить вам что-то. Друг этта друг. Но вы не говорить никому больше. Не проклятой полиции, да? - Да. - Этта обещание, мистер Марлоу. Этта что-то, чего нельзя забыть. Вы не забыть? - Не забуду. - Этот Тони, он не забыть вас. Ясно? - Я даю вам слово. Все, что вы мне скажете, останется между нами. - Прекрасно, о'кей. Я из большая семья. Много сестры и братья. Один брат очень плохой. Почти такой же плохой, как Тони. Тони ухмыльнулся. - О'кей, этот брат жить очень тихо. В доме напротив. О'кей, дом полон полиция. Совсем нехорошо. Задавать слишком много вопросов. Совсем нехорошо для этот плохой брат. Вам ясно? - Да. Ясно. - О'кей. Этот Хенч нехорош, но бедняга, пьяница, работы нет. Не платить за квартиру, но я имею много денег. Так я говорить: "Слушай, Хенч, ты делать признание. Ты больной человек. Две-три неделя больной. Пойдешь в суд. Я дать адвокат для тебя. Ты говорить: "Какое, к черту, признание? Я был совсем пьяный" - проклятых полицейских обманем. Суд тебя освобождать, и я о тебе заботиться. О'кей?" Хенч говорит: "О'кей" - и делать признание. Этта все. - А через пару недель плохой брат будет далеко отсюда, след совсем остынет, и полицейские, скорей всего, напишут, что убийство Филлипса осталось нераскрытым, так? - Si, - он снова улыбнулся. Ослепительная теплая улыбка, завораживающая, как поцелуй смерти. - Это поможет Хенчу, мистер Палермо, - сказал я. - Но это совсем не поможет мне в поисках убийцы друга. Он покачал головой и снова посмотрел на часы. Я встал. И Тони тоже. Он не собирался предпринимать ничего такого, но стоять всегда удобней: для быстрой реакции. - Ребятки, - сказал я, - с вами так хлопотно, потому что вы делаете тайну из ничего. Вы должны произносить пароль, прежде чем откусить кусок хлеба. Если я пойду в управление и перескажу все, что вы мне здесь поведали, мне рассмеются в лицо. И я рассмеюсь вместе с ними. - Тони не много смеется, - сказал Палермо. - На свете полно людей, которые не много смеются, мистер Палермо. Вы должны это знать. Вы многих из них отправили туда, где они находятся и сейчас. - Это мой дело. - Он выразительно пожал плечами. - Я сдержу свое обещание, - сказал я. - Но в случае, если вы засомневаетесь в этом, не пытайтесь разбираться со мной. Потому что в своем районе я человек достаточно известный, и если вместо этого кое-кто разберется с Тони - это будет как раз по части вашего заведения. Невыгодно. Палермо рассмеялся. - Этта хорошо. Тони. Один похороны - по части нашего заведения, а? Он поднялся с места и протянул мне руку, красивую, сильную, теплую руку. 25 В вестибюле Белфонт-Билдинг в едва освещенном лифте на деревянном стуле неподвижно сидел все тот же реликт с водянистыми глазами, являя собой свою собственную интерпретацию образа пасынка судьбы. Я зашел в лифт и сказал: "Шестой". Лифт затрясся и тяжело пополз вверх. Он остановился на шестом, я вышел, а старик высунулся из лифта, сплюнулв в урну и сказал ничего не выражающим голосом: - Что сегодня? Я стремительно развернулся всем телом, как манекен на вращающейся платформе, и тупо уставился на него. - На вас сегодня серый костюм, - сказал он. - Серый, - сказал я. - Да. - Хорошо смотрится. Синий, что был на вас вчера, мне тоже понравился. - Продолжайте, - сказал я, - выкладывайте все. - Вы поднялись на восьмой. Дважды. Во второй раз поздно вечером. Обратно вы спустились с шестого. Вскоре после этого примчались ребята в голубом. - Кто-нибудь из них сейчас наверху? Он помотал головой. - Я ничего не сказал им. - Почему? - Почему не сказал? А пошли они к черту. Вы разговаривали со мной вежливо. Чертовски мало людей так ведет себя. Я знаю, что вы не имеете никакого отношения к этому убийству. - Вы ошибаетесь, - сказал я. - Глубоко ошибаетесь. Я вытащил визитку и дал ему. Он выудил из кармана очки в металлической оправе, водрузил на нос и, держа карточку на расстоянии фута от глаз, углубился в чтение. Шевеля губами он медленно прочитал ее, посмотрел на меня поверх очков и вернул мне визитку со словами: - Пусть она останется у вас. Я могу уронить ее по рассеянности. Должно быть, жизнь у вас очень интересная? - И да, и нет. Как вас зовут? - Грэнди. Зовите меня просто Поп. Кто его убил? - Не знаю. Вы не замечали, кто-нибудь поднимался или спускался на днях - кто-нибудь, кто не вписывается в это окружение, или просто незнакомый вам человек? - Я мало что замечаю, - сказал он. - Просто мне случилось заметить вас. - Высокая блондинка или высокий стройный мужчина лет тридцати пяти с бачками? - Нет. - А подняться и спуститься можно только вашим лифтом? Он покивал древней головой. - Если только не пользоваться пожарной лестницей. Она выходит в переулок, дверь всегда заперта на засов. Но за лифтом есть лестница на второй эжтаж. А оттуда можно пройти к пожарной лестнице. Я кивнул. - Мистер Грэнди, не пригодятся ли вам пять долларов - не как подкуп, ни в коем случае, но как знак искреннего уважения от искреннего друга? - Сынок, да я могу просадить пять долларов так, что у Эйба Линкольна с усов пот потечет струями. Я дал ему банкноту. Перед тем как отдать, я посмотрел на нее. Все в порядке. Линкольн на пяти. Он тщательно свернул банкноту и засунул глубоко в карман. - Это очень любезно с вашей стороны. Надеюсь, вы не думаете, что я напрашивался на это? Я отрицательно покачал головой и пошел по коридору, снова читая надписи на дверях: "Д-р Е.Дж.Бласкович, хиромант-практик"; "Далтон и Рис, машинописные работы"; "Л.Придвью, бухгалтер". Четыре двери без табличек. Компания по пересылке семян почтой. Еще две двери без табличек. Х.Р.Тиджер, зубное протезирование. Расположена в той же части коридора, что и офис Морнингстара, двумя этажами ниже. Но планировка помещений была иной. Дверь у Тиджера была одностворчатая, и расстояние до следующей двери было значительно больше. Ручка не поворачивалась. Я постучал. Ответа не было. Я постучал сильнее - тот же результат. Я вернулся к лифту. Он все еще стоял на месте. Поп Грэнди смотрел на меня так, как если бы видел впервые. - Знаете что-нибудь о Х.Р.Тиджере? - спросил я. Он задумался. - Плотный, пожилой, нерядшиво одетый, ногти грязные - как у меня. Пожалуй, сегодня я его не видел. - Как считаете, комендант пустит меня в его офис? - Прелюбопытный тип, этот комендант. Я бы не советовал к нему обращаться. Старик медленно повернул голову и посмотрел вверх на стену лифта. Над его головой болтался ключ на большом металлическом кольце. Отмычка. Поп Грэнди медленно вернул голову в нормальное положение, встал со стула и сказал: - А теперь я, пожалуй, схожу в сортир. И он пошел. Когда дверь за ним закрылась, я снял ключ со стенки лифта и вернулся к офису Х.Р.Тиджера. Отпер дверь и вошел. Я очутился в маленькой темной прихожей, на обстановку которой ушли, вероятно, все доходы хозяина. Там было два кресла, курительный столик из магазина уцененных товаров, приобретенный в сельской лавке торшер, покрытый пятнами деревянный стол с несколькими старыми журналами на нем. За моей спиной щелкнул замок, и прихожая погрузилась во мрак, лишь сквозь матовое рифленое стекло в двери чуть проникал свет. Я подошел к торшеру, дернул за цепочку выключателя и прошел к внутренней двери. На ней значилось: "Х.Р.Тиджер. Посторонним вход воспрещен". Она была незаперта. За этой дверью находился квадратный кабинет с двумя выходящими на западную сторону окнами с очень пыльными подоконниками. Занавески были раздвинуты. В кабинете стояли два грубо сработанных деревянных стула, вращающееся кресло и приземистый стол, на котором не было ничего, кроме старого пресс-папье, дешевой подставки для ручек и круглой стеклянной пепельницы с пеплом от сигар. В ящиках стола валялись какие-то пыльные бумажки, несколько скрепок, аптечные резинки, перышки, грязные промокашки, четыре непогашенные двухцентовые марки, конверты и формы для счетов. Мусорная корзина была полна хлама, на исследование которого я потратил почти десять минут. По истечении этого времени я знал следующее: Х.Р.Тиджер был зубным техником, выполняющим в своей лаборатории заказы для нескольких не особо процветающих дантистов того типа, чьи грязные кабинетики располагаются на вторых этажах над магазинами и лавками в дешевых домах без лифтов; дантистов, которым не хватает ни квалификации, ни оборудования, чтобы заниматься подготовкой стоматологических материалов собственноручно, и которые предпочитают давать заказы людям, столь же несостоятельным, как и они сами, нежели отсылать эти заказы в большие, великолепно оборудованные лаборатории, где им ничего не дадут в кредит. Я нашел одну важную вещь - домашний адрес Тиджера: 1354В, Тоберман-стрит. На старом счете за газ. Я запихал мусор обратно в корзину, выпрямился и прошел к деревянной двери с табличкой "Лаборатория". На двери висел новый автоматический замок, отмычка к нему не подходила. Я выключил в прихожей свет и вышел. Я вызвал лифт и, когда он поднялся, прокрался бочком за стул Попа Грэнди, пряча ключ за спиной, и повесил его на место. Ключ звякнул о стенку. Грэнди ухмыльнулся. - Он смылся, - сказал я. - Должно быть, прошлой ночью. Наверное, много чего стащил с собой. Стол почти пуст. Поп Грэнди кивнул: - Два саквояжа. Я бы, правда, и не заметил. Многие носят саквояжи. Я решил, что он отправился развозить заказы. - Какие такие заказы? - спросил я. - А такие: зубы вставные, которые не подходят ни к одной пасти, - сказал Поп Грэнди. - Для таких старых дурней, как я. - Вы бы не заметили, - сказал я, пока он возился с раздвижными решетками, - вы бы не заметили, какого цвета глаз у пролетающей в пятидесяти футах колибри? Старик ухмыльнулся. - Что он сделал? - Пойду к нему домой и выясню. Скорей всего, он предпринял путешествие в никуда. - Я бы поменялся с ним местами, - сказал Поп Грэнди. - Даже если он всего-навсего дернул во Фриско и там попал за решетку, я бы с удовольствием поменялся с ним местами. 26 Широкая и пыльная Тоберман-стрит. Номер 1354В - квартира на верхнем этаже бело-желтого дома, вход в нее - с веранды, рядом с дверью, на которой значилось: "1352В". Входы в нижние квартиры находились один напротив другого по обеим сторонам веранды. Я продолжал звонить даже после того, как убедился, что мне никто не откроет. В таких домах всегда где-нибудь поблизости обитает всезнающий из-окна-смотрящий. И действительно, вскоре дверь под номером 1354А распахнулась, и из-за нее выглянула маленькая женщина с блестящими глазами. Ее темные свежевымытые кудряшки были сплошь утыканы заколками для волос. - Вам нужна миссис Тиджер? - пронзительно прокричала она. - Мистер или миссис. - Они уехали в отпуск, вчера ночью. Собрались и уехали очень поздно. Похоже, отъезд был неожиданным. - Спасибо. А на какой машине они уехали? За ее спиной вдруг грянул душераздирающий диалог из какого-то любовного сериала и хлестнул меня по лицу, как мокрое кухонное полотенце. - Вы их друг? - подозрение слышалось в ее голосе так же отчетливо, как слова бездарной радиопьески за ее спиной. - Вам нечего беспокоиться, - развязно сказал я. - Все, что нам надо, - это наши деньги. Существует много способов узнать, на какой машине Тиджеры смылись. Женщина наклонила голову к плечу, прислушиваясь. - Это Бейла Мэй, - сообщила она мне с печальной улыбкой. - Она не пойдет на танцы с доктором Майерсом. Этого я и боялась. - О, черт, - сказал я, вернулся к машине и поехал обратно в Голливуд. В офисе никого не было. Я прошел в кабинет, открыл окна и опустился в кресло. Кончался еще один день; воздух был устал и скучен; с проспекта доносилось тяжелое урчание разъезжающихся по домам автомобилей, а Марлоу сидел в своем офисе, потягивая виски и перебирая дневную почту. Четыре рекламы; красивая открытка из отеля в Санта-Роза, где я прожил несколько дней в прошлом году в связи с одним расследованием; длинное, скверно напечатанное письмо от некоего Пибоди из Сосалито, основной и слегка расплывчатый смысл которого заключался в том, что по образцу почерка подозреваемого можно воссоздать полную картину глубинных душевных качеств индивида, соотнесенных с системами и Фрейда, и Юнга. В этот конверт был вложен другой - с адресом Пибоди. Когда я смял и отбросил в сторону это послание, я вдруг представил себе трогательного старого перца с длинными волосами, в черной фетровой шляпе и черном галстуке-бабочке, сидящего в кресле-качалке у окна на ветхой веранде. Я вздохнул, разгладил скомканный конверт, списал с него адрес на новый, засунул долларовую банкноту в сложенный лист бумаги и написал на последнем: "Это, безусловно, последний взнос". Затем подписался, запечатал конверт, наклеил марку и плеснул себе еще виски. Я набил трубку, разжег ее и сидел курил потихоньку. Никто не приходил, никто не звонил, ничего не происходило, никого не интересовало, умер я или отправился в Эль Пасо. Мало-помалу шум транспорта утих. Небо потускнело. На западе оно должно было быть красным. Наискосок через крыши зажглась первая неоновая реклама. В окне выходящей в переулок кофейни глухо выл вытяжной вентилятор. Груженый грузовик дал задний ход и с грохотом двинулся к проспекту. Наконец зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал: - Мистер Марлоу? Это мистер Шоу из Бристоля. - Да, мистер Шоу. Как дела? - Прекрасно, благодарю вас, мистер Марлоу. Надеюсь, у вас тоже. Здесь молодая леди просит проводить ее в вашу квартиру. Не знаю зачем. - Я тоже, мистер Шоу. Я никого не жду. Она назвала себя? - О да. Так точно. Ее зовут Дэвис. Мисс Мерле Дэвис. Она... э-э, как сказать... в состоянии, близком к истерике. - Проводите ее ко мне, - быстро сказал я. - Я буду через десять минут. Это секретарь моего клиента, сугубо деловой визит. - Понимаю. Да. Должен ли я... э-э... побыть с ней? - Как сочтете нужным. - И я повесил трубку. Проходя мимо двери туалетной комнаты, я увидел в зеркале напряженное, взволнованное лицо. 27 Когда я отпер дверь и вошел, Шоу вскочил с диванчика. Это был высокий человек с таким длинным лысым черепом, что, казалось, его уши несколько сползли по голове вниз. К его лицу была приклеена вежливая идиотическая улыбочка. Девушка сидела в кресле у шахматного столика. Она ничего не делала - просто сидела. - Ах, вот и вы, мистер Марлоу, - прощебетал Шоу. - Да. Конечно. Мы с мисс Дэвис имели чрезвычайно интересную беседу. Я рассказывал ей, что я родом из Англии. Она... э-э она не сказал мне, откуда она родом. - Он говорил это уже на полпути к двери. - Очень любезно с вашей стороны, мистер Шоу, - сказал я. - Не стоит благодарности, - чирикнул он. - Не стоит благодарности. Теперь я должен бежать. Мой ужин, вероятно... Он кивнул и выбежал прочь. После того как я закрыл за ним дверь, в воздухе еще некоторое время как будто висела его неестественно радостная улыбка - словно улыбка Чеширского кота. - Эй, привет! - сказал я. - Привет, - сказала она совершенно спокойным, совершенно серьезным голосом. На ней был коричневатый льняной жакетик и юбка, соломенная низкая шляпка с широкими полями и коричневой бархатной ленточкой, подобранной точно в тон ее туфлям и кожаной отделке на швах матерчатой сумки. Шляпка была неожиданно лихо заломлена набок. Девушка была без очков. Она выглядела бы совершенно нормально, если бы не ее лицо. У нее были совершенно безумные глаза, раскрытые так широко, что вокруг зрачков виднеся белок. У них был немигающий пустой взгляд; когда девушка переводила глаза с предмета на предмет, то, казалось, слышался какой-то скрип - настолько затрудненным было их движение. Ее губы в уголках рта были плотно сжаты, но посередине верхняя губа медленно вздергивалась вверх, открывая зубы, - как будто к ней была привязана ниточка и кто-то тянул за нее. Губа вздергивалась неестественно высоко, потом по нижней части лица девушки медленно проходила судорога, после чего губа возвращалась на место и рот плотно сжимался, а через некоторое время это движение начиналось снова. Вдобавок ко всему у нее было что-то с шеей: голова девушки медленно поворачивалась влево градусов на сорок пять и останавливалась, затем ее шея конвульсивно дергалась и голова возвращалась в прежнее положение. Эти повторяющиеся движения в сочетании с полной неподвижностью Мерле, судорожно сжатыми на коленях руками и остановившимся взглядом могли до смерти перепугать любого человека. На секретере за шахматным столиком стояла коробка табаку. Я достал из кармана трубку и подошел к секретеру. Встал у противоположной стороны столика, на краю которого лежала сумка. Девушка чуть подпрыгнула, но позы не изменила. И даже попыталась улыбнуться. Набив трубку, я чиркнул спичкой, прикурил и встал напротив девушки, держа в руке уже погасшую спичку. - Вы без очков сегодня, - сказал я. Она заговорила. Ее голос был спокоен и сдержан. - О, я ношу их только дома или когда читаю. Они в сумке. - Вы сейчас дома, - сказал я. - Вам надо бы надеть их. Я небрежно взял ее сумку. Мерле не шевельнулась и не посмотрела на мои руки. Она не отрывала взгляда от моего лица. Открывая сумку, я немного повернулся в сторону. Выудив из сумки футляр, я подтолкнул его через стол к девушке. - Наденьте. - О да, я надену, - сказала она. - Но я, наверное, должна снять шляпу... - Конечно, снимите шляпу, - согласился я. Она сняла шляпу и положила ее на колени. Потом она вспомнила про очки и забыла про шляпу: та упала на пол, когда девушка потянулась за очками. Она их надела. Они несколько скрасили ее вид. Пока она занималась всем этим, я вынул из ее сумки пистолет и незаметно сунул его в задний карман. Она вроде ничего не заметила. Это был все тот же автоматический кольт двадцать пятого калибра с ореховой ручкой, который я видел в верхнем правом ящике ее стола. Я прошел к дивану, опустился на него и сказал: - Ну вот и порядок. Чем мы займемся теперь? Вы голодны? - Я была дома у мистера Ваньера, - сообщила она мне. - О. - Он живет в Шерман-Оакс. В самом конце Эскамилло-драйв. - Ага, может быть, - тупо сказал я и попытался выпустить дым колечком - но безуспешно. У меня на щеке мелко забилась какая-то жилка. Мне это совсем не понравилось. - Да, - спокойно сказала она, тогда как ее верхняя губа продолжала медленно вздергиваться и опускаться и подбородок описывал дугу к левому плечу и возвращался обратно. - Там очень тихо. Мистер Ваньер живет там уже три года. Прежде он жил в Голливуде, на Дьямонд-стрит, с каким-то другим человеком. Но мистер Ваньер говорит, что они не смогли ужиться. - Могу понять, - сказал я. - Как давно вы знакомы с Ваньером? - Восемь лет. Мы не близкие знакомые. Я должна была время от времени доставлять ему... разные посылочки. Ему нравилось, когда их приносила именно я. Я предпринял еще одну попытку выпустить дым колечком. Никак. - Конечно, он никогда мне не нравился, - продолжала она. - Я боялась, что он... я боялась... - Но он этого не сделал, - сказал я. На ее лице впервые появилось нормальное человеческое выражение - Мерле как будто удивилась. - Да, - согласилась она. - Не сделал. Фактически не сделал. Но он был в пижаме. - Отнеситесь к этому проще, - посоветовал я. - Поваляться вечерком на диване в пижаме - некоторые могут себе это позволить, почему бы и нет? - Я хочу вам еще кое-что сообщить, - серьезно сказала она. - Знаете, что заставляет одного человека платить деньги другому?.. Миссис Мердок вела себя очень достойно по отношению ко мне, правда? - Безусловно, - согласился я. - А сколько вы отвезли ему сегодня? - Только пятьсот. Миссис Мердок сказала, что это все, что она может дать, но в действительности она не может дать даже этого. Она сказала, что это должно кончиться. Это не может дальше продолжаться. Мистер Ваньер обещал оставить ее в покое, но не делает этого. - Они всегда так, - сказал я. - Так что остался только один выход - я это знаю очень давно. Я во всем виновата, а миссис Мердок была всегда так мила со мной. Это уже не могло сделать меня хуже, чем я была, правда ведь? Я сильно потер ладонью щеку, чтобы утихомирить мелко дергавшийся нерв. Она не заметила, что я не ответил, и продолжала: - Так что я это сделала. Он был в пижаме, а рядом с ним стоял стакан. Он смотрел как-то искоса и скалился. И даже не встал, чтобы впустить меня. Но во входной двери торчал ключ. Кто-то оставил там ключ. Это... это... - Это был ключ во входной двери, - подсказал я. - Так что вы смогли войти в дом. - Да, - Мерле кивнула и попыталась улыбнуться. - И ничего особенного, правда. Я даже не помню никакого шума. Хотя шум, конечно, был. И очень громкий. - Полагаю. - Я подошла к нему очень близко, так, чтобы не промахнуться. - А что сделал мистер Ваньер? - Просто сидел и скалился. Я не хотела возвращаться домой, чтобы не доставлять дополнительных неприятностей миссис Мердок и Лесли. - Голос Мерле сорвался и замер на этом имени, и мелкая дрожь прошла по ее телу. - Поэтому я пришла сюда. И когда на звонок никто не ответил, я нашла офис и попросила управляющего впустить меня в вашу квартиру, чтобы подождать вас. Я знала, что вы посоветуете мне, что делать. - Вы дотрагивались до чего-нибудь, пока находились в доме Ваньера? - спросил я. - Может быть вспомните что-нибудь? То есть кроме входной двери. Или вы просто вошли в комнату и вышли, ни до чего не дотрагиваясь? Мерле задумалась, и лицо ее застыло. - О, я помню одно, - наконец сказала она. - Я выключила свет. Перед уходом. Лампу. Знаете, такая большая лампа с очень большими лампочками, которая светит вверх. Я ее выключила. Я кивнул и ободряюще улыбнулся ей. Ну же, Марлоу, еще одна улыбка - и повеселей. - Значит, так, - сказал я. - Езды сюда полчаса, здесь вы находитесь около часа. Значит, из дома Ваньера вы вышли около половины шестого. И выключили свет. - Именно, - она снова кивнула, почти радостно. Довольная тем, что вспомнила. - Я выключила свет. - Выпить не хотите? - О нет, - Мерле энергично потрясла головой. - Я никогда не пью. - Не возражаете, если я выпью? - Конечно нет. Почему я должна возражать? Я встал и изучающе посмотрел на нее. Ее губа все так же опускалась и поднималась, и голова мерно поворачивалась влево и возвращалась в нормальное положение. Но мне показалось, амплитуда движений уже постепенно затухала. Трудно было сказать, сколько это могло продолжаться. Наверное, чем больше девушка говорит, тем лучше. Никто не знает, сколько времени требуется человеку, чтобы оправиться от шока. - Где ваш дом? - спросил я. - Как же... я живу с миссис Мердок. В Пасадене. - Я имею в виду настоящий дом. Где ваши родители? - Они живут в Вичите, - сказала она. - Но я не ездила туда... никогда. Изредка я пишу им, но не виделась с ними очень давно. - Чем занимается ваш отец? - У него госпиталь для собак и кошек. Он ветеринар. Надеюсь, они ничего не узнают. О том случае они не узнали. Миссис Мердок никому не говорила. - Может, и не узнают, - согласился я. - Пойду, налью себе. Я прошел на кухню и сделал себе коктейль, и это был коктейль что надо. Я выпил его залпом, потом вытащил из кармана пистолет и увидел, что предохранитель поднят. Я понюхал дуло и вытащил обойму. В стволе оставался один патрон, но это был пистолет того типа, который не стреляет, если обойма вынута. Я поднес пистолет к глазам и заглянул в казенную часть. Оставшийся там патрон, весь искореженный и смятый затвором, был явно не двадцать пятого калибра. На вид как будто тридцать второго. Патроны же в обойме были нормального калибра - двадцать пятого. Я собрал пистолет и вернулся в гостиную. Я не слышал ни звука. Она просто бессильно сползла с кресла вперед - прямо на свою милую шляпку. И была холодна, как скумбрия. Я перевернул ее на спину, снял с нее очки и убедился, что она не проглотила язык. Я всунул ей между зубов сложенный носовой платок, чтобы она не прикусила язык, когда начнет приходить в себя. Потом подошел к телефону и набрал номер Карла Мооса. - Док, это Фил Марлоу. У вас еще есть пациенты или вы уже освободились? - Освободился, - сказал он. - Собираюсь уходить. Случилось что? - Я у себя дома, - сказал я. - Четыреста восемь, Бристоль-Апартментс, если вы забыли. У меня тут девушка в обмороке. Не обморок меня пугает - я боюсь, она спятит, когда очнется. - Не давайте ей ничего спиртного. Я еду. Я повесил трубку и опустился около Мерле на колени. И начал тереть ей виски. Она открыла глаза. Верхняя ее губа начала подниматься, и я вытащил платок у нее изо рта. Она посмотрела на меня и сказала: - Я была дома у мистера Ваньера. Он живет в Шерман-Оакс. Я... - Вы не возражаете, если я подниму вас и перенесу на диван? Вы меня знаете. Я Марлоу, помните, тот придурковатый верзила, что вертится вокруг и пристает ко всем с идиотскими вопросами? - Привет, - сказала она. Я поднял ее. Ее тело напряглось, но она промолчала. Я положил ее на диван, одернул ей юбку, положил ей под голову подушку и поднял с пола шляпку. Шляпка была плоской, как камбала. Я попытался, как мог, расправить ее и положил на секретер. Мерле искоса наблюдала за моими действиями. - Вы вызвали полицию? - тихо сказала она. - Нет еще, - сказал я. - Я был слишком занят. Она казалась удивленной. И, пожалуй, несколько уязвленной. Хотя я не был вполне в этом уверен. Я открыл ее сумку и повернулся к девушке спиной, чтобы незаметно сунуть пистолет обратно. При этом я бегло проверил содержимое сумки. Обычные вещицы: пара носовых платков, губная помада, серебряная пудреница, пара салфеток, кошелек с мелочью и парой долларовых банкнот. Ни сигарет, ни спичек, ни билетов в театр. Я расстегнул молнию на боковом кармашке. Там лежали ее водительские права и тонкая пачка банкнот: десять бумажек по пятьдесят долларов. Я быстро просмотрел их. Ни одной новенькой. За стягивающую их резинку был заткнут сложенный лист. Я вытащил его, развернул и прочитал. Это была обыкновенная расписка, аккуратно напечатанная и помеченная сегодняшним числом. Будучи подписанной, она бы свидетельствовала о получении пятисот долларов. Похоже, ее уже никто не подпишет. Я сунул деньги и расписку в свой карман; закрыл сумочку и глянул на диван. Мерле смотрела в потолок и проделывала со своим лицом те же штуки, что и раньше. Я принес из спальни одеяло и прикрыл ее. Потом пошел на кухню приготовить себе еще один коктейль. 28 Доктор Карл Мосс был высоким тучным евреем с гитлеровскими усиками, глазами навыкате и невозмутимостью айсберга. Он положил шляпу и сумку на кресло, подошел к дивану и совершенно бесстрастно посмотрел на девушку. - Я доктор Мосс, - сказал он. - Как наши дела? - Вы из полиции? - спросила она. Он наклонился, пощупал ее пульс, прислушался к дыханию. - Что вас беспокоит, мисс... - Дэвис, - подсказал я, - мисс Мерле Дэвис. - Меня ничего не беспокоит, - она удивленно раскрыла глаза. - Я... Я даже не понимаю, почему я, собственно, лежу здесь. Я думала, вы из полиции. Видите ли, я убила человека. - Что ж, вполне естественное человеческое побуждение, - сказал он. - Я убил десятки. - Он даже не улыбнулся. Она начала вздергивать губу и медленно поворачивать голову. - Вы знаете, вам не стоит так делать, - очень мягко сказал он. - Вы чувствуете, как сокращаются нервы, и начинаете сосредотачиваться на этом ощущении, чем усугубляете конвульсию. Вы можете контролировать ее, если захотите. - Да? - прошептала она. - Если только захотите, - повторил он. - Вы можете прекратить это. Мне, собственно, все равно. Никаких болей, а? - Нет, - она потрясла головой. Он похлопал ее по плечу и отправился на кухню. Я пошел за ним. Он оперся бедрами об умывальник и уставился на меня непроницаемым взглядом: - Что здесь случилось? - Это секретарь моего клиента, миссис Мердок из Пасадены. Клиент - порядочная скотина. Лет восемь назад Мерле страшно напугал один мужчина, грубо пристав к ней. Насколько грубо - не знаю. Потом - не могу сказать, что сразу же, но где-то в то же время - он выпал из окна или прыгнул. И с тех пор она совершенно не переносит, когда мужчины дотрагиваются до нее - даже без всякого умысла. - Угу. - Он продолжал пристально смотреть на меня выпуклыми глазами. - Она считает, что он выпрыгнул из окна из-за нее? - Не знаю. Миссис Мердок - вдова этого человека. Вскоре она вышла замуж вторично, и второй ее муж тоже умер. Мерле осталась с ней. Старуха обходится с ней как грубые родители с капризным ребенком. - Понимаю. Регрессия. - Как это? - Сильное душевное потрясение и подсознательная попытка вернуться в детство. Если миссис Мердок бранит ее много, но не чрезмерно, это усиливает тенденцию. Происходит отождествление детской подчиненности с детской защищенностью. - Нам обязательно углубляться в эти дебри? - проворчал я. Он спокойно ухмыльнулся. - Послушай, дружище. Совершенно очевидно, что девушка - невропатка. Отчасти это спровоцировано обстоятельствами, отчасти это состояние намеренно усугубляется ею самой. Я имею в виду, что на самом деле ей многое нравится в ситуации. Даже если она и не осознает этого. Что там насчет убийства? - Некто Ваньер, живет в Шерман-Оакс. Похоже, матерый шантажист. Мерле время от времени отвозила ему деньги. Она его боялась. Я видел его - мерзкий тип. Она поехала к нему сегодня вечером и, как утверждает, застрелила его. - С чего это вдруг? - Говорит, ей не понравилось, как он скалился. - Из чего застрелила? - У нее пистолет в сумке. Но если и застрелила - то не из него. Он заряжен патроном не того калибра - из него невозможно выстрелить. Да из него и не пытались выстрелить. - Все это слишком сложно для меня, - сказал Мосс. - Я всего-навсего доктор. Что вы хотите от меня сейчас? - И еще, - продолжал я, не обращая внимания на вопрос, - она сказала, что в комнате горела лампа - это в половине-то шестого прекрасного летнего вечера! И парень при этом был в пижаме, а из входной двери торчал ключ. И он не встал, чтобы впустить ее. Просто сидел и скалился. Доктор кивнул и сказал: - О... - Он всунул в толстые губы сигарету и зажег ее. - Если вы хотите спросить меня, действительно ли она верит, что убила его, то я ничем не могу вам помочь. Из ваших слов я понял, что парень к ее приходу уже был мертв. Так? - Дружище, я там не был. Но очень на это похоже. - Если она считает, что именно она убила его, и не притворяется - Бог мой, как невротики умеют притворяться! - это означает, что сама мысль не нова для нее. Вы говорите, у нее с собой был пистолет. Да, вероятно, эта мысль не нова для нее. У нее, возможно, комплекс вины. Хочет понести наказание. Хочет искупить какое-то подлинное или воображаемое преступление. Я еще раз спрашиваю, что вы хотите от меня? Она не больна и не помешана. - Ей нельзя возвращаться в Пасадену. - О! - Он с любопытством глянул на меня. - А ее семья? - В Вичите, отец - ветеринар. Я дам им знать, но сегодня ей надо побыть здесь. - Мне трудно судить. Она достаточно доверяет вам, чтобы провести ночь в вашей квартире? - Она пришла сюда по собственной воле. Так что, думаю, доверяет. Он пожал плечами и потрогал жесткие черные усики: - Ладно, я дам ей нембутал, и мы уложим ее в постель. А вы можете бегать взад-вперед по кухне ночь напролет, взывая к своей совести. - Я должен ехать, - сказал я. - Надо посмотреть, что все-таки там произошло. А она не может оставаться здесь одна. И ни один мужчина, даже доктор, не сможет уложить ее в постель. Нужна сиделка. А я найду где переночевать. - Фил Марлоу, - сказал Мосс. - Потрепанный рыцарь Галахад. О'кей! Я поторчу здесь до прихода сиделки. Он вернулся в гостиную и позвонил в службу медицинских сестер. Потом позвонил жене. Пока он разговаривал, Мерле села и сцепила руки на коленях. - Я не понимаю, почему горела лампа, - сказала она. - В доме совсем не было темно. Совсем не было темно. - Как зовут вашего отца, - спросил я. - Доктор Уилбурн Дэвис. А что? - Не хотите поесть чего-нибудь? Прикрыв трубку ладонью, Карл Мосс сказал мне: - Завтра, завтра все успеете. Это, вероятно, временное затишье. Он кончил разговор, положил трубку, подошел к своей сумке и вернулся, держа пару желтых капсул на ладони. Он налил воды в стакан и протянул девушке таблетки: - Глотай. - Я же не больна, правда? - спросила она, глядя на него снизу вверх. - Глотай, детка, глотай. Она взяла таблетки, сунула их в рот и запила водой. Я надел шляпу и вышел. Спускаясь в лифте, я вспомнил, что в ее сумке не было никаких ключей. Я вышел через вестибюль на Бристоль-авеню. Ее машину было нетрудно найти. Она была кое-как припаркована в двух футах от тротуара. Серый "Меркурий" под номером 2Х1111. Я помнил, что эта машина принадлежала Линде Мердок. В замке зажигания торчал ключ. Я сел в машину, завел ее, убедился, что бензобак почти полон, и тронулся. Это была чудесная, быстрая машина. По шоссе Кауэнга она неслась, как на крыльях. 29 Проезд Эскамилло был очень узок и извилист и тянулся вдоль нескольких кварталов жилых домов, а прямо над ним нависал коричневый осыпающийся холм, населенный лишь лишайниками и мхами. За пятым, последним, кварталом дорога делала аккуратный маленький вираж влево, с разбегу врезалась в подножие холма и умирала без стона. В последнем квартале было всего три дома, два из которых стояли по сторонам дороги при самом въезде, а один находился поодаль, в самом тупике. Последний и был домом Ваньера. Я посветил фарами и убедился, что ключ все еще торчит в замочной скважине. Это был узкий коттедж английского типа с высокой крышей, сбоку от него находился гараж, около которого стоял автоприцеп. Свет ранней луны заливал лужайку перед домом. Огромный дуб рос чуть ли не на крыльце. Света в доме не было - по крайней мере, со стороны фасада все окна были темны. Характер окружающего ландшафта не исключал возможности того, что в доме даже днем пользовались электрическим освещением. Здесь бывало светло разве что по утрам. Как любовное гнездышко этот дом имел свои преимущества, но для резиденции шантажиста он совершенно не годился. Конечно, внезапная смерть может подстерегать вас где угодно - но Ваньер сильно облегчил ей задачу. Я развернул машину, отъехал от тупика до угла квартала и припарковался там. Тротуара здесь не было, и к дому Ваньера я вернулся по проезжей части. Передняя дверь была сделана из окованных железом дубовых панелей. Из замочной скважины торчала головка плоского ключа. Я нажал кнопку звонка - и он прозвенел отдаленно и безжизненно, как и положено звенеть звонкам по ночам в пустых домах. Я обошел дуб и направил луч карманного фонарика сквозь листву на дверь гаража. Там стояла машина. Я обошел дома и осмотрел маленький пустынный дворик, окруженный низкой каменной стеной. Еще три дуба, и под одним из них - стол и два цельнометаллических стула. Поодаль у стены - печь для сжигания мусора. Возвращаясь к входной двери, я посветил фонариком в прицеп. Там как будто никого не было. Я отпер входную дверь и ключ оставил в замке. Мухлевать здесь я не собирался. Чтобы тут ни было. Я просто хотел убедиться. Я пошарил в поисках выключателя, нашел и щелкнул им. В тусклом сиянии развешанных по стенам бра с парными лампами я увидел ту самую лампу, о которой говорила Мерле. Я подошел, включил ее, а потом вернулся к двери и выключил бра. У лампы был абажур из стекла и фарфора, ее яркость можно было регулировать. Я поставил переключатель на максимум. В глубине этой комнаты находилась дверь, а рядом, справа, - сводчатый проем в стене, за которым небольшая столовая. Висящие в проеме тяжелые парчовые занавеси - далеко не новые на вид - были полураздвинуты. В середине стены по левую руку находился камин, по обеим сторонам и напротив стояли книжные шкафы. В углах комнаты стояло по диванчику, кроме того, здесь были кресла: одно - с золотистой обивкой, одно - с розовой и одно, со скамеечкой для ног, жаккардовое - коричнево-золотистого цвета. На скамеечке стояли ноги в зеленых сафьяновых шлепанцах. Я медленно перевел взгляд выше. Темно-зеленый шелковый халат, подвязанный поясом с кистями, распахнутый на груди так, что видна монограмма на кармашке пижамы. Из кармашка аккуратно высовывается белоснежный накрахмаленный платочек. Желтое лицо повернуто в сторону, к настенному зеркалу. Я подошел и глянул в зеркало: все точно, смотрит как-то искоса и скалится. Его левая рука лежала между коленом и ручкой кресла, правая же свешивалась с кресла, касаясь кончиками пальцев ковра. И касаясь ручки небольшого револьвера приблизительно тридцать второго калибра, с коротким стволом. Правая сторона лица была прижата к спинке кресла; правое плечо было залито темно-коричневой кровью, как и правый рукав. Как и кресло. Очень много крови на кресле. Положение его головы показалось мне не вполне естественным. Похоже, какой-то чувствительной душе не понравился ее вид справа. Я осторожно отодвинул ногой скамеечку. Задники шлепанцев жестко поехали по жаккардовой поверхности - но не с ней. Труп уже одеревенел до состояния бревна. Я наклонился и потрогал его лодыжку. Лед и вполовину не бывает таким холодным. На столике у правого локтя убитого стоял стакан с недопитым выдохшимся коктейлем и пепельница, полная окурков и пепла. На трех окурках были следы губной помады. Блестящей ярко-красной помады, какой пользуются блондинки. Около другого кресла стояла еще одна пепельница, полная пепла, но без окурков. Довольно сильный запах косметики в комнате боролся с запахом смерти - и проигрывал. Но и проиграв, все равно ощущался в воздухе. Я осмотрел другие помещения, включая и выключая по пути свет. Две спальни: одна со светлой мебелью, другая - с мебелью из красного клена. Со светлой, похоже, пустовала. Приятная на вид ванная комната в коричневом и темно-красном кафеле, с душевой кабинкой за стеклянной дверью. Крохотная кухонька. Много бутылок в раков