следа насмешки или скрытности. - Но  откуда
мне знать, что ты не записал этот номер не сегодня, а давным-давно?
   - Придется поверить на слово.
   - Опиши машину, - сказал я.
   - "Кадиллак" с откидным верхом,  не  новый,  верх  был  поднят,  модель
примерно сорок второго года. Цвет серовато-голубой.
   - Опиши женщину.
   - Не много ли ты хочешь за свои деньги, соглядатай?
   - За деньги доктора Хэмблтона.
   Флэк захлопал глазами.
   - Ну ладно.  Блондинка.  Белое  пальто  с  какой-то  цветной  строчкой.
Широкополая синяя соломенная шляпа. Темные очки.  Рост  около  пяти  футов
двух дюймов. Сложена, как манекенщица.
   - Узнал бы ты ее - без очков? - осторожно спросил я.
   Он сделал вид, что задумался. Потом покачал головой.
   - Еще раз номер машины, Флэк? - внезапно спросил я.
   - Какой машины?
   Я перегнулся через стол и стряхнул пепел сигареты на его пистолет.  Еще
раз поглядел ему в глаза. Но я знал, что он уже сломлен. Видимо, и он  это
знал. Взяв пистолет, он сдул с него пепел и сунул в ящик стола.
   - Уходи. Убирайся, - процедил он. - Донесешь фараонам,  что  я  обшарил
жмурика? Ну и что? Может, меня турнут с работы. Может, посадят. Ну и  что?
Когда выйду, заживу на славу. Малышу Флэку не придется мечтать  о  кофе  с
печеньем. Не воображай, что темные очки собьют малыша  Флэка  с  толку.  Я
смотрел много фильмов и не мог не узнать эту красотку. Если хочешь  знать,
она еще долго продержится в кино. Она подает надежды, и кто  знает,  -  он
торжествующе усмехнулся, - может,  вскоре  ей  потребуется  телохранитель.
Человек, который бы крутился поблизости,  все  подмечал,  оберегал  ее  от
неприятностей. Знающий что к чему и разумно относящийся к деньгам... В чем
дело?
   Я подался вперед и, склонив голову набок, прислушивался.
   - Кажется, звонит церковный колокол, - сказал я.
   - Здесь поблизости нет церквей, - с  презрением  ответил  Флэк.  -  Это
звенит в твоем драгоценном мозгу.
   - Только  один  колокол.  Очень  унылый  звон.  Кажется,  его  называют
заупокойным.
   Флэк тоже прислушался.
   - Ничего не слышу, - резко сказал он.
   - И не услышишь. Ты будешь единственным, кто не сможет его услышать.
   Флэк  молча  уставился  на  меня  противными  маленькими,   сощуренными
глазками, его маленькие и такие же противные  усики  блестели.  Одна  рука
бессмысленно подергивалась на столе.
   Я оставил его наедине с  его  мыслями,  очевидно,  такими  же  мелкими,
противными и трусливыми, как и он сам.



        12

   Нужный мне дом располагался на Дохени-драйв, в нескольких шагах вниз по
склону от Стрипа. Собственно говоря, это были два дома,  стоящие  один  за
другим и соединенные мощным патио с фонтаном  и  аркой  с  надстройкой.  В
отделанном  под  мрамор  вестибюле  находились  почтовые  ящики  и  кнопки
звонков. Над тремя из шестнадцати не было фамилий. Те, что  я  прочел,  не
интересовали меня. Предстояло еще слегка потрудиться.  Я  дернул  парадную
дверь, она оказалась не запертой, но дела мои на этом не закончились.
   Снаружи   стояли    два    "кадиллака",    "линкольн-континенталь"    и
"паккард-клиппер". Цвет и номер "кадиллаков" были не те. На другой стороне
улицы какой-то парень в бриджах, перебросив ноги  через  открытую  дверцу,
развалился в "лансии" с  низкой  посадкой.  Он  курил,  глядя  на  бледные
звезды, знающие, что от Голливуда нужно держаться подальше. Я по  отлогому
холму поднялся на бульвар, пройдя  квартал  на  восток,  вошел  в  душную,
словно карцер, телефонную  будку  и  набрал  номер  человека,  прозванного
Пеория Смит, потому что он заикается. Связь между делом Оррина и Пеорией -
это одна из маленьких тайн, раскрывать которые мне недосуг.
   - Мэвис Уэлд, - сказал я. - Телефонный номер. Это Марлоу.
   - Яс-с-сно, - ответил он. - М-м-мэвис Уэлд? Тебе нужен ее т-телефон?
   - Сколько с меня?
   - Д-десять долларов.
   - Считай, что я не звонил.
   -  П-постой!  Давать  телефоны  малышек  не  положено.  Для   помощника
реквизитора это большой риск.
   Я молчал, вдыхая то, что выдохнул.
   - И адрес дам, само собой, - прохныкал Пеория,  забыв  о  том,  что  он
заикается.
   - Пять долларов, - сказал я. - Адрес у меня уже есть. И не торгуйся. Не
думай,  что  ты  единственный,  кто  за  плату  сообщает  не  внесенные  в
справочники телефонные номера...
   - Ну подожди, - недовольно сказал он и пошел за  хорошо  известной  мне
маленькой красной записной книжкой. Заика-притворщик. Когда он волновался,
заикание его как рукой снимало.  Возвратясь,  Пеория  сообщил  мне  номер.
Конечно же, из Крествью. Если в Голливуде номер у тебя не из Крествью,  ты
никчемность.
   Открыв дверь стеклянно-металлической камеры, чтобы  не  задохнуться,  я
снова завертел диск. После двух гудков ответил томный женский голос. Я тут
же снова закрыл дверь.
   - Да-а-а, - проворковал голос.
   - Мисс Уэлд, пожалуйста.
   - А кто звонит мисс Уэлд, можно узнать?
   - Уайти просил меня срочно передать ей несколько снимков.
   - Уайти? А кто он такой, амиго?
   - Главный фотограф киностудии, - сказал я. - Неужели не знаете? Если вы
скажете мне номер квартиры, я подойду. Тут всего несколько кварталов.
   - Мисс Уэлд принимает ванну. - Моя  собеседница  засмеялась.  Там,  где
находилась она, ее смех, очевидно, звучал  серебряным  колокольчиком.  Там
же, где находился  я,  -  создавалось  впечатление,  будто  кто-то  двигал
кастрюли. - Но вы  непременно  приносите  фотографии.  Я  уверена,  ей  не
терпится взглянуть на них. Номер квартиры четырнадцать.
   - И вы будете там?
   - Ну конечно. Само собой. Надо ли спрашивать?
   Я повесил трубку и нетвердым шагом вышел на  свежий  воздух.  Парень  в
бриджах все еще высовывал ноги из "лансии", но одного из "кадиллаков"  уже
не было, а на стоянке появились два "бьюика" с откидным верхом. Я позвонил
в  четырнадцатую  квартиру  и  прошел  через  патио,  где  алая  китайская
жимолость освещалось маленьким прожектором.  Еще  один  прожектор  освещал
большой декоративный пруд с множеством жирных золотых рыбок и  неподвижные
листы лилий; сами лилии плотно закрылись на  ночь.  У  пруда  стояла  пара
каменных скамеек, на газоне пустовали  качели.  Дом  казался  не  особенно
дорогим, хотя в том году все дома были дорогими.  Квартира  находилась  на
втором этаже, одна из двух дверей выходила на широкую лестничную площадку.
   На звонок дверь открыла высокая брюнетка  в  галифе.  "Соблазнительная"
было бы для нее весьма слабой похвалой. Галифе,  как  и  ее  волосы,  были
угольно-черными. Шелковая блузка - белой, шею неплотно облегал алый  шарф,
правда, не столь яркий, как губы. В крошечных золотых щипчиках она держала
длинную коричневую сигарету. Пальцы изобиловали  кольцами.  Черные  волосы
посередине разделял пробор. Вдоль тонкой загорелой шеи свисали две толстые
блестящие косы. Каждая с алым бантом. Однако маленькой  девочкой  брюнетка
была уже давно.
   Она глянула на мои пустые руки. Студийные снимки обычно слишком велики,
чтобы уместиться в кармане.
   - Мисс Уэлд, пожалуйста, - сказал я.
   -  Можете  отдать  снимки  мне.  -  Голос  ее  был  холодным,  ленивым,
надменным, глаза же - совсем иными. Затащить  ее  в  постель  казалось  не
труднее, чем побриться в парикмахерской.
   - Извините. Я должен отдать их ей лично.
   - Я же сказала, она принимает ванну.
   - Я подожду.
   - Насчет снимков - это вы серьезно, амиго?
   - Совершенно. А в чем дело?
   - Ваше имя?
   Теперь ее голос ворковал, трепетал, вздымался, опускался, в уголках губ
очень медленно, не быстрее, чем ребенок ловит снежинку, появлялась нежная,
манящая улыбка.
   - Последний фильм с вашим участием был великолепен, мисс Гонсалес.
   Она распрямилась и затрепетала от радости. Вспыхнувшая  молнией  улыбка
совершенно преобразила ее лицо.
   - Но ведь фильм же был отвратительным, красавчик, -  оживилась  она.  -
Форменная чепуха. Вы прекрасно знаете, что чепуха.
   - Раз там снимались вы, он не может быть чепухой, мисс Гонсалес.
   Она отошла от двери и поманила меня за собой.
   - Выпьем. Опрокинем по стаканчику,  черт  возьми.  Обожаю  лесть,  даже
самую грубую.
   Я вошел. Упрись мне в поясницу дуло, я  бы  ничуть  не  удивился.  Мисс
Гонсалес стояла так, что, входя, я задел ее грудь.  Аромат  ее  духов  был
прекрасен, как Тадж-Махал при лунном свете. Закрыв  дверь,  она  танцующей
походкой направилась к маленькому бару.
   - Шотландского?  Или  предпочитаете  коктейли?  Я  смешиваю  совершенно
отвратительный мартини.
   - Шотландское - это прекрасно, спасибо.
   Мисс Гонсалес взяла два таких больших стакана, что в них  вполне  можно
было ставить зонтики, и налила в них виски. Я сел в  кресло  и  огляделся.
Обстановка была старомодной. Псевдокамин с газовыми горелками вместо  дров
и мраморной доской,  трещины  в  штукатурке,  парочка  ярко  размалеванных
картин на стенах (за такую мазню вряд ли стоило  платить  деньги),  старый
черный обшарпанный "стейнвей",  на  котором  в  виде  исключения  не  было
испанской шали. Там и сям валялись новенькие книжки в  ярких  обложках,  в
углу стояла двустволка с красивым резным  ложем,  стволы  которой  обвивал
бант из белого атласа. Голливудская причуда.
   Брюнетка в галифе сунула мне стакан  и  уселась  на  подлокотник  моего
кресла.
   - Можете называть меня Долорес, -  сказала  она,  основательно  хлебнув
шотландского.
   - Спасибо.
   - А как я могу называть вас?
   Я усмехнулся.
   - Само собой, - сказала она, - я совершенно уверена,  что  вы  лжец,  и
никаких снимков у вас нет. Но соваться в ваши, конечно же, очень секретные
дела я не собираюсь.
   - Да? - Я приложился к стакану и ополовинил его. -  А  как  там  моется
мисс Уэлд? По старинке мылом или с какими-нибудь арабскими благовониями?
   Мисс Гонсалес взмахнула недокуренной сигаретой в золотых щипчиках.
   - Вы, похоже, были бы не против помочь ей? Ванная  там  -  под  арку  и
направо. Дверь скорее всего не заперта.
   - Раз это так просто, не хочу.
   - Вот как? - Мисс Гонсалес вновь одарила меня сияющей  улыбкой.  -  Вам
нравится преодолевать трудности. Мне, наверно, это надо будет учесть.
   - Не беспокойтесь, мисс Гонсалес. Я  пришел  сюда  просто  по  делу.  И
никого насиловать не собираюсь.
   - Да-а? - Улыбка ее стала  нежной,  ленивой  и,  если  вам  не  удастся
подобрать слова получше, соблазнительной.
   - Но определенно склоняюсь к этому, - сказал я.
   - Забавный вы тип, - сказала она, пожав  плечами,  и  вышла  под  арку,
держа  в  руке  стакан,  содержимого  в  котором  оставалось  на  донышке.
Послышался легкий стук в дверь и ее голос:
   - Милочка, здесь один человек, принес снимки со студии. Так он говорит.
Muy simpatico. Muу quapo tambien. Con cojones.
   Знакомый голос резко ответил:
   - Заткнись, сучка. Сейчас выйду.
   Мисс Гонсалес вернулась, напевая что-то под нос. Стакан  ее  был  пуст.
Она снова подошла к бару.
   - Но вы не пьете! - воскликнула она, глянув на мой стакан.
   - Недавно пообедал. Да и все равно, у меня  удалена  треть  желудка.  Я
немного понимаю по-испански.
   Мисс Гонсалес вскинула голову.
   - Вы потрясены?
   Глаза ее закатились. Плечи передернулись.
   - Потрясти меня не так уж легко.
   - Но вы слышали, что я сказала? Madre de Dios! Мне очень неловко.
   - Ну да, еще бы, - сказал я.
   Положив в стакан льда, мисс Гонсалес налила себе еще виски.
   - Да, очень неловко, - вздохнула она. - А впрочем,  и  сама  не  пойму.
Иногда я почти не ощущаю неловкости. Иногда бывает наплевать.  Все  друзья
говорят, что я слишком уж откровенна. Я потрясла вас, да?
   И снова села на подлокотник кресла.
   - Нет. Но  если  я  захочу,  чтобы  меня  потрясли,  буду  знать,  куда
обращаться.
   Она вяло отставила стакан и придвинулась ко мне.
   - Но я здесь в гостях, - сказала она. - А живу в Шато-Берси.
   - Одна?
   Она легонько шлепнула меня по кончику носа. Потом внезапно оказалась  у
меня на коленях и стала пытаться откусить у меня кончик языка.
   - Ты очень славный сукин сын, - сказала она.
   Такого горячего рта, как у нее, я еще не встречал.  Губы  ее  обжигали,
будто сухой лед. Язык  с  силой  елозил  по  моим  зубам.  Глаза  ее  были
огромными, черными, из-под радужной оболочки виднелись белки.
   - Я такая усталая, - прошептала она мне  в  рот,  -  такая  измотанная,
просто жуть.
   Рука Долорес оказалась во внутреннем кармане моего пиджака. Я  с  силой
оттолкнул ее, но мисс Гонсалес успела выхватить мой  бумажник.  Со  смехом
она танцующей походкой отошла в сторону, распахнула его и стала  торопливо
рыться в нем напоминающими маленьких змей пальцами.
   - Очень рада, что вы познакомились, - раздался у входа холодный  голос.
В арочном проеме стояла Мэвис Уэлд.
   Она  небрежно  взбила  волосы,  не  потрудившись  даже  воспользоваться
косметикой.  На  ней  был  нарядный  халат  и  больше  ничего.  На   ногах
красовались маленькие серебристо-зеленые  шлепанцы.  Глаза  были  пустыми,
губы презрительно кривились. Но я сразу узнал ее и без темных очков.
   Мисс Гонсалес  бросила  на  нее  быстрый  взгляд,  закрыла  бумажник  и
швырнула мне. Я поймал его и спрятал. Она широким шагом подошла  к  столу,
взяла черную сумочку с длинным ремешком, повесила на плечо и направилась к
двери.
   - Его зовут Филип Марлоу, - сообщила она Мэвис  Уэлд.  -  Славное  имя,
тебе не кажется?
   - Вот не знала, что ты спрашиваешь у мужчин, как их  зовут,  -  сказала
Мэвис Уэлд. - Ты редко видишься с ними настолько долго, чтобы  тебе  могли
понадобиться их имена.
   - Понятно,  -  мягко  ответила  мисс  Гонсалес.  Повернулась  и  слегка
улыбнулась мне. - Очаровательный способ назвать  женщину  шлюхой,  вам  не
кажется?
   Мэвис Уэлд пропустила это мимо ушей. Ее лицо ничего не выражало.
   - По крайней мере, -  ровным  голосом  сказала  мисс  Гонсалес,  открыв
дверь, - в последнее время я не спала с бандитами.
   - Ты уверена, что можешь всех вспомнить?  -  спросила  Мэвис  Уэлд  тем
жетоном. - Открывай дверь, милочка. Сегодня день уборки мусора.
   Мисс Гонсалес медленно, спокойно, с ненавистью в глазах  оглянулась  на
нее. Потом, издав губами и зубами легкий звук,  широко  распахнула  дверь.
Сильно хлопнула ею. Ровное темное синее  пламя  в  глазах  Мэвис  Уэлд  не
дрогнуло.
   - Может, сделаете то же самое, только не так шумно, - сказала она.
   Достав платок, я стер с лица помаду. Цветом она ничуть не отличалась от
крови - свежепролитой крови.
   - Это могло случиться с кем угодно, - сказал я. -  Не  я  полез  к  ней
целоваться, она ко мне.
   Мэвис Уэлд широким шагом подошла к двери и распахнула ее.
   - Проваливайте отсюда, красавчик. Поживее.
   - Я приехал по делу, мисс Уэлд.
   - Да, я так и думала. Убирайтесь. Я не знаю вас. И  знать  не  хочу.  А
если б и хотела, то не сегодня и не сейчас.
   - "Любимых вовремя на месте не бывает", - процитировал я.
   - Это еще что? - Она попыталась изгнать меня движением  подбородка,  но
такое даже ей оказалось не под силу.
   - Браунинг. Я имею  в  виду  поэта,  а  не  пистолет.  Уверен,  что  вы
предпочли бы последнее.
   - Слушай, подонок; может, вызвать управляющего, чтобы он спустил тебя с
лестницы?
   Я подошел к двери и плотно притворил ее. Мэвис Уэлд  проявила  завидную
стойкость. Она чуть не дала мне пинка, но кое-как  сдержалась.  Я  как  бы
нечаянно попытался оттеснить ее от двери. Но безуспешно. Она твердо стояла
на месте и тянулась к  дверной  ручке,  в  ее  темно-синих  глазах  пылала
ярость.
   - Если вы намерены стоять от меня так близко, - сказал я, - то,  может,
что-нибудь наденете?
   Мисс Уэлд размахнулась и съездила мне по физиономии.  Звук  был  таким,
словно мисс Гонсалес снова хлопнула дверью. Удар оказался весьма ощутимым.
И напомнил об ушибе на затылке.
   - Больно? - негромко спросила мисс Уэлд.
   Я кивнул.
   - Отлично.
   Она размахнулась и ударила меня еще  раз,  пожалуй,  посильнее,  чем  в
первый.
   - Думаю, вам следует поцеловать меня, - выдохнула она.  Глаза  ее  были
ясными, чистыми, нежными. Я небрежно глянул  вниз.  Правая  рука  ее  была
сжата в готовый к действию кулак. И притом довольно увесистый.
   - Поверьте, я не целую вас только по одной причине,  о  которой  я  вам
сейчас скажу. Что же касается ваших пощечин, то меня бы  не  испугал  даже
ваш маленький черный пистолет. Или кастет, который вы,  очевидно,  храните
на ночном столике.
   Она вежливо улыбнулась.
   - Может, мне придется работать на вас, - сказал я. - Ко всему  прочему,
я не гоняюсь за каждой увиденной мною парой ножек.
   Опустив взгляд, я поглядел на ее ножки. Они  были  прекрасно  видны,  и
флажок, отмечающий линию ворот, был не больше, чем это необходимо.
   Мэвис Уэлд запахнула халат, повернулась и, покачивая головой, подошла к
маленькому бару.
   - Я свободная, белая, совершеннолетняя, - сказала она. - И насмотрелась
всех подходов, какие только существуют. По крайней мере, я так думаю.  Как
же, черт возьми, отделаться от вас, если не припугнуть, не избить  или  не
соблазнить?
   - Видите ли...
   - Можете не продолжать, - резко перебила она и повернулась  ко  мне  со
стаканом в руке. Отпила, отбросила свесившуюся прядь волос и чуть  заметно
улыбнулась. - Конечно же, деньгами. Как было глупо с моей стороны упустить
это из виду.
   - Деньги были б не лишними, - сказал я.
   Губы ее с отвращением скривились, но голос был почти ласковым.
   - Сколько?
   - Ну, для начала хватило бы сотни.
   - Дешево запрашиваете. Вы - мелкая дешевка, не так ли? Об этом  говорит
названная вами сумма. Дорогой мой, неужели в вашем кругу  сто  долларов  -
это деньги?
   - Тогда пусть будет двести. С такими деньжищами я мог бы отойти от дел.
   - Все  равно  дешево.  Еженедельно,  разумеется?  В  аккуратном  чистом
конверте?
   - Конверта не нужно. Я беру только грязные деньги.
   - И что же я получу за них, мой очаровательный мелкий сыщик? Я, конечно
же, знаю, что у вас за профессия.
   - Получите расписку. Кто вам сказал, что я сыщик?
   На миг она вытаращила глаза, потом вновь принялась  играть  принятую  в
порыве вдохновения роль.
   - Должно быть, догадалась по запаху.
   Поднеся к губам стакан, она уставилась на меня с  легкой  презрительной
усмешкой.
   - Я начинаю думать, что вы сами пишете себе реплики, - сказал я. - А то
никак не мог понять, в чем там с ними дело.
   И пригнулся. Несколько капель попало на меня. Стакан разбился о стену у
меня за спиной. Осколки беззвучно упали на пол.
   - И должно быть, - сказала она совершенно спокойно, - этим поступком  я
исчерпала весь свой запас девичьего очарования.
   Я подошел и взял шляпу.
   - Я вовсе не думаю, что его убили вы, - сказал я. - Но  мне  бы  хорошо
иметь основания не говорить, что вы  там  были.  Иметь  какой-то  задаток,
чтобы называть вас своей клиенткой. И достаточно сведений, чтобы оправдать
получение задатка.
   Мисс Уэлд достала из коробки сигарету,  подбросила  ее,  легко  поймала
губами и зажгла невесть откуда взявшейся спичкой.
   - О господи. Меня подозревают в каком-то убийстве?
   Шляпу я все еще держал в руке. И из-за этого почувствовал  себя  глупо.
Не знаю, почему. Надев ее, я направился к двери.
   - Надеюсь, у вас есть деньги на трамвай, - послышался у меня за  спиной
презрительный голос.
   Я не ответил и не остановился. Когда я  уже  собирался  открыть  дверь,
Мэвис Уэлд сказала:
   - Надеюсь также, что мисс Гонсалес дала вам свой телефон  и  адрес.  Вы
можете добиться у нее почти всего - в  том  числе,  как  мне  говорили,  и
денег.
   Я выпустил дверную ручку и быстро пошел назад. Мэвис Уэлд стояла на том
же месте.
   - Послушайте, - сказал я. - Вам трудно  будет  в  это  поверить,  но  я
приехал сюда со странной мыслью, что вы нуждаетесь в помощи -  и  вряд  ли
сможете  найти  человека,  на  поддержку  которого   можно   рассчитывать.
По-моему, вы зашли в тот номер  отеля  для  того,  чтобы  внести  какой-то
выкуп. Притом одна, с риском быть узнанной - и вас, кстати,  действительно
узнал служащий в том отеле детектив, мораль  которого  не  прочнее  ветхой
паутины. Все это навело меня на мысль, что вы, может быть, влипли  в  один
из голливудских переплетов, означающих крест на актерской карьере.  Но  вы
ведете себя  так,  как  будто  и  не  влипали  ни  в  какой  переплет.  Вы
устраиваете представление с полным набором банальных, халтурных ужимок,  к
каким прибегали, играя в самых халтурных фильмах второй категории  -  если
это можно назвать игрой...
   - Заткнись, - проговорила она сквозь зубы и скрипнула ими. -  Заткнись,
мерзкий соглядатай, шантажист.
   - Я вам не нужен, - продолжал я. - Вам не нужен никто. Вы так умны, что
с  помощью  своих  реплик  сможете  выбраться  даже  из  сейфа.   Отлично.
Произносите свои  реплики  и  выбирайтесь.  Мешать  не  стану.  Только  не
заставляйте меня слушать их. Я готов расплакаться при мысли,  что  наивная
девочка вроде вас может  быть  так  умна.  Вы  хорошо  отнеслись  ко  мне,
милочка. Прямо как Маргарет О'Брайен.
   Мэвис Уэлд не шевелилась и не дышала и тогда, когда я подошел к  двери,
и тогда, когда открыл ее. Не знаю, почему, но  игра  эта  была  отнюдь  не
блестящей.
   Спустившись по лестнице, я прошел через патио, вышел из парадной  двери
и чуть не столкнулся с  худощавым  темноглазым  мужчиной,  который  стоял,
раскуривая сигарету.
   - Простите, - сказал он. - Кажется, я оказался у вас на пути.
   Я хотел было обойти его, но вдруг заметил, что в правой руке он  держит
ключ. Безо всякой на то причины я выхватил его, посмотрел  на  выбитый  на
металле номер - четырнадцатый. От квартиры Мэвис Уэлд.  Я  бросил  ключ  в
кусты.
   - Обойдетесь без него, - сказал я мужчине. - Дверь не заперта.
   - Конечно, - ответил он. На лице его появилась странная улыбка.  -  Как
глупо с моей стороны.
   - Да, - сказал я. - Мы оба глупцы. И каждый,  кто  связывается  с  этой
шлюхой, - глупец.
   - Я бы не сказал, - спокойно возразил он, и взгляд его маленьких темных
глаз не выражал ничего.
   - Вам незачем говорить. Я только что сказал за вас это. Прошу прощения.
Сейчас отыщу ключ.
   Я пошел за кусты, поднял ключ и отдал ему.
   - Большое спасибо, - поблагодарил он. - И между прочим...
   Он не договорил. Я остановился.
   - Надеюсь, я не прервал интересной ссоры, - сказал он. -  Мне  было  бы
очень неприятно. Нет? - Он улыбнулся. - Что ж, поскольку  мисс  Уэлд  наша
общая знакомая, позвольте представиться. Меня зовут Стилгрейв. Не встречал
ли я вас где-нибудь?
   - Нет, вы нигде меня не встречали, мистер Стилгрейв, - сказал я. - Я  -
Марлоу. Филип Марлоу. Мы никак не могли встречаться.  Как  ни  странно,  я
никогда не слышал о вас, мистер Стилгрейв. И мне наплевать, даже  будь  вы
Плакса Мойер.
   Не могу взять в толк, почему я  сказал  это.  Ничто  меня  к  этому  не
побуждало,  разве  только  недавнее  упоминание  этой  клички.   На   лице
Стилгрейва застыло странное  спокойствие.  Невыразительный  взгляд  темных
глаз стал каким-то отрешенным. Стилгрейв вынул изо рта сигарету,  взглянул
на ее кончик, стряхнул пепел, хотя стряхивать было нечего, и, не  поднимая
взгляда, сказал:
   - Плакса Мойер. Странное прозвище. Вроде бы никогда не  слышал  его.  Я
должен знать этого человека?
   - Нет, если не испытываете особого пристрастия к пешням, - сказал  я  и
пошел прочь. Спустившись по ступеням, я подошел к своей машине  и,  прежде
чем сесть за руль, оглянулся. Стилгрейв  стоял  на  месте,  держа  во  рту
сигарету, и глядел на меня. Выражает  ли  что-нибудь  его  лицо,  не  было
видно. Когда я оглянулся, он не пошевелился,  не  сделал  никакого  жеста.
Даже не отвернулся. Просто стоял на месте. Я сел в машину и уехал.



        13

   По бульвару Сансет я поехал на восток, но не домой. В Ла Брее я свернул
на север и через Кахуэнга-пасс, по  бульвару  Вентура,  мимо  Студио-сити,
Шерман-Окс и Энсино поехал к Хайленду. Дорога была  отнюдь  не  пустынной.
Пустынной она никогда не бывает. Лихачи в поцарапанных "фордах" переезжали
из ряда в ряд, проскакивая в одной шестнадцатой дюйма от  соседних  машин,
но все же неизменно проскакивая. Усталые  мужчины  в  запыленных  двух-  и
четырехместных машинах крепче сжимали руль и с трудом ехали на север и  на
запад, домой, к  обеду,  к  вечеру  с  раскрытой  на  спортивной  странице
газетой, к привычному ору радио, хныканью избалованных  детей  и  болтовне
глупых жен. Я проезжал мимо кричащих и на поверку лживых световых  реклам,
мимо неряшливых, в неоновом свете  похожих  на  дворцы,  закусочных,  мимо
ярких, как  цирки,  круглых  ресторанов  для  автомобилистов,  с  бойкими,
зоркими официантами, блестящими стойками и  душными  грязными  кухнями,  в
которых  вполне  могла  бы  отравиться  даже  жаба.  Большие  грузовики  с
прицепами с грохотом ехали через Сепульведу из  Уилмингтона  и  Сан-Педро,
они сворачивали к Ридж-Рауту и отъезжали от светофоров на первой скорости,
рыча, как львы в зоопарке.
   За Энсино сквозь густые деревья лишь изредка сверкали с холмов огоньки.
Дома кинозвезд. Подумаешь, кинозвезды. Ветераны тысячи  постелей.  Оставь,
Марлоу, сегодня ты недобрый.
   Стало попрохладнее. Шоссе сузилось. Машин теперь  было  так  мало,  что
свет фар резал глаза. Дорога пошла на подъем между известняковыми утесами,
на вершине холма небрежно  плясал  беспрепятственно  долетающий  с  океана
ветер.
   Неподалеку от Таузанд-Окс я пообедал в ресторане. Скверно, зато быстро,
ешь и убирайся, дел невпроворот. Мы не можем дожидаться, мистер,  пока  вы
допьете вторую чашку кофе. Вы занимаете место,  приносящее  доход.  Видите
людей за веревкой? Они хотят поесть. По крайней мере, они так считают. Бог
знает, почему  им  хочется  поесть  именно  здесь.  Лучше  бы  дома  поели
консервов. Им просто не сидится на месте. Как и тебе. Им просто необходимо
сесть в машину и  куда-то  ехать.  Они  просто  находка  для  вымогателей,
завладевших этими ресторанами. Ну вот, опять. Недобрый ты сегодня, Марлоу.
   Расплатившись, я пошел в бар запить коньяком эту нью-йоркскую  вырезку.
Кстати, почему нью-йоркскую?  Металлорежущий  инструмент  изготавливают  в
Детройте. Из бара я вышел на ночной воздух,  которым  пока  что  никто  не
научился торговать. Но многие, возможно, пытались. Подбирались к нему.
   Доехав до Окснердской развилки, я поехал вдоль океана обратно. Большие,
усеянные оранжевыми лампочками  восьми-  и  шестнадцатиколесные  грузовики
неслись на север. Справа громадный,  мощный  Тихий  океан  устало,  Словно
плетущаяся домой уборщица, бился о берег. Ни луны, ни суматохи,  лишь  еле
слышный шум  прибоя.  Никаких  запахов.  Даже  резкого  природного  запаха
водорослей. Калифорнийский  океан.  Калифорния,  штат  универмагов.  Полно
всего, но ничего хорошего. Ну вот, опять. Недобрый ты сегодня, Марлоу.
   Ну и ладно. А с  какой  стати  мне  быть  добрым?  Сижу  себе  в  своем
кабинете, играю дохлой  мухой,  внезапно  является  эта  безвкусно  одетая
штучка из Манхеттена, штат Канзас, и всучивает  мне  потрепанные  двадцать
долларов, чтобы я отыскал ее брата. Похоже, он мелкий жучок, но ей хочется
найти его. И, сунув это состояние в нагрудный карман, я тащусь в Бэй-Сити,
а поиски оказываются настолько занудными, что я едва не сплю на ходу.  Мне
встречаются славные люди с пешнями в затылке и без оных. Я  возвращаюсь  и
не запираю дверь. Потом является она, забирает двадцатку,  целует  меня  и
возвращает деньги обратно, поскольку я не выполнил дневной работы.
   Затем я еду повидать доктора Хэмблтона - ушедшего  (и  как!)  на  покой
оптометриста из Эль Сентро, где опять сталкиваюсь с новым способом  носить
нашейные украшения. Но  в  полицию  не  сообщаю.  Просто  обыскиваю  парик
клиента, а потом ломаю комедию. С какой стати? Ради кого я гублю  себя  на
сей  раз?  Ради  блондинки  с  чувственным  взглядом  и  слишком   большим
количеством дверных ключей? Ради девицы из  Манхеттена,  штат  Канзас?  Не
знаю. Знаю только одно - здесь что-то не  так,  и  старое,  надоевшее,  но
всегда надежное предчувствие подсказывает мне, что если игра  пойдет  теми
картами, которые сданы, в проигрыше останется не тот, кому следует. Мое ли
это  дело?  Ну  а  что  следует  считать  моим  делом?  Разве  я  знаю?  И
когда-нибудь знал? Давай не будем в это вдаваться.  Ты  недобрый  сегодня,
Марлоу. Может, я никогда не был добрым и никогда не буду им. Может, мы все
становимся недобрыми в этом холодном тусклом мире, где  всегда  происходит
не то, что нужно.
   Малибу. Здесь тоже кинозвезды. Тоже  розовые  и  голубые  ванные.  Тоже
"шанель" номер пять. Тоже стеганые матрацы. Тоже  взбитые  волосы,  темные
очки, позы,  псевдоизысканные  голоса  и  мораль  портовых  шлюх.  Постой,
постой. В кино работает немало славных людей. Ты занял  неверную  позицию,
Марлоу. Ты сегодня недобрый.
   Прежде чем въехать в Лос-Анджелес, я его унюхал. Город пах несвежестью,
затхлостью, как слишком долго  закрытая  гостиная.  Но  разноцветные  огни
заставляли забыть о запахе. Они были прекрасны. Тому, кто изобрел неоновое
освещение, нужно воздвигнуть  памятник.  Из  чистого  мрамора,  высотой  в
пятнадцатиэтажный дом. Этот человек поистине сделал нечто из ничего.
   Я пошел в кино, и надо же  -  в  фильме  снималась  Мэвис  Уэлд.  Фильм
оказался помпезным, из тех, где все слишком много улыбаются, слишком много
болтают и сознают  это.  Женщины  беспрестанно  поднимались  по  изогнутым
лестницам, чтобы переодеться. Мужчины беспрестанно  доставали  из  дорогих
портсигаров сигареты с  монограммой  и  давали  друг  другу  прикурить  от
дорогих зажигалок. А слуга раздался в  плечах  от  одного  только  ношения
подносов со стаканами к плавательному бассейну, размером с озеро Гурон, но
значительно почище.
   Главную мужскую роль исполнял смазливый бездарный тип, пышущий зачастую
далеко не свежим обаянием. Главную женскую -  раздражительная  брюнетка  с
презрительным взглядом. В нескольких неудачных крупных планах она из  кожи
лезла, стараясь выглядеть моложе своих сорока пяти лет.  Мэвис  Уэлд  была
занята на второй роли и снималась в одежде. Играла неплохо, правда,  могла
бы сыграть и раз в десять лучше. Но играй  она  лучше,  половину  ее  сцен
вырезали бы, чтобы выручить исполнительницу главной роли. Это  было  такое
искусное хождение по канату, какого я,  пожалуй,  еще  не  видел.  Что  ж,
теперь ей придется ходить уже не по канату. По рояльной струне.  Натянутой
очень высоко. И страховочной сетки внизу не будет.



        14

   Мне требовалось вернуться  в  контору.  Заказному  письму  с  оранжевой
квитанцией уже пора было прийти. В окнах здания кое-где еще горел свет. По
ночам работают не только детективы. Лифтер хрипло  буркнул  приветствие  и
отвез меня наверх. В коридоре из открытых дверей падал свет, уборщицы  все
еще убирали мусор, накопившийся за впустую потраченные часы. Я свернул  за
угол, оставив позади  жалобное  гудение  пылесоса,  вошел  в  свой  темный
кабинет и открыл окна. Сев за стол, я ничего  не  делал,  даже  не  думал.
Заказного письма пока не было. Казалось, все шумы в здании, кроме  гудения
пылесоса,  выплывают  на  улицы  и   теряются   среди   вертящихся   колес
бесчисленных  машин.  Потом  где-то  в  коридоре  какой-то  мужчина   стал
виртуозно, мелодично насвистывать "Лили Марлен". Я знал, кто  это.  Ночной
сторож, он проверял, все ли двери заперты. Я включил настольную  лампу,  и
он прошел, не трогая моей двери. Шаги удалились, потом послышались  вновь,
звуча как-то по-другому, с  каким-то  шарканьем.  Я  решил,  что  принесли
заказное письмо, и вышел взять его, только это был не почтальон.
   Упитанный мужчина в  небесно-голубых  брюках  закрывал  дверь  с  такой
прекрасной неторопливостью, достичь которой способны только  толстяки.  Он
был не один, но  первым  делом  я  посмотрел  все-таки  на  него.  Рослый,
широкоплечий. Не юноша и не красавец, но с виду крепкий. Полосатый  пиджак
над голубыми габардиновыми брюками вызвал  бы  отвращение  даже  у  зебры.
Большую  непокрытую   голову   украшало   достаточное   количество   волос
оранжево-розоватого цвета. Нос был перебит, но  хорошо  сросся  и  особого
внимания не привлекал.
   Спутник его был хилым созданием с красными  глазами  и  насморком.  Лет
примерно двадцати, ростом пять футов девять дюймов, тощий, как щепка.  Нос
его подергивался, рот подергивался,  руки  подергивались,  и  выглядел  он
совершенно несчастным.
   Здоровяк приветливо улыбнулся.
   - Вы, конечно, мистер Марлоу?
   - Кто же еще? - ответил я.
   - Для деловых визитов  уже  поздновато,  -  сказал  здоровяк  и  развел
руками, заняв половину комнаты. - Надеюсь, вы ничего не имеете против? Или
у вас дел по горло?
   - Оставьте эти шуточки. Нервы у меня на пределе. Кто этот наркоман?
   -  Иди  сюда,  Алфред,  -  сказал  здоровяк  напарнику.  -  Брось  свою
застенчивость.
   - Пошел ты, - ответил Алфред.
   Здоровяк безмятежно повернулся ко мне.
   - Почему все щенки твердят эту фразу? В ней нет ничего смешного, ничего
остроумного. Никакого смысла. Сущее наказание этот  Алфред.  Я  лишил  его
снадобья, по крайней мере,  на  время.  Поздоровайся  с  мистером  Марлоу,
Алфред.
   - Пошел он, - сказал Алфред.
   Здоровяк вздохнул.
   - Моя фамилия Змей, - представился он. - Джозеф П.Змей.
   Я промолчал.
   - Ну смейтесь же, - сказал здоровяк. - Я привык.  Всю  жизнь  ношу  эту
фамилию.
   Он подошел ко мне и протянул руку.  Я  пожал  ее.  Здоровяк  добродушно
улыбнулся мне.
   - Действуй, Алфред, - приказал он, не оборачиваясь.
   Алфред сделал очень легкое, неуловимое движение, и  на  меня  уставился
глаз крупнокалиберного пистолета.
   - Осторожно, Алфред, - сказал здоровяк, держа мою руку мертвой хваткой.
- Пока не надо.
   - Пошел ты, - сказал Алфред. Пистолет был направлен мне в грудь.  Палец
Алфреда плотно лежал на  спусковом  крючке.  Было  видно,  что  его  нажим
становится  все  сильнее.  Я  точно  знал,  в  какой  миг  курок  окажется
спущенным. Впрочем, это не имело  никакого  значения.  Это  происходило  в
другом месте, в каком-то дрянном фильме. Не со мной.
   Курок сухо щелкнул в пустоте. Алфред с  недовольным  ворчанием  опустил
пистолет  и  мгновенно  спрятал   туда,   откуда   достал.   Потом   начал
подергиваться снова, хотя его недавние действия с оружием были  отнюдь  не
нервозными. Мне стало любопытно, какого наркотика он лишен.
   Здоровяк выпустил мою руку, приветливая улыбка  по-прежнему  играла  на
его большом, пышущем здоровьем лице.
   Он похлопал себя по карману.
   - Обойма у меня.
   Алфред в последнее время стал ненадежным. Этот щенок мог бы  застрелить
вас.
   Я вновь ощутил пол под ногами.
   - Держу пари, он вас напугал, - сказал Джозеф П.Змей.
   Во рту у меня появился соленый привкус.
   - Не такой уж вы смелый, - сказал Змей, ткнув мне пальцем в живот.
   Я отступил назад и поглядел Змею в глаза.
   - Что мне за это будет? - почти любезно спросил он.
   - Пойдемте в кабинет.
   Я повернулся к Змею спиной и пошел в другую комнату. Тяжкая работа, и я
с ней справился. Всю дорогу я обливался потом. Зайдя за стол,  остановился
в  ожидании.  Мистер  Змей  безмятежно  последовал  за   мной.   Наркоман,
подергиваясь, поплелся за ним.
   - У вас случайно нет под рукой юмористической книжки? - спросил Змей. -
Чтобы он нам не мешал.
   - Присаживайтесь, - ответил я. - Сейчас поищу.
   Змей опустил руки на подлокотники кресла. Я рывком выдвинул ящик  стола
и ухватил рукоятку "люгера". Глядя на Алфреда, поднял пистолет. Но  Алфред
даже не посмотрел на меня. Скривив рот, он изучал угол потолка.
   - Ничего более юмористического нет, - сказал я.
   - Эта штука вам не потребуется, - добродушно сказал здоровяк.
   - Прекрасно, - ответил я. Голос, казалось, принадлежал кому-то другому,
находящемуся далеко за стеной.  Я  едва  слышал  свои  слова.  -  Но  если
потребуется, она у меня в руке. И заряжена. Хотите убедиться?
   Здоровяк казался близким к замешательству.
   - Жаль, что вы восприняли это  подобным  образом,  -  сказал  он.  -  Я
настолько привык к Алфреду, что почти не замечаю  его.  Может,  вы  правы,
может, мне стоило бы что-то сделать с ним.
   - Да, - произнес я. - Надо было сделать это еще днем, до прихода  сюда.
Теперь уже поздно.
   - Послушайте, мистер Марлоу.
   Змей протянул руку. Я взмахнул  "люгером".  Он  быстро  отдернул  руку,
однако недостаточно быстро. Мушка рассекла ему  кожу  на  тыльной  стороне
ладони. Он попытался ухватить пистолет за ствол, потом  поднес  порезанную
руку ко рту.
   - Эй, эй, будет! Алфред мой племянник. Сын сестры.  Я,  можно  сказать,
присматриваю за ним. Он ведь и мухи не обидит...
   - В следующий раз здесь будет муха, чтобы он не обижал ее, - сказал я.
   - Не надо так, мистер. Прошу вас, не надо. У  меня  есть  недурственное
предложение...
   - Закройте рот, - проговорил я. И очень медленно сел. Лицо мое  горело.
Язык не повиновался. Я чувствовал себя слегка пьяным.
   - Один мой знакомый, - неторопливо, глухо продолжал я,  -  рассказывал,
как однажды вот так же хотели взять в оборот одного человека. Тот,  как  и
я, сидел за столом. У него, как и у меня, был пистолет. По другую  сторону
стола находились двое, как вы с Алфредом. Человек, сидящий на моем  месте,
разозлился. И не  смог  взять  себя  в  руки.  Его  затрясло.  Он  не  мог
произнести ни слова. Оставалось только прибегнуть к оружию. И  он,  ничего
не сказав, дважды выстрелил из-под стола прямо  туда,  где  находится  ваш
живот.
   Лицо  здоровяка  стало  изжелта-зеленым,  он  хотел  было  встать.   Но
передумал. Достал из кармана пестрый платок и вытер лицо.
   - Вы это видели на экране, - сказал он.
   - Верно, - согласился я. - Но режиссер  рассказывал  мне,  откуда  взял
замысел этой сцены. Такого не увидишь ни в одном фильме.
   Положив "люгер" перед собой, я сказал более естественным голосом:
   - Нужно  быть  поосмотрительнее  с  оружием,  мистер  Змей.  Невозможно
предвидеть, как  поведет  себя  человек,  если  ему  в  лицо  тычут  дулом
пистолета  -  особенно,  если  он  не  знает,  заряжен  ли  пистолет.   От
неожиданности я слегка оробел. Я с обеда не кололся морфием.
   Змей, сощурясь, спокойно разглядывал меня. Наркоман поднялся, подошел к
другому креслу, развернул его ногой, сел и грязной головой  прислонился  к
стене. Однако его руки и нос продолжали подергиваться.
   - Я слышал, что вы крепкий орешек, - неторопливо произнес Змей, холодно
и пристально глядя на меня.
   - Вас ввели в заблуждение. Я очень  чувствителен.  Расстраиваюсь  из-за
каждого пустяка.
   - Да, понимаю. - Он долго глядел на меня,  не  произнося  ни  слова.  -
Похоже, мы сделали неверный ход. Можно опустить руку в карман? У меня  нет
пистолета.
   - Валяйте, - сказал я. - Попыткой вытащить пистолет  вы  доставите  мне
огромное удовольствие.
   Змей нахмурился, потом  очень  медленно  вытащил  плоский  бумажник  из
свиной кожи и достал оттуда новенькую стодолларовую ассигнацию. Положил ее
на край покрывавшего стол стекла, достал еще одну точно такую  же,  потом,
по  одной,  еще  три.  Старательно  сложил  их  в  ряд.   Алфред   опустил
запрокинутое кресло на пол и с дрожащими губами уставился на деньги.
   - Пять сотен, - сказал здоровяк. Разложил бумажки и подвинул их ко мне.
Я следил за каждым его движением. - Совершенно ни за что, просто держитесь
от греха подальше. Идет?
   Я молча смотрел на него.
   - Вы никого не ищете. Вы никого не можете  найти.  У  вас  нет  времени
работать на кого-то. Вы ничего не  слышали  и  не  видели.  Вы  ничего  не
знаете. И про пять сотен никто не знает. Договорились?
   В кабинете  было  тихо,  слышалось  только  сопение  Алфреда.  Здоровяк
обернулся к нему.
   - Тише, Алфред. Когда выйдем отсюда, дам тебе  дозу,  -  сказал  он.  -
Постарайся вести себя прилично.
   И снова поднес ко рту рассеченную тыльную сторону ладони.
   - Взяв вас за образец, ему это будет нетрудно, - сказал я.
   - Пошел ты, - буркнул Алфред.
   - Ограниченный словарь, - пожаловался здоровяк. -  Очень  ограниченный.
Ну, приятель, ясно вам?
   И указал на деньги. Я коснулся пальцем рукоятки "люгера".
   Здоровяк слегка подался вперед.
   - Да успокойтесь вы. Все очень просто. Это задаток. Отрабатывать его не
нужно. Ваша отработка  -  безделье.  Если  будете  бездельничать  довольно
долгое время, получите еще столько же. Ничего сложного, так ведь?
   - И для кого же я буду бездельничать?
   - Для меня. Джозефа П.Змея.
   - Что вы собой представляете? - Меня можно назвать деловым посредником.
   - А как вас еще можно назвать? Помимо того, что я могу придумать сам?
   - Можете назвать человеком, который хочет помочь человеку, не желающему
втягивать в беду человека.
   - А как я могу назвать этого благодетеля?
   Джозеф П.Змей  собрал  пять  сотенных  бумажек,  аккуратно  сложил  их,
выровнял и снова придвинул ко мне.
   - Можете назвать его человеком, который  скорее  потратит  деньги,  чем
прольет кровь, - сказал он. - Но вполне может и пролить кровь, если решит,
что ничего другого не остается.
   - Как он обращается с пешней? - спросил я. - Как скверно он  обращается
с пистолетом, я представляю.
   Здоровяк  закусил  нижнюю  губу,  потом  стал  легонько  покусывать  ее
изнутри, словно жующая жвачку корова.
   - Речь не о пешнях, - наконец произнес он. -  А  лишь  о  том,  что  вы
можете сделать неверный шаг и тем самым причинить себе уйму неприятностей.
Ну а если вы не будете делать никаких шагов, спокойная жизнь и деньги  вам
обеспечены.
   - Кто та блондинка? - спросил я.
   Здоровяк задумался, потом кивнул.
   - Видно, вы уже слишком глубоко залезли в это дело, -  вздохнул  он.  -
Может, нам уже поздновато договариваться.
   Секунду спустя он подался вперед и мягко сказал:
   - Ладно. Я поговорю с шефом и узнаю, как далеко он готов пойти.  Может,
еще сможем договориться. Все остается как есть,  пока  я  не  дам  о  себе
знать. Идет?
   Я не возражал. Змей оперся ладонями о стол и очень  медленно  поднялся,
глядя на пистолет, который я двигал туда-сюда по столу.
   - Деньги остаются у вас, - сказал он. - Пошли, Алфред.
   И грузно зашагал к выходу.
   Алфред покосился на него, потом  внезапно  перевел  взгляд  на  деньги.
Пистолет  будто  по  волшебству  оказался  в  его  тонкой   правой   руке.
Молниеносно, словно угорь, он метнулся к столу. Наведя пистолет  на  меня,
левой рукой потянулся к деньгам, которые тут же скрылись в его кармане. Он
спокойно, холодно-бессмысленно улыбнулся мне и пошел к двери, возможно, не
отдавая себе отчета в том, что у меня тоже был пистолет.
   - Идем, Алфред, - уже из коридора резко позвал здоровяк. Алфред  юркнул
в дверь и скрылся.
   По коридору прозвучали шаги,  открылась  и  закрылась  наружная  дверь,
потом настала тишина. Я сидел и обдумывал происшедшее, пытаясь понять, что
это: совершенный идиотизм или новый способ запугивания.
   Через пять минут зазвонил телефон. Хриплый голос добродушно произнес:
   - Да, кстати, мистер Марлоу, вы, наверное, знаете Шерри Бэллоу?
   - Не знаю.
   - "Шеридан  Бэллоу  инкорпорейтед".  Влиятельный  агент.  Вам  бы  надо
как-нибудь повидать его.
   С минуту я молча держал трубку. Потом спросил:
   - Он ее агент?
   - Возможно, - ответил  Джозеф  П.Змей  и  сделал  паузу.  -  Думаю,  вы
понимаете, мистер Марлоу, что мы  играем  эпизодические  роли.  И  только.
Эпизодические. Кое-кто хотел немного разузнать о вас. Мы решили,  что  это
самый простой способ. Теперь я в этом не уверен.
   Я промолчал. Он повесил трубку.  И  почти  сразу  же  телефон  зазвонил
снова.
   Обольстительный голос произнес:
   - Я тебе не очень понравилась, так, амиго?
   - Понравилась, конечно. Только отвяжитесь.
   - Я дома, в Шато-Берси. И совсем одна.
   - Обратитесь в бюро по найму спутников.
   - Ну пожалуйста. Не нужно так говорить. Дело очень важное.
   - Еще бы. Только на меня не рассчитывайте.
   - Эта стерва... Что она говорит обо мне? - прошипела мисс Гонсалес.
   - Ничего. Кстати, она могла бы назвать вас тихуанской шлюхой в  галифе.
Как бы вы отнеслись к этому?
   В ответ она рассмеялась. Серебряный смех не прекращался довольно долго.
   - Ты вечно остришь, да? Но,  видишь  ли,  тогда  я  не  знала,  что  ты
детектив. Это имеет очень большое значение.
   Я мог бы сказать ей, как она ошибается. Но сказал только:
   - Мисс Гонсалес, вы что-то говорили  о  деле.  Какое  это  дело,  если,
конечно, вы не шутите?
   - Тебе хотелось бы заработать кучу денег? Большую кучу?
   - Имеется в виду, не подставляя себя под выстрелы?
   В трубке послышался вздох.
   - Си [да (исп.)], - задумчиво сказала моя собеседница. -  Однако  нужно
учитывать и эту возможность. Но ты такой смелый, такой сильный, такой...
   - Мисс Гонсалес, в девять утра я буду на месте. И стану гораздо смелее.
А теперь, если позволите...
   - У тебя встреча с женщиной? Она красивая? Красивее меня?
   - О господи, - сказал я. - Неужели вы больше ни о чем не можете думать?
   - Иди ты к черту, дорогой, - сказала она и повесила трубку.
   Я  погасил  свет  и  вышел,  а  идя  по  коридору,  встретил  человека,
разглядывающего номера комнат. В руке он держал заказное письмо,  так  что
пришлось вернуться, чтобы спрятать его в сейф. Пока я  возился  с  замком,
зазвонил телефон.
   Я не стал отвечать. День и без того был нелегким, хватит.  Пропади  все
пропадом. Появись здесь царица Савская в прозрачной пижаме - или без оной,
- от усталости я бы и бровью не повел.  Голова  казалась  тяжелой,  словно
ведро мокрого песка.
   Когда я подошел к двери, телефон все еще звонил. И я вернулся. Инстинкт
пересилил усталость. Я поднял трубку.
   Щебечущий голосок Орфамэй Квест произнес:
   - О, мистер Марлоу, я так долго пыталась дозвониться до  вас.  Я  очень
расстроена. У меня...
   - Утром, - сказал я. - Контора закрыта.
   - Пожалуйста, мистер Марлоу... ну подумаешь, на миг вышла из себя...
   - Утром.
   - Но мне нужно видеть вас. - Голосок поднялся почти  до  крика.  -  Это
очень важно.
   - Угу.
   Она шмыгнула носом.
   - Вы... вы меня поцеловали.
   - Я потом целовался еще не так.
   К черту ее. К черту всех женщин.
   - У меня есть вести от Оррина, - сказала Орфамэй.
   На миг я опешил, потом рассмеялся.
   - Вы хорошенькая лгунья. До свидания.
   - Нет, правда. Он звонил мне. Сюда, где я нахожусь.
   - Отлично, - сказал я. - В таком  случае  детектив  вам  совершенно  не
нужен. А если и нужен, то в семье у вас есть свой, получше меня. Я даже не
сумел выяснить, где вы остановились.
   Наступила краткая пауза. Все-таки Орфамэй вынуждала  меня  не  обрывать
разговор. Не вешать трубку. Тут надо отдать ей должное.
   - Я написала ему, где остановлюсь, - наконец сказала она.
   - Угу, только письма он не  получил,  потому  что  съехал,  не  оставив
нового адреса. Помните? Сделайте еще одну попытку, когда я не  буду  таким
усталым. Доброй ночи, мисс Квест. И  мне  теперь  незачем  знать,  где  вы
остановились. Я не работаю на вас.
   - Прекрасно, мистер Марлоу. Только я сейчас звоню в полицию. Но  думаю,
вам это не понравится. Очень не понравится.
   - Почему?
   - Потому что дело связано с убийством,  мистер  Марлоу,  а  убийство  -
очень скверное слово, вам не кажется?
   - Приезжайте, - вздохнул я. - Буду ждать.
   Повесив трубку, я достал бутылку "Старого лесничего". Торопливо налил и
быстро проглотил изрядную дозу.



        15

   На сей раз  Орфамэй  вошла  без  особых  церемоний.  Движения  ее  были
мелкими, быстрыми и решительными. На лице играла  легкая  веселая  улыбка.
Она решительно поставила на пол сумочку и,  продолжая  улыбаться,  села  в
кресло для клиентов.
   - Спасибо, что дождались, - сказала она. - Держу пари, вы  сегодня  еще
не обедали.
   - Не угадали, - ответил  я.  -  Обедал.  А  теперь  пью  виски.  Вы  не
одобряете этого занятия, так ведь?
   - Разумеется, нет.
   - Это просто замечательно. Так я и думал,  что  вы  не  измените  своих
взглядов.
   Поставив бутылку на стол, я налил себе еще. Отпил немного и,  не  ставя
стакана, ехидно посмотрел на Орфамэй.
   - Прекратите, а то не сможете слушать, - резко произнесла она.
   - Об этом убийстве, - подхватил я. - А кто убит? Вижу, что вы не  убиты
- пока.
   - Пожалуйста, не будьте таким противным.  Я  тут  не  виновата.  Вы  не
поверили моим словам по  телефону,  и  потребовалось  убедить  вас.  Оррин
звонил мне. Но не захотел сказать, где живет и чем занимается. Почему - не
знаю.
   - Хотел, чтоб вы сами выяснили. Он формирует ваш характер.
   - Не смешно. Даже не остроумно.
   - Зато, согласитесь, язвительно. Кто убит? Или это тоже секрет?
   Орфамэй  повозилась  со  своей  сумочкой  недостаточно   долго,   чтобы
справиться со смущением, потому что смущена не была. Но достаточно  долго,
чтобы подстрекнуть меня выпить еще.
   - Убит тот противный тип в доме с меблированными  комнатами.  Мистер...
мистер... забыла его фамилию.
   - Давайте оба забудем ее, - сказал я. - Давайте хоть раз будем  заодно.
- Я спрятал бутылку в тумбу стола и поднялся. - Послушайте, Орфамэй, я  не
спрашиваю, откуда вам  это  известно.  Или,  может,  откуда  это  известно
Оррину. Или действительно ли ему это известно. Вы его нашли. Это все,  что
вам от меня требовалось. Или он нашел вас, что нисколько не меняет дела.
   - Меняет, - воскликнула она. - Я, в сущности, его так и не нашла. Он не
захотел сказать мне, где живет.
   - Что ж, если в таком же месте, как то, где я уже был, я его не виню.
   Орфамэй с отвращением поджала губы.
   - В сущности, он ничего не захотел сказать мне.
   - Только об убийствах, - подчеркнул я. - И тому подобных пустяках.
   Она весело рассмеялась.
   - Я сказала это, чтобы припугнуть вас.  Не  всерьез.  Вы  говорили  так
холодно, неприветливо. Я подумала, что вы не хотите больше помогать мне...
И... вот, выдумала убийство.
   Я несколько раз глубоко вдохнул  и  поглядел  на  свои  руки.  Медленно
распрямил пальцы. Потом, ничего не говоря, встал.
   - Вы сердитесь на меня?  -  робко  спросила  Орфамэй,  чертя  по  столу
кончиком пальца.
   - Надо бы как следует отхлестать вас по щекам, - сказал я. - И  бросьте
притворяться наивной. А то отхлещу вас не по щекам.
   Ее дыхание резко оборвалось.
   - Да как вы смеете?
   - Вы уже произносили  эту  реплику.  Она  не  сходит  у  вас  с  языка.
Замолчите и убирайтесь к черту. Думаете, мне нравится, когда  меня  пугают
до смерти? Ах да - вот они.
   Выдвинув ящик стола, я достал ее двадцать долларов и швырнул на стол.
   - Забирайте. Пожертвуйте  их  больнице  или  научной  лаборатории.  Они
действуют мне на нервы.
   Рука Орфамэй сама собой потянулась к деньгам. Глаза за  стеклами  очков
округлились от изумления.
   - О господи, - сказала она, с достоинством укладывая деньги в  сумочку.
- Вот уж не думала, что вас так легко напугать. Мне  казалось,  вы  смелый
человек.
   - Только с  виду,  -  прорычал  я,  отодвинув  от  себя  стол.  Орфамэй
отшатнулась. - Смелый только с маленькими  девочками  вроде  вас,  коротко
стригущими ногти. На самом деле я размазня.
   Взяв Орфамэй  за  руку,  я  рывком  поставил  ее  на  ноги.  Голова  ее
запрокинулась. Губы разжались. В тот  день  я  имел  потрясающий  успех  у
женщин.
   - Но ведь вы найдете мне Оррина, правда? - прошептала она. -  Это  была
ложь. Я вам все наврала. Я... ничего не знаю.
   - Духи, - сказал я, потянув носом воздух. - Ах, милочка. Вы надушили за
ушами - и только ради меня.
   Она кивнула, опустив свой маленький подбородок на  полдюйма.  Глаза  ее
сверкали.
   - Сними с меня очки, - прошептала она. - Филип. Я не против, что  время
от времени ты слегка выпиваешь. Правда, не против.
   Наши лица разделяли шесть дюймов. Я боялся снимать  с  нее  очки.  Меня
подмывало ударить ее по носу.
   - Да, - произнес я, голосом Орсона Уэллса с набитым  крекером  ртом.  -
Найду, милочка, если он еще жив. Притом бесплатно. Не возьму даже цента на
расходы. Но только задам один вопрос.
   - Какой, Филип? - негромко спросила она и приоткрыла губы чуть пошире.
   - Кто был паршивой овцой  у  вас  в  семье?  Орфамэй  отпрянула,  будто
испуганный олененок. Уставилась на меня с каменным выражением лица.
   - Вы сказали, что не  Оррин  был  паршивой  овцой.  Помните?  С  особым
нажимом. А когда упомянули сестру Лейлу, тут же перешли на другое,  словно
эта тема была для вас неприятной.
   - Я... я ничего такого не помню, - очень медленно произнесла она.
   - И меня разобрало любопытство. Под каким именем снимается ваша  сестра
Лейла?
   - Снимается? - голос ее звучал  неуверенно.  -  А,  вы  имеете  в  виду
кинофильмы. Да ведь я не  говорила,  что  она  снимается  в  кино.  Ничего
подобного я не сказала.
   Я насмешливо улыбнулся. Орфамэй внезапно пришла в ярость.
   - Не касайтесь моей сестры, - выпалила она. - Не делайте по  ее  адресу
грязных намеков.
   - Каких грязных намеков? - спросил  я.  -  Или  попробовать  догадаться
самому?
   - Только и думаете, что о женщинах и выпивке! - взвизгнула Орфамэй. - Я
вас ненавижу!
   Она бросилась к двери, распахнула ее и вышла.  По  коридору  она  почти
бежала.
   Я снова вернулся за стол и плюхнулся в кресло. Очень  странная  девица.
Право же, очень. Вскоре, как я и ожидал, зазвонил  телефон.  На  четвертом
звонке я подпер рукой голову и лениво взял трубку:
   - Похоронная контора Аттера Мак-Кинли.
   Женский голос произнес: "Что-о-о?"  и  сменился  пронзительным  смехом.
Неудержимым. Ну и чувство юмора! Тонкое, словно клюв колибри.  Я  выключил
свет и отправился домой.



        16

   На другое утро, без четверти девять, я сидел  в  машине  неподалеку  от
фотостудии Бэй-Сити, сытый, умиротворенный  и,  не  снимая  темных  очков,
читал местную газету. Лос-анджелесские газеты я уже просмотрел, о пешнях в
"Ван Нуйсе" или других отелях там не упоминалось. Не было  даже  сообщения
"ЗАГАДОЧНАЯ  СМЕРТЬ  В  ЦЕНТРАЛЬНОМ  ОТЕЛЕ"   без   указания   фамилий   и
примененного оружия. "Бэй-Сити ньюс" дала об убийстве очень  поверхностный
материал. На первой полосе, рядом с ценами на мясо.

   МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ НАЙДЕН ЗАКОЛОТЫМ
   В МЕБЛИРОВАННЫХ КОМНАТАХ НА АЙДАХО-СТРИТ

   "После  анонимного  телефонного   звонка   полицейские   поспешили   на
Айдахо-стрит к дому  с  меблированными  комнатами,  находящемуся  напротив
лесосклада  компании  "Сименс  энд  Янсинг".  Войдя  в  незапертую   дверь
квартиры, они обнаружили лежащего мертвым  на  диван-кровати  управляющего
домом Лестера Б.Клозена, человека сорока пяти  лет.  Клозену  был  нанесен
удар в шею пешней, все еще торчавшей  из  тела.  Завершив  предварительный
осмотр, коронер Френк Л.Крауди сказал, что Клозен много выпил, и,  видимо,
был  убит  в  бесчувственном  состоянии.  Следов  борьбы  полицейские   не
обнаружили.
   Лейтенант сыскного отдела Мозес Мэглешен немедленно принялся за дело  и
допросил жильцов дома, когда те  вернулись  с  работы,  но  обстоятельства
преступления пока не прояснились. В разговоре с автором этих строк коронер
Крауди сказал, что смерть Клозена  можно  было  бы  счесть  самоубийством,
однако  расположение  раны  исключает   эту   возможность.   При   осмотре
регистрационной книги обнаружилось, что  из  нее  вырван  лист.  Лейтенант
Мэглешен, покончив, наконец, с опросом жильцов,  заявил,  что  в  коридоре
несколько  раз  был  замечен  крепко  сложенный  человек  средних  лет   с
каштановыми волосами и крупными чертами лица, но никто из жильцов не знает
ни его имени, ни рода занятий. Тщательно проверив  все  комнаты,  Мэглешен
сказал, что,  по  его  мнению,  один  жилец  спешно  покинул  дом.  Однако
вырванный лист, обстановка в доме и отсутствие точного описания  внешности
скрывшегося крайне затрудняют розыск.
   - В настоящее время я не имею ни малейшего представления о том,  почему
был убит Клозен, - объявил Мэглешен поздно вечером. - Но я некоторое время
присматривался к этому человеку. Многие из его знакомых мне известны. Дело
сложное, но мы с ним справимся".
   Написан материал был блестяще, фамилия Мэглешен  упоминалась  в  тексте
всего двенадцать раз и еще дважды в  подписях  под  снимками.  На  третьей
полосе была фотография лейтенанта с пешней в руке, он глядел на нее, морща
лоб в глубокой задумчивости.  Был  снимок  дома  номер  449  во  всей  его
неприглядности и снимок чего-то лежащего под простыней  на  диван-кровати,
лейтенант Мэглешен сурово указывал на это пальцем. Был еще  крупноплановый
снимок мэра, сидящего с неприступным видом за служебным столом, и интервью
с ним о послевоенной преступности. Сказал он именно то, что можно  ожидать
от мэра, - перепев речей Дж.Эдгара Гувера, только  с  большим  количеством
грамматических погрешностей.
   Без трех минут девять  дверь  фотостудии  отворилась,  и  пожилой  негр
принялся сметать мусор с тротуара. В  девять  ноль-ноль  опрятный  молодой
человек в очках поставил замок на защелку, и  я  вошел  с  черно-оранжевой
квитанцией, которую доктор Дж.У.Хэмблтон  прилепил  к  внутренней  стороне
парика.
   Когда я обменивал квитанцию и немного  денег  на  конверт  с  маленьким
негативом и полудюжиной  восьмикратно  увеличенных  глянцевых  отпечатков,
опрятный молодой человек пытливо глядел на меня. Он ничего не сказал,  но,
судя по взгляду, припомнил, что негатив оставлял другой человек.
   Выйдя, я сел в машину  и  осмотрел  свой  улов.  На  снимках  оказались
мужчина и молодая блондинка, сидящие за накрытым столом в тесном отдельном
кабинете ресторана. Было похоже, что в момент съемки они как раз поднимали
глаза, словно их внезапно окликнули и тут же  засняли.  Вспышка,  судя  по
освещению, не применялась.
   В блондинке я узнал Мэвис Уэлд. Мужчина был довольно  щуплым,  смуглым,
непримечательным. Кожу кресел испещряли фигурки танцующих пар. Стало быть,
ресторан  "Танцоры".  Тем   более   странно.   Вздумай   фотограф-любитель
самовольно щелкать там аппаратом, ему бы так наподдали, что он катился  бы
до Голливуда и Вайна. Должно быть, эту пару сняли скрытой камерой, как Рут
Снайдер на электрическом стуле. Очевидно,  фотограф  спрятал  аппарат  под
пиджаком так, что объектив  едва  выглядывал,  и  незаметно  нажал  кнопку
тросика, вероятно, сквозь подкладку кармана. Кто сделал снимок, догадаться
было нетрудно. Мистеру Оррину П.Квесту приходилось  действовать  быстро  и
незаметно, чтобы ему не свернули скулы.
   Пряча снимки в жилетный карман, я коснулся пальцами  сложенного  листка
бумаги.  Достал  его,   прочел:   "Доктор   Винсент   Лагарди,   Бэй-Сити,
Вайоминг-стрит, 965". Тот самый Винс, с которым я разговаривал по телефону
и к которому пытался дозвониться Лестер Б.Клозен.
   Вдоль стоящих в ряд машин шел, ставя желтым  мелом  пометки  на  шинах,
пожилой полицейский. Он сказал мне, как проехать туда. Я поехал. Улица эта
идет через весь город, вдалеке от делового  района.  Бело-серый  каркасный
дом  под  номером  965  оказался  угловым.  Бронзовая  табличка  на  двери
уведомляла: "Винсент Лагарди, доктор медицины. Прием с 10:00 до 12:00 и  с
2:30 до 4:00".
   Дом  производил  впечатление  приличного,  тихого.  По   его   ступеням
поднималась женщина с непослушным мальчишкой. Прочтя надпись на  табличке,
она поглядела на часики, приколотые  к  отвороту  платья,  и  нерешительно
закусила губу. Мальчишка внимательно огляделся  по  сторонам,  потом  пнул
женщину в лодыжку. Женщина замигала, однако голос ее был терпелив:
   - Ну, ну, Джонни, не надо так с тетей Ферн, - кротко сказала она.
   И, открыв дверь, втащила за собой маленького разбойника.
   Наискосок через  улицу  стоял  большой  белый  колониальный  особняк  с
крытой,  несоразмерно  маленькой  галереей.  На  газоне  перед  ним   были
установлены прожекторы. Дорожку  окаймляли  кусты  цветущих  роз.  Большая
черно-серебряная  вывеска  над  галереей  гласила:   "Похоронная   контора
Гарленда".  Я  подумал,  приятно  ли  доктору  Лагарди  видеть   из   окон
погребальное заведение.
   Сделав на  перекрестке  разворот,  я  поехал  обратно  в  Лос-Анджелес,
поднялся в контору взглянуть, нет  ли  почты,  и  запереть  в  обшарпанный
зеленый сейф весь, кроме одного снимка, улов из фотостудии  Бэй-Сити.  Сев
за стол, я стал изучать этот снимок через лупу.  Детали  с  помощью  этого
оптического прибора были ясно различимы. На столе перед  сидящим  с  Мэвис
Уэлд смуглым, худощавым непримечательным мужчиной  лежал  вечерний  выпуск
газеты "Ньюс-Кроникл". Я кое-как разобрал заголовок: "Боксер  полутяжелого
веса умер от  полученных  на  ринге  травм".  В  утреннем  выпуске  такого
заголовка быть не могло. Я подтянул  к  себе  телефон.  И,  едва  коснулся
трубки, раздался звонок.
   - Марлоу? Это Кристи френч, из управления. Что нового?
   -  Если  ваш  телетайп  работает,  ничего.  Видел  сегодняшнюю   газету
"Бэй-Сити ньюс".
   - Да, она у нас есть, - небрежно  проронил  Френч.  -  Можно  подумать,
действовал один и тот же человек, верно? Пешни с  одинаковыми  инициалами,
одинаково подпилены, одинаковый метод убийства, одно  следует  за  другим.
Надеюсь, это не означает, что шайка Веселого Моу Стейна вновь принялась за
дело.
   - Если и принялась, то изменила  свои  методы,  -  сказал  я.  -  Вчера
вечером я читал о них. Стейновские ребята искалывали свою жертву. На одном
трупе оказывалось больше ста ран.
   - Может, поумнели, - сказал Кристи френч как-то  уклончиво,  словно  не
хотел говорить на эту тему. - Я звоню тебе по поводу Флэка. Ты больше  его
не видел?
   - Нет.
   - Он исчез. Не вышел  на  работу.  Из  отеля  позвонили  домовладелице.
Вечером он собрал вещи и съехал. Место назначения неизвестно.
   - Я не видел его, и он не звонил мне, - сказал я.
   - Тебя не удивило, что у нашего  покойника  оказалось  при  себе  всего
четырнадцать долларов?
   - Слегка удивило. Вчера вы сами дали этому объяснение.
   - Это первое, что пришло мне в голову. Теперь я так не думаю. Флэк  или
струхнул, или разжился деньгами. Может,  он  видел  что-то  такое,  о  чем
умолчал, и получил деньги, а может,  обокрал  клиента,  оставив  для  виду
четырнадцать долларов.
   - Готов принять любую версию, - сказал я. - Или обе  вместе.  Тот,  кто
так тщательно обыскивал номер, искал не деньги.
   - Почему?
   - Потому что когда этот доктор Хэмблтон звонил  мне,  я  предложил  ему
воспользоваться сейфом отеля. Он пропустил это мимо ушей.
   - Такой тип не стал бы нанимать тебя для хранения денег. Да и не только
денег. Ему была нужна охрана или пособник, или, может, просто посыльный.
   - Ну, не знаю, - сказал я. - Все, что он говорил мне, я вам передал.
   - И когда он лежал мертвым, - слишком уж небрежно протянул Френк, -  ты
вряд ли мог дать ему свою визитную карточку.
   Я крепко стиснул трубку  и  стал  лихорадочно  припоминать  разговор  с
Хиксом  на  Айдахо-стрит.  Вспомнил,  как  он  разглядывал  мою   визитную
карточку, держа ее между пальцами. Как быстро я выдернул ее,  пока  он  не
решил вдруг оставить ее себе. Сделав глубокий вдох и медленно выдохнув,  я
ответил:
   - Вряд ли. И переставьте запугивать меня до смерти.
   - У него была твоя визитная  карточка,  приятель.  В  часовом  кармашке
брюк, сложенная вчетверо. При первом осмотре мы ее прозевали.
   - Я давал карточку Флэку, - произнес я непослушными губами.
   Наступило молчание. В трубке слышались отдаленные голоса и стук пишущей
машинки. Наконец Френч сухо сказал:
   - Ясно. Пока.
   Послышался резкий щелчок.
   Я очень медленно повесил трубку и размял затекшие пальцы. Уставился  на
лежащую передо мной фотографию. Сказать она мне могла только то, что  двое
людей, в том числе моя знакомая, обедали в "Танцорах". По газете на  столе
можно было установить дату.
   Я набрал номер "Ньюс-Кроникл" и попросил спортивный отдел.
   Четыре минуты спустя я  записал  в  блокноте:  "Ричи  Белло,  известный
полутяж, скончался в  больнице  Святых  Сестер  19  февраля  незадолго  до
полуночи от повреждений, полученных  на  ринге  накануне  вечером  в  бою,
наиболее привлекавшем зрителей на голливудском стадионе  "Лиджн".  С  этим
заголовком вышел дневной выпуск "Ньюс-Кроникл" за двадцатое февраля".
   Набрав снова тот же номер, я попросил Кении Хейста из отдела  городских
новостей. Это мой старый знакомый, в прошлом репортер уголовной хроники. С
минуту мы поболтали, потом я спросил:
   - Кто писал об убийстве Веселого Моу Стейна?
   - Тед Барроу. Сейчас он работает в "Пост-Диспетч". А что?
   - Хотелось бы узнать подробности, если они есть.
   Кенни сказал, что пошлет в архив за подшивкой  и  позвонит  мне.  Через
десять минут раздался его звонок.
   - Стейн был убит двумя выстрелами в голову, в машине, кварталах в  двух
от Шато-Берси на Франклин-авеню. Примерно в двадцать три пятнадцать.
   - Двадцатого февраля? - спросил я.
   - Точно, двадцатого. Никаких свидетелей, никаких  арестов,  взяли,  как
всегда, только букмекеров,  безработных  боксерских  менеджеров  и  других
профессиональных подозреваемых. А что такое?
   - Не находился ли тогда в городе один из его дружков?
   - Здесь об этом ничего не сказано. Что за дружок?
   - Плакса Мойер. Мой приятель-полицейский сказал, что некий голливудский
воротила был задержан, а потом освобожден из-за отсутствия улик.
   - Погоди-ка, - сказал Кенни, - что-то припоминаю... да. Это человек  по
фамилии Стилгрейв, владелец ресторана "Танцоры".  Предполагалось,  что  он
азартный игрок и все такое прочее. Славный парень, я его немного  знаю.  У
полиции с ним вышла осечка.
   - Осечка?
   - Кто-то настучал, будто он Плакса  Мойер,  и  на  этом  основании  его
десять дней держали в кутузке для выдачи кливлендским  властям.  От  этого
дела кливлендцы отмахнулись. Но убийство Стейна тут ни  при  чем.  Всю  ту
неделю  Стилгрейв  находился  под  стражей.  К  убийству   он   совершенно
непричастен. Твой приятель полицейский начитался бульварных романов.
   - Как и все полицейские, - сказал я.  -  Потому-то  они  и  говорят  на
жаргоне. Спасибо, Кении.
   Мы  распрощались,  я  откинулся  на  спинку  кресла  и  снова  принялся
разглядывать фотографию. Потом взял ножницы и отрезал  ту  ее  часть,  где
находилась сложенная газета с  заголовком.  Сунул  оба  кусочка  в  разные
конверты и вместе с листком из блокнота положил в карман.
   Затем я набрал престижный номер телефона Мэвис Уэлд.  После  нескольких
гудков ответил женский голос. Отчужденный, холодный, как будто уже  где-то
слышанный. Он произнес лишь:
   - Алло?
   - Это Филип Марлоу. Мисс Уэлд дома?
   - Мисс Уэлд вернется очень поздно. Передать ей что-нибудь?
   - У меня очень важное дело. Как с ней связаться?
   - Прошу прощения. Этого я не знаю.
   - Ее агент может знать?
   - Возможно.
   - А вы, случайно, не мисс Уэлд?
   - Мисс Уэлд нет дома.
   Моя собеседница повесила трубку.
   Я посидел, вспоминая, слышал ли этот голос  раньше.  Сначала  казалось,
что да, потом, что нет. Чем больше я думал, тем больше  сомневался.  Потом
спустился на стоянку, сел в машину и уехал.



        17

   На веранде в  "Танцорах"  несколько  ранних  пташек  готовились  выпить
обеденную дозу. Застекленный верхний этаж  был  закрыт  опущенным  тентом.
Миновав переходящий в Стрип поворот, я остановился  напротив  приземистого
двухэтажного дома из розоватого  кирпича,  с  маленькими  белыми  оконными
рамами,  греческим  портиком  над  парадной  дверью  и   дверной   ручкой,
казавшейся с другой стороны улицы  антикварным  кубком.  Над  дверью  было
веерообразное окно и надпись черными деревянными, тщательно стилизованными
буквами "Шеридан Бэллоу, Инк". Заперев машину, я подошел к двери. Широкой,
высокой, белой, в замочную скважину которой могла бы пролезть мышь. Однако
замок там был  настоящий.  Я  потянулся  к  дверному  молотку,  но  и  это
оказалось предусмотрено. Молоток составлял с дверью единое целое. Тогда  я
похлопал рукой по одной из стройных белых  колонн  с  каннелюрами,  открыл
дверь и вошел в занимавшую все переднюю часть здания приемную. Там  стояла
темная, похожая на старинную мебель, множество кресел и канапе со стеганой
обивкой,  напоминавшей  мебельный  ситец.  На   окнах   висели   кружевные
занавески, возле окон стояли обитые таким же ситцем ящики. Лежал цветистый
ковер, и сидело множество людей, ждущих приема у мистера Шеридана Бэллоу.
   Кое-кто был весел, беззаботен и преисполнен надежды. Кое-кто, казалось,
торчал здесь уже несколько дней. В углу невысокая смуглая девушка  шмыгала
носом в платок. На  нее  никто  не  обращал  внимания.  Несколько  человек
заискивающе поглядели на меня, потом вся компания решила, что я  здесь  не
работаю и потому не стою внимания.
   Рыжеволосая  девица  грозного  вида,  развалясь  за  старинным  столом,
говорила по белому телефону. Я направился в ее сторону, она  стрельнула  в
меня холодными голубыми глазами, а потом  уставилась  на  идущий  по  всей
приемной карниз.
   - Нет, - отвечала она кому-то на другом конце  провода.  -  Нет.  Очень
жаль. Боюсь, что бесполезно. Очень, очень занят.
   Повесив трубку, она что-то пометила галочкой в каком-то списке и  опять
бросила на меня суровый взгляд.
   - Доброе утро. Мне хотелось бы видеть мистера  Бэллоу,  -  сказал  я  и
положил на стол свою визитную карточку. Девица приподняла ее за  уголок  и
поглядела с усмешкой.
   - Сегодня? - дружелюбно осведомилась она. - На этой неделе?
   - А сколько на это обычно требуется времени?
   - Иногда полгода, - бодро ответила девица.
   - Никто больше не может вам помочь?.
   - Нет.
   - Очень жаль. Попасть к нему нет  никакой  возможности.  Загляните  еще
раз. Где-нибудь поближе ко Дню Благодарения.
   Белая шерстяная  юбка,  красная  блузка  и  черный  бархатный  жакет  с
короткими рукавами.  Огненно-рыжие  волосы.  Золотой  браслет  с  топазом,
топазовые серьги и топазовый перстень в форме щита. Ногти того же оттенка,
что и блузка. Казалось, на то, чтобы так принарядиться,  девице  требуется
две недели.
   - Мне нужно его видеть, - сказал я.
   Она снова прочла надпись на моей карточке. Красиво улыбнулась.
   - Всем нужно. Послушайте, мистер... э...  Марлоу.  Посмотрите  на  этих
симпатичных людей. Они все здесь уже два часа, с тех  пор,  как  открылась
контора.
   - У меня важное дело.
   - Не сомневаюсь. Можно поинтересоваться, какого рода?
   - Хочу сбыть ему одну сплетню.
   Девица достала из  хрустальной  коробки  сигарету  и  прикурила  ее  от
хрустальной зажигалки.
   - Сбыть? То есть за деньги - в Голливуде?
   - Возможно.
   - А что за сплетня? Не бойтесь шокировать меня.
   - Она не совсем пристойная, мисс... мисс...
   На столе стояла табличка с фамилией. Я изогнул  шею,  пытаясь  прочесть
ее.
   -  Хелен  Грэди,  -  сказала  девица.  -  Что  ж,   легкая,   тактичная
непристойность еще никому не вредила, так ведь?
   - Я не говорил, что она тактична.
   Девица откинулась назад и выдохнула дым прямо мне в лицо.
   - Одним словом, шантаж. - Она вздохнула. - Почему бы тебе  не  убраться
отсюда к черту, приятель? Пока я не вызвала фараонов?
   Я сел на угол стола, втянул ртом дым ее сигареты и дунул ей  в  волосы.
Она гневно увернулась.
   - Проваливай, хлюст.
   От ее голоса могла бы осыпаться старая краска.
   - О-го, - протянул я. - А куда делось бринморовское произношение?
   Не поворачивая головы, она резко позвала:
   - Мисс Вейн.
   Высокая, стройная, элегантная смуглая  девушка  с  горделивыми  бровями
подняла на нее взгляд. Она только что вышла из раскрашенной под  витражное
стекло двери. Подошла к столу. Мисс Грэди подала ей мою карточку.
   - Отнесите Спинку.
   Мисс Вейн с моей карточкой снова скрылась за раскрашенной дверью.
   - Присядь,  важная  персона,  дай  отдых  своим  натруженным  ногам,  -
предложила мне мисс Грэди. - Ты можешь проторчать здесь всю неделю.
   Я сел в широкое кресло, спинка которого  вздымалась  над  моей  головой
дюймов на восемь. От этого я стал казаться себе ниже  ростом.  Мисс  Грэди
еще раз старательно улыбнулась мне и вновь потянулась к телефону.
   Я огляделся по сторонам. Маленькая девушка в углу перестала  плакать  и
теперь как ни в чем не бывало красилась. Очень высокий элегантный мужчина,
изящно вскинув руку, глянул на свои шикарные часы и легко, плавно поднялся
на ноги. Ухарски нахлобучив набекрень жемчужного цвета шляпу,  он  оглядел
свои замшевые перчатки,  трость  с  серебряным  набалдашником  и  медленно
подошел к рыжей секретарше.
   - Я два часа прождал встречи с мистером Бэллоу, - холодно проговорил он
звучным, мелодичным голосом, над постановкой которого немало потрудился. -
К такому обращению я не привык.
   - Мне очень жаль, мистер Фортескью. Мистер Бэллоу  занят  сверх  всякой
меры.
   - Оставить  ему  чека  я,  к  сожалению,  не  могу,  -  заявил  высокий
элегантный  человек  скучающим,  презрительным  тоном.  -  Возможно,   это
единственное, что могло бы его заинтересовать. Но за неимением оного...
   - Минутку, малыш.
   Рыжая подняла трубку и сказала в нее:
   - Да?.. Кто  же  еще  может  сказать  это,  кроме  Голдвина?  Не  могли
связаться с кем-нибудь, кто в  своем  уме?..  Что  ж,  сделайте  еще  одну
попытку. Она с силой бросила трубку.
   Высокий не шевельнулся.
   - За неимением оного, - повторил он, словно и не умолкал, - я хотел  бы
оставить ему нечто вроде личного послания.
   - Пожалуйста, - сказала мисс Грэди. - Я постараюсь как-нибудь  передать
его.
   - Передайте ему от меня привет и скажите, что он хорек.
   - Лучше  вонючка,  -  предложила  она.  -  Слово  "хорек"  на  него  не
подействует.
   - Тогда вонючка, трижды вонючка, - сказал Фортескью. - К тому же слегка
припахивающая сероводородом и самыми  дешевыми  духами,  употребляемыми  в
публичном доме. - Поправив шляпу, он  бросил  взгляд  в  зеркало  на  свой
профиль. - Желаю вам всего доброго, и  к  черту  контору  "Шеридан  Бэллоу
инкорпорейтед".
   Распахнув тростью дверь, высокий актер изящно вышел.
   - Что это с ним? - спросил я.
   Мисс Грэди печально взглянула на меня.
   - С Билли Фортескью? Ничего. Он не получает  ролей,  поэтому  ежедневно
приходит сюда и разыгрывает  этот  номер.  Думает,  что  кто-нибудь  может
увидеть его и восхититься.
   Я медленно закрыл рот. Можно долго прожить в Голливуде и не  видеть,  в
каких ролях приходится выступать актерам.
   Мисс Вейн вышла из внутренней двери и поманила меня  кивком  головы.  Я
прошел мимо нее.
   - Сюда. Вторая дверь направо.
   Она смотрела на меня, пока я шел по коридору. Войдя, я закрыл дверь.
   Сидящий за столом полный седой еврей нежно улыбнулся мне.
   - Приветствую, - сказал он. - Я Мосс Спинк.  Что  у  вас  за  проблема?
Присаживайтесь. Сигарету?
   Он открыл штуку, похожую на сундучок, и вместо сигареты  преподнес  мне
индивидуальную стеклянную трубку длиною не более фута.
   - Благодарю, - ответил я. - Курю табак.
   Спинк вздохнул.
   - Ну ладно. Перейдем к делу. Дайте-ка  сообразить.  Вас  зовут  Марлоу.
Так? Марлоу, Марлоу... Слышал я когда-нибудь о человеке по имени Марлоу?
   - Видимо, нет, - ответил я. - А я никогда не слышал о человеке по имени
Спинк. Мне нужно видеть человека по имени Бэллоу.  Разве  это  звучит  как
Спинк? Мне вовсе не нужен человек с таким именем. И строго между нами -  к
черту людей по имени Спинк.
   -  Антисемитизм?  -  спросил  Спинк  и  примирительно  взмахнул  рукой.
Фальшивый бриллиант на ней сверкнул желтым огнем светофора. - Не надо так.
Сядьте, успокойтесь. Вы не знаете меня. И знать не хотите. Ну что ж. Я  не
обижаюсь. В этой конторе нужно иметь человека, который не обижается.
   - Бэллоу, - сказал я.
   - Будьте же благоразумны, приятель. Шерри Бэллоу очень занятой человек.
Работает по двадцать часов  в  сутки  и  то  не  успевает  всего  сделать.
Посидите, расскажите все малышу Спинку.
   - Вы здесь в каком качестве? - спросил я.
   - Заслон для Шерри, приятель. Оберегаю  его.  Такой  человек  не  может
принимать всех подряд. Я  помогаю  ему.  Я  то  же  самое,  что  он  -  до
известного предела, сами понимаете.
   - А может, этот предел меня не устраивает.
   - Может, - добродушно согласился Спинк, сорвал с алюминиевого сигарного
футляра толстую пленку, бережно вынул сигару и стал ее рассматривать. - Не
отрицаю. Так почему не изложить суть своего дела? Тогда  все  будет  ясно.
Пока  что  вы  лишь  забрасываете  крючок.  Мы  здесь  достаточно  на  это
нагляделись, так что не особенно обращаем на подобное внимания.
   Я смотрел, как он обрезает и прикуривает дорогую с виду сигару.
   - Откуда мне знать, что вы его не обманываете? - коварно спросил я.
   Суровые глаза Спинка сверкнули, возможно, от навернувшихся слез.
   - Чтобы я обманул Шерри Бэллоу? - спросил он надломленным голосом и так
тихо, словно на шестисотдолларовой панихиде. - Да я скорее  обману  родную
мать.
   - Мне это ни о чем не говорит, - сказал я. - Вашу матушку я и  в  глаза
не видел.
   Спинк положил сигару  в  огромную  пепельницу  и  замахал  руками.  Его
снедала горечь.
   - Ну, ну, приятель, разве можно так говорить? - жалобно произнес он.  -
Я люблю Шерри Бэллоу, как родного отца. Даже больше. Мой отец... ладно, не
будем. Бросьте  вы  это,  приятель.  Будьте  человеком.  Проявите  чуточку
доверия и дружелюбия. Расскажите эту сплетню малышу Спинку, а?
   Я достал из кармана  конверт  и  бросил  ему.  Спинк  вытащил  из  него
единственную фотографию и торжественно уставился на нее. Положил на  стол.
Поднял на меня глаза, снова уставился на фотографию и  вновь  взглянул  на
меня.
   - Так, - сказал он  деревянным  голосом,  начисто  лишенным  доверия  и
дружелюбия,  о  которых  только  что  говорил.  -  Что  же   здесь   особо
удивительного?
   - Нужно ли говорить вам, кто эта красотка?
   - А кто с ней? - резко спросил Спинк.
   Я не ответил.
   - Я спрашиваю, кто с ней? - Спинк повысил голос чуть ли не до крика.  -
Выкладывай, соглядатай. Выкладывай.
   Я опять не ответил. Спинк медленно потянулся к  телефону,  не  сводя  с
меня суровых блестящих глазок.
   - Давайте, давайте. Звоните, - сказал  я.  -  Свяжитесь  с  управлением
полиции, спросите лейтенанта Криса Френча из отдела расследования убийств.
Он тоже очень несговорчивый.
   Спинк оторвал руку  от  телефона.  Медленно  поднялся  и  вышел,  унося
фотографию. Я остался в кабинете. С  бульвара  Сансет  негромко  доносился
монотонный шум машин. Минуты беззвучно уходили в вечность. Дым  от  сигары
Спинка поплавал в воздухе, потом его втянуло в вентилятор кондиционера.  Я
оглядел  бесчисленные  фотографии  актеров  на  стенах  -  все  они   были
адресованы Шерри Бэллоу с признанием в вечной любви. И я  решил,  что  раз
они висят в кабинете Спинка, все эти актеры неудачники.



        18

   Наконец Спинк вернулся и поманил меня. Я  пошел  за  ним  по  коридору,
через двойные двери в приемную с двумя секретаршами, затем мимо них к  еще
одним двойным дверям с панелями из толстого  черного  стекла,  на  которых
были  выгравированы  серебряные  павлины.  При  нашем  приближении   двери
распахнулись сами.
   По трем ступенькам с ковровой дорожкой мы спустились в кабинет  высотой
в два этажа. Вдоль стен тянулся заставленный книжными полками  балкон.  Не
хватало там лишь плавательного бассейна. В углу стоял  большой  концертный
"стейнвей", было много белых застекленных шкафов, письменный стол размером
с площадку для бадминтона, кресла, кушетки, столики. На одной  из  кушеток
лежал мужчина без пиджака, с шелковым шарфом  под  расстегнутой  рубашкой.
Лоб и глаза мужчины закрывала белая марля компресса, а проворная блондинка
выжимала еще одну в стоящий на столике возле кушетки серебряный таз.
   Мужчина был крупным, хорошо сложенным, с вьющимися черными  волосами  и
сильным, загорелым лицом. Рука его свисала  к  ковру,  от  сигареты  между
пальцами поднималась тонкая струйка дыма.
   Блондинка искусно сменила компресс. Человек на кушетке тяжело вздохнул.
Спинк сказал:
   - Вот этот парень, Шерри. Его зовут Марлоу.
   Человек на кушетке тяжело вздохнул.
   - Что ему нужно?
   - Не говорит, - ответил Спинк.
   Человек на кушетке сказал:
   - Тогда на кой черт ты притащил его сюда? Я отдыхаю.
   - Ну, ты сам знаешь эти дела, Шерри, - ответил Спинк. - Иной раз просто
никуда не денешься.
   Человек на кушетке спросил:
   - Как, ты сказал, его звучное имя?
   Спинк повернулся ко мне.
   - Теперь можешь сказать нам, что тебе нужно. И поживее, Марлоу.
   Я промолчал.
   Человек на кушетке медленно поднял руку с сигаретой. Устало  поднес  ее
ко рту и затянулся с безмерной вялостью старящегося  в  разрушенном  замке
выродившегося аристократа.
   - Тебе говорю, приятель, - хрипло произнес Спинк. Блондинка, ни на кого
не глядя, снова сменила компресс. В  комнате  воцарилось  едкое,  как  дым
сигареты, молчание. - Ну давай же, болван. Говори, не тяни.
   Я достал сигарету "Кэмел", закурил, выбрал кресло и сел. Вытянул руку и
посмотрел на нее.  Большой  палец  каждые  несколько  секунд  подергивался
вверх-вниз.
   - В распоряжении Шерри не весь день, - раздался яростный голос Спинка.
   - А что он будет делать? - услышал я свой вопрос. - Сидеть на  кушетке,
обитой белым атласом, и покрывать ногти позолотой?
   Блондинка резко повернулась и уставилась  на  меня.  У  Спинка  отвисла
челюсть. Он захлопал глазами. Человек  на  кушетке  медленно  потянулся  к
марле на глазах. Приподнял ее так, что один его карий глаз глянул на меня.
Марля мягко легла на место.
   - Здесь нельзя так говорить, - грубо заявил Спинк.
   Я поднялся.
   - Забыл захватить молитвенник. Не знал до сих, пор, что Бог работает за
комиссионные.
   С  минуту  никто  не  произносил  ни  слова.  Блондинка  снова  сменила
компресс. Человек на кушетке сказал:
   - Убирайтесь к черту, мои дорогие. Все, кроме нового приятеля.
   Спинк, сощурясь, злобно посмотрел на меня. Блондинка бесшумно вышла.
   - И почему я сразу не вышвырнул его отсюда? - воскликнул Спинк.
   Из-под марли раздался усталый голос:
   - Я думал об этом так долго, что потерял всякий интерес. Убирайся.
   - Иду, босс, - ответил Спинк. И неохотно направился к выходу.  У  двери
он остановился, еще раз злобно глянул на меня и вышел.
   Услышав, как закрылась дверь, человек на кушетке сказал:
   - Сколько?
   - Вам не придется ничего покупать.
   Он снял с головы компресс, отшвырнул  его,  медленно  сел,  опустив  на
ковер ноги в шитых на заказ шагреневых ботинках, и провел  рукой  по  лбу.
Выглядел он усталым, но не рассеянным. Извлек откуда-то еще одну сигарету.
Закурил и сквозь дым мрачно уставился на пол.
   - Продолжайте.
   - Не знаю, зачем вы устроили  это  представление,  -  сказал  я.  -  Но
уверен, у вас хватит ума понять, что в данном случае вы ничего не  сможете
купить и быть уверенным, что это куплено.
   Бэллоу взял фотографию, которую Спинк положил ему на длинный  низенький
стол. Потом вяло протянул руку.
   - Вся соль, конечно, в отрезанной части.
   Я достал конверт, протянул ему отрезанную часть и смотрел,  как  он  их
складывает.
   - С лупой можно разобрать заголовок, - сказал я.
   - Лупа на письменном столе. Очень прошу вас.
   Я пошел к письменному столу и принес лупу.
   - Вы привыкли, чтобы вас все обслуживали, а, мистер Бэллоу?
   - Я плачу за это.
   Он внимательно разглядел фотографию через лупу и вздохнул.
   - Кажется, я видел этот бой. Нужно побольше заботиться о боксерах.
   - Как вы о своих клиентах, - сказал я.
   Бэллоу отложил лупу, откинулся назад и  уставился  на  меня  спокойным,
холодным взглядом.
   - Этому человеку принадлежат "Танцоры". Фамилия его Стилгрейв. Женщина,
само собой, моя клиентка. - Он вяло указал на кресло. Я сел. - Сколько  вы
хотите, мистер Марлоу?
   - За что?
   - За все отпечатки и негатив.
   - Десять  тысяч,  -  сказал  я  и  устремил  взгляд  на  его  губы.  Он
довольно-таки весело улыбнулся.
   - Тут потребуется еще кое-что объяснить, не так ли? Я вижу только,  что
двое людей обедают в общественном месте. Вряд  ли  это  погубит  репутацию
моей клиентки. Полагаю, вы имели в виду именно это.
   Я усмехнулся.
   - Вы ничего не сможете купить, мистер Бэллоу. У  меня  может  оказаться
позитивный кадр, сделанный с негатива, и еще  один  негатив,  сделанный  с
позитива. Если этот снимок представляет собой улику,  вы  не  можете  быть
уверенным, что уничтожили ее.
   - Странный разговор для шантажиста, - сказал он, продолжая улыбаться.
   - Я всегда удивляюсь,  почему  люди  платят  шантажистам.  Они  никогда
ничего не могут купить. Однако платят, иногда по  многу  раз.  И  в  конце
концов ничего не добиваются.
   -  Сегодняшний  страх,  -  сказал  Бэллоу,  -  неизменно   пересиливает
завтрашний. Суть  драматических  переживаний  состоит  в  том,  что  часть
представляется важнее целого. Если  на  экране  очаровательной  кинозвезде
грозит серьезная опасность, то боишься за нее  лишь  одной,  эмоциональной
стороной сознания. Но при этом рассудочной стороной сознаешь, что  актриса
исполняет главную роль в фильме и ничего страшного с ней не случится. Если
подозрения и опасность не пересилят рассудка, переживаний почти не будет.
   - Очень верно, на мой взгляд, - сказал я и выпустил сигаретный дым.
   Глаза Бэллоу немного сузились.
   - Теперь о возможности что-то купить. Если я выложу значительную  сумму
и не получу того, что купил, то приму свои  меры.  Вас  отделают  как  бог
черепаху. А по выходе из больницы вы, если  только  у  вас  будет  желание
сводить со мной счеты, можете добиваться моего ареста.
   - Со мной такое случалось, - сказал я. - Я частный  детектив.  Понимаю,
что вы имеете в виду. Почему вы разговариваете со мной?
   Бэллоу засмеялся. У него был грудной, приятный, непринужденный смех.
   - Я агент, малыш. И всегда был склонен думать, что продавцы  непременно
держат что-то в резерве. Но разговора о десяти тысячах  у  нас  не  будет.
Таких денег у нее нет. Пока что  она  зарабатывает  лишь  около  тысячи  в
неделю. Однако не скрою, что вскоре ее ждут большие деньги.
   - Это навсегда положит конец  ее  карьере,  -  сказал  я,  указывая  на
снимок.  -  Не  будет  ни  больших  денег,  ни  плавательных  бассейнов  с
подвеской, ни фамилии неоновыми буквами, ничего. Все развеется, как дым.
   Бэллоу презрительно засмеялся.
   - Значит, ничего страшного, если я покажу этот  снимок  полицейским?  -
спросил я.
   Глаза Бэллоу сузились. Он перестал смеяться. И очень спокойно спросил:
   - Что в нем для них интересного?
   Я поднялся.
   - Кажется, дела у нас не выйдет, мистер Бэллоу. Вы занятой  человек.  Я
ухожу.
   Он встал и потянулся во весь  свой  шестифутовый  рост.  Очень  крепкий
мужчина. Подошел вплотную ко мне. В  его  карих  глазах  сверкали  золотые
искорки.
   - Покажите-ка документы, малыш.
   Он протянул руку. Я сунул в нее свой бумажник. Он просмотрел  фотокопию
лицензии, вынул несколько вещичек, осмотрел их. Потом вернул бумажник.
   - Что произойдет, если вы покажете эту фотографию полицейским?
   - Я прежде всего должен буду  связать  ее  с  делом,  над  которым  они
работают - то есть со вчерашним происшествием в отеле "Ван Нуйс".  Связать
через эту женщину. Она не пожелала говорить со мной - и тем самым вынудила
меня обратиться к вам.
   - Она говорила мне об этом вчера вечером, - вздохнул Бэллоу.
   - И что сказала?
   - Что частный детектив, по фамилии Марлоу, навязывал  ей  свои  услуги,
поскольку ее видели в центральном отеле близко  от  места,  где  произошло
убийство.
   - И как близко?
   - Она не сказала.
   - Какое там - не сказала.
   Бэллоу отошел к высокому цилиндрическому сосуду в углу.  Достал  оттуда
одну  из  коротких  ротанговых  тросточек.  Стал  расхаживать  по   ковру,
помахивая ею возле правого ботинка.
   Я снова сел, погасил сигарету и глубоко вздохнул.
   - Такое может быть только в Голливуде.
   Бэллоу четко повернулся кругом и взглянул на меня.
   - Прощу прощения?
   - Человек явно в своем уме прогуливается по комнате с тросточкой.
   Он кивнул.
   - Я перенял это у одного продюсера  с  МГМ.  Замечательный  парень.  Во
всяком случае, так мне говорили. - Он остановился и ткнул  тростью  в  мою
сторону. - Бросьте меня смешить, мистер Марлоу. Вас же видно насквозь.  Вы
хотите с моей помощью выкрутиться из неприятностей.
   - Доля истины в этом есть. Но мои неприятности - пустяк по сравнению  с
теми, в которых оказалась бы ваша клиентка, если б я не сделал  того,  что
навлекло на меня эти мои неприятности.
   Бэллоу замер. Потом отшвырнул тросточку, подошел к шкафчику со спиртным
и распахнул обе дверцы. Налил какого-то напитка в  пузатые  рюмки.  Поднес
одну мне. Потом вернулся и взял свою. Сел на кушетку.
   - Арманьяк. Если б вы знали меня, то оценили бы эту любезность. Напитка
этого сейчас не достать. Большую  часть  его  растащили  немцы.  Остальное
досталось нашим военачальникам. Ваше здоровье.
   Он поднял рюмку, вдохнул аромат и отпил крошечный глоточек. Я проглотил
свою одним духом. Напиток походил на хороший французский коньяк.
   Бэллоу даже возмутился.
   - Господи, этот напиток нужно смаковать, а не глотать.
   - А  я  глотаю.  Прошу  прощения.  Она  также  сказала  вам,  что  если
кто-нибудь не заткнет мне рот, у нее будет уйма неприятностей.
   Бэллоу кивнул.
   - Она предложила, каким образом это сделать?
   - У меня  создалось  впечатление,  что  она  предпочитает  какое-нибудь
сильно действующее средство. Поэтому  я  использовал  сочетание  угрозы  с
подкупом. Тут неподалеку есть  организация,  которая  специализируется  на
защите людей из мира кино.  Видимо,  напугать  вас  не  удалось,  а  сумма
оказалась недостаточной.
   - Напугать - напугали. Я чуть не разрядил в эту парочку  свой  "люгер".
Наркоман с пистолетом ведет свою игру блестяще. Что касается  денег,  дело
тут не в сумме, а в том, как их мне предложили.
   Бэллоу отхлебнул еще один глоток арманьяка и указал на  лежавшую  перед
ним разрезанную фотографию.
   - Мы дошли до того, как вы понесли этот снимок в полицию. Что дальше?
   - До этого мы  еще  не  дошли.  Пока  мы  дошли  до  того,  почему  она
обратилась за помощью к вам, а не к своему дружку. Он  подъехал,  когда  я
уходил. У него был ключ от ее квартиры.
   - Видимо, просто не захотела обращаться к нему. - Бэллоу  нахмурился  и
уставился в свою рюмку.
   - Ваше предположение мне очень нравится, - сказал я. -  Но  понравилось
бы еще больше, не будь у этого человека ключа.
   Бэллоу поднял на меня несколько опечаленный взгляд.
   - И мне тоже. И всем  нам.  Однако  в  актерской  среде  всегда  царили
свободные  нравы.  Если  эти   люди   не   живут   интенсивной,   довольно
беспорядочной жизнью, если  их  не  обуревают  чувства  -  они  не  смогут
схватывать эти чувства на лету и-запечатлевать на пленке или переносить на
сцену.
   - Речь не о ее любовных делах, - сказал я. - Но не  обязательно  делить
ложе с преступником.
   - Доказательств, что он преступник, нет, Марлоу.
   Я указал на фотографию.
   - Человек, сделавший этот снимок, бесследно исчез. Возможно, убит. Двое
людей, живущих по тому же адресу, убиты. Один незадолго до смерти  пытался
продать эти снимки. За ними-то она и отправилась в отель. И тот,  кто  его
убил, - тоже. Ни она, ни убийца не нашли того, что им было нужно.  Они  не
знали, где искать.
   - А вы?
   - Мне повезло. Я знал, что на голове у этого человека парик.  Допустим,
ничто на снимке не является уликой. Вы уверены  в  этом.  Тогда  зачем  же
тревожиться? Убиты двое, а может быть, трое людей.  Она  шла  на  огромный
риск. Зачем? Ей был нужен  этот  снимок.  Ради  него  стоило  подвергаться
огромному риску. Опять же, зачем? Здесь,  на  этом  снимке,  за  обеденным
столом в определенный день запечатлены двое  людей.  Причем  в  тот  самый
день, когда на Франклин-авеню был застрелен Моу Стейн и когда  человек  по
имени Стилгрейв находился в тюрьме, поскольку  фараонам  донесли,  что  он
кливлендский преступник по прозвищу Плакса Мойер. Так записано в  тюремном
журнале.  Но  фотография  говорит,  что  он  находился  на  воде.  Поэтому
становится ясно, кто он такой. И она это знает. И у него до сих  пор  есть
ключ от ее квартиры.
   Мы серьезно посмотрели друг на друга. Я сказал:
   - Вам ведь очень не хочется, чтобы этот снимок попал  к  фараонам.  При
любом исходе дела они погубят ее. А потом уже  не  будет  иметь  значения,
действительно ли Стилгрейв - это Плакса Мойер или нет, убил ли  он  Стейна
лично или подослал к нему убийцу, специально оказался в тот день  на  воле
или случайно получил отпуск из тюрьмы. Даже если его оправдают, все  равно
многие решат, что дело тут нечисто. А ее  никто  не  оправдает.  В  глазах
публики она станет любовницей гангстера. И, насколько это касается  вашего
предприятия, ее песенка будет окончательно спета.
   Бэллоу помолчал, глядя на меня безо всякого выражения.
   - А какую роль вы здесь отводите себе? - негромко спросил он.
   - Это во многом зависит от вас, мистер Бэллоу.
   - Что вам, собственно, нужно? - Голос его стал едким и злобным.
   - То, чего я от нее добивался и не смог  добиться.  Нечто,  дающее  мне
видимость права действовать в ее интересах до тех пор, пока не  решу,  что
настал предел.
   - Скрывая улики? - сдавленно спросил Бэллоу.
   - Если только этот снимок является уликой. Выяснить  это,  не  опорочив
репутацию мисс Уэлд, фараоны  не  смогут.  А  я,  наверно,  смогу.  Они  и
пытаться не станут; им это не нужно. Мне нужно.
   - Зачем?
   - Ну, скажем, таким образом я зарабатываю на жизнь.  Возможно,  есть  и
другие мотивы, но достаточно и одного.
   - Какую вы за это хотите сумму?
   - Ту, что вы послали вчера. Тогда я не взял  денег.  Теперь  возьму.  С
документом, что вы нанимаете меня расследовать попытку  шантажа  одной  из
ваших клиенток.
   Взяв  свою  рюмку,  я  подошел  к  письменному  столу  и  поставил  ее.
Нагнувшись, услышал негромкое жужжание. Обойдя вокруг стола, я открыл один
из ящиков. С навесной  полочки  соскользнул  маленький  магнитофон.  Мотор
работал,  с  одной  катушки  на  другую  перематывалась  тонкая   стальная
проволока.
   Я поглядел на Бэллоу.
   - Можете выключить и забрать катушку с собой, -  сказал  он.  -  Вы  не
должны винить меня за то, что я воспользовался им.
   Я включил перемотку, катушки, набирая скорость, завертелись в  обратную
сторону, да так быстро, что я, в  конце  концов,  уже  не  мог  разглядеть
проволоки, издающей высокий, ноющий звук, напоминающий визг двух дерущихся
из-за шелковой тряпки гомиков.  Когда  вся  проволока  смоталась,  аппарат
выключился. Я взял катушку и сунул в карман.
   - У вас может оказаться еще один. Мне придется пойти на этот риск.
   - Вы очень уверены в себе, Марлоу?
   - К сожалению, нет.
   - Будьте добры, нажмите ту кнопку на краю стола.
   Я нажал. Двери с черным стеклом отворились, и в комнату  вошла  смуглая
девушка с блокнотом для стенографирования в руках.
   Бэллоу, не глядя на нее, стал диктовать.
   - Письмо мистеру Филипу Марлоу, с указанием  адреса.  Уважаемый  мистер
Марлоу. Настоящим  данное  агентство  нанимает  вас  расследовать  попытку
шантажа одной из наших клиенток, вся информация о которой  будет  сообщена
вам устно. Ваш гонорар составит сто долларов в день с задатком  в  пятьсот
долларов, расписку в получении которого вы напишете на копии этого письма.
И так далее, и так далее. Пожалуйста, Эйлин,  немедленно  отпечатайте  это
письмо на бланке.
   Я назвал девушке свой адрес, и она вышла.
   Достав из кармана катушку с проволокой, я сунул ее обратно в ящик.
   Бэллоу забросил ногу на ногу и стал раскачивать ею, глядя на сверкающий
носок ботинка. Провел рукой по темным кудрявым волосам.
   - На днях, - сказал он, - я совершу ошибку, которой люди моей профессии
боятся больше всего. Буду заниматься  делом  с  человеком,  которому  могу
доверять, и буду слишком хитер, чтобы  доверять  ему.  А  это  заберите  с
собой.
   Он протянул мне обе части разрезанной фотографии.
   Через пять  минут  я  ушел.  Застекленная  дверь  отворилась,  когда  я
находился от нее всего в трех футах. Я миновал двух секретарш и  пошел  по
коридору мимо открытой двери Спинка. Оттуда не доносилось ни звука,  но  я
уловил запах сигарного дыма. В приемной,  казалось,  сидели  те  же  самые
люди. Мисс Хелен Грэди  одарила  меня  своей  лучшей  улыбкой.  Мисс  Вейн
просияла.
   Я провел с их боссом сорок минут. Это делало меня  ярким,  как  таблица
хиропрактика.



        19

   У  входа  на  киностудию  полицейский  за  подковообразным  столиком  в
стеклянной будке положил телефонную  трубку  и  стал  выписывать  пропуск.
Оторвал заполненный бланк и сунул в узкую, не шире трех  четвертей  дюйма,
щель   над   столешницей.   Голос   его   металлически   прозвучал   через
вмонтированное в стеклянную панель переговорное устройство:
   -  Прямо  по  коридору  до  конца.  В  центре  патио  увидите  питьевой
фонтанчик. Там вас встретит Джордж Уилсон.
   - Спасибо, - сказал я. - Это стекло пуленепробиваемое?
   - Конечно. А что?
   - Просто любопытно, - ответил я.  -  Ни  разу  не  слышал,  чтобы  люди
стрельбой пролагали себе путь в кинобизнес.
   За спиной у меня кто-то  хихикнул.  Я  обернулся  и  увидел  девушку  в
брюках, с красной гвоздикой за ухом. Она улыбалась.
   - О, братец, если б для этого было достаточно пистолета.
   Я пошел к оливково-зеленой двери без ручки. Она зажужжала  и  поддалась
толчку. За ней оказался  коридор  с  голыми  оливково-зелеными  стенами  и
дверью в дальнем конце. Мышеловка. Если ты вошел в нее, тебя в случае чего
можно остановить. Дальняя дверь так же зажужжала  и  щелкнула.  Мне  стало
любопытно, как полицейский узнал, что я подошел к ней.  Подняв  взгляд,  я
обнаружил устремленные на меня из наклонно  установленного  зеркала  глаза
блюстителя порядка. Когда я коснулся двери, зеркало  стало  чистым.  Здесь
было предусмотрено все.
   Снаружи, под жарким полуденным солнцем в  маленьком  патио  с  мощеными
дорожками, с бассейном посередине и мраморной скамьей, буйно росли  цветы.
Питьевой  фонтанчик  находился  возле  скамьи.  Пожилой,  шикарно   одетый
мужчина,  развалясь  на   скамье,   глядел,   как   три   желто-коричневые
собаки-боксеры вырывают с корнем кусты похожей на чайную розу бегонии.  На
лице его было выражение  глубокого  и  спокойного  удовольствия.  Когда  я
подошел, он даже не взглянул на меня. Один  из  боксеров,  самый  большой,
подошел и помочился на скамью рядом с его  штаниной.  Мужчина  нагнулся  и
погладил короткошерстную голову собаки.
   - Вы мистер Уилсон? - спросил я.
   Он недоуменно поднял на меня взгляд. К скамейке рысцой подбежал средний
боксер, принюхался и помочился там же, где и первый.
   - Уилсон? - У мужчины был ленивый, слегка протяжный голос. -  Нет.  Моя
фамилия не Уилсон. Вы ошиблись.
   - Извините.
   Подойдя к фонтанчику, я ополоснул лицо. Пока  утирался  платком,  самый
маленький боксер подошел к скамье и исполнил свой долг.
   Мужчина, оказавшийся не Уилсоном, любовно произнес:
   - Всегда делают это в одном и том же порядке, меня это восхищает.
   - Что делают? - спросил я.
   - Справляют нужду, - ответил он. - Видимо, дело  здесь  в  старшинстве.
Сперва Мейзи. Это мать. Потом Мак.  Он  на  год  старше  Джока,  младшего.
Всегда по очереди. Даже у меня в кабинете.
   - У вас в кабинете?  -  переспросил  я.  Никто  и  никогда  не  задавал
какого-либо вопроса с более глупым видом.
   Мужчина, приподняв белесые брови,  взглянул  на  меня,  вынул  изо  рта
простую коричневую сигару, откусил ее кончик и выплюнул его в бассейн.
   - Рыбкам это не пойдет на пользу, - сказал я.
   Он оглянулся на меня.
   - Я развожу боксеров. А рыбки - черт с ними.
   Я решил, что это в чисто голливудском стиле. Закурил сигарету и сел  на
скамью.
   - У вас в кабинете, - сказал я. - Что ж,  каждый  день  приносит  новую
мысль.
   - На  угол  письменного  стола.  Всякий  раз.  Секретарши  мои  злятся.
Говорят, впитывается в ковер. Что за женщины теперь пошли? Меня это ничуть
не раздражает. Наоборот. Если любишь собаку, приятно смотреть даже на  то,
как она справляет нужду.
   Один из  боксеров  подтащил  к  его  ногам  полностью  расцветший  куст
бегонии. Мужчина поднял его и бросил в бассейн.
   - Садовникам это, наверно, не нравится, - сказал он. - Ну и ладно. Если
недовольны, могут в любое  время...  -  он  умолк  и  стал  смотреть,  как
стройная девушка-почтальон в желтых брюках намеренно удлиняет  свой  путь,
чтобы пройти через патио. Она искоса бросила быстрый взгляд на  мужчину  и
ушла, поигрывая бедрами.
   - Знаете, что скверно в этом бизнесе? - спросил он.
   - Никто не знает.
   - Слишком много секса. Секс хорош в свое время и в своем месте.  Но  мы
получаем его вагонами. Увязаем в нем. Тонем по горло. Липнем к  нему,  как
мухи к липкой бумаге. - Мужчина встал. - И мух у нас  слишком  много.  Рад
был поговорить с вами, мистер...
   - Марлоу, - сказал я. - Боюсь, что вы меня не знаете.
   - Я никого не знаю, - сказал мужчина. - Память сдает. С кем только я ни
встречаюсь. Меня зовут Оппенгеймер.
   - Джулиус Оппенгеймер?
   Он кивнул.
   - Да. Закуривайте.
   И протянул мне сигару. Я показал ему свою сигарету. Оппенгеймер швырнул
предложенную мне сигару в бассейн и нахмурился.
   - Память сдает, - грустно  сказал  он.  -  Выбросил  пятьдесят  центов.
Напрасно.
   - Вы управляете  этой  студией,  -  полуутвердительно-полувопросительно
сказал я.
   Оппенгеймер рассеянно кивнул.
   - Нужно было сберечь эту сигару. Сбереги пятьдесят  центов,  и  что  ты
будешь иметь?
   - Пятьдесят центов? - ответил я, не понимая, к чему он клонит.
   - В кинобизнесе нет. Здесь сбережешь пятьдесят центов - и  положишь  на
свой счет пять долларов.
   Оппенгеймер умолк и поманил боксеров. Те  перестали  выдирать  цветы  и
уставились на него.
   - Нужно только заниматься финансовой стороной дела, - сказал он. -  Это
нетрудно. Пошли, детки, обратно в бордель. - Затем вздохнул и  добавил:  -
Полторы тысячи кинотеатров.
   Очевидно, на лице у меня опять появилось глупое выражение.  Оппенгеймер
обвел рукой патио.
   - Открыть полторы тысячи кинотеатров - и все. Это  гораздо  легче,  чем
разводить чистокровных боксеров. Кино - единственный бизнес на свете,  где
можно совершать всевозможные ошибки и все же делать деньги.
   - И должно быть, единственный  бизнес,  где  можно  иметь  трех  собак,
поливающих мочой стол в кабинете, - добавил я.
   - Нужно открыть полторы тысячи кинотеатров.
   - А собаки слегка мешают взяться за дело, - сказал я.
   На лице у него появилось довольное выражение.
   - Вот-вот. Это главная помеха.
   Оппенгеймер  через  зеленый  газон  поглядел  на  четырехэтажный   дом,
представляющий собой одну из сторон незамкнутого квадрата.
   - Там находятся все конторы, - сказал он. - Я  туда  ни  ногой.  Вечные
перестановки. Смотреть  противно,  как  и  что  кое-кто  тащит  к  себе  в
кабинеты. Самые дорогие таланты на свете. Даю им  все,  что  душе  угодно,
столько денег, сколько хотят. С какой  стати?  Да  ни  с  какой.  Так,  по
привычке. Что и как они делают - совершенно неважно. Мне бы только полторы
тысячи кинотеатров.
   - Вам не хотелось бы, чтобы  ваши  слова  появились  в  печати,  мистер
Оппенгеймер?
   - Вы газетчик?
   - Нет.
   - Жаль. Было бы приятно, если бы кто-то  упомянул,  наконец,  в  газете
этот простой несомненный факт. - Он сделал паузу, потом сердито фыркнул: -
Никто не напечатает. Побоятся. Идем, детки.
   Старшая Мейзи подошла и встала возле  него.  Средний  выдрал  еще  одну
бегонию, а потом побежал рысцой и встал возле Мейзи.  Младший  Джок  занял
свое место, но вдруг с внезапным воодушевлением поднял заднюю ногу и  стал
мочиться на манжету хозяйских брюк. Мейзи небрежно оттолкнула его.
   - Видите? - просиял Оппенгеймер. - Дж