почти  на  бесконечное  расстояние.  Над
головой, снижаясь, гудел самолет,  оба  его  сигнальных  огня  попеременно
мигали. На Лост-Каньон-роуд я свернул направо, обогнув ведущие  в  Бэл-Эйр
большие ворота. Дорога, петляя, пошла в гору. Там было очень много  машин,
их фары яростно сверкали на вьющемся белом бетоне. Над дорогой дул  легкий
ветерок. В нем был аромат дикого шалфея, едкий запах эвкалиптов  и  мягкий
запах пыли. На склоне холма ярко светились окна. Мы проехали большой белый
двухэтажный дом, ценой, должно быть, тысяч в семьдесят  долларов.  На  его
фасаде была резная надпись: "Пирамида Террьерса".
   - Следующий поворот направо, - сказала Долорес.
   Я повернул. Дорога стала круче  и  уже.  Вдоль  нее  стояли  обнесенные
каменными заборами и живыми изгородями дома, однако видно их не  было.  Мы
подъехали к развилке. Там стояла полицейская машина с красной мигалкой,  а
дорогу, идущую вправо, загораживали два стоящие  поперек  нее  автомобиля.
Кто-то махал вверх-вниз зажженным фонариком. Я замедлил ход и  остановился
рядом с полицейской машиной. В ней покуривали двое фараонов. Они и ухом не
повели.
   - Что тут происходит?
   - Понятия не имею, амиго.
   Голос ее был приглушенным,  сдержанным.  Видно  было,  что  она  слегка
напугана. Чем, я не знаю.
   Рослый мужчина с фонариком подошел к дверце, посветил на меня и опустил
фонарик.
   - По этой дороге сегодня вечером проезда нет, - объявил он. - Куда путь
держите?
   Я поставил машину на ручной тормоз и потянулся  за  фонариком,  который
Долорес вынула из перчаточного  ящика.  Осветил  рослого.  Дорогие  брюки,
спортивная рубашка с инициалам на кармане и обернутый вокруг  шеи  шарф  в
горошек.  Очки  итоговой  оправе  и  блестящие  черные  волнистые  волосы.
Выглядел он уж очень по-голливудски.
   - Вы что-нибудь объясните? - спросил я. - Или вы просто берете на  себя
функции полицейских?
   - Полицейские рядом, если угодно, можете обратиться  к  ним.  -  В  его
голосе слышалась презрительная нотка. - А мы частные  лица.  Живем  здесь.
Это жилой район. Мы хотим, чтобы он и оставался жилым.
   Из темноты вышел человек с охотничьим ружьем и встал  рядом  с  рослым.
Ружье он держал на сгибе левой руки дулом вниз, явно не для балласта.
   - На здоровье, - сказал я. - У меня нет никаких планов. Мы просто  едем
в одно место.
   - Какое? - холодно спросил рослый.
   Я повернулся к Долорес.
   - Какое?
   - Это белый дом, высоко на склоне холма, - сказала она.
   - И что вы намерены там делать? - спросил рослый.
   - Там живет мой друг, - неприязненно ответила Долорес.
   Рослый посветил ей в лицо фонариком.
   - Выглядите вы прекрасно, - сказал он. - А вот ваш друг нам  совсем  не
нравится. Мы не любим типов, устраивающих по  соседству  с  нашими  домами
игорные притоны.
   - Об игорном притоне я ничего не знаю, - резко ответила она.
   - Полицейские тоже ничего не знают, - кивнул рослый. - И даже не  хотят
знать. Как имя вашего друга, милочка?
   - Не ваше дело, - огрызнулась Долорес.
   - Отправляйтесь домой,  милочка,  вязать  носки,  -  сказал  рослый.  И
обратился ко мне:
   - Сейчас по этой дороге проезда нет. Теперь вы знаете, почему.
   - Надеетесь настоять на своем?
   - Вам не изменить наших планов. Знали бы вы, какие налоги мы платим.  А
эти обезьяны в патрульной машине - и еще очень многие в муниципалитете - и
пальцем не хотят шевельнуть, когда мы просим привести в действие закон.
   Я повернул ручку и открыл дверцу  машины.  Рослый  отступил,  пропуская
меня. Я подошел  к  полицейской  машине.  Оба  патрульных  сидели  в  ней,
развалясь как на вечеринке. Звук своего громкоговорителя они убавили, и он
был едва слышен. Один из них методично жевал резинку.
   - Как насчет того, чтобы снять это дорожное  заграждение  и  пропустить
граждан? - спросил я его.
   - Нет такого приказа, приятель. Наше  дело  только  поддерживать  здесь
порядок. Если кто-нибудь что-то начнет, мы прекратим.
   - Говорят, что там дальше игорный дом.
   - Говорят, - сказал полицейский.
   - Вы не врете?
   - Это не моя забота, приятель, - ответил он и плюнул через мое плечо.
   - А если у меня там срочное дело?
   Он глянул на меня безо всякого выражения и зевнул.
   - Большое спасибо, приятель, - сказал я.
   Возвратясь к "меркьюри", я достал  бумажник  и  протянул  рослому  свою
визитную карточку. Он посветил на нее фонариком и спросил:
   - Ну и что?
   После этого выключил фонарик и молча замер. Лицо его  смутно  белело  в
темноте.
   - Я еду по делу. Для меня очень важному. Пропустите меня  и,  возможно,
завтра этот дорожный пост вам не понадобится.
   - Заливаешь, дружище.
   - Могут ли у меня быть деньги, чтобы содержать частный игорный клуб?
   - Могут быть у нее, - он метнул взгляд на Долорес. -  Она  могла  взять
вас с собой для охраны.
   И повернулся к человеку с дробовиком.
   - Как ты полагаешь?
   - Рискнем. Их всего двое, оба трезвые.
   Рослый снова включил фонарик и замахал им взад-вперед. Заработал мотор.
Одна из преграждавших дорогу машин отъехала к обочине. Я сел в "меркьюри",
завел двигатель, проехал через узкий проход и проследил в зеркало за  тем,
как машина заняла прежнее место и включила мощные фары.
   - Это единственный путь туда и обратно?
   - Они думают, что да, амиго. Есть и другой, но это идущая через усадьбу
частная дорога. Нам пришлось бы делать крюк по низине.
   - Мы едва прорвались. Значит, неприятность там не такая уж серьезная.
   - Я знала, что ты найдешь способ прорваться, амиго.
   - Чем-то все это припахивает, - сказал я. - И отнюдь не дикой сиренью.
   - Какой подозрительный. Ты не хочешь даже поцеловать меня?
   - Зря у дорожного поста ты не пустила  в  ход  свои  чары.  Тот  рослый
парень выглядел одиноким. Могла бы утащить его в кусты.
   Долорес ударила меня по губам тыльной стороной ладони.
   - Сукин сын, - небрежно проговорила она. - Будь добр, следующий поворот
налево.
   Мы перевалили  пригорок,  и  дорога  внезапно  уперлась  в  окаймленный
побеленным  камнем  широкий  черный  круг.  Прямо  перед  нами   находился
проволочный  забор  с  широкими  воротами  и  надписью  на  них:  "Частное
владение.  Въезд  воспрещен".  Ворота  были  распахнуты,  на  одном  конце
свисающей со столбов цепи висел замок. Я объехал куст  белого  олеандра  и
оказался в автомобильном дворе низкого, длинного белого дома с  черепичной
крышей и гаражом на четыре машины в углу  под  балконом  с  перилами.  Обе
широкие створки ворот гаража были закрыты. Света в  доме  не  было.  Белые
оштукатуренные стены голубовато светились под высокой  луной.  Часть  окон
нижнего этажа была закрыта  ставнями.  У  ступеней  стояли  в  ряд  четыре
набитых доверху мусором упаковочных ящика. Большой  мусорный  бак  валялся
пустым. Два металлических барабана были набиты бумагами.
   Из дома не доносилось ни  звука,  не  было  заметно  никаких  признаков
жизни. Я остановил "меркьюри", выключил фары, мотор и неподвижно сидел  за
рулем. Долорес зашевелилась в  углу.  Сиденье,  казалось,  вибрировало.  Я
протянул руку и коснулся ее. Она дрожала.
   - В чем дело?
   - Пожалуйста... пожалуйста, выходи, - проговорила она так, словно  зубы
ее стучали.
   - А ты?
   Долорес открыла дверцу и выскочила. Я вылез со  своей  стороны,  бросив
дверцу распахнутой, а ключи в замке. Долорес обошла машину сзади, и  когда
подошла ко мне,  я,  можно  сказать,  ощутил  ее  дрожь  прежде,  чем  она
коснулась меня. Потом она крепко прижалась ко  мне  всем  телом.  Руки  ее
обвили мою шею.
   - Я поступила очень глупо, - прошептала она. - За это он меня  убьет  -
как и Стейна. Поцелуй меня.
   Я поцеловал. Губы ее были сухими и горячими.
   - Он в доме?
   - Да.
   - А кто там еще?
   - Никого, кроме Мэвис. Он убьет и ее.
   - Послушай...
   - Поцелуй еще раз. Жить мне  осталось  недолго,  амиго.  Если  предаешь
такого человека, то умираешь молодой.
   Я мягко отстранил ее.
   Долорес сделал шаг назад и быстро вскинула правую руку. В этой руке был
пистолет.
   Я поглядел на него. Он тускло поблескивал,  освещаемый  лунным  светом,
ствол был направлен на меня, и рука Долорес больше не дрожала.
   - Какого друга я бы заимела, если бы нажала на спуск,  -  сказала  мисс
Гонсалес.
   - Выстрел услышали бы те люди на дороге.
   Она покачала головой.
   - Нет, между нами  пригорок.  Не  думаю,  чтобы  они  могли  что-нибудь
услышать, амиго.
   Я думал, что когда  она  нажмет  на  спуск,  пистолет  подскочит.  Если
улучить миг и броситься...
   Но я стоял неподвижно. Не произнося ни слова. Казалось, язык у меня  во
рту распух.
   Негромким, усталым голосом Долорес продолжала:
   - Убийство Стейна - пустяк. Я сама с удовольствием убила бы его.  Такую
тварь. Умереть - это ерунда, убить - это ерунда. Но кружить  людям  голову
до смерти... - Издав какой-то звук, похожий на всхлипывание, она  умолкла.
- Амиго, ты мне почему-то нравишься. Мне бы давно пора забыть  о  подобной
чепухе. Мэвис отбила его у меня, но я не хотела, чтобы он  ее  убивал.  На
свете полно мужчин с большими деньгами.
   - Похоже, он славный парень, - сказал я, по-прежнему глядя  на  руку  с
пистолетом: ни малейшей дрожи.
   Долорес презрительно рассмеялась.
   - Конечно. Потому он и есть то, что он есть. Ты считаешь себя  твердым,
амиго. Но по сравнению со Стилгрейвом ты - тюфяк.
   Она опустила пистолет, та было самое  время  броситься  на  нее.  Но  я
по-прежнему не двигался.
   - Он убил добрую дюжину людей, - сказала Долорес. - Каждого с  улыбкой.
Я знаю его давно. Еще по Кливленду.
   - Убивал пешнями? - спросил я.
   - Если я дам тебе пистолет, ты убьешь его?
   - А ты поверишь, если я пообещаю сделать это?
   - Да.
   Со склона донесся шум машины.  Но  он  казался  далеким,  как  Марс,  и
бессмысленным, как крики обезьян в бразильских джунглях. Ко мне он не имел
ни малейшего отношения.
   - Убью, если буду вынужден, - сказал я.
   И подобрался, готовясь к прыжку.
   - Доброй ночи, амиго. Я ношу черное, потому что красивая, порочная -  и
пропащая:
   Долорес протянула мне пистолет. Я взял. И стоял с ним в руке. С  минуту
никто из нас не двигался и не произносил ни слова. Потом  она  улыбнулась,
тряхнула головой и вскочила в машину. Завела мотор, захлопнула дверцу.  И,
не трогаясь с места, глядела на меня. Теперь на ее лице была улыбка.
   - Я хорошо сыграла свою роль, правда? - негромко сказала она.
   Затем  машина  резко  рванула  назад,  зашуршав  шинами  по   асфальту.
Вспыхнули фары.  "Меркьюри"  развернулся  и  промчался  мимо  олеандрового
куста. Фары свернули  налево,  на  частную  дорогу.  Свет  их  скрылся  за
деревьями, а шум двигателя  заглушил  протяжный  писк  древесных  лягушек.
Потом стало совершенно тихо. И светила только старая, усталая луна.
   Я вынул из пистолета обойму. Семь патронов. И  один  в  патроннике.  До
полного комплекта недоставало двух. Я понюхал дуло. После последней чистки
из пистолета стреляли. Может быть, дважды.
   Вставив обойму, я положил пистолет на ладонь. Белая костяная  рукоятка.
Тридцать второй калибр.
   В Оррина Квеста стреляли дважды. Те две гильзы, что я подобрал с пола в
той комнате, были тридцать второго калибра.
   А накануне, в номере 332 отеля "Ван Нуйс", прячущая лицо под полотенцем
блондинка угрожала мне пистолетом тридцать  второго  калибра,  у  которого
тоже была белая костяная рукоятка.
   Из-за таких совпадений можно навоображать  слишком  много.  А  можно  и
слишком мало.



        27

   Я бесшумно подошел к гаражу и попытался открыть одну  из  двух  широких
створок ворот. Ручек  на  них  не  было,  следовательно,  управлялись  они
выключателем. Я посветил тонким лучом  фонарика  на  дверную  коробку,  но
ничего не обнаружил.
   Оставив поиски, я подошел к ящикам с мусором. Деревянные  ступени  вели
ко входу для слуг. На то, что эта дверь будет отперта для моего  удобства,
я не надеялся. Под крыльцом находилась еще одна дверь.  Она  оказалась  не
запертой. За ней было темно и пахло эвкалиптовыми дровами. Я прикрыл ее за
собой и снова включил фонарик. В углу была лестница, рядом с  ней  что-то,
похожее на кухонный лифт. Как он управлялся - неизвестно. Я пошел вверх по
ступеням.
   В  отдалении  что-то  загудело.  Я  остановился.  Гудение   стихло.   Я
возобновил подъем. Гудение не возобновилось. Лестница вывела меня к  двери
без ручки, и я включил фонарик. Опять то же самое.
   Однако не сей раз я нашел выключатель. Он представлял собой вделанную в
косяк продолговатую пластинку. К ней прикасалось множество грязных рук.  Я
нажал ее, и запор со щелчком открылся. Дверь  я  отворил  бережно,  словно
впервые принимающий ребенка молодой врач.
   За дверью находилась кухня. Сквозь просветы в  ставнях  на  белый  угол
печки и никелированную сковородку, стоявшую на ней,  падали  лунные  лучи.
Кухня была просторной, как танцевальный  зал.  Открытый  проем  вел  в  до
потолка  выложенную  кафелем  буфетную.  Раковина,  встроенный   в   стену
громадный холодильник,  множество  электрических  автоматов  для  сбивания
коктейлей. Выбирай себе отраву, нажимай  кнопку,  и,  четыре  дня  спустя,
очнешься в больничной палате на покрытом резиной столе.
   Из  буфетной  обычная  дверь  вела  в  темную  столовую,  оттуда  -  на
застекленную веранду, на которую лунный свет лился, словно  вода  в  шлюзы
плотины.
   Устланный ковровой дорожкой  коридор  вел  неизвестно  куда.  Еще  один
прямоугольный проем. От него в темноту, поднимаясь  туда,  где,  очевидно,
были стеклянные  кирпичи  и  мерцала  нержавеющая  сталь,  уходила  прямая
лестница.
   Наконец я оказался, как  следовало  полагать,  в  гостиной.  Окна  были
занавешены, стояла темнота, но чувствовалось, что комната большая.  Темень
была непроглядной. Затаив дыхание, я прислушался: вдруг из темноты за мной
следят тигры. Или неподвижно стоящие и  неслышно  дышащие  ртом  ребята  с
большими пистолетами. Конечно же, здесь никого и  ничего  нет,  просто  не
там, где нужно, разыгралось воображение.
   Я бесшумно подошел к стене и попытался нащупать выключатель  освещения.
Выключатели есть всюду. У всех. Обычно справа  при  входе.  Ты  входишь  в
темную комнату и включаешь свет. Ладно, Марлоу, это у тебя  выключатель  в
положенном месте и на положенной высоте. А тут  по-другому.  Дом  этот  не
такой, как все. Здесь особые способы открывать двери и включать освещение.
Может, на сей раз  требуется  что-то  из  ряда  вон  выходящее,  например,
пропеть "ля" выше "си", или же наступить на плоскую кнопку под ковром, или
просто сказать "Да будет  свет";  микрофон  уловит  эти  слова,  превратит
звуковые колебания в легкий электрический  импульс,  трансформатор  усилит
его, и бесшумный ртутный выключатель сработает.
   В тот вечер я был душевным человеком.  Ищущим  общества  в  потемках  и
готовым заплатить за него большую цену. "Люгер" же под мышкой  и  пистолет
тридцать второго калибра в руке делали меня опасным, до зубов  вооруженным
Марлоу, парнем из Цианидного ущелья.
   Разжав губы, я громко произнес:
   - Привет, привет. Нужен здесь кому-нибудь детектив?
   Никакого ответа, даже ничего похожего на эхо. Мой голос упал в  тишину,
как усталая голова на взбитую подушку.
   И тут за карнизом, огибающим эту  огромную  комнату,  стал  разгораться
янтарный свет. Очень медленно, как в театре, регулируемый реостатом.  Окна
были занавешены толстыми шторами абрикосового цвета.
   Стены тоже абрикосового цвета. В дальнем конце комнаты -  стоящий  чуть
наискосок рядом со входом в буфетную бар. Альков с маленькими столиками  и
мягкими сиденьями. Напольные лампы, мягкие кресла, вмещающие двоих, прочие
атрибуты гостиной - и длинные застеленные столы посередине.
   Ребята с дорожного поста оказались в  общем-то  правы.  Однако  в  Этом
притоне не было ни  малейшего  признака  жизни.  Он  был  безлюден.  Почти
безлюден. Не совсем безлюден.
   Прислонясь  сбоку  к  большому  креслу,  в  зале  стояла  блондинка   в
светло-коричневом манто. Руки она  держала  в  карманах.  Волосы  ее  были
небрежно взбиты, а лицо не было мертвенно-бледным лишь потому, что не  был
белым свет.
   - Не нужно приветов, - произнесла она безжизненным голосом. - Вы  опять
явились слишком поздно.
   - Поздно для чего?
   Я направился к ней. Приближаться к этой женщине  всегда  было  приятно.
Даже теперь, даже в этом слишком уж тихом доме.
   - Оказывается, вы сообразительны, - сказала она. - Вот  уж  не  думала.
Как это вы сумели войти в дом? Вы... - голос  ее  оборвался.  -  Мне  надо
выпить, - произнесла она после напряженной паузы. -  А  то  свалюсь,  чего
доброго.
   - Прекрасное манто. - Я подошел к ней.  Протянув  руку,  коснулся  его.
Мисс Уэлд не шевельнулась. Она то и дело  сжимала  губы,  чтобы  унять  их
дрожь.
   - Каменная куница, - прошептала она.  -  Сорок  тысяч  долларов.  Взято
напрокат для участия в этом фильме.
   - Действие происходит здесь? - Я обвел рукой комнату.
   - Этот фильм кладет конец всем фильмам - для  меня.  Мне...  мне  очень
нужно выпить. Если я попытаюсь идти... -  ее  ясный  голос  превратился  в
шепот и затих. Веки трепетали.
   - Падайте, падайте в обморок, - предложил я. - Подхвачу  на  первом  же
отскоке от пола.
   Мисс Уэлд попыталась улыбнуться и, изо всех  сил  стараясь  не  упасть,
сжала губы.
   - Почему я появился слишком поздно? Поздно для чего?
   - Чтобы получить пулю.
   - Ерунда, я весь вечер был наготове. Меня привезла мисс Гонсалес.
   - Знаю.
   Я снова коснулся манто. Приятно  касаться  вещи,  стоящей  сорок  тысяч
долларов, пусть даже она взята напрокат.
   - Долорес будет ужасно разочарована, - сказала мисс Уэлд. Вокруг губ  у
нее разлилась бледность.
   - Нет.
   - Она послала вас на верную смерть - как и Стейна.
   - Возможно, поначалу и хотела послать. Но передумала.
   Мисс Уэлд засмеялась. Это был глупый, вымученный смешок:  так,  пытаясь
важничать на чаепитии в игорной комнате, смеется ребенок.
   - Вы умеете привлекать женщин, - прошептала она. - Как вам это удается,
черт возьми? С помощью дурманящих сигарет? Не одеждой ведь,  не  деньгами,
не личным обаянием. Его у вас  просто  нет.  Вы  не  особенно  молоды,  не
особенно красивы. Лучшие ваши дни уже позади, и...
   Язык ее работал все  быстрее,  словно  мотор  с  испорченным  клапаном.
Наконец она  затараторила.  Потом  умолкла,  в  изнеможении  вздохнула  и,
подогнув колени, рухнула прямо мне на руки.
   Если она разыграла это, то разыграла превосходно. Будь у меня пистолеты
даже во всех девяти карманах, проку от них  было  бы  не  больше,  чем  от
розовых свечек на торте ко дню рождения.
   Однако ничего не последовало. На меня не уставился никакой крутой тип с
пистолетом. Никакой Стилгрейв не улыбнулся мне легкой, сухой,  отчужденной
улыбкой убийцы. За моей спиной не послышалось никаких крадущихся шагов.
   Мисс Уэлд висела у меня на руках, вялая, как мокрое  чайное  полотенце,
не такая тяжелая, как Оррин Квест, потому что была не такой  безжизненной,
но все же от ее тяжести у  меня  заныли  подколенные  сухожилия.  Когда  я
запрокинул лежащую у меня на груди голову Мэвис, глаза  ее  были  закрыты.
Дыхания не было слышно, разжатые губы слегка посинели.
   Я подхватил ее Правой рукой под колени, поднес к золотистой  кушетке  и
уложил там. Потом распрямился и пошел к бару. На его углу я нашел телефон,
но не смог найти путь к бутылкам, поэтому пришлось махнуть через стойку. Я
взял  симпатичную  бутылку  с  серебристо-синей  этикеткой.  Пробка   была
воткнута неплотно. Я налил в первый  попавшийся  бокал  темного,  крепкого
коньяка и, прихватив бутылку, перемахнул обратно.
   Мисс Уэлд лежала в той же позе, но глаза ее были открыты.
   - Сможете удержать бокал?
   С моей легкой помощью она справилась с этой операцией. Выпила коньяк  и
прижала край бокала к губам,  словно  унимая  их  дрожь.  Я  смотрел,  как
запотевает от ее дыхания стекло. На губах Мэвис появилась легкая улыбка.
   - Холодно, - сказала она.
   И, свесив ноги, поставила ступни на пол.
   - Еще. - Она протянула бокал. Я налил ей. - А где ваш?
   - Не пью. Мне и без того не дают упасть духом.
   Выпив вторую порцию, она содрогнулась. Но синева с ее губ исчезла, хотя
они и не стали слишком уж  красными.  В  уголках  рта  резче  обозначились
легкие морщинки.
   - Кто же это не дает?
   - Целое сонмище женщин: они виснут у меня на  шее,  падают  в  обморок,
требуют, чтобы я поцеловал их, и все такое прочее. Два дня напролет,  хоть
я всего лишь старая развалина без яхты.
   - Без яхты, - повторила мисс Уэлд. -  Мне  трудно  это  представить.  Я
выросла в богатстве.
   - Да, -  кивнул  я.  -  Родилась  с  "кадиллаком"  во  рту.  И  я  могу
догадаться, где.
   Глаза ее сузились.
   - Вот как?
   - Неужели вы думали, что в эту тайну нельзя проникнуть?
   - Я... я... - она умолкла и сделала беспомощный жест. - Сегодня  мне  в
голову не идут никакие реплики.
   - Это игра в плетение словес, - сказал я. - Вы из нее вышли первая.
   - Не разговариваем ли мы, как двое помешанных?
   - Давайте поговорим разумно. Где Стилгрейв?
   Мисс Уэлд молча поглядела на меня. Протянула пустой бокал, я  взял  его
и, не сводя с нее глаз, куда-то поставил. Она тоже неотрывно  смотрела  на
меня. Казалось, прошла целая минута.
   - Он был здесь, - наконец медленно,  словно  ей  приходилось  подбирать
слова, проговорила мисс Уэлд. - Можно сигарету?
   - Старая уловка, - сказал я, достал две сигареты,  обе  взял  в  рот  и
одновременно прикурил их. Потом подался вперед и вставил одну  сигарету  в
ее ярко-красные губы.
   - Нет ничего более банального, -  ответила  она.  -  Разве  что  легкие
поцелуи.
   - Секс - прекрасная тема, - заявил я, - когда не  хочется  отвечать  на
вопросы.
   Мисс Уэлд  выдохнула  дым  и  часто  замигала,  потом  подняла  руку  и
поправила сигарету. За долгие годы я так и не  научился  вставлять  в  рот
женщине сигарету таким образом, чтобы это ее удовлетворило.
   Она тряхнула головой, чтобы мягкие распущенные волосы закачались  у  ее
щек, и поглядела, какое это на меня произвело  впечатление.  Бледность  ее
совершенно исчезла. Щеки слегка разрумянились. Но взгляд был  пристальным,
выжидающим.
   - В общем-то вы славный человек, - сказала она, увидев, что  я  остался
равнодушным. - Для такого рода людей, как вы.
   Я стойко перенес и это.
   - Какая же я дура. Ведь я же толком не  знаю,  что  вы  за  человек.  -
Внезапно она рассмеялась, и по ее щеке скатилась невесть откуда  взявшаяся
слеза. - Насколько мне известно, вы можете оказаться  славным  для  любого
рода людей. - Она отбросила сигарету, поднесла руку ко рту и впилась в нее
зубами. - Что это со мной? Опьянела?
   - Вы тянете резину, - сказал я. - Для того, чтобы дать кому-то время то
ли приехать сюда, то ли отъехать отсюда подальше.  А  может,  на  вас  так
действует после шока коньяк. Вы маленькая девочка, и вам хочется поплакать
матери в передник.
   - Матери? Нет, - она покачала головой. - Лучше уж в  бочку  с  дождевой
водой.
   - Все ясно. Так где же Стилгрейв?
   - Радуйтесь, что не здесь. Он хотел убить вас.  Во  всяком  случае,  он
говорил так.
   - И вы затребовали меня сюда? Неужели вы так привязаны к нему?
   Мисс Уэлд сдула пепел с тыльной стороны ладони. Одна пылинка попала мне
в глаз, и я замигал.
   - Видимо, была, - ответила мисс Уэлд. - Когда-то.
   Она положила руку на колено, раздвинула  пальцы  и  стала  разглядывать
свои ногти. Потом, не поднимая головы, медленно подняла глаза.
   -  Кажется,  чуть  ли  не  в  прошлом  тысячелетии  я  познакомилась  с
невысоким, славным, тихим человеком, умеющим вести  себя  на  людях  и  не
щеголяющим обаянием в каждом городском бистро. Да, он мне очень  нравился.
Очень.
   Подняв руку ко рту, она закусила сустав  пальца.  Потом  той  же  рукой
полезла в карман манто и достала точно такой же, как у  меня,  пистолет  с
белой костяной рукояткой.
   - И в конце концов этой штукой я поставила точку.
   Я подошел и  отобрал  у  нее  пистолет.  Понюхал  дуло.  Из  него  тоже
стреляли.
   - Вы не станете заворачивать его в платок, как это делают на экране?
   Я просто сунул пистолет в другой карман,  где  к  нему  могли  пристать
несколько интересных табачных крошек и несколько необычных, растущих  лишь
на юго-восточном склоне  холма,  где  стоит  муниципалитет  Беверли-Хиллз,
семечек. Это могло позабавить полицейского эксперта.



        28

   Покусывая губу, я с минуту смотрел на мисс Уэлд. Она смотрела на  меня.
Выражение ее лица не менялось. Потом я стал осматривать комнату. Приподнял
пыльное покрывало на одном из столов. Под  покрывалом  была  рулетка.  Под
столом не было ничего.
   - Посмотрите на кресле с магнолиями, - сказала мисс Уэлд.
   Она не взглянула в ту сторону, так что мне пришлось искать его  самому.
Удивительно долго. Обитое цветастым  мебельным  ситцем  кресло  с  высокой
спинкой и подголовником. Их изобрели  давным-давно,  чтобы  укрываться  от
сквозняка, когда, подавшись к горящему  длиннопламенному  углю,  сидишь  у
камина.
   Мне была видна только спинка  кресла.  Крадучись,  я  подошел  к  нему.
Сиденьем оно было почти обращено к стене, и казалось странным, что, идя от
бара, я не заметил Стилгрейва. Он сидел, привалясь  в  угол  и  запрокинув
голову. В петлице алела свежая,  словно  только  что  из  рук  цветочницы,
гвоздика. Полуоткрытые (как всегда в подобных  случаях)  глаза  глядели  в
одну точку на потолке. Пуля  прошла  через  нагрудный  карман  двубортного
пиджака. Стрелявший знал, где находится сердце.
   Я коснулся его щеки. Она была еще теплой. Поднял и  опустил  его  руку.
Она была совсем вялой, но остыть не успела. Потрогал  большую  артерию  на
шее. Кровь его почти сразу остановила свой бег и лишь чуть-чуть  испачкала
пиджак. Я вытер руки носовым платком и постоял,  глядя  на  его  спокойное
маленькое лицо. Все,  что  я  сделал  или  не  сделал,  все  положенное  и
неположенное - все оказалось напрасным.
   Я вернулся, сел напротив мисс Уэлд и стиснул руками колени.
   - Чего ж вы еще от меня ждали? - спросила она. - Он убил моего брата.
   - Брат ваш был далеко не ангелом.
   - Он не должен был его убивать.
   - Кто-то должен был - и побыстрее.
   Глаза ее внезапно расширились.
   Я сказал:
   - Вы не задумывались над тем, почему Стилгрейв не  преследовал  меня  и
почему он отпустил в отель "Ван Нуйс"  вас,  а  не  отправился  туда  сам?
Почему он с его возможностями и опытом не пытался любой  ценой  заполучить
эти фотографии?
   Мисс Уэлд не отметила.
   - Вы давно узнали о существовании этих фотографий? - спросил я.
   - Почти два месяца назад. Первую я получила по  почте  через  несколько
дней после... после того обеда вдвоем.
   - После убийства Стейна?
   - Да, конечно.
   - Вы думали, что его убил Стилгрейв?
   - Нет. Вовсе не думала. То есть не думала до сегодняшнего вечера.
   - Что последовало за получением фотографии?
   - Позвонил Оррин, сказал, что потерял  работу  и  остался  без  единого
гроша. Потребовал денег. О фотографии речи не заводил.  И  без  того  было
совершенно ясно, когда сделан снимок.
   - Как он узнал ваш номер?
   - Телефона? А как узнали вы?
   - За деньги.
   - Так... - она сделала  рукой  неопределенный  жест.  -  Почему  бы  не
позвонить в полицию и не покончить с этим делом?
   - Погодите. Что было дальше? Вы еще получали фотографии?
   - По одной еженедельно. Я показала их ему.  -  Она  указала  в  сторону
кресла. - Восторга у него это не вызвало. Про Оррина я умолчала.
   - Он, должно быть, узнал. Такие люди всегда узнают то, что им нужно.
   - Наверно, узнал.
   - Но он не знал, где скрывается Оррин, - сказал я. - Иначе не  стал  бы
ждать так долго. Когда вы сказали Стилгрейву?
   Мисс Уэлд отвернулась. Стиснула пальцами руку.
   - Сегодня, - прошептала она слабым голосом.
   - Почему сегодня?
   Дыхание ее прервалось.
   - Прошу вас, - взмолилась она, -  не  задавайте  столько  бессмысленных
вопросов. Не мучайте меня. Вы ничего не сможете поделать. Я, когда звонила
Долорес, надеялась на вашу помощь. Теперь уже надеяться не на что.
   - Ну ладно, - вздохнул я. - Кажется, вы кое-чего не  поняли.  Стилгрейв
знал, что человеку, славшему эти фотографии, нужны  деньги,  много  денег.
Знал, что шантажист рано  или  поздно  обнаружит  себя.  Вот  Стилгрейв  и
дождался этого. Фотографии его ничуть не волновали - разве что из-за вас.
   Голос ее обрел ледяное спокойствие:
   - Он убил моего брата. И сам сказал мне об этом. Тут уж гангстер в  нем
полностью выступил наружу. Странных людей можно встретить в Голливуде,  не
так ли? И я среди них не исключение.
   - Вы любили его, - безжалостно сказал я.
   На ее щеках вспыхнули красные пятна.
   - Я никого не люблю! С этим все кончено, - воскликнула  она  и  бросила
взгляд на кресло с высокой спинкой. -  А  его  я  перестала  любить  вчера
вечером. Он стал расспрашивать меня о  вас,  кто  вы  такой  и  все  такое
прочее. Я объяснила ему. И сказала, что надо будет признаться в  посещении
отеля "Ван Нуйс" в тот день, когда в нем оказался тот мертвец.
   - Вы хотели сообщить об этом в полицию?
   - Нет, Джулиусу Оппенгеймеру. Он бы сумел что-нибудь сделать.
   - Не он, так его собачки, - добавил я.
   Мисс Уэлд не улыбнулась. Я тоже.
   - Если б Оппенгеймер ничего не сделал,  у  меня  бы  с  кино  было  все
кончено,  -  равнодушно  промолвила  она.  -  Теперь  кончено  и  со  всем
остальным.
   Я достал сигарету, закурил.  Предложил  и  ей.  Она  отказалась.  Я  не
спешил. Время, казалось, выпустило меня  из  своих  тисков.  И  почти  все
остальное тоже. Я был совершенно подавлен.
   - Вы забегаете вперед, - произнес  я  через  минуту.  -  Отправляясь  в
отель, вы не знали, что Стилгрейв - это Плакса Моейр.
   - Не знала.
   - Тогда зачем вы поехали туда?
   - Выкупить фотографии.
   - Сомнительно. Фотографии для вас  тогда  ничего  не  значили.  На  них
зафиксировано лишь то, что вы сидите с ним за одним столом.
   Мисс Уэлд посмотрела на меня, крепко зажмурилась и опять широко открыла
глаза.
   - Плакать не стану, - сказала она. - Я действительно не знала. Но когда
он оказался в тюрьме, догадалась, что  он  что-то  скрывает.  Решила,  что
Стилгрейв замешан в каких-то темных делах. Но не в убийствах.
   - Угу, - буркнул я, поднялся и под взглядом Мэвис Уэлд подошел к креслу
с высокой спинкой. Нагнувшись над мертвым Стилгрейвом, я  пощупал  у  него
под мышкой слева. Там был пистолет  в  кобуре.  Я  не  стал  его  трогать,
вернулся и опять сел напротив Мэвис.
   - Уладить это будет стоить больших денег, - сказал я.
   На ее лице впервые появилась улыбка. Очень слабая, но все же улыбка.
   - Больших денег у меня нет. Так что это исключается.
   - У Оппенгеймера есть. Теперь вы стоите для него миллионы.
   - Он не станет  рисковать.  Сейчас  все,  кому  не  лень,  нападают  на
кинобизнес. Оппенгеймер смирится с потерей и через полгода забудет о ней.
   - Вы же хотели обратиться к нему.
   - Хотела, потому что влипла в историю, не  сделав  ничего  дурного.  Но
теперь-то я кое-что сделала.
   - А Бэллоу? Вы представляете немалую ценность и для него.
   - Я ни для кого сейчас и гроша ломаного не стою. Оставьте,  Марлоу.  Вы
желаете мне добра, ноя знаю этих людей.
   - Теперь все ясно, - подытожил я. - Вот почему вы послали за мной.
   -  Замечательно,  -  сказала  она.  -  И  вы,  голубчик,  все  уладили.
Бесплатно.
   Голос ее вновь стал хрупким и слабым.
   Я подошел к кушетке и сел рядом с мисс Уэлд.  Взял  ее  за  предплечье,
вытащил руку из кармана манто и положил на свою ладонь. Рука, несмотря  на
мех, была холодной как лед.
   Мисс Уэлд повернула голову и в упор посмотрела на меня.
   - Поверьте, голубчик, я не стою этого. Даже для того,  чтобы  переспать
со мной.
   Я повернул ее  руку  ладонью  вверх  и  хотел  распрямить  пальцы.  Они
оказались неподатливыми. Я распрямил их поодиночке. Погладил ее ладонь.
   - Почему у вас был пистолет?
   - Пистолет?
   - Не выгадывайте время на раздумья. Отвечайте немедленно. Вы собирались
убить его?
   - Почему бы и нет, голубчик? Мне казалось, что я для него что-то значу.
Наверно, я слегка тщеславна. Но он меня  обманул.  Для  Стилгрейвов  этого
мира никто ничего не значит. А теперь никто  ничего  не  значит  для  всех
Мэвис Уэлд этого мира.
   Она отодвинулась от меня и слегка улыбнулась.
   - Не нужно было отдавать вам пистолет. Если бы  я  убила  вас,  то  еще
могла бы как-то вывернуться.
   Я достал пистолет и протянул ей. Она взяла  его  и  вскочила  на  ноги.
Ствол был наведен на меня. Легкая усталая улыбка снова  тронула  ее  губы.
Палец очень твердо лежал на спусковом крючке.
   - Стреляйте повыше, - сказал я. - На мне бронежилет.
   Мисс Уэлд опустила руку и  молча  уставилась  на  меня.  Потом  бросила
пистолет на кушетку.
   - Не нравится мне этот сценарий,  -  проговорила  она.  -  Не  нравятся
реплики. Я просто сама не своя, надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.
   Она засмеялась  и  опустила  глаза.  Носок  ее  туфли  ерзал  по  ковру
взад-вперед.
   - Мы хорошо побеседовали, голубчик. Телефон там, на стойке бара.
   - Спасибо. Вы помните номер Долорес?
   - Долорес? Зачем?
   Я не ответил, и она назвала номер. Подойдя к  углу  бара,  я  позвонил.
Повторилась старая история. Добрый вечер, это Шато-Берси,  кто  спрашивает
мисс  Гонсалес.  Минутку,   пожалуйста,   дзинь,   дзинь,   дзинь,   потом
соблазнительный голос:
   - Алло?
   - Это Марлоу. Ты понимала, какой опасности меня подвергаешь?
   Я почти расслышал, как у нее прервалось дыхание. Почти. Поскольку этого
невозможно расслышать по телефону. Но иногда кажется, что слышишь.
   - Амиго, я так рада слышать твой голос, - сказала она. -  Очень,  очень
рада.
   - Да или нет?
   - Н-не... не знаю. Обидно думать, что, может, и понимала. Ты мне  очень
нравишься.
   - У меня здесь небольшое осложнение.
   -  Он  что...  -  Долгая  пауза.  Телефон  с  коммутатором,  надо  быть
осторожной. - Он что, там?
   - Ну... в некотором смысле. И здесь, и не здесь.
   На сей раз я расслышал ее дыхание. Долгий, похожий на свисток вздох.
   - Есть ли там кто-нибудь еще?
   - Никого. Только я и мой подопечный. Я хочу тебя кое  о  чем  спросить.
Это очень важно. Скажи правду. Где ты взяла ту штуку, что отдала мне?
   - У него, конечно. Он мне сам ее дал.
   - Когда?
   - Рано вечером. А что?
   - Как рано?
   - Часов в шесть.
   - Зачем он дал ее тебе?
   - Просил подержать у себя. Она, как всегда, была при нем.
   - Просил подержать у себя? С какой стати?
   - Он не сказал, амиго. Это в его духе. Он редко объяснял свои поступки.
   - Ты не заметила в этой штуке ничего подозрительного?
   - Как... нет, не заметила.
   - Заметила. Что из нее стреляли, что пахнет пороховой гарью.
   - Но я не...
   - Да, да. Слушай. Ты пораскинула мозгами. Держать у себя эту штуку было
ни к чему. И ты отказалась. Вернула ее назад. Да и  вообще  ты  не  любишь
иметь дело с такими вещами.
   Наступило долгое молчание. Наконец, Долорес сказала:
   - Ну конечно. Но какой для него был смысл отдавать ее  мне?  Я  имею  в
виду, по твоей версии.
   - Он не сказал, какой. Просто хотел сбагрить тебе  пистолет,  а  ты  не
взяла. Запомнишь?
   - Мне придется так говорить?
   - Да.
   - А это не опасно?
   - Ты хоть раз пыталась избежать опасности?
   Долорес негромко засмеялась.
   - Амиго, ты прекрасно понимаешь меня.
   - Доброй ночи, - попрощался я.
   - Постой, ты не рассказал мне, что случилось.
   - Я тебе даже не звонил.
   Положив трубку, я повернулся.
   Мисс Уэлд стояла посреди комнаты, не сводя с меня взгляда.
   - Ваша машина здесь? - спросил я.
   - Да.
   - Уезжайте.
   - И что дальше?
   - Ничего. Отправляйтесь домой.
   - Отвертеться вам не удастся, - негромко произнесла она.
   - Вы мой клиент.
   - Я не могу этого допустить. Его убила я. Зачем же втягивать в это дело
еще и вас?
   - Перестаньте играть роль. И поезжайте окольным путем. Не тем,  которым
меня привезла Долорес.
   Мисс Уэлд поглядела мне в глаза и сдавленно повторила:
   - Но его убила я.
   - Я не слышу ни слова.
   Она сильно закусила нижнюю губу. И, казалось, почти не  дышала.  Стояла
неподвижно. Я подошел к ней, коснулся пальцем ее щеки. Нажал  посильнее  и
смотрел, как белое пятно становится красным.
   - Если хотите знать, - заявил я, - я поступаю так совсем не ради вас, а
ради полицейских. Я играл в этой игре краплеными картами. Они  это  знают.
Вот я и даю им удобный повод поупражнять голосовые связки.
   - Можно подумать, им для этого необходим повод, -  сказала  мисс  Уэлд,
резко повернулась и пошла к выходу. Я проводил  ее  взглядом  до  дверного
проема, надеясь, что она оглянется. Она  вышла,  не  оборачиваясь.  Спустя
долгое время я услышал жужжание. Потом  тяжелый  стук  -  поднялась  дверь
гаража. Вдали тронулся с места автомобиль. Остановился, вновь  послышалось
жужжание.
   Когда оно прекратилось, шум мотора уже затих вдали. Теперь я ничего  не
слышал. Тишина дома облегла меня толстыми свободными складками, как манто"
- плечи мисс Уэлд.
   Я отнес к бару бокал с бутылкой и перемахнул  через  стойку.  Ополоснул
бокал в маленькой раковине и поставил его на место. На сей раз я обнаружил
потайной замок и распахнул  дверцу  с  противоположной  телефону  стороны.
Потом снова подошел к убитому.
   Достав пистолет, взятый у Долорес, я  обтер  его,  вложил  в  маленькую
вялую руку Стилгрейва, подержал и отпустил. Пистолет с глухим стуком  упал
на ковер. Положение его казалось естественным. Об отпечатках пальцев я  не
думал. Стилгрейв,  пожалуй,  давным-давно  научился  не  оставлять  их  на
оружии.
   Теперь у меня оставалось всего три огневые единицы. Пистолет из  кобуры
Стилгрейва я завернул в полотенце и положил на полку бара. К "люгеру" я не
прикасался. Оставался  второй  пистолет  с  белой  костяной  рукояткой.  Я
прикинул, с какого расстояния был произведен роковой выстрел. Не  в  упор,
но с очень близкой дистанции. Встав в трех футах от Стилгрейва, я два раза
выстрелил мимо. Пули спокойно вошли в стену. Я развернул кресло спинкой  к
стене. Положил маленький пистолет на пыльное покрывало одной  из  рулеток.
Потрогал большую мышцу на шее покойника, которая обычно  коченеет  первой.
Было непонятно, начала она твердеть или нет. Но кожа стала  холоднее,  чем
раньше.
   Времени у меня было не так уж много.
   Я подошел  к  телефону  и  набрал  номер  лос-анджелесского  управления
полиции. Попросил оператора соединить меня с  Кристи  Френчем.  Из  отдела
расследования убийств ответили, что он ушел домой, и  поинтересовались,  в
чем дело. Я ответил, что дело личное и что он ждал моего звонка. Мне  дали
его домашний номер,  очень  неохотно,  что  объяснялось  не  существующими
предписаниями, а нежеланием давать кому-либо какие-нибудь сведения.
   Я набрал номер, трубку сняла  женщина  и  позвала:  "Кристи!"  Судя  по
голосу, он был отдохнувшим, спокойным.
   - Это Марлоу. Не помешал?
   - Я читал малышу сказки. Ему уже пора в постель. Чем обязан?
   - Помните, в отеле "Ван Нуйс" вы сказали,  что  человек  может  завести
себе друга, если раздобудет для вас что-нибудь о Плаксе Мойере?
   - Помню.
   - Мне нужен друг.
   - Что же ты разузнал? - Судя по тону, это его мало интересовало.
   - Я предполагаю, что это тот самый человек. Стилгрейв.
   - От предположений мало толку, малыш. Мы  тоже  так  думали,  потому  и
задержали его в кутузке. Но безрезультатно.
   - Вы его взяли по доносу. Этот донос устроил себе он сам.  Чтобы  иметь
алиби на тот вечер, когда убрали Стейна.
   - Это у тебя полет фантазии или есть доказательства?
   Голос его стал уже чуть менее бодрым.
   - Если человек выходил из тюрьмы с пропуском  от  тюремного  врача,  вы
можете это установить?
   Молчание. Вдали послышалось хныканье  ребенка  и  голос  утешающей  его
женщины.
   - Такое случалось, - глухо сказал Френч. - Не  знаю.  Пропуск  получить
нелегко. Его бы отправили под охраной. Он что, подкупил охрану?
   - У меня такая версия.
   - Забудь о ней. Что еще?
   - Я нахожусь в Стиллвуд-Хейтсе.  Это  большой  дом,  в  котором  велись
азартные игры, и это не нравилось местным жителям.
   - Читал об этом. Стилгрейв там?
   - Здесь. Я с ним один.
   Снова молчание. Ребенок заорал, и мне послышался шлепок. Ребенок заорал
еще громче. Френч на кого-то прикрикнул.
   - Дай ему трубку, - наконец, сказал он.
   - Вы сегодня плохо соображаете, Кристи. С какой стати я стал бы звонить
вам?
   - Да, - проговорил он. - Не сразу дошло. Какой там адрес? Телефон?
   - Не знаю. Но дом  находится  в  конце  Тауэр-роуд  в  Стиллвуд-Хейтсе,
телефонный номер Холлдейл - девять пятьдесят три тридцать три.
   Френч повторил номер и медленно спросил:
   - На сей раз дождешься, а?
   - Придется.
   Раздался щелчок, и я повесил трубку.
   Я вновь пошел по дому. Обнаруживая выключатели, я включал свет. Наконец
я вышел из задней двери на самом верху лестницы. Там стоял  прожектор  для
освещения автостоянки. Ворота были по-прежнему распахнуты. Я затворил  их,
надел цепь и защелкнул замок. Неторопливо пошел обратно,  глядя  на  луну,
вдыхая ночной воздух, прислушиваясь к древесным лягушкам и цикадам.  Вошел
в дом, отыскал парадную дверь и зажег над  ней  свет.  Перед  дверью  была
большая автостоянка и круглый газон с  розами.  Но  чтобы  уехать  оттуда,
нужно было огибать здание.
   Дом находился в  тупике,  к  нему  вела  только  одна  дорога,  которая
проходила через жилой район. Мне стало любопытно,  кто  же  живет  в  этом
районе. Вдали  сквозь  деревья  виднелись  огни  большого  дома.  Наверно,
собственность какого-нибудь голливудского туза, чародея слюнявых  поцелуев
и порнографических наплывов.
   Я вернулся в гостиную и потрогал пистолет, из которого стрелял. Он  уже
остыл. Да и мистер Стилгрейв начинал уже определенно выглядеть покойником.
Сирены пока еще не было слышно. Но, наконец, послышался шум въезжающий  на
пригорок машины. Я вышел ей навстречу, лелея свою прекрасную мечту.



        29

   Вошли они, как  всегда,  важно,  нагло,  спокойно,  глаза  их  сверкали
настороженностью и недоверием.
   - Славный домик, - присвистнул Френч. - А где этот тип?
   - Здесь, - сказал Бейфус, не дожидаясь, пока я отвечу.
   Они неторопливо прошли по  комнате,  встали  напротив  Стилгрейва  и  с
серьезным видом уставились на него.
   - Мертв, как будто? - заметил Бейфус, начиная представление.
   Френч наклонился и поднял с пола пистолет,  взяв  его  за  скобу  двумя
пальцами. Указал взглядом в сторону и  повел  подбородком.  Бейфус  поднял
другой, с белой рукояткой, и просунул карандаш в его дуло.
   - Надеюсь, отпечатки пальцев на своих местах, - сказал Бейфус.  Понюхал
дуло. - О, да эта штучка не бездействовала. Как твой, Кристи?
   - Из моего стреляли, - ответил Френч. Принюхался еще раз. - Но довольно
давно. - Достал фонарик и посветил в дуло черного пистолета.  -  Несколько
часов назад.
   - В Бэй-Сити, в одном доме на Вайоминг-стрит, - заговорил я.
   Оба разом обернулись ко мне.
   - Догадка? - неторопливо спросил Френч.
   - Да.
   Он подошел  к  накрытому  столу  и  положил  поднятый  им  пистолет  на
некотором расстоянии от другого.
   - Привесь к ним бирки, Фред. Не откладывая.  Пистолеты  одинаковые.  На
бирках распишемся оба.
   Бейфус кивнул и стал рыться в карманах. Достал две бирки с веревочками.
Полицейские на расстаются с такими вещами.
   Френч подошел ко мне.
   - Давай покончим с догадками и перейдем к тому, что ты знаешь.
   - Вечером мне позвонила одна знакомая и сказала,  что  одному  из  моих
клиентов здесь угрожает опасность. С его стороны. -  Я  кивком  указал  на
покойника в кресле. - Эта знакомая привезла меня сюда. Мы проезжали  через
дорожный пост. Несколько человек видели нас обоих.  Она  оставила  меня  в
задней части дома и уехала домой.
   - У этой знакомой есть фамилия? - спросил Френч.
   - Долорес Гонсалес. Дом Шато-Берси. На Франклин-авеню. Она снимается  в
кино.
   - Ого, - сказал Бейфус и закатил глаза.
   - А кто твой клиент? Она же? - спросил Френч.
   - Нет. Совсем другая женщина.
   - А у нее есть имя?
   - Пока что нет.
   Френч и Бейфус уставились на меня сурово  блестящими  глазами.  Челюсть
Френча дернулась. По ее бокам проступили узлы мускулов.
   - Новые правила, вот как? - негромко спросил он.
   - Нужно соглашение о том, что не будет огласки, - сказал я. -  Окружной
прокурор вряд ли станет возражать.
   - Ты плохо знаешь окружного прокурора, Марлоу, - разъяснил Бейфус. -  У
него аппетит на огласку, как у меня на зеленый горошек.
   - Мы не даем тебе никаких гарантий, - прибавил Френч.
   - Имени у нее нет, - произнес я.
   - У нас есть дюжина способов узнать его,  малыш,  -  сказал  Бейфус.  -
Зачем осложнять дело для всех нас?
   - Никакой огласки, - уперся я, - пока не будет предъявлено обвинение.
   - Отвертеться тебе не удастся, Марлоу.
   - Черт возьми! - взорвался  я.  -  Этот  человек  убил  Оррина  Квеста.
Отвезите пистолет в город и проверьте те пули, что сидят в Квесте. Пойдите
мне навстречу хотя бы  в  этом,  пока  не  поставили  меня  в  невозможное
положение.
   - Ради тебя я и ухом не поведу, - заявил Френч.
   Я промолчал. Он глянул на меня  с  холодной  ненавистью  в  глазах.  И,
медленно разжав губы, глухо спросил:
   - Ты был здесь, когда его прикончили?
   - Нет.
   - А кто был?
   - Он, - сказал я, бросив взгляд на мертвого Стилгрейва.
   - Еще кто?
   - Не стану лгать вам, - сказал я. - Яне скажу ничего - разве только  вы
выполните поставленные мною условия. Кто был здесь и когда его убили, я не
знаю.
   - Кто был здесь, когда ты приехал сюда?
   Я не ответил. Френч неторопливо повернулся к Бейфусу и проговорил:
   - Надень ему наручники.
   За спиной. Бейфус замялся. Потом из левого набедренного кармана  достал
наручники и подошел ко мне.
   - Заведи руки за спину, - с неловкостью сказал он.
   Я повиновался. Бейфус  защелкнул  браслеты  на  моих  запястьях.  Френч
подошел ближе и встал передо мной. Глаза его были полузакрыты, кожа вокруг
них посерела от усталости.
   - Я произнесу небольшую речь, - сказал он. - Тебе она не понравится.
   Я промолчал.
   - С нами дело обстоит вот как, - заговорил Френч. - Мы фараоны,  и  нас
все ненавидят. И будто нам мало своих забот, мы еще должны  иметь  дело  с
тобой. Будто нам и без того не достается от сидящих  в  угловых  кабинетах
типов,  от  своры  из  муниципалитета,  от  дневного  начальника,  ночного
начальника, от торговой палаты, от его чести  мэра,  занимающего  шикарный
кабинет раза в четыре больше трех комнатушек, в которых теснится весь  наш
отдел. Будто в прошлом году, работая в трех комнатушках, где  на  всех  не
хватает стульев, нам не пришлось расследовать сто четырнадцать убийств. Мы
проводим жизнь, роясь в грязном белье и нюхая гнилые зубы. Мы  поднимаемся
по темным лестницам, чтобы  взять  напичканного  наркотиками  вооруженного
подонка, и бывает, даже не доходим до верха, а наши жены не садятся в  тот
вечер обедать, да и в другие вечера тоже. Вечером мы  не  бываем  дома.  А
когда бываем, то до того усталыми, что нет сил ни есть, ни спать, ни  даже
читать ту белиберду, что пишут о нас в газетах. Мы  лежим  в  темноте  без
сна, в паршивом домишке  на  паршивой  улочке,  и  слушаем,  как  на  углу
веселятся  пьянчуги.  А  стоит  только  задремать,  звонит   телефон,   мы
поднимаемся, и все начинается по новой. Все, что мы ни делаем, все не так.
Постоянно. Если  мы  получаем  признание,  говорят,  что  мы  его  выбили,
продажные адвокаты обзывают нас в суде гестаповцами и, стоит нам  оплошать
с грамматикой, скалят зубы. Если мы  совершаем  ошибку,  нас  разжалуют  и
посылают патрулировать район притонов, приятные летние вечера мы проводим,
таща из канав  пьяниц,  выслушивая  оскорбления  шлюх  и  отнимая  ножи  у
подонков в шикарных костюмах. Но всего  этого  для  полного  счастья  нам,
видно, мало. Мы должны еще иметь дело с тобой.
   Френч умолк и перевел дыхание. Лицо  его  слегка  лоснилось,  будто  от
пота. Он всем корпусом чуть подался вперед.
   - Мы должны еще иметь дело с тобой, - повторил он. - И  с  такими,  как
ты. С пройдохами, имеющими лицензии на частный сыск, утаивающими  сведения
и пылящими нам в нос из-за  угла.  Мы  еще  должны  иметь  дело  с  твоими
утайками и хитростями, которые не одурачат даже ребенка. Ты не  обидишься,
если я назову тебя дешевым лживым соглядатаем, так ведь, Марлоу?
   - Хотите, чтобы обиделся? - спросил я.
   Френч распрямился.
   - Очень хотел бы. До жути.
   - Кое-что из сказанного вами - правда, - сказал я. - Но не  все.  Любой
частный детектив хочет жить в ладу с полицией. Но  иногда  трудно  понять,
кто устанавливает правила игры. Иногда он не доверяет полиции - и  не  без
причины. Иногда, сам того не желая, он  попадает  в  переплет  и  вынужден
играть теми картами, что имеет на руках. Хотя и предпочел бы иной расклад.
Ему ведь надо по-прежнему зарабатывать на жизнь.
   - Твоя лицензия недействительна, - сказал Френч. - С настоящей  минуты.
Эта проблема больше не будет занимать тебя.
   - Будет недействительна, когда об этом скажет выдавшая ее комиссия.  Не
раньше.
   - Давай заниматься делом, Кристи, -  мягко  проговорил  Бейфус.  -  Это
может подождать.
   - Я и занимаюсь делом, - ответил Френч. - На свой манер. Этот  тип  еще
не начал острить. Я жду,  когда  он  начнет.  Жду  какой-нибудь  блестящей
остроты. Неужели ты растерял все свои шутки, Марлоу?
   - Что, собственно, вы хотите от меня услышать? - спросил я.
   - Догадайся.
   - Вы сегодня настоящий людоед, - сказал я. - Вам хочется разорвать меня
пополам. Но вам нужен повод. И вы хотите, чтобы я дал вам его?
   - Было бы неплохо, - процедил Френч сквозь зубы.
   - Что бы вы сделали на моем месте? - спросил я.
   - Не могу представить себя упавшим так низко.
   Френч лизнул верхнюю губу.  Его  правая  рука  свободно  свисала  вдоль
туловища. Он сжимал и разжимал ее, сам того не замечая.
   - Успокойся, Кристи, - вмешался Бейфус. - Перестань.
   Френч не шевельнулся. Бейфус подошел и встал между нами.
   - Фред, уйди, - сказал Френч.
   - Нет.
   Френч стиснул кулак и саданул Бейфуса в подбородок.  Бейфус  отшатнулся
назад и при этом оттолкнул меня. Колени  его  задрожали.  Он  пригнулся  и
закашлялся. Медленно покачивая головой, выпрямился, обернулся  и  взглянул
на меня.
   - Новый метод допроса с пристрастием, - усмехнулся  он.  -  Полицейские
лупят друг друга изо всех сил, подозреваемый не выдерживает этого  зрелища
и начинает раскалываться.
   Бейфус  поднял  руку  и  потрогал  ушибленное  место.  Там  уже   стала
появляться опухоль.  Губы  его  усмехались,  но  взгляд  оставался  слегка
затуманенным. Френч стоял неподвижно, не издавая ни звука.  Бейфус  достал
пачку сигарет, встряхнул и протянул Френчу. Френч  поглядел  на  сигареты,
потом на Бейфуса.
   - Семнадцать лет такой жизни, - вздохнул он. -  Жена,  и  та  ненавидит
меня.
   Он поднял руку и слегка  шлепнул  Бейфуса  по  щеке.  Бейфус  продолжал
усмехаться.
   - Это я тебя ударил, Фред? - спросил Френч.
   - Меня никто не бил, Кристи, - ответил Бейфус. - Насколько я помню.
   - Сними с него наручники, - сказал Френч,  -  и  отведи  в  машину.  Он
арестован. Можешь,  если  сочтешь  нужным,  примкнуть  его  наручниками  к
перекладине.
   - Ладно.
   Бейфус зашел мне за спину. Браслеты раскрылись.
   - Пошли, малыш, - кивнул он.
   Я глянул на Френча в упор. Он смотрел на меня,  как  на  пустое  место.
Будто совершенно не видел.
   Я пошел к выходу.



        30

   Имени его я не знал. Он был низковат и  тонок  для  полицейского,  хотя
явно служил в полиции. Я решил так отчасти потому, что он вообще находился
в участке, отчасти потому, что когда он  потянулся  за  картой,  я  увидел
кожаную  наплечную  кобуру  и  рукоятку  служебного  револьвера   тридцать
восьмого калибра.
   Говорил он мало, но  мягко  и  любезно.  И  улыбка  его  согревала  всю
комнату.
   - Прекрасный ход, - заметил я, глядя на него поверх карт.
   Мы раскладывали пасьянс. Вернее,  раскладывал  он.  Я  просто  сидел  и
глядел, как его маленькие, очень аккуратные, очень чистые руки  тянутся  к
карте, изящно поднимают и перекладывают ее. При  этом  он  вытягивал  губы
трубочкой и  насвистывал  что-то  безо  всякой  мелодии:  это  был  легкий
негромкий свист новенького, еще необкатанного паровоза.
   Он улыбнулся и положил красную девятку на черную десятку.
   - Чем вы занимаетесь на досуге? - спросил я.
   - Много играю на рояле, - ответил он. - У меня семифутовый  "стейнвей".
Главным образом, Моцарта и Баха. Я несколько старомоден. Большинство людей
находят их музыку скучной. Я - нет.
   - Отличный подбор, - сказал я и куда-то положил карту.
   - Вы не представляете, как трудно  играть  некоторые  вещи  Моцарта,  -
проговорил мой собеседник.  -  В  хорошем  исполнении  они  кажутся  очень
простыми.
   - А кто хорошо исполняет Моцарта? - спросил я.
   - Шнабель.
   - А Рубинштейн?
   Он покачал головой.
   - Слишком мощно. Слишком эмоционально. Моцарт -  это  музыка  и  ничего
больше. Никаких комментариев от исполнителя не требуется.
   - Держу пари, - сказал я, -  вы  многих  настроили  на  признание.  Вам
нравится эта работа.
   Он переложил еще одну карту и легонько пошевелил  пальцами.  Ногти  его
были блестящими, но короткими. Видно было,  что  этот  человек  любит  без
особого смысла шевелить руками, совершать легкие, четкие, беглые (но в  то
же время ровные и плавные), невесомые, словно лебяжий  пух,  движения.  Он
воскрешал ими в памяти тонкое, но не  слабое  исполнение  глубоких  вещей.
Своего любимого Моцарта. Я это понимал.
   Было около половины шестого, небо за окном  с  противомоскитной  сеткой
начало светлеть. Шведская конторка в углу была закрыта.  Накануне  днем  я
находился  в  этой  же  комнате.  На  краю  конторки  лежал  восьмигранный
плотницкий карандаш: кто-то поднял его и  положил  туда  после  того,  как
лейтенант Мэглешен запустил им в стену. Разложенная конторка,  за  которой
сидел  Кристи  Френч,  была  усыпана  пеплом.  На  самом  краю  стеклянной
пепельницы  лежал  окурок  сигары.  Возле  свисающей  с  потолка  лампы  с
бело-зеленым абажуром, какие до сих пор висят в захолустных отелях,  летал
мотылек.
   - Устали? - спросил мой собеседник.
   - До изнеможения.
   - Зря ввязались в эти запутанные  дела.  Я  не  вижу  в  этом  никакого
смысла.
   - Не видите смысла кого-то убивать?
   Он тепло улыбнулся.
   - Вы же никого не убивали.
   - Почему вы так думаете?
   - Здравый смысл и большой опыт  сидения  здесь  с  людьми.  Это  ночная
работа. Зато я имею возможность музицировать днем. Я  тут  уже  двенадцать
лет. Повидал много любопытных людей.
   Он вытащил еще одного туза, и очень кстати. Мы были почти блокированы.
   - Вы добились многих признаний?
   - Я не выслушиваю признаний, - ответил собеседник. - Только  настраиваю
на них.
   - Почему вы раскрываете это мне?
   Он откинулся назад и легонько постукал  картами  о  край  стола.  Снова
улыбнулся.
   - Я ничего не раскрываю. Нам давно ясна ваша роль в этом деле.
   - Тогда зачем же меня задерживают?
   Собеседник не ответил. Оглянулся на часы на стене.
   - Теперь, думаю, можно перекусить.
   Он встал и подошел к двери.  Приоткрыл  ее  и  что-то  негромко  сказал
кому-то снаружи. Потом вернулся, сел и поглядел на карты.
   - Бесполезно, - вздохнул он. -  Поднять  еще  три,  и  мы  блокированы.
Согласны начать снова?
   - Я был бы согласен не начинать совсем. Не люблю карт. Шахматы - другое
дело.
   Собеседник бросил на меня быстрый взгляд.
   - Что же вы не сказали об этом сразу?  Я  бы  тоже  предпочел  шахматы.
Сейчас принесут поесть. Правда, не обещаю, что кофе будет таким, к  какому
вы привыкли.
   - Черт возьми, я питаюсь где придется... Ладно,  если  не  я  застрелил
его, то кто же?
   - По-моему, это и выводит их из себя.
   - Им бы радоваться, что он убит.
   - Возможно, они и радуются,  -  ответил  собеседник.  -  Только  им  не
нравится, как это сделано.
   - Лично я считаю это очень аккуратной работой.
   Собеседник молча глянул на меня. В руках у него была  колода  карт.  Он
выровнял ее и стал быстро раздавать на двоих.  Карты  лились  из  его  рук
сплошным потоком.
   - Если вы так же быстры с пистолетом... - начал было я.
   Поток карт внезапно прекратился. Их место  занял  пистолет.  Собеседник
легко держал его в правой руке, ствол глядел в дальний угол комнаты. Потом
пистолет исчез, и карты заструились снова.
   - Вы губите здесь  свои  способности,  -  сказал  я.  -  Ваше  место  в
Лас-Вегасе.
   Собеседник взял  одну  из  стопок,  слегка  потасовал  ее  и  сдал  мне
флеш-рояль из пик.
   - Со "стейнвеем" мне безопаснее, - улыбнулся он.
   Отворилась дверь и вошел полицейский с подносом.
   Мы ели тушенку с  овощами  и  пили  горячий,  но  некрепкий  кофе.  Уже
окончательно рассвело.
   В восемь пятнадцать вошел Кристи Френч в сбитой  на  затылок  шляпе,  с
темными пятнами под глазами, и встал у двери.
   Я перевел взгляд на сидевшего напротив меня маленького человека. Но его
уже  не  было.  Карт  не  было  тоже.  Не  было  ничего,  кроме  аккуратно
подвинутого к столу стула и составленных на поднос тарелок, с  которых  мы
ели. У меня даже мурашки побежали по коже.
   Кристи  Френч  зашел  за  стол,  резко  отодвинул  стул,  сел  и  потер
подбородок. Снял шляпу и взъерошил волосы.  Угрюмо,  жестко  уставился  на
меня. Я снова был в полицейской цитадели.



        31

   - Окружной прокурор ждет тебя в девять, - сказал Френч. - А потом,  что
ж, отправляйся домой. Если только он не арестует тебя.  Извини,  что  тебе
пришлось всю ночь просидеть на этом стуле.
   - Ничего, - сказал я. - Мне нужно было попрактиковаться.
   - Да, снова войти в колею, - пробурчал Френч и угрюмо глянул на  поднос
с тарелками.
   - Лагарди взяли? - спросил я.
   - Нет. Кстати, он в самом деле врач. - Френч  глянул  мне  в  глаза.  -
Практиковал в Кливленде.
   - Не нравится мне, что здесь все слишком четко, - сказал я.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Молодой Квест подбирается  к  Стилгрейву.  И  по  чистой  случайности
находит  единственного  в  Бэй-Сити  человека,  который  может  Стилгрейва
опознать. Вот это и кажется мне слишком четким.
   - А ты ничего не забываешь?
   - От усталости я способен забыть собственное имя.
   - Я тоже, - кивнул Френч. - Он ведь должен был еще от  кого-то  узнать,
Кто такой Стилгрейв. Когда делался этот снимок, Моу Стейн был еще жив. Что
проку в этой  фотографии,  если  не  было  известно,  что  за  птица  этот
Стилгрейв.
   - Мисс Уэлд, по-моему, знала, - сказал я. - А Квест был ее братом.
   - Ты говоришь ерунду, приятель, - устало усмехнулся Френч. -  Стала  бы
она помогать брату шантажировать любовника, да и себя тоже?
   - Сдаюсь. Может, этот снимок  оказался  внезапной  удачей.  Другая  его
сестра - моя бывшая клиентка - говорила, что  он  любил  делать  внезапные
снимки. Чем внезапней, тем лучше. Не погибни он, вам пришлось бы взять его
за вмешательство в личную жизнь.
   - За убийство, - равнодушно уточнил Френч.
   - Вот как?
   - Мэглешен нашел ту пешню. Только не сказал при тебе.
   - Одной пешни мало.
   - Он раскопал еще кое-что, но это пустяки. Клозен и Неуловимый  Марстон
отбывали срок. Квеста нет в живых. У него респектабельная  семья.  Он  был
слегка неуравновешен и связался с дурной компанией. Не  стоит  марать  его
семью только ради показа, что полиция способна раскрыть какое-то дело.
   - Благородно с вашей стороны. А как со Стилгрейвом?
   - Меня это не касается. -  Он  стал  подниматься.  -  Долго  ли  длится
расследование, когда гангстер получает свое?
   - Пока о нем пишут в газетах, - сказал я. -  Но  тут  стоит  вопрос  об
установлении личности.
   - Нет.
   Я уставился на Френча.
   - Как это нет?
   - А так. Мы знаем наверняка.  -  Френч  уже  был  на  ногах.  Пригладил
волосы, поправил галстук, надел шляпу и негромко проговорил одной стороной
рта: - Строго между нами - мы всегда знали это наверняка. Только у нас  не
было ни единой улики.
   - Спасибо, - поблагодарил я. - Болтать об этом не буду.  А  как  насчет
пистолетов?
   Френч опустил взгляд на стол. Потом медленно поднял голову и глянул мне
в глаза.
   - Оба принадлежали Стилгрейву. Более того, у него  было  разрешение  на
ношение оружия. Полученное в  другом  округе.  Не  спрашивай,  почему.  Из
одного пистолета... - он сделал паузу и уставился  на  стену  поверх  моей
головы, - был убит Квест. И Стейн, кстати, из того же.
   - Какой это пистолет?
   Френч слабо улыбнулся.
   - Будет черт знает что, если эксперт их перепутал,  а  мы  об  этом  не
узнали.
   Он ждал, не скажу ли я еще чего-нибудь. Но мне говорить было нечего. Он
помахал рукой.
   - Ну ладно, пока. Не обижайся, но я надеюсь, что прокурор сдерет с тебя
шкуру, причем узкими длинными полосками.
   Потом он повернулся и вышел.
   Я тоже мог бы уйти, однако сидел и глядел на  стену,  словно  разучился
вставать. Вскоре дверь отворилась, и  вошла  оранжевая  красотка.  Отперла
свою конторку, сняла со своих невероятных волос шляпу, повесила  на  голый
крючок в голой стене жакет, открыла ближайшее к себе окно, сняла с машинки
чехол и вставила в нее лист бумаги. Потом поглядела на меня.
   - Кого-нибудь ждете?
   - Я снял тут жилье и провел в нем всю ночь.
   Она присмотрелась ко мне.
   - Вы были здесь вчера днем. Я помню.
   Повернулась к машинке, и пальцы ее заплясали по клавишам. Из раскрытого
окна за ее спиной доносилось рычание въезжающих  на  стоянку  машин.  Небо
было ясное, почти без смога. День обещал быть жарким.
   На конторке оранжевой красотки зазвонил телефон.  Она  что-то  неслышно
проговорила в трубку и снова посмотрела на меня.
   - Мистер Эндикотт у себя в кабинете. Знаете, как туда пройти?
   - Я когда-то работал там. Еще до Эндикотта. Меня уволили.
   Она  посмотрела  на  меня  с  ничего  не  выражающим,  как  и  у   всех
муниципальных служащих, видом.  Голос,  казалось,  шедший  откуда  угодно,
только не из ее рта, произнес:
   - Двиньте ему по роже мокрой перчаткой.
   Я подошел к ней поближе и взглянул на ее оранжевые  волосы.  Многие  из
них были у корней седыми.
   - Кто это сказал?
   - Стена. Она говорит. Это голоса мертвецов, проходивших  сквозь  нее  в
ад.
   Я тихо вышел и бесшумно затворил за собой дверь.



        32

   Входишь в двойные  двери.  За  дверями  комбинация  частной  телефонной
станции со столом справок, где сидит одна из  тех  женщин  неопределенного
возраста, каких видишь в муниципальных  учреждениях  по  всему  миру.  Они
никогда не были молодыми и никогда не будут старыми. У них нет ни красоты,
ни обаяния,  ни  шика.  Им  не  нужно  никому  нравиться.  Они  надежны  и
корректны, хотя и не вполне учтивы, умны  и  эрудированы,  хотя  ничем,  в
сущности, не интересуются. Они представляют собой то, во что  превращаются
люди, меняющие жизнь на существование и честолюбие на обеспеченность.
   За этим столом по одной стороне очень  длинного  коридора  тянется  ряд
застекленных комнатушек. Другая сторона - это зал ожидания, представляющий
собой ряд жестких стульев, обращенных "лицом" к комнатушкам.
   Примерно половина стульев была занята. Судя по лицам сидящих, они ждали
долго и полагали, что придется ждать еще дольше. Большинство из  них  было
одето в старье. Один был привезен из тюрьмы в хлопчатобумажном  костюме  и
находился при охраннике. Бледнолицый  парнишка,  крепко  сложенный,  но  с
пустым взглядом.
   На двери в конце коридора  было  написано:  "СЕВЕЛ  ЭНДИКОТТ,  ОКРУЖНОЙ
ПРОКУРОР". Постучав, я вошел в просторную, полную воздуха угловую комнату.
Вполне уютную, со  старомодными,  обитыми  кожей  креслами,  с  портретами
бывших прокуроров и  губернаторов  на  стенах.  Ветерок  развевал  тюлевые
занавески на четырех окнах. Вентилятор на высокой полке  негромко  жужжал,
медленно описывая дугу.
   Севел Эндикотт сидел за темным столом и  смотрел,  как  я  приближаюсь.
Указал на стул напротив. Я сел. Прокурор был высоким, худощавым,  смуглым,
с непричесанными волосами и длинными пальцами.
   - Вы Марлоу? - спросил он. В его голосе слышался легкий южный акцент.
   Я решил, что отвечать не обязательно. И молча ждал.
   - Вы попали в скверное положение, Марлоу. Дело ваше плохо. Вы  скрывали
важные для расследования убийства улики.  Это  -  препятствие  отправлению
правосудия. Вас могут за это посадить.
   - Какие улики? - спросил я.
   Эндикотт взял со стола фотографию и хмуро воззрился на нее. Я глянул на
двух других посетителей, находившихся в комнате. Одной была Мэвис Уэлд.  В
темных очках с широкой белой оправой. Глаз ее не было  видно,  но,  должно
быть, она смотрела на меня. Без улыбки. И сидела совершенно неподвижно.
   Рядом с ней расположился мужчина в светло-сером  фланелевом  костюме  с
небольшой гвоздикой в петлице. Он  курил  сигарету  с  монограммой  и,  не
обращая внимания на стоящую рядом пепельницу, стряхивал пепел  на  пол.  Я
узнал его по фотографиям в газетах. Ли Фаррелл, один из лучших адвокатов в
стране. Седой, но с молодо блестящими глазами. Сильно загорелый.  Держался
он так, словно одна только возможность пожать ему руку стоила  пять  тысяч
долларов.
   Эндикотт откинулся назад и своими длинными пальцами стал постукивать по
подлокотнику. Затем с вежливым почтением он обратился к Мэвис Уэлд.
   - Мисс Уэлд, вы хорошо знали Стилгрейва?
   - Близко. Во многих отношениях он был весьма очаровательным  человеком.
Мне с трудом верится... - она умолкла и пожала плечами.
   - Вы готовы показать под присягой, где и когда был сделан этот снимок?
   Он показал ей фотографию.
   - Минутку, - остановил его Фаррелл. - Это и есть та улика, которую  мог
утаивать мистер Марлоу?
   - Вопросы задаю я, - резко сказал Эндикотт.
   Фаррелл улыбнулся:
   - Ну что ж, если ответ - да, то могу сказать,  что  эта  фотография  не
является уликой.
   - Вы ответите на мой вопрос, мисс Уэлд? - мягко спросил Эндикотт.
   Она ответила легко и непринужденно:
   - Нет, мистер Эндикотт, я не могу показать под присягой,  где  и  когда
был сделан этот снимок. Я не видела, как он был сделан.
   - Все, что вам нужно, - это взглянуть на него.
   - Все, что я знаю, - это то, что видно на этом снимке, - сказала она.
   Я усмехнулся. Фаррелл с огоньком в глазах поглядел  на  меня.  Эндикотт
краем глаза заметил мою усмешку.
   - Вам что-то кажется смешным? - рявкнул он.
   - Я не спал всю ночь. И не могу справиться со своей мимикой, -  ответил
я.
   Он бросил на меня суровый взгляд и снова повернулся к мисс Уэлд.
   - Прошу вас ответить подробнее.
   - Меня много фотографировали,  мистер  Эндикотт.  В  разных  местах,  с
разными людьми. В ресторане "Танцоры" я обедала и  ужинала  и  с  мистером
Стилгрейвом, и со многими другими мужчинами. Не знаю,  что  вы  хотите  от
меня услышать.
   - Насколько я понимаю, -  вкрадчиво  сказал  Фаррелл,  -  вы  хотите  с
помощью показаний мисс Уэлд приобщить эту фотографию  к  делу  в  качестве
улики. На каком процессе?
   - Это мое дело,  -  сухо  ответил  Эндикотт.  -  Вчера  вечером  кто-то
застрелил Стилгрейва. Возможно, женщина. Возможно,  даже  мисс  Уэлд.  Мне
неприятно говорить подобное, но это более чем вероятно.
   Мэвис Уэлд слегка опустила голову. Она вертела в руках белую перчатку.
   - Что ж, представим себе процесс, - сказал Фаррелл, - на  котором  этот
снимок будет фигурировать в качестве улики - если,  конечно,  вам  удастся
приобщить его к делу. Но вам не удастся этого сделать.  Мисс  Уэлд  вам  в
этом не поможет. Она знает о фотографии только то, что на ней  видно.  То,
что может увидеть каждый. Вам придется  приобщить  ее  к  делу  с  помощью
свидетеля, который сможет показать под присягой, где и  когда  был  сделан
этот снимок. В противном случае, если окажусь защитником  на  процессе,  я
буду протестовать. Могу даже представить экспертов, которые  под  присягой
покажут, что фотография сфабрикована.
   - Не сомневаюсь, - сухо сказал Эндикотт.
   - Единственный, кто мог бы вам помочь, - это человек, сделавший снимок,
- неторопливо и спокойно продолжал Фаррелл.  -  Насколько  я  понимаю,  он
мертв. Подозреваю, что именно из-за этого его и убили.
   - Фотография, - сказал Эндикотт, - явно свидетельствует о  том,  что  в
определенное время Стилгрейв находился не в тюрьме, а в другом  месте,  и,
следовательно, не имеет алиби в отношении убийства Стейна.
   - Она станет уликой, - возразил Фаррелл, - только в том случае, если вы
докажете, что это улика. Черт возьми, Эндикотт, я не  собираюсь  объяснять
вам  закон.  Вы  его  знаете.  Забудьте  об  этом  снимке.  Он  ничего  не
доказывает. Ни одна газета не решится его напечатать.  Ни  один  судья  не
примет его к рассмотрению, потому что ни один  компетентный  свидетель  не
сможет дать по его поводу никаких показаний. И  если  Марлоу  утаивал  эту
улику, та в юридическом смысле он не утаивал никаких улик.
   - Я не собирался преследовать Стилгрейва за  убийство  Стейна,  -  сухо
проговорил Эндикотт. - Но меня слегка интересует, кто убил его самого. Как
ни странно,  управление  полиции  тоже  этим  интересуется.  Надеюсь,  наш
интерес вас не оскорбляет.
   - Меня ничто не оскорбляет, - заверил его  Фаррелл.  -  Потому-то  я  и
нахожусь здесь. Вы уверены, что Стилгрейв был убит?
   Эндикотт молча уставился на него. Фаррелл непринужденно добавил:
   - Насколько я  понимаю,  там  было  обнаружено  два  пистолета,  и  оба
принадлежали Стилгрейву.
   - Откуда у вас такие сведения? - резко спросил Эндикотт, подался вперед
и нахмурился.
   Фаррелл бросил сигарету в пепельницу и пожал плечами.
   - Черт возьми, такие вещи становятся известными.  Из  одного  пистолета
убиты Квест и Стейн. Из другого - Стилгрейв. Притом с близкого расстояния.
Я признаю, что такие люди, как правило, не  кончают  с  собой.  И  тем  не
менее, это могло случиться.
   - Несомненно, - серьезно сказал Эндикотт. - Спасибо  за  предположение.
Оно ошибочно.
   Фаррелл слегка улыбнулся и промолчал. Эндикотт  медленно  повернулся  к
Мэвис Уэлд.
   - Мисс Уэлд, это учреждение  -  или,  по  крайней  мере,  его  нынешний
руководитель - не ищет рекламы за счет  людей,  для  которых  определенная
реклама может оказаться роковой. Долг требует от  меня  только  решения  о
том, следует ли привлекать кого-либо к суду за эти убийства. И, если улики
дают к тому основания, выступать обвинителем.  Долг  не  требует  от  меня
портить вам карьеру за то,  что  вы  имели  несчастье  или  неосторожность
сблизиться с человеком, который, хотя и не судился и даже не  был  обвинен
ни в каком  преступлении,  когда-то,  несомненно,  был  членом  преступной
группы. Сомневаюсь, что вы были вполне  откровенны  со  мной  относительно
данной фотографии. Но возвращаться к этому мы больше не будем.  Спрашивать
вас, не вы ли убили Стилгрейва, нет смысла. Но я спрашиваю, есть ли у  вас
сведения, могущие навести правосудие на след возможного убийцы?
   - Сведения, мисс Уэлд, -  торопливо  сказал  Фаррелл,  -  а  не  просто
подозрения.
   Она взглянула Эндикотту прямо в лицо.
   - Нет.
   Эндикотт встал и поклонился.
   - В таком случае, у меня все. Спасибо, что приехали.
   Фаррелл и Мэвис Уэлд поднялись. Я не шевельнулся. Фаррелл спросил:
   - Вы созовете пресс-конференцию?
   - Пожалуй, я предоставлю это вам, мистер Фаррелл. Вы  всегда  мастерски
управлялись с прессой.
   Фаррелл кивнул и пошел к  двери.  Они  вышли.  Мисс  Уэлд,  выходя,  не
смотрела на меня, но что-то слегка  коснулось  моего  затылка.  Ее  рукав.
Может, случайно?
   Когда дверь закрылась, Эндикотт перевел взгляд на меня.
   - Фаррелл представляет и вас? Я забыл спросить у него.
   - Мне он не по карману, так что я беззащитен.
   Эндикотт слегка улыбнулся.
   - Я позволил им пустить в ход все их уловки, а потом, чтобы спасти свое
достоинство, решил отыграться на вас, так-то ли?
   - Помешать вам я не могу.
   - Вы не особенно гордитесь образом своих действий, а, Марлоу?
   - Я оплошал, взявшись за это дело. А потом уже не имел выбора.
   - Вы не считаете, что кое-чем обязаны полицейским?
   - Считал бы - если б они поступили, как вы.
   Эндикотт длинными белыми пальцами провел по взъерошенным волосам.
   - На это я бы мог дать много ответов, - сказал он. - Все они  сводились
бы к одному и тому же. Полиция защищает граждан.  В  этой  стране  еще  не
дожили до понимания этого. Мы смотрим на полицейского  как  на  врага.  Мы
нация ненавистников полиции.
   - Чтобы изменить это, потребуется многое,  -  произнес  я.  -  С  обеих
сторон.
   Прокурор подался вперед и нажал кнопку звонка.
   - Да, - согласился он. - Многое. Но кто-то должен начать. Спасибо,  что
пришли.
   Когда я выходил, в другую дверь с толстой папкой в руке вошла  одна  из
секретарш.



        33

   После бритья и второго завтрака ощущение, будто во рту  ночевал  козел,
слегка прошло. Я поднялся к себе в контору,  отпер  дверь,  и  в  нос  мне
ударили затхлость и запах пыли. Открыв окно,  я  вдохнул  аромат  жареного
кофе из соседней кофейни. Сел за стол, ощутив  на  нем  кончиками  пальцев
соринки. Набил трубку, разжег ее, откинулся назад и огляделся вокруг.
   - Привет, - сказал я, обращаясь к обстановке, к трем зеленым  ящикам  с
картотекой, к стоящему напротив креслу для  клиентов,  старому  коврику  и
светильнику под потолком, в котором, по крайней мере, полгода валялись три
дохлых мотылька. Обращаясь к матовому стеклу, грязным деревянным  вещицам,
к набору ручек на  столе,  к  усталому,  усталому  телефону.  Обращаясь  к
панцирю на аллигаторе. Имя аллигатора - Марлоу,  это  частный  детектив  в
нашем маленьком преуспевающем обществе.  Не  самый  мозговитый  парень  на
свете, зато дешевый. Начал дешевым, а кончил еще дешевле.
   Я полез в тумбу стола  и  выставил  бутылку  "Старого  лесничего".  Там
оставалась примерно треть содержимого. Кто преподнес  ее  тебе,  приятель?
Это высший сорт. Ты такого не покупаешь. Должно быть, кто-то из  клиентов.
Когда-то у меня была клиентка.
   Так я стал думать об Орфамэй,  и...  может  быть,  мысли  мои  обладают
какой-то таинственной силой: зазвонил телефон, и странный  четкий  голосок
прозвучал в точности так же, как и при первом ее звонке.
   - Звоню из той  самой  кабины,  -  сказала  она.  -  Если  вы  один,  я
поднимусь.
   - Угу.
   - Вы, небось, злитесь на меня.
   - Я не злюсь ни на кого. Просто устал.
   - Злитесь, злитесь, - сдавленно произнес голосок.  -  Но  я  все  равно
поднимусь. Злы вы или нет, мне безразлично.
   Она повесила трубку. Я откупорил и понюхал бутылку.  Содрогнулся.  Этим
все было решено. Когда я не могу нюхать виски без содрогания, я не пью.
   Убрав бутылку, я поднялся. Тут послышались шажки по  коридору.  Четкие,
мелкие, я узнал бы их где угодно. Я открыл дверь, Орфамэй  вошла  и  робко
посмотрела на меня.
   Все  исчезло.  Раскосые  очки,  новая  прическа,  маленькая  элегантная
шляпка, запах духов и косметика, украшения на костюме  и  румяна.  Исчезло
все. Она была точно такой же, как в то первое  утро.  Тот  же  коричневый,
шитый на заказ костюм, та же квадратная сумочка, те же очки без оправы, та
же легкая, чопорная, глуповатая улыбка.
   - Это я, - заявила Орфамэй. - Возвращаюсь домой.
   Она последовала за мной в мой  частный  мыслительный  салон  и  чопорно
уселась на стуле. Я же, по обыкновению, сел небрежно и уставился на нее.
   - Обратно в Манхеттен, - сказал я. - Удивляюсь, что вас отпустили.
   - Возможно, придется приехать еще.
   - Сможете позволить себе это?
   Орфамэй издала торопливый, неуверенный смешок.
   - Это мне не будет ничего стоить, - проговорила  она,  подняла  руку  и
коснулась очков без оправы. - Теперь я себя чувствую в них непривычно. Мне
нравятся другие. Но доктору Загсмиту они совершенно не понравятся.
   Она поставила сумочку на стол и, как и в первый свой приход, провела по
нему кончиком пальца.
   - Не помню, вернул ли я вам двадцать долларов, - сказал я. - Мы столько
раз передавали их из рук в руки, что я сбился со счета.
   - Да, вернули, - кивнула она. - Спасибо.
   - Вы уверены?
   - Я никогда не ошибаюсь в денежных делах. Как вы себя  чувствуете?  Вас
не били?
   - Полицейские? Нет. И никогда еще им не  было  так  трудно  не  сделать
этого.
   На лице Орфамэй  отразилось  простодушное  удивление.  Потом  глаза  ее
вспыхнули.
   - Вы, должно быть, ужасно смелый, - сказала она.
   - Просто повезло, - ответил я, взял карандаш  и  пальцем  потрогал  его
кончик. Заточен остро - если, конечно, кому-то нужно  что-то  писать.  Мне
было не нужно. Протянув руку, я просунул  карандаш  в  ремешок  квадратной
сумочки и подтянул ее к себе.
   - Не трогайте, - торопливо  проговорила  Орфамэй  и  потянулась  в  мою
сторону.
   Я усмехнулся и отодвинул сумочку еще дальше, чтобы она не могла да  нее
дотянуться.
   - Ладно. Но эта сумочка такая миловидная. Совсем, как вы.
   Орфамэй откинулась назад. В глазах у нее было смутное беспокойство,  но
она улыбалась.
   - По-вашему, я миловидна... Филип? Я очень заурядна.
   - Вот уж не сказал бы.
   - Не сказали бы?
   - Ни в коем случае, вы одна из самых необыкновенных  девушек,  каких  я
только встречал.
   Держа сумочку за ремешок, я покачал ее и поставил на угол стола.  Глаза
Орфамэй устремились туда же, но она облизнула губы и продолжала  улыбаться
мне.
   - Держу пари, вы знали очень многих девушек, - сказала она. - Почему...
- она потупилась и вновь провела кончиком пальца по столу, - почему вы так
и не женились?
   Я подумал о всех вариантах ответа на этот вопрос. Вспомнил всех женщин,
которые нравились мне настолько, что я бы мог пожелать  на  них  жениться.
Нет, не всех. Но некоторых.
   - Очевидно, я знаю ответ, - выговорил я. - Но  прозвучит  он  банально.
Те, на ком я, может, и хотел бы жениться, не нашли во  мне  того,  что  им
нужно. На других женщинах жениться незачем. Их просто соблазняешь  -  если
они сами не склоняют тебя к этому.
   Орфамэй покраснела до корней своих мышиного цвета волос.
   - Вы отвратительны, когда говорите так.
   - Это относится и к некоторым жеманницам,  -  прибавил  я.  -  Не  ваши
слова. Мои. Заполучить вас было б не очень трудно.
   - Не говорите так, прошу вас!
   - Разве я не прав?
   Орфамэй опустила взгляд на стол.
   -  Скажите  мне,  пожалуйста,  -  неторопливо  произнесла  она,  -  что
случилось с Оррином? Я в полном недоумении.
   - Я говорил вам, что, возможно, он сбился с пути, - сказал я.  -  Когда
вы пришли впервые. Помните?
   Она неторопливо кивнула, все еще заливаясь краской.
   - Ненормальная жизнь в семье, - продолжал я. - Очень замкнутый парень с
очень преувеличенным мнением о собственной значимости. Это было  видно  по
фотографии,  которую  вы  мне  дали.  Не  собираюсь  разыгрывать  из  себя
психолога, но я понял, что если он начнет терять голову,  то  потеряет  ее
полностью. К тому же ужасная жадность к деньгам, царящая в вашей  семье  -
исключая одного ее члена...
   Тут Орфамэй заулыбалась. Если она сочла, что я говорю о  ней,  мне  это
было на руку.
   - У меня есть к вам один вопрос, - сказал я. - Ваша мать  -  не  первая
жена у отца?
   Орфамэй кивнула.
   - Теперь понятно. У Лейлы другая мать. Я так и думал. Скажите  мне  еще
кое-что. Как-никак я проделал для вас большую работу,  но  не  получил  ни
цента.
   - Получили, - резко перебила она. - И немало. От Лейлы. Не ждите, что я
буду называть ее Мэвис Уэлд. Ни за что.
   - Вы не знали, что мне заплатят.
   - Ну... - Орфамэй приумолкла и вновь обратила взгляд на сумочку, -  вам
все же заплатили.
   - Ладно, оставим. Почему вы не сказали мне, кто она?
   - Мне было стыдно. И мать тоже стыдится.
   - Оррин не стыдился. Он был рад этому.
   - Оррин? - Наступило недолгое приличное молчание, Орфамэй тем  временем
глядела на свою сумочку. Мне  стало  любопытно,  что  ж  там  такое  может
находиться. - Но он жил здесь и, видно, свыкся с этим.
   - Сниматься в кино, конечно, не так уж плохо.
   - Дело не только в кино, - торопливо сказала Орфамэй и закусила  нижнюю
губу. В глазах ее что-то вспыхнуло и очень медленно угасло. Я снова поднес
к трубке зажженную спичку. Даже возникни у меня какие-то эмоции, усталость
не дала бы им проявиться.
   - Знаю. По крайней мере,  догадывался.  Каким  образом  Оррин  узнал  о
Стилгрейве то, чего не знала полиция?
   - Я... я не знаю, - неторопливо заговорила Орфамэй, осторожно  подбирая
слова. - Может, через того врача?
   - Ну конечно, - сказал я с широкой теплой  улыбкой.  -  Они  с  Оррином
как-то подружились. Возможно, их сблизил общий интерес к острым предметам.
   Орфамэй откинулась на спинку кресла. Ее маленькое лицо стало вытянутым,
угловатым. Взгляд - настороженным.
   - Вы опять говорите гадости. Не можете без них.
   - Вот досада, - проговорил я. - Я был бы  милейшим  человеком,  если  б
меня оставили в покое. Славная сумочка.
   Придвинув сумочку к себе, я открыл замок.
   Орфамэй подскочила и резко подалась вперед.
   - Оставьте мою сумочку!
   - Вы собираетесь ехать домой в  Манхеттен,  штат  Канзас,  не  так  ли?
Сегодня? Купили билет и все прочее?
   Она пожевала губами и неторопливо села.
   - Отлично. Я вас не держу. Мне только интересно, сколько вы загребли на
этой сделке.
   Орфамэй принялась плакать. Я открыл сумочку и стал  рыться  в  ней.  Но
ничего не обнаруживалось до тех пор, пока я, в глубине, не натолкнулся  на
кармашек с молнией. Расстегнув молнию, я полез  туда.  Там  лежала  ровная
пачка новеньких ассигнаций. Я достал их и перетасовал, будто карты. Десять
сотен. Совершенно новых. Очень славных. Ровно  тысяча  долларов.  Неплохие
деньги для путешествия.
   Я откинулся назад и постукал по столу ребром пачки. Орфамэй притихла  и
уставилась на меня влажными глазами. Я достал из сумочки платок  и  бросил
ей. Она промокнула  глаза.  При  этом  глядела  на  меня,  издавая  легкие
умоляющие всхлипывания.
   - Эти деньги дала мне Лейла, - сказала она негромко.
   - Большим зубилом пользовались?
   Орфамэй лишь открыла рот, и туда по щеке скатилась слеза.
   - Оставьте, - поморщился я. Бросил деньги в сумочку, защелкнул замок  и
придвинул владелице. - Насколько я понимаю, вы с Оррином относитесь к тому
разряду людей, которые могут оправдать любой свой  поступок.  Он  способен
шантажировать сестру, а когда двое мелких мошенников отнимают у  него  эту
кормушку, подкрасться к ним и убить обоих ударом пешни в затылок.  И  вряд
ли после этого он лишился сна. Вы мало чем от него отличаетесь. Эти деньги
дала вам не Лейла. Их вам дал Стилгрейв. За что?
   - Вы низкий человек, - окрысилась Орфамэй. -  Подлили.  Как  вы  смеете
говорить мне такие вещи?
   - Кто сообщил в полицию, что Лагарди знал Клозена? Лагарди  думал,  что
я. Но я не сообщал. Значит, вы. С  какой  целью?  Выкурить  своего  брата,
который не брал вас в долю - потому что как раз тогда потерял свою  колоду
карт и был вынужден скрываться. Хотел бы я взглянуть на те письма, что  он
слал домой. Держу пари,  они  очень  содержательны.  Представляю,  как  он
наводит фотоаппарат на сестру, а добрый доктор Лагарди спокойно ждет его в
укрытии, чтобы получить свою долю добычи. Зачем вы наняли меня?
   - Я не знала, - спокойно ответила Орфамэй. Снова утерла глаза, положила
платок в сумочку и приготовилась уходить.  -  Оррин  не  упоминал  никаких
фамилий. Я даже не знала, что он потерял фотографии. Но знала, что  он  их
сделал, что они стоят больших денег. И приехала удостовериться.
   - В чем?
   - Что Оррин не обманывает меня. Иногда он бывал  очень  зловредным.  Он
мог оставить все деньги себе.
   - Почему он звонил вам позавчера?
   - Испугался. Доктор Лагарди в последнее время был им недоволен. У  него
не было фотографий. Они попали неизвестно к кому. И Оррин перепугался.
   - Фотографии попали ко мне, - сказал я. - И они до сих пор  у  меня.  В
этом сейфе.
   Орфамэй  очень  медленно   повернула   голову,   взглянула   на   сейф.
Нерешительно провела пальцем по губе. И снова повернулась ко мне.
   - Я вам не верю, - сказала она, глядя на меня, словно кошка на  мышиную
норку.
   - Может, поделитесь со мной этой тысячей. Получите фотографии.
   Орфамэй задумалась.
   - Вряд ли я могу давать вам такие деньги за то, что вам не принадлежит,
- вздохнула она и улыбнулась. - Пожалуйста, отдайте  их  мне.  Пожалуйста,
Филип. Лейла должна получить их обратно.
   - За сколько?
   Орфамэй нахмурилась и приняла обиженный вид.
   - Она моя клиентка, - сказал я. - Но  обмануть  ее  я  не  прочь  -  за
хорошую сумму.
   - Я не верю, что фотографии у вас.
   - Ладно же.
   Я поднялся, подошел к сейфу и немедля вернулся с конвертом. Высыпал  из
него отпечатки и негатив на стол. Со своей  стороны.  Орфамэй  глянула  на
фотографии и потянулась к ним.
   Я собрал снимки в стопку и повернул лицевой стороной к  Орфамэй.  Когда
она дотянулась до пачки, я отдернул ее.
   - Мне не видно так далеко, - пожаловалась Орфамэй.
   - Подойти ближе стоит денег.
   - Вот уж не думала, что вы мошенник, - с достоинством заявила она.
   Я молча разжег погасшую трубку.
   - Я заставлю вас отдать их полицейским, - заявила Орфамэй.
   - Попытайтесь.
   Внезапно она затараторила:
   - Я не могу отдать вам эти деньги, никак не могу. Мы - ну, мать и  я  -
еще не расплатились с отцовскими долгами, кое-что должны за дом и...
   - Что вы продали Стилгрейву за эту тысячу?
   Челюсть Орфамэй отвисла, вид у нее стал безобразный. Потом она  закрыла
рот и плотно сжала губы. На меня глядело жесткое, суровое личико.
   - Продать вы могли лишь одно, - сказал я. -  Вы  знали,  где  находится
Оррин. Для Стилгрейва эта информация стоила тысячу. Вполне. Это  вопрос  о
приобщении улик к делу. Вам не понять. Стилгрейв отправился  туда  и  убил
его. Он заплатил вам за адрес.
   - Адрес ему назвала Лейла, - растерянно произнесла Орфамэй.
   - Лейла так и сказала мне, - ответил я. - При необходимости она  скажет
всему свету, что  сама  назвала  адрес,  -  если  это  будет  единственным
выходом. Лейла - чуждая  условностям  голливудская  красотка  не  особенно
строгих нравов. Но когда нужно выдерживать характер, тут ее ни  в  чем  не
упрекнешь. Она не из тех, кто убивает пешней. И не из тех,  кто  падок  на
кровавые деньги.
   Кровь отлила от лица Орфамэй, оно  стало  бледным,  как  лед.  Губы  ее
дрогнули, потом крепко сжались в маленький узелок. Она отодвинулась вместе
с креслом и подалась вперед, чтобы встать.
   - Кровавые деньги, - спокойно повторил я.  -  Ваш  родной  брат.  И  вы
продали его убийцам. Тысяча кровавых долларов. Надеюсь, они  принесут  вам
счастье.
   Орфамэй поднялась и сделала два шага назад. Потом вдруг захихикала.
   - Кто может подтвердить это? - тонким голоском спросила она. - Кто жив,
чтобы подтвердить это? А  кто  вы  такой?  Никто,  дешевый  сыщик.  -  Она
пронзительно расхохоталась.  -  Да  ведь  вас  можно  купить  за  двадцать
долларов.
   Я все еще держал в руках стопку фотографий. Чиркнув спичкой,  я  бросил
негатив в пепельницу и смотрел, как он горит.
   Орфамэй резко оборвала смех и застыла в каком-то ужасе.  Я  стал  рвать
фотографии на клочки. Затем усмехнулся ей.
   - Дешевый сыщик, - сказал я. - Ну так чего от  меня  ждать.  Братьев  и
сестер на продажу у меня нет. Поэтому я продаю своих клиентов.
   Орфамэй замерла, глаза ее сверкали. Закончив рвать фотографии, я поджег
клочки в пепельнице.
   - Об одном жалею,  -  добавил  я.  -  Что  не  увижу  вашей  встречи  в
Манхеттене с милой старой мамочкой. Не увижу, как деретесь вы из-за дележа
этой тысячи. Держу пари, на это стоило бы посмотреть.
   Я помешивал обрывки карандашом, чтобы  они  горели.  Орфамэй  медленно,
осторожно, не отрывая глаз от тлеющего пепла, подошла к столу.
   - Я могу  сообщить  в  полицию,  -  прошептала  она.  -  Я  могу  много
рассказать полицейским. Они поверят мне.
   - Я могу сказать им, кто убил Стилгрейва, -  сказал  я.  -  Потому  что
знаю, кто не убивал его. Они могут поверить мне.
   Маленькая головка вздернулась. Свет заблестел на линзах очков. Глаз  за
ними не было.
   - Не волнуйтесь, - успокоил я ее. - Не стану. Для меня это  будет  мало
стоить. А кое для кого - слишком много.
   Зазвонил телефон, и Орфамэй подскочила на фут. Я повернулся к аппарату,
взял трубку и сказал:
   - Алло?
   - Амиго, у тебя все в порядке?
   Позади послышался какой-то  звук.  Я  обернулся  и  увидел,  как  дверь
закрылась. В комнате никого, кроме меня, не было.
   - Я устал. Не спал всю ночь. Кроме того...
   - Эта малышка звонила тебе?
   - Сестричка? Только что  была  здесь.  Она  с  добычей  возвращается  в
Манхеттен.
   - С добычей?
   - С карманными деньгами, что дал ей Стилгрейв за выдачу брата.
   Помолчав, Долорес серьезно сказала:
   - Ты не можешь знать этого, амиго.
   - Я это знаю так же, как то, что сижу, облокотясь на письменный стол, и
говорю по телефону. Так же, как то, что слышу твой голос. И не так твердо,
но достаточно твердо знаю, кто убил Стилгрейва.
   - Не очень разумно говорить мне об этом,  амиго.  Я  не  безупречна,  и
поэтому доверять мне особенно не стоит.
   - Я совершаю ошибки, но тут ошибки не будет. Все фотографии я  сжег.  Я
пытался продать их Орфамэй. Она предложила слишком низкую цену.
   - Ты, конечно, шутишь, амиго.
   - Я? Над кем?
   По проводу донесся ее звонкий смех.
   - Не хочешь пригласить меня на ленч?
   - Не против. Ты дома?
   - Да.
   - Я скоро подъеду.
   - Ну, я буду в восторге.
   Я повесил трубку.
   Спектакль закончился. Я сидел в пустом театре. Занавес был опущен, и на
нем передо мной тускло возникало все виденное. Но кое-кто из  актеров  уже
становился смутным, нереальным. Прежде всего сестричка. Дня через  два-три
я забуду, как она выглядит. Потому что  в  определенном  смысле  она  была
совершенно нереальной. Я думал о том, как она приедет  в  Манхеттен,  штат
Канзас, к доброй старой мамочке с пухлой маленькой новорожденной  тысячей.
Чтобы она смогла получить эти  деньги,  должно  было  погибнуть  несколько
человек, но вряд ли это будет ее долго беспокоить. Думал о  том,  как  она
явится в приемную доктора - как там его фамилия? Ах да, Загсмит, - смахнет
к его приходу пыль с письменного стола и разложит в приемной  журналы.  На
ней будут очки без оправы, простое платье, на лице не будет  косметики,  и
обращение ее с пациентами будет в высшей степени корректным.
   - Миссис Такая-то, доктор Загсмит просит вас.
   Она с легкой улыбкой придержит дверь, миссис Такая-то пройдет мимо нее,
а доктор Загсмит будет сидеть за столом  в  белом  халате  и,  как  это  и
положено врачу, со стетоскопом, свисающим с шеи. Перед  ним  будет  стоять
картотека. Блокнот  для  заметок  и  блокнот  с  бланками  рецептов  будут
аккуратно лежать под рукой. Доктор Загсмит знает все. Его не провести.  Он
мастер своего дела. Едва взглянув на пациентку, он  знает  ответы  на  все
вопросы, которые все-таки задаст для проформы.
   В своей приемной медсестре, мисс Орфамэй Квест,  он  видит  аккуратную,
спокойную, подобающе одетую для  врачебного  кабинета  молодую  особу  без
маникюра, без яркой косметики; ничто в ней не может возмутить  пациента  с
устарелыми взглядами. Идеальная приемная медсестра мисс Орфамэй Квест.
   Доктор Загсмит не может без самодовольства вспомнить, о ней. Он  сделал
ее такой, какая она есть. Она представляет собой  лишь  то,  что  приказал
доктор.
   Приставать к ней он, скорее всего, пока не пытался. Может, в  маленьких
городках этого не бывает. Ха-ха! Я сам вырос в маленьком городке.
   Сев поудобнее, я взглянул на часы и  все-таки  достал  из  тумбы  стола
бутылку "Старого лесничего". Понюхал горлышко.  Запах  оказался  приятным.
Налив изрядную порцию, я поднял стакан и взглянул на него на просвет.
   - Что ж, доктор Загсмит, - произнес я вслух, словно он  со  стаканом  в
руке сидел по другую сторону стола, - я вас почти не знаю,  а  вы  меня  и
вовсе не знаете. Обычно я не даю советов незнакомым  людям,  но  я  прошел
краткий интенсивный курс воздействия мисс Орфамэй  Квест  и  нарушаю  свое
правило. Если эта девочка захочет чего-то от вас, уступите немедленно.  Не
юлите, не мямлите о подоходном налоге и накладных расходах.  Улыбнитесь  и
раскошельтесь. Не вступая в спор на тему, кому что принадлежит. Главное  -
чтобы девочка была довольна. Желаю удачи, доктор, и ни в  коем  случае  не
оставляйте на виду чего-нибудь вроде остроги.
   Отхлебнув из стакана половину содержимого, я стал ждать, когда по  телу
разойдется тепло. Когда оно разошлось, я допил остальное и убрал бутылку.
   Выбив из трубки пепел, я стал  снова  набивать  ее  свежим  табаком  из
кожаного кисета, который подарила мне ко дню рождения одна моя поклонница,
по странному совпадению носящая ту же фамилию, что и я.
   Набив трубку, я старательно, неторопливо раскурил ее, вышел из  конторы
и беззаботно, как англичанин, возвращающийся с охоты на  тигра,  пошел  по
коридору.



        34

   Шато-Берси - дом старый, но отделанный заново. В его  вестибюль  так  и
просятся индийские каучуконосы и  плющ,  однако  там  стеклянные  кирпичи,
скрытое освещение и треугольные стеклянные столики.  Можно  подумать,  что
отделку производил обитатель сумасшедшего дома. Гамму красок  в  вестибюле
составляют   желчно-зеленая,    жжено-коричневая,    асфальтово-серая    и
синюшно-синяя. Действует все это  так  же  успокаивающе,  как  рассеченная
губа.
   За низкой конторкой никого не было, однако  зеркало  позади  нее  могло
оказаться прозрачным, поэтому я решил не предпринимать  попытки  незаметно
прошмыгнуть на лестницу. На мой звонок из-за барьера выплыл рослый толстяк
и растянул в улыбке полные влажные губы. Зубы  его  были  синевато-белыми,
глаза неестественно блестели.
   - К мисс Гонсалес, - сказал я. - Она ждет меня. Моя фамилия Марлоу.
   - Ну да, конечно, - пробормотал он, руки его дрожали.  -  Да,  конечно.
Сейчас позвоню.
   Голос его тоже дрожал.
   Толстяк взял телефон, что-то пробулькал в него и снова повесил трубку.
   - Да, мистер Марлоу.  Мисс  Гонсалес  сказала,  чтобы  вы  поднимались.
Квартира четыреста двенадцать. - Он хихикнул. - Но вы,  наверное,  и  сами
знаете?
   - Теперь знаю, - сказал я. - Кстати, ты был здесь в феврале?
   - В феврале? В феврале? Да, да, я был  здесь  в  феврале.  -  Слова  он
выговаривал очень старательно.
   - Помнишь тот вечер, когда перед входом был убит Стейн?
   Улыбка мгновенно сошла с его рыхлого лица.
   - Вы полицейский?
   Голос его стал тонким, писклявым.
   - Нет. Но если тебе это не безразлично, у тебя расстегнуты брюки.
   Толстяк с ужасом глянул вниз и дрожащими руками задернул молнию.
   - Спасибо, - пропищал он. - Спасибо.
   И перегнулся через свою низкую конторку.
   - Произошло это не перед входом, - зачастил он. Чуть подальше. Почти на
углу.
   - Стейн жил здесь, не так ли?
   - Я не хочу говорить об этом. Никак не хочу. - Он сделал паузу и провел
мизинцем по нижней губе. - Почему вы спрашиваете?
   - Чтобы ты не закрывал рта. Нужно быть поосторожнее, приятель. В  твоем
дыхании ощутим запах.
   Толстяк залился краской до самой шеи.
   - Если вы намекаете, что я пил...
   - Курил, - сказал я. - И не просто табак.
   Я повернулся. Толстяк не сказал ни слова. Подойдя к лифту, я бросил  на
него взгляд. Он  стоял,  опершись  ладонями  о  конторку  и,  выгнув  шею,
наблюдал за мной. Даже издали было видно, как он дрожит.
   Лифт оказался без лифтера. Четвертый этаж был  холодно-серым,  ковровая
дорожка - толстой. У  двери  с  номером  412  имелась  кнопка  звонка.  Он
мелодично прозвучал за  дверью,  которая  тут  же  распахнулась.  На  меня
уставились красивые черные  глаза,  мне  улыбнулись  манящие  ярко-красные
губы. На Долорес, как и накануне вечером,  были  черные  брюки  и  красная
блузка.
   - Амиго! - воскликнула мисс Гонсалес.  Я  взял  ее  запястья,  свел  их
вместе так, что  сошлись  ладони.  Чуть-чуть  поиграл  с  ней  в  ладушки.
Выражение ее глаз было томным и вместе с тем странным.
   Выпустив руки Долорес, я прикрыл дверь локтем и протиснулся мимо нее  в
комнату. Все было, как и в первый раз.
   - Тебе нужно застраховать их, -  сказал  я,  коснувшись  пальцем  одной
груди, отнюдь не подложной. Сосок был твердым, как рубин.
   Долорес,  довольная,  засмеялась.  Я   оглядел   квартиру.   Она   была
темно-серой и пыльно-голубой. Не цвета хозяйки, но очень  недурна.  Ложный
камин с  газовыми  горелками  в  виде  поленьев.  Довольно  много  кресел,
столиков и светильников. В углу - скромный маленький бар.
   - Нравится моя квартирка, амиго?
   - Не говори "квартирка". Слишком по-шлюшьи.
   Я не смотрел на хозяйку. Не хотел смотреть. Сел на кушетку и потер лоб.
   - Поспать бы часа четыре и пропустить  пару  стаканчиков.  Тогда  бы  я
вновь смог болтать с тобой о пустяках. Сейчас же у меня едва хватит сил на
то, чтобы говорить о деле. Но это необходимо.
   Долорес подошла и села рядом. Я покачал головой.
   - Не сюда. Разговор действительно о деле.
   Она села напротив и серьезно поглядела на меня своими темными глазами.
   - Ну ладно, амиго, как хочешь. Я твоя девочка  -  по  крайней  мере,  я
охотно была бы твоей девочкой.
   - Где ты жила в Кливленде?
   - В Кливленде? - Голос ее был очень мягким, почти воркующим. - Разве  я
говорила, что жила в Кливленде?
   - Ты сказала, что познакомилась с ним там.
   Долорес задумалась, потом кивнула.
   - Я тогда была замужем, амиго. А в чем дело?
   - Стало быть, жила в Кливленде?
   - Да, - негромко сказала она.
   - Как ты познакомилась со Стилгрейвом?
   - В те дни было престижным знать кого-то из  гангстеров.  Наверно,  это
форма  извращенного  снобизма.  Девицы  ходили  туда,  где,   по   слухам,
собирались гангстеры. Если повезет, в один прекрасный вечер...
   - Ты позволила ему подцепить тебя?
   Она весело кивнула.
   - Вернее, я подцепила его. Он был очень славным. Правда.
   - А как же муж? Твой муж? Или не помнишь?
   Долорес улыбнулась.
   - Брошенными мужьями хоть пруд пруди.
   - Ты права. Их можно отыскать где угодно. Даже в Бэй-Сити.
   Этим я ничего не достиг. Она вежливо пожала плечами.
   - Не сомневаюсь.
   - Им может быть даже выпускник  Сорбонны.  Он  даже  может  предаваться
мечтам, практикуя в жалком маленьком городишке.  Ждать  и  надеяться.  Это
словосочетание мне по душе. В нем есть поэтичность.
   Вежливая улыбка не сходила с красивого лица Долорес.
   - Мы не находим общего языка, - вздохнул я.
   - Никак не находим. А надо бы найти.
   Я опустил взгляд на свои пальцы. Голова у меня болела. Я был совершенно
не в форме. Долорес протянула мне сигареты в хрустальной коробке, и я взял
одну. Свою сигарету Долорес вставила в золотые щипчики. Ее  она  взяла  из
другой коробки.
   - Хочу попробовать твоих, - попросил я.
   - Но мексиканский табак многим кажется очень крепким.
   - Без добавок, - сказал я, глядя на нее. Потом решил не  настаивать.  -
Нет, ты права. Мне он не понравится.
   - В чем смысл этого эпизода? - настороженно спросила Долорес.
   - Швейцар курит марихуану.
   Она неторопливо кивнула.
   - Я предупреждала его. Несколько раз.
   - Амиго, - сказал я.
   - Что?
   - Ты употребляешь не так уж много испанских слов, верно? Может,  ты  их
не много и знаешь. "Амиго" - совсем уж затверженное слово.
   - Надеюсь, мы не будем вести себя, как вчера днем? - протянула она.
   - Нет. В тебе нет ничего  мексиканского,  кроме  повторения  нескольких
словечек и старательной манеры говорить будто на чужом языке.
   Долорес не ответила. Легонько выпустила сигаретный дым и улыбнулась.
   - У меня большие неприятности с полицейскими, - продолжал я. -  Видимо,
у мисс Уэлд хватило здравого смысла рассказать обо  всем  своему  боссу  -
Джулиусу Оппенгеймеру, - и он не остался в стороне. Нанял ей Ли  Фаррелла.
Полицейские вряд ли думают, что Стилгрейва убила она. Но они считают,  что
я знаю, кто убийца, и поэтому точат на меня зуб.
   - А ты действительно знаешь, амиго?
   - Я же сказал тебе по телефону, что знаю.
   Долорес бросила на меня долгий, немигающий взгляд.
   - Убийство произошло на моих глазах. - Голос ее, наконец,  стал  сухим,
серьезным.  -  Это  было  очень  захватывающе.  Этой   маленькой   девочке
захотелось повидать игорный дом. Она никогда не видела ничего подобного, а
в газетах писали.
   - Она останавливалась здесь - у тебя?
   - Не в моей квартире, амиго, а в комнате, которую я для нее сняла.
   - Ясно, почему она не хотела назвать мне своего адреса, - сказал  я.  -
Однако, насколько я понимаю, у тебя не было времени обучать ее этому делу.
   Долорес чуть заметно нахмурилась и взмахнула  коричневой  сигаретой.  Я
смотрел, как дымок выводит в воздухе что-то недоступное прочтению.
   - Прошу тебя. Как я уже сказала, ей захотелось отправиться в тот дом. Я
позвонила Стилгрейву, он сказал - приезжайте. Когда мы  приехали,  он  был
пьян. Я впервые видела его пьяным. Он засмеялся, обнял маленькую Орфамэй и
сказал, что она вполне заработала свои деньги, что у него для нее  кое-что
есть, достал из кармана завернутый в какую-то тряпку бумажник и подал  ей.
Когда Орфамэй развернула ее, посреди бумажника  оказалась  залитая  кровью
дырка.
   - Нехорошо, - заметил я. -  Я  бы  даже  не  назвал  это  типичным  для
гангстера.
   - Ты плохо знал его.
   - Верно. Продолжай.
   - Маленькая Орфамэй взяла бумажник, посмотрела сначала на  него,  потом
на Стилгрейва. Ее бледное лицо было  очень  спокойным.  Она  поблагодарила
Стилгрейва, открыла  сумку,  чтобы,  как  мне  показалось,  положить  туда
бумажник, - все это было очень захватывающе...
   - Душераздирающая сцена. Я бы, задыхаясь, упал на пол.
   - ...но вместо этого она выхватила из  сумки  пистолет.  По-моему,  тот
самый, что Стилгрейв дал Мэвис. Он был очень похож...
   - Я прекрасно знаю, как он выглядел, - кивнул я. - Мне пришлось немного
повозиться с ним.
   - ...она повернулась и прикончила его одним выстрелом. Это  было  очень
драматично.
   Долорес опять сунула в рот коричневую сигарету и улыбнулась мне. Как-то
странно, холодно, словно думала о чем-то далеком.
   - Ты заставила ее признаться в этом Мэвис Уэлд, - сказал я.
   Долорес кивнула.
   - Тебе, насколько я понимаю, Мэвис бы не поверила.
   - Я не хотела рисковать.
   - А не ты ли дала Орфамэй тысячу долларов, милочка? Чтобы заставить  ее
признаться? Эта маленькая девочка ради таких денег может пойти на многое.
   - На этот вопрос я не отвечу, - с достоинством сказала Долорес.
   - Конечно. Значит, вчера вечером, везя меня туда,  ты  уже  знала,  что
Стилгрейв мертв, что бояться нечего, и спектакль с пистолетом  был  просто
спектаклем.
   - Не хочу разыгрывать из себя благодетельницу, -  негромко  проговорила
она. - Но там сложилось трудное  положение,  и  я  знала,  что  ты  как-то
вызволишь Мэвис. Никто больше не смог бы этого сделать. Мэвис решила взять
вину на себя.
   - Мне, пожалуй, надо выпить, - вздохнул я. - Силы совсем на исходе.
   Долорес подскочила и пошла к маленькому бару.  Вернулась  она  с  двумя
большими стаканами разбавленного виски. Подала один мне и,  держа  свой  у
губ, смотрела, как я пью. Виски было замечательным. Я отпил еще. Она вновь
села в свое кресло и потянулась к золотым щипчикам.
   - Я вывел Мэвис на чистую воду, - наконец сказал я. -  Она  утверждала,
что сама застрелила его. Пистолет у нее был. Точно такой  же,  какой  дала
мне ты. Кстати, ты, очевидно, не обратила внимания на то,  что  из  твоего
пистолета стреляли?
   - Я ничего не смыслю в пистолетах, - мягко произнесла Долорес.