учшая часть жизни... И вдруг однажды ты замечаешь, что он не только не благодарен тебе за все жертвы, но еще и... ненавидит вас! Как больно было мне видеть это сдержанное ее отчаяние! -- Элен, -- попробовал я успокоить ее. -- Нет, оставьте, Виктор... Оставьте... -- Конечно же, она сказала это от злости... Она попала в ловушку и не знала, что придумать, чтобы выбраться из нее... -- Она сказала это потому, что у нее нет сердца, сказала потому, что ненавидит меня, Виктор. Я прекрасно знала, что она никогда не простит мне того, что отняла вас у нее... -- Подождите, -- остановил я ее, -- мне кажется, моя гипотеза относительно ее ночных хождений правильна... Пожалуй, она не сознает, что происходит... Или же... -- Что -- или же? -- Или же это самая экстраординарная комедиантка, которая когда-либо существовала на свете... Элен вздохнула: -- Кто даст нам ответ на этот вопрос? -- Рано или поздно мы получим этот ответ. О каком снотворном nm` говорила? -- Ей выписал его лечащий врач. -- Как оно действует? -- Все зависит от дозы... Я даю ей десяти капель, когда вижу, что она нервничает... В таком количестве оно больше действует, как успокаивающее, чем как снотворное... -- Вчера вечером она его пила? -- Нет... Что еще больше подтверждает, что она лгала! Вы понимаете, Виктор, она ведь прекрасно знала, когда говорила это, что вчера я ничего ей не давала! -- Хорошо, нужно ложиться спать, Элен. Завтра попробуем разобраться во всем этом... -- Для меня и так все ясно. Я не хотела смотреть на нее другими глазами, но она сама меня вынудила... -- Нужно проконсультироваться у врача... -- Прежде чем он придет, я хотела бы, Виктор, чтобы вы посетили его, все ему рассказали и узнали его мнение. -- Я сделаю это завтра. Я подал ей руку и помог подняться с кресла, потом обнял и прижал к себе. Она положила голову на мое плечо. Я почувствовал, как еловые иголки в ее волосах царапают мне шею. x x x Назавтра же я, как и пообещал Элен, направился в Канны встретиться с лечащим врачом семьи Лекэн. Выехал рано утром, чтобы застать его дома, прежде чем он уедет на визиты. Доктор жил недалеко от порта, на относительно тихой улочке. Он принял меня в домашнем халате. Это был уже довольно старый человек, которому сейчас, пожалуй, больше пристало бы играть в шары "эта игра здесь очень распространена", чем врачевать и разъезжать с визитами. Он был очень приветлив, разговорчив. Седая козлиная бородка, смеющиеся глаза, огромный живот и короткие беспокойные руки -- забавный, словом, был старичок. -- Доктор Буссик? -- спросил я. -- К вашим услугам. -- Виктор Менда... Я жених мадемуазель Элен. -- О! Смотри-ка... А я и не знал, что она собирается замуж. Я улыбнулся: -- Месяц назад, доктор, я сам об этом не знал. Моя шутка понравилась ему. Он расхохотался: -- Так вы не на добрачный осмотр приехали, я полагаю? -- Увы, нет. -- Как -- увы? -- удивился он. -- У вас что, со здоровьем что- нибудь не в порядке? -- Совсем другое. Он сразу же заинтересовался. Я рассказал ему обо всем увиденном мною, начиная с засохшей грязи на лодыжке и кончая событиями сегодняшней ночи, ничего не опуская. Он посерьезнел и недовольно теребил бородку. Как только я закончил, он воскликнул: -- Ну и ну! Потом довольно надолго задумался и, наконец, подошел к одному из многочисленных книжных шкафов своего кабинета и достал с полки папку. На ее обложке я прочитал: "Ева Лекэн". Он стал листать страницы в папке. Я молча ждал. -- Я вспоминаю природу ее болезни, степени -- наконец заговорил доктор. -- И мне трудно предположить, что эта малышка может undhr|... Во всяком случае, нормально... Самая большая надежда могла бы быть на то, что, она сможет перемещаться с помощью специальных приспособлений, костылей, тростей... Нет, на большее она не способна! -- И тем не менее, доктор, факты налицо! Она ходит! -- Но почему тайно? -- Дорогой мой, если полиомиелит мало изучен, то уж душа человеческая -- тайна куда большая... Особенно душа девушки, которая едва ли не выросла в инвалидной коляске... -- Он встал. -- Я загляну к вам как-нибудь на днях. Скорый визит может ее шокировать. Старик нравился мне. Хоть и забавен он был с виду и словоохотлив не в меру, я сразу понял, что это большой психолог. -- Ну, тогда до скорой встречи, доктор. Очень рад был познакомиться с вами. Спускаясь по лестнице, я думал, что ничего особенного, такого что могло бы подтвердить мои предположения, он мне не сказал, но и не отверг возможность ее выздоровления. Тайного! x x x В этот день Ева не спустилась ни к завтраку, ни к обеду, но в конце дня все же появилась. Мне показалось, она была немного бледна. На виске у нее был синяк -- она ведь ударилась ночью головой о колесо каталки. Когда подъемник спускался вниз, я обсуждал с Элен интерьер бара в картинной галерее "Шкатулки с Мечтами". Мы сразу же одновременно подняли глаза. На Еве были черная просторная бархатная юбка и голубая жокейская куртка, прекрасно оттенявшая цвет ее волос и лица. Выглядела она в этом наряде просто потрясающе. -- Привет всем! -- бросила она раскатистым голосом, выезжая из подъемника. -- Позвольте представиться: звезда беговых дорожек, главный соперник самого Затопека, побиватель рекордов на длинных дистанциях. -- Ради Бога, замолчи! -- закричала Элен. -- Ради Бога?.. -- Ева помолчала. -- Хорошо, я больше ничего не скажу. Я подошел к ней. -- Простите мне мою грубость сегодня ночью, Ева. Мне стыдно. -- Баста, я от этого не умерла, вы сами видите... И это не помешает мне сходить порезвиться на воле в одну из ближайших ночей... -- Ева, я думаю, возможно, у вас бывают такие сомнамбулические состояния, во время которых вы можете ходить. -- Прекрасная идея! -- Я пытаюсь понять... -- Сомнамбулизм также погружает меня в такой глубокий сон, что меня не добудиться? Я даже подскочил: -- Откуда вы знаете, что я не мог вас разбудить, если вы действительно спали? -- Но... -- Что -- но, Ева? -- Во сне я четко чувствовала, что меня трясут, слышала, как произносят мое имя... -- Вот видите! -- Я только глаза не могла открыть... Тяжелый очень был сон, ничего не соображала... -- Вот видите! -- О, как вы мне надоели с вашим скептицизмом! Я пожал плечами: -- Хватит, Ева, а то еще наговорим друг другу лишнего. -- Я сменил тон. -- Вы столько боли причинили вашей сестре, Ева... Я надеюсь, вы хотя бы это помните? -- Помню... Сестры переглянулись. Было что-то беспокойное в их лицах. -- О, Элен! -- забормотала Ева. -- Моя Элен!.. Ну прости меня!.. Ну прости!.. Элен подошла к ней и обняла. Теперь они уже плакали в объятиях друг друга. Амелия, убиравшая со стола, посмотрела на меня, ничего не понимая. Смущенный, я вышел. Гроза, которая, казалось, приближалась ночью, так и не разразилась. Теперь небо сияло. Я обогнул дом и подошел к гимнастическому уголку. Взобрался на канат. Никогда еще я так легко на него не взбирался. Мне казалось, я невесом. Я чувствовал в себе огромнейшую невостребованную силу, такую, что можно было бы на небо взобраться! Глава 11 Этой ночью ничего не случилось. Когда Ева отправилась спать, я пожелал ей, как обычно, спокойной ночи "без какого-нибудь намека!" Но когда она исчезла, я переговорил с Элен: -- За ней нужен глаз да глаз, Элен. Я думаю, если она ходит сознательно, то подождет еще несколько ночей, прежде чем выйти на улицу. А если несознательно, во сне, тогда она может выкинуть этот фокус в любой момент. Ее можно как-нибудь осторожно закрыть в комнате? Элен покачала головой: -- Она заметит, и это будет что-то ужасное! -- Тогда я буду спать в коридоре. -- Она и это заметит, можете быть уверены. У нее какое-то шестое чувство, которое предупреждает ее обо всем непривычном, что происходит вокруг. -- В таком случае я буду спать на диване в холле. -- Как хотите, Виктор, но ведь вам будет плохо... -- Не беспокойтесь о моем комфорте, моя дорогая. Я люблю спать на твердом -- это напоминает мне службу в армии. Я поднялся в свою комнату, во-первых, чтобы ввести в заблуждение Еву; во-вторых, чтобы переодеться в пижаму и захватить одеяло. Какое-то время стоял и курил у окна, потом спустился вниз -- тихо, как муха. Я прекрасно выспался на этом самом диване в холле, что бы там ни говорила Элен, и утром с большим удовольствием занимался гимнастикой, усердствуя гораздо более обычного. Эти утренние упражнения здорово мне помогали. Благодаря им мне удавалось сбросить жирок, который я наращивал днем, сидя за столом. Живот мой был тверд и упруг. Я с огромным удовлетворением чувствовал сталь своих бицепсов и, вообще, здоровье во всем своем, как никогда прежде, натренированном теле. Дни сменялись ночами... Я по-прежнему спал в холле. Я решил спать там, если потребуется, месяцы. Во что бы то ни стало я задумал подстеречь Еву во время хождений. У меня не было никаких сомнений, что однажды ночью она опять встанет... Доктор, как и обещал, нанес нам визит. Выходя из комнаты Евы, он многозначительно покачал головой. Когда я с Элен провожал его dn ворот, он сказал: -- Не думаю, что она может ходить... Пожалуй, вы ошиблись... -- Это невозможно, доктор! Невозможно! И тогда он задал нам вопрос -- очень простой, но безупречно логичный: -- А вы видели, как она ходит? А ведь я действительно этого не видел! Единственное, в чем я был совершенно уверен, так это в том, что в течение какого-то времени Евы не было в ее комнате. И правда: огромная разница -- увидеть ее ходящей или всего лишь заметить ее отсутствие! Именно об этой разнице и заставил меня думать доктор, то и дело поглаживавший свою бородку. Проводив доктора, мы возвращались назад молча. Я думал про обвинения, брошенные Евой Элен в ту ночь, и Элен, пожалуй, знала, что я думаю именно об этом. Не случайно сказала она на крыльце: -- Нет, Виктор... Вы ошибаетесь... Я хотел было возразить, но она быстро ушла. x x x Назавтра после визита доктора мы опять всполошились. Ночью я был разбужен сильным шумом на втором этаже. Я взлетел по лестнице наверх, как раз в тот момент, когда Элен стучалась в дверь комнаты сестры. -- Что случилось, Виктор? -- спросила она. -- Не знаю... Вы что-нибудь слышали? Элен яростно дергала за ручку, но Ева, очевидно, закрыла дверь на задвижку. -- Сейчас я взломаю эту проклятую дверь! -- закричал я. -- Не надо. Пройдите через мою комнату и ванную. Я побежал в глубь коридора, быстро прошел через спальню Элен, потом через ванную комнату. Дверь в комнату Евы со стороны ванной также была закрыта изнутри. -- Она закрыта! -- крикнул я. -- Идите быстрее сюда! -- встревоженно крикнула она мне в ответ. Я вернулся. Элен продолжала дергать ручку двери. Я отошел назад, разогнался и изо всей силы ударил правым плечом по двери. Раздался треск, дверь открылась, и мы ворвались в комнату. Горел свет. Кровать и коляска были пусты. Ева лежала на полу, прислонившись головой к радиатору. На голове была рана. Сильно текла кровь. Теперь ее золотистые волосы были чуть ли не красными. Я подхватил ее на руки и отнес на кровать. -- Она одета! -- воскликнула Элен. Пораженный ранее увиденным, этого я и не заметил. На Еве в самом деле были брюки и пуловер. -- Вызовите быстро доктора, а я попробую привести ее в себя! Я побежал в ванную комнату и взял там нашатырный спирт. Вернувшись, обильно смочил им платок и поднес его к носу Евы. Вскоре она икнула и открыла глаза. -- Мне плохо, -- пробормотала она. -- Ничего, милая, ты просто набила себе хорошую шишку... Она узнала меня: -- Что случилось?.. Я что, упала с кровати? Когда мы ворвались в комнату, она лежала в другом ее конце. И добралась туда без помощи коляски -- та ведь стояла возле самой кровати. Но час разгадки еще не настал. -- Да, ты упала... -- Во сне? -- Ну конечно... Доктор Буссик прибыл через полчаса. Он промыл рану и успокоил нас относительно ее серьезности. А затем попросил нас объяснить, что случилось. Элен коротко рассказала. -- Вы понимаете, доктор, -- заговорил я, как только Элен кончила, -- Ева была закрыта в своей комнате изнутри... На этот раз нет никаких сомнений: она ходит... -- Во всяком случае, она ходит плохо, раз упала. -- Падают и не такие, как она, -- самые проворные здоровячки! -- парировал я. -- Справедливо... Кстати, осматривая ее ноги, парализованные вот уже семь лет, я с удивлением обнаружил, что икры и правой, и левой ноги достаточно мускулистые... -- Вот видите! -- Вижу... Да, это действительно необыкновенный случай. Нужно показать ее какому-нибудь большому специалисту... Вы бы свозили ее в Париж, мадемуазель Элен? -- Ну конечно! -- Тогда я напишу Фарно-Рейну, это первый авторитет в этих вопросах. Уехал доктор Буссик очень взволнованный. Мы вернулись к Еве в ее комнату. Белая повязка на ее голове местами покраснела. -- Что вы там шушукаетесь? -- спросила Ева. -- Опять какие- нибудь чудеса? -- Ева, мы все вам сейчас же скажем, -- заговорил я. -- Вы не упали с кровати... -- Откуда тогда я упала? -- Вы стояли на ногах и упали! -- Ну да! -- Да, Ева. Ваша голова была прислонена к радиатору. А вы видите, где он находится: в другом конце комнаты. Ваша кровь осталась на ковре в том месте! А ведь обе двери в вашей комнате были заперты изнутри! -- М-да! -- Теперь она поняла, что на этот раз все слишком серьезно. -- И вот еще один довод, Ева, -- добавил я. -- Чтобы войти сюда, я был вынужден взломать эту дверь. Ева посмотрела на дверь -- та болталась на петлях. -- Элен! -- закричала она. -- Элен, спаси меня, мне страшно! Я боюсь самой себя! Отныне я буду спать в твоей комнате, хорошо, Элен? -- Да, моя дорогая... -- Так действительно будет лучше, -- рассудил я -- Только не переживайте, милая, вами серьезно займутся и быстро вас вылечат... Вылечат от всего! Глава 12 Мы все сделали, как решили: поставили кровать Евы в комнате Элен, а я снова вернулся на третий этаж. Опять наступило затишье. Я снова мог заниматься обустройством нашего магазина, которое уже подходило к концу. Ева теперь не слишком этим интересовалась. Получив доказательства своих странных ночных хождений, она стала какая- то заторможенная. Я то и дело замечал ее растерянный, настороженный взгляд. Видно было, что, запуганная, она жила отрешенно. Мне было стыдно: я догадывался, что в таком ее состоянии во многом повинен я. Действительно, все эти ночные кризисы никогда не случались до моего появления в доме сестер Лекэн. Я взорвал gdeq| покой, если не сказать больше: вывел из оцепенения двух женщин, давно им довольствовавшися. Нажав на звонок на воротах особняка, я стремительно разрушил девственную атмосферу этого дома, никогда не знавшую до меня каких-либо мужчин. Скрытная Амелия по-прежнему была настроена ко мне враждебно: она знала, что во всем ныне происходящем виноват я, и не скрывала этого. Она старалась смотреть на меня как можно реже и, по возможности, никогда не заговаривала со мной. Из-за своей глухоты, вернее, благодаря своей глухоте она так и не стала свидетельницей ночных потрясений, но каким-то обостренным чутьем старых слуг, которые всегда замечают любые перемены в своих хозяевах, догадывалась, что от нее что-то скрывают. Я уже решил про себя, что выпровожу на покой эту печальную сову вскоре после того, как женюсь. А пока я был вынужден терпеть ее неприязнь. Надвигался день открытия "Шкатулки с Мечтами". Я все время был занят, почти всегда отсутствовал дома. Никогда еще не чувствовал на себе такой ответственности. Я и мысли не допускал, что хоть что-нибудь будет сделано не лучшим образом. Бросился в эту коммерческую авантюру подобно мальчишке сорвиголова, записывающемуся в воздушно-десантные войска... Я понимал, что в руках у меня, может быть, шанс всей моей жизни, и решительно не хотел его упустить. Рабочая горячка мешала мне уделять сестрам сколько-нибудь значительное внимание. Моя любовь к Элен ждала своего часа. Я испытывал к ней тихую нежность, зная, что не пришло еще время высвободиться всем моим чувствам. И мне даже нравилось быть рассудительным и сдержанным -- я сознавал свою силу. Но вдруг настала третья ночь. x x x Элен позвала меня со второго этажа. Я спал очень крепко, и ее тревожный голос меня будто плетью хлестнул. Спускаясь по лестнице, я уже знал, что дело, конечно, в Еве. Мне оставалось лишь догадываться, что же она теперь у чудила. Элен сразу же бросилась ко мне: -- Виктор, она опять исчезла! -- Но как?! Она же спит в вашей комнате! -- Я спала... Что вы хотите, я же не могу бодрствовать ночи напролет! -- Конечно, моя дорогая... Но я же вас не упрекаю! Ну так что? -- Я проснулась с каким-то тяжелым чувством... Мне снилось, что я заплутала в каком-то огромном пустом соборе... Это было ужасно... Я включила свет и увидела, что дверь открыта, а кровать пуста... -- Вы пошли ее искать? -- Нет, я это только что заметила... И сразу же позвала вас. -- А ее одежда? -- Ее также нет. Я побежал в холл. Дверь там была распахнута. Я вышел на крыльцо и закричал изо всей силы: -- Ева! Ева! Вернитесь! В ответ лишь шелест листьев. Я поднялся наверх к Элен. -- Что делать? -- спросила она. -- Не знаю... Ночь совсем темная... Вернется она, наверное, сама, как и прежде... -- И я так думаю... Я вошел в комнату, ставшую теперь для сестер общей спальней, и посмотрел на две пустые кровати... Страшным показалось мне вдруг }rn зрелище. Меня даже мутить стало -- я уже был сыт всем этим по горло! Вы беспокоитесь, правда, Виктор? -- Боже мой, есть из-за чего, не так ли? -- Мне тоже страшно... Мне кажется... -- Что вам кажется? Она покачала головой, словно отгоняя дурную мысль. -- Нет, это слишком ужасно... -- Вы не закрывали дверь на ключ? -- Нет, но ведь наши кровати рядом, и я думала... -- Ну да, я вас понимаю... Как она могла одеться, чтобы вы не услышали? -- А может, она оделась в ванной комнате? Я прошел в ванную комнату. Все там было в полном порядке. Я не нашел никакой одежды и уже собрался выходить, как вдруг обратил внимание на стакан на полочке умывальника. Стакан был пуст, но на стенках его был какой-то фиолетовый налет. Я понюхал. Запах был приторный... Удивленный, я обернулся. Элен как-то странно смотрела на меня. Не знаю, почему, но что-то насторожило меня в ней. У нее был такой вид, словно она старается думать не о том, что ее на самом дела заботит, а совершенно о другом, так, чтобы ее ни в чем не заподозрили. -- Это снотворное, которое вы давали Еве, да? Она покачала головой: -- Я не знаю... -- Как? Ведь налет свежий, даже на дне немного осталось? Значит, вы ей его давали! -- Да нет, что вы, я помню... Она сама иногда его пьет, когда плохо себя чувствует... И потом, она ведь выходила... Объяснение было правдоподобным, однако не удовлетворило меня. -- Где флакон? -- В аптечке, я думаю... Я открыл аптечку. Я прекрасно помнил эту маленькую бутылочку с красной этикеткой и резиновой пробкой. В аптечке ее не было. -- Элен, что-то мне все это не нравится... -- Виктор! -- воскликнула она. -- Вы меня пугаете! Лицо у нее теперь было словно из воска, под глазами синели мешки... Какое-то время я молча всматривался в нее. Нервы мои не выдерживали. -- Элен, вы что-то скрываете от меня... -- Ну что вы, Виктор! Я даже дрожал от волнения. Слюну тяжело было проглотить... Ноги стали ватными -- подступал страх. -- Где флакон? -- Я вам повторяю, что... -- Послушайте, если Ева выпила снотворного, она не смогла бы спуститься по лестнице. Того, что было в этом стакане, хватит, чтобы усыпить полк! Да, кстати, на краях стакана видны следы помады. И это цикламеновая помада, которой пользуется ваша сестра, вы ведь не будете спорить! Элен ничего не ответила. Я стремительно вышел -- она отступила в сторону. Дрожь моя становилась все сильнее. Мы дошли до спальни сестер. Я еще раз осмотрел ее, потом опять вышел в коридор. Мне уже дышать становилось трудно. Тишина в доме была мертвая. Как в храме... А Элен ведь храм приснился! Я вошел в комнату, где раньше спала Ева. Дверь до сих пор не a{k` починена, хоть мы и вызвали несколько дней назад столяра. И эту комнату я осмотрел еще раз. Внезапно внимание мое привлекла деталь, на которую я совершенно не обратил внимания в ту ночь, когда взламывал дверь... Задвижка была цела так же, как и щеколда на косяке! Вы понимаете?.. Это означало, что, когда я взламывал дверь, она была закрыта на ключ, а не на задвижку, как я подумал тогда. А подумал я так лишь потому, что так мне сказала Элен... Пока я рассматривал эту задвижку, взгляд Элен так и застыл на мне -- вялый и бессильный. -- Элен... -- повернулся я к ней. -- Что? -- Той ночью, когда я прибежал сюда, я поверил вам, что дверь заперта изнутри -- на самом же деле вы закрыли ее на ключ после того, как вышли из комнаты! -- Вы с ума сошли! -- А я вот начинаю думать, не вы ли сошли с ума? -- Я запрещаю вам оскорблять меня! Я схватил ее за руку и рванул к себе. -- А перед тем, как я взломал дверь, вы велели мне пройти в ванную, чтобы я лишний раз удостоверился, что Ева заперлась изнутри! Да вы создали в доме самый настоящий психоз! -- Но это же все не правдоподобно, Виктор!.. Что это вдруг на вас нашло? Вместо ответа я схватил Элен за ногу и сорвал с нее туфлю. Я перевернул туфлю подошвой кверху -- на ковер посыпался песок. -- Элен! -- закричал я. -- Вы утверждаете, что не выходили сегодня ночью из дому, а в вашей туфле -- песок! Это ее и добило! Она раскрыла рот, но так ничего и не смогла сказать. -- Вы ненавидите вашу сестру, да? -- спросил я. Элен тихо заплакала. Отступила к банкетке и уселась. -- Не могу я больше, -- прошептала она так тихо, что я едва расслышал ее. -- Нет, я, правда, больше не могу, Виктор... Что мог я сказать? История подходила к концу -- ей уже нечего было скрывать. И сил у нее действительно больше не оставалось -- я это видел. -- Долгие годы я была узницей этой проклятой коляски. Вы понимаете? -- Да, -- ответил я. Я и в самом деле понимал эту драму сестринского долга. Элен пожертвовала своей свободой, молодостью... И вдруг однажды она увидела свою жизнь во всем ее безрадостном свете... -- Инвалидом на самом деле была я, Виктор... -- Но зачем этот маскарад? Зачем мучить Еву, в то время как достаточно было ее бросить? -- Мне не хватало мужества бросить ее. -- Но вы нашли в себе мужество играть с ней ужаснейшую из комедий! Вы искали способ внушить ей, что она душевнобольная и ходит, не зная того! Вы отдаете себе отчет, насколько это жестоко? -- Не ей я хотела это внушить... -- А кому -- мне? -- Да, Виктор, вам. -- Но зачем? Объясни мне ради Бога! Она опустила голову. На лбу у нее обозначилась глубокая морщина. Челюсть у нее выдавалась теперь вперед, и Элен уже совсем не казалась мне красивой. -- Затем, что для исполнения моего плана нужно было, чтобы все onbephkh в ее ночные отлучки... Вот почему я и разыгрывала весь этот спектакль... Идея пришла мне в голову в тот день, когда вы поделились со мной своими сомнениями... Я увидела вдруг долгожданную возможность избавиться от нее. -- Вам -- избавиться от нее! Мне стало не по себе от такого признания. -- А где она теперь? -- спросил я и сам удивился: как могло так случиться, что поинтересовался этим только сейчас, задав прежде кучу других вопросов?!. -- Не знаю... -- Вот еще! Где Ева? -- Я... я вынесла ее из дому... -- Где? -- Я отнесла ее в лес... -- Пойдем за ней. Мне стало очень тяжело на душе. Жизнь казалась бесконечно гнусной. Отвратительная интрига Элен была мне так противна, что любовь моя сменялась презрением. -- Ну, идем! Она покачала головой: -- Нет, нет... Идите одни... У меня сил нет... Я взял ее за руку и потянул за собой: -- Хватит, идем! Не отпуская ее руки, я суетился по лестнице. Мы прошли через холл, вышли на крыльцо... На ней была только одна туфля, и я был босый, но какое это теперь имело значение? Я чувствовал -- какой- то внутренний голос мне это подсказывал, -- что все нужно делать как можно быстрее... Через лужайки мы прошли к еловому лесу. Ночь была довольно светлая, и деревья отбрасывали длинные мрачные тени. Элен дрожала уже от страха. -- Оставьте меня, Виктор... Я умоляю вас... -- Где вы ее положили? -- Там... Напрасно я вглядывался туда, куда она показала, -- ничего не видел. Я пожалел, что не захватил с собой электрический фонарик. -- Если бы вы оставили ее здесь, -- зло сказал я наконец, -- я бы заметил ее... Вы мне лжете... Элен ничего не ответила. Она напряженно вслушивалась во что- то, и лицо у нее кривилось. Тогда я тоже прислушался. И ужасная мысль пронеслась в моей голове. Я все понял. Нарастал шум приближающегося поезда. Я вспомнил, что неподалеку от леса проходила железная дорога. -- Сволочь! Ты положила ее на дорогу, да? Она кивнула. Я опрометью бросился в сторону дороги. Поезд все приближался, заглушая шум моря. Я бежал так быстро, что во мне исчезли все чувства и мысли, я ощущал лишь, что я бегу, и думал, что должен во что бы то ни стало успеть. Я обегал кусты и деревья, поднимался и спускался по пригоркам, и перед глазами у меня была одна Ева, которую нужно было непременно отыскать, опередив поезд... А я ведь даже не знал, с какой стороны он подходит: он шел здесь по кривой, огибая большой холм, отражавший шум локомотива. Но я знал, что он приближался. Наконец я оказался у подножия холма и, перескочив через проволочное заграждение возле самой железной дороги, мгновенно сбежал по насыпи. Острые булыжники больно кололи босые ноги, но я не чувствовал этой боли. Поезд подходил справа. Сигнальные огни были уже совсем яркими, виднелись клубы дыма. Я бросил взгляд на сверкающие рельсы, залитые лунным светом. И тут я взвыл. Между мною и поездом на полотне лежала она... Я всей грудью вдохнул воздух -- больше уже такой возможности не представится -- и рванул вперед, к Еве. Откуда только сила в ногах взялась! Я несся стремглав, не думая совершенно об ужасной опасности, которой сам подвергался, -- перед глазами лежал на рельсах парализованный да еще и одурманенный снотворным человек. Сквозь шум поезда я расслышал вдруг за собой крик Элен: -- Ви-и-и-иктор! Не надо!!! Не надо! Виктор! Но это еще больше меня подхлестнуло. Какую же черную душу нужно было иметь, чтобы желать в такой момент смерти своей сестры! Поезд был уже почти рядом. Свет сигнальных огней заливал на рельсах свет лунный. Теперь уже я прыгнул -- нет, пролетел в прыжке эти последние метры -- и оказался наконец возле Евы. Что было потом, я уже не чувствовал. С этого момента все смешалось в моей голове... Все, что я помню -- это проглоченный горький угольный дым, жар в спину и невероятный грохот, обрушившийся на мою голову. Задыхающийся, опустошенный, совершенно обессилевший, я потерял на насыпи сознание. Когда я пришел в себя, то сразу же почувствовал, что прижимаю к груди своей Еву -- она горячо дышала мне в лицо. x x x Я осторожно положил Еву на насыпь и встал. Мне казалось, я уже никогда не смогу дышать нормально. В груди у меня словно угли горели. А уж дрожал я, наверное, как никто никогда в этой жизни... Прохладный воздух немного успокоил меня. Дыхание потихоньку приходило в порядок. Я вытер рукавом пот со лба... Потом я стал трясти Еву, пробуя разбудить ее. Но после той дозы снотворного, которой оглушила ее Элен, сделать это было невозможно... Тогда я подхватил ее на руки. Может быть, так и лучше, подумал я: несчастная не заметит сразу же после пробуждения весь ужас произошедшего. Пошатываясь, я нес ее вдоль насыпи до того места, где дорога наиболее близко подходила к территории особняка сестер Лекэн. Только теперь я стал чувствовать, как мертвели у меня от слабости ноги и вообще все тело. Я нес Еву на руках и плохо видел, что у меня под ногами. Наконец я решил переложить ее на спину. Это, пожалуй, должно было облегчить мою дорогу в лесу. Остановившись, я начал перекладывать беднягу на спину -- и тут... И тут я заметил на насыпи что-то темное и большое. Я наклонился немного и понял: это было искромсанное тело Элен. Глава 13 Наверное, она решила, что я попал под локомотив, непродолжительное оцепенение стоило ей жизни. Рана на груди была огромная и очень глубокая. Одна нога была почти оторвана. Но лицо осталось неповрежденным. Оно было спокойным, и на нем, казалось, застыла какая-то странная улыбка. Впрочем, не напрасный ли это труд -- разгадывать тайны масок смерти? Положив Еву на насыпь, я присел на колени возле мертвой Элен. -- Так это ты была тогда в ночной машине? -- пробормотал я. -- Ты, измученная затворничеством?.. В какой страшный клубок связались теперь мои чувства к ней! Но нужно было идти. Жуткая боль в ногах напомнила мне об этом, и я оторвал свой взгляд от изуродованного тела все еще любимого мной человека. Нужно было думать о жизни, которая продолжалась. Жизни своей и жизни, бившейся в сердце рядом. Я взвалил себе Еву на спину и двинулся в сторону дома. x x x Я положил ее на кровать, потом раздел и накрыл одеялом. Затем тщательно почистил ее одежду и повесил на спинку стула. Что еще?.. О, да!.. Я вымыл из стакана в ванной комнате все остатки снотворного и лишь потом пошел в свою комнату. Свет я нигде не выключал. Пусть лучше Амелия увидит утром дом таким. Показания о таком зрелище только подкрепят версию о самоубийстве... Подумают -- по меньшей мере, я на это рассчитывал, -- что Элен действовала, подавленная ночной депрессией... Стоит ли говорить вам, что я так и не смог сомкнуть глаз? Я вздрагивал от одного только боя часов и особенно, когда возле холма проходили поезда. Перед глазами все время стоял труп моей вчерашней невесты. Бедная Элен! Как она, должно быть, страдала, прежде чем прийти к такому вот концу!.. Мне страшно становилось при одной только мысли о том, сколько же ненависти к своему постылому существованию накопилось в ее сердце за все эти годы, -- мысль за мыслью, день за днем -- в доме, казалось бы, предназначенном для счастья!.. Но вести себя так, как она, могут разве лишь дикари, живущие в хижинах в недоступной глуши, а не люди, подчиняющиеся законам совести и справедливости... И высшая справедливость вмешалась в трагический ход событий... А в каком положении оказался бы я, если бы судьбой был предначертан иной поворот?.. Смог бы я выдать Элен в руки полиции?.. А смог бы оставить тело Евы в ее когтях?.. Трагический конец Элен не вызывал во мне слишком добрых к ней чувств. Любил ли я ее?.. Теперь я в этом сильно сомневался. Увиденная в таком неожиданном свете, связь наша представлялась мне искусственной, а ее счастливое продолжение -- маловероятным. Элен взволновала меня?.. Очаровала?.. Я пережил с ней чудесные мгновения?.. Но разве это любовь? x x x Рассвело. Запели птицы. Я встретил утро с облегчением. Я услышал, как встала Амелия. Каждое утро, просыпаясь, она кашляла и, одеваясь, разговаривала сама с собой. Мне казалось, это были проклятия... Она спустилась вниз. Я закрыл глаза, чтобы лучше представлять, где она сейчас находится. На втором этаже она удивленно вскрикнула. Несколько раз на все лады позвала Элен. Затем, пожалуй, спустилась на первый этаж, потому что больше я ее уже не слышал. И тут, измученный, я уснул сидя в кровати. x x x Спал я лишь несколько минут, но этот короткий сон освежил меня. Когда я умылся и почистил зубы, Амелия постучалась в мою дверь. Прежде чем крикнуть ей, чтобы она входила, я всунул свои расквашенные ноги в тапочки. Можно сказать, она впервые "нанесла мне визит". Враждебность на ее сморщенном лице сменилась тревогой. -- Вас прислали справиться обо мне? -- совершенно спокойно спросил я и понял, что отменно владею собой. -- Нет, совсем нет... -- Так что же? Кажется, вы чем-то обеспокоены? -- Да. Мадемуазель Элен исчезла. Я даже нашел в себе силы рассмеяться: -- Исчезла! Вот еще история... Да она занимается как всегда гимнастикой. -- Нет! -- Значит, гуляет... -- Нет! Амелия просто пронизывала меня этими своими "нет", такими же острыми, как и ее взгляд. -- Почему вы так уверены, Амелия? -- Ее спортивный костюм в комнате... Одежда также... Она, должно быть, вышла из дома в одной ночной рубашке... А в коридоре я нашла ее туфлю... И свет в доме всюду был включен... -- Ну и ну!.. А мадемуазель Ева? -- Она спит. Никак не могла ее разбудить... Наверное, она опять пила свое снотворное. -- Давайте спустимся вниз, посмотрим. На втором этаже я стал открывать все двери и заглядывать в каждую комнату. Я чувствовал, что играл хорошо и все больше отводил от себя подозрения старухи. -- Никуда не уходите отсюда, -- сказал я ей, -- я выйду поищу ее вокруг дома. Вскоре я направился к еловому лесу. Ночью я мог оставить там какие-нибудь следы своего пребывания, и теперь представился подходящий момент позаботиться о том, чтобы их не было. Походив, я нашел на кусте свой носовой платок и с облегчением снял его. Я не осмеливался слишком близко подходить к железной дороге -- боялся, что меня могут заметить. Через час я вернулся в дом. Там уже был полицейский и служащий железной дороги. Они разговаривали с Амелией. Я понял: расследование началось. x x x -- Вы ее родственник? -- спросил у меня полицейский. -- Почти что. -- Я был женихом мадемуазель Элен Лекэн. -- Она погибла! -- сказала мне убитая горем Амелия, Полицейский и железнодорожник рассказали мне об "ужасном несчастье" с большой осторожностью, щадя меня. Я отреагировал соответствующим образом. -- Самое удивительное, -- сказал полицейский, -- что она шла по дороге в одной ночной рубашке... Она что, лунатиком была? Я повернулся к Амелии, ожидая, что та ответит. Полицейский повторил еще раз вопрос, но служанка лишь пожала плечами: -- Когда маленькая была, да... Но потом -- никогда... Полицейский оказался философом. -- Следователь разберется, -- сказал он. Наконец полицейский и железнодорожник ушли. Мне стало несколько не о себе, когда я остался один с Амелией. Старуха действительно, как я уже сказал, была просто убита горем, и я не знал, что и сказать ей. Я уже хотел было заплакать, как и она; не так для вида, как для того, чтобы стало легче, но не вышло. Амелия подошла ко мне совсем близко. -- В тот день, -- сказала она, -- когда вы ступили на порог этого дома, несчастье поселилось в нем. Она плакала, но взгляд у нее был жестким. -- Согласен с вами, Амелия... -- Эти девчушки были без ума от вас... Они.. Она вдруг запнулась. Я с тревогой стал ждать продолжения. Может, она о многом догадывается? -- Они уже не любили друг друга, как раньше. Я просто уверена, что бедняжка Элен покончила с собой! Она знала, что потеряет из- за вас сестру, и не могла с этим смириться! Рыдая, она уже задыхалась. -- Вы посланец дьявола! -- бросила она мне в лицо, глядя на меня ненавидящими глазами, и рухнула на диван. Я поднялся наверх в комнату к Еве -- хотел разбудить ее. Она спала все тем же мертвым сном. Я снова, как и в прошлый раз, дал ей понюхать нашатырный спирт. Она приоткрыла глаза. -- Вы меня слышите, Ева? Она сделала какое-то легкое движение головой, которое, по- видимому, означало утвердительный ответ. -- Не засыпайте, подождите... Я пошел в ванную комнату и взял в аптечке макситон. Дал ей еще немного, положил на лоб мокрое полотенце. Постепенно Ева стала приходить в себя. Через пять минут ей уже не хотелось спать. -- Я опять наделала глупостей? -- шепотом спросила она. -- Нет, Ева... Я сел на кровать и гладил ее чудесные волосы. -- Мне нужно сообщить вам очень печальную весть... Она насторожилась, но все же молчала. -- Ужасную вещь... -- Я никак не мог начать. Она посмотрела на пустую кровать Элен. -- Элен? Я кивнул: -- Она... Она ушла? Любопытное предположение! -- В каком-то смысле да, Ева, она ушла... -- Умерла?! -- Да. Ева закрыла глаза. Губы у нее совершенно побелели. -- Ева! -- Да... -- Вы плохо себя чувствуете? -- Нет... Как это случилось? -- Ева, это она была... была лунатиком... Это она вставала ночью... Ее нашли... сегодня утром, на железной дороге... Ева сразу же раскрыла глаза и закричала: -- На железной дороге?! -- Да... -- А мне всю ночь снилась железная дорога, Виктор... -- Как это странно... Потом я говорил ей все эти обычные слова, которые говорят в подобных случаях...Пустые слова, которые произносят для утешения... и которые никто не слышит, даже сам говорящий... Это заняло не так уже и мало времени... Затем пришла Амелия и выполнила свою роль плакальщицы. Сработал, так сказать, предохранительный клапан. Ева рыдала на руках своей старой служанки. Я отступил в глубь комнаты. Смотрел, как они плачут, и с грустью думал, что мне здесь больше нечего делать! Глава 14 Расследование было недолгим. Пришли два апатичных полицейских инспектора, задавали нам расплывчатые вопросы. С точки зрения юстиции в этой драме все было в "порядке". Экспертиза установила, что Элен была сбита поездом в положении стоя, что исключало возможность убийства. Во-вторых, никто в доме, исключая инвалида Еву, в ее исчезновении материально заинтересованным быть не мог. Так что эта сторона дела совсем отпадала. Нельзя же было рассматривать в роли потенциального убийцы женщину-паралитика! "Несчастный случай вследствие нахождения погибшей в состоянии сомнамбулизма" -- таково было официальное заключение проводивших расследование. Заключение довольно тонкое. Полицейские воздержались от слов иного порядка и не стали рассматривать версию самоубийства, несколько шокирующую в том случае, когда покойник располагал большими денежными средствами. Похороны Элен состоялись через три дня. Людей было мало. Амелия, доктор Буссик, несколько пожилых соседей -- вот, пожалуй, и все. Выходя с кладбища, доктор взял меня под руку, как старый друг. -- Можно вас проводить? -- спросил он. -- Отчего же нет, доктор... Метров пятнадцать прошли молча. Потом, высвободив руку, он остановился. -- Скажите мне, господин Менда, вы не находите, что жизнь слишком парадоксальна?.. Вы приезжаете мне сообщить о кризисах младшей сестры, а исчезает старшая... Я колебался: оставлять ли доктора в его заблуждении? -- Послушайте, доктор Буссик, я хочу сделать вам одно признание... -- Говорите скорее! Я хотел бы умереть от чего угодно, только не от любопытства, мой дорогой друг! -- Так вот, насчет кризисов Евы... -- Что? Со своим животом, бородкой и пылом доктор был хрестоматийным провансальцем! -- Я считаю, -- продолжил я, -- что кризисы эти были сотворены Элен... Доктор хитро прищурился: -- А вы что, воображаете, я об этом не думал? -- Я отдаю себе в этом отчет...Вот почему я и заговорил сейчас с вами на эту тему... Я думаю, что у бедной Элен нервная система была совершенно подорвана... Она пробовала отомстить за себя своей сестре, представив ее симулянткой... И поскольку ей это не удавалось... -- Все это очень грустно, вздохнул доктор. -- Однако жизнь проста, когда не принимаешь ее слишком всерьез. Разве это так сложно понять?.. Жгло солнце. Амелия семенила впереди нас. Это было единственное черное пятно во всем этом жизнерадостном пейзаже. -- А вы, мой дорогой друг, -- спросил у меня доктор, -- что вы теперь собираетесь делать? -- Упаковывать чемодан, доктор... Что мне еще остается? -- Желаю вам удачи, молодой человек! Мы расстались на перекрестке. После недолгого колебания я ускорил шаг и догнал Амелию. Мы шли молча. Что мы могли сказать друг другу? Мы все время молчали, когда были рядом, со дня нашего знакомства. Понурые, вспотевшие, мы подошли к воротам нашего особняка. Ева сидела в коляске на крыльце. На ней было черное платье. Лишь только я увидел Еву, сердце мое сразу же сжалось. Издалека она показалась мне такой слабой и беззащитной! Она ведь была бесконечно одинока. Этот дом без стиля, с патио и китайской крышей, парком и холмом, показался мне вдруг мрачной цитаделью-спрутом, где она была пленницей. Да, Ева в своей печальной коляске, в черном платье и со своим состоянием, которое не давало ей счастья, была олицетворением беспредельного одиночества. -- И зачем она только родилась? -- вздохнула Амелия. Я уже не мог больше владеть собой. Схватившись руками за ограду и прислонившись к ней лбом, я зарыдал. x x x Амелия с удивлением смотрела на меня. Такого она от меня не ожидала. -- Ну входите же! -- тихо сказала она. -- А то еще люди увидят .. Я прошел к крыльцу под ласковым и спокойным взглядом Евы. Она протянула мне руку, привлекла к себе, обняла за талию и положила голову мне на грудь. -- Вы ее так любили, -- вздохнула бедняжка. -- Я не по ней плачу, Ева... Я плачу из-за вас... Она сразу же подалась назад, рука ее упала на колесо каталки. -- Вы это искренне, Виктор? -- Да... Я погладил ее волосы, осторожно, нежно. И, ничего не сказав, пошел собирать свои вещи. Я упаковал все в два чемодана. Комната моя, хотя и была залита солнцем, приобрела вдруг в моих глазах очень печальный вид. Так много воспоминаний было связано у меня с ней!.. Когда я спустился вниз, Ева была в патио. Она ждала меня и, как только я появился, сразу же уставилась на чемоданы. -- Вик! -- крикнула она. Я подошел к ней. -- Что это значит? Вы... вы уходите? -- Конечно. Вы прекрасно понимаете, что мое пребывание под этой крышей отныне невозможно! -- Что вы говорите! Невозможно... Почему невозможно? Вы не можете убежать как трус! Вы не покинете меня... -- Кто угодно скажет вам, что... -- Я плевала на кого угодно, Вик! Я не хочу оставаться здесь одна! -- У вас есть Амелия. -- Это называется "есть"? -- Видите ли, Ева, будет не совсем прилично, если я задержусь еще здесь. Меня сразу же примут за того, кем я отказывался быть. -- А "Шкатулка с Мечтами"? -- Боюсь, что это была всего лишь мечта... Да, мечта... -- Вы собираетесь повесить ее на меня? Я поставил свои чемоданы на пол и сел в кресло-качалку. -- Вы правы, Ева... Я действительно могу быть вашим служащим... Только теперь я буду жить в отеле... Я буду часто приходить к вам и... Ева сложила руки трубочкой и что было силы крикнула: -- Амелия! Старуха была недалеко от патио, потому и явилась почти сразу. Теперь Ева обладала здесь полной властью. Она кивнула на чемоданы: -- Отнесите вещи господина Менда в его комнату. Тут я не мог промолчать: -- Оставьте их здесь, Амелия, я ухожу... -- Виктор, если вы уйдете, будет несчастье! -- Вы считаете, что его у нас мало, несчастья? -- проворчала старуха. Она взялась за мои чемоданы. -- Ну куда вы пойдете? -- Она мне словно пощечину отвесила. Я покорился. В глубине души я чувствовал облегчение. Я прекрасно знал, что являюсь пленником этого дома. Я в этом уже давно не сомневался. И это ощущение не только угнетало меня, оно придавало мне силы. Тягости существования всегда подавляли мой дух. А здесь я чувствовал себя в безопасности. Ева победно улыбнулась: -- Я не могу больше жить без вас, Вик... Она произнесла мой приговор. Теперь, когда ее сестры больше не было, я заменю ей эту сестру. Отныне я буду пленником этой коляски. -- Ева, я хочу вам что-то предложить... -- Нет, нет, Вик, никаких компромиссов!.. -- Ева, вы хотите выйти за меня замуж? Сначала она покраснела, потом побледнела... У нее даже рот скривился в гримасе. -- Вы смеетесь надо мной? -- Нет, Ева... Это единственный способ все нормально устроить... Мы поженимся, и у меня больше не будет соблазна убежать... Конечно, мы подпишем брачный контракт, согласно которому за вами сохранятся неприкосновенными все права на ваше состояние. Мне будет невыносимо сознавать, что многие думают, будто я женился на вас из-за денег. -- Но, Вик, ведь никто не женится на парализованных женщинах... Это что-то невиданное! -- Хорошо, теперь будет виданное! В ней происходила мучительная борьба: гордость наступала на искушение. Но женщина в ней взяла верх. -- Зачем эта жертва, Вик? -- А кто вам говорит, что это жертва? -- Вы... вы меня любите? -- Я испытываю к вам бесконечную нежность... -- Но не любовь! -- А нужно ли непременно наклеивать на чувства этикетки? Я не хочу покидать вас, и это уже добрый знак, не так ли? Она задумалась, нахмурила брови: -- Я, я вас люблю с тех пор... с тех пор, как я вас впервые увидела... -- Тогда не нужно сомневаться. -- Я не сомневаюсь! -- Так что же вы тогда делаете? -- Я только пытаюсь понять... Вы молоды, красивы... -- Спасибо. -- Вы это прекрасно знаете. -- В ее голосе чувствовалась горечь. -- Вы очень красивы, Виктор... -- И вы очень красивы, Ева... -- Как сломанная игрушка... -- Я уже просил вас никогда не вспоминать об этом... -- Простите меня. -- Она ударила рукой по колесу каталки. -- Так что, женимся? -- улыбнулся я. -- Когда? -- Через какое-то время. Нужно подождать, пока окончится траур. -- Вы что, серьезно считаете, что траур может окончиться? Слезы вдруг брызнули из ее глаз. Я достал свой платок и стал вытирать их. Я не мог сказать ей все! Пусть уж лучше оплакивает свою сестру, чем ненавидит мертвую! Глава 15 Бракосочетание состоялось через два месяца в обстановке, как это принято говорить, строгой интимности. Мы отправились вдвоем и в церковь, и в мэрию, а свидетелей нашли на месте. Сказать вам, что за эти два месяца я не подумывал о том, чтобы переменить свое решение, значит солгать. Сколько раз повторял я себе: "Ты молод, Виктор, ты красив... Что же ты приковываешь себя к этому инвалиду? Это сумасшествие! Ты не имеешь права делать этого! Женитьба -- это не благотворительная акция. Она должна освящать любовь, быть ее продолжением... А как ты можешь принять стерильность такого союза?! Несколько раз я собирал ночью свои вещи и открывал дверь моей спальни... Однако в последнюю минуту меня каждый раз что-нибудь останавливало... И всегда это было что-нибудь разное... Какая-нибудь мелочь -- например, скрип в доме, какое-нибудь воспоминание... В конце концов я понял: нет смысла бороться с самим собой. x x x По дороге домой я, управляя машиной, посматривал краем глаза за "моей женой". Она сидела рядом со мной довольно прямо и не теряла на поворотах равновесие. Счастливая улыбка делала ее еще красивее. Я досадовал на судьбу, сделавшую Еву неподвижной. Не будь Ева инвалидом, она была бы самой красивой девушкой Лазурного Берега. Я представлял ее в купальнике, бегающей по пляжу... Теперь, когда мы поженились, я почувствовал огромное облегчение. Когда принимаешь решение такого значения, самый тяжелый период -- период ожидания... А когда решение осуществлено, все казавшееся ранее сложным сильно упрощается. Ну что произошло? Я женился на красавице калеке -- вот и все. Я спас эту девушку от неминуемой смерти. Разве мог я не соединить после этого наши судьбы? Так и поступают обычно с людьми, которых спасают. Дать кому- нибудь жизнь или сохранить ее -- событие незаурядное. Ворота особняка остались открытыми. Я подъехал по главной аллее до самого крыльца. Вышел из машины и обогнул ее. Ева сама открыла дверцу, и мне оставалось лишь наклониться и взять ее на psjh. Она прижалась ко мне. Пока я поднимался по лестнице, она целовала меня. Губы ее были очень свежи, кожа и волосы пахли великолепными духами. Ее поцелуи заставили меня подумать...о другом. Мне стало страшно при мысли о ночи, которая настанет. x x x И вот эта ночь настала -- трудная и тревожная. Амелия легла спать, и мы остались вдвоем в холле. Ева улыбнулась мне. Она была очень взволнована, но все-таки меньше, чем я, -- могу вас уверить. Ни одному мужчине не пожелал бы я оказаться в такой ситуации. -- Ну что, -- сказал я ей, -- поступим подобно этой достойной особе -- мы ведь также имеем право на отдых, моя дорогая, не так ли? Она ничего не сказала в ответ. Взяла и поехала к своему подъемнику, а я поднялся по лестнице и остановился перед дверью ее комнаты. "Кстати, ее давно уже привели в порядок". Никогда еще желание убежать отсюда не давило так на меня. Я подумал: "Еще немного, Виктор, и все будет кончено..." Наконец она подъехала, открыла дверь, включила свет. -- Виктор! -- позвала она меня. Теперь уже я был паралитиком. Ноги отказывались служить мне. Она опять позвала меня: -- Виктор! Я вошел. Она подъехала к самой кровати, как это делала всегда, когда ложилась спать. Щеки ее сильно покраснели. -- -- Вы боитесь войти в мою спальню, -- усмехнулась она. -- Ну что вы, Ева! -- Вы можете называть меня на ты: я ведь уже ваша жена. -- Ева!.. -- Вы боитесь меня, да?.. Не хотите, так сказать, воспользоваться своими законными супружескими правами? -- Ева, вы не находите глупым, что два человека, только лишь потому, что они вышли недавно из мэрии, исполнив некоторые формальности, должны сразу же броситься в одну постель? -- Так всегда было, Виктор... Впрочем, не в этом дело. Найдите в себе смелость признаться... в брезгливости, которую вы испытываете сейчас ко мне. Она читается в ваших глазах... Вы не сможете взять меня -- калеку, не так ли? Я стоял у двери, подавленный всей этой сценой. Ева говорила правду. И в то же время она уже была моей женой. Заключив с ней брак, не преступление ли я соверши? Благородный ли это поступок? Может, лучше было бы оставить ее наедине со своими мечтами и своим отчаянием? Она расстегнула корсаж, и он упал на пол. Потом сорвала с себя комбинацию, лифчик и отбросила их в сторону. Движения се были резкие и решительные. Я увидел две маленькие девичьи груди. Они были тверды и упруги. Ее коричневые соски набухли. Я отвернул взгляд: -- Нет, Ева... Не делайте этого... Я.. Я вас умоляю... Я выскочил из комнаты и взбежал вверх по лестнице, преследуемый истерическим смехом Евы. А вскоре она разрыдалась. x x x Я, конечно же, очень долго не мог заснуть и назавтра встал позже обычного. Когда я спустился в холл, Ева была уже там. Вид у нее был совершенно спокойный. -- Ты хорошо выспался, мой дорогой? -- спросила она. Я пожал плечами: -- Слушайте, Ева, нам нужно поговорить... -- Конечно, это мы можем... Амелия принесла мой завтрак, и мы были вынуждены прервать наш диалог. Старуха знала, что мы спали в разных комнатах, и, похоже, это радовало ее. -- Вам хорошо спалось, господин Менда? -- улыбнулась она. -- Прекрасно, Амелия... Я почти не слышал вашего храпа. Шокированная, служанка отошла в сторону. -- Менда... -- заговорила Ева. -- Теперь я мадам Менда... Красивое имя... У вас что, предки были итальянцами? -- Не знаю. Мне это не очень интересно. Ева, знайте... такое положение временное... Поймите, что мне нужно... И зачем только я пустился в эти туманные объяснения? Мне и сказать было нечего. -- Вам нужно акклиматизироваться? Теперь она была похожа на маленькую капризную девочку, привыкшую быть властелином дома. -- Может быть, и так! -- Только не спешите, мой дорогой! У нас ведь вся жизнь впереди, не так ли? Вся жизнь! Я закрыл глаза... -- И потом, -- продолжила она, -- вы дали мне свое имя, это уже великолепный подарок, Вик, тем более, что, я повторяю, это имя мне страшно нравится! -- Не надо так, Ева... Я люблю вас и клянусь вам, что... вы будете моя. И прошу вас ждать этого спокойно. Я подошел к ней и поцеловал ее. Но губы у нее были сжаты, и ощущение было такое, что она сейчас выплюнет этот поцелуй мне в лицо. x x x Со смертью Элен мы приостановили работы в "Шкатулке с Мечтами" в ожидании решения вопроса о наследстве. Но через несколько дней после нашей женитьбы работы были возобновлены, и теперь оставалось лишь развесить картины и получить товары. У меня была масса дел. Они отвлекали меня от домашних сложностей. Я успокаивал нервы, с головой окунаясь в коммерческие заботы. Я нарадоваться не мог картинной галереей. Это было наше совместное детище -- мое и Евы, и оно удалось нам на славу, удалось нам обоим. Я бродил по безлюдному пока еще помещению и с наслаждением вдыхал запах свежего дерева, только что повешенных картин. Запах этот ободрял меня, вселял веру в замечательное будущее салона... Я отдал бы ему все свои силы, здоровье и время. Дело мое расцвело бы. Я совсем не щадил бы себя в работе: она была единственной возможностью убежать от людей. А вечером я с радостью возвращался к своей жене. Ева действительно расцветала. Никогда прежде не видел я ее такой энергичной, никогда прежде ум ее не проявлялся так ярко, как теперь. Мрачное воспоминание об Элен не оставляло меня, но приходило ко мне реже и, конечно же, мучило не так сильно, как в первые дни после ее гибели. Элен была моим черным ангелом. Но у кого его нет?.. Глава 16 И вот настал момент рассказать вам о последней ночи. x x x В тот вечер я вернулся из магазина очень уставший. Все-таки я слишком много времени проводил в "Шкатулке с Мечтами". И так зарабатывался, что некогда было даже пообедать. Было еще довольно рано, но я пожелал Еве спокойной ночи и пошел спать. Улегся поудобнее и вскоре заснул. Но спустя какое-то время проснулся от рези в желудке. Я давно уже заметил, что никогда не сплю нормально, если не поем хотя бы чуть-чуть перед сном: голод не дает мне покоя и пересиливает любую усталость. Я встал и, стараясь идти как можно тише, спустился в буфетную заглянуть в холодильник. В этом доме я уже не раз так делал. Мне нравились эти ночные трапезы, нравилось есть просто руками. Я взял ростбиф, две гренки, налил большой фужер красного вина. Вынес все это в патио и уселся возле столика. Ночь была очень нежная. Спала жара, легко дышалось. Я с наслаждением ел и с наслаждением вдыхал этот воздух одной из последних ночей лета. Закончив есть, я чуть было здесь же и не заснул. Не знаю, как долго дремал я в шезлонге. Часы в холле пробили время, но удары я не посчитал. Вдруг послышался какой-то скрип. Я вздрогнул. Сначала я подумал, что это обычный скрип, которыми полнится ночной дом. Но вскоре скрип повторился. Я насторожился. Снова скрип. Он доносился с лестницы. Скрипели деревянные ступеньки. Я встал, снял сандалии и, босой, прокрался в холл. Я не ошибся: скрипели ступеньки лестницы. Я взял в правую руку медный подсвечник, а левой нащупал включатель. Вспыхнул свет. Я прижмурил глаза -- подсвечник выпал из моей руки. На лестнице стояла... Ева. Прекрасно стояла на ногах. И была одета в белое, расстегивающееся спереди платье, а голова была обвязана платком. Мне стало еще страшнее, чем в тот момент, когда я увидел на насыпи погибшую Элен... Я даже глаза закрыл. А когда открыл их, Евы на лестнице уже не было. Я слышал, как она хлопнула дверью своей комнаты. Я взбежал вверх по лестнице. Она закрыла дверь на задвижку, но сейчас передо мной не могли устоять никакие задвижки и двери. Ударом плеча я открыл дверь. Ева укрылась в своей коляске, словно она могла защитить ее, делала ее недосягаемой. Сердце мое бешено стучало. Я сжал грудь обеими руками. -- Так, значит, это ты была, шлюха! Я был разъярен. -- Так, значит, это была ты! -- повторял и повторял я. Слова, которые я произносил, были одни и те же, а вот мыслей в голове было множество. Я думал о том, что эта стерва надувала всех долгие годы... Довела до умопомрачения родную сестру... Обдурила меня... Я женился на потаскухе с каким-то чудовищным душевным изъяном! Я растерянно смотрел на нее и вновь видел ее в автомобиле, у берега моря... Как же я не распознал ее груди, ее рот, ее блядский запах! А скажи кому-нибудь, что она вот уже много дней была моей женой и я даже не тронул ее... Ту, которую, подобно солдафону, покрыл на сиденье ее автомобиля... Она съежилась под моим ненавидящим взглядом и стала казаться мне совершенно маленькой. -- Так, значит, это была ты! -- словно заведенный, бросал я ей в лицо. Я шагнул к ней. Она с обычной своей легкостью повернула коляску, чтобы помешать мне прижать ее к стене. Теперь она уже сидела спиной к раскрытой двери. Еще одно движение -- и она окажется в коридоре. От ярости я задыхался. Сжал и зубы и кулаки -- те стали будто свинцовые -- Как давно ты разыгрываешь эту комедию, сволочь? Я ударил ногой по коляске, и она выкатилась в коридор метра на два от двери. Ева быстро остановила ее. -- Отвечай! Вдруг она немного расслабилась. -- С самого начала, -- ответила она. -- Не правда! -- Правда! -- Объясняй! -- В тринадцать лет я заболела... Сильная ангина и суставной ревматизм... Доктор говорил отцу, что он боится приступа полиомиелита... Он увидел его симптомы... Я услышала их разговор... -- И ты начала симулировать? -- Сам видишь... -- Семь лет! Как ты смогла! -- Потому что очень хотела. С ума можно было сойти от такого аргумента! -- Потому что я могу все, что я хочу, Вик... Ты ведь знаешь это. -- Да, знаю... Но зачем ты это делала?! -- Отец больше любил Элен. Он не мог простить мне бегства матери, ты понимаешь? -- И ты захотела любой ценой обратить на себя его внимание? -- Да. И могу сказать тебе, что мне это удалось! -- Просто прекрасно удалось, голубка... Прекрасно! Ты величайшая комедиантка всех времен. -- Не преувеличивай, Вик. -- Так в ту ночь ты отправилась на поиски "любви"? -- Ну и что из этого? -- она обожгла меня взглядом. -- А разве нам было плохо тогда, Вик? Вспомни... Поэтому я и захотела, чтобы ты здесь остался. Ты потрясающий любовник!.. Я втрескалась в тебя с первого взгляда... -- Как сука... Как грязная взбешенная сука! -- Ну да, Вик... Я ведь нуждаюсь в любви... Разве это удивительно в моем возрасте? -- Нуждаешься в любви с первым встречным? -- О нет! -- Она даже помахала мне пальцем. -- Докажи мне это. Я умею выбирать. Это совсем потрясло меня. -- У тебя еще хватает наглости насмехаться надо мной сейчас! -- Я не насмехаюсь. Я объясняю... Не могла же я все время быть неподвижной! Мне надо было как-то размяться! -- Но если ты говоришь, что любишь меня, зачем же тогда продолжаешь эти ночные эскапады? -- Они так опьяняют меня! -- Но, Ева, ты действительно душевнобольная. -- Что ты имеешь в виду? Я думал, и она закричала: -- Ну отвечай же! -- Тебе никогда не хотелось перестать притворяться калекой? Сделать вид, что болезнь прошла. Ее смех взбесил меня. -- Разве лишь иногда, немного, -- ответила она, -- когда я засматривалась на тебя... Но ты не можешь вообразить, как хорошо lme в этой коляске!.. Жизнь не доходит до меня... Это я в ней -- над жизнью!.. Катаюсь по ней, как вот по этому ковру, что у меня под ногами!.. Иногда ночью, когда мне очень хочется, я хожу... Это утомительно... Как вы можете истязать себя, передвигаясь на этих двух лапах?! Нет, действительно, от ее доводов можно было с ума сойти! -- Ты когда научилась водить машину? В десять лет. Меня сестра научила, ради забавы. -- И ты никогда никому не попалась? -- Я была удачлива, Виктор... Ты первый... Только не говори об этом никому! А, впрочем, если и расскажешь, то тебе никто не поверит. -- Она усмехнулась. -- Когда я думаю, что эта идиотка Элен так вымучивалась, чтобы представить меня симулянткой... Говорить такое о покойнице-сестре, которая столько для тебя сделала!.. -- Я запрещаю тебе говорить о ней! -- взбешенный, перебил я ее. -- Ты грязная гадюка! Она вдруг посерьезнела. -- Может быть, я и гадюка, -- отчеканила она, -- но ты тогда -- яд! -- Я?! -- Это ты с твоим вкрадчивым взглядом и мордой самца убил Элен! -- Повтори! Она сложила руки трубочкой перед ртом и изо всех сил прорычала: -- Это ты убил Элен! И тут я опять ударил ногой по коляске. Поскольку она приложила руки ко рту, то не смогла их вовремя отпустить и остановить коляску, покатившуюся к лестнице. Я вскочил, чтобы задержать ее, но было уже поздно. Как спортивные сани на большой скорости, коляска вместе с Евой покатилась вниз по лестнице. Ее швыряло от перил к стене, она подпрыгивала, качалась, а страшные вопли Евы, казалось, только увеличивали ее скорость. На повороте лестницы правое колесо ударилось о перила, коляска перевернулась и упала с трехметровой высоты на плиточный пол в холле. Несколько секунд я смотрел на нее со второго этажа, затем бросился вниз по лестнице. Ева лежала под обломками коляски. Ее белое платье было разорвано, грудь и бедра обнажены. -- Ева! Ты ранена? Ее взгляд обнадежил меня. Слава Богу, она была жива. Я перевернул каркас коляски и, поставив его в сторону, протянул руку Еве. Она ухватилась за нее, попыталась приподняться и с криком откинулась назад. -- У меня сломана поясница, Вик! -- Не говори глупостей, поднимайся же ради Бога! Давай, поднимайся! Ну поднимайся же! Она покачала головой. -- Я клянусь тебе, что не могу, Вик. Я НЕ ЧУВСТВУЮ БОЛЬШЕ СВОИХ НОГ!