Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир. Доллары мистера Гордонса У==========================================ё | Уоррен МЕРФИ, Ричард СЭПИР | | "ДОЛЛАРЫ МИСТЕРА ГОРДОHСА" | | Перевод В. Hикитина | | Цикл "Дестроер" | +------------------------------------------+ | Warren Murphy, Richard Sapir | | Funny Money (1975) ("Destroyer") | +------------------------------------------+ | Hад Америкой нависла смертельная опас-| |ность: коварный замысел робота-андроида| |грозит превратить всемогущий доллар в про-| |стую бумажку, а процветающую нацию -- в| |толпу голодных нищих. Римо Уильямс и его| |учитель -- Мастер Синанджу должны предот-| |вратить эту опасность. | +------------------------------------------+ | by Fantasy OCR Lab | Т==========================================? Перевод В. Никитина ГЛАВА ПЕРВАЯ В последний свой день, когда его руки были еще соединены с плечами, а спинные позвонки составляли единое целое -- невредимый позвоночный столб, Джеймс Кастеллано снял с верхней полки стенного шкафа в прихожей свой служебный револьвер 38-го калибра. Оружие он хранил в коробке из-под ботинок компании "Том Макен". Коробка была тщательно обмотана изоляционной лентой -- так, чтобы дети не могли открыть или проткнуть картонную крышку, если, не дай Бог, доберутся до нее, играя в небольшом фермерском домике Кастеллано, расположенном в одном из тех районов Сан-Диего, в которых проживали люди среднего достатка. Но дети давным-давно покинули этот дом и обзавелись собственными детьми. Изрядно подсохшая за долгие годы изоляционная лента рвалась в пальцах, когда Кастеллано начал сдирать се с коробки. Это занятие не мешало ему одновременно, сидя за кухонным столом, жевать недозрелый персик и слушать жалобы своей супруги Бет Мари на высокие цены, на его низкую зарплату, на поселяющихся в их районе в последнее время "не таких" жильцов, на то, что машине требуется ремонт, а денег, конечно же, нет. Когда Кастеллано улавливал в потоке слов паузу, он вставляют в него свое "Угу!", когда голос жены повышался, он каждый раз реагировал на это кивком головы, сопровождая его словами: "Это ужасно!" Сняв с коробки последний слой изоляционной ленты, Кастеллано заметил доставленную на крышке цену -- семь долларов и девяносто пять центов. Он хорошо помнил эти ботинки. Пожалуй, они были намного изящнее и крепче, чем те, за которые он заплатил недавно двадцать четыре доллара и девяносто пять центов. Револьвер был обложен толстым мягким слоем белой туалетной бумаги и густо смазан неким вазелиноподобным составом, который ему много лет тому назад дали на оружейном складе. В коробке лежала также карточка размером три дюйма на пять с печатными буквами, написанными от руки чернильной ручкой, с кляксой в конце. Это была составленная им когда-то памятка по содержанию оружия, состоявшая из десяти пунктов. Она начиналась с напоминания о том, что первым делом с револьвера надо снять густую смазку, и заканчивалась словами: "Прицелиться в лицо Никольса и нажать на спусковой крючок". Прочитав последний пункт, Кастеллано улыбнулся. Насколько он помнил, Никольс был тогда помощником районного инспектора Секретной службы, и его ненавидели все подчиненные. Это было уже в прошлом, поскольку минуло более пятнадцати лет с тех пор, как Никольс умер от сердечного приступа. Теперь, когда Кастеллано сам стал помощником районного инспектора по вопросам, связанным с изготовлением и сбытом фальшивых, или, как их называли, "веселых" денег, он понял, что Никольс, собственно говоря, был не таким уж и злыднем. Просто он был требователен. Но в этом деле по-другому нельзя. -- Угу, -- сказал Кастеллано, внимательно рассматривая на свет кухонной лампы внутреннюю поверхность абсолютно чистого ствола револьвера.-- Это ужасно, -- добавил он наугад. -- Что именно? -- спросила Бет Мари. -- То, что ты сказала, дорогая. -- А что я сказала? -- Ну, про то, как все теперь становится ужасным, -- сказал Кастеллано и, прочитав в пункте восьмом памятки, что надо вложить в барабан шесть патронов, долго шарил по дну коробки, пока не нашел все шесть. -- Как жить дальше? Эти постоянно растущие цены нас просто убивают. Просто убивают. Это ведь все равно, как если бы каждый месяц тебе понижали жалованье, -- сказала Бет Мари. -- Будем, дорогая, налегать на гамбургеры вместо бифштексов. -- На гамбургеры? Да мы в последнее время почти совсем перестали их покупать, чтобы сэкономить немного денег. Последнее слово заставило ее мужа насторожиться. -- Что ты сказала? -- спросил Кастеллано, подняв глаза от револьвера. -- Я сказала, что мы экономим деньги на гамбургерах. Ты что, не слушаешь? -- Слушаю, дорогая, -- сказал Кастеллано. Требование десятого пункта инструкции было явно невыполнимо: для этого нужно было выкопать из могилы тело давно умершего помощника районного инспектора Никольса. Вместо этого Кастеллано поставил револьвер на предохранитель и положил его во внутренний карман своего легкого полосатого пиджака. В офисе ему обещали выдать наплечную кобуру. -- А зачем тебе револьвер? -- спросила Бет Мари. -- Иду в офис, -- сказал Кастеллано. -- Знаю, что в офис. Конечно же, я не думаю, что ты собираешься ограбить "Бэнк оф Америка". Но револьвер-то зачем? Тебя что -- понизили в должности, и ты теперь оперативник или что-то в этом роде? -- Да нет, просто сегодня у меня особое задание. -- Понятно, что особое. Если бы не особое, ты бы не брал с собой свою пушку. Впрочем, я только попусту трачу время, задавая тебе все эти вопросы. -- Угу, -- сказал Кастеллано и поцеловал жену в щеку. Он почувствовал, что она обняла его в этот раз крепче обычного, и сам крепко обнял ее, давая понять, что дружеская простота их взаимоотношений вовсе не означает, что он остыл к ней, что любовь прошла. -- Дорогой, принеси домой несколько образцов. Говорят, будто они становятся лучше чуть ли не с каждым днем. Интересно взглянуть. -- Что ты имеешь в виду? -- спросил Кастеллано. -- Ну что ты так сразу разволновался! Я прочитала об этом в газете. Не беспокойся -- ты мне ничего не говорил. Ты мне вообще никогда ни о чем не рассказываешь. В газете написано, что по рукам ходит очень много фальшивых двадцаток, причем высокого качества. -- Хорошо, дорогая, -- сказал Кастеллано и нежно поцеловал жену в губы. Когда она повернулась, чтобы идти обратно на кухню, он шлепнул ее по широкому заду, и она взвизгнула, шокированная этой фривольностью. Так было и тогда, когда они только что поженились, и она еще пригрозила, что уйдет от него, если он посмеет это повторить. Это было более двадцати пяти лет назад. За это время шлепки повторялись не менее семидесяти тысяч раз. Кастеллано вошел в расположенное в центре Сан-Диего здание, в котором находились правительственные учреждения, и поднялся в свой кабинет. Поддерживаемая кондиционером благословенная прохлада была как нельзя более кстати, учитывая то, в какое пекло превращались улицы города в эти жаркие летние дни. В полдень к нему пришел посыльный из отдела снабжения, который принес кобуру и показал, как надо ее надевать. В 16.45 позвонил районный инспектор. Он поинтересовался, взял ли Кастеллано оружие. Услышав утвердительный ответ, инспектор сказал, что позвонит еще. В семь вечера, то есть двумя с половиной часами позже того времени, когда Кастеллано обычно отправлялся домой, инспектор позвонил ему снова и спросил, получил ли он "это". -- "Это"? -- переспросил Кастеллано. -- Что конкретно? -- Вы должны были уже получить... В дверь постучали, и Кастеллано сказал об этом инспектору. -- Вот, должно быть, принесли, -- сказал инспектор. -- Позвоните мне, когда ознакомитесь с этим. В кабинет вошли два человека, вручившие ему запечатанный сургучной печатью пакет из оберточной бумаги. На нем стоял черный чернильный штамп: "Совершенно секретно". Кастеллано предложили расписаться в получении, и когда он ставил свою подпись в регистрационной книге, он заметил, что там уже стояли подписи не только его непосредственного начальника -- инспектора Секретной службы, но и, как ни странно, заместителя министра финансов и заместителя министра иностранных дел. Пакет успел побывать во многих руках. В соответствии с действующей инструкцией Кастеллано подождал, когда вручившие ему пакет люди выйдут из кабинета, и только тогда сломал печать. Внутри находились два конверта и записка. На одном из конвертов было написано: "Открыть сначала этот конверт"; надпись на втором предупреждала: "Открывать только после получения специального разрешения по телефону". В записке от инспектора было всего несколько слов: "Джим, что вы об этом думаете?" Кастеллано надорвал с угла первый конверт и осторожно вытряс из него абсолютно новую пятидесятидолларовую банкноту. Подержал ее в руках: на ощупь бумага похожа на настоящую. Именно качеством бумаги чаще всего отличаются фальшивые банкноты от подлинных. Листая пачку банкнот, опытный кассир в банке может легко, иногда даже с закрытыми глазами, определить по фактуре бумаги, какие из них фальшивые. Натренированные пальцы чувствуют разницу в качестве бумаги, на которой отпечатаны деньги. Касаясь поверхности фальшивых банкнот, пальцы ощущают фактуру дешевой бумаги, при изготовлении которой используется мало ветоши. Бумага этой банкноты производила впечатление настоящей. Он потер уголки банкноты о листок простой белой бумаги, сильно нажимая на нее. На листе остались мазки зеленого цвета. Проделывая этот эксперимент, Кастеллано проверял не столько краску, сколько бумагу. Та специальная бумага, которая использовалась правительством Соединенных Штатов в производстве денежных знаков, была недостаточно пористой для того, чтобы на ней могла хорошо держаться соответствующая краска. В общем, пока что банкнота выглядела нормально. В углу офиса, под увеличенными фотографиями знаменитых подделок -- таких, например, как гитлеровские фальшивые банкноты пятидесятидолларового достоинства, которые оказались сработанными столь искусно, что было решено даже не изымать их из обращения, -- стояла установка подсвечивания ультрафиолетовыми лучами. С ее помощью можно было определить структурный состав бумаги более точно, чем на ощупь. Дело в том, что многие фальшивомонетчики, принимая во внимание чувствительность кончиков пальцев банковских кассиров, применяли при производстве своих банкнот коммерческую бумагу, выделываемую из массы, в которую добавлялось относительно большое количество ветоши. Однако коммерческая бумага изготавливается из старой ветоши, а поскольку старую ветошь хотя бы однажды стирали или промывали, то при ультрафиолетовом освещении на ней заметны следы использованных при этом химикатов. Денежные знаки Соединенных Штатов изготовляются исключительно из новой, нестиранной ветоши. Новая ветошь -- вот в чем вся штука! Кастеллано внимательно всмотрелся в банкноту, освещенную мрачным фиолетовым светом, от которого ярко засветились белые манжеты его рубашки. Банкнота не отсвечивала, и теперь у Кастеллано не осталось сомнений -- ясно, что фальшивомонетчики в данном случае отбеливали новые однодолларовые банкноты американского Казначейства, а затем наносили на них изображение стодолларовой банкноты. Бумага была настоящая. Правда, такая операция ставила перед фальшивомонетчиком другую задачу: на этой настоящей бумаге с нужным содержанием требуемой ветоши нужно было правильно напечатать картинку. Дело в том, что правительство печатало банкноты на больших листах, которые затем разрезались. Используя метод отбеливания однодолларовых и печатания на них стодолларовых банкнот, фальшивомонетчик сталкивается с проблемой центровки наносимого рисунка, его правильного расположения. Лицевая сторона, например, может не совсем точно совпасть с обратной. Но на этой банкноте все границы рисунка были безупречными. Взяв увеличительное стекло, Кастеллано придирчиво всмотрелся в тончайшую штриховку лица на портрете Улисса С. Гранта. Линии гравировки были четкими и нигде не прерывались. Это была работа искусного гравера -- точно такие же линии были и на подлинных банкнотах. Можно, конечно, так же точно воспроизвести этот рисунок, если изготовить фотоспособом матрицы, используемые при офсетной печати, но этот способ не годится для гладкой, с высоким содержанием ветоши бумаги, какую Кастеллано держал сейчас в руках. Используемая при офсетной печати краска будет на такой бумаге растекаться, мазать и делать кляксы. Ясно, что в распоряжении фальшивомонетчика были добротные гравировальные пластины, а когда Кастеллано обратил внимание на то, как исполнена цифра "5" в углу банкноты, он невольно присвистнул от восхищения. Эту банкноту делал большой мастер! Напоследок он проверил серийный номер. Бывало, что фальшивомонетчик, у которого была и пластина прекрасная, и бумага правильная, хороший печатный станок и качественная краска, делал все-таки в конце концов единственную, но довольно распространенную ошибку -- нечеткое написание серийного номера. Иной фальшивомонетчик тратил годы напряженного труда, тщательнейшим образом выгравировывал изображение банкноты, а когда все уже было как будто позади, мог взять да и написать серийный номер более коротким чем надо шрифтом! Не торопясь, скрупулезно Кастеллано проверил все цифры номера, одну за другой. -- Сукин сын! -- выругался он и набрал номер телефона своего начальника. -- Ну что, вы довольны? Сейчас уже половина десятого, и значит, я просидел здесь целых пять сверхурочных часов. С самого утра я таскаю свой старый револьвер, гадая, для чего, собственно, он может понадобиться, а оказывается, что все это -- не что иное, как старая заигранная шутка, которую проделывают с зелеными школярами. Я давно уже не нуждаюсь ни в каких тренировочных занятиях по определению фальшивых банкнот. Более того, как вам должно быть известно, я много лет возглавляю именно отдел по борьбе с "веселыми" деньгами! -- Значит, вы утверждаете, что та банкнота, которую я вам прислал, -- настоящая? -- Не менее настоящая, чем моя злость. -- Вы можете в этом поклясться? -- Могу! И вы прекрасно это знаете, черт побери! Вы прислали мне подлинную банкноту. Еще в те времена, когда нас учили всем премудростям нашего дела, таким способом пытались сбить с толку новичков, чтобы потом потешаться над тем, кто попадался на эту удочку. Вы, может быть, и сами на нее попадались. Трюк нехитрый -- тебе предлагают распознать фальшивую банкноту; после того, как ты это сделаешь, тебе дают другую, которую сложнее раскусить, потом еще более сложную, а потом -- настоящую, нормальную банкноту, и ты в ней ковыряешься до скончания века, выискивая несуществующие погрешности. -- Вы готовы поспорить на вашу должность и уйти в отставку, если эта банкнота окажется все же фальшивой? -- Готов. -- Не надо. Откройте второй конверт и помолчите. Это не телефонный разговор. Кастеллано вскрыл конверт с надписью: "Открывать только после получения специального разрешения по телефону". Внутри него он обнаружил еще одну новую пятидесятидолларовую банкноту. Кастеллано взял ее в руки и вгляделся в четкие тонкие линии вокруг лица Гранта. -- Я открыл конверт, -- сказал он в трубку, зажатую между плечом и щекой. -- Теперь сравните номера серий и идите сюда, ко мне. Кастеллано сравнил серийные номера на двух денежных банкнотах с номиналом в пятьдесят долларов каждая, и с губ его невольно сорвалось: -- О, Господи! Не может быть! Когда он вошел к инспектору с злополучными банкнотами, в голове у него вертелись два вопроса: был ли допущен типографский брак на монетном дворе в Канзас-Сити? Если нет, то не означает ли это, что Америке угрожает серьезная опасность? Кастеллано не пришлось задавать свои вопросы: ответы на них стали ему ясны, как только он переступил порог инспекторского кабинета, который выглядел как армейский штаб перед началом военных действий. Никогда еще со времен окончания Второй мировой войны не приходилось Кастеллано видеть сразу столько оружия в одной комнате. Четверо в гражданских костюмах и при галстуках нянчили автоматические винтовки М-16. Они сидели у дальней стены, и на лицах у них застыло выражение подавленного страха. Другая группа лиц в гражданском сгрудилась вокруг стола с макетом перекрестка, который Кастеллано легко узнал. На юго-западном углу перекрестка был ресторанчик, в который он частенько заглядывал с женой. Как только один из толпившихся у стола людей убрал свою руку, Кастеллано тут же увидел этот ресторанчик на макете. Инспектор, сидя за своим столом, сверил часы с худосочным блондином, державшим в руке продолговатый чемоданчик рыжеватой кожи. Кастеллано заметил, что чемоданчик закрыт на блестящий замок с цифровым шифром. Завидев Кастеллано, инспектор дважды хлопнул в ладоши. -- Внимание, -- сказал он, -- прошу соблюдать тишину. У нас осталось не так много времени. Джентльмены, это -- Джеймс Кастеллано из моего департамента. Именно он будет производить обмен, и пока он, и никто другой, не просигналит, что обмен состоялся, никто не трогается с перекрестка. -- Что, собственно говоря, здесь происходит? -- спросил Кастеллано. Он чувствовал, что ужасно нервничает. Холодное выражение лиц этих странных людей производило на него тягостное впечатление. Хорошо еще, что они с ним заодно, по крайней мере Кастеллано на это надеялся. Ему вдруг страшно захотелось затянуться сигаретой, хотя он и бросил курить уже более пяти лет назад. -- Надо сказать, что нам повезло, -- добавил инспектор. -- Здорово повезло, и я сам не знаю почему. Я не могу сказать вам, кто эти люди, но вряд ли есть необходимость объяснять, что, хотим мы этого или нет, задача, поставленная перед нами, будет решаться в сотрудничестве с другим департаментом. Кастеллано кивнул, чувствуя, как вспотела его правая рука, в которой он держал два небольших конверта с банкнотами. Куда бы их положить? Он чувствовал, что на него смотрят все эти типы с М-16 в руках, и ему не хотелось на них оглядываться. -- Мы пока не знаем, как давно попали в обращение эти банкноты, -- продолжал инспектор. -- Если, однако, они будут ходить по рукам еще какое-то время, то это может стать важным фактором подталкивания инфляционных процессов. Они могут обесценить нашу валюту. Я говорю "могут", потому что мы не знаем, были ли они отпечатаны и распространены в большом количестве, или это всего лишь первая партия. -- Сэр, -- спросил Кастеллано, -- а как удалось вообще об этом узнать? Банкноты сработаны настолько безукоризненно, что я был абсолютно убежден в их подлинности, пока не увидел на двух одинаковые серийные номера. -- Вот именно. Нам просто повезло. Мы получили их от самого фальшивомонетчика. Это уже вторая пара. На первых банкнотах, которые он нам прислал, стояли разные номера. Для того чтобы доказать, что изготовляемые им деньги -- фальшивые, он специально отпечатал и прислал нам две банкноты с одинаковыми номерами серий. -- Невероятно, -- сказал Кастеллано. -- Так чего он, собственно, хочет от нас? Имея такие гравировальные пластины и такое полиграфическое оборудование, можно ведь купить все что пожелаешь. -- В том то и дело, что, по-видимому, не все. Он хочет получить от нас запись сложной компьютерной программы, которая является частью нашей программы исследования космоса и не подлежит продаже. Пожалуйста, не думайте, Джим, что я обращаюсь с вами, как с ребенком, но я могу сказать вам только то и только в такой форме, что было сказано мне самому. Национальное агентство по космическим исследованиям -- НАСА -- требует, что когда запускаешь что-то в космос, это "что-то" должно быть очень маленьким по размерам, но рассчитано на выполнение сложнейших операций. Это называется миниатюризацией. Некоторые из этих миниатюрных вещичек способны, например, воспроизвести реакцию сетчатки человеческого глаза. Ну так вот, программа, которую хочет заполучить наш фальшивомонетчик, является подобием того, что НАСА называет творческим интеллектом. Подобие настолько близко, насколько это возможно вообще. Можно, конечно, создать и что-то, еще более хитроумное, но тогда эта штука будет размером с вокзал Пенсильвания-стейшн. Понятно? -- Значит, парень, который выпекает такие пятидесятки, хочет получить эту хреновину? -- Правильно. Он предлагает обмен и готов отдать за эту программу свои гравировальные пластины. Итак, встретимся ночью, в ноль пятнадцать, на перекрестке улиц Себастьяна и Рандольфа. Перед вами макет этого перекрестка. Наши друзья объяснят вам ход операции. Ваша главная задача -- убедиться, что будут предложены те самые гравировальные пластины. Стоявший у макета человек в сером костюме, с безукоризненной прической сделал школьной указкой знак подойти поближе. Подойдя к макету, Кастеллано почувствовал себя как Господь Бог, взирающий с небес на один из перекрестков Сан-Диего. -- Я -- руководитель группы Фрэнсис Форсайт, -- сказал человек с указкой. -- Вы на углу этой улицы, вот здесь, идентифицируете гравировальные пластины. Человек, с которым вы встретитесь, проверит в это время адекватность доставленной вами компьютерной программы. Вам нельзя отходить с пластинами от уличного фонаря и вообще исчезать из вида, пока имеете при себе эти пластины. Вас подберет бронеавтомобиль. Если ваш подопечный попытается по какой-либо причине отобрать их, вам разрешается его ликвидировать. Вы умеете обращаться с оружием? -- У меня с собой револьвер 38-го калибра. -- Когда вы пользовались им в последний раз? -- В тысяча девятьсот пятьдесят третьем или пятьдесят четвертом. -- Да, ну и чудо нам досталось. Ладно, Кастеллано, если он поведет себя не так, просто направьте ему в лицо револьвер и несколько раз сильно нажмите на спусковой крючок. Хочу предупредить еще раз -- вы не должны покидать перекресток, когда получите гравировальные пластины... Под страхом смерти. -- Вы что же -- пристрелите меня, если ядам деру? -- Охотно, -- сказал Форсайт и постучал своей указкой по перекрестку. -- Разумеется, я не собираюсь бежать с этим добром. Да и к чему оно мне? У меня, например, нет доступа к источнику бумаги, который имеется у того парня. На чем я буду печатать эти фальшивки? На туалетной бумаге? -- Если только вы рискнете покинуть это место, -- сказал Форсайт, -- то нам наверняка потребуется туалетная бумага, чтобы привести вас в божеский вид. -- А вы наверняка из ЦРУ, -- огрызнулся Кастеллано. -- Таких тупиц больше нигде нету. -- Будет вам, успокойтесь, -- сказал инспектор. -- Поймите, Джим, дело с гравировальными пластинами -- не просто очередная операция по борьбе с фальшивомонетчиками. Все гораздо серьезнее. Речь идет об опасности подрыва нашей экономики в целом. Вот почему в этот раз приняты такие меры предосторожности. Пожалуйста, Джим, постарайтесь понять и помочь, о'кей? Это -- не рядовая фальшивка, отнюдь. Договорились? Кастеллано нехотя кивнул. Человек с рыжим чемоданчиком подошел к столу. Кончик указки Форсайта уткнулся в крышу дома. -- Вот здесь будет наша основная снайперская точка, где будет находиться вот этот человек. Отсюда все хорошо видно, и здесь ему ничто и никто не будет мешать. Покажите господину Кастеллано ваше оружие. Кастеллано отметил, что, набирая шифр замка на чемоданчике, пальцы его владельца двигались так быстро, что было невозможно уследить за тем, какие именно цифры и в какой последовательности он набирал. Чемоданчик раскрылся, и глазам присутствующих предстал прекрасной отделки толстый ружейный ствол и металлический приклад, покоящиеся на красном бархате. Кастеллано обратил внимание на восемь патронов из нержавеющей стали длиной в два дюйма. Головная часть патрона заканчивалась чем-то металлическим и заостренным. Ему еще никогда не приходилось видеть такие тонкие патроны -- не толще соломинки для коктейля. Стрелок быстро собрал винтовку, и Кастеллано заметил, что в ее толстом стволе выходное отверстие очень маленькое. "Точность сверления такого дула должна быть просто невероятной", -- подумал он. -- Я могу с пятидесяти ярдов попасть из нее в цель размером с радужную оболочку глаза, -- сказал стрелок. -- Ружьишко что надо. Вы, я заметил, обратили внимание на патроны. Пули в них не простые. Соприкоснувшись с любым металлом при попадании в цель, они мгновенно разлагаются, так что мы ни при каких обстоятельствах не повредим ваших пластин или каких-либо приборов. Однако они убивают, и очень даже мило. Поскольку их кончики пропитаны ядом кураре, то для поражения достаточно лишь пробить кожу. Если вы увидите маленькую, как от укола иглой, ранку на лице вашего партнера или услышите что-то вроде тихого шлепка, то знайте, что он обречен. Второго выстрела не потребуется. И не вздумайте куда-нибудь бежать после этого. -- Я посчитал, что вам следует знать, кто остановит вас в случае, если вы вдруг решите рвануть куда-нибудь с этими пластинами, -- пояснил Форсайт. -- А мне начинает казаться, что вы считаете меня сообщником преступника, -- сказал раздраженно Кастеллано и с удивлением услышал, что кто-то из автоматчиков засмеялся. Однако, когда он взглянул на них, ожидая, что за этим последует какое-то выражение поддержки, они отвели глаза. Ему еще раз показали тот угол перекрестка, на котором он должен стоять, и вручили завернутую в серое сукно коробку. -- И не забудьте вот еще что -- старайтесь занимать такое положение, при котором ваш подопечный находился бы все время между вами и снайпером. Из всех наших снайперов этот -- самый лучший. При этих словах обладатель супервинтовки гордо вскинул голову. -- После того, как вы убедитесь, что товар настоящий, -- сказал снайпер, -- сразу падайте ничком. Просто валитесь на асфальт и прикрывайте пластины своим телом. -- Значит, я подставляю его под пулю? -- спросил Кастеллано. -- Вы выполняете приказ, -- ответил человек с указкой. -- Делайте то, что он говорит, Джим, -- сказал районный инспектор. -- Это очень важно. -- А я совсем не уверен, хочу ли я брать на себя ответственность за смерть человека. -- Джим, это -- исключительно ответственная операция. Вы должны, наконец, понять всю ее важность, -- сказал районный инспектор, и Джеймс Кастеллано, сорока девяти лет, впервые в жизни дал согласие на участие, если это потребуется, в убийстве. Его посадили на заднее сиденье четырехдверного серого "седана" и отвезли на угол улиц Себастьяна и Латимера. За рулем был человек Форсайта. Предназначенный для обмена предмет, находившийся внутри обернутой серым сукном коробки, был в свою очередь упакован в толстую полиэтиленовую пленку, обмотан липкой лентой и проволокой. Это сделали специально для того, чтобы у Кастеллано было больше времени на осмотр гравировальных пластин, чем у фальшивомонетчика -- на изучение компьютерной программы творческого интеллекта. На заднем сиденье машины пахло застарелыми сигарными окурками, обивка была липкой. Водитель то резко дергал машину вперед, то тормозил, и Кастеллано быстро укачало. Он знал немного о компьютерах и о космической эре и считал, что та программа, которую ему предстояло передать, предназначается для того, чтобы беспилотные космические корабли, выйдя из сферы наземного контроля, могли сами принимать в дальнейшем творческие решения в зависимости от складывающихся внешних обстоятельств. Но кому и зачем это могло понадобиться? Ведь здесь, на Земле, эта штука практически бесполезна, потому что любой нормальный человек обладает по сравнению с ней во много раз большим творческим интеллектом. Когда машина проезжала супермаркет, Кастеллано вдруг неожиданно для себя осознал огромную значимость своей миссии. Вполне возможно, что эти банкноты Федерального резервного банка серии "А", выпуска 1963 года уже наводнили рынок и снизили зальную стоимость денежной массы страны. Массовое производство банкнот с использованием тех гравировальных пластин, которые ему предстояло получить, может стать причиной такого феномена, как инфляция в условиях экономической депрессии. В рекламном объявлении в витрине супермаркета он успел заметить цену гамбургера -- один доллар и девять центов. Ровно столько стоит гамбургер сегодня. Если, однако, стоимость денег понизится, то придется платить больше, а покупать меньше. Если эти лжедоллары отпечатаны массовым тиражом, то деньги Америки уже сейчас находятся в процессе обесценения. А почему, собственно говоря, им не быть отпечатанными в больших количествах? Кто может этому помешать? Если уж обманулся помощник директора департамента по борьбе с фальшивомонетчиками отделения Секретной службы в штате Калифорния, то разве не ясно, что во всей стране не найдется ни одного банковского кассира, который бы отказался принять эти банкноты. Они ничем не отличаются от настоящих. И с каждой, сошедшей с этих пластин, банкнотой на какую-то долю процента уменьшается реальное содержание получаемой вдовами пенсии по социальному страхованию, вырастает на сколько-то процентов цена гамбургера, каждый вклад в банке становится все менее надежным и на каждую последующую зарплату можно будет купить все меньше и меньше. Итак, тот самый Джеймс Кастеллано, который уже больше двадцати лет не стрелял из своего табельного оружия 38-го калибра, кто редко когда шлепал своих детей, да и то если на этом уж очень настаивала жена, мысленно готовился к тому, чтобы лишить кого-то жизни. Он говорил себе, что фальшивомонетчики фактически отнимают малые частицы жизни у людей, которые в связи с инфляцией не могут купить себе жилье или хотя бы нормально питаться, и если эти частички жизней сложить все вместе, то общий урон и будет приблизительно равен жизни одного человека. -- Чушь собачья! -- буркнул Джеймс Кастеллано и вынул из кармана завернутую в сукно коробку. Шоферу, переспросившему, что он сказал, Кастеллано не ответил. Его часы показывали 23.52, когда он вышел из машины на пересечении улиц Себастьяна и Латимера и медленно двинулся сквозь влажный удушливый воздух разомлевшего от жары ночного города к улице Рандольфа. Человек должен был назваться мистером Гордонсом. Как сказал руководитель группы Форсайт, мистер Гордонс произведет обмен ровно в 00.09.03. -- Что? -- переспросил Кастеллано, предполагая, что у руководителя группы внезапно прорезалось чувство юмора. -- Мистер Гордоне сказал -- в 00.09.03, а это означает: полночь, девять минут и три секунды, -- А что, если я буду там в полночь, девять минут и четыре секунды? -- Это будет означать, что вы опоздали, -- сухо бросил ему Форсайт. Шагая по улице Себастьяна, Кастеллано вспомнил этот разговор и, еще раз взглянув на свои часы, невольно прибавил шагу. Когда он дошел до угла улицы Рандольфа, было пять минут первого. Он изо всех сил старался не смотреть на крышу шестиэтажного дома, на котором находился снайпер. Чтобы исключить случайность, он уставился на тот ресторан, в котором он часто бывал с женой, и не отводил от него глаз. В его залах было пусто и темно. Серый кот сидел на кассовом аппарате и смотрел на проходящего с выражением равнодушного презрения. Изрыгая облака черного дыма из подвязанного проволокой глушителя, вдоль квартала пропыхтел расхлябанный желтый "форд" с полдюжиной горланящих пьяных мексиканцев и пожилой крашеной блондинкой, призывающих весь мир наслаждаться жизнью. Начадив, машина растворилась в ночи где-то в конце квартала, но до Кастеллано время от времени еще продолжали долетать ее гудки. Он помнил, что еще в офисе положил свой револьвер в кобуру, но никак не мог вспомнить, снял или не снял его с предохранителя. Дурацкий же будет у него вид, когда он, выхватив из кобуры револьвер, примется давить на спусковой крючок, поставленный на предохранитель! Что тогда делать? Крикнуть "ба-бах!"? А теперь, когда на крышах сидят все эти эксперты, уже поздно вынимать и осматривать револьвер. Ночь была жаркая, и Кастеллано вспотел. Его рубашка взмокла не только под мышками и на спине, но и на груди. На губах появился привкус соли. -- Добрый вечер! Я -- мистер Гордонс, -- послышалось за спиной Кастеллано. Он обернулся и увидел перед собой невозмутимое лицо с холодными голубыми глазами и раскрытыми в полуулыбке губами. Человек был на добрых два дюйма выше Кастеллано, который, прикинув его рост, оценил его в шесть футов и один или полтора дюйма. Он был одет в легкий голубой костюм и белую рубашку с голубым в горошек галстуком, которые можно было назвать почти элегантными. Почти. В теории белый и голубой цвета хорошо сочетаются, да и на практике комбинация из голубого костюма и белой рубашки обычно смотрится неплохо. В данном случае, однако, это сочетание яркой белизны рубашки с сияющей голубизной костюма резало глаз и выглядело слишком пижонским. И немного смешным. Человек этот не потел. -- Ваш пакет с вами? -- спросил Кастеллано. -- Да, я принес предназначенный для вас пакет, -- ответил пришедший. В голосе его не было и намека на какой-либо местный диалект, как если бы этот человек учился говорить по-английски у диктора радио. -- Сегодня довольно жаркий вечер, не так ли? К сожалению, не могу ничего предложить вам попить: мы находимся на улице, а на улицах ведь нет водопроводных кранов. -- Не имеет значения, не беспокойтесь, -- сказал Кастеллано. -- Я принес для вас пакет. Вы ведь тоже что-то принесли для меня? Дышать было тяжело. Казалось, в воздухе мало кислорода, и Кастеллано так и не удастся вздохнуть полной грудью. Странный человек с его странным разговором был спокоен, как утренний пруд. Лицо его сохраняло учтивую улыбку. -- Да, -- сказал он, -- у меня ваш пакет, а у вас мой. Я дам вам ваш пакет в обмен на свой. Вот ваш пакет. В нем находятся те гравировальные пластины, которые ваша страна так жаждет изъять из рук фальшивомонетчиков. Это -- формы для печатания купюр серии "Е" Федерального резервного банка, изготавливаемых монетным двором в Канзас-Сити. Пластина номер 214 предназначена для печатания лицевой, а пластина номер 108 -- обратной стороны купюры. Этот пакет стоит больше, чем жизнь вашего президента, поскольку, по вашему убеждению, здесь затрагиваются сами основы вашей экономики, которая обеспечивает вас средствами к жизни. -- О'кей, -- нетерпеливо сказал Кастеллано, -- давайте сюда ваши пластины. "Да это же -- явный дебил", -- подумал он и напомнил себе, что, убедившись в идентичности гравировальных пластин, ему надо сразу падать на асфальт. Он не воспользуется своим оружием, а предоставит это снайперу, который пустит этого недоумка в расход. В конце концов, не он -- Кастеллано -- посоветовал этому типу стать фальшивомонетчиком. Человек держал в правой руке две ни во что не завернутые гравировальные пластины, между которыми был проложен лишь клочок оберточной бумаги. Отметив это, Кастеллано понял, что обе они должны быть уже испорчены: для того, чтобы пластины не скользили одна по другой и их можно было удерживать в одной руке, надо было сжимать их с такой силой, что мягкие выпуклости рисунка тончайшей гравировки не могли не смяться от взаимного давления. Когда Кастеллано протянул правой рукой коробку с программой, а левой осторожно взял гравировальные пластины, он с тревогой подумал, что руководитель группы не дал ему никаких инструкций относительно того, что должен он делать в случае, если окажется, что пластины испорчены -- ведь, в сущности, если они испорчены, то это все равно как если бы их не существовало вовсе, поскольку их нельзя использовать для печатания купюр или восстановить. Ни один кассир не оставит без внимания пятидесятидолларовую купюру с изображением царапин на рисунке. Взяв пластины, Кастеллано с силой потер их одна о другую, чтобы быть уверенным, что ими уже никогда нельзя будет пользоваться. Только после этого он поднес их к глазам и стал внимательно рассматривать. Глядя на царапину, протянувшуюся на лицевой пластине через всю бороду Гранта, Кастеллано подумал, что поступил глупо: его поступок мог разгневать мистера Гордонса. Положив лицевую пластину с портретом Гранта на пластину обратной стороны купюры с изображением Капитолия США, он с помощью авторучки-фонарика стал разглядывать рисунок печати. Это была печать с буквой "J" в центре -- печать Федерального резервного банка в Канзас-Сити. Внешняя зубчатка печати была выполнена столь искусно, что Кастеллано не мог не восхититься мастерством гравера. Услышав характерный шум, производимый мистером Гордонсом, который распаковывал коробку, Кастеллано подумал: "Как бы ты там ни шумел, а у меня все равно будет достаточно времени, чтобы как следует исследовать пластины". Что ни говори, а этому человеку предстоит продраться через упаковочную ленту, потом размотать проволоку и снять полиэтиленовую пленку, прежде чем он доберется до компьютерной программы. Он -- Кастеллано -- не позволит себе спешить. -- Эта программа не соответствует спецификации, -- сказал мистер Гордонс. Кастеллано в смущении поднял голову. Мистер Гордонс держал перед ним маленькую дискету, с его рук свисали обрывки клейкой ленты, проволоки и полиэтилена. Разорванное в клочки сукно валялось у его ног. -- О Боже! -- воскликнул Кастеллано и замер, ожидая, когда кто-то что-то сделает. -- Эта программа не соответствует спецификации, -- повторил мистер Гордоне. Кастеллано вдруг осознал, что воспринимает эти слова, как некий абстрактный, далекий от сферы его интересов факт, не имеющий к нему никакого отношения. Человек протянул руку за гравировальными пластинами. Кастеллано не мог отдать их. Даже с царапиной поперек грантовской бороды эти пластины могли принадлежать только американскому правительству и никому больше. Всю свою жизнь он занимался тем, что защищал истинность американских денег, и отдать сейчас эти пластины было для него просто немыслимо. Прижав их к животу, он упал ничком на тротуар. Послышался свист, который, видимо, произвела выпущенная главным снайпером пуля с ядом кураре. И сразу после этого Кастеллано почувствовал, как что-то вроде гаечного ключа с невероятно мучительным хрустом раздробило его левое запястье, после чего возникло ощущение, будто в левое плечо вливается расплавленный металл. Он увидел, как мимо его лица промелькнула рука с зажатыми в ней гравировальными пластинами, залитыми темной жидкостью, которая, как он понял, была его кровью. Потом его обожгла боль в правом плече, он увидел упавшую рядом свою правую руку и с воплями ужаса забился на тротуаре. Наконец, на его счастье, что-то повернулось в тыльной части его шеи, будто рванули ручку рубильника, -- и все погасло. Был, правда, еще мгновенный проблеск сознания, когда в глазах мелькнуло отображение окровавленного ботинка, и после этого наступила темнота... В ходе демонстрации в здании Казначейства в Вашингтоне кинопленки, зафиксировавшей, как был четвертован Джеймс Кастеллано, руководитель группы Фрэнсис Форсайт попросил остановить проектор и коснулся своей указкой изображения оторванной окровавленной руки, сжимающей два продолговатых металлических предмета. -- Мы полагаем, джентльмены, -- сказал он, -- что эти гравировальные пластины были испорчены в схватке. Как многие из вас знают, в высшей степени уязвимы верхние кромки штриховых канавок на поверхности пластин. Учитывая это, представители вашего Казначейства также пришли к выводу, что наша группа ликвидировала угрозу. -- А вы уверены, что пластины поцарапаны? -- усомнился кто-то из сидящих в затемненном зале. В темноте никто не заметил, как Форсайт, выслушав вопрос, усмехнулся. -- В нашей группе мы всегда готовимся к любым неожиданностям. Мы использовали в данном случае три кинокамеры, снимающие в инфракрасных лучах на специальную кинопленку, но не только их. У нас были еще фотоаппараты с телеобъективами и пленкой, покрытой особой эмульсией, с помощью которых можно сфотографировать ноготь человека так, как если бы он был размером со стену, когда на снимке становятся видны даже отдельные клетки. Форсайт откашлялся и громко распорядился, чтобы показали слайд со снимком пластины. Экран потемнел, а вместе с ним потемнело и в помещении. Затем экран заполнило увеличенное во много раз изображение гравировальной пластины. -- Вот, посмотрите, -- сказал Форсайт. -- На бороде Гранта царапина. Вот она. Из глубины комнаты, из задних рядов кисло прозвучал скептический голос: -- Скорее всего, это произошло уже после того, как Кастеллано взял пластины. -- Я не думаю, что есть смысл спорить о том, кому принадлежит эта заслуга. Просто порадуемся, что страшная угроза уже перестала быть для нас угрозой. В конце концов, пока мистер Гордонс не попытался получить ту космическую программу, никто даже и не подозревал, что эти деньги находятся в обращении, -- сказал Форсайт. -- Каким образом ему удалось сбежать? Я что-то не понял, -- вновь проскрипел тот же голос. -- Чего именно вы не поняли, сэр? -- спросил Форсайт. -- Я сказал, что мистер Гордоне не должен был уйти. -- Вы же видели фильм, сэр. Хотите посмотреть его еще раз?-- спросил Форсайт. Тон, которым это было сказано, был одновременно и снисходительным, и вызывающим. Он как бы говорил, что только тот, кто не понимает, что делает, может позволить себе глупость попросить показать ему снова то, что было очевидным для всех. Этот прием уже сотни раз срабатывал у него на вашингтонских брифингах. В этот раз он не сработал. -- Да, -- сказал голос, -- я бы хотел посмотреть это еще раз. Начните с того места, где Кастеллано берет две пластины и трет их друг о друга, в результате чего на бороде Гранта появляется царапина. Это было в то самое время, когда он передавал Гордонсу поддельную программу. -- Покажите фильм еще раз, -- приказал Форсайт. -- Примерно со 120-го кадра. -- Со 140-го, -- поправил его скептик из зала. Увеличенная фотография бороды на портрете Улисса Гранта исчезла с экрана. Вместо нее пошли в замедленном темпе кадры, в которых Джеймс Кастеллано правой рукой отдавал серый сверток, а левой -- брал две темные прямоугольные пластины. Тот же голос из зала прокомментировал: -- Вот сейчас он царапает пластину. В тот момент, когда на экране Кастеллано начал рассматривать при свете авторучки-фонарика лицевую пластину, из зала вновь прозвучал тот же голос: -- А теперь мы видим и царапину. Пока мистер Гордонс разрывал пакет -- сначала с правой, а потом с левой стороны, -- на его лице сохранялась легкая улыбка. Он распаковывал дискету без видимых усилий и без спешки. При всем том ему понадобилось лишь пять секунд, чтобы полностью раскрыть пакет. -- Чем его завязали? -- спросил все тот же скрипучий голос. -- Проволокой и упаковочной лентой. У него, видимо, был какой-то резак или кусачки, голыми руками он не смог бы сделать это так быстро. -- Не обязательно. Некоторым рукам это под силу. -- Никогда не видел таких рук, которым это было бы под силу, -- сердито сказал Форсайт. -- Что не исключает возможность их существования, -- спокойно возразил лимонно-кислый голос. Взрыв смеха прорвал удушливую пелену официозной торжественности брифинга. -- Что он сказал? -- спросил кто-то. -- Если Форсайт чего-то не видел, то это еще не означает, что этого не существует в природе. Смех нарастал. На экране между тем показались кадры расправы с Кастеллано, когда Гордонс отделил ему сначала левую руку, потом правую, потом свернул шею и отделил голову, -- и так вплоть до того момента, когда на залитый кровью тротуар повалилось окровавленное туловище. -- Может быть, и теперь кто-нибудь скажет, что у него в руках не было никаких инструментов? -- Форсайт обращался вроде бы ко всему залу, но было ясно, что этот вызов был адресован скептику из последних рядов. -- Вернитесь к сто шестидесятым кадрам, -- отозвался тот. На 162-м кадре Гордоне опять начал расчленять тело Кастеллано на части. -- Стоп! Вот здесь. Взгляните на каплю на лбу мистера Гордонса. Я знаю, что это такое. Это -- одна из ваших отравленных пуль, не так ли? Вы пользуетесь ими в тех случаях, когда не хотите случайно повредить металлические части каких-либо механизмов или приборов. Правильно я говорю? -- Гм... Да, я полагаю, что именно такова была функция нашего основного снайпера, -- сказал Форсайт, весь кипя от негодования, поскольку существование этого оружия считалось суперсекретным фактом, известным лишь немногим членам правительства. -- Хорошо, но если допустить, что в этого человека попала такая пуля и он был смертельно ранен, тогда как можно объяснить, что на 240-х кадрах мы видим его убегающим с этими пластинами? Кто-то в зале кашлянул. Кто-то высморкался. Кто-то прикурил сигарету от зажигалки, огонек которой прорезал темноту зала. Форсайт молчал. -- Ну, так как же? -- не унимался въедливый голос. -- Видите ли, -- начал Форсайт, -- мы вообще ни в чем не можем быть уверены. Но после того, как в течение долгого времени в стране увеличивался объем находящейся в обращении денежной массы и она, следовательно, обесценивалась, а в нашем Казначействе об этом даже и не подозревали, мы можем только радоваться, что гравировальная пластина, с которой печатались эти фальшивки, испорчена так, что ее уже невозможно снова использовать. С этой опасностью покончено, -- Ни с чем еще не покончено! -- резко возразил невидимый оппонент. -- Тот, кто мог сделать один идеальный комплект гравировальных пластин, может сделать и второй. Мы еще не слышали от мистера Гордонса его последнего слова. Два дня спустя секретарь Казначейства получил личное письмо. В нем содержалось предложение. Автор письма хотел бы получить миниатюрную копию компьютерной программы по творческому интеллекту, разработанной для использования в космических полетах, в обмен на комплект из двух безукоризненно исполненных гравировальных пластин для печатания стодолларовых банкнот. О качестве пластин можно было судить по двум прилагаемым, безукоризненным банкнотам. Они были поддельные: на них стоял один и тот же серийный номер. Письмо было от мистера Гордонса. ГЛАВА ВТОРАЯ Его звали Римо. Бесшумно, но быстро передвигался он в предутренней полутьме переулка, ловко проскальзывая между деревьями и мусорными ящиками в безостановочном, стремительном полубеге. Секундная заминка у запертых железных ворот. Рука, затемненная особой пастой из бобов и жженого миндаля, нащупала замок, он лопнул под напором нечеловеческой силы, и ворота со скрипом отворились. Бесшумно положив сломанный замок на тротуар, Римо посмотрел вверх. Здание протянулось к пепельно-черному небу на четырнадцать этажей. В переулке пахло молотым кофе. Даже в районе Парк-авеню в Нью-Йорке переулки так же пахнут кофе, как в Далласе или Сан-Франциско или в африканской Империи Лони. "Переулок, он и есть переулок", -- подумал Римо. Все нормально. Левая ладонь дотронулась до кирпичной кладки и двинулась вверх, изучая наощупь текстуру этой стены дома. Ее бугорки и расщелинки откладывались в сознании, вернее -- в подсознании. На это ему требовалось не больше умственного напряжения, чем для того, чтобы моргнуть. Вообще говоря, раздумья лишают человека части его силы. Во время тренировок ему уже говорили об этом, но тогда он не был уверен, что это действительно так. После многих лет тренировок он постепенно понял всю справедливость советов учителя. Он не помнил, когда его тело, а еще важнее -- нервная система, стали отражать те произошедшие в его разуме изменения, благодаря которым он стал качественно иным человеком. Но однажды Римо осознал, что это произошло уже давно и что многое проделывается им теперь без малейших раздумий, без участия сознания. Как, например, лазание по поднимающейся вертикально гладкой кирпичной стене. По запаху Римо определил, что стену недавно чистили пескоструйным агрегатом. Римо прижался к стене телом и расслабил ноги, вскинул руки, ладони будто прилипли к кирпичной кладке, уперся большими пальцами ног, подтянулся, руки снова пошли вверх... Сегодня ему предстоит очень простая работа. Вообще это задание чуть было не отменили, когда "сверху" пришло срочное послание, в котором говорилось, что в связи с какими-то неприятностями то ли с деньгами, то ли еще с чем-то Римо предписывалось посмотреть какие-то фильмы с расчленением и сообщить "наверх", использовал ли тот человек какое-то скрытое оружие, или это была особая техника исполнения. Римо посоветовал обратиться лучше к Чиуну, Мастеру Синанджу. "Верхи" отказались, сославшись на то, что когда имеешь дело с Чиуном, всегда возникает проблема правильно понять недоговорку, намеки и туманные выражения престарелого азиата. Римо с этим не согласился: -- По-моему, он выражается очень ясно. -- Знаете ли, говоря откровенно, вас, Римо, тоже теперь не сразу поймешь, -- скептически заметили "сверху", и разговор на этом закончился. Прошел уже добрый десяток лет, и может быть, он теперь действительно выражается не всегда так уж ясно. Но если для обычного человека радуга -- всего лишь знак того, что дождь кончился, то для других она означает еще и многое другое. Римо и его тело знают теперь такие вещи, которые он не сможет втолковать ни одному уроженцу Запада. Его руки вспорхнули вверх, нащупав отколовшийся кусок кирпича. Римо механически пропустил его между пальцами, и камешек, не задев Римо, полетел вниз. Это не вызвало у него никаких эмоций: он и стена представляли собой одно целое; он не мог упасть, раз он был частью этой стены. Подтягивание, упор пальцами ног, взлет рук, вжатие, подтягивание... Та подготовка, которую он прошел, могла бы изменить любого человека. Римо приступил к занятиям почти сразу после того, как побывал на электрическом стуле -- он был одним из последних приговоренных к смерти в тюрьме Трентон штата Нью-Джерси. Его звали Римо Уильямс, он был полицейским округа Ньюарк в штате Нью-Йорк. Скорый и строгий суд признал его виновным в убийстве и приговорил к смертной казни без права на помилование или амнистию. Все было сработано без сучка и задоринки, кроме электрического стула, который, как оказалось, специально "подрегулировали" так, чтобы Римо мог покинуть его живым. Когда он очнулся, ему рассказали об организации, которая официально не существует. Организация называлась КЮРЕ. Признать, что она существует, было бы равносильно признанию того, что законными средствами Америкой управлять уже невозможно. Эта организация была создана президентом США, вскоре безвременно погибшим. Она снабжала прокуроров дополнительными уликами, содействовала разоблачению полицейских-взяточников и вообще сдерживала бурный рост преступности, в борьбе с которой слишком мягкая и слишком гуманная Конституция оказалась почти беспомощной. Предполагалось, что эта организация создается на короткий срок и, выполнив возлагаемые на нее задачи, будет вскоре распущена. Было также задумано, что организация, которой по идее не существует, будет использовать в качестве орудия человека, которого также не существует, того, чьи отпечатки пальцев уничтожены за ненадобностью -- после того, как он был казнен на электрическом стуле. Но расчеты не оправдались. КЮРЕ существовала уже более десяти лет, а подготовка, которую за это время прошел Римо, сделала из него не только высокоэффективного исполнителя, она превратила его в совершенно другого человека... Пальцы ног упираются в кирпичную кладку. Давление не должно быть слишком большим. Руки идут вверх, вниз, пальцы прилипают к стене. -- Эй! -- послышался молодой женский голос. -- Какого черта ты там делаешь? Голос был слева, но его левая щека была прижата к кирпичу, и попытка повернуться в ту сторону могла окончиться тем, что Римо, точно тяжелая гиря, отправился бы туда, откуда пришел. Вниз. -- Эй, там, на стене! -- услышал он снова. -- Это вы мне? -- спросил Римо, внимательно вслушиваясь и гадая, имеется ли у того металлического предмета, который женщина держала в руке, полый ствол, не пистолет ли это. Не похоже на то: в голосе не было напряжения, характерного для человека, когда он держит в руках смертоносное оружие. Луч света упал на стену. Ну вот, теперь все ясно: металлический предмет в ее руке -- всего лишь электрический фонарик. -- Ну, конечно же, тебе. Разве ты не один? -- Что вы от меня хотите, мадам? -- вежливо попросил Римо. -- Я хочу знать, что ты делаешь в четыре утра на высоте двенадцати этажей. -- Ничего особенного, -- сказал Римо. -- Ты, может быть, собираешься меня изнасиловать? -- Нет. -- Это почему же? -- Потому что я собираюсь изнасиловать другую. -- А кого? Может быть, я ее знаю. Может быть, я понравлюсь тебе больше. -- Я люблю ее. Отчаянно и безнадежно. -- А почему ты не поднялся на лифте? -- Потому что она меня не любит. -- Ну нет, ни в жизнь не поверю. В этом черном трико твоя фигура смотрится просто изумительно. Тонкая, но по-настоящему красивая. Чем это черным покрыты у тебя руки? Ну, повернись, дай хоть взглянуть на тебя! Ну, будь хорошим мальчиком, покажи личико. -- И тогда вы оставите меня в покое? -- Конечно. Ну, давай! Крепко сжимая правой рукой выступ стены, Римо с силой втиснул пальцы ног в шов между двумя рядами кирпичей, отстранился немного от стены и повернул голову, сощурившись под ярким светом фонарика. -- На здоровье! -- сказал он. -- Смотрите, наслаждайтесь. -- А ты красивый. Даже очень! Я таких не встречала -- одни скулы чего стоят. А эти карие глаза! А губы! Будто вырезаны резцом -- это видно даже сквозь черную дрянь на лице. Нет, вы только посмотрите на эти запястья! Словно бейсбольные биты. Подожди, я сейчас вылезу к тебе. -- Оставайтесь, пожалуйста, на месте, -- быстро сказал Римо. -- Сюда нельзя: вы упадете. Это, между прочим, двенадцатый этаж. -- Ну и что? Я наблюдала за тобой, все очень просто, порхаешь себе как бабочка! -- Но вы же не бабочка! -- Ладно, я не стану вылезать. Но только если ты заглянешь сюда. -- Позже. -- Когда? -- Когда я закончу свои дела. -- Когда ты закончишь, тебе, может быть, уже больше не захочется. -- Ладно, откроюсь вам: я не собираюсь никого насиловать. -- Я так сразу и подумала. Но вдруг тебе все-таки захочется со мной встретиться? -- Может быть, -- сказал Римо, -- но большая любовь всегда оказывается неразделенной. Любовь к страннику в ночи... --Красиво! Это ты для меня придумал? -- Да. Закрывайте окно и ложитесь спать. -- Спокойной ночи, дорогой. Если что, номер моей квартиры --1214. -- Спокойной ночи, -- сказал Римо. Фонарик погас. Он увидел, как округлое женское лицо убралось внутрь комнаты и окно закрылось. Римо снова прижался к стене. Пальцы ног, руки, пальцы ног, руки... На высоте тринадцатого этажа он взял правее, ухватился за выступ подоконника, открыл окно и заглянул внутрь. Квартира, как и говорили "наверху", оказалась пустой. Прижавшись к стене, он подождал, пока не замедлятся дыхание и биение сердца. Когда напряжение спало, он продолжил движение вверх. Еще один этаж. Это окно квартиры-люкс было заперто. Большими пальцами Римо нажал на раму, шпингалеты не выдержали. Открыв окно, он скользнул внутрь, на мягкий коврик на полу комнаты. Большая выпуклость под легким белым одеялом издавала храп, напоминающий раскаты сотрясаемых недр. Рядом с большой выпуклостью виднелась еще одна, поменьше, с копной светлых волос. Римо осторожно поднял край одеяла. Закатав нижние концы пижамных брюк, он обнажил толстые, волосатые икры спящего. Вынув из-под своего широкого черного пояса большой моток прочной упаковочной ленты, он одним быстрым движением крепко связал ему ноги. Ноги дернулись, поскольку их владелец уже проснулся, но прежде чем он успел вскрикнуть, Римо подсунул правую руку под жирную спину, нажал на спинной нерв, и груда мяса, немного поколыхавшись, замерла. Легко подняв тело правой рукой, Римо отнес его к окну, перевалил через подоконник и начал потихоньку спускать вниз головой, подтравливая упаковочную ленту, как рыбак травит леску, опуская крючок с грузилом в прорубь. Когда тело толстяка опустилось на девять фугов, Римо надежно привязал конец ленты к трубе кондиционера. Все было проделано быстро и в полном молчании. Затем, держась левой рукой за подоконник, он выбрался за окно, повис, примеряясь, и отпустил руку. Скользнув вниз, он уцепился за подоконник на тринадцатом этаже, влез в комнату и, выглянув из окна, посмотрел на крупное, обрамленное сединами лицо, которое постепенно наливалось багровой краской. Обладатель лица был в полном сознании. -- Доброе утро, судья Мантелл, -- сказал Римо. -- Я представляю группу заинтересованных граждан, которые желают обсудить ваш подход к правосудию и юриспруденции. -- О-о-о!.. Тельма! -- выдавил, задыхаясь, судья. -- Тельма спит этажом выше, а вы висите над тринадцатью этажами пустоты. От падения вас удерживает упаковочная лента, привязанная к лодыжкам. Ну, а я, между прочим, специализируюсь на разрезании упаковочных лент. -- Что?! Прошу, не надо!.. Нет!.. Не надо!.. -- Наша группа хочет вас поздравить с тем, как лихо вы выносите приговоры. А вернее сказать -- с тем, как вы их не выносите. Общественностью было отмечено, что за последние два года вы председательствовали при рассмотрении в суде ста двадцати семи дел, связанных с изготовлением и распространением наркотиков. Но только двое из обвиняемых были признаны виновными, да и тем вы дали срок условно, заявив прессе, что не допустите давления со стороны общественности, требующей осудить якобы невиновных. Я прав? -- О-о-о!.. Да... Помогите мне! Руки судьи Мантелла потянулись к подоконнику. Римо помешал судье. -- Лучше не надо, -- сказал он, -- лента может соскользнуть. -- О, Боже! Нет!.. -- Боюсь, что да. Вернемся к более важным вещам. Вскоре вам предстоит разбирать дело обвиняемого по имени Джозеф Боско или Биско, или что-то в этом роде. На имена у меня плохая память. Ему полагается пожизненное заключение, поскольку один молодой пуэрториканец, арестованный за торговлю наркотиками, признал в нем главного поставщика. -- Но улики недостаточны, -- простонал Мантелл. -- Более чем достаточны, -- сказал Римо и слегка толкнул пальцем в подбородок судьи Мантелла. -- Но это же верное пожизненное заключение! -- забормотал Мантелл. -- Без права обжалования или амнистии. Я не могу выносить такой приговор, основываясь только на показаниях какого-то мальчишки. Римо толкнул Мантелла снова, на этот раз сильнее. Тот закачался над пустотой, словно маятник, а на голубых пижамных брюках начало расплываться мокрое пятно. Оно быстро перешло на куртку, и вот уже светлая струйка побежала по шее и ушам судьи Мантелла, нырнула в волосы и -- капля за каплей -- полетела вниз. -- Судя по тому, что адвокат этого Боско или Биско заявил, что его подзащитный отказывается от суда присяжных, они уже уверовали в вас, -- сказал Римо. -- А теперь скажите мне: разве судья, такой состоятельный, как вы, который может позволить себе жить на Парк-авеню, не обладает достаточным опытом, чтобы определить, кто виновен, а кто нет? -- Согласен, согласен, этот мерзавец виновен как смертный грех, -- выдохнул судья Мантелл. -- Отпустите меня, прошу вас. Виновен, виновен, виновен... -- Хорошо. Теперь делайте так, как я скажу. Я хочу, чтобы вы навсегда запомнили одну картину. Советую вспоминать ее каждый раз, когда у вас будет дело, связанное с героином, и кто-то предложит вам очередной толстый конверт, которые вы так любите. Я уверен, что вам предстоит еще не раз ее вспомнить, поскольку добрая половина предстоящих крупных судебных разбирательств в этом городе по делам, связанным с героином, уже вписаны в ваш календарь. А теперь поднимите-ка голову, господин судья. Судья Мантелл прижал подбородок к груди. -- Нет, не так. Наоборот, назад, подтяните затылок к спине. Судья повиновался. -- Откройте глаза. -- Я не могу... -- Сможете. -- О, Боже! -- простонал судья Мантелл. -- Если я вас сейчас отправлю вниз, ваша смерть будет несравнимо более легкой, чем смерть тех, кто погибает от белого порошка, -- сказал Римо и слегка дернул за ленту. Руки Мантелла безвольно повисли, он потерял сознание. Римо втащил его в комнату, сорвал ленту, помассировал заплывший жиром позвоночный столб, чтобы привести судью в чувство, и помог встать на ноги. -- Я на всю жизнь запомню этот переулок там, внизу, и то, как я смотрел на него сверху, -- сказал, тяжело дыша, судья. -- Вот и прекрасно, -- сказал Римо. -- Но мне, вероятно, осталось жить не слишком долго. Ко мне приставлен некто по имени Дон, телохранитель, а точнее -- палач. -- Я знал, что вас охраняют, -- сказал Римо, -- потому и не пошел через парадный вход. -- Он следит, чтобы я не наделал ошибок, -- пояснил Мантелл. -- Политика кнута и пряника. Деньги -- пряник. Дон -- кнут. -- У него, видимо, отдельная комната в вашей квартире? -- Точно, -- подтвердил, весь дрожа, судья Мантелл. -- Дышите глубже, -- посоветовал Римо. -- Я сейчас вернусь. Старайтесь дышать так, чтобы легкие доставали при вдохе до самой спины. Я бы не хотел, чтобы вы умерли от шока теперь, когда вы, так сказать, встали на путь истинный. Постарайтесь представить себе, что ваши легкие соединены с позвоночником. Тучный судья в пропитанной мочой пижаме задышал так, как было велено, и, к своему удивлению, почувствовал, что страх уходит. Он даже не заметил, как худощавый молодой человек вышел из пустой квартиры, расположенной этажом ниже квартиры Мантелла. Судья радовался, что с каждым глубоким вздохом все дальше отступает переполнявший его ужас, и не следил за временем. Ему показалось, что лишь секунду назад молодой человек был еще здесь, потом вышел и вот он уже возвращается, толкая вперед здоровенного верзилу -- на целый фут выше и на добрую сотню фунтов тяжелее его самого. Худощавому, судя по всему, совсем не трудно было тащить тяжеловеса: на его лице была написана скука и ничего больше. -- Это Дон? -- уточнил Римо, держа одну руку на плече, а другую на загривке пленника. -- Да, -- подтвердил судья Мантелл. -- Он самый. -- До свидания. Дон! -- Римо швырнул его в окно. Разведя ноги в стороны, Дон попытался зацепиться ими за стену по обе стороны окна, но в его пояснице что-то хряснуло, громадное тело, переломившись, сложилось вдвое, ступни достали до плеч, и Дон вылетел за окно. -- Надеюсь, теперь вы не забудете, кто мы и что от вас требуется, -- сказал Римо человеку в мокрой пижаме. Судья отправился к себе, а Римо пошел в ванную, чтобы отмыть лицо и руки от черной краски. Снял черную рубашку, вывернул ее наизнанку и надел снова. С изнанки рубашка оказалась белого цвета. Вышедший из квартиры человек в белой рубашке и черных брюках сбежал, насвистывая, по лестнице с тринадцатого этажа и, выходя на улицу, бодро пожелал швейцару доброго --утра. Он возвращался в гостиницу пешком, что выглядело как утренний моцион по Парк-авеню. Войдя в свое временное обиталище -- номер в гостинице "Уолдорф Астория", -- он усердно проделал утреннюю зарядку, так что даже запыхался. Оставалось лелеять надежду, что свернувшийся на циновке тщедушный старик спит. Чиун обладал способностью так располагать свое ложе, что он доминировал над помещением, где находился, и препятствовал какой-- либо активности. Номер-люкс был достаточно просторным, но всю его площадь контролировала пегая бороденка азиата. Даже тогда, когда он спал. Однако в это утро Чиун бодрствовал. -- Если ты так и не научился правильно дышать, то совсем не обязательно делать это в присутствии других, -- проворчал он. -- Я думал, что ты спишь, папочка. -- Я спал. Но дисгармония нарушила покой моей души. -- Если бы ты спал, как все, в спальне, а не в гостиной, то тебя бы не разбудило мое дыхание. -- Никто не может быть таким, как все, так как никто по-настоящему не знает никого другого. Можно, конечно, стараться быть похожим на то, чем, судя по всему, являются другие, но, не зная точно, что они из себя представляют, достичь этого не удастся. Тот "другой", с которым я нахожусь большую часть времени, это -- ты. Я не хочу походить на тебя. Поэтому я сплю здесь. -- Спасибо за разъяснение, -- буркнул Римо, даже не пытаясь проследить за вязью витиеватых чиуновских сентенций, и вдруг заметил стоявшую на телевизоре разорванную коробку. Как пенная шапка над кружкой пива, поднимался из коробки спутанный клубок кинопленки. На коробке был написан номер их люкса, она была, очевидно, доставлена с нарочным, так как на ней была наклеена голубая этикетка, означавшая также и кое-что еще. -- Папочка, но ведь на коробке голубая этикетка! -- Ты прав, -- ответствовал Мастер Синанджу, поднимаясь с тонкой циновки, на которой он спал в предназначенном для сна специальном желтом кимоно, -- она действительно голубая. -- Но ты же знаешь, что треугольная этикетка голубого цвета означает, что это посылка от начальства. -- Да, от императора Смита, -- подтвердил Чиун, который называл так их шефа -- доктора Харолда В. Смита, обладавшего скрипучим лимонно-кислым голосом и возглавлявшего секретную организацию КЮРЕ. Поскольку Смит возглавлял эту организацию, то для Чиуна он являлся императором. При этом не имело никакого значения то, что формально Смит был директором санатория Фолкрофт. Поколение за поколением Чиун и его предшественники, другие Мастера Синанджу, служили императорам. За счет их жалованья кормилось население корейской деревушки Синанджу, расположенной к югу от реки Йялу. Некоторые из этих императоров называли себя королями, другие -- монархами, патриархами, царями, принцами, председателями или даже директорами санаториев. Но император есть император, и им был тот, кто платил в данное время Дому Синанджу. -- Значит, ты понимаешь, что если этикетка голубая, то посылка от Смита, -- сказал Римо. -- Но это означает также, что коробка предназначена мне лично. Ты не должен был ее открывать. И ты это прекрасно знаешь. -- Внутри что-то пересыпалось. -- Голубая этикетка вовсе не означает, что ты можешь открыть коробку, даже если в ней что-то пересыпается. Она означает только то, что ты не должен вскрывать посылку. Пересыпается в ней что-то или нет. -- Не все ли равно? Все равно эта штука оказалась сломанной и ни к чему непригодной. Я воткнул вилку в розетку, но никакой картинки не появилось. Только свет да жужжание. -- Но, папочка, это же не телевизор. Это кинопроектор и пленка к нему. -- А вот об этом они почему-то забыли написать на голубой этикетке. Я не должен ее, видите ли, открывать. О! Это так важно! Кто и что будет смотреть -- это тоже не менее существенно. Разве можно понять разум белого человека? -- Эта штука показывает фильм. Смит хочет, чтобы я его посмотрел. -- Это фильм о нежной любви и верности? -- с надеждой спросил Чиун, сложив перед собой тонкие пальцы с длинными ногтями, словно две красивые птички в своих гнездах. -- Нет, Чиун. Там показано нападение одного человека на другого с расчленением или чем-то в этом роде. Смит интересуется техникой исполнения. Он говорит, что смотрел этот фильм, и ему это кажется важным. Что-то там такое, связанное с деньгами. -- С деньгами для нас? -- Нет. С фальшивыми деньгами. -- Все, что не золото, -- фальшивое. Я никогда не доверял этим клочкам бумаги. Как тебе известно, я никогда не соглашался, чтобы в мою деревню посылали бумажки. Только золото. Все остальное -- лишь надежда или обещание. Запомни это, Римо. Иногда можно согласиться на драгоценные камни, но ты ведь в них не разбираешься. Римо обследовал коробку и занялся адским делом -- разматыванием перепуганной пленки. Ряд за рядом он укладывал ее на полу во всю длину комнаты, пока все пленка не оказалась уложенной ровными полосами и ее можно было снова перемотать на катушку. Чиун наблюдал, ревниво следя за тем, чтобы пленка не касалась его циновки или телевизора, по которому в дневное время он наблюдал столь дорогие его сердцу мыльные оперы. -- Кому придет в голову смотреть, как работают другие? -- удивлялся Чиун. -- Только не мне. Когда такое показывают по телевизору, я, естественно, выключаю его. Лучше бы Смит прислал нам какой-нибудь фильм о подлинной красоте и нежных чувствах. -- Это нужно для дела. Он хочет узнать, что за техника применялась при этом нападении. -- А... Так вот почему он собирается прибыть сюда сегодня утром! -- Смит приезжает? Что же ты сразу не сказал? -- Потому что на телефонном разговоре не было голубой наклейки. Хе-хехе! Чиун, довольный собой, время от времени хихикал. Так продолжалось до тех пор, пока Римо не закончил возиться с пленкой и не включил проектор. Они увидели, как на углу улицы остановился человек и стал ждать. Подошел другой. Чиун заметил, что было бы неплохо, если бы все это шло на фоне органной музыки, поскольку его не очень интересовало то, о чем они там, собственно, говорили. Римо сказал, что у мужчины с легкой улыбочкой на лице хорошо контролируемое дыхание. Чиун высказал мнение, что Рэд Рекс из сериала "Пока Земля вертится" красивее. Римо отметил, что у этого человека странная координация движении. Чиун проворчал, что он с большим интересом смотрел бы, пожалуй, какую-нибудь рекламу. Римо обратил внимание Чиуна на то, как что-то маленькое ударило нападающего в лоб и прорвало его кожу. Чиун высказался в том смысле, что стыдно показывать такие вещи на экране. Римо заметил, что у того человека что-то не в порядке с чувством равновесия. Чиун сказал, что в фильме явно не хватает женщины или чего-либо, связанного с женщиной. -- Какое же это искусство, когда нет женщины? Римо удивился тому, как легко этот человек расчленил другого. Он посочувствовал жертве: тот отчаянно, до последнего дыхания не выпускал из рук какие-то прямоугольные предметы и был достоин уважения. Чиуну показалось, что фильм только выиграл бы, если бы в число действующих лиц включили еще кого-нибудь, скажем, врача, или в канву событий было вплетено что-то вроде нежелательной беременности. Но когда фильм окончился, Чиун продолжал молча смотреть на то место на стене комнаты, на котором только что светились, сменяя друг друга, кадры. -- Что скажешь, папочка? -- спросил Римо. -- Скажу, что еще не встречался с этой школой. Она не имеет ничего общего с такими новинками, как карате или кунг-фу, или с другими игровыми вариантами Синанджу. -- Как ты думаешь, что это такое? -- Прежде всего, я думаю, что ничего не надо говорить Смиту. С этим шутить нельзя. Этот человек -- серьезный противник, я не знаком с этой техникой боя. -- Мне все время казалось, -- сказал Римо, -- что то, что он делал, не должно было сработать. Мы знаем, например, как двигается тело. То, что делал он... В этом, понимаешь ли, не было жизни. -- Ты должен пока что избегать этого человека. -- Почему? -- заинтересовался Римо. -- Ты знаешь его? -- Нет. -- Может быть, ты знаком с его техникой? -- Нет. -- Тогда почему ты считаешь, что сможешь одолеть его? -- Он слишком медленно передвигается. Я легко с ним справлюсь. Я могу справиться с кем угодно, за исключением, может быть, тебя, папочка. -- Неужели ты так ничему и не научился? Видел ли ты, чтобы собака нападала на льва? Или змея атаковала мангуста? Или червяк напал на птицу? Почему ты уверен, что не окажешься червяком или змеей, или собакой, если не знаешь наверняка ни того, кто он, ни того, что он собой представляет? -- Он какой-то медлительный. -- Снежная лавина в горах со стороны тоже выглядит медленной. Волна в океане тоже выглядит медленной. -- А, чепуха! -- Римо в раздражении отвернулся. -- Еще один пример типичной мудрости Запада, -- промолвил Чиун. Приехавший в полдень Смит объяснил им опасность, которую представляют собой безукоризненно выполненные фальшивые деньги. Из-за них может рухнуть экономика страны, люди будут умирать от голода прямо на улицах. Римо почувствовал облегчение, когда оказалось, что у Смита к ним только один вопрос -- о технике, которую использует этот загадочный субъект. -- К сожалению, Чиун не распознал ее, -- сказал Римо. -- Я принимал участие в совещании, на котором выступал человек, возглавлявший неудавшийся обмен. Он считает, что у этого мистера Гордонса был какой-то режущий инструмент, -- сказал Смит кислым голосом, под стать его длинному, худому, изжелта-бледному лицу" на котором невозможно было даже представить улыбку. Римо пожал плечами. -- Но дело не в этом, -- продолжал Смит. -- В настоящее время существуют уже четыре гравировальные пластины -- две пятидесятидолларовые и две новые, стодолларовые. Я хочу их получить. Вам необходимо также разузнать, нет ли других. Это, может быть, самое важное задание из всех, что вам давались. -- Еще бы! Ведь речь идет о деньгах... -- заметил Римо. -- Я не понимаю вашего негативного отношения к этому делу. -- Это потому, что у вас его никогда не было. -- Чего не было? Негативного отношения? -- Никакого отношения. Мы вам до лампочки. Компьютеры в Фолкрофте -- душа вашей организации. А мы только работаем на эти машины. -- Эти компьютеры, Римо, необходимы для того, чтобы нам не приходилось использовать людей. Если тысячи людей будут знать о КЮРЕ, то сохранять ее деятельность в тайне будет просто невозможно. В лице этих компьютеров мы имеем идеальных координаторов и аналитиков. А собирают информацию, разумеется, люди, но им совсем не обязательно знать, чем, собственно, они занимаются. В повседневной жизни многие не имеют представления о том, как в конечном счете используются результаты их труда. -- А мы? Смит прочистил горло и поправил "дипломат", лежащий у него на коленях. -- У нас подготовлено место для встречи с мистером Гордонсом. Над этим, вместе с представителями Казначейства, работает руководитель группы Фрэнсис Форсайт из ЦРУ. Он ожидает прибытия специального агента по имени Римо Брайен. Я привез вам удостоверение личности и другие документы. Не было времени передать их вам обычным способом. Приступайте к делу незамедлительно и поскорее во всем разберитесь. Раньше я иногда высказывал неудовольствие по поводу ваших чересчур... насильственных действий. На этот раз все чересчур серьезно, и я не думаю, что при данных обстоятельствах вообще можно считать что-либо чрезмерным. -- Конечно, -- съязвил Римо, -- ведь мы же защищаем Всемогущий доллар! Упаси нас Боже отвлекаться от работы и тратить усилия на то, чтобы защищать еще и жизнь американцев. -- Мы и защищаем американцев. От этого задания прямо зависит, что у них будет на обеденном столе. Выходя, Смит специально задержался, чтобы заверить Чиуна в том, что ежегодное вознаграждение за его службу -- золото -- отправлено в деревню Синанджу, в Северной Корее. -- Синанджу вверяет свою судьбу в руки императора Смита, а Мастер Синанджу всегда готов поддерживать и еще больше возвеличивать его славу. -- Кстати, вы видели этот фильм? -- В вашем прекрасном городе Нью-Йорке сегодня замечательная погода, не правда ли? -- ответил Чиун. Как ни старался Смит вытянуть из него ответ на свой вопрос, старик оставался невозмутимым и величавым, точно белое облако. Смиту ничего не оставалось, как пожать плечами, махнуть мысленно рукой и уйти, пожелав Мастеру Синанджу успехов в продолжающемся обучении американца. -- Почему ты не сказал, что видел фильм? -- спросил Римо, когда Смит вышел из номера. -- А почему ты слушаешься Смита и не считаешься со мной? -- И все же? -- Чем меньше император будет знать о наших делах, тем лучше. Мы отправляемся вместе. Слишком много я в тебя вложил, чтобы позволить тебе бездумно рисковать своей жизнью. И Чиун вновь величаво сложил руки на груди. -- Ты чем-то обеспокоен? Чиун промолчал. -- Может быть, тебя беспокоит Смит? Ты так и не ответил на его вопрос и явно не хотел говорить с ним об этом фильме. Может быть, ты что-то в нем увидел? Но Чиун -- последний Мастер из древнего и великого дома наемных убийц -- Дома Синанджу -- не ответил. Он оставался безмолвным до конца дня. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Руководитель группы Фрэнсис Форсайт в охотничьей куртке цвета хаки и перламутрово-серых брюках для верховой езды, постучал указкой по трехдюймовой высоты ангару, являвшемуся частью макета аэропорта О'Хара в Чикаго. Макет был выполнен тщательнейшим образом -- окна, вращающиеся двери, ангарные пролеты -- все было точно так, как и у настоящего ангара. Макет стоял в изолированном подвальном помещении здания Казначейства в Вашингтоне. Падающий сверху яркий желтый свет, совсем как солнце, освещал взлетно-- посадочные полосы, пассажирские терминалы и даже миниатюрные реактивные лайнеры. Весь макет был размечен окружностями, причем цвет их варьировался от бледно-розового до кроваво-красного. Темно-красный цвет преобладал около пассажирских терминалов, а бледно-розовый -- на взлетно-посадочных полосах. -- Мы закодировали все пространство цветом крови для того, -- объяснял Форсайт, -- чтобы знать, в каких именно местах более, а в каких менее вероятна возможность поражения случайных людей -- в случае, если, стреляя в Гордонса, наш снайпер все-таки промахнется. Красным цветом более темного оттенка отмечены зоны высокой концентрации людей, а светлее -- зоны меньшей концентрации. Наши основная, вторичная и третичная снайперские позиции будут расположены таким образом, чтобы их перекрестным огнем простреливались лишь те сектора, которые окрашены в цвет не темнее розового. Не темнее... Если это, конечно, устраивает Римо Брайена. -- Как это может меня устраивать или не устраивать, -- сказал Римо, -- если я не понял ни единого слова? -- Я говорил о моделировании зон снайперского огня, мистер Брайен, -- сказал Форсайт со злостью, которая могла бы заставить содрогнуться и стены. Форсайт пребывал в состоянии раздражения с утра, когда переговорил со своим начальством в Лэнгли, штат Вирджиния, и узнал, что этот тип в слаксах и спортивной маечке с открытой шеей, у которого даже не имелось пистолета и которого, казалось, больше всего интересовало мнение хилого старика-азиата, чем самая современная технология контрразведки и антитерроризма, -- назначен руководителем операции, то есть старшим над ним, Форсайтом. Приказ об этом пришел с таких "верхов", что даже непосредственное начальство Форсайта не представляло толком, кто его подписал. -- Моделирование зон огня, мистер Брайен, -- повторил Форсайт, -- если вы понимаете, что это такое! -- Это когда стреляют, правильно? Тонкие длинные пальцы Чиуна потянулись к миниатюрной модели "Боинга747", стоящей на макете аэропорта. Он прокатил ее по взлетно-посадочной полосе, чтобы убедиться, что колесики шасси прокручиваются. Скользнув по полосе, самолетик в руках Чиуна взмыл над аэродромом, заложил крутой вираж и вернулся на прежнее место, осуществив безукоризненную посадку. Руководитель группы Форсайт с побагровевшей шеей молча следил за пожилым корейцем. Потом он повернулся к Римо. -- Правильно, моделирование зон огня -- это когда стреляют. Теперь вы знаете это. С противоположного конца стола донесся сдавленный смешок. -- Нет, -- твердо сказал Римо, -- никакой стрельбы. Никакой вашей зауми. Я против того, чтобы ваши люди болтались с оружием в руках среди пассажиров. -- Вы просто не понимаете, насколько опасен этот Гордонс. Самое неприятное в том, что у него имеется доступ к идеально изготовленным гравировальным пластинам для печатания пятидесяти- и стодолларовых банкнот. Так можно буквально погубить нашу экономику. Не знаю, какие инструкции получили вы, сэр, но мне приказали следующее: первое -- найти источник поступления этих пластин и уничтожить его; второе -- ликвидировать самого господина Гордонса... -- Хватит считать, -- перебил его Римо. -- Слушайте новые инструкции. Что я должен передать завтра Гордонсу в обмен на эти пластины? -- Этот вопрос решается. -- Что вы имеете в виду? Чиун тем временем покатил по дорожке макета модель "Боинга-747" компании "Пан-америкэн" и врезался в модель "Боинга-707" компании "ТВА". Потом "семьсот седьмой" прокатился вокруг ангара и врезался носом в крыло "семьсот сорок седьмого". Форсайт откашлялся и с отвращением отвел взгляд от торчащих из просторных рукавов кимоно старческих рук, перебирающих модели самолетов, стоящие перед макетом пассажирского терминала. -- То, что мы используем в качестве наживки, -- продолжал Форсайт,-- и что мистер Гордоне хочет от нас получить, это -- высочайшей сложности компьютерная программа. Чтобы она не оказалась для нас навсегда утерянной, сейчас изготавливается ее дубликат. -- Очень ценная штука, а? -- Ни для кого, кроме НАСА, она никакой ценности не представляет. Странно, что этот мистер Гордонс стремится заполучить вещь, которая может быть практически полезной только на расстоянии нескольких сотен тысяч миль от Земли. Форсайт понизил голос. Покашливание в дальнем конце стола прекратилось. Чиун перестал играть в самолетики. Форсайт заговорил снова: -- Итак, эта компьютерная программа, разработанная специально для беспилотных космических полетов, новейшая и очень сложная программа. Мы и русские, особенно русские, которые больше работали над беспилотными космическими кораблями, получаем иногда радиосигналы с таких кораблей через день или даже через два после того, как эти корабли прекратили свое существование. Так долго идет радиосигнал, преодолевая громадные космические расстояния. При таком разрыве во времени между отправлением сигнала и его приемом в случае непредусмотренных критических ситуаций ни из русского Центра управления космическими полетами, ни из центра НАСА в Хьюстоне невозможно никакое оперативное вмешательство. Вся беда в том, что компьютеры, установленные на космических кораблях, не умеют думать. Их можно запрограммировать любым образом, но как только создается нестандартная, не заложенная в программу ситуация, бортовые компьютеры оказываются неспособными реагировать на нее. Они не в состоянии импровизировать, у них нет творческого интеллекта. В этом смысле любой пятилетний малыш смышленее их. Способность увидеть слона в комке глины, способность сделать хотя бы то, что делали наши предки, привязавшие острый камень к куску дерева и изобретшие таким образом топор, который никогда до этого не видели, -- все это за пределами возможностей компьютеров. Вот чего не хватало тем кораблям, о которых я упомянул вначале, и вот почему они погибали. Они не только не могли решать возникающие проблемы, но и запросить совета у Земли, поскольку к тому времени, когда этот запрос доходит сюда, ситуация на корабле меняется, и полученный запрос может представлять для нас к тому времени чисто академический интерес. Чиун легонько толкнул Римо. -- Он думает, что человеческий интеллект -- это то, что размещается у него между ушами. Невежда! -- шепнул он Римо. Форсайт постучал указкой по взлетно-посадочной полосе. -- Может быть, ваш напарник соизволит поделиться с нами тем, что сказал? -- резко бросил он. -- Не соизволит, -- ответил Римо. Последовала секундная пауза. Римо обратился к Форсайту: -- Выходит, программа, которую хочет получить Гордонс, ни для кого на Земле не представляет ценности? -- Выходит, так, -- подтвердил Форсайт. -- А в прошлый раз вы всучили ему подделку? -- Да. --Зачем? -- Совершенно ни к чему кому-то иметь доступ к нашим государственным секретам. Это унизило бы наше национальное достоинство. Снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь хихиканьем Чиуна, возобновившего игры с самолетиками. Форсайт вспотел, его лицо покраснело. -- И все-таки я еще раз советую вам использовать снайперов, -- сказал он Римо. -- А я еще раз говорю вам: "Нет!" -- Ну, согласитесь хотя бы на одного, -- сказал Форсайт, и на макет лег рыжий кожаный футляр. Крышка откинулась. Появился неестественно толстый ствол винтовки с узеньким дулом, щелкнул стальной затвор. Появившаяся в луче света рука держала длинный и тонкий патрон. -- Я могу попасть из этой винтовки с расстояния ста ярдов в зрачок. Любое попадание смертельно. Пуля отравлена. -- Вы уже попали в мистера Гордонса, и что же? У него после этого хватило сил буквально разорвать на куски несчастного парня, которого вы тогда подставили. -- Это был агент Казначейства, и он знал, на что идет, -- отчеканил Форсайт, вытягиваясь на военный манер и держа указку, как наездник держит хлыст. Римо кинул на него недобрый взгляд. Снайпер положил пулю на макет и подтолкнул ее к Римо. Тут снова ожил Чиун. -- Та-та-та-та-та-та! На этот раз модель ДС-10 авиакомпании "Америкэн эйрлайнз", которую Чиун держал в левой руке, расстреливала из пулемета главный пассажирский терминал. Правая рука разгоняла в это время по взлетной полосе модель "Боинга-747". -- Вжик! Та-та-та-та! "Боинг", словно заправский истребитель, стремительно набрал высоту и отогнал подальше ДС-10. -- Ба-бах! Бум! Бум! Ба-бах! -- воскликнул Мастер Синанджу, и ДС-10, беспорядочно закрутившись, вошел в штопор над аэропортом О'Хара. -- Тра-ба-бум! -- вскричал Чиун. ДС-10 врезался носом в ангар и рухнул на взлетно-посадочную полосу. -- Вы кончили играть в игрушки? -- спросил Форсайт. -- В ваших руках и в руках ваших людей, -- отвечал Чиун, -- любое оружие -- игрушка. В моих руках любая игрушка -- оружие. -- Очень мило, -- усмехнулся Форсайт. -- Вот и возьмите завтра эти модельки на встречу с мистером Гордонсом в аэропорт О'Хара вместо оружия. -- В моих руках и в руках этого человека, -- повторил Чиун, махнув рукой в сторону Римо, -- любая вещь -- оружие, более мощное, чем странное ружье, которое показывал ваш человек. Его ружьецо -- действительно игрушка. -- Ну, хватит! -- нахмурился Форсайт. -- Это уж слишком! -- Ты, китаеза, видать последнего ума лишился! --вскипел снайпер. В лучах желтого света появилось его лицо с холодным взглядом водянисто-голубых глаз. -- Заряди-ка свое игрушечное ружье, -- негромко сказал Чиун. -- Прекратите немедленно! -- забеспокоятся Форсайт. -- Это -- приказ! Брайен, скажите своему напарнику, чтобы он перестал злить снайпера. -- Я тут ни при чем, -- ответил Римо. -- Заряжай, заряжай свое игрушечное ружье, -- хихикнул Чиун. Модель ДС-10, плавно взмыв в воздух, застыла в его правой руке на уровне плеча, носом в сторону снайпера, который зарядил винтовку. Форсайт отошел от стола в тень. Лежавшие на краях стола руки обступивших его людей вмиг исчезли. Все, отпрянув, растворились в тени. Римо остался стоять на прежнем месте -- между Чиуном и снайпером, выстукивая пальцами какой-то мотивчик. "Сердцем молодой" -- на слух определил Форсайт название песенки. Снайпер вогнал патрон с отравленной пулей в патронник, клацнувший с глубоким металлическим звуком, свидетельствующим о высокой точности обработки и подгонки деталей. Снайпер поднял винтовку к плечу. Римо зевнул. -- Стреляй! -- сказал Чиун. -- С такого расстояния я просто не могу промахнуться, -- сказал снайпер. -- Отсюда я могу расщепить пулей надвое ресницу. -- Стреляй! -- повторил Чиун. -- Ради Бога, -- взмолился Форсайт, -- только не в подвале Казначейства! -- Ну уж нет, -- злобно пробормотал снайпер, -- если этот придурок сам того хочет, сейчас у него во лбу появится третий глаз. Снайпер нажал на спусковой крючок, и рука Чиуна с тонкими длинными пальцами, освещенная ярким желтым светом, казалось, вздрогнула. ДС-10 в ней уже не было. Только один Римо уследил полет игрушечного самолетика, зато все остальные очень хорошо увидели, как он произвел посадку. Крылья модельки распластались по лбу снайпера, а нос самолета с кабиной пилотов глубоко вонзился в череп. С хвостовой части фюзеляжа закапала кровь. Снайпер упал лицом вниз. Винтовка с толстым стволом грохнулась на макет и застыла рядом с пассажирским терминалом. Чиун отбросил ее в сторону. -- Игрушка! -- презрительно сказал он. -- Что вы наделали! -- вскричал Форсайт. -- Не положено никого убивать в подвале Казначейства, не имея на то соответствующего приказа в письменном виде. Римо повернулся к Форсайту и сказал: -- Нельзя допустить, чтобы это сошло ему с рук, заставьте его убрать труп. Он всегда оставляет за собой неубранные мертвые тела. -- Но он первый начал, -- возразил Чиун. -- Если бы начал я, тогда другое дело. -- Своими "бум-трахами" ты спровоцировал этого болвана. Тебе было скучно, -- заявил Римо. -- Я всего лишь играл в самолетики, -- ответил Чиун. -- А вы, белые, всегда покрываете друг друга. -- Послушайте, о чем вы? Ведь у нас здесь труп, -- растерянно пробормотал Форсайт. -- Правильно, -- поддержал его Римо. -- Не позволяйте ему уйти, не убрав за собой. -- Если бы я был белым, вы бы так не говорили, -- стоял на своем Чиун. -- Как теперь объяснить убийство? Что делать? -- спросил, с трудом приходя в себя, Форсайт. -- Спишите его на расовые разногласия, -- посоветовал Чиун. Он подхватил эту фразу в одной из своих любимых "мыльных опер" и сейчас счел ее подходящей к случаю. -- Вы, белые, не только смешно пахнете, вы глупы, и вы расисты. И никакая вы не "лучшая раса"! -- Не обращайте внимания, -- сказал Римо Форсайту. -- Он не любит убирать за собой... Так где, вы говорите, эта программа? Кстати, раз она не представляет ни для кого на Земле ценности, на этот раз -- никаких подделок. По дороге в Чикаго Римо, сидя в кресле самолета, обследовал коробку с непонятными надписями типа "миниатюризация", "компонент", "ввод" и тому подобное, ломая голову над тем, кому может понадобиться искусственный интеллект на уровне пятилетнего ребенка. Форсайт сообщил, что над проблемой создания искусственного интеллекта бились лучшие умы, используя сложнейшие компьютеры, но так до конца ее и не решили. Когда Чиун прикончил снайпера, Форсайт перестал настаивать, чтобы Римо с Чиуном взяли с собой его людей в Чикаго. -- Учтите, нам не нужны ни ваши кинооператоры, ни звукооператоры или кто там еще -- со всей их техникой, -- предупредил его Римо. -- Но наше оборудование -- самое современное и технологичное в мире, -- запротестовал Форсайт. -- В прошлый раз вы им пользовались? -- спросил Римо. -- Да, но... -- Оно остается здесь. И вы тоже. Форсайт хотел было возразить, но, взглянув на лежащее на носилках тело снайпера, покрытое простыней, внезапно передумал и сменил тему. -- В этот критически важный для всей операции период, -- заявил он, -- мы должны диверсифицировать персональную инициативу. -- Мы проведем эту встречу одни, -- по-своему расшифровал его мысль Римо. -- И только так. -- И не вернетесь назад, -- мрачно предрек руководитель группы Фрэнсис Форсайт. Римо заметил, что Чиун подает ему знаки. -- Мой коллега хотел бы захватить с собой модели самолетов. -- Пусть берет. Господи, неужели вы думаете, что кто-нибудь из нас рискнет ему помешать? Когда самолет пролетал над озером Эри, Чиун вывалил из рукава своего кимоно полдюжины миниатюрных моделей пассажирских реактивных лайнеров. Некоторое время он их молча разглядывал, а потом сказал: -- Не знаю, как вы, западные люди, это делаете, но машины почти идеальны для движения сквозь воздух. Не понимая самой сущности движения и тех философских основ, которым я тебя учил, эти люди, имея в своем распоряжении всего лишь свои приборы, пишущие машинки и прочую чепуху, создали эти самолеты. Я поражен. Мастер Синанджу не удержался и высказал это же стюардессе, которая передала его слова пилоту. Заинтересовавшись, пилот подошел к Чиуну и Римо. -- Это хороший самолет, -- похвалил Чиун. -- Спасибо, -- сказал пилот, атлетически сложенный мужчина лет пятидесяти с чеканным загорелым лицом спортсмена, соблюдающего форму. -- Но у него есть изъян, -- продолжал Чиун, указывая на хвост самолета. -- Вот это место. Здесь должно загибаться внутрь, а не выступать наружу. Пилот повернулся к стюардессе: -- Вы что, разыгрываете меня? -- И добавил, адресуясь к Чиуну: -- Вы, конечно же, инженер и работаете в компании "Макдоннел Дуглас", не так ли? -- Что происходит? -- заинтересовался вздремнувший было Римо. -- Да вот этот джентльмен только что пытался, будучи инженером-авиаконструктором, выдать себя за дилетанта. Он высказал мне конструктивную идею, над которой работала компания "Макдоннел Дуглас" и которую не удалось осуществить лишь потому, что пока не существует необходимых для этого современных высокотехнологичных материалов. -- Современных? -- переспросил Чиун и засмеялся. -- Да моему предложению несколько тысяч лет! В аэропорту О'Хара, куда они прибыли, маленький мальчик захотел поиграть в чиуновские самолетики, на что Чиун посоветовал ему заиметь свои. У них оставалось целых пять часов свободного времени. Было лишь начало одиннадцатого, а мистер Гордонс назначил им встречу в посадочном зале Аллегени, у восьмого выхода, на три часа. Форсайт высказал предположение, что Гордонс предпочел это место потому, что зал этот походил на длинную коробку, из которой не так-то легко быстро скрыться. Римо и Чиун наблюдали, как люди встречают друг друга и как расстаются. Они видели легкое волнение, которое чувствуется обычно перед посадкой в самолет, и сопереживали ему. В три часа они были начеку и должны были бы заметить Гордонса еще на подходе. Но особое чувство, которое всегда давало знать Римо, что к нему кто-то приближается, на этот раз не сработало. Чиун испуганно вздрогнул, что на памяти Римо случилось с ним впервые, его глаза широко раскрылись. Медленно, сохраняя безупречную координацию движений, как и подобает Мастеру Синанджу, он отступил назад, чтобы между ним и мистером Гордонсом оказалась билетная касса. Римо вспомнил уроки Чиуна: в критических обстоятельствах следует прятать от глаз противника свои ноги, чтобы скрыть свою технику защиты. -- Добрый вечер! Я -- мистер Гордонс. Прикинув на взгляд, Римо решил, что Гордонс был с ним почти одного роста, но тяжелее. Передвигался он со странной медлительностью. Это была не грациозная плавная замедленность движений Чиуна, а осторожное, чуть ли не спотыкающееся поочередное скольжение ног. Когда Гордонс остановился, серый костюм на нем почти не шелохнулся. Губы его раздвинулись в некоем подобии улыбки и застыли в этом положении. -- А я -- Римо. Вы принесли пластины? -- Да, предназначенные для вас пластины у меня. Вечер сегодня довольно теплый, не правда ли? Я сожалею, что не могу предложить вам выпить, но мы находимся в посадочном зале аэропорта, а в посадочных залах не бывает баров с напитками. -- Еще здесь нет кегельбанов и столиков для игры в ма-джонг. Что за околесицу вы несете? -- Я говорю так, чтобы вы чувствовали себя спокойно и непринужденно. -- Я и так чувствую себя непринужденно. Так вы говорите, пластины у вас при себе? -- Да, у меня есть пакет с пластинами для вас, и я вижу по вашей руке, что у вас есть пакет для меня. Я отдам вам мой пакет в обмен на ваш. -- Отдай ему пакет, Римо! -- крикнул из-за билетной кассы Чиун. Римо увидел, как модель самолета -- идеальное оружие в руках Мастера Синанджу -- молнией устремилась к мистеру Гордонсу. Тот увернулся едва уловимым движением. Увернулся он и от второго самолетика. И от третьего... Одна за другой модели врезались в сработанные из алюминия и стали стены посадочного зала, пробивая их насквозь и оставляя дыры, через которые виднелось ночное небо. Одна из них попала в рекламный плакат эстрадной группы "Памп рум". У изображенной на нем певицы при этом исчезла голова, и вместо нее над высокой грудью оказалось сквозное отверстие. -- Римо! -- кричал Чиун. -- Отдай ему то, что он хочет! Отдай! Римо не шелохнулся. -- Давайте ваши пластины, -- обратился он к Гордонсу. -- Римо, не занимайся глупостями! -- крикнул Чиун. -- У меня четыре пластины, с которых печатаются пятидесяти- и стодолларовые банкноты. Пятидесятки -- купюры Федерального резервного банка Канзас-Сити выпуска 1963 года, серия "Е", лицевая сторона номер 214, оборотная -- номер 108. Сотенные -- Федерального резервного банка Миннеаполиса, выпуска 1974 года, серия "Б", лицевая сторона номер 118, оборотная -- номер 102. -- На кого вы работаете? -- спросил Римо, левой рукой нащупывая под мышкой Гордонса нерв, нажатие на который парализует человека и причиняет страшную боль, которую можно усилить, если ответ задерживается. Так было раньше, много раз. -- Я работаю сам на себя. Для своего выживания, -- ответил мистер Гордонс. -- Отдай ему то, что он хочет, Римо! Убери руку! -- крикнул Чиун и в ажиотаже выдал целый поток корейских слов, которые показались Римо знакомыми, похожими на те, которые он не раз слышал в начальный период обучения и которые означали, что что-то идет не так. Позднее "не таким" оказывалось только то, что делал Римо, а все остальное в мире было в порядке. Но Римо понимал, что сейчас Чиун имел в виду совсем не его ловкость и умение. -- Посмотри на его лицо! На лице мистера Гордонса застыла все та же глуповатая улыбочка. Римо усилил давление на нерв. Кожа под его пальцами подалась, затем под ней что-то хрустнуло. По звуку это была кость, но в этом месте никаких костей быть не должно. -- Не делайте этого. Вы уже нанесли мне повреждение, -- сказал мистер Гордоне. -- Если вы не прекратите, наступит временный паралич правой стороны моего тела. Это может угрожать моему выживанию. Я должен вас остановить. Может быть, все дело было в этой улыбке, а может -- в том странном ощущении, которое Римо испытывал от прикосновения к телу этого человека. Так или иначе, когда он удвоил нажим, причем в этот раз не пальцем, а острым и твердым ребром дискетки, то, похоже, поскользнулся. Тело его теперь уже не было сбалансировано с телом мистера Гордонса, и Римо начал падать. В этот момент мистер Гордонс схватил его за правый локоть и равномерно, со страшной силой, которую он теоретически развить не мог, учитывая положение, в котором он в этот момент находился, начал сжимать запястье Римо, вынуждая его разжать пальцы, державшие программу. -- Пусть забирает! Отдай! -- кричал Чиун. -- Отдать? Черта с два! -- буркнул Римо и вскинул колено, целясь Гордонсу в пах. Колено застыло в воздухе. Будто раскаленные стальные прутья впились Римо в правое плечо и рвали сухожилия. Словно желтое пламя