Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир. Священный ужас У==========================================ё | Уоррен МЕРФИ, Ричард СЭПИР | | "СВЯЩЕННЫЙ УЖАС" | | Перевод В. Михайлова | | Цикл "Дестроер" | +------------------------------------------+ | Warren Murphy, Richard Sapir | | "Holy Terror" (1975) ("Destroyer") | +------------------------------------------+ | Новоявленный восточный проповедник-гуру| |под прикрытием воли небес ведет последова-| |телей к массовому психозу использую нарко-| |тики, секс и насилие, а государство - к| |хаосу и гибели. | +------------------------------------------+ | by Fantasy OCR Lab | Т==========================================? Не счесть святынь в мире, но ничтожно число людей, достойных называться святыми ГЛАВА ПЕРВАЯ Когда преподобный Титус Пауэлл увидел на окраинах Калькутты, как мертвые тела наваливают на повозки, запряженные волами, он задал себе вопрос: "Готов ли я умереть?" Если точнее, он спросил себя, готов ли он отдать жизнь за белую девушку? А если еще точнее, готов ли он отдать жизнь за богатую белую девушку, отец которой ровно два десятка лет тому назад заставил его, преподобного Пауэлла, задать себе точно такой же вопрос только тогда речь шла всего лишь о чашке кофе Он очень ясно все это помнил. Моменты, когда смерть смотрит тебе в лицо, не забываются. -- Никто не помешает вам выпить эту чашку кофе, преподобный отец. Но и им никто не помешает повесить вас на ветке большого вяза у Сухого Ручья. Эти слова принадлежали Элтону Сноуи, владельцу аптеки Сноуи, мельницы Сноуи, закусочной Сноуи и фермы Сноуи в Джейсоне, штат Джорджия. Мистер Сноуи -- а мать его носила фамилию Джейсон -- стоял за стойкой своей закусочной перед булькающим кофейником, а юный пастор Пауэлл сидел перед пустой чашкой и за спиной его злобно скалилась группа белых молодчиков. -- С сахаром и со сливками пожалуйста, -- попросил преподобный Пауэлл и одновременно с этим в лицо его уставились два темных дула дробовика. Чуть дальше па курках, лежал толстый розовый палец с грязным ногтем. Ноготь, палец, рука и ружье принадлежали мастеру местной лесопилки, бывшему -- все в Джейсоне это знали -- руководителем местного отделения Куклукс-клана. -- Сколько пуль положить тебе в кофе -- одну или две, а, ниггер? -- спросил тот. Преподобный Пауэлл услышал смех у себя за спиной, увидел, как Сноуи подносит кофейник к чашке, вдохнул аромат свеженамолотого кофе и понял, что если ему суждено остаться в живых, он больше никогда в жизни не притронется к кофе. -- Я спросил, одну пулю или две, ниггер? -- повторил мастер с лесопилки. -- Уймись! -- заорал Сноуи. -- В моем заведении чтоб никакой стрельбы! -- Ты собираешься обслужить ниггера? -- Я сказал -- здесь не место для стрельбы. -- А я сказал -- здесь не место для ниггера. -- Эй, мистер Сноуи! -- послышался от дверей взволнованный голос. -- Девочка. -- Если вы полагаете, что я позволю вам устраивать тут бойню в тот самый день, когда жена подарила мне дочку, то значит, весь хлопок со здешних плантаций пошел на то, чтобы набить ваши тупые головы, -- заявил Сноуи. -- Убери свою пушку, и давайте-ка все пойдем ко мне и как следует обмоем это дело. Я закрываюсь. "Все" -- разумеется, за исключением преподобного Пауэлла. Но в обстановке всеобщего ликования ему все-таки удалось получить чашку кофе. Без пуль. -- Только ради такого случая, -- предупредил его мастер с лесопилки, ткнув стволами ружья в чашку. -- И чтоб больше это не повторялось. Но все меняется, и Юг не исключение, и это повторилось, и стало повторяться регулярно, и негры в Джейсоне стали есть за одной стойкой с белыми, и ходить в те же кинотеатры, и пить воду из одних и тех же фонтанчиков, и теперь, двадцать лет спустя, если бы кто-нибудь спросил, может ли негр -- любой негр, а не только преподобный Пауэлл, пастор баптистской церкви в Маунт-Хоуп, выпить чашку кофе в заведении Сноуи, житель Джейсона решил бы, что тому, кто задает подобные вопросы, самое место в психушке. И вот сейчас, когда влекомая волами повозка проскрипела мимо преподобного Пауэлла по незнакомой индийской дороге, он вспомнил тот давний случай. Он видел свешивающиеся с повозки человеческие конечности -- они покачивались с полной отрешенностью от всего окружающего, которую дает только смерть. Животы мертвецов распухли, ребра выпирали, щеки ввалились, а пустые глаза, не мигая, уставились в вечность. Над дорогой висел запах испражнений, а ранний час не приносил прохлады. Удушливая жара скоро станет невыносимой, когда солнце начнет припекать во всю мощь. Легкий костюм пастора прилип к телу, так было и вчера, но гостиница, в которой ночевал преподобный Пауэлл, была такой мерзкой и вонючей, что он не рискнул переодеться. Пауэлл стоял, опираясь о серый "паккард" 1947 года выпуска свежевыкрашенная развалюха, для которой в Джейсоне нашлось бы место разве что на городской свалке, -- и смотрел на шофера, темнокожего, но с вполне европейскими чертами лица. Шофер остановился из-за огромной серой коровы с болтающимся из стороны в сторону зобом. Всего пару минут назад он не стал останавливаться, чтобы пропустить плачущего ребенка, потому что ребенок был, как он выразился, "неприкасаемый". Корова -- священное животное в Индии. Клопы -- тоже священные животные в Индии. "В Индии свято все, -- подумал преподобный Пауэлл, все, кроме человеческой жизни". Сиденье в машине было грязное и липкое. Преподобный Пауэлл не стал сидеть в машине, пережидая, пока корова соизволит перейти дорогу. Он вышел наружу, и, когда мимо проехала телега с трупами, он понял, что перед ним встала дилемма: продолжать свой путь туда, где его -- он теперь был в этом твердо уверен -- ждала смерть, или вернуться в Джейсон. Ему еще предстояло проехать несколько сот миль по дорогам вроде этой от Калькутты вверх по течению Ганга до города Патна, что стоит у подножия горной гряды Виндхья. Страшный голод поразил этот край, несмотря на американскую продовольственную помощь в виде зерна, которое гнило на складах Калькутты, Бомбея и Солапура, несмотря даже на то количество зерна, которое все-таки доходило до людей. Несмотря на то, что Америка оказала Индии самую щедрую помощь, какую когда-либо оказывала, Индия по-прежнему продолжала собирать своих мертвых в запряженные волами повозки, а тем временем ханжи в министерских креслах в Дели, считающие себя вправе наставлять на путь истинный весь остальной мир, тратили огромные суммы на создание атомной бомбы. Преподобный Пауэлл прочел коротенькую молитву и взял себя в руки. Корова скоро сдвинется с места, и ему предстоит решить: продолжать ли свой путь в Патну или поехать назад в аэропорт и вернуться туда, где так легко дышится среди сосновых лесов, где можно тихо пообедать в кругу семьи или воспеть любовь к Богу вместе с прихожанами в маленькой белой церкви на зеленом склоне холма возле старой мельницы Сноуи. Он чувствовал, что от этого решения зависит его жизнь, хотя еще неделю назад оно не казалось столь роковым. Трудным -- да, но никак не роковым. Он тогда счел это лишь еще одной возможностью подставить вторую щеку. -- Преподобный отец, -- сказал ему Элтон Сноуи там, в Джейсоне, ровно семь дней тому назад. -- Вы должны помочь мне. Думаю, вы -- единственный, кто может мне помочь. Я получил письмо от Джоулин. Сдается мне, ее похитили. -- Джоулин! Крошка Джоулин. Такая милая девушка. Я бы сказал -- истинная христианка, мистер Сноуи. -- Да, сэр, милая девушка, милая девушка, -- повторил Сноуи. Преподобный Пауэлл заметил красные круги вокруг его глаз -- похоже было, что самый богатый человек в Джейсоне недавно плакал. -- Мне нужна ваша помощь, преподобный отец. Я знаю, что Джоулин не раз тайком пробиралась в вашу часть города и выполняла какую-то там общественную работу или как вы это называете. И я знаю, что вы и ваши люди любили ее. -- Очень милая девушка, мистер Сноуи. Не хотите ли чашечку кофе? Сам я уже двадцать лет кофе не пью. -- Нет, благодарю вас, -- отказался Сноуи и протянул преподобному Пауэллу измятое письмо. -- Прочтите, пожалуйста. Это письмо Джоулин матери. Преподобный Пауэлл прочел письмо. Оно привело его в замешательство. На первый взгляд, это было вполне обычное послание от девушки, обретшей счастье и причастившейся Высшей Божественной Истине. Что смутило Пауэлла, так это упоминание о вкладе отца Джоулин в дело борьбы за гражданские права. Девушка писала, что это -- ничто в сравнении с деятельностью Всеблагого Владыки, которого она узнала здесь, в Индии, в городе Патна. "Если бы только твой близкий друг, преподобный Пауэлл, смог лицезреть величие и блеск Миссии Небесного Блаженства в Патне, -- гласило письмо, -- я была бы вечно признательна тебе. Ради процветания Джейсона он непременно должен это увидеть. И как можно скорее". Письмо было написано на фирменном бланке, где значилось: "Миссия Небесного Блаженства", а далее пояснялось, что миссия имеет свои отделения в Париже, Лос-Анджелесе, Нью-Йорке и Лондоне. Головное отделение располагалось в Индии, в Патне. На верху страницы был изображен толстощекий юноша, почти мальчик. Голову его окружал венчик из цветов фуксии. -- Я вижу, что ваша дочь сумела сделать то, чего пока не сделал Господь во всей его милости, -- самым любезным тоном произнес пастор Пауэлл. -- Она сделала меня вашим близким другом. -- Это шифр, преподобный отец. Она попала в беду. Я не знаю, что это за беда, но она в беде -- это точно. И она считает, что вы -- единственный человек, который может спасти ее. Не знаю, почему. Может быть, потому что эти индийцы -- тоже цветные. Она хорошая девушка, преподобный отец. Я знаю, что она не из ваших прихожан, но... но... -- Элтон Сноуи отвернулся. -- Прошу вас, не переносите на дочь ответственность за грехи отца. -- А почему бы вам самому не посетить одно из отделений этой Миссии Небесного Блаженства и не навести справки о ней? -- Я так и сделал. Я нанял людей. Я нанял много людей. Двое отправились в Индию. Но они не вернулись. Они стали последователями этого мальчишки -- этого Великого Всеблагого Владыки. -- Понятно, -- сказал преподобный Пауэлл. -- Что ж, я помню тот день, когда родилась Джоулин. Я как раз собирался выпить чашечку кофе. -- Я прошу не ради себя. И кроме того, если с вами что-нибудь случится, уверяю вас, я позабочусь о вашей семье. Даю вам честное слово. -- Это вполне приемлемое предложение, мистер Сноуи. И у меня нет ни малейшего сомнения в том, что моя семья будет вполне обеспечена. Потому что, если я отправлюсь на поиски Джоулин, вы переведете пятьдесят тысяч долларов на счет моего адвоката. -- Я дам их вам прямо сейчас, преподобный отец. Хотите наличными? Мне не сложно выложить всю сумму прямо сейчас. -- Мне не нужны ваши деньги. Мне нужно, чтобы мои родные были обеспечены в случае, если я больше не смогу о них позаботиться. -- А может, страховка? Я мог бы застраховать вашу жизнь на сто тысяч долларов, преподобный отец, и тогда... -- Счет моего адвоката. Если я умру, о моей семье позаботятся. Прошу вас, мистер Сноуи, я не хотел бы повторять. -- Конечно, конечно. Вы настоящий христианин. И вот теперь он разыскивал Джоулин, дочь мистера Сноуи, и если дело благое -- значит, он вполне может положиться на волю Всевышнего. Если Пауэлл будет стоек в вере, то до конца месяца он вместе с Джоулин вернется назад в Джейсон. Он вернет деньги мистеру Сноуи, и, может быть, тогда свершится чудо и этот скряга наконец проявит щедрость. В церкви действительно не мешало бы обновить систему кондиционирования воздуха. Если он будет стоек в вере... Но как трудно сохранить веру, когда смотришь в глаза смерти! Корова со снисходительным видом огляделась по сторонам и не спеша заковыляла по пыльной дороге вслед за телегой, которая -- окажись эта корова вчера гамбургером -- не тащилась бы сегодня со своим грузом по направлению к ямам, куда сваливали мертвые тела. -- В Патну. Едем в Патну, -- сказал преподобный Титус Пауэлл, священник баптистской церкви из Джейсона. -- Я думал, вы вернетесь обратно, -- сказал шофер, слегка коверкая слова. -- Большинство так и поступает, когда видят эти телеги. -- Я думал об этом. -- Я надеюсь, вы не станете хуже думать об Индии из-за того, что увидели. На самом деле почти все они -- неприкасаемые и, значит, не играют значительной роли в создании подлинного величия Индии. Вы не согласны? -- Я вижу людей, которые умерли из-за нехватки пищи. -- Патна -- странное место для чернокожего американца, -- сказал шофер. -- Вы хотите повидать какого-нибудь святого? -- Возможно. -- Патна -- настоящее гнездо святых людей, -- рассмеялся шофер. -- Они знают, что правительство их не тронет, потому что побоится старого пророчества. Они там такие же важные, как священные коровы. -- Что за пророчество? -- спросил преподобный Пауэлл. -- О, очень древнее. Вообще-то у нас пророчеств больше, чем ила в Ганге. Но в это пророчество верят многие, хотя не все в этом признаются. -- И шофер разразился новым приступом хохота. -- Так вы говорили о пророчестве, -- напомнил преподобный Пауэлл. -- А, да, конечно. В самом деле. Если в Патне будет причинен вред святому человеку, настоящему святому, тогда затрясется земля и гром грянет с Востока. Даже англичане верили этому. В годы их правления однажды в Патне случилось землетрясение, и они просто с ног сбились в поисках пострадавшего святого. Но все знаменитые и влиятельные святые были живы, здоровы и невредимы. А потом они обнаружили, что один ничтожнейший отшельник, обитавший у подножия гор, стал жертвой ограбления -- у него отняли миску с едой. Это была его последняя еда. А вскоре после этого было нашествие японцев. В другой раз одного святого окунули в ароматичное масло и подожгли, потому что наложница махараджи сказала, что дух святого великолепен. И после этого в Индию вторглись монголы. И с тех пор любая религиозная организация обязательно имеет хоть одно отделение в Патне. Правительство уважает их, очень уважает. -- А знаете ли вы что-нибудь о Миссии Небесного Блаженства? -- А, это какое-то американское заведение. Да-да, они тут процветают. -- Вы ничего нс слышали о Великом Всеблагом Владыке? -- Всеблагой Владыка? Преподобный Пауэлл достал из кармана письмо Джоулин. -- В Индии его называют Шрила Гупта Махеш Дор. -- Ах, юный Дор. Ну конечно. Каждый, кто умеет хорошо читать и писать по-английски, всегда может найти у него работу. А тот, кто умеет... -- Шофер не докончил и потом, сколько Пауэлл ни настаивал, так и не ответил, какого еще типа люди могут всегда найти работу у юного Дора. В Патне, как и в других пораженных голодом районах Индии, мертвых вывозили телегами. По дороге мимо пронесся "роллс-ройс", и шофер сообщил, что это министр центрального правительства, спешащий в Калькутту на очень важную конференцию, где будет обсуждаться варварская политика американского империализма, в частности решение о прекращении финансирования библиотеки в Беркли, штат Калифорния, где собрана литература о борьбе американских негров за гражданские права. -- Он произнесет великолепную речь, -- сказал шофер. -- Я читал -- он назовет вещи своими именами: закрытие библиотеки -- это акт геноцида, расизма и варварства. -- Тут "паккард" 1947 года выпуска слегка подскочил, и преподобного Пауэлла передернуло. Шофер не промахнулся -- маленький темнокожий ребенок остался лежать на дороге. Что ж, может, для него это лучший выход. -- Ну, вот мы и приехали. -- Шофер остановил машину возле массивных деревянных ворот, укрепленных большими металлическими скобами. Высотой ворота были с двухэтажный дом, и к ним примыкала белая бетонная стена. Все это очень напоминало тюрьму. -- Это и есть Миссия Небесного Блаженства? Это больше похоже на крепость. -- Западное сознание устроено так, что не доверяет ничему, чего не понимает, -- ответил шофер. -- За всем непонятным оно видит свои собственные злые устремления. У нас нет людей с копьями, как у вашего папы. Преподобный Пауэлл попытался объяснить, что он баптист, а посему папа вовсе не является его духовным руководителем, и, кроме того, швейцарская гвардия в Ватикане существует просто как украшение и никогда не пускает в ход оружие. Шофер согласно кивал головой, пока Пауэлл с ним не расплатился, накинув щедрые чаевые, а потом издал воинственный и вместе с тем прощальный клич и заявил, что папа -- агент Центрального разведывательного управления и что-то еще в том же духе. Преподобный Пауэлл крикнул шоферу вдогонку, чтобы тот подождал его -- он скоро поедет назад, но, как ему показалось, в ответ из старого кашляющего и плюющегося "паккарда" раздался язвительный хохот. Когда Пауэлл снова обратился лицом к воротам, он увидел, что они открыты. В проеме стоял индийский жрец в розовом одеянии и улыбался. Лоб его пересекала полоска, нанесенная какой-то серебристой краской. -- Добро пожаловать, преподобный Пауэлл. Мы уже давно ожидаем вас. Преподобный Пауэлл прошел во двор. Тяжелые окованные ворота медленно затворились с тихим стоном, хотя людей, закрывших их, видно не было. В самом центре двора возвышался великолепный розовый дворец. За ним, на горизонте, виднелись заснеженные вершины гор Виндхья. Цветные стекла отбрасывали мерцающие зайчики на розовые стены дворца, а золотой купол, венчавший сооружение, сверкал так ослепительно, что пастор поневоле отвел глаза. -- Дядя Титус! Дядя Титус! Вы здесь! Уй ты! -- раздался молодой женский голос. Голос был похож на голос Джоулин, но принадлежал он юной девушке с очень темными глазами. Она бежала к преподобному Пауэллу, громко шлепая сандалиями. На голове ее было розовое покрывало, а лоб пересекала серебристая полоска. Подбежав поближе, она сказала: -- Наверное, мне больше не следует говорить "уй ты". -- Джоулин? Это ты? -- Вы не узнали меня? Я очень изменилась? -- Глаза. -- О, это от соприкосновения с Высшим Блаженством. Она обеими руками схватила сильные усталые руки преподобного Пауэлла, ловко выхватила у него потрепанный фанерный чемоданчик, хлопнула в ладоши, и жрец в розовых одеждах подбежал к ним и взял вещи пастора. -- У тебя веки накрашены чем-то вроде угля, -- заметил преподобный Пауэлл. Он чувствовал, как ее коготки щекочут ему ладонь, и инстинктивно отнял руку. Она рассмеялась. -- Грим на веках -- это только внешнее. Глазами вы видите грим. Но вы не видите того, что происходит внутри, не видите, как мои глаза купаются в озерах светлого мерцания. -- Мерцание? -- переспросил Пауэлл. Что это -- какой-то шифр? Может, эта краска содержит какой-то наркотик? Не опоили ли ее какой-нибудь гадостью? Преподобному Пауэллу все это казалось в высшей степени странным. -- Это чувство, которое испытывают мои глаза. Мы рождены для того, чтобы наслаждаться данным нам телом, а не страдать из-за него. Великий Всеблагой Владыка -- да святится имя его! -- научил нас, как достичь свободы. Мерцание -- одна из ступеней на пути к свободе. -- Да, мы получили твое письмо -- мой добрый друг, твой отец, и я. -- Ах, это. Да славится вечно имя Всеблагого Владыки! Да славится его нетленное имя и сам он -- вечная и нетленная Верховная Личность! Он творит чудеса при жизни, и вся жизнь его -- его доказательство Высшей Истины. О, да славится вечно его блаженная жизнь! -- Джоулин, дитя мое, не могли бы мы поговорить где-нибудь без свидетелей? -- Ничто не скроется от всевидящего ока того, кто постиг Самое Сокровенное Знание. -- Понятно. Тогда, может быть, ты согласишься поехать вместе со мной домой сегодня или как только это будет возможно, чтобы мы могли распространить его благое слово в Джейсоне, -- сказал преподобный Пауэлл Джоулин, оглядывая все пространство двора. Вдоль стен стояли мужчины в халатах, с тюрбанами на голове, с совсем не святыми ручными пулеметами и с патронными лентами на груди и на поясе. Двор был выложен красными и золотыми плитками. Преподобный Пауэлл слышал, как громко стучат его грубые кожаные башмаки, пока они с девушкой, которую раньше звали Джоулин Сноуи, шли по направлению к златокупольному сооружению в центре двора. Внутри струя холодного воздуха развеяла все восточное великолепие. Пол был выстлан линолеумом, невидимые кондиционеры нагоняли прохладу, странное неяркое освещение давало отдых глазам. Как было хорошо снова оказаться в сухой прохладе, вдали от жары и пыли несущих смерть дорог Индии, от бурой грязи Ганга, от вони трупов и испражнений. Прозрачная струя воды била из чистого хромированного фонтанчика. Вплотную к белой стене стоял красный газировочный автомат высотой с человека. -- Всеблагой Владыка считает, что свято все, что сотворено святым, -- заявила Джоулин. -- Он учит, что мы пришли в этот мир для того, чтобы быть счастливыми, а если мы несчастны, то, значит, мы сами отравляем собственное сознание. Пусть вас не смущает, что здесь, в этом дворце, все такое современное. Это еще одно доказательство того, что Всеблагой Владыка есть Высшая Истина. Хотите газировки? -- С превеликим удовольствием, дитя мое. Я просто с наслаждением выпью газировки. А здесь у вас в Патне есть газировка с апельсиновым сиропом? -- Нет, только самая простая. Всеблагой Владыка не пьет сладкие напитки. Если хотите с сиропом, поезжайте в Калькутту или в Париж. Тут у нас -- простая газировка. -- Да, понятно, у Всеблагого Владыки есть проблемы с избыточным весом. -- Проблемы нет. Диетические напитки освобождают от проблем. Преподобный Пауэлл заметил, как щеки Джоулин вспыхнули легким румянцем, и впервые за все это время он увидел прядь ее золотых волос, выбившуюся из-под покрывала, окутывавшего голову. -- Если пожелаешь, дитя мое, мы можем уехать сегодня вечером, чтобы донести до людей его слово. -- Вы думаете, меня похитили, правда ведь? Правда? Преподобный Пауэлл обвел глазами огромную прохладную комнату с белыми стенами -- шарик мороженого на огромном разогретом коричнево-розовом блюде Индии. Ультрасовременная роскошь среди гниения и смерти. Раз тут все такое современное, значит, могут быть и современные электронные подслушивающие устройства. Он полной грудью вдохнул свежий воздух и еще раз ощутил, что больше не дышит запахом испражнений. -- Разумеется, я не думаю, что тебя похитили. Как я сказал моему доброму другу, твоему отцу, я просто съезжу в Индию повидаться с милой крошкой Джоулин. -- Ерунда. Папа вовсе не друг вам. В тот самый день, когда я родилась, вам едва не пришлось заплатить жизнью за чашку кофе в его закусочной. Папа расист и реакционер. И всегда был таким. И всегда будет. -- Но письмо, Джоулин? -- У преподобного Пауэлла от изумления отвисла челюсть. -- Великолепно, правда? Еще одно доказательство совершенства нашего Всеблагого Владыки. Он сказал, что вы обязательно приедете. Он сказал, что папа пойдет к вам, а вы приедете сюда за мной. Он сказал, что вы сделаете это по просьбе человека, который двадцать лет назад равнодушно наблюдал, как вас собираются убить за чашку кофе. Разве это не доказывает, как он велик? О, совершенство, совершенство, мой Владыка совершенен! -- взвизгнула Джоулин и начала скакать по комнате, в экстазе хлопая в ладоши. -- Совершенство! Совершенство! Совершенство! И еще раз совершенство! Из дверей, которых он не видел, из-за портьер, которых он не заметил, пока они не зашуршали, с лестниц, которые сливались со стеной, пока он не увидел ступающие по ним сандалии, в комнату вошли молодые мужчины и женщины -- почти все белые, несколько черных. Никто из них не был похож на индийцев, кроме одной девушки, да и та, решил Пауэлл, скорее еврейка или итальянка. -- Позвольте мне представить вам еще одно доказательство совершенства нашего Великого Всеблагого Владыки, -- громко объявила Джоулин, обращаясь ко вновь прибывшим, и рассказала им про город Джейсон в штате Джорджия, про историю взаимоотношения рас -- белой и черной, как они всегда старались держаться подальше друг от друга, но как Всеблагой Владыка сказал, что его совершенство не знает расовых барьеров. -- И вот, в доказательство этого, ~ в полном восторге заключила Джоулин, -- перед нами негр, который приехал сюда по первой просьбе моего отца, белого расиста. О, совершенство, воочию мы зрим! -- О, совершенство, воочию мы зрим! -- нараспев повторили все собравшиеся в зале. -- О, совершенство, воочию мы зрим! -- И Джоулин Сноуи провела преподобного Пауэлла сквозь группу молодых людей к двойным белым дверям, которые сами собой раздвинулись. За ними обнаружился лифт. Когда дверцы захлопнулись и они остались вдвоем, преподобный Пауэлл сказал: -- Мне не кажется, что обман -- это разновидность совершенства. Ты солгала, Джоулин. -- Это не ложь. Раз вы здесь, разве это не большая реальность, большее доказательство истины, чем клочок бумаги? А значит, меньшая правда отступает перед большей. -- В твоем письме содержался обман, дитя мое. Обман остается обманом, ложь -- ложью. Ты никогда раньше не лгала, дитя мое. Что они с тобой сделали? Не хочешь поехать домой? -- Я хочу достичь совершенного блаженства с помощью Всеблагого Владыки. -- Взгляни на меня, дитя мое, -- сказал преподобный Пауэлл. -- Я проделал долгий путь, и я устал. Твой отец беспокоится о тебе. Твоя мать беспокоится о тебе. Я тоже очень беспокоился о тебе. Я приехал сюда, потому что думал, что тебя похитили. Я приехал сюда, потому что мне показалось, что твое письмо -- это зашифрованное послание и ты зовешь меня. Итак, хочешь ли ты поехать со мной и вернуться домой в Джейсон? Джоулин склонила голову набок и уставилась ему в грудь -- казалось, она пытается сформулировать очень непростой ответ. -- Я дома, преподобный отец. И вообще вы ничего не понимаете. Вы думаете, вас привело сюда то, что вы называете христианской добродетелью. Но это не так. Вас привело сюда совершенство Великого Всеблагого Владыки, и я так рада и так счастлива за вас, потому что теперь вы сможете соединиться с нами в блаженстве. А вы ведь уже не молоды и могли не получить такой возможности. Двери лифта открылись, и их глазам предстала комната, где стояла роскошная мебель, отделанная хромом и черной кожей. Мягкие глубокие кресла, большие диваны, круглые стеклянные столики, светильники -- все это было похоже на картинку в модном журнале, который преподобный Пауэлл однажды купил по ошибке. Их с миссис Пауэлл тогда очень позабавили цены. Некоторые предметы обстановки стоили столько, что за эти деньги можно было бы купить целый дом. "Бип!" -- пропищало в дальнем углу комнаты, которая пахла как ароматизированная салфетка в самолете. -- Вот мы и пришли, -- объявила Джоулин. -- Это внутреннее святилище -- сердце Миссии Небесного Блаженства. О совершенство, всемилостивое совершенство! "Бип!" -- снова раздался тот же звук. Преподобный Пауэлл вгляделся вглубь огромной комнаты с низким потолком. Пищал какой-то автомат -- что-то вроде огромного ящика; по бокам его нервно дергались две пухлые светло-коричневые руки. "Бип!" -- пискнул автомат. -- Черт! -- раздался голос из-за ящика. -- Преподобный Пауэлл здесь, о Великий Владыка, -- пропела Джоулин писклявым голосом. -- Что? -- донеслось из-за ящика. "Бип!" -- пищал автомат. -- Преподобный Пауэлл здесь, как вы и предсказывали, о совершенство, о неземной свет! -- Кто? -- Тот, о ком вы сказали, что он приедет. Христианин. Баптистский пастор, которого мы представим всему миру обращенным в нашу истинную веру. -- Что? Что ты несешь? -- Вспомните письмо, о Великий. -- А, да. Ниггер. Тащи его сюда. Джоулин схватила Пауэлла за руку и с сияющей улыбкой кивнула, чтобы он следовал за ней. -- Мне не нравится это слово. Последний раз, мой юный друг, меня так называли головорезы в закусочной твоего отца. -- Вы не понимаете. В устах Всеблагого Владыки слово "ниггер" звучит совсем не оскорбительно. Да и что такое слово -- два ничего не значащих слога. "Ниг" и "гер". И больше ничего. -- Это не тебе решать. И не твоему владыке. Когда преподобный Пауэлл увидел Всеблагого Владыку, он кивнул головой и сказал себе "Ага!", как бы в подтверждение собственных мыслей. Он уже понял, что в этом здании ничему удивляться не следует. На Всеблагом Владыке была лишь пара слишком тесных белых трусиков. Никакой другой одежды на этом пухлом светло-коричневом теле не наблюдалось. Он был похож на сардельку, перехваченную посередине лейкопластырем. Юношеский пушок пробивался над четко очерченными губами. На лоб ниспадала прядь сальных черных волос. Он стоял перед экраном, вроде телевизионного, внимательно следил за прыгающей по экрану светящейся точкой и крутил ручки по бокам автомата. "Бип!" -- пропищал автомат, и точка с сумасшедшей скоростью пролетела от одного края экрана к другому. -- Минутку, -- сказал юноша. На вид Пауэлл дал бы ему лет пятнадцать-шестнадцать. Губы его нервно дергались, в речи чувствовался слабый акцент -- так говорили белые юноши и девушки, приезжавшие много лет тому назад на Юг, чтобы бороться за гражданские права негров. "Бип, бип, бип!" -- пропищал автомат, и Всеблагой Владыка широко ухмыльнулся. -- Ладно, так ты и есть тот самый ниггер? Тогда к делу. Я -- Шрила Гупта Махеш Дор. Для тебя -- Великий Всеблагой Владыка. Преподобный Пауэлл устало вздохнул. В этом вздохе было все: сотни миль по пыльным дорогам Индии; ночевки на заднем сиденье автомобиля; созерцание увозимых куда-то сотворенных из человеческой плоти монументов голоду; беспокойство о судьбе белой девушки, которая когда-то была так мила и добра ко всем. Обо всем этом он вздохнул, и когда заговорил, то понял, что бесконечно устал: -- Юноша, вы ошиблись адресом -- со мной ваш номер не пройдет. Моя душа принадлежит Господу Иисусу. А ты, Джоулин... Мне жаль тебя. Это не духовный человек. -- Отлично, -- сказал Шрила Дор. -- Всю эту фигню можно опустить. Мое предложение очень простое. Мы с тобой могли бы сотню лет нудно препираться друг с другом, ссылаясь кто на апостола Павла, кто на Веданту, или какое там еще дерьмо сегодня в моде. Вот что я предлагаю. Я знаю, как ты должен жить, чтобы быть счастливым. Слушай. Язык дан тебе для того, чтобы чувствовать вкус. Глаза -- для того, чтобы видеть. Ноги -- для того, чтобы ходить. А когда они этого не делают, значит, что-то не так. Так или нет? Преподобный Пауэлл пожал плечами. -- Так или нет? -- повторил Шрила Дор. -- Глаза видят и ноги ходят, если Бог желает этого. -- Ладно, сойдет. А теперь задай себе вопрос по полной программе. Неужели ты рожден для того, чтобы ходить по земле с ощущением, что ты несчастен? Что что-то не так? Что-то не сбылось? Ничто и никогда не было таким прекрасным, как ты ожидал? Или я не прав? -- Иисус не обманул моих ожиданий. Он прекрасен. -- Конечно, потому что ты с ним никогда не встречался. Окажись этот еврейский мальчишка на Земле сегодня, я бы заполучил его себе, если бы только до него добрался. Я не стал бы его никуда подвешивать и втыкать ему в ладони гвозди. Зачем это, малыш? Я такого никому не предлагаю. -- Да славится имя Всеблагого Владыки! -- воскликнула Джоулин, хлопая в ладоши. -- Замолчи, дитя мое, -- строго сказал преподобный Пауэлл. -- Я предлагаю совсем другое. С моей помощью ты будешь чувствовать себя так, как должен чувствовать. Твое тело скажет тебе, что я прав. Твои чувства скажут тебе, что я прав. Только не пытайся их отключить. Но даже и тогда я все равно выиграю, потому что я знаю истинный путь. Усек? -- О Всеблагой Владыка! -- воскликнула Джоулин и сбросила с головы к пухлым коричневым ногам Дора свое покрывало. Ее золотые волосы волнами раскинулись по закутанным в розовую ткань плечам. Преподобный Пауэлл увидел, как дрожат под сари ее юные груди. Шрила Дор щелкнул пальцами, и Джоулин скинула с себя сари. Она стояла, бледная и совершенно нагая, и торжествующе улыбалась. Как бы предлагая покупателю помидор, Шрила Дор помял ее левую грудь. -- Хороший товар, -- сказал он. Преподобный Пауэлл увидел, как напрягся ее розовый сосок, зажатый между двумя коричневыми пальцами -- указательным и большим. -- Ты думаешь, ей это не нравится? -- спросил мальчишка. -- Да она просто без ума. Так что же тут плохого? Так или нет? -- И он сильнее сжал ей грудь. Преподобный Пауэлл отвернулся. Он не собирался унижаться, вступая в спор с этими язычниками. -- Хочешь попробовать? Ну, давай. -- Доброй ночи, сэр. Я ухожу, -- сказал преподобный Пауэлл, а юный Дор улыбнулся. Когда Пауэлл развернулся, чтобы уйти, он вдруг почувствовал, как в его локти впились чьи-то цепкие руки, а когда он попытался высвободиться, почувствовал, что ему на шею надели ошейник и защелкнули, а руки какимто образом оказались закованными в кандалы за спиной. Голова его откинулась назад, и кто-то дернул его за ноги. Он попытался собраться, думая, что сейчас грохнется на пол, но приземлился на что-то мягкое. И даже кандалы, сжимавшие запястья, были мягкими. Он попытался поджать ноги под себя, но мягкие путы развели их в стороны. Чьи-то руки расстегнули ему пиджак и рубашку, и каким-то необъяснимым способом с него сняли одежду, не снимая кандалы. Перед глазами его был освещенный потолок и звукоизолирующая мозаика вокруг полосок света. Прямо над ним оказалось лицо Джоулин. Он увидел, как она высунула язык, и почувствовал его прикосновение к своему лбу. Ее упругие груди терлись о его грудь, а язык полз вниз -- по носу к губам. Кончиком языка она разжала ему губы. Он отвернулся и почувствовал, как влажный язык коснулся его шеи. -- Кое-что ты можешь повернуть, но не все, ниггер, -- произнес Шрила Дор. Язык щекотал пупок пастора, а когда пополз ниже, пастор вдруг понял, что потерял контроль над своим телом. -- Ну что ж, я вижу, твое тело тебе кое-что говорит, ниггер. Как ты думаешь, что? Ты знаешь, что оно тебе говорит. Но ты думаешь, что оно ошибается. Ты думаешь, что ты все знаешь лучше, чем твое тело, данное тебе, как ты говоришь. Богом. Когда тебе нужен воздух, ты дышишь. Когда тебе нужна вода, ты пьешь. Когда тебе нужна пища, ты ешь. Так или не так? Преподобный Пауэлл почувствовал, как сомкнулись теплые влажные губы. Он не хотел, чтобы ему было приятно. Он не хотел испытывать возбуждение, не хотел, чтобы это ощущение подавило его волю, привело на грань полного исступления. Но вот губы отпустили его, но желание не прошло. Тело его содрогалось, требуя продолжения. -- Еще. Пожалуйста, еще, -- взмолился преподобный Пауэлл. -- Покончи с этим, -- приказал Шрила Дор. Но когда теплая, пульсирующая, дарующая небывалое облегчение волна захлестнула преподобного Пауэлла, одновременно он ощутил и гнев на себя самого. Он предал себя, своего Бога и девушку, ради спасения которой приехал сюда. -- Ну, малыш, нечего так переживать, -- сказал Шрила Дор. -- Твое тело здоровее тебя самого. Тебе плохо не потому, что плохо твоему телу, а потому, что у тебя непомерно большая гордыня. Гордыня, слышишь ты, христианин? Ты рискнул головой ради чашечки кофе, но ты тогда думал не о гражданских правах. Какой человек смотрит на дуло направленного на него ружья и говорит "стреляй"? Тот, кто чувствует себя униженным и угнетенным? Черта с два! Ты считал себя самым распрекрасным из всех сукиных детей в этой закусочной. Великий герой! И по той же самой причине ты, герой вонючий, прикатил сюда за этой светловолосой телкой -- как там ее зовут... Ты считал себя великим христианином! Подставил вторую щеку самому богатому человеку в своем занюханном городишке -- как он там называется?.. Так или нет? Великий герой! Когда те горлопаны называли тебя дядей Томом, тебя это не трогало, -- продолжал Шрила Дор. -- Ты знал, что у них кишка тонка сделать то, что мог сделать ты. Глядя в дуло ружья, заказать кофе. Вот уж герой так герой. У них было и оружие, и крепкие кулаки, но у тебя был твой Бог. Великолепный Титус Пауэлл! Я скажу тебе, зачем ты здесь. Ты приехал сюда, чтобы доказать всем, что ты -- самый расчудесный ниггер во всем Царстве Божьем. Так послушай, ты, черный ублюдок, никто не станет ублажать тут твою гордыню никакими ружьями. Тебе не удастся стать великомучеником! И линчевать тебя никто не собирается. Ты получишь то, от чего убегал всю свою жизнь. А для начала мы избавим тебя от чувства вонючей вины. Пастор Пауэлл почувствовал укол в правое предплечье, а потом его захлестнула теплая волна и все стало прекрасно. И он ощутил легкое покалывание в кончиках пальцев, и оно распространилось на кисти рук, а потом ожили и расслабились его запястья и предплечья. А затем его плечи, познавшие так много тягот в этой жизни, воспарили куда-то и поплыли, а в груди -- как под замерзшей гладью тихого спокойного озера зимой -- скопились восхитительные пузырьки воздуха. Он не чуял ног -- они словно растаяли, а потом чьи-то прохладные пальцы наложили ему мазь на веки, а потом он увидел звезды -- чудесные мерцающие звезды. Это был рай, он был в раю, и он слышал голос. Это был грубый, резкий голос, но если ты отвечал ему "да", то все снова было в порядке. А голос этот говорил, что он должен делать все, что велит Великий, он же Всеблагой Владыка. Блаженство продолжалось, если ты говорил "да", и кончалось, если ты говорил "нет". Преподобный Пауэлл не знал, сколько времени прошло -- может, минуты, а может, дни. Лица над ним менялись, а однажды ему показалось, что в открытом рядом окне он видит ночное небо. И среди всего происходящего он несколько раз пытался сказать Богу, что сожалеет о своей гордыне, и что он любит Его, и что он раскаивается в том, что делает его тело. И каждый раз, когда это случалось, преподобный Пауэлл чувствовал, как блаженство покидает его, а когда он громко взывал к Иисусу, начиналась непереносимая боль. Он чувствовал, как в кисти его рук впиваются толстые иглы, и снова взывал к Иисусу. И тогда трещали кости ног и железо пронзало тело, и, вздохнув всей грудью, преподобный Титус Пауэлл возопил о своей любви к тому, кто всю жизнь был ему другом: -- О Иисус! Будь со мной сейчас! И что-то вонзилось в его правый бок, и прежде чем наступило черное и вечное ничто, ему послышался голос его лучшего друга, поздравляющий с возвращением домой. Шрила Дор стоял у игрового автомата и выигрывал, когда один из жрецов доложил ему о провале. -- Что ты несешь? Как он мог умереть? Он же только что приехал. -- Он здесь уже неделю, о Всеблагой Владыка, -- ответил жрец, склонив бритую потную голову. -- Неделю, надо же. Что вы сделали не так? -- Мы сделали все, как вы велели, о Всеблагой Владыка. -- Все? -- Все. -- Наверное, напортачили? Хм. М-да... Ладно. Правительство об этом знает? Что-нибудь слышно из Дели? -- Мы пока ничего не слышали, но им это станет известно. Узнает иммиграционная служба. Узнает и министерство иностранных дел. И представитель третьего мира тоже узнает. -- Ладно. Вот триста рупий. Кто еще? -- Представитель третьего мира потребует больше. Преподобный Пауэлл был по паспорту гражданином США, но по цвету кожи -- представителем третьего мира. -- Скажите им, что сто рупий им причитается только потому, что этот -- как его там? -- был гражданином Америки. И пусть заткнутся. Скажите им, что если бы он был из Африки, они не получили бы и пачки сигарет. Уяснил? -- Как прикажете. -- А как это восприняла телка? -- Сестра Джоулин? -- Да, она. -- Она долго плакала и сказала, что очень любила преподобного Пауэлла, а теперь он пустил свой шанс по части высшего блаженства. -- Хорошо. Исчезни. -- Меня все-таки беспокоит правительство. -- Не беспокойся. В Дели нет ничего, что нельзя было бы купить за триста рупий. А кроме того, у нас есть это пророчество. У них проблемы с Китаем. А значит, они не станут трогать нас. Мы -- люди святые, уяснил? А в Патне нельзя обижать святых людей. Вот увидишь. Подмасливаем мы их только для того, чтобы все прошло гладко. Они ведь и в самом деле верят этой вонючей легенде. "Бип! Бип! Бип!!!" -- запищал вдруг автомат, хотя никто не дергал за ручки. Светящаяся точка бешено запрыгала по экрану, стекло экрана треснуло, а вмонтированные в стены и в потолок светильники выскочили из своих гнезд. Внезапно наступила темнота, посыпались осколки стекла, и жрец вместе со Шрилой Гуптой Махешем Дором, как яблоки под уклон, откатились к противоположной стене, где и пролежали долгие часы, пока чьи-то руки не подняли их. Как выяснилось, Шриле Дору сильно повезло. Не всем в Патне удалось пережить это ужасное землетрясение, и на следующий день в город нагрянули правительственные чиновники, чтобы осмотреть тела всех погибших святых. Но все они были жертвами землетрясения, а стало быть, их смерть не могла стать его причиной. Но ни один чиновник, ни один полицейский или солдат, или представитель самой госпожи премьер-министра не удосужился проверить влекомые волами телеги, вывозившие мертвые тела прочь из города по направлению к общим могилам. И, следовательно, никто не заметил одно тело -- гораздо более темное, чем все остальные, -- лежавшее на самом дне телеги под грудой тел неприкасаемых, тело с проколотыми насквозь ладонями и ступнями и страшной раной в боку. Землетрясение было ужасно. Так ужасно, что поначалу все решили, что умерли самые святые из всех местных святых. Но очевидно, это было не так, ибо граница с Китаем оставалась спокойной. Никакого ужаса с Востока не предвиделось. Но именно на Востоке, восточнее Китая, в прибрежной деревушке в Северной Корее в это время было получено некое известие. Оно гласило, что Великий Мастер Синанджу скоро прибудет домой, поскольку дела службы призывают его в Индию -- там, в городе Патна, случилось нечто, затрагивающее интересы того, кто платил за услуги Мастера. И по дороге туда, в награду за его неоценимые услуги, Великое Мастеру будет даровано право во всем блеске славы посетить родную деревню, жившую за счет его трудов вот уже многие годы. ГЛАВА ВТОРАЯ Его звали Римо, и ему до смерти надоели тарелки, летящие ему в голову, -- красивые, покрытые лаком тарелки с инкрустированным изображением клыкастой собачьей пасти на фоне белых лилий. Одна за другой они со свистом летели ему в голову, иногда -- по замысловатой траектории, то словно ныряя, то взмывая ввысь, а иногда -- прямо и с такой скоростью, что случись им достичь своей цели -- от черепа мало что осталось бы. Левая рука Римо как бы плавала в воздухе, легонько касаясь тарелок. Некоторые из тарелок он не удосуживался отбивать, а просто пропускал мимо -- и в этом было высочайшее мастерство, глубоко въевшееся в его плоть и кровь. Мастерство заключалось не в силе мускулов, а в точной координации во времени и пространстве. Такой координации можно было достичь только через состояние гармонии, умение найти и постоянно сохранять единство твоего восприятия мира с объективной реальностью. Отражая смертоносные тарелки, Римо вспомнил простейший урок, преподанный ему Мастером Синанджу много лет назад. Тогда Великий Мастер воспользовался бамбуковыми дротиками, летевшими очень медленно, но Римо казалось, что летят они с бешеной скоростью, и он с ужасом наблюдал за их приближением. А тарелки летели впятеро быстрее, чуть медленнее" чем револьверная пуля. Они врезались в подушки за спиной у Римо, вспарывая красный плюш и с треском ломая диванные пружины. Но Римо хорошо помнил тот урок, который преподал ему Мастер много лет назад: не выставляй защиту там, где тебя нет, умей выделить то, что может тебя коснуться. Летящие странными зигзагами тарелки причинят тебе вред только в том случае, если ты будешь ориентироваться на них, а не ощущать пределы своего тела и защищать их от постороннего вторжения. Последняя тарелка летела ему прямо в переносицу, потом словно бы зависла на мгновение, круто взмыла вверх, просвистев у него над правым ухом, и воткнулась в стену. И тотчас в оштукатуренной стене мотеля "Рода" в городе Росуэлл, штат Нью-Мексико, образовалась трещина длиной в три фута. За окном текла Рио-Ондо, узкий ручеек, прокладывающий себе путь среди огромных камней, -- назвать его рекой можно было разве что в такое, как сейчас, жаркое иссушающее лето. -- Я выиграл, -- заявил человек, швырявший тарелки. Его восторг, явный и все возрастающий, превращал жизнь Римо в сущий ад. "Ну уж если мне суждено оказаться в аду, -- подумал Римо, -- почему это обязательно должно случиться в Нью-Мексико?" Но здесь ему велено было находиться, и потому он был здесь. Чиуну, тому, что бросал тарелки, было все равно -- Нью-Мексико или что другое. Он собирался домой в свою родную деревню Синанджу, что в Корее, -- деревню, жителям которой он давал средства к существованию своими трудами точно так же, как это делали его отец, и отец его отца, и все его предки с самых незапамятных времен. Чиун был не кто иной, как последний Великий Мастер Синанджу, а на услуги Мастера Синанджу всегда существовал устойчивый спрос при дворе то одного, то другого правителя. Цари и императоры, короли и фараоны, президенты и наместники всегда нуждались в профессиональных убийцах, а древний Дом Синанджу, солнечный источник всех боевых искусств, являлся просто старейшим, наиболее уважаемым и самым надежным в мире хранилищем этого товара. Наемных профессиональных убийц. В Америке, однако, задача, поставленная перед Мастером Синанджу, немного выходила за рамки его обычных фикций. Ему было поручено обучить одного человека, белого, который был мертв в глазах остального мира -- казнен на электрическом стуле. Тогда его звали Римо Уильямс. И за последующие годы тренировок изменилось не только тело, но и вся внутренняя организация личности Римо, и теперь его тело и сознание могли отчетливо видеть молнией летящие в воздухе тарелки и моментально определять, на какие надо реагировать, а на какие можно наплевать. -- Никаких побед, папочка. В бейсболе очко зарабатывает тот, кто отбивает мячи, а не тот, кто бросает. -- Ты меняешь правила на ходу, потому что я кореец и, по-твоему, могу всего этого не знать. Я заработал очко, а ты меня хочешь надуть, -- заявил Чиун и, приняв горделивую позу, сложил руки перед собой, переплетя длинные изящные пальцы. Его золотистое кимоно с белыми бабочками струилось складками. Весь он -- даже всклокоченная седая борода -- излучал чувство торжества: Великий Мастер Синанджу чувствовал удовлетворение оттого, что ему удалось уличить своего ученика в нечестности. Подобные сцены стали повторяться регулярно с того самого дня, когда Чиуну сообщили, что Римо отправляется в Индию, в город Патна, и поскольку путь туда пролегает через Тихий океан, мимо Японии и Кореи, Чиуну будет позволено посетить родную деревню Синанджу, даже несмотря на то, что она расположена в северной части Кореи, с которой у США далеко не дружественные отношения. С того самого дня, как "наверху" стали проявлять беспокойство по поводу чего-то случившегося в Индии -- при чем тут Индия, Римо не знал, поскольку Индия, на его взгляд, имела такое же отношение к делам его шефов, как картофельное пюре -- к гипотенузе треугольника, -- так вот, с того самого дня Чиун принялся коллекционировать все нечестные и несправедливые поступки по отношению к нему -- терпеливому и угнетенному корейцу, заброшенному судьбой в страну белых расистов. Он вернется в свою деревню и расскажет жителям о том, сколько ему пришлось пережить ради них за время службы, на которую он пошел, чтобы помочь прокормиться старикам и детям, и калекам, и всем беднякам деревни Синанджу. -- Если бы я был белым, то заработают бы очко, -- заявил Чиун. -- Во-первых, папочка, это была всего лишь тренировка. По крайней мере, для меня. И мы вовсе не играли в бейсбол. -- Конечно, ты не станешь играть с корейцем. Как и ваша бейсбольная лига. Я понимаю. Все вы белые одинаковы. Нетерпимые. Но я считаю себя выше ваших мелких пакостей. Сквозь щель в стене мотеля показалось лицо. Когда оно чуть отодвинулось, Римо и Чиун увидели над лицом огромную -- ведра на три -- широкополую ковбойскую шляпу, а под лицом -- голую волосатую грудь, голый живот и голое все прочее. Человек отошел еще дальше от стены. Что-то виднелось и на кровати. Светловолосое и задастое, и голое, как выскочившая из стручка фасолина. -- Эй, привет, ребята! -- закричало это что-то. -- Заткнись, женщина! -- рявкнул человек под шляпой и снова повернулся к дырке в стене: -- Эй, ты! Ты и косоглазый. -- Ага, -- сказал Чиун. -- Косоглазый. -- Черт, -- прорычал Римо. -- Ты слышал, что я сказал. Ко-со-гла-зый. -- Ага! Ага! Ага! -- закивал Чиун. -- Я тихо-мирно стою здесь и выслушиваю оскорбления. И все же я терплю, поскольку я человек, исполненный мира и спокойствия. Исполненный любви. Исполненный чувства всепрощения. -- Ну, поехали, -- сказал Римо. -- Это вы проделали дырку в стене? -- спросил человек из-под шляпы. Длинный худой палец отделился от своих товарищей, с которыми вместе отдыхал, и уставился в сторону Римо, как бы пригвождая его к стене. -- Ты, парень, да? -- обратилась шляпа к Римо. -- Моя жизнь полна скорби, -- вздохнул Римо. -- Скорби? Ты хочешь скорби? Ты сейчас очень поскорбишь, -- сказал человек под шляпой, и Римо увидел, как он надел кожаные ковбойские сапоги на высоких каблуках, взял с груды одежды блестящий шестизарядный револьвер и скрылся из виду. Потом Римо услышал, как открылась и закрылась дверь, а вскоре раздался стук в дверь его, Римо, номера. -- Не заперто, -- отозвался Римо. Человек вошел. Росту в нем было босиком -- шесть футов четыре дюйма, в сапогах -- все шесть футов восемь дюймов. Револьвер в его руке смотрел прямо в лицо Римо. -- Ты, сукин сын, какого хрена ты помешал мне и моей женщине? Щас я тебе голову разнесу. -- Давай, Клит! -- завизжала девица через дырку в стене. -- Вперед! Подстрели кого-нибудь для меня. Если ты меня любишь, то должен кого-нибудь для меня подстрелить. Она соскочила с кровати, и груди ее запрыгали вверх-вниз. Она заглянула в дырку, и Римо почуял, что от нее несет перегаром. -- С кого из них начать, Лоретта? -- спросил человек с револьвером. -- Готовность американцев прибегнуть к насилию просто поражает, -- заметил Чиун. -- Начни с коротышки-косоглазого, милый. Он слишком много болтает, -- пропела Лоретта. -- Насилие по отношению к национальным меньшинствам, -- все тем же унылым тоном продолжал Чиун. -- Гонимым, унижаемым и оскорбляемым. -- Когда это тебя унижали, оскорбляли или гнали? -- удивился Римо. -- Ни один Мастер Синанджу никогда не становился ничьей жертвой. Клит навел на Чиуна револьвер. Чиун возвел глаза к небу с самым невинным и блаженным видом. Мученик, жертва насилия со стороны белых расистов. Но что-то помешало ему сполна насладиться собственным страданием. Когда револьвер уже готов был выстрелить, а палец -- нажать на курок, маленькая белая тарелочка взвилась вверх с такой скоростью, что ее очертания просто размазались в воздухе, и влетела под шляпу, туда, где раньше находился рот Клита, где раньше была щека Клита, а теперь осталась только шляпа и пол-лица, судорожно кусающие белую тарелку, которая вдруг стала красной от крови, а остатки нижней челюсти белыми и красными пятнами рассыпались по волосатой груди. Револьвер упал, так и не выстрелив. -- Черт раздери, -- выругалась Лоретта. -- Никогда я не получаю того, что прошу. Клит! Клит? Клит сделал шаг вперед и грохнулся на ковер. Вокруг его головы серый ковер начал темнеть, и это пятно расплывалось все шире и шире. -- Ладно, все равно он был слабак, -- заметила Лоретта. -- Ну что, ребята, хотите немного полакомиться? -- Полакомиться чем? -- поинтересовался Чиун. Он с недоверием относился к кулинарным вкусам и пристрастиям белых. Совсем недавно он обещал Римо, что накормит его по-настоящему, когда они вернутся в Синанджу, славное сердце Востока, жемчужину всего корейского побережья. -- Мной полакомиться, парниша. -- Я не людоед, -- отказался Чиун, и Римо понял, что Чиун включит этот случай в серию своих рассказов об Америке, где люди не только становятся людоедами, но многие из них готовы предложить себя на обед. Мастер Синанджу включал в свои воспоминания все подобные странные случаи. -- Да нет, не в том смысле, -- сказала Лоретта, сделала колечко из указательного и большого пальцев левой руки и проткнула его указательным пальцем правой. -- Вот чего! -- Ты ничем не заслужила честь иметь дело со мной, -- заявил Чиун. -- А ты, красавчик? -- обратилась девица к Римо, стоявшему в полный рост -- шесть футов. Его стройное мускулистое тело возбуждало многих женщин, стоило Римо только войти в комнату. У него были темные, глубоко посаженные глаза, высокие скулы. Тонкие губы слегка кривились в улыбке. Крепкие запястья выдавали силу. -- Надо избавиться от тела, -- сказал Римо, глядя на голого мертвеца. -- Нет, не надо. За его голову объявлена награда. Клита разыскивают в трех штатах. Ты из-за него прославишься. Представляешь? -- Понял, что ты наделал? -- спросил Римо, и Чиун отвернулся -- он был выше всего этого. Хорошо еще, подумал Римо, что номер в мотеле -- просто явочная квартира, и ничего из чиуновского объемистого багажа тут нет. -- Куда вы? -- закричала Лоретта, увидев, как два странных человека вдруг сорвались с места. -- Сейчас сюда приедет телевидение. И журналисты. Вы станете знаменитыми. -- Да, здорово, -- отозвался Римо, и они с Чиуном быстро прошли по коридору мотеля, а голая блондинка все что-то кричала им вслед. Чтобы сбить ее со следа, они сначала взяли направление в сторону дороги на Техас, но потом спустились к почти пересохшему руслу Рио-Ондо, прошли по белой гальке вверх по течению ярдов двести и остановились там, к западу от мотеля. Вскоре к мотелю подъехала полиция, потом скорая помощь, потом репортеры. На следующий день, когда на дороге показался некий конкретный серый "Шевроле-Нова", Римо выбежал из укрытия и остановил машину. -- Небольшой несчастный случай, Смитти, -- сказал он пожилому -- за пятьдесят человеку с кислым, нездорового оттенка лицом. Таким образом Римо отметал все вопросы относительно того, почему он находится не в номере мотеля, как они условились. Римо помахал Чиуну, чтобы тот тоже подошел к машине, по Мастер Синанджу не шелохнулся. -- Подойди сюда, будь добр. Мы и так уже из-за тебя провели в этой канаве целую ночь. -- Я буду разговаривать только с императором Смитом, -- ответил Чиун. -- Ладно, -- вздохнул Римо. -- Он хочет говорить с вами, Смитти. Седая голова Смита скрылась в бурых кустах, росших вдоль русла реки. Римо проводил его взглядом и вдруг вспомнил свою первую встречу со Смитом. Тогда, много лет назад, Римо впервые оказался в санатории Фолкрофт, что на берегу залива Лонг-Айленд. Как было объяснено, его взяли на службу -- после инсценированной казни на электрическом стуле за убийство, которого он не совершал, -- для работы на секретную организацию, деятельность которой будет проходить тихо и незаметно и абсолютно вне закона -- но ради того, чтобы закон получил возможность работать более эффективно. Смит был руководителем этой организации и единственным человеком -- кроме Римо и президента Соединенных Штатов, -- который знал о ее существовании. Римо нес в себе эту тайну уже многие годы. Для всего остального мира он был мертв, да и работал на организацию, которой не существовало. Он был профессиональным убийцей-одиночкой, а Чиун -- его наставником. Тут Римо снова заметил Смита -- он с трудом поднимался вверх по склону. -- Он требует извинений, -- сообщил Смит, одетый в серый костюм и белую рубашку даже здесь, в Росуэлле, штат Нью-Мексико. -- От меня? -- Он требует, чтобы вы взяли назад все свои расистские высказывания. И мне кажется, вы должны знать, как высоко мы ценим его мастерство. Он оказал нам неоценимую услугу, сделав из вас то, чем вы являетесь на сегодняшний день. -- А я что при этом делал? Стоял в сторонке и наблюдал за всем происходящим? -- Извинитесь, Римо. -- Да катитесь вы! -- огрызнулся Римо. -- Мы отсюда не тронемся, пока вы не принесете извинений. Честно говоря, меня очень удивило, что вы, оказывается, расист. Мне казалось, вы с Чиуном очень подружились... -- Стоп, стоп! -- прервал его Римо. -- Это наше дело. Вас это не касается, да вы и не сможете ничего понять. Римо подобрал с земли булыжник и разнес в мелкие брызги кактус, росший ярдах в двадцати. -- Как бы то ни было, если вы не извинитесь, мы все останемся тут, -- повторил Смит. -- Значит, мы останемся тут, -- отозвался Римо. -- В отличие от вас обоих, мне, как это ни странно, требуется вода, крыша над головой и пища через определенные промежутки времени. И кроме того, я не располагаю свободной неделей для отдыха на берегу реки в штате Нью-Мексико. -- Вам и вашим компьютерам в Фолкрофте вовсе не обязательно знать, почему мы тут очутились. -- Насколько я понял, со слов Чиуна, вы оказались здесь, потому что жульничали при игре в бейсбол, а потом позвали на помощь еще какого-то белого. Он согласен забыть об этом, если вы должным образом извинитесь. Еще он что-то говорил о компенсации. -- Занесите это в компьютер. В последний раз, когда Чиун потребовал компенсацию, ею должна была стать Барбра Стрейзанд. Вы готовы пойти на это? Смит откашлялся. -- Пойдите и скажите ему, что вы сожалеете о случившемся. И перейдем к делу. Для вас есть работа. Очень важное задание. Римо пожал плечами. Он нашел Чиуна там, где оставил его несколькими минутами раньше. Мастер Синанджу сидел, скрестив ноги, сложив руки на коленях, и жаркий ветер пустыни играл его жидкой бороденкой. Римо перекинулся с ним несколькими фразами и вернулся к Смиту. -- Получайте. Вот какую он требует компенсацию за нанесенную обиду: четырнадцать откормленных коров, племенного быка-рекордсмена, уток, гусей и кур -- несколько сотен, шелковой ткани столько, чтоб ею можно было опоясать замок -- Фолкрофт. Он продолжает считать санаторий замком. Плюс к этому еще десять служанок и сто телег с нашим самым лучшим рисом. -- Что все это значит? -- Смит не верил своим ушам. -- Он хочет все это привезти с собой в Синанджу. Вы допустили ошибку на прошлой неделе, когда пообещали ему поездку в родные места. Вот он и хочет привезти с собой домой нечто грандиозное, чтобы доказать, что не терял на Западе времени даром. -- Я уже говорил ему, что вы отправляетесь туда на подводной лодке. Именно таким путем в Синанджу доставляют золото. По-моему, этого достаточно. Вы ведь понимаете, что мы -- секретная организация, а не цирк. Скажите ему, что обеспечение его транспортом для поездки домой -- само по себе уже достаточная компенсация. Римо снова пожал плечами, снова пошел к Чиуну и снова вернулся с ответом: -- Он говорит, что вы тоже расист. -- Передайте ему, что мы просто не в состоянии доставить все это, по крайней мере пока не установим дипломатические отношения с Северной Кореей. Скажите также, что мы дадим рубин размером с голубиное яйцо. Ответ Чиуна, переданный через Римо, гласил, что каждый Великий Мастер Сининджу, когда-либо отправлявшийся за моря, возвращался домой во всем блеске славы и величия. Каждый, кроме одного -- того, которому не повезло и пришлось работать на расистов. -- Два рубина, -- сказал Смит. И наконец, когда под жарким солнцем Нью-Мексико было достигнуто соглашение о размере компенсации -- два рубина, бриллиант размером в половину рубина и цветной телевизор, -- Смиту сообщили, что большое достоинство американцев заключается в их способности разглядеть свои недостатки и предпринять попытки по их устранению. В машине Смит в общих чертах обрисовал задание. КЮРЕ -- организация, которую он возглавлял и на которую работали Римо и Чиун, -- потеряла четырех агентов, пытавшихся навести справки о Миссии Небесного Блаженства. И хотя криминальный потенциал МНБ был минимален -- денежные аферы и тому подобное, -- деятельность Миссии беспокоила Смита. Тысячи религиозных фанатиков, мечущихся по стране и направляемых ловким вымогателем, мошенником, играющим роль пророка. Чиун, сидевший на заднем сиденье, заметил, что это ужасно. -- Нет ничего хуже, чем лжепророк, -- заявил он. -- Горе той стране, куда он явится, ибо в полях не будет родиться зерно, и юные девушки забудут о своих повседневных обязанностях, поддавшись соблазнам, изрекаемым его лживыми устами. -- Мы решили, что вы, принимая во внимание ваше глубокое знание Востока, могли бы оказать нам неоценимую помощь сверх того, что вы уже сделали, передав свой опыт Римо, -- сказал Смит, время от времени поглядывая в зеркальце заднего вида. Римо давно обратил внимание на то, как Смит ведет машину. Каждые десять секунд он смотрел в зеркальце заднего вида, а на каждые пять таких взглядов приходился один в боковое зеркальце. Он вел машину так независимо от того, ехал ли он по скоростной магистрали или по тихому переулку, -- это была привычка, за которой стояла самодисциплина и самоконтроль, никогда не изменявшие Смиту. Покойный президент, создавший КЮРЕ, выбрал подходящего человека на роль ее главы -- человека, никогда не терявшего контроль над собой; человека, чье честолюбие никогда не заставит его воспользоваться имеющейся у него силой и властью для того, чтобы подчинить себе всю страну; человека, не имевшего честолюбия, потому что для честолюбия требуется воображение, а Римо был абсолютно уверен, что последняя фантазия, посетившая этого типичного твердолобого жителя Новой Англии, касалась привидений в платяном шкафу, которые убегут, "пусть только мамочка зажжет свет". -- Дом Синанджу к вашим услугам, готовый служить верой и правдой, -- смиренно сказал Чиун; Римо стало тошно, и он отвернулся к окну -- Вот почему я сказал Римо, что мы награждаем вас поездкой домой в качестве премии за ту великолепную работу, которую вы проделали над ним. -- Это было нелегко, учитывая качество исходного материала, -- ответил Чиун. -- Мы знаем это, Мастер Синанджу. -- Кстати о вымогателях, -- вставил свое слово Римо.-- Какого размера рубины ты затребовал? -- Есть разница между вознаграждением за труды и вымогательством, но я не думаю, что расист сумеет это понять. Император Смит, который не является расистом, все прекрасно понимает. Он настолько хорошо понимает значение вознаграждения, что ради возвеличения своей славы среди благодарных жителей Синанджу, надеюсь, даст мне три рубина и бриллиант вместо двух рубинов и бриллианта -- той минимальной награды, которую можно ожидать разве что от китайцев. Таково благородство души почтеннейшего из почтенных Харолда В. Смита, директора санатория Фолкрофт, -- человека, более достойного быть верховным правителем, чем ваш президент. Впрочем, ему достаточно сказать одно слово, и эта несправедливость будет тотчас же исправлена. Смит откашлялся, а Римо коротко хохотнул. -- Вернемся к делу, -- сказал Смит. -- Нам повезло. Один из последователей Небесного Блаженства решил порвать со своими хозяевами. Он был в Патне, а потом его послали сюда для участия в подготовке того, что последователи Всеблагого Владыки именуют "грандиозным событием". Этот человек был возведен в ранг, если я не ошибаюсь, гуру или духовного учителя. Мы не знаем точно. Как вам известно, наша организация действует так, что те, кто нам помогают, не знают, кому служат. -- Начиная с самого верха, Смитти. -- Я как раз хотел сказать, за исключением вас и меня. Чиун, как вы знаете, считает меня императором. -- Или дойной коровой, -- заметил Римо. -- Прекрасный, великий император, -- пропел Чиун. -- Щедрость его не знает границ и обеспечит ему вечную славу. -- Один из наших осведомителей, который, сам того не зная, снабжает нас информацией, работает на одну из газет на побережье. И вот кто-то сообщил ему, что в скором времени в Америке должно произойти нечто грандиозное и, поскольку дело очень сложное, провернуть его сможет только сам Всеблагой Владыка. Самое грандиозное в истории, так было сказано. -- Самое грандиозное что? -- спросил Римо. -- Вот этого-то мы и не знаем. Но мы знаем, что целая армия религиозных фанатиков может натворить многое. Вот почему мы и назначили вам встречу в мотеле "Рода". Вокруг этого Небесного Блаженства крутится столько народу, что я не могу доверять нашим обычным каналам связи. Поэтому я назначил встречу здесь. Честно говоря, меня немного обеспокоило то, что я вас застал в придорожной канаве. У этого Всеблагого Владыки здесь есть один последователь -- это местный шериф, и он назначил награду за поимку перебежчика. Розыск ведется в трех штатах. Бедняге приходится скрываться. Нам удалось устроить его рядом с вами, чтобы вы могли его допросить. Я уверен, что ваши методы допроса могут дать нужный результат. -- Предатель? Его зовут Клит? -- спросил Римо. -- Да, под этим именем он скрывается. -- А его подружку зовут Лоретта? -- Да, да. Верно. -- Здоровенный такой парень? Шесть футов четыре дюйма, когда без сапог? -- Да. Вы с ним знакомы? -- И он носит ковбойскую шляпу? -- Да. Это он. -- А была у него глубоко в глотке, где-то в районе шейных позвонков, тарелка? -- Нет. Разумеется, нет. -- А теперь есть, -- невозмутимо заметил Римо. Чиун поглядел в безоблачное небо над штатом Нью-Мексико и на расстилающуюся вокруг равнину. В этой стране белых расистов кто знает, в чем еще могут обвинить бедного корейца? ГЛАВА ТРЕТЬЯ -- Так вот, значит, почему вы оказались у "реки, -- сказал Смит, узнав о происшествии с тарелкой. -- Пожалуй, нам лучше съехать с дороги. Вероятно, они напичкали весь мотель своими людьми. Возможно, вас заметили. -- Не исключено, что за нами следят, -- поддакнул Римо. -- Все возможно в расистской стране, -- вставил свое слово Чиун. -- В стране, где голые люди врываются и нарушают ваш покой. Сзади на дороге показался "форд" цвета кофе со сливками с красной мигалкой на крыше и черной надписью "Шериф" на капоте. Когда Римо обернулся, машина шерифа включила сирену, прибавила скорости и стала быстро нагонять серый "шевроле-Нова". -- Это вполне может быть тот самый шериф, который работает на Всеблагого Владыку, -- предположил Смит. -- Хорошо, -- отозвался Римо. -- Хорошо? Боже мой, они увидят нас вместе. Вы умеете уходить от преследования. Я нет. Великолепно! Единственное, чего мне не хватало, так это быть арестованным в Нью-Мексико. -- Как вы любите волноваться, а, Смитти? -- съязвил Римо. -- Ладно, обрисуйте в общих чертах задание и перестаньте беспокоиться. -- Выясните, что этот индийский мошенник делает с американцами. Выясните, что это за "грандиозное событие", и предотвратите его, если оно представляет опасность. -- Ну вот, так бы сразу и сказали, -- удовлетворенно произнес Римо. -- А то посылаете нас в Патну, затеваете какую-то возню с подводной лодкой да еще организуете экскурсию в эту дыру Синанджу. -- Потому что наш император в его безграничной мудрости, -- подал голос Чиун, -- оказал нам великое благодеяние. Если нам приказывают ехать в Синанджу, значит, в Синанджу мы и поедем. -- Подводная лодка "Арлекин" будет ждать вас на военно-морской базе в Сан-Диего. Капитан считает, что вы -- сотрудники Госдепартамента, исполняющие секретное задание. Он думает, что это -- прелюдия к установлению контактов с Северной Кореей для последующего дипломатического признания. -- И все-таки я не понимаю, с какой стати нам ехать в Синанджу, -- стоял на своем Римо. -- Разве что оттуда ближе до Индии, чем до Канзас-Сити. Или мы там что-то потеряли? Машина шерифа поравнялась с ними, и человек с лицом, словно высеченным из камня, и в светло-коричневой ковбойской шляпе жестом приказал им съехать на обочину. Свой жест он для пущей убедительности подкрепил пистолетом 44-го калибра, чей ствол смахивал на железнодорожный тоннель. -- Не скромничайте, Римо. Чиун уже предупредил меня, что вы собираетесь сбежать со службы и своим ходом отправиться в Синанджу, родину всех боевых искусств. А вы представляете для нас определенную ценность, так что мы не могли позволить себе потерять вас. И вот, когда возникла эта заварушка в Индии, я решил, так сказать, одним выстрелом убить двух зайцев. Римо злобно обернулся назад и посмотрел на Чиуна, на худом иссушенном лице которого застыло выражение невинного спокойствия. Смит остановил машину. -- Вытащите меня из этой передряги, -- попросил он. Машина шерифа тоже съехала на обочину, перегородив путь машине Смита. -- Человек, который может поверить, будто я брошу работу у вас ради того, чтобы посетить рыбацкую деревушку в Северной Корее, деревушку, жители которой такие плохие рыбаки, что им приходится сдавать в аренду наемных убийц, чтобы прокормиться, -- такой человек вряд ли способен даже улицу перейти без посторонней помощи. -- Нельзя допустить, чтобы меня арестовали, -- сказал Смит. -- Если это наш шериф, то это -- дар Божий, -- отозвался Римо. -- Это, -- произнес Смит, глядя на вылезающего из машины человека в ковбойской шляпе, со значком шерифа на груди и пистолетом в руке, -- тот самый. По крайней мере, так мне кажется. -- Эй, вы там! Выходите по одному и держите руки так, чтобы я их видел. Пошли! -- скомандовал шериф. -- Хотите посмотреть на мои руки? -- вежливо спросил Римо, положил руки на баранку руля прямо перед Смитом, а потом легко проскользнул мимо Смита через окно, мгновенно подтянув ноги. В полете он лишь слегка коснулся рукой дверцы машины -- и вот он уже стоит перед шерифом на земле. -- Как это у тебя получилось? Ч-черт -- взял да и вылетел в окошко. -- Шериф сделал шаг назад, чтобы не упустить из виду никого из троицы. -- Вы хотели посмотреть на мои руки, -- напомнил ему Римо. -- Я хочу видеть все руки. Смит положил руки на баранку, растопырив пальцы. Изящные руки Чиуна с длинными ногтями и тонкими пальцами поднялись к окошку и медленно начали раскрываться наподобие цветка, а потом словно бы слились друг с другом, и пальцы сцепились с пальцами, как бы превратившись в один кулак. Шериф смотрел на это как зачарованный, но всего долю секунды -- так ему показалось. Он был крепким профессионалом и умел не упускать из виду тех, кого держал под прицелом. Прошло всего одно мгновение -- он был твердо в этом уверен. Но видимо, все-таки времени прошло больше. Молодой белый уже держал его руку с пистолетом, а потом пальцы перестали слушаться шерифа, и он даже не мог как следует лягнуть этого типа, потому что его не было видно. Но он чувствовал, что тот где-то сзади, и позвоночник его вдруг пронзили две вспышки боли, и вот уже ноги перестали его слушаться, и они сами несли его к машине, а косоглазый старик предусмотрительно открыл дверь. Ноги сами ступили в машину, а спина почувствовала прикосновение чего-то вроде мягкой теплой подушки, а потом он понял, что сидит на заднем сиденье и смотрит вперед, как если бы оказался в машине по собственной воле. -- Вы все арестованы, -- услышал он собственный голос. -- Чудесно, -- отозвался Римо. -- Ну-ка, Чиун, подержи это. И на какое-то мгновение шериф почувствовал, что мягкая подушка куда-то исчезла, а боль в позвоночнике отпустила, и он чуть было не рухнул на пол, но потом вернулись прежние ощущения, и он снова стал глядеть прямо перед собой, не владея собственным телом. Римо выбрался из автомобиля, велел Смиту следовать за ним и сел за руль машины шерифа, мотор которой все еще работал. Он съехал с дороги и поехал по плоской, поросшей чахлым кустарником равнине. Воздух там был чище, а далеко впереди виднелся невысокий пологий холм. Езды до него было добрых полчаса, и когда Римо затормозил, и машина Смита нагнала его, он увидел, что его пожилой босс сильно вспотел и едва дышит. Смит, наверное, заметил выражение лица Римо, потому что сразу же сказал: -- Со мной все в порядке. -- Нет, не все, -- возразил Римо. -- Откиньте голову назад и выдохните весь воздух из легких. Ну же, давайте. Лимонно-желтое лицо запрокинулось назад, губы скривились, щеки задрожали. Римо нагнулся и надавил ладонью на грудь Смита, выталкивая последний воздух из легких. Смит выкатил глаза, его голова дернулась вперед, лицо выразило крайнее изумление, а затем он откинулся на спинку сиденья с сияющей улыбкой на лице. Римо не помнил, чтобы он когда-нибудь так улыбался. Вероятно, внезапное облегчение вызвало у него шок. -- У-у-ф-ф-ф! -- произнес Смит, полной грудью вдыхая свежий воздух. Когда он пришел в себя, улыбка исчезла. -- Ну, хорошо, приступайте к делу. Мне нужно выбраться отсюда как можно скорее. Я не имею права быть публично замешанным в подобные истории, -- сказал Смит. -- В глазах общества? -- Разумеется, в глазах общества, -- ответил Смит. -- Глаза императора никогда не должны видеть то, что делается по его приказу, -- вставил свое веское слово Чиун. Он по-прежнему держал шерифа за позвоночник, как чревовещатель, работающий с куклой, которая по размерам больше него самого. -- Вообще-то я не отказался бы посмотреть на ваши методы ведения допроса, -- сказал Смит. -- К сожалению, это секрет Синанджу, и он не продается, а только сдастся в аренду, -- ответил Чиун. Когда они отошли подальше, так, что Смит не мог их видеть, Чиун положил шерифа на землю, где он и лежал -- все еще не в силах шелохнуться -- и слушал странный разговор. Тощий белый парень хотел знать, с какой стати этот азиат сказал комуто, будто он, этот парень, хочет поехать в какое-то место под названием Синий кто-то там, а косоглазый старик ответил, что белому парню следовало бы хотеть туда поехать, а белый заявил, что никогда не говорил, что хочет туда поехать, потому что этого Синего Жука ему хватает прямо тут, в Америке, а косоглазый старик на это сказал, что он и есть Синий Жук и что он собирается домой, а если Римо еще не дорос до того, чтобы захотеть поехать туда, куда он должен ехать, то это не его, косоглазого, проблемы, и вообще императоров никогда не интересует истинное положение вещей. Так что, этот пожилой человек за рулем -- какой-то император? Потом началась боль. Но шериф обнаружил, каким способом можно от нее избавиться. Для этого надо было лишь немного напрячь голосовые связки и кое о чем этим ребятам рассказать. Например, о том, как он обрел счастье. Да, он преданный последователь Великого Всеблагого Владыки, но он не стал об этом рассказывать своим друзьям, потому что они бы подняли его на смех. Кроме того, старший жрец, гуру в ашраме Всеблагого Владыки, сказал, что будет лучше, если об этом будет знать как можно меньше народу. Да, да. Всеблагой Владыка дарует истинное блаженство и счастье, то самое счастье, которое он искал всю свою жизнь. О, Харе, Харе, Харе! Да, да, конечно, он готов убивать ради Всеблагого Владыки, потому что Всеблагой Владыка -- это воплощенная Истина, это центр Вселенной в одном человеке. Да, шериф приехал сюда, чтобы убить парня, который называл себя Клит, но за него это уже сделал кто-то другой. И внезапно шериф почувствовал сильное жжение по всему телу, и избавиться от этого ощущения уже не помогали даже слова. Нет, он не знает, что за грандиозные планы строит Всеблагой Владыка, но что-то поистине грандиозное должно случиться и тогда все преданные будут счастливы отныне и во веки веков. Нет, он не знает имени этого старшего жреца. Но с ним можно связаться в Сан-Диего, в отделении Миссии Небесного Блаженства. Да, он уверен, что не знает его имени. Тот ему просто однажды позвонил. -- Можешь вспомнить еще что-нибудь? -- донесся голос сверху. -- Нет, ничего, -- ответил шериф и отправился в свое последнее путешествие к блаженству. Полное расслабление -- свет погас. Римо отошел от тела. -- Он не упоминал Синанджу, -- сказал Чиун. -- Но Смиту об этом знать совсем не обязательно. -- А теперь к чему ты клонишь? -- спросил Римо. -- Что ты наболтал Смиту? -- Там, в машине, император потребовал у меня информацию о древних хрониках и пророчествах Синанджу, и я, преисполненный верноподданических чувств к нему, точно так же, как и ты... -- Ты никогда не был ничьим верным подданным. -- И я, точно так же, как и ты, исполненный верноподданических чувств, был принужден открыть ему информацию о старинных преданиях под давлением, заметь. -- Да уж, принужден -- как младенцев принуждают мочиться, -- заметил Римо. -- И я сказал императору Смиту, что в хрониках Синанджу рассказывается о родословной этого -- как его -- Всеблагого Владыки. -- На тот случай, если одной лжи окажется недостаточно для бесплатной поездки домой, ты придумал еще одну. -- И император Смит спросил меня, не помню ли я, что там говорится. -- И ты сказал, что не помнишь, но стоит тебе лишь раз взглянуть, как сразу вспомнишь все? -- Да, кажется, так все и было. Иногда память подводит меня. Ты ведь понимаешь. -- Я понимаю, что сначала мы поедем в Сан-Диего и посетим отделение Миссии. Чиун начал бормотать по-корейски что-то о людской неблагодарности и о том, что только самый бессердечный человек может отказать умирающему в его просьбе о поездке на родину. -- Ты умираешь, папочка? -- спросил Римо, в изумлении выгнув бровь. -- Мы все умираем, -- ответил Чиун. -- Смерть -- это всего лишь служанка жизни. -- Я так и думал, -- сказал Римо. Они вернулись к машине. Смит дремал -- его усталое лицо выглядело совершенно умиротворенным. -- Это был наш клиент, -- сообщил ему Римо. -- Вы нашли какую-нибудь ниточку? -- Она ведет в Синанджу, -- быстро сказал Чиун. -- С остановкой в Сан-Диего, -- добавил Римо. -- Хорошо, -- удовлетворенно произнес Смит. -- Самое неприятное -- неизвестность, и это дело меня пугает, так как я совершенно не представляю себе, что именно должно случиться. Вам удалось получить хоть какой-то намек? -- Просто -- что-то грандиозное. -- Мне кажется, я читал пророчества Всеблагих Владык древности, -- начал Чиун. -- Я не очень точно помню, но там говорилось, что настанет время и произойдет бедственное... дайте-ка вспомнить... бедственное бедствие, и начнется оно вскоре после того, как будет решено, что оно должно случиться. Вот все, что я помню. Остальное -- в Синанджу. -- Знаете, мы могли бы забросить вас самолетом прямо в Синанджу хоть завтра, -- задумчиво произнес Смит. -- Достаточно подлодки, -- отказался Римо. -- Но сначала -- визит в СанДиего. -- Чиун лучше разбирается в подобных вещах. Вы должны его слушаться, -- наставительно изрек Смит. -- А я лучше разбираюсь в Чиуне. Вы должны слушаться меня, -- парировал Римо. -- Мастер Синанджу знает то, что он предпочитает знать. Но то, чего он предпочитает не знать, иногда имеет куда большее значение. -- Не понял, -- сказал Смит. -- Римо просто троекратно выразил свои верноподданические чувства, -- объяснил Чиун. Он был страшно зол на своего ученика. Императорам нельзя рассказывать об истинном положении дел. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Великий Всеблагой Владыка, Шрила Гулта Махеш Дор, избранник Вселенной, рожденный от того, что было рождено раньше и будет рождено в будущем, сидел и выслушивал предостережения своих жрецов и гуру -- старших жрецов. Он сидел на золотых подушках трона и склонял свое ухо то к тому, то к этому рассказу о том, что беспокоит его преданных. Выслушивал сообщения женщин и мужчин о том, что тот преданный потерялся, а этот был убит. Выслушал предостережения, пришедшие с Востока. Он выслушал и просьбы отложить -- хотя бы на один год -- свой грандиозный план, о котором он иногда говорил и который, как все знали, должен был скоро осуществиться. Женщины с бритыми головами, и женщины, на головах у которых осталась всего одна косичка, и женщины с рассыпавшимися по плечам пышными волосами прижались лбами к мозаичному полу. Чарующие благовония поднимались из серебряных чаш, украшенных рубинами. Мозаичный потолок был покрыт новыми цветочными узорами. И тогда заговорил сам Всеблагой Владыка: -- Честно говоря, вся эта брехня меня не интересует. Хотите знать мое мнение -- так получайте. Писклявый голос пятнадцатилетнего мальчишки срывался, круглое лицо блестело от пота, жиденькие усики едва пробивались над пухлыми детскими губами. -- О Великий Избранник, о Совершенство, не отворачивайте своего совершенного лица от нас. Пусть Ваше Совершенство прислушается к нашим мольбам, -- произнес человек с темным изборожденным морщинами лицом -- человек из племени иллибад, обитавшего в горах. Когда-то он вместе со своими братьями спустился с гор, чтобы служить отцу Всеблагого Владыки, а теперь служил сыну, ибо разве не несет в себе сын дух своего отца, и разве не совершенен этот дух -- дух направляющий, дух, дарующий наслаждение, зримое воплощение той силы, которая позволяет сообществу преданных жить, процветать и разрастаться. Особенно разрастаться. -- Прислушайтесь еще раз, -- сказал этот человек. -- Прислушайтесь, прислушайтесь, прислушайтесь,-- нараспев повторили все собравшиеся. -- Ладно, как там тебя, давай послушаем еще раз, -- сказал Шрила Дор темнокожему человеку, имевшему ранг гуру. Сколько Дор себя помнил, этот старый зануда всегда вертелся под ногами, и Владыке до смерти осточертели его идиотские советы. -- Давай выкладывай, как там тебя. -- Разве не написано, что существует три доказательства нашей истинности? -- Послушай, крошка, я командую этим заведением. И нечего мне излагать азы. Я -- Великий Всеблагой Владыка. -- Во-первых, -- продолжал гуру, воздев руки над головой, -- это доказательство бытия. Есть то, что существует. Мы существуем. Это первое доказательство. -- Это доказательство равно годится и для Диснейленда, и для Тадж-Махала, -- пробормотал Дор, ни к кому конкретно не обращаясь. Его глаза остановились па белой шее девушки, которая своим письмом заманила сюда этого черного баптиста, Пауэлла. Почему имя этого человека преследует его? Из всех священников, побывавших здесь, из всех людей, с которыми ему доводилось встречаться, он запомнил имя этого. Он взглянул на шею девушки и вспомнил преподобного Пауэлла, а потом, взглянув на контуры юных бедер, обтянутых розовым сари, подумал, что неплохо бы еще разок переспать с этой -- как там ее. -- Второе доказательство заключается в том, что из поколения в поколение у нас всегда был Всеблагой Владыка. -- Это доказательство лучше годится для католической церкви, чем для нас, -- пробормотал Шрила Дор. ~ И третье, последнее, абсолютное доказательство состоит в том, что мы разрастаемся, неуклонно увеличиваемся в числе. В дни вашего прадеда была лишь горсточка просветленных, но их стало больше во времена вашего деда, во времена вашего отца была уже большая община, а теперь не счесть просветленных по всему свету. Вот доказательства. -- Слава Всеблагому Владыке! Пусть славится Он, приносящий мир и счастье. Он -- истина, воплощенная в человеке, -- пропела толпа преданных. -- Ладно, ладно, -- отмахнулся Шрила Дор. -- И вот мы просим отложить ваш план всего лишь на год, пока враждебные нам силы не успокоятся и ничто не будет заслонять от людей свет Сокровенного Знания, -- заключил гуру. -- Если мы будем ждать, пока улетучатся все враждебные силы, придется нам сидеть в Патне и сосать пальцы еще в течение жизни целого поколения. -- Но один из преданных был убит весьма неприятным способом. А он был вооружен. -- На фига ему понадобился пистолет? Как я понимаю, вооружен он был пистолетом? -- Он был шерифом. Человек, работавший на одно из многих правительств в Америке. Просветленный, узревший истинный путь. -- Грустно слышать. Мы глубоко скорбим о том, что один из наших братьев пал жертвой насилия. Но тем не менее он в своей жизни испытал большее счастье, чем любой из непросветленных. И будем благодарны за этот его краткий миг счастья. Так, проехали. -- Беспокоит то, каким образом он был убит, -- стоял на своем жрец. -- Перемены в погоде тебя тоже порой беспокоят. -- Он был найден с раздробленной шеей. -- Он упал. -- В ровной пустыне, где нет никаких высоких скал? -- Значит, он оступился. -- Его шея была раздроблена, а не сломана. Раздроблена, как... -- Довольно, -- прервал его Шрила Дор. -- Поговорим без свидетелей. -- Он хлопнул в ладоши, встал с золотых подушек и вышел под громкие звуки песнопений. Жрец следовал за ним. Когда они добрались до игровой комнаты, Шрила Дор обнаружил, что там установлен новый игровой автомат с какой-то космической игрой. Автомат был включен, и мелкие светящиеся тачки плясали по экрану. -- Так вот. Если я сказал тебе однажды -- считай, что я сказал тебе тысячу раз: чтобы в присутствии преданных такие разговоры не велись. Зачем им слушать страшные истории? -- Но, Великий... -- Заткнись. Наш бизнес -- это счастье людей. Так или нет? -- Но... -- Да или нет? -- Да, мы даруем людям то счастье, для которого они рождены. -- Итак, если мы даруем счастье, зачем ты пугаешь наших прихожан этими страшными рассказами? -- Но мы в опасности. Шрила завел автомат на полную мощность и послал светящуюся точку через экран, сквозь все хитросплетения лабиринтов на экране. Наверху загорелось табло: победа. -- Если двигаться быстро, то пройдешь через все препятствия целым и невредимым. А если двигаться медленно... -- Шрила повел точку осторожно и медленно, и она тут же столкнулась с препятствием и отлетела в угол экрана. На табло высветилась надпись "крушение". -- Я слышал рассказы о людях, которые могут раздробить шею голыми руками, -- сказал жрец. -- Может, у них было какое-то техническое устройство, -- предположил Шрила. -- Никакой техники. Вокруг тела были только следы ног. -- Ну, значит, они это сделали голыми руками. Сколько они стоят? Может, мы сумеем купить их даже дешевле, чем наших министров в Дели. -- Их так и не нашли. Меня это пугает. Ибо я знаю, что люди, способные совершить такое, уже бывали в Индии раньше, сотни лет тому назад. Я полагаю, это было еще до того, как ваш прадед достиг просветления. Наш народ не всегда ютился в труднодоступных горах. Некогда племя иллибад жило и процветало в долине. Мы служили при дворе Великого Могола, и один из наших вождей подумал: почему мы, составляющие силу и могущество императора, почему мы, отдающие свою жизнь за императора, почему мы -- опора власти императора, почему мы должны подбирать крошки с императорского стола, хотя могли бы вдоволь наесться самых изысканных яств? -- Ты так никогда не дойдешь до сути, -- раздраженно заметил Шрила. -- И вот, наши предки решили в ночь великого празднества убить императора и его сыновей и забрать себе его пищу и женщин, все его богатство и власть. Но той самой ночью наш вождь умер. Он был найден в своем шатре, который охраняли преданные слуги, и шея у него была не просто сломана, но раздроблена. И тогда новый вождь стал во главе племени и решил совершить задуманное на следующую ночь. Но на следующую ночь его тоже нашли мертвым, а вместо шеи у него было просто покрытое кожей крошево. -- Быстрей, быстрей, давай к сути. -- И третий вождь... -- Ну да, да, да! И с его шеей было то же. Дальше. -- Дальше Великий Могол позвал людей нашего племени к себе во дворец и выстроил нас рядами. И он сказал нам, что нам только кажется, будто мы воины, а на самом деле мы -- просто младенцы, которым в руки попали мечи. И он велел воину, лучше всех владеющему мечом, выйти из строя. И он велел воину, лучше всех владеющему пикой, выйти из строя. И он велел самому могучему силачу выйти из строя. И он сказал нам: "В отсутствие тигра обезьяна думает, что может стать царем. Вот перед вами тигр", -- сказал он. И все увидели человека с Востока, желтого человека. И император пообещал, что если хоть кому-нибудь из наших лучших воинов удастся убить этого человека, он получит и земли, и женщин, и все богатства императора. -- Ну, и у них ничего не вышло, продолжай, -- нетерпеливо сказал Шрила. -- Да, но как все это было! У воина, вооруженного мечом, были отрублены руки. У воина, вооруженного пикой, были выколоты глаза, а у силача был сломан позвоночник -- так быстро двигались руки этого желтолицего, что никто из моих предков даже и не заметил, как все это произошло. А потом он подошел к каждому из трех мертвых тел и одним движением -- таким незаметным, что оно казалось просто легким прикосновением, -- раздробил шеи. И тогда император сказал, что вот перед нами тигр, а раз мы обезьяны, то и должны убираться туда, где живут обезьяны, -- в горы. И если кто-нибудь из нас останется, ему придется встретиться лицом к лицу с Великим Мастером. Великий Мастер -- так император именовал этого желтолицого. И он добавил, что если когда-нибудь кто-то из людей нашего племени вернется на равнину, ему снова придется иметь дело с Мастером. Вот таков этот рассказ, и с той поры, о Великий, я ничего не слыхал о людях, которые убивают таким образом, пока мне не рассказали про одного из преданных, убитого в Америке, в штате Нью-Мексико. -- Ну и в чем проблема? -- Проблема в том, о Совершенный, что в тот день, когда умер черный слуга Божий, земля затряслась, и теперь я опасаюсь того, что может нагрянуть с Востока. -- Ты боишься какого-то китайца, так? -- Кого-то с Востока. -- А скажи мне, как там тебя, каким же образом вы спустились с гор? Ведь насколько я понимаю, большая часть твоих соплеменников все еще живет там. -- Я служил вашему отцу, о Бесценный. -- Ну да, но почему? Почему ты осмелился спуститься с гор? -- Потому что ваш отец освободил меня. Он был сама Истина, и он освободил меня, и я и многие мои братья нашли в себе мужество спуститься с гор и поселиться в Патне. Мы -- единственные из племени иллибад, кто осмеливается носить серебряную полоску на лбу, живя на равнине. -- Ну что ж, мой отец был хорош, но я лучше. А если бы я был недостаточно хорош, то вы не чувствовали бы себя в безопасности. А посему возвращайся к работе и проследи, чтобы эти баптистские священники были постоянно счастливы. -- Душа моя не знает страха, о Совершенный, но все же у меня сосет под ложечкой. -- У вашего императора был первоклассный телохранитель, который справился с целым племенем. Что ж, нам придется купить собственных телохранителей. О чем горевать и печалиться? Мы наймем убийц, и они защитят нас от вашей идиотской легенды. -- Я сам займусь поисками подходящих людей. -- Ничего подобного ты не сделаешь. Тебе и твоим братьям я не доверю купить даже жевательную резинку. Я сам сделаю это. -- Но, Совершенство, покупка услуг наемных убийц запрещена законом во всех странах Запада. -- Здесь у нас тоже. -- Но ведь законы Индии -- лишь благие пожелания, а в тех далеких странах это -- строгие и четкие правила. И слугам закона там безразлично, кто ты -- святой или неприкасаемый. И тогда Шрила Гупта Махеш Дор отдал приказ своему подданному: -- Исчезни и на этот раз не завали всю подготовительную работу. Аренда стадиона "Кезар" стоит уйму денег. И смотри, не заиграйся с баптистскими священниками. Ты уже одного убил. -- У нас есть другие, о Всеблагой Владыка. -- Да, жалкие полдюжины. -- Со многими из них было трудно справиться. -- Если ты туп, как задница, то тебе любое дело покажется трудным. -- К сожалению, должен сообщить, что еще один из них умирает. -- Черт! -- выругался Шрила Дор. -- Все приходится делать самому. И вот он спустился в лазарет, и жрец-охранник у массивной окованной двери склонился в поклоне, пропуская его, и Шрила коротко побеседовал с каждым из баптистских священников. Он обменялся с ними лишь несколькими словами, но смысл их неизменно сводился к одному: священники сделали правильный выбор. Разве не Бог, которому они поклонялись, создал их тела? Разве их тела лгут им? Разве они думают, что Бог хочет, чтобы они были несчастливы? И кроме того, кто привел их сюда, если не воля их Бога? А того священника, который находился при смерти, Всеблагой Владыка спросил, зачем он это сделал. Зачем он отказался от наслаждения жизнью? -- Твой путь -- это смерть, -- еле слышно выговорил этот человек. Бледное, осунувшееся лицо, красные глаза, белые волосы разметались по больничной подушке. Шрила Дор жестом велел сиделкам удалиться. Он откинул светло-серое одеяло с эмблемой Миссии Небесного Блаженства и увидел, что наручники и ножные кандалы до сих пор не сняты. Этот человек был здесь уже неделю и все еще проходил первую стадию. Дор знал, что человеческое тело не может выдержать первую стадию в течение этого срока. Под красными глазами уже появились глубокие темные впадины. Пальцами он ощупал грудь умирающего. Сердце билось очень слабо. -- Ты умираешь, -- сказал Дор. -- Я знаю, -- ответил священник. -- Скажи мне, почему ты сопротивлялся своему телу? Что заставило тебя совершить такую глупость? Другие не стали сопротивляться. -- Я знаю. -- А что же ты? -- Я прошел через это раньше. -- Ты бывал в Патне раньше? -- удивился Дор. -- Нет. Наркотики. Когда-то я сам этим занимался. Я был шулером, взломщиком, сутенером, убийцей и вором. Самым падшим из падших. И я знаю, что значит -- посадить на иглу. Я сам таким образом отправлял девочек на панель. Секс и игла -- и они твои, и чем дольше они остаются с тобой, тем сильнее это входит у них в привычку, и потом уже можно обойтись без иглы. -- Я не знал, что это столь распространено. Интересно. Я думал, что эту формулу изобрел мой прадед. -- Сатана не вчера явился в этот мир. -- Да, но это комплексный подход. Лишить человека его собственного "я" и подставить на его место новое "я" по своему желанию. -- Старье. -- Да, но мы пользуемся не героином. У нас целый набор -- просто симфония разных препаратов, и плюс к этому -- воздействие словом. -- Героин, алкоголь, травка, даже сигарета, если человек достаточно сильно в этом нуждается. Все что угодно. Даже еда, если ваш клиент достаточно голоден. Старье, дружище. -- Так почему же ты не поддался? -- Иисус. -- Вот уж старье, -- фыркнул Шрила Дор. -- Он вечно юн и нов, и я скоро встречусь с ним. Круглоликий юноша почесал в затылке, задумался, а потом произнес -- очень медленно, взвешивая каждое слово: -- Разве ты не знаешь, что мы даруем умиротворение тысячам душ? И даже без наркотиков. Тысячам. Наркотики -- это для особых случаев, для тех, от кого нам нужно что-то особенное. -- Вы даруете ложное умиротворение. -- С вами, раскаявшимися преступниками, совершенно невозможно иметь дело. -- Благословен будь Владыка наш! -- Спасибо, -- рассеянно отозвался Шрила Дор и лишь потом сообразил, что не он имеется в виду... -- Вот что я тебе скажу, -- задумчиво произнес Всеблагой Владыка. -- Помоему, я могу спасти твое тело. Давай заключим соглашение. -- Никаких соглашений, -- отрезал умирающий Веки его начали дергаться. Дор понял, что конец близок. -- Я дам тебе все что захочешь, если ты порекомендуешь мне какого-нибудь мокрушника. -- Кого? -- Профессионального убийцу. -- Нет, я отошел от прежней жизни. Я больше не имею дела с подобными людьми. -- Слушай меня. У меня здесь еще пять баптистских священников. Пятеро. Я отпущу одного из них, если ты назовешь мне хорошего убийцу. Хорошего, я подчеркиваю это. Большинство из них ужасно непрофессиональны. Назови мне хорошего профессионала, и я верну твоему Богу одного из его людей. Ну как? Я гарантирую тебе возвращение одного христианина за жизнь человека, который скорее всего язычник. Может быть даже, это католик или иудей. Ты ведь их ненавидишь, не так ли? -- Нет. -- Я думал, вы все друг друга ненавидите. -- Нет. -- Чего в этом мире избыток, так это неверной информации. Ну так как? Даю двоих. Я готов даже отпустить троих. Меньше я не могу себе оставить. -- Всех. -- Хорошо. Всех. -- Освободи их от своего греховного воздействия, и я -- Господь да простит мне это! -- назову тебе имя наемного убийцы. -- Решено. Клянусь тебе всем, что свято для меня. Слово Шрилы Гупты Махеша Дора, Совершенства на Земле, Великого Всеблагого Владыки. Слово мое крепко. Где я найду этого парня? Умирающий пастор назвал реку Миссисипи. По берегам этой реки -- вверх по течению от Нового Орлеана -- есть много маленьких городов. Некоторые из них были основаны французами. В одном из этих городов жило семейство Де Шеф, сейчас они носят фамилию Хант. От отца к сыну в этой семье передавалось искусство наемных убийц. Это самые меткие стрелки в мире. Но это было двадцать пять лет назад. Священник не знал, занимаются ли они этим по-прежнему. -- Кто хоть раз ввязался в подобные дела, тот уже никогда с этим не развяжется, -- изрек Шрила Дор. -- Повтори имя. -- Де Шеф или Хант. -- Как далеко вверх по реке от Нового Орлеана? Я спрашиваю, как далеко? Дор положил руку пастору на грудь. Биения сердца он не ощутил. Он прижался к бледной груди ухом и почувствовал, что она уже остыла. И больше ничего. Он быстро наклонился к изножию кровати и глянул на ленту электрокардиограммы -- прямая линия. Рядом лежала шариковая ручка. Шрила Дор второпях записал имя. Де Шеф. Он оторвал клочок бумаги с именем от ленты кардиограммы и направился к двери. За дверью, в коридоре, его поджидал один из бывших баптистских священников. -- О Всеблагой Владыка, я слышал, как вы обещали отправить меня назад, к моей прежней жизни. Пожалуйста, не делайте этого. Я здесь обрел Высшую Истину -- С чего ты взял, что я тебя отсюда вышибу? -- Из-за обещания, которое вы дали непросветленному брату. -- А, этому покойнику. Там, в комнате, да? -- Да, вы поклялись всем, что для вас свято. -- Я свят для себя. Ты свят для меня. Мы святы для нас. Этот кусок тухлого мяса не был просветленным, а значит, он не свят. И незачем осквернять святое, связывая его с нечестивым. А значит, с самого начала я себя ничем не связал. -- О, да будет благословенна ваша Вечная Истина! -- воскликнул бывший баптистский священник и покрыл ступни Дора поцелуями, что было нелегкой задачей, так как Всеблагой Владыка тем временем быстро шел по коридору. Очень быстро. Приходится передвигаться быстро, а то все эти преданные просто зальют ноги своей липкой слюной. -- Что у нас в Новом Орлеане? -- спросил Великий Владыка одного из своих старших жрецов. -- У нас должно там быть отделение. Это крупнейший торговый район. Я его хорошо знаю. ГЛАВА ПЯТАЯ Миссия Небесного Блаженства на Лорки-стрит в Сан-Диего смотрелась как умытое лицо среди грязных задниц. Стекла окон были до блеска вымыты, стены свежевыбелены. А вокруг -- покосившиеся ветхие фанерные домишки на деревянных каркасах, серые, ободранные, как голые трупы, ждущие погребения. Пыльная трава росла на Лорки-стрит -- жалкие остатки того, что было ухоженными лужайками, прежде чем этот район пал жертвой новой жилищной политики властей, которая заключалась в том, чтобы помогать приобретать дома людям, не имеющим ни наличных, ни возможности в будущем регулярно вносить установленную плату. "Покупатели" жили в доме год или меньше, не вкладывая в него ни копейки, а потом съезжали, оставив счета неоплаченными и обветшавшие дома пустыми. Римо взглянул на улицу, залитую ярким полуденным солнцем, и вздохнул. -- Я уезжал во Вьетнам из этого города. Моя девушка жила на этой улице. Я помню ее. Когда-то здесь было красиво. Я воображал, что воюю за то, чтобы когда-нибудь купить себе дом на этой или на другой такой же улице. Я много чего воображал в те времена. -- Ты хочешь сказать, что какая-то девушка готова была встречаться с таким, каким ты был, когда я тебя нашел? -- спросил Чиун. -- Я был довольно привлекательным на вид парнем. -- Привлекательным для кого? Для девушек, -- сказал Римо. -- Ага, -- отозвался Чиун. -- А что, почему ты спрашиваешь? -- Да мне просто было интересно знать, что американцы считают привлекательным. Я расскажу об этом в Синанджу, когда мы туда вернемся. А мы туда вернемся -- это обещание императора, а обещания императора -- святы. -- Ты мне никогда этого не говорил. Ты всегда говорил, что то, чего император не знает о тебе, всегда идет тебе на пользу. -- Кроме тех случаев