рассматривая ночные небеса, тихо заговорил: - Я должен научить тебя убивать. Это несложно, если для этого достаточно подойти к жертве и нанести удар. Однако в нашем деле так бывает крайне редко. На самом деле все гораздо сложнее и труднее, поэтому и учеба будет трудной и сложной. - Чтобы стать настоящим мастером, потребуется много лет, которых у нас, к сожалению, нет. Однажды ко мне обратились с просьбой подготовить человека из вашего Центрального разведывательного управления. На подготовку отвели только две недели. Его посылали на задание в Европу. Я настаивал, что это недостаточный срок, что он не готов, но меня не послушали. В результате этот человек и прожил только пятнадцать дней... - Похоже, ваша разведка не ведает, что творит! На твое обучение они, правда, дали больше времени. Сколько - никто не знает. Поэтому я попробую в первые же недели передать тебе как можно больше из того, что знаю. Потом, если представится возможность, начнем сначала и углубимся. - Для того, чтобы учиться, надо знать, что изучаешь. Все боевые искусства Востока основаны на философских принципах дзен-буддизма. Римо ухмыльнулся. - Ты знаком с дзен? - спросил Чиун. - Бородатые бездельники и черный кофе! - Это не дзен, это чепуха, - нахмурился Чиун. - Все боевые искусства - дзю-до, карате, кунг-фу, айки-до - основаны на принципе моментального действия, когда это действие необходимо. Но это действие должно быть рефлекторным, инстинктивным, а не заученным. Оно должно быть естественным продолжением личности. Это не пальто, которое можно снять, это кожа, которую снять нельзя. Это может казаться сложным, но позже ты, Римо, поймешь, что это совсем просто. - Прежде всего надо научиться правильно дышать. - Конечно, - сухо отозвался Римо. Чиун шутку не принял. - Если не научишься правильно дышать, то не научишься ничему. Повторяю - это крайне важно. Придется тренироваться до тех пор, пока правильное дыхание не станет инстинктивным. В нормальной ситуации мы не пошли бы дальше, пока не поставлено дыхание, но мы не можем себе этого позволить. Поднявшись с пола, Чиун подошел к черному полированному шкафчику, достал метроном и поставил его на столик перед Римо. Тот вечер стал самым скучным в его жизни. Чиун рассказывал о технике дыхания и наконец рекомендовал для Римо такой ритм: вдох на два счета, два счета - задержка дыхания, два счета - выдох. Римо тренировался весь вечер под стук метронома и бормотание Чиуна. Из всего сказанного стариком Римо понял только одно: Ки-ай, дыхание твоего духа, соединяет тебя с дыханием Вселенной и передает тебе ее могущество. - Загоняй воздух глубже, - вещал Чиун. - Загоняй его до самого паха. Воздух должен опуститься ниже нервного узла, управляющего эмоциями. Глубже, глубже, глубже... Спокойные нервы - спокойный человек, а спокойный человек не знает страха... Дыши и медитируй. Очисти мозг от мыслей и чувств, отгородись от окружающего. Сосредоточься на внутреннем, на том, что тебе предстоит сделать. Так продолжалось весь вечер. Наконец Чиун сказал: - Для начала неплохо. Ты уже хорошо движешься. Баланс и дыхание! Вот главное. Завтра начинаем специальную подготовку. Утром Чиун начал занятия с объяснения различий между школами боевых искусств, различий между более широким "до" - направлением и более узким "джитсу" - техникой боя. - Ты изучал дзю-до в армии, - полувопросительно произнес Чиун. Римо кивнул. Чиун огорченно покачал головой. - Придется переучиваться. Там учили правильно падать? Римо опять утвердительно кивнул, вспоминая технику падения в дзю-до: упасть с перекатом и хлопнуть вытянутыми руками по поверхности, на которую падаешь, чтобы рассеять силу удара при падении. - Все это надо забыть, - сказал Чиун. - Вместо того чтобы падать как кукла, будем учиться падать как поролоновая губка для мытья посуды. Они подошли к матам. - Вот, например, айки-до. Это простое и чистое оборонительное искусство, искусство, дозволяющее избежать увечья и вернуться в бой. Дзю-до есть система прямых линий; айки-до тяготеет к окружности. Брось меня через плечо. Встав перед Чиуном, Римо взял его за руку и легко перебросил через плечо. По законам дзю-до Чиун должен был упасть, перевернуться и ударить рукой по матам, чтобы нейтрализовать энергию падения. Вместо этого Чиун свернулся в воздухе клубком, упал, прокатился по матам и оказался на ногах лицом к Римо - все это одним движением. - Вот чему ты будешь учиться. Хватай меня сзади. Римо подошел к Чиуну со спины и обхватил его на уровне труди, прижав руки к туловищу. В дзю-до есть несколько способов уйти от такого захвата. Все они силовые. Можно затылком разбить лицо нападающего; можно повернуться на пол-оборота и локтем ударить его по горлу; каблуком ударить по щиколотке; резко нагнувшись вперед, схватить нападающего за лодыжки, рывком выпрямиться - противник повержен. Ничего этого Чиун делать не стал. Римо решил прижать старикана посильнее и постараться сделать ему больно. Он почувствовал, как Чиун содрогнулся, как напряглись его мышцы. Старик взял Римо за запястья и ровным, неторопливым движением спокойно развел его сцепленные руки: ...на дюйм, ...на два и - в стороны! Чиун повернулся, нырнул Римо подмышку и молниеносным броском швырнул его на маты. Оглушенный, Римо сидел, поматывая головой. - А перекатиться после падения? - спросил Чиун. Римо с усилием поднялся на ноги. - Как, черт возьми, вам это удалось? Я же сильнее! - Это правда, но твоя сила очень редко бывает направлена по прямой из одной точки в другую. Она обычно распыляется по разным направлениям. Я просто сконцентрировал свои ничтожные силы в "саика танден" нервном центре в области диафрагмы, а потом направил их через предплечья наружу. Я могу справиться с десятерыми, а тебе и двадцать человек будут не помеха - если, конечно, овладеешь этой техникой. А ты ею овладеешь. Тренировка продолжалась. Через три дня Чиун сказал: - Достаточно айки-до. Это оборонительное искусство и не твой профиль. Перейдем к атаке. Мне сказали, что времени у нас остается мало. Надо торопиться. Они направились к стоящим в углу зала столбам для отработки ударов. Пока они шли, Чиун объяснял: - На Востоке существует множество видов рукопашного боя, ориентированных на атаку. Все они хороши на определенном уровне исполнения. К сожалению, у нас нет времени на все. Поэтому остановимся на самом универсальном - карате. Они стояли внутри квадрата, образованного четырьмя столбами для отработки ударов, имеющими форму буквы "Y". Чиун продолжал: - Легенда гласит, что карате родилось много-много лет назад, когда жестокий правитель одной из провинций Китая отобрал у крестьян, находившихся под его властью, все оружие. Дхарма, основоположник учения дзен, жил как раз в те времена. Он понимал, что его народ должен иметь что-то, дабы защитить себя. И он созвал людей к себе. Не переставая говорить, Чиун закрепил на трех столбиках по дюймовой сосновой доске. - Дхарма обратился к народу и сказал, что всем нужно учиться защищать себя. "У нас отобрали ножи, - сказал он, - так превратим каждый палец в нож..." Молниеносным движением Чиун выпрямил руку и нанес по первой доске прямой удар кончиками пальцев. Со стуком упали на пол две ее половинки. - И Дхарма сказал: "У нас отобрали дубинки - так превратим в дубинки наши кулаки..." При этих словах Чиун ударом кулака расщепил следующую доску. Чиун остановился перед третьим столбом: - У нас отняли копья - так пусть же каждая рука станет копьем! - произнес Чиун и напряженной раскрытой ладонью, действительно напоминающей копье, разбил надвое последнюю доску. Чиун на минуту задержался перед пустым столбом, сделанным из цельного бруса десятисантиметровой толщины. Он сделал глубокий вдох. - И сказал Дхарма: "Превратим руки в мечи!" Последние слова Чиун почти выкрикнул на резком выдохе. Со звуком винтовочного выстрела ребро ладони Чиуна соприкоснулось с брусом. Столб закачался и упал, перерубленный на высоте метра от пола. Чиун повернулся к Римо. - Таково искусство открытой ладони, которое мы называем "карате". Ты его освоишь. Римо приподнял перерубленный брус и посмотрел на покрытый щепками торец. Что ж, Чиун впечатляет, с этим нельзя не согласиться. Что может остановить этого человечка, если ему придет в голову начать убивать всех подряд? Кто сможет противостоять его ужасающим рукам?! ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.  Занимаясь с Чиуном айки-до, Римо узнал о существовании и расположении болевых точек на человеческом теле. Из многих сотен только шестьдесят, по словам Чиуна, могут быть реально использованы. Поражение лишь восьми из этих шестидесяти влечет за собой немедленную смерть. - На этих восьми мы и сосредоточимся, - объявил Чиун. Возвратившись в спортивный зал после обеда, Римо обнаружил две куклы в человеческий рост, закрепленные на пружинах. На них была надета белая борцовская форма и нанесены красные точки: на висках, на адамовом яблоке, в области солнечного сплетения, в районе почек, у основания черепа и на спине, где, как он узнал впоследствии, расположен седьмой позвонок. - Как каратист держит руку, нанося удар? - спросил Чиун, усаживаясь на маты перед куклами, и сам ответил: - Для всех ударов существует одно исходное положение ладони... Он повернул руку ладонью вверх и выпрямил пальцы. - Большой палец надо "взвести" как боек пистолета. При этом в предплечье должно ощущаться напряжение, как бы оттягивающее кисть назад. Оно, в свою очередь, вызывает напряжение в мизинце. Он выдвигается вперед. Указательный, средний и безымянный пальцы должны быть слегка согнуты в последней фаланге, а ладонь в целом - немного вогнута. Придав кисти соответствующее положение, Чиун велел Римо потрогать его предплечье: на ощупь оно оказалось похожим на туго натянутый канат. - Твердость достигается не усилием, а натяжением мышц, - объяснял Чиун. - Именно натяжение, а не сила превращает руку в страшное оружие. Подойдя к куклам, они начали разучивать удары ладонью: справа, слева, ниже, выше... И снова, и снова. Римо с удивлением обнаружил, что его ладонь практически не ощущает боли от соприкосновения с набитыми обрезками канатов чучелами. Чиун остановил Римо: - Не нужно стараться, чтобы удар проходил внутрь. В карате нет проникающих ударов. Есть только шлепок, контакт. Из кармана робы Чиун достал коробок спичек. - Зажги, пожалуйста, - попросил он. Римо вытянул вперед руку с зажженной спичкой. Чиун повернулся к огоньку лицом, поднял руку к плечу и одновременно с резким выдохом открытой ладонью нанес удар сверху. В тот момент, когда, казалось, что ладонь вот-вот коснется огня, Чиун повернул ее и отдернул. Огонек спички метнулся за вакуумом, созданным ладонью Чиуна. Спичка погасла. - Таким и должно быть движение руки каратиста при ударе - резким и не имеющим инерции, - пояснил Чиун. - Я как-то не собирался гасить спички, - заметил Римо. - Вот ломать доски - другое дело. Сколько надо для этого проучиться? - Нисколько. Ты легко справишься с любой доской. Но всему свое время. Продолжим тренировку. По настоянию Чиуна, Римо провел еще несколько часов, тренируя удары на куклах. Ближе к вечеру они перешли к другим положениям ладони при ударе. Основное положение, узнал Римо, называлось "шуто" - ладонь-меч. Рука в таком положении может находиться, не уставая, хоть целый день. Если слегка прогнуть руку с вытянутыми пальцами в запястье, получится рука-поршень - "шотей". Шотей применяется для ударов в подбородок или в горло. "Хиракен" - почти то же самое, но средние три пальца согнуты сильнее. В таком положении рука подобна лопасти весла. - Прекрасно для ударов по ушам. Почти всегда следует разрыв барабанной перепонки, - объяснял Чиун. Если руку-меч сжать в кулак, то получится "тетсуи" - рука-дубинка. - Есть и другие положения, - сказал Чиун, - но пока довольно и этих. Когда ты научишься при ударе направлять свою силу в руку или ногу, то поймешь, что ее можно передавать и через предметы. Любая вещь в твоих руках станет смертоносным оружием. Чиун показал Римо, как лист бумаги превратить в кинжал, а простые канцелярские скрепки - в дротики. Трудно сказать, чему еще он успел бы научить Римо, если бы однажды, в три часа ночи, в комнату, где жили Чиун и Римо, не постучали. Вошел охранник и начал что-то шептать на ухо старику. Чиун склонил голову в знак согласия, а затем кивнул Римо, который, хотя и проснулся, но лежал неподвижно. - Иди за этим человеком, - сказал Чиун. Поднявшись с циновки толщиной в соломинку, Римо надел сандалии. Охранник чувствовал себя не в своей тарелке, находясь в одной из комнат спецподразделения. Увидев, что Римо направляется к нему, парень попятился. Римо кивком предложил ему указывать дорогу. Шагая по мощеной дорожке вслед за охранником, Римо поежился - холодный ветер с залива насквозь продувал тонкую ткань рубашки. Ноябрьская луна заливала жутковатым светом темные корпуса санатория. Римо старался задерживать дыхание, чтобы справиться с холодом, но, пока они дошли до административного здания, он уже похлопывал себя руками, пытаясь согреться. Охранник был одет в толстую шерстяную куртку, застегнутую на все пуговицы, которую он не расстегнул, даже когда они вошли в помещение и поднялись на лифте на третий этаж. По дороге их дважды останавливала охрана: сопровождающий предъявлял пропуск. Странно, подумал Римо, как это я раньше не замечал, что в позах часовых отсутствует равновесие? Ребята стояли совершенно неправильно, держали руки так, что, казалось, напрашивались на захват и бросок через себя. Римо отметил также, что для подготовленного человека проникнуть сюда не составило бы особого труда. Они оказались перед дубовой дверью с массивной медной ручкой. На двери висела табличка: "Посторонним не входить". Охранник остановился: - Дальше мне нельзя, сэр. Римо понимающе буркнул и повернул круглую ручку. Дверь отворялась наружу, а не в комнату. Римо машинально отметил толщину филенки и решил, что эту дверь пистолет не возьмет. Разве что "магнум-357". За столом красного дерева, опершись на него, стоял худощавый человек в синем купальном халате и отхлебывал что-то из дымящейся чашки. Его взгляд был устремлен в темноту за окном, где поблескивал залитый лунным светом залив. Римо закрыл за собой дверь. Нет, ее даже "магнум" не возьмет. - Меня зовут Смит, - сказал, не оборачиваясь, человек за столом. - Я ваш начальник. Чаю не хотите? - Нет, - буркнул Римо. Не меняя положения, Смит продолжал: - Вы уже знаете почти все, что вам может пригодиться. Допуск на оружие вам оформлен. В триста седьмой комнате вас проинструктируют насчет каналов связи и явок. Все, что попадет к вам в руки из Фолкрофта в письменном виде, подлежит немедленному уничтожению. В сто второй получите одежду. Ярлыки - калифорнийские. Деньгами вас обеспечат. Документы будут на имя Римо Кэбелла. Все это Смит произнес таким тоном, как будто зачитывал список фамилий в ведомости. - Вы теперь независимый репортер из Лос-Анджелеса, так будет удобнее. Впрочем, вам решать. Действуйте по обстоятельствам. Тренировки пока окончены. Мы дали бы вам больше времени, но... Римо молча слушал. Не думал он, что вот так придется отправляться на первое задание. А, с другой стороны, почему бы и нет? Человек продолжал бубнить: - Ваша задача - ликвидировать человека, находящегося в данный момент в Джерси, в больнице "Ист-Гудзон". Он сегодня выпал из окна. Скорее всего, его оттуда выкинули. Допросите и уничтожьте. Никаких специальных препаратов для допроса не потребуется. Если он еще жив, то вам все расскажет сам. - Сэр, - перебил Римо, - а как мне встретиться с Макклири? На первое задание мы должны были идти вместе. Смит опустил глаза. - Встретитесь в больнице. Именно его вам и предстоит ликвидировать. У Римо перехватило дыхание, он отшатнулся. - Выхода нет. Его надо убрать. Макклири при смерти и сильно мучается. Неизвестно, что он может наговорить под действием лекарств, в бреду... - Может быть, выкрадем его? - выдавил из себя Римо. - И куда мы его денем? - Туда же, куда и меня. - Слишком рискованно. По документам он являлся пациентом Фолкрофта. Нам уже звонили из полиции. Это прямая ниточка к нам. Один из наших людей, врач, пытался внушить полицейским, что Макклири не совсем психически здоров, и сейчас, насколько известно, полиция склоняется к тому, чтобы прекратить следствие, списывая все на попытку самоубийства. Смит покрутил чашкой. Наверное, что-то попало в чай, подумал Римо. - Если он еще жив, ваша задача - узнать, какую информацию удалось Макклири собрать о Максвелле. Этот Максвелл - ваше задание номер два. - Кто это? - Мы не знаем. Насколько известно, он оказывает платные услуги гангстерским синдикатам Нью-Йорка. Сфера его деятельности - убийства. Но как, где и когда он действует - неизвестно. Нужно с ним покончить, и как можно скорее. Если в течение недели вам это не удастся, не пытайтесь связаться с нами. В этом случае нам, вероятнее всего, придется прикрыть лавочку здесь и перебраться в другое место. - А я? - Есть два пути. Первый - продолжить поиски Максвелла, но это по вашему усмотрению. Второй - на некоторое время осесть на дно где-нибудь в Нью-Йорке. Читайте раздел частных объявлений в "Нью-Йорк Таймс". Если нам понадобится выйти с вами на связь, мы опубликуем объявление. Вместо подписи - крест, символ КЮРЕ. - А если мне все же удастся выполнить задание? Не оборачиваясь, Смит поставил чашку на стол. - Если уберете Максвелла за неделю - будем работать дальше. В этом случае - отдыхайте и следите за объявлениями в "Таймс"... С вами свяжутся. - Откуда брать деньги на жизнь? - Возьмите с собой столько, сколько считаете необходимым. При следующем контакте получите еще. - Смит скороговоркой назвал телефонный номер. - Пользуйтесь им только в случае крайней, повторяю, крайней необходимости. По этому номеру вы сможете связаться со мной каждый день с 14.55 до 15.05. Только в это время. - Не понимаю, почему я должен уйти на дно, если не выгорит дело с Максвеллом? - не удержался Римо. Он не мог не задать этого вопроса: события развивались для него слишком стремительно. - Мы меньше всего заинтересованы в том, чтобы в один прекрасный день вы пожаловали в Фолкрофт. Ну, не получится с Максвеллом. Одно задание, один подпольный штаб, это, в конце концов, не так важно. Главное - сохранить тайну КЮРЕ. Поэтому так важно ваше задание по Макклири. Он, повторяю, связующее звено цепочки, которую необходимо прервать. В случае неудачи, - тут его голос дрогнул, - придется избавляться и от вас... Другого выхода у нас, учтите, не будет. Если проговоритесь - тоже. Я сам это сделаю. Макклири находится в госпитале под именем Франка Джексона. У меня все. До свидания. Человек повернулся, как будто собирался протянуть на прощание руку, но передумал и скрестил руки на груди. - В нашем деле не стоит заводить друзей. Кстати, постарайтесь прикончить Макклири побыстрее, хорошо? Глаза у Смита были покрасневшие, отметил Римо и направился в комнату триста семь. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ  Два следователя из управления полиции Ист-Гудзона поднимались в бесшумном лифте дома-башни "Ламоника" на частный двенадцатый этаж. Тишина в кабине действовала угнетающе, и оба молчали. Сержант Грувер, пузатый человек с погасшей сигарой в зубах, наблюдал за зажигающимися поочередно номерами этажей. Его напарник Рид, известный среди коллег в Управлении по расследованию убийств под кличкой "Тощий Рид", скользил карандашом по страницам в черной записной книжке. - Он свалился по меньшей мере с девятого этажа, - произнес Рид. Грувер что-то пробурчал в ответ. - Говорить он не может. - А ты бы смог, если бы свалился с девятого этажа? - спросил Грувер и потрогал пухлым волосатым пальцем отполированную до блеска панель лифта. - Ни черта он не скажет, его и до больницы-то не довезут. - Но он сначала еще мог говорить, я сам слышал, как он что-то сказал одному из тех, кто тащил носилки. - Слышал, слышал... Отвяжись ты от меня! - Кровь бросилась Груверу в лицо. - Слышал он. Ну и что? Мне вообще все это не нравится. Слышал он! - Что ты на меня орешь? - завопил Рид. - Я, что ли, виноват, что мы обязаны теперь допрашивать владельца "Ламоники"?! Грувер смахнул пылинку с полированной панели. Вместе с Ридом они работали уже почти восемь лет, и оба прекрасно знали о дурной, если не сказать опасной, репутации этого здания. Этому дому с роскошными апартаментами самое место было в одном из лучших районов Нью-Йорка, но его почему-то выстроили в Ист-Гудзоне. Двенадцатиэтажное здание приносило городу налоги с четырех с половиной миллионов долларов, в которые оценивалась двенадцатиэтажка. Своим существованием башня "Ламоника" поддерживала баланс муниципального бюджета, снижая налоги горожан. Это была одна из многих причин, по которым власть в городе уже почти десять лет принадлежала той политической партии, которая пользовалась поддержкой владельца великолепного белого здания, возвышавшегося над облепившим его основание трехэтажным убожеством. Мэр города издал обязательную к исполнению всеми полицейскими инструкцию, по которой патрульный полицейский автомобиль должен был круглосуточно курсировать вокруг башни. Ни одному из полицейских не позволялось входить в здание без разрешения мэра. Полицейским вменялось в обязанность отвечать на вызовы, исходившие из здания, на приоритетной основе. Если господин Норман Фелтон, владелец здания, занимающий все двадцать три комнаты на двенадцатом этаже, обратится в полицию. Управление полиции Ист-Гудзона обязано было немедленно оказать ему содействие, известив предварительно мэра, который тут же справлялся, не может ли он лично сделать что-либо для господина Фелтона, известного своей щедростью в делах политических. Грувер потер панель лифта рукавом пальто, отступил на шаг и полюбовался работой. Блеск! - Ты должен был сперва позвонить мэру, - сказал Рид. Лифт остановился. - Должен, должен... Его дома не было! Что ты ко мне привязался?! Круглые щеки Грувера опять покраснели. В последний раз убедившись в том, что панели лифта возвращен ее прежний безупречный вид, он ступил на пушистый темно-зеленый ковер фойе. Двери лифта закрылись. Обернувшись, Грувер заметил, что кнопки вызова лифта не было. Он подтолкнул Рида локтем. Единственным выходом из фойе теперь была белая дверь с глазком в центре, без ручки, с петлями, убранными вовнутрь. Хорошо освещенное фойе напоминало тюремную газовую камеру с той разницей, что здесь не было даже отверстия, через которое в емкость с кислотой бросают таблетку, вызывающую смертоносную реакцию. Но это беспокоило Рида меньше всего. - Мы даже шефу не позвонили. - Замолчишь ты или нет? - огрызнулся Грувер. - Заткнись, а? - Нам может здорово влететь, это уж точно... Грувер сгреб в кулак широкие синие лацканы Рида и проговорил шепотом: - У нас нет другого выхода! Там, внизу, лежало тело. Не бойся, я знаю, как обходиться с этими богатеями, все будет нормально. И шеф нам ничего не сделает. Закон на нашей стороне. Все будет о'кей. В ответ Рид только с сомнением покачал головой. Грувер постучал в дверь - звук получился глухой, как и должно быть, если костяшками пальцев стучать по металлу. Сняв шляпу, он подтолкнул локтем Рида: снимай, мол, свою, чего ждешь? Рид спрятал блокнот и последовал немому совету старшего по званию напарника, нервно жевавшего потухшую сигару. Дверь бесшумно отъехала влево, открыв взгляду полицейских одетого в черное высокого и импозантного дворецкого. Грувер извиняющимся тоном сообщил, что им не хотелось беспокоить господина Фелтона, но обстоятельства... На тротуаре перед башней "Ламоника" был обнаружен человек, по всей вероятности выпавший из окна одной из квартир. Пристально поглядев на Грувера и Рида, неожиданно почувствовавших себя неуютно, дворецкий произнес: - Прошу вас. Помещение, в котором они оказались, размерами напоминало банкетный зал. Полицейские даже не заметили, как за их спинами бесшумно задвинулась дверь. Раскрыв рты, полицейские разглядывали пятнадцатиметровое панорамное окно, полуприкрытое белизной роскошных портьер. Во всю длину боковой стены раскинулся шикарный диван, обитый дорогой кожей. Комната была освещена мягким рассеянным светом скрытых ламп, как в художественном салоне. Стены были увешаны картинами в стиле модерн. Их броские, радующие взгляд рамы, подобно часовым, замкнули вокруг полицейских сплошное кольцо цвета, напоминая, что теперь они были совсем в другом, непохожем на Ист-Гудзон мире. Дальний угол занимал концертный "Стейнвей". Мраморная простота линий роскошных кресел - не мебели, а произведений искусства - гармонировала с остальным убранством комнаты. Через громадное окно были видны красноватые отблески заходящего солнца на боках пассажирских лайнеров, стоящих в нью-йоркском порту. Грувер тихонько присвистнул. Он вдруг пожалел, что не дозвонился-таки до шефа. Сигара во рту вдруг превратилась в немой укор его плебейскому происхождению. Пришлось засунуть ее - изжеванным концом вперед - в карман плаща. Рид тем временем машинально запихивал блокнот все глубже и глубже в шляпу. Наконец возвратился дворецкий. - Джентльмены, господин Фелтон примет вас. Прошу вас следовать за мной и воздержаться от курения. Едва дворецкий отворил дверь кабинета, как Грувер понял, что совершил большую ошибку. С людьми такого калибра ему не приходилось сталкиваться в Ист-Гудзоне, хотя он знал и мэра, которого помнил еще адвокатишкой, и самого модного в городе врача, загубившего как-то по пьяному делу младенца. Одетый в кашемировый халат человек, сидевший в кресле вишневого дерева с тоненькой книгой на коленях, принадлежал к другой породе людей. Безукоризненно подстриженные седеющие волосы, казалось, подсвечивали благородные и сильные черты его лица. Взгляд голубых глаз был неподвижно спокоен. От него исходила аура элегантности и величия. Казалось, что одним своим присутствием он облагораживал сплошь уставленные книгами стены. Он был таким, каким должен быть, но, к сожалению, никогда не бывает настоящий мужчина. - Господин Фелтон, - объявил дворецкий, - эти джентльмены из полиции. Г-н Фелтон кивнул, дозволяя дворецкому впустить полицейских в кабинет. Слуга поставил два кресла неподалеку от колен Фелтона. Справа от него стоял полированный дубовый стол, за ним - задернутые портьеры. Г-н Фелтон снова кивнул, отпуская дворецкого. Поколебавшись, Грувер и Рид присели на краешки кресел. - Весьма сожалеем, сэр, что пришлось вас побеспокоить, - выдавил Грувер. Господин Фелтон сделал одобрительный жест рукой. Грувер поерзал на кресле. Его штаны вдруг показались ему мятыми и тесными. - Даже не знаю, с чего начать, господин Фелтон. Слегка наклонившись вперед, седовласый джентльмен благосклонно улыбнулся и тихо произнес: - Говорите, не стесняйтесь. Грувер кивнул на черный блокнот в руках Рида. - Час назад перед этим зданием был найден человек. По характеру повреждений мы предположили, что он выпал из окна одной из квартир. - Вы хотите сказать, что кто-то видел, как он летел, - спросил Фелтон тоном, больше соответствующим утверждению, нежели вопросу. Грувер дернул головой, как человек, внезапно обнаруживший лазейку там, где ее не должно было быть. - Нет, нет. Никто не видел, как он упал. Но нам уже приходилось видеть таких, как он, жертв падения с высоты, и я, прошу прощения, почти уверен, что он выпал из окна именно этого здания. - Не могу с вами согласиться, - произнес благородный домовладелец. Рид окончательно скомкал свой блокнот. Горло Грувера уподобилось тротуару в летнюю жару. Он собрался было возразить, но Фелтон жестом остановил его. - Не могу согласиться, так как я твердо уверен в этом. В этом здании есть несколько семей, которые приглашают в гости кого попало. Перед тем, как сдать квартиру в этом доме, мы весьма тщательно изучаем личность будущего клиента, но вы как профессионалы должны понимать, что ни в ком нельзя быть уверенным до конца. Скорее всего, этот человек прыгнул именно из одной такой квартиры... - тут Фелтон преклонил голову, как бы собирая силы, и пристально посмотрел в беспрестанно моргающие глаза Грувера - ...или, прости меня Господи, его выкинули из окна. Фелтон посмотрел на томик стихов у себя на коленях: - Понимаю, сколь ужасным вам это может показаться. Подумать только, отнять человеческую жизнь! Но, вы знаете, это иногда случается. Если бы от этого не зависела их дальнейшая карьера, то и Грувер, и Рид, конечно же, расхохотались бы. Раскрыть двум полицейским такую тайну! Сообщить, что в грешном мире существуют убийцы и жертвы! Но что можно ожидать от утонченного, родившегося в рубашке миллионера, отгородившегося от реальности окружающей жизни томами стихов? Фелтон продолжал. - Час назад я как раз вышел на балкон подышать. Я видел, как он летел с балкона восьмого этажа. Я позвал дворецкого, и мы немедленно направились туда. Но квартира уже давно пустует. Мы никого в ней не застали. Если этого несчастного выбросили из окна, то преступник успел скрыться. Я, конечно, собирался немедленно сообщить об этом, но был так взволнован... Пришлось вернуться сюда, чтобы немного успокоиться. Какой ужас! - Да. Мы понимаем, как это для вас тяжело, сэр! - сказал Грувер. - Да уж... - согласился Рид. - Ужасное и страшное происшествие, - продолжал Фелтон. - Подумайте только, что преступник, выбросивший этого несчастного из окна... если, конечно, его действительно выбросили... живет в этом здании. Фелтон посмотрел полицейским в глаза. - Я вынужден просить вас об огромном одолжении. Я уже сказал об этом Биллу, и он согласился со мной. - Биллу? - спросил Грувер. - Да, Биллу Далтону. Мэру Далтону. - Ах, да, конечно, - сказал Грувер. - Так вот, этот человек на улице. Погибший. - Он еще жив... - сообщил Грувер. - Правда? - Пока еще жив, но мучиться ему осталось недолго. Он в тяжелом состоянии. - Ужасно, ужасно. Впрочем, это может помочь делу. Очень прошу вас, выясните как можно скорее, кто он и откуда. Если возможно, сегодня до полуночи. Мы хорошо осведомлены о прошлой жизни наших квартиросъемщиков и, может быть, сможем выявить какую-то связь. Грувер кивнул: - Мы уже начали обычную процедуру расследования. - Пусть она станет большим, нежели обычная процедура, и ваш труд будет вознагражден. Грувер выставил вперед пухлые руки с толстыми пальцами, как будто отказываясь от второй порции земляничного торта. - Нет, что вы! Нам ничего не нужно, мы очень рады... Груверу не удалось закончить. Фелтон вынул из томика стихов два конверта. - Внутри вы найдете мою визитную карточку. Прошу вас позвонить, как только что-то выяснится. Выпроводив полицейских, дворецкий вернулся и сказал: - Можно было просто навешать им лапши на уши. Очень тебе надо еще и взятки им давать. - Какие взятки, лопух! - Фелтон поднялся из кресла, швырнул книгу на стол и потер руки. Дворецкий пожал плечами: - Что я такого сказал, босс? - Ладно, Джимми. Я что-то нервничаю немного. - Чего это вдруг? Фелтон бросил на Джимми холодный взгляд, повернулся и подошел к портьерам, закрывавшим ведущую на балкон дверь. - Откуда он взялся? - Что? - Ничего, Джимми. Налей-ка мне чего-нибудь! - Правильно, босс. И мне тоже. - И тебе. Раздвинув портьеры, Фелтон вышел в сумерки, опускавшиеся на балкон двенадцатого этажа башни, которая возвышалась над Ист-Гудзоном благодаря его, Фелтона, стараниям. Носком белой бархатной туфли сгреб землю, которая высыпалась из перевернутой кадки с пальмой, подошел к краю и, опершись на алюминиевое ограждение, вдохнул чистый воздух, принесенный ветром с Гудзона. Здесь, наверху, воздух был чист. За каждый из кирпичей этого здания, поднявшего его сюда, где веял прохладный свежий бриз, заплатил он, Фелтон. Здесь не было копоти, не то, что на Восточной окраине, там, за рекой. Толпы народу, уличные торговцы, заводы, матери, кричащие на своих ребятишек, если, конечно, матери были дома. Когда Фелтон был мальчишкой, его мать редко бывала дома. Иногда она все же приходила. Ночью. Проснувшись от шлепка по спине, он видел мать и ощущал алкогольный перегар. Почти всегда за ее спиной маячил силуэт стоящего в дверях мужчины, вырисовывавшийся в свете лампы из коридора. Больше мужчине и стоять-то было негде: квартирка крохотная. Одна комната. Одна кровать, которую надо было освободить. Мать подталкивала его к двери, крича: "Да подушку-то оставь!" Приходилось оставлять и устраиваться на полу у двери. Зимой он брал с собой пальто. Тогда они тоже жили на последнем этаже. Но на Деланси-стрит верхний этаж был самой нижней ступенью социальной лестницы, даже если твоя мать не была проституткой. На Восточной окраине лифты были не в почете. Иногда она еще и запирала дверь изнутри, и утром нельзя было прошмыгнуть в квартиру, чтобы надеть куртку, почистить зубы и умыться. В школу он приходил грязный после ночевки на полу, с нечесанными волосами. Но никто из одноклассников над этим не смеялся. Один как-то раз попробовал... Норман разобрался с ним при помощи отбитого горлышка бутылки - "розочки" в переулке возле школы. Его противник был почти на голову выше, но Фелтона это никогда не волновало: слабые места были у всех, и у больших они были больше, вот и все. Легче попасть палкой или камнем. Или "розочкой". К четырнадцати годам Фелтон уже дважды побывал в детской исправительной колонии. Не миновать бы и третьего раза, да один из мамашиных клиентов улегся, оставив в штанах бумажник. Зайдя в комнату, чтобы умыться, Норман прихватил бумажник и улизнул. Ему это было не впервой, но столь богатый улов попался ему в первый раз. Двести долларов. Это было слишком много, чтобы делить с мамой, и Норман Фелтон в последний раз спустился по грязной лестнице и вышел на улицу хозяином своей судьбы. Удача пришла не сразу. Двухсот долларов хватило только на две недели. На работу четырнадцатилетнего паренька, хотя он и утверждал, что ему семнадцать, никто брать не хотел. Он попытался было втереться в доверие к букмекерам*, но даже они не хотели брать курьером несовершеннолетнего. * Букмекеры - маклеры, спортивного тотализатора (лотереи), чья деятельность в США запрещена законом, (Прим. ред.) Последний пятачок ушел на "хот-дог". Объедая булку вокруг сосиски, откусывая лишь по маленькому кусочку, чтобы продлить удовольствие, Норман брел по Пятой авеню. Впервые в жизни ему было страшно. И тут он столкнулся со здоровенным мужиком, который, пятясь, выходил из подъезда. Остаток вожделенного бутерброда полетел на тротуар. Не помня себя от злости, Норман бросился на невольного обидчика, но прежде, чем он нанес второй удар, на него кинулись два молодчика-бугая... Ом пришел в себя в большой кухне, полной прислуги. Симпатичная женщина средних лет, сплошь увешанная драгоценностями, вытирала ему кровь со лба. - Ну, ты, парень, нашел, с кем связываться, - молвила она. Норман моргнул. - Отличное представление ты устроил перед моим домом. Норман огляделся вокруг и увидел столько красивых женщин, сколько ему не приходилось встречать за всю жизнь. - Что, девочки, - спросила женщина средних лет, - не на того парень напал, а? Девочки засмеялись в ответ. - Только не рассказывай никому, с кем схватился на улице, - сказала женщина. - А мне и некому рассказывать, - ответил Норман. Недоверчиво улыбнувшись, женщина покачала головой. - Так уж и некому? - Некому, - повторил Норман. - А где ты живешь? - Да тут, недалеко. - А точнее? - Точнее - там, где можно устроиться поспать. - Не верю я тебе, парень, - сказала женщина и снова вытерла ему лоб. Вот так Норман Фелтон начал свою карьеру, начал в самом модном и дорогом публичном доме Нью-Йорка. Он стал любимцем девочек. Сама мадам доверяла ему деликатные поручения. Он умел держать язык за зубами. И главное - он быстро соображал. Позже Норман узнал, что человек, лишивший его остатков сосиски с булочкой, был никто иной, как сам Альфонсо Дегенерато, главарь рэкетиров Бронкса. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ  - Все они только о вас и мечтают, мистер Морокко! - говорил всегда Норман, зная, что это "железная" пятерка. - Все-то ты, парень, знаешь, - смеялся в ответ Морокко. Затем мистера Морокко нужно было проводить наверх, к Норме или к Кэрол. Спускаясь вниз, Фелтон представлял себе все, что будет дальше. Наибольшую трудность представлял первый этап. Мистера Морокко надо было возбудить. На это уходило от двадцати до тридцати минут. Ключ к потенции Морокко был, судя по всему, запрятан где-то в его голове. После этого девочка с огромным трудом доводила начатое до конца. В ее стонах не было ни грамма фальши, правда, это были стоны натуги, а не экстаза. Затем нужно было восторженно расхваливать мужские способности Морокко. Мадам объясняла, что именно за это он и платит. Если точно придерживаться описанной последовательности, то за ночь от Вито Морокко можно было получить пятьдесят долларов. Девочки говорили, что он рэкетир, но не простой "бык". На этом много не заработаешь. Все, что должен был делать Морокко, это перевозить деньги из одного места в другое и не раскрывать рот. Он был мешком для перевозки денег. Он ни разу не потерял ни цента, ни разу не сказал ни слова о своем бизнесе. Морокко работал на Альфонсо Дегенерато, "папу" рэкетиров Бронкса. Порой, перешептывались девочки, он возил по сто тысяч долларов. Норман время от времени выполнял разные поручения мадам. Он наблюдал, запоминая все увиденное. Он знал тайны многих клиентов, не только адмирала из Вашингтона, который платил большие деньги за то, чтобы одна из девочек плясала перед ним в голом виде, посыпая адмирала пудрой. Один священник требовал, чтобы его непременно били плетьми. Кому-то не хватало и двух женщин сразу, а кого-то не возбуждали даже двенадцать. Бывали клиенты, страдавшие от одиночества, бывали испуганные. Случалось выполнять и поручения клиентов. Встретить женщину и проводить туда-то; получить сверточек и отвезти. Плюс поручения в указания мадам. Обеспечить Дейзи пудрой. Никогда не называть мистера Джонсона по имени. Мистер Фельдштейн очень ценит тех, кто кланяется, приветствуя его. Он был любимчиком мадам. "Мужчиной управляют яйца, желудок и страх. Сперва он чувствует страх, потом голод. И то, и другое проходит, и он тут же кидается на то, что предлагаю я," - утверждала она. Норман делал вид, что внимательно слушает, хотя давно уже понял, что мадам не права. Мужчиной управляет его "я". Гордыня сильнее смерти, сильнее голода, сильнее сексуального влечения. Гордыню можно выбить из мужчины только силой. Оставь мужчину в покое, и он всегда предпочтет гордыню плотским увлечениям. Сначала - она, потом - все остальное. Норман видел это в Джонсоне, в Фельдштейне, в Морокко. Он видел это и в сияющих пуговицах адмирала. Мужчины слабы, тщеславны и склонны к самообману. В этом же была и слабость мадам, что он и не преминул доказать. Когда Норман проработал у мадам уже три года, и ему исполнилось семнадцать лет, она поинтересовалась: - Ты спал когда-нибудь с женщиной? - Ага. - Кому же это из наших девочек повезло? - Никому. Свою я нашел не здесь. - Отчего? - Ваши девочки - грязь. Спать с ними - все равно, что окунуться в выгребную яму. Она запрокинула голову назад и испустила клокочущий, пробирающий душу полусмех-полукрик, который лишил ее сил и заставил в изнеможении прислониться к лампе, рядом с которой она сидела. Но, увидев, что Норман нисколько не чувствует вины и нимало не смущен, она перестала хохотать и заорала: - Уматывай отсюда к чертовой матери! Убирайся, крысиное семя! Я тебя вытащила из дерьма, проваливай вон! Кухарка попятилась в сторону, подальше от разгневанной хозяйки. Одна из девочек, вошедшая зачем-то в кухню, в изумлении замерла на месте: мадам в первый раз на чьей-либо памяти плакала... А рядом тихо ухмылялся Норман, мальчик на посылках. Да, он победил, но остался без работы. Образования у него практически не было, так же как и денег. Так что он выиграл? В тот промозглый ненастный вечер Норман Фелтон вышел на улицу с сорока пятью долларами в кармане и с планом в голове. Нужно было выжить во что бы то ни стало. Если он не выживет, тогда смерть. Одной жизнью станет меньше. Но его жизнь не дешевле других. Да что там "не дешевле" - гораздо дороже, ведь жизнь-то эта - его, Нормана, жизнь. И вот, выходя как-то из публичного дома, Вито Морокко, ни разу в жизни не потерявший "посылки", Вито Морокко, мускулистый мужчина, стрелявший только в "десятку", повстречался с отставным посыльным. Дело было в узком проулке, ведущем от черного хода на улицу. Проход существовал специально для того, чтобы клиенты могли приходить и уходить незаметно. В этом проходе и стоял Норман Фелтон. - Мистер Морокко! А я уже отчаялся вас найти! - Я слыхал, что тебя поперли, парень, - сказал в ответ Морокко, который немедленно насторожился, услышав слово "отчаялся". И только тут Норман понял, до чего же огромен был Вито. Рука Морокко ни на секунду не покидала кармана. Один холодный взгляд карих глаз - и от решимости Нормана осталась примерно половина. Изуродованные шрамом губы скривились в ухмылку. - Что тебе надо, парень? Пятерку? Промозглый воздух в холодном проходе неожиданно показался удушающе спертым. Норман нащупал в кармане полоску металла. Такая маленькая! Взгляд Вито переместился на карман Фелтона. Сейчас или никогда. - Нет, мистер Морокко, мне нужно гораздо больше. - А, - сказал Морокко, чей карман оттопыривался чем-то. - Ага. У меня есть план, как мы с вами можем заработать целое состояние. - "Мы"? При чем здесь ты, парень? - Вот при чем: я в этом доме многих перевидал. Но таких, как вы, больше нет. Я знаю ну уж сто девчонок точно, которые с ума сходят без этого дела. А подходящего мужика - попробуй найди. Им нужен такой, который умел бы обслужить по первому классу. А я, между прочим, не раз слышал, как девчонки говорили, что они бы стали вам платить, а не наоборот, лишь бы только заполучить вас в койку. Вито улыбнулся. Взгляд холодных карих глаз потеплел. Рука расслабилась и начала выбираться из кармана. - Так вот, мистер Морокко! Мадам вас отдает только тем, которые лучше всех работают, ну, в награду, понимаете? Поэтому я вас всегда отводил к новой, к той, которая этого больше заслужила. - Да ну? - усомнился Вито. - Клянусь вам! Поэтому я и придумал: буду сводить вас с женщинами, они будут вам здорово платить, а я - получать свои двадцать процентов. Вито захохотал. Заплясали шрамы на губе, в тусклом свете проулка заблестели золотые коронки на зубах. Вынув руку из кармана, Морокко поднес ее ко лбу и сдвинул шляпу на затылок. - Ну, ты, парень, даешь! - сказал Вито. - Молодец, здорово придумано, но у меня есть... - Вито Морокко, тридцати семи лет, главный курьер "синдиката", не закончил фразы... Он не мог ее закончить, потому что в его горле торчало лезвие опасной бритвы. Хлынула кровь. Захлебываясь, Вито покатился по земле, размазывая красные кляксы по серой бетонке. Норман лихорадочно шарил, пытаясь добраться до бумажника. Нужно было выяснить, что в карманах, и нет ли пояса с деньгами. Перекатываясь из стороны в сторону, Вито отбивался ногами. Даже умирая, он был чересчур силен для юного Нормана Фелтона. Подпрыгнув, Норман обеими ногами опустился на грудь Морокко, который в этот момент перекатывался на спину. Изо рта, из перерезанного горла вырвались фонтаны крови и воздуха, а с ними и последние силы. Первое убийство принесло Норману три тысячи долларов. Это был последний случай, когда он "снимал" деньги с тела жертвы. Потом он и счет потерял, сколько раз ему платили другие. Деньги дали ему одежду, дом и манеры респектабельного человека. Он женился на девушке из аристократок, респектабельной во всех отношениях, но через пять лет брака, принесшего ему дочь, понял, что респектабельность ни черта не дает, разве что возможность покупать дорогую одежду. Без нее миссис Фелтон была такой же, как и любая другая грязная потаскуха, прыгающая в кровать с первым встречным. И Фелтон совершил убийство, первый раз в жизни не получив ни цента. Фелтон отошел от перил балкона и вновь глубоко вдохнул чистый воздух с Гудзона. Сегодня опять пришлось пойти на убийство без материальной выгоды, на этот раз, чтобы спасти свою жизнь. Откуда берутся эти люди, черт бы их побрал? За последний год одного, который совал нос не в свои дела, его попросили убрать обычным путем, по контракту, но сегодняшний... Он подобрался близко, слишком близко, и только счастливый случай помог Фелтону с помощью двух подручных перекинуть его через ограждение балкона. Теперь расследования не избежать. Дыхание Фелтона участилось, он уже не замечал чистоты воздуха. На висках проступила голубизна вен, пальцы непроизвольно сжались в кулаки. За ним охотились, это было ясно. И не любители, а настоящие профессионалы. Фелтон уже потерял одного из своих лучших людей. - Профессионалы, - пробормотал Фелтон, но ход его мыслей прервал Джимми, дворецкий-телохранитель, вышедший на громадный балкон с бокалом виски с содовой. - Тони Бонелли пришел. - Один, Джимми? - Да, босс. И трясется от страха. Фелтон вгляделся в янтарь бокала. - Кто его прислал, Виазелли? - Да, сам Папаша. Босс, ты сейчас подумал о том же, что и я? - Не знаю, не знаю. Фелтон вошел в помещение, держа в руке оставшиеся полстакана напитка. У письменного стола, примостившись на краешке кресла, сидел худощавый человечек с засаленными волосами и впалыми щеками. Он был одет в синий полосатый костюм с желтоватым галстуком. Несмотря на кондиционированный воздух, он был облит потом и мял в руках носовой платок. Фелтон подошел ближе и остановился над Тони, который места себе не находил. - Что случилось, что случилось?! - затараторил Тони. - Меня послал Папаша. Он сказал, что вы хотите о чем-то поговорить. - Но не с тобой, Тони, а с ним, - сказал Фелтон и неторопливо вылил на блестящие черные волосы юнца содержимое своего стакана. Тони начал было утираться носовым платком, когда Фелтон из всех сил ударил его ладонью по лицу. - А теперь поговорим... - произнес Фелтон и сделал Джимми знак рукой, чтобы тот придвинул кресло. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ  Барышня в приемной больницы "Ист-Гудзон" непроизвольно выпрямилась и выпятила грудь, увидев, как к ее стойке подходит та-акой мужчина! Она никогда прежде не видела такой походки, в которой была и грация танцора, и выверенная сила атлета. В каждом движении сквозила мужественность, спокойствие и уверенность. Не могло быть никаких сомнений - перед ней был человек, способный творить в постели настоящие чудеса. На нем был прекрасно сшитый серый костюм, белая рубашка с коричневым галстуком в тон волнующей глубине его глаз. Она поняла вдруг, что уже не справляется со своей улыбкой. - Привет, я Дональд Маккэнн. - Могу ли я вам чем-нибудь помочь? У него был восхитительный портной. - Надеюсь. Я занимаюсь делами, связанными со страхованием, и, скажу вам откровенно, очень спешу. Он, видимо, понимал, что она готова ради него на все: это читалось в его прекрасных глазах. - О! - только и смогла произнести она, думая о том, что до половины седьмого утра никого из начальства поблизости не будет. У нее было полчаса. Что с ней происходит, что такого особенного в этом мужчине?! - Да, - повторил он. - Я отвечаю за страховку зданий. Так вот, из окна одного из них, как нам сообщили, выпал человек и находится у вас. Она кивнула. - Да, это Джексон. Он в палате 411. - Я могу к нему пройти? - Боюсь, что нет. Вам придется подождать, пока начнутся часы посещений, и получить разрешение охраны. Он хотел покончить жизнь самоубийством. Они приставлены к нему специально, чтобы он не наложил на себя руки. Посетитель огорчился. - Что же, придется ждать до начала посещений... Он сделал паузу, как будто ожидая чего-то. Так он, пожалуй, и уйдет, а ей этого так не хотелось. - Это важно? Их разделяло только расстояние поцелуя. - Очень. - Я могу попробовать вызвать охрану сюда, а вы тогда сможете на минутку зайти к Джексону. - Черт с ним, с начальством! Как восхитительно он улыбается! - Вас так устроит? - Отлично. - Тогда я звоню наверх, а вы заходите во второй лифт и придержите двери, чтобы охранник спустился вниз на другом. У ночной дежурной сейчас пересменок. Я задержу охранника здесь до конца своего дежурства... то есть минут на двадцать. Потом я позвоню на этаж и вы подержите двери лифта там, наверху. Когда лифт с охранником пойдет наверх - спускайтесь. Я к тому времени уже освобожусь. Только никому не рассказывайте, хорошо? - Обещаю. Все-таки у него совершенно восхитительные глаза. Только когда он скрылся в лифте, она сообразила, что муж еще будет в постели, когда она вернется домой. Ничего, что-нибудь придумаем. Римо нажал кнопку четвертого этажа, и двери лифта закрылись. Да, Чиун был прав: некоторые женщины угадывают умение полностью владеть своим телом в мужчине. Их влечет то, что называется "хиа чу" - притягательность мужчины, объясняемая координацией и ритмом его движений, походкой, обостренной реакцией. Женщины понимают, вернее, ощущают, что такой мужчина - прекрасный сексуальный партнер. - Мужчина может любить. Женщина просто живет ради своего тела. Ее главная забота - безопасность, сытость и счастье. Женщина безошибочно находит ту струну в душе мужчины, которая заставляет его принять ее привязанность за любовь, в то время как это не более чем потребность в защите. Эту защиту женщина получает, симулируя любовь. Она, а не мужчина, ответственна за продолжение рода человеческого. Очень правильный выбор! Откуда у Чиуна была такая уверенность? Находясь в стенах Фолкрофта, он ведь ни разу не заказывал женщин. И все-таки он был прав, когда предупреждал Римо: - В душе ты почувствуешь их реакцию на тебя. Римо вовсе не собирался использовать метод Чиуна. Однако после встречи со Смитом, этим шкафом для хранения информации, все пошло не так, как он предполагал. Хваленый персонал Фолкрофта ни черта, как выяснилось, не разбирался в методах работы спецподразделения. Конечно, им и не следовало слишком много знать, но невежество, с которым он столкнулся, собираясь на первое задание, не лезло ни в какие ворота. Для начала они хотели снабдить его громадного размера пистолетом! Потом выложили перед ним целый арсенал: винтовки, автоматы, авторучки, стреляющие стрелами, кольца с ядом, всякую чушь, которую можно встретить только в дешевых фильмах. Конечно, его обучали, как все это действует, но только для того, чтобы он знал, как бороться с этими штуками при встрече. Но таскать с собой целый арсенал это все равно, что нацепить на грудь рекламу. Римо отказался. Клерк из отдела оружия пожал плечами. Если ему, паче чаяния, придется привлекать себе в помощь какого-нибудь необученного напарника, тогда это хозяйство, может быть, и пригодится. Что касается его самого, то Римо знал: своими руками он в состоянии проделать все необходимое без помощи этих экзотических орудий. Документы Римо взял те, какие и было предложено, - на имя Римо Кэбелла, а вот денег попросил побольше. Было выписано три тысячи долларов, но Римо попросил увеличить эту сумму до семи с половиной тысяч и тут же получил требуемое. Тысячу мелкими банкнотами, а остальное - сотнями. Его принялись убеждать, что это, дескать, слишком много для одного задания, что так он только привлечет к себе ненужное внимание. Похоже, они действительно думали, что он собирается провести в КЮРЕ всю оставшуюся жизнь. "Возьмите только то, что вам необходимо". Если бы его очень волновала проблема как остаться незамеченным, он не стал бы действовать через эту бабенку в фойе госпиталя, а просто прошел бы через приемное отделение для поступающих больных и слился бы с окружающими. Этому его тоже научили в Фолкрофте. Вспомнив о том, как его учили выглядеть своим в любой обстановке, в любом окружении, Римо улыбнулся. Как задавать вопросы, манера держаться в различных ситуациях, даже походка - все, говорили ему, имеет огромное значение. И всякий раз повторяли: - Вот этому научитесь - и можно забыть почти все, чему здесь учились. Что ж, в самом деле можно забыть почти всю эту чушь. Римо не хотелось снова попасть в камеру смертников только за то, что он выполнил свою работу, или, как Макклири, ждать, когда кто-то из своих разделается с ним. С него довольно! Жизнь кое-чему его научила, хотя в процессе этой учебы чуть было не пришлось расстаться с этой самой жизнью. Нет, хватит... довольно! Денька через два можно передать условным кодом просьбу доставить в один из тайников еще денег, сообщить, что он будто бы напал на след Максвелла. А потом объявить, что неожиданно все сорвалось, и до конца жизни спокойно выполнять последний приказ Фолкрофта: "Затаиться и ждать". Но сейчас - Макклири. Если убрать Макклири, никто никогда не сможет его достать. Тихо, почти бесшумно отворились двери лифта... В предрассветной темноте холла все было тихо. Лампа горела на столе отсутствующей ночной дежурной. Римо бесшумно пошел по коридору... 407, 409, 411... у дверей - никого. Не меняя ритма шагов, Римо вошел в палату. Проходя по коридору, он постарался удостовериться, что его никто не заметил. Но даже если кто-то и видел идущего, то уверенная походка и то, как быстро Римо вошел внутрь, не позволило бы сразу определить, в какую из палат направился посетитель. Римо осторожно прикрыл за собой дверь. План действий он составил заранее. У Макклири при падении наверняка сломано хотя бы одно ребро, и все, что требуется, это нажать на него посильнее, так, чтобы оно попало в сердце... Никто ничего не заподозрит. В палате было темно, только над головой Макклири горел ночник. Свет отражался от какого-то металлического предмета на кровати - это блестел крюк протеза. Пахло эфиром. Подойдя ближе, Римо увидел трубки, похожие на толстые макаронины, идущие к лежащему откуда-то сверху. Одна нога была в гипсе. Римо провел рукой вверх по теплой и еще влажной шине. Грудная клетка была тоже загипсована. Это хуже. Если сломать гипс - останется улика. Надо попытаться подлезть под гипс, только очень осторожно... - Эй, приятель, - раздался слабый голос Макклири. - Ты бы хоть сначала удостоверился, кто перед тобой. - Заткнись, - сказал Римо. - Я напал на след Максвелла. - Ладно, ладно. Сейчас... - О'кей. Хочешь прикончить меня, ничего не узнав о Максвелле, - это твое личное дело. Но мне кажется, что тебе придется-таки сломать гипс, а это уже хуже - улика. Ну почему он не замолчит? Почему он не замолчит? Как же его убивать, если он при этом разговаривает и прекрасно понимает, что происходит? Римо осторожно, дабы не повредить гипс, убрал руки. Он попытался заставить себя засунуть их обратно и не смог. - Я знаю, как лучше, - сказал Макклири. - Заткнись. - Иди сюда, - сказал Макклири. Римо взглянул на лежащую руку с крюком. Она была свободна, не в гипсе. Ага, Макклири наверное собирается шибануть его сверху крюком, когда он наклонится. Ладно, пускай попробует. Тогда, во всяком случае, будет легче раздробить ему шейные позвонки, вытащить пару трубок, а там будь что будет. - Хорошо, - согласился Римо и наклонился к Макклири, готовясь правой рукой отбить удар крюка. Даже лицо Макклири было в бинтах, виднелись только губы. - Насчет Максвелла. Я не успел пробиться до самого верхнего эшелона, добрался только до типа по имени Норман Фелтон. Ему принадлежит квартира, откуда меня вчера выкинули. Фелтон - промежуточное звено, он связан с Максвеллом, это наверняка. Мафиози его знают. Многие говорят, что именно он "отвечает за убийства". А про Максвелла, наверное, знают только главари. Поэтому мы и не можем к нему подобраться. Крюк оставался неподвижным. Римо следил за ним краем глаза. - С глазу на глаз мне удалось побыть с этим Фелтоном только минуту. Это с его балкона меня выкинули. Чертов крюк зацепился за диван, когда он со своими головорезами набросился на меня. Одного из них я все-таки, кажется, успокоил... Римо заметил, что крюк начал подниматься. Он было приготовился отразить удар, но крюк вновь опустился на постель. - Его гориллы появились прямо из стен. Если окажешься там, внимательно следи за стенами: они обитаемы и могут сдвигаться в любом направлении. До того, как они выскочили, я уже было прижал Фелтона к стеклянным дверям на лоджию. Он перепугался, но не на столько, чтобы заговорить. Попроси, чтобы тебе прислали специальные препараты для развязывания языка, он вряд ли расколется под болью. Фелтон богач, он уже давно миллионер, и это служит отличным прикрытием: к богатеям с расспросами особенно не пристают. Не похоже, чтобы местные полицейские знали, чем он на самом деле занимается. Его, по-моему, по-настоящему волнует только одно - дочь Цинтия. Она студентка, учится в Бриарклиффе, в Пенсильвании, там дорогой колледж. Весьма престижное заведение. Вряд ли она знает, чем зарабатывает ее папочка на жизнь. Подумай, как можно ее использовать. Она единственное слабое место Фелтона, и можно попробовать сломать его через нее. Крюк вновь подвинулся, но ненамного, и застыл. - Видишь, как я влип, а ведь с самого начала чувствовал, что не стоит связываться с Максвеллом. Фактов было мало. В нашем деле это смерть. Но сверху надавили... А теперь тебе придется доводить все до конца. Не представляю, как ты это сделаешь. Попробуй придумать что-то, что не пришло мне в голову. Может быть, я действовал чересчур прямолинейно. Взял было его за жабры, а теперь - видишь... Удачи тебе, Римо. Попроси кого-нибудь заказать поминальную молитву по мне. Римо повернулся и направился к двери. - Куда? - прошипел Макклири. - Сперва сделай то, за чем пришел! - Нет, - отказался Римо. - Ради Бога, Римо! Ты должен! Они накачали меня лекарствами, и двинуться я, как видишь, не могу. Ты правильно придумал: ребро в сердце - и все. Римо, Римо! Дверь палаты четыреста одиннадцать тихо закрылась за Римо, и все стихло, кроме еле слышного поскребывания крюка по гипсу. ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ  Уже несколько часов Римо сидел в этом баре. Давно ушла, невнятно пробормотав что-то о муже, его знакомая из приемной госпиталя. Бар опустел. Он продолжал жить в одиночестве. Время от времени Римо кивал головой, и бармен молча наливал очередную порцию. Лежащие на стойке рядом с локтем Римо деньги намокли от пролитого виски. Бар был душноват, хотя и казался слишком большим и слишком пустым. Бармен периодически начинал жаловаться на то, что дела пошли хуже после того, как закрылось расположенное по соседству кабаре. Бар был задуман как туристский, а теперь нужно было переориентироваться на обслуживание местной клиентуры, то есть, кроме всего прочего, снижать цены. Это вконец разорило бы хозяина, он и сейчас уже не мог угостить за счет заведения заслуживающих того посетителей, как это было принято в Нью-Джерси. Госпиталь был в десяти кварталах отсюда. Не следовало бы здесь задерживаться, да еще так долго, и уж тем более не надо было пить. Но Римо сидел и пил, и собирался еще сидеть и еще пить, а потом - купить бутылку и отправиться в какой-нибудь гостиничный номер. Кивок головы - и стакан наполнила очередная двойная доза импортного канадского виски. Нет, не стоит идти в гостиницу. Будем пить здесь до потери пульса, до тех пор, пока не исчезнут мысли и чувства. А потом он наверняка что-нибудь натворит, его, само собой, арестуют и, может быть, даже засадят в тюрьму. А там КЮРЕ быстренько его отыщет и положит всему конец... Мешкать они не станут, скорее всего придумают что-нибудь наподобие электрического стула, и тогда упокой, Господи, его душу. Римо опять кивнул, опять наполнился стакан, и опять уменьшилась стопка влажных долларов у локтя, и часы над стойкой показывали час дня, а может быть, ночи, черт его знает. Там, за окном, светило солнце, слишком много солнца, и ходили люди. Людям нужен свет, люди - дневные животные? А виски хорошее, делает свое дело. - Виски, - пробормотал Римо себе под нос, - может содержать не влияющие на его вкус частицы цианистого калия, стрихнина и других не слишком полезных веществ. - Что, сэр? - переспросил бармен. - Ядохимикаты. Бармен, благородная седина которого придавала ему вид разорившегося итальянского графа, недовольно ответил: - Нет, сэр, это первоклассная вещь. У нас не принято разбавлять или смешивать. Виски, что вы пьете, - самое лучшее. Римо поднял стакан. - За самое лучшее. За Чиуна. - За что, сэр? - Возьми деньги. - Все, сэр? - Нет, за очередную порцию. Бармен повиновался, сделав неуклюжую попытку прихватить пару лишних бумажек. В Фолкрофте он бы получил "двойку". - Что, сэр? - Налей. - Вы еще и это не выпили. - Выпью, выпью. - Может, убить бармена и оказаться в безопасности, в тюрьме? На всю жизнь. Жизнь? Жизнь. Но ведь КЮРЕ не остановят и тюремные стены. Нет. Он не может предать команду. Команду надо защитить любой ценой. - За какую команду вы играли, сэр? - За самую лучшую. - Чертов табурет, такой высокий! Римо ухватился за стойку. Никто ни разу не прошел через линию защиты в центре. Там стоял я. И потерял три зуба, но никто не мог прорваться. Ха, ха! До сегодняшнего дня. Я сам раскрыл ворота настежь. Римо, Римо, какой же ты умный! Я никогда не подозревал, что я такой умный. В эти ворота теперь-то они все и полезут. - Ага, - сказал бармен и снова попытался стащить пару бумажек. До чего же морда у него противная - итальянская, кажется. Не шотландская, не ирландская, не индейская, не немецкая... Какие еще там морды бывают? А! Безобразные, как у Римо. Римо вспомнил одну из лекций в Фолкрофте: Итальянцы: мнение обо всех итальянцах, как о криминально ориентированной нации, не должно вводить в заблуждение оперативный персонал КЮРЕ. Итало-американцы на душу населения имеют самый низкий показатель преступности по США в сравнении с другими этническими группами. Картину искажает существование организованных преступных групп и участие в них отдельных представителей итальянской нации. В этой этнической группе существует, однако, такая историко-культурная традиция, как недоверие и негативное отношение к властям, что реально проявилось в США в сороковые годы нашего столетия. Истоки этого явления следует искать в национальных особенностях психологии выходцев с Сицилии, народ которой долго находился под гнетом различных иноземных захватчиков. Образ "итальянца-бандита" создан благодаря освещению средствами массовой информации преступной деятельности группы итальянцев (менее 300 человек), находящейся в верхнем эшелоне организованной преступности. Другими словами - тех, которые попались полиции. Проклятая память! Слишком много он помнит. Стакан снова наполнился. - Минуточку, - очнулся Римо и ударил бармена по руке. - Не умеешь - не берись! Три влажные банкноты упали на стойку. - Главная ошибка в том, что ты не протираешь стойку, она мокрая. Бумажки, видишь, слиплись вместе. Все должно быть сухо, вот в чем секрет! Сухими предметами гораздо легче манипулировать, посмотри. Римо достал из бумажника несколько десятидолларовых бумажек, молниеносно перетасовал их и засунул в нагрудный карман бармена. Бармен виновато улыбнулся и, вытянув вперед руки ладонями вверх, пожал плечами. Типичный жест итальянца! Тут Римо влепил ему пощечину. Хлесткий удар эхом прокатился по пустому бару. Бармен отлетел назад и ударился спиной о полки с бутылками. Раздался звон, но ни одна не упала. Бармен схватился левой рукой за правую щеку. - Никогда больше не пытайся так по-дурацки меня облапошить, - прокомментировал Римо. Бармен замер, отрывисто дыша и гладя на Римо. Тот усмехнулся. Бармен сунул руку в нагрудный карман - денег там не было! Он даже не успел заметить, что сделал клиент, с такой скоростью двигались его руки, а ведь он же пьян в стельку! - Мускулатура. Сейчас будем тренировать твою мускулатуру. Давай попробуем еще раз. - Римо протянул бармену деньги, но тот в испуге попятился. - Я вызову полицию, - проскулил бармен, двигаясь в угол, где, как и в любом другом баре, под стойкой была, конечно, спрятана дубинка. - Сколько угодно, только сперва налей-ка еще двойную порцию, мой неуклюжий друг с жидкой мускулатурой. - Двойную? Сейчас! Бармен направился к Римо, держа руку под стойкой и оповещая тем самым о том, что сжимает в ней какое-то оружие. По походке и балансу тела Римо легко определил, что бармен собирается стукнуть его чем-то зажатым в руке, причем это орудие должно описать дугу: из-под стойки и на голову Римо. Бармен остановился, рука, до этого момента скрытая за стойкой, начала свое движение по дуге. Дубинка мелькнула сверху вниз, рука Римо метнулась снизу вверх. Они встретились. Ладонь остановила дубинку. Удар пришелся посередине палки, верхняя часть которой продолжала по инерции двигаться. Дубинка с громким треском переломилась пополам. Бармен отдернул руку, бросив обломок: ощущение было такое, как будто через руку прошел электрический ток. Сделав знак налить еще, Римо продолжил свое занятие. Бармен больше его не беспокоил. А что, если отправиться на гастроли по стране, выступая с разными фокусами? Может, тогда КЮРЕ переменит свое решение и раздумает его убивать? К черту все и всех! Судья приговорил его к смерти, значит, он должен был умереть. Тут Римо пришла в голову замечательная идея. Он слез с высокого табурета у стойки и направился в туалет, а выйдя оттуда, уселся в уголке, сделав знак бармену. Тот моментально принес Римо и его стакан, и все деньги. Все, ни цента не пропало. Римо дал бармену десятку. Тот сперва отказался, а потом все же осторожно взял предложенную бумажку. - За твою честность! - поднял стакан Римо и теперь уже всерьез принялся накачиваться... Очнулся он за тем же столиком оттого, что кто-то тряс его за плечо. Послышался голос бармена: - Не трогайте его, осторожно, он может и убить! Римо открыл глаза. В баре было не так светло, как раньше. Голова - словно зажата в тиски, о существовании желудка можно было догадываться только по болям в нем. Тошнило. Его перестали, наконец, трясти. Римо взглянул на разбудившего, пробормотал слова благодарности и, пошатываясь, побрел в туалет, где ему стало совсем плохо. Это продолжалось вечность, пока он не заметил открытое окно. Встав на носки, Римо стал резкими вдохами и выдохами вентилировать проспиртованные легкие, все быстрее и глубже. В кровь стало поступать в два раза больше кислорода, чем обычно потребляет организм бегущего человека. Теперь по-другому: вдох, глубокий вдох, воздух доходит до паха, задержать дыхание. Полный выдох, словно выдыхаем самого себя, выдыхаем до конца, задержать дыхание... Когда Римо окончательно пришел в себя, голова все еще побаливала. Побрызгав в лицо водой, он причесался и помассировал затылок. Надо часок пройтись по свежему воздуху, а потом поесть чего-нибудь... риса, например. Собирая со стола деньги, Римо заметил, что бармен и разбудивший его молодой человек о чем-то оживленно беседуют. - А ты быстро очухался; приятель, - сказал, покачивая головой, тот, кто тряс его за плечо. - Я думал, что ты отсюда на карачках поползешь. Выдавив улыбку, Римо обратился к бармену: - Я вам что-нибудь должен? Бармен на всякий случай отошел на пару шагов, вытянув перед собой руки, и энергично потряс головой: - Нет, нет, абсолютно ничего! Все нормально, все отлично! Римо кивнул. Еще в туалете он решил, что бармен побоялся заглянуть в его бумажник, пока он тут валялся, и не трогал документы. Деньги были на месте, кусочек клейкой ленты на бумажнике не поврежден. - Я слышал, ты тут разные фокусы показывал? - спросил молодой человек. - Карате? Римо недоуменно пожал плечами. - Кара... что? Молодой человек улыбнулся: - Мне сказали, что ты все утро демонстрировал здесь, в баре, приемы карате. Римо взглянул в окно. Стемнело. Напротив, через улицу, светилась надпись над газетным киоском. Да, так раскрыться... Он этот бар надолго запомнит. - Ни о чем таком в жизни не слыхал. Кивнув молодому человеку и бармену, на лице которого появилось выражение безмерного облегчения, Римо направился к выходу. - Всего доброго. Бармен что-то пробурчал, Римо расслышал только что-то вроде "озверел", на что молодой человек ответил: - Озверел, говорите? А вы знаете, что сотворил сегодня утром один из больных в госпитале, тут неподалеку? Парень был однорукий, вместо другой руки - протез, весь переломанный, в гипсе, но умудрился крюком разорвать себе горло. Вот что значит, если человек твердо задумал лишить себя жизни... Римо быстро вышел из бара. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ  Местная газета сообщала подробности: "Мужчина покончил с собой со второй попытки: прыжок с балкона не сработал, крюк протеза довершил начатое. Как нам сообщили в полиции, пациент психиатрического лечебного учреждения в Нью-Йорке, откуда он был выписан как практически здоровый, выбросился вчера с балкона двенадцатого этажа здания на Ист-авеню. Незадачливый самоубийца находился в госпитале под постоянным наблюдением, к нему не допускались посетители. Врачи поражены, они не могут объяснить, как он, находясь в тяжелейшем состоянии, смог крюком, заменявшим ему ампутированную кисть руки, разорвать себе горло. - Поразительно, - сказал представитель госпиталя. - Он был практически полностью загипсован. Какое же усилие понадобилось несчастному, чтобы выполнить задуманное! Воистину: если человек твердо решился на что-то, ничто его не остановит. Детективы Грувер и Рид, занимавшиеся расследованием этого происшествия, подтвердили: - Это чистое самоубийство. Еще одна жертва попытки самоубийства находится сейчас в медицинском Центре в Нью-Джерси. Милдред Ронкази, тридцати четырех лет, проживающая на Мэньюэл-стрит, в..." Бросив газету в урну, Римо остановил такси. Сумасшедший. Этот идиот Макклири! Дурак. Проклятый безумец. - Почему мы стоим? - спросил Римо водителя. Тот обернулся и ответил: - Красный свет. - А, - произнес Римо и весь остаток пути до церкви Святого Павла молчал. Там он вышел из машины и пересел в другой таксомотор, на котором добрался до Нью-Йорка. Хотя этой ночью Римо не спал, он не стал отдыхать, а просто шатался по улицам, покуда нога не принесли его к телефонной будке на углу 232-ой улицы и Бродвея. Резкий холодный осенний ветер дул со стороны парка Ван Кортлэнд. На увядающих газонах играли детишки. Оранжевое солнце клонилось к закату. Три часа. В телефонную будку ветер не проникал. Мальчишки-негры в разномастной футбольной форме устроили неподалеку свалку и, толкаясь, повалились в кучу. Римо обратил внимание на одного из них, самого маленького, без шлема. Из ссадины под глазом парнишки сочилась кровь, да и колено было разбито, судя по тому, как он прихрамывал, занимая свое место в центре линии защиты. Один из игроков команды противника что-то прокричал своему товарищу с мячом и показал на мальчишку с подбитым глазом. Его здоровенный напарник кивнул и рванулся вперед. Началась свалка, но атака каким-то чудом была остановлена как раз там, где стоял паренек. Когда куча-мала распалась, последним с земли поднялся паренек со здоровой ссадиной под глазом, но с широкой торжествующей улыбкой на окровавленном лице. С идиотской улыбкой. Дурачок, тупица, тоже мне герой! И не подумает отскочить в сторону, когда на него прет здоровенный бугай! Вот такие "патриоты", пропитанные командным духом, и нужны КЮРЕ, чтобы работать на пару с такими недоумками, как Макклири! Впе-ред! Впе-ред! Римо не торопясь набрал спецномер в Фолкрофте, действующий, как он помнил, только с без пяти три до пяти минут четвертого. Трубку должен снять Смит. Пароль - "7-4-4". Римо, продолжая наблюдать за мальчишками, поднес трубку к уху. Гудок. А негритята снова сшиблись. Разошлись. И опять парнишка не отступил, снова улыбался, но теперь уже окровавленным ртом: одного зуба не хватало! Так можно и всех зубов лишиться. Римо захотелось крикнуть: "Ты, дурачок! Ничего ты не добьешься, кроме вставных зубов или пробитой башки!" - 7-4-4, - раздался в трубке голос Смита. - Алло, сэр, это Уильямс... О, простите, я хотел сказать...9-1. Спокойный голос: - Неплохая работа там, в госпитале. Все концы в воду. Чисто сработано. - Вы на самом деле довольны? - И да, и нет. Лучше, если это был бы я, я ведь хорошо знал этого человека и... Впрочем, неважно. У нас осталось только три минуты. Что-нибудь еще? А у негритят схватка тем временем продолжалась. На этот раз на маленького парнишку мчался здоровенный подросток в новой форме и блестящем шлеме, на целую голову выше ростом. Но тот не двинулся с места! А когда верзила налетел на него, молниеносным движением пригнулся, ударил громилу плечом в бедро так, что тот закувыркался в воздухе и потерял мяч. Выстоял! Глупый малыш, в котором ничего-то и нет, кроме могучей воли и бесстрашия. Так никто мимо него и не прорвался! Им не удалось сломить его. И пусть даже весь этот проклятый мир с его продажными судьями, проститутками, политиками, ворами и императорами ринется в смертельной схватке вперед - такой парень не подведет свою команду. Они разобьются о непоколебимую стену. Этот мальчишка запомнит, что он не сдался, не отступил ни на дюйм. И что бы с ним в жизни ни случилось, это навсегда останется с ним. Так ведь и Макклири был таким же, не отступил, держался до конца, как и этот негритянский паренек. Может, на таких, как они, и держится этот гнилой, вонючий мир? А Чиун был неправ. И во Вьетнаме он, Римо, был неправ. Если защищаешь свой дом от смертельного врага и умираешь, стоя на пороге, то не так уж и важно, что ты погиб. Главное - ты не сдался, не отступил, сделал все, что мог, и не имеет значения, наградили тебя за это или списали погибшим. Ты сделал все, что мог. Ты жил. Ты умер. И все. - Что еще? Есть какая-нибудь зацепка? - раздался опять голос Смита. - Нас скоро прервут. - Да. Есть одна идея. Получите голову Максвелла через пять дней, не позже. - Что случилось? Мне кажется, вы чем-то озлоблены? - Я все сказал. Получите его голову. Или мою. - Ваша голова мне абсолютно не нужна. Будьте осторожны. Кстати, мне кажется, что вы взяли с собой чересчур много денег. Я не предполагал... Их разъединили. Тишина в трубке. Римо вышел из будки. Парнишка сидел у боковой линии и держался за голову. - Болит? - спросил Римо. - Не-а, фигня. - Откуда же тогда кровь? - Шибанули малость. - Что же ты шлем не надеваешь? - Он денег стоит. - Ну и лопух же ты, - сказал Римо и протянул мальчишке двадцатку. - На, купи шлем. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ  Фелтон прекрасно знал, что всему есть предел, в том числе и страху. Сидящий перед ним в кресле трясущийся итальяшка достиг его, напугать его сильнее было уже невозможно. Если продолжать в том же духе, то страх начнет пропадать и в конце концов исчезнет совсем. Фелтону приходилось видеть людей, страшно боявшихся побоев, но только до первого удара, после которого им становилось все равно. Некоторых страх смерти отпускал при виде пальца, нажимающего на курок. - Мы тебя пока подержим здесь, - сказал Фелтон. - Почему меня? Причем здесь я? - проскулил Бонелли. - При том, что ты шурин Виазелли, а семейные узы у вас очень сильны. Бонелли сполз с кресла и встал на колени: - Ради могилы моей матери умоляю, отпустите меня, я не знаю, что от вас живым никто не выходит! Джимми, дворецкий, стоящий за спинкой кресла, в котором до этого сидел Бонелли, заулыбался и громко хмыкнул. Фелтон недовольно глянул на Джимми. Улыбка исчезла, но дворецкий непроизвольно начал потирать руки как гурман, предвкушающий роскошный ужин. Фелтон откинулся на спинку кресла, положил ногу на ногу так, что его колено оказалось на уровне носа Бонелли. - С тобой здесь ничего не случится, ты в безопасности. По крайней мере до тех пор, пока ничего не случится со мной... - Но я же сам пришел, по своей воле. Почему вы так поступаете со мной ни с того ни с сего, после двадцати лет работы вместе? Почему? Фелтон резко наклонился вперед. На массивной шее вздулись вены. Глядя на склоненный перед ним сальный пробор Бонелли, он заорал: Потому что ты не отвечаешь на мои вопросы, скотина! - Что вы хотите узнать?! Если я знаю, я все скажу! Клянусь. Клянусь могилой матери! - Бонелли вытащил из-под рубашки серебряный медальон и прижал к губам. - Клянусь! - Ну ладно, тогда начнем. Кто за мной охотится и почему? Откуда это постоянное наблюдение? Кому это может быть нужно, если только не твоему шурину?! - Может, это какой-то другой синдикат? - Какой же? Все давным-давно поделено. Отвечай, Тони, что еще осталось неразрешенным после всех встреч и соглашений на этих итальянских кухнях, черт бы их побрал? Ну, говори. Говори! Тони поднял плечи в мольбе, как не имеющий никакой надежды проситель в храме разгневанного божества. - Давай, скажи мне, что это полиция. Тони! Расскажи мне об одноруких полицейских, которые пытаются меня убить. Расскажи мне о людях из налоговой службы, которые вынюхивают что-то на моей свалке в Нью-Джерси, расскажи, что они там ищут? К барменам в округе начинают обращаться люди, которые якобы хотят поселиться в башне "Ламоника". Объясни мне все это, Тони. Скажи, что это был за тип с крюком вместо руки, который явился сюда якобы для того, чтобы снять квартиру, а потом вцепился мне в глотку? Отвечай мне, Тони. На лбу Фелтона выступили капли пота. Он поднялся с кресла. - Отвечай! - Клянусь вам, Виазелли их не посылал! Резко повернувшись, Фелтон наклонился к стоящему на коленях Бонелли. - Не посылал?! - Нет. - Это я и без тебя знаю. От удивления у Тони отвисла челюсть. - И без тебя знаю, что не вы их посылали, - повторил Фелтон, - это меня и беспокоит больше всего! Но кто? Кто?! - Я не знаю, Фелти, понятия не имею! Фелтон прекратил беседу жестом руки. - Джимми, отведи его в мастерскую. Вреда не причинять. Пока. - Нет, умоляю, только не в мастерскую, только не в гараж! Прося о пощаде. Тони сорвал с шеи амулет. Здоровенные ручищи Джимми, как тисками сжав подложенные плечи полосатого костюма Бонелли, подняли его с пола и поставили из ноги. - Уведи его отсюда, наконец, - брезгливо произнес Фелтон тоном человека, обращающегося к официанту с просьбой убрать тарелку с остатками лобстера. - Убери его! - С удовольствием, босс, - усмехнулся Джимми. - Пошли, Тони, пошли, малыш. Прогуляемся немного. Едва за ними защелкнулась сдвигающаяся в сторону дверь, Фелтон подошел к бару и плеснул себе в стакан солидную дозу шотландского виски. Да, замок его осажден, в стенах появились бреши. Первый раз Норману Фелтону приходится защищаться. Норман опрокинул в горло содержимое бокала и скорчил гримасу отвращения, как человек, не привыкший к крепким напиткам. Налил еще, но, поглядев на бокал, передумал и поставил его на полку. Что ж, пора переходить в наступление! Не до конца осознавая, на манер диких животных, побудительные мотивы некоторых своих поступков, Фелтон чувствовал, что попал в ситуацию, когда ожидание означает только приближение смертного часа. Фелтон снова вышел на балкон и стал смотреть на огни моста Джорджа Вашингтона, связующего два великих восточных штата. Почти двадцать лет был он их негласным правителем. Последние десять лет уже не приходилось пользоваться собственными мускулами - до сегодняшнего дня... Фелтон бросил взгляд на треснутый горшок, в котором стояла пальма... Его стараниями была создана стройная организация наемных убийц со своей иерархией. Всего только с четырьмя подручными, в задачу которых входил подбор исполнителей, и до гениальности простым и прекрасно отработанным способом избавляться от трупов. Он правил этим миром из своей уютной квартиры в башне "Ламоника". Но одному из четырех, 0'Харе, не повезло: во время схватки с одноруким камикадзе здесь, в гостиной, страшный удар железным крюком-протезом раскроил ему череп. Сразу двадцать пять процентов верхнего эшелона системы Фелтона навсегда вышло из строя... Он посмотрел на свои руки. Теперь осталось только трое: Скотти в Филадельфии, Джимми здесь, в Нью-Джерси, и Мошер в Нью-Йорке. Что это за неизвестный, невидимый противник, который осмелился бросить вызов его могучей мультымиллионодолларовой системе? Кто этот враг? Кто? Руки Фелтона сжались в кулаки. Придется подыскивать нового человека на место О'Хары... Остальным пока лучше не высовываться: Мошер должен на время лечь на дно, Джимми же не надо и носа казать из башни "Ламоника". Так уже было в боевые сороковые годы. Ничто не могло остановить тогда Фелтона: ни полицейские, ни ФБР, ни конкурирующие синдикаты. Именно в то время его, Фелтона, организация сделала из Виазелли, второсортного жулика, настоящего короля восточных штатов, которым он до сих пор и оставался. Фелтон полной грудью вдохнул холодный вечерний воздух. На его лице впервые за весь вечер появилась улыбка. Из кабинета донесся телефонный звонок. Фелтон подошел к письменному столу и снял трубку. - Привет, Норм, это Билл! - Приветствую, господин мэр! - Слушай, Норм, я звоню насчет этого самоубийцы. У него нашли медицинскую справку о том, что он лечился в санатории под Нью-Йорком, в Фолкрофте. Ничего о таком не слышал? - А, так этот парень был ненормальный? - Да, похоже на то. Я позвонил туда и поговорил с директором, его фамилия Смит. Пришлось предупредить его, что если они и в дальнейшем будут отпускать недолеченных придурков, он ответит за это. Кстати, эти ребята, полицейские, Грувер и Рид, вели себя нормально? Они сейчас здесь, у меня. Это они рассказали об этой справке и о санатории. - Они молодцы, мэр. Все было в порядке. - Ладно. Если что понадобится, звони. - Обязательно, Билл. И неплохо бы как-нибудь поужинать вместе. - Отлично. Ну, пока. Фелтон нажал на рычаг и, не опуская трубки, набрал номер. На другом конце провода раздался голос: - Резиденция Марвина Мошера. - Говорит Норман Фелтон. Пожалуйста, соедините меня с господином Мошером. - Секундочку, господин Фелтон. Фелтон ждал, напевая что-то себе под нос. - Алло, Марвин! Vas masta yid? - Неплохо... А как у тебя? - Небольшие неприятности. - У нас часто случаются неприятности... - Не знаешь, где сейчас Скотти? - Дома, в Филадельфии. - Нам, кажется, придется в ближайшее время подыскивать новых людей... - Что?! Подожди минутку, я закрою дверь. Кстати, это спаренный телефон, так что... После паузы снова послышался голос Мошера: - Что? Появляются конкуренты? - Да. - Мне казалось, что мы расчистили себе дорогу. - Мне тоже, но мы, оказывается, ошиблись. - Может, это Виазелли хочет прибрать к рукам то, что ему не принадлежит? - Нет. - Может, еще кто? - Думаю, что нет. - Что говорит О'Хара? - Он сыграл в ящик сегодня утром. - Mine gut! - Пока что никого из новых людей нанимать не будем. Сперва кое-что выясним. - С Виазелли ты уже поговорил? - Нет пока. Он прислал своего представителя на предварительную беседу. - И?.. - Пока ничего, он все еще говорит. - Так, может быть, это Виазелли?.. - Не думаю, не уверен. - Слушай, Норм... - Да. - Давай бросим все дела, может быть, уже пора на отдых? У меня, к примеру, есть симпатичный домик в Грейт-Нек, жена, семья... Хорошего - понемножку. Зачем искушать судьбу? - Я тебе хорошо платил эти двадцать лет? - Да. - Много ли тебе приходилось работать за последние десять лет? - Ты же знаешь - пустяки. - Ведь ношу тянули Джимми, Скотти и О'Хара, правда? - Ну, Скотти особо не надрывался. - Теперь придется и ему поработать. - Норм, сделай одолжение, прошу тебя, дай мне выйти из игры! - Нет. - Ну хорошо, - ответил Мошер упавшим голосом. - Что нужно делать? - Для начала надо поработать ножками и собрать кое-какую информацию. Есть такое место под названием Ф-ОЛ-К-Р-О-Ф-Т. Фолкрофт. Это санаторий в местечке Рай, под Нью-Йорком. - Понял. - Постарайся узнать, что это такое. Попробуй пробиться туда, к примеру - на лечение. - О'кей. Я свяжусь с тобой позже. - Марв? Пойми, если бы ты не был мне крайне нужен, я бы тебя не беспокоил... - Да, я понимаю, Норм. Я перед тобой в долгу. Звякну тебе завтра. - Передай привет своим. - Zama gazunt. Фелтон положил трубку и довольно потер руки. Частный санаторий? Это не может служить прикрытием для какой-нибудь правительственной организации... Так! За оставшийся вечер Фелтон сделал еще два звонка: один - Анджело Скотиччио в Филадельфию, другой - Кармине Виазелли. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ  Поезд местного назначения грохотал колесами по изношенным рельсам пригорода Филадельфии. Сквозь пыльное стекло окна Римо Уильямс смотрел на проносящиеся мимо пригороды Филли, земля которых стала чуть ли не самой дорогой в Америке. Сама Филадельфия давно превратилась в гетто, окруженное фешенебельными кварталами особняков. Аристократы отступили сюда и заняли последнюю оборонительную позицию в битве с наступающей беднотой. Город они сдали еще поколение назад. День выдался мрачным, моросил дождь, напоминая человеку о том, что в такую погоду лучше сидеть в теплой пещере у костра. Римо вспомнились школьные годы, учеба, игра в футбол в центре защиты, неудачный исход двух лет, проведенных в колледже. Учеба ему никогда не нравилась. Возможно, что дело было в школах, в которые он ходил. Сегодня ему предстояло посетить лучшую женскую школу страны - Бриарклифф, о которой не было такого шума, как о Вассаре или Радклиффе, и в которой не было столько нововведений, как в Беннингтоне. Сборище башковитых девиц, одну из которых нужно заставить вывести его на собственного папочку. Никто не обращал внимания на висящие кругом таблички "Не курить!", и Римо тоже закурил, стараясь не затягиваться, чтобы не нарушать ритма дыхания. Чиун был прав. Как только его, Римо, слегка прижало - тут же дали о себе знать застарелые дурные привычки, вроде курения. Дома, проплывавшие за окном вагона, были в основном двухэтажные, сложенные из кирпича. У каждого было свое лицо, от каждого, казалось, исходил запах фамильных состояний. Запах родного дома. Вспомнились слова Макклири: "У тебя теперь нет дома, никогда не будет семьи, ты ни с кем не сможешь связать судьбу." Сигарета - это хорошо. Римо стряхнул пепел и стал припоминать свои ошибки. Нельзя было задерживаться в районе госпиталя после визита к Макклири, нельзя было шутить шутки с барменом, нельзя было связываться с той женщиной из регистратуры. Практически в любом медицинском учреждении достаточно белого халата, чтобы не вызывать косых взглядов и попасть в любую палату. Но так уж получилось. Дело сделано. Будем надеяться, что ничего смертельного не произошло. Все, что нужно было сделать теперь, - это убрать Максвелла, кто бы он, к черту, ни был. Фелтон явно был ключевой фигурой, но к нему никак не подобраться, кроме как через дочку. Скорее всего, дочка Фелтона ничего не знает ни о делах папаши, ни об этом Максвелле. Для этого Фелтон и отослал ее подальше от своих темных делишек. По крайней мере, так считал Макклири. Бриарклифф. Девчонка, должно быть, умна по-настоящему. О чем с ней говорить? Что таких интересует? Ядерная физика, демократия, тоталитаризм, Флобер, его вклад в развитие художественной формы романа? А он, Римо Уильямс? Бывший полицейский, бывший солдат, ставший профессиональным убийцей. Что он может ей рассказать интересного? Потолковать о преимуществах удавки-гаротте по сравнению с ножом? Может, рассказать о том, как лучше убивать ударом локтя, о том, насколько уязвимо горло человека, прочесть лекцию о взломе замков? Как вообще следует начинать разговор с воспитанницей Бриарклиффа? Это тебе не официантка или медсестра... Неожиданно мысли прервались. Кто-то разглядывал его в упор. Это была сидевшая слева девушка. Перехватив взгляд Римо, она снова уперлась глазами в книгу на коленях. Римо улыбнулся про себя. Даже у самых умных и способных есть ведь эрогенные зоны! Женщина есть женщина! Кондуктор хриплым голосом объявил: - Бриарклифф! Город и колледж Бриарклифф! ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ  Фелтон одевался не торопясь. Застегнул резинки, поддерживающие черные носки, натянул темно-синие брюки, завязал шнурки начищенных черных ботинок. Взглянул на свое отражение в зеркале в полный человеческий рост. Обтянутая майкой грудь все еще выглядела мускулистой. Неплохо для мужчины в пятьдесят пять лет. Могучая шея и сильные руки, массивные плечи. Фелтон до сих пор мог сгибать пальцами гвозди, крошил руками кирпичи. В спальню бесшумно вошел Джимми, держа в руках шкатулку красного дерева. Фелтон увидел своего дворецкого в зеркале. Джимми был сантиметров на двадцать выше своего хозяина. - Разве я приказывал принести шкатулку? Джимми широко улыбнулся в ответ: - Нет. - Так почему она здесь? Фелтон, повернувшись к зеркалу боком, старался разглядеть свою фигуру в профиль. Напряг руку. Обозначились мощные трицепсы. Упер правый кулак в левую ладонь и, выставив руки вперед, напряг мышцы. В зеркале отразилась впечатляющая картина загорелых выпуклых мускулов. - Зачем ты притащил шкатулку? - Мне показалось, что она тебе понадобится. Фелтон сцепил руки за спиной и слегка наклонил голову вперед, как бы глядя на несущегося на него быка. Матадор Фелтон! Сильнейший и непобедимый! - Понадобится? Джимми пожал плечами. - По-моему, она не помешает... Фелтон засмеялся, обнажив зубы, ни разу в жизни не болевшие, и десны, никогда его не беспокоившие. - Ну-ка! - выкрикнул он. - Давай! Джимми бросил шкатулку на кровать и попятился. - Босс, прошло десять лет. Десять, босс. - Вперед, - повторил Фелтон, бросив последний взгляд на свое отражение в зеркале. Огромное тело Джимми напряглось, как пружина. Фелтон, заложив за спину правую руку, выставил перед собой левую, поводя ею из стороны в сторону и растопырив пальцы. Еще раз быстро взглянул в зеркало, и тут Джимми метнулся вперед. Фелтон встретил его выставленным вперед левым плечом. Никаких хитростей, никаких уловок. Одна чистая сила. Крупное тело техасца, казалось, поглотило босса, не имевшего таких габаритов, но неожиданно Джимми, охнув, остановился. Руки Фелтона уперлись в грудь дворецкого - резкий толчок, и, беспомощно взмахнув руками, Джимми, вскрикнув, отлетел назад. С проворством дикой кошки Фелтон метнулся вперед и схватил Джимми за руки, не дав ему грохнуться затылком об пол. - Ну что, есть еще силенка?! - Есть, босс. Есть. Тебе надо было идти в профессиональный футбол! - Предоставляю заниматься этим вам, техасцам, - ответил, рассмеявшись, Фелтон и, помогая Джимми подняться, потянул его за руки. Джимми потряс головой, приходя в себя. - Так мы готовы, босс? - Готовы. Давай сюда шкатулку. Фелтон сознательно не смотрел на деревянный ящичек, пока не застегнул белую рубашку, завязал черный вязаный галстук. Подойдя к письменному столу, вынул из ящика кобуру светло-серой кожи. Затем он кивнул, и Джимми аккуратно открыл крышку шкатулки. Внутри на белой замше лежали три вороненых револьвера. - О'Харе его пистолет уже не понадобится. Могу я взять два? - спросил дворецкий. - Нет, - последовал ответ. - Тело О'Хары все еще в гараже? - Да, под брезентом. За ним присматривают ребята, которые сторожат Тони. - Сегодня вечером, когда мы вернемся, надо будет избавиться от тела обычным способом и отпустить Тони. - Босс, может, оно будет лучше просто сообщить в полицию, что О'Хару кто-то убил? Как-то нехорошо будет обойтись с ним так, как мы поступали с разными ублюдками... - Чтобы власти узнали, что кто-то раздробил башку шоферу господина Фелтона? Чтобы опять сюда набежала всякая полицейская сволочь? Нет! Фелтон надел под пиджак кобуру. Пожав плечами, Джимми вынул из конверта, прикрепленного к внутренней стороне крышки шкатулки, шесть пластиковых карточек с официальными печатями и фотографиями владельцев в углу. Это были разрешения на ношение оружия, по два для каждого из трех человек - для Нью-Йорка и Нью-Джерси. Одному из троих они теперь не были нужны. Старые фото. Джимми - суховатое лицо с резкими чертами. Фелтон - гладенький, слегка волнистые волосы, ярко-синие глаза сияют даже на черно-белой фотографии. О'Хара - широкое лицо, широкая улыбка. Сейчас на этом лице появилась новая примета - дыра во лбу. Выданы эти разрешения были финансисту и промышленнику Норману Фелтону и его телохранителям - Джеймсу Робертсу и Тимоти О'Харе. Разрешения были необычные, потому что необычными были и пистолеты. Обычно такое разрешение выдается после того, как в Вашингтоне регистрируются результаты баллистических тестов каждого конкретного пистолета. Вылетевшая из ствола пуля имеет характерные следы, которые позволяют при случае определить владельца оружия так же легко, как и по отпечаткам пальцев. Из этих стволов пули вылетели только однажды: во время баллистических тестов. Фелтон взял пистолет в руки. Джимми тем временем нажал потайную пружину и выдвинул из шкатулки секретный ящичек. Там лежали семь револьверных стволов и небольшой гаечный ключ. Фелтон и Джимми переставили на свои револьверы стволы из секретного ящичка. Их баллистические характеристики были известны только трупам... Фелтон задумчиво проговорил: - Знаешь, Джимми, мне кажется, что Мошер бал рожден совсем не для нашего дела... Дай ему волю, так он заставил бы нас всех жить только на доходы, которые приносят наши свалки. Джимми только ухмыльнулся в ответ. Фелтон шутя ударил Джимми по плечу, а тот сделал вид, что отбил удар. Теперь ухмылялись оба. - Да, сэр, - промолвил Джимми, туже затягивая ключом крепление ствола, - свою работу надо любить! - Я ее не люблю, Джимми, но она нам необходима. То, что мы делаем, вполне естественно. - Фелтон подумал и добавил: - Естественно и необходимо. Мы живем в джунглях и по их закону. Вспомни: нам никто ничего не приносил на тарелочке. - Никто и ничего, босс. - Окружающий мир сделал нас такими, какие мы есть. А ведь я вполне мог бы стать врачом, или адвокатом, или даже ученым. - И был бы лучшим в своем деле, босс. - Лучшим не лучшим, а хорошим - это точно. - Все, что ты делаешь, босс, получается у тебя превосходно, клянусь! Фелтон вздохнул. - Так и должно быть. Кто будет стараться за нас? Подойдя к встроенному стенному шкафу рядом с зеркалом, Фелтон раздвинул в стороны его дверцы. Шкаф, почти во всю стену шириной, содержал коллекцию мужских костюмов, количеству которых мог бы позавидовать сам Роберт Холл. Качество не уступало "Савилль Роу"! Фелтон начал выбирать среди синих костюмов такой, чтобы пиджак подходил бы к уже надетым брюкам. Это было не так просто. Наилучший способ - найти пиджак, висящий без брюк, снятых с вешалки ранее. Осмотрев восемь синих костюмов, Фелтон послал к черту это занятие и взял первый попавшийся пиджак. - Джимми? - Слушаю, босс. - Ты хороший человек, Джимми. - Спасибо, босс. А с чего это ты вдруг? - Просто так. - Уж не думаешь ли ты, что что-то выйдет не так с Виазелли? - Не с Виазелли. Дело не в этом. - Вспоминаешь этого парня с крюком? Фелтон застегнул синий пиджак, который прекрасно подошел по тону к брюкам, хотя Фелтон и знал, что они от разных костюмов. Джимми не стал добиваться от босса ответа на свой вопрос, он знал, что Фелтон ничего не скажет, пока не решит, что настало подходящее для этого время. Джимми спрятал револьвер во внутренний карман. Позже, тем же вечером, Фелтон наконец разговорился. Джимми сидел за рулем перламутрово-серого "роллс-ройса", заменяя безвременно покинувшего мир О'Хару. Они ехали по мосту Джорджа Вашингтона, увешанному огнями. Мост вдавался в Нью-Йорк как гигантский акведук древнего Рима, но нес на себе не воду, а людей. - Ты знаешь, - задумчиво сказал сидящий на заднем сиденье Фелтон, глядя в окно, - я до сих пор жалею, что не воевал во вторую мировую войну. - У нас была своя собственная война, босс. - Да, но вторая мировая была настоящей, большой войной. Только представь себе, что какой-нибудь идиот, закончивший вшивый колледж, командовал, а я... - У тебя бы лучше получилось, босс. - Не знаю, как с точки зрения командования войсками, но уж я бы заранее поостерегся русских, это точно. - Так наши, вроде бы, это понимали? - Понимали, но не до конца. Я бы остерегался не только их, но и Англии, Франции, Китая. Таковы правила игры, Джимми. Вне семьи нет и друзей. Вообще нет такой вещи, как друзья. Только родственники. - У меня, босс, никогда не было другой семьи, кроме вас. - Спасибо, Джимми. - Это не пустые слова, босс. Я готов жизнь отдать за тебя или мисс Цинтию. - Я знаю, Джимми. Ты помнишь этого парня с крюком? - Конечно, босс. - Ты когда-нибудь видел, чтобы кто-нибудь так двигался? - В каком смысле? - Вспомни, он ведь бросился на меня, не выдав ни одним движением своих намерений. Обычно можно определить, что человек собирается сейчас сделать, как поступит. - Ну и что? - Скажи, боксеры или, например, борцы выдают свои намерения? - Хорошие - нет. - Правильно, а почему? - Потому, что их так учили. - Верно. - Так что же? - Кто же учил этого парня? - Есть много разных мест, где можно этому научиться, - ответил Джимми. Фелтон помолчал и спросил: - Тебе не показалось, что в последнее время нам стало труднее работать по контрактам, я имею в виду - убивать? - Вроде бы, да. - А в чем дело, в исполнителях? Они что, стали хуже? - Нет, пожалуй, все такие же. Ты же знаешь этих молодчиков, им не только надо дать пистолет в руки, но и все разобъяснить в