Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир. Китайская головоломка ------------------------------------ выпуск 1 перевод на русский язык М. Борисов Издательский центр "Гермес" 1994 OCR Сергей Васильченко ----------------------------------- ГЛАВА ПЕРВАЯ  Он не пожелал ни кофе, ни чая, ни молока. Ему даже не нужна была подушка под голову, хотя стюардесса компании "Бритиш эйруэйз" ясно видела, что его совсем разморило. Когда она попыталась было подсунуть белую подушку под его бычью шею, двое мужчин помоложе отшвырнули подушку, а стюардессе махнули рукой, чтобы убиралась - или в направлении хвостовой части, или - в сторону кабины пилота. Куда угодно, лишь бы подальше от человека с закрытыми глазами, с руками, сложенными на крышке коричневого кожаного "дипломата", наручником соединенного с его правым запястьем. Эта группа азиатов не внушала ей доверия; непроницаемые лица и твердо сжатые губы, сжатые, похоже, еще в детстве, и с тех пор никогда не раскрывавшиеся в улыбке. Китайцы, решила она про себя. Обычно китайцы бывали необыкновенно приветливы, часто - обаятельны, и всегда - безукоризненно вежливы. Эти же были словно высечены из камня. Она пошла вперед, в направлении кабины пилота. Проходя мимо кухни, она стянула булочку с корицей и жадно ее умяла. Обед сегодня она пропустила - диета, а теперь сделала то, что делала всегда, когда пропускала обед; чтобы утолить нарастающее чувство голода, ела что-нибудь отнюдь не способствующее похудению. Так, садясь на диету и постоянно по мелочам нарушая ее, она не слишком удачно сбрасывала лишние фунты, но все же оставалась достаточно гибкой, чтобы справляться с работой. Булочка была чудесная, может, чуть-чуть переслащенная. Ничего удивительного, что почтенный китайский джентльмен попросил еще. Похоже, он их очень любил. Сегодня эти булочки с корицей появились на борту впервые - в стандартном меню такие не значились. Но ему булочки понравились. Она заметила, как заблестели его глаза. А тем двоим, что отшвырнули подушку, он велел отдать свои булочки ему. Она открыла дверь кабины пилота собственным ключом и заглянула внутрь. - Обед, джентльмены, - сказала она командиру и второму пилоту. - Нет, - отказались оба сразу, а командир добавил: - Скоро будем над Орли. Почему задержалась? - Не знаю. Наверное, дело в погоде. Там почти все клюют носом. Я просто измучилась, каждому подкладывая подушку. Жарко сегодня, а? - Да нет, скорее наоборот, - отозвался второй пилот. С тобой все в порядке? - Да, да. Только, знаешь, что-то немного жарковато. - Она повернулась, чтобы уйти, но второй пилот не услышал звука закрывающейся двери. И на то была своя веская причина. Стюардесса вдруг заснула, грохнувшись лицом на пол, причем юбка задралась чуть ли не выше пояса, открыв ягодицы. И как всегда бывает, когда случается что-то неожиданное, первая пришедшая на ум второму пилоту мысль была совершенно идиотской: надо же, что это ей вздумалось демонстрировать пассажирам свои прелести? Беспокоиться, впрочем, было не о чем. Из пятидесяти восьми пассажиров тридцать покончили все счеты с заботами и тревогами этой жизни, а большинство остальных было охвачено паникой. До второго пилота донесся истошный женский крик: - Нет! Нет! О, Боже мой! Нет! Нет!! Нет!!! Закричали и мужчины. Тогда второй пилот отстегнул ремни и, перескочив через распростертое на полу бездыханное тело стюардессы, ринулся в пассажирский салон, где молодая женщина хлестала по лицу мальчика, а он спал, а она требовала, чтобы он проснулся, и все била, била, била; где юноша шел по проходу между рядами кресел, засыпая на ходу; где девушка в отчаянии прижималась ухом к груди мужчины средних лет; и где два молодых китайца стояли, склонившись над своим пожилым боссом. В руках у них были пистолеты. Черт бы побрал этих стюардесс! Где остальные? А, вот одна, в хвостовой части. Черт! Спит. Он почувствовал, как самолет подбросило вверх, а потом швырнуло вниз. Вынужденная посадка - другого выхода не было. Он не нашел ничего лучшего, как прокричать пассажирам, что они идут на посадку и что надо пристегнуть ремни. Но его вопли ни на кого не произвели ни малейшего впечатления. Он бросился назад, в кабину, по пути затолкнув гуляющего во сне юношу в кресло. Сидевшая рядом пожилая пара даже не подняла глаз - они тоже вырубились. Он сорвал с крючка в передней части самолета микрофон, которым пользовались стюардессы, и объявил, что самолет совершает вынужденную посадку в аэропорту Орли и что всем надо пристегнуть ремни. - Пристегните ремни, немедленно! - пытаясь придать своему голосу твердость, повторил он и увидел, как молодая женщина, хлеставшая по лицу мальчика, сначала защелкнула пряжку его ремня, а потом возобновила свое занятие: вставай, вставай, вставай! Самолет начал снижаться сквозь мглистую тьму ночи. Командир уверенно вел его, следуя указаниям приветливо мерцающих в ночи сигнальных огней. После приземления самолету не разрешили направиться к главному зданию аэровокзала, а отвели в специальный ангар, где уже поджидали машины скорой помощи с врачами и медсестрами. Как только второй пилот распахнул люк, чтобы принять трап, двое мужчин в штатском, но с револьверами в руках, отпихнули его и ворвались в салон, по пути оттолкнув прочь с дороги еще двоих пассажиров. Добежав до пожилого китайца, они вложили револьверы в кобуры, кто-то из них кивнул одному из китайцев, а затем оба в штатском бросились по проходу назад по пути налетели на врача и медсестру, сбили их с ног и, не останавливаясь, сбежали вниз по трапу. Из аэропорта в ту ночь было только две дороги - в морг или в больницу. Лишь спустя сутки глубокой ночью отпустили тех, кому повезло остаться в живых. В течение этих суток им не позволяли ни читать газеты, ни слушать радио. Им приходилось отвечать на сыпавшиеся градом вопросы, пока вопросы и ответы не слились в бесконечную вереницу ничего не значащих слов. С ними разговаривали белые люди, желтые люди, черные люди. И в большинстве вопросов не было никакого смысла. Не было его и в газетном заголовке, который им наконец разрешили увидеть: "ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ ЧЕЛОВЕК НА БОРТУ САМОЛЕТА УМЕРЛИ ОТ БОТУЛИЗМА". И нигде, заметил второй пилот, даже в списке пассажиров, газета не упоминала пожилого китайского джентльмена или двух его более молодых спутников. - Знаешь, милая, - сказал он жене, трижды перечитав газетное сообщение, - эти люди не могли умереть от ботулизма. Конвульсий не было - я рассказывал тебе, как все это выглядело. И потом, все продукты были свежие. - Разговор происходил в его маленькой лондонской квартире. - Ну, тогда тебе надо пойти в Скотланд-Ярд и все им рассказать. - Хорошая мысль. Что-то тут явно не сходится. Скотланд-Ярд очень заинтересовался его рассказом. И два каких-то типа из Америки тоже. Все так заинтересовались рассказом, что хотели слушать его снова и снова. А чтобы второй пилот ничего не забыл, ему отвели комнату, постоянно запертую на ключ. И никуда не выпускали. И даже не давали позвонить жене. Президент Соединенных Штатов, разувшись, полулежал в огромном мягком кресле в углу своего кабинета, положив ноги на зеленый пуфик и устремив взор на предрассветный Вашингтон, сводившийся для него к залитой ярким светом фонарей лужайке перед Белым домом. В руке он держал карандаш, которым нервно постукивал по стопке бумаг, лежащей у него на коленях. Его ближайший советник профессорским тоном подводил итог всему случившемуся и сказанному. В комнате витал неистребимый запах сигарного дыма - директор ЦРУ ушел всего час назад. Советник, в голосе которого слышались гортанные звуки, выдававшие его немецкое происхождение, занудно рассуждал о возможности международных осложнений и о том, почему дела обстоят совсем не так плохо, как кажется. - Не следует принижать важность случившегося. Покойный, в конце концов, был личным посланником китайского премьера. Но важно другое - визит самого премьера в США не отменяется. Важно и то, что посланник был отравлен не над территорией Соединенных Штатов. Он сел на самолет в Европе и направлялся в Монреаль, где должен был пересесть на другой самолет, который бы доставил его сюда. Все это приводит к выводу, что премьер не может считать нас или кого-либо из наших людей ответственными за случившееся. Это очевидно, так как он выразил готовность послать другого человека, чтобы выработать окончательные условия своего визита в США. Советник улыбнулся и продолжал: - Более того, господин президент, премьер посылает своего близкого друга. Соратника. Человека, который был с ним рядом во время долгого перехода армии коммунистов, отступавшей под ударами сил Чан Кайши; друга, который делил с ним все тяготы и невзгоды в те далекие времена, когда им пришлось скрываться в пещерах Яньаня. Нет-нет, я совершенно твердо убежден, что они знают, что мы абсолютно непричастны ко всему случившемуся. Если бы они так не считали, то никогда бы не послали генерала Лю. Его личное участие в подготовке визита - это доказательство того, что китайцы верят в наши добрые намерения. Так что визит премьера состоится, как и запланировано. Президент выпрямился и оперся руками о стол. В Вашингтоне стояла осень, и во всех кабинетах, где ему приходилось работать, было невыносимо жарко. Но крышка стола на ощупь была холодной. - Каким маршрутом прибудет Лю? - спросил президент. - Они нам не сообщили. - Это вовсе не свидетельствует о том, что они переполнены чувством доверия к нам. - Да мы никогда и не были в числе их доверенных союзников, господин президент. - Но если бы они сообщили вам о предполагаемом маршруте генерала Лю, мы могли бы со своей стороны обеспечить меры безопасности. - Честно говоря, сэр, я безмерно доволен тем обстоятельством, что они оставили нас в неведении относительно этого. Раз мы этого не знаем, значит, не несем никакой ответственности до тех пор, пока генерал Лю не прибудет в Монреаль. Тогда польское посольство в Вашингтоне, ваш посредник в отношениях с Китаем, известит нас о времени его прибытия сюда. Так или иначе, но он едет. Я бы хотел еще раз подчеркнуть, что они нам сообщили о визите генерала спустя менее чем сутки после случившейся трагедии. - Хорошо. Это доказывает, что их позиция не изменилась. - Стол по-прежнему оставался холодным, и президенту казалось, что руки у него мокрые. - Ладно. Хорошо, - повторил он. Но особого восторга в голосе не было. Он поднял глаза на советника: - А те люди, которые отравили китайского эмиссара... Кто бы это мог быть? Наша разведка до сих пор не дала нам никаких зацепок. Русские? Тайваньцы? Кто? - Я удивлен, господин президент, что ЦРУ до сих пор не представило полное досье на всех, кто мог бы быть заинтересован в срыве визита китайского премьера в Соединенные Штаты. - Из своего "дипломата" он достал папку толщиной со средний русский классический роман. Президент сделал жест рукой, давая понять советнику, чтобы он убрал папку. - Меня не интересует история, профессор. Мне нужна информация. Точная, четкая, и самая последняя информация о том, каким путем можно проделать брешь в китайской системе безопасности. - Такой информации пока нет. - Ладно, черт возьми, тогда я принял решение. - Президент встал, держа в руках пачку бумаг, которая до того лежала у него на коленях. Положив бумаги на безупречно отполированную поверхность стола, он произнес: - С одной стороны, мы будем продолжать обычную работу по линии разведки и сил безопасности. Просто продолжать. - А с другой? - вопросительно глянул на него советник. - Все. Больше я вам ничего сообщить не могу. Я рад, что имею возможность пользоваться вашими услугами, вашими советами. Вы делаете все от вас зависящее - я очень доволен вашей работой, профессор. Спокойной ночи. - Господин президент, мы с вами работали так успешно только потому, что вы никогда не скрывали от меня важную информацию. В такое время, как сегодня, оставить меня в неведении было бы крайне непродуктивно. - Согласен с вами на сто процентов, - сказал президент. - Однако сама суть вопроса исключает для меня всякую возможность поделиться информацией с кем бы то ни было. И, простите меня, я ничего больше сказать не могу. Поверьте, не могу. Советник кивнул и вышел. Президент проводил его взглядом. Дверь кабинета захлопнулась. Снаружи Белого дома фонари погаснут через два часа, уступив свое место солнцу, которое снова начнет поджаривать осенний Вашингтон. Он был один, как и подобает руководителю любой страны, когда ему предстоит принять трудное решение. Он снял трубку телефона, которым пользовался только один раз со дня вступления в должность. У аппарата был диск, как у самого обычного телефона, но необходимости набирать номер не было. Он подождал. Он знал, что гудков не будет. И не должно было быть. Наконец ему ответил сонный голос. - Алло, - сказал президент. - Сожалею, что пришлось вас разбудить. Мне нужен тот человек... Очень тяжелая ситуация, жестокий кризис... Если вы зайдете ко мне, я объясню более подробно... Да, я должен видеть вас лично... И приведите, пожалуйста, его. Я хочу поговорить с ним... Ладно, тогда передайте ему, чтобы был готов действовать в любую минуту... Ладно, хорошо. Да, пусть пока все будет так. Да, я понимаю, просто тревога. Нет, не задание. Объявите тревогу, пусть будет готов. Благодарю вас. Вы даже не представляете себе, как сильно нуждается в нем сегодня человечество. ГЛАВА ВТОРАЯ  Его звали Римо. Он только кончил зашнуровывать на щиколотках плотно облегающий тело черный комбинезон из хлопчатобумажной ткани, как в его комнате в отеле "Насьональ", Сан-Хуан, Пуэрто-Рико, зазвонил телефон. Он снял трубку левой рукой, правой продолжая мазать лицо жженой пробкой. Телефонистка сообщила, что на его имя поступила телефонограмма из компании "Фирмифекс" в Сосалито, штат Калифорния. Представительница компании просила передать, что груз товаров длительного пользования прибудет через два дня. - О'кей, спасибо, - сказал он в трубку, повесил ее и добавил всего одно слово: - Кретины. Он выключил свет, и комната погрузилась в темноту. Сквозь открытое окно врывался влажный воздух с Карибского моря. Бриз не остужал Пуэрто-Рико, а только размазывал по городу осеннюю жару, перегоняя массы горячего воздуха с места на место. Он вышел на балкон, огражденный алюминиевой трубой на гнутых металлических опорах. Росту в нем было около шести футов, и ничто не говорило о его физической силе, кроме того, что шея, запястья и лодыжки были чуть шире, чем обычно бывает у людей его комплекции. Но он перепрыгнул через ограждение с той же легкостью, с какой гимнаст взлетает над перекладиной. Стоя на краю балкона, он прислонился к гладкой стене отеля "Насьональ", вдыхая впитавшиеся в нее запахи моря и сырости и ногами ощущая холод узкого выступа, на котором стоял. Стены гостиницы были белые, но в предрассветной тьме с такого близкого расстояния поверхность стены казалось серой. Он попытался сконцентрироваться на том, что надо вжиматься в стену, а не отстраняться от нее, но этот телефонный звонок все никак не давал ему покоя. Позвонить в половине четвертого утра, чтобы сообщить о поставке товаров. Что может быть глупее - прикрытие для сигнала тревоги, называется! Да это же самая настоящая реклама! С таким же успехом они могли просто пометить его крестиком. Римо посмотрел вниз, пытаясь с высоты девятого этажа разглядеть старика. Того не было видно. Только темные аллеи, обсаженные тропическими кустами, белые тропинки и прямоугольное пятно бассейна на полпути от отеля до берега. - Ну, что? - донесся снизу высокий голос, в котором звучали какие-то восточные нотки. Римо соскользнул вниз с края балкона и схватился за него руками. Он повисел так какое-то мгновение, болтая ногами в пустоте. Потом он начал методично раскачиваться взад-вперед, пытаясь ногами нащупать стену, и все ускорял свои движения, и вдруг разжал пальцы и провалился вниз. По инерции его тело налетело на стену отеля, босые пальцы ног заскользили по гладкой белой поверхности. Пальцы рук, твердые как когти хищного зверя, стали цепляться за камни. Нижняя часть тела снова откачнулась от стены, и в тот момент, когда тело, как маятник пошло обратно, он снова разжал пальцы и опять полетел вниз. И снова ноги уперлись в стену, тормозя движение вниз, и снова его сильные, измазанные углем пальцы вцепились как когти в стену отеля "Насьональ". Стена, обдуваемая ветрами с Карибского моря, была мокрой и скользкой. Если бы он попытался задержаться хоть на мгновение, то неминуемо сорвался бы и разбился насмерть. Но он помнил наставление: главная хитрость - в движении в сторону здания. Римо бешено пытался сконцентрировать все свое внимание на положении тела. Оно должно продолжать двигаться, двигаться непрерывно, но вся сила должна направляться в сторону стены отеля, преодолевая природную силу земного притяжения. Он ощущал ветер с моря скорее носом, чем кожей, и опять он оттолкнулся ногами от стены и пролетел вниз еще пять футов, и опять пальцами ног и рук затормозил продвижение вниз. У него пронеслась мысль: а в самой ли деле я готов? Достаточно ли сильны руки, достаточно ли точно чувство времени, чтобы преодолеть силу тяжести, пользуясь техникой прерываемого раскачивания - техникой, которой уже более тысячи лет, и которой в совершенстве владеют ниндзя - легендарные японские воины-кудесники. Римо вспомнил анекдот о человеке, упавшем с тридцатого этажа небоскреба. Когда он пролетал мимо пятнадцатого этажа, кто-то внутри прокричал: "Как дела?" - "Пока неплохо", - ответил тот. Пока неплохо, подумал Римо. Движения его стали ритмичными, почти автоматическими - от стены, вниз, к стене, затормозить. И снова - от стены, вниз, к стене, затормозить. Преодолевая силу земного притяжения, нарушая все законы природы, его стройное, атлетически сложенное тело использовало всю силу и опыт для того, чтобы падать на поверхность вертикально стоящей стены, а не вниз - туда, где ждала смерть. Он преодолел уже половину пути, отскакивая от стены как резиновый мячик. Скорость падения стала возрастать, и ему пришлось сильнее напрягать мышцы ног, чтобы не сорваться. Маленькое черное пятнышко в черной бездне ночи, профессионал, профессионально творящий свое профессиональное волшебство, спускаясь вниз по гладкой стене. Наконец его ноги коснулись черепичного козырька крыльца черного хода, он расслабил руки, перекувырнулся через голову, спрыгнул, и, проделав в воздухе сальто, бесшумно приземлился босыми ногами на асфальтированный задний двор погруженного во тьму отеля. Он смог, он сделал это! - Достойно сожаления, - раздался голос. Человек, которому принадлежал этот голос, покачал головой. Сейчас его было видно отчетливо - длинные космы белой бороды, по-детски мягкие волосы, обрамляющие начавшую лысеть голову, азиатские черты лица. Утренний бриз шевелил его волосы, и они словно бы излучали какое-то мерцание. Он был похож на человека, умершего от голода и вновь вытащенного из могилы на свет. Звали его Чиун. - Достойно сожаления, - повторил этот человек, чья голова едва ли достигала Римо до плеча. - Достойно сожаления. - Я смог, я сделал это! - радостно усмехнулся Римо. Чиун продолжал печально качать головой. - Да. Ты великолепен. С твоим мастерством может сравниться только лифт, который привез меня вниз. Тебе потребовалось девяносто семь секунд. - Это было обвинение, а не констатация факта. На часы Чиун не смотрел. Это было излишне. Его внутренние часы были безупречно точны, хотя, как однажды он признался Римо, теперь, когда ему уже около восьмидесяти, он порой ошибается на десять секунд в сутки. - К черту девяносто семь секунд. Я смог, я сделал это, - повторил Римо. Чиун воздел к небу руки, молчаливо взывая к одному из бесчисленных своих богов. - Даже самый ничтожный муравей сможет сделать это за девяносто семь секунд. Станет ли он от этого опасным? Ты не ниндзя. Ты ни на что не годишься. Кусок сыра. Ты и твое картофельное пюре! И твой ростбиф, и твой алкоголь! За девяносто семь секунд можно подняться по стене. Римо взглянул вверх. Стена отеля возвышалась над ним - гладкая, без выступов или трещин, блестящий каменный монолит. Он поглядел на Чиуна и снова усмехнулся: - Не свисти. У старика-корейца даже дыхание перехватило. - Пошел прочь, - прошипел он. - Иди в гостиницу и поднимайся в номер. Римо пожал плечами и направился к двери черного хода гостиницы. Открыв ее, он подождал Чиуна, чтобы пропустить его вперед. Краешком глаза он увидел, как парчовое кимоно Чиуна промелькнуло куда-то вверх и исчезло из глаз, скрытое козырьком крыльца. Он собирается лезть вверх по стене. Но это невозможно. Такое никому не под силу. Римо в нерешительности помедлил какое-то мгновение - не стоит ли отговорить Чиуна от этого безрассудного предприятия. Да нет, не выйдет, наконец решил он, быстро вошел в здание и нажал кнопку лифта. Лампочка горела на цифре двенадцать. Римо снова нажал кнопку. Лифт не двигался. Римо проскользнул в открытую дверь рядом с лифтом и помчался вверх по лестнице. Он летел, перескакивая через три ступеньки, на ходу лихорадочно пытаясь вести счет времени. С того момента, как они с Чиуном расстались, прошло не более тридцати секунд. Он несся вверх по лестнице, бесшумно касаясь каменных ступенек. Сломя голову он влетел на девятый этаж и открыл дверь в коридор. Тяжело дыша, подошел к двери своего номера и прислушался. Внутри все было тихо. Отлично. Значит, Чиун по-прежнему ползет по стене. Его азиатская спесь получит щелчок по носу. А что если он упал? Ему ведь восемьдесят. Вдруг его изуродованное тело лежит бесформенной массой на земле возле гостиничной стены? Римо схватился за ручку двери, повернул, толкнул тяжелую стальную дверь и вошел внутрь. Чиун стоял на ковре посередине комнаты, его горящие желто-карие глаза встретились со взглядом темно-карих глаз Римо. - Восемьдесят три секунды, - изрек Чиун. - Ты даже и по лестницам не умеешь взбираться. - Я ждал лифта, - неуклюже солгал Римо. - Нет в тебе правды. Даже в твоем состоянии человек не выбивается из сил, разъезжая на лифте. Чиун отвернулся. В руке у него была пресловутая туалетная бумага. Он отмотал длинную полоску бумаги от рулона, висевшего в ванной комнате, и теперь расстилал ее поверх толстого ковра, покрывавшего пол гостиничного номера. Разгладив бумагу, он снова ушел в ванную. Через некоторое время Чиун вернулся со стаканом воды и начал медленно поливать бумагу. Дважды он уходил в ванную и возвращался с полным стаканом. Наконец вся бумага на полу достаточно пропиталась водой. Римо закрыл входную дверь. Чиун пересек комнату и сея на кровать. Потом взглянул на Римо. - Тренировка, - сказал он и добавил, обращаясь скорее к самому себе: - Животным не нужна тренировка. Но ведь и картофельное пюре они не едят. И они не совершают ошибок. Когда человек утрачивает инстинкты, он должен вернуть их себе - для этого нужна тренировка. Тяжело вздохнув, Римо поглядел на пятнадцать футов мокрой туалетной бумаги, разостланной перед ним. Это был старинный способ тренировки, изобретенный на Востоке и приспособленный к условиям двадцатого века. Бегать по полоскам мокрой бумаги и не порвать ее. Или, согласно требованиям Чиуна, даже и не помять. Это было старинное искусство ниндзя - все считали его японским, но Чиун утверждал, что оно происходит из Кореи. Последователей этого боевого искусства называли невидимками, и легенда утверждала, что они умеют исчезать в клубах дыма, или превращаться в животных, или проходить сквозь каменные стены. Римо ненавидел это упражнение, а легенду, когда впервые услышал ее, просто высмеял. Но потом - это случилось много лет назад - однажды в гимнастическом зале он шесть раз подряд выстрелил в Чиуна почти в упор, пока старик бежал к нему от стены зала. И все шесть пуль пролетели мимо. - Тренировка, - повторил Чиун. ГЛАВА ТРЕТЬЯ  Никто не слышал выстрелов на Джером-авеню в Бронксе. Был час пик, и только когда черный лимузин с задернутыми занавесками на стеклах с треском врезался в одну из опор моста метро, все обратили взор в том направлении. Людям казалось, что водитель вроде как кусает баранку руля, а из дырки в затылке хлещет кровь. Пассажир же, сидевший на переднем сиденье, уперся головой в лобовое стекло и как будто блюет кровью. Заднее и боковые стекла были зашторены, мотор продолжал урчать, а колеса вертелись вхолостую. Сзади быстро подъехал серый автомобиль. Четверо мужчин в шляпах выскочили из него, держа пистолеты наизготове, и подбежали к черной машине, что продолжала трястись на дороге в никуда, остановленная столбом, в бетонное основание которого она уперлась носом. А сам почерневший от сырости и копоти столб стоял неколебимо и продолжал поддерживать железную дорогу, по которой время от времени проносились поезда. Мужчина в шляпе подергал ручку задней дверцы автомобиля. Безрезультатно. Тогда он попытался открыть переднюю. Результат тот же. Он поднял короткоствольный полицейский револьвер на уровень окошка и выстрелил. Потом просунул руку сквозь разбитое стекло и открыл заднюю дверцу. Вот и все, что Мейбл Кац, проживающая по Осирис-авеню 1126, "тут, рядом, за углом, возле гастронома", могла вспомнить. Она подробно пересказала все это приятному молодому человеку, который не был похож на еврея, но имя у него было вполне подходящее, хотя, конечно, ФБР - не самое лучшее место для молодого еврея-юриста. Все жители квартала беседовали с людьми вроде этого, почему бы миссис Кац тоже не поболтать немного? Хотя, конечно, ей надо было спешить домой, чтобы приготовить Марвину ужин. Марвин плохо себя чувствовал, и без ужина ему было никак не обойтись. - Люди на переднем сиденье - это либо китайцы, либо японцы. А может, это вьетнамские партизаны? - вдруг осенило ее. - А вы не видели, выходил кто-нибудь из машины? - спросил ее собеседник. - Я слышала треск и видела, как какие-то люди подбежали к машине и выстрелом вышибли замок. Но на заднем сиденье никого не было. - А не заметили вы кого-нибудь, кто бы выглядел, э-э, подозрительно? Миссис Кац покачала головой. Что еще тут может быть подозрительного, когда машины разбиваются, одни люди стреляют, а другие задают так много вопросов? - А те двое раненых поправятся? - спросила она. Приятный молодой человек пожал плечами и спросил: - Скажите, а вы видели в округе еще каких-нибудь восточных людей, кроме тех двоих на переднем сиденье? Миссис Кац опять покачала головой. - А вообще когда-либо здесь бывали азиаты? И опять она покачала головой. - А как насчет прачечной там, напротив? - Ну, это же мистер Пан. Он сосед. - Но все-таки он азиат. - Ну да, если хотите. Но мне всегда казалось, что азиат - это, знаете, что-то такое экзотическое, что-то издалека. - А его рядом с машиной не было? - Мистера Пана? Нет. Он выбежал на улицу, как и все прочие. Вот так все и было. А меня покажут по телевизору вечером? - Нет. Ее не показали по телевизору вечером. По правде говоря, все сообщение о случившемся заняло лишь несколько секунд, и в нем совершенно не упоминалось о том, как квартал был неожиданно запружен многочисленными и самыми разнообразными агентами, сыщиками и следователями. Все случившееся назвали следствием разборки между преступными группировками, и комментатор долго рассказывал об истории китайских преступных организаций и о ведущейся между ними войне. Он ни словом не обмолвился ни о ФБР, ни о том, что кто-то исчез с заднего сиденья автомобиля. Когда миссис Кац посмотрела шестичасовой выпуск новостей, ее раздражению не было предела. И все же оно не шло ни в какое сравнение с раздражением того человека, за которого она когда-то голосовала. Его ближайший советник был просто в ярости. - Сзади и спереди от машины генерала должны были ехать машины сопровождения. Это самый безопасный способ передвижения. Как он мог просто так испариться? Начальники департаментов сидели вытянувшись, как по команде "смирно". Отчеты, которые принес каждый из них, были одинаково безнадежны; стол, за которым они сидели, был длинный и деревянный, а день, который они тут провели, - долгий и трудный. Они собрались вскоре после полудня, а сейчас, хотя неба не было видно, часы говорили им, что в Вашингтоне наступила ночь. Каждые полчаса курьеры приносили свежую информацию. Советник президента направил указательный палец на сидящего напротив человека с лицом бульдога: - Расскажите нам еще раз, как все это произошло. Человек с бульдожьим лицом начал свое повествование, время от времени справляясь в записях. Машина генерала Лю оторвалась от сопровождающих ее машин примерно в одиннадцать пятнадцать, за ней помчалась машина с людьми из службы безопасности, безуспешно пытавшаяся вернуть машину генерала обратно на скоростную автостраду. Машина генерала направилась по Джером-авеню в Бронкс, и тут между ней и машиной сопровождения вклинилась третья. Агентам службы безопасности удалось догнать машину генерала Лю сразу за городским стадионом для гольфа в одиннадцать тридцать три. Машина врезалась в одну из стальных опор метромоста. Генерала не было. Его помощник и шофер были мертвы - убиты выстрелами сзади. Их тела доставили в ближайшую больницу Монтефиоре, там произвели вскрытие, извлекли пули, и сейчас их изучают эксперты по баллистике. - Достаточно! - вскричал советник президента. - Меня не интересует перечень таких деталей - поберегите его для полицейского рапорта. Как мы могли потерять человека, которого мы же охраняли? Потерять! Как он мог просто так испариться? Его кто-нибудь видел? Его или людей, которые его похитили? Как далеко находилась машина с вашими людьми? - Метрах в десяти-пятнадцати сзади. Между ней и машиной генерала вклинилась какая-то другая машина. - Просто так взяла и вклинилась? - Да. - А кто-нибудь знает, что это была за машина, куда она направлялась, кто в ней ехал? - Нет. - И никто не слышал выстрелов? - Нет. - А потом вы нашли тела двух убитых помощников генерала Лю, а сам генерал исчез, я вас правильно понял? - Правильно. - Джентльмены, мне нет необходимости повторять, какое значение имеет все случившееся и насколько озабочен президент. Я могу только сказать, что рассматриваю все происшедшее как проявление крайнего непрофессионализма. Ответа не было. Советник оглядел людей, собравшихся за длинным столом, и взгляд его остановился на маленьком щуплом человечке в больших очках с лицом лимонно-желтого цвета. За весь день он не произнес ни слова, только делал пометки. - А вы, - обратился к нему советник, - у вас есть какие-нибудь предложения? Головы всех присутствующих повернулись в ту сторону. - Нет, - ответил странный человек. - А не окажете ли вы нам честь и не сообщите ли, почему президент пригласил вас на это совещание? - Нет, - ответил тот столь же невозмутимо, будто у него попросили огоньку, а спичек под рукой не оказалось. Начальники департаментов пристально смотрели на него. Один прищурился, как если бы увидел знакомое лицо, потом отвернулся. Напряжение разрядилось, когда открылась дверь и вошел курьер с очередной порцией донесений. Советник президента замолчал и принялся барабанить пальцами по стопке отчетов, поступавших раз в полчаса. Перед каждым из руководителей департаментов стоял телефонный аппарат. Время от времени, то перед одним, то перед другим загоралась лампочка, и тогда он передавал собравшимся новую, только что полученную информацию. Но перед маленьким человечком с лимонного цвета лицом, что сидел на самом конце стола, лампочка телефонного аппарата за весь день не загорелась ни разу. На этот раз курьер подошел к советнику и прошептал что-то ему на ухо. Советник кивнул. Затем курьер подошел к человеку с лимонно-желтым лицом и что-то прошептал ему. И тот вышел. Он прошел за курьером через устланный ковром зал, а потом его проведи в огромный темный кабинет, где горела всего одна лампа, освещавшая громадный письменный стол. Дверь за ним закрылась. Даже в этой полутьме он смог заметить, что лицо человека за столом выражает глубокую озабоченность. - Итак, господин президент, - произнес вошедший. - Слушаю вас, - отозвался президент. - Я хотел бы отметить, сэр, что считаю все происходящее выходящим за рамки обычной процедуры. Мне представляется, что все это - недопустимое нарушение нашего соглашения. Мне не только пришлось прийти в Белый дом, но и участвовать в совещании, где, как я полагаю, меня узнали. Конечно, я готов положиться на безусловную честность и порядочность того человека, который меня узнал. Но даже сам факт, что меня увидели, дает практически все основания для ликвидации нашего дела. - Никто, кроме того человека, не знает вашего имени? - Дело не в этом, господин президент. Если о нашей деятельности станет известно, или хотя бы проскользнут какие-то намеки на сам факт нашего существования, то нам лучше сразу самоликвидироваться. А теперь, если, конечно, вы не считаете все происходящее достаточно важным основанием для того, чтобы мы прекратили свою деятельность, я хотел бы удалиться. - Я считаю все происходящее достаточно важным основанием для того, чтобы вы поставили на карту само свое существование. Я бы не просил вас прийти сюда, если бы так не считал. - Голос его звучал устало, но без надрыва - сильный голос, который мог звучать, и звучать долго, и ни разу не дрогнуть. - То, с чем нам пришлось столкнуться сегодня, - это вопрос мира на Земле. Все очень просто - да или нет. - То, с чем мне приходится иметь дело, сэр, - сказал доктор Харолд В. Смит, - это безопасность Конституции Соединенных Штатов. У вас есть военно-морской флот. У вас есть авиация. И Федеральное бюро расследований, и Центральное разведывательное управление, и министерство финансов, и министерство сельского хозяйства, и таможня, и все что угодно. И все эти люди работают в рамках конституции. - И все они потерпели неудачу. - А что заставляет вас думать, что у нас получится лучше? - Он, - сказал президент. - Тот человек. Доктор Харолд В. Смит молчал, а президент продолжал: - Мы связались с послом Польши в Вашингтоне, нашим посредником в отношениях с Пекином. Мне сообщили, что если мы не найдем генерала Лю в течение недели, то премьер, как бы он ни хотел посетить нашу страну, не сможет этого сделать. У них в стране есть свои националисты - и с ними не так-то легко иметь дело. Нам надо во что бы то ни стало найти генерала Лю. - В таком случае, сэр, на что нам тот человек, о котором вы только что упомянули? - Нам не найти лучшего телохранителя, чем он, не правда ли? Мы не смогли защитить генерала Лю количеством людей. Может быть, качество одного человека нам поможет? - А не получится ли так, сэр, что мы повесим лучший в мире замок на клетку, из которой пташка давно улетела? - Не совсем так. Он должен принять участие в поисках. Мы обязаны найти генерала Лю. - Сэр, я боялся, что этот момент рано или поздно наступит. Я хочу сказать, что временами боялся, а временами желал, чтобы он наступил поскорее. Доктор Харолд В.Смит сделал паузу, пытаясь тщательнее подобрать слова. И не просто потому, что он беседовал с президентом Соединенных Штатов, но потому, что его честность, составлявшая отличительную черту воспитания, полученного в юности, заставляла и сейчас, в зрелые годы, вести себя соответственно. Он знал, что именно его честность многие годы тому назад явилась причиной того, что другой президент доверил ему эту работу. Смит тогда работал в Центральном Разведывательном Управлении, и как-то раз, в течение одной недели сразу, трое его начальников вызвали его к себе для собеседования. Все трое сказали, что им неизвестно, в чем суть предстоящего задания, но один, близкий приятель, доверительно сообщил, что это задание самого президента. Смит тут же с горечью отметил про себя, что, оказывается, его приятелю нельзя доверять. Не то чтобы он где-то это записал, он просто отметил это про себя, как и подобает хорошему сотруднику, в чьи функции входит постоянный анализ всей информации, имеющей отношение к делу. А вскоре, ясным солнечным утром, его попросили дать анализ содержания всех трех собеседований. Тогда впервые ему довелось разговаривать с президентом Соединенных Штатов. - Итак? - произнес молодой человек. Его густые светлые волосы были аккуратно причесаны. На нем был элегантный светло-серый костюм. Он стоял, слегка сутулясь, - сказывалась старая травма позвоночника. - Что "итак", господин президент? - Что вы думаете о людях, которые задавали вам вопросы о вас? - Они выполняли свою работу, сэр. - Но как бы вы их оценили? - Я бы не хотел. Даже для вас, господин президент. - Почему нет? - Потому что это не входит в мои функции, сэр. Я уверен, что у вас для такого дела есть свои эксперты. - Я - президент Соединенных Штатов. Вы по-прежнему отвечаете "нет"? - Да, господин президент. - Спасибо. Всего доброго. Кстати, вы только что потеряли работу. Что вы теперь скажете? - Всего доброго, господин президент. - Доктор Смит, а что вы скажете, если я сообщу вам, что могу приказать убить вас? - Я буду молиться за мою страну. - Но вы не ответите на мой вопрос? - Нет. - Ладно, вы выиграли. Назовите ваши условия. - Забудьте об этом, господин президент. - Вы можете идти, - сказал приятный молодой человек. - У вас есть неделя, чтобы изменить свое решение. Спустя неделю Смит вновь оказался в том же кабинете и снова отказался предоставить анализ с оценкой того, о чем спрашивал президент. Наконец президент сказал: - Хватит играть в кошки-мышки, доктор Смит. У меня для вас очень плохие новости. - На этот раз в его голосе не было угрозы. Он звучал искренне, и при этом испуганно. - Меня убьют? - высказал предположение Смит. - Возможно, вы еще пожалеете, что нет. Во-первых, позвольте мне пожать вашу руку и выразить вам мое глубочайшее почтение. Доктор Смит не пожал протянутую руку. - Ясно, - сказал президент. - Я так и думал. Доктор Смит, дело в том, что в течение ближайших десяти лет в нашей стране может установиться диктатура. На этот счет нет никаких сомнений. Макиавелли заметил, что хаос легко порождает тиранию. Мы вступаем в стадию хаоса. - Оставаясь в рамках конституции, - продолжал президент, - мы неспособны сдерживать организованную преступность. Мы не можем контролировать группы террористов и революционеров. Есть так много вещей, которые мы не можем контролировать... оставаясь в рамках конституции. Доктор Смит, я люблю эту страну и верю в нее. Я думаю, нам предстоят тяжелые испытания, но мы выстоим. И вместе с тем я полагаю, что правительство нуждается в некой особой силе, которая поможет выжить демократии. Президент поднял глаза. - Вам, доктор Смит, предстоит возглавить эту особую силу. Ваше задание - работать вне рамок конституции с тем, чтобы сохранить нормальный процесс управления страной. Там, где имеет место коррупция, положите ей конец. Там, где совершаются преступления, остановите их. Используйте любые меры, кроме убийства. Помогите защитить нашу страну, доктор Смит! - В голосе президента звучало неподдельное страдание. Смит выдержал долгую паузу, прежде чем ответить президенту. - Это опасно, сэр, - наконец произнес он. - А что если я попытаюсь сконцентрировать в своих руках такую силу, которая позволит получить полную власть над страной? - Я подобрал вас не на улице. - Понятно. Я полагаю, сэр, что у вас разработана какая-то программа, которая позволит прикрыть мое дело в случае необходимости? - Вы хотите знать об этом? - Нет, раз я принимаю ваша условия. - Так я и думал. - Президент передал доктору Смиту толстую папку. - Здесь, в этих бумагах, содержатся инструкции по финансированию, по оперативной деятельности, и прочее. Все разработано до мельчайших деталей. Здесь легенда для вас и вашей семьи. Инструкции, как приобретать недвижимость, как нанимать сотрудников. Это будет трудно, доктор Смит, ведь об этом знают только два человека - вы и я, - сказал президент и добавил: - Я сообщу моему преемнику, а он - своему, а если вы умрете, тогда вся организация автоматически ликвидируется. - А если вы умрете, сэр? - Сердце у меня хорошее, и никакого намерения стать жертвой покушения у меня нет. - А что если вы станете жертвой покушения, не имея на то никакого намерения? Президент улыбнулся: - Тогда вашей задачей будет сообщить обо всем этом новому президенту. И вот ненастным днем, однажды в ноябре, доктор Смит сообщил новому президенту Соединенных Штатов о своей организации. И этот президент сказал следующее: - Ясно. Вы хотите сказать, что если мне понадобится от кого-то избавиться, все равно от кого, то мне достаточно только сказать вам? - Нет. - Хорошо. А то, разумеется, я бы приказал всех вас отвести за ближайший сарай и поставить лицом к стенке. И этот президент сообщил нынешнему и показал ему телефонный аппарат, по которому он может связаться со штаб-квартирой секретной организации КЮРЕ. И он предупредил, что единственное, что президент может сделать - это распустить организацию или попросить ее исполнить что-то, входящее в ее функции. Он не может дать ей никакого иного задания. И вот нынешний президент просит именно об этом. Было по-прежнему темно - горела только настольная лампа. Президент вопросительно смотрел на стоящего перед ним человека, а тот явно колебался. - Итак? - спросил президент. - Мне бы хотелось, чтобы ваши люди сами справились с этой работой. - Мне бы тоже этого хотелось. Но они потерпели неудачу. - Мне надо самым серьезным образом рассмотреть вопрос о возможности роспуска моей организации, - сказал Смит. Президент вздохнул. - Иногда бывает очень трудно быть президентом. Прошу вас, доктор Смит, - он вытянул руку, и настольная лампа ярко осветила кисть. Президент сомкнул большой и указательный пальцы, потом развел их на полсантиметра. - Вот какое расстояние отделяет нас от мира или от войны, доктор Смит. Не больше. На лице президента Смит прочел выражение усталости и в то же время мужества. Железная дисциплина заставляла этого человека идти вперед, невзирая ни на что, идти к одной цели - к миру. - Я сделаю то, о чем вы просите, господин президент, хотя это будет трудно. Если этот человек выступит в роли телохранителя или даже сыщика, кто-нибудь, кто знал его, пока он еще был жив, может узнать его по голосу. - Пока он был жив? - удивился президент. Смит не стал отвечать на этот полувопрос. Он встал, и президент тоже. - Удачи вам, господин президент. - Смит принял протянутую ему руку, вспомнив, как многие годы назад отказался пожать руку другому президенту, о чем впоследствии не раз сожалел. Уже в дверях он обернулся и сказал: - Я поручу это задание тому человеку. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ  Римо выложился до предела. Он видел, как старик-кореец придирчиво рассматривает полоску туалетной бумаги, пытаясь найти хоть малейшую морщинку. Не нашел и удивленно посмотрел на Римо. Подобные тренировки шли у них без перерыва уже почти целый год - три месяца назад Римо допустил маленький промах, и с тех пор ему постоянно приходилось выкладываться до предела. Римо не ждал похвалы - он знал: этого не будет. За семь лет периодически прерываемых тренировок он редко удостаивался доброго слова. Римо переоделся - содрал с себя облачение ниндзя, натянул трусы, белую майку, а поверх этого - широкие легкие брюки и зеленую спортивную рубашку. Затем сунул ноги в шлепанцы и причесал свои коротко стриженные волосы. За последние семь лет он уже привык к своему лицу - высокие скулы, нос чуть более правильной формы, чуть более открытый лоб. Он уже почти забыл то лицо, которое было у него раньше - давным-давно, еще до того, как его обвинили в убийстве, которого он не совершал, и посадили на электрический стул, который работал не вполне исправно, хотя никто, кроме его новых хозяев, об этом не догадывался. - Неплохо, - сказал Чиун. Римо заморгал - похвала? От Чиуна?! Он довольно странно вел себя, начиная с августа, но похвала сейчас, после того, как он столько раз оказывался не на высоте, - это было просто невероятно. - Неплохо? - переспросил Римо. - Для белого человека, у которого такое глупое правительство, что признает Китай, да. - Бога ради, Чиун, не начинай снова. - Римо в притворном раздражении воздел руки. Дело было вовсе не в том, что Чиун осуждал признание Соединенными Штатами коммунистического Китая, он осуждал всех, кто признавал хоть какой-нибудь Китай. И это не раз приводило к осложнениям. Плакать Римо не умел, но почувствовал, как что-то влажное подбирается к глазам. - А для корейца, папочка? - Он знал, что Чиуну нравится, когда к нему так обращаются. Когда Римо впервые назвал старика так - это было тогда, когда у него еще не прошли ожоги на лбу, на запястьях и на щиколотках, там, где к коже прикасались электроды, - то получил от Чиуна сердитую отповедь. Возможно, старика рассердил чересчур шутливый тон; возможно, он не верил, что Римо выживет. Это было в те далекие времена, когда Римо впервые повстречал людей, которые не верили, что он, полицейский из Ньюарка, застрелил того торговца наркотиками. Он знал, что этого не делал. И именно тогда началась эта сумасшедшая жизнь. Пришел священник, чтобы дать ему последнее причастие, а на конце креста у него была маленькая капсула, и священник спросил, что он хочет спасти - душу или шкуру. А потом он взял капсулу в рот и пошел в свой последний путь, и раскусил капсулу, и вырубился, думая, что всех осужденных именно таким образом сажают на стул, предварительно навешав им на уши лапши насчет грядущего спасения. А потом он проснулся и встретил людей, которые знали, что его подставили, потому что они сами его и подставили. И все это было частью цены, которую ему пришлось заплатить за то, что он сирота. Родственников у него не было, а раз так - никто не станет о нем плакать. И еще - это было частью цены, которую ему пришлось заплатить за то, что люди видели, с каким мастерством он расправлялся с вьетконговскими партизанами во время войны во Вьетнаме. Итак, он проснулся на больничной койке, и перед ним встал выбор. Сначала - начать тренироваться. Это был один из тех маленьких шажков, которые могли привести к чему угодно - к путешествию длиною в тысячу миль, к любви до гробовой доски, к великой философии или к полному уничтожению. Шаг за шагом - а там видно будет. И вот таким образом КЮРЕ - организация, которой нет, - заполучила себе человека, которого нет, - с новым лицом и новым сознанием. Именно сознание, а не тело делало Римо Уильямса Римо Уильямсом. Или Римо Кэбеллом, или Римо Пелхэмом, или всеми прочими Римо, которыми ему доводилось бывать. Им не удалось изменить ни его голос, ни автоматическую реакцию на имя. Но они изменили его самого, сволочи. Шаг за шагом. Но он и сам помогал. Сам сделал первый шаг и выполнил, едва сдерживая смех, те первые штучки, которым обучил его Чиун. А сейчас он уважал старика-корейца так, как не уважал никого и никогда. И ему было грустно видеть, как Чиун реагирует совсем не по-чиуновски на разговоры о мире с Китаем. Самого Римо это не волновало. Его научили не обращать внимания на подобные мелочи. Но было странно видеть, что такой мудрый человек может вести себя так глупо. Впрочем, сам этот мудрый человек однажды заметил: - У каждого человека должны сохраниться несколько глупостей его детства. Сохранить все - это слабость. Понимать их - это мудрость. Отказаться от всех - это смерть. В них - первые семена радости, а у каждого человека должны быть свои деревья, за которыми он должен ухаживать. И вот теперь, спустя много лет после этой первой мудрости, преподанной ему папочкой, Римо спросил: - А для корейца, папочка? Он увидел, как старик улыбнулся. Помолчал немного. И медленно произнес: - Для корейца? Думаю, я должен искренне ответить - да. - А для деревни Синанджу? - не ослаблял напора Римо. - Ты очень честолюбив, - сказал Чиун. - Мое сердце готово достать до неба. - Для Синанджу ты годишься. Просто годишься. - У тебя с горлом все в порядке? - А что? - Мне показалось, что тебе больно произносить эти слова. - Да, честно говоря, не без этого. - Папочка, для меня большая честь быть твоим сыном. - Вот еще что, - сказал Чиун. - Человек, который не умеет приносить извинения, - это не человек. Мое плохое настроение в ту ночь было лишь реакцией на мой страх, что ты можешь разбиться. Ты спустился по стене великолепно. Пусть даже тебе потребовалось девяносто семь секунд. - Ты великолепно взобрался вверх по стене, папочка. И даже еще быстрее. - Любой шмук может взобраться вверх, сын. - Чиун обожал это еврейское слово, означающее нечто среднее между придурком и дерьмом. И вообще, он очень часто и не всегда к месту вставлял в свою речь подобные словечки. Он набирался их от пожилых евреек, с которыми очень любил беседовать, находя общую тему для обсуждения: неблагодарность собственных детей и последовавшие за этим страдания. Последней такой дамой была миссис Соломон. Они встречались каждое утро за завтраком в ресторане, выходившем на море. Она постоянно твердила о том, как сын отправил ее в Сан-Хуан отдохнуть, а сам не звонит, хотя весь первый месяц она просидела у телефона. А Чиун признавался ей, что его сын, которого он так любил пятьдесят лет тому назад, совершил такое, о чем и рассказать было невозможно. И миссис Соломон в ужасе закрывала лицо руками, разделяя горе своего собеседника. Она делала это вот уже полторы недели. А Чиун все не соглашался поведать ей, что же это такое, о чем и рассказать невозможно. Очень удачно, думал Римо, что никому не пришло в голову посмеяться над этой парочкой. Потому что этот смех мог бы закончиться серьезными повреждениями грудной клетки. До этого однажды чуть было не дошло дело. Молодой пуэрториканец, убиравший се стола грязную посуду, грубо ответил миссис Соломон, когда она заявила, что эклеры были несвежими. Мальчишка был чемпионом острова в среднем весе среди боксеров-любителей и подрабатывал в отеле "Насьональ", ожидая, пока придет его время стать профессионалом. Однажды он решил, что больше не хочет быть профессионалом. Это было примерно в то время, когда он увидел, как стена стремительно надвигается на него, а блюдце с недоеденным эклером летит к морю. Миссис Соломон лично заявила в полицию о молодом головорезе, который напал на милого, доброго, славного пожилого джентльмена. Чиун стоял рядом с самым невинным видом, пока санитары несли бесчувственное тело из ресторана в машину скорой помощи. - Каким образом этот юноша напал на пожилого джентльмена? - спросил пуэрториканский полицейский. - Кажется, он прислонился к нему, - ответила миссис Соломон. Именно так ей и показалось. В самом деле, не мог же мистер Паркс дотянуться до мальчишки через стол и бросить его в стену. Он ведь уже такой старый, что вполне может приходиться ей... ну, скажем, дядей. - Я хочу сказать, что сначала услышала, как этот юноша фыркнул, а потом я увидела, ну, мне показалось, что он целует стену, а потом он опрокинулся на спину. С ним все будет хорошо? - Он поправится, - ответил полицейский. - Чудесно! - обрадовалась миссис Соломон. - Мой приятель тогда не будет переживать так сильно. Ее приятель поклонился в традиционной восточной манере. Как это очаровательно! - восхитилась миссис Соломон. Такой вежливый, кто бы мог подумать, что он уже столько лет страдает оттого, что его сын сделал нечто такое, о чем и рассказать невозможно. Римо был вынужден прочитать Чиуну еще одну лекцию. Эти лекции участились с тех пор, как президент объявил о своих планах посетить коммунистический Китай. Они сидели на берегу Карибского моря, и небо над ними стало сначала красным, потом серым, потом черным, и когда они почувствовали, что вокруг никого нет, Римо зачерпнул пригоршню песка и, пропустив его сквозь пальцы, сказал: - Папочка, никого в мире я не уважаю так сильно, как тебя. Чиун, одетый в белое кимоно, сидел молча, словно бы вдыхая свою суточную порцию соли из морского воздуха. Он ничего не ответил. - Бывают времена, когда мне становится больно, папочка, - продолжал Римо. - Ты не знаешь, на кого мы работаем. А я знаю. И именно потому, что я это знаю, я понимаю, как важно нам не привлекать к себе внимания. Мне неизвестно, когда завершится этот курс переподготовки и мы разлучимся. Но пока ты со мной... Да, нам очень повезло, что этот мальчишка думает, будто поскользнулся. И в прошлом месяце в Сан-Франциско нам тоже повезло. Но ты ведь сам говорил, что везение дается человеку легко, но так же легко отбирается назад. Везение - самая ненадежная вещь в мире. Волны размеренно бились о песок, и в воздухе начала ощущаться прохлада. Чиун негромко произнес что-то, что прозвучало как "клещи". - Что? - не понял Римо. - Кветчер, - повторил Чиун. - Я не понимаю по-корейски, - сказал Римо. - Это не по-корейски, но все равно подходит. Это слово использует миссис Соломон. Это существительное. - Я полагаю, ты хочешь, чтобы я спросил, что оно означает? - Это не имеет значения. Человек остается тем, чем он является. - Ну, ладно, Чиун. Что такое кветчер? - Я не уверен, что это можно точно перевести на английский. - С каких это пор ты стал иудеем? - Это идиш, а не иврит. - А я вовсе и не приглашаю тебя исполнить главную роль в "Скрипаче на крыше", или в каком другом еврейском спектакле. - Кветчер - это человек, который только и делает, что ноет и жалуется на судьбу, жалуется на судьбу и ноет по самому ничтожному поводу. - Мальчишка из ресторана не сможет ходить без костылей еще много месяцев. - Мальчишка из ресторана больше не будет невежливым. Я преподал ему бесценный урок, - Урок заключается в том, что он должен держать себя в руках, когда на тебя находит одно из твоих настроений. - Урок заключается в том, что старших надо уважать. Если бы молодых людей, уважающих старших, было больше, мир стал бы куда более спокойным местом. Это всегда было самой большой проблемой для человеческой цивилизации. Недостаточное уважение к старине. - Ты хочешь сказать, что я не должен с тобой разговаривать так, как разговариваю сейчас? - Ты слышишь то, что хочешь слышать, а я говорю то, что хочу сказать. Вот что я хочу сказать тебе. - Возможно, мне придется прервать курс подготовки из-за всего, что произошло, - сказал Римо. - Ты будешь делать то, что должен делать ты, а я буду делать то, что должен делать я. - Но ты больше не будешь делать то, что сделал? - Я приму во внимание твою болезненную реакцию на такой ничтожный пустяк. - А те футболисты - тоже ничтожный пустяк? - Если человеку очень хочется волноваться, он никогда не будет испытывать недостатка в поводах для этого. Римо воздел руки к небу. Непробиваемое упрямство есть непробиваемое упрямство. Чуть позднее зазвонил телефон. Вероятно, сигнал отбоя. Сигнал тревоги поступал до десяти раз в год, но, если Римо задействовали хотя бы один раз из десяти, это уже было много. - Слушаю, - сказал Римо. - Сегодня в девять вечера, в казино. Мама будет там, - произнес голос, и раздались гудки. - Какого черта? - полувопросительно выругался Римо. - Ты что-то сказал? - Я сказал, что это стадо баранов ведет себя в высшей степени странно. - Обычная американская манера, - счастливо объявил Чиун. ГЛАВА ПЯТАЯ  Казино было похоже на большую гостиную, где в полумраке то тут, то там раздавались приглушенные возгласы. Римо прибыл ровно в девять часов вечера. Он смотрел на часы сорок пять минут назад и теперь хотел проверить, насколько точно его внутренние часы отсчитывают минуты. Сорок пять минут - идеальный срок для этого, поскольку они состоят из трех коротких периодов, служивших для Римо единицей исчисления времени. Входя в казино, он глянул на секундную стрелку часов. Он ошибся на пятнадцать секунд. Неплохо. До Чиуна далеко, но все же неплохо. На Римо был темный двубортный костюм, голубая рубашка и темно-синий галстук. Манжеты рубашки были на пуговицах - Римо никогда не носил запонок: лишний металл, болтающийся независимо от тела, сковывал его движения. - Где самые маленькие ставки? - спросил Римо у пуэрториканца в смокинге, чей важный вид ясно показывал, что он здесь работает. - На рулетке, - ответил тот и показал рукой на два стола у стены, окруженные группой людей, ничем не отличающихся от других людей вокруг других столов. Римо легко проскользнул сквозь толпу, по пути заметив, как по соседству орудует карманник, и привычно оценил технику его работы. Слишком дергается - никуда не годится. До его ушей донесся шум спора по поводу размера ставок, и по характеру спора он понял, что доктор Смит тут. - Минимальная ставка - доллар, - твердил крупье. - Послушайте, я купил фишки по двадцать пять центов, и вы мне их продали. Тем самым мы с вами заключили обоюдный договор. Если вы продаете фишки по двадцать пять центов, то, значит, тем самым, признаете возможность ставок по двадцать пять центов. - Порой мы позволяем ставить двадцать пять центов. Но не сейчас. Минимальная ставка - доллар, сэр. - Это возмутительно. Я хочу говорить с менеджером. Двое служащих казино о чем-то шепотом посовещались, и наконец один из них сказал: - Если желаете, сэр, вы можете прямо сейчас обменять свои фишки на наличные. Или, если вы по-прежнему настаиваете, вы можете поставить двадцать пять центов. - Отлично, - удовлетворенно произнес человек с угрюмым выражением лица. - Начинайте. - Вы сделаете свою ставку сейчас? - Нет, я хочу сначала посмотреть, как вращается колесо. - Хорошо, сэр, - сказал крупье, и, когда все ставки были сделаны, запустил рулетку. - Добрый вечер, сэр, - произнес Римо, наклонившись к доктору Смиту и легонько погладив его пиджак. - Проигрываете? - Нет, а выиграл семьдесят пять центов. Кто бы мог подумать - как только начинаешь у них выигрывать, они тут же пытаются изменить правила. - Вы уже давно здесь? - Час. - Ага, - Римо сделал вид, что вынимает из своего кармана пачку банкнот, которую только что вынул из кармана доктора Смита. Он быстро перелистал купюры - больше двух тысяч долларов. Римо накупил целую гору фишек по двадцать пять долларов. На все две тысячи. И ковром рассыпал их по столу. - Что вы делаете? - изумился доктор Смит. - Играю, - ответил Римо. Шарик, слегка подпрыгивая, покатился по кругу и остановился. Крупье сразу же начали сгребать в кучу фишки и выплачивать выигрыши. Римо остался почти при своих. И снова он раскидал фишки по столу. И сделал так еще пять раз, наблюдая как сдержанный гнев проявляется на лице доктора Смита. Сумасшедший, решили крупье и не стали требовать от Римо, чтобы он не превышал предельную ставку на один номер - двадцать пять долларов. И вот, когда на шестом кону, Римо поставил сотню на номер двадцать три, и он-таки выпал, Римо получил три с половиной тысячи чистыми. Он обменял фишки на наличные и ушел, сопровождаемый доктором Смитом. Они направились в ночной клуб при гостинице - там будет шумно, и, если они сядут поближе к сцене, то смогут поговорить так, что никто не подслушает. Важно только повернуться лицом к источнику шума - это идеальный способ скрыть от посторонних ушей содержание своего разговора. Когда они наконец уселись так, что любой сторонний наблюдатель решил бы, что они внимательно разглядывают подпрыгивающие на сцене груди, обрамленные блестками и освещенные ярким неоновым светом, доктор Смит сказал: - Вы дали тому типу на чай сто долларов. Сто долларов чаевых! На чьи деньги вы играли? - Ой, простите, - спохватился Римо. - Черт побери, я чуть не забыл. - Он вынул из кармана пачку денег и отсчитал две тысячи. - На ваши, - невозмутимо сказал он. - Вот, возьмите. Смит ощупал пустой карман и взял деньга без излишних комментариев. Он решил переменить предмет беседы. - Вы, вероятно, удивлены, что я встретился с вами напрямую, без соблюдения обычной процедуры. Именно этим Римо и был удивлен. Первым шагом должно было стать объявление в утренней газете. Вслед за этим он должен был вылететь в аэропорт имени Кеннеди первым рейсом, после шести часов утра. Потом ему нужно было зайти в туалет, ближайший к стойке компании "Пэн-Эм", подождать, пока там никого не будет, и сказать самому себе что-то насчет цветов и солнца. Затем из одной из кабинок ему протянут бумажник. Он обязан первым делом проверить, цела ли на нем печать. Если нет, он должен убить человека, протянувшего ему бумажник. А если цела, Римо следует отдать ему свой бумажник и уйти. При этом человек в туалете не должен увидеть его лицо. Потом ему надо открыть бумажник и получить не только новые документы, но и инструкцию, где ему встретиться со Смитом. На этот раз Смит впервые вышел на личный контакт с ним. - Да, меня это удивляет. - Ладно, у меня нет времени обсуждать этот вопрос. Вам предстоит встретить одну китаянку в аэропорту Дорваль в Монреале. Ваша легенда следующая: вы ее телохранитель, приставленный к ней секретными службами Соединенных Штатов. Вы будете постоянно при ней, пока она занимается поисками генерала Лю. Поможете ей найти его, если сможете. На все это осталось шесть дней. Когда вы найдете генерала Лю, вы будете охранять его жизнь, пока оба они не вернутся благополучно в Китай. - И дальше? - Что дальше? - В чем заключается мое задание? - Это и есть ваше задание. - Но меня не готовили к работе телохранителя. Это не входит в мои функции. - Я знаю. - Но ведь именно вы постоянно подчеркивали, что я должен делать только то, что входит в мои функции. Вы сами говорили, что если я захочу сделать для правительства еще что-то, мне лучше всего вызваться помочь городским ассенизаторам. Это ваше выражение. - Я помню. - Доктор Смит, все это ужасно глупо. Непрофессионально. - В некотором смысле, да. - В каком смысле - нет? - В том смысле, что мы находимся всего в нескольких шагах от мира. Прочного и продолжительного мира для всего человечества. - Это еще не причина изменять мои функции. - Это решать не вам. - Это самый легкий и самый вонючий способ убрать меня. Смит не отреагировал на это высказывание. - Вот еще что, - произнес он. - Что еще? Рев труб затих и уступил место более тихой и нежной мелодии, сопровождающей новый поворот в процессе раздевания на сцене. Двое мужчин за столом внимательно следили за ходом шоу. Они молчали, ожидая, пока трубы заревут снова. - Чиуна возьмете с собой. Вот почему мне пришлось встретиться с вами здесь. Он будет выступать в роли вашего переводчика - он ведь говорит по-китайски, причем владеет как кантонским, так и мандаринским диалектом. - Извините, доктор Смит, но это меняет дело. Это невозможно. Чиуна я взять с собой не могу. Во всяком случае, ни на какое задание, связанное с Китаем. Ой ненавидит китайцев почти так же сильно, как и японцев. - И все же он профессионал. И был профессионалом с самого детства. - Он был также и корейцем из деревин Синанджу с самого детства, Я никогда раньше не замечал, что он кого-то ненавидит - до тех пор, пока не было объявлено о предстоящем визите китайского премьера в США. Но я вижу его ненависть сейчас, хотя помню, как он сам учил меня, что гнев плохо сказывается на профессионализме. - Слово "непрофессионализм" в словаре Римо было одним из самых ругательных. Когда твоя жизнь зависит от правильности каждого шага, непрофессионализм становится поистине смертным грехом. - Послушайте, - отмахнулся Смит, - азиаты всегда дерутся друг с другом. - Это их от кого-то отличает? - Ладно, ладно. Но ведь люди его клана состояли на службе у китайцев многие столетия. - И он их ненавидят. - И все же принимал их деньги. - Вы хотите убрать меня. До сих пор вам это не удавалось. Но рано или поздно вы это сделаете. - Вы беретесь за задание? Римо помолчал немного, пока новые ладно скроенные бюсты на ладно скроенных бедрах под ладно скроенными юными лицами строем выходили на сцену для участия в каком-то новом, геометрически правильном танце под медный рев труб. - Итак? - переспросил Смит. Они берут человеческое тело, прекрасное человеческое тело, упаковывают его в блестки, в неоновые огни, в шумовое сопровождение, заставляют маршировать, и все это выглядит препохабно. Они пытаются угодить самым низменным вкусам, и это им удается на все сто процентов. И за всю эту грязь он должен отдавать свою жизнь? Или, может быть, за свободу слова? Должен ли он встать по стойке "смирно" и отсалютовать этому знамени? Он вовсе не желал слушать тот бред, который несли все эти политики, ораторы и проповедники. Все эти Джерри Рубины, Эбби Хоффманы и преподобные Макинтайры. И что такого ценного в свободе слова? Его жизнь стоит больше, чем весь их треп. А конституция? Это просто набор словесной шелухи, которой он никогда особо не доверял. Он - и в этом заключалась тайна Римо - готов был жить за КЮРЕ, но отнюдь не умирать за эту организацию. Умирать глупо. Именно поэтому, на людей, которым предстоит умереть, напяливают военную форму, и заставляют оркестры играть марши. Видели вы когда-нибудь, чтобы люди под звуки марша шли в спальню или в ресторан, где их ждет прекрасный ужин? Вот почему у ирландцев такие замечательные военные песни и великие певцы. Вроде этого - как его звали? - певца в клубе на Третьей авеню, - где стояли слишком мощные усилители. Брайан Энтони. Он мог своими песнями породить в вас желание маршировать, И вот почему, как знает любой разведчик, Ирландская республиканская армия не идет ни в какое сравнение ни с "мау-мау", ни с какой другой террористической организацией. Не говоря уже о Вьетконге. Ирландцы видят в смерти высшее благородство. Они и умирают. Брайан Энтони и его щедрый и счастливый голос! А тут Римо вынужден был слушать весь этот рев в то время, как сердце его готово было воспарить вместе с парнями в хаки. Вот за что можно умирать. Только за песню - ни за что другое. - Итак? - снова спросил Смит. - Чиун исключается, - ответил Римо. - Но вам же нужен переводчик. - Достаньте другого. - Информация о нем уже пошла. У китайской разведки имеется его описание. И ваше тоже. Вы фигурируете как агенты спецслужб. - Великолепно. Вы все решили заранее, не так ли? - Ну? Так вы возьметесь за это задание? - Уж не хотите ли вы сказать, что я могу отказаться, и никто обо мне плохо не подумает? - Не говорите глупости. Римо заметил парочку из Сенека-Фолз, штат Нью-Йорк. Он уже видел их раньше - тогда они были с детьми. Сегодня была их ночь греха, а эти две недели на курорте - как блестящая жемчужина, обрамленная одиннадцатью с половиной месяцами их обыденной жизни. А может, наоборот - эти две недели только давали дополнительный импульс, а настоящую радость они испытывали в остальное время? Впрочем, какая разница? У них были дети, у них был свой дом, а у Римо Уильямса ни дома, ни детей не могло быть никогда - слишком много времени, денег и риска ушло на создание его самого. И тут он осознал, что сегодня Смит впервые попросил - попросил, а не приказал - его взяться за выполнение задания. А раз Смит поступает так, значит, в задании есть что-то особенное, что-то важное, может быть, для этой семьи из Сенека-Фолз. Может быть, для их детей, которым еще предстоит родиться. - О'кей, - сказал Римо. - Вот и хорошо, - отозвался доктор Смит. - Вы даже не представляете себе, как немного нам осталось до прочного мира. Римо улыбнулся. Улыбка получилась печальная, словно он хотел сказать: "О, люди! Зачем вы посадили меня на электрический стул?" - Разве я сказал что-то смешное? - Да. Мир во всем мире. - Вы считаете, что мир во всем мире - это смешно? - Я считаю, что мир во всем мире невозможен. Я считаю, что вы ведете себя смешно. Я считаю, что я сам веду себя смешно. Ну, ладно. Я отвезу вас в аэропорт. - Зачем это? - удивился Смит. - А затем, чтобы вы добрались до самолета живым. Потому что вы можете стать жертвой покушения. Вот так-то, дорогой. ГЛАВА ШЕСТАЯ  - Откуда вы знаете, что на меня готовится покушение? - спросил Смит. Такси, в котором они ехали, неслось по широкому шоссе в направлении сан-хуанского аэропорта. - Как поживают дети? - Дети? Какие...? Ох, черт! Римо обратил внимание, что таксист был несколько напряжен. Он по-прежнему насвистывал ту же унылую мелодию, которую непрерывно насвистывал от самого отеля "Насьональ". Несомненно, своей демонстративной беззаботностью и беспечностью он хотел показать, что не имеет никакого отношения к покушению, о котором Римо стал подозревать сначала в казино, потом в ночном клубе. Все эти люди испускали сигналы, столь же очевидные, как телеграфный код, и шофер такси не был исключением... Их поведение было нарочито безучастным: они ни разу не взглянули ни на Римо, ни на Смита, но двигались вокруг них, как планеты вокруг Солнца, по эллипсу, в одном из фокусов которого находились Римо и Смит. Умением воспринимать эти сигналы Римо овладел под руководством Чиуна. Практику Римо проходил в магазинах: он брал какой-нибудь образец товара и подолгу держал его в руках, пока продавец или хозяин не начинал испускать сигналы. Самым трудным в этом деле было, однако, не уловить сигналы от людей, которые за тобой наблюдают, а быть уверенным, что за тобой никто не следит. Шофер продолжал свистеть, посылая самые откровенные сигналы. Все та же мелодия, все тот же унылый мотив. Он полностью отключил свои мысли - иначе ему не удавалось бы с таким постоянством воспроизводить одни и тот же звук. Шея у него была красная, вся в черных рытвинах, напоминающих маленькие лунные кратеры, в которых скопились пот и грязь. Зачесанные назад сальные волосы свисали жесткими черными прядями и явно служили питательной средой для многочисленных бактерий. Свет фонарей вдоль шоссе пробивался сквозь туман, как свет глубоководных прожекторов. Карибское море есть Карибское море, и казалось странным, что в отсыревших подвалах громадных американских отелей до сих пор не завелась плесень. - Подождем, - предложил доктор Смет. - Да нет, все в порядке, - возразил Римо. - В машине нам опасаться нечего. - Но мне казалось... - Смит показал глазами на шофера. - С ним тоже все в порядке, - успокоил его Римо. - Считайте, что он уже мертвец. - Но мне как-то не по себе. А если у вас выйдет осечка? Впрочем, ладно. Нас раскрыли. Раз за мной следят, значит о нашем существовании кому-то стало известно. Не знаю, насколько хорошо они осведомлены о том, чем мы занимаемся. Надеюсь, всего не знают. Если вы понимаете, что я имею в виду. Голова шофера начала нервно дергаться из стороны в сторону, но он промолчал, всем своим видом пытаясь показать, что вовсе не прислушивается к разговору. Он медленно протянул руку к микрофону радиопередатчика, который Римо заметил, садясь в машину. Он видел, что передатчик выключен. Римо перегнулся через спинку переднего сиденья. - Пожалуйста, не делай этого, - сказал он самым учтивым тоном. - А не то мне придется оторвать тебе руку. - Чего? - не понял шофер. - Вы чего, спятили, что ли? Мне надо позвонить диспетчеру. - Ты съедешь на боковую дорогу, но никому об этом не скажешь. Твои друзья сами последуют за нами. - Послушайте, мистер. Мне не нужны лишние неприятности. Но если вы их хотите, то можете получить. Он метнул быстрый взгляд черных глаз в зеркальце заднего вида, потом снова уставился на дорогу. Римо улыбнулся его отражению и заметил, как рука шофера поползла от микрофона к поясу. Так, ясно, оружие. Машина такси была новой модели - в Нью-Йорке такие появились лишь недавно. Она была оборудована пуленепробиваемой стеклянной перегородкой, которая отделяла место водителя от салона с пассажирами. Водитель мог по своему желанию поднять ее - достаточно было лишь нажать кнопку. У водителя была также кнопка, позволявшая запирать двери, и с пассажирами он мог общаться через микрофон, да еще черед маленькое окошко для денег. Римо увидел, как движением колена шофер нажал на потайной выключатель. Пуленепробиваемый щит встал на свое место. Запоры задних дверей защелкнулись. У пуленепробиваемой перегородки был один недостаток - она крепилась металлической рамой. - Я тебя плохо слышу, - сказал Римо и пальцами выдрал алюминиевую раму. Стекло выпало, Римо аккуратно поставил его к ногам Смита и снова наклонился к шоферу. - Послушай, друг, - спросил он, - а тебе не трудно вести машину одной левой? - Ничего, - ответил шофер. - Глянь-ка. - И он помахал перед носом у Римо правой рукой с зажатым в ней короткоствольным пистолетом тридцать восьмого калибра. Смит проявлял умеренный интерес ко всему происходящему. - Здорово, - похвалил шофера Римо, схватил его правой рукой за плечо и глубоко вонзил большой палец куда-то в переплетение мышц и нервных окончаний. У шофера онемело сначала плечо, потом вся рука, пальцы разжались, и пистолет с мягким стуком упал на резиновый коврик кабины. - Вот и хорошо, - сказал Римо так, словно разговаривал с ребенком. - Ну, а теперь сверни с дороги там, где вы договорились. Пусть твои друзья, которые за нами следят, поймают нас в ловушку. - У-у, - простонал шофер. - Послушай, - предложил ему Римо. - Если они нас прикончат, ты останешься в живых. Идет? - У-у, - ответил шофер, стиснув от боли зубы. - Я так и думал, что ты не станешь возражать. - Римо еще немного сжал плечо шофера, и тот взвыл от боли. Смит казался крайне расстроенным - ему не нравились подобные дела, если они происходили у него на глазах, а не в письменных отчетах. - Ну что ж, договорились, - сказал Римо шоферу. - Ты остановишься там, где хотят твои друзья. Если мы погибнем, ты останешься в живых. 0'кей? Он немного разжал пальцы, и шофер сумел ответить: - Ладно, гринго. Идет. - Вы уверены, что поступаете разумно? - спросил Смит. - Зачем нам кого-то убивать, если в этом нет необходимости? - Но он враг. Может быть, следует избавиться от него, забрать машину и скрыться? - Вы хотите, чтобы я вышел, а вы сами все возьмете в свои руки? - Нет-нет, - поспешно ответил доктор Смит. - Тогда, сэр, если не возражаете, заткнитесь, пожалуйста. Когда они подъехали к зеленому указателю, гласящему, что до аэропорта осталось уже совсем немного, шофер свернул направо, на темную, неосвещенную дорогу, ведущую куда-то через туманные зеленые болота. Он проехал с милю и опять свернул на грунтовую дорогу, по обеим сторонам которой росли огромные развесистые деревья. Туманная ночь была окрашена в зеленоватые тона. Таксист заглушил мотор. - Вот здесь ты и умрешь, гринго, - сказал он. - Здесь умрет один из нас, компаньеро, - возразил Римо. Ему нравился шофер, но все же не настолько, чтобы не отключить его. Римо отпустил его плечо, наклонился вперед и ткнул указательным пальцем в солнечное сплетение. Отлично, подумал Римо. Две минуты как минимум. Сзади подъехали два легковых автомобиля и припарковались рядом друг с другом в десяти футах позади такси. Римо видел свет их фар в зеркальце заднего вида, а когда они остановились, он грубо пригнул Смита к сиденью. - Ложитесь на пол, - прошептал он. - И не пытайтесь помогать. Римо выбрался наружу через правую дверь. Из каждой машины вышло по четыре человека. Одна группа подошла к такси справа, другая - слева. Римо стоял спиной к такси, опираясь руками о багажник, а восемь человек стояли двумя рядами по обе стороны от него. - Вы все арестованы, - сказал Римо. Те опешили. - В чем мы обвиняемся? - спросил один из них. Его английский выговор был безупречен. В свете фар Римо сумел разглядеть его: это был здоровенный громила с крупными чертами лица. На голове у него была шляпа с мятыми полями. Так, ясно, это главарь, понял Римо. Ничего больше ему и не нужно было знать. На главаря он имел свои виды. - Так в чем мы обвиняемся? - повторил тот. - В нарушении правил смерти, - ответил Римо. Он перенес тяжесть тела на руки, потом оттолкнулся, и ноги его взлетели в воздух. Полированный носок правого ботинка ткнулся в адамово яблоко ближайшего человека справа. Ноги снова коснулись земли, а руки он и не отрывал от крышки багажника. Не останавливаясь, Римо развернулся налево и повторил упражнение - на этот раз адресовав носок левой ноги ближайшему человеку слева. Удар и на этот раз пришелся точно в кадык. Движения Римо были столь быстры, что оба нападавших упали на землю одновременно и вместе отправились в последний путь. Римо наконец отцепился от багажника такси и оказался между двумя цепочками людей - по трое в каждой. Все шестеро вскинули пистолеты. Один из них выстрелил, но Римо помог ему промахнуться и попасть в живот человека, целившегося с противоположной стороны. Тот закачался, потом рухнул как подкошенный. Пятеро оставшихся в живых завертелись в калейдоскопе рук, ног и тел. Они молотили воздух, пытаясь достать Римо. О том, чтобы воспользоваться оружием в такой свалке нечего было и думать, и они надеялись справиться голыми руками. Но руки их хватали воздух, а Римо проносился среди них, следуя технике, разработанной полторы тысячи лет тому назад. Он словно перемещался в другом измерении. В лучшем случае его противники хватали воздух, в худшем - натыкались друг на друга, но ни один из них даже и не дотронулся до Римо, а он вращался в этом круговороте тел, демонстрируя старинное искусство айкидо, искусство жизни, возведенное в ранг искусства смерти, когда за его исполнение берется идеальная машина для убийства. Тут он снес череп, там проткнул почки, ударом локтя в висок превратил чью-то голову в бесформенное месиво из костей и мозгов. Шесть человек валялись на земле. С ними все было кончено. Оставалось двое, включая главаря. Движения Римо стали более прямолинейными, и в то же время, более быстрыми - если они успеют прийти в себя, то вспомнят, что он представляет собой удобную мишень для их пистолетов. Он нанес каждому удар открытой ладонью в висок, и они вырубились. Но не окончательно. Он подтащил их к такси и окликнул доктора Смита. Сначала голова Смита показалась в окне, потом он сам вылез через дверь, которую Римо предусмотрительно оставил открытой. - Оглянитесь вокруг, - сказал ему Римо. - Узнаете кого-нибудь? Смит уставился на тех двоих, которых Римо прислонил к корпусу автомобиля, и отрицательно покачал головой. Затем обошел место действия, переворачивая тела носком ботинка, порой наклоняясь, чтобы в свете фар получше рассмотреть лицо. Потом он вернулся к Римо. - Я никогда никого из них не видел, - сообщил он. Римо поднял руки, большими пальцами нажал на виски двоим оставшимся в живых и сделал несколько вращательных движений. Со стоном оба пришли в себя. Римо дал возможность главарю осознать, что слева от него находится живой человек. Затем он взвился в воздух, и на обратном пути опустил свой локоть на макушку этому только что живому человеку. Главарь не успел моргнуть глазом, а Римо уже протягивал ему какую-то сероватую окровавленную массу. - Хочешь, с тобой будет то же самое? - Нет, - выдавил из себя главарь. - О'кей. Кто тебя послал? - Не знаю. Просто из Штатов перевели деньги и объяснили задание. - Спокойной ночи, - сказал Римо и отправил его в вечность, заехав коленом ему в правую почку. Они со Смитом подошли к передней дверце такси. Шофер застонал. - Его можно оставить в живых? - спросил Смит. - Только если мы возьмем его на службу. - Этого я сделать не могу, - сказал Смит. - Тогда придется его убить. - Я знал, что такие вещи приходится делать, но... - Какой вы чистюля, дорогой. А как вы думаете, что означают все те числа, которые я называл вам по телефону? - Знаю, знаю. Но это были просто числа. - Для меня это были не просто числа. - Ладно. Делайте то, что должны. Ради мира на земле. - Сказать всегда легко, - пробормотал Римо и заглянул в черные глаза шофера. - Прости, компаньеро. В затуманенном мозгу шофера никак не могла укорениться мысль о том, что гринго до сих пор жив. - Ты заслужил право жить, гринго, - наконец выговорил он. - Ты заслужил. - Спокойной ночи, компаньеро, - мягко произнес Римо. - Спокойной ночи. Может быть, как-нибудь в другой раз встретимся за стаканчиком. - Что ж, пусть будет другой раз, дружище, - сказал Римо и отдал шоферу прощальный салют. - Вы уверены, что он мертв? - спросил Смит. - Можете убедиться сами, - огрызнулся Римо, выволок тело шофера из салона автомобиля и сел за руль. - Залезайте, - резко бросил он Смиту. - Зачем же так грубо? Римо завел мотор. Чтобы объехать два припаркованных автомобиля, ему пришлось переехать через некоторые из валяющихся на земле тел. Вырулив на неосвещенную дорогу, он мало-помалу набрал скорость и добрался до шоссе, ведущего в аэропорт. Он вел машину совсем не так, как это делают другие - либо слишком быстро, либо ползком, по-черепашьи. Ход машины был ровный, словно бы он на компьютере рассчитал, насколько можно полагаться на двигатель, рессоры и прочие узлы автомобиля. В машине пахло смертью. Не запах мертвых тел, а такой запах, который Римо научился распознавать по опыту. Запах страха. Римо не знал, был ли это невыветрившийся запах страха шофера или он исходил от Смита, притулившегося на заднем сиденье. Когда они подъехали к зданию аэровокзала, Смит сказал: - От этой работы временами чувствуешь себя совсем больным. - Они бы сделали с нами то же самое. Вы чувствуете себя больным оттого, что наша жизнь зависит от чужой смерти. Увидимся. А может, и нет, - сказал Римо на прощанье. - Удачи, - попрощался с ним Смит. - Кажется, в том, как началось дело, для вас не было ничего неожиданного. - Интересно, с чего вы это взяли, - улыбнулся Римо. Смит взял багаж и ушел на посадку. Римо тронулся в обратный путь в отель "Насьональ". Ему еще предстояло встретиться лицом к лицу с Чиуном. И дело могло обернуться так, что легче бы ему было умереть на темной дороге. Но все же, как говорил сам папочка: "Умереть всегда легче. Жизнь требует мужества". Хватит ли у Римо мужества сообщить Чиуну, что он станет средством достижения мира с Китаем? ГЛАВА СЕДЬМАЯ  Это была совсем юная хрупкая девушка в огромном сером кителе. Ее худенькие ручки едва выглядывали из необъятных манжет. В руках она сжимала маленькую красную книжечку. На ее овальном лице были круглые очки в толстой оправе, непомерно большие, отчего ее лицо казалось еще более миниатюрным и очаровательным. Черные волосы были аккуратно расчесаны на прямой пробор и стянуты в узел на затылке. На вид ей было не больше тринадцати лет, ее явно мутило, а возможно, она была чем-то напугана. Она сидела на переднем сиденье самолета авиакомпании "Бритиш эйруэйз" неподвижно, глядя прямо перед собой. Римо с Чиуном приехали в монреальский аэропорт Дорваль менее чем за полчаса до прибытия самолета. Чиун первым поднялся в самолет, он весь словно потерялся, запечатанный в строгий деловой костюм, на лацкане которого красовался значок агента службы безопасности. Как только они протиснулись в самолет, слегка подвинув стюардессу, Чиун ткнул пальцем в сторону явно больной девушки и сказал: - Вот оно, животное. Я по запаху чую. Он подошел к девушке и что-то сказал ей на непонятном языке, наверное, по-китайски. Девушка кивнула и ответила. Затем Чиун произнес еще что-то - явно ругательство - и показал ей свое удостоверение. - Она хочет посмотреть и твое, маленькая шлюха из свинарника. Может, она хочет его украсть. Уж это такой народ - одни воры и грабители. Римо показал свое удостоверение и улыбнулся. Девушка пристально посмотрела на фотографию, потом на Римо. Осторожность никогда не помешает, - сказала она на безупречном английском. - Прошу вас, проводите меня, пожалуйста, в дамскую комнату. Мне что-то нехорошо. Но я превозмогу свою слабость. Точно так же, как я превозмогла грубость и реакционные нападки вашего цепного пса. - Дерьмо вонючее! - отреагировал Чиун. Его карие глаза сверкали от ненависти. Девушка наконец нашла силы подняться. Римо помог ей спуститься по трапу - непомерных размеров китель явно мешал, ей. Чиун следовал сзади, чувствуя себя неловко в черных кожаных туфлях. Борода его была аккуратно подстрижена. Тогда, в отеле "Насьональ" в Сан-Хуане, он совершенно ошарашил Римо своей реакцией на предложение Смита. Впрочем, Римо пора было уже знать, что Чиун способен выкинуть и не такие штучки. - Я не только говорю, но и читаю по-английски, - сказала девушка. - Чтобы бороться с империализмом, надо знать его язык. - Хорошая мысль, - одобрил Римо. - На короткой дистанции вы - железный тигр, но на длинной - бумажный тигр. Народ - вот железный тигр на длинной дистанции. - С этим я спорить не могу, - откликнулся Римо. - Вот дамская комната, - остановил он девушку, когда она проскочила мимо таблички. - Спасибо, - поблагодарила девушка, и протянула Римо маленькую красную книжечку. - Берегите ее как свою собственную жизнь. - Разумеется, - пообещал Римо, принимая книжечку в твердой глянцевой обложке. Девушка развернулась, как по команде "кругом", и, по-прежнему путаясь в огромном кителе, торжественным маршем прошествовала в дамскую комнату. Римо мог поклясться, что, входя внутрь, она вынула из кармана рулон туалетной бумаги. - Ты уже начал читать пропаганду этой похотливой развратницы? - поинтересовался Чиун, поглядывая на книжечку с видом одновременно торжествующим и презрительным, - Это же просто ребенок, Чиун. - Детеныши тигра умеют убивать. Дети - самые злобные существа. Римо пожал плечами. Он по-прежнему был благодарен Чиуну, что тот согласился быть вместе с ним. И по-прежнему удивлен. Он слишком хорошо помнил, что случилось в Сан-Франциско. Тело и сознание Римо еще только-только возвращались к нормальному состоянию после неудачного исполнения тренировочного задания, которое едва не закончилось плачевно. И тут президент объявил о предстоящем визите китайского премьера. Чиун и так уже злился, что из-за речи президента был отменен "Волшебный мир Диснея". Римо в этот момент работал над глубоким дыханием, глядя в окно на мост "Золотые Ворота", пытаясь представить себе, как он бежит по одному из поддерживающих этот висячий мост тросов, соответственно регулируя дыхание. Чиун привел Римо в норму очень удачно и очень быстро. Ничего удивительного в этом не было - ведь он посвятил этому делу всю свою жизнь, начав тренироваться с полутора лет. Коша Чиун впервые приступил к обучению Римо, он сказал, что Римо опоздал на двадцать шесть лет, но что он сделает все от него зависящее. Мысленно Римо спускался по тросу на дальнем конце моста, когда услышал визг. Сознание Римо моментально вернулось в гостиничный номер. Чиун издавал злобные боевые выкрики, адресуя их телевизору, с экрана которого вещал президент - как всегда, крайне нудно, тщательнейшим образом взвешивая каждое слово. Президент мог казаться даже искренним - для этого надо было только, чтобы в голосе не слышалось никаких проявлений радости или душевной теплоты. - Благодарю вас и спокойной ночи, - сказал президент, но Чиун не дал ему благополучно смыться с экрана. Он врезал по экрану ногой, и трубка кинескопа, еще несшая в себе облик президента, взорвалась, усыпав пол осколками. - Зачем ты это сделал? - Идиоты! - заорал Чиун. Его лохматая козлиная бородка тряслась от гнева. - Бледнолицые кретины! Дебилы! Ты и твой президент. Белый - цвет слабости. Все вы - слабые и больные. Все! - Да что случилось? - Что случилось? Глупость случилась. Вы все идиоты. - Да что я такого сделал? - Тебе и не надо ничего делать. Ты - белый. Этого больше чем достаточно. И Чиун вернулся к своему занятию. Левой рукой он ударил по телевизору сверху, одновременно правой - сбоку. Деревянный корпус развалился, лишь левая сторона возвышалась как колокольня. Ее он разбил вдребезги ударом локтя сверху. Чиун с видом победителя окинул взором груду проводов, щепок и осколков стекла, и торжествующе плюнул на эту кучу. - Китайский премьер собирается посетить вашу страну, - объявил он и снова плюнул. - Чиун! Где твое самообладание? - А где гордость твоей страны? - Ты хочешь сказать, что ты сторонник Чан Кайши? Чиун снова плюнул на то, что когда-то было телевизором. - Чан и Мао - близнецы-братья. Они оба китайцы. Китайцам доверять нельзя. Если человек хочет, чтобы у него остались штаны и рубаха, он не должен доверять китайцам. Кретины! - Ты что-то имеешь против китайцев? Чиун медленно разжал ладонь и досмотрел на свои пальцы, - Надо же, ты сегодня на редкость понятливый. Мои тренировки оказали на тебя благотворное воздействие. Ты улавливаешь малейшие колебания воздуха. Ты дорос до понимания высшего смысла. - Ладно, Чиун, успокойся. Все хорошо. Но все было отнюдь не ладно и не хорошо. Назавтра, проходя мимо третьего за день китайского ресторана, Чиун плюнул в третий раз. - Чиун, прекрати, - прошептал Римо, и в ответ подучил резкий удар локтем в солнечное сплетение, удар, от которого обыкновенный человек прямиком попал бы в больницу. Римо сдавленно зарычал. Его боль, похоже, немного успокоила Чиуна, и он начал мурлыкать что-то под нос, мелко семеня дальше, ожидая, когда покажется еще один китайский ресторан, чтобы можно было на него плюнуть. Тут все и случилось. Парни были здоровенные - Римо никогда не видел вблизи таких громил. Их плечи были где-то на уровне его макушки, а ширины они были такой, что казались не людьми, а тремя мускулистыми автоматами по продаже сигарет. Их головы размером с хозяйственную сумку соединялись с плечами чем-то, что со строго медицинской точки зрения можно было назвать шеями, но что на самом деле было скорее наростами из мышечной ткани. На них были синие спортивные пиджаки с эмблемой "Лос-анджелесских бизонов". У одного из них волосы были подстрижены по-военному, у другого - сальные космы свисали на плечи, у третьего - пышная шевелюра в стиле "афро". Вместе они весили не менее полутонны. Они стояли перед стеклянной витриной мебельного магазина и слаженно пели. Тренировочные сборы закончились, и им предстояла ночь приключений в славном городе Сан-Франциско. Они были в добродушном и приподнятом настроении, еще более приподнятом благодаря выпивке, и когда они увидели сморщенного старого азиата, ни у одного из них и в мыслях не было оставить карьеру профессионального футболиста. - Приветствую тебя, брат из третьего мира, - пропел великан с пышной шевелюрой, Чиун остановился, смиренно сложив руки, посмотрел на великана-негра и ничего не ответил. - Я приветствую решение президента пригласить вашего премьера, великого руководителя третьего мира. Китаец и негр - братья. Это был конец блестящей карьеры атакующего защитника "Бульдозера" Джонса. На следующий день газеты написали, что, по всей вероятности, он снова сможет ходить примерно через год. Двое его приятелей были дисквалифицированы на одну игру и оштрафованы на пятьсот долларов каждый. Оба они утверждали - и полиции, и газетчикам, - что маленький старый китаец поднял "Бульдозера" и швырнул его на них. По сообщениям газет, тренер Харрахан заявил, что его нельзя считать слишком строгим наставником, но подобные случаи безудержного пьянства катастрофически сказываются на всей команде. "Мы потеряли одного из самых выдающихся атакующих защитников в истории футбола. Это трагедия, и откровенная ложь только усугубляет ситуацию". Пока тренер разбирался со своими проблемами, Римо решал свои. Им с Чиуном необходимо было уносить ноги из Сан-Франциско и перебраться в Сан-Хуан, где однажды ночью ему пришлось попросить Чиуна об одолжении, причем на согласие старика он нисколько не рассчитывал. Чиун отдыхал в "люксе", который занимал под именем мистера Паркса, а Римо числился его камердинером. Смит только что благополучно улетел в Нью-Йорк. И Римо ничего не оставалось делать, как прямо сказать Чиуну: - Чиун, нам придется охранять одного китайца и попытаться спасти жизнь другого. Чиун молча кивнул. - Ты согласен?! - Да, конечно. Почему бы и нет? - Ну, я же знаю твое отношение к китайцам. - Отношение? Как можно относиться к насекомым? Если наши хозяева, которые платят нам деньги и кормят нас, хотят, чтобы мы присматривали и охраняли тараканов, мы будем делать то, что они нам прикажут. - Чиун улыбнулся, и, помолчав немного, произнес: - Только вот еще что. - Что? - спросил Римо. - Если вам положено получить какие-нибудь деньги от китайцев, требуй деньги вперед. Ничего не делай, пока тебе не заплатят. Недавно китайцы наняли несколько человек из моей деревни для исполнения крайне опасного задания. Они не только ничего не заплатали, но даже попытались избавиться от моих сограждан. - Я и не знал, что китайские коммунисты пользуются услугами Синанджу. - Не коммунисты. Император Чу-ди. - Чу-ди? Тот, который выстроил Запретный город? - Он самый. - Недавно? Это было пятьсот лет назад. - Для корейца это всего несколько дней. Так помни: пусть платят вперед. - Обязательно. - Римо снова удивился, когда Чиун с готовностью согласился подстричь бороду. - Когда имеешь дело с насекомыми, совершенно не важно как ты выглядишь, - пояснил он. И вот теперь они стояли у входа в дамскую комнату в аэропорту Дорваль и ждали. Сентябрьский дождь барабанил в окна, и им было прохладно в легких костюмах. Надо будет при первой возможности купить демисезонную одежду. - Она, наверное, крадет мыло, или полотенца, или туалетную бумагу, - сказал, улыбаясь, Чиун. - Она там уже десять минут. Пожалуй, пойду проверю, - отозвался Римо. Он достал значок, который получил от Смита вместе с удостоверениями для себя и Чиуна, и ворвался в дамскую комнату со словами: "Санитарный инспектор. Всего минутку, леди". Тон его был официальный, корректный и ровный, так что никто не стал протестовать и все скоренько вышли. Все, кроме нее. Она сворачивала бумажные полотенца и засовывала их себе под китель. - Что вы делаете? - изумился Римо. - Возможно, в вашей стране не будет ни полотенец, ни туалетной бумаги. А здесь полно. Полно. Бумага во всех кабинках, - В Соединенных Штатах повсюду полно туалетной бумаги во всех кабинках. - Во всех кабинках? - Ну да, конечно, если служащие не забыли пополнить ее запасы. - Ага. Ну, тогда возьмем немного. Я привезла с собой бумагу из Пекина. - Туалетную бумагу? - Должным образом подготовиться к заданию - значит выполнить задание. Тот, кто готовясь выполнить задание, не смотрит на дело со всех сторон, неизбежно споткнется с одной стороны. Будь готов! - Вы скаут? - Нет. Это высказывание Мао. А где книжка? - вдруг забеспокоилась она. - Она у моего помощника. - Вы ее еще не читали? - Она была у меня всего десять минут. - За десять минут можно выучить два самых ценных высказывания Председателя Мао. И это могло бы освободить вас от ваших империалистических эксплуататорских привычек. То же относится и к вашему цепному псу. Римо схватил девушка за оба плеча - мягко, но цепко. - Послушай, детка, - сказал он. - Меня не волнует, как ты называешь меня. Но выбирай выражения, когда имеешь дело с Чиуном. "Цепной пес" и "лакей империализма" - не самые подходящие наименования для человека, который старше тебя в три или четыре раза. - Если старый мир реакционен и гнил, он должен быть похоронен вместе со всеми анахронизмами, мешающими человечеству. - Он мой друг, - сказал Римо. - Я не хочу, чтобы его обижали. - Ваши единственные друзья - это партия и рабочая солидарность. Девушка произнесла эти слова, явно ожидая похвалы. Она вовсе не ожидала резкую боль подмышками. А Римо продолжал работать большими пальцами, круговыми движениями буквально ввинчивая мышцы в суставы. Ее чудесные миндалевидные глаза от боли стали почти круглыми. Она разинула рот, собираясь закричать, и Римо пришлось прикрыть ей рот ладонью. - Слушай, детка, и слушай внимательно. Я не хочу, чтобы ты оскорбляла того человека, который стоит за дверью. Он заслуживает уважения. Если не желаешь его уважать, то, по крайней мере, не груби. Я позволю себе высказать предположение, что он знает о мире больше тебя, и если ты заткнешься хоть на минутку, ты можешь многому от него научиться. Впрочем, научишься ты или нет - это меня не касается. Но вот твое плохое воспитание меня касается непосредственно. Так что если ты еще раз позволишь себе распустить язык, детка, мне придется перемолоть твои плечики и сделать из них фарш. Римо воткнул палец правой руки еще глубже и почувствовал, как напряглось все ее тело. Лицо исказилось от боли. - Ну что ж, вот и поговорили, - ласково сказал Римо, - и достигли революционного консенсуса. Верно? Он убрал руку, зажимавшую ей рот. Она кивнула и с трудом перевела дух. - Верно, - выдавила она из себя. - Я буду почтительна со стариком. Я сделаю шаг назад, чтобы впоследствии сделать два шага вперед. Но тебе я могу говорить правду? Не боясь агрессии с твоей стороны? - Конечно, детка. - Ты дерьмо, Римо - как там тебя? Она принялась застегивать свой китель, тратя массу сил на каждую пуговицу. Она, видимо, уловила это имя, когда Римо и Чиун размахивали у нее перед носом своими удостоверениями. - Но не империалистическое, эксплуататорское, реакционное, фашистское дерьмо? - Дерьмо есть дерьмо. - Прекрасно, мисс Лю. - Меня зовут миссис Лю. - Вы замужем за сыном генерала? - Я замужем за генералом Лю, и я ищу своего мужа. Римо вспомнил фотографию, которую видел, когда знакомился с деталями дела. У генерала Лю было суровое, обветренное лицо, изборожденное глубокими морщинами, - тяготы долгих переходов не прошли даром. Ему было шестьдесят два года, - Но ты же совсем ребенок. - Я не ребенок, черт тебя подери. Мне двадцать два года, а революционной с