Они кричат: "Вэй Чин!" Это означает что-то вроде: "Ко мне, китайцы!" - пояснил Чиун. Они уже выбрались из фестивальных толп, и улица впереди оказалась неожиданно темной. И тут Римо увидел, как из темной аллеи, ярдах в сорока впереди, вышли еще четверо молодых людей. На них были такие же костюмы, как и на том, что за ними следил, - те же армейские кители и фуражки. Они направились прямиком к Римо, Чиуну и Мэй Сун, а тот, первый - Римо чувствовал это кожей - подбирался к ним сзади. Он взял Мэй Сун под локоть, и мягко, но быстро увлек ее за угол в узкий переулок. Переулок был ярко освещен, но там было тихо. Тишину нарушало только гудение кондиционеров в трехэтажных домах цвета дубленой кожи, стоявших по обеим сторонам узкой улочки, и дома эти не пропускали сюда шум итальянских толп, неистовствовавших всего в одном квартале отсюда. Дело пока оборачивалось лучше, чем думал Римо. Может быть, они просто-напросто хотели половить золотую рыбку во всей этой мутной итальянской водичке? Но так или иначе девушку надо было держать подальше от всяких неприятностей. Они пошли по извилистой улочке, свернули за угол, и тут Римо резко остановился. Футах в ста впереди дома кончались, и улочка переходила в темную аллею, которая вела в сквер. Сзади слышался звук приближающихся шагов. Он снова схватил Мэй Сун за локоть. - Пошли, - приказал он. - Поужинаем. - А у тебя или у твоего цепного пса есть деньги? У меня нет. - Выставим счет правительству Китайской Народной Республики. Девушка до сих пор так ничего и не заметила. Она уже привыкла, что Римо помыкает ею. Чиун, естественно, не испускал никаких сигналов, и Римо очень надеялся, что и сам он не дал ей почувствовать, что за ними следят. Они как ни в чем не бывало поднялись по ступенькам ресторана "Сад императора", и Римо сказал девушке: - Когда победит революция, и ваша шайка возьмет власть, примите такой закон, чтобы все рестораны были на уровне земли. А то тут постоянно приходится либо карабкаться вверх, либо спускаться куда-то в подземелье. Это все равно что город под городом. - Физические упражнения благотворно сказываются на пищеварении, - ответила Мэй Сун. Чиун фыркнул, но промолчал. Ресторан был пуст, официант сидел за столом в дальнем углу зала и раздумывал, на какую лошадь поставить на завтрашних скачках. Римо не раздумывая прошел вдоль левой стены и выбрал столик посередине между входом и дверью на кухню. Он усадил Мэй Сун и знаком показал Чиуну, чтобы тот сел рядом. Сам он сел напротив, с трудом протиснув ноги под маленький столик. Ему хорошо была видна входная дверь, а чуть развернувшись, он мог видеть и дверь в глубине зала, ведущую на кухню. Чиун улыбался. - Что тут смешного? - Незабываемое событие. Поход в китайский ресторан. Ты когда-нибудь умирал с голода после обеда из семи блюд? Впрочем, люди, лишенные чести и достоинства, не нуждаются в средствах поддержания жизни. Мэй Сун хотела было что-то ответить, но тут подошел официант, и она осеклась. - Добрый вечер, - сказал официант на превосходном английском. - Мы не подаем спиртное. - Ничего страшного, - отозвался Римо. - Мы просто хотим поужинать. - Хорошо, сэр, - поклонился официант. Он поклонился и Мэй Сун, потом чуть повернул голову в сторону Чиуна. Римо заметил, как Чиун поднял глаза, глянул в лицо официанту, и его дежурную улыбку как ветром сдуло. Официант снова обернулся к Мэй Сун и быстро-быстро залопотал что-то по-китайски. Мэй Сун негромко ему ответила. Официант снова пролопотал что-то, но прежде чем Мэй Сун смогла ответить, Чиун прервал их мелодичную беседу. Явно пародируя их птичий щебет, он что-то сказал официанту. Тот покраснел, потом развернулся и быстрым шагом направился на кухню. Римо проследил, как он прошел сквозь вращающиеся двери, потом обернулся к Чиуну. Старик удовлетворенно кудахтал себе под нос, а на лице его застыла самодовольная ухмылка. - В чем дело? - спросил Римо. - Он спросил эту шлюху, что она делает рядом с корейской свиньей, - сообщил Чиун. - Что она ему ответила? - Она сказала, что мы склоняем ее к занятию проституцией. - Что он сказал? - Он предложил вызвать полицию. - Что ты сказал? - Только правду. - Какую именно? - Такую, что китаянок не надо склонять к занятию проституцией. Это занятие у них в крови. Как и похищение туалетной бумаги. Еще я ему сказал, что мы будем есть только овощи, и что он может убрать всех дохлых кошек обратно в морозильник, чтобы завтра выдать их за свинину. Похоже, он очень расстроился и ушел. Бывают такие люди, что не умеют смотреть правде в глаза. - Ну что ж, я рад, что тебе удалось справиться с этим делом так деликатно. Чиун с достоинством поклонился и молитвенно сложил руки, что должно было символизировать безмятежное спокойствие и заверить всех, что ни одно лживое или злое слово не слетело с его уст. Через плечо Мэй Сун Римо следил за входной дверью. Он наклонился к девушке и негромко сказал ей: - Слушай меня внимательно. Смотри во все глаза и замечай все, что покажется тебе подозрительным. Любой сигнал или еще что. Если я правильно понимаю, то люди, которые похитили генерала, сейчас находятся где-то поблизости, и не исключено, что они захотят пополнить свою коллекцию, и поймать тебя. А это дает нам шанс найти его. Может быть, очень слабый шанс. Но все равно шанс. - Председатель Мао сказал: "Кто не ищет, тот не найдет". - Меня воспитывали в духе этой идеи, - согласился Римо. Она улыбнулась - очень мило и приветливо. - Будь осторожен, капиталист. Быть может, семена революции уже запали тебе в душу, готовые прорасти в любую минуту. Она чуть подвинулась и коленом прикоснулась к колену Римо. Он чувствовал, как она дрожит. С того дня в гостиничном номере в Бостоне она неустанно и нарочито посылала сигналы Римо - то прикоснется, то потрется. Но Римо реагировал на эти сигналы весьма холодно. Ее надо было держать при себе, а лучшим способом для этого было оставить ее желания неудовлетворенными. По выражению презрения в глазах Чиуна Римо понял, что официант возвращается. Римо проследил за ним в зеркале, висевшем над входом. Он видел, как тот идет с крайне недовольным видом и несет в руках три тарелки. Он подошел к столу и поставил тарелку перед Римо: - Для вас, сэр. Вторую тарелку он поставил перед Мэй Сун: - А это для прекрасной дамы. Третью тарелку он грохнул на стол перед Чиуном, и мелкие капельки разбрызгались по столу. - Если мы вернемся сюда через год, - изрек Чиун, - то эти пятна так тут и останутся. Китайцы, как вы знаете, никогда не моют столы. Они ждут, пока землетрясение или наводнение не смоют грязь. Так же они поступают и со своими телами. Официант ушел на кухню, пятясь задом всю дорогу. Под столом Мэй Сун тискала ногу Римо, зажав ее между колен. И - как поступают все женщины в подобных ситуациях - она, чтобы скрыть свои притязания на чужую ногу, принялась преувеличенно громко щебетать: - На вид неплохо, - заявила она. - Интересно, это кантонская или мандаринская кухня? Чиун понюхал тарелку с обычным китайским набором бесцветных овощей. - Мандаринская, - высказал он свое суждение. - Пахнет псиной. Кантонская кухня пахнет птичьим пометом. - Людям, которые едят сырую рыбу, не следовало бы плохо отзываться о кухне цивилизованных народов, - Мэй Сун отправила в рот полную ложку овощей. - Употреблять в пищу птичьи гнезда - это что, признак цивилизации? И обычная перепалка завязалась снова. Но Римо не обращал на них никакого внимания. В зеркало ему были хорошо видны двери кухни, а через их круглые окошки был прекрасно виден официант, разговаривавший с тем молодым китайцем, который следил за ними на улице. Тот размахивал руками, и Римо увидел, как он снял свою фуражку и с размаху отхлестал официанта по лицу. Тот поклонился и выбежал в зал. Пробегая мимо стола, он что-то пробормотал себе под нос. - Что он сказал? - спросил Римо Чиуна. Чиун по-прежнему вертел ложкой в тарелке с овощами, - Он назвал меня свиньей. Римо продолжал внимательно следить за официантом. Тот подошел к телефонному аппарату и набрал номер. Три цифры - всего три. Экстренный вызов полиции города Нью-Йорка. При чем тут полиция? Этому может быть только одно объяснение: ему велели во что бы то ни стало разъединить девушку и ее телохранителей. Для этого надо натравить на них полицейских, а в поднявшейся суматохе девушку увести. Римо не слышал, что говорит официант - тот говорил шепотом, но все же он наклонился вперед и прошептал Чиуну: - Нам придется разделиться. Отведи девушку назад в гостиницу. Проследи, чтобы за тобой не было хвоста. Оставайся при ней. Никаких звонков, никаких посетителей, никому не открывай, кроме меня. Чиун кивнул, - Пошли, нам пора, - сказал Римо девушке, вынимая свою ногу из тисков, которыми стали ее колени. - Но я еще не доела. - Мы возьмем пакет и заберем остатки с собой. В конце концов, можно воспользоваться этой ситуацией. Если вмешается полиция, надо устроить так, чтобы любые попытки установить контакт с девушкой проходили через Римо. Они подошли к конторке у входа. Официант только-только повесил трубку. - Но вы еще не пили чай, - сказал он. - Мы не хотим пить. - Но ваше печенье? Римо перегнулся через конторку и цепко схватил его за руку, чуть повыше локтя: - Хочешь, я предскажу тебе будущее? Если будешь мешать нам выходить через эту дверь, у тебя будет сломано ребро. Соображаешь? Он сунул руку в карман и шлепнул десятидолларовую бумажку на конторку: - Сдачи не надо. Римо первым спустился по лестнице. Как только троица показалась в дверях ресторана, пятеро молодых мужчин в полувоенной форме, которые до того стояли, прислонившись к стене дома напротив, направились в их сторону. Внизу Римо сказал Чиуну: - Идите вон по той аллее до самого конца улицы и возьмите такси. Я к вам присоединюсь попозже. Римо сошел с тротуара на мостовую, а Чиун грубо схватил Мэй Сун за руку и повел к скверу. Римо надо было только прикрыть их отход и продержаться до тех пор, пока они не скроются среди деревьев. В темноте Чиуна никто не сможет найти, даже если ему придется тащить такой багаж, как эта девушка. И тут в дверях ресторана показался официант и закричал: - Стой! Держите его! Это вор! Пятеро китайцев подняли глаза. Римо глянул через плечо направо. Чиун и девушка исчезли. Просто испарились. Или, может, земля раскрылась и поглотила их. Пятеро молодых китайцев тоже заметили исчезновение объекта наблюдения. Они посмотрели налево, потом направо, потом тупо уставились друг на друга, а затем, как бы найдя кого-то, на ком можно сорвать злобу, набросились на Римо. Римо приложил все усилия к тому, чтобы не нанести им никаких увечий. Он не хотел, чтобы к приезду полиции улица была усеяна мертвыми телами. Это могло привести к нежелательным осложнениям. Поэтому он просто вертелся среди них, отражая удары рук и ног. Официант продолжал верещать что-то, стоя на верхней ступеньке. Наконец в переулок въехала патрульная машина. Вращающаяся красная лампа на крыше поочередно освещала все дома по обеим сторонам улицы. Молодые китайцы, завидев машину, взяли ноги в руки и побежали в сторону узкой аллеи, куда на машине было не проехать. Патрульная машина подъехала к Римо и остановилась, скрипнув тормозами, и по инерции протащившись несколько футов по булыжной мостовой. Из нее выскочили двое полицейских, и официант закричал: - Вот он! Хватайте его! Не дайте ему уйти! Полицейские подошли к Римо. - В чем дело, приятель? - спросил один из них. Римо внимательно посмотрел на него. Совсем еще мальчишка, волосы белокурые, явно немного испуган. Римо хорошо было знакомо это чувство: он не раз испытывал его в первые дни службы. Еще в те времена, когда он был жив. - Черт его знает. Я вышел из ресторана, и тут на меня напали сразу пятеро. А теперь еще этот орет как резаный. Официант подошел к ним, по-прежнему стараясь держаться подальше от Римо. - Он ударил меня, - сказал он. - И убежал, не заплатив по счету. Эти молодые люди услышали мой крик и попытались задержать его. Я хочу подать исковое заявление. - Боюсь, нам придется забрать с собой вас обоих, - сказал второй полицейский. Он был постарше, явно опытнее. Виски его были уже чуть тронуты сединой. Римо пожал плечами. Официант улыбнулся. Полицейский постарше впихнул Римо на заднее сиденье, а молодой тем временем помог официанту запереть ресторан. Они вернулись к машине и сели впереди, а тот, что постарше, уселся рядом с Римо. Римо отметил про себя, что он сел так, чтобы Римо не мог дотянуться до его кобуры. Обычная практика, но было приятно убедиться, что на свете еще осталось несколько профессионалов. Полицейский участок был всего в нескольких кварталах. Римо провели внутрь - оба полицейских - по бокам, а потом поставили перед длинной дубовой стойкой. Она напомнила ему все те стойки, за которыми он сам когда-то стаивал не раз, только не в роли задержанного. - Нападение на хозяина ресторана, сержант, - доложил старший полицейский лысому начальнику за стойкой. - Мы сами не видели. Нет тут кого-нибудь, кто не слишком занят, чтобы разобраться с этим? Мы хотим вернуться обратно раньше, чем этот фестиваль закончится. - Отдайте их Джонсону. Он ничем не занят, - махнул рукой сержант. Римо хотел продержаться тут подольше и убедиться, что полицейские запишут его адрес. Тогда его несложно будет выследить. Много лет тому назад ему разрешили в подобных случаях делать две вещи. Первое: он мог применить физическую силу. Разумеется, сейчас об этом не могло быть и речи - он ведь сам, по доброй воле хотел назвать свое имя и адрес, а ему не нужны были тридцать тысяч легавых в отеле и окрестностях. Второе: он мог позвонить по телефону. Он помнил номер - это был номер в Джерси-сити. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ  Жан Боффер, эсквайр, тридцать четыре года, а миллионов вдвое больше, сидел на коричневом плюшевом диване в холле своей фешенебельной квартиры и с наслаждением разглядывал ковер цвета недозрелого лимона, и площадью в семьдесят один квадратный метр - ковер этот положили лишь сегодня. Он снял свой пурпурный вязаный жакет, но не забыл вынуть из внутреннего кармана и оставить при себе маленькое электронное устройство, которое должно было запищать, если в его квартире зазвонит телефон спецсвязи. Он носил эту пищалку уже семь лет, но до сих пор она так ни разу и не сработала. Но не зря же миллионов у него было вдвое больше прожитых лет, и объяснение этому только одно: он по доброй воле постоянно носил при себе это устройство, и по доброй воле исполнил бы все что надо, если бы телефон когда-нибудь зазвонил. Сам не зная того, он был личным поверенным в делах профессионального убийцы. И вот, в тот самый момент, как он взял пищалку в руки, она запищала. И он вдруг осознал, что за семь лет ни разу ее не слышал, и даже не знал, что за звук она издаст. Звук был очень высокий, отрывистый, но его сразу же заглушил звонок телефона. Он подошел к телефону, еще толком не зная, чего ожидать, и снял трубку с аппарата без диска. Пищалка замолчала. - Алло, - сказал он. - Боффер. - Вы хороший адвокат, я слышал, - сказал голос, который и должен был сказать: "Вы хороший адвокат, я слышал". - Да, думаю, лучший, - именно так Жан Боффер, эсквайр, и должен был ответить. Боффер уютно устроился на кушетке и положил книгу по судебной медицине на кофейный столик. - Чем могу служить? - невозмутимо спросил он. - Меня арестовали. Можете меня вытащить? - Вас могут выпустить под залог? - Если бы я хотел выйти под залог, я бы внес его сам. Можете вы сделать что-нибудь, чтобы обвинение было вообще снято? - Расскажите, что случилось. - Меня подставили. Ресторан в китайском квартале. Хозяин заявляет, что я напал на него, но он врет. А пока меня держат. - Какой ресторан? Хозяин еще там? - Да, он тут. Его зовут Во Фат. А ресторан - "Сад императора" на Дойерс-стрит. - Задержите хозяина до моего приезда. Напустите побольше тумана. Заявите фараонам, что вы хотите предъявить встречный иск. Я буду через двадцать минут. - Он помолчал. - Кстати, а как вас зовут? - Меня зовут Римо. Оба повесили трубку одновременно. Боффер глянул на жену. На ней были огромные наушники, как у летчиков, - она была вся поглощена симфоническим концертом для одного слушателя, но не переставала вместе с тем и красить ногти. Он помахал ей рукой, и она сняла наушники. - Давай поужинаем где-нибудь в городе. - Что мне надеть? - На ней был белый брючный костюм с отделкой из золотой парчи. Вполне подходящий наряд для ужина на яхте где-нибудь у Багамских островов. - Остановимся по пути и купим что-нибудь. Собирайся, пойдем. Машина ждала внизу, он сел за руль, вывел машину на бульвар Кеннеди и поехал в сторону Голландского тоннеля. До тех пор, пока машина не въехала в тоннель, ни один из супругов не проронил ни слова. - Новый клиент? - спросила наконец жена, разглаживая воображаемые складки на своем белоснежном костюме. - Драка или какая-то мелочь в этом роде. Но я подумал, что это неплохой повод поужинать. Он выехал из тоннеля, улыбаясь, как делал всегда, когда смотрел на сногсшибательную вывеску Управления порта, напоминающую кастрюлю со сбежавшими макаронами. Машина въехала в китайский квартал. Улицы его были уже темны и пустынны, от бушевавшей итальянской толпы остались лишь клочки разноцветной бумаги и объедки пиццы, ковром покрывающие мостовые и тротуары. Боффер остановил машину перед рестораном "Сад императора". Свет в нем тоже не горел. - Здесь закрыто, - сказала жена. - Подожди минутку. - Он поднялся по лестнице. В ресторане было темно, и лишь где-то в глубине зала слабо горела лампочка в семь с половиной ватт. Боффер заглянул внутрь сквозь стеклянные двери, мысленно зафиксировав расположение столиков рядом с дверью на кухню. Левой рукой он провел по краям дверей, пытаясь нащупать дверные петли. Таковых не оказалось. Он спустился по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, и забрался в машину. - Поужинаем через пятнадцать минут, - обрадовал он жену, которая в этот момент занималась обновлением помады на губах. Полицейский участок был всего в трех кварталах от ресторана. Боффер оставил жену в машине, зашел внутрь и прямиком направился к сержанту, по-прежнему восседавшему за длинной дубовой стойкой. - У меня тут клиент, - сказал адвокат. - Римо - фамилии не помню. - А, да. Он там. С каким-то китайцем они уже битый час орут друг на друга. Пройдите туда и спросите Джонсона, - Сержант махнул рукой в сторону открытой двери в глубине помещения, Адвокат прошел через турникет и подошел к двери. В комнате было трое: один - китаец; еще один сидел за пишущей машинкой и двумя пальцами старательно печатал протокол - это явно был полицейский по имени Джонсон; третий сидел на крепком деревянном стуле, прислонившись спиной к стеллажу с папками документов. Стоя в дверях, Боффер заметил, что кожа на скулах у него чуть светлее, и словно бы немного стянута - явно результат пластической операции. Темно-карие глаза встретились со взглядом адвоката и на мгновение вспыхнули. Обычно люди не могли выдержать взгляда Боффера. Но только не этот новый клиент. Взгляд его темно-карих глаз снова стал холодным и лишенным всякого выражения, как и само лицо. Боффер легонько постучал по дверной раме. Три пары глаз уставились на него. Он вошел. - Следователь Джонсон? Я адвокат этого человека. Внесите меня в протокол. Полицейский подошел к двери. - Входите, мэтр, - сказал он, явно заинтересовавшись полосатым пурпурным жакетом. - Даже не понимаю, зачем вам так беспокоиться. Ничего особенного. Во Фат говорит, что ваш клиент напал на него. А ваш клиент хочет предъявить встречный иск. Им обоим придется подождать решения до утра. - Если бы вы мне разрешили переговорить с господином Во Фатом всего пару минут, я думаю, мне удалось бы уладить это дело. Это же не преступление - скорее просто недоразумение. - Конечно, валяйте. Во Фат! Этот человек хочет с тобой поговорить. Это адвокат. Во Фат поднялся навстречу Бофферу. Адвокат взял его под локоток и отвел в глубь комнаты. При этом он печально качал головой. - У вас прекрасный ресторан, господин Фат. - Я слишком давно занимаюсь этим делом, чтобы позволять безнаказанно нападать на меня. Боффер пропустил его слова мимо ушей. - Мне очень грустно, но боюсь, нам придется прикрыть ваше заведение. - Как это так - прикрыть? - Видите ли, сэр, в вашем ресторане имеют место очень серьезные нарушения установленных норм. Например, входные двери открываются внутрь. Это может быть очень опасно, если в ресторане случится пожар. И это очень незаконно. Во Фат смутился. - Ну, и кроме того, конечно, план расположения столиков. Все эти столики возле двери на кухню. Еще одно нарушение. Я знаю, что у вас прекрасное заведение, но в интересах посетителей нам с моим клиентом придется подать официальную жалобу в суд и потребовать закрытия вашего ресторана как несоответствующего санитарным нормам. - Послушайте, не будем так спешить, - Во Фат масляно улыбнулся. - Будем. Мы поспешим и заберем обратно все обвинения против моего клиента. - Но он напал на меня. - Да, сэр, вероятно, он именно так и поступил. Он был возмущен тем, что чуть было не попался в ловушку, и что, не дай Бог, случись пожар - он бы мог сгореть заживо. Дело обещает быть интересным. На какое-то время газетные сообщения создадут вам дурную славу, но я уверен, что рано или поздно все развеется. Точно так же, как и слухи о том, что вы напали на клиента. Во Фат поднял руки: - Как пожелаете. В этот момент вернулся Джонсон и принес два листка голубоватой бумаги - регистрационные бланки. - Нам это не понадобится, - заверил его Боффер. - Мистер Фат только что решил забрать назад свое исковое заявление. Обе стороны немного погорячились. Мой клиент тоже не будет предъявлять свой иск. - Мне же лучше, - сказал полицейский. - Меньше бумажной возни. Римо уже поднялся и сделал несколько грациозных шагов к двери. Боффер повернулся к Во Фату: - Я правильно изложил ваше решение? - Да. - И я вам не угрожал, и не выдвигал никаких предложений, которые вынудили бы вас сделать этот шаг против воли? - спросил Боффер, и добавил шепотом: - Скажите "нет". - Нет. Боффер снова повернулся к полицейскому: - И, разумеется, я заявляю то же самое от имени моего клиента. Этого достаточно? - Конечно. Все свободны. Боффер повернулся к двери. Римо исчез. Не было его и в следующем помещении. Перед зданием участка жена по-прежнему ждала Боффера в машине. Окна машины были опущены. - Что это за сумасшедший? - спросила она. - Какой сумасшедший? - Да только что какой-то тип выбежал оттуда. Просунул голову в окно и поцеловал меня. И сказал какую-то глупость. И смазал мне всю помаду. - Что он сказал? - "Вот так-то, дорогая". Вот что он сказал. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ  За Римо никто не следил, пока он возвращался в гостиницу. Войдя в комнату, он увидел, что Чиун сидит на диване и смотрит очередную передачу, в которой ведущий пытался добиться хоть какого-то толка от женщины с лицом, похожим на подметку ботинка, которая громко и истерично возмущалась новыми веяниями в искусстве. - Где Мэй Сун? - спросил Римо. Чиун ткнул пальцем через плечо в сторону ее комнаты. - За вами кто-нибудь следил? - Нет. - А кстати, как это у тебя получилось там, у ресторана? Я имею в виду, куда ты испарился? Чиун самодовольно ухмыльнулся: - Я тебе расскажу, а потом ты разболтаешь всем своим друзьям, и скоро все, даже маленькие дети, смогут так прятаться. - Пойду спрошу девчонку, - сказал Римо и направился к двери в ее комнату. Чиун пожал плечами. - Мы просто поднялись по какой-то лестнице и спрятались за дверью. Никому и в голову не пришло взглянуть наверх. - Фантастика. Магия. Ха, - фыркнул Римо. Он прошел в соседнюю комнату, и Мэй Сун нежно замурлыкала при виде его. Она направилась ему навстречу, одетая только в тонкую ночную рубашку. - Какой чудесный у вас китайский квартал! Надо обязательно съездить туда еще раз. - Конечно, конечно. Все что пожелаешь. С тобой кто-нибудь пытался вступить в контакт после возвращения сюда? - Спроси своего цепного пса. Он отнял у меня и свободу, и личную жизнь. А можем мы поедем в китайский квартал завтра? Я слышала, там есть замечательная школа каратэ, которую должен обязательно увидеть каждый, кто приезжает в ваш город. - Конечно, конечно, - согласился Римо. - Кто-нибудь обязательно попытается связаться с тобой. Возможно, они выведут нас на генерала, так что обязательно посвящай меня во все. - Разумеется. Римо развернулся и хотел уйти, но она перегородила ему дорогу. - Ты сердишься? Тебе не нравится то, что у тебя перед глазами? - она раскинула руки и гордо выставила вперед свои юные грудки. - Как-нибудь в другой раз, малыш. - Тебя что-то беспокоит. О чем ты думаешь? - Мэй Сун, я думаю о том, что мне становится все труднее и труднее уйти от тебя, - сказал Римо. Но думал он вовсе не об этом. Думал он о том, что кто-то уже установил с ней контакт, поскольку на столике возле кровати лежала новая красная книжечка с высказываниями Председателя Мао, а купить такую у нее не было ни времени, ни возможности. Кто-то наверняка тайком передал ей книжицу. И этот внезапный интерес к китайскому кварталу, и к замечательной школе каратэ! Вслух он сказал: - Ложись спать. Завтра встанем пораньше и отправимся в китайский квартал на поиски генерала. - Я уверена, что завтра мы его найдем, - счастливо проворковала она и обхватила Римо своими ручонками, уткнувшись лицом ему в грудь. Ночь Римо провел в кресле у двери ее комнаты, лишь на короткое время погружаясь в чуткий сон. Он был готов пресечь любую попытку Мэй Сун к бегству. Утром он безжалостно разбудил ее и сказал: - Пошли, тебе надо обновить гардероб. Хватит шастать по городу в этом хреновом кителе. - Этот китель произведен в Китайской Народной Республике. Это очень качественное изделие. - Но ты не должна скрывать свою красоту. Ты лишаешь трудящиеся массы удовольствия лицезреть новый, прекрасный и здоровый Китай. - Ты правда так думаешь? - Конечно. - Но я не хочу надевать одежду, созданную путем жестокой эксплуатации несчастных рабочих. Нитки, сплетенные из их крови. Ткань, сотканная из их пота. Пуговицы - из их костей. - Ну, купим что-нибудь недорогое. Всего несколько вещичек. А то мы уж слишком бросаемся в глаза. - Ладно. Только совсем немного. - Мэй Сун строго подняла палец, как школьная учительница: - Я не хочу пользоваться плодами капиталистической эксплуатации рабского труда. - О'кей, - заключил Римо. В магазине "Лорд и Тейлор" Мэй Сун узнала, что рабочим компании "Пуччи" хорошо платят. Она остановила свой выбор на итальянских товарах, потому что в Италии большая коммунистическая партия. Результатом этой верности интересам рабочего класса стали два ситцевых платья, пеньюар, четыре пары туфель, шесть бюстгальтеров, шесть пар кружевных трусиков, серьги - потому что они были золотые, и тем самым она подрывала валютно-финансовую систему Запада, парижские духи и - только для того, чтобы показать, что китайский народ дружески относится к трудовой Америке, и враждебно настроен только по отношению к ее правителям, - клетчатый пиджак, сшитый в районе Тридцать третьей улицы. По счету набежало 875 долларов 25 центов. Римо достал девять бумажек по сто долларов. - Наличные? - удивилась продавщица. - Да. Зелененькие. Продавщица позвала администратора. - Наличные? - удивился администратор. - Ага. Деньги. Мистер Пелфред, администратор, посмотрел одну банкноту на свет и знаком показал, чтобы ему подали другую. Ее он тоже посмотрел на свет, потом пожал плечами. - В чем дело? - спросила Мэй Сун у Римо. - Я плачу наличными. - А чем еще можно платить? - Понимаешь, большей частью покупки совершаются с помощью кредитных карточек. Ты покупаешь то, что тебе нравится, а они вставляют карточку в специальную машину, и в конце месяца в твой банк приходит счет, - А, да. Кредитные карточки. Экономическая эксплуатация трудового народа, сдобренная массовым надувательством - у народа создается впечатление, что он может что-то купить, хотя на самом деле он попадает в рабство к корпорациям, выпускающим карточки. - Ее голос взлетел к самому потолку магазина "Лорд и Тейлор": - Кредитные карточки надо сжечь на костре вместе с их производителями! - И немедленно! - заявил мужчина в двубортном костюме. Полицейский зааплодировал. Дама в норковом манто расцеловала Мэй Сун в обе щеки. Какой-то бизнесмен сжал кулаки. - Хорошо, мы примем наличные, - сказал мистер Пелфред и громко крикнул: - Наличные! - А что это такое? - спросил один из служащих. - Это что-то такое, чем раньше пользовались все. Что-то вроде того, что опускаешь в телефон-автомат, и все такое прочее. - А, это когда покупаешь сигареты. Только много сразу, так? - Точно. Мэй Сун надела розовое платье, а продавщицы взялись упаковать ее китель, башмаки и серые форменные брюки. Она вцепилась в Римо, прижалась к нему и опустила голову на плечо, глядя, как продавщица складывает китель. - Забавный пиджачок, - сказала девушка. Волосы ее были выкрашены в цвет ржаной соломы, а на груди красовалась пластиковая этикетка с надписью: "Мисс П. Уолш". - Где такие делают? - В Китае, - ответила Мэй Сун. - А мне казалось, что в Китае производят очень изящные вещички - шелк и все такое. - Китайская Народная Республика, - важно изрекла Мэй Сун. - Да-да. Чанки Ши. Народная китайская республика. - Если вы служанка, то так и оставайтесь служанкой, - приказным тоном заявила Мэй Сун. - Заверните пакет и держите язык на привязи за зубами. - Скоро ты захочешь стать царицей, - прошептал ей Римо. Она повернулась и посмотрела на своего спутника: - Когда нам, секретным агентам, приходится жить и работать в феодальном обществе, то мы должны делать все, чтобы ничем не выделяться. Я правильно говорю? - Похоже, так. Мэй Сун надменно улыбнулась: - Тогда почему в должна сносить грубость от холопки? - Эй, послушайте, - заявила мисс П.Уолш. - Я не намерена выслушивать такое от вас, или от кого другого. Если хотите, чтобы я упаковала ваш пиджачок, то будьте добры, ведите себя прилично. Меня в жизни так не оскорбляли! Мэй Сун вся подобралась, напустив на себя вид самой настоящей императрицы, и процедила сквозь зубы: - Ты служанка и должна служить. - Послушай, малютка, - отпарировала мисс П. Уолш. - У нас есть профсоюз, и мы не потерпим таких выходок. Так что, будь добра, говори чуть повежливее, или этот пиджачок полетит тебе в рожу. Мистер Пелфред в этот момент что-то растолковывал своему помощнику насчет наличных, и как с ними обращаться. Услышав пререкания, он, мелко семеня ногами, подбежал к стойке. Топ-топ-топ - простучали его сверкающие туфли по серому мраморному полу. Его круглое лицо лоснилось, дыхание было прерывисто, ручки беспомощно болтались. - Прошу вас, не надо так нервничать, - обратился он к мисс П. Уолш. - Пусть будет повежливее, - бушевала та. - У нас есть профсоюз! - Услышав этот вопль, появилась длинная и тощая, как жердь, суровая женщина в твидовом костюме - явно какой-то профсоюзный босс. Она протопала в направлении шумящей группы людей, сгрудившихся вокруг стойки, где шла упаковка кителя. - Что тут происходит? - важно спросила она. - Всего лишь небольшое недоразумение, - поспешил ответить мистер Пелфред. - Эта покупательница меня оскорбила, - мисс П. Уолш ткнула пальцем в сторону Мэй Сун, а та стояла гордо и неприступно, как бы взирая на ссору между своими собственными служанками. - Что случилось, дорогая? - переспросила суровая женщина. - Расскажи подробно, что произошло. - Я заворачивала для нее этот чудной пиджачок, и тут она заявила, чтобы я прикусила язык, или еще что-то в этом роде. Изображала из себя аристократку, и просто наклала на меня. Просто взяла и наклала. Суровая женщина с ненавистью посмотрела на мистера Пелфреда. - Мы не собираемся мириться с этим, мистер Пелфред, - заявила она. - Она вовсе не обязана обслуживать этого клиента, а если вы ее заставите, то весь коллектив объявит забастовку. Мы не намерены идти ни на какие уступки. Мистер Пелфред беспомощно всплеснул руками. - Хорошо, хорошо. Я сам все упакую. - Нет, нельзя, - заявила суровая женщина. - Вы не член профсоюза. - Фашистская свинья, - холодно изрекла Мэй Сун. - Трудящиеся массы скоро поймут всю гнусность вашей эксплуатации и порвут сковывающие их цепи. - А ты, цветочек лотоса, - обратилась к ней суровая женщина, - заткни свой гребаный ротик, забери свой гребаный пиджачок, и убирайся через гребаную дверь вместе со своим сексапильным дружочком, а не то вылетишь через гребаное окно. А если твоему дружочку это не по душе, то и он вылетит вместе с тобой. Римо поднял руки: - Я любовник, а не боец. - Да уж, плейбойчик, это у тебя на лице написано, - сказала суровая женщина. Мэй Сун с недоумением посмотрела на Римо. - Ты что, собираешься позволить всем этим гадинам так меня оскорблять? - Да, - коротко ответил Римо. Золотистое лицо Мэй Сун окрасилось розовой краской, и, с трудом взяв себя в руки, она сказала ледяным тоном: - Ладно, пошли. Забери китель и платья. - Возьми половину. - Ты возьмешь китель, - приказала Мэй Сун. - Ладно, - согласился Римо и скорбно взглянул на мисс П. Уолш. - У меня к вам большая просьба, не откажите в любезности. Нам далеко идти, и если бы вы могли положить этот пиджак в какую-нибудь коробку или что-то в этом роде, я был бы вам крайне признателен. Все что угодно - коробка, пакет, все сгодится, - Да-да, конечно, - с готовностью отозвалась мисс П. Уолш. - Ой, смотрите-ка, кажется, дождь собирается. Я заверну его в два слоя бумага. У нас на складе есть специальная бумага, пропитанная особым химическим составом. Так что ваш пиджак не промокнет. Продавщица ушла за особой оберточной бумагой, мистер Пелфред мелко-мелко засеменил обратно на свое рабочее место, суровая женщина все с тем же важным видом вернулась в контору, и тогда Мэй Сун снова обратилась к Римо: - Нечего было так пресмыкаться перед ней. А по пути в гостиницу она добавила: - В вашей стране совсем не осталось добродетели. Но уже в вестибюле гостиницы она немного оттаяла, а когда они поднялись к себе в номер, где Чиун восседал верхом на своем сундуке, она уже вся просто булькала от восторга и с воодушевлением щебетала, как здорово, что наконец-то она увидит замечательную школу каратэ, о которой так много слышала, и как все это интересно! Римо незаметно для нее подмигнул Чиуну и сказал ему: - Пошли, мы снова отправляемся в китайский квартал. Полюбуемся на искусство каратэ. А девушку он спросил: - Хочешь поесть? - Нет, - отказалась она. - Я поем после школы каратэ. Она не сказала "мы", отметил Римо про себя. Вероятно, она думает, что к обеду избавится от его общества. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ  - Сэр, я вынужден предупредить вас, что, может быть, у вас больше не будет возможности полагаться на нас в этом деле. Смит уже миновал стадию душевного напряжения, и теперь его голос был так же спокоен, как и залив Лонг-Айленд за его окнами - ровная поверхность воды, спокойная без обычных волн и даже ряби. Все было кончено. Смит принял решение, продиктованное складом его характера - того самого характера, за который покойный президент когда-то избрал его для исполнения этого задания, хотя Смит и не хотел его на себя брать; того самого характера, который начал складываться в далекой юности, в незапамятные времена; того самого характера, который говорил Харолду В. Смиту, что долг есть долг, и его надо исполнять, не думая о собственном благополучии. И вот все это кончится его смертью. Римо позвонит. Смит через него передаст Чиуну приказ возвращаться в Фолкрофт. Чиун убьет Римо и вернется в родную деревню Синанджу, в чем ему поможет Центральное Разведывательное Управление. - Вы должны продолжать усилия в том же направлении, - настаивал президент. - Не могу, сэр. Эта троица собирает вокруг себя толпы. Наш телефонный разговор подслушали. К счастью, это были люди из ФБР. Но если бы они узнали, кто мы такие на самом деле, подумайте, в каком глупом положении они бы оказались. Мы будем действовать согласно заранее продуманному плану, пока еще не слишком поздно. Таково мое решение. - А нет никакой возможности оставить того человека на службе? - голос президента слегка дрогнул. - Нет. - Возможно ли, что в ваших планах по расформированию организации что-то не сработает? - Да. - Насколько это вероятно? - Очень мало. - Что ж, если у вас что-то не получится, могу ли я впредь рассчитывать на вас? Это возможно? - Да, сэр, но я очень в этом сомневаюсь, - Как президент Соединенных Штатов я приказываю вам не приводить в исполнение ваш план, доктор Смит. - Прощайте, сэр, и удачи вам. Смит повесил трубку специального телефона с белой кнопкой. Ах, обнять бы снова жену, попрощаться с дочерьми, сыграть еще хоть одну партию в гольф в Уэстчестерском клубе! А ведь он уже почти добился результата восемьдесят ударов на восемнадцать лунок. С какой это стати гольф именно сегодня вдруг приобрел такую важность? Странно. Но с другой стороны - а чем объяснить то значение, которое гольф играет в жизни во все остальные дни? Может быть, уйти сейчас - это наилучший выход. В Библии сказано, что никто не знает своего часа. Но Смит знает это с точностью до секунды. Он опять посмотрел на часы. Еще минута. Он достал из жилетного кармана пакетик с одной ампулой - ей предстоит сделать свое дело. Белая ампула была продолговатой формы, а концы ее были вроде как стесаны, что придавало ей форму гробика. Это чтобы люди знали - это яд, и не приняли ее по ошибке. Смит уяснил себе это правило, когда ему было шесть лет. Такого рода информация не исчезает бесследно, человек живет с ней, хотя, может быть, никогда в жизни она ему практически не понадобится. Перед мысленным взором Смита проносились лица, слова и чувства, выплывшие из глубин сознания - а ему-то казалось, что все это давно забыто. Вспоминая прожитую жизнь, Смит машинально катал пальцами ампулу по записке с распоряжением отправить алюминиевый ящик в Парсиппани, штат Нью-Джерси. Зазвенел аппарат специальной связи. Смит поднял трубку и обратил внимание, что руки его дрожат. Трубка чуть не выскользнула из рук - так вспотели ладони. - У меня для вас хорошие новости, - донесся голос Римо. - Слушаю, - отозвался Смит. - Я думаю, что сумею выйти на нашего друга. Я как раз направляюсь туда, где он сейчас находится. - Очень хорошо, - сказал доктор Смит. - Попутного вам ветра. Кстати, вы можете сказать Чиуну, чтобы он возвращался в Фолкрофт. - Не-а, - возразил Римо. - Он сделает свое дело в лучшем виде. Я знаю, как его можно использовать. - Ну, - протянул Смит. - Он не очень-то вписывается в общую картину. Отошлите его. - Не пойдет, - заявил Римо. - Он мне нужен. Да не волнуйтесь вы так. Все пройдет отлично. - Ну хорошо, - голос Смита звучал совершенно спокойно. - Просто скажите ему, что я прошу его вернуться. О'кей? - Ни-ни. Я знаю ваши штучки. Я ему скажу, и он вернется, что бы там я ему еще ни наплел. Он профессионал. - Вот и вы тоже будьте профессионалом. Я хочу, чтобы он вернулся. - Получите его завтра. - Скажите ему сегодня. - Не будем торговаться, дорогой. - Римо, это приказ. Это очень важный приказ. На другом конце провода замолчали. Часть телефонной линии до определенного пункта вполне могла быть прослушана. Доктор Смит не должен был говорить того, что он только что сказал, но надо было попытаться и власть употребить. Не сработало. - Черт вас побери, вечно вы беспокоитесь по пустякам. Я вам завтра позвоню. Днем больше, днем меньше - вам от этого хуже не станет. - Вы отказываетесь выполнить приказ? - Обратитесь в суд, - донеслись последние слова Римо. Потом - щелчок, и линия отключилась. Доктор Смит вернул трубку на место, вернул ампулу в пакетик, пакетик вернул в жилетный карман и позвонил секретарше: - Позвоните моей жене. Скажите ей, что я поздно вернусь сегодня. Потом позвоните в клуб и закажите для меня на вечер площадку для гольфа. - Да, сэр. Кстати, насчет вашего распоряжения об отправке оборудования из подвала. Отправить? - Не сегодня, - сказал доктор Смит. До двенадцати часов завтрашнего дня никаких забот в обязанностей у Смита не было. Ему оставалось выполнить только одно дело - умереть и унести с собой в могилу всю организацию. Но он не мог сделать этого, пока не был сделан первый шаг - Римо еще был жив. А раз ему больше не предстояло принимать никаких решений, можно и сыграть в гольф. Конечно, за всеми этими заботами и тревогами ему не добиться восьмидесяти ударов. Если он сможет закончить игру хотя бы за девяносто, это уже будет достижением с учетом всех нынешних обстоятельств. Девяносто сегодня - это все равно что восемьдесят в любой другой день. А сегодня дело обстояло настолько серьезно, что Смит даже мог позволить себе "маллиган". Нет, даже два "маллигана". Особенность характера доктора Харолда В. Смита заключалась в том, что вся честность и холодная решительность его - та, что не позволяла отступить ни на шаг от принятого решения, - таяла, как дым, как только он ставил белый мячик на зеленый газон поля. Прежде чем поставить мячик на стартовую отметку на первом треке, доктору Смиту пришлось хорошенько разогреться. К этому его вынуждали: неотвратимость судьбы, низкая температура тела и неуверенность в том, что он сможет точно послать мяч в лунку с расстояния больше шести футов. К тому же не хотелось ударить в грязь лицом при своем последнем выступлении. Но уже после первой лунки Смит был уверен, что добьется своего. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ  Берной Джексон упаковал в "дипломат" свой "Магнум" 357-го калибра - револьвер, более известный под именем "пушка с ручкой". Он бы взял и настоящую пушку, но она не поместилась бы ни в "дипломате", ни на первом этаже школы каратэ "Бонг Ри". Он также не прочь был бы взять с собой человек пять крутых ребят из своей команды, а еще лучше - для усиления - и пару мальчиков из команд Бруклина и Бронкса. Но чего он действительно хотел всю дорогу, пока выводил из гаража свой "Флитвуд", по пути чуть не сбив пожарный гидрант, - и точно знал, что хочет именно этого, - так это вообще не появляться возле школы каратэ. Когда он вел свой серый лимузин с откидным верхом, стереомагнитофоном, баром, телефоном и цветным телевизором (в свое время он выложил за машину четырнадцать штук) по Сто двадцать пятой улице, направляясь в сторону Ист-Ривер-драйв, ему на мгновение пришла в голову мысль, что если свернуть на север, то можно будет и уехать подальше отсюда. Конечно, сначала ему пришлось бы вернуться к себе в берлогу и забрать все, что там есть в потайном сейфе. Сколько там? Тысяч сто двадцать. Это всего лишь малая часть того, что он стоит, но с этой суммой он останется жив. Тогда можно будет начать все сначала, и мало-помалу вернуть все. Он контролировал значительную часть операций по местной лотерее, которую называли просто игрой в "числа", и знал, как делать свое дело. Руки его вспотели и плохо держали руль. Вот он проехал под железнодорожным мостом у вокзала Пенн-Сентрал. Ему было девять, когда он впервые осознал, что эта дорога ведет вовсе не в те далекие прекрасные края, а лишь за пределы города Нью-Йорка, где было множество других гнусных городишек, которые не больно-то привечали черных мальчишек вроде Берноя Джексона. Ах, как мудра была его бабушка: "Люди никогда не пожелают тебе добра, сынок". И он верил в это. И в тот момент, когда ему надо было бы особенно поверить в это, восемь лет тому назад, он вдруг почему-то забыл про это. И вот теперь, в полном соответствии с законами жизни в Гарлеме, ему предстояло умереть за принятое однажды неверное решение. Джексон врубил кондиционер на полную мощность, но нашел в этом мало утешения. Ему было и холодно и жарко одновременно. Он насухо вытер правую ладонь о мягкую ткань сиденья. В своем первом "Кадиллаке" он обтянул все сиденья белым мехом - ужасно глупо, но он всю жизнь мечтал об этом. Мех протерся моментально, а уже за первый месяц какие-то сволочи пять раз корежили его машину, даже когда она стояла в гараже. Его нынешний "Флитвуд" был серого цвета, и все, что в нем есть хорошего, было надежно упрятано. Скоро он выедет на Ист-Ривер-драйв. А когда он повернет направо, на юг, к своему конечному месту назначения - к китайскому кварталу, к своей собственной смерти, пути назад уже не будет. В этом было основное отличие Гарлема от белой Америки. В белой Америке люди совершали колоссальные ошибки, и это сходило им с рук. В Гарлеме первая большая ошибка становилась последней. А как все казалось легко и просто восемь лет тому назад - тогда, когда ему надо было вспомнить бабушкины наставления и довериться собственным убеждениям! Но и деньги были неплохие. Он посасывал фирменный напиток бара "Большое яблоко" - три порции виски по цене всего двух, и тут еще один распространитель билетов лотереи - все они тогда перебивались по мелочам - шепнул ему на ухо, что какой-то тип хочет его видеть. Он намеренно продолжал потягивать виски, чтобы не показать свою заинтересованность. Потом он, стараясь придать своему лицу самое равнодушное выражение, вышел из "Большого яблока" на Ленокс-авеню, где его поджидал черный мужчина в сером костюме и в сером автомобиле. Мужчина кивнул, подзывая Джексона к себе. - Нежный Шив? - спросил он и открыл дверь машины. - Ага, - Джексон не стал подходить ближе, а правую руку не стал вынимать из кармана куртки, где лежала изящная "Беретта" 25-го калибра. - Я дам тебе числа и сто баксов, - сказал незнакомец. - На первое число ты поставишь завтра. Насчет второго позвонишь завтра вечером. Поставь только десятку, но не играй со своим боссом Дереллио. Надо было тогда же спросить, почему именно ему подвалила фортуна. Ему надо было сразу задаться вопросом, откуда этот тип так хорошо знает его натуру, знает, что если Джексону велеть поставить все деньги, он не поставит ни цента. Знает, что если ему просто назвать число, он наплюет на это. Но если дать ему сотню и велеть сыграть на десятку, он рискнет такой мелочью, чтобы позвонить и узнать, что будет дальше. Первой мыслью Джексона было: ему поручают сорвать банк. Но не на десятку же! Или этот тип в сером автомобиле хотел, чтобы Джексон сыграл на сотню, и сам добавил еще пятьсот? Но при чем тут он, Нежный Шив? Нежный Шив вовсе не собирался ставить на то, что не поддавалось его контролю. Пусть этим занимаются тихие старушки с их мелкими монетками и большими мечтаниями. Ради этого в Гарлеме и играли в числа. Ради мечты. Те, кто действительно хотел сделать деньги, играли в мужские игры, шли на биржу, где вероятность выигрыша была больше. Но мужские игры - это что-то реальное, и скоро становилось ясно, что вам самим-то фактически поставить нечего, а из грязи деньги не сотворишь. А игра в числа - это сладкая мечта, фантазия. За десятку можно было купить день мечтаний о том, что вы сделаете на пять тысяч четыреста. А всего за двадцать пять центов можно было получить сто тридцать пять долларов и купить себе на них продуктов, или расплатиться за квартиру, или купить новый костюм, иль накупить сладостей - все дело вкуса. Любые мыслимые наслаждения. Ничто другое никогда не заменит в Гарлеме игру в числа. Никогда не угаснет этот вечный азарт, разве что явится кто-то с новой прекрасной мечтой, осуществления которой не надо ждать долго - сегодня поставил, а завтра вперед, до ближайшей кондитерской! Джексон поставил и выиграл. А вечером позвонил, чтобы узнать второе число. - Теперь, - сказал ему знакомый голос, - поставь на числа 851 и 857, но не играй по-крупному. Поставь у своего босса Дереллио и скажи друзьям, чтобы тоже поставили. И позвони опять завтра вечером. Число 851 выиграло, но Дереллио потерял не слишком много, потому что друзья Джексона не послушались его. Нет, они не то чтобы не доверяли ему, но просто они тоже не хотели рисковать понапрасну. Вечером он опять позвонил, и голос сказал ему: - Завтрашнее число - 962. Скажи всем своим, что твое чутье сегодня сильно как никогда. И скажи им, что ты будешь ставить только за себя, а они пусть лично идут к Дереллио. И сами пусть ставят на это число. На следующий день игра пошла по крупному. И когда на предпоследней странице "Дейли ньюс" в разделе объявлений напечатали число 962, с Дереллио было кончено. Он принял все ставки, и теперь ему предстояло выплатить четыреста восемьдесят тысяч. На следующий вечер голос сказал: - Встретимся через час на пароме, идущем на остров Стэйтен. На пароме было жутко холодно, но тот тип из серой машины, казалось, не обращал на это ни малейшего внимания. Он был упакован в теплое пальто на меху, и меховые сапоги, и меховую шапку. Он протянул Джексону "дипломат". - Здесь полмиллиона. Расплатись со всеми, кто ставил у Дереллио. И позвони мне опять завтра вечером. - Что за игру ты ведешь? - спросил его Джексон. - Ты не поверишь, - отозвался тот, - но чем больше я узнаю, что я делаю, тем меньше понимаю, зачем я это делаю. - Ты говоришь не как брат. - Да, в этом проблема со всеми черными, которые выходят наверх. Всего хорошего. - Подожди минутку, - сказал Джексон, не переставая прыгать по палубе парома с "дипломатом", зажатым между колен, в изо всех сил колотя себя руками, чтобы согреться. - А что если я просто возьму этот чемоданчик и смоюсь? - Как тебе сказать, - устало отозвался незнакомец. - Мне все-таки кажется, ты парень неглупый, и не захочешь смываться, пока не узнаешь, от кого смываешься. А чем больше ты будешь знать, тем меньше тебе захочется смываться. - Не понял, красавчик. - Я и сам ничего не понимаю с тех самых пор, как взялся за это дело. Тут требуется только точность. - Черный незнакомец еще раз попрощался и ушел. А Джексон расплатился с игроками и взял на себя все операции, которые раньше шли через Дереллио. Раз уж ему дали полмиллиона, чтобы выбросить на ветер, почему бы им не дать ему еще миллион на личные нужды. А тогда уже можно будет и смыться. Но он не смылся. Он не смылся и тогда, когда получил причитающуюся ему сумму. Он не смылся даже тогда, когда однажды ночью ему приказали стоять на углу улицы и ждать, когда, спустя час, белый человек скажет ему: "Можешь идти". Еще через полчаса Дереллио и двух его сотоварищей нашли в соседнем магазине со сломанными шейными позвонками, а за Нежным Шивом внезапно закрепилась репутация человека, способного убить троих голыми руками, это невероятно повысило уровень честности в рядах распространителей, работающих на него. И в уплату за все это шли лишь мелкие услуги, которые ему время от времени приходилось оказывать чернокожему красавчику с усталым голосом. Всего лишь мелкие услуги. Обычно - информация, а иногда его просили приладить вот эту штучку тут, а вон ту - там, или достать надежного свидетеля для какого-нибудь судебного процесса, или, наоборот, - проследить, чтобы у другого свидетеля оказалось достаточно денег, чтобы уехать из города. И в течение года его основной работой стал сбор информации в районе, простирающемся от стадиона для поло до Центрального парка. Даже каникулы на Багамских островах принадлежали не ему. Он оказался в классной комнате, и белый старик с венгерским акцентом начал обсуждать с ним такие вещи, о которых, как полагал Джексон, знала только улица, но называл он их такими именами, которыми сам Джексон никогда не пользовался. Он узнал и про прикрытие, и про явки, и про пароли, и про степени надежности. Ему особенно понравились степени надежности. Попросту говоря, это когда надо сразу определить, свой человек или чужой, насколько ему можно доверять, и не заложит ли. А потом, однажды осенью, в его службу информации начало поступать очень много запросов по поводу азиатов. Так, ничего особенного. Просто любая информация о любых азиатах, которая могла вдруг случайно всплыть. И вот теперь красавчик появился снова и сказал Нежному Шиву, что пришла пора сполна расплатиться за все хорошее, что он имел. Ему предстояло убить человека, чей портрет находился в запечатанном конверте, и сделать это надо было у входа в школу каратэ "Бонг Ри". Красавчик особо подчеркнул, что Нежный Шив не должен вскрывать конверт, пока он не уйдет. И вот Нежный Шив во второй раз в жизни увидел это лицо. Высокие скулы, глубоко посаженные карие глаза, тонкие губы. В первый раз он его видел тогда, когда стоял на углу, где ему было велено, и этот человек вышел из магазина, в котором чуть позднее нашли труп Дереллио, и сказал просто: "Можешь идти". Теперь ему предстояло снова встретиться с ним, и на этот раз, Нежный Шив должен был всадить в него пулю. И когда Нежный Шив сворачивал по Ист-Ривер-драйв на юг в сторону Манхеттена, он уже знал, что его приносят в жертву. Что-то разладилось в огромной машине, частью которой он был. А хозяином машины был тот красавчик. И хозяин решил, что одно маленькое черненькое колесико пора выбросить и заменить новым. Ну что ж, заменим детальку, одним черномазым больше, одним меньше - какая, в конце концов, разница? Нежный Шив свернул направо по Четырнадцатой улице, потом развернулся на сто восемьдесят градусов, доехал до шоссе Ист-Сайд, и направился на север. В кармане у него было восемьсот долларов. Он не станет заезжать домой за деньгами, он даже не станет запирать машину, когда приедет в Рочестер. Он не оставит ни малейшей зацепки, и никто его не выследит. Пусть забирают деньги. Пусть кто угодно забирает машину. Пусть берут все. Он хочет жить. - Ну парень, - сказал он себе. - Они и вправду заставили тебя пошевеливаться. Он почувствовал себя счастливым оттого, что ему предстояло прожить еще один день. И чувствовал себя так до тех пор, пока не доехал до проспекта майора Дигана - проспекта, ведущего на скоростную автостраду, а там уже - прочь из города. У дороги сидела негритянская семья. Рядом стоял заглохший "Шевроле" 57-го года выпуска - обшарпанные, побитые, покореженные останки автомобиля, явно испустившего дух. Но Джексон решил, что сумеет привести его в движение. Он подъехал к этой семье, бесшумно притормозив и мягко прошелестев шинами, и остановился на маленьком островке травы, росшей у забора, отделявшего проспект майора Дигана от Бронкса - Бронкса негров и пуэрториканцев, где в умирающих домах жизнь била ключом. Он открыл дверцу и вышел. Затхлые запахи волной нахлынули на него. Он разглядел эту негритянскую семью. Четверо мальчишек гоняли консервную банку. Все они были одеты в такую рвань, какую не найдешь даже и у Армии Спасения. Сам Нежный Шив Джексон лет пятнадцать назад вполне мог бы оказаться одним из этих мальчишек. Они прервали игру и уставились на него. Отец семейства сидел на земле у левого переднего крыла автомобиля, спиной к спустившей, совершенно лысой шине. На лице его застыло выражение безропотной покорности судьбе. Женщина, старая, как род человеческий, и усталая, как мельничный жернов, храпела на переднем сиденье. - Как дела, брат? - Прекрасно, - ответил отец семейства. - У тебя найдется запасное колесо? Может подойдет? - У меня есть целая машина, и она подойдет. - Кого я должен убить? - Никого. - Звучит прекрасно, но... - Что "но"? - Мне до твоих колес не добраться. Ты не один. Нежный Шив, оставаясь по-прежнему спокойным, медленно развернулся и посмотрел на свой "флитвуд". Рядом с ним стояла ничем не примечательная черная машина. Из нее на Джексона глядело черное лицо - все тот же красавчик, человек на пароме, человек, который называл числа, обучал приемам игры, отдавал приказания. У Джексона похолодело в желудке. Руки опустились, словно парализованные электрическим током. Красавчик посмотрел ему прямо в глаза и покачал головой. Джексону ничего не оставалось, кроме как кивнуть в ответ. - В душу мать, - прохрипел он, и человек в машине улыбнулся. Джексон снова обернулся к отцу семейства, по-прежнему садящему на траве, сунул руку в карман и протянул тому все деньги, какие у него только были, оставив себе лишь двадцать долларов. Тот посмотрел на него с подозрением. - Возьми, - сказал Джексон. Человек не пошевелился. - Ты умнее меня, брат. Возьми. Мне это не надо. Я мертвец. Никакой реакции. И тогда Нежный Шив Джексон бросил деньги на переднее сиденье останков "Шевроле" 57-го года выпуска и вернулся к своему "Флитвуду", за который оставалось уплатить последний взнос - жизнь Берноя (Нежного Шива) Джексона. ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ  Римо Уильямс первым заметил человека с "Магнумом" 357-го калибра. Затем человек в двубортном пиджаке, у которого подмышкой что-то оттопыривалось, заметил Римо. Потом он вымученно улыбнулся. Римо улыбнулся в ответ. Человек стоял у входа в здание без лифта, под вывеской, приглашающей подняться по лестнице наверх и попасть в одну из лучших школ самообороны в Западном полушарии. - Как тебя зовут? - спросил Римо. - Берной Джексон. - Как ты хочешь умереть, Берной? - Никак, - честно признался Берной. - Тогда скажи мне, кто тебя послал. Берной изложил ему историю своей жизни. Черный босс. Числа и сорванный куш. Потом - как он стоял на углу улицы рядом с тем местом, где были убиты три человека. Система сбора информации. - На том углу я тебя видел. - Верно, - подтвердил Римо. - Похоже, мне надо бы тебя убить. Рука Нежного Шива потянулась к кобуре. Римо костяшками пальцев ударил его по запястью. Джексон скривился от боли и здоровой рукой схватился за онемевшее запястье. На лбу у него выступили капельки пота. - Все, что я могу тебе сказать, белая вонючка, это то, что все вы - гнусные мерзавцы. Самые гнусные, самые грязные, самые гребаные ублюдки на планете Земля. - Надеюсь, это так, - отозвался Римо. - А теперь вали отсюда. Нежный Шив развернулся и пошел прочь, а Римо долго смотрел ему вслед, испытывая странное чувство симпатии к человеку, который, сам того не зная, явно был агентом КЮРЕ. На Римо начали охотиться уже свои. Берной Джексон подослан ими. Но где-то в глубине души Римо ощущал свое родство с этим парнем, и Берной остался жив. Обидно было другое - то, что он стал объектом охоты со стороны своих. И теперь он больше не мог никому доверять. Но зачем они подослали этого Джексона? Наверное, вся фирма КЮРЕ скомпрометирована окончательно и бесповоротно. А зачем тогда продолжать поиски Лю? Впрочем, что еще остается? Римо вошел в здание. Поднимаясь по узкой скрипучей лестнице, он чувствовал за своей спиной дыхание Чиуна. Стены когда-то были выкрашены зеленой краской, но она почти скрылась под слоем жира и пыли. Тусклая лампочка на втором этаже высвечивала красную стрелку. Краска свежая - стрелка тут появилась недавно. Мэй Сун шла за Чиуном по пятам. - Ах, как здорово работать с тобой, Римо! - пропел Чиун. - Изыди, - Ты, оказывается, не только знаменитый сыщик и государственный секретарь, но еще и великий благодетель человечества. Почему ты позволил тому типу уйти? - Плюнь и слизни. - Он выследил и узнал тебя. А ты дал ему уйти. - Прими таблетку цианистого калия. На втором этаже Римо остановился. Чиун и Мэй Сун ждали внизу. - Ты любуешься красотой лестницы или обдумываешь свои новые подвиги на ниве благотворительности? - с безмятежным видом спросил Чиун. Чиун, кто же еще? Римо всегда знал это, но не хотел верить. Никто другой ведь не справится. Не Джексон же. Но Чиун его не уничтожил. Не сумел? Это отпадает. На какое-то мгновение у Римо промелькнула мысль, что Чиун отказался, потому что любит его. Но эта абсурдная мысль улетучилась так же быстро, как прилетела. Если Римо должен умереть, Чиун сделает то, что надо. Просто очередное задание. Значит, до Чиуна не дошел приказ. Что-то нарушилось в цепочке связи. Римо вспомнил свой телефонный разговор со Смитом, и то, как Смит настаивал, чтобы Римо велел Чиуну возвращаться в Фолкрофт. Ясно - это был условный сигнал, а Рима не передал его. План дальнейших действий стал теперь очевиден, Резкий удар в желтое горло того, кто стоит несколькими ступеньками ниже. Оглушить его. Убить. А потом - бежать. И все дальше, дальше... Это - единственный шанс. Чиун насмешливо смотрел на него снизу. - Ну что, - спросил он, - мы решили остаться тут навсегда и стать элементом пейзажа? - Нет, - с трудом выдавил из себя Римо. - Мы идем внутрь. - Вот увидите - боевые искусства Востока - это чудесное зрелище. Я уверена, вы не пожалеете, - сказала Мэй Сун. Чиун улыбнулся. Мэй Сун обошла их и открыла дверь. Чиун и Римо прошли следом за ней и оказались в огромном зале с низким потолком. Стены были выкрашены в белый цвет, солнце проникало сквозь расписные окна. Это был явно оборудованный под спортзал чердак. Справа - обычные штучки, какие найдешь в любой школе каратэ: мешки с песком, черепица, кирпичи и огромный ящик, наполненный бобами, - это для того, чтобы укреплять пальцы. Мэй Сун уверенно прошла в небольшую каморку за стеклянной перегородкой. Там стоял простой деревянный стол, за которым восседал молодой азиат в белом борцовском кимоно, подпоясанном красным поясом. Голова его была чисто выбрита, черты лица - правильные, выражение - спокойное, то самое спокойствие, которое достигается годами тренировок и самоограничения. Чиун шепнул на ухо Римо: - Большой мастер. Один из восьми подлинных красных поясов. Очень молодой - всего сорок с небольшим. - На вид ему не больше двадцати. - Большой, большой мастер. Он мог бы преподать тебе интересный урок, если бы ты, конечно, сам захотел, чтобы урок получился интересным. А вот отец его мог бы преподать тебе более чем интересный урок. - Это опасно? - Ты абсолютно невоспитанный юноша. Как смеешь ты думать, что человек, которого я тренировал долгие годы, может опасаться какого-то там каратиста с красным поясом? Это глупо и очень обидно. Я отдал тебе лучшие годы своей жизни, а ты смеешь говорить такое. - Чиун немного понизил голос: - Ты юноша не только очень глупый, но и очень забывчивый. Ты забыл, что человек, которого обучили настоящему боевому искусству, не может не победить самого лучшего каратиста. Даже человек, передвигающийся в инвалидном кресле. Каратэ - это чистое искусство. Самые азы. Слабость его в том, что в каратэ убивают лишь изредка. Лишь маленький сегмент большого круга. Мы владеем всем кругом. А они нет. Римо смотрел на Мэй Сун. Она стояла спиной к ним и разговаривала с азиатом в красном поясе. Тот внимательно ее слушал. Потом он поднял глаза, посмотрел на Римо, но внимание его приковал к себе Чиун. Он вышел из-за перегородки и, не отрывая глаз от Чиуна, направился к ним. Не дойдя пяти футов, он остановился как вкопанный. Челюсть у него отвисла, и казалось, что вся кровь отхлынула от лица. - Нет, - простонал он. - Нет. - Я смотрю, господин Киото, вы очень рано заработали свой красный пояс. Ваш отец, наверное, очень гордится вами. В вашей семье всегда обожали танцы. Я почитаю за честь оказаться в вашем обществе, и прощу вас засвидетельствовать мое нижайшее почтение вашему досточтимому отцу. - Чиун слегка поклонился. Киото застыл на месте. Наконец взял себя в руки и грациозно поклонился в пояс. Потом сделал несколько шагов назад и налетел на Мэй Сун. На стене в глубине зала висела табличка "Раздевалка". И вдруг из маленькой дверцы вышла группа людей - семь негров, все с черными поясами. Они выстроились фалангой и молча направились туда, где Киото принимал гостей. Их движения были изящны, белые борцовские кимоно развевались при ходьбе, и вместе они казались единым организмом, где трудно было отличить одного от другого. - Назад! Уходите! - заорал Киото. Но они шли своим путем, и наконец, сгрудились вокруг Чиуна и Римо. - Не волнуйтесь, господин Киото, - успокоил Чиун хозяина школы, - Я всего лишь безобидный наблюдатель. Я даю вам слово, что сам я не вмешаюсь в то, что здесь будет происходить. Киото недоверчиво посмотрел на него. Чиун слегка поклонился и улыбнулся. И тут заговорил один из негров. Высокий, рост - шесть футов четыре дюйма, вес - двести сорок пять фунтов, и ничего лишнего. Его ухмыляющееся лицо казалось маской, вырезанной из черного дерева. - Мы, люди из третьего мира, не имеем ничего против нашего брата из третьего мира. Нам нужна только белая вонючка. Римо глянул на Мэй Сун. Лицо ее оцепенело, губы были крепко стиснуты. Все ее чувства обострились, а нервы напряглись куда сильнее, чем у Римо, - ему просто предстояло сделать то, чему его учили. По интенсивности испускаемых сигналов влюбленная женщина, предающая своего любовника, может сравниться с диспетчерским пультом крупного аэропорта. - О многомудрый мастер всех искусств, правильно ли я понял вас - вы не станете вмешиваться? - спросил Киото. - Я тихонько отойду в сторонку и посмотрю, как все эти люди будут нападать на одного несчастного белого человека. Ибо я вижу, что именно это сейчас и должно произойти, - Чиун произнес эти слова тоном проповедника, потом он ткнул пальцем в сторону Мэй Суй и добавил: А ты, неверная женщина, обманом завлекшая ничего не подозревающего юношу прямо в пасть смерти, стыдись! - Эй, старик! Не жалей белую вонючку. Он наш враг, - заявил человек с лицом из черного дерева. Римо выслушал весь этот обмен репликами и зевнул. Весь драматический пафос Чиуна не произвел на него ни малейшего впечатления. Ему уже и раньше доводилось видеть, как Чиун изображает самоуничижение. А сейчас Чиун просто заводил их, хотя, судя по их настроению, в особой подзарядке они не нуждались. - Отойди в сторону, - крикнул предводитель Чиуну. - А то мы тебя задавим. - У меня к вам нижайшая просьба, - взмолился Чиун. - Я знаю, что сейчас этот несчастный умрет. Я хотел бы с ним попрощаться. - Не разрешайте ему, он передаст пистолет или еще что! - закричал один из негров. - У меня нет оружия. Я мирный и спокойный человек, нежный цветок, брошенный на бесплодную каменистую почву конфликта. - Эй, что он несет? - раздался голос мулата с громадной пышной шевелюрой "афро" - копна курчавых волос, бурьяном разросшихся на его темно-коричневой голове. - Он говорит, он без оружия, - сказал предводитель. - Странный косоглазый. - Не говори "косоглазый". Он - третий мир, - сказал предводитель и обратился к Чиуну: - Да, старик, попрощайся с белой вонючкой. Революция наступает. Римо равнодушно наблюдал, как все семеро подняли вверх стиснутые кулаки чуть не до самого потолка. Интересно, подумал он, какую сумму я помогу сэкономить мэрии города Нью-Йорка на программах социальной защиты? Впрочем, может быть, они - ребята серьезные, тогда я сильно улучшу статистику преступлений. Семеро негров ударили друг друга по рукам с возгласом: "Вместе мы сила, братья!" Римо поглядел на Чиуна и пожал плечами. Чиун дал знак Римо наклониться к нему поближе. - Ты не понимаешь, насколько все это важно. Я лично знаю отца Киото. У тебя не слишком хорошие манеры, и когда ты волнуешься, это плохо сказывается на грации твоих движений. Я не исправлял этих ошибок, потому что со временем они сами исчезнут, а исправлять их сейчас - значит снижать твои атакующие способности. Но вот чего ты должен избегать любой ценой. Ни в коем случае не вкладывай в удар всю свою силу, потому что это видно сразу, и отец Киото узнает о твоих плохих манерах. Представляешь, мой ученик - и вдруг недостаточно грациозен. - Ни фига себе - мне бы твои проблемы, - ответил Римо. - Не иронизируй. Для меня это очень важно. Быть может, у тебя нет никакой гордости, но я - человек гордый. И я не хочу, чтобы мне было стыдно. За тобой ведь наблюдают не белые и черные люди, а желтый человек с красным поясом, чей отец знает меня лично. - Да ведь и я буду драться не с Амосом и Энди, - прошептал Римо. - Ребята, похоже, крутые. Чиун бросил взгляд через плечо Римо на группу негров. Некоторые из них сняли куртки, чтобы продемонстрировать Мэй Сун свои мускулы. - Амос и Энди, - сказал Чиун. - Хоть я и не знаю, кто это. Ну, пожалуйста, сделай одолжение, исполни мою просьбу. - А ты при случае сделаешь мне одолжение? - Ладно, ладно. Помни одно: самое главное - это не опозорить меня и мою школу. Чиун поклонился, и даже сделал вид, что утирает слезу. Он отступил в сторону и знаком велел Мэй Суй и Киото присоединиться к нему. Один из негров с обнаженным торсом гордо демонстрировал бугристые плечи и великолепный живот, весь покрытый мышцами и напоминающий стиральную доску. Тяжелоатлет, подумал Римо. Ничего особенного. Негр махнул рукой Чиуну, Киото и Мэй Сун, чтобы стояли на месте и не двигались. - Он мой ученик, но я его учил всего несколько дней, - громко сказал Чиун, обращаясь к Киото. - Эй, стойте там, где вы есть. Все! - крякнул негр с великолепной мускулатурой. - Я не хочу задеть братьев из третьего мира. Римо услышал, как Киото насмешливо фыркнул. - Насколько я понимаю, - продолжал Чиун, - это ученики вашего славного дома? - Они просто заглянули сюда, - произнес Киото. - Просто заглянули? - в негодовании воскликнул один из негров. - Мы работаем здесь уже несколько лет. - Благодарю вас, - сказал Чиун. - А теперь мы посмотрим, чего стоят несколько лет в школе Киото по сравнению с несколькими скромными советами школы Синанджу. Прошу вас, начинайте, если вы готовы. Римо услышал, как Киото простонал: - О боже, почему мои предки вынуждены наблюдать все это? - Не волнуйтесь, - сказал негр. - Вам нечего будет стыдиться. Вы будете гордиться нами. Гордиться черной мощью. - Мое сердце трепещет при виде вашей черной мощи, - сказал Чиун. - А мое преклонение перед домом Киото не знает границ. О, горе мне и моему другу! Семь черных тел рассыпались веером, готовые убивать. Римо приготовился к атаке, не сдвигая центр тяжести ни взад, ни вперед, ни вправо, ни влево, чтобы при необходимости совершить резкое движение в любую сторону. Забавно. Чиун дает наставления, чтобы он следил за манерами. А Римо в наставлениях не нуждается. Сегодня Чиун впервые увидит своего ученика в деле, и Римо хотел - а он редко чего-нибудь хотел, - чтобы папочка его похвалил. Значение имеют не стиль, не манеры, а только результаты. В этом было отличие подготовки Римо от принципов каратэ, но теперь ему приходилось думать о стиле. И это могло привести к самым печальным результатам. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ  Их было семеро, и Римо приготовился сделать шаг вправо, потом наискосок влево, сломать двоих, вернуться назад, сломать еще одного и начать все сначала. Это оказалось ненужным. Самый здоровый - тот, с лицом из черного дерева, - выступил вперед. Его буйная шевелюра была подстрижена как живая зеленая изгородь. Он выставил руки вперед, расслабив кисти. Один из негров, не работающий в стиле "богомола" школы кунфу, рассмеялся. Крупные сильные мужчины редко работают в стиле "богомола". Это для маленьких и слабых, чтобы уравнять шансы. Если эта горилла ускользнет от удара Римо, с Римо будет покончено одним ударом. - Эй, Пигги, - крикнул тот, что смеялся. - Что прыгаешь, как педик? Движения Пигги были очень быстрыми для человека его комплекции. Шаг вперед, удар в голову. Римо нырнул и воткнул пальцы ему в солнечное сплетение, потом, как мясник, ребром ладони рубанул шею, колено вверх - от лица ничего не осталось, и - чтобы покончить с этим - пальцами проткнул висок. Тело упало на татами без звука, на остатках лица было написано изумление. Левая рука так и осталась согнутой по-богомольи. Их было шестеро - шесть ошарашенных лиц с широко раскрытыми глазами. И тут кому-то пришла в голову верная мысль - атаковать всем сразу. Все это было похоже на массовые беспорядки на расовой почве - только погромщики непонятно почему были в борцовских одеяниях. - Держи вонючку! Убей бледнолицего! Убей! Их вопли эхом отскакивали от стен зала. Римо посмотрел на Чиуна, надеясь прочитать похвалу на его лице. Ошибка. Черная рука воткнулась ему в лицо, и он увидел ночное небо, усыпанное яркими звездами, а потом он понял, что падает, и увидел, как татами стремительно надвигается на него, перед ним возникли руки и ноги, и черные кулаки, и вытянутые пальцы, и он почувствовал, как чья-то нога вот-вот вонзится ему в пах. Одной рукой он зацепил эту ногу чуть повыше икры, и, воспользовавшись скоростью падения, перекинул тело, с которым эта нога соединялась, через голову. Потом ногой ударил в чей-то пах, и, перекувырнувшись, встал на ноги. Затем схватил одну из пышных причесок и ударил по ней сверху, размозжив череп. Безжизненное тело плюхнулось на татами. Еще один черный пояс нанес удар ногой. Римо схватил его за щиколотку и протащил ногу вперед, а когда тело оказалось совсем рядом, он резко поднял вверх большой палец и воткнул его негру в спину, разорвав почку. Потом отшвырнул визжащее тело в сторону. Теперь их было четверо, и они уже не так горели желанием уделать белую вонючку. Один, нежно гладящий сломанное колено, уже явно был преисполнен братских чувств. Три черных пояса полукругом обступили Римо. - Все вместе, разом. Вперед. На счет три, - сказал один. Это было разумно. Он был очень черен, черен как ночь, борода клочьями торчала в стороны. Даже глаза у него были без белков - просто черные факелы ненависти. На лбу выступил пот. Ему не следовало бы так открыто демонстрировать свою ненависть - это мешало держать себя в руках. - Не похоже на кино, а, Чернушка? - спросил Римо и рассмеялся. - М-мать, - прохрипел черный пояс слева от Римо. - Это мольба о помощи? Или полслова? - спросил Римо. - Раз! - крикнул тот, что ненавидел. - Два! - крикнул тот, что ненавидел. - Три! - крикнул тот, что ненавидел и нанес удар ногой, а двое других - прямые в голову. Римо опять нырнул и оказался за спиной у того, что ненавидел. Он развернулся, зацепил его ногу и резко крутанул. Они оказались рядом с ящиком, наполненным бобами. В этом ящике бобы лежали слоем в восемь дюймов, и тренеры и ученики укрепляли пальцы, тыкая руками в эти бобы. Римо резко ткнул рукой в бобы, но не достал до дна. А не достал он до дна по одной простой причине - просто между рукой и дном оказалось ненавидящее лицо. Впрочем, оно уже перестало ненавидеть, потому что, войдя в ящик на такой скорости, перестало быть лицом. Оно стало бесформенной массой. Бобы впились в глаза. Глядя сверху, казалось, что черный пояс, ослабевший от ненависти и страха, пил со дна ящика, спрятав голову в бобах. Кровь проступила сквозь бобы, и они начали разбухать. Римо в ритме вальса прошелся туда, где лежали кирпичи, черепица, кафельные плитки. А два оставшихся черных пояса размахивали руками и ногами в районе его головы. Он поднял с пола два куска серого кирпича и начал насвистывать, отражая удары рук и ног и задавая ритм ударами кирпичей друг о друга. Уйдя от одного из ударов, он стукнул кирпичами друг о друга, но между ними выросла прическа "афро". Где-то внутри густой копны волос была голова. Кирпичи отчаянно пытались встретиться. Но они раскололись. Как и голова под пышной шевелюрой. Прическа и голова с разинутым ртом грохнулись на татами. Остатки кирпича полетели в воздух. У последнего негра взвился в воздух локоть, но пролетел мимо цели, и он очень выразительно изрек: - М-м-мать! Он стоял перед Римо, руки бессильно опущены, лоб покрыт потом. - Не знаю, что в тебе такого, но я ничего не могу поделать. - Ага, - сказал Римо. - Извини, приятель. - Пошел ты, вонючка, - тяжело дыша, ответил негр. - Вот так-то, дорогой, - произнес Римо, и, когда негр предпринял последнюю отчаянную попытку, перебил ему горло ребром ладони. Труп еще бился в конвульсиях, а Римо уже снял со всех черные пояса и направился к тому, у которого было сломано колено, и который пытался уползти в раздевалку. Он помахал черным поясом перед его лицом. - Хочешь легко и без забот заработать еще один? - Нет, ничего не хочу. - Не хочешь убить белую вонючку? - Нет! - заорал черный пояс, стоя на четвереньках. - Да ладно! Неужто ты из тех, которые показывают свою храбрость только в пустых поездах метро, да еще среди маленьких детей? - Послушай, я не хочу лишних неприятностей. Я ничего не сделал! Почему ты такой жестокий? - Ты хочешь сказать, что когда вы уродуете кого-то - это революция? А когда кто-то бьет вас - это жестокость? - Нет! - Негр закрыл голову руками в ожидании удара. Римо пожал плечами. - Отдай ему черный пояс школы Киото! - пропел Чиун. Римо заметил, как краска гнева залила лицо Киото, но он быстро взял себя в руки. - Впрочем, если пожелаете, - самым милым тоном сказал Чиун Киото, - вы, наставник с многолетним опытом, могли бы научить боевым искусствам моего скромного ученика, с которым я едва перемолвился несколькими словами. - Это не скромный ученик, - отозвался Киото. - И вы научили его не боевому искусству, а обучили принципам школы Синанджу. - Материалом для школы Синанджу стал всего лишь белый человек. Но - делать нечего - приходится работать с тем, что есть, и нам пришлось постараться и поработать получше. - Черный пояс со сломанным коленом на четвереньках уползал в раздевалку. Киото обернулся на звук, и Чиун сказал: - У этого человека есть все данные, чтобы стать чемпионом. Я расскажу вашему достопочтенному отцу, каких успехов вы добились в подготовке легкоатлетов. Он будет счастлив узнать, что вы бросили опасное и рискованное ремесло. Римо аккуратно свернул черный пояс, подошел к Киото и швырнул пояс ему: - Продайте его еще кому-нибудь. Школа каратэ выглядела так, будто по ней только что пронесся смерч. Чиун казался счастливым, но сказал: - Достойно сожаления. Твоя левая рука все еще не выпрямляется как должно. Лицо Мэй Сун было пепельного цвета. - Я думала... мне казалось... американцы... слабые. - Еще какие! - заулыбался Чиун. - Спасибо, что привела меня сюда, - сказал Римо. Хочешь сходить еще куда-нибудь? - Да, - ответила Мэй Сун, помолчав. - Я хочу есть. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ  Во время долгого перехода ничего подобного не случалось. В те дни, когда им приходилось скрываться в пещерах Яньаня, ничего подобного не случалось. И в идеях Мао Цзэдуна ответа не находилось. И даже в самом духе Мао ответа не было. Генерал Лю заставил себя вежливо выслушать новости, которые принес ему гонец. В гнилые времена империи, зло, содержащееся в сообщении, пало бы на голову гонца. Но времена наступили новые, и генерал Лю просто сказал: - Вы можете идти. Благодарю вас, товарищ. Ничего подобного никогда раньше не случалось. Гонец отдал честь и ушел, закрыв за собой дверь. Генерал Лю проводил его взглядом и остался один в комнате без окон, где пахло масляной краской, где стоял всего один стул и кровать, а вентиляция работала ужасно. Другие генералы пусть живут в роскоши, но народный генерал не должен подчеркивать свое высокое положение. Другие генералы пусть строят себе дворцы как у императоров, но только не он. Он был подлинно народным генералом - он хоронил своих братьев в горах, и оставил под снегом сестру, он в тринадцать лет был призван на работы на полях мандарина, а его сестра в то же время - на работу в постели мандарина. Величие генерала Лю как народного генерала заключалось не в его важности и чванстве, а в его жизненном опыте. Он за десять миль нюхом мог почуять, что за противник перед ним. Он видел, как солдаты насилуют и грабят, но он видел и то, как солдаты возводят города и строят школы. Он видел, как один человек может уничтожить целый взвод. Но он никогда раньше не видел то, что видел сейчас. И кто бы мог подумать, что это происходит в Америке - в стране, где все так обожают бытовые удобства и легкую жизнь! Он снова взглянул на записку, которую держал в руке, и вспомнил все записки, которые ему приходилось читать в эти три дня, что он скрывается. Сначала были наемные бандиты в Пуэрто-Рико. Не революционеры, но профессионалы в своем деле. Они потерпели неудачу. Затем был Рикардо де Эстрана-и-Монтальдо-и-РисГернер, человек, о котором было известно, что у него не бывает промахов. Но и он потерпел неудачу. Потом была банда "Вэй Чин". И они тоже потерпели неудачу. И когда вооруженные люди и уличные банды потерпели неудачу, настал черед могучих рук и черных поясов каратэ. Он снова перечитал записку. Они тоже потерпели неудачу. Они не выполнили ни одной из двух поставленных задач: не уничтожили тех, кто пытается разыскать генерала, и не привели к нему его возлюбленную жену, с которой он прожил всего один год. И если генерал Лю и его люди будут и дальше терпеть неудачи, то может случиться так, что народ Китая окажется во власти миротворцев в Пекине, и забудет про годы тягот и лишений, и тогда что же - конец революции? Разве не понимают они, что Мао - всего лишь человек? Великий человек, но всего лишь человек, а людям свойственно стареть и слабеть, и желать смерти тихой и спокойной. Разве не видят они, что это заключение мира с империализмом на самом деле шаг назад, отступление? И когда? Теперь, когда победа так близка. Неужели сейчас, в двух шагах от победы, они отдадут себя во власть этому сыну мандарина, премьеру, и сядут за один стол вместе с издыхающим капиталистическим чудовищем? Нет, если только генерал Лю сумеет помешать этому. Генерал не потерпит никакого мира с империализмом. Ему удалось провести премьера - тот даже не понял мотивов действий генерала. Он приложил максимум усилий для того, чтобы его не считали лидером "партии войны" в Китае. Он был просто народным генералом до того самого момента, как премьер избрал его своим посланником, который должен был уладить все детали встречи премьера с этой свиньей - американским президентом. Это он организовал отравление эмиссара на борту самолета, а когда планы премьера посетить США не изменились, он вызвался лететь в Америку. А потом он переоделся в европейскую одежду, застрелил своих людей, скрылся, и никем не замеченный сел на поезд, который и привез его сюда. Не должно было быть никаких осложнений, и он собирался тихо и спокойно просидеть тут семь дней - весь срок, который премьер отвел американцам. Но этот невероятный американец спутал все карты, а сейчас он, вероятно, уже подбирается к самому логову генерала. Когда его соратники услышат, что случилось в школе каратэ, они могут совсем пасть духом. Нужно немедленно поднять их боевой настрой. Генерал Лю сел на жесткую кровать. Он трижды обдумает свои планы, рассмотрит все детали с трех разных сторон. А потом он будет говорить с людьми. Когда все будет готово, он предпримет решительные действия, а когда его план увенчается успехом, он снова будет держать в руках Мэй Сун, прекрасный цветок, единственную отраду его жизни, единственное, что у него есть, кроме сознания долга. На этот раз неудачи быть не должно. И ему не помешает даже этот невероятный американец, который снова воскресил старинные китайские предания и сказки. Да, первое, что надо сделать, это убедить людей не верить в сказки, Генерал Лю поднялся и забарабанил в тяжелую металлическую дверь. Ему открыл человек в армейской форме цвета хаки. - Я хочу немедленно встретиться со всеми руководителями, - заявил генерал Лю, потом захлопнул дверь и услышал, как защелкнулся замок. В считанные минуты все собрались, битком набившись в душную комнату. Те, что пришли раньше других, уже начали задыхаться. Многие вспотели, и генерал Лю обратил внимание на то, какие у них толстые рожи, какие вялые, какие бледные. Как они отличаются от тех людей, которые были с ним во время долгого перехода! Они больше похожи на мягкотелых цепных псов Чан Кайши, толпящихся у трона этого диктатора. Что ж, генералу Лю не раз приходилось вести в бой необученных солдат. Он начал говорить. Он говорил о долгой и трудной борьбе, о тяжелых временах, о том, как были преодолены все тяготы. Он говорил о голоде и холоде, о том, как и это они превозмогли. Он взывал к гордости, которая есть в душе у каждого стоящего перед ним, и когда они перестали замечать жару и духоту и сердца их запылали революционным огнем, он нанес главный удар. - Товарищи! - произнес он на опальном кантонском диалекте. Посмотрел на собравшихся, и с каждым встретился взглядом. - После стольких великих побед и завоеваний разве имеем мы право отступить перед детской сказкой? Разве зима в пещерах Яньаня не была страшнее, чем сказка? Разве армия Чан Кайши и его цепных псов не была страшнее, чем сказка? Разве современное оружие не страшнее, чем сказка? - Да, да, - раздались голоса. - Верно. Как это верно! - Тогда с какой стати, - возвысил голос генерал Лю, - должны мы бояться сказок о Синанджу? Молодой человек с энтузиазмом воскликнул: - Мы не боимся страданий. Мы не боимся смерти. И уж конечно же, мы не боимся сказок. Но один старик, одетый так, как одевались в Китае давным-давно, произнес: - Он убивает как ночные тигры Синанджу. Вот что он делает. - Я боюсь этого человека, - заявил генерал Лю, и слушатели опешили. - Но я боюсь его как человека, а не как сказочного героя. Он сильный и страшный человек, но нам уже не раз приходилось побеждать сильных и страшных людей. Но он никакой не ночной тигр Синанджу, потому что никаких тигров Синанджу в природе не существует. Синанджу - это просто деревня в Корейской Народно-Демократической Республике. Товарищ Чен, вы бывали в Синанджу. Расскажите вам, что это такое. Человек средних лет в темном строгом деловом костюме подошел к генералу Лю и стал рядом. Лицо его было словно выковано из стали, а волосы были жесткие, как колючая живая изгородь. Он обернулся к собравшимся в этой душной комнате. - Да, я бывал в Синанджу, - сообщил он. - И я разговаривал с жителями Синанджу. До победы великой революции они были бедны и их нещадно эксплуатировали. А теперь они начинают вкушать плоды победы и свободы. - Расскажите про легенду, - прервал его генерал Лю. - Расскажите про легенду. - Да, - ответил Чен. - Я пытался найти Мастера Синанджу. Какой Мастер, спросили меня люди. Мастер, повелитель ночных тигров, сказал я. Ничего такого нет, ответили они. А если бы было, разве жили бы мы в такой нищете? И я уехал. И даже испанец, который одно время работал на нас, сказал, что не смог найти Мастера Синанджу. Так с какой стати мы должны считать, что он существует на самом деле? - А вы положили деньги в карманы жителей Синанджу? - спросил старик, подававший голос и раньше. - Нет, - сердито отозвался Чен. - Я представляю революцию, а не Нью-Йоркскую фондовую биржу. - Жители деревни Синанджу поклоняются только деньгам, - сказал старик. - Если бы они сказали "нет" после того, как вы дали им денег, я мог бы больше доверять вашему рассказу. Генерал Лю возвысил голос: - Американец, о котором мы говорим, - белый как тесто. Разве станет Мастер Синанджу делать ночного тигра из бледнолицего человека? Даже согласно легенде, ночными тиграми Синанджу становились только сами жители Синанджу. - Ошибаетесь, товарищ генерал. Легенда гласит, что однажды будет на свете Мастер, так сильно любящий деньги, что в обмен на огромное состояние он передаст мертвому белому человеку все секреты Синанджу. Он сделает из него ночного тигра, самого страшного и ужасного из ночных тигров. Он поставит его в один ряд с богами Индии, в один ряд с Шивой-Дестроером, разрушителем миров. В комнате воцарилась тишина. Все стояли не шелохнувшись. - Ну что же, - сказал генерал Лю. - Через час этот разрушитель, этот белый мертвец, будет лежать на этой кровати. И вы получите почетное право казнить это легендарное тело. Или, может быть, вы считаете, что революция может подождать, пока не кончится эта сказка? Генералу удалось разрядить обстановку. Все рассмеялись. Все, кроме старика. Он сказал: - Рядом с белым человеком видели пожилого корейца. - Это его переводчик. - Он может оказаться и самим Мастером Синанджу. - Вздор, - отрезал генерал Лю. - Это жалкий цветочек, уже готовый к погребению. - Чтобы не столь уж явно позорить старика, генерал Лю низко поклонился ему в старинной манере. - Верный товарищ. Вы так много сделали для революции - оставайтесь с нами и сейчас, в момент наивысшего торжества. Все вышли, готовые к новым подвигам. Они снова стали боевой единицей. А старика генерал попросил остаться. Генерал подошел к двери, закрыл ее и пригласил старика сесть на кровать. Сам он сел на единственный в комнате стул и обратился к старику: - Расскажите про Синанджу. Я тоже слышал эту легенду, но я ей не верю. Старик кивнул. Глаза у него были старые, как самые старые горы. Кожа лица словно бы ссохлась и задубела. - Но в последнее время мне пришлось столкнуться с большим количеством вещей, в которые трудно поверить, - продолжал генерал Лю. - Предположим, это не сказка, и этот Шива, разрушитель, Дестроер существует на самом деле. В легенде говорится что-нибудь о его слабых местах? - Да, - ответил старик. - На него оказывает свое воздействие луна справедливости. Генералу Лю с большим трудом удалось подавить полыхающую внутри ярость. Как часто ему приходилось иметь дело с этими старинными предрассудками, с этой старомодной витиеватостью речи и мысли! Разве не в этом причина многовековой отсталости и нищеты? Ему удалось заставить себя вести разговор в спокойном тоне. - А другие слабости есть? - Да. - Как его можно победить? - Яд, - коротко и просто ответил старик, но потом добавил, взвешивая каждое слою: - На яд нельзя полагаться. Тело у него ведет себя странно, и может быстро справиться с ядом. Яд его только ослабит, потом надо действовать оружием. - Так вы говорите, яд? - Да. - Что ж, значит - яд. - А вы видите средство, как ввести яд в его организм? Их разговор прервал стук в дверь. Вошел гонец и протянул генералу Лю записку. Он прочитал ее, и с сияющим видом обратился к старику: - Да, товарищ. Очаровательное, обаятельное, милое средство ввести яд. Оно только что прибыло. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ  Такого великолепного мяса в устричном соусе Римо не пробовал никогда. Темный соус с непревзойденным ароматом и плавающие в темном озере тоненькие островки мяса. Римо подцепил вилкой еще кусочек, поболтал им в соусе, поднял - с него капали мелкие капельки - и отправил в рот, и он лежал там - восхитительный кусочек, ласкающий язык и небо. - Никогда в жизни я не получал такого удовольствия от еды, - сказал он Мэй Сун. Мэй Сун сидела напротив, отделенная от Римо белой скатертью стола. Наконец-то она замолкла. Она, разумеется, все отрицала. Никаких посланий от похитителей Лю она не получала. И не знала, откуда взялась маленькая красная книжечка в ее комнате. И никто не велел ей заманивать Римо в школу каратэ. Она отрицала это, пока они шли в ресторан. Она отрицала это, направляясь в туалет в ресторане, где она получила инструкции от старой китаянки. Она отрицала это даже тогда, когда заказала мясо в устричном соусе, и отрицала это тогда, когда внезапно потеряла аппетит и позволила Римо одному расправляться с едой. А Римо все ел и ел, ожидая, кто или что выйдет из стен ресторана. На него было уже совершено четыре нападения, ж теперь похитителям генерала Лю - кто бы они ни были - пришло время играть в открытую. Бедный старик! Вероятно, таится где-нибудь взаперти, а теперь еще и жена его предала. Что ее восстановило против мужа - возраст? Или, как однажды заметил Чиун: "Предательство - вот суть женщины". Римо тогда ответил по обыкновению очень мудро: - Опять ты несешь ахинею. А что же матери? Очень многие женщины никого не предают. - Есть и кобры, которые не кусаются. Я скажу тебе, почему предательство в крови у женщин. Они слеплены из того же теста, что и мужчины. Хе-хе. Он тогда хихикнул точно так же, как и сейчас, когда вышел из-за стола и отправился на кухню, чтобы убедиться, что в пище не будет ни кошек, ни собак, ни китайских, ни каких иных насекомых. - Это мясо в устричном соусе - совершенно особенное, правда? - спросила Мэй Сун, когда Римо подчистил последний кусочек. Ощущение тепла разлилось по всему телу, потом чувство глубокого удовлетворения, и мышцы его расслабились. В воздухе носились дивные запахи, а красота и изящество Мэй Сун приводили его просто в неописуемый восторг. Кресла из кожзаменителя стали воздушными подушками, а зеленые стены с белыми узорами - гирляндами разноцветных огней, и все танцевало и кружилось вокруг, и было ужасно приятно и здорово жить в этом мире, потому что Римо отравили. Прежде чем стало совсем темно, Римо дотянулся к Мэй Сун, чтобы попрощаться с нею - маленький нежный жест, что-нибудь вроде указательного пальца левой руки ей в глаз, чтобы взять ее с собой. Он не был уверен, что дотянулся до нее, потому что внезапно провалился во что-то очень темное и глубокое, куда засасывало людей, и откуда они уже не могли выбраться. И устричный соус поднялся к горлу и вернулся в рот. Восхитительный устричный соус. Надо будет узнать рецепт. Повар, конечно же, грубил Чиуну. Он на повышенных тонах говорил что-то о качестве еды до тех пор, пока сковородка с кипящим маслом не заставила его вести себя разумно, тихо и вежливо. Какой-то мистической силой эта сковородка была поднята в воздух, и горячие капельки масла полетели повару прямо в его надменное лицо. Но никто не отозвался на безумный вопль повара. Это надо было расследовать. Куда все подевались? Чиун выбежал из кухни, на ходу проверив, хорошо ли смазаны дверные петли, и успеет ли официант, нагруженный подносами с посудой, проскочить в дверь. Петли были смазаны великолепно, а Чиун казался совсем старым, когда перешагивал через гору битой посуды, выходя в обеденный зал ресторана "Сад императора". Ни Римо, ни Мэй Сун не было. Мог ли Римо просто взять и бросить его? Конечно, мог. Дитя любило поступать по-своему, и очень часто совершало абсолютно необъяснимые поступки. Кроме того, он ведь мог получить новый приказ и понять, что это сигнал Чиуну, чтобы убрал Римо. Какие идиоты эти белые! Заставить Чиуна убить самого лучшего на земле европейца! Почему они не просят его убрать какого-нибудь политика, проповедника или музыканта, всяких там Адрианов Кантровицей, кардиналов Куков, Билли Грэмов, Леонардов Прайсов? Людей, не имеющих никакой ценности. Нет, им надо было обязательно заставить его убрать Римо. Идиоты. Но такова уж природа этих белых. А ведь всего через каких-нибудь тридцать или сорок лет Римо, по всей вероятности, приблизится к Чиуну по уровню мастерства, а если обнаружит какие-то скрытые резервы, то, чего доброго, и превзойдет его. Но станет ли белый человек ждать тридцать лет? Ну нет! Тридцать лет для него - это целая вечность. Между Чиуном и столом Римо вырос официант. Чиун отодвинул его, чтобы не заслонял вид, и усадил на стул. Со сломанной ключицей. Потом Чиун заметил коричневатое пятнышко на скатерти там, где сидел Римо. Он спросил официанта, куда ушел Римо. Тот ответил, что не знает. В зеркале, которое висело над входной дверью, Чиун увидел, как откуда-то сбоку выбежала группа людей - все одетые как официанты. Они направились прямиком к Чиуну. Но они пришли вовсе не затем, чтобы предложить свою помощь. Наоборот - они хотели причинить людям лишние неудобства. Двое из них сразу же отказались от этой идеи - им пришлось позаботиться о своих легких. А легкие их нуждались в заботе, потому что оказались распоротыми сломавшимися ребрами. Посетители завизжали, в страхе пытаясь вжаться в стены, а по проходу бежал человек, размахивающий большим ножом для разделки мяса. Он бежал и бежал. И нож тоже. И голова. Голова покатилась. А из тела хлестал фонтан крови, пока оно не добежало до толпы, которая вдруг перестала быть толпой. Нож пролетел и вонзился в стол возле миски с супом из акульих плавников. Голова долго катилась по полу и остановилась у ног вице-президентши местной женской сионистской организация. И, в поднявшемся гвалте, перекрывая все голоса, вверх вознесен голос Чиуна: - Я - Мастер Синанджу, идиоты! Как смеете вы? - Нет! - завизжал официант и в страхе вжался в стену. - Где мой сын, которого вы похитили у меня? - Какой сын, о Мастер Синанджу? - взмолился съежившийся официант. - Белый человек. - Он умер от смертельного яда. - Глупец! Неужели ты думаешь, что они сумеют надругаться над его телом? Где он? Здоровой рукой официант показал на барельеф на стене, изображающий вид города Кантона. - Жди здесь и ни с кем не разговаривай, - приказал Чиун. - Ты мой раб. - Да, Мастер Синанджу. Стрелой метнулся Чиун к барельефу, и хитроумный механизм молнией пронзила грозная рука, вся воспламененная яростью. Но в ресторане не осталось никого, и некому было увидеть это. Только насмерть перепуганный раб, всхлипывающий в углу. А он, без сомнения, будет ждать своего хозяина. Мастера Синанджу. Генерал Лю увидел свою возлюбленную. Она шла вместе со всеми остальными по сырому заплесневелому коридору. Старик китаец и два официанта несли бесчувственное тело. Он ждал все это время, и минута за минутой поступали сообщения: указания даны, яд подан, яд проглочен; а потом пришлось ждать целую вечность, прежде, чем этот невероятный американец потерял сознание. Но игра, как оказалось, стоила свеч. Он схвачен, и скоро будет мертв. И она здесь. Изящный ароматный цветок - единственная радость и отрада в его многотрудной жизни. - Мэй Сун! - обрадованно воскликнул он и бросился к ней мимо истекающих потом официантов, и мимо старика. - Как долго я ждал тебя, любимая! Ее губы были чуть-чуть липкими от американской губной помады, ее платье из теской ткани подчеркивало всю прелесть се юного трепетного тела. Генерал Лю прижал ее к груди и прошептал: - Пойдем. Я так долго тебя ждал. Старик-китаец, увидев, что генерал уходит вмес