Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир. Укол мафии ------------------------------------ выпуск 2 перевод: издательский центр "Гермес" Издательский центр "Гермес" 1994 OCR Сергей Васильченко ------------------------------------ ГЛАВА ПЕРВАЯ  Западня была что надо. ... Его посеяли на расцветающих полях Турции теплой дождливой весной, в июле он погостил на задворках Марселя, а в душные дни, на излете августа, оказался на двадцать седьмом причале города Гудзона в штате Нью-Джерси, города, который американцы в те времена, когда в поисках корней своей культуры обращали взоры только к Европе, назвали воротами страны. А теперь через Европу этими воротами в страну входила смерть - в брусочках, плитках, пакетах, - чтобы американцы могли убивать себя, вдыхая ее носом, вкалывая под кожу или в вены. Бумажный пакетик порошка весом в крохотную долю унции обходился тому, кто решил с его помощью расстаться с жизнью, в пять долларов. Пластиковый пакетик размером с кусок пирога или бутерброд для школьного завтрака стоил пятнадцать тысяч долларов, целый "пирог" - сто тысяч, а чемодан тянул на миллионы. Иногда прибывало сразу два чемодана, и если властям удавалось их перехватить, на первые полосы газет выплескивались сенсационные заголовки: "Захвачено наркотиков на десять миллионов долларов!" или "Рекордный улов наркотиков - на шестнадцать миллионов". Унция его стоила больше унции золота. Если сложить содержимое сумок и чемоданов, "дипломатов" с двойным дном и тайников в статуэтках, полых каблуках, поясах для хранения денег, то получится, что он поступал в кровь Америки тоннами. Но еще ни разу не приходило партии больше двух чемоданов. Во всяком случае, такой факт не был известен министерству финансов, пока один несчастный не шепнул перед смертью тайному агенту по борьбе с наркотиками в Кливленде, штат Огайо, что ожидается крупная партия. Когда придет крупная партия, ее можно будет купить за две трети теперешней цены. Когда придет крупная партия, мелких торговцев-посредников как ветром сдует. Наркотики можно будет получить в таблетках, аптечных пузырьках, сигаретах - раньше о такой расфасовке нечего было и мечтать. Можно будет оплатить товар в июле, а получить в сентябре. Можно будет заказать партию с любыми этикетками. Когда придет крупная партия, вы сможете получить столько, сколько сможете продать. Другой осведомитель, в Сан-Франциско, тоже сообщал о крупной партии. Спецподразделения полиции по борьбе с распространением наркотиков в Далласе, Майами, Чикаго, Бостоне, Детройте, Нью-Йорке, а также ФБР и отдел по борьбе с наркобизнесом министерства финансов получили аналогичные сигналы. Стало ясно, что партия прибудет в августе, и ко времени первых встреч между студенческими футбольными командами в стране будет столько наркотика, что он затопит кафе, офисы, улицы и дома. Такая огромная ожидалась партия. В этом и заключался первый промах. На закрытом совещании в Вашингтоне помощник генерального прокурора заявил: - То, что планирует мафия, равносильно решению вьетнамских партизан выйти из джунглей и дать военно-морскому флоту Соединенных Штатов открытый бой в море. Господа, мы впервые получили реальный шанс на победу в войне с наркомафией - матч состоится на нашем поле. Тут же были предприняты первые шаги на международном уровне. Сбор информации - скучный и кропотливый процесс изучения фотографий и карт, рынков сбыта и перемещения партий грузов на большие расстояния. Для того чтобы армия начала наступление, нужно иметь бензин, людей и грузовики. При глобальном анализе показательны и продажа зерна, и рост цен на нефть, и нехватка сигарет. Ни одно большое дело невозможно провернуть незаметно. Не могла остаться незамеченной и большая партия героина. Чтобы вырастить громадный урожай мака, потребовались усилия доброй половины сельского населения Турции. Первый сигнал - почти молниеносное уменьшение безработицы и повышение уровня жизни. Возросла оплата сельского труда, и подскочили цены на зерно. Поля, на которых испокон веков выращивали зерновые, были засеяны, очевидно, чем-то другим. Чтобы убедиться в том, что в Турции о пшенице и думать забыли, не надо было отправляться за восемьдесят километров от Анкары и фотографировать посевы. Вы могли узнать об этом из "Нью-Йорк Таймс", изучив статистику экспорта и импорта. Шли крупные поставки зерна в Турцию. Сравните эти показатели с метеосводками по региону, и вы убедитесь, что погода для урожая зерновых была отменной. Значит, вместо зерна там выращивали что-то другое. Если бы вы прошлись по продуктовым магазинам Анкары, то обнаружили бы, как подскочили цены, а значит, турки выращивали совсем не продовольственные культуры. Не обнаружив роста экспорта сельскохозяйственных продуктов из Турции, вы поняли бы, что местные фермеры не отправляли за границу ни зерно, ни фрукты. Так что и не будь утечки информации из кругов наркобизнеса, правительству Соединенных Штатов все равно стало бы известно о большой партии. - Наконец-то ими допущена серьезная ошибка, - сказал помощник генерального Прокурора. И пока Центральное разведывательное управление наблюдало за перевозками из Турции в Марсель, где "гумми" - темный технический опиум - после очистки превращался в тончайший белый порошок. Государственный департамент США пытался повлиять на Елисейские поля, дабы французская полиция не вмешивалась в это дело. - Да, Соединенные Штаты понимают стремление Франции избавиться от репутации центра по переработке героина, Да, Соединенные Штаты понимают, что задержание такой крупной партии подняло бы престиж Франции. Однако понимает ли Франция, что это единственная возможность навести сокрушительный удар по торговле наркотиками в Штатах, что эта крупная партия должна куда-то направляться, что кто-то заправляет этой операцией и что арест этих людей нанесет сильнейший удар по торговле наркотиками не только в США, не только во Франции, но и во всем мире? А если Франция настаивает на своем намерении провести аресты на марсельских фабриках героина, Соединенные Штаты вынуждены будут направить официальную ноту протеста Франции, обвинив ее в попытке воспрепятствовать плаву разгрома международной наркомафии. В мировую прессу могут просочиться слухи, что Франция захватила эту партию героина, чтобы спасти от рук закона американских наркоторговцев. Не проще ли будет, если Франция удостоится публичных похвал за эффективную помощь? Франция всегда готова к сотрудничеству? Конечно. Мы союзники - вновь и навечно... Итак западня была поставлена, западня отменная и надежная, и знойным, душным утром она должна была сработать на двадцать седьмом причале в Гудзоне, штат Нью-Джерси. Инспектор Винсент Фабиа прочел особую молитву, которую он твердил с весны: - Господи! Помоги мне задержать эту партию. Я не прошу тебя ни о чем другом. Только эту. Помоги задержать именно эту. Он помахал сторожу у ворот и остановил свой зеленый грузовичок с деревянными бортами и желтым плакатом, на котором было выведено: "Сосиски Винни - лучшие на причале". Сторож протянул руку, точно хотел поздороваться с ним. Винни высунулся из кабины и пожал протянутую руку левой рукой. Сторож улыбнулся и пропустил его. Такая улыбка обходилась в пять долларов - ровно столько сторож получал от Винсента Фабиа три недели подряд, почти каждый день. Эта мизерная взятка была негласным законом, который правил жизнью в Гудзоне. Сторож у ворот, кто-нибудь из профсоюза, помощник инспектора санэпидемстанции... Попробуй, поторгуй сосисками с открытого грузовичка, если не заручишься их дружбой. И конечно, если ты вот так торгуешь сосисками с грузовичка, у тебя не всегда есть чем заплатить, и приходится оправдываться и обещать, что в следующий раз дашь вдвое больше. Винсенту Фабиа было смешно: он стал-таки продавцом сосисок, как и его отец. И откупался так же, как тот откупался в Бостоне от полицейских-ирландцев, чтобы они оставили его в покое, дали зарабатывать на жизнь. В ответ они обзывали его итальянской свиньей, брали деньги, дармовые сосиски и сигареты. Все, что старик зарабатывал, уходило на образование сына - Винсента Фабиа. Винсент не стал ни доктором, ни юристом, ни бухгалтером, ни профессором. Он стал полицейским; настоящим полицейским, а когда слышал итальянские фамилии в сообщениях об организованной преступности, в животе у него точно пружина сжималась и он клялся, что когда-нибудь ему поставят памятник и выбьют на нем для всеобщего обозрения его фамилию с двумя гласными на конце. Винсент Фабиа, инспектор министерства финансов Соединенных Штатов, подогнал зеленый грузовичок с сосисками к краю двадцать седьмого причала, припарковался там, где останавливался вот уже три недели, поставил разогревать кастрюлю с сосисками, опустил борта кузова и выглянул наружу - красотища вокруг, дух захватывает! С тех пор, как жена подарила ему первенца, ничего подобного он не видел. Слева под панамским флагом стояла "Санта-Исабелла" - она пришла этим утром; ее четкие контуры выделялись на фоне панорамы Нью-Йорка по ту сторону Гудзона. Напротив, на длинной асфальтированной дорожке, выстроились в ряд грузовые полуприцепы. В течение нескольких дней из трюма "Санта-Исабеллы" будут извлекать контейнеры, осторожно ставить их на полуприцепы, закреплять, подцеплять грузовики-тягачи, и отпечатанные контейнеры с грузом, к которому на этой стороне Атлантики не прикасалась рука человека, будут разъезжаться по дорогам Америки. Винсент Фабиа знал, что два контейнера, за которыми он охотится, появятся из трюма сегодня. И знал не только из донесений коллег. Подсказывал желудок: "Сегодня - тот самый день!". Ни один компьютер не убедил бы Фабиа в обратном. Сегодня - день, которого он и его люди так долго ждали. О'Доннел и Мак Элани будут работать в трюме под видом портовых грузчиков. Хестер, Бейкер и Вернер - водители и помощники - скоро должны появиться и в ожидании "своего" груза будут здесь, до самого конца операции, потому что в Марселе "их" контейнеры были опущены в трюм первыми. Значит, выгружать их будут последними, и ребята будут околачиваться вокруг, ждать, ныть, но главное - следить за происходящим. - Справа от Фабиа в административном корпусе засел резерв - Нидхэм и Виггиано. Они вступят в дело только по приказу Фабиа или если Фабиа прикончат. А пока они ждут, вооружившись кинокамерой, телефотообъективами и сверхчувствительной пленкой, готовые зафиксировать все происходящее. У первого и девятого подъездов порта неприметно рассредоточились машины министерства финансов. В полной готовности, хотя и не зная к чему, находилась местная полиция Гудзона и полиция штата. И ФБР было готово выслать "подкрепление из центра" - такое красивое выражение обычно употребляли, когда ты провалил дело и надо попытаться спасти положение. Фабиа, одетый в футболку и комбинезон, установил маленький прилавок и положил свежие салфетки. Он проверил судок с горчицей и, убедившись, что он наполовину пуст, добавил еще. Достал острый соус. Открыл стоящую на огне кастрюлю с кислой капустой и помешал содержимое. Лед для лимонада - в лучшем виде. Прикроем его крышкой. Соломинки тоже в порядке. В полном порядке и пистолет тридцать восьмого калибра, и крохотный наушник, вставленный в левое ухо. Вот уже три недели он время от времени как бы ненароком вынимал его, чтобы ясно было - человек слушает по транзистору музыку. Сегодня музыки не будет, сегодня он не станет вынимать его из уха. - Пошел первый контейнер из трех, - проскрипел голос в наушнике. Фабиа щелкнул пальцами, словно отбивая ритм. Три контейнера! Три полных грузовика, а ведь до сих пор самыми большими "посылками" были чемоданы. Невероятно! Блестящий металлический контейнер вынырнул из трюма "Санта-Исабеллы" и повис на цепях установленного на палубе крана. Контейнерные перевозки. Новый способ транспортировки грузов. Четыре грузовика-тягача ждут на площадке двадцать седьмого причала. Нидхэм и Виггиано фиксируют телекамерой вещественные доказательства - номера автомобилей, названия компании и все остальное. - Я же сказал, мне без горчицы, придурок! Фабиа посмотрел вниз. На него свирепо уставился грузчик, которому он только что автоматически сунул сосиски, также автоматически намазав их горчицей. - Вытащи этот чертов наушник из уха, может, людей слышать будешь. - Действительно, - сказал Фабиа. - Прошу прощения. - Я съем, конечно, но без удовольствия. - Я дам вам другую порцию. - Не надо, сойдет и так. Но в следующий раз слушай лучше, понял? - Конечно... Прием! - Прием?! - О, простите. - Да ладно уж. Бывай. Расслабься, приказал себе Фабиа. Представь себе, что это всего лишь очередное задание и расслабься. Не оплошай и уже завтра будешь красоваться перед телекамерами, на фоне этих самых грузовиков, и весь мир услышит две гласные в конце твоей фамилии. Просто расслабься, но держи ухо востро. Еле-еле двигаясь, кран поднял первый контейнер, на секунду замер, потом развернулся и опустил груз на полуприцеп, к которому тут же подкатил первый грузовик. - Тебе что, денег не надо? - Конечно, надо, - спохватился Фабиа. - Две сосиски и содовая. - Доллар пять центов, - сказал Фабиа. - Интересную передачу что ли слушаешь? - Ага, - сказал Фабиа и улыбнулся. - Классную! - Готовят второй контейнер, а всего их четыре, - сказал голос в наушнике. Четыре?! Фабиа улыбнулся покупателю и повторил заказ, чтобы не ошибиться: - Одну порцию с горчицей и острым соусом, другую с тушеной капустой и горчицей, третью - так. Правильно? - А лук есть? - Нет. - Как это нет? - Его мало кто спрашивает, - ответил Фабиа. Голос в наушнике: - ... Высокий темноволосый европеец, вес примерно двести семьдесят пять фунтов, в костюме, при галстуке. Стоит в трюме рядом с контейнерами. Наблюдает. Думаю, это один из них. Иначе чего ему тут торчать? - Был бы лук, был бы и спрос! - Нет у меня лука. - Почему? - Потому, что его никто не спрашивает. Радиоголос в ухе продолжал: - ...контейнеров точно четыре. В трюме трое, за всем следят. Прилично одеты. - Эй! Я просил две, а не четыре. - Простите. Две? - Да. С луком. - У меня нет лука. Что вы от меня хотите? - Лук. Раньше всегда был лук. Ты первый такой - продаешь сосиски, а лука нет. - Нет у меня лука! Лицо грузчика налилось кровью. - Вижу, что нету! А я тебе говорю, что должен быть, раз покупатели его любят. Я бы переплатил пять центов, если бы у тебя был лук. Люди любят лук! И законом лук не запрещен. Никто не обязан есть сосиски только с горчицей и капустой. Эй! Ты что делаешь? - Что? - спросил Фабиа. - Ты что делаешь? Я не просил ни горчицы, ни капусты. А по радио: - ...поднимают второй контейнер, эти типы следят за ним в оба. Наверняка из той же шайки. Надо бы заснять их на пленку, - С горчицей и капустой, так! - спросил Фабиа. - Засунь их себе в ... ! Фабиа пожал плечами, как положено продавцу сосисок, и склонился в углу своего грузовичка, будто собираясь достать еще горчицы. А сам зашептал в миниатюрный микрофон: - Вы засняли палубу? - Подожди, какой-то тип ошивается вокруг. Может нас услышать. Я дам знать, когда будет что-то новенькое. За утро Фабиа продал сто семьдесят четыре сосиски и еще восемнадцать к четырем часам дня. Он был мокрым от пота. Футболку, казалось, полили из шланга, а брюки стали в два раза темнее обычного. Волосы свисали на лоб влажными прядями, глаза покраснели. Он не в силах был шевельнуть ни рукой, ни ногой и держался последним усилием воли. Но когда четыре груженые машины с эмблемой "Океанский транспорт" двинулись по двадцать седьмому причалу, он внезапно понял, что, если понадобится, вполне сможет еще покорить Эверест. Он снова склонился в углу грузовичка, щелкнул выключателем и громко сказал в микрофон: - Маринад! Отправляюсь за маринадом. Маринад! Это был сигнал захлопнуть западню. Фабиа поднял борта грузовичка и первый раз за три недели не стал закрывать здоровенную банку с горчицей под прилавком. Он заткнул за пояс пистолет тридцать восьмого калибра и не без удовольствия начал репетировать про себя речь, которую он, может статься, произнесет когда-нибудь: о том, что у молодежи есть выбор между добром и злом, о том, что теория, согласно которой какая-то этническая группа тяготеет к преступлениям, - чушь. А, может, он еще добавит, что все почему-то помнят имена итальянских гангстеров, застигнутых на месте преступления, а не итальянских сыщиков, которые их ловят. Мафия и болваны, помогающие им, не имеют отношения ни к честным работягам-итальянцам, живущим в Штатах, ни к другим американцам. Фабиа так и не удалось произнести речь о тех, у кого есть мозги в голове, и о тех, у кого их нет: его собственные мозги были разбрызганы по сидению зеленого грузовичка, когда его обнаружили на следующий день в три утра неподалеку от кладбища на тенистой Гарфилд-авеню в городе Гудзоне. Пустая глазница обожжена порохом, куски черепа врезались в спинку сиденья. Перед концом смены в порту погибли два грузчика: контейнер сорвался с крюка крана и грохнулся на них в трюм. А двое служащих, фотографировавших что-то в административном корпусе на двадцать седьмом причале, ушли куда-то, оставив свою камеру. И больше за ней не вернулись. Администрация причала не очень огорчилась: особого толка от них не было. Полиция штата и местная полиция в полной боевой готовности прождали до полуночи и, так и не получив сигнала, связались с министерством финансов. К рассвету боевую готовность отменили, их поблагодарили за помощь, но так и не сообщили, в какой операции они участвовали и чем все закончилось. Заодно им приказали останавливать и обыскивать все грузовики с прицепом компании "Океанский транспорт". Сколько этих грузовиков и с какими номерными знаками, им не сообщили. Ни один грузовик так и не был обнаружен. В час следующего дня в овальном зале Белого дома помощник генерального прокурора, руководивший операцией, объяснял своему шефу, а также директору Федерального бюро расследований, директору Центрального разведывательного управления, министру финансов и очень мрачному президенту США, почему все сорвалось. - Около четырех дня мы потеряли связь с инспектором министерства финансов. И все. Никаких следов. Сейчас ведем широкомасштабный розыск. Помощник генерального прокурора стоял у дальнего края стола, за которым проходили совещания, перед ним лежала стопка бумаг. Обращаясь к всевышнему, он умолял чтобы у него начался несильный сердечный приступ. Или, черт с ним, пусть даже сильный! - Что вы сказали, два грузовых прицепа с героином? Сколько же было в каждом? - последовал вопрос директора ФБР. Помощник генерального прокурора что-то пробурчал. - Не понял, - сказал директор ФБР. - Полные, - выдавил помощник. - Полные? Два полных грузовика героина? Лицо директора побагровело; он почти кричал, хотя никогда прежде не повышал голоса на совещаниях. - Да, - ответил помощник. Гул прокатился по овальному залу президента Соединенных Штатов. - Извините, господа, - сказал президент, - продолжайте пока без меня. Я скоро вернусь. Он вышел из зала и, пройдя по коридору, поднялся по лестнице в свои апартаменты. Президент осторожно разбудил жену, извинился и попросил оставить его одного. Когда дверь за ней закрылась, он достал из кармана ключ, отпер ящик платяного шкафа и вынул оттуда красный телефонный аппарат без диска с белой кнопкой. Посмотрел на часы, поднял трубку. В это время ему должны ответить. Так и случилось. - Слушаю, сэр, - послышался тонкий голос. - Вы знаете, что случилось вчера в Гудзоне, штат Нью-Джерси? - спросил президент. - Да, - мрачно ответил голос. - В городе произошло много событий. Вы, вероятно, имеете в виду груз из Марселя? - Да. Два грузовика. - Не два, а четыре. - Значит, вы всерьез занимаетесь этим вопросом? - спросил президент. - Надеюсь. - Ну а его, этого человека, вы будете использовать? - Господин президент, пожалуйста, сберегите ваши советы для футбольных тренеров. Я занят. Вы хотите мне сообщить что-нибудь важное? - Нет, нет. Вы все знаете. Могу я быть чем-нибудь полезен? - Вероятно. Попытайтесь свести к минимуму число людей из министерства финансов и ФБР, занимающихся этим делом. Это может спасти им жизнь. - Так вы собираетесь его использовать? - Это верное предположение. - Он сейчас там? - спросил президент. - Заканчивает задание в другом месте. Скоро будет там. - Значит, все под контролем? - спросил президент. - Вы хотите мне еще что-то сказать, сэр? - Прошу вас, поймите, положение крайне серьезное. Вы успокоите меня, если заверите, что все под контролем. - Сэр, если бы дело обстояло именно так, мы бы не использовали этого человека. Между прочим, сэр, я сказал вам, что было четыре грузовика. Прошу вас никому об этом не сообщать, а то начнутся расспросы, откуда вам это известно, и у вас может вырваться какой-нибудь намек. - Понимаю, - ответил президент. - Теперь я уверен, что мы справимся с этим делом. Считаю, что ситуация под контролем. - Если вам так спокойнее, сэр. К сожалению, вы, кажется, полагаете, что этот человек - решение всех проблем, хотя на самом деле он сам - потенциальная проблема гораздо большего масштаба. - Не понимаю, - произнес президент. - Ну и хорошо, - ответил тонкий голос, и зазвучал сигнал отбоя. Президент положил трубку на рычаг, аппарат - в ящик, задвинул его и запер. Опять этот тип первым повесил трубку! Вернувшись на совещание в более спокойном расположении духа, президент принялся размышлять, где его собеседник нашел того человека, как его настоящее имя, где он родился и какой жизнью живет. Но больше всего президента интересовало, как его зовут. ГЛАВА ВТОРАЯ  Его звали Римо. Он изо всех сил старался не скучать и пытался представить, что ему на самом деле что-то угрожает. Это было необходимо, чтобы заполучить точную информацию. Под точной информацией имелись в виду те сведения, которые ему приказали раздобыть, прежде чем перейти к другим делам. Поэтому, когда краснолицый шестидесятилетний джентльмен пригласил его на рыбалку, Римо ответил: - Это как раз то самое, ради чего я приехал в Нассау. Позже, когда краснолицый джентльмен посоветовал ему надеть спасательный жилет и настоял на том, чтобы самому его застегнуть, Римо, естественно, поблагодарил нового знакомца. Краснолицый направил моторную лодку в небольшой грот, защищенный от шаловливого бриза Карибского моря, и там сообщил Римо, что спасательный жилет на самом деле утяжелен свинцом, пряжки на нем - особо прочные замки, а если вытащить серую затычку на корме, лодка моментально пойдет ко дну. Римо притворился испуганным. Он изобразил на лице гримасу, широко раскрыл карие глаза и сделал попытку своими сильными руками сорвать с себя жилет. Жилет не поддавался. Ну что же, теперь краснолицый почувствовал себя в безопасности. Римо понял это по его улыбке. - Подлец! - возмутился Римо. - За что вы меня так? Краснолицый в серых бермудах и яркой футболке положил ногу на ногу и потянулся за бутылкой шампанского, лежащей в железном ящике со льдом. Римо рванулся было к серой затычке, но краснолицый поднял палец, как бы предупреждая: без глупостей! - Лучше не трогайте затычку. Со свинцовым жилетом далеко не уплывешь. Римо покачал головой, сел на место и приготовился слушать. Мужчина откупорил шампанское, достал бокал и, поставив на металлический ящик, наполнил его. Римо, который старался стать психологом, счел этот жест краснолицего воплощением давней мечты, неким актом подтверждения реальности происходящего. Ему понравился собственный анализ, хотя он не был уверен, что понимает истинный смысл собственного умозаключения. Хорошо бы попробовать его на ком-нибудь еще, и если собеседник не поймет, что имеется в виду, значит, он, Римо, может быть, и прав. - Простите мне эту слабость, - сказал, указывая на бутылку, краснолицый, представившийся Гарри Маграддером. - Я должен себя слегка побаловать по случаю завершения полуторагодичной работы. Человек, назвавшийся Гарри Мафаддером, осушил бокал, налил еще, поставил бутылку на металлическую полочку и маленькими глотками стал потягивать шампанское. Яркое тропическое солнце сверкало в гранях бокала, и казалось, что его лучи смешались с шампанским. - Я бы с удовольствием предложил вам шампанского, мистер-как-вас-теперь-величать. На этой неделе вы, кажется, Катнер, а бывали и Пелхэмом, Грином, Виллисом и Бог его знает, кем еще. Но мне известно, что вы не пьете. И не курите. Едите очень мало мяса, но много рыбы. Часто проводите время в обществе пожилого корейца. Любовью занимаетесь от случая к случаю, и это доставляет вам неудобства, так как партнерши почему-то требуют еще и еще. В последнее время вы если и ложитесь в постель с женщиной, то только накануне отъезда. Так? - Нет, - ответил Римо. - Ничего подобного. Вы меня с кем-то путаете. - С кем? Может, с телохранителем того китайского генерала? Помните инцидент в Пекине? Слухи о старом корейце, которого называли Мастером Синанджу, и его ученике по имени Шива-Дестроер? - Мне нечего помнить, - сказал Римо. - Поверьте мне, мистер Маграддер, меня зовут Римо Катнер, я коммивояжер фирмы "Сенситивити Лабораториз" в Оушен-сити на Лонг-Айленде. Мы продаем так называемые "программы успеха" корпорациям, университетам, школам - помогаем людям лучше использовать их потенциальные возможности. Я простой парень, пытаюсь заработать на хлеб. Приехал на рыбалку, а вы заточили меня в этот жилет. - Не сомневаюсь, что вы знаток потенциальных возможностей человека. И ваш личный потенциал - явление весьма примечательное. До того примечательное, что как только вы второй раз встретились на моем пути, я понял: есть возможность заработать миллионы. Человек, называвший себя Маграддером, снова отпил шампанского и, поставив бокал рядом с бутылкой, обхватил руками красные обожженные солнцем колени. - Я имею отношение к службе безопасности, скажем так. Работаю на правительство. Недавно произошло несколько странных событий в небольшом научном центре в пригороде Вашингтона. Во время шахматной партии был убит мужчина, похоже, бывший нацист. Инструктор по парашютному спорту потерял свой парашют во время прыжка. Шайку бандитов разогнал один человек, а незадолго перед этим в центрифуге для смешивания красок нашли голову бывшего сотрудника того же научного центра. Мой департамент не спускал глаз с этого учреждения, потому что им интересовались русские. Короче, нам было приказано прекратить поиски исчезнувшего офицера по безопасности, некоего Римо Пелхэма. Вот вам первая ниточка. Далее, так называемый "Китайский инцидент", когда нашему департаменту велено было прекратить поиски исчезнувшего в нашей стране китайского генерала Лю. Весьма любопытно, потому что мой департамент обычно в первую голову отвечает за происшествия такого рода. Тогда я со своими коллегами решил копнуть поглубже, тем более что во время этой китайской истории на свет один за другим стали выплывать трупы представителей преступного мира, фигур международного масштаба. Происходили и другие, не менее странные вещи. Внезапное, весьма полезное для общества исчезновение палача из Коза-Ностры в Нью-Йорке. Вчера он был, а сегодня - исчез. А потом вам попалась информация об одном из наших же сотрудников, который покончил жизнь самоубийством, вырвав катетеры из вен. Вы должны знать имя этого человека. Его звали Конрад Макклири. Человек, называвший себя Маграддером, допил бокал, налил другой и пригубил, смакуя первый глоток. - Я навел справки. Не поверите - этот Макклири в то время числился нашим сотрудником, а мы и знать не знали, чем он занимается. Конечно, досье мы нашли. Но в нем - только дезинформация. Согласно ему, он находился в Бангкоке. А начальник моего департамента сказал, что не стоит придавать этому особого значения, он, мол, выполнял какое-то тайное задание президента или что-то в этом роде. Вам интересно? - Конечно, мистер Маграддер, но ваш рассказ мне понравился бы еще больше, если бы вы выпустили меня из этой ловушки. - Не сомневаюсь. Но именно потому вы в ней и находитесь, что иначе у меня не было бы шансов завершить свой рассказ. А я уверен, вам хочется узнать, чем он закончится. Поэтому я пришлось прибегнуть к помощи пробкового жилета, проделать с ним один пустячок - фокус с утяжелением, чтобы быть уверенным, что вы дослушаете меня до конца. - Но моя жизнь, мистер Маграддер, - не пустячок. Прошу вас, отпустите меня. Я всегда боялся утонуть. Человек, называвший себя Маграддером, хихикнул. - Отлично. - Если будете меня бояться, все будет отлично. Слушайте дальше, - продолжал он. - Я и двое других, кому я доверял, начали вести записи. Ничего существенного поначалу, просто заметки об этих странных инцидентах и некоторых незначительных событиях, которые пошли на пользу стране. Почему все это происходило? Я считал, что это просто совпадение. Но однажды меня осенила гениальная мысль. Я поставил себя на место молодого президента, которого потом убили в Далласе, и сказал себе: - Представь, ты - президент и перед тобой масса проблем. Маграддер допил шампанское, вылив в рот последние капли, и выбросил за борт бутылку, которая с шумом плюхнулась в воду. Он вытащил из железного ящика другую, но на этот раз даже не стал наливать в бокал, а принялся пить из горлышка. - Простите мне эту слабость, - сказал он, - но полтора года трезвости должны увенчаться хотя бы небольшой радостью. Так или иначе, я сказал себе, что я - президент, и у меня возникли трудности. Преступность растет. Если я прикажу полиции не останавливаться ни перед чем, мы придем к полицейскому государству. Если нет, в стране наступит хаос, а потом, если Макиавелли был все-таки прав, все равно восторжествует полицейское государство. Я хочу спасти страну. Что делать? Я представил себе, как поступает президент. Он решает создать организацию, но так, чтобы этой организации не существовало. Тогда она может нарушать законы ради торжества законности и порядка, но поскольку ее не существует, то она не представляет угрозы для конституции. Итак, я, президент, создал организацию, о которой, кроме меня и, быть может, вице-президента, знают только двое: ее непосредственный руководитель и человек, отдающий распоряжения исполнителю-убийце. Этот второй должен знать, поскольку ему придется нарушать закон, и если он попадется и, считая, что работает на ФБР или на ЦРУ, раскроет все, то тем самым нанесет вред стране. Так что, понятно, он в курсе. Еще он знает, что если попадет в беду, ему надо только сказать, что он работает на мафию или что-нибудь еще в этом роде, и организация его выручит. Человек, который руководит убийцей, - это вы, Римо, как там ваша фамилия. Дело в том, что у офицера по безопасности, исчезнувшего из научного центра, и телохранителя китайского генерала были одинаковые отпечатки пальцев. И вот что поразительно: их не было в картотеке ФБР, где хранятся отпечатки сотрудников всех правоохранительных организаций США! - Так что вы от меня хотите, мистер Маграддер? Человек, называвший себя Маграддером, хихикнул. - Я рад, что вы, наконец, спросили об этом. Два миллиона долларов наличными единовременно и пятьсот тысяч ежегодно до конца моей жизни. Я знаю, ваши люди в состоянии заплатить. Группа вроде вашей тратит, наверное, куда больше на одну только компьютерную систему. - С чего вы взяли, что я заплачу? - Потому что, Римо, есть три конверта, в которых содержатся факты и зафиксирована вся эта история. Содержание любого из них может очутиться в "Нью-Йорк Таймс" или "Вашингтон Пост", если я хотя бы однажды не проделаю определенную ежедневную процедуру. Если о вашей организации станет известно - всему конец. Прощайте, последние надежды на возможность управлять страной в рамках закона. Прощай, конституция. Прощай, Америка! Маграддер присосался к бутылке. Засмеялся. Шампанское потекло по красному подбородку и толстой шее. - Перестаньте меня дурачить, мистер Маграддер. Если бы у вас на самом деле была эта информация, вы бы не ограничились тремя конвертами. Человек, называвший себя Маграддером, поднял палец. - Неверно, малыш, неверно. Что если один конверт по случайности "уплывет"? Нет, мне нужно достаточно много экземпляров, чтобы надежно держать вас в руках, но не слишком много, так как это увеличило бы вероятность потери. Два конверта иметь надежней - это страховка от неприятных сюрпризов: если вы обнаружите один, другой останется у меня как гарантия от смерти. Правда, хрупкая гарантия. Заводить четыре - напрашиваться на неприятности. Вот я и остановился на трех. - Так, давайте разберемся, - предложил Римо, - один конверт у вашей тети Гарриетт, которая живет в Чейенне, второй у вас, а третий... У кого третий? Ухмылка мгновенно исчезла с красного лица Маграддера, но тут же появилась вновь. - Один не хуже сотни, мой мальчик, и я снова повышу степень надежности, как только вернусь в отель. - Вы так спокойны, потому что у вас четыре или пять, а то и десять конвертов, рассованных в разных местах, - сказал Римо. - Вы не такой болван, Хопкинс, чтобы отгородиться от смерти всего одним конвертом. Гарри Хопкинс - человек, называвший себя Маграддером, - заморгал. - Вот оно что, ты знаешь мое имя! Отлично. Поздравляю. Но меня ты еще не знаешь, парень. Ты, плюгавый пацан. Надо рисковать, если хочешь схватить удачу за чуб. У меня только три конверта. Греби к берегу, отправляйся в отель и свяжись со своим боссом. Первый платеж жду завтра к вечеру. Он с жадностью приложился к шампанскому и фыркнул с презрением: - Шевелись, мозгляк! Я тебя не прикончил только потому, что ты для меня - единственное связующее звено с этой организацией. Римо потер руки и вздохнул. - Вот тут вы ошибаетесь. Я - ваше второе связующее звено. - Как? А кто же первое? - Человек, у которого третий конверт, - с улыбкой произнес Римо. - Брехня! - сказал Гарри Хопкинс. - Вовсе нет, - мягко возразил Римо. - Хотите, я вам его опишу? Тонкие губы, бессердечный, жестокий, никого и ничего не любит, кроме гольфа, да и там жульничает. Однажды я его обыграл, хотя и дал ему фору. Его так и распирало от ненависти, но еще больше он злился из-за того, что я потерял один мячик. В глубине души он - дешевка. Именно дешевка. Поэтому его и выбрали. - Врешь! - завопил Гарри Хопкинс. - Брешешь! Этот парень абсолютно надежен. Мы даже удивлялись, как он умудрился попасть в нашу контору, он, такой честный. - Ну что, я угадал? - спросил Римо. - Ничего ты больше от меня не услышишь, - Хопкинс подвинул было ступню к серой затычке, но вдруг застыл на месте, с отвисшей челюстью. - Нет! - прохрипел он. - Да, - ответил Римо, высвобождая руку из последнего ремня пробкового жилета, начиненного свинцом. У жилета были прочные запоры, хотя Римо запросто мог их сломать. Но зачем? Запоры крепились к нейлоновой ленте, выдерживающей усилие до трехсот фунтов. Она оказалась еще более прочной - выдержала почти четыреста. - Хочешь вытащить затычку, дорогой? - спросил Римо. - Значит, я угадал насчет дешевки? - Я давным-давно знаю человека, у которого хранится конверт, давным-давно. Он не продаст друга, - сказал Хопкинс. - Ему надоело мараться, и он ушел из нашей конторы. Ушел на покой. Он был со мной с самого начала, помогал мне советами. Я верю ему! - Поставь себя на место президента, Хопкинс. Кому еще ты бы доверил эту операцию? Римо перебрался на корму и взглянул в глаза краснолицего. Хопкинс поднял голову. В глазах был ужас. Он медленно пожал плечами. - Я еще выпью, не возражаешь? - Конечно, - ответил Римо. - Ты алкоголик - вот и подходящее объяснение твоей гибели. - Я не алкоголик, но ты меня прикончишь и так, и так. До дна! Он опрокинул бутылку вверх дном, прикрыл красноватые веки, и от горлышка к донышку побежали пузырьки. - О'кей, ты не алкоголик, - произнес Римо. - Я полтора года в рот ни капли не брал, - Хопкинс поставил бутылку между ног. - Скажи мне, почему я нигде не нашел отпечатков твоих пальцев? Я имею в виду, как это вам удалось? - Очень просто, - ответил Римо. - Я мертвец. Римо Уильямс. Тебе что-нибудь говорит это имя? - Ровным счетом ничего, - он снова поднял бутылку. - Слышал о полицейском, приговоренном к смертной казни за убийство в Ньюарке? Толстяк отрицательно помотал головой. - Ты в самом деле мертвец? - Можно сказать и так. Да-а, отменный способ прекратить свое существование. - Лучше не придумаешь, - сказал Хопкинс. - Слушай, а почему бы тебе не оставить меня в живых, пока я не передам вам все свои записи? А вдруг кто-то другой найдет их или копии писем? - Очень жаль, старина, но никаких записей и копий не существует. Есть только три письма. Одно я нашел у тебя в комнате. У твоей тетушки Гарриетты было второе. До сегодняшнего дня. Третье - у доктора Харолда Смита. Твоего друга. Моего шефа. Руководителя КЮРЕ. Ты выбываешь из игры. - Можно мне еще бутылку? Еще одну. Последний глоток, ладно? Римо наклонился к железному ящику, нащупал среди кусков льда бутылку, ухватил за горлышко и вытащил. В этот момент Хопкинс попытался ударить Римо в пах, но вдруг обнаружил, что снова сидит там, где сидел, а в руках у него бутылка. Он открыл ее, попытался попасть пробкой в Римо, промахнулся, пожал плечами и сказал: - Ты все равно убьешь меня - выпью я или нет. Знаешь, я умею смаковать вино, когда хочу. - Он сделал большой глоток. - Я ведь не алкоголик. - Как скажешь, - ответил Римо. Очень красиво, думал Римо, грот отсвечивает темно-зеленым в чарующих карибских водах. Рай. Здесь сначала вдвоем проводят медовый месяц, а потом возвращаются сюда с семьей. Те, кому ничто не мешает обзаводиться семьей и продолжать свой род. - Послушай, - сказал Хопкинс. - Почему бы тебе не взять меня в КЮРЕ? Я не дурак. Ты можешь прикончить меня в любое время, но вдруг моя голова еще пригодится? Послушай, я не алкаш, что бы ни говорили обо мне. Спроси Смита! Нет, не спрашивай, он считает, что если кто два глотка выпил, тот уже алкоголик. Но я тебе пригожусь, правда. У Римо пересохло в горле, в желудок медленно вползало отвращение. Он не смотрел на краснолицего, а вглядывался в морскую гладь, опускающуюся к горизонту. Люди теперь знают, что земля круглая. И море, раскинувшееся перед ним, доказывает это. Как все просто! Всегда просто, если тебе все объяснили заранее. Хопкинс не умолкал. - Почему бы Смиту не взять меня к себе? Но если это ты контролируешь убийцу-исполнителя... - Я и есть исполнитель. - Если так, давай захватам КЮРЕ. А? Как, неплохая идея? - Великолепная. Допивай свое шампанское. - Столковались? А? Договорились? - Нет, - ответил Римо. - Небось, ты там мелкая сошка. Ликвидаторов должно быть несколько человек. Ты так же похож на исполнителя-убийцу, как я на алкоголика. Последний глоток. Самый последний. Римо поглядывал сверху вниз на человека, который не отрывал глаз от своего последнего утешения. - Могу пить, могу и не пить. Я не алкоголик. Мне все едино. Но я выпью, раз ты все равно убьешь меня. Последний глоток шампанского исчез в глотке Хопкинса. Тогда Римо ударил его правым коленом и, когда тот качнулся влево, выкинул вперед правую руку, ухватил его за толстую шею, столкнул за борт, в сине-зеленую воду Карибского моря и, осторожно удерживая под водой мечущееся тело, утопил его. Если бы кто-нибудь в этот момент наблюдал за лодкой, то решил бы, что Хопкинс упал за борт, а Римо пытался спасти его, но не сумел: шарил под водой, опустив руки в воду по плечи, но не мог достать его до тех пор, пока бедолага не всплыл через три минуты, но тогда он был уже мертв. - Что ж, - сказал следователь, - алкоголик сам себе могилу роет, если считает, что он не алкоголик. - Им и глотка хватает, верно, сэр? ГЛАВА ТРЕТЬЯ  Из века в век люди складывали печальные баллады, оплакивая повешенных, застреленных, зарезанных или тех, кто замерз, пробираясь непроходимыми зимними тропами. Об исчезновении Винни Палумбо по прозвищу "Скала" его супруга в полицию ни сообщала. Коли твой муж Винсент Альфонсо Палумбо не вернулся с очередного дельца, лучше, чтобы закон не знал об этом. А то, чего доброго, в один прекрасный день и сама не вернешься из супермаркета или от родственников. А если ты отец Винни Палумбо, ты тоже не особенно по нему тоскуешь, потому что последний раз видел его восемнадцать лет назад, когда он огрел тебя по голове обрезком трубы во время очередного скандала. Если ты Вилли Палумбо, по прозвищу "Сантехник", то тоже держишь язык за зубами насчет пропажи братишки, потому что отлично знаешь, куда он делся. Ну, а если ты Винни-Скала, ты и подавно помалкиваешь, потому что замерз в кабине грузовика компании "Океанский транспорт". Тело превратилось в камень, глаза - как льдинки в белом заледенелом черепе. А намечалось хорошее дельце. Брат сказал: - На пару кварталов отгонишь грузовик - получишь двести долларов. А ты отвечал: - Меня не обманешь, Вилли-Сантехник. Сколько ты отстегнешь себе? - Ладно, Винни, - сказал Вилли-Сантехник, закашлявшись от дыма сигареты. - Как никак ты мне брат родной, пусть будет триста долларов. - Пятьсот. - Пятьсот. Столько и велели тебе заплатить. - Деньги вперед. - Сто вперед, четыреста - потом, О'кей? Права у тебя с собой? - С собой, но я с места не двинусь, пока не получу три сотни. - О'кей. Ведь ты же мне брат родной. Двести пятьдесят. Любому другому я отказал бы. И вот ты, Винсент-Скала Палумбо, жарким августовским утром подал свой грузовик к двадцать седьмому причалу, в четыре дня на тебя навьючили контейнер "Океанского транспорта" и ты не спеша отъехал. Ты заметил за собою "хвост" - несколько легковых машин, да еще грузовичок с надписью "Горячие сосиски". А еще ты заметил патрульные машины местных фараонов, в них сидели люди в штатском, но ты ехал, не снижая скорости, за машиной, что шла перед тобой, - в ней сидел твой братишка. Ты доехал за ней до склада, а там на твоем грузовике сменяли эмблему, и вот это уже машина компании "Транспорт Челси". И за тобой больше нет "хвоста". Ты подождал темноты, а потам двинулся в путь с тремя другими грузовиками, на этот раз впереди ехал не брат, а кто-то другой. Когда ты доехал до Нью-Джерси Тернпайк, идущая впереди машина дала сигнал поворачивать в новый Промышленный парк Гудзона: два каких-то здания посредине болота. Тебе велели съехать по пандусу вниз и ждать. Велено было не брать оружия, и поэтому ты прихватил два пистолета: один, тридцать восьмого калибра, спрятал в отделение для перчаток, а второй, сорок пятого, - под сиденье. Ты лихо завел грузовик в угол квадратного подземного помещения с металлическими стенами и массой непонятных труб. Другие водители поставили свои грузовики рядом с твоим, так что вы оказались бок о бок в одной яме, выстланной металлом. Вам велели не выходить из кабин. Ты достал на всякий случай пистолет сорок пятого калибра. Увидел, как шофер рядом тоже потянулся за чем-то. Позади тяжелые металлические двери перекрыли въезд. Небо закрыла опустившаяся крыша. Вам велено было оставаться на местах, и ты подчинился, только вышел из кабины поболтать с шофером-соседом. Он сказал, что ему обещали шестьсот долларов. Ты выругался, вспомнив о сукине сыне, Вилли-Сантехнике, единородном брате. Темно, освещения нет. Быстро кончились спички. Один из парней включил карманный фонарик. Ты поискал в машине - фонарика не оказалось. Поблизости его не купишь, а хозяева машины ими не снабжают. Водитель соседней машины предложил вскрыть один из контейнеров, дескать, может, там выпивка найдется. Ты отказался, потому что с минуты на минуту за вами должны были прийти. А кому охота из-за десятидолларовой бутылки терять несколько сотен зеленых? Сосед сказал, что выпивка не помешала бы - становилось холодно. Одеты все были легко, а подморозило не на шутку. Один шофер принялся колотить по дверям, перекрывшим выезд. Он вопил, чтобы его выпустили. Вдруг стало не по себе. А что если они не выпустят нас отсюда? Не может быть. У тебя же товар. К тому же, ты вооружен. Если им нужен товар, так или иначе придется вернуться сюда. Ты начинаешь отбивать ногами чечетку, бить себя по бокам и, наконец, понимаешь, что оказался в холодильнике! Один парень предложил начать пальбу - тогда их выпустят, но тот, кто стоял подальше, сказал, что это идиотизм, потому что они не просто под землей: вокруг змеевики холодильных агрегатов, и если прострелить такую штуковину, то всех газом задушит. Тогда ты залез в кабину, включил мотор и печку, но тут кто-то стукнул в окно. Один из шоферов сказал, что нельзя запускать двигатели, - отравимся угарным газом, лучше всем забраться в одну кабину и включить один обогреватель. Ты согласился, ребята лезут к тебе - теперь в одной кабине четверо. Один начал молиться. Около шести утра топливо кончилось. Нужно идти и набрать солярки из соседнего грузовика. Один пошел - и не вернулся. В кабине все холоднее, хотя их втиснулось сюда трое. Становится трудно дышать. Тогда вы тянете на спичках жребий, кому идти за соляркой. Проклинаешь себя за то, что не запасся топливом, но кто мог подумать, что придется столько здесь торчать?! Парень с соседнего грузовика вытягивает короткую спичку. Вы сдираете с себя рубашки, так что теперь на нем сразу три. Ты открываешь дверцу кабины и понимаешь: ему ни за что не вернуться, выхлопной газ хоть ножом режь. Выключаешь фары - аккумулятор садится. Надо экономить. В кабине ты да еще один шофер, он дрожит без рубашки и около полуночи просит пристрелить его. Ты отказываешься - на душе и так полно грехов. Он умоляет. Говорит, что сам застрелится, если ты не поможешь ему. Ты отказываешься, он плачет - слезы замерзают на щеках. Ты ничего не чувствуешь. Если ты не застрелишься, доверишься воле Божьей, может. Он возьмет тебя на небеса или, по крайне мере, в чистилище? Ты всегда собирался взяться за ум и теперь клянешься, что если выберешься отсюда, начнешь честную жизнь. Так закончилась баллада о Винни-Скале Палумбо. Он замерз. Он умер от холода. Жарким августовским днем. В Нью-Джерси. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ  Хрупкого престарелого азиата, стоящего на комоде возле иллюминатора, звали Чиун. Римо Уильямс почтительно наблюдал за ним. В руках Чиун держал блокнот. Он вырвал одну страничку и вытянул руку, брезгливо держа листок, словно грязную пеленку. Потом разжал пальцы и выпустил бумажку: - Давай! Листок полетел, порхая из стороны в сторону, но в четырех футах от пола замер, пробитый кончиками пальцев Римо. Римо сбросил бумажку с пальцев, и Чиун вознаградил его улыбкой. - Хорошо, - сказал старик. От улыбки пергамент лица побежал морщинками. - Продолжим. На этот раз Чиун слегка скомкал бумажку, встал на цыпочки и, выпустив ее, сказал; - Давай! Лист полетел быстрее, без зигзагов. И упал на пол, на искусственный ковер, где и остался лежать, словно в немом укоре. Чиун сердито уставился на Римо. - В чем дело? Римо смеялся. - Ничего не могу с собой поделать, Чиун. Ты ужасно глупо выглядишь на этом комоде. Я подумал: "Вот было бы потрясающее зрелище, если Чиуна покрыть золотом и поставить на каминную полку!" И мне стало смешно. С людьми такое случается, ты, наверное, знаешь. - Мне хорошо известно, - сказал Чиун в своей четкой и выразительной восточной манере, - что человечество - единственный биологический вид на земле, представители которого умеют смеяться. Они отличаются еще и тем, что погибают, если не улучшают постоянно своих данных. Это и с тобой случится, Римо, если не будешь практиковаться. Плавающий удар очень важен и очень полезен, но его следует выполнять правильно. И Римо в двадцатый раз за то время, что они находились на борту теплохода "Атлантика", прослушал описание плавающего удара. Как зависит его эффективность от массы жертвы или объекта, на который направлен удар. Что потери энергии не происходит, если удар попадает в цель, но если промахнуться, вложенная в удар сила может повредить плечо атакующего. - Слушай, Чиун, - произнес Римо, - я знаю семьдесят восемь видов различных ударов. Знаю удары, которые наносятся пальцами рук и ног, ладонью, костяшками пальцев, ногами, локтями, коленями и бедром. Может, хватит? - Ты должен стремиться к совершенству. В конце концов, разве ты не Шива-Дестроер? Чиун хихикнул, он взял привычку так хихикать с тех пор, как они вернулись из Китая, куда были посланы по заданию президента и где Римо принимали за воплощение одного из богов индуизма. Старик смеялся над этим, только разговаривая с Римо. В беседах с другими на эту тему он был серьезен по очень простой причине: Чиун верил в то, что Римо Уильямс на самом деле стал Шивой-Дестроером. Но все равно он остался для Чиуна учеником, и пожилой кореец вырвал еще один листик из блокнота, подержал над головой и отпустил, тихо промолвив: - Давай. Листок бумаги медленно планировал вниз и вдруг раздвоился, рассеченный ударом ладони Римо Уильямса. Впечатляющее зрелище для постороннего! Но их каюта располагалась на самой верхней палубе "Атлантики". Часть палубы, на которую выходили дверь и иллюминатор, была отгорожена - она предназначалась для индивидуального пользования, так что вокруг было только море. Под их палубой находилась другая палуба, под ней - следующая и еще, и еще, до самого чрева судна, а там, ниже ватерлинии, уже не было иллюминаторов. Внизу тоже были каюты, только мебель была не ореховая, а крашеная металлическая, на полу вместо ковра - линолеум. А на корме корабля, в самой дешевой каюте "Атлантики", где качало сильнее всего, разместился доктор Харолд Смит, глава КЮРЕ, один из самых могущественных людей в мире. В этот момент он, лежа на жесткой койке, изо всех сил старался смотреть в одну точку на потолке, пока желудок не успокоится. Согласно его теории, если сконцентрироваться на одной точке и не отрывать от нее взгляда, ощущение качки станет не столь острым и можно даже будет выжить. В нижней части судна, ближе к днищу корабля, качка не только килевая, но и бортовая. Точка на потолке поехала направо, и доктор Смит не отрывал от нее взгляда до тех пор, пока не оказался практически на животе, и тут уж ему пришлось опять прибегнуть к услугам корзины для мусора. "Будь проклят Римо Уильямс! Неужели ради того, чтобы выиграть войну с преступностью, - думал он, - стоит столько терпеть от этого Римо?!" Доктор Смит связался с Римо в Нассау, где стоял морской теплоход, на котором тот путешествовал, и приказал немедленно возвращаться в Штаты для выполнения очередного задания. Римо отказался, объяснив Смиту, что должен непременно участвовать в финале танцевального конкурса, который проводился на корабле. Он продолжит круиз, а иначе упустит шанс получить золотой кубок. Почему бы доктору Смиту не прилететь сюда, чтобы всем вместе отправиться обратно? - У вас будет достаточно времени обсудить новое задание, - добавил Римо. - У меня нет времени плавать вокруг света, - ответил Смит. - Тогда вы не узнаете о том, что приключилось с вашим старым приятелем Хопкинсом, и о том, как он собирался шантажировать КЮРЕ. А в один прекрасный день получите секретное письмо с требованием выплатить сорок три миллиарда долларов однодолларовыми купюрами. - Очень остроумно, - сказал Смит. - Я в курсе того, что случилось с Хопкинсом. - Черт побери! Все равно прилетайте, и я вам расскажу, что сделал с Ховардом Хьюзом, - не сдавался Римо. Он настаивал, уговаривал и, в конце концов, после того, как пообещал устроить Смиту отличную каюту, тот согласился. Так он оказался на этом проклятом корабле - вывернутый наизнанку и с каждой минутой все больше ненавидящий Римо Уильямса. Но Харолд Смит не был бы Смитом, если бы пренебрег своим долгом. Ему и не предложили бы возглавить КЮРЕ - секретную организацию по борьбе с организованной преступностью, - если бы у него отсутствовала сила воли. Он с трудом поднялся на ноги, слегка пошатываясь, пересек каюту и достал из шкафа черный чемодан. Дешевый, без наклеек аэропортов и отелей. Тщательно заперев дверь, он отправился в долгий путь наверх, на пятую палубу - в апартаменты Римо Уильямса. Было три часа ночи, корабль спал. Ни на лестнице, ни в коридорах Смит не встретил ни души. Но и Римо Уильямса в каюте не оказалось. Палуба была еще безлюдней, чем коридоры. Было сыро и промозгло, пронзительно холодный ветер вихрем налетал с моря, окутывая корабль мельчайшей водяной пылью, пробирая до мозга костей любого, кто осмеливался появиться на палубе. Но Римо Уильямс не чувствовал холода. Он осторожно заглянул за невысокую перегородку, отделявшую его часть палубы от остальной. Как всегда, никого. Римо ощупал массивные дубовые перила, ограждающие палубы. Они были шириною сантиметров двенадцать, округлые и влажные. Римо сбросил парусиновые туфли и вскочил на перила. Постоял минуту на высоте двадцать пять метров над водой, настраиваясь на ритм океанской волны, покуда мышцы ног и нервные окончания ступней не приспособились к ритмичному движению корабля. И побежал по перилам. Корабль раскачивало из стороны в сторону, кидало вверх-вниз, но Римо мчался вперед, замкнувшись в мире собственного сознания. Он пробежал немного, переставляя ноги по мокрой полированной поверхности перил так быстро, что подошвы не успевали соскользнуть. А потом, на полном ходу повернулся на 90 градусов и легко, пружинисто побежал боком. Бросив взгляд на бушующие внизу волны, он вдруг понял, почему моряки так независимы и высокомерны: здесь, вдалеке от земли, посреди ледяного океана, человек бросает вызов самому Господу Богу, и только презрение ко всему окружающему помогает одержать верх над стихией. Римо добежал до кормы и притормозил, дабы убедиться, что на палубе никого нет. Увидев, что никто не осмелился в такую погоду и время покинуть каюту, он помчался на всех парах обратно, бросив взгляд вниз, сквозь стеклянную крышу бассейна. Обычно там все время торчал усатый крепыш. Пожарный с Среднего Запада, самодовольный и невежественный, он с самого начала круиза проводил у бассейна дни и ночи напролет. Он обзывал Чиуна "китаезой", когда тот его не слышал, что, однако, не укрылось от внимания Римо. А однажды Римо увидел, как пожарный украл чаевые, оставленные кем-то из посетителей официанту на подносе, и когда понадобилось освободить каюту для Харолда В. Смита, у Римо была на примете подходящая кандидатура. В один прекрасный день, на пляже острова Парадиз, пожарный загадочным образом крепко уснул и проспал под палящим тропическим солнцем четыре часа. Когда его, наконец, разбудили, кожа уже покрылась волдырями. В больнице Нассау медики оказали ему необходимую помощь, предупредив, что нельзя так долго находиться на солнце, и собрались было отпустить на корабль, но передумали и оставили на дальнейшее лечение и обследование, после того как он сообщил врачам, что потерял сознание оттого, что к его плечу прикоснулся рукой рослый парень с глубоко посаженными карими глазами. Римо усмехнулся, миновав пустующее кресло у бассейна и подумав при этом, что если пожарник был падок на чужие чаевые, то Смит - уж и подавно. Официанты от такой перемены ничего не приобрели. Римо бесшумно прошел по стальной перекладине, поддерживавшей выпуклую пластиковую крышу бассейна, и очутился на левом борту корабля. Он пробежал еще несколько шагов, быстро обогнул барьер, отделявший общую палубу от его личной веранды, и бесшумно спрыгнул с перил возле своей каюты. Здесь он надел туфли и вошел внутрь через раздвигающиеся стеклянные двери. Смит сидел на диване, а Чиун, склонившись над ним, массировал искусными пальцами нервные узлы вдоль шеи доктора. - Спасибо, Чиун, - с облегчением сказал Смит, отодвигаясь от него, как только в каюте показался Римо. - Морская болезнь? - поинтересовался Римо. - Не страдаю, Я провел в море больше времени, чем вы в трезвом виде, - засопел Смит. - Вернулись с вечерней прогулки? - Вроде того, - ответил Римо, а потом безжалостно добавил, поскольку не питал добрых чувств к человеку, который посылал его на задания, противные человеческой натуре, - Хопкинс сразу догадался, что речь идет о вас. Как только я сказал "дешевка", он понял, о ком речь. - Да, да. Хватит, - сказал Смит, глядя на Чиуна, который, несмотря на свои таланты и любовь к Римо, представления не имел, что такое КЮРЕ и чем она занимается. Ему достаточно было знать, что миссия Римо - убивать и что его, Чиуна, забота - следить, чтобы Римо всегда был в форме. Чиун опустился на диван, приняв позу лотоса, и закрыл глаза. Смит поднялся и открыл чемоданчик, откуда извлек пакетик из блестящей бумаги и протянул Римо. - Вы знаете, что это? - Конечно. Наркотик. Героин, - сказал Римо, взяв в руки пакетик. - Вы знаете, что ради этого наркоман способен на убийство? - Дорогой мой, есть люди, которые могут убить вас просто ради развлечения. - Напрасно вы шутите, - сказал Смит. Не обращая внимания на слабые протесты Римо, что он, мол, вполне серьезен, Смит продолжал: - Мы сейчас занимаемся этой проблемой. Ежегодно торговцы наркотиками в Соединенных Штатах продают около восьми тонн героина. Большая часть торговли - в руках итальянской мафии. Они выращивают мак в Турции, перерабатывают его во Франции или Южной Америке и ввозят контрабандой в Штаты. Министерство финансов пытается помешать этому, сдержать этот процесс, Иногда удается перехватить крупную партию, например, чемодан весом в двадцать килограммов. Ежегодно в стране используется героина на сумму больше полутора миллиардов долларов по розничным ценам. - Ну и что? Увеличьте штат министерства финансов, - сказал Римо. - Мы пытались. Казалось, что все продумано. Но во время последней операции все наши агенты были убиты. И в Штаты попала крупная партия, Римо. Речь идет не о чемоданах, а о четырех грузовиках, полных героина. Около пятидесяти тонн! Достаточно, чтобы удовлетворить потребность наркорынка лет на шесть. На десяток миллиардов долларов! - А если мафия избавится от мелких торговцев, - продолжал Смит, - то выручит в два раза больше. Римо еще раз посмотрел на блестящий пакетик и бросил его в открытый чемоданчик Смита. - Что я должен делать? - спросил он. - Вы знаете город Гудзон в Нью-Джерси, так? Вы ведь оттуда? - спросил Смит. - Я из Ньюарка. По сравнению с Ньюарком Гудзон - просто Беверли-Хилз, - сказал Римо. - Так вот, героин где-то в Гудзоне. Там его сгрузили с теплохода. Агенты министерства финансов погибли во время слежки за грузовиками с героином. Теперь грузовики спрятаны где-то в городе, но мы не можем их найти. - А почему вы считаете, что они все еще там? Груз вполне может находиться уже где-нибудь в Питсбурге. - Нет, они в Гудзоне. Всю неделю мы проверяли каждый грузовик, выезжавший из города, специальным детектором, который изобрели в министерстве сельского хозяйства. Один наш сотрудник слегка усовершенствовал его, и им теперь можно отслеживать героин. Ни одна достаточно большая партия героина не покинула город. - Никогда не слышал о таком приборе, - заметил Римо. - И правительство тоже. Пока мы держим его в секрете. Иначе через две недели схема его устройства будет напечатана в "Сайнтифик Америкен", и мафия найдет от него защиту еще до того, как мы его внедрим. - Тогда почему бы не подождать, пока ваш дурацкий детектор не обнаружит героин? - спросил Римо. - Потому, что если дать им время, они вывезут его малыми порциями, которые мы не сможем засечь. Необходимо отыскать наркотики раньше, чем они уплывут по частям и попадут в обращение. - О'кей, - сказал Римо, - кого я должен убрать? - Не знаю. Может быть, никого... - Что, очередное задание по сбору информации? - спросил Римо. - Я всякий раз только чудом остаюсь в живых, когда занимаюсь такими делами. - Нет, не только информация, - ответил Смит, - я хочу, чтобы вы туда внедрились и вызвали огонь на себя. Сделайте так, чтобы хозяева героина решили от вас избавиться. А потом, когда найдете героин, - уничтожьте его. Если кто-то встанет на вашем пути - убирайте и его. Можете разрушить весь этот проклятый город, если понадобится. Последний раз Римо видел Смита в таком возбуждении, когда тот заполнял расходный ордер. Смит снова подошел к чемоданчику. Достал оттуда фотографию. - Взгляните, это наркоманка, Римо. Вот что эти мерзавцы делают с ними. Римо взял фотографию: обнаженная девушка не старше двадцати лет. Ее глаза не выражали ничего, кроме страдания. Кожа вспухшая, в кровоподтеках и язвах. В верхней правом углу фотографии крупным планом сняты ее руки, на которых от уколов не осталось живого места. - Девчонка умерла, - сказал Смит. - Но не всем так везет. Он забрал у Римо фотографию и положил ее в чемоданчик. Потом снова - теперь уже спокойнее - заговорил: - Гудзон - главный порт, через который ввозят наркотики. Думаю, тут задействованы сильные политические рычаги, содействующие импорту героина. Полиция явно подкуплена. Мафия держит в руках весь город. Все покрыто тайной, и нам мало что известно, кроме того, что их главаря зовут Верильо. Или Гассо. Или Палумбо. Не знаю точно. - Какая на этот раз у меня будет легенда? - Вы - Римо Барри. У вас с Чиуном квартира в Нью-Йорке. Вы работаете в ежегоднике "Интеллигенция". Не беспокойтесь, мы купили этот журнал. Самый дешевый, какой только удалось найти. Внедряйтесь под видом журналиста и разнюхайте, что к чему. - Предположим, что я откажусь от задания? - спросил Римо. - Римо, я прошу вас, - устало сказал Смит. Первый раз за все эти годы Римо услышал от Смита "прошу вас". Римо кивнул. Смит снова полез в чемоданчик и вытащил оттуда объемистое донесение, напечатанное на машинке. - Здесь все факты, данные, имена. Просмотрите. Запомните. Потом выбросьте. Действуйте, как сочтете нужным. Только прошу вас, поторопитесь. Это было второе "прошу вас". Римо не нашелся, что ответить, и снова кивнул. Смит закрыл чемоданчик, направился к двери и молча вышел. Он не хотел говорить Римо, что среди наркоманов, которым еще не повезло умереть, и его, Смита, родная дочь. ГЛАВА ПЯТАЯ  Доминика Верильо сегодня не устраивали ни добрые старые итальянские рестораны, ни его огромный дом в Кенсико, штат Нью-Йорк, ни его трехэтажный особняк в стиле "тюдор" в Гудзоне, штат Нью-Джерси. Не годился и дом на Палм-Бич. Все эти места, так или иначе, находятся под наблюдением и к тому же напичканы подслушивающими "жучками" - маленькими электронными штучками, так хорошо вписывающимися в американский образ жизни. Аккуратными. Технологичными. Без эмоций. Но бывает и так: понадеешься на них, не подозреваешь, что они на самом деле не работают, а когда спохватишься, поезд уже ушел. Но в целом они работали неплохо, так что Доминик Верильо предпочитал не обсуждать в офисе серьезные дела. Да, "жучки" мешали, конечно, но не могли его остановить. Из-за них ни в дорогих ресторанах, ни в загородном доме, ни в трехэтажном особняке на Палм-Бич нельзя было серьезно поговорить о делах. У этой системы электронного наблюдения было, однако, свое слабое место - фактор времени. Дай время, и правительство, полиция, даже твой финансовый агент нашпигуют подслушивающей аппаратурой любое здание, которое ты построишь, купишь или снимешь. Но только в том случае, если дать им время. Если же поторопиться и управиться с делом за десять минут где-нибудь в новом, укромном местечке, то можно считать себя в относительной безопасности, словно прослушивающих аппаратов никогда и не изобретали. И вот однажды ясным днем в начале лета, когда деревья на Парк-Авеню и Восемьдесят первой улице в Нью-Йорке еще сияли свежей зеленью, на восточной стороне этой улицы одно за другим стали останавливаться такси, высаживая абсолютно одинаковые по составу компании: пожилой мужчина в сопровождении двух человек помоложе. Все эти произошло между двумя часами пятью минутами и двумя часами десятью минутами. Прибывшие принялись раскланиваться и прикладываться к ручке, пока дон Доминик Верильо - в черном костюме, белой рубашке и черном галстуке - не сказал: - Нет, не надо. Не сейчас. Не сейчас. А поскольку все норовили запечатлеть поцелуй именно на его руке и отвесить поклон именно ему, на этом все и закончилось. Тут подкатили пять лимузинов - за десять минут до того их наняли в пяти различных местах - и все в них быстро разместились. Доминик Верильо сел в первый, самый почетный автомобиль, естественно, вместе с Пьетро Скубичи - приятным седым джентльменом из Нью-Йорка, одетым в помятый костюм и белую рубашку с завернувшимся кверху воротничком, - его жене было уже за семьдесят и зрение начинало ей изменять. Пьетро Скубичи был главой всех мафиози в Нью-Йорк Сити и в течение полутора дней мог бы, возникни у него такое желание, выложить восемьдесят два миллиона долларов наличными в бумажных пакетах. Но в данный момент у него на коленях в мятом бумажном пакете лежал жареный перец на случай, если Доминик Верильо пожелает провести совещание в ресторане. Скубичи не любил расплачиваться в ресторанах Нью-Йорка, потому что "они все время вздувают цены". То, что и он отчасти был тому виной, во внимание не принималось. Это деньги "входящие". А расплачиваться - деньги "исходящие". Посему он и прибыл с собственной едой. Рядом с ним на заднем сиденье расположился Франсиско Сальваторе - помоложе Скубичи, лет сорока с небольшим, в костюме от Кардена, плавные и изящные линии которого, казалось, ничто не может нарушить. У него была пышная, словно лепная, шевелюра, ногти с маникюром, очень загорелое лицо. Зубы - белые, ровные, безупречные. Ему часто говорили, что если бы он захотел, то легко стал бы киноактером. Но он не захотел: в его возрасте получать столько, сколько зарабатывают Рок Хадсон или Джон Уэйн, означало потерю в деньгах. Кстати, денег он с собой не носил: даже купюры портили бы линию костюма. Почтенный Скубичи, повернувшись к нему в ходе беседы, нечаянно задел сальным пакетом брюки Сальваторе, и на них осталось темное пятно. Салваторе сделал вид, что ничего не заметил. Но даже в самолете, на обратном пути в Лос-Анджелес, он продолжал чертыхаться и успокоился только тогда, когда снял костюм и выбросил его. Справа от Скубичи сидел Филемано Палмуччи - или "Толстяк О'Брайен" - с огромной головой на мощной шее, которая незаметно перетекала в столь же мощный торс. Вся эта гора мяса была увенчана серой мягкой шляпой на два размера меньше, чем нужно. Толстяк О'Брайен ни разу не улыбнулся, он смотрел, не оборачиваясь, вперед, словно сосредоточившись на переваривании собственных внутренностей. Он был из Бостона. Впереди, конечно же, сидел Доминик Верильо, который и собрал всю компанию. Он сидел в пол-оборота к тем, кто ехал на заднем сиденье - так было и вежливо, и душевно. Его лицо могло бы украсить обложку журнала "Бизнес менеджмент", хотя говорил он гораздо эмоциональней, чем пристало бизнесмену, и размахивал руками. В нем было куда больше человеческого, чем в похожих на ходячие трупы высших правителях Америки. - Надеюсь, вы в добром здравии, - сказал Доминик Верильо. - В добром, - ответил Пьетро Скубичи, у которого было право отвечать первым, - и моя жена здорова, только теперь она видеть стала плохо. - Очень жаль, Пьетро. - Жизнь есть жизнь, дон Доминик, - сказал Скубичи, - начинаешь слабым и слепым и кончаешь таким же. Не я создавал жизнь. - Вы бы создали ее получше, дон Пьетро, - сказал Франсиско Салваторе, демонстрируя белые зубы. - Франсиско, жизнь создал Господь. Никто не сделает ее лучше. Или хуже, - заключил Пьетро Скубичи. Почему-то жирный пакет с жареным перцем не пачкал его темного костюма. - А как вы поживаете? - спросил Верильо у Франсиско Сальваторе. - Прекрасно, благодарю, дон Доминик. И жена прекрасно, и дети. Прекрасна жизнь под солнцем. Приезжайте к нам как-нибудь. - Приеду, - ответил Доминик Верильо, - приеду. - И у меня все хорошо, дон Доминик, - вступил в разговор Толстяк О'Брайен. - Очень хорошо! Самое главное - здоровье. Здесь у нас во всей округе стоят чудесные деньки. Хорошая погода - стало быть, будет хорошее вино. - А хорошее вино делает хорошую погоду, - сказал Пьетро Скубичи и улыбнулся. Все улыбнулись заодно с ним. Вот так они болтали в нанятых авто о здоровье, погоде и семье. Беседа потекла в ином, более важном русле, когда Гуглиельмо Марконне, он же "Эпплз Доннелли", сказал Витторио Паллеллио, "что на Майями-Бич не найдешь хорошей отбивной". Они сидели в четвертой по счету машине. Гуглиельмо Марконне был из Дулута, а Витторио Палледлио - из Майами-Бич. - Нет, у вас хорошие бифштексы, - сказал Витторио Паллеллио. - Вы, наверное, не там искали. - Именно там, дон Витторио. - А я говорю, не там, Гуглиельмо. - Я заглядывал в "Бока дель Соль". - В "Бока дель Соль" нет хороших бифштексов. - Еще я был... как называется это место, похожее на магазин подержанной мебели? - Весь ваш город такой, Гуглиельмо. - Мне и там не повезло. И в "Бока дель Соль" тоже. - В "Бока дель Соль" нет хороших бифштексов. - Я знаю. Мне там подали очень плохой. Так болтали представители Далласа, Нового Орлеана, Чикаго, Рочестера, Портленда, Канзас-сити, Кливленда, Колумбуса, Цинциннати, Луисвиля, Денвера, Феникса, Норфолка, Чарлстона, Лас-Вегаса, Сан-Франциско, Филадельфии и Уиллинга. Караван автомашин двигался вперед, но поскольку все машины были разного цвета, на караван они не походили. Только дон Доминик Верильо знал, куда они едут, и время от времени указывал шоферу, куда повернуть, стараясь при этом не оторваться от идущих позади машин. Наконец дон Доминик Верильо велел водителю остановиться возле небольшого художественного салона в Гринвич-Виллидж. Он быстро вышел из машины и открыл дверцу Пьетро Скубичи, Франсиско Салваторе и Толстяку О'Брайену, приговаривая: - Обойдемся без формальностей. Нет времени. Водитель - Вилли-Сантехник Палумбо - тоже выскочил и, ощупывая пачку банкнот в кармане, забежал в салон, в витрине которого были выставлены платья и картины. Не успев открыть дверь, он выпалил: - Я хочу купить натюрморт с клубникой за пять тысяч долларов. - Проходите в комнату за прилавком, - говорил тем временем гостям Доминик Верильо, - в комнату за прилавком. И повторял пассажирам каждой подъезжающей машины: - В комнату за прилавком. Через сорок секунд вместе с последним из гостей он зашел в салон, на вывеске которого значилось: "Ева Флинн". Привлекательная хозяйка была занята беседой с Вилли-Сантехником. - О Боже! - воскликнула она. - Сколько посетителей! Это чудесно! Я знала, что это случится именно так. Она тряхнула копной рыжих волос, откинув голову назад, и положила руку на бедро, обтянутое заляпанными краской джинсами. - Этот натюрморт вот здесь, у дверей, - сказал Вилли-Сантехник. - Вот здесь. Да, вот этот. А вот деньги. Только я хотел узнать, чего тут моди... моги... Ну, как же это... а, мотивация! - Мотивация, - поправила женщина. - Ага, чего это такое и что вы думаете про себя и этого... Гагина? - Гогена? - Ага, его. - Я рада, что вас это интересует, - сказала женщина. Она возбужденно вертела головой вслед шествовавшим мимо нее посетителям, направлявшимся в заднюю комнату, где стояли картины с ее парижскими зарисовками. - Мне следует помочь им, как вы считаете? - Нет, - успокоил ее шофер, - они просто зашли посмотреть. Я покупаю этот, ну как его, так что занимайся мной. - Конечно. Знаете, я вам открою одну тайну. Вы мой первый покупатель. Все так внезапно, - она кивнула в сторону задней комнаты. - Они что, банкиры? - Они из "Америкэн Киваниз Интернейшнл". - Забавно. Такие вежливые! Так вот, Гоген видел жизнь, Гоген видел цвет по-другому... И рыжеволосая художница пустилась в объяснения, что такое цвет как форма искусства, а Вилли-Сантехник соглашался, стараясь не забыть четыре других, приготовленных заранее, вопроса. Он должен их задать, как только она притормозит. Но до этого так и не дошло. В это время в задней комнате дон Доминик Верильо поднял руки, призывая к тишине и давая понять, что времени на формальности нет. Он стоял перед зелено-голубым полотном с изображением ночного парка. - В прошлом году я уже говорил вам, что наркотики становятся серьезной проблемой. Я говорил, что по всей Америке мелкие оптовики ввозят и продают героин. Этим бизнесом занимаются многие ваши люди. И они больше занимаются наркотиками, чем работой на вас. Многие потеряли к вам всякое уважение и утратили чувство долга, потому что независимая торговля стала приносить им больше денег. - Сколько героина вы можете достать? Чемодан? Не больше. Ни один из вас не смог бы наполнить героином багажник автомобиля. Качество тоже сомнительное. Вам продают сахар, песок, муку. Подмешивают стрихнин. А если приходит чистая неразбавленная партия, клиенты с непривычки хватают смертельные дозы. Чтобы достать денег, наркоманы воруют все, что попадает под руку. Растет преступность. Растет число полицейских. А чем больше фараонов, тем больше приходится давать отступных. Если дела с героином пойдут так и дальше, это нас прикончит. Послышались возгласы одобрения. Кое-кто из присутствующих с тревогой стал поглядывать за дверь. Их вполне могла услышать хозяйка салона. - Не обращайте на нее внимания, - сказал дон Доминик. - Но она может услышать, - возразил Толстяк О'Брайен. - Она сейчас в иных мирах. Эти художники тоже себя одуряют, только на свой манер. Итак, мы собрались, чтобы поговорить о героине. В прошлом году я посвятил вас в свои планы. Встречи проходили в ваших так называемых безопасных офисах и домах, но не прошло и недели, как информация попала туда, куда не должна была попасть. Я говорил, что смогу поставить тонны героина. Вы сомневались. И вот теперь я готов принимать заказы. - Вы хотите сказать, героин действительно должен прибыть? - спросил Франсиско Салваторе. - Он уже здесь, - сказал дон Доминик Верильо. - Сорок семь тонн. Очищенный на девяносто восемь процентов. Мы собираемся формовать из него таблетки, чтобы их можно было делить на части, и фасовать в пузырьках - пусть смахивает на лекарство. Будем продавать по дешевке, чтобы его можно было даже курить, как во Вьетнаме. - Вам надо в корне разрушить существующую структуру рынка наркотиков, а когда избавитесь от независимых торговцев, вы сможете взвинтить цену. Вы полностью завладеете целыми городами! Да, именно, завладеете. Америка распрощается с блестящими целлофановыми пакетиками. - Дон Доминик, дон Доминик, дон Доминик! - послышались восторженные возгласы "капо мафиози". Пьетро Скубичи поцеловал Доминику Верильо руку, но дон Доминик понимал, что это не столько дань уважения, сколько желание поскорее начать торговаться. - И ведь никто из вас не Знал, так? Сорок семь тонн, а никто не пронюхал! Теперь понимаете, кого остерегаться, а кого нет, где безопасно, а где нет? Я готов принять от вас заказы, а через шесть месяцев мы встретимся опять. Таким же образом, как и сегодня. - У вас, должно быть, здорово все налажено! - восхитился Пьетро Скубичи, который имел почетное право заказывать первым. - Лучше не бывает, - ответил дон Доминик. И Скубичи заказал тонну для Нью-Йорка. Семьсот фунтов было заказано для Лос-Анджелеса, двести для Бостона, шестьсот для Детройта, триста для Далласа, триста для Нового Орлеана, семьсот для Филадельфии, тонна для Чикаго. Кливленд заказал триста, Колумбус - сто и Цинциннати - сто. Сан-Франциско заказал двести фунтов, Канзас-Сити - столько же. По пятьдесят фунтов заказали Денвер, Феникс, Норфолк, Роли, Чарлстон, Лас-Вегас и Уиллинг. Дон Доминик подсчитывал в уме. Почти четыре тонны. Шестимесячная норма, обычно потребляемая всей страной. Он был доволен. Объем заказов вырастет, как только он подтвердит делом, что может выполнить их. - Мы доставим вам героин, - сказал он. - На нем будут этикетки местных аптек. Вы не отличите его от аспирина, пенициллина или питьевой соды. Господа, это отличная сделка, - он улыбался, как и подобало человеку, который только что продал товара на сто шестьдесят миллионов тем, кто продаст его за восемьсот. - Дон Доминик, дон Доминик, дон Доминик! - на дона Доминика Верильо снова хлынул поток восторга и лести. Он прощался с каждым, стоя на пороге, пока они выходили в зал салона, а потом на улицу, где их ждали машины. Художница лишь мельком глянула на них. Скубичи вышел последним. - Пьетро, - сказал дон Доминик, - я люблю вас как отца. Я испытываю к вам величайшее уважение и хочу дать один совет. - Семья Скубичи всегда принимала советы дона Доминика Верильо. - Как я уже говорил остальным, если сразу не слишком завышать цену, потом можно будет все полностью взять под контроль. Я говорю это потому, что желаю вам блага. - Хороший совет, но только если будет и следующая партия. - А почему вы сомневаетесь, что будет? - Я старый человек, дон Доминик. Кто знает, доживу ли я до второй партии? - На самом деле вас не это волнует, - сказал Верильо. - Если я скажу, что меня волнует, вы будете смеяться. Я сам смеялся. По-моему, это просто недостойно вашего слуха. - Я высоко ценю все ваши слова. Старик медленно кивнул. - Моя Анджела верит в звезды. Звезды тут - звезды там. У нее свои игры. А я слушаю. Помните, она сказала, что вы женитесь? И вы женились. И что ваша жена умрет. И, добрая ей память, она умерла. А помните, как она сказала, что вы станете капо всех капо? Вы им стали. Может, это совпадение. Ведь еще она говорила, что у вас родится дочь, но детей так и не было. Вы знаете, так говорили звезды. Дон Доминик непроизвольно схватил старика за плечи. Но тут же спохватился и отпустил. - Так вот, - продолжал Пьетро Скубичи, сжимая в руках пакет с жареным перцем. - В этот раз она точно рехнулась. Я ведь говорил вам в прошлом году, что это дело, которое вы задумали, - не самое лучшее. - И что? - спросил Верильо. - Знаете, бывает, Анджела говорит, что такой-то день надо переждать, и если ее слушать - придется ждать целую вечность. Я и не ждал, потому что звезды - это звезды, а бизнес - это бизнес. Но на этот раз Анджела очень боится, Она говорит... обещайте не смеяться. Она говорит, что вы идете против какого-то бога. Дон Доминик не мог сдержать смеха, но поспешил извиниться, как только справился с приступом веселья. - Это ерунда, конечно, - сказал Пьетро. - Расскажите мне об этом боге. - Это не совсем Бог, а вроде как святой. Такие боги были давно. - Зевс, Юпитер, Апполон? - Нет, вроде как китайский, - сказал Скубичи, - с ума сойти. Анджела ходила к этой старой леди в Гринвич-Виллидж, потому что сама не смогла толком разобрать расположения звезд. А вернулась совсем сбитая с толку. Как это называется у евреев, когда они оплакивают умерших? Ну, сидят на ящиках, не бреются и все такое? - Шива, - сказал Верильо. - Да. Это он. Так и звучит. - Шива? Что ж, буду остерегаться восточных богов, - сказал Верильо. Пьетро Скубичи улыбнулся и пожал плечами. - Я же говорю, все это глупости. Просто иногда Анджела... - и его голос постепенно стих, потому что они вышли из салона, где Вилли-Сантехник заплатил за выбранную картину пять тысяч долларов. Дон Доминик Верильо решил вечером посмотреть в энциклопедии, что это за бог - Шива. ГЛАВА ШЕСТАЯ  Римо Уильямс ждал в тихой приемной Доминика Верильо - председателя городского "Совета Содействия" Гудзона, - постукивая записной книжкой по колену. За окном, в утреннем тумане, пропитанном угарным газом и заводским дымом, виднелись расплывчатые контуры небоскребов Нью-Йорка. В противоположном окне просторной приемной, обшитой деревянными панелями, был виден Ньюарк - здания, сгрудившиеся вдали словно сгусток отчаяния, но он думал о них с теплом. Сейчас он в Гудзоне, расположенном между Ньюарком и Нью-Йорком, на пересеченном реками Гудзон и Хакенсак пятачке земли. Отсюда начинается Америка... В воздухе слегка пахло сосной; привлекательная строго одетая секретарша листала толстенную и довольно потрепанную книгу. На стене висел натюрморт с клубникой, который был куплен накануне за пять тысяч долларов, о чем Римо знать не мог. Но если бы ему сказали - поверил бы. Видение мира художником - это нечто большее, чем просто взгляд вокруг. Он управляет своими чувствами. План действий прост, как начало любой катастрофы, подумал Римо. Пусть в городе узнают о его появлении. Он станет всем надоедать, всех пугать и раздражать. Кто-то непременно на него выйдет. И тогда этот кто-то заговорит. Принцип очень прост: в отличие от киногероев, люди - и храбрые, и трусливые - готовы рассказать все, лишь бы только избавиться от боли. Таинственная техника допросов у русских - это просто избиение кулаками. Генрих VIII бил палками. Чингисхан приказывал бить ногами. Только болваны из Голливуда, да еще Гитлер, считали, что надо обязательно прижигать раскаленным углем, дробить кости, сдирать кожу. Настоящие профессионалы просто бьют. А если никто не выйдет на него, то Римо сам начнет поиски, начнет с самого вероятного кандидата - шефа полиции Брайана Дугана, человека сообразительного и доброго, но - вора. Согласно информации КЮРЕ, он заплатил за свое место восемьдесят тысяч долларов. Такие деньги не платят за то, чтобы блюсти в городе закон и порядок. А если главарь не Дуган, то есть еще Верильо и Гассо, и Палумбо, и мэр, и главный редактор городской газеты, и другие, чьи имена дал ему Смит. Но это - вторая стадия. А пока - первая: брать интервью и вызывать беспокойство. Первым в списке стоял Верильо, который, согласно информации КЮРЕ, был или главной фигурой мафии Гудзона, а может, и всей страны, или простой пешкой на службе у мафии. Эта информация напоминала донесение, полученное немецким генштабом, о том, что союзники собираются высадиться в Нормандии шестого июня тысяча девятьсот сорок четвертого года. Сообщалось точное время и место десанта. К несчастью, генштабу сообщили еще тридцать девять других географических точек - от Норвегии до Балкан - и точных дат - с 1943 по 1946 годы. Вот вам и разведка! - Нашла! - воскликнула секретарша. - Нашла! Римо улыбнулся. - Что же вы нашли? - Шиву. Я искала Шиву. И она начала читать: "Шива. Один из трех основных богов индуизма, известен также как Разрушитель, или Дестроер". Она подняла глаза на посетителя. Римо, разумеется, заинтересовался. Он уже слышал эти слова. - По-моему, его еще называли Разрушителем миров... - и он медленно прочитал по памяти, - "Я - Шива..." - но дальше вспомнить не смог. В это время открылась дверь, и из кабинета выглянул джентльмен с волевым лицом. - Джоан, можно вас на секунду? О, добрый день! Вы, вероятно, из журнала? Я приму вас через минуту. - Я нашла для вас Шиву, - сказала секретарша. - Разрушитель миров; я - Шива, Дестроер... - произнес Римо. - Что? - спросил Верильо, и его глаза расширились от изумления. - Пытаюсь припомнить цитату. Вспомнил! "Я - Шива-Дестроер, смерть и разрушитель миров". - Вы Шива? - мрачно переспросил Верильо. Римо засмеялся. - Я? Нет. Я Римо Барри, журналист. Мы с вами беседовали вчера вечером по телефону. - Прекрасно. Я к вашим услугам через минуту. Джоан! Римо наблюдал, как секретарша взяла блокнот и карандаш и исчезла в кабинете. Через пять минут пригласили и его, и пришлось с притворным усердием записывать банальные рассуждения Верильо. В Гудзоне - те же проблемы, что и в других городах: свертывание промышленности, рост преступности и, конечно же, утрата надежды на лучшее будущее. Но Верильо верил в великое будущее Гудзона - он потратил почти полчаса, расписывая свои проекты. А потом пригласил Римо пообедать в казино "У озера". Об оптимистическом взгляде на будущее он продолжал распространяться и за устрицами, запеченными в тесте, и за телятиной по-голштински. Когда Римо заказал рис, просто рис, Верильо чрезвычайно удивился. Почему один рис? Это восточный обычай? Специальная диета? - А вы не можете допустить, что я просто люблю рис, мистер Верильо? - Нет, - ответил Доминик Верильо. - Со временем к нему привыкаешь... - А когда вы начинали его есть, он ведь вам не нравился, не так ли? - Да, не особенно. - Тогда почему вы продолжали его есть? - А почему вы едите моллюсков, запеченных в тесте? - Потому что я люблю их. Римо улыбнулся, а Верильо засмеялся. Римо пожал плечами: - Что я могу добавить к тому, что вы мафиози? Верильо расхохотался. - Знаете, если бы это не было так смешно, это было бы серьезно. Я полагаю, что итальянская община страдает из-за алчности некоторых итальянцев. Страдают доктора, юристы, зубные врачи, преподаватели, продавцы, трудяги, вроде меня. Я просто уверен, что всякий раз, как ФБР не может раскрыть преступление, оно норовит арестовать первого попавшегося под руку итальянца. Убежден в этом. Вы итальянец, ваши предки были итальянцами? - Возможно. Не знаю. Я вырос в приюте. - Где? - Мне не по душе эта тема. Согласитесь, не очень-то приятно быть в неведении, кто были твои родители, откуда ты родом. - Может быть, в вас есть восточная кровь? - Вряд ли. Я думаю о Средиземном море, к югу от Германии, и о Севере от Ирландии до Сибири на востоке. Вот примерно такой разброс возможностей. - Вы католик? - спросил Верильо. - А вы торгуете героином? На этот раз Верильо не засмеялся. - Это уже оскорбление. Что вы хотите этим сказать? - Ничего, просто хочу выяснить - мафиози вы или нет и не торгуете ли героином. - Это уже чересчур, - произнес Верильо, бросил салфетку прямо на тарелку с телятиной, наградил Рима полным ненависти взглядом и удалился, С Верильо хватит, подумал Римо, - зерно брошено в землю. Шефа полиции Брайана Дугана поддеть было не на чем. Он раз пятнадцать упомянул о своей приверженности католической церкви, об участии в социальных программах типа "Очисти - Отреставрируй - Почини" и особенно гордился своей программой укрепления общественных отношений. - Мы учим наших полицейских, как надо относиться к ним. Брайан Дугам сидел за письменным столом, над которым висел портрет Франклина Делано Рузвельта. Стол был завален всякими мелочами, и среди них - пресс-папье в виде статуэтки и американский флаг на небольшой подставке. Портрет Рузвельта пожелтел от времени. - К ним? - переспросил Римо. - Ну, вы понимаете. К ним. Проблемы города. - Не понимаю, - сказал Римо и, положив ногу на ногу, стал что-то рисовать карандашом в записной книжке. - Ну, сами знаете. Цветные. Черные. Выходцы из Африки. - А, они? - Да. Они, - гордо ответил шеф полиции. Лицо его сияло, ясные голубые глаза блестели; он нервно перебирал веснушчатыми пальцами. - Я слышал, ваш город становится героиновой столицей страны. Римо следил за голубыми глазами. Они оставались спокойными. - Героин - это серьезная проблема, - сказал шеф. -* Растущая национальная проблема. - А какова ваша доля? - Не понял. - Какова ваша доля? Ваша прибыль от наркобизнеса? - повторил Римо небрежным тоном. Шеф полиции не принял этот тон. Он уставился на Римо сверкающими голубыми глазами - воплощенные неподкупность и мужество. Губы плотно сжаты. - Вы обвиняете меня в пособничестве торговле наркотиками? Точно такая же интонация была у бывшего шефа Римо, когда Римо, будучи полицейским в Ньюарке, однажды оштрафовал за неправильную парковку патрульный автомобиль, посланный шефом за выпивкой к Рождеству. - Но кто-то должен покрывать торговлю наркотиками, - сказал Римо. - Вы обвиняете меня? - возмутился шеф. - На воре и шапка горит, шеф. - Вон отсюда! Римо не двинулся с места. - Беседа закончена, - сказал шеф. - И предупреждаю, за клевету я могу привлечь вас к судебной ответственности. - Только в том случае, если я ее опубликую, - сказал Римо, улыбнулся и вышел. Еще одно зерно брошено в землю, Выйдя из кабинета шефа, он прошел мимо лейтенанта, исполняющего обязанности машинистки, вышел в холл, где на него пахнуло особой затхлостью, свойственной только полицейским участкам, и остановился в ожидании лифта. Интересно, подумал Римо, понадобился бы стране он, Дестроер, если бы полицейская служба работала лучше? Хотя как она может лучше работать? Не на Марсе же они людей набирают. Нет, полиция любого города отражает его моральный климат. Она не лучше и не хуже. Для взятки требуются двое. Дверь лифта открылась, и Римо вошел в кабину. Это был просторный старый лифт размером с небольшую кухню. Римо нажал на кнопку первого этажа. Металлическая дверь "под бронзу" медленно, по-черепашьи, закрылась. Лифт, погромыхивая, пополз вниз. На следующем этаже он остановился, чтобы забрать двух детективов и арестованного. Один из полицейских с худым загорелым лицом, ростом с Римо, в стандартной шляпе, заметив Римо, вежливо с ним поздоровался. Все трое встали в глубине кабины, а Римо остался у входа. Он кивнул полицейскому в ответ и тут вдруг понял, что он знает сыщика, а тот - его. Черт возьми, подумал Римо и повернулся лицом к двери, надеясь, что сыщик попробует его вспомнить, не сможет и перестанет о нем думать. К сожалению, профессия полицейского, особенно сыщика, не позволяет ему просто взять да забыть однажды встреченное лицо. Во всяком случае, опытному сыщику. Римо оставалось надеяться, что Билл Скорич так и не стал опытным сыщиком. Римо вспомнил первый год их совместной службы в Ньюарке. Тогда Скорич упускал разные мелочи, и все разговоры с сержантом, детективами, лейтенантом и капитаном заканчивались не в его пользу. Но чересчур серьезных промашек он не допускал никогда, и к начальнику полиции его не вызывали. Хотя негативный опыт - не самый лучший способ обучения, все-таки это тоже способ. Или человек привыкает к выговорам, или меняется так, чтобы их не получать. Если Скорич изменился, то сейчас стоит одной ногой на том свете. Уголком глаза Римо заметил, что Скорич шагнул вперед. Он всматривался в профиль Римо. Сделал еще шаг, потащив за собой заключенного, на что другой сыщик тоже был вынужден сделать полшага. Можно было бы прикрыть лицо рукой и убежать, но не из управления же полиции! Тогда уж точно фотографию Римо раздадут всем полицейским, особенно после его беседы с шефом! Римо не спеша повернулся к Биллу Скоричу в надежде, что пластическая операция изменила его скулы и нос, взглянул Скоричу в глаза и смутился. Он молил про себя: Билл, ну сваляй дурака. Ну, старик! Ошибись!" Лицо Скорича порозовело от смущения, и на сердце у Римо полегчало. Молодец, Билли, подумал он. Замечательно. Никто не держит в памяти лица мертвых. Особенно после пластической операции. Но тут Скорич просиял, на лице появилась улыбка, которая вдруг сменилась выражением ужаса при виде восставшего из мертвых. И Римо понял, что Скорич его узнал. Последнее, что произнес сыщик Билл Скорич из полицейского управления Ньюарка, было даже не слово, а один только слог, начало имени. Он произнес: - Ри... Прикрывшись телом Скорича как щитом, так что заключенный и другой сыщик не видели его, Римо вонзил палец Скоричу в солнечное сплетение, до самого сердца, пробив его. Это произошло мгновенно, и Скорич только успел произнести: - Ри... Это был плавающий удар, когда рука действует сама по себе, вне зависимости от движения тела. Такой удар имел то преимущества, что прерывал разговор мгновенно. Глаза Скорича расширились, он не успел еще рухнуть, а руки Римо были уже в карманах, под мышкой зажат блокнот. Скорич упал на Римо, который, не пытаясь удержаться, отлетел в дальний угол кабины с возгласом: - Поосторожней, приятель! Скорич, падая, потянул на себя арестованного. Шляпа упала на пол, а второй сыщик, на другом конце цепочки, резко развернувшись, наступил на нее и рухнул сверху на заключенного, повалившегося на мертвеца, лежащего на полу кабины, Дверь отворилась на первом этаже. Римо оттолкнулся от стенки лифта, и, отряхиваясь, вылетел наружу с криком: - На меня напал полицейский! Прямо в полицейском управлении! Так-то вы обращаетесь с прессой?! Римо стоял у лифта, тыча пальцем в груду тел. Оставшийся в живых сыщик пытался подняться и поднять заключенного. - Вон тот, - вопил Римо. - Он там, внизу. Я хочу возбудить дело! Он толкнул меня. Дежурному лейтенанту потребовалось три секунды, чтобы оценить ситуацию, десять секунд, чтобы вызвать скорую помощь, и три минуты, чтобы убедить этого гомика-журналиста, что на него никто не нападал, что сыщик упал на него, потому что умер, скорее всего, от сердечного приступа. - Умер? - спросил Римо, открыв рот и глядя полными ужаса глазами. - Да. Умер. Вот так-то. Так бывает с нами, фараонами, когда мы защищаем вас. Еще один легавый умер, приятель. - Я... я не нахожу слов, - сказал Римо. - Всегда старайтесь сперва во всем разобраться, а уж потом делайте выводы. Старайтесь сначала разобраться. - Простите, - сказал с искренней грустью Римо. И, выйдя из полицейского участка, почувствовал, как хочется выпить, но увы! - в состоянии максимального напряжения пить нельзя, как, впрочем, и во всех иных состояниях. Ты должен относиться к себе как к алкоголику, потому что у тебя есть дело. Проходя мимо бара, видишь себя в стекле витрины и испытываешь радость, что отказал себе в чем-то, чего ужасно хочется. И ненавидишь отражающееся в витрине лицо... Потому что ты, Римо Уильямс, хуже животного. Ты - машина. Животное убивает, чтобы есть и жить. Человек убивает, потому что он напуган или болен, или ему приказали, а он, понятно, боится не выполнить приказ. Но ты, Римо Уильямс, ты убиваешь потому, что ты - машина, которая для этого предназначена. Римо пересек улицу - уличное движение уверенно направляла натренированная рука полицейского в красной фуражке - и прошел мимо кондитерского магазинчика, где у прилавка толпились школьники, предаваясь ежедневному ритуалу чревоугодия. Ему захотелось вдруг, чтобы рядом оказался Смит, чтобы сломать ему руку и сказать: "Бот что такое боль, Смит. Вот она, ты, счетная машинка!". Римо понял, почему он иногда ненавидит Смита: потому что они похожи. Уродливые сросшиеся горошины в больном стручке. Весело галдели подростки в кондитерской. Девочка-негритянка и белая девочка, крепко-накрепко прижав к упругой девичьей груди книжки, хихикали, посматривая на юношу-негра в мягкой шляпе, белой саржевой рубахе и ярких брюках, который, зажав что-то в кулаке, протягивал им. Он тоже смеялся, поддразнивая их. Он разжал кулак и закинул голову, не переставая смеяться. Девчонки переглянулись и снова захихикали. А взгляд их спрашивал: "Возьмем?" Белая девочка потянулась к черной руке. Рука отстранилась. Она пожала плечиками. Рука снова протянулась, раскрылась ладонь. На ней лежал небольшой блестящий пакетик. Парень засмеялся. Белая девочка схватила пакетик и тоже засмеялась. Тут Римо вспомнил фотографию, которую показал ему Смит на корабле. И внезапно подумал, что не так-то уж и плохо быть машиной. На очереди были мэр и главный редактор. ГЛАВА СЕДЬМАЯ  Вилли-Сантехнику было приказано не суетиться. Так сказал дон Доминик Верильо. Дважды. Вот Вилли-Сантехник и отправился в бар "Устричный грот", где для храбрости пропустил три рюмочки. Когда Вилли-Сантехнику советовали не дергаться, он, наоборот, начинал суетиться. А если эти слова исходили от дона Доминика Верильо, Вилли терял контроль над собственным мочевым пузырем. Вот он и проторчал почти полдня за спиртным, чтобы не особенно волноваться, и к трем часам дня почти успокоился. Он понимал, что к полуночи вообще обо всем на свете забудет, если будет продолжать в том же духе, но знал также, что если не прекратит пить и не сделает то, что приказано, то к рассвету его ждут крупные неприятности. Вилли-Сантехник был человек с понятием, мог пойти на уступки, понимал, что другим тоже надо жить, - эта его философия оправдывала и объясняла взятки - и не был к себе слишком пристрастен. Он заказал еще одну рюмку, отпил половину и оставил доллар бармену на чай. Он вышел на улицу, где около пожарного гидранта стоял его голубой "кадиллак-эльдорадо", и снял квитанцию о штрафе за неправильную парковку с ветрового стекла. Он мог бы поторговаться, чтобы штраф уменьшили с двадцати пяти долларов до пяти, а в четырех кварталах отсюда была стоянка за четыре доллара. Но он считал, что штрафы укрепляют его авторитет в глазах соотечественников и своих собственных. Вилли-Сантехник открыл незапертую дверцу машины и положил квитанцию в отделение для перчаток на стопку других. Он оплачивал их раз в месяц, когда рассчитывался по всем счетам, скопившимся за это время. Вилли-Сантехник никогда не запирал машину. Запирают свои машины только те, кто ничего собой не представляет. Голубой "эльдорадо" сиял от недавней полировки. Каждый день ему полировали машину на мойке рядом с домом, каждый месяц специалисты фирмы проверяли мотор, а каждые шесть недель двигатель проходил регулировку. Автомобиль еще ни разу не подводил Вилли. Вилли был худ и страдал резким кашлем, проходившим, каким бы сильным не был приступ, как только на конце сигареты, которую он не выпускал изо рта, образовывался пепел. Он обращался к зубному врачу, лишь когда не мог больше спать от боли, а у терапевта был дважды: один раз, когда решил, что слепнет, а второй, когда решил, что умирает. Время от времени у него бывали обмороки. По этому поводу он обращался к фармацевту, а тот неизменно советовал обратиться к врачу. Вилли каждый раз обещал пойти, а пока что выпрашивал какие-нибудь таблетки, порошки или капли. - Обморок, - объяснил он однажды, - это просто природа дает знак притормозить. Он вставил ключ в замок зажигания, на секунду потерял сознание, очнулся и завел мотор. Машина заурчала и с изящной легкостью влилась в общий поток. Он пересек торговый район города, потом повернул и поехал мимо затененных деревьями двухэтажных особняков, рассчитанных на две семьи. Выехал на главный проспект, повернул н