алево и направился в южную часть округа. Через пять кварталов после домов из кирпича и алюминия - колледжа Святого Луки, школы иезуитов, построенной в двадцатом веке в духе садово-парковой архитектуры, - он повернул направо и подъехал к кварталу элегантных домов со старыми дубами, раскидистыми и могучими. Особняки были построены в колониальном стиле или стиле "тюдор", газоны вокруг с коротко стриженной травой. Чистые и светлые дома. Такими дома бывают, только когда за ними тщательно ухаживают. Вилли-Сантехник подъехал к тротуару и затормозил. Закурил очередную сигарету от той, что держал в зубах, потом, осторожно загасил окурок в пепельнице рядом со стереомагнитолой, Вилли выставил наружу восьмидесятипятидолларовые ботинки от Флоршейма и встал на ноги, рывком выбросив тело вслед за ботинками. Он глубоко вздохнул, однако в обморок не упал! Торжествуя, он захлопнул дверь голубого "эльдорадо". Медленно обошел машину спереди, внимательно разглядывая решетку. Возле левой фары обнаружилось пятно. Вилли вытащил голубой носовой платок из кармана плаща, наклонился и принялся вытирать пятно. Исчезло, слава Богу! Он закашлялся, и что-то красно-коричневое засело глубоко в решетке. Вилли встал на колени, просунул в решетку платок и стал это самое "что-то" вытирать. Оттерев, Вилли поднялся, но тут у него закружилась голова, и он переждал с минуту. Затем он двинулся вперед, мимо лужайки с указателем "Розенберг", поднялся на ступени дома в стиле "тюдор": деревянные балки и белый с вкраплениями цемент. Он позвонил в дверь. Ему открыла коренастая женщина в вязаном костюме. - А, это вы! - сказала она. - Подождите минутку. Пойду посмотрю, дома он или нет. Вилли-Сантехник слышал, как миссис Эдит Розенберг поднялась на второй этаж. Дверь оставалась открытой. Он услышал, как она постучала в дверь. - Гаэтано? - послышался ее голос. - Да, миссис Розенберг, - откликнулся низкий приглушенный голос. - Этот ужасный человек пришел к вам опять. Этот, тощий, который кашляет. - О'кей, пусть поднимется. Спасибо, миссис Розенберг. - Вам не следует якшаться с такими типами, вы же такой славный юноша. Славный юноша, с которым беседовала миссис Розенберг, был человеком тихим, снимал комнату на втором этаже, обедал с Розенбергами по пятницам, терпеливо выслушивая монологи хозяйки о том, что семья ее недостойна, а мистер Розенберг ни о чем, кроме своего дела, не думает. Славным юношей был Гаэтано Гассо, наемный убийца на службе у Верильо, которого все называли не иначе как мистер Гассо. У него не было клички вроде "Утенок", или "Банановый", или "Сантехник", потому что никто не решился бы попробовать дать ему прозвище даже в его отсутствие. Мистер Гассо мог взглядом парализовать человека. Мистер Гассо не любил стрелять людям в лицо, разве что другого выхода не было. Ему нравилось отрывать людям руки и ноги. Ему нравилось разбить человеку голову стулом или размозжить ее об стену. Мистер Гассо любил ломать ребра. Мистер Гассо любил, когда ему давали сдачи. Любил, когда от него отбивались кулаками, дубинками, пистолетами. Против пистолета он применял пистолет. Но иногда он предпочитал автомобиль. Автомобиль - прекрасное оружие против пистолета. Особенно, когда машина наезжает на парня с пистолетом, прислонившегося к стене, и хрустит, ломаясь, его грудная клетка. Потом мистер Гассо добивал жертву, если было нужно, и извлекал из собственного лица осколки лобового стекла. Однажды ему пришлось извлекать из лица пулю. Но мистер Гассо не перестал после этого пользоваться автомобилем. А как-то во время разборки с шоферами грузовиков один из водителей нанес ему сокрушительный удар в челюсть. Собирали этого водителя по кусочкам, соединяя переломанные кости металлическими стержнями, и благодаря огромной силе воли он стал выдающимся игроком в баскетбол в инвалидной коляске, вот только дриблинг левой рукой был недостаточно хорош, поскольку в ней не было нервов. Мистер Гассо узнал о том, что у него сломана челюсть, только через неделю, когда с силой впился зубами в какой-то пирог. С мистером Гассо старались не шутить и не отпускать насмешливых замечаний. Даже те, кто его не знал. В ночных клубах и ресторанах Гассо всегда ждал столик, хотя он никогда не давал чаевых. Вилли-Сантехник даже мысли не допускал, что он не любит мистера Гассо. Он души в нем не чаял! Но всякий раз, когда ему надо было передать мистеру Гассо послание, он сперва для смелости пропускал рюмку-другую. Однажды у него ушло три с половиной дня на то, чтобы отвезти Гассо письмо, потому что дон Доминик сказал, что это можно сделать, когда будет время. Но сегодня он сказал Вилли, что дело срочное и что Вилли нечего дергаться. Миссис Розенберг зашлепала вниз. - Он ждет вас, - сказала она с отвращением и пропустила Вилли. Вилли держался с миссис Розенберг весьма вежливо. Он сердечно поблагодарил ее. Он ведь точно не знал, как Гассо относится к своей хозяйке. Вилли-Сантехник не собирался экспериментировать. По ступеням, покрытым ковром, он поднялся на второй этаж и постучал в выкрашенную белым дверь. - Входи, - сказал Гассо. Вилли вошел, прикрыв за собой дверь. Комната была светлой, с большим окном в эркере, с мягкой плюшевой мебелью, тут же стоял цветной телевизор с большим экраном, а кругом лежали кружевные салфеточки. Даже покрывало было из белых ажурных салфеточек. Гассо вязал салфетки маленькими крючками из разных ниток. Излишне добавлять, что его странное увлечение не вызывало насмешек. Гассо иногда дарил салфетки знакомым. Когда вы получали от него такую салфетку, вы торопились положить ее на самое заметное место в холле на тот случай, если Гассо вдруг пожалует к вам и спросит, куда вы девали его салфетку. Или, что еще хуже, не спросит. Гассо сидел в нижнем белье на постели, покрытой салфетками. Его плечи напоминали цементные опоры моста. Плечи переходили в руки, похожие на стальные балки. Руки венчали кулачища величиною со стол. Гигантские ладони переходили в предплечья без намека на запястья. Густая черная шерсть покрывала все тело от макушки огромной головы до лодыжек. Лодыжки, ладони и пятки были единственными безволосыми частями тела, если не считать глаз и языка. У Гассо волосы росли и на губах. С лодыжек, казалось, кто-то удалил волосы специальным средством. Или, может быть, Гассо мог снимать и надевать свою шерсть, как нижнее белье, и она была ему коротковата? Гассо, судя по всему, отнюдь не стеснялся своей волосатости. Да и "коллеги", похоже, ее не замечали. - Рад вас видеть, мистер Гассо, - сказал Вилли-Сантехник. Гассо был поглощен вязанием. - Чего надо? - спросил он. - Дону Доминику нужна ваша помощь. - А почему он сам не пришел? - В том-то и загвоздка. Он заподозрил, что кто-то вышел на наш след. - Да он просто не хочет меня видеть. - Да нет же, мистер Гассо. Он с радостью зашел бы к вам. Правда. Он вас очень уважает, как и все мы, мистер Гассо. Но тут какой-то журналист появился, которого дон Доминик хочет проучить. Мы за ним последим и выведем вас на него. Ну, а потом сами знаете что. - Знаю, - сказал Гассо. Вилли-Сантехник улыбнулся - так радостно и искренне, как только смог изобразить. - Он что-нибудь говорил об этом парне? Тут снова стал напоминать о себе мочевой пузырь Вилли. Время от времени к мистеру Гассо посылались люди с разного рода посланиями. В послания эти вкладывался различный смысл: иногда они содержали указания, кого надо убить, а иногда - что убить надо самого гонца. Вилли надо быть начеку и следить за каждым словом, а то, чего доброго, ошибешься словечком, скажешь что-нибудь не то и... Хотя вполне может случиться, что передашь все правильно, а беды не миновать. Вилли медленно произнес: - Он сказал, этот парень - бабочка, и надо остерегаться крыльев. Вот что он сказал. Гассо уставился своими тусклыми карими глазами на Вилли. Вилли улыбался во весь рот. - Так и сказал? - Да, сэр, - подтвердил Вилли, словно эта новость никак не могла отразиться на его собственной шкуре. - Хорошо. Вот что ты сделаешь. Возьми с собой Джонни Утенка и Винни О'Бойла. Устройте слежку. Найди Попса Смита, цветного парня. Он мне нравится. - Вам разве не обойтись без негра? - спросил Вилли-Сантехник. - Многие негры куда лучше, чем ты. Многие негры - отменные ребята. Я доверяю Попсу Смиту. А тебе не доверяю, Вилли-Сантехник. Встретимся в баре "Монарх" через полчаса. - Мне нравится Попс Смит. Очень даже. Очень нравится. Я приведу Попса Смита. - Закрой дверь с той стороны, Вилли-Сантехник. - Ужасно был рад повидать вас, мистер Гассо. - Ага, - пробурчал Гассо, и Вилли будто ветром сдуло. Он беззвучно прикрыл дверь, в мгновение ока скатился с лестницы, раскланялся с миссис Розенберг, выпалив, что был счастлив повидать ее, какой у нее дивный дом, какие замечательные салфетки на софе - жаль, что у Вилли таких нет. - Я разложила их, чтобы Гаэтано чувствовал, что он нужен людям, - обрезала его миссис Розенберг. - Всего хорошего. - Всего хорошего, миссис Розенберг, - сказал Вилли-Сантехник. Он уселся в свой великолепный голубой "эльдорадо" и мигом очутился в "Монархе", заказал себе рюмку водки и отправился с ней к телефону. - Привет, О'Бойл, это Вилли-Сантехник. Давай быстро мотай в бар "Монарх". Занят? Не вешай мне лапшу на уши, хватай ноги в руки и быстрее приезжай, если не хочешь вообще остаться без конечностей. Вилли-Сантехник положил трубку на рычаг, подождал, пока линия разъединится, опустил монетку и набрал еще один номер. - Попс Смит... это ты!? А это Вилли-Сантехник. Подымай свой черный зад и мотай в бар "Монарх". Куда-куда мне идти? Хочешь, чтобы я сказал Гаэтано, куда ты его послал? Да, это он тебя вызывает. И поторапливайся. Вилли снова положил трубку на рычаг и, услышав отбой, добавил громко: - Ниггер! Снова набрал номер. - Джонни? Как делишки? Это Вилли-Сантехник. У меня для тебя отличные новости. Я в "Монархе". Да, мистер Гаэтано просил тебя придти. Отлично, только поторопись. Вилли положил трубку, прошел в зал и злобным взглядом окинул рабочих и служащих муниципалитета, сидевших здесь, не обращая никакого внимания на двоих полицейских в штатском у дальнего конца стойки бара. Скоро к нему все станут относиться с почтением. Разве не он договорился с водителями грузовиков компании "Океанский транспорт". Разве не он направил их на склад, прямо в руки мистера Гассо? Разве не он держал язык за зубами, после тоге как они исчезли навсегда, хотя один из них был его братом, а его невестка швырнула в него кастрюлю с горячими макаронами, поняв, что ее супруг никогда не вернется? Да, он не знал, где прячут эту большую партию. А все и не должны знать. Но он много чего знал. К примеру, что у Верильо есть босс, и не Верильо организовал эту партию. Вилли-Сантехник догадался об этом, так как в трудные моменты Верильо выходил из комнаты, звонил куда-то, а потом возвращался с готовым решением. Вилли-Сантехник много чего знал, но до поры до времени никому ничего не говорил. Подождите, с ним еще станут считаться. Он вытащил из кармана пачку денег - пусть бармен и посетители поглазеют, потом отсчитал две десятки. - Налей всем по рюмочке, - сказал Вилли-Сантехник, который собирался скоро совершить такое, что не по силам даже самому Гаэтано Гассо с подручными. ГЛАВА ВОСЬМАЯ  Римо остановил такси у мэрии и тут же заметил, что у него на хвосте две машины. Дуган или Верильо послали, но скорее Верильо. Дуган послал бы своих полицейских. А вот и они! На противоположной стороне улицы в неприметной машине двое в штатском. Так. Значит, оба: Дуган и Верильо. Все хорошо, что хорошо начинается, подумал он. Поднялся по стертым ступеням, остановился, чтобы его получше разглядели в профиль, потом вошел в здание. Справа киоск со сладостями и прохладительными напитками. В самом дальнем углу справа - кабинет администратора. Кабинет налогового инспектора - слева. Кабинет мэра, судя по черной с золотом табличке, посреди двухмаршевой лестницы, на полэтажа выше. Он поднялся, заглянул в зал заседаний муниципалитета - место, где осуществляется демократия, а также другие виды обмана. Разница между демократией и диктатурой, подумал он, заключается в том, что при демократии одни воры чаще сменяют других. Но ворам в демократическом обществе необходима организованность. "Если ты так считаешь, какого черта не бросишь свою работу?" - спросил он себя. Он знал ответ. В такой же ситуации находятся девяносто процентов населения Земли. Он работает потому, что это его работа, и ничего более путного в качестве объяснения он так и не мог придумать. Он прочитал на табличке: "Кабинет мэра", постучал и вошел. В приемной за пишущей машинкой сидела миловидная седая женщина. - Чем могу быть полезной? - спросила она. - Я Римо Барри. Работаю в журнале. Мэр Хансен назначил мне встречу. - Да, конечно, мы ждем вас, - сказала секретарша, которой, подумал Римо, следует читать лекции о том, как бороться со старостью. Эффектная женщина - седые волосы, тонкие черты лица, лучащегося энергией, несмотря на морщины. Она нажала на кнопку, и дверь открылась. Но появился не мэр, если только мэр не обладал фигурой Венеры Милосской и точеным лицом ожившей мраморной статуи. У молодой женщины были светлые волосы с темными прядями, темно-карие глаза и улыбка, способная сразить наповал даже монаха. Она была в черной кожаной юбке и облегающем сером свитере, без лифчика, на груди бусы. И впервые с тех пор, как закончилось его обучение в области секса, эти занудные ежедневные занятия для мускулов и психики, которыми изводил его Чиун, Римо ощутил вспыхнувшее желание. Он прикрыл блокнотом ширинку. - Вы - Римо Барри? - спросила женщина. - А я Синтия Хансен, дочь мэра и его секретарь. Я рада, что вы пришли. - Да, - сказал Римо, удивляясь своим мыслям о том, что он мог бы овладеть этой женщиной прямо здесь, в приемной перед кабинетом мэра, а потом скрыться навсегда. Вредно об этом думать, хотя это самая приятная мысль из всех посетивших его за последние месяцы и прекрасный способ отправиться на тот свет! Он заставил себя переключиться, сделал глубокий вдох и принялся размышлять о вечных силах природы. Возбуждение, правда, от этого не стало слабее, и он вошел к ней в кабинет по-прежнему весь во власти своей греховной плоти, все так же прикрываясь блокнотом. Потом, разозлившись на самого себя, усмирил разбушевавшуюся кровь. Отлично. Теперь он уверенно держит себя в руках. Очевидно, он оказал на девушку такое же действие - это было заметно сквозь серый свитер. Он сыграет на этом. Использует против нее ее возбужденное состояние, направив разговор в нужное ему русло, а ей некуда будет податься, потому что парадом командует он. В кабинете было почти пусто, только письменный стол, три стула, кушетка и фотографии на политические темы. Занавеси были задернуты. Она села на кушетку, положив ногу на ногу. - Итак, - сказала она, перебирая бусы, - с чего начнем? Великолепное начало! Прощай самоконтроль и проблемы спасения Америки и ее конституция. - Вот с чего, - воскликнул Римо и оказался на ней, его руки - под ее свитером, его тело - между ее ног, рот прижат ко рту. Прощай все, чему его учили. Овладеть ею во что бы то ни стало! И не успев сообразить, что он делает, он был уже в ней, она вобрала его в себя. И почти сразу - ба-бах! - финал. "С.С.С." - семь секунд секса. Классический пример того, как не надо делать. Он вдыхал запах ее духов, ощущал нежную кожу на щеке. Она даже не разделась. И Римо тоже. Он поцеловал ее в щеку. - Не надо, - сказала она. - Было потрясающе, но этого не надо. - Хорошо, - ответил Римо, отстраняясь. Он застегнул молнию, а Синтия Хансен расправила юбку. - Итак, - сказала она как ни в чем не бывало, - с чего начнем? - С самого начала, - ответил Римо, - расскажите мне о Гудзоне. - Он устроился в кресле и начал записывать. Синтия Хансен приступила к рассказу, словно между ними ничего не произошло. Она рассказала ему, как коррупция пробралась в Гудзон, как к тридцатым годам город стал погибать под каблуком тогдашнего хозяина. Его заменили другим, тот оказался еще хуже, потому что совершенно не соответствовал своей должности. Она рассказала о двух десятилетиях коррупции, о перестановках в городском руководстве, которые ничего не изменили. Восемнадцать месяцев назад городским властям были предъявлены бесчисленные обвинения. Последовали выборы. Наверное, для Гудзона это последний шанс. Во время избирательной компании ее отец, Крэг Хансен, столкнулся с преступной организацией, с мафиози-головорезами, но она просила не ссылаться на нее, когда Римо будет писать об этом. Итак, ее отец победил на выборах, хотя и с трудом, и теперь, после того, как его выбрали на четыре года, у города появилась возможность переломить ситуацию. - Видите ли, мистер Барри, за восемнадцать месяцев он, может, и не совершил чудес, но вселил в людей надежду. Он мечтатель, господин Барри, мечтает о процветании города. Он человек дела в городе, который до сегодняшнего дня управлялся бездельниками. Короче говоря, мистер Барри, Крэг Хансен - последняя надежда города. Я думаю, этим все сказано. - Каково же ему быть мэром героиновой столицы страны? - Что вы имеете в виду? - Здесь вовсю идет торговля героином. Что он с этого имеет? Синтия Хансен засмеялась. - Мистер Барри, вы очень обаятельный мужчина, но несете чушь. Да, у нас, как и в других городах, есть проблема наркотиков. Но мы находим новые, более эффективные, способы борьбы с этим явлением. Профилактические и лечебные центры. Отец нашел новые способы бороться с этой проблемой в районах проживания национальных меньшинств. Конечно, у него мало возможностей, а правительство не очень-то раскошеливается на серьезную помощь, поэтому прогресс движется черепашьим шагом, но мы считаем, что он эффективен и необратим. - Какое место занимает ваш отец в торговле наркотиками? Синтия Хансен покачала головой и насмешливо взглянула на Римо: - Простите? - Ну, вот это большое героиновое дело. Там пахнет миллиардами. Ваш отец имеет свою долю? - Послушайте, откуда вы свалились? - Вам следовало бы знать. Вы ведь справлялись, кто я такой. - Что вам нужно? - Написать очерк о героине. - Ваш редактор сказал мне, что вам поручили написать о Гудзоне. - Вот именно, о героиновой столице Соединенных Штатов. - Сожалею, но ничего, кроме того, что вы можете прочитать о героине в газетах, я добавить не могу. Вы хотите еще что-нибудь узнать об основных проблемах нашего города? - Да. Как вы собираетесь вывозить отсюда героин? - Всего доброго, мистер Барри, - сказала Синтия Хансен и встала с кушетки, на которой они только что занимались любовью. Она направилась к дверям быстрым решительным шагом; упругая юная грудь, лицо классических линий, словно она сошла с древнеримских фресок. Римо схватил ее за запястье и опрокинул на кушетку. На этот раз он собирался проявить себя лучше. На этот раз он раздел ее и сам разделся. Устроил ее поудобнее на кушетке. Вспомнив все уроки Чиуна, он был сама нежность, не забыв даже местечко под коленом, ухо и пушок на шее. Он медленно вел ее за собой. Она отдавалась ему без остатка, а когда достигла пика, он не остановился, пока она не испытала еще более острого наслаждения, и еще, и еще, и тут она потеряла контроль над собой и зашлась в пароксизме страсти, потрясшей ее тело. А Римо, приблизив свои губы к ее ушку, тихонько шепнул: - Так как насчет героина? - Героин, - простонала она, отдаваясь волне ликующего расслабления. Римо почувствовал, как по ее телу вновь пробежала дрожь. Он снова ошибся во времени. Сейчас еще можно спасти кое-что. Быть может, лаской. Он куснул ее за мочку правого уха и прошептал: - Ты ведь знаешь, малышка, кто им промышляет? - Мне нужно только твое тело, дорогой, - ответила Синтия Хансен, удовлетворенно посмеиваясь. - Эмансипация избавила нас от предрассудков. - Синтия, ты представляешь, как глупо выглядишь, когда испытываешь оргазм? - Нет. Мне слишком правится само состояние, чтобы думать о таких вещах. Римо снова поцеловал ее, на этот раз - искренне, потом отпустил ее и, быстро одевшись, стал смотреть, как одевается она. Ей понадобилось сорок секунд, чтобы надеть свитер, трусики и черную кожаную юбку, а затем она семь минут занималась косметикой. - Почему бы тебе не зайти завтра в это же время, Римо? Мне понравилось твое тело. - Я не занимаюсь любовью просто так. - В верхнем правом ящике стола есть деньги. Римо засмеялся. - Иногда мне кажется, что я могу забеременеть. Он открыл дверь и вышел из кабинета. - До завтра, - бросила она вслед. - Ты не забыла, что я хочу побеседовать с мэром? - У него все дни расписаны. Извини. - Я повидаюсь с ним. Не волнуйся. - Ты придешь завтра? - Нет, - ответил Римо. - Ладно, - уступила она. - Приходи завтра и повидаешься с ним минут пять. Приходи в десять утра, в полдень поговоришь с ним. Мы найдем, чем занять время. Теперь закрой дверь. Мне надо работать. Еще одно зерно брошено в землю. Римо улыбнулся при мысли о двусмысленности этой фразы в данной ситуации. А теперь - к редактору. Редактор Джеймс Хорган сидел, положив ноги на стол. Развязанный пестрый галстук болтался поверх ковбойки. Он чистил ногти тонкой металлической линейкой, которой в типографии пользуются для разметки набора. - Конечно, я знаю о массовом ввозе в город героина. Это я импортирую его. Хочу, чтобы мои детишки пораньше приучились к нему, а раздобыть его сейчас трудно. Вот я и решил купить побольше, чтобы на всю жизнь хватило. Еще что ты хочешь узнать? - Я серьезно спрашиваю, мистер Хорган. - Не похоже, - голос его был могильным, в нем звучали нотки человека, вечно ищущего повод для недовольства. Хорган занялся ногтями. - Гудзон стал столицей героина. Мне кажется, за этим, по-моему, стоите вы, - сказал Римо. Хорган поднял взгляд. Его глаза заблестели. - Не ходи вокруг да около, сынок, и не пытайся поймать рыбку в мутной воде. Что тебе на самом деле надо? - Факты. - Хорошо. Существует спрос на героин. Есть спрос - всегда найдутся продавцы. Пока торговля запрещена, этот товар будет оставаться дорогим, а те, кто продают его, будут считаться преступниками. Если бы героин можно было купить по рецепту врача, контрабанда и незаконный бизнес на наркотиках приказали бы долго жить. - Но ведь так можно расплодить наркоманов! - Ты так рассуждаешь, словно сейчас их нет. Просто если бы это дело узаконили, спекулянтам было бы невыгодно заниматься им и втягивать в это других, - сказал Хорган. - Америка в таком случае превратится в страну наркоманов. - А сейчас? - Поэтому вы ввозите так много героина? - Я и сам рыбак, сынок. У тебя получается, но не очень. Когда-нибудь занимался журналистикой? - Нет, - ответил Римо. - Есть вещи, о которые я не хотел бы пачкаться, даже за деньги. Хорган фыркнул. - С чего ты взял, что нам платят? Римо поднялся. - Спасибо за интервью, - сказал он. - Я запомню встречу с вами. - Желаю удачи, сынок. Не знаю, чего уж ты там ищешь, но на обратном пути попытайся разбудить отдел городской хроники. Если там есть кто-нибудь живой - пошли его ко мне. Если не совсем покрылся пылью, значит, жив. А если встретишь кого-нибудь, кто умеет писать, скажи ему, что он принят на работу. Сам-то не хочешь? - Нет, спасибо, у меня есть работа. Римо вышел в мрачную, выкрашенную в зеленый цвет комнату отдела городской хроники, пропитанную чернильным духом. За разнокалиберными столами, составленными вместе, сидели люди, которые, словно зомби, водили руками над листами бумаги. С точки зрения физиологии они были живы. На улице перед зданием газеты "Гудзон Трибьюн" Римо опять обнаружил хвост. Чтобы облегчить задачу своим соглядатаям, он сел в такси, а не на автобус или в метро, и отправился в Нью-Йорк-сити. Вместе они доехали до современного жилого дома в фешенебельной части Ист-сайда. Он знал, что его соглядатаи подкатят к привратнику с пяти-, десяти-, а то и с двадцатидолларовой купюрой. Конечно же, в таком районе ни один привратник не расколется за пять долларов. Может потребоваться и пятьдесят. Римо надеялся, что привратник в его доме запросит побольше. Он вышел из лифта на десятом этаже и прошел по коридору, застеленному ковром, к своей квартире. Войдя, он увидел, что Чиун сидит у телевизора. В свете экрана его желтое лицо казалось мертвенно-бледным. КЮРЕ приобрела Чиуну видеомагнитофон, который он брал с собой, когда сопровождал Римо. Благодаря этому он мог записывать в дневное время "мыльные оперы", чтобы из-за одной не пропускать еще две. - Безобразие! - жаловался он. - Все хорошие фильмы показывают в одно время, один накладывается на другой. Почему бы их не показывать по очереди, чтобы люди могли получать удовольствие? Видеомагнитофон был подключен к одному телевизору, а по другому Чиун мог смотреть сериалы с полудня до семи вечера. Он едва слышно цокал языком, когда миссис Клэр Вентворт обнаружила, что у ее дочери роман с доктором Брюсом Бартоном, хотя он не может уйти от своей жены Дженнифер, потому что та неизлечимо больна лейкемией, а эта дочь, Лоретта, на самом деде любит Вэнса Мастермана, который - о чем она не подозревает - приходится ей отцом, и считает, что он в сговоре с профессором Сингбаром Рэмквотом, врачом пакистанского посольства, а тот выкрал формулу лекарства против заболеваний лимфатических узлов, созданию которой Барт Хендерсон посвятил всю свою жизнь, еще не зная Лоретты, в которую потом влюбился. Римо припомнил, что за полтора года в истории миссис Вентворт и Вэнса Мастермана так ничего и не изменилось. Он поделился своими соображениями с Чиуном и направился к телефону в гостиной. - Потише, - сказал Чиун. Римо набрал номер, подождал, пока раздастся три гудка, положил трубку и полез в ящик комода за пластиковой коробочкой с отверстиями для динамика. На белой коробке с левой стороны было четыре циферблата, каждый с цифрами от единицы до девяти. Комбинацию цифр он знал не хуже, чем дату своего рождения, потому что она получалась из этой даты, если отбросить две первые цифры года рождения. Он набрал цифры и коробочка заработала. Когда зазвонил телефон, он поднял трубку и подключил к ней коробочку, после чего бессмысленное кваканье в трубке превратилось в человеческий голос. К сожалению, голос был всегда один и тот же - Харолда Смита. Кваканье было Римо больше по душе. Разговоры из телефонных будок теперь прослушивали секретные службы. А те телефоны-автоматы, что не прослушивались, не работали. Это заставляло мафию писать угрожающие письма телефонному начальству. Поэтому Римо теперь пользовался специальным шифровальным устройством - скрамблером. - Слушаю, - сказал он. - Груз по-прежнему не вывозили, покупатели на местах начинают, как нам сообщают, волноваться. Как ваши успехи? - Для первого дня неплохо. Я вызвал интерес к своей персоне. - Хорошо. - Вы прочесываете детекторами героина Гудзон? - спросил Римо. - Да. Но никаких результатов. Груз может находиться под землей, и в этом случае мы не сможем его засечь. Что случилось? Судя по голосу, вы чем-то расстроены. - Я встретил сегодня старого приятеля. - Ах, это! Да, нам сообщили. Что ж, мы предполагали, что может произойти нечто в этом роде. - Спасибо, утешил, сукин сын, - сказал Римо и повесил трубку. Потом снова набрал номер, но отключил скрамблер и стал слушать неразборчивое бормотание в трубке. В семь часов тридцать пять минут Чиун выключил телевизор - закончилась очередная передача сериала - и принялся за Римо. По некоторым изменениям его движений Чиун понял, что Римо сегодня дважды занимался любовью, и посоветовал воздерживаться от оргазма в период максимальной готовности. Потом они снова занялись плавающим ударом. Чиун в очередной раз напомнил о необходимости следить за равновесием жертвы и об опасных последствиях промаха. В четверть одиннадцатого Чиун приготовил ужин, а Римо принял душ, от расстройства чувств проткнул рукой стену насквозь и лег спать. Скорич был славным парнем. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ  Рэд Палметтер - доктор наук, специалист по сельскому хозяйству, особенно по изменению наследственных свойств зерна. С таким образованием - или садиться на трактор, или наниматься в одно из правительственных учреждений. Если, конечно, не хочешь преподавать сельскохозяйственные науки, а этого Рэд Палметтер не хотел. Так он отвечал на собственный вопрос: для чего он торчит на Хакенсак-Мидоуз, забравшись на крошечную платформу, похожую на загон для уток, направляет на каждый проезжающий мимо автомобиль алюминиевую трубу и записывает количество вспышек в трубе. В основном это были фургоны с овощами. С чего вдруг министерству сельского хозяйства потребовалось составлять схему перевозок овощей, ему было непонятно. Очередная глупость. Он заметил, что в тот день овощи почему-то везли на почтовых грузовиках. Странно, неужели нет более удобного и дешевого способа перевозки моркови, чем машинами, предназначенными для перевозки срочной почты. Он попытался объяснить это своему начальнику, но тот был человек новый и в сельском хозяйстве разбирался слабо. Что поделаешь, политика - это политика, и главное - кого ты знаешь, а не что ты знаешь. - Сколько вспышек приходилось в среднем на грузовик? - спросил его начальник. - Около пятидесяти. Я не думал, что кучи тыквы или что там у вас еще - такой важный груз. - Спасибо, мистер Палметтер, вы свободны. Вскоре после этого в глупости властей пришлось убедиться и одному из почтовых работников: ему приказали разрешить министерству сельского хозяйства проверять специальным устройством всю исходящую почту. В конце концов все донесения попадали на стол к человеку в очках с желтоватым цветом лица, расположившемуся в санатории Фолкрофт в местечке Рай под Нью-Йорком. Позади него в лучах восходящего солнца блистал великолепием залив Лонг-Айленда. Наметанному глазу доктора Харолда Смита картина была абсолютно ясна. Героин все еще где-то спрятан. Но заслоны приоткрылись. Покупатели требовали свой товар, и сейчас его начали тайком вывозить мелкими партиями - по почте, с курьерами и тому подобное. Покупатели выражали недовольство и тем самым подтвердили его подозрения. Все они были членами мафии, а капо мафиози был Доминик Верильо. Подтверждение серьезное. Сомнений не оставалось. Харолд Смит снял трубку специального телефона и набрал номер. Послышались гудки. Трубку сняли, но ответом было кваканье. Или у Римо неприятности, или он опять играет в игры с шифровальным устройством. За месяц его психологическое состояние явно ухудшилось. Римо не знал, что КЮРЕ уже дважды пыталась подобрать ему дублеров. И тем же способом. Но снадобье, предназначенное для того, чтобы симулировать смерть, стало причиной смерти. Дважды. Его изучили в лабораториях и пришли к выводу, что на самом деле это смертельный яд. - Может ли человек принять его и остаться в живых? - Вряд ли. Но если он и выживет, то обречен на растительное существование, - последовал ответ. Смит не рассказывал об этом ни Римо, ни, тем более, его инструктору - Чиуну. Старик и так слишком много болтает о восточных богах, которые забирают тела мертвецов и несут отмщение свершившим зло. Римо - типичный самонадеянный американский парень, чересчур эмоциональный и склонный прощать себе недостатки. Ничего восточного в нем нет. Если он с чем и считается, так это со своим желудком, сексуальными потребностями и самолюбием. В нем столько же восточного спокойствия духа, как в гамбургере или кока-коле. В трубке раздался щелчок и послышался голос: - Ну, что вам надо? - Это Верильо. Он, без сомнения, мафиози. - Сейчас полвосьмого утра! - О, я не хотел вас беспокоить. - Ладно, ничего. Отбой. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ  Дон Доминик Верильо появился у себя на службе рано утром. Не поздоровался с секретаршей. Прошел в кабинет, захлопнул дверь, не снимая соломенной шляпы, сел за стол и принялся чертить диаграммы и схемы из стрелочек и квадратиков. Этому он научился в военном училище во время второй мировой войны. Он значительно усовершенствовал свое искусство с тех пор, как в тысяча девятьсот сорок пятом году вышел в отставку в чине майора с тремя боевыми наградами. Надо действовать с умом. Гаэтано Гассо займется этим щелкопером - Римо Барри. Тот что-то знает или на кого-то работает. Гаэтано Гассо точно выяснит, что и на кого. Побеждает, однако, тот, кто приберегает резервы на последний момент. А это значит, что сначала он пошлет своих "легковесов" к старому азиату - слуге Римо Барри. Они захватят его и заставят позвонить Барри. Жизнь китаезы за информацию, которую даст Римо Барри. А если ничего не удастся выудить, то Гассо вырвет эту информацию у Римо Барри. По кусочкам. И дело с концом. Другим капо он велит подождать. Да, есть трудности с доставкой. Скоро будет новый, более совершенный способ доставки. Потерпите. Ваши деньги в целости и сохранности. На том капо и успокоятся. Он поднял трубку, набрал номер и, извинившись, что нарушает установленную процедуру, попросил встречи по очень срочному делу. Голос его звучал ласково и почтительно - Я все вам объясню при встрече. Да. Не знаю. Отлично, жду вас там. Направляясь к машине, дон Доминик Верильо встретил на условленном месте Вилли-Сантехника. Вилли стоял возле своей машины, задыхаясь от кашля. Дон Доминик объяснил задание, распорядился, что делать Гаэтано Гассо, а что остальным. - Мне хотелось бы съездить за китаезой самому, - сказал Вилли-Сантехник, когда узнал, что мистер Гассо не поедет. - Нет, ты мне нужен здесь. Вилли кивнул дону Доминику Верильо. У него кружилась голова. Он обошел свою машину, чтобы сесть за руль и отправиться передавать распоряжения. Его походка в это время дня всегда была нетвердой - из-за того, что он называл "утренниками". Раньше он спрашивал у других, не страдают ли они "утренниками", хотел убедиться, что на ходу терять сознание по утрам - обычное дело. Но получая отрицательные ответы и советы обратиться к врачу, Вилли-Сантехник перестал расспрашивать других насчет "утренников". Верильо подождал, пока Вилли уедет, и пошел к своей машине. Он направился в западную часть города, где въехал в большие каменные ворота и припарковал свой длинный серый "линкольн-континенталь" перед гротом, у входа в который возвышалась мраморная крылатая статуя. Он подождал, пока сзади не подкатила знакомая черная машина. Тогда он вышел и сел рядом с водителем. Совещание продлилось всего несколько минут. Потом он вернулся к своей машине, открыл дверцу и откинулся на мягком кожаном сиденье. Взял телефонную трубку, наблюдая в зеркало за отъезжающей черной машиной. Набрал номер телефона своего офиса. - Алло, Джоан. Сегодня в первой половине дня у меня назначены встречи с редактором "Трибьюн", шефом Дуганом и мэром Хансеном. Если кто-нибудь мне позвонит, скажите, что я перезвоню попозже. Он повесил трубку и поехал к зданию редакции "Трибьюн", возле которого грузили свежие номера газет. Это - его город. Его лотерея, его проститутки, его наркотики. И он не собирается от него отказываться из-за небольших трудностей. У него есть голова, он все преодолеет, и тогда вся страна будет принадлежать ему точно так же, как этот город. Он может положиться на свой разум, хотя его в свое время не ощенили по заслугам, не приняв его в Сицилийское братство. Но тогда ведь он не был капо мафиози, потому что смотрел в рот старым дуракам с их целованием рук, вендеттами, паролями и всякой дребеденью, вывезенной из Сицилии. В Америке самая совершенная система убийства, самая безупречная система организации. Надо этим воспользоваться, и можно стать самым молодым капо мафиози. Всего лишь пятьдесят один, а ты уже - номер один. Выше него только один, но и он не в счет, потому что не допущен в Сицилийское братство. А тем временем на другом конце города Вилли-Сантехник засек неприметного человека с какой-то странной штуковиной вроде трубы - тот стоял на грузовике и тыкал ею в проезжающих. Вилли не понравилось, что на его "эльдорадо" направляют разные штуки. Чего доброго, краску испортят или еще что. Вилли-Сантехник остановился перед грузовиком так, чтобы тот не мог двинуться с места. Потом, преодолевая очередной "утренник", вылез из машины и направился к грузовику. - Эй, чего ты там делаешь со своей штуковиной? - спросил Вилли-Сантехник. - Я из министерства сельского хозяйства. Санконтроль. - Она не портит машины? - Нет. Проникает через металл совершенно безвредно. Она проверяет разные овощи. Морковь и прочее. - Что еще за "прочее"? - спросил Вилли-Сантехник. - Не знаю. Морковь. Свекла. Мак. - Мак? Это такие красные цветы, которые ветеранам на праздник дарят? - Отстаньте, - сказал мужчина. - Да я же по-дружески спрашиваю. Если нужно что-то узнать о моркови и свекле, почему бы не пойти на овощной базар? - Не спрашивай, приятель. Решение властей. Вилли кивнул, но предупредил, что парню лучше не лезть к его "эльдорадо" со своей штукой, не то ему придется познакомиться с куском свинцовой трубы. После чего Вилли-Сантехник осторожно направил стопы к своей машине, отложив в памяти это обследование моркови, свеклы и мака как малозначительный факт, о котором никому не стоит сообщать до той поры, когда из него можно будет извлечь выгоду. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ  Все складывалось как нельзя лучше. Выбора не было. Вэнс Мастерман был просто обязан сказать Лоретте, что он не может жениться на ней, потому что она - его дочь. Это развяжет ей руки, и она выдаст профессора Сингбара Рэмквота, который выкрал формулу лекарства против заболеваний лимфатических узлов, после чего Лоретта сможет выйти замуж за Барта Хендерсона, а он продолжит свои научные изыскания. Даже Клэр Вентворт, мать Лоретты, будет рада такому повороту событий, поскольку это расчистит ей дорогу к доктору Брюсу Бартону. Все зависит от того, откроется ли Вэнс Лоретте. Все должно было произойти к безмерной радости Чиуна в ближайшие минуты. Радость Чиун выражал мерным покачиванием взад и вперед, сидя в позе лотоса на полу своей ист-сайдской квартиры. Когда она его переполняла, он начинал мурлыкать. Сегодня Чиун и раскачивался, и мурлыкал. Экстаз! Он прибавил звук, чтобы не пропустить ни слова, в ожидании близкого разрешения всех проблем героев. Д-з-з-з-з! Позвонили в дверь. Кто бы там ни был, ему придется подождать. До развязки не больше восьми минут. Чиун был в этом убежден. Д-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з! Настойчивая трель звонка грозила заглушить рыдающие звуки скрипок и органа из динамика телевизора. Подождут. Конечно, нехорошо заставлять человека ждать под дверью. Невежливо, грубо, а на Востоке грубость не в почете. А с другой стороны, восьмидесятилетние корейцы, излучающие мир и спокойствие, совершенно не обязаны лишать себя удовольствия лицезреть великий момент сериала, который они смотрят вот уже семь лет. Вежливость или самоуважение? Вежливость - долг каждого, и за восемь десятков лет жизни Чиун ни разу не нарушил свой долг. Но сейчас он готов его нарушить: сидеть у телевизора, пока не закончатся приключения Вэнса Мастермана, а если кто-то собирается ждать в холе, пока не врастет в пол, тем хуже для него. Нечего ходить по гостям, когда идет хорошая передача. Безвыходное положение, к счастью, разрешилось - прекратились звуки органа, изображение исчезло, на секунду наступила тишина, а потом на экране появилась женщина-водопроводчик, которая показывала, как ликвидировать засоры в стоках раковин. Чиун вскочил и сломя голову бросился из гостиной в столовую, потом по коридору. Длинное расшитое кимоно развевалось вокруг ног. Д-з-з-з-з-з-з-з-з! Чиун добежал до входной двери и отпер ее. Потом отодвинул засов и хотел снять цепочку. Он был уверен, что и засов, и цепочка совершенно необходимы, если хочешь сохранить свою жизнь в Нью-Йорке хотя бы на один вечер. Но цепочка застряла в прорези. Чиун натянул цепочку левой рукой и с резким, но бесшумным выдохом ударил подушечками пальцев правой руки по несчастной цепочке, перерезав одно из звеньев словно кусачками. Потом повернул дверную ручку, приоткрыл дверь и бросился назад - через холл, через столовую в гостиную, где опять уселся у телевизора в позе лотоса. Вновь зазвучал орган, потом стих, а на экране появился Вэнс Мастерман: - Дорогая, я хочу тебе сказать, что... Стоявшие на площадке Джонни Утенок, Винни О'Бойл и Попс Смит увидели, что дверь слегка приоткрылась. Они подозрительно переглянулись, и Джонни Утенок вытащил из кобуры под левой рукой пистолет сорок пятого калибра. Он осторожно толкнул дверь левой рукой и подождал, пока она распахнется до конца, мягко стукнувшись о стенку. За дверью никого не было. Трое вошли в холл: Джонни Утенок первым, как полагалось ему по чину, потом О'Бойл, а за ним Попс Смит, высокий негр с шаркающей походкой, чью вечную ухмылку несколько портил шрам, пересекавший его лицо от правого глаза до подбородка. Попс заполучил его, когда решил в одиночку продолжать дело с подпольным тотализатором, несмотря на ясно высказанное мафией намерение прибрать его дело к рукам. Мафия, разумеется, руководствовалась гуманными соображениями и заботой о Попсе: зачем ему выплачивать победителям больше, чем платит мафия? Это не деловой подход, и вообще, как же честному человеку выжить в мире, где правят волчьи законы?! Они объяснили это Попсу, полоснув по лицу ножом для резки линолеума, а в следующий раз пообещали заняться его половыми органами. Попс, который до этого был крупной рыбой в маленьком пруду, решил, что гораздо лучше стать мелкой рыбешкой в большом пруду азартных игр, принадлежащем мафии. И хотя порой его посещали подозрения, что мафию не очень-то волнуют проблемы представителей национальных меньшинств, а иногда она их слегка эксплуатирует, он ни с кем не делился этими мыслями, тем более с Гаэтано Гассо, который послал его сюда. Попс с тревогой смотрел через плечо Джонни Утенка и Винни О'Бойла. Длинный холл, застланный коврами, был пуст. Странно, как это они не увидели и не услышали того, кто открыл дверь? Утенок кивнул Попсу, и тот закрыл дверь на два действующих замка. Попс покачал головой, увидев разорванную цепочку. Так легко найти свою смерть в Нью-Йорк-сити, если не ремонтировать нужные вещи Трое мужчин медленно и с опаской вошли в холл, соблюдая неписанный иерархический порядок по этнической принадлежности, принятый у мафии: сначала Джонни Утенок, затем ирландец О'Бойл, потом негр Попс Смит. Они старались ступать по ковру бесшумно, но все-таки их шаги были слышны, и Утенок снял свой пистолет с предохранителя. Впереди послышались голоса. Странно, подумал О'Бойл, ведь привратник, получив пятьдесят долларов, сказал им, что китаеза в квартире один. Они тихонько вошли в столовую. Голоса стали громче. О'Бойл тоже достал полицейского образца пистолет тридцать восьмого калибра с уничтоженным серийным номером. Большая арка вела из столовой в гостиную. Переглянувшись, они с облегчением улыбнулись. Голоса доносились из телевизора, а перед ним на полу спиной к ним сидел на корточках китаеза, завороженный изображением на экране, казавшимся бледно-серым в залитой солнцем комнате. - Что бы вы не собирались мне сообщить, я этого слышать не желаю, - доносился с экрана женский голос. Китаеза раскачивался и что-то мычал себе под нос. Джонни Утенок хмыкнул и вложил пистолет в кобуру. То же самое сделал Винни О'Бойл. Они заметили, что Попс не доставал оружия, и это их разозлило: теперь он наверняка расскажет Гассо, до чего они глупо выглядели со своими пистолетами, нацеленными в спину хилого старикашки-азиата, который смог навредить разве что своим глазам, сидя слишком близко к экрану. Гассо будет издеваться над ними. Может, недели, может, месяцы, а может, и всю жизнь, И ничего не поделаешь, придется терпеть насмешки Гассо. Может, недели, может, месяцы, а может, и всю жизнь. Они вошли в гостиную. Подбитые металлом башмаки защелкали по натертому паркету. - Эй ты! - крикнул Джонни Утенок в спину фигурки в парчовой рубахе. Фигурка продолжала раскачиваться, а ее обладатель - мурлыкать. Джонни Утенок обошел Чиуна спереди и посмотрел сверху вниз на безмятежное восточное лицо. Мирный старикан. - Эй! - окликнул его Джонни Утенок, - мы хотим поговорить с тобой. Чиун ответил по-английски, мелодично растягивая слова: - Мой дом - ваш дом. Чувствуйте себя как дома. Я скоро буду целиком в вашем распоряжении, - и он слегка наклонил голову, чтобы экран не заслоняла правая нога Джонни Утенка. Утенок посмотрел на своих товарищей, застывших у порога позади Чиуна, и пожал плечами. Они усмехнулись и тоже пожали плечами. - Но я должен сказать тебе, - вещал с телеэкрана голос Вэнса Мастермана, - я хранил эту тайну долгие годы и... - Китаеза хочет досмотреть передачу, - пояснил Джонни Утенок. - Пусть поглядит. - Почему бы и нет? - согласился О'Бойл, и Утенок отошел в сторону. Две вещи пришлись не по нраву Попсу. Первое - что они обзывают старика китаезой. Он не выбирал себе места рождения и цвета кожи. Попс сказал об этом О'Бойлу и Утенку. - Нечего смеяться над стариком. Он старый и точка. Чиун услышал эти слова. И Попс заслужил награду - право умереть последним. К несчастью, позднее, Попс потерял право на награду, когда предпринял кое-что по поводу второй вещи, которая ему не понравилась. - Почему вы думаете, что я поверю вам? - слышался из телевизора женский голос. Чиун продолжал мурлыкать, раскачивания его стали более ритмичными, словно он нетерпеливо поторапливал актеров. Скажи ей, убеждал он про себя. Просто скажи: "Я твой отец". Чиун так бы и сделал. Римо так бы сделал. Любой человек так бы сделал. Но вот изображение на экране снова померкло, орган зазвучал громче, а Вэнс Мастерман, так и не сказал ей самого главного. Чиун вздохнул глубоко и разочарованно. Иногда Вэнс Мастерман поступает недостаточно решительно. Если бы он хоть немного походил на женщину-водопроводчика, которая снова появилась на экране, гарцуя перед камерой, и громко, энергично рекламируя свою продукцию. Ах, но у Вэнса Мастермана была трудная жизнь, а мужчины по-разному реагируют на несчастья. Однажды Чиун сказал об этом Римо на тренировке. Они сидели на полу гимнастического зала в санатории Фолкрофт. Чиун посмотрел на Римо. Поначалу он не надеялся что-нибудь изменить в этом упрямом вечно острящем молодом человеке. Но шло время, он менялся, легенда воплощалась в жизнь, и Чиун почувствовал к нему нежность, потом уважение, а позднее почти любовь и решил поделиться с Римо секретом: - Римо, ты убедишься, что люди делают то, что им предначертано. Научись понимать людей, и ты сможешь подчинить их себе. Старайся, чтобы тебя не разгадали. Учись быть ветром, который дует со всех сторон, тогда люди при встрече с тобой никогда не будут знать, какую створку души захлопнуть. Одним движением Чиун поднялся с пола из позы лотоса, слегка огорченный, что сразу не понял, насколько трудно Вэнсу Мастерману раскрыть свою страшную тайну. Он поднял глаза на гостей. Тот, кто стоит перед ним, будучи человеком подчиненным, стремится показать свое превосходство. А рядом тот, кто согласился дать Чиуну досмотреть телевизор. Этот - глупец и легко уступает чужой воле, не давая себе труда задуматься. И третий - негр, которому не понравилось, что оскорбляют старого человека. Что ж - и его судьба предрешена. Защищая Чиуна, он защищал самого себя. Чиун обязательно расскажет Римо об этих трех странных типах. Тому интересно, почему люди поступают так, а не иначе. Чиун улыбнулся и скрестил руки в широких рукавах своего белого кимоно. - Господа? - сказал он. Вернее, спросил. - Ну, кончилась твоя "мыльная опера"? - спросил Джонни Утенок. - Да. Сейчас перерыв. Покажут рекламу, потом пятиминутные новости, а затем начнется следующий фильм. Мы можем пока переговорить, - он грациозным жестом указал им на стулья. Но они продолжали стоять. - Мы пришли не говорить, - произнес О'Бойл. - Мы пришли слушать. - Логопед живет этажом выше, - ответил Чиун. - Слушай, мистер Динь-Динь, ты сейчас выложишь нам все, и тогда мы тебя пальцем не тронем, - сказал Джонни Утенок. - Старый, слабый человек останется вам навек благодарен за это, - сказал Чиун. Утенок кивнул О'Бойлу: - Следи за ним. Смотри, чтобы не смылся. - Утенок подошел к телефону и набрал номер, по которому никогда прежде не звонил. Добраться до телефона Римо было трудно - он в этот момент находился под длиннющим, в четырнадцать футов, столом красного дерева в кабинете мэра Крэга Хансена. Синтия Хансен, дочка мэра, находясь под Римо, и подавно не могла этого сделать. - Пусть звонит, - сказал Римо. - Нельзя, - ответила она ему и лизнула ухо кончиком языка. - Я на службе у общества. - И еще крепче прижалась к нему обнаженным телом. - Забудь о своей службе обществу. Служи конкретному человеку, - сказал Римо и тоже прижался к ней. - Когда мне сказали, что работать в мэрии - это просто обслуживать публику, я и не подозревала, что мне придется делать это в буквальном смысле. Отпусти, слышишь? - сказала она, слегка сжавшись, чтобы прекратить это дело. - Слабаки не способны на политическую карьеру, - вздохнул Римо. Он медленно и нежно вышел из Синтии и откатился в сторону. Синтия Хансен выбралась из-под стола и голышом протопала по ковровому покрытию (семьдесят два доллара за ярд), приобретенному без ведома общественности, к телефону. Она сняла трубку, а сама устроилась в кожаном бежевом кресле (стоимостью в шестьсот двадцать семь долларов), положила длинные ноги на стол и посмотрела на свой левый сосок, все еще твердый от возбуждения. - Приемная мэра Хансена, - сказала она, - чем могу быть полезной? - И сжала сосок указательным и средним пальцами. Секунду послушав, она протянула трубку Римо, пожав плечами. - Это тебя! - сказала она удивленно и снова пожала плечами. Римо зарычал про себя от злости, вскочил на ноги, все еще в состоянии эрекции, обошел вокруг стола и встал между столом и Синтией. Она опустила ноги на пол, чтобы он мог подойти к телефону, а потом снова положила их на столешницу, по обе стороны от бедер Римо. Римо взял трубку, прижал ее к уху плечом, слегка приподнял колени Синтии, запрокинул кресло и не слеша склонился над ней. - Слушай, Барри! - раздался из трубки голос. - Мы знаем, чем вы занимаетесь. Римо находился внутри и медленно двигался вперед и назад. - Ставлю пять долларов, что не знаете, - ответил он голосу в трубке. - Да? - спросил Джонни Утенок. - Да, - ответил Римо. - Да? Но мы все о тебе знаем, только не знаем, с кем ты сейчас работаешь. - А вы не поверите, если я скажу, - произнес Римо, прибавляя усердия. - И никогда не поверите. - Он наклонился вперед и начал ласкать грудь Синтии. - Правда? У нас тут ваш китаец... Что вы думаете по этому поводу? - Скажите, чтобы он угостил вас котлетами по-суэцки. У него это классно выходит, но берегитесь соевого соуса. Он слишком много его кладет... слитком много... Слишком... - И Римо поставил страстную точку. - Эй, Барри. Что там с тобой? - поинтересовался Джонни Утенок. - Все великолепно, - ответил Римо, прижавшись к Синтии Хансен. - Если хочешь увидеть старика, лучше признавайся. - А что я должен вам сказать? - Некто назовет тебе пароль. "Бабочки". Этому человеку ты сообщишь все, что знаешь. Что делаешь здесь, кто тебя послал сюда и все остальное. Иначе тебе никогда не видать своего деда. Римо встал и сел голым задом на покрывающее стол стекло. - Слушай, приятель. Откуда мне знать, что он правда у вас? - У нас, у нас. Мы не любим шутить. - Я хочу поговорить с ним, - сказал Римо. - Откуда я знаю, что вы его уже не убили? Помолчав с минуту, Джонни Утенок произнес: - О'кей. Вот он. Но без шуток. - Потом крикнул в сторону: - Эй, дед! Хозяин хочет поболтать с тобой! Голос с акцентом в самом деле принадлежал Чиуну. Глядя на все еще горевшую желанием Синтию, Римо оказался перед нелегким выбором. - Слушай, Чиун. Они в морозильник поместятся? Черт! О'кей, положи их в ванную. Обложи льдом или еще чем-нибудь. Джонни Утенок взял трубку: - Хватит. Слушай, умник, он у нас в руках. От тебя зависит, останется он в живых или нет. Запомни. Человек, который скажет "Бабочки". - Конечно, парень. Как прикажешь. Только сделай одолжение, хорошо? Скажи старику, чтобы он не жалел льда и включил кондиционер. - Чего? - переспросил Джонни Утенок. - Слушай, - сказал Римо. - Я сделаю все, что ты захочешь. Но и ты сделай мне одолжение. Скажи, что я велел не жалеть льда и включить кондиционер. Идет? О'кей. Ты об этом не пожалеешь. Он повесил трубку. Синтия Хансен лежала с закрытыми глазами, соски напряжены, ноги, обхватившие Римо, все еще прижимают его к столу. - Итак, на чем мы остановились? - спросил он. - Можешь начать откуда хочешь! Джонни Утенок повесил трубку, на лице его застыло недоумение. Реклама кончилась, новости и музыкальная заставка тоже, и на экране появился психиатр Лоуренс Уолтерс, который должен был излечить измученный разум Беверли Рэнсон, которую преследовало чувство вины за гибель дочери во время железнодорожной катастрофы - это она настояла на том, чтобы девушку послали в летний лагерь, а если Беверли не вылечить, она не сможет быть хорошей женой Ройалу Рэнсону, банкиру-миллионеру и спонсору доктора Лоуренса Уолтерса, организовавшего городскую психиатрическую лечебницу для бедных. Чиун снова сидел перед экраном, не отрывая взгляда от серого блеклого изображения, скорее догадываясь о том, что изображено на экране, на запылившуюся поверхность которого падали лучи солнца. Утенок уставился на Чиуна: - Слушай, старикан! Чиун поднял руку, чтоб прекратить все разговоры. - Я с тобой разговариваю! - продолжал Джонни Утенок. Но Чиун не обращал на него внимания. Попсу Смиту это не понравилось. Ну, ладно, человек с Востока, старик, но и они ведь сюда пришли не дурака валять и заслуживают уважения. Джонни Утенок кивнул Попсу Смиту, тот встал с кресла и подошел к телевизору. - Прости, старина, но мы не собираемся тут шутки шутить, - сказал он и, нажав на кнопку, выключил телевизор. Так он лишился милости, заслуженной им чуть пораньше. Покой Чиуна был нарушен. Он медленно поднялся, душераздирающе маленький и хрупкий, и оглянулся по сторонам скорее печально, чем гневно. Утенок сказал: - Я не понял, что там наговорил твой босс, но он велел положить побольше льда и не забыть о кондиционере. - Почему вы выключили телевизор? - спросил Чиун. - Потому что мы должны подождать, пока нам сюда позвонят, а слушать эту бодягу нам неохота, - пояснил Джонни Утенок. Если бы Попс не выключил телевизор, ему было бы над чем поразмыслить, например не стоило ли ему остаться простым негром - хозяином подпольного тотализатора, вместо того чтобы склониться перед силой и могуществом мафиози? Попс Смит, возможно, дошел бы до мысли, что один человек, незаметный и небогатый, может оказаться могущественным и, не имея, на первый взгляд, никаких шансов, в конце концов, победит? Но Попс Смит был орудием, прервавшим сагу о докторе Лоуренсе Уолтерсе и его нескончаемой борьбе против извечных предрассудков, невежества и психических заболеваний. А потому первым был размозжен череп Попса, и он так и не увидел, как Джонни Утенок загадочным образом поднялся в воздух и пролетел через всю комнату прямо в изумленную физиономию Винни О'Бойла, и не услышал, как хрустнули под указательными пальцами Чиуна височные кости его приятелей. Попс так и не успел понять, что не стоило бросать свой бизнес из-за угроз мафии, потому что не такая она, оказывается, всемогущая. Попс умер, а, потому ни о чем об этом не думал, ничего не видел, не слышал, не понимал. Престо лежал на полу с открытыми невидящими глазами, а телеэкран снова медленно посветлел: доктор Лоуренс Уолтерс сообщал, что чувство вины и подавляемая враждебность - самые разрушительные для человеческой психики силы. Спустя сорок минут человек по имени Римо Барри и Синтия Хансен решили, что на сегодня с них хватит. - О чем ты говорил по телефону? - спросила она, надевая прозрачную блузку. - Надень сначала юбку, - сказал Римо, все еще сидя голышом в бежевом кожаном кресле мэра и глядя на улицу, переполненную счастливыми пуэрториканцами, счастливыми закусочными и счастливыми магазинами грампластинок. - Я неисправимый бабник. - Не говори пошлостей, - сказала она. - О чем был звонок? - Да кто-то из ваших городских наркобандитов взял в заложники моего слугу. Они пригрозили убить его, если я не выверну душу наизнанку перед тем, кто скажет мне пароль. - "Бабочки", - сказала Синтия Хансен. - Да, вот именно, - кивнул Римо. - Подслушивала? - И что же с твоим слугой? Неужели не волнуешься? - Только по поводу кондиционера. Лед положить он не забудет, но он не любит, когда в доме слишком прохладно, поэтому может забыть включить кондиционер. - Что ты несешь? - спросила Синтия Хансен, продолжая застегивать пуговицы на юбке. Молодые упругие груди колыхались в такт ее движениям. - Он, может, уже мертв или его истязают. Римо посмотрел на часы, стоявшие на зеркальной каменной полке. - Сейчас два часа. Сериал "На краю жизни" только что закончился. Можно позвонить. - Он взял трубку и набрал номер. Подождал немного, затем улыбнулся. - Чиун? Как дела? Вэнс Мастерман наконец решился? Ох, это ужасно. Очень тебе сочувствую. Послушай, приготовь на ужин омаров. Да. Знаешь, как ты обычно делаешь, в винном соусе. О'кей. О'кей. Чиун, - добавил он строго, - не забудь включить кондиционер. Римо повесил трубку. - Хорошо, что ты надоумила меня позвонить. Он забыл включить кондиционер. Синтия Хансен, застегивая на прозрачной блузке пуговицы, смотрела куда-то в даль. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ  Римо не удалось поужинать дома. Синтия Хансен предложила подбросить его до метро, но пока они ехали в ее черном принадлежащем мэрии "шевроле", он не отрываясь смотрел, как ее длинные голые ноги ловко управляются с педалями тормоза и газа, а подняв глаза, понял, что она повернула зеркало и наблюдает за ним. К тому времени, когда они добрались до станции метро на Гудзон-сквер, они уже изголодались друг по другу и решили поужинать вместе у нее дома. Синтия Хансен жила одна в шестикомнатной квартире на верхнем этаже восьмиэтажного дома, одного из лучших зданий города. В доме был привратник, лифт работал, что было в Гудзоне редкостью, а мусор только однажды не убрали из подвала вовремя, и тогда Синтия напустила на хозяина дома, жившего в Грейт-Неке, городских инспекторов, закидавших его повестками в суд, после чего он моментально решил проблему мусора. Но квартира походила на лабиринт, казалось, комнаты даже и не соединяются друг с другом, точно проект готовил пьяный архитектор, и в первые пять минут Римо три раза завернул по ошибке не туда в поисках ванной комнаты. Холодильник был набит битком, но они решили ограничиться салями и сыром. Римо не дал ей резать колбасу и сыр ножом, а просто наломал их кусками. Римо занялся с ней любовью прямо на кухне, пока она раскладывала еду на подносе, потом среди колбасных шкурок и корочек сыра на паркете в гостиной, холодившем ей спину, а ему колени, потом в душе, где они нежно мылили друг друга своими телами. Кухня - гостиная - душ: вакханалия ненадолго прерываемого соития, а потом Римо превратил его в беспрерывное, загнав Синтию на кровать с жестким, неподатливым матрасом в ее огромной спальне, оклеенной синими обоями и задрапированной голубым бархатом. А позже они лежали, обнаженные, рядышком, на голубом бархатном покрывале, и Римо подумал, что раз уж пришлось совокупляться до потери сознания, то черт с ней, с тренировкой и режимом, и он решил тоже покурить, подумав, что надо обязательно купить жвачку на обратном пути в Нью-Йорк, чтобы Чиун не уловил запаха табака. - Никогда не думал поступить на службу в правительственные органы? - спросила его Синтия, выпуская к потолку голубые кольца дыма, и передала сигарету Римо. - С тех пор как я повстречал тебя, ничем другим не занимаюсь, как тружусь в этих органах. - Думаю, я смогла бы подыскать тебе что-нибудь подходящее, - сказала она. - Сколько ты зарабатываешь в своем дурацком журнале? - В удачный год восемь-девять тысяч. - А я могу тебя на восемнадцать устроить, не придется даже показываться в конторе. - В качестве племенного жеребца? - Нет, работать на меня. Будешь делать все, о чем я тебя попрошу. - Извини, работать под началом женщины - не по мне. Так можно, в конце концов, деградировать. - Да ты, оказывается, женщин за людей не считаешь! - сказала Синтия Хансен. - Прошу, все же подумай. То, чем ты сейчас занимаешься, не имеет будущего. - А чем я занимаюсь? - Повсюду шляешься, оскорбляешь людей, нарываешься на неприятности и допекаешь окружающих. - Натура такая, - сказал Римо и попытался пустить кольцо дыма, но у него не получилось. Разозлившись, он погасил сигарету о пепельницу на тумбочке у кровати и взял с тумбочки фотографию в маленькой позолоченной рамке. - Это твоя мать? - спросил Римо, глядя на снимок со смеющейся парой. - Да. И отец. - Приятная женщина. Ты похожа на нее, - сказал он совершенно искренне, потому что другой человек на фото был вялым, невыразительным, хотя и благообразным мужчиной. Лицо его отличалось той же индивидуальностью, что и граммофонная пластинка. - Я знаю, - ответила Синтия. - Мне все говорят, что я похожа на мать. Римо поставил фотографию на тумбочку. Синтия снова закурила, они по очереди затянулись одной и той же сигаретой, а потом она опять предложила ему работу в мэрии. - Ты рассчитываешь купить меня, грязная спекулянтка героином? - спросил он и начал одеваться. Уже темнело, пора было возвращаться к Чиуну. Синтия остановила его, в третий раз предложив работу, и в третий раз он отказался. Потом он похлопал ее пониже спины и пообещал, что они увидятся завтра. Но Синтия Хансен опасалась, что он никогда больше не увидит ни ее, ни кого бы то ни было еще. Но она ошиблась. Серебряный крючок сновал взад-вперед. Взгляд Гаэтано Гассо не отрывался от салфеточки, над которой он трудился. Он осваивал новый узор и старался не перепутать нитку, а дело это нелегкое. Он уже трижды ошибся и начинал злиться. А когда Гаэтано Гассо терял самообладание, все вокруг имели веские основания для беспокойства. Он сидел один за пустым столом, стоящим в углу огромного склада, - абсолютно пустого, за исключением одного автомобиля: - автомобиля Гассо, "шевроле-седана", модели шестьдесят восьмого года, в прошлом - полицейской машины. Он купил ее на аукционе муниципальных машин за пять долларов, а скупщики утильсырья, обычно покупавшие такие машины по 25 долларов, и рта не открыли. За десятку ее привели в порядок в знакомом ему гараже на Патерсон-Плэнкроуд в Сикокосе, еще за десять двое парнишек выкрасили ее в желтый цвет, так что за двадцать пять баксов Гассо приобрел надежную "тачку". Хорошо, когда есть приятель в мэрии. Бесполезно. Он не мог сосредоточиться на салфетке. Все этот журналист, писака чертов. Гассо даже улыбнулся при мысли, что сегодня вечером предстоит заняться этим типом. Сначала он его хорошенько обработает, узнает, что ему нужно у них в городе, что приключилось с Утенком, О'Бойлом и Попсом, а потом прикончит. Он с нетерпением ждал этой встречи, потирая руки. После этого и новый узор получится. Вязание требует предельной концентрации внимания. Римо Барри поплатится за то, что вывел Гаэтано Гассо из равновесия. Стальная дверь склада открылась, Вилли-Сантехник с опаской просунул в проем голову и позвал: - Мистер Гассо! Мистер Гассо! Гассо встал из-за стола. Вилли заметил его и громко сказал: - Мы привезли его, мистер Гассо. Привезли. Вилли-Сантехник вошел в помещение склада, а за ним незнакомец среднего роста и обычного сложения в сопровождении Стива Лиллисио, упиравшегося дулом пистолета в спину незнакомца. Вилли пропустил их вперед, запер дверь и поспешил снова возглавить процессию. Он, улыбаясь, подошел к Гассо, а тот шагнул навстречу вдоль письменного стола. Но напрасно Вилли ждал ответной улыбки. - Мы взяли его, мистер Гассо. Мы взяли его запросто. Сцапали прямо на улице. Привезли вам. Гассо не обратил на Вилли внимания. Вилли закашлялся. Что-то очутилось во рту, но Вилли не знал, понравится ли мистеру Гассо, если он сплюнет на пол, и он сглотнул. Гассо разглядывал того, кто стоял посередине. Римо Барри. По виду не скажешь, что он способен наделать столько неприятностей. Римо Барри тем временем оглядел склад - потолок, пол, стены, - а потом повернулся к Гассо. - Какую смерть выбираешь? - спросил Гассо. - А чего ради мне умирать? Но, если вы и дальше будете на меня так смотреть, я умру от ужаса. Своим видом вы можете испугать человека до смерти. Как это вы добились такой волосатости на всем теле? Вы эту шерсть подкармливаете, что ли? Вилли-Сантехник и Стив Лиллисио стояли безмолвно. Нехорошо так разговаривать с мистером Гассо. Может, Гассо их отпустит? Не хотелось бы видеть, что случится с этим писакой. А тот продолжал: - В музее естествознания знают о вас? Я к тому, что нехорошо, если Маргарет Мид не в курсе. Такие, как вы, водились, разве что, в пещерах. Что же это у вас на зубах волосы не растут? Однажды на выставке я видел что-то похожее и готов поклясться, у того на зубах росли волосы. Гассо собрался что-то сказать, губы его шевелились. Вилли-Сантехник надеялся, что он скажет "Ладно, Вилли, иди домой. Ты отлично поработал, а теперь иди домой и оставь меня с глазу на глаз с этим типом". Но Гассо заговорил с писакой: - Я спросил, какую смерть ты выбираешь? Римо посмотрел на стол и увидел салфетку. - Гляньте! - сказал он. - Салфеточка! - Он взял клубок и крючок. - Очень красиво получается. Правда, приятель, совсем неплохо. Еще попрактикуешься и сможешь продавать их. Хорошо, когда такие, как ты, сами зарабатывают на жизнь. Чувствуешь себя хоть на что-то способным? Гораздо лучше, чем сидеть на чужой шее. Он наклонился к Гассо. - Ну же, - прошептал он. - Расскажи. Как тебе удалось отрастить такую шерсть? Я никому не скажу. Это же не парик? Парик на все тело - это чересчур. Может, это какая-то растительность с другой планеты? А когда бежишь, коленкам от нее не больно? А у тебя есть колени? С виду не скажешь. Я к тому, что запястий у тебя вроде нет, а вот насчет коленок не берусь судить. Он повернулся к Вилли-Сантехнику. - Может ты знаешь? Есть у него коленки? Это очень важно, поэтому сначала подумай, потом отвечай. Если нет, значит это новый вид животных. Мы можем на нем заработать. Представляешь? Новый вид! Меньше всего на свете Вилли хотелось быть втянутым в этот безумный разговор. Еще ему очень не хотелось случайно улыбнуться. Не хотелось даже подать вид, что он слушает. Пришлось быстренько пошевелить мозгами: - Заткнись! Мистер Гассо задал тебе вопрос. - Вопрос? Ах да, о том, как я хочу умереть? - Римо повернулся к Гассо. - Пистолет - это неинтересно, а ножом ты можешь порезаться и повредить себя. А мне бы этого не хотелось, по крайней мере до тех пор, пока тебя не осмотрят специалисты из музея. Римо пожал плечами. - В общем-то мне все равно. Как насчет дубины? Ваш брат дубинами дерется? Вилли-Сантехник наблюдал. Гассо собрался заговорить. Может, он наконец отпустит Вилли. Гассо заговорил, но опять он обращался к Римо Барри: - Парню, который так со мной разговаривал, я вырвал руки. После этого он уже не шутил. - Догадываюсь, - сказал Римо. - Но для тебя я припас кое-что поинтереснее. - Да? Что же это? - Римо пощелкал пальцами. - Знаю. Ты подаришь мне салфетку. Которую сам связал. Очень мило с твоей стороны, дружище. Знаю, какая пропасть времени на это уходит у таких, как ты, ведь пальцы вас плохо слушаются. Преклоняюсь перед твоим усердием. Гассо снова заговорил: - Вилли, иди. И ты, Лиллисио, - и, обращаясь к Вилли, добавил: - Возвращайся утром, соберешь, что от него останется, и выбросишь куда-нибудь. Он замолчал ненадолго, а потом спросил: - Пистолета у него нет? - Проверил, мистер Гассо, - ответил Вилли-Сантехник. - Нет. - Ладно, проваливай. Этот шут сейчас заговорит и расскажет, кто его прислал. Покидая склад, Вилли и Лиллисио установили мировой рекорд скорости. Когда дверь за ними закрылась, Гассо полез в карман и достал оттуда медный ключ. - Это ключ от дверей. Если сумеешь у меня его отобрать, ты выиграл. Тогда можешь уйти. - И он спрятал ключ в карман. Римо сказал: - А я и не собираюсь его у тебя отбирать. Сам отдашь. - Как это? - удивился Гассо. - Чтобы прекратить боль. Гассо ринулся вперед. Его руки, точно мощные стволы, обхватили грудь Римо. - Сперва я слегка выдавлю из тебя сок, малыш, - промычал Гассо. - А потом, сдеру с тебя шкуру, как кожуру с апельсина. Он сцепил пальцы за спиной Римо и сжал его в смертоносном объятии. Сжал изо всех сил: после этого у клиента обычно ломились ребра, и он терял сознание. Римо завел руки за спину и сомкнул пальцы на руках Гассо там, где у нормальных людей бывают запястья. Сконцентрировался на руках: для него сейчас больше ничего не существовало - и вспомнил одно из бесчисленных заклинаний Чиуна: "Я - Шива, Дестроер, Я несу смерть и разрушение миров." И начал разжимать руки Гассо. Сцепленные пальцы заскользили и разжались, и руки Гассо разошлись. Такого с ним никогда не случалось. Гассо взревел, попытался снова сцепить руки, но этот негодяй, этот Барри мешал ему и постепенно, как гигантская машина, раздвигал руки Гассо, пока они не оказались разведенными в стороны, а этот мерзавец Римо улыбался и продолжал давить. Гассо почувствовал, что мускулы плеч уже не выдерживают нагрузки, они стали рваться, и руки выворачивались из суставов. Боль была адской, и Гассо закричал, закричал так, что эхо, разлетевшись по всему помещению пустого склада и резонируя, становилось все громче, пока не вырвалось наружу, где Вилли-Сантехник как раз закрывал дверцу своего "эльдорадо". Вилли замер, услышав крик, но потом захлопнул дверцу. Он старался не сболтнуть лишнего, опасаясь, что Лиллисио настучит на него, и сказал только: - Жаль бедолагу. Но нечего было издеваться над мистером Гассо. И Вилли быстро укатил. Он не хотел больше слышать эти крики. Ему велено было вернуться утром, чтобы прибрать останки, и его уже сейчас мутило при мысли о том, что ему предстоит увидеть. Бедный Римо Барри. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ  В человеческом теле двести шесть костей. Дон Доминик Верильо помнил много такого рода фактов, благодаря чему слыл среди мафиози эрудитом и культурным человеком. Дон Доминик считал, что с логикой у него все в порядке и, поскольку Гаэтано Гассо - несмотря на свою внешность - был человеком, следовательно, и у Гаэтано Гассо в теле тоже было двести шесть костей. И каждая была сломана. Дон Доминик Верильо не был человеком набожным. Это правда, что каждое воскресенье и по церковным праздникам он ходил в церковь, но это было своего рода капиталовложение. Он ведь был главой своей общины, а следовательно, должен был вести подобающую жизнь. Быть богобоязненным и набожным. В своем настоящем бизнесе, где он был капо мафиози, репутация религиозного человека иногда оправдывала ужасные вещи, которые он делал сам или приказывал делать другим. Так что истинным христианином он не был. Но сейчас, глядя на тело, которое раньше было Гаэтано Гассо, он перекрестился. Всего пятнадцать часов назад тело это было мускулистым и сильным, а сейчас напоминало желе, медленно растекающееся внутри мятой оболочки, напоминающей по форме человеческое тело. Мешок с кашей. Руки были раскинуты в стороны, и там, где они обычно сгибаются в суставах под углом, образовывали плавную дугу, так как кости были переломаны. И переломаны. И еще раз переломаны. В таком же виде были ноги, ребра и череп. Но не это заставило дона Доминика Верильо прочитать молитву и перекреститься. Из середины лба Гассо, наподобие жуткой антенны, торчал серебряный крючок для вязания, пронзивший кость и вошедший в мозге невообразимой силой. Но и не из-за этого дон Доминик Верильо бормотал слова молитвы. Он обратился к Богу - если только где-то еще оставался никем не занятый Бог, который может помочь, - по другой причине. Гаэтано Гассо был совершенно голым. Пах был аккуратно прикрыт белой салфеточкой его собственного изготовления. Ее белый цвет должен был бы резко выделяться на фоне черных волос, покрывавших тело Гассо от головы до пят, но волосы Гассо больше не были черными. На голове, плечах, груди, животе, ногах и руках они стали седыми. Белыми как снег. Дон Доминик Верильо молился, чтобы Господь не посылал никому такой смерти. Даже для Гаэтано Гассо, чудовищного убийцы, это слишком жестокое наказание. Рядом с Верильо стоял Вилли-Сантехник, который, обнаружив утром тело, позвонил Верильо и попросил приехать на склад. Вилли что-то бормотал, и Верильо увидел, что он перебирает четки, бормоча молитвы. Он хотел было приказать, чтобы Вилли замолчал, но передумал. Гассо. А те трое, которые отправились вчера на квартиру к Римо Барри, чтобы выбить информацию из старика-китайца, как в воду канули. С чем им пришлось столкнуться? Может, Вилли правильно делает, что молится? Дон Доминик Верильо ехал в своем "линкольн-континентале" в центр, к себе в офис, находившийся в здании Торговой палаты, не переставая задавать себе эти вопросы. Он продолжал думать об этом, проезжая мимо церкви святого Александра, старого католического собора, архитектор которого, видимо, старался привлечь к нему внимание людей, придав ему форму византийского храма. Увидев счетчик платной стоянки, Верильо подъехал к тротуару и осторожно припарковался. Он бросил десять центов в прорезь счетчика и вошел в церковь. Внутри было прохладно. Благодатная свежесть после зноя, раскалившего город несмотря на раннее утро. Дон Доминик Верильо проскользнул в проход меж скамеек в задних рядах, встал на колени и воззрился на алтарь, который он пожертвовал церкви святого Александра в память о матери. Полоумная дочь старика Пьетро предупреждала его. А ведь она почти всегда оказывалась права. Разве не предсказывала, что он женится, а его жена потом умрет? Откуда она знала, что у него есть дочь, ведь это никому не было известно. А теперь говорит, что он идет против Бога. Неужели? И существует ли на самом деле Шива-Дестроер? Он вспомнил о Гассо, поседевшем, превращенном в месиво, и губы его принялись шевелиться, бездумно, как в детстве, выговаривая слова. - Отче наш, иже еси на Небеси, да святится имя Твое... Он смотрел, не отрываясь, на алтарь, пожертвованный им алтарь, и надеялся, что Господь этого не забудет. Он пытался сосредоточиться на Христе, изображенном там, но словно ослеп - не видел ничего, кроме тела Гассо, да еще лиц тех троих, что исчезли вчера. - Да пребудет воля Твоя, да приидет Царствие Твое... Воля Твоя? Чья воля? Верильо вспомнил другое лицо, лицо тележурналиста, Римо Барри, улыбающееся, с жесткими чертами. Даже если он Бог, он не мой Бог, и тут ему не место. И вообще, какой он Бог? Старушечьи фантазии! Но Гассо... - И не введи нас во искушение... Верильо смотрел на распятие в глубине алтаря. Иисус, слышишь меня, может, я не самый идеальный человек, но ведь кто лучше? Алтарь. Летний лагерь. Ковры для монастыря. И будет еще больше, Иисус. Еще больше. Если дело наладится. Если пришелец одержит верх, Господи, то больше не будет ничего. Если он заставит всех поверить в себя, то все от тебя отвернутся, Господи. - Но избави нас от лукавого... Дон Доминик Верильо смотрел на распятие, ожидая знака, что сделка заключена, но ничегошеньки не увидел. В дальнем углу церкви стоял преподобный отец Магуайр, осматривая свои владения. Он служил настоятелем в четырех церквях, одна величественнее другой, эта же была просто великолепной. Странно. Все вокруг считают, что Гудзон - гнездо мафиози, воров и игроков. Какая несправедливость, думал отец Магуайр. Жители Гудзона построили замечательные храмы и аккуратно посещали их по воскресеньям и церковным праздникам. Пока ему не доказали обратного, отец Магуайр принимал своих прихожан за тех, за кого они себя выдавали. Вон, к примеру, мужчина в последнем ряду. Человек, видимо, уважаемый. Храм посещает, наверное, каждый день. Отец Магуайр попытался угадать, кто он. Солидный, уравновешенный, набожный, но чем-то обеспокоен. Да, тревога сквозит в каждой морщинке вокруг глаз. Губы шевелятся, но произносят они не слова молитвы. Он обращается прямо к Богу: люди с тревогой на сердце чаще всего поступают именно так. По рукам, Иисус, или нет? Неужели Ты уступишь и допустишь, чтобы явился самозванец, прикинувшийся Тобой? Это очень важно. Если Ты - это не он, то огромные деньги пойдут по другому адресу. А скольким вдовам, сиротам и беднякам это принесет горя! И все из-за тебя. Решай, Иисус. Я не могу здесь целый день прохлаждаться. Отец Магуайр покачивал головой, наблюдая за мужчиной в заднем ряду. Губы его шевелились, и, хотя в церкви было прохладно, с него градом катил пот. Он был взволнован. Спорил о чем-то с Господом Богом. Это опасно для души и для веры. Преподобный Магуайр был деятельным слугой Господа. Он верил в пользу газет, которые издавал Союз молодых католиков, в пользу Лиги игроков в кегли и театральных представлений, полагая их средством для достижения цели, но не самоцелью. А целью его были измученные души измученных людей, таких, как этот приличный господин в последнем ряду. Отец Магуайр направился к Верильо и сел рядом, положив руки на спинку сиденья перед собой. Когда Верильо посмотрел на него, преподобный отец улыбнулся, наклонился к нему и прошептал: - Не отчаивайтесь, сэр. Пути Господни неисповедимы, но Он творит свою Божию волю. И нам не дано знать, как. И нам не дано узреть Его пути. Нам довольно знать, что тот, кто выполняет волю Божию, остается с Христом в вечности, какие бы силы ни противостояли ему. Добро побеждает зло, - закончил отец Магуайр и улыбнулся. Верильо уставился на него. Отец Магуайр продолжал улыбаться. Верильо поднялся и протиснулся мимо священника к проходу. Он быстрым шагом направился к выходу и сбежал по широким ступеням храма. Дон Доминик Верильо гордился тем, что никогда не совершал глупых поступков. По дороге к офису он еще раз напомнил себе об этом. Когда менялись времена, он менялся вместе с ними. Когда пора было нанести удар, он наносил его. Но сейчас надо было бежать, и он решил скрыться. Он нетерпеливо притопывал ногой, поднимаясь в безлюдном лифте в свой офис в здании Торговой палаты; здороваясь с секретаршей, он попытался принять беззаботный, дружелюбный вид. - Ни с кем меня пока не соединяйте, - предупредил он. У себя в кабинете он отодвинул в сторону одну из висевших на стене картин. Полотно Евы Флинн. Это была одна из причин, почему надо бежать, а не умирать: Ева Флинн изображала жизнь такой, что стоило жить. Он набрал три цифры на замке сейфа и открыл дверцу. Внутри еще один замок. Прежде чем прикоснуться к наборному диску, он подошел к письменному столу и нажал на кнопку, отключив сейф от электросети, а потом вернулся и набрал нужный код. Он открыл свой пустой "дипломат" и начал аккуратно перекладывать в чемодан содержимое сейфа: деньги и документы. Документы представляли большую ценность, потому что по ним было видно, кому подчинялся Верильо, а этого человека следовало защитить любой ценой. Чего бы это ни стоило. Даже ценой поединка с Шивой. Деньги. Что ж, наличные деньги, они и есть наличные, даже когда у тебя есть миллионы. Неплохая мысль держать немного деньжат под рукой, на всякий случай, подумал Верильо, складывая в "дипломат" пачки по десять тысяч долларов. Он запер сейф и только начал рыться в верхнем ящике стола, как вошла секретарша и с улыбкой произнесла: - Мистер Верильо. Снова этот Шива. Разрушитель миров. Хи-хи! Говорит, что у него важное дело. Верильо тяжело опустился в кожаное кресло. - Пусть минутку подождет. Сейчас приму. Она закрыла дверь, а Верильо вытащил документы из "дипломата" и бросил в машинку для уничтожения бумаг под столом. От Верильо он ничего не узнает. Дон Доминик не поставит своего шефа под удар. Все документы из сейфа были уничтожены, и Верильо почувствовал облегчение. Из верхнего правого ящика он достал револьвер тридцать восьмого калибра, прокрутил барабан. Заряжен. Он ощущал на ладони его прохладную тяжесть, улыбаясь своим мыслям. Когда в последний раз он держал в руках оружие? Как давно он наверху и стрелять приказывает другим? Он испытывал к револьверу нежность, как к старому, доброму другу - лежит себе на ладони, тяжелый, смертоносный. Десятки раз он делал свое дело. Сделает и сейчас. Верильо пытался припомнить, скольких он убил, но не смог: прошлое забылось. Он сейчас был вроде проститутки, ставшей кинозвездой и забывшей, где ее бордель. Забыл и все. Забыл, что такое насилие, но оно все равно существовало. Взвел курок своего старого верного друга и стал ждать. Скоро раздался стук в дверь. Верильо выпрямился в кресле, дверь отворилась: на пороге стоял Римо Барри. - Верильо, я не могу ждать целую вечность. Верильо, как всегда, очень осторожно и очень четко поднял револьвер, убедился, что он направлен в цель и нажал курок. Лишь на долю секунды он ощутил какой-то дискомфорт, и верхняя часть его черепа разлетелась вдребезги. В эту долю секунды, перед тем, как все остановилось, он попытался улыбнуться Римо и сказал про себя: "Во имя Отца и..." Секретарша пронзительно закричала и потеряла сознание. Римо не подхватил ее, и она грохнулась на пол, а он направился к столу. "Дипломат" был открыт, но в нем лежали только деньги. Римо пошарил под столом и ощутил, что машинка для уничтожения бумаг еще теплая. Верильо ничего ему не оставил. Он взглянул на деньги. Пачки, пачки, и в каждой - по десять тысяч. Он попытался прикинуть, сколько же нужно было для этого продать наркотиков, сколько жизней изуродовано и загублено той самой иглой, что делала деньги для Верильо. Он представил себе вереницу людей - наркоманы, дети, умирающие, мертвые. Верильо - обезглавленный труп, лежащий перед ним на полу, - не вызывал сочувствия. Римо набил карманы деньгами. Потом подошел к секретарше, привел ее в чувство, усадил в кресло у ее стола и посоветовал вызвать полицию. И ушел. Оказавшись внизу, Римо подумал - неужели конец истории? Кончилась ли она со смертью Верильо? Пожалуй, нет. Где-то прячут горы героина, и пока он есть, его будут стараться продать. Будут сражаться из-за него, убивать из-за него, а значит он, Римо Уильямс, Дестроер, будет нужен. Римо шел по улице и размышлял. Позади послышались звуки сирены: наверняка машины направлялись по вызову в офис Верильо. Так он шел, пока не оказался перед очень красивой церковью. Повинуясь внезапному порыву, он вошел. Церковь была богато украшена лепниной и орнаментом, внутри она была такой же красивой, как и снаружи. Скамьи, похоже, ручной работы, великолепный алтарь прославлял Иисуса и Всевышнего. Воздух церкви был пропитан любовью и поклонением, и Римо подумал: хорошо тем, у кого есть боги, которых они любят. Он нащупал в кармане деньги и, увидев в глубине церкви молодого лысеющего священника, подошел к нему, достал деньги из кармана, положил их на столик и сказал: - Это вам, отец. На дело Господне. Римо повернулся и вышел, а преподобный отец Магуайр улыбнулся. Не зря он ждал знамения божьего. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ  Но наркотик расползался. Десять фунтов привезли в Канзас-сити, и Гризи Руссо снизил цену, чтобы избавиться от конкурентов. Оттуда же, откуда прибыла эта партия, привезут еще и еще. И в Вегас просочилось несколько фунтов: по казино и борделям поползли слухи - цены падают. Независимые торговцы, прознав об этом, начали метаться в поисках того, кто контролировал цены. Такие же сообщения поступали из Сен-Луиса, Филадельфии, Атланты и Чикаго. Наркотик просачивался пока тонкой струйкой..., всего несколько фунтов..., вывозят, верно, на частных машинах..., но все-таки вывозят. Струйка превратится в ручей, затем - в поток, а когда он вырвется наружу и захлестнет большие города Америки, вот тогда-то и настанет звездный час наркомафии, а шанс Америки переломить хребет торговле наркотиками будет упущен. Союзники Америки были в бешенстве. Франция собиралась взять операцию под свой контроль, а теперь выражала многозначительные сожаления, что Америка совершила грубейшую ошибку. Великобритания и Япония присоединились к Франции. То, что произошло в Америке, произошло и в этих странах. Они мечтали уничтожить торговцев наркотиками. Если Америка не справилась, что ж, они будут полагаться на собственные силы. Был полдень. Римо вернулся в свою нью-йоркскую квартиру и позвонил Смиту. - Верильо мертв, - сказал Римо. Смит не выказал интереса. - Вы нашли героин? - Нет еще. - Нет? Чего же вы дожидаетесь? - Жду, когда вы в компании с дурацким детектором Дика Трейси обнаружите его. - Перестаньте острить. Наркотик непонятным образом появился на рынке. Пока маленькие партии. Но мы должны найти основной источник поставки. - Разве смерть Верильо не положит этому конец? - спросил Римо. - Пользуйтесь серым веществом. На пять минут, а потом кто-нибудь другой возьмется за дело. Ваше дело найти тайник. И побыстрее. Пошевеливайтесь. - Спасибо за совет. - Ради разнообразия прислушайтесь к нему. Началось соревнование, кто быстрее бросит трубку, и Смит победил. Один - ноль в его пользу. Римо оглядел комнату. На кушетке гора снаряжения, купленного в спортивном магазине на обратном пути домой. Чиун упрямо делал вид, что ничего не замечает. Он все еще сердился на него, потому что Римо накануне не явился на ужин, а ведь Чиун приготовил омары специально для него. Чиун сидел на полу и смотрел сериал о Майроне Бризбейне, психиатре. - Чиун. Тебе придется помочь мне избавиться от этих трупов. В ванну войти невозможно, жуткая картина, лед уже не помогает. Не отрываясь от экрана, Чиун что-то буркнул. Римо расслышал только: "мои сосуды... давление". - Эй, Чиун, черт тебя подери! - сказал Римо. - Я для этого слишком стар. - Как убивать - так молодой, - сказал Римо. - Тише! - произнес Чиун, подняв палец и не сводя глаз с экрана. Римо пробурчал что-то о вероломстве азиатов, особенно корейцев, поднял тяжелый сверток и понес в ванную комнату. Чиун высунул язык ему вслед. Римо оглядел три трупа, сваленных в ванну и засыпанных толченым льдом. Ворча, он бросил свою ношу на пол, разорвал толстую бечевку, которой был перевязан сверток, и достал оттуда три больших брезентовых вещевых мешка и три "зимних" костюма для аквалангистов. Он выволок из ванны тело, лежащее сверху, положил на кафельный пол и принялся надевать поверх костюма мертвеца черные резиновые штаны, а потом черную резиновую рубаху с рукавами. Наглухо застегнув и то, и другое, Римо натянул на труп резиновую шапочку и резиновые бахилы, после чего засунул его в мешок, прикрыл сверху полотенцем, чтобы не было видно, что там лежит, и запер мешок на висячий замочек. То же самое он проделал с двумя другими трупами. Когда он закончил работу, светло-голубой пол был залит месивом из воды и льда, но трупы были аккуратно запакованы в брезентовые вещевые мешки армейского образца. Римо прислонил их к раковине и вышел в гостиную. - Ну теперь-то ты мне поможешь? - спросил он Чиуна. Чиун притворился, что спит. Римо понял, что проиграл. - Когда в следующий раз убьешь кого-нибудь, сам избавляйся от трупа. Знать тебя больше не знаю. Глаза Чиуна были по-прежнему закрыты, и Римо произнес громко: - Спящий человек не может смотреть телевизор. Нечего электричество зря тратить, - подошел к телевизору и выключил его. Потом он вернулся в ванную комнату, взвалил один мешок себе на плечо так, чтобы на плечо приходилась талия трупа, взял в каждую руку по мешку - за ручки посредине - и вернулся со всем этим в гостиную. Телевизор опять был включен. Главное - правильно передвигаться. Римо слегка раскачивал мешки, которые нес в руках и на плече. Они все время должны находиться в движении, чтобы не повиснуть мертвым грузом - тогда он не ощутит тяжесть в шестьсот фунтов. Внизу привратник смерил его удивленным взглядом, но остановил такси. Таксист не вызвался помочь ему, так что пассажир сам затолкал свой странный груз на заднее сиденье. - Аэропорт Кеннеди, - сказал он. Таксист заворчал, потому что чаевых за одну дальнюю поездку всегда получаешь меньше, чем за несколько коротких. В пути он поделился с пассажиром своим видением хорошей жизни: земля была бы неплохим местечком, если бы не евреи, латиноамериканцы, итальянцы, негры и поляки. Мистер, вы случайно не еврей или итальянец? Неполноценные народы делают мир несовершенным. Лень - генетическое свойство этих типов. Он остановился у входа компании "Истерн эйрлайнз", как ему было велено, причем опять не стал помогать пассажиру, который вышел, прихватив один мешок, и велел подождать. Таксист наблюдал в окно. Пассажир купил билет, сдал свой мешок в багаж, потом вышел из здания аэропорта и сел в такси. Они поехали к билетной кассе "Нейшнл эйрлайнз" - она была неподалеку, поэтому таксисту не предоставилось возможности пофилософствовать насчет лентяев всех наций, кроме его собственной. Они подъехали, парень снова сам вытащил мешок и пошел в здание аэропорта, где купил билет, заплатив наличными, сдал мешок в багаж и снова сел в машину. Следующая остановка - у авиалиний "Ти-Дабл-ю-Эй". Пассажир взял последний мешок, купил билет и сдал мешок в багаж. Таксист на секунду отвлекся, а когда снова стал искать взглядом своего пассажира, того и след простыл. Он подождал, но пассажир не возвращался, и пришлось вылезти из машины. Не было его ни на тротуаре, ни внутри здания, ни в зале ожидания, и, проклиная всех евреев, итальяшек и латиносов, таксист пошел выяснять, что случилось с мужчиной, который сдавал в багаж вещевой мешок. - А, мистер Гонзалес? - спросил клерк, заглядывая в лежащий перед ним листок. - Он торопился на самолет, вылетающий в Пуэрто-Рико. Просил передать вам, если вы станете о нем справляться, что в следующий раз непременно с вами рассчитается. Но человек, выдававший себя за мистера Гонзалеса, не летел в Пуэрто-Рико. Он сидел на откидном сиденьи вертолета, направляющегося в Ньюарк. Вещевой мешок, принадлежавший мистеру Гонзалесу, загрузили в брюхо самолета, летевшего в Сан-Хуан. Другой мешок, точно такой же, но принадлежавший мистеру Ароновичу, погрузили в хвост самолета, летящего в Анкоридж. А третий, багаж мистера Ботичелли, был уже в самолете, вылетающем в Чикаго. Но ни в Чикаго, ни в Сан-Хуане, ни в Анкоридже ни Гонзалес, ни Аронович, ни Ботичелли не придут за своими мешками. Мешки простоят несколько дней, а может, недель, пока сквозь резиновые костюмы не начнет просачиваться запах, и тогда полицейские трех городов станут ломать голову над этой "воздушной" загадкой. Они, конечно, все вверх дном перевернут, но к тому времени дело будет закончено, - думал Римо Уильямс, известный ныне под именем Римо Барри, а иногда под именами Гонзалес, Аронович и Ботичелли. Он сидел у окна вертолета и глядел вниз на зеленые луга. Снижаясь, вертолет зашел на посадку в аэропорту Ньюарка. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ  "Погребальный зал" Конвелла находился на неприметной маленькой улочке Гудзона, позади супермаркета, в старом доме времен революции, где на заднем дворе рос гигантский дуб, под которым Джордж Вашингтон однажды проводил военный совет. "Погребальный зал" Конвелла обслуживал только настоящих американцев, не в традициях фирмы было хоронить итальянцев. Но Доминик Верильо - другое дело. Если на то пошло, господин Верильо почти и не был итальянцем и католиком. Он был другом мэра города, интересовался культурой, занимался благотворительной деятельностью, а также трудился на социальной ниве. Он же не виноват, что родился в итальянской семье. Бедняге, должно быть, трудно было решиться на самоубийство, но слишком тяжел был стресс, он слишком много трудился - исключительно на благо рода человеческого, можете быть в этом уверены, - а потому им займутся у Конвелла. Из мэрии по телефону предупредили, что ритуал прощания следует провести сегодня же, а сами похороны назначены на завтра. Доступ к телу был открыт во второй половине дня - официальной панихиды не было. К зданию подъезжали господа в машинах, в больших черных лимузинах, господа с жесткими лицами. Они преклоняли колени перед закрытым гробом, в котором покоилось тело Доминика Верильо. Осенив себя крестом, они покидали зал. Почти каждый много бы отдал, лишь бы узнать, что сталось с его авансом, заплаченным за героин. Те же господа присылали цветы: цветами была завалена не только маленькая часовня, где лежало тело Доминика Верильо, но и весь первый этаж здания погребального бюро. Уже даже крыльцо было уставлено венками и корзинами, а они продолжали приходить со всех концов страны. Направляясь сказать последнее прости дону Доминику, Пьетро Скубичи оставил свой пакет с перцем в машине. Да, все не так, как было раньше. Раньше они бы непременно собрались все вместе в ритуальном зале и взяли бы все хлопоты на себя. Сняли бы целиком отели для тех, кто решил проводить отлетающую душу дона Доминика. А сегодня?! Пьетро вздохнул. Это невозможно. Полицейские с камерами, подслушивающие устройства, шпики на каждом шагу, так что друзья дона Доминика могут лишь на минутку задержаться у гроба. Мир изменился. Наверное, правильно решили поторопиться, чтобы полиция не надоедала прощающимся. Но все же лучше было бы препроводить дона Доминика в объятия Всевышнего должным образом. Никто не сомневается, что он попадет к Всевышнему. Разве не сказала дочь Пьетро Скубичи, что дон Доминик идет против Бога? Она, видно, имела в виду, что он идет к Богу. Пьетро Скубичи преклонил колени перед гробом и стер со щеки слезу. Дон Доминик Верильо был вдовцом, и, что бы ни говорила Анджела, детей у Верильо не было, а потому Пьетро не с кем было попрощаться. Однако с красивой женщиной, стоящей в глубине часовни, он попрощался - она была воплощением горя, не мог же он пройти мимо. Лицо ее было похоже на те, которые рисовали этруски. Ее черты напомнили Скубичи кого-то знакомого. Она плакала, а когда Пьетро Скубичи похлопал ее по плечу, прошептала: "Спасибо, дон Пьетро". Он пристально поглядел на нее, но так и не вспомнил, где видел это лицо. Сев в машину, он велел шоферу отвезти его в Атлантик-Сити, на конференцию по выборам новой главы мафии. Да, у него есть шанс быть избранным. Но у кого героин? Скубичи и другие мафиози приезжали попрощаться днем, а вечером состоялось нечто вроде гражданской панихиды. Были там мэр Хансен, величавый и недалекий, со своей дочерью Синтией, выглядевшей по настоящему опечаленной, и мать Синтии, смуглая женщина, у которой (это знали многие из присутствующих) были сложности с алкоголем. Она, не переставая, рыдала. Был также шеф полиции Брайан Дуган, потому что, как ни крути, Верильо был известной фигурой в городе, а также редактор Хорган и преподобный Джозеф Энтони. В дальнем углу сидел Римо Уильямс и наблюдал за собравшимися. Сеньор Энтони повторял свою речь, произнесенную им в День Колумба, переделав ее сообразно случаю. Говорил о Микеланджело и Леонардо да Винчи, Христофоре Колумбе и Энрико Ферми. Говорил о Верди, Карузо, папе Иоанне XXIII и Фрэнке Синатре. Он говорил, что среди этого величия служения человечеству, прогрессу и красоте есть место и Доминику Верильо. Его имя стоит в одном ряду с именами этих титанов, а на другом полюсе - горстка гангстеров, которым некоторые придают слишком большое значение, тогда как сама вера в их существование позорит итальянский народ. Сказав это, он грозно взглянул на Хоргана, который лично написал некролог Верильо, где намекнул на некую тайну в жизни покойного и, не высказав своего мнения явно, тем не менее, донес его до сведения читателей, ничего конкретного не говоря. Римо наблюдал за сборищем со своего места в душной крохотной комнате. Мэр Хансен сидел прямо, поочередно изменяя выражение лица, пользуясь своим сверхскромным репертуаром для различных его частей: для глаз - из колонки. "а", для рта - из колонки "б". Соответственно он выглядел то преисполненным уважения, то задумчивым, то убитым горем, то снова задумчивым. Римо внимательно наблюдал за ним. Он видел его в первый раз, поскольку Синтия старательно препятствовала их встрече, и испытывал раздражение, как часто бывает при общении со "слугами народа". Бывает нелегко докопаться до того, что скрывается за общественным лицом человека, и часто там ничего не оказывается; в частной жизни он столь же незначителен, как в общественной. Тем не менее героин может быть и у него. Нужно выяснить. Миссис Хансен, настоящая итальянская красавица, по всем признакам прямым ходом идет к алкоголизму. Она выглядит великолепно, но кое-что ее выдает. Легкая дрожь в руках, переминание с ноги на ногу, загнанное выражение глаз. Было заметно, что у нее большое личное горе, но ее муженек то ли этого не понимал, то ли не видел. Она все время тихонько плакала. Со смертью Верильо она потеряла что-то! Синтия тоже была здесь, провела тут весь день и тоже очень горевала, горе сблизило ее с матерью. Она не смотрела на Римо. Возможно, она его и не видела, но он-то смотрел на нее, чувствуя, как в нем подымается возбуждение. Интересно, что она будет делать потом? Хорган смахивал на сфинкса. Сидя в первом ряду, рядом с шефом полиции, он болтал, то и дело улыбался; лишь он и Дуган были достаточно умны, чтобы забавляться происходящим. Были тут и другие типы, которых Римо не знал. Он смотрел на их лица и