Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир. Последний бой --------------------------------- выпуск 6 перевод на русский язык Алексея Шишкина Издательский центр "Гермес" 1994 OCR Сергей Васильченко --------------------------------- ГЛАВА ПЕРВАЯ Он заплатил восемь тысяч долларов, сняв деньги со своего семейного счета, и остался должен еще двенадцать тысяч, которые предстояло вносить в рассрочку ежемесячно в течение трех лет. И все это для того, чтобы холодной и дождливой северной осенью оказаться в продуваемом сквозняками большом зале шотландского замка, сидя на коленях в позе почтения. Ему сказали, что зал недавно реконструировали. Настелили новый деревянный пол, отполированный до блеска. По стенам развесили свитки и полотна рисовой бумаги с нанесенными на нее символами Ниндзя - техники ночного боя, Атеми - мастерства кулачного боя. Кунг Сул - искусства стрельбы из лука, Хсин Джи - бокса и многих других, ему неизвестных. Но они так и не смогли избавиться от сквозняка, гулявшего в замке Килдонан - севернее Данди, южнее Абердина и в стороне от залива Ферт-оф-Тэй. Только шотландцы, думал Уильям Эшли, могли строить такие замки, где, несмотря на сквозняки, было невыносимо душно. Даже корейцы оказались бессильны исправить это. В большом зале витал резкий запах пота, к которому примешивалось ощущение страха. Вдобавок ко всему, видимо, от холода колени Эшли болели, и казалось, что кто-то скручивает ему позвоночник. Последний раз он испытывал такой дискомфорт, сидя в позе почтения, когда еще только начинал заниматься каратэ в местечке Рай, под Нью-Йорком. Именно там, в небольшом спортивном зале-доджо, тренируясь после работы, он научился уважать себя, подчиняя себе собственное тело. Выучился контролировать свои страхи и страсти, понял, что главное - это не цвет пояса, будь он желтый, зеленый, коричневый или высший - как он тогда думал - черный. Нет, главное состояло в том, что с каждым шажком долгий путь к совершенству становился короче. Именно жажда совершенства заставила Эшли приехать на север Шотландии с семейными сбережениями в кармане и провести здесь трехнедельный отпуск. Он всегда считал, что совершенство - это недостижимая цель, мечта, заставляющая людей работать над собой, горизонт, приближаясь к которому, понимаешь, что он все также далек. Барьер, который никогда не удастся преодолеть. Совершенство - это, скорее, направление движения, нежели конечная цель. Именно так он говорил в зале Фелт-форум стадиона Мэдисон-сквер гарден в прошлом месяце. Подобные же мысли привели его сюда, в Шотландию, где он, став на восемь тысяч долларов беднее, убеждал себя, как все, кто разбирается в боевых искусствах, что физическая боль постепенно уйдет. Свои размышления по поводу недостижимости совершенства он высказал какому-то корейцу, приехавшему на ежегодные соревнования любителей боевых искусств и одобрительно отозвавшемуся об уровне подготовки Эшли. - Почти безукоризненно, - сказал кореец, одетый в темный костюм и накрахмаленную белую рубашку с красным галстуком. Он был молод, однако для такого возраста щеки его казались чересчур одутловатыми. - Тогда я счастлив, - ответил Эшли, - поскольку совершенство недостижимо. - Вовсе нет, - сказал кореец. - Совершенство существует и достижимо. - В воображении, - сказал Эшли. - Нет, здесь, на земле. И вы можете в этом убедиться. - К какой школе вы принадлежите? - спросил Эшли, который сам занимался каратэ, но был знаком и с кунг-фу, айкидо, ниндзя и многими другими видами восточных единоборств. - Видимо, ко всем школам, - ответил кореец. Эшли внимательно посмотрел на него. Тому не было еще и сорока, а такая самоуверенность в подобном возрасте свидетельствовала скорее о невежестве, чем о компетентности. Он подумал, что далеко не все жители Востока разбираются в боевых искусствах, точно так же, как и не все американцы - в ракетной технике. Этот человек пришел а Фелт-форум просто поглазеть на соревнования и теперь молол чепуху. Такие тоже встречались среди азиатов. Кореец улыбнулся. - Вы мне не верите, Уильям Эшли? - спросил он. - Откуда вы знаете, как меня зовут? - Вы думаете, что это секрет? - Нет, но я удивлен, что вы меня знаете. - Уильям Эшли, тридцать восемь лет, программист, работает в санатории Фолкрофт, город Рай, штат Нью-Йорк. Вы считаете себя песчинкой на морском берегу и думаете, что я не смогу отличить вас от любой другой песчинки, и поэтому удивлены, что я вас знаю? - Очень, - сказал Эшли, которому были даны указания, что делать в таких ситуациях. Он должен позвонить и доложить обо всем в санаторий Фолкрофт, так как на работе он имел доступ к сверхсекретной информации. Санаторий служил лишь прикрытием. Эшли вместе с двумя программистами из Агентства национальной безопасности был направлен туда семь лет назад, и их работа была настолько засекречена, что никто из них не имел права, даже под давлением, сообщать что-либо о том, чем он занимался. Но Эшли показалось, что он уже где-то видел этого корейца. - Если вы удивлены, то у вас очень плохая память. Билл Эшли шлепнул себя по ляжке и рассмеялся. - Ну конечно! Вспомнил. Это было в прошлом году перед Рождеством. Вы попали в катастрофу и, насколько я помню, получили сильные ожоги? И пришли в наше доджо восстанавливать форму, а наш сенсей сказал, что вы большой мастер. Вас зовут - постойте, я вспомню, я вспомню... - Уинч. - Точно, Уинч, - сказал Эшли. - Здравствуйте, сэр. Для меня честь снова встретиться с вами. О, прошу прощения. - Эшли убрал протянутую руку. Он вспомнил, что кореец не здоровался за руку. Потом они вместе смотрели выступления представителей стиля "обезьяны" - особой формы единоборства, требующей большого мастерства и силы. Однако Уинч заявил Эшли, что все это лишь иллюзия силы. Когда один из соперников выбросил другого за пределы татами, Эшли заметил, что силовое преимущество здесь налицо. - Это лишь потому, что оба они используют стиль "обезьяны", удерживая равновесие на одной ноге, вместо того чтобы опираться на нее при нанесении удара. Каждый, кто, широко расставив ноги, приблизится к сопернику настолько, что разглядит неровности его зубов, сможет простым толчком свалить бойца стиля "обезьяны" и оставит его в дураках. - Я верю, потому что это говорите вы, однако у этих бойцов пятый дан и черные пояса... - Вы не верите, но вы можете в этом убедиться, - сказал Уинч и, поднявшись с места, что-то сказал бойцам на, как показалось Эшли, корейском языке. Те сперва удивились, а потом пришли в ярость. - Наденьте костюм, ги, - сказал Уинч. - Вы сможете посрамить приверженца стиля "обезьяны". - Но они так знамениты здесь, в Нью-Йорке... - попробовал возразить Эшли. - Не сомневаюсь. Многие здесь весьма известны. Главное - расставьте пошире ноги, максимально приблизьтесь к сопернику и резко толкните его. - Может быть, предпринять более мощную атаку? - спросил Эшли. - Только толчок, - сказал Уинч. - А что вы сказали им? - спросил Эшли, почтительно кивая черным поясам, уставившимся на него через голову Уинча. - То же, что и вам. Что вы посрамите любого представителя стиля "обезьяны", а им будет стыдно, что настоящие корейцы присутствуют при подобной сцене. - О, нет! Неужели вы так и сказали? - Идите. - Но это их унизит! - Нет, просто восторжествует истина. Идите. Вы посрамите воина "обезьяны", если все сделаете, как я сказал. Не боксируйте, не атакуйте ногами, не наносите рубящих ударов. Подойдите как можно ближе и резко толкните. Сами увидите, что произойдет. Когда Эшли в своем простом ги вышел на ковер, то черные пояса захихикали. Некоторые заулыбались. Воин, с которым должен был сразиться Эшли, усмехнулся. Он был примерно того же возраста, что и Эшли, но тело его было более жестким, мускулистым и подвижным, ибо он тренировался с детства, а Эшли начал только в двадцать восемь. Эшли почтительно поклонился, как полагалось перед началом поединка, но его соперник, явно разозленный насмешками Уинча, стоял неподвижно, не отвечая на ритуальное приветствие. В толпе зрителей послышался слабый ропот. Такое поведение было недопустимо. Ритуал был нарушен уже дважды. Сначала это сделал Уинч своими насмешками, теперь воин отказался от ответного приветствия. Именно тогда, глядя в лицо своему противнику, Эшли понял, что тот намерен убить его. Он ощутил это нутром, его тело посылало ему сигналы о том, что жизнь находится в его собственных руках. Ему стало не по себе. Эшли лихорадочно пытался избрать какую-нибудь из известных ему форм защиты, но рассудок подсказывал, что он не должен встречаться на татами с таким соперником. Все, чему он научился, не поможет ему выстоять против человека с ненавидящим взглядом карих раскосых глаз, искаженным лицом, оскаленными зубами и в любой момент готового к прыжку. Спасти его может лишь что-то совершенно необычное - а именно то, о чем говорил ему Уинч. Над головой пылали прожектора. Уже не замечая толпы, усилием воли Эшли заставил себя приблизиться к мастеру, широко расставил ноги, чтобы принять устойчивую позицию, и, увидев яростный блеск в глазах воина "обезьяны" и ломаную линию его зубов, он резко выбросил вперед руку, ударив соперника в грудь. Позже он будет всем говорить, что так и не понял, что произошло. Но, находясь там, в центре круга, он почувствовал, как его рука вошла в упругую грудь воина, чье тело после ответного удара перевернулось в воздухе вокруг руки Эшли, как спица колеса вокруг оси, и боец с грохотом упал на ковер. Эшли так и остался стоять с вытянутой рукой. Тело воина судорожно дернулось, и из-под шапки черных жестких волос на белом ковре появилась капля крови. - Я только слегка толкнул, - словно оправдываясь, сказал Эшли. Раздались слабые аплодисменты, и на ковер выбежал врач, а Эшли все повторял, что он лишь толкнул соперника. Так оно и было на самом деле. Он поклонился зрителям, среди которых теперь было много взволнованных лиц. - Жив, - сказал врач. - Он будет жить! - Он жив, - объявил руководитель соревнований. - Вероятно, у него только сотрясение мозга, - сказал врач. - Носилки. Давайте носилки! Вот так все и началось. Потом был обед с Уинчем, во время которого Эшли узнал об ином понимании совершенства, пугающем в своей простоте. Всю свою жизнь Уильям Эшли имел диаметрально противоположное представление о совершенстве. Он наивно полагал, что достижение его и было целью всех восточных боевых искусств. Но оказалось наоборот - совершенство являлось их источником. Как объяснил мистер Уинч, существовало учение, раскрывавшее природу вещей и путь к совершенству. В глубокой древности на Востоке был всего один вид боевого искусства. Он дал начало всем остальным, со своими различными законами и особенностями тренировки. И чем больше они отличались от основного учения, тем они становились менее совершенными. - Я могу этому научиться? - спросил Эшли. Они сидели в японском ресторане напротив Мэдисонсквер гарден, где подавали более или менее сносное териаки. Эшли ловко орудовал палочками, подцепляя овощи и кусочки мяса вместе с острым соусом. На тарелке Уинча лежала лишь горсточка риса, с которой он, казалось, никогда не справится. - Нет, - ответил Уинч. - Нельзя вместить океан в коньячную рюмку. - Вы считаете, что я недостоин такой чести? - При чем тут моральные оценки? Разве рюмка не достойна океана? Он недостаточно хорош для него? Или чертовски плох? Нет. Рюмка есть рюмка, и в нее войдет ровно столько соленой воды, сколько и положено. И вы получите рюмку, полную соленой воды. Это и не хорошо, и не плохо. Но не более. - Должен сознаться, - сказал Эшли, - что в первый момент, когда я увидел, что воин "обезьяны" упал, то понадеялся, что он мертв. Я продолжал повторять, что лишь толкнул его, но сам воображал, что... что убил его, и действительно рассчитывал, что убил его, надеясь прославиться. Мистер Уинч улыбнулся, откинулся назад и положил короткие узловатые желтые руки с длинными ногтями на стол. - Позвольте, я объясню вам, что такое совершенство. Все те приемы, каким вы научились, имеют в своей основе одну цель - убийство. И это не игра, в которую вы и вам подобные превращаете боевые искусства. Тот, кто лишь играет, не устоит и перед ребенком, выполняющим все всерьез. Вы почувствовали то, что и должны были почувствовать, - желание убить воина "обезьяны", потому что в этом и заключена исконная суть всех боевых искусств. Убивать. - Я хочу достичь совершенства. - Для чего? Оно вам не нужно. - Мне это необходимо, мистер Уинч. Я должен достичь его. Раз у меня только одна жизнь и единственное дело в этой жизни, то я должен достигнуть в нем совершенства. - Вы не слушали меня, но это значит, что вы и есть та самая "рюмка", а я знаю таких и знаю, на что они способны. Так вот, говорю вам - плата за обучение высока. - У меня есть сбережения. - Очень высока. - Сколько? - Много. - Деньгами? - Деньгами, - сказал Уинч, - двадцать тысяч долларов. - Я могу дать вам девять тысяч сейчас, а потом выплатить остальное. - Дайте мне восемь тысяч. Вам еще потребуется на дорогу. - Я не могу выехать из страны без разрешения. Таковы условия моей работы. - Вы связаны с ЦРУ? - Нет, кое-что другое. - Ну, тогда, моя дорогая "рюмка", забудьте об этом. Оно и к лучшему: плата очень высока. - А вы не могли бы тренировать меня здесь? - Дело не в этом, - сказал мистер Уинч. - Здесь я вообще не веду занятий, моя школа находится в Шотландии. - Это за границей. Черт возьми! Правда, все же с нашей стороны "железного занавеса"... Может быть, против Шотландии мое начальство не будет возражать. - Они согласятся, дорогая "рюмка", согласятся. В англоязычных странах люди невероятно доверчивы, когда дело касается других англоязычных стран. Жду вас в замке Килдонан с восемью тысячами долларов. Билл Эшли ничего не сказал жене о восьми тысячах долларов и спрятал от нее чековую книжку. Он не знал, что скажет ей, когда все-таки придется это сделать. Да, он должен будет рассказать, но это будет потом, после того как он достигнет совершенства в той мере, в какой будет способен это вделать. С работой дело обстояло сложнее. Хотя Агентство национальной безопасности использовало Фолкрофт только как прикрытие для работы по созданию банка данных, которой занимался Эшли, все же он должен был получить разрешение на отпуск у директора санатория, доктора Харолда В. Смита. Эшли всегда строго соблюдал все формальности, имея дело с этим сухим, колючим стариком, уроженцем Новой Англии, считавшим, что данные, которые собирал Эшли, имеют отношение к медицине. Перед встречей с доктором Смитом Эшли всякий раз уточнял по своей записной книжке, над чем он официально работает в данный момент. Одно обстоятельство всегда казалось ему странным. У доктора Смита, который, судя по всему, не был осведомлен об особых функциях своих сотрудников, стоял компьютер, и если только АНБ не заблокировало его каким-то хитрым способом, то Смит теоретически имел доступ к любой информации, хранившейся в базе данных санатория. Впрочем, Эшли был уверен, что АНБ вряд ли бы допустило, чтобы тот, кто служит прикрытием, знал, что именно он прикрывает. Все же наличие компьютера вызывало беспокойство уже тем, что рождало подозрения о возможности для директора санатория иметь доступ к сверхсекретной информации, причем настолько сверхсекретной, что каждый программист работал изолированно и не имел права общаться с коллегами. - Так вы хотите взять отпуск? - спросил Смит. - Не рановато ли? - Да, но я бы с толком использовал его, сэр. - Понимаю. А куда вы с женой собираетесь? - Вообще-то на этот раз я хотел поехать один. Мне нужно хорошо отдохнуть. - Понятно. Вы часто отдыхаете один? - Случается... - И когда это было в последний раз? - В тысяча девятьсот шестьдесят втором году, сэр. - Тогда вы еще не были женаты, не так ли? - Да. Если вас это интересует, сэр, у меня сложные отношения с женой, и я хотел бы какое-то время побыть один, недолго. - Вы считаете, что если не пойдете в отпуск, то это отрицательно скажется на вашей работе? - спросил Смит. - Да, сэр. - Ну, тогда у меня нет возражений против вашего отпуска. Вы можете взять его, скажем, в конце месяца. - Благодарю вас, сэр. - Всегда рад встрече с вами, Эшли. Вы хороший человек. Когда они пожали друг другу руки, Эшли улыбнулся - откуда Смиту знать, хороший ли он человек или отъявленный негодяй? Любопытный парень, этот Смит, он отчего-то боится солнечного света. Насколько Эшли было известно, такие непропускающие солнечный свет стекла, как в кабинете Смита, были только в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли и в штаб-квартире АНБ в Вашингтоне. Уладив формальности со Смитом, Эшли запросил свое непосредственное руководство в Вашингтоне. Ответ был положительный. Как того требовал порядок, перед отпуском Эшли был отстранен от секретной работы и занимался второстепенными делами. За день до отъезда он перевел все деньги со сберегательного на кредитный счет. Он с удовольствием отдал бы деньги Уинчу наличными, но если бы его шеф узнал - а ему могли сообщить - что Эшли, уезжая в отпуск за границу, снял со счета восемь тысяч долларов, то вокруг него собралось бы больше агентов, чем муравьев на куске сахара. Он был уверен, что мистер Уинч возьмет и чек, куда он денется. Ведь у Эшли ничего больше не было. - Вам придется подождать, пока ваш чек будет оплачен, дорогая "рюмка", - сказал ему мистер Уинч, когда Эшли провели в самую холодную из отапливаемых комнат под названием "хозяйские покои замка Килдонан". - Чек - это только обещание денег, но не сами деньги. К тому времени, когда по чеку были получены деньги, Эшли уже жалел об этой затее - так сильно болели спина и руки от долгого ожидания в позе почтения на холодном деревянном полу. А ведь за двадцать тысяч долларов с ним могли бы заниматься индивидуально, а не в группе, где, кроме него, было еще трое. Все они были моложе его, физически сильнее и лучше подготовлены. Мистер Уинч дал Эшли возможность понаблюдать за ними. Удары были ему знакомы, но техника исполнения значительно проще. Повороты выполнялись гораздо резче, чем когда-либо доводилось видеть Эшли. - Дело в том, мистер Эшли, что вас учили выполнять вращение вокруг воображаемой точки, - объяснял ему Уинч. - Так мог учить тот, кто когда-то видел подобное вращение на практике, возможно, вокруг неподвижного противника. Иногда такой метод срабатывает, иногда - нет. А все потому, что эта система вторична. Все вторичное неполноценно, так как оно воспроизводит только внешнюю сторону, не затрагивая сути. Существуют и другие причины. Как известно, ни один из мастеров кунг-фу, пытавшихся сразиться с тайскими боксерами, не выстоял и одного раунда. Почему? Чтобы хоть как-то размять затекшую спину. Эшли поднял руку. Мистер Уинч кивнул. - Потому что их учили не сражаться, а только изображать бой, - сказал Эшли. - Очень хорошо, - сказал мистер Уинч. - Но еще важнее, что боксеры - суровые люди, там нет мягкотелых. Своим искусством они зарабатывают себе на жизнь. Боксеры работали, а мастера кунг-фу играли. Встаньте в другую позицию, Эшли. - В какую, мистер Уинч? - В любую, "рюмка". Примите высокую стойку или низкую. Вы, вероятно, ощущали бы себя уверенней с ружьем в руках и на расстоянии двухсот ярдов отсюда. Но ружья я вам не дам. - Чему мне предстоит научиться? - Тому, что дураки быстро расстаются с жизнью. Мистер Уинч хлопнул в ладоши, и крупный, с прической ежиком блондин с суровым лицом и холодными голубыми глазами выступил вперед и ринулся на Билла Эшли. Эшли не видел удара и почувствовал его только тогда, когда попробовал шевельнуть левой ногой. Она не двигалась. Затем другой, огромный, мощный и обросший, как медведь, хихикнув, нанес удар в правую руку. Было ощущение, как будто в его плечо вонзились ножи, и Билл Эшли внезапно осознал, что руки, оказывается, нужны для поддержания равновесия. И когда третий нападавший нанес удар в левую ногу, Эшли оказался на полу, корчась и воя от боли. А затем мистер Уинч искалечил его правую ногу. Эшли стонал от боли, когда они снимали с него белое кимоно-ги. Наверное, сломаны кости, пронеслось в его голове. Это не по правилам. На тренировках костей не ломают. Это уже не тренировка. Он увидел, как под потолком развевается лист рисовой бумаги, и, ощутив спиной холод, понял, что кто-то открыл окно. Он не ошибся - стало холоднее. Он знал, что с него все сняли, но не мог оглядеть себя. Он не мог пошевелить головой, так как это вызывало невыносимую боль в суставах, будто кто-то разрывал его связки. Он увидел, что свиток стал медленно опускаться вниз - обрезанная с боков перевернутая трапеция, перечеркнутая вертикальной линией. Незамысловатый символ, который он никогда не видел раньше. - За что? За что? - тихо стонал Билл Эшли, так как от крика боль усиливалась. - За то, что ты работаешь в Фолкрофте, дорогая "рюмка", - услышал он голос мистера Уинча. Повернуть голову в его сторону он не мог от боли. - Значит, дело не в моих деньгах. - Конечно, и в них - А Фолкрофт? - И это тоже. Но деньги никогда не помешают, дорогая "рюмка". Тебя плохо учили. С момента рождения ты шел к этому дню своей жизни, потому что тебя плохо учили. Прощай, дорогая "рюмка", ты не был создан для боевых искусств. То, что его оставили лежать голым на холоде на деревянном полу в замке Килдонан, было в каком-то смысле даже к лучшему, так как боль утихла и скоро должна была совсем пройти. Ночью температура еще понизилась, и Эшли потерял сознание, будто провалился в глубокую тьму. Его вывел из забытья слабый утренний свет, однако днем, при ярком солнце, он вновь провалился в глубокую тьму, и на этот раз уже навсегда. Его нашел через шесть дней детектив из Скотланд-Ярда, которому кто-то позвонил и голосом, "видимо, принадлежавшим азиату", как его там охарактеризовали, сообщил, где находится тело. В полицию также прислали по почте водительские права Эшли, жителя Нью-Йорка, США. Поскольку они были адресованы именно тому детективу, которому до этого звонили, он решил, что обнаруженный труп и есть Уильям Эшли, тридцати восьми лет, проживавший на Плезант-лейн, Рай, штат Нью-Йорк, рост пять футов с лишним, вес сто семьдесят фунтов, глаза карие, шатен, на левой руке родинка, очков не носит. Дело не только тщательно расследовалось, оно получило известность как "Убийство в замке Килдонан". Детектив выступал по телевидению, рассказывая о страшных подробностях этой смерти и о том, что по подозрению в убийстве полиция разыскивает сумасшедшего. Эшли умер от переохлаждения, а не от того, что его конечности были перебиты в суставах, заявил он. Улик пока никаких. Но впечатление сцена убийства производит ужасающее, просто жуткое. Пресса может использовать эти его слова. Ужасающее! Он никогда не видел ничего подобного. После двух пресс-конференций кряду детективу задал ряд вопросов представитель британской разведки. - Долго ли умирал этот бедолага Эшли? - Да, сэр. Он умер от переохлаждения. - При нем были какие-нибудь бумаги? - Нет, сэр. Он был совершенно голый. Холод убивает быстрее, чем жажда или голод. - Да, нам это известно. Есть ли какие-то свидетельства того, что его пытали для получения информации? - Знаете, сэр, бросить человека с переломанными конечностями голым на холодном полу в продуваемом сквозняком замке в горах - это не слишком вежливое обращение, не так ли? - То есть вы не знаете? - Именно, сэр. А что, этот парень был важной персоной? - Вы полагаете, что я буду отвечать на такой вопрос? - Нет, сэр. - Вы выяснили, кому принадлежит замок? - Государству, сэр. Несколько лет назад он был национализирован из-за неуплаты налогов. Владелец не смог, так сказать, содержать его. - Что это означает? - Что в замке никто не жил. - Понятно. Вы хотите сказать, что это дело рук привидений? - Нет, сэр. - Очень хорошо. Мы еще свяжемся с вами. И забудьте о нашем разговоре, пожалуйста. - Уже забыл, сэр. Сведения, которые сообщили британские спецслужбы американскому посольству в Лондоне, были краткими. Эшли приехал в Англию как турист, сразу же направился в Шотландию, прожил одну ночь в маленькой гостинице, а потом более чем через неделю его тело было найдено в полурасчлененном состоянии. Гроб во время похорон не открывали. И правильно, так как там лежало уже не тело Уильяма Эшли, а неопознанный труп из Нью-Йоркского городского морга. Тело Эшли находилось в медицинской школе в пригороде Чикаго, где врач, считавший, что он работает на ЦРУ, исследовал его конечности. Удары, скорее всего, были нанесены чем-то вроде кувалды. Человеческая рука вряд ли смогла бы так раздробить суставы. Эшли действительно умер от переохлаждения, пневмония в сочетании с отеком легких привела к смерти, аналогичной той, которая наступает у утопленников. В местечке Рай, штат Нью-Йорк, агент, считавший, что он работает на ФБР, и действующий под видом сотрудника Федерального резервного фонда, проследил за тем, чтобы восемь тысяч долларов, пропавших со сберегательного счета Эшли, поступили обратно, будто их никогда и не снимали. Единственный человек, который точно знал, что делали эти люди и зачем, сидел за столом в кабинете в санатории Фолкрофт, глядя через непроницаемое для взглядов снаружи стекло на залив Лонг-Айленд, в надежде, что Эшли действительно стал жертвой ограбления. Он дал указание вернуть восемь тысяч долларов обратно на сберегательный счет, так как ему меньше всего хотелось, чтобы случившееся получило еще большую огласку, когда жена Эшли поднимет шум из-за исчезнувших денег. В Агентстве национальной безопасности допустили промах, не сообщив о том, что Эшли перевел деньги с одного счета на другой, хотя в целом это была самая эффективная и отлаженная из всех государственных служб. Доктор Харолд Смит, выполнявший в глазах Эшли лишь функцию "крыши", был единственным человеком, кто знал, чем на самом деле занимался Эшли, зарабатывая на жизнь. Включая самого Эшли. Он просмотрел материалы, над которыми работал Эшли. Тот занимался сбором и накапливанием данных о судоходстве у Восточного побережья, считая, что руководит обработкой информации с целью выявления возможности использования национального судоходства иностранными разведками. На самом же деле задачей Эшли, о которой он и догадываться не мог, так как выполнял только часть ее, была систематизация реальных доходов от судоходства в сравнении с расходами на фрахтование. Полученные им материалы должны были стать частью формулы, над которой доктор Смит работал в течение предшествующих лет и согласно которой превышение этих расходов над доходами означало, что организованная преступность в этой сфере приобрела большой размах. Смит давно уже понял, что не может положить конец преступности, пустившей корни в морских портах и проявлявшейся в любых формах, будь то кредитование или политика профсоюзов. Но он мог воспрепятствовать тому, чтобы мафия захватила в свои руки управление судоходством. Когда опасность становилась слишком явной, к окружному прокурору вдруг попадали доказательства взяточничества в портах или у налоговой службы появлялись копии счетов на имя какого-нибудь чиновника грузового пароходства, покупавшего особняки за двести тысяч долларов при зарплате в двадцать две тысячи в год. Эшли ничего об этом не знал. Он лишь вводил данные в память компьютера. Он даже не мог вывести информацию на экран или распечатать на принтере без контроля со стороны Смита. Последний раз Эшли распечатывал информацию шесть месяцев назад, и то лишь для проверки данных, которые ввел в компьютер накануне. Проанализировав все еще раз, Смит пришел к выводу, что если Уильяма Эшли пытали с целью узнать, какой секретной информацией он обладает, то он ничего не мог выдать. Он просто ничего не знал. Никто во всей организации не знал, за какую работу он получает деньги, никто, кроме двух человек. Такой порядок был установлен уже давно. В этом и заключалась особенность организации, созданной десять лет назад покойным ныне президентом, который вызвал Смита к себе и сказал, что правительство США не выполняет своих функций. - В рамках конституции мы не в силах сдерживать рост организованной преступности. Мы не можем справиться с террористами. Мы слишком многого не можем, если действовать строго в соответствии с конституцией. Однако, если мы не примем более решительных мер, государство рухнет. Наступит хаос, - говорил молодой рыжеватый блондин с бостонским акцентом, - а хаос ведет к диктатуре. Когда воды становится слишком много, она переливается через плотину, точно также избыток демократии ведет к тоталитаризму. Мы неизбежно придем к этому, если... И Смит услышал, что необходимо создать организацию вне рамок конституции, не подчиняющуюся правительству, действующую тайно, во благо этого правительства. Организация должна была просуществовать недолго, не более двух лет, а потом исчезнуть, не обнаружив себя. Смиту поручалось возглавить ее. Смит поинтересовался, а почему именно он? - Потому, - сказал президент, - что за годы службы в ЦРУ вы, доктор Смит, показали полное отсутствие личных амбиций. Психологические тесты показали, что вы никогда не станете использовать эту организацию для захвата власти. Если быть откровенным, доктор Смит, то вы, грубо говоря, совершенно лишены воображения. - Да, - сказал Смит. - Я знаю. Так было всегда. Моя жена иногда жалуется на это. - В этом ваша сила, - сказал президент. - Меня поразила одна вещь, о которой я хочу спросить сейчас, так как мы больше никогда не увидимся и вам придется забыть о нашем разговоре... - Конечно, - перебил его Смит. - Для меня остается загадкой, доктор Смит, как вам удалось обойти тест Роршаха, его часть на проверку воображения? - Ах, это, - ответил Смит. - Я помню - это там, где были чернильные кляксы. - Верно. И вы должны были описать, на что они похожи. - Я так и сделал, господин Президент. Они были похожи на чернильные кляксы. Вот так все и началось. Предполагалось, что организация будет заниматься сбором информации и направлять действия исполнительной власти, снабжая ее необходимыми данными, обеспечивая прессу материалами, разоблачающими коррумпированных чиновников. Но вскоре стало ясно, что одной информации недостаточно. Несуществующей организации нужна была карающая рука. Для этого требовалось создать нечто вроде маленькой армии, но даже в ней могли найтись болтуны, так как нелегко убедить наемного убийцу, что он работает на министерство сельского хозяйства. Необходимо было найти одного, уникального убийцу, который не числился бы в живых, ибо и сама организация формально не существовала. Сначала все было просто. Нужного человека нашли среди полицейских Нью-Джерси, сфабриковали дело об убийстве, которого он не совершал, посадили на электрический стул, который не до конца сработал, и, когда все кончилось, он официально уже не числился в живых. Они заранее подобрали такого по натуре человека, что он охотно согласился на них работать и хорошо изучил свое дело под руководством восточного тренера, став, если не считать некоторых сложностей его характера, прекрасным исполнителем карательных функций. Обо всем этом Смит размышлял сейчас, глядя, как над заливом Лонг-Айленд собирается гроза. Он еще раз просмотрел дело Эшли. В нем была какая-то неясность. Способ убийства был настолько изощренным, что, возможно, преследовал какую-то скрытую цель. Все остальное выглядело вполне логично, включая перевод денег. Убийство произошло после того, как деньги по чеку через шведский банк поступили на имя мистера Уинча, Смит перечитал материалы, полученные от "Интеллиджент сервис". Эшли был убит на новом деревянном полу. Значит, тяжелые механические приспособления, которыми ему могли переломать кости, не применялись, так как на свежих досках от них остались бы следы. Возможно, использовали что-нибудь полегче? Может быть, убийца был садист? Для человека, который не только никогда не верил в предзнаменования, но даже не помнил, чтобы они его когда-либо посещали, доктор Харолд В. Смит испытывал странное ощущение, размышляя о смерти Эшли. В обстоятельствах убийства крылась какая-то цель. Смит не знал, почему ему так казалось, но эта мысль преследовала его. За ужином, состоявшим из рыбного пирога и овощей, он думал о том же. По обычаю поцеловав жену перед сном, он продолжал размышлять. И на следующее утро, занимаясь другими делами. А поскольку эта мысль мешала ему сосредоточится, что могло отразиться на работе всей организации, требовалось найти ответ. И быстро, потому что из тех двоих, кто мог разгадать тайну смерти Эшли, один был на задании, а другой собирался домой, в маленькую деревушку в Северной Корее. ГЛАВА ВТОРАЯ Его звали Римо, снег падал ему на ладонь, и он чувствовал, как снежинки ложатся одна на другую. У подножия высокой сосны, в трехстах ярдах от освещенных изнутри желтым светом окон хижины, снег ложился ровным белым ковром. В Бюрдетте, штат Миннесота, стоял тихий зимний вечер. Римо прошел вдоль границы открытого пространства, окружавшего хижину. Теперь он понял. Этот открытый участок в лесах Миннесоты был хорошо простреливаемой зоной. Помощник генерального прокурора все предусмотрел. Если он не заметит, что кто-то приближается к хижине, то пришельца учует его собака, а любой, кто станет пересекать открытое снежное пространство на лыжах или пешком, превратится в прекрасную мишень в потоке яркого желтого света из окон, пронизывавшего ноябрьскую ночь. Римо почему-то вспомнил ту ночь десять лет назад, когда его посадили на электрический стул и он подумал, что наступил конец, но потом началась другая жизнь - жизнь человека, чьи отпечатки пальцев сданы в архив, а сам он существовал только для организации, которой, в свою очередь, тоже не существовало. Но Римо знал то, чего не знал его шеф доктор Харолд В. Смит. Человек по имени Римо Уильямс действительно умер на электрическом стуле: годы тренировок изменили его нервную систему и его самого. Так что теперь это был совсем другой человек. Римо заметил, что снег на руке начал таять, и улыбнулся. Если ослабить концентрацию воли, то все будет потеряно. Сперва он почувствует холод, потом его организм не сможет противостоять атмосферным условием, и он замерзнет среди снегов Миннесоты. Холод, как он убедился, это не отметка на шкале термометра, а контакт организма с внешней средой. Как в детской игре, когда правая рука погружается в горячую воду, левая - в холодную, а затем сразу обе в теплую, которая правой руке кажется холодной, а левой - горячей. Так же обстоит дело и с колебаниями температуры тела. До определенного момента важна не температура самого тела, а разница между ней и температурой внешней среды. И если понизить температуру тела, человек может переносить холод, будучи в легком белом свитере, спортивных брюках и белых кожаных туфлях, держа на ладони снежинки, которые не тают. Римо чувствовал, как бесшумно падает снег, и видел искры, вылетавшие из трубы хижины вдалеке. Снег - это очень легкая вода, с повышенным содержанием кислорода, и если зарыться в него, двигаясь на уровне земли, и слиться с ним, не высовываясь наружу, то можно быстро "плыть", не дыша, плавно разгребая руками снег, и таким образом добраться до хижины. Римо остановился и машинально опустился на колени, спрессовав под собой снег. Он поднял голову и почувствовал запах горящих дров и жареного мяса. Сквозь запотевшие стекла можно было различить две фигуры. Движения одной были резкими, другой - плавными, как у женщины, скорее всего, молодой. У помощника генерального прокурора действительно была любовница, о чем ни одна живая душа не догадывалась. Насколько было известно Римо, помощнику генерального прокурора часто не везло и из-за плохо подготовленных дел зачастую не удавалось добиться наказания. Свидетели обвинения выступали настолько неудачно, что доказывали невиновность обвиняемого, а судопроизводство было так запутано, что многие преступники уходили от правосудия. Многие свои ошибки помощник генерального прокурора Докинз сваливал на судей, выносивших слишком мягкие приговоры. И пока другие юристы зарабатывали деньги, блестяще подготавливая свои дела для суда, Джеймс Беллами Докинз все больше богател, наоборот игнорируя свои обязанности. Все началось с того, что одна незаметная женщинаклерк, подрабатывая тем, что печаталась в ежегоднике, освещавшем положение на рынке недвижимости в стране, направила туда свой годовой отчет, а журнал, раньше не слишком часто бравший ее материалы, опубликовал его. С этого момента Джеймс Беллами Докинз был обречен. Компьютер в санатории на Лонг-Айленде выдал следующую информацию: чем больше проигранных дел, тем выше доходы. В случае с Джеймсом Беллами Докинзом это означало - чем хуже он исполнял свой долг в суде, тем больше становились его земельные владения. Сначала ему лишь намекнули. Может быть, за оставшиеся два года работы, накопив приличное состояние, он захочет со всей энергией привлечь к суду ряд преступников? Ему показали список, в котором фигурировали все его благодетели. Он отказался от этого предложения, предупредив, что, если кто-то попытается устранить его от службы, он тут же обвинит лиц из этого списка во множестве преступлений, которых те не совершали, а когда обвинения не подтвердятся, разрешит им подать жалобу на штат Миннесота. Короче говоря, помощник генерального прокурора Джеймс Беллами Докинз и не намеревался менять свое поведение или подавать в отставку, и пусть Бог поможет штату, если кто-либо попытается выкинуть его с работы. Его ответ попал в компьютер в Фолкрофте, а все факты стали известны доктору Харолду Смиту, который тут же решил, что Америка обойдется без Джеймса Беллами Докинза. Римо посмотрел поверх кромки снега, увидел две фигуры и, почувствовав запах жилья, снова нырнул в снег и двинулся вперед, скользя в нем, как рыба в воде. Римо услышал лай собаки, дверь со скрипом отворилась, и мужской голос произнес: - Что случилось, Куини? Куини залаяла в ответ. - Я ничего не вижу, Куини, - сказал мужчина. И может, потому, что Римо знал, что был невидим, может, потому, что недавно посмотрел какой-то фильм ужасов, может, потому, что сегодня был праздник - Хеллоуин, он проделал дырку в снегу и заорал: - Джеймс Беллами Докинз, твои дни сочтены! - Кто это, черт возьми? - Джеймс Беллами Докинз, ты не доживешь до утра. - Ты где? Голову оторву! - Кошелек или жизнь! - Где ты? - Кошелек или жизнь! - Взять его, Куини! Римо услышал приближающийся лай, а Докинз - пузатый человек с худым лицом и винтовкой в руках - увидел, как его здоровенный английский дог пробирается по снегу, оставляя за собой неровную дорожку. Когда Куини схватит его, то уж потреплет как следует, а потом Докинз пристрелит то, что останется. Человек явно пришел убить его, и все, что Докинз должен сделать, так это доказать, что действовал в целях самозащиты, поскольку возле тела будет найдено оружие. Если его не окажется, то Докинз подложит его. Этот человек был в его власти, и косвенных доказательств будет вполне достаточно. Оружие, которое найдут при этом человеке, поможет во всем разобраться. Однако с Куини произошло что-то странное. Опытная собака, она уже сожрала изрядное количество крольчатины, а впереди ее ожидали схватки с семейством енотов и дальнейшая карьера. Но дорожка неожиданно оборвалась и собака исчезла в снегу. Испарилась. Докинз поднял ружье и принялся стрелять туда, где бесшумно исчезла собака. Послышался стон. Он снова выстрелил. На снегу показалось темное пятно. Он засмеялся про себя. - Какого черта ты разбабахался, Джимми? - послышался женский голос из дома. - Заткнись, милочка, - ответил Докинз. - Зачем ты стреляешь среди ночи? - Надо. Заткнись и иди спать. Докинз прицелился в темно-красное пятно, расползавшееся по снегу, и заметил под ним какое-то слабое судорожное движение. Возможно, человек прополз под прикрытием свежевыпавшего снега, но Докинз не видел углубления в снегу, которое вело бы к кровавому пятну. Был только след, оставленный Куини. Докинз еще некоторое время понаблюдал, но снежный покров был неподвижен, и он вышел из дома, чтобы поглядеть на свою жертву. Но когда Докинз был почти уже у того места, где исчезла Куини, то почувствовал, как что-то сзади потянуло его за штаны, и обнаружил себя сидящим на снегу. Затем чья-то рука размазала по его лицу ком снега, и он выпустил ружье, так как отчаянно пытался стереть снег с лица. Докинз попытался встать, но лишь только его нога нащупывала что-то твердое, как тут же начинала скользить. Когда он снова попробовал очистить от снега лицо, то выяснилось, что рука не слушается его. Теперь его охватил ужас. Он медленно погружался в снег, но не мог ни подняться, ни освободить рот от холодной ледяной каши. Затем последним отчаянным движением цепляющегося за жизнь человека он попытался избавиться от тяжести, пригибавшей его к земле, но не сдвинулся с места, получив еще одну пригоршню снега в рот. Все вокруг него стало белым, и больше он уже не чувствовал холода. Холодело лишь его тело. Когда на следующее утро перепуганная любовница нашла его, то следователь констатировал самоубийство. Как он объяснил, у Докинза "крыша поехала" - он застрелил собаку, а затем зарылся в снег и принялся глотать его, пока не задохнулся и не замерз. Газеты Миннесоты запестрели заголовками: "Чиновник найден мертвым в любовном гнездышке". К тому времени, когда вся эта история была обнародована, самолет, в котором находился Римо, приземлился в Северной Каролине, в аэропорту города Роля. Он взял такси и направился в мотель рядом с местечком под названием Чепел-хилл. - Всю ночь провели на открытом воздухе? - подмигнул ему дежурный клерк у конторки. - Вроде того, - ответил Римо. Клерк ухмыльнулся. - Вам следовало бы одеться теплее. Сейчас ночи холодные. - Мне не было холодно, - откровенно признался Римо. - Хотелось бы мне снова стать молодым, - сказал клерк. - Молодость здесь ни при чем, - отозвался Римо, забирая три ключа, поскольку снимал три рядом расположенные комнаты. - Вам звонил ваш дядя Марвин. - Когда? - Сегодня утром, примерно в десять тридцать. Произошла странная вещь. Как только я позвонил к вам в комнату, телефон отключился. Я подошел к вашей двери и крикнул, что вам звонят, но услышал оттуда лишь звуки телевизора и не стал входить. - Я знаю, что вы не входили. - Откуда? - Вы же живы, не так ли? - ответил Римо. Открыв дверь своего номера он очень тихо вошел в комнату: на полу в позе лотоса неподвижно сидел хрупкий старик-азиат, одетый в золотистое кимоно. Телевизор был снабжен записывающим устройством, позволявшим последовательно смотреть все передачи, идущие одновременно по разным каналам, дабы не упустить какой-нибудь очередной телесериал. Римо бесшумно опустился на диван. Когда Чиун, Мастер Синанджу, наслаждался дневными телесериалами, никто, даже его ученик Римо, не смел его беспокоить. Время от времени кое-кто по неведению воспринимал это зрелище всего лишь как старичка, смотрящего "мыльные оперы", и относился к нему без должного уважения. И расплачивался за это жизнью. Итак, Римо появился в тот момент, когда миссис Лорри Бэнкс обнаружила, что ее молодой любовник любит ее ради нее самой, а не ради результатов пластической операции, которую ей сделал доктор Дженнингс Брайант, чья старшая дочь сбежала с Мертоном Ланкастером, известным экономистом, которого шантажировала Доретта Дэниеле, бывшая исполнительница танца живота, а теперь владелица контрольного пакета акций научно-исследовательской онкологической больницы в городе Элк Ридж. Она угрожала закрыть больницу, если Лорри не признается, где Питер Мальтус припарковал свою машину в ту ночь, когда старшая дочь Лорри была сбита автомобилем и хромала потом несколько недель, в ту ночь, когда произошло наводнение и когда капитан Рэмбо Доннестер уклонился от разговора о своем сомнительном прошлом, оставив весь город Элк Ридж на откуп преступным элементам и без защиты национальной гвардии. Лорри беседовала с доктором Брайантом о том, следует ли знать Питеру о его матери. И Римо пришло в голову, что еще два года назад актриса обсуждала вопрос о том, нужно ли кому-то рассказать какую-то другую мрачную историю о его родственниках, и что все эти драмы далеки от жизни не столько потому, что в них происходит, сколько потому, что все действующие лица в них проявляют жуткую заинтересованность в происходящих событиях. Чиун, однако, считал эти сериалы воплощением красоты и единственным оправданием существования американской цивилизации. Он все более убеждался, что эти драмы олицетворяют американскую культуру. Обмениваясь культурными программами с Россией, Америка послала туда нью-йоркский филармонический оркестр, "где тому и место", как сказал Чиун. Россия же прислала балет Большого театра, который, как знал Чиун, также был второразрядным, потому что исполнители танцевали, по его мнению, весьма неуклюже. В четыре тридцать пополудни, когда закончилась очередная серия и сопутствующая ей реклама, Чиун выключил телевизор. - Мне не нравится, как ты дышишь, - сказал он. - Дышу так же, как и вчера, папочка, - ответил Римо. - Именно поэтому мне и не нравится. Сегодня твое дыхание должно быть спокойнее. - Почему? - Потому что сегодня ты не тот, что вчера. - В каком смысле, папочка? - В этом ты должен разобраться. Когда перестаешь ежедневно контролировать свое состояние, ты теряешь представление о самом себе. Запомни: ни у кого в жизни не бывает двух одинаковых дней. - Нам звонил шеф? - Мне грубо помешали смотреть фильм, но я не держу зла на того, кто звонил. Я вытерпел грубость, бездушие и неуважение к бедному старому человеку, у которого так мало осталось радостей на закате жизни. Римо поискал глазами телефон. В том месте, где была телефонная розетка, он обнаружил дыру. Римо занялся поисками самого аппарата и до тех пор, пока не заметил зиявшего отверстия в белом туалетном столике, не мог понять, куда он исчез. Расплющенный вдребезги аппарат вместе с выбитой задней стенкой столика покоился в углублении в стене. Римо вышел в соседнюю комнату и набрал номер. Это была особая связь через ряд промежуточных каналов по всей стране, позволявшая избежать разговора по прямой линии с директором санатория Фолкрофт. - Добрый день, - сказал Римо. - Звонил дядя Натан. - Нет, - ответил Смит. - Дядя Марвин. - Да, точно, - сказал Римо, - Кто-то из них. - Я пытался дозвониться вам, но все прервалось, и я подумал, что вы заняты. - Нет. Просто вы позвонили в тот момент, когда Чиун смотрел свои "мыльные оперы". - О, - тяжело вздохнул Смит. - У меня возникла особая проблема. С одним человеком произошел несчастный случай, и довольно загадочный. Я подумал, что вы с Чиуном могли бы помочь разобраться в этом деле. - Вы хотите сказать, что кого-то убили неизвестно как и что Чиун или я сможем распознать технику убийцы? - Римо, ради Бога, ни одна телефонная линия не застрахована от прослушивания. - Что же вы собираетесь делать? Пришлете мне спичечный коробок, исписанный невидимыми чернилами? Слушайте, Смитти, в моей жизни есть вещи поважнее, чем игры в секреты. - Какие вещи. Римо? - Правильное дыхание. Знаете ли вы, что я дышу сегодня так же, как вчера? Смит откашлялся, и Римо понял, что тот смущен, так как услышал нечто такое, с чем не желал иметь дело, ибо боялся, что дальнейшие ответы приведут его в еще большее замешательство. Римо знал, что Смит уже прекратил свои попытки понять его и относился к нему так же, как к Чиуну. К неизвестной величине, проявлявшейся положительно. Это была серьезная уступка со стороны человека, не терпевшего никакой неясности, отсутствия порядка или бессистемности. Неопределенность была невыносима для Смита. - Кстати, - сказал Смит, - поздравьте тетю Милдред с днем рождения. Ей завтра исполняется пятьдесят пять. - Это значит, что я должен встретиться с вами в Чикаго у справочного бюро в аэропорту О'Хара в три часа дня? Или утра? Или это аэропорт Логана? - Утра, в О'Хара, - сказал Смит мрачно и повесил трубку. Во время перелета из Роля в Чикаго Чиун вдруг стал восхищаться скрытыми талантами американцев. Он признал, что должен был раньше понять, что они на многое способны. - Всякая нация, способная создать фильмы "Пока Земля вертится" и "Молодой и дерзновенный", должна проявлять себя и в других сферах. Римо знал, что Чиун считал самолеты весьма искусно сделанными летающими объектами, а потому заметил вслух, что Америка была лидером мирового самолетостроения и что он никогда не слышал о самолете корейской конструкции. Чиун проигнорировал это замечание. - Я вот о чем говорю, - заявил он важно, держа в своих изящных пальцах с длинными ногтями два листка белой бумаги. - В Америке это тоже есть. Какой приятный сюрприз соприкоснуться с этим прекрасным искусством в далекой Америке. Римо посмотрел на листки. С одной стороны каждого из них было что-то напечатано. - Этому можно доверять. Я послал ему дату, место и время моего рождения с точностью до минуты, я послал и твои данные. - Ты не знаешь моих точных данных, я сам этого не знаю, - сказал Римо. - В приюте для сирот не велось точных записей. Чиун нетерпеливо отмахнулся. - Даже при отсутствии точной даты как все четко расписано. Римо пригляделся и увидел на обратной стороне листков круги, внутрь которых были вписаны какие-то странные знаки. - Что это? - спросил он. - Астрологическая карта, - сказал Чиун. - И это здесь, в Америке. Я приятно удивлен, что великое искусство, в котором преуспели столь немногие, достигло такого уровня, и где - в Америке! - Я не покупаю такую чепуху, - сказал Римо. - Конечно, потому что в Америке все делают машины. Но ты забываешь, что еще существуют люди, глубоко постигшие сущность вещей. Ты не веришь в космические силы, потому что ты встречал только дураков и шарлатанов, выступавших от имени этих сил. Но здесь, в Америке, существует, по крайней мере, один человек, способный читать по звездам. - Совсем свихнулся, - сказал Римо и подмигнул проходившей мимо стюардессе, которая от удовольствия и неожиданности чуть не выронила поднос. Римо знал, что ему не следовало так поступать, потому что теперь она без конца будет предлагать ему то чай, то кофе, то молоко, то подушку под голову, то журналы и вообще все что угодно, лишь бы быть рядом. Два года назад в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке стюардесса авиакомпании "Пан-Америкэн" выбежала за ним из самолета, крича, что он забыл в салоне бумажную салфетку. - Ты можешь говорить, что хочешь, - заметил Чиун. - Но давай я прочту на понятном тебе языке, что узнал этот астролог о космических силах. И Чиун стал читать как актер, то повышая голос, то понижая его в соответствующих местах. - "Вы, - читал Чиун, - несете в себе доброту и красоту мира. Немногие понимают, насколько вы мудры и добры, потому что вы стремитесь быть тихим и кротким. Вам без конца мешают окружающие вас люди, которые не могут открыто признать ваше могущество". - Здорово, - сказал Римо. - А что написано про тебя? - Это написано обо мне, - сказал Чиун и стал читать другой текст: - "Вы склонны потакать своим желаниям и имеете обыкновение совершать первое, что приходит вам в голову. Вы ни над чем не задумываетесь по-настоящему и живете одним днем". - Это, конечно, про меня? - Да, - подтвердил Чиун. - О, как он хорошо тебя понял! Это еще не все. "Вы не цените свои таланты и растрачиваете их впустую, словно утиный помет". - Где это написано? - спросил Римо. - Покажи мне, где сказано про утиный помет. - Там нет этих слов, но он бы написал именно так, если бы лучше знал тебя. - Понятно, - сказал Римо и попросил оба листка. Там все так и было написано. Но Римо заметил кое-что. На листке Чиуна было написано: "Достоинства". Там, где их перечисление кончалось, оставшаяся часть листка была оторвана. На листке Римо все было наоборот - сохранен только текст под заголовком "Недостатки". - Ты оставил только мои недостатки и свои достоинства, - сказал Римо. - Я оставил то, что соответствует действительности. В мире много лжи. Надо ценить, что в такой стране, как эта, мы смогли получить даже наполовину верные сведения. - Кто этот тип? - Ки-Ган, житель гор. В горах всегда живут настоящие провидцы. Это здесь, в Америке. Вот почему я сначала написал ему, указав, под какими знаками мы родились. Римо посмотрел на листок Чиуна, где сохранились данные астролога. - Ки Ган? - спросил он. - Его зовут Киган, Брайан Киган, город Питтсфилд, штат Массачусетс. - Беркширские горы, - сказал Чиун. - Питтсфилд. Ты все еще арендуешь там абонентский ящик? Зачем он нужен тебе, Мастер Синанджу? Но Чиун сложил руки и замолчал. Почтовый ящик был арендован много лет назад, когда Чиун предлагал свои услуги наемного убийцы-ассасина, чтобы таким образом поддержать существование старых, больных и бедных жителей своей маленькой деревни Синанджу в Северной Корее. Но угроза безработицы миновала, и Чиун продолжал работать на Смита, однако абонемент не ликвидировал, хотя и скрывал от Римо, какую он получает почту. Стюардесса вернулась. Нет, Римо не хочет ни кофе, ни чая, ни спиртного. Не хочет и почитать журнал "Тайм". - Сэр, - сказала стюардесса, - я никогда ни одному пассажиру не говорила ничего подобного, но вы, видно, считаете себя кем-то особенным. Наверняка вы считаете, что любая женщина готова броситься к вам в постель, не так ли? Ее бледные щеки зарделись, короткие светлые волосы сердито взъерошились. Римо уловил тонкий аромат ее духов. Он пожал плечами. - Я бы не легла с тобой даже на спор, приятель. Даже на пари! - О, - только и сказал Римо. Она ушла, унося подушку и журналы, но тут же вернулась. Она хотела извиниться. Она никогда так не разговаривала с пассажирами. Она просит прощения. Римо ответил, что все нормально, у него нет претензий. - Со мной никогда такого не было. - Забудьте об этом. - Хотелось бы. Но не получается. Может, подскажете как, я все сделаю. - Забудьте об этом, - повторил Римо. - Пошел ты... - сказала она. И тогда Чиун, видя удивленные взгляды пассажиров, поднял изящную руку с длинными ногтями на точеных пальцах. - Драгоценный цветок, не мучь свое нежное сердце. Разве могут полевые мыши знать цену изумруда? Не отдавай свое сокровище тому, кто не достоин его. - Вы чертовски правы, - сказала стюардесса. - Вы очень мудры, сэр, очень. - Что я такого сделал? - пожал плечами Римо. - Грызи свой сыр, мышка, - сказала стюардесса и с торжествующей улыбкой покинула их. - Что на нее нашло? - спросил Римо. - Я отдал лучшие годы своей жизни дураку, - заметил Чиун. - Я не захотел заигрывать с ней, так что же? - Была задета ее гордость, и она не могла уйти без ответа. - Я не обязан угождать каждой встречной! - Ты обязан не обижать тех, кто не причинил тебе никакого вреда. - С каких это пор Мастер Синанджу стал носителем любви и света? - Я всегда им был. Но слепцу этого увидеть не дано, он может лишь ощутить тепло, сопутствующее свету. О, как хорошо Ки-Ган раскусил тебя! - Попробовал бы он хоть раз помешать тебе смотреть телесериалы. Ты бы одарил его любовью и светом... ГЛАВА ТРЕТЬЯ Смит поглядывал на часы и терпеливо ждал, когда Римо и Чиун появятся у стойки регистрации пассажиров международных линий. - Вы как раз вовремя, - сказал он Римо, а Чиуну коротко кивнул. Это можно было принять за поклон, если не знать, что Смиту подобные вещи, как и любые проявления обходительности, были совершенно чужды. Для этого требовалась хотя бы минимальная фантазия, что в случае со Смитом было совершенно исключено. Донсхеймская больница была, наверное, самой современной во всем Чикаго. Находилась она в красивом предместье города в районе Хикори-хиллз, в стороне от грабежей, стрельбы и поножовщины, привычных для самого города, которому отчаянно требовалось такое сверхсовременное сооружение, как Донсхейм, и потому согласно законам природы и политики не имевшего шанса когда-либо его получить. Смит, обойдя больницу по чистой бетонной дорожке, окаймленной зеленой травой; уперся в серую дверь без ручки, но с замочной скважиной. Он выбрал ключ из связки, висевшей у него на цепочке, и вставил его в отверстие. - Конспиративная квартира? - поинтересовался Римо. - В некотором роде, - ответил Смит. - Все в мире, в некотором роде, является чем-то, - философски заметил Римо. - Только императору ведомы секреты его императорских дел, - отозвался Чиун, для которого каждый, кому служил Дом Синанджу, был императором. Откровенный разговор наемного убийцы-ассасина с императором являлся нарушением сложившейся традиции, в соответствии с которой, как учил Чиун, император не должен знать, о чем думает наемный убийца. Таков был кодекс, выработанный веками. И все же Римо и Смит были американцами, а потому некоторые принципы Синанджу Римо до конца принять и понять не мог, точно также, как не понимал Чиун открытости отношений Римо со Смитом. Резкий запах в больничном коридоре заставил Римо вспомнить о страхе, который он испытывал, прежде чем научился подчинять нервы собственной воле. Смит отсчитывал двери. Восьмую он открыл уже другим ключом. В помещении было очень холодно. Смит зажег свет и, дрожа от холода, застегнул пальто на верхнюю пуговицу. Римо и Чиун спокойно стояли в легкой осенней одежде. Восемь больших металлических квадратных ящиков, снабженных ручками, были аккуратно поставлены у стены. Резкий желтый свет, отражавшийся от их поверхности, резал глаза. В центре помещения на белом скользком кафельном полу находились три пустых стола размером семь футов на три, покрытые белым пластиком. Ни дезинфекция, ни постоянное мытье, ни холод не могли заглушить запах тлена, распространяемый скоплениями кишечных бактерий в мертвых телах. - В третьем, - сказал Смит. Римо подкатил ящик к столу. - Уильям Эшли, тридцать восемь лет, умер от переохлаждения, - сказал Смит, глядя на вздувшийся труп. На подбородке темнела щетина. Выпученные глаза были прикрыты веками, освещенными рассеянным светом. Плечи распухли, словно у Эшли были мускулы штангиста, а бедра раздулись, будто на них были надеты хоккейные доспехи. - С помощью рентгеновских снимков мы установили что все четыре основных сустава в плечах и коленях раздроблены. В легких скопилась жидкость в результате переохлаждения. Он был найден обнаженным на полу в холодном замке в горах Шотландии. Двигаться Эшли не мог из-за перебитых конечностей. Короче, он умер от того, что в его легких скопилась жидкость, и он, собственно говоря, захлебнулся, - сказал Смит и, засунув от холода руки в карманы, продолжал: - Это был один из наших служащих. Мне нужно, чтобы вы ответили - знаком ли вам такой способ убийства? - Жестокость выражается в разных формах. Несправедливо в этом обвинять Дом Синанджу, - сказал Чиун. - Мы действуем тихо и быстро, как известно, и в нашей быстроте выражается милосердное отношение к жертве. Мы добрее самой природы, всегда были и будем такими. - Никто не обвиняет Дом Синанджу, - сказал Смит. - Я просто хочу знать, знаком ли вам способ убийства. Мне известно, что наши методы конспирации выглядят для вас странно, но этот человек работал на нас, чего не знал, как и большинство служащих. - Очень трудно добиться, чтобы слуга хорошо знал свое дело, - сказал Чиун. - Я уверен, что благодаря мудрости императора Смита вскоре ленивые слуги будут знать, что им делать и на кого они работают. - Э... как раз наоборот, - сказал Смит. - Мы не хотим, чтобы они знали, на кого работают. - Гениально! Чем меньше знает неблагодарный и глупый слуга, тем лучше. Вы очень мудры, император Смит. Это делает честь вашей расе. Смит прочистил горло, и Римо улыбнулся. Он был единственным человеком, посредством которого эти двое могли нормально общаться друг с другом. Смит пытался объяснить, что существование КЮРЕ угрожает престижу Америки, а Чиун считал, что император должен всегда напоминать своим подданным, сколь он силен, и что, чем он сильнее, тем лучше. - В любом случае, - сказал Смит, - это дело беспокоит меня. Обстоятельства смерти весьма загадочны. Возникают вопросы, на которые я хотел бы получить ответ. - Нельзя винить Дом Синанджу в каждом проявлении насилия, - сказал Чиун. - Где это случилось? - В Шотландии, - сказал Смит. - О, знаменитое королевство! Сотни лет туда не ступала нога Мастера Синанджу. Там живут честные и добрые люди. Как и вы, о император Смит! Они полны благородства. - Я только хочу знать, знаком ли вам способ убийства? Обратите внимание: кожа не повреждена, но все суставы раздроблены. - Не все, а три, - заметил Римо, - и все потому, что убийцы не знают своего дела. - У меня есть рентгеновские снимки, - возразил Смит. - И врач, осматривавший тело, сказал, что раздроблены все четыре сустава. Я точно помню. - Он ошибся, - сказал Римо. - Разбиты оба плеча и правое бедро. Удары нанесены не больно-то чисто. А вот над левой ногой поработали так, как надо. Сустав разъединен, но кости целы. Смит сжал губы и вынул из кармана серый конверт. Снимки были уменьшены до формата обычной фотографии. Смит поднес снимки к свету. - Потрясающе! Вы правы, Римо, - сказал он. - Его хорошо учили, - вставил Чиун. - Так вам знаком такой способ? - спросил Смит. - Конечно. Это дело рук дилетанта, - ответил Римо. - Он нанес удачный удар в левую ногу, а потом схалтурил, изувечив правую ногу и оба плеча. Чиун разглядывал тело Уильяма Эшли, покачивая головой. - Здесь действовали, по крайней мере, двое, - сказал он. - Один нанес точный удар в левую ногу, а второй докончил дело, как мясник. Кем был убитый? - Простым служащим, - сказал Смит. - Программистом на компьютере. - А почему кому-то надо было опозорить этого... как вы его там назвали? - Программиста, - сказал Смит. - Вот именно. Почему его хотели опозорить? - Понятия не имею, - сказал Смит. - Тогда я ничего не могу добавить, - сказал Чиун. - Значит, вы мне ничем помочь не можете, Чиун, - сказал Смит с оттенком раздражения. - Что же теперь делать? - Быть начеку, - ответил Чиун, который знал, что американцы в упор не хотят замечать нарождающиеся опасности, пока последнему дураку не становится ясно, что творится что-то неладное. А потом Чиун заговорил о том, что беспокоило его. Ему был обещан отпуск для поездки домой. Он понимает, что это непростое путешествие и поездка в Синанджу обойдется дорого. Все уже было готово, даже специальная лодка, которая доставит его в бухту Синанджу под водой. Но он не поехал в последний момент из-за своей преданности императору Смиту - да будет его царствие долгим и славным! - Да, подводная лодка готова, - сказал Смит. Чиун смиренно просит отпустить его домой сейчас. Поздней осенью в Корее очень красиво. - В это время в Синанджу собачий холод, - сказал Римо, который никогда там не был. - Там мой дом, - ответил Чиун. - Я знаю, что там родина Дома Синанджу, - сказал Смит, - и вы хорошо послужили мне. Вместе с Римо вы творили чудеса. Я рад помочь вам вернуться в родную деревню. Но будет трудно пересылать туда ваши любимые фильмы. Придется обойтись без них. - Я пробуду в Синанджу не долго, - сказал Чиун. - Пока не приедет Римо. - Я против того, чтобы вы оба покинули страну, - сказал Смит. - Не волнуйтесь, я никуда не собираюсь, - сказал Римо. - Он приедет туда, когда наступит следующее полнолуние, - сказал Чиун и больше не проронил ни слова до следующего дня, когда должен был улетать на самолете в Сан-Диего, откуда подлодка должна была доставить его домой. Чиун подождал, когда Смит уйдет, чтобы оформить страховку, и сказал Римо: - Это очень странный способ убийства. - Почему? - спросил Римо. - Работал халтурщик, у которого вышел один хороший удар и три плохих. - В Синанджу есть обычай. Если хочешь кого-то опозорить, показать, что он не достоин даже быть убитым, то по древнему обычаю ты должен нанести противнику четыре удара и оставить его умирать. - Ты думаешь, мы имеем дело именно с таким случаем? - спросил Римо. - Я не знаю, что там произошло, но предупреждаю, что ты должен быть осторожен, пока не приедешь в Синанджу. - Я не приеду, папочка. - Когда наступит следующее полнолуние, - сказал Чиун и изобразил на бланке страховки, принесенном Смитом, свой замысловатый автограф. Когда самолет, на котором находился Чиун, взлетел, Смит сказал: - Непостижимый человек. - "Непостижимый" у нас на Западе означает скрытный и безрассудный, - сказал Римо, ощутив холодный порыв ветра с озера Мичиган. - Словом "непостижимый" я определяю то, что вы и он способны сделать и делаете. Не применяя огнестрельное оружие. Римо смотрел, как белый с красными полосами "Боинг-707" рванулся вверх, оставляя за собой дымный шлейф. - Это не так сложно, когда тебя научат, - сказал он. - В умении все очень просто, сложности возникают только при исполнении. Особенно при кажущейся простоте. - Это же бессмыслица, - сказал Смит. - Ну Чиун и фрукт, - сказал Римо, глядя, как самолет ложится на крыло. - Просто так взял и уехал! Хотя, конечно, он этого заслуживает. - Вы не сказали, почему не применяете оружие. - Оружие стреляет пулями или другими предметами. Руками управлять проще. - Вашими - конечно! Это ведь не каратэ или что-то похожее? - Нет, - сказал Римо, - ничего похожего. В Чикаго было холодно. И одиноко. - А вы и Чиун? Чем вы отличаетесь от других? Самолет быстро превратился в точку. - Что? - переспросил Римо. - Почему вы превосходите остальных? Я читал подборку материалов по боевым искусствам, там иногда встречается кое-что вроде бы схожее с вашими приемами, но в основном - ничего похожего. - Ах, это, - сказал Римо. - Парни, которые голыми руками разбивают деревянные доски и так далее? - И так далее, - сказал Смит. - Попробую объяснить, - сказал Римо и объяснил как мог, как объяснял самому себе. Раньше, используя привычные понятия, он не смог бы не только объяснить, но даже понять. Пока не встретил Мастера Синанджу. Синанджу отличается от других боевых искусств тем же, чем профессиональный игрок в американский футбол отличается от любителя. Травма, которую даже не заметит профессионал из национальной футбольной лиги, выведет любителя из строя. - Профессионал зарабатывает этим на жизнь. Для него не существует таких понятий, как развлечения или эмоции. Для него это вопрос жизни и смерти. Он этим живет. Его и нельзя сравнивать с любителем. То же самое с Синанджу. Синанджу - порождение отчаяния, как говорит Чиун. Земледелие и рыболовство давали так мало, что не могли прокормить деревню, и жителям приходилось топить собственных детей. - Я знаю, что Мастера Синанджу нанимались на службу и благодаря этому кормилась деревня, - сказал Смит. - Откровенно говоря, когда в Северной Корее к власти пришли коммунисты, я думал, что на этом все кончится. - Могло бы, но образ действия и мышления каждого Мастера Синанджу состоял в том, чтобы выбирать между жизнью своей жертвы и жизнью детей своей деревня. Так было на протяжении веков вплоть до Чиуна. - О'кей, - сказал Смит. - Для них это вопрос выживания. Но как вы достигли такого уровня? - Постепенно Мастера Синанджу пришли к выводу, что большая часть мышц человека превращается в рудиментарные органы, как аппендикс. Они обнаружили, что рядовой человек использует, может быть, лишь десятую часть своих потенциальных физических и интеллектуальных возможностей. Секрет Чиуна состоит в том, что он учит использовать, наверное, процентов тридцать собственной энергии или сорок. - Он использует сорок процентов своих возможностей? - Столько использую я, - сказал Римо. - Чиун - Мастер Синанджу. Он использует все сто процентов. И то, когда он не в лучшей форме. - И в этом все объяснение? - В этом, - сказал Римо. - Так ли все на самом деле, не знаю. Это лишь мое объяснение. - Понимаю, - сказал Смит. - Нет, не понимаете, - сказал Римо. - И никогда не поймете. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Когда Холи Бардвел убил свою первую жертву руками, он понял, что должен убить и вторую. Это было совсем не то, что захват ног в футболе, когда тебе достается коленом по уху. Видеть, как человек умирает от удара твоей руки, - высшее удовольствие. Оно захватывает постепенно, а тогда переполненный им Бардвел отступил назад и, стоя на гладком деревянном полу продуваемого ветрами замка, смотрел, как человек с черным поясом опрокинулся назад, схватившись за плечо, которое больше не двигалось. Все было до смешного просто. Какой-то парень, то ли Уильям Эшли, то ли Эшли Уильямс, встал в стойку "санчин-дачи" и поставил простой оборонительный блок левой рукой, ударив по которой, Бардвел выбил сустав, а затем, пока еще не прошел болевой шок, нанес второй удар уже прямо в плечо. Конечно, этим Эшли пришлось поделиться с другими, но начало было положено его ударом. Они оставили жертву беспомощно корчиться на холодном полу, не в силах сдвинуться с места из-за страшной боли в раздробленных суставах. И Бардвел понял, что ни футбол, ни каратэ, ни профессиональный бокс не идут ни в какое сравнение с тем, что он только что испытал. И когда мистер Уинч сообщил, что ему предоставляется собственная, персональная жертва. Холи Бардвел готов был целовать ему ноги. Он всегда мечтал о таком тренере или командире, когда служил во флоте. Мистер Уинч все понимал, мистер Уинч наделил его силой. Но, несмотря на все соблазны, до сих пор Холи Бардвел, шести футов роста, мускулистый, с холодными голубыми глазами и лицом, будто высеченным из камня, исполнял только то, что приказывал мистер Уинч. Поэтому, когда на кладбище в местечке Рай под Нью-Йорком он увидел человека, только похожего на того, кого ему предстояло убить, Холи Бардвел сдержался. Нет, это был не тот, кого он ждал. Этот человек тоже был шести футов роста с высокими скулами и глубоко посаженными карими глазами, но запястья его рук не были широкими. Так что Холи Бардвел подождал, как было ведено, неделю, а потом приехал в Нью-Йорк, оставил машину в одном из роскошных гаражей, о которых ему говорила жена, и направился в отель "Уолдорф Астория", тое, в соответствии с инструкцией мистера Уинча, спросил мистера Сан Йии. Мистером Сан Йии был, конечно, мистер Уинч, который говорил, что у него много имен, но "Уинч" ближе всего к его настоящему имени. - Добрый день, мистер Уинч, - сказал Бардвел невысокому азиату в блестящем зеленом кимоно. - Входите, Бардвел, - сказал Уинч. - Как я понимаю, вы не встретили своей жертвы. - Точно. Откуда вы знаете? - Я многое знаю, - ответил Уинч и усмехнулся. От этой усмешки Бардвелу стало не по себе. Несмотря на то, что Линетт перед поездкой в Шотландию уверяла Холи, что в дальнейшей жизни мистер Уинч ему понадобится не меньше, чем она сама, и, несмотря на все уважение к мистеру Уинчу, Холи не доверял ему. Человек он, безусловно, выдающийся, но эта странная усмешка... - Ну, посмотрим, что вы усвоили, - сказал мистер Уинч, и Холи Бардвел встал в стойку, которую отрабатывал и отрабатывал до бесконечности. Достаточно изучив боевые искусства, он знал и о других стойках, но мистер Уинч постоянно твердил, что нужно работать именно над этой, и сейчас, положив руку на спину Бардвела, заявив что до совершенства еще далеко. Именно из этой стойки он и наносил удары тогда, в замке. Надо было стоять, как бы сконцентрировав свой вес в одной точке внутри себя, не распределяя его по всему телу и не перенося его ни на одну из ног, чтобы удар исходил именно из этой точки. Со стороны казалось, что человек стоит, чуть расставив ноги, почти ссутулившись, и удар следовал как выстрел, вбивая блокирующую левую руку противника в сустав плеча, затем наносился повторный удар. Если все выполнено правильно, звук двух ударов сливался: "По-поп!" Холи частое удовольствием вспоминал приятный звук своих ударов в плечо жертвы: "По-поп!" Мистер Уинч хлопнул в ладоши, и Холи правой рукой нанес первый мощный удар, предназначенный сокрушить блок, и тут же - второй, используя руку как рубящий меч. - Хорошо, - сказал мистер Уинч Холи Бардвелу, стоящему с вытянутой рукой, словно он собирался поздороваться с кем-то, держась в то же время подальше. - Очень хорошо! - Но в таком положении я, по-моему, остаюсь незащищенным? Я хочу сказать, что мое тело открыто для ударов. Меня всегда беспокоит, что после этого удара я становлюсь уязвим. - Думая о защите, - сказал мистер Уинч, - вы можете проиграть в нападении. Если вам придется вступить в бой с человеком, которого я поручил вам убрать, то вас не спасут никакие защитные блоки - все кости будут переломаны. Конечно, если вы мне не доверяете... - Я доверяю вам, мистер Уинч. - Отлично, потому что скоро вы встретитесь с ним. - Где его искать? - Он сам вас найдет, - сказал мистер Уинч и изложил план, придерживаясь которого. Холи Бардвел мог не только разделаться со своей жертвой, но и получить пятнадцать тысяч долларов. Причем сначала деньги. Многое было непонятно Холи Бардвелу, но план привел его в восторг. Он не только получит деньги, которые, как всегда говорила ему Линетт, будет иметь постоянно, работая на мистера Уинча, но и возможность поразить свою главную мишень, предварительно попрактиковавшись на других. Да, он убьет их, если отработает удар в плечо, и никто не сможет совладать с ним, кроме человека, который будет его последней мишенью. Бардвел находился в таком возбуждении, что чуть было не рассказал Линетт, что получит деньги как раз в том банке, где она работала кассиром. Но мистер Уинч не говорил, что он может обсуждать это с кем-то, даже со своей женой, поэтому в назначенный день он сказал ей, что просто идет погулять. Его тон, видимо, насторожил ее, так как она сказала: - Береги свою задницу, Холи. А он ответил: - Будь спокойна. - После чего отправился на главную улицу города Тенафлай штата Нью-Джерси и оказался там в тот момент, когда закрывались магазины, полиция сонно следила за иссякающим потоком транспорта на улицах города в преддверии бодрящей свежести зимы и снежного убранства. Как объяснил ему мистер Уинч, вся операция представляла собой один-единственный атакующий удар. Уйти в защиту значило проиграть. Чуть дальше по улице виднелось здание коммерческого банка "Тенафлай траст", на втором этаже которого горел свет. На его счету в этом банке лежало двести долларов - все, что он и Линетт смогли отложить с его зарплаты спортивного инструктора. Как она часто говорила, "мы, по крайней мере, не вылетаем в трубу, если можем откладывать целых два доллара в неделю", Линетт всегда находила очень убедительные доводы. Возможно, поэтому из всех жен своих учеников мистер Уинч был благосклонен только к ней. Бардвел шел по улице, проходящей сзади банка. Мистер Уинч рекомендовал не сворачивать в узкий переулок возле банка, прежде чем не окажется напротив здания. Полиция на этой улице была начеку из-за взломщиков, появлявшихся время от времени у задних дверей магазинов, и Бардвелу следовало сократить время пребывания там до минимума. Для полиции банк не являлся объектом повышенного внимания. Сейфы были снабжены специальным часовым механизмом, который был не по силам взломщикам. Все деньги запирались с пяти часов вечера и до восьми тридцати утра следующего дня. Мистер Уинч считал, иллюзия надежности была самым большим недостатком охраны банка. Бардвел видел высокий белый бетонный выступ крыши банка, нависавший над желтым двухэтажным каркасным домом, стоявшим на этой же улице впритык к мостовой. Он спокойно прошел по проезжей части, пересек газон, перелез через изгородь и оказался в переулке. До него доносился резкий запах из закусочных, и он слышал хлюпанье собственных ног по лужам, оставшимся после полуденного дождя. В банке было три двери, две из них снабжены сигнализацией, решетками и проволочными сетками, так как они вели в главное помещение и в хранилище. По логике работников банка не стоило тратить деньги на оборудование сигнальной системой третьей двери, так как в этой части здания находились кабинеты президента банка, вице-президента и управляющего. Отсюда опасность не грозила, так как единственная внутренняя дверь, ведущая в хранилище, также была снабжена системой сигнализации. Бардвел сжал в кармане ключ, полученный от мистера Уинча, вынул руку и вставил ключ в замочную скважину. Замер и прислушался. Кто-то наступил на жестянку. По проулку скользнул желтый луч. Почувствовав, что замок сработал, Бардвел прижался к двери. Он мог скрыться внутри, но мистер Уинч предупреждал его, что ночью внимание привлекают не предметы, а движение. Поэтому он подавил желание спрятаться от света за дверью и замер на месте, как учил его мистер Уинч. Человек с фонарем был уже рядом, и Бардвелу казалось, что сейчас ему ткнут в спину полицейской дубинкой. Он слышал дыхание полисмена. Но вот шаги стали удаляться, и, когда полицейский был уже в доброй сотне футах от него, он осторожно вошел внутрь, закрыл дверь за собой, с облегчением услышав, как щелкнул замок. Внутри было темно, и он ощупал рукой стену. Гладкие обои "под хлопок". Левая нога уперлась во что-то. Проведя носком ботинка вверх, он понял, что это первая ступенька лестницы, и продвинул ногу вперед, пока она вновь не уперлась во что-то твердое. Тогда он поднял другую ногу и стал медленно подниматься по лестнице. Неожиданно он наткнулся на дверь, ударившись об нее подбородком. - Постойте, - услышал он мужской голос, - там кто-то есть. - Ерунда, - ответил другой голос. - Я что-то слышал. Говорю тебе, я что-то слышал. - Тебе показалось. Бардвел толкнул дверь и вошел в освещенный кабинет, обставленный современной мебелью цвета беж. В центре стоял полированный шестиугольный стол из красного дерева. Пять мужчин подняли головы, оторвавшись от карт и фишек. Именно это ярко освещенное окно он и видел с главной улицы. Именно здесь он будет грабить банкиров, наплевав на их часовой замок в хранилище, который теперь был совершенно бесполезен. - Это Холи Бардвел, - сказал первый вице-президент банка "Тенафлай траст энд сейвинг". Его толстые руки лежали поверх карт, холодные серые глаза метались с Бардвела на партнера слева, который от удивления выложил свои карты на стол. - Кто? - спросил человек с отвислыми щеками и седой шевелюрой, в ком Бардвел узнал президента банка. Свои карты он убрал под стол. - Это муж Линетт Бардвел, - сказал вице-президент. - Чей муж? - спросил президент, надевая очки в тонкой роговой оправе. - Помощника старшего кассира, победительницы конкурса на лучшего служащего года, - сказал вице-президент, а президент попытался придать своему лицу осмысленное выражение. Вице-президент наклонился через стол и шепнул: - Ну та блондинка с аппетитным задом, сэр. - А! Вы тот самый тренер по гимнастике, которого уволили за грубость, Бардвел. - Я был футбольным тренером. - Понятно. Что вам нужно? У нас деловая встреча, как видите. Объясните, что вам нужно и как вы сюда попали. - Это не деловая встреча, а игра в карты, - сказал Бардвел. - По четвергам мы регулярно проводим вечерние совещания и иногда после этого перебрасываемся в карты, - сказал президент. - И это не ваше дело, мистер Бардвел. Так что вы хотите? На лице Бардвела появилась довольная улыбка от предвкушения предстоящего. Он не мог больше сдерживаться. Бардвел выбрал ближайшего, который сидел, развернувшись к нему лицом, и нанес удар прямо в лоб ребром ладони правой руки. Голова резко откинулась назад, будто ее обвязали крепкой лентой и дернули назад с невероятной силой, и шея переломилась со звуком лопающегося целлофана. Голова упала на стол. Лежащие посередине фишки подпрыгнули от удара. Никто еще не успел сообразить, что произошло убийство, а не просто драка, а Бардвел направился к президенту банка, который от негодования вскочил. Бардвел усадил его на место ударом в лицо пальцами вытянутой руки. Лицевые кости лопнули, как оболочка переваренной сардельки. Глаза закатились, голова упала на грудь, и Бардвел, отбросив бесчувственное тело в другой конец комнаты, бросился на человека, который пятился назад, дрожа и прикрывая лицо картами. Смешно, но карты мешали нанести хороший удар: об их острые пластиковые края можно легко повредить руку. Управляющий, крупный мужчина, став коленями на стол, попытался ударить, но нарвался на встречный удар, выбивший плечо из сустава. Управляющий завопил от боли. Вице-президент, который упомянул об аппетитной заднице Линетт, сделал большую глупость, приняв стойку "санчин-дачи", так как поставленный им блок только помог Бардвелу выбить ему плечевой сустав, уже второй за этот вечер. Вице-президент завертелся волчком, а Бардвел опять повернулся к мужчине, который скрючился в углу, закрывшись картами. Бардвел слегка ударил его в пах, карты упали на пол, и тогда он с близкого расстояния нанес прямой удар кончикам и пальцев в центр лба. Возможно, от того, что голова была зажата, как в тисках, в углу, шея не сломалась, а Бардвел ощутил, что его пальцы, покрывшиеся кровью до третьей фаланги, погрузились в теплую жижу, и понял, что это мозг. Он вытащил руку из этой каши и был удивлен возникшими у него ассоциациями с влажным влагалищем Линетт. Он вытер руку о белую рубашку управляющего. Потом, действуя в свое удовольствие то ногой, то ножкой стула, он прикончил управляющего, вице-президента и президента банка "Тенафлай траст энд сейвинг", забрав у них четырнадцать тысяч триста семьдесят пять долларов. "Не хватает шестисот двадцати пяти долларов", - подумал Бардвел, но решил не задерживаться. Как и любое начальство, банкиры были уверены, что их секреты никому не известны, поскольку никто не решался им даже намекнуть на это. Как говорил мистер Уинч, слуга - это тот, кто больше всех знает о своем хозяине и меньше всех ему рассказывает. Вот почему их тайная встреча за картами по четвергам была секретом только для них. Об этом было известно многим, а уж такие люди, как мистер Уинч, тем более знали все о банкирах, лучше других понимавших, что никакой чек, особенно в азартной игре, не заменит наличных. О банкирах, каждый четверг вечером собиравшихся за карточным столом, имея при себе по три тысячи долларов и при этом лишь мысленно отгородившись от остального мира, даже не опустив шторы. О банкирах, которые считали, что нет места более безопасного, чем банк. О ныне покойных банкирах. Ночью, когда Линетт стала ласкаться к нему. Холи Бардвел отвернулся к стене. Разве мог он объяснить ей, что уже полностью удовлетворен на сегодня и что обычный секс сейчас показался бы бледным подобием удовольствия, как мастурбация после уикенда с сексапильной кинозвездой. Он не только получил, что хотел, но, как сказал мистер Уинч, получит больше. Главное - тот самый человек, его мишень. Когда этой мишени сообщили о событии, которое пресса позднее окрестила "Кошмар в банке", он подумал, что теперь Чиун либо вернется из Синанджу, либо откажется туда ехать. - Нет, Римо, - сказал Смит. - Подлодка отбыла вовремя. Он уехал. Но я рекомендую вам внимательно прочитать о том, что произошло в городе Тенафлай в штате Нью-Джерси. Кажется, для вас появилась работа. - А в чем дело? - Вы не слышали, что случилось в Тенафлай? Все только об этом и говорят. Пресса обожает ужасающие преступления. Но и по нашей части там тоже кое-что есть. Странно, как это вы не читали об этом в газетах? - Я сегодня никуда не выходил. - Это было и во вчерашних газетах. Я думал, что вы уже выехали в Тенафлай. - Я и вчера не выходил, - сказал Римо. - И позавчера. - Тогда, я полагаю, вам все-таки придется выйти и узнать обо всем. Обратите внимание на то, каким способом были убиты эти люди. - Да, конечно, прямо сейчас, - сказал Римо. Он повесил трубку и посмотрел на индикатор видеомагнитофона, который показывал, что идет запись программ для Чиуна Аппарат автоматически должен был отключиться в три тридцать дня, но Римо все равно продолжал следить за записью. К четырем часам он был в одном носке, к семи - надел оба, к десяти - брюки, а когда облачился в водолазку и коричневые мокасины, пробило уже половина двенадцатого, так что Римо отложил поход до утра. Проспав ночь в одежде, он вышел из мотеля в четыре тридцать утра, так как спать уже больше не мог. Служащий мотеля, расположенного неподалеку от аэропорта Роли-Дюрхем, спросил Римо, куда подевался его приятель, пожилой азиат успел очаровать буквально всех, несмотря на то, что редко выходил из номера. Римо ответил. - Он мне не нужен, и я даже не скучаю по нему. - О, конечно, конечно, - сказал клерк. - Я просто хотел узнать, может быть, он еще вернется? - Меня это совершенно не волнует, - ответил Римо. - Понятно, - сказал клерк. - Вы получаете газеты? - Есть только вчерашние. - Отлично, - сказал Римо. - Когда вы вернетесь? - Дня через два. И не трогайте мой телевизор. - Конечно. Что мне делать, если в ваше отсутствие приедет старикан? - Не приедет, - сказал Римо и услышал, как дрогнул его голос. Во время полета до Ньюарка он читал о "Кошмаре в банке". Он взял такси до Тенафлай, ехать пришлось долго, и стоило это недешево. Когда он добрался до банка, то не обнаружил там полиции. - Все стоят с другой стороны, - пояснил ему прохожий. - Это случилось на втором этаже, но все столпились у задней двери. В переулке позади банка Римо увидел полицейский кордон и небольшую толпу зевак. Римо достал бумажник и проверил документы удостоверение сотрудника ФБР, служащего Казначейства, представителя инспекции продовольственных товаров и внештатного корреспондента. Все удостоверения были подлинными. В штате каждого из этих учреждений числился Римо Пэлхем, или Римо Бедник, или Римо Далтон, или Римо Слоут. Его там никогда не видели, поскольку он постоянно выполнял особое задание, но его имя всегда было в списках, на случай какой-либо проверки. - "Пиннэкл мэгэзин", - сказал Римо, махнув журналистским удостоверением перед носом полисмена. - Кто здесь главный? Двадцать пять минут занудных объяснений заместителя начальника полиции, при этом трижды повторившего по буквам свою фамилию и рассказ о страшном убийстве пяти человек, показались Римо бесконечно длинными. Заместитель начальника не был уверен, что мотивом убийства было ограбление, потому что на столе под грудой фишек было найдено шестьсот двадцать пять долларов наличными. Но с другой стороны, это вполне могло быть и ограбление: ведь все знали, что во время игры в покер каждый из пяти банкиров имел при себе три тысячи долларов. Но об этом предпочитали помалкивать. По мнению полицейского, орудием убийства послужили, по крайней мере, три предмета. Од ним из них было что-то вроде затупленного копья, другим - ножка стула, на котором до сих пор не нашли отпечатков пальцев, но писать об этом пока не следует. - Меня всегда поражает, откуда берутся такие звери, - сказал полицейский и поинтересовался, не пригодится ли Римо его, заместителя начальника полиции, фото, снятое недавно, перед его повышением. - Так вы говорите, что удары были нанесены в голову, плечо и грудь? - Ну, да. Одному проломили череп. Потому я и подумал о тупом копье. Этот случай можно назвать "убийца-копьеметатель". Вы запомнили мою фамилию? Вы ведь ничего не записывали. Заместитель начальника полиции посмотрел в сторону толпы и помахал рукой. - Привет, Холи, иди сюда, - крикнул он и, понизив голос, пояснил Римо: - Это наш футбольный тренер, мировой парень. Его уволили за то, что он хотел из наших слабаков сделать настоящих чемпионов. Сюда понаехали эти нью-йоркцы... Все, знаете, боятся, что малютке Сэмми сломают носик. Только не цитируйте меня. Здорово, Холи. И заместитель начальника полиции представил Римо человека, который был на четыре дюйма выше его ростом, с широкими плечами и железными мускулами. Его походка показалась Римо примечательной. Чувствовалось какое-то знакомое чувство равновесия. Не то, что у Римо или Чиуна, но что-то очень похожее. - Это Холи Бардвел. Его жена работает в банке, и он беспокоится за ее жизнь. Приходит сюда каждый день после этого случая. Холи, это мистер Римо Слоут, журналист Бардвел протянул Римо огромную ручищу и впился взглядом в его запястье. У Бардвела была стальная хватка, но Римо так расслабил мышцы своей кисти, что она выскользнула из этих тисков. - Не беспокойся за супругу, Холи. Кто бы это ни сделал, он уже далеко отсюда, - сказал заместитель начальника полиции. - Думаю, вы правы, - заметил Бардвел, улыбаясь. - Могу я увидеть тела? - спросил Римо. - Двоих уже похоронили, согласно их религиозным обычаям. Остальные все еще в ритуальном салоне. Похороны завтра. - Хотелось бы взглянуть на них. - Ну, это дело довольно деликатное. Их собираются хоронить в закрытых гробах. Но у нас в полиции есть фотографии. - Это совсем не то же самое, что тела в натуре. - Я близкий друг семьи одного из убитых, - сказал Бардвел. - Может быть, я смогу помочь. - А я не знал, - заметил полицейский. - Да, - сказал Бардвел. - Это было до моего увольнения, до того, как все перестали знаться со мной. - Я - за тебя. Холи. Ты ведь просто творил чудеса. Я всегда был на твоей стороне. - Что-то я не замечал. - Ну, конечно, не при всех. Я же на работе. - Да, - сказал Бардвел, - Пойдемте, мистер Слоут, - обратился он к Римо. - Я покажу вам тела тех, кого еще не похоронили. - Не принимай близко к сердцу, Холи. Найдешь другую работу, - сказал заместитель начальника полиции. - Надеюсь, - ответил Бардвел. По дороге в ритуальный салон Макалпина он объяснял Римо, что нападавших была, должно быть, целая дюжина, так как тела банкиров страшно изуродованы. - Ага, - кивал Римо. Ритуальный салон представлял собой обычный частный дом, умело перестроенный и внутри устланный черными коврами. - Ночью они работают, а днем здесь никого нет, и нам не помешают осмотреть тела, - сказал Бардвел. - Я думал, что вы знаете семью кого-то из убитых. - Это я так сказал заместителю начальника полиции. Он всего боится. Пепельно-белый гроб был отполирован до блеска, и Римо подумал, что вся эта роскошь предназначается тому, кого уже ничто не волнует. В комнате стоял запах свежих сосновых досок. Они прошли мимо рядов черных складных кресел, и Бардвел открыл гроб. Лоб покойника был умело загримирован подкрашенным воском и присыпан пудрой. Римо надавил пальцем на воск, чтобы проверить, насколько глубоко проломлен череп. На пальце осталась пудра, и он стер ее. - Я слышал, пришлось вынуть часть мозга, чтобы заделать череп, - сказал Бардвел. Римо заметил у него на лбу капли пота, в уголках рта скопилась слюна. - Говорят, у некоторых были повреждены плечевые суставы, - сказал Римо. - Об этом писали в газетах. Сначала их лишили возможности действовать руками, а потом убили. - Да-а, - ответил Бардвел, его дыхание участилось. - А что вы думаете об этой голове? Видели когда-либо что-нибудь подобное? - Нет, - сказал Римо. - Лучше бы этому типу стрелять из ружья, а не пользоваться руками. Если он и дальше собирается работать руками таким образом, то с тем же успехом можно использовать что-нибудь столь же неточное, как ружье. - Неточное?! - Проломить лоб - дело нехитрое. Ведь рука, судя по всему, вошла по самые костяшки. Для мгновенной смерти достаточно проломить кость и надавить на мозг. А здесь - грязная работа. Орудовал, наверное, какой-нибудь подвыпивший идиот-каратист. - Но разве не фантастика, что кто-то голой рукой смог сотворить такое? А? - спросил Бардвел. - Ничуть, - ответил Римо, заметив, что Бардвел улыбнулся и слегка изменил позу. И тут, будучи натренирован до автоматизма, Римо допустил оплошность. Бардвел правой рукой нанес Римо удар. И он среагировал на него, но тут же почувствовал, как что-то врезалось в его левое плечо. Это Бардвел нанес второй удар - достигший цели, но самоубийственный по сути. Удар отточенный, но Римо не слышал, чтобы кто-то тренировался таким образом. Применять такой удар при встрече с хорошо подготовленным соперником - чистое самоубийство. Удар повредил Римо плечо, но в то же время лицо, голова и шея Бардвела были открыты для ответного удара справа. Это была лишенная защиты, самоубийственная атака, так как рука Римо находилась всего в полуфуте от Бардвела и молниеносно пробила его трахею и переломила шейные позвонки. Бардвел подставил себя под смертельный удар ради дешевого эффекта. Римо чувствовал боль в левом плече и пошевелил пальцами. Пока работают, но рука почти не поднималась. У Бардвела уже ничего не поднималось. Он лежал у постамента, на котором стоял гроб, с вывалившимся изо рта языком. - Дерьмо! - выругался Римо. Он нашел человека, который мог рассказать о смерти Уильяма Эшли, и убил его, благодаря своей молниеносной реакции. Казалось, что этот тип нарочно подставил себя под удар. С его гибелью Римо не только лишился возможности что-либо узнать, но должен теперь избавиться от трупа. А действовать придется одной правой рукой, чтобы не тревожить болевшее левое плечо. Под телом управляющего, под белым шелком покрывала и пахучими розами был матрас, в котором покойный меньше всего нуждался. Римо быстро снял пепельно-белую крышку гроба, правой рукой схватил тело за пояс и переложил внутрь крышки. Затем остановился и прислушался. Стояла тишина, поблизости никого не было. Он принялся насвистывать трогательную мелодию песни Ареты Франклин, из которой помнил только слова: "Ты мне нужна, крошка, нужна, нужна". Он вытащил расшитую белую шелковую погребальную пелену со дна гроба и обнаружил под ней дешевые картонные подпорки. Он отдирал их до тех пор, пока не показались грубые доски основания гроба. Римо впился пальцами в мускулистый живот Бардвела, поднял тело и уложил его на голое дно гроба. Чтобы не выпирали грудь и голова, Римо пришлось сделать их более плоскими, не повредив при этом кожу. Заполнив пустоты вокруг тела Бардвела обрывками картона, он накрыл его белым шелком, тщательно подоткнув края. - Сойдет, - пробормотал Римо. - "Ты мне нужна, крошка, нужна, нужна". Он поднял тело управляющего банка "Тенафлай траст" с крышки гроба и осторожно уложил на место его последнего успокоения. Потом отступил на шаг, чтобы оценить свою работу. - Хреново. Тело управляющего было дюйма на три выше, чем требовалось. Пришлось сломать покойнику позвоночник и посильнее надавить на живот, так как нижняя часть тела управляющего была довольно объемистой. В тех местах, где Бардвел был худой, управляющий был толстый, и наоборот. Так что все получилось, как надо. Римо снова отошел на шаг. - Годится. Конечно, к тому времени, когда начнется траурная церемония и придут желающие отдать последний долг покойному, манипуляции с телами дадут о себе знать, обязательно появится запашок. Но это будет позже. А сейчас Римо услышал чьи-то шаги и быстро поправил грим на лице ушедшего в мир иной управляющего банка. - "Ты мне нужна, крошка, нужна, нужна", - напевал Римо, когда голос позади произнес: - Эй, что это ты тут делаешь с покойником?! Римо обернулся и увидел человека в черном костюме, белой рубашке и черном галстуке, с очень бледным лицом, потому что он пользовался той же пудрой, какой покрывал и покойников. - Я друг усопшего. - Траурная церемония начнется вечером. Я знаю, кто ты. Видал таких. Если ты забавлялся с половыми органами покойника... - Что? - спросил Римо. - Псих, - сказал человек. - Все вы больные!.. - Я прощался с покойным другом. - Извращенец! Я видал таких. Слоняются вокруг ритуальных салонов, надеясь поразвлечься. Но здесь у меня ничего не выйдет. Знаешь почему? Потому что ты псих. Вот почему. - Ну, если вы так считаете... - сказал Римо. - Хорошо, что застукал тебя, пока ты еще ничего не натворил. - Благодарю, - отозвался Римо, воспринимая это как похвалу своей работе. В банке он опять встретил заместителя начальника полиции, который представил его старшему кассиру, а тот указал на Линетт Бардвел. У нее было энергичное красивое лицо с серыми миндалевидными глазами и пышные светлые волосы с темноватым отливом. Полные губы казались влажными, а фигура была исполнена спокойствия. Под форменной белой блузкой и твидовой юбкой угадывались красивые формы. "И что она нашла в Бардвеле?" - подумал Римо. Он подождал, пока банк закроется для посетителей, и с разрешения старшего кассира попросил ее пройти вместе с ним в один из кабинетов, где находились персональные сейфы клиентов. - Почему вы решили поговорить именно со мной? - спросила Линетт. Ей было немногим более двадцати, и тем не менее она выглядела спокойно для человека, дающего интервью. - Потому, что ваш муж и есть тот человек, который убил этих банкиров. Линетт Бардвел зажгла сигарету, затянулась и выдохнула дым. - Я знаю, - ответила она. - Что вы хотите? - Меня интересуют его друзья, которые научили его приемам рукопашного боя. - А вы сами-то кто? - Человек, которому ваш супруг во всем признался. - Вот придурок, - сказала Линетт. Все ее самообладание как рукой сняло. Она зарыдала, не переставая повторять: - Вот придурок! ГЛАВА ПЯТАЯ Гладя, как она рыдает, Римо подумал, что переоценил "железную" выдержку Линетт Бардвел. Слыша ее резкий носовой голос, который женщины штата Нью-Джерси называют человеческой речью, он просто обманулся. Линетт Бардвел была обыкновенной женщиной, слабой и ранимой, Он решил не сообщать ей о смерти мужа. Линетт приложила к глазам носовой платок и подняла глаза на Римо. - Если вы собираетесь беседовать со мной весь вечер, угостите меня хотя бы сандвичами. - А вы не думаете, что Холи будет возражать? - спросил Р