Уоррен Мерфи И Ричард Сэпир. Битва в пустыне --------------------------------- выпуск 7 Перевод Н. Корниловой Издательский центр "Гермес" 1994 OCR Сергей Васильченко -------------------------------- ГЛАВА ПЕРВАЯ "Нет более страшного врага, чем иллюзия собственной безопасности" - Дом Синанджу Это был очень большой тиранозавр. В вертикальном положении он мог дотянуться до самых верхних ветвей и враз проглотить скрывающуюся там обезьяну. Одним ударом громадной лапы он мог переломить, точно сухую ветку, позвоночник саблезубому тигру. Однако здесь, среди буйной сочной зелени, не было ни единого сухого листика, не то что высохшей ветки, воздух был насыщен испарениями. Лапы тиранозавра, с треском продиравшегося сквозь заболоченные заросли, оставляли глубокие следы в жидкой грязи. В более сухом климате скелеты особей этого биологического вида сохранятся нетленными. Придет время, и потомки человекообразных обезьян соберут их из отдельных костей, чтобы показывать в музеях. Но это будет много миллионов лет спустя, когда на земле будет править человек. А пока человекоподобные существа, испуганно прячущиеся от глаз тиранозавра в верхушках деревьев, среди густого переплетения ветвей, - лишь лакомая закуска для гигантской рептилии. Поскольку тиранозавр мог не опасаться ничего и никого, он шел, не разбирая дороги, оглядывая кроны деревьев: не замешкалась ли где нерасторопная обезьяна. Но вот одна из его задних лап увязла в зыбучем болоте. В маленький, как у птицы, мозг, поступил тревожный сигнал. Животное попыталось выбраться с помощью другой лапы, но та увязла еще глубже. Погружаясь в жидкое месиво, тиранозавр ухватился передними лапами за ближнее дерево, но подгнившее в воде основание ствола обломилось. Раздался яростный рев, открытая пасть животного глотнула жидкого ила, и огромное туловище скрылось в трясине. Обезьяна, спасавшаяся от опасности на макушке дерева, видела, как тиранозавра затянуло в болото. В ее примитивном мозгу мелькнула мимолетная мысль: а нельзя ли урвать как-нибудь кусочек от этой громадной туши? Но она сразу же забыла об этом. Обезьяна не знала и не могла предполагать, что ее потомки будут свободно передвигаться на двух ногах и им не придется прятаться от врагов на деревьях. Не ведала она и того, что останки тиранозавра, не пригодившегося ей самой, пригодятся ее потомкам, которые из-за них будут воевать, враждовать и лгать друг другу. Как только в мертвые ткани перестал поступать кислород, в них началась необычная химическая реакция. Вместе с другими, более мелкими организмами, вместе с древесной листвой тиранозавр начал гнить и разлагаться под огромным давлением верхних пластов. Через многие тысячи лет разложившиеся органические останки, содержащие в себе углерод, образовали темную жидкость, называемую нефтью. Эта темная жидкость перемещалась в земной коре, будто живая кровь. Она без труда проникала сквозь трещины в камне, сквозь пористый известняк, пока не встретила сплошной твердый пласт, преградивший ей путь наверх. Грунтовые воды, давившие снизу, не позволяли ей уйти обратно, и тогда, зажатая между водой и камнем, темная жидкость остановила свой бег, образовав замкнутый и удобный для использования подземный резервуар. Чтобы добыть ее, человеку оставалось лишь пробурить твердую породу, и из скважины начинал бить черный маслянистый фонтан. К тому времени тело тиранозавра сделалось неотделимо от других организмов, в том числе и от останков той обезьяны, которая дала жизнь человеку. Все это теперь стало нефтью-сырцом. И стоило мировым ценам на бренные останки тиранозавра поколебаться хотя бы на одно пенни за баррель, как мировую экономику начинало лихорадить. Земная поверхность над нефтяным бассейном, заключающим в себя жидкие останки тиранозавра, постепенно изменялась: сначала болото превратилось в джунгли, а потом джунгли стали безводной песчаной пустыней. Выросли финикийские торговые поселения, потом - римский город, развалины которого со временем вновь затянуло непроходимыми песками. Позднее его вновь возродили итальянцы, чьи богатства привлекли кочевые племена берберов. В конце двадцатого столетия - в соответствии с западным летосчислением - в эпоху расцвета арабского национализма, территория, где обитал когда-то наш динозавр, стала называться Свободной Арабской республикой Революционного народа. Для всего остального мира она, как и много веков назад, по-прежнему оставалась Лобинией - вплоть до свержения Его Исламского Величества, короля Адраса. Хотя в новейших исторических исследованиях утверждается, что король был свергнут в результате героической борьбы охваченного революционным энтузиазмом великого арабского народа, стоит упомянуть, что немаловажная страница в анналах этой борьбы была вписана виски "Сигрэмс севен". Личный пилот короля Адраса, Пет Кэллен, родом из Джерси-Сити, штат Нью-Джерси, США, всю неделю, пока продолжалась революция в Лобинии, пьянствовал без просыпу, в результате чего Мухаммед Али Хассан - начальник штаба ВВС Лобинии - оказался единственным, кому в случае чего пришлось бы вести самолет с королем на борту из Швейцарии, где тот лечился на водах, в столицу Лобинии, носившую итальянское название Даполи. Дело было так. Когда король Адрас узнал, что повстанческие войска вот-вот овладеют его дворцом и зданием Королевской радиостанции, он предложил Кэллену пять тысяч долларов золотом за то, чтобы тот расстался на время с бутылкой "Сигрэмса", немедленно протрезвился и доставил короля вместе с его немецкой охраной домой в Лобинию. - О, ваше величество! - сказал присутствовавший при сем генерал Али Хассан, начальник штаба военно-воздушных сил Лобинии. - Я почту за честь доставить вас в столицу безо всякого вознаграждения. - Десять тысяч! - сказал король Адрас Кэллену, безуспешно пытавшемуся подняться на четвереньки. - Сколько это будет в реалах? - спросил Кэллен, прослуживший к тому времени у Адреса уже пять лет, но прежде чем король успел ответить, пилот отключился снова. - Ваше величество! - снова заговорил генерал Али Хассан. - Я проведу самолет сквозь бури и зенитный обстрел, над океаном и под облаками. Будто на крыльях орла, я доставлю вас с почетом, куда вы прикажете, ваше величество. - Пшел прочь! - отвечал король, вложивший двести пятьдесят миллионов долларов в реактивные самолеты "Мираж", ржавеющие ныне на лобинийских аэродромах. Такое вложение денег было знаком королевского доверия лобинийским военно-воздушным силам, где ведущим пилотом ВВС был не кто иной, как их командующий - генерал Али Хассан. По утверждению единоверцев-мусульман, летное мастерство генерала было столь высоко, что он в принципе мог управлять самолетом, если в кресле второго пилота сидел инструктор - летчик-француз. После первого самостоятельного полета, выполненного Али Хассаном на маленьком винтовом самолетике, Лобиния тотчас закупила реактивные истребители. С тех пор они не поднимались в воздух ни разу. И вот, когда выяснилось, что начальник штаба ВВС - единственный, кто может, а точнее, согласен вернуть короля обратно в Лобинию, Адрас пожелал напомнить о существовании своего королевского величества и заказал международный разговор. При посредстве швейцарской национальной полиции ему удалось связаться со своим дворцом в Даполи. Трубку взял молодой полковник. - Где мой министр обороны? - спросил король Адрас. - В тюрьме. - А где командующий моими вооруженными силами? - Бежал в Марокко. - Кто вы такой? - Полковник Муаммар Барака. - Я вас не помню. Напомните мне о себе. - Я получил наивысшую сумму баллов на вступительных экзаменах в Королевскую военную академию за всю историю ее существования. - Что-то не припоминаю... - Я командовал бронетанковыми частями на параде по случаю вашего дня рождения. - Ах да! Малый, похожий на итальянца? - Он самый. - Ну так теперь вы - генерал! Я повышаю вас в звании. Приказываю немедленно подавить мятеж, расстрелять предателей и отмыть ступени дворца от крови не позднее пятницы! - Тут взгляд Адраса упал на бесчувственного Пета Кэллена, прижимающего к груди бутылку виски. - Или, скажем, субботы, - добавил он. - Боюсь, я не смогу это сделать, ваше величество. - Почему? - Я возглавляю восстание. - О!.. Так вы хотите иметь дела с моими немецкими телохранителями? - Их сюда не пустят, ваше величество. И кроме того, весь народ - мужчины, женщины и дети - поднял свой голос в защиту революции. Мы разорвем вас и ваших реакционных иностранных лакеев в клочья. Мы выжжем вам глаза и растерзаем вас на куски. Сегодня мы сделали первый шаг на пути к славе и прогрессу всего арабского мира. - Это означает, что я лишусь всех доходов, не так ли? - Не обязательно. Если король не будет пытаться вернуть себе корону, он сможет жить в полном комфорте. - Да благословит Аллах революцию! - Да хранит Аллах короля! - Переводите мои деньги в швейцарские банки - у них большой опыт в таких делах. И пусть вас не смущает легенда о правах нашей семьи на трон. - Какая легенда? - спросил полковник. - В ней говорится, что когда наша династия правила в Багдаде... Я ведь не бербер, как вам известно... - Это существенно облегчило задачу повстанцев. - Так вот, предки мои сидели халифами в Багдаде... Еще до того, как тот сержант объявил себя шахом... Во всяком случае, в легенде говорится: посол одной восточной страны пожелал преподнести моему предку-халифу великолепный подарок. По словам посла, подарок этот дороже золота, дороже рубинов, дороже тончайших китайских шелков... - Ближе к делу! - Я ведь вам рассказываю... - У меня мало времени. - Ну что ж, придется сократить и испортить долгую красивую историю. Короче говоря, посол обещал халифу услуги самых искусных наемных убийц-ассасинов на земле. Тот, кто осмелится лишить короны любого из потомков великого халифа, встретит ужасающий смерч с Востока, который налетит с Запада. - И что же дальше? - Это все. - Да здравствует революция! До свидания! - Молодой полковник повесил трубку и думать забыл о красивой сказке, которую посчитал очередным орудием империалистических сил. Нужно побыстрее подчинить себе Запад, вдев ему в ноздрю железное кольцо. А кольцом этим была та самая жидкая субстанция, в которую превратились некогда динозавры. Нефть. А пока полковник Муаммар Барака, как и тиранозавр, не боялся никого и ничего. ГЛАВА ВТОРАЯ Его звали Римо. Он был готов. Ему не нужен был приказ - приготовиться: если бы такой приказ ему требовался, он бы не чувствовал себя готовым. А он не просто это чувствовал - он знал. Только знание позволяет ощущать себя спокойным, отрешенным и в то же время собранным. Когда оно есть, оно есть. Знание пришло к нему не тогда, когда он выполнял упражнения, успокаивающие нервы, или учился сохранять равновесие, балансируя на узком выступе стены, на высоте двадцатого этажа. Оно пришло, когда он спал в гостиничном номере в Денвере, штат Колорадо. Проснувшись, он открыл глаза и сказал себе: - Оно! Я готов. Римо пошел в ванную, включил свет и оглядел себя в большое зеркало, вделанное в дверь. Подготовка началась более десяти лет назад, и за это время он потерял в весе десять - пятнадцать фунтов. Он определенно похудел. Только запястья еще остались широковаты. Но это уж от природы; со всем остальным - порядок. Он начал одеваться: черные носки, светло-коричневые туфли из итальянской кожи без шнурков, серые брюки, голубая рубашка. Глаза у него были темные, скулы высокие, щеки худые. В последние несколько лет он не подвергался пластическим операциям с целью изменения внешности: он научился, когда надо, менять ее сам. Не так уж это и трудно - дело сводилось к мелким изменениям, достигаемым тренировкой лицевых мускулов, движениями губ, натяжением кожи на голове, вокруг пробора, иным выражением глаз. Это может сделать любой человек, если не будет забывать, что все приемы надо проводить одновременно. Если же делать сначала одно, потом другое, то создается впечатление, что человек просто гримасничает. Когда Римо Уильямс вышел из номера, в коридоре никого не было, и он не стал запирать за собой дверь. Да и что у него можно украсть? Белье? Брюки? Пусть берут на здоровье. Даже если возьмут деньги, беда не велика. На что он может их потратить? Ему все равно не купить дом, где бы он мог чувствовать себя как дома. Автомобили? Он в состоянии купить их столько, сколько пожелает. Так что ему воры? Деньги не проблема - это ему обещали с самого начала, не сказав, однако, до какой степени они будут ему безразличны. Потому их обещание так же существенно, как если бы кого-то заверили, что на него никогда не нападут летающие тарелки. Вот спасибо! Впрочем, нет. У него все же есть сокровище, которое никто не в состоянии отнять. Римо остановился у соседней двери. Только один человек может забрать его, и человек этот спит в смежной комнате. Это его наставник Чиун, Мастер Синанджу. Римо спустился на лифте в вестибюль, притихший в ночи и ожидающий утра, когда его вновь заполнят шумливые постояльцы. Когда они с Чиуном остановились в этой гостинице, Римо выглянул из окна и сказал: - Смотри: горы... Чиун еле заметно кивнул. Реденькая бородка на желтом пергаментном лице слегка вздрогнула. - Вот здесь ты и должен ее найти, - сказал он. - Что найти? - Римо обернулся к старику, сидевшему на одном из своих четырнадцати лакированных дорожных сундуков. Сам Римо имел только то, что на нем. Когда одежда загрязнялась, он ее выбрасывал и покупал новую. Чиун никогда ничего не выбрасывал и вместе с тем не упускал случая упрекнуть своего ученика в скаредности, которой, по его мнению, грешили все белые американцы. - Она должна быть где-то здесь, та вершина, - снова сказал Чиун. - Какая вершина? - Как я могу тебе объяснить, если ты не понимаешь? - проворчал Чиун. - Хватит разыгрывать передо мной философа! Дом Синанджу - это династия наемных убийц. И ты тоже, насколько я понимаю, наемный убийца-ассасин, а никакой не философ. - Когда нечто достигает блеска и совершенства, оно должно предстать во многих обличьях. Синанджу - это не что-то одно. Синанджу - это много всего, и главное отличие его от всех предыдущих школ состоит в том, что мы думаем и как мы думаем. - Если, не дай бог, там, "наверху", хотя бы однажды забудут послать деньги в твою деревню, папочка, тогда они узнают, чего стоит вся твоя философия. Чиун долго молчал, размышляя и разглядывая Римо. - Может статься, я смотрю на тебя так в последний раз, - сказал он наконец. - Как это "так"? - Как смотрят на рваный кусок бледного свиного уха. - Чиун хихикнул, прежде чем скрыться за дверью своей комнаты. Сколько ни стучал ему Римо, он не отозвался. Старый наставник не ответил ни утром - в час их занятий, ни вечером - в обычное время тренировок, хотя весь день в его комнате раздавались монотонные голоса актеров из его любимых "мыльных опер". Так продолжалось несколько дней - вплоть до того момента, когда Римо, встав с постели, понял, что он готов. Весенняя ночь в этом городе, на высоте одной мили над уровнем моря, была прохладной, и, хотя Римо не видел высоких вершин Скалистых гор, он знал, что там - снега. На углу улицы он остановился. Снега растают, и, какие бы разрушения ни причинила зима, жизнь снова заявит о своих правах. И снова - лось, человек или мышь-полевка, если они не окажутся погребенными где-нибудь в сухом месте, разложившись на солнце, станут частицей этой земли, этой горы, которая стояла задолго до того, как на ней зародилось живое существо, и будет стоять еще долгое время после того, как оно найдет в ней свою могилу. Десять лет назад, начиная обучение у Чиуна, Римо не думал о таких вещах. Он был осужден за убийство, которого не совершал. Он думал, что идет на казнь, однако очнулся живым, чтобы оказаться избранным в качестве исполнителя - орудия тайной организации КЮРЕ, которой как бы и не существовало. Она "не существовала", так как в противном случае пришлось бы признать, что конституция в Соединенных Штатах не действует. В обязанность КЮРЕ входило тайными средствами устанавливать равновесие в том случае, если баланс начинал склоняться в пользу преступного мира. Римо, наемный убийца, стал "главным бухгалтером". Молодой президент США, создавший КЮРЕ, сказал о ней так: "Мы будем нарушать конституцию, чтобы спасти ее". Только три человека знали, что собой представляет эта организация и чем она занимается. Одним из них был президент страны, другим - доктор Харолд В. Смит, директор исследовательского центра санатория Фолкрофта в местечке Рай, штат Нью-Йорк, который служил прикрытием для КЮРЕ, и - Римо. Римо, завербованного прямо с электрического стула, препоручили старому корейцу Чиуну, дабы азиат обучил его искусству профессионального убийцы. Но даже многоопытный Харолд В.Смит не мог предположить, к каким изменениям приведет это обучение. Ни один компьютер не может вычислить потенциальные возможности человеческого организма, даже если заложить в ЭВМ данные о силе муравья в расчете на единицу его веса, о координации движений кошки, схронометрированных в сотых долях секунды. Одного из людей, вернее, его тело избрали в качестве средства для достижения определенной цели, а десять лет спустя человек этот обнаружил, что избранная цель служит ему средством. Римо почувствовал, что достиг вершины, о которой говорил Чиун. Он, Римо, есть то, что он есть, и понимает теперь, что всегда это знал. Та самая вершина... За десять с липшим лет обучения Мастер Синанджу показал ему - через упражнения, через боль, через страх и отчаяние, - чем он, Римо, может стать, и теперь, когда ученик это понял, для него стало несомненно: то, чем он стал, есть то, чем он был всегда. Теперь он знает это. Именно так и не иначе. Недаром Чиун говорил, что истина проста. Только сказки сверкают будто драгоценные камни в бескрайнем хрустальном космосе... - Эй, гринго! На что уставился, а? - послышался голос из-за припаркованной машины. Их было восемь, все приблизительно одного роста с Римо. Огоньки сигарет светились во тьме безлунной ночи. На перекрестке зажегся зеленый свет, но машина не тронулась. - Тебе говорят! Ты чикано или гринго? - Я размышлял, а вы мне помешали. - Чико, слышишь? Он размышлял! Всем заткнуться: гринго думает. О чем ты размышлял, гринго? - Я думая о том, как мне повезло, что я оказался с подветренной от вас стороны. - Э, да ты шутник, гринго! Настоящий шутник. Разве тебе не говорили, что здесь живут чиканос? Я - Цезарь Ремирес, и без моего разрешения никто не имеет права размышлять на моей улице. Римо повернулся и пошел назад, по направлению к гостинице. Но не прошел он и нескольких шагов, как услышал за собой какой-то выкрик, и вся компания двинулась за ним следом. Когда один из парней приблизился настолько, что Римо ощутил на своем затылке тяжелое дыхание, он ухватил его за губы, рванул вперед и, перебросив через себя изогнувшееся тело, прошелся по нему, едва позвоночник упавшего коснулся земли. Хруст, треск - и все. Безжизненное тело превратилось в мешок с костями. Когда на следующий день дворники нашли его, оказалось, что бедра и плечи отсечены от позвоночника. Тотчас же к спине Римо потянулись с ножами. Слегка пританцовывая, не останавливаясь и не меняя направления, он продолжал идти к отелю. Когда один из обладателей ножей оказался достаточно близко, Римо взял его за руку и отразил удар другого ножа. Сделал он это очень просто: с треском всадил первый нож в мозг второго нападавшего, вследствие чего нацеленное ему в живот лезвие неожиданно изменило направление и перестало угрожать его жизни. Римо шел к отелю, все еще держа в руке кисть первого нападающего. Тут на него набросился еще один. Это был Цезарь. Взглянув в лицо, он понял, что совершил большую ошибку, встав между Римо и его отелем, и лучше бы ему убраться с дороги, но его решение чуточку запоздало. Придет время, и город Денвер оплатит похороны Цезаря, как оплатил когда-то его появление на свет, его жилище, его питание и обучение (в процессе которого он и ему подобные научились называть оказываемую поддержку угнетением, не чувствуя себя, однако, угнетенными настолько, чтобы искать работу), но в эту критическую минуту город ему не помог: Цезарь оказался на расстоянии вытянутой руки от этого безумного гринго. Один на один. Даже без работника социального обеспечения. На этом все кончилось. Цезаря не стало. Чико, у которого "одолжили" кисть, завыл и потребовал свою руку обратно. Римо, не глядя, бросил ее через плечо. Она упала прямо парню в колени. Вернувшись в гостиницу, Римо постучался в дверь комнаты, откуда ему не отвечали вот уже несколько дней. - Папочка! - позвал он. - Я нашел вершину: я всегда был тем, что я есть теперь. Неведению пришел конец. На этот раз он услышал ответ: - Хорошо. Значит, мы готовы, и нас найдут. Чиун твердил эти слова неделями, а Римо его не понимал. Теперь он понял, что имел в виду Чиун, говоря, что их найдут. И кто найдет. - Я понимаю, папочка, - сказал он. - Эй вы, там, заткните глотки, а не то я сделаю это сам! - раздался сердитый вопль из комнаты рядом. И поскольку говорить больше было не о чем, Римо пошел к себе и лег спать, придя к заключению, что на вершину либо взбираются, либо падают с нее, но отдохнуть на ней не удастся. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Первое, на что обратил внимание доктор Равелштейн: значки у этих парней были перевернуты вверх ногами. Кроме того, если эти двое в аккуратных серых костюмах действительно из ФБР, то почему значки у них приколоты прямо в бумажниках? И опять же... Однажды доктор Равелштейн имел дело с агентом ФБР, проводившим у них проверку. Помнится, у того был не значок, а удостоверение. Впрочем, не суть важно. - Я не могу разобраться, что это у вас за значки, - сказал доктор Равелштейн. Он жутко устал. Часы показывали половину четвертого утра. Почти сутки он не отрывался от зеленоватой ленты терминала, соединенного с одним из компьютеров Мичиганского университета. Усталый пятидесятилетний человек, не спавший ночь, вряд ли сможет отличить показанные ему значки от нарезанного салями, подумал он. Но почему у него так болят глаза? Доктор Марвин Равелштейн, ведущий в университете курс машиностроения, вдруг понял, что на нем нет очков. Наверное, он снял и положил их куда-то, когда услышал, как отворяется дверь в лабораторию. - В очках вы смогли бы лучше определить, кто мы такие, - сказал тот, что был выше ростом и потяжелее. - Да, конечно... Очки... Где же они? - У вас на лбу. - Разумеется... Так кто вы такие? Ах да, агенты по особым поручениям Поль Мобли и Мартин Филбин. Я понимаю. Да... Очень хорошо. Очень, очень хорошо... Спасибо, что заглянули к нам. Очень рад вас видеть. - Сэр, мы должны обсудить с вами одно важное дело. Не исключено, что вы - тот, кто может спасти мировую цивилизацию. Доктор Равелштейн вздохнул и кивком головы указал им на табуреты, стоящие рядом с его столом. Снаружи была необычная для весны жаркая ночь, превратившая университетский двор в темный зловонный колодец. В самой лаборатории работающий кондиционер и дым от сигарет создали не самую благоприятную атмосферу, если ее приходится выносить более шести часов. Доктор Равелштейн снова кивнул, ни к кому не адресуясь. Эти парни из ФБР сказали чистую правду: он не только мог спасти индустриальный мир от банкротства, он уже сделал это. Самое удивительное, что его успех подтверждали цифры расчетов, а не только осязаемые материалы, хранящиеся в соседней комнате. Их мог видеть и потрогать каждый, и каждый мог подтвердить: да, это прекрасная нефть-сырец, да, это новые замечательные строительные материалы. Однако, пока компьютер не переварит и не систематизирует огромное число данных, подтверждающих коммерческий эффект эксперимента, его нельзя считать удавшимся. Давние сомнения доктора разрешились только что, всего двадцать пять минут назад, - и вот уже эти бюрократы из центра нацелились откусить от его пирога. - Вы говорите, спасти цивилизацию? - повторил Равелштейн. - Я ее спас, если хотите знать. Или, по меньшей мере, отсрочил ее гибель на двадцать лет. Наверное, я заслуживаю какой-то награды, если она вообще что-нибудь значит. А сейчас, джентльмены, мне надо хорошенько выспаться. Чем могу вам служить? Только, прошу, покороче - я очень устал. - Мы имеем основания думать, доктор Равелштейн, что ваша жизнь в опасности. - Какая чепуха! Кому может понадобиться моя жизнь? - Тем людям, которые убили доктора Джонсона из Ренселлерского политехнического института. - Эрик мертв! - вскричал Равелштейн, бессильно опускаясь в свое рабочее кресло. - Нет, этого не может быть! Не верю... - Вчера ночью он упал и сломал себе позвоночник. Все было обставлено как несчастный случай, но это такой же несчастный случай, как выстрел снайпера. Один из его ассистентов видел, как двое мужчин столкнули его в шахту лифта, - сказал агент по особым поручениям Мобли, тот, что крупнее и толще. - Говорят, что он оказал серьезное для его возраста сопротивление, - добавил Филбин. На его худом, с острыми чертами лице отразилась печаль. Доктору Равелштейну на миг почудилось, что за этой печальной маской кроется усмешка. Может ли такое быть? Что смешного находит этот агент в смерти доктора Джонсона? Нет, ему просто показалось. Он слишком переутомился. - Я хотел бы позвонить близким Джонсона... - В такой поздний час? Вероятно, его жене дали снотворное. А впрочем, дело ваше. - Вы действительно думаете, что его... что его убили? - Да. Он допустил ошибку, стоившую ему жизни: в своих работах, связанных с углеводородом, он слишком близко подошел к возможности получения заменители бензина, - сказал Мобли. - Он получил его уже давно, - возразил Равелштейн. Достав пачку сигарет, он предложил ее посетителям, но те отказались; Мобли любезно поднес хозяину лаборатории зажженную спичку, и тот жадно затянулся дымом. Но в этот час даже сигарета не доставила прежнего удовольствия. А вообще, сколько сигарет в день он выкуривал с удовольствием? Вероятно, ни одной. - Что вы хотите этим сказать? - спросил Мобли. - Эрик давно нашел этот заменитель. Разве вы, джентльмены, не понимаете, что за шумиха развернулась вокруг нефти? Энергетический кризис не имеет никакого отношения к имеющимся запасам или к разведыванию новых. Энергии на Земле больше, чем требуется человеку. Прежде чем иссякнут ее источники, люди погибнут от перенаселения. Они затопчут друг друга. На лицах агентов отразилось изумление. Вот так всегда! Можно подумать, что важнейшая проблема индустриального общества - такая же загадка для людей, как солнечное затмение для дикаря. - Вы хотите сказать, что заменитель, изобретенный Джонсоном, не решая проблемы? - недоверчиво спросил Мобли. - Выходит, он умер напрасно? - "Умер напрасно!" "Погиб за идею!" Смерть есть смерть. Я никогда не понимал понятия "благородная смерть". - Так вы говорите, доктор, что заменитель Джонсона ничего не решал? Кротко улыбнувшись, Равелштейн взял со стола тяжелый ролик свернутой компьютерной ленты и передал его Мобли: - Пожалуйста. Вот вам решение. - Здесь какие-нибудь химические формулы? - спросил Мобли. - Вовсе нет, - засмеялся Равелштейн. - Перед вами смета: расходы на транспорт, на строительные работы, стоимость рабочей силы, растущие цены на цемент, кирпич, напряженно-армированный бетон. Все это, разумеется, прикидки, но проблема топлива для Америки может быть решена примерно на двадцать один год. Отсрочка, как вы понимаете, существенная. - Я что-то не понял... Где вы нашли заменитель нефти? - Я его не нашел. Я нашел заменитель для кирпича, цемента и алюминия. А еще - для асфальта и для дерева. Филбин выразительно посмотрел на Мобли: может, перед ними помешанный? Однако тот никак на это не прореагировал. Руки, держащие ролик, вдруг вспотели. Он понял, что ученый говорит правду. Доктор Равелштейн взял со стола небольшую школьную доску и мел. - Не надо смотреть на ролик так, будто это некий клад. Это только план его местонахождения. Путь выхода из кризиса. Вы следите за ходом моих мыслей? Мобли с сомнением посмотрел на ролик. - Мне кажется, да, - сказал он не слишком уверенно. - Нет, вы не уловили сути. Ну хорошо, слушайте: где-то году в 1970-м, не раньше, Америка стала зависеть от импорта нефти. Не потому, что у нас ее не было, а потому, что было дешевле ввозить нефть с Аравийского полуострова, чем добывать у себя дома. Когда нефть в скважине на исходе, добыча удорожается. Вы это знаете? - Я этого не знал, - признался Мобли. - Мы можем иметь под собой целые моря жидкого топлива - и в то же время не иметь бензина, так как добыча нефти из-под земли не выгодна экономически. Она обходится слишком дорого. А в глинистом сланце мы имеем океаны нефти. Буквально океаны. - Но ведь его переработка стоит еще дороже, - заметил Мобли. - Была дороже, - возразил Равелштейн. - Насколько я понимаю, чтобы добыть какое-то количество нефти, требуется переработать тысячи тонн сланца, - сказал Мобли. Доктор Равелштейн задорно улыбнулся: - Все это так. Многие тысячи тонн никому не нужного сланца. Цена такой нефти была бы баснословной. Ее не стали бы покупать ни таксисты, ни корпорации, ни коммунальные службы. Она была бы им не по карману. Этим грешил и заменитель бензина, созданный Джонсоном. Его себестоимость была три доллара за галлон. Наша страна не может позволить себе такое дорогое удовольствие. - Так в чем же суть вашего открытия? - спросил Мобли. - Идите сюда, я вам покажу. - Пойдем, - позвал Мобли своего спутника. Тот хмуро кивнул и поправил ремень, на котором висела кобура. Взгляд доктора Равелштейна упал на рукоятку автоматического пистолета 45-го калибра. "Странно, - промелькнула у него мысль, - я всегда думал, что парни из ФБР используют только револьверы, потому что, говорят, затвор в них реже заедает. Но, может быть, теперь они перешли на пистолеты? Впрочем, меня эта не касается" Он провел обоих мужчин через низенькую дверь, она была не заперта. - Если здесь хранятся ваше изобретение, то почему вы не закрыли дверь на ключ? - Вы так часто имеете дело с преступным миром, что у вас и менталитет выработался соответствующий, - усмехнулся Равелштейн. - То, что вы видите здесь, должно быть доступно всем. Этого требует здравый смысл. - Он шагнул в комнату и зажег свет. - Я думаю, что мне не следовало бы вообще выключать свет. В ближайшее время у нас будет столько дешевой энергии, что ее хватит на двадцать лет. Проходите сюда, джентльмены! Это - здесь. - Что именно? - спросил Мобли. Филбин хихикнул. Они видели лишь штабеля кирпича, тонкие плиты для стен, ларь с чем-то вроде пыли. - Вот это кирпич, джентльмены, это - панели, а это цемент. Все материалы экономически выгодны и конкурентоспособны. И все это сделано из сланца. - Кажется, я начинаю понимать, - сказал Мобли. - Тот ролик не имеет никакого отношения к нефти, верно? - Из вас получился бы отличный студент, мистер Мобли. - Что, по-вашему, означают те расчеты? - Все это хреновина! - сказал Филбин, хлопнув своего спутника по спине. - Давай закругляться, хватит слушать, как он вешает нам лапшу на уши. Мобли наградил худощавого мужчину презрительным взглядом. - Мне кажется, - сказал он Равелштейну, - ваши выкладки сослужат службу строительному делу в Америке в ближайшие десять лет. - И не только в Штатах, - сказал Равелштейн. - В Южной Америке тоже, а также - в Азии. - Вы имеете в виду, что у нас там указаны и расходы по транспортировке? - Правильно! А теперь, чтобы я мог вам поставить "отлично" с плюсом, скажите мне, сколько будет стоить производство нефти по моему способу? Филбин явно скучал, но Мобли казался заинтересованным. - Ни одного пенни, - сказал он. - Браво, доктор! Вы производите из сланца строительные материалы, а в остатке получается нефть. Вся соль в том, что вы не извлекаете нефть из сланца, а используете его таким образом, что нефть остается в виде отходов. Фантастика! Где вы храните формулы? - В своей голове, - сказал доктор Равелштейн. - Однако это не такое уж большое открытие. Процесс довольно простой, практически любой инженер-химик может его воспроизвести, если ему это поручить. - Благодарю вас, - сказал Филбин и расстегнул кобуру. Доктор Равелштейн зачарованно следил за его движениями. Страха у него не было. Вот худощавый мужчина вынул большую "пушку", которая тем не менее пришлась ему по руке, вот он прицелился... У выходного отверстия дула сверкнуло пламя - и все. Последней мыслью ученого было: "Не может быть, чтобы это происходило со мной..." Он не испытал страха, у него не появилось желания избежать неизбежного. Он произвел точную и беспристрастную оценку ситуации. Его почему-то вознамерились убить, потом убили... Поль Мобли видел, как дернулась голова ученого, как во лбу у него появилась зияющая рана с рваными краями. Равелштейн упал на пол, точно мешок с изобретенным им сланцевым цементом. - Проклятый кретин! Какого черта ты это сделал? - закричал Мобли на своего напарника. - Это лучше, чем стоять тут да трепать языком. - Мы были должны помешать его исследованиям. Сжечь все расчеты. Выкрасть образцы или что там попадется под руку. Нам было велено остановить работу над проектом, но не обязательно убивать. - А что, тебя беспокоит это маленькое кровопускание, Поль? - засмеялся Филбин, укладывая пистолет обратно в кобуру. - Давай смываться отсюда. - "Смываться"! - передразнил его Мобли. Его толстое, мясистое лицо побагровело от злости. - Что толку уходить с пустыми руками?! - Мы прихватим с собой этот ролик. - Разве ты не слышал? Хитрость не в ролике, а в этих треклятых материалах. Кто-нибудь взглянет на них повнимательней - и, считай, Равелштейн не умирал. - Но у них все равно нет формул, чтобы изготовить эту ерунду. Пойдем же! - Идиот, формулы не нужны! Ты же слышал, что он сказал? Любой инженер-химик может с этим справиться, если ему поручить. В университетском дворе зажглись фонари. На лестнице послышались чьи-то торопливые шаги. Ожил и нехотя заработал мотор лифта. - Идем, Поль! Да идем же! - испуганно твердил Филбин. - Мы не можем уйти просто так, без всего. - Ты как хочешь, а я пойду. Мне не улыбается иметь дело с копами. - Нам все равно придется иметь дело или с ними, или ты знаешь с кем. - Он не узнает. - Еще как узнает! - О Господи! - захныкал Филбин. - Заткнись и слушай! - прикрикнул на него Мобли. - У меня есть план. Когда в лабораторию неуклюже ввалились ночные сторожа, охраняющие кампус, Мобли помахал у них перед носом своим значком и потребовал объяснить, кто они такие. Говорил он резко и властно, с нотками подозрительности. Сторожа были люди немолодые: вышедшие на пенсию механики либо контролеры с газовой станции; их главная обязанность заключалась в том, чтобы носить синюю униформу с внушительной бляхой, которая давала им не больше прав, чем пряжка на поясе. Мобли быстро довел сторожей до состояния полной покорности. Если бы хоть один из них присутствовал когда-нибудь в качестве понятого в подобной ситуации, он отметил бы, что труп убитого не положили, как полагается, в полотняный мешок и что в качестве вещественных доказательств почему-то вывозят на тележке какие-то громоздкие предметы, причем в очень большом количестве. - Какой тяжеленный, - ворчал один из сторожей, пыхтя над большим ящиком розового порошка. - Да, - отозвался Филбин. - Мы возьмем с него отпечатки пальцев. - А почему все это должны грузить мы? - Потому что я так хочу! - отрезал Мобли. Охранник, видать, привык к подобным объяснениям и больше ни о чем не спрашивал. По всей вероятности, ему все это было до лампочки - охранники во всех кампусах одинаковы. Когда мертвое тело, цемент, плиты и кирпич погрузили на университетские грузовики хозяйственно-технической службы, сторожам сказали, что их вызывают в штаб-квартиру ФБР. Старые служаки задали только один вопрос: - А сверхурочные нам заплатят? Мобли и глазом не сморгнул. - А как же? ФБР гарантирует. Из федеральных средств. Сторожам, помогавшим грузить "вещественные доказательства", и в голову не пришло, что ФБР не может распоряжаться чужими фондами, раз их заверил в этом некто в белой рубашке и при галстуке. Главную роль сыграл значок, показавшийся им несомненным знаком власти, и магическое слово "сверхурочные". В тот предрассветный час они сели в университетский грузовичок и уехали, и больше кампус Мичиганского университета в Энн Арбор их не видел. Сторожей привезли на заброшенное футбольное поле и велели разводить розоватый порошок в воде. После того как в ящике, где был насыпан этот необычный цемент, образовалась клейкая масса, сторожа, все одновременно, получили равную долю царствия небесного из двух пистолетов 45-го калибра. - За одного или за четверых, - повесят только один раз, - пошутил Мобли. - В этот раз тебя не повесят, - засмеялся Филбин. - Ага. По закону. Но, к несчастью, есть и другие. Ты знаешь кто. - Знаю, знаю, - согласился Филбин. Они сели в кабину и завели мотор. Через короткое время грузовичок с телами доктора Равелштейна и трех ночных сторожей, с цементом, плитами, кирпичом нашел себе стоянку на дне реки. Ученого хватились на следующий день. Пропажа ночных сторожей была обнаружена спустя месяц, когда кто-то из администрации заметил наконец, что трое сторожей не выходят на работу. По этому поводу был созван симпозиум на тему: "Отношение университетских наемных служащих к своим обязанностям". Председательствовал на нем заведующий отделом информации. Были приглашены работники всех уровней, дабы "обеспечить максимально эффективное участие". Симпозиум пришел к заключению, что наемные работники имеют недостаточно тесную связь с университетом и что единственный разумный выход из создавшегося положения - удвоить бюджетное финансирование отдела, это может послужить "серьезным паллиативом в деле реструктурирования системы отношений с использованием новейших средств информации". Спустя время тело доктора Равелштейна, вместе с телами троих сторожей, всплыло из его собственного цемента. Прилипшая к трупам непонятная розовая субстанция была подвергнута химическому анализу. Она оказалась компонентом, входящим в состав глинистого сланца. В том учреждении, которое значилось в документах как санаторий в Рае, штат Нью-Йорк, расположенный в заливе Лонг-Айленд, сообщения о смерти доктора Равелштейна и доктора Эрика Джонсона попали в одну и ту же папку. Это сделал компьютер, отметивший, что субстанция, обнаруженная на теле доктора Равелштейна, - глинистый сланец, не содержащий нефти. Эта информация легла на стол директора фолкрофтского исследовательского центра, и он нашел в обоих фактах нечто общее. Объединяла их нефть. И убийство тех ученых, кто обнаружил новые источники ее. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ - Что вы знаете о нефти и вообще об энергетических ресурсах? Вопрос был обращен к Римо Уильямсу, упорно изучающему фалангу мизинца на своей левой руке. Он хотел узнать, нельзя ли заставить ее подпрыгнуть. Не то чтобы в этом был какой-то особый смысл. Но иначе пришлось бы сосредоточиться на том, что говорил ему доктор Харолд Смит, а это раздражало почти так же, как лицезрение самого доктора Смита, который уселся на единственный в номере стул с прямой спинкой и уже с полчаса толкует то об одном ученом, всплывшем на поверхности какой-то реки, то о другом, шагнувшем в какой-то лестничный пролет. Ступни ног Римо упирались в пол. Над его левым мизинцем возвышались Скалистые горы, видные из окна гостиницы. В соседней комнате Чиун досматривал сериал "Негодяй и красотка". В этом месяце с полдюжины главных героинь сделали аборты, о чем зритель узнал от их лучших подруг, рассказывавших об этом всем и каждому. Героини им доверялись, поскольку они умели принимать очень грустный вид, когда выспрашивали подробности под предлогом сочувствия. В реальной жизни это называлось бы злостными сплетнями. В "Негодяе и красотке" это называлось дружеским участием. До Римо доносились звуки органной музыки, звучавшей в дневной телевизионной драме. Резкие звуки новоанглийского произношения Смита падали, как удары кнута. Римо нежно смотрел на свой левый мизинец. - Что вы знаете о нефти и об энергии? - повторил Смит свой вопрос. - Все, что известно, все, что будет известно, и все, что знали когда-то, а теперь забыли. - Римо затеял соревнования между большим пальцем и мизинцем. Проигравший впадет в немилость до конца вечера. - Вы, конечно, шутите? - Разве могу я шутить с человеком, который сфабриковал против меня обвинение в убийстве, а потом послал меня убивать? - Опять вы за свое, - сказал Смит. - Я думал, вы поняли эту необходимость. Было крайне важно, чтобы вас считали мертвым официально, чтобы вы абсолютно нигде не числились живым. Для организации, которой не существует, нужен человек, который не существует. Только так. - Да, я догадываюсь, - сказал Римо, подключая к соревнованиям указательный палец. - Вы заняты своими пальцами или слушаете меня? - Я могу делать и то и другое, как вам известно. - Между прочим, что вы вытворяете со своими фалангами? Никогда не видел ничего подобного. Весьма забавно. - Единственное, что вам нужно сделать, - посвятить этому жизнь, и вы тоже овладеете этим искусством, Смитти. - Гм... Я, разумеется, понимаю, что вам надо как-то занять себя. Но давайте говорить серьезно: что вы знаете о нефти и об энергии? - Все. - Хорошо. Вы знаете, что такое углеводород? - Это вас не касается. - Все ясно. Начнем сначала, и на этот раз смотрите на меня. Битый час после этого Римо смотрел в лимонно-желтое лицо Смита, пока тот детально излагал ему энергетические проблемы как с экономической, так и с криминальной точек зрения, и объяснил, почему считает необходимым вмешательство КЮРЕ, хотя технически ситуация выходит за пределы ее компетенции. Если страна развалится, сказал он, не будет иметь значения, существует американская конституция или нет. - В этом отношении, Римо, энергетический кризис представляет большую опасность, чем даже атомное оружие. - Это ужасно!.. - сказал Римо, глядя прямо в блекло-голубые глаза доктора Смита и отрабатывая координацию движений пальцев путем легчайших прикосновений к ногтям. При этом каждые несколько минут он повторял: - Страшно... невыносимо... нестерпимо... Наконец Смит не выдержал: - Что ужасно, Римо? - То, что вы сказали, Смитти. Эта нефть... - Римо, я вижу, что вы меня почти не слушали. Почему вы продолжаете оставаться на этой службе? Не думаю, что интересы Америки еще что-то значат для вас, как это было раньше. - Конечно, значат, Смитти, - сказал Римо, разглядывая желчное лицо этого уроженца Новой Англии, за которым в окне отеля возвышались величественные Скалистые горы, и вспоминая прошлое Денвера. За спиной Римо лежали американские равнины и старые большие города: за его спиной была Америка, выигравшая Гражданскую войну, но потерявшая в ней больше людей, чем в любую другую войну; за его спиной была история людей труда, написанная участниками кровопролитных стачек и свирепыми наймитами хозяев. Он родился далеко отсюда, на Востоке страны, и был брошен родителями. Поэтому он и стал человеком-которого-нет. Кто захочет искать с ним встречи? Кто будет скучать по нем? Там, позади, и санаторий Фолкрофт, где Римо родился вторично, и в этот раз он знает жизнь гораздо лучше. - Я остаюсь на этой службе, Смитти, потому, что мое занятие справедливо. Единственный способ быть свободным - это поступать по справедливости. - Вы имеете в виду мораль? - Не обязательно. Горы в окне позади вас - это горы в наиболее точном смысле слова. Они есть, и они - правы. Я тоже должен быть прав. Это пришло ко мне здесь. Я есть то, что я есть. И я - готов. - Вы, Римо, заговорили точь-в-точь как Чиун. Не думаю, что есть необходимость напоминать вам, что Синанджу - это старинная династия наемных убийц, насчитывающая несколько столетий. Мы платим за его услуги жителям его деревни. Мы оплатили ваше обучение. И сколько бы вы теперь ни философствовали, для нас вы были и остаетесь сообразительным копом из Ньюарка. - Смитти, вам этого не понять, но вы платили ему за то, что хотели от него получить, а не за то, что он реально сделал. Вы просили научить меня расхожим приемам самообороны, а теперь он научил меня Синанджу. - Это абсурд, - сказал Смит. - Совершеннейшая чепуха. Римо покачал головой. - Нельзя купить то, чего не понимаешь, Смитти. А вам никогда не понять... Впрочем, давайте лучше поговорим о задании. Смит устало улыбнулся и начал излагать существо проблемы и задачу, стоящую перед Римо. Проблема: арабские страны постоянно оказывают давление на Соединенные Штаты в связи с поставками нефти. Американских ученых, работающих над заменителями горючего, убивают. Задание: ученый-физик в Беркли, работающий над созданием очередного заменителя. Надо, во-первых, подстраховать его жизнь, а во-вторых, выяснить, кто стоит за этими убийствами. Смит изложил все это очень подробно. Когда он убедился, что Римо четко представляет себе приоритеты (в наши дни более важным зачастую является не уже совершенное убийство, а предотвращение нового преступления), Смит поблагодарил его, застегнул свой плоский, видавший виды портфель и направился к двери, не подав на прощание руки. В эту минуту в дверях появился Чиун. Рассыпавшись в выражениях вечной преданности Дома Синанджу благодетелю - императору Смиту, он прикрыл дверь за директором КЮРЕ и обратился к Римо: - Не следует уделять императорам стишком много времени, а то они начинают думать, что понимают все лучше других. - Смитти мне нравится, хотя и не все у нас с ним гладко. Он из тех, кого я приемлю. Чиун кивнул медленно и важно и будто некий экзотический цветок под слабым теплым ветерком опустился на ковер, приготовляясь к долгому разговору. Складки желтого кимоно эффектно раскинулись вокруг тщедушной фигурки. - Я не говорил тебе этого, но даже корейцы, мой родной народ, не все мудрые, храбрые и честные люди. Не все мои единоплеменники помнят о долге и чести. - Да что ты говоришь! - Римо разыграл крайнее удивление. - Уж не хочешь ли ты сказать, что не все корейцы замечательные? Не могу поверить своим ушам. - Это так, - подтвердил Чиун и в торжественных тонах начал излагать историю, слышанную Римо не менее двухсот раз. - Когда Всевышний слепил человека, он сунул его в печь, но вынул слишком быстро: тесто не зарумянилось и осталось полусырым. Так получился белый человек. Создатель взял новую порцию теста, сунул в печку и, чтобы избежать той ошибки, которую он допустил в первый раз, продержал форму в печи слишком долго. Опять не повезло - получился черный человек. Но на опыте двух ошибок он сделал наконец то, что надо - желтого человека. В этого человека он вложил разум. Первые мысли были несоразмерны человеческому сознанию и породили высокомерие. Так был создан японец. В следующего человека Господь вложил мысли неадекватные и просто глупые. Это был китаец. Задача перед Создателем стояла трудная, разные мысли смешивались между собой. Создатель долго трудился, пробуя то одно, то другое. Случались у него неудачи: так он создал неряшливых таи, нечестных вьетнамцев и... - Тут Чиун нахмурил брови. - Впрочем, детали не имеют значения. Дальше пошел уже свиной помет. А когда Всевышний создавал корейцев, он остался доволен - и цветом кожи и разумом. Но, как я уже сказал, даже корейцы не все совершенны. И Чиун принялся перечислять провинции и деревни, которым присущи те или иные недостатки, пока не добрался до своей родной деревни Синанджу. Не дав ему закончить, Римо сделал нечто такое, чего не делал никогда раньше. - Послушай, папочка. В один прекрасный день и ты, и я можем пасть от руки кого-нибудь из Синанджу. Я знаю, ты привез меня сюда, чтобы я приготовился встретить этот вызов, и я теперь готов. Но не забывай, что опасность исходит из Дома Синанджу - не из деревни даже, а непосредственно из твоего Дома. Из твоей семьи. Добро обернулось злом, и теперь мы оба должны все время оглядываться назад, зная, что там - зло, источником которого является Дом Синанджу. С этими слонами Римо повернулся и вышел, проявив крайнее неуважение к наставнику. Спускаясь в лифте, он продолжал думать о том же: зло, о котором он говорил, исходило от Нуича, племянника Чиуна, сына его брата. Он должен был сделаться преемником Чиуна, Мастером Синанджу, но встал на путь преступлений и уже дважды пытался убить Римо и Чиуна. Дважды они с Римо сходились в смертельном поединке. Теперь Чиун предупредил своего ученика: - Когда он будет нам нужен, он нас найдет. Им предстоит, как понял Римо, самая серьезная схватка. Он знал, зачем Чиун привез его сюда: чтобы убедиться, что он готов встретить вызов, который - Чиун это чувствовал - не заставит долго ждать. Римо был готов: он знал, что он такое и чем он был всегда. Тем не менее он позволил себе пожалеть, что Нуича не утопили при рождении в Северном Корейском море. Римо поймал такси, доехал до аэропорта, изучил расписание, обратил внимание на отложенные рейсы, после чего вышел наружу и взял другое такси. - В центр города, - сказал он водителю. - Куда именно? - поинтересовался тот. - Ты меня не понял, приятель. Тебе следовало спросить, в какой именно город. - В какой именно? - повторил усталый таксист. - В Беркли. - Вы шутите! - изумился водитель. Римо бросил ему через окошечко три стодолларовые банкноты, что разом сняло все возражения, кроме одного: шофер пожелал заехать домой, взять смену белья и сказать жене, куда едет. - Я уплачу тебе за смену белья, парень, езжай без задержки. - Но, понимаешь, я должен сказать жене, куда я еду. Римо бросил на переднее сиденье еще две десятки, но таксист не сдавался. Они с женой живут очень дружно, объяснил он. Когда прибавка приблизилась к пятидесяти долларам, жена его превратилась в эгоистку и проныру. Римо спал всю дорогу до Беркли. Они подъехали к научному корпусу университета как раз в тот момент, когда четвертый этаж огромного здания из красного кирпича и алюминии взлетел на воздух, засыпав весь двор обломками. Осколки стекла разлетелись на полмили по деловой части города, поранив всего лишь двести двадцать семь студентов выпускного курса, которые расположились в палатках, собирая подписи в поддержку закона о легализации марихуаны. Зловещий столб черного дыма поднимался над бывшим четвертым этажом. К зданию бежали люди. Где-то вдали слышались надрывные гудки сирены. Темноволосая девушка в тенниске и линялых джинсах громко рыдала, спрятав лицо в ладони: - О нет!.. Нет! Нет!.. Римо опустил стекло в машине. - Вот это и есть научный корпус? - спросил он девушку. - Что? - переспросила она, рыдая. - Это - научный корпус? - повторил он свой вопрос. - Да... Это ужасно! Как такое могло случиться? Римо поднял стекло. - Вы могли бы проехать быстрее через Скалистые горы, - сказал он водителю. - Я доставил вас слишком поздно? - спросил тот. - И да, и нет. - Надеюсь, там, внутри, никого не было, - вздохнул таксист. На его лице застыло выражение испуга, который овладевает человеком, когда тот начинает понимать, что жизнь человеческая не так уж надежно защищена, как он привык думать. Это выражение исчезнет, когда у таксиста снова появится иллюзия собственной безопасности, и он забудет, что находится на пороге гибели в каждый миг своей жизни. - Какой ужас! - произнес он. - Подумать только, что это произошло именно здесь. - А где это должно было произойти? - Ну, не знаю... Где-нибудь в другом месте. - Это как смерть. Она случается всегда с кем-то другим, а не с нами. Верно? - Ну да... - сказал водитель. - Пусть бы это случилось где-нибудь еще. - Он смотрел, как загружаются машины "скорой помощи": одни на полной скорости отъезжают прочь с воющими сиренами, другие едут медленно и осторожно - они везут смерть. - Кто бы это ни сделал, его должны сурово наказать, - проговорил таксист. - Думаю, что ты прав. Небрежная работа должна быть наказуема. - Что вы хотите этим сказать? - Дорогой мои, мы с тобой оба американцы, и я хочу дать тебе совет, который стоит дороже денег: в этом мире есть одна-единственная вещь, которая подлежит наказанию. Ничего нельзя делать неправильно: принимать неверные решения, делать неверные движения. Это всегда наказывается. Что такое зло, по-твоему? Это лишь продолжение неверной мысли. - О чем это вы, черт возьми, толкуете? - спросил изумленный таксист. Съежившись от страха за рулевым колесом, он смотрел не на Римо, а на то, как пожарные спускают мертвые тела через закопченные проломы в стене четвертого этажа. А Римо хотел сказать вот что: тот, кто взорвал научный корпус, совершил самоубийство - с тем же успехом, как если бы он приставил револьвер к своему виску. Он допустил ошибку, и он должен быть наказан. Но Римо устал от разговоров и вышел из машины. Денверский таксист заторопился уезжать: он надеялся, что в его городе университетские здания еще не взлетают на воздух. Возвращаться он решил через Скалистые горы. Римо смотрел ему вслед. Водитель был так взволнован и испуган, что по привычке подобрал на углу пассажира, который тут же пулей выскочил из такси обратно. А выскочив, уставился на таксиста, как на помешанного. Когда машина тронулась, незадачливый седок долго еще стоял на углу и скреб в затылке, не отрывая взгляда от машины с номерным знаком другого штата. Римо прошелся по университетскому двору, раздосадованный тем, что ученый, работавший над проблемой использования солнечной энергии, скорее всего, мертв, и что кто-то может быть так жесток, что, пытаясь убить идею, пустил в ход бомбу. - Какой ужас! - рыдала женщина в белом халате. - Какой ужас! Ее белокурые спутанные волосы были черными с концов - не от корней, а именно с концов. Очевидно, их опалило пламенем взрыва. Она разговаривала с молодым репортером у пожарной машины, стоявшей без дела у входа в пострадавший корпус. Репортер, молодой человек в сером костюме, который выглядел так, будто он спал в нем, а потом валялся на траве, где были разбросаны остатки ленча, делал заметки. - ФБР нас предупреждало о возможном покушении на жизнь доктора, но мы подумали, что это фашистская пропаганда. - Что они вам сказали? - спрашивал репортер. - Они говорили, что возможна попытка убийства, и они... о Боже... начали осматривать лабораторию, искать бомбы, но там ничего не было; а когда они ушли... О Господи! Как это ужасно... На нас вдруг повалилась стена, целая стена... Словно она была из трухи. Потом полыхнул огонь, больше я ничего не помню... - ЭИ вы! - строго сказал Римо. - Кто вам позволил говорить с репортерами? - Но я... - начала женщина, однако Римо не дал ей закончить. - Сначала мы должны все выяснить, и только потом вы сможете давать интервью. - Откуда вы? - спросил репортер. - Силы стратегической безопасности. - Римо понизил голос до конфиденциального шепота: - Эти слухи о смерти доктора выеденного яйца не стоят. У нас уже есть все необходимые сведения. Они убили не того, кого хотели убить. Позже я вам все расскажу, только это не для печати. И репортер, выслушав официального представителя, заявившего, что человеческая жизнь ничего не значит, был полностью удовлетворен и пошел интервьюировать других людей, уверенный, что наладил контакт, который не только будет продолжаться, но, возможно, позволит ему удивить весь отдел. Он даже не потрудился спросить, что такое "силы стратегической безопасности". От женщины с опаленными волосами Римо узнал, что двое из ФБР принесли в лабораторию доктора портфель с прибором для обнаружения бомб. Так они сказали. Один из них был толстый, другой - тощий. Вначале ей даже показалось, что таких толстых и таких тонких в ФБР не бывает. Но они показали металлические значки, значит, все было в порядке. Римо взял с нее обещание ничего и никому не говорить. Ей следует пойти домой и отдохнуть. Властным щелчком пальцев он остановил патрульный автомобиль. - Эта женщина в состоянии шока, - сказал он двум патрульным полицейским, сидящим на переднем сиденье. - Отвезите ее домой. - Если шок, то ей надо к доктору, - возразили те. - Это другой шок. Давайте езжайте. Здесь только что произошел взрыв, я должен немедленно повидаться с вашим шефом. При упоминании фамилии, снимающей с них всякую ответственность, патрульные отъехали, а начальник полиции, видя, что уверенный в себе молодой человек лет тридцати отдает приказания его подчиненным, принял его за важную персону. Эта уверенность еще более возросла, когда молодой человек заверил начальника, что ничего страшного не произошло. - Всего несколько жертв, а сам процесс не затронут. Нам чертовски повезло. Эксперимент в прекрасном состоянии. Просто невероятная удача. Римо бросил взгляд на каталку, где в резиновом мешке лежало то, что осталось от людей, находившихся в злополучной комнате четвертого этажа. Их везли в машине "скорой помощи" - дань уважения мертвым. От человеческих тел осталось немногое. То, что откапывали под обломками, показывали родственникам на предмет опознания и, если те не заявляли жалоб на отсутствие той или иной части тела - что бывает нечасто в подобных ситуациях, - оторванное ухо или палец просто спускали в канализацию. Остальное довершит бюро ритуальных услуг. - Кто здесь самый главный? - спросил Римо. Начальник полиции указал на толстого коротышку, который стоял в стороне от всех, глядя вверх, на четвертый этаж, и кивая головой, как если бы кто-то из строителей объяснял ему архитектуру здания. - Это декан факультета, - сказал начальник полиции. Римо поблагодарил начальника полиции и уверенно двинулся сквозь толпу, требуя посторониться. Погруженный в себя декан едва заметил его приближение. - Все в полном порядке, - сказал ему Римо. - Только смотрите - никому ни слова. - Что в полном порядке? - не понял декан. - Я не могу пока вам сказать, - ответил Римо. - Правительство не должно вмешиваться - у нас самоуправление. Надеюсь, это не приведет к новой студенческой демонстрации. В последнее время все было так спокойно. Я не хочу новых демонстраций. - Один из ваших профессоров убит, так ведь? - Да, - сказал декан, - он занимал эту должность. Ничего больше не уточняя, Римо направился к репортеру в сером костюме. - Олл райт! - бодро сказал он. - Вот вам вся подноготная. Только не ссылайтесь на меня. Мы потеряли несколько человек - только и всего. А сам проект в превосходном состоянии. Господи, как нам повезло! - Как называется этот проект? По буквам, пожалуйста, чтобы я мог правильно записать. - Он засекречен. Название зашифровано. Просто напишите: проект чрезвычайной важности. - Значит, надо напустить побольше туману? Римо широко улыбнулся. - Я процитирую ваши слова о том, что мы не потеряли ничего, кроме человеческих жизней. Согласны? - спросил репортер. - Чудесно! - с энтузиазмом подхватил Римо. При входе в здание его остановил инспектор пожарной охраны, но Римо указал на начальника полиции, а тот махнул рукой в знак позволения. Тогда пожарник сказал: - Вам надо надеть противогаз. - Я не буду дышать, - заверил его Римо. Инспектор удивленно поморгал глазами, и Римо прошел внутрь. Пожарные, привычные к противогазам, двигались перебежками в тусклом сером дыму, осматривая здание. Резиновые робы защищали их от воды, но не от дыма. Римо вошел в ближайшую комнату и огляделся. У окна стоял письменный стол без ящиков. А ему как раз и нужен был ящик от стола, либо прочная коробка, либо скоросшиватель с бумагами, но под руку не попадалось ничего подходящего. Он прошел в другую комнату, потом в третью. Школы, насколько Римо помнил, не похожи друг на друга - кроме помещений с надписью "для мальчиков". В туалете руки полагается вытирать либо сушить, а значит, там должны быть сушилки либо ящики для бумажных полотенец. В Калифорнийском университете в Беркли Римо обнаружил использованные полотенца с архаической надписью на ящике: "Не промокайте, а вытирайте". Ящик был выкрашен белой краской. Римо сорвал его со стены и стал счищать с него краску; вскоре металлический ящик засверкал как новый. Затем он выбросил полотенца, взял ящик на руки, как берут младенца, и вышел из здания, едва не сбив с ног медсестру, которая вела к машине "скорой помощи" пострадавшего от ожогов. Извинившись, Римо прошел через толпу зевак, мимо пожарного инспектора, мимо начальника полиции, мимо репортера, беспрестанно повторяя. - На нем ни единой царапины! Ведь это надо же! Ни одной царапины. - На чем "на нем"? - спросил репортер, пытаясь разглядеть, что он несет. Но Римо, загораживающий ящик руками, лишь подмигнул ему и поспешил через кампус к административному зданию, где во всеуслышание объявил, что собирается "оставаться здесь до утра и не спускать с него глаз, потому что следующий взрыв может и не сойти столь счастливо". - Счастливо? - изумилась одна из секретарш. Она просто не верила своим ушам. - Погибло пять человек, включая известного профессора... - Я это знаю, но в следующий раз все может быть куда серьезнее, - сказал Римо и велел секретаршам предъявить удостоверения. Когда в офис вошел человек в жилете, с которого свисал золотой ключ, и спросил, что происходит, Римо и у него потребовал удостоверение личности, сказав при этом, что ему не правятся такие порядки, при которых вокруг офиса околачиваются посторонние без пропусков, а служащие заходят и выходят, когда им вздумается. Как поступят другие, это их дело, но что до него самого, он собирается оставаться здесь с ним всю ночь. - С чем это с "ним"? - спросил обладатель золотого ключа. - Вы не в меру любопытны! - оборвал его Римо и вдруг закричал на высоких тонах: - А ну, очистить помещение! Всем выйти вон! Черт бы побрал вас, бюрократов! Только что выскочили из одной неприятности, а вы, проклятые управленцы, уже готовы снова поставить проект под удар. Погибли пять человек. Вам этого мало? Для вас ничего не значат пять жизней? Выметайтесь отсюда к дьяволу, чтобы духу вашего здесь не было! В порыве великодушия он разрешил секретаршам отыскать свои сумочки и унести их с собой. Но не пальто! "Какие могут быть разговоры, когда погибло пять человек! И это после недавней нашей проверки!" В половине шестого, когда солнце начало клониться к водам Тихого океана, Римо уселся в административном корпусе в обнимку с выхолощенным ящиком из-под бумажных полотенец. Вскоре туда пожаловали "агенты ФБР", чтобы узнать, что именно было вынесено из научного корпуса. Они показали Римо блестящие металлические значки, приколотые к бумажникам. - А, Мобли и Филбин, - приветствовал их Римо. - Вы не похожи на агентов ФБР - габариты не те. И откуда у вас эти значки? Ведь ФБР использует удостоверения. - Особый отдел, - сказал Мобли. - Что это у вас? - спросил тот, который назвался Филбином. - Не то ли самое, о чем сообщали по радио? Римо кивнул утвердительно. - То самое. Я изготовил его своими руками. - А разве вы тоже ученый? - Нет. Я тот, кто собирается вас убить, - весело сказал Римо. Мобли и Филбин поспешно извлекли свои "пушки". Филбин прицелился в висок сообразительного копа, но тот почему-то смотрел только на его палец, лежавший на спусковом крючке. Похоже, он рассчитывал уклониться от пули, как только палец придет в движение. Никогда прежде Филбин не видел ничего подобного, хотя случалось всякое. Иногда, если парень стоял близко, его мозги брызгами вылетали из разбитого черепа, прежде чем пуля успевала коснуться виска. Но где это видано, чтобы перед смертью жертва сфокусировала глаза на пальце? Все смотрят в отверстие дула. Зачем им смотреть на палец? Пока Мобли обыскивал прилегающие помещения, Филбин держал дуло у виска Римо. Тот мурлыкал мотивчик "За работой надо свистеть". - Никого, - сказал Мобли. - Только эта ищейка, - проворчал Филбин. - Вы не из ФБР, - сказал им Римо. - У нас оружие. Нам с тобой надо потолковать, - сказав Мобли. - Прежде всего, кто ты такой? - Я уже сказал: человек, собирающийся вас убить. Если будете себя вести тихо и мирно, уйдете легко. А если нет - вам будет больно. Честно говоря, я рекомендую вам первое. Все очень просто: вот вы здесь и вот вас уже нет. Самый лучший способ свести счеты с жизнью. Даже смерть от сердечного приступа не такая уж приятная вещь. - Трудно поверить, что ты грозишься убить нас, когда моя пушка у твоего виска. - И все же придется в это поверить. - Римо говорил очень серьезно. Спокойствие, звучавшее в его голосе, особый ритм речи - все это заставило Филбина расслабиться. Вот этот чудак вообще отвернулся куда-то в сторону... Филбин внезапно почувствовал нестерпимое жжение в пальце, лежавшем на спусковом крючке. Потом он увидел, как из больших искривившихся рук Мобли вдруг выскользнул пистолет, и решил, как и в случае с доктором Равелштейном, что тянуть больше ни к чему. Превозмогая жгучую боль, Филбин судорожно нажал на крючок... и громко завопил в предсмертной агонии: на его правой руке, между суставами большого и среднего пальцев, болтались лишь узкие полоски кожи; рука больше не болела - наступила темнота. Навеки. Римо поднял голову Мобли - так, чтобы тому были видны закатившиеся глаза напарника. - Кто вас послал? - спросил Римо. - Не знаю. Я никогда его не видел. - Не говори глупостей! - Я говорю правду. Мы никогда его не видели. Он всегда был в тени. - А сегодня как? Тоже в тени? Ведь ему пришлось посылать вас сюда вторично. - Да. Это он нас послал. Он. - И вы его не видели? - Нет. - Опасная штука работать на того, кого не знаешь. - Он хорошо платил. - Тогда почему вы его не ограбили? Или это противозаконно? - Ограбить его?! Да он сущий дьявол! - Где назначена ваша следующая встреча? - Ты можешь не верить мне, приятель, только он предупредил нас: если кто-нибудь спросит об этом, мы должны ответить тому человеку, что ему придется подождать. Вот все, что он сказал. А потом заставил нас выпить какой-то сок с чудным названием. - Сок? - переспросил Римо. - Да. Он назвал его как-то странно, что-то похожее на мандариновый сок. Римо пропустил его слова мимо ушей. - С какой целью вы убивали ученых? - Я не знаю. - На какую из нефтяных компаний вы работали? - Спроси у того человека. Я не знаю. - А известно ли тебе, что в ФБР не пользуются металлическими значками? - Известно, но тот сумасшедший велел нам их нацепить. - Не такой уж он сумасшедший. Он велел вам использовать их для того, чтобы я распознал, что вы не из ФБР. Вот что, парень: отведи меня к нему, и я сохраню тебе жизнь. Его жизнь стоит твоей. Мобли засмеялся, затем смех перешел в слезы, слезы превратились в глубокий вздох, и неожиданно тело Мобли похолодело. Римо почувствовал, как под его руками останавливается жизнь. Неподвижные глаза начали стекленеть. И тут Римо спохватился. - Тот сок... - спросил он. - Ты сказал, мандариновый? - Похоже на то, - с трудом произнес Мобли. - А может, он назвал его "сок синанджу"?* * Игра слов. Слово "синанджу" показалось Мобли созвучным со словом "джус", что по-английски означает "сок". - Да. Точно... синанджу, - проговорил Мобли, прежде чем испустить последний вздох. Римо опустил остывающее тело на пол. Потом взял из скрюченных рук Мобли ненужный теперь револьвер и вложил его в кобуру. Он и сам не знал, зачем это сделал, но ему почему-то казалось, что именно так следует поступить. Затем он вышел на калифорнийское солнце. Двое наемников, выдававших себя за агентов ФБР, отравлены. При этом предполагалось, что они проживут до той минуты, пока Римо не узнает, с кем он имеет дело на этот раз. Все так и вышло. Теперь он знает. Ему снова бросает вызов Нуич, злобный отпрыск Дома Синанджу, владеющий его мистическим искусством. ГЛАВА ПЯТАЯ В Большем исламском совете Свободной Арабской республики Революционного народа (прежде Лобиния) полковник Муаммар Барака заслушивал нескончаемые доклады, отпечатанные в трех экземплярах английскими машинистками на немецких машинках, подключенных к сети, питаемой американскими генераторами, обслуживаемыми бельгийскими механиками. Совет заседал в старинном королевском дворце, построенном одним итальянским вельможей по проекту японского архитектора. Кондиционеры там были американские, электропроводка английская, мебель - датская; паркет для полов привезен из Восточной Германии. Национальный флаг Лобинии, зелено-оранжевый, с желтым полумесяцем и звездой, то развевался на ветру, то, чаще, обвисал по причине безветренной жаркой погоды. Его придумали и изготовили в самой Лобинии местные умельцы, и все было бы отлично, если не считать того, что флагштоки, на которых крепилась веревка для поднятия флата, исправно падали каждые семь дней. Барака слушал. Перед ним лежал карманный калькулятор фирмы "Техас инструментс". Прошло уже четыре года, как он сделался президентом. На маленьком листке у него были выписаны цифры, приблизительно показывающие запасы нефти в стране. На другом листке он записывал, сколько денег уходит из страны. Эти суммы все возрастали и возрастали, для подсчетов требовался уже электронный калькулятор. А доходы от нефти застыли на одном уровне - том самом, какой Барака зафиксировал в своем блокноте сразу же после свержения короля Адраса. Все эти четыре года он не переставал думать об этих ножницах. Он думал о них, когда замечал, как у заржавевших в ангарах самолетов "Мираж" отваливаются крылья, потому что ангары были построены слишком близко к морю. Самолеты, не поднимающиеся в воздух, не должны стоять так близко к воде. Он думая о них, глядя на построенный русскими комплекс правительственных зданий, который дал осадку по причине использования некачественных стройматериалов и отсутствия надлежащих условии эксплуатации. Барака всерьез задумался об этом, когда услышал, как один итальянский инженер говорил русскому специалисту, что строить в Лобинии можно только то, что требует не более сложного обслуживания, чем оазис. - Но ведь оазисы у них уже есть, - сказал на это русский специалист. - Да, - вздохнул итальянец. - Теперь вы знаете, каково это - строить в Лобинии. Если, конечно, вы не планируете обеспечить постоянную эксплуатацию объекта силами русских. Полковник Барака вспоминал об этом разговоре, наблюдая, как национальные богатства его страны, выкачиваемые из песчаных недр, не дают никакой отдачи; как вновь построенные здания разрушаются, самолеты приходят в негодность в своих ангарах и каждый норовит продать им что-то единственно по той причине, что все они - "друзья арабов". Вот почему, когда его слух уловил какую-то цифру - сравнительно небольшую сумму расходов в двести пятьдесят тысяч американских долларов, - он потребовал отчета: - Что получил народ Лобинии за эти двести пятьдесят тысяч? - Простите? - Министр разведывательной службы бросил на него выразительный взгляд. Он был почти так же молод, как и сам Барака, но лицо его заплыло жиром, а униформа была сшита из дорогого английского сукна. После революции он получил чин генерал-лейтенанта. Это он перебросил в критический момент надежные части в нужное место, а именно раздобыл исправный джип, доставивший полковника на радиостанцию. Услыхав голос Муаммара Бараки, люди вновь обрели силу и веру: его голос символизировал для них революцию, указывал им путь, поднимал дух. Те, кто сидел сейчас в зале заседании, знали это. Они знали, что все их чины и звания зиждятся на слове этого человека, и ни на чем другом. Даже солдатам, чтобы добиться от них хоть чего-нибудь, приходилось то и дело напоминать: "Это приказ самого полковника". Генерал-лейтенант Джафар Али Амин оторвался от длинного списка месячных расходов своего ведомства, удивленно посмотрел на главу государства и, потирая длинный белый шрам, сбегающий вниз от виска по левой щеке, сказал: - Я вас не понял, полковник. - Я спрашиваю, - повторил Барака, - что мы получили взамен двухсотпятидесяти тысяч американских долларов? Я хочу это знать. Что получили лобинийцы, чтобы они могли сказать: вот это наши лидеры дали нам взамен богатств нашей страны. - Эта сумма проходит по статье "Реализации американских проектов", расходы по ней в этом месяце составляют, грубо говоря, двадцать миллионов долларов. Сюда включается, добавлю, финансирование студенческих организаций, в том числе широкая их поддержка - сверх бюджетных ассигнований; возрастающие расходы на стимулирование активности национальных меньшинств в Америке, выплаты нашим друзьям и тем американским сенаторам, которые по американскому телевидению... - Стоп! Одну минуту. Не надо перечислять мне все ваши достижения. Просто скажите, коротко и ясно, в двух словах - что мы приобрели за эти двести пятьдесят тысяч американских долларов? - Лицо полковника, с заостренными, как у итальянца, чертами, пылало гневом; шея побагровела. - Непредвиденные расходы... Чрезвычайные происшествия. Два, - чуть слышно произнес генерал-лейтенант, не поднимая глаз от напечатанных страниц. - Как это? По его двадцать пять тысяч на каждое чрезвычайное происшествие или одно стоило двести тысяч, а другое, еще более чрезвычайное, только пятьдесят? - спросил Барака. - Здесь ничего об этом не сказано, полковник. - Почему же? Разве секретная служба не в вашем ведении? - Но, полковник. - Генерал Али Амин оторвался наконец от бумаг. - Эта сумма составляет менее чем 0,01 часть моих бюджетных расходов. Разве можно уследить, куда девается каждая сотая часть ассигнований? - Можно! - заявил Барака. - Потрудитесь это выяснить. Я еще помню то время, когда вне стен этого дворца невозможно было найти двухсот пятидесяти тысяч долларов: их не имели ни люди моего племени, ни люди племени моего отца или моего деда... - Теперь другие времена, о лидер, в особенности после того, как вы встали на путь повышения мировых цен на нефть в четыре раза по сравнению с прежними. - Верно, - согласился Барака. Его лицо вдруг озарилось улыбкой, и министры облегченно заулыбались вместе с ним. - Теперь, вместо того чтобы нанимать убийц стоимостью всего лишь в двести пятьдесят тысяч долларов, мы можем за то же количество проданной нефти получить миллион долларов на самых первоклассных наемных убийц. - Барака сделал паузу. Улыбки на лицах присутствующих погасли. - В четыре раза больше, джентльмены, - сказал Барака. - А теперь я скажу вам, что мы будем делать. Мы будем сидеть и ждать, пока генерал Али Амин не выяснит, куда подевались народные деньги. - Будет исполнено в точности! - Бравый генерал молодцевато отдел честь и вышел, прикрыв за собой дверь. Через двадцать минут, в течение которых слышалось только нетерпеливое постукивание пальцев по столу, окруженному испуганными мужчинами, когда один человек достиг пределов своей ярости, генерал вернулся с пухлой папкой в руках и самоуверенной улыбкой на лице. - Куплены два автомата, сэр, для некоего Мобли и некоего Филбина. На автоматах заглавная английская буква "Т". Все точно, полковник. - Он снова отсалютовал, положил бумагу обратно в папку и занял свое место у стола. - Заглавная "Т", говорите? - Да, полковник. Заглавная "Т". Так же точно, как то, что американцы высадились на Луне. - А не будете ли вы так добры объяснить нам, что она означает. - Прошу прощения, сэр? - Позвать француза! - Кого, сэр? - Того штатского, кто ведет дела всего вашего департамента, пока вы охотитесь за маленькими мальчиками на улицах столицы. Знаю я, чем вы заняты. Генерал пожал плечами. Его попытка реабилитировать себя потерпела неудачу под напором реальных фактов. Он послал за французом. М. Альфонс Жорэн, щуплый мужчина со смуглым лицом, похожим на мордочку хорька, с темными прилизанными волосами, официально нигде не значился, однако за его услуги платили французскому правительству столько, что на эти деньги можно было купить еще один реактивный самолет "Мираж", чтобы присоединить его к уже проржавевшим машинам. М. Жорэн не имел никаких постов и титулов, не носил формы, предпочитая черную тройку с жилетом и куртку, застегивающуюся на кнопки. Не существуя на бумаге, он расхаживал и разъезжал по всей стране, и никто его не беспокоил, кроме тех случаев, когда полковник Барака желал узнать, что происходит в Лобинии. Тогда слали нарочного, и тот сломя голову кидался в роскошные палаты на улице Гамаля Абделя Насера - звать маленького француза. А сегодня был день заседания министров, и француз, подобно другим иностранцам, игравшим второстепенные роли в лобинийских министерствах, находился вне стен конференц-зала, болтая с русским специалистом, который когда-то выполнял ответственное задание в Чехословакии, а теперь пребывал в Лобинии, проводя там свою всемирно известную национальную политику на Среднем Востоке. Он признавал, что арабы нужны России примерно так же, как Америке - Южный Вьетнам. Увидев, что генерал Али Амин возвращается в комнату ожидания встревоженный и растерянный, М. Жорэн очень удивился. - Он хочет видеть вас, - сказал генерал. - Лично? - уточнил М. Жорэн. - Да, лично. - Но ведь это официальное заседание правительства. Вы же знаете, мне не полагается там появляться. Это будет слишком, я бы сказал... официально. - Полковник приказывает. - Как ему будет угодно. Но вы-то, Амин... У вас должен быть полный ажур, иначе... - Не беспокойтесь, у меня полный порядок, господин Жорэн. - Посмотрим, - сказал маленький француз и вошел в зал заседаний. Генерал предупредительно открыл перед ним дверь и потом закрыл ее за ним. Полковник Барака оглядел человека, чье жалованье за год превышало совокупный доход всего предыдущего поколения того племени, к которому принадлежал он сам. А теперь считается нормальным тратить такие суммы на сбор информации о том, что делается в других странах. Полковнику Бараке часто казалось, что на самом деле это - дезинформация. Глаза у француза были черные, лицо в оспинах, прическа - волосок к волоску. Человек с такой прической должен уметь прятать концы в воду. - Ваше имя - М. Жорэн, вы курируете нашу разведку, - сказал Барака и увидел, что его собеседник прищурился: француз не ожидал от араба такой откровенности. - Как вам сказать... Я представляю здесь фирму, имеющую лицензию на... - Не болтайте вздор! Довольно я его наслушался. Я пригласил вас, чтобы спросить кое о чем. Что означает английское заглавное "Т"? - Это означает "положить конец", сэр. - Что имеется в виду? Пожар, убийство, прекращение платежей? - Убийство, сэр. - Конкретней: мы убиваем или нас убивают? - Я догадываюсь, что вас интересует деятельность Мобли и Филбина в Америке. Я послал за их досье. - К себе домой, разумеется? - По случаю установки кондиционеров в здании министерства... - Хватит, Жорэн! Вы храните у себя документацию нашей разведки, чтобы она не растерялась и чтобы вы могли уточнять все, что потребуется, с французской стороной. Я все про вас знаю. - Позвольте сказать, полковник, - вмешался Али Амин. - М. Жорэн служит интересам Лобинии отважно, преданно, не жалея сил... Барака стукнул кулаком по столу, не дав ему закончить: - Молчать! Молчать! Молчать! - завопил полковник. - Отвечайте мне, куда уходят народные деньги? И на что? - Я рад, что вы спросили об этом, полковник, тем более о такой мизерной сумме. Вы убедитесь в честности и благородстве моей страны и французов, которые любят вас, любят арабских братьев. Деньги пошли на выплату пособий семьям погибших. Из них выплачиваются пособия вдовам тех двух человек, которые погибли за благородное дело объединения арабов, отдали жизнь за Лобинию. Генерал-лейтенант Али Амин встал навытяжку, как бы отдавая последний долг павшим. Министры молчали, строго кивая головами. На какой-то момент все почувствовали важность этой битвы, состоящей из бесконечной цепи международных интриг. Кто-то из генералов предложил почтить память погибших минутой молчания. Другой в напыщенных выражениях заявил, что Мобли и Филбин погибли не напрасно и будут жить в веках, пока на земле есть хоть один араб, способный поднять оружие для справедливого мщения. Только один полковник Барака сохранял невозмутимый вид. Он барабанил пальцами по столу, и М. Жорэн вдруг почувствовал, как вспотели у него ладони, - точно так же, как в тот день, когда он сдавал выпускные экзамены на младшего лейтенанта в училище Сен-Сир, после чего был послан в Алжир экспертом по связям с арабскими странами, а в действительности занимался тем же, чем и сейчас, - шпионажем. - Всем, кроме француза, покинуть помещение! - приказал Барака. Кое-кто было заворчал, но президент хлопнул ладонью по столу, и все потянулись к двери. - А теперь говори, хитрая французская лиса, за каким чертом тебе понадобилось убивать людей в Америке? - Я не сказал, что мы кого-то убили. Наоборот, убиты двое наших людей... - Я тебе не верю, коварный хорек! В дипломатическом корпусе идут разговоры об убийстве американских ученых с целью воспрепятствовать работам по созданию заменителя нефти... Не смей меня прерывать! Я хочу набросать тебе небольшой сценарий. Полковник Барака встал из-за стола - подтянутый, стройный офицер с безупречной выправкой, одетый в военную форму цвета хаки. На правом его боку висела кобура из блестящей черной кожи, в ней - "смит и вессон" 38-го калибра. Барака вынул оружие и, направив его на француза, взвел курок. Жорэн посмотрел в выходное отверстие дула, потом перевел взгляд на полковника и заставил себя улыбнуться. - Я хочу объяснить тебе, что происходит, хорек. Американские ученые умирают. Заменитель нефти не найден. Америка становится еще более зависимой от импорта нефти, несмотря на ее цену. Нет, нет, не перебивай меня. Когда меня перебивают, я теряю нить!.. Когда Америка впадает в большую зависимость от импорта нефти, арабское государство усиливается. А раз так, то усиливается и Франция - за счет Америки. Но Франция не хочет брать на себя ответственность за убийства. А что, если возложить ее на этого безумного арабского лидера, полковника Бараку? Почему бы и нет? Пусть он за все и расплачивается, бешеный пес! - Но, ваше превосходительство! Это же абсурд! Зачем Франции ослаблять Запад? Мы же все - западная нация. - Потому что вы - близорукие идиоты и с моралью лжецов, иначе говоря, подонки! Бездарная недальновидная политика, такой и должна быть французская политика. Да, да, у этой политики самый что ни на есть французский привкус. Наподобие сыра рокфор. У нее французский запах. Каково? Убивать американских ученых на деньги полковника Бараки! А если убийц и самих укокошат, что из того? Заплатим их семьям и назовем это пособием погибшим, а бешеный пес Барака ни в жизнь не догадается, что происходит на самом деле. - Ваше превосходительство!.. Если даже... если мы так делаем, то разве это не выгодно Лобинии? - Мне это выгодно до тех пор, пока Соединенные Штаты Америки не проследили, что следы ведут ко мне. Только до тех пор, хитрая лиса! Приказываю тебе, подлый шпион, под страхом смерти отозвать эту команду убийц. - Разумеется... Сию минуту, ваше превосходительство. Незамедлительно. - И больше ты не будешь иметь никаких дел с генералом Али Амином. Я сам прослежу, как ты напишешь распоряжение. Я желаю знать прямые каналы связи с оперативниками и лично убедиться, что мое распоряжение выполнено. - Есть небольшое затруднение, ваше превосходительство... Человек, курирующий нашу деятельность в Америке, может выйти с нами на связь, а мы с ним - нет. - Ты хочешь сказать, что наш агент действует в ядерной державе, организует убийства ее ведущих ученых, теряет при этом своих людей, а мы даже не можем с ним связаться? Именно это ты хочешь мне сказать, Жорэн? Да или нет?! - Ваше превосходительство, не могли бы вы опустить дуло? - Нет! - Мы пытались отозвать его и послали распоряжение по почте. Убийство второго ученого не планировалось, но события вышли из-под нашего контроля. Мы не смогли связаться с ним, и второго ученого тоже убили. Наконец он вышел на связь, и я лично приказал ему остановиться, но он не подчинился, сказал, что еще не пришло время. - Почему же тогда вы платите пособия вдовам Мобли и Филбина, если тот человек отказывается вам подчиняться? - Вот это самое непонятное, ваше превосходительство. Он мне сказал, что посылает людей на задание, и потребовал денег. Я ему отказал, тогда он заявил, что будет ужасно, если они заговорят и расскажут, что работают на... правительство Лобинии. Ну мы и заплатили. После этого был убит третий ученый, а потом и сами убийцы. - Рад убедиться, что Лобиния не является монополистом по некомпетентности. Почему вы наняли именно этого сумасшедшего? - Он сам пришел к нам с предложениями, которые показались нам очень продуманными. И мы знали, что он может их осуществить, потому что происходит из самого известного в мире дома наемных убийц. Потому мы и взяли его. - Я вам не верю. Вы наняли этого проходимца, которого не можете даже контролировать только потому, что в случае каких-либо неожиданностей всю вину можно будет взвалить на меня. Французская разведка никогда не взяла бы на службу агента, которого нельзя отозвать. Да, да, это было бы слишком рискованно. Ну а для президента Лобинии сойдет. Давай, действуй под его бирку! - Это не так, ваше превосходительство... - В нашей стране действуют исламские законы. Мы отрубаем руки у тех, кто ворует, а у тех, кто лжет старшим, мы отрезаем язык. - Ваше превосходительство! Я готов отказаться от служения Франции и перейти на службу вашей стране. Позвольте мне служить лично вам! Я перейду в мусульманскую веру, ваше превосходительство. Вот я стою перед вами на коленях. Ради самого Аллаха, пощадите меня! Услышьте мои мольбы! - Вот и славно! Ислам - единственная настоящая религия, и я отсылаю тебя к Аллаху, на небеса. - С этими словами полковник нажал на спуск. Раздался выстрел. Голова француза откинулась назад, будто с колеса соскочил шкив. Пуля пробила темное отверстие над переносицей и снесла заднюю часть черепа, разбрызгав розовато-серое вещество по ковру и стульям. Барака вложил револьвер в кобуру, открыл дверь и пригласил министров вместе с их иноземными помощниками. - Входите и смотрите. Смотрите, что бывает с теми, кто пытается рисковать жизнями моих людей, думает, что может играть с их жизнями, точно это тысячи пешек. Вскоре после этого полковник покинул зал заседаний и поскакал в пустыню, начинавшуюся сразу за крайними лачугами пригорода. Он ехал на белом коне, направляясь к старинному водопою, известному многим поколениям его предков. Там он помолился, прося Аллаха наставить его. Он отошел ко сну с мыслями о подземных богатствах: они все время уменьшаются, а что он получил взамен? Самолеты, которые ржавеют в ангарах; здания, которые оседают и разваливаются; безумных наемных убийц, чьи действия могут повлечь за собой гибель его народа. Он старался. Никто не может отрицать его усилий. Он пытался сделать армию боеспособной, но войска по-прежнему напоминают отряды девочек-скаутов, с той разницей, что последние более дисциплинированны. Пытался поднять экономику, но она не может работать, если не работают люди, а как заставить их трудиться, этот секрет был ему неведом. Хотел заинтересовать Египет, наладив взаимовыгодное сотрудничество: Египет поставляет мозги, Лобиния дает деньги. Однако Египет все время отделывается пустыми обещаниями, что равносильно покровительственному похлопыванию по плечу. Вот если бы жив был Насер! С этими мыслями Барака заснул. Во сне он видел революционные события четырехлетней давности. И вдруг он проснулся: ему почудился голос короля Адраса, повторяющий то глупое предсказание, по которому арабский народ снова должен быть порабощен. Барака огляделся вокруг: никакого короля не было. Наверное, это ему послышалось, так как он находится под впечатлением разговора о наемных убийцах. Король свергнут, в стране новое правительство, которое заботится о благе простых людей. В прежнее время король забирал почти весь национальный доход себе и позволял нефтяным компаниям губить скважины, выкачивая досуха и ничего не давая народу взамен. Барака думал обо всем этом, вспоминая, как ему удалось привлечь на свою сторону столько офицеров. Он привел их к одному важному оазису и предложил напиться. Вода отдавала стеарином. "Слушайте, что я вам скажу: ваши сыновья и сыновья ваших детей не будут иметь хорошей воды, потому что добыча нефти разрушает ее источники. Запомните: в этом виноват король Адрас. Мы должны заставить нефтяные компании добывать нефть так, чтобы наши сыновья не остались без воды!" - говорил офицерам Барака. Когда он стал президентом Республики, то в качестве первого шага пригласил к себе президентов нефтяных компаний и представил им первый из созданных им незыблемых законов. "Вы не должны отнимать воду у моего народа. Вы не должны делать воду непригодной для питья". Президенты компаний, все как один, поднялись с мест и дали клятву любой ценой сохранить воду чистой. Позднее Барака обнаружил, что эта цена вычитается из платы за каждый баррель нефти, которая приходится Лобинии. Но дело даже не в деньгах. Пусть он не поднял экономику, не навел порядок в вооруженных силах, не решил проблемы здравоохранения и ликвидации неграмотности. Но если бы он не сделал совсем ничего, а только сохранил воду для будущих поколений, это все равно больше того, что сделано всеми его предшественниками. Он делает то, что добрый правитель обязан делать для своих подданных. Эта мысль принесла ему удовлетворение. Полковник Барака подошел к источнику, встал на колени и опустил ладони в воду, глядя на желтый диск луны, плавающий на ее темной поверхности. Он чувствовал, как промокают брюки у него на коленях. Вода была прохладная: со дна источника бил ключ. Как может рассказать бедуин кому-то еще, что такое хорошая вода? Это невозможно. Вот это - вода. Она хорошая. Приятно встать на колени, чтобы напиться такой воды. Он опустил лицо в маленький водоем и начал жадно глотать воду. Это его успокоило. Но... вот он остановился и ощутил ее вкус: вода отдавала стеарином. И тогда полковник Барака впервые задал себе вопрос: а почему бывший король Адрас так возлюбил Швейцарию? И может ли понравиться там ему самому? ГЛАВА ШЕСТАЯ Тела Мобли и Филбина востребовали две убитые горем одетые в траур вдовы. От них так разило духами, что допрашивающие их агенты ФБР старались не делать глубоких вздохов. Это помогало плохо, и мужчин воротило с души, но в конце концов женщины согласились выйти из помещения морга наружу и поговорить, сидя с подветренной стороны. Собственно, они не были женами убитых. Они рассказали, что их нанял какой-то парень, которого они толком не разглядели. Он дал им денег и велел востребовать тела. - Где вы с ним встречались? - спросил агент. - На работе, - сказала одна из женщин, чьи волосы были желтыми, как лимонные леденцы. На ее губах лежал толстый слой красной помады, ярким пятном выделяющейся под черной вуалью. Густые наклеенные ресницы касались вуали всякий раз, когда она моргала. Агент решил, что ей где-нибудь от тридцати до пятидесяти, плюс-минус десять лет. - Где ни работаете? - спросил он. Его товарищ хихикнул. - В Канзас-Сити, - ответила женщина. - Я имел в виду, что делаете? - Восточный массаж и интимные услуги. - Понятно... Расскажите мне поподробнее о том, кто вас нанял. Какой он был? Высокий, низкий?.. - Как ты считаешь, Шарлотта? - спросила блондинка у своей подруги. - Пожалуй, среднего роста. А для парня, можно сказать, и ниже среднего. Понятно? - Не очень. Давайте конкретно: футов пятьдесят, пятьдесят пять? - Надо подумать... Знаете, я плохо его разглядела. По-моему, меньше. Наверное, пятьдесят два. - Как это может быть? Вы же сказали, что он среднего роста, - удивился агент. - Не скажу точно. Он вроде как был в тени. - Какого цвета волосы? - Черные. Мне кажется, он японец. - Нет, ты забыла, - вмешалась блондинка. - Кто-то сказал, что он японец, а сам он назвался корейцем. Помнишь? - Что он велел вам сделать с мертвыми телами? - Вот это самое чудное. Он сказал, что нам не надо их никуда увозить. Просто потребовать их, сказать, - помнишь, Шарлотта? - что один толстый, а другой тонкий. - Да, - с энтузиазмом подхватила Шарлотта, будто этот момент был самым важным в их показаниях. - Один толстый, а другой тонкий. - Больше ничего не нужно? Тогда мы пойдем, - сказала блондинка. Агенты женщин не задерживали. Их не слишком вразумительные пояснения пополнили растущий список примет Мобли и Филбина, двух убийц из Канзас-Сити. Эти приметы подходили к тем людям, которых видели выходящими от Равелштейна, входящими в научный корпус Колорадского университета в Беркли незадолго до взрыва и покидающими стены Ренселлерского политехнического института сразу после того, как доктор Эрик Джонсон нырнул вниз головой в лестничный проем. Все три убийства были хорошо спланированы и выполнены умело, без проколов. Только вот почему у убийц были металлические значки? Все знают, что в ФБР используются удостоверения. И умерли они как-то странно. У Филбина после встречи с незнакомцем, личность которого не установлена, оказалась оторванной рука; Мобли был отравлен каким-то непонятным ядом. И кто был тот неизвестный? Ответов на эти вопросы не было. Тем не менее агенты внесли их в свои отчеты. Зная, насколько важна проблема энергетического кризиса, агенты ФБР были крайне удивлены, узнав, что дело закрывают. - Но почему, сэр? Нам это непонятно. - Таков приказ. Я предполагаю, что им будет заниматься другое ведомство. Агенты ФБР пожали плечами: другое так другое. Должно быть, дело передали в ЦРУ, раз его сочли международным. Все материалы теперь перешлют в Ленгли, штат Вирджиния. И все остались довольны, кроме человека, сидевшего в маленьком кабинете в исследовательском центре, расположенном ни берегу залива Лонг-Айленд. Это был Харолд Смит, глава секретного агентства КЮРЕ. Дело попало к нему, и он был в растерянности. Выйдя из офиса, он прошелся до небольшой пристани, расположенной позади санатория Фолкрофта. Дело шло к вечеру, противоположный берег залива скрывался в сумерках. В новом деле слишком много загадок. Сначала Смит думал, что за этими убийствами стоят иностранные государства. Потом он изменил свое мнение и решил, что убийц финансировала одна из крупных нефтяных компаний США. Что ж, вещь вполне вероятная. Но почему значки? Это выглядело глупо. Сама собой напрашивалась мысль, что тот, кто руководил этими операциями, хотел, чтобы Мобли и Филбин разоблачили себя в качестве подставных агентов ФБР. А маскарад с толстым и тонким? Как это понимать? Что-то смутно промелькнуло в его подсознании, но он не уловил эту ассоциацию. Мобли - толстый, Филбин - тонкий. Толстый и тонкий. Во всем остальном это были заурядные мелкие преступники, неожиданно проявившие сноровку и мастерство. И Римо не удалось ничего у них узнать в последние их минуты. К сожалению. Смит вдохнул соленый морской воздух, лицо его омыла влажная прохлада. Так кто же все-таки стоит за ними? Арабские страны? Смит перебирал крупнейших поставщиков нефти и исключал их одного за другим. Даже неистового полковника Бараку, который сегодня собирается сотрудничать с Египтом, завтра - с Тунисом, а потом вдруг объявляет священную войну Израилю. Но и он не посмеет взять на себя организацию убийств на территории Америки. А может, посмеет? Существовали еще нефтяные компании. Было получено доказательство того, что одна из них обещала арабским странам не снабжать горючим армию США. Так, может, это они, используя эмбарго на нефтяные поставки, манипулируют ценами с целью ввести в заблуждение простых американцев? Ведь нефтяные компании начали взвинчивать цены еще до того, как арабы сократили поставки нефти в Америку, чтобы подорвать ее экономику. Если есть в Америке отрасль хозяйства, пренебрегающая интересами граждан, то это, несомненно, нефтяная промышленность. На загрязненные пляжи Калифорнии море выбрасывает пропахших нефтью дохлых птиц, а в это самое время рекламные агентства в деловой части Нью-Йорка тратят баснословные суммы, чтобы убедить подвергающихся отравлению людей в том, что, мол, нефтяные магнаты - отличные парни, денно и нощно пекущиеся об интересах мирового сообщества. Многие миллионы долларов расходуются на лживые заверения, будто бы большая часть нефти поставляется с Ближнего Востока, тогда как в действительности американские нефтяные компании имеют в Венесуэле такие запасы нефти, которых хватило бы, чтобы затопить всю страну. Груженные нефтью танкеры месяцами простаивают на рейде, а в это самое время дети пробираются по утрам в школу чуть ли не ощупью, потому что на фонари требуется несколько лишних капель нефти. Чтобы дети могли ходить в школу в безопасное дневное время, надо изменить школьное расписание, чего страна, испытывающая нефтяной голод, позволить себе не может. И танкеры стоят в океане в ожидании, пока цены повысятся еще больше, а американские матери хоронят своих детей, которых убили в потемках на пути в школу. Чтобы предупредить подъем недовольства, нефтяные компании расходуют еще больше денег на широковещательные заявления в газетах о том, что в дефиците горючего виновата американская внешняя политика, хотя, утверждают они, повышение цены на нефть разрешило бы все проблемы. "Между прочим, - говорится в этих заявлениях, - наши рекордные прибыли в этом году объясняются исключительно тем, что предыдущий год был не очень удачным;