Чиун, садясь на коврик и включая имевшийся в номере телевизор. - И у меня есть еще для тебя новости, - заметил Римо, подходя к двери. - Эта девица на самом деле - израильский агент. - Такая же, какую мы когда-то встретили в Голливуде? - обернулся к Римо Чиун. - Она не сможет достать мне хорошей, настоящей воды? - Нет, нет, она агент, но секретный. Из здешних спецслужб. Примерно как я, только работает на Израиль. - В таком случае, - сказал Чиун, - от нее мне будет мало толку. Римо открыл дверь и с порога сказал: - Мне надо выйти позвонить. Телефон в номере явно прослушивается. Что-нибудь тебе нужно? - Конечно, - сказал Чиун. - Мне очень хотелось бы стакан хорошей воды и сына, который оценил бы мои постоянные старания... - Хорошо, - сказал Римо. - Воды я постараюсь достать. Римо медленно шел по аллее, которая одновременно служила связующим звеном между всеми отелями Тель-Авива, выходившими на Средиземное море. В этот весенний день тысячи людей высыпали на пляжи "израильского Майами", а потому Римо медленно шел и смотрел на туристов, тащивших на пляж шезлонги, подростков, носившихся с досками для серфинга, и на продавцов мороженого и сладостей. Неподалеку от дощатого настила волейболисты лупили по резиновому мячу. Римо интересовало совсем другое: где находится телефон? Он не повысил температуру тела, чтобы соответствовать тридцатиградусной жаре вокруг. Ему хотелось немножко попотеть. Если Чиун и в самом деле говорил правду насчет воды, лучше поскорее вывести из организма ядовитые вещества. Римо вытер влагу со лба, проходя по запруженной Хагаркон-роуд, после чего вышел на главную приморскую улицу - Бен Йегуда. Телефона видно не было. Римо прошел с квартал, потом спросил старика прохожего: - Где телефон? Старик махнул своей немощной рукой дальше по Бен Йегуда, давая понять, что до телефона путь неблизкий, и сказал: - Шамма. Римо двинулся дальше, с удовольствием поглядывая на загорелых прохожих и уличные кафе, с их разноцветными зонтиками над столами. Вернее, он смотрел с удовольствием кварталов пять, а потом ему это несколько приелось. Римо остановил встречного туриста: - Вы не знаете, где тут Шамма? - Шамма? - переспросил тот. Этот пахнувший мясом толстяк был и впрямь туристом, потому что с его шеи свешивались два фотоаппарата, футляр для бинокля и мексиканский медальон. - Сейчас поглядим, где эта Шамма, - продолжал толстяк, обдавая Римо запахом вчерашнего "фалафеля" - пирожка с начинкой из молотого и жареного мяса с турецким горохом. Он расстегнул молнию на футляре для бинокля и извлек карту, лежавшую между бутылкой водки и бутылкой апельсинового сока. Он развернул карту, прижал ее к груди Римо и начал громко читать: - Иудея, Самария, Газа, Синай, Голан, Сафед, Афула, Тибсрия, Гедера, Натания... ну прямо перекличка членов клуба Микки-Мауса, верно? Рамлех, Лидда, Регебот, Беер-Шеба. Нет, дружище, никакой Шаммы что-то не вижу. Может, посмотреть но арабской карте? - Спасибо, не надо, - отозвался Римо, отделяясь от карты, прижатой к его груди. - Все в порядке, друг, - сказал турист, снова складывая карту. - Всегда готов помочь. Римо перешел через Алленби-стрит и там, на площади Мограби, заметил телефонную будку. Аппарат выглядел примерно так же, как и телефоны на американской земле, но только над диском имелась наклонная стеклянная трубочка, в которую Римо попытался засунуть монету. У него ничего не вышло. Тогда Римо попытался запихать в прорезь долларовую бумажку. Снова неудача. Он подумал: нельзя ли позвонить в кредит? Вряд ли. Ну а как насчет чека? По чеку телефон позволит ему сделать хотя бы один-единственный звоночек? Вряд ли. Когда-то давно, в Ньюарке, когда Римо и его дружкам нужно было позвонить, а платить было нечем, Ву-Ву-Вудфилд умел стукнуть по аппарату так, что тотчас же появлялся гудок. Римо попытался припомнить, как и куда ударял его приятель. Надо ли бить в пространство под диском или, напротив, над диском? Римо залепил аппарату легкую затрещину, отчего услышал вопль - но не телефона, а маленького арабского мальчика, который возник возле будки. "Плохо дело", - подумал Римо. Впрочем, ему никогда и ни в чем не удавалось превзойти Ву-Ву. Арабский мальчик смотрел на Римо и качал головой, говоря при этом что-то, похожее на "нет-нет-нет". Римо посмотрел на мальчишку. "Нет, приятель, тут нужен Ву-Ву-Вудфилд". Мальчика звали не Ву-Ву-Вудфилд, а Арзу Рамбан Раши и, подобно Ву-Ву, он был непревзойденный мастер на разные хитрые штучки. Кто-то из арабов пытался стать великим воином, другие делались проповедниками и последователями Аллаха. Третьи, напротив, пытались мирно уживаться с евреями на оккупированных арабских землях, но никто не мог сравниться с Арзу в том, что умел делать тот. Рамбан Раши в свои десять лет был самым великим специалистом по одурачиванию туристов в Израиле. Мальчик с лицом смуглого арабского ангела шнырял по побережью, выжидая такую верную жертву, как незагорелый американец в будке телефона-автомата. Свою трудовую карьеру Арзу начал, продавая туристам собственноручно изготовленные им карты Израиля, на самом деле ничего общего с настоящим Израилем не имевшего. Добившись того, что его бизнес привел к самым невероятным казусам на дорогах, он двинулся дальше: стал продавать мороженое в чашках - в которых, при ближайшем рассмотрении никакого мороженого и в помине не было. Освоив этот полезный навык, Рамбан Раши занялся валютными операциями. Рамбан Раши спешил на выручку многим туристам, выяснившим вдруг, что у них не хватает израильских денег, чтобы оплатить счет. Раши оказывал им неоценимые услуги и снабжал столь желанными дензнаками, но с трехсотпроцентной прибылью для себя. Арзу Рамбан Раши уже принимал и дорожные чеки "Америкен экспресс", а это значило серьезную финансовую активность на местном черном рынке. Арзу Рамбан Раши с огромным удовольствием наблюдал за неудовольствием Римо. Мальчишка засунул руку в карман и извлек оттуда пригоршню серебряных жетонов, какими пользуются в метро. - Симмоним, - сказал мальчишка. - Жетоны для телефона, - пояснил он глупому туристу. - Не "шамма"? - осведомился Римо, а Арзу, отступив на шаг, чтобы не рисковать своими сокровищами, повторил с улыбкой: - Симмоним. Римо поглядел на жетоны. Они были маленькие, с отверстиями посредине. - Говоришь, жетоны, - пробормотал он, вытаскивая пятидолларовую бумажку. Но Арзу покачал головой самым неистовым образом и сжал кулачок, в котором были жетоны. Римо приятно улыбнулся и извлек из кармана брюк купюру в десять долларов. Арзу покачал головой, глядя на монеты так, словно это колода игральных карт с похабными картинками. Тогда Римо вынул бумажку в пятьдесят долларов и помахал ею. Арзу Рамбан Раши подлетел к нему и с быстротой профессионала выхватил купюру, бросил на землю три жетона и пустился наутек. Пробежал он три ярда. Затем ноги его взмыли к небесам, голова оказалась внизу, и он повис вверх ногами в футе от тротуара. Его смех перешел в испуганный вопль, сменившийся серией ругательств на разных языках. Поток непристойностей, вылетавших изо рта Рамбана Раши, продолжался, в то время как из карманов на землю хлынул поток монет - фунтов, долларов, йен, франков, монет разных размеров и форм, а также открывалок, часов, вееров и прочей мелочи. Не успел Рамбан Раши позвать полицию, как снова был поставлен на ноги Римо успел собрать все жетоны, а оказавшиеся тут как тут дети забрали все остальное. - Это называется добрая американская встряска, сообщил мальчишке Римо. - В твоем возрасте я обрабатывал только пьяных, а к трезвым не совался. Он отсалютовал Рамбану и повернулся к автомату. Мальчик протиснулся сквозь детвору и попытался заехать Римо на прощание ногой по колену. Но вместо этого он вдруг почувствовал, что летит над головами детей головой вперед. Он вполне насладился прелестями полета и достопримечательностями, например, фонарными столбами, забором и джипом, двигавшимся под управлением брюнетки-красавицы ему навстречу. Затем на пути Арзу попался пышный куст терновника, и полет завершился, после чего он наконец понял, на каком свете находится. Дружба с Римо не состоялась, и мальчишка понимал, что пройдет немало времени, прежде чем он соберется с силами снова выйти "на помощь" какому-нибудь туристу. Римо принялся скармливать автомату жетоны, пока не заполнил ими до отказа наклонную трубку. Затем он набрал "О". Прошло несколько секунд. Никакого эффекта. Римо выждал еще немного, потом еще и еще. Наконец в трубке раздался женский голос, который осведомился на иврите, чем может быть полезен абоненту. - Что-что? - не понял Римо. Телефонистка ответила ему в тон: - Ма? Именно в этот момент к телефонной будке подъехала в джипе Зава Фифер. - Я вас искала, - сказала она Римо. - А подъезжая сюда, увидела, как мимо меня по воздуху пролетел арабский мальчик. Вы его в чем-то заподозрили? - Это все ерунда, - отмахнулся Римо. - Вы говорите на местном наречии? - Да. - Отлично, - сказал Римо, передавая ей трубку. - В таком случае поговорите, а то телефонистка, кажется, считает, что я ее мамочка. По просьбе Римо Зава Фифер попросила телефонистку международной телефонной связи, потом передала трубку обратно Римо, сообщив ему, что "ма" означает "что". - Ясно, - сказал Римо, рассматривая Заву в ожидании, когда ему ответят. На ней опять были мини-юбка и рубашка хаки, но на сей раз они еще теснее облегали тело, а юбка была еще короче, если такое, конечно, было возможно. Загорелые руки и ноги были выставлены на всеобщее обозрение, равно как и ложбинка между полных грудей. Римо был рад, что в отличие от Чиуна не был склонен видеть в ней лишь представителя противоположного пола. Это была ЖЕНЩИНА! Черт побери! Ее волосы ниспадали на плечи и сверкали так, словно только что были вымыты. Губы были розовые, без каких-либо признаков помады. Несмотря на жару, от нее так и веяло свежестью. Римо решил прогуляться с ней до "Шаммы" и заодно выяснить, где, черт возьми, была эта самая "Шамма". - Международная телефонная станция, чем могу вам помочь? - услышал он голос телефонистки в трубке и сообщил ей номер Смита, тот, который функционировал на этой неделе. Телефонистка пообещала соединить, и он стал снова разглядывать Заву, которая стояла, прислонившись к телефонной будке. Она стояла, прижавшись к стеклу левой грудью так, что цвет хаки рубашки, коричневый - руки и зеленый глаз создавали неповторимый пейзаж. - Зава, - спросил Римо. - Где находится Шамма? Зава некоторое время с удивлением смотрела на Римо, потом сказала: - Там. - Где? - Там, - повторила Зава. - Вы никуда не показываете, - сказал Римо. - Что значит "там"? - Шамма! - отозвалась Зава. - Алло! - послышался в трубке далекий голос. Несмотря на то, что звучал он тихо, он мог повергнуть в трепет половину планеты. Римо был, впрочем, рад его слышать, это позволяло отвлечься от той путаницы с Шаммой, в которую он угодил. - Привет, доктор Смит, директор суперсекретной организации КЮРЕ! Установилось глубокое и зловещее молчание. Когда последовал ответ, телефон успел проглотить целых два жетона. - Я не могу в это поверить, - сообщил голос, в котором удачно сочетались потрясение, гнев, неудовольствие, досада и так далее, и тому подобное. - Не волнуйтесь, Смитти, даже если кто-то нас и слушает, во что я не верю, потому как это обычный телефон-автомат, то кто в это поверит? - Любой, кто смотрит телевизор, - последовал ответ. - Ну, что вы для меня припасли? - Язву желудка, приглашение в Шамму, которая находится там, а также имена трех чудаков, которые попытались нас убить, как только мы появились в Тель-Авиве. - О Господи! - устало вздохнул Смит. - Ну, как же их зовут? - Минуточку, - сказал Римо и, когда автомат съел еще три жетона, обратился к Заве: - Как там звали этих типов, ну тех, что из ОПО? - Из ООП! - поправила Зава и назвала все три имени, которые Римо повторил за ней в трубку. - Кто там говорит? - поинтересовался Смит. - На голос Чиуна непохоже. - Конечно, непохоже, потому как это вовсе не Чиун. Это представительница местных спецслужб. Она знала, где меня найти в Тель-Авиве, откуда я и как меня зовут. Она хочет также знать, какое задание я должен выполнить. Могу ли я посвятить ее в мои планы? Смит ответил так, словно уперся носом в свой письменный стол: - Римо, прошу вас, держите себя в руках. - Никаких проблем. Я рассказываю об этом только своим самым близким друзьям. А у вас что-нибудь для меня имеется? Прежде чем ответить, Смит несколько раз вдохнул и выдохнул. - Да. Специальные устройства, о которых мы говорили, можно обнаружить в пустыне Негев, возле Содома - около завода по обработке сульфатов. На это стоит взглянуть. А я пока наведу справки насчет этой троицы. Когда последний жетон был проглочен, Смит прекратил разговор с видимым облегчением. Римо улыбнулся Заве и вышел из будки. - Это правда? - нерешительно спросила Зава. То, о чем вы говорили по телефону? - Ну да, - жизнерадостно отозвался Римо. - Я суперсекретный агент, а Чиун - самый великий в мире убийца-ассасин. Он научил меня всему, чему только мог, и вдвоем мы составляем такую силу, перед которой атомная бомба покажется бенгальским огнем. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Джип несся по барханам пустыни Негев в юго-восточном направлении, к Мертвому морю. Зава подпрыгивала на сиденье и настолько была озабочена задачей не выпасть из машины, что не обратила внимания, что Римо и Чиун сидели абсолютно ровно, словно джип вовсе не трясло. - Это было ужасно, - сказал Чиун, расположившийся на заднем сиденье серой армейской машины Завы. - Сначала этот жуткий человек нес какую-то околесицу по-английски, потом они запели песню. Дикари! - Это, судя по всему, дневной урок английского, транслировавшийся по телевидению из университета Тель-Авива, - сказала Зава. - Я сама... о-о-о-ох! - Понадобилось несколько секунд, прежде чем она снова заняла прочное положение на сиденье и продолжила: - Я сама стала изучать ваш язык по этой телепередаче. - Мой язык? - переспросил Чиун. - По-моему, вы совершенно напрасно меня оскорбляете. - Ближе к делу, папочка, - крикнул Римо, сидевший за рулем. - Чем тебе не понравилось представление? - Невежество не повод для веселья, - отозвался Чиун. - Ты сначала должен познакомиться с основными фактами, а потом уж я расскажу тебе о главном дикарстве. Римо и Зава подобрали Чиуна у "Шератона", где он стоял под хрупким бумажно-бамбуковым зонтиком в гуще толпы. С тех пор он не переставая рассуждал о крайне низком уровне израильского телевидения. - Там нет дневных драм, там нет поэзии, нет красоты. Есть какие-то потешные человечки, которые поют... О, у меня просто нет сил больше об этом говорить. Зава выпрямилась на сиденье. - Помню! - воскликнула она. - Помню! Это песня об отличном гамбургере. Она захихикала совсем по-девичьи. Римо тоже засмеялся, а на лице Чиуна появилась и застыла гримаса крайнего отвращения. - Бедняжка! - воскликнул он. - А я-то думал, что ты еще не безнадежна. В мире не существует такого понятия, как отличный гамбургер. На это Римо только хмыкнул. - Может быть, - сказала Зава, - но все-таки мне попадались очень даже неплохие гамбургеры. - Это чувствуется, - сказал Чиун, усиленно принюхиваясь. - Оставь ее в покое, - посоветовал Чиуну Римо. Но тот стоял на своем. - Солдат в юбке! - провозгласил он. - Я говорю это лишь один раз - и то исключительно ради твоей собственной пользы. Зава посмотрела на Римо, который только передернул плечами. - Это единственная тирада, которую он произнес только один раз. Так что выслушай его внимательно. Обратись в слух. - Обратись в слух, - провозгласил кореец, и выслушай то, что гласит вековая мудрость Синанджу. Зава обратилась в слух. - Не существует такого понятия, как отличный гамбургер, - заговорил кореец. - Не существует такого понятия, как хороший гамбургер. Зато существует такое понятие, как вредный, опасный для здоровья, ужасный гамбургер. Книга Синанджу гласит: "То, что заполняет Вселенную, я считаю своим телом, а то, что направляет Вселенную, я считаю моей натурой". Лично я не намерен наполнять Вселенную гамбургерами. - Очень мудро, - поддакнул Римо. - Кроме того, я вовсе не намерен наполнять мою Вселенную бессмысленными телевизионными программами, в которых речь идет о том, как правильно читать, писать и думать. - Эти программы вовсе не бессмысленные, - воскликнула Зава. - Наших детей следует учить думать... Она обернулась и увидела холодные ореховые глаза Чиуна. - Вокруг вас с десяток стран, объединенных общей целью - уничтожить ваше государство, - сказал Чиун. - Вам же нечего предложить миру, кроме как надежду и любовь, с тем чтобы мир оставил вас в покое. Ваши дети живут в пустыне, стараясь превратить ее в цветущий сад. Вы красивая молодая женщина, которая должна рожать детей и носить королевские одежды. Вместо этого вы носите армейскую форму и нянчитесь с автоматом. И после этого учите меня, что такое здравый смысл... Зава открыла было рот, чтобы ответить, но передумала и, закрыв его, уставилась прямо перед собой. Чиун смотрел на ландшафты пустыни Негев. Остаток пути до Содома они проделали в молчании. В юго-восточной части пустыни, у Мертвого моря, они обнаружили искомый комплекс по добыче и переработке серы. Это был целый город, включавший в себя сотни квадратных миль труб, огромных цистерн, башен, бункеров, машин, - все это было видно невооруженным глазом. Но, кроме того, имелся тут и атомный реактор в оболочке из бетона повышенной прочности, упрятанный глубоко под землей. Римо и Чиун остановились на бархане примерно в пятистах ярдах от первой трубы. - Молодая пожирательница гамбургеров сидит в машине в пяти милях отсюда, - сказал Чиун. - Мы прошли эти пять миль. Почему теперь мы остановились? - Потому что мы здесь, - последовал ответ. - Где? Римо попытался придумать ответ, который бы содержал в себе такое объяснение, которое мог бы принять Чиун, но такого ответа не нашел и еще раз повторил: - Здесь. Впрочем, этого оказалось вполне достаточно. Чиун лишь сказал: - Хорошо. Что мы здесь будем делать? - Проверим это место с точки зрения безопасности. - Зачем? - Если тут с безопасностью дело обстоит плохо, то всему миру угрожают большие неприятности, - отозвался Римо. - А как мы поймем, что тут с безопасностью дело обстоит неважно? - Попробуем туда пробраться. - Очень мудро, - отозвался Чиун. - Теперь-то я понимаю, что прошел пешком эти пять миль в обществе настоящего гения. - Так, начинается. Ну, что тебя на этот раз не устраивает, скажи на милость? - Значит, если тебе удастся пробраться на их атомный реактор, получается, что с безопасностью у них дело из рук вон плохо. Но если тебе не удастся, тебя застрелят. Скажи, как ты собираешься выиграть этот матч? Римо поглядел на комплекс по переработке серы. Его слегка расширенные зрачки вбирали пространства, над которыми уже спускался вечер, пейзаж, отчасти напоминавший своей причудливой мертвенной бледностью лунный. - М-да, ты действительно мелок, мелок, мелок, - сказал Римо после недолгого молчания. Римо двинулся по песку к ближайшему забору. Чиун пожал плечами и пошел следом, ворча по-корейски, что даже Мастеру Синанджу не по силам превратить в тигровую шкуру ту бледную оболочку, что называется кожей белого человека. - Это, судя по всему, электрический детектор, - сказал Римо, глядя на первую преграду, за которой возвышались новые. - Он различает электричество? - осведомился Чиун. - Нет, он с помощью электричества различает приближающихся людей, - пояснил Римо. В пятидесяти ярдах от него начиналась вереница столбов. Между ними было расстояние ярда в три, но ни колючей проволоки, ни стальных перегородок не было. - Ба! - воскликнул Чиун. - Какой же это детектор. Где увеличительное стекло, где револьвер? Нет, это вовсе не американский детектор. - Ты перепутал детектор с детективом, - отозвался Римо. - Пошли. Американец легко перепрыгнул через первый забор. - Сначала я должен тащиться пешком, потом меня по-всякому обзывают, теперь мне отдают распоряжения, словно я слуга-китаец. Я не пойду. Если хочешь попасть в глупое положение, пожалуйста, только без меня. И Чиун, не доходя до первого забора, сел в позу лотоса. Римо хотел было что-то сказать, но передумал и просто пожал плечами. - Как тебе угодно, - сказал он и двинулся дальше. - Можешь не торопиться, - крикнул ему вслед Чиун. - Проигрывай не спеша. А я вот посмотрю, сумеет ли этот самый детектор за это время различить меня. Римо подошел ко второму забору и всмотрелся в третью преграду, в ста шагах от второй. Это было проволочное заграждение. Три ряда колючей проволоки, крепившейся к стальным пирамидам. Такие заграждения обычно применялись против пехотинцев с легким стрелковым оружием. Но никаких пехотинцев Римо не разглядел. Вдалеке виднелись группки строительных рабочих. Поскольку эти рабочие не обучались искусству Синанджу и не упражнялись в нем десятилетиями, то им было не по силам различить в наступившей темноте фигуру высокого, худощавого, с широкими запястьями американца в голубой рубашке, коричневых брюках и босиком, который шел по направлению к ним. Остановившись не доходя до забора, Римо заметил также двенадцать больших самосвалов, которые стояли радиаторами в его сторону. Римо поднял глаза, чтобы в поле зрения попал весь перерабатывающий комплекс, начинавшийся примерно в ста шагах за самосвалами и тянувший к небу свои башни-щупальца. Затем Римо перевел взгляд на другую серию вертикальных объектов. По двум сторонам периметра виднелись ряды скважин, между которыми находились отшлифованные до блеска прямоугольники из металла, прикрепленные пол разными углами к столбам, поддерживающим всю конструкцию. Римо отступил немного назад и еще раз оглядел весь комплекс, пытаясь понять, что делать. Он, конечно, мог перепрыгнуть через забор, но, возможно, столбы контролировали и пространство над ними. Он мог бросить камешек или горсть песка между столбами и посмотреть, что произойдет, но могло произойти самое неприятное, а именно - залп пулеметов. Он, наконец, мог попросту пройти вперед так, словно столбов и вовсе не было, но это могло привести примерно к тем же последствиям, какие случились бы, если бы кто-то попробовал помешать Чиуну смотреть его "мыльные оперы". Пока Римо терялся в догадках. Чиун сидел там, где оставил его Римо, и наблюдал за действиями своего ученика. Он заметил, что тот собирается перепрыгнуть через препятствие. "Мудрое решение", - подумал Чиун. Более опытные и более зоркие глаза корейца оценивали происходящее несколько иначе. Он не только видел столбы, стоявшие на расстоянии трех метров друг от друга, но и перекрещивающиеся линии лазеров. Он заметил не только самосвалы и рабочих, но и автоматы, сложенные под машинами. Он также обратил внимание на армейские ботинки, видневшиеся из-под комбинезонов механиков. Римо и не подумал проверить, как действуют инфракрасные лучи, которые охраняли второй периметр. Он оторвал правую ногу от земли, хорошенько оттолкнулся левой и взмыл в воздух. Но прыжок оказался неудачным. Вместо того чтобы сразу взлететь вверх, Римо подался чуть вперед, и, отрываясь от земли, его левая нога подняла маленький песчаный вихрь, который и обрушился на инфракрасную преграду. Единственным звуком, нарушившим тишину, было нечто, похожее на чириканье птички. Единственным движением, кроме бесшумного приземления Римо, был прыжок Чиуна. Комплекс пришел в движение. Условный сигнал - птичье чириканье - заставил рабочих кинуться врассыпную. Тотчас же на башнях перерабатывающего комплекса вспыхнуло четыре мощнейших инфракрасных прожектора, залив все вокруг кровавым светом. Римо оказался на виду, словно муравей, угодивший ненароком в ванильный пудинг. Но его видели какую-то долю секунды. Он тотчас же сорвался с места, и, когда гидравлика подняла пулеметы 50-го калибра на высоту полутора метров, в лучах прожекторов оказался лишь маленький азиат в золотом кимоно, который словно летел над песком. Пулеметы открыли огонь согласно заданной им программе. Но как только очереди стали поливать окрестности, Римо услышал, как Чиун крикнул, перекрывая грохот и свист: - Крылья голубки! Прием "крылья голубки" основывался на представлении о том, что белый голубь - птица мира и, следовательно, может спокойно порхать, оставаясь целой и невредимой, несмотря на бушующие вокруг ужасы. Оставаться над схваткой Римо не полагалось по службе, а вот уметь избегать неприятельских пуль было просто необходимо. Как только раздались первые очереди, мозг Римо быстро рассчитал мощность и направление огня. Он начат передвигаться в такт выстрелам, успевая вовремя убраться с дороги безжалостного свинца. После изрядной пробежки, Римо услышал голос своего наставника: "Ложись!" и тотчас же упал на землю - легко, словно перышко. Рядом с ним лежал Чиун. - Привет, - сказал Римо. - Что поделывает в таком месте столь милый человек, как ты? - Заменяю тебе глаза, - буркнул кореец, - хотя, признаться, не вижу причин это делать. Ты не только слеп, как крот, но еще и прыгаешь прескверно. Даже низшие создания - животные - и те умеют прыгать. От тебя только требуется не слишком от них отставать. Но, похоже, тебе это не под силу. Римо уткнул нос в песок, так как над головой, буквально в четверти дюйма, просвистела пуля. Он снова поднял голову и спросил: - Откуда же мне было знать, что там инфракрасные лучи? - Но разве у тебя нет глаз? Да, принять внешнюю видимость за сущность - это все равно что принять шута за родного сына. Что ж, мы с тобой оба совершили ошибки. Пока Римо и Чиун беседовали, распростершись плашмя на песке, механики содрали брезент с кузовов самосвалов. Водители приподняли кузова чуть выше. В каждом из них находился агрегат, похожий на пусковое устройство для ракеты, но с телевизионной камерой, прикрепленной к нему. Все двенадцать грузовиков подняли кузова на максимальную высоту, после чего люди оставили кабины, бросили брезент и побежали к траншеям. Стрельба прекратилась, и внезапно наступила полная тишина. - М-да, - буркнул Римо, когда последнее эхо выстрелов умолкло вдали. - Что же теперь? - Можешь меня не спрашивать, - сказал Чиун, - потому что я мелок. Я просто ничтожен по сравнению с величием твоего интеллекта. Восстань же, о Великий, и выясни, в чем дело! Не обращай внимания, о Великий, на меня, мелкого и ничтожного, и смело иди, спотыкаясь, по дороге. - Ладно, ладно, я был неправ, - сказал Римо. - Ну, видишь, я извиняюсь. А теперь, если ты не возражаешь, я отсюда уберусь. - С какой стати мне возражать, - отозвался Чиун. - Кто я, собственно, такой, чтобы перечить тебе? - Я же сказал: я был неправ, - отвечал Римо. Он поднялся на ноги и побежал. Внезапно ближайший самосвал издал какой-то ухающий звук, и ракета длиной в четыре фута с ревом понеслась вслед за Римо. В кузове самосвала пришла в действие телекамера. Она поймала в объектив Римо и стала направлять ракету. Римо начал петлять, делать зигзаги, но и ракета тоже начала петлять, освещая окрестности оранжевым светом. "Ага, - подумал Римо, набирая скорость и оглядываясь. - Стало быть, это и есть ТУР". О нем рассказывал Смит на инструктаже несколько лет тому назад. ТУР - это телеуправляемая ракета американского производства. Только Смит не говорил, что их взяли на вооружение израильтяне. Римо сначала подумал, не добежать ли ему до Содома, но решил, что не хватало еще разрушений домов и человеческих жертв, а посему резко повернул назад и помчался прямо на самосвал. Но для этого ему пришлось перемахнуть через третий периметр - тройной забор из колючей проволоки. Когда Римо преодолевал первый рад, ракета отставала от него на двадцать пять футов. Преодолевая второй ряд, Римо слышал только вой ракеты и надеялся, что прыжки не очень снизили его скорость. Когда он преодолел третий барьер, конус воздуха, образовавшийся перед носом ракеты, уже давил Римо между лопаток. Найдя в себе силы для финишного спурта, Римо устремился к установке. Израильтянам, глядевшим из траншеи, казалось, что еще немного, и его расплющит между грузовиком и снарядом. Но в последний момент Римо понизил температуру своего тела так, что стал недостижим для инфракрасного датчика ракеты, и упал плашмя на песок. Первый самосвал взорвался, превратившись в черно-оранжевый шар, извергающий куски металла, пластика, и разбрасывая этот лом на мили вокруг. Солдаты-работники сернодобывающего комплекса, в задачу которых входило не дать пожару переметнуться на прочие объекты, назвали это чудом. Израильские военные, которым было поручено прочесать пустыню и найти диверсантов или их обгоревшие трупы, назвали это безумием. Йоэль Забари и Тохал Делит, которые, будучи разбужены среди ночи, чуть было не объявили чрезвычайное положение, также не поскупились на ряд отборных эпитетов. Что же касается Чиуна, поджидавшего Римо среди камней за первым ограждением, он также нашел, что сказать, когда появился Римо с безмятежной улыбкой на устах. Он сказал одно-единственное слово: - Пачкун! ГЛАВА ВОСЬМАЯ По ночному небу над Израилем бесшумно двигалась черная тень. Она летела со стороны Иордании, низко над землей, быстро и неотвратимо. Это был не турбореактивный самолет, который слышно издалека, еще до того, как он пересечет границу. Это был не истребитель "Фантом", который бы немедленно сбили израильские силы противовоздушной обороны. Тень двигалась бесшумно, как ветер. Это был не самолет, а грузовой планер. Беззвучно, так низко, что его не мог заметить радар, выкрашенный в черный цвет, чтобы слиться с ночью, он летел невидимый и неслышный над пустыней Негев. Абуликта Морока Башмар расхаживал перед своими людьми. На нем был водолазный костюм из специальной антирадарной ткани и на груди - специальные антирадарные медали. - Ну вот, настал момент, - сказал он по-английски трем десантникам, выстроившимся в ряд у двери планера. На каждом из них были такие же водолазные костюмы из антирадарной ткани и парашюты. - Пока израильтяне нас не заметили. Это хорошо. Мы совершим посадку в Мертвом море, поубиваем как можно больше евреев, уплывем в Иорданию и оттуда вернемся домой. Трое его подчиненных улыбнулись, твердо веря в то, что Башмар - великий храбрец и уж никак не подведет. Эту репутацию он заработал, когда возглавил отряд из пятидесяти ливийских террористов, которые проникли в неохраняемую израильскую школу, где убили восемьдесят семь школьников и тридцать семь учителей, находившихся в тот момент в помещении. Диверсанты не сомневались, что и на сей раз все обернется так же удачно. Одним из террористов был негр, специально завербованный для этого налета в Уганде. Башмар поднял руку, потом резко рубанул ею воздух. - Сбрасываем снаряжение! - распорядился он. Тотчас же негр-диверсант, находившийся ближе всех к двери, распахнул ее и вытолкнул наружу контейнер из антирадарного материала, в котором находилось все необходимое для работы под водой. - А теперь прыгаем мы! - распорядился Башмар и первым вывалился из планера, крепко прижимая завернутый в антирадарную ткань автомат к своему антирадарному скафандру. За ним последовали остальные. Четыре темные фигуры и один ящик стремительно понеслись вниз сквозь ночную тьму. Сначала раскрылся парашют контейнера, затем каждый из террористов дернул за шнур своего парашюта. Террористы думали о том, какую резню они вскоре учинят и какие награды они получат, вернувшись к себе в Ливию и Уганду. В мозгу Башмара крутились мысли о военных почестях и продвижении по службе. Самая тяжелая часть операции была позади. Они нелегально проникли в Иорданию, а затем в Израиль. Теперь оставалось только учинить кровавую расправу и убраться восвояси. Зава Фифер дремала в джипе, когда услышала звук, раздавшийся со стороны Мертвого моря. Контейнер со снаряжением для подводной работы ударился о самую плотную в мире воду с шумом, напомнившим разрыв гранаты. Первый удар разбудил Заву. Четыре последующих заставили включить зажигание машины и двинуться в направлении Мертвого моря. Башмар и его трое подручных всплыли, как пробки, на поверхности сверхсоленой морской воды. Когда Зава появилась на берегу Мертвого моря, она увидела, как один темный силуэт охаживал два других, столь же темных, силуэта резиновым ластом. - Идиоты! Болваны! - восклицал силуэт на английском языке, но с сильным иностранным акцентом. - От вас нет никакого толку! Почему вы не сказали мне, что в этом море нельзя плавать под водой? Теперь нам придется убираться обратно в Иорданию! - Я думал, он знает, - сказал первый из двух силуэтов, указывая на второй. - Я думал, он знает, - сказал второй силуэт, указывая на первый. Как только Зава поняла, что акцент был арабским, она потянулась за маузером, который держала в специальной кобуре под приборной доской. Но не успела она дотянуться до него, как в ее шею уперлось что-то круглое, твердое, металлическое и она услышала тихий смех. - Командир, - сказал кто-то у нее за спиной высоким голосом. - Я раздобыл нам женщину. Башмар уронил резиновый ласт и стал вглядываться в темноту, чтобы понять, откуда взывал к нему угандиец. Он двинулся от берега в сопровождении своих подручных и шел, пока не натолкнулся на серый джип. - Я сейчас убью этот стерва! - сказал угандиец. - Пусть она знает, что будет погибнуть от рук самого... - Погоди, - сказал Башмар. Зава сидела неподвижно, слегка изогнувшись и выставив вперед грудь. Башмар заметил ее округлые формы и ложбинку между возвышенностями. - Охо-хо! - промычал он, наклоняясь, чтобы погладить гладкую смуглую ногу девушки. Зава попыталась отпрянуть, но холодный металл еще сильнее прижался к ее затылку. - Одно движение или крик, - предупредил Башмар, - и ты останешься без головы. Башмар провел другой рукой по плечу Завы и сказал: - Это будет наша первая жертва! С этими словами он содрал свою резиновую шапочку. Двое его подручных сделали то же самое. Дыхание Завы сделалось еще более учащенным, что лишь добавило притягательности ложбинке между двух высоких барханов. Она почувствовала, как ствол убрали с ее затылка, и затем услышала, как солдат за ее спиной стал раздеваться. - Но сначала, - провозгласил Башмар, не сводя глаз с ее груди, - ты познаешь мощь арабского тела и могущество арабского ума. Ты поймешь превосходство нашей великой культуры. - И нашей тоже. Африканской тела и африканской ума, - раздался голос у нее за спиной. - Я сама полковник. Башмар сорвал с Завы рубашку. Его люди готовы были разразиться бурными аплодисментами. Человек, стоявший за спиной у Завы, наклонился через ее плечо, чтобы получше рассмотреть это дивное диво. Зава закрыла глаза и пыталась удержаться от слез. Башмар вытащил из пластиковой упаковки пистолет с глушителем и, ткнув им Заву в ребра напротив сердца, заставил опрокинуться на спину на передние сиденья. В поясницу ей уперлась ручка переключения скоростей, Зава прикусила губу, сознание ее затуманили чувства унижения и ненависти. Пистолет, который до этого был приставлен к ее груди, оказался под подбородком, а две пары рук ухватили ее за ноги. Зава попыталась крикнуть, но ей тотчас же засунули в открытый рот кляп из резиновой шапочки. - Да здравствует героическая борьба арабов за свободу! И африканцев тоже, - добавил Башмар, расстегивая штаны своего комбинезона. Зава почувствовала, как ствол пистолета отдирает пуговицы с ее юбки. Единственные звуки, которые она теперь слышала, - это скрип резины во рту, гул в голове и треск отлетавших пуговиц. В глазах у нее поплыла желтая пелена. Ствол пистолета сильнее прижался к ее горлу. Она почувствовала, как живот обдало порывом теплого воздуха. Она попыталась оказать сопротивление, но ноги ее по-прежнему держали крепко, словно в тисках. Прежде чем раздался вопль, она услышала треск сдираемых трусиков. Сначала она решила, что кричала сама. Но затем поняла, что во рту у нее по-прежнему находится вонючая резина. Внезапно железо перестало давить ей на горло, и Зава услышала короткий стук очереди из автомата с глушителем. Она вдруг поняла, что ничто не мешает ей сесть, и села. Первое, что бросилось ей в глаза, - террорист, который стоял на коленях и с удивлением смотрел туда, где еще недавно у него были кисти рук, а теперь остались два красных обрубка, из которых на правую ногу Завы лилась кровь. Зава почувствовала, что и левая нога ее также свободна, - второй террорист был занят тем, что пытался удержать свои внутренности, которые так и норовили выпасть из живота. Зава увидела, как между двумя террористами промелькнуло какое-то желтое пятно, затем обогнуло Абуликту Мороку Башмара, который застыл на месте со спущенными штанами. Недолго думая, Зава выхватила маузер и, нацелясь между ног руководителя диверсантов, выстрелила. Тот завертелся волчком, и на его лице появилось удивленное выражение человека, который вдруг понял, что он смертен. После этого Башмар упал на землю и больше не шелохнулся. Наступила тишина. Зава неуверенно обернулась и увидела четвертого террориста, а точнее сказать, то, что от него осталось, поскольку он каким-то непостижимым образом ухитрился сунуть дуло своего автомата себе в рот и нажать на спуск. Вытащив наконец изо рта резиновый кляп, Зава глянула через ветровое стекло джипа. Перед джипом стояли Римо и Чиун. Чиун скрестил руки на груди, спрятав кисти в рукава своего золотистого кимоно. Римо небрежно прислонился к капоту джипа и дул на пальцы левой руки. Зава Фифер кое-как завернулась в разорванную юбку и, сев на водительское место, присвистнула. - Добро пожаловать обратно, - только и сказала она. Пока Римо вел джип обратно в Тель-Авив, Зава молчала, съежившись на заднем сиденье. Наконец она зашевелилась и сказала: - А вы были правы. - Еще бы, - сказал Чиун. - Я думала о том, что вы тогда сказали, - продолжала Зава, не обращая внимания на слова Чиуна, - и решила, что вы были абсолютно правы. Они сами предали погребению останки диверсантов. Для этой цели им понадобились лопата, несколько камней и большой курган из песка. После чего они поспешили убраться от Мертвого моря. - Я тоже думал о том, что тогда сказал Чиун, - подал голос Римо. - И ты, конечно, был прав. Никто не должен заполнять вселенную гамбургерами, иначе фирма "Звездный мир" собьется с ног, доставляя кетчуп. - Не обращай внимания на пачкуна, молодая особа, - сказал Чиун, оборачиваясь назад, где сидела, завернувшись в одеяло, Зава. - Он не настолько умен, чтобы понять мудрость Синанджу. - Космические корабли будут носиться с грузом пикулей и лукового соуса, - продолжал как ни в чем не бывало Римо. - Тем не менее, - продолжал Чиун, - мало признать справедливость сказанного. Ты должна еще и извиниться. - За что? удивилась Зава. - Что я такого сделала? - Ты ужасно обошлась с тем человеком. Это просто какой-то кошмар. Зава села прямо, глаза ее заблистали. - Как? Вас удивляет, что я убила его? Этого негодяя? Что же мне было делать с этим мерзким арабом? - Дело не в том, что ты убила его, - спокойно отвечал Чиун. - Дело в том, как ты убила его. Есть неверные способы, и есть мудрость Синанджу. Я просто разочарован. Ты явно подавала надежды. Зачем же все портить пистолетом? Зава снова откинулась на спинку сиденья. - И он учит меня здравому смыслу, - пробормотала она. - Она поглядела на темную пустыню, потом спокойно продолжила: - А знаете, вы правы. Пистолет все опошлил. Мне надо было убить его собственными руками. Ведь просто поразительно, чего добились мы в этих краях трудом наших рук. Чиун кивнул, а Римо наклонился к нему и прошептал: - Не сейчас, Чиун. Немного погоди. Сейчас не время. - Сейчас как раз самое время, - парировал кореец. - Продолжай, - сказал он Заве. Зава по-прежнему смотрела на темную пустыню. - Это моя родина, - говорила она. - Это земля моего отца. Он сражался за нее и обрабатывал ее. Он строил на этой земле. И она его убила. Сначала убила его внутренне. Он воевал пять дней в неделю. Вы не представляете, что это такое: прощаться каждую неделю со своей семьей - и, может быть, навсегда. Римо повернул руль, чтобы остановить джип у обочины, но Чиун сказал: - Поезжай дальше. - Это-то и убило мою маму, - продолжала Зава. - Мой отец... - Она задумалась на мгновение, потом продолжала: - Она была очень сильной женщиной. Ее единственная ошибка заключалась в том, что она любила моего отца сильнее, чем Израиль. Когда его разорвал снаряд из построенного в России танка, в ней самой все вдруг умерло. От него же ничего не осталось. Не то чтобы в гроб, в конверт было нечего положить. Ну а мама умерла три месяца спустя. Внезапно Зава рассмеялась - пронзительно, почти истерично. - Понятия не имею, зачем я вам все это рассказываю. Это ведь секретная информация. Ни Римо, ни Чиун не сказали ни слова. Зава перестала улыбаться, посмотрела на потолок джипа и сказала: - Мой жених с детства работал на военном объекте. Делал бомбы. В прошлом месяце его не стало. Он погиб, когда террористы подложили мину. Я и члены моей семьи постоянно оказываемся не там и не в то время. Все, кого я любила, погибли... Вот я и решила посвятить свою жизнь защите... - Зава замолчала, так и не договорив фразы. - Извините. Я что-то разболталась... Римо посмотрел в зеркальце. Он увидел глаза Завы. В них не было ни слез, ни боли, ни теней прошлого. Это были глаза профессионала. Никаких надежд, мечтаний, грез. У него были точно такие же глаза. - Ну а насчет бомб можете не беспокоиться, решил обрадовать ее Римо. - Они находятся под весьма надежной охраной. - Что вы, американцы, в этом понимаете? - вдруг вспылила Зава. - У вас случается война раз в двадцать лет, да и то вы воюете на чужой территории. А потом сидите в креслах и рассуждаете о том, как это было ужасно. А для нас война - это жизнь. Вопрос выживания. Враг превосходит нас в численном отношении втрое. Война идет на нашей земле, и умирают наши братья. Я бы убила кого угодно и сколько угодно, если бы только это могло положить конец войне. Она говорила, едва сдерживая себя. Потом замолчала. По содержанию монолог ее был страстным, но в голосе страсти не было. Реальность уничтожила эту страсть. - Ты расстроена, - сказал Чиун. - Приляг лучше и немного отдохни. Она беспрекословно подчинилась. Чиун положил свои худые тонкие ладони ей на лоб и сказал: - А теперь спи. И помни: рая нет ни на востоке, ни на западе. Все внутри тебя. Римо вел машину по плоской, как стол, пустыне, представляя себе царство невидимой смерти вокруг. Он проехал мимо лунных кратеров среди камней. Он проехал мимо дорожных знаков, гласивших "Хамекеш-хагодол" - "Большой кратер". Он миновал огромную пропасть, которая сверкала под луной розовым, желтым и фиолетовым цветами. Нога Римо нажала на педаль акселератора. - Ты водишь машину как и прыгаешь, - сказал Чиун. - То есть плохо. - Она спит? - осведомился Римо. - Ты считаешь, что я потратил десять минут, чтобы она не заснула? - спросил Чиун. Римо ехал и думал о последних словах Завы: "Я бы убила кого угодно и сколько угодно, лишь бы только положить конец этой войне". Он решил не выпускать ее из поля зрения. Потом он обернулся к Чиуну. - Неплохая девушка, - сказал он, кивнув головой в сторону спящей Завы. - Неглупая молодая особа, - согласился Чиун. - Я бы тоже расстроился, если бы мне случилось убить человека из огнестрельного оружия. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Это была тяжелая работа. Она никогда не была легкой и отнимала очень много времени. Но человек знал, что рано или поздно дело будет сделано, а ради хорошего дела стоит немного и подождать. Ради хорошего дела стоит не только ждать, но и трудиться, рисковать жизнью, убивать. Из ванной вышел человек среднего роста, худощавый и с широкими запястьями. Он был в чем мать родила. Вымыв руки, он направился к стенному шкафу, вытирая их на ходу. Затем он подошел к большому зеркалу, в котором мог видеть себя в полный рост. "Неплохо, неплохо", - думал он. Для своих лет он выглядел просто здорово. Пластическая операция чудесным образом изменила лицо: слегка выдавались скулы, исчезли глубокие морщины вокруг карих глаз и тонкогубого рта. Да, операция омолодила его лицо, а постоянные физические упражнения держали в форме руки и ноги и помогали сохранять стройную осанку. Такую, какая приличествовала человеку, некогда бывшему майором Хорстом Весселем в нацистской армии, а точнее, в ее элитных частях - СС. Бывший майор Хорст Вессель одевался и вспоминал приятные годы, проведенные им в фатерлянде. Германия всегда заботилась об умных, образованных, утонченных людях. Его нынешняя работа в израильском правительстве служила лишним тому подтверждением. Опыт и знания всегда вызывали уважение, даже у противника. Разумеется, израильтяне понятия не имели, кто он такой на самом деле, а также кем он был в прошлом. Человек, который был самым молодым нацистским офицером среди занимавших ответственные посты во время второй мировой войны, внимательно оглядел себя. Он уже был при полном параде. Предпоследнее, что он сделал, выходя из комнаты, - надел на шею медальон. Последнее - плюнул на него - еврейский символ жизни. Худощавый человек с широкими запястьями ехал в джипе на юг от Тель-Авива, направляясь в маленький городок Реховат. Там он отыскал большое серое приземистое здание, поставил машину на автостоянке и вошел внутрь. Человек шагал по гулкому, вымощенному кафелем полу, не скрывая своего отвращения. Пот градом катил по его крепкому осанистому телу. Он вспоминал, как шел, чеканя шаг, по мраморным, убранным шелком залам прохладной осенью 1943 года. Тогда он должен был впервые встретиться со Спасителем Германии. Он совершал первый из своих многих визитов к величайшему человеку, к блестящему тактику, к несравненному вождю. Именно ради этого вождя сейчас он громыхал израильскими военными ботинками по кафелю. Его холеная голова лишь на несколько дюймов не доставала до кафельного же потолка. Унылые стены из шлакобетона сильнее заставляли бывшего Хорста Весселя вспоминать прекрасные картины, роскошные ковры и изыски архитектуры, которые ему довелось созерцать в юности. "Роскошь приличествует лишь великим людям", - думал он. Тот, кто когда-то был Хорстом Весселем, твердо верил: человек живет в такой обстановке, какую заслуживает. Не удивительно, что евреи живут в пустыне! Когда он подошел к ряду дверей, то перестал думать о прошлом. Услышав молодые голоса, пробивавшиеся через щели под дверями, он только презрительно улыбнулся. Подонки! Смейтесь, смейтесь. Скоро вам будет не до смеха. Человек, который был когда-то Хорстом Весселем, представил себе недалекое будущее. Мир в хаосе. Народы в смятении. Вместо кафеля, по которому он ступал, будут руины, зараженные радиацией. Ему захотелось засмеяться от радости. Он нашел нужную комнату справа по коридору. Человек, который когда-то был Хорстом Весселем, открыл дверь, вошел и оказался в длинной комнате, заполненной лабораторными столами, на которых громоздилось какое-то химическое оборудование. У дальнего стола стоял человек, опустив голову в раковину. Когда-то его звали Фриц Барбер. Его рвало. Он почти весь исчез в раковине, виден был лишь запачканный лабораторный халат и руки, усеянные старческими пигментными пятнами, судорожно вцепившиеся в края раковины. Человек, который когда-то был Хорстом Весселем, звонко щелкнул каблуками, поскольку, кроме него и блюющего, в комнате никого не было. Но человек, который когда-то был Фрицем Барбером, так и не поднял головы. Он продолжал свое занятие. На столах лежали хирургические инструменты: острый скальпель, резиновые перчатки и металлический зонд. Рядом с этими инструментами стоял поднос, в котором находилось нечто напоминающее зародыш свиньи. - Нет больше сил, - простонал человек, которого когда-то звали Фриц Барбер. Он наконец оторвался от раковины и тяжко сел прямо на пол. Это был толстый лысый человек. Его подбородок и грудь были в остатках вчерашнего обеда. - Нас никто не может подслушать? - спросил у него тот, которого раньше звали Хорст Вессель. - Нет, конечно, - сказал толстяк, сидевший на полу. У него на халате была приколота карточка, на которой значилось: "Доктор Мойше Гаван". - Тогда говори по-немецки, - рявкнул худой человек, - и встань, когда к тебе обращается старший по званию. - Да, слушаюсь, - промычал толстяк и с трудом поднялся на ноги. Лицо его было совершенно зеленого цвета. Толстяк-коротышка с лысиной в обрамлении седых волос. Он был совершенно не похож на того Фрица Барбера, что свирепствовал три десятилетия назад. Но теперь он был доктор Мойше Гаван, сотрудник Вейсмановского научно-исследовательского института. Он преподавал биологию и обучал евреев расчленять свиные зародыши, а также отличать мальчиков от девочек. Времена изменились. - Хайль Гитлер, - тихо сказал толстяк, выкидывая руку в нацистском салюте. - Хайль Гитлер! - резко отвечал вошедший. - Что все это означает? - Разделываем поросят, - вяло улыбнулся толстяк. - Я не создан для такой работы. В фатерлянде я был физиком. Что я понимаю в лягушках, червях, креветках... Он замолчал и снова лицо его стало зеленеть. - Будете делать что вам прикажут! - рявкнул худой, подходя ближе к толстяку. - Мне недосуг выслушивать ваши жалобы по пустякам. Вы достали то, что нужно? Толстяк выпрямился и кивнул. Он едва доставал худому до плеча. - Да, конечно. Потому-то я здесь и оказался. Формально я пришел, чтобы проверить, как студенты справились с заданием... Лицо толстяка стало багроветь. - Хватит, - перебил его человек, которого когда-то звали Хорстом Весселем. - Несите его сюда. У меня мало времени. - Да, слушаюсь, - закивал головой толстяк. - Сейчас, - и шаркающей походкой направился к своему столу. Человек, у которого было мало времени, равнодушно смотрел на разделанного поросенка. Затем он осторожно завел руку за спину и, взяв с соседнего стола скальпель, спрятал его в рукав. Послышалось сопение возвращающегося толстяка. Тот, кто именовался теперь доктором Мойше Гаваном, держал в руках небольшую черную коробку размером с книгу в бумажной обложке. Он нес ее словно королевские регалии. На пухлом лице играла гордая улыбка. Толстяк передал коробку худому. - Это он? - осведомился худой. - Да, - услышал он поспешный ответ. - Я достал самый маленький из существующих, но он в состоянии взорвать атомный заряд или по радио, или с помощью часового механизма. Этот прибор не боится никаких защитных приспособлений. Человек, которого когда-то звали доктором Весселем, взял из рук доктора Мойше Гавана коробочку и стал осторожно ее разглядывать. - Незачем быть таким нежным, - сказал доктор. - Все сделано очень прочно и надежно. - Я не нежничаю! - вспыхнул худой. - Я просто внимательно все рассматриваю. - Оглядев коробку со всех сторон, он спросил: - Значит, устройство сработает? - Сработает, - откликнулся толстяк. Тридцать лет они строили планы. Тридцать лет они старались ничем себя не выдать. Тридцать лет они лгали и выдавали себя не за тех, кем являлись. Теперь человек, которого раньше звали Хорстом Весселем, не сомневался: настал великий час. Скоро он снова станет Хорстом Весселем, пусть даже ненадолго. На несколько минут. - Отлично, - сказал он толстяку. - Вы сделали большое дело. Теперь мы сможем приступить к реализации нашего плана без проволочек. - Прошу прощения, - начал толстяк, подойдя еще ближе. - Но что мне делать, пока я не получил приказ оставить это место? Я понимаю, почему были убиты другие, но я-то делал свое дело честно. Они теряли уверенность в грядущей победе, но я до конца оставался на посту. Я хорошо сделал дело. Я это гарантирую, неужели мне и дальше продолжать учить этих мерзавцев? Неужели нельзя оставить это место? Человек, который когда-то носил имя Хорст Вессель, посмотрел на толстяка, но не увидел Фрица Барбера. Это был кто-то другой. Фриц Барбер был умен, никогда не жаловался, не ныл и не был трусом, уж это точно. Толстяк же, стоявший перед ним, перестал быть арийцем. Он стал доктором Мойше Гаваном. Он стал евреем. Худой улыбнулся и сказал: - Если вы исчезнете сейчас, это вызовет подозрения. Не беспокойтесь, дружище. Когда настанет решающая стадия операции, вас заблаговременно предупредят. Ну а теперь мне надо уходить. Пора готовить великое событие. - Я понимаю, - пробормотал толстяк. Человек, которого когда-то звали Хорстом Весселем, встал по стойке смирно и выбросил руку в нацистском салюте. - Хайль Гитлер! Толстяк старался не смотреть ни на останки поросят, что громоздились на столах, ни на худого человека. Он тоже вскинул руку. Но когда Гаван открыл рот, чтобы произнести "Хайль Гитлер!", человек, которого когда-то звали Хорстом Весселем, выхватил скальпель и ударил им толстяка в грудь. Тот выпучил глаза. Слова застряли у него в горле, он не сумел даже вскрикнуть. Он опустил руку, ноги его судорожно дернулись, подогнулись, и он упал лицом вниз. На пол хлынула кровь. Человек, которого когда-то звали Хорстом Весселем, опустился на колено у тела Барбера и вонзил скальпель до рукоятки в шею толстяка. Тот дернулся последний раз и затих. Худощавый поднялся на ноги. "Тот, кого раньше звали Фрицем Барбером, и раньше порой выказывал слабину, - думал худой. - Мне бы следовало заметить это раньше. Но теперь с ним больше не будет хлопот. Скоро, скоро произойдет великое событие! Скоро призрак Гитлера получит полное удовлетворение. Скоро не станет евреев. Они сгинут все до единого! Ну а если при этом погибнет и кое-кто из арабов, большой беды не будет. Впереди - величественная цель, и нечего заботиться о безопасности тех, кто живет бок о бок с евреями". Человек, который был в свое время самым молодым среди крупных эсэсовских чинов, стал натягивать на руки резиновые перчатки. "Прежде чем я приступлю к осуществлению последней стадии нашей операции, - думал он, - я должен избавиться от этих американских агентов". С этой мыслью Хорст Вессель стал рыться в медицинском оборудовании в поисках хирургической пилы. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Зава проснулась от пронзительного визга, какого не слышала с детства, когда возле ее родного киббуца потерпел крушение реактивный самолет. Она вскочила, вернее, попыталась вскочить на ноги, поскольку джип несся по дороге, и воскликнула: - Что случилось? Мы переехали овцу? Мы задавили индюшку? Чиун обернулся к Римо. - В чем дело? Неужели твоя безалаберная езда, которая может сравниться по бездарности разве что с твоим умением прыгать, лишила жизни еще одно живое существо? - сурово спросил он. - Нет, папочка, - отозвался Римо. - Она имеет в виду тебя, а не меня. - Что ты слышала, о юная особа? - спросил Чиун, оборачиваясь к Заве. - Ужасный, пронзительный визг. Прямо мурашки поползли по телу. Это было ужасно! - В таком случае я ни при чем, - успокоившись, отвечал Чиун, - Потому как я пел чудесную корейскую песню, которая баюкала тебя. Скажи честно, ты ведь действительно была убаюкана моим пением? - Чиун! - сказал Римо. - Увы, она имеет в виду именно твое пение. Боюсь, что теперь за нами вдогонку бросятся все военные патрули и все волчьи стаи, какие только есть в округе на расстоянии двух десятков миль. - Что ты понимаешь в колыбельных, - невозмутимо отвечал Чиун. - Веди себе машину, пачкун. - Мы едем в машине? - осведомилась Зава. - Я действительно спала? О Боже, где мы находимся? - Не волнуйся, - отозвался Чиун. - Мы в стране Ирода Чудесного, в государстве Израиль, на планете Земля. - Но где именно? - не унималась Зава. - Судя по карте, мы сейчас в районе Латруна, - сообщил Римо. - Это хорошо, - обрадовалась Зава. - А то я испугалась, что мы проехали нужное место. Теперь смотрите, скоро будет поворот на Реховат. Я забыла вам сказать, что мы выследили тех, кто пытался вас уничтожить. Они работали в институте Вейсмана. Когда они прибыли в Реховат и нашли институт, им удалось отыскать комнаты палестинцев без лишних расспросов. Там оказалось пусто, безлюдно и не было ничего, что могло бы навести на след. Это были клетушки со стенами из шлакоблоков, в каждой из которых имелся деревянный стол, деревянный шкафчик, деревянная кровать и деревянная, застланная грубой парусиной кровать. - Наши люди уже осмотрели эти помещения, - сообщила Зава, - но так и не смогли найти ничего, что бы вывело их на тех, кто стоял за этими палестинцами. Чиун вышел в коридор, а Римо еще расхаживал по последней из комнат. Ему в руки попался учебник. - Эти типы здесь работали или учились? - спросил он у Завы. - И то, и другое, - отвечала она. - Их работа, конечно, отвлекала от занятий, но тем не менее они все же ходили и на лекции. А что? - Ничего особенного. Просто учебник по биологии, как мне кажется, не входит в число бестселлеров, любимых арабами. Ведь это учебник биологии? Внезапно в дверях появился Чиун. В руках у него было по книге. - Что ты делаешь? - спросил у него Римо. - Работаю, - последовал ответ. - А ты что делаешь? - в свою очередь поинтересовался старик кореец. - Ничего не делаю, - признался Римо. - Вот именно, - сказал Чиун, бросая книги на пол. - Пока вы обменивались воспоминаниями о съеденных вами гамбургерах, я за вас трудился в поте лица. Вот, полюбуйтесь. Римо посмотрел на валявшиеся на полу книги и сказал: - Молодчина, Чиун, только я сомневаюсь, что институт позволит тебе забрать их с собой. Попробуй заглянуть в столовую. Может, там тебе что-то обломится? - Ты слеп, - ответствовал Чиун. - Ты смотришь, но не видишь. А я сказал "полюбуйтесь", надеясь, что ты все же кое-что заметишь. - Минуточку, - сказала Зава, опускаясь на колени. - А что, эти книги из других комнат? - Именно! - сказал Чиун. - Ты уверена, что у тебя в Корее нет родственников? Римо озирался по сторонам с видом полнейшего недоумения. - Может, кто-нибудь из вас объяснит, что происходит? - спросил он. Зава подошла к столу и взяла учебник биологии, лежавший там. - Смотри, Римо, - сказала она. - Это такой же учебник, как и те два. Полюбуйся! - И ты туда же. Зава! Ладно, ну и что с того? - Это и есть след. Эти палестинцы ходили вместе на занятия к одному преподавателю. - Ну, может, хотя бы дальние родственники? - не унимался Чиун. - Да, небольшая подготовка, и ты далеко пойдешь, смею тебя уверить. Римо недобро посмотрел на Чиуна, потом опустился на колени рядом с Завой и распахнул книгу. На форзаце имелась какая-то запись на иврите. - Так-так... - сказал он. - Но что это означает? - Биология, - прочитала Зава. Комната Б-27 Преподаватель - доктор Мойше Гаван. Римо захлопнул книгу и бросил ее обратно на пол рядом с остальными. - Ну что ж, навестим доктора Мойше Гавана, - предложил он. Они двинулись по коридору института Вейсмана на поиски комнаты Б-27. Она оказалась в подвальном этаже, в правом крыле. Несмотря на ранний час, вокруг бурлила жизнь. Мимо троицы чужаков сновали взад и вперед люди. Они в основном были старше, чем предполагал Римо, и многие были в форме. Те, кто помоложе, выглядели довольно кисло. Римо подумал, что у них зеленые годы и зеленый вид. - Мы что, пришли во время пожарной тревоги? - прошептал он Заве. - У них учения? - Это не пожарные, - прошептала она в ответ. - Это полицейские. Возле комнаты Б-27 собралась толпа. Там стоял запах, который Римо не спутал бы ни с чем на свете. Этот запах преследовал его повсюду. Пахло смертью. - Оставайтесь здесь, - сказал он Заве и Чиуну, - а я попробую выяснить, что случилось. - Здесь пахнет свининой, - сообщил Чиун. - Я лучше подожду в машине. - И с этими словами он двинулся прочь, махнув рукой Заве, чтобы она шла за Римо. Римо протиснулся через толпу студентов и преподавателей и оказался рядом с дюжим полицейским. Тот обернулся и грубым голосом сказал что-то на иврите. На это Римо ответил по-корейски, упомянув мать полицейского и ослиные уши. Полицейский пробурчал еще что-то, и Римо уже собирался перейти на более понятный язык, когда между ними выросла Зава, предъявила какую-то карточку и заговорила с полицейским, стараясь его успокоить. Полицейский поднял руку, и они прошли дальше. Римо и Зава остановились у двери комнаты Б-27. Если бы они двинулись дальше, то угодили бы в кровавую лужу. Кафельный пол был словно застлан кровавым ковром. В центре комнаты они увидели свастику, сложенную из рук и ног того, кто еще недавно был человеком. Вокруг свастики стояли подносы с разделанными свиными эмбрионами. - Некоторые люди слишком рьяно относятся к своей работе, - сказал Римо. - Как увлекутся, так и не могут остановиться. Зава отошла от дверей. Римо пригляделся и увидел карточку в верхнем правом углу свастики. Там значилось: "Доктор Мойше Гаван". Грубый голос за спиной Римо что-то спросил. Римо обернулся, увидел полицейского, а за спиной блюстителя порядка и Заву. - Он хочет знать, закончили вы или нет, - пояснила Зава. - Закончил, - сказал Римо. - Пошли. Он снова стал пробираться через толпу. Впереди шли и о чем-то беседовали полицейский и Зава. Римо похлопал ее по плечу. - Спросите его, где тут поблизости телефон. Мне надо срочно позвонить, - сказал Римо. - Мне тоже, - сказала Зава. - Бросим жребий, - сказал Римо. Зава спросила полицейского, где тут телефон, и их препроводили в офис и уверили, что линия никем не прослушивается. Здесь проводилось немало важных правительственных работ, и потому с безопасностью якобы дело обстояло самым наилучшим образом. Они бросили монету, Римо выиграл и набрал номер Смита. Поскольку время было раннее и мало кто пользовался линией в эти часы, связь была установлена в рекордное время. Римо пришлось ждать каких-то пятнадцать минут. Смит был бодр, но выслушал Римо без энтузиазма, особенно когда дело дошло до сообщения о смерти доктора Мойше Гавана. - Вы поступаете хуже некуда, - прокомментировал Смит отчет Римо. - Растет гора трупов, вы взорвали установку, которая стоит миллион... - Вы уже об этом слышали? - Такие новости распространяются быстро. Из-за этого чуть было не возник международный скандал. Слава Богу, никто не знает, что это дело ваших рук. Вы, надеюсь, проследите, чтоб об этом действительно никто не знал? - Если вы будете молчать, то и я не стану хвастаться, - успокоил его Римо. - Ну и что у вас имеется, кроме ваших подвигов и почти нарушенной секретности? - Песня в душе, - буркнул Римо. - Послушайте, Смитти, я понятия не имею, что тут творится. Это ваша работа. Вы должны узнать, почему чуть не рухнула наша "крыша", вы должны проследить взаимосвязь между всеми этими покойниками, и вы должны найти человека или людей, с которыми я потом кое-что сделаю. - Спокойно, Римо, спокойно, - услышал он в трубке голос Смита. - Работайте, думайте, а я скоро передам вам необходимые инструкции. - Чудесно, - сказал Римо. - Я просто сгораю от нетерпения. Только, пожалуйста, поторопитесь. Кстати, вы не забыли выслать Чиуну его видеокассеты? Если он не получит их в самое ближайшее время, то превратит меня в отличный гамбургер. - Кассеты высланы вчера. Насчет гамбургеров мне ничего не известно. - Отлично. До скорой встречи. Римо положил трубку. Настроение у него было кислое. "Думайте, думайте!" Он немного пошевелил мозгами и решил, куда при случае лучше послать Смита вместе с его компьютерами. Факты просты. Зава Фифер убила единственного человека, от которого можно было бы получить сведения о происходящем. И вообще, где бы она ни появлялась, вокруг начинали громоздиться друг на друга покойники. Что с ней делать? Вот о чем стоит подумать! Он вышел из офиса. У дверей ждала Зава. - Закончили? - спросила она. - Да, - сказал Римо. - Прошу. - Спасибо. Зава двинулась было в офис, но Римо окликнул ее: - Зава! О чем вы беседовали с этим полицейским? Он почувствовал, что задал верный вопрос. - Ни о чем. А что? - Бросьте, мне можете выложить все начистоту. Я хочу знать все. - И Римо сделал шаг в ее сторону. - Он просто интересовался, не могли ли вы быть там раньше. Ему показалось, что он вас уже видел. Что ж, это звучало правдоподобно. Надо зайти с ней в офис и выжать всю правду. - Так, и что же вы ему ответили? - Я сказала, что это исключено. Что вы были все это время со мной, - сказала Зава и пошла звонить. Римо остановился и задумчиво нахмурился. Зава, конечно же, не могла убить Гавана, так как провела эту ночь в его обществе. Но как объяснить тех четырех типов, которые напали на нее в пустыне? Римо почесал затылок и пошел на улицу. Ему не нравились эти головоломки. Он отправился на стоянку, где в джипе восседал с прямой спиной Чиун. Восходящее солнце красиво подсвечивало тучи на горизонте и пески. Римо прислонился к джипу и пожалел, что бросил курить много лет назад. - Ты удручен, сын мой, - сказал Чиун. - Да, это местечко действует мне на нервы. - Я тебя понимаю. Трудно работать в краях, лишенных подлинной красоты. Солнце поднялось чуть выше, отчего пески заиграли так, словно были из чистого золота. - Не в этом дело, - уныло произнес Римо. - Меня бесит другое: мы пока что ничего толком не сделали. - Ничего не сделали? - удивился Чиун. - А кто прошлой ночью убил плохих людей, хотя, конечно, ты не поднял правильно локоть, когда наносил удар. Это, по-твоему, называется ничего не сделать? А те двое у отеля, которые поставили под угрозу безопасность моих драгоценных чемоданов? Ты разобрался с ними - теми методами, которым я тебя научил. Конечно, ты использовал мои приемы не самым удачным образом, но все равно это кое-что да значит. А разве тысячелетняя мудрость - это ничего? Разве золото, полученное в уплату, это ничего? Ты удивляешь меня, Римо. Еще несколько недель в этих местах, и ты поможешь израильтянам решить проблему перенаселения здешних городов. Римо только хмыкнул. - Нет, твоя хандра вызвана исключительно уродливостью здешних ландшафтов, - стоял на своем Чиун. - О, где вы, великолепные дворцы прошлого? Римо смотрел на тучи, которые ползли по горизонту, оставляя за собой мокрый песок пустыни. - Ты не беспокойся, - усмехнулся Римо. - Смитти сказал, что твои драмы уже высланы. - Смит - идиот, - буркнул Чиун. - Кончится тем, что мои прекрасные истории окажутся на Северном полюсе. - Помолчав, он добавил: - Впрочем, мы можем вернуться в отель, если хочешь. Прямо сейчас. Когда к джипу подошла Зава, Чиун пританцовывал вокруг Римо, приговаривая: "Прямо сейчас, сейчас, сейчас!" - В чем дело? - спросила Зава Римо. - Он хочет поскорее выяснить, злокачественная или доброкачественная опухоль у Бренды, не потерял ли судья Попинджей свое место из-за разногласий с Мегги Барлоу, а также поможет ли методика лечения наркомании доктора Белтона выздороветь маленькой дочурке миссис Бакстер с тем, чтобы она смогла принять участие в розыгрыше большого скакового приза. - Что-что? - Ничего. Он хочет поскорее вернуться в отель. - Мы не можем отправить его в машине с полицейскими? - осведомилась Зава. - Если им не вздумается помешать ему смотреть сериал "Пока Земля вертится", то почему бы и нет? - Что? - Да ничего. Короче, пусть возвращается в машине с полицейскими. Римо отвел Чиуна к машине полиции, которая ждала его, и маленький кореец уютно устроился на заднем сиденье, лопоча о том, сколь велик Рэд Рекс, звезда сериала "Пока Земля вертится". - Ему поистине нет в мире равных, - говорил Чиун, когда за ним закрыли дверцу. - Изумительный лицедей! Я встретил его однажды. В Голливуде. Да, да! Не хотите ли посмотреть его фотографию с дарственной надписью? Он подарил ее мне лично. А я научил его, как двигаться... Римо и Зава смотрели вслед удаляющейся машине... Двое полицейских, ехавших с Чиуном, повернувшись друг к другу, растерянно спрашивали "Ма? Ма?", пока Чиун не повторил свой монолог еще раз, уже на иврите. Зава посмотрела на Римо, потом на небо, которое покрылось тучами. - Похоже, будет дождь, - сказал Римо, - лучше поднять верх у джипа. Когда они пошли к машине, Зава не спускала глаз с Римо. Ее глаза пытались проникнуть внутрь его, пока они закрепляли брезентовый верх. Римо показалось, что он кое-что заметил в глубинах ее глаз, но он быстро вспомнил слова Чиуна: "Глаза вовсе не окна души. Они вводят в заблуждение. Истинное окно души - это желудок. Живот. Там начинается жизнь, и там она кончается. Смотри на живот, Римо". Римо, собственно, так и поступил сейчас. Он посмотрел на живот Завы. Его опытный взгляд различил под рубашкой хаки, как сокращаются ее мускулы. Как только они закрепили брезентовый верх джипа, упали первые крупные капли дождя. - Гроза идет с юга, - сказала Зава. - Поедем ей навстречу. Римо завел мотор. Зава села рядом с ним. Они двинулись навстречу грозе. Они проезжали городки, проезжали киббуцы. Они проезжали мимо детей, которые играли в озерцах - залитых водой воронках от бомб. Они проезжали ржавые русские танки с полинявшими египетскими эмблемами. После некоторого молчания Зава сказала: - Те, на кого я работаю, не видят никаких враждебных действий, направленных на подрыв безопасности вокруг оружия, которым мы, кстати, и не владеем, что бы там ни писал по этому поводу журнал "Тайм". Они не видят в убийствах никакой взаимосвязи. Они уверены, что это просто жертвы маньяка, а значит, этим должна заниматься полиция. - А вы что по этому поводу думаете? - осведомился Римо. - По-моему, они заблуждаются, - медленно отвечала Зава. - Я чувствую, как вокруг нас сгущаются тучи. Опасность. Я чувствую, как у нас на шее затягивается петля. - Она помолчала, потом быстро добавила: - Но мое начальство не доверяет смутным ощущениям. Они хотят встретиться с вами и выслушать ваше мнение. - Нет уж, увольте, - сказал Римо. - Я человек необщительный и застенчивый. - И я вас об этом тоже прошу, - сказала Зава. - Мне ведь кажется, что вы прибыли сюда, чтобы действительно помочь нам всем. Поверьте мне, Римо, я работаю ни на военных, ни на разведку. - Серьезно? - Я работаю на "Захер лахурбан". - А что это такое? - Это агентство, которое ведает безопасностью ядерных объектов. Название в переводе означает: "Помните о разрушенном храме". Первые два храма евреев были разрушены до основания, оставив нас без дома. Для нас Израиль - последний храм, последний оплот. Римо свернул на обочину и остановил машину. - Ой! - воскликнула Зава. - Смотрите! Прошел дождь, и распустились цветы. Словно по мановению волшебной палочки, пустыня вдруг превратилась в благоуханный ковер из красных, белых, желтых и голубых цветов. Зава выскочила из машины и побежала по этому чудному ковру. Римо пошел следом. Зрелище получилось удивительным: они были в саду, который понравился бы и самому Чиуну. Они шли рядом, соприкасаясь бедрами, плечами, локтями. Зава чувствовала, как цветы ласкают ей ноги, а свежий ветер гладит лицо. - Когда не стало моего жениха, - сказала Зава, - я решила, что перестала что-либо чувствовать. Я думала, что никогда больше не буду счастливой. Жизнь для меня имела смысл только для того, чтобы защищать других от повторения таких трагедий. Зава говорила медленно, тщательно подбирая слова, словно переводя свои чувства с иврита на английский. - По правде сказать, Римо, я увидела вас и испугалась. Мы оба работаем, делая примерно одно и то же, и я не сомневаюсь: вы чувствуете примерно то же, что и я. То есть единственное, что делает жизнь осмысленной, - это наша работа. - Но погодите... - начал было Римо. - Нет, дайте мне договорить. Я знаю, что ни вы, ни я ничего поделать не можем. Но я вижу, как плохо жить без надежды, без радости. Нельзя изгонять их из жизни. Надо надеяться... Римо посмотрел в глаза Завы и понял: они не обманывают. Он посмотрел ей в глаза и увидел самого себя. Он увидел себя, каким он был десять лет назад, пока не возымела еще действие дрессировка у Чиуна. Он тогда еще считал, что в убийстве есть какой-то смысл, кроме проявления навыков убийцы. Как давно это было. В глазах Завы Римо увидел другую девушку. Девушку, у которой было дело, забиравшее ее целиком, без остатка. Очень похожую на Заву. Храбрую, честную, преданную, мягкую и безжалостную, добрую и красивую. Девушку, которую Римо когда-то любил всем сердцем. Ее звали Дебора. Она была агентом израильской контрразведки. В ее задачу входил поиск нацистских преступников. Она разыскала доктора Ганса Фрихтмана, палача Треблинки. В штате Вирджиния. Там она и встретила Римо. Они провели вместе час, а потом Фрихтман убил ее дозой героина, которой хватило бы на целый полк. Позднее Римо отплатил Фрихтману той же монетой, но Дебору вернуть не мог никто. Ни он, ни Чиун, ни КЮРЕ со всеми их компьютерами, ни даже Зава. - Римо! - услышал он голос Завы из цветов. - Сделай так, чтобы я снова научилась чувствовать. Тогда я снова смогу быть счастливой. Римо шел среди цветов и чувствовал себя кем-то вроде Волшебника Изумрудного Города. Что хотел Железный Дровосек? Сердце! Что хотела Зава? Возможность чувствовать. Железный Дровосек получил мешочек с опилками. Ну а что он, Римо, сможет дать Заве? Римо посмотрел на цветочный ковер, протянувшийся чуть ли не до горизонта. Один голос в нем уверял, что еще несколько дней, и здесь от этого великолепия останется одна солома. Другой голос возражал: это не повод не обращать внимания на сегодняшнюю красоту. Римо взял Заву за руку и усадил ее на ковер. - Однажды я получил письмо, - сказал он. - От кого и почему, сейчас не важно. Но скажите, у вас когда-нибудь была сестра? Зава покачала головой. В глазах ее появились слезы. Римо сел рядом и продолжил: - Короче, я получил письмо. В нем говорилось. "Каждый из нас несет свое прошлое, словно крест, и играет судьбой, словно глупец. Но время от времени мы должны прислушиваться к голосу логики. А логика нашего положения состоит в том, что любовь нас погубит. Если бы мы могли стряхнуть с себя наши обязанности, словно пыль! Но, увы, нам этого не дано!" Римо откинулся в траву, утонул в цветах и с удивлением подумал, что помнит то письмо слово в слово. Он был рад, что сохранил умение помнить. - "Мы дали друг другу час времени и обещание, - продолжил он. - Будем же хранить воспоминания об этом часе, ибо они делают нас добрыми. Не позволяйте врагам разрушить их. Ибо если мы сохраним в себе самое доброе, то непременно встретимся тем утром, которое будет длиться вечность. Это так же верно, как и то, что текут волны реки Иордан. Это обещание, которое мы обязаны сдержать". Римо заметил, что у него дрожит голос. Он замолчал, попытался сглотнуть. Но у него пересохло в горле. Ну почему Чиун обучил его всему на свете, по не рассказал, как надо поступать, чтобы не дрожал голос и не пересыхало горло? Римо заморгал и вдруг увидел нежное лицо Завы Фифер, которое вдруг заполнило собой небо. Она улыбалась, и губы се были мягкими. Ее взгляд нельзя было уже назвать пустым. Римо, правда, не мог объяснить, чем наполнились ее глаза, но так или иначе в них появилось нечто новое. - У меня есть лишь час, - сказал он. - Я сдержу обещание, - прошептала Зава, наклоняясь все ближе. Римо прижал ее к себе, и они отправились в шамму. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Ирвинг Одед Маркович похлопал себя по животу. Потом по предплечьям. Потом по бедрам. Убедившись, что кровь в его жидах течет быстро, он ударил кулаком по стене подвала. Один раз правой рукой, второй раз левой. Затем он ударил по стене ногой - сначала правой, потом левой. После этого он обежал комнату пятьдесят раз. Затем упал на пол и полсотни раз отжался на руках. Потом перевернулся на спину и пятьдесят раз перешел из лежачего положения в сидячее и наоборот. Зачем встал и снова похлопал себя по животу. Он решил, что готов. Ирвинг подошел к старому ржавому сундуку. Он его захватил с грузового корабля "Бродяга", на котором пятнадцать лет назад прибыл в Хайфу. Он распахнул крышку и стал одеваться, не спуская в то же время глаз с картинок из журналов, которыми оклеил крышку с внутренней стороны. Глаза и промежности израильских красоток были закрашены черным фломастером. Ирвинг натянул на свои широкие плечи белую рубашку, а на свои мускулистые ноги бежевые брюки. Завязывая коричневый галстук, он еще несколько раз пнул стенку. Затем нацепил на плечо кобуру, в которой покоился тяжелый восьмизарядный пистолет итальянского производства. Наконец он надел бежевый пиджак и пошел наверх. - Это ты, Ирвинг? - услышал он из кухни пронзительный голос. - Да, ма, - откликнулся Ирвинг. Разговор шел на иврите. Он сел на мягкий коричневый диван перед батареей и извлек из-под нее свои кроссовки. Надев их, он встал и подошел к зеркалу в холле. - Что ты хочешь на ланч? - раздался из кухни все тот же пронзительный голос. Ирвинг внимательно изучил свое классически еврейское лицо, чтобы удостовериться, что с его внешностью полный порядок. - Ничего, ма. Я не приду на ланч. Нос был сломан. Работа Зигфрида Грубера, в 1944 году, во время учебной подготовки штурмовиков. Все в порядке. - Ты не придешь на ланч? - удивился голос на кухне. - Но ты же умрешь с голоду! Волосы курчавые. Результат обработки туалетным набором "Ремингтон" и феном "Супер Макс". Получился неплохой перманент. - Нет, ма, не проголодаюсь. Я перехвачу что-нибудь. Слабый покатый подбородок и карие глаза, результат пластической операции, и эффект от контактных линз. Просто превосходно! - В чем дело, Ирвинг? - осведомился голос на кухне и сам же ответил: - Я все знаю. Ты просто встретил симпатичную девушку и пригласил ее на ланч. Почему ты никогда не приглашаешь друзей домой, Ирвинг? Ирвинг оторвался от зеркала и постучал в стену пальцем. - Ма, это не девушка. Просто у меня есть кое-какие срочные дела. - А! - В голосе появилось разочарование. - Это с тем славным человеком, что работает в правительственном учреждении? - Именно, ма, - отозвался Ирвинг Одед Маркович. - С ним. Он двинулся через столовую, направляясь к двери черного хода. - А к обеду вернешься? - не унимался голос из кухни. - Да, ма, - сказал Ирвинг и вышел из дома. Он спустился с крыльца, прошел через задний двор, где был разбит маленький садик, а затем через ворота вышел в переулок. Когда он оказался на улице, ему хотелось вопить от радости. Наконец-то, тридцать лет спустя, снова предстояло дело. Тридцать лет подготовки, тридцать лет упражнений, тридцать лет ненависти. Теперь же он, человек, который убил Ирвинга Одеда Марковича голыми руками, полковник элитных гитлеровских частей, напомнит миру о себе. Наконец-то фатерлянд снова призвал его. У него даже слюни потекли от возбуждения. Инструкции были недвусмысленны. Приказы исходили от того, кому он всецело доверял. Из верхних эшелонов. Он был готов действовать. Теперь таких, как он, оставалось лишь двое. Остальные пытались сбежать или растеряли боевой дух. Теперь оставались лишь они с Хорстом. Им и предстояло довести до конца то, что задумал фюрер. Сначала после войны ничего не происходило. Он кочевал с места на место, наблюдая, как крепнет еврейское государство, и поддерживая себя в хорошей форме. Затем медленно, но верно он превратился в активиста Американского еврейского движения. Митинги в Масачусетсе, лоббирование в Вашингтоне, митинги в Нью-Йорке. Проникновение в растущий, начинающий процветать Израиль. Помощь с целью последующего уничтожения. Дорфману нужно было лишь выполнять определенные инструкции и время от времени посылать весточку "родителям". Но наконец он получил сигнал: войти в доверие. Просочиться. Пропавший без вести "сын" Марковичей вернулся в Землю Обетованную. Дорфман помогал в часовом магазине "отца", ходил за покупками для "матери". Долгие годы он вынашивал ненависть, ел их пищу, продолжал обманывать их родительские чувства. В его сердце была лишь черная смерть. Но теперь настал его час. Вскоре не станет никаких Марковичей. Ему оставалось убить лишь двоих. Всего-навсего две смерти, и прощай, Израиль. Прощай, осточертевшая физиономия его "папочки", мелочная опека его "мамочки". Что ж, может, тогда убитый им Ирвинг перестанет посещать его в кошмарных снах. Итак, только двое. Двое американских агентов. Как там их зовут? Ах да, Римо и Чиун. Ему говорили, что они считаются опасными противниками. Ирвинг Одед Маркович чувствовал приятную тяжесть пистолета в кобуре. Ему казалось, он слышит, как бьется сердце его оружия. Пистолет пел, сиял, бурлил жизнью. Ничего, ничего, обещал он. Скоро в бой. Ирвинг медленно шел по улице Бен Иегуда, чувствуя, как припекает солнце, несмотря на то, что еще не было одиннадцати. Он потел и радовался. Ему хотелось, чтобы солнце шпарило все сильнее и сильнее, пока кожа у этих людишек не почернела бы, дома не обрушились и евреи не набросились бы друг на друга, словно взбесившиеся собаки. Отличная шутка. Ей уже тридцать лет, а она по-прежнему доставляет ему удовольствие. Насвистывая и заложив руки в карманы, Ирвинг зашел в отель "Шератон". Он вошел в поджидавший пассажиров лифт, нажал кнопку и поехал на восьмой этаж. Он не ломал голову над хитростями стратегии. Он просто дождется нужного момента, распахнет дверь и уложит их обоих. Все очень просто. Никаких изысков из телесериалов. Никакого газа в вентиляционный люк, никакой серной кислоты через душ. Просто два куска свинца, которые полетят примерно со скоростью звука и врежутся в податливую плоть. Бах! бах! - и порядок. Легче легкого. Ирвинг Одед Маркович вышел из лифта на восьмом этаже и двинулся к номеру люкс, где, по его сведениям, остановились американцы. Он осмотрелся, потом прислушался. В номере кто-то был: он слышал, как там говорили на иврите. Он толкнул дверь правым плечом. Раздался треск. Дверь слетела с петель и шлепнулась на кровать. Пригнувшись, Ирвинг влетел в номер, на ходу вынимая свой гладкий вороненый итальянский пистолет. Уже оказавшись в номере, он приметил маленькую фигурку, сидевшую примерно в десяти футах от него. Тридцать лет Ирвинг тренировал мускулы и реакцию ради этого момента. Не отрывая глаз от фигурки в желтом кимоно, он навел на хозяина номера пистолет. Нацелив его на человечка с лысиной, окаймленной кустиками седых волос, он спустил курок. Раз и два! Пистолет с глушителем дважды глухо кашлянул, но эти звуки утонули в коврах и гардинах, которых в номере было хоть отбавляй. Не успели стихнуть звуки выстрелов, как цветной телевизор в центре комнаты затрещал и стал испускать искры. На потемневшем вдруг экране обозначились два отверстия в паутине трещин. Тонкий азиатский голос невозмутимо произнес: - Можешь передать императору Смиту: нет никакой необходимости уничтожать старый приемник, даже если ты доставил новый. Я и сам мог бы с этим разобраться. Когда телевизор перестал трещать, Ирвинг выпрямился. На кровати сидел и вертел в руках дверную задвижку маленький тщедушный старичок. - Это была учебная программа, - продолжал он как ни в чем не бывало. - Передай императору, что я оценил быструю доставку и преклоняюсь перед его мудростью. А теперь попрошу мои дневные драмы. Маркович прицелился как следует, так что на мушке оказался нос этого чертова китайца. "Возьми себя в руки, Хельмут, - сказал он себе. - Стрельба по телеэкранам - это же просто стыд и срам. Помни, главное - не утратить навыков". Его палец снова нажал на спуск, он услышал тихий кашель пистолета, почувствовал легкую отдачу. Выстрел получился хороший. Мягкий, четкий, все как по учебнику. Маркович подумал, что никогда не узнает, что делал этот китаец в номере американца и какие там драмы он просил - ведь сейчас его желтые мозги будут размазаны по стенам. - Насколько я понимаю, ты не американец, а просто жалкий любитель, каковых в этой малопривлекательной стране хоть отбавляй, - услышал он голос желтокожего старичка. Ирвинг с удивлением уставился на дымящееся отверстие в изголовье кровати и затем, обернувшись на голос, увидел, что азиат по-прежнему преспокойно восседает за письменным столом. Ирвинг повернулся к старичку с криком: - Что за фокусы, сволочь?! Он нацелил пистолет в живот китайцу, а в мозгу его вертелось: "Курьер? Любитель? Малопривлекательная страна? Нет, - сказал он себе. - Не надо обращать внимания на эту ерунду. Ты Хельмут Дорфман. Замечательный стрелок. Подумай о стимулах, пусть сила сознания направит нулю - и тогда стреляй!" Он снова нажал на спуск. Зеркало над письменным столом треснуло, во все стороны полетели осколки. Желтый мерзавец преспокойно устроился на кресле в другом конце комнаты в позе лотоса. Он говорил: - Американцам нельзя доверить даже пустяка. Даже при доставке посылок на дом нечего ждать красоты. Вот я предвкушаю наслаждение. Что же я получаю вместо этого? Какого-то детину с крашеными волосами, пластмассовыми штучками на глазах и шрамами на шее от пластической операции. Он является ко мне с пистолетом и начинает крушить мебель. Чем она тебе так не угодила? Ты - борец с уродством нашей жизни? Отлично, но в таком случае тебе потребуется пушка куда большего калибра. В голове у Марковича все пошло кругом. Откуда этот чертов китаец узнал о пластической операции? Как он догадался насчет крашеных волос? Почему он распознал с первого взгляда, что у него контактные линзы? Неужели это ловушка? Его пистолет, словно действуя по собственной воле, нацелился азиату прямо в сердце. Маркович воскликнул: - Умри же! Умри во имя германской нации! Пистолет дважды дернулся у него в руке. Ирвинг зажмурился, потом медленно открыл глаза. Азиат стоял прямо перед ним и сердито качал головой. - Нет, нет, только не за германскую нацию. Ни в коем случае. Они наняли представителей Дома Синанджу для одной работы, а потом не заплатили. Хочешь, я тебе об этом расскажу? Маркович отупело стоял посреди номера. Его взгляд переходил с поврежденной кровати на разбитый телевизор, потом на письменный стол. Спинка кресла была растерзана в клочья, и в воздухе еще плавали частички обивки, планируя на ковер. Щепки разбили лампу и врезались в шкаф. Но азиат был целехонек и стоял у него перед носом. - Слушай же, - сказал азиат теперь откуда-то из-за спины Марковича. - Они попросили меня решить вопрос с маленьким человеком с усами. До него дошло, что я должен появиться, и тут он так перепугался, что убил женщину. Маркович издал яростное рычание, схватил пистолет двумя руками и, нацелив его в лицо восточному мерзавцу, выстрелил. Курок щелкнул, но выстрела не последовало. В патроннике не оказалось патрона. Маркович заморгал. Он уставился на ствол пистолета. Он был прям. Неужели кто-то подмешал отраву в его пищу? Неужели это оказалось возможно? - А потом они отказались нам платить, - как ни в чем не бывало продолжал старичок. - Мы вовсе не виноваты, что он покончил с собой. Вот болван! Ты знаешь, что он имел привычку бросаться на пол и грызть ковер? Нет, это слишком. Сначала шутить шутки над верным сыном рейха, а потом делать идиота из великого фюрера? Это чересчур! Этот человек во что бы то ни стало должен умереть! - Ты просто демон! - вскричал человек, которого когда-то звали Хельмутом Дорфманом. - Ты нечистая сила. Я должен убить тебя голыми руками. Он протянул руки к человечку, его руки, закаленные многими годами, проведенными в море, постоянными упражнениями, уже собирались ухватить за горло того, кто позволил себе клеветнические речи насчет самого фюрера. Но не успели его пальцы сомкнуться на шее врага, как перед его глазами что-то мелькнуло. Внезапно он понял, что его руки куда-то исчезли и ему теперь нечем убивать наглого негодяя. Он застыл, потом недоуменно вскинул руки. По его пиджаку хлынули два потока крови. В горле застыл страшный вопль, не имея возможности вырваться наружу. Он понял, что ноги пока что остались при нем, но он не успел сорваться с места, чтобы бежать без оглядки. Снова перед глазами что-то мелькнуло, какое-то пятно словно описало кривую вокруг него, и кто-то дернул его за плечи. Некоторое время Ирвинг пребывал в шоке, затем его охватила невыносимая боль, его рот открылся, а глаза, напротив, закрылись. Ему показалось, что он плывет в воздухе, а ноги вдруг куда-то исчезли, как и руки за несколько мгновений до этого. Тут он почувствовал, что лежит на спине на толстом ковре. Затем он уже ничего не чувствовал, кроме нечеловеческой боли. Затем и боль исчезла, а на ее месте возникла страшная пустота. Чиун решил спуститься вниз и подождать в вестибюле. Когда же доставят его видеокассеты? "К счастью, - думал он, - скоро появится Римо. Пусть немного приберется, а то в номере сделалось... неуютно". ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ - Римо, - сказала Зава. - Это Йоэль Забари, глава "Захер лахурбана", а это Тохала Делит, мой непосредственный начальник. Господа, это Римо Уильямс. - Мистер Вил Ямс? - повторил Йоэль Забари. - Мистер Забор, мистер Делюкс, - сказал Римо. - Забари и Делит, - поправила Зава. - Понял, - отозвался Римо. Они стояли в комнате на третьем этаже агентства по ядерной безопасности. Они приехали сюда после трех с половиной часов гонки по пустыне. Но это не выветрило из их памяти воспоминания о ковре из благоуханных и красочных цветов. В офис Забари внесли два дополнительных мягких красных кресла и поставили одно против стола Забари, другое - напротив того места, где обычно сидел Делит. Итак, Зава и Римо вошли в комнату, где уже сидели Забари и Делит. Зава, лицо которой приобрело румянец и удивительную нежную гладкость, подошла и села рядом с Забари, напротив Делита. - Присаживайтесь, пожалуйста, - сказал Забари Римо по-английски, но с сильным акцентом. - Зава, ты выглядишь очаровательно. Мистер Уильямс, я очень рад нашей встрече. Римо обратил внимание, что эти слова произнесла половинка рта хозяина кабинета. Выражение его настоящего глаза и интонации, с которыми были сказаны эти слова, означали примерно следующее: "Очень приятно встретиться со столь опасным человеком в обстановке, где в случае чего его можно спокойно отправить на тот свет". Римо сел в кресло напротив Забари. - Ловко вас изукрасили! - сказал он. - Что, мина? Да, жить здесь - невелика радость. Ну и страна у вас, я вам скажу! Зава засопела, и щеки ее приобрели цвет супа с помидорами. Забари, однако, отнесся к этому совершенно спокойно и ответил миролюбиво: - Это и есть знаменитая американская прямота, так? Ну, разумеется, мистер Уильямс, мы не можем нести ответственность за возникшие у вас проблемы. Туристы, отправляясь на ночную прогулку по пустыне, должны соблюдать осторожность. Как гласит Талмуд: "Сегодня человек здесь, а завтра в могиле". Левая половина его лица исказилась подобием улыбки. Правая часть лица Римо также изобразила нечто, смахивающее на улыбку. - В Книге Синанджу сказано, - отозвался он. - "Я прожил на земле пятьдесят лет, чтобы убедиться в том, что предыдущие сорок девять были ошибкой". - А! - довольно отозвался Забари. - Но Талмуд также гласит: "Господь презирает того, кто говорит одно, а думает совсем другое". - В Книге Синанджу на это сказано: "Мы спим, вытянув ноги, свободные от правды и свободные от неправды". - Ясно, - откликнулся Забари. - Талмуд в своей мудрости так наставляет нас: "Тот, кто совершает преступление, - преступник, даже если он в то же самое время и секретный агент". - Хорошо сказано! - похвалил Римо - А в Книге Синанджу записано: "Совершенный человек не оставляет за собой следов". - М-м-м, - промычал Забари, размышляя над услышанным, затем процитировал снова: - "Беспокойство убивает даже самых сильных". Римо ответил нараспев, как это обычно делал Чиун: - "Хорошая подготовка - это еще не знание, а знание - еще не сила. Но соедините хорошую подготовку и знание, и получится сила". Или, по крайней мере, у меня возникает такое впечатление, что сила не заставит себя долго ждать. Хотя, возможно, я и неправ. Забари покосился своим нормальным глазом на Римо и чуть подался вперед в кресле. - "Досужая болтовня ведет к греху", - сказал он, а затем, словно вспомнив, откуда цитата, договорил: - Этому нас также учит Талмуд. - "Дважды подумай и промолчи", - отозвался Римо и также привел источник: - Так говорит Чиун. Делит и Зава Фифер сидели и молча внимали словесной перестрелке, переводя глаза с одного дуэлянта на другого, как зрители на теннисном матче. Подача перешла к Забари. - "Даже вор молит Бога, чтобы тот ниспослал ему удачу", - изрек он. - "Не пытайся уложить человека острым словом, - отозвался Римо. - Оно может стать оружием против тебя самого". Делит и Зава повернули головы и сторону своего шефа Йоэля Забари. - "Молчание хорошо для людей ученых. А для глупцов - еще лучше". Головы повернулись в сторону Римо. - "Учись убивать взглядом. Это оружие подчас понадежнее, чем руки". - "Человек рождается со стиснутыми руками, - услышали присутствующие голос Забари. - Он надеется завладеть всем миром. Но умирает он с пустыми руками и ничего не берет с собой". Римо не заставил себя долго ждать: - "Для человека понимающего все может оказаться оружием". Матч окончился. Забари расхохотался и пристукнул ладонью по столу со словами: - Это наш человек, - адресовался он к Заве. Зава тепло улыбнулась. - Я рад, что доставил вам удовольствие, - отозвался Римо. У меня в запасе оставалось лишь одно: "Когда приходит весна, зеленеет трава". Забари рассмеялся еще пуще и сказал: - И у меня тоже оставалось про запас последнее изречение: "Человек должен научить сына какому-то ремеслу и умению не тонуть в воде". Римо и Зава тоже рассмеялись и смеялись до тех пор, пока Делит деликатно не покашлял. - Ты прав. То, - сказал Забари, отсмеявшись, - но ведь тебе известно, как я люблю Талмуд. - И все же Забари не смог удержаться от левосторонней улыбки, когда начал: - Итак, мистер Уильямс... - Римо. - Отлично, Римо. Итак, мы проверяли вас раз, и два, и три, но так и не сумели найти доказательств того, что вы на самом деле американский агент. Римо хотел было осведомиться, как им удалось установить, что он был вообще каким-то агентом, но вместо этого ограничился репликой: - Ну что ж, это веское утверждение. Забари посмотрел на Делита, который кивнул. - Утверждение, основанное на том, - продолжал Забари, - что где бы вы ни оказались, обе стороны начинают нести тяжкие потери. Помимо уничтожения четырех террористов, - Забари сделал паузу, чтобы сплюнуть в корзинку для бумаг, - был взрыв на израильском сернодобывающем комплексе, недалеко отсюда. Наш агент Зава Фифер сообщила, что вы находились в том районе. Мы не имеем права упускать из виду подобное... скажем так... совпадение. У Завы был такой вид, словно она жалела, что нет возможности упустить это совпадение из виду. - Что ж поделаешь, если я такой невезучий, - сказал Римо. - Но я думал, что цель нашей встречи - обмен мнениями, а не дополнительное изучение моего послужного списка. - Верно, - откликнулся Забари, темнея левой частью лица. - Дело в том, что мы не в состоянии обнаружить связь между этими террористами и злодейскими убийствами израильских граждан, так я говорю, То? Тохала Делит провел рукой по своей шевелюре и, не глядя в свои бумаги, как обычно расположенные у него на коленях, спросил: - Мистер Уильямс... Римо, а вам не удалось обнаружить взаимосвязь? Римо посмотрел на лица собравшихся. Обстановка в кабинете была наэлектризована до предела, когда он ответил: - Нет. На лице Завы не дрогнул ни один мускул. Забари откинулся на спинку кресла. Делит вздохнул. - В таком случае что, по-вашему, происходит? - спросил Забари. - Сложный вопрос, - отозвался Римо. - Насколько я могу предположить, арабы хотят добиться монополии на куриный бульон. Пока нашим людям не удалось выяснить ничего ценного. - Вот-вот, - подал голос Тохала Делит. - Я об этом и говорил, Йоэль. Израиль просто нафарширован разными иностранными агентами. И нет никакой связи между теми убийствами, покушениями на жизнь уважаемого Римо и проблемами безопасности, ответственность за которую является нашей задачей. - Я в принципе готов согласиться, То, - сказал Забари, потом переключился на своего американского гостя: - Люди, которые пытались вас убить, возможно, увидели в вас всего-навсего очередного американского шпиона, от которого было бы желательно избавиться. Это и впрямь не имеет никакого отношения к нашему агентству и нашему... проекту. И хотя все в кабинете прекрасно знали, что скрывается за словом "проект", никто не мог заставить себя высказаться открытым текстом. Тохала Делит посмотрел на свои широкие швейцарские часы и сделал знак Забари. - Ах да. То, ты прав. Прошу вас извинить, - обратился Забари к Римо, - сегодня Йом Хазикарон. - Увидев замешательство на лице Римо, он пояснил: - День поминовения. Боюсь, пора заканчивать, поскольку у нас с мистером Делитом еще много разных дел. Забари и Делит встали с мест. Зава тоже встала, чтобы проводить Римо. - Однако, - продолжал Забари, - я бы предложил вам несколько изменить ваше деловое расписание, коль скоро ваше инкогнито раскрыто. Например, посвятите больше времени изучению этой вашей книги Синай-Джю. Мне было бы крайне грустно, если бы, находясь в Израиле, вы бы отправились на встречу с вашими предками. Римо встал и слегка поднял брови. Что это, не замаскированная ли угроза? - Обо мне не беспокойтесь, - сказал он Йоэлю Забари. - Как гласит Книга Синанджу: "Не бойтесь смерти, и тогда она не станет вашим врагом". Зава пошла к двери, провожая Римо, а Забари стоял и грустно качал головой. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Служба проводилась, как всегда, вечером накануне израильского Дня независимости, который неизменно падал на пятый день Ийара,