о - только горы и струящийся мелкий песок, насколько хватало глаз. Ему часто приходилось объезжать отроги гор, чтобы сохранить направление на Юму, и от этих объездов Бронзини окончательно потерял ориентацию в пространстве. Он уже не был уверен, что едет в ту сторону. На тела Бронзини наткнулся совершенно неожиданно. Сначала ему попался лежащий на дороге человек. Затормозив, Бронзини выпрыгнул из люка и подошел к неподвижному телу. Человек, одетый в камуфляжную форму, лежал на животе, за спиной у него был пристегнут нераскрытый парашют. Бронзини перевернул тело, но одного взгляда, брошенного на лицо оказалось достаточно чтобы убедиться, что человек был мертв. Повреждений заметно не было, но в глазах мертвеца застыл ужас, а рот раскрылся словно в беззвучном крике. Интересно, отчего он погиб, подумал Бронзини, ведь внешне тело казалось нетронутым. Тем не менее, если бы он попытался согнуть его в любом месте, то под кожей вместо скелета почувствовал бы раскрошенные вдребезги кости. Так ничего и не поняв, Бронзини забрался обратно в танк и снова двинулся вперед. Он решил объехать большую дюну, надеясь, что за ней местность будет ровнее. Его ожидания полностью оправдались - перед ним расстилалась бескрайняя песчаная равнина, на которой, словно щепки, разбросанные в океанских волнах, лежали сотни тел. Бронзини то и дело приходилось их объезжать. Картина, словно застывшая перед ним, казалась миражем - на каждом из лежащих людей была парашютная сумка, как будто они просто упали, не выдержав долгого перехода через дюны. Чтобы это невероятное зрелище уложилось в голове, потребовалось довольно много времени. Вполне вероятно, что Бронзини так и не удалось бы догадаться, что к чему, если бы не зарытая в песок канистра, одна из тех, которые на съемках использовали в качестве дымовой шашки. Топливо в ней полностью сгорело. - Чертов парашютный десант, - пробормотал Бронзини, и голос его дрогнул - в это было просто невозможно поверить. Он взглянул в небо, и все стало на свои места - во время съемок десанта произошла диверсия. Забравшись на водительское место, Бронзини плотно закрыл люк. Вести танк, пользуясь перископом, было труднее, но так, по крайней мере, на глаза ему попадалось меньше трупов. На глаза ему тут же попались следы тяжелых машин, и Бартоломью Бронзини решил ехать по ним, надеясь, что колея приведет его к Юме. По дороге он наткнулся на брошенный бронетранспортер, который лежал в песке, все еще дымясь. От него доносился ужасный запах горелого мяса. Описав круг, Бронзини внимательно осмотрел машину. Из раскрытого заднего люка, словно из пасти злобного дракона, свешивались тела в военной форме. Одно из них показалось Бронзини знакомым - на человеке была ковбойская шляпа, и при жизни его звали Джим Конкэннон, советник по военным вопросам, работавший с ним на всех трех сериях "Гранди". - Что, пропади все пропадом, здесь происходит? - взвыл Бронзини. Не останавливаясь, он повернул рычащий танк в сторону Юмы и погнал что есть силы вперед. Теперь он уже сомневался, хороша ли вовсе была идея туда ехать. Бронзини старался не думать о том, что произошло на базе морских пехотинцев. Это было просто невероятно. В конце концов, они же просто снимали фильм. Но теперь, после неудавшегося парашютный десант, все надежды на то, что на базе все просто посходили с ума, рухнули. Внутри у Бронзини все похолодело, и, вдобавок, он никак не мог перестать чихать. Он ехал через пустыню всю ночь, мучительно борясь со сном. Иногда ему помогал вой койотов. Когда, наконец, из-за гор появилось солнце, Бронзини откинул крышку люка. К своему изумлению, он ясно различил в лучах рассветного солнца фигуру идущего впереди человека. Тот шагал через дюны ровно, почти монотонно. Увеличив скорость, Бронзини поравнялся с пешеходом. - Эй! - крикнул он, стараясь удержать танк на прямой. Человек не отвечал, он просто шагал и шагал вперед. Высунувшись из люка, Бронзини попытался разглядеть его повернутое в профиль лицо. Черты его казались смутно знакомыми, но он никак не мог припомнить, где уже видел этого человека. Бронзини увидел, что лицо незнакомца сильно обветрилось и обгорело на солнце. - Эй, я с тобой говорю! - прокричал он. Никакой реакции. Бронзини отметил размеренные, словно у робота, взмахи рук и бесстрастное, похожее на маску выражение лица, как будто вырубленного из камня. На путнике была точно такая же форма, как и на мертвых парашютистах, но изодранная в клочья, а из-под куртки проглядывала белая футболка. - Неужели я что-то сказал? - почти безнадежно попытался пошутить Бронзини. Его предчувствия полностью оправдались. Он решил сделать еще одну попытку, шутливо начав, - Вряд ли вы сможете показать, как мен проехать к Юме. Дело в том, что я опаздываю на деловую встречу. Тишина. Наконец, порядком разозлившись, Бронзини сунул пальцы в рот и громко, настойчиво засвистел. На этот раз он добился внимания - голова человека, словно на шарнире, повернулась в его сторону, никак не повлияв на размеренную поступь и размах рук. Глаза, заглянувшие в лицо Бартоломью Бронзини, порядком его испугали - немигающие, как у змеи, они сверкали на фоне изможденной плоти почти фанатическим блеском. Лицо незнакомца казалось мертвым - иначе назвать это было никак нельзя. - С другой стороны, почему бы мне не обратиться к кому-нибудь другому? - неожиданно проговорил Бронзини. Голова вернулась в прежнее положение, и человек продолжал идти вперед. Бронзини остановил танк, и некоторое время смотрел вслед удаляющейся фигуре, словно робот, шагающей по оставленной колесами бронетранспортера колее. Только теперь он заметил любопытную вещь, которая заставила его развернуть машину на север и что есть силы надавить на педаль газа. Встреченный им человек шел по песку настолько рыхлому, что ветер сдувал его с малейшей неровности. Не было ни одного места, где песчинки успели бы слежаться. И тем не менее, странный путник не оставлял за собой ни малейших следов. Немуро Нишитцу поднял взгляд от разложенных на столе перед ним бумаг. На стоявшей рядом табличке была надпись "Мэр Бэзил Кловз". Он так и не удосужился сменить ее - глава корпорации не собирался задерживаться здесь надолго. Вошедший Джиро Исудзу склонился в приветственном поклоне. - У нас посетитель, который настаивает на встрече с вами, Нишитцу сан, - почтительно доложил он. Седые брови Нишитцу нахмурились. - Настаивает? - Он кореец, совсем старик. Утверждает, что представляет американское правительство, и хочет выяснить, каковы ваши требования. Немуро Нишитцу отложил бумаги в сторону. - Откуда ты знаешь, что он из Кореи? - спросил он. - И как этот человек вообще сюда попал? - На ваш второй вопрос я ответить не могу, а что касается первого, могу лишь сказать, что старик называет себя Мастером Синанджу. Нишитцу устало наморщил лоб. - Синанджу? Здесь, в Америке? Неужели это возможно? - Я думал, что этот род вымер. Немуро Нишитцу по-старчески затряс головой. - Во время оккупации Кореи, - сказал он, - я слышал истории об одной рыбацкой деревушке под названием Синанджу, куда наши войска не осмеливались заходить. Это не было данью уважения традиции, просто они боялись, что будут приняты ответные шаги. Я готов встретиться с этим человеком. На лице Нишитцу, пока он ожидал посетителя, появилось задумчивое выражение. Вскоре Джиро Исудзу вернулся в сопровождении сурового корейца в расшитом золотом кимоно. - Я Чиун, Действующий Мастер Синанджу, - проговорил кореец на безупречном японском. В его манере не было ни тени доброжелательности, точно так же, как и уважения. Нишитцу нахмурился. - Как случилось, что из всех городов на земле вы оказались именно здесь? - спросил он, тоже по-японски. - Не стоит думать, что ваш коварный заговор остался для всех тайной, - ловко ушел от ответа Чиун. Немуро Нишитцу принял эти слова молча. Внезапно он снова заговорил: - Мой помощник, Джиро, говорит, что вы на стороне американцев. Каким образом Дом Синанджу дошел до этого? - Я служу Америке, - надменно ответил Чиун. - Ее сокровища богаче, чем у любой другой страны в мире. Остальное вас не касается. Я пришел, чтобы выслушать требования. Некоторое время Нишитцу созерцал старого корейца, не произнося ни слова. Наконец, его бледные губы сложились в некое подобие улыбки, и его ответ изумил Джиро Исудзу не меньше, чем самого Мастера Синанджу: - Я не выдвигаю никаких требований. - Вы что, сошли с ума? - презрительно фыркнул Чиун.- Неужели вы надеетесь удерживать целый американский город вечно? - Если и не вечно, то, по крайней мере, в течение длительного времени. - Не понимаю. Какова же ваша цель? - Это касается као. Лица. - Мы с вами понимаем, что такое "сохранить лицо", но только не американцы. - Некоторые все же слышали об этом. Вот увидите, со временем вы меня поймете. Все поймут. На лице Чиуна проступило явное раздражение. - Что мешает мне прекратить ваше существование сию же минуту? - ровным голосом поинтересовался он. Джиро Исудзу потянулся за своим мечом. К его удивлению, Мастер Синанджу не тронулся с места, когда к его груди было приставлено сверкающее острие. Чиун смотрел на Немуро Нишитцу. - Вы дорожите этим бакаяро? - тихо проговорил он. - Он моя правая рука, - ответил Нишитцу. - Прошу вас, не убивайте его. Джиро Исудзу не мог поверить своим ушам. Ведь преимущество было на его стороне! То, что глава Корпорации Нишитцу сказал в следующее мгновение, подсказало Джиро, что, несмотря на видимую сторону дела, это было не так. - Джиро-кан, - шепнул Нишитцу, - убери свой меч. Это посланник, к которому нужно относиться с уважением. - Но он вам угрожал! - запротестовал Исудзу. - И у него есть все средства, чтобы осуществить свою угрозу. Однако он не станет этого делать, зная, что когда прольется твоя кровь, ничто не помешает моим солдатам убить каждого мужчину, каждую женщину, каждого ребенка в этом городе. А теперь, убери меч. - Обычай требует, чтобы меч обагрила кровь, раз он вынут из ножен, - упрямо проговорил Исудзу. - Если ты хочешь совершить харакири, - холодно заметил Нишитцу, - то это тво5 личное дело. И в том, и в другом случае, ты покойник. Но окажи мне честь, и не тяни за собой мою жизнь, и вместе с ней, все, чего мы добились вдвоем. Самолюбие Джиро Исудзу было явно уязвлено, но, тем не менее, он спрятал меч. Подбородок его, помимо воли, дрогнул. - Знайте, японцы, - властно сказал Чиун, - что если бы под угрозой не оказались невинные люди, я вынул и бросил бы к ногам ваши презренные сердца. - Можете передать мои слова вашим хозяевам-американцам, - со значением ответил Нишитцу. - Я прослежу, чтобы вас пропустили через пустыню. - Со мной еще двое, мужчина и женщина. Этот мужчина родом из племени, которое обитает неподалеку. Именно туда я и направляюсь. - Из племени? - переспросил Немуро Нишитцу, ища взглядом своего помощника. - Индейцы, - объяснил Джиро. - О них можно не беспокоиться. Наши танки окружили их владения. Это мирное племя. Никто из них не пытался пробиться в город, да и впредь не будет. Индейцы не любят белых, своих поработителей. - Тогда отправляйтесь, - кивнул Нишитцу в сторону Чиуна. - Еще один пункт, - быстро проговорил Чиун. - Я требую, чтобы вы позволили выкупить детей. Они невинны, и, какие бы цели не преследовало творящееся здесь насилие, дети тут не при чем. - Они помогают усмирить взрослых. Так я потеряю меньше своих людей и смогу пощадить больше американцев. - Тогда самых младших, - предложил Чиун. - Тех, которым еще не исполнилось восьми. Уж они-то вам не нужны. - Именно младшие особенно дороги отцам и матерям, - медленно проговорил Немуро Нишитцу. - Однако я согласен освободить учеников, скажем, одной школы в обмен на услугу с вашей стороны. На лице Чиуна отразилось любопытство. - Какую? - Я разыскиваю Бартоломью Бронзини. Если вы доставите его живым и невредимым, я отдаю вам любую школу по вашему выбору. Чиун нахмурился. - Бронзини - ваш союзник? - Он всего лишь пешка. - Я подумаю над этим предложением, - ответил Чиун, и, не поклонившись, вышел из кабинета мэра. Джиро Исудзу проводил его полным ненависти взглядом. Затем он обернулся к Нишитцу. - Не понимаю, почему вы не выдвинули никаких требований? - Вскоре увидишь, Джиро-кан. Телестудия готова? - Да. - Тогда начинай вещание. - Это приведет их армию в ярость. - Даже лучше. Это унизит их. Они бессильны, и вскоре об этом узнает весь мир. А теперь, иди! Всю дорогу по пути к резервации Мастер Синанджу молчал, глядя в какую то воображаемую точку далеко на горизонте. Ни Билл Роум, ни Шерил Роуз не пытались заговаривать с ним после того, как Шерил высказала мысль, которая, по ее мнению, могла утешить старого корейца. - Знаете, может быть, Римо и не погиб. Я читала о человеке, который выжил после неудачного прыжка с парашютом. Такое иногда случается. - Нет, он мертв, - печально проговорил Чиун. - Я не ощущаю его присутствия. Раньше, в случае крайней необходимости, я мог связаться с ним мысленно. Но не теперь. Римо больше нет в живых. Машину вел Билл Роум. Они ехали на "Ниндзе" Шерил, который Чиун поставил на колеса легким, почти незаметным движением рук. Все были настолько поражены случившимся за день, что никак не отреагировали на этот очередной подвиг Мастера Синанджу. В резервацию вела однополосная дорога, заканчивающаяся незапертыми воротами. Рядом с ними стоял столб с деревянной табличкой, надпись на которой почти стерлась под ударами гонимого ветром песка. Первую строчку прочитать было почти невозможно, виднелась только буква "С" в начале какого-то слова, а нижняя гласила "РЕЗЕРВАЦИЯ". - Я не могу разобрать названия вашего племени, - сказал Чиун, когда они проезжали через ворота. - Вы все равно его не знаете, - устало отозвался Билл Роум, всматриваясь вперед, где уже показались несколько глинобитных хижин. - Я и не говорил, что это племя мне знакомо, - категорично заявил Чиун. - Я просто спросил, как оно называется. - Кое кто называет нас "Люди Санни Джо". Отсюда я и получил свое прозвище. Я ведь что-то вроде ангела-хранителя племени, а Санни Джо - мой наследственный титул. Его носил еще мой отец. - Ваше племя - великие воины? - Черт, вовсе нет, - усмехнулся Роум. - Мы были фермерами, даже в те времена, когда здесь еще не ступала нога белого. Чиун озадаченно сморщил лоб. Увидев, что в дверях показались люди, Билл Роум облегченно вздохнул. Подъехав к одной из хижин, он затормозил и выбрался наружу. - Эй, Донно, у вас все в порядке? - Конечно, Санни Джо, - ответил немолодой толстяк в джинсах и выцветшей ковбойке. В руке он сжимал бутылку "Джим Бим". - Что творится? - В городе случилась беда. Скажи всем - никто не должен выходить из резервации, пока я не скажу. И еще. Я хочу, чтобы через десять минут все собрались в Большом Доме. Ну, поторопись же, Донно. - Заметано, Санни Джо, - ответил толстяк. Сунув бутылку в карман, он поспешил куда-то по пыльной улице. Билл Роум поставил машину около Большого Дома - здания, напоминавшего школу из старых ковбойских фильмов, вплоть до складных стульев, которыми было заставлена единственная внутренняя комната. Он прошелся по рядам, распихивая стулья с тщательно сдерживаемой яростью. - Надеюсь, вы не против усесться на полу? - спросил он, закончив. - Здесь чисто. - В моей деревне тоже предпочитают обходиться без сидений, - ответил Чиун, и, подобрав полы кимоно, уселся. Шерил последовала его примеру, и вскоре в дверях стали появляться остальные жители резервации. Загорелые, судя по лицам, явно привыкшие к невзгодам, они были, в основном, старше Санни Джо Роума. Детей не было совсем. а женщин - всего несколько. Шерил наклонилась к Чиуну. - Посмотрите! Кто бы мог подумать, но в глазах у них есть что-то азиатское! - Вы что, никогда не заглядывали в библиотеку? - сказал Билл Роум. - Все мы, несчастные краснокожие, когда-то пришли через Алеутские острова из Азии. - Никогда об этом не слышал, - заявил Чиун. - Конечно не слышали, вождь. Ведь вы-то остались там. Но, тем не менее, это факт, если, конечно, верить антропологам. Наконец, последние члены племени расселись на полу в гробовой тишине. - Это все, - объявил толстяк по имени Донно, закрывая за собой дверь. - Ты забыл вождя, - возразил Роум. - Только не я, Санни Джо. Он умотал в Лас-Вегас с деньгами, который получил за аренду земли от этого Бронзини. Сказал, что либо удвоит капитал, либо напьется. - Скорее всего, и то, и другое, - пробормотал Билл. - Что же это за предводитель, который оставляет своих людей в час, когда они больше всего в нем нуждаются? - ворчливо поинтересовался Чиун. - Самый сообразительный, - сухо ответил Билл Роум. Встав, он поднял над головой раскрытые ладони и начал, - Это мои друзья. Я привел их сюда, потому что они ищут убежища. Мужчину зовут Чиун, а девушку - Шерил. Они пришли, потому что в городе случилась беда. - Какая беда, Санни Джо? - спросил старик с испещренным морщинами лицом. - Из-за океана пришла армия. Они захватили город. Индейцы, повернувшись друг к другу, зашумели, обсуждая новость. Как только все успокоились, старуха с собранными в косицу седыми волосами спросила: - Нам угрожает опасность, Санни Джо? - Сейчас - нет. Но когда правительство пришлет сюда войска, мы можем оказаться в самом центре большого сражения. - Что же нам делать? Ведь мы не воины! - Я - Санни Джо своего племени, - прогрохотал Билл. - Не бойтесь, я защищу вас. Когда настали тяжелые времена, мой отец, предыдущий Санни Джо, сумел прокормить племя. В прошлом веке, его отец так же оберегал свой народ. До того, как пришли белые, ваши предки жили в мире со времен первого Санни Джо, Ко Джонг О. Так оно и будет, пока моя нога еще стоит на земле наших отцов. Чиун слушал его речь со все возрастающим интересом. Внезапно он обернулся и настойчиво спросил: - Как, ты говоришь, звали этого человека? - Ко Джонг О, - ответил Роум. - Он был первым Санни Джо. - А ваше племя? - не унимался Чиун. - Я должен знать, как оно называется. - Мы - Сан Он Джо. Но в чем дело? - Я ношу титул Мастера Синанджу. Место, откуда я прибыл, тоже называется Синанджу. Вам ни о чем не говорит это название? - Нет, - сказал Санни Джо Роум. - А должно? - У моего народа есть легенда, - медленно проговорил Чиун, - о сыновьях моего предка, одного из Мастеров Синанджу. У его жены было двое детей. Одного звали Коджинг... Чиун выдержал паузу, а затем твердо добавил: - ...А второго - Коджонг. - От Ко Джонг О пошло все племя Детей Санни Джо, - так же медленно отозвался Роум. - Это простое совпадение. - Согласно традиции, Мастер Синанджу должен передать свое мастерство сыну, - начал Чиун, повысив голос, так чтобы его могли слышать все собравшиеся, - ведь мы - великие воины. Но за поколение мог существовать только один Мастер Синанджу, и мать Коджинга и Коджонга знала об этом. Она также понимала, что услышав о рождении двойни, отец мальчиков отправит одного из них на смерть, чтобы избежать опасного соперничества, которое может возникнуть между ними позже. Но мать не могла заставить себя совершить такое, поэтому скрыла Коджонга от отца, а когда для Коджинга настало время приступить к тренировкам, стала каждый день менять детей, чтобы оба овладели боевым искусством Синанджу. Светло-карие глаза Чиуна обвели сидевших перед ним на полу людей. Взгляды, устремленные на него в ответ, были точно такие же, как в родной деревне, далеко на побережье Западно-Корейского Залива. Мужчины и старики с незнакомыми лицами, но в каждом из них сквозило что-то родное Чиуну. Мастер Синанджу продолжил свой рассказ, голос его стал глубже и проникновенней: - Отец, которого звали Нонджа, так никогда и не узнал об обмане, ведь он произвел близнецов на свет, будучи уже немолод, и зрение у него было не слишком хорошее. Таким образом, об этой хитрости никто и не подозревал. И однажды, Мастера Нонджи не стало. Он отправился в Вечность, не ведая, что оставляет после себя не одного наследника, а двух. В тот день Коджинг и Коджонг впервые появились в деревне вместе, и открыли жителям правду. Никто не знал, что же делать, и так впервые в истории появились два Мастера Синанджу. Чиун глубоко, во всю грудь, вздохнул. - Выход из сложившейся ситуации предложил Коджонг, - снова заговорил он, - объявив, что покидает деревню, чтобы искать себе пристанище в чужих землях. Коджонг поклялся, что никому не раскроет секретов Силы Солнца, но будет передавать их из поколения в поколение, на случай, если Синанджу снова понадобится его искусство. Закончив, Чиун взглянул на Санни Джо Роума. - У нас тоже есть легенда, - медленно проговорил тот, - о Ко Джонг О, который пришел сюда из-за западного моря, с восточных земель. Он был первым Санни Джо, так как в нем жил дух Сон Он Джо. Он научил индейцев жить в мире, возделывать землю, а не охотиться на буйволов из-за мяса. Этот человек открыл перед индейцами иной путь, и в благодарность наши предки назвали свое племя Сон Он Джо. В каждом поколении, место опекуна племени должен был занимать его старший сын. Только этим людям, Санни Джо, разрешалось воевать, и то лишь для защиты соплеменников, ведь наши люди верили, что если воспользуются магией, чтобы убивать себе подобных, то навлекут на себя гнев Великого Духа, Сан Он Джо - Того, Кто Вдыхает Лучи Солнца. Чиун кивнул. - Твои слова справедливы. Коджонг понимал, что если он станет практиковать Искусство Синанджу, искусство убийцы-ассасина, то невольно станет соперником настоящего Мастера, и тогда его разыщут и убьют, ибо ничто не должно мешать работе Мастера, даже действия его ближайших родственников. - Так вы думаете, мы одной крови? - тихо спросил Роум. - А ты в этом сомневаешься? Прежде чем ответить, Билл Роум задумался. - Когда я был молод, - сказал он наконец, - то верил всему. С тех пор произошло слишком много вещей, и я уже не знаю, во что верю, а во что нет. В мире ходит множество легенд, полных великих воинов, покорителей земель и просветителей. И я не вижу, почему нужно обращать особое внимание на то, что в наших легендах совпала пара подробностей. Особенно сейчас. - Что же сокрушило твою веру, веру человека, который для своего народа является тем же, что я - для своего? - вопросил Чиун. Прежде, чем Роум успел ответить, раздавшийся за окнами шум заставил индейцев повскакать со своих мест. - Похоже на танк, - еле слышно выдохнула Шерил. Расталкивая соплеменников, Билл Роум бросился к дверям. Через мгновение к нему присоединился Мастер Синанджу. Вместе они увидели, как по дороге к деревне приближается, вздымая тучи песка, запыленный танк. Двигатель машины рычал и захлебывался, словно мотор газонокосилки в руках неумелого садовника. - Думаете, нас перехитрили, вождь? - спросил Роум у Чиуна. - Мы имеем дело с японцами, - ответил тот, - а для них не совершить подлости было бы просто удивительно. Танк резко затормозил, и водитель заглушил двигатель. Когда откинулась крышка люка, Билл Роум обернулся к Большому Дому и прокричал: - Все назад! Я займусь этим! Обращаясь к Чиуну он добавил: - Если мне не удастся, то я рассчитываю, что вы поможете моему племени. Договорились? - Так ты все-таки веришь? - с любопытством взглянул на него Чиун. - Нет, но верите вы. Именно на это я и рассчитываю. - Хорошо, - кивнул Чиун, скупо улыбнувшись. Из раскрытого люка высунулась голова в шлеме, и хриплый голос прокричал: - Санни Джо, это ты? Парень, я так рад, что наконец вижу друга! Это был Бартоломью Бронзини. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Утром двадцать четвертого декабря в эфир вышла радиостанция Свободная Юма. По этим звучным названием скрывался юрист Лестер Коул, у которого в сарае стоял портативный радиопередатчик. Он отправил всем станциям, принимающим в этом диапазоне, сообщение. Первым на него откликнулся зубной техник из города Поуэй в Калифорнии, работавший под позывными Ку-Эс-Эль. - На нас напали, - напряженно сообщил Лестер Коул. - Передайте это в Вашингтон. Мы отрезаны от внешнего мира. Это японцы, они устроили здесь заварушку похлеще, чем в Пирл-Харборе. Зубной техник поблагодарил Коула за интересную байку и закончил коротким: "Конец связи". Юристу Коулу - а именно под этим именем его знали собратья по эфиру - больше повезло со вторым собеседником. На этот раз удалось связаться с радистом из Ассошиэйтед Пресс во Флэгстаффе, который выслушал его историю, не перебивая. В завершение, Коул сообщил: - Можете проверить, у нас нет ни радио, ни телевидения, ни телефонной связи. - Я сообщу о результатах чуть позже. Конец связи. Радист Ассошиэйтед Пресс подтвердил, что с Юмой полностью потеряно всякое сообщение. Он несколько раз выходил на связь со столицей штата, но никто в Финиксе не мог объяснить, в чем дело. Радиолюбитель не стал повторять сумасшедшей истории Коула об оккупантах. Вместо этого он попытался вызвать самого адвоката. Ответа не было. Кларенс Джисс вовсе не считал, что предает родину. В Юме вступил в действие комендантский час, и он не отваживался высунуть нос из дому, потому что всех, кого ловили на улице, расстреливали. Джисс жил один. Он считал, что Америка сделала для него не слишком много. Пособия по инвалидности не хватало даже, чтобы нормально набить холодильник. Джисс оформил инвалидность в 1970-м, после неудачного опыта с приемом ЛСД, из-за которого он не смог оставаться на постоянной работе. Как он объяснял человеку из службы социального обеспечения, "моя нога регулярно выкидывает коленца, так что работать я не могу". Поэтому, когда в Юме появились японцы, и отрезали город от всего остального мира, Кларенс Джисс решил затаиться и выждать. Кто знает, может быть, жить станет получше. По крайней мере, хуже, чем триста шестьдесят пять долларов в месяц, придумать довольно сложно. Эта мысль моментально испарилась у него из головы, как только на улице показался бронетранспортер, с которого японский голос, усиленный динамиком, надрываясь, кричал: - Человек передает сообщения по радио. Он должен выйти и сдаться, иначе мы поджигать по одному дому на каждой улице. Кларенс Джисс не хотел потерять собственное обиталище. Кроме того, он знал, что единственный владелец портативного передатчика по соседству когда-то выиграл у него дело по обвинению в вандализме. Еще у Джисса было такое чувство, что, прежде чем поджечь дома, японцы вовсе не собирались выпускать обитателей наружу. Но больше всего, его беспокоило отсутствие пива. Стянув с себя потную майку, Кларенс Джисс примотал ее бечевкой к швабре и помахал этим импровизированным белым флагом из окна. Через некоторое время к его дому подъехал бронетранспортер и оттуда выбрались два японца, немедленно застучавшие в дверь прикладами автоматов. - Я знаю, у кого передатчик, - не открывая, сообщил Кларенс. - Назовите имя. - Конечно, но взамен хотелось бы получить одну вещь. - Что вы хотите? - Пива. - Вы назвать имя, и мы привезем пьива, - раздалось в ответ. - Этого человека зовут Лестер Коул, адвокат. Он живет в пяти или шести кварталах отсюда, по этой стороне улицы. Забравшись обратно в машину, солдаты поспешно отъехали. Кларенсу было хорошо слышно. как они ломятся в дверь адвоката. После короткой паузы раздался выстрел. Другой. Потом еще два. Затем наступила тишина. Когда солдаты вернулись к его дому, Кларенса Джисса всего трясло. Он слегка приоткрыл дверь, и один из японцев просунул в образовавшуюся щель банку пива. - Вот, - сказал он. - Пьива. - Премного благодарен, - хрипло проговорил Кларенс. - Надеюсь, когда-нибудь нам удастся помочь друг другу еще раз. Когда солдаты ушли, Джисс вернулся в гостиную и открыл банку. Сделав глоток, он не мог сдержать навернувшихся на глаза слез - пиво было теплым. Когда радист из Ассошиэйтед Пресс наконец оставил попытки связаться с Лестером Коулом, он надолго задумался, и, в конце концов, пришел к выводу, что это сообщение не было уткой. Тогда он позвонил редактору местного отделения агентства. - Знаю, что это звучит неправдоподобно, - сказал радист, закончив рассказ, - но голос у парня был действительно испуганный. И с тех пор я никак не могу до него добраться. - Ты говоришь, он из Юмы? - Ага. Если верить моему атласу, то это где-то около мексиканской границы. - По телетайпу пришло что-то о странной передаче, которая транслируется оттуда, - задумчиво проговорил редактор. - Тянет на материал для второй полосы. Погоди-ка, копия должна быть где-то здесь. Вот, слушай. Вчера канал К.И.М.А. вместе с двумя другими телестанциями Юмы прекратил вещание. Теперь передачи возобновились, но показывают что-то вроде военной хроники - расстрелы, казни. Похоже на боевик, только немного странный. Они транслируют это целый день. Сначала люди думали, что это какой-то фильм, но сюжета там нет, одни только зверства. - И что ты об этом думаешь? - По-моему, стоит отправить материал начальству. Созвонимся позже. История о странной телепередаче попала на кабельные каналы к полудню. Оттуда записанный в Финиксе на пленку материал попал на общегосударственные каналы, и вскоре вся страна с ужасом смотрела, как иностранные войска занимают американский город. То, что об этом городе практически никто, кроме жителей Аризоны не слышал и понятия не имел, где это место находится, роли не играло. Большинство американцев не смогли бы найти на карте Род-Айленд, даже если бы этот штат обвели красным карандашом. Люди смотрели, как их сограждан преследуют на улицах и закалывают штыками насмерть. Кадры, на которых чету Зиффель расстреливают, пока они наряжают Рождественскую елку, обошли все пятьдесят пять штатов. Захват авиабазы Льюк и базы морских пехотинцев был показан во всем своем ужасающем размахе. Среди зрителей находился и президент Соединенных Штатов. Его лицо было бледным, словно кусок мела, хотя все остальные в зале заседаний покраснели от напряжения. Члены Высшего Военного Совета сгрудились позади президентского кресла. - Случилось самое страшное, господин президент, - гневно проговорил адмирал Блэкберд. - Теперь об этом узнает весь мир. - Что же им нужно? - пробормотал президент, наполовину вслух, наполовину, рассуждая с самим собой. - Чего они пытаются этим добиться? - Если эти кадры увидят в других странах, - продолжал адмирал, - то сочтут, что наши позиции легко уязвимы. А раз так, то какое-нибудь враждебное государство может решить, что сейчас самое подходящее время, чтобы нанести удар. Исходя из известных нам фактов, это вполне может быть диверсионной акцией. - Я не согласен, - заявил министр обороны. - Все разведывательные данные, включая полученные со спутников слежения, подтверждают, что ситуация в мире в целом спокойная. Русские не проявляют особенной активности, китайцам хватает собственных проблем. А наши предполагаемые союзники, японские силы самообороны, и не думали объявлять мобилизацию. - Я говорил с послом Японии, - сообщил президент, поворачиваясь от телеэкрана к членам Совета. - Он заверил меня, что правительство его страны не имеет к случившемуся никакого отношения. - Мы не можем полностью полагаться на такие заверения, - брызжа слюной, вскричал адмирал Блэкберд. - Вспомните Пирл Харбор. - Сейчас мне приходит на ум скорее Аламо. Целый американский город оказался в заложниках. Людей убивают направо и налево. Но зачем? Зачем транслировать это по телевидению? Адмирал Блэкберд подтянулся. - Господин президент, мы можем обсуждать вопрос "Почему?" хоть до второго пришествия, но эти передачи нужно немедленно пресечь на корню. Ведь это, фактически, реклама, из которой ясно, что американские войска бессильны. С точки зрения престижа потери будут просто неисчислимы. - Неужели я ослышался, - оборвал его президент, - или вы в самом деле говорите о престиже, когда мы являемся беспомощными свидетелями кровавой резни? - Вы должны осознавать геополитическое значение политики устрашения, - не сдавался адмирал. - Если мы потеряем престиж в глазах соперников на мировой политической арене, то это будет равнозначно самоубийству. Они набросятся на нас, как свора бульдогов. Проблема должна быть решена. - Каким образом? Мы уже исчерпали все силовые варианты. Проведение полномасштабной военной операции невозможно без огромных жертв среди гражданского населения. - Возможно, вам будет трудно это понять, но, прошу вас, попытайтесь, - проговорил адмирал. - Во Вьетнаме нам часто приходилось сталкиваться с такими дилеммами. Иногда приходилось прибегать к экстренным мерам, чтобы какой-либо населенный пункт не попал в руки врага. Конечно, с точки зрения человеческого фактора это было крайне печально, но порой мы были вынуждены уничтожать деревни для их же спасения. Президент Соединенных Штатов невольно отступил на шаг назад. - Вы предлагаете, чтобы я отдал приказ нанести по американскому город бомбардировочный удар? - ледяным тоном спросил он. - Я не вижу другого выхода. Лучше раз и навсегда показать миру, что мы не станем увиливать от принятия силовых мер, когда речь идет о защите государственных границ. Послушайтесь моего совета, и я обещаю, что история с Юмой никогда больше не повторится. Президент раскрыл было рот, но слов, готовых уже сорваться с его губ, так никто и не услышал, поскольку у него за спиной повторявшиеся одна за другой сцены насилия и казней сменило изображение благообразного старика-японца. Из динамика телевизора зазвучал дрожащий голос: - Мое скромное имя не имеет никакого значения, но доволен, что могу представиться вам как Правитель города Юма. Все собравшиеся в зале для чрезвычайных совещаний молча глядели на экран. Старик сидел за столом, позади которого на стене красовалось белое полотнище японского флага. Багровый круг восходящего солнца приходился ровно позади его головы, образуя что-то вроде кровавого нимба. - На моей родине, - продолжал японец, - у нас есть поговорка: "Эдо но катаки во Нагасаки дэ утцу", что означает "Отмщение придет оттуда, где его никто не ждет". Я сделал это ради Шоувы, известного вам как император Хирохито. Этому императору, которого вы унизили, я служил верой и правдой. И теперь, хотя мой император отправился к праотцам, демонстрацией своего могущества я возвеличил его имя. - Нагасаки? - переспросил министр обороны. - Разве мы уже однажды не сбросили туда атомную бомбу? - Если меня сейчас видит американский президент, - говорил старик, - то я приветствую его и сожалею, что был вынужден пролить кровь, но такова была необходимость. Боюсь, что это будет продолжаться, пока правительство Соединенных Штатов не сдастся в мои руки. Сайонара. Экран телевизора на секунду погас, а затем начался новый ролик, в котором несколько солдат держали какого-то несчастного, пока танк не раздавил ему голову. Внизу экрана шли титры: "Казнь мэра Юмы Новыми Имперскими Вооруженными Силами". - Да он сумасшедший! - вскричал президент. - Неужели он действительно думает, что мы сдадимся? - Не знаю, что уж там думает этот старый рисоед, - проворчал адмирал Блэкберд, - но я умоляю вас прислушаться к моему совету до того, как русские или китайцы решат воспользоваться ситуацией. - Подождите, - бросил президент, направляясь к двери. - Куда вы? - удивился министр обороны. - В уборную, - ответил президент на ходу. - Я уже целые сутки хлещу кофе, не переставая. Если я не освобожу свой мочевой пузырь, то всем нам придется взяться за швабры. На этот раз президент действительно направился в туалет, и лишь после этого проскользнул в Линкольновскую спальню и взял трубку красного телефона, соединявшего его с доктором Харолдом У. Смитом. - Смит, есть какие-нибудь новости? - От моих людей не слышно ни слова. - И что вы думаете по этому поводу? - нетерпеливо поинтересовался президент. - Зная их, - бесцветно ответил Смит, - а также предполагая, что они до сих пор не вмешались в дело с захватом Юмы, остается предположить, что мои люди либо мертвы, либо временно лишены возможности действовать. - Председатель Высшего Военного Совета пытается вынудить меня стереть Юму с лица земли, - помолчав, сообщил президент. - Мне хотелось бы как-то вас обнадежить, - отозвался Смит, - но в доводах генерала есть здравое зерно. Конечно, если все другие методы не сработают. Президент надолго замолчал. - Господин президент, - неохотно прервал его Смит, - я видел последнее сообщение, которое они передали. Человек, который называет себя Правителем Юмы, никто иной, как Немуро Нишитцу, глава Корпорации Нишитцу. - Каким образом промышленная корпорация могла организовать подобное вторжение? - Если вас интересует техническая сторона вопроса, - ответил Смит, - то эти люди обладают средствами, сравнимыми по масштабу с возможностями небольшой страны. По сути, утверждение, что Корпорация Нишитцу и есть страна внутри страны, не так уж далеко от истины. Благодаря огромному количеству производственных площадей и подчиненных им учреждений, они проникли почти во все современные развитые страны. Я пытался проследить их прошлое и связи, и обнаружил весьма тревожные факты. Немуро Нишитцу организовал свою фирму вскоре после окончания Второй Мировой войны. Вначале они занимались производством электроники, но после так называемой "транзисторной революции", фирма начала расширяться. Они изготовляли дешевые радиоприемники, и прочие подобные товары. К началу семидесятых входящие в Корпорацию предприятия производили автомобили, компьютеры, и прочее высокотехнологичное оборудование. Совсем недавно Нишитцу занялась системами связи и военной техникой. Возможно, вы помните случай, когда в прошлом году одно из их отделений пыталось перекупить американскую керамическую компанию. Вы сами вмещались в это дело, когда узнали, что эта фирма изготовляла компоненты для производства ядерного оружия. - Да, припоминаю. Я никоим образом не мог этого допустить. - К сожалению, именно Корпорации Нишитцу вы дали лицензию на производство японского варианта F-16. - О Господи! - воскликнул президент. - Так вот почему они смогли победить нас на нашей собственной технике! Конечно, японские летчики тренировались на собранных у них в стране аналогах. - Как ни прискорбно, но это именно так. - А что насчет самого Нишитцу? - Судя по имеющимся сведениям, во время войны он был одним из самых фанатичных приверженцев императора. В последнее время он ведет отшельнический образ жизни, а список его психиатрических и медицинских отклонений уходит еще во времена, когда его освободили из плена в джунглях Бирмы. Врачи считали, что это временное, а с тех пор как он начал принимать активное участие в жизни обновленной Японии, то Нишитцу считали совершенно излечившимся. - У него есть жена, семья, хоть кто-нибудь, с кем м могли бы связаться? Может быть, его удалось бы отговорить от это сумасшедшей затеи? - Никаких родственников. Все они погибли во время бомбардировки Нагасаки. Так что, если вы ищете мотивы его поступка, то этого, по-моему, вполне достаточно. - Понимаю, - задумчиво проговорил президент. - Тогда вы больше ничем не можете мне помочь. - Мне очень жаль, господин президент. - Конечно. А теперь, с вашего позволения, мне нужно идти, и принять одно из самых трудных решений за все мое пребывание на посту главы государства. Президент негнущимися пальцами повесил трубку красного телефона, развернулся, и тихо ступая своими теннисными туфлями, направился в зал для чрезвычайных совещаний. Его начало подташнивать от одной лишь мысли о решении, которое ему предстояло принять. Но ведь именно он был главнокомандующим вооруженных сил страны, и ему не пристало уклоняться от своих обязанностей перед жителями Юмы и гражданами всей Америки. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Бартоломью Бронзини был непреклонен. - Абсолютно, совершенно ни под каким видом, черт побери! - бушевал он. Внезапно Бронзини вскрикнул и упал на колени. Его скрюченные пальцы скребли придорожную пыль около Большого Дома в резервации Сан Он Джо. Глаза его были широко раскрыты от боли, но Бронзини не видел ничего, кроме каких-то белых полос. - Аааааа! - вопил он. Где-то в глубине его сознания, помимо ужасающей боли зазвучал суровый голос маленького азиата, Чиуна: - Поскольку ты, презренный грек, не понимаешь всей несуразности своего поведения, я готов повторить: предводитель японцев предложил сохранить жизнь детям одной из школ в обмен на тебя. Случившаяся трагедия - дело твоих рук. И если у тебя есть хоть капля собственного достоинства, ты согласишься на это. - Я не знал, - сквозь стиснутые зубы выдавил из себя Бронзини. - Я понятия не имел, что все так выйдет. - Ответственность и продуманное намерение - совершенно разные вещи. То, что ты невиновен, очевидно, иначе ты не удирал бы от японской армии. И все же, ты сделаешь так, как говорю тебе я. - Прошу вас, мистер Бронзини, они всего лишь дети, - раздался голос девушки. Бронзини узнал ее - Шерил, отвечавшая у него за связи с общественностью. - Все считают вас героем. Я знаю, что вы такой только на экране, но, если бы не вы, здесь ничего бы не произошло. - Хорошо, я согласен, - простонал Бронзини, и боль ушла. Не постепенно, как это обычно бывает, а в одно мгновение, как будто ее не было вовсе. Он поднялся на ноги и оглядел свое запястье, но на нем не было ни царапин, ни синяков. Бронзини успел лишь заметить, как низенький азиат прячет руки с необыкновенной длины ногтям в рукава кимоно. - Я хочу заметить, что согласился не из-за боли, - упрямо заявил Бронзини. - Какие слова ты будешь нашептывать своей совести, твое личное дело, грек, - презрительно скривился Чиун. - Мне просто нужно было немного привыкнуть к этой мысли, - продолжал настаивать актер. - И, кстати, почему вы все время называете меня греком? Я итальянец. - Сейчас, возможно, да, но до этого ты был греком. - Что значит до этого? - Он хочет сказать, в прошлой жизни, - объяснила Шерил. - Только не спрашивайте меня, почему, но он считает, что в предыдущем воплощении вы были Александром Македонским. Бронзини недоверчиво посмотрел на нее. - Бывало, говорили обо мне и кое-что похуже, - сухо заметил он. - Большинство американцев считает, что для съемок в очередном фильме я раз в год выползаю из торфоразработок в Ла-Бри. - Вы простужены? - неожиданно спросила Шерил.- Мне кажется, что вы говорите в нос. - Откуда тебе знать? - скривился Чиун. - Она ошиблась! - воспротивился Бронзини. - Но неважно, давайте лучше побыстрее с этим покончим. Чиун повернулся к Биллу Реуму, стоявшему скрестив на груди руки. - Девушка остается с тобой, - сказал он. - Если мы не вернемся, я хочу попросить тебя об одной услуге. - Конечно. Что я должен сделать? - Если к тому времени, когда все закончится, я не появлюсь, отправляйся в пустыню и отыщи тело моего сына. Ты должен проследить, чтобы он был предан земле со всеми почестями. - Обещаю. - А потом ты отомстишь за нас обоих. - Если смогу. - Ты сможешь. На тебе лежит печать силы. И, ни говоря больше ни слова, Мастер Синанджу подтолкнул Бронзини к стоявшему рядом танку. - Поведешь ты, - бросил он. - Что, если они просто убьют нас обоих? - спросил Бронзини. - Тогда мы умрем, - ответил Чиун, - но за наши жизни им придется заплатить немалую цену. - Здесь я полностью на вашей стороне, - согласился актер, залезая на водительское место. Чиун с кошачьей легкостью взлетел на броню танка, и, не обращая внимания на открытый люк, уселся в позе лотоса рядом с башней. Оглянувшись, Бронзини предупредил: - Вы же свалитесь! - Следи за тем, чтобы довезти нас, - сурово отрезал Чиун, - а я уж постараюсь удержаться. Бронзини включил зажигание, и двигатель, который поначалу обиженно чихнул и едва не захлебнулся, в конце концов завелся, и танк двинулся по ведущей из резервации дороге. - Что, по вашему, они собираются со мной сделать? - проговорил Бронзини вслух. - Не знаю, - отозвался Чиун. - Но тот, кого зовут Нишитцу, крайне желает тебя видеть. - Может быть, у него для меня приготовлен японский Оскар, - проворчал Бронзини. - Я слышал, что в номинации "Лучшая роль в фильме, где все посходили с ума" соперников у меня нет. - Если это действительно так, не забудь пожать ему руку, - посоветовал Чиун. - Я хотел пошутить, - сообщил Бронзини, и, прежде чем Чиун успел ответить, оглушительно чихнул. - У тебя и в самом деле простуда, - заметил старый кореец. - Да, - с кислой миной признал Бронзини. - Вот, - удовлетворенно кивнул Чиун, и в глазах его появился странный блеск. - Когда тебя отведут к этому человеку, обязательно пожми ему руку. Запомни это накрепко. Еще не поздно искупить вину за то, что ты, по своему недомыслию, натворил. Бартоломью Бронзини думал, что вид занятой японцами Юмы уже не способен его удивить, однако в этом он ошибался. Все подъезды к городу были перегорожены танками, отъезжавшими в сторону, как только оттуда успевали заметить, кто к ним приближается. Японцы держались от их машины на почтительном расстоянии, постоянно оглядываясь на Чиуна. Взгляд светло-карих глаз Мастера Синанджу был устремлен на дорогу, на лице его было написано презрение к пытавшимся бросить ему вызов врагам. Когда они въехали в город, Бронзини про себя отметил стоявшие у каждого магазина посты. То и дело им попадались трупы, лежащие в лужах засохшей крови, с фонаря свисало тело повешенного, еще один несчастный в неестественной позе застыл на перекрестке, насаженный на ветку огромного кактуса. Их танк беспрепятственно пропустили к зданию мэрии, на крыше которого развевался японский флаг. От этого зрелища внутри у Бронзини все перевернулось. Как только он выпрыгнул из танка, рядом с ним неслышно возник Чиун. - Ну вот, приехали, - сообщил Бронзини. - Наступила развязка. Или это называется кульминация? Все время их путаю. - Вытри нос, - отозвался Чиун, направляясь к парадному входу, около которого застыли навытяжку двое японских часовых. - С него уже капает. - А, - сказал Бронзини, с помощью кулака возвращая своему римскому профилю подобающее величие. - Не забудь о том, что я тебе говорил. Японцы не станут обращаться с тобой грубо, если ты выкажешь должное уважение. - Постараюсь не забрызгать им мундиры соплями. Немуро Нишитцу был явно доволен, выслушав известия. - Пришел Бронзини-сан, - сдержанно доложил Джиро Исудзу. - Кореец все-таки привел его. Нишитцу потянулся за тростью. С трудом поднявшись из кресла, он вышел из-за стола. Глава корпорации не спал уже сутки, которые показались ему целой вечностью. Первым в кабинет величественно прошел Мастер Синанджу. - Я привел человека, которого вы искали, - громко проговорил он, - и требую, чтобы обещанное мне было выполнено. - Да-да, конечно, - рассеянно кивнул Нишитцу, глядя мимо него. Следом вошел Бронзини, стараясь скрыть пристыженное выражение лица. На Исудзу он старательно не обращал внимания. - Так значит, это вы - Нишитцу, - тихо сказал он. - Да, я - это он, - ответил японец, слегка наклоняя голову. - Я хочу спросить вас кое о чем. Почем именно я? - Вы были неподражаемы. Я смотрел все ваши фильмы по несколько раз. - Да, нужно было и вправду отдать эту роль Шварценеггеру, - проговорил Бронзини с плохо скрываемым отвращением. - Интересно, а что... - начал было Нишитцу, но тут глаза его блеснули. - Не откажите дать старику автограф. - Можешь изобразить его сам, кувшин с сакэ. Бронзини внезапно почувствовал острую боль. Скосив глаза, он увидел, что в локоть ему впились острые ноги старого корейца. - Всем будет легче, если ты уважишь просьбу этого человека, - многозначительно проговорил Чиун. - Для кого должна быть надпись? - неохотно проворчал Бронзини. Нишитцу растянул губы в неживой улыбке и ответил: - Для меня. - Мог бы и сам догадаться. Что ж, почему бы и нет? Взяв протянутые ручку и бумагу, Бронзини положил листок на ладонь, и, сделав росчерк, протянул его Немуро Нишитцу. - Не забудь поздравить блестящего полководца с победой, - пихнул его локтем в бок Чиун. - Что? Ах, да, - вспомнил Бронзини и протянул широкую ладонь. - Вы отлично сыграли свою роль. Джиро Исудзу внезапно рванулся вперед, но Чиун выставил вперед обутую в сандалию ногу. - Он вас не тронет, даю вам слово, - заверил он обоих японцев. - Для меня будет большой честью пожать руку Бронзини-сану, - сказал Нишитцу, как только оправился от удивления, и протянул дрожащую руку в ответ. Бронзини вяло пожал ее. - В качестве троянского коня вы были незаменимы, - с улыбкой добавил японец. - Теперь понятно, откуда эта ноющая пустота внутри, - проворчал Бронзини, и неловко рассмеялся. - И что же дальше? Последний раз, когда мне довелось быть в роли военнопленного, я получил шесть миллионов долларов чистыми. Немуро Нишитцу с недоверчиво моргнул. - Они не смеются, - шепотом сообщил Бронзини Чиуну. - Это потому, что шутить ты не умеешь. И это вовсе не съемочная площадка, пора бы понять даже своей недоразвитой головой. - Вас отведут в безопасное место, - сказал Нишитцу, и дважды ударил в пол концом трости. Появившиеся двое солдат взяли Бронзини под руки. - Вперед, - рявкнул Джиро Исудзу. - А как же мое любимое "Средовать за нами", а, Джиро, детка? - уже в дверях спросил Бронзини. - Что вы с ним сделаете? - поинтересовался Чиун, когда они с Нишитцу остались наедине. - Это уже моя забота. Детей вам вскоре передадут. - Мне понадобится транспорт, - сказал Чиун. - Достаточно большой, чтобы отвезти сразу всех в индейскую резервацию. - Как вам угодно. А теперь, уходите, у меня много работы. - Я в очередной раз готов выслушать ваши требования, - предложил Чиун. - У меня и сейчас нет никаких требований. А сейчас, пожалуйста, уходите. Чиун проследил взглядом за хрупким старым японцем, пока тот, прихрамывая, шел к столу. Губы его сжались, и, не говоря ни слова, он исчез, шурша развевающимися полами кимоно. Конвоиры бросили Бартоломью Бронзини в кузов бронетранспортера и захлопнули за ним дверь. Бронзини остался в полной темноте, и почувствовал, как на него накатила волна страха, не имевшего ничего общего с боязнью за свою собственную жизнь. Ехать пришлось долго, он даже подумал, что они, наверное, уже выехали из города. Наконец машина остановилась. Когда ведущая в кузов дверь открылась, свет резанул Бронзини по глазам. Очевидно, его конвоиры сочли, что он слишком медлит, и Бронзини бесцеремонно вытащили наружу. Некоторое время он моргал, привыкая к освещению. В лучах закатного солнца предметы отбрасывали длинные лиловые тени. - Вперед, - рявкнул один из солдат. Бронзини повели к сгрудившимся неподалеку строениям, на одном из которых виднелась вывеска "Юмская тюрьма-музей". Это была сувенирная лавка. На ходу Бронзини огляделся по сторонам. Остальные здания представляли собой мрачного вида каменные казематы в испанском стиле - тюремные камеры. На столбе висела дощечка с надписью: "Стоимость билета 1 доллар 40 центов с человека. Лицам до семнадцати лет вход бесплатный". - Я что теперь, музейный экспонат? - проворчал себе под нос Бронзини. - Наверное, люди с удовольствием заплатят по пятерке, чтобы взглянуть на лучшего простофилю двадцатого века. Его провели через ворота и потащили дальше, мимо пустых камер. С тех пор, как они вышли из бронетранспортера, конвоиры не проронили ни слова. - Ну, мне, как всегда, везет, - храбрясь, попытался усмехнуться Бронзини. - Первый раз приходится играть вживую, а зрители - что твои манекены. Когда они дошли до конца мрачного прохода между камерами, улыбка сползла с его сицилийского лица. Несколько японцев трудились в поте лица, возводя какую-то конструкцию из бревен. Несмотря на то, что сооружение было еще не закончено, Бронзини узнал в нем виселицу. У него засосало под ложечкой. Бронзини затолкали в одну из камер и навесили на дверь замок. Подойдя к зарешеченному окошку, он выглянул наружу. Перед ним отлично были видны строительные леса. Рабочие как раз поднимали поперечину, к которой должна была крепиться петля. - О Господи! - У Бронзини подступила тошнота к горлу. - По-моему, я уже видел это в чертовом сценарии! Подошел сочельник, но приготовленные близким подарки были забыты. Никто не пел рождественских песенок, из-за недостатка прихожан были даже отменены церковные службы. Вся страна была прикована к экранам телевизоров. Обычные передачи отменили, и, впервые за несколько лет сериал "Как прекрасна жизнь" не шел ни по одному каналу. Вместо этого беспрерывно показывали информационные выпуски, в которых комментаторы сообщали об очередных новостях "Юмской трагедии". Эти новости представляли собой все ту же хронику первых часов после захвата города. Хотя их крутили уже десятки раз, это были единственные доступные прессе материалы. Белый Дом несколько раз объявлял, что вскоре президент выступит с обращением к народу, но всякий раз это событие откладывалось. Даже из "неофициальных источников" на этот раз ничего не просачивалось - ситуация была слишком угрожающей. Затем, посредине прямого эфира из Юмы, во время которого распевающие рождественские песенки люди расстреливались из автоматов, на экране снова появилось лицо Немуро Нишитцу, объявившего себя Правителем города. - Я приветствую американский народ и правительство, - произнес он. - Когда идет вооруженный конфликт, порой приходится прибегать к тяжелым мерам, чтобы поскорее покончить со сложившейся ситуацией. Такой момент настал сейчас, в канун одного из самых почитаемых вами праздников. Завтра наступит третий день с момента захвата Юмы. Ваше правительство не предприняло никаких шагов, чтобы выбить мои войска из города. Честно говоря, они просто не могут этого сделать, но боятся в этом признаться. Но я заставлю их это сделать. Я бросаю им вызов, и если правительство Соединенных Штатов не бессильно, то пусть оно докажет это. Завтра утром, в знак презрения, которое я испытываю к ним, будет повешен ваш любимый герой, Бартоломью Бронзини. Казнь назначена на семь часов. Это событие, ставшее суровой необходимостью, будет транслироваться в прямом эфире. А до тех пор я остаюсь Единовластным Правителем Юмы. x x x Немуро Нишитцу подал оператору знак, что съемка окончена. Красный огонек телекамеры погас. Джиро Исудзу подождал, пока оператор не отойдет подальше, и лишь затем подошел к столу своего начальника. - Не понимаю, - взволновано проговорил он. - Вы фактически позволили им начать против нас военные действия. - Нет, я вынудил их это сделать. Если они потерпят неудачу, то потеряют лицо перед всем остальным миром. - Не думаю, что они допустят ошибку. - Совершенно с тобой согласен, Джиро-кан. Ведь нанесенное оскорбление было специально рассчитано на то, чтобы американский народ вынудил их пойти на ответные меры. - Я отдам войскам на границе города приказ вернуться в центр, - поспешно предложил Исудзу. - Если мы сосредоточим наши силы, то сможем продержаться дольше. Немуро Нишитцу отрицательно покачал головой. Его взгляд рассеянно блуждал по разложенным на столе бумагам. - Нет, - проговорил он. - Они не станут использовать наземные войска. Как и мне, им отлично известно, что беспрепятственно пересечь пустыню пехоте не удастся. - Что же они, в таком случае, сделают? - Американцы не будут посылать сюда войска - теперь это уже слишком поздно. Меньше, чем через двенадцать часов их величайший герой будет повешен, и за его предсмертной агонией будут наблюдать миллионы телезрителей. Никакие войска не успеют этого предотвратить. Они вышлют самолет. - И мы его собьем! - вскричал Исудзу. - Я предупрежу наших перехватчиков. - Нет, - холодно отозвался Нишитцу. - Я запрещаю тебе! Только так мой план может осуществиться. Город настолько отрезан от всего окружающего мира, что, однажды захваченный, уже не может вернуться в прежние руки. Американские военные, если у них есть хоть капля мужества, должны прибегнуть к самой последней мере - стереть пятно позора, этот город, с лица земли. - Неужели вы хотите сказать... - Подумай, какая в этом кроется ирония, Джиро-кан. Америка, величайшая из ядерных держав мира, неприступная для любого захватчика, вынуждена уничтожить собственный город своими же силами. Один удар, и позор Хиросимы и Нагасаки испарится, как утренняя роса. Одна бомба, и Япония отомщена. Подумай, как будет гордиться нами император. Ошарашенный, Джиро Исудзу стоял, открывая и закрывая рот. Он просто не мог выговорить слов, уже готовых было сорваться с его губ. На лице Немуро Нишитцу появилась скупая улыбка. Внезапно он удивленно приподнял брови, и оглушительно чихнул. Дрожащей рукой он принялся шарить по столу в поисках носового платка. В зале для чрезвычайных совещаний президент выключил телевизор и повернул к застывшим с каменными лицами членам Высшего Военного Совета. Каждый из их знал, о чем сейчас думает главнокомандующий, но никто не осмеливался произнести это вслух прежде него. - Мы не можем этого допустить, - хрипло проговорил, наконец, президент. Налив из графина воды, он жадно отпил несколько глотков и прокашлялся. - Я хочу, чтобы бомбардировщик находился в полной боевой готовности, но не вылетал, пока я не отдам приказа. Возможно, выход все же есть. Члены Совета бросились отдавать приказания к своим телефонным аппаратам. На авиабазе Касл в Этуотере, штат Калифорния, для полета к Юме был выделен Б-52, один из бомбардировщиков 93 эскадрильи. На борту его была одна-единственная атомная бомба, и пилоты уже сидели в кабине самолета, проверяя перед полетом бортовые системы. Они еще не получили приказа, но в глубине души со страхом догадывались, каким он будет. В песках Юмской пустыни, человек, идущий размеренной механической поступью, продолжал свой путь. Его горящие, словно уголья, глаза были устремлены вперед, туда, где за горизонтом в темноте лежал город, а монотонно опускающиеся на землю ботинки по прежнему не оставляли следов. ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ В Юме наступил сочельник. Солнце медленно опускалось за горизонт, и, наконец, скрылось за Шоколадными горами, оставив за собой лишь отблески своего былого сияния. Наступил "волшебный час". Ровно в пять часов пятьдесят пять минут на вершине холма, с которого открывался вид на город, появился человек. Болтавшиеся на нем лохмотья были когда-то армейским камуфляжем, белая футболка потемнела от пыли, черные штаны казались теперь бежевыми. Стоявшего на холме не заметил никто, зато все услышали его слова. Словно раскаты грома разнесся над городом его голос, и, хотя под горевшим холодным огнем взглядом незнакомца лежал город с пятидесятитысячным населением, слова его ясно слышал каждый из обитателей Юмы. - Я посланец Шивы, Дестроера, несущего смерть и разрушающего миры. Кто тот нечестивец, который посмел бросить мне вызов? Услышав эти слова, задремавший в своем кресле Немуро Нишитцу встрепенулся. Дрожащей рукой он нашарил стоявшую рядом трость и поднялся из-за стола, но тут же опустился обратно. Ноги его дрожали. - Джиро-кан, - сипло позвал он. - Джиро! Через секунду в кабинет вбежал Джиро Исудзу, на лице которого отразилось недоверие вперемешку с замешательством. - Вы тоже это слышали? - с порога спросил он. - Выясни, кто говорило, - приказал Нишитцу. - Но сначала, помоги мне перелечь на кушетку. Я неважно себя чувствую. - Что случилось? - с беспокойством спросил Исудзу, склоняясь над хозяином, чтобы тот мог опереться на его плечо. Когда старик поднялся на ноги Джиро был поражен, насколько мало тот тщедушен и хрупок. - Ничего страшного, - просипел Нишитцу, пока его помощник не то повел, не то перенес его на кушетку. - Наверное, простудился. Это скоро пройдет. - Я пошлю за доктором. В вашем возрасте даже к простуде не стоит относиться пренебрежительно. - Да, доктора. Но сперва выясни, откуда шел тот голос. Он наводит на меня ужас. - Конечно, сэр, - кивнул Исудзу и выбежал из комнаты. Девятый помощник режиссера Минобе Кавасаки оглядывал темную линию горизонта в бинокль. Он был уверен, что голос прозвучал откуда-то с севера. Кавасаки выглядывал из люка на башне Т-62. Из Императорского Командного Пункта - бывшей мэрии города Юма - ему был отдан приказ захватить того, чей сверхъестественный голос прогремел над городом. Кавасаки считал, что так могло говорить только какое-то божество или демон. Взгляд японца пробежал по склону возвышавшегося неподалеку холма. Окрашенная отблесками зашедшего солнца синева неба понемногу переходила в индиго, кое=где уже поблескивали звезды. Внезапно Кавасаки вскрикнул - взгляд его встретился с приближенной биноклем парой глаз, словно пронизавших его душу нестерпимым ужасом. Эти глаза наводили на мысли о мертвых планетах, вращающихся в ледяной пустоте космоса. Дрожащей рукой японец снова навел бинокль на холм, пытаясь отыскать фигуру испугавшего его человека. Судя по внешнему виду, он вовсе не был похож на бога. Глаза глубоко запали на истощенном лице, горло словно было выкрашено в синий цвет. Однако это была не краска - слишком естественным казался оттенок. Шея незнакомца была покрыта ужасными синяками, которые бывают только у людей, сломавших себе шею. Кожа на лице и обнаженных по локоть руках была обожжена солнцем. Внезапно, к ужасу Кавасаки, глаза незнакомца уставились прямо на него, и он начал спускаться с холма, дергано, то и дело спотыкаясь, но все же с леденящей душу целеустремленностью. - Механик! - завопил Кавасаки. - Тот, кого мы ищем, идет сюда! Вздрогнув всем корпусом, Т-62 сдвинулся с места. Девятый помощник режиссера судорожно вцепился в установленный на башне крупнокалиберный пулемет. Ему было страшно, хотя в руках приближающейся фигуры не было видно никакого оружия. Командуя водителю, Кавасаки направлял танк по окраинным улочкам. Дойдя до подножия холма, фигура незнакомца скрылась из вида, так что теперь оставалось лишь догадываться, откуда он войдет в город. Свернув на одну их жилых улиц, сразу за которой начиналась пустыня, Кавасаки понял, что угадал. Прямо на него, словно восставший из могилы мертвец, шел человек с наводящим ужас взглядом, ровно, бесстрашно, как будто машина. В приказе говорилось, что незнакомца нужно было захватить живым, и Кавасаки уже начал было об этом сожалеть. Повысив голос, он прокричал: - Предлагаю сдаться Императорским Оккупационным Войскам! Идущий на него человек не ответил, его пустые руки безжизненно раскачивались в такт шагам. Кавасаки нацелил пулемет на худощавую грудь противника. Ткань футболки так плотно обтягивала его ребра, что их фактически можно было пересчитать. Незнакомец даже не дрогнул. Он целенаправленно продолжал идти вперед, почти неслышно ступая запыленными ботинками по асфальту. Интуитивно, Кавасаки нырнул в башню, чтобы добраться до рычагов управления. Покрутив одну из ручек, он опустил пушку так, что теперь она была нацелена на грудь приближающегося противника. Раздосадованный тем, что вид огромного дула пушки никак не подействовал на незнакомца, Кавасаки опять схватился за пулемет и дал короткую очередь в землю прямо у него перед ногами. В стороны полетели куски асфальта, но человек с помертвевшим взглядом, казалось, не обратил на это никакого внимания. - Я не обязан брать тебя живым! - крикнул Кавасаки. Это было ложью, но он просто не знал, что еще сказать. Если придется пустить оружие в ход, как он объяснит тот факт, что у убитого даже не было при себе оружия? Вторая очередь, пущенная Кавасаки, прошла над головой незнакомца, и оказалась столь же малоубедительной. Человек продолжал идти, словно страх смерти был ему абсолютно неведом. Или, внезапно подумал Минобе Кавасаки, как будто он уже был мертв. - Водитель! - прокричал он внутрь башни по-японски. - Подъезжай к этому человеку поближе, но только медленно! Тяжелая махина танка двинулась вперед. Дуло пушки указывало прямо на грудь незнакомца, словно перст неумолимой судьбы. Если человек и танк не свернут в сторону, то, как и рассчитывал Кавасаки, пушка собьет противника с ног. Расстояние между ними сокращалось. Теперь их разделяло всего двадцать метров. Потом десять. Пять. Один метр. Когда столкновения, казалось, уже не избежать, правая рука незнакомца поднялась, как будто кто-то дернул его за ниточку. Минобе Кавасаки успел увидеть только это, потому что внезапно он слетел с башни и скатился по броне танка. Упади он на пару сантиметров правее, тяжелые гусеницы подмяли бы его под себя, но Кавасаки понял, как близко он был от смерти только позже. Раздавшийся ужасный скрежет ударил ему по барабанным перепонкам. Кавасаки зажал уши руками, решив, что произошел взрыв. Он решился открыть глаза лишь когда звон в ушах стих, и с опаской огляделся по сторонам. К его неописуемой радости, руки и ноги были на месте. Тогда Кавасаки повернул голову в сторону танка, и увидел, что тот замер на месте, а водитель, высунувшись из люка, тоже пытается понять, что же произошло. И тут у Минобе Кавасаки глаза полезли на лоб от изумления. Башня танка больше не была соединена с поворотным механизмом. Вместо него на броне поблескивал срезанный, словно ножом, металл, а башня лежала в добрых десяти метрах позади танка. За ней виднелся шагающий все с той же неумолимой целеустремленностью человек с горящим взглядом и громовым голосом. Минобе Кавасаки бросился к обезглавленному танку и, вырвав у водителя рацию, принялся что-то возбужденно кричать в микрофон. Джиро Исудзу чуть было не оставил первое сообщение без внимания, приняв его за бред опьяненного победой солдата, еще недавно бывшего простым служащим. Но затем подобные сообщения посыпались на него валом, люди возбужденно кричали, и в голосах их слышался неподдельный ужас. Свежесозданные Императорские Оккупационные Войска потеряли пять танков в коротких схватках с одним единственным противником, которого поверженные японцы настойчиво называли "оно". - Мне нужны подробности, - рявкнул Исудзу на первого солдата, употребившего в докладе это непонятное местоимение. - "Оно" это машина? - "Оно", - настойчиво повторял пересохший от волнения голос, - это человек, глаза которого излучают смерть, а руки крушат сталь. И это, по сути дела, было самое связное из всех последующих описаний. Исудзу приказал направить в район, где в последний раз видели "это", еще несколько танков, и приготовился ждать. От некоторых командиров поступали все те же неразборчивые сообщения, другие просто не отвечали. Один из танкистов, закончив доклад, издал душераздирающий стон, сопровождавшийся треском разрываемой ткани. Исудзу догадался, что, не вынеся собственного поражения, этот солдат совершил харакири. По ступавшие к нему сведения сходились лишь в одном - хотя в это было трудно поверить, противник был один и не вооружен. Этот человек, безжалостно сметавший все на своем пути, приближался к зданию мэрии, и остановить его было невозможно. Джиро Исудзу приказал своим людям занять вокруг здания круговую оборону, и бросился в кабинет, где на кушетке с закрытыми глазами лежал Немуро Нишитцу. Осторожно, Исудзу дотронулся до плеча босса. Глаза Нишитцу, похожие на две узкие щелочки, слегка приоткрылись, а губы шевельнулись, пытаясь что-то произнести, но слышен был только сухой хрип. Джиро приложил ладонь ему ко лбу и ощутил на руке горячую испарину. Лихорадка. Джиро Исудзу склонился над больным, и, вместе с прерывистым горячим дыханием до него донеслись едва слышные слова: - Ты должен выполнить свой долг. Банзай! Затем Немуро Нишитцу отвернулся к стене и закрыл глаза. Он спал. Исудзу выпрямился, поняв, что теперь может действовать по собственному усмотрению. Он вышел из кабинета, чтобы отдать новые приказания, размышляя по дороге, когда же прилетят бомбардировщики. Мастер Синанджу стоял, устремив взгляд к горизонту, словно каменный идол в пурпурном одеянии. Поднявшийся ветер играл полами его кимоно. Подошедший сзади Билл Роум громко кашлянул, но Чиун никак не отреагировал на его появление. - Женщины уже устроили детей, - сообщил он, становясь рядом с Чиуном. Взглянув в том направлении, куда был устремлен взгляд Мастера Синанджу, Роум увидел, что за горизонтом то и дело вспыхивают отсветы. - В городе идет бой, - значительно проговорил Чиун. - Да, это явно не похоже на зарницы, - согласился Роум. - Знаете, мне все-таки жаль Бронзини. - Каждому рано или поздно приходится расплачиваться за свои поступки, - сказал Чиун. - Кто-то платит за ошибки, кто-то - за удачи. Из-за того, что Бронзини был удачлив, на нас обрушилось все это горе. Из-за него я потерял сына, и вместе с ним для моей деревни угасла последняя надежда. - Я вас понимаю. Ведь я последний Санни Джо. Чиун обернулся к нему, и черты его сурового лица слегка разгладились. - Жена не принесла тебе сыновей? - Нет, но ребенок умер, много лет тому назад. Второй раз жениться я не стал. Чиун понимающе кивнул. - Я знаю, как это больно, - просто сказал он. Он снова отвернулся, наблюдая за полыхавшими в небе синими и красными огнями. Город был слишком далеко, и шум столкновений до них не долетал. - Когда меня не станет, - сказал Санни Джо Роум, - то некому будет защитить мое племя. Точнее, то, что от него осталось. Чиун кивнул. - Когда умру я, в деревне некому будет кормить детей. Именно этот страх заставлял Мастеров Синанджу трудиться на грани человеческих возможностей, ведь одно дело - рисковать собственной жизнью, а совсем другое - оставлять тех, кто от тебя зависит. - Аминь, брат мой. - Знай, Санни Джо Роум, что я не считаю тебя ответственным ни за что произошедшее в последние два дня. Но я намерен сделать так, чтобы люди, заставившие меня страдать, отплатили за совершенное ими зло. Но сделать это, пока они держат в заложниках детей, я не могу. Ведь жизни всех детей, не только тех, в чьих жилах течет наша кровь, бесценны. Среди Сан Он Джо считают так же? - По-моему, так считают, или должны считать, везде, - ответил Роум. - Только не японцы. Когда они вторглись на мою родину, никто, начиная от представителей Династии Дракона, и заканчивая грудными детьми, не были защищены от их клинков. - Это не может продолжаться слишком долго, скоро должны высадиться морские пехотинцы. Вашингтон не станет закрывать на происходящее глаза. - А сколько при этом будет потеряно жизней? - спросил Чиун, оглядываясь на сверкающие в небе вспышки. Немного помолчав, он с сомнением покачал головой. - Ваш сын, как его... - Санни Джо! Санни Джо, идите скорее сюда! Роум резко обернулся. В дверях одного из домов стояла перепуганная насмерть Шерил Роуз. - В чем дело? - спросил Роум. - Они собираются повесить Бронзини! Так только что передали по телевизору. - Идем, - резко проговорил Билл Роум. Вслед за ним, Чиун последовал в дом. Шерил подвела их к телевизору, возбужденно рассказывая: - Не знаю, почему я его включила, наверное, по привычке. Но пятый канал снова работает. Смотрите! На экране телевизора творилось нечто, заставляющее вспомнить об "Аде" Данте. Нескольких полицейских с завязанными глазами втолкнули в комнату, увешанную рождественскими украшениями. Над их головами, словно насмешка, висел плакат со словами "Да воцарится на земле мир и добрая воля!". - О Господи, - воскликнула Шерил. - Это же склад на телестудии. Я когда-то там работала. Где-то за кадром раздалось жужжание, и через мгновение в кадре появился японец в камуфляже, небрежно, но с безжалостной точностью начавший дрелью просверливать беспомощным полицейским виски. Шерил отвернулась, к горлу у нее подступила тошнота. - Зачем им все это? - спросил Билл Роум, стискивая кулаки. Ответа ни у кого не было. - Они... объявили, что на рассвете повесят Бронзини, - едва смогла выдавить из себя Шерил. - Так сказал этот с виду безобидный старый японец. Он говорит, таким образом станет ясно, что Америка бессильна их остановить. - Этот канал принимают в других городах? - сурово спросил Чиун. - Да, в Финиксе. А что? - Японцы, конечно, жестокий народ, но они отнюдь не дураки, - задумчиво продолжал Мастер Синанджу. - Они должны понимать, что это заставит американское правительство нанести удар. - Да я все время вам об этом твержу, - отозвалась Шерил. - Нам нужно только продержаться еще немного, и Вашингтон положит конец этому ужасу. - Все выглядит так, как будто они сами этого добиваются, - еле слышно проговорил Чиун. - Но зачем? Внезапно его светло-карие глаза прищурились. - У тебя есть экземпляр сценария? - спросил он, оборачиваясь к Санни Джо. Билл Роум, казалось, был немало озадачен. - Сценарий? Да, конечно. А зачем он вам? - Хочу почитать, - решительно объяснил Чиун. - Сейчас, когда тут происходит такое? - ошарашено проговорила Шерил. - Я должен был догадаться об этом раньше, - не обращая на ее слова внимания, продолжал Чиун, беря в руки папку. - По-моему, это окончательный вариант, - сообщил Билл Роум. - Они все время его меняли. Теперь это кажется странным, верно? - А чем все кончается? - спросил Чиун, перелистывая страницы. - Понятия не имею. Я заглох уже где-то на середине. Слишком много было работы, да еще эти японцы ни слова не знали по-английски, и приходилось объяснять им каждую мелочь. - Мне сценария не выдавали, - проговорила Шерил, стараясь не смотреть на экран. Чиун вчитывался в содержимое папки молча. Морщинистые черты его лица словно застыли, живыми казались лишь глаза, перебегавшие со строчки на строчку. Закончив, он поднял помрачневший взгляд на своих товарищей. - Теперь все ясно, - заявил Чиун, захлопывая папку. - Нельзя медлить ни секунды. Мы должны сейчас же отправляться в город. - Что случилось? - спросил Билл Роум. - Объясню по дороге. - Я тоже еду, - вступила Шерил. - Не обижайся, но на этот раз никаких скво, - мягко проговорил Роум. - Это мужская работа. - У меня такое же право сражаться с этими ублюдками, как и у вас, - вскричала Шерил. - Это мой город, Санни Джо, а не твой. Ты, черт побери, всего лишь индеец из резервации, а Чиун даже не американец. А там убивают мою семью и моих друзей. Я не могу сидеть, сложа руки. Билл Роум взглянул на Чиуна. - По-моему, у малышки довольно сильные аргументы. - Тогда идем, - кивнул Чиун. - Сейчас для нас самое главное - скорость. x x x Рождественским утром рассвет, точно стыдливый румянец, начал окрашивать в розовое восточное побережье. Повинуясь вращению планеты, дневная граница смещалась по суше, словно ускользающая тень. Самой последней встречала рассвет Калифорния. А на военной базе Касл был получен приказ готовить к взлету бомбардировщик Б-52, выбранный для выполнения операции "Адское пекло". Капитан авиации Уэйн Роджерс получил задание в запечатанном конверте. Побледнев, он повернулся к своему напарнику. - Что ж, похоже, свершилось. Огромный самолет выкатился из ангара на взлетную полосу. Роджерс двинул рукоятку от себя, и казавшаяся неуклюжей стальная птица заскользила вперед, набирая скорость для взлета. Мимо них промелькнули несколько К-135, самолетов-заправщиков. На этот раз они нам не понадобятся, подумал Роджерс. Хотя конверт еще не был распечатан, капитан знал, что станет их целью. Бомбардировщик взмыл в воздух и лег на правое крыло, разворачиваясь, не в сторону океана, а к суше, вглубь страны. Набрав контрольную высоту и выровняв самолет, Роджерс кивнул напарнику, который разорвал конверт. - Это Юма, - хрипло проговорил тот. - Боже, спаси и сохрани, - пробормотал капитан Роджерс. Он постарался сосредоточиться на показаниях приборов, мигавших разноцветными огоньками, словно рождественская елка. То и дело они расплывались у капитана перед глазами, и он подумал, что зрение уже начинает его подводить, но внезапно понял, что это просто слезы. - Счастливого рождества, Юма, - горько проговорил Роджерс. - Погоди, скоро ты узнаешь, что припас для тебя Санта-Клаус на этот раз. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Бартоломью Бронзини наблюдал за последним в своей жизни рассветом. Красноватый свет пробивался через затейливую решетку его камеры в главном блоке Юмской Тюрьмы. Уже законченная виселица, казалось, пламенеет в лучах восходящего солнца. Камеры давно уже стояли на своих местах - всего их было три. - Как будто сейчас они станут снимать сцену из дешевой комедии, - с отвращением скривился Бронзини. Всю ночь он не сомкнул глаз. Да и смог бы заснуть человек с состоянием в несколько миллионов долларов, тот, чье изображение украшало стены несметного количества домов, и которого собирались повесить только за то, что он согласился сниматься в японском фильме? Кроме того, всю ночь из города доносились звуки боев. Неужели наконец прибыли рэйнджеры, подумал Бронзини. Но нет, выброски десанта он не видел, да и в небе не пролетал ни один самолет. Может быть, это были собравшиеся в конце концов с духом горожане? В его сердце начала уже просыпаться надежда на освобождение, но с течением времени, когда бои то затихали, то начинались вновь, а на территории тюрьмы ничего не происходило, она постепенно угасла. Только японские солдаты продолжали возиться с установкой съемочного оборудования, нервно бегая туда-сюда, что Бронзини отнес за счет вынужденного ночного бодрствования. С наступлением рассвета Бартоломью Бронзини, кинозвезда номер один во всей Америке, точно знал, как чувствуют себя приговоренные к смерти узники. Он дал себе слово, что просто так им в руки не дастся. Сжав кулаки, Бронзини притаился за дверью, и принялся ждать. Поднявшаяся снаружи суматоха словно ножом резанула его по сердцу. Бронзини попытался успокоиться, слушая, как во дворе превращенного в тюрьму музея раздается топот ног, крики и японская речь. Вот завелся мотор бронетранспортера, задвигался, скрежеща по асфальту гусеницами, танк. - Что ж, я уже готов, подлые любители саке, - пробормотал Бронзини сквозь зубы. - Чтобы вытащить меня на сцену, вам понадобится не один танк! К его удивлению, звуки начали удаляться, пока не затихли где-то в стороне. Над Юмской тюрьмой-музеем повисло жутковатое безмолвие. Его нарушал только отдаленный треск автоматных очередей, заглушаемый время от времени взрывами. Осторожно выглянув в забранное решеткой оконце, Бронзини увидел, что перед камерами никого нет. Его охранники куда-то исчезли. Он решил не терять времени даром, и принялся за дверь камеры. Кованая железная дверь удерживалась на месте двумя поперечинами, прикрепленными к петлям. Поскольку служившая пугалом для всех аризонских бандитов тюрьма была теперь превращена в аттракцион для туристов, то и следили здесь больше за внешним видом, чем за прочностью запоров. Присев на колени, Бронзини попытался выломать нижнюю поперечину. Винты, которыми была прикреплена петля, уходили глубоко в трехметровые каменные стены. Поперечина подалась, но лишь слегка. Бронзини оглядел камеру. Из мебели в ней были только койка и деревянный столик, но из металлической пластины посреди пола торчало массивное стальное кольцо. Подойдя к нему, Бронзини принял знакомую ему стойку штангиста-тяжеловеса, и начал тянуть, сначала медленно, потом все сильнее и сильнее. На покрасневшей шее актера вздулись вены, он закряхтел. Кольцо никак не хотело поддаваться, но ведь он был все-таки Бартоломью Бронзини, обладатель самых больших мускулов во всем Голливуде. Кряхтя от напряжения, он продолжал изо всех сил тянуть кольцо наверх, не обращая внимания на струившийся ручьем пот. Наконец, звериный рык Бронзини достиг наивысшей точки, и слился с новым звуком - скрежетом ломающегося металла. Пластина вместе с кольцом отлетела от пола, и Бронзини упал на спину, но теперь у него было орудие. Вскочив на ноги, он принялся молотить добытой пластиной в дверь. Времени это заняло немного - одна из петель треснула, другая вылетела совсем. Теперь дверь держалась на одном лишь замке, и Бронзини без особого труда вышиб ее плечом. Выйдя во двор, он прошел мимо длинного ряда пустых камер, и оказался на автостоянке. Он двигался осторожно, хотя и не рассчитывал встретить никакого сопротивления. Перед сувенирной лавкой стоял чей-то пикап. Забравшись внутрь, Бронзини попробовал завести его. Наконец, он нащупал нужные проводки, соединил их, и вскоре уже несся по Призон-Хилл Роуд. Бронзини отчаянно несся по дороге, не совсем представляя себе, куда едет и что станет делать, когда туда доберется. На шоссе никого не было, но когда он въехал в город, у порогов домов стояли люди, нерешительно и смущенно поглядывающие по сторонам. Бронзини подъехал к одной из групп и спросил: - Эй! Что тут у вас происходит? - Японцы отступили куда-то ближе к центру, - ответил ему пожилой мужчина. - Там началась настоящая заварушка, но никто не знает, с кем они дерутся. - Может быть, рэйнджеры? - Догадка не хуже и не лучше других. Мы вот все думаем, что же делать? - Почему же вы не сопротивляетесь? Это же ваш город! - Чем? - спросил пожилой горожанин. - Они забрали у нас оружие. - Ну и что? Мы же в Аризоне, на Диком Западе. Отберите его назад. Подойдя поближе, его собеседник заглянул в кабину пикапа. - Погодите, а вы, случайно, не тот самый актер? Как это там... Бронзини? - Нельзя сказать, что сейчас подходящий случай, чтобы этим гордится, но, вообще-то, да. - Угу, а я и не узнал вас без повязки. Бронзини вымученно улыбнулся. - Предполагалось, что здесь не съемки очередного "Гранди". Не знаете, где можно достать оружие? - Зачем это? - Там, откуда я родом, говорят: "Нашкодил, сам и расхлебывай". - Да уж, сказано неплохо. Насколько я знаю, они хранят конфискованные ружья в Шайло-Инн. Может, потом вы их как-то раздадите? - Если я достану оружие, ваши товарищи станут драться? - Черт побери, Барт, я ведь посмотрел все ваши фильмы. Да я пошел бы под ваше начало в любую минуту! - Предупредите остальных, а я скоро вернусь. С этими словами Бронзини нажал на газ, и пикап рванулся в сторону Шайло-Инн. Подъезжая к стоянке, он заметил в вестибюле гостиницы несколько японцев в военной форме. Лихо затормозив у свободного места на обочине, Бронзини обнаружил прислоненный к одной из машин свой "Харли-Дэвидсон". Метнувшись к мотоциклу, он вскочил в седло и нажал на стартер. Старый добрый "Харли" взревел, и в прищуренных глаза Бронзини сверкнул огонь. Сдав назад, он до отказа выкрутил ручку газа и понесся, словно ракета, прямо на входные двери. На шум двигателя из гостиницы выскочили, крича и размахивая руками, двое японцев. У них были автоматы, но благодаря внезапности перевес был на стороне Бронзини. Его мотоцикл, словно смерч, пронесся между бросившимися на землю японцами, влетел на тротуар и, подпрыгнув, обрушился на стеклянные двери. К сожалению, это была не специально подготовленная съемочная площадка, и кусок стекла располосовал Бронзини щеку, а другой осколок воткнулся в бедро. Не обращая на это внимания, он выпрыгнул из седла прокатившегося вперед "Харли" и приземлился на мягкие плюшевые кресла. Выдернув из ноги осколок, Бронзини ловко вспорол им шею подбежавшего сзади японца, и схватил упавший на пол Калашников. Первым делом он отсоединил штык и сунул его за голенище, а потом, развернувшись, опустошил всю обойму в пытавшихся подняться на ноги часовых. Покончив с охраной, Бронзини принялся обшаривать комнаты на первом этаже. Оружие он обнаружил за дверью с эмблемой "Красного Рождества" - силуэт елки на фоне грибообразного облака. Здесь находился основной офис съемочной бригады в этом городе. Неся винтовки в обеих руках, он вернулся к пикапу и сложил их в кузов, вместе с ящиком ручных гранат. Туда же он закатил свой мотоцикл. Прежде, чем сесть за руль, Бронзини оторвал от своей куртки рукав и перевязал рану на ноге. После этого еще осталась полоска ткани, которую он повязал вокруг головы, чтобы пот не заливал глаза. - Что за черт! - пробормотал актер, влезая на водительское сиденье. - Может быть, еще не поздно переименовать наш несостоявшийся фильм в "Последнюю битву Гранди"? Подъехав к ожидавшей его кучке людей Бронзини увидел, что она выросла вдвое. Раздав привезенные ружья, он повысил голос, обращаясь к собравшимся: - Эй! Всем внимание! Остальное оружие там, в отеле. Разбейтесь на отряды и отправляйтесь за ним. Что дальше - решать вам самим, ведь это ваш город. Забравшись в седло "Харли", Бронзини завел двигатель. - Эй, куда же вы? - спросил кто-то из толпы. - Город ваш, но случившееся здесь - моя собственная проблема, - ответил Бронзини, засовывая за пояс гранаты. - Кое кто еще не заплатил по счету! И с этими словами Бартоломью Бронзини унесся в облаке пыли, и было видно лишь, как развеваются на ветру его собранные в пучок волосы. Джиро Исудзу больше не надо было слушать по рации доклады подчиненных, чтобы понять, что его лучшие силы падают под ударами неприятеля. Достаточно было выглянуть в окно, где перед зданием мэрии ощетинились орудиями выстроенные в ряд танки. Один из них с грохотом выстрелил, и снаряд превратил уже порядком потрепанный магазин в руины. "Оно", пригнувшись, прошло под снарядом, пролетевшим в каких-нибудь нескольких сантиметрах выше. Проникнув в город, человек с горящим взглядом, который по всем сведениям калечил людей и выводил из строя танки голыми руками, добрался, наконец, до последней линии обороны, выставленной Исудзу. Высунувшись из окна, Джиро прокричал: - Сотрите его в порошок! Прикончите его, во имя императора! Банзай! Танки взревели двигателями. Исудзу рисковал, ломая последние оборонительные порядки, прикрывавшие его от существа, с виду так похожего на человека, но выбора у него не было. Кроме Исудзу и лежавшего без сознания на кушетке Немуро Нишитцу, в кабинете никого не было. Сквозь забытье старый японец то и дело старался что-то сказать. Прислушавшись, Джиро попытался разобрать слова. - Смерть идет, - снова и снова повторял Нишитцу. - Смерть, не оставляющая следов даже на песке! Судя по всему, он бредил. Отвернувшись, Исудзу снова сосредоточил все внимания на происходящем за окном. Императорские Оккупационные Войска, силы которых еще недавно казались несокрушимыми, теперь сократились до жалкой кучки обороняющихся солдат. Всю ночь в городе шли тяжелые бои. Танки, люди, орудия, все было брошено на безоружного человека, который, не ведая страха, упорно продвигался вперед. Они окружали его, и через несколько мгновений танки превращались в груду металлолома под руками незнакомца, разрывавшего гусеницы и отламывающего стволы орудий. Он шел к зданию мэрии, безостановочно и безжалостно. Сначала из донесений следовало, что человек этот продвигался абсолютно безнаказанно, как будто солдаты, стоявшие у него на пути были не больше, чем докучливые мухи, которых не стоит никакого труда прихлопнуть или отогнать. Но вскоре, когда противостоящих ему танков стало больше, незнакомец словно сбросил маску безразличия. Он двигался все быстрее и изящнее, пока, наконец, не стал, как с ужасом в голосе сообщил один из помощников режиссера, "танцуя, ускользать от пуль. Мы не можем его остановить. Все, что попадает ему под руку, превращается в пыль. Нужно отступать!". Из десятков сбивчивых сообщений вырисовывалась сверхъестественная картина - то был безумный танец смерти и разрушения. Исудзу был вынужден все уже и уже стягивать кольцо обороны вокруг здания мэрии, пока у него не осталось всего несколько танков, экипажи которых еще не обратились в паническое бегство. Он ждал появления "несокрушимого" со все возрастающим ужасом. Теперь, наконец, Джиро Исудзу удалось взглянуть на "это" собственными глазами, и от увиденного у него перехватило дыхание. "Оно" было похоже на идущую, нет, танцующую смерть. Выглядело это, несмотря на весь объявший его ужас, красиво. Взвод японских солдат бросился вперед, пытаясь преградить путь неприятелю. Тот, вертясь, словно обезумевший дервиш, лишь увертывался от сыпавшихся на него пуль, проскальзывая между солдатами, нанося удары безостановочно мелькавшими в воздухе руками и ногами, и каждый раз на землю падали бездыханные тела японцев. Один из солдат попытался проткнуть таинственное создание штыком, но через секунду уже сам болтался на его острие, вздернутый в воздух, словно знамя. Да, это был танец смерти, смерти, искавшей только японцев. Танкам пришлось немногим лучше. Окруженный двумя многотонными машинами, незнакомец выбросил руку сначала вправо, потом влево, и, лишенные гусениц, танки столкнулись и юзом вылетели на середину дымящейся в развалинах улицы. Шаг за шагом, "оно" продвигалось вперед. В него десятками летели гранаты, но таинственное существо перехватывало их и отправляло обратно. Одни гранаты разрывались, другие нет, и Исудзу проклял себя за то, что закупил бракованное китайское оружие. Было значительно легче купить его на черном рынке в Гонконге, чем выпустить аналоги силами Нишитцу. Неверный ход. Вся операция, как он внезапно понял, была одной большой ошибкой. Джиро Исудзу был готов к смерти - этого требовала верность Немуро Нишитцу, любовь к родине. Он мог спокойно встретить смерть, но не поражение. Схватив снайперскую винтовку, он присел перед распахнутым окном и прицелился в надвигающуюся фигуру. Вскоре он уже опустошил всю обойму, но единственным результатом стало лишь то, что существо с горящим на опаленном солнцем лице яростным взглядом повернуло голову и посмотрело на него. Растрескавшиеся губы сложились в некое подобие хитрой усмешки, которая, казалось, говорила: "Когда я покончу с этой мелюзгой, дойдет очередь и до тебя". Джиро Исудзу решил оставить свои попытки и, опустив винтовку, прокричал: - Кто ты? Чего ты хочешь? В ответ ему раздался похожий на раскаты грома голос, произнесший единственное слово: "Тебя". - Но почему? Чем я разгневал тебя, демон? - Ты пробудил меня от длившегося целую вечность забытья. Теперь я не смогу заснуть, пока не сотру твои кости в порошок, японец Отшатнувшись, Исудзу с грохотом захлопнул окно. Он больше не мог смотреть на эту кровавую бойню. Единственной надеждой на спасение было бегство. Не глядя на своего наставника и командира, трясущегося в лихорадочном ознобе, Джиро Исудзу бросился к двери, но, уже взявшись за ручку, застыл на месте. Он услышал то, чего так боялся - высоко в небе мерно гудел тяжелый бомбардировщик. И тогда Исудзу понял, что все кончено. На негнущихся ногах он вернулся в кабинет и опустился на ковер. Потянувшись за мечом, уже много лет переходившим в его семье из поколения в поколение, Джиро вынул его из ножен и разорвал на себе рубашку, обнажив живот. Времени на слова, сожаления и прочие церемонии уже не было. Он приставил острие меча к боку и замер, приготовясь сделать мгновенный широкий разрез, который сразу вспорет внутренности. Ему оставалось лишь надеяться, что смерть наступит прежде, чем волна ядерного взрыва сотрет его с лица земли. Лучше умереть от собственной руки, чем от удара, нанесенного врагом. Когда Джиро издал последний клич японского воина, звуки схватки за окном внезапно стихли, и через мгновение раздался голос, сказавший: "Я иду за тобой, японец". Не выдержав, Джиро Исудзу разразился бессильными рыданиями - руки его дрожали так сильно, что он не мог уже правильно держать меч. Отцепив с пояса гранату, он зубами рванул чеку. Прошло несколько мгновений, но ничего не произошло. Это была пустышка. А за окнами здания Джиро услышал, как трещит дверь под ударами демона, принявшего человеческое обличье. - Ты опоздал, - тихо проговорил Исудзу, когда тот вошел в кабинет. - Через мгновение нас обоих сметет ядерный шквал. - Одного мгновения достаточно, чтобы убить человека тысячи раз, - насмешливо проговорил демон. - Как зовут тебя, о демон? - Меня? - спросило, приближаясь, существо. В чертах его лица проступало что-то неуловимо европейское, почти знакомое, как будто Джиро уже видел его когда-то, еще до того, как съемки превратились в войну. Это был не Бронзини, и не человек по имени Санни Джо. А затем демон назвал свое имя, и Джиро Исудзу перестало интересовать, кому принадлежит его земная оболочка. - Я Шива, Дестроер, несущий смерть и разрушающий миры. Танец смерти, с ужасом вспомнил Исудзу. Шива. Восточное божество, танцующее в знак сменяющих друг друга созидания и разрушения. Джиро Исудзу не знал, как он вызвал древнее индийское божество, но, тем не менее, ему удалось это сделать. Склонив голову, он произнес слова, которые, казалось, никогда не должны были слететь с его губ. - Я сдаюсь, - проговорил Джиро Исудзу, когда на него упала несущая холод смерти тень. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ Билл "Санни Джо" Роум был немало удивлен тем, что на шоссе не оказалось ни одного блокпоста. Когда они въехали в город, на улицах не было видно ни единого танка, хотя откуда-то из центра доносились звуки канонады. - Что-то случилось, - проговорил он, петляя по окраинным улицам. - Глядите, это американцы, и они вооружены! Внезапно стоявшие кучкой горожане бросились бежать, стреляя на ходу. Впереди, прижимаясь к стене одного из домов, крался одинокий японский солдат. Увидев, что его заметили, он нырнул в ближайший двор, но успел добежать лишь до середины, и упал, скошенный автоматной очередью. - У нас нет времени, чтобы глазеть на них, - поспешно проговорил Чиун. - Нужно добраться до телестудии. - Слушайте, - вставила Шерил, - даже если нам каким-то чудом удастся туда добраться, там наверняка полно охраны. - Охраной займусь я. Судя по тону, Чиун ничуть не был обеспокоен. - И что тогда? - спросила Шерил, глядя на горевшие по сторонам костры. - Допустим, я выйду в эфир, и что же мне говорить? Что мы снимали фильм, а потом съемки вышли из под контроля? - Если ты не выступишь по телевидению, будут сброшены бомбы. - Просто не верится, что наше правительство способно бомбить собственный город. Такого не может быть! - Можешь поверить мне на слово, - отозвался Билл Роум, закладывая крутой вираж и стараясь удержать машину на дороге, - во время войны случается и не такое. - И все-таки, это невозможно. Мы всего лишь приехали на съемки... - Прекрасная Елена тоже была всего лишь женщиной, - назидательно проговорил Чиун, - и тем не менее, из-за нее погибло множество людей, и пал целый город. - Мы правильно едем? - поинтересовался Роум, объезжая подбитый танк. То и дело им попадались фонари, с которых свисали тела. Но это были уже японцы. - Да, следующий поворот направо. Это Саут-Пасифик. Поезжайте прямо по ней, я скажу, где остановиться. Не снижая скорости, они вписались в поворот. На этот раз "Ниндзя" удержался на дороге, но, тем не менее, бешено вихлял. - Даже не знаю, зачем им было создавать себе такие сложности, - прорычал Роум. - Что ты хочешь этим сказать? - поинтересовался Чиун. - Они бы убили куда больше американцев, если бы продавали эту дрянь на колесах подешевле. - Лучше смотри на дорогу! От нас теперь зависит судьба этого города и всех его обитателей. - Думаю, это уже не важно, - с ужасом в голосе проговорила Шерил. - Прислушайтесь. - Не обращай внимания, нужно ехать еще быстрее, - приказал Чиун Роуму. - Что? - переспросил Санни Джо, и тут, наконец, услышал то, о чем говорила Шерил. Откуда издалека донесся глухой гул двигателей. Звук был ниже и хриплее, чем у пассажирского самолета. - Неужели это... - начал было Роум. - Вперед, - только и ответил Чиун. До отказа нажав на газ, Роум резко повернул налево, и чуть не столкнулся с несшимся по встречной полосе Бартоломью Бронзини. - Барт! - закричал Билл Роум, глядя, как Бронзини пытается выбраться из-под придавившего его "Харли-Дэвидсона". - Он смог бы нам помочь. - Не обращай на него внимания, - отрезал Чиун. - Нет, постойте, - вступилась Шерил. - Неужели вы не понимаете? Все знают, кто такой Бронзини. Если его лицо появится в кадре, ему поверят. - Ты права, - признал Чиун. - Барт! - еще раз крикнул Билл Роум. - На объяснения нет времени. Залезай в машину! Не выпуская из рук автомата, Бронзини забрался на заднее сиденье. - Куда мы едем? - спросил он, возбужденно оглядываясь по сторонам. - На телестудию, - объяснила Шерил. - Они собираются бомбить город. - Проклятые япошки! - сплюнул Бронзини. - Да нет же, американцы! В этом и состоял весь план Нишитцу. Если вы выступите по телевидению, возможно, нам удастся это предотвратить. - Быстрее, вперед! - вскричал Бронзини, слыша, как небо наполняет унылый гул двигателей приближающегося бомбардировщика. Телестудия канала К.И.М.А. охранялась весьма посредственно. Бронзини зашел с главного входа, то и дело давая короткие очереди, а когда кончились патроны, пустил в ход штык. Хотя японцы и были хорошо обучены военному делу, вид самого грозного героя киноэкрана, с боевым кличем несущегося на них, напугал их до смерти. Побросав оружие, они бросились наутек. Уйти не удалось ни одному. На выходе японцев встречал Мастер Синанджу. Его длинные ногти сверкали, когда он наносил удар за ударом, переступая через бездыханные тела противников. Шерил провела их в главную студию. - Я была всего лишь суфлером за кадром, - сказала она, берясь за одну из камер, - но много раз видела, как это делается. Санни Джо, проверь, идет ли изображение на мониторы. Роум поспешил в аппаратную, а Шерил тем временем навела камеру на покрытого потом вперемешку с кровью Бронзини. - С левой стороны я гораздо симпатичнее, - заметил тот. - На одном из экранов лицо Барта! - донесся до них голос Роума. - Отлично, мы в эфире. Бронзини повернулся к камере и чуть хриплым, ровным голосом начал: - Говорит Бартоломью Бронзини. Прежде всего, мне хотелось бы принести американскому народу извинения за...