о, китайского императора непрестанно осаждали враги, всякие отпрыски королевской крови и претенденты на трон, которые спали и видели захватить его золото и его женщин, поскольку, помимо императрицы, он имел множество наложниц -- такая традиция была тогда у императоров Китая, личностей растленных и аморальных. Мастер Шань совершал многотрудные путешествия из деревни Синанджу в Западно-Корейском заливе к императорскому двору, чтобы уничтожить очередного врага трона, но стоило ему сместить одного, как тут же возникали все новые и новые. Тогда однажды Мастер Шань сказал императору: "Послушай, врагов у тебя -- как звезд на сентябрьском небе. Каждый год ты призываешь меня, чтобы избавиться от них, но на следующий год их число только возрастает". -- "Разве это нехорошо, -- спросил император, -- ведь работы у тебя при моем дворе не убавляется?" -- "Нехорошо, -- отвечал Шань, -- потому что скоро у китайского престола будет больше врагов, чем подданных". Император Китая обдумал услышанное и сказал: "Каковы твои предложения, Мастер Синанджу?" Чиун сделал паузу, чтобы взять камень из рук Римо и положить его на пол посередине комнаты. -- Тогда Мастер Синанджу сказал императору: "Допусти женщин твоих врагов к своему двору. Возьми их, и тогда по крови твои враги превратятся в твоих родственников". Император обдумывал совет целый день и целую ночь, а потом ответил: "Твоя мысль имеет свои достоинства, Мастер Синанджу. Но что же мне делать с наложницами, которые у меня уже есть? Дворец и так переполнен!" -- "Освободи их, -- сказал Мастер Синанджу, сам не без благосклонности поглядывавший на одну из наложниц императора. -- Может статься, и я приму какую-нибудь в качестве оплаты". Итак, император Китая поступил, как было сказано, освободил наложниц, и одна из них, по имени Йи, стала собственностью Мастера Синанджу и вернулась в нашу деревню с Мастером Шанем. -- Все хорошо, что хорошо кончается, -- сказал Римо. -- Надо думать, она была красотка. -- Ничего хорошего, -- сказал Чиун. -- Как только Мастер Шань привез китаянку, в деревне поднялся ропот, потому что тогда, как и теперь, даже дети знали, что китайцы -- немытый народ с плохими зубами и дурным нравом и что, хотя работать на них позволительно, спать с ними ни в коем случае нельзя. Но что мог сделать Мастер Шань, который потерял голову от любви? Эта женщина, Йи, избалованная роскошью при дворе императора, измучила его своими капризами. Ей не по силам было оценить величественную простоту Синанджу. Она требовала изумрудов -- и Мастер Шань дарил ей изумруды. Она просила рубинов -- и получала желаемое. Она хотела... -- Недуг Шаня можно определить одним словом, -- перебил Римо. -- Каким? -- Подкаблучник. -- Что за способность говорить пошлости даже в момент высокого пафоса! -- поморщился Чиун. -- Однажды Мастер Шань заметил, что сокровищница Синанджу пустеет, пошел к Йи и сказал ей: "Мое богатство оскудевает, но я становлюсь богаче, потому что у меня есть ты", -- хотя, говоря по чести, эта женщина понемногу начала ему докучать. Однажды Йи сказала: "Я хочу то, чего нет ни у императора, ни у Мастера". Шань разгневался: "Я дал тебе бриллианты, и изумруды, и жемчуга. Чего еще можно желать?" Йи, глядя на Шаня, задумалась и увидела в ночном небе над головой Мастера нечто яркое и блестящее, и хитрая улыбка появилась на ее корыстолюбивом, покитайски плоском, как лепешка, лице. -- Можно без комментариев? -- попросил Римо. -- Легенда, только легенда, ничего, кроме легенды. У меня еще есть дела сегодня. -- Ты можешь уйти сейчас, -- обиделся Чиун. -- Нет, а история? -- запротестовал Римо. -- Легенда, -- поправил Чиун. -- Итак, корыстолюбивая Йи сказала Мастеру Шаню, что есть всего одна вещь, которая ей надобна, но если Мастер Шань не сумеет ее достать, она, Йи, будет вправе считать себя свободной и вернется на родину. Тут Мастер Шань наконец понял то, чего не понимал доныне: что Йи любит не его, а вещи, которые он ей дарит. Но он понял также и то, что сам он продолжает ее любить, и дал ей такое обещание. "Чего ты желаешь, жена моя?" И Йи указала на ночное небо. "Это", -- сказала она. -- "Луну? Но невозможно достать Луну. Этого не может никто. Ты хитришь со мной!" -- "Хорошо, я согласна на часть Луны. Частицу не больше моего кулака. Неужто это такая непосильная просьба?" Несколько дней Шань не находил себе места. Он не спал, не ел, потому что страдал от любви, и вот наконец пришел к решению, что если он хочет, чтобы Йи по-прежнему была ему женой, он должен сделать попытку. -- Вот олух, -- вставил Римо. -- Не перебивай! -- приказал Чиун. -- Итак, одной ясной ночью он взял в руки посох, повесил на спину дорожный мешок и отправился на Луну. Он пошел на север, пересек Корею, потом более холодные страны за Кореей, так чтобы Луна всегда была у него перед глазами. Место его назначения там, где Луна садится, решил он. Тогда, куда бы Луна ни девалась днем, он отыщет ее. Мастер Шань шел, шел и шел, пока земля, по которой можно идти, не кончилась у него под ногами, и тогда он сделал себе лодку и в ней продолжил свой путь на север. У него кончилась еда, стало нечем утолить жажду. В воде появились странные животные и плавающие медведи цвета снега. Наконец Мастер Шань, ослабевший от голода, приплыл в холодное море, над которым никогда не садилось солнце. Он решил, что он уже умер и обречен в вечности плыть сквозь Пустоту. Но тут он достиг странной земли. Земля эта была вся белая, покрытая снеговыми горами. Снег был повсюду, а под снегом -- камень. День шел за днем, но солнце не садилось, а только висело низко в усталом небе. Луны не было. И тогда Мастер Шань понял, что он достиг своей цели. -- Чиун понизил голос до почтительного шепота. -- Таким-то образом, согласно легенде, он и дошел до Луны. Мастер Шань поел мяса белого плавающего медведя и отколол кусок камня размером с кулак Йи от одной из лунных гряд. А потом, запасясь мясом, он поплыл назад, с Луны на Землю. Когда много месяцев спустя он вернулся в деревню Синанджу, то сказал Ии: "Вот, я принес тебе лунный камень. Я выполнил свое обещание". И Йи приняла его дар и выслушала его историю, хотя и плача при этом, ибо поняла, что никогда больше не увидит родины. Дней ее после этого было немного, и Мастер Шань, убитый горем, вскорости тоже умер. Но умер в почете и уважении, потому что совершил чудо. И чтобы будущие поколения не забывали про урок Шаня, камень, который ты, Римо, держал в руках, передается от поколения к поколению. -- Чиун доброжелательно улыбнулся. -- Ты все понял? -- Мне очень жаль, Чиун, но я никак не могу скрыть от тебя, что Шань до Луны так и не дошел. -- Ты не понял, -- печально посмотрел на него старик. -- Куда он добрался, так это на Северный Полюс, -- сказал Римо. -- Там как раз водятся белые медведи. И солнце на Северном Полюсе не садится шесть месяцев кряду -- полярный день. Вот почему там всегда светло. -- Ты разочаровал меня, Римо, -- сказал Чиун, подняв с пола камень Мастера Шаня. -- Буду иметь в виду, что этот урок ты пока не усвоил. Очень печально. -- Очень,-- произнес Римо. -- И покончим с этим, только ответь мне на один вопрос: если Шань дошел-таки до Луны, почему он не признан Великим Мастером? Ведь в конце-то концов дойти до Луны способен не каждый. -- Шань не увенчан званием Великого по очень простой причине, -- ровным голосом ответил Чиун. -- Он женился на китаянке, а так не делают. Не смой он отчасти свою вину тем, что дошел до Луны, его имя вычеркнули бы из истории Синанджу. Зазвонил телефон. -- Это Император Смит, -- сказал Чиун. -- Откуда ты знаешь? -- Очень просто. Я здесь. Ты здесь. Смит не здесь. Следовательно, это Смит. -- Недурно, -- признал Римо. -- Что еще предскажешь? Чиун прижал пальцы к вискам и прищурился, вглядываясь в будущее. -- Еще предскажу, кто ответит на этот звонок. -- И кто же? -- Ты, Римо. -- Почему? Чиун открыл глаза: -- Очень просто. Потому что я этого не сделаю. Хе-хе. Потому что я этого не сделаю! -- Очень смешно. -- Римо направился к телефону и жизнерадостно крикнул в трубку: -- Смитти, ку-ку! -- Римо? -- резко сказал Смит. -- Я звонил Чиуну. -- А дозвонились мне. Но не огорчайтесь так сильно. Просто Чиун в данный момент на звонки не отвечает. -- Что вы делаете в Детройте? Где вы были сегодня в два часа дня? -- С Чиуном, на какой-то автомобильной выставке. Смитти, а вы знаете, что здесь есть парень, который расхаживает по городу под моим именем? -- Римо, я хочу поговорить с Чиуном, -- потребовал Смит. Римо перебросил трубку Чиуну, тот поймал ее в воздухе и возгласил: -- Привет вам, Император Смит. Ваши страхи безосновательны, потому что Римо со мной и все в порядке. Римо терпеливо слушал только одну сторону диалога: реплики Чиуна. Обычно он без труда даже с другого конца комнаты мог уловить весь разговор, но сейчас Чиун так плотно прижал трубку к уху, что из слов Смита до Римо не доносилось ни звука. -- Не могу объяснить, -- говорил Чиун. -- Сейчас не могу. Будьте спокойны, время все расставит по местам. Да. Больше из автомобильщиков никто не умрет. Я дал слово Мастера Синанджу, чего ж вам больше? И, не прощаясь, повесил трубку. -- О чем речь? -- спросил Римо. -- Это дела Императора. -- Снова здорово! Ну же, Чиун. Объясни мне, что происходит. Чиун махнул рукой, приглашая Римо присесть. Тот неохотно, но подчинился. -- Сын мой, ты веришь своему Мастеру, который сделал тебя тем, кто ты есть, или не веришь? -- Ты же знаешь, что верю, -- сказал Римо. -- В таком случае призываю тебя прислушаться к этой вере. Император Смит хочет, чтобы ты вернулся в "Фолкрофт". Подчинись. Я присоединюсь к тебе через день. От силы через два. Верь мне, Римо. Есть вещи, которых тебе пока знать не нужно. Эта -- одна из них. -- Я сделаю, как ты скажешь, -- вздохнул Римо. -- Вот и хорошо, -- с облегчением произнес Чиун. -- А теперь иди. У меня дела. -- Надеюсь, Смит поблагодарил тебя за то, что ты спас жизнь этим двоим сегодня, когда началась стрельба? -- спросил Римо. -- На что мне благодарности? Это была часть моей миссии. -- А в чем состоит другая? Чиун молча поднялся и спрятал свой лунный камень обратно в сундук. Римо, зная, что он не ответит, пошел к двери, но у самого порога остановился. -- Чиун, это парень с моим именем? Из-за него вы со Смитом сами на себя не похожи? -- Нет, -- ответил Чиун, хотя ему было больно лгать своему ученику. Но все было так, как он говорил Римо. Есть вещи, которых лучше не знать. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Что президент взволнован, Смит понял по выбору выражений. -- Какого хрена, Смит, что вы там делаете? Вы обещали позаботиться о Дрейке Мэнгене, и что же? Его убивают! А теперь еще, черт побери, покушение на Ривелла и Миллиса! -- Они под присмотром, -- успокоил его Смит. -- Просто произошла неувязка. -- Неувязка? Вы там для того, чтобы неувязок не происходило! Как это случилось? -- Я еще не уверен, -- сказал Смит. -- Не уверены? -- В голосе президента зазвенел металл. -- Вы хотите сказать, Смит, что не контролируете своих людей? Надеюсь, вы хотите сказать не это, потому что я уже борюсь с искушением применить крайние меры. Вы понимаете, о чем я. -- Решение за вами, сэр, -- произнес Смит, -- но, думаю, сейчас это было бы ошибкой. А кроме того, я получил заверения, что больше детройтские автопромышленники не пострадают. -- Между прочим, они не растут на деревьях, -- сказал президент. -- Мы потеряли Мэнгена. Больше я терять не хочу. -- Если у вас нет ко мне каких-то особых приказаний, сэр, я бы хотел вернуться к отслеживанию ситуации. Со стороны Вашингтона в трубке установилось тяжелое молчание, и Смит уже было совсем приготовился услышать приказ о расформировании. Но вместо этого услышал: -- Ну ладно, Смит. Постарайтесь как-нибудь справиться. Какого черта! Сегодня никого не убили, это уже кое-что. И кто знает, может, завтра все образуется. Так оно обычно бывает. -- Надеюсь, сэр, -- облегченно вздохнул Смит и повесил трубку. Может, президент прав, и завтра дела пойдут лучше? Или они уже настолько вышли из-под контроля, что уже ничем не поправить? Чиун уверил его, что детройтский киллер -- это не Римо, но с какой стати Римо вдруг оказался в Детройте? Как Римо сумел так быстро найти Чиуна? Что, если они оба работают на сторону, против Смита? Еще одна смерть -- и президент, Смит знал это наверняка, распустит КЮРЕ. Смит готов. У него припасены и таблетка яда, которую он примет без колебаний, и гроб, в котором погребут его тело. Элементарная компьютерная команда сотрет весь архив КЮРЕ, а последний приказ, обращенный к Чиуну, будет: уничтожить Римо и вернуться в Синанджу. После этого от КЮРЕ и следа не останется. Впрочем, один все-таки останется. Довольно большой. Америка. И никто никогда не узнает, что она еще существует только благодаря одному секретному агентству. Тут Смита ледяной вспышкой озарила ужасная мысль. Почему он уверен, что Чиун, получив приказ, в самом деле уничтожит Римо? А если нет? И что потом, ведь Смита не будет рядом, чтобы держать в узде двух самых искусных убийц в истории человечества? Он пожал плечами и обратился к компьютеру. Чиун пообещал, что Римо немедленно вернется в "Фолкрофт". Если так оно и будет, то дела, может быть, не столь безнадежны. Смит вызвал на экран информационную сеть, где регистрировались все авиабилеты в Детройт и из Детройта. По экрану побежали имена и места назначения. Завидев знакомое имя -- Римо Кочрен, -- Смит остановился. Под этим, одним из нескольких своих псевдонимов, Римо подтверждал готовность лететь рейсом "Детройт -- Нью-Йорк". Хорошо. Теперь следует дождаться, чтобы Римо вошел в ворота санатория "Фолкрофт". Тогда, и только тогда Смит и впрямь поверит, что ситуация под контролем. Римо домчался до детройтского аэропорта, отдал ключи от машины клерку за стойкой проката автомобилей и напомнил, что остальные три принадлежат только ему в течение следующих трех месяцев и обязаны дожидаться его на стоянке. -- На всякий случай, -- пояснил он. Затем Римо купил билет до Нью-Йорка на рейс компании "Мидвест-норт сентрал-Макбрайд-Джонсон-френдли эйр", которая до последнего своего слияния, происшедшего ровно пять минут назад, называлась "Мидвест-норт сентрал-Макбрайд-Джонсон эйруэйз". Полет отложили на час, чтобы экипаж мог быстренько дописать на фюзеляже новое имя, так что Римо купил три газеты и, отбросив страницы с новостями, спортом и бизнесом, углубился в комиксы. Он покончил с комиксами, и тут его взгляд упал на первополосный заголовок одной из газет: "ПОКУШЕНИЕ НА АВТОПРОМЫШЛЕННИКОВ. В ПОЛИЦИИ НАМЕКАЮТ, ЧТО ИМЯ ПРЕСТУПНИКА УСТАНОВЛЕНО". Римо подобрал страницы с новостями и внимательно изучил их. В каждой из трех газет излагалось примерно следующее: сегодня около полудня некто стрелял в Ривелла и Миллиса, но промахнулся. По утверждению полиции, стрелял тот же, кто ранее на этой неделе покушался на жизнь Лайла Лаваллета, в обоих случаях попавший на пресс-конференцию по фальшивому журналистскому удостоверению. Хотя полиция не намерена в данный момент обнародовать его имя, предположительно оно то же, каким преступник воспользовался, когда ранил Лаваллета в "Детройт-плаза". Рядом с материалом о покушении был другой, повествовавший о том, как Лайл Лаваллет изобрел автомобиль, который работает на топливе, полученном из домашних отходов, и как Непризнанный Гений Автоиндустрии провозгласил конец эпохи детройтских бензиносжигателей. Римо в ошеломлении опустил газету. Тот, кто стрелял в автопромышленников сегодня, уже совершил покушение три дня назад -- когда Римо был в пустыне -- и в первом случае тоже воспользовался именем Римо Уильямс! Почему Чиун не сказал ему этого? Что Чиун и Смит пытаются от него скрыть? Римо повырывал статьи из газет и сунул их в карман. -- Я думал, вы улетаете, -- сказал клерк у стойки проката автомобилей. -- Передумал, -- сказал Римо. -- Мне нужна одна из трех моих машин. Ключи, пожалуйста. -- Да, сэр. Не угодно ли еще машину вместо той, что покинет стоянку? -- Нет. Двух оставшихся вполне достаточно. Как проехать к "Америкэн автос"? -- По западному шоссе, там и увидите указатель. Кивнув, Римо, злой как черт, покинул аэропорт. Такой злой, что впивался пальцами в теплый пластик рулевого колеса, будто оно было из пастилы. Чиун солгал ему. Происходят вещи, которые явно касаются его, Римо, а Смит и Чиун -- оба -- морочат ему голову! Но что, что именно происходит? Кто этот стрелок, на что ему чужое имя? А ведь Римо мог запросто поймать его сегодня, не вцепись Чиун в лодыжку. Он сосредоточился, пытаясь вспомнить лицо этого человека. Что-то в нем было узнаваемое, в этом лице... в глазах. Где он видел такие глаза раньше -- темные, глубоко посаженные, мертвые? И он вспомнил. Он видел такие глаза, глядясь в зеркало, когда брился. Римо гнал по Эдсел-Форд-паркуэй. К черту Чиуна! К черту Смита! Что-то происходит, и Римо сейчас сам выяснит, до какой степени это его касается. Одну деталь газеты описали неправильно. Все три утверждали, что стрелок метил сразу в обоих, Ривелла и Миллиса, но Римо был там и видел все собственными глазами. Он видел, как стрелок встал в стойку, видел траекторию полета пуль и знал, что намеченной целью был Джеймс Ривелл. Стрелок, который ранил Лайла Лаваллета и убил Дрейка Мэнгена, метил в Джеймса Ривелла. В списке остался только Хьюберт Миллис. Римо хотелось еще раз взглянуть на стрелка. Все, что ему требовалось теперь, это найти Хьюберта Миллиса, стать его тенью и выждать. Хорошо бы не слишком долго. В санатории "Фолкрофт" Смит, взглянув на часы, понял, что самолет, на который зарезервировал себе билет Римо, десять минут как вылетел из Детройта. Он позвонил в Нью-Йорк и заказал лимузин -- встретить и доставить в Рай, штат Нью-Йорк, пассажира по имени Римо Кочрен. Покончив с этим, он налил себе из охладителя воды в бумажный стаканчик и устроился перед компьютером просмотреть последние новости. Сбор данных продолжался круглосуточно со всех информационных сетей -- агентств новостей, радио- и телепрограмм. Смит запрограммировал службу так, чтобы та подбирала сообщения по определенным ключевым словам и по темам, интересующим КЮРЕ. Разоблачения коррумпированных политиков шли под ключевым словом "коррупция". Сообщения о поджогах можно было просмотреть, набрав на клавиатуре только одно слово -- "поджог". Постоянно растущий файл помогал Смиту быть всегда готовым к тому, что какая-нибудь вялотекущая история в один день вдруг может стать вопросом первостатейной важности для КЮРЕ. И когда это происходило и все другие возможные способы разрешения ситуации оставались неэффективны, вступал в действие Римо Уильямс. Лощинный Насильник представлял собой как раз такой случай. В том, что он виновен, сомнений не было никаких, но процесс установления личности, следствия и суда столь протяженны во времени, столь зависимы от разных случайностей, что, пока они длились, могло бы пострадать еще множество других ни в чем неповинных людей. Римо предотвратил эти напрасные потери. Смит просматривал новости очень быстро. Он ничего не записывал, хотя и заметил в последнее время, что память его стала не так остра, как раньше, и что пометки пошли бы на пользу. Но делать их было небезопасно, и он напрягал память. Дойдя до ряда сообщений о покушениях в Детройте, Смит потянулся к клавише, которая бы их перелистнула, но был остановлен боковым значком перекрестной ссылки: СМ. ФАЙЛ э 00334 КЛЮЧ: РИМО УИЛЬЯМС Смит отхлебнул воды, недоумевая, в какую бы это ссылку могло занести Римо. Когда же увидел, в какую, вода пошла не в то горло, целая минута ушла на то, чтобы прокашляться, и только потом он оказался в состоянии считать информацию с экрана. Она пришла из Ньюарка, Нью-Джерси, и была датирована четырьмя днями раньше. Полиция все еще расследует убийство неопознанной женщины, тело которой прошлой ночью было обнаружено на Уайлдвудском кладбище. Женщина, примерно пятидесяти пяти лет, была найдена распростертой на могиле. Вскрытие показало, что она была с близкого расстояния застрелена в сердце из пистолета 22-го калибра. Из тела извлечены три пули. Вызывает удивление отсутствие документов при пострадавшей, хотя внешне она ухожена, хорошо одета, и, по данным вскрытия, состояние ее здоровья до гибели было удовлетворительным. Возле тела найден букет. Полиция подозревает, что на женщину напали, когда она возлагала цветы на могилу. Предварительное расследование показало, что ближайшая к месту действия могила принадлежит Римо Уильямсу, в прошлом офицеру полиции из Ньюарка, более десяти лет назад казненному за убийство мелкого торговца наркотиками. Все усилия установить личность женщины путем опроса друзей и родственников покойного Римо Уильямса оказались безрезультатны. Согласно полицейским источникам, у Уильямса семьи не было. Полиция подозревает, что мотивом убийства могло быть ограбление. Смит выключил компьютер. Этого просто не может быть. Сначала в Детройте появляется киллер, выступающий под именем Римо. Потом, после стольких лет, кто-то вдруг является на его могилу. За все время с тех пор, как в нее опустили гроб, ни одна душа не остановилась отдать дань памяти покойного полицейского. Смит твердо знал это, потому что кладбищенский рабочий, считавший, что работает на социологический центр, ежемесячно собирал данные о посещаемости некоторых, обусловленных заранее, могил. Центра такого, конечно, в природе не было, и отчеты окольными путями поступали в КЮРЕ. Каждый месяц в них отмечалось, что посетителей на могиле Римо Уильямса не было. И теперь это! Кем могла быть эта женщина? Подружкой, у которой вдруг всколыхнулись сентиментальные воспоминания? Сомнительно. Слишком стара. Достаточно стара, чтобы быть ему матерью. -- Мать Римо! -- хрипло прозвучал шепот в кабинетной тиши, -- О, Боже! Время пошло вспять! На территорию большой загородной стройки будто по воздуху вплыла черная машина. Лишь мягкое шуршание шин по треку предупредило о ее приближении. Стояли предвечерние сумерки. Рабочий день был окончен. Подъемный кран фантастическим кровососом приник к скелету полувозведенного здания. Черная машина с затемненными стеклами объехала вокруг крана, прежде чем остановиться нос к носу с другой машиной, приехавшей раньше. Золотистой дугой мелькнул окурок, отброшенный человеком со шрамом на правой скуле, который в ожидании стоял, опершись на крышу своего автомобиля. -- Уильямс, -- донесся сквозь закрытые окна брюзгливый голос. Тот приблизился к машине. Благодаря сегодняшней презентации он узнал в ней "дайнакар" Лаваллета. Значит, его наниматель не свистел, когда говорил, что увел одну из моделей. -- В чем дело? -- спросил стрелок. -- Чем вы, по-вашему, занимались сегодня? -- сердито спросил голос из "дайнакара". -- Пытался выполнить свой контракт. -- Кто вас просил? Вы могли все испортить. -- Что и вправду все портит, так это когда вы пудрите мне мозги, и я не знаю, в какую сторону поворачиваться! -- О чем вы? -- Сегодня, к примеру, я бы сделал Ривелла, если б тот старый китаец не оттолкнул его. Тот самый китаец, который вчера ввалился в окно в квартире Мэнгена. Кто он, черт побери, такой? -- Не знаю, -- ответил голос из глубины "дайнакара". Наступило молчание, потом голос сказал: -- Зато знаю, что сегодняшней стрельбы не было в разработанном мной сценарии, а вы должны ни на йоту не отступать от него! Импровизация -- удел дилетантов. -- Не терплю, когда меня называют дилетантом! -- тихо произнес стрелок. -- Правила состоят в следующем. Вы убираете их по порядку, только одного за раз. Никакой спешки. Никаких выстрелов в голову. -- Скажите тогда, кто из них нужен вам первым. -- Попробуйте Миллиса, -- сказал голос. -- Ривелл напуган до смерти, да и Лаваллет от страха ни жив ни мертв. Так что -- Миллис. -- О'кей, -- сказал стрелок со шрамом. "Дайнакар", резво дав задний ход, развернулся и уплыл со стройки. Что бы там писаки ни говорили, это не машина, а привидение, подумал стрелок. Он уселся за руль своей и, выжидая положенные пять минут, закурил. Сигарета показалась ему невкусной. Десять лет, как он бросил курить, но эта работенка его прямо достала. Все не в радость с тех пор, как не стало Марии. То донимают воспоминания, то ее лицо так и стоит перед глазами. Когда-то давно она была такой нежной, такой прекрасной! И еще кое-что не давало ему покоя. С самого начала он заподозрил, что нанял его конкурент Лаваллета, и теперь подозрение переросло в уверенность. Такое расстройство нервов из-за стрельбы на демонстрации "дайнакара" могло объясняться единственно тем, что наниматель сам там присутствовал. На этот раз ему велено убрать Хьюберта Миллиса из "Америкэн автос". Что отсюда вытекает? То, что он киллер по контракту с Джеймсом Ривеллом и сегодня едва не убил своего нанимателя. Неудивительно, что седок "дайнакара" сдрейфил. Будет ему уроком. Впредь пусть играет в открытую. Но кто этот чертов китаец? На кого работает он? И еще у стрелка возникло ощущение, что сегодня старик был не один. Но лица того, второго, он не заметил. Плевать. Если кто-то из них объявится или снова встанет на его пути, он пришьет их и не задумается, если придется пальнуть в голову. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Над Великими озерами неторопливо садилось солнце. С озера Эри веял прохладный бриз. Листва на деревьях подумывала о том, что пора желтеть. Дети, которым до школы оставалось несколько недель, забыли о играх. Час веселья прошел; жизнь входила в будничную колею, и люди в своих домах ужинали, собираясь посвятить вечер просветительному воздействию вечерних новостей. Умиротворенное предосеннее настроение снизошло на городок Инкстер, расположившийся в непосредственной близости от Детройта. Если не считать завода "Америкэн автомобиле", который выглядел, как военная база в полной боевой готовности. Последнее слово техники, только что сошедшие с конвейера "Америкэн Вистас", "Штурмовики" и фургоны "Морская пена" плотно окружили заводоуправление. Одно кольцо машин внутри гудящей от тока ограды высотой 20 футов, другое -- снаружи. Шесть блокпостов, каждый в тридцати ярдах от другого, держали под контролем единственный подъезд к главным воротам, а территория управления кишела охранниками "Америкэн автос" в зеленой форме, которые рыскали повсюду, нянча в руках полуавтоматические винтовки. Смотрится очень внушительно, думал Хьюберт Миллис, глядя на эту бурную деятельность из окна своего кабинета на верхнем этаже корпуса, торчком вознесшегося в самом центре административного комплекса. Сердце его преисполнилось гордости от готовности, с какой выстроилась ему на защиту продукция "Америкэн автос". -- Сто процентов надежности, -- довольно произнес начальник отдела безопасности компании, молодой человек в опрятном коричневом костюме, обладавший редким даром к анализу систем безопасности. С такими способностями -- прямая дорога в ЦРУ, но "Америкэн автос" платила ему столько, сколько в Вашингтоне он бы сроду не заработал. Миллис рассеянно кивнул и повернулся к телевизору. Только что закончился 120-секундный выпуск международных, национальных и спортивных новостей, увенчанный прогнозом погоды. Сейчас начнется двадцатиминутный обзор новостей автоиндустрии. Миллис, коренастый мужчина с нервической привычкой ломать руки, завидев на экране Лайла Лаваллета, включил звук. -- По мнению автомобильных экспертов -- говорил ведущий, -- Лайлу Лаваллету может быть предложено возглавить "Нэшнл автос". Это -- прямое следствие трагической гибели Дрейка Мэнгена, застреленного в квартире мисс Агаты Баллард, с мистером Мэнгеном предположительно не знакомой. -- Как же! Прекрасная незнакомка! -- взорвался Миллис. -- Да Дрейк трахал ее добрых три года! -- Тут он вспомнил, что в кабинете присутствует охранник, и пробормотал: -- По крайней мере, мне так говорили. Что-то вроде этого. Ведущий продолжал пересказывать, что говорят эксперты. Говорили же они о том, что новый "дайнакар" Лаваллета может оказаться самым большим потрясением Детройта со времен Генри Форда. Еще говорили о том, что из "Нэшнл автос" подумывают, не пригласить ли Лаваллета возглавить компанию, чтобы держать под контролем развитие "дайнакара". А также говорили о том, не последуют ли этому примеру "Дженерал автос" и "Америкэн автомобиле", особенно если "зеленый" киллер продолжит свою атаку на автопромышленников. Говорили эксперты еще о многом другом, но Хьюберт Миллис этого не услышал, поскольку с возгласом: "Бред собачий!" -- выключил телевизор. -- Все мы в свое время повыгоняли этого чертова Лаваллета, потому что он -- вонючее пустое место. Отдать компанию недотепе? Ну уж нет! Мало будет одного несчастного киллера, чтобы заставить меня пойти на это! -- Он подошел к окну и посмотрел на множество машин, заполнивших собой заводскую стоянку. -- Уверены, что все перекрыто? -- Муха не пролетит, мистер Миллис. -- Похоже, вы правы, Лемминге. Знаете, мне кажется, сверху это выглядело бы более художественно, что ли, если б вы там внизу воспользовались различными моделями нашего парка. Неплохая была бы идейка для рекламы. -- Мы так и сделали, -- сконфужен но признался Леммингс. -- Да ну? Миллис еще раз посмотрел вниз сквозь тройной толщины стекло. Все выстроенные кольцом машины выглядели одинаково. Он платит своим дизайнерам шестизначные суммы, чтобы они делали продукцию "Америкэн автомобиле" узнаваемой с первого взгляда, и вот результат! -- Все одинаковые, -- подытожил Миллис. -- Я считал, так оно и задумано, -- сказал Лемминге. -- Массовое производство и все такое. -- Но они абсолютно одинаковые! Странно, что раньше я не обращал на это внимания. Что, модели других компаний тоже не различить? -- Да, сэр. Еще больше, чем наши. -- Ну, тогда ладно. Значит, мы по-прежнему флагман индустрии. Это я люблю. Эй! Это еще что такое? -- Сэр? -- У ворот что-то происходит. Узнайте, что там. Лемминге схватился за телефон и позвонил на пост у ворот. -- Что там у вас случилось, ребята? -- спросил он. -- Тут один тип попытался пройти в ворота, мистер Леммингс. -- Что ему надо? -- Говорит, хочет видеть мистера Миллиса. И слышать не хочет, что нельзя, -- сказал охранник. -- Так в чем проблема? Прогоните его, и все тут. -- Никак не выходит, сэр. Он отнял у нас оружие. Леммингс посмотрел в окно вовремя, чтобы увидеть, как летят через высоковольтную ограду сначала стрелковая винтовка, потом автомат. Засим последовали разнообразные пистолеты и полицейские дубинки. Тут настала очередь радиотелефона, и трубка в руке Леммингса смолкла. -- Похоже, у ворот серьезная заварушка, мистер Миллис. -- Сам вижу, -- сказал Миллис. -- Наверно, группа захвата. Господи, может, этот стрелок из какой-то террористической банды? Тут в воздухе над оградой возникло еще нечто. Вернее, некто -- мужчина, который с такого расстояния выглядел нельзя сказать, чтобы внушительно. -- Это не группа захвата, -- сказал Леммингс. -- Всего лишь костлявый парень в футболке. -- Как он преодолевает забор? Вскарабкивается или прыгает? -- Не могу сказать, сэр, да это и неважно. Сейчас коснется высоковольтного провода наверху, и ему конец. Костлявый приземлился на венчающий ограду оголенный электрический провод и замер там, превосходно держа равновесие. Ничего не произошло. -- Почему же он жив? -- спросил Миллис. -- Видимо, потому, что знает, что делает, сэр. Удар тока смертелен только в том случае, если человек, прикасающийся к нему, заземлен. -- Заземлен, не заземлен -- этого я не понимаю. Для этого у нас есть отдел электрического оборудования, -- пробурчал Миллис. -- Я думал, если потрогать оголенный провод, то сразу убьет. -- Вы когда-нибудь видели, как сидят голуби на третьем рельсе в метро, сэр? Тот же случай. -- Я в метро не езжу. У меня шесть машин, все похожи одна на другую. -- Ток не опасен для человека, который к нему прикасается, до тех пор, пока человек, находясь в контакте с током, не коснется другого предмета. -- Но ведь не может же он торчать там вечно? Циркач какой-то. Может, в этой банде все террористы -- канатоходцы, акробаты и прочее? -- Пока что он здесь один, -- сказал Лемминге, и в этот момент человек, балансировавший на оголенном проводе, подпрыгнул и как бы поплыл по воздуху к земле -- тем же волшебным образом, как поднимался на ограду с другой стороны. -- Пора его остановить, -- пробормотал Леммингс и набрал номер основного поста безопасности. Хьюберт Миллис смотрел, как человек в черной футболке бежит по газону, отделяющему административный корпус от первой линии обороны. Крошечное облачко пыли взлетело у его ног. Потом другое. Но он все бежал. -- Что там у вас за охрана? В бегуна попасть не могут! -- Они стараются, -- сказал Леммингс. -- Что там у вас такое? -- заорал он в трубку. -- Мазилы! -- Погодите, -- сказал Миллис. -- Он, кажется, уходит. Лемминге ринулся к окну. Тощий в черной футболке сделал разворот на 180 градусов. Тучки пыли еще клубились у его ног, по-прежнему без всякого для него вреда, но теперь он определенно бежал в противоположном направлении. Высоко подпрыгнув, он красивой дугой поднялся до высоты электрифицированного забора, на этот раз не сделав остановки, в полете миновал его высшую точку, приземлился с наружной стороны и без задержки побежал дальше. -- Мы его отпугнули, -- радостно сказал Лемминге. -- Мои люди отпугнули его! -- Может, оно и так, -- произнес Миллис. -- А может, и не так. Я смотрел на него в тот момент, когда он развернулся. Он смотрел вон на то здание по ту сторону шоссе, словно что-то привлекло его внимание, и он переменил планы. -- Прошу прощения, сэр, но это как-то нелогично. Очевидно, что его целью были вы. Он не стал бы поворачивать обратно, пройдя половину пути. -- Да? Тогда почему он бежит к тому зданию? -- поинтересовался Миллис. Римо Уильямс с легкостью преодолел посты охраны у "Америкэн автос". Как все воины, привыкшие рассчитывать больше на оружие, чем на свои собственные силы, обезоруженные, охранники сделались совершенно беспомощны. Ограда тоже была пустяк. Волосы на предплечьях Римо ощутили течение электрического тока прежде, чем он разумом это понял. Несколько секунд, проведенных им на вершине ограды, позволили сделать рекогносцировку, а уж потом, на земле, ничего не стоило уворачиваться от пуль внутренней охраны, боявшейся перестрелять друг друга. Римо знал, что Миллиса следовало искать на верхнем этаже самого высокого корпуса, но как раз на бегу к этому зданию уголком глаза он приметил блеск чего-то еще. На крыше здания, расположенного за территорией комплекса, отразилось в каком-то стеклышке заходящее красное солнце. На крыше прятался человек. Даже с расстояния в пятьсот ярдов Римо узнал его -- это был человек со шрамом, которого он видел сегодня днем и который сейчас приник к оптическому прицелу винтовки. И поскольку Хьюберт Миллис интересовал Римо только как нить к стрелку, называвшему себя Римо Уильямсом, он развернулся и направился разбираться с типом, который спер у него имя. Оптика снайперской винтовки работала идеально. Хьюберт Миллис был отчетливо виден в прицел. Ухохочешься. Столько сил ухлопать на обеспечение безопасности и не подумать о том, что снайпер может свить гнездо за территорией комплекса! Сидя на корточках, стрелок видел, как Миллис встревоженно говорил с подчиненным, как возникла у ворот какая-то неразбериха. Плевать! Еще несколько минут и -- конец. Он закрыл оптический прицел. Достал из открытого кейса дополнительные детали, превращавшие "беретту-олимпик" в стрелковое ружье. Ввинтил складной приклад, растянул его и приложил к плечу, проверить, ловко ли. Отлично! Затем он насадил на дуло держатель, в который, как по' маслу и плотно, вошел ружейный ствол. И наконец заменил патронную обойму, чтобы годилась для сверхдлинных пуль 16-го калибра. Под конец он старательно проверил, все ли соединено прочно и до упора. Вскинул ружье к плечу и приник к прицелу. В поле зрения оказалась входная дверь управления компании "Америкэн автос". Он поднял дуло так, чтобы увидеть небо, затем медленно опустил его, пока не остановился на уровне верхнего этажа административного корпуса. Миллис все еще был там, разговаривал с кем-то. Хорошо. Стрелок глубоко вдохнул и мало-помалу осторожно усилил давление на курок, для пущей гладкости первого выстрела. Нужно, чтобы второго не потребовалось. Он тщательно прицелился в грудь Миллиса. Тут вдруг его с силой двинуло в плечо ружейным прикладом, откинув назад. Придя в себя, он понял, что сидит, а его любовно собранное ружье на несколько футов отлетело в сторону. Да что такое?! Ведь он даже выстрелить не успел! Он поднялся на ноги, нагнулся за ружьем. Вроде цело. Нет. Погоди. Вдоль ствола прочертилась царапина, а вот и обломок камня на гравийном покрытии крыши. Раньше его тут точно не было. Он поднял обломок. Нет, это был не камень, а кирпич, причем точно того цвета, что и стены здания, на крыше которого он находился. Значит, кто-то бросил его. Но кто? Как? На крыше не было ни души, а других зданий в такой близости, чтобы добросить камень, нет. Кроме того, он определенно помнит, что ствол подбросило вверх. Значит, камень бросили снизу. Но это невозможно! Он на крыше двадцатиэтажного здания! Тем не менее он перегнулся через парапет и посмотрел вниз. Он увидел человека. Вернее, что-то фантастическое в человеческом облике. Оно взбиралось по совершенно ровному отвесному фасаду здания, чудом цепляясь за швы между кирпичами. При этом оно не просто карабкалось, оно стремительно продвигалось вверх. По мере приближения лицо существа виделось все отчетливей. Оно часто поднималось вверх, чтобы взглянуть на стрелка, и тот узнал человека, который на презентации "дайнакара" побежал к старому китайцу, когда началась стрельба. Что он тут делает? Впрочем, какая разница? Он прицелился в белое лицо и выстрелил. Тот прекратил подъем и прыгающим пауком отскочил в сторону. Промах. Стрелок выстрелил снова. На этот раз его цель отскочила в другую сторону. Даже больше, чем на прыжок, это походило на перелет, и стрелок в самом деле заметил, как существо зависло в воздухе на ту долю секунды, которой глазу наблюдателя хватило, чтоб ухватить движение. Затем существо снова приникло к стене и возобновило подъем. Стрелок не торопясь взял его на мушку опять. На этот раз существо остановилось, ребром ладони отбило от стены кусок кирпича и небрежно швырнуло его вверх. Осколок угодил стрелку в плечо. Это был совсем небольшой осколок, размером с гальку, но удар был такой силы, что стрелка откинуло футов на двенадцать назад и на ногах он не удержался. Не успел он подняться, как человек оказался уже на крыше. -- Так-так-так, мистер Окружающая среда, а также четверг и пятница, -- сказал Римо. -- А я-то вас все ищу! Клуб защитников утконосов поручил мне вручить вам награду. Стрелок оглянулся в поисках "беретты". Она оказалась слишком далеко, чтобы дотянуться, а другого оружия у него при себе не было. Другого он никогда не носил: не было нужды. Римо подошел к нему. Стрелок почувствовал, как его поднимают и ставят на ноги с такой силой и скоростью, что кровь отлила от головы. Когда зрение прояснилось, он увидел, что смотрят на него поразительно знакомые глаза. Глаза холодной смерти. -- Ну так давай свою награду и отпусти с Богом, -- ухмыльнулся стрелок и поднял руки, сдаваясь. -- Стариков мы уважаем, -- сказал Римо. -- Первый ход твой. Как твое имя? Настоящее имя? -- Уильямс, Римо Уильямс. -- Сдается мне, это ответ не вполне искренний, -- осуждающе сказал Римо, и стрелок снова растянулся навзничь с разрывающимся от боли правым плечом. Римо улыбался ему сверху. -- Будет еще хуже, приятель. Быстро. Имя! Стрелок покачал головой. -- Римо Уильямс, -- сказал он. -- Возьми в бумажнике удостоверение. Рывком оторвав карман, Римо извлек оттуда бумажник. Там были водительское удостоверение, карточка соцобеспечения, три кредитные карточки и карточка донора внутренних органов. Все они были на имя Римо Уильямса. Карточку донора Римо порвал. -- Эта наверняка не понадобится. Твои внутренности будут не в том состоянии, чтобы поднять ажиотаж на медицинской бирже. -- Не понимаю, почему ты мне не веришь, -- сказал самозванец.-- Я -- Римо Уильямс. Что в этом такого особенного? -- То, что это мое имя, -- сказал Римо. Стрелок пожал плечами и, несмотря на боль в плече, попытался улыбнуться. -- Кто знает? Может, мы родственники. Я -- из Ньюарка. Не того, что в Огайо. В Нью-Джерси. Римо вдруг пошатнулся. -- Я тоже оттуда, -- тихо проговорил он. -- Может, мы в родстве, -- сказал стрелок и встал на ноги. Боль в плече утихла. Он покосился на "беретту". -- Я сирота, -- сказал Римо. -- По крайней мере, всегда думал, что сирота. -- Когда-то у меня был сын, -- сказал стрелок, все еще косясь на оружие, и сделал к нему шажок. -- Но мы с женой развелись, и больше я его никогда не видел. Ты как раз примерно его возраста. -- Нет, нет! -- потряс головой Римо. -- Так не бывает! -- Конечно, не бывает, -- сказал стрелок. -- Просто совпадение. Мы с тобой всего лишь два случайно встретившихся парня из сорока или пятидесяти тысяч Римо Уильямсов, проживающих в Ньюарке, штат Нью-Джерси. Он сделал еще два шажка по направлению к "беретте". Было ясно, что его, так сказать, собеседник в упор ничего не видит: в темном тревожном взоре застыло ошеломление. -- Фантастика, -- сказал Римо. -- А ведь Чиун велел мне держаться от тебя подальше. Наверно, он знал. -- Как пить дать, -- сказал стрелок. Чиун -- это, наверно, тот престарелый китайский фокусник, который путается у него под ногами. -- Но кровь, она, знаешь, не водица. Теперь мы с тобой вместе. Сынок. Он как бы мимоходом поднял "беретту". Ноль внимания. Парень даже не шелохнулся. -- Смит, наверно, тоже. Они оба знают. Они оба старались сделать все, чтобы мы не встретились. Чтобы я не узнал правды. -- Точно, -- сочувственно вздохнул стрелок. -- Оба знали, но понимаешь, сынок, семью так просто не разлучить. Ну теперь-то мы вместе! Погоди, тут у меня есть еще работенка. Вот сейчас кончу, и мы свободны. Взгляд Римо вдруг прояснился. -- Ты профессиональный убийца, -- сказал он. -- Работа есть работа, -- вздохнул стрелок. -- В некотором роде я тоже этим занимаюсь, -- произнес Римо. -- Наверно, это у нас семейное, сынок. Вот погоди, сейчас твой старикан покажет тебе класс. Стрелок подошел к парапету и поднял винтовку к плечу. Может, еще выгорит, подумал он. Хорошо б побыстрее. -- Я не могу этого допустить, -- сказал Римо. Стрелок положил палец на курок. -- Вот мы сейчас поглядим, водица кровь или не водица, -- прошептал он. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Сержант Дэн Ковальски развел руками. -- Двадцать три года беспорочной службы, и вы уволите меня из-за пустяковой канцелярской ошибки? -- Нет, -- ответил лейтенант, -- я не сказал, что тебя уволят. Я сказал, могут уволить. -- Из-за такой-то фигни? Вот как теперь в Ньюарке относятся к лучшим работникам? Ну ничего, я еще поговорю об этом в нашем чертовом профсоюзе! Ковальски негодовал так, что в окнах полицейского участка дребезжали стекла. Лицо его сделалось свекольного цвета. Чтобы не привлекать лишнего внимания, лейтенант по-отечески приобнял трясущегося Ковальски за плечи и повел в туалет. -- Послушай, Дэн, -- сказал он, как только они остались одни. -- Запрос у тебя лежал со вчерашнего дня. Почему ты не отослал данные сразу, как просили? -- Потому что запрос был не по форме! Без второго экземпляра, чтобы подшить в дело, понятно? -- Он вытащил из кармана порядком изжеванный листок бумаги и потряс им в воздухе. Голос его дрожал не меньше бумажки.-- Видишь писульку? Запрос называется! Даже без резолюции! Кто его, спрашивается, утвердил? -- Я это понимаю, -- сказал лейтенант. -- И ты это понимаешь. Но мне устроил головомойку капитан, которому намылил шею майор. Мне показалось даже, что и майору порядком досталось от кого-то повыше. -- Из-за поганых баллистических данных? Из-за поганого убийства Джейн До? -- Ладно, Дэн, уймись. Я этого не понимаю, ты этого не понимаешь, но давай с этим делом покончим и будем себе жить дальше, а? -- Хорошо. Я его отошлю. Но тут чем-то попахивает. -- Вот пусть и попахивает где-нибудь в другом месте. Отошли, и дело с концом. Сержант Ковальски пошел в архив, оформил запрос, и служащий в хаки выдал ему бланк баллистической экспертизы, озаглавленный "Джейн До, э 1708". Бланк был помятый, и Ковальски вполголоса ругнулся. Он по опыту знал, что помятые бумаги имеют свойство намертво застревать в факсе. Так что сержант сделал ксерокопию бланка, вернул оригинал в архив и направился к факсу. Машинка помещалась на столе, была напрямую присоединена к телефону и использовалась -- за исключением случаев, когда надо было срочно созвониться с букмекером, -- только для передачи сообщений между всеми полицейскими управлениями страны. В систему также входило и ФБР, и это было чистое наказание, потому что фебеэровцам вечно подай все немедленно. Но то, с чем он возился сейчас, было почище ФБР. Может, это дело лап ЦРУ? Но на запросе ни слова о том, кому предназначается документ. Только телефонный номер, а, видит Бог, это против правил -- вот почему Ковальски и не ответил на запрос немедленно. Он набрал номер. Звонок едва отзвучал, как трубку подняли, и холодный голос произнес: -- Передавайте. -- Наверно, я ошибся номером, -- пробормотал Ковальски, зная, что любой правительственный служащий, подняв трубку, сразу представится. -- Не кладите трубку. Назовите себя, -- приказал голос. -- С кем вы, по-вашему, разговариваете? -- возмутился Ковальски. -- Это полиция! -- К тому ж вы еще и опоздали, -- укорил холодный голос. -- У вас есть данные? -- Да. -- Передавайте немедленно, -- велел голос. -- Ладно, ждите, -- сказал Ковальский, решив, что все-таки попал куда надо. Он вставил отчет в прорезь над вращающимся цилиндром, нажал кнопку и положил телефонную трубку. Цилиндр провернул вместе с собой бланк отчета. Как эта штука работает, Ковальский не разумел, но принимал как должное, что содержание бланка по телефонным проводам перенеслось к такой же машинке, из которой сейчас выползает точная копия оригинала. Когда цилиндр остановился, Ковальски поднял трубку и спросил: -- Ну как, получили? -- Получили. До свидания. -- Эй, погодите секунду! -- Нет у меня секунд, -- отрезал холодный голос и дал отбой. -- Чертовы цеэрушники, -- проворчал Ковальски. В санатории "Фолкрофт" доктор Харолд У. Смит положил полученный факс на стол рядом с тремя подобными же документами. Те, тоже отчеты о баллистических экспертизах, были получены из ФБР, а фигурировавшие в них имена принадлежали Дрейку Мэнгену, Агате Баллард и Лайлу Лаваллету. Все отчеты имели сходство по нескольким параметрам. Мэнген и его любовница были застрелены, а Лаваллет ранен пулями 22-го калибра, вообще-то говоря, нетрадиционного для такого рода убийств. Если, конечно, не брать убийства в толпе. Когда убивают в толпе, с близкого расстояния, особенно если убийца и жертва на дружеской ноге, 22-й калибр очень удобен -- такой пистолет можно легко спрятать в рукаве. Смит до конца просмотрел отчеты. Он достаточно понимал в баллистике, чтобы разобраться, что к чему. Ствол любого оружия обработан так, чтобы придать выпущенной из него пуле вращение, чем увеличивается ее устойчивость. Однако следствием этого являются пометки, которые ствол оставляет на выпущенной из него пуле. Как отпечатки пальцев, они неповторимы и с неизбежностью указывают, из какого оружия был произведен выстрел. Смит, запрашивая результаты баллистических экспертиз, играл вслепую. Не было причин думать, что есть какая-то связь между убийством неизвестной женщины на всеми забытой могиле Римо Уильямса и внезапной эпидемией покушений на детройтских автопромышленников, однако же одномоментность этих событий все-таки наводила на мысль о необходимости некоторых изысканий. Отчеты ФБР были получены незамедлительно. Нью-аркский задержался из-за некомпетентности исполнителя. Однако теперь все четыре бок о бок лежали перед ним на столе, о чем оставалось только пожалеть, потому что, похоже, воплощались наяву самые страшные кошмары Смита. Ибо отчеты баллистической экспертизы с неоспоримой уверенностью доказывали, что неведомая женщина в Ньюарке была убита из того же оружия, из которого застрелили Дрейка Мэнгена и его любовницу Агату Баллард, а также ранили Лайла Лаваллета. Одно и то же оружие. Один и тот же стрелок. Смит потряс головой. Чтобы ни происходило в Детройте, начало ему положено у могилы Римо Уильямса. Но в чем смысл всего этого? Может, Римо сумеет понять, когда приедет? Зазвонил телефон, и Смит вздрогнул, но поняв, что это не спецсвязь КЮРЕ, а линия для обычных фолкрофтских дел, немного расслабился. -- Доктор Смит? -- Да. -- Это компания по заказу автомобилей. Вы просили встретить в аэропорту вашего пациента, Римо Кочрена. -- Да, -- настороженно сказал Смит и невольно сжал трубку. -- Мы не нашли его. -- Поищите получше. -- Нет, он не прилетел. Говорят, его вообще не было в самолете. -- Не было... -- пробормотал Смит. Предвечернее солнце заливало кабинет розовым светом, но ему показалось вдруг, что в комнате потемнело. -- Вы уверены? -- спросил он. -- Да, сэр. Может, он задержался? Не подождать ли нам следующего рейса? -- Да. Ждите. Когда он прибудет, перезвоните мне. Звоните, как только что-нибудь произойдет. Или не произойдет. Понятно? -- Следующий рейс через четыре часа. Это будет стоить... -- Знаю, -- сказал Смит. -- Знаю я, чего это будет стоить. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ -- Что ты сказал? -- ледяным тоном переспросил стрелок, осторожно опуская "беретту-олимпик". Он был уверен, что разом прикончит Хьюберта Миллиса, находящегося в здании через дорогу, но так же не сомневался ни на миг, что этот уму непостижимый тип с мертвыми глазами и широкими запястьями способен с такой же легкостью убить его самого. Расчетливо и осторожно стрелок повернулся к парню. Все зависело от того, можно ли переломить ситуацию. Убить Миллиса -- важно, но куда важней остаться жить самому. Жизнь -- приоритет номер один. -- Что ты сказал? -- повторил он тоном потверже. -- Я не могу допустить, чтобы ты убил его, -- ответил Римо. Его руки были свободно опущены вниз. Руки, его оружие, его хирургические инструменты, здесь, на крыше, в свете заходящего солнца, перед лицом человека, который делил с ним его имя, казались ему бессильными и никчемными. -- Я слышал, что ты сказал, -- ответил стрелок и потер шрам, пересекающий правую скулу. -- Я другое имел в виду. -- Что? -- спросил Римо. -- Разве не следовало сказать: "Я не могу допустить этого, папа"? -- Папа? -- удивился Римо. -- Я не могу называть тебя "папа"! Я тебя даже не знаю. -- Ну если хочешь, можешь говорить мне "отец". Мне самому больше нравится "папа", но если ты предпочитаешь "отец", сынок... -- Сынок... -- тихо повторил Римо. -- Отец... -- пробормотал он, чувствуя себя маленьким и испуганным. -- Я никогда никому не говорил: "отец". Я вырос в сиротском доме. У монахинь. -- Не слишком хорошо они тебя воспитали, -- сказал стрелок. -- Не научили, как обращаться к родному отцу. Только и слышу от тебя, что угрозы. Ты ведь мне угрожал, верно? -- Я не хотел. Но я не могу позволить, чтобы ты хладнокровно убил человека. -- А почему нет? Я же сказал тебе, такая у меня работа. Что, хочешь лишить своего старика корки хлеба? Ты же видишь, я уже не молод, лучшие мои годы позади... На что тебе этот Миллис? -- Да я его даже не знаю. -- Отлично. Не будешь о нем скучать, -- стрелок отвернулся и снова прижал приклад к плечу. Римо нерешительно шагнул к нему: -- Нет. -- Ладно, парень, -- сказал стрелок и бросил оружие Римо. -- Тогда давай ты. Римо инстинктивно поймал "беретту". Ощущение оказалось враждебным, уродливым, чуждым. Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз брал в руки оружие. Одним из постулатов Синанджу было, что оно -- нечисть, грязная вещь, которая оскорбляет Искусство и разрушает личность человека, прибегающего к нему. Он уронил пистолет. -- Я не могу. Так -- не могу. -- Этого следовало ожидать. Меня поблизости не случилось, вот ты и вырос как придется. Только взгляни на себя! Одет, как бродяга! Огрызаешься! Я прошу тебя сделать ерундовое одолжение, и что же? Отказываешь в пустяке родному отцу! -- Но... -- В жизни не думал, что придется такое сказать, особенно теперь, когда я тебя наконец-то нашел, -- говорил стрелок, -- но мне за тебя стыдно, сынок. Стыдно! Римо поник головой. -- А мне-то показалось, ты сказал, что сам работаешь киллером, -- продолжал стрелок. -- Разве не так? Разве мне послышалось? И я сказал себе: "Римо, твой сын -- мужчина. Сын пошел по твоим стопам". Вот что я сказал самому себе. -- Он презрительно сплюнул. -- Я не думал, что ты слабак. Но раз так, дай отцу сделать его работу, идет? Договорились? Римо не отвечал. Он смотрел то на человека со шрамом, то на дверь пожарного хода, выходящего на крышу. Он шевелил губами, силясь что-то сказать, и уже почти преуспел в этом, когда дверь хрустнула и вылетела, как из тостера выскакивает поджарившийся ломтик хлеба. Детали замка и дверных петель шрапнелью просвистели по сторонам. В образовавшееся отверстие плавно вознеслась, как у привидения, встающего из могилы, сначала голова, потом все остальное. Впрочем, привидения, как известно, одеты в саваны, а это было в ярко-красном кимоно и разговаривало голосом трескучим, как неисправный электрический провод. -- Римо! Что ты тут делаешь с этим человеком? -- Папочка, это... -- Как ты его назвал? -- вмешался стрелок, готовясь исподволь подобрать "беретту", все еще валявшуюся на гравии крыши. -- Папочка? -- Ну на самом деле он мне не отец, -- пояснил Римо, -- но был как отец. -- Твой отец -- я, Римо. Никогда не забывай об этом, -- нравоучительно сказал стрелок. -- Ложь! -- с загоревшимся от гнева лицом крикнул Чиун. -- Нет, Чиун, -- сказал Римо. -- Кажется, это правда. -- Отойди, -- приказал Чиун. -- Я сам разберусь с этим наглейшим из обманщиков. -- Нет, -- сказал Римо. Стрелок быстро поднял оружие. Хорошо, подумал он. Пусть паренек разбирается с китайцем, а я тем временем все закончу. -- Нет? Ты сказал мне "нет", Римо? -- вскричал Чиун. -- Ты в своем уме? -- Разберись с ним, сынок, -- сказал стрелок. -- Извини, пожалуйста, Чиун, но я не могу позволить, чтобы ты причинил ему вред. -- А я не могу позволить, чтобы этот стрелок-любитель причинил вред особе, находящейся под протекцией Синанджу! -- Разве ты не слышал, Чиун? Это мой отец. Мой отец! А я даже не знал, что он есть на свете! -- Недолго ему осталось, -- сказал Чиун и двинулся мимо Римо. Тот инстинктивно преградил ему путь рукой и почти коснулся персоны Мастера Синанджу, но споткнулся и упал. Но тут же, как подкинутый трамплином, вскочил на ноги. -- Чиун! -- позвал он. Кореец стремительно развернулся и погрозил пальцем, угрожающе сверкнув длиннющим ногтем. -- В живых его оставить нельзя! -- Ты с самого начала знал, что он мой отец, да, Чиун? Так ведь? -- вскричал Римо. -- Я делаю это ради тебя, -- сказал Чиун. -- Отойди. -- Вот почему ты не хотел, чтобы я здесь остался! Вы со Смитом все знали! Вы знали, что он мой отец, верно? -- Я твой Мастер. Во всей Вселенной нет для тебя ничего важнее. А теперь оставь нас, Римо. -- Ты не можешь применить к нему силу, -- сказал Римо, и гримаса болезненного ужаса исказила его лицо. -- Этот человек, -- неколебимо произнес Чиун, -- осквернил священную персону Мастера Синанджу. -- Он коснулся местечка над ухом, поцарапанного отскочившей от костюма Мэнгена пулей. -- Он напал на особу, находящуюся под протекцией Синанджу. Его удел -- смерть. -- Дай ему под зад, сынок! -- крикнул стрелок. -- Я знаю, ты можешь. Римо поглядел сначала на стрелка, потом на Чиуна. Решение отразилось у него на физиономии. -- Ты не смеешь поднять руку на Мастера Синанджу, -- мрачно произнес Чиун. -- Хотя я люблю тебя, как односельчанина, Синанджу превыше всего. -- Не можешь поднять руку, врежь ему ногой, -- вставил стрелок. -- Я не хочу бороться с тобой, Чиун. Ты же знаешь. -- Хорошо. Тогда спустись вниз и жди там. Грянул выстрел, и голова Чиуна с танцующими седыми прядями закачалась. -- Готово! -- крякнул киллер. -- Видал? Один выстрел -- и все в ажуре! -- Убийца! -- крикнул Чиун и пошел на него, но Римо встал между ними. Чиун остановился и, глядя на ученика, сузил свои орехово-карие глаза. -- Быть посему, -- проговорил он. -- Ты сделал свой выбор, Римо. Теперь ты потерян для Синанджу, потерян для меня. Через пару секунд стрелок сообразил, что нормальным людям небезопасно даже просто находиться поблизости, и выскользнул через пожарный ход, на бегу засовывая "беретту" в кейс. Он спускался, покачивая головой. Такой драки он в жизни своей не видел. Началась она, как балет. Движения старика были медленны и грациозны. Ступня в сандалии плавно взлетела вверх, но Римо, став на мгновение размытым пятном, избежал удара. Контрудар -- вытянутой копьем рукой -- окончился ничем, потому что старик отступил в сторону с такой скоростью, что, казалось, вообще не пошевелился. Если это учитель и ученик, думал стрелок, то страшнее врагов не придумаешь. Движения Римо выглядели более стремительными, потому что человеческий глаз все же прочитывал их как смазанное пятно, однако же молниеносных перемещений старика глаз просто не успевал заметить. С него хватит. Если стрелку чего и хотелось, так это поскорее убраться. Спустившись на первый этаж, он сообщил дежурному охраннику за стойкой в холле, что на крыше -- драка. Охранник его не узнал, но по всему свету охранники одинаково реагируют на людей в хорошо сшитых костюмах с кожаными кейсами для бумаг. Он позвонил, чтобы на крышу выслали спецбригаду, сам взял пистолет, проверил, заряжен ли, и поднялся наверх. Прибыв на место действия, он пробрался сквозь толпу охранников в форме, столпившихся у пожарного выхода. -- Что тут такое? Почему не вмешаетесь? -- Мы пытались. Ничего не выходит. -- Как "не выходит"? Что значит "не выходит"? Двух парней разнять "не выходит"? Один из охранников показал ему вздувшуюся сине-багровую руку. -- Я только подошел к старику и хотел тронуть его за плечо. Не знаю, как это может быть, но рука сразу онемела. И только глянь теперь на нее! -- Болит? -- Нет, но сдается мне, будет, когда пройдет онемение. Если оно пройдет, конечно. -- Ну ладно, с этим надо кончать. Они даже вроде бы не дерутся. Они танцуют. Пусть закругляются! -- Не надо, -- нервно проговорил охранник с багровой рукой. -- Не становись между ними! Дежурный, не обращая внимания на предостережение, протопал по крыше, правой рукой с зажатым в ней пистолетом помахал дерущимся и сказал: -- Ладно, ребята, спектакль окончен. Вы арестованы. Оба! Он не понял, который из двух сделал это, но движением, недоступным глазу, кто-то обмотал ему пальцы стволом его собственного пистолета. Он посмотрел на руку, безнадежно зажатую в штопоре скрученного металла, и закричал собратьям по профессии: -- Вызывайте Национальную гвардию, живо! Римо был у самого края крыши, когда заметил, далеко внизу, фигуру идущего к машине стрелка. Он перегнулся через парапет и крикнул: -- Не уезжай, отец! Подожди меня! И заскользил вниз по наружной стене здания. Чиун, под внимательными взорами охранников, постоял недолго, покивал, отвернулся и направился к выходу. Охранники почтительно расступились, и один потом даже клялся, что видел сверкнувшую в глазах старика слезу. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Доктор Харолд У. Смит провел бессонную ночь, а теперь утреннее солнце ясным светом заливало его кабинет. Лицо Смита осунулось, редеющие волосы были всклокочены. Полосатый дартмутский галстук по-прежнему туго стягивал шею, но серый пиджак криво висел на спинке стула. Это была единственная дань, которую Смит принес усталости и тревоге. Такая уж была у него привычка: казаться меньше и незначительней, чем на самом деле, и выглядеть менеджером средней руки, который на склоне лет достиг почтенной, но нудной должности директора в высшей степени малоинтересного учреждения для престарелых, известного под именем санатория "Фолкрофт". Никто не знал его по-настоящему, а если б узнал, то скорее всего описал бы как человека серого, скучного, начисто лишенного воображения, коротающего век до пенсии, перекладывая с места на место бессчетные стопки бумаг. Только одна из этих характеристик соответствовала действительности. Чего у Смита и впрямь не было, так это воображения. Но именно по этой причине когда-то ныне покойный президент поручил ему возглавить КЮРЕ. Да, воображение у Смита отсутствовало. Не было у него и честолюбия -- стремления к власти, от природы присущего политикам и журналистам. Однако президент счел этот недостаток достоинством, поскольку знал, что человек, наделенный воображением, способен, не успеешь и оглянуться, поддаться соблазнам неограниченной власти, которая попадет в руки директору КЮРЕ. С человека, наделенного и воображением, и амбициями, станется попытаться захватить власть в Америке. И не только попытаться, но и преуспеть в этом. КЮРЕ как организация была абсолютно неподконтрольна. Директор правил ею, как вздумается, безо всяких ограничений. Президент мог только что предлагать какие-то действия, и единственный приказ, которому Смит не мог не подчиниться, был приказ расформировать КЮРЕ. И все двадцать лет Смит был ежеминутно наготове выполнить этот приказ президента -- или же лишиться жизни, ежели КЮРЕ не оправдает возложенных на него ожиданий. О пенсии Харолд У. Смит даже не помышлял. Быстрая, безболезненная смерть, и никаких почетных похорон на Арлингтонском кладбище -- вот удел человека, награжденного орденами во время второй мировой войны, а перед отставкой, в шестидесятых, занимавшего высокий пост в Центральном разведывательном управлении. Сугубая секретность КЮРЕ, несуществующей организации под аббревиатурой, которая значила все и ничего, была слишком важна, чтобы Смит мог позволить себе какие-то там посмертные почести. Что и говорить, работа была одинокая, но никогда не нудная, и Смит, как никто другой, понимая значимость этой работы, не променял бы ее ни на что на свете. КЮРЕ и только КЮРЕ стояла между конституционным правлением и анархией. Чтобы, не дай Бог, не упустить это из виду, Смит ежедневно, приходя в кабинет, нажимал скрытую в столешнице письменного стола кнопку, которой приводился в действие главный компьютерный терминал КЮРЕ. Это простое действие неизменно сопровождалось привычной мыслью о том, что могущественнейшей в мире организацией КЮРЕ является именно вследствие своей возможности неограниченного доступа к любой существующей информации, а также умения хранить секреты. Вот и этим утром Смит, как обычно, набрав простой код, увидел на экране мерцающие зеленые буквы первого параграфа Конституции Соединенных Штатов Америки. Смит начал читать -- медленно, вдумчиво, повторяя про себя каждое слово: "Мы, народ Соединенных Штатов, во имя создания наиболее совершенного союза, установления справедливости..." Говоря по правде, он мог бы прочитать весь документ наизусть, однако для Смита, тертого калача, несентиментального уроженца Вермонта, конституция была не поводом для декламации -- так декламируют Союзный договор бездумные школьники, -- а священным документом, обеспечивающим гражданам Америки столь ценимые ими свободы. Он знал, что для большинства американцев конституция не более чем пожелтевшая от времени бумага, которую хранят под стеклом в Вашингтоне. Но Харолд У. Смит относился к ней как к живому существу, которое может умереть или быть убито именно потому, что живо. Чтобы защитить этот полузабытый документ и то, что представлял он собой для Америки и для всего мира, Смит, несуетно просиживающий дни за письменным столом в своем по-спартански скромном кабинете, на самом деле находился на передовых рубежах необъявленной войны с преступностью. И все-таки, каждый раз, входя в кабинет, Смит чувствовал, что предает конституцию -- предает тем, что вынужден прибегать к подслушиванию телефонных разговоров, шантажу, а в последнее время все чаще и чаще -- к насилию и убийствам. Только благодаря своему безоговорочному патриотизму Смит мирился с этой неблагодарной работой, сама сущность которой вызывала у него глубокое отвращение. Вот поэтому-то, дабы не позабыть о своей ответственности перед этим одушевленным документом, а может быть, даже исполняя что-то вроде покаяния перед тем, во что безгранично верил, Смит каждое утро читал конституцию на экране своего компьютера, читал медленно, обдумывая слово за словом, пока в конце концов они не становились не просто словами, но Истиной. Окончив чтение, Смит закрыл файл и протянул руку к трубке спецтелефона, который соединял его напрямую с президентом Соединенных Штатов. Но не успел он ее коснуться, как телефон зазвонил сам. -- Да, господин президент, -- немедленно отозвался Смит. -- Хьюберта Миллиса только что привезли из операционной, -- не здороваясь, сказал президент. -- Да, господин президент. Я как раз собирался звонить вам по этому поводу. Насколько я понимаю, вы готовы к тому, чтобы расформировать нас. -- Да уж следовало бы! Черт побери, Смит, нет никаких оправданий тому, что вы не сумели сберечь Миллиса. Что там опять стряслось? Смит прокашлялся. -- Не могу сказать с уверенностью, господин президент. -- Не можете? -- Нет, сэр. У меня нет связи с моими людьми. Я не знаю, где они находятся, и не знаю, что произошло. -- Я скажу вам, что произошло. Несмотря ни на что, Миллиса подстрелили, и ему повезло, что еще не до смерти, а ваши люди ничего не сделали, чтобы этому помешать. Если б его убили, ваша контора была бы немедленно свернута, и я хочу, чтоб вы знали об этом! -- Понимаю, сэр. Придерживаюсь такого же мнения. -- Нет, не понимаете! Идут разговоры о том, что "Большая Тройка" собирается предложить Лайлу Лаваллету возглавить все три автокомпании, поскольку они все равно не в состоянии конкурировать с его "Дайнакаром". Я хочу, чтобы Лаваллет был вне опасности. Если его убьют, Детройт рухнет. И еще я хочу, чтобы ваши люди либо приступили наконец к работе, либо были уничтожены. Понятно? Они слишком опасны, чтобы разгуливать без присмотра. -- Понимаю, сэр. -- Вы все время это повторяете, Смит, но, знаете, как-то менее убедительно, чем обычно. Ну, жду известий. -- Да, сэр. Смит положил трубку и вновь попытался, уже в сотый раз с тех пор, как узнал о покушении на Хьюберта Миллиса, дозвониться в гостиницу Чиуну. Думал он при этом о том, доведется ли ему еще когда-нибудь начать свой рабочий день с чтения Конституции Соединенных Штатов с экрана компьютерного монитора. В номере люкс гостиницы "Детройт-плаза" Чиун, правящий Мастер Синанджу, наблюдал, как встает в утреннем блеске солнце. Он сидел на соломенной циновке перед стеклянной балконной дверью, которая наилучшим образом позволяла созерцать рассвет. За его спиной, освещая комнату, сердито мерцал коптящий светильник. По мере того, как вставало солнце, пламя фитиля тускнело, как меркнет перед блеском новых царств мощь старых империй. Множество Мастеров Синанджу предшествовало Чиуну. Все они были одной крови. Крови Чиуна. Но не только кровные узы соединяли Чиуна с его предками. Все они происходили от одного источника, и этим источником было Солнце -- животворящая сила, которая позволила Мастерам Синанджу пробудить в себе богоподобную мощь, дремлющую в любом человеке. Но только тот мог приникнуть к живительному источнику -- Солнцу, кто прошел курс наук у Мастера, уже постигшего его тайны, и только после долгого, длиною в жизнь, обучения. Искусство Синанджу передавалось каждому поколению предков Чиуна со времен первого Мастера, Вана, который, как утверждали легенды, получил свое знание от спустившегося со звезд огненного кольца. Эта величавая и нерушимая традиция длилась вплоть до дней Чиуна, жена которого не принесла ему сына. Чиуна, который взял в ученики белого человека из чуждого племени, потому что достойных корейцев в Синанджу не осталось. Чиуна, ученик которого оказался столь неблагодарным, что когда его попросили выбрать между животворящим даром Солнца и белым мясоедом, до такой степени равнодушным к своему чаду, что ребенком оставил его на ступеньках сиротского дома, -- сделал неверный выбор. Вот до чего дошло. Чиун в печали поник старой, усталой головой и, казалось, услышал в тишине голоса предков, говорящих такие слова: -- О горе нам, горе, черные дни настали для Синанджу! -- Это конец, самый великий род наемных убийц во Вселенной скоро перестанет существовать. -- Честь наша поругана, и нет никого, кто продолжил бы наше дело. -- Стыд и позор Чиуну, воспитателю белых, выбравшему в ученики некорейца! Стыд и позор тому, кто, живя в роскоши на продажной чужбине, упустил меж пальцев будущее Синанджу. -- Мы все были, нас не стало, сейчас есть ты. Когда не станет тебя, угаснет слава Синанджу. -- И мы станем голосами в ночи, только шепотом голосов в ночи. Шепотом без надежд, ибо нет у нас потомка, который продлил бы дело Синанджу. -- И ты станешь одним из нас, Чиун. -- Шепотом. -- В ночи. -- Без сына. -- Без надежды. -- Такая у тебя судьба, Чиун, последний Мастер Синанджу. -- Таков твой позор! -- Горе нам, горе! Заслышав телефонный звонок, Чиун поднял голову. Отвернулся. Но звон продолжался, и Чиун наконец поднялся из позы лотоса и словно перетек к телефону. Поднял трубку, но ничего не сказал, а только молча держал ее у уха. После короткого молчания Смит произнес: -- Чиун? -- Я Чиун. -- Я давно пытаюсь к вам дозвониться, Чиун. Что случилось? Миллис в коме. -- У меня нет ответа, -- сказал Чиун. Смит заметил, что голос старого корейца звучит безжизненно, и произнес: -- Римо так и не приехал. Его не было в самолете. -- Я знаю. Он потерян для нас, для Синанджу. -- Потерян? -- переспросил Смит. -- Что вы хотите этим сказать? -- Он с тем белым, который теперь его отец, -- сказал Чиун. -- Но он жив, да?! -- воскликнул Смит. -- Он ведь не умер? -- Нет, -- с болью сказал Мастер Синанджу, положив трубку. -- Он умер. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Все обстояло бы как нельзя лучше, сумей Лайл Лаваллет справиться с этим чокнутым киллером. Он как раз думал об этом у себя в кабинете, примерив и отвергнув пару туфель, присланную его итальянским обувщиком. Туфли обещали сделать его на дюйм выше, чем его собственные шесть футов, но когда он их надел, носки пошли волнами, и Лаваллет выбросил туфли в мусорную корзину. Честно говоря, выводя в свет свой "дайнакар", он ожидал от "Большой Тройки" более ожесточенного сопротивления. Однако после убийства Мэнгена совет директоров "Нэшнл автос" чуть не на блюдечке с голубой каемочкой преподнес ему предложение возглавить компанию. Кроме того, он очень удачно переговорил с двумя директорами "Америкэн автос", президент которой Хьюберт Миллис лежал сейчас при смерти. Держалась пока только компания Ривелла -- "Дженерал автос" --и то, по расчетам Лаваллета, Ривелл уже должен был дрогнуть, так что, предложи ему хорошую пенсию, он благополучно отправится в отставку. И тем самым откроет Лаваллету путь и в "Дженерал автос". Такое не удавалось еще никому. Он возглавит всю автомобильную промышленность Соединенных Штатов! Это было его мечтой с самого детства, еще с тех пор, как он играл игрушечными машинками. Теперь мечта сбывалась. -- Похоже, мисс Блейз, дела наши идут хоть куда, -- сказал он вошедшей в кабинет секретарше. -- Ну не знаю, мистер Лаваллет. А как же этот ужасный человек, который пытался вас застрелить? Я не смогу спать спокойно, пока он не сядет в тюрьму. -- Нам не страшен серый волк, -- ухмыльнулся Лаваллет, похлопывая по нагрудному карману своего пуленепробиваемого кевларового костюма. Даже галстук был из кевлара. Особой необходимости в том не было, но Лаваллет заказал целый набор за тысячу долларов, потому что любил, чтобы галстуки соответствовали костюму. Во всяком случае, его консультант по связям с общественностью сказал, что сможет устроить целую полосу в "Пипл" под шапкой "ЛАИЛ ЛАВАЛЛЕТ, НЕПРИЗНАННЫЙ ГЕНИЙ АВТОИНДУСТРИИ, НОСИТ МЕТАЛЛИЧЕСКИЕ ГАЛСТУКИ". Идея показалась ему отличной. Ему вообще нравилась вся эта история, и когда она будет позади, он все равно в память о ней будет носить пуленепробиваемые галстуки. Он проверил, как смотрится галстучный узел, не поленившись подойти к одному из трех высоких зеркал, украшающих его кабинет. Из стратегических соображений зеркала были повешены так, что, каких бы визитеров ни принимал Лаваллет, уж одно-то свое изображение, сидя за письменным столом, он мог беспрепятственно видеть в любой момент. Таким образом, собственная внешность всегда была у него под контролем: не скособочился ли галстук, не растрепались ли волосы, не произошли ли другие чреватые катастрофой беспорядки. Лаваллет улыбнулся своему отражению и подумал вдруг, не слишком ли сильно он обнажает в улыбке десны. Напряг лицевые мускулы. Да, так и есть. Слишком много десен. Пожалуй, они гасят сияние его керамических зубов. Интересно, делают ли сейчас операции по удалению излишка десен? Легче перенести операцию, чем постоянно следить за своей улыбкой. Он сделал себе пометку заняться этой проблемой. -- По-моему, вы ужасно храбрый, -- проговорила мисс Блейз. Лаваллет вернулся к реальности. -- Что вы сказали? -- Я сказала, что вы ужасно смелый. Я бы на вашем месте просто умерла от страха. От этой ужасающей мысли мисс Блейз содрогнулась. Особенно эффектно содрогнулась ее грудь, и Лаваллет решил, что трястись от страха ей очень идет. Неплохо бы организовать, чтоб она почаще пугалась. -- Одно покушение я уже пережил. Переживу как-нибудь и другое, -- небрежно сказал он. -- Но когда я думаю о бедном мистере Миллисе, который лежит в коме... -- Это ничтожество?! А известно ли вам, что в семьдесят пятом году он меня уволил? -- Да. Вы говорили об этом раз двадцать, не меньше. Мне кажется, у вас еще не прошла обида. -- Они все меня увольняли. Все! Но я поклялся, что снова окажусь на вершине. И, как видите, оказался. А где сейчас они? Мэнген мертв, Миллис останется безмозглым растением... -- Вы не должны о нем так говорить, -- надула губки мисс Блейз. -- Прошлое есть прошлое. Что было, то быльем поросло. -- Мисс Блейз, а вы знаете, что такое "былье"? Надутые губки невольно раскрылись, лоб нахмурился. -- Конечно. Это... это... -- Неважно, -- перебил ее Лаваллет. Вспоминая о черных периодах своей биографии, он неизменно расстраивался. -- Вы ведь пришли сюда, чтобы что-- то мне сообщить, не так ли? -- Да, кажется... наверно... Дайте-ка вспомнить. Лаваллет нетерпеливо барабанил пальцами по столу, но вдруг замер и, похолодев от ужаса, застонал. -- Что? О, Боже! Что, вас опять ранили? Может, позвать доктора? Лаваллет подскочил в кресле, вытянув перед собой руку, словно не в силах терпеть боль. Мисс Блейз смотрела во все глаза, силясь увидеть капли крови, но не видела ни одной. -- Да что же случилось?! -- взвизгнула она и, чтобы не грохнуться в обморок, до боли закусила костяшки пальцев. -- Вон там аптечка, живо! Мисс Блейз рывком открыла дверцу бара и нашла там шкатулку с надписью золотом: "Первая помощь". -- Вот она. Что мне делать дальше? -- Да откройте ее, и все, -- сдавленно скомандовал Лаваллет. Мисс Блейз совладала с запором и обнаружила внутри вместо обычных бинтов и йода пинцеты, расчески, щетки и две длинненькие пластмассовые коробочки, одна с пометкой "правая", другая -- "левая". Все еще держа правую руку на отлете, Лаваллет выбрал "правую" коробочку. Внутри той мисс Блейз увидела пять овальной формы предметов, похожих на древесные стружки, только чистые. Она могла бы поклясться, что это ногти. Не длинные, остроконечные, женские, а тупо подточенные, мужские. Затем она увидела, что Лаваллет каким-то золотым орудием неистово работает над кончиком указательного пальца правой руки. Орудие отдаленно напоминало щипчики для ногтей. Когда орудие перестало щелкать, на поверхность письменного стола упал сегмент ногтя. Лаваллет изъял из коробочки один предмет овальной формы и осторожно, пользуясь пинцетом и клеем, закрепил его поверх ногтя указательного пальца. Озабоченное выражение исчезло с его лица, когда он осмотрел результаты своей работы в лупу. -- Из-за вас чуть не погиб мой стодолларовый маникюр! -- Из-за меня?! -- изумилась мисс Блейз. -- Вы заставили меня ждать, я в нетерпении барабанил пальцами по столу, и ноготь сломался. Ну все, забыли. Так с чем вы вошли, мисс Блейз? И смотрите мне, пусть это будет хорошая новость! -- О! -- озарилась мисс Блейз. -- Вас спрашивали по телефону. Кто-то из ФБР. Они хотят знать, может, вы передумали -- и примете их предложение о круглосуточной охране. -- Не передумал. Скажите, у меня есть свои средства. -- А в холле -- военные. Говорят, назначено. -- Военные? Я не назначал встреч военным. -- А полковник Сэвидж говорит -- назначали. -- А, Сэвидж! Глупенькая, он не военный. Он из моих новых охранников. -- А я думала, вы никого не боитесь, -- разочарованно сказала мисс Блейз. -- Я и не боюсь. Но если киллер опять явится, надо быть готовым к визиту. -- Так что, мне их впустить, что ли? Их там человек тридцать, если не больше, все в таких, знаете, пятнистых маскировочных костюмах, с ружьями, веревками, в сапогах, прямо как Рэмбо. -- Нет, всех не надо. Только одного Сэвиджа. -- Ладно. -- И не говорите "ладно", мисс Блейз! Надо -- "слушаюсь, сэр". Вы же теперь не официантка в забегаловке, а личный секретарь одного из самых влиятельных людей в Америке. И одного из самых красивых, -- подумав, прибавил он и покосился на зеркальное отражение своей белоснежной волнистой гривы. -- И еще -- храброго. Вы ведь еще и храбрый! -- Верно. Храбрый. Ну что ж, давайте сюда Сэвиджа. Полковник Брок Сэвидж в поисках вьетконговских партизан обрыскал добрую половину вьетнамских болот. Две сотни миль преодолел по ангольским джунглям. В пустынях Кувейта прожил бедуином восемь недель, чтобы внедриться в близкие к шейху круги. Он был специалистом по подводным взрывам, ночным атакам и тактике выживания. Лучшим отдыхом полагал -- на парашюте, имея при себе только перочинный нож и "сникерс", -- спуститься в Долину смерти и поглядеть, сколько времени понадобиться, чтобы выбраться оттуда живым. Все эти его достоинства были обозначены в рубрике "ИЩУ РАБОТУ" журнала "Солдаты удачи", где раскопал его объявление Лаваллет. В принципе, охрану Лаваллет мог бы получить от ФБР, и она досталась бы ему бесплатно, но Лаваллету хотелось не только защиты. Ему хотелось иметь под своим началом настоящих вояк, мужчин, которые без пререканий слушались бы его команд независимо от их, команд, смысла и содержания. Полковник Брок Сэвидж и завербованная им отборная команда идеально соответствовали потребностям Лаваллета. Сэвидж, тот был просто само совершенство, за исключением того, что не привык к коврам кабинетов промышленных воротил Америки. Этот факт стал очевиден сразу, как только Сэвидж, с головы до ног обвешанный разного рода снаряжением, попытался войти к Лаваллету. Дверной проем, правда, он сам-то преодолел, но его винтовка, наискось и низко повешенная через плечо, сеткой зацепилась за дверную ручку. -- Ух! -- прежде чем рухнуть, ухнул Сэвидж. Приземлился он на крестец. Набитые патронташи, крест-накрест пересекающие грудь, лопнули. Их содержимое, подскакивая, как мраморные шарики, россыпью разлетелось по полу. Из сапога вывалился складной нож. С пояса сорвался пакет с НЗ. Лаваллет тихо застонал. Может, лучше все-таки принять предложение ФБР? Брок Сэвидж, придавленный весом почти сотней футов жизнеопасного оборудования, силился встать на ноги. Отчаявшись, он стряхнул с себя патронташи и винтовку. После этого стало совсем просто. -- Полковник Сэвидж прибыл по вашему приказанию, сэр! -- рявкнул он, втаптывая в дорогой ковер галеты и шоколад из неприкосновенного запаса. -- Не надо кричать, Сэвидж, -- сказал Лаваллет. -- Поднимите свое снаряжение и садитесь. -- Никак нет, сэр, это никак невозможно. Лаваллет вгляделся повнимательней и понял, что если Сэвидж сядет, то чайник, пакеты с НЗ и прочие, свисающие с пояса предметы погубят его, Лаваллета, кожаное испанской работы кресло. -- Хорошо. Стойте. Я объясню вам положение и суть ваших обязанностей. -- Не трудитесь, сэр. Я читаю газеты. -- В таком случае вы понимаете, что ранивший меня киллер, этот сумасшедший "зеленый", Римо Уильямс, непременно явится по мою душу еще раз. -- Мои люди и я, мы готовы. Пусть только сунется, мы мигом возьмем его в плен! -- В плен не нужно. Мне нужно, чтоб вы его убили. Понятно? Если б я хотел его захватить, тут кишмя кишели бы ребята из ФБР. Мой "дайнакар" требует большой секретности. Его охрана, кстати, тоже входит в ваши обязанности. -- Есть, сэр. -- И будьте любезны, прекратите отдавать честь. Это не военная операция. -- Что-нибудь еще, мистер Лаваллет? -- Да. Выбросьте прочь эти идиотские пакеты с НЗ. В "Дайнакар индастриз" имеется превосходная столовая по сниженным ценам. Надеюсь, вы и ваши люди будете питаться там. -- Есть, сэр. -- В зале для обслуживающего персонала, разумеется. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ -- Расскажи мне о маме. -- Слушай, сынок, я уже три раза рассказывал. -- Расскажи еще, -- попросил Римо Уильямс. Он сидел на гостиничной кровати, следя глазами за каждым движением человека, который оказался его отцом. Его мучило странное, смешанное ощущение чего-то далекого и близкого одновременно. Отец, только что переговорив по телефону, сейчас искал свежую рубашку. -- Идет. Но смотри, в последний раз! Твоя мать была замечательной женщиной. Доброй и красивой. И еще умной. При благоприятном освещении она казалась двадцатитрехлетней даже когда ей было сорок три. -- Как она умерла? -- Это было ужасно, -- ответил стрелок. -- Скоропостижная смерть. Только что весела и румяна -- и через минуту мертва. -- Сердечный приступ? -- предположил Римо, и стрелок кивнул в подтверждение. -- От горя я потерял разум, -- сказал он. -- Вот почему уехал из Ньюарка и вынырнул здесь. -- Ты не сказал мне, почему вы оставили меня в сиротском доме, когда я был маленький. -- Видишь ли, мы с твоей матерью никак не могли ужиться. Старались, но не могли. Ты ведь знаешь, как это бывает. Мы развелись. Ты остался с ней. Понимаешь? -- Да, -- произнес Римо. В вечерних сумерках отцовские глаза, казалось, еще сильней напоминали его собственные. Такие же темные, как у самого Римо, не отражающие свет, тусклые. Мертвые глаза. -- В общем, знаешь ли, в те времена разведенной женщине было непросто одной с ребенком. Все ее осуждали. Соседи, родственники -- никто не хотел с ней знаться. И она решила в конце концов, что для тебя будет лучше пожить с монахинями. Я был в ярости, когда узнал об этом, но если бы я приехал забрать тебя, это выглядело бы как упрек твоей матери, будто она не может о тебе позаботиться. Поэтому я оставил тебя там, где ты был, хотя сердце мое разрывалось от горя. Я, видишь ли, понял... понял, что лучше не оглядываться назад. -- Пожалуй, -- согласился Римо. -- А у тебя есть ее фотография? Иногда я стараюсь представить себе, какой была моя мать. Маленьким, когда не спалось, я представлял себе разные лица. -- Вот как? -- сказал стрелок, надевая пиджак. -- И как же она, сынок, по-твоему, выглядела? -- Как Джина Лоллобриджида. Я однажды видел ее в кино. Всегда хотелось, чтобы мама была похожа на Джину Лоллобриджиду. -- Это потрясно, сын. Просто с ума сойти. Твоя мать и впрямь была на нее похожа. Как две капли воды. Наверно, ты ясновидящий или что-то вроде. Римо поднял глаза: -- Ты куда-то идешь? -- Да, у меня дела, знаешь ли. Делишки. -- Я с тобой. -- Послушай, парень. Это очень здорово, что мы с тобой встретились и нашли друг друга через столько лет, но никак нельзя, чтобы ты повсюду ходил за мной. Лучше отдохни. Я вернусь через часок. Ты пока перекуси, поспи, один или с кем-нибудь, идет? Или потренируйся. Именно! Лучше всего -- потренируйся. Потому что когда я вернусь, ты покажешь мне, как ты все это выделываешь -- с беготней по стенам, драками и прочим, О'кей? И дверь захлопнулась прямо в обиженное лицо Римо. Стрелок, спустившись на лифте в гостиничный гараж, завел машину и направился на окраину Детройта. -- Черт! -- громко сказал он самому себе. -- Вот это дела. Он зажег сигарету, с отвращением ощутив во рту ее кислый вкус. От парня надо как-то отделаться. Чего ему не хватает, так это обзавестись перезрелым сыночком, который беспокоится о своем папочке. В его-то годы! Может, подождать немного, пока Римо не научит его своим фокусам? Он называет их Синанджу. Черт его знает, что это за Синанджу такое, но учиться никогда не поздно. Особенно если на пользу дела. Так что, может, надо сначала повысить профессиональную квалификацию, а потом одной прекрасной ночью дождаться, когда парень заснет, всадить ему пулю в лоб и сделать ноги. Это один вариант. Есть еще другой. Не возвращаться сейчас в гостиницу, и все, пусть этот Римо ищет его. Но, впрочем, он ведь уже находил его. Синанджу не Синанджу, а кажется, он умеет делать штуки, которые нормальным людям не по зубам. И старый китаец, кстати, тоже, а тому не меньше восьмидесяти, это как пить дать. Интересно, какого черта этот китаец ходит за мной по пятам? -- подумал стрелок. На квартире Мэнгена -- раз, на демонстрации "дайнакара" -- два, при покушении на Миллиса -- три. А все потому, что заказчик настоял разослать по газетам это дурацкое послание в защиту природы. Это было глупо и непрофессионально" но куда денешься: кто платит, тот заказывает музыку. Однако старый козел в этой музыке -- явно лишняя нота. Сегодня днем он уже попытался смыться, когда оставил их драться на крыше. Но, отъезжая со стоянки, заметил, что паренек спускается по стене, как паук, и бежит за ним. Он поддал скорости до 75 миль в час, потом, выехав на скоростное шоссе, решил, что свободен, и сбавил до 65. И тут вдруг распахнулась правая передняя дверца его машины. Он нажал на газ и резко крутанул вправо, надеясь, что дверь захлопнется. Не тут-то было. -- Эй, покрепче держи руль! -- крикнули ему -- это и был тот парень, Римо. Он бежал бок о бок с машиной, держась за дверцу, а потом впрыгнул на пассажирское ме-сто, захлопнул за собой дверь и утешил: -- Не беспокойся, отец. Я в порядке. От одного воспоминания об этом у стрелка пересыхало во рту. Да, так просто от этого Римо не избавиться. По крайней мере, пока. Пожалуй, чтобы выжить, лучше всего будет ему подыгрывать. А что если паренек прав? Если он и вправду его сын? В принципе это не исключено. Парень, умеющий бегать наперегонки с автомобилем, имеет право быть тем, кем вздумается. Римо Уильямс сидел в темноте гостиничного номера, которая для его глаз была не совсем темнотой, а чем-то вроде сумрака. Об этой способности глаза привыкнуть к отсутствию света он теперь даже не думал, принимая ее как должное. Между тем, в отличие от зрительных органов обычных людей, зрачки его не просто расширялись, чтобы захватить побольше наличного света. Нет, они занимались тем, что Чиун однажды назвал "выуживанием света". Римо каким-то таинственным образом научился этому, но как -- рассказать бы не смог. В общем, его глаза выискивали лучистую энергию там, где ее, казалось бы, совсем не было, и видели даже в кромешной тьме. Может, в далекой древности, размышлял Римо, еще до появления костров и свечек, этой способностью обладали все, ведь далекие предки людей охотились по ночам, при лунном свете, а иногда и совсем без света. Кто его знает! Важно то, что сам он этой способностью обладает. Благодаря Чиуну. В темноте, которая не была темнотой, думая об учителе, он чувствовал, что совсем запутался. Чиун всегда действовал исходя из интересов ученика. Только учение Синанджу было важнее, чем Римо. Синанджу, которое всегда стояло на первом месте. Так между ними было договорено без слов. Синанджу безоговорочно признавалось центром личной вселенной Чиуна. Но ведь речь сейчас не о том! Чиун -- и Смит, тоже -- скрыли от Римо правду о его отце. Как они могли? Это было трудно принять и еще труднее понять. Вообще все это ужасно трудно. Римо годами даже не вспоминал о родителях. Они не были частью его детства, не говоря уж о более взрослых годах. Скорее они были каким-то умозрительным представлением, потому что у всех когда-то были родители. Однажды, в разгар обучения Синанджу, Римо обнаружил, что может достучаться до самых ранних своих воспоминаний, вызывая их так, как Смит вызывает информацию из своего компьютера, и в один прекрасный день задался целью восстановить в памяти лица родителей, которые мог видеть еще в бессознательном младенчестве. Чиун обнаружил его сидящим в позе лотоса с плотно закрытыми, чтобы сосредоточиться, глазами. -- Еще один способ бездарно убить время? -- Я не убиваю время. Я вызываю воспоминания. -- Тот, кто живет прошлым, лишен будущего, -- заявил Чиун. -- Не слишком убедительное высказывание в устах человека, способного сообщить, чем любил завтракать каждый из Мастеров Синанджу. Вплоть до эпохи сооружения египетских пирамид. -- Это не прошлое. Это история! -- фыркнул Чиун. -- Чеканная формулировка! А какие у тебя, собственно, возражения? Я просто хочу увидеть лица моих родителей. -- Ты не хочешь их видеть. -- Почему ты так говоришь? -- Потому что знаю, -- сказал Чиун. -- Нет, не знаешь. Не можешь знать. Ты знаешь все о своих родителях, дедах и бабках, родственниках до седьмого колена. Я о своих ничего не знаю. -- Это потому, что о них нечего знать. -- Как это? -- Они не стоят воспоминаний. Они белые. -- Ха! -- парировал Римо. -- Вот я тебя и поймал. Ты все время твердишь, что я отчасти кореец, -- чтобы оправдаться перед самим собой за то, что учишь Синанджу чужестранца. А сейчас вдруг запел по-другому! -- Это не я запел по-другому. Это у тебя со слухом неважно. Ты не белый, а твои родители -- белые. Где-то глубоко в прошлом, пересиленная ныне многовековым спариванием с некорейцами, в твоем роду была капля гордой корейской крови. Может, даже две капли. Вот эти-то две капли я и обучаю, понятно? И несчастье мое в том, что они отягощены неподъемным грузом крови белых. -- Даже если мои родители были белые, -- сказал Римо, -- это не значит, что они недостойны воспоминаний. -- Они потому недостойны воспоминаний, -- воскликнул Чиун, -- что оставили тебя младенцем у чужой двери! И в гневе вышел. Римо снова закрыл глаза, но так и не смог вызвать в памяти лица родителей. Еще минуту назад, до появления Чиуна, он прошел весь путь вглубь до первых дней в сиротском доме Святой Терезы и был уверен, что вот еще совсем немного усилий -- и родные лица всплывут из темноты забвения. Но не теперь. Чиун своими словами все разрушил и, может быть, не так уж он был и неправ? С тех пор Римо ни разу не пытался вернуться к своим младенческим впечатлениям. И теперь, когда он нашел своего отца, и не мертвым, а очень даже живым, Римо думал, не лучше ли было бы, по совету Чуина, не ворошить прошлое, оставить его в покое. Потому что теперь Римо никогда уже не сможет верить ни Чиуну, ни Смиту. Они его предали, и если от Смита этого можно было бы ожидать, то отношение Чиуна его просто ошеломило. Римо знал, что в лице Чиуна потерял отца, который по крови отцом ему не был, и что нашел другого, кровного, который при этом держался совсем не по-отцовски. Может, потом, когда мы узнаем друг друга получше? Может, потом мы привыкнем? Может, это будет похоже на чувство, связывавшее нас с Чиуном? Но в сердце своем Римо знал, что этому не бывать. С Чиуном его связывали чувства более глубокие, чем чувства двух обыкновенных людей. С Чиуном его связывало Синанджу. И вот эта связь порвалась. Уверенности в том, как поступит теперь Чиун, у Римо не было. Но он знал, каким будет следующий шаг Смита. Смит прикажет Чиуну найти Римо и вернуться с ним в "Фолкрофт". Если Римо откажется, Смит прикажет уничтожить его. Смит не станет раздумывать. Это его работа -- действовать без раздумий, когда речь идет о безопасности КЮРЕ. Но что сделает, получив такой приказ, Чиун? И что сделает он, Римо, если Чиун явится его убить? Их бой на крыше мог одурачить только неискушенных наблюдателей. Но не Римо. Оба они, и он сам, и Чиун, наносили свои удары, стараясь не поранить один другого. Результатом этого явился долгий стилизованный поединок в стиле кун-фу, из тех, что показывают в китайских фильмах. Но Синанджу -- это совсем другое. Синанджу -- борьба экономная. Не наноси два удара, если можешь обойтись одним. Не тяни до двух минут, если можешь управиться в две секунды. Ни один из них не хотел причинить боль другому. Но когда они встретятся в следующий раз, дело может пойти по-другому. И Римо не представлял себе, как он тогда поступит. Поэтому он и коротал время в темноте. Да, его заветный детский сон сбылся, он нашел отца, но скоро, не ровен час, может начать сбываться и страшный ночной кошмар. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ "Дайнакар" ждал его на городской свалке, раскинувшейся на берегу Детройт-ривер. Выбираясь из машины, стрелок подумал, что эти горы старого хлама -- вполне подходящее окружение для машины, работающей на мусоре. -- Я здесь, -- он подошел к затемненному стеклу "дай-накара". -- Я вижу, -- ответил голос невидимки за рулем. -- Миллис жив. -- Он в коме. Он, может, и не мертв, но и не жив тоже. -- Я хотел, чтобы он умер. -- И так бы оно и было, если б мне позволили стрелять в голову. -- Я вам уже говорил... -- Помню: в голову не стрелять. -- И все-таки я хочу, чтоб он умер. -- Там же полно охраны, и они стерегут его днем и ночью! Пусть все немного поостынет, а потом я его прикончу. -- Нужно сейчас, -- отрезал голос. -- А почему не Лаваллета? Я могу убрать его, а потом уже Миллиса. -- Лаваллета еще черед не настал. Он без конца демонстрирует публике свою новую машину, с ним проблем не будет. Сейчас мне нужен Миллис. -- Пришить парня, окруженного полицейскими, не так просто, как кажется. -- Сначала Миллис. Потом Лаваллет. -- А Ривелл? -- О нем можно не беспокоиться. -- Еще есть одна проблемка, -- проговорил стрелок. -- С вами все время проблемки. Когда я вас нанимал, я думал, что покупаю лучший товар. -- Я и есть лучший, -- холодно сказал стрелок. -- И в чем проблемка? -- Старый китаец. Тот, что был на презентации "дайна кара". Он объявился и при покушении на Миллиса. -- Ну и что? -- Думаю, он работает на правительство. -- Наплевать, -- голос стал сердитым. -- Путается под ногами -- уберите. Что-нибудь еще? -- Да нет, вроде все. -- Хорошо, -- сказал голос. -- За Миллиса заплачу, когда закончите. И "дайнакар" черным призраком на колесах неслышно поплыл над замусоренной землей. Стрелок уселся за руль своей машины. Слишком это рискованно сейчас -- браться за Миллиса. В больнице легавых не счесть. А может, есть другой путь? Он зажег еще одну сигарету. Но самая потеха начнется, когда придет время снова заняться Лаваллетом, подумал он. Ох, будет и потеха! ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Смит больше не сомневался. Неопознанная женщина, убитая на могиле Римо Уильямса, была мать Римо. А ее убийца -- тот самый, который устроил бойню в Детройте, -- его отец. Другого объяснения нет. Можно предположить, что на кладбище произошла семейная сцена. Единственным близким родственником убитой был ее муж, он же убийца. Вот почему никто не заявил в полицию об исчезновении жертвы. Но все-таки непонятно, как через столько лет отец с матерью ухитрились отыскать захоронение Римо. Пока он находился на попечении монахинь приюта Святой Терезы, родители ни разу не попытались связаться с сыном. Они держались на расстоянии, когда Римо служил во Вьетнаме. То же можно сказать и о времени, отданном им ньюаркской полиции. Но сейчас Римо и впрямь умер. А его папаша голова за головой сносит верхушку детройтской автопромышленности. Хотя головоломка вроде бы сложилась, Смит не ощутил удовлетворения. А кроме того, оставались еще вопросы. Проверка архивов не обнаружила, чтобы где-то в Соединенных Штатах проживал Римо Уильямс-старший. Смит не знал имени женщины, предполагаемой матери Римо. Фотография, сделанная в морге, усилиями Смита была разослана по всем полицейским участкам страны, но пока что никого, знавшего ее при жизни, не обнаружилось. Где же эта парочка обитала все эти годы? За границей? Под вымышленными именами? На Луне? Как бы там ни было, много лет назад Смит совершил ошибку. Ошибка состояла в том, что когда понадобилось создать лицо официально несуществующее, выбор Смита пал на Римо Уильямса. Смит выбрал его, полагая, что Римо -- человек без прошлого, но оказалось, что прошлое у него все-таки есть, и он попался в ловушку. Они попались все! Даже разрешив большую часть вопросов, Смит тревожился о тех, что остались неразрешенными. Ими непременно нужно заняться. Но не сейчас. Сейчас главное -- разобраться с Детройтом. Дрейк Мэнген погиб. Хьюберт Миллис в больнице, при смерти. Из достоверных источников поступила информация, что Джеймс Ривелл покинул пределы страны. Таким образом, остается еще Лайл Лаваллет, и чем больше Смит думал об этом, тем больше приходил к выводу, что следующим шагом киллера будет попытка добить Лаваллета. Как ему помешать? Римо уже нет. Остается Чиун. Смит поднял телефонную трубку. Когда зазвонил телефон, Мастер Синанджу паковал дорожные сундуки. Трубку он снял раньше, чем успел дозвенеть первый звонок. -- Чиун? -- пробился сквозь треск атмосферных помех голос Смита. -- Приветствую вас, Император Смит, -- сказал Чиун. Это было его обычное приветствие, но голос, каким оно было произнесено, звучал тускло и устало, и Смит понял, что надо действовать осторожно. -- Мастер Синанджу, я знаю, что вы должны чувствовать в таких обстоятельствах. -- Ха! Ни один человек не может этого знать. Ни один, кто не плоть от моей плоти. -- Хорошо, я не знаю. Но мир не перестал вертеться из-за того, что Римо нет больше с нами. У нас есть задание. -- Это у вас есть задание, -- проворчал Чиун, бережно укладывая последнее спальное кимоно в чрево последнего дорожного сундука. -- Позвольте напомнить вам, Чиун, -- сурово сказал Смит, -- что между нами заключено священное соглашение, одним из условий которого значится следующее: в случае ранения, недееспособности или смерти вашего ученика на вас, как на его учителя, падает долг предоставить нам услуги, необходимые для завершения начатой миссии. Детройтское дело подпадает именно под это условие. -- Не говорите мне о долге, -- зашипел Чиун. -- Белым неведома благодарность! Я дал Римо то, что позволило ему достичь высот, недоступных никакому другому белому, и я дал вам возможность использовать Римо. А что получил взамен? Болтовню о долге! -- Вам платили, и щедро. Золотом. Вы богатый человек. Ваша деревня богата. -- Я бедняк, я нищий, ибо нет у меня наследника! -- воскликнул Чиун. -- Сейчас моим односельчанам есть чем питаться, да, это так. Но что будут есть их дети и дети их детей, если я умру и никто не займет моего места? Смит сдержался и не стал напоминать о том, что правительство Соединенных Штатов обеспечило Синанджу т