вы оказались во власти этого мерзавца? - спросил Дэвид. - Я была чересчур доверчива, просто глупа... Я очень тревожилась за отца - он сказал мне, что отец заболел. - А кто ваш отец? - Доктор Пибоди, сэр. Не слышали о нем? - Пибоди! - воскликнул Дэвид. - Тот врач, что лечит бедняков? - Да, сэр! Его все знают, особенно бедные люди, - с гордостью сказала она. - Он такой добрый, умный и простой! Зовет меня своей спасительницей... А я чуть не стала его горем и позором. Если бы не вы... О, как мне отблагодарить вас? Дэвид отправился искать пистолеты, подобрал их и вернулся. - Не стоит благодарности. Скажите, куда вас отвезти? - Я живу в Брайтелмстонской школе, сэр, - ответила девушка, с явным неодобрением глядя на пистолеты. - Я там учу детей... Три недели назад познакомилась с этим отвратительным мистером Истменом... А сегодня он попросил меня о встрече и сказал, что мой дорогой отец заболел и прислал его за мной. Я немного боялась, но все-таки собралась и села в почтовую карету, где меня ждал этот человек, и мы поехали... А потом... Я поняла, что не зря боялась этого негодяя! Слава Богу, карета сломалась... затем появились вы... Как же я теперь вернусь в школу, ведь это так далеко отсюда, наверное, много миль? - Вы что-то говорили о почтовой карете... - Нет, нет! Ее нанял этот господин. - И отлично! Он вам ее одолжит! - А если он откажется, сэр? - Неважно! - И она, может быть, еще не починена. - Пойдемте, посмотрим. Но сначала надо куда-то деть эти штуковины. - Дэвид подошел к кормушке для лошадей и бросил туда пистолеты джентльмена, после чего отправился на конюшенный двор. Девушка решила держаться поближе к нему и последовала за ним. Возле конюшни крутился угрюмый человек в короткой куртке и высоких форейторских сапогах. Он как раз запрягал лошадей в пыльную почтовую карету. - Все в порядке, сэр! - закричал он, не поворачивая головы. - Будет готова через пять минут, черт бы ее побрал! - Очень хорошо! - ответил Дэвид. - Чем раньше, тем лучше. Мы должны прибыть в Брайтелмстон до наступления темноты. Тут форейтор поднял голову и, разинув рот, воззрился на Дэвида круглыми глазами. - Чтоб я сдох! - ошалело пробормотал он. - Вы - не тот джентльмен! - Но вы везли эту даму, верно? - Да, сэр... Но... - А теперь отвезете нас обратно, в Брайтелмстон. - Вас, сэр? А как же насчет того джентльмена? - Он останется здесь. - Вот как, сэр? Я хотел бы услышать, что он скажет по этому поводу! - Что ж, сходите и передайте ему то, что я сказал. Наверняка услышите от него множество интересного, только поторопитесь! Оставив лошадей на попечение конюха, форейтор дотронулся до своей кожаной фуражки и отправился в харчевню, откуда вскоре раздался яростный рев, а еще через мгновение форейтор выскочил с еще более выпученными глазами. - Ну? - мрачно улыбаясь, осведомился Дэвид. - Вы были правы, сэр! Я ни разу в жизни не слышал, чтобы джентльмен сказал так много за одну минуту. И сомневаюсь, что захочу когда-нибудь услышать столько такого еще раз. - Значит, вы отвезете нас обратно? - Согласен, сэр... Только кто заплатит мне мои тридцать шиллингов? - Вот, держите! - сказал Дэвид, отсчитывая деньги в ладонь озадаченного форейтора. - Ну а теперь пора трогаться. - Что ж, сэр, тогда занимайте места! Подсадив девушку в карету, Дэвид вскочил на лошадь, и они двинулись в путь, предоставив брошенному на произвол судьбы джентльмену (теперь далеко не томному и с синяком под глазом) размахивать бесполезной тростью и посылать им вслед неслыханные проклятия. Глава XLIV, повествующая о долгожданной встрече Проехав около мили, Дэвид завидел вдали быстро приближающиеся клубы пыли. Впереди этого катящегося облака скакал всадник на лошади. Словно обезумев, гнал он взмыленное животное бешеным карьером. - С дороги! - дико заорал он, ибо Дэвид, узнав наездника, выбросил руку, чтобы остановить его. - Прочь с дороги, или, ей-Богу, вам не поздоровится! - Отец... Отец! - крикнула девушка, высунувшись из окна кареты. Увидев ее, всадник немедленно осадил лошадь. - Сольвейшн! Салли! - завопил он и, спрыгнув на землю, побежал, спотыкаясь и воздевая руки, к дочери. Дэвид не стал мешать радостной встрече, повернул свою лошадь и ускакал. Он скакал легким галопом между цветущими изгородями, однако вскоре сзади послышался крик, дробно застучали копыта, и, повернув голову, Дэвид снова узнал мистера Пибоди, который, оказывается, пустился за ним в погоню. - Сбежать собираетесь, сэр?! - кричал на скаку эскулап, вытянув правую руку, словно собирался схватить Дэвида. - Удрать и лишить меня права, привилегии выразить мою благодарность? Я не сразу узнал вас в этой одежде, да к тому же был в таком расстройстве! Благослови вас Господь, вы спасли мою Сольвейшн! Да, да, она уже рассказала, как вы расправились с гнусным, трижды проклятым мерзавцем... Отличная взбучка!.. Не спешите, дайте же мне высказать свою, то есть нашу, признательность... Нет, не могу... слов не хватает... О, позвольте пожать вашу руку, сэр!.. Кстати, я должен вам тридцать шиллингов - возьмите их, сэр! - Фу! - осудил его Дэвид. - Фу-то оно фу, но все-таки возьмите, друг мой! - И мистер Пибоди вложил ему в руку деньги. - А теперь, - продолжал мистер Пибоди, обменявшись с Дэвидом рукопожатием, - вы должны поехать с нами. И не возражайте, сэр, вы просто обязаны, иначе Салли меня отругает! Она сказала, что не знает даже вашего имени. Я тоже не осведомлен на этот счет, единственно, слышал, что будто бы ваше христианское имя - Дэвид. - Да, сэр, так меня и зовите. Но откуда вы узнали? - От некого Баукера, Бенджамина Баукера, узника омерзительной льюисской тюрьмы. Он описал мне вас точно таким, каким я вас запомнил в первый раз, с перебинтованной головой. - О, я должен повидать его, - сказал Дэвид. - Тогда едемте со мной, сэр, я провожу вас к нему. К слову, он написал вам письмо и просил передать. Дэвид развернул лошадь. Мистер Пибоди расстегнул запыленный сюртук и вынул из-за пазухи конверт. Пустив лошадей шагом, они поехали в обратном направлении. Дэвид вскрыл послание и принялся разбирать старательные каракули. "Дорогой друг, меня все-таки схватили за преступление, которого я не совершал. Это очень тяжело. Я здесь совсем слег и, кажется, скоро протяну ноги, но это неважно, потому что жизнь не принесла мне удачи, и я готов расстаться с ней когда угодно. Об одном только жалею - что после всех этих долгих лет каторги перед смертью так и не повидал свою Нэн. Поэтому посылаю вам ее обручальное кольцо, которое она ни разу не надевала. Все эти годы я носил его на шейной цепочке. Если вам доведется когда-нибудь повстречаться, отдайте его ей и скажите, что Бен честно жил и честно помер. И еще у меня лежит две сотни фунтов в Льюисском банке. Возьмите их и сохраните для нее. Если вы ее не отыщете, возьмите себе на память о Бене Баукере. Р.S. Мне подумалось, если вам не удастся отыскать Нэнси, то поделите эти деньги с ее старой матерью. Этим вы окажете хорошую услугу уважающему вас Б.Б." Внимательно прочтя письмо, Дэвид бережно сложил его и убрал, потом взял кольцо, уже протянутое ему мистером Пибоди, - тоненький, некогда блестящий, но давно потускневший золотой ободок. Держа на ладони дешевое украшение, которое Бен Баукер хранил долгие годы всех своих горьких злоключений, Дэвид увидел в этом кольце символ трагедии двух разбитых жизней и неожиданно почувствовал, что на глаза навернулись слезы. - Да... - произнес Пибоди, - такая вот история! Бедняга, что и говорить. - Он что, тяжело болен? - спросил Дэвид, пряча кольцо вслед за письмом. - Был болен! - поправил славный эскулап. - Рад сообщить, тут нужен глагол в прошедшем времени, Дэвид... Можно мне называть вас просто Дэвидом? - Сделайте одолжение. Значит, Баукеру лучше? - Благодаря снадобьям лекаря Пибоди!.. А тюремная лихорадка, прошу заметить, это недуг, который заставил бы озаботиться лишь немногих из ваших обычных врачей. Ибо узник это всего лишь узник, и считается, чем скорее он окончит свои грешные дни, тем лучше. Однако узники тоже люди, да-с, даже худшие из них! Поэтому я пользую их, когда необходимо, и нередко преуспеваю, да-с, мне нередко сопутствует удача. - Мистер Пибоди, я начинаю понимать, что вы... - Всего лишь знахарь, лечащий бедняков, которым доктора не по карману. Правда, зато у меня широкая, можно сказать, неограниченная практика... Так вы хотите поехать с нами, чтобы навестить Баукера? - Непременно! Он все еще в тюрьме? - Вчера освобожден, сэр, он уже в "Гавани". - В какой гавани? - озадаченно переспросил Дэвид. - Так называется недавно приобретенный мною дом. Вернее, наш - мой и Салли... Милю не доезжая до Льюиса. Только, прошу, ни слова ей, Дэвид! Она часто восхищалась этим домом и мечтала, как в один прекрасный день он станет нашим. Этот день настал. Там все заново выкрашено, побелено, починена крыша, и я хочу преподнести Салли сюрприз. Когда-то я был обломком кораблекрушения, познал ужас неумолимого погружения на самое дно... но, благодаря моей чистой, милой Салли, добрался до безопасной гавани, потому-то и дал дому это название. Да-с!.. Но смотрите, она остановила карету, просит нас поторопиться. Нагнав экипаж, они поскакали рядом. Оба молчали; каждый думал о своем. Наконец Пибоди свернул на узкую дорожку между живыми изгородями... Навстречу легкой рысью ехала на лошади Антиклея. Голова ее была опущена, лицо омрачено безрадостными мыслями. Но стоило ей заметить Дэвида и его спутников, как она пустила своего скакуна в галоп и в одно мгновение промчалась мимо. - Ого! - удивился мистер Пибоди, поворачиваясь и глядя ей вслед. - Это та гордая дама из Лорингского леса, я полагаю? - Да, - неохотно ответил Дэвид. - Могу я попросить вас подождать здесь некоторое время? Я не задержу вас надолго. - И он пустился в погоню. Выехав на широкую дорогу, он увидел Антиклею, которая медленно удалялась примерно в полумиле впереди. Он послал лошадь в галоп, Антиклея заметила его и немедленно сделала то же самое. Дэвид дал лошади шпоры, она рванулась вперед, но как он ни старался, как ни нахлестывал ее, не мог догнать грациозную всадницу на гнедом скакуне, которая ни разу даже не оглянулась. Хлыст Антиклеи изредка опускался на конский круп, Дэвид не отставал, но и не приближался; так бы и продолжалась эта скачка, если бы девушка, то ли устав, то ли решив, что достаточно проучила его, то ли просто потому, что была женщиной, не позволила себя догнать. Она перестала подгонять коня и уже приготовилась улыбкой встретить упорного преследователя, но выражение его покрытого пылью лица, раздраженный взгляд и то, как он хозяйским жестом схватил ее коня под уздцы, согнало улыбку. - Что это значит? - спросила она с вызовом. - Как вы смеете останавливать меня? - Я желаю, чтобы вы вернулись со мной. Меня ждут друзья, - ответил он с заметным акцентом. - А я не желаю! - Я обещал, что не заставлю их долго ждать... - продолжал он более спокойно. - Отпустите мою лошадь! Прочь с дороги! - Нет, мэм! Антиклея угрожающе замахнулась хлыстом, а Дэвид вдруг рассмеялся, неожиданно наклонился и, притянув ее к себе, поцеловал. Правда, лошади нервничали, поцелуй получился несколько смазанным и угодил Антиклее в розовое ушко. Но Дэвид не отступил - второй попал в щеку, зато уж третий пришелся как раз в ее надутые губки. Она же, совсем не сопротивляясь, безропотно позволила ему добиться поставленной цели. Естественно, ее оправдывало сознание бесполезности сопротивления и даже опасности борьбы верхом на пугливых животных... Как бы то ни было, Антиклея стоически терпела объятия Дэвида, а потом он почувствовал, что ее губы отвечают. Начав задыхаться, она что-то жалобно промычала и рукой, все еще сжимавшей бесполезный хлыст, не то оттолкнула, не то приласкала самоуверенного обольстителя. Дэвид отпустил ее, она подобрала брошенные поводья и поехала молча. Глядя на голову своего прядавшего ушами коня, на пыльную дорогу, на зеленые кусты изгороди - в общем, на что угодно, только не на Дэвида. - Вы очень... внезапны! - высказалась она наконец. - Это потому, что вы прекрасны, - ответил он. - Я не способен противостоять искушению, когда вижу эти глаза. Антиклея счастливо рассмеялась, и, покосившись на Дэвида, покраснела, увидев, с каким обожанием он на нее смотрит. - Где ты оставил своих друзей? - смущенно спросила она. - О небо, совсем о них забыл! - воскликнул он. - Кажется, кое-кто склонен раздавать опрометчивые обещания... - Ох, каюсь! Так ты вернешься со мной, Антиклея? - Конечно! - улыбнулась она. Через минуту они уже скакали в обратную сторону. По дороге Дэвид в двух словах рассказал историю Бена Баукера. Антиклея отнеслась к ней с сочувствием. А когда, пустив лошадь шагом, Дэвид прочел ей письмо Бена, у нее на глазах появились слезы. Он хотел было снова утешить ее поцелуями, но Антиклея подняла руку, показывая вперед. Мистер Пибоди, заждавшись Дэвида, не выдержал, поехал вдогонку и теперь трусил навстречу. Дэвид честь по чести представил его своей спутнице, эскулап учтиво, с тем непринужденным достоинством, которое дается лишь благородным рождением и воспитанием, поклонился. Дальше поехали вместе. Узнав, что Антиклея еще не слышала историю спасения его дочери, Пибоди разразился панегириком в адрес Дэвида и, живописуя стычку с незадачливым похитителем, особенно красочно изобразил завершающий накал страстей. - Жаль только, сам я при этом не присутствовал, - заключил он, - а не то всыпал бы от себя гнусному негодяю! Показалось ответвление дороги, где за поворотом ждала карета. Салли коротала время, собирая цветы у обочины, а форейтор на козлах зевал, жуя травинку. - Мадам, вот моя Сольвейшн, - сказал мистер Пибоди. - Салли, позволь представить тебе мисс Антиклею Лоринг. - Нет! - гордо вскинув голову, возразила та. - Слава Богу, никакая я не Лоринг... Мне говорили, что моя мать носила фамилию Бентом. Салли подняла глаза. Если бы не грусть и участие в обращенном к ней взгляде, красивая дама с гордой осанкой показалась бы ей надменной. Неброское очарование Салли произвело на Антиклею самое благоприятное впечатление. Она сразу прониклась к девушке симпатией, тем более усилившейся благодаря интуитивно прочитанному ответному дружелюбию в ее глазах. Еще в них мелькнуло понимание, когда Салли бросила мгновенный взгляд на Дэвида. Потом Салли улыбнулась и ступила вперед, а Антиклея соскочила с лошади и, шагнув навстречу, взяла ее за обе руки. - Пойдемте, - сказал мистер Пибоди, спешиваясь. - Они сейчас и не заметят нашего отсутствия. Оставим лошадей форейтору. Дэвид решил, что он хочет сообщить ему нечто важное, и двинулся за ним дальше по дорожке. Вдруг Пибоди остановился, протянул руку и заговорщически прошептал: - "Гавань"! Сначала Дэвид не увидел ничего за высокой изгородью с зеленой калиткой. Подойдя ближе, он разглядел сквозь листву и ветви укромно примостившийся посреди небольшого палисадника, но не такой уж маленький дом. Безусловно, это был самый опрятный, самый уютный из домов в округе. Он нарядно блестел новой краской и побелкой, из трубы на остроугольной крыше вился дымок, решетчатые окна сверкали чистотой. - Как он, на ваш взгляд? - возбужденно потирая руки, поинтересовался Пибоди. - Понравится ей или нет? Ладно, вон она сама идет, сейчас узнаем. Подошли Салли с Антиклеей, поглощенные беседой. Увидев дом, Салли застыла на месте и повернулась к ним, расстроенная. - Ой, отец! - воскликнула она. - Сэр, это тот милый старый домик, о котором мы часто мечтали!.. Смотри, отец, его отремонтировали и покрасили - должно быть, кто-то уже купил его! - Да его купили, любовь моя. Он тебе нравится? - Ты же знаешь, - вздохнула она. - Но... раз он только что куплен... то новый владелец... - Мистер Пибоди хихикнул. - Отец?! - Она изумленно заморгала. - Ты... ты хочешь сказать... - Вот именно, Салли! Я хочу сказать, что купил его я. Он наш, моя детка... твой собственный! - О, отец... мой дорогой, мой чудесный! - Она бросилась ему на шею и крепко прижалась раскрасневшейся щекой к его пыльному сюртуку. - Ну-ну... Открывай калитку, Салли! - просиял полузадушенный эскулап. - Ты не собираешься пригласить гостей в дом? Салли спохватилась, поспешно открыла калитку и пригласила всех в свой первый настоящий дом. Глаза ее светились радостью, когда она снова остановилась, чтобы полюбоваться им. - Мы столько лет мечтали о таком. Нет, он даже еще лучше, чем нам мечталось! О, спасибо, отец! Глаза Пибоди за стеклами очков подозрительно заблестели. - Ну, тогда, может быть, ты войдешь, моя любовь, и заваришь нам чаю? - предложил он. - Чаю! - радостно повторила Салли. - Так там уже все готово, все есть? В нем уже можно жить? - Войди и посмотри, моя радость. - Скорее! - воскликнула девушка и, схватив Антиклею за руку, скрылась в дверях вместе с нею. - А мы тем временем поищем горемыку Баукера, - сказал Пибоди, беря Дэвида под руку. За домом оказался большой фруктовый сад, в саду стояло кресло с высокой спинкой, а в кресле сидел Бен Баукер. Бен дремал, припорошенная сединой голова свесилась на грудь, и выглядел он бледнее, мрачнее и более измученным, чем всегда. - Давайте-ка не станем его будить, - тихо предложил Дэвид, поворачиваясь к Пибоди. - Он выкарабкался из могилы благодаря вам, теперь мой черед оживить его. Одолжите мне почтовую карету, и я вам привезу кое-кого. Надеюсь, это мигом подымет его на ноги, быстрее всех ваших снадобий... - Ага! Речь идет о женщине, конечно. Тогда не теряйте времени, Дэвид, кто бы она ни была. Это ведь "Гавань", и где, как не здесь, обрести друг друга потерпевшим кораблекрушение. Поезжайте! - Благодарю вас, - ответил Дэвид и замялся. - Но, думаю... было бы лучше, если меня кто-нибудь будет сопровождать. - О, разумеется! - усердно кивая, согласился мистер Пибоди. - Я отправлю ее к вам. - И он, хихикнув, удалился. Спустя минуту из дому вышла Антиклея. Дэвид уже давал указания форейтору. - Куда ты меня везешь? - спросила она, когда карета свернула на большую дорогу. - В одну мелочну'ю лавку в Льюисе. Это сразу за мостом, там на вывеске... в общем, к Нэнси Мартин. Ты скажешь ей, что Бен Баукер нашелся и ждет ее. - О-о! - И отдашь ей это кольцо - ее обручальное кольцо, которого она ни разу не надевала и которое Бен Баукер хранил долгие годы... Антиклея взяла потускневшее колечко, осмотрела и спрятала в кошелек. - Когда-нибудь и я подарю тебе такое кольцо. Только вот когда? Когда ты выйдешь за меня замуж, Антиклея? - О, Дэвид... Ты забыл о моих отвратительных рыжих космах... - А я люблю их, - ответил он и поцеловал ее в висок. - Ох, мой дорогой... Ужасные, непокорные!.. Дэвид! Я ведь и сама такая же - своенравная и взбалмошная. - А я люблю тебя, - ответил он и поцеловал ее в щеку. - Я страшно вспыльчивая, Дэвид, и ужасная сумасбродка... Я сама себя иногда пугаю! Как же я выйду за тебя, такого доброго, спокойного и сильного? Я ведь такая... Тут Дэвид закрыл ей губы поцелуем. До Льюиса было около мили, и никогда еще это расстояние не преодолевалось так быстро, во всяком случае, так сказал Дэвид и так подумала Антиклея, когда они свернули на главную улицу городка и карета остановилась перед маленькой лавкой с выцветшей вывеской, на коей значилось имя владелицы - Мартин. Когда их глаза после яркого солнца привыкли к полумраку лавки, они увидели маленькую добродушную пожилую женщину, которая, признав в них благородных особ, присела в реверансе и осведомилась, чем она может служить. - Вы - миссис Мартин? Добрый день, - поздоровался Дэвид. - Мы приехали к вашей дочери. - О, сэр! - хозяйка лавки всплеснула руками, потом с неожиданным беспокойством сообщила: - Сэр, Нэнси нездорова. Что вам от нее угодно? Но Антиклея, подойдя к ней, взяла дрожащую руку, улыбнулась и, глядя в тревожные глаза, тихо сказала старушке несколько слов и показала кольцо. - О, миледи!.. - опять всплеснула руками старая женщина. - Господь услышал мои молитвы! Это лекарство живо вылечит мою Нэн! Идемте, идемте скорее к ней, миледи, расскажите ей все. Антиклея прошла за хозяйкой во внутренние комнаты, Дэвид остался один. Вскоре она вернулась с дрожащей Нэнси. Нэнси сделала Дэвиду реверанс, принялась бессвязно благодарить, но Антиклея обняла ее за плечи и вывела на улицу. Форейтор подождал, пока все усядутся в карету, щелкнул кнутом и пустил лошадей галопом. Однако, как ни быстро они ехали, никогда еще миля не казалась такой длинной, во всяком случае, такой она показалась Нэнси, которая, сцепив руки, неотрывно глядела на дорогу. Но все рано или поздно кончается, кончилась и эта миля. Карета свернула на боковую дорожку и замедлила ход. Нэнси неожиданно встала с сиденья и, не успел никто слова сказать, выпрыгнула на ходу. И тут же застыла на дороге. Навстречу ей тяжело шел мрачный седой человек с изборожденным глубокими морщинами лицом. Внезапно вскрикнув, она сорвалась с места, побежала вперед и бросилась перед ним на колени. - Бен! - зарыдала она, простирая к нему руки. - О, Бен... Дорогой, дорогой мой Бен... Прости меня! Бен Баукер, не обращая внимания ни на изумленного форейтора, ни на фыркающих лошадей и ни на что другое, схватил ее молящие руки, тоже опустился прямо в пыль на колени и медленно, будто не веря, что все это не сон, раскрыл объятия. - Нэн! - пробормотал он. - Моя маленькая Нэн... Как же долго я этого ждал! Глава XLV, в которой ее светлость рассуждает о методах мистера Шрига - Дэвид Холм! - Герцогиня властно поманила недавно назначенного управляющего пальцем. - Подойдите и сядьте рядом! Дело происходило перед "Вздыбившимся конем", где, к немалому смущению одетых в холщовые блузы завсегдатаев, заняла наблюдательный пост грозная дама. Крохотные ее ножки едва доставали до земли, но тем не менее ей удалось вселить в сердца вполне обоснованный трепет. - Вы заставляете себя ждать, Дэвид Холм, - попеняла она. - Может быть, вы не справляетесь с обязанностями? Дэвид выжидательно поклонился. - Антиклея была с вами? Дэвид поклонился еще почтительнее. - Гм! - изрекла герцогиня. - Это многое объясняет. Чем скорее я заберу ее в Лондон, тем лучше! Не смотрите на меня так свирепо, мистер Пик, и не выпячивайте челюсть. Сядьте, сэр. Дэвид подчинился, но спину держал слишком прямо и напряженно. - Полагаю, вы знакомы с небезызвестным Шригом? - Он мой друг, мэм. - Этот полицейский с Боу-стрит? - Ее светлость дернула плечом и произвела носом звук, который, не будь она столь благородной дамой, можно было бы принять за фырканье. - Нет, в самом деле? - Самый настоящий, мэм, ибо он стал им, когда я был в беде! - Ладно, допустим, сэр. Тогда, быть может, хотя бы вы сможете мне объяснить, чего он добивается, преследуя бедную Белинду? - Он преследует миссис Белинду, мэм? - Ну, пожалуй, это несколько сильно сказано... однако он постоянно попадается ей на пути поздними вечерами, когда она уходит по своим делам. Вы ведь знаете, она всегда готова утешить какую-нибудь страждущую душу... Люди видели, как этот человек нес ее корзину - факт сам по себе замечательный! - Поразительно! - сказал Дэвид. - Ни в малейшей степени, сэр! Он себе на уме и, конечно, преследует какую-то цель. Вопрос: какую? - Бог знает, мэм. - Несомненно, сэр. А вы? - Нет, сударыня. - Хотя бы предположительно? Ничего не приходит в голову? - Ничего, мэм. - Хм! Вероятно, вы туповаты, молодой человек! Вчера я зашла в церковь - Белинда в ней часто бывает - и, естественно, обнаружила ее там... Как зачарованно она слушала этого прохвоста! Он описывал птичьи повадки. - Птичьи повадки? - удивился Дэвид. - Рассказывал бедной доверчивой женщине о певчем снегире, которого якобы держал дома в плетеной клетке и обучил насвистывать "Салли с нашей улицы", - снегиря, конечно, а не Белинду. Он действительно такой любитель птиц? - Не знаю, мэм... А чего ради он... - Элементарно, сэр. Несчастная Белинда помешана на птицах и прочих нежных созданиях, таких же беззащитных, как она сама. - Почему вы называете ее несчастной, мэм? - Потому что женщины рождены, чтобы страдать... Только, по-моему, Белинде судьба предопределила страдать больше, чем выпадает на долю остальных. Она слишком добрая, чересчур робкая, излишне доверчивая. Таким приходится несладко в нашем жестоком, циничном мире, и она вынесла соответственно, бедняжка. Я лишь недавно узнала ее по-настоящему... А узнать ее - значит полюбить. - Действительно, мэм... - Не перебивайте, сэр! Теперь что касается вашего дружка Шрига. Он возбуждает мое любопытство! Вот вы считаете себя его другом - а что вы о нем знаете? - Он верен дружбе и долгу. - Уф-ф! А еще? Дэвид покачал головой. - Больше ничего, мадам. - Тогда вы еще и очень ненаблюдательный молодой человек, мистер Утес! Так знайте: во-первых, сей полицейский кому хочешь пустит пыль в глаза и покажется тем, кем он не является, а является он совсем не тем, кем кажется... Надеюсь, я понятно выразилась? - Д... да, - с долей сомнения подтвердил Дэвид. - Во-вторых, он прибыл сюда расследовать м-м... известное происшествие, продолжает им заниматься, причем явно без толку, что ничуть не убавляет его спеси и страшно действует всем на нервы. Юстас Молверер так извел себя, что превратился в ходячий скелет, обтянутый кожей! Этот ваш друг, о котором вы, похоже, ничего не знаете, вездесущ - он то здесь, то там, то опять его нет, и всегда в тот момент, когда этого меньше всего ожидаешь! Прошлой ночью, например, незадолго до двенадцати, я спустилась в библиотеку за "Временами года" Томсона - я всегда читаю "Времена года", когда не удается заснуть, они успокаивают - и, когда спускалась по лестнице, кого, как вы думаете, я встретила? Кто поднимался по лестнице, бесшумный, как тень? - О Господи!.. Но, мэм, мы ведь с ним оба отправились спать, разошлись по комнатам. Я слышал, как закрылась дверь его спальни и щелкнул замок... - Ну еще бы! А когда вы спокойно почивали, он вышел и был таков, а потом явился мне полночной тенью в Лоринг-Чейзе. Будь я более робкого десятка, я завизжала бы и непременно хлопнулась в обморок, но поскольку я - это я, то я уселась на ступеньку и потребовала объяснений. Он поведал мне, что нет на свете такого окна, которое не сумел бы открыть хороший взломщик или полицейский, знающий свое дело... И просветил о множестве других прелюбопытных вещей. Найдя его занятным и обнаружив, что на лестнице сквозит, я пригласила его в гостиную и угостила шерри с бисквитами... Среди прочего он сообщил мне, что надеется сегодня ночью покончить с призраком и раскрыть тайну Лоринг-Чейза. Дэвид вздрогнул. - Сегодня ночью? - Вот именно, мистер Холм. Что-то в вашем голосе не слышно радостного предвкушения, не то что в голосе Шрига. - О, мадам! Так Джаспер Шриг был возбужден? - Вот именно, сэр, и говорил так громко, что я опасалась, как бы он не перебудил весь дом... Потом шерри иссяк, бисквитов тоже не осталось, и я, пожелав ему спокойной ночи, ушла, предоставив ему ловить свое привидение. На лестничной площадке, между прочим, меня поджидал еще один сюрприз - Юстас собственной персоной, сам бледный, как привидение. - Сегодня ночью! - повторил Дэвид. - Ну, ну, Дэвид, не принимайте эту весть так трагически. Думаю, всем будет только лучше, если проклятое дело наконец разъяснится, - сказала герцогиня и встала. - Дайте-ка я возьму вас под руку, вы прово'дите меня в имение. По дороге ее светлость рассуждала о разных делах, но Дэвид почти не слушал, даже когда она заговорила о своем скором отъезде в Лондон вместе с Антиклеей. Дойдя до ворот Лоринг-Чейза, она повернулась и выстрелила напоследок парфянской стрелой[17]: [17] Парфянская стрела - (перен.) меткое сражающее слово противника, симулирующего поражение. (От военной хитрости древнего азиатского народа - парфян - симулировать бегство и через плечо поражать преследующего врага меткими стрелами.) - Судя по всему, вы действительно очень скучный молодой человек, мистер Бугор! Оставшись один, Дэвид продолжил путь, и мысли его были невеселыми. Если тайна Лоринг-Чейза действительно разрешится сегодня ночью... Беспокойство переросло в тревогу, тревога - в панику. Необходимо срочно увидеться с Джаспером! Только где его искать? Миновав деревню, Дэвид остановился возле узкого проулка между изгородями, ведущего к дому Томаса Яксли. Пока Дэвид в нерешительности топтался на месте и потирал подбородок, впереди послышались голоса. Казалось, фортуна благоволила к нему: подняв голову, он увидел мистера Шрига в компании трех грозных на вид незнакомцев. Все четверо были поглощены оживленнейшей беседой. Дэвид быстро зашагал к ним и успел расслышать заключительные слова Шрига, после чего незнакомцы коснулись своих шляп и удалились, а сыщик с приветливой улыбкой двинулся ему навстречу. - Кто эти люди, Джаспер? - Да так, мои ребята. Как дела? - Что вы имели в виду, велев им быть на своих постах в десять часов вечера? - Предстоит небольшое дельце, дружище. - Дельце, Джаспер? Я слышал, вы намереваетесь сегодня ночью завершить расследование? - Так я же говорил вам об этом вчера вечером. - Нет, вы говорили, что надеетесь это сделать! А теперь вы, кажется, уверены в успехе. Вы действительно в нем уверены? - Со всей определенностью, старина. Из шестерых-то остался один! - А как же... Как же ваши доказательства, Джаспер? - С ними непросто. Некоторых вы меня лишили, друг мой, но я собираюсь обойтись тем, что имею. - И... арестовать кого-то? - Э-э... как вам сказать, дружище... Ну, раз вы спрашиваете, отвечу вам ясно и определенно: я не уверен... Более того, не надеюсь... Эй, что случилось! Последнее восклицание относилось к неожиданно показавшемуся из-за поворота чумазому золотоволосому мальчику. Ребенок ревел и размазывал по щекам слезы. - Эй, герой, что за беда с тобой приключилась? - справился мистер Шриг и нагнулся, чтобы погладить маленькую взъерошенную голову. Ребенок перестал подвывать, засунул в рот грязный большой палец и обозрел участливого незнакомца оценивающим взглядом. Видимо, результат осмотра оказался удовлетворительным, поскольку он по-хозяйски завладел толстым волосатым указательным пальцем Шрига и улыбнулся. - Дзон хоцет Дзимми! - заявил он, временно вытащив мокрый палец изо рта. - Вот как? - Шриг поскреб подбородок. - Если я верно уразумел смысл твоей речи, то ты, безусловно, прав, парень... Дружище, вы случайно не имеете чести быть знакомым с этим джентльменом? Дэвид нагнулся и провел пальцем по нежной щечке мальчугана. - Нет. - Ну ничего, она-то его знает, готов держать пари, - сказал мистер Шриг. - Кто "она", Джаспер? - Подозреваемая номер один, дружище, - миссис Белинда... Так, посмотрим, сколько у нас натикало... - Он вытащил массивные серебряные часы. - Шесть сорок пять. Сейчас она у Дейми Боден, если только не читает книжку маленькой дочери миссис Марч, у которой парализованы ножки, или не зашла поболтать со старым Джоуэлом... - Но как? Ради всего святого, Шриг, как вы узнали об этом? - Элементарно, дружище. Немного наблюдательности... - Понятно: слежка! - Хм... Возможно, вы отчасти правы. В сущности, между ними почти нет разницы. - Люди видели, как вы подносили ее корзину... - Совершенно верно! Весьма тяжелая, скажу я вам, корзинка. В ней было полно гостинцев для деревенских подопечных миссис Белинды. - Вы втерлись к ней в доверие... - Втерся в доверие... - произнес мистер Шриг задумчиво, - Хм, втерся... - Вы - любитель птиц? - Ну, в общем, ага, люблю, особенно когда они поют. Но если это значит "втерся"... - И держали дома певчего снегиря? - Нет... Но я знавал человека, который его держал... - И таким путем вы завоевали расположение доверчивой женщины. Воспользовались ее простодушием и заманиваете в какую-то хитрую ловушку, выжидаете, когда она проговорится о чем-то таком, что может навредить... тому, кого она любит... - Вы хотели сказать: тому, кого вы любите, дружище, уж мы знаем кому!.. Однако вернемся к словечку "втерся". Я по натуре не обидчив, но все же, смею думать, слово "втерся" в разговоре двух друзей - несколько слишком сильное выражение! Высказавшись, Шриг сделал паузу, чтобы взглянуть на своего семенящего спутника, который продолжал крепко держаться за его палец. - Может быть, ты устал, богатырь? - спросил он. Мальчик кивнул, Шриг наклонился, подхватил его под мышки и посадил себе на широкие плечи. Устроившись наверху, ребенок обхватил бычью шею мистера Шрига пухлыми ручонками, ударил миниатюрными пятками в широкую грудь и издал восторженный клич. - А вот, кстати, и наша подозреваемая номер один! Они уже входили в деревню. Белинда шла по улице с большой пустой корзиной в руке. Она застенчиво улыбнулась и потянулась вверх, чтобы ласково потрепать ребенка. Тот просиял и расплылся от удовольствия. - Маленький Джон Крук, - сказала она, предупреждая вопрос. - Его мать будет очень вам благодарна. Джон вечно теряется. А вы, кажется, любите детей, мистер Шриг? - Не то слово, мэм! Если бы Бог наделил меня кем-нибудь вроде этого Джонни, я бросил бы свою работу и занялся каким-нибудь более благородным ремеслом. - Джонни вы, кажется, тоже нравитесь. - Надеюсь, мэм! - Если вас любят дети, сэр, значит, вы очень добрый... хороший человек. Шриг кашлянул и украдкой взглянул на хмурого Дэвида. - Ну, что до этого, мэм, - протянул он отчасти неуверенно, - может, я и не так хорош, как следовало бы, однако, вероятно, все же лучше, чем мог бы быть... хотя хвастаться тут нечем, поскольку я все-таки не лучше, чем есть. - Но я уверена, что, несмотря на ваше ужасное ремесло, вы должны быть очень славным, добрым человеком... - Миссис Белинда, позвольте мне взять вашу корзину, - вмешался в разговор Дэвид и протянул руку. Белинда улыбнулась. - Благодарю вас, сэр, правда, она совсем легкая, да я и привыкла... Но Шрига было не так-то легко остановить. - Ужасное ремесло, мэм? Конечно, я занимаюсь случаями добровольного сведения счетов с жизнью, или, если так можно выразиться, felo-de-se, и всякими мокрыми делами, или, проще говоря, убийствами. Да, мэм, преступления для меня - хлеб насущный, однако сам я не нахожу их приятными, в особенности убийства! - Можно проводить вас до Лоринг-Чейза, сударыня? - в отчаянии спросил Дэвид. - Спасибо, мистер Дэвид, но не раньше, чем мы доставим маленького Джона домой... Убийства! - С тихим вздохом повторила она. - Я согласна, они смертный грех; прощение за него можно заслужить только через Совершенную Любовь, ибо только любовь к ближнему способна изгнать всю ненависть, всякий страх и горе, только она способна смыть все слезы и очистить душу, потому что такая любовь даруется Бесконечностью, которая есть Бог. Вы верите в Бога, сэр? Шриг прошел несколько шагов, не отвечая, по-видимому, обдумывая про себя этот вопрос, потом повернул голову и встретился взглядом с Белиндой, кроткие глаза которой тревожно вглядывались в собеседника. - Да, сударыня... иногда. - Голос Шрига так разительно отличался от его обычного грубовато-добродушного тона, что Дэвид не знал, удивляться ему искренности сыщика или возмущаться его лицемерием. - Иногда, когда я наблюдаю за детьми - уж очень они похожи на ангелов. - Я тоже люблю детей и видела во сне ангелов, - сказала Белинда. - Иногда сны лучше, намного лучше, чем явь... Иногда мне снится, что я умерла и стала совершенной... И правда, хорошо было бы, если бы милосердная Смерть возносила к более совершенной жизни. Она подняла глаза к безоблачному небу и несколько шагов прошла, словно в молитвенном экстазе, затем глубоко вздохнула и опустила голову. Возле калитки, за которой в глубине цветущего садика стоял красивый дом, миссис Белинда остановилась. - Джон живет здесь, - сказала она. - А вон и его отец, Джим Крук. И Дэвид увидел знакомого кучера, спешившего им навстречу по узкой садовой дорожке. Щеголеватый внешний вид, от аккуратно подстриженных бакенбардов до начищенных башмаков с гетрами, и выправка, и походка - все выдавало в нем бывшего моряка. - Ага, отыскался салажонок! - закричал он весело и, щелкнув отпрыска по носу, рассыпался в благодарностях. - Благослови вас Бог, миссис Белинда, мэм. Знать бы, что вы эскортируете его сюда в целости и сохранности... Жена прямо сбилась с ног, а я только что из поездки. И вам спасибо, мистер Шриг... давайте его сюда! Примите мои наилучшие пожелания, мэм... Джентльмены! Крук сунул сына под мышку, шаркнул башмаком перед миссис Белиндой, пожал руки Дэвиду и Шригу и с видом триумфатора прошествовал по направлению к дому, причем его маленький сын сучил руками и ногами и вопил от восторга. - А теперь, если не возражаете, мэм, мы проводим вас до дому, - сказал Шриг. - Если вы не предпочитаете проделать этот путь в одиночестве, - добавил Дэвид. - О, нет, нет, пойдемте. - Она улыбнулась. - Скажите, мистер Шриг, долго вы пробудете в Лоринге? - поинтересовалась она через несколько минут. - М-м... это зависит от призрака, мэм. - Ах да, призрак... - Белинда вздохнула. - Я как-то и не верила в них прежде. - А теперь верите? - Я верю, что несчастные души могут иногда возвращаться... Нет, я знаю это! - Но ведь сами вы не видели здешнее приведение, не так ли, мэм? - Увы, пока не видела. Но я надеюсь, я живу ради того, чтобы увидеть... А вы сами верите в призраков, мистер Шриг? - Как вам сказать, мэм... Со здешним я надеюсь побеседовать. - Побеседовать?! - Она изумленно подняла брови, потом стиснула задрожавшие руки. - Но как? Когда, сэр? Умоляю вас, где?.. Прошу, позвольте мне пойти с вами! Они подошли к высоким железным воротам, за которыми начиналась мрачноватая аллея старых деревьев, а дальше высился широкий фасад Лоринг-Чейза. Остановившись у ворот, миссис Белинда схватила Шрига за руку своими миниатюрными руками и умоляюще заглянула ему в лицо. Шриг как будто избегал ее взгляда, потому что, отвечая, не сводил глаз с далекого фронтона огромного дома. - Непременно, мэм, непременно... Без вас нам никоим образом не справиться... А потолковать с ним я надеюсь сегодня ночью, в комнате сэра Невила Лоринга, между половиной двенадцатого и полуночью... Я полагаю, сударыня, что призрак поможет мне узнать имя преступника. - Да, да, конечно, - быстро ответила Белинда. - Он должен наконец заговорить, он заговорит, я знаю... Сегодня ночью, в комнате сэра Невила... Я буду там, сэр... Доброй ночи, джентльмены... и благодарю вас, дорогой мистер Шриг, за то, что не отказали в просьбе одинокой, осиротевшей женщине. Благослови вас Бог! - И, не оглядываясь, она почти бегом побежала по сумрачной аллее. Вскоре ее худенькая фигурка исчезла за деревьями. Дэвид повернулся и хмуро посмотрел на Шрига. Тот оценивающе щурился на горизонт за лугом - небо там затянула зловещая гряда туч. Губы сыщика были вытянуты, словно что-то насвистывали. - Приближается буря, дружище! - Он кивнул в ту сторону. - Будет гроза со шквалом, а после ливень до утра. Хорошо! - И она еще в ангельской простоте своей благодарила вас! - осуждающе произнес Дэвид. - Просила для вас Божьего благословения! Право, Джаспер Шриг, порой вам следовало бы стыдиться себя и своих методов! Казалось, эти слова поколебали привычную безмятежность мистера Шрига. Он отвел взгляд от обвиняющих глаз Дэвида и сосредоточился на выходе из аллеи, где только что пропала тоненькая фигурка миссис Белинды, потом, вздохнув, тряхнул головой. - Эх, друг мой, Дэвид... все верно! - Что верно? - Мне стыдно! - ответил Шриг и, отвернувшись, понуро побрел прочь. Глава XLVI, в которой счастью угрожает надвигающаяся буря Покосившийся, шаткий мостик через живую изгородь, уже выступавший в качестве места действия на предыдущих страницах, находился в небольшой ложбине, закрытой со всех сторон от взора случайного наблюдателя. Цветущие кусты и кроны деревьев нависали над нею лиственным шатром. Где-то в зарослях обитали черные дрозды, оглашавшие это место ликующими по утрам и чарующе-печальными в росистые вечера песнями. В последнее время Антиклея и Дэвид все чаще встречались именно здесь. Вот и сегодня Дэвид тоже сидел на ступеньках и, нетерпеливо отбивая такт подошвой башмака, наблюдал за тропинкой, которая, попетляв, терялась среди шелестящей листвы. Горизонт за его спиной наливался зловещей синевой, давящий фиолетовый мрак подкрадывался все ближе, но впереди, на западе, пылал ослепительный закат. Однако сейчас птицы умолкли, сияние уже начало тускнеть, тени сгущались все быстрее, а петляющая тропинка оставалась пустынной. Ничто не нарушало тягостного безмолвия. Стало вдруг тревожно и тоскливо, сердце Дэвида тяжело застучало. Он пытался вздохнуть, но не смог. Вдалеке, на Лорингской церкви, слабо и мелодично зазвонили часы. Девять. Вдруг молодой человек встрепенулся и вскочил на ноги, ибо - о чудо! - на тропинке появилась она. Антиклея тихо, как будто и не касаясь земли, пробежала сквозь душное благоухание под сумрачным сводом и очутилась в его объятиях - сама благоуханная, как ночь. Дэвид целовал ее жадно, торопливо, словно они не виделись по крайней мере месяц. Потом Антиклея отстранилась и посмотрела ему в глаза. Им столько нужно было сказать друг другу, так много рассказать, и вовсе не об отвратительных полицейских с Боу-стрит, не о тайнах и убийствах. - Как удивительно тихо сегодня, Дэвид. Мне даже немножечко страшно... Ощутив ее дрожь, он набросил ей на плечи плащ и обнял крепче. - Когда ты станешь моей женой, Антиклея? - Ты правда этого хочешь, Дэвид? - Я не могу жить без тебя. - Я так люблю твой голос, твои интонации, твой выговор! - А я изо всех сил стараюсь от него избавиться! - Нет, ни в коем случае... Я запрещаю, сэр!.. Я люблю тебя таким, какой ты есть. - Слушаю и повинуюсь! Но за это, моя Антиклея, ты выйдешь за меня. Когда, когда? - Когда рассеются все твои сомнения, Дэвид - проклятые сомнения, хотя они и не помешали тебе влюбиться... Но, сэр, скажите, почему герцогиня обиделась на вас? - Да? - удивился Дэвид. - В самом деле - почему? - Не далее как сегодня утром она посмела заявить мне - мне, Дэвид! - что ты самый заурядный молодой человек! Пришлось мне с нею поссориться, и, думаю, она основательно поразвлеклась. - Поразвлеклась?... - Конечно, Дэвид! Противная старушенция хоть и властная, и тираничная, и... жестокосердная и злобная - разумеется, я не преминула ей об этом сообщить, - но в ссорах - восхитительна... Правда, этого я ей, можешь быть уверен, не говорила. - Ах, Антиклея... все это очень меня огорчает. - Но, дорогой мой, - вздохнула она, - как же ты не понимаешь? Мы разругались в пух и прах, зато избавились от множества загнанных вглубь эмоций и сделались добрыми и покладистыми. Я уверена, к этому времени герцогиня меня уже любит... по крайней мере, я испытываю к ней самую искреннюю симпатию. - Поразительно! - пробормотал Дэвид. - Но это ведь совершенно естественно, Дэвид... И еще она потребовала признания, не посмел ли ты в меня влюбиться... Я сказала, что посмел и что я очень этим горжусь. Тогда она обозвала тебя самозванцем, охотником за приданым и поклялась, что выгонит тебя, а я заявила, что, если она это сделает, то я уйду с тобой... Тогда она обозвала меня бесстыжей девкой, а я расхохоталась ей в лицо... А она принялась насмехаться над моими рыжими волосами - знала, старая негодяйка, чем меня пронять... Ну, а я предположила, что если бы она выбросила свой мерзкий парик и смыла с лица краску, то, не исключено, стала бы немножко меньше похожа на пустоголовую голландскую куклу и немножко больше на человека... И, веришь ли, Дэвид, дорогой, она едва не набросилась на меня с кулаками, ведьма такая, и только рот разевала, но ничего не отвечала почти целую секунду... А когда заговорила, она - вообрази мой триумф, Дэвид, - она просто повторилась! Но нет, тебе этого не понять, ни одному мужчине не понять, особенно тебе, мой милый!.. В результате этого обмена мнениями она исполнилась решимости завтра же увезти меня в Лондон, к своим лордам и маркизам. Но куда ей, Дэвид, она нипочем не сможет... Если уж до сих пор не увезла, то теперь ей со мной не совладать, потому что я тоже могу исполниться решимости! - И все же, моя Клея, я хочу, чтобы ты уехала. - Как, Дэвид? И ты этого хочешь? - Не надолго, любимая... Пока не кончится вся эта мерзкая полицейская история... А когда сыщики сгинут на свою Боу-стрит и прекратится весь этот кошмар... - Но, Дэвид, дорогой, а вдруг это будет очень, очень нескоро? - Тогда я приеду к тебе в Лондон - обязательно приеду, Антиклея, я ведь не смогу долго без тебя, видит Бог. - О, Дэвид! - шепнула она, теснее прижимаясь к нему. - Это просто удивительно, что ты меня любишь! Неужели это правда? Я раньше мечтала... иногда... но никогда, никогда не думала, что это будет так... как у нас... Тсс! Там что-то зашуршало. - Нет, тебе показалось... Завтра мы расстанемся, любимая, но сердцем я буду с тобой... Мне будет тяжело, я останусь несчастным, покинутым страдальцем, жизнь без тебя - не жизнь. Но так надо... - О, Дэвид, Дэвид. - Антиклея всхлипнула. - Почему Господь не сотворил меня лучшей, чем я есть? Я не достойна такой любви... Как мне хочется быть более нежной, более женственной... более кроткой и ласковой... И чтобы волосы стали каштановыми или черными... - Молчи! Это золото, а не волосы, ими можно только гордиться! - ответил он, зарываясь лицом в шелковистые кудри. - Ты такая, какой создал тебя Господь Бог, и только такая ты мне нужна... Но завтра ты уедешь... - Да, Дэвид, если ты этого хочешь, хотя мысль об этом разрывает мне сердше. Я все сильнее и сильнее люблю тебя. Мне так больно, когда тебя нет рядом, а Лондон так далеко, до него столько миль... Ты будешь скучать по мне? - Невыносимо! - ответил он с жаром. - И все-таки, дорогая моя... все-таки лучше бы ты была в Лондоне уже сегодня ночью. Жаль, что уже поздно. - Почему, Дэвид? - Кое-кто надеется... надеется сегодня раскрыть тайну Лоринг-Чейза. - Сегодня? - прошептала она, и Дэвид почувствовал, как она вздрогнула и ее гибкий стан напрягся. - Он уверен? - встревоженным голосом спросила она. - Уверен, что раскроет? - Точно не знаю, - ответил он, всматриваясь в ее широко распахнутые глаза. - Шриг не сказал ничего конкретного... Почему ты так дрожишь? - Сегодня! - повторила она и внезапно прильнула к нему. - Дэвид... мне пора! - Она прижалась к нему еще теснее. - Куда? - хрипло спросил он. - Зачем? - Мне нужно домой... Ах нет, не бойся за меня, Дэвид... Теперь со мной всегда твоя любовь... Она теперь - моя вечная защита и утешение... Глухо и заунывно заиграли церковные часы. - Уже десять, - прошептала Антиклея. - Как быстро пролетел час!.. Пусти меня, любимый, я должна идти... До завтра, Дэвид, до свидания. - Я пойду с тобой! - Нет, одна я дойду быстрее... и мне будет приятно думать, что ты стоишь здесь, у этого милого старого мостика, и смотришь мне вслед... - Но уже темно... - Да... и посмотри, какая там ужасная черная туча. Но это ничего. Спокойной ночи, Дэвид, и знай: я буду любить тебя всю жизнь... и даже дольше! С этими словами она вырвалась из его рук и быстро растворилась во мраке. Прислонившись плечом к шатким перилам, Дэвид смотрел ей вслед. Сердце его переполняла ни с чем не сравнимая радость, голова кружилась от счастья, о котором он до сих пор и не мечтал. Тут сзади затрещали ветки, зашуршали быстрые шаги по траве, и, резко повернувшись, Дэвид столкнулся лицом к лицу с безумием. - Молверер! - вскрикнул он. Глава XLVII, в которой великий страх перерастает в безмерный ужас Секретарь застыл. Бледный, с горящими глазами и стиснутыми кулаками, молча стоял он перед Дэвидом. Дыхание с хрипом вырывалось из полуоткрытого рта. Потом он вдруг заговорил, и слова полились из него безумным, стремительным потоком: - Итак, она действительно любит вас, сэр! Да, да, тому свидетели мои глаза и уши! Она ваша, ваша, я слышал все - ваша, и слава Богу! И следовательно, благодаренье небесам, не моя, а ваша рука должна предотвратить неминуемый позор, непереносимый ужас, с которым ничто не сравнится, от которого нет другого спасения, кроме смерти! Дэвид отшатнулся. - Смерти?! О чем вы? Вы сошли с ума? - Нет, сэр, все еще нет, хотя один Бог знает, как я близок к этому и по какой причине! Один Бог знает, сколько дней и ночей терпел я ради нее эту адскую муку! Как ежечасно следил и силился предотвратить ужасную развязку, отвести удар судьбы, который должен неотвратимо, безвозвратно уничтожить ее... Навсегда уничтожить ее тело, ее имя, а потом и память о ней!.. Сэр, у вас есть оружие? - вдруг спросил он деловито и выхватил из-за пазухи пистолет. - Вот, возьмите - мне он, слава Богу, не понадобится. Раз вы - тот, кого она любит, то освободить ее должна ваша рука... Держите! - И Молверер вложил пистолет в ладонь Дэвида. - Черт возьми, Молверер! - закричал Дэвид, переводя недоуменный взгляд с оружия на иссиня-бледное лицо секретаря. - Ради всего святого, о чем вы говорите? Молверер быстро огляделся и наклонился к самому уху Дэвида. - Я уже несколько дней брожу тут повсюду, наблюдаю, прислушиваюсь - в общем, шпионю, как вы, вероятно, поняли, - тихо забормотал он. - Согласитесь: будет лучше, если она... та, которую мы оба любим - Антиклея, которая любит вас... согласитесь, будет лучше, если она умрет от руки любимого, а не от руки палача! Последнее слово Молверер прошептал еле слышно, но Дэвид отпрянул, словно ему крикнули в ухо, и тяжело осел на ступеньки мостика. А Молверер, не сводя с него глаз, продолжал тем же страстным хриплым шепотом: - Ибо на этом свете нет ей спасения... да поможет ей Бог!.. А у вас нет другого пути! Шриг знает все, и сегодня ночью... - Но она... она невиновна! - запинаясь, пробормотал Дэвид. - Я знаю... я чувствую это... - Если бы! - простонал Молверер. - Я с радостью отдал бы жизнь - с радостью! - лишь бы это было так... Она должна умереть быстро, безболезненно, от руки того, кого любит! Подумайте, помогите ей, пока не поздно! Представьте: виселица... и ее белая шейка! Грязный эшафот... а на нем ее нежное тело! Боже, одна мысль об этом способна довести до безумия. - Она невиновна, невиновна! - бормотал Дэвид. - Нет!!! - рявкнул Молверер. - Нет!.. Нет, парень, я же знаю! Вы ведь сами были там в ту ночь - я узнал вас, когда вы сбили меня с ног! Помните, вы как-то раз спросили, почему я не выдал вас во время дознания? Теперь догадываетесь? Я боялся, что вы видели то, что видел я! Почему я стал рабом этой скотины Яксли, кормил его и прятал? Потому что, черт бы его побрал, он тоже видел то, что видел я! Я стал его слугой ради Антиклеи. - Но что, что вы видели? - Я видел, как сэр Невил схватил ее и пытался обнять, а она вырывалась... Волосы разметаны, лицо искажено... - И вы не вмешались? - Нет, прости Господи. Я подумал, что это ей только повредит в следующий раз. И потом, я знал, что она сильнее. Поэтому я спрятался и стал ждать. Вскоре шум борьбы прекратился, мисс Антиклея заплакала, а потом я услышал голос сэра Невила. Только говорил он очень тихо... Затем она выбежала от него и убежала вверх по лестнице... Но я все стоял на месте - боялся от волнения опрокинуть что-нибудь в темноте, а потом... потом она прокралась обратно... Я слышал ее шаги и шелест платья. Сэр Невил снова заговорил, желчно так, злобно... а спустя некоторое время засмеялся. И вдруг этот ужасный смех оборвался! Когда наконец я осмелился войти в кабинет, сэр Невил был мертв... с ее кинжалом в горле! - Стало быть, вы не видели, как она нанесла удар? - Я - нет, но видел Яксли! А его сегодня ночью схватят, и он заговорит... Хотя, боюсь, Шриг и так все знает. И ее тоже схватят и увезут навстречу ужасу и позору, разве только вы - тот, кого она любит, - спасете ее единственным возможным способом... и последуете за нею в неизвестность... как с радостью последовал бы я, для которого смерть с нею лучше, чем жизнь без нее. Сэр, она подарила вам любовь, в которой отказала мне, - будьте же достойны этого счастья, спасите ее, защитите, избавьте ее тело от грязного надругательства, от слепой и безжалостной мести закона!.. Сэр, я расстался с Лоринг-Чейзом, мы с вами больше не встретимся, но, ради ее любви к вам, заклинаю: выполните свой долг, избавьте ее от позора, бесчестья и кошмара того, что должно произойти... и произойдет, если вы дрогнете! Помогите ей избежать нашего неразборчивого, равнодушного человеческого правосудия и умрите подле нее, как намеревался сделать это я, который... который тоже любил и, потеряв ее, потерял все! И Юстас Молверер, последний раз сверкнув безумными глазами, повернулся и с жестом отчаяния растворился в темноте. Дэвид, не в силах пошевелиться от ужаса, даже не пытался остановить его. Вскоре из шелестящей тьмы дохнуло ветерком. Сначала Дэвид почувствовал его разгоряченными щеками, потом ему взъерошило волосы на пульсирующих висках. Несколько раз ветерок принимался дуть посильнее и тут же испуганно замирал, воровато ощупывал кусты, потом наконец окреп, задул ровно и сильно и продолжал крепчать с каждой минутой. Неясный шепот сменился смутным бормотанием, тяжкими вздохами, и вдруг налетел шквал, и все вокруг завыло, заскрипело и застонало. Внезапный рев вывел Дэвида из столбняка, он огляделся по сторонам, хмуро посмотрел на неистово раскачивающиеся деревья и гнущиеся кусты, на фиолетовое небо, по которому ползла огромная черная туча. У него на глазах тучу расколола надвое зигзагообразная вспышка молнии. Раздался настолько оглушительный удар грома, что даже шквал, казалось, почтительно замер, ибо сразу вслед за раскатом наступила полная тишина. Первые несколько крупных капель в безмолвии упали на запрокинутое лицо Дэвида, и вновь на него набросился яростный ветер, снова завыл в кронах деревьев, срывая листья, ломая ветви и наполняя тьму стонами и треском. А Дэвид стоял в самой сердцевине воющего мрака и думал только об Антиклее, о невыразимом кошмаре, который грозил ей. Он должен разделить, он разделит с нею этот кошмар! Дэвид пригнул голову, застегнул куртку и бросился навстречу секущему дождю. Мокрый до нитки, ослепляемый голубыми вспышками молний и оглушаемый громовыми раскатами, еле удерживаясь на ногах под напором ветра и дождя, пробивал он себе дорогу - шлепал по пузырящимся лужам, скользил на размокшей глине, спотыкался о сломанные сучья. Он развил максимальную скорость, на какую был способен. Но буря с каждым его шагом ярилась все сильнее, заглушая ливень и ветер, почти непрерывно грохотал гром; казалось, сотрясался небесный свод, а яркие вспышки молний выхватывали из ночи мгновенные картины жестокого разорения, которые тут же заливало дегтем непроглядного мрака. Дэвид уже не порывался бежать, он едва переставлял непослушные ноги, цеплялся за что попало руками и больше не пытался разглядеть дорогу. Так он пробирался, потеряв представление о том, где находится, пока наконец молния не высветила знакомую высокую стену с маленькой калиткой, за которой, как он помнил, находился Лорингский парк. Дэвид двинулся вперед с вытянутыми руками и уже смутно различал калитку, когда из тени стены вынырнул неясный силуэт, и хриплый голос приказал ему: - Стой! Но кто из смертных совладает в подобную минуту с любящим безумцем! Дэвид не колеблясь прыгнул вперед и вцепился в неизвестного. Тот оказался силен, но силен был и Дэвид, а отчаянье придало ему решимости. Не обращая внимания на боль в вывернутой руке, он припечатал противника к стене, почувствовал его ослабевшую хватку, рванулся и, ввалившись в калитку, сломя голову помчался вперед. Он пронесся по неровному дерну под могучими деревьями и попал в еще более густой мрак под стонущими тисами, непосредственно окаймлявшими стены особняка. Дэвид на ощупь пробрался вдоль стены к мокрому каменному крыльцу и остановился, чтобы перевести дух, всматриваясь в огромный темный дом и прислушиваясь к гудению ветра. Лишь только Дэвид достиг цели, буря как будто начала отступать, гроза откатилась куда-то в сторону, ливень утих, и сквозь разрыв в тучах проглянул бледный диск луны. С трудом засунув руку в сырой карман, Дэвид достал кинжал с серебряной рукояткой, поднялся на широкую террасу и, выбрав определенное окно, попробовал при помощи кинжала взломать решетчатый ставень. Ставень не поддавался, но после некоторых усилий, просунув крепкое лезвие между рамами, Дэвид сумел поднять крючок, и ставень распахнулся. Дэвид влез в окно и тихо прикрыл его за собой. Где-то вдалеке пророкотал гром, но вместо яркой вспышки молнии комнату осветило бледное сияние полной луны. Дэвид в изнеможении опустился на кушетку у окна и прислонился к стене. В этой комнате сэр Невил нашел свою бесславную смерть. Лунный свет постепенно набирал силу, и Дэвид начал различать отдельные предметы - книжный шкаф, письменный стол, кресло с высокой спинкой - то самое, в котором тогда сидела, развалясь, страшная фигура с остекленевшими глазами и издевательской ухмылкой на губах... Дэвид смотрел на темное кресло, как вдруг вздрогнул и замер на вдохе... В кресле и сейчас кто-то сидел! К горлу подкатила волна тошнотворного ужаса. Как Дэвид ни старался убедить себя, что это обман зрения, страх был столь велик, что он понял: если немедленно что-нибудь не предпринять, ужас совершенно парализует его... Стиснув кулаки, Дэвид заставил повиноваться непослушное тело, встал и медленно, короткими шажками двинулся к страшному креслу. Ближе, еще ближе... Нет, это не обман зрения, луна тут ни при чем... Он увидел низко склоненную голову, седые волосы, бледные руки, сложенные словно для молитвы... складки платья... Из груди Дэвида вырвался стон облегчения, и в то же мгновение спящая шевельнулась, горестно вздохнула и подняла голову. - Миссис Белинда! - выдохнул он. - А, это вы, мистер Дэвид... - Голос ее был тих и как-то необыкновенно нежен. - Кажется, мы с вами пришли слишком рано. А я заснула, и мне приснился чудесный сон... - П-почему... з-зачем вы... В этом кресле?.. - Потому что в нем умер Невил. Здесь я ближе к нему... Ох, да вы же насквозь промокли! Вы дрожите, бедный мальчик, и теперь наверняка схватите простуду! - Это н-ничего, м-мадам. - Смотрите-ка, гроза-то совсем кончилась, и ночь, видимо, будет чудесная... Дэвид... Можно называть вас просто "Дэвид"? - Да, конечно... - Антиклея рассказала мне все о вас. Я рада, очень рада. Теперь она останется не одна... Ведь этой ночью я ее покину. - Покинете ее?.. Сегодня ночью? - Да, Дэвид. Сегодня мой Невил наконец придет за мной и заберет меня с собой... Наконец-то он узнал, что такое истинная любовь... Видите ли, Дэвид, я - его жена. Многие годы я держала это в тайне, потому что он так хотел, но сегодня... Почему вы так странно смотрите на меня, Дэвид? Пока Белинда говорила, луна поднялась совсем высоко и высветила все до последней черточки. Тоненькая и, несмотря на белоснежные волосы, молодая, она прижималась щекой к валику рокового кресла; маленькие руки нежно поглаживали обивку. Пораженный кротостью и чистотой, осенявшей весь ее облик, Дэвид не мог не вспомнить другого человека, сидевшего на этом самом месте, лицо, на котором навсегда застыла издевательская усмешка и которое не смягчила даже смерть. - Боже, - прошептал он, - и вы не боитесь... сидеть здесь? - Я часто это делаю, Дэвид. Я его очень любила. Он был моим мужем... и я убила его, чтобы спасти от самого себя. - Вы?! - Дэвид остолбенел. - Вы?.. - Да. - Она вздохнула. - Оставался единственный способ... Потому что я любила его. Он погубил мою молодость, но я любила его. Он разбил мне сердце, но я все равно любила его. Он оскорблял и унижал меня, но я продолжала его любить!.. Только... только, Дэвид, в тот раз он собирался сделать нечто такое, чему нет прощения - даже моего. Он хотел совершить грех, который невозможно искупить, и потому я убила его, Дэвид... Я отправила его к Богу, и Господь, в бесконечном своем милосердии, потому что Он все понимает, может быть, еще простит его. - А... где была Антиклея? С вами? - Нет, Дэвид. Я стояла на верху лестницы, дверь сюда была открыта, и я услышала, что сказал девочке Невил. Она вообще-то крепкая, но тут заплакала. Это такой жестокий стыд... Потом вырвалась и убежала. Тогда я спустилась вниз и вошла. Он был один. Я начала умолять его, встала на колени... Он хотел пнуть меня ногой... О, Невил!.. Но не дотянулся, у него только слетела туфля... Он сидел и писал завещание в пользу Томаса Яксли. Я выхватила бумагу, плакала, умоляла... А он снова заговорил о том, что намеревался сделать... смеялся над моими мольбами и слезами... Бедный Невил!.. Передо мной на столе лежал кинжал, и я, продолжая плакать и умолять, взяла его и убила Невила. Убила, потому что любила. И теперь он узнал, понял наконец... что моя любовь, разбитое сердце, мои страдания... не были напрасны... - Она глубоко вздохнула. - Сегодня он придет за мной, за своей женой! Сегодня ночью я буду с ним, буду утешать его, разделю с ним все, что в своем милосердии предопределил ему Господь. Поэтому, Дэвид, я сегодня так счастлива. Счастлива как никогда. Тихий голос умолк, лицо Белинды светилось внутренним сиянием, глаза закатились в экстазе. Небо, похоже было, очистилось от туч - в окно падал ровный столб лунного света. Дэвид, словно в гипнотическом трансе, оцепенело уставился на него. Очнулся он от прикосновения маленькой руки. - Бедный мальчик, вы совсем промокли, - пожалела его Белинда. - И всегда выглядите таким одиноким... Но теперь у вас есть Антиклея! Вы любите ее, Дэвид? Очень любите? - Да... видит Бог, - ответил он хрипло. - Я попрошу Его благословить вас обоих и вашу любовь... Тс-с... Послушайте!.. О, вы слышите? - прошептала она. - Вы слышите его? Он идет... мой Невил пришел за мной! Дэвид застыл, широко раскрыв глаза и едва дыша. Донеслись тихие звуки, которые приближались, делались громче... Они заставили его похолодеть, лоб Дэвида покрылся потом - то была неровная, но проворная походка хромого. Шаги становились все громче и ближе, и вот уже Дэвид понял, с какой стороны они приближаются, стремительно обернулся и в ужасе вперился в темный угол. Маленькая прохладная ладонь сжала его пальцы, ухо защекотал полный восторженного, ликующего удивления шепот: - Смотрите, Дэвид, смотрите! Стоявший в темном углу книжный шкаф бесшумно отделился от стены и сдвинулся в сторону, открыв узкий черный проем. В проеме шевельнулась призрачная тень... Белинда была уже на ногах. - Невил?.. - Она порывисто простерла к нему руки. - Невил, любимый мой Невил! Дэвид глядел во все глаза. Белинда нетвердыми шагами пересекла лунную полосу, подошла к призрачной фигуре... и вдруг метнулась к Дэвиду, толкнула так, что он врезался во что-то спиной, и в тот же миг его ослепила вспышка пламени и оглушил грохот выстрела. Ошеломленный внезапностью происходящего, он в ужасе прижался к стене, потом понял, что миссис Белинда снова сидит в кресле и что-то бормочет. Она вновь и вновь повторяла молитву благодарности: - Господи милосердный... благодарю Тебя... благодарю Тебя... Внезапно за черным проемом в углу кабинета послышались гул, топот ног, звуки ударов - и все без единого возгласа или крика. Там происходила отчаянная схватка. Дэвид пришел в себя, подкрался к потайному ходу и только начал вглядываться в черноту, как ее озарила вспышка красного пламени. Оглушительно бабахнул выстрел. Дэвид отпрыгнул в сторону, прижался к шкафу и затаился, не отрывая глаз от страшного угла, откуда теперь доносились тяжелые шаги. Шаги на секунду остановились у самого выхода, а потом в темном углу появился Джаспер Шриг. Он был без шляпы, по лицу его текла струйка крови, а в руке дымился пистолет. Дэвид вздрогнул, оторвался от шкафа и схватил его за руку. - Джаспер! Что это, что это было? - Смерть, дружище. Либо моя, либо его. Мне пришлось выбирать. Это смерть, дружище Дэвид, и еще одно загубленное дело... - Кто, кто это был? - Призрак. Томас Яксли, разумеется. Теперь он лежит там, ждет моих ребят... - Где лежит, Джаспер? - В подземном ходе, что ведет отсюда к его дому. Я взломал ту дверь, дружище! Скоро его заберут, погрузят на телегу... В кого он стрелял? - Не знаю... Миссис Белинда находилась ближе... - Миссис Белинда? Хм, где же она? - Здесь. - Здесь? - переспросил Шриг, вытирая кровь с лица рукавом сюртука. - Оглянитесь, дружище. Дэвид обернулся, увидел пустое кресло, распахнутое окно... Не считая их со Шригом, в комнате никого не было. - Исчезла! - Точно, - кивнул Шриг, внимательно осматривая пространство между креслом и окном. - Как вы полагаете, куда? - Бог знает, Джаспер. - Я тоже. Она ушла... Секундочку! Мы, наверное, весь дом перебудили, впрочем, это и неудивительно. Но здесь сейчас не место дамам. Помогите запереть двери - закроемся ото всех! Тем временем снаружи захлопали двери, зазвучали испуганные голоса, поднялась беготня, и вскоре кто-то замолотил в дверь. Раздался встревоженный, но все равно властный голос герцогини: - Кто в кабинете? Что случилось? - Всего лишь я, мэм, Джаспер Шриг. Все уже совершенно compus mentus, или, выражаясь иначе, тишь да гладь, мэм. - Кто стрелял? - Только я и призрак, мэм. Но сейчас все тихо и прекрасно, и впредь станет еще тише. Так что возвращайтесь в постель, ваша светлость, мэм, и не беспокойтесь, сударыня. - Вы поймали убийцу? - Да, благодарю вас, мэм, - ответил Шриг и тихо добавил, обращаясь к Дэвиду: - А теперь - за миссис Белиндой, дружище, и поживей! - Но где она? - Судя по всему, на пути в церковь. - Но как? Как вы догадались? - Господи, да разуйте же глаза, друг мой! Посмотрите сюда! И сюда! А теперь на окно! - Кровь! - ужаснулся Дэвид. - Вне всяких сомнений. Ей досталось то, что предназначалось вам. - Боже мой! Теперь я вспомнил, Джаспер! Она бросилась на меня!.. Она спасла мне жизнь... - Весьма похоже на то, дружище. В лунном свете вы были отличной мишенью. Так вы идете? Они вылезли через окно. В ясном свете высокой луны на полу широкой террасы тут и там темнели пятна, ведущие в одном направлении. Дэвиду вдруг стало зябко в мокрой одежде, он задрожал. - Церковь наверняка запирают на ночь, - сказал он. - Бьюсь об заклад, она сумеет войти. Показались темные контуры здания. Массивная дверь оказалась приоткрытой. На пороге Шриг задержался, поднял руку. Под сводами церкви звучало пение - удивительно нежное и чистое, но чем дальше, тем чаще прерываемое мучительными приступами кашля. Шриг неподвижно стоял в темноте портика, пока пение не умолкло совсем. - Дружище, - прошептал сыщик, - я никогда не слышал ничего подобного! Тогда Дэвид положил руку на плечо своему спутнику и нагнулся к его уху. - Джаспер, - сказал он, - вы не арестуете ее. Вы не посмеете. - Боюсь, вы правы, друг мой, закону до нее не дотянуться... А наше мокрое дело я припишу Томасу Яксли. Если это и не вполне близко к истине, то достаточно справедливо и никому не причинит вреда. Власти будут удовлетворены. С этими словами он взялся за дверную ручку и вошел в церковь. Белинда стояла на коленях перед надгробием Лорингов, склонив голову на старинный камень, так часто орошаемый в последнее время ее слезами. Сейчас на нем темнела другая влага, а с бескровных губ миссис Лоринг срывался шепот: - Милосердный Боже... Ты всевидящ, и Ты всезнающ... о, великий, добрый Боже... Благодарю Тебя!.. Сейчас, Невил, сейчас, мой милый... я уже иду... Кончились мои горести и беды... кончилось твое одиночество... Протяни руки, возьми меня, мой любимый!.. О, Невил... Мистер Шриг поспешно подхватил ее на руки и заботливо опустил на плиту. Белинда лежала с улыбкой на устах; просветленное лицо обрамляли седые волосы, рассыпавшиеся поверх недавно выбитой надписи: СВЯЩЕННОЙ ПАМЯТИ... - Выходит, не только маленькие дети бывают ангелами, - пробормотал Шриг. - Кажется, я слышу взмахи ее крыльев! Глава XLVIII, которая разрешает все сомнения Стояло великолепное раннее утро. Деревья в горизонтальных солнечных лучах - день ведь только-только занимался - отбрасывали длинные тени на росистую траву; в воздухе витали ароматы плодородной земли - не медовое благоухание луговых цветов, но теплый, насыщенный запах созревающих хлебов и яблок. Ибо миновали уже июль с августом, и мы перенеслись в сентябрь. Дэвид стоял у открытого окна, наслаждаясь неброским сельским пейзажем, расцвеченным чистыми пастельными тонами спелой пшеницы, клонящейся под тяжестью колосьев, и багрянца лесов на фоне прозрачно-голубого неба. Листва пламенела всеми оттенками красновато-коричневого, алого, розового и золотого. За ближайшим лесом темнела крыша Лоринг-Чейза - родового гнезда, в котором последние восемь недель трудилась не покладая рук целая армия рабочих. Наконец Дэвид с сожалением отвернулся от окна, подошел к явно слишком маленькому зеркалу и попытался по мере возможности обозреть свой наряд - атласный галстук и белоснежный воротничок, превосходно сшитый синий сюртук со стоячим воротом и цветастый жилет. Поскольку зеркало больше ничего не отражало, Дэвид посмотрел вниз, на белые лосины и сияющие, украшенные кисточками ботфорты, которые уже сами по себе были nec plus ultra[18]. [18] Дальше некуда, верхний предел (лат.). И однако, несмотря на все это великолепие, чело Дэвида прорезали две-три морщинки сомнения, а во взгляде читалось легкое беспокойство, ведь для него этот день был единственным в своем роде. Он надел сделанную по последней моде шляпу и бросил на себя последний оценивающий взгляд. Внизу его поджидали плотный завтрак и поднявшийся ни свет ни заря хозяин гостиницы. Круглоголовый пожилой человек готов был в лепешку расшибиться, только бы угодить Дэвиду, однако делал это не теряя достоинства, ибо рвением сим новоявленный владелец Лоринг-Чейза был обязан отнюдь не своему столь элегантному платью. - Чего изволите, сэр Дэвид? - осведомился Том. - Есть первоклассная ветчина и, значит, еще говядина, сэр... Осмелюсь посоветовать вам отведать и того, и другого, сэр. - Превосходно, - ответил Дэвид, устраиваясь за столом. - Не скажете, который час? - Четверть шестого, сэр. Еще целых девять часов с гаком, раз эта, как ее... церемония назначена на два пополудни. - Так вы все знаете, Том Ларкин? - А то как же - вся деревня знает, ага, и желает вам счастья. - Спасибо, Том, я верю, что это от чистого сердца. - Еще бы, сэр, не сомневайтесь! Какая жалость, что вы устраиваете ее не в Лоринге. - На то были причины, Том. В открытое окно вместе с ароматом садовых цветов донеслись скрип тяжелых колес, мерный стук копыт и веселый, но не допускающий возражений окрик: - Стой, Полли Фем, суши весла! Кто-то быстро прошел по двору, и в открытое окно просунулась ухмыляющаяся физиономия Джима Крука. - Доброе утро, сэр Дэвид! А я чапаю мимо, дай, думаю, отклонюсь от курса на парочку галсов, чтобы пожелать вам, сэр, здоровья, счастья, долголетия и вообще попутного ветра! - Спасибо, конечно, на добром слове, Джим, - ответил Дэвид, делая суровое лицо, - только что это такое - через окно! Войди-ка внутрь и, как положено, повтори все это за кружкой эля! Том, кружку... всем по кружке "старого"! Давай сюда, Джим! Возница вошел и замялся со шляпой в руке. Дэвид подмигнул ему и подтолкнул к столу. Хозяин принес эль, и тост был произнесен надлежащим образом. - Экая жалость, сэр, что мастера Шрига здесь нет, - вздохнул хозяин. - Бывало, как смачиваю глотку пинтой-другой "старого" - а это, почитай, каждый день, - все поминаю его разными словами... Это ж хитрец, каких поискать, а глаза - ну что твои буравчики! - Ага, это уж точно, - подтвердил его точку зрения Джим. - Вот уж кто днем и ночью смотрит в оба. А как лихо взял на абордаж Тома Яксли!.. Хозяин цокнул языком. - И не говори! Прижучил чертова призрака. Господи, вот умора - я тут как-то помянул о призраках при старом Джоуэле, так старик в меня плюнул - провалиться мне на этом месте, плюнул! Не попал, правда. - Сэр, я слыхал, что событие произойдет сегодня днем в Глинде? - Да, Джим. - В два часа! - вставил хозяин. - Через девять часов. - Гм, - пожевал губами Дэвид, - кажется, я рановато собрался. - А я опаздываю, сэр, - сказал Крук, поднимаясь. - Мой Полли, хоть и надежен, да медлителен, ровно старый дредноут. Так что мне пора. - Тогда, может быть, вы подбросите меня до развилки, Джим? - спросил Дэвид, тоже вставая. - С нашим удовольствием, сэр Дэвид. Правда, моя колымага не для таких одежд, как ваши, сэр, но, если вас устраивает, я всегда готов. - Устраивает, - заверил его Дэвид и хлопнул себя по шляпе. Пожав руку Тому Ларкину, они вышли на улицу, прыгнули на козлы фургона, Джим тряхнул вожжами и скомандовал Полифему "полный вперед". Надменное животное поразмыслило над предложением, попрядало ухом, подняло ногу, но, еще мгновение подумав, поставило ее обратно и фыркнуло. - Но-о, трогай, Полли! Ну, чего размечтался? - принялся увещевать коня возница, но тут как раз кто-то торопливо обошел фургон сзади, и перед ними предстал мистер Спрул собственной персоной. Он подобострастно поклонился, дотронулся до своей шляпы, еще раз поклонился, снял ее совсем и прижал к тяжко вздымающейся груди. На мокром лбу церковного старосты осталась красная полоса. - Сэр Дэвид!.. О, сэр, ваша честь! - заговорил он, невзирая на одышку. - Я спешу позволить себе вольность воспользоваться торжественным и в высшей степени наиважнейшим событием, чтобы покорнейше просить разрешения вашей чести пожелать вашей чести всех самых лучших благ, а также богатства, и удачи, и радости, тем более что я, сэр Дэвид, ваша честь, являюсь человеком, чей самый наметанный глаз всегда готов с первого взгляда распознать истинное благородство, и сердце мое смиренно трепещет и замирает от преданности, которую... - Однако дальнейший ход его мысли так и остался для всех за семью печатями, поскольку Полифем, выразительно фыркнув, рванул с места, и продолжение фразы вместе с согнутым в три погибели мистером Спрулом потонуло в туче пыли. Пока тяжелый фургон громыхал по тенистой извилистой дороге, спутники обменивались мнениями о самых разнообразных вещах: о подтвердившихся видах на урожай, о предстоящей жатве, о погоде, о поместье и многочисленных изменениях и усовершенствованиях, произведенных Дэвидом. Ни словом не упомянули лишь преступления и преступников, ибо тайне Лоринг-Чейза исполнилось уже девять недель, она быстро отходила на задний план и вскоре должна была кануть в Лету. Дойдя до развилки, Полифем снизошел до просьбы хозяина и остановился. Дэвид спрыгнул на землю. - До встречи, Джим, - сказал он. - Лоринг теперь мой, и коль скоро мы соседи, то должны навсегда остаться друзьями. - Уж я-то со всей душой, сэр Дэвид! - Крук заулыбался, отдал пальцем честь, и фургон загромыхал по дороге. Дэвид сидел на старом мостике через изгородь, который по причине своего почтенного возраста служил на своем веку многим ожидающим молодым людям, хотя, безусловно, ни один из них не смотрел на узкую петляющую тропинку такими жадными глазами и не дрожал так сильно от нетерпения, как Дэвид. Птицы в соседнем леске распевали последние осенние песни. Прочистил голос певчий дрозд. Но что Дэвиду песни? Он напрягал слух в ожидании куда более сладостных для него звуков, чем любые песни, гимны, трели или пересвисты, его интересовала только легкая поступь той, с кем он расстался восемь бесконечно долгих, томительных недель тому назад. На голос певчего дрозда откликнулся черный дрозд; их сладкозвучное соперничество наполнило тенистую рощу виртуозными переливами и трелями, но разве мог Дэвид внимать им? Минуты текли, и росло его нетерпение. Он уже начал тревожиться, чуть ли не впал в отчаяние. Достав спрятанный на груди, под украшенной жабо сорочкой, сложенный листок бумаги, Дэвид развернул его и бегло пробежал глазами. Он наизусть помнил в нем каждое слово. Да, вот эта строка: "В семь часов". И здесь же: "...любимый... дорогой..." Что могло случиться? Может быть, она захворала?.. Господи, Боже, а вдруг какое-нибудь несчастье? Дэвид вскочил и в тревоге забегал взад-вперед. В это мгновение начали тихо и печально вызванивать далекие часы Лорингской церкви. Семь мелодичных ударов. И тут же лязгнуло железо о камень, застучали копыта, звук которых приглушала росистая трава, и вот уже из-за поворота вылетела всадница! Ее лошадь в мыле, что свидетельствует о быстрой езде. Она скачет к нему, ее стройная фигура грациозно покачивается в такт каждому движению скакуна, и глаза ее сияют в тени изящной шляпки. - Дэвид! Он был уже рядом, его руки протянулись к ней, помогая спрыгнуть на землю, и Антиклея со счастливым вздохом упала в его объятия. Сердце Дэвида готово было выпрыгнуть из груди. Наконец-то она у него в руках, больше он ее не выпустит. Правда, объятия пришлось чуть-чуть ослабить, иначе было бы неудобно целоваться. - Два месяца, Дэвид! - прошептала она. - Это было невыносимо! - Но сегодня, - прошептал он в ответ, - о, моя Антиклея... сегодня... - Сегодня, - вздохнула она. - А у тебя волосы короче, чем были. - А ты, - ответил он, - даже еще прекраснее, чем снилась мне. Ты - самая красивая. - Ты так считаешь, Дэвид, это правда? - Ее руки обняли его крепче. - А я не спала всю ночь... не могла... И утром одевалась при оплывшей свече, не дождалась рассвета. Они подошли к почтенному мостику и прислонились к перилам. Им стольким нужно было поделиться, что они не говорили ничего, только глядели друг другу в глаза - в них светились обожание и счастье. - А это наш милый старый мостик! - сказала наконец Антиклея. - Мне пришлось бежать тайком, чтобы встретиться с тобой, Дэвид, в этот самый счастливый из дней! Сегодня мы оставляем старую жизнь позади... навсегда. Но мы будем часто приходить сюда, правда? - Конечно! А старая жизнь - Бог с ней, ибо... О, Антиклея, в этой старой жизни... я подозревал тебя... - И поделом. У тебя было достаточно оснований, Дэвид, и я вела себя, как идиотка. И потом... я ведь сначала тоже в тебе сомневалась... Но когда узнала правду... когда поняла, что ты невиновен... тогда, о мой дорогой, я испытала такое счастье, такой удивительный восторг, что все остальное больше не имело значения. Да, даже твои подозрения, потому что ты любил меня вопреки всему, милый! И еще, я не осмеливалась все рассказать тебе, потому что очень боялась за Белинду. - И правильно, - одобрил Дэвид. - Джаспер Шриг назвал ее ангелом. Наверное, он был прав. - Я знаю, что он прав, Дэвид! - Ну, а сегодня, моя Антиклея, начинается новая жизнь, и я молю Бога, чтобы она стала счастливее, достойнее и радостнее, чем прежняя... Господи, сделай меня достойным! - И меня тоже. - Да, но, видишь ли, Антиклея, в конечном счете тебе таки придется взять фамилию Лоринг... - Какие пустяки, раз я стану женой Дэвида Лоринга, - сказала она нежнейшим голоском. - И, Дэвид, я приложу все старания, чтобы стать тебе хорошей женой, несмотря на рыжие волосы! Лошадь мирно пощипывала сочную траву возле тропинки, черный дрозд, забыв на время осеннюю печаль, разразился заливистой трелью, солнце послало любознательный луч сквозь шелестящую листву, ибо наверняка до сих пор никто из влюбленных не вздыхал и не целовался у этого шаткого мостика с таким пылом. Серебряный звон с далекой колокольни возвестил о том, что наступил девятый час утра. Антиклея оторвалась от губ Дэвида. - Любимый, я должна идти. Но мы расстанемся всего на шесть часов! - Господи, целых шесть часов! - простонал он. - Всего шесть! - поправила она. - Только шесть, Дэвид, и я стану твоей до конца жизни и даже после, мой дорогой, - навсегда.