Он вообще не казался человеческим существом. Или, по крайней мере, нисколько не нуждался во многих необходимых для людей вещах: в отдыхе, общении, разговоре да и вообще во всем человечестве. Он все время молчал. Он казался настолько флегматичным, что этому его свойству могло бы позавидовать даже растение. Но при всем при том он никогда не жаловался, не проявлял усталости, не выказывал намерений подчинить себе Хуу Ко и отборных коммандос из 45-го саперного батальона на всем протяжении их долгого путешествия по Дороге Длиной В Десять Тысяч Миль, по которой они добирались сюда с Севера. В его поведении ни разу не проявились такие чувства, как страх, скука, жажда, ощущение неудобства, юмор, гнев или сострадание. Он, казалось, мало что замечал и почти ничего не говорил, а если и заговаривал, то обходился в основном междометиями. Он был закрыт от всех, непроницаем, возможно, внутренне опустошен. В армии Хуу Ко герои, убившие десять американцев, получали почетное звание "Брат десяток". Этот человек, насколько понимал Хуу Ко, должен был именоваться "Брат пять сотен" или как-то в этом роде. Он не имел никакой идеологии, им не двигал никакой энтузиазм; он просто существовал. Соларатов. Созвучно с английским "solitary" - "одиночество". Одинокий человек. Это очень хорошо определяло его сущность. Русский внимательно изучал местность, разглядывая пространство в полторы тысячи метров выровненной земли, раскинувшееся между ним и вражеской базой морской пехоты, которую американцы называли Додж-сити. Туда невозможно было подобраться никаким другим способом, кроме как проползти все это длинное, очень длинное расстояние по-пластунски. - Наверное, вы могли бы выстрелить с этого холма? Русский ненадолго задумался. - Да, я могу застрелить человека с этой позиции, - сказал он в конце концов. - Но откуда я буду знать, что это нужный человек? С такого расстояния я не могу разглядеть лицо. Я должен убить именно того, кого нужно, вот в чем все дело. Против такого аргумента возразить было нечего. - Но в таком случае... Вам придется ползти. - Я умею ползать. - А как вы выберетесь, если убьете его? - На этот раз будет только рекогносцировка. Но когда я застрелю его, то буду ждать, пока не стемнеет, а потом вернусь тем же путем, которым добирался туда. - Но они пустят в дело минометы, артиллерию, возможно, даже напалм. Это их обычный образ действий. - Да, я могу погибнуть. - Сгореть в напалме? Это неприятно. Мне пришлось услышать много криков, пока этот дьявольский студень сжигал мясо прямо на костях. Это длилось всего один момент, но у меня сложилось впечатление, что это был очень продолжительный момент. Русский лишь пристально взглянул на него, как будто не узнавая, хотя они прожили бок о бок целую неделю, а до того детально изучали вместе фотографии и макет Додж-сити. - Мой совет, товарищ брат, - сказал Хуу Ко. - Вам стоит воспользоваться этой ложбиной; она тянется примерно на триста метров. Вам придется передвигаться в темноте, со всей возможной маскировкой. У них есть приборы ночного видения, и они будут следить за подступами к базе. Но эти приборы, к счастью, не дают стопроцентной видимости. Это будет долгая охота, тяжелая охота. Я могу только надеяться на то, что она будет вам под силу и что ваше сердце окажется достаточно сильным и чистым, чтобы выдержать все это. - У меня нет сердца, - ответил одинокий человек, - Я снайпер. * * * * * На первую рекогносцировку Соларатов не взял свой футляр, в котором, как всем теперь было ясно, хранилась его винтовка. Он не взял вообще никакого оружия, кроме спецназовского кинжала, черного, тонкого и зловещего. Он ушел с наступлением сумерек, облаченный в пестрый камуфляж, и походил больше на ходячую болотную кочку, чем на человека. Саперы за глаза называли его не Одинокий и не просто Русский, но, с извечной солдатской непочтительностью ко всему на свете, Человек-лопух, потому что он выбирал для маскировки мясистые плотные листья, которые должны были нескоро увянуть. Он скользнул в заросли слоновой травы и уже спустя несколько секунд стал невидим. Хуу Ко отметил про себя, что его техника была совершенно исключительной - мастерство в чистом виде. Он двигался чрезвычайно медленно и плавно, передвигал каждую часть тела по отдельности, причем таким образом, что само передвижение было практически, незаметно. Да разве могло обычному человеку хватить терпения для того, чтобы совершить такое путешествие? - Он сумасшедший, - шепнул один из саперов другому. - Русские все безумцы, - ответил тот, - Это видно по их глазам. - Но этот по-настоящему сумасшедший, - настаивал первый. - У него мозги набекрень! Саперы тихо сидели в подземелье; это была сложная система туннелей, выстроенных в год Змеи, 1965 год по счету европейцев. Они готовили пищу, с наслаждением купались под устроенными на скорую руку душами и воспринимали происходившее с ними как своеобразное увольнение. Это было прекрасное время для людей, которым приходилось участвовать в тяжелых боях и которые имели по несколько ранений каждый. По крайней мере шестеро из них имели звание "Брат десяток". Это были тренированные опытные профессионалы. Хуу Ко в это время изучал фотографии или сидел в траве на вершине холма и рассматривал в подзорную трубу лежавший в полутора тысячах метров от него уродливый форт, такой чужеродный на земле его любимой страны, насильно всаженный сюда пришедшими из-за моря людьми с совершенно иным образом мышления, строем чувств и полным отсутствием ощущения истории. Он ждал, разглядывая травяное море. Рука сильно болела, он с трудом мог шевелить пальцами. Когда созерцание надоело ему, он вынул из кармана кителя книгу на английском языке. Это был "Властелин колец" Дж. Р. Р. Толкиена, очень занимательная книга. Она позволяла ему на время позабыть о реальном мире, но когда ему все же приходилось отвлекаться от приключений Фродо, он вновь возвращался к огневой базе Додж-сити и самому главному вопросу: когда же вернется снайпер? * * * * * Огненные муравьи были только первой из многих напастей. Привлеченные запахом пота, они протискивались в складки кожи на его шее, яростно кусали и пировали его кровью. Он являл собой неожиданный банкет для мира насекомых. После муравьев появились и другие. Москиты, крупные, как американские вертолеты, зудели ему в уши, липли к лицу, неслышно кусали и улетали с раздутыми брюшками. Что еще? Пауки, клещи, травяные блохи, стрекозы, целое многоногое войско, примчавшееся на запах испарений, которые испускает душным тропическим утром потеющий человек. Но не мухи. Мухи - для мертвых, к тому же, возможно, мухи питали к нему своеобразное уважение. Он не был мертвым и, кроме всего прочего, за время своей жизни предоставил им немало пищи. И поэтому они не трогали его. Не то чтобы Соларатов ничего этого не чувствовал. Нет он чувствовал все это очень хорошо. Он чувствовал каждый укус и каждый укол; все его волдыри и опухоли зудели и чесались точно так же, как и у любого другого человека. Но он, в отличие от всех остальных, умел не допускать сигналы приходящие от органов чувств, до головного мозга. Этому можно научиться, а на высшем уровне мастерства, в среде людей, не просто выделяющихся своей смелостью, силой воли или навыками, но и на самом деле лучших в мире, сверхъестественные умения являются самой обычной вещью. Сейчас он лежал в слоновой траве примерно в сотне метров от выложенного из мешков с песком оборонительного периметра базы Додж-сити, как раз перед двойным ограждением из размотанной в спираль колючей проволоки. Он четко видел выставленные со всех сторон клейморовские мины и наполовину засыпанные землей взрыватели мин большей мощности. Он также хорошо слышал американский рок-н-ролл, ревущий из транзисторных радиоприемников, которые, кажется, таскали с собой все молодые солдаты, и слушание этой музыки было его единственным развлечением. "Не могу я, не могу я, не могу найти удовлетворенья"<Строка из песни "Satisfaction" (1965) группы "Роллинг Стоунз".>, - громко и надрывно вопил кто-то, и Соларатов понимал, что ему тоже не приходится рассчитывать на какое бы то ни было удовлетворение. Морские пехотинцы выглядели невыносимо неряшливыми. Во время своих операций ему доводилось видеть в непосредственной близости и израильтян, и представителей специальньк авиационно-десантных сил британской армии, и даже легендарных американских "зеленых беретов"; все они выглядели, как и подобало нормальным войскам. А эти мальчишки считали, что для них война уже закончилась; они были хуже, чем кубинцы или ангольцы. Они слонялись по лагерю, загорали, играли в свой футбол, больше похожий на драку, чем на спортивное соревнование, или бейсбол, или баскетбол, украдкой курили коноплю, дрались между собой и даже напивались. Часовые по ночам спали. Офицеры не утруждали себя бритьем. Никто не ходил в чем-то хоть сколько-нибудь похожем на обмундирование, а большинство целыми днями шлялось в шортах, нижних рубашках (или вовсе без рубашек) и купальных тапочках. Даже выходя в боевое патрулирование, они вели себя глупо и шумно. Головной дозорный не смотрел себе под ноги, фланговое охранение жалось вплотную к колонне, ленты у пулеметчика путались, а его помощник со вторым боекомплектом плелся на таком расстоянии от своего командира, что наверняка не смог бы оказать ему хоть какую-то помощь в бою. Было ясно, что они уже несколько месяцев не участвовали ни в каких боевых действиях (если вообще когда-либо участвовали) и что не ожидают боев и в будущем, поскольку рассчитывают со дня на день получить приказ об эвакуации из страны. Однажды патруль чуть не наткнулся прямо на Соларатова. Пять человек брели через слоновую траву, направляясь на ночной пикет. Они прошли так близко от него, что, будь кто-нибудь из них хоть чуть-чуть настороже, они, несомненно, без труда убили бы его. Он видел их тропические ботинки, казавшиеся большими, как горы, в считанных сантиметрах от своего лица. Но двое слушали радио, один, судя по всему, до одури обкурился наркотиков, один, самый молодой, видимо попавший сюда сразу по окончании школы, казался насмерть перепуганным, да и сам командир патруля, которому навязали этих глупых юнцов, похоже, изрядно трусил. Соларатов точно знал, что будет дальше: патруль отойдет на тысячу метров, а там сержант прикажет им расположиться в высокой траве, где они просидят всю ночь, покуривая, болтая между собой и притворяясь что они находятся вовсе не на войне. Утром сержант отведет их обратно, напишет рапорт о том, что "никакого контакта не было", и другой сержант подошьет его в папку. Эту войну вели люди, которые предпочли бы оказаться где угодно только не на войне. С наступлением темноты Соларатов справлял нужду, закапывая руками свои испражнения, пил из фляги и медленно, чрезвычайно медленно менял позицию. Его совершенно не интересовало, что происходило на базе, но он должен был досконально выяснить, какими маршрутами пользуются опытные солдаты, отправляясь на охоту за людьми. Вместе или порознь ходит снайпер со своим корректировщиком? Через какую часть вала из мешков с песком они перелезают и откуда она доступна для винтовочного выстрела? Соблюдая величайшую осторожность, он делал пометки на схеме, обозначая восемь или девять мест, где, как ему казалось, имелись проходы через колючую проволоку и минные поля, которыми с успехом мог бы воспользоваться опытный человек; разумеется, основная масса морских пехотинцев и понятия не имела об этих участках. Он читал землю как книгу, выискивая лощины, соединявшие лагерь со стоявшими поодаль деревьями, или же, напротив, какие-нибудь возвышенности, скрываясь за которыми два человека могли быстро выбраться на простор и взяться за свою работу. Эти двое были здесь единственными, кто все еще продолжал воевать; только благодаря им это место все еще существовало. Интересно, знали ли об этом другие солдаты, подумал Соларатов. Скорее всего, нет. Дважды он видел Суэггера и чувствовал горячий стремительный прилив того волнения, которое ощущает охотник, когда видит, что его добыча вступает в пределы дальности выстрела. Но он каждый раз сдерживал себя, убеждал не торопиться, не поддаваться возбуждению, потому что именно оно всегда оказывается причиной ошибок. С этого наблюдательного пункта Суэггер казался высоким худощавым крепким человеком, который даже в камуфляжном костюме выглядел одетым аккуратно, как для строевого смотра. Соларатов угадывал в нем презрение к мальчикам, составлявшим большую часть населения Додж-сити, но также и его отстраненность от всех, поглощенность собственными обязанностями, заставлявшими его постоянно оставаться на отшибе. Да, он был одинок, и ему предстояло оставаться одиноким - такова жизнь снайпера; Соларатов очень хорошо это знал. Он также заметил, что, когда Суэггер проходил по территории лагеря, даже самые разболтанные и крикливые из морских пехотинцев сразу стихали и поспешно делали вид, что заняты делом. Он упражнялся молча и передвигался без малейших затрат силы и энергии. Но все это время он не выходил на задания и проводил большую часть времени в помещениях, в частности в одном из бункеров, где, вероятно, размещался какой-то отдел штаба или узел связи. В последний день Соларатов увидел снайпера снова, с еще более близкого пункта. Соларатов крался вперед, пока не оказался всего лишь в пятидесяти метрах от группы построек, где Суэггер, как ему казалось, бывал чаще всего. Он наделся как следует рассмотреть лицо человека, которого ему надлежало убить. Теперь он действовал довольно-таки нахально, убежденный в том, что морские пехотинцы слишком поглощены собой и своими собственными делами и не заметят его присутствия, даже если он встанет и объявит о своем прибытии через рупор. Это произошло сразу же после прибытия ежедневного вертолета. "Хью" ловко шлепнулся посреди вертолетной площадки, и из машины, не дожидаясь, пока остановятся роторы, вздымавшие густые клубы пыли, выскочил молодой человек и сразу же побежал к домикам. Спустя немного времени Соларатов снова увидел его, на сей раз в обществе Суэггера. Впечатление было такое, что они вот-вот подерутся. Стоя поодаль от всех остальных, они размахивали руками и кричали друг на друга. Будь у него с собой оружие, он наверняка сумел бы уложить их обоих, но отсюда не было никакого пути отступления для него самого: если бы он выстрелил, то даже эти ребячливые солдатики сумели бы обрушить на него мощный огонь и прикончить наверняка. А это было совершенно ни к чему; это задание он не обязан был выполнять любой ценой, даже ценой собствен ной жизни. Он вовсе не намеревался жертвовать собой ради успеха, разве что у него не оказалось бы никакого иного выхода. Но в таком случае и объект должен был представлять собой нечто связанное с его продуманными и прочувствованными устремлениями, а не являться случайным заказом соседнего отдела, насчет которого он даже все еще не решил, с чего начать. Так что он только слушал и наблюдал. Эти двое выясняли между собой отношения. Сцена походила на столкновение между гордым отцом и его непочтительным сыном или, напротив, возгордившимся сынком и разгневанным папашей. В голосах ссорившихся он угадывал гнев, обиду и даже обвинения в предательстве. - Какого дьявола, что тебе еще не так?! - кричал старший по-английски; русский изучал этот язык много лет. - Ты не можешь так поступить со мной! У тебя нет на это морального права! - орал в ответ младший. Этот обмен репликами повторялся снова и снова, как в одном из длинных диалогов Достоевского. И кстати, эта сцена давала понять, насколько велико уважение, которым оба собеседника пользуются со стороны своих сослуживцев: никто не стоял, слушая их перебранку, ни один офицер не попытался вмешаться, и даже молодые морские пехотинцы, обычно старательно загоравшие в это время, убрались из пределов видимости. В конце концов эти двое все же пришли к какому-то соглашению. Они возвратились в штабной бункер, а через некоторое время молодой человек вышел оттуда один и перешел в другое помещение, где, по всей видимости, ему предстояло проживать. Он появился примерно через час, уже полностью облаченный в боевое обмундирование, с винтовкой, в бронежилете, и вернулся в штабной бункер. "Наконец-то корректировщик вернулся", - понял Соларатов. Никаких других открытий в этот день не последовало, и с наступлением сумерек Соларатов допил остатки воды из последней фляги, повернулся спиной к американскому лагерю и начал свое долгое путешествие ползком к комплексу туннелей, пронизывавших землю под деревьями, возвышавшимися в тысяче метров от того места, где он находился. * * * * * - Старший полковник, Человек-лопух вернулся! Громкий шепот сержанта пробудил Хуу Ко от сна. Впрочем, это произошло очень кстати. Как и в большинстве ночей, он вновь переживал тот момент, когда американские "фантомы" со скрежещущим воем пронеслись над долиной и из-под их крыльев, лениво кувыркаясь, посыпались бочки с напалмом. Они падали наземь приблизительно в пятидесяти метрах от его передовой линии в долине, величественно подскакивали и оставляли за собой завесу все яростнее разгоравшегося пламени. Он стремительно поднялся и обнаружил русского, который с величайшей жадностью и без каких-либо претензий на благовоспитанность утолял голод в отведенном под столовую зале туннеля. Русский пожирал все, что видел, в том числе лапшу, суп из рыбьих голов, куски сырой тыквы, говядину, свинину, требуху. Он ел руками, которые теперь были густо покрыты жиром; он был целиком и полностью поглощен процессом еды и отрывался от него лишь на мгновения, для того чтобы удовлетворенно рыгнуть или обтереть сальные губы тыльной стороной ладони. При этом он стакан за стаканом пил чай и воду. Наконец, покончив с едой и питьем, он потребовал водки, которая была немедленно подана - маленькая русская бутылочка. Он опорожнил ее одним глотком. После этого он отвернулся от стола и посмотрел на старшего полковника. - Теперь я буду мыться, а потом спать. Возможно, просплю сорок восемь часов. А на третий день выйду. - У вас есть план? - Я знаю, когда и где он пойдет и как будет двигаться. Это все записано на земле. Если вы умеете читать землю, то сумеете прочесть и мысли другого человека. Я убью их обоих через три дня, считая с этого момента. Впервые с тех пор, как он вышел из самолета, Соларатов улыбнулся. Глава 20 "Хью" вертикально пошел вниз, скрылся в густом облаке пыли и коснулся поля. Не останавливая роторы, командир экипажа быстро выкинул на землю доставленные припасы: пару ящиков с пулеметными лентами, набитыми натовскими 7, 62-миллиметровыми патронами, еще пару ящиков с натовскими 5, 56-миллиметровыми патронами для М-16, большой картонный ящик с медикаментами, брезентовый мешок с бумагами для разведчиков, такой же мешок с бумагами для командования - ничего серьезного, рутинные военные перевозки - и Донни. Покончив с разгрузкой, вертолет прибавил оборотов и взмыл вверх, оставив на земле задыхавшегося от пыли Донни. - Господи помилуй, ты вернулся! Это был ланс-капрал из другого взвода, с которым Донни был шапочно знаком. - Да, они попытались сбагрить меня. Но я так полюбил это место, что не мог не возвратиться. - Боже, Фенн, ну ты даешь! Никому еще не удавалось выбраться отсюда раньше срока. Дружище, тебя отсылают в мир, а ты возвращаешься в эту дерьмовую дыру, хотя тебе и служить-то осталось всего ничего. Парень, тебя определенно трахнули по башке! - Ну, пожалуй, что так. - Герой, - насмешливо бросил ланс-капрал, перекинул мешки с почтой через плечо и отправился разносить почту, оставив боеприпасы валяться посреди вертолетной площадки, пока кому-нибудь не придет в голову оттащить их на место. Донни поморгал и решил выждать долю секунды, чтобы подумать, как ему поступить. Он знал, что ему следовало держаться подальше от командирского бункера и от самого старика: официально он не имел никакого права находиться здесь, и ему совершенно не хотелось лишний раз окунаться в дерьмо, пока он не встретится со Суэггером. Поэтому он сразу же направился в расположение взвода разведчиков-снайперов, где Боб был королем. Но когда он добрался туда, двое других сержантов сказали ему, что Боба теперь следует искать в бункере разведчиков и поэтому будет лучше, если он поживее уберется отсюда. Один из сержантов не преминул напомнить, что Донни, как ни посмотри, смылся сюда в самоволку со своего нового места службы, находящегося в центре Дананга, и здесь ему совершенно нечего делать. Донни пробрался через центральную часть базы, где теснилось множество сооруженных из мешков с песком бункеров (возле входа в каждый торчала табличка с коряво намалеванной надписью), и в конце концов нашел бункер S-2 - находившееся совсем рядом с командирским блиндажом приземистое сооружение, над которым развевался американский флаг. Он нагнул голову и нырнул в тень, сразу же почувствовав, что температура здесь, в густом полумраке, на несколько градусов ниже, чем на улице. Прежде всего он ощутил кислый запах гнилой мешковины, исходящий от стен бункера, а в следующее мгновение увидел карты и фотографии, развешанные на большой доске, и двоих людей, сгорбившихся над столом. Один из них был, несомненно, Суэггер, а второй - первый лейтенант по имени Брофи, командир разведроты и главный заказчик снайперов. Суэггер поднял голову, потом быстро взглянул на стол и зачем-то оглянулся. - Какого черта ты здесь забыл? - яростно спросил он. - Я вернулся, готов приступить к исполнению обязанностей. Да, очень благодарен. Замечательно провел время. Но у меня еще не закончился срок, и я прибыл, чтобы провести здесь оставшееся время. - Лейтенант, вот этот мальчишка самовольно явился из Дананга. Будет лучше всего, если он как можно скорее вернется туда, если только ему не хочется провести все оставшееся время на гауптвахте. Включите его в рапорт, иначе это сделаю я. Я хочу, чтобы он убрался отсюда. Суэггер почти никогда не разговаривал с офицерами таким тоном; как и многие другие сержанты, он предпочитал оставлять у них иллюзию о том, что они и на самом деле имеют какое-то отношение к управлению ходом войны. Но сейчас он не думал о соблюдении приличий, и офицер, который был вполне приличным парнем, но понимал, с кем имеет дело, и не собирался меряться силами с живой легендой, предпочел осторожно отступить, не проявляя ненужной доблести. - Я думаю, будет лучше, если вы сами разберетесь с ним, сержант, - сказал он и поспешно ретировался. - Фенн, я хочу, чтобы ты убрался отсюда, - прорычал Суэггер. - Черта с два! - У тебя осталось слишком мало времени. Ты будешь думать только о том, как получше вдуть своей красотке, а не о том, как лучше позволить Первому корпусу вдуть тебе, и в результате и сам утонешь в дерьме, и меня утопишь. Я видел такое уже добрую сотню раз. - Ведь ты же сам представил меня к Военно-морскому Кресту! А теперь гонишь меня? - Я посоветовался с моим самым близким приятелем, неким Бобом Ли Суэггером, и он мне сказал, что ты в боевой обстановке хуже любой отравы. Я хочу, чтобы ты где-нибудь вел занятия по физподготовке, а потом отправился домой, убрался наконец из Вьетнама. Я уволил тебя отсюда. Ты морской пехотинец и должен выполнять приказы, а это твой приказ! - Но почему? - Потому что я так сказал, вот почему. Я командир группы снайперов и сержант взвода разведчиков-снайперов. Это не твой запрос, а мой. Я не нуждаюсь в твоем разрешении. - Почему? - Фенн, ты чертовски сильно испытываешь мое терпение. - Я не уйду, пока ты не скажешь мне причину всего этого. Черт бы тебя побрал, неужели я не заслужил того, чтобы знать, в чем дело? Глаза Суэггера сощурились и стали точь-в-точь как прорези для монет в автомате по продаже кока-колы. - Что с тобой происходит? - спросил он после долгой паузы. - У меня до твоего появления было три корректировщика, все трое отличные парнишки. Но такого, как ты, еще не было. Ты знать не хотел никаких пределов. Ты готов был сделать любую дрянь, какая только ни взбрела бы мне в голову. Мне это не нравится. У тебя, похоже, вовсе нет мозгов. Если бы мне нужно было думать об этом, то я сказал бы, что ты пытаешься сделать так, чтобы тебя убили. Или пытаешься что-то доказать, а такое доказательство может привести только к тому же самому результату. Ну а теперь давай-ка начистоту, черт бы тебя побрал! Что творится в твоей дурной башке? Какого черта тебя принесло сюда? Донни отвел взгляд. Некоторое время он мялся, не зная, с чего начать, а потом решил вывалить все как есть. - Ладно, я скажу тебе. Только ты никому больше не передавай. Это строго между нами. Суэггер пристально посмотрел на него. - Я был знаком с парнем по имени Триг. Я как-то говорил тебе о нем. Ладно, он был пацифист из самых прославленных, но был по-настоящему отличным парнем. Тоже героем. Он был готов отдать жизнь, чтобы остановить войну, и в конце концов отдал. Да, я тоже ненавижу войну. Не только из-за всех тех причин, о которых все знают, но еще и потому, что она убивает таких людей, каких мы не можем позволить себе терять. Таких, как Триг. Она убьет и тебя, сержант Суэггер. И поэтому я собираюсь остановить ее. Если понадобится, я прикую себя цепью к воротам Белого дома, если понадобится, швырну свои медали на ступени Сената, если понадобится, взорву себя в каком-нибудь доме. Это настолько кошмарное зло - то, что мы делаем этим людям, да и самим себе тоже. Но я не могу допустить, чтобы хоть кто-нибудь сказал, что я увильнул, что я спрятался, что я не до конца исполнил свой долг. Никто не должен иметь никаких сомнений относительно меня. И поэтому я буду сражаться на войне до самого последнего дня, до того дня, когда мне прикажут грузиться в самолет и лететь домой, а там я буду до последнего дня своей жизни сражаться против войны! Последние слова он выкрикивал во весь голос, обливаясь крупными каплями пота, как безумный. Он весь кипел, большой, как сама жизнь, больше, чем Боб, и сильнее. Донни впервые повысил голос на своего командира, и в это нельзя было поверить до тех пор, пока это не произошло. Наконец он отступил на шаг и расслабился. - О господи! - воскликнул Суэггер. - Неужели ты думаешь, что меня хоть сколько-нибудь колышет то, что ты думаешь насчет войны? Да я не плюну лишний раз ради всей этой политики! Я морской пехотинец. И больше мне ни до чего нет дела. Он сел. - Ладно, так и быть, я скажу тебе, что здесь происходит. Ты действительно заслужил это. Я тебе признаюсь, почему мне хочется, чтобы ты оказался подальше отсюда. Там кое-кто есть. - Ха! Там? Где это - там? - Там, в кустах, поселилась одна новая птичка. Именно поэтому я и торчу здесь с Брофи. Кое-что сбросили из штаба. В лесу сидит парень, и он охотится на меня. Мы думаем, что он русский. У израильтян есть очень хорошие источники в Москве, и им удалось сфотографировать одного парня, который забирался в "Ту-16", совершавший обычный разведывательный рейс до Ханоя. Они узнали его, потому что он обучал арабских снайперов в долине Бекаа. Израильтяне пару раз пытались разделаться с ним там, но он оказался чертовски ловок. Наши люди думают, что он работал еще и в Африке, да, по большей части в Африке. Возможно, он побывал еще и на Кубе. Везде, где русским нужно было разгрести дерьмо, этим занимался он. Его имя вроде бы сходно по звучанию с нашим словом "solitary" - одиночество. Тогда это может быть Т. Соларатов, знаменитый стрелок, выигравший золотую медаль в стрельбе из винтовки лежа на Олимпийских играх шестидесятого года. А неделю или две назад Агентство национальной безопасности получило радиоперехват. Один из региональных командующих СВА разговаривал с другим насчет Ahn So Muoi, как они его называли. У них есть такое понятие "Брат десяток" - это и почетное звание, и прозвище для человека, который убил десять американцев. На их языке это, между прочим, звучит очень сходно со словом, которое обозначает снайпера. Так или иначе, но в этом перехваченном разговоре офицеры болтали о том, что "Белый брат десяток" отправляется в наш район. Другими словами, белый снайпер. Они вызвали специального парня, этого русского, и он прибыл сюда за мной и любым, кто окажется рядом со мною. - Иисусе, - пробормотал Донни, - вот ведь до какой степени ты их достал! - Ну и приклад им в задницу, если они шуток не понимают, - ответил Боб. - А у меня есть одна новая шутка. Я намерен разделаться с этим парнем. Я собираюсь всадить ему гвоздь между глаз и послать записочку: ведите себя прилично с Корпусом морской пехоты Соединенных Штатов. - Это же ловушка! - внезапно воскликнул Донни. - Ловушка! - Совершенно верно. Я собираюсь поиграть с ним в кошки-мышки, только он думает, что он кошка, а на самом деле он мышь. Пусть эту птицу раздует от самодовольства, как индюка на заборе. Это будет большое фальшивое шоу для того, чтобы убедить его, что он сможет достать меня таким-то и таким-то образом, но я-то на самом деле не буду там, где он станет меня ждать, я в это время тихонечко подберусь к нему сзади и натяну его по самые уши. А если мне не удастся продырявить его, то я вызову боевые вертолеты и они устроят там такой костер, что не останется ничего, кроме золы. Так вот, эта работа довольно опасна и, как мне кажется, имеет мало общего с обычными действиями пехотинца во Вьетнаме. Вот почему я хочу, чтобы твоя юная задница сидела на другом стуле, где-нибудь подальше отсюда. Тебе вовсе незачем встревать в такие личные разборки. Это касается только меня и этого Одинокого человека. Вот и все. - Нет. Я хочу участвовать. - Не получится. Ты здесь совсем ни при чем. Это не твое шоу. Все это дело касается только меня. - Нет, это касается Кхамдука. Я был в Кхамдуке. Он приехал, чтобы отомстить нам за Кхамдук. Тогда никуда не деться, он захочет добыть и меня. Я выйду против него. Я его не боюсь. - Значит, ты самый настоящий идиот. Я его боюсь до такой степени, что в кишках знобит. - Да нет же, у нас есть преимущество. - Ну а если он пристрелит меня в кустах и ты останешься один? Ты один против него в этих гнусных, поганых кустах? Суть в том, что у тебя есть жена, что перед тобой большое будущее, ты отвоевал большую войну, выполнил свой долг, заслужил несколько медалей, и все это - не кот начихал. А ему до этого нет никакого дела. Он хочет только одного: прикончить тебя. - Нет, я буду там. Забудь обо мне. Ты не обойдешься без напарника. Кого ты можешь взять? Брофи? Брофи не настолько хорош, и никто не настолько хорош. Я лучший из всех, с кем ты работал, и я пойду с тобой, и мы будем воевать до самого конца, и никто не сможет сказать обо мне, что, мол, у него были связи, он легко отделался, его сержант пропал ни за что, а он устроился на непыльную работенку в комнате с кондиционером. - Ты просто избалованный упрямый ребенок. Что я скажу Джулии, если ты погибнешь? - Это ничего не значит. Ты сержант и не должен думать о таких вещах. Думай только о своем задании, ладно? Это твоя работа. А мое дело - прикрывать тебе спину. Таскать рацию и смотреть, чтобы тебя никто не стукнул по башке из-за угла. Мы добудем эту задницу, а потом отправимся домой. Пора на охоту. - Сам ты задница. Значит, ты уверен, что хочешь познакомиться с этим парнем? Ладно, тогда пошли со мной. Вперед, я покажу тебе парочку ребят. Суэггер выволок его из бункера S-2, и они оба направились к периметру. - А теперь давай покричи немного на меня! - Чего? - Покричи на меня, говорю! Чтобы он наверняка заметил нас и отложил в глазу. Я хочу, чтобы он знал, что наша группа вновь в полном составе и завтра мы выходим на работу. - Я не по... - Он здесь. Уверяю тебя, он сейчас сидит в траве не более чем в сотне метров отсюда. Только не пытайся разглядеть его. - Но он может... - Да ни хрена он не может. Если он выстрелит отсюда, сблизи, мы закидаем его снарядами и зальем напалмом. Его окорок поджарится лучше, чем в самом дорогом ресторане, и он это знает. Он снайпер, а не камикадзе. Дело не только в том, чтобы пристрелить меня, нет! Дело в том, чтобы пристрелить меня, а потом вернуться в Ханой, поесть жареной свинины, трахнуть хорошую девочку и семичасовым рейсом вернуться в Москву. Вот он и сидит здесь, думает, планирует. Изучает рельеф, готовясь встретить нас, вычисляя, как лучше нас сделать, ублюдок. Ну а мы собираемся разодрать ему задницу. А теперь давай кричи на меня. Донни послушно принялся браниться. Он оказался вновь включен в программу. Глава 21 Русский наконец-то открыл свой футляр и принялся быстро и умело, с масляным клацаньем соединять между собой части, пока не собрал то, что по всем признакам было винтовкой. - Дракон, - сказал он. Хуу Ко подумал: он что, считает меня крестьянином с юга, не видевшим ничего, кроме воды на рисовых плантациях да буйволиного навоза? Конечно же, он сразу узнал новую винтовку конструкции Драгунова, снайперское оружие, недавно появившееся в советском блоке и пока еще малоизвестное во Вьетнаме. Это было полуавтоматическое оружие под старый калибр "Мосин-Наган" 7, 62 х 54 с десятизарядным магазином; основой его механики был затвор автомата АК-47, но в отличие от него винтовка имела длинный изящный ствол. Она была снабжена пустотелым прикладом, приделанным к пистолетной рукоятке. Над патронником был закреплен короткий четырехкратный оптический прицел с электрической подсветкой. Снайпер зарядил патроны из обоймы в магазин и присоединил магазин к винтовке. Затем с отчетливым звуком передернул затвор, дослав патрон в патронник, поставил оружие на предохранитель, положил оружие и принялся тщательно обвертывать винтовку толстой лентой, чтобы полностью исключить блики света на металле и упрятать четкие изящные контуры оружия. Пока он занимался этим, Хуу Ко расспрашивал его. - А разве вам не нужно пристрелять винтовку? - Прицел никогда не отделяется от корпуса, так что необходимости в этом нет. В любом случае по моему плану это будет не такой уж далекий выстрел. Ну, может быть, двести метров, не больше. Винтовка уводит на десять сантиметров на каждые двести метров, к тому же я всегда стреляю в грудь, никогда в голову. Выстрел в голову слишком труден для боевой обстановки. Снайпер был полностью одет. Он обрядился в маскировочный костюм собственного изготовления, тщательно раскрашенный бежевыми полосами, неотличимыми по цвету от слоновой травы. Шляпа была разукрашена такими же полосами, а лицо он размалевал боевой трехцветной раскраской: пятнами охряного, черного и бежевого цветов. - Закат, - послышался крик сверху. - Пора, - сказал Хуу Ко. Снайпер поднялся, надел на спину большой рюкзак, винтовочный ремень по диагонали перекинул через плечо и плавно помахивая множеством нашитых на одежду веток, делавших его похожим на какую-нибудь экзотическую птицу, направился к лестнице и выбрался из туннеля. Он вышел наружу, где уже сгустились сумерки, а Хуу Ко последовал за ним. Отсюда было всего лишь несколько десятков метров до перелеска, а оттуда предстояло долго и осторожно ползти по ложбинке к американской базе. - Вы составили план операции? - спросил Хуу Ко. - Я должен знать это для рапорта. - Составил, и весьма подробный, - ответил русский. - Они выйдут перед самым восходом солнца через свой вал и колючую проволоку. Я могу точно сказать вам, где это случится, так как это единственное место, где периметр выше, чем где бы то ни было, - там нет никаких холмов и пригорков. Пока солнце еще не взойдет, они будут двигаться в северо-северо-западном направлении, а потом повернут на запад. Когда солнце наконец появится из-за горизонта, им останется пройти последние несколько сотен метров по траве к северу. Я изучал их собственные донесения о выполнении операций. Суэггер выходит на свои операции всегда в одно и то же время; меняется лишь место проведения этих операций. Если он направится на юг, в сторону Контума, то должен будет идти к реке Санквит. Если на север, к полуострову Хайвань, то ему придется пройти через Хойан. И так далее. Но куда бы он ни направился, он не пройдет мимо вон того маленького пригорка. Куда он пойдет потом? Готов держать пари, что на север, потому что в прошлый поиск, когда он оказался в Кхамдуке, он ходил на запад. Так что сегодня очередь севера. Я устроюсь у него за спиной, то есть между ним и базой. С этого направления он никак не будет ожидать нападения. Я подловлю их обоих, когда они выйдут из-за холма. Все пройдет почти мгновенно: по два быстрых выстрела на каждого и еще два контрольных. Никто из лагеря не сможет догнать меня на обратном пути, а уж на самый крайний случай у меня есть аккуратный маршрут для отступления с двумя вариантами отхода. - Хорошо обдумано. - И так же будет выполнено. Так я работаю. Говорить было больше не о чем. Саперы собрались вокруг коротышки-русского, похлопывали его по спине, даже обнимали. Ночь сгущалась очень быстро, все было тихо, а вдалеке, словно нарыв на боку женщины, торчала американская база. - За Родину, - сказал Хуу Ко. - За Родину, - чуть слышно повторили его суровые саперы. - За то, чтобы уцелеть, - сказал снайпер, который лучше понимал происходившее. * * * * * Последнее совещание проходило на закате. Донни смотрел на самого себя. Или, вернее, на человека, который должен был изображать его самого: ланс-капрала по имени Физерстоун, более или менее походившего на него фигурой и мастью. Физерстоуну предстояло надеть камуфляжный костюм Донни, взять его полный 782-й комплект, клейморовские мины, корректировочную трубу М-49 и единственную М-14, которую удалось найти в лагере. Физерстоун и Брофи, замаскированный под Боба Ли Суэггера, должны были послужить приманкой. Физерстоун, крупный медлительный мальчонка, вовсе не выглядел счастливым и гордым от выпавшего ему задания. Оно досталось ему исключительно благодаря его внешнему сходству с Донни. Теперь он сидел с очень испуганным видом в бункере S-2, среди толпившихся там офицеров и гражданских, одетых в самые разнообразные облачения. Все, кроме Физерстоуна, казались очень возбужденными. В сложенном из мешков с песком строении царила атмосфера, схожая с вечеринкой, очень давно не появлявшаяся на базе Додж-сити. Как только все расселись, Боб вышел вперед. Он обращался к главным игрокам, которыми были капитан Фимстер, командовавший базой Додж-сити, майор из разведки, который представлял высшее командование Корпуса морской пехоты из Дананга, прилетевший на вертолете армейский полковник, офицер связи военно-воздушных сил и некий гражданский человек в летном костюме со шведским автоматом "К" - от него прямо-таки разило Центральным разведывательным управлением. На карте зоны действий, разложенной на большом листе картона, расчищенная территория вокруг Додж-сити сводилась к контурам и нескольким отметкам высот, а сама база была обозначена большим знаком "X" в самом низу. - Что ж, джентльмены, - заговорил Боб, и ни один из присутствовавших в помещении офицеров не почувствовал ничего странного в том, что инструктаж проводит стафф-сержант или, по крайней мере, этот стафф-сержант. - Давайте еще разок пробежимся по плану, чтобы удостовериться в том, что мы все поем одни и те же псалмы. Игра начинается в 22.00, когда Фенн и я, одетые в черное и раскрашенные, как чернокожие шлюхи, выйдем наружу. Это произойдет приблизительно в тысяче трехстах метрах от места, которое я обозначил как "Зона-1". Я предполагаю, основываясь на изучении рельефа и привычек этого парня, насколько о них извещают пришедшие из Вашингтона документы, что он намеревается работать отсюда. Фенн и я расположимся приблизительно в трехстах метрах от наиболее вероятной для него зоны стрельбы. Я не хочу подбираться слишком близко, так как эта птица, похоже, имеет обостренное чутье на всякие неприятности. В 5.00 лейтенант Брофи и ланс-капрал Физерстоун перелезают через периметр в месте, которое я обозначил как "Роджер-1". Он указал это место на карте. - Почему там, сержант? - Этот парень изучил Додж-сити, уж поверьте мне на слово, и, возможно, с расстояния как до соседнего бункера. Он облазил все кругом. Он знает, где находится лучшее место, позволяющее быстро добраться вот до этой небольшой впадины, - он постучал пальцем по карте, - которая предоставляет вам около полумили почти полностью непросматриваемого ландшафта. - Вы знаете это наверняка? - спросил пехотный полковник. - Нет, сэр. Но задолго до возникновения этой проблемы я в девяти случаях из десяти выводил свою команду именно там, если, конечно, нас не вывозили вертолетом. Он, несомненно, должен был это понять. - Продолжайте, сержант. - Оттуда лейтенант и Физерстоун следуют по маршруту, который я указал. - Теперь он обращался к этим двоим. - Очень важно, чтобы вы не отклонялись от него. Снайпер не сможет вести по вам прицельную стрельбу, потому что ему не удастся подобраться достаточно близко, но он будет знать, что вы находитесь там. Он начнет выслеживать вас с расстояния примерно в пятьсот метров, но вы все еще будете находиться слишком далеко для того, чтобы стрелять. У него нет винтовки, на которую он сможет полностью положиться при таком дальнем выстреле, плюс к тому, и это, наверное, самое главное, он не захочет стрелять в вас прежде, чем вы выйдете из поля зрения лагеря, так как, в противном случае, у него не будет времени для отступления. - Откуда мы можем знать, что он не решит быстро выстрелить и исчезнуть? - спросил майор из ВВС. - Конечно, сэр, мы не можем быть в этом уверены. Но я хорошо изучил весь этот участок. Я не думаю, что он сможет прицельно выстрелить, пока они будут оставаться в ложбине. Именно поэтому они должны вести себя крайне осмотрительно, не высовываться оттуда и двигаться медленно. Приблизительно в тысяче метров оттуда мы имеем этакий пригорочек. Это высота пятьдесят два, и ее название означает, что в ней кое-как набирается пятьдесят два метра. Это даже не титька. Вряд ли кому-нибудь из вас захотелось бы ее потискать субботней ночью. - Я бы не отказался, - возразил капитан Фимстер, и все рассмеялись. - Если честно, то я могу пойти и заняться этим прямо сейчас! После того как все успокоились, Боб продолжил: - Сэр, как только вы перевалите через этот холм, то сразу же заляжете. Я имею в виду, что вы окопаетесь и будете сохранять неподвижность. Он намерен проследить ваше появление, он займет позицию с другой стороны, с той, куда вы должны выйти, чтобы оказаться на возвышенности и выбрать сторону, в которой будете работать. Вам придется неподвижно лежать на месте. Это может продолжаться довольно долго. Птичка у нас терпеливая. Но после вашего внезапного исчезновения он начнет волноваться, а потом наверняка встревожится. Он начнет шевелиться. Может быть, лишь один раз, почти незаметно, но все равно, стоит ему пошевелиться, как мы засечем его, я выцелю его и всажу в него гвоздик. - Сержант Суэггер? - Это был Брофи. - Сэр? - Вы хотите, чтобы мы вышли вам на помощь после того, как вы вступите с ним в огневой контакт? - Нет, сэр, я не хочу, чтобы в зоне были какие-нибудь другие цели. Если я замечу движение, мне, вероятно, придется стрелять без всякого предупреждения. Мне было бы крайне неприятно, если бы это оказались вы или Физерстоун. Вам следует только залечь, как только вы минуете этот холм, и лежать неподвижно, а затем возвращаться назад под прикрытием вертолетов, если нам придется вызывать вертолеты. - Звучит, конечно, хорошо. - Ох, и стремно мне, - совершенно потерянным голосом прошептал Физерстоун на ухо Донни. - Мне подпалят шкуру, я точно знаю. Это несправедливо. Я не подписывался на такое дерьмо. - С тобой все будет в порядке, - ответил Донни перепуганному юноше. - Тебе нужно только немного пройти, потом окопаться и ждать помощи. Суэггер все это подробно рассказал. Физерстоун кинул на него взгляд, исполненный неприкрытой ненависти. - В любом случае, - продолжал Суэггер, все так же стоявший у стены бункера, - я достану его, когда он приподнимется, чтобы двигаться. Если мне не удастся с первого выстрела уложить его насмерть или если я промажу, то я подам сигнал Фенну, который будет сидеть на PRC-77. Ты проверил рацию? - Конечно, - ответил Донни. - Как только я подам сигнал, Фенн выходит на связь с вами, воздушными мальчиками. Настала очередь майора военно-воздушных сил. - Мы заказали "Геркулес С-130", позывные "Ночная ведьма-три", он будет барражировать по кругу радиусом примерно в пять кликов сразу же за Таннуком. Так что "Ночная ведьма" сможет оказаться здесь секунд через тридцать после вызова. Она сможет как следует обоссать все эти места: у нее на боках четыре 20-миллиметровые мини-пушки "вулкан" и еще четыре натовские 7, 62-миллиметровые мини-пушки. Она может вывалить четыре тысячи снарядов менее чем за тридцать секунд и превратить в рубленый гамбургер все, что имеется на площади в тысячу квадратных метров. - Скажите, сэр, это лучше, чем напалм или "отель "Эхо""? - Намного лучше. Гораздо точнее и позволяет лучше учитывать рельеф местности. К тому же эти парни на самом деле очень хороши. Они специализируются на миссиях подавления уже несколько лет. Они могут кружить над зоной чуть ли не на скорости сваливания, точь-в-точь как чайка, летающая над пляжем. Только при этом они густо посыпают все свинцом. Дым после них остается просто невероятный. Поедатели змей их обожают. Вы же знаете, в чем проблема с напалмом. Он может пойти в любом направлении, а если ветер переменится и понесет его в вашу сторону, то у вас могут возникнуть проблемы. - Звучит многообещающе, - сказал Боб. - Сержант Суэггер! Это был человек из ЦРУ, доставивший документы на Соларатова. - Да, мистер Николс, сэр? - Я хочу лишь спросить: имеется ли хоть какой-то мыслимый способ захватить этого человека живьем? Он был бы бесценным источником сведений. - Сэр, обещаю, что буду стараться изо всех сил, как и мои друзья, которые будут помогать нам. Но этот ублюдок необыкновенно хитер и опасен, как порождение ада. Если я увижу его в прицел, то должен буду завалить его. Если он уйдет, то мы вызовем вертолеты. Вот и все. - Я ценю вашу прямоту, сержант. Операцию проводите вы. Но позвольте мне сообщить вам еще одну вещь. У Советов появилась новая снайперская винтовка системы Драгунова, сокращенно "СВД". Он вполне может иметь такую. - Я слышал об этом оружии, сэр. - Мы должны постараться как-то раздобыть ее. Даже израильтянам это не удалось. Было бы очень хорошо, если бы вы смогли добыть ее в действующем состоянии. - Я приложу для этого все усилия, сэр. - Вот и отлично. * * * * * Донни намеревался поспать несколько часов, прежде чем приступить к сборам, но, конечно, не смог. В его мозгу, сменяя друг друга, с лихорадочной быстротой мелькали различные мысли, а он лежал на койке в бункере и слушал музыку, негромко доносившуюся из солдатских помещений, находившихся на расстоянии в несколько десятков метров. Кто-то крутил на магнитофоне запись "Криденс". Песня показалась Донни знакомой. Он прислушался. Сколько себя я помню, льется с небес вода. Тучи, полные тайны, страх на земле всегда. Добрые люди веками тщатся увидеть свет, А я гадаю, я все гадаю; кто остановит дождь?<Куплет из песни "Who'll Stop the Rain" (1970 г.) группы "Creedence Clearwater Revival".> Он знал, что эта песня тоже была в известном смысле антивоенной. Дождь означал войну или должен был превратиться в войну. Некоторые из этих юнцов не знали ничего, кроме войны: она началась, когда им было по четырнадцать лет, а теперь им было по двадцать и больше, а она все еще продолжалась. Она приближалась к ним, их поливало дождем, и именно поэтому песня была так популярна среди них. В прошлом году молодежь распевала ее в округе Колумбия, и она была повсюду. Он знал, что коммандер Бонсон тоже слышал ее. И сейчас Донни думал о Бонсоне. Бонсон явился к нему. Парень из военно-морского флота, чопорный, будто накрахмаленный с головы до ног, одержимый чувством долга, несгибаемый черно-белый Бонсон. В своем летнем мундире хаки. С темным подбородком, с туго натянутой белой кожей, с горящими глазами, в которых отражались его принципы. Донни помнил, каким было лицо Бонсона, когда он сказал, что не собирается давать показания против Кроу. "Люди, это наверняка того стоило, этот единственный момент, пусть даже Соларатов сейчас трахнет меня в задницу, но это того стоило: то, как у него отвисла челюсть, то, как его глаза наполнились смятением... нет, не только смятением, но еще чем-то невыразимым. Он не мог совладать с этим. Он не мог смириться с тем, что кто-то сорвет его небольшой план. Что кто-то прямо в лицо скажет ему, чтобы он проваливал куда подальше, и пустит под откос весь его поезд". Донни с удовольствием представил себе этот момент, ощущение триумфа, которое он тогда чувствовал. "О, это только начало, - думал он. - Я вернусь в мир, и тогда посмотрим, что получилось из коммандера Бонсона, куда он зашел в своем крестовом походе. Что изменилось к лучшему, а что, напротив, стало еще хуже. Вы заливаете этот мир дерьмом, так вот, вам все равно придется так или иначе убирать его". Донни был уверен в этом. Нет, спать было невозможно. Он поднялся встревоженный, обливаясь потом. Ему нужно было еще как-то убить целых три часа, прежде чем начнут вставать все остальные. Он вышел из бункера и немного побродил по лагерю, не зная толком, куда идет, но вскоре понял, что у него была цель. Он находился в городке пехоты, среди полевых казарм морских пехотинцев, чернорабочих базы "Два-пять-отель" - таким было официальное название Додж-сити. Он заметил невдалеке тень. - Не знаешь, где найти Физерстоуна? - Третья хижина отсюда. О, это ты, герой! Да, он сидит там, готовясь к тому, чтобы подставить лоб под пулю в этой поганой траве. Ярость, которую почувствовал Донни, изумила его. Что, черт возьми, все это означало? Почему все ведут себя так, словно ненавидят его? Что он такого им сделал? Донни вернулся назад и спустился в бункер, на который ему указали. Четыре койки, нищее братство молодых людей, живущих вместе, вонь гниющей мешковины, блестящие портреты бесчисленных "мисс месяц такой-то" из "Плейбоя", прикрепленные к каждой поверхности, куда можно было воткнуть гвоздь, и, конечно, густой сладкий запах марихуаны. Физерстоун сидел в полутьме, окруженный кольцом своих товарищей-мучеников, которые казались вдребезги обкуренными. Он был совершенно неподвижен и, даже с виду, настолько подавлен, что казался почти мертвым. Впрочем, было ясно, что заводила здесь вовсе не он: всем разговором управлял другой морской пехотинец, сыпавший ожесточенными напыщенными фразами насчет того, что "все мы стоим не больше дерьма", "это все игры", "долбаные контрактники только и знают, что выслуживаются" и тому подобное. Донни бесцеремонно перебил его: - Эй, Физерстоун, лучше бы тебе сейчас обойтись без дури. Завтра тебе наверняка придется быстро бегать. Ты же не хочешь, чтобы твоя голова была полна этого дерьма? Физерстоун как будто не слышал его. Он даже не поднял головы. - Он собирается завтра стать покойником, - ответил за него разговорчивый. - Так что никакой разницы не будет. И вообще, кто звал тебя сюда? - Я зашел только для того, чтобы проверить, в каком состоянии Физерстоун, - сказал Донни. - Он должен стряхнуть с себя эту блажь, иначе он и впрямь пропадет, а вы, парни, раз уж называете себя его корешами, должны помочь ему. - Завтра его так или иначе прикончат. А мы, не идущие на смерть, приветствуем его. - Ничего с ним не случится. Ему нужно будет только немного прогуляться, а потом спрятаться в кустах. Потом прилетит самолет и выкосит все, что окажется в зоне на двести пятьдесят метров перед ним. А потом он, скорее всего, получит Бронзовую звезду и возвратится в мир героем. - Там, в мире, никому нет дела до героев. - Ну так он все равно должен держать голову высоко. Это... - Ты хотя бы знаешь, для чего все это затевается? - Да. - И для чего же? - Я не могу об этом говорить. Дело засекречено. - Нет, только не надо всего этого дерьма насчет русского снайпера. Это все для дураков. Ты знаешь, для чего все это устраивается на самом деле? - Не пойму, о чем ты говоришь. - Это просто соревнование. - Что-что? - Соревнование, - повторил солдат, уставившись в лицо Донни мрачным злым взглядом. - Какое такое соревнование? - Снайперов. - Ничего не понимаю. - В шестьдесят седьмом году один ганни по имени Карл Хичкок отправился домой с девяносто тремя убитыми. До сих пор его никто не догнал. А теперь появляется этот парень, Суэггер. До той штуки, которую вы устроили в долине, за ним числилось с полсотни человек. Там у него прибавилось сразу тридцать с лишним трупов. Я слышал, что он за один раз догнал аж до восьмидесяти семи. Теперь, если он добудет еще шестерых, то он сравняется с Хичкоком. А если уложит семь человек, то станет чемпионом. Для меня все это не значит ни хрена, и для всего мира это не значит ни хрена, зато, да будет тебе известно, для этих поганых кадровых это значит, что ты высунулся на голову дальше всех остальных и закончишь службу не просто долбаным сержант-майором, а комманд-сержант-майором всего Корпуса морской пехоты Соединенных Штатов. Ну и что из того, что пара солдат пропадет ни за цент? Зато ты сможешь прибавить на свой счет еще несколько трупов. Кому до этого какое дело? - Это все дерьмо, - ответил Донни. Он посмотрел на нашивку на мундире своего противника - его фамилия была Махоуни - и тут же вспомнил другого Махоуни, еще одного парня из колледжа, который всегда пер напролом, ни с чем не считался, все время залетал по 15-й статье, озлобленный, во всем разуверившийся и отчаянно стремившийся только к тому, чтобы выбраться отсюда. - Это вовсе не дерьмо. Это форма существования военной культуры, если ты когда-нибудь слышал о такой. - Я шлялся со Суэггером по кустам целых шесть месяцев. Я никогда, никогда не замечал, чтобы он придавал убийствам какое-то значение. Я записывал каждого убитого в книгу, как полагается по уставу. Я обязан делать это, таков закон. Офицер, командующий снайперами, ведет учет убитых. Я записываю только то, что вижу своими глазами. Суэггер ни разу не просил меня приписать ему хотя бы одного или двоих убитых. Он ни во что не ставит все эти подсчеты. А если уж говорить о тридцати семи достоверных, то у него было при себе восемьдесят патронов, из которых он расстрелял семьдесят пять. Не мог же он все остальные просадить мимо. Ни о каких рекордах и речи быть не может. И все, что ты наговорил, это куча дерьма. - Ему просто нравится убивать. Послушай, парень, он наверняка любит нажимать на этот маленький спусковой крючок и следить за тем, как какой-то желтомазый валится замертво. Это означает стать чуть ли не самим Богом. В этом есть какая-то психическая патология, ты... Донни с силой ударил его по левой стороне лица. Это было очень глупо. Через считанные секунды его повалили, прижали к полу, кто-то пнул его по голове ногой, и из глаз посыпались звезды. Он отбивался и кричал, но на него сыпались все новые и новые сокрушительные удары, он чувствовал, как множество рук прижимало его к полу и его продолжали бить. Но в конце концов кто-то оттащил его противников. Конечно же, это был пацифист Махоуни. - Эй, уймитесь, - кричал Махоуни. - Парни, если сюда припрутся контрактники, то нам конец! Голова Донни гудела. Кто-то на самом деле здорово врезал ему. - Вы засранцы, - сказал он. - Вы долбаные засранцы, плаксивые младенцы, решившие впустую похоронить вашего приятеля только ради того, чтобы лишний раз почувствовать себя жертвами. У вас нет ничего, о чем стоило бы пожалеть. Вы сделали это. Вы все из чистого золота. - Ладно, ладно, - перебил его Махоуни, прижимая ладонь к стремительно надувавшейся на скуле опухоли. - Ты врезал мне, они врезали тебе, так что будем считать, что мы в расчете. Незачем кому-нибудь из штаба слышать об этом. - Парень, моя гребаная голова зверски болит, - сказал Донни, с усилием поднимаясь на ноги. - Но ведь ты же никому не скажешь, правда, Фенн? Это все из-за нервов. Нас всех поставят раком, если ты кому-нибудь скажешь. - Иди в задницу, - ответил Донни. - Моя голова чертовски болит. - Найдите ему аспирин. А хочешь пива? У нас есть немного вьетнамской дряни, но думаю, что где-то заначена пара-другая "Будвайзера". Дайте ему "буд". Хороший холодный "буд". - Нет, я уже в порядке. Он посмотрел на них и увидел только темные лица и светящиеся белки глаз. - Знаете что, давайте забудем обо всей этой ерунде, но только проследите, чтобы он... - Физерстоун все так же неподвижно, словно зомби, сидел на своей койке, - чтобы он завтра был в порядке. Ладно? Если он там сваляет дурака, то его не зацепит, его убьют насмерть. - Да, Фенн, будь спокоен, никаких проблем. - И еще, парни, позвольте мне кое-что сказать вам. Вы уже выколотили из меня дерьмо, так что теперь послушайте. В полумраке несколько пар глаз сверкнули на него гневом, но большая часть присутствовавших смотрела в сторону. Было жарко и густо воняло потом, пивом и марихуаной. - Вы, парни, имеете право говорить, что Суэггер психопат, что он любит убивать, и всякую прочую чушь. Ладно, отлично. Но вам приходилось обращать внимание на то, что в нас не стреляют и что на наши патрули никогда не нападают? Вы замечали, что у нас по целым месяцам нет боевых потерь? Вы обращали внимание на то, что все наши раненые пострадали от мин-ловушек, которые почти никогда не наносят смертельных ранений, и что на вас не устраивают засад? Засад не было уже многие месяцы, возможно, даже несколько лет. А знаете почему? Может быть, потому, что они любят вас? Или вы думаете, им известно, что вы все убежденные пацифисты, курите дурь, показываете пацифистские знаки и ваша любимая фраза: дайте миру шанс? Неужели поэтому? Никто не ответил. Его голова на самом деле изрядно болела. Ему крепко заехали. Перед глазами все расплывалось. - Нет. К вам все это не имеет никакого отношения. Ради вас никто и почесаться не захочет. Нет, это из-за него, Суэггера. Из-за того, что и северовьетнамцы, и "Виктор Чарльз" боятся его. Они боятся его прямо-таки до смерти. Вы говорите, что он психопат, но каждый раз, когда он убивает одного из них, вы извлекаете из этого выгоду. Вы живы. И будете жить дальше. Все время, которое вы спокойно выживаете здесь, дарит вам он, обдирая в кровь задницу о колючие кусты. Он ваш ангел-хранитель. И его всегда будут презрительно называть убийцей, человеком с ружьем, в то время как вы, парни, пользуетесь роскошью пачкать ваши изящные маленькие ручки. Он всегда будет отверженным из-за того, что убивает. Он берет на себя ответственность, он живет с этой ответственностью, а вы, засранцы, не стоящие и цента за пучок, вы благодаря этому вернетесь в мир, и все, на что вы способны, это называть его психопатом. Парни, вы когда-нибудь слышали такое слово: стыд? Так вот, вам должно быть стыдно. Он повернулся и выбрался из бункера в темноту. * * * * * Русский неподвижно лежал в высокой траве на небольшом пригорке примерно в тысяче двухстах метрах от базы. В темноте он почти ничего не видел, только непрерывные вспышки ракет в районе сторожевых постов - их выпускали каждые три или четыре минуты, - случайные передвижения морских пехотинцев среди хижин да смену часовых. Никакого ощущения, будто что-то идет не так, как надо, у него не возникало. Он все еще ощущал усталость после без малого пяти часов передвижения ползком, но уже чувствовал, как к нему начинает возвращаться энергия. Он посмотрел на часы: 4.30. Винтовка Драгунова лежала перед ним в траве. Приближалось время действовать. Он ловко повернулся на четверть оборота, не отрывая туловища от земли, отстегнул лямки рюкзака, стянул его со спины на землю и открыл. Оттуда он извлек большой цилиндрический предмет - оптическое устройство, богато оснащенное электронной начинкой. Это был телескоп ночного видения ППВ-5, советская разработка, слишком неуклюжая для того, чтобы ее можно было присоединить к винтовке, но очень хорошая для стационарного наблюдения. Он установил прибор на землю перед собой и нащупал пальцами выключатель. Как правило, он не доверял этим вещам: слишком хрупкие, слишком неудобные, слишком тяжелые, и это еще не самое худшее. Он знал, что один человек настолько пристрастился к их использованию, что лишился таланта и инициативы, а с другим случилось еще хуже: он утратил собственное ночное зрение. Но в данном случае устройство прекрасно подходило для решения тактической проблемы. Соларатов был хорошо укрыт, но у него был слишком уж большой выбор возможных вариантов развития операции; он должен был безошибочно заметить появление снайперской команды, которое, как он ожидал, произойдет за час до рассвета, чтобы вовремя перебраться на свою огневую позицию и встретить их, как только они появятся из-за холма. Если же они не придут, он просто проведет там день, терпеливо ожидая их появления. В рюкзаке у него было достаточно воды и продовольствия, чтобы продержаться чуть ли не неделю, хотя, конечно, с каждым днем ему предстояло немного слабеть. Но сегодня он чувствовал себя прекрасно. В зеленом туманном кружочке окуляра устройства, которое грубо усиливало рассеянный ночной свет, он на удивление детально видел лагерь. Он видел горящие сигареты часовых, он видел, как они осторожно уходили со своих постов, чтобы покурить марихуаны, или выпить чего-нибудь, скорее всего пива, или просто посетить отхожее место. Но он знал, куда смотреть. Под стеной, сложенной из мешков с песком, совсем рядом с бункером разведчиков в подножье холма имелась ложбинка, протянувшаяся прямо к нему. Он мог даже указать на резкий изгиб в проволочном заграждении, на узкий проход через пояс плотно установленных клейморовских мин, тянувшийся дальше, сквозь поле более мощных противопехотных мин, защищавших ближние подступы к базе. Это был четко очерченный путь, по которому могли проходить люди. Если кто-нибудь выйдет из лагеря, то он воспользуется именно этим путем. Первым сигналом явилась всего лишь краткая, но яркая вспышка - это на мгновение открылась дверь бункера, и горевший внутри свет тут же был уловлен линзой, в которую смотрел Соларатов. Снайпер глубоко вздохнул, и в следующую секунду сверкнула вторая вспышка. В свой прибор он видел, как два тяжело нагруженных человека подошли к краю периметра и замерли на месте. Он наблюдал за ними. Он ждал. Если бы только у него была винтовка, обладающая убойной силой на расстоянии полторы тысячи метров! Он мог бы сделать два выстрела прямо сейчас и покончить со всем этим делом. Но такого оружия не существовало ни в его собственной стране, ни тем более в той стране, где он сейчас находился. Наконец один из американцев выпрямился, посмотрел через ограждение, перелез через него, спрыгнул с высоты в один метр на узкую полоску земли и съехал на заду на дно оврага. Чуть погодя следом за ним полез и второй морской пехотинец. Он был заметно более крупным и грузным человеком и спрыгнул вниз совсем уж неловко, но, скатившись по земляному откосу, сразу же присоединился к своему командиру. Здесь эта пара снова приостановилась, осматриваясь, выжидая. Лидер взял в руки винтовку - да, на ней был оптический прицел - и внимательно осмотрел горизонт в поисках признаков засады. Ничего не заметив, он опустил оружие и что-то сказал помощнику. Тот неуклюже поднялся с земли и пошел - очень медленно и осторожно! - через минное поле, подошел к разрыву в проволочном заграждении как раз там, где ему и следовало быть, и проскользнул на другую сторону. Его командир следовал за ним, а когда они миновали зону ближних подступов к базе, вышел вперед и зашагал неторопливым размеренным шагом, слегка пригибаясь под тяжестью рюкзака. Соларатов следил за ними, пока они не скрылись из виду. Ну вот, они пошли, подумал он. Он выключил прибор ночного видения и ловко заскользил через траву к своей огневой позиции. * * * * * Примерно в 6.30 из за горизонта показались солнца. Их было два, оба оранжевые, оба мерцающие, оба выкатывались из-за края земли как раз над отдаленными деревьями. Донни зажмурил глаза, открыл, снова зажмурил. У него болела голова. - Ты в порядке? - чуть слышно прошипел Суэггер, лежавший рядом с ним. - В полном, - солгал Донни. - Ты все время моргаешь. Что, черт возьми, происходит? - Я в полном порядке, - продолжал настаивать Донни, но Суэггер оглянулся назад и вгляделся в пятно желтой травы, которой поросла гряда бугров, обозначенная им на карте как Зона-1. Конечно, Донни был далеко не в полном порядке. Он вспомнил когда-то прочитанную им книгу о пилотах бомбардировщика времен Второй мировой войны - там был солдат, у которого в глазах все двоилось. Вот и у него в глазах все двоилось. Но он не кричал "Я вижу всех по двое!", как тот парень. У него было всего лишь легкое сотрясение мозга, которое не могло бы послужить причиной для того, чтобы его уложили в госпиталь или хотя бы освободили от наряда. Он годился для любой работы, которая могла найтись в Корпусе, - за исключением, конечно, этой. Корректировщик - это глаза, и ничего больше. - Что за чертовщина с тобой приключилась? - А? - Что, черт бы тебя подрал, с тобой случилось. У тебя рожа распухла, как грейпфрут. Тебя что, били? - Я упал. Споткнулся о бочку. Это все пустяки. - Черт бы тебя побрал, Фенн, это единственный долбаный день в твоей жизни, когда ты не имел права падать. О господи! У тебя двоится в глазах? Ощущаешь боль? Есть слепые пятна в поле зрения? - Повторяю, я в полном порядке. Готов работать. - Дерьмо собачье. Будь оно все проклято. Суэггер с яростным выражением на лице повернулся обратно, но тут же полностью отключился от всего и принялся изучать в бинокль Зону-1; его снайперская винтовка лежала перед ним на земле. Донни несколько раз мигнул - жаль, что у него не было с собой ни одной таблетки этого проклятого аспирина, - и прильнул глазом к корректировочной трубе М-49, стоявшей перед ним на треноге. Использование одного глаза решило проблему с двойным изображением, но не проблему с пятном. Хотя Донни смотрел своим лучшим глазом, все равно перед ним мелькали только "расплывчатые тени, чем-то похожие на тот "снег", который показывает телевизор, если выдернуть из него антенну. Правильнее всего было бы сказать: "Сержант, я ни черта не вижу. Прости, но я сейчас вовсе не гожусь для этой работы. Давай объявим отбой, пока они не вылезли на горку, и..." - Вот дерьмо! - пробормотал Боб. - Они движутся слишком быстро. Похоже, что они запаниковали и окажутся здесь через десять секунд. Донни оглянулся назад и увидел четыре - на самом деле две - камуфляжные шляпы, чуть показавшиеся над краем ложбинки, по которой скрытно пробирались их помощники. Что-то здесь было не так. Да, они двигались слишком быстро, почти бегом. Предчувствие того, что им придется пробыть несколько секунд под прицелом снайпера, вывело их из равновесия. Они неслись, как бегуны на полумильную дистанцию, направляясь по прямой линии к холмам и покою и безопасности, которые, как они считали, эти холмы могли предоставить. - Будь оно все проклято! Он поймет, что это не я. - Что же нам делать? - спросил Донни, мучительно осознавая, что ситуация полностью вышла из-под его и без того ограниченного контроля, и живо представляя перепуганного Физерстоуна, которому приказали стать героем исключительно из-за их внешнего сходства, и вот теперь он несется вперед и валит на бегу прямо в штаны, а несчастный лейтенант, который не может даже крикнуть на него, бежит следом и пытается остановить его, зная, что, если он позволит парню выскочить на открытое место, Соларатов уложит его в ту же секунду. - Ни хрена тут не сделать, - горько проговорил Боб. - Смотри в трубу. Может быть, он все-таки решится укусить. * * * * * Н-да-а. Снайпер задумался. Почему они передвигаются так быстро? Им предстоит далекий путь, к тому же они должны знать, что гораздо труднее заметить того, кто движется неспешно, чем того, кто бежит. Он следил за ними теперь с расстояния около пятисот метров, а они неровными, явно нервными шагами неслись по оврагу. "Может быть, они хотят укрыться под защиту деревьев до того, как полностью рассветет? Нет, нет, это невозможно: прежде они никогда так не поступали. Поэтому остаются только две возможности: а) они знают, что здесь их подстерегают, и боятся засады, или б) это приманка, эти люди просто изображают собой снайперскую группу, а настоящий снайпер уже сидит где-нибудь неподалеку, смотрит в мою сторону и ждет, чтобы я пошевелился, а он в тот же миг всадит в меня пулю, которая закончит мою карьеру". Снайпер не знал, какая из этих двух возможностей более вероятна. Он вообще никогда не обдумывал ситуацию слишком подолгу. Всегда надо выбирать наихудший из возможных путей развития событий, считать его вероятным и принимать контрмеры. "Следовательно, на меня ведут охоту. Тогда где должен находиться человек, рассчитывающий произвести по мне хороший выстрел?" Он повернулся к востоку и там, приблизительно в трехстах метрах от себя, обнаружил на фоне восходящего солнца невысокий пригорок, небольшой, но вполне достаточный для того, чтобы дать стрелку хороший обзор здесь, в зоне, полностью очищенной от деревьев и кустов. Соларатов посмотрел на солнце: он сам укрылся бы под солнцем, чтобы не пускать солнечные зайчики объективом прицела. Следовательно, они на этом пригорке. Но если он повернется в ту сторону и попытается целиться, то его собственный прицел даст очень яркий блик, а в следующее мгновение он, несомненно, получит пулю. Поэтому ему необходимо перебраться на север или на юг и стрелять в них сбоку. Очень медленно он пополз в сторону. - Черт возьми, - сказал Боб. - Что? - Он не будет стрелять. По крайней мере, в этих двух пташек. Вот дерьмо! Он замолчал и задумался. - И что же нам теперь, отступать? - Да как же ты не понимаешь? Теперь уже не мы на него охотимся. Это он охотится на нас! Эта информация заставила Донни занервничать. Он почувствовал, как у него из подмышек потекли струйки пота, и огляделся по сторонам. Мир, который всего лишь секунду назад казался таким уютным, теперь, несомненно, был полностью пропитан угрозой. Они были одни в море травы. И если Боб больше не считал, что снайпер находится в Зоне-1, то он мог находиться в любом другом месте и прямо сейчас подкрадываться к ним. Хотя еще нет. Потому что если он и распознал фальшивую снайперскую команду по слишком быстрому движению, то у него все равно не было времени отреагировать и переменить позицию. А чтобы переползти по-пластунски, ему понадобится не меньше часа. - Дерьмо! - пробурчал Боб. - Куда же он отправится? - Хмм... - промычал Донни, у которого не было никаких догадок по поводу того, как поведет себя их противник. - Если он понял, что парни не те, которые ему нужны, и осмотрелся вокруг, то единственное место, откуда мы сможем всыпать дроби ему в задницу, будет здесь, на этом самом бугре. - Да? - Да, а поскольку он хочет сделать то же самое, что и мы, то что он станет делать? Он попытается обойти нас с правого или левого фланга, верно? А ты как думаешь? - Донни никак не думал. Но в следующий момент его осенило: - Где легче всего укрыться? В деревьях. Значит, он направится как раз в ту сторону. Направо от его нынешней позиции. Он будет подбираться поближе к деревьям и подальше от Додж-сити. - Но ведь возможно, что он считает, что мы будем думать именно так, и поэтому отправится в другую сторону. - Вот дерьмо! - выругался Донни. - Нет, - сказал Боб. - Нет, ты все-таки прав. Ты не забыл, что он ползает на животе? А это, должен тебе заметить, ужасно утомительное занятие. И сейчас ему нужно выбрать одно из двух: час ползания под жарким солнцем или же два часа. К тому же находиться в получасе пути ползком от деревьев несравненно лучше, чем в трех часах от них. Он должен направиться на запад, правильно? - Он говорил так, будто уговаривал сам себя. - Здесь потребуется прямо-таки чертовская профессиональная дисциплина, - продолжал он спор с самим собой. - Ему необходимо изменить свой план и отказаться от атаки против единственных целей, которые у него были. Дружище, если этот парень смог принять такое решение, то в голове у него отнюдь не солома. Еще некоторое время он пытался сопротивляться очевидному, а потом сказал: - Ладно. Зоны-1 больше не существует. Отметь на своей карте Зону-2 с координатами пятьсот на пятьсот по квадратам на тысячу метров с левой руки. С его левой руки. Вытяни на северо-северо-восток. И дай мне координаты. Донни повозился, вытаскивая карту, а затем принялся сражаться с арифметикой. Он вычислил новые координаты для миссии огневой поддержки и, надеясь про себя, что цифры, пляшущие перед его глазами, верны, нацарапал их на полях карты. При этом он испытывал гнетущее ощущение, что провалил математический тест, к которому совершенно не готовился. - Вызывай их. Вызывай сейчас, чтобы нам не пришлось долбаться с этим делом позже. - Ага. Донни поднял антенну в вертикальное положение, вынул телефонную трубку из зажимов, включил питание и быстро убедился в том, что заранее выставленная частота никуда не делась. - "Фокстрот-сэндмен-шесть", это "Сьерра-браво-четыре", прием. - "Сьерра-браво-четыре", это "Фокстрот-сэндмен-шесть", слушаю ваши приказания. - Э-э, "Фокстрот", мы собираемся перейти из Зоны-1 на новую цель, обозначенную как Зона-2. - "Сьерра", что за чертовщина, повторите еще раз. - "Фокстрот", повторяю, мы считаем, что наша птичка перелетела на другое гороховое поле, которое мы назвали Зона-2. - "Сьерра", вы можете в конце концов назвать новые координаты? Прием. - Прошу прощения, "Фокстрот". Новые координаты: браво-ноябрь-два-два-три-два-два-семь к ноль-один-три-пять-зулу-июль-восемь-пять. Прием. - Вас понял, Ромео. Я все записал, - и "Фокстрот" без единой ошибки повторил цифры, которые назвал Донни. - Все верно, "Фокстрот". По нашему запросу дайте огневую поддержку. Связь кончаю. - Вас понял, "Сьерра", связь кончаю, - ответило радио. Донни щелкнул выключателем. - Отлично, - сказал Боб, возившийся в это время с компасом. - Я намерен перебраться примерно на пятьсот метров к вон той кочке. Тогда мы окажемся у него на фланге. Если, конечно, он направился по тому пути, по которому, я считаю, он должен был отправиться. - Понял тебя. - Не забудь оружие. Донни схватил свою винтовку, которая была на этот раз не М-14 и даже не М-16 и не автомат. Поскольку операция была подготовлена в чрезвычайно сжатые сроки, ему досталась единственная винтовка с оптическим прицелом, которую удалось быстро раздобыть, старая винтовка "Винчестер М-70" калибра 0, 30-06 с толстым стволом и столь же старым разболтанным прицелом "Юнертл", валявшаяся на оружейном складе в Дананге с середины шестидесятых. - Двинулись, - сказал Боб. Глава 22 Только ярко-синее небо наверху да колышущиеся стебли травы. Русский полз, не поднимая головы, доверяя навыку, для развития которого потребовался не один год. Он передвигался в ровном темпе, винтовка плавно покачивалась у него за спиной. Часы "Космос", надетые на запястье, показывали 7.30. Его не мучила жажда, он не злился и не был напуган. Единственное, что занимало его мысли, было то дело, которым он занимался здесь и сейчас. Забраться на пригорок в пятистах метрах справа. Обнаружить слева цели, которые, в свою очередь, будут искать свои цели прямо перед собой. Их двое; два человека, почти таких же, как и он сам, способных проводить немалую часть своей жизни, лежа на животе, умеющих далеко и неутомимо ползать, умеющих ждать, не обращая внимания на голод и жажду, холод и сырость, собственные кал и мочу. Снайперы. Убить снайперов. Через некоторое время он добрался до маленького холмика. По дороге он считал: он совершил две тысячи рывков. То есть две тысячи движений через траву по полметра каждое. Его голова болела, руки болели, живот болел. Но он не обращал на это внимания, как будто ничего и не было. Две тысячи рывков означали одну тысячу метров. Он был на месте. По-змеиному извиваясь, Соларатов вскарабкался на бугор - скорее кочку высотой не более метра. Он устроился очень тщательно, плоско вытянувшись на макушке бугра, огороженный пучками травы. Он проверил положение солнца, Удостоверился, что оно уже не находится прямо перед ним и не будет отражаться от линзы его прицела. Он отцепил ремень "драгунова", положил винтовку в траву справа от себя и немного спереди, чтобы ее можно было, не теряя ни секунды, схватить и приложить к плечу. Потом открыл футляр и вынул оттуда отличный двадцатипятикратный бинокль, сделанный в Западной Германии. Расслабленно вытянувшись на земле, он приложил окуляры к глазам и начал исследовать мир, бывший в двадцать пять раз больше чем тот, который остался у него позади. День был ясным, и благодаря особенностям развития растительности в районе применения дефолиантов, а также неровностям ландшафта русский видел только океан желтой слоновой травы. В одних местах она была повыше, в других пониже и пореже, а кое-где проглядывали пятна голой земли. Он на мгновение почувствовал себя так, будто находился на плоту в Тихом океане: бесконечные волны и колебания, бесконечное мелькание теней, бесконечная тонкая игра цвета - все бесконечное, бескрайнее. Он вел поиск систематически, не перескакивая с места на место, не прислушиваясь к догадкам, не повинуясь импульсам. Его инстинкт и мозг говорили ему: морские пехотинцы будут на склоне в пятистах метрах перед ним. Они должны были выбрать для себя возвышенное место; четко очерченные стволы их винтовок, лежащие горизонтально, будут резко выделяться на фоне вертикальной организации окружающего мира. Он нашел невысокую вытянутую возвышенность, на которой, согласно всем профессиональным правилам, они должны были расположиться, и начал медленно изучать ее. Двадцатипятикратные линзы великолепно раскрывали перед ним мир: он видел каждый прутик, каждый полузарытый в землю камень, каждое чахлое деревцо, каждый пень, уцелевший после проведенной несколько лет назад химической обработки, каждую кочку. Все, кроме морских пехотинцев. Снайпер опустил бинокль. На мгновение в его сознании мелькнула легкая вспышка паники: "Не там. Они не там. Тогда где же они? Почему их там нет?" Он подумал о том, чтобы отступить и попробовать повторить охоту в другой день. Ситуация, кажется, становилась неуправляемой. Нет, резко одернул он себя. Нет, нужно оставаться здесь и сохранять терпение. Они думают, что ты находишься там, а ты уже здесь. Они немного подождут и не смогут дольше бороться с любопытством. Ведь это американцы, дерзкие безрассудные люди, привыкшие к активности, любящие действие, сенсации и тому подобное. Они не способны надолго увлечься каким-то одним делом. "Он начнет двигаться, - думал он. - Он высматривал меня, не нашел и решит переменить позицию". Черное пятно. На самом краю поля зрения мелькнуло черное пятно. Соларатов не стал поворачиваться, чтобы рассмотреть его. Нет, он продолжал смотреть в ту же точку, борясь с искушением устремить взгляд на мелькнувшую тень, приглядеться к ней повнимательнее. Он хотел довериться не глазам, а своему очищенному от всяких мыслей сознанию, которое, повинуясь инстинкту, гораздо лучше справится с делом. Снова чернота. Он нашел его. Справа, почти в трехстах метрах от него. "Конечно же. Он хочет обойти меня справа". Очень медленно он повернул голову; очень медленно поднял бинокль. Ничего. Движение. Ничего. Движение. Он пошевелил фокусировочный винт. Неестественное черное пятно было лицом. Американский снайпер зачернил его для того, чтобы пройти ночью на свою позицию. Он избавился от черной одежды, и теперь на нем был пятнистый камуфляжный костюм, но он допустил ошибку - забыл стереть краску с лица. И теперь оно выделялось чуть заметным черным пятном на коричневато-желтом фоне слоновой травы. Соларатов наблюдал за ним, как зачарованный. Человек проползал два шага и замирал. Ждал секунду или две, потом перемещался еще на два рывка. Лицо его, с плохо различимыми из-за краски чертами, было воплощением воинской сосредоточенности - напряженное, перекошенное от усилий. Винтовку, тоже раскрашенную разноцветными полосами для маскировки, он забросил на спину. Несмотря на то, что Соларатов стремился подавить в себе всякие эмоции, он все же почувствовал, как на него нахлынуло удовольствие, равное которому ему приходилось испытывать крайне редко. Он положил бинокль и поднял винтовку к плечу, инстинктивно найдя единственно правильное положение: ложа в ладони левой руки, локоть намертво упирается в землю, правая рука нашла пистолетный упор, палец лег на спусковой крючок, глаз строго по прямой линии смотрит в окуляр... Суэггер проползал через прицел. Волосяные линии делили его голову на четыре части. Большой палец русского перевел предохранитель в боевое положение. Снайпер медленно выдохнул. Его палец начал медленно сдвигать спусковой крючок. * * * * * - Проклятье! - пробормотал Боб. - В чем дело? - спросил ползший сзади Донни. - Трава очень редкая, будь она проклята. Негде укрыться. Донни не видел совершенно ничего. Он полностью зарылся в слоновой траве: она забивала ему уши, лезла в нос, хватала за складки одежды. А под одеждой пировали муравьи. Он слышал монотонное жужжание мух, привлеченных восхитительным запахом его пота и крови - к этому времени трава оставила на его теле уже не менее сотни порезов. А прямо перед ним находились подметки тропических ботинок Боба. - Дерьмо, - угрюмо сказал Боб. - Мне это совершенно не нравится. - Мы можем вызвать "Ночную ведьму", и она перемелет все, что там есть. А мы пустим дым, чтобы она не слишком сильно долбила по нам. - А если он находится не здесь, то узнает, что мы гоняемся за ним, и станет вести себя вдвое осторожнее или не вернется вообще, и мы так и не узнаем, за каким чертом его сюда принесло, и не сможем добыть винтовку Драгунова. Поэтому нет. - Боб помолчал. - М-70 у тебя с собой? - Конечно. - Отлично. Я хочу, чтобы ты занялся правым флангом. Подайся вперед и рассмотри вон тот бугорок, или что там такое. - Ага. - Устроишься на нем. Если увидишь, что все в порядке, то я переползу дальше, туда, где трава погуще. Залягу в чаще и буду прикрывать тебя. Идет? - Идет, - ответил Донни. Он потянулся, разминая мускулы, глубоко вздохнул и пополз вперед. - Черт тебя возьми, сынок, остается только надеяться на то, что он не слишком близко и не слышит нас. Ты хрюкаешь громче, чем свинья в хлеву. - Очень уж тяжелая работа, - сказал Донни, и это была чистая правда. Он добрался до бугра и выглянул из-за него. Ничего. - Взять М-49? - Нет. Времени слишком мало. Просто посмотри через "юнертл". Донни приложил глаз к прицелу, который представлял собой длинную тонкую металлическую трубку, закрепленную в каком-то странном штативе. Если его обнулить, то можно было привести в действие целую систему управления, при помощи которой можно было так и этак двигать и поворачивать прицел, а также особыми винтами устанавливать поправку на силу ветра и угол к горизонту. Винтовка была изготовлена где-то в начале сороковых, но поговаривали, что из нее убито куда больше японцев, северных корейцев и вьетконговцев, чем из любого другого оружия того же возраста. Даже патроны для нее использовались не стандартные натовские 7, 62-миллиметровые, а старые длинные спрингфилдовские с рантовой гильзой калибра 0, 30-06. Оптика была отличная. Донни внимательнейшим образом осмотрел траву, попадавшую в поле обзора, и не заметил никаких признаков человеческого присутствия. Но в глазу у него так и оставалось слепое пятно. Он был уверен, что пропустил какую-то заметную деталь. Он стиснул пальцами переносицу - лучше не стало. Нет, там не было ничего, ничего такого, что он мог бы разглядеть. - Кажется, все чисто. - Я не спрашиваю, что тебе кажется. Я хочу знать, как там на самом деле. - Чисто, чисто. - Хорошо, - сказал Боб. - Продолжай наблюдение. Сержант начал выбираться на открытое место. На сей раз он полз еще медленнее, чем прежде. Он двигался прямо-таки невероятно медленно, останавливаясь и надолго замирая после каждых двух движений. Донни опять уставился в прицел. Снова и снова он рассматривал все возможные огневые позиции и не видел ничего. Все было чисто. Это начинало казаться смешным. Возможно, они торчали здесь в совершенно пустом поле, ползали взад и вперед, как идиоты. Пчелы жужжали, мухи кусались, стрекозы проносились в разные стороны. Он не мог очень долго смотреть в прицел, потому что в глазу у него все начинало расплываться. Он должен был мигнуть, перевести взгляд вдаль. Когда же Боб подаст сигнал о том, что все в порядке? * * * * * Спусковой крючок отошел назад и замер на самой грани выстрела. "А где же второй?" Палец отпустил спусковой крючок. Их было двое. Он должен убить обоих. Если он сейчас выстрелит, то второй в свою очередь выстрелит в него или же, увидев, как разлетится голова его партнера, просто нырнет в траву и исчезнет. Возможно, он вызовет воздушную поддержку, и Соларатову придется покинуть район операции. "Где же второй?" Он приподнял голову, посмотрел невооруженным глазом и понял, что смог увидеть снайпера чисто случайно: там, где он в данный момент находился, трава по какой-то странной причине росла гораздо реже, чем повсюду вокруг. Второй находился где-то совсем рядом и прикрывал напарника, пока тот оставался уязвим. Но это положение могло продолжаться лишь считанные секунды. В голове Соларатова тут же сложился план. Выследить корректировщика. Убить корректировщика. Вернуться и убить снайпера. Это было возможно, так как он располагал полуавтоматическим оружием, а расстояние было менее трехсот метров. Он вновь уткнулся в прицел и начал очень медленно и плавно разворачиваться, высматривая еще одно черное лицо на коричневато-желтом фоне чащи вертикальных стеблей. Повернулся еще немного... Ничего. Дальше... Снова ничего. Еще чуть-чуть... Вот оно! Рука! Рука вела к туловищу, и вот в прицеле показалась фигура второго человека, приложившегося к винтовке. Соларатов неслышно набрал в грудь воздуха, испытал еще один прилив удовольствия - и в следующий момент понял, что перед ним действительно человек, но это вовсе не корректировщик, а еще один снайпер, и его винтовка глядит точно на него. На Соларатова. Человек выстрелил. * * * * * Донни оторвался от прицела. Голова у него болела. Когда же Боб подаст сигнал? Господи, как же ему сейчас нужен аспирин! Донни посмотрел вокруг и ничего не увидел, кроме бескрайних зарослей травы. Рядом с ним повисла в воздухе стрекоза. Любопытно, что крылышки у этих тварей каким-то образом собирают солнечный свет и так же отбрасывают блики, как... Донни снова взглянул в прицел. Он был совсем рядом! Снайпер (или лучше сказать, снайперы, потому что Донни после сотрясения видел перед собой два расплывавшихся по краям контура) находился менее чем в трехстах метрах от него и был еле-еле различим в траве. Человек держал винтовку наизготовку, он медленно поворачивался, и, уловив это движение, Донни сразу же понял, что он заметил Суэггера. "Убей его! - приказал он себе. - Стреляй! Немедленно!" Перекрестье расчертило голову врага. Донни нажал на спусковой крючок. Картинка исчезла из виду. Он нажал сильнее. Ничего не произошло. Предохранитель, предохранитель... Донни протянул палец туда, где должна была находиться эта пимпочка перед спусковым крючком, но там ничего не оказалось. Ну конечно, там находится предохранитель у М-14. У М-70 он возле переднего края затвора. Донни оторвался от прицела, нашел этот чертов предохранитель и передвинул его вперед. Поспешно пригнулся, взглянул в прицел и увидел, что человек повернулся и дуло винтовки смотрит теперь... прямо на него. Он дернул за спусковой крючок - пожалуй, излишне резко, - и винтовка выстрелила. * * * * * Боб полз вперед. Всего несколько метров, и он снова окажется в высокой и густой траве и... Выстрел, совершенно неожиданный, прозвучал словно удар в большой барабан над самым его ухом. Он застыл - все кончено, великий Боб Ли Суэггер - и на мгновение ударился было в панику. "Что? А? О боже!" А в следующее мгновение он вскочил и помечался, как последний сукин сын, туда, где росла более высокая трава, ожидая смертельной пули и в то же время стараясь заставить себя успокоиться. - Он там! Я видел его! - заорал Донни, и сразу же с расстояния метров в триста раздался второй выстрел. Пуля ударилась в землю рядом с Донни, выбив большой клуб пыли. Донни сразу же выстрелил в ответ, и Боб увидел пыльный фонтанчик там, куда ударила пуля. - Пригнись! - рявкнул он, испугавшись, что Донни может получить пулю в голову, а сам нырнул в траву, по-змеиному извиваясь, пополз вперед и вскоре обнаружил песчаную кочку. Он вскинул винтовку к плечу, приложил глаз к окуляру прицела и увидел... не увидел ничего. - Он там! - снова крикнул Донни. Но Боб все равно не мог ничего разглядеть. Потом треснул выстрел - кажется, откуда-то слева, - он немного повернул винтовку, увидел в воздухе маленькое облачко пыли, какое могло подняться после выстрела из винтовки, дуло которой находится над самой землей, и выстрелил. Он передернул затвор и как можно быстрее выстрелил еще раз, не видя цели, но надеясь, что она там, куда он целился. - Ложись! - снова крикнул он. - Ложись и вызывай "фокстрот". Пора включать воздух! Он передернул затвор, но так и не мог разглядеть снайпера в пыли, которая плыла в траве на той самой площадке, которую Донни недавно указал. Но где же он прячется? Где же он прячется? * * * * * Донни чуть-чуть подался назад, и вторая пуля ткнулась в землю всего в нескольких сантиметрах от его лица. Ого! В воздух поднялось вишневое, как во время фейерверка, облачко пыли, и сотни крошечных песчинок больно хлестнули его по лбу и щекам. Он зажмурился и отполз еще немного подальше. Он слышал крик Боба, но не мог выдавить из себя ни слова в ответ. Радио, думал он. Вызвать воздух. Но тут Боб выстрелил один раз, потом второй, и к Донни снова вернулась смелость. Он скорчился с другой стороны кочки, расположившись так, чтобы можно было стрелять с левой руки. Он не мог вести отсюда прицельную стрельбу, зато сам был почти полностью укрыт, и это его радовало. "Где же он? Где ты, поганый ублюдок?" В прицел он не видел ничего, только облачко пыли в воздухе, плавно покачивавшуюся траву, которую недавно потревожили, но стрелять было совершенно не во что. Донни посмотрел на несколько метров левее и правее, но так и не увидел поганца. Тут ему в голову пришла мысль, что вдруг именно ему, а не Бобу, удастся пристрелить русского. Перед ним неожиданно замелькали давно забытые образы из детской книжки: это ведь будет точно так же, как у лейтенанта Мэя, который захватил Красного Барона, натянув нос матерому профессионалу Рою Брауну. Донни ощутил прилив возбуждения и радости, как будто это уже случилось. Так где же русский? "Мы можем накрыть его перекрестным огнем, - понял он. - Мы можем сделать этого ублюдка". - Воздух! - услышал он крик Боба. Ах да, воздух. Вызвать "Ночную ведьму", дать прикурить этому засранцу, чтобы она растерзала его в... И тут он боковым зрением увидел снайпера: тот был гораздо дальше и, прилагая отчаянные усилия, полз прочь. Попался! Донни навел перекрестье на мотающуюся голову, ориентируясь не столько по четкой форме, сколько по своим предположениям насчет того, где должна находиться голова в том пятне, которое занимало теперь чуть ли не большую часть его поля зрения. Он постарался определить центр пятна, разделить его перекрестьем на четыре части, почувствовал, что полностью держит себя в руках, ощутил твердый металл спускового крючка под пальцем, нажал на него - лишь самую малость - и тут же донельзя удивился, когда прогремел выстрел. Винтовка, которую человек держал в руке, отлетела в сторону, шляпа соскочила, а сам он покатился в траву и застыл. - Я его сделал! - заорал Донни. - Я его достал! - Воздух! - крикнул в ответ Боб. - Срочно давай воздух! Донни опустил винтовку на землю, снял PRC со спины и щелкнул выключателем. - "Фокстрот", это "Сьерра-браво", вспышка, повторяю, вспышка, вспышка. У нас есть контакт. - "Сьерра-браво", что вы хотите? Вам нужен воздух, "Сьерра-браво"? Внезапно Боб оказался рядом с Донни и выхватил трубку радиотелефона у него из рук. - "Фокстрот", дайте нам "Ночную ведьму". Сверхсрочно. Назначаю для удара Зону-2. Дайте нам "Ночную ведьму", повторяю, немедленно, Зона-2, Зона-2. - Она уже идет, "Сьерра-браво", берегите задницы. - Я достал его! - сказал Донни. - Я пускаю дым, чтобы показать "Ночной ведьме" свою позицию, - сказал Боб в трубку. Он сорвал с пояса дымовую шашку, выдернул чеку и кинул шашку на несколько шагов в сторону. Шашка закрутилась, зашипела, и из нее повалил густой зеленый дым. - "Сьерра-браво-четыре", это "Ночная ведьма", я вижу зеленый дым, прием, - объявил по рации новый голос. Одновременно Боб и Донни услышали стремительно приближавшийся рев моторов. - Все верно, "Ночная ведьма", это наш сигнал. Боб толкнул Донни на землю, поближе к бугру. Над ними прошла тень. Донни взглянул наверх и увидел пронесшийся прямо над ними огромный самолет, который уже начинал сваливаться в вираж. Он казался огромным и очень хищным, а его моторы разрывали воздух в клочья. Он был черным, как смоль, этот ангел смерти, и кренился направо, поднимая левое крыло почти вертикально к небу, поворачиваясь боком фюзеляжа к земле, на которой он собирался истребить все живое. Все восемь мини-пушек палили одновременно, возле бортов бились трепещущие языки пламени, звук походил не на артиллерийскую стрельбу, а на непрерывный яростный рев. - Господи! - воскликнул Донни. Он подумал о конце света, о гибели цивилизации, о Хиросиме. Этому сосунку придется жарко. Донни не мог даже вообразить такого. Пушки извергали на землю тысячи снарядов; каждый пятый был трассирующим, и стрельба производилась с такой молниеносной скоростью, что казалось, будто стреляют только трассерами. Снаряды не столько врезались в землю, сколько изничтожали ее. Они превращали ее в порошок, поднимая тучи пыли и комьев. Все потемнело, как будто сама погода оказалась повержена огнем. Это было нашествие свинцовой саранчи, которая пожирала все, что оказывалось под нею. Ранние версии этого младенца носили название "Волшебный дракон Пуфф", но у дракона была только одна пушка. "Ночная ведьма", снабженная восемью, могла нанести миру урон, достойный включения в мифологические эпопеи. Она просто полностью сожрала Зону-2, как будто это длилось целые годы, хотя в действительности продолжалось считанные секунды. Да, вся стрельба "Ночной ведьмы" уложилась лишь в тридцать секунд; настолько быстро она умела жрать. Самолет развернулся, как будто был привязан за невидимую веревку, двигатели оглушительно взревели, когда он прошел над прижавшимися к земле морскими пехотинцами, а затем восемь пушек снова зарокотали, и снова затряслась земля, и снова над нею поднялась пыльная буря. После второго захода самолет лег на ровный киль, набрал немного высоты и снова ушел описывать круги в зоне ожидания. - "Сьерра-браво-четыре", как вам мой самый лучший фокус? Прием. - "Ночная ведьма", работа хорошая, думаю, что этого должно хватить. "Фокстрот", вы меня слышите? Прием. - Сьерра, это я, "Фокстрот". - "Фокстрот", давайте выводить команды. Я думаю, что мы его сделали. Я думаю, что мы его загвоздили. - "Сьерра-браво-четыре", вас понял, выполняю. Хорошая работа. Кончаю связь. * * * * * Старший полковник Хуу Ко и его саперы из относительно безопасного места под прикрытием деревьев следили за тем, как самолет охотился за снайпером. Это было настоящее шоу: огромный самолет с умопомрачительной скоростью кружил низко над землей, извергал из себя непрерывные молнии и поливал дождем зону, обработанную дефолиантами, вздымая густые тучи измельченной в пыль земли. - О, теперь Человек-лопух превратится в негодное решето, - сказал один из солдат. - Только американцы способны отправиться на самолете на охоту за одним-единственным человеком, - заметил другой. - Они могут послать самолет даже для того, чтобы установить нужник, - выкрикнул кто-то еще, и несколько человек расхохотались. Но Хуу Ко понимал, что снайпер погиб, что Суэггер, главный из его врагов, снова взял верх. Ни один человек не мог пережить такого огневого налета и того, что последовало за ним: когда самолет стал удаляться, а пыль, поднятая его стрельбой, еще висела в воздухе, из форта внезапно вылетели пять джипов, пронеслись через поле, подпрыгивая на кочках, и остановились чуть правее того места, где из травы внезапно поднялись два американских снайпера, и чуть восточнее перепаханной пулями площадки. Вышедшие из машин люди начали методично выжигать траву огнеметами. Струйки пламени вылетали из раструбов, и там, где они касались земли, трава загоралась. Огонь рос, ширился и неистово разгорался, а вверх поднимался черный масляный дым. - Теперь Человек-лопух поджарится, - пробормотал кто-то. Огонь горел несколько часов; он вышел из-под контроля и распространялся по расчищенной зоне, то и дело разгораясь яркими кострами, и все больше и больше солдат с базы выстраивались в цепь и шли вслед за огнем. Через некоторое время с востока примчалось звено вертолетов и принялось кружить над полем. Шли поиски трупа. - Когда они его найдут, то наверняка съедят. - Там мало что осталось. Разве что на суп. Хотя русский был холодным и неприятным человеком, Хуу Ко все же с сожалением подумал о его судьбе. Участие самолета делало войну тотальной; это было самое страшное оружие во всем арсенале сверхвооружений, которым располагали американцы. Как ужасно, когда тебя преследует такое вот летающее чудище и ты чувствуешь, как взрывающиеся снаряды разносят окружающий тебя мир в м