нам чем-нибудь помочь?
     - Нет.
     С минуту он пристально смотрел на меня.
     - А что вы думаете об этом?
     - Насчет бриллиантового кольца: было ли оно обручальным кольцом?
     - Надето оно  было на безымянный  палец. -  После  небольшой  паузы  он
спросил: - А что?
     -  Может, полезно  было  бы  знать,  кто  его подарил. Я увижу  Маколэя
сегодня  во  второй  половине  дня.  Если что-нибудь  подвернется,  позвоню.
Похоже, что это сделал Уайнант, но...
     Гилд добродушно проворчал:
     -  Вот-вот, "но". - Он пожал  руку Норе и мне,  поблагодарил за  виски,
обед и гостеприимство, за нашу доброту в целом и ушел.
     Я сказал Норе:
     - Я  не из  тех, кто способен предположить, будто есть мужчины, которые
могут  устоять  перед  твоими чарами и не  вывернуться ради  тебя наизнанку,
однако, не будь слишком уверена, что этот парень не водит нас за нос.
     - Значит,  вот до чего мы уже  докатились, - сказала она - Ты  ревнуешь
меня к полицейским.

        XII
     Письмо  Клайда  Уайнанта  Маколэю  являло собой  весьма  примечательный
документ. Оно было чрезвычайно неумело отпечатано на  простой белой бумаге и
в углу помечено: Филадельфия, штат Пенсильвания, 26 декабря 1932 года. Текст
его гласил:

     Дорогой Герберт!
     Я телеграфирую  Нику Чарльзу, который, как ты помнишь, работал  на меня
несколько лет  назад  и сейчас  находится  в  Нью-Йорке, чтобы он связался с
тобой по поводу ужасной смерти бедной Джулии. Я хочу, чтобы ты сделал все от
тебя зависящее [и  в этом месте одна строка была  забита буквами "х"  и  "м"
так, что ничего невозможно было разобрать] убедил его разыскать  убийцу. Мне
безразлично, сколько это будет стоить - заплати ему!
     Я хочу, чтобы ты, помимо  всего, что известно тебе самому, сообщил Нику
кое-какие  факты.  Не думаю, что  ему следует  сообщать эти  факты  полиции,
однако, он будет знать, как поступить наилучшим образом,  и я хочу, чтобы ты
предоставил  Нику  полную свободу  действий,  поскольку мое  доверие  к нему
безгранично. Возможно, стоит просто показать ему это  письмо, которое  после
этого следует обязательно уничтожить. Теперь факты.
     Когда в прошлый четверг вечером я встретился с Джулией, чтобы забрать у
нее тысячу долларов, она сказала, что хочет  оставить  работу у меня.  По ее
словам,  в  течение некоторого  времени  ей сильно  не  здоровится,  и  врач
рекомендовал  уехать   куда-нибудь  и  отдохнуть;  теперь,  когда  вопрос  с
поместьем ее дядюшки улажен, она может  и  хочет так сделать.  Раньше  я  ни
слова  не слышал от  Джулии  о  проблемах со здоровьем  и,  полагая, что она
скрывает  истинную причину,  попытался вытянуть из  нее  правду, однако  она
упорно стояла на  своем. Я  также ничего  не знал  о смерти  ее дядюшки. Она
сказала,  что  речь  идет  о  дядюшке  Джоне  из  Чикаго.  Думаю,  в  случае
необходимости  это можно  проверить.  Мне не  удалось  убедить  ее  изменить
решение, поэтому  она должна  была  уехать  в  последний  день  месяца.  Мне
показалось, что она чем-то озабочена или напугана, но она сказала, будто это
не так. Сначала мне  стало  жаль,  что Джулия уезжает, но  затем я  перестал
жалеть, так как раньше  я всегда мог  всецело  ей доверять, а теперь уже  не
смог бы, поскольку она, как я полагал, мне лгала.
     Следующий  факт, который мне хотелось бы довести  до  сведения Чарльза:
что  бы  ни говорили по поводу действительно бывшего правдой некоторое время
назад, -  отношения между  Джулией и мною [слова "теперь представляют собою"
были слегка забиты буквой "х"] представляли собою  во время убийства (<b>и были
таковыми   свыше  года</b>)  не  более,  чем   отношения   между   работником  и
работодателем. Они явились результатом обоюдного согласия.
     Далее,  я считаю  целесообразным установить  настоящее  местопребывание
Виктора Розуотера, с которым  у  нас несколько  лет назад были неприятности,
так  как  эксперименты,  проводимые  мною  сегодня,  имеют  непосредственное
отношение к работе, от коей я,  согласно  заявлению Розуотера, отстранил его
обманным путем; к тому же,  я  считаю его достаточно безумным и способным  в
порыве ярости убить Джулию за отказ сообщить ему, где меня можно найти.
     Четвертое - <b>и  самое  главное</b>:  не  была  ли  моя  жена  в  контакте  с
Розуотером?  Откуда ей стало известно, что  я работаю над  экспериментами, в
осуществлении которых он мне когда-то помогал?
     Пятое:  необходимо немедленно убедить  полицию,  что  я  ничего не могу
сообщить им по поводу убийства, дабы они  не  предпринимали никаких  попыток
найти меня - попыток, могущих привести к преждевременной огласке и раскрытию
тайны  моих  экспериментов, что  на  данном  этапе  считаю  <b>весьма  опасным</b>.
Наилучшим образом можно избежать этого, немедленно разгадав загадку убийства
Джулии, каковую цель я и преследую.
     Время от времени я  буду выходить на  связь с  тобой; если же возникнут
обстоятельства,  требующие <b>срочного</b>  контакта  со  мной,  помести  в "Таймс"
следующее объявление:
     "Абнер. Да. Банни".
     После этого я сделаю все необходимое, чтобы связаться с тобой. Надеюсь,
ты вполне понимаешь, насколько важно  убедить Чарльза взяться за эту работу,
поскольку он уже в курсе неприятностей с Розуотером  и знаком с большинством
заинтересованных лиц.
     Искренне твой,
     Клайд Миллер Уайнант

     Я положил письмо на стол Маколэю и сказал:
     - Звучит вполне логично. Ты помнишь, по какому поводу они поссорились с
Розуотером?
     - По поводу каких-то изменений в структуре кристаллов. Я могу уточнить.
- Маколэй взял  первую страницу письма и нахмурился. -  Он пишет, что в  тот
вечер получил от нее тысячу долларов. Я передал ей пять тысяч; по ее словам,
именно столько было ему нужно.
     -  Четыре тысячи дохода  от так называемого "поместья дядюшки Джона"? -
предположил я.
     -  Похоже  на  то. Странно:  никогда  бы не подумал,  что она  способна
обокрасть его.  Надо  будет выяснить насчет  остальных  денег, которые я  ей
передавал.
     - Ты знал, что она отбывала приговор в Кливлендской тюрьме по обвинению
в мошенничестве?
     - Нет. Это правда?
     - Так утверждает полиция. Под именем Роды Стюарт. Где Уайнант ее нашел?
     - Понятия не имею, - покачал он головой.
     - Тебе  известно что-нибудь  по поводу того,  откуда она родом,  кто ее
родственники и все такое прочее?
     Он вновь покачал головой.
     - С кем она была обручена?
     - Я и не знал, что она была обручена.
     - На безымянном пальце у нее было надето кольцо с бриллиантом.
     - Для меня это новость, - сказал Маколэй. Он прикрыл глаза и задумался.
- Нет, не припомню, чтобы она носила обручальное кольцо. - Он поставил локти
на стол и улыбнулся  мне. - Итак, каковы шансы привлечь  тебя к тому, что он
хочет?
     - Слабые.
     - Я так и думал. - Он передвинул руку, прикоснувшись к письму. - Ты так
же как и я  представляешь, что он должен чувствовать. Что бы могло заставить
тебя изменить решение?
     - Я не...
     -  Если бы я убедил его встретиться с тобой, это помогло бы? Я могу ему
сказать, что только при этом условии ты взялся бы...
     - Я  хочу  с ним поговорить,  - сказал  я,  -  однако ему  пришлось  бы
говорить гораздо более откровенно, нежели он пишет.
     Маколэй медленно спросил:
     - Ты намекаешь на то, что думаешь, будто он убил ее?
     -  Я ничего об  этом не знаю, - сказал  я.  - Не  знаю  даже  того, что
известно полиции, и как подсказывает  мне интуиция, у  них недостаточно улик
для ареста, даже если они смогут найти его.
     Маколэй вздохнул.
     -  Не  очень-то   весело  быть  адвокатом  душевнобольного.  Постараюсь
заставить  его  прислушаться   к  доводам  рассудка,  хотя  знаю,   что  это
бесполезно.
     -  Я  хотел  спросить,  каково сейчас  его  финансовое  положение?  Оно
по-прежнему такое же неплохое, как и раньше?
     - Почти. Конечно, экономический кризис не обошел его,  как и всех  нас,
да и авторские  доходы  от использования технологии горячей  обработки с тех
пор, как металлы потеряли былое значение почти иссякли, однако он до сих пор
может рассчитывать  на  пятьдесят  или шестьдесят  тысяч  годового дохода от
своих патентов на глассин и звукоизоляционные материалы,  плюс  кое-что еще,
поступающее от всяких мелких... - Он прервал фразу и спросил: - Ты, случаем,
не сомневаешься в его способности заплатить тебе за работу?
     - Нет, просто любопытно. - В голову мне  пришел другой вопрос: - У него
есть родственники, помимо бывшей жены и детей?
     - Сестра, Элис Уайнант, которая с  ним даже не  разговаривает  около...
должно быть, лет уже четырех или пяти.
     Про себя я предположил, что  это была  та самая тетушка Элис, к которой
Йоргенсены не поехали на Рождество.
     - А почему они разругались?
     - Он  дал интервью  одной из  газет, где сказал, будто  не думает,  что
пятилетний  план в  России  обязательно  обречен  на провал.  Надо  сказать,
выразился он при этом ничуть не крепче, чем я процитировал.
     Я рассмеялся.
     - Да они же...
     -  Тетушка Элис будет еще почище, чем он. Она все забывает. Когда брату
удалили аппендицит,  на  следующий день после операции  они  с  Мими ехали в
такси  и  по дороге  встретили похоронную  процессию, которая  двигалась  со
стороны больницы.  Мисс Элис  схватила Мими за  руку и  сказала: "О  Боже! А
вдруг это он... как там бишь его зовут?"
     - Где она живет?
     - На Мэдисон авеню. Адрес  есть в телефонном справочнике. - С минуту он
колебался. - Мне кажется, что не стоит...
     -  Не  собираюсь  ее  тревожить.  -  Прежде,  чем  я  успел  произнести
что-нибудь еще, зазвонил телефон.
     Маколэй приложил трубку к уху и сказал:
     - Алло...  Да,  это  я...  Кто?..  Ах,  да... -  Мышцы вокруг  его  рта
напряглись, а глаза  чуть расширились. - Где? - Некоторое время он слушал. -
Да,  конечно. А я успею? - Он бросил взгляд на часы, которые носил  на левой
руке. - Хорошо, увидимся в поезде. - Он положил трубку.
     - Это был лейтенант  Гилд,  - сказал он.  -  Уайнант пытался  покончить
жизнь самоубийством в Аллентауне, штат Пенсильвания.

        XIII
     Когда я  вошел в "Пальма Клаб", Дороти и Куинн сидели  за стойкой бара.
Они не видели меня, пока я не подошел к Дороти и не сказал:
     - Привет, ребята.
     Дороти была одета так же, как и в тот день, когда я увидел ее последний
раз. Она взглянула на меня, на Куинна, и лицо ее вспыхнуло.
     - Значит, вы ему сказали.
     - Девочка в дурном настроении, - радостно  сказал Куинн. - Я купил  для
тебя эти акции. Советую приобрести еще и сказать мне, что ты пьешь.
     -  Как   всегда.   Ты  замечательный  гость:   уходишь,  ни  словом  не
обмолвившись.
     Дороти вновь посмотрела на меня.  Царапины у  нее  на  лице побледнели,
синяк едва проступал, а опухоль на губах исчезла.
     - Я вам верила, - сказала она. Казалось, она вот-вот заплачет.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Вы знаете, что я имею в виду. Я верила вам, даже когда вы поехали  на
ужин к маме.
     - А почему бы тебе и не верить?
     - Она весь день в дурном настроении, - сказал Куинн. - Не дергай ее.  -
Он положил ладонь ей на руку. - Ну, ну, дорогая, не надо...
     - Замолчите,  пожалуйста. -  Она отняла  у  него руку. -  Вы  прекрасно
понимаете, что я имею в  виду,  - сказала мне она. - Вы с Норой оба смеялись
надо мной, когда были у мамы, и...
     Я начал понимать, что произошло.
     - Она  тебе так сказала, и ты ей поверила? - Я рассмеялся. -  Прожив  с
ней  двадцать  лет, ты  все  еще  попадаешься  на  удочку  ее  лжи?  По всей
видимости, она позвонила тебе после нашего отъезда: мы поссорились  и  долго
там не задерживались.
     Она повесила голову и сказала тихим, жалким голосом:
     - Ну и дурочка же я! Послушайте, давайте поедем сейчас к Норе. Я должна
перед  ней оправдаться. Я  такая  идиотка.  Так мне и надо, если она никогда
больше...
     - Конечно. У нас много времени. Давайте сначала выпьем.
     - Брат  Чарльз,  позвольте  пожать  вашу руку,  - сказал  Куинн.  - Вам
удалось вернуть солнечный свет в жизнь нашей малышки, нашего сокровища, и...
- Он опорожнил свой стакан. - Поехали к Норе. Напитки там  ничуть не хуже, а
обойдутся нам дешевле.
     - Почему бы вам не остаться здесь? - спросила она.
     Он расхохотался и покачал головой.
     - Мне? Никогда! Может, тебе удастся уговорить Ника остаться здесь, но я
еду с тобой. Мне целый день пришлось терпеть твое ворчание: теперь я намерен
купаться в солнечных лучах.
     Когда  мы  добрались до "Нормандии", вместе с Норой у  нас был  Гилберт
Уайнант. Он поцеловал  сестру,  пожал руку  мне  и  - после представления  -
Харрисону Куинну.
     Дороти тут  же  приступила к пространным,  чистосердечным и  не слишком
связным объяснениям перед Норой.
     - Хватит, - сказала Нора. Тебе незачем передо мной извиняться. Если Ник
сказал  тебе, что я рассердилась  или обиделась,  или что-нибудь еще  в этом
роде, то он просто лживый грек. Позволь мне взять твое пальто.
     Куинн включил радиоприемник. Удар гонга  возвестил  пять часов тридцать
одну минуту пятнадцать секунд по Западному стандартному времени.
     -  Побудь барменом: ты знаешь, где хранится все необходимое,  - сказала
Нора Куинну и проследовала за мною в ванную. - Где ты нашел ее?
     - В баре. Что здесь делает Гилберт?
     - Сказал, что  приехал проведать ее. Она  не пришла вчера  домой, и  он
думал, что она  все еще здесь. - Нора засмеялась. - Однако, он  не удивился,
когда не застал ее. По словам  Гилберта, Дороти вечно где-то шатается, у нее
дромомания, которая  происходит от комплекса  на почве отношений с матерью и
представляет  собою весьма  интересное явление. Он  говорит,  что,  согласно
утверждению   Штекеля,    больные    дромоманией   также   часто   проявляют
клептоманиакальные  наклонности,  и он  специально оставлял  в разных местах
вещи,  чтобы посмотреть, не украдет ли она их, но,  насколько  ему известно,
пока она ничего не украла.
     - Замечательный парнишка. А он ничего не сказал о своем отце?
     - Нет.
     - Может,  еще  не  слышал.  Уайнант  пытался  совершить  самоубийство в
Аллентауне. Гилд и Маколэй  туда  поехали, чтобы увидеться  с ним.  Не знаю,
стоит сообщать детям или нет. Интересно, не замешана ли Мими в его  визите к
нам?
     - Мне так не кажется, однако, если ты думаешь...
     - Я просто размышляю, - сказал я. - Он давно здесь?
     - Около  часа. Забавный  мальчик.  Он  учит китайский,  пишет  книгу  о
проблемах знания и веры - не на китайском - и высоко ценит Джека Оуки.
     - Я тоже его ценю. Ты пьяна?
     - Не очень.
     Когда  мы вернулись в  гостиную,  Дороти и Куинн танцевали  под песенку
"Эди была леди".
     Гилберт  отложил  журнал,  который  просматривал,   и  вежливо  выразил
надежду, что я поправляюсь после ранения.
     Я сказал, что поправляюсь.
     - Насколько  я  помню,  -  продолжил  он, - мне никогда  не  было очень
больно, по настоящему больно. Конечно, я пытался сам причинить себе боль, но
это  не  одно  и  то же.  Это просто вызывало  во мне  чувство  дискомфорта,
раздражения и обильное потовыделение.
     - Это почти одно и то же, - сказал я.
     - Правда? А мне казалось, что ощущения должны быть более...  ну,  более
сильными. - Он  придвинулся чуть ближе ко мне. - Именно о подобных вещах мне
ничего не известно.  Я так молод,  и у меня  не было  возможности...  Мистер
Чарльз, может, вы слишком заняты или просто не хотите, и тогда, надеюсь, так
и  скажете,  но я  был  бы  очень  признателен, если бы  вы  как-нибудь  мне
позволили поговорить с вами, когда вокруг не будет столько народа, и нас  не
станут  прерывать.  Мне хотелось бы  задать  вам  столько  разных  вопросов,
ответить на которые из всех, кого я знаю, можете только вы, и...
     - Я не уверен, смогу ли, - сказал я,  - но буду рад попытаться в  любое
удобное для тебя время.
     - Вы и правда не против? Вы не просто из вежливости так говорите?
     - Нет, я действительно не против, только вот не уверен, смогу ли помочь
настолько,  насколько ты ожидаешь. Это зависит от того, что именно ты хочешь
знать.
     - Ну, например, о каннибализме, - сказал он. - Я не имею в виду в таких
местах, как  Африка или Новая  Гвинея, а, скажем, в Соединенных  Штатах. Это
часто случается?
     - Не в наши дни, насколько мне известно.
     - Но, значит, раньше такое бывало?
     -  Не могу  сказать, как часто,  но время  от  времени случалось,  пока
страна окончательно не  была освоена. Погоди-ка, я  приведу тебе пример. - Я
направился  к  книжному  шкафу,  взял  книгу  Дюка "Знаменитые  преступления
Америки", которую Нора купила в букинистическом магазине, нашел нужное место
и вручил книгу Гилберту - Там всего три или четыре страницы.

     АЛЬФРЕД  Г.  ПЭКЕР,  "ПОЖИРАТЕЛЬ ЛЮДЕЙ",  КОТОРЫЙ  УБИЛ  ПЯТЕРЫХ  СВОИХ
КОМПАНЬОНОВ В ГОРАХ КОЛОРАДО, СЪЕЛ ИХ ОСТАНКИ И ПРИСВОИЛ ИХ ДЕНЬГИ.

     "Осенью  1873  года  отряд из  двадцати отважных  мужчин  отправился из
Солт-Лейк-Сити,  штат  Юта,  на  поиски  золота  в  бассейне реки  Сан-Хуан.
Наслушавшись  историй о, добывавшихся прямо из земли, сказочных  богатствах,
исполненные  надежд  путешественники  с  легким  сердцем  пустились  в путь,
однако,  по  мере  того, как  недели  сменялись  неделями,  а перед  глазами
смельчаков по-прежнему  простирались  лишь голые  равнины  да снежные горные
вершины,  надежды оставляли  их. Чем  дальше углублялись  они  в  незнакомую
местность, тем менее гостеприимной она  им казалась,  и,  наконец,  отчаяние
овладело путниками,  когда они  поняли, что единственным  их вознаграждением
будут голод и смерть.
     Отчаявшись, первопроходцы совсем уж были готовы покориться судьбе,  как
вдруг увидели вдалеке  индейский лагерь, и хотя не  было никакой уверенности
относительно  того обращения, которое ожидало  их в руках "краснокожих", они
согласились между собой, что любая смерть предпочтительней смерти от голода,
и решили пойти на риск.
     Когда  они приблизились к лагерю,  их встретил индеец, показавшийся  им
дружелюбным, который и отвел их к вождю Ураю. К великому удивлению путников,
индейцы обращались с ними весьма бережно и настояли, чтобы они задержались в
лагере до  тех  пор, пока полностью не  оправятся  от  выпавших на  их  долю
лишений.
     Наконец,  отряд  решил  предпринять  еще  одну  попытку,  избрав  целью
путешествия контору "Лос Пинос". Урай пытался отговорить их от этой попытки,
и  ему  удалось повлиять на десятерых членов отряда, отказавшихся продолжить
путешествие и решивших вернуться в Солт-Лейк-Сити.  Оставшиеся десять твердо
стояли на своем, поэтому Урай  снабдил их провизией и рекомендовал двигаться
по  берегу  реки Ганнисон, названной в  честь лейтенанта Ганнисона, которого
убили в 1852 году (смотрите жизнь Джо Смита, мормона).
     Альфред  Г.  Пэкер, ставший  предводителем  продолжившего  путь отряда,
хвастал познаниями в топографии той местности и не ставил  под сомнение свою
способность   легко  найти  дорогу.   Когда  отряд  его  проехал   небольшое
Расстояние, Пэкер сказал, будто недавно  вблизи поселения, расположенного на
реке  Рио-Гранде,  открыты  богатые  прииски,  и  вызвался  проводить  своих
спутников туда.
     Четверо  из  отряда  настаивали на том,  чтобы продолжить путь,  следуя
указаниям Урая,  однако  Пэкер  убедил пятерых компаньонов  по  имени  Суон,
Миллер,  Нун,  Белл  и  Хамфри  последовать за  ним  к приискам,  тогда  как
остальные четверо направились дальше по берегу реки.
     Из  этой  четверки  двое  умерли от  голода и  лишений  но двое других,
перенеся неописуемые тяготы, добрались в конце концов в феврале 1874 года до
конторы  "Лос  Пинос". Контору возглавлял генерал Адамс,  и  несчастным  был
оказан  самый  сердечный  прием.  Вновь  набравшись  сил,  они  вернулись  к
цивилизации.
     В марте 1874  года  генерал Адамс был вызван по делам в Денвер. Однажды
холодным, заснеженным утром,  когда он все еще находился в  отъезде, рабочие
конторы, сидевшие за завтраком, были напуганы появлением в дверях одичавшего
человека,  который жалобно просил пищи и убежища  от непогоды. Лицо человека
было  вполне  сносным, хотя  и ужасающе  распухло, а вот  желудок совсем  не
удерживал пищу, которую ему давали. Он заявил, что имя его  -  Пэкер,  и что
пятеро компаньонов, пока  он был болен, бросили его, оставив, однако, ружье,
с которым он и пришел в контору.
     Воспользовавшись гостеприимством рабочих конторы и прожив с ними десять
дней,  Пэкер   отбыл  в  местечко  под  названием  Сакуаче,   заявив,  будто
намеревается добраться до Пенсильвании,  где живет его брат. В Сакуаче Пэкер
сильно  пил и, по  всей видимости,  не испытывал  недостатка  в  деньгах.  В
состоянии  опьянения  он   рассказывал   множество  противоречивых   историй
относительно  судьбы  пятерых  своих  попутчиков,   возбудив  таким  образом
подозрения в том, что он избавился от бывших компаньонов преступным путем.
     В  это время  генерал  Адамс остановился в Сакуаче  по пути из  Денвера
обратно  в  "Лос Пинос" и,  когда  он  находился  в  доме  Отто  Миэрса, ему
посоветовали  арестовать  Пэкера  и расследовать деяния  последнего. Генерал
решил доставить  Пэкера назад в контору; по пути они остановились в  усадьбе
майора Дауни, где встретили тех самых десятерых членов отряда, которые, вняв
советам  индейского   вождя,   отказались  продолжить   путешествие.   Тогда
выяснилось,  что  значительная  часть  утверждений  Пэкера  является  ложью,
поэтому  генерал пришел к выводу о необходимости всестороннего расследования
дела,  и  Пэкер был связан и доставлен в контору, где содержался под строгим
надзором.
     Второго   апреля   1874  года  в  контору   примчались  два  необычайно
взволнованных индейца, державших в руках полоски плоти, которые они называли
"мясом белого человека" и которые они нашли,  по их утверждению,  неподалеку
от конторы. Поскольку полоски эти лежали на снегу, а погода была чрезвычайно
холодной, они до сих пор неплохо сохранились.
     Когда Пэкер увидел  останки,  лицо его страшно побледнело,  и  с глухим
стоном он повалился на пол. Ему ввели  стимулирующие лекарства, и он, умоляя
о милосердии, сделал заявление, которое, в основном, приводится ниже:
     "Когда я  и  пятеро  моих  спутников  покинули  лагерь  Урая, по  нашим
расчетам  у  нас  было  достаточно  провизии  для долгого  и  изнурительного
путешествия, однако  пищевые припасы быстро истощились, и  вскоре перед нами
замаячила угроза  голодной смерти. В течение нескольких дней мы поддерживали
себя кореньями, которые  выкапывали  из  земли, но  поскольку они были  мало
питательными, а звери и птицы попрятались  из-за страшного холода, положение
стало отчаянным. В глазах людей появилось странное выражение, и мы все стали
подозрительными по отношению друг  к другу.  Однажды я отправился за дровами
для костра и, вернувшись, обнаружил,  что  мистера Суона,  самого старшего в
отряде, убили ударом по голове, и  теперь  разделывали тело, готовясь съесть
его. Принадлежавшие  Суону деньги в сумме около двух тысяч долларов, поровну
разделили между собой.
     Этой  пищи хватило лишь на несколько дней, а затем я  предложил убить и
съесть Миллера,  в теле которого содержалось гораздо больше плоти, нежели  в
телах всех остальных. Череп его размозжили в тот  момент, когда он нагнулся,
чтобы поднять ветку  хвороста. Следующими жертвами стали Хамфри и Нун. Тогда
мы с  Беллом заключили торжественное соглашение,  что, будучи единственными,
оставшимися  в живых, мы станем  поддерживать  друг друга  и  скорее умрем с
голоду, нежели причиним друг другу  вред.  Однажды Белл сказал: "Я больше не
могу", и бросился на меня, словно изголодавшийся тигр, пытаясь в то же время
нанести мне  удар прикладом ружья.  Я отразил этот удар и  убил его топором.
Затем я разрезал плоть его  на полоски и, взяв  их с  собой, продолжил путь.
Завидев  с вершины холма контору,  я выбросил полоски плоти, которые  у меня
оставались, и должен признать, сделал это с сожалением, ибо уже почувствовал
пристрастие к человеческому мясу, особенно к той его  части, что находится в
области груди".
     Рассказав эту жуткую  историю,  Пэкер  дал согласие проводить  отряд во
главе с X. Лотером  к останкам убитых спутников.  Он довел отряд до каких-то
высоких, недоступных горных вершин и заявил, что сбился с пути, поэтому было
решено оставить поиски и на следующий день отправиться обратно.
     В ту  ночь  Пэкер и  Лотер спали рядом друг с  другом, и Пэкер напал на
последнего с целью совершить убийство и бежать, однако его схватили, связали
и после того, как отряд добрался до конторы, передали в руки шерифа.
     В начале июня того же года  художник по  имени Рейнолдс из Пеории, штат
Иллинойс, делавший зарисовки  на берегу озера Кристоваль, обнаружил лежавшие
в  тсуговой  рощице, останки пятерых мужчин. Тела четверых  из них лежали  в
ряд, пятое же  -  обезглавленное -  было найдено неподалеку.  В  затылках  у
Белла, Суона, Хамфри и  Нуна зияли раны, оставленные ружейными пулями, когда
же было  найдено  тело Миллера,  то оказалось, что  оно изувечено, очевидно,
ударом,  лежавшего  неподалеку ружья, приклад которого был расколот  в месте
соединения с ружейным ложем.
     Внешний вид останков явно свидетельствовал о  том, что Пэкер виновен не
только в  убийстве, но и  в каннибализме. Вероятно, он говорил правду, когда
утверждал,  что  отдает  предпочтение  человеческому  мясу,  находящемуся  в
области груди, так  как  у всех его пятерых  спутников мясо было  срезано до
самых ребер именно в том месте.
     У  места,  где лежали  останки,  была обнаружена  утоптанная  тропинка,
которая вела к находящейся невдалеке хижине. В хижине  были найдены одеяла и
другие предметы, принадлежавшие пятерым  жертвам; все здесь указывало на то,
что Пэкер после убийства провел в хижине много дней  и часто  наведывался  к
тому месту, где лежали останки для пополнения запасов человеческого мяса.
     После  этих  открытий  шериф  запросил разрешения  арестовать Пэкера по
обвинению в убийстве пяти человек, однако во  время отсутствия  шерифа Пэкер
бежал.
     О  нем не было  никаких сведений в  течение  девяти лет,  а  точнее, до
двадцать девятого  января 1883 года, когда  генерал  Адамс получил письмо из
Чейенне, штат Вайоминг, в  котором  некий  золотоискатель из  Солт-Лейк-Сити
писал, что столкнулся в Чейенне лицом  к лицу с Пэкером. Писавший утверждал,
что  там  Пэкер  известен  под  именем  Джон  Шварце и,  согласно  имеющимся
подозрениям, замешан  в операциях  шайки  преступников. Сыщики  приступили к
расследованию, и  двенадцатого марта  1883 года шериф округа Ларами Шарплесс
арестовал Пэкера, а семнадцатого марта шериф  округа  Хинпейл  Смит доставил
пленника обратно в Солт-Лейк-Сити.
     На суде, который начался третьего  апреля 1883 года,  против  него было
выдвинуто обвинение в убийстве Израэля Суона, совершенном первого марта 1874
года. Было  доказано, что все  члены отряда  за исключением Пэкера имели при
себе значительные суммы денег. Обвиняемый повторял прежнее свое заявление, в
коем  утверждал,  будто  убил  только  Белла,  причем  сделал  это  в  целях
самозащиты.
     Тринадцатого апреля суд присяжных признал  Пэкера виновным и приговорил
его к смертной казни. Пэкеру, который немедленно подал апелляцию в Верховный
суд, была дана  отсрочка в исполнении приговора.  Тем временем, дабы уберечь
подсудимого от расправы толпы, его переместили в Ганнисонскую тюрьму.
     В октябре 1885 года Верховный суд дал согласие на новый процесс по делу
Пэкера, и на сей раз  было решено предъявить ему  обвинение в убийстве  пяти
человек. Он  был признан виновным по всем пунктам и приговорен по каждому из
них к восьми годам лишения свободы, что вместе составило сорок лет.
     Пэкеру была дарована  амнистия первого  января 1901 года, и он  умер на
ферме близ Денвера двадцать четвертого апреля 1907 года".

     Пока Гилберт  читал, я  приготовил  себе  коктейль.  Дороти  прекратила
танцевать и подошла ко мне.
     - Вам он нравится? - спросила она, дернув головой в сторону Куинна.
     - Вполне нормальный человек.
     - Возможно, но иногда он бывает непроходимо глупым. Вы не спросили, где
я была прошлой ночью. Разве вам все равно?
     - Это не мое дело.
     - Но я кое-что для вас разузнала.
     - Что именно?
     - Я была у тетушки Элис. Она не совсем в своем уме, но невероятно мила.
Тетушка  сказала,  что  получила  сегодня  от  моего  отца  письмо,  где  он
предостерегает ее от мамы.
     - Предостерегает? Сегодня? А что именно он написал?
     - Я не  видела письма.  Тетушка Элис уже несколько лет ярится  на отца,
поэтому она порвала его послание. Она говорит,  что  он стал коммунистом,  а
коммунисты, по ее  убеждению, убили Джулию и,  в конце концов, убьют  и его.
Она считает, что все дело в какой-то тайне, которую выдали отец и Джулия.
     - О, Бог ты мой! - сказал я.
     - Только не вините меня. Я  лишь передаю вам то, что она мне сказала. Я
же говорила, что она не вполне в своем уме.
     - Она сказала, будто прочитала всю эту чушь в письме отца?
     Дороти покачала головой.
     -  Нет.  Она сказала  только, что  нашла  там предостережение.  Если  я
правильно припоминаю, то, по ее словам, он писал, чтобы тетушка ни при каких
обстоятельствах не доверяла маме  и всем, кто с ней связан, а это,  полагаю,
включает всех нас.
     - Постарайся припомнить еще что-нибудь.
     - Но больше ничего и не было. Это все, что она мне сказала.
     - А откуда было отправлено письмо? - спросил я.
     -  Она  не знает; ясно  только, что  оно пришло авиапочтой.  По  словам
тетушки, ей это совершенно безразлично.
     -  А  что она думает о письме?  То есть, она  что,  всерьез  восприняла
предостережение?
     - Она сказала, будто отец  -  опасный радикал - так  и сказала, слово в
слово, - и что бы он ни говорил, ее это совершенно не интересует.
     - А насколько всерьез отнеслась к предостережению ты?
     Она  посмотрела  на  меня  долгим  взглядом  и,  прежде  чем  ответить,
облизнула губы.
     - Мне кажется, он...
     К  нам подошел  Гилберт  с книгой в  руках. Похоже,  он был разочарован
рассказом, который я ему дал.
     - Очень  интересно, конечно, - сказал  он, - но  это  не патологический
случай, если вы понимаете, о чем я говорю. - Он обнял сестру за талию. - Ему
просто пришлось выбирать между голодной смертью и тем, что он сделал.
     - Можно сказать  и так, но только в  том случае,  если ты предпочитаешь
ему верить.
     - О чем вы? - спросила Дороти.
     - Об одной книге, - ответил Гилберт.
     - Расскажи ему о письме, которое получила тетушка, - сказал я Дороти.
     Она рассказала.
     Когда она закончила, он состроил нетерпеливую гримасу.
     - Это  глупо. На  самом деле мама  не опасна.  Она просто задержалась в
своем   развитии.  Большинство  из  нас  переросло  этические  и   моральные
условности и тому подобное. Мама же до них еще не доросла. - Он нахмурился и
задумчиво поправил себя: -  Она может  быть опасной, но только  так  же, как
бывает опасен ребенок, играющий со спичками.
     Нора и Куинн танцевали.
     - А что ты думаешь о своем отце? - спросил я. Гилберт пожал плечами.
     - Я не видел  его с  тех пор, как был ребенком. У меня насчет него есть
теория, но в основном она состоит  из догадок. Хотел бы я... Главное, что  я
хотел бы знать - не импотент ли он.
     - Он пытался сегодня совершить самоубийство в Аллентауне, - сказал я.
     -  Это неправда!  -  крикнула  Дороти так  громко,  что  Куинн  и  Нора
перестали танцевать; Дороти повернулась и рывком приблизила свое лицо к лицу
брата. - Где Крис? - требовательно спросила она.
     Гилберт перевел  взгляд с ее лица на мое, а затем быстро опять взглянул
на нее.
     - Не будь дурой, -  холодно  сказал он. - Крис шатается где-то со своей
подругой, с этой Фентон.
     Казалось, будто Дороти ему не поверила.
     -  Она  его ревнует,  - объяснил мне Гилберт. - Все тот  же комплекс на
почве отношений с матерью.
     - Кто-нибудь из вас хоть раз видел Виктора  Розуотера, с которым у отца
были проблемы в то время, когда мы впервые с вами встретились? - спросил я.
     Дороти покачала головой. Гилберт сказал:
     - Нет. А что?
     - Так,  просто  пришло в  голову.  Я тоже  никогда  его  не  видел,  но
описание, которое  мне  дали, с незначительными изменениями вполне  бы могло
подойти вашему Крису Йоргенсену.

        XIV

     В  тот вечер мы с Норой пошли  на открытие  Городского концертного зала
Радио, через час сочли, что вполне насытились представлением и ушли.
     - Куда? - спросила Нора.
     -  Все равно.  Хочешь, разнюхаем, что это  за "Пигирон Клаб", о котором
говорил   Морелли?   Тебе   понравится   Стадси   Берк.  Когда-то   он   был
"медвежатником". Стадси уверяет, будто однажды вскрыл  сейф  Хейгерстаунской
тюрьмы, куда его посадили на тридцать дней за дурное поведение.
     - Пошли, - сказала она.
     Мы спустились вниз по Сорок девятой улице и после того, как расспросили
двух водителей такси, мальчишек, торгующих газетами,  и одного полицейского,
нашли нужное заведение. Швейцар сказал, будто знать не знает никаких Берков,
но обещал пойти посмотреть. Ко входу вышел Стадси.
     - Как поживаешь, Ник? - спросил он. - Заходите.
     Стадси  представлял   собою  крепко  сложенного  мужчину,   уже  слегка
пополневшего,  но  ничуть  не  обрюзгшего.  Ему  наверняка  было  не  меньше
пятидесяти, однако выглядел он лет на десять моложе. Под жиденькой прической
неопределенного цвета находилось широкое,  рябое, некрасивое, но обаятельное
лицо;  даже  залысины  не  в  состоянии  были  создать  видимость  хотя   бы
относительно высокого лба. Говорил Стадси глубоким раскатистым басом.
     Я пожал ему руку и представил его Норе.
     - Надо же, жена,  -  сказал он. -  Подумать только. Клянусь  Богом,  ты
будешь пить шампанское, в противном случае тебе придется со мной драться.
     Я сказал, что драться нам не придется, и мы вошли.
     Заведение  Стадси имело уютно запущенный вид. Время наплыва посетителей
еще  не пришло: в баре  сидело  только три  человека. Мы уселись за столик в
углу,  и Стадси  подробно проинструктировал официанта, какую именно  бутылку
вина принести. Затем, он внимательно осмотрел меня и кивнул.
     - Женитьба пошла тебе на пользу. - Он почесал подбородок. - Давненько я
тебя не видел.
     - Давненько, - согласился я.
     - Это он отправил меня за решетку, - сказал Стадси Норе.
     Нора сочувствующе поохала.
     - Он был хорошим сыщиком?
     Стадси наморщил свой низкий лоб.
     - Говорят, хорошим, но я не знаю. Меня-то он поймал случайно: в тот раз
я ударил с правой.
     - Зачем ты натравил на меня этого дикаря Морелли? - спросил я.
     -  Ты же знаешь итальянцев, - сказал  Стадси, - они такие истеричные. Я
не  думал, что  он  выкинет подобный номер.  Он нервничал  из-за  того,  что
легавые пытались пришить ему убийство этой  девки Джулии, а тут мы  читаем в
газете, будто ты каким-то боком  замешан в дело, ну, я и говорю ему:  "Ник -
это парень, который, может быть, и не продаст  родную мать, а тебе вроде как
хочется с кем-нибудь потолковать", вот он и решил потолковать с тобой. А что
бы ты на моем месте сделал: состроил ему козью морду?
     - Морелли позволил, чтобы его засекли, когда он пробирался в гостиницу,
а потом возложил всю вину на меня. Как он меня нашел?
     - У него есть друзья, к тому же ты ведь не прятался, верно?
     - Я был в городе всего неделю, а  в газетах ни слова не написали о том,
где я остановился.
     -  Правда?  - заинтересованно  спросил Стадси.  - А где ты  был все это
время?
     - Теперь я живу в Сан-Франциско. Как он меня нашел?
     -  Классный город. Я уже несколько  лет  там не бывал,  но город просто
классный. Не могу тебе сказать, Ник. Спроси его. Это его дело.
     - Не считая того, что послал его ко мне ты.
     - В общем,  да, - сказал он, - не считая того, конечно;  однако, видишь
ли,  тем  самым я делал тебе  рекламу.  -  Стадси  произнес  это  совершенно
серьезно.
     - Молодчина, - сказал я.
     -  Откуда мне было  знать, что ему такое стукнет в  голову? и  потом он
ведь не сильно тебя ранил, правильно?
     -  Может, и не сильно, но пользы мне это совсем  не принесло, и  я... -
Мне пришлось прервать  фразу,  так  как  подошел официант с  шампанским.  Мы
попробовали  и сказали,  что  шампанское великолепно, хотя  оно  было  очень
плохим. - Думаешь, он убил секретаршу? - спросил я.
     Стадси уверенно покачал головой из стороны в сторону.
     - Абсолютно исключено.
     - Этого  парня не так уж трудно уговорить нажать на спусковой крючок, -
сказал я.
     - Я знаю - эти иностранцы такие истеричные - однако, в тот день он  все
время был здесь.
     - Все время?
     -  Все.  Готов  подтвердить   это  под  присягой.  Ребята  с  девочками
веселились наверху, и я  точно знаю, что он весь день не вылезал оттуда и уж
тем более не выходил из клуба. Кроме шуток, он запросто может это доказать.
     - Отчего же тогда он нервничал?
     - А  я знаю? Я и  сам все время задаю себе  тот  же вопрос.  Но ты ведь
знаешь этих иностранцев.
     - Еще бы, - сказал я. - Они такие истеричные. Как ты думаешь, не мог ли
он послать одного из своих дружков проведать Джулию?
     - Думаю, ты составил о парне неверное представление, - сказал Стадси. -
Я  знавал  эту  девку.  Время  от времени она наведывалась сюда.  Они просто
развлекались  вместе. Он  не настолько  сходил  по секретарше  с ума,  чтобы
разделаться с ней подобным образом. Точно тебе говорю.
     - Она тоже "сидела на игле"?
     - Не знаю.  Несколько раз я  видел,  как  она принимала наркотики,  но,
может,  она  делала  это  ради  приличия:  так,  кольнется разок  с  ним  за
компанию...
     - А с кем еще она развлекалась?
     - Ни с кем, насколько мне известно, -  с безразличием ответил Стадси. -
Есть тут одна крыса  по имени Нанхейм, который приходил сюда  и волочился за
ней, но, насколько я разумею, он так ничего и не добился.
     - Так вот, значит, откуда Морелли узнал мой адрес.
     - Не  говори  глупостей. Если бы Морелли и обратил на него внимание, то
лишь для того, чтобы врезать ему  как  следует.  А  с какой  стати ему  было
сообщать полиции о том, что Морелли знал эту девку? Он что - твой приятель?
     Я поразмыслил и сказал:
     -  Я его  не  знаю. Ходят слухи, что  время  от времени он шестерит для
полиции.
     - М-м-м. Спасибо.
     - Спасибо за что? Я ничего не сказал.
     -  Справедливо.  А  теперь  скажи-ка  мне:  с  чего  весь  этот сыр-бор
поднялся, а? Ведь ее убил Уайнант, разве не так?
     - Многие  так думают, - сказал я, - однако, можешь поставить два против
одного, что это сделал не он.
     Стадси покачал головой.
     -  Это -  твой  хлеб, и  я не собираюсь здесь  с тобой тягаться. - Лицо
Берка просветлело. -  Но, между прочим,  я  с удовольствием  сделаю  кое-что
другое, и мы, если хочешь, заключим пари на деньги. Знаешь, в тот раз, когда
ты  скрутил  меня,  я  действительно  ударил  с  правой, и  мне  всегда было
любопытно, удастся ли тебе это повторить.  Как-нибудь, когда ты поправишься,
я бы с удовольствием...
     Я рассмеялся и сказал:
     - Нет-нет, я не в форме.
     - Я и сам растолстел, как боров, - настаивал он.
     - К тому же, мне еще и повезло: ты потерял равновесие, а я твердо стоял
на ногах.
     -   Ты  просто  щадишь  мое  самолюбие,  -  сказал   Стадси,  а  затем,
задумавшись, добавил: - Хотя, если уж на то пошло,  тебе, пожалуй, и  правда
больше повезло.  Ну что ж,  раз ты  не  хочешь... Ну-ка, давайте  сюда  ваши
бокалы.
     Нора решила,  что  желает попасть  домой  рано и  в  трезвом состоянии,
поэтому мы распрощались со Стадси и его  заведением чуть позже  одиннадцати.
Он проводил нас до такси и крепко пожал нам руки.
     - Вечер был весьма расчудесный, - сообщил он.
     Мы также сказали что-то вежливое и уехали.
     Нора полагала, что Стадси очарователен.
     - Я не понимаю и половины того, что он говорит.
     - Стадси - отличный парень.
     - Ты не сказал ему, что бросил сыскную работу.
     - Он  бы подумал, что  я пытаюсь втереть ему очки, -  объяснил я. - Для
прохиндея вроде  Стадси  легавый всегда остается  легавым, и  я  предпочитаю
солгать ему, нежели  дать  ему повод заподозрить  меня во  лжи.  У тебя есть
сигарета? В известном смысле он действительно мне доверяет.
     - А ты сказал правду насчет того, что Уайнант ее не убивал?
     - Не знаю. По-моему, правду.
     В "Нормандии" меня ждала телеграмма от Маколэя из Аллентауна:

     УПОМЯНУТЫЙ  ЧЕЛОВЕК  НЕ  ЯВЛЯЕТСЯ  УАЙНАНТОМ  И  НЕ  ПЫТАЛСЯ  СОВЕРШИТЬ
САМОУБИЙСТВО ТЧК.

        XV
     На   следующее  утро,   воспользовавшись  услугами   стенографистки,  я
избавился от  большей части  накопившейся  почты, переговорил по телефону  с
нашим адвокатом в  Сан-Франциско  - мы пытались спасти от банкротства одного
из  клиентов  нашей  лесопилки, - около часа прокорпел  над планом,  который
должен  был снизить  наши государственные  налоги, и  к  двум  часам,  когда
закончил  на  сегодня  работу  и  вышел  к  обеду с Норой,  чувствовал  себя
настоящим добропорядочным и занятым бизнесменом.
     После обеда  Нора  уехала к знакомым играть в  бридж, а  я отправился к
Гилду: раньше мы успели поговорить с ним по телефону.
     -  Значит, тревога была ложной? -  спросил я после того, как  мы пожали
друг другу руки и удобно уселись на стульях.
     - Точно так. Он оказался таким же Уайнантом, как я сам. Вы  знаете, как
это  обычно  бывает:  мы сообщаем  Филадельфийской полиции, что  он отправил
оттуда  телеграмму, передаем по радио  его описание, и всю  следующую неделю
для  половины  штата  Пенсильвания  любой  человек,  который  худ  и   носит
бакенбарды - Уайнант. Этого парня звали Барлоу, он - безработный плотник, и,
насколько нам удалось установить, подстрелил его какой-то черномазый с целью
ограбления. Барлоу пока еще нельзя много говорить.
     -  А  не  мог его подстрелить  некто, сделавший ту  же  ошибку,  что  и
Аллентаунская полиция? - спросил я.
     - Вы имеете  в виду,  некто,  полагавший,  что  он  -  Уайнант?  Думаю,
подобное могло случиться - если вам это чем-то может помочь. Может?
     Я сказал, что не знаю.
     - Маколэй рассказал вам о письме, которое он получил от Уайнанта?
     - Он не сообщил мне, о чем шла речь в письме.
     Я рассказал. Я рассказал ему также все, что знал о Розуотере.
     - А вот это интересно, - сказал он.
     Я рассказал ему о письме, которое Уайнант отправил своей сестре.
     Он спросил:
     - Вам не кажется, что он переписывается со многими людьми?
     -  Я думал об этом. -  Я сказал ему, что описание  Виктора Розуотера  с
незначительными изменениями вполне подошло бы Кристиану Йоргенсену.
     Он произнес:
     - Такого  человека  как  вы послушать  не  грех.  Не  думайте,  будто я
собираюсь вас прерывать.
     Я сказал, что выложил ему все известные мне факты.
     Он  откинулся на спинку стула  и  скосил на  потолок  свои бледно-серые
глаза. - В этой связи нужно кое-что предпринять, - наконец сказал он.
     -  Этого  парня  из  Аллентауна подстрелили,  случаем, не из  пистолета
тридцать второго калибра? - спросил я.
     С минуту Гилд смотрел на меня с любопытством, затем покачал головой.
     - Сорок четвертого. У вас есть какие-то соображения?
     - Нет. Просто прокручиваю в голове известные факты.
     Он сказал:
     - Очень хорошо вас понимаю, - и опять откинулся на  спинку стула, глядя
в потолок. Когда он вновь заговорил, то  думал, по всей видимости, о  чем-то
другом. - Алиби Маколэя, о котором вы спрашивали, в полном порядке. Мы знаем
наверняка,  что он тогда опаздывал на  встречу и находился  в конторе одного
человека  по  имени  Херманн  на Пятьдесят седьмой улице с пяти до  двадцати
минут четвертого, то есть в то время, которое нас интересует.
     - Что там вы сказали насчет пяти минут четвертого?
     -  Ах да, вы  ведь об этом еще  не знаете.  В общем, мы нашли парня  по
имени  Каресс, который  содержит  на Первой  авеню прачечную и красильню; он
звонил ей в  пять  минут четвертого и  спрашивал, не будет ли у нее для него
работы,  она сказала "нет" и сообщила, что,  вероятно,  скоро  Уедет.  Таким
образом,  интересующее  нас  время  сводится  к  промежутку  между  пятью  и
двадцатью минутами четвертого. Вы ведь не всерьез подозреваете Маколэя?
     -  Я  подозреваю всех,  - сказал я.  - Где  вы были пятью  и  двадцатью
минутами четвертого?
     Он рассмеялся.
     - Между  прочим, -  сказал  он,  -  я,  пожалуй,  единственный из  всей
компании, у кого нет алиби. Я был в кино.
     - А у всех остальных алиби есть?
     Он покивал головой сверху вниз.
     - Йоргенсен  вышел из дома  вместе с миссис Йоргенсен примерно без пяти
минут три и тайком отправился на Семьдесят третью восточную  улицу к девушке
по имени Ольга Фентон - мы обещали не говорить об этом жене, - где оставался
примерно до пяти. Чем занималась миссис Йоргенсен, мы знаем. Когда они вышли
из  дома, их  дочь одевалась; пятнадцать  минут  спустя  она  взяла такси  и
поехала прямо  в  магазин  "Бергдорф-Гудмэн".  Сын  весь  день  находился  в
библиотеке. - Бог  ты  мой,  ну и книжки он читает! Морелли торчал  в  одном
заведении в районе Сороковых улиц. - Гилд засмеялся. - А где были вы?
     -  Свое алиби  я  приберегу до тех пор, пока оно  действительно мне  не
понадобится. Ни одна из  этих историй не представляется надежной на  все сто
процентов,  однако  настоящие  алиби  редко  бывают таковыми.  А как  насчет
Нанхейма?
     Гилд, похоже, удивился.
     - Почему вы о нем вспомнили?
     - Я слышал, будто он был неравнодушен к секретарше.
     - Где вы об этом слышали?
     - Так, слышал.
     Он нахмурился.
     - Полагаете, источник вполне надежный?
     - Да.
     - Что ж, - медленно произнес Гилд, - его-то мы всегда  можем проверить.
Но  скажите-ка,  какое вам дело до всех этих людей? Разве вы не думаете, что
убил Уайнант?
     Я  высказал  то  же  предположение,  которое высказывал в  разговоре со
Стадси.
     - Можете поставить два против одного, что это сделал не он.
     Нахмурившись, он довольно долго молча смотрел на меня, а затем сказал:
     - В любом случае, это мысль. И кто же ваш кандидат?
     - До этого я  пока еще не  дошел. Поймите,  я ничего не  знаю и не хочу
сказать,  будто Уайнант не убивал. Я лишь  хочу сказать,  что  не все  факты
свидетельствуют против него.
     -  Причем, говоря так, вы  ставите два против одного. Что именно против
него не свидетельствует?
     - Можете назвать это интуицией, если хотите, - сказал я, - однако...
     -  Я  никак  не  хочу  это называть,  -  сказал  он. -  По-моему,  вы -
проницательный сыщик, и я хочу выслушать то, что вы имеете сказать.
     - В основном я имею массу вопросов. Например, сколько, времени прошло с
тех пор, как лифтер высадил миссис Йоргенсен на этаже  Джулии Вулф,  до того
момента, когда она позвонила ему и сказала, что слышала стоны?
     Гилд поджал губы и вновь разомкнул их, чтобы спросить:
     - Вы думаете, она могла?.. - Остальная часть вопроса повисла в воздухе.
     - Я  думаю, она могла.  Мне хотелось бы знать,  где  был  Нанхейм.  Мне
хотелось бы  знать ответы  на  вопросы, поставленные в письме Уайнанта.  Мне
хотелось  бы знать, куда делась разница  в четыре тысячи  долларов между той
суммой,  которую Маколэй  передал  секретарше, и  той, которую она,  похоже,
передала  Уайнанту. Мне хотелось  бы  знать,  откуда у нее  было обручальное
кольцо.
     - Мы делаем все, что в наших силах, - сказал Гилд. - Что до меня,  то в
данный момент мне  хотелось бы знать, почему Уайнант, если он  не убивал, не
хочет явиться к нам и ответить на вопросы.
     -  Одна  из причин  может  заключаться  в  том,  что миссис Йоргенсен с
удовольствием бы опять упрятала его в психушку. - В голову мне пришла другая
мысль. - Герберт Маколэй работает на Уайнанта и вы, случаем, не ограничились
лишь тем, что  поверили  Маколэю  на  слово, когда он заявил  вам,  что  тот
человек в Аллентауне - не Уайнант?
     - Нет.  Тот моложе Уайнанта, почти совсем без седины в волосах - следов
краски  тоже не обнаружено - и совсем не похож на фотографии,  которые у нас
есть. -  Казалось, Гилд нисколько не сомневается. - У вас на ближайшие час с
небольшим нет никаких дел?
     - Нет.
     - Отлично. - Он  встал. - Я дам ребятам задание поработать над тем, что
мы обсуждали, а мы с вами, пожалуй, нанесем кое-кому визит.
     - Великолепно, - сказал я, и он вышел из кабинета.
     В корзине  для бумаг лежал экземпляр "Таймс". Я выудил его из корзины и
открыл страницу с колонками объявлений. Среди них было объявление Маколэя:
     "Абнер. Да. Банни".
     Когда Гилд вернулся, я спросил:
     - Как насчет помощников Уайнанта - кто там работал у него в мастерской?
С ними побеседовали?
     - Угу, но они ничего не знают. Они получили расчет в  конце той недели,
когда он уехал - помощников всего двое - и с тех пор они не видели Уайнанта.
     - Над чем они работали перед тем, как мастерскую закрыли?
     - Над какой-то  краской или чем-то еще в том же духе - какой-то стойкий
краситель зеленого цвета. Не знаю. Могу выяснить, если хотите.
     - Вряд ли это так уж важно. Большая у него мастерская?
     -  Выглядит  вполне   прилично,  насколько  я  могу   судить.  Думаете,
мастерская имеет какое-то отношение к делу?
     - Все может быть.
     - Угу. Ну что, пойдем, пожалуй.

        XVI
     -  Прежде  всего, - сказал  Гилд,  когда  мы вышли из  его кабинета,  -
заглянем к мистеру Нанхейму.  Он должен быть  дома: я наказал  ему никуда не
отлучаться, пока сам не позвоню.
     Квартира  мистера  Нанхейма  находилась  на четвертом  этаже  мрачного,
пропитанного  сыростью и запахами  здания, в котором отчетливо  раздавались,
доносившиеся с Шестой авеню звуки. Гилд постучал в дверь.
     В квартире послышались торопливые шаги, и кто-то спросил:
     -  Кто там?  -  Голос принадлежал мужчине  и  звучал  гнусаво  и слегка
раздраженно.
     Гилд ответил:
     - Джон.
     Дверь  торопливо  распахнул маленький,  болезненного вида  мужчина  лет
тридцати  пяти-тридцати шести,  одеяние которого  составляли  только  майка,
синие трусы и черные шелковые носки.
     -  Я не  ждал  вас, лейтенант, - заныл  он.  -  Ведь  вы  сказали,  что
позвоните. - Казалось, он был напуган. У него были маленькие, темные, близко
посаженные  глаза  и  широкий  рот  с  тонкими,  нервными  губами.  Нос  был
необычайно мягким - длинный, обвислый, он, казалось, не имеет костей.
     Гилд коснулся рукой моего локтя, и мы вошли. Через открытую дверь слева
виднелась   неприбранная   постель.  Комната,  в   которой   мы   оказались,
представляла собой  убогую, грязную, заваленную одеждой, газетами и  грязной
посудой гостиную. В нише с правой стороны находились раковина и плита. Между
ними стояла девица, державшая в руке небольшую сковороду.  Это была широкая,
пышнотелая рыжая женщина  лет приблизительно  двадцати восьми,  приятной, но
довольно  вульгарной  и  неряшливой наружности.  Она  была  одета  в помятое
розовое кимоно и  поношенные розовые домашние туфли  со  сбившимися бантами.
Угрюмо она наблюдала за нами.
     Гилд не представил меня  Нанхейму и не обратил ни малейшего внимания на
женщину.
     - Садитесь,  - сказал полицейский  и отодвинул в  сторону валявшуюся на
краю дивана одежду.
     Я чуть сдвинул, лежавшую в кресле-качалке газету, и сел. Поскольку Гилд
не снял шляпу, я поступил так же.
     Нанхейм подошел  к столу, где стояли более чем  наполовину опустошенная
пинтовая бутылка виски и пара стаканов, и сказал:
     - Глотнете?
     Гилд скорчил гримасу.
     - Только  не  этой блевотины.  С  чего это ты  сказал  мне, будто  знал
дамочку Вулф всего лишь в лицо?
     -  Так оно и было, лейтенант, это  правда. - Дважды он искоса бросал на
меня  взгляд и тут же отводил его в сторону. - Может, как-нибудь при встрече
я и поздоровался с ней  или спросил, как дела, или  же еще что-нибудь в этом
духе, но не более того. Это правда.
     Женщина, стоявшая в  нише, саркастически расхохоталась, однако  лицо ее
оставалось невеселым. Нанхейм резко повернулся к ней.
     -  Смотри мне, -  сказал он срывающимся от ярости голосом,  -  попробуй
вставить хоть слово, и я тебе зубы повышибаю.
     Женщина  размахнулась  и  швырнула  ему в  голову сковороду.  Сковорода
пролетела мимо и со звоном ударилась о  стену. На стене, на полу и на мебели
появились свежие пятна от яичного желтка и жира.
     Он бросился  на  женщину.  Чтобы  поставить ему подножку,  мне даже  не
пришлось подниматься с  кресла. Он растянулся на полу. Женщина взяла в  руки
кухонный нож.
     -  Хватит, - проворчал Гилд. Он тоже не поднялся с  места. - Мы  пришли
сюда вовсе не для того, чтобы посмотреть ваш базарный спектакль - нам надо с
тобой поговорить. Вставай и веди себя прилично.
     Нанхейм медленно поднялся на ноги.
     - Она,  когда пьяна,  доводит меня до бешенства, - сказал он. - Сегодня
она  весь день мотает  мне  нервы.  - Он подвигал правой рукой. - Кажется, я
вывихнул запястье.
     Женщина,  ни на  кого не  взглянув, прошла мимо  нас, зашла в спальню и
хлопнула дверью.
     - Может, если бы ты бросил увиваться  за другими женщинами, у тебя было
бы поменьше неприятностей с этой, - сказал Гилд.
     - Кого вы имеете в виду, лейтенант? - На лице у  Нанхейма было написано
невинное удивление и, пожалуй, даже обида.
     - Джулию Вулф.
     Теперь   на  болезненном  лице  маленького  человечка   было   написано
возмущение.
     - Это ложь, лейтенант. Любой, кто скажет, будто я хоть раз...
     Гилд прервал его, обратившись ко мне:
     -  Если хотите  ткнуть ему  в рожу,  я не  стану  вас  отговаривать  на
основании  того, что  у него повреждена  рука:  он  даже  не  сможет вам как
следует ответить.
     Вытянув вперед обе руки, Нанхейм повернулся ко мне.
     - Я не хотел сказать,  что вы лжете. Я просто имел в виду,  что,  может
быть, кто-то ошибся, когда...
     Гилд вновь перебил его:
     - Разве ты бы не переспал с ней, если бы такой шанс представился?
     Нанхейм облизнул нижнюю губу и с опаской посмотрел на дверь спальни.
     - Вообще-то,  - медленно произнес он предусмотрительно тихим голосом, -
она, конечно, была классной штучкой. Думаю, я не отказался бы.
     - Но ты никогда не пытался снять ее?
     С минуту Нанхейм колебался, затем передернул плечами и сказал:
     -  Вы же  знаете, как  это  бывает. Когда крутишься  то здесь,  то там,
пытаешься воспользоваться почти любой подвернувшейся возможностью.
     Гилд недовольно посмотрел на него.
     - Напрасно ты не сказал мне об этом с самого начала.  Где ты был  в тот
день, когда ее убрали?
     Маленький человечек подскочил, словно его укололи булавкой.
     -  Боже милостивый,  лейтенант, неужели вы думаете,  что я имею к этому
делу какое-то отношение? С чего это мне понадобилось бы убивать ее?
     - Где ты был?
     Тонкие губы Нанхейма нервно подергивались.
     - Какой был день, когда ее?..
     Он оборвал фразу, так как дверь в спальню открылась.
     Из спальни,  держа в руке чемодан, вышла пышнотелая женщина.  Она  была
полностью одета для выхода на улицу.
     - Мириам, - сказал Нанхейм.
     Она посмотрела на него мутным взглядом и сказала:
     -  Терпеть не  могу подлецов, но если бы я их  любила, я  бы терпеть не
могла подлецов-стукачей,  а  если  бы даже я и любила подлецов-стукачей,  то
тебя все равно бы терпеть не могла. - Она повернулась к входной двери.
     Гилд,  поймав Нанхейма за руку,  чтобы  не дать  ему броситься вслед за
женщиной, повторил:
     - Где ты был?
     Нанхейм крикнул:
     - Мириам! Не  уходи. Я исправлюсь, я  сделаю все, что угодно. Не уходи,
Мириам.
     Она вышла и захлопнула дверь.
     -  Пустите меня, - умолял Нанхейм Гилда. - Пустите, я приведу ее назад.
Я жить без нее не могу.  Я  только приведу ее назад  и расскажу вам все, что
захотите. Пустите, я должен ее вернуть.
     Гилд сказал:
     -  Чушь. Садись. - Он подтолкнул  маленького  человечка  к стулу.  - Мы
пришли  сюда  не  затем,  чтобы  смотреть,  как  вы  с  этой  бабой танцуете
ритуальные танцы. Где ты был в тот день, когда убили секретаршу?
     Нанхейм закрыл лицо руками и зарыдал.
     - Если  будешь и  дальше  прикидываться, - сказал Гилд, -  Я тебе таких
тумаков наваляю...
     Я плеснул в стакан немного виски и протянул его Нанхейму.
     - Спасибо  вам, сэр, спасибо. - Он выпил  виски, закашлялся и,  вытащив
грязный носовой платок,  принялся вытирать  им лицо. -  Я  не могу так сразу
вспомнить, лейтенант, - заныл он. - Может, я был в заведении Чарли, а может,
и здесь. Мириам наверняка вспомнит, если вы позволите мне вернуть ее.
     Гилд сказал:
     - К черту Мириам.  Как  тебе нравится идея попасть в кутузку за то, что
не можешь вспомнить?
     - Дайте мне одну минуту, я вспомню. Я не прикидываюсь, лейтенант. Вы же
знаете, я  всегда выкладываю вам все до последнего. Сейчас мне просто плохо.
Посмотрите  на  мое  запястье.  -  Он  протянул правую  руку  и показал  нам
запястье, которое начало опухать. - Погодите одну минуту. - Он опять  закрыл
лицо руками.
     Гилд  подмигнул  мне,  и  мы  принялись  ждать  момента,  когда  память
маленького человечка вновь заработает.
     Неожиданно Нанхейм отнял руки от лица и громко засмеялся.
     -  Черт возьми!  Поделом мне было бы, если  бы вы меня зацапали! В  тот
день я был... Погодите, я вам покажу. - Он направился в спальню.
     Через несколько минут Гилд позвал:
     - Эй, мы не собираемся торчать тут до утра. Давай поскорее.
     Ответа не было.
     Когда мы вошли в спальню, она оказалась пуста, а открыв дверь в ванную,
мы обнаружили, что и ванная тоже пуста. Окно в ванной было отворено, за  ним
виднелась пожарная лестница.
     Я ничего не сказал и постарался не выразить своим видом то, что думаю.
     Гилд сдвинул шляпу со лба чуть назад, сказал:
     - Зря он это сделал, - и направился к телефону в гостиной.
     Пока  он  звонил, я покопался  в тумбочках  и шкафах,  ничего не нашел.
Искал я не слишком  тщательно и оставил  это занятие, как только Гилд привел
полицейскую машину в действие.
     - Надеюсь, мы быстро его найдем, - сказал он. - У меня есть новости. Мы
установили, что Йоргенсен и Розуотер - одно и то же лицо.
     - А как вы это установили?
     -  Я послал человека побеседовать с той девушкой,  которая  подтвердила
его  алиби,  с Ольгой  Фентон,  и  он,  в конце концов,  вытянул из нее  эту
информацию. Правда, он говорит, что относительно алиби ему ничего не удалось
добиться.  Я  поеду к  ней  и попытаюсь  расколоть ее сам. Хотите  составить
компанию?
     Я посмотрел на часы и сказал:
     - Я бы с удовольствием, но уже поздно. Розуотера еще не задержали?
     - Приказ  уже отдан. - Он задумчиво посмотрел на меня. - И уж теперь-то
мы заставим его говорить!
     Я ухмыльнулся.
     - А теперь что вы думаете по поводу того, кто ее убил?
     -  Я  спокоен, -  сказал он. -  Дайте мне достаточно фактов, с  помощью
которых можно будет кое-кого поприжать, и  я быстренько предъявлю вам  того,
кто это сделал.
     На улице он пообещал держать меня в курсе событий, мы пожали друг другу
руки и расстались. Через несколько секунд он догнал меня и попросил передать
привет Норе.

        XVII
     Дома  я  передал  Норе привет от  Гилда  и  рассказал ей о  сегодняшних
новостях.
     - У меня тоже есть для  тебя  новости, - сказала она. - Заходил Гилберт
Уайнант и был  сильно  разочарован, не  застав тебя. Он просил передать, что
должен рассказать тебе что-то "чрезвычайно важное".
     - Может быть,  он обнаружил, что у  Йоргенсена комплекс неполноценности
на почве отношений с его матерью.
     - Думаешь, ее убил Йоргенсен?
     - Я думал, будто знаю, кто это сделал, - сказал я, - однако, сейчас все
так перемешалось, что можно лишь гадать.
     - И каков результат твоего гадания?
     - Мими,  Йоргенсен, Уайнант,  Нанхейм.  Гилберт  Дороти, тетушка  Элис,
Морелли, ты, я или Гилд. А  может, это сделал Стадси. Как насчет того, чтобы
приготовить что-нибудь выпить?
     Она смешала  несколько коктейлей.  Я  допивал второй или  третий, когда
она, ответив на телефонный звонок, вернулась в комнату и сказала:
     - Твоя подружка Мими желает с тобой поговорить.
     Я подошел к телефону.
     - Привет, Мими.
     - Я  ужасно сожалею, что была так груба в тот вечер,  Ник, но я страшно
расстроилась и, потеряв  контроль над  собой,  выставила  себя  такой дурой.
Пожалуйста,  прости меня.  -  Она проговорила все  это очень  быстро, словно
стараясь как можно скорее покончить с извинениями.
     - Ничего, - сказал я.
     Едва  дав мне произнести эти три слога, она уже вновь  говорила, однако
на сей раз не так спешно и более откровенно:
     - Могу я тебя увидеть, Ник?  Случилось  что-то ужасное, что-то...  Я не
знаю, что делать, к кому обратиться.
     - А в чем дело?
     -  Не могу говорить об этом по  телефону, но ты должен сказать мне, как
быть. Мне необходимо положиться на чей-нибудь совет. Не мог бы ты приехать?
     - Прямо сейчас?
     - Да. Пожалуйста.
     - Хорошо,  -  сказал я и вернулся в гостиную. - Поеду повидаюсь с Мими.
Она говорит, что попала в переделку, и ей нужна помощь.
     -  Будь  предельно  осторожен,  - рассмеялась  Нора. - Она перед  тобой
извинилась? Передо мной извинилась.
     -  Да, выпалила все  на одном  дыхании. Дороти  дома или до сих  пор  у
тетушки Элис?
     - По словам Гилберта, до сих пор у тетушки Элис. Долго ты там будешь?
     - Не дольше, чем необходимо. Скорее всего,  полиция сцапала Йоргенсена,
и Мими хочет знать, могу ли я помочь.
     - Они могут что-нибудь с ним сделать? Я имею в виду, если он  не убивал
Джулию Вулф.
     - Наверное, можно припомнить, выдвинутые против него старые обвинения -
угрозы  по почте, попытка вымогательства.  - Оторвавшись  от виски,  я задал
себе и Норе вопрос: - Интересно, знают ли  друг друга Йоргенсен и Нанхейм? -
Я поразмыслил немного, однако  не нашел  ничего, что могло бы превратить это
предположение в  нечто большее, нежели простая  вероятность. - Ну  что ж,  я
поехал.

        XVIII
     Мими встретила меня с распростертыми объятиями.
     - Это было невероятно, невероятно мило с твоей стороны - простить меня,
Ник, но  ты ведь  всегда был  невероятно милым. Ума не приложу,  что на меня
нашло в понедельник вечером.
     - Забудем об этом, - сказал я.
     Лицо ее было несколько розовее  обычного и выглядело моложе из-за того,
что мышцы лица были напряжены.  Голубые  глаза ярко сияли. Руки ее, лежавшие
на моих  руках,  были  холодны.  Она была сильно  взволнована, но я  не  мог
определить, какого рода волнение ее обуревало.
     Мими сказала:
     - Со стороны твоей жены также было невероятно мило...
     - Забудем об этом.
     - Ник, что могут  сделать за сокрытие улик,  доказывающих  причастность
другого человека к убийству?
     - Если  захотят, могут обвинить  в  их укрывательстве - на  юридическом
языке   это  называется   не   обещанное   заранее   укрывательство   следов
преступления.
     - Даже если ты добровольно изменишь решение и предоставишь им улики?
     - Все равно могут. Хотя обычно они этого не делают.
     Она  оглянулась  по  сторонам,  словно  пытаясь  удостовериться, что  в
комнате больше никого нет, и сказала:
     - Джулию убил  Клайд. Я  нашла  вещественное доказательство  и спрятала
его. Что со мной сделают?
     - Может, и ничего, просто устроят  тебе головомойку -  если ты передашь
вещественное  доказательство  полиции. Он был  когда-то  твоим  мужем: вы  -
достаточно  близкие друг другу люди, и вряд ли найдется суд, который  станет
вменять тебе в  вину попытку покрыть его -  если только, конечно, у судей не
будет причин подозревать, что ты руководствовалась иными соображениями.
     Холодно и надменно она спросила:
     - У тебя есть подобные подозрения?
     - Не знаю, - сказал я. - Я  склонен думать, что ты  хотела использовать
это доказательство вины Уайнанта чтобы, как только вы с ним увидитесь выжать
из  него  денег,  однако  сейчас появились  какие-то  новые  обстоятельства,
заставившие тебя изменить решение.
     Она  согнула  пальцы правой  руки так, что  ладонь  ее стала напоминать
когтистую лапу,  и замахнулась,  целясь острыми ногтями мне  в лицо. Губы ее
были подобраны, обнажая оскал плотно сжатых зубов.
     Я поймал ее руку.
     - В последнее время женщины стали грубее, - сказал  я, стараясь придать
своему голосу оттенок грусти. - Я только что расстался с  дамочкой,  которая
швырнула одному парнишке в голову сковороду.
     Она засмеялась, однако выражение ее глаз не изменилось.
     - Ты всегда подозреваешь меня в самом плохом, не так ли?
     Я  отпустил  ее руку, и  она потерла  то  место, где оставили следы мои
пальцы.
     - Кто  та  женщина, которая бросила сковороду? - спросила  она.  - Я ее
знаю?
     - Это сделала  не  Нора,  если  ты  имела  в  виду ее. Полиция  еще  не
арестовала Виктора-Кристиана Розуотера-Йоргенсена?
     - Что?
     Я поверил  в ее замешательство, хотя  и ее реакция  и тот факт, что я в
нее поверил, удивили меня.
     - Йоргенсен - это Розуотер, - сказал я. - Ты ведь помнишь его. Я думал,
тебе известно.
     - Ты имеешь в виду того ужасного человека, который...
     - Да.
     - Я  не  верю. - Мими встала;  пальцы  ее подергивались. - Не  верю, не
верю. -  Лицо  ее побелело от страха" искаженный голос звучал неестественно,
словно голос чревовещателя. - Я не верю.
     - Ну, тогда все в порядке, - сказал я.
     Мими не слушала меня. Повернувшись ко мне спиной, она  подошла к окну и
стояла там, не оборачиваясь. Я сказал:
     -  Внизу  перед  входом  в  машине сидят  два, похожих  на  полицейских
человека, которые, наверное, должны взять его, когда...
     Она обернулась и резким голосом спросила;
     -  Ты уверен, что Розуотер  - это  он? - Следов  страха  на ее лице уже
почти не было, а голос звучал, по крайней мере, по-человечески.
     - Полиция уверена.
     Мы  смотрели друг на  друга, и каждый из нас был занят  своими мыслями.
Мими, как  мне думалось,  боялась вовсе не  того,  что Йоргенсен убил Джулию
Вулф,  и  даже  не  того,   что  его  могут  арестовать:  она  боялась,  что
единственная  причина,  по которой Йоргенсен женился  на ней,  заключалась в
какой-то его игре против Уайнанта.
     Когда я  расхохотался -  не  потому, что  сама эта мысль показалась мне
забавной,  а потому,  что  она  пришла мне в  голову так  неожиданно, - Мими
вздрогнула и неуверенно улыбнулась.
     - Я не поверю, - на сей раз  тихим,  мягким голосом сказала она, - пока
он сам мне не признается.
     - А когда признается - что потом?
     Она чуть повела плечами, нижняя губа ее задрожала.
     - Он ведь мой муж.
     Наверное, слова  ее прозвучали  забавно, однако  меня они разозлили.  Я
сказал:
     - Мими, это я, Ник. Ты помнишь меня - Ни-ик?
     -  Я знаю,  ты всегда думаешь обо мне только  плохое, -  мрачно сказала
она. - Ты полагаешь, я...
     -  Ну  ладно, ладно. Оставим  это. Давай вернемся  к тем уликам  против
Уайнанта, которые ты нашла.
     - Ах, это, - сказала она и отвернулась. Когда она вновь  повернулась ко
мне,  губа ее опять  дрожала. - Я солгала,  Ник,  я  ничего не нашла. -  Она
приблизилась ко мне. - Клайд не имел права писать те письма Маколэю  и Элис,
пытаясь внушить всем подряд недоверие ко мне; я подумала, что он  получит по
заслугам, если  я  придумаю что-нибудь  ему во  вред,  так как  я  и  правда
полагала... то есть, полагаю, что Джулию убил он, и только благодаря...
     - И что же ты придумала?
     - Я...  я  пока еще не придумала. Мне сначала хотелось узнать,  что  со
мной сделают - ну, ты понимаешь, то, о чем я тебя спрашивала. Можно было бы,
например, соврать, будто Джулия, когда я осталась с ней наедине, а остальные
ушли звонить, на минутку пришла в себя и сказала мне, что это сделал Клайд.
     - Ты не говорила, будто услышала что-то и промолчала, ты сказала, будто
нашла что-то и спрятала.
     - Но я действительно еще не решила, что именно я.
     - Когда ты узнала о письме Уайнанта Маколэю?
     - Сегодня днем, - сказала она; - сюда приезжал человек из полиции.
     - Он ничего не спрашивал тебя о Розуотере?
     - Он спросил, знаю  ли я его и не знавала ли  прежде, и я полагала, что
говорю правду, когда ответила "нет".
     - Может, ты  так и полагала,  - сказал я, -  однако,  я  думаю,  что ты
впервые  говорила правду, когда уверяла, будто нашла какое-то доказательство
вины Уайнанта.
     Мими широко раскрыла глаза.
     - Я не понимаю.
     - Я тоже, но все,  вероятно, было  так: ты, видимо,  нашла что-нибудь и
решила  попридержать находку, возможно, с целью продать это Уайнанту; затем,
когда  из-за его писем люди начали смотреть на тебя с  оглядкой,  ты  решила
поставить  крест  на идее получить  с  него  деньги  и захотела одновременно
отплатить Клайду  и  обезопасить себя, передав это  доказательство  полиции;
теперь, в конце концов, когда ты узнала,  что Йоргенсен является Розуотером,
ты  опять делаешь невинное лицо  и  утаиваешь  доказательство, на сей раз не
ради  денег,  а  ради  того,  чтобы  поставить  Йоргенсена в  самое  тяжелое
положение, какое только возможно  в качестве наказания за то, что он женился
на тебе обманным путем, затеяв игру против Уайнанта, а вовсе не по любви.
     Она спокойно улыбнулась и спросила:
     - Ты и правда думаешь, что я на все способна, верно?
     - Это неважно,  - сказал я. - Для  тебя должно быть  важным то, что ты,
возможно, окончишь жизнь в какой-нибудь тюрьме.
     Вопль,  который  она  издала,  был  негромким,  но  ужасным,  а  страх,
отразившийся на ее лице пару минут  назад, не шел ни в какое сравнение с тем
ужасом,  что искажал  ее  черты  сейчас.  Она схватила  меня  за лацканы  и,
прильнув к ним, залепетала:
     - Не говори так,  пожалуйста, не  надо! Скажи, что ты так не думаешь! -
Мими вся дрожала, поэтому я обнял ее, чтобы она не упала.
     Мы не слышали, как подошел Гилберт, пока он не кашлянул и не спросил:
     - Мама, с тобой все в порядке?
     Мими медленно убрала руки с моих лацканов, отступила на шаг и сказала:
     -  Твоя  мама -  такая глупышка!  - Она все еще дрожала, однако нашла в
себе силы улыбнуться  мне и сказать игривым голосом: - Жестокий, ты так меня
напугал!
     Я ответил, что сожалею об этом.
     Гилберт положил пальто и шляпу на стул и  с вежливым интересом  смотрел
то на одного из нас, то  на  другого.  Когда стало ясно, что никто из нас не
собирается ему что-либо объяснять, он опять кашлянул и сказал:
     - Я страшно рад вас видеть. - Он подошел и пожал мне руку.
     Я сказал, что тоже рад его видеть.
     Мими произнесла:
     -  У тебя усталые глаза. Готова поспорить, что ты опять весь день читал
без  очков. -  Она  покачала  головой и обратилась ко  мне. -  Он  такой  же
неразумный, как и его отец.
     - Есть какие-нибудь новости от отца? - спросил Гилберт.
     - После ложной тревоги насчет его самоубийства - никаких, - сказал я. -
Надо думать, ты в курсе, что это была ложная тревога.
     - Да.  - Он поколебался. - Мне  бы хотелось поговорить с вами несколько
минут, прежде чем вы уйдете.
     - Конечно.
     -  Но  ты можешь поговорить с  ним сейчас,  дорогой, - сказала Мими.  -
Разве  у  вас  есть секреты, о которых  я  не должна знать? -  Говорила  она
довольно непринужденно и уже перестала дрожать.
     - Тебе это будет скучно. - Он взял шляпу  и пальто, кивнул мне  и вышел
из комнаты.
     Мими вновь покачала головой и сказала:
     -  Я совсем не понимаю этого ребенка. Интересно, какие выводы он сделал
из нашей немой сцены. - Казалось, она была не  особенно  обеспокоена. Затем,
уже более серьезным тоном добавила: - Почему ты сказал так, Ник?
     - Насчет того, что ты окончишь жизнь в?..
     - Нет,  давай не будем. - Ее передернуло. -  Я не хочу об этом слышать.
Ты не можешь остаться на ужин? Вероятно, я буду совсем одна.
     - Извини, не могу. Ну, так что там насчет улики, которую ты нашла?
     -  На  самом деле  я ничего не  нашла. Это была ложь.  - Стараясь  меня
убедить, она нахмурилась. - Не  смотри  на  меня так. Это действительно была
ложь.
     - Значит, ты вызвала меня только для того, чтобы мне солгать? - спросил
я. - Почему же тогда ты передумала?
     Она хихикнула.
     - Наверное, я и правда нравлюсь тебе, Ник, иначе бы ты не  вел  себя по
отношению ко мне так враждебно.
     Подобная логика была мне недоступна. Я сказал:
     - Ну что ж, посмотрю, чего хочет Гилберт, и отправлюсь восвояси.
     - Может, останешься?
     - Извини, не могу, - опять сказал я. - Где мне его найти?
     - Вторая дверь на... Криса действительно арестуют?
     - Это зависит, - сказал  я,  - от объяснений, которые он даст  полиции.
Ему придется говорить весьма откровенно, чтобы выкрутиться.
     - О, он  сможет...  - Она  оборвала фразу, подозрительно  посмотрела на
меня  и спросила:  - Ты не  водишь меня  за нос?  Он действительно тот самый
Розуотер?
     - Полиция в этом вполне уверена.
     -  Но  полицейский,  который  был сегодня  здесь, не задал  ни  единого
вопроса о Крисе, - возразила она. - Он лишь спросил, знаю ли я...
     -  Тогда  они еще небыли уверены, - объяснил я. - Это было всегда  лишь
предположение.
     - А сейчас они уверены?
     Я кивнул.
     - Как они узнали?
     - От одной его знакомой, - сказал я.
     -  От  кого именно? -  Глаза Мими слегка  потемнели, однако голосом она
вполне владела.
     - Что-то не припомню ее имя, -  солгал я, но  затем  вновь вернулся  на
стезю правды. - От той, которая подтвердила его алиби в день убийства.
     - Алиби? - возмущенно спросила она. -  Ты  хочешь сказать,  что полиция
поверит на слово такой женщине?
     - Какой женщине?
     - Ты знаешь, что я имею в виду.
     - Не знаю. Ты с ней знакома?
     - Нет, - сказала она так, словно я ее оскорбил. Мими  прищурила глаза и
понизила голос почти до шепота. - Ник, ты думаешь, это он убил Джулию?
     - С чего бы он стал это делать?
     -  Предположим,  он  женился на мне, чтобы отомстить Клайду,  - сказала
она, - и. -  ...  Знаешь, а ведь он настаивал на том, что мы должны приехать
сюда и попытаться вытянуть из Клайда  деньги. Может, предложение исходило  и
от  меня  -  не  помню  - но он  настаивал. А  потом,  скажем,  он  случайно
столкнулся с  Джулией. Она, конечно же,  была  с ним знакома,  так  как  они
работали  на Клайда в  одно  и то же  время. И в  тот день он  знал  о  моем
намерении навестить Джулию и боялся, что если я ее разозлю, она может выдать
его, и... Такое ведь могло случиться?
     - В этом нет ни капли здравого смысла. Помимо всего прочего, в тот день
вы с Крисом вышли из дома вместе. Он не успел бы...
     -  Но мое такси ехало ужасно медленно, - сказала она, - и потом, я ведь
могла  где-нибудь  по   пути  остановиться...  Кажется,  я  останавливалась.
Кажется, я  останавливалась у  аптеки, чтобы купить аспирин. - Она энергично
кивнула. - Я точно помню, что останавливалась.
     - И он  знал, что ты остановишься, ибо ранее ты ему об этом сообщила, -
предположил я.  - Нельзя продолжать  в том же  духе, Мими.  Убийство  - вещь
серьезная. В подобных делах  людей не ставят под удар только потому, что они
сыграли с тобой шутку.
     -  Шутку? - сверкнув на меня  глазами, спросила она. - Ах этот... - Она
принялась награждать Йорген-сена  обычными  в  таких случаях  непристойными,
грязными  и  оскорбительными  эпитетами;  голос ее  при  этом становился все
громче и громче, и вот, наконец, она уже кричала прямо мне в лицо.
     Когда Мими остановилась, чтобы перевести дыхание, я сказал:
     - Ругаешься ты, конечно, здорово, но...
     - У него даже хватило наглости намекнуть, будто Джулию могла убить я, -
сказала она. - Он побоялся прямо спросить, однако постоянно намекал  на это,
пока я совершенно определенно не заявила, что... ну, в общем, что я этого не
делала.
     -  Ты  ведь совсем  не то собиралась сказать. Что же это ты  совершенно
определенно ему заявила?
     Она топнула ногой.
     - Не перебивай меня!
     -  Ладно,  черт с тобой. Я приехал  сюда не по собственному желанию,  -
сказал я и направился за шляпой и пальто.
     Она побежала за мной и поймала меня за руку.
     - О, Ник, прости, пожалуйста. Это все мой мерзкий характер. Не понимаю,
что на меня...
     Вошел Гилберт и сказал:
     - Я немного пройдусь с вами.
     Глядя на него, Мими нахмурилась.
     - Ты подслушивал.
     - Как мог я не подслушивать, если ты так кричала? - спросил он. - Ты не
дашь мне немного денег?
     - К тому же, мы не окончили наш разговор, - сказала она.
     Я посмотрел на часы.
     - Уже поздно, Мими. Мне нужно бежать.
     - Может, приедешь после того, как закончишь все дела?
     - Если не будет слишком поздно. Не жди меня.
     - Я всегда здесь, - сказала она. - Неважно, который будет час.
     Я сказал,  что постараюсь. Она  дала Гилберту немного денег, и мы с ним
спустились вниз.

        XIX
     -  Я подслушивал, -  сказал  Гилберт, когда мы вышли из здания.  -  Мне
кажется, что если ты занимаешься изучением людей, и у тебя  есть шанс, то не
подслушивать - глупо,  поскольку в твое  отсутствие  люди всегда ведут  себя
совершенно иначе, чем при тебе. Конечно, им не нравится, когда они узнают об
этом, однако... -  Он улыбнулся. - Вряд ли животным и птицам нравится, когда
за ними шпионят натуралисты.
     - И много тебе удалось подслушать? - спросил я.
     - О, вполне достаточно - по-моему, я не пропустил ничего существенного.
     - И что ты об этом думаешь?
     Он поджал губы, наморщил лоб и рассудительно произнес:
     - Трудно  сказать. Мама  иногда успешно утаивает факты, но у нее  плохо
получается выдумывать их. Забавно - вы, наверное, обратили на это внимание -
тот, кто больше всего лжет, делает это почти всегда наиболее неуклюже, и его
легче  обвести вокруг пальца,  чем всех остальных. Логично предположить, что
они-то уж  точно будут настороже и  распознают любую ложь, однако как раз им
можно внушить практически все. Наверное, вы обратили на это внимание, не так
ли?
     - Да.
     Он сказал:
     - Вот что я хотел вам  сообщить: вчера вечером Крис  не  явился  домой.
Потому-то мама и расстроена больше обычного;  а когда сегодня утром я забрал
почту,  то  обнаружил  там,  адресованное  ему письмо, в  котором,  как  мне
показалось, могло быть что-нибудь любопытное, и я аккуратно вскрыл его. - Он
достал из кармана письмо и протянул мне. - Лучше прочитайте его сейчас, а на
случай, если Крис вернется, хотя, по-моему, он вряд ли  уже  вернется, опять
его запечатаю и положу в завтрашнюю почту.
     - Почему ты так думаешь? - спросил я, взяв письмо.
     - Ну, он ведь и правда Розуотер...
     - Ты говорил с ним об этом?
     - У меня не было возможности. С тех пор, как вы сообщили мне об этом, я
его не видел.
     Я  посмотрел  на  письмо,  которое  держал в  руке. На  конверте  стоял
почтовый штемпель: Бостон, Массачусетс, двадцать  седьмое декабря 1932 года,
а  адрес был  надписан  женским  почерком,  в котором  было  что-то детское:
"Мистеру Кристиану Йоргенсену, гостиница "Кортлэнд", Нью-Йорк".
     -  Что  надоумило тебя вскрыть  его? -  спросил  я,  вынимая письмо  из
конверта.
     - Я  не верю  в интуицию,  - ответил Гилберт, -  но, по всей видимости,
существуют такие вещи как разные запахи, звуки или, быть может,  особенности
почерка,  которые  не поддаются анализу и в  которых не отдаешь себе отчета,
однако они - эти вещи - иногда влияют  на  твои решения. Не знаю, что именно
на меня  повлияло - я просто почувствовал: это письмо может содержать ценную
информацию.
     - И часто тебя одолевают подобные чувства при виде семейной почты?
     Он  бросил  на  меня  быстрый  взгляд,  словно  пытаясь  убедиться,  не
разыгрываю ли я его, и сказал:
     - Не часто, но мне уже приходилось  вскрывать  их письма. Я  же говорил
вам, что занимаюсь изучением людей.
     Я принялся читать письмо:

     "Дорогой Вик!
     Ольга написала  мне, что ты опять  находишься в Соединенных  Штатах под
именем Кристиан Йоргенсен и  женат  на другой  женщине. Ты прекрасно знаешь,
Вик, что это несправедливо,  так же, как несправедливо было бросить меня  на
все эти  годы,  не  подавая никаких  признаков жизни. И не присылая денег. Я
понимаю, что  тебе необходимо  было уехать в связи с неприятностями, которые
ты имел  с мистером  Уайнантом, однако он,  я уверена,  уже  давно забыл обо
всем, и,  по-моему,  ты  мог бы мне  написать,  поскольку,  как  тебе хорошо
известно,  я всегда  была  твоим другом  и по-прежнему готова в любой момент
сделать для тебя все, что  в моих силах. Я не хочу сердить тебя, Вик, но мне
необходимо с  тобой увидеться. В воскресенье и понедельник  по случаю Нового
года я буду  свободна от работы в  магазине  и приеду  в Нью-Йорк в  субботу
вечером, чтобы поговорить с тобой. Напиши мне, в какое время и где ты будешь
ждать меня, поскольку я не хочу причинять тебе неприятностей. Можешь быть  в
этом уверен, и напиши мне сразу же, чтобы я успела получить письмо вовремя.
     Твоя настоящая жена,
     Джорджия".

     В письме был и обратный адрес.
     Я сказал:
     - Так-так-так, - и вложил письмо обратно  в конверт.  - И тебе  удалось
преодолеть искушение рассказать об этом матери?
     - О, я знал, какова будет ее реакция. Вы же видели, что  она  вытворяла
из-за тех  пустяков,  о которых  вы  ей  сообщили.  Как вы думаете, что  мне
следует предпринять по этому поводу?
     - Тебе следует разрешить мне рассказать обо всем полиции.
     Он с готовностью кивнул.
     -  Согласен, раз вы полагаете, что так будет лучше. Если хотите, можете
показать им письмо.
     - Спасибо, - сказал я и положил письмо в карман.
     Он произнес:
     - И вот еще что: у меня было немного морфия,  около двадцати гран - я с
ним экспериментировал, - и кто-то украл его.
     - Каким образом экспериментировал?
     - Принимал. Изучал эффект.
     - Ну и как тебе понравился эффект? - спросил я.
     -  О,  я и  не рассчитывал, что он мне понравится.  Мне просто хотелось
знать,  каков он. Я не люблю вещей, одурманивающих мозг. Поэтому я  почти не
пью  и  даже  не   курю.  Хотя,  собираюсь  попробовать   кокаин,  поскольку
предполагается, что он делает ум острее, верно?
     - Предполагается. Кто, по-твоему, умыкнул морфий?
     - Я подозреваю Дороти, так как на ее счет у меня есть теория. Поэтому я
собираюсь  к  тетушке  Элис на ужин:  Дороти  все  еще у нее, и  мне хочется
проверить. Я могу вытянуть из сестры что угодно.
     - Вообще-то, если она все время была там, - спросил я,  - каким образом
ей удалось...
     - Вчера вечером  она ненадолго  заезжала домой, - ответил он, - а кроме
того, я не знаю точно, когда морфий пропал.  Сегодня я  впервые за последние
три-четыре дня открыл коробку, в которой он хранился.
     - Дороти знала о том, что он у тебя есть?
     -  Да. Это одна из причин, по  которой я подозреваю  ее. Не думаю,  что
кто-либо еще мог его украсть. На Дороти я тоже экспериментировал.
     - Ну и как, ей понравилось?
     -  О да,  понравилось, однако, она бы и без того его взяла.  Но я хотел
спросить  вас о другом:  могла  ли она пристраститься к  наркотику  за такое
короткое время?
     - Насколько короткое?
     - Неделя... нет... десять дней.
     - Вряд  ли, если только  она сама себя в этом не  убедила. Много  ты ей
давал?
     - Нет.
     - Дай  мне знать, когда  все  выяснишь,  - сказал я. - Здесь  я  возьму
такси. До скорого.
     - Вы ведь еще приедете к нам сегодня, да?
     - Если смогу. Может, тогда и увидимся.
     - Да, - сказал он, - и огромное вам спасибо.
     У ближайшей аптеки я остановился, чтобы позвонить Гилду, не ожидая, что
застану  его  на службе,  и  надеясь узнать  номер  его домашнего  телефона.
Оказалось однако, что он все еще был там.
     - Работаете допоздна, - сказал я.
     Его "ага" прозвучало весьма оптимистично. Я прочел ему письмо  Джорджии
и продиктовал ее адрес.
     - Хороший улов, - сказал он.
     Я сообщил, что Йоргенсен со вчерашнего дня не появлялся дома.
     - Думаете, мы найдем его в Бостоне? - спросил он.
     - Либо там, - предположил я, -  либо где-нибудь на  юге - не  знаю, как
далеко ему удалось за это время удрать.
     -  Поищем и там, и там, - по-прежнему  оптимистично сказал  Гилд. - А у
меня для вас тоже  есть одна новость. Нашего друга Нанхейма  с ног до головы
начинили  пулями тридцать второго калибра примерно через час после того, как
он улизнул от нас; теперь он мертв - мертвее не бывает. Стреляли, похоже, из
того же пистолета, из которого прикончили секретаршу Вулф. - В данный момент
эксперты сравнивают пули. Думаю, сейчас Нанхейм жалеет, что не остался и  не
поговорил с нами.

        XX
     Когда я вернулся домой, Нора держала в одной руке  кусок холодной утки,
а другой рукой собирала картинку-головоломку.
     - Я  думала,  ты остался  жить у  нее, -  сказала она.  -  Ты ведь  был
когда-то  сыщиком:  найди  мне коричневатый кусочек,  напоминающий по  форме
улитку с длинной шеей.
     -  Кусочек утки или  головоломки?  Слушай,  давай  не  поедем сегодня к
супругам Эдж: они такие скучные.
     - Хорошо, но они обидятся.
     - Вряд ли нам так  сильно повезет, - пожаловался  я. - Они бы обиделись
на Куиннов или...
     - Харрисон звонил. Он просил передать, что теперь самое время прикупить
акций  "Макинтайр  Поркьюпайн" -  кажется, так они  называются  - вдобавок к
твоему пакету "Доум Майнз". Он говорит, что акции  опустились до  двадцати с
четвертью.  - Нора коснулась пальцем картинки-головоломки.  -  Тот фрагмент,
который я ищу, должен подойти вот сюда.
     Я нашел  нужный ей фрагмент и почти слово в слово передал все, о чем мы
говорили и что делали у Мими.
     - Я  тебе  не верю,  - сказала она. - Ты  все придумал. Таких  людей не
бывает.  Слушай, откуда  они появились? Может,  они -  первые  представители
нового вида чудовищ?
     - Я просто передаю тебе, что происходит, и не берусь ничего объяснять.
     -  Да и как бы ты все это объяснил?  Складывается впечатление, будто  у
них в семье нет ни единого человека - особенно теперь, когда Мими ополчилась
на  своего  Криса, - который  хоть  в малейшей степени  питал  бы  дружеские
чувства по отношению к кому-либо из остальных, и, тем не менее, в чем-то они
очень похожи друг на друга.
     - Может, как раз этим-то все и объясняется, - предположил я.
     -  Хотела  бы я  взглянуть  на  тетушку  Элис,  -  сказала  она.  -  Ты
собираешься передать письмо Джорджии в полицию?
     - Я уже звонил Гилду, - ответил я и рассказал ей о Нанхейме.
     - И что из этого следует? - спросила она.
     - Прежде всего, если Йоргенсен уехал из города - а я думаю, он уехал, -
и в  Нанхейма стреляли из того же  пистолета, что и в Джулию - а  это вполне
вероятно, -  то  полиции придется  искать еще и  сообщника,  раз  они  хотят
обвинить в чем-нибудь самого Йоргенсена.
     - По-моему,  если бы  ты был хорошим  сыщиком, ты смог бы объяснить мне
все  гораздо доходчивей. - Она вновь занялась головоломкой. - Ты еще поедешь
сегодня к Мими?
     - Сомневаюсь. Может, оставишь на время эту игрушку, и мы поужинаем?
     Зазвонил телефон, и я сказал, что подойду сам. Звонила Дороти Уайнант.
     - Алло. Ник?
     - Привет, Дороти. Как дела?
     - Сюда только что приехал Гилберт и спросил меня о... ну,  вы  знаете о
чем, и мне хотелось сказать вам, что это я его взяла,  однако с единственной
целью - не дать брату превратиться в наркомана.
     - И что ты с ним сделала?
     - Гилберт заставил меня вернуть  его, и он мне не верит, но я взяла его
только по этой причине, честное слово.
     - Я тебе верю.
     - А, может, вы тогда скажете об этом Гилу?  Если вы мне верите, то и он
поверит, поскольку думает, что о подобных вещах вы знаете все.
     - Скажу, как только его увижу, - пообещал я.
     Она сделала паузу и затем спросила:
     - Как Нора?
     - Кажется, в порядке. Хочешь с ней поговорить?
     - В  общем, да, но я  хочу еще  спросить вас  кое о чем. А мама...  она
ничего вам обо мне не говорила, когда вы у нее сегодня были?
     - Насколько я помню, ничего. А в чем дело?
     - А Гил?
     - Только в связи с морфием.
     - Вы уверены?
     - Абсолютно, - сказал я. - В чем дело?
     - Да нет, ни в чем... раз вы уверены. Все это глупо.
     -  Ну, ладно. Я позову Нору.  -  Я  прошел в гостиную. - Дороти хочет с
тобой поговорить. Не приглашай ее на ужин.
     Когда Нора, поговорив по телефону, вернулась, во взгляде ее было что-то
странное.
     - Ну и что же она тебе сообщила? - спросил я.
     - Ничего. Просто поинтересовалась, как дела и все такое прочее.
     Я сказал:
     - Если ты обманываешь старших, Бог тебя накажет.

     Мы  поужинали в  японском ресторанчике на  Пятьдесят  восьмой улице,  а
затем  я  позволил Норе  уговорить себя поехать,  в конце концов, к супругам
Эдж.
     Хэсли Эдж  представлял собою высокого костлявого мужчину лет пятидесяти
с  небольшим, совершенно лысого, с  помятым  желтым  лицом. Он называл  себя
"кладбищенским вором по профессии и по  призванию" - единственная его шутка,
если только он и впрямь при этом шутил, - а означало сие, что он - археолог;
Хэсли очень  гордился  своей коллекцией боевых топоров. С  ним  вполне можно
было общаться при условии, если вам удавалось примириться с мыслью, будто вы
случайно  присутствуете   при  составлении  подробной  описи  его  оружейной
коллекции - топоров каменных, медных, бронзовых, обоюдоострых, многогранных,
многоугольных, зубчатых,  молотковых, тесальных, месопотамских,  венгерских,
скандинавских,  причем  все  эти топоры были в  весьма  ветхом состоянии.  А
возражали мы по поводу его жены. Имя ее было Леда, однако он звал жену  Тип.
Она была очень маленькой, а ее волосы, глаза и кожа, хотя от природы и имели
разные  оттенки,   казались  одинаково  грязноватыми.  Она  редко  сидела  в
нормальной позе - чаще всего она пристраивалась где-нибудь, словно курица на
насесте - и  имела привычку  по-птичьи слегка поворачивать голову  набок.  У
Норы  была  теория,  будто  однажды, когда  Эдж раскопал  очередное  древнее
захоронение, оттуда выскочила Тип, а Марго Иннес всегда называла ее не иначе
как  гномом.  Однажды   Тип  сказала  мне,  что  полагает,   будто  ни  одно
литературное произведение, написанное за последние двадцать лет, не войдет в
историю, поскольку "в них нет  ничего психиатрического". Жили они в приятном
трехэтажном особняке на  окраине  Гринвич-Виллидж,  и  напитки  у  них  были
превосходные.
     Когда  мы приехали, в  доме уже находилось  более  десятка гостей.  Тип
представила нас тем, кого мы не знали, а затем оттеснила меня в угол.
     - Почему ты не сказал  мне, что люди, с  которыми я познакомилась у вас
на  Рождестве, замешаны  в  деле,  связанном  с убийством?  - спросила  она,
наклонив голову влево так, что ее ухо почти касалось плеча.
     - Я и сам об этом не знал. И потом, что такое  дело об убийстве  в наше
время?
     Она наклонила голову вправо.
     - Ты даже не сказал мне, что взялся за это дело.
     - Что я тебе не сказал?  А-а, понимаю, о  чем идет речь. Так вот:  я за
него не брался.  И если меня  подстрелили, то это лишь подтверждает, что я -
невинный посторонний наблюдатель.
     - Сильно болит?
     - Чешется. Я забыл сегодня переменить бинты.
     - Наверное, Нора ужасно перепугалась?
     - Все перепугались: и Нора, и я, и тот парень,  который в меня стрелял.
Вон там стоит Хэсли - я с ним еще не говорил.
     Когда я бочком обходил ее, стараясь улизнуть, она произнесла:
     - Харрисон обещал привести сегодня их дочь.
     В  течение  нескольких  минут  мы  беседовали  с  Эджем  - в основном о
местечке в Пенсильвании,  которое он собирался купить, - а потом, взяв  себе
стакан  с виски, я стал слушать  Ларри Краули и  Фила Теймса, рассказывавших
друг другу неприличные анекдоты, пока к нам не подошла какая-то женщина и не
задала  Филу  -  он преподавал  в Колумбийском университете -  один  из  тех
вопросов о технократии, какие  было модно задавать  в  ту неделю. Мы с Ларри
отошли в сторону и приблизились к месту, где сидела Нора.
     - Будь  осторожен, - сказал она мне.  - Наш гном непоколебимо настроена
на  то,  чтобы  выведать у  тебя  все, связанные  с убийством  Джулии  Вулф,
подробности.
     - Пусть выведывает  их у  Дороти, -  сказал  я.  - Она придет  вместе с
Куинном.
     - Я знаю.
     - Он с ума сходит по этой девушке, вы не находите? - сказал Ларри. - Он
говорил мне, что собирается развестись с Элис и жениться на ней.
     - Бедная Элис, - сочувственно сказала Нора. Ей не нравилась Элис.
     Ларри сказал:
     - Это еще как посмотреть. - Ему нравилась  Элис. - Вчера я видел парня,
женатого  на матери Дороти. Ну, того, высокого, с которым мы познакомились у
вас.
     - Йоргенсена.
     - Точно. Он выходил из ломбарда, что почти на углу Шестой авеню и Сорок
шестой улицы.
     - Ты поговорил с ним?
     -  Я  был в такси. К  тому же, по-моему, человек проявляет  вежливость,
когда притворяется, будто не замечает, выходящего из ломбарда знакомого.
     Обращаясь  сразу ко всем, Тип громко произнесла: "Ш-ш-ш", и Леви Оскант
принялся играть на фортепиано.  Пока он играл, прибыли Куинн и Дороти. Куинн
был пьян как сапожник, да и Дороти, судя по всему,  пила не одну минеральную
воду.
     Она подошла ко мне и прошептала:
     - Я хочу уйти отсюда вместе с вами и Норой.
     Я сказал:
     - Тогда тебе не удастся здесь позавтракать.
     Обернувшись ко мне, Тип произнесла:
     - Ш-ш-ш!
     Мы вновь  стали слушать музыку. С минуту  Дороти ерзала возле  меня,  а
затем опять зашептала:
     - Гил  сказал,  что  вы сегодня  еще  собираетесь заехать к  маме.  Это
правда?
     - Сомневаюсь.
     Нетвердой походкой к нам подошел Куинн.
     -  Привет, старина. Привет,  Нора. Передала Нику той рекомендации? (Тип
сказала ему: "Ш-ш-ш!". Он не обратил на нее никакого внимания.  Некоторые из
гостей  с  облегчением   вздохнули  и  принялись  разговаривать).  Послушай,
старина,   ты   ведь  держишь   средства  в  банке   "Голден  Гет  Траст"  в
Сан-Франциско, верно?
     - Кое-какие деньги у меня там имеются.
     - Убери  их  оттуда, старина. Сегодня я  слышал,  что этот банк  весьма
ненадежен.
     - Ладно. Правда, там у меня не так уж и много.
     - Да? Что же ты делаешь со всеми остальными деньгами?
     - Мы с французами скупаем золото.
     Он торжественно покачал головой.
     - Вот из-за таких-то ребят как ты страна и катится в задницу.
     - Причем такие  ребята как  я не собираются катиться в задницу вместе с
нею, - ответил я. - Откуда у тебя царапины?
     - Это  Элис. Она всю неделю на меня дуется. Я бы давно уже сошел с ума,
если бы не пил.
     - А из-за чего она дуется?
     -  Из-за  того, что  я  пью.  Она полагает... Он  наклонился  ко мне  и
доверительно понизил голос.  - Послушай. Вы -  единственные мои  друзья, и я
скажу тебе, что хочу сделать. Я хочу развестись и жениться на...
     Он попытался обнять Дороти. Она оттолкнула его руку и сказала:
     - Вы ведете себя глупо и назойливо. Лучше оставьте меня в покое.
     - Она думает, что я веду себя глупо и назойливо, - сообщил мне Куинн. -
Знаешь, почему она не хочет выходить  за меня замуж? Готов поспорить, что не
знаешь. Дело в том...
     - Замолчите! Замолчите же, пьяный дурак! - Обеими руками Дороти  начала
бить его по лицу. Она покраснела, а голос ее звучал  пронзительно. - Если вы
хоть раз это повторите, я убью вас!
     Я оттащил Дороти от Куинна; Ларри поймал его, Удержав от падения. Куинн
захныкал:
     - Она ударила меня, Ник. - По щекам его бежали слезы.
     Дороти уткнулась мне в грудь лицом и, по всей видимости, тоже плакала.
     Нашими зрителями стали все, кто там присутствовал. Подбежала Тип;  лицо
ее сияло от любопытства.
     - В чем дело, Ник?
     -  Все  в  порядке,  -  ответил  я. - Просто подвыпившая парочка решила
позабавиться. Я позабочусь о том, чтобы доставить их домой.
     Тип такое  объяснение не устраивало: она хотела задержать их по крайней
мере до тех пор, пока не узнает, что же все-таки случилось. Она  уговаривала
Дороти  прилечь,  предлагала принести  что-нибудь  -  интересно, что  именно
хотела она принести? - для Куинна, который  к тому моменту уже едва стоял на
ногах.
     Мы с Норой их  увели. Ларри вызвался проводить  нас, однако мы  решили,
что в  этом нет необходимости. Куинн,  когда мы ехали к  нему домой, спал  в
одном углу такси, в другом, набычившись, молчала Дороти, а Нора сидела между
ними. Я примостился на откидном сиденье и по дороге  думал о том, что мы все
же недолго пробыли у Эджей.
     Нора и Дороти оставались в такси, пока я затаскивал Куинна по лестнице.
Он совершенно не мог идти.
     Когда  я  позвонил,  дверь открыла  Элис.  На ней была  пижама зеленого
цвета, а в руке она держала щетку для волос. Она устало посмотрела на Куинна
и произнесла усталым голосом:
     - Заноси это в спальню.
     Я  занес  это в  спальню и  положил  на  кровать. Оно  промычало  нечто
нечленораздельное и  неуверенно  подвигало рукой в воздухе, однако глаза его
оставались закрытыми.
     - Я раздену его, - сказал я и развязал у Куинна на груди галстук.
     Элис облокотилась на спинку кровати.
     -  Пожалуйста,  если  тебе  так  хочется.  Я  давно  уже  бросила  этим
заниматься.
     Я снял с Куинна пиджак, жилет и рубашку.
     -  Где он  отключился на сей раз? - без особого интереса спросила Элис.
По-прежнему стоя у спинки кровати, она теперь расчесывала щеткой волосы.
     - У Эджей. - Я расстегнул его брюки.
     - Он был там с этой стервочкой Уайнант? - Вопрос прозвучал небрежно.
     - Там было много народу.
     - Да, - сказала она. - Он вряд ли бы остановил свой выбор на уединенном
месте. - Она пару раз провела щеткой по волосам. - Значит, ты полагаешь, что
рассказывать мне о подобных вещах будет с твоей стороны не по-товарищески?
     Ее муж слегка пошевелился и промычал:
     - Дорри...
     Я снял с него ботинки.
     Элис вздохнула.
     - Я еще время помню, когда он  был молодым и сильным. - Она смотрела на
мужа до  тех пор, пока я не снял с него всю  одежду  и не укрыл его одеялом.
Затем она вновь вздохнула и сказала:
     - Я приготовлю тебе выпить.
     - Только не наливай много: Нора ждет меня в такси. Она разомкнула губы,
словно собираясь произнести что-то,  сомкнула их  и вновь разомкнула,  чтобы
сказать:
     - Ладненько.
     Вместе  с  ней  я  направился   в  кухню.  Через  некоторое  время  она
произнесла:
     - Это не мое дело, Ник, однако, что все же обо мне думают люди?
     - То же, что  и обо всех остальных: одним ты  нравишься, другим  нет, а
третьи к тебе и вовсе равнодушны.
     Она нахмурилась.
     - Я не совсем это имела в виду. Какие есть мнения по поводу того, что я
продолжаю  жить  со  своим  мужем,  тогда  как  он не  пропускает  ни  одной
промелькнувшей перед его глазами юбки?
     - Не знаю, Элис.
     - Но что ты думаешь по этому поводу?
     - Думаю, ты  знаешь, что делаешь, и  что бы  ты ни делала, это касается
только тебя.
     Она недовольно посмотрела на меня.
     - Ты никогда не говоришь  ничего лишнего, не правда ли? - Она с горечью
улыбнулась.  -  Ты ведь знаешь, что  я не ухожу от него только из-за  денег,
верно? Быть может, для тебя это  не  так много  значит, однако  для меня это
значит много - так уж я была воспитана.
     -  Но  ведь  ты всегда можешь  подать  на развод  и  на  алименты. Тебе
следует...
     - Допивай поскорее и убирайся отсюда, - устало сказали Элис.

        XXI
     В такси Нора  подвинулась, освобождая  для  меня место  между  собою  и
Дороти.
     - Я бы выпила кофе, - сказала она. - Заедем в ресторан к Ребену?
     - Хорошо, - ответил я и назвал водителю адрес.
     Дороти застенчиво спросила:
     - Что сказала его жена?
     - Она просила тебя поцеловать.
     Нора сказала:
     - Перестань издеваться.
     Дороти произнесла:
     -  На  самом деле  он  мне  не нравится,  Ник. Я не  буду больше  с ним
встречаться, честное слово. - Казалось, она совсем уже протрезвела. - Дело в
том... в общем, мне было так одиноко, а с ним я чувствовала себя вроде как в
компании...
     Я открыл было рот, чтобы ответить, однако Нора пихнула меня в бок.
     -   Ничего,  успокойся,  -  сказала  она.   -  Харрисон  всегда  слегка
придуривался.
     -  Я  не  хочу  ничего усложнять, - сказал  я, -  однако,  по-моему, он
действительно влюблен в Дороти.
     Нора опять  пихнула  меня  в бок. В  полутьме кабины Дороти  попыталась
разглядеть выражение моего лица.
     - Вы... вы не... вы не издеваетесь надо мной, Ник?
     - Ты вполне этого заслуживаешь.
     -  Сегодня  мне рассказали еще  одну историю о  нашем гноме, -  сказала
Нора,  всем  своим  видом  показывая, что  не  намерена  терпеть ни малейших
отклонений от заданной  ею темы. - Гном  -  это миссис Эдж,  - объяснила она
Дороти.  -  Леви  говорит... - История действительно могла  вызвать улыбку у
того, кто знал Тип. Нора  продолжала о ней распространяться до тех пор, пока
мы не выбрались из такси у ресторана Ребена.
     В ресторане мы увидели Герберта Маколэя, сидевшего за одним  столиком с
пухленькой темноволосой девушкой в красном  платье. Я  помахал  ему рукой и,
после того как мы сделали заказ официанту, подошел к их столику.
     - Ник  Чарльз - Луиза  Джекобз, - произнес  он. -  Присаживайся.  Какие
новости?
     - Йоргенсен и Розуотер - одно и то же лицо, - сообщил я.
     - Да ну!
     Я кивнул.
     - И у него, похоже, есть жена в Бостоне.
     -  Хотел  бы я на  него взглянуть, - медленно  произнес  он.  - Я  знал
Розуотера. Хотелось бы удостовериться.
     -  Полиция,  по-моему,  вполне уверена.  Не  знаю,  удалось  ли им  его
задержать. Думаешь, это он убил Джулию?
     Маколэй выразительно покачал головой.
     -  Трудно  представить,  что  Розуотер -  насколько  я  знал  его - мог
кого-либо убить,  несмотря на все  его угрозы. Ты ведь помнишь, я никогда не
принимал  их всерьез. Что  еще  нового? -  Когда  я замялся,  он сказал: - С
Луизой все в порядке. Можешь говорить смело.
     -  Дело не в том. Просто мне пора возвращаться за  свой столик. Я хотел
спросить, получил ли ты ответ на объявление в утреннем выпуске "Тайме"?
     - Пока нет. Посиди еще, Ник, мне о многом хотелось бы тебя спросить. Ты
ведь рассказал полиции о письме Уайнан...
     - Приезжай завтра на обед, и мы все обсудим. Мне пора вернуться за свой
столик.
     - А  кто  та  блондинка?  -  спросила  Луиза Джекобз.  - Я видела  ее с
Харрисоном Куинном.
     - Дороти Уайнант.
     - Ты знаешь Куинна? - спросил меня Маколэй.
     - Десять минут назад я укладывал его в постель.
     Маколэй ухмыльнулся.
     - Надеюсь,  ты  поддерживаешь  с  ним  знакомство на  этом  же -  чисто
приятельском - уровне.
     - Что ты имеешь в виду?
     От ухмылки Маколэя повеяло грустью.
     -  Когда-то  он был  моим маклером, и  его советы почти довели меня  до
банкротства.
     - Чудесно, - сказал я. -  Теперь он мой маклер,  и я руководствуюсь его
советами.
     Маколэй  и девушка расхохотались.  Я притворился, будто тоже  смеюсь от
души и вернулся к своему столику.
     Дороти произнесла:
     - До  полуночи еще далеко, а мама сказала,  что будет ждать в