Виктор Каннинг. На языке пламени -------------------------------------------------------- Книга: Виктор Каннинг. "На языке пламени. Клетка" Перевод с английского В.Ю.Саввова Издательство "Беларусь", Минск, 1993 OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 4 сентября 2001 -------------------------------------------------------- Перевод с английского В.Ю.Саввова Издательство "Беларусь", Минск, 1993 ГЛАВА ПЕРВАЯ В пути они почти не разговаривали, машину вела Лили. Днем прошел дождь, теперь от вечернего морозца дорога стала скользкой, и Лили не отрывала от нее глаз. Ей пришлось сесть за руль самой - несколько месяцев назад Гарри на год лишили прав. Она улыбнулась, вспомнив об этом: профессор Гарри Диллинг - и вдруг пьян за рулем. Время от времени он любил заложить за воротник, но бдительности не терял. Однако вот попался. Лили повела затекшими плечами. Сегодня был трудный день, пришлось немало поездить. Гарри тихонько насвистывал себе под нос. Уже полчаса повторял один мотив: "Que sera sera" [Очень известная в конце 50-х годов эстрадная песня в исполнении американской певицы и киноактрисы Дорис Дей (примеч. пер.)]. Теперь он звенел у Лили в голове, и она взмолилась: "Смени пластинку, Гарри". Он расхохотался: "Зачем? К сегодняшнему дню она подходит как нельзя лучше. Эзотерическая связь". Лили не поняла, что Гарри имел в виду. Так часто бывало, когда он вворачивал редкие словечки. Впрочем, это ее не оскорбляло. Ведь он дал ей новую жизнь. Если хочет, пусть говорит мудреные слова и секретничает. Уже три года Гарри тщится воспитать Лили, но она-то понимает: сколько ни бейся, до его высот ей не подняться. Да и не беспокоит это Лили, пока Гарри ее не обижает. А он ласков с ней, он много для нее сделал. Чертовски много. Теплая волна обожания захлестнула Лили. Он дал ей новую жизнь, а впереди, по его словам, жизнь лучше прежней. И много денег. Лили вела машину уверенно и осторожно, но мысли ее были далеко, она думала... о норковом манто, солнечной вилле, она представила, как лежит в бикини у собственного бассейна... "Придется немного последить за весом. Как бы Гарри меня ни любил, а сбросить несколько фунтов не помешает". Когда проехали Ньюбери, он сказал: "Остановись у следующего перекрестка". Потом взял с заднего сиденья небольшую лопатку и произнес, словно отвечал на вопрос, который она не задавала: "Покажи специалисту по грунтам несколько комочков грязи, и он скажет, у кого на задворках ты копался. Наука сделала жизнь слишком сложной". С этими словами Диллинг опустил руку на колено Лили, погладил его. Лили остановила автомобиль у развилки, Диллинг вышел, захватив лопатку. Лили опустила боковое стекле, закурила сигарету и стала смотреть, как он, высокий, поджарый, иссиня-черный в морозном свете звезд, углубляется в лес. При всем своем уме он оставался ребенком, обожал всяческие причуды. Делал из всего тайну, просто так, ради смеха. Но все равно хорошо, что он у нее есть. Он близкий, очень близкий ей человек. "Эзотерическая связь"? Что это значит? Связано ли с любовью? Нет, где любовь, там эротика. Эротическая связь. Лили улыбнулась. Эротики в их отношениях хватало, они займутся ею сегодняшней же ночью. Она чувствовала, что Гарри уже вошел в азарт. После игр в тайны или нескольких рюмок он хотел этого больше всего на свете... А все-таки на кой черт эти езда и таинственность, портфель, который они зарыли бог знает где? Он все объяснит, если захочет. А если нет - Лили спрашивать не станет. Ведь ей известно, чем кончаются расспросы. Сегодня она вела машину, следовала его указаниям, не обсуждая их, - как шла за Диллингом последние несколько лет. Без колебаний. Он прав во всем, а ей остается только благодарить и вознаграждать его за то, что он вытащил ее из-за прилавка универмага и ей не приходится больше торговать косметикой и аспирином. Пусть обводит ее вокруг пальца, лишь бы не мучил. Ей не нужно ничего, кроме доброты. Без доброты женщина чахнет. Диллинг вернулся без лопатки и объяснил: "Я бросил ее в пруд. Вода разбилась, как зеркало, и я вспугнул двух уток". Он склонился к окну, взял у Лили сигарету, затянулся. Вернув сигарету, он остановил пальцы у ее лица, тронул щеку, медленно провел по теплой шее. Они поехали назад, дорога была уже знакомой, бежавшие навстречу деревья, поля и долины казались старыми друзьями. Наконец они приехали, Диллинг вышел из машины, поднял дверь гаража. Когда они шли к дому, он положил руку на плечо Лили, их дыхание клубилось в морозном вечернем воздухе. Дома он налил виски и себе, и ей. Потом развалился в кресле, положил ногу на ногу, - было видно, что он возбужден. Диллинг поднял стакан повыше - свет отразился от хрустальных граней и прошел сквозь янтарную жидкость. "Ты большая, красивая девушка, я осыплю тебя ласками и роскошью", - произнес он. Лили потягивала спиртное и улыбалась, представляя, как покачивается на воде в бассейне, выложенном голубой плиткой, вообразила, как ведет роскошный открытый автомобиль и ветер треплет волосы, а рядом сидит Гарри, и любовь его так сильна, что ее невозможно ни поколебать, ни осквернить. Затянутый в пальто коротышка-толстяк, что стоял у дома, притопывая задубевшими от холода ногами, в три часа ночи дождался наконец, когда в спальне Диллинга погас свет. Крякнув от облегчения, он пошел по дорожке к стоявшей в миле машине. "Пусть я прошляпил, когда они уехали, - подумал он, - зато видел, как вернулись". Хитры, мерзавцы. Они и раньше ему такое устраивали. Наверняка пустились в путь спозаранку. "Придется присочинить чего-нибудь в завтрашнем отчете. Да, черт возьми, скажу, упустил на перекрестке. Какая разница? Ведь не впервой. В конце концов, если они такие важные птицы, выделите мне пару помощников, чтобы можно было следить круглосуточно. Они там дрыхнут в теплой постельке, а у меня ноги уже, как... как мраморные могильные памятники, черт побери!" Он глубоко и сердито вздохнул и спросил себя, сумеет ли выпросить выпивки у ночного портье. Рому, подумал он, полный стакан рому... Лили и Гарри поехали в Лондон на следующий день - в субботу - поездом. Лили везла большой чемодан. Ей нужно было успеть в аэропорт Хитроу на утренний рейс. Гарри проводил ее до автобуса в аэропорт. Он накупил ей женских журналов, суетился, на прощание обнял, поцеловал и улыбнулся про себя ее темным очкам - они делали ее похожей на кинозвезду. Путешествия за границу ей еще не приелись, а когда Лили волновалась - Диллинг это знал, - она хотела выглядеть знаменитостью. Лили была девочкой и женщиной одновременно. Диллинг любил ее, насколько возможно, хотя, надо признаться, больше всего ему льстило то, что он владел ею, что она целиком принадлежала ему. Когда Лили уехала, Диллинг подошел к телефону в главном здании аэровокзала, набрал лондонский номер и попросил соединить его с Ведомством. Наконец ответил знакомый голос, и Гарри заговорил: - Звонит Диллинг. Я встречусь с вами через час. Материалы с собой не возьму. Я спрятал их от греха подальше. Знаю, что обещал привезти, но вчера передумал. Они останутся в тайнике, пока мы не решим вопрос с оплатой. Человек на другом конце ответил с обидой в голосе: - Зря вы это затеяли. Мы заключаем с вами обычную сделку, хотя считаем, что ваши требования слишком велики. Нам нужно время все обдумать. - В разумных пределах, я вас не тороплю. Но не забывайте - есть и другие покупатели, у которых нет денежных затруднений. Человек, слегка ошеломленный, произнес в ответ: - Считайте, что ради наших дружеских отношений я пропустил мимо ушей последние слова, однако прошу вас, не повторяйте их никому. Это крайне неразумно. - Не повторю, если сами не вынудите, - ответил Диллинг. Он повесил трубку и пошел искать такси. Что бы они там ни говорили, Диллинг понимал: пока контракт не заверит стряпчий, доверять Ведомству нельзя. Он помахал таксисту и представил, как Лили едет в аэропорт, вспомнил, какой впервые увидел ее за прилавком универмага в Акфилде, воскресил в памяти ее прикосновение, когда она протянула сдачу... ... С мыслями о ней он умер от коронарного тромбоза как раз, когда рядом остановилось такси. Диллингу недавно исполнился сорок один год, он не был женат и пользовался уважением своих коллег. Полиция опознала его только через неделю, хотя кое-кто узнал о его смерти уже через несколько часов. "Тайме" посвятила ему некролог в треть столбца. Гарри снимал маленькую квартирку в Челси, жил скромно: немного мебели, одежда, книги да пять тысяч фунтов, большая часть денег лежала в банке. Там же оказалось и завещание. Все состояние Диллинг отписал мисс Лили Бренде Стивенс из Олд-Крофта в Спартоне, графство Девоншир. Олд-Крофт - это арендованный на имя Диллинга меблированный дом, срок его аренды истек через неделю после смерти Гарри. Лили улетела во Флоренцию, где для нее в отеле "Эксельсиор" был заказан номер. Денег на первое время у нее хватало, поэтому она спокойно ждала вестей от Диллинга. О его смерти она узнала лишь месяц спустя от случайной спутницы, с которой познакомилась во Флоренции. Однако она не подозревала, что Диллинг оставил ей все, что имел. Известие о его смерти вызвало у Лили слезы и искреннюю, но недолгую печаль. Лили вообразила себя одиноко скорбящей у могилы в элегантном черном платье и пожалела, что пропустила похороны. Вскоре она успокоилась. Проницательная и легко приспосабливающаяся по натуре, с немалой толикой здравого смысла, Лили была готова вверить жизнь воле времени и случая. В конце концов, Гарри с ней бы согласился: нельзя вечно горевать, жизнь продолжается. Многие искали Лили, но нашлась она нескоро. Если быть точным, минуло полгода, когда она, побывав в нескольких странах, приехала во Францию. Первым на ее след напало Ведомство. Оно входило в Министерство обороны. Официально о нем не принято было говорить. Его функции, разраставшиеся под давлением требований национальной безопасности, были стары, как само общество. Ведомство занималось темными и грязными делами. Интересы безопасности и экономики подчас требовали уничтожить или подавить волю определенных людей, или просто изменить положение вещей, и делать эту работу надо было, не будоража и не раздражая обывателя сомнительными приемами и средствами, которыми наделили Ведомство для защиты благополучия страны. Убийства, вымогательства, подлоги, предательство и кражи считались в Ведомстве обычным делом. Оно существовало и не существовало одновременно. Его агенты и служащие жили в обществе, а действовали вне его. Они в большинстве сознательно пришли в Ведомство, готовые приспособиться к немыслимым условиям работы. Никто поначалу не осознавал до конца его целей, а когда начинал осознавать, было уже слишком поздно, - понимание приносило теперь лишь частичное удовлетворение от возможности быть винтиком в машине, которая сначала изменила твою сущность, потом изолировала тебя от обычных людей и затем окончательно лишила тебя всего человеческого и вконец разобщила с обществом. Возглавлял Ведомство сэр Джон Мейзерфилд. Когда он, позавтракав, вернулся из ресторана "У Скотта", на столе уже ждало расшифрованное донесение о Лили и ее местонахождении. Сэр Джон прочитал его у окна, в лучах солнечного света. Далеко внизу, за стеклом, текли к морю грязные, коричневые воды Темзы, цепочка черных барж, подобно стайке связанных жуков-плавунцов, шла вверх по течению, превозмогая усиливающийся прилив. Сэр Джон был невысок, носил аккуратный коричневый костюм, двигался резко, даже порывисто. Для своих шестидесяти лет он хорошо сохранился, и лицо его редко выражало что-нибудь, кроме полного самообладания; все в этом человеке казалось законченным, точным и безукоризненным, даже аккуратно подстриженная стального цвета бородка и ухоженные ногти на веснушчатых руках. Сэр Джон вернулся к столу и нажал кнопку, вызвал Копплстоуна. В ожидании он закурил, затягиваясь коротко и быстро, держа сигарету между затяжками подальше от себя, словно боясь уронить на костюм даже крошку пепла. Ничто не выдавало его раздражения. А он злился: глупые и нерасторопные агенты затянули слежку на полгода. Сэр Джон подавлял злость, как и все остальные чувства. Эмоции на службе он не выказывал никогда, в речах выражал только часть мыслей. Он был замкнут, скрытен, - такие не открывают себя сослуживцам. Вошел Копплстоун - крупный мужчина сорока с лишним лет, с редеющими седыми волосами и по-детски открытым лицом. Над верхней губой у него красовалась подсохшая ранка - утром Копплстоун порезался, бреясь. Сэру Джону было известно, отчего так получилось. Перед сном Копплстоун непременно накачивался виски. Сэр Джон знал всю его подноготную. Шеф взял донесение. - Она в Сен-Жан-де-Люсе? - Да, сэр Джон. Совсем рядом. Мы бы ее в неделю нашли, но французы... - Оставьте! - Сэр Джон оборвал его на полуслове. - Вам известно, как с ней поступить. Кто будет этим заниматься? Последний вопрос был риторический. Копплстоун понимал, что сэр Джон уже решил, кто займется ею. - Дело щепетильное, может затянуться. - Да, и оказаться вовсе бесполезным. Возможно, все это беспочвенная выдумка, но пока мы не узнаем правду, относиться к делу следует серьезно. Если Диллинг не лгал, у нас будет над чем поработать. Эта девушка унаследовала от него все. По нашим данным, она глупа и легкомысленна. Может статься, нам придется выплатить ей сотни тысяч фунтов. - Сэр Джон осторожно положил сигарету в пепельницу, посмотрел, как струйку сизого дыма разносит по комнате легкий сквозняк из окна. - "Легкомысленная", совсем не значит "наивная в денежных вопросах". Мы не станем - и не должны - обременять себя расходами. Поэтому от нее надо избавиться. Ничуть не смутившись, лишь для порядка, Копплстоун спросил: - Это совершенно необходимо? - Вы не на аукционе, Копплстоун. Если можно заполучить что-нибудь дешево, мы так и делаем. Если можно заполучить что-нибудь даром, мы не отказываемся. Вытянув из мисс Стивенс все, что нужно, мы ее уничтожим. Но помните: тот, кто станет ею заниматься, не должен об этом знать. Так ему легче будет соблазнить ее пряником огромного богатства. "Если спуститься на восемь этажей, - думал Копплстоун, - выйдешь к людям, которые ходят по улицам и набережным, не подозревая, что здесь, наверху, жизнь человека не стоит ни гроша". Ему вдруг захотелось очутиться в своей холостяцкой квартире и налить себе первую вечернюю рюмку виски - сделать первый шаг на пути к забвению. На душе у него слишком много грехов, чтобы всю ночь оставаться одному, трезвому, в галере тягостных воспоминаний. - Таков ваш приказ, сэр Джон? - Разумеется. Если материалы Диллинга чего-нибудь стоят, мы ее уберем и сохраним налогоплательщикам не меньше полумиллиона фунтов. Недавно я согласовал операцию с министром. Вначале он тоже миндальничал. Думаю, на это дело надо поставить Гримстера. - Сэр Джон стряхнул пепел точно в пепельницу, а потом, держа сигарету, словно крошечный факел, - зажженным концом вверх, между указательным и средним пальцами - обратился скорее к сигарете, чем к Копплстоуну: - Крепкий орешек этот Гримстер. Честно признаться, мы с ним сглупили. И теперь ему, в сущности, доверять нельзя. - Он прекрасно знает, что играет с огнем. - Естественно, он не дурак. Гримстер первоклассный агент, однако его преданность Ведомству под сомнением. Мы превратили лучшего сотрудника в потенциально ненадежного человека. Это наша вина, но ничего уже не поделаешь. - Вряд ли он пойдет против нас. - Ошибаетесь, Копплстоун. При неблагоприятном стечении обстоятельств я за него не ручаюсь. Так не лучше ли использовать его, пока он еще не повернулся к нам спиной? По-моему, на одно дело его хватит. Копплстоуну нравился Гримстер, и он попытался защитить его: - Мне кажется, вы его не понимаете, сэр Джон. Не выказывая раздражения, сэр Джон ответил: - Прекрасно понимаю. Сейчас ему нужны неоспоримые доказательства. Их он не получит никогда и в конце концов поверит тому, что подсказывают здравый смысл и знание наших методов работы. Гримстер нравится мне не меньше, чем вам, а может быть, и больше. Дайте ему выполнить это задание, а потом уберите его вместе с девушкой. Пусть немедленно выезжает в Сен-Жан-де-Люс. А вы подготовьте усадьбу Хай-Грейндж, чтобы встретить их обоих. - Прекрасно, сэр Джон. Что можно рассказать Гримстеру о девушке? - Только то, что нужно для операции. Если он догадается, что в конце концов случится с ней... что ж, пусть догадывается. Но вы ему этого не говорите. Кстати, я оставил трость в ресторане. - Сэр Джон подал Копплстоуну номерок. - Пошлите кого-нибудь за ней, хорошо? Копплстоун ушел с номерком в руке. "Жаль Гримстера", - подумал он. Впрочем, новость не слишком его опечалила. Работа в Ведомстве быстро отучает людей от жалости. Сказать по правде, выход Гримстера из игры Копплстоуну даже на руку. Он всегда считал, что сэр Джон решил сделать Гримстера своим преемником. Если его не станет, он, Копплстоун, окажется первым среди претендентов. Он взглянул на номерок... "Хорошо позавтракать у Скотта - устриц нет, потому что на дворе август, но есть отбивные, одну можно съесть, запивая недорогим "Боне", - сэр Джон вечно экономит на вине, - потом вернуться на работу и расправиться с мужчиной и женщиной так же легко, как послать за оставленной тростью. Никаких сантиментов, лишь железная преданность многоликому богу по имени Безопасность, чудовищу, стоящему на страже маленьких людей, которые ходят по улицам там внизу и именем которых совершаются тысячи бессмысленных и жестоких деяний". Возвращаясь к себе, Копплстоун заглянул в комнатушку, где работал Гримстер, когда приходил в это здание. Она была пуста, но на столе лежала записка: "Ушел в кино. Вернусь в половине шестого. Билетерша знает, где я сижу. Ее телефон 01 293 4537. Д. Г. ". На краю стола был закреплен захват для вязания искусственной наживки, а рядом стояла коробка с принадлежностями ремесла: шелковыми нитками, перышками - подлиннее и покороче, надфилями и разного размера рыболовными крючками. В захвате была недовязанная мушка. Копплстоун не жаловал рыбалку, но взял в руки связку перышек и погладил ее пальцами. "Гримстер, - подумал он, - смотрит сейчас какой-нибудь дурацкий фильм, интрига которого и в подметки не годится тем немыслимым переделкам, в которые уже попадал он сам и вскоре попадет снова. Это будет его последнее приключение - история с блондинкой, легкомысленной двадцатидвухлетней девушкой, бывшей продавщицей и любовницей Диллинга, того самого, кто звонил мне за несколько минут до смерти. Теперь она путешествует с миссис Джудит Харроуэй, богатой непоседливой вдовой... " Именно из-за вдовы они так долго не могли найти эту девушку, с которой теперь должен сблизиться Гримстер и сначала обольстить, а потом выжать из нее все, что она знает. Затем ее умело и быстро устранят. Изобретение Диллинга, без сомнения, стоит тех денег, что он просил. Диллинг был редкий, гениального ума человек, но не ему заниматься бизнесом... А вслед за девушкой отправится на тот свет и Гримстер. ГЛАВА ВТОРАЯ Горничная проводила Гримстера в гостиную, поэтому, когда появилась миссис Харроуэй, он стоял у огромного окна, выходящего в сад, и смотрел на заросли олеандра, спускавшиеся к автостраде, что вела из Сен-Жан-де-Люса к испанской границе. За дорогой поднимались невысокие, мышиного цвета скалы, за ними начинался Атлантический океан, серая вода пенилась под порывами сильного летнего ветра, стекла время от времени начинали дребезжать под его мощью. Гримстер услышал шаги миссис Харроуэй и обернулся. Он был не очень высок, кряжист, сила наложила отпечаток даже на его лицо, избороздила его морщинами, словно скалу, - мужественное лицо уверенного в себе человека. Вдруг на нем заиграла теплая смутная улыбка, но она, как догадалась миссис Харроуэй, могла ничего не значить - они никогда не встречались и друг друга не знали. "Наверно, это у них профессиональное, - решила она. - Когда им что-нибудь нужно, все, их слова и поступки несут на себе какое-то официальное клеймо. У него коротко подстриженные стального цвета волосы, и, хотя ему не больше сорока, их уже тронула седина. Он хорошо одет: серый костюм в клеточку, начищенные до блеска коричневые ботинки, голубая рубашка и синий галстук". Она разглядела все. Даже лиловый отлив упрямой щетины на щеках, хотя Гримстер был отлично выбрит. - Миссис Харроуэй? Я Джон Гримстер, - представился он удивительно глубоким, хорошо поставленным голосом с едва заметным провинциальным выговором. - Если не ошибаюсь, мои люди звонили вам. - Звонили. Вы приехали забрать от меня Лили. - Почему забрать? - улыбнулся он. - Нам просто нужна ее помощь. Это и в ее интересах. - Честно говоря, - твердо сказала она, - я мало верю заявлениям людей вроде вас, будто кто-то может выиграть, помогая вам. Вы всегда получаете львиную долю. Уж я-то знаю: мой покойный муж занимался политикой. Миссис Харроуэй была высокой, хорошо сохранившейся женщиной, одной из "вечно молодых", из тех, кто не отчаянно сражается со старостью, а хладнокровно борется с ней, вкладывая в борьбу весь свой ум и все свои деньги. - Мы просто хотим, чтобы Лили добровольно помогла нам, - продолжал Гримстер. - Профессор Диллинг был незаурядным человеком. Часть его работ пропала. И только мисс Стивенс может помочь нам отыскать их. К тому же, нужно решить вопрос с имуществом, которое ей завещано. Я думаю, она об этом знает. - Знает и очень рада. Никто никогда не завещал ей деньги. Будьте спокойны, она поможет вам. Мне жаль потерять ее, но вскоре так или иначе это произошло бы. Молодая женщина может выдерживать общество старухи не больше полугода. - Старухи? - спросил Гримстер без ложной галантности. - Мне почти семьдесят. Лили придет с минуты на минуту. - Как вы с нею познакомились? - спросил Гримстер, понимая, что в этот миг миссис Харроуэй решает, понравился ей Гримстер или нет. Это угадывалось легко. Когда-то, скорее всего через мужа, она сталкивалась с подобными Ведомству организациями и невзлюбила их. Лично ему было безразлично, что она решит. Едва получив задание, он спрятал свои чувства в кладовку под замком разума, не раз уже спасавшую его, и теперь они валялись там, словно старая мебель. - Я встретилась с ней во флорентийском отеле. Мы подружились, и именно я в конце концов рассказала ей о смерти Диллинга. У нее кончались деньги. Двое или трое итальянцев уже заинтересовались ею. Вот я и спрятала ее под свое крылышко. - Она помедлила, затем, не изменив выражения, продолжила: - Кроме Диллинга, она ни с кем в интимной связи не была, и - насколько я поняла - он по-настоящему любил ее и заботился о ней. Я не хотела, чтобы вторым в ее жизни стал какой-нибудь миланский промышленник, который будет любить ее меньше, чем пиццу или кьянти. Она согласилась поехать со мной, мы много путешествовали. Я избегаю подолгу сидеть на одном месте. Вы женаты, мистер Гримстер? Сильный порыв ветра ударил в огромные окна, Гримстер поежился, словно ветер ворвался в гостиную и пронял его до костей. - Нет, не женат, миссис Харроуэй. - Этот ответ предназначался для нее, а себе он сказал: "Да, женат окончательно и бесповоротно, женат на прошлом и умершем, так крепко заперт в башне холодной любви, что никому не удастся вызволить меня оттуда". Миссис Харроуэй подошла к двери и нажала кнопку звонка. Встав вполоборота к Гримстеру, она произнесла: - Я просто хочу быть уверена, что о Лили позаботятся. Кое в чем она глупа, кое в чем удивительно проницательна. Диллинг пытался ее образовать. И многому научил. Например, что говорить и как вести себя с теми, с кем намеревался ее познакомить. Она легко выучила французский и итальянский, но ум у нее все-таки не первоклассный. Читает только журналы, все остальное для нее скучно. Если за ней ухаживают, она счастлива просто сидеть и мечтать. Но для таких, как я, лучшей подруги не сыщешь. Интеллектуальных бесед с покойным мужем мне хватило на всю оставшуюся жизнь. - О ней позаботятся, она попадет в надежные руки, - заверил Гримстер и без всякого любопытства стал ждать Лили. Она вошла на зов звонка, и ее тут же познакомили с Гримстером. Высокая блондинка, Лили была очень привлекательна своей крупной фигурой, которая пока не доставляла ей хлопот. Лет через десять она начнет беспокоиться о ней, сядет на диету, станет душить внезапное желание съесть шоколадку или мороженое. Лили хорошо держалась, знала себе цену и гордилась своим телом. Правда, с косметикой она перестаралась. Немного зная о Диллинге, Гримстер спросил себя, одобрил ли бы профессор такое излишество или нет. Наверное, да. Ведь Лили принадлежала ему, была частью созданного им, и он знал, где можно и приотпустить вожжи. Лицо у Лили было овальное, под косметикой просматривался мягкий солнечный загар. Живая, как природа в июне, соблазнительная, женщина до корней волос - словом, трудно было поверить, что ею обладал один Диллинг. На допросах, возможно, выяснится другое. Во всяком случае, мужчины на таких женщин заглядываются. Стоя за прилавком, она многих заставила купить ненужные аспирин или бритву. Гримстер отметил про себя зелено-карие глаза, большой, резко очерченный, но совсем не мужественный рот, увидел, как девушка лихорадочно меняет выражение лица, пытаясь найти подход к незнакомому мужчине. По ходу разговора он с удивлением обнаружил, что ее лицо обрело чудесную мягкость, когда она успокоилась. Несмотря на безыскусные попытки казаться аристократкой, она говорила голосом девушки из предместья, низким, немного грудным, полным невинной чувственности. Ее рука, протянутая Гримстеру, оказалась мягкой, большой, теплой и влажной. Когда миссис Харроуэй ушла, они уселись в кресла, и Гримстер спросил: - Вы сознаете, мисс Стивенс, что мы хотим от вас добровольной помощи? - Да, конечно. Что я должна сделать? - Это я объясню позже. Нам просто нужно с вами кое о чем побеседовать... о профессоре Диллинге, например. - Зачем? - в ней заговорила проницательность, о которой упоминала миссис Харроуэй. - Расскажу позже. Все дело не займет много времени. Месяц, не больше. Вы будете жить в загородном доме, ни в чем не нуждаясь. Она закурила, капризно покосилась на зажигалку, которая сначала дала осечку, и спросила: - А Гарри правда все мне оставил? Вы не обманываете? - Все. Впрочем, это не так уж много. Мебель да тряпки, личные вещи и пять тысяч фунтов. - По-вашему, пять тысяч - это мало? - Ну, я бы тоже от них не отказался. Она расхохоталась, совершенно естественно передернула плечами, выставив напоказ, но без кокетства, свои прелести. Наконец удовлетворенно кивнула головой, смех угас и она спросила: - Так это вы повезете меня в загородный дом? - Нет, я провожу вас только до Парижа. Там о вас позаботятся. Но я к вам приеду позже. - Где я буду жить? - В Париже вам сообщат. Дом находится в Англии. - К чему эти тайны? - Так работают некоторые правительственные учреждения, особенно с такими незаурядными людьми, каким был профессор Диллинг. Она понимающе кивнула и, как он понял, заставила себя сказать то, что от нее хотели услышать. - Бедный Гарри... подумать только, умер, едва простившись со мной, а я узнала об этом лишь через несколько недель. Что бы я делала без миссис Харроуэй? - Ее лицо стало серьезным, словно она решала, нужно ли теперь, по правилам хорошего тона, выдавить слезу. Неожиданно она улыбнулась и сказала: - Наверно, спуталась бы с каким-нибудь итальянским Ромео. "Вероятно", - подумал Гримстер. - Как мне вас называть? - спросила Лили. - Все время мистером Гримстером? - Мое имя Джон, - ответил он. - Если хотите, давайте называть друг друга по именам: Джон и Лили. - Хорошо. Но я лучше буду звать вас Джонни. Да и вправду ли вы... ну, как это называют агентов секретной службы? Он нарочно засмеялся, чтобы отмести подозрения Лили: - Боже мой, о чем вы? Я просто работаю в Министерстве обороны. Я служащий. Мы лишь хотим, чтобы вы помогли нам в одном вопросе, связанном с Диллингом. Только никто об этом не должен знать. Если встретите знакомых, скажите, что возвращаетесь в Англию улаживать дела с наследством и будете жить за городом. Она никому не успеет ничего сказать. С той минуты, когда он посадит ее в машину, чтобы отвезти в аэропорт, она не сможет встретиться ни с кем. К его удивлению, она ответила: - Вообще-то, я не верю вам, Джонни. У вас такой вид, будто вы что-то скрываете. У виллы, где я жила с Гарри, однажды целый день проторчал человек, так Гарри окрестил его шпиком и сказал, что платят ему зря. - Шпиком можно назвать каждого, кто хочет что-то узнать, - ответил Гримстер. - Мир полон ими. Парни, что рыскают в фургонах и выведывают, есть ли у вас лицензия на телевизор. Инспектора, вообразившие, что вы бьете собаку или жену. Таких полчища. - Он улыбнулся и продолжил, подбирая слова, которые она поймет и одобрит: - Я служащий. Работаю от звонка до звонка, пока не случается что-нибудь необычное, вроде происшедшего с вами. Заняться подобным делом время от времени хочется каждому. Несколько недель жить в роскошном особняке с красивой девушкой и задавать ей разные вопросы. Не думайте, что мы заставляем вас сотрудничать с нами даром. Вы унаследуете все, что принадлежит Диллингу. Возможно, мы раскопаем то, о чем не знают стряпчие и что принесет вам деньги, много денег. А если нет, за беспокойство вам все равно заплатят, вы приятно проведете месяц, а потом, если пожелаете, вернетесь к миссис Харроуэй. - Она добрая и многому меня научила во время наших путешествий. Иногда, например, чтобы добиться своего, нужно нагрубить портье или официанту. С первой минуты вести себя так, будто ресторан или отель принадлежат вам, и ни на миг не расслабляться. Когда есть деньги, это срабатывает. И все же... теперь, с пятью тысячами, я не знаю, возвращаюсь или нет. То есть: "возвращусь или нет". - Лили рассмеялась. - Гарри обругал бы меня за такую грамматику. Когда мы встретились, я не знала, что такое безличное предложение и деепричастный оборот, говорила, к примеру: "Купив платье, мне тут же захотелось его надеть... " Бедный Гарри. Он всегда был терпелив и ласков со мной, хотя сблизиться с ним по-настоящему не так-то просто. - Она положила ногу на ногу, оправила юбку и, поигрывая зажигалкой, с первой за весь разговор ноткой кокетства продолжила: - Наверно, и вы такой же. Терпеливый и ласковый, когда нужно, а что у вас на душе, узнать трудно. Гримстер улыбнулся, догадываясь, что она понемногу привыкает к нему. Догадывался он и о том, что трудностей Лили ему не создаст, хотя за ее кукольным личиком и роскошным постельным телом явно скрывается сильный характер. Глядя на мягкие соблазнительные изгибы ее ног, на пухлую округлую грудь, Гримстер понимал, что несколько лет назад она могла бы свести его с ума. А сейчас он отрешенно думал только о том, как расколоть ее, завладеть ее разумом и мыслями. Он лишь хотел настроиться на ее волну и записать сигналы, которые она излучает. Терпеливый, ласковый, но скрытный. Все чувства, кроме любви, увяли в нем с гибелью Вальды. Гримстер вылетел в Лондон, оставив Лили в английском посольстве в Париже. Гримстера немного удивило, что его заставили ехать в Сен-Жан-де-Люс и отвозить девушку в Париж. Можно было встретить ее и в Хай-Грейндж. Может быть, сэру Джону захотелось превратить их знакомство в своеобразную проверку? Он не знал этого и знать не хотел. Дан приказ - выполняй его беспрекословно. Задавать вопросы не твое дело. В первый же день после возвращения к Гримстеру, прямо к вечернему виски, завалился Гаррисон. Его Гримстер знал со времен колледжа в Веллингтоне. Гаррисон тогда жил в соседней комнате и не умел сварить стакан какао, но всегда носил в карманах рогатки, силки, даже имел запрещенное в общежитии складное духовое ружье, втихаря охотился на белок и кроликов, ставил подпуска на озере и однажды вытащил трехфунтового карпа с порядочно испорченным плесенью боком. Гаррисон и теперь расставлял силки и занимался браконьерством. Он понимал, что рано или поздно попадется, но это ничуть не омрачало радость, которую он испытывал, обманывая и плутуя. Гаррисон был толст, страдал одышкой, но лишь посмеивался над будущим - были бы всегда такие деньги, как теперь, да женщина, с которой можно переспать, да возможность заниматься темными делишками, ходить бесшумно и знать привычки владельца каждого крольчатника. Гаррисон никогда ни на кого постоянно не работал, знал и наших и ваших, легко переходил от одних к другим, угождая лишь собственным сумасбродным привычкам - просвещенный дикарь, который не в ладах с обществом, посадившим его в клетку. Узнав о дружбе Гримстера с Гаррисоном, сэр Джон приказал поддерживать ее: Гаррисон считал, что может вытягивать сведения из Гримстера, а сэр Джон - что Гримстер способен немало выведать у Гаррисона. Гаррисон налил себе виски. - Джонни, пару деньков я скучал по тебе. - Ну и как, тяжело? - Нет. Ты часто проверяешь, есть ли в доме "жучки"? - Никогда. То, что говорится здесь, я ни от кого не скрываю. Гаррисон усмехнулся, удвоил дозу виски в своем стакане и опустил толстый зад в кресло. Потом кивнул, выпил и сказал: - Поработай немного со мной - получишь кучу денег. - Мне деньги не нужны. - Может, появилось желание отомстить? - Еще одно слово об этом, и я тебя вышвырну. - Меня не так-то легко вышвырнуть. Когда я взвешивался последний раз, вышло сто четырнадцать кило. А ты меня не обманешь. Месть у тебя из головы не выходит. - Хорошо сказано! - Гримстер улыбнулся, а про себя подумал, что своей смертью Гаррисон не умрет, он и сам это знает, и наплевать ему на все - до смерти далеко, надо еще успеть заработать кучу денег, истратить их и переспать с кучей женщин. - Как-нибудь я тебе и получше скажу. На тарелочке поднесу правду о смерти Вальды. Тогда ты по-другому запоешь. Уж точно. Захочешь отомстить. Завалить какое-нибудь серьезное дело и отчалить в неизвестном направлении, туго набив карман. Это заявляет тебе Гаррисон, работающий по найму, а он за свои слова отвечает. Что скажешь? - Нет. "Слава богу, Гаррисон не умеет читать мысли, - подумал Гримстер. - Ведь он прав. Но главное - доказательства, что Вальду убили. Если я получу их, - а это почти невероятно, Ведомство здорово наловчилось прятать улики, - что стану делать? Сожгу все мосты? Перейду на сторону зла и с мечом в руках стану вершить собственный суд? Кто знает? Все не предусмотришь". Гаррисон, видимо, раскусил его, потому что сказал: - Когда твои подозрения подтвердятся, все, что они вложили в тебя, все, чему научили, обернется против них самих. Почему бы и нет? Ведь сердцем ты давно чувствуешь, что Вальду убили они... - Заткнись! - Гримстер выплюнул это слово, не повышая голоса. - Еще чего! Ты приказываешь мне заткнуться со времен колледжа, да я тебя не слушаю. Как паинька, ты попросил у них разрешения жениться. Но ты знаешь слишком много такого, что можно выболтать в постели; впрочем, если бы они знали тебя так, как я, до них бы дошло, что ты никогда не проболтаешься. Итак... зачем отказывать? Это слишком грубо. Они сказали, да, о'кей, назови только день свадьбы. И незадолго до этого дня они с ней расправились... - Ах ты, сволочь! Гримстер вскочил, вцепился в жирную шею Гаррисона, сдавил горло, не позволяя ему вздохнуть. На толстом лице Гаррисона кровью налились глаза, но он сидел, не сопротивляясь, превозмогая удушье, твердо держал в руке стакан виски, даже нечто похожее на улыбку появилось на его посиневших губах. Гримстер медленно опустил руки. - Наконец-то, - прохрипел Гаррисон. - Я поспорил сам с собой, что ты запустишь в меня стаканом. В прошлый раз так и было. Меня не проведешь. Притворство я сразу раскусываю. - Иногда я позволяю тебе издеваться над собой, - ответил Гримстер. - По старой дружбе. - Да еще потому, что старые друзья дают иногда взаймы. Гаррисон допил виски, поднялся, налил еще. Отсалютовав стаканом Гримстеру, он подумал: "Вот единственный человек на свете, которого я люблю и понимаю, которым восхищаюсь... Почему же я издеваюсь над ним, снова и снова мучаю, прямо со дня гибели Вальды? За деньги, что мне предложили? Да, но далеко не только из-за них. Я так его люблю, что хочу уничтожить? Глупости на почве психологии. А может быть, потому, что Гримстер - недосягаемый рыцарь без страха и упрека, живой укор мне, Гаррисону, ведь я так и остался браконьером, наемником, никому не нужным посредником, скитальцем без роду и племени, вынужденным ставить под удар одиночество и несчастья других?" Гаррисон залпом осушил стакан виски и, взглянув на часы, сказал: - Мне пора. Через час прямо в постельке меня будет ждать одна вдовушка. Если вдруг захочешь переметнуться и загрести мешок юаней, песо, динаров, долларов или еще чего - звони. Я покажу тебе массу благодарственных писем от тех, кто так уже сделал и теперь живет, не тужит. Привет, Джонни. Когда он ушел, Гримстер выключил магнитофон, встроенный в сиденье кресла. Утром он обязательно передаст кассету Копплстоуну. На Гаррисона в Ведомстве была заведена целая фонотека. Гримстер сам об этом позаботился. Он всем хотел показать, что ничего не скрывает. Если Ведомство не виновато, обе стороны будут доверять друг другу, если виновато, рано или поздно оно чем-нибудь себя выдаст, и тогда... Он достал сигару, раскурил ее и подумал без всякого интереса: "Когда же это началось?" В один прекрасный день Гримстер набрался достаточно любопытства и жизненного опыта, чтобы задуматься о своем якобы умершем отце. К этому времени ему стало ясно, что у матери, горничной в богатой йоркширской семье, не должно хватать денег на его образование. Как не могло хватать их на няню, повара и прислугу. Тогда Гримстер втайне от матери узнал все, что хотел. Он обыскал комод (подобрать ключи было просто), несколько месяцев задавал матери невинные на первый взгляд вопросы, подмечал противоречия в ответах, буквально допрашивал ее, хотя она об этом не догадывалась, - так и выяснилось, что он незаконнорожденный. Боже мой, зачем ему это понадобилось? Наплевать ему было на собственное происхождение. Мать считала себя великой грешницей. И теперь, в редкие встречи с ней, ему иногда хотелось обнять ее и сказать: "Забудем все". Именно тогда впервые проявилась его склонность к раскрытию тайн и способность незаметно выведать у человека правду. Первой раскрытой тайной оказалось собственное происхождение. К шестнадцати годам он тал на этот счет все, кроме имени отца, а мать ни о чем и не подозревала. Недостающие мелочи Гримстеру подсказали воображение и жизненный опыт. Его будущую мать, тогда восемнадцатилетнюю горничную, соблазнил молодой сын хозяина дома, где она прислуживала. О ней и ее сыне заботились. Отец тайно посылал им деньги, чувство вины или гордости заставило его устроить мальчика в Веллингтон, обеспечивать ему хороший отдых во время каникул - с рыбалкой, верховой ездой и охотой, сделать его настоящим джентльменом пусть сомнительного происхождения. После службы в армии он без труда попал в Ведомство, и через месяц оно стало его первой любовью. Своего неизвестного отца он понимал - и только. Себя не жалел никогда. Такой привычки у него просто не было, жалость к себе не проснулась даже тогда, когда за несколько дней до свадьбы ему сообщили о гибели Вальды. Он уничтожил ее фотографии, письма, все, связанное с нею. Он не желал ничем напоминать себе о Вальде, скорбь заменил стальной верой в то, что наступит момент истины, правда откроется и позволит ему действовать. Он считал себя приятным мужчиной, но твердым и безжалостным, полностью владел собой и лишь иногда, в интересах работы или своих собственных, выказывал Гаррисону чувства, каких вовсе не испытывал, подзуживал его и ждал дня, когда неопровержимые улики позволят ему свершить возмездие. Тогда Джон Гримстер станет самым опасным из зверей, человеком, одержимым превосходно продуманной навязчивой идеей. Сэр Джон Мейзерфилд знал об этой идее и в какой-то мере ей даже сочувствовал - она явилась следствием одной из считанных ошибок Ведомства. Каждому в этой организации было известно, что все ее агенты немного ненормальны. Нормальному человеку там не удержаться. Ненормальны сами требования Ведомства. Они, хотя и считались необходимыми, были бесчеловечны, что никогда открыто не признавалось. Ведомство существовало и должно было существовать, однако существовал и официальный заговор его непризнания, запутанная шарада для маскировки его истинных целей - насилия и предательства. Больше всего сэр Джон страдал оттого (впрочем, об этом никто не знал), что блестящая военная карьера по иронии судьбы привела его на пост главы Ведомства, сделала укротителем, по жестокости, коварству и вероломству не уступающим хищникам из собственного вольера. А Гримстер, так тот вообще словно тигр на арене - к нему не повернись спиной ни на миг. Однако он ведет себя лучше остальных, само Ведомство пока может гордиться им, но уже скоро (сэр Джон уверен в этом) нервная нагрузка потребует разрядки и тигра придется остановить. А сейчас сэр Джон, время от времени улыбаясь, инструктирует Гримстера, и августовское солнце устремляет свои лучи в окно, что возвышается над рекой, они касаются стоящей на столе серебряной рамки с фотографией жены и двух сыновей главы Ведомства. - Диллинг заключил с нами сделку на продажу собственного изобретения, - говорит он. - Смысл его вас не касается. Его описание вместе с результатами исследований состоит из двадцати с лишним страниц. Лично я считаю, что в них может быть и просто чушь. Наша задача найти бумаги и выяснить, стоят ли они чего-нибудь. Дело в том, что за день до смерти Диллинг на свой страх и риск спрятал их. Это произошло двадцать седьмого февраля нынешнего года. Девушку, Лили Стивенс, он, вероятно, брал с собой. Точно известно, что в тот день поздно вечером они вернулись домой вместе. Как выполнить задачу, вы знаете не хуже меня. Вы с девушкой уже встречались, так что должны были уже подумать об этом. Жду от вас донесений. Дело несложное, хотя одна небольшая заминка уже есть. Гримстер рассматривает сигарету, которую сэр Джон держит точно над серединой пепельницы и аккуратно стряхивает туда пепел. - Что, кто-то нас опередил? Поведение этого красивого умного парня сэру Джону по душе, но он не подает виду. Жаль, что по ошибке они испортили такого зверя. - Да. Когда ее нашли, наш парижский агент спросил, что она делала за день до смерти Диллинга. Она ответила, что провела весь день вместе с ним, никто никуда не уезжал. Мы знаем - это ложь. А что скажете вы? Гримстер улыбнулся. Он прекрасно понимал этот тайный язык, где все говорилось без слов, все подразумевалось. Сэр Джон никак не отреагировал на догадку Гримстера, не извинился за то, что до поры скрыл противоречие от него. Все как всегда. - Не думаю, чтобы она стала запираться, - ответил Гримстер. - Если предложить ей тысячу фунтов за правду, она расскажет все. Впрочем, не исключено, что день прошел именно так, как она говорит. Кто следил за домом? - спросил Гримстер, хотя знал, что сэр Джон не назовет имя. - Мы допросили его. Он потерял их утром... - А потом насочинял в отчете? - Да. Но он видел, как они вернулись ночью. - Интересно. - По-моему, мы недооцениваем эту мисс Стивенс. Торопить Лили не надо, лучше побольше узнать о ее связи с Диллингом. Копайте глубже. Совершенно очевидно, что она лжет. Я хочу знать, почему, да и вообще мне нужна правда об этом деле. А главное, нужны бумаги - даже если они окажутся бесполезными. Сообщите мне, если вам что-нибудь понадобится. Делайте с девушкой что хотите. Сэр Джон поднялся, подошел к окну, оглядел людской водоворот внизу, на тротуаре набережной, серые спинки чаек, копавшихся на противоположном южном берегу Темзы в оставшейся после отлива грязи. Стоя спиной к Гримстеру, он сказал: - Копплстоун говорит, сегодня вы принесли новую кассету с речами Гаррисона. - Принес. Он все еще пытается сделать из меня кандидата в перебежчики. Прослушав запись, вы поймете, что он знает о моем задании. Мне нравится Гаррисон, хотя он и бывает назойлив. Особенно когда заявляет, что Вальда погибла не случайно. Сэр Джон повернулся и утвердительно кивнул. - Настойчивость - вот что главное. Капля камень точит. У Гаррисона неплохой подход. Если его неуклюжая опека станет вас утомлять, дайте мне знать. - Пусть еще поживет, - рассмеялся Гримстер. - В Веллингтоне он был моим лучшим другом. Я к нему неравнодушен. К тому же, рано или поздно он нам пригодится. Глядя на сэра Джона, Гримстер, помимо словесного, вел с ним мысленный разговор: "Ты знаешь, скотина, где скрывается истина о Вальде. Ты понимаешь, что мы сейчас разыгрываем целое представление, поминутно меняем маски и костюмы. Но когда-нибудь обнаженная правда встанет между нами, и горе тебе, если она окажется похожей на измышления Гаррисона, потому что тогда спор между нами разрешится мгновенно и безжалостно". Гримстер встал. - Я пойду. Ехать не близко. Сэр Джон вернулся к столу, едва заметно улыбнулся. - Прекрасно, Джонни. Впрочем, это не самое интересное задание. Поскорее выполняй его, и мы подыщем тебе что-нибудь более стоящее. Гримстер пошел к двери. Разговор с сэром Джоном всякий раз заканчивался одинаково: шеф чуть-чуть улыбался и называл его по имени, вот в такой уменьшительной форме: Джонни. Не обернувшись, не сказав ни слова в ответ, Гримстер вышел из кабинета. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Усадьба Хай-Грейндж находилась в графстве Северный Девон, милях в двадцати от Барнстепла и в нескольких милях на юго-восток от крохотной деревушки под названием Читлгамхолт. Она представляла собою солидное трехэтажное здание из серого камня. Каждое окно фасада имело лепной балкон, округлые колонны которого потемнели от желтого и зеленого лишайника, бурно разросшегося в туманах и дождях, часто приносимых западным ветром. Снаружи усадьба напоминала угрюмую тюрьму. Однако внутри, в просторных и светлых комнатах, было удобно. При усадьбе было двести акров полей и лесов, до шоссе по тропинке - около мили. Со всех сторон участок огораживала или каменная стена, или высокий проволочный забор, а западная его часть выходила к лесистому обрыву, нависшему над рекой Тау в нескольких милях ниже места, где в нее впадает река Моул. Близ реки стояла ферма, хозяин которой считался управляющим усадьбой. Хай-Грейндж принадлежала Министерству обороны, и хотя местные жители о ней больше почти ничего не знали, завсегдатаи близлежащих кабачков, особенно поздними вечерами, пытались оплести свои скудные сведения витиеватыми домыслами. Министерство обороны купило усадьбу во время второй мировой войны и хотело использовать ее как эвакуационный пункт и бомбоубежище, поэтому огромные подвалы в Хай-Грейндж укрепили дорогим бронированным листом. Вскоре о первоначальном назначении усадьбы забыли, она перешла во владение сэра Джона, использовалась для множества целей, с оглаской совершенно не совместимых. Официально Хай-Грейндж считалась восстановительным и тренировочным центром, однако редко использовалась в этом качестве, хотя на ферме имелись небольшая конюшня с ездовыми лошадьми, теннисный корт, плавательный бассейн, усадьбе также принадлежали права на рыбалку на обоих берегах Тау в пределах лесистого обрыва, изгибавшегося над рекой огромной дугой. Права на рыбалку были задешево проданы высокопоставленным чиновникам из Министерства обороны и Ведомства сэра Джона, однако если те приезжали рыбачить, то останавливались не в усадьбе, а в близлежащих гостиницах - земли Хай-Грейндж были для них закрыты. Содержание усадьбы - этого серого каменного слона - обходилось в кругленькую сумму, но Хай-Грейндж нравилась сэру Джону, а он не имел привычки жалеть казенные деньги на то, что овладевало его воображением. Тренировки, допросы, тайные совещания с иностранными визитерами - вот для чего использовалась усадьба. Одним словом, она редко пустовала. Гримстеру нравилась здешняя природа. Нравилось противоречие между угрюмым фасадом и уютными комнатами. Нравились покатые лесистые склоны, похоронная тишина еловых и дубовых лесов и - дом стоял на пригорке - безбрежное небо, особенно если сильный ветер рвал в клочья и сталкивал друг с другом идущие с моря облака. Если не считать нескольких лет в Веллингтоне, всю свою молодость Гримстер провел в Йоркшире, однако здесь он чувствовал себя как дома, уединение открытой всем ветрам усадьбы напоминало ему о местах, где когда-то служила горничной мать. Он приехал за час до обеда, его встретили Копплстоун и управляющий, майор Кранстон, давно вышедший в отставку и пятнадцать лет назад потерявший глаз, но не на войне: его камнем выбил один араб, когда по заданию сэра Джона Кранстон ездил в Северную Африку. Потому майора и устроили на это теплое местечко. Гримстеру нравился Кранстон. Невысокий, крепкий, округлый, похожий на орех, он был коротко подстрижен и на глазу носил черную повязку. У него была секретарша, миссис Пилч, полковничья вдова, женщина благонадежная и неглупая, постоянно жившая в Хай-Грейндж; с ней он спал почти каждую ночь, об этом знали все. Звали ее Анджела. Майор страстно любил личное оружие, написал книгу о пехотном вооружении во время Гражданской войны в США. Он громогласно хохотал, разводил собак, никогда не пил, почти свято верил в пользу физических упражнений, очень любил животных, даже устроил за теннисным кортом небольшое кладбище для своих питомцев - однако, не моргнув глазом, перерезал бы Гримстеру глотку, был бы приказ. Кранстон пожал руку Гримстеру так, словно хотел переломать ему все пальцы, и сказал: - Черт возьми, река обмелела настолько, что толком не порыбачишь, но мисс Стивенс, без сомнения, с лихвой заменит рыбалку. - Где вы ее поселили? - спросил Гримстер. - В номере наблюдения, - подмигнул Кранстон. - Так приказал сэр Джон? - ничуть не удивился Гримстер. - Нет, - ответил Кранстон. - Тогда завтра же под любым предлогом переселите, - распорядился Гримстер. Номер наблюдения находился на втором этаже, во всех его комнатах, включая ванную, были установлены телекамеры. Гримстер сомневался в их необходимости, но знал, что они доставляли немало удовольствия, подчас похотливого, тем, кто сидел за мониторами в комнате управления, рядом с кабинетом Кранстона. - Ты распоряжаешься ею, Джонни, - пожал плечами майор. - Приказывай. Поднимаясь вместе с Копплстоуном к себе, Гримстер спросил: - Как она себя ведет? - Как бедная родственница на званом обеде. Накорми ее, развлеки, будь ласков, и, по-моему, она уживется с кем угодно, даже с татарским ханом в шатре. Замечательная девушка - ее простота лучше всякой кольчуги. Помяни мое слово, намучаемся мы с ней. - Почему? - Потому что она из кожи вон лезет, чтобы помочь нам. Таким я не доверяю. - А вдруг она не врет? - В наши дни таких простушек нет, - пожал плечами Копплстоун. Гримстер отправился в спальню распаковывать чемодан. Копплстоун, прислонившись к дверному косяку, наблюдал за ним. За окном две сороки порхали над полем. "Одна - к несчастью, две - к счастью", - подумал Гримстер и спросил: - Все имущество Диллинга здесь? - Да, на чердаке. Полная опись - вплоть до портсигара с шестью размокшими сигаретами - лежит у тебя на столе. - Какой марки сигареты? - Гримстер с улыбкой обернулся. Он с молодых лет забавлялся такой игрой в мелочи. - "Пиккадилли No 1". Впрочем, сколько раз встречался с ним, никогда не видел его курящим. Девушку к вещам я не подпускал. Она просилась, но я сказал, что они опечатаны до твоего приезда. Они перешли в гостиную. Копплстоун машинально двинулся к бару, к графину с виски. Кранстон следил, чтобы в номерах обязательно было все необходимое. - Кстати, ее ничуть не удивило, что вещи здесь. Она или дура, или питает блаженное безразличие ко всему, кроме себя. Взяв у Копплстоуна предложенное ему виски, Гримстер сказал: - Она не дура. Так что же такое было у Диллинга, что не терпится заполучить сэру Джону? Нечто военное, политическое или научное? Формула превращения обычных металлов в золото? Копплстоун улыбнулся, пригубил виски, почувствовал, как оно разливается по телу, неся с собой тепло и покой, и сказал: - Диллинг сумел преодолеть языковой барьер между дельфинами и людьми и разработал систему обучения дельфинов для обнаружения подводных лодок. А может, это были тюлени? Диллинг точно не говорил. - Вам, как человеку, который слишком много пьет по вечерам, опасно доверять государственные тайны. Рано или поздно вы поделитесь ими с близким другом. Копплстоун вновь наполнил стакан. - У вас Лили Стивенс. У меня тайны. Лучше бы наоборот. - Что показало вскрытие Диллинга? Никаких сомнений насчет тромбоза? - Никаких. Вскрытие производил Аскью. Его нелегко заставить признать естественную смерть, но с Диллингом все прошло гладко. У него просто часики остановились, и ничего больше. Семь лет назад, тоже весной, у Диллинга был первый приступ. Гримстер закурил сигару, сказал: - Завтра вечером мне понадобятся номера "Тайме" и "Дейли Телеграф" за пятницу, двадцать седьмое февраля. - Зачем? - Этот день для нас кое-чем интересен, не правда ли? - Будет сделано. - Копплстоун заговорил сухим официальным тоном. - Сегодня вечером я вернусь в Лондон и найду газеты. А завтра вышлю тебе, - и, подняв стакан, уже весело продолжил: - Слава Богу, у меня есть личный шофер и фляжка виски в кармане. Оставшись один, Гримстер спросил себя, сколько виски Копплстоун выпивает только для показухи. По утрам руки у него, бывало, дрожали, но голова соображала нормально; он обладал сильным характером и мог в любую минуту отказаться от спиртного, если требовало дело. Гримстер уважал Копплстоуна, называл его другом, но знал, что Ведомство налагает немало запретов на отношения между сотрудниками. Он мимоходом представил, что получится, если открыться кому-то из своих и выболтать все, что накопилось на душе. И решил - легче и безопаснее выйти на улицу и раздеться догола. За обеденным столом в тот вечер сидели Кранстон, Анджела Пилч, Гримстер и Лили. Анджела была высокой костлявой женщиной сорока с лишним лет, она не говорила почти ни о чем, кроме связанного с армейской службой ее покойного мужа. Долгие годы, проведенные в жарких странах, покрыли ее лицо мелкими морщинками и бледным загаром, иссушили тело, обесцветили голубые глаза. Гримстер не сомневался, что она говорит о покойном муже и в постели с Кранстоном. Лили, не знавшая этикета, нарядилась в вечернее платье из светло-голубого бархата и поначалу чувствовала себя неуверенно, присматриваясь к новому месту, но через полчаса освоилась, вновь стала самой собой. Ей было уютно, за нею приглядывали, никто ее не дергал, не давал почувствовать себя чужой, ненужной, поэтому она вдоволь насладилась копченым лососем и жареной уткой. Она понимала, Гарри был бы доволен, что она освоилась в этом доме... Бедный Гарри... Он так много сделал для нее с тех пор, как в первый раз вошел в универмаг и купил у нее кусок мыла "Империал". "Эта миссис Пилч, - размышляла она, - наверное, порядочная стерва, но пока ее можно терпеть. Так сказал бы Гарри. Между нею и майором Кранстоном что-то есть, это и ежу понятно. Хотя в их речах и поведении нет ничего особенного, "это" все-таки чувствуется. Повязка на глазу у майора... Снимает он ее, когда ложится спать? Жаль, что у миссис Пилч такие сухие и ломкие волосы, а она давно махнула на них рукой. Может, когда мы познакомимся поближе, я посоветую ей шампунь... какой-нибудь с ланолином, чтобы вернуть волосам мягкость и блеск. А все-таки она не умеет вести себя в обществе. Джонни спросил меня что-то о Сен-Жан-де-Люсе, и она тут же вылезла с байкой о том, как играла где-то там в гольф со своим дорогим покойничком". Это было около Шантако, Лили знала это поле, она вместе с миссис Харроуэй иногда ездила туда после вечернего чая, но гольфу так и не научилась. Лили отодвинула крем-брюле не потому, что оно ей не понравилось, а потому что бархатное платье, которое она месяц не надевала, подсказывало: надо немного последить за собой. Возможно, из-за этого платья у нее слегка испортилось настроение. Хотя к ней относились хорошо, все, кроме Джонни, вдруг показались ей какими-то затасканными, потрепанными. Лишь он словно только что выпрыгнул из коробки, перевитой лентами. Или что-то в этом роде. Но она все еще не была в нем уверена. Он вел себя довольно приятно и вежливо, но смотрел на нее взглядом, в котором не было ничего похожего на взгляды других мужчин. И она не могла разобраться, хорошо это или плохо. После обеда и кофе Гримстер предложил Лили прогуляться - в саду было еще тепло и светло. Они ступили на мощеную дорожку. Посреди лужайки был пруд, заросший лилиями и накрытый сеткой от цапель, прилетавших с реки полакомиться рыбкой. - Вы уже освоились, Лили? - спросил Гримстер. - Да, спасибо, Джонни. Но майор Кранстон хочет переселить меня в другой номер. Там, говорит, удобнее, и вид из окон лучше. Вы что, собираетесь исполнять все мои желания? - Почему бы и нет? - усмехнулся Гримстер. - Нам у вас нужно кое-что узнать. "Простота, - подумал он, - хуже воровства. Но здесь замешано еще что-то. Тайное, мне пока непонятное". - А я считала, вы за полчаса вытянете из меня все, что вам нужно, - усмехнулась Лили. - Мне нечего скрывать - ни о себе, ни о Гарри. В чем же дело? - Не торопитесь, - ответил Гримстер. - Завтра мы начнем настоящий разговор, но сначала мне хотелось бы вам кое-что объяснить. Я стану задавать вам вопросы обо всем... вопросы иногда личные и каверзные. Мне бы не хотелось, чтобы вы на них обижались. Не всегда вам будет понятно, почему я задаю тот или иной вопрос, но вы не волнуйтесь. Просто старайтесь отвечать как можно точнее. Вы здесь гостья, у вас есть право собрать вещи и уехать в любое время. Разумеется, такого права у нее не было, но пусть думает, что есть. - Если вы станете слишком назойливы, я сразу дам вам понять. Она рассмеялась и пошла немного впереди него, разглядывая сквозь сетку бледные очертания золотых карпов в пруду. Волосы упали ей на лицо. Гримстер различил едва заметный пушок на загорелой коже шеи, воздух наполнился запахом ее духов, крепких, экзотических... такими Вальда никогда не пользовалась. Лили выпрямилась, повернулась к нему и вдруг сказала почти с детской гордостью: - Неужели я так много значу для вас? Для ваших людей и... для чего там еще? - Это правда. - Боже, как здорово! И с Гарри я всегда чувствовала себя незаменимой. Как вы думаете, приятно сознавать, что мы кому-то нужны? - Конечно. - Я, знаете ли, не имею в виду постель, любовь и прочее. - Она покачала головой. - Будучи незаменимой как личность, мне вот что хотелось сказать... Гримстер улыбнулся, поняв, что слова "наивность" и "простота" к ней не подходят, и ответил: - Конечно, понимаю. Хотя вы снова не в ладах с деепричастием. Она засмеялась и сказала: - Мы с Гарри, бывало, восхитительно проводили время. И тогда он вел себя не как профессор. За садами, над ячменным полем опоздавший с песней жаворонок ринулся к земле, резко переменив веселую ноту на почти страдальческий крик. - Что это за птица? - спросила Лили. - Жаворонок. Устраивается на ночь. Пора и нам. - Жаворонок? - Да. Сумерки сгущались, но Гримстер успел заметить, как заблестели глаза девушки. И вдруг Лили начала читать стихи, глядя вверх, туда, где только что был жаворонок, читала по памяти, ее голос зазвучал непривычно торжественно: Нам пенье жаворонка может показаться Вороньим карканьем, когда мы спать хотим, И если днем вдруг соловей замыслит С гусями вместе песню завести, Он нам покажется не лучшим музыкантом, Чем воробей. О, как на свете много Вещей, уместных лишь в свой день и час! Лили остановилась и улыбнулась в ожидании похвалы. - Гарри очень любил поэзию. Стихи даются мне ужасно трудно, но он умел меня учить, хотя, честно признаться, я не понимаю и половины их смысла. Он обычно... - Ее речь оборвалась на полуслове. - Пора идти. Ошеломленный, Гримстер пошел за ней к дому. Гарри Диллинг и Лили Стивенс. Пигмалион и Галатея. Он умер, не закончив превращения. Оплакивала ли она его, скучала ли по нему? Вероятно, лишь изредка, при удобном случае. Бедный Гарри. И эти стихи. Шекспир. Гримстером овладело странное чувство, словно ему только что сообщили нечто очень важное. Такое случалось и раньше. Не раз он сожалел, что, общаясь с людьми, не пришпоривал и не пускал в эти минуты вскачь внезапно возникшее смутное, почти неуловимое чувство духовного родства, столь необходимое в его работе и называемое по-научному интуицией. Оставшись наедине с сигарой и бренди - после гибели Вальды он стал пить и больше курить, - Гримстер раскрыл досье на Диллинга, перечитывая абзацы наугад, перепрыгивая через страницы. Он уже знал досье почти наизусть, но решил пройтись по нему еще разок - пусть интуиция подскажет, на чем нужно остановиться, а что можно пропустить. Гарри Мартин Диллинг родился в 1927 году ("Значит, мы ровесники, хотя он - Лев, а я - Бык") в Формби, графство Ланкашир, родители погибли при бомбежках Ливерпуля. Не имел ни сестер, ни братьев. Воспитывался у дяди. Рос умницей, прошел по конкурсу сначала в Манчестерскую среднюю школу, потом в один из университетов, стал первым по физике в группе, получал именную стипендию, а через год завоевал специальную награду "Робинз Прайз" за научные достижения. Сделал карьеру. Некоторое время работал в промышленности, занимался исследованиями для "Бритиш Оксиджен Компани"... Гримстеру за время работы в Ведомстве пришлось прочитать не меньше сотни подобных биографий. Перу Диллинга принадлежало множество печатных работ - по спектроскопии и многолучевой интерферометрии, по микроструктуре поверхности алмазов, рубинов, изумрудов... Гримстеру, как и всякому непосвященному, эти названия ничего не говорили. О последних годах Диллинга в досье не было почти ничего. Он открыл небольшую компанию по промышленным исследованиям, капитала не хватило, компания была обречена - и за полгода до его смерти обанкротилась. Об этих шести месяцах в папке не было ни слова, сообщалось только о дне, когда он связался с Ведомством и в первый раз побеседовал с Копплстоуном. "И все-таки, что это был за человек?" - рассуждал Гримстер. Для пущей безопасности спрятал то, что уже собирался продать. Диллинг не блефовал. На рынок он вышел с товаром. А спрятал его, чтобы обезопасить сделку, потому что не доверял людям Ведомства, и не без оснований. Они обвинили бы его во всех смертных грехах. (Если бы обыватели только знали, что происходит за кулисами! Время от времени такие сведения просачиваются в прессу, в парламенте разражается очередной скандал, но мало-помалу его всегда удается загладить. Так уж заведено.) Диллинг не доверил бумаги ни сейфу, ни банку. У него хватило ума спрятать их сверхнадежно". Гримстер почувствовал азарт. Такие задания ему нравились. На другое утро он встал в половине пятого. Спустился в огромный холл, где заспанный дежурный офицер поздоровался с ним, скрывая зевоту. Сел в машину, выехал за пределы усадьбы к лесистому обрыву. У реки Гримстер надел резиновые сапоги, взял легкую удочку - она вряд ли выдержала бы крупную форель. Из нескольких мушек, что всегда лежали в кошельке, Гримстер выбрал "Марка Брауна" собственного изготовления - с тельцем из коричневого с серебринкой перышка куропатки. Он спустился по крутому, местами укрепленному склону, прошел по камням у его подножия, легко перебрался вброд по обмелевшей старице на другой берег. Река текла спокойно; тумана, что стелился над полями, здесь уже не было. Гримстер знал эти места вдоль и поперек, он часто тут рыбачил. Закинул удочку на перекате, не надеясь поймать ничего, кроме форели или нескольких подлещиков. Удочка в руке, милый сердцу звон разматывающейся лески напоминали ему - так бывало всегда, когда он подолгу рыбачил, - об Ирландии, куда он каждый год в каникулы ездил с матерью; они останавливались в гостинице у реки, он вставал рано, а возвращался с уловом затемно; и все это, как вскоре выяснилось, благодаря неизвестному отцу - он желал воспитать из сына мужчину, достойного во всех отношениях, но боялся или стыдился из-за своей семьи и привилегированного положения в обществе делать это открыто... На перекате клюнуло, вода на мгновение вскипела, но Гримстер замешкался подсечь. Ниже по течению суетилась с подобострастием карлика-официанта утка-нырок; летевшая навстречу Гримстеру цапля, едва завидев его, свернула к высокому ельнику. Дважды или трижды вместе с Гримстером в Ирландию ездил и Гаррисон. Он лучше Джона рыбачил, стрелял и ездил верхом, и здесь, как во всем остальном, был безжалостен, оставляя законы тем, кто "достаточно глуп, чтобы им подчиняться". В рыбалке он не признавал закрытых сезонов, запретов на наживку, раскидывал сети, глушил рыбу, как ему вздумается, словом, охотился без пощады - лишь такая охота доставляла ему истинную радость. Завидев мушку Гримстера или просто от скуки на середине реки высоко и неуклюже выпрыгнул лосось и плюхнулся в воду, как бревно. Когда круги разошлись и волны утихли, Гримстер увидел, как справа, далеко за деревьями, что-то мелькнуло, заметил лишь краем глаза, но и этого было достаточно. Украдкой поглядывая в ту сторону, он забросил удочку еще несколько раз, выяснил все, что хотел, убедился в том, о чем догадывался. В тот день клюнуло дважды. Первая рыба стремительно повела вниз по течению, потом пошла вверх, да так скоро, что он не успевал сматывать леску, наконец выпрыгнула из воды и сорвалась. Через несколько минут другая попыталась проделать то же самое, но когда она ринулась вверх по течению, Гримстер побежал от нее, сумел натянуть леску и удержать рыбу на крючке, а потом, после долгой борьбы, вытащить на берег. Форель оказалась приличной, фунта на два с половиной. Удовлетворенный, Гримстер вновь перешел речку вброд и направился в лес, к дереву, где что-то мелькнуло. Никаких следов слежки не обнаружил, но был уверен - кто-то сюда все-таки приходил. Ведь заметил же он краешек рукава голубой рубашки. Кранстон вышел к завтраку в высоких замшевых ботинках, саржевых брюках, шейном платке и голубой рубашке. К правому ее рукаву в дюйме от плеча прилип крошечный кусочек зеленого мха - таким мхом была покрыта кора дуба, к которому прислонился майор, наблюдая за Гримстером. Что же, по их мнению, задумал Гримстер, идя на рыбалку? Тайно встретиться с Гаррисоном и что-нибудь ему передать? Нет, он, Гримстер, не пойдет на это ни за что и никогда... Разве что когда подтвердятся живущие в нем подозрения. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Лили переселилась в номер на втором этаже южного крыла усадьбы. Высокие окна и низкий балкон ее гостиной выходили на запад - к лесу на берегу реки, к засеянным полям по другую сторону долины. Голубизну неба в то утро не омрачало ни одно облачко, лишь пара канюков кружила в восходящих потоках воздуха. Гостиная радовала глаз: драпированная ярким ситцем мебель, песочного цвета ковер, на стенах две хорошие репродукции с картин Штаббса из серии о лошадях. Лили позавтракала у себя, теперь сидела напротив Гримстера, и ее светлые волосы ярко выделялись на фоне леса за окном. На ней были зеленые брюки и легкая водолазка. Сначала она немного нервничала, откровенно удивилась магнитофону, который принес Гримстер, но, когда прослушала запись собственного голоса, пришла в восторг, заставила Джона прокрутить ее снова, спрашивала: "Это честно я? А не похоже... Как-то не так". Вскоре Гримстер сумел рассеять тревогу Лили, она почувствовала собственную незаменимость, и это ей понравилось. "Им нужна моя помощь. Без меня им не обойтись", - думала Лили. Такие мысли, как заметил Гримстер, льстили ее самолюбию. - Ну, хорошо, - сказал он наконец. - Начнем, и пусть для вас это будет игра. Игра в детектив. Представьте, перед вами - мозаика, и неизвестно, какую картинку надо выложить. - На мозаику у меня никогда терпения не хватало, - призналась Лили. - А сейчас должно хватить, потому что, когда мы закончим ее, у вас окажется гораздо больше денег. Главное вот в чем: Диллинг собирался что-то продать государству. Вам не нужно знать, что... - Я и не знаю. Он не посвящал меня в свои дела. Говорил, я не пойму, даже если попытаться объяснить. - Верю. Я бы тоже, наверно, ничего не разобрал в его работах. Диллинг до заключения сделки спрятал чертежи, эскизы или формулы в каком-то надежном месте. К несчастью, он неожиданно умер, и никому не известно, где находятся бумаги. - Уж мне-то точно неизвестно. - Я знаю. Но мы вдвоем, возможно, доберемся до них. - Как, Джонни? - Потом расскажу. Сперва нужно узнать от вас, что Гарри был за человек и как вы жили вместе. - Любопытно, да? - засмеялась Лили. Неожиданная реакция. Гримстер понял, что, назвав Диллинга по имени, он как бы приблизил ее к себе, у них словно появился давний общий друг. - Точно, любопытствую. Но с благими намерениями. Поэтому начинаю задавать вопросы. Не удивляйтесь, если они покажутся вам бессвязными или бессмысленными. В конце концов вы все поймете. Лили поерзала на стуле, протянула руку к сигаретам, замешкалась с зажигалкой. Наконец, после первой затяжки, спросила: - А если ничего не получится, Джонни, мне все равно заплатят, не так ли? Вы же сами говорили. - Заплатят. - Сколько? - Из вас вышел бы приличный бизнесмен. Думаю, не меньше тысячи. - Класс! Хорошо, стреляйте, - Лили перевела взгляд с Гримстера на магнитофон, стоявший на низком столике. "Легко сказать, стреляйте, - подумал Гримстер. - А куда? Нужно глубоко заинтересовать Лили этой игрой в допросы, доказать ей, что она, игра, важна для нее не меньше, чем для него самого. Придется заходить с разных сторон, иногда застигать ее врасплох. Ведь возможны лишь два варианта. Первый: сейчас она не лукавит и в конце концов выложит все, но не сможет рассказать ничего существенного, потому что ничего существенного и не знает. Второй: она знает очень много, но по неизвестным еще причинам молчит". Гримстер собирался отталкиваться именно от этой версии. - Гарри много курил? - спросил он. - Не очень. Две-три сигареты в день. Но любил иногда затянуться моей. Я, бывало, говорила: "Если хочешь курить, кури по-человечески". - Чем он любил заниматься в свободное время? Хобби, знаете ли, и прочее. - Ничем особенным. Пустяками. Много читал. Иногда мы ходили гулять. Он немало знал о природе, о птицах, о цветах, обо всем таком. - Какие книги он читал? - Я толком не знаю. Всякие. Но больше - с сексом, в мягких обложках. - Вам он нравился? - Впервые вопрос касался лично девушки, и Гримстер заметил, как в ней зашевелилось пока еще слабое сопротивление. - Конечно, нравился! Что за глупый вопрос? Иначе меня бы с ним просто не было. - Не волнуйтесь. Временами я буду задавать глупые вопросы. Вы любили его? Лили обдумала вопрос уже без негодования - ее затмило ощущение собственной значимости. - Да, наверное, любила. В любви с налета не разберешься, правда? Конечно, я не была от него без ума, но все же любила. - А он вас? - Без сомнения. Он по мне с ума сходил, по-другому не скажешь. Он дал бы мне все, что я пожелаю. Все бы для меня сделал. Ах, как это было здорово! С ним я чувствовала, что чего-то стою. Для него, во всяком случае. - А вы бы для него пошли на все? Лили улыбнулась: - Конечно! Разве что с горы бы не спрыгнула. - Разница в возрасте вас не смущала? - Никогда. Он был для меня просто Гарри. - До него вы кого-нибудь любили? - Да. Кое-что у меня с двумя-тремя парнями было, но совсем не то, что с Гарри. - Он был первым, с кем вы переспали? К удивлению Гримстера, Лили отнеслась к этому вопросу без негодования. - Практически, да. - Что вы имеете в виду? - Ну, знаете, уединиться с парнем на заднем сиденье машины или в парке. Но я всегда вовремя останавливалась. Кстати, вы, наверно, одногодки с Гарри? - Я на несколько месяцев старше. - Вы женаты или, может быть, помолвлены? - Нет. - А любимая девушка есть? Гримстер передвинул пепельницу поближе к Лили и сказал: - Здесь вопросы задаю я. - Может быть, - усмехнулась Лили. - Но если вы не станете отвечать мне, то ничего не добьетесь. - В ее речи послышалось чуть заметное кокетство. - Нет у меня любимой девушки, - произнес Гримстер. - А теперь расскажите, где и когда вы познакомились с Гарри. Гримстер сразу понял, что Лили охотно ухватится за эту ниточку, ведь вопрос касается важного эпизода ее жизни, перехода ее существования в новое качество, расцвета личности, вызванного теплом, любовью, заботой Диллинга. Ему останется только время от времени подстегивать ее нужным вопросом, и Лили, откинувшись на спинку кресла, расскажет все, превратит воспоминания в слова, и простенькая жизнь ее уложится на одной кассете магнитофона "Грюндиг". Лили родилась в Акфилде, маленьком городке в графстве Суссекс. Ее мать была дочерью фермера, отец - стюардом в пароходной компании "Юнион Кастл". Младший брат Эрик погиб при взрыве на лондонской ярмарке, куда он однажды приехал на выходные со всей семьей. Смерть сына потрясла отца и мать, их совместная жизнь расстроилась, отец стал надолго уходить в рейсы. Тогда Лили было семнадцать, она уже закончила школу и работала в универмаге в Акфилде. Кое-что о Лили Гримстер уяснял, когда она отвлекалась от основной темы. Например, в школе ей лучше всего давалась математика, поэтому работу продавщицы она освоила быстро. Когда Лили исполнилось восемнадцать, родители решили эмигрировать в Британскую Колумбию - там жил брат отца, владелец фруктовой плантации. Лили тоже предложили ехать, но она решила остаться в Англии. Жизнь на ферме ее не привлекала. Она сняла квартиру вдвоем с подружкой Адой Лемни, парикмахершей, и зажила самостоятельно. Какое-то время ее жизнь ничто не омрачало. На выходные они с Адой ездили к морю, летом ходили в кино, зимой катались на коньках, знакомились с мужчинами, но, если те становились слишком назойливыми, Лили умела от них избавиться. "Как только они начинают воображать что-нибудь серьезное, я ставлю их на место", - говорила она. Потом Ада завела любовника, стала приводить его домой, иногда оставлять на ночь. Лили чувствовала себя лишней, ее потихоньку выживали из квартиры. Как раз тогда Гарри Диллинг, приехавший в Акфилд отдохнуть вместе с другом (Лили не знала, что это за друг), однажды субботним утром зашел в универмаг за куском мыла, взглянул на Лили и влюбился. Через неделю он приехал снова и поселился в ближайшей гостинице, встречался с Лили, когда в универмаге был обеденный перерыв, поджидал ее по вечерам и провожал домой. Сперва Лили над ним втихомолку посмеивалась - он был гораздо старше ее, а влюбился и поначалу вел себя, как мальчишка. Но вскоре оказалось, что за ребячеством стоит твердое желание заполучить ее саму, а не одно ее тело, - постель пришла гораздо позже, - ее, Лили Стивенс. Диллинг разглядел в ней характер, пришедшийся ему по душе, решил сделать ее, Лили, непременным дополнением к собственной личности. В конце концов такое обхождение начало нравиться Лили, льстило ей, убедило в искренности Диллинга, и девушка отдала Гарри всю себя, полностью ему подчинилась, позволила ему заботиться о ней, лелеять и воспитывать ее, да так, словно это было желанно для нее. - Что вы сказали родителям? - спросил Гримстер. В ответ Лили пожала плечами. - Написала, что стала его секретаршей и по роду работы должна жить в его доме. Но они, конечно, докопались до правды. У них в Акфилде остались друзья, те им все и выболтали. Мама настрочила мне ужасное письмо. Но Гарри помог ответить и, знаете ли, она мало-помалу успокоилась. Я дала ей понять, что мы собираемся пожениться. - Разве он обещал жениться на вас? - Совсем наоборот. Сразу сказал, что не женится. Он в формальности не верил. Мы решили так: останемся свободными, но заключим соглашение, которое сможем разорвать, если дела пойдут плохо. Честно говоря, - улыбнулась Лили, - я в это не поверила, но и не расстроилась. У Гарри вечно возникали бредовые идеи, но мне было ясно, что рано или поздно ему захочется оформить наши отношения. Я вот что имею в виду: чем больше я стала бы ему нравиться, тем сильнее он захотел бы сделать все как полагается. Эти слова удивили Гримстера. Ева вертит Адамом. Гримстер решил спросить о вилле в Беркшире, которую снимал Диллинг. По просьбе Гримстера Лили описала ее, но лишь в общих чертах. - Вы бывали в его лондонской квартире? - спросил Гримстер. - Нет. В столицу с ним никогда не ездила. Он оставлял меня на вилле, - ответила Лили без обиды. - А друзья у него там могли останавливаться? - Нет. - Вы уверены? - Конечно. Во-первых, там только одна спальня. Нет, есть еще комната, но без кровати. Послушайте, Джонни, куда вы клоните? Ведь все это не связано с тем... ну, о чем вы хотите узнать. - Как знать... Скажите вот что: в последний день, когда вы поехали в Лондон, а оттуда во Флоренцию, как вы договорились встретиться с Диллингом? - Он говорил, что у него важное дело, на нем можно заработать кучу денег. Он еще неделю назад купил мне билет на самолет и забронировал номер в гостинице. Я должна была остановиться во Флоренции и дожидаться его. - Раньше вы за границей бывали? - Дважды. Один раз ездили с Гарри в Париж отдохнуть. А в другой раз были в Берлине. - В Берлине? - Да. На обратном пути пару дней провели в Гамбурге. Германия понравилась мне больше Парижа. - Гарри объяснил, почему решил отослать вас за рубеж? - Да, более или менее. Он сам не хотел оставаться в Англии после заключения сделки. Мы собирались жить за границей. Он поговаривал о том, чтобы купить где-нибудь дом. К тому же срок аренды виллы истекал, а ему не хотелось ее продлевать... Вот и получилось, что я должна уехать. Да и список не ждал. - Какой список? - Список того, что я должна посмотреть во Флоренции. Картины там всякие, галереи и замки. Его мне Гарри написал. Флоренция входила в мою образовательную программу. - Лили прыснула. - Я Гарри чуть-чуть обманывала. По церквам и музеям, конечно, не ходила, там скучно и затхлым пахнет. Но магазины во Флоренции классные. Вот что я купила в лавке под названием "Феррагамо". - Она вытянула ноги, напрягла мышцы и, словно делая упражнение утренней зарядки, оторвала ступни от пола и продемонстрировала Гримстеру тупоносые коричневые туфли с медными пряжками на красных бархатных ромбах. - Вы однажды обмолвились, что за виллой следил какой-то человек. - Да. - Вам об этом сказал Гарри? - Да. Он как-то показал его мне и заверил, что волноваться не стоит. Те, с кем заключается сделка, прислали его якобы для нашей же безопасности. - Это вас не насторожило? Ведь такое объяснение могло означать, что жизни Гарри кто-то угрожает. - Нет. Гарри заверил, что так бывает всегда, когда заключаешь крупную сделку с правительством. - Он так и сказал "с правительством"? - По-моему, да. А разве это не правда? - Правда. Тот человек ходил за вами повсюду? - Старался. Но когда нам хотелось побыть одним, мы от него отрывались. Мы забавлялись, ускользая от него на перекрестках. Или заходили в пивную, выбирались через черный ход и дворами шли к автобусной остановке. Шпик был не очень умен... А может быть, просто ленив. "И то, и другое", - подумал Гримстер. Сэр Джон приставил к ним далеко не лучшего филера - он не считал, да и теперь, наверно, не считает, эту затею серьезной. Так, работает для очистки совести. Гримстер взглянул на стенные часы. Без четверти двенадцать. Он встал, подошел к серванту, налил две рюмки хереса. Час назад Лили отказалась от кофе. Джон подал ей выпивку, сел, держа свою рюмку между ладонями. - Как вы считаете, у вас хорошая память? - По-моему, нормальная. А кое на что очень даже приличная. - На что именно? - Да так, на всякую ерунду. К примеру, в парикмахерской мне запоминается болтовня девушек. Они говорят только о своих делах: что сказал ее любовник или кто к ним приходил на прошлой неделе. Кстати, кто здесь позаботится о моей прическе? - В Чалмлее есть салон красоты. А можно и в Барнстепл съездить. - С удовольствием. Там мы пообедаем, походим по магазинам. Вот на магазины и цены у меня тоже хорошая память. Это, по-моему, оттого, что я сама в универмаге работала. Гримстер потягивал херес. Пока, по его мнению, - а он не сводил взгляда с глаз и рук Лили, этих лучших выразителей человеческих чувств и характера, она вела себя предельно естественно, говорила совершенно искренне и раскованно, думала, лишь как бы помочь делу. - У вас хорошая память на стихи? - спросил он. - Вообще-то - нет, - рассмеялась Лили. - Тут есть одна хитрость. Я не вспомню ни строчки, пока вы не скажете нужное слово. - Слово? - Да, какое-нибудь. Вы говорите его, и я что-нибудь вспоминаю. Как вчера, когда вы упомянули жаворонка. Жаворонок - и мне пришли в голову стихи. Так меня Гарри учил... Бедный Гарри. Он очень хорошо ко мне относился. Хотел сделать для меня так много, а теперь мы сидим и рассуждаем о нем, словно он герой романа или пьесы. Слушая ее, Гримстер размышлял, какие же стихи Гарри заставил ее заучивать, а потом вспоминать по ключевому слову. - Давайте поэкспериментируем, - предложил он. - Возьмем, к примеру, слово "ласточка". - Лили отрицательно покачала головой. - "Золотая рыбка"? - Снова тот же жест. Гримстер ворошил память в поисках стихотворных штампов, вспомнил комнату общежития, раскрытый на сером одеяле потрепанный том "Оксфордского сборника английской поэзии" и произнес: - "Радуга". Лили улыбнулась. Вероятно, лук ее памяти разогнулся и выпустил стрелу: Вновь я на радугу гляжу И на душе светло. Так было в детстве и потом, Когда я взрослым стал, Так будет в старости моей, Иль лучше умереть! Закончив, она засмеялась от радости, и он улыбнулся вместе с ней, вспомнив следующие строки: Ты сын и будущий отец, Так тоже должно быть. А потому не забывай Родителей почтить. "В наши дни родителей так мало почитают", - подумал Гримстер и спросил: - Вы вспоминаете стихи только по ключевому слову? - Чаще всего. Но некоторые, любимые, могу прочесть в любое время. Гримстер допил херес и попросил: - Вы хорошо знали Гарри, поэтому подумайте, какое место он выбрал бы для тайника. Если бы спрятать нужно было что-то не очень громоздкое. Скажем, чемоданчик. - Боже, ну и вопрос! Понятия не имею. Скажу одно - он поступил бы не так, как все. Гарри обожал загадки и головоломки, разгадывал кроссворды лучше всех. И штучки всякие любил мастерить. Он, бывало, говорил: "В нашем будущем доме я сделаю так: нажимаешь одну кнопку - раздвигаются шторы, другую - наполняется ванна, третью - на сковородку выливаются яйца". Для него, по-моему, было бы не очень сложно все это придумать, ведь он ученый. - Значит, к тайнику он бы отнесся со всей серьезностью? - Конечно. Гримстер помедлил, пытаясь задать самый важный вопрос так, чтобы он не показался главным. - Давайте вспомним последний день, который вы провели на вилле перед отлетом в Лондон. Пятницу, двадцать седьмое февраля нынешнего года. Что вы с Гарри делали? - Думаете, он спрятал бумаги именно в тот день? - Не обязательно, Лили. Но вспомните его от начала до конца. Для меня. "Тогда он их и спрятал, - думал Гримстер. - Он сам об этом сказал, да и результаты наблюдения за ним и Лили это подтверждают. Лили и Диллинг оторвались тогда от хвоста и пропали на целый день". - Мы встали поздно, позавтракали. Пока Гарри читал газеты, я прибиралась. Так, постель убрала да посуду вымыла... Лили удобнее устроилась в кресле, чуть склонила голову набок, уставилась на картину с лошадьми, висевшую на стене, и говорила спокойно - ничего не выдумывая, не колеблясь, она вспоминала события того далекого дня. Они никуда не уезжали. На улице было холодно, сильно подморозило. Перед обедом Лили собрала чемодан, но не закрыла его - нужно еще было выгладить блузки и белье. Поели они просто: опорожнили бутылочку вина, закусили чеддерским сыром и салатом из помидоров, потом выпили по чашке черного кофе. После обеда... Вот тут она чуть-чуть замешкалась. Склонила голову ниже, заглянула Гримстеру в глаза, открыто улыбнулась и в первый раз за все время знакомства в ее поведении появился оттенок интимности, словно Лили поняла: они с Гримстером достаточно близки, чтобы не стесняться друг друга. - Вы пошли в спальню? - подсказал Гримстер. - Да. Я хотела гладить, но он и слушать не стал. "У тебя еще уйма времени", - сказал он. А когда Гарри выпьет, пропустит, скажем, лишний стаканчик после завтрака, его не уймешь. Ему хочется в постель, и точка. Впрочем, я и не пыталась его остановить. Они сыграли в любовь, потом Гарри решил на часок прилечь, а Лили занялась глажением, приготовлениями к отъезду. Между четырьмя и пятью часами она принесла ему чашку кофе; как обычно, в шесть он вымылся и переоделся. Вечер прошел за книгами и телевизором, обед Лили приготовила из того, что было в холодильнике. Зная, что скоро уезжать, она подчищала все запасы. На обед были томатный суп - любимое блюдо Гарри, жареная камбала с картофелем фри (все консервированное) и кофе. В одиннадцать они легли спать. Словом, обычный, ничем не примечательный день. - Тот человек следил за вами с утра до вечера? - спросил Гримстер. - Гарри сказал, что весь день. Я его не видела. Честно говоря, Гарри подтрунивал над беднягой, над тем, как тот переминается на холоде с ноги на ногу. Заявил, что в наш век научных чудес такая слежка - примитив. Гримстера озадачило явное противоречие между словами Лили и фактами, но он решил пока не нажимать, сделать вид, будто ничего не произошло. - Ну что ж, - сказал он. - Благодарю за откровенный рассказ. А что Гарри любил смотреть по телевизору? - Все. Включал его и просто глазел. Не важно, что. Будто сидел у костра и грелся. Бывало, конечно, он засыпал перед телевизором. - Лили подняла рюмку и спросила: - Может, еще по одной перед обедом? Столько подряд я в жизни не говорила. - Когда Гримстер направился к серванту, она продолжила: - Вы правда встали сегодня в четыре утра и пошли на рыбалку? - Правда. Кто вам сказал? - Дежурный в холле у телефона. Мой отец иногда тоже рыбачил. В местечке под названием Баркомб Миллз неподалеку от нашего дома. На реке Уз. Не помню, чтобы он хоть раз принес домой стоящий улов, зато из сарая часто несло зловонием - отец оставлял там червяков и забывал про них. Мне нравился папа, когда только он не выпивал лишнего. Впрочем, у женщин он все равно имел успех. Но, должна сказать, никогда не водил их домой. Занимался ими только в рейсах. А кто ваш отец, Джонни? Гримстер уверенно и невозмутимо приближался к ней с двумя рюмками хереса. Он уже давно продумал, как отвечать на подобный вопрос. - Просто хороший человек. Ничего особенного. Лили взяла рюмку с хересом, отсалютовала ею Гримстеру и сказала: - Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. - Это вы узнали от Гарри? - Да, и не только это. Гарри помнил массу пословиц. Пересказывал мне даже соленые. А в общем, он был очень добрый. Боже, какой хороший был человек. Бедняга. Другого такого не будет. Гримстер молча выпил за Гарри. Он понимал, что включился через Лили в интеллектуальную борьбу с мертвецом. Эта мысль обрадовала Гримстера. Рассказ Лили о пятнице, 27 февраля, - неправда от первого слова до последнего. Между тем Лили не лжет. Вот где головоломка со множеством закавык, рассчитанных на интуицию, - и подсунул ее Гримстеру Гарри. Лили тронула Гримстера за локоть. - Что вы стоите, как деревянный? Сядьте и ответьте мне. Вот миссис Пилч. У нее с майором... что-то есть, да? После обеда Гримстер спустился в ту часть подвала, которая была переоборудована под тир и спортзал. Он расписался в книге за две обоймы к автоматическому пистолету "беретта" устаревшей модели образца 1953 года и выпустил в мишень шестнадцать пуль, - целился в глаза, нос и рот, отгоняя мысль о том, что на месте стилизованного фанерного щита может оказаться человек. В спортзал Гримстер не зашел, решил поплавать в бассейне. Под пестрым пляжным зонтиком сидели миссис Пилч и Лили. Они помахали Гримстеру, вернулись к прерванному разговору, засмеялись и, вероятно, тут же забыли о Джоне. Гримстер переплыл бассейн несколько раз и вспомнил, что купался в последний раз вместе с Вальдой в ледяной воде Шотландского озера, и над поросшими вереском холмами плыли клочья осеннего тумана, а у береговых скал, высматривая падаль, кружились вороны. Воспоминания, связанные с Вальдой, всякий раз причиняли Гримстеру боль, поэтому он безжалостно изгонял их из памяти. Вернувшись в дом, Гримстер взял ключ от чердака и со списком вещей Диллинга в руках пошел взглянуть на имущество умершего. Оно лежало в очерченном мелом углу большого чердака. В другом углу грудой были навалены стулья, столы, конторки - все с ярлычками Министерства обороны. Они предназначались для различных совещаний, столь редких, что на мебели толстым слоем скапливалась пыль. Вещей у Диллинга набралось немного. Его квартира состояла из гостиной-спальни, ванной и маленькой кухни. Кухонная утварь лежала отдельно, на столике: чистые тарелки и кастрюли. Диллинг, как понял Гримстер, привык поддерживать в чистоте все, чем пользовался. Как это ни странно, Гримстер в нем до конца еще не разобрался. Казалось, будто мертвец избегает его, не хочет открываться, даже через Лили. Здесь же стояли низкий диван-кровать с грудой одеял, простыней и другого постельного белья; письменный стол с простой крышкой - его ящики и полки были пусты, содержимое в двух картонных коробках стояло на столе; пара кресел, одно с большим пятном на сиденье ("Чай или кофе", - решил Гримстер); книжный шкаф длиной футов шесть с тремя полками, на которых так и остались книги; пишущая машинка - Гримстер открыл ее проверить, есть ли лента: если лентой пользовались, ребята из лаборатории смогут на ней что-нибудь прочитать, - но лента оказалась совершенно новой, на белом металлическом корпусе машинки остался лиловый отпечаток пальца того, кто заправлял ее; мусорное ведро со сценой охоты на боку; два маленьких недорогих персидских ковра; пустой буфет - бутылки, графин и стаканы перекочевали в картонный ящик; высокий дубовый комод (внизу ящики, вверху вешалки), наполненный одеждой Диллинга, которую - хотя он и знал, что Копплстоун уже сделал это, - Гримстер основательно обыскал, но не обнаружил ничего, даже какую-нибудь старую пуговицу или завалившийся в уголок кармана билет - платье было чистое, хорошо выглаженное, ни у одной рубашки не обтрепались рукава; обувь в нижнем ящике блестела от крема. На маленьком кофейном столике лежали вещи, найденные у Диллинга в день смерти: часы на белом матерчатом ремешке, кожаный кошелек с несколькими фунтами, немного мелочи, связка ключей, наполовину использованный билет "туда и обратно" от Оксфорда до Паддингтона (неужели Диллинг собирался возвращаться к себе в Беркшир в тот же вечер?), золотой перстень, шелковый шейный платок, чековая книжка, в которой осталось всего три чистых бланка, вязаный галстук из темно-красной шерсти, дешевые запонки, шариковая ручка, одежда, включая пиджак и брюки, бывшие на нем в тот день, - словом, на площади двенадцать на пятнадцать футов лежало все оставшееся от Гарри Диллинга. Не было только того, что интересовало Ведомство. После поверхностного осмотра Гримстер принялся за настоящий обыск. Обыск уже провели - по его результатам и была скрупулезно составлена опись, но Гримстер хотел порыться в вещах сам, для себя. Он перебрал книги в шкафу, отмечая в памяти их названия, вынимал и встряхивал каждую. В них не было ничего, кроме пометок на полях. Пометки позабавили Гримстера: "Неужели! Ради всего святого! Одумайся - взгляни на стр. 91, где ты утверждаешь обратное". А чаще всего попадалось просто: "!!!". По-видимому, Диллинг был требователен к книгам, не терпел плохо состряпанного чтива. Пометки попадались в беллетристике (не часто), в многочисленных научно-популярных трудах, в Шекспире, стихах, например, в потрепанном томе "Оксфордского сборника английской поэзии", в старинной книге по соколиной охоте, нескольких медицинских брошюрах, включая сборник "Домашний врач" без обложки. Но ни одного чисто научного труда или книги по собственной специальности у Диллинга не было. Закончив осмотр, Гримстер услышал, как кто-то вошел в оставленную открытой дверь на чердак. Он обернулся и увидел Лили. Поверх бикини девушка набросила купальный халат, а широкополую шляпу от солнца держала в правой руке. - Анджела сказала, что вы здесь, - проговорила она. - Ничего, если я войду? - Ради Бога, - ответил Гримстер. - Сказать по правде, все это принадлежит вам. Хотите взглянуть на вещи без меня? Она поколебалась, потом едва заметно кивнула и сказала: - Если вы не возражаете, Джонни. Мне так грустно. Ведь это все, что осталось от Гарри. Гримстер подал ей ключ. - Уходя, заприте дверь. Ключ потом отдадите мне. И пожалуйста, ничего пока не уносите. Договорились? - Конечно. Он оставил ее на чердаке, а сам быстро спустился в кабинет к Кранстону. Майор сидел за столом, писал письмо. - Телекамеры стоят во всех верхних комнатах? - спросил Гримстер. - Да. - Включите чердак. Там мисс Стивенс. Они прошли в небольшую просмотровую рядом с кабинетом. Кранстон включил один из мониторов и сказал: - Там темновато. Хорошей картинки не получится. Надеешься что-нибудь высмотреть? - Сомневаюсь. Но попытка - не пытка. Монитор нагрелся, Кранстон нажал кнопку камеры на чердаке, на экране появилась серо-белая рябь. Он сфокусировал изображение насколько мог. - Лучше не сделаешь. Широкоугольная камера была установлена где-то над входной дверью. Лили стояла посреди очерченного мелом прямоугольника, озираясь по сторонам. Мебель и вещи из квартиры, сообразил Гримстер, ничего не должны для нее значить. Она ведь не бывала в Лондоне у Диллинга. Не отходя от Гримстера, Кранстон спросил: - Как, по-твоему, Лили простая продавщица или воскресшая Мата Хари? Гримстер промолчал. Лили ходила по чердаку, иногда трогая руками что-нибудь из мебели... Знакомилась, а не искала. Подошла к кофейному столику и вещам, бывшим на Диллинге в день смерти. Подняла связку ключей, тихонько потерла ее пальцами и положила на место. Теперь она стояла боком к камере; вот тронула шерстяной галстук, потом шариковую ручку - прикасалась к вещам так осторожно и мимолетно, словно они вселяли в нее некое тяжелое необъяснимое чувство, долго испытывать которое она не хотела. Лили встала к камере спиной, и вдруг Гримстер заметил, как опустились и задрожали под халатом ее плечи. Она присела на край стола и закрыла лицо руками, но Гримстер успел заметить, что она плачет. Так она сидела, прикрыв ладонями глаза, и плечи ее сотрясались от рыданий. Гримстер шагнул вперед и выключил монитор. Скорбь Лили свернулась, превратилась в серебристую точку и исчезла. Кранстон с минуту помолчал, мусоля повязку на глазу. Потом тихо сказал: - Возможно, ты прав, старик. Да. Возможно, ты прав. ГЛАВА ПЯТАЯ Ночью начался дождь, - неторопливый, размеренный летний дождь со слабым западным ветром. Он сыпал, не переставая, до самого утра. Лили завтракать не шла, хотя во время вчерашнего обеда не выказала беспричинной печали. После завтрака Гримстер написал черновик донесения Копплстоуну. Среди бумаг Диллинга не было банковских счетов. Очевидно, Гарри сразу же их уничтожал. Гримстер хотел получить копии всех его прошлогодних счетов, и если вклады делались по номерам чеков, то, по возможности, и все оплаченные чеки. Из опыта он знал: по денежным делам можно судить о человеке, а ему нужно было составить о Гарри впечатление более полное, чем он имел сейчас. Перед тем как идти к Лили, Гримстер сел и прочитал присланный Копплстоуном номер "Тайме" за пятницу, двадцать седьмого февраля. Лили стояла у окна и курила. Она повернулась к вошедшему Гримстеру, улыбнулась, поздоровалась с ним и вдруг без всякого перехода спросила: - Знаете, Джонни, что мне в вас нравится? - Нет. - Вы всегда выглядите чистым и свежим. Словно пыль и грязь не смеют садиться на вас. Удивительно, как это удается некоторым мужчинам? В конце дня рубашки у них будто только что из-под утюга. Не то, что у других, - те умудряются за час перепачкаться. Гримстер нагнулся, включил магнитофон и спросил: - Таким, как я, был и Гарри, верно? - Да. Откуда вы знаете? - Сужу по его вещам на чердаке. По пальто и обуви. - Правильно. Едва вещь слегка ветшала, он ее выбрасывал. - Лили рассмеялась. - Говорил, большинство людей проходят по жизни, таская на себе мусор. Иногда он мылся трижды в день. Трижды! Я посмеивалась: "Смотри, смоешься!" - Она взглянула на магнитофон и спросила: - Начинаем новую серию, да? - Всего несколько вопросов, а потом - в Барнстепл. Анджела предлагает вам пойти в парикмахерскую, где сама делает прическу. - Замечательно. Надеюсь, меня там постригут лучше, чем ее. - Лили села, положила ногу на ногу и поправила юбку. - Начинайте, мистер следователь. - Вы осмотрели вещи Гарри. Среди них есть обратный билет до Оксфорда на тот же день, когда вы приехали в Лондон. Вы знали, что он собирался возвращаться немедленно? - Нет. - Он не говорил об этом? - Не говорил. Если бы захотел, рассказал бы о своих планах сам - с пустыми расспросами я никогда к нему не приставала. - Как вы думаете, почему у него в квартире не было никаких картин? - Понятия не имею. К искусству он был довольно строг. Терпеть не мог репродукций. На вилле он их почти все поснимал. Гримстер знал ответ на этот вопрос. Отсутствие картин он заметил еще в описи и перед разговором с Лили связался с Копплстоуном. Оказалось, в одном из музеев Гарри брал напрокат по две картины в месяц. После его смерти очередные картины были возвращены в музей. Очевидно, Диллинг хранил свою лондонскую жизнь в тайне от Лили. Вспомнив о книге "Домашний врач", Гримстер спросил: - Как Гарри относился к своему здоровью? Лили улыбнулась: - Берег как зеницу ока. Стоило где-нибудь вскочить прыщ