Майкл Крайтон. Рой

------------------------------------------------------------------------
     РОМАН
     Michael CRICHTON "PREY"
     Copyright © 2002 by Michael Crichton
     © Перевод. Е. Шестакова, 2004
     © МОСКВА, "ЭКСМО", 2004 www.eksmo.ru ? http://www.eksmo.ru
     OCR: Nikolay K. Pautov

     УДК 820(73)
     ББК 84(7 США)
     ISBN 5-699-06259-9
------------------------------------------------------------------------



     Крайтон М.
     К 78 Рой: Роман. - М.: Изд-во Эксмо, 2004. - 480 с. - (Почерк мастера).

     Они были миниатюрными, но смертельно опасными хищниками. По сравнению с
ними  даже   монстр   Франкенштейна   выглядел  безобидной  страшилкой   для
воспитанников детского сада
     На экспериментальной фабрике в  пустыне Невада произошло ЧП -- вырвался
на  волю  рой  разумных микророботов, разработанных по заказу Пентагона  Все
попытки   уничтожить   их   оказались   безуспешными  --  ведь  рой  обладал
коллективным  разумом   и  способностью  к  самообучению  Но  на  пути  этих
чудовищных  порождений  нанотехнологии  оказался  безработный   ученый  Джон
Форман, неудачник и отец троих малолетних детей ...


        ПРЕДИСЛОВИЕ

        <i>Искусственная эволюция в двадцать первом веке</i>

     Выражение "мир вокруг  нас постоянно эволюционирует" воспринимается как
банальность.  Мы редко задумываемся  над его истинным  смыслом. Например, мы
обычно  не  думаем о  том, что заразное заболевание  видоизменяется  по мере
распространения эпидемии. Мы не думаем и о том, что эволюционные изменения у
растений  и животных проявляются на протяжении нескольких дней или недель --
хотя на  самом деле так и происходит. И мы обычно не задумываемся о том, что
в окружающем нас зеленом  мире ведется  непрерывная ожесточенная  химическая
война -- растения непрерывно вырабатывают новые яды для борьбы с нападениями
насекомых, а насекомые вырабатывают устойчивость к новым ядам. Однако именно
так все обстоит в реальности.
     Если задуматься об истинной сущности природы -- если осознать  истинное
значение  эволюции,  -- то  мы  увидим мир, в  котором каждый вид  растений,
насекомых или животных  каждое мгновение изменяется,  в  ответ  на изменения
каждого другого вида  растений, насекомых  и животных. Целые популяции живых
организмов возникают и исчезают, постоянно  видоизменяясь.  Эти бесконечные,
непрекращающиеся изменения, такие же неотвратимые и  неизбежные, как приливы
и  отливы,   образуют   мир,  в   котором   всякое  проявление  человеческой
деятельности  приводит  к  непредсказуемым  заранее  последствиям.  Система,
которую   мы  называем  биосферой,  настолько  сложна,  что   предопределить
последствия  нашего  влияния  на  нее  не  представляется  возможным.  Такая
неопределенность  характерна  для  всех  сложных  систем,  включая  системы,
созданные человеком. После того как за один день в октябре 1987 года цены на
американской фондовой бирже внезапно  упали  на двадцать два  процента, были
введены новые правила, чтобы предотвратить подобные случаи в будущем. Однако
нет  никакой возможности предусмотреть  заранее, приведет ли применение этих
правил к повышению стабильности или же положение только ухудшится. По словам
Джона Л. Касти, "введение  этих  правил -- всего лишь просчитанный  риск для
биржевых  воротил".  Почитайте  книгу  John L. Casti  "Would-be Worlds", New
York: Wiley, 1997.
     Именно поэтому  даже  наши самые продуманные и  просчитанные действия в
прошлом имели  нежелательные последствия -- как потому, что мы  не полностью
понимали суть  процесса,  так  и  потому,  что  постоянно  изменяющийся  мир
реагировал  на наши действия самым неожиданным  образом. С этой точки зрения
история защиты окружающей среды обескураживает настолько же,  как и  история
загрязнения  окружающей  среды. И  те,  кто  спорят, например,  о  том,  что
промышленная  политика  чистой вырубки лесов наносит больше вреда природе по
сравнению с экологической политикой тушения пожаров, совершенно не учитывают
тот факт, что обе  политики тщательно  продуманы  и обе  необратимо изменяют
девственные  леса.  Обе эти политики отмечены упрямым эгоизмом, свойственным
любому взаимодействию человека с окружающей средой.

     То, что биосфера реагирует на наши действия непредсказуемым образом, --
еще не  повод для бездействия. Однако это серьезный повод для осторожности в
действиях, повод выработать отношение ко всему, во  что  мы верим  и  что мы
делаем,  как  к  сложному  эксперименту.  К  несчастью,  в прошлом  наш  вид
отличался  потрясающей неосторожностью.  Трудно  поверить, что в будущем  мы
будем вести себя совершенно по-другому.
     Нам кажется, будто  мы  знаем,  что  делаем.  Мы  всегда так  думали. И
похоже, до нашего  сознания  так  никогда  и не дойдет,  что  если мы  могли
ошибаться в прошлом  -- значит,  ошибки возможны и  в будущем.  Вместо этого
каждое новое поколение списывает ошибки прошлого  на недалекость и  глупость
своих предшественников, а потом  самонадеянно совершает новые ошибки -- свои
собственные.
     Мы  -- один  из трех видов на  планете, которые  могут претендовать  на
наличие "самосознания". Единственные животные, чье самосознание  убедительно
доказано,   --   это   люди,   шимпанзе   и   орангутанги.  Вопреки   широко
распространенному заблуждению,  "разумность" дельфинов  и мартышек не  имеет
неопровержимых подтверждений,  и самым ярким признаком нашего вида является,
наверное, склонность к самообману.

     Когда-нибудь в двадцать первом столетии  наше  основанное на самообмане
безрассудство  вступит в конфликт  с нашей все  возрастающей технологической
мощью.  И  вероятнее  всего,  этот  конфликт  затронет  области,  касающиеся
нанотехнологий, биотехнологий и компьютерных  технологий.  Эти  три  области
имеют нечто общее -- они способны производить и выпускать в окружающую среду
самовоспроизводящиеся продукты.
     Мы   уже   несколько    лет   имеем   дело   с   первым   из   подобных
самовоспроизводящихся объектов  --  с  компьютерными вирусами.  Кроме  того,
накопился  некоторый практический опыт  с  проблемами биотехнологий. Недавно
поступили сообщения о том, что гены  модифицированной  кукурузы обнаружены в
обычной, естественной мексиканской кукурузе -- вопреки запрещающим законам и
вопреки  всем  усилиям, направленным  на то,  чтобы  предотвратить  подобное
явление.  И  это только начало  предстоящей  человечеству  долгой  и трудной
борьбы  с вышедшими из-под контроля продуктами наших собственных технологий.
В  то  же  время  давняя убежденность в  безопасности  биотехнологий  -- эти
взгляды  распространяло большинство биологов начиная с семидесятых  годов --
сейчас подвергается сомнению.  Непреднамеренное создание смертельно опасного
вируса  (его произвели  австралийские  исследователи в 2001 году)  заставило
многих   пересмотреть   старые   убеждения.   Jackson,   R.J.,   A.J.Ramsay,
C.D.Christensen, S.Beaton, D.F.Hall, and I.A.Ramshaw.  2001.  "Expression of
Mouse Interleukin-4 by  a Recombinant  Ectromelia Virus Suppresses  Cyolytic
Lymphocyte Responces and Overcomes  Genetic Resistance to Mousepox". Journal
of Virology 75:1205-1210. Совершенно ясно, что в будущем мы уже не будем так
небрежны с этими технологиями, как прежде.
     Нанотехнология --  самая  новая  из  трех перечисленных  технологий и в
некотором  смысле  наиболее  радикальная.  Задача  этой  науки  --  создание
технических устройств чрезвычайно малых размеров, порядка ста нанометров, --
а  это сто миллиардных  частей метра. Такие  машины должны быть  примерно  в
тысячу раз  меньше толщины человеческого  волоса.  Ученые  рассчитывают, что
подобные крошечные машины будут создавать все, что угодно, -- от миниатюрных
деталей  для компьютеров  и новых лекарств против рака до качественно нового
оружия.
     Концепция   нанотехнологий  впервые   прозвучала  в  тысяча   девятьсот
пятьдесят девятом году, в речи Ричарда Фейнмана под названием "На  дне полно
места". &lt;Feynman,R.P.,  "There's Plenty of Room at the Bottom".  Eng. and
Sci. 23 (1960), p. 22.&gt; Сорок лет спустя  это научное направление все еще
находилось  в зародышевой стадии развития,  несмотря  на  постоянную  мощную
рекламу  в  прессе.   Но  теперь  начали  появляться   первые   практические
результаты, и финансирование направления резко возросло. Мощные  корпорации,
такие, как  IBM,  Fujitsu и Intel,  вкладывают деньги  в новые исследования.
Американское правительство за последние два года потратило на нанотехнологии
миллиард долларов.
     Тем  временем   нанотехнологий   уже   используются  для   производства
солнцезащитных  экранов,  устойчивых  к  загрязнению  тканей  и  композитных
материалов для автомобилей. Вскоре их начнут  использовать для  изготовления
компьютеров и накопительных устройств сверхмалых размеров.
     И некоторые из долгожданных "чудесных" продуктов уже начали появляться.
В 2002 году одна из компаний создала самоочищающееся  оконное стекло; другая
компания     произвела    нанокристаллическую    повязку    для    ран,    с
противовоспалительными и антимикробными свойствами.
     На настоящий момент нанотехнологий в  основном применяются для создания
особых материалов  --  но их возможности простираются гораздо дальше. Уже не
одно  десятилетие  обсуждается  возможность  создания  самовоспроизводящихся
машин. В  1980 году в  газете NASA  обсуждалось несколько методов, с помощью
которых  такие  машины  можно  будет  производить.  Десять  лет  назад  двое
известных ученых восприняли эту проблему вполне серьезно:

     "В  ближайшие  пятьдесят --  сто  лет,  вероятно, появится новый  класс
организмов.  Это  будут  искусственные  организмы  --   в  том  смысле,  что
изначально  они  были спроектированы и  созданы человеком. Тем  не  менее им
будет присуща способность  к  воспроизводству,  они будут эволюционировать в
нечто отличное от своей изначальной формы; они будут живыми в  полном смысле
этого слова... Эволюционные изменения будут происходить невероятно быстро...
Воздействие  на человечество и на биосферу может оказаться огромным, гораздо
более значительным,  чем воздействие промышленной революции, ядерного оружия
и  загрязнения окружающей  среды. Мы должны уже  сейчас предпринять шаги для
того,   чтобы   удержать   под   контролем   распространение   искусственных
организмов..."&lt;Farmer,  J Doyne, and Alletta d'A Belin,  "Artificial Life
The Coming Evolution"  in  "Artificial Life  II",  edited by  С G Langton, С
Taylor, J D  Farmer, and S Rasmundssen Santa Fe Studies in  the Sciences  of
Complexity, Proc Vol X, Redwood City, Calif Addison-Wesley, 1992, p 815&gt;

     И  ведущий  сторонник нанотехнологий К. Эрик Дрекслер тоже  высказывает
подобные опасения:

     "Очень многих  людей, и меня в том числе, весьма беспокоит влияние этих
технологий на будущее.  Мы говорим о  столь  глобальных изменениях, что наше
общество может не совладать с их последствиями, -- и вероятность этого очень
велика". К. Eric Drexler,  "Introduction to Nanotechnology: Toward Molecular
Manufacturing (Proceeding of the First General Conference  on Nanotecnology:
Development, Applications and Opportunities), edited  by Markus Krummenacker
and James Lewis, New York: Wiley &amp; Sons, 1995, p. 21.

     Даже  по  самым оптимистичным  (или  самым ужасным) прогнозам, подобные
организмы появятся  в  нашей жизни уже  в  ближайшие  десятилетия.  Остается
только надеяться, что ко времени их появления будут выработаны международные
средства контроля  за самовоспроизводящимися технологиями. Следует  ожидать,
что контролирующие органы будут включать в себя мощные силовые  структуры --
мы   уже   научились   обходиться  с   создателями  компьютерных  вирусов  с
жестокостью, немыслимой  двадцать лет назад. Мы научились сажать  хакеров за
решетку.  Вскоре   к  ним  присоединятся   и  сбившиеся  с   пути  истинного
биотехнологи.
     Но,  конечно  же,  вполне  возможно,  что  мы  не  сумеем  организовать
действенную систему контроля. Или что кто-то  создаст  самовоспроизводящиеся
искусственные организмы гораздо  раньше, чем мы  можем предполагать. В таком
случае трудно предсказать, какими будут  последствия. Собственно,  именно об
этом мой роман.
     <i>Майкл Крайтон</i>
     <i>Лос-Анджелес, 2002</i>

     Сейчас полночь. В доме  темно.  Я не знаю наверняка, чем это обернется.
Всех детей отчаянно  тошнит, буквально выворачивает наизнанку. Я слышу,  как
мои  сын  и дочь  извергают содержимое желудков в отдельных ванных комнатах.
Несколько  минут  назад  я заглядывал  к  ним,  проверял,  как  дела.  Очень
беспокоюсь за малышку -- но я должен был и ее заставить все вырвать. Для нее
это единственная надежда.
     Со мной как будто все в порядке -- по крайней мере сейчас. Но, конечно,
шансов у меня мало -- большинство людей, участвовавших в этом  проекте,  уже
мертвы. И слишком многого я не могу знать наверняка.
     Производственные  мощности  уничтожены,  но я не уверен, что мы  успели
сделать это вовремя.
     Я жду Мае. [<i>Все-таки это имя собственное должно  читаться 'Мей' - Прим.
читателя</i>] Она  уехала  в лабораторию в  Пало-Альто двенадцать  часов  назад.
Надеюсь, у нее все  получилось. Надеюсь,  она заставила коллег осознать  всю
отчаянность сложившейся ситуации. Я рассчитывал услышать какой-нибудь отклик
из лаборатории, но пока оттуда ничего не сообщали.
     У меня  звенит в ушах -- это плохой признак. И еще я  чувствую дрожь  в
груди и в животе. Малышка только сплевывает, а не срыгивает по-настоящему. У
меня кружится голова. Надеюсь, я не потеряю сознания. Дети нуждаются во мне,
особенно малышка. Они напуганы. И я не виню их за это.
     Я и сам напуган.
     Теперь, когда  я сижу  вот так, в темноте, трудно даже представить, что
всего  неделю назад моей самой  большой проблемой  было найти работу. Сейчас
это кажется мне даже смешным.
     Однако все всегда происходит совсем не так, как ты того ожидаешь.


        <i>Часть первая</i>
        ДОМ

     <i>День первый. 10:04</i>

     Все всегда происходит совсем не так, как ты того ожидаешь.
     Я      никогда     не     собирался     становиться     "домохозяином".
Мужчиной-домохозяйкой. Мужчиной, который полный рабочий день  сидит с детьми
и работает папой. Как такое ни назови  -- хорошего слова для этого все равно
не подберешь. Но последние шесть месяцев именно это и есть  мой основной род
занятий.  И  вот  как-то  раз  я  зашел в  супермаркет "Крейт  и  Баррел"  в
предместье Сан-Хосе, чтобы купить новые стаканы, и увидел, что у них хороший
выбор  салфеток под  столовые  приборы.  Нам  как раз  не помешали  бы новые
салфетки  под  приборы.  Плетеные овальные  салфетки, которые  Джулия купила
около года назад, уже изрядно поизносились, и переплетения забились крошками
детского питания.  Проблема  в  том, что плетеные  салфетки  невозможно  как
следует вымыть. Поэтому я задержался у витрины с салфетками, рассмотрел их и
выбрал симпатичные голубые салфетки  под приборы, а еще купил обычных белых.
Потом мне попались на глаза желтые, и их я  взял тоже, потому что они  такие
яркие и приятные с виду. На полке их оказалось меньше шести, а я решил,  что
нам лучше  купить  шесть,  поэтому попросил девушку-продавщицу посмотреть на
складе,  есть ли у них  еще  такие  салфетки. Пока она ходила  на  склад,  я
постелил на стол голубую салфетку под приборы, поставил на нее белую тарелку
и положил рядом желтую салфетку. Набор выглядел очень  симпатично, так что я
начал  подумывать,  не купить ли восемь  штук  вместо  шести. Как раз  тогда
зазвонил мой сотовый телефон.
     Это была Джулия.
     -- Привет, солнце.
     -- Привет, Джулия. Как дела? -- сказал я. Она звонила из помещения, где
работали  какие-то  машины.  Я  слышал   в  трубке  размеренный,   ритмичный
механический  шум.  Похоже на  гудение  вакуумного  насоса  от  электронного
микроскопа. У Джулии в лаборатории было несколько таких микроскопов.
     Она спросила:
     -- Что ты сейчас делаешь?
     -- Вообще-то покупаю салфетки под приборы.
     -- Где?
     -- В "Крейт и Баррел".
     Джулия засмеялась.
     -- Ты, наверное, единственный мужчина во всем магазине?
     -- Да нет...
     --  Ну  ладно, хорошо,  --  сказала  она. Мне  показалось,  что  Джулию
совершенно не интересует предмет нашего разговора. У нее  на  уме явно  было
что-то другое. -- Послушай, Джек, я хочу  тебе сказать... Мне, правда, жаль,
но сегодня я снова буду дома очень поздно.
     Я  только  вздохнул. Продавщица  вернулась и  принесла желтые салфетки.
Держа  телефон  возле уха,  я махнул девушке рукой и показал три пальца. Она
отсчитала три салфетки и положила возле меня. Тем временем я говорил Джулии:
     -- У тебя на работе все в порядке? Все нормально?
     --   Да,  с  ума  сойти  как  нормально.  Сегодня  мы  передавали  свою
презентацию через спутники инвесторным фирмам в Азии и Европе, и  получились
накладки из-за задержки спутниковой связи,  потому что  видеозапись, которую
они передавали... ой,  тебе,  наверное, это все неинтересно... Как бы  то ни
было, нам, похоже, придется задержаться  часа  на два. А может, и  дольше. Я
буду дома  не раньше  восьми -- а скорее  всего, даже позже.  Ты сможешь сам
покормить детей и уложить их спать?
     -- Без проблем, -- ответил я. И в самом деле, никакой проблемы для меня
это   не  составляло.  Я   уже  привык.   В  последнее  время  Джулия  часто
задерживалась на работе допоздна. Обычно она приходила домой, когда дети уже
спали.  "Ксимос  Текнолоджи",  компания, в  которой  она работала,  пыталась
добыть очередную порцию инвестиций  -- двадцать  миллионов долларов, -- и на
работе  у Джулии сейчас была напряженка. Особенно из-за  того,  что "Ксимос"
разрабатывал  технологии "молекулярного  производства",  как их  называли  в
самой компании, а большинство людей называют  это "нанотехнологиями". Сейчас
нанотехнологии не очень популярны у компаний-инвесторов. За последние десять
лет слишком многие инвесторы прогорели на разработке нанотехнологии. Слишком
часто казалось,  что конечный продукт  уже почти готов -- а в  результате он
так и не выходил за пределы лаборатории.  И инвесторы склонились к тому, что
нанотехнологии производят одни только обещания, а не продукцию.
     Джулия  прекрасно  это знала  -- она работала на две  такие инвесторные
фирмы.  Детский психолог по  образованию,  теперь она специализировалась  на
"инкубации технологий" -- помогала раскручиваться компаниям, разрабатывающим
новые технологии. Джулия в шутку говорила, что и сейчас  занимается  детской
психологией. Со временем  она  оставила  должность  консультанта и полностью
перешла работать в  одну из  фирм. И  теперь  Джулия  была  вице-президентом
"Ксимос Текнолоджи".
     Джулия говорила, что "Ксимос" совершил несколько прорывов и существенно
опередил  другие компании, которые работают в той  же  области. Она считала,
что  "Ксимос"  практически  на  днях способен  создать полноценный  прототип
коммерческого  продукта.  Но  я относился  к ее  мнению  с  известной  долей
скепсиса.
     -- Слушай, Джек,  я  должна  тебя  предупредить...  --  продолжала  она
виноватым голосом. -- Эрик, наверное, расстроится...
     -- Почему?
     -- Ну... Я обещала, что приду на игру.
     -- Но  почему, Джулия? Мы ведь уже говорили  с тобой о таких обещаниях.
Ты ведь никак не могла попасть на  эту игру. Она же начнется в три часа дня.
Почему ты сказала ему, что придешь?
     -- Я думала, что смогу вырваться.
     Я вздохнул.  И постарался убедить себя, что так она проявляет  заботу о
детях.
     -- Хорошо. Не расстраивайся, солнышко. Я как-нибудь это улажу.
     --  Спасибо. Да,  кстати, Джек! Насчет этих салфеток  под приборы. Бери
какие угодно, только не желтые, ладно?
     И она отключилась.

     На ужин я приготовил спагетти, потому что против спагетти никогда никто
не  возражал.  К восьми вечера двое младших  уже спали, а Николь заканчивала
делать уроки. Поскольку ей было уже двенадцать лет, спать она укладывалась в
десять вечера, хотя и не хотела, чтобы об этом узнал кто-то из ее друзей.
     Самой  младшей,  Аманде,  было  всего девять  месяцев. Она уже  повсюду
ползала  и научилась  стоять,  держась за окружающие  предметы.  Эрику  было
восемь, он был помешан  на футболе и играл  в футбол все свободное время, за
исключением того,  когда переодевался рыцарем и бегал  за старшей сестрой по
всему дому, размахивая пластиковым мечом.
     Николь  была  в  таком возрасте, когда  девочкам свойственна  особенная
скромность. Эрик очень любил забирать у нее  бюстгальтер и бегать по дому  с
криками: "Ники носит лифчик! Ники  носит лифчик!"  А Николь, которой чувство
собственного достоинства не позволяло  броситься за ним вдогонку, стискивала
зубы  и ныла: "Па-а-ап!  Он опять это делает! Па-а-ап!" Поэтому  мне  самому
приходилось излавливать Эрика и внушать ему, что брать вещи сестры нельзя.
     Вот так и проходила моя жизнь. Сначала, сразу после того, как я потерял
работу в  "МедиаТроникс",  мне было очень интересно возиться  с беспокойными
делишками и улаживать  постоянные  недоразумения  между  сыном и дочерью. По
большому  счету, это не слишком  отличалось  от  того,  что  мне приходилось
делать на работе.
     В "МедиаТроникс" я  был начальником  отдела программирования, руководил
группой  талантливых  молодых  программистов. В  свои  сорок лет  я  был уже
слишком  стар,  чтобы  самому  работать  программистом. Писать  компьютерные
программы --  это  дело молодых.  Поэтому я  полный  рабочий  день  улаживал
проблемы  своих  подчиненных.  Как  и  большинство  программистов Кремниевой
Долины, моя команда, похоже, не вылезала из кризиса  из-за разбитых "Порше",
неверных  подружек,  неудач  на  любовном  фронте,  скандалов  с родителями,
"отходняков"  после таблеток -- и все  это  на  фоне  напряженного  рабочего
графика со всенощными марафонами на ящиках диетической колы и чипсов.
     Но это была захватывающая  работа, работа "на грани". Мы делали то, что
называется   "распределенной   параллельной    обработкой    данных",    или
"агентно-базированными  программами". Эти программы моделируют биологические
процессы  путем  создания  внутри  компьютера  виртуальных  агентов, которые
взаимодействуют с окружающей средой и решают проблемы реального мира. Звучит
это странно,  но работает вполне нормально. Например, одна из наших программ
воссоздавала  пищевое поведение  муравьев -- как муравьи находят  кратчайшую
дорогу  к  пище --  и  применялась  для того,  чтобы оптимально распределить
трафик  в  большой телефонной сети. Другие программы  имитировали  поведение
термитов, пчелиных роев, охотящихся львов.
     Мне  нравилась эта работа, и я бы, наверное, занимался ею по  сей день,
если  бы  не  взял  на  себя  кое-какую  дополнительную  ответственность.  В
последние  месяцы  моей   работы  там   меня  назначили   ответственным   за
безопасность  взамен сотрудника, который  проработал  на  этой должности два
года,  но не  смог  вовремя  обнаружить  и предотвратить  хищение секретного
исходного  кода   компании,   а  потом   этот  код  появился   в  программе,
произведенной где-то  в Тайване. Вообще-то это был исходный код моего отдела
--  программы  для распределенной обработки данных. Именно  этот  код и  был
похищен.
     Мы знали, что это тот самый код, потому что  "пасхальные яйца" остались
нетронутыми.  Программисты всегда вставляют в свои коды "пасхальные яйца" --
маленькие особенные элементы, которые не несут никакой  полезной нагрузки, а
вставляются  в  программу  просто ради  интереса.  Тайваньская  компания  не
изменила  ни  одного из них, они использовали весь  наш код целиком. Так что
при одновременном нажатии клавиш Alt-Shift-M-9 на экране появлялось окошко с
датой женитьбы одного из наших программистов. Доказанная кража.
     Естественно,  мы  подали  на  тайваньцев  в  суд. Но Дон  Гросс,  глава
компании,  пожелал, чтобы в дальнейшем подобное не  повторялось. Поэтому мне
поручили следить за безопасностью, а я был настолько зол на похитителей, что
согласился  на  эту  работу. Впрочем,  я  так  и остался  начальником отдела
программирования, а безопасностью занимался по совместительству. Первое, что
я  сделал,  вступив  в  должность  сотрудника отдела безопасности,  --  ввел
постоянный  мониторинг  использования  рабочей  станции.  Это  была довольно
прямолинейная мера --  в наши  дни восемьдесят процентов  компаний следят за
тем,  что  их  сотрудники  делают  на  терминалах.  Мониторинг  ведется либо
посредством видеокамер, либо записью  того,  что набирается  на клавиатурах,
либо проверяется  электронная почта на наличие определенных слов... в общем,
используются всякие подобные способы.
     Наш  Дон  Гросс   был  крутой  парень,  бывший  морской   пехотинец,  с
соответствующими  замашками.  Когда  я  рассказал  ему о  новой  системе, он
спросил: "Но за моим терминалом вы ведь не следите?" Конечно нет, ответил я.
Но  на  самом  деле я установил программу для  отслеживания всех компьютеров
компании, и его в том числе. И именно так я обнаружил две недели спустя, что
Дон  имеет  дела с девицей из расчетного отдела, и  разрешил ей пользоваться
служебной  машиной.  Я  пошел  к  нему  и  сказал,  что, судя по электронной
переписке  Джины  из  расчетного  отдела,  с ней,  похоже,  связан  какой-то
неизвестный и что она, возможно, получает сторонние доходы. Я сказал, что не
знаю,  с  кем  у нее  дела,  но,  если  они  по-прежнему будут  пользоваться
электронной почтой, я вскоре узнаю, кто он такой.
     Я полагал,  что Дон  поймет мой  намек, и он понял. Но теперь он просто
стал  отсылать инкриминирующие  письма  со  своего домашнего  компьютера, не
подозревая, что эта почта  тоже  проходит через сервер компании  и ее я тоже
просматриваю. Таким  образом я узнал,  что он передавал программные продукты
иностранным   фирмам  по  низким  ценам  и   получал  солидные  гонорары  за
"консультационные  услуги"  --  эти  гонорары   поступали  на  его  счет  на
Каймановых островах.  Все это было  совершенно нелегально, и  я  не  мог так
этого  оставить. Я  проконсультировался со своим адвокатом, Гэри Мардером, и
он посоветовал мне уволиться.
     -- Уволиться? -- переспросил я.
     -- Конечно.
     -- Но почему?
     -- Да мало ли почему? Тебе где-нибудь предложили более выгодную работу.
У  тебя начались какие-то проблемы со здоровьем.  Или появились какие-нибудь
семейные  обстоятельства.  Домашние  проблемы.  Просто  убирайся  оттуда,  и
поскорее. Увольняйся.
     --  Погоди...  -- сказал  я. -- Ты думаешь,  это  мне следует уволиться
из-за того, что мой босс нарушает закон? Это ты мне советуешь?
     -- Нет, -- сказал Гэри. -- Как твой адвокат, я даю такой совет: если ты
узнал  о  противозаконных  действиях,  ты обязан немедленно сообщить об этом
куда  следует.  Но  как  твой  друг, я  советую тебе держать рот на  замке и
поскорее уносить оттуда ноги.
     -- Это похоже на трусость. Я думаю, следует известить инвесторов.
     Гэри вздохнул. Положив руку мне на плечо, он сказал:
     --  Джек,  инвесторы  сами могут  проследить  за  своими  делами. А  ты
убирайся из этой компании, и как можно скорее.
     Мне  показалось,  что  это   неправильно.  Я  был  раздосадован,  когда
оказалось, что мою программу похитили. А теперь я даже не знал, похитили  ли
ее на самом деле. Возможно, ее  просто  продали.  Это была частная компания,
поэтому я сообщил обо всем одному из членов совета директоров.
     Оказалось,  что он тоже в этом замешан. На следующий день меня обвинили
в преступной халатности и злостном неисполнении служебных обязанностей.  Мне
грозили  судебным процессом.  Пришлось подписать уйму бумаг, чтобы нормально
уволиться. Мой адвокат занимался вместо меня всей  этой бумажной волокитой и
горестно  вздыхал  каждый  раз,  когда  приходилось   подписывать  очередной
документ.
     В  конце  концов  мы с  этим  разделались и вышли  на солнечный свет. Я
сказал:
     -- Хорошо, что все уже позади...
     Гэри повернулся, посмотрел на меня и спросил:
     -- Почему ты так думаешь?

     И в  самом деле  --  как  потом  выяснилось, еще ничего не закончилось.
Каким-то чудесным  образом на мне как будто появилось какое-то клеймо. Я был
хорошим, квалифицированным специалистом в востребованной области. Но когда я
приходил  на  собеседования  к   работодателям,  оказывалось,  что   их  моя
кандидатура  не  устраивает. Хуже того, работодатели  явно испытывали в моем
присутствии  некоторую   неловкость.   Кремниевая  Долина  занимает  большое
пространство, но это довольно  тесный мирок.  Слухи  здесь  распространяются
невероятно  быстро. Со  временем  я  попал на собеседование  к Теду  Ландау,
сотруднику  отдела  кадров,  с  которым был  немного  знаком.  Год  назад  я
тренировал его сынишку перед соревнованиями  по бейсболу в Малой Лиге. Когда
"интервью" закончилось, я спросил у него:
     -- Тед, что ты обо мне слышал?
     Он покачал головой.
     -- Ничего, Джек.
     -- Тед, за  последние десять  дней я побывал на  десяти собеседованиях.
Скажи мне, -- не сдавался я.
     -- Да нечего говорить.
     -- Тед...
     Он повозился с  бумагами,  стараясь  не  смотреть мне  в  глаза,  потом
вздохнул и признался:
     -- Джек Форман.  Смутьян.  Неуживчивый, не  склонен  к  сотрудничеству.
Скандалист. Вспыльчивый. Проблемная личность. Не умеет  работать  в команде.
-- Поколебавшись  немного, он добавил:  --  И  возможно, ты  был  замешан  в
каких-то  противозаконных сделках. В чем именно, не говорят,  но это  как-то
связано с теневым бизнесом. Тебя поймали на горячем.
     -- Меня  поймали  на  горячем?  --  переспросил я.  Внутри у  меня  все
забурлило, и я  начал  что-то говорить, но быстро  сообразил, что, наверное,
покажусь Теду  как  раз  вспыльчивым  скандалистом.  Поэтому я  заткнулся  и
поблагодарил его.
     Перед тем как я ушел, Тед сказал мне:
     --  Джек, прими мой добрый совет.  Выжди немного. В Долине все меняется
очень быстро. У  тебя отличное  резюме  и прекрасная  квалификация. Подожди,
пока... -- он пожал плечами.
     -- Пару месяцев?
     -- Я бы сказал -- месяца четыре. Может, пять.
     Почему-то  я понял,  что он прав. После этого  разговора я перестал так
усердствовать.  До  меня  дошли слухи  о  том,  что Кремниевую Долину начнут
потрошить законники, и, возможно, дойдет до судебных разбирательств. Впереди
замаячило оправдание для меня, но  пока мне ничего не оставалось,  кроме как
выжидать.
     Я постепенно привык к тому, что  утром не надо  идти на  работу. Джулия
задерживалась на работе допоздна, а  детям требовалось внимание. А поскольку
я  был  дома,  они обращались  со своими  проблемами  ко  мне, а  не к нашей
домработнице  Марии.  Я начал отвозить их  в  школу  и  забирать  из  школы,
подбирать  для них  одежду,  водить  к детскому врачу и к стоматологу,  и на
спортивные тренировки. Первые несколько обедов,  которые  я приготовил, были
ужасны, но постепенно у меня начало получаться лучше.
     И,  сам  не  заметив, как так  получилось,  я уже покупал салфетки  под
приборы и присматривал набор для сервировки стола  в "Крейт и Баррел". И все
это казалось мне совершенно нормальным.
     Джулия  вернулась  домой  примерно в половине десятого.  Я  без особого
интереса смотрел  по телевизору  игру  футбольной команды "Великаны". Джулия
вошла и поцеловала меня в затылок.
     -- Дети спят? -- спросила она.
     -- Да, только Николь еще недоделала домашнее задание.
     -- Ничего себе! А ей еще не пора в кровать?
     -- Нет, солнце, -- ответил я. -- Мы же договорились -- помнишь?  В этом
году она может не ложиться спать до десяти.
     Джулия  пожала  плечами. Похоже,  она  об  этом забыла.  Скорее  всего,
действительно  забыла.  У  нас в семье произошло некоторое перераспределение
ролей -- раньше она больше знала о том, что касается детей,  а теперь --  я.
Из-за  этого  Джулии  иногда  становилось  неловко, она  как будто  частично
утратила влияние в семье.
     -- Как малышка?
     --  Выздоравливает. Простуда почти  прошла,  остался только насморк.  И
кушает она уже лучше.
     Мы  вместе с Джулией  прошли  в детские  спальни.  Сперва  она зашла  к
Аманде,  наклонилась над колыбелью и нежно  поцеловала спящую малышку. Глядя
на жену, я  подумал, что  в материнском  отношении к детям есть нечто,  чего
отцы никак не смогут заменить. У Джулии была какая-то особая связь с детьми,
которой у меня никогда  не  было  и  не  будет.  Во  всяком  случае она была
привязана  к  детям как-то  по-другому. Джулия прислушалась к тихому дыханию
малышки и сказала:
     -- Да, ей уже лучше.
     Потом  мы  пошли  в  спальню  к  Эрику.  Джулия  вынула  из-под  одеяла
Футболиста  и, посмотрев на меня, нахмурила брови. Я пожал  плечами, немного
недовольный. Я знал, что перед  сном Эрик играл со  своим Футболистом,  но в
это  самое  время  я  укладывал спать  малышку и  не проследил за парнем.  Я
надеялся, что Джулия отнесется к этому недосмотру с большим пониманием.
     Потом Джулия  пошла в комнату Николь. Николь сидела за своим ноутбуком,
но захлопнула крышку, как только мать открыла дверь.
     -- Привет, мам.
     -- Уже поздно.
     -- Нет, мам...
     -- Ты вроде бы должна делать уроки.
     -- Я уже все сделала.
     -- Тогда почему ты еще не в постели?
     -- Потому что...
     -- Я не хочу, чтобы ты целыми ночами болтала  со  своими друзьями через
компьютер.
     -- Мама... -- произнесла Николь с обидой в голосе.
     -- Ты каждый  день видишь  их  в  школе  --  этого  должно быть  вполне
достаточно.
     -- Но, мама...
     -- Не надо смотреть на отца. Мы с тобой прекрасно знаем -- он позволяет
тебе делать все, что ты захочешь. Сейчас с тобой разговариваю я.
     Дочка вздохнула.
     -- Я знаю, мама.
     В последнее  время общение между Николь и Джулией все  чаще происходило
именно  так. Мне казалось, что  в возрасте  Николь это нормально, но все  же
сейчас я решил вмешаться. Джулия устала  на  работе, а  когда она устает, то
становится  слишком  строгой  и  старается  все проконтролировать  лично.  Я
положил руку жене на плечо и сказал:
     -- Уже поздно. Хочешь чаю?
     -- Джек, не вмешивайся. &bull;
     -- Я не вмешиваюсь, я только...
     -- Нет, ты вмешиваешься. Я разговариваю с  Николь, а ты вмешиваешься --
как всегда!
     --  Солнышко, мы  ведь договорились, что она может не ложиться спать до
десяти. И я не понимаю, почему...
     -- Но если она закончила делать уроки, она должна лечь Спать.
     -- Об этом мы не договаривались.
     -- Я не желаю, чтобы она днями и ночами просиживала за компьютером.
     -- Она не делает этого, Джулия.
     Тут Николь расплакалась, вскочила и закричала:
     -- Ты всегда мной недовольна! Я тебя ненавижу!  -- рыдая, она убежала в
ванную  и  громко  хлопнула  дверью.  От  шума  проснулась  малышка  и  тоже
заплакала.
     Джулия повернулась ко мне и сказала:
     -- Если  бы ты  был так  добр, Джек, и не вмешивался, я бы сама со всем
разобралась.
     А я ответил:
     -- Да, конечно, дорогая. Ты права. Прости. Ты, конечно, права.
     Сказать по правде, это было совсем не то, что я думал. Постепенно я все
больше и больше  привыкал считать, что  это -- мой  дом  и  мои дети. Джулия
заявлялась в мой дом  поздно вечером, когда у  меня все было в порядке --  в
таком порядке, какой меня устраивал. В доме царила тишина и спокойствие, как
тому и следовало быть, а она поднимала шум и устраивала суматоху.
     Я вовсе не думал, что она права. Я думал, что она неправа.
     И  в  последние  несколько  недель я заметил,  что инциденты,  подобные
сегодняшнему,  повторялись все чаще  и  чаще.  Сперва я  думал,  что  Джулия
чувствует себя виноватой, потому что  подолгу не бывает дома. Потом я решил,
что она таким образом пытается восстановить свое влияние  на детей, пытается
вернуть себе ведущую  роль в  семейных делах,  которая постепенно перешла ко
мне.  Потом  я  подумал, что  это из-за  того, что Джулия  сильно устает  на
работе, ведь у них сейчас такой напряженный период.
     Но в последнее  время  я  склонился  к  мысли,  что  просто  придумываю
оправдания  поведению Джулии.  У меня  появилось ощущение, что Джулия как-то
изменилась.   Она   стала  другой,   более  напряженной,   более   резкой  и
категоричной.
     Малышка плакала  навзрыд. Я взял ее из  колыбели и принялся  укачивать.
Привычно просунув палец под подгузник, я обнаружил, что там мокро. Я  уложил
кроху животиком  кверху на пеленальный столик, и она заплакала еще громче --
пока я не потряс ее  любимой погремушкой и  не  сунул погремушку ей в ручку.
Тогда Аманда замолчала, и я мог спокойно поменять ей подгузник.
     -- Я сама это сделаю, -- сказала Джулия, входя в комнату.
     -- Ничего, все в порядке.
     -- Это из-за меня она проснулась, я и должна ее успокоить.
     -- В самом деле, дорогая, все в порядке.
     Джулия положила ладонь мне на плечо и поцеловала меня в затылок.
     -- Прости, что я так распсиховалась.  Я правда очень  устала.  Не знаю,
что такое на  меня нашло. Дай мне поухаживать за малышкой -- я уже так давно
ее не видела.
     -- Ладно, -- сказал я и отступил в сторону. Джулия подошла и склонилась
над ребенком.
     --  Привет,  мой  пупсик!  --  сказала  она  и  пощекотала  малышку под
подбородком.  -- Ну, как тут  поживает моя крохотуля? -- От такого  внимания
Аманда выронила погремушку, а потом снова заплакала и принялась вертеться на
пеленальном   столике.  Джулия   не  заметила,  что  малышка  плачет   из-за
погремушки. И вместо того, чтобы вернуть  ребенку игрушку, она начала шикать
на  малышку и  попыталась  натянуть  на  нее свежий  подгузник.  Но  малышка
брыкалась и крутилась на столике, поэтому надеть подгузник не получилось. --
Аманда, прекрати!
     Я сказал:
     -- Сейчас она успокоится. Подожди немного.
     И  это  была  чистая  правда. Аманда  совсем разошлась,  и  сменить  ей
подгузник  в таком состоянии  было  крайне затруднительно. А  брыкается  она
довольно сильно.
     -- Нет, она должна прекратить это. Прекрати!
     Малышка закричала еще громче  и  попыталась  вывернуться из рук Джулии.
Одна из липких наклеек на подгузнике завернулась и слиплась, а потом  и весь
подгузник соскользнул на пол. Аманда перекатилась почти к самому краю стола.
Джулия довольно грубо  вернула  ее на место Девочка плакала и  брыкалась изо
всех сил.
     -- Проклятье,  я сказала  -- прекрати!  -- крикнула  Джулия  и шлепнула
малышку по ножке. Аманда от этого принялась кричать еще  громче и  брыкаться
еще  сильнее. -- Аманда! Прекрати! Прекрати  немедленно! --  Джулия снова ее
шлепнула. -- Прекрати! Пре-кра-ти!
     Несколько мгновений я ничего не  делал. Я застыл в оцепенении. Я просто
не знал, что делать. Ножки Аманды покраснели. Джулия продолжала ее бить.
     -- Дорогая... -- сказал я, наклоняясь к ребенку. -- Не надо...
     Джулия взорвалась окончательно.
     -- Да какого черта ты постоянно вмешиваешься?! -- заорала она и ударила
кулаком по пеленальному столику. -- Какого черта ты вечно лезешь  не в  свои
дела?
     И она выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
     Я с  облегчением  вздохнул и взял  малышку на руки.  Аманда  неудержимо
плакала,  и от растерянности, и  от боли. Я подумал,  что теперь,  чтобы она
снова заснула, без бутылочки не обойтись. Я поукачивал ее, и малышка немного
успокоилась. Тогда я надел на нее свежий  подгузник  и пошел вместе с ней на
кухню,  чтобы подогреть бутылочку. В  кухне  было почти темно  --  светилась
только флуоресцентная лампа над барной стойкой.
     Джулия  сидела за  столом,  пила  пиво  из  банки  и  тупо  смотрела  в
пространство.
     -- Когда ты собираешься устраиваться на работу? -- спросила она.
     -- Я пытаюсь устроиться.
     -- Неужели? По-моему, ты вообще об этом не  думаешь. Когда ты последний
раз был на собеседовании?
     -- На прошлой неделе, -- ответил я.
     Джулия хмыкнула и сказала:
     -- Ты уж поторопись и найди работу поскорее. Потому что это сводит меня
с ума.
     Я проглотил раздражение.
     -- Я  знаю. Нам всем сейчас тяжело, -- сказал я. Было уже очень поздно,
и  мне больше не хотелось никаких ссор и скандалов. Но я краем глаза оглядел
Джулию.
     В  свои тридцать  шесть лет  Джулия была потрясающе красивой  женщиной.
Маленькая  и хрупкая, с темными волосами и карими глазами, с лихо вздернутым
носиком и характером, который называют задорным  или искрометным. В  отличие
от большинства технических работников высокого  ранга,  она была открытой  и
привлекательной. Джулия легко заводила друзей, любила и умела шутить.  Много
лет  назад, когда  у  нас была  только  Николь, Джулия приходила  с  работы,
загруженная   чудовищным   багажом   разнообразных  фобий,  обуревавших   ее
партнеров-инвесторов. Мы часами просиживали за  этим самым столом и хохотали
до упаду. Маленькая  Николь забиралась к ней на колени и  спрашивала: "Мама,
почему  вы смеетесь?  Почему вам  смешно, мама?" --  потому что ребенку тоже
хотелось повеселиться вместе  со  всеми. Конечно же, мы никогда не объясняли
ей,  что нас так  рассмешило, но  у  Джулии всегда находилась в запасе новая
простая шутка для Николь, чтобы малышка тоже могла посмеяться вместе с нами.
Джулия  славилась   своим   хладнокровием.  Она  почти   никогда  не  теряла
самообладания.
     Но  сейчас,  конечно,  она  была  в  бешенстве.  На  меня  она даже  не
взглянула. Она сидела  за круглым обеденным  столом,  закинув ногу на ногу и
глядя в пространство, и нервно пинала ножку стола. Приглядевшись к Джулии, я
заметил, что и внешне она сильно изменилась. Конечно, она  и раньше время от
времени худела -- это неудивительно при такой напряженной работе.  Но сейчас
с  ее  лица  совсем исчезли мягкость  и округлость, скулы выступили сильнее,
подбородок как будто заострился. Ее  внешность  стала более строгой, жесткой
-- и в каком-то смысле более эффектной.
     Даже одеваться она стала по-другому. Сейчас на Джулии  была темная юбка
и  белая блузка --  вроде бы в  нормальном деловом стиле. Но мне показалось,
что блузка  более облегающая, чем обычно.  И, обратив  внимание  на звук,  с
которым она пинала стол, я  заметил, что туфли  у  Джулии --  на  высоченных
каблуках с металлическими  набойками. А  ведь она сама называла такие  туфли
"проститутскими". И никогда не надела бы подобную обувь на работу.
     Только  сейчас я понял, что  Джулия во  всем  очень сильно  изменилась.
Изменились  ее  манеры, и внешность,  и  настроение,  и вообще  все...  И  в
мгновенной вспышке озарения я вдруг догадался, в чем причина этих перемен. У
моей жены появился любовник!
     Вода на  плите  закипела.  Я вынул бутылочку  и потрогал  ее,  проверяя
температуру. Бутылочка показалась  мне слишком горячей,  и я решил подождать
пару минут, пока она не остынет. Малышка снова заплакала, и я стал укачивать
ее, расхаживая по комнате.
     Джулия  так  и  не посмотрела в мою  сторону.  Она по-прежнему  сидела,
отстраненно глядя в никуда и покачивая ногой.
     Я  читал  где-то  про   такой  синдром.  Когда  муж  не  работает,  его
мужественность  как  бы уменьшается,  жена перестает его  уважать  и находит
кого-то на стороне. Я читал об этом то ли в "Гламуре", то ли в "Редбуке", то
ли  в каком-нибудь  другом  подобном  журнале, которые  всегда есть  в доме.
Обычно  я  просматриваю эти  журналы,  когда  жду,  пока  стиральная машинка
достирает белье или пока микроволновка разогреет гамбургер.
     Но сейчас меня переполняли смешанные чувства.  Неужели это в самом деле
правда? Или все-таки я просто устал и забиваю себе голову дурными мыслями? В
конце концов,  какая  мне  разница, если  жена  стала  ходить  на  работу  в
облегающих блузках и  туфлях  на высоком каблуке? Мода постоянно меняется. В
разные дни людям  хочется выглядеть по-разному. И если Джулия иногда  злится
-- разве это  повод  заподозрить, что  у  нее появился любовник? Конечно же,
нет. Может быть, дело  не  в  Джулии, а во мне самом? Наверное, это просто я
сам  чувствую себя неполноценным,  непривлекательным.  Наверное,  это просто
вылезают наружу мои собственные комплексы. Какое-то время  мои мысли текли в
таком направлении.
     Но почему-то я  все  равно никак не мог убедить себя, что дело именно в
этом. Я  был  уверен, что  мои подозрения верны. Я  прожил  с  этой женщиной
больше  двенадцати лет.  И  я знал, что она  изменилась. И  знал  почему.  Я
чувствовал  присутствие кого-то  еще,  кого-то постороннего. И  этот  кто-то
разрушал наши отношения. Я чувствовал это  с убежденностью, которая  удивила
меня самого. Я чувствовал это костями, как боль.
     И я должен был это изменить.

     Малышка  начала сосать  из бутылочки, радостно пуская пузыри. В темноте
кухни она  смотрела мне  в  лицо  тем  особенным пристальным взглядом, какой
бывает у младенцев. Глядя  на нее, я  постепенно начал  успокаиваться Спустя
какое-то время малышка перестала сосать и закрыла глаза. Пока я нес Аманду в
спальню,  я поднял ее на  плечо  и заставил срыгнуть. Большинство  родителей
слишком сильно теребят  малышей, стараясь вызвать срыгивание.  Гораздо лучше
просто  провести ладонью  по  спинке  малыша или  двумя  пальцами вдоль  его
позвоночника. Аманда тихонько срыгнула и расслабилась.
     Я уложил  ее в колыбельку и выключил ночник.  Теперь в комнате светился
только аквариум -- из угла лился неяркий голубовато-зеленый  свет, мерцающий
из-за  воздушных  пузырьков.  Пластиковый  ныряльщик   скользил  вдоль   дна
аквариума, а за ним тянулась струйка пузырьков.
     Когда я повернулся, чтобы выйти из комнаты, то  увидел Джулию, стоявшую
в дверном проеме. На  ее темных  волосах отражался  свет  из  аквариума  Она
смотрела  на  меня. Мне не  было  видно выражения  ее лица.  Джулия  шагнула
вперед. Я напрягся. Она обняла меня и положила голову мне на грудь.
     -- Пожалуйста, прости меня, -- сказала она. -- Я совсем психованная. Ты
все делаешь замечательно. Я просто завидую, вот и все.
     Моя рубашка промокла от ее слез.
     -- Я понимаю, -- сказал я, обнимая ее. -- Все хорошо.
     Я подождал, когда мое тело расслабится, но оно  не расслаблялось. Я был
встревожен   и  подозрителен.  Мои  плохие  предчувствия  насчет  Джулии  не
собирались развеиваться.

     Джулия  вышла  из  душевой  в  спальню,  вытирая  насухо  свои  коротко
остриженные волосы. Я сидел на кровати и пытался досмотреть окончание  игры.
Мне вспомнилось, что Джулия  никогда раньше  не принимала  душ на  ночь. Она
всегда мылась  в душе по  утрам, перед тем, как уйти на  работу. А теперь  я
вдруг понял, Джулия приходила домой и сразу  направлялась в душ  -- и только
потом шла здороваться с детьми.
     Мое тело оставалось напряженным. Я выключил телевизор.
     -- Как ваш ролик? -- спросил я у Джулии.
     -- Что?
     -- Ролик с презентацией. Разве вы сегодня не делали презентацию?
     -- А!.. Да, конечно.  Делали. Все прошло отлично --  когда  нам наконец
удалось его запустить. Инвесторы  из Германии не  смогли  просмотреть все до
конца из-за разницы во времени, но... Послушай, хочешь, я его тебе покажу?
     -- Что ты имеешь в виду?
     -- У меня есть копия ролика. Хочешь посмотреть?
     Я удивился. И пожал плечами.
     -- Ну, давай.
     -- Мне вообще-то очень  интересно  послушать,  что ты  об этом скажешь,
Джек.  --  Я  отметил  покровительственные нотки  в голосе  Джулии. Моя жена
пытается вовлечь меня в свою работу. Наверное,  хочет, чтобы я  почувствовал
себя частью ее жизни. Я следил взглядом за  тем, как Джулия открывает кейс и
вынимает  DVD.  Она вставила диск в плеер, подошла и  села рядом со мной  на
кровать.
     -- А что вы представляете? -- спросил я.
     --  Новую  медицинскую  технологию,  --  сказала  она. -- По-моему, она
просто великолепна.
     Джулия  придвинулась ко мне и  прижалась к  моему плечу.  Очень мило  и
уютно. Совсем как в старые добрые времена. Мне по-прежнему  было не по себе,
но я обнял ее за плечи.
     -- Кстати... --  сказал я. --  Как  так вышло, что ты теперь принимаешь
душ на ночь, а не по утрам?
     -- Не знаю, -- ответила Джулия. -- Что, в самом деле? Да, наверное. Ну,
понимаешь, милый, мне так удобнее. По утрам всегда такая спешка, у меня  эти
телефонные конференции с  Европой, а они отнимают так  много времени... Ага,
начинается, --  сказала она и указала на экран. Я увидел черно-белые полосы.
Потом появилось изображение.

     На записи была  Джулия в  лаборатории, оборудованной, как операционная.
На   операционном  столе  лежал   мужчина   с  подключенным   аппаратом  для
внутривенного введения лекарств, рядом стоял анестезиолог. Над столом висела
круглая  и  плоская  металлическая  тарелка около  шести футов  в  диаметре,
которую можно было поднимать и опускать. Сейчас она была  поднята. Вокруг со
всех сторон располагались видеомониторы. А на переднем плане стояла Джулия и
смотрела на монитор. Рядом с Джулией находился видеотехник.
     --  Это ужасно! -- сказала  Джулия, показывая на монитор. -- Что это за
помехи?
     -- Мы  думаем, это из-за кондиционеров. Работающие кондиционеры создают
такие помехи.
     -- Это совершенно неприемлемо.
     -- В самом деле?
     -- Да.
     -- И что вы хотите, чтобы мы сделали?
     -- Я хочу, чтобы вы убрали эти помехи, -- сказала Джулия.
     -- Но тогда нам придется повысить напряжение, и у вас будет...
     --  Меня  это не интересует, -- оборвала видеотехника  Джулия.  -- Я не
могу показывать  инвесторам  запись такого  качества. Даже  спутники с Марса
передают картинки лучше этой. Уберите помехи.
     Сидя рядом со мной на кровати, Джулия пояснила:
     -- Я  не знала,  что  они  и это записывали.  Это было до  презентации.
Можешь прокрутить вперед.
     Я нажал кнопку на пульте дистанционного управления. Картинка на  экране
смазалась. Я  подождал несколько секунд  и снова пустил запись на нормальной
скорости.
     Та же самая  сцена. На переднем плане -- Джулия. Кэрол, ее ассистентка,
что-то шепчет ей на ухо.
     -- Хорошо, но тогда что мне ему сказать?
     -- Скажи ему "нет".
     -- Но он хочет, чтобы все уже начиналось.
     -- Я понимаю. Но передачи не будет еще час. Скажи ему "нет".
     Мне Джулия сказала:
     --  Бешеный  Пес  --   подопытный  в  нашем  эксперименте.   Он   очень
беспокойный. Ему хотелось поскорее начать.
     На экране ассистент понизила голос:
     --  По-моему,  он нервничает, Джулия. Я  бы тоже волновалась,  если  бы
внутри моего тела ползала пара миллионов этих штук...
     --  Их не  пара  миллионов, и они не ползают, -- сказала  Джулия.  -- И
притом они -- его собственное изобретение.
     -- Все равно...
     -- Разве при нем нет анестезиолога?
     -- Нет, только кардиолог.
     --  Ну, значит, кардиолог может  ввести  ему  какое-нибудь лекарство от
нервов.
     -- Он уже это сделал. Инъекцию.
     На кровати рядом со мной Джулия попросила:
     -- Прокрути еще чуть-чуть, Джек.
     Я прокрутил. Изображение скакнуло вперед.
     -- Хорошо, хватит.
     Я снова увидел Джулию перед монитором. Рядом с ней стоял техник.
     --  Так, это  уже  лучше,  --  сказала Джулия  на  экране, указывая  на
монитор. -- Не слишком хорошо, но приемлемо. Теперь покажите мне увеличенное
изображение.
     -- Какое?
     -- Увеличенное. С электронного  микроскопа. Покажите мне изображение  с
электронного микроскопа.
     Техник как будто смутился.
     -- Э-э... Никто не говорил нам про электронный микроскоп...
     -- Ради бога, читайте же это чертово техническое предписание!
     Техник растерянно заморгал.
     -- А это было в техническом предписании?
     -- Вы что, не заглядывали в техническое предписание?!
     -- Извините, я, наверное, пропустил про электронный микроскоп.
     -- Некогда извиняться! Исправляйте!
     -- Вам вовсе не обязательно так кричать.
     -- Обязательно! Я не могу не кричать,  потому что вокруг меня собрались
одни идиоты! --  Джулия  всплеснула  руками. -- Я собираюсь  в  прямом эфире
говорить об одиннадцати миллиардах долларов с инвесторными компаниями в пяти
странах  и  показывать  им  субмикроскопическую  технологию,  а  у  меня  не
подключены камеры  к  электронным  микроскопам, и инвесторы  не  смогут  эту
технологию увидеть!
     На кровати Джулия сказала:
     -- Я совсем  вышла  из себя из-за этого  парня. Такая  неприятность! Мы
рассчитали  время  для спутниковой связи, обо всем договорились, все заранее
проплатили.  Мы не могли  перенести  начало передачи. Нужно было уложиться в
условленное время,  а этот  парень все тормозил. Правда,  в конце концов все
заработало. Прокрути вперед.
     На экране появилась заставка с надписью:

     Частная презентация
     новейшей технологии медицинской интраскопии
     представляет
     компания "Ксимос Текнолоджи"
     Маунтин-Вью, Центральная Америка
     мировой лидер в молекулярном производстве

     Потом на  экране снова появилась Джулия.  Она стояла перед операционным
столом,  в  окружении  медицинской аппаратуры.  Джулия  поправила  волосы  и
одернула блузку.
     --  Рада приветствовать всех вас, -- сказала Джулия, улыбаясь в камеру.
-- Я -- Джулия Форман из "Ксимос Текнолоджи". Сейчас мы продемонстрируем вам
революционную  процедуру медицинской интраскопии,  одну  из  наших последних
разработок. Наш пациент, Питер  Моррис, лежит  позади  меня на  операционном
столе. Через  несколько секунд  мы заглянем  внутрь его сердца и кровеносных
сосудов с немыслимой прежде легкостью и точностью.
     Она начала обходить стол, продолжая пояснять:
     --  В отличие от катетеризации сердца,  наша процедура на сто процентов
безопасна.  И, в  отличие  от  процедуры с применением катетера,  мы  сможем
заглянуть в любой  сосуд по всему телу, большой  или  малый. Мы  заглянем  в
аорту  -- самый  крупный сосуд человеческого тела. Но мы также заглянем и  в
сосуды в альвеолах  легких, и  в крошечные капилляры в кончиках пальцев.  Мы
сможем  проделать  все  это  потому, что  камера,  которую  мы  поместили  в
кровеносную систему Питера, по размеру меньше  красного  кровяного тельца --
эритроцита. Ненамного, вообще, но меньше. Микротехнологии компании  "Ксимос"
позволяют производить такие  миниатюрные  камеры, и производить их в больших
количествах -- быстро и дешево. Размер прибора настолько мал, что на кончике
шариковой ручки может поместиться тысяча таких камер.  Мы можем  производить
килограмм таких камер в час. Я не сомневаюсь, что вы восприняли мои слова  с
недоверием. Все  мы знаем, что  нанотехнологии многое  обещали, но  не могли
сдержать своих обещаний. Как вам известно, проблема  заключалась в  том, что
ученые умеют проектировать устройства  молекулярных размеров, но не умеют их
производить. Однако компании "Ксимос" удалось решить эту проблему.
     До меня внезапно дошло, о чем она говорит.
     -- Что?! -- воскликнул я. -- Ты шутишь?
     Если это была правда, это означало невероятный скачок  в развитии науки
и техники, грандиозный технологический прорыв, и следовательно...
     -- Это правда, -- спокойно сказала Джулия. -- У нас свое производство в
Неваде.
     Она улыбалась. Ей приятно было видеть, как я потрясен.
     На экране Джулия продолжала:
     --  Одна  из   камер  производства  компании  "Ксимос"  находится   под
объективом электронного микроскопа, вот здесь, -- она указала на монитор. --
Так что  вы сами можете  оценить ее  размер,  сравнив  с  размером  красного
кровяного тельца, которое расположено рядом с ней.
     Изображение  стало черно-белым. Я увидел  очень  тонкий  зонд,  которым
поворачивали на  предметном столике микроскопа нечто, похожее  на крошечного
кальмара  --  с  закругленным спереди,  как  пуля, "тельцем" и  торчащим  из
заднего конца пучком нитевидных "щупалец". По размеру оно  было раз в десять
меньше диаметра  эритроцита, который  в  вакууме  сканирующего  электронного
микроскопа выглядел как серая сморщенная овальная изюмина.
     --  Длина нашей камеры  -- одна десятимиллиардная дюйма. Как вы видите,
по форме  она  напоминает  кальмара, -- рассказывала Джулия. --  Изображение
поступает  в   носовую   часть  прибора.  Микрофибриллы  в  хвостовой  части
обеспечивают  стабилизацию  положения камеры, подобно тому,  как это  делает
хвост  кита.  Но  они  могут  также  активно  двигаться, обеспечивая  камере
мобильность. Джерри, давайте повернем камеру  так, чтобы была видна передняя
часть... Да, вот так. Спасибо. Теперь, с  такой позиции вам видно углубление
в  центре?  Это  миниатюрный  фотонный  детектор   из  арсенида  галлия.  Он
действует,  как  сетчатка  глаза.  А окружающая  область с  концентрическими
ободками,   похожими  на   мишень,   --  это  биолюминесцент.  Он   освещает
пространство перед  камерой. Внутри  носовой части прибора расположен только
набор   довольно  сложных  молекул.  Это  запатентованный   нашей  компанией
молекулярный  АТП-каскад.  Можно  считать  его примитивным  мозгом,  который
контролирует поведение  камеры -- в  очень ограниченных пределах, однако для
наших целей этого вполне достаточно.
     Послышалось шипение статических  помех,  потом кто-то кашлянул.  В углу
экрана открылось  небольшое  окно,  в  котором  появилось  изображение Фрица
Лейдермайера  из  Германии.  Немыслимо  толстый немец  поерзал  в  кресле  и
спросил:
     --  Прошу  прощения,  госпожа  Форман.  Скажите  мне,  пожалуйста,  где
находится линза?
     -- Никакой линзы нет.
     -- Но как вы смогли сделать камеру без линзы?
     -- Чуть позже я все подробно объясню, -- пообещала Джулия.
     Глядя на экран, я сказал:
     -- Наверное, это камера обскура.
     -- Правильно, -- Джулия кивнула.
     Камера обскура -- по-латыни это означает "темная комната" -- древнейший
прибор  для  получения изображений. Древние  римляне  обнаружили,  что, если
сделать маленькое отверстие в стене темной комнаты, на противоположной стене
появляется перевернутое изображение того,  что находится снаружи. Потому что
свет, проходя сквозь любое маленькое  отверстие,  фокусируется, как в линзе.
Принцип камеры обскуры используется  в  детских безлинзовых фотоаппаратах. И
как раз  поэтому  -- из-за камеры  обскуры -- начиная с древнеримских времен
любое  устройство  для записи изображения  называется камерой.  Но в  данном
случае...
     --  А  как делается  отверстие? --  спросил я.  -- Там  есть  маленькая
дырочка?
     -- Я думала, ты догадаешься, -- сказала Джулия. -- Ты ведь сам приложил
руку к этой части проекта.
     -- Я?
     --  Да.  "Ксимос" получил  лицензию  на некоторые  агентно-базированные
алгоритмы, которые разработала твоя группа.
     -- Нет, я не знал. Какие алгоритмы?
     -- Для управления сетью частиц.
     -- Ваши камеры  объединены в сеть? Все  эти маленькие камеры сообщаются
между собой?
     -- Да, -- сказала она. -- Вообще-то они -- что-то вроде роя.
     Джулия все еще улыбалась. Ее забавляла моя реакция.
     -- Рой...
     Я тщательно все обдумывал,  пытаясь понять то, что она мне сказала. Моя
команда действительно разработала  несколько программ для  управления  роями
самостоятельных  агентов.  Эти   программы  были  смоделированы  на   основе
поведения   пчелиного   роя.   Программы   обладали   множеством    полезных
характеристик.  Поскольку  пчелиные  рои  состоят   из  множества  отдельных
самостоятельных агентов, рой  способен осмысленно  реагировать на окружающую
обстановку.   Попадая  в  новые  неожиданные   условия,  программы  роя   не
отказывают; они просто как бы обтекают препятствия и продолжают действовать.
     Но  наши  программы  были  рассчитаны  на  создание виртуальных агентов
внутри компьютера. А Джулия создала настоящий рой агентов  в  реальном мире.
Сначала я не  мог понять, как  наши программы можно адаптировать к тому, чем
занимается Джулия.
     --  Мы использовали  их  для структурирования,  --  подсказала  она. --
Программа создает внутреннюю структуру роя.
     Ну  конечно  же!  Это   же   очевидно  --  одной   молекулярной  камеры
недостаточно,  чтобы   получить   и  записать  хоть   какое-то  изображение.
Следовательно,  изображение,  которое  получается  в  результате,  наверное,
складывается  из  сигналов  миллионов  синхронно работающих микрокамер. Но в
таком случае эти камеры должны располагаться  в пространстве упорядочение --
вероятно,  в форме сферы. И как раз  на этом этапе начинают действовать наши
программы. Однако это означает, что "Ксимосу" удалось создать эквивалент...
     -- Вы создали глаз.
     -- Да, в некотором смысле.
     -- Но где источник света?
     -- Биолюминесцентный периметр.
     -- Этого света недостаточно.
     -- Достаточно. Смотри дальше.

     Тем  временем на  экране  Джулия  повернулась и указала  на аппарат для
внутривенных  инъекций,  подсоединенный к руке  Питера. Она  взяла  шприц из
стоявшего  рядом  контейнера со  льдом.  Шприц, похоже, был &bull;  наполнен
водой.
     --  В этом  шприце, --  сказала  Джулия, --  содержится  приблизительно
двадцать миллионов камер, плавающих в изотоническом солевом растворе. Сейчас
они  функционируют  как  отдельные, самостоятельные  единицы. Но как  только
камеры попадут  в  кровяное  русло, их температура повысится, камеры  начнут
собираться поближе друг к другу и вскоре образуют мета-форму.  Точно так же,
как стая птиц в полете выстраивается клином.
     --  И  какую форму образуют  камеры? -- спросил  представитель одной из
компаний-инвесторов.
     -- Они  выстроятся в  форме  сферы, -- ответила Джулия. -- С  маленьким
отверстием  на  одной стороне.  На первый взгляд может  показаться, что  это
похоже  на стадию бластулы  в развитии зародыша. Но  в результате получается
подобие  глаза,  состоящее  из множества  отдельных  частиц. И  изображение,
которое  получает  этот  глаз,  складывается  из  данных  миллионов фотонных
детекторов. Точно так  же,  как  человеческий  глаз  получает изображение от
светочувствительных клеток сетчатки -- палочек и колбочек.
     Джулия повернулась  к монитору, на котором снова  и снова прокручивался
один и тот же  сюжет.  Камеры  попадали  в  кровяное русло  неорганизованной
массой, похожей на  пчелиный рой, на бесформенное облако внутри кровеносного
сосуда. Поток крови сразу же растягивал это  облако  в длинную ленту. Но уже
через несколько секунд лента начинала стягиваться, приближаясь к сферической
форме.  Постепенно  сфера становилась  все  более  правильной  и  все  более
плотной. В конце концов стало казаться, что эта сфера цельная и твердая.
     -- Это образование  наверняка  напоминает вам человеческий глаз -- и не
без   причины.   Компания  "Ксимос"  действительно  стремилась   имитировать
органическую  морфологию, --  сказала  Джулия. --  Поскольку  мы работаем  с
органическими  молекулами, мы не можем  не  учитывать,  что за  миллионы лет
эволюции в окружающем нас  мире накопилось множество комбинаций  из молекул,
которые действуют весьма эффективно. Поэтому мы их и используем.
     -- Надеюсь, вам не хочется заново изобрести колесо? -- спросил кто-то.
     -- Именно. Только не колесо, а глаз.
     Джулия  подала знак, плоская антенна опустилась  и замерла в нескольких
дюймах над телом пациента на операционном столе.
     -- Эта антенна питает камеры энергией и принимает передаваемые сигналы,
-- объяснила  Джулия. -- Конечно же,  изображение можно сохранить в цифровом
виде, обработать, разделить на фрагменты -- с ним можно  делать все, что  мы
делаем  с  цифровыми  изображениями.  А  теперь,  если  больше  нет  никаких
вопросов, мы начнем демонстрацию.
     Джулия присоединила к шприцу  иглу и вколола  ее в резиновую ампулу  на
аппарате для внутривенных инъекций.
     -- Отсчет времени.
     -- Ноль точка ноль.
     -- Начинаем.
     Она быстро надавила на плунжер.
     -- Как видите, я делаю это быстро, -- сказала она. -- В нашей процедуре
нет ничего  сложного.  Мы  нисколько не рискуем что-нибудь  повредить.  Если
микротурбулентные завихрения, которые возникают при прохождении  сквозь иглу
шприца, испортят  тысячу камер, -- ничего  страшного.  У  нас  останется еще
несколько миллионов. Вполне достаточно для того, чтобы сделать свое дело. --
Джулия вынула иглу. -- Ну вот. Как правило, нам нужно подождать около десяти
секунд, чтобы камеры выстроились в  форме сферы,  и тогда мы начнем получать
изображение...  Смотрите,  кажется,  что-то   уже  начинается...  И  вот  --
пожалуйста.

     Судя по изображению  на экране,  камера неслась вперед со  значительной
скоростью  сквозь  нечто, напоминающее  поле астероидов.  Только астероидами
были эритроциты --  красные кровяные тельца --  круглые красноватые мешочки,
движущиеся  в  прозрачной,  слегка  желтоватой  жидкости.   Потом  показался
лейкоцит  --  гораздо  более крупная  беловатая  клетка.  На  мгновение  она
заполнила весь  экран, потом  исчезла. То,  что  я видел  на экране,  больше
напоминало видеоролик из компьютерной игры, а не медицинское исследование.
     -- Джулия, -- сказал я. -- Это потрясающе.
     Джулия придвинулась ко мне поближе и улыбнулась.
     -- Я знала, что это произведет на тебя впечатление.
     На экране Джулия говорила:
     -- Мы ввели камеры в вену, следовательно, в этих эритроцитах содержится
мало кислорода. Сейчас наша  камера приближается к сердцу. Вы можете видеть,
как увеличивается диаметр  сосудов  по мере  продвижения вверх  по  венозной
системе...  И  вот  сейчас  мы  попадаем  внутрь  сердца...  Вы видите,  как
пульсирует поток крови в результате сокращения желудочков сердца...
     Действительно,  я  видел,  как камера  приостанавливается,  потом снова
движется  дальше,  потом  снова  приостанавливается.  В  качестве  звукового
сопровождения Джулия  включила  шум  биения  сердца.  Питер  лежал на  столе
неподвижно, над самым его телом нависала плоская антенна.
     --  Мы входим  в правое  предсердие  и сейчас увидим митральный клапан.
Активировав микрофибриллы, мы замедлим движение камеры. А вот и клапан... Мы
-- в сердце.
     Я увидел красные створки, похожие на рот, который  все время открывался
и  закрывался.  Потом камера  проскочила  сквозь  отверстие  и  оказалась  в
желудочке, а потом снова попала в сосуды.
     -- Теперь  мы  направляемся в легкие... Сейчас вы увидите то, чего  еще
никто никогда не видел, -- процесс обогащения эритроцитов кислородом.
     Пока я смотрел, кровеносные сосуды стали быстро уменьшаться в диаметре,
а  потом  эритроциты   начали   один  за  другим  раздуваться  и  наливаться
ярко-красным  цветом.  Все  происходило  чрезвычайно быстро.  Прошло  меньше
секунды -- и все эритроциты сделались ярко-красными.
     -- Теперь красные кровяные тельца богаты кислородом, -- сказала Джулия,
-- и мы снова возвращаемся к сердцу.
     Я повернулся к Джулии на кровати и сказал:
     -- Это фантастическая штука!
     Но глаза у нее были закрыты, и дышала она ровно и тихо.
     -- Джулия...
     Она спала.

     Джулия всегда засыпала, когда смотрела телевизор. И не удивительно, что
она заснула  во время показа записи собственной презентации. В конце концов,
она это  уже  видела.  И  сейчас  было  очень поздно.  Я  решил,  что  смогу
досмотреть  все до конца в другой  раз. Признаться, эта презентация  длилась
довольно  долго. Сколько  времени  я ее  смотрю?  Когда я повернулся,  чтобы
выключить телевизор, мой взгляд скользнул по цифровому коду, который мелькал
внизу  экрана. Цифры быстро сменялись, отсчитывая сотни  секунд. Слева внизу
экрана светились другие цифры, и  они  не  менялись. Я нахмурился. Это  была
дата.  Я  не  обратил  на  нее  внимания  раньше,  потому  что  она  была  в
международном формате, -- сначала год, потом число и месяц. 02.21.09.
     Двадцать первое сентября.
     Вчерашняя дата.
     Она записывала этот ролик вчера, а не сегодня.
     Я выключил телевизор, потом выключил ночник. Лег на подушку и попытался
заснуть.


     <i>День второй. 09:02</i>

     Нам было нужно купить обезж. мол., гренки-кол., кукур. печ., жел. кол.,
средство для мытья посуды  -- и что-то еще, только я  не смог  разобрать то,
что сам же и написал. Я стоял в проходе  между рядами полок в супермаркете и
расшифровывал свою записку. Рядом кто-то сказал:
     -- Привет, Джек! Как дела?
     Я  поднял голову  и  увидел Рики Морса, начальника  одного из отделов в
"Ксимосе".
     -- Привет, Рики.
     Я пожал ему руку, искренне радуясь встрече. На Рики всегда было приятно
посмотреть.  Загорелый,  стройный  и  мускулистый,  с  коротко  остриженными
светлыми волосами и ослепительной улыбкой, он был похож на серфингиста. Рики
был всего на несколько лет моложе меня, но казался вечно юным. Я дал ему его
первую   работу,  сразу   после  колледжа,  и  Рики  быстро   продвинулся  в
управленческие структуры.  Благодаря своей жизнерадостности и  располагающим
манерам Рики стал идеальным проектным менеджером, несмотря на то, что он был
склонен  замалчивать проблемы и вызывать у руководства  нереальные  ожидания
относительно сроков окончания проекта.
     Джулия  говорила,  что  из-за   этого  у   "Ксимоса"  иногда  случались
неприятности. Рики любил давать  обещания, которые не мог сдержать. И иногда
он говорил  правду не до конца.  Но он  был таким веселым и привлекательным,
что  ему  всегда все прощали. По крайней мере,  я прощал, когда он работал у
меня. Мне нравился Рики. Я  относился к нему почти как к младшему брату. Это
я дал ему рекомендации для работы в "Ксимосе".
     Рики толкал перед собой тележку, наполненную  одноразовыми подгузниками
в больших пластиковых упаковках. У него тоже дома  был  маленький ребенок. Я
спросил, почему он в магазине, а не на работе.
     --  Мэри простудилась,  а наша домработница сейчас в Гватемале. Вот я и
пообещал сходить за покупками.
     -- Я  смотрю,  ты  берешь "Хаггис", --  заметил я. -- А я  всегда  беру
только "Памперсы".
     -- По-моему, "Хаггис" лучше впитывают,  -- сказал Рики. -- А "Памперсы"
слишком тугие. Натирают ребенку ножки.
     -- Зато  в "Памперсах"  есть слой,  который отводит жидкость  вглубь, и
поверхность всегда сухая, -- возразил  я. -- С "Памперсами" у  нас  почти не
бывает сыпи.
     -- Когда я пробовал "Памперсы", у них все время отклеивались липучки. И
когда набиралось много жидкости, она протекала малышу на ножки, добавляя нам
хлопот. Не знаю, но, по-моему, "Хаггис" лучше.
     Женщина, которая  проходила мимо с тележкой  для покупок, посмотрела на
нас как-то странно. Мы рассмеялись -- оба сразу подумали, что разговариваем,
как в рекламном ролике.
     Рики сказал нарочито громко, глядя в спину уходившей женщине:
     -- Ну, так как тебе "Великаны"?
     -- Блин, да я даже не знаю -- выиграли они или продули? -- ответил  я и
почесал в затылке.
     Мы снова рассмеялись, потом вместе пошли вдоль полок с товарами, толкая
перед собой тележки. Рики сказал:
     -- Хочешь знать правду? Просто Мэри  больше нравятся "Хаггис" --  вот и
все.
     -- Понятно.
     Рики заглянул в мою тележку и сказал:
     -- Вижу, ты покупаешь обезжиренное органическое молоко...
     -- Брось, Рики, --  мне больше не хотелось препираться. --  Как дела  у
вас в офисе?
     -- Знаешь, все идет отлично -- просто на  удивление, -- ответил  он. --
По-моему,  технология  продвигается  прекрасно.  Недавно  мы  показывали  ее
богатым дядям, и все прошло замечательно.
     -- Как там Джулия? -- спросил я как можно осторожнее.
     -- У нее все отлично. Насколько я знаю, -- сказал Рики.
     Я  взглянул  на него.  Не  стал  ли он  вдруг  слишком  сдержанным?  Не
старается ли  следить за выражением своего лица?  Не пытается ли  что-нибудь
утаить? Непонятно.
     -- Вообще-то я вижу ее нечасто, -- продолжал Рики. -- В последнее время
она редко появляется в офисе.
     -- Признаться, дома она тоже бывает мало.
     -- Да, она почти все  время проводит на производственном комплексе. Там
сейчас  творится  основное  действо. --  Рики  быстро  взглянул на  меня. --
Знаешь, это из-за нового технологического процесса.
     Производственный комплекс  компании "Ксимос"  был  построен в рекордные
сроки, особенно  учитывая то, насколько сложное у них  производство.  В этом
здании  они  собирали  молекулы  из отдельных  атомов. Складывали  фрагменты
молекул  в  единое  целое, как  в конструкторе  Лего. Большая  часть  работы
совершалась в  вакууме и  требовала  чрезвычайно  мощного  магнитного  поля.
Поэтому  на фабрике  "Ксимоса" было множество  громадных вакуумных насосов и
мощные холодильные системы для  охлаждения электромагнитов.  Но,  по  словам
Джулии,   основное   технологическое  оборудование   этого  комплекса   было
уникально. Ничего подобного нигде и никогда еще не строили.
     Я сказал:
     -- Поразительно, что им удалось так быстро построить фабрику.
     -- Ну,  знаешь, приходится поторопиться. "Молекулярная Динамика"  дышит
нам в  затылок. Мы должны  были построить фабрику и запустить  производство,
должны были  пустить запатентованные технологии на конвейер. Но эти парни из
"МолДина" и "НаноТеха"  все  равно не очень отстали от нас. Мы оторвались на
несколько месяцев, не больше. Может, на полгода -- если повезет.
     -- Значит, вы уже собираете молекулы на фабрике? -- спросил я.
     -- Точно, Джек. Собираем, по полной программе. Уже, наверное, несколько
недель.
     -- Не знал, что Джулия интересуется  такими вещами,  -- я всегда считал
Джулию специалистом по людям -- учитывая, что в прошлом она была психологом.
     -- Признаться, она  очень  увлеклась этой технологией.  Кроме того, они
там занимаются еще и программированием, причем очень плотно, -- сказал Рики.
-- Ну знаешь -- повторяющиеся циклы по мере усовершенствования производства.
     Я кивнул.
     -- А что программируют?
     --  Распределенная  обработка  данных.  Мультиагентные  сети.  Так   мы
заставляем отдельные элементы действовать согласованно, как единое целое.
     -- И все это для того, чтобы сделать медицинскую камеру?
     -- Да. -- Рики помолчал и добавил: -- Кроме всего прочего.
     Он посмотрел  на меня немного смущенно,  как  будто  только что нарушил
договор о неразглашении производственных секретов.
     -- Можешь не рассказывать, -- успокоил его я.
     -- Нет-нет,  -- быстро сказал он. --  Боже мой, Джек, мы же с тобой так
давно друг друга знаем, -- он хлопнул меня по плечу. -- И твоя супруга у нас
в начальстве. Я имею в виду -- какие проблемы?
     Но  Рики  по-прежнему   казался  смущенным.   Выражение   его  лица  не
соответствовало  словам,  которые  он говорил.  А еще Рики  отвел  взгляд  в
сторону, когда произносил слово "супруга".
     Дальше разговор не клеился,  и  я напрягся. Это  было  такое неприятное
внутреннее напряжение,  которое  возникает,  когда ты  думаешь,  что  другой
парень  что-то  знает, но тебе не рассказывает -- потому что смущается и  не
знает, как такое сказать, потому что не хочет в  это впутываться, потому что
на такое опасно даже  намекать,  потому что он думает, что ты сам  должен во
всем  разобраться.  Особенно  если  он  знает  что-то такое  о  твоей  жене.
Например,  что  она  гуляет  налево. Он смотрит  на тебя, как  на смертельно
раненного или даже ходячего покойника, но не  может ничего тебе сказать.  Из
собственного жизненного  опыта я знал,  что мужчины  никогда не рассказывают
другим мужчинам, если знают что-то этакое об их женах.  Зато женщины  всегда
рассказывают другим женщинам, если узнают об изменах их мужей.
     В этом-то все и дело.
     Но я был так напряжен, что мне хотелось...
     -- Ого, я совсем забыл про время, -- сказал Рики и лучезарно улыбнулся.
-- Я задержался, Мэри меня убьет  -- надо бежать!  Она и так уже недовольна,
потому что мне придется следующие несколько дней пробыть на фабрике. Так что
и меня не будет в городе, пока  наша домработница  в  отъезде... -- он пожал
плечами. -- Ну, ты знаешь, как это бывает.
     -- Да, конечно. Удачи!
     -- Ну, счастливо!
     Мы  пожали  друг другу руки и распрощались. Рики укатил свою тележку за
угол витрины и исчез.

     Иногда очень трудно заставить себя думать о чем-то неприятном. Никак не
удается сосредоточиться на  проблеме.  Мысли  словно  сами собой  ускользают
куда-то в сторону -- нет уж, спасибо, давайте сменим  тему... Именно это  со
мной сейчас  и происходило. Я  не мог думать о Джулии, поэтому стал думать о
том,  что  Рики рассказал мне об  их  производственном комплексе. И в  конце
концов я  решил,  что это имеет  смысл,  хотя  и противоречит  общепринятому
мнению о нанотехнологиях.
     Среди тех, кто занимается нанотехнологиями, давно уже ходили разговоры,
что, как только  будет изобретен способ производить  что-то на  молекулярном
уровне, это  окажется  также  просто, как пробежать милю  за  четыре минуты.
Любой сможет  это сделать, и с конвейеров  множества  фабрик  по всему  миру
хлынет  нескончаемый поток чудесных молекулярных  созданий. Волшебные  новые
технологии за считанные дни изменят  жизнь людей -- стоит только кому-нибудь
придумать, как их сделать.
     Но, конечно  же,  это никогда  не произойдет.  Сама эта  идея абсурдна.
Потому  что,  в   сущности,  производство  молекул  ничем  принципиально  не
отличается  от  производства  компьютеров, или производства автомобилей, или
какого-нибудь  другого   производства.  Понадобится   много  времени,  чтобы
отладить  его  как следует. Собственно,  сборка  новых молекул из  отдельных
атомов очень напоминает создание компьютерной программы из отдельных цепочек
кодов.  А  компьютерные  программы  никогда  не получаются  сразу,  с первой
"сборки".  Программистам  всегда приходится проверять все  и  перепроверять,
находить прорехи  в программе и исправлять  неудачные цепочки кодов. И  даже
когда компьютерная  программа составлена, она никогда,  никогда не  работает
правильно  с  первого раза.  И  со  второго  тоже.  И  с  сотого.  Программу
приходится  исправлять и подчищать, дополнять  и усовершенствовать  снова  и
снова, снова и снова. И снова.
     Считается,  что  с изготовлением молекул получится то  же  самое --  их
придется исправлять и совершенствовать снова и снова, прежде чем они наконец
начнут  работать  правильно. А  если  "Ксимос"  хочет,  чтобы "рои"  молекул
действовали согласованно, им надо будет  выверять и  совершенствовать  еще и
способ сообщения  молекул друг с другом, какими бы ограниченными ни были эти
сообщения. Потому что, если молекулы взаимодействуют между собой, получается
примитивная   сеть.   Чтобы  организовать  ее  работу,  наверное,   придется
использовать программу распределения сигналов в сети. Программу такого типа,
какие я разрабатывал для компании "МедиаТроникс".
     Я прекрасно мог представить, как пыхтят они над программами параллельно
с  производством  своих молекул. Однако я никак не представлял себе, чем там
может  заниматься Джулия,  пока  они это делают.  Производственный  комплекс
"Ксимоса" расположен  довольно далеко  от  центрального офиса фирмы. Фабрика
находится в такой глухомани -- где-то посреди пустыни возле Тонопа,  в штате
Невада. А Джулия никогда не любила торчать в глухомани.

     Я сидел в приемной у педиатра, потому  что малышке  нужно было  сделать
очередную прививку. В комнате было четыре мамаши, которые укачивали  больных
детей, пока старшие дети играли на полу. Мамаши разговаривали друг с другом,
а на меня упорно не обращали внимания.
     Я давно уже к этому  привык. Мужчина-домохозяйка, мужчина  в учреждении
вроде  педиатрической  клиники  -- явление необычное.  Но,  кроме  того, это
признак  чего-то  нехорошего,  неблагополучного. Вероятно,  с  этим мужчиной
что-то неладно, если он не  может найти работу. Может быть, он алкоголик или
наркоман, а может, он бродяга и тунеядец. Какой бы  ни была причина, мужчина
в приемной педиатра  посреди рабочего  дня  --  это ненормально. Поэтому все
мамаши дружно делали вид, будто меня здесь нет.
     Правда, они время от времени беспокойно посматривали в мою сторону, как
будто я мог подкрасться сзади и изнасиловать их, стоит им только повернуться
ко. мне спиной. Даже медсестра, Глория, отнеслась ко мне с недоверием. Она с
подозрением посмотрела  на  малышку,  которая  совсем не плакала, а тихонько
сопела у меня на руках.
     -- По какому вы, собственно, поводу?
     Я сказал, что мы пришли на прививку.
     -- Она бывала здесь раньше?
     -- Да, она наблюдается у доктора с рождения.
     -- Вы родственники?
     -- Да, я ее отец.
     В  конце  концов, нас  пропустили на прием.  Доктор  пожал мне  руку  и
держался очень дружелюбно. Он не спрашивал, почему с малышкой пришел я, а не
моя   жена   или   домработница.  Малышке  сделали  две   инъекции.   Аманда
расплакалась. Я начал укачивать ее, стараясь успокоить.
     --  Возможно,  будет  небольшая припухлость и  покраснение вокруг места
Инъекций. Позвоните мне, если это не пройдет в течение двух суток.
     Потом  я  вышел  обратно в  приемную  и  попытался  вытащить  кредитную
карточку и  расплатиться, одновременно  успокаивая малышку.  Как раз тогда и
позвонила Джулия.
     -- Привет! Что ты делаешь?
     Наверное, она услышала плач ребенка.
     -- Плачу за прием у педиатра.
     -- У вас неприятности?
     -- Вроде того...
     -- Ладно, слушай,  я  только хотела сказать, что сегодня приду с работы
рано --  наконец-то! -- и  успею к ужину.  Может,  мне чего-нибудь купить по
дороге?
     -- Вот здорово! -- сказал я.

     Тренировка у  Эрика затянулась. Уже  начало темнеть. Этот тренер всегда
занимался с ребятами допоздна. Я расхаживал вдоль футбольного поля и пытался
решить,  стоит  ли  мне  на это  жаловаться. Родителям  всегда  очень трудно
понять,  балуют  они  детей  или  всего  лишь  обоснованно  опекают.  Николь
позвонила  по  мобильнику  и  сказала,  что  ее  театральная  репетиция  уже
закончилась, и спрашивала, где я и  почему я ее не забрал? Я сказал, что все
еще с Эриком, и спросил,  не сможет ли она доехать домой вместе с кем-нибудь
из подружек.
     -- Ну,  па-а-па...  --  процедила  Ники  с  отчаянием в  голосе.  Можно
подумать, я предлагал ей ползти домой на четвереньках.
     -- Эй, послушай, мы здесь застряли надолго.
     Она ответила очень язвительно:
     -- Ну да, конечно.
     -- Это еще что за тон?
     Но  еще  через  несколько  минут  тренировка  внезапно  закончилась. На
футбольное  поле  выехала большая зеленая машина  с цистерной и  вышли  двое
рабочих   в  масках   и   резиновых  перчатках,  с  бачками  за  спиной  для
опрыскивания.  Они  собирались разбрызгивать какой-то  детергент от сорняков
или еще что-то в том же духе, и до завтра все занятия на поле отменялись.
     Я позвонил Николь и сказал, что заеду за ней.
     -- Когда?
     -- Мы уже выезжаем.
     -- А как же тренировка этого гаденыша?
     -- Ники, что за слова?
     -- Почему он всегда у тебя на первом месте?
     -- Он не всегда у меня на первом месте.
     -- Нет, всегда! Он настоящий маленький гаденыш.
     -- Николь...
     -- Из-ви-ни.
     -- Увидимся через пару минут, -- сказал я и отключил связь. Современные
дети развиваются  быстрее,  чем  в  наши  дни.  Подростковый возраст  теперь
начинается лет с одиннадцати.

     В полшестого  дети  уже были дома  и  сразу бросились  к  холодильнику.
Николь  схватила большой кусок волокнистого сыра  и начала  запихивать его в
рот. Я велел ей прекратить, чтобы она не портила аппетит перед ужином. Потом
я начал накрывать на стол.
     -- А когда будет ужин?
     -- Скоро. Мама приедет домой и привезет еду.
     -- А-га.
     Николь вышла, а через несколько минут вернулась и сказала:
     -- Она извиняется, что не позвонила, но сегодня она опять будет поздно.
     -- Что?
     Я как раз наливал воду в стаканы, расставленные на столе.
     --  Она извиняется, что не  позвонила, но  сегодня  она  опять  приедет
поздно. Я только что с ней говорила.
     --  Господи... -- я разозлился. Я  старался никогда не  показывать  при
детях, что раздражен, но иногда это вырывалось само собой. -- Хорошо.
     -- Пап, я очень хочу есть, правда.
     -- Зови брата и садитесь в машину, -- сказал я. -- Мы едем в ресторан.

     Позже,  этим же вечером, когда я относил  малышку  в кроватку, случайно
задел локтем фотографию, стоявшую на книжной полке в гостиной. На фотографии
была  Джулия с четырехлетним Эриком в  Солнечной Долине. Оба  были  одеты  в
лыжные костюмы, Джулия учила Эрика кататься на лыжах и лучезарно  улыбалась.
Рядом стояла  фотография,  на которой были мы с Джулией в Коне, где отмечали
одиннадцатую годовщину свадьбы. Мы целовались в  лучах  заходящего солнца. Я
-- в яркой гавайской рубашке, у Джулии на шее -- разноцветные бусы. Это было
чудесное путешествие. Признаться, мы оба почти не сомневались, что Аманду мы
зачали именно тогда. Я помню,  как Джулия однажды пришла с работы и сказала:
"Солнышко, помнишь, ты говорил, что май-тай опасны для здоровья?" Я ответил:
"Да..." А она продолжила: "Ну вот, давай я сформулирую так  -- это девочка".
Я был так потрясен, что содовая, которую я  как раз пил, залилась мне в нос,
и мы оба рассмеялись.
     На другой фотографии Джулия  и Николь вместе делали тесто  для печенья.
Николь сидела на  кухонном столе. Она была еще такая маленькая, что ее ножки
не доставали  до  края стола. Наверное,  ей  тогда было  годика  полтора, не
больше. Николь  сосредоточенно хмурилась,  держа в  ручках большую  ложку  с
тестом,  тесто  стекало  через  край, а Джулия  изо всех  сил  старалась  не
рассмеяться.
     Потом была еще фотография с пешеходной прогулки в Колорадо. Джулия вела
за  руку шестилетнюю Николь, я нес на плечах маленького Эрика. Воротник моей
рубашки потемнел от пота, а может,  и от чего похуже, если я  верно вспомнил
тот день. Эрику, наверное, было всего два года, он все еще носил подгузники.
Помню, ему  нравилось  закрывать мне глаза ладошками, когда я  шел с ним  по
тропинке.
     Фотография  с  прогулки  соскользнула  внутри  рамки и  стояла косо.  Я
постучал по  рамке,  чтобы поправить ее, но ничего не получилось. Я заметил,
что некоторые фотографии  поблекли,  другие  поприлипали эмульсией  к стеклу
рамок. Никому не  было дела до этих старых фотографий. Малышка  завозилась у
меня на руках,  потерла глаза  кулачками.  Пора было укладывать  ее спать. Я
поставил фотографии обратно на полку. Это были всего лишь старые картинки из
других, счастливых времен. Из другой жизни. Казалось, они больше не имели ко
мне никакого отношения. Потому что теперь все изменилось.
     Мир изменился.

     В этот вечер  я  оставил  стол накрытым для  ужина  -- как немой упрек.
Джулия увидела это, когда вернулась домой -- около десяти вечера.
     -- Прости меня, солнышко.
     -- Я знаю, ты была занята, -- сказал я.
     -- Да. Прошу тебя, прости.
     -- Я простил.
     --  Ты у меня лучше всех,  -- Джулия послала  мне воздушный  поцелуй из
противоположного конца комнаты и сказала: -- Я хочу принять душ.
     Она пошла по коридору, а я смотрел ей вслед.
     По пути  она  заглянула  в комнату  Аманды  и вошла  туда. В  следующее
мгновение я услышал, как Джулия воркует, а малышка агукает. Я встал со стула
и пошел к ним.
     В  полутемной детской Джулия держала малышку  на руках и терлась  о нее
носом.
     Я сказал:
     -- Джулия... ты ее разбудила.
     --  Нет,  я  ее  не  будила.  Она  не  спала.  Ты  ведь  не  спала, моя
крохотулечка? Не спала, правда, мой сладенький пупсик?
     Малышка  потерла глазки кулачками и зевнула. По ее виду было совершенно
ясно, что кроха только что проснулась.
     Джулия повернулась ко мне в темноте.
     -- Я не будила ее. Правда. Не будила. Почему ты на меня так смотришь?
     -- Как?
     -- Сам знаешь как. Как будто в чем-то обвиняешь.
     -- Я ни в чем тебя не обвиняю.
     Малышка захныкала, а потом расплакалась. Джулия потрогала ее подгузник.
     --  Кажется,  Аманда  мокрая, --  сказала  она  и,  выходя  из комнаты,
передала девочку мне. -- Сделай это сам, мистер Совершенство.

     Между нами повисла напряженность. Я  поменял малышке подгузник и уложил
ее  в  кроватку.  И услышал, как Джулия вышла из душа, хлопнув дверью. Когда
Джулия начинала хлопать  дверями,  это был условный знак для меня -- чтобы я
пришел  и успокоил ее. Но сегодня вечером у меня было неподходящее для этого
настроение. Я рассердился на нее за то, что она разбудила малышку,  и за то,
что она обещала прийти домой рано, но не пришла и даже не позвонила сказать,
что опять задержится. Я опасался, что она стала такой из-за нового любовного
увлечения. Или потому,  что семья ее больше не интересует. Я не знал,  что с
этим делать.  И  у меня сейчас не  было сил улаживать  возникшую между  нами
напряженность.
     Вот  я  и  решил  -- пусть  себе хлопает дверьми сколько угодно. Джулия
задвинула дверь своего платяного  шкафа с такой силой, что дерево затрещало.
Она  выругалась. Это  был еще один сигнал, по которому я  должен  был  бегом
устремиться к ней.
     Я вернулся в гостиную, уселся, взял книжку,  которую читал  до этого, и
уставился на  страницу.  Я  пытался сосредоточиться  на чтении, но ничего не
получалось. Я был зол на Джулию и прислушивался, как грохочет она дверцами в
спальне.  Если  она  и  дальше будет  так шуметь, то  разбудит Эрика,  и мне
придется с этим разбираться. Я надеялся, что до этого не дойдет.
     Постепенно   шум  прекратился.  Наверное,  Джулия  наконец  улеглась  в
постель.  Если  так, то скоро она заснет. Джулия способна была заснуть, даже
когда мы ссорились. Я никогда так не умел. Я встал и принялся расхаживать по
комнате, пытаясь расслабиться и успокоиться.
     Когда  я  наконец  пришел  в спальню, Джулия уже спала. Я скользнул под
одеяло и повернулся на бок, спиной к ней.

     В  час ночи заплакала  малышка. Я потянулся,  чтобы включить ночник, но
попал на кнопку будильника и случайно включил встроенное  в будильник радио.
Заиграла какая-то рок-н-ролльная мелодия. Я выругался, завозился в темноте и
в конце концов выключил радио и включил ночник.
     Аманда продолжала плакать.
     -- Что с ней такое? -- сонным голосом спросила Джулия.
     -- Не знаю.
     Я встал с кровати и потряс головой, пытаясь проснуться. Потом я пошел в
комнату  малышки и  включил  свет. Свет казался  очень  ярким, отражаясь  от
желтых обоев с клоунами. Я почему-то подумал: "Чем ей  не понравились желтые
салфетки под приборы, если она оклеила всю детскую желтыми обоями?"
     Малышка стояла в кроватке, держась ручками  за высокий бортик, и  орала
благим матом. Она дышала прерывисто, широко разинув  рот. По ее щекам бежали
слезы. Я протянул к ней руки, и малышка потянулась ко мне. Я взял ее на руки
и  стал  укачивать, чтобы  утешить  кроху. Наверное, ей  приснился  какой-то
кошмар. Я укачивал Аманду, пытаясь ее успокоить.
     Аманда продолжала плакать и никак  не успокаивалась. Я подумал, что ей,
должно быть, больно -- возможно, что-то  раздражает ее, что-то в подгузнике.
Я  внимательно осмотрел все ее тельце. И увидел ярко-красное раздражение  на
животе, которое расползалось полосами к спине и к шее.
     Вошла Джулия.
     -- Ты что, не можешь ее успокоить? -- спросила она.
     -- С ней что-то не так, -- сказал я и показал Джулии красные пятна.
     -- У нее температура?
     Я  потрогал лобик Аманды. Она вспотела,  лоб был теплее  обычного,  но,
скорее всего,  это  из-за  того, что  она плакала. В  целом ее  тело не было
горячим.
     -- Не знаю. Вряд ли.
     Потом я  разглядел, что у нее и  на бедрах такие же  красные  пятна. Но
были ли они там  несколько мгновений назад? Мне казалось, я прямо вижу,  как
краснота расползается по телу ребенка. Малышка закричала еще  громче -- если
только такое возможно.
     -- Господи... -- пробормотала Джулия. -- Я позвоню доктору.
     -- Да, позвони.
     Я  перевернул  малышку  на  спинку -- она  не переставала кричать --  и
внимательно осмотрел все ее  тельце. Покраснение действительно  очень быстро
распространялось  -- теперь  я убедился в этом окончательно.  И, похоже, эта
краснота  причиняла Аманде  ужасную,  мучительную боль,  судя  по тому,  как
малышка кричала.
     -- Прости меня, кроха, прости... -- сказал я.
     Да, краснота расползалась.
     Пришла Джулия и сказала, что созвонилась с доктором.
     -- Я не стану ждать, -- сказал я. --  Я  отвезу ее  в отделение  скорой
помощи.
     -- Ты правда думаешь, что это необходимо? -- спросила Джулия.
     Я не ответил ей и пошел в спальню одеваться.
     Джулия спросила:
     -- Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?
     -- Нет, останься дома, с детьми.
     -- Ты уверен?
     -- Да.
     -- Хорошо.
     Джулия побрела обратно в спальню, а я схватил ключи от машины.
     Малышка плакала не переставая.

     -- Я понимаю, это неприятно, -- сказал врач-интерн. -- Однако я считаю,
что вводить ей успокаивающее лекарство небезопасно.
     Мы стояли в огороженной занавесками палате в отделении  скорой  помощи.
Интерн склонился над моей плачущей дочерью и  заглядывал ей  в уши с помощью
какого-то инструмента. Теперь уже  все тельце Аманды сделалось ярко-красным.
Она выглядела, славно обваренная кипятком.
     Мне было страшно. Я никогда раньше не слышал ни о чем подобном -- чтобы
дети так краснели и непрерывно  плакали. Я не доверял этому интерну, он явно
был слишком молод и неопытен. Как он мог быть опытным специалистом, если он,
судя по всему, еще даже не  начал бриться? Я постепенно сходил с ума, потому
что моя дочь плакала непрерывно уже в течение часа. Я не  находил себе места
от  волнения. А интерн как будто вообще не обращал внимания на плач ребенка.
Я не понимал, как ему это удается?
     --  Температура у нее  нормальная,  -- сказал  интерн, делая заметки  в
карточке. -- Но у детей такого раннего возраста это еще ни о чем не говорит.
До  года у  них вообще может не быть температурных реакций, даже при тяжелых
инфекциях.
     -- Значит, у нее какая-то инфекция? -- спросил я.
     -- Я не  знаю. Я  подозреваю что-то связанное с вирусами, судя по этому
раздражению.  Но сперва  нам нужно получить анализ крови... ага, хорошо,  --
вошла медсестра и  передала  интерну листок бумаги.  --  Угу...  Хммм...  --
Интерн помолчал, потом пробормотал: -- Хорошо...
     -- Что хорошо? -- спросил я, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.
     Интерн покачал головой, разглядывая листок, и ничего не ответил.
     -- Что -- хорошо?!
     -- Это не инфекция, --  наконец  сказал он. --  Количество лейкоцитов в
норме, белковые фракции тоже в  норме. У  нее  вообще нет  никакой  иммунной
реакции.
     -- И что это означает?
     Он был очень  спокоен. Он стоял, нахмурив брови, и думал.  Я решил, что
он  просто тупица. Теперь, когда  всем  заправляет  Отдел здравоохранения, в
медицину идет работать кто попало. Наверное, этот  паренек  -- представитель
нового поколения врачей-тупиц.
     -- Мы  должны расширить  диагностическую  сеть, -- сказал интерн. --  Я
сейчас  вызову  для консультации  хирурга  и  невропатолога, дерматолог  уже
вызван, и инфекционист  тоже вызван. Это означает,  что с  вами сейчас будут
разговаривать  много  врачей, они будут много раз задавать вам одни и те  же
вопросы о вашей дочери, но...
     -- Ничего, это нормально, -- сказал я. -- Только... как вы думаете, что
с ней такое?
     --  Я  не  знаю, мистер  Форман.  Если  это раздражение  неинфекционной
природы, мы должны найти другие причины такой кожной реакции. Она  не бывала
за границей?
     -- Нет, -- я покачал головой.
     -- Не подвергалась воздействию тяжелых металлов или токсинов?
     -- Например?
     -- Не бывала на  свалках  мусора,  на промышленных предприятиях, в зоне
действия агрессивных химикатов?..
     -- Нет, ничего такого.
     -- Вам не приходит в голову, что могло вызвать у нее такую реакцию?
     -- Да  нет, вроде  бы  ничего...  Хотя  --  погодите!  Вчера ей  делали
прививки.
     -- Какие прививки?
     Он открыл блокнот, взял карандаш и приготовился писать.
     -- Я не знаю -- те, что положено делать в ее возрасте...
     -- Вы не знаете, какие ей сделали прививки? --  переспросил интерн. Его
карандаш замер над листом бумаги.
     -- Бога ради, откуда мне это знать? -- я больше не мог сдерживаться. --
Нет, я не знаю, какие это были прививки! Каждый раз, когда мы туда ходим, ей
делают разные прививки! Вы же доктор, черт побери...
     -- Не волнуйтесь,  мистер Форман, -- начал он  меня  успокаивать.  -- Я
понимаю,  как  вы  сейчас  нервничаете. Просто  назовите мне  фамилию вашего
педиатра, я позвоню ему и все узнаю. Хорошо?
     Я кивнул и отер ладонью лоб.  Лоб был мокрым от  пота. Я продиктовал по
буквам фамилию педиатра, и интерн записал ее в свой блокнот. Я  изо всех сил
старался успокоиться. Я старался рассуждать здраво.
     И все это время моя малышка не переставала кричать.

     Через полчаса у нее начались судороги.
     Они начались,  когда  ее  осматривал  один  из  одетых  в  белые халаты
консультантов.  Маленькое тельце  моей  Аманды изогнулось и задергалось. Она
прерывисто  захрипела,  как будто ее тошнило, потом начала задыхаться. Ножки
свело спазмом. Глаза закатились под лоб.
     Не помню, что я тогда сказал  или сделал, но прибежал огромный, похожий
на  футболиста, санитар, отпихнул меня к дальней стене палаты и  скрутил мне
руки.  Я  смотрел  поверх его плеча  на  свою дочь, вокруг которой толпились
шестеро людей  в  белых  халатах.  Медсестра  в футболке с  портретом  Барта
Симпсона  взяла шприц и вонзила иголку прямо Аманде в лоб. Я закричал и стал
вырываться. Санитар  бубнил  что-то про веник, повторяя одно и то же снова и
снова.  Наконец  я разобрал,  что он  говорит  про  какую-то  вену.  Санитар
объяснил,  что  у  малышки обезвоживание и  поэтому  ей  делают внутривенное
вливание   какого-то  там  раствора.  И  что  судороги  у  нее  начались  от
обезвоживания. Он называл, что ей вливают -- какие-то электролиты, магнезию,
калий.
     Как бы то ни было, уже через  несколько секунд судороги прекратились. И
малышка снова закричала.

     Я позвонил Джулии. Она не спала.
     -- Ну, как она?
     -- По-прежнему.
     -- Все еще плачет? Это она?
     -- Да.
     Джулия услышала крики Аманды через трубку.
     -- О господи... -- она застонала. -- И что они говорят?
     -- Они еще не знают, в чем дело.
     -- Бедная малышка.
     -- Ее уже осмотрело с полсотни врачей.
     -- Могу я чем-нибудь помочь?
     -- Вряд ли.
     -- Хорошо. Держи меня в курсе
     -- Хорошо.
     -- Я не буду спать.
     -- Хорошо.

     Незадолго до рассвета собравшиеся консультанты пришли к заключению, что
у Аманды либо кишечная непроходимость, либо опухоль мозга. Что  именно,  они
определить  не смогли,  поэтому  назначили  магниторезонансное исследование.
Небо  уже  начало  светлеть,  когда  малышку повезли на каталке  в смотровую
комнату. В центре  комнаты стоял большой  белый аппарат. Медсестра попросила
меня помочь  подготовить  малышку к исследованию  --  она  считала, что  это
успокоит  девочку. Нужно было вынуть у  нее из вены  иголку, потому что  при
магниторезонансном  исследовании  на  теле  пациента не  должно быть  ничего
металлического. Медсестра выдернула иглу, и по  лицу  Аманды  потекла кровь,
заливая ей глаза. Медсестра вытерла кровь салфеткой.
     Потом  Аманду  привязали  к  длинному  белому  столу  и вкатили  внутрь
магниторезонансного  аппарата.  Моя  дочь  смотрела  на машину  с  ужасом  и
кричала,  не замолкая ни на миг. Медсестра сказала, что  я могу подождать  в
соседней  комнате, вместе  с техником. Я прошел в комнату с окошком в стене,
через которое был виден магниторезонансный аппарат.
     Техник был иностранец, чернокожий.
     -- Сколько вашему малышу? Или это малышка?
     -- Да, малышка. Девять месяцев.
     -- Сильные у нее легкие.
     -- Да.
     -- Ну, поехали, -- сказал он  и занялся кнопками на пульте  управления,
даже не глядя на мою дочь.
     Аманда  полностью скрылась  внутри  аппарата.  Через  микрофон ее  плач
звучал  тонко и глухо. Техник щелкнул переключателем, и  заработал вакуумный
насос. Насос гудел очень громко, но я все равно слышал, как кричит моя дочь.
     А потом она внезапно затихла.
     Совсем затихла.
     Я  ахнул  и  посмотрел  на  техника  и  медсестру. Лица  у  обоих  были
испуганные. Мы все подумали об одном и том же -- о том, что случилось что-то
страшное.  Сердце  выскакивало  у меня  из груди.  Техник поспешно  отключил
аппарат, и мы бросились в соседнюю комнату.
     Аманда лежала, все еще привязанная к столу. Она дышала тяжело,  но явно
чувствовала себя  гораздо лучше.  Малышка медленно моргнула, как будто у нее
кружилась голова. Ее кожа стала заметно бледнее  -- не ярко-алой, а розовой,
и  кое-где  виднелись участки совсем нормального цвета. Раздражение исчезало
прямо у нас на глазах.
     -- Будь я проклят! -- пробормотал техник.
     Мы  вернулись  в  палату  отделения  неотложной  помощи.  Но  врачи  не
разрешили сразу забрать Аманду домой. Хирурги по-прежнему считали, что у нее
либо опухоль мозга, либо какие-то проблемы  с кишечником, и хотели подержать
малышку в  больнице, для наблюдения.  Однако покраснение быстро проходило. В
течение  следующего часа краснота исчезла  совсем, и кожа Аманды снова стала
нормального цвета.
     Никто не  мог понять, что  произошло с моей девочкой, и от этого врачам
было  неловко. Аманде  снова вставили иголку  в вену, на этот  раз  с другой
стороны лба. Но когда я дал малышке бутылочку с детской смесью, она высосала
ее, жадно причмокивая. Я держал ее на руках, а Аманда смотрела на меня своим
обычным внимательным младенческим взглядом. С виду с ней все было в порядке.
Она заснула у меня на руках.
     Я просидел там еще час, а потом сказал, что мне нужно домой -- я должен
отвезти детей  в  школу. Вскоре после этого доктора провозгласили  очередную
победу современной  медицины и разрешили нам с Амандой вернуться  домой. Все
это  время  Аманда спокойно  проспала и не  проснулась даже  тогда, когда  я
забирал ее с детского сиденья машины.  Когда я с  малышкой  на руках  шел по
дорожке к дому, небо было уже серым.


     <i>День третий. 06:07</i>

     В доме было тихо. Дети еще спали. Я нашел Джулию в столовой, она стояла
у окна и смотрела на задний двор. На газоне работала дождевальная установка,
с  шипением и щелканьем  разбрызгивая воду во  все стороны. Джулия держала в
руке чашку кофе, смотрела в окно и молчала.
     -- Вот мы и дома, -- сказал я.
     Она повернулась от окна.
     -- С ней все в порядке?
     Я протянул ей малышку.
     -- Вроде бы да.
     --  Слава  богу,  -- сказала она.  --  Я  так  волновалась,  Джек,  так
волновалась...
     Но она не  взяла у меня малышку,  даже не подошла  и не  дотронулась до
Аманды. Голос Джулии звучал как-то необычно,  как-то  отстраненно. Казалось,
она  вовсе  не волновалась,  а просто произносила вежливые  фразы,  выполняя
условности чуждой  ей культуры, которых она на самом деле даже  не понимает.
Джулия отпила глоток кофе и сказала:
     -- Я не могла заснуть всю  ночь. Я так беспокоилась. Я чувствовала себя
ужасно. Боже...  -- Она скользнула взглядом по моему лицу и сразу же  отвела
взгляд в сторону. Как будто чувствовала за собой вину.
     -- Хочешь подержать ее?
     --  Я... -- Джулия покачала  головой,  потом кивнула на  чашку, которую
держала  в  руке.  --  Только не  сейчас.  Мне  нужно  посмотреть, что там с
дождевальной установкой.  Она  заливает мои розы, -- с этими словами  Джулия
вышла из кухн