-- Что-то вроде черного плаща? -- спросил я, осторожно бросая наживку. Джулия моргнула от неожиданности. -- Что? -- она покачала головой. -- О чем ты, дорогой? -- О черном плаще. Кажется, ты говорила о чем-то таком пару дней назад. -- Нет... -- она снова покачала головой. -- Не понимаю, о чем ты. -- И снова повернулась к Эллен: -- И все-таки эта молекулярная технология продвигается на рынок гораздо медленнее, чем мы ожидали. Однако она наконец-то существует. -- Похоже, тебя это очень волнует, -- сказала Эллен. -- Должна тебе признаться, это просто потрясающе, Эллен! -- Джулия понизила голос. -- И, главное, мы, наверное, сделаем на этом громадное состояние. -- Приятно слышать, -- заметила Эллен. -- Но, наверное, тебе часто приходится подолгу задерживаться на работе... После рабочего дня... -- Не так уж и часто, -- сказала Джулия. -- Учитывая все обстоятельства, это далеко не худший случай. И я задерживаюсь только последнюю неделю или около того. Я заметил, как расширились глаза у Николь. Эрик тоже все время смотрел на мать, пока ел. Но дети ничего не сказали. И я тоже промолчал. -- Сейчас у нас просто переходный период, -- продолжала Джулия. -- У всех компаний бывают такие переходные периоды. -- Конечно, -- согласилась Эллен. Солнце уже садилось. Воздух стал прохладнее. Дети ушли из-за стола. Я поднялся и принялся за уборку. Эллен взялась мне помогать. Джулия болтала, не умолкая, потом вдруг сказала: -- Мне бы очень хотелось остаться, но я еще не завершила кое-какие дела, так что мне придется ненадолго вернуться в офис. Если Эллен и удивилась, она ничем этого не показала. Лишь проронила: -- После рабочего дня... -- Только пока у нас переходный период. -- Джулия повернулась ко мне: -- Спасибо, милый, что держишь оборону, пока меня нет, -- потом она обернулась, уже от двери, и послала мне воздушный поцелуй. -- Люблю тебя, Джек! И ушла. Эллен нахмурилась, глядя ей вслед. -- Несколько неожиданно, тебе не кажется? Я пожал плечами. -- Она собирается сказать детям "до свидания"? -- Скорее всего, нет. -- Думаешь, она просто вот так уедет, и все? -- Да. Эллен покачала головой и сказала: -- Джек, не знаю, есть у нее любовник или нет, но... Какие таблетки она принимает? -- Насколько я знаю, она не пьет никаких таблеток. -- Она определенно что-то принимает. Я уверена. Ты не заметил, она в последнее время не похудела? -- Да, немного. -- И очень мало спит. И у нее определенно ускоренные реакции... -- Эллен покачала головой. -- Очень многие ответственные менеджеры сидят на наркотиках. -- Я не знаю, -- сказал я. Эллен только посмотрела на меня. Я вернулся в кабинет, чтобы позвонить Рики, и увидел из окна, как Джулия на своем "БМВ" сдает назад по подъездной дорожке. Я хотел помахать ей рукой, но она смотрела через плечо на дорогу В ветровом стекле мелькали золотые блики от деревьев над дорожкой, освещенных заходящим солнцем. Джулия уже почти выехала на улицу, когда мне показалось, что на пассажирском сиденье рядом с ней кто-то есть. Как будто какой-то мужчина. Машина отъезжала все дальше от дома по подъездной дорожке, и я не смог ясно рассмотреть этого человека сквозь ветровое стекло. Когда Джулия вывела машину на улицу, она заслонила от меня пассажира. Но, похоже, Джулия оживленно с ним разговаривала. Потом она переключила передачу, откинулась на спинку сиденья, и на мгновение я смог увидеть его. Мне не удалось разглядеть черты его лица, но, судя по тому, как он сутулился, у меня сложилось впечатление, что это совсем молодой парень, лет двадцати с небольшим, -- хотя я не смог бы сказать наверняка. Я видел его совсем недолго. Потом Джулия надавила на газ, и машина покатила по улице. Я подумал -- что за чертовщина? Выбежал из дома, пробежал до конца подъездной дорожки. Я подбежал к воротам как раз вовремя -- Джулия остановилась у знака "Стоп" в конце квартала, тормозные фонари ее "БМВ" загорелись. Она была от меня примерно в пятидесяти ярдах. Улицу освещал тусклый желтоватый свет фонарей. Похоже, Джулия все-таки была в машине одна, но я видел ее не очень хорошо. На мгновение я почувствовал облегчение и показался самому себе полным дураком. Стою тут как дурак, без всякой причины. Мне просто показалось. У Джулии в машине никого нет. А потом, когда Джулия поворачивала направо, я снова увидел этого парня. Он наклонился вперед, как будто доставал что-то из отделения для перчаток. А потом машина уехала. И все мои тревоги и подозрения разом вернулись, разлились жгучей болью в груди и по всему телу. Мне стало трудно дышать, голова закружилась. У Джулии в машине действительно кто-то был. Я побрел обратно к дому по подъездной дорожке. Все мои мысли и чувства смешались, я не знал, что мне делать. -- Ты не знаешь, что тебе делать? -- спросила Эллен. Мы отмывали сковородки и кастрюли в мойке -- то, что нельзя вымыть в посудомоечной машине. Я драил посуду щеткой и ополаскивал ее, а Эллен вытирала уже полотенцем. -- Возьми телефон и позвони ей. -- Она же в машине. -- У нее есть телефон в машине. Позвони ей. Я вздохнул. -- И что я ей скажу? "Привет, Джулия, кто тот парень, который сидит у тебя в машине?" -- я покачал головой. Это будет нелегкий разговор. -- Возможно. -- Может дойти до развода... Эллен посмотрела на меня. -- Ты ведь не хочешь с ней разводиться, правда? -- Конечно, не хочу, черт возьми! Я хочу сохранить свою семью. -- Может быть, это уже невозможно, Джек. Это зависит не только от тебя. -- Но это какая-то бессмыслица! -- сказал я. -- Тот парень в машине -- он же совсем мальчишка. Ему лет двадцать с хвостиком. -- И что? -- Это не похоже на Джулию. -- Правда? -- Эллен подняла брови. -- Ну, допустим, ему лет двадцать пять-тридцать. Но откуда тебе знать, похоже это на Джулию или нет? Откуда тебе знать, что ей нравится? -- Мы прожили с ней вместе тринадцать лет. Эллен с грохотом поставила кастрюлю на стол. -- Джек! Я понимаю, тебе наверняка очень трудно с этим смириться. -- Да. Трудно. -- Мысленно я снова и снова прокручивал эту картину -- машина Джулии отъезжает по дорожке от дома. Я думал о том, что в этом парне, в том, который сидел у Джулии в машине, было что-то очень странное. Я все время пытался представить себе его лицо, но ничего не получалось. Черты его лица были видны неясно, из-за бликов света, отражавшихся в ветровом стекле, когда Джулия сдавала назад по подъездной дорожке... Я не смог разглядеть ни глаз, ни скул, ни рта. В памяти осталась странная картинка -- как будто вместо лица у этого парня было неясное темное пятно. Я попытался объяснить это Эллен. -- Ничего удивительного, -- сказала она. -- Как это? -- Да. Такой психологический феномен называется отрицанием. Послушай, Джек. Ты своими глазами видел доказательство -- это факт. Ты видел это, Джек. Не пора ли наконец в это поверить? Я понимал, что она права. -- Да, -- сказал я. -- Пора. Зазвонил телефон. У меня руки были по локоть в мыльной пене. Я попросил Эллен поднять трубку, но кто-то из детей успел первым. Я закончил отскребать решетку гриля и передал ее Эллен, чтобы вытерла. -- Джек, -- сказала моя сестра. -- Тебе пора научиться видеть вещи такими, какие они есть на самом деле, а не такими, какими ты их воображаешь. -- Да, ты права, -- сказал я. -- Я ей позвоню. И тут на кухню вошла Николь, бледная как мел. -- Папа, это полиция... Они хотят с тобой поговорить. День пятый. 21:10 Машина Джулии вылетела с дороги примерно в пяти милях от дома. Она покатилась вниз по довольно крутому склону оврага, прокладывая себе путь через заросли шалфея и кусты можжевельника. Потом машина, наверное, перевернулась, потому что лежала кверху колесами. Мне было видно только ее днище. Солнце почти село, и в овраге было темно. На дороге стояли три машины спасателей, сверкая красными мигалками, а сами спасатели уже спускались в овраг на веревках. Пока я смотрел, они включили портативные прожектора и осветили овраг резким голубоватым светом. Повсюду слышался треск переносных раций. Я стоял на дороге рядом с полицейским-мотоциклистом. Я уже спросил, можно ли мне спуститься вниз, и мне сказали, что нельзя, что нужно оставаться на дороге. Услышав треск раций, я снова задал вопрос: -- Она сильно пострадала? Моя жена ранена? -- Мы узнаем это с минуты на минуту. Полицейский был совершенно спокоен. -- А тот, другой человек? -- Минуточку, -- сказал полицейский. У него в шлеме были встроенные микрофон и наушники, и он просто понизил голос и произнес какой-то шифр: -- ...Запрос четыре-ноль-два, ответьте на семь-три-девять... Я стоял у края дороги и пытался рассмотреть, что происходит внизу. Спасатели окружили "БМВ" со всех сторон, несколько человек забрались под перевернутую машину. Они возились там уже довольно долго. Полицейский сказал: -- Ваша жена без сознания, но она... Она была пристегнута ремнем безопасности и осталась в машине. Они думают, что с ней все в порядке. Жизненно важные показатели стабильны. Они говорят, что позвоночник не поврежден, но... она... похоже, у нее сломана рука. -- Но с ней все в порядке? -- Они думают, да. -- Он еще немного помолчал, слушая. Я слышал, как он проговорил в микрофон: -- У меня здесь ее муж, так что давайте восемь-семь. -- Повернувшись ко мне, полицейский сказал; -- Да. Сейчас ее поднимут наверх. В больнице проверят, нет ли внутреннего кровотечения. У нее сломана рука. Но они говорят, что в целом с ней все в порядке. Сейчас ее укладывают на носилки. -- Слава богу, -- проронил я. Полицейский кивнул. -- Это опасный участок дороги. -- Здесь такое уже случалось раньше? Он снова кивнул. -- Тут по нескольку раз в год кто-нибудь переворачивается. И далеко не всегда так удачно. Я достал свой сотовый и позвонил Эллен, попросил ее объяснить детям, что волноваться не стоит, что с мамой все будет в порядке. -- Особенно Николь, -- подчеркнул я. -- Я о них позабочусь, -- пообещала Эллен. Я сунул телефон обратно и снова повернулся к полицейскому. -- А что с другим человеком? -- Она была в машине одна. -- Нет, -- сказал я. -- С ней был какой-то парень. Полицейский снова поговорил по рации, потом повернулся ко мне. -- Они говорят -- нет. Нет никаких признаков другого человека. -- Может быть, его выбросило из машины? -- настаивал я. -- Сейчас они спросят у вашей жены... -- Он послушал, потом сказал: -- Она говорит, что была одна. -- Вы шутите. Он посмотрел на меня и пожал плечами. -- Она так говорит. В мерцающем свете красных мигалок я не смог рассмотреть выражение его лица. Но, судя по тону голоса, он решил, что я просто не знаю свою собственную жену. Я отвернулся и посмотрел вниз, за край дороги. С одной из спасательных машин выдвинулась стрела подъемника с лебедкой и зависла над оврагом. Опустили трос. Я видел, как спасатели, с трудом стоя на крутом склоне, прикрепляли носилки к тросу. Джулию я почти не видел -- она была закутана в серебристое одеяло и пристегнута ремнями к носилкам. Ее начали поднимать. Носилки проплыли сквозь конус голубоватого света, потом скрылись в темноте. Полицейский сказал: -- Они спрашивают о медикаментах и наркотиках. Ваша жена принимала какие-нибудь наркотики или лекарства? -- Насколько мне известно, нет. -- А алкоголь? Она пила? -- Вино за ужином. Один или два бокала. Полицейский снова отвернулся в темноту и тихо заговорил по рации. Спустя какое-то время я услышал, как он сказал: "Это подтверждается". Носилки медленно поворачивались на тросе, пока их поднимали наверх. Один из спасателей, стоявший на середине склона, потянулся и поправил их. Подъем продолжился. Я все еще не мог ясно рассмотреть Джулию -- до тех пор, пока спасатели не вытащили носилки на дорогу и не отстегнули ремни. Ее лицо опухло, по всей левой щеке и по лбу над левым глазом расплылся багровый синяк. Наверное, Джулия сильно ударилась головой. Она дышала неглубоко и прерывисто. Я подошел к носилкам. Джулия увидела меня, сказала: "Джек..." -- и попыталась улыбнуться. -- Главное, не волнуйся, -- проговорил я. Джулия слегка кашлянула. -- Джек... Это был несчастный случай. Медики покатили носилки вокруг мотоцикла. Мне надо было смотреть, куда я иду. -- Конечно, несчастный случай. -- Это не то, что ты думаешь, Джек. -- О чем ты, Джулия? -- спросил я. Она говорила как будто в бреду. Ее голос то слабел, то звучал почти нормально. -- Я знаю, о чем ты думаешь, Джек, -- Джулия схватила меня за руку. -- Пообещай, что не будешь в это встревать, Джек. Я ничего не сказал, просто пошел рядом с ней. Она сжала мою руку еще крепче. -- Пообещай, что не станешь в это вмешиваться. -- Обещаю, -- сказал я. Только тогда она расслабилась и выпустила мою руку. -- Это не касается нашей семьи. С детьми все будет хорошо. С тобой все будет хорошо. Ты только не вмешивайся, ладно? -- Ладно, -- сказал я, только чтобы ее успокоить. -- Джек! -- Да, дорогая, я здесь. Мы уже были совсем рядом с ближайшей медицинской машиной. Дверцы раскрылись. Один из спасателей спросил: -- Вы ее родственник? -- Муж. -- Хотите поехать с нами? -- Да. -- Запрыгивайте. Я забрался в машину первым, потом они поставили внутрь носилки, один из спасателей тоже запрыгнул внутрь и захлопнул дверцы. Мы понеслись по дороге, завыла сирена. Меня сразу же отодвинули в сторону двое медиков, которые принялись хлопотать возле Джулии. Один что-то записывал в блокнот, второй подсоединил еще один аппарат для внутривенных вливаний к другой руке Джулии. Их беспокоило, что у Джулии падает кровяное давление Медики считали, что это серьезный повод для беспокойства Во время этой возни я почти не видел Джулию, но слышал, что она что-то бормочет. Я попробовал пододвинуться ближе, но медики оттерли меня назад. -- Не мешайте нам. Ваша жена ранена. Мы должны работать. Остаток дороги я просидел на маленьком откидном сиденье, держась за ручку на стенке, пока машина неслась, кренясь на поворотах. Теперь Джулия уже явно бредила, говорила какую-то бессмыслицу. Я услышал что-то о "черных облаках", которые "больше не черные". Потом Джулия начала как будто читать лекцию, о "бунтарстве подросткового возраста". Она называла по имени Аманду, потом Эрика, спрашивала, все ли с ними в порядке. А в конце она стала повторять: "Я не сделала ничего плохого, я не хотела никому делать ничего плохого" Машина "Скорой помощи" летела по ночной дороге. Слушая Джулию, я не мог не беспокоиться. Обследование показало, что Джулия, вероятно, получила более серьезные повреждения, чем казалось сначала. Нужно было еще очень многое проверить, возможно, у нее был еще и перелом костей таза, возможно, внутреннее кровотечение, левая рука была сломана в двух местах, и придется накладывать скобы Больше всего врачи, похоже, волновались из-за ее таза. Они обращались с Джулией более бережно, когда переносили ее в отделение интенсивной терапии. Но Джулия была в сознании. Она время от времени смотрела на меня и улыбалась -- пока наконец не заснула. Врачи сказали, что мне больше нечего здесь делать. Они будут будить ее каждые полчаса в течение всей ночи. Еще они сказали, что Джулия пробудет в больнице по меньшей мере три дня, может быть -- неделю. Они сказали, что мне нужно немного отдохнуть. Я уехал из больницы незадолго до полуночи. Я добрался на такси до места аварии, чтобы забрать свою машину. Ночью похолодало. Полицейские и спасательные машины уже уехали. На их месте теперь стоял грузовик с низкой платформой и лебедкой и вытаскивал при помощи лебедки машину Джулии из оврага наверх. Лебедкой управлял тощий парень с сигаретой в зубах. -- Не на что тут смотреть, -- сказал он. -- Всех уже увезли в госпиталь. Я сказал, что это машина моей жены. -- Уехать на ней не получится, -- сказал он. Потом он попросил показать мою страховую карточку. Я достал карточку из бумажника и протянул ему. Он сказал: -- Я слышал, с вашей женой вроде все в порядке. -- Пока да. -- Считай, повезло. -- Парень показал большим пальцем себе за спину, вдоль дороги: -- А эти тоже с вами? На другой стороне дороги был припаркован небольшой белый фургончик. На его бортах не было никаких надписей или логотипов фирмы. Но на нижней части передней дверцы я разглядел проставленный черной краской серийный номер. А под ним -- аббревиатура "ССВТ". Я сказал: -- Нет, не со мной. -- Торчат здесь уже час. Просто сидят и смотрят. Я никого не увидел внутри машины. Окна в кабине были затемнены. Я пошел через дорогу к фургону. Подходя, я услышал негромкое шипение рации. Когда мне осталось сделать всего несколько шагов, фары машины зажглись, завелся мотор, фургон проехал рядом со мной и умчался. Когда он проезжал мимо, я на мгновение успел увидеть водителя. Он был одет в какой-то блестящий костюм, как будто из серебристого пластика, с плотно облегающим голову капюшоном из того же материала. Еще мне показалось, что на шее у него висел какой-то странный, необычный аппарат серебристого цвета. С виду аппарат напоминал маску противогаза, только почему-то был серебристым. Впрочем, насчет этого я не уверен. Когда белая машина уезжала, я заметил на ее заднем бампере две зеленые наклейки, каждая -- с большой буквой X. Это был логотип "Ксимоса". Но больше всего меня заинтересовал номерной знак. Это был номер штата Невада. Этот фургон прибыл с производственного комплекса "Ксимоса", из пустыни. Я нахмурился. И решил, что пришло время наведаться на этот их производственный комплекс. Я достал сотовый телефон и набрал номер Тима Бергмана. Я сказал ему, что обдумал предложение и согласен работать консультантом. -- Отлично, -- сказал Тим. -- Дон будет просто счастлив. -- Хорошо. Когда я могу приступить к работе? Часть вторая ПУСТЫНЯ День шестой. 07:12 Я на несколько минут задремал, убаюканный вибрацией вертолета. Услышав голоса в наушниках, я проснулся и зевнул. Разговаривали какие-то мужчины. -- Ну так в чем именно проблема? -- недовольно проворчал один. -- Очевидно, на фабрике случайно произошел выброс в окружающую среду каких-то веществ. Теперь в пустыне обнаружено несколько погибших животных. Неподалеку от производственного комплекса, -- второй мужчина говорил рассудительно и деловито. -- А кто их нашел? -- спросил ворчун. -- Несколько пронырливых экологов. Они что-то разнюхивали вокруг фабрики, не обращая внимания на указатели "Вход запрещен". Они пожаловались на компанию и потребовали провести на фабрике расследование. -- А этого мы допустить не можем. -- Никоим образом. -- И как мы это уладим? -- робко спросил кто-то третий. -- Я полагаю, мы сведем к минимуму количество загрязнения и представим данные, которые показывают, что никакие неблагоприятные последствия просто невозможны, -- сказал деловитый. -- Ну я бы лучше не стал разыгрывать такую комедию, -- возразил ворчун. -- Давайте лучше будем все отрицать. Нет у нас никаких выбросов. В смысле, как эти ребята докажут, что у нас есть какие-то выбросы? -- Например -- мертвые животные. Койоты, какие-нибудь пустынные крысы. Может быть, какие-то птицы. -- Черт, да животные постоянно от чего-то умирают. Помните то дело про порезанных коров? Сначала думали, что коров режут инопланетяне на летучих тарелках. Так в конце концов оказалось, что коровы умирали от естественных причин, а туши потом разрывались от выделяющихся при разложении газов -- и казалось, что они порезаны. Помните? -- Признаться, смутно. -- Я не уверен, что мы сможем просто все отрицать... -- засомневался робкий. -- Да сможем, черт возьми, почему нет? -- У них ведь есть снимки... Экологи всегда делают снимки. -- Ну так кому какое дело? Что может быть у них на снимках -- дохлые койоты? Никто не станет поднимать шум из-за дохлого койота. Можете мне поверить. Пилот! Пилот, где это мы, черт побери? Я открыл глаза. Я сидел в кабине вертолета, рядом с пилотом. Вертолет летел на восток, навстречу лучам восходящего солнца. Внизу я увидел голую плоскую равнину, на которой кое-где росли кактусы, жидкие кустики можжевельника и редкие деревья Джошуа. Пилот вел машину вдоль линии высоковольтных проводов, которые тянулись одинокой цепью через пустыню, на стальных мачтах с растопыренными в стороны опорами. В свете восходящего солнца мачты отбрасывали длинные тени. Крепко сбитый мужчина в костюме и галстуке наклонился вперед с заднего сиденья. -- Пилот, мы уже на месте? -- Мы только что пересекли границу Невады. Прилетим через десять минут. Толстяк недовольно заворчал и уселся на место. Нас представили друг другу при посадке, но я забыл его имя. Я оглянулся на троих мужчин, которые летели вместе со мной. Все они были в костюмах и при галстуках. Все -- консультанты по отношениям с общественностью, нанятые "Ксимосом". По их внешнему виду я сразу догадался, кому принадлежал какой голос. Худощавый и нервный мужчина взволнованно заламывал пальцы. Второй мужчина, средних лет, спокойно сидел, положив на колени портфель. А главным тут явно был этот крепкий толстяк, самый старший из троих и ворчливый. -- Я вообще не понимаю, почему они построили фабрику в Неваде? -- Меньше всяких ограничений, легче договориться с инспекциями. Сейчас в Калифорнии сильно зажимают новые технологии. Им бы целый год пришлось разбираться с комиссией по влиянию на экологию только для того, чтобы вообще построить новую фабрику. И в Калифорнии гораздо сложнее получить всякие разрешения. Поэтому они построили комплекс здесь. Ворчун выглянул в окно, на пустыню. -- Ну и дырища! -- пробормотал он. -- Меня ни черта не колышет, что бы здесь ни творилось. -- Повернувшись ко мне, он спросил: -- А вы чем занимаетесь? -- Я программист. -- Вы уже подписали все бумажки? Он имел в виду, подписал ли я договор о неразглашении, который запрещает мне обсуждать то, что я здесь услышал. -- Да, -- ответил я. -- Едете работать на фабрике? -- Да. Консультировать. -- Консультировать -- это правильно. Только так и надо, -- он кивнул мне с таким видом, словно мы были союзниками. -- Никакой ответственности. Никаких обязательств. Просто высказывай свое мнение и смотри, как его пропускают мимо ушей. В наушниках затрещало, и прозвучал голос пилота: -- Комплекс молекулярного производства компании "Ксимос" прямо перед нами. Вы уже можете его увидеть. На горизонте, в двадцати милях впереди, показались очертания нескольких приземистых зданий. Пиарщики на задних сиденьях дружно подались вперед. -- Это он и есть? -- спросил ворчун. -- Это что, и все? -- Комплекс больше, чем кажется отсюда, -- сказал пилот. Когда вертолет подлетел поближе, я рассмотрел, что все здания -- простые конструкции из бетонных блоков, покрашенных белой краской, и все соединены друг с другом переходами. Пиарщикам это так понравилось, что они едва не захлопали в ладоши. -- Прекрасный вид! -- Похоже на какой-то сраный госпиталь. -- Великолепная архитектура. -- Наверняка комплекс отлично смотрится на фотографиях. Я сказал: -- Почему именно на фотографиях? -- Потому что в нем нет никаких проекций, -- ответил пиарщик с портфелем. -- Никаких антенн, никаких шпилей -- ничего выступающего. Проводились соответствующие исследования. Здания такой простой, прямоугольной архитектуры и белые -- прекрасный выбор цвета -- ассоциируются с невинностью, больницей, исцелением, чистотой. Такие постройки не вызывают неприязни. -- Сраные экологи! -- с довольным видом проворчал толстяк. -- Здесь занимаются медицинскими исследованиями, да? -- Не совсем... -- Займутся, как только я возьмусь за это дело -- можете мне поверить. Медицинские исследования -- это правильно, так мы это и разрулим. Пилот показал на другие здания, когда мы пролетали над ними. ' -- Первый бетонный блок -- это энергостанция. То низкое здание, к которому идет пешеходная дорожка, -- жилой комплекс. Дальше -- вспомогательные производственные корпуса, лаборатории, все остальное. А вон то трехэтажное здание без окон -- это главный производственный корпус. Мне говорили, что это только внешний корпус, а там, внутри него, еще одно здание. Потом, вон там, справа, такой низкий навес с плоской крышей -- это стоянка и внешний склад. Машины приходится держать под навесом, а то от солнца плавятся приборные панели. Нагревается все так, что получишь ожоги первой степени, если дотронешься до руля. Я спросил: -- Здесь есть и жилые помещения? Пилот кивнул. -- Да. Как же без них? Ближайший мотель в ста шестидесяти милях отсюда. Возле самого Рено. [Опять же, это название города в штате Невада чаще пишется так как произносится - 'Рино'. Прим читателя.] -- И сколько людей постоянно живет на фабрике? -- спросил ворчун. -- Можно разместить двенадцать человек, но обычно бывает человек пять-восемь. Чтобы за всем здесь следить, много народу не нужно. Я так слышал, тут все полностью автоматизировано. -- А что вы еще слышали? -- Да не то чтобы очень много, -- откликнулся пилот. -- Они такую секретность развели вокруг этого места... Я, к примеру, ни разу не бывал там, внутри. -- Хорошо, -- сказал ворчун. -- Проследим, чтобы и дальше все продолжалось в том же духе. Пилот повернул штурвал, вертолет завис на месте и начал снижаться. Я открыл пластиковую дверцу кабины и покинул машину. Воздух снаружи был раскален, как в духовке. От внезапной жары у меня даже перехватило дыхание. -- Это еще ерунда! -- крикнул пилот, перекрывая шум мотора и свист лопастей винта. -- Сейчас тут почти зима! Не больше ста пяти градусов <105 градусов по Фаренгейту = 40 градусам по Цельсию>. -- Отлично! -- сказал я, вдыхая раскаленный воздух. Я забрался в салон, чтобы достать свою дорожную сумку и ноутбук. Они лежали под сиденьем застенчивого пиарщика. -- Мне надо пописать, -- заявил ворчун, отстегивая ремень безопасности. -- Дэйв... -- проронил пиарщик с портфелем, предупреждая его о чем-то. -- Черт, делов-то всего на пару минут. -- Дэйв... -- Робкий посмотрел на меня, потом произнес, понизив голос: -- Они же сказали, что нам нельзя выходить из вертолета, помнишь? -- Ну да. Но я не могу терпеть еще час. И, в конце концов, какая разница? -- Он указал рукой на пустыню: -- Тут же на миллион миль вокруг ни черта нет. -- Но, Дэйв... -- Ребята, вы меня достали. Я все равно выйду и пописаю, -- он поднялся и двинулся к двери. О чем они еще разговаривали, я не услышал, потому что уже снял наушники. Ворчун выбрался наружу. Я подхватил свои сумки и пошел от вертолета, пригибаясь под лопастями. Крутящиеся лопасти отбрасывали мелькающие тени на бетонную посадочную площадку. Когда я дошел до края площадки, бетон закончился. Дальше была только утоптанная тропинка, которая тянулась к белой бетонной коробке энергостанции, в пятидесяти ярдах отсюда. Меня никто не встречал. Вокруг вообще не было видно ни одного человека. Оглянувшись, я увидел, как толстяк застегнул брюки и забрался обратно в вертолет. Пилот закрыл дверцу и поднял машину в воздух, помахав мне рукой на прощание. Я помахал в ответ и пригнулся, заслоняясь от тучи песка, поднятой лопастями вертолета. Вертолет один раз облетел по кругу весь производственный комплекс и полетел на запад. Шум мотора затих вдали. В пустыне было тихо, не считая гудения электрических проводов в нескольких сотнях метров от меня. Ветер трепал мою рубашку и брюки. Я медленно повернулся и огляделся, не зная, что делать дальше. Из головы не шли слова стеснительного пиарщика: "Они сказали, что нам нельзя выходить из вертолета, помнишь?" -- Эй! Эй, ты! Я оглянулся. В белой бетонной коробке энергостанции открылась дверь. Оттуда выглядывал какой-то человек. Он крикнул: -- Ты -- Джек Форман? -- Да, -- кивнул я. -- Ну так какого черта ты там околачиваешься? Ждешь особого приглашения? Заходи скорее внутрь, черт тебя побери! И он снова захлопнул дверь. Вот так меня встретили на производственном комплексе компании "Ксимос". Я подхватил свои сумки и побрел по тропинке к зданию энергостанции. Все всегда происходит совсем не так, как ты того ожидаешь. Я вошел в маленькую комнату, три стены которой были темно-серого цвета. Обиты стены были каким-то гладким материалом, наподобие "формики". Я обратил на них внимание, пока мои глаза привыкали к относительной темноте. Потом я увидел четвертую стену, напротив, -- она была целиком сделана из стекла, а за ней было еще одно маленькое помещение и еще одна стеклянная стена. На стеклянных стенках имелись складные металлические ручки с площадками-уплотнителями. Примерно такую картину можно увидеть в каком-нибудь банковском хранилище.. За второй стеклянной стеной я увидел дородного мужчину в голубых брюках и черной спецовке с логотипом "Ксимоса" на кармане. Это явно был инженер техобслуживания фабрики. Он помахал мне рукой. -- Это просто воздушный шлюз. Двери автоматические. Проходи вперед. Я подошел, и ближняя стеклянная дверь с шипением открылась. Загорелся красный свет. Я увидел, что в маленькой комнатке между дверями в пол, потолок и обе стены встроены металлические решетки. Я остановился в нерешительности. -- Похоже на гребаный тостер, правда? -- сказал верзила и улыбнулся. Нескольких зубов у него не хватало. -- Не бойся, тебя только слегка обдует. Давай иди уже. Я вошел в стеклянную комнатку и поставил сумки на пол. -- Нет, нет. Подними сумки. Я поднял сумки. Дверь у меня за спиной сразу же закрылась. Металлические рукоятки раздвинулись, уплотнительные площадки прижались к стенкам. Я почувствовал легкий дискомфорт в ушах, когда в камере поменялось давление. Инженер сказал: -- Ты, наверное, лучше закрой глаза. Я закрыл глаза, и сразу же в меня со всех сторон ударили тонкие струйки холодной жидкости. Вся одежда моментально промокла. Жидкость имела резкий запах, похожий на запах ацетона или средства для снятия лака. Я быстро продрог. Жидкость была очень холодной. Потом сверху ударил мощный поток воздуха, с ревом, подобным реву урагана. Мне пришлось напрячься всем телом, чтобы устоять на ногах. Одежда облепила тело. Поток воздуха усилился, я с трудом удерживал сумки в руках. Потом ветер на мгновение прекратился, и второй поток воздуха хлынул снизу, из пола. Я немного растерялся, но это продолжалось всего несколько секунд. Потом зашипели вакуумные насосы, и давление в камере резко упало. У меня заболело в ушах, как при спуске самолета. Потом стало тихо. Инженер сказал: -- Все, можешь выходить. Я открыл глаза. Жидкость, которой меня облили, испарилась, одежда высохла. Дверь впереди меня с шипением открылась. Я вышел из камеры. Инженер оценивающе осмотрел меня. -- Нормально себя чувствуешь? -- Вроде бы да. -- Нигде не чешется? -- Нет... -- Хорошо. Тут у некоторых обнаружилась аллергия на раствор. Но это обязательная процедура, для чистоты. Я кивнул. Очевидно, такая обработка удаляла пыль и всевозможные загрязнения. Жидкость, которой меня поливали, была очень летучей и испарялась при комнатной температуре -- она смыла все микрочастицы с моего тела и одежды. А потоки воздуха и вакуумная обработка довершили очистку. Процедура отделила от тела и сдула все налипшие частицы. -- Я -- Винс Рейнолдс, -- представился инженер, но руки мне не подал. -- Зови меня Винс. А ты -- Джек? Я ответил, что да. -- Отлично, Джек. Тебя уже ждут, так что давай поскорее начнем. Приходится принимать меры предосторожности, потому что у нас тут мощные магнитные поля -- больше тридцати трех тесла, так что... -- Он достал картонную коробку. -- Часы лучше оставить здесь. Я снял часы и положил в коробку. -- И ремень. Я вытащил брючный ремень и тоже положил в коробку. -- Какие-нибудь украшения? Браслеты? Цепочки? Сережки? Значки и медали? -- Ничего такого у меня нет. -- А как насчет металла в твоем теле? Старые раны, пули, шрапнель? Нету? Какие-нибудь скобы на переломанных костях, накладки на коленные или бедренные суставы? Нет? Искусственные клапаны, искусственные суставы, сосудистые насосы или импланты? Я сказал, что ничего из перечисленного у меня нет. -- Ну, ты еще молодой, -- сказал он. -- Теперь поглядим, что у тебя в сумке. Он попросил меня вынуть и разложить на столе все содержимое дорожной сумки, чтобы все это просмотреть. У меня было там немало всего металлического: еще один ремень с металлической пряжкой, щипчики для ногтей, банка крема для бритья, бритва и запасные лезвия, карманный ножик, синие джинсы с металлическими заклепками... Техник забрал ремень и ножик, все остальное не тронул. -- Можешь складывать обратно. Только уговор -- сумку оставишь в жилом комплексе, а дальше не понесешь. Идет? Там на выходе есть дверь, и включается сигнал тревоги, если пытаешься пронести через нее что-нибудь металлическое. Только сделай мне одолжение, не включай этот сигнал, ладно? Потому что тогда в целях безопасности все магниты отключаются, а чтобы их обратно включить, уходит минуты две, не меньше. Техники сходят с ума от этого, особенно если у них как раз идет процесс. Вся работа -- насмарку, понимаешь? Я сказал, что постараюсь не забыть. -- Остальные твои вещи будут вот здесь, -- Винс Рейнолдс кивком указал на стену позади меня. Там было десятка полтора небольших сейфов, каждый -- с электронно-цифровым замком. -- Введешь код и закроешь все сам, -- сказал он и отвернулся, чтобы не видеть, как я набираю код. -- А часы мне не понадобятся? Он покачал головой. -- Часы мы тебе выдадим. -- А как быть с ремнем? -- Ремень тоже выдадим. -- А ноутбук? -- спросил я. -- Ноутбук тоже положи в сейф. Если не хочешь, чтобы магнитное поле испортило тебе жесткий диск. Я поставил сумку с ноутбуком в сейф, вместе с остальными вещами, и закрыл дверцу. Чувствовал я себя странно -- как будто меня раздели перед тем, как впустить в тюрьму. -- А шнурки вы у меня не заберете? -- спросил я, пытаясь пошутить. -- Нет. Шнурки оставь себе. Чтобы было на чем повеситься, если вдруг захочется. -- Почему это мне вдруг захочется повеситься? -- Да кто тебя знает, -- Винс пожал плечами. -- Только знаешь, все эти парни, которые тут работают... Я тебе скажу -- они все сумасшедшие. Они делают эти хреновы маленькие штучки, которых даже не видно, перемешивают молекулы с дерьмом, разрезают их и склеивают вместе. Работа жутко мелкая и напряженная -- вот они и сходят с ума. Все до единого с ума посходили. Полные психи. Иди сюда. Мы прошли еще через одну пару стеклянных дверей. На этот раз меня ничем не поливали. Мы оказались внутри энергоблока. Под голубыми галогеновыми лампами стояли громадные металлические трубы десяти футов в высоту, с массивными керамическими изоляторами толщиной с ногу взрослого человека. Все гудело. Пол ощутимо вибрировал. Повсюду висели таблички с красными молниями и надписями: "Внимание! Высокое напряжение!". -- У вас тут приличные мощности... -- сказал я. -- Энергии хватило бы на небольшой город, -- согласился Винс. Он указал на табличку. -- Относись к этим штукам серьезно. У нас тут недавно были проблемы, пожароопасная ситуация. -- Да? -- Ага. Крысы устроили тут гнездо. И постоянно поджаривались на проводах. В буквальном смысле. Ненавижу вонь горелой крысиной шерсти. А ты? -- Никогда не нюхал. -- Воняет жутко -- ты даже представить не можешь. -- Да-а... А как крысы пробрались внутрь здания? -- спросил я. -- Через канализационные трубы. Наверное, на лице у меня отразилось удивление, поэтому Винс пояснил: -- Ты что, не знал? Крысы постоянно такое вытворяют, им надо всего лишь немного проплыть, чтобы забраться внутрь. Конечно, если такое случится, как раз когда ты сидишь на толчке, сюрприз будет не из приятных, -- он коротко хохотнул. -- Проблема в том, что подрядчик, который строил здание, зарыл канализационные отстойники недостаточно глубоко. В общем, не важно из-за чего, но крысы сюда пролезают. У нас уже было несколько случаев за то время, пока я здесь работаю. -- Правда? А что за случаи? Он пожал плечами и сказал: -- Они хотели сделать этот комплекс совершенным. Из-за того, что работают с такими малюсенькими штучками. Но в этом мире нет совершенства, Джек. И не было никогда, и не будет. Я снова спросил: -- Так что это были за случаи? Тем временем мы подошли к дальней двери, с кодовым замком. Винс быстро набрал код. Замок щелкнул, и дверь открылась. -- На всех дверях код одинаковый -- ноль шесть, ноль четыре, ноль два. Винс толкнул дверь, и мы вошли в крытый переход, соединяющий энергоблок с другими зданиями комплекса. Здесь было довольно жарко, несмотря на работавшие кондиционеры. -- Чертов подрядчик, -- сказал Винс. -- Никак не может довести до ума кондиционеры. Мы уже пять раз вызывали их, чтобы все сделали как надо, но в этом переходе все равно постоянно жарко. В конце коридора была еще одна дверь, и Винс предложил мне самому ввести код. Я набрал нужные цифры, дверь щелкнула и открылась. Дальше была еще одна шлюзовая камера -- перегородка из толстого стекла, и через несколько футов -- еще одна перегородка. А за второй перегородкой я увидел Рики Морса в джинсах и футболке. Рики явно обрадовался -- он улыбнулся и помахал мне рукой. На футболке у него была надпись: "Подчиняйтесь мне, я -- корень". Это такая программерская шутка. В операционной системе UNIX слово "корень" означает "главный". Рики передал по интеркому: -- Винс, дальше я сам всем займусь. Винс пожал плечами. -- Без проблем. -- Ты уже исправил настройки положительного давления? -- Час назад. А что? -- Похоже, в главной лаборатории что-то не сработало. -- Сейчас опять проверю, -- сказал Винс. -- Наверное, опять где-то утечка. -- Он хлопнул меня по спине и показал большим пальцем на помещение впереди: -- Ну, удачи тебе там. А потом повернулся и ушел туда, откуда мы пришли. -- Страшно рад тебя видеть, -- заявил Рики. -- Ты уже знаешь код, чтобы войти? Я ответил, что знаю. Рики кивнул на панель замка. Я набрал цифры. Стеклянная стенка отъехала в сторону. Я вошел в узкое пространство, шириной не больше четырех футов, с металлическими решетками со всех четырех сторон. Стеклянная стена позади меня закрылась. Из пола ударил резкий поток воздуха. Мои брюки надулись, рубашка затрепыхалась на теле. Почти сразу же включились вентиляторы в обеих стенках камеры, а потом подуло и с потолка. Поток воздуха трепал мои волосы и ощутимо давил на плечи. Потом заработал вакуумный насос. Стеклянная перегородка впереди меня скользнула в сторону. Я пригладил волосы и шагнул вперед. -- Извини за чистку, -- сказал Рики и крепко пожал мне руку. -- Но по крайней мере нам не приходится ходить в скафандрах. Я заметил, что он выглядит здоровым и сильным. На руках отчетливо выделялась рельефная мускулатура. Я сказал: -- Прекрасно выглядишь, Рики. Качаешься? -- Вообще-то, знаешь, нет. -- Красивый рельеф, -- добавил я и пощупал его бицепс. Рики улыбнулся. -- Просто здесь напряженная работа. Винс тебя напугал? -- Да нет... -- Он немного странный, этот Винс, -- продолжал Рики. -- Вырос в пустыне, вместе с матерью. Она умерла, когда ему было пять лет. Когда ее в конце концов нашли, от тела уже мало что осталось. Бедный ребенок просто не знал, что делать. Наверное, после такого любой был бы со странностями, -- Рики пожал плечами. -- Но я рад, что ты здесь. Я боялся, что ты не приедешь. Теперь я заметил, что, несмотря на очень здоровый вид, Рики казался каким-то нервным, немного перевозбужденным. Он быстро пошел по коридору, ведя меня за собой. -- Как там Джулия? -- Сломала руку и сильно ударилась головой. Она в больнице, за ней наблюдают. Но говорят, что с ней все будет в порядке. -- Вот и хорошо. Да, хорошо... -- он быстро кивнул, продолжая идти по коридору. -- А кто присматривает за детьми? Я рассказал, что у нас гостит моя сестра. -- Значит, ты можешь остаться здесь на какое-то время? На несколько дней? Я сказал: -- Да, наверное. Если не справлюсь раньше. Обычно программисты-консультанты не задерживались на производстве надолго. Как правило, хватало одного дня, может -- двух. Не больше. Рики оглянулся на меня через плечо. -- А Джулия... э-э... объясняла тебе, что это за место? -- Признаться, нет. -- Но ты же знаешь, что она много времени проводила здесь, на фабрике? Я сказал: -- Да, конечно. -- Последние несколько недель ее каждый день привозили на вертолете. А пару раз она даже оставалась на ночь. -- Я не знал, что она так интересуется производством. Рики как будто ненадолго замешкался, потом сказал: -- Понимаешь, Джек, это совершенно новый процесс... -- он нахмурил брови. -- Она в самом деле ничего тебе не рассказывала? -- Нет. Ничего. А что? Рики не ответил. Он открыл очередную дверь и жестом пригласил меня войти. -- Это наш жилой модуль. Здесь мы все спим и едим. После коридора воздух здесь показался прохладным. Стены были отделаны таким же гладким материалом, типа "формики". Я услышал низкий, монотонный гул кондиционеров. В коридор выходило несколько дверей. На одной из них я обнаружил свое имя, написанное маркером на полоске бумаги. Рики открыл дверь. -- Твои апартаменты, Джек. Комната была обставлена очень скромно, как монашеская келья. Узкая кровать, маленький столик, на котором едва помещались монитор и клавиатура компьютера. Над кроватью -- полка для книг и одежды. Вся мебель была отделана чрезвычайно гладким белым пластиком. Во всей комнате не было ни одной щели или углубления, в которых могла бы скопиться пыль или грязь. Окна в комнате тоже не было, только жидкокристаллический экран на одной из стен, демонстрирующий вид на пустыню. На кровати лежали пластмассовые часы и поясной ремень с пластиковой пряжкой. Я надел и то, и другое. Рики сказал: -- Бросай свои пожитки, и я покажу тебе, где здесь что. Шагая все так же быстро, он провел меня в небольшую общую комнату. Там стояла кушетка и несколько стульев вокруг кофейного столика. На стене висела таблица с каким-то расписанием. Здесь тоже вся мебель была покрыта таким же глянцевитым белым пластиком. -- Справа -- кухня и комната отдыха, там телевизор, видеоигры и все такое. Мы вошли на маленькую кухню. Здесь были два человека, мужчина и женщина. Они стоя ели сэндвичи. -- Думаю, вы знакомы, -- сказал Рики улыбаясь. Я действительно знал обоих. Они работали в моей команде в "МедиаТроникс". Рози Кастро -- темнокожая, худощавая, всегда отличалась язвительностью и экзотичным внешним видом. Сейчас на ней были мешковатые шорты с большими карманами, пышную грудь обтягивала футболка с надписью: "Ты хочешь!". Очень независимая, революционерка по натуре, Рози училась в Гарварде на шекспировском отделении -- пока не решила, по ее собственным словам, что "Шекспир отбросил копыта сотни лет назад. Ничего нового о нем уже не скажешь. Так какого черта?" Она перевелась в Массачусетский технологический институт, стала протеже Роберта Кима и занялась программированием естественного языка. И оказалось, что это у нее прекрасно получается, А потом программы на основе естественного языка понадобились для распределенной обработки данных. Поскольку выяснилось, что люди оценивают речь, которую слышат, одновременно по нескольким каналам. Человек не ждет, пока предложение договорят до конца, а как бы предугадывает, что должно прозвучать дальше. Подобная ситуация возникает и при распределенной обработке данных, когда процесс работы над проблемой идет с нескольких позиций одновременно. Я сказал: -- Ты по-прежнему носишь эти футболки, Рози... В "МедиаТроникс" у нас возникали кое-какие проблемы из-за ее манеры одеваться. -- Ну. Это держит ребят на взводе, -- Рози пожала плечами. -- На самом деле мы не обращаем на них внимания. Они не настолько хороши, как тебе кажется, -- сказал Дэвид Брукс. Сам он всегда очень строго соблюдал принятую форму одежды, был сверх меры аккуратен и в свои двадцать восемь лет почти полностью облысел. Рози показала ему язык. Дэвид был инженером и, как все инженеры, был излишне прямолинеен и не очень вежлив. Кроме того, он был полон противоречий. Немыслимо аккуратный в том, что касалось внешнего вида на работе и самой работы, по выходным он катался на горном мотоцикле и часто возвращался домой, по уши измазанный в грязи. Дэвид энергично потряс мне руку. -- Очень рад тебя видеть, Джек. Я сказал: -- Надеюсь, кто-нибудь наконец объяснит мне, почему вы все так рады меня видеть? Рози сказала: -- Ну, это потому, что ты разбираешься в мультиагентных системах лучше, чем... -- Сперва я хотел показать ему тут все, -- перебил ее Рики. -- А потом уже мы поговорим. -- Почему? -- спросила Рози. -- Ты хочешь преподнести ему сюрприз? -- К чему эти чертовы сюрпризы? -- поинтересовался Дэвид. -- Нет, ничего такого, -- сказал Рики, глядя на них со значением. -- Я просто хочу, чтобы Джек сперва получил кое-какое представление о фабрике. Я хочу пройтись с ним по комплексу. Дэвид посмотрел на часы. -- Ну и сколько времени, по-твоему, это займет? Потому что я думаю, мы получили... -- Я сказал -- дайте мне показать ему фабрику, бога ради! -- прорычал Рики. Я удивился. Я никогда прежде не видел, чтобы он так выходил из себя. Однако Рики явно сильно разозлился. -- Да ладно, ладно тебе, Рики. -- Ну что ты... Ты же у нас главный, Рики. -- Да, я -- главный, -- заявил Рики, явно все еще злой. -- И, кстати, перерыв у вас закончился еще десять минут назад. Так что возвращайтесь к работе. -- Он посмотрел на соседнюю игровую комнату. -- А где остальные? -- Налаживают сенсоры по периметру. -- Вы хотите сказать -- они снаружи?! -- Нет, нет. Они в аппаратной. Бобби думает, эти сенсоры просто неправильно откалиброваны. -- Хорошо. Кто-нибудь известил об этом Винса? -- Нет. Это же касается программ -- Бобби сам разберется. И тут запищал мой сотовый. Я удивился и вытащил телефон из кармана. Повернувшись к остальным, я спросил: -- Здесь работают сотовые? -- Да, -- сказал Рики. -- Здесь есть сеть. И он вернулся к спору с Рози и Дэвидом. Я вышел в коридор и просмотрел сообщения. Сообщение было только одно, из больницы, о Джулии. "Насколько нам известно, вы -- супруг миссис Форман. Пожалуйста, перезвоните нам, как только сможете..." Дальше был номер доктора Рана. Я сразу же позвонил по этому номеру. На коммутаторе подняли трубку: -- Отделение интенсивной терапии. Я попросил позвать доктора Рана и подождал, пока он подойдет к телефону. Я сказал доктору: -- Это Джек Форман, муж Джулии Форман. -- Да-да, мистер Форман, -- приятный, мелодичный голос. -- Спасибо, что вы перезвонили. Я так понимаю, это вы сопровождали вашу жену в госпиталь вчера ночью. Да? Тогда вы наверняка знаете, насколько серьезны у нее повреждения, вернее, я бы сказал, потенциальные повреждения. Мы считаем, что ей необходимо пройти полное обследование и лечение по поводу перелома тазовых костей и внутричерепной гематомы... -- Да, -- сказал я. -- Мне говорили об этом вчера ночью. Какие-то проблемы? -- Вообще-то да. Ваша жена отказывается от лечения. -- Как это? -- Вчера ночью она позволила нам сделать рентгеновский снимок и зафиксировать перелом руки. Мы объяснили ей, что рентгеновские снимки недостаточно информативны и что очень важно сделать еще и магниторезонансное исследование, но она от него отказалась. Я спросил: -- Почему? -- Она утверждает, что не нуждается в обследовании. -- Конечно, нуждается, -- сказал я. -- Да, нуждается, мистер Формен, -- подтвердил Рана. -- Мне не хотелось бы вас тревожить, но при переломах таза возможны массивные кровотечения в брюшную полость, от которых человек может даже умереть. Это может произойти очень скоро, и... -- Чего вы хотите от меня? -- Мы хотели бы, чтобы вы поговорили с женой. -- Конечно. Передайте ей трубку. -- К сожалению, прямо сейчас ей делают еще один рентгеновский снимок. На какой номер можно вам перезвонить? На номер вашего сотового? Хорошо. И еще одно, мистер Форман. Мы не можем выяснить психиатрический анамнез вашей жены... -- Почему? ~ Она отказывается об этом говорить Не отвечает ни на какие вопросы о наркотиках, стимуляторах, расстройствах поведения. . Не могли бы вы внести ясность в этот вопрос? -- Я попытаюсь... -- Не хочу вас пугать, но у вашей жены, скажем так, несколько неустойчивое психическое состояние. Временами она как будто даже галлюцинирует. -- В последнее время у нее были сильные стрессы на работе, -- сказал я. -- Да, несомненно, это имеет прямое отношение к ее состоянию, -- подтвердил доктор Рана. -- Кроме того, она получила серьезную травму головы и нуждается в дополнительном обследовании. Не хочу вас пугать, но, признаться, психиатр, который консультировал вашу жену, считает, что у нее маниакально-депрессивное расстройство, или наркотическое расстройство, или и то, и другое. -- Понимаю... -- И, конечно же, такие вопросы всегда поднимаются при автомобильной катастрофе, в которой участвовала только одна машина... Он имел в виду, что этот несчастный случай мог быть суицидальной попыткой. Я не думал, что дело обстояло именно так. -- Мне неизвестно, принимала ли моя жена наркотики, -- сказал я. -- Но ее поведение беспокоило меня уже несколько недель. Рики вышел в коридор и нетерпеливо потоптался возле меня. Я прикрыл трубку ладонью и сказал: -- Это насчет Джулии. Он кивнул, посмотрел на часы и поднял брови. Мне показалось довольно странным, что он торопит меня, когда я разговариваю с врачом о моей жене, к тому же его непосредственной начальнице. Доктор поговорил со мной еще немного, я постарался ответить на все его вопросы, но на самом деле не смог сообщить ему ничего полезного. Он сказал, что попросит Джулию перезвонить мне, как только она вернется с обследования. Я ответил, что буду ждать звонка, и закрыл крышку телефона. Рики сказал: -- Ну хорошо. Извини, что поторапливаю тебя, Джек, но... ты знаешь, мне нужно очень многое тебе показать. -- У нас проблемы со временем? -- спросил я. -- Не знаю Возможно. Я собирался спросить, что он имеет в виду, но Рики уже повел меня по коридору, шагая так же быстро, как прежде. Мы вышли из жилого комплекса и прошли через еще одну пару стеклянных дверей в следующий коридор. Я заметил, что этот переход тщательно изолирован. Мы шли по стеклянной дорожке, подвешенной над полом. В стекле были небольшие отверстия, а снизу к ним подходили вакуумные отводы для отсасывания пыли. Я уже начал привыкать к постоянному шипению кондиционеров. На середине коридора была еще одна пара стеклянных перегородок. Мы с Рики по очереди прошли через очистную камеру. Двери открылись перед нами и закрылись, когда мы прошли. Чем дальше мы шли, тем сильнее становилось ощущение, что я попал в тюрьму, что позади остаются все новые и новые железные решетки, а я захожу все глубже и глубже в... во что-то. Пусть высокотехнологичная и со сверкающими чистотой стеклянными стенами -- все равно это была тюрьма. День шестой. 08:12 Мы вошли в большую комнату, помеченную табличкой, на которой было написано "АППАРАТНАЯ", а пониже -- "мол. отд./фаб. отд./энерг. отд.". Стены и потолок аппаратной были покрыты уже знакомым глянцевитым белым пластиком. На полу стояли большие контейнеры, отделанные таким же материалом. Справа вдоль стены я заметил ряд больших баков из нержавеющей стали, утопленных в пол. От баков отходило множество трубок с вентилями, которые спускались куда-то вниз, в подвал. Выглядело это очень похоже на маленький пивоваренный заводик, и я уже собирался спросить у Рики, что это такое на самом деле, когда он воскликнул: -- А, вот вы где! Над распределительным щитом возле монитора трудились еще трое программистов из моей старой команды. Заметив нас, они повернулись к нам с немного виноватым видом -- как дети, которых поймали, когда они запустили руки в коробку с печеньем. Конечно, заводилой у них был Бобби Лембек. В свои тридцать пять Бобби больше проверял программные коды, чем писал, но он все еще мог написать что-то сам, если бы захотел. Как всегда, он был одет в линялые джинсы и футболку с картинкой из мультфильма "Призрак в доспехах", на поясе у него висел неизменный плеер. Еще здесь была Мае Чанг, необычайно красивая и изящная, внешне -- полная противоположность Рози Кастро. Мае работала полевым биологом в Сычуане, исследовала золотистых курносых мартышек, а в двадцать пять лет сменила профессию и стала программистом. После работы полевым биологом-исследователем, да и по внутренней склонности, Мае была очень тихой. Она мало говорила, двигалась почти бесшумно и никогда не повышала голоса -- но и никогда не отступала в споре. Как многие биологи, она прекрасно умела сливаться с окружением, делаться незаметной, почти невидимкой. А третьим был Чарли Давенпорт -- сварливый, раздражительный, вечно взъерошенный, он уже к тридцати годам сильно растолстел и был медлительным, тяжеловесным и неуклюжим. Его одежда всегда выглядела так, будто он в ней спал -- а он нередко именно так и делал, особенно при напряженном рабочем графике. Раньше Чарли работал у Джона Холланда в Чикаго и у Дион Фармер в Лос-Аламос. Он был экспертом по генетическим алгоритмам -- это такие программы, которые моделируют процесс естественного отбора. Чарли был довольно неприятной личностью -- он постоянно хмыкал, мычал, сопел, фыркал, разговаривал сам с собой и шумно испускал газы. В группе терпели его только потому, что Чарли был действительно талантлив. -- Здесь действительно нужны три человека? -- спросил Рики после того, как я пожал руки всем троим. -- Да, -- откликнулся Бобби, -- здесь действительно нужны три человека, сеньор Корни, потому что дело сложное. -- Почему? И не называй меня сеньором Корни. -- Я подчиняюсь, мистер Корень. -- Просто ответь на вопрос. -- Хорошо, -- сказал Бобби. -- Я начал проверять сенсоры после этого случая утром, и мне показалось, что они неправильно откалиброваны. Но, поскольку наружу никому выходить нельзя, встал вопрос -- либо мы неправильно читаем показания сенсоров, либо неисправны сами сенсоры, либо они просто неправильно откалиброваны на этом оборудовании. Мае знает эти сенсоры, она работала с такими в Китае. Я проверяю кодировки. А Чарли торчит здесь потому, что не хочет уйти и оставить нас одних. -- Блин, мне и без вас есть чем заняться, -- пробурчал Чарли. -- Но это я писал алгоритм, который контролирует сенсоры, и, после того как вы закруглитесь, надо будет оптимизировать сенсорные коды. Я просто жду, когда эти двое перестанут тут копаться. А потом все оптимизирую. -- Он указал пальцем на Бобби. -- Вся его оптимизация не стоит и кучки дерьма. Мае возразила: -- Бобби может это сделать. -- Да, может -- если у него будет месяцев шесть в запасе. -- Дети, дети, ведите себя хорошо при нашем госте, -- попытался утихомирить их Рики. Я вежливо улыбнулся. По правде говоря, я не прислушивался к тому, что они говорят. Я просто наблюдал за ними. Это были трое моих лучших программистов, и когда они работали на меня, то были уверены в себе до самонадеянности. Теперь же меня поразило, насколько все они нервозны и напряжены. Они спорили и пререкались, раздражались друг на друга и вообще были на взводе. Если вспомнить, то и Рози с Дэвидом тоже показались мне какими-то нервными. Чарли замычал, как он это обычно делал, -- это очень раздражало. -- О боже! -- воскликнул Бобби Лембек. -- Скажите ему, чтобы заткнулся! Рики посерьезнел: -- Чарли, мы же с тобой уже разговаривали об этом мычании. Чарли продолжал мычать. -- Чарли... Чарли шумно, нарочито вздохнул. И перестал мычать. -- Спасибо! -- проронил Бобби. Чарли закатил глаза и уставился в потолок. -- Ну ладно, -- сказал Рики. -- Заканчивайте побыстрее и возвращайтесь на свои станции. -- Хорошо. -- Я хочу, чтобы все были на своих местах как можно скорее. -- Заметано, -- пообещал Бобби. -- Я серьезно. На своих местах. -- Да ради бога, Рики, хорошо, хорошо. А теперь, может, ты перестанешь болтать и дашь нам работать? Когда мы ушли от ребят, Рики провел меня в маленькую комнатку в другом конце помещения. Я заметил: -- Рики, эти ребята были совсем другими, когда работали у меня. -- Я знаю. Все сейчас немного зажаты. -- А почему? -- Из-за того, что здесь происходит. -- И что же такое здесь происходит? Он остановился перед небольшой отгороженной секцией в дальней части комнаты. -- Джулия не рассказывала тебе, потому что это входит в договор о неразглашении, -- Рики прикоснулся к двери магнитной карточкой. Я спросил: -- Секретность? Что может быть секретного в медицинской интраскопии? Замок щелкнул, дверь открылась, и мы вошли внутрь. Дверь за нами закрылась. Я увидел стол, два стула, компьютерный монитор и клавиатуру. Рики уселся и немедленно застучал пальцами по клавиатуре. -- Проект с медицинской интраскопией -- только побочный продукт, -- пояснил он. -- Неосновное коммерческое применение технологии, которую мы разработали. -- Ага... И какая же это технология? -- Военная. -- "Ксимос" занимается военными технологиями? -- Да. По контракту. -- Он помолчал, лотом продолжил: -- Два года назад в Департаменте обороны поняли, после событий в Боснии, насколько велика ценность автоматизированных самолетов-роботов, которые могут передавать изображения с поля боя в реальном времени. В Пентагоне сообразили, что таким летающим камерам можно найти гораздо более разнообразное применение в будущих войнах. С их помощью можно обнаруживать точное положение войск противника, даже если они спрячутся внутри зданий; можно корректировать ракетный огонь или идентифицировать дружественные подразделения -- ну и так • далее. Командование на земле может запросить любые изображения, которые им понадобятся, в любой части спектра -- видимой, инфракрасной или ультрафиолетовой -- любой. В войнах будущего дистанционное слежение в реальном времени будет иметь огромное значение. -- Понятно... -- Но очевидно, -- продолжал Рики, -- что такие камеры-роботы очень уязвимы. Враги будут расстреливать их, как голубей. Пентагон захотел получить камеры, которые невозможно расстрелять. Им представлялось нечто очень маленькое -- может быть, размером со стрекозу -- такая цель, которую невозможно будет подстрелить. Но сразу встала проблема с энергообеспечением, с малыми размерами отсека управления и с разрешающей способностью, которую могут дать такие маленькие линзы. Военным были нужны большие линзы. Я кивнул. -- И вы подумали о совокупности нанокомпонентов. -- Совершенно верно, -- Рики показал на экран, где рой черных точек кружился в воздухе, словно стая птиц. -- Облако компонентов позволяет получить камеру с линзой любого требуемого размера. И такую камеру невозможно подстрелить -- пуля просто пролетит сквозь облако. Более того -- можно заставить облако рассеяться, как стая птиц разлетается в стороны после выстрела. И тогда камера станет невидимой -- до тех пор, пока компоненты снова не соберутся вместе. Это казалось идеальным решением. Пентагон выделил нам фонды и дал три года срока. -- И?.. -- Мы начали разрабатывать камеру. Конечно, сразу же стало очевидно, что мы столкнемся с проблемой распределенного разума. Эта проблема была мне знакома. Каждая наночастица в облаке должна была обладать рудиментарным разумом, чтобы они могли взаимодействовать друг с другом и формировать упорядоченную группу, перемещаясь по воздуху. Такая скоординированная деятельность может показаться очень разумной, однако она возможна, даже если индивидуальности, составляющие группу, вовсе не так уж и умны. В конце концов, птицы и рыбы, которым свойственно подобное поведение, далеко не самые умные существа на планете. У большинства людей, наблюдавших когда-либо за стаей птиц или рыб, создавалось впечатление, что в стае есть лидер и все остальные животные следуют за лидером. Но это только кажется -- потому что сами люди, как и большинство млекопитающих, -- стадные животные и в их группах всегда есть лидеры. Однако у птиц и рыб лидеров нет. Их группы организованы по другому принципу. Внимательное изучение поведения птичьих стай и косяков рыб -- с подробным, покадровым видеоанализом -- убедительно доказало, что постоянного лидера в таких группах нет. Птицы и рыбы реагируют на несколько простых сигналов, которыми обмениваются между собой, -- и в результате их поведение становится скоординированным. Но стаями и косяками никто не управляет. И не руководит. И не направляет их. Более того, птицы генетически не запрограммированы на стайное поведение. Не существует специальных генов, которые обусловливают такое поведение. Нет гена, который говорит: "Если произойдет то-то и то-то, начинайте собираться в стаю". Напротив, стайное поведение проистекает из других, более простых правил поведения, свойственных птицам и рыбам. Таких правил, как, например, это: "Держись поблизости от других птиц, но не сталкивайся с ними". Соблюдая эти правила, вся группа птиц собирается в стаю организованно и упорядочение. Поскольку стайное поведение обусловлено другими, более простыми правилами низкого уровня, оно называется "обусловленным поведением". Техническое определение обусловленного поведения таково: это поведение, которое свойственно группе индивидуумов, но не запрограммировано ни в одном из индивидуумов в группе. Обусловленное поведение возможно в любой популяции, в том числе и в популяции компьютерных агентов. Или в популяции роботов: Или в рое наночастиц. Я спросил у Рики: -- У вас возникли проблемы с обусловленным поведением роя? -- Именно. -- Оно непредсказуемо? -- Это еще мягко сказано. В последние десятилетия наблюдения за обусловленным поведением стали причиной небольшой революции в компьютерной науке. Для программистов это означало, что они могли запрограммировать правила поведения отдельных агентов, но не агентов, действующих единой группой. Отдельные агенты -- будь то программные модули, или процессоры, или, как в данном случае, микророботы -- могут быть запрограммированы на совместные действия в обоих случаях и на самостоятельное поведение в других случаях. Им могут быть заданы цели. Их можно запрограммировать так, чтобы они все усилия приложили к достижению поставленной цели или же чтобы всегда были готовы отвлечься и прийти на помощь другим агентам. Однако результаты всех этих взаимодействий запрограммировать невозможно. Они просто проявляются зачастую совершенно неожиданным образом. В некотором смысле это очень увлекательно. Впервые в истории науки программа выдает результаты, непредсказуемые для программиста. По поведению такие программы больше похожи на живые существа, чем на созданные человеком автоматы. Это восхищало программистов, но и доставляло им массу неприятностей. Потому что обусловленное поведение программ проявляется беспорядочно и странно. Иногда самостоятельные агенты начинали конкурировать друг с другом, и программа вообще не могла выполнить никакую задачу. Иногда агенты настолько сильно влияли друг на друга, что конечная цель совершенно забывалась и вместо этого система делала что-то совсем другое. В этом смысле такие программы были очень похожи на детей -- непредсказуемостью поведения и повышенной отвлекаемостью. Один программист сказал про это так: "Программировать распределенный разум -- это все равно что сказать пятилетнему ребенку, чтобы тот пошел в свою комнату и переоделся. Он может это сделать, а может сделать что-то совсем другое и не вернуться обратно". Поскольку программы вели себя как живые, программисты начали проводить аналогии с поведением реальных живых существ в реальном мире. Собственно, для того, чтобы как-то прогнозировать поведение программы и влиять на конечный результат, подобные программы стали создавать на основе моделей поведения настоящих живых существ. Поэтому программисты взялись изучать внутреннюю жизнь муравейника, или процесс строительства у термитов, или танцы у пчел -- чтобы потом на основе этого создавать программы, регулирующие расписание посадки самолетов, или транспортировку багажа, или программы для перевода с одного языка на другой. Такие программы работали великолепно, но они тоже могли давать внезапные сбои -- особенно если внешние условия резко менялись. Тогда программы забывали поставленную цель. Именно поэтому пять лет назад я начал разрабатывать модель отношений "Хищник -- Добыча" -- для того, чтобы удержать программы от потери цели. Потому что голодного хищника ничто не отвлечет от поиска добычи. Обстоятельства могут заставить его действовать разными способами, он может пробовать неоднократно, прежде чем достигнет успеха, -- однако хищник никогда не забудет о своей цели. Так я стал экспертом по отношениям "хищник -- добыча". Я знал все о стаях гиен, африканских диких собак, об охотящихся львицах и атакующих колоннах армии муравьев. Моя команда программистов изучила специальную литературу -- отчеты полевых биологов-исследователей, и мы обобщили полученные сведения в программном модуле, который назвали "Хи-Доб" (сокращение от "Хищник-Добыча"). Этот программный модуль мог контролировать поведение любой мультиагентной системы и делать ее поведение целенаправленным. Модуль "Хи-Доб" заставлял программу искать цель. Глядя на экран монитора перед Рики, где группа рабочих единиц упорядоченно и скоординированно разворачивалась в воздухе, я спросил: -- Вы использовали "Хи-Доб", когда программировали отдельные агенты? -- Да. Мы использовали эти правила. -- Признаться, по-моему, они ведут себя довольно неплохо, -- сказал я, глядя на экран. -- Почему у вас с ними что-то не так? -- Мы не совсем уверены. -- Что ты имеешь в виду? -- Я имею в виду вот что. Мы знаем, что проблема существует, но не знаем точно, в чем именно ее причина. В программировании или в чем-то другом. -- В чем-то другом? В чем это, например? -- я нахмурился. -- Я не понимаю, Рики. Это же всего лишь группа микророботов. Вы можете заставить их делать все, что угодно. Если программа неправильная -- измените ее, и все. Чего я недопонимаю, Рики? Рики посмотрел на меня как-то обеспокоенно. Потом оттолкнул стул от стола и встал. -- Давай я покажу тебе, как мы делаем эти агенты, -- предложил он. -- Тогда ты поймешь ситуацию лучше. После просмотра демонстрационного ролика Джулии мне было ужасно интересно увидеть то, что собирался показать мне Рики. Поскольку очень многие уважаемые мною люди полагали, что создать производство на молекулярном уровне невозможно. Одним из главных теоретических возражений было время, которое понадобилось бы для того, чтобы создать действующую молекулу с заданными свойствами. Чтобы собрать наноцепочку, которая вообще может хоть что-то выполнять, требуются гораздо более эффективные технологии, чем все существовавшие прежде технологии производства, созданные человеком. В основном все человеческие линии сборки работают с примерно одинаковой скоростью -- они добавляют по одной составляющей части за секунду. В автомобиле, например, несколько тысяч деталей. Значит, процесс полной сборки автомобиля занимает примерно несколько часов. Пассажирский самолет состоит из шести миллионов деталей, и, чтобы его построить, нужно несколько месяцев. Но стандартная искусственная молекула состоит из десяти в двадцать пятой степени отдельных частей. Это 10.000.000.000.000.000.000.000.000 частей. В приложении к практике это число невообразимо велико. Человеческий мозг не в состоянии его даже осознать. Но расчеты показывают, что, если даже скорость сборки достигнет миллиона частей в секунду, время, которое понадобится для создания одной молекулы, будет больше, чем известное время существования мира, а именно -- три тысячи триллионов лет. В этом и заключалась основная проблема. Ее назвали проблемой срока сборки. Я сказал Рики: -- Если вы наладили промышленное производство... -- Мы сделали это. -- Значит, вы нашли решение проблемы срока сборки. -- Мы ее решили. -- Но как? -- Подожди, сейчас сам все поймешь. Большинство ученых полагали, что эту проблему можно решить, если собирать конечную молекулу из относительно крупных составляющих частей -- молекулярных фрагментов, содержащих миллиарды атомов. Таким образом время сборки, возможно, сократится до нескольких лет. Потом, при подключении частичной самосборки, можно было бы сократить общее время до нескольких часов или даже до одного часа. Но даже с учетом дальнейших усовершенствований производство коммерческих объемов продукции таким способом оставалось неразрешимой теоретической задачей. Потому что требовалось производить в час не одну молекулу, а несколько килограммов молекул. Никто и никогда не мог представить, как такое можно сделать. Мы прошли через несколько лабораторий, одна из которых выглядела как стандартная лаборатория для микробиологических или генетических исследований. В этой лаборатории я увидел Мае -- она возилась с какими-то приборами. Я начал спрашивать у Рики, зачем им понадобилась здесь микробиологическая лаборатория, но он отмахнулся от моего вопроса. Он стал нетерпелив и явно спешил. Я заметил, как он посматривает на часы. Мы подошли к последнему воздушному шлюзу. На стеклянной перегородке было написано: "Микропроизводство". Рики жестом пригласил меня идти дальше. -- Только по одному, -- сказал он. -- Больше система не позволяет. Я вошел внутрь шлюза. Прозрачная дверь закрылась у меня за спиной, рукоятки с уплотнителями прижались к стенкам, изолируя камеру. Снова ударили мощные потоки воздуха -- снизу, с боков, сверху. Я уже начал привыкать к этой процедуре. Вторая дверь открылась, и я прошел вперед, в короткий коридор, за которым виднелось просторное помещение. Я увидел яркий, сияющий белый свет -- такой яркий, что у меня заболели глаза. Рики прошел за мной, разговаривая на ходу, но я не запомнил ничего из того, что он говорил. Я не мог сосредоточиться на его словах. Я просто смотрел вокруг. Потому что теперь я оказался внутри главного помещения производственного комплекса -- в огромном закрытом пространстве без окон, похожем на гигантский ангар высотой с трехэтажный дом. А внутри этого ангара находилась невыразимо сложная конструкция, которая словно висела в воздухе и сияла, как бриллиант. День шестой. 09:12 Сначала мне трудно было понять, что я вижу, -- парящая надо мной конструкция походила на гигантского светящегося осьминога с блестящими фасетчатыми щупальцами, которые тянулись во всех направлениях, отбрасывая причудливые радужные блики на наружные стены. Только у этого осьминога было несколько рядов щупалец. Один ряд щупалец располагался внизу, всего в футе над уровнем пола. Второй ряд находился на уровне моей груди. Третий и четвертый были еще выше, над моей головой. И все они светились и ослепительно сверкали. Я заморгал, ослепленный ярким блеском. Потом, когда глаза немного привыкли, я начал различать детали. Осьминог представлял собой трехуровневую конструкцию неправильной формы, полностью составленную из кубических стеклянных модулей. Полы, стенки, потолки, лестницы -- все состояло из стеклянных кубов. Но взаимное расположение блоков было бессистемным -- как будто кто-то высыпал горкой посреди комнаты кучу прозрачных кубиков сахара. Внутри этой горки кубиков во всех направлениях тянулись щупальца осьминога. Всю конструкцию удерживала на месте целая паутина черных анодированных стоек и растяжек, но их почти не было видно из-за ослепительно ярких бликов, поэтому и казалось, что осьминог парит в воздухе. Рики улыбнулся. -- Конвергентная сборка. Архитектура фрактальная. Отлично сделано, правда? Я медленно кивнул. Теперь я смог рассмотреть некоторые подробности. То, что сперва показалось мне осьминогом, скорее напоминало по структуре сильно разветвленное дерево. Центральный прямоугольный канал шел вертикально сквозь центр помещения, а от него во все стороны ответвлялись более мелкие трубы. От этих труб-ветвей, в свою очередь, отходили еще более мелкие трубки, а от них -- еще более мелкие трубочки. Самые маленькие из них были толщиной с карандаш. Вся конструкция блестела, словно зеркало. -- Почему оно такое яркое? -- На стекле алмазное покрытие, -- пояснил Рики. -- На молекулярном уровне стекло похоже на швейцарский сыр, в нем полно пустот. И, конечно же, стекло жидкое, поэтому атомы свободно проникают сквозь него. -- Поэтому вы покрыли стекло твердой оболочкой? -- Да, пришлось. Внутри этого сияющего леса переплетенных стеклянных ветвей двигались Дэвид и Рози -- они делали заметки, подкручивали вентили, сверяясь с карманными компьютерами. Я понял, что передо мной -- гигантская линия параллельной сборки. Маленькие фрагменты молекул поступают в самые мелкие трубочки, и там к ним добавляются атомы. Потом увеличившиеся фрагменты молекулы перемещаются в более крупные трубки, где к ним снова добавляются атомы. По мере продвижения к центру конструкции молекулы постепенно увеличиваются, и, когда сборка завершается, готовые молекулы попадают в центральный ствол "дерева". -- Ты совершенно прав, -- сказал Рики. -- Это то же самое, что конвейерная линия по сборке автомобилей, только все процессы происходят на молекулярном уровне Молекулы попадают на сборочный конвейер на концах трубок, а в центре сходят с конвейера уже готовые. Мы присоединяем белковую цепочку там, метиловую группу здесь -- точно так же, как прикрепляют дверцы и колеса к автомобилям. А в результате получаем новую, искусственно созданную молекулярную структуру. Собранную в соответствии с заданными спецификациями. -- И разные ответвления... -- Собирают разные молекулы. Поэтому разные ветви выглядят по-разному. В нескольких местах щупальца осьминога проходили сквозь стальные тоннели, стянутые массивными болтами для вакуумной протяжки. В других местах кубические стеклянные конструкции были покрыты серебристой изоляцией, а поблизости располагались емкости с жидким азотом -- значит, в этих секциях поддерживалась чрезвычайно низкая температура. -- Это наши криогенные камеры, -- пояснил Рики. -- Температуры у нас не очень низкие -- может, минус семьдесят по стоградусной шкале, не больше Пойдем, я покажу тебе. Он повел меня через комплекс. Мы шли по стеклянным дорожкам, которые пронизывали всю конструкцию и тянулись между ее ветвями. В некоторых местах попадались небольшие мостики со ступеньками, под которыми проходили самые нижние ветви конструкции. Рики непрестанно говорил о всяких технических деталях -- окруженных вакуумом протоках, металлических фазовых сепараторах, сферических контрольных клапанах. Когда мы дошли до изолированного серебристым материалом куба, он открыл тяжелую дверцу, за которой оказалась маленькая комнатка, к ней примыкала еще одна. Комнатки напоминали металлические морозильные камеры В каждой дверце было по маленькому застекленному окошку. Сейчас температура внутри была комнатная. -- Здесь можно создать две разные температуры, -- сказал Рики. -- И управлять одной камерой, находясь в другой, -- хотя обычно это делается автоматически. Рики повел меня обратно, наружу, глянув по пути на часы. Я спросил: -- Мы опаздываем на какую-то встречу? -- Что? Нет-нет. Ничего подобного. Две соседние камеры были сделаны целиком из массивного металла, внутрь тянулись толстые электрические кабели. Я спросил. -- А здесь у вас электромагниты? -- Да, -- ответил Рики. -- Пульсирующие электромагниты генерируют в сердечнике магнитное поле в тридцать три тесла. Примерно в миллион раз больше магнитного поля Земли. Крякнув от усилия, он открыл стальную дверь ближайшей магнитной камеры. Я увидел большое устройство, по форме напоминающее пончик, примерно шести футов в диаметре, с отверстием по центру, шириной не больше дюйма. Мегапончик был весь покрыт трубками и толстым слоем пластиковой изоляции. Устройство удерживали на месте массивные стальные болты, которые пронизывали его насквозь, сверху донизу. -- Эта штучка крайне требовательна к охлаждению. И энергии жрет чертову уйму -- пятнадцать киловольт Требует целой минуты загрузки конденсаторов. И, конечно, мы можем использовать ее только в режиме пульсации. Если подать на нее постоянное напряжение, она просто взорвется -- ее разорвет магнитное поле, которое она сама же сгенерирует. -- Рики показал на основание электромагнита -- на красную кнопку, расположенную примерно на уровне моего колена -- Это кнопка аварийного отключения Просто на всякий случай. Можно нажать коленом, если руки заняты. Я спросил: -- Значит, вы используете мощные магнитные поля для выполнения части сборочно... Но Рики уже отвернулся и быстро зашагал к двери, и снова посмотрел на часы. Я поспешил за ним. -- Рики... -- Я еще кое-что хочу тебе показать, -- предложил он. -- Мы уже почти добрались до конца. -- Рики, все это очень впечатляет, -- сказал я, показывая на сверкающие ветви сборочного конвейера. -- Но большая часть процесса сборки проходит при комнатной температуре -- без вакуума, без криозаморозки, без магнитного поля. -- Да. Никаких особенных условий. -- Как такое возможно? Он пожал плечами. -- Ассемблерам это не нужно. -- Ассемблерам? -- переспросил я. -- Ты хочешь сказать, что у вас в этом конвейере -- молекулярные ассемблеры? -- Да. Конечно. -- И эти ассемблеры выполняют для вас весь процесс сборки? -- Конечно. Я думал, ты это понял. -- Нет, Рики, -- сказал я. -- Я совсем этого не понимаю. И мне не нравится, когда меня обманывают. Рики как будто обиделся. -- Я тебя не обманываю. Но я был уверен, что он лжет. Одно из первых, что ученые узнали о молекулярном производстве, было то, насколько феноменально труден сам производственный процесс. В тысяча девятьсот девяностом году исследователи, работавшие на компанию IBM, перемещали атомы ксенона по никелевой пластинке до тех пор, пока не сформировали из них буквы "IBM" в виде логотипа компании. Весь логотип получился размером в одну десятимиллионную дюйма, и рассмотреть его можно было только через электронный микроскоп. Но наглядная демонстрация вышла потрясающей, и на эту тему было очень много публикаций. IBM постаралась создать впечатление, что это -- материальное доказательство новой концепции, открытие двери к молекулярному производству. Однако это был всего лишь рекламный трюк, и ничего более. Потому что перемещение отдельных атомов так, чтобы они расположились в определенном порядке, -- медленная, кропотливая и чрезвычайно дорогостоящая работа. У исследователей IBM уходил целый день, чтобы разместить всего тридцать пять атомов. Никто не поверил, что таким способом можно создать совершенно новую технологию. Вместо этого многие решили, что наноинженеры со временем изобретут способ создать ассемблеры -- миниатюрные молекулярные машины, которые смогут собирать определенные молекулы точно так же, как машина по сборке шарикоподшипников собирает шарикоподшипники. Новая технология может основываться только на молекулярных машинах, которые будут собирать молекулярную продукцию. Концепция была хороша, но с ее приложением на практике возникали большие проблемы. Из-за того, что ассемблеры заведомо должны быть гораздо сложнее по структуре, чем молекулы, которые они будут собирать, попытки спроектировать и построить сами ассемблеры изначально сталкивались с непреодолимыми трудностями. Насколько мне было известно, ни в одной лаборатории во всем мире еще не сделали ничего подобного. А теперь Рики сообщает мне как бы между делом, что в "Ксимосе" создали молекулярные ассемблеры, которые теперь собирают для них молекулы. Конечно, я ему не поверил. Я всю свою жизнь занимался технологиями, и у меня выработалась способность оценивать -- что возможно, а что невозможно. Таких огромных прорывов вперед в технологиях никогда не бывало. И никогда не будет. Технологии -- это один из видов знания, и, как все знания, технологии возникают, развиваются, созревают, совершенствуются. Поверить в обратное было все равно что поверить, будто братья Райт построили ракету и полетели на Луну, а не пролетели три сотни футов над песчаными дюнами Кити-Хок. Нанотехнологии все еще находились на стадии Кити-Хок. -- Послушай, Рики, как вы на самом деле это делаете? -- спросил я. -- Технические детали не важны, Джек. -- Это еще что за свежее дерьмо? Конечно, важны! -- Джек, -- сказал он и одарил меня своей самой блистательной улыбкой. -- Ты в самом деле думаешь, что я тебя обманываю? -- Да, Рики, -- сказал я. -- Именно так я и думаю. Я посмотрел вверх, на щупальца осьминога, которые меня окружали. И на множестве стеклянных поверхностей увидел множество своих отражений. Это смущало, сбивало с толку. Пытаясь собраться с мыслями, я посмотрел вниз, себе под ноги. И заметил, что стеклянными здесь были не только дорожки, по которым мы ходили, но и некоторые части пола и нижнего, подземного этажа. Одна из таких прозрачных секций располагалась как раз неподалеку. Я пошел туда. Сквозь стекло я увидел стальные трубы и провода, проложенные ниже уровня земли. Я обратил внимание на провода, которые тянулись от склада к ближайшему прозрачному кубу, а оттуда поднимались вверх и соединялись с самыми мелкими трубочками сборочного комплекса. Я понял, что по этим трубкам в систему сборки поступает органическое сырье, из которого потом собираются нужные молекулы. Я проследил взглядом вдоль труб под полом и увидел, что они выходят из соседнего помещения. Перегородка между помещениями тоже была прозрачной. Там виднелись округлые днища больших стальных баков, на которые я обратил внимание раньше. Тех самых баков, про которые я подумал, что они похожи на маленький пивоваренный заводик. Потому что они и в самом деле были как раз тем, чем казались, -- пивоваренным заводом. Аппаратурой с управляемой ферментацией для контролируемого выращивания микроорганизмов. И тогда я понял, что это такое на самом деле. Я сказал: -- Сукин ты сын... Рики снова улыбнулся, пожал плечами и сказал: -- Ну, это целесообразно. Эти баки в соседнем помещении действительно были чанами для контролируемого выращивания микроорганизмов. Только Рики делал не пиво -- он делал микроорганизмы, и я совершенно ясно представлял, для чего они ему нужны. Не сумев создать настоящие наноассемблеры, "Ксимос" использовала бактерии, чтобы производить свои молекулы. Это была генетическая инженерия, а не нанотехнология. -- Ну, не совсем, -- сказал Рики, когда я поделился с ним своими догадками. -- Но я признаю, что мы используем гибридную технологию. В любом случае, это не так уж удивительно, правда? Это была правда. Уже около десяти лет наблюдатели предсказывали, что генетическая инженерия, компьютерное программирование и нанотехнологии постепенно сольются в одно. Все три отрасли занимались сходной -- и взаимосвязанной -- деятельностью. Не такая уж большая разница была между использованием компьютера для декодирования частей бактериального генома и использованием компьютера для того, чтобы ввести в геном бактерии новые гены, заставляя ее производить новые протеины. И не было большой разницы между созданием новой бактерии, которая сумеет производить, скажем, молекулы инсулина, и созданием искусственного микромеханического ассемблера, который сумеет производить новые молекулы. Все эти процессы происходят на молекулярном уровне. В любом случае от людей требуется создать чрезвычайно сложную систему. Создание молекул -- бесспорно, невероятно сложный процесс. Нередко молекулу представляют как последовательность атомов, сцепленных друг с другом, как детали конструктора Лего. Однако это не совсем верное представление. Потому что, в отличие от частей конструктора Лего, атомы нельзя складывать друг с другом в любой последовательности, какая придет в голову. Каждый атом в молекуле подвергается воздействию мощных локальных сил -- электрических и химических, -- и нередко положение вставленного в молекулу атома оказывается нестабильным. Под действием этих сил атом может выскочить из своего места в цепочке. Или может остаться, но повернуться под неправильным углом. Или вся молекула из-за этого может свернуться в узел. В результате молекулярное производство превращается в серию испытаний возможного и невозможного -- для того, чтобы в конце концов подобрать такое расположение атомов и групп атомов в молекуле, при котором вся структура будет стабильной и будет функционировать желаемым образом. Перед лицом всех этих трудностей невозможно игнорировать тот факт, что в природе уже существуют молекулярные фабрики, способные производить большое количество молекул -- эти фабрики называются клетками. -- К сожалению, клеточное производство не способно дать нам ожидаемый конечный результат, -- сказал Рики. -- Клетки производят для нас молекулярный субстрат -- сырье, исходный материал, -- а потом, уже с помощью нанотехнологических методов, мы собираем из этого сырья нужные молекулы. Я указал на стальные баки: -- И какие клетки вы там выращиваете? -- Тета-ди 5972, -- сказал он. -- И что это за бактерии? -- Один из штаммов кишечной палочки. Кишечная палочка -- довольно распространенная бактерия, большое количество кишечной палочки обитает в естественной природной среде, в том числе и внутри кишечника человека. Я спросил: -- А кто-нибудь подумал, что это не слишком хорошая идея -- использовать бактерии, способные существовать в организме человека? -- Вообще-то нет, -- сказал Рики. -- Честно говоря, мы об этом не думали. Нам просто нужен был хорошо изученный вид бактерий, полностью описанный в литературе. Мы отбирали промышленный стандарт. -- Э-э... -- Как бы то ни было, Джек, -- продолжал Рики, -- вряд ли с этим будут какие-то проблемы. Этот штамм не способен жить в теле человека. Тета-ди 5972 оптимизирован под разнообразные питательные среды -- чтобы удешевить стоимость его выращивания в лабораторных условиях. По-моему, эти бактерии могут расти даже на куче мусора. -- Значит, вот как вы получаете свои молекулы. Их для вас выращивают бактерии... -- Да, -- сказал Рики, -- Так мы получаем первичные молекулы. Мы производим двадцать семь разновидностей первичных молекул. Они собираются в относительно высокотемпературных условиях, при которых атомы более активны и быстрее соединяются друг с другом. -- Поэтому здесь так жарко? -- Да. Эффективность реакций максимальна при ста сорока семи градусах по Фаренгейту <147 градусов по Фаренгейту = 64 градусам по Цельсию>. При такой температуре мы с ними и работаем, чтобы поддерживать скорость рекомбинаций на максимуме. Но эти молекулы могут работать и при гораздо более низких температурах. Даже при сорока пяти--сорока градусах по Фаренгейту <40 -- 45 градусов по Фаренгейту = 4 -- 7 градусов по Цельсию> можно получить какое-то количество молекулярных комбинаций. -- И вам не нужны никакие дополнительные условия? -- спросил я. -- Вакуум? Повышенное давление? Сильное магнитное поле? Рики покачал головой. -- Нет, Джек. Мы создаем такие условия, чтобы ускорить процесс сборки, но в них нет критической необходимости. Проблема решена очень элегантно. Соединять компоненты молекул друг с другом довольно просто. -- И, соединив эти компоненты молекул вместе, вы получаете в результате молекулярные ассемблеры? -- Да. А они потом собирают те молекулы, которые нам нужны. Это в самом деле было очень умное решение -- создавать молекулярные ассемблеры с помощью бактерий. Но Рики утверждал, что ассемблеры получаются почти автоматически -- если для этого не нужно ничего, кроме высокой температуры. Зачем же тогда им понадобилась эта сложная стеклянная конструкция? -- Для повышения эффективности и разделения процесса, -- объяснил Рики. -- Мы можем одновременно создавать до девяти разных ассемблеров в разных ветвях комплекса. -- А где ассемблеры собирают конечные молекулы? -- В этом же самом сборочном комплексе. Но сначала мы их перенастраиваем Я не понял значения этого термина и покачал головой. -- Перенастраиваете? -- Это небольшое усовершенствование, которое мы разработали. Мы его уже запатентовали Понимаешь, наша система с самого начала работала правильно, но выход конечного продукта был слишком низким. Мы получали полграмма конечных молекул в час. При такой производительности на создание одной-единственной камеры потребовалось бы несколько дней. Мы никак не могли понять, в чем проблема. Конечный процесс сборки в ветвях комплекса происходил в газовой фазе. И оказалось, что молекулярные ассемблеры слишком тяжелые и тонут в такой разреженной среде. Бактерии, более легкие, плавают в следующем слое, над ассемблерами, и выбрасывают компоненты молекул, которые еще легче. Эти компоненты поднимаются кверху, выше слоя бактерий. Таким образом, ассемблеры не могли дотянуться до молекул, из которых они должны были собирать конечный продукт. Мы пытались применить различные технологии смешивания слоев, но они не давали результата. -- И что же вы сделали? -- Мы модифицировали процесс создания ассемблеров так, что у них появилось липотропное основание, с помощью которого ассемблеры могли приклеиваться к поверхности бактерий. Таким образом, ассемблеры получили гораздо лучший доступ к молекулам, и производительность немедленно возросла на пять порядков. -- Значит, теперь ваши ассемблеры прикреплены к бактериям? -- Именно. Они прикрепляются к наружной клеточной мембране. Подойдя к ближайшему компьютеру, Рики вывел на плоский жидкокристаллический экран схематическое изображение ассемблера. С виду ассемблер напоминал зубчатую шестеренку со множеством спиралевидных отростков, направленных в разные стороны, и плотным узлом атомов в центре. -- Как я уже говорил, они фрактальные, -- сказал Рики. -- Поэтому выглядят точно так же и при меньшей степени увеличения. Как говорится, у черепашки с обеих сторон -- спина, -- он засмеялся и нажал еще несколько клавиш. -- А вот посмотри, как выглядят они в сцепленном состоянии. На экране появилось новое изображение. Ассемблер был прикреплен к более крупному объекту, похожему на удлиненную подушку, -- как шестеренка, присоединенная к подводной лодке. -- Это бактерия Тета-ди, а на ней -- ассемблер, -- пояснил Рики. Пока я смотрел, к бактерии прилипло еще несколько шестеренок-ассемблеров. -- И эти ассемблеры собирают готовые камеры? -- Совершенно верно. -- Рики снова пробежал пальцами по клавиатуре. На экране появилось новое изображение. -- Это наш конечный продукт, микромашина, которую собирают ассемблеры, -- камера. Ты видел версию для кровеносной системы. Это -- пентагоновская версия, она немного больше по размеру и приспособлена для работы в воздухе. То, на что ты смотришь, -- это молекулярный вертолет. -- А где его пропеллер? -- спросил я. -- Пропеллера нет. Машина летает за счет вот этих маленьких круглых выступов, которые торчат из нее под разными углами. Это моторы. В принципе, она маневрирует, используя вязкость воздуха. -- Используя что? -- Вязкость. Воздуха, -- Рики улыбнулся. -- Это же микромашина, помнишь? Это совершенно новый мир, Джек. Какой бы революционной ни была новая технология, пентагоновские специалисты требовали от Рики конечный продукт -- а предоставить продукт он не мог. Да, они построили камеру, которую невозможно уничтожить выстрелом, и эта камера прекрасно передавала изображения. Рики объяснил, что при испытаниях в закрытом помещении камеры работали превосходно. Но на открытой местности даже малейший ветерок сдувал их, словно облако пыли, -- каковой они, собственно, и были. Инженерная группа "Ксимоса" пыталась повысить мобильность отдельных составляющих камеры, но безуспешно. А тем временем в Департаменте обороны решили, что недостатки конструкции непреодолимы, и отказались от всей наноконцепции. Контракт с "Ксимосом" закрыли. Отдел развития компании должен был найти новый источник финансирования в течение шести недель. Я спросил: -- Значит, вот почему в последние несколько недель Джулия была так озабочена поисками инвестиций? -- Да, -- сказал Рики. -- Если честно, вся эта компания может всплыть кверху брюхом еще до Рождества. -- Если только вам не удастся исправить микрокамеры, чтобы камера могла работать при ветре? -- Да, именно. Я сказал: -- Рики, я программист. Я не могу помочь в решении проблемы мобильности агентов. Это вопрос молекулярного дизайна. Это работа для инженеров, а не для программистов. -- Да, я понимаю, -- Рики немного помолчал, нахмурив брови. -- Но на самом деле мы полагаем, что программные коды могут помочь в решении. -- Коды? В решении чего? -- Джек, я хочу быть с тобой честным до конца. Мы совершили ошибку, -- сказал он. -- Но это не наша вина, клянусь. Это не мы. Это подрядчики, -- он пошел вверх по лестнице. -- Пойдем, я тебе покажу. Рики быстрым шагом направился в дальний конец помещения, туда, где я заметил открытый желтый подъемник, закрепленный у стены. Площадка подъемника была очень маленькой, и я чувствовал себя не слишком уютно из-за того, что подъемник был открытым, без кабинки. Я постарался смотреть вверх. -- Боишься высоты? -- спросил Рики. -- Признаться, да. Ничего не могу с собой поделать. -- Ну, лучше так, чем идти наверх пешком, -- Рики показал на металлическую лестницу, которая поднималась вдоль стены до самого потолка. -- Когда лифт не работает, нам приходится взбираться по этой лестнице. Я пожал плечами. -- По мне, так лучше пешком. Мы проехали на подъемнике до самого потолка, на высоту трехэтажного дома. Под потолком висела целая связка труб и проводов, а вдоль них тянулись узкие мостики из металлической сетки, чтобы рабочие могли обслуживать проводку. Я ненавидел металлическую сетку, потому что сквозь нее был виден пол -- далеко внизу. Я старался не смотреть под ноги. Нам часто приходилось низко пригибаться, чтобы пройти под свисающими проводами. Рики был вынужден громко кричать, чтобы я услышал его сквозь шум машин. -- У нас здесь буквально все! -- прокричал он. -- Кондиционеры воздуха -- вон там! Цистерны с водой для системы пожаротушения -- вот здесь! Электрические распределительные щиты -- вот там! Здесь настоящее сердце всего комплекса! Рики шел по мосткам довольно долго и наконец остановился возле большого вентилятора, примерно трех футов в диаметре, встроенного в наружную стену. -- Это третий вентилятор, -- сказал Рики, наклонившись к самому моему уху. -- Один из четырех вентиляторов, которые выводят воздух наружу. А теперь посмотри на вот эти слоты вдоль корпуса вентилятора и на квадратные коробки, закрепленные в них. Видишь? Это пакеты фильтров. Микрофильтры смонтированы последовательно, один за другим, в несколько слоев, чтобы предотвратить попадание любого загрязнения с фабрики в окружающую среду. -- Я вижу... -- Это теперь ты их видишь! -- сказал Рики. -- К сожалению, именно на этом вентиляторе подрядчики забыли установить фильтры. Собственно, они даже слоты под них не нарезали, поэтому строительная комиссия не заметила, что чего-то не хватает. Был подписан акт о приемке здания, и мы начали здесь работать. И мы выбрасывали в атмосферу непрофильтрованный воздух. -- Сколько времени? Рики прикусил губу. -- Три недели. -- И все три недели производство работало на полную мощность? Он кивнул. -- По приблизительным подсчетам, мы выбросили в окружающую среду около двадцати пяти килограммов загрязнений. -- И что это за загрязнения? -- Да всего понемногу. Мы не знаем, что именно туда попало. -- Значит, вы выбрасывали кишечную палочку, ассемблеры, готовые молекулы -- все? -- Вот именно. Но мы не знаем, в каких пропорциях. -- А пропорции имеют значение? -- Возможно. Скорее всего, да. Рики все больше волновался, выкладывая мне все это. Он кусал губы, чесал голову, старался не смотреть мне в глаза. Я не мог понять, в чем дело. В промышленном производстве выброс пятидесяти фунтов неочищенных отходов -- вполне обычное дело. Пятьдесят фунтов грязи запросто поместится в среднюю спортивную сумку. Если только отходы не токсичны и не радиоактивны -- а здесь ничего подобного не было, -- такое малое их количество не имеет никакого значения. Я сказал: -- Рики, ну и что с того? Эти частицы разнесло ветром по пустыне на сотни миль. Со временем солнечный свет или космическое излучение их уничтожат. Они разложатся, рассеются. Через несколько часов или несколько дней от них не останется и следа. Правильно? Рики пожал плечами. -- Вообще-то, Джек, получилось совсем не... И в это мгновение включился сигнал тревоги. Сигнал был негромкий -- просто мелодичное настойчивое попискивание. Но при первых же звуках Рики подскочил на месте. Он побежал по мосткам, грохоча каблуками по металлической сетке, -- к ближайшему компьютеру, вмонтированному в стену. В углу монитора находилось окошко состояния. В нем вспыхивала красным цветом надпись: "Вторжение ПВ-90". Я спросил: -- Что это значит? -- От чего-то сработала сигнализация периметра. -- Рики отцепил с пояса рацию и сказал: -- Винс, заблокируй нас. Рация захрипела. -- Мы заблокированы, Рики. -- Подними давление. -- Давление на пять фунтов выше базовой отметки. Добавить еще? -- Нет. Оставь на этом уровне. Уже получена визуализация? -- Пока еще нет. -- Черт! Рики прикрепил рацию обратно на пояс и начал быстро набирать что-то на клавиатуре. На экране открылось с полдюжины м