ленно осознавал, что произошло несчастье. На мгновение он напряженно застыл, потом взял ее голову в руки, подвигал туда-сюда, пытаясь пробудить ее, перед тем как окончательно высвободиться. Даже глядя на его спину, можно было почувствовать его ужас. Он действовал медленно, словно в трансе. Короткими шагами он бесцельно походил по комнате, туда, потом сюда. Видимо, пытался собраться с духом и решить, что делать дальше. Каждый раз смотря все заново, я чувствовал нечто новое. Первые несколько раз я чувствовал напряжение, потом оно сменилось почти сексуальным чувством. Потом я стал более сосредоточенным, более анализирующим. Словно отошел в сторону, отодвинулся от монитора. И в конце концов вся последовательность событий, казалось, разбилась перед моими глазами на отдельные элементы, тела совершенно потеряли свою человеческую сущность, превратились в абстракции, в элементы обстановки, двигаясь и перемещаясь в темном пространстве зала. Тереза сказала: "Эта девушка больна." "Похоже." "Она жертва. И он тоже." "Может быть." Мы снова следили. Но я больше не понимал, за чем мы наблюдаем. Наконец я сказал: "Давай дальше, Тереза." x x x Мы прокручивали сцену до некоторой точки на счетчике ленты, а потом отматывали назад. Мы просматривали в этом режиме часть ленты, а потом шли дальше. Когда мы двинулись вперед, почти сразу случилось нечто особенное. Мужчина перестал расхаживать и резко посмотрел в сторону, словно увидел или услышал что-то. "Другой?", спросил я. "Наверное." Она показала на мониторы. "Это то самое место на лентах, где тени кажутся не совпадающими. Теперь мы знаем, почему." "Что-то стерли?" Она прогнала ленту назад. На мониторе бокового обзора мы видели, как мужчина посмотрел в направлении выхода. У него был вид, словно он увидел кого-то. Однако, он не казался испуганным или виноватым. Она увеличила изображение. Мужчина превратился просто в силуэт. "Вы что-то различаете, верно?" "Верно, профиль." "И что там?" "Я слежу за линией челюсти. Вот, видите? Челюсть движется. Он разговаривает." "Разговаривает с тем другим?" "Или сам с собой. Но он наверняка оглянулся. А теперь, видите? У него вдруг появилась новая энергия." Мужчина двигался по конференц-залу. Его поведение стало целенаправленным. Я вспомнил, какой запутанной казалась мне эта часть, когда я видел ее прошлой ночью на полицейской станции. Но с пятью камерами все стало довольно ясно. Мы точно видели, что он делает. Он подобрал трусики с пола. Потом он наклонился над мертвой девушкой м снял с нее часы. "Не слабо", сказал я, "он забрал ее часы." Мне в голову пришла лишь одна причина: на часах была надпись. Мужчина положил часы и трусики в карман и повернулся уходить, когда изображение снова замерло. Тереза остановила ленту. "В чем дело?", спросил я. Она показала на один из пяти мониторов. "Вот", сказала она. Она смотрела на вид сбоку. Он показывал вид конференц-зала из атриума. В углу экрана я увидел призрачный силуэт. Угол зрения и освещение были как раз таковы, что его можно было разглядеть. Это был другой. Третий. Он подошел ближе и теперь стоял в центре атриума, глядя на убийцу в конференц-зале. Изображение третьего полностью отражалось в стекле. Однако, было слабым. "Вы сможете его вытащить?" "Попытаюсь", ответила она. Работа началась. Она настукивала команды декомпозиции изображения. Она увеличивала контрастность и четкость. Изображение пошло полосами, стало уплощенным. Она вернулась назад и попробовала по-другому. Увеличила. Сплошное мучение. Но мы почти-что могли сделать опознание. Почти, но не совсем. "Кадр вперед", сказала она. Кадры один за другим щелкали вперед. Изображение мужчины попеременно становилось резче, смазанней, снова резче. И наконец мы ясно его увидели. "Ни фига", сказал я. "Вы знаете, кто это?" "Да", ответил я, "это Эдди Сакамура." ( После этого дело пошло гораздо быстрее. Мы вне всякого сомнения узнали, что ленты были обработаны и личность убийцы изменена. Мы смотрели, как убийца вышел из зала и направился к выходу, бросив на мертвую девушка взгляд сожаления. Я спросил: "Как они смогли изменить лицо убийцы всего за несколько часов?" "У них имеется весьма изощренное матобеспечение", ответила она. "Самое передовое в мире. Японцы заметно прибавили в софтвере. Скоро они перегонят американцев и в этой области, как уже превзошли в компьютерах." "Значит, они сделали это с помощью лучших, чем у вас программ?" "Даже с самым лучшим софтвером пытаться это сделать -- большая дерзость. А японцы -- люди не дерзающие. Поэтому, я подозреваю, что работа не была настолько трудной. Убийца большую часть времени провел, целуя девушку, либо находясь в тени, и мы не видели его лица. Думаю, что мысль сменить саму личность пришла к ним довольно поздно, когда они увидели, что стоит изменить лишь один единственный кусочек -- здесь, где он приходит мимо зеркала." В зеркале я четко различил лицо Эдди Сакамуры. На руке, протянутой к стене, виднелся шрам. "Видите", сказала она , "если они изменили здесь, все остальное сойдет и даже во всех камерах. Это золотая возможность и они ею воспользовались. Так мне кажется." Но мониторах Эдди Сакамура прошел мимо зеркала в тень. Она вернула ленту назад. "Посмотрим-ка." Она выбрала отражение в зеркале и увеличивала лицо, пока оно не распалось на блоки. "Ага!", сказала она. "Видите пикселы? Видите регулярность? Кто-то здесь провел ретуширование. Здесь, на щеке, где тень под глазом. Нормально всегда есть некая нерегулярность на краю двух серых шкал. А здесь линия выровнена. То есть, она была исправлена. Дайте-ка посмотреть..." Изображение отъехало вбок. "Да!, здесь тоже." Множество блоков на экране. Я не понимал, на что она смотрит. "Что это?" "Его правая рука, где шрам. Видите, шрам был добавлен, об этом можно судить по конфигурации пикселов." Я не видел, но верил ей на слово. "Кто же тогда настоящий убийца?" Она покачала головой. "Трудно определить. Мы искали отражения -- и не нашли. Есть еще одна процедура, которую я еще не пробовала, потому что она легче всего, но ее так же и легче всего изменить. Это поиск деталей в тенях." "Поиск чего?" "Деталей в тенях. Можно попробовать интенсифицировать изображение в темных областях картинки, в тенях и силуэтах. Там может оказаться место, где хватает окружающего света, чтобы получить узнаваемое лицо. Мы можем попробовать." Энтузиазма по поводу перспектив она явно не выражала. "Думаете, сработает?" Она пожала плечами. "Скорее всего, нет. Но попробовать можно. Это все, что нам осталось." "Окей", сказал я, "давайте попробуем." Она начала перематывать ленты к началу и Эдди Сакамура зашагал спиной мимо зеркала в конференц-зале. "Подождите-ка", сказал я, "а что там после зеркала? Мы не смотрели эту часть." "Я раньше смотрела. Он зашел под козырек и ушел в сторону лестницы." "Давайте все же посмотрим." "Хорошо." Лента побежала вперед. Эдди Сакамура живо пошел к выходу. Лицо мелькнуло в зеркале. Чем больше я его видел, тем сильнее этот момент казался фальшивым. Чувствовалось даже, что к его движениям была добавлена небольшая пауза, крошечная задержка. Чтобы облегчить нам опознание. Убийца прошел в темный пассаж, ведущий к лестнице, которая находилась вне зоны видимости где-то за углом. Дальняя стена была светлее и он вырисовывался силуэтом. Однако, в силуэте не хватало различимых деталей, он был совершенно темным. "Нет", сказала она. "Я помню эту часть. Здесь ничего не найдешь, слишком темно. Куронбо. Как называли меня. Черный человек." "Мне казалось, вы можете работать с тенями." "Могу, но не в этом месте. В любом случае я уверена, что эта часть ретуширована. Они понимали, что мы станем исследовать эту секцию ленты по обе стороны от зеркала. И понимали, что мы возьмем пиксельный микроскоп и просканируем каждый кадр. Поэтому они очень тщательно исправили эту зону. И зачернили тени этого человека." "Окей, но даже так..." "Стоп!", вдруг воскликнула она. "А это что?" Изображение застыло. Я видел очертания убийцы, идущего в сторону дальней белой стены, знак выхода горел над его головой. "Похоже на силуэт." "Да, но что-то здесь не так." Она медленно пустила ленту назад. Наблюдая, я сказал: "Мачиган-но уми ошете кудосани." Это фразу я выучил в одном из учебников. Она улыбнулась во тьме. "Мне надо помочь вам с вашим японским, лейтенант. Вы спрашиваете меня, нет ли здесь ошибки?" "Да." Правильно говорить уму, а не уми. Уми- это океан. Уму означает, что вы спрашиваете меня о чем-то -- да или нет. И да -- мне кажется, что здесь может быть ошибка." Лента продолжала крутиться назад, силуэт убийцы двигался спиной к нам. Она удивленно выдохнула. "Здесь есть ошибки. Трудно поверить. Вы видите теперь?" "Нет", сказал я. Она пустила для меня ленту вперед. Я следил, как удалялся силуэт человека. "Вот, видите теперь?" "Извините, нет." Она заговорила чуть раздраженным тоном: "Обратите внимание на плечо. Следите за плечом. Видите, оно поднимается и опускается с каждым шагом, очень ритмично, и вдруг... Вот! Вы заметили?" Я, наконец-то, заметил. "Кажется, силуэт подпрыгнул. И стал немного больше." "Да, точно. Стал больше скачком." Она покрутила настройку. "Заметно больше, лейтенант. Они попробовали смазать скачок на шаге, чтобы выглядело не так подозрительно. Но не слишком-то получилось, все равно заметно." "И что это значит?" "Это значит, что они весьма самонадеянны", ответила она гневным голосом. Я все не понимал, почему. Поэтому, спросил. "Да, это меня злит", сказала она, увеличивая изображение и шустро работая одной рукой. "Потому что они совершили непростительную ошибку: они думали, что мы будем невнимательны, что мы не пробьемся. Они думали, что мы не разумны. Что мы не японцы." "Но..." "О, как я их ненавижу..." Изображение двигалось, перемещалось. Она теперь сконцентрировалась на очертаниях головы. "Вам знакомо имя Такешита Нобору?" Я спросил: "Это промышленник?" "Нет, Такешита был премьер-министром. Несколько лет назад он пошутил по поводу визита американских моряков на военном корабле. Он сказал, что Америка ныне такая бедная, что ребята-морячки не могут позволить себе сойти на берег, чтобы насладиться Японией: для них все слишком дорого. Он сказал, что они вынуждены оставаться на корабле и заражать друг друга СПИДом. Большая шутка в Японии." "Так и сказал?" Она кивнула. "Если бы я была американкой и кто-нибудь сказал такое мне, я увела бы корабль, сказала японцам, чтобы они шли на фиг и сами платили за свою оборону. А вы и не знали, что Такешита сказал такое?" "Нет..." "Американские новости!" Она покачала головой. "Так-то вот!" Она заработала яростно и быстро. Пальцы летали по клавишам, изображение прыгало, теряло определенность. "Мать-перемать!" "Полегче, полегче, Тереза." "Твою мать, полегче! Сейчас мы победим!" Она передвинулась на силуэт головы, выделила его, потом просмотрела кадр за кадром. Я увидел место, где изображение скачком увеличилось. "Видите, вот склейка", сказала она. "Вот где измененное изображение вернулось к оригинальному. Начиная отсюда на ленте первоначальный материал. Теперь от нас уходит настоящий убийца." Силуэт двигался к дальней стене. Она продолжала просматривать кадр за кадром. Потом абрис начал изменять форму. "А-а. Окей. Боже, как я на это надеялась..." "Что это?" "Он бросает последний взгляд. Оглядывается на комнату. Видите? Голова поворачивается. Вот его нос, а теперь нет носа, потому что он совсем повернулся. Теперь он смотрит на нас." Силуэт был густо черным. "Тут прорва работы. Смотрите." Еще больше нажатий кнопок. "Все детали изображения здесь есть", сказала она. "Это похоже на передержку в фотографии. Подробности зафиксированы, но видеть их мы еще не можем. Вот так... Теперь чуть увеличим. Теперь я получу детали теней... Вот!" В одно внезапное волнующее мгновение темный силуэт прояснился, стена позади вспыхнула ярко-белым, создав вокруг головы что-то вроде гало. Темное лицо стало светлее и в первый раз мы увидели его ясно и определенно. "Ха, это белый", разочарованно сказала она. "Боже мой!", сказал я. "Вы знаете, кто это?" "Да", ответил я. Черты лица были искажены от напряжения, губы сдвинуты в нечто подобное оскалу. Но узнать человека можно было безошибочно. Я смотрел в лицо сенатору Джону Мортону. ( Я откинулся на спинку стула, уставившись на замершее изображение. Я слышал жужжание машин, слышал, как где-то в темноте лаборатории вода капает в ведра, слышал, как рядом со мной дышит Тереза, дышит глубоко и сильно, словно бегун, завершивший дистанцию. Я сидел тут и просто пялился на экран. Все стало на место, словно головоломка, сама собой собравшаяся перед моими глазами. Джулия Янг: У нее есть бойфренд, который много путешествует. Она всегда в разъездах: Нью-Йорк, Вашингтон, Сиэтл... там она с ним встречается. Она его безумно любит. Дженни с телестудии: У Мортона молодая подружка, которая заездила его до сумасшествия. Он ревнует. Какая-то молодая девушка. Эдди: Она любит причинять хлопоты, эта девушка. Любит устраивать переполох. Дженни: Я уже почти шесть месяцев вижу эту девушку на вечеринках с разными типами из Вашингтона. Эдди: Она какая-то больная. Ей нравится боль. Дженни: Мортон возглавляет финансовый комитет сената, тот, где идут слушания о продаже МайкроКон. Охранник Коул в баре: У них большие шишки в кармане. Они ими владеют. Мы теперь не можем их победить. И Коннор: Кто-то хочет, чтобы расследование закончилось. Хотят, чтобы мы сдались. И, наконец, Мортон: Значит, ваше расследование формально завершено? "Черт", сказал я. Она спросила: "Кто он?" "Сенатор." "Ого." Она взглянула на экран. "А почему о нем так заботятся?" "У него мощные позиции в Вашингтоне. И я думаю, он может многое сделать относительно продажи одной компании. Наверное, есть и другие причины." Она кивнула. Я спросил: "Можно напечатать эту картинку?" "Нет. У нас нет оборудования для твердых копий, лаборатория не может себе этого позволить." "Тогда что же мы можем сделать? Мне надо что-то унести с собой." "Могу сделать вам Поляроид", сказала она. "Не слишком класс, но пока сойдет." Она начала расхаживать по лаборатории, спотыкаясь в темноте. Наконец, она вернулась с камерой, близко придвинулась к экрану и сняла несколько копий. Стоя в голубом свете мониторов, мы ждали, пока они проявятся. "Спасибо", сказал я. "За всю вашу помощь." "Пожалуйста. И мои извинения." "За что?" "Вы, наверное, думали, что убийцей окажется японец." Я понял, что она имеет в виду себя, и не ответил. Снимки потемнели. Они были хорошего качества, изображение четкое. Я сунул их в карман, почувствовал там что-то твердое и вытащил. "У вас японский паспорт?", спросила она. "Это не мой. Это паспорт Эдди." Я снова сунул его в карман. "Мне надо идти", сказал я. "Надо найти лейтенанта Коннора." "Ладно." Она снова повернулась к мониторам. "А что вы будете делать?", спросил я. "Останусь и еще поработаю." Я оставил ее, вышел через заднюю дверь и пошел наружу по темному коридору. x x x Мигая от яркого дневного света, я прошел к платному телефону и позвонил Коннору. Он был в машине. "Где вы?", спросил я. "Снова в отеле?" "В каком отеле?" "Четыре Времени Года", ответил Коннор. "Это отель сенатора Мортона." "Что вы там делаете?", спросил я. "Вы знаете, что..." "Кохай", сказал он. "Не забыл, что мы на открытой линии? Вызови себе такси и встречай меня на бульваре Вествуд 1430. Встречаемся там через двадцать минут." "Но что..." "Больше никаких вопросов." И он отключился. x x x Я смотрел на здание на бульваре Вествуд 1430. У него был невыразительный коричневый фасад, просто дверь с написанным краской номером. По одну сторону находился магазин французской книги, по другую -- часовая мастерская. Я поднялся по ступенькам и постучал в дверь. Под номером виднелась небольшая надпись по-японски. Никто не откликнулся, поэтому я открыл дверь и оказался в элегантном крошечном баре суши. Для посетителей было всего четыре места. Коннор был один и сидел в уголке. Он помахал мне. "Поздоровайся с Имае. Он -- лучший повар суши в Лос-Анджелесе. Имае-сан, Сумису-сан." Шеф кивнул и улыбнулся. Он положил что-то на стойку передо мной. "Коре-о додзо, Сумису-сан." Я сел: "Домо, Имае-сан." "Хай." Я взглянул на суши. Что-то вроде розовой рыбьей икры с сырым яичным желтком сверху. Мне подумалось, что выглядит еда отвратительно. Я повернулся к Коннору. Он сказал: "Коре-о табетакото арукаи?" Я покачал головой: "Извините, я не понимаю." "Тебе надо поработать над своим японским ради новой подружки." "Какой подружки?" Коннор сказал: "Я-то думал, ты станешь благодарить меня. Я оставил тебя с нею на все время." "Вы имеете в виду Терезу?" Он улыбнулся. "Ладно, шутки в сторону. Лучше я спрошу, ты знаешь, из чего это?" Он указал на суши. "Нет, не знаю." "Перепелиное яйцо и икра лосося", сказал он. "Хороший протеин. Энергия. Тебе она нужна." Я спросил: "Для чего?" Имае вмешался: "Будешь сильным для подружки." И он захохотал. Потом что-то быстро сказал по-японски Коннору. Коннор ответил и оба хорошо посмеялись. "Что забавного?", спросил я. Но мне хотелось сменить тему, поэтому я попробовал рыбу в суши. Если преодолеть слизистую консистенцию, то на самом деле очень хорошо. Имае спросил: "Ну, как?" "Очень хорошо", сказал я, попробовал вторично и повернулся к Коннору: "Знаете, что мы нашли в тех лентах? Это просто невероятно." Коннор поднял руку. "Пожалуйста. Тебе следует научиться японскому способу расслабляться. Всему свое место. Оаисо онегаи шимасу." "Хай, Коннор-сан." Шеф-повар суши представил счет и Коннор отсчитал деньги. Он поклонился и они быстро поговорили по-японски. "Мы уже уходим?" "Да", сказал Коннор. "Я уже поел, а ты, мой друг, не можешь позволить себе опаздывать." "Куда?" "К бывшей жене, забыл? Нам лучше теперь направиться в твою квартиру и встретиться с ней." x x x Я снова повел машину. Коннор глядел в окно. "Как вы догадались, что это Мортон?" "Я не догадывался", сказал Коннор. "По крайней мере, до сегодняшнего утра. Но уже прошлой ночью мне стало ясно, что ленты изменены." Я вспомнил все усилия, что пришлось затратить Терезе и мне, все увеличения и просмотры, все манипуляции с изображениями. "Вы хотите сказать, что поняли все сразу, как только взглянули на ленту?" "Да." "Каким образом?" "Там была допущена одна ослепительная ошибка. Вспомни, когда ты встретил Эдди на вечеринке, у него был шрам на руке." "Да, похожий на старый ожог." "На какой руке он был?" "На какой руке?" Я нахмурился, припоминая встречу. Эдди ночью в кактусовом садике курит сигареты и щелчком их выбрасывает. Эдди нервно крутится. Держит сигарету. Шрам был... "На левой руке", сказал я. "Верно", сказал Коннор. "Но шрам был и на ленте", возразил я. "Вы его ясно видели, когда он прошел мимо зеркала. Он на секунду притронулся рукой к стене..." Я запнулся. На ленте он касался стены правой рукой. "Бог ты мой", сказал я. "Да", сказал Коннор. "Они допустили ошибку. Наверное, перепутали, что отражение, а что нет. Мне кажется, они просто работали в большой спешке, не смогли вспомнить, на какой руке шрам, и просто добавили его наугад. Такие ошибки случаются." "Значит, прошлой ночью вы увидели, что шрам не на той руке..." "Да. И сразу понял, что ленты подделаны", сказал Коннор. "Надо было, чтобы ты подготовился к анализу лент утром. Поэтому я послал тебя в департамент, чтобы ты нашел место, где можно поработать над лентой, а сам поехал домой спать." "Но вы позволили арестовать Эдди. Почему? Вы же знали, что Эдди не был убийцей." "Иногда надо позволять игре идти своим чередом", сказал Коннор. "Мы, очевидно, должны были создать впечатление, что продолжаем считать Эдди убийцей девушки." "Однако, погиб невинный", сказал я. "Я бы не называл Эдди невинным", сказал Коннор. "Эдди в дерьме по шею." "А сенатор Мортон? Как вы узнали, что убийца -- Мортон?" "Я не знал, пока он не позвал нас на маленькую встречу сегодня. Там он себя выдал." "Как?" "Он говорил гладко. Но тебе стоит подумать, что же он сказал на самом деле", сказал Коннор. "Вклиниваясь меж всей словесной шелухой, он три раза спросил, закончено ли наше расследование. И он еще спросил, имеет ли убийство какое-нибудь отношение к МайкроКон. Если задуматься, то это очень странный вопрос." "Почему странный? У него много контактов, господин Ханада, например, другие. Он нам сам их назвал." "Нет", сказал Коннор, качая головой. "Если отмести всю чепуху, то сенатор Мортон при разговоре все время размышлял вслух: Окончено ли наше расследование? И можно ли его связать с МайкроКон? Потому что я хочу изменить свою позицию относительно продажи МайкроКон." "Ну, и что?..." "Но он так и не объяснил ключевой вопрос: почему он изменил свою позицию." "Он же сказал нам, почему", возразил я. "У него нет поддержки, всем вокруг наплевать." Коннор протянул ксерокопию. Я взглянул. Это была страница газеты. Я вернул ее. "Расскажите сами, я за рулем." "Здесь интервью сенатора Мортона газете "Вашингтон Пост". Он повторяет свою точку зрения на МайкроКон. Продавать компанию -- против интересов национальной обороны и американской конкурентоспособности. В общем, трепотня. Такова была его позиция в четверг утром. В четверг вечером он присутствует на приеме В Калифорнии. В пятницу утром оказалось, что у него другой взгляд на МайкроКон. Продажа стала прекрасной. А теперь, скажи мне, почему?" "Боже мой", сказал я. "Что мы будем делать?" Потому что в работе полицейского есть определенные нюансы. В некоторые моменты до тебя доходит, что ты всего лишь коп, и весьма низко расположен на социальной лестнице. И ты весьма неохотно трогаешь людей, близких к власти. Ибо все будет гнусно. Все выйдет из-под контроля. И тебе дадут по заднице. "Что нам делать?", повторил я. "Все по порядку", сказал Коннор. "Там не твой дом?" x x x Микроавтобусы TV выстроились вдоль улицы. Стояло несколько седанов с надписями "Пресса" за ветровыми стеклами. Толпа репортеров теснилась перед дверью в мою квартиру и вытянулась вдоль улицы. Я не увидел свой бывшей жены. "Продолжай ехать, кохай", сказал Коннор. "Доезжай до конца квартала и сверни вправо." "Зачем?" "Я недавно позволил себе позвонить в офис прокурора округа. И устроил твою встречу с женой в парке." "Да?" "Подумалось, что так будет лучше для всех." Я свернул за угол. Хемптон-парк примыкал к начальной школе. В этот час дети носились снаружи, играя в бейсбол. Я медленно двигался по улице, высматривая место для парковки, и миновал седан. На пассажирском месте мужчина курил сигарету. Женщина за рулем барабанила пальцами по баранке. Это была Лорен. Я припарковал машину. "Подожду здесь", сказал Коннор. "Удачи." ( Она всегда предпочитала бледные цвета и надела бежевый костюм и кремовую шелковую блузку. Светлые волосы были зачесаны назад. Никаких драгоценностей. Сексуальная и деловая одновременно, ее особый талант. Мы пошли по дорожке на краю парка, глядя на детей, играющих в мяч. Никто из нас ничего не сказал. Приехавший с ней мужчина остался в машине. Кварталом дальше мы видели прессу, кучковавшуюся возле моего дома. Лорен посмотрела на меня и сказала: "Боже мой, Питер. Не могу себе поверить, в самом деле не могу. Это нечестно. Ты равнодушен к моему положению." Я спросил: "А кто же им сказал?" "Не я!" "Но кто-то же сказал. Кто-то им сказал, что ты придешь в четыре часа." "Что ж, это не я." "Просто так уж случилось, что ты при полном параде." "Утром я была в суде." "Ладно, все прекрасно." "Да чтоб тебя, Питер!" "Я сказал, ладно." "Трахнутый детектив!" Она повернула и мы пошли обратной дорогой. Уходя от прессы. Она вздохнула. "Послушай", сказала она, "давай попробуем быть цивилизованными." "Окей." "Я не знаю, как тебя угораздило ввязаться в это дерьмо, Питер. Извини, но дело идет к тому, что тебе откажут в опеке. Я не могу позволить, чтобы моя дочь воспитывалась в подозрительном окружении. Не могу позволить. Мне приходится думать о своем положении. О своей репутации в офисе." Лорен всегда была озабочена внешней стороной. "Почему же в подозрительном окружении?" "Почему? Растление малолетних -- исключительно серьезное обвинение, Питер." "Не было же растления малолетних." "Старые обвинения могут быть подняты вновь." "Ты же все знаешь об этих обвинениях", сказал я. "Ты была моей женой. Ты знаешь об этом все." Она упрямо ответила: "Мишель надо проверить." "Хорошо, но проверка будет отрицательной." "На данной стадии мне все равно, что покажет проверка. Дело закрутится дальше, Питер. Я хочу, чтобы тебя лишили опеки. Ради моего спокойствия." "О, боже ты мой." "Да, Питер." "Ты же не знаешь, что такое воспитывать ребенка. Это отнимет слишком много времени у твоей карьеры." "У меня нет выбора, Питер. Ты не оставил мне выбора." Теперь она заговорила, как долгая страдалица. Мученичество всегда было ее сильной стороной. Я сказал: "Лорен, ты же знаешь, что старые обвинения фальшивы. Ты просто пускаешь их в ход, потому что тебе позвонил Вильгельм." "Он звонил не мне. Он позвонил помощнику прокурора. Он позвонил моему боссу." "Лорен." "Извини, Питер. Ты сам виноват во всем." "Лорен." "Да, именно так." "Лорен, это очень опасно." Она резко рассмеялась. "И это ты говоришь! Думаешь, я не знаю, как это опасно, Питер. Мне могут оторвать задницу!" "О чем ты говоришь?" "А ты как думаешь, о чем я говорю, сукин ты сын?", с яростью сказала она. "Я говорю о Лас Вегасе!" Я молчал. Я совершенно не мог понять, куда она клонит. "Слушай", сказала она. "Сколько раз ты был в Лас Вегасе?" "Только раз." "И в тот раз, когда поехал, ты сильно выиграл?" "Лорен, ты все об этом знаешь..." "Да, знаю. Ясное дело, знаю. А как по времени соотносятся эти два события: твоя поездка и большой выигрыш в Лас Вегасе с обвинением против тебя в растлении малолетних? Неделя разницы? Две недели?" Так вот оно что. Она беспокоится, что кто-нибудь свяжет два этих события, что это как-то будет прослежено. И что это как-то заденет ее. "Тебе надо было еще раз поехать в прошлом году." "Я был занят." "Если ты помнишь, Питер, я говорила, чтобы пару лет ты ездил регулярно. Чтобы завелась привычка." "Я был занят. Надо было воспитывать ребенка." "Что ж", покачала она головой, "а теперь мы стоим здесь." Я спросил: "А в чем проблема? Этого же никогда не вычислят." Тут она по-настоящему взорвалась: "Не вычислят? Они уже это вычислили! Они уже знают это, Питер. Я уверена, они уже говорили с Мартинесами или Эрнандесами, или как там звали эту пару?" "Но они, наверное, не смогут..." "Ради бога! Ты думаешь, как кто-то получает работу по связям с японцами? Как ты получил свою работу, Питер?" Я нахмурился и стал вспоминать. Это было больше года назад. "В департаменте повесили объявление о работе и записывали кандидатов..." "Да, а дальше что?" Я задумался. Дело в том, что я не слишком был убежден, что назначение прошло административно. Я всего только подал заявление на эту работу и совсем забыл о нем, пока все не решилось где-то за сценой. В те дни я был занят. Работа в отделе прессы весьма лихорадочная. "Я объясню тебе, что произошло", сказала Лорен. "Шеф специальной службы департамента делает окончательное определение кандидатов, консультируясь с представителями азиатской общины." "Может быть, это правда, но я не вижу..." "А знаешь, как долго представители азиатской общины просматривали список кандидатов? Три месяца, Питер. Достаточно долго, чтобы о людях в списке узнать все. Все. Они знают все, от размера ворота твоей рубашки до твоего финансового положения. И поверь мне, они знают об обвинениях в растлении детей. И о твоей поездке в Лас Вегас. И они смогут связать их вместе. Да кто угодно сможет связать это." Я хотел было запротестовать, но вспомнил, что несколько раньше говорил Рон: они теперь следят и за бэкхоулом. Она сказала: "Ты стоишь здесь и плетешь мне, что не знаешь, как это работает? Что ты не обращал внимания на процесс? Боже, Питер, не надо. Ты прекрасно понимал, что значит работа связного: ты хотел денег. Как и любой другой, кто имеет дела с японцами. Ты знаешь, как они устраивают такие сделки. Для каждого что-нибудь находится. Ты получил кое-что. Департамент получил кое-что. Шеф получил кое-что. Обо всех позаботились. А взамен они подобрали именно того, кого хотели в качестве связника. Они знают, что имеют к тебе ключик. А теперь у них есть ключик и ко мне. И все оттого, что ты не поехал в свой чертов Лас Вегас в прошлом году, а сколько я тебе говорила?" "И поэтому ты хочешь отобрать опеку Мишель?" Она вздохнула: "Мы просто сейчас играем свои роли." Она взглянула на часы и посмотрела в сторону репортеров. Я видел, что ей не терпится, что она хочет встретиться с прессой и произнести речь, которую уже заготовила. У Лорен всегда наличествовало сильное чувство драмы. "Ты уверена, что такова твоя роль, Лорен? Потому что, все идет к тому, что в ближайшие несколько часов все станет очень гнусно. И тебе не захочется быть во все это вовлеченной." "Я уже вовлечена." "Еще нет." Я достал из кармана один снимок и показал ей. "Что это?" "Видеокадр с лент службы безопасности Накамото, снятый прошлой ночью во время убийства Черил Остин." Она прищурилась над снимком: "Ты разыгрываешь меня?" "Нет." "И ты на такое пойдешь?" "Так надо." "Ты хочешь арестовать сенатора Мортона. Да ты сошел со своего трахнутого ума!" "Может быть." "Ты не сможешь этого сделать. И знаешь, что не сможешь. В конечном счете, Мишель это только повредит." На это я ничего не ответил. И обнаружил, что она нравится мне все меньше. Мы шли по дорожке, а ее каблуки-гвоздики стучали по асфальту. Наконец она сказала: "Питер, если ты настаиваешь на продолжении этого безрассудного курса действий, тогда я ничего не могу поделать. Как твой друг, я советую тебе не делать этого. Но если ты настаиваешь, то я ничем не могу тебе помочь." Я не ответил. Ждал и смотрел на нее. В ярком солнечном свете я видел, что у нее начали появляться морщины. Я видел темные корни ее волос. Пятнышко помады на зубах. Она сняла темные очки и посмотрела на меня тревожными глазами. Потом повернулась и снова взглянула в сторону прессы. Очки она крутила в руке. "Если это действительно произойдет, Питер, я думаю, что мне, наверное, лучше взять день отпуска и пусть события идут своим чередом." "Хорошо." "Ты ясно понимаешь: я не откладываю в сторону свои опасения, Питер?" "Понимаю." "Но я не думаю, что вопрос об опеке Мишель должен смешиваться с еще какой-то сумасшедшей историей." "Конечно, нет." Она снова надела солнечные очки. "Я сочувствую тебе, Питер. Правда. Одно время у тебя было многообещающее будущее в департаменте. Я знаю, что тебя намечали для работы в аппарате шефа. Но ничто не спасет тебя, если ты решишься на такое." Я улыбнулся: "Что ж." "У тебя есть что-то, кроме фотографических улик?" "Не думаю, что следует рассказывать тебе слишком много подробностей." "Потому что, если у тебя имеются только фотографические улики, то дело развалится, Питер. Прокурор к ним даже не притронется. Фотографические свидетельства больше не котируются. Их слишком легко состряпать и суды это знают. Если у вас есть только снимки типа, совершающего убийство, то это не покатит." "Посмотрим." "Питер", сказала она. "Ты потеряешь все. Работу, карьеру, ребенка, все. Проснись, не делай этого." Она пошла к своей машине. Я пошел рядом. Мы ничего не говорили. Я ожидал, что она спросит, как Мишель, но она не спросила. Не удивительно, ей было над чем подумать. Наконец мы дошли до машины и она направилась к месту водителя. "Лорен." Она смотрела на меня поверх автомобиля. "Давай ничего не станем предпринимать еще двадцать четыре часа, окей? Никаких хорошо просчитанных звонков никому." "Не беспокойся", сказала она. "Я ничего не видела и не слышала. Откровенно говоря, я хотела бы никогда ничего не слышать о тебе." Она села в машину и отчалила. Глядя, как она уезжает, я чувствовал, как мои плечи осели и напряжение оставило меня. И не только потому, что мне удалось сделать то, что я хотел -- отговорить ее на некоторое время. Не только поэтому. Что-то, наконец, окончательно ушло. ( Коннор поднялся со мной по черному ходу в мою квартиру, избежав прессы. Я рассказал ему, что произошло. Он пожал плечами. "Для тебя это новость -- как подбираются связные?" "Ага. Наверное, я никогда об этом не задумывался." Он кивнул: "Так обычно и происходит. Японцы весьма искусны в налаживании того, что они называют стимулами. Первоначально у департамента были опасения, чтобы посторонние вмешивались и говорили, каких офицеров выбирать. Но японцы сказали, что с ними просто консультировались. Что их рекомендации не будут никого связывать. И намекнули, что некоторое их влияние на выбор связных имеет смысл." "Угу..." "И чтобы показать, насколько они доброжелательны, предложили вклад в фонд помощи офицерам всего департамента." "И сколько там было?" "Кажется, полмиллиона. А шефа пригласили съездить в Токио и дать рекомендации по системе учета преступности. Трехнедельная поездка. С недельной остановкой на Гавайях. И масса паблисити, что шеф любит." Мы дошли до площадки второго этажа и повернули на третий. "Вот так", сказал Коннор, "к тому времени, когда все кончилось, департаменту стало довольно трудно игнорировать рекомендации азиатской общины. Слишком многое стояло на кону." "Я чувствую, что хочу все бросить", сказал я. "Такая возможность есть всегда", проворчал он. "А кстати, ты отшил свою жену?" "Бывшую жену. Она четко ухватывает ситуацию. Лорен из тех существ, кто весьма тонко чувствует политическую ситуацию. Но мне пришлось ей сказать, кто убийца." Он пожал плечами. "В следующую пару часов она не многое сможет сделать." Я сказал: "Но как же со снимками? Она говорит, что снимки не годятся для суда. И Сандерс твердил то же самое: время фотографических улик миновало. У нас имеются какие-то другие улики?" "Я работаю над этим", сказал Коннор. "И, кажется, у нас все в порядке." "Как?" Коннор пожал плечами. Мы подошли к черному ходу в мою квартиру. Я открыл дверь и мы вошли в кухню. Она была пуста. Я прошел коридором до прихожей. В квартире стояла тишина. Двери в гостиную были закрыты. Но отчетливо доносился запах сигаретного дыма. Моя домоправительница Элен стояла у окна прихожей и смотрела вниз на репортеров. Услышав нас, она повернулась. Казалась, она испугалась. Я спросил: "Мишель в порядке?" "Да." "Где она?" "Играет в гостиной." "Я хочу посмотреть." Элен сказала: "Лейтенант, вначале мне надо кое-что вам сказать." "Не беспокойтесь", сказал Коннор, "мы уже знаем." Он толкнул дверь в гостиную. И я получил самый большой шок в своей жизни. ( Джон Мортон сидел в кресле гримера на телевизионной студии. Салфетка подоткнута за воротничок, девушка пудрила ему лоб. Стоя рядом, помощник Вудсон говорил: "Вот как они рекомендуют уладить это дело." И он передал Мортону факс. "Основная линия", продолжил Вудсон, "что иностранные инвестиции взбадривают Америку. Он притока иностранных денег Америка становится сильнее. Америке надо многому научиться у Японии." "А мы не учимся", мрачно сказал Мортон. "Ну, это всего лишь довод", сказал Вудсон. "Это устойчивая позиция, и то, как Марджори ее оформила, воспринимается не как изменение позиции, а скорее как уточнение вашей предыдущей точки зрения. Это может пойти, Джон. Не думаю, что возникнет много вопросов." "А вопрос вообще возникнет?" "Похоже, да. Я сказал репортерам, что вы готовы к дискуссии о модификации вашей позиции по МайкроКон. Что теперь вы поддерживаете продажу." "Кто задаст вопрос?" "Скорее всего Фрэнк Пирс из "Таймс"." Мортон кивнул: "Это хорошо." "Ага, у него деловая ориентация. Все должно пойти прекрасно. Вы можете поговорить о свободных рынках, о честной торговле. О б угрозах национальной безопасности. Все такое." Девушка-гримерша закончила работу и Мортон поднялся с кресла. "Сенатор, извините, что беспокою вас, но не могу ли я получить ваш автограф?" "Конечно", сказал он. "Это для моего сына." "Конечно", повторил он. Вудсон сказал: "Джон, у нас есть черновой монтаж клипа, если вы хотите посмотреть. Очень сыро, и вы, наверное, сделаете какие-то замечания. Я устрою просмотр для вас в соседней комнате." "Сколько времени у меня есть на это?" "Девять минут до эфира." "Прекрасно." Он направился к двери и увидел нас. "Добрый вечер, джентльмены", сказал он. "Я вам зачем-то нужен?" "Короткий разговор, сенатор", сказал Коннор. "Мне надо взглянуть на клип", сказал Мортон. "Потом мы сможем поговорить. Но у меня останется всего пара минут..." "Олл райт", сказал Коннор. Мы проследовали за ним в другую комнату, из которой внизу была видна студия. Там под бежевой надписью НОВОСТИ трое репортеров листали свои заметки и пристраивали микрофоны. Мортон уселся перед телевизором и Вудсон вставил кассету. Мы увидели клип, снятый ранее днем. Внизу кадра бежало время. Клип открывался целеустремленным сенатором Мортоном, шагающим по площадке для гольфа. Основная мысль заключалась в том, сто Америка утеряла свою экономическую конкурентоспособность, и что нам надо вернуть ее. "Настала время всем нам собраться вместе", говорил Мортон на экране монитора. "Всем, от наших политиков в Вашингтоне, до наших лидеров в бизнесе и производстве, от учителей до детей, собраться всем. Нам надо оплатить наши счета и сократить государственный дефицит. Нам надо увеличить сбережения. Нам надо улучшить наши дороги и наше образование. Нам необходима государственная политика сбережения энергии -- ради нашей окружающей среды, ради легких наших детей и ради нашей глобальной конкурентоспособности." Для завершающего пассажа камера придвинулась ближе к лицу сенатора. "Некоторые утверждают, что мы вступили в новую эру глобального бизнеса", говорил он. "Говорят, что больше не имеет значения, где расположены компании или где именно производятся товары. Что идеи национальной экономики старомодны и устарели. Этим людям я отвечу: Япония так не думает. Германия так не думает тоже. Наиболее преуспевающие страны в сегодняшнем мире проводят сильную национальную политику энергосбережения, контроля за импортом, поощрения экспорта. Они подпитывают свою индустрию, защищают ее от нечестной конкуренции извне. Бизнес и государство работают вместе и заботятся о собственном народе и его рабочих местах. И эти страны живут лучше Америки, потому что их экономическая политика соответствует реальному миру. Их политика работает. Наша -- нет. Мы живем отнюдь не в идеальном мире, и пока так продолжается, Америке лучше смотреть правде в лицо. Нам следует выстроить свой собственный фирменный твердолобый экономический национализм. Нам надо лучше заботиться об американцах. Потому что никто другой не станет этого делать. Я хочу выразиться определенно: индустриальные гиганты -- Япония и Германия -- не являются причинами наших проблем. Эти страны бросают вызов Америке в новой реальности -- и от нас зависит посмотреть в лицо этим реальностям и встретить их экономический вызов с поднятой головой. Если мы сделаем так, наша великая страна вступит в эру беспрецедентного процветания. Но если мы продолжим поступать как ныне, болтать древние пошлости о свободной рыночной экономике, нас ожидает бедствие. Выбор за вами. Присоединяйтесь ко мне и выбирайте встречу с новыми реалиями, выбирайте построение лучшего экономического будущего для американского народа." Экран опустел. Мортон откинулся на стуле: "Когда это пойдет в эфир?" "Стартуем через девять недель. Тестовый прогон в Чикаго, присоединяем группы опроса, потом какие-нибудь модификации, потом в июле -- национальный съезд." "Много после МайкроКон..." "О, да." "Окей, хорошо, сделано." Вудсон забрал ленту и покинул комнату. Мортон повернулся к нам. "Ну? Чем могу помочь?" Коннор подождал, пока дверь закроется. Потом он сказал: "Сенатор, что вы можете рассказать нам о Черил Остин?" x x x Наступила тишина. Мортон посмотрел на каждого из нас. На его лице было озадаченное выражение: "Черил Остин?" "Да, сенатор." "Я не уверен, что знаю, кто..." "Да, сенатор", сказал Коннор. И вручил Мортону часы. Женские, золотые, фирмы Ролекс. x x x "Где вы это взяли?", спросил Мортон. Теперь его голос был низким и ледяным. В дверь постучала и заглянула женщина: "Шесть минут, сенатор." И она закрыла дверь. "Вы не знаете ее?", спросил Коннор. "Вы даже не взглянули на внутреннюю сторону. На надпись." "Где вы это взяли?" "Сенатор, мы хотим, чтобы вы рассказали нам о ней." Он достал из кармана прозрачный пакет и положил на стол рядом с Мортоном. В пакете лежала пара черных женских трусиков. "Мне нечего сказать вам, джентльмены", сказал Мортон. "Совершенно нечего." Коннор достал из кармана видеоленту и положил рядом с пакетом. "Это лента с одной из пяти различных камер, которые записали инцидент на сорок шестом этаже. Ленты были фальсифицированы, но из них все еще можно извлечь изображение того, кто был с Черил Остин." "Мне нечего сказать", повторил Мортон. "Ленты могли быть отредактированы, а потом отредактированы еще раз. Они ничего не значат. Это все ложь и безосновательные обвинения." "Извините, сенатор", сказал Коннор. Мортон встал и начал расхаживать по комнате. "Я хочу объяснить вам, джентльмены, тяжесть обвинений, которые вы выдвигаете. Ленты могут быть фальсифицированы. Ленты, о которых идет речь, хранились в японской корпорации, которая, и это можно доказать, желает оказывать на меня давление. Что бы на этих лентах не показывалось, я уверяю вас, они не выдержат скрупулезного исследования. Общественность четко станет рассматривать это, как попытку очернить имя одного из немногих американцев, который желает поднять голову против японской угрозы. И, насколько это касается меня, вы двое -- просто пешки в руках иностранных сил. Вы не понимаете последствий своих действий. Вы выдвигаете наносящие ущерб обвинения без всяких доказательств. У вас нет свидетелей ни для чего, что бы ни случилось. На самом деле, я бы сказал..." "Сенатор." Голос Коннора был мягок, но настойчив. "Перед тем, как вы продолжите и скажите что-то такое, о чем станете потом сожалеть, взгляните, пожалуйста вниз, в студию. Вам надо там кое-кого увидеть." "Что вы имеете в виду?" "Просто посмотрите, сенатор. Пожалуйста." Гневно фыркнув, Мортон подошел к окну и взглянул вниз в студию. Я тоже посмотрел. И увидел репортеров, крутящихся в своих креслах и перебрасывающихся шутками в ожидании, когда они начнут задавать вопросы. Увидел модератора, поправляющего галстук и прикрепляющего микрофон. Увидел рабочего, протиравшего сверкающую надпись "НОВОСТИ". А в углу, стоящего точно там, где мы сказали ему стоять, я увидел знакомую фигуру с руками в карманах, смотрящую в нашу сторону. Это был Эдди Сакамура. ( Конечно, Коннор все сразу вычислил. Когда он открыл дверь в гостиную и увидел мою дочь, сидящую на ковру и играющую с Эдди Сакамурой, он даже не моргнул, а просто произнес: "Хелло, Эдди. Удивляюсь, как долго ты сюда добирался." "Я сижу здесь целый день", ответил Эдди. Он говорил обеспокоенно. "Вы, парни, никто из вас сюда не приходит. Я сижу и жду. Ел сэндвичи с Шелли. У вас милая девочка, лейтенант. Очень шустрая." "Эдди смешной", сказала дочка. "Папка, он курит!" "Вижу", ответил я, ощущая себя тупым тугодумом. Я все никак не мог понять. Дочка подошла и подняла руки: "Возьми меня, папка." Я поднял ее. "Очень милая девочка", сказал Эдди. "Мы сделали ветряную мельницу, видите?" Он крутнул лопасти конструктора. "Работает!" Я сказал: "Мне казалось, что ты умер." "Я-то?", засмеялся он. "Нет, это не я умер. Это Танака умер. И разгрохал мою машину." Он пожал плечами. "С Феррари мне не везет." "Танаке тоже", заметил Коннор. Я спросил: "Танаке?" Мишель сказала: "Папка, я посмотрю "Золушку"?" "Не сейчас", сказал я. "Почему Танака оказался в машине?" "Паникер", ответил Эдди. "Очень нервный тип. Может, и виновный тоже. Должно быть, он перепугался. Я не знаю наверняка." Коннор сказал: "Ты и Танака забрали ленты." "Да, конечно. Сразу после. Ишигуро сказал Танаке: забери ленты. Поэтому Танака их забрал. Но я знал Танаку, поэтому тоже пошел. Танака повез их в какую-то лабораторию." Коннор кивнул: "А кто поехал в Империал Армс?" "Я знаю только, что Ишигуро послал каких-то людей все очистить, но не знаю кого." "А ты направился в ресторан." "Да, конечно. Потом на вечеринку к Роду. Ноу проблем." "А как же с лентами, Эдди?" "Я говорю вам: Танака их забрал. Но я не знаю куда. Он исчез. Он работал на Ишигуро, на Накамото." "Понятно", сказал Коннор. "Но он забрал не все ленты, правда?" Эдди криво ухмыльнулся: "Хей." "Сколько штук забрал ты?" "Ну, всего одну. Просто по ошибке, понимаете. Завалялась в кармане." Он улыбнулся. Мишель сказала: "Папка, я посмотрю канал Диснея?" "Конечно", сказал я и поставил ее на пол. "Элен тебе поможет." Дочка убежала. Коннор продолжал говорить с Эдди. Последовательность событий медленно прояснялась. Танака ушел с лентами и в какой-то момент вечера, очевидно, понял, что одной не хватает. Он сообразил, рассказал об Эдди и заявился к нему домой, чтобы забрать пропавшую ленту. Он прервал развлекуху Эдди с девушками и потребовал ленту назад. "Я не знаю наверняка, но после того, как поговорил с вами, я вычислил, что они хотят подставить меня. У нас с Танакой вышел большой спор." "А потом заявилась полиция. Пришел Грэм." Эдди медленно кивнул. "И Танака-сан врезался в стену. Хей! Несчастный япошка." "И он тебе все рассказал..." "Да, капитан. Он проболтался довольно быстро." "А взамен ты ему сказал, где находится пропавшая лента." "Конечно. В моей машине. Я отдал ему ключи. Поэтому он там и оказался: У него были ключи. Танака пошел в гараж, забирать ленту. Патрульные внизу приказали ему остановиться. Он завел машину и погнал. Я видел, как он ехал, Джон. Мчался, как бешеный." Поэтому, когда машина врезалась в ограждение, ее вел Танака. Именно Танака и сгорел в машине. Эдди объяснил, что он спрятался в кустах за плавательным бассейном и дождался, когда все уйдут." "Замерз там, как собака", сказал он. Я спросил у Коннора: "И вы все это знали?" "Я догадывался. В сообщении о катастрофе говорилось, что тело обгорело так сильно, что даже очки расплавились." Эдди сказал: "Я не ношу очки." "Верно", сказал Коннор. "Но все-таки на следующий день я попросил Грэма проверить. В доме Эдди он не нашел никаких очков. Так что в машине не мог быть Эдди. На следующий день, когда мы пришли в дом Эдди, я послал патрульных проверить все номера машин, запаркованных на улице. И в самом деле: желтый седан Тойота, стоявший неподалеку, был зарегистрирован на имя Акиро Танака." "Ха, очень хорошо", сказал Эдди, "очень умно." Я спросил: "А где ты был все это время?" "В доме Джасмин. Очень красивый дом." "Кто такая Джасмин?" "Рыжуха. Очень красивая девушка. И джакудзи принял тоже." "Но почему ты пришел сюда?" Мне ответил Коннор: "Ему надо было -- у тебя его паспорт." "Верно", сказал Эдди. "А меня была ваша карточка, вы сами мне ее дали. Там домашний адрес и телефон. Мне же нужен мой паспорт, лейтенант. Теперь мне надо уматывать. Поэтому я пришел сюда и стал ждать. И черт побери, понаехали все эти репортеры и камеры. Поэтому я держался ближе к полу и играл с Шелли." Он закурил сигарету, нервно повернулся. "Так что же вы скажете, лейтенант? Как насчет того, чтобы вернуть мой паспорт? Нецутуку. Никакого вреда. Я ведь все равно мертв. Окей?" "Не сейчас", сказал Коннор. "Ну, не надо, Джон." "Эдди, вначале тебе надо сделать маленькое дельце." "Какое дельце? Я хочу смотаться, капитан." "Всего одно дельце, Эдди." x x x Мортон глубоко вздохнул и отвернулся от окна в студию. Я восхищался его самообладанием. Он казался совершенно спокойным. "Похоже", сказал он, "что мое право выбора в данный момент несколько сократилось." "Да, сенатор", согласился Коннор. Он вздохнул. "Понимаете, это был несчастный случай, на самом-то деле." Коннор сочувственно кивнул. "Я не знаю, что такое с ней было", сказал Мортон. "Она была, конечно, красивой, но чего-то в ней не хватало... не хватало. Я встретился с нею совсем недавно, четыре-пять месяцев назад. Подумал, что она милая девушка. Из Техаса, свежая. И все было... ну, как оно бывает. Это просто происходит. Она умела что-то возбудить внутри тебя. Это было просто сумасшествие. Неожиданность. Я начал все время думать о ней. Я не мог... она звонила мне, когда я был в поездках. Она каким-то образом узнавала, когда я был в поездках. И очень скоро я уже не мог сказать, чтобы она ушла. Не мог. Казалось, у нее всегда были деньги, всегда был билет на нужный самолет. Она была безумной. Иногда она превращала меня в берсерка. Словно была моим... ну, я не знаю, демоном. Когда она оказывалась рядом, все менялось. Просто безумие какое-то. Мне надо было прекратить с нею встречаться. Я фактически почувствовал, что ей кто-то платит. Кто-то оплачивает все ее расходы. Кто-то все о ней и обо мне знает. Боб предупреждал меня. Черт, все в офисе предупреждали меня. И, наконец, я сделал это -- порвал с нею. Все кончилось. Но когда я пришел на прием, там была она. Дьявольщина..." Он покачал головой. "Это просто так случилось. Боже мой, какая каша." В дверь просунула голову девушка. "Две минуты, сенатор. Если вы готовы, вас просят спуститься." Мортон сказал нам: "Вначале я хочу покончить с этим." "Конечно", ответил Коннор. x x x Его самообладание было потрясающим. Сенатор Мортон полчаса вел телевизионное интервью с тремя репортерами без следа какого-либо напряжения или дискомфорта. Он улыбался, шутил, отпускал остроты. Словно у него совершенно не было проблем. В одном месте он сказал: "Да, это правда, что Британия и Голландия каждая имеют большие инвестиции в Америке, чем японцы. Но мы не можем игнорировать реальности целенаправленной враждебной торговли, как она практикуется японцами -- когда бизнес и правительство устраивают запланированную атаку на определенные сегменты американской экономики. Британцы и голландцы не действуют подобным образом. Мы не теряем в пользу этих стран наши базисные отрасли промышленности. Однако, многие из них мы уже отдали японцам. Это существенная разница -- и большая причина для беспокойства." Он добавил: "И конечно, если бы мы захотели купить голландскую или английскую компанию, то мы смогли бы это сделать. Но мы не можем купить японскую компанию." Интервью продолжалось, но никто не спрашивал о МайкроКон. Поэтому он спровоцировал этот вопрос и в ответ на совершенно другой сказал: "Американцы должны иметь право критиковать японцев без того, чтобы нас называли расистами или оскорбителями. У каждой страны есть конфликты с другими странами. Это неизбежно. Наши конфликты с Японией должны обсуждаться в дружеской атмосфере, без этих гнусных эпитетов. Моя оппозиция продаже МайкроКон называлась расистской., однако она не имеет к этому ни малейшего отношения." Наконец, один репортер спросил его о продаже МайкроКон. Мортон помолчал, потом наклонился вперед. "Как вы знаете, Джордж, я с самого начала был противником продажи компании МайкроКон. И остаюсь противником. Для американцев настало время предпринять шаги для сохранения активов нашей нации. Ее земельных богатств, ее финансовых активов и ее интеллектуальных ресурсов. Продажа МайкроКон неразумна. Моя оппозиция сохраняется. Поэтому мне доставляет удовольствие заявить: только что я узнал об отзыве заявки Акаи Керамикс на покупку МайкроКон Корпорэйшн. Я думаю, что это наилучшее решение. Я аплодирую Акаи за чувствительность, проявленную к этому вопросу. Продажа не состоится. И я очень этому рад." Я спросил: "Что? Заявка отозвана?" Коннор ответил: "Думаю, что сейчас да." x x x Когда интервью подходило к концу, Мортон был весел. "Так как меня характеризуют, как относящегося к Японии весьма критически, позвольте мне высказать свое восхищение определенному моменту. В японском характере имеется чудесная беззаботная часть, которая проявляется в самых необычных ситуациях. Вы, вероятно, знаете, что перед самой смертью монахи секты дзен обычно пишут стихотворение. Это весьма традиционная форма искусства и знаменитые стихотворения все еще цитируются много сот лет спустя. Поэтому можете себе представить, какое напряжение испытывает монах-дзен, когда осознает, что близится смерть и все ждут, что он выдаст великое стихотворение. Целыми месяцами он думает только о б этом. Однако, мое любимое стихотворение написано монахом, смертельно уставшим от такого давления. Вот оно." И он прочитал стихотворение: Вот рождение, И сразу смерть. Есть стихотворение, Нет стихотворения -- Один хрен. Все репортеры захохотали. "Поэтому не относитесь ко всем этим японским делам чересчур серьезно", сказал Мортон. "Это еще одно качество, которому полезно научиться у японцев." x x x В конце интервью Мортон пожал руки трем репортерам и вышел из кадра. Я увидел, что в студии появился Ишигуро с очень красным лицом. На японский манер он со свистом втягивал воздух сквозь зубы. Мортон весело сказал: "А-а, Ишигуро-сан. Я вижу, вы услышали новость." И он хлопнул его ладонью по спине. Сильно. Ишигуро рассерженно сказал: "Я исключительно разочарован, сенатор. Теперь дела пойдут не хорошо." Очевидно, он был в ярости. "Эй", сказал Мортон. "Что вы знаете? Все это сплошное дерьмо." "У нас было с вами соглашение", прошипел Ишигуро. "Да, было", сказал Мортон. "Но с вашей стороны, вы его не придерживались, не так ли?" Сенатор подошел к нам и сказал: "Предполагаю, вы хотите, чтобы я сделал заявление. Позвольте мне снять грим, и потом мы продолжим." "Олл райт", сказал Коннор. Мортон удалился в сторону гримерной. Ишигуро повернулся к Коннору и сказал: "Тотемо тайхенна кото-ни наримашита-не." Коннор сказал: "Я согласен, это трудно." Ишигуро прошипел сквозь зубы: "Покатятся головы." "Ваша первой", ответил Коннор. "Со-омова накаи." Сенатор шел по лестнице, идущей на второй этаж. К нему подошел Вудсон, придвинулся ближе и что-то пошептал. Сенатор обнял его за плечи. Пару ступенек они прошли вместе. Потом сенатор стал подниматься один. Ишигуро мрачно сказал: "Конна хадзуя наката-но ни." Коннор пожал плечами: "Боюсь, у меня вы не найдете сочувствия. Вы пытались нарушить законы страны и теперь у вас возникнут большие трудности. Эрайкото-ни наруйо, Ишигуро-сан." "Мы еще посмотрим, капитан." Ишигуро повернулся и холодно посмотрел на Эдди. Тот пожал плечами и сказал: "Эй, у меня нет проблем! Понимаешь, что я хочу сказать, земляк? Теперь все проблемы -- твои." И он засмеялся. Менеджер этажа, тяжеловесная женщина, с наушниками и микрофоном, подошла и спросила: "Кто из вас лейтенант Смит?" Я отозвался. "Вам звонит мисс Асакума. Можете поговорить там." Она показала в уголок, где стояли легкие кресла и кушетка на фоне утреннего городского горизонта. Рядом с креслом я увидел мигающий телефон. Я подошел, сел в кресло и поднял трубку: "Лейтенант Смит." "Хай, это Тереза", сказала она. Мне понравилось, как она произнесла свое имя. "Слушайте, я просмотрела оставшуюся часть ленты, самый ее конец. И мне кажется, может возникнуть проблема." "Да? Проблема какого рода?" Я не сказал ей, что Мортон уже сознался. Я взглянул через сцену. Сенатор уже поднялся по ступенькам, его не было видно. Помощник Вудсон с удивленным выражением на бледном лице расхаживал туда-сюда у подножья лестницы. Он нервно поправил пояс, нащупав его под пиджаком. Потом я услышал, как Коннор воскликнул: "А, черт!", и стремглав бросился через студию бежать к ступенькам. Я удивленно встал, положил трубку и последовал за ним. Пробегая мимо Вудсона, Коннор бросил ему: "Сукин сын!", и помчался вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Я бежал сразу за ним и расслышал, как Вудсон пробормотал что-то вроде: "Я должен был это сделать..." Когда мы добежали до площадки второго этажа, Коннор крикнул: "Сенатор!" И тогда мы услышали один единственный короткий звук выстрела. Он был негромкий, словно кресло упало. Но я знал, что это настоящий револьверный выстрел. Ночь вторая ( Солнце садилось на секитей -- сад камней. Тени скал рябили на концентрических кругах выровненного песка. Я сидел и разглядывал рисунок. Коннор был где-то внутри, и все смотрел телевизор. Я слышал слабо доносящиеся новости. Конечно, дзеновский храм обязан в своем помещении иметь телевизор. Я начал привыкать к подобным противоречиям. Но мне больше не хотелось смотреть TV. За последний час я достаточно насмотрелся, чтобы понять, как это событие хочет обыграть масс-медиа. Сенатор Мортон последнее время находился в состоянии сильного стресса. Его семейная жизнь испытывала трудности -- сын-подросток недавно был арестован за вождение в нетрезвом виде после несчастного случая, в котором другой подросток был серьезно ранен. Прошел слух, что дочь сенатора совершила аборт. Миссис Мортон недоступна для комментариев, хотя репортеры стоят возле семейного дома в Арлингтоне. Все сотрудники аппарата сенатора согласны, что в последнее время он находился под громадным давлением, пытаясь сбалансировать семейную жизнь и предстоящее выдвижение в кандидаты на пост президента. Сенатор был сам не свой: был мрачен и отчужден, и, как говорит один из сотрудников "казалось, что у него какие-то личные неприятности." Никто не ставил под сомнение душевное здоровье сенатора, однако сенатор Доулинг сказал, что Мортон "в последнее время стал несколько фанатичнее относительно Японии, что, вероятно, указывает на напряжение, в котором он находился. Похоже, Джон не думал, что далее возможно какое-то сосуществование с Японией, и, конечно, все мы сознаем, что какого-то взаимопонимания нам надо достичь. Наши страны ныне слишком связаны. К несчастью, никто из нас не осознавал, под каким напряжением он на самом деле находился. Джон Мортон был скрытным человеком." Я следил, как скалы в садике становятся золотыми, потом красными. Монах-дзен, американец по имени Билл Харрис, подошел и спросил, не хочу ли я чаю, или, может быть, коки. Я ответил, нет. Он ушел. Заглянув внутрь, я увидел мерцающий голубой свет экрана. Коннора видно не было. Я снова повернулся к скалам садика. Первый выстрел не убил сенатора Мортона. Когда мы пинком вышибли дверь ванной комнаты, он стоял, пошатываясь, и кровь текла у него по шее. Коннор крикнул: "Не надо!", но Мортон сунул револьвер в рот и выстрелил снова. Вторая пуля оказалась смертельной. Револьвер выпрыгнул из его рук и завертелся на кафельном полу ванной комнаты. Он остановился у моих туфель. На стенах масса крови. Люди начали пронзительно кричать. Я повернулся и в дверном проеме увидел гримершу, которая прижимала руки к лицу и вопила во все горло. Когда появились медики, вначале им пришлось успокаивать ее. Коннор и я оставались на месте, пока из дивизиона не прислали Боба Каплана и Тони Марша. Их назначили детективами по этому делу, и мы были вольны уходить. Я сказал Бобу, что мы дадим показания, когда он захочет, и мы ушли. Я обратил внимание, что Ишигуро уже ушел, И Эдди Сакамура тоже. Это обеспокоило Коннора. "Чертов Эдди", сказал он. "Куда он делся?" "Бог его знает", ответил я. "У Эдди проблема", сказал Коннор. "Какая проблема?" "Ты не заметил, как он вел себя с Ишигуро? Он был слишком самоуверен", сказал Коннор. "Чересчур самоуверен. Он должен бояться, а не боится." Я пожал плечами. "Вы же сами говорили, что Эдди чокнутый. Кто знает, почему он делает то, что делает?" Я устал от этого дела и устал от бесконечный японских нюансов Коннора. Я сказал, что думаю -- Эдди, вероятно, вернется в Японию. Или, как он говорил раньше, уедет в Мексику. "Надеюсь, что ты прав", сказал Коннор. Мы пошли к заднему выходу с телестанции. Коннор сказал, что хочет скрыться, прежде чем появится пресса. Мы сели в свою машину и поехали. Он показывал дорогу в центр-дзен. И с тех пор мы находимся здесь. Я позвонил Лорен, но в офисе ее не было. Я позвонил в лабораторию Терезе, но линия была занята. Я позвонил домой, и Элен сказала, что с Мишель все прекрасно, а все репортеры ушли. Она спросила, не хочу ли я, чтобы она осталась и накормила Мишель обедом. Я ответил утвердительно и сказал, что, может быть, вернусь домой поздно. А потом весь следующий час я смотрел телевизор. Пока не расхотел его больше смотреть. x x x Было почти темно. Песок стал пурпурно-серым. Я закостенел от долгого сидения на одном месте, становилось прохладно. Включился мой пейджер. Сообщение из дивизиона. А, может, от Терезы. Я встал и вошел внутрь. На экране телевизора сенатор Стивен Роу выражал соболезнование опечаленной семье и говорил о том, что сенатор Мортон был в состоянии сильного стресса. Сенатор Роу говорил, что заявка Акаи не отозвана. Продажа, насколько известно Роу, состоится, и теперь не будет какой-либо серьезной оппозиции. "Хм-м", сказал Коннор. "Продажа возобновилась?", спросил я. "Похоже, она и не отменялась." Коннор явно был встревожен. "Вы не одобряете продажу?" "Я тревожусь по поводу Эдди. Он так петушился. Вопрос в том, что теперь будет делать Ишигуро?" "Какая разница?" Я устал. Девушка мертва, Мортон мертв и продажа состоится. Коннор покачал головой. "Вспомни-ка, что на кону", сказал он. "Ставки громадны. Ишигуро обеспокоен не подлым мелким убийством или даже стратегической покупкой какой-то высокотехнологичной компании. Ишигуро обеспокоен репутацией Накамото в Америке. У корпорации Накамото громадное присутствие в Америке и она хочет, чтобы это присутствие было еще громаднее. А Эдди может повредить ее репутации." "Как?" Он покачал головой. "Я не знаю в точности." Мой пейджер снова включился. Я позвонил. Это был Фрэнк Эллис, дежурный офицер в штабквартире дивизиона на сегодняшний вечер. "Эй, Пит", сказал он. "Мы получили вызов для специальной службы. Сержант Мэтловски звонит снизу со стоянки задержанных машин. Он просит помощи в языке." "Что еще там?", спросил я. "Говорит, что у него там пять японцев, требующих позволения осмотреть разбитый автомобиль." Я нахмурился. "Какой автомобиль?" "Да какой-то Феррари. Преследование на большой скорости. По-видимому, здорово побитый: от удара развалился, а потом загорелся. Сегодня утром тело вырезали автогеном. Но японцы все таки настаивают на инспекции машины. Мэтловски из бумаг не может понять, позволено на нее кому-то смотреть или нет. И он не понимает по-японски. Один японец заявляет, что он родственник погибшего. В общем, не хочешь ли ты пойти туда и все уладить?" Я вздохнул. "Разве я сегодня на вызовах? Я уже был вчера ночью." "Ну, в общем, на посту все-таки ты. Ты, кажется, поменялся сменами с Алленом." Я смутно припомнил. Я действительно поменялся сменами с Джимом Алленом, чтобы он смог сводить своего парнишку на хоккей. Я договаривался неделю назад, но это казалось вестью из моего далекого прошлого. "Окей", сказал я, "улажу." Я пошел к Коннору сказать, что уезжаю. Он выслушал историю и вдруг вскочил на ноги: "Конечно! Конечно! О чем я думал! Черт побери!" Он шлепнул кулаком по ладони. "Поехали, кохай." "Мы едем на стоянку?" "На стоянку? Ни в коем случае!" "Тогда куда же мы едем?" "О черт побери, какой я дурак!", сказал он, уже направляясь к машине. Я заторопился за ним. x x x Как только я остановился перед домом Эдди Сакамуры, Коннор выпрыгнул из машины и понесся вверх по ступенькам. Я запарковался и побежал за ним. Небо было глубокого синего цвета. Стояла почти ночь. Коннор перепрыгивал через ступеньку. "Я виноват", сказал он. "Надо было догадаться раньше. Мне следовало понять, что это означает." "Что что означает?", спросил я. На самом верху лестницы я слегка запыхался. Коннор рывком открыл дверь. Мы вбежали внутрь. В гостиной все было в точности так, как я видел ее в последний раз, когда днем стоял здесь и разговаривал с Грэмом. Коннор быстро пробежался по комнатам. В спальне лежал открытый чемодан. Пиджаки от Армани и Библос валялись на постели, ожидая упаковки. "Идиот-недомерок", сказал Коннор. "Ему вообще не следовало возвращаться сюда." Снаружи светились огни плавательного бассейна. По потолку ходила зеленая световая рябь. Коннор направился наружу. x x x Тело плавало в воде лицом вниз, темным силуэтом выделяясь в центре светящегося зеленоватого прямоугольника. Коннор взял шест и подтолкнул Эдди к дальнему краю. Мы вытащили его на бетонный бордюр. Тело было синим и холодным, уже начиная коченеть. Никаких следов насилия видно не было. "Они позаботились об этом", сказал Коннор. "О чем?" "Чтобы ничего видно не было. Но я уверен, мы найдем доказательства." Он достал маленький фонарик и посветил в рот Эдди. Потом проверил его соски и гениталии. "Так и есть. Вот, видишь ряды красных точек? Здесь, здесь и здесь, на боковой поверхности бедра..." "Защелки-крокодилы?" "Да. Для электрошоковой катушки. Черт побери!", сказал Коннор. "Почему он мне не сказал? Все это время, пока мы ехали от тебя на телестанцию, чтобы увидеться с сенатором. Тогда он мог бы хоть что-то сказать. Он мог бы сказать мне правду." "О чем?" Коннор не ответил. Он погрузился в собственные мысли. Потом вздохнул. "Знаешь, в конце концов мы все-таки просто гайджины. Чужаки. Даже в его отчаянном положении мы исключаемся. И в любом случае, он не сказал бы нам, потому что..." Он замолк. И уставился на труп. Потом снова столкнул тело в воду. Оно медленно поплыло. "Пусть кто-то другой заполняет бумаги", сказал Коннор, вставая на ноги. "Нам нет нужды оказаться теми, кто нашел тело. Это не важно." Он смотрел, как Эдди дрейфует к центру бассейна. Голова слегка опущена в воду, пятки торчат на поверхности. "Он мне нравился", сказал Коннор. "Он оказывал мне услуги. Я даже встречался с его семьей, когда был в Японии. С кем-то из мужчин его семьи, не с отцом." Он смотрел, как тело медленно кружится в воде. "Эдди был окей, и теперь я хочу знать." Я стоял в замешательстве, не имея понятия, о чем он говорит, и не думая, что мне надо как-то реагировать на его слова. Коннор был в гневе. "Пошли", сказал он наконец. "Нам надо пошевеливаться. У нас есть лишь пара возможностей. Мы снова плетемся за событиями. Но даже если это будет последнее, что мне удастся сделать, я хочу взять этого сукина сына." "Какого сукина сына?" "Ишигуро." ( Мы ехали, возвращаясь в мою квартиру. "Отдохни эту ночь", сказал он. "Я поеду с вами", возразил я. "Нет, кохай, я сделаю это один. Лучше, если ты не узнаешь." "Не узнаю что?", спросил я. Мы препирались так некоторое время. Он не хотел объяснять. Наконец, он сказал: "Прошлой ночью Танака приходил к Эдди, потому что у Эдди была лента, предположительно, оригинал." "Верно..." "И Танака хотел забрать ее. Вот о чем они спорили. Когда заявились вы с Грэмом и все пошло к чертям, Эдди сказал Танаке, что лента лежит в Феррари. Поэтому Танака и бросился туда, а увидев полицию, запаниковал и угнал машину." "Верно." "Мне казалось, что лента погибла при аварии и пожаре." "Да." "Но, очевидно, она не погибла. Потому что Эдди не посмел бы так петушиться с Ишигуро, если бы не владел лентой. Лента была его волшебным ключиком и он это понимал. Но, очевидно, он не понял, каким безжалостным может быть Ишигуро." "Его пытали из-за ленты?" "Да. Но, должно быть, Эдди их удивил. Он им ничего не сказал." "Откуда вы знаете?" "Потому что", сказал Коннор, "среди ночи не появились бы пятеро японцев с требованием осмотреть останки Феррари." "Поэтому они все еще ищут ленту?" "Да. Или свидетельство о гибели ленты. В настоящее время они могут даже не знать, сколько же точно лент пропало." Я обдумал сказанное. "Что вы намерены делать?", спросил я. "Найти ленту", ответил Коннор. "потому что в ней вся суть. Из-за этой ленты гибнут люди. Если мы сможем отыскать оригинал..." Он покачал головой. "Я суну Ишигуро глубоко в дерьмо. Где он по существу и должен находиться." Я подкатил к собственному дому. Как сказала Элен, все репортеры ушли. На улице было пустынно и темно. "Я все-таки хочу поехать с вами", сказал я. Коннор покачал головой. "Я в бессрочном отпуске", сказал он. "А ты нет. Тебе еще надо думать о своей пенсии. И тебе не следует в точности знать, чем я стану заниматься сегодняшней ночью." "Могу догадаться", сказал я. "Вы намереваетесь пройтись по следам Эдди, начиная с прошлой ночи. Эдди ушел из дома и поехал ночевать к рыжей. Может, он был где-то еще..." "Слушай", сказал Коннор, "давай больше не будем терять время, кохай. У меня есть несколько контактов и несколько человек, на которых я могу опереться. Полностью на них положиться. Если я тебе буду нужен, можешь позвонить мне по телефону в машине. Но не звони, пока я тебе всерьез не понадоблюсь. Потому что я буду занят." "Но..." "Не надо, кохай. Вылезай из машины. Проведи приятный вечерочек со своей дочкой. Ты хорошо поработал, но теперь твоя работа закончена." В конце концов я выбрался из машины. "Сайонара", сказал Коннор, иронически махая рукой. И укатил. x x x "Папка! Папка!" Она бежала ко мне, расставив руки. "Возьми меня, папка!" Я поднял ее: "Привет, Шелли!" "Папка, я могу посмотреть "Спящую красавицу"?" "Ну, не знаю... Ты уже пообедала?" "Съела две сосиски и мороженое", ответила Элен. Она в кухне мыла посуду. "Хо-хо", сказал я, "мне казалось, мы договорились перестать кормить ее дурацкой едой." "Ну, это все, что она согласилась съесть", раздраженно проворчала Элен. Конец долгого дня, проведенного с двухлетним ребенком. "Папка, я могу посмотреть "Спящую красавицу"?" "Подожди минутку, Шелли, я поговорю с Элен." "Я попробовала дать ей этот суп", сказал Элен, "а она даже не притронулась. Она хотела сосиску." "Папка, я могу посмотреть канал Диснея?" "Мишель", сказал я. Элен сказала: "Поэтому я подумала, лучше, чтобы она хоть что-то съела. Мне кажется, она вымоталась. Понимаете, репортеры и все такое. Сильно перевозбудилась." "Папка? Можно "Спящую красавицу"?" Она крутилась у меня на руках и шлепала по лицу, чтобы привлечь к себе внимание. "Хорошо, Шел." "Сейчас, папка?" "Окей." Я поставил ее на пол. Она побежала в гостиную и включила телевизор, не глядя нажимая кнопки ручного пульта управления. "Мне кажется, она слишком много смотрит телевизор." "Да все они так", ответила Элен, пожимая плечами. "Ну, папка, давай!" Я пошел в гостиную и вставил кассету. Потом прокрутил вперед до титров и пустил ленту. "Не эту часть", нетерпеливо сказала она. Поэтому я быстро перемотал вперед к началу действия. Словно листал страницы в книге. "Эту, эту часть!", сказала она, дергая меня за рукав. Я переключил ленты на нормальную скорость. Мишель уселась в кресло и начала сосать большой палец. Потом вытащила палец изо рта и похлопала рукой рядом с собой. "Сюда, папка!", сказала она. Она хотела, чтобы я посидел с нею. Я вздохнул и огляделся в комнате. Полный кавардак. Фломастеры и книжки-раскраски разбросаны по полу. И громадная ветряная мельница из конструктора "Тинкертой". "Я только приберусь", сказал я, "а потом сяду с тобой." Она снова сунула палец в рот и повернулась к экрану. Внимание ее полностью переключилось туда. Я собрал фломастеры и сложил их в картонную коробку. Собрал книжки-раскраски и поставил их на полку. Я вдруг устал и сел на минутку на пол рядом с Мишель. На экране три феи -- красная, зеленая и голубая -- влетали в тронный зал замка. "Это Распогодка", объяснила Мишель, "она голубая." Из кухни Элен спросила: "Я приготовлю вам сэндвич, лейтенант?" "Было бы просто великолепно", отозвался я и обнаружил, что хочу просто сидеть здесь и быть рядом со своей дочерью. Мне хотелось забыть обо всем, по крайней мере ненадолго. Я чувствовал благодарность, что Коннор меня высадил. Я молчал и тупо смотрел телевизор. Элен принесла сэндвич с латуком, салями и горчицей. Оказывается, я проголодался. Элен взглянула на экран, покачала головой и вернулась на кухню. Я ел свой сэндвич и Мишель тоже откусила несколько кусочков. Ей нравилось салями. Я подумал было, какие там добавки, но решил, что не хуже, чем в сосисках. После сэндвича я почувствовал себя несколько лучше. Я поднялся, чтобы закончить приборку в комнате. Я поднял ветряную мельницу, сделанную из конструктора "Тинкертой" и начал разбирать ее, складывая части снова в картонную трубу. Мишель вдруг сказала страдальчески голосом: "Нет! Нет!" я подумал, что она не хочет, чтобы я разбирал ветряную мельницу, однако дело было не в этом. Она закрыла ладошками глаза. Ей просто не хотелось смотреть на злую колдунью. Я пропустил колдунью, прокрутив вперед ленту, и она снова успокоилась. Я разобрал ветряную мельницу и сложил все части в трубчатый контейнер. Потом закрыл трубу металлической крышкой и положил ее на нижнюю книжную полку, где она всегда лежала. Приходилось держать игрушки пониже, чтобы Мишель могла доставать их сама. Труба упала с полки на ковер. Я поднял ее. Что-то лежало на полке -- небольшой серый прямоугольник. Я сразу понял, что это такое. Это была восьмимиллиметровая видеокассета с японской надписью на ярлычке. ( Элен спросила: "Лейтенант, вам еще что-нибудь надо?" Она была уже в плаще, собираясь уходить. "Подождите минуту", сказал я. Я подошел к телефону, набрал коммутатор департамента и попросил соединить меня с Коннором в моей машине. Я нетерпеливо ждал соединения. Элен смотрела на меня. "Всего лишь минуточку, Элен", сказал я. На экране принц под щебетание птиц дуэтом пел со Спящей красавицей. Мишель сосала палец. Операторша сказала: "Извините, но машина не отвечает." "Окей", сказал я. "Для капитана Коннора у вас есть номер форвард-связи?" Пауза: "В активном расписании его нет." "Я знаю. Но он сам оставил номер?" "У меня здесь ничего нет, лейтенант." "Мне надо поговорить с ним." "Подождите минуту." Она переключилась на другой разговор. Я чертыхнулся. Элен стояла у входной двери. Дожидалась ответа, чтобы наконец уйти. Операторша вернулась на линию: "Лейтенант? Капитан Эллис говорит, что капитан Коннор ушел." "Ушел?" "Он был здесь недавно, но сейчас ушел." "Вы хотите сказать, что он был в даунтауне?" "Да, но уже ушел. Извините, но у меня нет его номера." Я положил трубку. Какого черта Коннор делал в даунтауне? Элен все переминалась у входной двери: "Лейтенант?" Я сказал: "Подождите еще секунду, Элен." "Лейтенант, мне надо..." "Я сказал, подождите." Я начал расхаживать по комнате. Я не знал, что делать. Меня вдруг охватил страх. Из-за этой ленты они убили Эдди. И они не станут колебаться убить кого-то еще. Я взглянул на свою дочь, которая смотрела телевизор с пальцем во рту, и спросил Элен: "Где ваша машина?" "В гараже." "Окей. Слушайте, я хочу, чтобы вы взяли Мишель и вместе с ней уехали..." Зазвонил телефон. Я схватил трубку, надеясь, что это Коннор: "Алло!" "Моши-моши. Коннор-сан десу-ка?" "Его здесь нет", ответил я. Как только эти слова сорвались с моего языка, я проклял себя. Но было поздно, птичка улетела. "Очень хорошо, лейтенант", произнес голос с сильным акцентом. "Вы знаете, чего мы хотим, не так ли?" Я ответил: "Я не понимаю, о чем вы говорите." "Мне кажется, вы хорошо понимаете, лейтенант." Я слышал слабое шипение на линии. Звонили из автомобильного телефона. Они могли находиться где угодно. Могли быть и прямо снаружи. Черт! Я спросил: "Кто говорит?" Но услышал только сигнал отбоя. Элен спросила: "Что происходит, лейтенант?" Я подбежал к окну. И увидел три машины, стоявшие внизу на улице. Из них вылезли пять человек -- темные силуэты в ночи. ( Я пытался остаться спокойным. "Элен", сказал я, "я хочу, чтобы вы взяли Мишель и пошли в мою спальню. Заберитесь под кровать. Я хочу, чтобы вы оставались там и вели себя очень тихо, что бы ни происходило. Вы меня поняли?" "Не хочу, папка!" "Выполняйте немедленно, Элен!" "Нет, папка! Я хочу смотреть "Спящую красавицу"!" "Ты посмотришь ее потом." Я достал пистолет и проверил обойму. Глаза Элен расширились. Она взяла Мишель на руки: "Пойдем, малышка." Мишель извивалась у нее на руках, громко протестуя: "Нет, папка!" "Мишель!" Она замолчала, пораженная моим тоном. Элен унесла ее в спальню. Я зарядил еще одну обойму и положил ее в карман пиджака. Я выключил свет в спальне и в комнате Мишель. Взглянул на ее кроватку и на покрывало с вышитыми на нем слониками. Выключил свет в кухне. Потом вернулся в гостиную. Телевизор продолжал работать. Злая ведьма приказывала своему ворону отыскать Спящую красавицу. "Ты моя последняя надежда. Не подведи меня", сказала она птице. Ворон улетел. Я ходил по комнате, пригибаясь, и двинулся к входной двери. Телефон снова зазвонил. Я подкрался к нему, чтобы ответить. "Алло?" "Кохай." Это был голос Коннора. Я слышал шипение статики автомобильного генератора. Я спросил: "Где вы?" "Лента у тебя?" "Да, лента у меня. Где вы?" "В аэропорту." "Хорошо, двигайте сюда. Немедленно. И вызовите подмогу! Боже мой!" Я услышал звуки на площадке перед моей дверью -- мягкие звуки шагов. Я положил трубку. И вспотел. Боже. Если Коннор еще в аэропорту, чтобы добраться до меня ему потребуется двадцать минут. А может, и больше. Может, и больше. Мне придется справиться самому. Я следил за дверью, напряженно вслушиваясь. Но больше ничего на площадке снаружи не слышал. Я услышал, как в спальне дочь громко говорит: "Хочу смотреть "Спящую красавицу". И хочу к папке!" Я услышал, как Элен что-то шепчет ей. Мишель захныкала. Потом наступила тишина. Телефон снова зазвонил. "Лейтенант", произнес тот же голос с сильным акцентом, "нет необходимости тянуть время." Боже мой, они подслушивают телефоны в машинах! "Мы не хотим причинять вам вред, лейтенант. Мы хотим только одного. Будьте так любезны, принесите нам ленту." "У меня нет ленты", сказал я. "Мы знаем, что есть." Я сказал: "Хорошо, вы ее получите." "Хорошо. Так будет лучше для всех." Я понял, что оставлен сам на себя. Я старался соображать быстрее. Единственная идея была такой: увести их отсюда, увести их от моей дочери. "Но не здесь", сказал я. Во входную дверь постучали: быстро и настойчиво. Черт! Я чувствовал, что события сгущаются вокруг меня. Все происходило слишком быстро. Я пригнулся к полу, сняв телефон с полки. Пытаясь оставаться ниже уровня окон. Стук повторился. Я сказал в трубку: "Вы можете получить ленту. Но вначале отзовите своих парней." "Повторите помедленнее, пожалуйста." Боже мой, еще и проблемы языка, твою мать! "Отзовите своих людей. Выведите их на улицу. Я хочу их видеть." "Лейтенант, вы должны отдать нам ленту." "Знаю", сказал я. "Я отдам ее вам." Говоря, я не сводил глаз с двери. Я видел, как поворачивается ручка. Кто-то пробовал открыть входную дверь -- медленно и тихо. Потом ручку отпустили. Что-то белое проскользнуло под дверь. Карточка-визитка. "Лейтенант, послушайте нас, пожалуйста." Я подкрался беззвучно и схватил карточку. Не ней было написано: "Джонатан Коннор, капитан, Департамент Полиции Лос Анджелеса" Потом снаружи послышался шепот. "Кохай." Я понял, что это была хитрость. Коннор сказал, что находится в аэропорту, но это была военная хитрость... "Наверное, я могу оказать помощь, кохай." Эти слова он уже произносил раньше, в самом начале дня. Услышав их я смутился. "Открой же эту чертову дверь, кохай." Это был Коннор. Я подобрался и открыл дверь. Он, пригибаясь, проскользнул в комнату. Он тащил за собой что-то голубое: жилет из кевлара. Я сказал: "Мне показалось, что вы..." Он покачал головой и прошептал: "Я понял, что ленты должны быть здесь. Больше негде. Я ждал в машине на аллее за домом. Сколько их там?" "Кажется, пятеро. Может, больше." Он кивнул. Голос с акцентом сказал в трубке: "Лейтенант? Где вы там, лейтенант?" Я повернул трубку так, чтобы Коннор слышал, что говорят. "Я здесь", сказал я. От телевизора неслась громкая кудахтающая болтовня злой колдуньи. "Лейтенант, я слышу, что там кто-то есть с вами." "Это только "Спящая красавица"." "Что? Какая красавица?", озадаченно спросил голос. "Что такое?" "Это телевизор", сказал я, "те-ле-ви-зор." Теперь уже я слышал шептание на другом конце линии. По улице промчалась машина. Это напомнило мне, что снаружи люди стоят на виду. Стоят на жилой улице с многоэтажками по обоим сторонам. Масса окон. В любой момент могут выглянуть люди. Или пройти мимо. Нападавшим надо пошевеливаться. Наверное, они уже начали... Коннор подергал меня за пиджак, сигналя, что пора раздеваться. Я выпутывался из пиджака и одновременно говорил в трубку. "Хорошо", сказал я. "Но вначале отзовите своих людей." "Что-что?" Коннор показал кулак. Скорчил страшную рожу. Он хотел, чтобы я прикинулся разгневанным. Прикрыв трубку рукой, он прошептал мне в ухо по-японски. "Йоку кике!", повторил я. На другом конце удивленно хрюкнули. "Вакатта. Люди уходят. Теперь выходите вы, лейтенант." "Окей", сказал я, "выхожу." x x x Коннор прошептал: "Тридцать секунд", и выскользнул во входную дверь. Я все еще застегивал рубашку поверх жилета. Кевлар был неуклюжий и жаркий. Я немедленно начал потеть. Я выждал тридцать секунд, глядя для верности на свои часы. Внимательно следя за стрелкой. А потом отправился наружу. x x x В коридоре свет кто-то выключил и я запнулся о тело. Поднявшись на ноги, я глянул в маленькое азиатское лицо. Почти мальчик, на удивление молод. Подросток, можно сказать. Он был без сознания и дышал очень слабо. Я медленно пошел вниз по ступеням. На площадке второго этажа никого не было. Я продолжал спускаться. За одной из дверей второго этажа я услышал сладкий смех по телевизору. Голос сказал: "Так расскажите же нам, что вы делали на этом первом свидании?" Я дошел до первого этажа. Передняя дверь вестибюля была стеклянной. Я выглянул наружу и увидел только стоящие машины и живую изгородь -- небольшой кусочек лужайки перед зданием. Люди и их машины находились где-то слева. Я выждал. Сделал вздох. Сердце колотилось. Я не хотел туда выходить, но думал только о том, как отвести их подальше от моей дочери. Я шагнул в ночь. Воздух холодил мой вспотевшее лицо и шею. Я сделал два шага вперед. Теперь я увидел людей. Они стояли примерно в десяти метрах рядом с машинами. Я насчитал четырех. Один из них помахал мне, подзывая ближе. Я колебался. Где же остальные? Я никого не видел, кроме людей у машин. Они снова замахали, подзывая меня. Я пошел к ним, когда внезапный тяжелый удар сзади бросил меня лицом в мокрую траву. Только через секунду я понял, что случилось. Мне выстрелили в спину. А потом все вокруг меня взорвалось пальбой. Из автоматического оружия. Улица освещалась оружейным огнем, словно молниями. Звуки эхом отдавались от многоэтажек по обеим сторонам улицы. Звенело разбивающееся стекло. Я слышал, как вокруг кричали люди. Огонь усилился. Я услышал звук зажигания, машины заревели мимо меня вниз по улице. Почти сразу послышался вой полицейских сирен, визг шин и засверкали вспышки мигалок. Я оставался там, где был, лицом в траве. Мне казалось, что я лежу уже час. Потом я понял, что теперь все крики вокруг были по-английски. Наконец, кто-то подошел, согнулся надо мной и сказал: "Не шевелись, лейтенант. Позволь мне вначале взглянуть." Я узнал голос Коннора. Он рукой пощупал мою спину. Потом спросил: "Ты можешь повернуться, лейтенант?" Я повернулся. Стоя в жестком свете прожекторов, Коннор смотрел вниз на меня. "Не пробило", сказал он. "Но завтра у тебя будет зверски болеть спина." Он помог мне встать на ноги. Я оглянулся посмотреть на человека, который стрелял в меня. Но там уже никого не было: только несколько пустых гильз поблескивали тускло-желтым в зеленой траве перед входной дверью. День третий ( Заголовок гласил: "Насилие банды вьетнамцев в Вест-Сайде". В заметке говорилось, что Питер Смит, офицер специальной службы ДПЛА, оказался жертвой злобного нападения банды из округа Ориндж, известной под именем Суки-Убийцы. В лейтенанта Смита выстрелили дважды, прежде чем на сцене появилась полицейская подмога и рассеяла нападавших молодчиков. Двое бандитов в перестрелке убиты. Живым никого не захватили. Я читал газеты в ванне, отмачивая болевшую спину. По обе стороны хребта чернели два кровоподтека: громадные и безобразные. Было больно дышать. Я отослал Мишель побыть с недельку у моей матери в Сан-Диего, пока дела не придут в норму. Элен повезла ее вчера поздно ночью. Я продолжал читать. В заметке утверждалось, что Суки-Убийцы были членами той банды, которые неделей раньше подошли к двухлетнему черному мальчику Родни Ховарду и выстрелили ребенку в голову, когда он ездил на трехколесном велосипеде по лужайке перед своим домом в Инглвуде. По слухам данный инцидент являлся посвящением в банду и его бессмысленная злобность породила яростные споры, способен ли ДПЛА справиться с насилием бандитов в Южной Калифорнии. Снова у моей двери толклась масса репортеров, но я не хотел ни с кем говорить. Постоянно звонил телефон, однако я включил автоответчик. Я просто сидел в ванне и пытался решить, что делать. В разгар утра я позвонил Кену Шубику в "Таймс". "Я ждал, когда же ты объявишься", сказал он. "Ты, должно быть, рад." "Рад чему?" "Что остался в живых", сказал Кен. "Эти парни - убийцы." "Ты имеешь в виду вьетнамских ребят прошлой ночью?", спросил я. "Они говорили по-японски." "Нет." "Да, Кен." "Мы зря пустили эту заметку?" "Не совсем." "Тогда все объясняется", сказал он. "Что объясняется?" "Это заметка Крысы. А от Крысы сегодня сильно воняет. Поговаривают даже, что его увольняют. Никто не может вычислить, но что-то здесь произошло", сказал он. "Кого-то на самом верху редакции какой-то жук цапнул в задницу по поводу Японии. Во всяком случае мы начали серию исследований о японских корпорациях в Америке." "О, вот как!" "Конечно, этого не скажешь по сегодняшней газете. Ты смотрел раздел бизнеса?" "Нет, а что?" ""Дарли-Хиггинс" объявила о продаже "МайкроКон" корпорации "Акаи". На четвертой странице раздела бизнеса. Заметка в два сантиметра." "То есть?" "Большего не стоит, я полагаю. Просто очередная американская корпорация, проданная японцам. Я проверил. После 1987 года японцы купили сто восемьдесят американских компаний электроники и высокой технологии. Это больше не новость." "Но газета начала расследование?" "То самое слово. Будет не легко, потому что все эмоциональные индикаторы падают. Баланс торговли с Японией уменьшается. Конечно, он только кажется лучше, потому что сейчас они больше не экспортируют так много машин. Они делают их здесь. И кормят своей продукцией малых драконов, поэтому дефицит проявляется в их колонках, а не в японской. Они увеличили покупку апельсинов и строевого леса, чтобы дела выглядели получше. По сути, они относятся к нам, как к развивающейся стране. Они импортируют наше сырье. Но не покупают наши конечные товары. Говорят, что мы не делаем того, что им нужно." "Может, и не делаем, Кен." "Скажешь это судье." Он вздохнул. "Но я не знаю, чертыхнется ли публика. Вот в чем вопрос. Даже по поводу налогов." Я чувствовал себя слегка отупевшим. "Налогов?" "Мы готовим большую серию о налогах. Правительство наконец обратило внимание, что японские корпорации делают здесь тьму бизнеса, но платят мало налогов в Америке. Некоторые вообще не платят, что смешно. Они контролируют свои доходы, завышая цены на японские компоненты, которые импортируют на американские сборочные заводы. Это возмутительно, однако и прежде американское правительство никогда не действовало слишком быстро, чтобы наказать японцев. А японцы тратят полмиллиарда долларов в год в Вашингтоне, чтобы всех успокоить." "И вы хотите сделать статью о налогах?" "Ага. И присматриваемся к Накамото. Мои источники продолжают говорить, что Накамото стоит перед выдвижением обвинения в замораживании цен. Замораживание цен - так называется игра японских компаний. Я составил список тех, кто попадал под обвинения. Нинтендо в 1991 заморозила цены на игры. Мицубиси в том же году заморозила цены на телевизоры. Панасоник в 1989. Минольта в 1987, И ты понимаешь, что это лишь верхушка айсберга." "Тогда хорошо, что вы готовите статью", сказал я. Он кашлянул. "Ты хочешь записать? О вьетнамцах, которые говорили по-японски?" "Нет", сказал я. "Мы вместе во всем этом", сказал он. "Не думаю, что это кому-то поможет", сказал я. x x x Я был на ленче с Коннором в суши-баре в Калвер-сити. Когда мы подъехали, кто-то вешал на окно надпись "Закрыто". Увидев Коннора, он перевернул табличку на "Открыто". "Здесь меня знают", сказал Коннор. "Хотите сказать, вы им нравитесь?" "Это понять трудно." "Ценят в вас покупателя?" "Нет", сказал Коннор. "Наверное, Хироши предпочел бы закрыться. Для него не выгодно держать дело всего для двоих покупателей гайджинов. Но я хожу сюда часто. Он уважает человеческие отношения. По сути, это не имеет отношения к бизнесу или к симпатии." Мы вылезли из машины. "Американцы не понимают", сказал он. "Ибо японская система фундаментально отлична." "Ага, но мне кажется, что они начинают понимать", сказал я. И рассказал историю Кена Шубика о замораживании цен. Коннор вздохнул. "Дешевый выстрел - сказать, что японцы бесчестны. Они не таковы - просто они играют по другим правилам. До американцев это просто не доходит." "Это прекрасно", возразил я. "Однако, замораживание цен незаконно." "В Америке, да", сказал он. "Но это нормальная процедура в Японии. Запомни, кохай, правила фундаментально отличны. Тайные соглашения -- это их способ работы. Скандал с акциями Номура это показывает. Американцы морализируют по поводу тайных соглашений, вместо того, чтобы смотреть на это просто как на другой способ делать бизнес. Только и всего." Мы вошли в суши-бар. Масса поклонов и приветствий. Коннор поговорил по-японски и мы сели за стойку. Ничего не заказав. Я спросил: "Мы не будем заказывать?" "Нет", ответил Коннор. "Это было бы оскорбительно. Хироши сам решит за нас, что нам сегодня понравится." Поэтому мы просто сидели за стойкой и Хироши принес тарелки. Я смотрел, как он режет рыбу. Зазвонил телефон. Из дальнего конца бара кто-то сказал: "Коннор-сан, онна-но хито-га маттеру-то иттемашита-то." "Домо", ответил Коннор, кивая. Он повернулся ко мне и потащил из бара. "Оказывается, мы не хотим есть. Настало время нам пойти на следующую встречу. Ты захватил ленту?" "Да." "Хорошо." "Куда мы идем?" "Повидать твою подругу", ответил он. "Мисс Асакуму." ( Подпрыгивая на выбоинах фривея Санта Моника, мы направлялись в даунтаун. Послеполуденное небо было серым, казалось, что идет дождь. Спина болела. Коннор глядел в окно, что-то жужжа про себя. В суматохе я забыл о звонке Терезы прошлым вечером. Она сказала, что просмотрела последнюю часть ленты и думает, что имеется три пробела. "Вы говорили с ней?" "С Терезой? Коротко. Я дал ей несколько советов." "Прошлым вечером она сказала, что с лентой проблема." "Да? Мне она об этом не упомянула." Я чувствовал, что он не говорит мне всю правду, но спина болезненно пульсировала и у меня не было настроения давить на него. Временами я думал, что Коннор сам превратился в японца. У него были такие сдержанные, такие уклончивые манеры. Я сказал: "Вы никогда не рассказывали мне, почему покинули Японию." "А, это." Он вздохнул. "Я работал на одну корпорацию. Советником по безопасности. Но дело не пошло." "Почему?" "Ну, с работой-то все было в порядке. Она была прекрасной." "Тогда что?" Он покачал головой. "Большинство людей, которые жили в Японии, возвращаются со смешанными чувствами. Японцы во многом чудесный народ. Они трудяги, интеллигентны, обладают чувством юмора. Они по-настоящему целостны. И они -- самый расистский народ на планете. Вот почему они всегда обвиняют в расизме кого-то еще. Они так предвзяты, что предполагают, что все остальные должны быть такими же. И пожив в Японии... через некоторое время я просто устал от того, как идут дела. Я устал смотреть, как женщины переходят на другую сторону улицы, когда вечером видят, что я направляюсь в их сторону. Я устал обращать внимание, что последние два места в подземке, которые остаются свободными, находятся по обе стороны от меня. Я устал, что стюардессы спрашивают пассажиров-японцев, не возражают ли они сидеть рядом с гайджином, думая, что я не понимаю, что они говорят, потому что говорят это по-японски. Я устал быть исключением, устал от тонкого патронажа, от шуток за спиной. Я устал быть ниггером. Я просто... устал. Я сдался." "Звучит так, словно на самом деле они вам не нравятся." "Нет", ответил Коннор. "Нравятся. Я очень их люблю. Однако, я не японец, а они никогда не позволят мне забыть это." Он снова вздохнул. "У меня много друзей-японцев, которые работают в Америке, и для них это тоже тяжело. Различия проявляются с обоих сторон. Они тоже чувствуют себя исключенными. С ними рядом тоже не садятся. Но мои друзья всегда просят меня помнить, что они прежде всего человеческие существа, а уж потом японцы. К несчастью, мой опыт доказывает, что это не всегда верно." "Хотите сказать, что они прежде всего японцы?" Он покачал головой. "Семья есть семья." Остаток пути мы проехали в молчании. ( Мы находились в небольшой комнате на третьем этаже общежития для иностранных студентов. Тереза Асакума объяснила, что это не ее комната, она принадлежит другу, который этот семестр учится в Италии. Она выставила на стол небольшой VCR и маленький монитор. "Я подумала, что стоит убраться из лаборатории", сказала она, быстро перематывая ленту вперед. "Однако, хочу, чтобы вы это увидели. Это конец одной из принесенных вами лент. Начинается сразу после того, как сенатор покинул комнату." Она замедлила ленту и я увидел широкую панораму сорок шестого этажа здания Накамото. На этаже было пусто. Бледное тело Черил Остин лежало на темном конференц-столе. Лента продолжала крутиться. Ничего не происходило. Это была статичная сцена. Я спросил: "На что мы смотрим?" "Просто ждите." Лента крутилась. Опять ничего не происходило. И вдруг я ясно увидел, что нога девушки дернулась. "Что такое?" "Спазм?" "Не уверен." Теперь дернулась рука девушки, распростертая на темном дереве. Сомнений больше не было. Пальцы открылись и закрылись. "Она еще жива!" Тереза кивнула: "Похоже на то. Теперь следите за часами." Часы на стене показывали 8:36. Я следил. Ничего не происходило. Лента крутилась еще две минуты. Коннор вздохнул. "Часы стоят." "Нет", сказала она. "Я вначале обратила внимание на рисунок зернистости при сильном увеличении. Пикселы прыгают вперед-назад." "И что это значит?" "Мы зовем это рок-н-ролл. Это обычный способ выявить стоп-кадр. Нормальный стоп-кадр видим для глаза, потому что мельчайшие единицы изображения внезапно становятся статичными, в то время как в регулярной картинке всегда присутствует некое малое движение, даже если оно всего лишь случайное. Поэтому следует сделать рок-н-ролл с циклом секунды три, снова и снова повторяя изображение. Это дает небольшое движение и делает стоп-кадр менее очевидным." "Вы хотите сказать, что лента была заморожена в восемь тридцать шесть?" "Да. И девушка, очевидно, в это время была жива. Я не могу утверждать наверняка. Но может быть." Коннор кивнул: "Тогда именно поэтому подлинная лента столь важна." "Какая подлинная лента?", спросила она. Я достал ленту, которую нашел в своей квартире прошлой ночью. "Прогоните-ка ее", сказал Коннор. x x x Мы увидели сорок шестой этаж в четком цвете. Съемки вела боковая камера с хорошим обзором конференц-зала. И это была одна из подлинных лент: мы увидели убийство и увидели, как Мортон оставляет девушку лежащей на столе. Лента крутилась. Мы следили за девушкой. "Вы различаете часы на стене?" "Под этим углом нет." "Сколько времени прошло, как вы думаете?" Тереза покачала головой. "Пропуски времени. Я не могу сказать. Несколько минут." Потом девушка на столе шевельнулась. Рука ее дернулась, а потом она шевельнула головой. Она была жива. Сомнений не осталось.