гор... Алстер Скарлетт никогда не помышлял о власти. ...Скарлатти сколачивали миллион за миллионом, но Скарлатти не обладали властью. Тем более сыновья Скарлатти. Они никогда не будут править... Элизабет ясно дала это понять. - Штрассер? - Да? - Кто эти люди? Твои люди... - Преданные, могущественные. Их имена нельзя произносить вслух. Они восстанут из пепла поражения и объединят элиту Европы. Скарлетт повернул лицо к небу. Сквозь низкие серые облака сверкали звезды. - Штрассер? - Что? - Куда ты пойдешь? Я имею в виду, когда все кончится. - В Гайденхайм. Там живет моя семья. - Где это? - Между Мюнхеном и Штутгартом, - немецкий офицер смотрел на странного рослого американского дезертира. Дезертир, убийца, помощник и сообщник своего врага. - Завтра ночью мы будем в Париже. Я дам тебе денег. Они хранятся в Аржане у одного верного человека. - Данке. Алстер Скарлетт сменил положение. Прямо перед глазами у него была чудесно пахнущая земля. - Значит... Штрассер, Гайденхайм. И это все? - Это все. - Придумай мне имя, Штрассер. - Что ты имеешь в виду? Придумать тебе имя? - Именно это. Имя, по которому ты будешь знать, это я, когда у меня появится возможность вступить с тобой в контакт. Штрассер на мгновение задумался: - Что ж, очень хорошо, американец. Давай подберем тебе имя, которое тебе трудно будет забыть, - Крегер. - Кто? - Крегер - капрал Генрих Крегер, в голову которого ты выстрелил под Мез-Арагоном. 10 ноября в три часа пополудни вступил в силу приказ о прекращении огня. Алстер Стюарт Скарлетт купил мотоцикл и отправился в обратный путь, во вторую роту четырнадцатого батальона. Он прибыл в месторасположение батальона и стал разыскивать свою роту. Это оказалось непросто. Лагерь был набит пьяными солдатами всевозможных родов войск. На следующий день после объявления перемирия армию поразил массовый алкоголизм. За исключением второй роты. Во второй роте проходила церковная служба. Поминование павшего в бою товарища. Пехотного лейтенанта Алстера Стюарта Скарлетта. Скарлетт с интересом наблюдал службу. Капитан Дженкинс сдавленным голосом прочитал прекрасный заупокойный псалом и повел своих людей на молитву. - Отче наш на небесах... - некоторые солдаты плакали в голос. Жалко портить такое зрелище, подумал Скарлетт. В его наградном листе, в частности, говорилось: "...Уничтожив в одиночку три пулеметные точки противника, он установил месторасположение четвертой, которую также уничтожил и тем самым спас жизни многих солдат союзников. Он не вернулся с этой операции и был сочтен погибшим. Однако до самого приказа о прекращении огня девиз второго лейтенанта Скарлетта был боевым кличем второй роты. "За старину Ролли!" - эти слова вселяли ужас в сердца врагов. Милостью Божией второй лейтенант Скарлетт присоединился к своим боевым товарищам на следующий день после объявления перемирия. Изможденный и ослабевший, он вернулся к славе. Согласно приказу президента, он награждается..." Глава 5 Уже в Нью-Йорке Алстер Скарлетт обнаружил, что статус военного героя позволяет ему делать все, что угодно. Теперь для него отпали последние ограничения - например, необходимость являться вовремя или необходимость быть хотя бы минимально вежливым. Еще бы: он прошел самое сложное испытание, какое только может выдержать мужчина - лицом к лицу встретился со смертью. По правде говоря, это испытание выдержали тысячи, но лишь немногие из них были официально признаны военными героями, а уж такими деньгами владел он один. Элизабет, потрясенная военными подвигами сына, предоставила в его распоряжение все, что можно было купить за деньги. Даже Чэнселлор Дрю изменил свое отношение к младшему брату: теперь он считался главным мужчиной в семье. Таким вошел в двадцатые годы нашего века Алстер Стюарт Скарлетт. Его привечали все - от тех; кто составлял сливки светского общества, до тех, кто говорил от имени народа. Сам он не мог привнести в жизнь общества ни мудрости, ни понимания, но все же вносил свою лепту, весьма специфическую: на нем сфокусировались симпатии общества. Его требования к жизни были совершенно неумеренными, но неумеренной была и сама жизнь. Это прошедшее войну поколение жаждало бесконечных удовольствий и самым старательным образом избегало глубоких размышлений, страданий и боли. Больше им ничего не было нужно. Но у Генриха Крегера был свой счет. Письма от Штрассера поступали в абонированный почтовый ящик на Манхэттене. "Апрель 1920 г. Мой дорогой Крегер! Наконец-то мы стали официальной организацией: мы дали новое имя и новую жизнь утратившей свою силу Рабочей партии. Теперь мы называемся Национал-социалистическая рабочая партия Германии - и, дорогой мой Крегер, не принимайте это название всерьез. Но это отличное начало - таким названием мы привлекли многих. Версальский договор оставил от Германии одни обломки. Но это хорошо. Хорошо для нас. Люди злы. Они злы не только на победителей, но и на наших внутренних врагов". "Июнь 1921 г. Дорогой Штрассер! Все получили свой кусок пирога, и я не пропустил своей доли - нашей доли! Все мечутся в поисках добычи, все ищут нужных людей. Скоро и я стану "нужным человеком". Но в деньгах я не заинтересован - к черту деньги! Это для быдла! Мне нужно иное. Нечто более важное..." "Январь 1922 г. Мой дорогой Крегер! Все идет так медленно, ужасно медленно, это меня бесит. А тут еще инфляция, депрессия стали просто невыносимыми. Деньги обесцениваются прямо на глазах. Адольф Гитлер сменил в партии Людендорфа. Помните, я говорил вам, что я не имею права упоминать некоторые имена? Одним из таких было имя Людендорфа. Гитлеру я не доверяю. В нем есть что-то дешевое". "Октябрь 1922 г. Дорогой Штрассер! Лето было чудесным, осень и зима обещают стать еще лучше. "Сухой закон" скроен словно по нашему заказу! С ума сойти! Теперь проще простого приманить кого угодно деньгами. Сунешь немного - и ты в деле... И в каком деле! Моя организация растет. И структура ее великолепна - вам бы точно понравилось!" "Июль 1923 г. Мой дорогой Крегер! Здесь многое меня беспокоит. Кстати, я уезжаю на север, и вы можете писать мне по адресу, который я сообщаю ниже. Гитлер - глупец. События в Руре могли бы стать для него шансом объединить всю Баварию - я имею в виду политически. Люди готовы. Они жаждут порядка, они устали от хаоса. Вместо этого Гитлер мечется из стороны в сторону и всюду носится со старым дурачком Людендорфом. Он явно ничего не соображает, я в этом уверен. Боюсь, что нам двоим места в партии нет. Зато на севере наметился подъем. Здесь организуется "Черный рейхсвер", военизированная группировка, которая симпатизирует нашему делу". "Сентябрь 1923 г. Дорогой Штрассер! Прошел год, отличный год! Забавно: можно ненавидеть в своем прошлом какой-то эпизод, но потом, оказывается, этот эпизод превращается в главное твое достояние. У меня есть такое достояние. Я веду двойную жизнь, и жизни мои никак не пересекаются. Это потрясающе! Мне самому это доставляет огромное удовольствие - вот так управлять двумя своими жизнями. Надеюсь, что вы будете рады, что не убили тогда во Франции своего друга Крегера". "Декабрь 1923 г. Мой дорогой Крегер! Срочно уезжаю на юг. То, что произошло в Мюнхене, ужасно! Я ведь предупреждал: не надо путча! Всего можно добиться политическими методами. Но они не послушали. Несмотря на помощь наших "друзей", Гитлеру грозит длительное тюремное заключение. Бог знает, что случится с бедным стариком Людендорфом. Фон Сект разогнал "Черный рейхсвер". Почему? Мы ведь все стремимся к одному. Депрессия ввергла страну в катастрофу. Ну почему люди, имеющие, в конечном счете, общие цели, сражаются друг с другом? Представляю, как рады нашим столкновениям жиды и коммунисты! Это ужасная страна". "Апрель 1924 г. Дорогой Штрассер! Недавно я столкнулся с первой реальной трудностью, но сейчас уже все под контролем. Помните, Штрассер? Контроль - вот что главное... Проблема проста: слишком многие хотят одного и того же. Все хотят стать большими шишками! А в то, что места хватит для всех, никто не верит. Это очень похоже на то, о чем писали вы: сражаются между собою те, кто не должен бы сражаться. Тем не менее я уже почти завершил задуманное. Скоро в моем списке будут тысячи! Тысячи! И мы можем осуществить то, о чем мечтали". "Январь 1925 г. Мой дорогой Крегер! Это мое последнее письмо. Пишу из Цюриха. После того как герра Гитлера выпустили из тюрьмы, он вновь захватил лидерство в партии, и, я должен признать, расхождения между ним и мною слишком глубокие. Возможно, все может разрешиться в нашу пользу - у меня хватает сторонников. Хватало, по крайней мере. Мы находимся под пристальным наблюдением. Веймар боится нас - и правильно делает. Я уверен, что мою переписку просматривают, мои телефонные разговоры прослушиваются, все мои действия тщательно изучаются. Шансов у меня нет. Сейчас. Но время идет, и скоро настанет наш час. Составлен общий план, и я взял на себя смелость предложить включить Генриха Крегера. Это замечательный, фантастический план. Вам следует связаться с маркизом Жаком Луи Бертольдом из лондонской фирмы "Бертольд и сыновья". Сделать это следует к середине апреля. Единственное известное ему - и мне - имя, под которым вы фигурируете: Генрих Крегер". В городе Вашингтоне, на Кей-стрит, в кабинете, окна которого выходили на улицу, сидел за письменным столом некий седовласый человек. Ему было шестьдесят три года и звали его Бенджамин Рейнольдс. Через два года он должен был уходить в отставку, а пока отвечал за деятельность одного из агентств при Министерстве внутренних дел. Официально это агентство называлось "Агентством по исследованиям рынка и деловой активности", на самом же деле его именовали "Группа 20". Правда, это название было известно не более чем пяти сотням человек. Агентство называлось так потому, что в нем работали, двадцать высококвалифицированных следователей, отлично знавших бухгалтерское дело. Министерство внутренних дел отряжало этих сотрудников для расследования различных щекотливых ситуаций, например, когда какой-то политик очень уж настаивал на выделении денег из федерального бюджета для поддержки какого-то промышленника или группы промышленников, которые; в свою очередь, поддерживали или обещали поддержать данного политика на выборах. Во время войны, когда американские промышленники день и ночь работали над военными заказами, у двадцати следователей работы тоже было по горло. Их ведь было всего двадцать, а промышленников, жаждущих при помощи дружественных политиков получить эти выгодные заказы, было по всей стране хоть пруд пруди. Однако штат агентства решили не увеличивать, а направлять сотрудников на контроль лишь наиболее крупных - а потому самых чреватых скандалами - заказов. Но и таких хватало. После войны пошли разговоры о том, что "Группа 20" теперь ни к чему. Но оказалось, что талант и знания следователей необходимы и в мирное время. Сферой их деятельности стали высокопоставленные федеральные служащие, которые жаждали как можно глубже запустить руку в федеральный карман. Но иногда "Группа 20" выполняла и некоторые специальные задания других отделов министерства или других министерств. На этот раз "Группу 20" смутило явное нежелание Министерства финансов предоставить материалы, касающиеся финансового положения человека по фамилии Скарлетт. - Но почему, Гловер? - спросил седоволосый человек. - Это главный вопрос: почему? Они что, боятся, что мы найдем какие-то нарушения и сможем их доказать? - А почему вообще преступают закон? - ответил вопросом на вопрос тот, к кому обращались, - этот человек был лет на десять моложе Рейнольдса. - Ради прибылей. "Сухой закон" дает массу возможностей для извлечения сверхприбылей. - Нет! Черт побери, такого быть не может! - Рейнольдс швырнул на стол свою трубку. - Вы ошибаетесь! Денег у этого Скарлетта столько, сколько вам и за сто жизней не заработать! Это все равно что сказать, будто Меллоны решили открыть в Филадельфии букмекерскую контору. Не имеет никакого смысла... Хотите выпить? Рабочий день уже закончился, и Бен Рейнольдс и человек по имени Гловер были в конторе одни. - Вы меня шокируете, Бен, - ухмыльнулся Гловер. - Ну и черт с вами. Мне больше останется. - Только чтобы вы не спились... Хорошая штучка? - Как уверял продавец, "доброе старое виски прямо из доброй старой Англии" доставлено морем, - Рейнольдс достал из верхнего ящика стола фляжку в кожаном футляре, взял с подноса два стакана для воды и щедро плеснул. - Ладно, Бен, но если исключить вопрос прибыли, то тогда что, черт побери, остается? - Понятия не имею! - Ну хорошо. А нам обязательно в это соваться? - Никто не хочет лезть в такие дела... О, они в клочья разорвут любого мистера Смита или мистера Джонса, они вытряхнут мозги из какого-нибудь бедного придурка из Ист-Орэнджа, штат Нью-Джерси, только потому, что он, видите ли, соорудил слишком шикарный подвал! Но таких, как Скарлетт, пусть он черт знает что творит, трогать не смей! - Бен, вы меня простите, но я что-то не понимаю... - Как же! Да знаете ли вы, кто этот Скарлетт? Тот самый наследничек "Скарлатти индастриз". А у них полно дружков на Капитолийском холме. Запомните: Министерство финансов очень нуждается в финансах. Вот оно их и получает - от "Скарлатти индастриз". - И что вы намерены делать? - Я собираюсь выяснить, с чего это слон решил попить из птичьей ванночки. - Как? - Нашлю на них Кэнфилда. Он сам, сукин сын, из птичьей ванночки. - Перестаньте, Бен. Он хороший парень, - Гловеру не понравилась эта инвектива Рейнольдса. Он любил Мэтью Кэнфилда - способный парень, все схватывает на лету. Если б у него были деньги завершить образование, из этого молодого человека получился бы большой толк. Откровенно говоря, он даже слишком хорош для государственной службы - куда лучше многих других... Рейнольдс глянул на своего помощника. Похоже, он понял, о чем тот думает. - Да, он неплохой парень... Сейчас он в Чикаго. Вызовите его. Завтра вечером он должен быть здесь. Глава 6 Следователь Мэтью Кэнфилд лежал в купе пульмановского вагона и курил свою предпоследнюю тонкую сигару. В вагоне-ресторане поезда Чикаго - Нью-Йорк тонких сигар не оказалось, и потому каждая затяжка казалась ему драгоценной: он с ужасом смотрел, как растет столбик пепла. Рано утром он прибудет в Нью-Йорк, пересядет на другой поезд и приедет в Вашингтон до намеченного срока: это должно произвести из Рейнольдса благоприятное впечатление. Рейнольдс убедится, что он, Кэнфилд, способен быстро справиться с проблемой, даже такой малой, как раньше отпущенного срока добраться из Чикаго. Конечно, последнее задание было легким. Он завершил его еще несколько дней назад и все оставшееся время жил в Чикаго на правах гостя того самого сенатора, чью деятельность его послали расследовать: сенатор обвинялся в том, что он выплачивал деньги из госбюджета служащим, которые на самом деле были лицами подставными, а денежки забирал себе. Интересно, почему его отозвали в Вашингтон? Он вообще с опаской относился к этим вызовам. Возможно, в глубине души он каждый раз был уверен, что вызывают его не для того, чтобы дать какое-то новое задание, а чтобы заняться им самим. Что, если "Группа 20" начнет расследовать его собственную деятельность? И найдет улики. Не похоже. Вряд ли им это удастся. Мэтью Кэнфилд был профессионалом - правда, он и сам понимал, что есть специалисты и покрупнее. Но все-таки он тоже профессионал. И у него не было никаких угрызений, он заслужил те паршивые деньги, которые ему удавалось выжать. И почему бы нет? Он ведь не зарывался, много не брал. Они с матерью заслужили хоть что-то. В конце концов это федеральный суд в городе Талса, штат Оклахома, дал указание закрыть отцовский магазин. Это федеральный судья вынес приговор: "Ненамеренное банкротство". И это федеральное правительство не пожелало выслушать объяснений: их интересовал лишь факт - отец больше не может платить кредиторам. Человек работал четверть века, кормил семью, послал сына в университет - и вот все мечты, все надежды пошли прахом, и убил их один лишь удар деревянным молоточком по маленькой мраморной плите. Суд! Государство! Чушь собачья... - Вы получаете новое задание, Кэнфилд. Это задание не сложное. - Отлично, мистер Рейнольдс. Всегда готов. - Да. Я знаю, что вы всегда готовы... Через три дня вы должны быть у тридцать седьмого причала Нью-Йоркской гавани. Таможенные нарушения. Я постараюсь дать вам максимальную информацию и прикрытие. Но, конечно, Бенджамин Рейнольдс не собирался давать Мэтью Кэнфилду всю возможную информацию. Он хотел, чтобы Мэтью Кэнфилд сам заполнил пробелы, которые он, Рейнольдс, намеренно оставил. Они знали лишь одно: операции, которые вел "крестный отец" Скарлатти, имели какое-то отношение к причалам Вест-Сайда. Главное было увидеть там Скарлатти. Убедиться своими глазами. И сделать это незаметно. И совершить это мог только человек типа Мэтью Кэнфилда, хорошо знающий тайны мира взяток, подкупов и коррупции. Он это и сделал. В ночную смену 3 января 1925 года. Мэтью Кэнфилд, на этот раз таможенный инспектор, проверил декларацию парохода "Генуя-Стелла" и махнул бригадиру грузчиков: "Можно!" Можно разгружать первый трюм, тюки шерсти с острова Комо. И тогда это и случилось. С крана сорвались два тюка. Они упали на причал, и из-под слоев шерсти потекла жидкость, имеющая характерный запах чистого спирта. Все на причале замерло. Несколько человек рысью рванули к телефонным будкам, вокруг упавших тюков тут же выросла толпа очень крепких мужчин, вооруженных крючьями. Все они жили контрабандой и были готовы стоять насмерть, защищая эту жизнь. Кэнфилд взлетел в стеклянную будку над причалом и внимательно наблюдал за разъяренной толпой. Между теми, кто стоял на причале, и командой на борту "Генуя-Стелла" началась яростная перебранка. Пятнадцать минут оппоненты вовсю орали друг на друга, сопровождая вопли непристойными жестами. Но к оружию не прибегали: все они чего-то ждали Кэнфилд понял, что таможенники тоже не собираются вызывать власти. - Бога ради! Кто-нибудь, позовите полицию! Четверо таможенников хранили молчание. - Вы что, не слышите? Вызовите полицию! Ответом вновь было молчание. Наконец один из них заговорил. Он стоял рядом с Кэнфилдом и смотрел вниз, на армию головорезов. - С полицией никто не связывается, парень. Тогда тебе крышка - в доках можно уже не появляться. - Да и не только в доках, - добавил второй таможенник. Он спокойно сидел за столом и читал газету. - Но почему? Там же сейчас смертоубийство будет! - Сами все выяснят. Между собой, - сказал старший. - Из какого порта тебя перевели?.. С озера Эри?.. Тогда у вас там были другие правила. Другой флот - другие традиции. - Но и там было полно такого дерьма! Третий таможенник внимательно посмотрел на Кэнфилда: - Слушай, сосунок, не лезь не в свое дело. Понял? - О чем это вы говорите? Черт побери, о чем это вы говорите? - Иди сюда, сосунок, - третий таможенник, тощий, в помятой, плохо сидящей форме, взял Кэнфилда за локоть и отвел в угол. Остальные делали вид, что их все это не касается, но следили за ними глазами. Видно было, что они волнуются, даже боятся. - У тебя есть жена, дети? - спросил тощий. - Нет... А что? - А у нас есть, вот что! - тощий сунул руку в карман и достал несколько банкнотов. - На. Здесь шестьдесят долларов... Только не раскачивай лодку, ясно?.. Полицейских звать ни к чему... А если и позовешь, то они сначала на тебя накинутся. - Господи! Шестьдесят долларов! - Ага. Двухнедельная зарплата, сынок. Повеселись сегодня. - О'кей... О'кей, я согласен. - Вот они, Джесси, - произнес старший таможенник, обращаясь к тощему. - Пошли, сосунок. Смотри и учись, - тощий подвел Кэнфилда к окну. Со стороны ворот приближались два больших автомобиля. Из первого вылезли несколько человек в темных пальто и направились к докерам, окружившим поврежденные тюки. - Что они делают? - Это обезьяны, сынок, - сказал тощий Джесси. - Охранники. - Охранники? Чего? - Ха!.. - хохотнул тот таможенник, который упорно читал газету. - Не чего, а кого. Люди в темных пальто - числом пять - начали отзывать в сторону бригадиров и о чем-то тихонько с ними толковать. Ну прямо воркуют, подумал Кэнфилд. Люди в темных пальто похлопывали бригадиров по спине, успокаивали их - словно зверей в зоопарке. Двое из пятерых отделились и пошли по сходням на корабль. Некто в широкополой белой шляпе - явно старший среди троих оставшихся на пристани - глянул на стоявший сзади автомобиль, потом вверх, на стеклянную будку. Кивнул и направился к лестнице. Тощий Джесси сказал: - Оставайтесь на местах. Я сам разберусь. Он открыл дверь, вышел на металлическую площадку. Кэнфилд видел, что Джесси о чем-то разговаривает с человеком в белой шляпе. Человек в белой шляпе улыбался, явно шутил и наслаждался своими шутками, но взгляд у него был настороженный. Серьезный взгляд. А потом он из-за чего-то рассердился, резко что-то произнес, и оба вошли в будку. Они смотрели на Мэтью Кэнфилда. Джесси сказал: - Ты, Кэннон. Митч Кэннон, иди сюда. Всегда следует использовать имя, инициалы которого сходны с твоими собственными, - мало ли кому взбредет в голову послать тебе рождественский подарок! Кэнфилд вышел на площадку, а человек в белой шляпе спустился на причал. - Иди и подпиши бумаги, что обыск произведен. - Черта с два! - Я сказал, иди и подпиши бумаги! Они хотят убедиться, что ты в порядке, - Джесси улыбнулся. - Здесь и большой босс... Так что получишь еще прибыток. Не забудь: мне пятьдесят процентов, понял? - Да, - нехотя согласился Кэнфилд. - Понимаю, - и он пошел вниз, к человеку в белой шляпе. - Ты здесь новенький? - Да. - А откуда тебя перевели? - С озера Эри. Там, правда, тоже работы хватало. - И что за работа? - Там все из Канады шло... Канадцы тоже делают виски. - Мы ввозим шерсть! Шерсть с острова Комо! - Вижу, вижу, приятель. Канадцы тоже ввозили. Зерно. Шерсть. Такую же, - и Кэнфилд подмигнул в сторону тюков. - Удобно, да? Мягкая упаковка. - Слушай, парень. Умники нам здесь не нужны. - О'кей! Я же и говорю про шерсть. - Иди к диспетчеру и подпиши накладные... В сопровождении одного из гангстеров - здоровенного детины - Кэнфилд отправился в контору диспетчера. Детина протянул ему пачку бумаг. - Пиши четко и правильно проставь даты и время! - приказал детина. Кэнфилд выполнил приказание. Человек в белой шляпе сказал: - Отлично... Пошли со мной. Он повел Кэнфилда к машинам. Следователь увидел, что на заднем сиденье второго автомобиля сидели двое. В первой машине, кроме шофера, никого не осталось. - Жди здесь. Интересно, почему его одного привели сюда? Может, в Вашингтоне что-то пошло не так? Но прошло слишком мало времени, чтобы эти типы могли что-нибудь вызнать. Со стороны причала к машинам двигалась целая делегация: двое из охранников эскортировали человека в форме. Кэнфилд узнал капитана парохода "Генуя-Стелла". Человек в белой шляпе наклонился к окошку и что-то говорил тем, сидевшим в автомобиле. Они не обращали внимания на процессию, направлявшуюся с причала. Человек в белой шляпе открыл дверцу, и из автомобиля вылез коренастый низенький итальянец. Лицо у него было очень смуглое. Низенький итальянец кивком подозвал Кэнфилда. Достал из кармана пачку денег, отсчитал несколько банкнотов. Говорил он с сильным акцентом. - Это ты новичок? - Да, сэр. - С озера Эри? Правильно? - Да, сэр. - И как тебя зовут? - Кэннон. Итальянец глянул на человека в белой шляпе. Тот пожал плечами. - Держи, - итальянец протянул Кэнфилду две пятидесятидолларовые бумажки. - Будь хорошим мальчиком... Мы всегда заботимся о хороших мальчиках, не так ли, Моджоре? Мы также заботимся о мальчиках, которые не хотят быть хорошими... Понятно? - Еще бы! Спасибо большое... Два охранника подвели капитана к первому из автомобилей. Теперь было видно, что тащили они его силой - они крепко держали его за руки. - Отпустите! Отпустите меня! - капитан тщетно пытался вырваться. Маленький итальянец отодвинул Кэнфилда в сторону. Охранники подтащили к нему капитана. И капитан, и охранники что-то одновременно бурно говорили по-итальянски, маленький итальянец спокойно слушал. И тогда второй человек, тот, кто оставался на заднем сиденье, наклонился вперед. Лицо его по-прежнему оставалось в тени. - Что происходит? - спросил он по-английски. - О чем это они вопят, а, Витоне? - Этому капитану не нравится, как мы ведем дело, падроне. Он говорит, что запретит дальнейшую разгрузку. - Почему? Капитан продолжал что-то кричать - он не понимал слов, но понимал, что происходит что-то важное. - Он говорит, что никого из нас не знает. Говорит, что это не его груз. Хочет позвонить кому-то по телефону. - Понимаю, - тихо произнес остававшийся в тени человек. - Я даже знаю, кому именно. - И вы ему позволите? - спросил маленький итальянец. - Не валяйте дурака, Витоне... Говорите с ним спокойно. Улыбайтесь. Помашите - эй, вы все там, - помашите тем, на корабле... Это же пороховая бочка, вы, кретины! Пусть думают, что все идет как надо. - Конечно, конечно, падроне. Все они заулыбались, кроме капитана, который по-прежнему пытался вырваться. Это было даже смешно, и Кэнфилд бы улыбнулся, если б вдруг не увидел прямо перед собой того, кто оставался в автомобиле: человек повернулся к окну. Это было интересное лицо - красивое даже. И хотя на человеке тоже была широкополая шляпа, Кэнфилд разглядел четкие, резкие черты. Но больше всего его поразили глаза. Глаза были светло-голубые, тем не менее маленький итальянец называл этого человека "падроне". Кэнфилд предполагал, что могут быть и голубоглазые итальянцы, но пока таких еще не встречал. Это было очень необычно. - Что нам теперь делать, падроне? - спросил коротышка. - Как что, Витоне... Этот человек - гость нашей страны, будь с ним вежливым... Проводи капитана за пределы порта и позволь ему сделать телефонный звонок, - человек со светло-голубыми глазами понизил голос, - и убей. Маленький итальянец кивком показал на выход с причала. Двое гангстеров подтолкнули капитана и повели его к воротам. В ночь. - Иди, звони своему дружку, - сказал по-итальянски один из гангстеров. Но капитан сопротивлялся. В неровном свете фонарей Кэнфилд разглядел, что ему удалось оттолкнуть одного, тот потерял равновесие и упал. Капитан тут же накинулся с кулаками на второго. Он что-то кричал по-итальянски. Первый вскочил и выхватил что-то из кармана. Сначала Кэнфилд не увидел, что именно. А потом разглядел. Нож. Первый гангстер - он как раз был сзади - вонзил нож в спину капитана. Мэтью Кэнфилд пониже надвинул форменную фуражку и медленно, осторожно двинулся в сторону будки таможенников. - Эй! Ты! Таможенник! - окликнул его голубоглазый. - Ну ты! С озера Эри! - завопил маленький итальянец. Кэнфилд повернулся: - Я ничего не видел! Ничего! - он пытался улыбнуться, но улыбка не получалась. Человек изучал Кэнфилда своими светло-голубыми глазами. Мэтью наклонил голову, чтобы козырек скрыл лицо. Маленький итальянец кивнул водителю первого автомобиля. Водитель вышел и стал позади следователя. А потом подтолкнул Кэнфилда к выходу с причала. - Послушайте, что вы делаете! Я ничего не видел!.. Что вы от меня хотите? Пожалуйста, ради бога!.. Мэтью Кэнфилд и не ждал ответа - он знал, что им от него надо. Им нужна была его маленькая, ничего не значащая жизнь. Человек продолжал подталкивать его в спину. Вперед, вперед, за служебное здание, к пустырю. В нескольких ярдах впереди метнулась пара крыс. С причала доносились вопли. Воды Гудзона мерно рокотали между сваями. Кэнфилд остановился. Он не знал почему. Он просто не мог больше сделать ни шага. Живот свело от страха. - Иди! - приказал человек и ткнул Кэнфилда револьвером под ребра. - Послушайте! - Кэнфилд попытался придать своему голосу жесткость. - Я сотрудник правительственного органа. Если со мной что-нибудь случится, вас обязательна найдут. И никто из ваших дружков помочь вам не сможет... Они и делать этого не станут, как только узнают, кто я. - Иди! От реки раздался сигнал парохода. Ему вторил другой. А затем с борта "Генуи-Стеллы" прозвучал пронзительный свисток. Это был призыв, отчаянный призыв о помощи. Этот звук отвлек внимание человека с револьвером. Следователь схватил его за руку и начал изо всех сил выкручивать. Свободной рукой человек мощно двинул Кэнфилда кулаком по лицу. Он толкнул Кэнфилда к железной стене склада, Кэнфилд, продолжая выкручивать кисть, в которой был зажат револьвер, изловчился, ухватил того второй рукой за лацканы пальто, что было силы рванул на себя, в последние мгновения отклонился в сторону, и голова водителя прямо вмазалась в стену. Револьвер упал, и Кэнфилд врезал гангстеру коленом в низ живота. Итальянец вскрикнул от невыносимой боли и рухнул на колени. Он попытался было ползти назад, в сторону причала, но Кэнфилд схватил его за волосы и несколько раз сильно ударил лбом о валявшуюся рядом толстую доску. Хлынула кровь. Все было кончено. Палач Мэтью Кэнфилда был мертв. Гудок на "Генуе-Стелле" ревел, вопли со стороны причала достигли максимума. Кэнфилд подумал, что команда корабля, наверное, восстала, потребовала капитана, и, когда тот не явился, они поняли, что он убит или, по крайней мере, захвачен. Раздались одиночные выстрелы, затем автоматная очередь - и крики, крики ужаса. Бежать Кэнфилду было некуда - отсюда он мог вернуться только к служебному зданию. А скоро, наверняка, кто-то явится и за его палачом. Он подтащил тело сицилийца к воде и столкнул. Раздался всплеск. Гудок на "Генуе-Стелле" захлебнулся. Крики начали стихать - похоже, кто-то взял ситуацию под контроль. А со стороны причала показались двое. - Ла Тона! Эй, Ла Тона, где ты! - кричали они. Мэтью Кэнфилд прыгнул в вонючие воды Гудзона и быстро-быстро, насколько позволяла тяжелая, намокшая форма, поплыл. - Вы настоящий счастливчик, - сказал Бенджамин Рейнольдс. - Знаю, сэр. И благодарю судьбу. - Вы действовали так, как вряд ли могли бы действовать остальные наши сотрудники. Даю вам недельный отпуск. Отдохните. - Спасибо, сэр. - Скоро придет Гловер. Время еще раннее. Было действительно рано - шесть утра. Кэнфилд прибыл в Вашингтон в четыре и не решился идти к себе домой. Он позвонил Бенджамину Рейнольдсу, и тот приказал идти в офис "Группы 20" и ждать его там. Открылась входная дверь. - Гловер, это вы? - Я, Бен. Господи! Только шесть утра... Ну и ночка! А у нас как раз внуки гостят... - голос у Гловера был еще сонный. - Привет, Кэнфилд. Что, черт побери, с вами случилось? Следователь Мэтью Кэнфилд подробно доложил обо всем, что произошло. - Я позвонил на озеро Эри, - сказал Рейнольдс. - Его личное дело изъято. Ребята в Нью-Йорке постарались сделать все, чтобы его прикрыть. Там личное дело не тронуто. Нам нужно еще что-нибудь сделать для прикрытия? Гловер задумался. - Да. Возможно... В случае, если личное дело на озере Эри исчезло именно из-за этой истории, мы постараемся распространить слух, что Кэнфилд... Кэннон был не тем человеком, за кого он себя выдавал. Что он подставной, работает на другого "крестного отца". И что его пристрелили. Где-нибудь в Лос-Анджелесе или Сан-Диего. Я об этом позабочусь. - Хорошо... А сейчас, Кэнфилд, я покажу вам несколько фотографий. Кто они, говорить не буду... Посмотрите, может, узнаете кого-нибудь, - Бенджамин Рейнольдс открыл шкаф. Вынул папку, вернулся к столу. - Вот эти, - он достал пять снимков, три газетных и два из судебных дел. Уже через секунду Кэнфилд воскликнул: - Вот он! Вот тот, кого маленький итальянец называл "падроне"! - Падроне Скарлатти, - тихо произнес Гловер. - Вы абсолютно уверены? - спросил Рейнольдс. - Да... Его голубые глаза я никогда не забуду. - Вы могли бы подтвердить все это в суде? - Конечно. - Эй, Бен, подождите! - Гловер понимал, что тем самым Мэтью Кэнфилд подпишет себе смертный приговор. - Я только задал вопрос. - Кто это? - спросил Кэнфилд. - Да... Кто это... Кто он на самом деле. Я не стану отвечать вам даже на первый вопрос, но если вы попытаетесь узнать это сами - а вы непременно попытаетесь, - то учтите, что знание это смертельно опасно, - Рейнольдс перевернул фотографию. На обороте было написано: "Алстер Стюарт Скарлетт". - Алстер Стюарт Скарлетт, он же Скарлатти, - произнес следователь Кэнфилд. - Герой войны, не так ли? И миллионер. - Да. Герой войны и миллионер, - ответил Рейнольдс. - Эта информация секретна. Я подчеркиваю: совершенно секретна. Понятно? - Конечно. - Как вы думаете, вас после вчерашнего опознать могут? - Вряд ли. Было и так темно, а я низко надвинул фуражку и старался говорить, как типичный грузчик или таможенник... Нет, не думаю. - Хорошо. Вы выполнили работу на отлично. Теперь отправляйтесь спать. - Благодарю вас, - следователь вышел и закрыл за собой дверь. Бенджамин Рейнольдс разглядывал лежащую перед ним фотографию. - Падроне Скарлатти, Гловер. Вот так. - Передайте все в Министерство финансов. Мы свое дело сделали. - Уж не думаете ли вы... Да мы никому ничего сообщить не можем, если только вы не решили пожертвовать Кэнфилдом... Да даже если мы и бросим его на съедение, чего мы добьемся? Скарлатти явно ничего не подписывал. Его всегда смогут отмазать: "Мистера Скарлетта видели в компании..." Какой? И кто свидетель? Какой-то мелкий государственный служащий против прославленного героя войны? Сына Скарлатти?.. Нет, мы можем только пригрозить. Предупредить. Вероятно, этого и достаточно. - Кому вы собираетесь пригрозить? Бенджамин Рейнольдс откинулся в кресле и сложил пальцы домиком: - Я должен поговорить с Элизабет Скарлатти... И все-таки я не понимаю: почему? Почему?! Глава 7 Алстер Стюарт Скарлетт вылез из такси на углу Пятой авеню и Пятьдесят четвертой улицы и направился к своему дому. Взбежал по ступенькам, открыл массивную дверь, вошел. На мгновение задержался в огромном холле, потопал ногами - февраль выдался холодный. Швырнул в кресло пальто, затем распахнул высокие двустворчатые двери, ведущие в просторную гостиную, и зажег настольную лампу... Четыре вечера, а уже темно. Подошел к стоявшему у камина столику и с удовольствием заметил, что слуги уложили поленья как надо. Он разжег камин и наблюдал, как пламя начинает пожирать дерево. Положил руки на решетку, наклонился к теплу. Перед глазами оказался приказ о награждении его Серебряной звездой - приказ висел в золотой рамочке под стеклом. Надо будет здесь кое-что поменять, подумал он. Скоро он сможет повесить над камином совсем иное. Чтобы все, кто войдет в эту комнату, знали! А затем его мысли снова вернулись к недавним событиям. Дураки! Тупоголовые болваны! Ничтожество! Дерьмо! Мусор! Четверо из команды "Генуи-Стеллы" убиты. Тело капитана найдено на заброшенной барже. На это-то ему наплевать. И на бунт на корабле ему наплевать. Доки - опасное место, это все знают. Но вот труп Ла Тоны, всплывший в нескольких ярдах от парохода. Парохода, доставившего контрабандный спирт... Ла Тона! Кто же его прикончил? Не этот же тупой, косноязычный таможенник... Господи, только не это!.. Ла Тона - прирожденный убийца, он справился бы с любым. Жестокий, хитрый, надежный. Эта история дурно пахнет. Очень дурно пахнет. И ничем этот запах не скроешь: пять трупов на причале тридцать семь, пять убитых за одну ночь. А через Ла Тону они могут выйти на Витоне. Маленького дона Витоне Дженовезе. Грязный ублюдок, генуэзская свинья, подумал Скарлетт. Да, пора выходить из игры. Он получил все, что хотел. Даже больше. Штрассер будет в восторге. Все они будут потрясены. Алстер Скарлетт закурил и направился к маленькой узкой двери слева от камина. Достал ключ, открыл дверь и вошел. Комната тоже была маленькой. Когда-то это был винный погребок, сейчас здесь располагался небольшой кабинет: стол, стул, два тяжелых стальных шкафа. Скарлетт зажег лампу на столе и подошел к первому шкафу. Набрал шифр, открыл один из ящиков. Достал толстую тетрадь в кожаном переплете и сел за стол. Это была его "домашняя работа". Пять лет упорного труда. Он листал страницы, скрепленные металлическими кольцами. Все аккуратно, четко, записи сделаны разборчиво. После каждого имени - краткая характеристика, адрес, биография, положение в обществе, доходы, семья, планы на будущее, перспективы... Страницы снабжены указателями, к разделам прикреплены цветные ленточки. Мастерская работа! Досье на всех важных и не важных персон, которые получали свою выгоду от созданной Алстером Скарлеттом организации. На конгрессменов, бравших взятки от своих подчиненных, на глав корпораций, "вкладывавших" средства в незаконные операции, которые вел он, Алстер Скарлетт, через подставных лиц. О нет, сам он никогда замешан не был - он лишь давал деньги. Мед. На который слетались пчелы. Политики, банкиры, юристы, врачи, архитекторы, писатели, гангстеры, чиновники, полицейские, таможенники, пожарные, букмекеры... Список бесконечен. "Сухой закон" создал основу коррупции, но были и другие предприятия, не менее прибыльные. Жадное быдло! Все задокументировано. Все указаны. Домыслам, догадкам здесь места нет - все точно. Когда настанет время, они не отвертятся. Толстая тетрадь в кожаной обложке содержала 4263 имени. В восьмидесяти одном городе двадцати четырех штатов... Двенадцать сенаторов, девяносто восемь конгрессменов, три члена кабинета Кулиджа. Список ублюдков. Алстер Стюарт Скарлетт снял телефонную трубку и набрал номер. - Позовите Витоне... Что значит "Кто звонит"! Этот номер он дал мне лично! Скарлетт смял в пепельнице сигарету. Ожидая, пока Дженовезе позовут, он рисовал на листе бумаги какие-то линии. Улыбнулся, заметив, что линии, словно лучи или ножи, сходились в центральной точке. Нет, все же не как ножи. Как молнии. - Витоне? Это я... Я точно знаю... А разве мы что-то можем сделать? Делать нам особенно нечего... Если будут спрашивать, подготовь свою историю. Ты был в Вестчестере. Ты не знаешь, кто такой Ла Тона... Только стой на этом. Понял? Не старайся быть умником... У меня есть для тебя предложение. Тебе понравится... Забирай себе все дело. И все, что вложено. Теперь это твое. Я выхожу. Алстер Скарлетт рисовал теперь елку и слушал, что говорят на том конце... - Нет, нет, никакой компенсации. Все твое. Мне ничего не нужно. Вся организация переходит к тебе, вся сеть... Еще раз повторяю, мне ничего не нужно, я выхожу! Если тебе это не интересно, передам дело куда-нибудь еще - в Бронкс или в Детройт. Повторяю, мне ничего не нужно, ни никеля. Только одно: ты меня никогда не знал. В глаза не видел, понятно? Такова моя цена. Дон Витоне Дженовезе разразился длинной тирадой, Скарлетт отставил трубку, из нее доносились вопли и беспрестанно повторявшееся: "Грацие! Грацие! Грацие!" Алстер Скарлетт повесил трубку, закрыл тетрадь в кожаной обложке. Посидел минуту, затем выдвинул верхний ящик письменного стола. Достал письмо, полученное от Грегора Штрассера. Перечитал его - в двадцатый раз. Или в сотый? "Фантастический план... смелый план... маркиз Жак Луи Бертольд... Лондон... К середине апреля". Неужели время настало? Наконец-то! В отношении Алстера Стюарта Скарлетта у Генриха Крегера был свой собственный план. Он, этот план, был не таким уж смелым, но он был весьма достойным. Респектабельным. Да, это точное слово. Респектабельным - Алстер Стюарт Скарлетт рассмеялся от удовольствия. Наследник империи Скарлатти, очаровательный выпускник престижного университета, герой битвы при Мез-Арагоне, самый завидный холостяк высшего нью-йоркского общества, собирался жениться. Глава 8 - Вы все это придумали, мистер Рейнольдс! - Элизабет Скарлатти была в ярости. И не стесняясь изливала свой гнев на стоявшего перед ней человека. - Я не потерплю ни подобных предположений, ни сознательной лжи! - К сожалению, я говорю правду. Впрочем, кое в чем я действительно солгал. - Вы воспользовались ложными основаниями, чтобы получить возможность встретиться со мной! Сенатор Браунли сказал, что вы представляете Агентство по землепользованию и что дело касается каких-то участков, которые Министерство внутренних дел хотело бы приобрести у "Скарлатти индастриз". - Он так и считает. - Тогда он еще больший идиот, чем я думала! Значит, вы мне угрожаете? Как вы смеете пересказывать мне какие-то гнусные, ничем не подтвержденные сплетни? Надеюсь, вы готовы к вызову в суд? - А вы именно этого хотите? - Вы вынуждаете меня поступить именно так!.. Я знаю в Вашингтоне многих, а вот о вас не слышала никогда! И если бы действительно ходили такие слухи, они уже были бы и другим известны. Да, вы вынуждаете меня обратиться в суд. Я не намерена терпеть оскорбления! - А если это правда? - Это неправда, и вы это знаете не хуже меня! Моему сыну не надо лезть в такие дела... У него собственное состояние, и немалое! Оба мои сына имеют специальные фонды, позволяющие им, скажем так, получать значительные суммы! - Значит, мы должны исключить этот мотив, не так ли? - приподнял бровь Бенджамин Рейнольдс. - Я исключаю все, потому что абсолютно ничего и нет! Если мой сын в чем-то нагрешил - что ж, его за это надо наказать, но считать его преступником! А если вы делаете все это только для того, чтобы замарать имя Скарлатти, то вы настоящий подлец, и я позабочусь, чтобы вас выкинули вон. Бенджамина Рейнольдса трудно было вывести из себя, но сейчас он почувствовал, что раздражение начинает приближаться к опасному уровню. Ему пришлось напомнить себе, что старая дама охраняет покой семьи и что было бы трудно ждать от нее при подобных обстоятельствах иного поведения. - Я бы не хотел, чтобы вы считали меня вашим врагом. Я не враг и не шантажист. Откровенно говоря, второе предположение оскорбляет меня даже больше. - И снова вы строите неуместные иллюзии, - перебила его Элизабет Скарлатти. - Да кто вы такой, чтобы быть моим врагом? Вы просто мелкий человечек, использующий какие-то сплетни в своих собственных корыстных целях. - Приказ убить человека - это не "какие-то сплетни". - Что? Что вы такое говорите?! - Это самое серьезное из имеющихся у нас обвинений... Но есть и сопутствующие обстоятельства, если это может вас хоть немного утешить. Старая дама презрительно взирала на Бенджамина Рейнольдса. Он игнорировал этот взгляд. - Человек, которого убили, точнее, которого приказал убить ваш сын, сам был убийцей... Капитан парохода, команда которого сплошь состоит из преступников и занимается грязными делами. Да, на его счету много грязи. Элизабет Скарлатти встала: - Вот этого я точно не потерплю, - спокойно произнесла она. - Вы сделали чудовищное обвинение, а потом излагаете якобы смягчающие обстоятельства. Это чудовищно. - Мы живем в странные времена, мадам Скарлатти. Наши сотрудники не могут всюду поспеть, да, откровенно говоря, мы этого и не хотим. Мы не жалеем о гангстерских войнах, пусть их. Но иногда среди гангстеров попадаются странные личности. - И вы... И вы относите моего сына к этой категории? - Не я. Он сам включил себя в эту категорию. Элизабет Скарлатти медленно вышла из-за стола и подошла к окну. Она стояла спиной к Рейнольдсу и смотрела на улицу. - И сколько еще человек в Вашингтоне... знают эту сплетню? - Все, что я вам рассказал? - Хоть что-нибудь. - Ходили определенные разговоры в Министерстве финансов. Но ничего серьезного, ничего, что побудило бы их к расследованию. Что касается остальных, то только мой помощник и человек, бывший свидетелем. - Их имена! - О нет - Я могу это легко выяснить. - Это не принесет вам никакой пользы. - Посмотрим! - Элизабет повернулась к Рейнольдсу. - Ну и что же вы сделаете? - А что вы ждете? Я не дура. Я не верю ни одному вашему слову. Но я не хочу, чтобы имя Скарлатти трепали какие-то подлецы... Сколько, мистер Рейнольдс? Шеф "Группы 20" спокойно смотрел в глаза Элизабет Скарлатти. - Нисколько. Ни пенни, благодарю вас... Но я пойду дальше. Вы вынуждаете меня выдвинуть обвинение и против вас. - Старый дурак! - Черт побери, хватит!.. Мне нужна только правда! Нет, не только правда. Я хочу, чтобы вы все это прекратили до того, как пострадает кто-нибудь еще. Разве это не уступка знаменитому герою войны? Особенно в наши сумасшедшие времена... И еще я хочу знать: почему?! - Если я стану тут с вами размышлять о причинах, я дам вам повод уверовать в ваши обвинения. Отказываюсь говорить на эту тему! - Господи, боже мой! Ну вы и штучка! - Да. И вы меня еще плохо знаете. - Неужели вы и сами понять не можете? Так продолжаться не может. Это конец! Это будет концом, если вы не сможете остановить сына. А мы предполагаем, что вы можете это сделать... Но я думаю, что и вы хотели бы знать почему. Мы оба знаем, что ваш сын богат, - так почему же? Элизабет смотрела на него, и Рейнольдс понял, что она не ответит, не станет отвечать. Что ж, он сделал все, что мог. Остальное зависит от нее. - Прощайте, мадам... Но предупреждаю: я глаз не спущу с падроне Скарлатти. - С кого? - Спросите вашего сына сами, пусть он скажет, что значат эти слова. Рейнольдс повернулся и вышел из комнаты. Люди вроде Элизабет Скарлатти ужасно утомляли его. Может, потому, подумал он, что такие люди не стоят его внимания. Да, все эти магнаты не стоят его внимания. Элизабет наблюдала, как пожилой человек закрыл за собой дверь. Подождала, пока он спустится по лестнице. Подошла к окну. Он шел к Пятой авеню. Повернулся, увидел одинокую фигуру в окне первого этажа. Глаза их встретились. Они даже не кивнули друг другу на прощание. Глава 9 Чэнселлор Дрю Скарлетт ходил взад-вперед по толстому восточному ковру, устилавшему его кабинет в доме-No 525 по Пятой авеню. Он глубоко дышал и выпячивал при вдохе живот. Массажист в клубе сказал, что это отличный способ снизить напряжение и успокоиться. Не помогало. Надо будет сменить массажиста. Он остановился перед стеной, покрытой панелью красного дерева. Между окнами, выходившими на Пятую авеню, висели под стеклом газетные вырезки. Во всех говорилось о "Скаруик фаундейшн", и во всех говорилось лично о нем. А в некоторых его имя было даже вынесено в заголовки. Когда его что-то расстраивало, а такое бывало часто, он смотрел на эти аккуратно окантованные свидетельства достижений. И они всегда успокаивали ело. Чэнселлор Скарлетт как должное воспринял роль мужа скучной и неинтересной жены. Повинуясь долгу, зачал на супружеском ложе пятерых детей. К большому удивлению Элизабет, он также с интересом включился в семейное дело. Как бы в ответ на героические подвиги брата, Чэнселлор Дрю удалился в спокойную сень бизнеса. И у него были свои идеи. Ежегодный доход всех предприятий Скарлатти превышал доход какой-нибудь небольшой страны, и Чэнселлор убедил Элизабет, что налоги станут меньше, если они откроют какой-нибудь благотворительный фонд. Предъявив матери точные цифры - особенно при этом он упирал на антитрестовское законодательство, - Чэнселлор добился согласия Элизабет на создание "Скаруик фаундейшн". Чэнселлор принял пост президента, мать - главы совета директоров. Что ж, Чэнселлору не суждено было стать героем войны, но зато его дети будут видеть в нем крупного бизнесмена, внесшего большой вклад в культуру. "Скаруик фаундейшн" финансировал мемориалы военным героям; индейские резервации; выпуск "Словаря величайших патриотов" - словарь предназначен для начальных школ; "Роланд Скарлетт клуб" - цепь летних молодежных лагерей, в которых под неусыпным оком епископата молодые люди познавали вечные ценности христианской демократии, столь дорогой сердцу президента фонда. А также целый ряд подобных предприятий - газеты пестрели объявлениями о благочестивых проектах "Скаруика". Зрелище газетных вырезок успокоило Чэнселлора, но, увы, ненадолго. Сквозь плотно закрытую дверь он расслышал, что на столе секретарши зазвонил телефон, и вновь вспомнил о сердитом звонке матери: она со вчерашнего утра разыскивала Ал стера. Чэнселлор нажал на кнопку переговорного устройства: - Позвоните моему брату домой еще раз, мисс Несбит. - Да, сэр. Мать была непреклонна: он должен разыскать Алстера. Алстер обязан появиться у нее не позднее сегодняшнего вечера. Чэнселлор сел и снова попытался дышать, как учил массажист. Массажист сказал, что если дышать так сидя, то это полезно для брюшного пресса. Он глубоко вдохнул и изо всех сил выпятил живот. Средняя пуговица пиджака отскочила и упала на ковер. Черт! Мисс Несбит обратилась через переговорное устройство: - Горничная из дома вашего брата сказала, что он уже в пути. Он едет к вам, мистер Скарлетт, - в голосе мисс Несбит звучала гордость: задание выполнено. - Значит, он все это время находился у себя? - Я не знаю, сэр, - мисс Несбит была оскорблена. Через двадцать нескончаемых минут прибыл Алстер Стюарт Скарлетт. - Господи! Где ты был? Матушка со вчерашнего утра ищет тебя! Куда мы только ни звонили. - Я был в Ойстер-бей. А почему вы не позвонили туда? - В феврале? Но кто туда зимой ездит... Может, правда, она и звонила, я не знаю. - Впрочем, вы бы меня все равно не нашли. Я был в одном из коттеджей. - А что ты там, черт побери, делал? В феврале-то... - Скажем, охотился на оленей, дорогой братец... А у тебя здесь очень мило! Уж не помню, когда я здесь последний раз был. - Около трех лет назад. - А для чего все эти приспособления? - Алстер показал на письменный стол. - Новейшее оборудование. Смотри... Вот электрический календарь - лампочки указывают на те дни, когда у меня запланирована важная встреча. Вот внутреннее переговорное устройство со всеми восемнадцатью находящимися в здании офисами. Это частная телефонная линия... - Хватит, хватит, я просто потрясен. Кстати, мне надо спешить. Я подумал, что тебе приятно будет узнать... Я собираюсь жениться. - Что? Алстер, Бог мой, ты женишься? - Похоже, что пора. - Но на ком же, ради Бога? - О, не беспокойся. Честь семьи посрамлена не будет. Чэнселлор холодно глянул на брата: он был готов к тому, что Алстер выберет какую-нибудь бродвейскую танцовщицу или, может быть, одну из этих ужасных женщин-писательниц в черных свитерах и с мужской стрижкой, что часто посещали его вечеринки. - То есть? - Мне было среди кого выбирать. - Меня не интересует твоя сексуальная жизнь! Кто это? - О, но тебя она должна интересовать... Между прочим, большинство подружек твоей жены, как замужние, так и незамужние, обыкновенные шлюхи. Предупреждаю. - Может скажешь, кого это ты собрался осчастливить? - У тебя есть возражения против дочки Саксонов? - Джанет!.. Джанет Саксон! - в восторге вскричал Чэнселлор. - Думаю, она подойдет, - пробормотал Алстер. - Подойдет! Да это замечательно! Мама будет так довольна! Джанет - чудесная девушка. - Да, мама будет довольна, - Алстер был странно спокоен. - Алстер, даже сказать не могу, как я рад. Ты, конечно, уже сделал предложение, - это был не вопрос, а утверждение. - Зачем, Чэнселлор, как ты можешь так думать?.. Я боялся, что ее кандидатура не будет утверждена. - Понимаю, понимаю... Конечно... Но я уверен, что все будет в порядке! Ты уже говорил маме? Поэтому она в такой истерике? - Никогда не видел маму в истерике. Это, наверное, зрелище. - Правда, ты сейчас же должен ей позвонить. - Позвоню, позвоню. Через пару минут... Я хочу тебе еще кое-что сказать, - Алстер Скарлетт небрежно опустился в стоявшее перед письменным столом кресло. Чэнселлор, сообразивший, что брат действительно хочет поговорить с ним о чем-то серьезном, сел напротив. - В чем дело? - Я дразнил тебя. Ну, насчет шлюх. - Рад слышать это! - О, ты неправильно меня понимаешь. Дело не в том, кто эти дамы на самом деле, - в конце концов, настоящие мужчины таких вопросов не обсуждают... Просто мне хотелось тебя расстроить. Не принимай это близко к сердцу, у меня есть причины... Я подумал, что так ты серьезнее воспримешь мое дело. - Какое дело? - Вот почему я отправился на остров... Чтобы подумать в одиночестве... Эти бесцельные, пустые дни надо кончать. В одночасье не получится, но мне пора постепенно менять образ жизни. Чэнселлор во все глаза смотрел на брата: - Я впервые слышу от тебя такие слова. - Ты знаешь, наедине с собой так хорошо думается. Никто не звонит, никто от тебя ничего не хочет... О, я не стану давать обещаний, которые не смогу сдержать. Но я хочу попробовать... И ты единственный человек, к которому я могу обратиться. Чэнселлор Дрю растроганным голосом произнес: - Что я могу для тебя сделать? - Я бы хотел приобрести какой-то статус. Сначала, может быть, не вполне официальный. Ничего особенного. Но я хотел бы осмотреться и понять, что меня заинтересует больше всего. - Конечно! Ты получишь работу здесь! Как здорово нам будет работать вместе. - О нет, только не здесь. Это был бы еще один подарок. Нет, я хочу заняться тем, чем мне сто лет назад следовало бы заняться. Пойти по твоим следам. С самого низа. - И что ты предполагаешь? - Откровенно говоря, я хотел бы изучить все, что связано с семьей. С нами, Скарлатти. С интересами, бизнесом, всем прочим... С этого начинал ты, я всегда тобой восхищался. - Ты действительно так считаешь? - Чэнселлор был необыкновенно серьезным. - Да... Я взял с собой на остров массу бумаг. Отчеты, прочие документы из маминого кабинета. У нас же очень большие дела с этим банком, да? Как, черт побери, он называется? - "Уотерман траст". Они уже много лет ведут все наши финансовые операции. - Может, мне устроиться туда?.. Ну, как бы неофициально. На пару часов в день. - Никаких проблем! Я сегодня же все улажу. - И еще... Ты не мог бы сделать одолжение, позвонить маме? Скажи ей, что я уже еду. Можешь упомянуть о нашем разговоре. И скажи ей о Джанет, если хочешь, - Алстер Скарлетт поднялся. В лице его было что-то скромно-героическое. Выражение это не пропало даром. Чэнселлор встал и протянул руку: - Добро пожаловать домой, Алстер. Ты начинаешь новую жизнь. Запомни мои слова. - Да, и я так думаю. Не сразу, конечно, но постепенно. Элизабет Скарлатти встала и ударила ладонью по столу. - Ты сожалеешь? Сожалеешь? Ну, меня тебе обмануть не удастся. Да ты просто перепугался до смерти! И правильно! Ты, чертов дурак! Осел! Ты что думал, это игрушки? Детские забавы? Алстер Скарлетт вцепился в подлокотник дивана и повторял про себя: "Генрих Крегер, Генрих Крегер". - Я требую объяснений! - Я же уже сказал тебе. Мне было скучно. Просто скучно. - Как глубоко ты погряз? - О Господи! Да говорю же тебе, что я ни в чем не замешан! Я просто пару раз давал им деньги. На корабль. Это все. - Кому ты давал деньги? - Ну... знакомым. По клубу. - Это преступники? - Не знаю. А кто сегодня знает? Да, полагаю, что они были преступниками. Что они и есть преступники. Поэтому я удалился. Полностью вышел из этого дела! - Ты когда-нибудь что-нибудь подписывал? - Господи, конечно, нет! Я же не сумасшедший. - Нет, сумасшедшим я тебя не считаю. Я считаю, что ты просто идиот. "Генрих Крегер, Генрих Крегер, Генрих Крегер..." Алстер Скарлетт встал с дивана и закурил. Подошел к камину, швырнул спичку в потрескивающие поленья. - Я не идиот, мама, - ответил он серьезно. Элизабет не обратила на эту реплику никакого внимания. - Ты всего лишь давал деньги? И ты не замешан ни в каком насилии? - Нет! Конечно, нет! - Тогда кто этот капитан? Человек, которого убили? - Не знаю! Слушай, я же уже говорил. Да, признаю, я был там. Ребята сказали, что это очень забавно: посмотреть, как выгружается контрабанда. И все, клянусь тебе. Там начались какие-то беспорядки. Команда раскричалась, и я быстро ушел. - И больше ничего? Это все? - Да. А что ты от меня ждала? Думала, я с головы до ног забрызган кровью? - Не хотелось бы, - Элизабет вышла из-за стола и приблизилась к сыну. - А как насчет женитьбы? Ты женишься тоже потому, что стало скучно? - Я думал, ты одобришь мой шаг. - Одобрю? Когда это мое одобрение или неодобрение тебя волновало? - Всегда. - Мне нравится эта девочка Саксон, но вовсе не по тем причинам, по которым она нравится Чэнселлору. Я ее видела, она мне кажется очень милой... Ноя не уверена, что я тебя одобряю. Ты любишь ее? Алстер Скарлетт искоса глянул на мать: - Я полагаю, из нее получится хорошая жена. - Поскольку ты не ответил на мой прямой вопрос, задам тебе другой: а ты уверен, что из тебя получится хороший муж? - Ну, мама, я читал в "Вэнити фэар", что я самый завидный жених Нью-Йорка! - Хорошие мужья и завидные женихи зачастую понятия взаимоисключающие... Почему ты хочешь жениться? - Пора. - Я бы приняла такое объяснение от твоего брата, но от тебя не приму. Скарлетт подошел к окну. Момент назрел. Момент, который он планировал, который он не раз репетировал наедине с собой. Он должен сказать просто, как будто эти слова ничего не значат. Он произнесет их, он сделает все как надо, и в один прекрасный день Элизабет поймет, как она ошиблась. Нет, он не идиот, не глупец; он - гений. - Я говорил об этом Чэнселлору. Скажу теперь тебе. Я действительно хочу жениться. И еще я хочу заняться чем-то серьезным... Ты спросила, люблю ли я эту девушку. Думаю, что да. Или полюблю. Для меня сейчас важно другое - я хочу успокоиться, начать нормальную жизнь, - он отвернулся от окна и глянул на мать. - Я бы хотел увидеть, понять, что вы с отцом создали для нас. Я хочу понять, что такое быть членом семьи Скарлатти. Это знают все, кроме меня. Пора узнать и мне, мама. - Да, пора узнать и тебе. Но предупреждаю: я бы не хотела, чтобы ты питал иллюзии: твое имя еще не гарантирует участия в управлении делом. Прежде чем тебе будет предоставлено право решать, ты должен показать, чего ты стоишь. Учти, действуя так, я действую во имя Скарлатти. - Да. Ты всегда давала мне это ясно понять. Элизабет Скарлатти обошла стол и снова уселась в свое кресло. - Мне никогда не нравилась фраза "В мире не меняется ничего". Меняется на самом деле все. Может быть, у тебя есть таланты. Ты - сын Джованни Скарлатти, и, возможно, я поступила глупо, переменив вам фамилию. Потому что он был гением... Приступай к работе, Алстер. Посмотрим. Алстер Стюарт Скарлетт шел по Пятой авеню. Выглянуло солнце, он расстегнул пальто. Он улыбался. Прохожие смотрели на этого высокого человека, который в феврале вышагивал в расстегнутом пальто. Он был агрессивно красив, этот человек, ему сопутствовал успех. Да, некоторые рождены для успеха. Некоторые. Алстер Скарлетт замечал завистливые взгляды мелких людишек и соглашался с их мыслями. Генрих Крегер шел вперед. Глава 10 Когда президент "Уотерман траст компани" Гораций Бутье ознакомился с требованием Чэнселлора по поводу "образовательной программы" для Алстера Скарлетта, он недолго думал о том, кого назначить ответственным за исполнение столь высокой миссии. Третий вице-президент Джефферсон Картрайт! Картрайту уже приходилось встречаться с Алстером Скарлеттом - всякий раз, когда возникали какие-то деловые вопросы, для общения с этим отпрыском славного рода призывали именно Картрайта. И для того были веские основания: он, похоже, был единственным из высокопоставленных официальных лиц "Уотерман траст", кто не вызывал у Алстера Скарлетта мгновенного раздражения. В большей степени это благосклонное отношение было вызвано несколько неортодоксальным подходом Картрайта к банковскому делу. Да, он совершенно не походил на традиционного банкира. Ибо Джефферсон Картрайт - высокий светловолосый господин уже не первой молодости - был прежде всего типичным продуктом футбольных и прочих спортивных полей Виргинского университета. И он достаточно рано понял, что качества, делавшие его столь популярным на зеленом поле и среди обитателей студенческого кампуса, великолепно могут служить ему и на ином поприще. Вкратце эти качества можно было бы сформулировать так: надо заранее составить себе достаточно четкое представление о том, каков состав команды, чтобы оказываться в нужном месте поля в нужное время, а далее все зависит от твоей пробивной способности. Эти необходимые на игровом поле качества, по мнению Картрайта, вполне были пригодны и для всех прочих областей деятельности. Изучи основополагающие формулы - не вдаваясь в обременительные для ума подробности, а далее все зависит от умения обаять и вообще произвести нужное впечатление на партнеров и собеседников. Эти принципы - в комбинации с обаянием южанина - превратили службу Картрайта в "Уотерман траст" в настоящую синекуру. Более того, все эти выдающиеся достоинства внесли имя Картрайта в фирменные бланки деловых бумаг. И хотя Картрайта едва ли можно было считать экспертом в банковском деле, его краткие, но успешные адюльтеры с самыми богатыми дамами Манхэттена, Лонг-Айленда и южного Коннектикута все же приносили компании определенный прибыток - в виде новых вкладчиков. А совет директоров банка прекрасно понимал, что их чудо-мальчик не представляет собой серьезной опасности для крепких, основанных на совместном капитале браков. Картрайт успешно справлялся с ролью "мимолетного увлечения", столь освежающего размеренную семейную жизнь. В руководстве почти всех крупных банков непременно наличествовал хотя бы один такой Джефферсон Картрайт. И платили им соответственно - правда, редко приглашали на клубные встречи или деловые обеды "в присутствии супруг". Так, на всякий случай... От греха подальше. Именно этот легкий душок остракизма, "неуместности" и привлекал Алстера Скарлетта. Частично потому, что он знал, как возник этот запашок, и это знание его развлекало, частично потому, что Картрайт - хотя ему и приходилось несколько раз информировать Алстера о его финансовом положении - никогда не читал ему нотаций. Директора банка тоже были прекрасно об этом осведомлены. И когда потребовалось назначить кого-то в менторы Алстеру Скарлетту (хотя бы для того, чтобы успокоить Элизабет), решено было поручить эту трудную работу Джефферсону Картрайту. Раз уж никому не дано справиться с Алстером, так зачем расходовать время и силы кого-то из более ценных и занятых работников? Во время первого же "сеанса" (как Картрайт именовал их занятия) выяснилось, что Алстер Скарлетт не видит разницы между дебетом и активом. Поэтому для начала был подготовлен толковый словарь банковских терминов, дабы Алстер Скарлетт знал, с чем ему предстоит иметь дело; затем был составлен специальный лексикон, касающийся биржевых операций, и со временем Алстер начал осваивать этот труднодоступный язык. - Следовательно, как я понимаю, я владею двумя раздельными источниками доходов. Так ли это? - Совершенно верно, мистер Скарлетт. Первый фонд - состоящий из ценных бумаг - предназначен для покрытия ваших обычных ежегодных расходов. Домашние расходы, одежда, поездки за рубеж, различного рода приобретения... Конечно, вы имеете право при желании инвестировать эти средства. Вкладывать их во что-то для вас интересное... - и Джефферсон Картрайт улыбнулся про себя, припомнив некоторые из последних экстравагантных инвестиций Алстера. - Второй же фонд - это как бы фонд развития. Он предназначен для реинвестиций, банковских и биржевых операций - именно такова была воля вашего отца. Естественно, допускаются определенные передвижки. Но до некоторой степени. - Что вы имеете в виду под "передвижками"? - Это довольно трудно объяснить, мистер Скарлетт, но если ваши ежегодные расходы превысят доходы от первого фонда, мы могли бы перемещать капитал из второго фонда в первый. Но, конечно, это вряд ли желательно. - Естественно. На этот раз Джефферсон Картрайт рассмеялся вслух и подмигнул своему ученику: - Ведь однажды нам уже пришлось так поступить, не так ли? - Что? - Неужели вы не помните? Дирижабль... Дирижабль, который вы приобрели несколько лет назад! - О да! Вас, насколько помнится, это тогда весьма огорчило! - Как банкир, я несу ответственность за "Скарлатти индастриз". К тому же я являюсь вашим финансовым советником. Я облечен определенной ответственностью... Да, нам пришлось покрыть расход на эту покупку из второго фонда, но это было неприятно. Весьма неприятно. Поскольку приобретение дирижабля вряд ли можно считать капиталовложением. - Я вновь приношу свои извинения. - Вам следует лишь запомнить, что, по завещанию вашего отца, мистера Скарлатти, деньги, поступающие с открытых ценных бумаг, должны быть реинвестированы. - А как это можно определить? - Очень просто: по банковским релизам, которые вы подписываете каждые полгода. - А, это те сотни подписей, что мне приходится ставить? - Совершенно верно. Мы конвертируем эти бумаги, а затем вкладываем капитал. - Во что? - Вы располагаете каталогом всех вложений, мы его вам регулярно высылаем. Но мы сами выбираем, куда именно направлять капиталовложения, поскольку вы - человек чрезвычайно занятой - никогда не находили возможности известить нас о своих предпочтениях в данном вопросе. - Да я никогда и не понимал, что от меня требуется! - Но теперь мы преодолеем это непонимание, не так ли? - А что, если бы я не подписывал эти релизы? - Ну... Это, конечно, было бы нежелательно... Но в таком случае ценные бумаги оставались бы в сейфах до конца года. - Где, где? - В сейфах. В сейфах семьи Скарлатти. - Понятно. - Когда мы вынимаем оттуда ценные бумаги, к ним прикрепляются ваши релизы. - А без моих релизов вы не имеете права изымать эти ценные бумаги... Понятно. Без моей подписи вы не можете обратить этот капитал в наличные деньги. - Совершенно верно! Подписав релиз, вы таким образом дозволяете нам вложить капитал. - А предположим - только предположим, - что не было бы вас, не было бы никакого банка. Как тогда эти ценные бумаги могли бы быть обращены в деньги? - Вновь в силу вступает ваша собственноручная подпись! Эти бумаги, после того как вы их подписываете, могут быть превращены в наличные деньги любым, кому вы их передаете. - Понятно. - Когда вы глубже войдете в суть банковского дела, вам, безусловно, покажут эти сейфы. Семья Скарлатти занимает все левое крыло. И отделения сейфов обоих наследников - ваше и Чэнселлора - примыкают друг к другу. В этом есть нечто трогательное! Алстер задумался. - Да, - произнес он наконец. - Я буду рад увидеть сейфы... Конечно, когда стану более осведомленным в банковском деле. - Господи, не понимаю: Саксоны готовят свадьбу или прием в честь архиепископа Кентерберийского? - Элизабет Скарлатти пригласила к себе старшего сына, чтобы обсудить различные посвященные предстоящему бракосочетанию газетные публикации, а также громоздящуюся на ее столе стопку приглашений. - Ну, мама, вряд ли их стоит упрекать: наш Алстер - неординарная партия. - Это-то я понимаю. С другой стороны, Саксоны, похоже, намерены пригласить половину Нью-Йорка, - Элизабет встала и поплотнее прикрыла дверь библиотеки. Повернулась, посмотрела на старшего сына: - Чэнселлор, я бы хотела кое-что с тобой обсудить. Очень коротко. И полагаю, ты достаточно разумный человек, чтобы никому не повторять то, что я тебе скажу. - Разумеется! Элизабет продолжала разглядывать сына. Чэнселлор, подумала она, на самом деле гораздо лучше, чем она прежде считала. Все дело во внешности: Чэнселлор выглядел таким провинциальным, а во время этих их "конференций" вид у него все время отсутствующий, и кажется, что он ничего не понимает - прямо болван какой-то! "Конференции". Что-то зачастила она с этими "конференциями". Слишком много разговоров. Наверное, она сама в этом виновата. - Чэнселлор, ты, вероятно, понимаешь, что я не очень хорошо представляю себе интересы сегодняшних молодых людей. Эта вседозволенность... В мои годы такого не было. Видит Бог, я одобряю шаги, которые молодые люди предпринимают, чтобы добиться большей свободы, но порой мне кажется, что шагают они слишком уж быстро. - Полностью с тобой согласен! - с горячностью воскликнул Чэнселлор. - Этот эгоизм и самовлюбленность теперешней молодежи... Нет уж, я сделаю все, чтобы моих детей не поразил этот вирус! - Возможно, твое негодование чрезмерно... В конце концов, наши дети таковы, какими мы сами - вольно или невольно - их создаем. Впрочем, это лишь вступление, - Элизабет села за свой письменный стол. - В последние несколько недель я пристально наблюдала за Джанет Саксон. Ну, наблюдала - это не совсем точно сказано: я видела ее раз пять-шесть после того, как решился вопрос с этой абсурдной свадьбой... Да... И меня несколько удивило, что она не отказывается от коктейлей. На мой взгляд, слишком уж "не отказывается". Хотя она очень миленькая девушка. Умная, образованная, остроумная. Так что, может быть, я и не права? Чэнселлор Дрю Скарлетт был поражен - он и предположить подобного не мог. Особенно в отношении Джанет Саксон. В наши дни все пьют - это один из элементов молодежной культуры "самопотакания", но, хотя он лично этого и не одобрял, он все же не склонен был драматизировать ситуацию. - Я и понятия об этом не имел, мама. - Тогда, скорее всего, я ошибаюсь, и лучше нам больше этот вопрос не обсуждать. Вероятно, я действительно несколько несовременна. Элизабет улыбнулась и впервые за очень долгое время нежно поцеловала старшего сына. И все же Джанет Саксон ее беспокоила. Церемония бракосочетания Джанет Саксон и Алстера Стюарта Скарлетта прошла с триумфом. Чэнселлор Дрю, естественно, был шафером своего брата, а пятеро детей Чэнселлора несли шлейф невесты. Жена Чэнселлора, Эллисон Демерест Скарлетт, на бракосочетании не присутствовала, так как находилась в пресвитерианском госпитале - пришло время появиться на свет очередному их отпрыску. Свадьба состоялась в апреле, из-за чего между Джанет Саксон и ее родителями произошли серьезные трения. Они бы предпочли июнь, ну в крайнем случае май, но Джанет была непреклонна. Жених настаивал на том, чтобы в середине апреля они уже отправились в свадебное путешествие в Европу, - и Джанет во всем шла у него на поводу. Кроме того, у нес были собственные причины ускорить свадьбу. Джанет была беременна. Джанет понимала, что ее мать что-то подозревает. Она также понимала, что мать не осуждает ее за это - с точки зрения матери, подобная "уловка" лишь доказывала, что и у женщин есть свое оружие. А соответствующее использование данного оружия и результат - то есть поимка достойного и завидного мужа - были достаточными аргументами, чтобы Мэриан Саксон согласилась назначить свадьбу дочери на апрель. Мэриан Саксон согласилась бы и на то, чтобы свадьба дочери состоялась хоть в синагоге, хоть в мечети - лишь бы заполучить наследника состояния Скарлатти. Алстер Скарлетт взял отпуск от "сеансов". Предполагалось, что после продолжительного медового месяца в Европе он с удвоенной энергией вернется к постижению тайн финансового мира. Особенно растрогало - и поразило - Джефферсона Картрайта то, что Алстер взял в поездку (в "святое путешествие любви", как величал ее истинный виргинский кавалер) большое количество деловых бумаг - для более детального изучения. Алстер прихватил с собой сотни отчетов, касавшихся разнообразных финансовых интересов империи Скарлатти, и пообещал Картрайту, что по возвращении сам сможет решать проблемы, связанные с подтверждением сделанных в его отсутствие капиталовложений. Джефферсон Картрайт был настолько тронут новыми, столь серьезными намерениями Алстера, что на прощание подарил ему кожаный портфель ручной работы. Первой неприятностью, с которой началось путешествие новобрачных, была тяжелая морская болезнь Джанет - так, по крайней мере, определил ее состояние корабельный врач, который был немало удивлен тем, что "морская болезнь" завершилась выкидышем. Так что весь путь до Саутгемптона Джанет провела в своей каюте. Прибыв в Англию, молодые обнаружили, что британская аристократия начала проявлять изрядную терпимость к заокеанским гостям. Нетерпимость стала неразумной: неотесанные, но богатые "колонисты" созрели для того, чтобы быть принятыми в обществе, и их приняли. С особенной охотой принимали таких, как Алстер Скарлетт и его молодая жена. Их приняли даже владельцы Бленхайма, у которых была лучшая в стране псовая охота, тем более что гость с первого взгляда смог определить лучшего пса. Примерно в это же время, то есть на второй месяц путешествия, в Нью-Йорк начали просачиваться странные слухи. Доносились они в основном из уст вернувшихся из путешествия в Европу представителей Четырехсот Лучших Семей. По слухам, Алстер Скарлетт вел себя крайне дурно: он приобрел обычай исчезать на несколько дней, а однажды, как говорили, отсутствовал целых две недели, оставив молодую жену в весьма неловком положении. Однако большого значения этим сплетням никто не придавал - в конце концов, Алстер Скарлетт и прежде имел склонность к таинственным исчезновениям, а Джанет Саксон, что ни говорите, удалось подцепить самого богатого жениха Манхэттена. Ей еще жаловаться! Да тысячи девушек с удовольствием поменялись бы с нею местами! За такие-то миллионы и, как уверяли многие, знатное имя можно и потерпеть. Так что сочувствия к Джанет Саксон у общества не было. И вдруг слухи приняли неожиданный оборот. Скарлетты выехали из Лондона и начали блуждать по Европе, они переезжали с места на место, словно следуя какому-то безумному плану. От замерзших озер Скандинавии к теплым средиземноморским берегам. От все еще ежившихся под холодным ветром улиц Берлина к прогретым солнцем бульварам Мадрида. От живописных горных склонов Баварии в плоское грязное гетто Каира. Из летнего Парижа в осеннюю Шотландию. И никто не знал, где завтра объявится Алстер Скарлетт со своей молодой супругой. Во всем этом не было никакого смысла. Никакой логики. Джефферсон Картрайт был обеспокоен этими слухами куда больше, чем остальные. Откровенно говоря, он был даже напуган. Но что делать, он не знал, так что он решил лучше ничего не делать, хотя и направил Чэнселлору Дрю Скарлетту составленный в осторожных выражениях меморандум. Ибо банк "Уотерман траст компани" был вынужден высылать тысячи и тысячи долларов самым разным, почтенным и недостаточно почтенным банкирским конторам Европы. Каждое письмо от Алстера Скарлетта было четким, распоряжения - безоговорочными. И все письма содержали одно и то же требование - о конфиденциальности переводов. Нарушение данного требования было чревато немедленным изъятием всего состояния из "Уотермана"... А это составляло одну треть всего наличного имущества Скарлатти. И половину оставленного братьям наследства. Сомнений не было: Алстер Скарлетт хорошо усвоил уроки банковского дела. Он точно знал, как далеко могут простираться его требования, и составлял их в выражениях, характерных для опытных банковских служащих. И все же Джефферсон Картрайт чувствовал себя очень неловко: он сознавал, что остальные члены семьи Скарлатти могут потом припомнить ему выполнение этих требований. И он решил нравственную проблему - направил брату Алстера Скарлетта письмо следующего содержания: "Дорогой Чэнселлор! Я сообщаю Вам следующее лишь для того, чтобы, как принято было между нами и прежде - когда, например, Ваш глубокоуважаемый брат брал у меня уроки банковского дела, - информировать Вас, что Алстер переводит значительные суммы в различные европейские банки. Полагаю, все эти затраты возникают вследствие одного из самых замечательных в истории нашей страны браков и самого интересного и волнующего свадебного путешествия. Ведь ничего не жалко для такой милой и красивой жены! С радостью сообщаю, что наша переписка с Вашим братом носит сугубо деловой и профессиональный характер". Чэнселлор получил от Картрайта ряд подобных - с небольшими вариациями - посланий, и все они рождали у него удовлетворенную улыбку: только подумать, как изменился его братец! Какой он преданный и любящий муж! А деловитость и точность в переписке с банком! Нет, что ни говорите, но прогресс все же возможен. В этих посланиях Джефферсон Картрайт не упоминал, что банк получает также множество счетов, подписанных Алстером Скарлеттом, - счетов из гостиниц, магазинов, от железнодорожных компаний, от бесконечного количества ссудных европейских касс. Это-то и беспокоило Картрайта больше всего: он опасался, что банку снова придется использовать возможность "передвижки" капиталов из одного фонда в другой. Невероятно, но так оно и было: за несколько месяцев Алстер Скарлетт практически истощил свой первый фонд - вместе с затратами на сами переводы Алстер израсходовал около 800 тысяч долларов! Невероятно! Но если он, Картрайт, разгласит эту информации "Уотерману" грозила бы потеря одной трети всего капитала Скарлатти. В августе Алстер Скарлетт написал матери и брату, что Джанет ожидает ребенка. Они задержатся в Европе еще на три месяца, так как врачи уверяют, что путешествие может быть опасно и для Джанет, и для ребенка. Джанет будет все это время в Лондоне, а Алстер отправится в южную Германию поохотиться с друзьями. Он будет отсутствовать месяц. Или полтора месяца. О сроке возвращения в Америку он известит телеграфом. Телеграмма пришла в середине декабря: на Рождественские праздники Алстер и Джанет будут уже дома. Джанет придется вести менее активный образ жизни, так как беременность у нее тяжелая, но Алстер надеется, что Чэнселлор присмотрит за ремонтом и переделкой дома и что особняк на 54-й улице будет для нее удобен. Он также поручил Чэнселлору Дрю прислать кого-нибудь встретить прибывающую несколько ранее супружеской пары экономку, которую Алстер нанял в Германии. У нее прекрасные рекомендации, и Алстер надеется, что ей понравится ее новая работа. Зовут ее Ханна. Языковых проблем не будет. Ханна говорит как на английском, так и на немецком. В течение последних трех месяцев беременности жены Алстер возобновил "сеансы" в "Уотерман траст компани". Одно его присутствие действовало на Джефферсона Картрайта успокаивающе. И хотя он проводил в банке не больше двух часов в день, было заметно, что он стал более уравновешенным, менее склонным к вспышкам раздражения, чем до женитьбы. . Он даже начал брать работу домой - в своем новом кожаном портфеле ручной работы. В ответ на откровенный и доверительный вопрос Картрайта о больших суммах, переведенных в европейские банки, наследник империи Скарлатти напомнил, что именно он, Джефферсон Картрайт, третий вице-президент банка, объяснил ему в свое время, что для использования средств первого фонда в качестве капиталовложений никаких препятствий быть не может. При этом он повторил свое требование о строгой секретности переводов. - Безусловно! - заверил его Картрайт. - Но вы должны понимать, что в случае, если нам придется переводить средства из второго фонда в первый, - чтобы покрыть ваши текущие расходы, а, боюсь, в этом году нам придется это делать, - я обязан известить об этом остальных держателей капитала Скарлатти... Мы ведь выплатили огромные суммы в соответствии с вашими распоряжениями. - Но вы не обязаны пока это делать? - Я должен сделать это к концу финансового года, а в "Скарлатти индастриз" финансовый год заканчивается тридцатого июня. - Следовательно, - Алстер Скарлетт вздохнул и поглядел на симпатичного южанина, - тридцатого июня мне придется стать по стойке "смирно" и выслушать все, что предстоит выслушать. Это, конечно, не первый случай, когда я огорчаю членов моей семьи, но, надеюсь, последний. Ко времени, когда Джанет должна была разрешиться, через особняк Алстера Скарлетта прошла целая вереница поставщиков. За здоровьем будущей матери бессменно наблюдали трое специалистов, а ближайшие родственники навещали ее дважды в день. Джанет не протестовала: вся эта бурная деятельность отвлекала ее от размышлений. Размышлений, пугавших ее, но обсудить пугавшие ее факты она ни с кем не могла - человека, до такой степени близкого, у нее не было. А пугало ее вот что: ее муж больше с ней не разговаривал. Он покинул общую спальню на третий месяц беременности - если быть точной, это случилось во Франции. Мотивировал он это тем, что сексуальная жизнь может снова привести к выкидышу. Но она жаждала любви. Она отчаянно хотела быть рядом с Алстером: только тогда она чувствовала себя защищенной, не одинокой. И только в моменты близости муж смотрел на нее без обычного холодного презрения. Теперь и в этом ей было отказано. Затем он покинул и общую гостиную и, где бы они ни останавливались, настаивал на раздельных номерах. Теперь же он вообще перестал с ней общаться: он не задавал ей никаких вопросов, а когда она сама пыталась его о чем-нибудь спросить, просто молчал. Он игнорировал ее. Он, если уж быть до конца честной с самой собой, презирал ее. Он ее ненавидел. Джанет Саксон Скарлетт. Достаточно разумная выпускница Вассара. Хорошая ученица в модном танцклассе Пьера, завсегдатай охотничьих клубов. Девушка из прекрасного общества... Она не переставала удивляться, почему это именно ей достались все жизненные привилегии. Не то чтобы она отрицательно к ним относилась - нет, она принимала их с благодарностью. Возможно, она даже и заслуживала их. В конце концов, сколько она себя помнит, про нее говорили, что она хорошенькая. Но по характеру она была не созидателем жизни - мать всегда называла ее "наблюдателем". - Ты никогда ни во что не вникаешь, - говорила мать. - Нельзя же всю жизнь стоять в стороне! Ты должна преодолеть себя. Легко сказать: "преодолеть"! Она смотрела на свою жизнь, словно в стереоскоп - если глядишь каждым глазом по очереди, картинки разные, а посмотришь в оба окуляра - совмещаются. На одной из картинок - высокопоставленная молодая леди, с безупречным прошлым, приличным состоянием, надежным, предсказуемым будущим, с высокопоставленным, обладающим огромным состоянием совершенно безупречным мужем. На второй картинке - молодая женщина с испуганным и растерянным взглядом. Эта, со второй картинки, женщина понимала, что мир на самом деле куда больше и сложнее, чем ее хорошо обставленный и комфортабельный мирок. Но никто не позволял ей войти в этот большой и трудный мир. Однако ее муж продемонстрировал ей нечто из этого другого мира. И то, что она увидела, - то, что он силой заставил ее увидеть, - испугало ее. Вот почему она пила. Пока продолжались приготовления и хлопоты, связанные с предстоящим рождением ребенка, Алстер Стюарт Скарлетт впал а странную пассивность. Это было хорошо заметно тем, кто наблюдал его вблизи, но даже и те, кто был достаточна далек от домашней жизни семейства Скарлеттов, видели, что Алстер умерил свой обычно лихорадочный ритм. Он стал спокойнее, менее агрессивным, порой даже задумчивым. Но в то же время участились его "уходы" из дома - нет, он не исчезал надолго, так, дня на три-четыре. Многие, в том числе и Чэнселлор Дрю, приписывали такие изменения волнениям в ожидании первенца. - Я же говорил тебе, мама, он просто чудесным образом изменился. Это совершенно другой человек! Вот что делают с людьми дети. Появляется цель в жизни - вот увидишь, он теперь и работать начнет по-настоящему! - У тебя потрясающая способность замечать очевидное, Чэнселлор, - ответила Элизабет. - Только у твоего брата уже есть в жизни цель: всячески избегать настоящей работы. Полагаю, ему уже до смерти надоела роль будущего папаши. Потому он такой спокойный. Либо пьет виски плохого сорта. - Ты несправедлива к нему, мама! - Как раз напротив: он несправедлив ко всем нам. Чэнселлор Дрю растерялся и, чтобы скрыть замешательство и переменить тему, начал вслух зачитывать отчет о новейшем проекте "Скаруика". А через неделю Джанет Скарлетт родила сына. Еще через десять дней он был окрещен в соборе святого Иоанна и наречен Эндрю Роландом Скарлеттом На следующий после крестин день Алстер Стюарт Скарлетт исчез. Глава 11 Поначалу никто не обратил на это исчезновение особого внимания: Алстер и раньше практиковал такие номера. Хотя подобное поведение вряд ли можно было бы считать обычным для новоиспеченного папаши, но Алстера опять же вряд ли можно было бы считать человеком обычным. Окружающие предположили, что ему претят ритуальные пляски вокруг появившегося на свет наследника, и он занялся деятельностью иного рода - какого, об этом лучше не говорить. Но спустя три недели семья начала проявлять беспокойство - от Алстера не было слышно ни слова, а все возможные объяснения такого его поведения исчерпали себя. На двадцать пятый день Джанет попросила Чэнселлора обратиться в полицию. Вместо этого Чэнселлор обратился к Элизабет, что было действием куда более разумным. Элизабет тщательно взвесила все возможности. Полиция непременно начнет расследование, и результаты его, конечно же, станут известны всем. В свете прошлогодних событий это было крайне нежелательно. К тому же, если Алстер скрылся по своему собственному почину, розыски только спровоцируют его на еще более странные действия. Ее сын был человеком непредсказуемым, в случае провокации он станет просто невыносимым. Она решила обратиться в частную сыскную фирму - она и раньше, когда требовалось расследовать страховые требования к компании, прибегала к услугам этой фирмы. Владельцы фирмы были людьми понимающими и направили на задание самых опытных и надежных сотрудников. Элизабет дала на поиски две недели - она надеялась, что за это время Алстер Скарлетт объявится сам. А если не объявится, тогда она точно передаст дело в полицию. К концу первой недели сыщики подготовили полный многостраничный отчет о характерных для Алстера привычках. Места, которые он наиболее часто посещал; его друзья (в большом количестве), враги (в крайне малом); помимо этого, в отчете содержалась детальная реконструкция последних перед исчезновением дней. Отчет был передан Элизабет. Элизабет и Чэнселлор Дрю внимательно его изучили. Они не обнаружили ничего нового. Вторая неделя дополнила этот отчет лишь малыми деталями. После возвращения из Европы каждодневная деятельность Алстера носила почти ритуальный характер. Теннисный корт, затем парная в атлетическом клубе; посещение банка на Бродвее - "Уотсрман траст"; коктейли на 43-й улице между 4.30 и 6 часами вечера; вечерние погружения в мир развлечений, который наслаждался его обществом (и его кошельком); столь же рутинные ужины в клубе на 15-й улице, после чего он отправлялся домой, не позднее двух часов ночи. Но один из пунктов привлек внимание Элизабет - пункт, казалось бы незначительный, но достаточно необычный. Речь шла о среде: "Ушел из дома около 10.30, сразу же возле дома взял такси. Подметавшая в это время крыльцо служанка слышала, как мистер Скарлетт приказал шоферу доставить его к метро". Элизабет прекрасно знала, что Алстер никогда не ездил на метро. А спустя два часа, по сведениям "мистера Масколо, старшего официанта ресторана "Венеция", Алстер уже сидел за ранним ланчем с мисс Демпси (см. "Знакомства: театральные актрисы и актеры"). Ресторан находился всего в двух кварталах от дома Алстера. Конечно, этому случаю могли быть десятки разумных объяснений, и ничто в отчете не указывало на то, что факт посещения Алстером подземки можно считать чем-то чрезвычайно странным. Элизабет какое-то время предпочитала приписывать эту поездку на метро намерению с кем-то тайно встретиться, возможно, с той же мисс Демпси. В конце второй недели Элизабет сдалась и приказала Чэнселлору Дрю обратиться в полицию. У газет был радостный день. К полицейским - на том основании, что, возможно, могут быть нарушены какие-то федеральные законы, - присоединилось бюро расследований. Дюжины жаждущих известности, вкупе с искренними помощниками, сообщали, где и при каких обстоятельствах они видели Алстера Скарлетта в последнюю перед исчезновением неделю. Звонили разные темные личности - они утверждали, что знают, где находится пропавший, и требовали денег за информацию. Поступило пять писем, требовавших выкупа. Все следы были проверены. И все они вели в никуда. Бенджамин Рейнольдс узнал обо всем этом из материала, опубликованного на второй странице "Вашингтон геральд". С тех пор как год назад ему пришлось встречаться с Элизабет Скарлатти, это было второе - помимо извещения о свадьбе - упоминание об Алстере Скарлетте. Однако, будучи человеком слова, он провел тщательное знакомство с жизнью и деятельностью Алстера Скарлетта за последние несколько месяцев - только чтобы убедиться, что герой войны наконец-то вернулся к достойному его положения образу жизни. Элизабет Скарлатти поработала хорошо. Ее сын ушел из опасного бизнеса, и слухи о его связях с преступным миром угасли. Более того, он даже занял какой-то небольшой пост в "Уотерман траст". Похоже, "Дело Скарлатти" можно было закрыть. И вот теперь такая новость! Означало ли это, что вновь заработал потухший было вулкан, что вновь открылась старая рана? Означало ли это, что сомнения, которые ему, Бену Рейнольдсу, удалось загасить, вспыхнут вновь? Неужели снова будет призвана "Группа 20"? Дело не в том, что один из сыновей Скарлатти исчез, не предупредив правительство. Дело в другом: слишком многие конгрессмены чем-то обязаны семейству Скарлатти - фабрика здесь, газета там, щедрый чек на избирательную кампанию. И рано или поздно кто-нибудь вспомнит, что "Группа 20" уже занималась деятельностью этого человека. Они вернутся к работе. Они будут действовать осмотрительно и осторожно. Если Элизабет Скарлатти позволит. Рейнольдс отложил газету, поднялся и подошел к двери своего кабинета. - Гловер, - позвал он помощника, - не могли бы вы заглянуть ко мне на минуту? Вернулся, сел в кресло. - Вы читали эту историю о Скарлатти? - Да, сегодня утром, когда ехал на работу, - сказал появившийся в дверях помощник. - Ну и что вы об этом думаете? - Я понимаю ваш вопрос. Полагаю, его захватил кто-то из его прошлогодних знакомцев. - Почему вы так считаете? Гловер подсел к письменному столу. - Потому что я не могу придумать никакого иного объяснения, а это кажется мне логичным... И не спрашивайте меня почему, потому что вы и сами видите эту логику. - Я вижу? Странно, как раз в этом я и не уверен. - О, перестаньте. Бен. Все просто: наш золотой мальчик прекратил выдавать денежки, кому-то это очень не понравилось, и в дело включились парни с Сицилии... Либо все было так, либо его шантажировали. Он решил бороться - и проиграл. - Ну нет, в насилие я в этом случае не верю. - Скажите об этом чикагской полиции! - Скарлетт был связан не с нижним эшелоном мафии - вот почему я не доверяю версии о насилии. Скарлетт им нужен живым: у него слишком много влиятельных друзей и слишком много власти. Его могут использовать, но убить... - Тогда какова ваша версия? - У меня ее пока нет. Вот почему я и попросил вас высказать свою. Ну а как наши остальные дела? Я имею в виду эту историю в Аризоне. - Этот сукин сын, конгрессмен, явно проталкивает строительство дамбы, и мы уверены, что кто-то ему за это хорошо заплатил... Но доказательств никаких. Мы даже не можем пока найти никаких концов. Кто-то что-то слышал, не более того. Кстати, этим делом тоже занимается Кэнфилд, тот, который занимался историей со Скарлатти. - Да, я знаю. И как он работает? - О, к нему никаких претензий! Он старается изо всех сил. - А что с другими делами? - Мы получили от Понда из Стокгольма письмо. - Но ведь у него тоже ничего, кроме слухов. Он просто тратит наше время и не может предъявить никаких доказательств. Я уже вам это говорил, Гловер. - Знаю, знаю... Но сегодня утром Понд передал информацию с курьером: факт переводов денег подтвержден. - Может ли Понд назвать хоть какие-то имена? Это странно: переведено ценных бумаг на три миллиона долларов - и никаких имен! - Судя по всему, этот преступный синдикат хорошо хранит секреты. Понду так ничего и не удалось раскопать. - Господи, да что же это за посол! Кулидж назначает послами кого попало! - Он предполагает, что всей этой командой управляет "Донненфельд". - Ну и имечко! Кто этот чертов Донненфельд? - Не кто, а что. Это фирма. Крупнейшая в Стокгольме фирма по обмену валюты. - А как посол пришел к такому выводу? - По двум причинам. Первая: таким делом могла заниматься только очень крупная фирма. Вторая: таким образом легче скрыть эту операцию. А ее необходимо скрыть запрятать. Американские ценные бумаги, поступившие в продажу на Стокгольмской бирже, - это сомнительная история. - Сомнительная... Да просто невозможная! - Совершенно верно, невероятная. И тем не менее, похоже, это правда. - И что вы собираетесь со всем этим делать? - Расследовать. Проверим все корпорации, имеющие деловые связи со Швецией. К примеру, только в Милуоки есть две таких. У них здесь капиталы, и они поддерживают связи со своими кузенами со старой родины. Таких корпораций множество. - Хотите знать мое мнение? Уолтер Понд затеял всю эту историю, чтобы привлечь к себе внимание. Видимо, Кол Кулидж не очень-то уверен в деловых способностях своего приятеля, которого он сделал послом "в стране полуночного солнца" или как там еще ее, черт побери, именуют. Вот Понд и хочет доказать, что он истинный друг. Глава 12 Прошло два месяца. Новой информации об Алстере Скарлетте не поступало, и газеты и радио постепенно охладели к этой странной истории. По правде говоря, вся информация, которую за это время удалось накопать объединенными усилиями полиции, бюро розыска пропавших и федеральными агентами, касалась лишь привычек и черт характера исчезнувшего, и эта информация не давала никаких новых следов. Казалось, он буквально растаял, испарился. Был - и нету. Вся жизнь Алстера, его привязанности, предпочтения, сомнения - все было тщательно изучено. И результатом этих трудов был странный портрет - портрет человека, чье существование было лишено какого бы то ни было смысла. Человек, который имел в этой жизни практически все, что можно было пожелать, существовал как бы в вакууме - у него не было ни целей, ни стремлений. Элизабет Скарлатти часами перечитывала поступавшие к ней объемистые отчеты. Это стало для нее привычкой. Ритуалом. Надеждой. Если ее сын убит - что ж, это будет ударом, но она справится с этой болью. Потеря жизни - это она способна принять. Есть тысячи способов устранить тело... Огонь, земля, вода... Она не могла принять другого: неужели се сын до такой степени был связан с преступным миром? Ведь те его дела коснулись преступного мира только с краю, слегка... Однажды утром Элизабет стояла у окна библиотеки. За окном текла обычная жизнь - прохожие стремительно проносились мимо по своим утренним делам. Автомобили, застоявшиеся за ночь, отчаянно кашляли выхлопными газами. Потом Элизабет увидела на ступенях одну из своих служанок. Служанка подметала крыльцо. Элизабет вспомнили другую служанку. На других ступенях. Служанка из дома Алстера. Та самая, которая мела ступени, когда Алстер сел в такси и дал шоферу странное указание. Что же это было за указание? Метро. Алстер приказал отвезти его к станции метро. Однажды утром ее сын отправился куда-то на метро, и Элизабет не понимала почему. Это был только мимолетный, слабый проблеск в темном лесу неизвестности, но все же проблеск. Элизабет быстро направилась к телефону. Через тридцать минут перед Элизабет Скарлатти стоял третий вице-президент Джефферсон Картрайт. Он запыхался, он спешил - ослушаться команды он не смел. - Да, верно, - произнес виргинец. - В ту же минуту, как стало известно об исчезновении мистера Скарлетта, мы проверили все счета. Это замечательный молодой человек. Мы очень с ним подружились, когда мне выпала честь вводить его в суть банковского дела. - И каково состояние счетов? - Все в полной норме. - Боюсь, я не понимаю, что вы имеете в виду. Картрайт на секунду помедлил - думающий банкир, да и только. - Безусловно, окончательные итоги еще не подведены, но мы не думаем, что он превысил сумму, предназначенную на ежегодные расходы. - А каков доход этого фонда? - Видите ли, рынок колеблется - к счастью, сейчас стоимость акций и ценных бумаг повышается, поэтому трудно так сразу назвать точную цифру. - Тогда хотя бы приблизительную... - Дайте подумать... - Джефферсон Картрайт никак не мог понять, в каком направлении движется разговор Он мысленно поблагодарил себя за предусмотрительность, за то, что регулярно посылал Чэнселлору Дрю смутные намеки по поводу трат, совершенных его младшим братом в Европе. - Я могу уточнить у служащих, более тесно осведомленных о состоянии дел мистера Скарлетта, - южный акцент Джефферсона Картрайта стал более заметным - но, миссис Скарлатти, я уверен, что это весьма значительная цифра. - Я предпочла бы все же услышать от вас приблизительную сумму. Вы ведь не последнее лицо в управлении банка! - Элизабет Скарлатти не любила Джефферсона Картрайта. - Фонд, предназначенный для ежегодных расходов мистера Скарлетта, отличается от фонда, предназначенного для развития капитала, и достигает порядка 783 тысяч долларов, - быстро ответил Картрайт. - Чрезвычайно рада, что его личные нужды редко превышали эту скромную сумму, - с сарказмом произнесла Элизабет Скарлатти и вып