авить ее собственной дерзостью и выдать как достойный восхищения образец блестящей стратегии. Генрих Крегер-Скарлетт спросил: - Что он сказал, Гесс? Ответил ему, однако, не Рудольф Гесс. Ответил Эрих Людендорф, не сводивший с Адольфа Гитлера глаз: - Герр Гитлер... только что... поймал военных в ловушку. Своим кратким резюме он обеспечил нам поддержку пруссаков. - Что? Рудольф Гесс повернулся к Скарлетту. - Генералу Рейнгардту скажут, что, если он не выполнит наши требования, официальные лица Союзной Комиссии получат сообщение, что он ведет секретные переговоры о незаконных поставках оружия. И это правда: встречу в Монбелье невозможно отрицать! - Он солдат! - добавил Людендорф. - Рейнгардт не станет лгать и отмежевываться от того, что он сделал! Да даже если он поддастся на соблазн, слишком многие знают - фон Шнитцлер, Киндорф. Даже Крупп! Рейнгардт нарушил слово, - и Людендорф громко рассмеялся. - Честное слово солдата! Гитлер коротко улыбнулся и быстро-быстро заговорил с Гессом, кивая в сторону Алстера Скарлетта. - Фюрер уважает и высоко ценит вас, Генрих, - сказал Гесс. - Он спрашивает, как там наши друзья в Цюрихе? - Все движется по плану. Допущенные ошибки исправлены. Быть может, мы потеряем еще одного из оставшихся тринадцати... Хотя это нельзя считать потерей - он обманывал нас. - Кто это? - Людендорф, видно, решил потренироваться в английском. - Торнтон. - А как быть с его участком? - снова вставил Людендорф. Скарлетт-Крегер с презрением глянул на этого солдафона Людендорфа: - Я просто его куплю. - А это не опасно? - Гесс наблюдал за Людендорфом, который переводил слова Скарлетта Гитлеру. Оба выказывали признаки беспокойства. - Нисколько. - Быть может, вам не стоит заниматься этим лично, мой юный друг? - Людендорф говорил ласковым, но наставительным тоном. - Кто знает, кому будут принадлежать ваши симпатии через полгода? - Я возмущен вашими словами! - Но вы не немец. И это не ваше сражение! - Мне и не нужно быть немцем! И я не обязан оправдываться перед вами!.. Вы хотите, чтобы я вышел из игры? Отлично! Я выхожу из игры!.. А со мной и дюжина богатейших людей планеты!.. Нефть! Сталь! Промышленность! Пароходные линии! Гитлер не нуждался в переводе - он и так все понял. Он быстро подошел к Людендорфу и слегка шлепнул старика ладонью по губам - будто наказывал сказавшего глупость ребенка. И что-то тихо произнес - Скарлетт понял, что старый вояка получил строгий выговор. - Вы не поняли, что я хотел сказать, герр Крегер. Я просто - как бы это вам объяснить?.. - он непроизвольно прикрыл рот рукой: он боролся с воспоминанием об обидной выходке Гитлера. - Ваше... сотрудничество с нами исключительно важно и, несомненно, замечено многими. Если через ваше приобретение выйдут на партию, это может, как бы сказать, привести к тому, что все предприятие окажется бесполезным. Алстер Скарлетт уверенно и с какой-то лихостью ответил: - Никаких проблем... Покупка будет оформлена через Мадрид, - ему нравилось ставить на место этих нищих теоретиков. - Мадрид? - Йозеф Геббельс не понял, что сказал Скарлетт, но название города было для него явно с чем-то связано. Немцы переглянулись между собой. - А разве... Мадрид надежен? - Гессу показалось, что его американский друг совершил ошибку. - Я сделаю все через папское посольство. Это сугубо католический город, он совершенно вне подозрений. Удовлетворены? Гесс перевел слова Скарлетта. Гитлер улыбнулся, Людендорф прищелкнул пальцами, теперь в знак искреннего одобрения. - Как же вы это осуществите? - Очень просто. Двору Альфонсо будет сказано, что земля покупается на деньги белой русской эмиграции. И если не сделать это быстро, капитал может уплыть в Москву. Ватикан благожелательно относится к белоэмигрантам. Такого рода соглашения уже бывали. Гесс переводил все Адольфу Гитлеру, Йозеф Геббельс внимательно прислушивался. - От души поздравляю вас, господин Крегер. Ну, будьте осмотрительны, - Людендорф был явно потрясен сообщением. Вдруг Геббельс заговорил быстро-быстро и начал возбужденно размахивать руками. Немцы рассмеялись. Скарлетт не был уверен, что этот низкорослый тип смеется не над ним. Гесс перевел: - Господин Геббельс говорит: стоит заверить Ватикан, что вы обязуетесь отсечь четырех голодных коммунистов от куска хлеба, и папа позволит вам самому расписать Сикстинскую Капеллу! Гитлер прервал общее веселье. - Есть ли новости из Цюриха? Людендорф повернулся к Скарлетту. - Вы говорили с нашими друзьями в Швейцарии? - Все идет по плану. К концу следующего месяца... Короче, через пять недель строительная часть будет завершена. Сейчас я покажу. Крегер подошел к столу, вынул из кармана пиджака сложенную карту и разложил ее на столе. - Эта толстая синяя линия означает общую границу всех поместий. Этот сектор, на юге, принадлежит Торнтону. Мы расширяемся в западном направлении сюда, в северном - до Бадена, в восточном - до окрестностей Пфеффикона. Приблизительно на одной с четвертью квадратной миле можно разместить пятьдесят войсковых единиц, всего девятьсот человек. Водопроводные линии уже уложены, фундаменты возведены. Каждое строение похоже на сарай или амбар. Отличить невозможно, пока не осмотрите изнутри. - Великолепно! - Людендорф вставил монокль в левый глаз и стал внимательно изучать карту. Гесс переводил для заинтересовавшегося Гитлера и скептически настроенного Геббельса. - Так... здесь, по периметру... казарма... бараки... Это огорожено? - Двенадцать футов высоты. Электрическая система защиты и тревоги. Круглосуточное патрулирование. Собаки и люди... Все оплачено. - Великолепно! Великолепно! Скарлетт бросил взгляд на Гитлера. Он знал, что похвалу Людендорфа нелегко заслужить и что, несмотря на ту неприятную сцену, Гитлер ценит мнение Людендорфа, быть может, выше всех других. Скарлетту показалось, что взгляд Гитлера, направленный теперь на него, выражал восхищение. Крегер сдержал радость и быстро продолжил: - Обучение будет интенсивным - каждая смена рассчитана на четыре недели плюс несколько дней между сменами на транспортировку и размещение. Каждый контингент будет насчитывать девятьсот человек... В конце каждого года... Гесс перебил. - Великолепно! К концу каждого года десять тысяч обученных солдат! - Готовых рассредоточиться по всей стране в качестве военных формирований. Обученных для восстания! - Скарлетт прямо-таки пылал энергией. - Конец дилетантству, будем создавать основы для элитарных соединений! Быть может, сами элитарные соединения! - даже Людендорф заразился энтузиазмом. - Наша собственная армия! - Вот именно! Натренированная машина, способная быстро передвигаться, наносить мощные удары, умело и скрыто перегруппировываться. Теперь уже слова Крегера переводил на немецкий язык сам Людендорф. Но Геббельс был явно встревожен. Он говорил тихо, будто опасался, как бы этот Крегер не уловил потаенный смысл его высказываний. Геббельс-все еще не утратил подозрительности. Этот странный гигант-американец слишком боевит и речист, слишком беспечен, несмотря на весь его пыл и несмотря на мощь его денег. Адольф Гитлер кивнул. Снова заговорил Гесс: - Однако, Генрих, господин Геббельс обеспокоен. Эти люди в Цюрихе, их требования так... туманны. - Отнюдь нет. Эти требования вполне конкретны. Эти люди - бизнесмены... И они нам сочувствуют. - Крегер прав, - Людендорф смотрел на Алстера Скарлетта, зная, что Гесс переведет его слова на немецкий. Произнес же он их только для того, чтобы не дать Крегеру времени сформулировать ответы или комментарии: этот Крегер, хотя и не мог говорить на их языке бегло, понимал куда больше, чем делал вид, полагал Людендорф. - Мы подошли к той черте, когда можно подписывать соглашения, не так ли?.. Пакты, если вам угодно. Когда на политической сцене Германии появимся мы, наши друзья из Цюриха обретут... определенные приоритеты. Экономические приоритеты... Мы объединяемся, не так ли? - последние слова Людендорфа звучали вполне утвердительно. - Верно. - А что произойдет, господин Крегер, если мы не выполним обязательств? Алстер Скарлетт выдержал паузу и повернулся к ждавшему ответа Людендорфу. - Они взвоют по-волчьи и постараются уничтожить нас. - Каким образом? - Всеми доступными им средствами. А средств у них предостаточно. - Это вас не тревожит? - Пусть попытаются... Торнтон не один. Все они воры, разница в том, что остальные покладистей. Они знают, что мы правы. Мы победим! Никто не откажется вести бизнес с победителями! Они ведают, что творят. Они хотят сотрудничать с нами. - Мне кажется, вы твердо верите в то, что говорите.. - Вы правы, черт возьми. Что касается нас, то мы будем идти своим путем. Единственно правильным путем! Действовать методами, которые нам по душе. Мы освободимся от отбросов! От жидов, красных, мелких вонючих прихлебателей! Людендорф пристально смотрел на самоуверенного американца. Да, он не ошибся - Крегер глуп. Его отношение к ущербным племенам продиктовано эмоциями, оно не опирается на глубокие принципы расовой чистоты. Гитлеру и Геббельсу присущи схожие заблуждения, но в них присутствует восходящая до истины логика. А у этого Крегера духовный мир убог. Он действительно фанатик. - В ваших словах много здравого смысла. Верю: всякий здравомыслящий человек окажет нам поддержку. Станет делать бизнес на свой собственный манер, - Людендорф решил внимательно следить за действиями Генриха Крегера: такой чрезвычайно взвинченный человек может принести много вреда. Это безумец, шут. Хотя, в конце концов, их двор нуждается в шуте. И в его деньгах. Гитлер, как всегда, прав: они не должны терять его. - Утром я отправляюсь в Мадрид. Относительно Торнтона я уже отдал распоряжения. Вся операция не займет больше двух - максимум трех недель, потом я прибуду в Цюрих. Гесс перевел все это Гитлеру и Геббельсу. Фюрер гортанно пролаял вопрос. - Где вас можно застать в Цюрихе? - перевел Людендорф. - Если ваш план пройдет удачно, нам потребуется контакт с вами. Генрих Крегер помедлил с ответом. Он знал, что этот вопрос зададут: его всегда задавали. Но он всегда был уклончив. Он сознавал, что своим авторитетом отчасти обязан окружающему его ореолу таинственности. Обычно он называл какой-нибудь номер телефона или почтового отделения, иногда просто имя одного из четырнадцати участников цюрихской группы, а также пароль, по которому с ним можно связаться. Он всегда старался напустить побольше тумана. Эти жалкие людишки не понимали, что имена, адреса, телефонные номера не имеют значения. Существенно лишь одно - способность наносить удар. Вот в Цюрихе - там понимали. Эти Голиафы великих свершений - они понимали. Финансисты мирового масштаба, пробиравшиеся по темным лабиринтам, разгадывавшие эти лабиринты, - они прекрасно понимали, что есть самое важное. Умение наносить удары. Их соглашения с зарождающимся новым порядком в Германии будут способствовать созданию новых рынков и контролю над ними. И никого не волнует, кто он на самом деле или откуда явился. Но сейчас, в это мгновение, Алстер Скарлетт понял: эти типы, мнящие себя титанами нового порядка, нуждаются в том, чтобы им напомнили, кто такой Генрих Крегер. Он скажет им правду. Он назовет имя одного человека в Германии, к которому льнут все, кто жаждет власти. Единственного человека, который отказался встречаться, отказался вести переговоры с какой бы то ни было фракцией, не говоря уже об участии в любой из них. Имя единственного человека в Германии, который живет за непроницаемой стеной, полной политической отчужденности. Человека, которого больше всех боялись и больше всех почитали во всей Европе. - Я буду контактировать с Круппом. Он в курсе, где меня можно найти. Глава 38 Элизабет Скарлатти сидела в постели. Сбоку стоял карточный столик, повсюду, куда ни глянь, - на столике, на кровати, на полу - лежали листы бумаги, аккуратно сложенные в стопки. Иные были снабжены соответствующими номерными карточками; другие явно предназначались в корзину. Было четыре часа пополудни, и она за весь день лишь раз выходила из комнаты. Когда впускала Джанет и Мэтью. Она заметила, что у обоих ужасно расстроенный вид - может, устали, может, больны. Она понимала, что происходит. Давление, которое и так испытывал Кэнфилд, стало теперь Чересчур тяжким. Он был на грани срыва, нуждался в отдыхе. Вот теперь-то он куда более готов принять ее план. Элизабет в последний раз задержала взгляд на кипе страниц, которую держала в руке. Так вот, значит, как обстоит дело! Мозаика полностью составлена, картина ясна. Она уже говорила Мэтью, что цюрихская группа, судя по всему, осуществляет стратегическое планирование. Теперь она знала, что так оно и есть. Не будь этот план столь вызывающе порочным, она, быть может, и поняла бы своего сына. Даже гордилась бы его участием - может, ужаснулась бы слегка, и только. Интересно, понял бы ее мотивы Мэтью Кэнфилд? Впрочем, это неважно. Настала пора вплотную заняться Цюрихом. Все еще держа в руке эти страницы, она встала с постели и направилась к двери. Джанет сидела за столом и писала письма. Кэнфилд расположился в кресле и нервно листал журнал. Оба удивились, когда Элизабет вошла в комнату. - Вам что-нибудь известно о Версальском договоре? - спросила она, обращаясь к Кэнфилду. - Об ограничениях, репарационных выплатах? - Как рядовому обывателю, лишь в общих чертах. - Вы слышали когда-нибудь о плане Дауэса? Может, читали этот целиком и полностью несостоятельный документ? - Я полагал, он делает репарации терпимыми. - Только временно. За него ухватились политики, нуждающиеся во временных решениях. В экономическом плане это означает катастрофу. В нем нигде не указывается окончательная сумма. Если же ее указать, то германская промышленность - то есть те, кто платит по счетам, - может рухнуть в один миг. - А почему нам так важно это знать? - Потерпите минутку. Я хочу, чтобы вы сами разобрались... Вы догадываетесь, кто реализует Версальский договор? Вы знаете, чей голос превалирует при принятии решений, ориентированных на план Дауэса? Кто в основном контролирует внутреннюю экономику Германии? Кэнфилд положил журнал на пол. - Да. Какой-то комитет. - Союзная Контрольная Комиссия. - К чему вы клоните? - Кэнфилд поднялся с кресла. - А к тому, что вы и сами начинаете подозревать. Три человека из цюрихской группы входят в состав Союзной Контрольной Комиссии. На практике Версальский договор реализуется именно этими людьми. Действуя сообща, цюрихская группа может буквально манипулировать германской экономикой. Ведущие промышленники из когорты самых мощных и влиятельных на севере, западе, Юго-западе - в содружестве с наиболее крупными финансистами внутри самой Германии. Волчья стая. Они позаботятся, чтобы силы, действующие в Германии, постоянно конфронтировали между собой. Когда произойдет взрыв - а он наверняка произойдет, - они приберут к рукам все осколки. Для осуществления этого иезуитски искусного плана им необходима лишь политическая основа операции. Поверьте мне на слово - они ее нашли. В лице Адольфа Гитлера и его нацистов... В лице моего сына, Алстера Стюарта Скарлетта. - Бог ты мой! - тихо произнес Кэнфилд, не сводя с Элизабет глаз. Он не совсем вник в детали, но вполне осознал весь ужасный смысл сказанного. - Пора отбывать в Швейцарию, мистер Кэнфилд. О подробностях он расспросит в пути. Глава 39 Все телеграммы были составлены на английском и по тексту, за исключением имен и адресов получателей, совершенно одинаковы. Каждая из них была направлена в штаб-квартиру компании или корпорации с обозначением лица, занимающего самое высокое положение. С учетом временных поясов каждая телеграмма должна прибыть ровно в полдень в понедельник, и каждая должна вручаться в руки конкретному получателю под его личную подпись. Элизабет Скарлатти желала, чтобы эти лица письменно и без малейшего промедления подтвердили получение. Она желала, чтобы они незамедлительно, отложив все к всяческие дела, сообщили, что ознакомились с содержанием. Следующим содержанием: "ЧЕРЕЗ ПОСЛЕДНЕГО МАРКИЗА ДЕ БЕРТОЛЬДА ПРОМЫШЛЕННЫЙ ТРЕСТ СКАРЛАТТИ ПРЕДСТАВЛЕННЫЙ НИЖЕПОДПИСАВШЕЙСЯ ИНФОРМИРОВАН О ВАШЕЙ КОНСОЛИДАЦИИ ТЧК КАК ЕДИНСТВЕННЫЙ ПОЛНОМОЧНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ СКАРЛАТГИ НИЖЕПОДПИСАВШАЯСЯ СЧИТАЕТ ЧТО СУЩЕСТВУЮТ СФЕРЫ ВЗАИМНОГО ИНТЕРЕСА ТЧК АКТИВЫ СКАРЛАТТИ БУДУТ В ВАШЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ ПРИ СООТВЕТСТВУЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ТЧК НИЖЕПОДПИСАВШАЯСЯ ПРИБУДЕТ В ЦЮРИХ ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ ВЕЧЕРОМ 3 НОЯБРЯ В ДЕВЯТЬ ЧАСОВ ТЧК СОВЕЩАНИЕ СОСТОИТСЯ В ФАЛЬКЕ ХАУС ЭЛИЗАБЕТ УИКХЭМ СКАРЛАТТИ" Последовало тринадцать ответов на многих языках, но всем им было присуще нечто общее. Страх. Был и четырнадцатый ответ. Тот, кто дал его, находился в номере мадридской гостиницы "Эмпрадор", зарезервированном за господином Генрихом Крегером. Господин Генрих Крегер был в бешенстве. - Я не допущу этого! Этому не бывать! Я их всех пошлю на смерть! Смерть! Смерть! Смерть! Ее предупредили! Всем смерть! Всем до единого! Сегодня вечером разошлю приказы! Сейчас же, немедленно! Чарльз Пеннингтон, посланный Людендорфом сопровождать Крегера в качестве его телохранителя, стоял у выходящей на балкон двери и нежился в косых лучах испанского солнца. - Восхитительно! Просто восхитительно!... Не будьте же ослом, - он не любил смотреть на Генриха Крегера. И в состоянии покоя это лоскутное лицо было достаточно гадким. В гневе же становилось просто омерзительным. - Не смей говорить мне... - Да бросьте вы! - Пеннингтон видел, что Крегер продолжает мять в кулаке телеграмму от Говарда Торнтона, в которой сообщалось о приказе мадам Скарлатти прибыть в Цюрих. - Ну какая вам, черт возьми, разница? Всем вам вместе и каждому в отдельности? - Пеннингтон сам вскрыл конверт и прочел послание, потому что, как объяснил он Крегеру, представления не имел, когда тот вернется со встречи с папским нунцием. Ведь могло статься, что дело не терпит отлагательства. Чего он, однако не сообщил Крегеру, так это того, что Людендорф велел ему вскрывать все письма, равно как прослушивать все телефонные разговоры с этим зверем. И он делал это с удовольствием. - Нам больше никто не нужен! Мы больше никого не можем брать в долю! Не можем! Цюрих запаникует! Они набросятся на нас как волки! - Они все уже получили телеграммы. Если они решили приехать, их уже не остановить. Кроме того, у этой Скарлатти тигриные зубы, если это та самая, о ком я думаю. Она ворочает миллионами... Чертовская удача для нас, что она хочет войти в дело. Я не был высокого мнения о Бертольде, вероятно, даже меньшего, чем вы, - вонючий французишка, - но раз он это провернул, снимаю шляпу. Как бы там ни было, повторяю, чего вам, собственно, брыкаться? Генрих Крегер глядел на элегантного англичанина, в этот момент как раз поправлявшего манжеты, чтобы они выглядывали из рукавов на сколько положено сантиметров. Красно-черные запонки прекрасно смотрелись на светло-голубом фоне рубашки. Крегер знал, что эта ангельская наружность обманчива: как и "светский лев" Батройд, Пеннингтон был убийцей, получавшим чувственное наслаждение от своего ремесла. Кроме того, к нему с большим уважением относился Гитлер, пожалуй, даже с большим, чем к Йозефу Геббельсу. Тем не менее Крегер принял решение. Он не мог допустить такого риска. - Эта встреча не состоится! Она будет убита. Я ее убью. - В таком случае я обязан напомнить вам, что такое решение должно быть согласовано со многими лицами. Вы не можете принять его самостоятельно. А на согласие остальных и не надейтесь. - Вы здесь не для того, чтобы лезть со своими советами! - О! Но я получил свои инструкции от Людендорфа. И он, разумеется, знает о послании Торнтона: я телефонировал ему несколько часов назад, - Пеннингтон небрежно глянул на часы. - Я иду в город обедать... Если честно, я предпочел бы поесть в одиночестве, но если вы настаиваете, я, так и быть, потерплю вашу компанию. - Ах ты, пес! Я сломаю тебе твой сучий хребет! Пеннингтон рассвирепел. Он знал, что Крегер не вооружен, его револьвер лежит в спальне на бюро, и в нем зародился соблазн. Он мог бы сейчас убить Крегера, предъявить телеграмму в качестве доказательства и сказать, что Крегер отказался повиноваться. Но его сдерживала перспектива бегства от испанских властей, тогда придется спешить, а охоты не было. Кроме того, Крегер должен был еще выполнить свою работу: убрать этого Говарда Торнтона. - Это, конечно, возможно. Но интересно как? И Пеннингтон достал из подплечной кобуры маленький пистолет. - Например, я могу сейчас выпустить одну пулю прямо вам в рот. Но я не сделаю этого, несмотря на ваше провокационное поведение, потому что порядок есть порядок. К тому же мне пришлось бы отвечать за свой поступок - и, без сомнения, полной мерой. Но вы будете мертвы, обещаю, если станете решать этот вопрос в одиночку. - Ты не знаешь эту Скарлатти, Пеннингтон. Я знаю! Как она могла прознать про Бертольда? Что она могла выведать от него? - Разумеется, вы ведь старинные друзья! - Пеннингтон отвел в сторону пистолет и рассмеялся. Как! Как? Она осмелилась бросить ему вызов! Единственное, чем она дорожит, - это имя Скарлатти, наследство дома, его будущее. Ведь она знает, что он не остановится ни перед чем, чтобы отправить их всех на тот свет! Так как? Почему? - Этой женщине нельзя доверять! Ей нельзя доверять! Чарльз Пеннингтон опустил пистолет в кобуру под мышкой, одернул пиджак, подошел к двери и спокойно спросил: - Неужели, Генрих?.. Так-таки и нельзя? Англичанин закрыл за собой дверь, оставив в комнате лишь тонкий аромат одеколона "Ярдли". Генрих мял телеграмму в своей лапище. Торнтон охвачен паникой. Каждый из оставшихся тринадцати членов цюрихской группы получил такую же телеграмму от Элизабет Скарлатти. Но никто, кроме Торнтона, не знал, кто он, Крегер, на самом деле. Значит, нужно действовать быстро. Пеннингтон не враг. Если он отдаст приказ об убийстве Элизабет Скарлатти, его самого ликвидируют. Однако не исключено, что после встречи в Цюрихе согласие на устранение Элизабет Скарлатти будет получено. Да, после Цюриха. А сейчас самое главное дело - участок Торнтона. Он велел Торнтону, ради его собственной безопасности, продать его. Напуганный Торнтон не спорил, и болван нунций отлично сыграл на руку. Во славу Иисуса и ради нового удара по богопротивному большевизму. Деньги и документы будут переведены в течение недели. Торнтон послал на переговоры своего адвоката из Сан-Франциско. Как только земля станет его собственностью, Генрих Крегер получит право вершить свой суд над Торнтоном. И когда эта никчемная жизнь оборвется, Генрих Крегер обретет свободу. Он станет истинным светочем нового порядка. И никто уже не будет знать, что Алстер Скарлетт жив. Кроме одного человека. Он сразится с ней в Цюрихе. И в Цюрихе он ее уничтожит. Глава 40 Посольский лимузин взобрался на холм и подкатил к фасаду роскошного двухэтажного особняка в Ферфаксе, штат Виргиния. Это была резиденция атташе Веймарской республики Эриха Рейнгардта, племянника единственного входящего в элиту германской армии генерала, который открыто поддержал новое движение - движение нацистов. Молодой отпрыск старинного прусского рода также симпатизировал движению. Некий господин с нафабренными усами, одетый в строгого покроя костюм, вылез с заднего сиденья и ступил на асфальтовую дорожку. Он поднял глаза на богато украшенный фасад. - Симпатичное гнездышко. - Рад вас видеть, Пул, - сказал Рейнгардт, с улыбкой пожимая руку сотруднику фирмы "Бертольд и сыновья. Они вошли в дом, и Эрих Рейнгардт провел своего гостя в заставленный книгами кабинет. Указал Пулу на кресло. Сам же направился к застекленному шкафчику, достал два бокала и бутылку виски. - Итак, к делу. Вы преодолели три тысячи миль - а океан в это время года не очень-то приспособлен для путешествий - специально, чтобы встретиться со мной. Я, конечно, польщен, но чем могу?.. - Кто отдал приказ об убийстве Бертольда? - резко спросил Пул. Эрих Рейнгардт изумился. Он подался вперед, поставил бокал на низенький столик и вскинул руки ладонями вверх. Медленно, тщательно подбирая слова, он произнес: - Мой дорогой гость, почему вы думаете, что это как-то связано со мной? То есть я - со всей возможной прямотой - хочу сказать, что вы либо заблуждаетесь относительно моей значимости, либо это потрясение было для вас настолько сильным, что вы утратили представление реальности. - Лэбиш не убил бы, если бы не получил на то приказа. Причем приказа от кого-то, кто обладает огромным авторитетом. - Ну, начнем с того, что я таким авторитетом не обладаю. Во-вторых, у меня нет причины. Мне нравился месье Бертольд. - Вы едва его знали. Рейнгардт рассмеялся. - Очень хорошо. Тем меньше оснований... - Я не сказал - вы лично. Я спрашиваю, кто это сделал и почему, - Пулу изменило обычное хладнокровие. На то у него были веские причины: у этого строптивого пруссака, кажется, имеется ключ к проблеме, и он, Пул, не отстанет, пока не докопается до истины. - Знал ли Бертольд что-либо такое, что было бы крайне нежелательно знать? - Абсурдное предположение. - Так знал или нет? - Жак Бертольд был нашим резидентом в Лондоне! Он занимал уникальное положение в Англии, обеспечивавшее ему дипломатическую неприкосновенность. Его влияние чувствовалось во многих странах, он входил в двадцатку мировой промышленной элиты. Его гибель стала огромной потерей для всех нас! Как вы можете позволить себе предположить, что кто-то из нас ответствен за это! - Странно, что вы не ответили на мой вопрос, - Пул повысил голос. - Может, ему было известно нечто такое, что людям в Мюнхене могло показаться опасным? - Если так, то я не имею об этом ни малейшего представления! Зато Пул знал. Возможно, он только один и знал. Если бы только он мог быть уверен! - Будьте любезны, налейте мне еще виски. И извините за несдержанность, - он улыбнулся. Рейнгардт рассмеялся. - Вы просто невозможны. Дайте мне ваш бокал... Вам не повезло - вы преодолели три тысячи миль впустую. Пул пожал плечами. Он привык к переездам - когда удачным, когда не очень. Всего лишь полгода назад его посылали сюда же Бертольд и его странный друг, уродец Генрих Крегер. Тогда приказ был прост: завести знакомство с одной молодой дамой, разузнать, что она слышала от старухи Скарлатти. Он потерпел фиаско: ему помешал этот Кэнфилд. Удачливый агент по сбыту спортивных товаров. Зато он преуспел в выполнении других приказов Крегера. Выследил банкира Картрайта. Убил его, вскрыл сейф и изъял соглашение банкира с Элизабет Скарлатти. Именно тогда он и узнал настоящее имя Генриха Крегера. В ту пору сын Элизабет Скарлатти нуждался в союзнике, и Жак Бертольд был таким союзником. И в ответ на эту драгоценную дружбу Алстер Скарлетт отдал приказ об убийстве. Отдал распоряжение об убийстве человека, оказавшего ему неоценимые услуги. И он, Пул, отомстит. Но, прежде чем мстить, необходимо убедиться, что он не ошибается в своем подозрении. Ни нацистские вожди, ни члены цюрихской группы не знают, кто такой Крегер. Значит, Крегер убил Бертольда ради того, чтобы сохранить в тайне свое истинное имя. Разоблачение может стоить движению миллионов. Эрих Рейнгардт стоял над Пулом. - О чем вы задумались, мой милый друг? Впрочем, . можете молчать. Что-то вы совсем устали. - О?.. Да, это была неудачная поездка, Эрих. Вы правы. - Пул откинул голову назад, прикрыл ладонью глаза, потер лоб. Рейнгардт вернулся к своему креслу. - Вам нужен отдых... Знаете, что я думаю? Я думаю, вы правы. Я думаю, что нашелся какой-то дурак, который действительно отдал такой приказ, - изумленный Пул открыл глаза. - Да! Пожалуй, вы правы. И этого человека надлежит укоротить!.. Штрассер борется с Гитлером и Людендррфом. Экхарт мечется как безумец. Киндорф вопит. Йодль обманывает. Грефе устраивает кутерьму на севере. Даже мой собственный дядя, знаменитый Вильгельм Рейнгардт, сделал из себя посмешище всей Германии. Он произносит речи, а я слышу, как за моей спиной Америка покатывается со смеху. Я говорил вам, мы расколоты на десяток фракций. Волки хватают друг друга за глотку. Так мы ничего не добьемся! Ничего, если этому не положить конец! - Эрих Рейнгардт не скрывал своей ярости. Он вновь вскочил с кресла. - Они все упрямы как ослы. Мы можем потерять цюрихскую группу. Если мы не сможем договориться между собой, как долго, думаете, они будут поддерживать нас? Эти люди не заинтересованы в тех, кто не способен использовать грядущую власть для своего собственного блага. Им наплевать на усиление немецкой марки во славу нового порядка, новой Германии. Равно как на любые амбиции какой бы то ни было нации. Их богатство ставит их над политическими границами. Они сотрудничают с нами ради одной-единственной цели - ради собственной власти. Если мы дадим хоть один повод усомниться, что мы не те, за кого себя выдаем, что мы не зарождающийся новый порядок Германии, - они откажутся от нас. Они оставят нас ни с чем! Даже те из них, в чьих жилах течет истинно арийская кровь! Гнев Рейнгардта пошел на убыль. Он попытался улыбнуться, но улыбка у него не вышла, зато, как бы в порядке самокомпенсации, он осушил залпом свой бокал и быстро направился к бару. Если бы только Пул был уверен! - Я понимаю, - едва слышно произнес он. - Да. Я полагаю, что вы понимаете. Вы давно и дружно работали с Бертольдом. Вы совершили массу полезных дел... - он обернулся и уставился на Пула. - Я вот что, собственно, хочу сказать. Все, ради чего мы трудились, может пойти насмарку из-за этих внутренних разногласий. Достижения Функе, Бертольда, фон Шнитцлера, Тиссена, даже Крегера превратятся в прах, если мы не объединимся. Мы должны сплотиться вокруг одного быть может, двух приемлемых вождей... Вот оно! Это знак. Теперь Пул был уверен. Рейнгардт назвал имя - Крегер. - Может быть, Эрих. Но вокруг кого? - Назовет ли Рейнгардт это имя еще раз? Более чем сомнительно, потому что Крегер не немец. Но как, ни малейшим образом не выказывая своей озабоченности, вынудить Рейнгардта еще раз обронить имя, просто-напросто еще раз упомянуть его? - Возможно, Штрассера. Он силен, привлекателен. Людендорф действительно обладает славой национального героя, но он уже чересчур стар. А понаблюдайте за этим Гитлером, Пул! Вы читали протоколы его выступлений на мюнхенском суде? - Нет. А следует? - Да! Он заражает энергией! Фантастически красноречив! И глубок! - У него много врагов. Ему запрещено выступать с речами почти во всех землях и княжествах Германии. - Неизбежные крайности в поступательном движении к власти. Запреты на его речи уже снимаются. Теперь Пул внимательно всматривался в Рейнгардта. - Гитлер дружит с Крегером, да? - Ах! А вы бы не дружили? У Крегера миллионы! Это благодаря Крегеру Гитлер получил свои автомобили, своего шофера, замок в Берхтесгадене. Бог ведает, что еще. Не думаете же вы, что он купил их на свои авторские гонорары, а? Смешно. В прошлом году Гитлер при заполнении налоговой декларации указал доход, которого, пожалуй, не хватило бы и на покупку двух шин к "мерседесу", - Рейнгардт рассмеялся. - Славу богу, нам удалось приостановить следствие в Мюнхене. Да, Крегер - это благо для Гитлера. Теперь Пул был абсолютно уверен. Участники цюрихской группы не знали, кто такой в действительности Генрих Крегер! - Эрих, мне пора. Вы не позволите вашему шоферу отвезти меня обратно в Вашингтон? Был бы вам весьма обязан. - Ну разумеется, мой милый друг. Пул открыл дверь своего номера в гостинице "Амбассадор". Заслышав звук ключа, сидевший в номере человек вытянулся по стойке "смирно". - Это я, Буш. - Телеграмма из Лондона, мистер Пул. Я подумал, лучше отвезти вам лично, чем звонить по телефону. Пул открыл конверт и развернул послание: "ГЕРЦОГИНЯ ПОКИНУЛА ЛОНДОН ТЧК МЕСТО НАЗНАЧЕНИЯ УСТАНОВЛЕНО ЖЕНЕВА ТЧК СЛУХИ О СОВЕЩАНИИ ЦЮРИХЕ УКАЗАНИЯ ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ ПАРИЖСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ" Пул крепко стиснул челюсти, но гнев рвался наружу. "Герцогиня" - закодированное имя Элизабет Скарлатти. Итак, она отправилась в Женеву. Сто десять миль от Цюриха. Отнюдь не увеселительная прогулка: в такой поездке каждый новый километр чреват большой опасностью. То, чего так боялся Жак Бертольд - заговора или контрзаговора, - теперь запущено в действие. Элизабет Скарлатти и ее сын предпринимают свои меры. По отдельности или вместе? Кто знает... Пул сделал свой выбор. - Отошлите в парижское отделение следующую телеграмму: "Не допускайте герцогиню к рынку. Ее заявку необходимо немедленно изъять из наших списков. Повторяю, не допускайте герцогиню". Пул отпустил курьера и подошел к телефону. Нужно было срочно заказать место на теплоходе: пора в Цюрих. Совещания не будет. Он не допустит. Он убьет мать, разоблачит убийцу-сына! Смерть Крегера не замедлит себя ждать! Большего сделать для Бертольда он не мог. Глава 41 Звонко перестукивая колесами, поезд въезжал по старомодному, перекинутому через Рону мосту в Женеву. Элизабет Скарлатти сидела в своем купе и рассматривала речные баржи, высокие берега, обширную территорию сортировочного парка. Женева - опрятный город. Но есть в ее облике что-то ершистое, помогающее скрывать, что множество наций и тысячи титанов коммерции используют эту нейтральную страну для дальнейшего обострения противостояния интересов. Когда поезд приближался к городу, ей пришла в голову мысль, что люди вроде нее - это неотъемлемые живые частицы организма Женевы, их существование невозможно без нее, хотя можно сказать и по-другому: Женева непредставима без них, жизнь города невозможна без таких, как Элизабет Скарлатти. Она глядела на багаж, сложенный на полке против нее. Один чемодан был заполнен необходимой в пути одеждой, а три относительно небольшие сумки были набиты документами. Документами, вкупе составляющими настоящую орудийную батарею. Данные о полной стоимости каждого члена цюрихской группы. О всех ресурсах каждого из них. Дополнительная информация ждала ее в Женеве. Но то было уже оружие другого рода. Нечто вроде "Книги по домоводству": в Женеве ее ждало не что иное, как исчерпывающе полный перечень имущества "империи Скарлатти". Законным порядком оцененная стоимость каждой единицы контролируемых ею фондов. И убийственным это ее оружие становилось благодаря маневренности. Против каждой единицы фондов уже имелось официальное предложение на покупку. Эти обязательства были четко сформулированы, зафиксированы, и их незамедлительно можно было реализовать, отбив телеграммы ее адвокатам. А их непременно следует реализовать. Каждая единица была снабжена не двумя, как обычно, колонками с обозначением налоговой и коммерческой цены, а тремя. Эта третья колонка представляла собой подсчет гарантированного дохода покупателя от каждой конкретной сделки. Доход во всех случаях был равен небольшому состоянию - это высший уровень ведения финансовых операций. И Элизабет делала ставку на этот последний фактор. Тут она отступала от собственных принципов, но и это входило в ее планы. В ее непонятных для сотрудников "Скарлатти индастриз" распоряжениях, переданных на противоположный берег Атлантики, звучало одно и то же условие: каждый контакт - а для выполнения этой задачи бригады специалистов должны были работать посменно по двенадцать часов в сутки - необходимо осуществлять в абсолютной тайне. Гарантированные прибыли позволяли каждому из возможных покупателей чувствовать себя героем в своих собственных глазах и в глазах своей клиентуры. Но за это нужно было платить абсолютным молчанием - до завершения операции. Вознаграждение того стоило. Миллионеры, финансовые тузы, банкиры Нью-Йорка, Чикаго, Лос-Анджелеса и Палм-Бич встречались в конференц-залах со своими достойными партнерами из одной из наиболее престижных адвокатских фирм Нью-Йорка. Говорили приглушенными голосами, перекидывались взглядами знатоков. Вершились финансовые убийства. Скреплялись подписями. Иначе и быть не могло. Невероятно прибыльное дело приводит в возбуждение, а возбуждение развязывает языки. Двое-трое перемолвились словечком. Потом четверо, потом целая дюжина. Но все же не более того. Как никак, а цена. Кое-кто кое-куда позвонил, нет, не из офиса - из уединенной тиши библиотек или закрытых на ключ кабинетов, ночью, при мягком свете настольных ламп, с рукой на отлете, зажавшей бокал добротного виски. И в самых верхах экономических кругов начала циркулировать молва, что в империи Скарлатти творится нечто необычное. Этого-то и добивалась Элизабет. Она знала, что большего и не требуется. В конце концов слухи достигли участников цюрихской группы. Мэтью Кэнфилд сидел, развалясь в своем купе, ноги он водрузил на единственный чемодан, подошвами упирался в обитую бархатом стену. Он тоже смотрел в окно на приближающуюся Женеву. Он только что докурил одну из своих любимых тонких сигар, и над ним слоистыми облачками витал дым. Он подумал, не открыть ли окно, но было лень не то чтобы встать, но даже пошевелиться. С того дня, как они с Элизабет Скарлатти договорились о месячной отсрочке, прошло две недели. Четырнадцать бестолковых дней болезненно повлияли на его настроение: ему нечего было делать, да никто и не ожидал от него каких-либо действий. Элизабет работала сама. Она солировала. Она парила в одиночестве, как благородная орлица, зорким глазом окидывая безграничные просторы своих частных небес. Вся его работа заключалась в закупке канцелярских принадлежностей: бумаги, карандашей, записных книжек и бесчисленных коробочек со скрепками. Даже издатель Томас Огилви отказался принять его видимо, предупрежденный Элизабет. Даже Джанет держалась на расстоянии, всегда тактично извиняясь за свое поведение. Он начал догадываться, что произошло: ему уготована участь жиголо. Он продал себя, его услугами попользовались, их оплатили. В данный момент в нем не нуждались, но он может еще понадобиться. Неужели с Джанет все кончено? Да разве может быть для него все кончено с Джанет? Он говорил себе: нет! Она внушала ему то же самое. Она просила его быть сильным, ждать, но не обманывала ли она саму себя? Он начал сомневаться в своей способности делать правильные умозаключения. Он давно уже бездействовал, вдруг механизм проржавел? И можно ли его исправить? Он вынужден пребывать в чуждом ему мире. Здесь все было чужим - за исключением Джанет. Она, как и он, не принадлежит этому миру. Она принадлежит ему. Должна принадлежать! Раздался двойной гудок локомотива, огромные колеса заскрежетали: поезд прибывал на железнодорожный вокзал Женевы. Кэнфилд услышал, как Элизабет забарабанила в перегородку, разделявшую их купе. Стук резанул по нервам: так нетерпеливый хозяин дома подзывает слугу. Так, собственно, оно и было. - Я понесу чемодан, а вы возьмите сумки. Носильщики пусть заберут остальное. Покорно следуя указанию, Кэнфилд отдал распоряжения проводнику и двинулся вслед за Элизабет из вагона. С двумя вместительными сумками он чуть застрял и подотстал на несколько шагов от Элизабет: она уже двинулась по бетонной платформе в направлении вокзала. Благодаря этим же двум пузатым сумкам они и сохранили жизнь. Сначала он краем глаза уловил лишь какое-то темное движущееся пятнышко. Потом услышал прерывистое дыхание бегущих сзади пассажиров. Потом визги, вопли. И только потом увидел это. Справа стремительно накатывала массивная товарная тележка с огромной, лежащей поперек стальной пластиной. Металлическая пластина была похожа на гигантскую уродливую бритву. Когда стремительно мчащееся чудище подкатилось к ним, Кэнфилд прыгнул вперед, схватил Элизабет за запястье и отпихнул ее в сторону. Тележка врезалась в стенку вагона всего в футе от них. Пассажиры были в истерике. Никто не знал, есть ли раненые или погибшие. К месту происшествия мчались проводники. По всей платформе звучали крики. Элизабет, прерывисто дыша, прошептала на ухо Кэнфилду: - Сумки! Сумки у вас? Кэнфилд, к собственному изумлению, обнаружил, что все еще держит одну из них в левой руке: сумка была зажата между спиной Элизабет и вагоном. Он вытащил ее и взял в правую руку. - Одна у меня. Я пошлю за другой. - Разыщите ее! - Конечно, мадам! - Найдите немедленно, вы, идиот! Кэнфилд ринулся в толпу. Впереди, между ногами ошалевших пассажиров, он увидел кожаную сумку: по ней проехали тяжелые передние колеса тележки, но она была цела. Он проторял себе путь, без стеснения орудуя локтями, и наконец протянул руку вниз, под чьи-то ноги. В то же самое мгновение другая рука, с пухлой, необыкновенно крупной ладонью, протиснулась сквозь толпу и тоже потянулась к смятой кожаной сумке. Похоже, владелец руки был одет в бархатный пиджак, судя по крою рукава, - женский. Присев на корточки, Кэнфилд как бы нырнул вперед, высвобождая себе пространство, и дотянулся пальцами до сумки. И тут же инстинктивно выхватил из месива штанин и обшлагов запястье этой жирной руки. Он посмотрел вверх. В него впились красные от ярости, выпученные глаза - эту набыченную голову, эту выпирающую челюсть на обезумевшем от бешеной злобы лице Кэнфилду не забыть до гробовой доски. Он вспомнил, где видел эту мерзкую физиономию: в том отвратительном, выдержанном в красном и черном холле, что находится в Нью-Йорке. Ханна, экономка Джанет! Их взгляды встретились. На голове женщины была темно-зеленая шляпа из мягкого фетра, какие носят в Тироле, из-под шляпы выбивались пряди серовато-стального цвета волос. Ее необъятное тело как бы зависло над ним, давило к земле. С неимоверной силой дернувшись, она освободила руку, толкнула Кэнфилда в грудь, и он повалился назад, прямо на тележку, в гущу окружающих его людей. Она стремительно нырнула в толпу, двигающуюся к вокзалу, и в мгновение ока растворилась в ней. Кэнфилд встал, подхватил смятую сумку под мышку. Он высматривал ее, но ее уже нигде не было видно. Вокруг него, тараща глаза, теснились пассажиры. Он протолкался назад, к Элизабет. - Выведите меня отсюда. Быстрей! Они пошли по платформе, Элизабет держалась за него с такой силой, какую он в ней и не подозревал: ему было даже больно. Они оставили за спиной возбужденную толпу. - Началось, - произнося эти слова, она смотрела прямо перед собой. Они подошли ко входу в переполненный пассажирами вокзал. Кэнфилд беспрерывно вертел головой, выискивая тучную женщину в тирольской шляпе. Наконец через южные ворота они вышли на привокзальную площадь - Айзенбанплатц и увидели перед собой длинный ряд такси. Кэнфилд не позволил Элизабет сесть в первое. Она заволновалась. Ей хотелось как можно быстрей уехать. - Багаж нам пришлют. Он не ответил и протащил ее за руку ко второму такси, а потом подал знак водителю третьей машины. Плотно прикрыл за собой дверцу и уставился на смятую дорогую сумку фирмы "Марк Кросс". Он вспомнил гневное, мерзкое лицо Ханны: если на свете действительно существует женщина - демон тьмы, так это она. Кэнфилд назвал шоферу их гостиницу. Мадам только что пережила жуткое потрясение, поэтому он решил не упоминать пока о Ханне: пусть успокоится. Вообще-то неизвестно, кому сейчас больше нужен покой: ей или ему. Руки у него еще подрагивали. Он бросил взгляд на Элизабет: она по-прежнему смотрела прямо перед собой. - Вы в порядке? Она долго молчала. Потом произнесла: - Мистер Кэнфилд, на вас возлагается огромная ответственность. - О чем вы говорите? Она повернула к нему голову: от былого величия и высокомерия не осталось и следа. - Не дайте им убить меня, мистер Кэнфилд. Не дайте им убить меня сейчас. Вынудите их потерпеть до Цюриха. .. После Цюриха пусть делают что угодно. Глава 42 Элизабет и Кэнфилд провели трое суток в своих номерах в гостинице "Д'Аккорд". Кэнфилд лишь раз выходил в город и обнаружил, что за ним постоянно следуют двое. Они и не пытались напасть на него - видно, не хотели связываться с мелкой рыбешкой и привлекать к себе внимание женевской полиции, известной своей беспримерной строгостью к тем, кто покушается на солидный покой нейтрального города. Опыт подсказывал, что Элизабет выпускать нельзя - тогда можно ожидать нападения не менее страшного, чем на вокзале. Он бы очень хотел послать сообщение Бену Рейнольдсу, но не мог: ему ведь было приказано не соваться в Швейцарию. Он намеренно исключал из своих отчетов всякую серьезную информацию: Элизабет следила, чтобы отчеты были до предела выхолощены, отчего "Группа 20" имела крайне скупые сведения об истинном положении дел и мотивах действий участников. Если бы он послал запрос о помощи, ему пришлось бы хоть что-то объяснить, и это объяснение привело бы к незамедлительному и однозначному вмешательству посольства. Рейнольдс не стал бы искать законных оснований: он попросту задержал бы Кэнфилда силой и отправил за решетку. Последствия легко представимы: Элизабет автоматически лишается какого бы то ни было шанса добраться до Цюриха. Скарлетт убьет ее в Женеве. А следующей мишенью будет оставшаяся в Лондоне Джанет. Она не сможет бесконечно долго сидеть в "Савойе". Дерек, в свою очередь, не сможет бесконечно долго оставаться гарантом ее безопасности. Однажды она съедет из гостиницы, либо Дерек утратит бдительность. И ее убьют. Наконец, Чэнселлор Дрю, его жена и семеро детей: у них у всех отыщется сотня серьезных причин оставить канадское убежище. И Алстер Стюарт Скарлетт одержит победу. Мысли о Скарлетте вызывали в Кэнфилде такую ярость, что он на время забывал и усталость, и страх. Почти забывал. Он вошел в гостиную, превращенную Элизабет в настоящий офис. Она сидела за широким столом в центре комнаты и что-то писала. - Вы помните экономку в доме вашего сына? - спросил он. Элизабет отложила в сторону карандаш - это был знак вежливости, а не интереса. - Да, я видела ее несколько раз. - Откуда она взялась? - Насколько я помню, Алстер привез ее с собой, когда вернулся из Европы. Она держала охотничий домик в... южной Германии. - Элизабет внимательно смотрела на майора. - Почему вы спрашиваете? Спустя годы Кэнфилд вспомнит, что он сделал эти несколько шагов только потому, что пытался затянуть время и подыскать слова, какими сообщить Элизабет Скарлатти, что Ханна находится в Женеве, и при этом не испугать старую даму. Короче, он сделал несколько шагов , и очутился между окном и Элизабет. Память об этом он будет хранить до конца жизни. Раздался звон стекла, и тут же его левое плечо пронзила резкая боль. От удара Кэнфилда крутануло, бросило на стол, бумаги разлетелись во все стороны, лампа грохнулась на пол. Второй и третий выстрелы угодили в паркет, полетели щепки. Кэнфилд в панике бросился вперед и рывком стащил Элизабет на пол. Боль в плече усилилась, рубашка стала набухать кровью. Все произошло буквально в пять секунд. Элизабет жалась к стене. В ней волной поднимался страх - и острое чувство благодарности к лежавшему перед ней на полу майору. Он пытался ладонью зажать рану на плече. Элизабет была уверена, что он бросился вперед, чтобы грудью защитить ее от пуль. Потом Кэнфилд никогда и не пытался переубедить ее. - Вы опасно ранены? - Не знаю. Чертовски больно... Первая рана в моей карьере. В меня вообще в первый раз стреляли... - ему трудно было говорить. Элизабет двинулась было к нему. - Черт возьми! Оставайтесь на месте! - Он посмотрел вверх и обнаружил, что из этого положения окна не видно. - Попробуйте дотянуться до телефона. Ползком, по полу. Ползком, говорю!... Похоже, мне нужен врач... Врач... - он потерял сознание. Через полчаса Кэнфилд очнулся. Он лежал в своей кровати, вся левая половина груди была туго забинтована. Он едва мог пошевельнуться. Вокруг него, в каком-то зыбком тумане, толпились фигуры. Потом он увидел Элизабет, стоявшую у изножья кровати и смотревшую на него. Справа от нее стоял мужчина в пальто, за ним - полицейский в форме. К нему склонился лысый, со строгим лицом мужчина в белом халате, очевидно врач. Он обратился к Кэнфилду по-английски, но с сильным французским акцентом. - Пошевелите левой рукой, пожалуйста. Кэнфилд повиновался. - Теперь ногой. Он вновь послушался. - Можете покрутить головой? - Что? - Подвигайте головой, вперед и назад. Похоже, сейчас на все двадцать миль вокруг "Д'Аккорда" нельзя было сыскать человека более довольного, чем Элизабет. Она даже улыбалась. Кэнфилд покачал головой. - Рана у вас несерьезная, - твердо заключил врач. - Похоже, вы разочарованы, - парировал майор. - Вы позволите задать ему несколько вопросов, герр доктор? - сказал стоящий рядом с Элизабет швейцарец. Доктор ответил по-английски: - Да. Пуля прошла навылет. И тут заговорила Элизабет: - Я объяснила этому господину, что вы просто сопровождаете меня в моей деловой поездке. Мы крайне изумлены происшедшим. - Я бы предпочел, чтобы этот господин отвечал сам, мадам. - Честное слово, мне нечего вам сказать, мистер... - и Кэнфилд умолк. К чему строить из себя героя? Ему нужна помощь. - Но если подумать, то, может быть, и есть, - он взглянул на врача, который как раз надевал пальто. Швейцарец понял. - Очень хорошо. Мы подождем. - Мистер Кэнфилд, а о чем, собственно, мы будем говорить? - О том, как добраться до Цюриха. Элизабет поняла. Доктор вышел, а Кэнфилд обнаружил, что может лежать на правом боку. Агент швейцарской полиции обошел кровать, чтобы быть поближе к нему. - Присаживайтесь, сэр, - сказал Кэнфилд. - То, что я вам скажу, покажется глупым всем, кто вроде вас и меня вынужден в поте лица своего зарабатывать на жизнь, - майор заговорщически подмигнул. - Это частное дело - никакого вреда для кого-либо вне пределов семьи, но вы можете помочь... Ваш подчиненный говорит по-английски? Швейцарец бросил короткий взгляд на полицейского в форме. - Нет, месье. - Отлично. Так вот вы, повторяю, можете помочь. Кроме того, благородная репутация вашего честного города ... и вашей службы... Агент тайной полиции придвинул стул еще ближе. Их поезд отправляется через четверть часа, машина и шофер заказаны по телефону. Билеты приобретены туристической службой гостиницы, фамилия Скарлатти четкими буквами внесена в журнал учета. Багаж спущен в холл первого этажа за полчаса до отъезда и находится под наблюдением швейцара. Ярлыки выписаны четко, вагон и купе отмечены, гостиничным носильщикам известен даже номер такси. Кэнфилд надеялся, что при желании любой, даже слабоумный сможет выяснить, каким поездом поедет Элизабет Скарлатти. От гостиницы до вокзала можно было доехать приблизительно за десять минут. За полчаса до отхода цюрихского поезда в лимузин села старая дама, чье лицо было закрыто тяжелой черной вуалью, а с ней стройный молодой мужчина в новой фетровой шляпе, левая рука у него была на перевязи. Их сопровождали два сотрудника женевской полиции, державшие ладони на рукоятях пистолетов. Все в порядке. Путешественники быстрым шагом вошли в вокзал, через пару минут сели в вагон. Когда поезд отошел от женевской платформы, другая старая дама, сопровождаемая другим молодым стройным мужчиной - на сей раз в шляпе фирмы "Брукс бразерс", но тоже с рукой на перевязи и в легком пальто внакидку, вышли через служебный ход гостиницы "Д'Аккорд". Дама была облачена в форму полковника Красного Креста и пилотку. Водитель машины тоже был в форме сотрудника Международного Красного Креста. Они быстро сели в машину, молодой человек захлопнул дверь. Спустя мгновение он сорвал обертку с тонкой сигары и скомандовал шоферу. - Вперед! Когда машина выехала на улицу, старая дама недовольно спросила: - Мистер Кэнфилд, неужели обязательно надо портить воздух этой дурацкой сигарой? - Даже смертникам позволяют курить перед расстрелом, мадам. Глава 43 В двадцати семи милях от Цюриха расположен городок Менцикен. Женевский поезд останавливается там ровно на четыре минуты - именно столько времени отпущено на загрузку и разгрузку почты, - а затем продолжает движение своим протокольно точным, раз навсегда отмеренным маршрутом. Спустя пять минут после отправления из Менцикена в купе Д4 и Д5 пульмановского вагона ворвались двое в масках. Поскольку пассажиров ни в том, ни в другом купе не оказалось, а обе туалетные двери были заперты на ключ, люди в масках разрядили свои пистолеты в тонкие перегородки: теперь там, за дверями, трупы. Двое в масках взломали двери. В туалетах никого и ничего. Убийцы выскочили в узкий коридор и чуть не сшиблись лбами. - Стой! - раздались крики с обоих концов вагона. Кричавшие были одеты в форму женевской полиции. Мужчины в масках не остановились. Напротив, в ответ они стали палить из пистолетов. Им ответили выстрелами, убийцы рухнули на пол. Их обыскали - никаких документов обнаружено не было. Это обстоятельство ничуть не расстроило сотрудников женевской полиции, даже наоборот, они не были заинтересованы в расследовании. Тем не менее у одного из убитых на правом предплечье была обнаружена татуировка: эмблема, не так давно ставшая известной в Европе, - свастика. Кроме этих двух там был еще и третий, его никто не видел, на нем не было маски, он не был убит в коридоре. Он был первым, кто сошел с поезда в Цюрихе и поспешил к телефонной будке. - Это Аарау. Можете здесь отдохнуть. Ваш багаж лежит в комнате на третьем этаже. Ваша машина припаркована у входа, а ключи спрятаны под левым креслом, - это были первые слова, сказанные шофером после выезда из Женевы; оказалось, он англичанин, и это Кэнфилду очень понравилось. Майор достал из кармана крупную купюру и протянул водителю. - Нет необходимости, сэр, - сказал шофер и, не оборачиваясь, жестом отвел руку Кэнфилда с купюрой. Они подождали до восьми пятнадцати. Ночь выдалась темной, без единой звезды на небе, затянутом черными облаками, лишь изредка сквозь них проглядывал тусклый рог луны. Кэнфилд проверял ход, ведя машину по холмистой сельской дороге, чтобы привыкнуть к управлению одной правой рукой. Баки залиты до отказа; они готовы тронуться в путь. А Элизабет Скарлатти была готова ринуться в бой. Она была похожа на полководца, готового пролить кровь - свою или чужую. И оружием служили ей документы - бесконечно более опасные, чем удавки ее врагов. Кроме того, она, как и подобает полководцу, была полностью уверена в себе. Это было больше, чем просто последний жест уходящей на покой старухи, - это была вершинная точка всей ее жизни. Ее и Джованни. Она не подведет его. Кэнфилд в очередной раз просматривал карту; он уже изучил дороги, которыми им предстояло добираться до "Фальке-хаус". Они минуют центр Цюриха, двинутся на Клотен, повернут направо у развилки и проследуют главной дорогой в направлении Булаха. Через милю с левой стороны на Винтертурштрассе покажутся ворота "Фальке-хаус". Он развивал скорость до восьмидесяти пяти миль в час, резко сбрасывая до шестидесяти: машина слушалась отлично. Женевская тайная полиция славно потрудилась. Впрочем, хлопоты ее были не безвозмездными: каждому участнику операции вручена сумма, равная двум годовым окладам. Кстати, машина снабжена такими номерными знаками, наличие которых, независимо от обстоятельств, избавляло их от интереса полиции, в том числе цюрихской. Кэнфилд не спрашивал у своего коллеги, как это ему удалось устроить. Элизабет высказала предположение, что свою роль сыграли, по-видимому, деньги. - И это все? - спросил Кэнфилд, ведя Элизабет Скарлатти к машине и жестом указывая на ее единственный чемодан. - Этого достаточно, - ответила старая дама, следуя за ним вниз по тропинке. - У вас же была пара тысяч страниц! - Теперь они утратили смысл, - Элизабет устраивала чемодан у себя на коленях. - А если они станут задавать вам всякие каверзные вопросы? - майор нажал на стартер. - Безусловно, станут. А я отвечу, - она явно не желала продолжать разговор. Они ехали уже минут двадцать, и все шло как нельзя лучше. Кэнфилд был доволен собой. Внезапно Элизабет прервала молчание: - Есть одна вещь, о которой я вам не говорила, а вы сами не удосужились затронуть эту тему. Будет честнее, если я скажу об этом сейчас. - Что же это такое? - Не исключено, что оба мы не выберемся с этого совещания живыми. Вы брали это в расчет? Разумеется, Кэнфилд брал это в расчет. Он догадывался, чем рискует: он понял это сразу после происшествия на "Кальпурнии". Когда он осознал, что связан с Джанет на всю оставшуюся жизнь, он перестал думать о риске. Узнав же, что сотворил с ней ее муж, он и об опасности перестал думать. Получив пулю в плечо, едва избежав смерти, Мэтью Кэнфилд превратился в гладиатора, такого же, как и Элизабет. Его гнев был теперь неукротим. - Вы решаете свои проблемы, я решаю свои, о'кей? - О'кей... Позвольте вам сказать, что вы стали мне очень дороги... О, не смотрите такими наивно-детскими глазами! Оставьте их для дам! Я вряд ли тяну на эту роль. Вы бы лучше внимательнее смотрели за дорогой! На Винтертурштрассе, метрах в пятистах от "Фальке-хаус", есть прямой отрезок дороги, по обеим сторонам которого росли сосны. Мэтью Кэнфилд нажал на акселератор и погнал машину с максимально возможной скоростью. До девяти оставалось целых пять минут, и он был уверен, что его пассажирка прибудет на место назначения вовремя. Вдруг впереди в свете фар показалась мужская фигура. Человек стоял посередине дороги и махал руками, словно матрос-сигнальщик на палубе военного корабля. Он подавал универсальный знак: "Остановитесь - несчастный случай!" И, несмотря на огромную скорость, с какой Кэнфилд вел машину, с дороги убираться не собирался. - Так держать! - крикнул Кэнфилд, не сбавляя скорости. Тут с обеих сторон по ним стали палить. - На пол! - прокричал Кэнфилд. Он продолжал что есть мочи давить на педаль, а сам прижался головой к рулю. Раздался пронзительный вопль с обочины: кто-то из участников засады оказался жертвой перекрестного огня. Они проскочили опасную зону, салон машины был весь продырявлен, сиденья - в крошеве стекла. - Вы в порядке? - Кэнфилд не располагал временем, чтобы более обстоятельно выразить ей свое сочувствие. - Да. Долго еще? - Нет. Если не будет продолжения, конечно. И если не придется остановиться. Они задели одну шину. - Но ехать, надеюсь, можно? - Не волнуйтесь! Я не собираюсь сейчас менять колесо! Наконец показались ворота "Фальке-хаус", и Кэнфилд резко сбросил скорость. Подъездной путь вел к огромному овалу перед вымощенным плитами порталом. Весь портал равномерно, на расстоянии нескольких футов друг от друга, был уставлен статуями. К парадному входу, снабженному громадной деревянной дверью, вела лестница. Кэнфилд не мог подъехать к ней вплотную, так как вокруг овала стояли, носами к центру, по меньшей мере с десяток длинных черных лимузинов. У машин дежурили шоферы, лениво переговариваясь между собой. Кэнфилд проверил свой револьвер, переложил его в правый карман и велел Элизабет выбираться из машины. Он пружинистым легким шагом следовал за ней, кивая по пути шоферам. Часы показывали ровно одну минуту десятого, когда слуга, одетый в парадную ливрею, распахнул перед ними огромную дубовую дверь. Они вошли в просторный массивный холл. Второй слуга, также в парадном одеянии, открыл следующую дверь. За ней стоял длиннейший стол, длиннее, вероятно, не бывает, подумал Кэнфилд. Пожалуй, футов пятьдесят из конца в конец и добрых футов шесть, если не все семь в ширину. За этим гигантским столом восседали пятнадцать, а может, и двадцать человек. Широкий возрастной спектр - от сорока до семидесяти. На всех дорогие костюмы. И взгляды всех без исключения устремлены на Элизабет Скарлатти. Во главе стола стояло незанятое кресло. Оно жаждало обрести хозяина, и Кэнфилд задался вопросом: не для нее ли оно предназначалось? Но догадка его была неверна: ей предложили сесть на другом конце, рядом с остальными участниками совещания. Для кого же предназначалось пустующее пока кресло? Не важно. Для него кресла не сыскалось. Он постоит у стены и понаблюдает. Элизабет подошла к столу. - Добрый вечер, господа. Многих из вас я встречала прежде. Репутация остальных, смею вас заверить, мне известна. Все разом, как по команде, поднялись. Она села, и мужчины опустились на свои места. - Благодарю вас... Но, похоже, один из нас отсутствует? - Элизабет остановила свой взгляд на кресле, стоявшем против нее, на том конце стола. В это мгновение в дальнем конце комнаты открылась дверь, и на пороге показался высоченного роста человек. Он был одет в жесткую, отдающую холодом и хрустом, армейскую форму. Темно-коричневая рубашка, блестящая черная портупея поперек груди, желтовато-коричневые галифе, тяжелые, почти до колен сапоги. Голова мужчины была бритой, лицо кривилось в гримасе. - Считайте, что кресло занято. Вы удовлетворены? - Не вполне... Поскольку всех участников совещания собравшихся за этим столом, я в той или иной мере, знаю, я бы хотела также знать и ваше имя, сэр. - Крегер. Генрих Крегер! Еще что-нибудь, мадам Скарлатти? - Нет, больше ничего. Больше ничего... господин Крегер. Глава 44 - Против моего желания и вопреки моему суждению коллеги приняли решение послушать, что вы имеете сказать, - сухо заявил гротескно-уродливый бритоголовый Генрих Крегер. - Моя точка зрения вам известна. Надеюсь, вы не забыли о нашем разговоре. Вокруг стола пробежали волны шепота. Скрещивались, отводились взгляды. Для всех без исключения присутствующих было совершенной новостью, что Генрих Крегер уже контактировал с Элизабет Скарлатти. - Память пока служит мне безотказно. Ваши коллеги известны большой мудростью и опытом, передающимся из поколения в поколение. Я предполагаю, они намного превосходят вас и в мудрости, и в опыте. Почти все мужчины опустили глаза, некоторые скривили губы в улыбке. Элизабет медленно обвела взглядом всех участников совещания, по очереди внимательно вглядываясь в их лица. - У нас здесь замечательная коллегия. Отменное представительство. Широчайший спектр. Иные из нас противостояли друг другу на протяжении нескольких лет во время минувшей войны, однако воспоминания такого рода по необходимости быстро стираются... Итак... - Элизабет Скарлатти говорила быстро, но достаточно отчетливо. - Среди представителей моей страны двое ушли в небытие - господа Роулинс и Торнтон. Но Соединенные Штаты все еще достойно представлены мистером Гибсоном и мистером Лэндором. Вдвоем они держат в своих руках почти двадцать процентов обширных нефтяных промыслов на американском юго-западе. Не говоря уж о совместном наступлении на территории канадского северо-запада. Общие личные активы - двести двадцать пять миллионов... Наш недавний противник, Германия, представлена господином фон Шнитцлером, господином Киндорфом и господином Тиссеном - ИГ Фарбениндустри, барон Рурского угля, великие сталелитейные компании. Личные активы? Кто возьмет на себя смелость назвать точную цифру, когда Веймар переживает столь беспокойные дни? Предположительно сто семьдесят пять миллионов... Но одного человека из этой группы среди нас сегодня нет. Я верю, что он вновь обретет мощь, причем такую, которая будет превышать довоенный уровень... От Англии присутствуют господа Мастерсон, Ликок и Иннес-Боуэн. Мощнейший триумвират, какой только можно найти в Британской империи. Мистер Мастерсон с половиной индийского, а теперь, насколько я могу судить, и цейлонского импорта; контролирующий положение дел на Британской бирже мистер Ликок, а также мистер Иннес-Боуэн, владеющий крупнейшими текстильными предприятиями по всей Шотландии и на Гебридских островах. Их личные активы вкупе я оцениваю в триста миллионов... Франция также авторитетно представлена. Месье Д'Альмейда - теперь мне ясно, что именно он является истинным владельцем франко-итальянской железнодорожной системы, отчасти, уверена, благодаря своим родственным связям с Италией. Далее месье Додэ. Сыщется ли среди вас хоть кто-нибудь, кто не испытал бы на себе влияние его коммерческой мощи, кто не прибегал бы к его услугам? Личные активы составляют примерно сто пятьдесят миллионов... И наконец, наши северные коллеги из Швеции. Господин Мюрдаль и господин Олаффсен. Хорошо известно, разумеется, - тут Элизабет устремила взгляд на человека со странным лицом, на своего младшего сына, восседавшего во главе стола, - что один из наших шведов, господин Мюрдаль, располагает контрольным пакетом акций "Донненфельда", наиболее мощной фирмы на Стокгольмской бирже. В то же время многие компании господина Олаффсена монопольно контролируют экспорт шведской стали и литья. Личные активы оцениваются в сто двадцать пять миллионов... Кстати будет замечено, господа, термин "личные активы" обозначает те капиталы, которые можно легко и быстро конвертировать без приведения в напряжение ваших рынков... В противном случае я не стала бы обижать вас столь урезанной оценкой ваших состояний. Элизабет умолкла и поставила свой портфель прямо перед собой. Сидевшие вокруг стола мужчины стали приподниматься со своих мест, встревоженные недобрым предчувствием. Некоторые были шокированы столь небрежным упоминанием сугубо конфиденциальной информации. Американцы Гибсон и Лэндор тихой сапой внедрялись в канадскую экономику, попирая все и всяческие юридические нормы, грубо нарушая существующие канадско-американские договоры. Немцы фон Шнитцлер и Киндорф провели тайные переговоры с Густавом Круппом, который, опасаясь возможного заговора против Веймарской республики, ведет отчаянную борьбу за то, чтобы остаться нейтральным. Он поклялся выдать их, если эти переговоры станут достоянием гласности. Француз Луи Франсуа Д'Альмейда защищает саму свою жизнь, расширяя владения в системе франко-итальянских дорог. Если об этом станет известно, они могут быть конфискованы республикой, так как большую часть акций он выкупил у итальянского правительства посредством обыкновенной взятки. И дородный швед Мюрдаль вытаращил глаза, когда Элизабет Скарлатти с такой предельной осведомленностью говорила о Стокгольмской бирже. Принадлежащая ему компания тайно поглотила "Донненфельд" путем противозаконной скупки американских акций. Если это станет достоянием общественного мнения, вмешаются шведские законники, и он вылетит в трубу. Только англичане чувствовали себя неуязвимыми. Но их показное спокойствие было обманчиво. Ибо Сидней Мастерсон, неоспоримый наследник всех капиталов сэра Роберта Клайва, совсем недавно заключил цейлонские соглашения. Пока не известные широкому кругу бизнесменов по экспорту и импорту, они содержали определенные пункты сомнительного свойства. Кое-кто даже заявляет, что англичане явно смошенничали. Приглушенными голосами на четырех языках вокруг стола были экстренно проведены мини-совещания. Элизабет пришлось значительно повысить тон, чтобы ее было слышно. - Я вижу, что иные из вас совещаются со своими помощниками. Если бы я знала, что в нашей встрече будут участвовать второстепенные лица, я бы привезла и своих советников. Наши адвокаты могли бы вдоволь посплетничать между собой. Однако решения, которые нам предстоит принять, должны остаться между нами. Генрих Крегер агрессивно выпалил: - Я бы на вашем месте не уповал на то, что сегодня будут приняты какие-то решения. Никаких решений не будет! Вы не сообщили нам ничего существенного! Некоторые из участников совещания, точнее, два немца, Д'Альмейда, Гибсон, Лэндор, Мюрдаль и Мастерсон избегали смотреть на него. Потому что Крегер был мало им симпатичен. - Вы так считаете? Вероятно, я недооценивала вашу значимость! - и вновь на лицах некоторых участников совещания промелькнула легкая улыбка. - Но, боюсь, вы, в свою очередь, переоцениваете себя. - Элизабет была довольна: ей удалось самое главное - она злила, провоцировала Алстера Стюарта Скарлетта. - Насколько мне известно, в вашем активе имеются ценные бумаги на сумму около 270 миллионов долларов, но получены они при весьма подозрительных обстоятельствах. Эти подозрительные обстоятельства приведут к тому, что при реализации они утратят пятьдесят, а то и шестьдесят процентов своей стоимости. Я могу возместить 105, а при благоприятных обстоятельствах и 108 миллионов долларов. Мэтью Кэнфилд чуть оттолкнулся от стены, затем вернулся на свое место. Гул голосов стал слышнее. Помощники качали головами, кивали, поднимали брови. Каждый из участников считал, что ему известно о других многое. Но Генриха Крегера по-настоящему не знал никто. Они даже не были уверены в его праве присутствовать за этим столом. Элизабет прервала разговоры. - К тому же, мистер Крегер, вам наверняка известно, что факт кражи легко доказуем при должном расследовании. Существуют международные законы, обязывающие выдавать преступников. Поэтому не исключено, что ваши активы в конечном счете вообще ничего не стоят. Над столом повисла тишина. Все уставились на Генриха Крегера. Слова "кража", "преступление" и пр. - опасные слова. Крегера боялись многие из них, и вот кому-то удалось поставить его на место! - Не пугайте меня! - вызывающе прогудел Крегер. Он откинулся в кресле и прямо смотрел на мать. - Вы в состоянии подтвердить обвинения? Я-то готов отразить любую попытку. Вы здесь сочувствия не найдете! Более того, вы ступили на опасную тропу. Помните! - Он смотрел на нее в упор, и Элизабет отвела глаза. Она не была сейчас готова предпринять меры против него, против Генриха Крегера. Она не произнесет за этим столом имя Скарлатти. Она не может еще больше рисковать жизнью своей семьи. Не так. Не сейчас. Есть другой путь. Крегер выиграл один раунд. Это было ясно всем, и Элизабет пришлось ускорить следующий этап нападения. - Бог с вами, с вашими активами. Они совершенно несущественны. Фраза "совершенно несущественны" по отношению к таким миллионам произвела задуманный эффект. - Господа! Прежде, чем нас прервали, я успела назвать вам всем ваши личные активы, с точностью плюс-минус пять миллионов по каждой группе. Я считала, что оценивать финансовую мощь по национальным группам куда более по-джентельменски, чем каждого в отдельности, - некоторые вещи, в конце концов, священны. Я намекала на ряд, скажем так, деликатных переговоров. Опасных, как, наверно, выразился бы мистер Крегер, если бы о них стало известно правительствам ваших стран. Семь членов цюрихской группы сидели молча. Пятеро проявили любопытство. - Я намекаю на моих сограждан, мистера Гибсона и мистера Лэндора. А также на месье Д'Альмейда, мистера Сиднея Мастерсона и, разумеется, господина Мюрдаля. Я бы также включила сюда двоих из трех немецких вкладчиков - господина фон Шнитцлера и господина Киндорфа, хотя и по разным причинам. Никто не проронил ни слова. Они буравили взглядами Элизабет. - Но, готовясь к встрече, я все же припасла кое-что для каждого из вас в отдельности. Тишину зала прорезал сварливый голос, он принадлежал англичанину Сиднею Мастерсону. - Вы с завидным прилежанием покопались в моих делах и преуспели, отдаю вам должное. Но, между прочим, мы деловые люди и отнюдь не гонимся за званием святых. - Безусловно, если б я не была деловым человеком, я бы не явилась сюда. - Тогда в чем дело? Зачем вы прибыли? - задиристо прозвучал голос с немецким акцентом, принадлежавший барону Рурской области Киндорфу. Мастерсон продолжил: - Ваша телеграмма, мадам, - а мы все ее получили - особо отмечала наличие сфер взаимного интереса. Тем самым, я полагаю, вы хотели сказать, что мы можем рассчитывать на финансы Скарлатти. Крайне благородно, конечно... Но я вынужден согласиться с мистером Крегером: вы словно намерились запугать нас, и мне это не очень нравятся! - О дорогой мистер Мастерсон! Но разве вы никогда не обещали английского золота мелким князькам Индии? А вы, господин Киндорф, разве не подкупали профсоюзных деятелей, чтобы они начали забастовку по повышению заработной платы после того, как Франция покинет Рур? Извольте! Я приехала сюда именно для того, чтобы запугать вас! Вам еще меньше понравится то, что я намерена сказать далее. Мастерсон поднялся из-за стола. Задвигались и другие кресла. Атмосфера накалялась. - Я больше не намерен вас слушать, - сказал Мастерсон. - В таком случае уже завтра Министерство иностранных дел, Британская биржа и состав директоров Английской Коллегии Импортеров будут иметь детальную информацию о ваших крайне секретных соглашениях на Цейлоне! А ведь обязательства вы взяли на себя огромные! Известия, таким образом, приведут к серьезному преследованию ваших капиталов! Мастерсон шагнул назад к своему креслу и застыл, вцепившись руками в спинку. - Черт возьми! - только и сказал он. Стол вновь погрузился в тишину. Элизабет открыла портфель. - Я приготовила для каждого из вас по конверту. На конвертах написаны ваши имена, а внутри - подсчет вашей индивидуальной цены. Отмечены ваши реальные силы, слабости... Не хватает только лишь одного конверта. У наиболее... влиятельного, самого важного из вас - мистера Крегера - такого конверта нет. Но, как я уже говорила, это несущественно. Одни конверты толще, другие тоньше, но этому не следует придавать абсолютно никакого значения, - Элизабет открыла кожаный саквояжик. - Ведьма! - гортанно выкрикнул Киндорф: вены на висках у него тяжело взбухли, того и гляди прорвутся. - Вот конверты. После того как каждый из вас внимательно прочтет свое "дело", я продолжу речь, которая, уверена, теперь лишь обрадует вас. Конверты пошли по столу. Иные немедленно вскрывались дрожащими руками. Другие, как карты, попавшие в руки профессионального игрока, вскрывались осмотрительно, неторопливо, вроде бы без интереса. Мэтью Кэнфилд стоял у стены. Левая рука на перевязи, правая лежала в кармане, где он ласково поглаживал револьвер. С той минуты, как Элизабет оценила Крегера в 270 миллионов, он понял, кто это такой. Кто этот гигант по имени Генрих Крегер. Теперь он был его мишенью! Это самый мерзкий негодяй, каких когда-либо производила земля, личный демон Джанет! - Я смотрю, вы все уже получили конверты. Кроме, разумеется, мистера Крегера. Господа, я обещала вам, что не стану больше проявлять некорректность, и сдержу слово. Но среди вас есть пять человек, которые не могут оценить влияние Скарлатти, пока им не представили, выражаясь языком дешевых сделок, товар лицом. Поэтому, как только вы прочтете содержание ваших конвертов, я еще на короткое время задержу ваше внимание. Элизабет через плечо взглянула на Мэтью Кэнфилда. Она была обеспокоена его состоянием. Она знала, что он в конечном счете разгадает Алстера Скарлетта, и понимала, какое напряжение он должен испытывать. Она попыталась поймать его взгляд. Ей хотелось хоть как-то приободрить, поддержать его. Он, не отрываясь, смотрел на человека по имени Генрих Крегер, и в его взгляде была лишь ненависть. - Я постараюсь придерживаться алфавитного порядка, господа... Месье Додэ, Французская республика вряд ли будет продолжать дарить вашему флоту привилегии, когда узнает о тех кораблях под парагвайским флагом, что во время войны вели поставки врагам Франции, - Додэ сидел без движения, но Элизабет было забавно наблюдать, как ощетинились все три англичанина. - Теперь ваша очередь, мистер Иннес-Боуэн. Вы, конечно, не поставляли боеприпасы, но сколь многие ваши суда под флагами нейтральных стран как раз в тот период загружались в портах Индии? Вы поставляли врагу текстильные товары. Далее мистер Ликок. Вы и в самом деле не можете забыть о вашем ирландском происхождении? Деньги, попавшие через вас к ирландским повстанцам, стоили жизни тысячам британских солдат, и как раз в то время, когда Англия в наименьшей степени могла позволить себе роскошь сражения с ними. И тихий, безмятежный господин Олаффсен, коронованный принц шведской стали. Или уже король? Вполне может статься, ведь шведское правительство выплатило ему несколько состояний за слитки углеродистой стали. Хотя они и не были произведены на прокатных станах его собственных превосходных заводов. В Швецию их доставляли танкерами - и знаете откуда? Из Японии! Элизабет вновь открыла портфель. Сидевшие за столом набычились, замерли, тяжело обдумывая свои перспективы. Что же касается Генриха Крегера, то Элизабет Скарлатти понимала: она давно подписала себе смертный приговор, теперь же она сама скрепила его печатью. Он сидел, откинувшись в кресле, и отдыхал. Элизабет достала из портфеля тонкую папку. - Наконец, мы переходим к господину Тиссену. С ним все проще: ни великих афер, ни измены, самый минимум противозаконных действий. Разве на этом можно составить капиталы? - она швырнула папку в центр стола. - Разврат, господа, просто мерзкий грязный разврат. Фриц Тиссен - поставщик порнографии! Книги, журналы, даже кинофильмы. И все это снято в тиссеновских публичных домах в Каире. Все знают, что существует какой-то источник этой грязи. Вот он, господа, этот источник. Ваш коллега. Все молчали. Каждый был занят собой. Каждый подсчитывал убытки, которые возникнут в результате этих разоблачений. Убытки - и позор. Крах репутации. Старая дама выдала двенадцать обвинительных актов и лично объявила по каждому из них - "Виновен", и все как-то забыли о тринадцатом, о Генрихе Крегере. Сидней Мастерсон нарушил грозовую атмосферу громким искусственным кашлем. - Мадам Скарлатти, я полагаю, мне следует напомнить вам, что и мы не бессильны. Адвокаты могут опровергнуть все выдвинутые вами в наш адрес обвинения, и смею уверить вас, выдвинут встречный иск за клевету... В конце концов, если в ход идет грязная тактика, ответные действия могут быть такими же... Если вы думаете что мы боимся за свои репутации, то, поверьте мне, общественное мнение - штука хитрая. И имя Скарлатти тоже не может быть безупречным! Участники цюрихской группы одобрительно восприняли краткое выступление Мастерсона и закивали головами. - Я в этом ни на секунду не сомневаюсь. Извольте, господа! Но я уверена, что вы не заинтересованы в лишних проблемах. - Non, мадам. - Пьер Додэ был внешне спокоен, но внутренне весь напрягся. Его цюрихским компаньонам, быть может, и неведомы нравы французского народа, но он их хорошо знал: за такие "деяния" во Франции и головой можно поплатиться. - Вы правы. Неприятностей следует избегать. Так что же дальше? Что вы нам, собственно, хотите предложить? Элизабет выдержала паузу. Она обернулась и посмотрела на майора. Мэтью Кэнфилд по-прежнему стоял у стены. Левая сторона пиджака сползла с плеча, обнажив черную перевязь, правая рука лежала в кармане. Казалось, он весь сжался, стараясь не потерять сознание и держать в поле зрения всех присутствующих. Элизабет заметила, что, судя по всему, он близок к обмороку. - Извините, господа. - Элизабет встала и быстрым шагом приблизилась к Кэнфилду. Она тихо прошептала: - Не теряйте головы. Бояться нечего. Во всяком случае здесь. Кэнфилд говорил с трудом, почти не разжимая рта. Она была потрясена услышанным: Мэтью Кэнфилд заразился атмосферой этого зала. Он был заряжен теперь на убийство, как и все они. - Договаривайте, что необходимо, и ставьте точку... Я прикончу его. Простите, мадам, но я прикончу его. Смотрите на него в последний раз, потому что он мертвый человек. - Держите себя в руках! Такие мысли вряд ли нам обоим помогут, - она вернулась к столу, но осталась стоять, положив руки на спинку кресла. - Как вы вероятно, заметили, мой молодой друг серьезно ранен... Кем-то из вас, кто пытался помешать мне добраться до Цюриха. Покушение было гнусным и трусливым. Присутствующие обменялись взглядами. Додэ, чье воображение живо нарисовало картины позора или народного гнева, быстро ответил: - Но зачем нам покушаться на вас, мадам Скарлатти? Мы не убийцы. Мы бизнесмены. Никто из нас не стремился помешать вашему прибытию в Цюрих. Элизабет взглянула на человека по имени Генрих Крегер. - И все же один из вас решительно противился нашей встрече. Нас обстреляли и на подъезде сюда. Присутствующие уставились на Генриха Крегера. Кое-кто начинал сердиться: этот Крегер чересчур много на себя берет! - Нет, - взволнованно ответил он. - Я был за то, чтобы вы прибыли. Если б я хотел вас остановить, я бы остановил. В первый раз за все это время Генрих Крегер взглянул на агента по сбыту спортивных товаров, стоявшего в дальнем конце зала. Он лишь слегка удивился, когда увидел, что Элизабет Скарлатти привезла его с собой. Слегка - потому что знал о манере Элизабет делать ставку на все необычное, в том числе и при выборе сотрудников. К тому же у нее под рукой, вероятно, не было больше никого, чье молчание можно было бы легко купить. Обыкновенный жучок, годится в шоферы, камердинеры. Крегер ненавидел таких типов. Или у него иная роль? Почему этот торгаш так пялится на него? Может, Элизабет что-то ему сообщила? Ну не такая же она дура. Ведь парень из тех, кто в любую минуту может продать. Одно бесспорно: его надо убрать. Но кто же стрелял в него? Кто пытался остановить Элизабет? И почему? Тот же вопрос задавала себе и Элизабет: на этот раз она поверила Крегеру. - Пожалуйста, продолжайте, мадам Скарлатти, - предложил Фриц Тиссен, лицо херувима пылало яростью. Он оттолкнул каирскую папку. - Что ж, продолжу, - она обошла кресло, но садиться не стала и вновь открыла свой роковой портфель. - Я припасла для вас, господа, еще кое-что. Но теперь мы сможем завершить дело и принять решение. Для каждого из двенадцати вкладчиков приготовлена копия. Можете поделиться со своими советниками. Прошу извинить, мистер Крегер, для вас копии нет, - и вновь передала двенадцать тонких конвертов. Они были опечатаны. В течение нескольких минут в зале стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь шелестом страниц. Казалось, все затаили дыхание. Участники цюрихской группы были загипнотизированы тем, что они читали. Элизабет заговорила вновь. - Да, господа. В руках у вас план ликвидации корпорации Скарлатти... А чтобы у вас не возникло сомнений в достоверности этого документа, обратите внимание на то, что под каждым подразделом напечатаны имена лиц, названия корпораций или синдикатов, которые выразили желание приобрести предложенное им... Каждое из упомянутых лиц или организаций всем вам известно. Если не лично, то наверняка по репутации. Вы знаете их возможности и, уверена, не усомнитесь в их амбициях. По истечении двадцати четырех часов они станут владельцами всего имущества корпорации Скарлатти. Большинство участников цюрихской группы уже что-то об этих проектах слышали. Им было известно, что у Скарлатти происходит нечто необычное. Значит, вот оно что: глава дома Скарлатти выходит из игры. - Объемная операция, мадам, - низкий голос Олаффсена эхом прокатился по залу. - Но позволю себе повторить вопрос Додэ: а что вы приготовили для нас? - Обратите внимание на нижнюю цифру на последней странице, господа. Хотя вы все уже наверняка обратили на нее внимание, - вновь послышался шелест страниц. - Здесь стоит: семьсот пятьдесят миллионов долларов... Объединенные и мгновенно конвертируемые активы этого стола по максимуму составляют один миллиард сто десять миллионов... Следовательно, между нами разница в триста девяносто пять миллионов... Но можно подсчитать и от обратного. Ликвидация корпорации Скарлатти будет стоить участникам этого совещания шестьдесят четыре и четыре десятых процента всех капиталов. И то, если вам, господа, удастся быстро перевести ваши личные активы в другие формы, чтобы предотвратить панику на биржах. Тишина. Некоторые из участников цюрихской группы потянулись к первым конвертам - к подсчетам своей собственной стоимости. Одним из них был Сидней Мастерсон. Он с неприятной улыбкой повернулся к Элизабет: - Насколько я понимаю, эти шестьдесят с лишним процентов и есть тот меч, который вы занесли над нашими головами? - Совершенно верно, мистер Мастерсон. - Моя дорогая леди, я вынужден усомниться в вашем здравомыслии. - На вашем месте я не стала бы поступать столь опрометчиво. - Тогда это сделаю я, фрау Скарлатти, - фон Шнитцлер, представляющий ИГ Фарбениндустри, говорил спокойно и холодно, развалясь в кресле. - Вы приносите дорогую жертву, это всем ясно. Но с какой целью? Вы не можете принудить к капитуляции нечто, чего в действительности не существует! Мы не единое целое, - он сильно шепелявил, но в каждом его слове сквозила надменность. Элизабет он был отвратителен. - Совершенно верно подмечено, господин фон Шнитцлер. - Тогда, - немец рассмеялся, - вы точно не в здравом уме! Элизабет обвела взглядом участников совещания. Некоторые, не отрываясь, смотрели на нее, пытаясь обнаружить хотя бы малейший признак колебания, неуверенности, знак того, что она блефует. Другие глядели в сторону и вслушивались лишь в ее слова, в тон голоса, пытаясь уловить хоть какой-то изъян или неувязку в логике. Это были люди, привыкшие одним мановением руки, одним словом повелевать нациями. - Операция, как я уже говорила, начнется завтра. В финансовые центры пяти стран, представленных за этим столом, будут переведены огромные капиталы дома Скарлатти. В Берлине, Париже, Стокгольме, Лондоне и Нью-Йорке уже завершены переговоры о приобретении на открытом рынке значительной доли акций ваших основных компаний... Так что до полудня следующего делового дня, господа, "Скарлатти индастриз" станет обладателем значительного количества акций многих ваших крупных предприятий... Вы сознаете, что это означает, господа? Киндорф прорычал: - Да! Вы лишь взвинтите цены и принесете нам барыши! - Моя дорогая леди, за что такой подарок? - Цены на текстильные товары Иннес-Боуэна отличались стабильностью, и он был в восторге от подобной перспективы. Д'Альмейда, понимавший, что франко-итальянская железная дорога не может быть предметом сделки, придерживался иной точки зрения. - Действительно, иные из вас находятся в более выгодном положении по сравнению с остальными, месье Д'Альмейда. Привстал и финансист Ликок и с едва заметным ирландским акцентом, четко, по-дикторски проговаривая слова, сказал: - Допустим, все случится так, как вы говорите, так в чем же мы пострадаем? Элизабет глубоко вздохнула. - Я сказала, до полудня Скарлатти будет владеть значительной долей ваших акций. Часом позже начнется ажиотаж на биржах Европы, который в конце концов захлестнет и Уолл-стрит. А еще через час будет объявлено о распродаже "Скарлатти индастриз". В то же время вся без исключения информация, касающаяся вашей сомнительной деятельности, будет направлена основным информационным агентствам ваших стран... И вы уже не сможете спасти свою репутацию, если учесть панику на бирже, без которой, как вы понимаете, не обойдется! Кое-кто из вас выплывет. Большинство же потерпит полный крах! После непродолжительной паузы зал буквально взорвался. Магнаты призвали своих советников, советники лихорадочным шепотом давали справки. Генрих Крегер встал и крикнул во весь голос: - Прекратите! Прекратите немедленно! Остолопы! Она никогда этого не сделает! Она блефует! - Вы действительно так думаете? - Элизабет старалась перекричать шум. - Я убью тебя, сука! - Только попробуй... Крегер! Только попробуй! - Мэтью Кэнфилд стоял уже рядом с Элизабет, глаза его были налиты кровью. - А ты кто такой, черт тебя возьми, вшивый торгаш! - человек по имени Крегер пронзал взглядом Кэнфилда, возвысив свой голос до визга. - Смотри на меня получше! Я твой палач! - Что?! Крегер прищурился. Кто этот тип? Но на раздумья не было времени: теперь все присутствовавшие на совещании кричали друг на друга. Генрих Крегер ударил кулаком по столу: нужно было образумить их, заставить замолчать. - Прекратите!... Слушайте меня!... Я скажу вам, почему она не может сделать этого! Голоса стихали, все смотрели на Крегера. Он указал на Элизабет Скарлатти: - Я знаю эту стерву! Я и раньше видел, как она проделывает такие номера! Она собирает вместе людей, людей, обладающих силой, и пугает их. И все вместе они начинают паниковать. Она делает ставку на страх, болваны! На страх! Додэ спокойно возразил: - Но вы так и не объяснили, почему она не может этого сделать. Крегер не сводил с Элизабет Скарлатти глаз: - Потому что тогда она разрушит все, что создавала всю жизнь. Сидней Мастерсон произнес едва ли не шепотом: - Ну это мы и сами можем понять. - Да она же не сможет жить без власти! Поверьте моему слову! - Это ваше личное мнение, - сказала Элизабет, глядя на сына. - Вы предлагаете большинству участников нашего совещания поставить на карту все - лишь в расчете на ваше личное мнение? - Черт бы вас побрал! - Этот Крегер прав, дорогуша, - по голосу легко было признать техасца. - Вы разорите себя. Вам не во что будет даже поссать. - Ваш лексикон под стать грубости ваших операций, мистер Лэндор. - Плевать мне на слова, матушка. Меня заботят деньги, о них-то мы тут и толкуем. Зачем вам вся эта штука? - Достаточно того, что словам придаю значение я, мистер Лэндор... Господа, я сказала: время истекает. Следующие двадцать четыре часа будут либо обычным вторником, либо днем, который войдет в историю финансовых столиц нашей планеты... Кое-кто из присутствующих выживет. Большинство нет. Каким ему быть, этому дню, решать вам, господа... Я считаю, что в свете всего того, что я вам высказала, вы вряд ли примете решение, по которому меньшинство принесет большинству крах. - Так чего же вы хотите от нас? - почти что ласковым голосом спросил Мюрдаль. - Быть может, нам даже легче будет смириться с крахом, чем принять ваши требования... Порой мне кажется, что все это не более чем игра. Каковы ваши требования? - Я требую, чтобы эта ваша... коалиция была немедленно распущена. Чтобы все политические и финансовые связи со всеми без исключения германскими фракциями были прерваны! Чтобы те из вас, кто входит в Союзную Контрольную Комиссию, немедленно подали в отставку! - Нет! Нет! Нет! Нет! - Генрих Крегер был вне себя от ярости. Он со всего маху ударил кулаком по столу. - На создание организации ушли годы! Мы будем контролировать экономику Европы! Мы будем держать в узде всю Европу! - Послушайте меня, господа! Мистер Мюрдаль сказал: это игра! Конечно, игра! Игра, ставками в которой являются наши жизни. Эта игра захватывает нас, она требует все больше и больше, пока наконец не поглотит нас самих. Господин Крегер уверяет, что я не могу жить без власти, к которой всю жизнь стремилась и которую всю жизнь накапливала. Возможно, он прав, господа! Наверно, самое время и мне дойти до логического конца, конца, которого я теперь жажду. Разумеется, я сделаю так, как говорю, господа. Я готова к смерти! - Тогда что ж, ваше дело, а нас - увольте! - выкрикнул наконец-то понявший все Сидней Мастерсон. - Пусть будет по-вашему, мистер Мастерсон. Значит, вы не согласны. Я вас понимаю. Понимаю, почему вы так поступаете. Вам страшно. Вот почему вы это делаете!.. Вы смотрите на ваше личное королевство, и вы охвачены страхом. Вы видите, что ваша власть под угрозой, вы изо всех сил стремитесь защищать феодальную систему, породившую вас. Вероятно, так вы и должны себя вести. Но долго это не может длиться... - Если вы так все хорошо понимаете, почему же вы хотите остановить нас? Наш союз и создан для защиты в конечном счете и вас гоже. Почему вы стоите у нас на пути? - Д'Альмейда вполне мог потерять франко-итальянские дороги. - Всегда начинается именно так - люди ищут пользу... Я пытаюсь остановить вас именно потому, что ваше начинание принесет вам же самим больше вреда, чем пользы. Вот и все, что я могу сказать. - Я повторяю - она не сделает этого! - снова громыхнул кулаком по столу Крегер, но никто уже не обращал на него внимания. - Что вы имели в виду, мадам Скарлатти, говоря, что время истекает? Из всего сказанного я заключил, что оно уже истекло. Вы выбрали путь... - В Женеве, мистер Мастерсон, есть человек, он ждет моего звонка. Если я позвоню, в мою контору в Нью-Йорке будет отправлена телеграмма. Как только там получат телеграмму, операция будет отменена. Если же нет, операция пройдет по плану. - Это невозможно! Такой сложный клубок распутать телеграммой? Я не верю вам, - Д'Альмейда уже уверился в своем будущем крахе. - Что ж, я знаю, что меня ждут значительные финансовые потери. Предложения о распродаже "Скарлатти индастриз" уже сделаны. - У меня складывается мнение, мадам, что вас ждет кое-что пострашней: вы никогда больше не сможете вновь собрать силы. "Скарлатти индастриз" будет уничтожена. - Это лишь одна из перспектив, мистер Мастерсон, не более. Рынок гибок... Ну, господа? Ваш ответ? Сидней Мастерсон поднялся из своего кресла. - Звоните вашему человеку. Выбора нет. - Верно, господа? Участники цюрихской группы обменялись взглядами и не спеша начали собирать лежавшие перед ними бумаги. - Все. Я вышел из игры, - Киндорф сложил свой конверт и опустил его в карман. - Вы настоящая тигрица. Не хотел бы встретиться с вами на поле боя, даже имея в тылу армию, - вставая, произнес Ликок. - Ты можешь делать что хочешь, но я не собираюсь клевать на эту наживку, - Лэндор подтолкнул локтем Гибсона, который явно колебался. - Уверенности у нас нет... В этом наша беда. Нет уверенности, - сказал Гибсон. - Погодите! Погодите! Минуту! - вновь сорвался на крик Крегер. - Значит, вы согласились? Вы уходите? Вы мертвецы!.. Вонючие пиявки, вас всех ждет смерть! Пиявки! Вы сосете нашу кровь, вы подписываете с нами договоры, а потом уходите?.. Дрожите за ваш маленький бизнес? Вонючие жиды! Вы не нужны нам! Никто! Но мы вам понадобимся! Мы вспорем вам животы и скормим ваши кишки псам! Вонючие жидовские свиньи! - и без того страшное лицо Крегера налилось кровью. Слова опережали друг друга, превращаясь в нечленораздельное месиво. - Перестаньте, Крегер! - Мастерсон шагнул к разбушевавшемуся гиганту. - Кончено! Разве вы не понимаете? Кончено. - Стой на месте, подонок, английский педераст! - Крегер выхватил из кобуры пистолет. Кэнфилд, стоявший рядом с Элизабет, увидел, что это длинноствольный пистолет сорок шестого калибра - этот с одного выстрела может разорвать человека в клочья. - Стой, говорю!.. Кончено! Ничего не кончено, пока я этого не скажу. Вонючие свиньи! Трусливые черви! Теперь нас никто не остановит!.. - он направил пистолет на Элизабет и Кэнфилда. - Кончено! Я скажу вам, для кого все кончено. Для нее!.. Прочь с дороги! И тут раздался визгливый голос Додэ. - Не делайте этого, месье! Если вы ее убьете - мы разорены! - Предупреждаю вас, Крегер! Если вы убьете ее, вам придется держать ответ. Мы не собираемся быть вашими заложниками. Мы не намерены разоряться из-за ваших дел! - Мастерсон стоял перед Крегером, почти касаясь его плечом. Англичанин не двигался с места. Не говоря ни слова, Генрих Крегер приставил пистолет к животу Мастерсона и выстрелил. Выстрел был оглушающий. Сиднея Мастерсона подбросило вверх. Он отлетел к двери. Смерть наступила мгновенно, из тела хлестала, заливая все вокруг, кровь. Одиннадцать оставшихся участников цюрихской группы в ужасе задыхались. Генрих Крегер двигался вперед. Те, кто стоял на его пути, отскакивали в сторону. Элизабет Скарлатти не двинулась с места. Она скрестила свой взгляд со взглядом сына-убийцы. - Я проклинаю день, когда вы родились. Вы обесчестили дом вашего отца. Но знайте, Генрих Крегер, знайте и запомните, - голос старой дамы наполнил собой зал. Он звучал так властно, что сын ее на мгновение застыл на месте, впившись в нее глазами, полными ненависти. - Когда я буду мертва, ваше имя появится на первых полосах всех газет мира. За вашей шкурой будет устроена славная охота! Безумец, убийца, вор! И каждый человек в этом зале, каждый вкладчик цюрихской группы будет отмечен клеймом сопричастности с вами - если они оставят вас в живых. Бешеная ярость вспыхнула в глазах Генриха Крегера. Он схватил кресло и ударил им об пол. Убить - этого мало. Убить так, чтобы видеть, как жизнь будет по капле уходить из тела и сознания - из нее, Элизабет Скарлатти. Мэтью Кэнфилд держал палец на спусковом крючке. Ему еще не доводилось стрелять через карман, и он понимал, что если промажет, и ему и Элизабет уже не уцелеть. Он прицелился в грудь медленно приближавшегося человека, в самую крупную на свете мишень, надвигавшуюся на него. Звук выстрела из маленького револьвера и удар пули в плечо на какую-то долю секунды оглушили Крегера-Скарлетта. Кэнфилду этого было вполне достаточно. Он изо всех сил ударил правым плечом Элизабет и толкнул ее на пол, сам же метнулся влево. Стремительно, в падении, выхватил из кармана револьвер и выстрелил снова в человека по имени Генрих Крегер. Оружие выпало из руки Крегера. Он, корчась, схватился за живот. Кэнфилд одним рывком вскочил на ноги, забыв про мучительную боль в предплечье, затрещавшем под тяжестью его собственного тела. В два прыжка подскочил к Алстеру Скарлетту, схватил его тяжелый пистолет и начал молотить им по лицу Крегера. Он не мог остановиться. Разбить это лицо! Раскроить ужасное лицо! Наконец он выдохся. - Хватит! Он мертв! Перестаньте! Не надо больше! - дородный Фриц Тиссен держал его за руку. Мэтью Кэнфилд почувствовал слабость и опустился на пол. Все одиннадцать цюрихцев столпились вокруг него. Кто-то оказывал помощь Элизабет, кто-то склонился над телом Генриха Крегера. Раздался сильный стук в дверь. Фон Шнитцлер принял на себя командование. - Впустите их! - приказал он по-английски. Д'Альмейда проворно кинулся к двери и открыл ее. У входа стояли их шоферы. Как показалось Кэнфилду, они выполняли не только функции водителей: все они были вооружены. Сидевший на полу Кэнфилд увидел звероподобного блондина с короткими волосами. Он склонился над телом Генриха Крегера и поднял обезображенное веко. И тут Кэнфилд испугался: а не сыграло ли с его зрением напряжение последних часов дурную шутку? Или в самом деле блондин наклонился и шепчет что-то на ухо Генриху Крегеру? Неужели Ге