ет  переговорить  с
какой-то  группой  студентов,  а  те,  в свою  очередь,  могут потолковать с
какой-то группой рыбаков, которые больше ни с кем не желают говорить, словом
- сплошное ля-ля-ля! Да что он о себе возомнил, черт бы его побрал! За  кого
нас держит? За каких-то гребаных идиотов, что ли?..
     - Это его верноподданные,  Энди. Его весьма деликатные и чувствительные
источники информации. И он старается беречь этих людей.
     - Да  плевать я  хотел  на  его  верноподданных!  Мы ждем  от  них хоть
каких-то результатов на протяжении вот уже трех недель! И если все они такие
чувствительные и щепетильные,  так нечего было ему разбалтывать тебе об этом
так называемом "движении". А он разболтал. И ты поставил его на довольствие.
А  если  ставишь  кого  на  довольствие,  так  имеешь право  ждать  от  него
результатов,  в  нашем  деле  только  так.  И  серьезные  люди  не  намерены
дожидаться ответа,  пусть  даже имеющего вселенское  значение, на протяжении
трех недель,  только,  видите ли, потому,  что какой-то  альтруист и пьяница
должен  дождаться   разрешения  от  своих  людей  поделиться  с  тобой  этой
информацией.
     - Ну и что ты думаешь теперь делать, а, Энди? - тихо спросил Пендель.
     Если б Оснард обладал более чутким слухом или сердцем, он мог бы узнать
в голосе Пенделя те  же нотки, что звучали  в нем  на ленче несколько недель
тому назад, когда впервые был поднят вопрос  о вербовке молчаливой оппозиции
Мики.
     - Я тебе скажу,  что надо  делать!  - рявкнул он.  - Пойдешь к  чертову
мистеру Абраксасу и скажешь  ему  следующее: "Мне  очень неприятно  говорить
тебе  это, Мики, но все же  придется. Мой сумасшедший приятель  миллионер не
желает больше  ждать. А потому, если  не хочешь вновь  загреметь в панамскую
кутузку, откуда пришел, по обвинению в заговоре с лицами, которые хрен знает
чем  занимаются,  кроме  конспирации,  давай  выкладывай.  Потому как,  если
сделаешь дело,  тебя ждет  огромный мешок  денег.  А ежели нет -  так  очень
жесткая койка в маленьком замкнутом пространстве". Усек? Там, в бутылке, еще
осталась вода?
     - Да, Энди. Кажется, осталась. И я уверен, она тебе не повредит.
     Пендель протянул ему бутылку,  предоставленную администрацией заведения
для поддержания сил истощенных  любовными утехами  клиентов. Оснард напился,
вытер губы тыльной  стороной ладони,  потом  протер  горлышко бутылки пухлым
пальцем. И вернул ее Пенделю. Но Пендель решил, что пить ему не хочется. Его
легонько подташнивало, но это была не того рода тошнота, от которой помогает
вода.  Она была вызвана  мыслями  о том, как предлагал  поступить  Оснард  с
лучшим его другом и товарищем по заключению Абраксасом, в случае если тот не
выполнит его  требований. И  потом, меньше всего на свете  Пенделю  хотелось
пить из бутылки,  горлышко  которой было осквернено слюной  этого проклятого
Оснарда.
     -  Бьешься как  рыба об лед, -  жаловался  между тем  Оснард,  все  еще
взвинченный и заведенный сверх всякой меры. - И что тебе подсовывают взамен?
Всякую  чушь! Кормят баснями. Обещаниями. Поживем -  увидим.  Нам не хватает
масштабного  видения,  Гарри. Позволяющего разглядеть, что там, за углом.  А
Лондону вынь  и  подай все  прямо сейчас! Они  не могут и  не желают  больше
ждать. И мы - тоже. Следишь за моей мыслью?
     - Да, Энди. Конечно, слежу. Весь внимание.
     -  Что  ж,   прекрасно,   -  ворчливо,   но  уже  более  мирным  тоном,
предполагающим восстановление прежних дружеских отношений, произнес Оснард.
     И от Абраксаса перешел к предмету куда более близкому и дорогому сердцу
Пенделя - к его жене Луизе.
     - А Дельгадо, похоже, основательно взялся за свою карьеру, верно? - как
бы между прочим заметил Оснард. - Пресса превозносит его чуть ли не до небес
за успехи  в  эксплуатации канала.  Но выше ему не подняться,  потому как на
воре и шапка горит.
     - Читал об этом, - сказал Пендель.
     - Где?
     - В газетах, где ж еще.
     - В газетах?
     Тут настал черед Оснарда перейти в наступление, а Пенделя - отступать.
     - Так разве не Луиза рассказала тебе об этом?
     - Да нет. Из  газет узнал. Она бы  никогда не сказала. Держись подальше
от моего друга, говорили глаза Пенделя. Держись подальше от моей жены.
     - А почему бы, собственно, и нет? - спросил Оснард.
     - Она умеет хранить тайны. Это продиктовано  чувством долга. Я ведь уже
тебе говорил.
     - А она знает, что мы с тобой встречаемся сегодня?
     - Конечно, нет! Да и разве я стал бы говорить? Я что, чокнутый?
     - Но  ведь  она должна  чувствовать, что что-то  происходит, не так ли?
Заметить, как изменился твой образ жизни. Она же не слепая!
     - Я расширяю  свой  бизнес. Это  все, что она  знает.  Что  ей положено
знать.
     - Не слишком ли сильно ты увлекся этим так называемым расширением? Это,
знаешь ли, выглядит подозрительно. Особенно с точки зрения жены.
     - Ну, беспокойства она, во всяком случае, не проявляет.
     - А знаешь,  Гарри,  она произвела  на меня  совсем другое впечатление.
Там,  на  острове.  Показалась  женщиной себе  на  уме.  Которая  не  станет
поднимать шум из-за пустяков. Нет, это не ее  стиль. Просто поинтересовалась
у меня, нормально ли это для мужчины твоего возраста.
     - Что нормально?
     - Что ты  постоянно нуждаешься в чьем-то  обществе. Все двадцать четыре
часа в сутки. Только не в ее. Носишься по городу сломя голову.
     - И что ты ей сказал?
     - Сказал, что  подожду,  когда  мне исполнится  сорок. И тогда  дам  ей
знать. Нет, она великая женщина, Гарри.
     - Знаю. Так оно и есть. А потому держись от нее подальше.
     - Просто я подумал, она была бы куда счастливее, если б ты ее успокоил.
     - Она и без того спокойна.
     - Просто хотелось бы, чтоб мы подошли поближе к краю колодца.
     - Какого еще колодца?
     - Родника. Источника знаний. Дельгадо. Она поклонница Мики. Восхищается
им.  Сам  мне  говорил.  Обожает  Дельгадо.  И  ей  ненавистна  идея  тайной
распродажи канала. Что на самом деле уже происходит, просто уверен.
     Глаза  Пенделя  снова стали глазами  заключенного -  пустыми, тусклыми,
прочитать  в них что-либо было невозможно. Но Оснард не заметил, что Пендель
предпочел удалиться в свой собственный мир, и продолжал рассуждать о Луизе в
свойственной ему насмешливо-инфернальной манере.
     - Самый естественный персонаж всех  времен и народов, если хотите знать
мое мнение.
     -Кто?
     - Цель -  канал,  - знай себе рассуждал  Оснард. - Все  крутится вокруг
этого канала. И лишь в Лондоне, похоже, это понимают. И  еще это их волнует.
Кто получит  его? Что те люди с ним сделают? Да  весь Уайтхолл готов описать
свои  полосатые  штанишки,  лишь бы  узнать,  с  кем Дельгадо  ведет  тайные
переговоры.  -  Он закрыл глаза. - <I>Замечательная</I> женщина!  Одна  из лучших в
мире. Крепка как скала, стальной хваткой  держится за свое место, предана до
могилы. Роскошный материал.
     - Для чего?
     Оснард отпил глоток виски.
     - С твоей помощью с ней можно договориться. Весь вопрос в языке, в том,
как это подать, все остальное не проблема, - задумчиво говорил он. - Никаких
прямых действий не требуется. Никто не заставляет ее подклады
     <B>ПОРТНОЙ ИЗ ПАНАМЫ</B>
вать бомбу во дворец Цапель, сожительствовать со студентами, выходить в море
с рыбаками. Все, что от нее требуется, это слушать и наблюдать.
     - Наблюдать что?
     - И не упоминать всуе имя  твоего  дружка Энди. Особенно в  присутствии
Абраксаса, да и других тоже. С  ней это не пройдет. Нет, надо сыграть на  ее
воинственном  духе. На старомодных понятиях  чести и долга. И Луиза сама все
принесет тебе  на блюдечке с голубой каемочкой. А уж потом ты притащишь мне.
А я передам в Лондон. И дело сделано.
     - Но  она любит канал,  Энди. И не станет  предавать его. Она у меня не
такая.
     -  Да ей не потребуется ничего предавать, дурачина ты эдакий! Наоборот,
спасать! О господи, вот  бестолковщина!.. Она считает, что  от задницы этого
Дельгадо исходит солнечное сияние, верно?
     - Она американка, Энди. Она уважает Дельгадо, но и Америку тоже любит.
     - Так и предательством Америки  тут тоже не  пахнет, господи,  боже  ты
мой! Речь идет о  том, чтоб заставить дядюшку Сэма работать не покладая рук.
Сохранить его войска  in  situ (22). Сохранить его  военные базы. О чем  еще
можно мечтать? Она только поможет Дельгадо, спасая свой драгоценный канал от
разного рода мошенников! Поможет Америке,  рассказав нам,  что там замышляют
панамцы. Чтоб у войск США  имелись все основания оставаться там,  где стоят.
Ты что-то сказал? Я не расслышал.
     Пендель  действительно  сказал, но  сдавленным, еле слышным голосом. Но
он,  как и Оснард, был человеком настырным, а потому  решил предпринять  еще
одну попытку.
     - Наверное, я должен спросить  тебя, Энди, какова же стоимость Луизы на
этом открытом рынке? - произнес он уже громче.
     Оснард всегда приветствовал в людях практичность.
     - Да  такая же, как  у тебя, Гарри. Всем сестрам по серьгам, - радостно
объяснил он. -  Та же базовая  зарплата,  те же  премиальные.  Тут  я всегда
принципиален.  И считаю, что девочки  ничем  не хуже нас, мальчиков. А часто
даже  лучше.  Буквально  вчера  говорил  об  этом  с  Лондоном.  Или  равное
вознаграждение, или сделка не состоится.  Да, кстати,  мы можем даже удвоить
твою  ставку. Одной  ногой  в  молчаливой  оппозиции,  другой  -  в  канале.
Поздравляю!
     Теперь по телевизору показывали новый фильм. Две  девушки  в ковбойских
нарядах бойко раздевали бравого ковбоя на фоне каньона, а их лошади стыдливо
отворачивали головы.
     Пендель  заговорил  -  как-то  сонно,  медленно  и  механически,  точно
разговаривал сам с собой.
     - Она никогда не пойдет на это.
     - Почему нет?
     - У нее есть принципы.
     - Так мы их купим.
     - Они не продаются. Она пошла в мать. Чем  больше на нее давят, тем она
сильнее сопротивляется.
     - Да кто будет  на нее давить? Почему не заставить  ее  действовать  по
собственной доброй воле?
     - Очень смешно.
     Оснард принял декламаторскую позу.  Вскинул одну руку, другую  прижал к
груди:
     - "Я герой, Луиза! И  ты  можешь стать героиней!  Стать на мою сторону!
Присоединяйся к  крестовому  походу! Спасем  канал! Спасем Дельгадо! Положим
конец коррупции и разврату!" Хочешь, чтоб я выложил ей все это вместо тебя?
     - Нет. Не советую даже пытаться.
     - Почему это нет?
     - Если честно,  то  она не  очень-то  любит англичан. Меня  еще кое-как
терпит,  потому что  я  из  низших слоев.  Но  стоит  речи  зайти  о  высшем
британском классе,  тут она придерживается мнения отца. А  тот всегда считал
британцев бандой двуличных ублюдков без стыда и совести.
     - А со мной так была очень мила.
     - К тому же она ни за что не станет доносить на босса. Никогда.
     -  Даже за весьма внушительное вознаграждение? Но  Пендель произнес все
тем же механическим голосом:
     - Нет, спасибо,  деньги для нее мало что значат. Она считает, что у нас
их вполне достаточно. Плюс  к тому же вообще считает деньги злом и мечтает о
том времени, когда их отменят вовсе.
     - Тогда мы будем платить зарплату ее возлюбленному муженьку. Наличными.
Ты  будешь заниматься всеми финансовыми вопросами, она - работать из чистого
альтруизма. Да ей вообще не надо знать о деньгах.
     Но  Пендель  никак  не  отреагировал  на  сей  привлекательный  портрет
шпионской  семейной  пары.  Лицо  его  словно  окаменело,  он  отвернулся  и
уставился на стенку.
     Ковбой на экране лежал  навзничь на лошадиной попоне, а две  девицы, на
которых остались лишь  шляпы и сапожки, стояли одна в  изголовье,  другая  в
изножье  и, видно,  раздумывали,  как же лучше с  ним разделаться. Но Оснард
рылся  в  портфеле  и   был  целиком  поглощен  этим  занятием,  а  Пендель,
по-прежнему хмурясь, смотрел в стенку, а потому оба они этого не замечали.
     - Черт... чуть не забыл, - проворчал Оснард.
     И извлек пачку  долларов, затем другую,  пока  не выложил на  покрывало
между баллончиком, пачкой копирки и позолоченной зажигалкой все семь тысяч.
     - Вот.  Премиальные.  Извини за  задержку. Всему виной  эти  клоуны  из
банковского отдела.
     Пендель с трудом оторвал взгляд от стены и перевел его на кровать.
     - Я премиальных пока что не заработал. Во всяком случае, таких.
     - Нет, заработал. Сабина активно готовит студентов.
     Альфа выяснил о частных делишках  Дельгадо с японцами. Марко побывал на
поздних ночных встречах у президента. Так что прошу!
     Пендель растерянно помотал головой.
     -  Три  звездочки  Сабине, три для Альфы, одна Марко, итого  получается
семь, - подытожил Оснард. - Пересчитай.
     - Необязательно.
     Оснард  достал бланк  и шариковую  ручку.  "Вот, распишись.  За  десять
тысяч. Семь тебе, а три, как обычно, в твой фонд вдов и сирот".
     Движимый неким невнятным внутренним побуждением, Пендель расписался. Но
денег  не  взял, так и оставил на покрывале, не прикоснулся, только смотрел.
Оснард, ослепленный алчностью, возобновил попытки завербовать Луизу. Пендель
был целиком погружен в собственные мысли.
     - Вроде бы дары моря ей нравятся, верно?
     - Ну а это здесь при чем?
     - Есть какой-то особенный ресторан, куда ты ее часто водишь?
     - "Ла  Каса дель Мариско". Коктейль из  креветок и жареный  палтус. Она
всегда заказывает одно и то же.
     - А столики стоят далеко друг от друга? Достаточно интимная обстановка?
     - Да мы ходим туда только справлять годовщину свадьбы и дни рождения.
     - Есть любимый столик?
     - В углу, у окна.
     Оснард  принялся изображать  любящего  мужа.  Брови  приподняты, голова
слегка склонена набок.
     - "Должен что-то сказать тебе,  дорогая.  Настало время  знать и  тебе.
Долг перед  обществом. Докладывать всю правду  людям, которые могут изменить
положение дел". Ну как, сойдет?
     - Возможно. Для Брайтон Пир сгодится.
     - "Чтобы твой дражайший отец мог спокойно спать  в своей могиле. И твоя
мамочка  - тоже. Ради воплощения твоих идеалов  в жизнь. Идеалов Мики. Ну  и
моих, разумеется. Пусть даже пока я вынужден умалчивать о них из соображений
безопасности".
     - Ну а о детях надо что-то говорить?
     - Конечно! Ради их счастливого будущего.
     - Счастливое ждет их  будущее, если мы оба окажемся за решеткой. Увидят
лишь наши  руки, торчащие из окон. Знаешь, я как-то раз пересчитал эти окна.
От нечего  делать.  И ты бы  так сделал,  если б  был  на моем месте.  Ровно
двадцать четыре окна, не считая еще одного, в умывалке.
     Оснард вздохнул, точно был удручен всем этим не меньше, чем Пендель.
     - Знаешь, Гарри, ты вынуждаешь меня прибегнуть к более жесткой линии.
     - Не вынуждаю. Никто тебя не вынуждает.
     - А мне не хочется поступать так с тобой, Гарри.
     - Так не поступай.
     - Я стараюсь донести это до тебя как можно мягче,  Гарри.  Но поскольку
не срабатывает, придется, видимо, показать, что ждет  тебя в  случае падения
на самое дно.
     - Этого не будет. Во всяком случае, при тебе.
     -  Оба  ваших  имени уже в списке. Твое  и Луизы.  Оба вы уже увязли по
самое  горло.   Хотите   пересмотреть   условия   сделки,   снова   заняться
исключительно ателье и фермерством, что ж, пожалуйста, но Лондон ждет от вас
весомого  вклада.  И ежели его  не получит, то  прощай любовь.  Они  тут  же
перекроют источник  поступления денег, а потом просто  раздавят вас. И тогда
прости-прощай все  -  и ателье,  и  ферма, и  гольф-клубы, и  внедорожник, и
ребятишки. Полная катастрофа!
     Пендель  немного  приподнял  голову,  словно  для   того,   чтоб  лучше
расслышать приговор.
     - Это ведь шантаж. Да, Энди?
     - Всего лишь правила игры на нашем рынке, старина.
     Пендель медленно поднялся с  кровати и  какое-то время стоял совершенно
неподвижно, сдвинув ноги вместе и опустив голову. И разглядывал банкноты  на
одеяле. Затем  сложил  их  в конверт  и убрал  в сумку  вместе  со спреем  и
копировальной бумагой.
     - Мне нужно несколько дней, - проговорил  он в пол. -  Ведь я  должен с
ней потолковать или нет?
     - Все в твоих руках, Гарри.
     Пендель поплелся к двери, по-прежнему не поднимая глаз.
     - Пока, Гарри. Только в следующий раз назначай другое место, о'кей? Все
будет хорошо. Желаю удачи.
     Тут Пендель вдруг  остановился и  обернулся, на  лице  отражалось  лишь
покорство судьбе.
     - Тебе тоже,  Энди. И спасибо за деньги и виски. И за то, что  принял к
сведению мои предложения по жене и Мики.
     - Не за что, Гарри.
     -  И  не  забудь зайти и примерить твидовый  пиджак. То, что  я называю
крутой, но со вкусом. Со временем мы сделаем из тебя нового человека.
     Час спустя, сидя в клетушке, в самом дальнем углу комнаты-сейфа, Оснард
говорил  в микрофон специального засекреченного  телефона,  от души надеясь,
что  его  слова, пройдя  через  преобразователь,  попадают  в  мохнатое  ухо
Лаксмора. Тот,  в свою  очередь, пришел  на  работу пораньше, ждал звонка от
Оснарда в Лондон.
     - Даю ему  морковку, потом замахиваюсь палкой, сэр, - докладывал Оснард
тоном прилежного и героического  ученика, который  специально приберегал для
хозяина. -  И,  боюсь,  немного переусердствовал и  с тем,  и с этим.  Но он
по-прежнему пребывает в нерешительности. То она будет, то не будет, то может
быть. Определенного ответа так и не добился.
     - Черт бы его побрал!
     - Вот и я думаю примерно то же самое.
     <I>-</I> Так он что, рассчитывает на более крупное вознаграждение?
     - Похоже, что так.
     - Ну, за этот недостаток человека трудно винить, Эндрю.
     - Говорит, что ему понадобится время, чтобы убедить ее.
     - Хитер,  ничего  не скажешь. Нет, скорее ему нужно время уболтать нас.
Скажи,  Эндрю, чем можно  ее купить? Говори прямо, не стесняйся. После этого
будем, с божьей помощью, держать его на коротком поводке!
     - Цифр он не упоминал, сэр.
     -  Еще  бы! Он  настоящий, классический переговорщик. Собирается водить
нас вокруг пальца до бесконечности. Ну а как  тот, главный твой приятель? Ты
знаешь, о ком я. С кем из них сложней?
     Оснард  выдержал  паузу,  давая  понять,  что он  погружен  в  глубокое
раздумье.
     - Крепкий орешек, - осторожно заметил он.
     - Знаю, что крепкий! Они все крепкие  орешки! И тебе это было известно!
И  наверху  тоже  знают,  что  он  крепкий  орешек.  И Джефф знает. Один мой
приятель,  немец, частный инвестор, тоже знает, что он крепкий  орешек.  Был
таким с самого начала. О господи, если  б  я знал  лучшего кандидата, тут же
выбросил бы этого из головы! Был похожий на него  парень, еще на Фолклендах,
так тот тоже получил от нас целое состояние и не дал взамен ни черта!
     - Это может сказаться на результатах.
     - Объясни.
     -  Слишком  крупный  аванс  приведет  к  тому,  что  он  бросит  весла,
перестанет грести.
     - Согласен. Полностью.  И будет над  нами смеяться. Они все так делают.
Вытрясут из нас все, а потом смеются.
     -  Но, с  другой стороны,  крупные премиальные  должны  побуждать его к
действию. И раньше такое бывало, и теперь. Так что результат, думаю, будет.
     - Думаешь?
     - Видели бы вы, как он запихивал бумажки в свой портфель!
     - О, бог мой!..
     - С  другой  стороны, он дал нам Альфу и  Бету, и еще  студентов, помог
Медведю  обрести положение  в обществе,  до определенной  степени завербовал
Абраксаса и полностью и окончательно завербовал Марко.
     - И мы с ним расплатились за это. И весьма щедро. А что конкретно имеем
на  сегодняшний день? Одни  обещания.  Яичную  скорлупу. Знаешь, меня просто
тошнит от всего этого, Эндрю. Просто тошнит!
     - Я, если так можно выразиться, сэр, поставил перед ним вопрос ребром.
     Голос Лаксмора немедленно смягчился.
     -  Уверен,  что  да, Эндрю. Было  бы очень печально,  если б ты дал мне
повод усомниться в этом. Продолжай.
     - По <I>моему личному</I> убеждению... - застенчиво и робко начал Оснард.
     - Только на него и надо всегда полагаться, Эндрю!
     -  Так  вот,  мне кажется, что надо  продолжать  стимулировать  его. Но
рассчитываться  только  тогда,  когда  он выдаст  результат.  Той  же  самой
политики надо придерживаться и в отношении жены, если он ее нам предоставит.
     -  Господи, Эндрю! Неужели  он выразился именно так? Хочет <I>продать</I> свою
жену тебе?
     <I>-</I> Да нет. Пока что нет, но она уже выставлена на аукцион.
     - Никогда за двадцать лет службы не  слышал ничего подобного, Эндрю! За
всю историю Службы не было случая, чтобы муж продал нам свою жену за золото.
     Когда речь заходила о деньгах, в голосе Оснарда появлялись мягкие, даже
нежные нотки.
     -  Лично я  предлагаю  выплачивать  ему премиальные  за каждого  нового
завербованного,  в  том числе  и  за жену.  Размер  премиальных  должен быть
пропорционален  зарплате источника. Если она заработала  премию,  то  и  ему
полагается часть.
     - То есть дополнительная сумма?
     -  Именно.   Есть  еще  один  нерешенный   вопрос.  Как  должна  Сабина
расплачиваться со своими студентами?
     - Только не надо их баловать, Эндрю! Что там с Абраксасом?
     -  В  том  случае,  когда  Абраксас  и его  организация  начнут  давать
информацию, Пенделю полагаются  комиссионные, рассчитанные примерно  по тому
же принципу. Двадцать пять процентов от того, что  мы платим Абраксасу и его
группе. В виде премии.
     Теперь уже Лаксмор держал паузу.
     - Я не ослышался, Эндрю? Ты сказал "в том случае, когда"? Как прикажешь
это понимать?
     - Простите, сэр. Я до сих  пор подозреваю, что этот Абраксас водит  нас
за нос. Или же сам Пендель. Извините. Уже поздно.
     - Эндрю...
     - Да, сэр?
     - Послушай,  что  я  скажу тебе, Эндрю.  Существует порядок. Существует
конспирация.  Я  понимаю,  ты  устал,  но  отчаиваться  все равно  не  надо.
Безусловно, все дело именно  в <I>конспирации.</I> Я  это знаю, и  ты тоже. Один из
величайших в мире  специалистов по созданию  общественного мнения тоже знает
это. Верит  в  это. Глубоко.  Лучшие умы  с  Флит-стрит  тоже верят  в  это.
Особенно развита конспирация  в таких местах, где ей противостоит враждебное
внутреннее окружение, я имею в виду так называемую элиту Панамы. Все сошлось
на этом  канале, но  мы  найдем  выход, обязательно! Эндрю? - Внезапно в его
голосе зазвучала тревога. - Эндрю, ты меня слушаешь?
     - Да, сэр?
     -  Скотти,  если не  возражаешь. Называй меня просто  Скотти. С "сэром"
отныне покончено. У тебя спокойно на сердце,  Эндрю? Ты устал, перенапрягся?
Или,  напротив, ощущаешь себя вполне комфортно? Господи, сам я чувствую себя
просто  чудовищем, выродком каким-то,  ни разу за все  это время не спросил,
как ты там поживаешь. Знаешь, у меня сохранились кое-какие связи и влияние в
высших эшелонах, да и по ту сторону реки тоже. И лично меня просто удручает,
что такой трудолюбивый и преданный делу молодой человек не просит ничего для
себя. Тем более в наши, сугубо материалистические времена.
     Оснард  выдавил смущенный смешок, приличествующий прилежным и преданным
молодым людям в такие моменты.
     - Для меня главное - отоспаться. Большей награды не существует.
     -  Перестань,  Эндрю!  Ты  обязательно должен  что-то  попросить. Прямо
сейчас. Это приказ. Ты нам нужен.
     - Подумаю, сэр. Спасибо. И доброй ночи.
     -  Доброе  утро,  Эндрю. Потому что  у  нас,  в Лондоне,  сейчас  утро.
Отоспись хорошенько.  А когда проснешься, услышишь, как взывает  к тебе  эта
самая  конспиративная  организация,  трубит,  словно охотничий  рожок. И  ты
вскочишь с постели и отправишься на  ее поиски.  Знаю, все будет именно так.
Сам бывал на твоем месте. Сам слышал. Именно за это мы и сражались на войне.
     - Доброй ночи, сэр.
     Но рабочий день  трудолюбивого молодого мастера шпионских дел  был  еще
далеко не закончен. <I>Зафиксировать, пока все еще свежо  в памяти,</I> вдалбливали
ему  инструкторы. И  он вышел из своего закутка, отпер  металлический  сейф,
комбинацией   цифр  к  которому   владел   только  он,  и  извлек   красный,
переплетенный  вручную  том, по  весу  и  размерам  сопоставимый  с журналом
корабельных записей. К тому же его скрепляло некое подобие пояса верности, а
в том  месте, где сходились концы металлических  полосок, красовался  второй
замок. Оснард  отпер и его тоже. Потом  вернулся в закуток, положил книгу на
стол  поближе к  лампе,  рядом  с  бутылкой  виски, блокнотом  и портативным
магнитофоном, которые извлек из портфеля.
     Красная книга была незаменимым пособием при  написании  отчетов. Все ее
секретные страницы,  известные аналитикам  под  названием "черные  дыры",  и
абсолютно  недоступные  и неизвестные  в  главной  конторе,  были  тщательно
пронумерованы для  удобства пользователя. Согласно  простой логике  Оснарда,
то,  чего  аналитики  не знали,  того и  проверить не могли. А раз не  могли
проверить, то и возникать с  этим  никогда не будут. Оснард,  подобно многим
начинающим  писателям,  вдруг  обнаружил,  что  чрезвычайно  чувствителен  к
критике.  И  вот   в   течение  двух  часов  он  переделывал,   переписывал,
отполировывал и оттачивал  текст, пока последние  разведывательные данные от
БУЧАНА  не начали подходить к  пресловутым  черным  "дырам",  точно  втулки.
Краткость и  четкость  изложения, умеренная доля  скептицизма,  легкая  тень
сомнения  там  и  тут  - все это придавало изложенному достоверности. И  вот
наконец, донельзя довольный собой, он позвонил своему шифровальщику Шепарду,
велел  ему  незамедлительно явиться в  посольство, словно шифровка секретных
посланий должна была непременно производиться в самые неудобные ночные часы,
а  не  днем, и выдал ему телеграмму с  ручной пометкой  "СВЕРХСЕКРЕТНО &amp;
БУЧАН" для немедленной отправки.
     -  Хотелось  бы сделать  это  вместе  с тобой,  Шеп, - произнес  Оснард
голосом  "просто  умираю,  до  чего  спать  хочу",  заметив,  как  Шепард  с
отвращением взирает на плохо различимые колонки цифр.
     - Мне тоже  хотелось  бы, Энди.  Но раз не положено  знать, значит,  не
положено.
     - Наверное, - согласился с  ним Оснард. Мы  пошлем туда  нашего старину
Шепа, сказал кадровик. Пусть присмотрит за молодым Оснардом.
     Оснард  вышел,  сел в машину и поехал.  Ехал он  не бесцельно,  но цель
лежала далеко впереди и выглядела пока что неопределенно. В кармане пиджака,
у  самого сердца,  покоилась  толстая  пачка долларов. Итак,  чем  заняться?
Мигающие  огни,  цветные снимки  голых черных девочек  в  освещенных рамках,
вывески на разных языках, рекламирующие "ЖИВАЯ ЭРОТИКА, СЕКС". Занимательно,
но сегодня я  не в настроении. Он ехал дальше. Шлюхи, сутенеры, копы, стайка
мальчиков-педиков, все хотят заработать лишний доллар.  Американские солдаты
в   униформе  ходят  по  трое.   Он   проехал  мимо  клуба   "Коста  Браво",
специализирующегося  исключительно  на  молоденьких  проститутках-китаянках.
Нет,  спасибо,  дорогуши,  предпочитаю  постарше и более  опытных.  Он  ехал
дальше, повинуясь  невнятному  внутреннему зову.  Он нравился  себе  в такие
моменты.  Как  и положено Адаму, испробовать все  -  вот единственный путь к
познанию.  Да  и  потом,  как, черт  возьми, понять,  чего  хочешь, если  не
попробовать? Вспомнил о  Лаксморе. <I>Один из величайших в мире специалистов по
созданию общественного мнения тоже знает это...</I> Должно быть, Бен Хэтри. Пару
раз, еще в Лондоне, Лаксмор упоминал  его имя. Еще каламбурил. Называл нашим
"бенефисным  фондом",  ха,  ха,  ха!  Бен  был  сыном какого-то  патриотично
настроенного  магната, владельца средств массовой  информации.  <I>Вы этого  не
слышали, юный  мистер Оснард. Имя Хэтри не слетало с моих  губ.</I> И со свистом
втягивал воздух сквозь зубы. Вот задница!..
     Оснард   резко  развернулся,  задел  бордюр,   въехал   на   тротуар  и
остановился.  Я дипломат, плевать  хотел  на все  ваши  правила!  На вывеске
значилось:  "Казино и клуб",  на  двери висела  табличка:  "С  ОГНЕСТРЕЛЬНЫМ
ОРУЖИЕМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН". Вход охраняли два громилы ростом под девять футов в
пелеринах  и  остроконечных шляпах.  У  подножия  застланной  красным ковром
лестницы вертелись  девицы в мини-юбках и  ажурных  чулках.  Вроде бы то что
надо.
     Было шесть утра.
     - Черт бы тебя  побрал,  Оснард, ты меня напугал, - с чувством заметила
Фрэн, когда он нырнул к ней в постель. - Что с тобой стряслось?
     -  Она  меня просто измотала, - ответил Энди.  Но  организм уже подавал
признаки возрождения к жизни.
     <B>Глава 14</B>

     Ярость, охватившая Пенделя  с уходом из приюта  любви, не утихала  - ни
когда он  садился  в свой  внедорожник, ни потом, на пути к дому,  когда  он
медленно ехал в красноватом тумане.  Ни позже, когда лежал в постели рядом с
женой, ни на следующее утро,  ни через день. "Мне  нужно  несколько дней", -
сказал он Оснарду. Но на самом деле он считал  не дни,  а годы. Каждый  свой
неверный  шаг, который  пришлось  предпринять.  Каждое  оскорбление, которое
пришлось проглотить  ради  благой  цели, предпочитая  утопить  самого  себя,
нежели совершить  то, что дядя Бенни  называл  геволтом  (23). Каждый  крик,
который  застревал в горле, прежде  чем  вырваться  на волю. То была  жизнь,
наполненная тщетной бесплодной яростью, накатывавшей на него при неожиданном
появлении  призраков.  Каждый  из  них, если присмотреться, походил на вечно
присутствующего на торжище Гарри Пенделя.
     Ярость  накатывала на него сокрушительной волной, подминала  под  себя,
заглушала все другие чувства и эмоции. И в  первую очередь  - любовь, страх,
месть. Она разрушала  тонкую стенку, разделявшую реальность и вымысел в душе
Гарри  Пенделя. Она  говорила ему:  "Хватит!", и  еще "Атакуй!", и  всячески
показывала, что не выносит дезертиров. Но кого атаковать? Как и чем?
     <I>Мы хотим купить твоего друга,</I> говорил ему Оснард. <I>А если  не получится,
снова засадим его в тюрьму. Сидел ты когда-нибудь в тюрьме, Пендель?</I>
Да. И Мики  тоже.  И  я  видел его  там. И у него  еле  хватало сил  сказать
"привет".
     <I>Мы хотим купить твою жену,</I>  говорил Оснард. <I>А если не сможем, вышвырнем
ее на улицу вместе с ребятишками. Жил ты когда-нибудь на улице, а, Пендель?</I>
Да я оттуда пришел.
     И эти угрозы пистолетом, это не сон. Оснард подносил его к виску Гарри.
Да, верно, Пендель  лгал  ему,  если  слово "ложь"  тут вообще  уместно.  Он
говорил  Оснарду  то,  что  тот  хотел  от  него  услышать,  и  пускался  на
невероятные хитрости, чтоб раздобыть  эти сведения. А  когда  не получалось,
просто придумывал. Некоторые люди лгут только потому,  что ложь подстегивает
их, заставляет чувствовать  себя более храбрыми  и умными,  чем  они есть на
самом деле. Чем все эти низменные конформисты, которые ползают  на животах и
говорят  только  правду.  Кто угодно, но  только не Пендель.  Он лгал, чтобы
приспособиться. Чтобы все время говорить правильные вещи, пусть даже  истина
при этом  находилась совсем в другом месте. Чтобы  побыстрее  избавиться  от
всех этих мучений, от этого невыносимого давления и удрать домой.
     Но от Оснарда так просто не избавишься.
     Пендель терзался и, как опытный самоед, рвал на  себе волосы и взывал к
богу, чтобы тот стал  свидетелем  его  раскаяния. Я погиб! Это предначертано
свыше!  Я снова в тюрьме!  Вся жизнь тюрьма! И совершенно неважно,  внутри я
или  снаружи.  И  я  сам  навлек  на  себя  все  это!  Но  гнев  не  уходил.
Воздержавшись от  смешанного христианства Луизы, он прибег  к полузабытым  и
бесстрашным  выражениям Бенни. Тот, во искупление вины, обычно бормотал их в
пабе "Подмигнем-Кивнем" в пустую кружку из-под пива: <I>Мы вредили, подкупали и
разоряли...  Мы  виноваты,  мы  предавали...  Мы  грабили  и  убивали...  Мы
извращенцы и  отступники... Мы сплошная ложь  и фальшь... Мы  отрезали  себе
путь  к  правде,  реальность существует  лишь  для  нашего  развлечения.  Мы
прячемся за этими отвлекалками и игрушками.</I>
Но гнев отказывался оставлять его. Ходил по пятам за Пенделем, точно кошка в
кошмарной пантомиме. И даже когда он занимался безжалостным  анализом своего
омерзительного поведения в исторической, так сказать, перспективе,  с начала
времен и  до сегодняшнего  дня,  гнев отворачивал  свой  меч  от его груди и
нацеливал на отступников, покусившихся на гуманность в целом.
     Вначале было Злое Слово, - говорил он себе. И произнес его не кто иной,
как Энди, ворвавшийся ко мне в ателье. И сопротивляться Энди не было никакой
возможности, потому что  он оказал  давление.  Дело не  только  в тех летних
платьях, но и в Артуре Брейтвейте, которого  и  Луиза, и дети считали богом.
Да, верно, строго говоря, этого Артура Брейтвейта не существовало в природе.
Да  и что в том удивительного?  Разве каждому богу обязательно существовать,
чтоб делать свою работу?
     Ну  и как следствие  всего вышеизложенного  был я. Обратился в  соляной
столб и слушал. И услышал несколько любопытных  вещей. Но кое-чего, конечно,
и  не  услышал  или  просто  не  удержалось в  голове  -  что неудивительно,
учитывая, какое я испытывал давление. Я работаю в сфере  услуг, и  я служил.
Что  в  том  плохого?  А  позже  началось даже процветание, если  так  можно
выразиться. И слышать я  стал больше, и понимать лучше, потому что шпионское
дело  - это  все  равно как торговля или как секс,  оно или  идет лучше, или
вовсе прекращается.
     Итак, у  меня начался период так  называемого <I>позитивного слушания.</I> При
этом определенные слова  вкладываются  в уста людей,  которые непременно  бы
произнесли  эти самые слова,  если б вовремя вспомнили или  подумали. Каждый
рано или поздно делает  то же  самое. Плюс  еще  я сфотографировал несколько
бумажек из портфеля Луизы.  И вот этого страшно не  хотелось делать, но Энди
сказал, что надо, и, господь да  благословит его душу, остался очень доволен
этими  снимками.  И это  вовсе не считалось воровством. Нет,  ведь я  только
смотрел. А  за  посмотреть  денег не  берут,  так  я  всегда говорю.  Причем
неважно, лежит у этого человека в кармане зажигалка или нет.
     А в том,  что случилось потом, виноват исключительно Энди. Я не  толкал
его  на это,  мне  просто  и  в голову не приходило  сотворить  такое.  Энди
потребовал,  чтобы я  снабдил  его дополнительными источниками,  потому  как
такой источник -  это совсем другая птица, совсем не то, что твой  ничего не
подозревающий информатор. А это предполагало, как я выражаюсь, резкий скачок
в  цене,  плюс  еще приличное вознаграждение  поставщику.  Тут надо  сказать
кое-что об  этих самых дополнительных источниках.  Дополнительные источники,
если  уж  попадаешь на таких, люди, как  правило,  очень  милые,  во  всяком
случае, уж куда симпатичней  многих (не  стану называть по  имени),  которые
занимают реально высокое  положение. Дополнительные источники - это как твоя
тайная вторая семья - ничего не просят и не имеют  проблем, пока им о них не
напомнишь.  Они  готовы  стать  твоими  друзьями,  они  уже  почти  являются
таковыми, или же могли бы ими стать, но никогда не станут. Или  же не  хотят
стать, но чисто теоретически могли бы.
     Возьмем,  к примеру, ту же Сабину.  Второе воплощение Марты, однако  не
совсем.   Возьмем   любого  среднестатистического   студента   с   замашками
бомбометателя,  ждущего  своего часа. Возьмем Альфу и  Бету  и еще кое-каких
людей,   которые  по   соображениям  безопасности   предпочитают  оставаться
безымянными. Возьмем Мики  с его молчаливой оппозицией и такой конспирацией,
что  к ним без мыла не влезешь. Что, по моему личному убеждению, идея просто
гениальная, за тем только исключением, что рано или  поздно, а скорее все же
рано я бы  туда влез, причем к обоюдному  удовольствию всех  сторон. Возьмем
людей,  живущих по  ту сторону  моста,  и истинное "сердце" Панамы,  которое
никто,  кроме  Мики  и нескольких студентов, не видел  и  не слышал даже  со
стетоскопом. Возьмем Марко,  который не скажет "да" до тех  пор,  пока  я не
заставлю  его жену  затеять с ним  серьезный разговор  о  новом, чрезвычайно
вместительном холодильнике, без которого она просто не может жить, а также о
второй  машине и  устройстве ребенка в  школу  Эйнштейна.  И  при  этом  еще
намекну, что я <I>мог бы</I> организовать  им все это, если Марко уступит на других
фронтах, и, возможно, в этой связи ей следует потолковать с ним еще разок?
     Слова, слова... Спасительные ниточки из воздуха, за которые мы дергаем,
сплетаем и отрезаем, чтоб снять мерку.
     Итак,   ты    обзаводишься   дополнительными   источниками,   слушаешь,
вынюхиваешь,  волнуешься  вместо  них;   слушаешь   рассказы  Марты  о  них;
расставляешь  их таким образом,  чтобы каждый  оказался  в нужном месте  и в
нужное время,  а потом отпускаешь в свободное плавание со всеми их идеалами,
проблемами и маленькими хитростями  -  короче, делаешь  приблизительно то же
самое,  что и в своем ателье. И  еще  платишь  им, потому  как иначе нельзя.
Суешь наличные в  карман, а то,  что  осталось, откладываешь на черный день.
Чтобы  они не шибко светились со всеми этими своими  деньгами, не  выглядели
дураками, не попали бы, не дай бог, под подозрение  и не раскрылись бы перед
суровым законом. Проблема только в том, что на самом деле  у моих источников
нет  в карманах наличных, поскольку им просто неведомо, что ты их заработал,
а у некоторых  - так  просто нет карманов как таковых.  А  потому приходится
держать  все  денежки  у  себя. Но, если  вдуматься,  это  вполне  честно  и
справедливо,  поскольку  ведь  они  их  <I>не  заработали,</I> верно?  А  я...  так
заработал. А  потому и  взял себе  всю наличность. А источники об  этом и не
подозревают - иными словами, как говорил дядя Бенни, смухлюем,  но обойдемся
без крови. Да, и что есть наша жизнь, как  не  сплошное  изобретательство? И
кто вам мешает начать изобретать самим?
     У  заключенных,  как  известно, своя  мораль.  Приблизительно такими же
моральными соображениями руководствовался Пендель.
     И вот вовремя уболтав и утешив самого себя, оправдавшись  в собственных
глазах, он  наконец успокоился. И  жил бы в  мире и спокойствии, если  б  не
черная кошка, продолжавшая сердито  поглядывать на него из-за угла, если б в
этом спокойствии не ощущалось затишье перед бурей, а вполне  осознанный гнев
не был бы сильнее и ярче, чем он  когда-либо испытывал в своей приправленной
мелкими несправедливостями жизни. Он чувствовал его каждой клеточкой тела. В
легком  покалывании и  сокращении  мышц рук.  В  спине,  особенно  в верхней
плечевой  ее части. В ступнях и бедрах, когда расхаживал по дому и ателье. И
настолько порой заводился, что сжимал кулаки и начинал бить ими в деревянные
стены своей камеры, которые мысленно всегда окружали его, и кричать  о своей
невиновности. Или почти невиновности, что, впрочем, не составляло разницы.
     Потому что я хочу сказать вам еще кое-что, ваша честь, если  вы сотрете
эту  надменную улыбку с  губ. <I>Чтоб  станцевать танго,  нужны двое.</I>  А мистер
Оснард, состоящий на службе  ее величества, еще тот партнер. Я это чувствую.
И  неважно, что  там чувствует он, это вопрос другой.  Иногда люди  сами  не
отдают себе отчета в том, что делают. Но этот Энди, это он меня подстрекает.
Он делает из меня нечто большее, чем  я есть на самом деле, все умножает  на
два,  плюс к  тому сам  находится  под давлением,  это  видно  невооруженным
глазом, и его Лондон еще хуже, чем он.
     Тут Пендель вдруг перестал обращаться  к создателю,  его чести и самому
себе и, яростно сверкая глазами, уставился на стенку  мастерской,  в которой
был  занят  тем, что  кроил  очередной жизненно  важный  для Мики  Абраксаса
костюм,  призванный  вернуть  тому расположение супруги. Он  успел  сшить их
множество и  потому мог кроить с закрытыми глазами. Но глаза  его в этот миг
были  широко раскрыты и рот - тоже. Казалось, что он задыхается, что ему  не
хватает кислорода, но в  мастерской благодаря высоким окнам этого добра было
предостаточно. Он слушал Моцарта, но сегодня Моцарт как-то не соответствовал
настроению. И  он протянул руку и  выключил проигрыватель.  Опустил на  стол
зажатые в другой руке ножницы и продолжал смотреть не мигая.  Взгляд его был
прикован ко  все  той  же точке  на  стенке, которая,  в отличие  от  других
известных ему стен,  была выкрашена не  в графитно-серый и не мутно-зеленый,
но  в  мягкий, успокаивающий, сиреневато-розовый -  оттенок, которого  они с
декоратором добились с таким трудом.
     А потом он заговорил. Вслух, и произнес всего одно слово.
     Нет, он произнес его  не так, как  Архимед, понявший, что  в  этот  миг
совершил великое открытие.  Без признака каких-либо эмоций. Скорее голосом и
тоном железнодорожного диспетчера, столь оживлявшим станцию,  неподалеку  от
которой Пендель жил в детстве. Механически, но уверенно и твердо.
     - <I>Иона, -</I> сказал он.
     Ибо Гарри Пенделю наконец-то было видение. Проплыло перед его глазами -
великолепное,  сияющее, совершенное. Только теперь он понял,  что оно было с
ним с самого начала, точно заначка в заднем кармане брюк, про которую  забыл
напрочь. И ходишь с ней, и мучаешься, и голодаешь, и думаешь, что разорен, и
борешься, и надеешься, и сам не подозреваешь, чем владеешь. Но она при тебе!
Лежит себе  тихо и ждет, как он распорядится своим секретным запасом! А он и
не вспоминал о его существовании!  И теперь вот оно,  пожалуйста, перед ним,
во всем своем блеске и великолепии. Великое видение, притворявшееся  стеной.
Собственная оригинальная, неурезанная версия  фильма,  который появляется на
твоем экране  по просьбе масс.  И  еще оно ярко  освещено его гневом. И  имя
всему этому - Иона.
     Было  это  год  тому  назад,  но Пенделю казалось,  что все  происходит
сейчас, что события  разворачиваются на стене, как на экране.  Случилось это
через неделю после смерти Бенни. Марк как раз тогда пошел в школу  Эйнштейна
и  успел проучиться всего два дня. А накануне Луиза  приступила  к работе  в
Комиссии  по каналу.  Пендель  вел свой первый  в  жизни,  недавно купленный
внедорожник.  Направлялся  он  в  Колонь, и  цель  его миссии  была  двояка:
во-первых,   совершить   обычный  ежемесячный  визит   на  склады  текстиля,
принадлежавшие  мистеру  Блютнеру, а во-вторых,  стать  наконец  членом  его
Братства.
     Ехал он  быстро,  как  все  люди, направляющиеся в Колонь, частично  из
страха перед орудующими на скоростной трассе бандитами, частично из  желания
поскорее достичь Свободной Зоны.  На  нем  был черный костюм.  Надел он его,
чтобы  не  вызвать подозрений  у домашних, предполагалось,  что  он  все еще
скорбит по недавно ушедшему другу. Когда сам Бенни  скорбел  по кому-нибудь,
то переставал бриться. И Пендель чувствовал, что должен сделать для Бенни не
меньше. Он  даже купил себе черную шляпу, правда, так и оставил ее лежать на
заднем сиденье.
     - Тут  еще  сыпь какая-то привязалась, - пожаловался он Луизе,  которую
ради ее же блага и спокойствия не стал уведомлять о кончине  Бенни. Бедняжка
верила, что Бенни скончался  еще  несколько лет тому назад от алкоголизма  и
помрачения рассудка, а потому не представляет больше угрозы для  их семьи. -
Думаю,  всему  виной  этот  новый  шведский  лосьон после  бритья, - добавил
Пендель,  давая  тем  самым   жене  повод  для  беспокойства,  своего   рода
отвлекалку.
     -  Вот  что, Гарри. Ты должен написать этим  шведам  и сообщить, что их
лосьон просто опасен.  И совершенно не подходит для  чувствительной кожи.  А
для детей  -  так  просто смертельно опасен!  И  совершенно не соответствует
представлениям тех же шведов о личной гигиене, и еще, если сыпь не  пройдет,
ты затаскаешь их по судам!
     - Я уже составил черновик, <I>-</I> сказал Пендель.
     Братство  было  последним желанием Бенни.  И  выразил он это желание  в
письме, накорябанном неразборчивым почерком,  что пришло в ателье уже  после
его смерти.
     <I>Гарри, мальчик мой, ты всегда был  жемчужиной  моего  сердца, бесценным
сокровищем  души моей во  всех  отношениях, если не  считать  Братства Чарли
Блютнера.  У  тебя  замечательный бизнес,  двое  ребятишек. А там,  глядишь,
появятся и еще. Но главная награда, главный плод  висел все эти годы прямо у
тебя  перед  носом,  и  почему ты  так и  не сорвал  его - просто выше моего
понимания. Тот,  кого в Панаме не знает Чарли,  можно сказать, не существует
вовсе.  С  тем и нечего знаться, плюс к  тому  же  добрый бизнес  и  большое
влияние всегда идут рука  об руку. А  имея за спиной Братство, можно особо и
не беспокоиться о бизнесе. Чарли говорит,  что дверь все еще открыта, плюс к
тому  же он мой  должник. Хотя,  конечно, я в  гораздо большем  долгу  перед
тобой,  сын мой. Особенно понимаю это, когда  стою в коридоре, ожидая  своей
очереди,  которая, как мне кажется,  не слишком длинна, но только смотри, не
проболтайся  тетушке Рут.  И  вообще  там тебе  понравится, особенно если ты
любишь кроликов.
     Благословляю.
     Бенни.</I>
Мистер Блютнер из Колони руководил расположенными на полуакре земли офисами,
набитыми  компьютерами  и счастливыми  секретаршами  в  блузках  с  высокими
воротничками и черных юбках. И после Артура  Брейтвейта  был  самым значимым
для  Пенделя человеком. Каждое утро ровно в семь  мистер  Блютнер садился на
борт  самолета,  принадлежавшего его  компании,  и  летел двадцать  минут до
аэропорта  "Колонь Франс  Филд". Там  его  машина  приземлялась  среди  ярко
раскрашенных самолетов  колумбийских менеджеров по экспорту-импорту, которые
заскакивали сюда купить что-нибудь в свободной  от налогов зоне или же, если
были слишком заняты,  посылали за тем же своих жен. И  каждый вечер, ровно в
шесть, он тем  же самолетом  вылетал  домой,  за исключением пятницы,  когда
рабочий  день заканчивался  в три  и  впереди  ждала  священная  для  евреев
суббота,  когда  мистер  Блютнер  должен  был   покаяться   во  всех   своих
прегрешениях, не известных никому, кроме него самого. Да еще, пожалуй,  дяди
Бенни, скончавшегося неделю тому назад.
     - Гарри!
     - Всегда счастлив видеть вас, мистер Блютнер, сэр.
     Каждый раз одно и то же.  Загадочная улыбка,  официальное  рукопожатие,
непроницаемая  респектабельность и ни единого упоминания о  Луизе. Вот разве
что в тот  день улыбка была  чуть печальней,  чем обычно, а рукопожатие - на
секунду дольше. И еще на мистере Блютнере был черный галстук.
     - Твой  дядя Бенджамин был великим  человеком, -  сказал он, похлопывая
Пенделя по плечу когтистой маленькой лапкой.
     - Просто гигант, мистер Б.
     - Как бизнес, Гарри? Процветает?
     - Пока везет, мистер Б.
     - А  тебя  не беспокоит глобальное  потепление? Что?  если  люди  скоро
перестанут покупать у тебя пиджаки?
     - Изобретая солнце, мистер Блютнер, господу богу хватило  ума изобрести
заодно и кондиционеры.
     - А  ты, конечно, хочешь встретиться  с  кое-какими моими друзьями, - с
хитрой улыбкой говорит мистер Блютнер.
     - Сам не пойму, почему до сих пор откладывал, - говорит Пендель.
     В другие дни они при встрече  посещали  текстильные склады, где Пендель
любовался новыми  образчиками альпаки.  Но сегодня мистер  Блютнер повел его
куда-то совсем в другую сторону по оживленным  улицам, причем  проявил такую
нежданную  резвость,  что  Пендель  едва  поспевал  по пятам,  пока  наконец
вспотевшие,  точно  портовые  грузчики, они не  оказались  перед дверью  без
вывески. У мистера Блютнера возник в руках ключ, но, прежде чем отпереть, он
шаловливо подмигнул Пенделю.
     - Не возражаешь пожертвовать на алтарь девственницу, а? Гарри? Надеюсь,
что вывалять  в  дегте  и перьях нескольких  черномазых не составит для тебя
проблемы?
     - Нет. Если Бенни хотел этого для меня, мистер Блютнер.
     Оглядевшись  по  сторонам с видом завзятого заговорщика, мистер Блютнер
повернул ключ в замке и сильно толкнул дверь плечом. Это было год тому назад
или  даже больше,  но казалось,  происходит здесь и  сейчас.  В  стене цвета
гардении Пендель увидел дверь. Она открылась и поманила бездонной колодезной
тьмой.
     <B>Глава 15</B>

     Из солнечного дня Пендель попал в темнейшую ночь, тут же потерял своего
поводыря и остановился, чтобы выждать, пока глаза не привыкнут  к темноте. И
еще на всякий  случай улыбался  при  этом  -  вдруг  кто  за ним  наблюдает.
Интересно,  кого  он  встретит  здесь  и  в  каких  причудливых  нарядах? Он
принюхался, но вместо запаха ладана и свежей крови уловил лишь слабый аромат
табачного дыма и пива. Постепенно в поле зрения начали возникать инструменты
этой камеры  пыток: бутылки  за стойкой бара, за бутылками зеркало, бармен -
азиат более чем  преклонного возраста, кремового цвета рояль с намалеванными
на  поднятой  крышке  танцующими девицами,  высокое окно  и короткий шнур  -
открывать его. И вот наконец взору Пенделя предстали будущие его товарищи по
Братству. И оказалось, что одеты они вовсе  не  в робы  со знаками зодиака и
остроконечные  колпаки,  но в ничем не примечательные  образчики  панамского
готового платья -  белые  рубашки с  короткими  рукавами, брюки с ремнями на
медных пряжках  под  выпирающими животиками да  пестрые  галстуки  в красных
подсолнухах с ослабленными узлами.
     Несколько лиц  показались ему  знакомыми. Он видел  этих людей в  клубе
"Юнион". Голландец Хенк, чья  жена недавно сбежала на  Ямайку  со всеми  его
сбережениями. Китаец  барабанщик, который  приближался  к нему на цыпочках с
двумя  кружками пива.  "Гарри, брат наш, мы так гордимся,  что ты наконец  с
нами!" Сказано это  было таким тоном,  точно Пенделю пришлось преодолеть бог
знает какие препятствия, чтоб попасть сюда.  Был здесь и швед Олаф, агент из
пароходства и  заядлый пьянчуга,  в  крошечных очках  и парике из  шерсти  и
тонкой проволоки.  Он прокричал с, как ему  казалось, оксфордским  акцентом,
который на деле таковым не являлся:  "Брат Гарри, приветствую тебя, старина,
дорогой ты мой, страшно рад видеть!" Бельгиец Хьюго, торговец  металлоломом,
бывший коммандос из Конго,  потряхивая  серебряной флягой, предлагал Пенделю
"что-то особенное, из твоей бывшей страны".
     И никаких связанных девственниц, никаких бочек с пузырящимся дегтем или
же  перепуганных насмерть  "черномазых".  Одни  лишь  удивленные  расспросы,
почему  это Пендель не присоединился к ним раньше, все те же старые  реплики
из той  же старой пьесы: "Чем желаешь потравиться, брат Гарри?",  и "Позволь
мне  налить тебе  вот этого,  самую капельку, брат", и "Чего  так  долго  не
приходил к нам, а,  Гарри?"  Пока наконец  к ним не присоединился сам мистер
Блютнер со стаканчиком джина "Бифитер" и массивной цепью на груди. Подошел и
два раза хрипло прогудел в старинный английский охотничий рог. Двойные двери
тут же распахнулись, и в помещение вошла целая процессия азиатов с подносами
на головах.  Они  промаршировали по комнате,  напевая  хором  "Держи  его  в
подчинении, ты, зулусский  воин",  и запевалой был не кто  иной,  как мистер
Блютнер, который,  как начал понимать  Пендель, просто  внес в свою жизнь те
элементы, которых ему явно недоставало в молодости.
     Затем мистер Блютнер  пригласил всех к столу, а сам уселся во  главе, в
центре, и посадил Пенделя рядом. Не успев сесть, они тут же поднялись, чтобы
выслушать долгий  и  путаный тост голландца Хенка, смысл которого сводился к
тому,  что деятельность их компании была бы еще  более плодотворной, если  б
они всегда ели  такую замечательную еду. И Пендель немедленно поплатился  за
доверчивость с первым же глотком  острейшего, просто вырви  глаз, карри,  на
который  польстился только потому, что  вспомнил, как дядя Бенни, тайком  от
тети  Рут, истинной дочери Сиона, отводил его за угол, в арабскую закусочную
мистера Хана, отведать "чего-нибудь остренького".
     Но едва  успели они сесть, как мистер Блютнер поднял всех снова. У него
было два важных и радостных сообщения: сегодня брат Пендель впервые появился
среди  нас  -  гром аплодисментов,  перемешанный с крепкими ругательствами в
знак  одобрения,  видно,  компания  окончательно  разгулялась.  И  второе  -
позвольте  мне  представить брата,  который  не нуждается в  представлениях,
настолько он большой человек, Слуга Света, исследователь глубин, открыватель
неведомого,  которому  доводилось  проникать  в  самые  темные  и  потаенные
местечки  -  похабные  смешки  -  чаще,  чем  кому  бы то  ни было  из  нас.
Единственный и  неповторимый, неутомимый и бессмертный брат Иона  только что
вернулся из триумфальной  и опаснейшей экспедиции по голландской Вест-Индии,
о которой некоторые из вас, несомненно, читали. (Крики: "Где?")
     И  Пендель,  всматриваясь в стенку цвета гардении,  увидел  Иону таким,
каким  увидел  тогда.  Сгорбленный и  сварливый  на вид  человечек  с узкими
ящеричными глазками и желтым  цветом  лица неутомимо и методично  накладывал
себе  в  тарелку  самое лучшее  из всего, что стояло перед ним,  - крохотные
пикули, фаршированные  помидоры со специями и спаржей, чили, домашний хлеб и
еще красно-коричневые куски весьма подозрительного на вид, истекающего соком
варева,  которое Пендель  по неведению своему принял за  сырье для  напалма.
Пендель  не только видел, но  и слышал его сейчас. Слышал Иону,  "нашу живую
легенду". Розовая стена  обладала безупречной  звуковой системой,  хотя Иону
было не так-то просто расслышать в шуме  голосов, рассказывающих  скабрезные
истории и произносящих пышные тосты.
     <I>Следующая мировая  война,</I>  говорил  им  Иона  с  сильным  австралийским
акцентом,  <I>разыграется  в  Панаме,  дата  уже  определена,  и  советую  вам,
ублюдкам, поверить в это.</I>
Первым, кто усомнился в  этом утверждении, был тощий инженер из Южной Африки
по имени Пьет.
     - Да она уже  состоялась, Иона, старина. Один человечек из наших назвал
это Операцией  по восстановлению  правопорядка.  Джордж  Буш  пригрозил  нам
кнутом. Тысячи погибших.
     Что, в свою очередь, спровоцировало немало невнятных вопросов, которыми
забросали  выступившего, вроде: "А сам-то  ты что  делал во время вторжения,
папочка?", на  которые последовали ответы примерно того же интеллектуального
уровня.
     Словом, началась  настоящая  перепалка,  за  которой не  без  невинного
удовольствия следил мистер  Блютнер,  с улыбкой переводивший взгляд с одного
выступавшего на другого, точно наблюдал  за важным теннисным матчем.  Однако
Пендель   расслышал   мало   чего   существенного   во   всем   этом  потоке
непристойностей и обмене  оскорблениями и очнулся, лишь когда Иона перешел к
следующей теме - недостаткам канала.
     -  Современным  кораблям  нет никакого проку от  этой  гребаной  кишки.
Баржи,  перевозящие руду,  всякие  там супертанкеры, да  они просто не могут
пройти, слишком уж здоровенные, - заявил он. - Это динозавр.
     Олаф  из Швеции  напомнил собравшимся, что был  план добавить несколько
шлюзов. Иона презрительно отмел это напоминание.
     -  Да  перестань  ты, сквайр,  тоже  мне, великая идея!  Подумаешь, еще
несколько долбаных шлюзов! Фантастика! Просто невероятно. Интересно, что еще
придумает  эта так называемая наука?  Давайте уж тогда  используем и  старую
французскую протоку.  И  еще отхватим кусок от морской  базы  Родмен.  Тогда
где-то к 2002-му мы, с божьей помощью и чудесами современной техники, может,
и  получим канальчик пошире,  вот только время  прохождения по  нему  станет
значительно  дольше.  Пью за вас, сквайр.  Встаю  и  поднимаю  свой бокал за
торжество прогресса в этом гребаном двадцать первом веке!
     По всей видимости,  скрытый за  пеленой сигаретного  дыма,  Иона сделал
именно это. И Пендель, следя за изображением на стене, видел, как он вскочил
при этом на ноги, но остался в точности того же роста, затем картинно поднес
к губам большую кружку  и  утопил  в ней все свое желтоватое лицо, ящеричные
глазки и прочее. И на протяжении секунды-другой Пендель сомневался, что Иона
когда-нибудь вынырнет на поверхность. Однако эти ныряльщики знали свое дело.
     - Да дяде Сэму по  фигу, будет здесь один шлюз или  шесть, он и пальцем
не шевельнет! -  тоном бесконечного презрения  заключил Иона.  - А вообще-то
для  янки чем  больше,  тем  лучше. Наши  любезные друзья янки  давным-давно
послали этот  канал  куда подальше. Не  удивлюсь, если кто-то  из  них вдруг
захочет построить второй, побольше и покруче. Да и на кой им черт эффективно
работающий  канал?  Имеется  же  у  них  скоростной  судоходный  маршрут  от
Сан-Диего до Нью-Йорка, разве нет? Уж скорей они <I>осушат</I> его, как это принято
у них называть, или  же приставят к управлению приличных деловых американцев
вместо шайки каких-то даго. А на весь остальной мир чихать они хотели. Канал
-  устаревший символ. Пусть другие  придурки с  ним  возятся. И  нкася тебе,
выкуси,  тупой  хрен  собачий!  -  добавил  он,  обращаясь  к  помрачневшему
голландцу Хенку, посмевшему усомниться в его мудрости.
     Но все другие сидящие за столом подняли усталые головы и осоловевшие от
спиртного  лица  и не  сводили  глаз  с Ионы,  так  и тянулись  к  нему, как
подсолнухи тянутся к солнцу. А мистер Блютнер, не желая пропустить ни одного
перла из речи путешественника,  даже  привстал со  стула  и перегнулся через
стол, ловя каждое его слово. Тот же продолжил свой разоблачительный монолог:
     - Нет, я  не говорю об основах, пьянчуга ты эдакий! Я говорю о <I>нефти,</I> о
<I>японской</I> нефти. Нефти, которая прежде была столь весома, а теперь полегчала.
Я говорю  о господстве Желтого  человека над  миром и  о конце этой гребаной
цивилизации  в  том  смысле,  как мы  ее  понимаем. Везде,  даже на долбаных
Изумрудных островах!
     Какой-то  остроумец  спросил Иону, хочет ли  он тем самым  сказать, что
японцы собираются затопить канал нефтью, но он проигнорировал этот вопрос.
     - Японцы, мои  лучшие друзья, начали  добывать тяжелую нефть задолго до
того, как научились применять эту дрянь. Наполнили ею гигантские цистерны по
всей стране, в то  время  как ученые, лучшие  их умы, день  и ночь  пытались
вывести гребаную формулу по ее  расщеплению. И вот теперь, похоже, нашли ее.
Так что вот вам совет: похлопайте по своим придаткам, если, конечно, сможете
их найти, джентльмены, и обратите свои задницы к восходящему солнцу,  прежде
чем сказать  им  "Гуд  бай"! Потому как япошки все  же <I>нашли</I> свою магическую
эмульсию. А это означает, что  дни нашего пребывания в нынешнем раю сочтены.
Счетчик включен. А япошки, они купались в этой самой нефти, чуть ли не жрали
ее, пробовали на вкус и цвет, не знали, как подступиться. И нате вам! Теперь
она есть  и у них, как у всех  других  порядочных  ребят.  Целые океаны этой
самой гребаной  нефти! А  уж когда  они построят свой  собственный Панамский
канал, что  случится очень  скоро, и глазом  моргнуть не  успеете,  как  они
затопят ею весь этот долбаный мир! К большому неудовольствию дяди Сэма.
     Пауза.  И  почти  полная тишина,  прерываемая лишь  глухой  недовольной
воркотней  в разных концах стола. И вот  наконец буквоед Олаф решился задать
вертевшийся у него на языке вполне логичный вопрос:
     -  Что  ты тут такое  говоришь,  а, Иона? Что имеешь в  виду  под этим:
"когда  они  построят  свой  собственный  Панамский канал"? В  каком  именно
проливе,  позвольте узнать? Идея строительства нового  канала полностью себя
исчерпала, как  только  началось вторжение. Может, ты  слишком много времени
проводишь  под  водой  и  не  ведаешь  того,  что  творится  наверху?  Перед
вторжением  существовала   очень  компетентная  трехсторонняя   комиссия  по
изучению  всех альтернатив каналу, в  том  числе рассматривали и вопрос  его
создания в другом месте. И участниками этой комиссии были представители США,
Японии  и  Панамы.  Теперь  же  ее   не  существует.  Чем  страшно  довольны
американцы.  Им никогда не нравилась эта  комиссия. Они только притворялись,
что нравится, а на самом деле - ни черта  подобного.  Они предпочитают, чтоб
все  осталось на своих  местах, ну разве что  можно добавить  еще  несколько
шлюзов. А также пристроить к управлению терминалами свои ведущие компании по
тяжелой промышленности, что для них крайне  выгодно. Я знаю, о чем говорю. В
этом заключается моя работа. Так что вопрос закрыт. И в гробу я тебя видал.
     Но  Иона  ничуть не смутился. Напротив,  он  торжествовал и завелся еще
больше.
     Уставясь  на  розовую стену, Пендель, как и  мистер Блютнер тогда, весь
напрягся,  не желая пропустить  ни  единого слова,  слетающего  с  уст этого
пророка:
     -  Конечно, им не  нравилась  эта гребаная  комиссия, ты, скандинавский
педант!  Да  они ее просто  ненавидели. И, разумеется, очень хотели внедрить
свои компании в  Колонь и панамскую администрацию по управлению терминалами.
С чего это ты взял, что американцы бойкотировали ту комиссию? Ведь они  сами
в ней участвовали! И  потом, как думаешь, к чему это им понадобилось вводить
войска в эту  дурацкую  страну? Расколоть  ее на части? Помешать  нехорошему
генералу переправлять свой кокаин к дядюшке  Сэму?  Ерунда! Они  сделали это
для того, чтоб  раздавить  панамскую армию и  разрушить панамскую экономику.
Причем до такой  степени, чтоб никаким япошкам и в голову не пришло покупать
эту гребаную страну и строить здесь канал, который  будет работать на них. А
теперь скажите, пожалуйста,  где японцы берут алюминий? Ах, не знаете? Тогда
скажу я:  в Бразилии.  Где  берут  бокситы? В той же Бразилии. Глиноземы?  В
Венесуэле. - Он перечислил еще несколько веществ, о которых Пендель сроду не
слыхивал. - А вы мне говорите, что японцы  собираются отправлять морем самое
важное промышленное  сырье в Нью-Йорк, оттуда - в этот гребаный Сан-Диего, а
уже потом  транспортировать в Японию,  и все это только  потому, что канал в
нынешнем его виде слишком узок для них. Вы что же, хотите тем самым сказать,
что они будут отправлять  свои гигантские нефтеналивные  танкеры через  этот
долбаный  мыс Горн? Или перекачивать свою нефть через долбаный перешеек, что
займет целую вечность? Тихо  сидеть  на  своих  японских задницах и спокойно
смотреть   на  то,  что  на  каждую  тонну  японской  нефти,  пребывающую  в
Филадельфию, идет накидка в пятьсот баксов только потому, что канал,  видите
ли,  не  справляется с их гребаными перевозками? Кто больше  всех использует
канал?
     Легкое   замешательство   в  рядах,   все  переглядывались   и   искали
добровольца.
     -  Янки,  -  наконец  осмелился  кто-то и тут  же расплатился за  столь
опрометчивое высказывание.
     -  Да  ни  хрена подобного!  Янки! Вам  что,  неизвестна статистика, не
знаете, сколько  судов  и  под какими флагами  проходят через  этот гребаный
канал? Тогда я вам  скажу.  Под японскими и китайскими. А  теперь попробуйте
сообразить,  какой  ублюдок  собирается строить  новое  поколение  судов для
прохождения через канал?
     - Японцы? - робким шепотом предположил кто-то из присутствующих.
     Луч  божественно   яркого  солнечного  света   пробился  через  окно  в
мастерской и,  точно белый  голубок, примостился на голове у Пенделя.  Голос
Ионы  обрел  невиданную прежде  звучность. Все лишние  бессмысленные слова и
сомнения были отброшены  за  ненадобностью.  "У  кого лучшие в  мире высокие
технологии, самые дешевые и быстрые? Забудьте о больших американских парнях.
У   японцев,   конечно!   У  кого  самая   развитая  и  совершенная  тяжелая
промышленность,  самые хитрые переговорщики? Самые лучшие технические мозги,
самая  совершенная организация труда?  - вопрошал он прямо в  ухо Пенделя. -
Кто день  и ночь мечтает владеть и распоряжаться самыми престижными  вратами
мира? Чьи геологи и инженеры <I>прямо сейчас, в данный  момент,</I> отбирают  пробы
почвы на  глубине тысячи футов под землей в устье  реки Каймито? Вы думаете,
они  сдались только  потому,  что  сюда вошли янки? Думаете, они  собираются
обхаживать  дядюшку Сэма, кланяться  ему, извиняться  за  то, что осмелились
возмечтать о лидерстве в мировой торговле? <I>Японцы ?</I> Думаете, они будут рвать
на  себе кимоно  от отчаяния при мысли об экологической катастрофе,  которую
может  спровоцировать слияние  двух  совершенно  разных  океанов, прежде  не
имевших  чести  быть  представленными  друг  другу?  Японцы, когда на  карту
поставлен вопрос об их выживании, вы считаете, они отступятся,  даже если их
очень серьезно попросят об этом? <I>Японцы?Это</I> уже не проблема геополитики, это
взрыв. И нам остается лишь сидеть и ждать, когда он грянет.
     Кто-то  робко спросил: "Скажите, брат Иона,  а как  вписываются  в этот
сценарий китайцы?"  Снова Олаф,  с  его  невозможным оксфордским английским.
"Просто я хотел  сказать, Иона, старина, разве эти самые японцы не ненавидят
китайцев,  а те, в свою очередь, их? Почему китайцы должны сидеть сложа руки
и спокойно смотреть на то, как японцы захватывают мировое господство?"
     Пендель прекрасно  помнил, что к тому моменту  Иона был само терпение и
снисходительность.
     - Да потому, Олаф, мой добрый друг, что  китаезы хотят того же,  что  и
япошки. Они  хотят  экспансии. Богатства. Высокого  статуса. Признания среди
сильных  мира сего. Уважения  к  желтому человеку. Ты бы лучше спросил меня,
чего японцы хотят  от  китайцев. Позволь объяснить. Прежде всего они  вполне
устраивают  их как соседи.  Потом японцы хотят, чтоб китаезы покупали у  них
товары.  И, в-третьих, они нужны  им  как источник дешевого сырья  и рабочей
силы для  производства этих самых товаров. Японцы относятся к китайцам как к
некоему  подвиду,  а те отвечают  им тем же.  И  пока  что  япошки и китаезы
остаются  братьями  по  крови,  так  же,  как все  мы,  Олаф,  круглоглазые,
обреченные сосать одно и то же вымя.
     Все остальное,  что говорил Иона в  тот  памятный день,  перепуталось в
голове  у  Пенделя.  Даже  стена  цвета гардении  не  смогла восполнить этот
пробел,  возместить  ущерб,  нанесенный  памяти  адской  смесью  "напалма" и
горячительных напитков. И он призвал на помощь призрак Бенни, и тот послушно
возник рядом, спеша восполнить упущенное.
     <I>Гарри, мальчик, я ведь тебе ни разу не врал, ни разу не покривил душой.
То, что  мы имеем здесь сейчас, есть самое большое  мошенничество, сравнимое
разве что  с  тем  случаем,  когда  какой-то парнишка  продал Эйфелеву башню
заинтересованным  покупателям.  Это суперзаговор, заслышав  о  котором  твой
новый дружок Энди побежит  к своему  банковскому  управляющему сломя голову.
Неудивительно, что Мики Абраксас держал штумм (24) для своих друзей,  потому
что это настоящий динамит, и он владеет всей информацией. Гарри,  мальчик, я
это всегда говорил и теперь говорю: в тебе больше беглости, чем в Паганини и
Джигли  вместе взятых.  И все, что тебе нужно, это сесть на нужный автобус в
нужный  день и соскочить  на нужной остановке. И знать  при этом, что ты  на
правильном пути и  не околачиваться по коридорам, как все мы, остальные. Так
вот,  автобус.  Мы  говорим  о  канале  в четверть  мили  шириной, настоящем
произведении искусства, построенном японцами, канале на
     уровне моря  от побережья  до побережья.  Который, Гарри,  мой мальчик,
планируется  и  разрабатывается  в   строжайшей  секретности  этими   самыми
япошками, пока янки причитают о  новых  шлюзах  и поигрывают своими тяжелыми
индустриальными мускулами, как в старые добрые времена. Но только янки видят
перед  собой совсем  не тот канал. И  сливки панамского общества, все  самые
видные  его  юристы  и  политиканы  и члены  клуба  "Юнион", образуют  тесно
сплоченную группу, и по локоть запускают лапы в мешок  с деньгами, и воротят
носы  от  дяди Сэма,  и  доят  японцев,  пока  те  позволяют это.  Не забудь
прибавить  к  ним  еще и лягушатников,  о  которых всегда расспрашивает тебя
Энди, да еще ваши колумбийские наркоденежки. И, Гарри, мальчик, ты получаешь
картину самого что ни на есть  взрывоопасного  заговора, настоящей пороховой
бочки, а не  просто  заговора,  не  так  ли  ?  И вопрос только  в том,  кто
застукает тебя со спичками в руках на сей раз? Ответ - никто. Ты спрашиваешь
меня о цене, Гарри, сынок ? Ты говоришь мне, что японцы не смогут себе этого
позволить? Чтоб японцы да не смогли позволить себе иметь собственный канал?А
ты знаешь,  сколько стоит  их аэропорт  в  Осаке? Он обошелся  им в тридцать
миллиардов  долларов, Гарри, сведения  надежные, можешь поверить. Да это для
них пустяк. Представляешь, сколько может стоить новый канал на уровне моря ?
Три таких аэропорта, как  в Осаке, с учетом легальной зарплаты для рабочих и
почтовых  расходов. Гарри, да такие  бабки эти парни оставляют под блюдечком
как  чаевые.  Ты  спросишь  о  договорах?  О  всяких  там  связывающих  руки
обязательствах,  чтоб  не  испортить  отношений с дядей  Сэмом  ? Но, Гарри,
малыш, это  касалось только старого канала. А с новым панамцы могут забыть о
связывающих их обязательствах.</I>
Стена цвета гардении стала для него последним окном в мир.
     Вот  Пендель со  своим  хозяином  стоят  на пороге  универмага  мистера
Блютнера, долго прощаются.
     - А знаешь, что я скажу тебе, Гарри?
     - Что, мистер Б.?
     - Этот Иона - самый большой чертов артист в мире. Ни хрена не смыслит в
нефти, еще меньше  разбирается в  японской  промышленности. Вот  их мечты об
экспансии, да, тут я  с ним согласен. Эти японцы всегда вели  себя несколько
иррационально  по  отношению к Панамскому каналу. Проблема лишь  в том,  что
когда  они станут управлять им,  никто  в  мире уже  не  будет  пользоваться
большими океанскими судами. Да и  нефть никому не  понадобится, потому что к
тому  времени  люди начнут пользоваться  новыми,  более  чистыми  и дешевыми
видами  энергии. Что  же  касается всяких там  его  минералов, -  он покачал
головой, - японцы могут найти их и ближе к дому, стоит только захотеть.
     - Но, мистер Б.
     - Мне казалось, вам так все  это понравилось!  Мистер Блютнер плутовски
улыбнулся.
     - Вот что  я скажу тебе,  Гарри. Все  то время, что я слушал Иону, я на
самом деле слышал твоего дядюшку Бенни. И думал о том,  что уж кто-кто, а он
знал толк в мошенничестве. И страшно любил это дело.  Ладно, об этом  потом.
Лучше скажи, ты готов вступить в наше маленькое Братство?
     Но Пендель  никак не  мог сообразить,  что ответить, поскольку не знал,
что хочет услышать от него мистер Блютнер.
     - Еще не совсем,  мистер Б., - искренне ответил он. - Мне надо созреть.
Подумаю  над  этим, и  решение придет. А когда  придет и  когда буду  готов,
примчусь к вам на всех парах.
     Сейчас он был готов. И план начал вырисовываться, и никакие японцы были
тут ни  при  чем. И черная  кошка  гнева уже  мыла лапки, готовясь к великой
битве.
     <B>Глава 16</B>

     Несколько дней, - сказал  Пендель Оснарду. - Мне нужно несколько дней".
Дней,  за  время которых  Пендель, муж и  любовник, должен был  восстановить
разрушенные мосты, укрепить брачные узы и, ничего не скрывая больше от жены,
увезти ее с собой в какое-нибудь  уединенное местечко.  И назначить  супругу
своим  доверенным   лицом,  помощником,  товарищем  по  шпионскому   делу  в
преддверии осуществления его грандиозной идеи.
     Пендель перевоплотился для  Луизы, теперь надо было  переделать  Луизу.
Между ними больше не  существует секретов. Все известно, они  делятся  всем,
они  наконец  по-настоящему  вместе,  главный  солдат  на  поле  боя  и  его
дополнительный  источник. Они считаются друг с  другом и с Оснардом,  отныне
они честные  и надежные партнеры в этом великом испытании.  У них  так много
общего. Дельгадо их общий  источник сведений о судьбе маленькой  и  милой их
сердцам  Панамы;  Лондон   их  общий  поводырь  и  учитель.  Англосаксонская
цивилизация в опасности, детей надо защитить, сеть  бесподобных информаторов
должна  процветать  и  расширяться,  планы  коварных  японцев   должны  быть
разоблачены, канал  надлежит спасать. Какая, скажите мне, настоящая женщина,
какая мать, какая наследница славы и чести  своих предков не  откликнется на
этот призыв, не накинет плащ, не возьмет в  руки кинжал и  не начнет денно и
нощно шпионить за недоброжелателями канала? Отныне эта  великая задача будет
руководить всеми  их действиями, самой их жизнью. Все будет подчинено только
ей, каждое случайно оброненное слово, каждый незначительный с виду  инцидент
будет вплетен в этот божественный гобелен, открытый Ионой,  подправленный  и
восстановленный  Пенделем, но хранимый  отныне Луизой  в качестве  весталки.
Именно Луиза с незримо присутствующим рядом Дельгадо будет стоять перед этим
гобеленом и освещать его лампой.
     И пусть даже Луиза не осознает пока что нового своего статуса, пусть не
умеет  выразить  его  столь  пространно,  на  нее  не  может  не  произвести
впечатления выгода, которую можно извлечь из всего этого, если действовать с
умом.
     Отменив все  малозначительные  встречи и  закрыв клуб пораньше вечером,
Пендель  торопится  домой, обучать и  воспитывать своего агента, изучать  ее
поведение, собирать по крохам все, даже самые незначительные события ее дня,
чтобы выстроить  свое  мозаичное  полотно. Но больше  всего его  занимают  и
волнуют ее отношения с почитаемым, уважаемым  и  обожаемым -  на  ревностный
взгляд Пенделя, эти оценки сильно преувеличены - боссом Эрнесто Дельгадо.
     До   сегодняшнего  дня   он  опасался,  что  любил   свою  жену   чисто
концептуально,   всего   лишь  как  некий   образчик  честности  и  прямоты,
восполнявших  его собственные  сложность и  запутанность. Что  ж, прекрасно,
отныне он  отбросит эту концептуальную любовь и познает Луизу по-настоящему.
До  сегодняшнего дня  он  сотрясал  решетку этой клетки -  брака  в  надежде
выбраться. Теперь же он, напротив, попытается войти. Каждая, даже мельчайшая
деталь ее повседневной жизни  отныне важна для него; каждый комментарий о ее
драгоценном начальнике, его приходах и уходах, телефонных звонках, встречах,
конференциях,  капризах  и  причудах  -  все  необыкновенно важно.  Малейшее
отклонение от распорядка дня, имена его визитеров и занимаемое ими положение
(а все они неминуемо проходят через кабинет Луизы перед аудиенцией с великим
человеком)  - словом, все эти пустяки,  которые прежде Пендель слушал  одним
ухом и только из вежливости, отныне обрели для него огромное значение. Такое
огромное, что ему приходилось подавлять свое любопытство, чтобы не вызвать у
жены подозрений. По той же самой причине он вынужден скрывать, что постоянно
делает записи  в условиях, приближенных  к  боевым.  Или у себя в кабинете -
надо разобраться с парой счетов, дорогая, или же запершись в туалете - прямо
не знаю, что такое съел сегодня, дорогая, может, это от рыбы?
     А так называемый счет следует передать Оснарду утром.
     Социальная жизнь  жены  интересует и  завораживает его  не  меньше, чем
жизнь  Дельгадо.  Встречи  с другими выходцами из  Зоны,  членство  в Форуме
радикалов, организации,  доселе казавшейся Пенделю не более радикальной, чем
теплое  пиво,  участие  в  Группе  христианского  товарищества  и  братства,
собрания которой Луиза  посещала только из почтения к своей покойной матери,
- все это страшно  интересовало его теперь. И побуждало делать  все новые  и
новые  записи  в  портновской  книге,  причем  вносились  они  туда  в  виде
изобретенного  им   же  шифра   -  смеси  аббревиатур,  инициалов,   цифр  и
неразборчивых каракуль,  понятных только его натренированному  глазу. И еще,
неведомо  для Луизы, ее жизнь отныне неразрывно переплеталась с жизнью Мики.
В голове  Пенделя  жену и  самого близкого  друга объединяла  общая судьба -
помере  того как молчаливая оппозиция  все шире  раскидывала  свои щупальца,
собирая  под   свои   знамена   студентов-диссидентов,  христиан  и   просто
добропорядочных панамцев, живущих по ту сторону моста. Иными словами  - весь
цвет бывших  обитателей  Зоны, тайком  собиравшихся по  двое-трое на  улицах
Бальбоа после наступления темноты.
     Никогда  прежде  Пендель  не был так  близок  к  жене и  одновременно -
отстранен от нее, как теперь, когда они шагали по жизни рука об руку. Иногда
он  с ужасом осознавал,  что чувствует  свое  превосходство над  нею.  Потом
спохватывался,  что  это вполне  естественно  - ведь  он знает о  ее жизни в
несколько раз больше, чем она сама. Ему одному ведомы все ее секреты, он маг
и волшебник, он тайный агент, засланный  в стан врага. И целью  его является
этот монстр - Конспирация, ключи от  которой  находятся  в руках  у наиболее
преданных и посвященных членов молчаливой оппозиции.
     Нет, что правда, то правда, порой маска слетала  с Пенделя, и верх  над
здравым смыслом брало актерское  тщеславие. И  он твердил  себе, что  делает
Луизе  большое  одолжение,  прикасаясь ко всему,  чем  бы она ни занималась,
волшебной  палочкой  истинного  творца. Спасает ее.  Разделяет  с  ней ношу.
Защищает ее физически и морально от обмана и всех связанных с ним неприятных
последствий. Бережет ее от тюрьмы. Избавляет от тяжких  раздумий и сомнений.
Дает ей возможность вести спокойную и здоровую совместную жизнь, вместо того
чтоб  биться  и мучиться в  раздельных камерах или  говорить друг  с  другом
только опасливым шепотком. Но затем маска возвращалась на место, и перед ним
снова возникала она: его бесстрашный агент, его товарищ  по оружию, отчаянно
преданный, как мы уже знаем, всему, что связано с цивилизацией.
     Движимый  неукротимым  стремлением  исполнить свой  долг перед  Луизой,
Пендель уговаривает  ее  пригласить  Дельгадо на  ближайший  уик-энд  и  сам
вывозит ее утром за город: на маленький пикник,  только ты да я, Лу, вдвоем,
как раньше, когда еще не было  ребятишек. Он  договаривается с Окли, что  те
отвезут  детей в школу и обратно,  садится в свой внедорожник и везет жену в
Гамбоа, их любимое место на  холме под  названием  Плантейшн Луп, куда ведет
проложенная  еще   американскими  военными   дорога.  Вьется,  точно   змея,
отливающая металлическим  блеском,  среди густых  лесов, и ведет  к  горному
хребту,  что  является  частью  континентального водораздела  между  Тихим и
Атлантическим океанами. От него не укрылся символический смысл выбора места:
перешеек, высота,  с  которой прекрасно  видны окрестности,  их маленькая  и
столь любимая,  вверенная отныне  их попечению  Панама.  Совершенно неземное
местечко, продуваемое ветрами и расположенное скорее уж ближе к садам Эдема,
чем  к  двадцать  первому  веку,  несмотря  на унылый, выкрашенный  кремовой
краской металлический ангар высотой не  меньше  шести футов, ради  которого,
собственно, и строилась эта  дорога. Некогда здесь проводилось подслушивание
то ли  китайцев,  то  ли русских  или  японцев,  а  может,  никарагуанцев  и
колумбийцев.  Теперь  же  база считалась  официально  закрытой... Хотя,  как
знать, возможно, ради интриги ее устройства могли и ожить в присутствии двух
шпионов,  работающих на британскую разведку  и  забравшихся  сюда  в поисках
утешения и отдохновения от повседневных тягот и риска.
     Раскинувшие  крылья  стервятники  и  орлы   плыли  над  их  головами  в
бесцветных неподвижных небесах. В просвете между деревьями  виднелись склоны
зеленых  холмов и долина, тянувшаяся  до самой Панамской  бухты. Было  всего
лишь восемь утра, но пот лил с них градом,  когда они возвращались  назад, к
внедорожнику, за чаем со льдом в термосе и  пирожками с  мясным  фаршем,  ее
любимыми, которые Пендель приготовил еще накануне вечером.
     -  Нет  ничего  лучше  такой  жизни,  Лу,  -  весело  заметил  Пендель,
забравшись  рядом  с женой на переднее  сиденье, мотор был включен, и во всю
мощь работал кондиционер.
     - Какой такой?
     - Да вот  этой. Нашей. Мы много трудились, и  это окупилось. У нас есть
все. Дети. Мы. Да мы просто процветаем!
     -  Что  ж, рада  слышать,  что ты счастлив, Гарри. Пендель  решил,  что
подходящий момент настал.
     - Знаешь, вчера в ателье мне рассказали  одну страшно занятную историю,
- нарочито легкомысленным  тоном начал  он. - О канале.  Что якобы  в верхах
тайно обсуждается старый  японский план, так мне, во всяком случае, сказали.
Уж не знаю, проходил ли он через вашу комиссию или нет.
     - Какой еще план?
     - О прокладке нового  канала.  На  уровне  моря. С захватом устья  реки
Каймито. Проект оценивается  в  сто  миллиардов долларов. Уж не знаю, правда
это или нет.
     Луиза явно не обрадовалась такому повороту разговора. "Знаешь, Гарри, я
что-то не  пойму.  К  чему  было тащить  меня сюда,  на вершину холма,  чтоб
повторять какие-то дурацкие слухи  и  сплетни о  новом японском канале.  Это
абсолютно   аморальный,  экологически  опасный   план,   к   тому   же  явно
антиамериканский и противоречит  условиям договора. Так что от души надеюсь,
что, когда мы вернемся и ты встретишься с типом, который тебе это наплел, ты
посоветуешь ему  не распространять подобные идиотские  провокационные слухи,
нацеленные на то, чтоб сделать будущее канала еще более неопределенным".
     На  секунду Пенделем овладело  отчаяние,  он  едва не зарыдал в  голос,
оттого, что его план потерпел полный  провал. Вот так  всегда. Я хотел взять
ее с собой, а она не пошла.  Предпочла  свою маленькую проторенную  дорожку.
Неужели не понимает, что брак  - штука двухсторонняя? Или супруги  полностью
поддерживают  друг  друга,  или  каждого  из  них ждет полный  провал. И  он
надменно заметил:
     - Просто на сей  раз все было обставлено особой секретностью, и лично я
ничуть не удивляюсь, что ты ничего не слышала. Переговоры проводятся в самых
верхах, все эти люди держат рот  на замке и встречаются тайно. А японцы, так
те вообще не желают слушать никаких аргументов, когда речь заходит о канале.
Кстати, и твой любимый Эрни Дельгадо тоже участвует, так мне сказали. Лично.
Чему  я тоже  ничуть  не удивляюсь.  Потому  что никогда не питал к Эрни тех
теплых чувств, которые питаешь ты. И през увяз в этом  дельце по уши. Теперь
становится ясно, где он провел те несколько часов  во время дальневосточного
турне, когда вдруг ускользнул от прессы.
     - <I>През?.. -</I> недоуменно переспросила она.
     - Президент.
     - <I>Панамы?..
     -</I> Ну, уж ясно, что не Соединенных Штатов, дорогая!
     -  Почему  ты  называешь  его  "през"? Так  его называет только  мистер
Оснард. Не понимаю, к чему тебе подражать этому самому мистеру Оснарду.
     - Она на грани, - доложил по телефону  той же ночью Пендель. Говорил он
еле слышным голосом  - из боязни, что линия прослушивается. - Дело уж больно
ответственное. Она  сомневается,  годится ли для  него.  И потом есть  вещи,
которых она не хочет знать.
     - Какие еще вещи?
     - Она не говорит, Энди. Решает, думает. Беспокоится об Эрни.
     - Боится, что он возненавидит ее?
     - Боится, что <I>она</I> возненавидит <I>его.</I> У Эрни тоже рыльце в пушку, как и у
всех остальных. И этот его  имидж  - мистер  Чистюля, это  всего лишь фасад.
"Предпочитаю кое-чего не видеть и  не слышать вовсе", - так она мне сказала.
Ее слова. Она собирается с духом.
     Следующим вечером, по совету Оснарда, он отвез ее пообедать  в "Ла Каса
дель Мариско",  за любимым их столиком  у окна. И  она вдруг заказала омара,
что немало его удивило.
     - Я же не  из камня  сделана, Гарри.  У  меня тоже бывают настроения. Я
меняюсь.  Я такое же человеческое существо,  как все. Или  ты хочешь, чтоб я
всегда ела только креветок и палтуса?
     - Господь с тобой, Лу. Заказывай что угодно, лишь бы ты была довольна.
     "Она   созрела",  -  решил  он,   наблюдая  за   тем,  как  жена  ловко
расправляется с омаром.
     - Рад сообщить вам, мистер Оснард, сэр, что второй костюм, который вы у
меня заказывали, готов, - говорил наутро Пендель по телефону, установленному
у него  в мастерской. -  Отглажен,  сложен, упакован, как полагается, и ждет
встречи с вами. А я в самом скором времени жду от вас чека.
     - Замечательно.  Когда  мы все встретимся? Просто сгораю от  нетерпения
примерить его.
     - Боюсь, что "все" не получится, сэр. Нет, встретиться, конечно, можно,
но... момент еще не настал. Я снимаю  мерку, я занимаюсь раскроем -  словом,
делаю все самостоятельно и единолично.
     - Как прикажешь это понимать, черт побери?
     - Это означает, что я сам и доставляю заказ. Никого не допускаю к этому
делу.   Только  вы  и   я,  и  никаких   третьих  лиц,  никакого  стороннего
вмешательства. Я говорил с ними неоднократно, но они  пока что не стронулись
с места. Вся сделка ведется только через меня, иначе никакой сделки.  Такова
их политика, нам остается только сетовать.
     Встретились они в баре  "Коко", в Эль Панама. Пендель разразился пылкой
речью:
     - Такова ее мораль, Энди,  я же предупреждал! Она непреклонна! Нет, она
очень уважает тебя, и  ты ей нравишься. Но она всегда проводит четкую линию.
Одно дело  - честь и  повиновение мужу. И совсем другое - шпионить за своими
коллегами,  работать  на британского  дипломата, в то  время  как  сама  она
американка.  И тут уже не принимается  во внимание факт, что  ее начальничек
предает самые священные для нее  понятия.  Можно назвать это  лицемерием, но
таковы  уж женщины! "Никогда  даже  не  упоминай об этом мистере Оснарде!  -
говорит она мне  вдруг. - И не смей приводить его  домой, и не рассказывай о
нем детям, он их отравит. Никогда  не говори ему, что я  согласилась сделать
эту ужасную вещь, о которой ты просил, иначе уйду  в  молчаливую оппозицию".
Вот  такие дела, Энди. Говорю тебе честно и  прямо, теми же самыми  словами,
как бы ни  казалось это  обидным. Когда Луиза  уперлась, ее не сдвинуть даже
бомбардировщиком "Стелз".
     Оснард  забросил  в  рот гость орешков кешью, откинул голову  на спинку
кресла и начал жевать.
     - Лондону это не понравится.
     - Придется скушать, ничего не поделаешь. А куда им деваться, Энди?
     Оснард задумчиво продолжал жевать. "Да.  Деваться им  некуда, -  мрачно
согласился он".
     - И  подписывать она тоже  ничего  не  станет, -  добавил  после  паузы
Пендель. - Так же, как и Мики.
     - Умная девочка, - жуя, пробормотал Оснард. - Ладно. Зарплата ей  будет
начисляться с начала этого месяца. И убедись, что все расходы на нее учтены.
Машина, электричество, отопление. Хочешь еще выпить или обойдемся?
     Луиза была завербована.
     На   следующее  утро   Пендель   проснулся   с   сильнейшим   ощущением
раздвоенности,  ничего подобного за долгие годы борьбы за выживание,  мелких
уловок  и хитростей он  еще не испытывал.  В него словно вселился не один, а
сразу  несколько  человек.  Причем  некоторые были  вовсе незнакомы  ему,  а
кое-кто  явился  из  прежней  жизни  -  то были  надзиратели и  товарищи  по
заключению.  Но все, сколь ни покажется странным,  были на  его стороне, шли
вместе с ним в одном направлении, разделяли его великую цель.
     - Похоже,  что наступает нелегкая неделя,  Лу!  - крикнул он жене через
занавеску в душе. Это был первый
     пробный выстрел в начавшейся кампании. - Масса звонков, новые заказы. -
Луиза мыла голову. Она очень часто мыла голову, иногда по два раза на дню. А
зубы чистила раз по  пять, не меньше. - Играешь сегодня в теннис, дорогая? -
как можно более небрежным тоном осведомился он.
     Она выключила воду.
     - В теннис, дорогая? Сегодня у тебя игра, да?
     - Ты хочешь, чтоб я пошла играть?
     - Но сегодня  четверг. В ателье клубный вечер. Мне всегда казалось, что
по четвергам ты играешь в теннис. С Джо-Энн.
     - Ты <I>хочешь,</I> чтоб я играла в теннис с Джо-Энн?
     - Я  просто  спрашиваю,  Лу. Ничего  не хочу.  Только спрашиваю.  Мы же
знаем, ты хочешь держать себя в форме. И тебе это здорово удается.
     Так. Теперь досчитать до пяти. Два раза.
     - Да,  Гарри. Сегодня  я действительно  собиралась  играть  в  теннис с
Джо-Энн.
     - Вот и правильно. Вот и хорошо.
     -  Приду домой после  работы. Переоденусь. Потом поеду в  клуб  и  буду
играть в теннис с Джо-Энн. Корт зарезервирован с семи до восьми.
     - Что ж, передавай ей привет. Она славная женщина.
     -  Обычно  Джо-Энн  играет  два  сета  по  полчаса  каждый. Первый  для
тренировки удара слева, второй - для удара справа. Ну а для ее партнера все,
соответственно, наоборот. Если, конечно, он не левша. Чего про меня никак не
скажешь.
     - Ясненько. Понял.
     - А  дети поедут в гости к  Окли, - добавила она. - Будут есть там  эти
чудовищные чипсы, от  которых толстеют,  пить  эту  омерзительную  колу,  от
которой разрушаются зубы,  смотреть всякие  мерзости по телевизору и ползать
по их грязному полу - все в целях налаживания отношений между двумя семьями.
     - Что ж, хорошо. Спасибо.
     - Не за что.
     И она снова  включила  душ  и принялась снова  намыливать волосы. Потом
вдруг резко выключила.
     -  А после тенниса,  поскольку сегодня  четверг,  я собираюсь посвятить
себя работе.  Планировать  и  организовывать  встречи  сеньора  Дельгадо  на
следующую неделю.
     - Понимаю. И  расписание  у него весьма  плотное,  насколько  я слышал.
Впечатляет.
     Отдерни  эту  чертову  занавеску.  Пообещай  ей,   что   отныне  будешь
настоящим. Но  реальность  никогда не  была любимым  предметом  Пенделя.  По
дороге в школу он напевал "Цель  моя возвышенна и славна", и детям казалось,
что отец  их пребывает в самом радужном настроении. Войдя в ателье, он вдруг
увидел все как бы чужими глазами.  Новые синие ковры и мебель изумляли своей
роскошью. Впечатляли также "Уголок спортсмена" в стеклянной клетушке Марты и
новая, сияющая позолотой рама портрета Брейтвейта. Чьих это  рук дело? Моих!
Его восхитил аромат  свежесваренного кофе и вид свежей студенческой листовки
с  выражениями протеста,  лежащей у него на письменном  столе. Около  десяти
вечера  звонок звонил  уже почти непрерывно. И в  этом  звоне  ему слышалось
обещание.
     Первым  потребовал к  себе  внимания  поверенный  в  делах  Соединенных
Штатов,  прибывший  с  помощником,  бледным  молодым  человеком.  Поверенный
заказал новый обеденный пиджак, который называл  смокингом. У входа в ателье
стоял его  бронированный "Линкольн", за  рулем -  строгий  шофер с  короткой
стрижкой. Поверенный был выходцем из состоятельной бостонской семьи и провел
всю жизнь, почитывая  Пруста и  играя в  крокет.  Темой его  разговора  было
предстоящее празднование Дня  Благодарения, с барбекю для всех  американских
семей и грандиозным фейерверком -  последнее  служило источником постоянного
беспокойства для Луизы.
     - У нас нет другой  более  цивилизованной альтернативы, верно, Майкл? -
тягучим  и  гнусавым  голосом  говорил  поверенный,  пока  Пендель  размечал
воротник мелком.
     - Именно, - ответил бледный помощник.
     - Или  мы  будем  обращаться с  ними,  как с  порядочными  воспитанными
людьми, или же прямо скажем, что ребята они плохие и мы им не доверяем.
     - Именно, - снова согласился с ним бледный помощник.
     - Люди ценят уважение.  Если б сам я не верил в это, то  не посвятил бы
лучшие годы своей жизни этой комедии под названием "дипломатия".
     - Не будете ли  столь  любезны  немного  согнуть руку в локте,  сэр,  -
пробормотал Пендель, упершись ребром ладони в изгиб локтя поверенного.
     - Военные  нас просто  возненавидят,  -  сказал  поверенный.  -  А  эти
лацканы,  Гарри,  они  не  будут оттопыриваться?  Немного,  на  мой  взгляд,
крупноваты. Тебе не кажется, Майкл?
     - Один раз хорошенько отгладить, и вы о них и не вспомните, сэр.
     - Нет, на мой взгляд, все замечательно, - сказал бледный помощник.
     - А длина рукава, сэр? Так или чуточку короче?
     - Прямо не знаю, что и сказать, - ответил поверенный. - Колеблюсь.
     - Насчет военных или рукавов? - спросил помощник.
     Поверенный пошевелил запястьями, окинул их критическим взглядом.
     - Нет, по-моему,  все замечательно, Гарри. Так и оставим. У меня нет ни
малейших  сомнений, Майкл,  дай волю этим  парням с  холма Анкон, и тогда  б
дорогу блокировали  тысяч пять человек, выстроенных в боевом порядке. И  все
бы кругом только и знали, что кричать о контроле  за загрязнением  воздушной
среды.
     Помощник мрачно усмехнулся.
     - Но мы далеко не так примитивны, Майки. И  философия Ницше - далеко не
образец поведения для единственной в мире супердержавы, входящей в  двадцать
первый век.
     Пендель  немного  повертел  перед  собой   поверенного,  чтобы  получше
разглядеть спину.
     -  Ну а общая длина пиджака, сэр? В целом?  Сделаем чуточку длинней или
удовлетворимся тем, что имеем?
     - Удовлетворимся, Гарри. Все замечательно, просто  шикарно. И  простите
за то, что я сегодня немного рассеян. Просто мы пытаемся предотвратить новую
войну.
     - И я от всей души желаю вам успеха в  этом благородном деле, сэр, - со
всей искренностью заметил Пендель, провожая поверенного с помощником вниз, к
лимузину, возле которого расхаживал коротко стриженный водитель.
     Он ждал и не мог дождаться, когда же они наконец уедут. В  ушах звенела
божественная  музыка, а  он  сидел  и торопливо строчил в  свою  портновскую
книгу.
     <I>По   мнению  поверенного  в   делах  США,  трения  между   военными   и
дипломатическими  американскими  кругами достигли  критической  точки.  Суть
обсуждаемой проблемы сводится  к тому, как лучше справиться со студенческими
волнениями,  если  эта,  по их выражению, гидра  снова поднимет голову. Если
верить   словам  поверенного,  высказанным   в  строжайше   конфиденциальной
обстановке...</I>
Что они ему говорили? Да  всякую ерунду. Что он услышал? Поразительные вещи!
И это было всего лишь репетицией.
     - Доктор Санчо! - воскликнул Пендель и восхищенно  развел руками.  - Не
виделись  целую вечность, сэр!  Сеньор Люсильо, страшно  рад! Марта,  где же
наша жирная молодая телятина?
     Санчо  был пластическим  хирургом, а по совместительству  - обладателем
пассажирских пароходов и богатой жены, которую ненавидел всеми фибрами души.
Люсильо  являлся  перспективным  парикмахером.  Оба  приехали  в  Панаму  из
Буэнос-Айреса. Оба в  последний раз шили у Пенделя двубортные костюмы-тройки
из мохера для поездки в Европу. Оба решили заказать теперь белые пиджаки для
яхты.
     - Как на домашнем  фронте, все спокойно?  - спросил  Пендель,  проводив
дорогих  гостей  наверх  и  предложив им  по  бокалу. -  Никаких  путчей  не
планируется? Я  всегда говорил,  Южная  Америка единственное на свете место,
где сегодня ты кроишь джентльмену новый костюм, а через неделю видишь в этом
костюме его статую.
     Нет, никаких путчей вроде бы не предвидится, со смехом подтвердили они.
     - Но  Гарри,  ты  слышал, что  сказал <I>наш</I> президент <I>вашему</I>  президенту,
когда думал, что их никто не подслушивает?
     Пендель не слышал.
     - Там  было  целых три  президента, сидели в одной комнате.  Панамский,
аргентинский  и из Перу. "Да,  - говорит президент Панамы,  -  вам, ребятам,
хорошо. Вас  переизбрали  на  второй  срок. А  у  нас  в Панаме переизбрание
запрещено конституцией.  Это просто нечестно, вот что!" Тогда наш  президент
оборачивается к нему и говорит: "Что ж, мои  дорогие, может, все потому, что
я могу два раза, а вы только по одному!" Тогда президент Перу и говорит...
     Но Пендель так и не услышал, что же сказал президент Перу. В ушах снова
запела божественная музыка, и он  уже представил, как  усердно записывает  в
портновскую книгу о закулисных попытках  прояпонски настроенного  президента
Панамы  продлить свои полномочия  и  в  двадцать первом  веке,  о чем  тайно
поведал лицемерный  Эрни  Дельгадо своему личному секретарю  и  незаменимому
помощнику Луизе, известной так же, как Лу.
     - Вчера вечером после  заседания  эти  ублюдки  от оппозиции  подослали
женщину и она дала мне  пощечину, - с гордостью в голосе пожаловался Пенделю
Хуан Карлос,  член Законодательного собрания, пока тот размечал мелком плечи
его  утреннего пиджака. - В жизни еще не видел такой суки! Выходит из толпы,
подбегает ко мне с  улыбкой. А кругом  сплошь телекамеры и  журналисты. И не
успел я опомниться, как влепляет мне хук правой. Ну, что мне  было делать?..
Дать ей сдачи перед телекамерами, что ли? Хуан Карлос - и избивает женщин? А
если ничего не сделать, так обзовут гомосеком. И знаете, что я сделал?
     - Просто представить  себе не могу, -  ответил  Пендель, обмеряя  талию
Хуана Карлоса и прибавляя дюйм с учетом роста столь перспективного политика.
     - Поцеловал ее прямо в губы. Засунул язык в ее поганый рот. А она так и
хрюкала  от  удовольствия,  как  свинья.  Полный  восторг! Все  меня  просто
заобожали!
     Пендель был потрясен. Пендель был преисполнен восторга.
     - Так вот откуда эти  слухи,  уважаемый  Хуан  Карлос!  Вот  почему они
выдвинули вас председателем  одного весьма ответственного комитета, верно? -
строго спросил он.  - Что  ж,  видно,  вскоре мне придется  одевать  вас для
президентской инаугурации.
     Хуан Карлос хрипло расхохотался.
     - <I>Ответственного?  Комитета  Бедноты?</I>Да  это самый  паршивый комитет  в
городе! Ни денег, ни будущего. Сидим и пялимся друг  на друга и знай говорим
о  том, как  мы жалеем  бедных.  А  потом  отправляемся  куда-нибудь  съесть
приличный ленч.
     <I>В еще  одной  приватной и доверительной беседе за закрытыми  дверями  с
личным помощником  Эрнесто Дельгадо,  высасывающий  из  канала  все  соки  и
действующий  исключительно в интересах  узкой и  строго засекреченной группы
панамцев и японцев,  обмолвился, что в Комитет бедноты на имя  Хуана Карлоса
вскоре должны  поступить  документы  весьма  конфиденциального свойства, где
речь  идет о будущем канала. В ответ на вопрос, при чем тут Комитет бедноты,
Дельгадо  загадочно  улыбнулся  и  заметил, что в  этом мире  далеко не  все
является таковым, каким кажется с первого взгляда.</I>
Она сидела у себя, за письменным столом. Набирая номер ее рабочего телефона,
он так ясно  представлял себе и  ее,  и  все,  что ее  окружает.  Элегантный
коридор   на  верхнем  этаже  здания,  оригинальные  двери   с   жалюзийными
отверстиями для воздуха наверху; ее просторный кабинет  с высокими потолками
и видом на старый железнодорожный вокзал, который так портила теперь вывеска
"Макдоналдс"  -  предмет  ее  постоянного  раздражения; ее  суперсовременный
письменный  стол с  мерцающим экраном  компьютера и телефоном прямой  связи.
Момент нерешительности, перед тем как Луиза сняла трубку.
     -  Просто подумал, может, тебе хочется съесть  сегодня  на ужин чего-то
особенного?
     - А почему ты спрашиваешь?
     - Подумал, что по пути домой мог бы заскочить на рынок.
     - Салат.
     - Короче, чего-нибудь легкого после тенниса, да, дорогая?
     - Да,  Гарри.  После тенниса я предпочла бы какое-нибудь легкое  блюдо.
Типа салата. Как обычно.
     - Трудный выдался день? Старина Эрни совсем замучил, да?
     - Послушай, Гарри, чего ты от меня хочешь?
     - Просто хотелось услышать твой голос, вот и все, дорогая.
     Ему не понравился ее смех. "Что  ж, в таком случае торопись, потому что
минуты через две  этот голос будет переводить  для группы банкиров из Киото,
инвестирующих  портовое строительство, которые совсем не говорят по-испански
и очень  плохо  -  по-английски. И  очень  хотят  встретиться  с президентом
Панамы".
     - Я люблю тебя, Лу.
     - Хотелось бы верить, Гарри. Ладно, извини, но я очень занята.
     - Так, стало быть, из Киото?
     - Да, Гарри, из Киото. Пока!
     "КИОТО"  в  полном экстазе  записал  он  заглавными  буквами.  Вот  это
источник   информации!   Что  за  женщина!  Вот  это  заговор!  <I>Очень  хотят
встретиться  с президентом.</I> И наверняка встретятся. И Марко тоже будет там и
проводит их в  самые секретные  апартаменты Его Сиятельства. И Эрни  оставит
свой нимб на  вешалке и  тоже  будет сопровождать их.  И Мики узнает об этом
через своих высокооплачиваемых информаторов в Токио или Тимбукту, где бы там
они ни находились. И козырной агент Пендель  доложит обо  всем этом  слово в
слово.
     Антракт.   Пендель,  запершись   у   себя   в   мастерской,   судорожно
перелистывает местные  газеты - в последнее время он скупает их все. Ничего.
Ни  единого   упоминания  о   банкирах  из   Киото,  инвестирующих  портовое
строительство,  ни  единого  японца  в  сегодняшнем меню.  Отлично.  Значит,
сведения  об  этой встрече не просочились  в  средства  массовой информации.
Стало  быть,  это тайная,  засекреченная  встреча,  и Марко  проведет  их  к
президенту  черным  ходом,  всю  эту  стайку  узкогубых  японских  банкиров,
притворяющихся,  что  ни черта  не говорят  по-испански,  хотя на самом деле
прекрасно говорят. Еще один слой магической краски,  и умножаем результат на
два. А кто там еще мог бы быть, кроме коварного Эрни? Ну, конечно же! Гийом!
Хитрый лягушатник собственной персоной!  Да вот он, стоит прямо передо мной,
дрожит, будто осиновый лист!
     -  Месье Гийом, сэр, приветствую  вас, как  всегда, опаздываете! Марта,
стаканчик виски для нашего месье!
     Гийом - выходец  из Лиля. Мелкий, быстрый, похож на мышку. По профессии
консультант-геолог,  исследующий   пробы  грунта   в  местах  перспективного
строительства. Только  что вернулся из  Колумбии,  пробыл в Медельине  целых
пять недель. И вот теперь,  захлебываясь  от волнения, рассказывает Пенделю,
что  за  время  его пребывания  в  городе  зафиксировано  двенадцать случаев
похищения людей и  двадцать одно убийство -  и  это  только  по  официальным
данным. Пендель шьет ему  однобортный коричневый костюм из альпаки с жилетом
и запасной парой брюк.  И  очень искусно переводит разговор на  колумбийских
политиков.
     -  Если честно,  понять не могу, как  это их президенту хватает совести
показываться  на  людях!  -  говорит  он.  -  Все  эти  скандалы,  убийства,
наркотики!
     Гийом отпивает глоток виски и растерянно моргает.
     - Гарри, я каждый день благодарю бога за то,  что  я всего лишь навсего
простой инженер.  Копаю.  Изучаю почву.  Пишу  отчет.  Потом  уезжаю  домой.
Обедаю. Занимаюсь любовью с женой. Существую.
     -  Плюс  еще  получаете  очень  приличную зарплату,  -  напоминает  ему
Пендель.
     -  Да, и аванс тоже, -  согласился  Гийом. И нервно уставился в высокое
зеркало, словно ища там подтверждение своему существованию. - И первым делом
несу денежки в  банк. И если кто-то  вдруг захочет пристрелить  меня,  пусть
знают, что это напрасная трата сил и средств.
     <I>Еще  одним участником  встречи  был  француз  по  имени Гийом  Делассу,
вышедший на  пенсию  выдающийся специалист  по  геологии. В  настоящее время
работает по найму, обладает обширными международными связями на политическом
уровне,  в  том числе  и с  меделлъинским картелем.  Ценится в  определенных
кругах как несравненный интриган международного уровня, считается опаснейшим
человеком в Панаме.</I>
Время ленча. Сандвичи Марты с тунцом пользуются особым  успехом. Сама  Марта
поспевает везде,  и  в  то же время ее  будто бы и  нет  вовсе, она  нарочно
избегает  встречаться  взглядом с Пенделем. Густые клубы  сигаретного  дыма,
грубый  мужской смех.  Панамцы  умеют  повеселиться, теперь можно заниматься
этим  и в  клубе "П и Б". Рамон Радд привел с собой красивого мальчика. Пиво
разливают  из  ведерка  во  льду,  бутылки вина  обернуты  тканью,  чтоб  не
согрелись,  повсюду  разбросаны  местные и  заграничные  газеты,  непрерывно
звонят мобильники.
     Пендель един в трех ипостасях - он и портной, и гостеприимный хозяин, и
шпионских дел мастер.  Так и  мечется между примерочной и  клубной комнатой,
время от времени забегает в кабинет, за