я чувствую некоторое смущение, когда эти молодые ребята заставляют меня выполнять их приказы. Ты понимаешь, что я имею в виду? Взять хотя бы Эктон: одно название "Эктон" для них звучит оскорбительно. - Ох, - мягко произнес Смайли. - А что это за молодые ребята? Но Эстерхейзи окончательно потерял всякий интерес к разговору. Его речь закончилась, лицо снова приняло знакомое отсутствующее выражение, взгляд манекена застыл где-то в воздухе перед лицом Смайли. - Ты имеешь в виду Роя Бланда? - спросил Смайли. - Или Перси? Перси, что ли, молодой? Кто, Тоби? - Хорошего мало, - снова стал жаловаться Тоби. - Джордж, когда ты работаешь не покладая рук, а тебя забывают вовремя продвинуть, каждый, кто стоит выше тебя на служебной лестнице, кажется молодым. - Возможно, Хозяин мог бы тебя продвинуть на несколько ступенек, - предположил Смайли, которому все меньше нравилась роль, которую он сейчас играл. От ответа Эстерхейзи повеяло холодом: - Знаешь, Джордж, на самом деле я не слишком уверен, что он на что-то способен сегодня. Послушай, я передам кое-что Энн. - Он открыл яшик стола. - Когда я услышал, что ты идешь, я звонил кое-каким своим приятелям; что-нибудь красивое, говорю я, что-нибудь для безупречной женщины, - ты знаешь, что я никогда не забываю ее с тех пор, как мы однажды познакомились на вечеринке у Билла Хейдона? И вот Смайли унес с собой утешительный приз - дорогие духи, провезенные контрабандой, как он предположил, одним из "фонарщиков" Тоби по пути домой, - и пошел побираться к Бланду, подумав при этом, что на один шаг приблизился к Хейдону. Вернувшись к столику, Смайли снова просмотрел бумаги Лейкона, пока не нашел тоненькую папку, обозначенную "Операция "Черная магия". Прямые субсидии", в которой были отмечены первые расходы, вызванные сотрудничеством с источником Мерлин. "Из соображений безопасности предлагается, - писал Аллелайн в очередной личной докладной Министру, на которой стояла дата почти двухгодичной давности, - выделить финансирование "Черной магии" в абсолютно отдельную статью дотаций, предусмотренных для Цирка. Пока не будет найдено подходящее прикрытие, я прошу Вашего разрешения на прямые с у б с и д и и и з ф о н д о в М и н и с т е р с т в а ф и н а н с о в помимо обычного финансирования, предусмотренного секретной резолюцией, которые, в свою очередь, д о л ж н ы , з а н я т ь н а д л е ж а щ е е и м м е с т о в с т а т ь е р а с х о д о в п о Ц и р к у , Впоследствии я лично отчитаюсь перед Вами". "Одобряю, - написал Министр спустя неделю, - при непременном условии..." Условий никаких не было. Беглого взгляда на первый ряд цифр для Смайли было достаточно, чтобы узнать все, что ему требовалось. Уже к маю того года, когда состоялась встреча в Эктоне, Тоби Эстерхейзи лично совершил не менее восьми поездок за счет средств, выделенных для операции "Черная магия": две в Париж, две в Гаагу, одну в Хельсинки и три в Берлин. Во всех случаях цель командировки была скупо сформулирована как "сбор продукции". Между маем и ноябрем, когда Хозяин уже сошел со сцены, Тоби совершил еще девятнадцать поездок. Одна из них привела его в Софию, другая - в Стамбул. Ни одна не требовала его отсутствия больше чем на три полных дня. Большинство из них приходились на выходные. В некоторых таких командировках его сопровождал Бланд. Говоря попросту, Тоби Эстерхейзи врал как сивый мерин, причем у Смайли не возникало ни малейших сомнений. Было приятно найти документальное свидетельство, подтверждающее это впечатление. Чувства, которые испытывал в то время Смайли по отношению к Рою Бланду, были расплывчаты. Вспоминая о них сейчас, он понял, что таковыми они остались и по сей день. Преподаватель группы взял его на заметку, а Смайли завербовал его; эта комбинация странным образом была похожа на ту, после которой в свое время в сети Цирка попал сам Джордж. Но в этот раз уже не было германского монстра, чтобы раздуть пламя патриотизма, а кроме того, Смайли всегда бывал немного смущен, заслышав чьи-то клятвенные заверения в антикоммунизме. Как и Смайли, Бланд не знал настоящего детства. Его отец был докером, страстным трейд-юнионистом и членом партии. Его мать умерла, когда Рой был еще ребенком. Отец ненавидел образование, равно как ненавидел и власть, и когда Рой поумнел, отцу взбрело в голову, что правящий класс отнял у него сына, и он стал изводить его бесконечными побоями. Бланд сумел пробиться в среднюю школу, а в каникулы работал, по выражению Тоби, не покладая рук, чтобы скопить лишний пенс. Когда Смайли первый раз встретил его в своем кабинете в Оксфорде, тот выглядел настолько изможденным, будто только что вернулся из трудного путешествия. Джордж взял над ним шефство и на протяжении нескольких месяцев постепенно подготавливал его к предложению, которое Бланд принял, как догадался Смайли, в основном из чувства вражды к своему отцу. После этого он выпал из поля зрения Смайли. Перебиваясь случайными денежными выплатами, Бланд корпел над книгами в Мемориальной библиотеке Маркса и пописывал левацкие статьи для заштатных журналов, которые давно бы прекратили свое существование, если бы их не субсидировал Цирк. По вечерам он дискутировал до хрипоты на митингах в прокуренных пивных и школьных залах. Во время каникул он ездил в "ясли", где один фанатик по имени Тэтч вел индивидуальные курсы "школы обаяния" для готовящихся к внедрению за границей агентов. Тэтч обучил Бланда ремеслу и осторожно подвел его прогрессивные взгляды ближе к характерным для марксистского лагеря, к которому принадлежал отец Роя. Три года спустя после того, как его завербовали, отчасти благодаря своему пролетарскому происхождению и влиянию своего отца на Кинг-стрит, Бланд заслужил назначение на год в качестве помощника лектора по экономике в Познанском университете. Так его запустили в дело. После Польши он подал заявление на занятие вакантной должности в Будапештской Академии наук, которое было удовлетворено, и следующие восемь лет жил кочевой жизнью неприметного интеллектуала левого толка, собирая информацию, часто представлявшую интерес, но всегда требовавшую подтверждения. Он побывал в Праге, вернулся в Польшу, затем отбыл два адских семестра в Софии и шесть в Киеве, где за последние два месяца у него случилось два нервных срыва. "Ясли" еще раз взяли его на попечение, на этот раз допросив по полной программе. После окончания этой процедуры он был реабилитирован. Его сети передали другому куратору, а самого отправили в Цирк для руководства (по большей части из своего кабинета) агентами, которых он завербовал на территории противника. С недавних пор, как показалось Смайли, Бланд довольно близко сошелся с Хейдоном. Если Смайли случалось зайти к Рою поболтать, там непременно, развалясь в кресле, сидел Билл в окружении бумаг, таблиц и сигаретного дыма; если же он заглядывал к Биллу, неудивительно было найти там и Бланда, в промокшей от пота рубашке, грузно расхаживающего по ковру. Билл занимался Россией, Бланд - Восточной Европой, но буквально с первых дней "Черной магии" это различие практически исчезло. Они встретились в открытой пивной в Сент-Джонс-Вуд в один из пасмурных дней все того же мая, в половине шестого, когда в саду было пусто, Рой привел с собой ребенка, мальчишку лет пяти, маленького Бланда, светловолосого, толстого и розовощекого. Он не объяснил, зачем взял его с собой, но, пока они говорили, Рой иногда замолкал и оборачивался, чтобы посмотреть, как тот сидит на скамейке немного поодаль и ест орехи. Нервные срывы ли были тому виной, но в поведении Бланда по-прежнему явно чувствовалось влияние философии Тэтча, созданной им для агентов, запускаемых в лагерь противника: вера в себя, умение выслушать и предложить позитивную мысль, обаяние человека, умеющего повести за собой, и все те тяжеловесные фразы, которые во время расцвета культуры времен "холодной войны" превратили "ясли" в некое подобие центра морального перевоспитания. - Ну, в чем же дело? - приветливо спросил Бланд. - В общем-то, дела как такового нет, Рой. Просто Хозяин чувствует, что сейчас создалась нездоровая ситуация. Он не хотел бы видеть тебя замешанным в этой интриге. Впрочем, как и я. - Здорово. Ну, и в чем же дело? - Что ты хочешь? На столе, мокрый после недавнего ливня, стоял столовый набор с оставшимися после обеда деревянными зубочистками в бумажной упаковке. Взяв одну, Бланд выплюнул бумагу на траву и принялся орудовать толстым концом в коренных зубах. - Ну, ладно, как насчет пяти тысяч откупных из специального фонда? - И домика с машиной? - сказал Смайли, превращая все в шутку. - И ребенка в Итоне, - добавил Бланд и, про-должая возить зубочисткой, подмигнул мальчишке, сидящему с другой стороны бетонной дорожки. - Видишь ли, я уже заплатил, Джордж, ты знаешь это. Я не знаю, что я купил, но уплатил я чертову уйму. Я хочу кое-что взамен. Десять лет отшельничества за пятый этаж - это большие деньги в любом возрасте. Даже в твоем. Должна быть какая-то причина, почему я попался на эту удочку, но я толком не могу припомнить. Наверное, притягательная сила твоего обаяния. Стакан Смайли все еще оставался наполненным, поэтому Бланд принес себе другой, а также кое-что для ребенка. - Подлец ты образованный, - в шутку провозгласил он, снова садясь. - Вот скажи-ка, кто это придумал: "Художник - это такой тип, который может придерживаться двух абсолютно противоположных взглядов и, несмотря на это, оставаться работоспособным"? - Скотт Фитцджеральд, - ответил Смайли, подумав на мгновение, что Бланд вызывает его на разговор о Билле Хейдоне. - Да, Фитцджеральд понимал кое-что, - подтвердил Бланд. Когда он пил, его слегка выпученные глаза скашивались вбок, по направлению к забору, будто он искал кого-то. - И я определенно работоспособен, Джордж. Как хороший социалист, я падок на деньги. Как хороший капиталист, я не вне революции, потому что если ты не можешь победить ее, то хотя бы шпионь за ней. Не смотри на меня так, Джордж. В этом вся суть сегодняшнего положения: не даешь мне жить безмятежно, я буду кататься на твоем "ягуаре", разве не так? - Говоря это, он поднял руку. - Як вам присоединюсь через минуту! - крикнул он через всю лужайку. - Оставьте одну для меня! По ту сторону проволочного забора околачивались две девчонки. - Это билловские шуточки? - неожиданно зло спросил Смайли. - Что - это? - Это одна из билловских шуточек про материалистов в Англии, про общество всеобщего благосостояния? - Может быть, - сказал Бланд и осушил свойстакан. - А тебе что, не нравится? - Да не то чтобы не нравилось... Просто я никогда раньше не думал, что Билл может быть радикальным реформатором. Что это на него вдруг нашло? - А здесь нет ничего радикального, - отрезал Бланд, обижаясь на любые нападки как на его социализм, так и на Хейдона. - Об этом кричат уже на каждом углу. Сейчас в этом вся Англия, дорогой ты мой. Никто этого не хочет, не так ли? - Так ты, значит, предлагаешь, - не унимался Смайли, услышав в своем голосе отвратительные высокопарные нотки, - уничтожить инстинкты стяжательства и конкуренции, присущие западному обществу, и при этом оставить прежними... Допив до конца, Бланд дал понять, что встреча окончена: - Почему тебя это так волнует? Ты заполучил работу Билла. Что тебе еще нужно? Продолжай в том же духе. А Билл заполучил мою жену, подумал Смайли, пока Бланд вставал, чтобы уйти; и он, черт бы его побрал, рассказывал тебе об этом. Мальчишка придумал себе игру. Он перевернул столик набок и пускал пустую бутылку, чтобы она скатывалась прямо на гравий. С каждым новым разом он пускал ее все с большей высоты. Смайли не стал дожидаться, пока он в конце концов ее разобьет, и ушел. В отличие от Эстерхейзи, Бланд даже не стал утруждать себя ложью. Досье Лейкона не оставляло никаких сомнений в его причастности к операции "Черная магия". "Операция с источником Мерлин, - написал Аллелайн в записке, датированной вскоре после смерти Хозяина, - это во всех отношениях успех целой группы... Я, право, не могу сказать, кто из моих трех ассистентов заслужил большей похвалы. Энергия Бланда вдохновляла всех... - Он отвечал на предложение Министра поощрить тех, кто отвечает за "Черную магию", в новогоднем наградном списке. - В то же время Хейдон своей оперативной находчивостью временами почти не уступает самому Мерлину", - добавлял он. Медали получили все трое; Аллелайн добился утверждения его в должности Шефа и вместе с этим - вожделенного дворянского титула. Глава 18 "Остается Билл", - подумал Смайли. В течение ночи в Лондоне почти всегда наступает передышка от городского шума. Девять, двадцать минут, тридцать, даже час - и никаких пьяных выкриков, или детского плача, или визга автомобильных шин при дорожном столкновении. В Сассекс-Гарденс это обычно бывает около трех. В эту ночь это произошло в час, когда Смайли снова стоял у окна спальни, как узник, вглядываясь в песчаную площадку миссис Поуп Грэм, где недавно припарковался фургон из Бедфорда. Его крыша была размалевана лозунгами: "СИДНЕЙ ЗА ДЕВЯНОСТО ДНЕЙ". "В АФИНЫ БЕЗ ОСТАНОВКИ", "МЭРИ ЛУ, А ВОТ И МЫ." Изнутри струился свет, и он представил себе, что там спят дети и ничто не омрачает их блаженства. "Ребята!" - чуть не крикнул он им. Окна были занавешены. Остается Билл, подумал он, продолжая безотрывно смотреть на задернутые занавески фургона и его вычурные воззвания любителей кругосветных путешествий; остается Билл и наша маленькая дружеская болтовня на Байуотер-стрит, только мы вдвоем, старые друзья, старые товарищи по оружию, "у которых все общее", как изящно выразился Мартиндейл, но Энн они в тот вечер куда-то отправили и сидели одни. Остается Билл, повторил он и почувствовал прилив крови, и цвета стали ярче, и его спокойствие начало куда-то опасно ускользать. Что же это за человек? Смайли никак не мог собрать свои представления о нем воедино. Каждый раз, когда он думал о нем, Хейдон рисовался ему слишком общо и по-разному. До его связи с Энн Смайли думал, что он знает Билла довольно хорошо - как его способности, так и их границы. Он принадлежал к тому довоенному поколению, которое, кажется, исчезло навсегда и которое умудрилось заслужить дурную славу и в то же время слыть благородным. Его отец был высокопоставленным судьей, две его прелестные сестры вышли замуж за аристократов. Во время учебы в Оксфорде он больше поддерживал немодных тогда правых, чем популярных левых, но до серьезных стычек дело не доходило. Лет с восемнадцати он обнаружил острую тягу к путешествиям и живописи: он писал в довольно смелой, хотя и чрезмерно претенциозной манере, и несколько его картин до сих пор висели в дурацком аляповатом особняке Майлза Серкомба на Карлтон-Гарденс. У него имелись связи в каждом посольстве и консульстве по всему Ближнему Востоку, и он безжалостно эксплуатировал их Он на лету схватывал новые языки, и, когда наступил тридцать девятый год, Цирк прибрал его к рукам: его, оказывается, держали в поле зрения уже несколько лет. Во время войны он сделал головокружительную карьеру. Он был вездесущ и очарователен, он был непредсказуем и временами вел себя вызывающе. Пожалуй, его можно было назвать героем. Сравнение с Лоуренсом напрашивалось само собой. Правда и то, готов был признать Смайли, что Билл в свое время соприкасался с важнейшими поворотами истории; он лично выдвигал несметное количество самых грандиозных проектов по возвращению Англии ее былого величия и влияния, и, подобно Руперту Бруку, он редко употреблял слово "Великобритания". Но Смайли, даже в те редкие минуты, когда он был объективным, с трудом мог вспомнить, какие из этих проектов не заглохли в самом начале. С другой стороны, в натуре Хейдона было и нечто противоположное, что Смайли, как его коллега, не мог не уважать: его неприметный с виду талант прирожденного руководителя агентуры, его редкое чувство душевного равновесия в играх с двойными агентами, его способность к разработке обманных операций, его искусство завоевывать расположение, даже любовь, даже если это могло вступать в противоречие с другими родственными чувствами. Как, к примеру, в случае с его, Смайли, женой. Пожалуй, Билл действительно неординарная личность, подумал он с безысходностью, пытаясь призвать на помощь здравый смысл. Когда Смайли представлял его сейчас рядом с Бландом, Эстерхейзи, даже Аллелайном, ему казалось бесспорным, что все они в той или иной степени жалкие подделки одного и того же оригинала - Хейдона. Что все их устремления - всего лишь ступени на пути к одному и тому же недостижимому идеалу совершенного человека, даже если сама по себе эта идея понимается ими неправильно, искаженно, даже если Билл абсолютно недостоин этого. Бланд со своим туповатым нахальством, Эстерхейзи со своим высокомерным показным патриотизмом, Аллелайн со своими жалкими позывами к лидерству - без Билла они едва ли чего-нибудь стоят. Смайли знал также или ему казалось, что он знал - эта мысль пришла к нему сейчас в виде легкого озарения, - что Билл, со своей стороны, тоже мало что собой представляет: пока его обожатели - Бланд, Придо, Аллелайн, Эстерхейзи и все остальные из этой своеобразной группы поддержки - видят в нем совершенство, весь фокус Билла состоит в том, чтобы, используя их, создать образец безупречности в своем лице; взять ото всех понемногу, от каждой пассивной индивидуальности, умело скрывая этим тот факт, что сам по себе он меньше, значительно меньше, чем сумма его кажущихся качеств... и, наконец, пряча эту зависимость под маской высокомерия художника, утверждающего, что эти творения есть продукт собственного ума... - Ну, ладно, хватит, - вслух произнес Смайли. Внезапно отключившись от этих мыслей, раздраженно отбросив их как еще один домысел относительно Билла, он остудил свой перегревшийся рассудок воспоминаниями об их последней встрече. - Ты, наверное, будешь доставать меня расспросами об этом треклятом Мерлине, - начал Билл. Он выглядел уставшим и взвинченным; это было как раз тогда, когда он постоянно мотался в Вашингтон. В старые добрые времена он обычно приводил с собой какую-нибудь случайную девицу и отсылал ее наверх, к Энн, пока они разговаривали о своих делах. Наверное, для того, чтобы Энн расписывала ей, какой он гениальный, злобно подумал Смайли. Женщины были все одного типа: вдвое моложе Билла, из какой-то задрипанной художественной школы, в облегающей одежде, с грубоватыми манерами; Энн все повторяла, что у него, видно, есть поставщик товара подобного рода. А однажды Хейдон здорово шокировал их, приведя какого-то мерзкого молокососа по имени Стегги, помощника бармена из пивной в Челси, в открытой рубахе и с золотой цепью вокруг талии. - Так ведь говорят, что ты пишешь донесения, - пояснил Смайли. - А я думал, это работа Бланда, - произнес Билл со своей лисьей ухмылкой. - Рой занимается переводами, - сказал Смайли. - А ты составляешь сопроводительные донесения; они ведь отпечатаны на твоей машинке. Ни у одной машинистки нет допуска к этому материалу. Билл внимательно слушал, приподняв брови, будто готовый в любой момент прервать разговор возражением или перевести его в более удобное для себя русло; затем поднялся из глубокого кресла и лениво подошел к книжному шкафу, оказавшись ростом на целую полку выше, чем Смайли. Длинными пальцами выудив оттуда томик, он заглянул внутрь, продолжая ухмыляться. - Давай рассуждать логически, - предложил он, перелистывая страницы. - Перси Аллелайн не пишет донесений, так? - Ну, допустим. - Следовательно, Мерлин тоже этого не делает. Мерлин делал бы это, если бы он был моим источником, не правда ли? Что бы произошло, если бы паршивец Билл приплелся к Хозяину и объявил, что он подцепил крупную рыбку и хочет поиграть с ней один? "Это очень здорово с твоей стороны, Билл, - сказал бы Хозяин. - Делай все, что сочтешь нужным, парень, да-да, все, что сочтешь нужным. Хочешь выпить этого мерзкого чаю?" Он бы мне сейчас уже медаль вручил, вместо того чтобы посылать тебя вынюхивать во всех углах. Мы же всегда были такой классной командой. Почему мы сегодня опустились до такой пошлости? - Он считает, что Перси просто делает себе карьеру, - сказал Смайли. - Так оно и есть. И я делаю. Я хочу наконец стать начальником. А ты что, не знал? Я долго пытался стать чем-то стоящим, Джордж. Наполовину художник, наполовину шпион; я долго был всем понемногу. С каких пор честолюбие стали считать грехом в этом скотском заведении? - Кто его курирует, Билл? - Перси? Карла, конечно, кто же еще. Нельзя быть третьесортным разведчиком и иметь высококлассные источники, не будучи при этом прохвостом. Перси продался Карле с потрохами - вот единственное объяснение. - Он уже давно довел до совершенства свое умение делать вид, что он не понимает, о чем идет речь. - Перси - наш домашний "крот", - сказал он. - Я имел в виду, кто курирует Мерлина? Кто он такой, в конце концов, этот Мерлин? Что вообще происходит? Оставив в покое книжный шкаф, Хейдон принялся изучать картины в доме Смайли. - Это Калло, не так ли? - Он снял со стены маленький рисунок в позолоченной рамке и поднес его ближе к свету. - Красиво. - Он наклонил очки, чтобы получше разглядеть. Смайли был уверен, что тот видел картину до этого уже раз десять. - Очень красиво. Никто не задумывается над тем, что я тоже могу когда-нибудь расквасить себе нос? Ты знаешь, я вроде как отвечаю за русский сектор. Я отдал этому лучшие свои годы, создал агентурную сеть, обучил вербовщиков, обеспечил современные средства работы. Вы, ребята, на своем шестом этаже забыли уже, что это такое - руководить операцией, где у тебя уходит три дня на то, чтобы отправить письмо, и ты даже не получаешь никакого отклика за все свои старания. Да, я забыл, мысленно согласился Смайли. Да, я сочувствую. Нет, об Энн я даже не думал. В конце концов, мы коллеги, люди одной и той же сферы, и встретились мы здесь, чтобы поговорить о Мерлине и о Хозяине. - И вот появляется этот выскочка Перси, чертов каледонский уличный торговец, без единого намека на профессионализм, и приносит целый вагон гостинцев из России. Досадно до жути, ты не находишь? - Да, очень. - Беда в том, видишь ли, что мои сети оказались не так уж хороши. Намного легче шпионить за Перси, чем... - Он запнулся, устав от собственной тирады. Его внимание привлек миниатюрный портрет работы Ван Миериса, выполненный пастелью. - И вот это мне тоже очень нравится, - сказал он. Это мне Энн подарила. - В качестве компенсации? - Наверное. - Для этого надо было здорово согрешить. Давно он у тебя? Даже теперь Смайли все еще помнил, что отметил тогда про себя, как тихо было на улице Это было во вторник? Или в среду? И еще он помнил, как подумал: "Нет, Билл, за тебя я еще не получал никаких утешительных призов. На сегодняшний день ты не заслужил даже пары домашних тапочек". Подумал, но не сказал. - Хозяин еще не умер? - спросил Хейдон. - Нет, он просто занят. - Что он делает целыми днями? Он похож на какого-то отшельника с триппером, который только и делает, что чешется в своей пещере. Все эти паршивые папки, что он читает, ради Бога, скажи мне, что ему нужно? Сентиментальное путешествие в свое неприглядное прошлое, готов поспорить. Он выглядит как старая драная кошка. В этом, наверное, тоже Мерлин виноват, да? И снова Смайли ничего не сказал. - Почему он не ест за общим столом? Почему он не присоединяется к нам, вместо того чтобы рыться в земле в поисках трюфелей. Какого черта он ищет? - Я не знал, что он что-то ищет, - ответил Смайли. - Да перестань ты прикидываться. Конечно ищет. У меня там есть свой осведомитель, одна из "мамочек". Ты не знал? Она пробалтывается мне иногда, а я угощаю ее шоколадками. Хозяин перелопачивает личные дела старых легендарных героев Цирка, копается в грязном белье, вынюхивая, кто был "розовым" либералом, кто педиком. Половина из них уже давно в могиле. Изучает все наши проколы, можешь себе представить? И все для чего? Потому что мы стали делать успехи. Он сумасшедший, Джордж. У него не все дома: старческая паранойя, поверь мне на слово. Энн никогда не рассказывала тебе о злом дядюшке Фрае? Он подозревал, будто слуги подслушивают из-за каждого куста, чтобы узнать, где он спрятал деньги. Бросай его, Джордж. Наблюдать агонию смертельно скучно. Порви с ним, спустись на пару этажей. Присоединяйся к работягам. Энн все не возвращалась, и они лениво побрели рядом вдоль по Кингс-роуд, высматривая такси, Билл тем временем излагал свои теперешние политические взгляды, и Смайли говорил: "Да, Билл", "Нет, Билл" - и ломал голову над тем, как это все преподнести Хозяину. Сейчас он уже не помнил всех тонкостей взглядов Билла. За год до этого Хейдон был заядлым "ястребом". Он ратовал за сокращение обычных вооружений в Европе, но лишь с тем, чтобы заменить их ядерными. Он оставался едва ли не единственным человеком в Уайтхолле, убежденным в том, что Британия самостоятельно может служить сдерживающим фактором в Европе. Через год, если Смайли правильно помнил, Билл стал ярым английским пацифистом и выступал за "шведское" решение вопроса, но без участия шведов. Такси все не было, стоял замечательный вечер, и они продолжали не спеша брести рядом, как старые друзья. - Кстати, если ты когда-нибудь захочешь продать своего Миериса, дай мне знать, ладно? Я дам тебе за него чертовски приличную цену. Подумав, что Билл в очередной раз неудачно пошутил, Смайли огрызнулся, в конце концов разозлившись всерьез. Но Хейдон и виду не подал, что придал этому какое-то значение. Он всматривался вперед, подняв руку навстречу приближающемуся такси. - Ах ты, Господи, ты только посмотри на них! - вскрикнул он раздраженно. - Полная машина паршивых евреев. Небось в ресторан "Куогс" спешат. - Билл когда-нибудь здорово хлопнется задницей об пол, - пробурчал Хозяин на следующий день. - Нельзя столько лет безнаказанно пытаться усидеть на двух стульях. - На мгновение его взгляд прошил Смайли, будто Хозяин вглядывался в какую-то туманную перспективу позади него. Затем он отвел глаза и сделал вид, будто продолжает читать. - Слава Богу, он не мой кузен, - сказал Хозяин. В следующий понедельник "мамочки" преподнесли Смайли неожиданную новость. Хозяин улетел в Белфаст на переговоры с военными. Позже, проверяя командировочные ведомости, Смайли обнаружил "липу". Никто из Цирка в тот месяц в Белфаст не летал, зато там было распоряжение об оплате билета первого класса до Вены и обратно, и исходило это распоряжение якобы от Дж. Смайли. Хейдон, который тоже искал Хозяина, пришел в ярость: - Ну, и в чем на сей раз дело? Заманивает Ирландию в ловушку, проводит отвлекающий маневр, так, что ли? Господи! Как он мне надоел! Свет в фургоне погас, но Смайли все продолжал рассматривать его размалеванную крышу. "Как они живут? - не переставал удивляться он. - Где они берут воду, деньги?" Он пытался постичь, как они решают бытовые вопросы своей отшельнической жизни в Сассекс-Гарденс: вода, канализация, свет... Энн бы УЖ точно это вычислила, как, впрочем, и Билл. Факты. Какие факты у нас на руках? А факты таковы, что одним благоуханным летним вечером, незадолго до появления "Черной магии", Джордж неожиданно вернулся из Берлина и обнаружил у себя дома на Байуотср-стрит следующую картину: звучала запись Листа, на полу гостиной растянулся Билл Хейдон, а Энн сидела в противоположном комнаты в халате и без косметики. Обошлось без скандала, все трое вели себя довольно естественно что, впрочем, давалось им с трудом. По словам Билла, он заскочил по пути из аэропорта, только что прилетев из Вашингтона; он утверждал, что Энн была уже в постели и ей пришлось встать, чтобы впустить его. Действительно, жаль, что пришлось добираться из Хитроу на разных машинах. Когда Билл ушел, Джордж спросил: "Что ему было нужно?" Энн ответила: "Жилетка, в которую можно поплакаться. У Билла проблемы с девушками, ему захотелось излить душу", - пояснила она. - В Вашингтоне есть некая Фелисити, которая хочет ребенка, а в Лондоне некая Джен, у которой он уже есть. - От Билла? - Одному Богу известно. Во всяком случае, не Биллу. На следующее утро Смайли нечаянно выяснил, что Хейдон вернулся в Лондон не вчера, а два дня назад. После этого случая Билл стал демонстрировать нехарактерную для него учтивость по отношению к Смайли, тот отвечал ему взаимной подчеркнутой вежливостью, что обычно бывает, когда дружеские отношения между людьми только завязываются. Через некоторое время Смайли заметил: всем все уже известно. И он до сих пор поражался, с какой быстротой это произошло. Он предполагал, что Билл просто-напросто кому-то похвастался, скорее всего Бланду. Если слухи верны, то Энн нарушила сразу три своих собственных правила. Хейдон был из Цирка, к тому же входил в число "своих" - этим словом она называла не только близких, но и самых отдаленных родственников. И в том и в другом случае он не должен был иметь доступ в ее "круг общения". А в-третьих, она приняла его на Байуотер-стрит, чем грубо нарушила здешние представления о приличиях. В очередной раз найдя утешение в одиночестве, Смайли ждал, что Энн сама что-нибудь скажет. Он перебрался в комнату для гостей, а по вечерам подолгу засиживался на работе, чтобы не быть в курсе ее приходов и уходов. Постепенно до него стало доходить, что она глубоко несчастна. Она похудела, утратила свой привычный вкус к жизни, и если бы он не знал ее, он был бы готов поклясться, что ее преследуют угрызения совести, даже чувство омерзения к самой себе. Когда он был ласков с нею, она от него отстранялась; она не выказала никакого интереса к рождественским покупкам, у нее начались приступы изнурительного кашля, который, как он уже знал, был верным признаком ее депрессии. Если бы не операция "Свидетель", они бы уехали в Корнуолл раньше. А так им пришлось перенести поездку на январь; к тому времени Хозяин умер, Смайли лишился работы, весы окончательно склонились не в его пользу, и Энн. к его горькому разочарованию, крыла карту Хейдона все новыми и новыми, без устали вытягивая их из своей нескончаемой колоды. Что же все-таки случилось? Она сама прервала этот роман? Или это сделал Хейдон? Почему она никогда не говорила об этом? И стоило ли вообще придавать какое-то значение одному из множества подобных эпизодов? В конце концов он махнул на все рукой. Как только он пытался вызвать в памяти лицо Билла Хейдона, оно будто все время ускользало от него, как чеширский кот, оставляя вместо себя лишь улыбку. Он знал только, что Билл каким-то образом причинил Энн глубокую боль, и это было самым большим из всех его возможных грехов. Глава 19 Со вздохом вернувшись к порядком надоевшему карточному столику, Смайли продолжил изучение успехов Мерлина с момента своего вынужденного ухода на пенсию. При новом режиме Перси Аллелайна, как сразу заметил Смайли, в образе жизни Мерлина очень скоро произошло несколько благоприятных перемен. Это было своего рода вступление в пору зрелости. Прекратились ночные набеги на европейские столицы, поток информации стал более регулярным и не таким нервным. Поводов для головной боли, конечно, хватало. Нужда Мерлина в деньгах - хотя его требования никогда не переходили в угрозы - приняла постоянный характер, и в условиях устойчивого падения английского фунта крупные ассигнования в иностранной валюте принесли немало хлопот Министерству финансов. В один из моментов даже появилось предложение (которое, правда, так и не получило поддержки), что, "поскольку Мерлин выбрал именно нашу страну, ему следовало бы изъявить готовность взять на себя часть наших финансовых затруднений". Очевидно, Хейдон с Бландом пришли в ярость по этому поводу: Аллелайн с необычной для себя прямотой написал Министру буквально следующее: "У меня не хватит наглости снова заводить разговор на эту тему с моими людьми". Много шуму было и из-за новой фотокамеры, которую в Отделе материально-технического обеспечения, затратив большие деньги, разобрали на части и вмонтировали в стандартный светильник советского производства. Этот светильник после долгих препирательств - на этот раз с Министерством внутренних дел - был переправлен в Москву с дипломатической почтой. Затем возникли проблемы с тем, как передать его по назначению. Московской резидентуре не полагалось знать личность Мерлина, как, впрочем, и не полагалось знать о содержимом лампы, которая к тому же оказалась настолько громоздкой, что не помещалась в багажник резидентской машины. После нескольких попыток светильник наконец с грехом пополам передали, но фотокамера так ни разу и не сработала, в результате чего Цирк вдрызг разругался с московской резидентурой. Пришлось Эстерхейзи взять модель попроще в Хельсинки и передать ее, как следует из докладной Аллелайна на имя Министра, "заслуживающему доверия посреднику, имеющему возможность без затруднений перевезти ее через границу". И вдруг Смайли чуть не подбросило на стуле, " М ы г о в о р и л и с В а м и , - писал Аллелайн Министру в записке, датированной 27 февраля этого года. - В ы с о г л а с и л и с ь п р е д с т а в и т ь н а р а с с м о т р е н и е в М и н и с т е р с т в о ф и н а н с о в д о п о л н и т е л ь н у ю с м е т у р а с х о д о в п о " Л о н д о н с к о м у д о м у " и з б ю д ж е т а " Ч е р н о й м а г и и " . Он прочитал это раз, затем еще раз, помедленнее. Министерство финансов выделило шестьдесят тысяч фунтов на приобретение дома в собственность и еще десять на мебель и прочее оборудование. Чтобы сократить издержки, Министерство выделило своих адвокатов для юридического оформления передачи прав на недвижимость. Аллелайн отказался раскрыть адрес. По той же причине разгорелся спор относительно того, на чье имя оформлять покупку. В этот раз министерство проявило твердость и его адвокаты даже составили договор таким образом, чтобы лишить Аллелайна прав на недвижимость в случае его смерти или банкротства. Но он так и не назвал адрес, впрочем, как и не представил никакого оправдания приобретению этого необычного и довольно дорогого приложения к операции, которая, по всем признакам, проводилась за рубежом. Смайли с жадностью искал объяснения. Финансовые отчеты, как он скоро убедился, тщательно пресекали эти его попытки. Там содержалось только одно завуалированное упоминание о "Лондонском доме", и относилось оно к периоду, когда ставки возросли вдвое. Министр - Аллелайну: " Я п о л а г а ю , л о н д о н с к и й ф и л и а л п о - п р е ж н е м у н е о б х о д и м ? " Аллелайн - Министру: " Ч р е з в ы ч а й н о . Я б ы с к а з а л , д а ж е б о л ь ш е . Я б ы д о б а в и л , ч т о к р у г о с в е д о м л е н н ы х н е р а с ш и р и л с я с м о м е н т а н а ш е й б е с е д ы " . Осведомленных в чем? Джордж не мог найти решения до тех пор, пока не вернулся к папкам с отчетами по "Черной магии". За дом было уплачено в конце марта. Въехали в него сразу же. И точно с того же времени Мерлин начал стремительно приобретать личностные черты, и это было хорошо отражено в комментариях клиентов. Вплоть до настоящего времени - это-то и показалось Смайли подозрительным - Мерлин трудился как машина: безупречен в работе; масштабы его допуска сверхъестественны; он не знает усталости, которая в те или иные моменты выбивает из колеи почти всех агентов. И вот теперь он стал неожиданно выказывать раздражение. " М ы п о р у ч и л и М е р л и н у о т В а ш е г о и м е н и у т о ч н и т ь в о п р о с о т н о с и т е л ь н о п р е о б л а д а ю щ е й в К р е м л е т о ч к и з р е н и я н а п р о д а ж у и з л и ш к о в р о с с и й с к о й н е ф т и С о е д и н е н н ы м Ш т а т а м u п р о с ь б е м ы о б р а т и л и е г о в н и м а н и е н а н е к о т о р ы е р а с х о ж д е н и я с е г о д о н е с е н и е м з а п р о ш л ы й м е с я ц , в к о т о р о м р е ч ь ш л а о з а к у л и с н ы х и г р а х К р е м л я с п р а в и т е л ь с т в о м Т а н а к и (Премьер-министр Японии ) в о к р у г к о н т р а к т а н а п о с т а в к у с и б и р с к о й н е ф т и н а я п о н с к и й р ы н о к . М е р л и н н е в и д и т п р о т и в о р е ч и я м е ж д у д в у м я д о н е с е н и я м и и о т к а з ы в а е т с я п р е д с к а з а т ь , к а к о м у и з р ы н к о в в к о н ц е к о н ц о в б у д е т о т д а н о п р е д п о ч т е н и е " . Уайтхолл пожалел о своей опрометчивости. " М е р л и н н е с о б и р а е т с я н и ч е г о д о б а в л я т ь к с в о е м у д о к л а д у о п о д а в л е н и и н а ц и о н а л и с т и ч е с к и х п р о я в л е н и й в Г р у з и и , в ч а с т н о с т и м я т е ж а в Т б и л и с и . Н е б у д у ч и с а м г р у з и н о м , о н п р и д е р ж и в а е т с я р а с п р о с т р а н е н н о й в Р о с с и и т о ч к и з р е н и я , ч т о в с е г р у з и н ы - в о р ы и б р о д я г и и л у ч ш е е м е с т о д л я н и х - з а р е ш е т к о й . . . " Уайтхолл согласился не настаивать. Мерлин вдруг словно стал ближе. Только ли упоминание о приобретении "Лондонского дома" так подействовало на Смайли, что он едва ли не буквально ощутил его присутствие? Перенесенный внезапно из далекой и спокойной московской зимы, Мерлин, казалось, был где-то здесь: вот он сидит прямо перед ним в этой захламленной комнате; а вот он уже на улице, стоит у окна и ждет чего-то под дождем, там, где днем и ночью, как хорошо было известно Смайли, дежурил одинокий охранник Мэндела. А вот там, откуда ни возьмись, появляется еще один Мерлин, он что-то рассказывает и хамовато отвечает на вопросы и не чурается высказывать свои суждения: для этого Мерлина нашлось время, чтобы его принять. Принять здесь, в Лондоне? Накормить, хорошенько угостить, выслушать его отчет в этой резиденции стоимостью в шестьдесят тысяч фунтов, в то время как он ведет себя до. вольно заносчиво и отпускает шуточки о грузинах? Что же это за круг осведомленных, который теперь совершенно явно обозначился внутри более широкого круга тех, кто посвящен в тонкости операции "Черная магия"? В этом месте на сцене неожиданно возникла новая фигура: некто Дж. П. Р., новичок из расширяющейся день ото дня команды Уайтхолла - экспертов по "Черной магии". Сверившись со "списком посвященных", Смайли установил его полное имя: некто Риббл, член Аналитического отдела Министерства иностранных дел. Итак, Дж.П.Риббл был озадачен. Из письма Дж.П.Р. в Адриатическую рабочую партию (АРП): " П о з в о л ь т е м н е о б р а т и т ь в а ш е в н и м а н и е н а о ч е в и д н о е н е с о о т в е т с т в и е , к а с а ю щ е е с я н е к о т о р ы х д а т . " Ч е р н а я м а г и я M 1 0 4 " ( с о в е т с к о - ф р а н ц у з с к и е п е р е г о в о р ы о с о т р у д н и ч е с т в е в о б л а с т и а в и а с т р о е н и я ) д а т и р о в а н а 2 1 а п р е л я . В с о о т в е т с т в и и с в а ш е й с о п р о в о д и т е л ь н о й з а п и с к о й , М е р л и н п о л у ч и л э т у и н ф о р м а ц и ю н е п о с р е д с т в е н н о о т г е н е р а л а М а р к о в а н а с л е д у ю щ и й д е н ь п о с л е т о г о , к а к д о г о в а р и в а ю щ и е с я с т о р о н ы п р и ш л и к с о г л а ш е н и ю о с е к р е т н о м о б м е н е н о т а м и . Н о в э т о т д е н ь ( 2 1 а п р е л я ) , с у д я п о с о о б щ е н и я м и з п а р и ж с к о г о п о с о л ь с т в а , М а р к о в в с е е щ е н а х о д и л с я в П а р и ж е , а М е р л и н , к а к с л е д у е т и з в а ш е г о д о н е с е н и я No. 1 0 9 , в с т р е ч а л с я с с о т р у д н и к а м и р а к е т н о г о н а у ч н о - и с с л е д о в а т е л ь с к о г о ц е н т р а в п р и г о р о д е Л е н и н г р а д а . . " В записке упоминалось по крайней мере о четырех подобных "несоответствиях", которые, будучи сведенными вместе, внушали мысль о вездесущности Мерлина, которая, должно быть, отчасти оправдывала его таинственную кличку. Дж.П.Рибблу недвусмысленно дали понять, чтобы он не лез не в свое дело. Но в отдельной записке Министру Аллелайн сделал из ряда вон выходящее признание, которое проливало совершенно новый свет на сущность операции "Черная магия". " С о в е р ш е н н о с е к р е т н о . Л и ч н о в р у к и . М е р л и н , к а к В а м с н е к о т о р ы х п о р и з в е с т н о , п р е д с т а в л я е т с о б о й н е о д и н и с т о ч н и к , а н е с к о л ь к о . Х о т я м ы и з с о о б р а ж е н и й с е к р е т н о с т и и д е л а л и в с е в о з м о ж н о е , ч т о б ы с к р ы т ь э т о т ф а к т о т в а ш и х з а к а з ч и к о в , д е й с т в и т е л ь н ы е о б ъ е м ы п о с т а в л я е м о г о м а т е р и а л а д е л а ю т в с е б о л е е з а т р у д н и т е л ь н ы м п р о д о л ж е н и е э т о й ф и к ц и и . Н е п р и ш л о л и в р е м я с д е л а т ь т а й н о е я в н ы м , х о т я б ы в о г р а н и ч е н н о й ф о р м е ? К т о м у ж е М и н и с т е р с т в у ф и н а н с о в н е п о м е ш а л о б ы з н а т ь , ч т о д е с я т ь т ы с я ч ш в е й ц а р с к и х ф р а н к о в в в и д е з а р п л а т ы М е р л и н у и с х о ж а я с э т о й с у м м а , в ы п л а ч е н н а я н а р а з н о г о р о д а т е к у щ и е и з д е р ж к и и р а с х о д ы , - е д в а л и ч р е з м е р н а я ц и ф р а , е с л и у ч е с т ь , ч т о п р и х о д и т с я т р а т и т ь с я н а р а з н о г о р о д а . . . " Однако окончание записки носило более категоричный оттенок: " К а к б ы т а м н и б ы л о , д а ж е е с л и м ы и р е ш и м н а с т о л ь к о п р и о т к р ы т ь з а в е с у , я с ч и т а ю , ч т о , п о к р а й н е й м е р е , к р у г о с в е д о м л е н н ы х о с у щ е с т в о в а н и и " Л о н д о н с к о г о д о м а и е г о п р е д н а з н а ч е н и и н е с л е д у е т р а с ш и р я т ь . Р а з у м е е т с я , к а к т о л ь к о т о т ф а к т , ч т о М е р л и н - э т о н е о д и н ч е л о в е к , п р е д а д у т г л а с н о с т и с р е д и в а ш и х з а к а з ч и к о в , с е к р е т н о с т ь " л о н д о н с к о й о п е р а ц и и " д о л ж н а в о з р а с т и " . Совершенно озадаченный Смайли прочел это послание несколько раз. Затем, будто пораженный внезапной мыслью, он посмотрел прямо перед собой, и на его лице застыла маска замешательства. Его мысли были на самом деле так далеко, они были такими сложными и запутанными, что телефон прозвонил несколько раз, прежде чем он ответил. Сняв трубку, Джордж взглянул на часы. Было только шесть вечера, он начал читать не более часа назад. - Мистер Барраклаф? Это Лофтхаус из Финансового отдела, сэр. Питер Гиллем, прибегнув к процедуре, предусмотренной для чрезвычайных обстоятельств, с помощью условных фраз просил о срочной встрече, и голос его дрожал от волнения. Глава 20 В архивы Цирка нельзя было попасть через главный вход. Путь туда лежал через лабиринт мрачных комнат и лестничных площадок в задней части здания, больше похожего на один из множества букинистических магазинов вокруг, чем на хранилище памяти крупного учреждения. В архивы вела невзрачная дверь на Чаринг-Кросс-роуд, притулившаяся между багетной мастерской и круглосуточным кафе, куда персоналу Цирка входить было запрещено. Одна из табличек на двери гласила: "Универсальная школа иностранных языков. Служебный вход", другая: "Си энд Эл Дистрибьюшн Лтд.". Чтобы войти туда, вы нажимали на одну из дверных кнопок и ждали Алвина, женоподобного морского пехотинца, у которого все разговоры сводились к рассказам об уик-эндах. Если среда еще не наступила, он вспоминал прошедший, если же неделя близилась к концу, он говорил об уик-энде предстоящем. В это утро, во вторник, в его настроении преобладало беспокойное негодование. - Послушайте-ка, что это там за демонстрации? - спросил он, подвинув через стойку регистрационную книгу, чтобы Гиллем поставил в ней свою подпись. - Все равно что живешь внутри маяка. Всю субботу, все воскресенье. Я говорю своему другу: "До чего дожили - мы должны слушать это в самом центре Лондона". Не хотите ли сдать мне это на хранение? - Побывал бы там, где довелось мне, - Гиллем передал коричневый брезентовый саквояж в протянутые руки Алвина, - и послушал бы, когда по улице ползком нужно передвигаться. "Не будь чересчур дружелюбным", - сказал он самому себе. - Вот поэтому-то я и люблю больше деревню, - признался Алвин, задвигая саквояж в один из открытых шкафчиков позади стойки. - Номерок не возьмете? Мне вообще-то полагается вам его отдать, а то эта Акула убьет меня, если узнает, - Я тебе доверяю, - сказал Гиллем. Взбежав по ступенькам, он толкнул вращающуюся дверь, ведущую в читальный зал. Помещение было похоже на временный и наспех сооруженный лекционный амфитеатр: дюжина столов, повернутых в одну сторону, возвышение, где сидела девушка-архивариус. Гиллем выбрал стол в последнем ряду. Было еще довольно рано - 10.10 по его часам, - и единственным читателем, кроме него, был Бен Тракстон из Следственного отдела, который проводил здесь большую часть своего времени. Когда-то давно, выдавая себя за латышского диссидента, Бен маршировал вместе с другими революционерами по улицам Москвы и скандировал: "Смерть угнетателям!" Сейчас он сидел сгорбившись, как старый священник, над своими бумагами, седовласый и совершенно невозмутимый. Увидев, что Гиллем стоит у ее стола, архивистка улыбнулась. Когда в Брикстоне бывало нечего делать, Гиллем довольно часто сидел здесь целыми днями, выискивая среди старых дел те, которые можно запустить по новому кругу. Архивистку звали Сэл, это была пухленькая, спортивного вида девушка, которая возглавляла молодежный клуб в Чизвике и имела черный пояс по дзюдо. - Сломали кому-нибудь шею в прошлый выходной? - спросил он, пододвигая к себе стопку зеленоватых бланков заказов. Сэл передала ему записи, которые хранились у нее в стальном шкафу. - Всего парочку. А как вы? - Спасибо, хорошо. Навестил своих тетушек в Шропшире. - Да уж, теперь это называется "навестить тетушек", - заметила Сэл. Стоя за ее столом, Питер заполнил бланки для следующих двух заказов из своего списка. Он наблюдал за ней, пока она ставила на них штампы, потом оторвала корешки и опустила их в прорезь на столе. - Стеллаж "Д", - проворковала девушка, возвращая ему машинописные тексты. - Двадцать восьмые - в середине справа, тридцать первые - на следующей полке внизу. Открыв дверь в глубине комнаты, он вошел в главный зал. В центре старый лифт, похожий на клеть в шахте, поднимал стопки папок в главное здание Цирка. Двое невзрачных молодых людей загружали кабину, третий стоял рядом и приводил в движение подъемник. Гиллем не спеша двинулся вдоль стеллажей, читая надписи на флюоресцентных табличках. "Леикон клянется, что у него нет ни одной папки по "Свидетелю", - объяснил ему Смайли, по своему обыкновению, озабоченным тоном. - У него есть лишь несколько демобилизационных документов Придо, больше ничего. - И добавил все тем же мрачным голосом: - Так что, боюсь, нам придется найти способ позаимствовать все, что можно будет найти в канцелярии Цирка". "Позаимствовать" на языке Смайли означало "Украсть". Какая-то девушка стояла на стремянке. Оскар Аллитсон, служащий архива, складывал в корзину для белья личные дела "пастухов", сантехник Астрид чинил батареи. Деревянные, глубокие, как нары, стеллажи были разделены фанерными перегородками на ячейки. Он уже знал, что справочный материал по "Свидетелю" числится под номером 4-4-8-2-Е и означает это полку No. 44, рядом с которой он сейчас стоял. Отделение "Е" было отведено для вышедших из активного пользования документов. Гиллем отсчитал восемь ячеек с левой стороны. "Свидетель" должен стоять вторым слева в этом отсеке, но с полной уверенностью утверждать это было нельзя, так как на корешках не было ничего обозначено. Рекогносцировка на этом закончилась; он вытащил две папки, которые заказывал раньше, и оставил зеленые бланки требований на металлических полочках, специально для этого предназначенных. "Там не будет слишком много материала, я уверен, - сказал Смайли так, будто тонкую папку украсть намного легче, чем толстую. - Но хоть что-нибудь там должно быть обязательно, пусть даже просто для видимости". Это была еще одна вещь, касающаяся Смайли, которая не понравилась тогда Гиллему: он говорил так, будто вы полностью понимаете его доводы, будто вы все время рассуждаете так, как он. Сев за стол, он притворился, что читает, хотя на самом деле лишь убивал время, думая о Камилле. В это утро, лежа в его объятиях, она сказала, что уже была один раз замужем. Время от времени она говорила такие вещи, что создавалось впечатление, будто она прожила не один десяток жизней. Тот брак оказался ошибкой, и они решили с ним покончить. "Что же все-таки произошло?" "Ничего. Мы просто не подошли друг другу". Гиллем не поверил. "Ты получила развод?" "Наверное, да". "Черт возьми, не говори ерунды, неужели ты не знаешь, разведена ты или нет?!" "Этим занимались его родители, - сказала она. - Он иностранец". "Он посылает тебе деньги?" "С какой стати? Он мне ничего не должен". И снова пение флейты в соседней комнате, долгие вопросительные ноты в полумраке, пока он готовит кофе. Кто же она все-таки: притворщица или ангел? Он чуть не написал ее имя поперек какого-то донесения. Через час у нее урок с Сандом. Забрав зеленый листок с заказом 4-3, он вернул две папки на свои места и переместился к полке, рядом с которой была папка со "Свидетелем". "Пробный заход прошел успешно", - подумал он. Девушка все еще стояла на своей стремянке. Аллитсон исчез, но бельевая корзина осталась на том же месте. Астрид устал чинить батареи и, присев передохнуть, читал "Сан". На зеленом листке было написано 4-3-4-3, и Гиллем сразу нашел нужную папку, так как перед этим запомнил, где она стоит. У нее была обложка розового цвета, как и у "Свидетеля". Как и "Свидетель", она была порядком потрепана. Гиллем положил зеленый бланк в специальный металлический кармашек. Затем отошел назад и еще раз посмотрел, что делает Аллитсон и девушки, затем достал папку со "Свидетелем" и очень быстро поставил на ее место ту, что перед этим держал в руке. "Мне кажется, Питер, самое главное, - говорил Смайли, - не оставлять пустого места. Поэтому я предлагаю заказать что-нибудь похожее - я имею в виду ч и с т о в н е ш н е - и быстренько сунуть ее туда, где только что..." "Уже понял", - сказал Гиллем. Небрежно взяв папку со "Свидетелем", повернутую обложкой внутрь, Гиллем вернулся в читальный зал и снова сел за свой стол. Сэл приподняла брови и что-то беззвучно проговорила. Гиллем уверенно кивнул, думая, что она спрашивает, все ли в порядке, но Сэл поманила его рукой. Моментальная паника. Взять папку с собой или оставить на столе? Как я обычно делаю? Он оставил ее на столе. - Джульет собирается приготовить кофе, - прошептала Сэл. - Не хотите чашечку? Гиллем положил на стойку шиллинг. Он взглянул на настенные часы, затем на наручные. Бог ты мой, перестань смотреть на этот чертов циферблат! Думай о Камилле, думай о том, что у нее начинается урок, думай о своих тетушках, которых ты снова не навестил, думай о том, что Алвин ни в коем случае не должен заглянуть в твою сумку. Думай о чем угодно, только не о времени. Осталось ждать восемнадцать минут. "Питер, если у тебя есть хоть малейшее сомнение, ты должен отказаться. Ничего не может быть важнее этого". Все это очень здорово, но как тут определишь, есть ли сомнения, когда внутри у тебя все переворачивается, и холодный пот градом катится под рубашкой? Никогда, он готов был поклясться, никогда еще он не испытывал ничего подобного. Раскрыв папку со "Свидетелем", он попробовал читать. Она была не такой уж тонкой, хотя и толстой ее тоже не назовешь. Похоже, ее действительно собрали лишь для отвода глаз, как и говорил Смайли: первая подшивка представляла собой, по сути дела, описание того, чего там не было. " П р и л о ж е н и я с 1 п о 8 х р а н я т с я в Л о н д о н с к о м У п р а в л е н и и ; с м . т а к ж е л и ч н ы е д е л а Э Л Л И С А Д ж и м а , П Р И Д О Д ж и м а , Х А И Е К А В л а д и м и р а , К О Л Л И Н З А С э м а , Х А Б О Л Т А М а к с а . . . " и вплоть до дяди Тома Кобли и всех остальных. " О н а л и ч и и э т и х д о с ь е с п р а в л я й т е с ь у Р Л У и Р Ц " , что означало "руководитель Лондонского Управления" и "руководитель Цирка" вместе с его тщательно подобранными "мамочками". Перестань смотреть на часы и заниматься подсчетами, идиот несчастный. Восемь минут. Довольно странное ощущение - умыкнуть досье с операцией твоего предшественника. Если подумать, вообще странно иметь Джима в качестве предшественника, впрочем, как и секретаршу, которая справила по нем поминки и с тех пор даже ни разу не упомянула его имя. Единственным живым свидетельством, оставшимся после него, которое обнаружил Гиллем (если не считать упоминания его оперативного псевдонима в некоторых документах), была ракетка для сквоша с выжженными на рукоятке инициалами, случайно завалившаяся за шкаф в его кабинете, Гиллем показал ее Эллен, старой сварливой склочнице, в присутствии которой даже Сай Ванхофер становился робким, как школьник, и она разразилась потоками слез, обернула эту ракетку бумагой и отослала с первым попавшимся под руку курьером в Административно-хозяйственный отдел, лично настаивая на том, чтобы Акула сделала "все, лежащее в пределах человеческих возможностей", и вернула ее владельцу. Как ты сейчас поживаешь, Джим, с парой чешских пуль в лопатке? Все еще восемь минут. "Следующее. Если бы ты смог устроить так, - сказал Смайли, - я имею в виду, если это не будет слишком хлопотно, отправь подремонтировать свою машину на местную станцию техобслуживания. Заказ, разумеется, делай со своего домашнего телефона, будем надеяться, что Тоби подслушивает..." "Будем надеяться". Верх остроумия. Вся его милая болтовня с Камиллой... Все еще восемь Минут. Остальную часть досье, кажется, занимали телеграммы Министерства иностранных дел, вырезки из чешских газет, письменные расшифровки радиопередач из Праги, выдержки из страховых документов, касающиеся демобилизации и реабилитации провалившихся агентов, проекты отчетов для представления в Министерство финансов и "посмертное" заключение Перси Аллелайна, в котором вся вина за фиаско возлагается на Хозяина. Скорее на тебя, чем на меня, Джордж. Гиллем в уме начал подсчитывать расстояние от своего стола до боковой двери, за которой Алвин сейчас дремал у своей стойки на проходной. Гиллем решил, что там пять шагов, и собрался предпринять тактический маневр. В двух шагах от двери стоял шкаф, похожий на большое желтое пианино. Он был набит всякой справочной ерундой: крупномасштабными картами, экземплярами "Кто есть кто?" за прошлые годы, старыми путеводителями. Зажав в зубах карандаш, он взял папку со "Свидетелем", не спеша подошел к комоду, выбрал телефонный справочник Варшавы и начал выписывать имена на листок бумаги. "Бог ты мой, что с моей рукой! - вскрикнул кто-то внутри его. - Она дрожит и выводит каракули через всю страницу. Ты только посмотри на эти разводы, уж не пьян ли я? Почему никто не замечает?" Девушка по имени Джульет вошла с подносом и поставила чашку на его стол. Он сделал жалкую попытку послать ей воздушный поцелуй. Затем выбрал другой справочник, кажется, по Познани, и положил его рядом с первым. Когда в дверь вошел Алвин, он даже не поднял головы. - Телефон, сэр, - пробормотал тот. - А-а, к черту, - отозвался Гиллем, углубившись в справочник. - Кто там? - По городскому телефону, сэр. Какой-то грубиян. Кажется, из автосервиса, насчет вашей машины. Говорит, у него для вас плохие новости, - сказал Алвин вполне довольным тоном. Гиллем держал папку со "Свидетелем" обеими руками, якобы сверяя что-то со справочником. Он стоял спиной к Сэл и чувствовал, как коленки выбивают мелкую дробь о штанины. Карандаш по-прежнему был зажат во рту. Алвин прошел вперед и придержал для него вращающуюся дверь, и Питер двинулся через нее, не отрывая глаз от раскрытой папки. "Как какой-нибудь паршивый мальчишка в хоре, - подумал он. Он ожидал, что молния поразит на месте, что сейчас Сэл закричит "караул", что старый супершпион Бен вдруг воскреснет, но ничего подобного не произошло. И он почувствовал себя намного лучше: Алвин - мой союзник, я ему доверяю, мы вместе против Акулы, и я нормально двигаюсь. Вращающаяся дверь качнулась и закрылась, Гиллем спустился по ступенькам, и здесь снова стоял Алвин, который придерживал ему дверь в телефонную кабинку. Снизу до середины она была закрыта сплошной перегородкой, от середины и выше - стеклянной. Взяв трубку, он положил папку возле ног и услышал, как Мэндел говорит ему, что нужна новая коробка перс-дач и работа будет стоить где-то около сотни. Они разработали этот спектакль на радость администрации или кому-нибудь еще, кто будет читать расшифровку, и Гиллем вел свою партию как по нотам, пока Алвин благополучно стоял за своей стойкой, навострив уши. "Все идет хорошо, - подумал Гиллем, - я лечу, все идет так, как надо". Он услышал свой собственный голос: - Ладно, по крайней мере, свяжитесь сначала с головным агентством и узнайте, сколько понадобится времени, чтобы доставить эту чертову штуковину. У вас есть их телефон? - И раздраженно бросил: - Подождите, не вешайте трубку! Он приоткрыл дверь и прижал микрофон трубки к ляжке, рассудив, что эта часть разговора не должна попадать на пленку. - Алвнн, подбрось-ка мне на минуту мою сумку, а? Дежурный, ставший похожим на доктора на футбольном поле, с готовностью принес сумку: - Все в порядке, мистер Гиллем? Открыть, сэр? - Спасибо, кинь ее здесь. Сумка стояла на полу возле кабинки. Он нагнулся, втащил ее внутрь и открыл молнию. Внутри, между рубашками и газетами, лежали три фальшивые папки-куклы": одна желтоватого цвета, другая зеленая и третья розовая. Он достал розовую папку с адресной книгой и положил вместо них "Свидетеля". Затем закрыл молнию, выпрямился и продиктовал Мэнделу телефонный номер, причем настоящий. Повесив трубку, он передал Алвину сумку и вернулся в читальный зал с "куклой". Лениво подошел к шкафу, покопался еще в нескольких справочниках, затем побрел в архив, неся "куклу" в руке. Аллитсон, как в старой заезженной кинокомедии, пытался сдвинуть с места свою корзину, тащил и толкал ее с разных сторон, но все безуспешно. - Питер, подсоби маленько, я застрял. - Одну секунду. Вытащив папку из ячейки, где стоял "Свидетель", и заменив ее "куклой", он вернул ее на свое место на полке 4-3 и забрал из кармашка свой зеленый листок. "Есть Бог на небесах, премьера прошла на "ура". Он чуть не запел во весь голос: "Есть Бог на небесах, я еще не разучился летать!" Он отнес листок Сэл, которая подписала его и наколола на спицу, как она это обычно делала. В конце дня она проверит: если папка будет стоять на своем месте, она уничтожит и зеленый листок и корешок в коробке, и даже она, умная Сэл, не вспомнит потом, что он стоял рядом с полкой 4-4. Он уже повернулся, чтобы пойти "подсобить" Аллитсону, как вдруг обнаружил, что смотрит прямо в карие недружелюбные глаза Тоби Эстерхейзи. - Питер, - сказал Тоби на своем не совсем правильном английском, - мне так жаль беспокоить тебя, но у нас маленький кризис и Перси Аллелайн хотел бы иметь с тобой срочный разговор. Можешь ты сейчас пойти? Это было бы очень любезно. - и уже возле двери, когда Алвин выпускал их, заметил с официальностью маленького человека, лишь недавно начавшего подниматься по служебной лестнице: - Он просто хочет твое мнение. Он желает посоветоваться с тобой, чтобы узнать мнение. И в этот момент отчаянного вдохновения Гиллем обернулся к Алвину: - В Брикстон днем пойдет "челнок". Ты не мог бы звякнуть в Отдел перевозок и попросить их отвезти туда для меня вот это? - Сделаю, сэр, - отозвался Алвин. - Сделаю. Осторожно, ступеньки, сэр. "И не забудь за меня помолиться", - подумал Гиллем. Глава 21 Наш теневой министр иностранных дел" - так называл его Хейдон. Вахтеры звали его Белоснежкой за цвет волос. Тоби Эстерхейзи одевался как манекенщик, но когда он сутулился или сжимал свои крошечные кулачки, то тут же превращался в уличного бойца. Следуя за ним по коридору четвертого этажа, снова обратив внимание на кофеварку и услышав, как Лодер Стрикленд объясняет кому-то, что к нему сейчас нельзя, Гиллем подумал: "Господи, мы снова в Берне и снова мы в бегах". Он уже готов был воскликнуть это вслух, обращаясь к Тоби, но решил, что сейчас такое сравнение прозвучит неуместно. Когда бы он ни вспомнил о Тоби, ему все время приходило на ум одно и то же: Швейцария восемь лет назад, когда Тоби был еще простым наблюдателем и попутно начинал проявлять талант к тайному прослушиванию. Гиллем в то время томился в ожидании после Северной Африки, и Цирк отправил их обоих в Берн для проведения одноразовой операции: нужно было пощупать двух торговцев оружием из Бельгии, которые использовали швейцарцев для распространения своего товара там, куда немногие его доставляли. Они тогда сняли виллу рядом с домом - объектом своего интереса, и в тот же вечер Тоби вскрыл коммутационную коробку и псресоединил там что-то таким образом, что они могли подслушивать разговоры бельгийцев со своего телефона. Гиллем был назначен старшим и сам выполнял черновую работу: дважды в день он передавал пленки в резидентуру в Берне, используя автомобиль на стоянке в качестве почтового ящика. С подобной же легкостью Тоби подкупил местного почтальона, чтобы тот давал ему просматривать почту бельгийцев перед ее отправкой по назначению, а также приходящую уборщицу, чтобы та установила радиомикрофон в гостиной, где они обычно говорили о делах. В качестве развлечения они ходили в "Чикито". и там Тоби без устали танцевал с самыми молодыми девицами. По вечерам он иногда приводил какую-нибудь из них домой, но к утру они всегда уходили, и Тоби открывал окна, чтобы проветрить комнату. Так они прожили три месяца, но и к концу этого срока Гиллем знал его не лучше, чем в первый день. Он даже не имел понятия, какая страна была его родиной. Тоби был большим снобом и знал, где нужно обедать и где можно показываться. Он сам стирал свою одежду, а на ночь надевал сеточку на свои белоснежные волосы. В тот день, когда к ним на виллу нагрянула полиция и Гиллему пришлось прыгать через ограду позади дома, он нашел Тоби в отеле "Бельвю" жующим пирожные и наслаждающимся зрелищем танцев. Он выслушал все, что сообщил ему Гиллем, оплатил счет, дал на чай сначала руководителю оркестра, затем старшему швейцару по имени Франц, потом повел Гиллема через длинную Цепь коридоров и лестниц в подземный гараж, где у него на случай побега были припрятаны автомобиль и паспорта. Здесь он тоже спокойно попросил счет. ..Если когда-нибудь придется спешно покидать Швейцарию, - подумал Гиллем, - сперва оплати все счета". Те коридоры были бесконечными, с зеркальными стенами и версальскими люстрами, так что Гиллему казалось, что он следует не за одним Эстерхейзи, а за целой делегацией, состоящей из множества белокурых Тоби. Это видение и вспомнилось ему сейчас, хотя узкая деревянная лестница, ведущая в кабинеты Аллелайна, была выкрашена в грязно-зеленый цвет, а о люстрах мог напомнить лишь потрепанный пергаментный абажур. - Повидаться с Шефом, - напыщенно объявил Тоби молоденькому вахтеру, который пропустил их пренебрежительным кивком. В приемной за четырьмя серенькими печатными машинками сидели четыре седенькие "мамочки" в строгих костюмах и жемчугах. Они кивнули Гиллему и проигнорировали Тоби. Над дверью Аллелайна горела надпись "Занято". Рядом - новый несгораемый шкаф в человеческий рост высотой. Гиллем удивился, как вообще пол может выдерживать такую тяжесть. На шкафу стояли бутылки с южноафриканским хересом, стаканы, тарелки. "Сегодня вторник, - вспомнил он. - В Лондонском Управлении - день неофициального совместного обеда. - Передай, если будут звонить, я занят, - крикнул Аллелайн, когда Тоби открыл дверь. - Уважаемые дамы, пожалуйста, если будут звонить, Шеф занят, - старательно повторил Тоби, придерживая для Гиллема дверь. - У нас заседание. Одна из "мамочек" сказала: - Мы слышали. Это было что-то вроде военного совета. Аллелайн сидел во главе стола в своем резном кресле, наводившем на мысль о мании величия, и читал какой-то документ на двух страницах. Когда Гиллем вошел, он даже не пошевелился. Он лишь прорычал: Вон там сядь. Рядом с Полом. В конце стола - и продолжал читать, не отрываясь ни на секунду. Стул справа от Аллелайна был пуст, и по подушечке, привязанной к его спинке тесемками, Гиллем понял, что это место Хейдона. Слева от Аллелайна сидел Рой Бланд и тоже читал, но, когда Гиллем проходил мимо, он оторвался и сказал: "Здорово, Питер", а затем проводил его долгим взглядом своих бесцветных, слегка выпученных глаз. По соседству с пустым стулом Билла сидела Моу Делавэр, женский символ Лондонского Управления; она носила короткую стрижку и коричневый твидовый костюм. Напротив нее - Фил Портес, главный администратор, подобострастный богач, который жил в большом доме в пригороде Лондона. Увидев Гиллема, он совсем перестал читать, демонстративно закрыл папку, положил на нее свои холеные руки и ухмыльнулся. - В конце стола означает за Полом Скордено, - сказал Фил, продолжая ухмыляться. - Спасибо, я и сам вижу. Напротив Портеса сидели "русские" Билла, которых Гиллем недавно встретил в мужской уборной четвертого этажа, - Ник де Силски и его дружок Каспар. Они не отваживались улыбаться, и, как успел заметить Гиллем, им нечего было читать: перед ними не было никаких документов; собственно, только перед ними ничего не лежало на столе. Они сидели, положив свои массивные руки на стол, будто сзади кто-то навел на них пистолет, и смотрели на Гиллема своими карими глазами. Еще дальше, рядом с Портесом, сидел Пол Скордено; в настоящее время, по слухам, он работал на Роя Бланда, руководя агентурой стран Восточной Европы, хотя другие говорили, что он "шестерка" Билла. Пол был жалким и худым сорокалетним мужчиной, с рябым смуглым лицом и длинными руками. Гиллем как-то раз дрался с ним в паре на "курсах молодого бойца" в "яслях", и они тогда чуть не поубивали друг друга. Питер отодвинул свой стул подальше от него и сел, Тоби примостился с другой стороны, будто второй телохранитель. "Какого черта они все от меня ждут? - подумал Гиллем. - Что я, сбегу?" Все смотрели, как Аллелайн набивал трубку, когда вдруг Билл Хейдон перещеголял его по части привлечения всеобщего внимания. Дверь открылась, долго никто не входил. Затем послышалось медленное пошаркивание, и появился Билл, обхватив обеими руками чашку кофе, сверху прикрытую блюдцем. Под мышкой у него была зажата папка с завязанными тесемками, а очки в этот раз сидели на носу, так что, должно быть, он читал эти таинственные документы где-то в другом месте. "Они все читали это, кроме меня, - подумал Гиллем, - а я даже не знаю, что это такое". Ему вдруг стало интересно, не тот ли это документ, который вчера просматривали Эстерхейзи с Роем, и без всяких на то оснований он решил, что так оно и есть, что этот документ попал к ним только вчера, что Тоби принес его Рою и что он, Гиллем, как раз потревожил их в момент первого волнения, если только это можно назвать волнением. Аллелайн по-прежнему не поднимал головы. На противоположном конце стола Гиллем мог видеть лишь его густую черную шевелюру и пару широких твидовых плеч. Моу Делавэр, теребя челку, смотрела в бумаги. Перси был дважды женат, вспомнил Гиллем, когда мысль о Камилле снова промелькнула в его разгоряченном мозгу, и обе его жены оказались алкоголичками, что наводило на определенные размышления. Гиллем был знаком лишь с лондонским "экземпляром". Когда Перси формировал группу "поддержки", он устроил пьянку в своей просторной квартире, обшитой деревянными панелями, в доме рядом с Букингсмским дворцом. Гиллем приехал поздно, и, когда он снимал в прихожей пальто, какая-то бледная блондинка нетвердо шагнула к нему с протянутыми руками. Он принял ее за служанку, спешащую помочь ему раздеться. - Мне имя Джой - Радость! - сказала она театральным голосом, как "Мне имя Добродетель" или "Мне имя - Целомудрие". Ей нужно было не его пальто, но его поцелуй. Уступив ей, Гиллем вдохнул все прелести смеси ароматов " J e R e v i e n s " и дешевого хереса. - Ну что, юный Питер Гиллем, - заговорил Аллелайн, - ты готов наконец к моему обществу или тебе нужно нанести еще пару визитов в мой дом? - Он слегка приподнял голову, и Гиллем заметил два крошечных мохнатых треугольника на его обветренных щеках. - Что замышляешь сейчас в своем захолустье (перевернув страницу) не считая того, что волочишься за местными девственницами, если такие еще остались в Брикстоне, в чем я крепко сомневаюсь - если вы простите мне эту вольность, Моу, - и тратишь деньги налогоплательщиков на дорогие обеды? Это подтрунивание было одним из способов общения Аллелайна, оно могло носить дружеский или презрительный характер, укоризненный или одобрительный, но в конце концов это становилось похоже на постоянные удары по одному и тому же больному месту. - Парочка арабских дел выглядит многообещающе. Сай Ванхофер, похоже, подобрал ключик к одному немецкому дипломату. Вот, пожалуй, и все. - Арабы, - повторил Аллелайн, отодвигая в сторону папку и вытаскивая из кармана трубку грубой работы. - Любой лопух может "поджарить" араба, или я не прав, Билл? И даже за ломаный грош купить с потрохами все их поганое правительство, если только поставить себе это за цель. - Из другого кармана Аллелайн достал кисет с табаком и швырнул его на стол. - Я слышал, ты водишь дружбу с нашим безвременно ушедшим братцем Тарром. Как он поживает? Целый сонм мыслей пронесся в голове у Гиллема, пока он не услышал собственный голос. Он успел подумать о том, что наблюдение за его квартирой не могло быть установлено раньше вчерашнего вечера, в этом он был уверен. Что по крайней мере до прошлых выходных он оставался вне подозрений, если только Фон - сидящая взаперти "нянька" - не вел двойную игру, что, впрочем, сделать было крайне трудно. Что Рой Бланд очень похож на покойного Дилана Томаса; Рой все время кого-то ему напоминал, и вплоть до этого момента он, Гиллем, мучительно пытался понять, кого именно; и что Моу Делавэр, будучи женщиной, только потому прошла отбор, что было в ней что-то мужеподобное, что-то от девочки-скаута. Ему вдруг стало интересно вспомнить, были ли у Дилана Томаса такие же неестественно светлые голубые глаза, как у Роя. Что Тоби Эстерхейзи вытаскивает сигарету из своего золотого портсигара и что Аллелайн, как правило, не разрешает курить у себя сигареты, а только трубки, и поэтому Тоби сейчас надо вести себя поосторожнее. Что Билл Хейдон выглядит необычно молодо и что слухи насчет его интимной жизни могут, в конце концов, оказаться не такими уж смехотворными: поговаривали, будто он работает на два фронта. Что Пол Скордено положил на стол свою смуглую ладонь и большой палец слегка приподнял таким образом, что мышцы на внешней стороне руки напряглись. Еще он подумал о своем брезентовом саквояже: отправил ли его Алвин с "челноком"? Или ушел на обед, оставив в канцелярии, и, как нарочно, какой-нибудь из этих молодых вахтеров, распираемых мечтами о продвижении по службе, проверит, что там внутри? И еще Гиллем не в первый уже раз подумал: сколько времени Тоби пришлось околачиваться возле канцелярии, чтобы перехватить его? Он решил избрать шутливый тон: - Вы правы, Шеф. Мы с Тарром каждый день встречаемся "У Фортнема", чтобы выпить по чашечке чаю. Аллелайн посасывал незажженную трубку, проверяя, хорошо ли она набита. - Питер Гиллем, - произнес он неторопливо, нарочито выпячивая свой акцент, - ты, может быть, не знаешь этого, но я ведь на самом деле по своей сути чрезвычайно снисходителен. Меня просто-таки переполняет великодушие. Все, что от тебя требуется, - это только пересказать содержание ваших с Тарром бесед. Мне вовсе не нужна его голова, равно как и другие части его паршивого организма, и я удержусь от желания лично удавить его. Или тебя. - Он чиркнул спичкой и зажег свою трубку, из которой взметнулся чудовищный язык пламени. - Я даже готов пойти на то, чтобы подумать, не повесить ли тебе на шею золотую цепь и перетащить в этот дворец из опротивевшего тебе Брикстона. - В таком случае я просто сгораю от нетерпения в ожидании, когда он наконец объявится. - Tapp будет прощен, если явится сам. - Я передам ему. Он будет в восторге. Огромное облако дыма выкатилось и повисло над столом. - Ты меня очень сильно огорчаешь, юный Питер. Прислушиваешься ко всяким грубым и вероломным клеветническим измышлениям, сеющим раскол и порождающим распри. Я добросовестно плачу тебе Деньги, а ты наносишь мне в спину один предательский удар за другим. Я считаю это черной неблагодарностью за то, что я до сих пор не дал тебе умереть. Вопреки настойчивым уговорам моих советчиков, заметь это. У Аллелайна появилась новая привычка, одна из тех, что Гиллем часто замечал у тщеславных людей среднего возраста: Перси захватывал большим и указательным пальцами складку под подбородком и массировал ее в надежде, что она со временем исчезнет. - Расскажи нам подробнее о нынешних обстоятельствах жизни Тарра, - сказал Аллелайн. - Расскажи нам о его эмоциональном состоянии. У него ведь есть дочка, не так ли? Маленькая крошка по имени Дэнни. Он о ней что-нибудь рассказывает? - Бывало, что и рассказывал. - Попотчуй нас какой-нибудь историей. - Я не знаю никаких историй. Он очень привязан к ней, это все, что я знаю. - Страстно привязан, да? - Его голос вдруг сорвался в крик: - Какого черта ты мне тут плечами пожимаешь? Я говорю с тобой о перебежчике из твоего сектора, чума тебя забери! Я обвиняю тебя в том, что ты с ним играешь в бирюльки за моей спиной, принимаешь участие в каких-то дерьмовых закулисных играх, не зная, что поставлено на карту, и все, что ты можешь, - это пожимать плечами у меня здесь за столом? Есть такой з а к о н , Питер Гиллем, - не связываться с вражескими агентами. Скажи-ка еще, что ты этого не знал. У меня просто руки чешутся намылить тебе шею как следует! - Да не виделся я с ним! - сказал Гиллем, который решил теперь тоже призвать на помощь свою злость. - Это не я играю в закулисные игры. Это вы. Так что лучше отстаньте от меня. В ту же секунду он почувствовал, как напряжение за столом спадает, потихоньку переходя в скуку, в ощущение того, что Аллелайн выпустил из своей обоймы все заряды, а мишень так и осталась нетронутой. Скордено начал теребить пальцами какую-то безделушку из слоновой кости - талисман, который он постоянно таскал с собой. Бланд снова стал читать, а Билл Хейдон отпил из чашки свой кофе и, видимо, нашел его отвратительным, потому что скривил физиономию, глядя на Моу Делавэр, и отставил чашку в сторону. Тоби Эстерхейзи, подперев подбородок рукой, поднял брови и уставился на красный целлофан, который имитировал огонь в старомодном камине. И только "русские" продолжали не мигая глядеть на Гиллема, как пара терьеров, не желающих смириться с тем, что охота уже окончена. - Значит, он часто болтал с тобой о Дэнни, да? И говорил, что любит ее, - продолжил Аллелайн, снова углубившись в документ перед собой. - Кто ее мать? - Какая-то девушка евразийских кровей. Тут впервые заговорил Хейдон: - Она явно евразийской внешности или могла бы сойти за европейку? - Tapp, кажется, считает, что она выглядит вполне как европейка. Он считает, что и ребенок тоже. Аллелайн прочитал вслух: - "Двенадцать лет, длинные светлые волосы, карие глаза, худощавая". Это Дэнни? - Думаю, это могла бы быть она. Звучит вполне похоже, Воцарилась долгая тишина, и даже Хейдон, кажется, не осмеливался ее нарушить. - Значит, если бы я сказал, - подытожил Аллелайн, особенно тщательно подбирая слова, - если бы я сказал тебе, что Дэнни и ее мать должны были три дня назад прибыть в аэропорт Лондона прямым рейсом из Сингапура, можно было бы ожидать, что ты разделишь наше недоумение? - Да, конечно. - И ты будешь держать рот на замке, когда выйдешь отсюда? Ты никому об этом не расскажешь, кроме двенадцати своих лучших друзей? Откуда-то неподалеку раздалось мурлыканье Фила Портеса: - Источник информации чрезвычайно секретный, Питер. Может быть, тебе кажется, что это обыкновенная утечка информации но это совсем не так. Это сверх, сверхсекретно. - Ах, ну ладно, в таком случае я постараюсь держать рот на сверхзамке, - ответил Гиллем Портесу, и в то время как Фил побагровел, Билл Хейдон опять шкодливо ухмыльнулся. Аллелайн снова заговорил: - Так как бы ты поступил с этой информацией? Ну же, Питер, - снова подтрунивание, - ну, давай же, ты был его шефом, его советчиком, духовным наставником, другом, наконец, где же твоя психология, ради всего святого? Почему Tapp приезжает в Англию? - Вы говорили совсем не это. Вы сказали, что девушку Тарра с его дочкой ждали в Лондоне три дня назад. Может, она навещает родственников. Может, у нее новый дружок завелся. Откуда мне знать? - Не прикидывайся тупым, приятель. Тебе не приходит в голову, что там, где маленькая Дэнни, где-то неподалеку должен быть и сам Tapp? Если он уже не здесь, чему я скорее склонен поверить; это в натуре мужчины - сначала приехать самому, а затем притащить за собой все свое хозяйство. Простите мне эту грубость, Моу Делавэр. Гиллем еще раз позволил себе слегка вспылить: - До сих пор мне это не приходило в голову. До сих пор Tapp был перебежчиком. Администрация вынесла постановление семь месяцев назад. Правильно или нет, Фил? Tapp сидел в Москве, и все, что он знал, должно было считаться проваленным. Правильно, Фил? Кроме всего прочего, это посчитали достаточным поводом для того, чтобы свернуть все в Брикстоне и оттяпать один кусок нашей работы, чтобы отдать его Лондонскому Управлению, а другой "фонарщикам" Тоби. А теперь что выходит: Tapp собирается перебежать обратно, так, что ли? - "Перебежать обратно" было бы чертовски мягко сказано, заметь это на будущее, - резко ответил Аллелайн, снова уткнувшись в бумаги перед собой. - А теперь слушай. Слушай внимательно и запоминай. Потому что я уверен, у тебя, как и у остальных моих подчиненных, память как решето: все вы одинаковы, солисты чертовы. Дэнни и ее мать путешествуют с поддельными британскими паспортами на имя Пула. Паспорта подделаны в России. Третий - у Тарра, хорошо известного мистера Пула. Tapp уже в Англии, но мы не знаем где. Он прибыл сюда загодя другим маршрутом, наши расследования предполагают - тайным. Он проинструктировал свою жену или любовницу - как бишь ее называть? - Он сказал это таким тоном, будто у него не было ни того, ни другого. - Простите меня еще раз, Моу, чтобы они последовали за ним через неделю, чего они, очевидно, до сих пор не сделали. Эту информацию мы получили вчера, так что предстоит еще много побегать. Tapp приказал им также, если вдруг не удастся с ним соединиться, чтобы они вверили свою судьбу в руки некоего Питера Гиллема. У меня есть такое подозрение, что это ты. - Но если они должны были быть здесь три дня назад, почему этого не произошло? - Отложили поездку. Опоздали на самолет. Поменяли планы. Потеряли билеты. Откуда, черт подери, я могу знать? - Или вся ваша информация - "липа", - предположил Гиллем. - Это исключено! - рявкнул Аллелайн. Гиллем no-прежнему разыгрывал оскорбленное самолюбие: - Ну хорошо. Русские запустили его по второму кругу. Они посылают сначала его семью, бог знает зачем, мне думается, они бы скорее оставили его близких в качестве "заложников", а затем посылают его самого. Не слишком ли все это рискованно? Что же это за фрукт такой, что мы не верим ни единому его слову? На этот раз Питер заметил с воодушевлением, что вся аудитория смотрит на Аллелайна, который, как показалось Гиллему, буквально разрывается на части, не зная, что выбрать: дать удовлетворительный, но неизбежно слишком откровенный ответ или промолчать и остаться в дураках. - Да не имеет значения, дьявол тебя задери, что за фрукт! Гнилой фрукт, с червями! Такое дерьмо, что им отравиться могут! Такой, что наступишь на него, поскользнешься и нос расшибешь, когда до цели останется только руку протянуть! ("Его циркуляры тоже были подобного рода, - подумал Гиллем. - Метафоры одна на другой через всю страницу".) Но запомни одно. При первом же шорохе, при первом же намеке, при первом же подозрении на появление его самого, или его дамы, или крошки-дочки, ты, юный Питер Гиллем, тут же приходишь к нам, взрослым и опытным. К любому из тех, кого ты видишь за этим столом. Но больше чтобы ни одной душе. Ты в точности следуешь этому предписанию, понял? Учти, здесь столько шестеренок цепляются одна за другую, что тебе в страшном сне не снилось, не говоря уже о том, что это вообще не твоего ума дело... В какой-то момент разговора все вдруг незаметно пришло в движение. Бланд засунул руки в карманы и лениво прошел через всю комнату, чтобы прислониться к дальней двери. Аллелайн снова зажег трубку и медленным движением руки погасил спичку, пристально глядя на Гиллема сквозь дым: "С кем ты теперь встречаешься, Питер, кто эта счастливая крошка?" Портес аккуратно подвинул Гиллему какой-то лист бумаги, чтобы тот поставил свою подпись: "Это для тебя, Питер, сделай одолжение". Пол Скордено нашептывал что-то на ухо одному из "русских", а Эстерхейзи через дверь отдавал "мамочкам" распоряжения. И только Моу Делавэр не сводила с Гиллема взгляда своих карих невыразительных глаз. - Ты бы хоть прочитал сначала, - вкрадчиво посоветовал Портес. Гиллем уже наполовину пробежал бланк глазами: " Я п о д т в е р ж д а ю , ч т о с е г о д н я б ы л о з н а к о м л е н , с с о д е р ж а н и е м д о н е с е н и я " Ч е р н а я м а г и я No. 3 0 8 " о т и с т о ч н и к а М е р л и н , - гласил первый абзац. - Я о б я з у ю с ь н е р а з г л а ш а т ь н и о д н о г о п о л о ж е н и я э т о г о д о н е с е н и я с р е д и д р у г и х с о т р у д н и к о в С л у ж б ы , к а к и у п о м и н а т ь о с а м о м с у щ е с т в о в а н и и и с т о ч н и к а М е р л и н . О б я з у ю с ь т а к ж е д о к л а д ы в а т ь н е м е д л е н н о о л ю б ы х с т а в ш и х м н е и з в е с т н ы м и ф а к т а х , к о т о р ы е о к а ж у т с я с в я з а н н ы м и с э т и м м а т е р и а л о м " . Дверь по-прежнему оставалась открытой, и как только Гиллем подписал документ, кабинет наводнили сотрудники второго эшелона Лондонского Управления во главе с "мамочками", несущими подносы с сандвичами: Дайана-Акула, Лодер Стрикленд, который от важности, казалось, вот-вот лопнет; девушки из экспедиции и брюзгливый старый конь по имени Хаггард, который натаскивал в свое время Бена Тракстона. Гиллем медленно вышел, пересчитывая присутствующих, потому как знал, что Смайли обязательно поинтересуется, кто тут был. Возле двери, к своему удивлению, он обнаружил, что к нему присоединился Хейдон, который, кажется, решил, что предстоящее застолье не для него. - Паршивое глупое кабаре, - заметил Билл, рассеянно помахав на прощание "мамочкам". - Перси с каждым днем становится все непереносимее. - Это уж точно, - ответил Гиллем в сердцах. - Как поживает Смайли? Часто его видишь? Ты ведь был довольно дружен с ним или я ошибаюсь? Окружающий мир, который только было начал обретать признаки устойчивости, вдруг снова неистово качнулся перед глазами Гиллема. - К сожалению, нет, - сказал он. - По-моему, он вне пределов досягаемости. - Только не говори мне, что тебя сильно трогает вся эта чепуха, - фыркнул Билл. Они дошли до лестницы. Хейдон прошел вперед. - А ты? - спросил Гиллем. - Ты его часто видишь? - Энн в очередной раз сделала Джорджу ручкой, - бросил Билл, пропустив мимо ушей его вопрос. - Смылась с каким-то то ли морячком, то ли официантом. - Дверь в его комнату была широко открыта, на столе валялись кипы секретных документов. - Это справедливо, по-твоему? - Я и не знал, - откликнулся Гиллем. - Бедный старина Джордж. - Кофе будешь? - Спасибо, но мне, пожалуй, пора. - На чашечку чая с братцем Тарром? - Точно. "У Фортнема". Пока. В архивном секторе Алвин уже вернулся с обеда. - Сумку забрали, сэр, - весело сказал он. - Должно быть, она уже в Брикстоне. - Ах ты, черт, - сказал Гиллем, выпуская последний заряд. - В ней лежала одна вещь, которая мне сейчас очень необходима. Его вдруг осенила отвратительная догадка: она казалась такой ясной и такой ужасающе очевидной, Что он мог теперь лишь поражаться, почему она вдруг не пришла ему в голову раньше. Санд - муж Камиллы. Она живет двойной жизнью. Целая вереница обманов открылась ему. Его друзья, его любимые женщины, даже Цирк сам по себе смешались и сплелись в бесконечный узор интриг и махинаций. Ему вспомнилась фраза Мэндела, оброненная им два вечера назад, когда они пили пиво в одной мрачной загородной пивнушке: "Не унывай, Питер, старина. Ты же знаешь, у Христа их было всего двенадцать, а один все равно оказался предателем". "Tapp, - подумал он. - Этот ублюдок Рикки Tapp". Глава 22 Спальня была продолговатой формы с низким потолком, она располагалась на чердаке и когда-то служила комнатой для прислуги. Гиллем стоял у двери; Tapp без движения сидел на кровати, откинув назад голову и прислонив ее к покатому потолку, расставив в стороны руки с растопыренными пальцами. Над его головой было мансардное окно, и с того места, где стоял Гиллем, он мог видеть уходящие вдаль чернеющие равнины Саффолка и вереницу черных деревьев на фоне неба. Стены комнаты были оклеены коричневыми обоями с крупными красными цветами. С черной дубовой балки свисал единственный светильник, отбрасывая на их лица причудливые тени в виде геометрических узоров, и когда кто-нибудь из них шевелился - Tapp на кровати или Смайли на деревянной кухонной табуретке, - казалось, будто этот свет вместе с ними приходит в движение, а затем снова замирает. Будь его воля, Гиллем, без сомнения, поговорил бы с Тарром по-другому. Его нервы натянулись так, что казалось, вот-вот лопнут, и, когда они ехали сюда, он даже не заметил, что стрелка спидометра дрожит уже где-то у отметки 140 км/ч, пока Смайли довольно резко не приказал ему сбавить скорость. Будь его воля, он бы, пожалуй, не устоял перед искушением отделать Тарра так, чтобы родная мать не узнала, и, если бы потребовалось, позвал бы даже на подмогу Фона. Питер вел машину, а перед глазами стояла отчетливая сцена: вот он открывает дверь в комнату, где живет Tapp, и несколько раз со всего размаху бьет его по лицу, с горячим приветом от Камиллы и ее бывшего мужа, достопочтенного мэтра по части игры на флейте. И наверное, Смайли, который не хуже Гиллема ощущал напряжение их поездки, каким-то телепатическим способом увидел ту же самую сцену: то, что он сказал, было совершенно явно предназначено для того, чтобы успокоить Гиллема: - Tapp не солгал нам, Питер. Во всяком случае, ни в чем существенном. Просто он сделал то, что делают разведчики всего мира: не удосужился рассказать все до конца. С другой стороны, он повел себя достаточно умно. В отличие от Гиллема, в эмоциях которого царила полная неразбериха, Смайли держался до того уверенно и даже самонадеянно, что позволил себе привести поучительный афоризм Стнд-Эспри об умении обвести вокруг пальца: что-то насчет стремления не к совершенству, а к преимуществу, что снова напомнило Гиллему о Камилле. "Карла позволил нам проникнуть внутрь кольца", - заметил Смайли, и Гиллем неудачно пошутил о том, что надо не забыть сделать пересадку на станции "Чаринг-Кросс". После чего Смайли замолчал, ограничившись тем, что смотрел в боковое зеркало, и лишь изредка давал указания, куда ехать. Они встретились у Кристал-Палас, в закрытом пикапе, за рулем которого сидел Мэндел, и направились в Барнсбери, где в конце одного мощенного булыжником переулка, полного детворы, располагалась мастерская по ремонту кузовов, куда они прямиком и въехали. Там их со сдержанной улыбкой встретил пожилой немец, и не успели они выйти, как он вместе с сыном тут же снял с пикапа номерные знаки и отвел Гиллема со Смайли в глубь гаража где стоял готовый к поездке "воксхолл" с форсированным двигателем. Мэндел остался с досье по операции "Свидетель", которое Гиллем привез ему из Брикстона в чемоданчике. Смайли скомандовал: "Автомагистраль А12". Сначала дорога была почти пустой, но где-то, не доезжая до Колчестера, они смешались с большим скоплением грузовиков, и Гиллем неожиданно занервничал. Смайли пришлось приказать ему взять себя в руки. Один раз им попался какой-то старик, который еле плелся по крайней правой - самой быстрой - полосе. Когда они стали обгонять его слева, он, то ли пьяный, то ли больной, а может, просто с перепугу, вдруг ни с того ни с сего шарахнулся в их сторону. В другой раз совершенно неожиданно они въехали в облако тумана - казалось, оно просто упало на них откуда-то сверху. Гиллем проскочил через него, побоявшись даже притормозить из-за ледяной корки на дороге. Проехав Колчестер, они стали держаться левее. На дорожных указателях мелькали какие-то названия вроде Литтл-Хорксли, Уорминг-форд и Бэрз-Грин, затем таблички вообще перестали попадаться, и у Гиллема появилось ощущение, что они едут в никуда. - Здесь налево, а затем снова налево. Постарайся остановиться поближе к воротам. Они приехали в какую-то деревушку, но кругом не было ни людей, ни огоньков, да и луна скрылась. Они вышли из машины, холод тут же пробрал до костей. Гиллем почуял запах крикетной площадки, дыма костра и Рождества одновременно. Он подумал, что никогда еще не был в таком тихом и таком холодном, Богом забытом месте. Прямо перед ними выросла церковная башня, с одной стороны тянулся белый забор, а на вершине склона стояло невысокое бесформенное строение, частью покрытое соломой, которое Гиллем принял за дом приходского священника; на фоне неба он сумел различить бахромчатую кромку фронтона. Фон уже ждал их. Как только они остановились, он подошел к машине и бесшумно забрался на заднее сиденье. - Рикки сегодня выглядит гораздо лучше, - доложил он. Очевидно, Смайли регулярно получал от него доклады на протяжении вот уже нескольких дней. Фон был уравновешенным парнем с тихим голосом и огромным желанием угождать, однако остальные члены брикстонской команды, кажется, побаивались его, даже Гиллем не понимал почему. - Не так нервничает, ведет себя более раскованно, я бы сказал. Все утро заполнял эти карточки - уж так Рикки любит тотализатор; днем мы выкопали несколько елочек для мисс Эйлсы, чтобы она могла отвезти их потом на рынок. Вечером мы сыграли в какую-то забавную игру с карточками, а потом он довольно рано ушел спать. - Вы его выпускали куда-нибудь одного? - спросил Смайли. - Нет, сэр. - А телефоном давали пользоваться? - Боже упаси, сэр, ни в моем присутствии, ни, я уверен, в присутствии мисс Эйлсы. От их дыхания стекла машины запотели, но Смайли не стал включать двигатель, и поэтому обогреватель с вентилятором не работали. - Он что-нибудь говорил о своей дочери Дэнни? - Вплоть до понедельника - очень часто. Сейчас он вроде немного поостыл. Судя по его настроению, он просто старается выкинуть все это из головы. И он больше не просил о том, чтобы встретиться с ними? - Нет, сэр. - И даже не пытался поставить условия о встрече, когда все это закончится? - Нет, сэр. - Или о том, чтобы переправить их в Англию? - Нет, сэр. - И не просил, чтобы им сделали необходимые документы? - Нет, сэр. Гиллем раздраженно вмешался в разговор: - Черт возьми, о чем же он тогда говорил? - О той самой русской женщине, сэр. Об Ирине. Он только и делает, что перечитывает ее дневник. Он говорит: когда поймают "крота", я заставлю центр обменять его на Ирину. А затем, мол, мы ее пристроим в хорошее местечко, сэр, как мисс Эйлсу, но только где-нибудь в Шотландии, там, где природа покрасивее. Он говорит, что и обо мне позаботится как следует. Даст мне хорошую работу в Цирке. Он все время уговаривает меня учить языки, чтобы кругозор у меня был пошире. Его монотонный голос в темноте за их спинами замолк, и они так и не узнали, последовал ли Фон совету Тарра. - Где он сейчас? - В постели, сэр. - Постарайтесь не хлопать дверьми. Эйлса Бримли ждала их у парадного крыльца; это была седовласая леди шестидесяти лет с умным решительным лицом. Смайли говорил, что она с давних пор в Цирке, работала шифровальщицей еще во время войны у самого лорда Лансбери; она уже вышла на пенсию, но вид у нее и сейчас был грозный. На ней был элегантный коричневый костюм. Она поприветствовала Гиллема, пожав ему руку, заперла за ними дверь на засов, и, когда он обернулся, ее уже и след простыл. Смайли стал первым подниматься по ступенькам. Фон остался на лестничной плошадке, чтобы по первому же сигналу прийти на помощь. - Это Смайли, - сказал Смайли, постучавшись в дверь к Тарру. - Мне нужно кое о чем с тобой переговорить. Tapp быстрым движением распахнул створку. Он, должно быть, слышал, что они идут, и уже ждал их за дверью. Открыл он ее левой рукой, держа в правой пистолет и вглядываясь в темноту коридора за спиной Смайли. - Там только Гиллем, - произнес Смайли. - Вот то-то и оно, - отозвался Tapp. - Пусть он знает, что кое у кого зубки уже прорезались. Они вошли в комнату. На Рикки были широкие брюки, а на плечах что-то вроде простенькой малайской рубахи. По всему полу были разложены карточки для игры в "Лексикон" (Лексикон" - настольная игра, в которой играющие выгадывают по очереди карточки с буквами так, чтобы они составляли слова), а в воздухе стоял запах карри, которое он готовил себе на электроплитке. - Мне очень жаль докучать тебе, - начал Смайли с выражением искреннего сочувствия на лице. - Но я снова вынужден спросить, что ты сделал с теми двумя бланками швейцарских паспортов, которые брал с собой в Гонконг на случай бегства? - А в чем дело? - спросил Tapp после долгого молчания. От его былой живости за эти дни не осталось и следа. Лицо стало бледным, как у заключенного, он похудел; и когда он сел на кровать, положив на подушку рядом свой пистолет, глаза затравленно бегали от одного к другому, явно выражая недоверие, Смайли продолжил: - Послушай. Я готов поверить в твой рассказ. Ничего пока не случилось. При условии, что ты все расскажешь, мы готовы уважать твое право на личную жизнь. Но мы должны знать все. Это чрезвычайно важно. Все твое будущее от этого зависит. И много чего еще, подумал Гиллем, не переставая наблюдать за Тарром. Насколько он знал Смайли, целая цепочка последовательных расчетов висела сейчас на волоске. - Я же вам уже сказал, что сжег их. Мне не понравились их номера. Я посчитал, что они "засвечены". Воспользоваться этими паспортами было все равно что повесить себе на шею табличку "Разыскивается Рикки Tapp". Смайли вел допрос ужасно медленно. Даже для Гиллема было невыносимо ждать, когда очередной вопрос нарушит глубокую тишину ночи. - Как ты их сжигал? - Какое, к дьяволу, это имеет значение? Но Смайли, совершенно очевидно, не был склонен давать объяснения подобным расспросам; он предпочитал, чтобы молчание делало свое дело, и казалось, что так оно и будет. Гиллему приходилось наблюдать целые дознания, проведенные подобным образом: затянутый допрос, утопающий в целом ворохе формальностей, томительные паузы, пока каждая реплика дословно записывается в протокол, и мозг подозреваемого изматывает своего обладателя выбором из тысяч вариантов ответов на один-единственный вопрос следователя, и день ото дня убывают его силы на то, чтобы придерживаться первоначальной легенды. - После того, как ты купил для себя английский паспорт на имя Пула, - спросил Смайли спустя целую вечность, - ты больше не покупал других паспортов в том же месте? - С какой стати? Но Джордж не собирался давать никаких объяснений. - С какой стати? - повторил Tapp. - Черт подери, я не коллекционер какой-нибудь, все, что мне требовалось, это выкарабкаться из того дерьма. - И защитить своего ребенка, - предположил Смайли с понимающей улыбкой. - А также его мать, если это возможно. Я уверен, ты хорошо поломал над этим голову, - продолжал он вкрадчивым тоном. - В конце концов, ты вряд ли мог оставить их на милость этого назойливого француза, не так ли? В ожидании ответа Смайли сделал вид, что изучает карточки, считывая с них слова по горизонтали и по вертикали. В них не было ничего особенного: случайные сочетания слов. Одно было написано с ошибкой. Гиллем заметил, что в слове "эпистола" две последние буквы стоят не на своих местах. "Чем он там занимается, - недоумевал Гиллем, - в этих своих вонючих третьеразрядных меблирашках? По каким неуловимым признакам ориентируется он в своих расчетах, отгородившись от всего мира легендой о торговле соусом и переговорах со своими коммивояжерами?" - Ну, ладно, - угрюмо заговорил Tapp, - в общем, я взял паспорта для Дэнни и ее матери. Миссис Пул и мисс Дэнни Пул. Что вы теперь намерены делать, подпрыгивать до потолка от восторга? И снова ответом ему было укоряющее молчание. - Ну почему же ты не сказал нам этого раньше? - спросил наконец Смайли тоном отца, огорченного своим чадом. - Мы же не чудовища какие-нибудь. Мы вовсе не хотим им вреда. Почему ты не сказал нам? Мы бы, пожалуй, даже постарались помочь тебе. - Джордж снова стал изучать карточки. Tapp, видимо, использовал два или три комплекта, они лежали рядами на циновке из волокна кокосового ореха. - Почему ты не сказал нам? - повторил Смайли. - Нет никакого преступления в том, чтобы заботиться о тех, кого любишь. Если только они позволяют тебе, подумал Гиллем, мысли которого снова были заняты Камиллой. Чтобы облегчить Тарру ответ, Смайли начал выдвигать ему на помощь свои версии: - Может быть, из-за того, что для покупки этих английских паспортов тебе пришлось раскошелиться за счет отпущенных командировочных? По этой причине ты нам не сказал? Бог ты мой, да кто здесь беспокоится из-за денег? Ты добыл нам жизненно необходимую информацию. Неужели мы будем спорить из-за каких-то жалких пары тысяч долларов? И снова время без всякой пользы отсчитывает уходящие секунды. - Или из-за того, - предположил Смайли, - что тебе стало стыдно? Гиллем замер, забыв о своих собственных проблемах. - В известном смысле тебе, я думаю, было чего стыдиться. Не очень-то, в конце концов, любезно с твоей стороны оставлять Дэнни и ее мать с "засвеченными" паспортами на милость этого так называемого француза, который так настойчиво разыск