ще продолжал беседовать, когда пришел Рой Бланд, весь на взводе и с перепоя, пытаясь дознаться, кто посмел совать свой нос на его территорию, и фактически обвиняя меня. Я сказал: "Бог ты мой, парень, да ты знаешь, что со стариной Джимом? Ты бы хоть пожалел его, если уж на то пошло", но наш Рой - он ведь парень простой, живых он любит больше, чем мертвых. Я с радостью уступил ему свое место, спустился позавтракать в "Савой" и почитать воскресные газеты. Большинство из них передали сообщения Пражского радио и насквозь фальшивые опровержения нашего МИДа. Под конец Смайли спросил; - И после всего этого ты улетел на юг Франции? - Да, и провел там два чудесных месяца. - Кто-нибудь спрашивал тебя снова - например, о Хозяине? - Пока я не вернулся - нет. Ты все время тогда был не в себе, Хозяин лежал в больнице. - Сэм слегка понизил голос: - Он ведь не наделал никаких глупостей, скажи честно? - Он просто умер. А что было дальше? - Перси исполнял обязанности начальника. Он позвал меня и снова стал расспрашивать, почему это я дежурил вместо Мастерман и что за разговор состоялся у меня с Хозяином. Я не отступал от своей истории, и Перси назвал меня вруном. - Так они что, за это тебя и выгнали - за вранье? - За пьянство. Вахтеры-таки отыгрались на мне. Они насчитали в мусорной корзине дежурной комнаты пять банок из-под пива и доложили администрации. Есть, оказывается, инструкция: никаких пьянок в помещении. Через некоторое время дисциплинарная комиссия под каким-то глупым предлогом признала меня виновным, так что пришлось податься в букмекеры. А что произошло с тобой? - Ах, да почти все то же самое. Я, кажется, таки не смог убедить их, что не был во всем этом замешан. - В общем, если тебе потребуется кому-нибудь перерезать глотку, - сказал Сэм, тихонько выведя его через боковую дверь в уютный внутренний дворик, - звякни мне. - Смайли погрузился в задумчивость. - А если как-нибудь захочешь сделать ставочку, - продолжал Сэм, - приведи с собой пару этих умников, дружков Энн. - Послушай-ка, Сэм. В ту ночь Билл занимался любовью с Энн. Погоди, не перебивай. Ты позвонил ей, и она сказала, что Билла у нее нет. А как только повесила трубку, тут же выпихнула его из кровати, и через час он уже появился в Цирке, зная о стрельбе в Чехословакии. Если бы ты мне рассказывал все без утайки - скажем, в письме, - ты бы примерно так все и выложил, да? - Если честно, то да. - Но о Чехословакии ты по телефону ей ничего не... - Он заехал в свой клуб по дороге в Цирк. - Если только он был открыт. Очень хорошо: почему тогда он не знал, что в Джима Придо стреляли? При дневном свете Сэм вдруг резко постарел, хотя усмешка по-прежнему не сходила с его лица. Он, казалось, хотел что-то сказать, но затем передумал. Было похоже, что он сначала рассердился, потом хотел что-то возразить, и в конце концов лицо его снова перестало выражать что-либо. - Пока, - сказал он. - Береги себя. - И он удалился в вечный полумрак избранного им ремесла. Глава 27 Когда Смайли в то утро вышел из "Айли" и направился к Гроувенор-сквер, небо было голубым и улицы заливал такой яркий солнечный свет, что глазам делалось больно. Сейчас же, когда он проезжал мимо унылых фасадов Эдгвар-роуд на шикарном "ровере", взятом напрокат, ветер затих, небо почернело, явно намекая на дождь, а все, что осталось от солнца, - это тусклые красноватые отблески на асфальте. Джордж припарковался на Сент-Джонс-Вуд-роуд, во дворе перед новым высотным зданием со стеклянным подъездом, однако через главный вход не вошел. Обогнув большую скульптуру, изображавшую, как ему показалось, какой-то бессмысленный вселенский хаос, под мелким ледяным дождиком он направился к наружной лестнице, ведущей вниз. Там висела табличка "Только для выхода". Первый пролет был выложен кафелем "терраццо", а перила сделаны из африканского тика. Однако на этом щедрость подрядчика, видимо, закончилась. На смену роскошной отделке пришли грубо оштукатуренные стены, а воздух переполняло зловоние разбросанного повсюду мусора. Движения Смайли можно было назвать скорее осторожными, чем крадущимися, но когда он достиг Железной двери, то постоял несколько секунд в нерешительности, прежде чем положил обе руки на Длинную ручку и внутренне собрался, как перед тяжелым испытанием. Дверь приоткрылась не более чем на полметра и с глухим стуком во что-то уперлась; в ответ на это послышался свирепый окрик, многократно повторенный эхом, как в плавательном бассейне: - Эй, почему не можно выглянул сначала? Смайли бочком проскользнул через проем. Дверь, как оказалось, уперлась в бампер сверкающего полировкой автомобиля, но Смайли на него даже не взглянул. В дальнем конце гаража двое мужчин в комбинезонах поливали из шланга "роллс-ройс", загнанный в клетку. Оба смотрели прямо на Смайли. - Почему ты не приходил другая дорога? - допытывался все тот же сердитый голос. - Ты жилец этот дом? Почему ты не пользуешь лифт для жилец? Эта лестница для пожар. Невозможно было понять, кто из них говорит, но, кто бы это ни был, говорил он с сильным славянским акцентом. Свет шел у них из-за спин. Тот, что пониже, держал в руках шланг. Смайли прошел вперед, держа руки подчеркнуто подальше от карманов. Мужчина со шлангом снова приступил к работе, но тот, что повыше, продолжал стоять и смотреть на Смайли в полумраке. На нем был белый комбинезон, а уголки воротничка приподняты, что придавало ему ухарский вид. Черные волосы были зачесаны назад. - К сожалению, я не жилец этого дома, - признался Смайли. - Но я хотел бы знать, могу ли я поговорить с кем-нибудь на предмет аренды моста для моей машины. Меня зовут К а р м а й к л , - пояснил он, слегка повысив голос. - Я недавно купил квартиру на этой улице. Он сделал жест, словно пытаясь достать визитную карточку, будто документы могли представить его в более выгодном свете, нежели его невзрачная внешность. - Я заплачу вперед, - пообещал он. - Я бы мог подписать контракт или что там еще нужно, не сомневайтесь. Разумеется, я хочу, чтобы все было по-честному. Я могу дать вам рекомендацию моего банка, могу заплатить задаток - все, что в пределах разумного. Все, как полагается. У меня "ровер". Совсем новый. Я бы не хотел делать что-то за спиной вашей фирмы, потому что мало ли какие потом могут возникнуть неприятности. Но я сделаю все, что угодно, в пределах разумного. Мне бы, наверное, стоило подъехать на машине прямо сюда, ноя не хотел сразу показаться слишком назойливым. И еще, знаете, наверное, это звучит глупо, но мне не понравился въезд. Машина еще такая новая, понимаете. Все время, пока шел этот затянувшийся монолог с объяснениями, который Смайли преподнес с суетливой озабоченностью, он продолжал стоять в луче яркого света, падающего из-под стропил; просящая, чуть ли не подобострастная фигура, как это казалось со стороны, ясно различимая и оттого беззащитная. И эта его жалобная поза возымела свое действие. Выйдя из клетки, человек в белом шагнул по направлению к застекленной будке, встроенной между двумя железными стойками, и, кивнув своей красивой головой, пригласил Смайли следовать за ним. На ходу он стянул с рук перчатки. Это были кожаные перчатки ручной работы, довольно дорогие. - Вперед ты должен следил за себя, как ты открывал дверь, - предупредил мужчина все так же громко. - Ты должен пользовать лифт, знаешь, а то можешь платил пару фунтов. Пользовай лифт и не будешь имел неприятность. - Макс, мне нужно поговорить с тобой, - сказал Смайли, как только они оказались одни в будке. - С глазу на глаз. Не здесь. Макс был широкоплечим и сильным мужчиной с бледным мальчишеским лицом, покрытым морщинами, как у старика. Он был довольно красив, глаза его все время оставались очень спокойными. Да и вся его фигура производила впечатление какого-то неживого спокойствия. - Прямо теперь? Ты хочешь говорил теперь? - В машине. Она там стоит, снаружи. Если подняться наверх по пандусу, то прямо на нее и наткнешься. Приложив руку ко рту. Макс заорал через весь гараж. Он был на полголовы выше Смайли, его голосище гремел, как иерихонская труба. Смайли не сумел уловить смысла слов. Скорее всего, он орал на чешском. Ответа не последовало, но Макс уже начал расстегивать свой комбинезон. - Это насчет Джима Придо, - сказал Смайли. - Понятно, - ответил Макс. Они доехали до Хэмпстеда и теперь сидели внутри шикарного "ровера", наблюдая, как ребятишки ломают лед в пруду. Дождь в конце концов перестал: наверное, стало слишком холодно. Когда Макс вылез из своего подвала, он оказался одет в синий костюм и синюю рубашку. Галстук тоже синий, но цвет его был тщательно подобран так, чтобы отличаться от всего остального: Максу стоило больших хлопот отыскать нужный оттенок. Он носил несколько колец на руках, а на ногах у него были летные ботинки на "молнии". - Я уже там больше не служу. Они тебе не говорили? - спросил Смайли. Макс пожал плечами. - Я думал, они тебе скажут. Макс сидел выпрямившись, не облокачиваясь на спинку: он был слишком горд для этого. На Смайли он не смотрел; взгляд его был прикован к пруду и ребятишкам, которые дурачились и съезжали на лыжах в камыши. - Они мне не рассказывал ничего, - сказал он. - Меня вытурили, - сказал Смайли. - Я думаю, приблизительно тогда же, когда и тебя. Макс, казалось, слегка напрягся, потом снова расслабился. - Очень плохо, Джордж. Что ты делал: украл деньги? - Я не хочу, чтобы они что-нибудь узнали, Макс. - Ты тайный, я тоже тайный, - сказал Макси, открыв золотой портсигар, предложил Смайли сигарету, от которой тот отказался. - Я хочу услышать от тебя, что произошло, - продолжал Смайли. - Я хотел выяснить это перед тем, как меня вытурили, но не успел. - Из-за это они тебя вытурили? - Может быть. - Ты не знаешь очень много, а? - сказал Макс, по-прежнему равнодушно наблюдая за детишками. Смайли выражался очень просто и понятно, и все время на всякий случай следил за Максом, если тот чего-нибудь не поймет. Они могли бы говорить по-немецки, но Макс не захотел бы, и Смайли это знал. Приходилось говорить по-английски и все время следить за выражением лица Макса. - Я ничего не знаю, Макс, Я не принимал в этом никакого участия. Когда это все случилось, я сидел в Берлине и ничего не знал ни о том, что там было запланировано, ни о том, что за этим стояло. Они вызвали меня радиограммой, но, когда я вернулся в Лондон, было уже слишком поздно, - Запланировано, - повторил Макс. - Было много что-нибудь запланировано. - Его скулы и щеки неожиданно покрылись целой сеткой морщин, а глаза сузились, и трудно было понять, гримаса это или улыбка. - Так ты, Джордж, имеешь теперь много время, а? Господи, там было много запланировано. - Джим должен был провести специальную операцию. Он попросил тебя в помощники. - Конечно. Джим просил Макс был "нянька". - Как он заполучил тебя? Он появился в Эктоне и говорил с Тоби Эстерхейзи? Он сказал: "Тоби, я хочу Макса"? Или как? Как он заполучил тебя? Руки Макса расслабленно лежали на коленях. У него были ухоженные и довольно изящные руки, если не считать слишком крупных костяшек. При упоминании об Эстерхейзи он повернул ладони внутрь и сложил их в некое подобие клетки, будто поймал бабочку. - Какого черта? - спросил Макс. - Ну а как тогда? - Было тайно, - сказал Макс. - Джим тайно, я тайно. Как сейчас. - Ну, давай, расскажи, - сказал Смайли, - Пожалуйста. Макс рассказывал так, будто речь шла о каких-то жизненных неурядицах: то ли семейных, то ли деловых, то ли любовных. Это произошло вечером в понедельник, в середине октября, да. точно, шестнадцатого. Тогда наступил какой-то застой, он не выезжал за границу уже которую неделю, и это ему порядком надоело. Он провел целый день, наблюдая за одним домом в Блумсбери, где, по некоторым сведениям, жила парочка китайских студентов; "фонарщики" подумывали о том, чтобы организовать ночью в их квартире кражу со взломом. Макс уже как раз собирался вернуться в "прачечную" Эктона и написать отчет, когда Джим, вроде бы случайно наткнувшись на него на улице, подобрал и отвез его к Кристал-Паласу, где они поговорили, сидя в машине, как сейчас; только тогда они говорили на чешском. Джим сказал, что намечается одна специальная работа, что-то настолько грандиозное и настолько секретное, что никому в Цирке, даже Тоби Эстерхейзи, не положено об этом знать. Руководство осуществляется с самой верхушки пирамиды, а само дельце обещает быть очень опасным. Не интересуется ли Макс? - Я говорю: Конечно, Джим. Макс интересуется". Потом он просил мне: "Возьми отпуск. Ты идешь к Тоби и говоришь: Тоби, моя мать болела, я хочу брать немного отпуск". У меня нет никакой мать. "Хорошо, - говорю я. - Я беру отпуск. Насколько день, Джим?" Вся операция не должна продлиться больше, чем выходные, сказал Джим. Они должны приехать туда в субботу и уехать оттуда в воскресенье. Затем он спросил Макса, есть ли у него сейчас возможность достать готовые документы, лучше всего австрийские: какой-нибудь мелкооптовый торговец, еще лучше, если с водительским удостоверением. Если Макс ничего подходящего в Эктоне не найдет, Джим достанет все сразу в Брикстоне. - Конечно, - говорю я. - У меня есть Хартман Руди, из Линца, судетский эмигрант. Итак, Макс попотчевал Тоби байкой о том, что у его девушки в Брэдфорде проблемы со здоровьем, а Тоби попотчевал Макса десятиминутной лекцией о сексуальных нравах англичан; и вот в четверг Джим с Максом встретились на конспиративной квартире, которая в те дни была закреплена за "головорезами", в одном шумном квартале Ламбета. Джим принес ключи. Трехдневная вылазка, повторил Джим, секретная встреча в пригороде Брно. Придо притащил с собой большую карту, и они стали ее изучать. Джим будет передвигаться под видом чеха, Макс - австрийца. До Брно они должны добираться разными маршрутами: Джим прилетит на самолете из Парижа в Прагу, затем из Праги поездом. Он не сказал, какие у него у самого будут документы, но Макс предположил, что чешские, потому что Джим говорил на чешском, как на родном языке, Макс сам видел как-то раз, как он этим воспользовался. Стало быть. Макс - Руди Хартман, торговец стеклянной и керамической посудой. Ему предстояло пересечь австрийскую границу на автофургоне в районе Микулова, затем двигаться на север по направлению к Брно, имея в запасе кучу времени, чтобы успеть на рандеву с Джимом, которое должно состояться в субботу в шесть тридцать вечера в одном из переулков у футбольного стадиона. В тот вечер в семь часов был большой футбольный матч. Джим должен будет вместе с толпой идти по этому переулку и, проходя мимо, забраться в фургон. Они условились о времени, о запасных вариантах, обо всех возможных случайных обстоятельствах; кроме того, сказал Макс, они хорошо знали почерк друг друга. После того как они бы выбрались нз Брно, им предстояло ехать вместе по трассе на Биловице до Крштины, а затем свернуть на восток в сторону Рачице. Где-то по дороге на Рачице они должны были встретить на левой обочине припаркованную черную машину, скорее всего "фиат". Первые две цифры номера должны быть девять-девять. Водитель должен был читать газету. Им нужно было вылезти, Макс подойдет к нему и спросит, все ли в порядке. Мужчина за рулем должен был ответить, что его доктор запретил ему водить машину дольше трех часов подряд. Максу следовало сказать, что долгие поездки и вправду большая нагрузка на сердце. После чего водитель должен был показать им, где поставить фургон, и пригласить в свою машину для беседы. - С кем вы встречались. Макс? Джим тебе это тоже говорил? Нет, больше Джим ничего не сказал. Вплоть до самого Брно все шло почти по плану, продолжал Макс. После того как он проехал Микулов, за ним какое-то время следовали двое мотоциклистов в штатском, которые менялись между собой каждые десять минут, но он списал это на счет своих австрийских номеров и особо не беспокоился. К полудню он с комфортом добрался до Брно и, чтобы не вызывать лишнего подозрения, поселился в гостинице, а затем зашел в ресторан выпить пару чашек кофе. Там к нему привязался какой-то местный актеришка, и Макс поведал ему обо всех превратностях торговли стеклянной посудой, а также о своей девушке из Линца, которая сбежала от него с каким-то американцем. Джим на первую встречу не явился, но часом позже у них был запланирован запасной вариант. Макс сначала подумал, что поезд опоздал, но Джим сказал только: "Поезжай потихоньку", и он понял, что возникли какие-то проблемы. Все случилось, как он и предполагал, сказал Джим. План изменился. Максу не стоит глубоко в это влезать. Он должен поскорее подбросить Джима к месту встречи, а затем затаиться в Брно до утра понедельника. Ему ни в коем случае нельзя вступать в контакт ни с кем из тех, кто связан с Цирком: ни с людьми из сети "Скорпион", ни с людьми из сети "Платон", ни тем более с пражской резидентурой. Если Джим не объявится в отеле к восьми утра в понедельник. Макс должен выбираться любым способом, каким сможет. Если же Джим объявится, у Макса будет поручение: передать Хозяину послание Джима. Послание может быть очень простым, возможно, оно будет состоять всего Из одного слова. Когда он доберется до Лондона, он должен лично прийти к Хозяину, договориться с Макфейдином о приеме и передать сообщение. Все ли ему понятно? Если Джим так и не покажется больше, Максу следует вернуться к своим делам" которые он оставил, и на все расспросы, как внутри Цирка, так и за его пределами, отвечать отрицательно. - А Джим не сказал, почему план изменился? - Джим волновал. - Значит, что-то произошло с ним по дороге перед встречей с тобой? - Может быть. Я говорю Джиму: "Слушай, Джим, я приезжал вместе. Ты волновал, я был "нянька", я еду за тебя, стреляю за тебя, что за черт?" Джим разозлил, как черт, о'кей? - О'кей, - сказал Смайли. Они двинулись по дороге на Рачице и в конце концов нашли автомобиль с выключенными фарами, развернутый по направлению к проселочной дороге, уходившей в поле. "Фиат", две девятки на номерах, черного цвета. Макс остановил свой фургон и выпустил Джима. Когда Джим подошел к "фиату", водитель слегка приоткрыл дверцу, для того чтобы загорелся свет. На руле перед ним лежала раскрытая газета. - Ты не рассмотрел его лица? - Была тень. Макс подождал; по-видимому, они обменялись паролями, Джим сел в машину, и они уехали по проселочной дороге, так и не включив фары. Макс вернулся в Брно. Он сидел в ресторане за шнапсом, когда во всем городе вдруг поднялся грохот. Вначале он подумал, что этот звук идет со стороны футбольного стадиона, но затем сообразил, что это грузовики: целая колонна их двигалась по дороге. Он спросил официантку, что происходит, и она сказала, что в лесу была какая-то стрельба и в этом якобы замешаны контрреволюционеры. Он вышел на улицу, залез в свой фургон, включил радио и поймал сводку новостей из Праги. Так он впервые услышал о генерале. Он подумал, что кругом уже стоят кордоны, да и все равно, по инструкции Джима, он должен был залечь на дно в гостинице и ждать до утра понедельника. - Может быть, Джим посылал мне сообщение. А может, какой-нибудь парень из Сопротивления мог приходил ко мне. - С этим одним словом, - тихо уточнил Смайли. - Конечно. - Он не сказал, какого рода это слово? - Ты сходил с ума, - сказал Макс. Это было что-то среднее между утверждением и вопросом. - Чешское слово или английское? А может, немецкое? Никто так и не пришел, сказал Макс, не утруждая себя ответами на глупые вопросы. В понедельник он сжег свой паспорт, по которому въехал, поменял номерные таблички на своем фургоне и воспользовался западногерманским паспортом, который у него имелся на случай побега. Вместо того чтобы ехать на юг, он двинулся на юго-запад, спихнул грузовик в кювет и пересек границу в автобусе на Фрайштадт; этот маршрут был в данной ситуации самым безопасным из тех, что он знал. Он чувствовал раздражение и недоумение и, чтобы немного развеяться, решил выпить и провести ночь с девчонкой. Во вторник вечером он добрался До Лондона и, несмотря на приказы Джима, решил все-таки попробовать связаться с Хозяином. "Это было чертовски трудно", - заметил он. Он пробовал до него дозвониться, но дальше "мамочек" прорваться не смог. Макфейдина нигде поблизости не было. Он подумал было написать записку, но вспомнил о Джиме и о том, что никому в Цирке не полагается обо всем этом знать. Он решил, что писать записки слишком опасно. Тем временем в Эктоне прошел слух, что Хозяин болен. Он попробовал выяснить, в какой больнице тот лежит, но ему это не удалось. - А как ты думаешь, люди из "прачечной" знали, где ты был? - Мне тоже думал об это. Он все еще продолжал размышлять, когда за ним прислали из Административно-хозяйственного отдела и попросили показать его паспорт на имя Руди Хартмана. Макс сказал, что потерял его, что, в конце концов, было почти правдой. Почему он не доложил о пропаже? Он не знал, что ответить. Когда произошла пропажа? И на это он тоже не знал, что ответить. Когда он последний раз видел Джима Придо? Он не мог вспомнить- Его отправили в Саррат, в "ясли", но он был готов к этому и к тому же зол, так что через два или три дня допросов следователи выдохлись; а может, им дали команду прекратить дело. - Я приезжал назад в Эктон, в "прачечную". Тоби Эстерхейзи дал мне сто фунт и сказал: пошелты к черту. Вокруг пруда раздались радостные визги. Двое мальчишек утопили в воде большую глыбу льда, и теперь из проруби вырывались огромные пузыри. - Макс, а что случилось с Джимом? - Какой черт? - Ты ведь знаешь, наверное, о таких вещах. Среди эмигрантов всегда ходят всякие такие разговоры. Что с ним случилось? Кто его выхаживал после ранения? Как Биллу Хейдону удалось выкупить его? - Эмигранты больше не говорил с Максом. - Но хоть что-то же ты слышал, разве нет? На этот раз немым ответом ему были холеные белые руки Макса. Смайли увидел у себя перед носом загнутые пальцы, пять на одной руке и три на другой, и Макс еще только начал говорить, а Смайли уже почувствовал приступ тошноты. - Значит, они стрелял Джим спину. Может, Джим убегал, какой черт? Они посадили Джим втюрьму. Это нехорошо для Джим. Для мои друзья тоже. Нехорошо. - Он начал считать: - Пршибыл, - загнул он большой палец. - Букова Мирек, брат Пршибыла жены, - указательный палец. - Пршибыла жена тоже, - средний палец, безымянный: - Колин Иржи, его сестра тоже, почти все мертвый. Это был агентурный сеть "Скорпион". - Он начал загибать пальцы на другой руке. - После сеть "Скорпион" идет сеть "Платон". Идет адвокат Рапотин, идет полковник Ландкрон и машинистки Ева Криеглова и Ханка Билова. Тоже почти все мертвый. Это чертовская большая цена, Джордж. - Он приблизил свои ухоженные пальцы вплотную к лицу Смайли. - Это чертовская большая цена для один англичанин с дыркой от пули. - Он распалялся все сильнее. - Почему тебе забота, Джордж? Цирк не есть хороший для чехов. Союзники не есть хороший для чехов. Никакой богатый парень не хочет забирал никакой бедный парень из тюрьмы! Ты хочешь знал эту историю? Как у вас называется "Marchen", подскажи, Джордж? - Сказка, - сказал Джордж. - О'кэй, так не говорил больше мне никакой чертов сказка про то, как англичанин хочет спасать чех! - Скорее всего, это был не Джим, - сказал Смайли после большой паузы. - Скорее всего, сети провалил кто-то другой. Только не Джим. Макс уже открывал дверцу. - Какой черт? - спросил он. - Макс... - начал Смайли. - Не волнуй, Джордж. Я не собираюсь кому-то тебя продал. О'кей? - О'кей. Продолжая все так же неподвижно сидеть в машине, Смайли смотрел, как Макс ловит такси. Он небрежно щелкнул пальцами, будто подзывая официанта. Когда такси подъехало, он назвал адрес, даже не удосужившись взглянуть в сторону водителя. Отъезжая, он сидел все так же прямо, глядя на дорогу перед собой, как какой-нибудь король смотрит поверх толпы, будто не замечая ее. Как только такси скрылось за углом, инспектор Мэндел не спеша поднялся со скамейки, сложил газету и подошел к "роверу". - Все чисто. - сказал он. - А когда за спиной все спокойно, то и совесть может спать спокойно. Не совсем уверенный в этом, Смайли передал ему ключи от машины и, перейдя через дорогу, зашагал к остановке, откуда автобусы уходили в западном направлении. Глава 28 Следующее место, куда направился Смайли, находилось на Флит-стрит: это был погребок, полный бочонков с вином. В других районах считалось бы, пожалуй, поздновато в половине четвертого пополудни заказывать аперитив перед обедом, но здесь, когда Смайли аккуратно открыл дверь, с десяток плохо различимых фигур, сидящих за стойкой, обернулось, чтобы получше его рассмотреть. А за угловым столиком, таким же невзрачным на вид, как и пластиковые имитирующие тюремные своды или бутафорские мушкеты, развешанные по стенам, сидел Джерри Уэстерби с огромным стаканом розового джина. - Старина, - неуверенно протянул Уэстерби голосом, будто шедшим откуда-то из-под земли. - Чтоб я сдох. Эй, Джимми! Его рука, которую он положил на плечо Смайли, в то время как другой показал официанту, что нужно добавить, была огромных размеров и бугрилась мускулами; Джерри когда-то играл вратарем в крикетной команде своего графства, В отличие от других вратарей он был крупным мужчиной, но его плечи так и остались ссутуленными от долгой привычки держать руки низко над землей. У него была грива рыжевато-седых волос и красное лицо, а поверх шелковой рубашки кремового цвета он носил галстук известного спортивного клуба. При виде Смайли он явно пришел в восторг: лицо его прямо-таки лучилось от удовольствия. - Черт побери, чтоб я сдох, - повторил он. - Ну и дела! Эй, чем ты сейчас занимаешься? - Он насильно усадил Смайли рядом с собой. - Небось греешь задницу на солнышке да поплевываешь в потолок? Эй, - самый неотложный вопрос надлежало решить в первую очередь, - что будешь пить? Смайли заказал "Кровавую Мэри". - Джерри, я здесь не совсем случайно, - признался Смайли. Возникла небольшая пауза, которую Джерри тут же поспешил заполнить: - Послушай, а как поживает твоя роковая супруга? Все в порядке? Вот это да. Один из самых грандиозных браков, я всегда это утверждал. Сам Джерри Уэстерби был женат несколько раз, но вряд ли это доставило ему много удовольствия. - Давай заключим сделку, Джордж, - предложил он, толкнув Смайли своим здоровенным плечом. - Я поживу с Энн и поплюю в потолок, а ты за меня будешь строчить статьи о женском пинг-понге. Ну как, идет? Твое здоровье. - Будь здоров, - добродушно ответил Смайли. - Давненько не видел никого из наших ребят и девчонок, такие дела, - замявшись, признался Джерри, снова смутившись непонятно отчего. - Рождественская открытка от старого Тоби в прошлом году - вот, пожалуй, и все. Думаю, поди, далеко они меня задвинули. Но я их не виню. - Он слегка постукивал пальцами по ободку стакана. - Слишком много было всякой ерунды, в этом все дело. Они думают, я буду трепаться направо и налево. С ума сойти можно. - Уверен, они так не думают, - сказал Смайли, и они оба погрузились в молчание. - Слишком дорогое ожерелье смельчаку не к лицу, - торжественно продекламировал Джерри. О тех временах, когда у них была в ходу эта шутливая индейская поговорка, Смайли вспоминал не иначе как с содроганием. - Твое здоровье, - сказал Смайли. - Твое, - ответил Джерри, и они выпили. - Твое письмо я сжег сразу, как только прочел его, - продолжал Смайли спокойным, безмятежным тоном. - На тот случай, если тебя это интересует. Я никому о нем не говорил. Да и все равно оно пришло слишком поздно. Все уже закончилось. Пока Смайли это говорил, оживленное лицо Джерри постепенно заливалось пунцовым румянцем. - Так что совсем не письмо стало причиной того, что от тебя отвернулись, - продолжал Смайли все тем же мягким голосом. - Ты ведь это подумал? В конце концов, ты ведь передал мне его с нарочным. - Ценю твою порядочность, - пробормотал Джерри. - Спасибо. Не стоило вообще-то его писать. Выносить сор из избы и все такое. - Чепуха, - сказал Смайли и заказал еще две порции. - Ты сделал это для блага Службы. Промолвив это, Смайли почувствовал, что стал выражаться, как Лейкон. Хотя с Джерри только и можно было объясняться, что на языке его желтой газеты: короткие предложения, свободные суждения. Джерри выдохнул вместе с воздухом целое облако сигаретного дыма. - Последнее задание, да-да, год назад, - стал он вспоминать, снова придя в беззаботно-веселое расположение духа. - Даже больше. Доставка какого-то маленького пакета в Будапешт. Ничего особенного. Телефонная будка. Бортик по верхнему краю. Поднял руку. Оставил его там. Ребенок бы справился. Не думай, что я чего-нибудь напортачил или еще что-то в этом роде. Сделал все, как по инструкции. Сигналы о безопасности. "Ящик готов для опорожнения. Можете забирать". Они ведь так нас учат, ты же знаешь. Ну что, мол, ребята, вы все знаете лучше всех, да? Черта с два, бараны. Делайте свою работу, и на этом все. Не вздумайте проявить самодеятельность. Все это часть единого большого плана. Большого замысла. - Они скоро тебе порог обобьют. - утешил его Смайли. - Я думаю, они просто дали тебе отдохнуть сезон-другой. Вот увидишь. - Будем надеяться, - сказал Джерри с неизменной застенчиво-неуверенной улыбкой. Когда он пил, его стакан мелко подрагивал. - Это именно та поездка, в которой ты был перед тем, как написал мне? - спросил Смайли. - Да, конечно. Именно эта поездка. Будапешт, потом Прага. - И именно в Праге ты услышал обо всей этой истории, о которой ты упоминал в этом письме? За стойкой бара какой-то мужчина в черном костюме с нездоровым румянцем на щеках предсказывал скорый и неминуемый крах всей нации. Он дает на все про все три месяца, не унимался оратор, а затем - кранты. - Чудной тип этот Тоби Эстерхейзи, - сказал Джерри. - Но хорош, этого не отнимешь, - сказал Смайли. - Бог ты мой, первый класс, кто же спорит. Блестящий, на мой взгляд. Но чудной, знаешь ли. Твое здоровье - Они снова выпили, и Джерри Уэстерби неуклюже приставил палец к затылку, имитируя перо на голове индейца из племени апачей. - Вся беда в том, - продолжал мужчина с нездоровым румянцем, едва не уткнувшись носом в свой стакан, - что мы даже не заметим, как это произойдет. Они решили сейчас же пообедать, потому что Джерри должен был передать эту историю для завтрашнего выпуска: "Бомбардир "Вест Бромвича" разразился угрозами". Они пошли в закусочную, специализирующуюся на карри, администрация которой с удовольствием шла навстречу клиентам; там подавали пиво во время послеполуденного чая. Они договорились, что если наткнутся на кого-нибудь из знакомых Джерри, то он представит Смайли управляющим своего банка - эта идея не давала ему покоя на протяжении всего его обильного обеда. В этом заведении играла негромкая музыка, которую Джерри называл комариным брачным танцем, и временами она едва ли не заглушала некоторые менее отчетливые нотки его хрипловатого голоса, что было, пожалуй, даже хорошо. В то время как Смайли отважно пытался изобразить восторг, который ему якобы доставляли блюда с карри, Джерри, преодолев естественную первоначальную неохоту, пустился в воспоминания о довольно необычной истории, касающейся некоего Джима Эллиса, - истории, которую досточтимый Тоби Эстерхейзи так и не разрешил ему тогда опубликовать. Джерри Уэстерби и явился в данном случае тем уникальным экземпляром, который называется идеальным свидетелем. Он не пытался что-нибудь приукрасить, не питал злобы, не имел собственного мнения. Он говорил просто: что-то тут подозрительно. Он не мог отделаться от этого своего чувства, а кроме того, он с тех пор ни разу не говорил с Тоби, что, если задуматься, немаловажно. - Только эта открытка, понимаешь, "Веселого Рождества. Тоби", - вид заснеженной Леденхолл-стрит. - С неописуемым недоумением на лице Уэстерби уставился на электрический вентилятор. - Ничего ведь особенного нет на Леденхолл-стрит, или я чего-то не понимаю, а, старик? Никакой явочной квартиры, или места встречи, или еще чего-нибудь в этом роде? - Насколько я знаю, нет, - рассмеялся Смайли. - Никак не мог взять в толк, почему он выбрал для рождественского послания Леденхолл-стрит. Чертовски странно, ты не находишь? Возможно, ему просто нравятся виды заснеженного Лондона, предположил Смайли; Тоби ведь, в конце концов, во многом иностранец. - Странный способ поддерживать связь, должен тебе сказать. Когда-то он все посылал мне ящики с виски, регулярно, как часы. - Джерри неодобрительно насупился и отхлебнул из своей кружки. - Я ничего не имею против виски, - пояснил он все с тем же замешательством, которое часто мешало ему шире посмотреть на жизнь, - я и сам всегда покупаю себе виски. Просто когда ты находишься на периферии, то начинаешь во всем искать особый смысл, так что подарки - это очень важная штука, понимаешь, о чем я? Это случилось год назад, да, в декабре. Ресторан "Спорт" в Праге, продолжал Джерри Уэстерби, не особенно известен среди общей массы западных журналистов. Большинство из них обычно обретаются в "Космо" или "Интернационале", переговариваясь вполголоса и держась поближе друг к другу, потому как побаиваются чего-то. Однако вотчиной Джерри был именно "Спорт", а после того, как он привел туда вратаря Холотека, когда его команда выиграла матч у "Неукротимых", Джерри стал своим человеком для бармена по имени Станислав, или просто Стан. - Стан - это прямо настоящий принц какой-то. Делает все, что только его левая нога захочет. Посмотреть на него, подумаешь, что Чехословакия свободная страна. "Ресторан" там на самом деле означает бар, пояснил он. В то время как "бар" в Чехии означает ночной клуб, что довольно странно. Смайли согласился с ним, что действительно тут есть какая-то путаница. Но как бы то ни было, Джерри всегда держал ухо востро, когда ходил туда; все-таки это была Чехия, и пару раз он ухитрялся принести Тоби оттуда какую-то интересную информацию или навести его на чей-то след. - Даже если это просто валютные махинации или подпольная торговля. Любая крупица на что-нибудь сгодится, как говорит Тоб. Все эти обрывки имеют свой смысл - так он считает. Совершенно верно, подтвердил Смайли. На этом все держится. - Тоб ведь баран на самом деле, разве нет? - Конечно. - Я привык работать непосредственно с Роем Бландом, видишь ли. Но потом Роя двинули наверх, и Тоб прибрал меня к рукам. На самом деле после таких перемен бываешь немного не в своей тарелке. Твое здоровье. - А как долго ты работал на Тоби до этой поездки? - Пару лет, не больше. Возникла небольшая пауза: принесли еду и заново наполнили кружки; Джерри Уэстерби разломал своими огромными ручищами чечевичную лепешку, покрошил ее сверху самого острого карри, какое было в меню, а затем намазал все это сверху темно-красным соусом. Соус, сказал он, придает неповторимый смак. - Старый Хан специально для меня его готовит, - пояснил он как бы между делом. - Хранит в потайном месте. Так вот, продолжал он, в тот вечер в баре у Стана был этот парень со стрижкой под горшок, а рядом с ним, взяв его под руку, сидела симпатичная девушка. - И я подумал: "Смотри-ка, Джерри, малыш, а ведь это армейская стрижка". Верно? - Верно, - эхом отозвался Смайли, подумав, что в некоторые моменты Джерри и сам немного похож на барана. Этот парень оказался племянником Стана. Он очень гордился своим английским. - Просто поразительно, что люди могут иногда рассказать тебе, если только это дает им возможность выпендриться своим знанием иностранного языка. Он приехал в краткосрочный армейский отпуск; он влюбился в эту девчонку, у него в запасе еще целых восемь дней и весь мир у него был сейчас в друзьях, в том числе Джерри. Джерри в особенности, если разобраться, потому как он платил за выпивку. - И вот, значит, сидим мы все вперемежку за большим столом в углу: студенты, красивые девушки, все такое. Старый Стан вышел из-за стойки и подсел к нам, какой-то парнишка наяривает на гармошке. Всем так хорошо, уютно, выпивки полно, шумно, весело. Шум был особенно важен, пояснил Джерри, потому как он давал возможность спокойно болтать с этим парнем, не привлекая лишнего внимания. Парень сидел рядом с Джерри, он с самого начала ему понравился. Одной рукой обнимал девушку, другой Джерри. - Из тех ребят, знаешь, которые могут до тебя дотрагиваться и тебе от этого не противно. Вообще, как правило, мне не нравится, когда меня трогают. Греки любят это делать. Лично я этого терпеть не могу. Смайли сказал, что он тоже этого терпеть не может. - Представь себе, эта девчонка была чем-то похожа на Энн, - вспоминал Джерри. - Соблазнительная такая, ты понимаешь, о чем я? Глаза, как у Гарбо, ножки, грудки... Итак, пока все горланили песни, пели и играли в "поцелуй в кружочке", этот парнишка спросил Джерри, интересно ли ему узнать, как все было на самом деле в истории с Джимом Эллисом. - Я притворился, что никогда не слышал о таком, - объяснил Джерри. - "Интересно, - говорю. - А что из себя представляет Джим Эллис, когда он играет на своем поле?" Мальчишка уставился на меня, как на придурка, и говорит: "Это британский шпион". Никто больше не слышал, о чем мы говорим, все орали и распевали застольные песенки. Девчонка, правда, положила голову ему на плечо, но она уже слегка окосела и была на седьмом небе от счастья, так что он продолжал говорить со мной, гордясь своим английским, улавливаешь? - Да-да, продолжай, - сказал Смайли. - "Британский шпион, - орет мне прямо в ухо. - Сражался во время войны с чешскими партизанами. Приехал сюда под именем Хайек, и его застрелила русская секретная полиция". Ну, я только пожал плечами и говорю: "Это для меня новость, старик". Стараюсь не нажимать на него, понимаешь? С ними нельзя быть назойливым. Отпугнуть можно сразу. - Ты абсолютно прав, - искренне воскликнул Смайли, и для разрядки они поговорили немного об Энн - Джордж терпеливо уклонялся от разговоров на тему, каково это всю жизнь по-настоящему любить только одного человека. "Я недавно призван, - по словам Джерри Уэстерби, так парень начал свой рассказ. - Я должен сначала отслужить в армии, а иначе не попаду в университет". В октябре у них проходили плановые маневры в лесах неподалеку от Брно. Там вообще всегда полно военных, а летом этот район даже на месяц закрывают для гражданского населения. У них по плану намечались скучные полевые учения, которые должны были продлиться две недели, но на третий день без всяких объяснений их отменили, и в войска поступил приказ возвращаться в город. Так и сообщалось: немедленно собраться и вернуться в казармы. Весь лес следовало очистить до наступления темноты. - За эти несколько часов каких только дурацких слухов не родилось, - продолжал Джерри. - Какой-то чудак сказал, что взорвали исследовательский баллистический центр в Тишнове. Другой говорит, мол, учебные батальоны подняли бунт и перестреляли русских солдат. Новое восстание в Праге, русские сбросили правительство, немцы снова напали, бог знает что еще не случилось. Ты ведь знаешь, что такое солдаты. Везде они одинаковые. Только бы и делали, что языками чесали. Упоминания об армии увели Джерри в сторону: он начал расспрашивать о своих знакомых по бывшей воинской службе, о людях, которых Смайли и раньше-то смутно знал, а теперь и вовсе забыл. В конце концов они вернулись к теме. - Они свернули лагерь, погрузились на машины и стали ждать, когда колонна двинется. Но не успели проехать и километра, как все остановилось и раздался приказ съехать с дороги. Пришлось загнать грузовики прямо в лес. Завязли в грязи, в канавах, в общем, хаос полный. Оказалось, это все русские, сказал Уэстерби. Они появились со стороны Брно и очень спешили. Все чешское должно было убраться прочь с дороги, а иначе последствия могли быть непредсказуемы. - Сначала пронеслась группа мотоциклистов с мигающими фарами, их водители орали, чтобы все очистили дорогу. Затем штабная машина с людьми в гражданском; всего парнишка насчитал шесть человек. Затем два грузовика, битком набитые вооруженными до зубов спецназовцами в камуфляже. И замыкал группу фургон со служебными собаками. И все это с диким ревом и шумом. Я тебе еще не наскучил, старина? Уэстерби промокнул носовым платком пот со лба и поморгал, будто приходя в себя. Пот проступил у него и на шелковой рубашке, и вообще у него был такой вид, будто он только что вышел из-под душа. Не будучи большим поклонником карри, Смайли заказал еще две кружки, чтобы избавиться от довольно специфического привкуса во рту. - Итак, это первая часть всей истории. Чешские войска - побоку, русские войска - вот они. Пока все понятно? Смайли ответил утвердительно, он был уверен, что вполне в состоянии удерживать свое внимание на рассказе Джерри. Вернувшись в Брно, парень, однако, сразу понял, что испытания, выпавшие на долю его подразделения, на этом отнюдь не закончились. Их колонна присоединилась к другой, и всю следующую ночь они носились восемь или десять часов подряд по округе без всякой видимой цели. Сначала они поехали на запад, в Тршебич, остановились там и ждали, пока связисты не наладят длинноволновую связь, затем поехали назад на юго-восток почти до самого Знойно рядом с австрийской границей, сигналя всю дорогу, как сумасшедшие; никто не знал, кто приказал выбрать именно этот маршрут, никто вообще ничего не мог толком объяснить. В один из моментов им приказали примкнуть штыки, в другой раз они разбили лагерь, затем снова упаковали все снаряжение и снялись с места. То тут, то там им попадались Другие воинские подразделения: около сортировочной железнодорожной станции в районе Бржецлава кружили танки, один раз они видели пару самоходных пусковых установок на гусеничном ходу. И везде одно и то же; беспорядочная бесцельная активность. Те, кто постарше и поопытнее, уверяли, что все это - не иначе как наказание русских только за то, что ты чех. Снова вернувшись в Брно, парень, однако, услышал другое объяснение. Русские гонялись за британским шпионом, который действовал под именем Хайек. Он шпионил в районе исследовательского центра и пытался похитить какого-то генерала, в результате чего его застрелили. - И вот парень этот спрашивает, представляешь, - сказал Джерри, - этот дерзкий чертенок спрашивает своего сержанта: "Если Хайека уже застрелили, зачем мы носимся здесь по всей округе и поднимаем столько шуму?" И сержант отвечает ему:"Потому что это армия". Сержанты - они везде одинаковые, разве нет? И тут Смайли спросил его очень тихо: - Мы говорим о двух ночах, Джерри. В какую из них русские выдвинулись в лес? Лицо Джерри Уэстерби слегка перекосилось от замешательства: - Так ведь об этом парнишка мне и хотел рассказать, понимаешь, Джордж? Именно это он и пытался втолковать мне в баре у Стана. О чем и слухи-то все были. Русские выступили в пятницу. А в Хайека стреляли только в субботу. Те, кто посообразительнее, тут же и смекнули: вот так так, а русские-то ведь ждали, что Хайек объявится. Знали, что он уже в пути. Знали все от начала до конца. Затаились и ждали. Скверная история, видишь ли. Скверная для нашей репутации, понимаешь, что я имею ввиду? Скверная для всего начальства. Скверная для всей нашей братии. Твое здоровье - Твое, - отозвался Смайли, уткнувшись в кружку с пивом. - Это и Тоби сразу почувствовал, можешь не сомневаться. Мы оба смотрели на все это одинаково, правда, реагировали по-разному. - Итак, ты все рассказал Тоби, - спокойно сказал Смайли, передавая Джерри большое блюдо со своей едой. - Так или иначе, ты обязан был с ним встретиться хотя бы для того, чтобы доложить, что благополучно переправил его пакет в Будапеште, ну, заодно и историю Хайека ему рассказал, так? Да, именно так, подтвердил Джерри. Это-то его и беспокоило потом, потому как что-то тут было неладно; потому он, собственно, и написал тогда Смайли. - Старина Тоб сказал, что все это вздор. Разорался, как ненормальный, не суй, мол, нос не в свое дело. Поначалу-то он оживился, стал похлопывать меня по спине, говорить, что доложит обо мне мэру. Уехал к себе, а на следующее утро облил меня дерьмом. Назначил срочную встречу, возил меня кругами по парку в своей машине и орал так, что аж весь посинел. Сказал, что я так надрался, что не смог отличить правду от вымысла. И все в таком роде. Ну и я, естественно, немного не сдержался. - Подозреваю, что тебе интересно, с кем он успел поговорить в промежутке между этими двумя встречами, - понимающе кивнул Смайли. - Ты можешь точно вспомнить, что говорил Тоби? - спросил он без всякого нажима, будто просто хотел прояснить это для себя окончательно. - Сказал, что это, скорее всего, хитроумно подстроенная ловушка. Парень тот просто-напросто провокатор. Против нас ведут подрывную работу, чтобы заставить Цирк бегать за собственным хвостом. Готов был уши мне оборвать за распространение всяких дурацких сплетен. Джордж, я сказал - "Старина, Тоб, старина, я ведь только передаю. нужно так выходить из себя. Еще вчера ты меня чуть ли не целовать лез. Какой смысл в том, чтобы стрелять в парламентера? Если у вас кто-то решил, что вам эта история не нравится - это ваше дело". Даже слушать меня не захотел, представляешь? Это так непоследовательно. Не понимаю я таких типов. Семь пятниц на неделе. Да, не самый лучший из его поступков это был, понимаешь, о чем я? Джерри начал скрести в затылке левой рукой и стал похож на школьника, притворяющегося, что он думает. - "Ладненько, - сказал я, - забудем об этом. Напишу вот только заметку для своей газетенки. Не про то, как русские приехали туда первыми. Про другое. "Грязное дело в лесу", и всякую подобную ерунду. - Я сказал ему. - Если для Цирка это не очень хорошо, то для моей газетенки вполне сойдет". Ну, тут он вообще чуть на стенку не полез от злости. Наследующий день какой-то баран звонит нашему старику: пусть, мол, этот ваш тупоголовый Уэстерби не смеет соваться в историю Эллиса. Пусть зарубит себе на носу: это уведомление "D" официальное предупреждение (Уведомление "D" - официальное письмо, рассылаемое правительственными учреждениями органам печати, в котором содержится перечень тем и вопросов, не подлежащих распространению). Впредь любые упоминания о Джиме Эллисе, он же Хайек, будут расценены как идущие вразрез с национальными интересами, так что лучше отправлять подобные вещи сразу в корзину. Вот так. Пописывай, мол, свои статейки о женском пинг-понге и не дергайся. Привет. - Но к тому времени ты уже написал мне, - напомнил ему Смайли. Джерри Уэстерби снова ужасно покраснел. - Прости меня, - сказал он, - просто я стал каким-то подозрительным ксенофобом. Все это от долгого пребывания за границей: не доверяешь лучшим друзьям. Незнакомцам, черт возьми, и то больше веры. - Он снова начал оправдываться: - Просто я подумал, что старина Тоб слегка сбренднл. Мне не стоило этого делать, да? Против правил это все. - Стараясь перебороть смущение, он вымученно усмехнулся: - А потом до меня дошли какие-то сплетни, что тебе дали коленом под зад, и после этого я вообще почувствовал себя полным идиотом. Ты ведь не в одиночку охотишься, а, старик? Не... - Он вдруг передумал задавать этот вопрос, вероятно, потому, что ответ ему был известен. Когда они уже собирались расстаться, Смайли мягко взял его под руку. - Если Тоби все-таки попытается наладить с тобой контакт, я думаю, лучше, если ты не будешь говорить ему о нашей сегодняшней встрече. Тоби хороший малый, но он почему-то склонен думать, будто все сговорились против него. - Даже и не подумаю, старина. Будь спокоен. - А если вдруг он сделает это в ближайшие дни, - продолжал Смайли, всем своим видом давая понять, что это маловероятно, - то ты мог бы даже предупредить меня. Я подсказал бы тебе, как нужно действовать. Только не звони мне, имей в виду, звони по этому номеру. Джерри Уэстерби вдруг заторопился: нужно было успеть с заметкой о бомбардире "Вест Бромвича". Но когда Смайли передал ему карточку, Джерри, бросив смущенно-недоверчивый взгляд куда-то в сторону, спросил: - Случайно, ничего неприятного не произошло, старина? Никуда больше не вляпались? - Его усмешка стала ужасающе-зловещей. - Контора не впала, надеюсь, в полный маразм? Смайли рассмеялся и осторожно положил руку на огромное, слегка сгорбленное плечо Джерри. - В любое время, - сказал Уэстерби. - Буду иметь в виду. - Я ведь думал, что это ты, понимаешь, ты позвонил нашему старику. - Нет, это не я. - Может, это Аллелайн? - Думаю, да. - Ну, буду рад в любое время, - снова сказал Уэстерби. - Прости, не обижайся. Привет Энн. - Он замялся. - В чем дело, Джерри, а? Ну, выкладывай, - сказал Смайли. - Тоби пытался рассказать мне что-то о ней. Я посоветовал ему оставить это при себе. Ерунда это все, нет? - Спасибо, Джерри. Пока. Твое здоровье. - Я знал, что ерунда, - сказал Джерри, очень довольный, поднял палец, как бы обозначив индейское перо, и медленно побрел в свою "резервацию". Глава 29 Лежа в одиночестве в кровати отеля "Айли" и не в состоянии заснуть, Смайли решил не тратить время попусту и еще раз взял папку, которую Лейкон отдал ему в доме у Мэндела. Материалы относились к концу пятидесятых, когда Цирк, как и все остальные подразделения Уайтхолла, был охвачен всеобщим стремлением ужесточить критерии благонадежности среди своих сотрудников. Большинство записей оказались скучной рутиной: перехваты телефонных разговоров, отчеты о наружных наблюдениях, бесконечные собеседования с преподавателями, друзьями и специально подобранными экспертами Лишь один документ, как магнит, притягивал к себе Смайли так, что он не мог от него оторваться. Это было письмо, совершенно открыто зарегистрированное под названием: "Письмо Хейдона к Фаншоу от 3 февраля 1937 года". Если говорить более определенно, это было написанное от руки послание студента Билла Хейдона своему университетскому преподавателю Фаншоу, вербовщику Цирка; и в этом письме молодой Джим Придо был представлен как подходящий кандидат для вербовки в британскую разведку. Письму предшествовало ироническое e x p l i c a t i o n d e t e x t e . Неизвестный автор пояснял: "Патриций" - клуб для представителей высшего сословия из колледжа "Крайст-Черч", большей частью выпускников Итона". Фаншоу (П.Р. де Т.Фаншоу, кавалер ордена Почетного легиона, ордена Британской империи IV степени, личное дело такое-то) являлся его основателем, а Хейдон (многочисленные ссылки и пояснения) в тот год служил своеобразным примером образцово-показательного члена клуба. Политическая ориентация "Патриция", к которому в свое время принадлежал еще отец Хейдона, была нескрываемо консервативной. Покойный Фаншоу отличался крайними имперскими убеждениями, и таким образом "Патриций" фактически являлся его частным предприятием по отбору кандидатов для Большой игры", говорилось в предисловии. Как ни странно, о самом Фаншоу у Смайли остались смутные воспоминания: тощий энергичный мужчина в очках без оправы с зонтиком а-ля Чемберлен и неестественным румянцем на щеках, будто у него до сих пор резались зубы. Стид-Эспри называл его не иначе как "наш крестный папочка". " Д о р о г о й Ф о н , п р е д п о л а г а ю , в а м б у д е т л ю б о п ы т н о о з н а к о м и т ь с я с н е к о т о р ы м и с в е д е н и я м и о м о л о д о м д ж е н т л ь м е н е , ч ь е и м я п р и л а г а е т с я н а к у с о ч к е ч е л о в е ч е с к о й к о ж и (пометка следователя: " П р и д о " ) . В ы , в е р о я т н о , з н а е т е Д ж и м а л и ш ь к а к л е г к о а т л е т а , д о б и в ш е г о с я н е к о т о р ы х у с п е х о в - е с л и в ы в о о б щ е е г о з н а е т е . С к о р е е в с е г о , в ы н е з н а е т е , х о т я и д о л ж н ы б ы , ч т о о н е щ е и н е з а у р я д н ы й ф и л о л о г , д а к т о м у ж е д а л е к о н е и д и о т . . . " (Дальше шли биографические сведения, собранные с удивительной тщательностью: "... L y c e e L a k a n a l в П а р и ж е , э т о ч т о - т о в р о д е И т о н а , в к о т о р о м е м у у ч и т ь с я н е д о в е л о с ь , и е з у и т с к а я д н е в н а я ш к о л а в П р а г е , д в а с е м е с т р а в С т р а с б у р г е , р о д и т е л и - н е б о г а т ы е м е л к и е а р и с т о к р а т ы , з а н я т ы в б а н к о в с к о м д е л е в Е в р о п е , ж и в у т р а з д е л ь н о . . . ") " Э т и м о б ъ я с н я ю т с я и о б ш и р н ы е п о з н а н и я н а ш е г о Д ж и м а в о б л а с т и ч у ж е з е м н ы х о б ы ч а е в , и е г о д о в о л ь н о с и р о т с к и й в и д , к о т о р ы й я н а х о ж у п р о с т о н е о т р а з и м ы м . К с т а т и , н е с м о т р я н а т о , ч т о в н е м п е р е м е ш а н ч у т ь л и н е д е с я т о к е в р о п е й с к и х к р о в е й , м о ж е т е н е с о м н е в а т ь с я : о к о н ч а т е л ь н ы й п р о д у к т - н а ш р о д н о й д о м о з г а к о с т е й . В н а с т о я щ е е в р е м я о н в н е к о т о р о м с м ы с л е п ы т а е т с я р е ш и т ь г о л о в о л о м к у , п о с л е т о г о к а к о б н а р у ж и л , ч т о с у щ е с т в у е т н е к и й Н е п о с т и ж и м ы й М и р в л и ц е в а ш е г о п о к о р н о г о с л у г и . Н о с н а ч а л а в ы д о л ж н ы у з н а т ь , к а к я п о в с т р е ч а л е г о . К а к в а м и з в е с т н о , с н е к о т о р ы х п о р у м е н я в о ш л о в п р и в ы ч к у ( с в а ш е й п о д а ч и ) п е р е о д е в а т ь с я а р а б о м и х о д и т ь н а в о с т о ч н ы е б а з а р ы . Т а м я с а ж у с ь с р е д и м е с т н ы х о б о р в а н ц е в и с л у ш а ю п р о п о в е д и и х м у д р е ц о в , ч т о б ы , к о г д а п р и д е т в р е м я , б ы т ь в с о с т о я н и и б и т ь и х и х ж е с о б с т в е н н ы м о р у ж и е м . В т о т в е ч е р в ц е н т р е в н и м а н и я б ы л ч е л о в е к , п р и е х а в ш и й и з г л у б и н к и с а м о й м а т у ш к и - Р о с с и и : н е к т о а к а д е м и к Х л е б н и к о в , п р и к о м а н д и р о в а н н ы й в н а с т о я щ е е в р е м я к с о в е т с к о м у п о с о л ь с т в у в Л о н д о н е . Э т о т о б щ и т е л ь н ы й и о ч е н ь р а с п о л а г а ю щ и й к с е б е м у ж ч и н а в ы д а в а л и н о г д а с р е д и о б ы ч н о й ч е п у х и п о - н а с т о я щ е м у м у д р ы е в е щ и . Б а з а р , о к о т о р о м и д е т р е ч ь , н а с а м о м д е л е п р е д с т а в л я е т с о б о й д и с к у с с и о н н ы й к л у б п о д н а з в а н и е м " Н а р о д н ы й " . Э т о , п о с у т и , н а ш а н т и п о д , д о р о г о й Ф о н , о н х о р о ш о и з в е с т е н в а м п о м о и м о т ч е т а м о д р у г и х в ы л а з к а х , к о т о р ы е я с о в е р ш а л в р е м я о т в р е м е н и . П о с л е п р о п о в е д и н а м п р е д л о ж и л и к а к у ю - т о м е р з к у ю п р о л е т а р с к у ю п а р о д и ю н а к о ф е в п р и д а ч у к . у ж а с а ю щ е д е м о к р а т и ч е с к и м п л ю ш к а м , и в о т т о г д а - т о я и з а м е т и л э т о г о з д о р о в е н н о г о п а р н я , с и д я щ е г о в о д и н о ч е с т в е в г л у б и н е к о м н а т ы . О н , о ч е в и д н о , с л и ш к о м з а с т е н ч и в , и э т о м е ш а е т е м у в о б щ е н и и . М н е с м у т н о п о к а з а л о с ь , ч т о е г о л и ц о я в и д е л к а к - т о н а к р и к е т н о й п л о щ а д к е ; т у т в ы я с н я е т с я , ч т о м ы о д н а ж д ы и г р а л и в м е с т е в к а к о й - т о д р я н н о й , н а с п е х с к о л о ч е н н о й к о м а н д е , н о т а к и н е о б м е н я л и с ь н и е д и н ы м с л о в о м . Я , ч е с т н о г о в о р я , н е о ч е н ь х о р о ш о п р е д с т а в л я ю с е б е , к а к е г о о п и с а т ь . Ч т о - т о в н е м т а к о е е с т ь , д о р о г о й Ф о н , я н е ш у ч у " . В этом месте почерк, до сих пор довольно неуклюжий, стал более размашистым, будто пишущий всерьез взялся за дело. " В н е м е с т ь н е к о е с у р о в о е с п о к о й с т в и е , к о т о р о е с п о с о б н о п о д ч и н я т ь . У н е г о к р е п к а я г о л о в а , п р и ч е м п о ч т и в б у к в а л ь н о м с м ы с л е с л о в а . О н о д и н и з т е х п р о н и ц а т е л ь н ы х н е в о з м у т и м ы х л ю д е й , к о т о р ы е в е д у т з а с о б о й н е з а м е т н о д л я д р у г и х . Ф о н , в ы з н а е т е , к а к т р у д н о м н е б ы в а е т п о р о й р е ш и т ь с я н а п о с т у п о к . В ы в ы н у ж д е н ы в с е в р е м я н а п о м и н а т ь м н е , и н т е л л и г е н т н о н а п о м и н а т ь , ч т о , н е и з в е д а в о п а с н о с т е й ж и з н и , я н е с у м е ю п о з н а т ь е е т а й н . Д ж и м ж е д е й с т в у е т , о п и р а я с ь н а ч у т ь е . . . о н о ч е н ь р а б о т о с п о с о б н ы й . . . О н м о г б ы с т а т ь и д е а л ь н ы м д о п о л н е н и е м к о м н е , в м е с т е м ы п р е д с т а в л я л и б ы с о в е р ш е н н о г о ч е л о в е к а , р а з в е ч т о п е т ь м ы о б а н е у м е е м . З н а к о м о л и в а м , Ф о н , э т о ч у в с т в о , к о г д а м у ч и т е л ь - н о х о ч е т с я в ы й т и н а у л и ц у и н а й т и к о г о - н и б у д ь н о в о г о , а и н а ч е , к а ж е т с я , м и р с е й ч а с р у х н е т д л я т е б я ? " Почерк снова стал более спокойным. " Я в а с Л а г л у " , - г о в о р ю я , н а с к о л ь к о я п о н и м а ю , п о - р у с с к и о з н а ч а е т : " Д а в а й в с т р е т и м с я в с а р а е " и л и ч т о - т о в э т о м р о д е , и о н о т в е ч а е т " А , п р и в е т " , ч т о , я д у м а ю , о н с к а з а л б ы , д а ж е е с л и б ы р я д о м п р о л е т е л а р х а н г е л Г а в р и и л . " К а к и е у в а с п р о б л е м ы ? " - с п р а ш и в а ю я . " Н и к а к и х " , - о т в е ч а е т о н , п о д у м а в п е р е д э т и м е д в а л и н е ч а с . " Т а к ч т о ж е в ы т о г д а з д е с ь д е л а е т е ? Е с л и у в а с н е т п р о б л е м , з а ч е м в ы в о о б щ е с ю д а п р и ш л и ? " Т у т о н у л ы б а е т с я м н е ш и р о к о и б е з м я т е ж н о м ы н е т о р о п л и в о п о д х о д и м к в е л и к о м у Х л е б н и к о в у и ж м е м е г о к р о х о т н у ю л а п к у , п о с л е ч е г о , п р о г у л и в а я с ь , и д е м к о м н е д о м о й . Т а м м ы п ь е м . И е щ е п ь е м . Ф о н , о н п и л в с е , ч т о п о п а д а л о с ь е м у н а г л а з а . Х о т я , м о ж е т б ы т ь , э т о б ы л я , я с е й ч а с у ж е н е п о м н ю т о ч н о . И к о г д а н а с т а л р а с с в е т , з н а е т е , ч т о м ы с д е л а л и ? Я в а м с е й ч а с р а с с к а ж у , Ф о н . М ы с в а ж н ы м в и д о м н а п р а в и л и с ь в п а р к , я с е л н а с к а м е й к у с с е к у н д о м е р о м в р у к е , Д ж и м п е р е о д е л с я в с п о р т и в н у ю ф о р м у и н а ч а л н а м а т ы в а т ь с в о и д в а д ц а т ь к р у г о в . Д в а д ц а т ь . Я п о р я д к о м у с т а л . М ы м о ж е м п р и й т и к в а м в л ю б о е в р е м я , д л я н е г о н е т н и ч е г о л у ч ш е , ч е м б ы в а т ь в г о с т я х у м е н я и л и у м о и х и с п о р ч е н н ы х , н о в е с ь м а с и м п а т и ч н ы х д р у з е й . К о р о ч е г о в о р я о н н а з н а ч и л м е н я с в о и м М е ф и с т о ф е л е м и , ч е с т н о г о в о р я , о ч е н ь п о л ь с т и л м н е э т и м . К с т а т и , о н е щ е д е в с т в е н н и к , д в у х с п о л о в и н о й м е т р о в р о с т у и т е л о с л о ж е н и е м н а п о м и н а е т С т о у н х е н д ж (Один из самых больших и известных в мире доисторических сооружений для ритуальных церемоний, предположительно относится к неолиту или бронзовому веку, состоит из огромных отдельно стоящих каменных глыб) . Т а к ч т о н е п у г а й т е с ь " . Папка снова близилась к концу. Сидя в кровати, Смайли нетерпеливо листал желтоватые страницы в поисках чего-то более существенного. Преподаватели как Джима, так и Билла Хейдона двадцать лет спустя утверждают, что не могут себе представить, чтобы отношения между этими двумя были "чем-то большим, чем чистой дружбой"... Показания Хейдона так ни разу и не были затребованы... Университетский куратор Джима говорит, что его отличала "ненасытная любознательность после долгого голодания", и отвергает всяческие подозрения о том, что Джим был "розоватых" убеждений. Допрос, который имел место в Саррате, начался с длинных извинений, в частности, упоминается его превосходное военное досье. Ответы Придо проникнуты приятной открытостью, особенно в сравнении с экстравагантным стилем письма Хейдона. Присутствовал один представитель от конкурсной комиссии, но его голос звучал лишь изредка. Нет, Джим больше никогда не встречался ни с Хлебниковым, ни с кем либо-другим, кто бы представился его эмиссаром... Нет, он никогда не разговаривал с ним, кроме того единственного случая. Нет, у него не было больше в то время никаких контактов ни с коммунистами, ни с русскими; и он не мог вспомнить по имени никого из тех, кто состоял членом "Народного клуба"... Вопрос ( А л л е л а й н ) . Не думаю, что это сделало вас более сознательным, или я не прав? Ответ. В общем, вы правы ( с м е х ) . Да, он являлся членом "Народного клуба" точно так же, как и членом драмкружка своего колледжа, филателистического общества, общества любителей современного английского языка, студенческого союза и исторического общества, а также этического общества и семинара Рудольфа Штайнсра... Это был хороший способ послушать интересные лекции и пообщаться с людьми, особенно важно для него второе. Нет, он никогда не распространял леворадикальную литературу, хотя некоторое время и покупал "Совьет Уикли" (Советский еженедельник, распространяемый в Великобритании, освещавший жизнь пародов СССР, его внутреннюю и внешнюю политику)... Нет, он никогда не платил взносы никакой политической партии ни в Оксфорде, ни позже; фактически, он даже ни разу не воспользовался правом голоса... Одной из причин, почему он вступил в такое количество клубов в университете, стало то, что после довольно беспорядочного образования, которое он получил за границей, у него практически не было школьных друзей среди англичан... К этому моменту уже все следователи до единого на стороне Джима; все против конкурсной комиссии и ее бюрократического вмешательства. Вопрос ( А л л е л а й н ) . Из чистого любопытства было бы интересно узнать: поскольку вы так много бывали за границей, где вы научились такому отменному правому драйву (Вид удара в крикете)? ( С м е х ) . Ответ. О, у меня был дядя, а у дяди была своя площадка в пригороде Парижа. Он просто помешался на крикете. У него имелись и тренировочные секи, и все нужное снаряжение. Когда я приезжал туда на каникулы, он целыми днями заставлял меня принимать его подачи. [Пометка следователя: граф Анри де Сент-Ивонн, скончался в 1941. Личное дело AF64-7.] Конец собеседования. Представитель конкурсной комиссии желал бы пригласить Хейдона в качестве свидетеля, но Хейдон сейчас за границей, и вызвать его невозможно. Заключение переносится на неопределенный срок... Смайли уже почти засыпал, читая последний документ в этой папке, который случайно попал сюда спустя долгое время после того, как Джим получил официальный допуск от конкурсной комиссии. Это была вырезка из оксфордской газеты с рецензией на персональную выставку Хейдона в июне 1938-го" вышедшая под заголовком " Р е а л и з м и л и с ю р р е а л и з м ? В з г л я д и з О к с ф о р д а " . Раздолбав выставку в пух и прах, критик закончил следующим победным аккордом: "Мы понимаем, что достопочтенный Джеймс Придо специально выкроил время, оторвавшись от своего крикета, с тем чтобы помочь развесить холсты. Лучше было бы ему, на наш взгляд, остаться на Банбери-роуд. Однако, поскольку его роль Доббина от искусства стала единственным искренним явлением, знаменующим это событие, пожалуй, нам не стоит глумиться над всем этим так громко..." Смайли задремал, но его мысли продолжали блуждать в этом замкнутом клубке сомнений, подозрений и бесспорных фактов. Он думал об Энн и, измученный, продолжал хранить для нее тепло в своей душе, страстно желая защитить ее хрупкость ценою своих собственных страданий. Совсем как влюбленный юноша, он вслух прошептал ее имя и представил, как над ним в полутьме склоняется ее прекрасное лицо, а тем временем миссис Поуп Грэм орала через замочную скважину, что в такое время никого впускать не собирается. Он думал о Tappe и об Ирине и беспредметно размышлял о любви и верности; он думал о Джиме Придо и о том, что принесет ему завтрашний день. Он вполне осознавал, насколько скромный смысл заключен в грядущей победе. Он проделал долгий путь, избороздил не один океан, а завтра, если все будет хорошо, он наконец сможет увидеть землю: какой-нибудь маленький мирный пустынный островок. Такой, что даже Карла о нем никогда не слышал. Только для него и для Энн. Он уснул.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *  Глава 30 В том мире, где обитал Джим Придо, этот четверг начался так же, как и любой другой день, за исключением того, что где-то под утро у него открылась рана на лопатке. Он подозревал, что это все из-за вчерашних соревнований по бегу между пансионами школы. Он проснулся от боли и оттого, что в том месте, где выделялся гной, спина намокла, и стало холодно. В прошлый раз, когда произошло нечто подобное, он примчался в Тонтонскую больницу, но медсестры только взглянули на него и тут же отправили в отделение неотложной помощи, чтобы он дождался доктора такого-то и сделал рентген; после чего Придо тайком забрал свою одежду и ушел. Хватит с него больниц и всяких там докторишск. Английских или каких других - все равно. Он вспомнил, как его учили, что об открывшихся ранах могут сообщить и это наведет на след. Он был не в состоянии дотянуться до раны, чтобы обработать ее, но после того случал нарезал треугольники из марли и к каждому углу пришил завязки. Взяв один и повесив его на сушилку для одежды, чтобы был под рукой, и приготовив дезинфицирующий раствор, Джим нагрел воды, высыпал туда полпачки соли и устроил себе импровизированный душ, согнувшись так, чтобы струя попадала прямо на больное место. Затем он намочил марлю в растворе, закинул ее себе за спину, завязал спереди веревочки и лег на койку лицом вниз, поставив рядом бутылку с водкой. Боль улеглась, и его одолела дремота, но он знал, что стоит сейчас ей поддаться, и он проспит весь день. Поэтому он поставил водку на окно и сел за стол проверять тетради 5-го "В" с упражнениями по французскому, пока в Яму не соскользнул рассвет и грачи не начали галдеть в зарослях вязов. Иногда он думал, что эта рана служит ему напоминанием о том, с чем он не в состоянии справиться. Придо прикладывал нечеловеческие усилия, чтобы загнать эти мысли вглубь и наконец забыть об этом, но даже его усилий иной раз бывало недостаточно. Он проверял тетради не торопясь, потому что это занятие ему нравилось и служило хорошей тренировкой для мозгов. Где-то около половины седъмого-семи он закончил, надел какие-то старые фланелевые штаны и спортивную куртку и потихоньку отправился в церковь, которая никогда не запиралась на замок. В центральном проходе часовни, в которую редко кто-нибудь заходил и которая представляла собой небольшой фамильный монумент, посвященный погибшим в двух войнах, Джим на минуту опустился на колени. На кресте маленького алтаря был вырезан барельеф, изображающий саперов в Вердене. Стоя на коленях, Джим осторожно пошарил под скамьей, пока кончики его пальцев не нащупали полоску, состоящую из кусочков липкого пластыря. Следуя за ними, Придо почувствовал холодную металлическую поверхность. На этом его общение с Богом закончилось, и он отправился по направлению к Комб-Лейну, на верхушку холма, где он побегал немного трусцой, чтобы вспотеть: тепло делало с ним настоящие чудеса, а привычный ритм бега немного притуплял тревогу. После бессонной ночи и утренней водки у него слегка кружилась голова, и, когда он увидел пасущихся в ложбинке пони, которые уставились на него своими глупыми мордами, он заорал им на сомерсетском диалекте: "Пошли вон, дурни вы чертовы, ну чего вытаращились на меня своими глупыми гляделками?" - и побрел назад по тропинке, чтобы успеть до начала занятий выпить кофе и переменить повязку. Первым уроком после молитвы был французский у пятого "В", и там Джим едва не вышел из себя: он пообещал Клементсу, сыну владельца магазина тканей, какое-то глупое наказание, а в конце урока простил его. Затем в учительской он проделал еще одну привычную процедуру, подобную той, что и в церкви: так же быстро, не задумываясь, но на этот раз нигде не шаря и никуда не выходя. Это изобретение - почтовая проверка - было довольно примитивным, но срабатывало исправно. Он ни разу не слышал, чтобы кто-то из "профи" этим пользовался, впрочем "профи" обычно редко рассказывают о своих секретах. "Рассуди сам, - сказал бы он в таком случае, - если противник следит за тобой, он уж точно постарается просмотреть твою почту, потому как письма - самое доступное в этом деле; еще легче это сделать, если противник действует в своей стране и может наладить сотрудничество с почтовой службой. Итак, что ты в этом случае делаешь? Каждую неделю, в одно и то же время, из одного и того же почтового ящика ты отправляешь одинаковые письма: один конверт самому себе, а другой - какому-нибудь безобидному человеку на тот же адрес. Суешь туда какую-нибудь чепуху - благотворительную рождественскую открытку, например, или рекламный проспект из местного супермаркета, - запечатываешь как следует конверты, отправляешь и ждешь, чтобы затем сравнить время доставки. Если твое письмо появляется позже, чем конверт твоего невольного помощника, ты тут же почувствуешь у себя за спиной чье-то горячее дыхание, в данном случае - не чье иное, как Тоби". Джим называл это на своем старом потрепанном жаргоне "замером воды"; в очередной раз ее температура не вызвала нареканий. Два письма показали на финише одинаковое время, но Придо пришел в учительскую слишком поздно и не успел стащить то из них, что было адресовано Марджорибэнксу, который в этот раз играл роль ни о чем не подозревающего соучастника Джима. Так что пришлось сунуть свое письмо в карман и уткнуться в " Д е й л и т е л е г р а ф " в то время как Марджорибэнкс, фыркнув раздраженно: "А, пошли вы к черту!", разорвал отпечатанное на машинке приглашение, призывавшее его вступить в члены Братства Любителей Библии. После этого Джим снова погрузился в привычную рутину школьных дел, вплоть до начала матча по регби между старшими школьниками Тэрсгуда и Сент-Адамс, на который его назначили судьей. Игра проходила в быстром темпе, и, когда она закончилась, его спина вновь дала о себе знать. Поэтому ему снова пришлось глотнуть водки, перед тем как дать звонок к следующему занятию: Джим пообещал молодому Элвесу сделать это вместо него. Он уже не помнил, зачем тот его попросил об этом; просто те из персонала, кто был помоложе, и особенно семейные, часто перекладывали на Джима свои случайные поручения вроде этого, а он особо не возражал. Звонок представлял собой старинный корабельный колокол; еще отец Тэрсгуда когда-то давно неизвестно где откопал его, и теперь он уже стал частью школьной традиции. Когда Джим звонил, он обнаружил, что рядом стоит маленький Билл Роуч, уставившись на него с бледным подобием улыбки в ожидании, когда тот обратит на него внимание, что случалось обычно по нескольку раз в день. - Привет, Слоник, ну, что у тебя стряслось наэтот раз? - Сэр, прошу прощения, сэр... - Ну, давай-давай, Слоник, выкладывай. - Сэр, там кто-то спрашивал, где вы живете, - сказал Роуч. Джим поставил колокол на место. - Какой он с виду, этот "кто-то", а, Слоник? Ну, давай, я ведь не съем тебя, давай, говори... эй... эй! Какой он с виду? Мужчина? Женщина? Волшебник из сказки? Эй! Ну, давай же дружище, - мягко пробормотал он, нагнувшись к Роучу. - Не надо плакать. Ну, что случилось? Ты не заболел? - Он достал из рукава носовой платок. - Какой он с виду этот "кто-то"? - повторял он все так же негромко. - Он спрашивал у миссис Маккаллум. Сказал, что он друг. Потом снова залез в машину, она стоит у церковного кладбища, сэр. - Очередной поток слез. - Он все еще сидит в ней. - Подите все к черту, паршивцы эдакие! - крикнул Джим кучке ухмыляющихся старшеклассников, столпившихся у входа. - Подите к черту! - Он снова нагнулся к Роучу: - Высокий такой друг, да? Небрежно одетый, высокого роста, да, Слоник? С такими вот бровями, сутулый? Худой такой, да? Брэдбери, поди-ка сюда и перестань пялиться! Стой здесь, отведешь потом Слоника к Воспитательнице! Худой такой, да? - спросил он снова у Роуча мягким, ноочень настойчивым голосом. Но Роуч был уже не в состоянии выдавить из себя ни слова. У него начисто отшибло память, он словно потерял ощущение величины и положения предметов в пространстве; всякая способность проводить какие-то различия в мире взрослых, казалось, утрачена навсегда. Большие люди, маленькие, старые, молодые, сгорбленные, стройные - все это превратилось в одну сплошную толпу безликих незнакомцев. Сказать Джиму "нет" было выше его сил, сказать "да" означало взвалить на себя ужасную ответственность за то, что он может его разочаровать. Он увидел, что Джим смотрит на него, увидел улыбку на его лице и почувствовал у себя на руке благословенное прикосновение его большой ладони. - Молодчина, Слоник. Никто так больше не умеет наблюдать, правда? Отчаявшись вконец, Роуч прислонил голову к плечу Брэдбери и закрыл глаза. А когда он снова их открыл, то увидел сквозь слезы, что Джим уже поднимается по лестнице. Джим почувствовал успокоенность и даже едва ли не облегчение. Уже несколько дней он знал, что кто-то объявился. Это тоже было частью его привычного распорядка: наблюдать за теми местами, куда обычно первым делом суются "ищейки". Например, церковь: любые передвижения местных жителей сразу становятся темой для разговоров среди прихожан; или администрация графства, где регистрируются потенциальные избиратели; или торговцы, которые часто хранят счета своих клиентов; или пивные, в том случае, если намеченная жертва обходит их стороной. Иными словами, он знал, что в Англии есть естественные ловушки, куда "ищейки" наведываются первым делом, прежде чем выйдут на тебя. И действительно, мило болтая с помощницей библиотеки в Тонтоне два дня назад, Джим наткнулся на верный след, который он разыскивал. Какой-то незнакомец, очевидно из самого Лондона, интересовался состоянием дел в деревенских округах; да, государственного вида джентльмен - скорее, даже один из тех, кто проводит политические исследования, можно сказать занимается этим профессионально - и среди прочего ему потребовался, представьте себе, как можно более свежий список жителей той самой деревни, где живет Джим; да, список избирателей, они собираются провести поименный опрос в самых отдаленных и глухих районах страны, особенно среди недавних иммигрантов. Да, действительно, подумать только, согласился Джим и после этого предпринял некоторые подготовительные меры. Он купил железнодорожные билеты сразу в несколько мест: до Эксетера, до Лондона и до Суиндона, все сроком годности на один месяц. Сделал он это потому, что знал: если снова придется удариться в бега, покупать билеты будет некогда. Он достал из потайного места на огороде свои старые удостоверения и пистолет, которые перепрятал так, чтобы они в любой момент были под рукой. Еще он загрузил в багажник "алвиса" чемодан с одеждой и залил полный бак горючего. После этих мер предосторожности он мог спать относительно спокойно или, вернее, мог бы, если бы не спина. - Сэр, а кто выиграл, сэр? Преббл, новичок, одетый в пижаму и перемазанный зубной пастой, направлялся во врачебный кабинет. Мальчишки иногда заговаривали с Джимом без всякого повода: одного его роста и горбатой спины было достаточно, чтобы спровоцировать их на это. - Сэр, ну в этом матче, ну против Сент-Адамс? - Не Адамс, а Гадамс, - отозвался другой умник. - Нет, правда, сэр, кто выиграл? - Увы, они, сэр, - гаркнул Джим, - и, если бы вы смотрели игру, сэр, вы бы сейчас не спрашивали, сэр. - Он медленно поводил у них перед носом огромным кулачищем, изображая серию сокрушительных ударов, и аккуратно выпроводил их в медпункт Воспитательницы. - Спокойной ночи, сэр. - Спокойной ночи, лягушата, - промурлыкал Джим и зашагал в другой конец коридора - в изолятор, из окон которого открывался вид на церковный двор с кладбищем. В изоляторе был погашен свет; вся обстановка и запах его внушали ему отвращение. Двенадцать ребят лежали в темноте и дремали после ужина в ожидании вечерних процедур. - Кто там? - раздался чей-то сиплый голос, - Это Бегемот, - ответил ему другой. - Эй, Бегемот, кто выиграл, мы или Сент-Гадамс? Звать Джима кличкой вообще-то было хамством, но в изоляторе мальчишки чувствовали себя освобожденными от условностей дисциплины. - Бегемот? Какой еще, к черту, Бегемот? Не знаю такого. Меня не так зовут, - фыркнул Джим, протискиваясь между койками. - Убери этот фонарик, не положено. Ясное дело, черт возьми, к т о выиграл. Восемнадцать ноль в пользу Гадамс. - Окно здесь доставало почти до самого пола, а внизу, заслоняя его от мальчишек, стояла старая каминная решетка. - Слишком много суетились в защите, - пробормотал он, вглядываясь в глубину двора. - Терпеть не могу регби, - сказал мальчик по имени Стивен. Синий "форд" стоял в тени церкви, вплотную к вязам. С первого этажа машину не было бы видно, но и сказать, что она спрятана, было бы преувеличением. Джим застыл совершенно неподвижно, немного поодаль от окна, изучая "форд" на предмет определенных признаков, известных профессионалу. На улице быстро смеркалось, но у него было хорошее зрение, и он знал, что ему высматривать: аккуратно замаскированную антенну, второе зеркало для связного, обгоревший металл под выхлопной трубой. Почувствовав, как он напряжен, мальчишки начали дурачиться. - Сэр, там что, кошечка какая-нибудь? Она хоть хорошенькая, а, сэр? - Сэр, мы еще не горим? - Сэр, а какие у нее ножки? - Боже, сэр, только не говорите, что это мисс А а р о н с о н? - После этого все начали гоготать, потому что мисс Ааронсон была некрасивой старухой. - Заткнитесь, - рявкнул Джим, не на шутку рассердившись. - Свиньи вы неблагодарные, заткнитесь сию минуту! Где-то внизу Тэрсгуд делал перекличку старших школьников перед приготовлением уроков. Аберкромби? Здесь, сэр. Астор? Здесь, сэр. Блейкни? Болен, сэр. Продолжая наблюдать, Джим увидел, как дверца машины открылась и Джордж Смайли, одетый в тяжелое пальто, осторожно вылез наружу. В коридоре раздались шаги Воспитательницы. Он слышал, как скрипят ее резиновые каблуки и погромыхивают термометры в ванночке. - Мой славный Бегемот, что вы делаете в моем изоляторе? И закройте занавеску, несносный вы такой, не то целый выводок умрет у нас от воспаления легких. Уильям Мерридью, сядь-ка быстренько. Смайли запирал дверцу машины на ключ. Он приехал один, и в руках у него ничего не было, даже портфеля. - Там, в Гренвилле, уже ноют: где наш Бегемот и все такое. - Иду-иду, уже ушел, - быстро ответил Джими, бросив напоследок отрывистое "Всем спокойной ночи", поплелся, сгорбленный, в спальню Гренвилл, где он обещал сегодня закончить читать рассказ Джона Бьюкена. Читая вслух, он заметил, что некоторые звуки даются ему с трудом, иногда чуть ли не застревают в горле. Он почувствовал, что весь взмок, ему показалось, что из раны снова начал сочиться гной, а к тому времени, когда он закончил, мышцы вокруг рта просто-таки задеревенели, и это вряд ли было только от долгого чтения вслух. Но все эти вещи не шли ни в какое сравнение с той яростью, которая начала закипать в нем, стоило ему только вырваться на свежий морозный воздух ночи. Стоя на заросшей террасе, он какое-то мгновение колебался, вглядываясь в сторону церкви. У него бы заняло минуты три, даже меньше, чтобы отклеить липкую ленту под скамейкой, вытащить оттуда пистолет и засунуть его за пояс с левой стороны, рукояткой внутрь... Но инстинкт подсказал ему не делать этого, и он направился прямиком к своему фургону, фальшиво распевая "Эй, дили-дили" в полную силу своего грубого голоса. Глава 31 Стены этого мотеля, очевидно, никогда не знали, что такое спокойная обстановка. Даже когда в движении машин, проезжавших по шоссе рядом, случались редкие перерывы, окна еще долго продолжали дребезжать. Дребезжали и зубные щетки в стакане, что стоят в ванной, а из-за боковых стен и с потолка доносилась музыка, глухой топот, обрывки разговоров и смех. Когда во двор въезжал очередной автомобиль, казалось, что дверца хлопает прямо в комнате и здесь же раздаются звуки шагов. Что касается обстановки, все предметы сочетались между собой по цвету. Желтые стулья сочетались С желтым тоном картин и желтоватым ковром. Махровое покрывало сочеталось с выкрашенными в оранжевый цвет дверьми и по причудливому совпадению с этикеткой на бутылке с водкой. Смайли тщательно все подготовил. Он заранее расставил стулья рядом с низеньким столом, на который водрузил бутылку, и сейчас, пока Джим усаживался, не сводя с него злобного взгляда, преспокойно извлек из крошечного холодильника тарелки с копченой лососиной и ломтиками черного хлеба, уже намазанными маслом. Его настроение, по контрасту с тем, что владело Джимом, было подчеркнуто бодрым, движения проворны и точны. - Я подумал, что, по крайней мере, мы должны устроиться поудобнее, - сказал он с едва заметной улыбкой, деловито расставляя все на столе, - Когда ты должен появиться в школе? К какому-то определенному часу? - Не получив ответа, он сел. - Тебе нравится преподавать? Мне помнится, ты вроде бы уже работал учителем после войны, правда? Перед тем, как они тебя снова перетащили к себе? Это тоже была приготовительная школа? Я уже как-то подзабыл. - Посмотри в мое досье, - рявкнул Джим. - Ты что, привел меня сюда в кошки-мышки играть, Джордж Смайли? Если ты все хотел узнать получше, надо было ознакомиться с моим досье. Перегнувшись через стол, Смайли наполнил рюмки и передал одну из них Джиму. - Ты имеешь в виду свое личное дело в Цирке? - Спроси в Административном отделе. Или у Хозяина. - Пожалуй, мне и в самом деле стоило это сделать, - нерешительно произнес Смайли. - Беда в том, что Хозяин умер, а меня вышвырнули задолго до того, как ты вернулся. Неужели никто не удосужился тебе это сказать, когда они забрали тебя домой? В ответ на это лицо Джима немного смягчилось, и он медленно проделал один из тех жестов, что так забавляли тэрсгудских ребятишек. - Боже мой, - пробормотал он, - так Хозяина, значит, больше нет. - И провел левой рукой снизу вверх - сначала по своим клыкообразным усам, а затем по волосам, словно побитым молью. - Бедный старый дьявол, - продолжал он. - От чего он умер, Джордж? Сердце? Сердце его доконало? - Они что, даже это тебе не сказали, когда ты докладывал им после возвращения с задания? При упоминании о том докладе Джим снова застыл, его взгляд опять стал злобным. - Да, - ответил Смайли. - Из-за сердца. - Кто занял его место? Смайли рассмеялся: - Боже праведный, Джим, о чем вы все там говорили в Саррате, если они не сообщили тебе даже этого? - Черт побери, кто занял его место? Не ты же, в конце концов, раз тебя вышвырнули! Кто занял его место, Джордж? - Аллелайн, - сказал наконец Смайли, очень осторожно наблюдая за Джимом, особенно внимательно разглядывая его правую руку, неподвижно-расслабленно лежащую на коленях. - А кого бы ты хотел видеть на его месте? У тебя есть подходящий кандидат, а, Джим? - И он добавил после долгой паузы: - А они, случайно, не сказали тебе, что стало с сетью "Скорпион"? С Пршибылом, с его женой, с его шурином? А что стало с сетью "Платон"? С Ландкроном, Евой Крисгловой, Ханкой Биловой? Ты ведь кое-кого из них сам вербовал, не так ли? Еще в те давние времена, когда не было Роя Бланда? Старый Ландкрон даже работал на тебя во время войны. С Джимом творилось что-то ужасное: он не мог двинуться ни вперед, ни назад. Его покрасневшее лицо перекосилось от напряженного недоумения, а пот бисеринками собрался над косматыми рыжими бровями. - Черт бы тебя побрал, Джордж, какого дьявола тебе от меня нужно? Я закрыл для себя эту страницу, подвел черту. Именно это они мне посоветовали сделать: подведи, мол, черту, начни новую жизнь, забудь про все, что произошло. - Кто это о н и , Джим? Рой? Билл? Перси? - Он ждал ответа. - Они сказали тебе, что стало с Максом, кто бы они ни были? Кстати, у Макса все в порядке. - Поднявшись, он проворно добавил водки в рюмку Джима, затем снова сел. - Ну ладно, валяй, что стало с агентурой? - Они все провалились. Официальная версия такова: ты сдал их, чтобы спасти свою шкуру. Я в это не верю. Но я должен знать, что произошло на самом деле. - Джордж продолжал не останавливаясь: - Я знаю, Хозяин заставил тебя поклясться всем, что есть святого, что ты никому об этом не расскажешь, но Хозяина уже нет, и все давно позади. Я знаю, что тебя до смерти замучили допросами, знаю, что некоторые вещи ты запрятал так глубоко, что вряд ли сможешь теперь их извлечь на свет Божий, знаю, что тебе уже трудно отличить правду от легенды. Я знаю, что ты пытался подвести черту под этим всем и сказать, что ничего этого вообще не было. Я тоже пытался это сделать. Что ж, после сегодняшнего нашего разговора ты можешь подвести эту черту. У меня с собой есть письмо от Лейкона, и, если хочешь, можешь позвонить ему, он сейчас ждет у телефона. Я не хочу, чтобы ты молчал. Лучше бы ты рассказал мне все. Почему ты не пришел ко мне домой, когда вернулся оттуда? Ты же мог. Ты же пробовал встретиться со мной перед отъездом, почему же ты не сделал этого, когда вернулся? Ведь не потому только, что таковы правила, или я ошибаюсь? - Кому-нибудь удалось выбраться? - спросил Джим, - Нет. Их, кажется, всех расстреляли. Они позвонили Лейкону, и теперь Смайли сидел один, потягивая содержимое своей рюмки. Он слышал, как в ванной бежит вода и Джим, покряхтывая, плещет себе в лицо. - Ради всего святого, уедем куда-нибудь в другое место, здесь же вздохнуть спокойно нельзя, - вернувшись, прошептал Джим, будто ставя это условием их разговора. Смайли забрал бутылку и вышел вслед за ним на асфальтированную площадку, где стояла машина. Они двигались минут двадцать; за рулем сидел Джим. Въехав на горное плато, они остановились. В это раннее утро вершины холмов не были закрыты туманом, и перед ними открылся вид горной долины. Рассеянный свет фар терялся где-то далеко впереди. Джим сидел неподвижно, как изваяние, с приподнятым правым плечом и повисшими вдоль тела руками, всматриваясь через запотевшее лобовое стекло в тенистые силуэты холмов; уже начало светать, и на фоне неба четко выделялось его резко очерченное лицо. Смайли постарался построить беседу так, чтобы на его первые вопросы можно было давать краткие ответы. Злость постепенно начала покидать При-до, и мало-помалу говорить ему становилось все легче. Один раз, обсуждая профессиональную хитрость Хозяина, он даже рассмеялся, однако Смайли не позволял себе расслабиться ни на секунду, он был так осторожен, будто переводил через дорогу маленького ребенка. Когда Джим увлекался или, наоборот, проявлял чрезмерную сдержанность или демонстрировал вспышку раздражения, Смайли мягко направлял его в нужную сторону, пока тот снова не входил в колею и не продолжал двигаться в том же равномерном темпе и направлении. Когда Джим колебался, Смайли терпеливо помогал ему преодолеть препятствие. Начал же он с того, что, опираясь на свой инстинкт и дедуктивные способности, стал излагать Джиму свою версию событий, и тому оставалось только подтверждать либо опровергать ее. Для первого инструктажа у Хозяина, предположил Смайли, они договорились встретиться за пределами Цирка? Да, так оно и было. Где? На служебной квартире у парка Сент-Джеймс, это место предложил Хозяин. Кто-то еще при этом присутствовал? Никто. И для того, чтобы войти в контакт с Джимом и условиться о месте встречи. Хозяин использовал Макфейдина, своего личного вахтера? Да, старина Мак приехал с "челноком" из Брикстона и привез записку, в которой Хозяин просил Джима о встрече этим же вечером. Джиму следовало сказать Маку "да" или "нет" и отдать записку обратно. Ни в коем случае нельзя было пользоваться для этого телефоном, даже спецсвязью. Джим сказал Маку "да" и приехал к семи часам. - Первым делом Хозяин, я думаю, предостерег тебя?. - Сказал, чтобы я никому не доверял. - Он назвал кого-то конкретно? - Он сделал это позже, - сказал Джим. - Не вначале. Сперва он просто сказал: не доверяй никому. Особенно из тех, кто считается самым благонадежным. Послушай, Джордж. - Да? - Их действительно всех расстреляли? Ландкрона, Криеглову, Пршибылов? Прямо-таки взяли и расстреляли? - Тайная полиция накрыла обе агентурные сети той же ночью. Что произошло потом, никто не знает, но ближайшим родственникам сказали, что они мертвы. Обычно это соответствует действительности. С левой стороны от них целая череда сосен, похожих на застывшую армию, взбиралась по склону холма. - А после этого, наверное, Хозяин спросил, какие у тебя есть подходящие чешские документы? - продолжал Смайли. - Так или нет? - Ему пришлось повторить вопрос. - Я назвал ему имя Хайек, - в конце концов сказал Джим. - Владимир Хайек, чешский журналист, работающий в Париже. Хозяин спросил, сколько времени эти документы могут считаться хорошими. "Этого никто не может сказать, - ответил я. - Иногда они "горят" после первой же поездки". - Он вдруг заговорил громче, будто потеряв какую-то нить в своем рассказе. - Он иногда становился глух, как пень, если хотел этого. - Ну а потом он сообщил, что от тебя требуется, - предположил Смайли. - Сначала мы обсудили кое-какие спорные моменты. Он сказал, что, если меня схватят, мне следует вообще забыть, кто такой Хозяин. Мол, это все штучки "головорезов", что-то вроде частной инициативы. Уже тогда я подумал: какой идиот этому поверит? Каждое слово, которое он произносил, он будто от сердца отрывал, - сказал Джим. - От начала и до конца этого инструктажа я чувствовал, что он предпочел бы вообще ничего мне не говорить. Он хотел, чтобы я ничего не знал и в то же время ясно понял свою задачу. "Мне предложили одну услугу, - говорит Хозяин. - Высокопоставленный чиновник, условное имя "Свидетель". - "Чешский чиновник?" - спрашиваю я. "Военный, - отвечает он. - Ты ведь хорошо разбираешься в военных вопросах, Джим. Вы оба должны здорово с этим справиться". Вот такая у нас была беседа, черт возьми. Я тогда подумал: ну ладно, ты не хочешь мне чего-то говорить - не надо, но хоть мозги мне не пудри. Поводив его за нос еще немного, продолжал Джим, Хозяин объявил, что "Свидетель" - чешский генерал артиллерии. Зовут его Штевчек; в пражских военных кругах он известен как просоветски настроенный "ястреб" со всеми вытекающими отсюда последствиями; одно время он работал в Москве, занимался вопросами взаимодействия и вообще был одним из очень немногих чехов, которые пользовались у русских доверием. Через посредника, с которым Хозяин лично встречался в Австрии, Штевчек передал свою готовность встретиться с высокопоставленным офицером Цирка и обсудить с ним вопросы, представляющие взаимный интерес. Этот эмиссар должен знать чешский и быть наделенным полномочиями для принятия решений. 20 октября, в пятницу, Штевчек будет инспектировать научно-исследовательский центр по вооружению в Тишнове, рядом с Брно, около ста миль к северу от австрийской границы. После этого на выходные остановится в охотничьем домике, и там он будет один. Это место расположено глубоко в лесу неподалеку от Рачице. Он хотел бы встретиться с эмиссаром именно там, вечером в субботу, 21-го. Он также готов обеспечить сопровождение от Брно и обратно. Смайли спросил: - У Хозяина были какие-то предположения насчет того, какие у Штевчека имелись мотивы? - Любимая девушка, - сказал Джим. - Студентка, с которой он встречался. Поздняя любовь, двадцать лет разницы и все такое, сказал Хозяин. Она погибла во время восстания летом 68-го. До того, как это произошло, Штевчек из карьеристских соображений заглушал в себе антипатию к русским. Смерть девушки положила этому конец: его просто разрывало от желания отомстить. Четыре года он, затаившись, вел себя довольно спокойно и запасался информацией, чтобы потом нанести по-настоящему сокрушительный удар. И теперь, как только мы предоставили бы ему гарантии и договорились о каналах доставки, он был готов начать продавать нам эту информацию. - Хозяин проверял все это? - То, что было возможно. Штевчек действительно имел широкий доступ к документации. Крайне честолюбивый штабной генерал с длинным послужным списком. Технократ. В промежутках между курсами, сулившими ему новое назначение, он оттачивал полученные навыки за рубежом: Варшава, Москва, один год в Пекине, некоторое время работал военным атташе в Африке, потом снова Москва. Довольно молод для своего чина. - Хозяин говорил, какого рода информации следует от него ожидать? - Материалы оборонного значения. Ракетная техника. Вопросы баллистики. - Еще что-нибудь? - Смайли передал ему бутылку, - Кое-что из области политики. - Еще что-нибудь? Уже не в первый раз у Смайли возникло отчетливое ощущение, что он натыкается не на неосведомленность Джима, но на явные признаки решительного нежелания вспоминать некоторые вещи. В темноте его дыхание казалось особенно тяжелым и жадным. Он поднял руки, положил их сверху на руль, опустил на них подбородок и отрешенно уставился на замерзшее лобовое стекло. - Как долго их промучили, прежде чем расстрелять? - снова стал допытываться Джим. - Боюсь, намного дольше, чем тебя, - признался Смайли. - Боже праведный, - сказал Придо. Носовым платком, вытащенным из рукава, он вытер пот, блестевший у него на лице, если это вообще был пот. - Да, так насчет разведданных, которые Хозяин надеялся получить от Штевчека... - как можно мягче напомнил Смайли. - Вот об этом-то они и спрашивали меня во время допроса. - В Саррате? Джим отрицательно помотал своей косматой головой: - Там, - и кивнул куда-то в направлении холмов. - Они знали, что эта операция разработана Хозяином от начала до конца. Я ничем не смог убедить их, что она моя. Они только смеялись в ответ. И снова Смайли терпеливо ждал, когда Джим будет готов продолжать. - Штевчек, - сказал Джим. - У Хозяина был какой-то пунктик в отношении его: с помощью Штевчека мы получим ответ, с помощью Штевчека мы получим разгадку. "Какую разгадку? - спрашивал я. - Какую такую разгадку?" У него был с собой портфель, эта его старая черная папка для нот. Достал оттуда какие-то таблицы, схемы, там и сям помеченные его почерком. Цветными чернилами, карандашами. "Шпаргалка для тебя, - говорит он. - Здесь все об этом субъекте, с которым тебе предстоит встретиться". Там была выстроена вся карьера этого Штевчека, год за годом: он провел меня через все военные академии, медали, через его жен. "Он любитель лошадей, - говорит Хозяин. - Ты ведь и сам любишь покататься верхом, а, Джим? Кое-что общее между вами неплохо бы запомнить". Я подумал: "Забавно, наверное, сидеть в Чехии, когда на тебя устроят облаву, и болтать о том, как правильно объезжать породистых скакунов". - Он немного неестественно засмеялся, и Смайли ничего не оставалось, как засмеяться в ответ. - Назначения, помеченные красным, касались работы Штевчека в Москве, по вопросам взаимодействия. Зеленым была отмечена его служба в разведке. У него везде, оказывается, была своя рука. Четвертый человек в чешской армейской разведке, главный спец по вопросам вооружения, секретарь комитета национальной безопасности, военный советник какого-то ранга в Президиуме, начальник англоамериканского отдела в военной разведке Чехословакии. Потом Хозяин перешел к тому отрезку в середине шестидесятых, когда Штевчек во второй раз был в Москве, и там было примерно поровну помечено красным и зеленым. Официально он был направлен в группу по вопросам взаимодействия вооруженных сил стран Организации Варшавского Договора в чине генерал-полковника, но Хозяин сказал, что это просто прикрытие. В этой группе делать ему было нечего. Его настоящая работа была в английском отделе Московского Центра. Он действовал под оперативным псевдонимом Минин, и его задача заключалась в том, чтобы согласовывать направления работы чешской разведки с Центром. "Это просто бесценный клад для нас, - сказал Хозяин. - Что Штевчек действительно хочет продать нам, так это имя "крота" Московского Центра, работающего в Цирке". Это может быть всего одно слово, подумал Смайли, вспомнив Макса, и снова почувствовал прилив какого-то смутного опасения. В конце концов, он знал, все будет так, как и должно было быть: имя "крота" Джералда, пронзительный вопль в темноте. - "Это гнилое яблоко, Джим, - сказал Хозяин, - оно перепортит все остальные". - Джим продолжал говорить не останавливаясь. Его голос стал жестче, и вообще он весь как-то посуровел. - Хозяин все рассказывал о том, какую он проделал работу, каждый раз возвращаясь назад и двигаясь затем в другом направлении, применяя метод исключения, изучил всех и теперь оказался почти у цели. Осталось всего пять возможных кандидатов, сказал он. Только не спрашивай, как именно он до этого докопался. "Это один из нашей верхней пятерки, - сказал он. - Как пять пальцев на руке". Он налил мне, и мы сели, как парочка школьников, играющих в войну и придумывающих систему паролей и шифров. Мы воспользовались этой детской считалкой - "Кузнец, Скорняк...". И вот, значит, сидим мы так, пьем этот дешевый кипрский херес, которым любил угощать Хозяин, и продумываем всякие ситуации. Если я даже не смогу выбраться, говорит он, если после моей встречи со Штевчеком начнется какая-то возня, если мне придется уйти в подполье, одно слово ему, Хозяину, я обязан передать любым способом. Если нужно, пусть я даже приеду в Прагу и напишу это слово мелом на двери посольства или позвоню нашему резиденту в Праге и прокричу ему в трубку это слово. Кузнец, Скорняк, Солдат, Моряк. Аллелайн был Кузнец, Хейдон - Скорняк, Бланд - Солдат, а Тоби Эстерхейзи - Нищий. Мы не использовали слово "Моряк", потому что на слух оно очень похоже на "Скорняк". Ты был Попрошайка, - сказал Джим. - Да ну, неужели? И как тебе все это понравилось? Вся эта затея Хозяина? Небось произвела впечатление? - Чертовски глупо. Просто бред собачий