Джон Ле Kappe. Звонок покойнику --------------------------------------------------------------- John Le Carre "Call for the Dead" (1961) Пер. с англ.- М.: "Интердайджест", 1993 OCR & Spellcheck - Ostashko _______________________________ Глава первая КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ ДЖОРДЖА СМАЙЛИ Когда леди Энн Серкомб вышла замуж за Джорджа Смайли, а случилось это в конце войны, она описала его своим друзьям из клуба "Мэйфер" как человека невообразимо банального. И вот два года спустя она ушла от своего мужа с одним кубинским автогонщиком, двусмысленно заявив, что если бы в этот момент она его не покинула, то уже никогда не смогла бы этого сделать. Виконт Соули специально отправился в свой клуб, чтобы сообщить, что "великое слово сказано". Эти слова леди Энн, впоследствии ставшие широко известными, были понятны только тем, кто хорошо знал Смайли. Приземистый, дородный, со спокойным характером, Смайли - производил впечатление человека, тратящего большие деньги на костюмы, лишенные всякой элегантности и висевшие на нем, как лягушачья кожа. Кстати, после свадьбы Соули заявил, что Серкомб вышла замуж за "жабу в штормовке". Смайли же, не знавший об этом замечании, вошел своей неуклюжей походкой в церковь, чтобы желанный поцелуй превратил его в прекрасного принца. Богат он был или беден? Священник или крестьянин? Где леди Энн его откопала? Разительный контраст между красотой леди Энн и обликом ее супруга делал этот нелепый союз еще более загадочным. Но злые языки имеют обыкновение видеть своих подопытных кроликов либо в белом, либо в черном цвете, приписывая им те недостатки или побуждения, которые обычно подсказывает телеграфный стиль разговора. Никто не знал ни его родителей, ни профессии, ни полка, где он служил, и Смайли влачил свое существование на задворках жизни, а после развода вообще стал напоминать обманутого простака. Ведь никому не придет в голову искать свежие новости на старой запылившейся этажерке. Когда леди Энн последовала за своим чемпионом на Кубу, у нее мелькнула непроизвольная мысль о Смайли. Не без некоторого восхищения ей пришлось признать, что если она и знала в жизни хоть одного настоящего мужчину, то это был Смайли. И она была довольна тем, что доказала это, связав себя с ним священными узами брака. Высшее общество, которое мало интересовалось продолжением сенсационных событий, осталось равнодушным к тому, как отразился отъезд леди Энн на ее муже. Хотя было интересно узнать, что именно Соули и его окружение думали о реакции Смайли, этого человека с мясистым, напряженным от постоянных интеллектуальных усилий лицом, носившего очки, с пухлыми, всегда потными руками, жадно читавшего "второсортных" немецких поэтов. Соули по этому случаю заметил, слегка пожимая плечами, что "расставание- это маленькая смерть", но он, похоже, не отдавал себе отчета в том, что если леди Энн просто уехала, то в душе Смайли что-то действительно умерло. Но в нем осталась жить его работа, работа офицера разведки, и она так же плохо вязалась с его внешностью, как семейная жизнь или увлечение непризнанными немецкими поэтами. Ему нравилась его работа, и ему было легче от сознания того, что его коллеги были такими же невыразительными, как и он сам. Его профессия давала ему также то, что некогда интересовало его в высшей степени,- возможность проникнуть в потемки человеческих поступков и делать теоретические экскурсы, исходя из практического применения собственных умозаключений. В двадцатые годы, закончив свою заурядную школу и войдя своей тяжелой поступью в сумрачные стены такого же заурядного оксфордского колледжа, он мечтал добиться стипендии, чтобы посвятить себя изучению малоизвестных немецких поэтов семнадцатого века. Но наставник, хорошо знавший Смайли, с присущей ему мудростью оградил его от славы, которая, вне всякого сомнения, его ожидала. Одним прекрасным июльским утром 1928 года Смайли, краснея и теряясь, предстал перед Высшим советом центра научных исследований в заморских странах- организации, о которой он почему-то никогда не слыхал. Джебеде, его наставник, говорил об этой встрече в удивительно туманных выражениях. "Почему бы тебе не попробовать, Смайли? Эти люди, может быть, тебя примут, и к тому же они достаточно мало платят, так что можешь быть уверен, что твои сотрудники окажутся приятными людьми". Но Смайли колебался и не скрывал этого. Его беспокоило, что всегда точный Джебеде в этот раз был таким уклончивым. Без особого желания он согласился встретиться с "таинственными людьми" Джебеде, перед тем как дать ответ колледжу Олл Соулз. Его не представили членам совета, но половину их он знал в лицо. Там был Филдинг из Кембриджа, признанный авторитет в истории средних веков Франции, Спарк из школы восточных языков и Стид-Эспри, ужинавший за преподавательским столом в тот вечер, когда Дж ебеде пригласил Смайли. Он должен был признать, что был поражен. Тот факт,- что Филдинг покинул свой дом, не говоря уже о Кембридже, был сам по себе чудом. Впоследствии Смайли всегда вспоминал об этой встрече как о своеобразной тайне за семью печатями: это была продуманная цепь откровений, каждое из которых освещало новую часть загадочного целого. Наконец Стид-Эспри, который, по-видимому, был председателем совета, раскрыл все карты, и истина предстала во всей своей ослепительной наготе. Ему предлагали место в учреждении, которое Стид-Эспри, не найдя лучшего слова, назвал, краснея, секретной службой. Смайли попросил время на размышление. Ему дали неделю. О жалованье речи не было. Этим вечером он остался в Лондоне, остановился в неплохом отеле и отправился в театр. В его голове не было никаких мыслей, и это его беспокоило. Он прекрасно знал, что примет предложение и что сразу мог дать положительный ответ. Единственным, что помешало это сделать, была инстинктивная осторожность и еще, может быть, вполне понятное желание набить себе цену перед Филдингом. Как только он дал согласие, началась подготовка: тайные загородные дома, засекреченные инструкторы, постоянные переезды и все приближающаяся заманчивая перспектива работать совершенно самостоятельно. Его первое задание было относительно приятным: два года работы в провинциальном немецком университете в качестве "энглишер доцент", лекции о Китсе (английский поэт-романтик) и каникулы в охотничьих клубах в компании серьезных и торжественно-смущенных немецких студентов. Он мысленно выделял для себя тех, кто мог бы быть полезным, и перед каждым выпуском, отъезжающим в Англию, тайно отправлял свои рекомендации анонимному адресату в Бонн. За эти два года он так и не узнал, были они учтены или нет. Он не мог узнать, связались ли с его кандидатами, у него даже не было сведений о том, доходили ли вообще его послания до места назначения; приезжая в Англию, он не имел никаких контактов со своим ведомством. Выполняя это задание, он испытывал противоречивые чувства. Для него представляло интерес беспристрастно выявлять в человеке черты "потенциального агента", с помощью неуловимых тестов изучать характеры и поведение кандидатов, чтобы получить представление об их качествах. Это занятие полностью обесчеловечивало его; здесь он выступал в роли хладнокровного наемника, занимающегося этим ради собственного удовольствия. Однако он с грустью замечал, что естественные радости понемногу отмирают в нем. Он всегда был довольно сдержанным, а теперь особенно опасался поддаться искушению дружбы и товарищеской привязанности; он тщательно скрывал в себе малейшие проявления человеческих слабостей. Благодаря своему интеллекту он смог заставить себя наблюдать за людьми с беспристрастностью врача и, не будучи бессмертным и непогрешимым, ненавидел двусмысленность существования и опасался ее. Но Смайли был сентиментален, и продолжительное изгнание удваивало его глубокую любовь к Англии. Он предавался ностальгическим воспоминаниям об Оксфорде, его красоте, его рациональной небрежности, расчетливой медлительности и завершенности его суждений. Он мечтал об осеннем отпуске в Хартленд Кэй, открытом всем ветрам, о продолжительных прогулках меж крутых скал Корнуолла и о том, как он подставлял бы свое усталое лицо свежему бризу. Такой была иная, скрытая жизнь Смайли, и он возненавидел похабное вторжение новой Германии в мир, громкие шествия студентов в военной форме с искаженными наглыми лицами, их мировоззрение, подобное мировоззрению уличных торговок. Его также раздражало то, как на факультете изуродовали его любимую немецкую литературу. А потом была ночь, ужасная зимняя ночь 1937 года, когда Смайли, стоя у окна, видел большой огонь во дворе университета; сотни ликующих студентов окружили костер, и танцующие блики пламени отражались на их потных лицах. Они бросали в этот языческий костер сотни книг. Смайли знал, что это были за книги: Томас Манн, Гейне, Лессинг... И Смайли, прикрывая рукой огонек сигареты, наблюдал за происходящим. Его сердце наполнялось ненавистью, но разум его торжествовал- он знал своего врага. В 1939 году он находился в Швеции в качестве торгового представителя известной торговой фирмы, производившей оружие малого калибра; для большей безопасности его контракт с фирмой был подписан задним числом. Кроме того, он открыл в себе талант перевоплощения и пошел в этом намного дальше простого изменения прически и наклеивания фальшивых усиков, что значительно облегчило ему жизнь. Смайли играл эту роль в течение четырех лет, курсируя взад-вперед между Швейцарией, Германией и Швецией. Он никогда бы не поверил, что человек может так долго жить в тревоге. Следствием этого явилось то, что левый глаз начал подергиваться, и этот нервный тик преследовал его пятнадцать лет. Постоянное беспокойство оставило глубокие отметины на его лице. Он понял, что значит ежедневно недосыпать, никогда не расслабляться, и днем и ночью слышать ускоренное биение своего сердца, познать одиночество и острую жалость к себе, сильное безрассудное желание обладать женщиной, вылить, заняться тяжелой физической работой, принять наркотик только для того, чтобы снять сильнейшее нервное напряжение. Такими были условия, в которых он постигал ремесло коммерсанта и выполнял работу шпиона. Со временем агентурная сеть росла, другие страны постарались восполнить недостаток своей прозорливости. В 1943 году его отозвали. Через полтора месяца он стал просить, чтобы ему разрешили поехать снова, но ответа не последовало. "Для вас это уже кончено,- сказал Стид-Эспри.- Вербуйте новых агентов, берите отпуск, женитесь, занимайтесь чем угодно. Проводите время в свое удовольствие". Смайли сделал предложение секретарше Стид-Эспри, леди Энн Серкомб. Война закончилась. Смайли получил деньги и повез свою очаровательную супругу в Оксфорд, где он собирался с головой окунуться в потемки немецкой литературы семнадцатого века. Но через два года леди Энн уехала на Кубу. В это время вследствие признаний, сделанных молодым русским шифровальщиком в Оттаве, вновь возникла необходимость в человеке с компетентностью Смайли. Работа была новой; вначале даже понравилась Смайли и к тому же не представляла никакой опасности. Но у него появились коллеги помоложе; кто знает, может быть, у них были более светлые головы. И Смайли понемногу понял, что он достиг зрелости, хотя никогда не был молодым, и что его корабль подходит к причалу, впрочем, очень удачно. Времена менялись. Стид-Эспри отправился в Индию на поиски затерянных цивилизаций. Джебеде погиб. В 1941 году вместе со своим молодым бельгийским радистом он сел в поезд, идущий в Лилль, и больше никто о нем ничего не слышал. Филдинг посвятил себя написанию новой диссертации, на этот раз о Роланде. В отделе остался только Macтон, принятый на работу во время войны, теперь советник кабинета министров по работе секретной службы. Создание Североатлантического альянса качественно изменило облик организации, в которой работал Смайли. Навсегда канула в Лету эпоха, когда Стид-Эспри лично давал вам наставления у себя дома в Магдален, потягивая вместе с вами портвейн. Державшееся на голом энтузиазме дилетантство небольшой группы высококвалифицированных и малооплачиваемых работников сменили косность, бюрократия, интриганство большого правительственного ведомства. Теперь здесь заправлял Мастон, носивший шикарные костюмы, титул кавалера, представительные седеющие волосы и серебристые галстуки, Мастон, никогда не забывающий поздравить с днем рождения свою секретаршу и манеры которого восхищали обывательниц, Мастон, расширявший свои владения и не отказывавший себе во все более просторных кабинетах, делая, правда, вид, что это его смущает, Мастон, устраивавший пышные приемы в Хенли и использовавший успехи подчиненных. Его признавали во время войны, этого профессионального функционера, вышедшего из-под обломков старого ведомства, прекрасно умеющего вести бумажные дела и приспосабливать работу своего штаба к бюрократическому механизму. Высокопоставленным особам спокойнее было иметь дело с человеком, умеющим представлять любую вещь в выгодном свете, твердо знающим своих хозяев и вхожим в их крут. И он отлично справлялся. Всем нравились его скромный вид, когда он извинялся за общество, в котором ему приходилось вращаться, недостаточная искренность, с которой он оправдывал причуды своих подчиненных, его гибкость, когда он предлагал новые финансовые вклады. И он не отказывался от преимуществ, которые ему предоставляла роль невольного рыцаря плаща и шпаги. Для хозяев он носил плащ, а свою шпагу, или, скорее, кинжал, приберег для подчиненных, Официально его положение было довольно любопытным: он был не директором службы, а министерским советником по вопросам службы безопасности, и Стид-Эспри назвал его раз и навсегда "главным евнухом". Смайли отныне находился в новом измерении: просторные освещенные коридоры, элегантные молодые люди. Он чувствовал себя всадником, выбитым из седла, ему казалось, что он отстал от жизни, и он с ностальгией вспоминал старый дом в Найтсбридже, где все начиналось. Все это отражалось на его внешнем виде; он сгорбился и стал еще больше похож на лягушку. Он постоянно щурил глаза, из-за чего его прозвали "кротом". Но молодая секретарша его обожала и называла не иначе как своим "плюшевым мишкой". Теперь Смайли был слишком стар, чтобы работать за границей, к тому же Мастон недвусмысленно дал ему это понять. "Как бы там ни было, дорогой мой друг, все эти скитания во время войны не пошли вам на пользу. Оставайтесь лучше здесь, старина, и поддерживайте наш домашний очаг". Вот почему Джордж Смайли в два часа ночи в среду четвертого января ехал в такси по направлению к Кембриджской площади. Глава вторая У НАС ВСЕГДА ОТКРЫТО В такси он чувствовал себя безопасно и уютно. Его тело еще хранило тепло постели, и это тепло ограждало от ненастья январской ночи. Но безопасность была нереальной, так как по улицам Лондона проносился лишь призрак Смайли, обозревающий несчастных полуночников под зонтами, проституток, упакованных в целлофан и похожих на дешевые подарки. Только призрак, повторил он про себя, призрак, вырванный из глубины сна пронзительным телефонным звонком. Оксфорд-стрит... Почему из всех столиц только Лондон теряет ночью свое лицо? Смайли, плотнее закутавшись в пальто, тщетно пытался вспомнить какой-нибудь другой город, от Лос-Анджелеса до Берна, который бы так же легко проигрывал повседневную борьбу с безликостью. Такси повернуло на Кембриджскую площадь. Смайли вздрогнул. Он вспомнил причину, из-за которой его вызвал дежурный офицер, и это воспоминание грубо оборвало его мечтательную задумчивость. Он сразу вспомнил весь разговор, слово в слово. "Алло, Смайли? Говорит дежурный офицер. Соединяю вас с советником." - Смайли? Это Мастон. В понедельник вы говорили с Сэмюэлом Артуром Феннаном в министерстве иностранных дел, не так ли? - Да, это так. - О чем? - В анонимном письме его обвинили в принадлежности к коммунистической партии в период учебы в Оксфорде. Разговор был простой формальностью и был санкционирован директором службы безопасности. "Феннан не мог донести,- подумал Смайли.- Он знал, что я буду его выгораживать. Все было по правилам". - Вы с ним резко обошлись? Между вами что-то произошло, Смайли? "Черт возьми, он, кажется, вне себя. Феннан, наверное, настроил весь кабинет против нас". - Нет, это был очень сердечный разговор. По-моему, мы даже прониклись друг к другу симпатией. По правде говоря, я пошел несколько дальше, чем предполагалось в инструкциях. - Что значит "дальше", что вы имеете в виду? - Ну, я ему как бы сказал, чтобы он не беспокоился. - Что?! - Я сказал, чтобы он не переживал; он был сильно взволнован, и я постарался его успокоить. - Что именно вы ему сказали? - Что ни я, ни сама служба не наделены полномочиями, но что я не вижу никаких причин для того, чтобы продолжали ему досаждать. - И это все? На мгновение Смайли задумался. Никогда еще Мастон не был таким нервным и беспомощным. - Да, все, абсолютно все. "Он мне этого никогда не простит, после всех его кремовых рубашек и серебристых галстуков, изысканных обедов с министрами и его вышколенного хладнокровия". - Он заявил, что вы усомнились в его лояльности, что теперь на его карьере в министерстве поставлен крест и что он стал жертвой платного информатора. - Он это сказал? Да он не в своем уме! Он ведь знает, что он вне всяких подозрений. Что же ему еще нужно? - Ничего: он мертв. Он покончил с собой сегодня в половине одиннадцатого вечера, оставив министру письмо. Полиция связалась с одним из его секретарей и получила разрешение вскрыть письмо, затем сообщила обо всем нам. Будет начато дело. Смайли, вы абсолютно уверены в... - Уверен в чем? - Ладно. Приезжайте как можно скорее. Он долго не мог найти такси, безрезультатно обзвонив три парка. Наконец ему ответили из Слоун Сквер. Он ждал, стоя у окна, укутавшись в пальто, пока не увидел остановившийся у двери автомобиль. Это тревожное ночное ожидание напомнило ему ночные налеты в Германии. На Кембриджской площади отчасти по привычке, отчасти из необходимости привести в порядок мысли перед разговором с Мастоном он остановил такси за сотню метров от управления. Показав охраннику пропуск, он медленно направился к лифту. Наверху его встретил со вздохом облегчения дежурный офицер, и Смайли последовал за ним по кремовому коридору, освещенному люминесцентными лампами. - Мастон поехал к Спарроу в Скотланд-Ярд. Они никак не могут решить, какой из отделов полиции будет вести расследование. Спарроу предлагает спецотдел, Эвелин- уголовную полицию, а полиция Саррэя вообще ничего не понимает. Это все так же запутанно, как дела о наследстве. Хотите, выпьем кофе у меня в каморке? Суррогат, правда, но пить можно. Смайли был рад, что в эту ночь дежурил Питер Гиллэм, специалист по шпионажу в странах-сателлитах. Это был внимательный и учтивый человек, добродушного склада и всегда готовый чем-нибудь помочь. - В пять минут первого позвонили из спецслужбы. Жена Феннана была в театре. Вернувшись без четверти одиннадцать домой, она нашла мужа мертвым и вызвала полицию. - Он жил где-то в Саррэе? - Да, в Уоллистоне. Как раз вне границы участка, охраняемого муниципальной полицией. Прибыв на место, полиция обнаружила возле трупа письмо, адресованное в министерство иностранных дел. Они позвонили старшему инспектору, который сообщил в министерство внутренних дел, дежурному офицеру, а тот, в свою очередь, позвонил в МИД. В конце концов они получили разрешение вскрыть письмо. Вот тут началось. - Дальше. - Нам позвонил директор по кадрам министерства иностранных дел. Он потребовал домашний телефон советника. Он заявил, что служба безопасности в последний раз вмешивается в дела его работников и что Феннан был лояльным и компетентным служащим, и так далее, и тому подобное. - Верно. - И что вся эта история доказывает, что служба безопасности превысила свои права, использовала методы гестапо, и что это не оправдывалось никакой реальной опасностью. Я дал ему номер телефона советника, а сам в это время связался с ним, так что, пока директор продолжал орать, я ухитрился ввести Мастона в курс дела по параллельному телефону. Было двадцать минут первого. Мастон приехал в час. Он находился на грани нервного припадка. Сегодня утром он должен представить рапорт министру. Они помолчали, пока Гиллэм готовил кофе. - А что это был за человек? - Кто, Феннан? До сегодняшнего дня я не мог бы сказать, но этот его поступок необъясним. Если судить по внешности, он, наверное, был евреем. Из ортодоксальной семьи. Но в Оксфорде он отошел от этого и стал марксистом. Чувствительный, умный, здравомыслящий. Учтивый, умеющий слушать. Эрудит. Тот, кто донес на него, был прав: когда-то Феннан был коммунистом. - Сколько ему было лет? - Сорок четыре. Но он выглядел старше.- Смайли продолжал говорить, рассматривая комнату.- Ухоженное лицо, жесткие темные волосы, ученическая прическа, профиль двадцатилетнего юноши, бледная сухая кожа, покрытая густой сеткой морщин. Очень тонкие пальцы. Человек, который, казалось, привык полагаться только на себя. Но об этом я мало знаю. Очень хорошо владел собой. Развлекался один и страдал он, думаю, тоже в одиночестве. Увидев входящего Мастона, они встали. - А, Смайли! Входите. Он открыл дверь и жестом предложил Смайли войти первым. В кабинете Мастона не было ничего казенного. Несколько акварелей, коллекцию которых он купил когда-то, висело на стене. Все же остальное, безусловно, было не к месту, подумал Смайли. Да и сам Мастон здесь не к месту. Костюм был слишком светлым, чтобы выглядеть респектабельно. Шнурок монокля бросался в глаза на его неизменной кремовой рубашке. На нем был светло-серый шерстяной галстук. Немец назвал бы его "флотт", подумал Смайли. Именно таким представляют себе официантки "настоящего джентльмена". - Я виделся со Спарроу. Это, без сомнения, самоубийство. Тело уже увезли, и, если не принимать во внимание обычных формальностей, старший комиссар не проявил никакой инициативы. Через день-другой будет начато дело. Было решено,- да и я не особо возражал, Смайли,- что мы не дадим газетчикам никакой информации по делу Феннана. - Я понимаю. "Вы опасны, Мастон. Вы слабы и боитесь. Я прекрасно знаю, что вы принесете в жертву любого для того, чтобы спасти собственную шкуру. И на меня вы смотрите так, как будто примеряете мне веревку". - Смайли, только не подумайте, что я вас осуждаю. Как бы то ни было, если этот разговор был санкционирован шефом, у вас нет никаких причин для беспокойства. - За исключением того, что касается Феннана. - Конечно. К несчастью, шеф не зафиксировал время, когда дал согласие на эту частную беседу, но он, конечно же, дал устное разрешение? - Да, я уверен, он это подтвердит. Мастон снова оценивающе посмотрел на Смайли, и у того перехватило дыхание. Смайли отдавал себе отчет в своей принципиальности и знал, что Мастон хотел бы его видеть более уступчивым и податливым. - Знаете ли вы, что ведомство Феннана вышло на меня? - Да. - Обязательно будет открыто дело, и, может быть, даже не удастся утаить это от прессы. Завтра с утра меня наверняка вызовет министр иностранных дел. (Хотите меня запугать... Я немолод... мне пора подумать об отставке. Мне уже не найти другой работы. Но я не буду содействовать вашей лжи.) - Необходимо, чтобы я находился в курсе всех событий, это мой долг. Если вы хотите что-то доложить по поводу того разговора, быть может, вы не указали в рапорте какие-то подробности, скажите сейчас и предоставьте мне право самому судить о важности этого. - Мне действительно нечего добавить ни к тому, что имеется в деле, ни к тому, что я только что рассказал. Возможно, вам пригодится тот факт, что разговор был крайне доброжелательным. Обвинения против Феннана не стоили выеденного яйца. Вступление в 1930 году в студенческий коммунистический кружок, неясные намеки на то, что он продолжает симпатизировать коммунистам. В тридцатые годы половина членов кабинета числилась в списках партии. (Мастон нахмурил брови.) Когда я зашел в кабинет в МИДе, там было что-то вроде проходного двора, и я предложил пойти в парк. - Дальше. - И мы пошли туда. День был прохладный, но солнечный и довольно приятный. Мы смотрели на уток. (Мастон сделал нетерпеливый жест.) В парке мы находились полчаса. Говорил все время Феннан,- человек умный, красноречивый и интересный, но издерганный. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: люди такого сорта любят говорить о себе. Я полагаю, что он почувствовал облегчение, открывшись мне. Он выложил мне всю свою историю, и, казалось, он был рад возможности назвать имена. Он знал эспрессо возле Милл-банка, и мы пошли туда. - Куда? - В эспрессо. Бар. Там готовят особый кофе по шиллингу за чашку. Мы выпили кофе... - Понятно. И вот во время этой... пирушки вы поставили его в известность, что Служба не готовит никаких санкций против него. - Да, так часто бывает, но мы об этом в отчетах не упоминаем. Мастон наклонил голову. Вот это он может понять, подумал Смайли. Черт возьми, он действительно достоин презрения. Смайли испытывал истинное удовлетворение, видя, что Мастон в самом деле такой неприятный тип, каким он его себе представлял. - Из этого я делаю вывод, что его самоубийство и письмо, конечно же, вам кажутся совершенно непонятными. Что вы не находите им никаких объяснений. - Обратное было бы удивительно. - Вы, конечно, не предполагаете, кто бы мог его оклеветать? - Нет. - Он был женат, вы знали это? - Да- - Я вот думаю... может быть, его жена могла бы внести ясность. Я не хочу к этому подталкивать, но, может быть, кто-нибудь из Службы мог бы к ней пойти и тактично расспросить об этой истории. - Сейчас?- бесстрастно спросил Смайли. Мастон, стоя возле своего большого плоского стола, поигрывал обычными побрякушками делового человека- ножом для бумаги, сигарной коробкой, зажигалкой- полный набор официального гостеприимства. Он выставляет напоказ свои кремовые манжеты, подумал Смайли, и любуется белизной своих рук. Мастон поднял глаза, изобразив гримасу сочувствия. - Смайли, я знаю, что вы переживаете, но, не смотря на эту трагедию, необходимо, чтобы вы прочувствовали ситуацию. Министры иностранных и внутренних дел будут требовать полный и подробный отчет об этом деле, и моя задача заключается в том, чтобы в точности им его представить. В частности, все сведения, касающиеся его душевного состояния сразу же после разговора с... нами. Быть может, он об этом говорил с женой. Он не должен был с ней говорить, но мы должны быть реалистами. - Вы хотите, чтобы к ней поехал я? - Туда должен кто-то поехать. Это в интересах дела. Конечно, принимать решение будет министерство внутренних дел, но в настоящий момент мы не располагаем фактами. Время не терпит, вы знаете, как обстоят дела, ведь вы же занимались предварительным расследованием, и никто быстрее вас не успеет войти в курс дела. Если кто-то и должен туда отправиться, то скорее всего вы, Смайли. - Когда я должен поехать? - Говорят, мисс Феннан довольно оригинальная женщина. Иностранка. Я полагаю, тоже еврейка. Во время войны она многое испытала, и это, несомненно, усложняет задачу. Это особа с характером, создается впечатление, что смерть мужа оставила ее относительно равнодушной. Но, несомненно, это всего лишь видимость. Спарроу говорит, что она расположена нам помочь и, скорее всего, примет вас. Полиция Саррэя предупредит ее, и вы, думаю, сможете зайти к ней завтра с утра. Я позвоню вам в течение дня. Смайли собрался уходить. - Да, Смайли... (Мастон тронул его за плечо, и он обернулся. На лице Мастона была улыбка, которую он обычно приберегал для женщин определенного возраста, работавших в его ведомстве).- Знаете, Смайли, вы можете рассчитывать на мою помощь. Черт возьми, подумал Смайли, вы действительно работаете двадцать четыре часа в сутки. Кабаре с вывеской: "У нас всегда открыто". И он вышел. Глава третья ЭЛЬЗА ФЕННАН Мэрридэйл Лэйн- один из тех уголков Саррэя, в которых обитатели ведут постоянную борьбу с неизменными атрибутами пригорода. Деревья, которые жители выращивают в каждом палисаднике с помощью постоянного ухода и удобрений, лишь наполовину скрывают невзрачные, разбросанные за ними "живописные гнездышки". Незатейливость пейзажа еще больше подчеркивают деревянные совы, бодрствующие днем и ночью на крышах домов, и осевшие гномы, без устали сохраняющие равновесие над лужами с золотыми рыбками. Жители Мэрридэйл Лэйн не спешат перекрашивать своих гномов, пренебрегая этим деревенским ритуалом, и воздерживаются по той же причине от наведения лоска на своих совах, предпочитая, чтобы годы оставили на них свой отпечаток и чтобы балки гаража сами показали следы того, что их по достоинству оценили черви и дряхлость. Главная улица поселка, вопреки утверждению агентов по продаже недвижимости, не заканчивается тупиком. Минуя перекресток Кингстон, она нервно превращается в мощенную гравием зигзагообразную аллею, которая, в свою очередь, в районе Меррис Филд вырождается в грязную жалкую тропинку, чтобы в конце концов влиться чуть дальше в другую улицу, как две капли воды похожую на Мэрридэйл Лэйн. На центральной площади возвышается что-то напоминающее хижину людоеда под соломенной крышей; это было построено в 1951 году в память о жертвах двух войн и теперь служит пристанищем старикам и путникам. Казалось, никто не задавался вопросом о том, что старики и путники делают в Меррис Филд. Вместе с ними под крышей памятника ютились пауки. В последнее время хижина была признана пригодной в качестве домика для рабочих, возводящих линии электропередач. Этим утром Смайли прибыл туда пешком, оставив машину возле полицейского участка, который был расположен в десяти минутах ходьбы. Шел холодный проливной дождь. Его капли безжалостно хлестали Смайли по лицу. Полиция Саррея потеряла всякий интерес к делу, хотя Спарроу и отправил по своей собственной инициативе представителя спецслужбы, который должен был оставаться в комиссариате и при необходимости осуществлять связь между службой безопасности и полицией. То, каким образом погиб Феннан, не оставляло никаких сомнений. Пуля, выпущенная в упор, попала в висок; оружием послужил маленький французский пистолет образца 1957 года, изготовленный в Лилле. Его обнаружили возле тела. Все подходило под версию о самоубийстве. Номер 15 по Мэрридэйл Лэйн оказался приземистым домом в стиле Тюдор со спальнями наверху и деревянным гаражом. Он выглядел запущенным, почти развалившимся. Смайли отметил про себя, что он производит впечатление дома, где живут артисты. Эта декорация была не в духе Феннана. Он скорее наводил на мысль о шикарных виллах и молодых иностранках. Смайли отодвинул щеколду в калитке сада и медленно поднялся по дорожке, ведущей к двери, пытаясь разглядеть какие-нибудь признаки жизни через окна в свинцовой оправе. Было холодно. Смайли нажал на кнопку звонка. Ему открыла Эльза Феннан. - Мне звонили, чтобы узнать, смогу ли я вас принять. Я не знала, что ответить. Заходите, прошу вас. Легкий немецкий акцент. Она выглядела старше Феннана. Хрупкая женщина пугливого вида, пятидесяти лет, с коротко стриженными волосами никотинового цвета. Несмотря на внешнюю хрупкость, она производила впечатление женщины смелой и стойкой, и ее темные блестящие глаза на маленьком неправильном лице обладали какой-то поразительной силой. Лицо ее было сморщенное, изборожденное давними морщинами, как у постаревшего ребенка, всегда голодного и изнуренного. Типичное лицо беглеца или заключенного, отметил Смайли. Она протянула ему очень чистую розовую костлявую руку. Он представился. - Вы и есть тот человек, который расспрашивал моего мужа о его... лояльности? Она провела Смайли в низкую темную гостиную. Вдруг Смайли стало неудобно; ему показалось, что он играет гнусную роль. Лояльность по отношению к кому, к чему? Она не была настроена враждебно. Смайли был угнетателем, а она безропотно покорялась гнету. - Я очень симпатизировал вашему мужу. Его бы оправдали. - Оправдали? В чем его вина? - По предварительным данным, необходимо было провести расследование. Анонимное письмо. (Он умолк и посмотрел на нее с искренним сочувствием .) Вы понесли ужасную потерю, миссис Феннан... Вы, наверное, совсем измучились. И, должно быть, совсем не спали. Казалось, слова Смайли ее совсем не тронули. - Благодарю вас, однако я не думаю, что смогу заснуть сегодня. Сон- привилегия, в которой мне отказано. (С бесстрастным видом она опустила глаза.) Я и мое тело должны выносить друг друга двадцать часов в сутки. Мы уже прожили дольше большинства людей. Конечно, я понесла тяжкую потерю. Но знаете, мистер Смайли, долгие годы единственным моим имуществом была лишь зубная щетка, поэтому я не привыкла чем-нибудь владеть, даже после восьми лет супружеской жизни. Более того, я научилась страдать не жалуясь. Кивком головы она показала ему на стул и, подобрав юбку, села напротив. В этой комнате было прохладно. Смайли думал, стоит ли ему заговорить первым; не осмеливаясь на нее взглянуть, он отвлеченно смотрел в одну точку, отчаянно пытаясь угадать, что скрывает изнуренное лицо Эльзы Феннан. Ему показалось, что ее молчание длилось вечность. - Вы сказали, что он вам понравился. По-видимому, вы не произвели на него такое же впечатление. - Я не видел письма вашего мужа, но меня ознакомили с его содержанием.- Серьезное одутловатое лицо Смайли снова повернулось к ней.- Все это не поддается осмыслению. Практически я сказал, что он... что мы будем рекомендовать закрыть дело. Она не двигалась, ожидая продолжения. Что он мог ей сказать? - Я удручен смертью вашего мужа, миссис Феннан. Но я только выполнял свой долг. (Господи, долг перед кем?) Он был членом компартии в Оксфорде двадцать четыре года назад; его новое назначение давало доступ к совершенно секретной информации. Какой-то пустозвон прислал анонимное письмо, и мы должны были принять его во внимание. Расследование повергло вашего мужа в депрессивное состояние, что и послужило причиной самоубийства. Смайли помолчал. - Это была игра,- вдруг сказала она.- Бессмысленная борьба идей; это не имеет ничего общего ни с ним, ни с любым живым существом. Что вам от нас нужно? Возвращайтесь в Уайтхолл и ищите других шпионов на своей чертежной доске. (Она выдержала паузу. И лишь блеск ее темных глаз выдавал волнение.) Государство существует для войны, не так ли? Они держат в тюрьмах людей. Питать мечты теориями- как это чисто! Мы с мужем были оба "очищенными", правда? Она пристально посмотрела на Смайли. Сейчас ее акцент был заметен еще больше. - Имя вам- Государство, Смайли; ваше место не среди людей из плоти и крови. Это вы сбросили бомбу с небес. Так не спускайтесь же на землю, чтобы слышать крики и видеть кровь. Она даже не повысила голос; ее взгляд блуждал где-то в пространстве за спиной Смайли. - Вы поражены. Я, наверное, должна заплакать, но у меня нет больше слез, мистер Смайли. У меня нет детей, дети моего горя умерли. Спасибо, что пришли, мистер Смайли. Теперь вы можете уходить: вам здесь больше нечего делать. Сцепив руки на коленях, Смайли, сгорбившись, сидел на стуле. Он казался задумчивым и походил на лавочника, читающего ежедневную молитву. Его мертвенно-бледное лицо блестело от капелек пота, которые выступили на висках и над верхней губой. Лишь из-под массивной оправы очков проглядывали лиловые мешки под глазами. - Выслушайте же, миссис Феннан. Тот разговор с глазу на глаз был почти формальностью. Я полагаю, что ваш муж был удовлетворен беседой и даже рад, что во всю эту историю наконец внесли ясность. - Как вы можете заявлять такое, как вы можете, вто время как... - Но я вам еще раз повторяю, что это правда. Разговор состоялся даже не в кабинете. Когда я зашел к нему, я заметил, что его рабочий кабинет был чем-то вроде проходного двора, вот почему мы вышли в парк и в конце концов очутились в кафе. Поймите, это был совсем не допрос. Я даже сказал ему, что у него нет причин для беспокойства,- да, я именно так ему и сказал. Я вообще не могу понять это письмо; в этом нет никакого... - Мистер Смайли, я думаю вовсе не о письме, а о том, что он мне сказал. - Что же? - Этот разговор вывел его из душевного равновесия. Возвратившись в понедельник вечером, он был в отчаянии и немного не в себе. Он устало опустился в кресло, и я решила уложить его спать. Он заснул только после того, как я дала ему снотворное, но проспал лишь несколько часов. На следующее утро он все еще говорил об этой истории. Она его преследовала до самой смерти. На втором этаже зазвонил телефон. Смайли встал. - Простите... Это, наверное, из управления. Вы позволите? - Телефон в кабинете, прямо над нами. В полной растерянности Смайли медленно поднялся по лестнице. Черт возьми! Что он скажет Мастону? Он поднял трубку, машинально взглянул на номер на аппарате. "Уоллистон, 2944". - Это центральная. Добрый день. Ваш вызов на восемь тридцать. - О... О да, большое спасибо. Он положил трубку с чувством облегчения от небольшой отсрочки. Он быстро осмотрелся. Это был кабинет Феннана, строгий, но удобный. Возле газового отопителя стояли два кресла. Смайли вспомнил, что после войны Эльза Феннан в течение трех лет вынуждена была находиться в постели. Без сомнения, следуя этой привычке, супруги проводили вечера в спальне. По обе стороны камина стены были уставлены книгами. В дальнем углу стоял стол с пишущей машинкой. В этой обстановке было что-то интимное и трогательное, и, может быть, в первый раз Смайли по-настоящему почувствовал трагедию смерти Феннана. Он вернулся в гостиную. - Это вас. Ваш вызов на восемь тридцать из центральной. Поскольку она молчала, он бросил на нее быстрый взгляд, лишенный любопытства. Но она отвернулась и смотрела в окно; ее костлявая спина была неподвижной и абсолютно прямой, жесткие короткие волосы в утреннем свете казались темными. Смайли пристальней всмотрелся в нее. Вдруг ему пришла в голову мысль, которая должна была прийти еще наверху, там, в комнате. Мысль столь невероятная, что он даже не сразу смог ее осознать. Машинально он продолжал говорить; ему необходимо было уйти отсюда, уйти от телефона и от раздражающих вопросов Мастона, уйти от Эльзы Феннан, из ее сумрачного, неуютного дома. Уйти и подумать. - Я достаточно долго злоупотреблял вашим терпением, миссис Феннан. Я воспользуюсь вашим советом и вернусь в Уайтхолл. Снова пожатие холодной хрупкой руки, обычный обмен любезностями. В прихожей он надел пальто и вышел, погрузившись в утренний свет. Зимнее солнце, показавшись на мгновение после дождя, окрасило дома и деревья в свежие мягкие тона. Смайли спустился на вымощенную гравием дорожку, опасаясь, как бы Эльза Феннан его не окликнула. Полный беспокойных мыслей, он вернулся в участок. В это утро миссис Феннан не ждала вызова из центральной в восемь тридцать. Глава четвертая КАФЕ "У ФОНТАНА" Старший комиссар уголовной полиции Уоллистона был человеком полным, жизнерадостным, привыкшим судить о профессиональной компетентности по количеству лет службы и не видящим ничего предосудительного в этом способе оценивать людей. Инспектор Мендель, напротив, был человеком худым, с лисьим лицом; он говорил очень быстро, едва открывая рот. Мысленно Смайли сравнивал его с лесником, знающим свою территорию и не любящим посторонних. - Я получил предписание от вашего ведомства. Вас просят немедленно позвонить советнику.- Своей громадной рукой комиссар указал на телефон и вышел из кабинета. Мендель остался. Мгновение Смайли смотрел на него пристальным взглядом ночной птицы. - Закройте дверь. Мендель подошел к двери и тихо закрыл. - Я хочу кое-что узнать на центральной телефонной станции Уоллистона. К кому мне обратиться? - К помощнику дежурного по станции. Дежурный все время витает в облаках, и всю работу делает его помощник. - Кто-то по Мэрридэйл Лэйн, пятнадцать, заказывал вызов на восемь тридцать утра. Я хотел бы узнать, когда и кем был сделан заказ. Еше я хотел бы узнать, идет ли речь об одном заказе или это повторяется каждое утро. Тогда мне необходимы все детали. - У вас есть номер? - Уоллистон, 2944. Абонентом, скорее всего, является Сэмюэл Феннан. Мендель подошел к телефону и набрал на диске ноль. Ожидая ответа, он спросил у Смайли: - Конечно, никто не должен знать о вашем запросе, не так ли? - Да. Даже вы. Хотя он все равно ничего не даст. Если мы начнем говорить об убийстве, кол... Наконец Мендель связался с центральной и попросил позвать помощника дежурного. - Это Уоллистон, уголовная полиция. Кабинет комиссара. Мы ведем расследование... Да, конечно... тогда позвоните мне... по служебному кабелю, Уоллистон, 2421. Он положил трубку и ждал, пока ему позвонят. - Эта девчонка неглупа,- пробормотал он, не глядя на Смайли. Телефон зазвонил, и Мендель без вступления начал: - Мы расследуем дело об ограблении на Мэрридэйл Лэйн. Номер восемнадцать. Мы подозреваем, что дом номер пятнадцать был использован как наблюдательный пункт, из которого следили за домом напротив. Не могли бы вы узнать, заказывал ли абонент Уоллистон, 2944 разговор с кем-либо и не вызывал ли его кто-нибудь за последние сутки? Последовала пауза. Мендель закрыл трубку рукой и, слегка улыбаясь, повернулся к Смайли. Внезапно Смайли почувствовал к нему симпатию. - Она спросит у своих коллег и попросит квитанции заказов. Он снова повернулся к телефону, записывая в блокнот суперинтенданта цифры. Вдруг он напрягся и выпрямился над столом. - Вот как?- проронил он безразлично, что контрастировало с его позой.- Мне интересно, когда она заказывала это? (Снова пауза.) Девятнадцать пятьдесят пять... Мужчина, да? Ваш приятель уверен? Понятно... Ну вот, вопрос улажен. Все же благодарю вас. По крайней мере мы теперь знаем, с чего начать... Да нет, вы мне оказали большую услугу... Просто версия, вот и все... Нам нужно искать в другом месте. Хорошо, большое спасибо. Вы очень любезны... Пусть эта история останется между нами... Пока. Положив трубку, он вырвал страницу из блокнота и спрятал ее в карман. Смайли с живостью сказал: - На углу улицы есть ужасная харчевня, а мне хочется перекусить. Пойдемте выпьем по чашечке кофе. Зазвонил телефон; Смайли почти ощутил Мастона на другом конце провода. Мендель посмотрел на него и, кажется, понял. Они быстро вышли из комиссариата, оставив телефон звонить, и пошли по направлению к Хай-стриг. Кафе "У фонтана" (хозяйка мисс Глория Адамс) было построено в стиле Тюдор, безвкусно украшено медью и доспехами и славилось в округе медом, который продавали там на шесть пенсов дороже, чем везде. Мисс Адамс лично продавала самый скверный кофе к югу от Манчестера и называла своих клиентов "мои друзья". Ее прошлое было туманным, хотя она величала своего покойного отца полковником. "Друзья" мисс Адам, которым эта "дружба" стоила особо недешево, распускали слухи, что чин полковника ему был пожалован Армией спасения. Мендель и Смайли сели за столик в самом углу возле огня и стали ждать заказанный кофе. Мендель как-то странно посмотрел на Смайли. - Телефонистка отлично помнит заказ, его сделали вчера вечером в тот момент, когда у нее заканчивалось дежурство. Просили позвонить сегодня в восемь тридцать утра. Феннан сделал заказ сам, она в этом уверена. - Почему? - Феннан, кажется, вызывал центральную в предновогодний вечер, как раз , когда дежурила эта девушка. Он всем им пожелал счастливого Нового года. Малышка нашла это милым. Они довольно долго болтали. Она уверена, что голос, заказывавший вызов накануне, был тем же. "Очень обходительный джентльмен", как она сказала. - Но ведь этого не может быть. Он написал письмо в десять тридцать. А что же произошло между восемью и десятью тридцатью? Мендель взял старый кожаный портфель без замка, который, как подумал Смайли, походил на бухгалтерскую книгу, достал из него желтую папку и протянул Смайли. - Вот факсимиле письма. Шеф сказал, чтобы я вам передал копию. Оригинал послали в МИД, а другую копию- Марлен Дитрих. - А она здесь при чем? - Прошу прощения. Так мы называем вашего советника. Этим прозвищем его называет вся спецслужба. Извините еще раз. Это великолепно, подумал Смайли. Нет, действительно великолепно. Он открыл папку и начал просматривать дубликат. Мендель продолжал: - Впервые вижу, чтобы человек, который собирается покончить с собой, напечатал последнее письмо на машинке. И к тому же с числом. Хотя подпись, кажется, подлинная. Я ее сравнивал в комиссариате с квитанцией на утерянные вещи, которую он когда-то подписывал. Они абсолютно идентичны. Письмо, скорее всего, было отпечатано на портативной машинке. Так же, как и анонимный донос. Однако подпись была разборчивой: подпись Феннана. Вверху страницы- адрес, а внизу- время: десять тридцать вечера. "Уважаемый сэр Дэвид. Все обдумав, я решил уйти из жизни, Я не хочу провести остаток жизни в атмосфере подозрения. Я отдаю себе отчет в том, что моя карьера окончена и что я- жертва продажного информатора. Искренне ваш, Сэмюэл Феннан". Нахмурив брови, плотно сжав губы, Смайли перечитал эти строки несколько раз. Мендель спросил: - Как вы это узнали? - Что? - Что этим утром был вызов из центральной? - Так случилось, что я подошел к телефону. Я думал, это меня. Но это была центральная. Я сразу не понял. Я решил, что вызывают миссис Феннан. Я спустился вниз, чтобы ей сообщить. - Спустились? - Да, у них телефон в спальне. Фактически это кабинет... Миссис Феннан долгое время была прикована к постели, и после этого они ничего не меняли в комнате, я полагаю. На первый взгляд, это скорее кабинет, чем спальня: книги, пишущая машинка, рабочий стол и так далее. - Пишущая машинка? - Да, портативная. Как мне кажется, письмо было напечатано на ней. Понимаете, когда я поднял трубку, я и предположить не мог, что вызывают миссис Феннан. - Почему? - Она мне говорила, что страдает бессонницей. И даже мрачно пошутила по этому поводу. Я посоветовал ей отдохнуть, на что она ответила: "Мое тело и моя душа вынуждены терпеть друг друга двадцать часов в сутки. Мы уже и так живем дольше остальных". И добавила, что сон- это роскошь, которой она лишена. В таком случае зачем бы ей понадобилось заказывать вызов на восемь тридцать? - А зачем мужу или кому-либо другому понадобилось заказывать вызов на это время? Ведь это время завтрака. - Точно. Меня это тоже заинтриговало. Мне известно, что министерство иностранных дел начинает работать в десять часов. Даже если предположить, что Феннан проснулся в восемь тридцать, ему надо было еще успеть одеться, побриться, позавтракать и сесть в поезд. Вообще-то жена могла его разбудить. - Вполне возможно, что она лгала, говоря о бессоннице. Женщины часто сетуют на бессонницу, на мигрень и тому подобное. Это один из способов показать, какие они нервные и чувствительные. Хотя в большинстве случаев это блажь. Смайли покачал головой. - Нет, заказать вызов она не могла, так как вернулась только в двадцать два сорок пять. Впрочем, если допустить, что она неправильно указала время своего возвращения, она не могла бы подойти к телефону, не заметив труп мужа. И не говорите мне, что, обнаружив труп, она первым делом поднялась на второй этаж и позвонила на телефонную станцию, чтобы заказать вызов на раннее утро. Какое-то время они молча пили кофе. - И еще,- сказал Мендель. - Ну? - Вы согласны, что его жена вернулась из театра без пятнадцати одиннадцать? - Она это утверждает. - Она ходила одна? - Не знаю. - Держу пари, что нет. Держу пари, что она вынуждена была по этому поводу сказать правду и что она сама напечатала время на письме, чтобы обеспечить себе алиби. Смайли вспомнил Эльзу Феннан, ее гнев, ее покорность судьбе. Говорить о ней в таком тоне ему показалось нелепым. Нет, это не она. Нет. - Где нашли тело? - У лестницы. - У лестницы? - Да, он лежал навзничь в передней, а пистолет под ним. - А записка? Где она была? - Рядом на полу. - Еще что-нибудь? - Да, чашка какао в гостиной. - Понятно. Феннан решил покончить с собой. Он заказывает вызов на восемь тридцать, готовит какао и относит его в гостиную, поднимается на верх и печатает прощальное письмо, затем спускается, чтобы убить себя, и по рассеянности забывает выпить какао. Все складывается очень мило. - А что, разве не так? Кстати, не позвонить ли вам в вашу контору? Смайли двусмысленно посмотрел на Менделя. - Вот и конец старой дружбе,- сказал он. Направившись к телефону-автомату, висевшему у двери с надписью "Служебный вход", он услышал, как Мендель пробормотал: - Держу пари, что то же самое вы говорите всем. Смайли с улыбкой набрал номер Мастона. Мастон хотел его немедленно видеть. Он вернулся за столик. Мендель помешивал вторую чашку кофе с таким видом, будто бы эта операция требовала максимума внимания. Он жевал большой пирожок. Смайли остановился напротив него. - Я должен вернуться в Лондон. - Ну что ж, тогда волк останется в овчарне. (Он резко повернулся к Смайли.) Или я ошибаюсь? Он говорил сквозь зубы, не переставая жевать. - Если Феннан был убит, ничто не помешает газетчикам узнать об этом деле... Я полагаю, что это не понравилось бы Мастону. Он предпочел бы самоубийство,- добавил он как бы для себя.- Как бы там ни было, мы должны допустить такую возможность. Смайли молчал. Он уже слышал, как Мастон разбивает его подозрения раздраженным смешком. - Я ничего не знаю,- произнес он.- Я действительно абсолютно ничего об этом не знаю. Надо возвращаться в Лондон, думал Смайли. В сверкающие палаты Мастона. И снова круговерть подозрений и упреков. И все то же нелепое отгораживание от человеческой трагедии тремя страницами отчета. Снова пошел дождь, теплый и назойливый, и Смайли успел промокнуть по дороге в комиссариат. Он снял пальто и бросил его на сиденье машины. Смайли с облегчением покидал Уоллистон, несмотря на то, что ему предстояло вернуться в Лондон. Повернув на автостраду, краешком глаза он заметил силуэт Менделя в мокрой бесформенной шляпе, потемневшей от дождя, который упорно двигался своим тяжелым шагом к вокзалу. Смайли даже не подумал предложить подвезти его в Лондон и теперь упрекал себя за отсутствие предупредительности. Мендель, безразличный к щекотливости ситуации, открыл дверцу и сел в машину. - Повезло,- заметил он.- Я боюсь поездов. Вы едете на Кембриджскую площадь? Вы можете меня подбросить до Вестминстера, а? Автомобиль тронулся. Мендель вытащил старый зеленоватый кисет и свернул сигарету. Он поднес ее к губам, передумал, протянул Смайли и зажег ее своей необычной зажигалкой, которая выбросила громадное голубое пламя. - У вас раздосадованный вид. - Еще бы. Молчание. Мендель продолжал: - Беда всегда приходит оттуда, откуда не ждешь. Они проехали семь или восемь километров, и Смайли остановил машину на обочине. - Вы не будете возражать, если мы вернемся в Уоллистон? - Неплохая мысль. Поедем расспросим миссис Феннан. Смайли развернулся и медленно поехал по дороге в Мэрридэйл Лэйн. Оставив Менделя в машине, он проследовал хорошо знакомой вымощенной гравием дорожкой. Она открыла дверь и молча пригласила его войти в салон. На ней было то же платье, и Смайли спрашивал себя, что она делала после того, как он оставил ее. Может быть, она бродила по дому или неподвижно сидела в гостиной? Или в комнате с кожаными креслами? Как она представляет себя вдовой? Осознала ли она уже до конца то, что с ней произошло, или она в том состоянии скрытого возбуждения, которое быстро сменяет траур? Может быть, она смотрелась в зеркало, безуспешно пытаясь заплакать, увидеть волнение, ужас, написанные на лице? Ни он, ни она не садились- оба инстинктивно избегали повторения утреннего разговора. - Я очень сожалею, что мне снова проходится вас беспокоить, миссис Феннан; но есть вопрос, который я должен был вам задать. - Я думаю, это по поводу звонка, звонка из центральной? - Да. - Я так и знала, что это вас заинтригует. Женщина, страдающая бессонницей, которая просит, чтобы ее разбудили ранним утром. Она старалась говорить непринужденно. - Да. Я должен признаться, что мне это показалось странным. Вы часто ходите в театр? - Раз в две недели. Вы знаете, я член Вэйбриджского театрального клуба. Я участвую во всех их начинаниях. Каждый первый вторник для меня автоматически бронируют место на все спектакли. В тот вторник мой муж работал допоздна. Он со мной никогда не ходил; он интересовался только классическими постановками. - Но он любил Брехта, не так ли? Он очень интересовался гастролями "Берлинер ансамбль" в Лондоне. Она посмотрела на него, потом внезапно улыбнулась. Впервые Смайли увидел эту улыбку. Она была пленительной; лицо ее засияло, как у ребенка. Смайли на мгновение представил, какой она была в детстве- неудавшийся мальчишка, проворный, тонкий, похожий на гадкого утенка. Полуженщина, полудевочка, говорливая обманщица. Он представил ее лукавым подростком, независимую, как дикая кошка, потом- голодную, съежившуюся в концлагере и цепляющуюся за жизнь любыми средствами. Эта патетическая улыбка напоминала то светлую невинность, то грозное оружие, используемое в борьбе за выживание. - Боюсь, что причина этого звонка покажется вам смехотворной,- сказала она.- У меня очень плохая память, просто ужасная. Когда я иду прогуляться, то постоянно забываю сделать необходимые покупки, или, например, назначаю встречу и, как только кладу трубку, сразу об этом забываю. Я приглашаю друзей к себе на уик-энд, но когда они приходят, дома никого нет. Иногда, когда мне просто необходимо не забыть что-нибудь, я звоню в центральную и прошу, чтобы мне позвонили в назначенное время. Это как узелок на память, но узелок не может вам позвонить, так ведь? Смайли проницательно посмотрел на нее. В горле у него пересохло, и, проглотив слюну, он спросил: - И по какому поводу этот звонок, миссис Феннан? И снова чарующая улыбка: - Проблема в том... что я абсолютно не помню. Глава пятая МАСТОН В ОГНЯХ РАМПЫ Смайли не спеша ехал в Лондон, совершенно забыв о присутствии Менделя. Было время, когда Смайли расслаблялся, ведя машину, находя в нереальности длительного уединенного путешествия шанс отдохнуть своему беспокойному мозгу, так как усталость, приходящая после долгих часов езды, предоставляла возможность отвлечься от более серьезных проблем. То, что он больше не может так укрощать свой мозг, наверное, было одним из неуловимых признаков зрелости. Сейчас он прибегал к мерам более суровым: однажды он даже пытался представить себя в европейском городе, отмечая, к примеру, магазины и дома Берна, перед которыми он прошел бы по дороге из собора в университет. Но, несмотря на эти энергичные умственные упражнения, тень действительности преследовала его и охотилась за его мечтаниями. Его спокойствие похитила Энн, придававшая большое значение действительности, научившая мужа осознавать реальность; и в конце концов, покинув Смайли, она лишила его всего. Он и мысли не допускал, что Эльза Феннан убила своего мужа. Должно быть, инстинкт заставил ее защищать и накапливать ценности жизни, воздвигнуть вокруг себя символы обыденного существования. В ней не было никакой агрессивности, кроме желания защитить свои приобретения. Кто знает? Как там у Гессе: "Странная вещь: в тумане каждый блуждает в одиночестве. Ни одно дерево не знает своего соседа, каждое само по себе". Мы не знаем ни тех, ни других, вздохнул Смайли. Как я могу осуждать Эльзу Феннан? Я могу понять ее страдания, ее выдумки, которые диктует ей страх, но что я о ней знаю? Ничего. Мендель показал на указатель: - Вон там я живу. Митчем. Это в самом деле недурно. Мне надоела неустроенность. Там я купил себе приличный домишко, чтобы в нем отдохнуть после отставки. - Отставки? Вам еще долго ждать. - Да. Три дня. Потому-то мне и доверили это дело. Все просто. Никаких осложнений. Дайте это старому Менделю, он все равно все испортит. - Постойте, постойте. Я полагаю, что в понедельник мы оба станем безработными. Он высадил Менделя у Скотланд-Ярда и поехал на Кембриджскую площадь. Войдя в здание, он понял, что все уже в курсе; он понял это по выражению их лиц, по неуловимому изменению взглядов и поведения. Он направился прямо в кабинет Мастона. Когда он вошел, секретарша быстро подняла голову. - Советник у себя? - Да, он вас ждет. Он один. На вашем месте я бы постучала и вошла. Но Мастон сам открыл дверь и пригласил Смайли. На нем был черный пиджак и полосатые брюки. Вот и пришел конец безвкусной элегантности, подумал Смайли. - Я пытался с вами связаться. Вы получили мое сообщение?- спросил Мастон. - Да, но я не имел возможности вам ответить. - Не понимаю. - Так вот, я думаю, что Феннан не застрелился. Я уверен- его убили. Я не мог вам это сообщить по телефону. Мастон снял очки и ошарашенно посмотрел на Смайли. - Убит? С чего вы взяли? - Феннан написал письмо в десять тридцать вчера вечером, если верить времени, указанному на письме. - Ну? - Так вот, в девятнадцать пятьдесят пять он звонил в центральную, чтобы заказать звонок на сегодняшнее утро. На восемь тридцать. - Откуда, черт возьми, вы это знаете? - Я был в доме, когда звонили с центральной. Думая, что звонят из управления, я снял трубку. - Откуда у вас такая уверенность в том, что разговор заказывал Феннан? - Я проверял. Телефонистка из центральной прекрасно знает голос Феннана. Она утверждает, что вчера вечером, в без пяти восемь, звонил именно он. - Они что, знали друг друга? - Да нет же, они по случаю просто обменялись когда-то любезностями. - И из этого вы делаете вывод, что его убили? - Я разговаривал с его женой по поводу этого звонка... - И?.. - Она солгала. Она сказала, что сама его заказывала. Она, дескать, чрезвычайно рассеянна и иногда звонит в центральную, чтобы ей напомнили... так же, как другие завязывают узелок на память... когда у нее срочное свидание. И еще одна деталь: перед тем как пустить себе пулю в висок, Феннан приготовил какао. Он так его и не выпил. Мастон молча слушал, потом улыбнулся и встал. - Мне кажется, между нами произошло недоразумение,- сказал он.- Я отправил вас туда только затем, чтобы узнать, почему Феннан застрелился. Сейчас вы утверждаете, что он не покончил с собой. Мы не полицейские, Смайли. - Нет. Иногда я задаюсь вопросом, кто же мы. - Вы узнали что-либо такое, что может отразиться на нашей деятельности? Или что могло бы объяснить его поступок? Какой-нибудь факт, который увязывается с его письмом? Смайли колебался, прежде чем ответить. Он предвидел вопрос. - Да. Если верить миссис Феннан, наш разговор вывел Феннана из равновесия. (Пожалуй, придется все выложить.) Его это преследовало, он не мог заснуть. Она дала ему снотворное. То, что она мне сказала о настроении Феннана после нашего с ним разговора, полностью соответствует письму... (Мгновение он помолчал, с глупым видом моргая глазами.) Я вот к чему веду: я не думаю, что она говорит правду. Я не верю ни в то, что Феннан на писал это письмо, ни в то, что он хотел умереть. (Он повернулся к Мастону.) Мы не должны отвергать априори все эти противоречия. И еще. Я не обращался к экспертам, но существует сходство между анонимным письмом и запиской Феннана. Складывается впечатление, что они напечатаны на одной машинке. Это кажется нелепым, но это так. Мы должны предупредить полицию... и представить им факты. - Факты?- повторил Мастон.- Какие факты? Допустим, что она лжет. Конечно, эта женщина довольно странная. Иностранка. Черт ее знает, что у нее в голове. Мне говорили, что она многое перенесла во время войны, что она подвергалась преследованиям, и тому подобное. Может быть, она увидела в вас угнетателя, инквизитора. Она почувствовала, что вы вынюхиваете что-то. Ее охватила паника, и она рассказала вам первое, что пришло в голову. И из-за этого она преступница? - В таком случае почему Феннан звонил в центральную? Зачем готовил какао? - Кто может вам ответить? (Мастон говорил теперь звонче и убедительнее.) Если, к примеру, вы или я, Смайли, дойдем до этой крайности, если решимся уйти из жизни, кто может знать наши последние мысли? Так же и с Феннаном. Он видит, что его карьера кончена, жизнь теряет всякий смысл. Разве мы не можем понять, что он хотел в момент слабости или нерешительности услышать человеческий голос, почувствовать еще раз перед смертью теплоту человеческого общения? Может быть, это абсурдно, сентиментально, но это понятно в человеке, доведенном до отчаяния, решившем покончить с собой. Смайли обнаружил в нем новое качество: Мастон хорошо играл комедию. И в этой области Смайли был не в состоянии соперничать с ним. Вдруг он почувствовал, что в нем нарастает паника рожденная невыносимым обманом. И в то же время им овладела неудержимая ненависть к этому льстивому лицемеру, к этому омерзительному франту с его седеющими волосами и заученной улыбкой. Паника и ярость пробежали как зыбь, охватив его с ног до головы. Его лицо побагровело, очки затуманились, слезы подступили к глазам, что еще больше унизило его. Мастон, к счастью, ничего не заметивший, продолжал: - Вы не должны настаивать, чтобы я внушил министру внутренних дел, опираясь на подобное заявление, что полиция идет по ложному следу; вы же знаете, насколько наши отношения деликатны. С одной стороны, у нас есть ваши подозрения, которые вдвух словах сводятся к тому, что вчера вечером поведение Феннана не соответствовало намерению покончить с собой. Очевидно, жена Феннана вам лгала. С другой стороны, мы получили заключение полицейских экспертов, которые не нашли ничего подозрительного в обстоятельствах смерти Феннана. И, кроме того, из показаний миссис Феннан следует, что ее муж был потрясен разговором с вами. Я очень сожалею, Смайли, но это так. Наступила полная тишина. Смайли медленно овладел собой, и это усилие отобрало у него ясность мысли и дар речи; Его близорукие глаза часто мигали, толстощекое морщинистое лицо было все еще багровым, рот глупо приоткрыт. Мастон ждал, когда он заговорит, но Смайли чувствовал себя уставшим, и вся история сразу же перестала его интересовать. Не глядя на Мастона, он встал и вышел. Он добрался до своего кабинета и сел за стол. Машинально просмотрел бумаги. На подносе для писем не было ничего интересного: несколько служебных циркуляров и письмо, адресованное лично Джорджу Смайли, эсквайру, в министерство обороны. Почерк был незнакомый. Он вскрыл конверт и прочел: "Уважаемый Смайли, Мне крайне необходимо встретиться с вами завтра в кафе "Комплит Энглер" в Марлоу. Очень прошу, обязательно приходите в час. Я должен вам кое-что сказать. Искренне ваш, Сэмюэл Феннан". Письмо было написано от руки и датировано вчерашним числом: вторник, 3 января. Его бросили в ящик в Уайтхолле в шесть вечера. Держа письмо кончиками пальцев, Смайли несколько минут пристально его разглядывал. Потом он положил его на стол и вытащил из ящика чистый лист бумаги. В кратком послании он просил Мастона принять его отставку и присоединил письмо Феннана к рапорту. Затем он вызвал секретаршу, оставил письмо на подносе для отправки и направился к лифту. Но, как всегда, лифт стоял в подвале, занятый тележками для чая, и, подождав несколько минут, он пошел пешком. На полпути он вспомнил, что оставил в кабинете плащ и кое-какие вещи. Неважно, подумал он. Все это мне пришлют. На стоянке, сев в машину, он стал пристально смотреть через лобовое стекло, по которому катились капли дождя. Ему было все безразлично, абсолютно все. Конечно, он был удивлен. Тем, что чуть не сорвался. Беседы с людьми играли значительную роль в работе Смайли, и он считал, что давно уже привык к разговорам особого рода. Они вселяли в его скрытую натуру страх; он ненавидел их давящую близость, их неизбежную реальность. Он вспомнил веселый вечерок с Энн в "Куаглинос". Во время ужина он объяснил ей систему хамелеона-броненосца, задуманную, чтобы развить в допрашиваемом комплекс неполноценности. Они ужинали при свете свечей; белая кожа и натуральный жемчуг. Они пили коньяк. Влажные, чуть навыкате глаза Энн смотрели только на него. Смайли изображал страстного влюбленного, и это ему прекрасно удавалось. Энн была нежна и взволнована их полной гармонией. - ...Вот как я научился быть хамелеоном. - Ты хочешь сказать, что ты был похож на этакую злую жабу? - Нет. Это вопрос цвета. Хамелеоны меняют цвет. - Ах да, верно! Когда они сидят на листьях, они зеленеют. И ты зеленел, жаба? Его пальцы легко прикоснулись к руке Энн. - Послушай меня, ехидина. Я тебе сейчас объясню технику хамелеона-броненосца, разработанную Смайли специально для любопытных наглецов. Лицо Энн было совсем близко от лица Смайли, и она с обожанием смотрела на него. - Ты напыщенная жаба. Но умный любовник. - Тихо. Случается, что этот метод терпит неудачу из-за идиотизма или недоброжелательности твоего собеседника. В таком случае- превращайся в броненосца. - Так что, надо выставлять защитный панцирь, жаба? - Нет. Ты ставишь его в такое неудобное положение, что сам становишься выше. Я был подготовлен к конфирмации одним бывшим епископом. Его паства состояла лишь из меня одного. И за половину каникул я получил достаточно советов, чтобы руководить епархией. Созерцая лицо епископа и представив, что под моим взглядом он покроется шерстью, я сохранил свое влияние на него. С тех пор мое умение только увеличивалось. Я мог превратить его в пыль, подставить под нож гильотины, заставить его появиться совершенно голым на масонском собрании, пресмыкаться как змею... - Злая жаба! С этим проблем не было. Но в течение недавних разговоров с Мастоном он потерял способность к защите; он слишком глубоко был втянут в это дело. Как только Мастон перехватил инициативу, Смайли почувствовал слишком большую усталость и отвращение, чтобы возражать. Он предполагал, что Эльза Феннан убила своего мужа, что у нее были на это веские причины. И вследствие этого обстоятельства он потерял всякий интерес к делу. Загадка перестала существовать: подозрения, опыт, восприятие, здравый смысл- все это Мастон не расценивал как факты. Для него неоспоримыми фактами были бумаги, указания министров и, в частности, министра внутренних дел. Смутные подозрения одного функционера не принимались во внимание, когда шли вразрез с линией департамента. Смайли устал. Это было глубокое тягостное утомление. Он медленно направился домой. Этим вечером он собирался поужинать в городе, чтобы хотя бы ужин не был заурядным. Но было только время обеда. Он проведет остаток дня, как Олеарий в своем "Ганзейском путешествии по русскому континенту". Потом он поужинает в "Куаглинос"и поднимет бокал за убийцу, которому удалось сделать свое дело и которым, возможно, являлась Эльза Феннан; и поблагодарит его за то, что тот прервал карьеру Джорджа Смайли, убив Сэма Феннана. Он не забыл забрать свое белье в прачечной на Слоун-стрит, наконец повернул на Байсуотер-стрит, где оставил машину в трех кварталах от дома. Он вышел из машины, держа завернутый в коричневую бумагу пакет с бельем, тщательно закрыл дверцы и по привычке обошел машину, чтобы проверить замки. Все еще моросил дождь. Он с раздражением отметил, что кто-то опять поставил машину перед его домом. Слава Богу, что миссис Шейпл догадалась закрыть окно его комнаты, иначе бы дождь... Внезапно он насторожился. Что-то промелькнуло в гостиной. Свет, тень, человеческий силуэт- в любом случае что-то было. Он увидел это или сработал инстинкт? Отпечаток его профессии? Может быть, его предупредило какое-то неуловимое чувство, какой-то нерв, и он это уловил. Не колеблясь, он положил ключи в карман, поднялся по ступенькам и позвонил в свою дверь. По дому разнеслось пронзительное эхо. Тишина. Затем Смайли отчетливо услышал шаги, тяжелые и уверенные, приближающиеся к двери. Скрежет цепочки, щелканье замка, и дверь открылась быстро и уверенно. Смайли никогда раньше не видел этого человека. Крупный, светловолосый, симпатичный, около тридцати пяти лет. Светло-серый костюм, белая рубашка, серый с отливом галстук. Прямо дипломат. Немец или швед. Рука небрежно опущена в карман пиджака. Смайли посмотрел на него, как будто бы хотел извиниться. - Здравствуйте. Извините, мистер Смайли дома? - Да. Вы зайдете? Долю секунды он колебался. - Нет, благодарю. Не могли бы вы передать ему вот это? Он протянул пакет с бельем, спустился по ступенькам, сел в машину. Он знал, что за ним наблюдают. Он тронулся, повернул и поехал по улице, ни разу не обернувшись. Он нашел стоянку на Слоун-сквер, припарковался и быстро записал в блокнот семь номеров машин, стоявших возле его дома. Что делать? Сообщить в полицию? Но к тому времени его уже там не будет. Кроме того, возникли другие проблемы. Смайли вновь закрыл дверцу машины, пересек улицу и вошел в телефонную будку. Он позвонил в Скотланд-Ярд, связался со спецслужбой и попросил позвать инспектора Менделя. Оказалось, что инспектор написал рапорт суперинтенданту и чуть раньше срока воспользовался радостями отставки. Смайли, наврав с три короба, получил наконец его адрес и снова сел за руль. За мостом Альберт он заказал сэндвич и большую рюмку виски в маленьком кафе на берегу реки и полчаса спустя выехал на мост, ведущий в Митчем. А дождь по-прежнему хлестал по его непримечательной машине. Он был взволнован, необычайно взволнован. Глава шестая ЧАЙ И СИМПАТИЯ Смайли приехал, все еще шел дождь. В саду он заметил Менделя в необыкновенной шляпе, каких Смайли никогда и не видел. Она напоминала одновременно анзакскую шапку и головной убор канадского полицейского, что придавало Менделю вид гигантского гриба. Мендель, с угрожающим видом согнувшись над колодой, держал в жилистой руке большой топор. Мгновение он пристально вглядывался в Смайли, затем его лицо медленно расплылось в улыбке, и, протягивая руку, он произнес: - У вас неприятности? - Да. Смайли пошел за ним в уютный дачный домик. - В гостиной света нет. Я только что вселился. Может, мы выпьем чаю на кухне? Они вошли туда. Смайли с улыбкой отметил безукоризненную чистоту, почти женский порядок, царивший вокруг него. Лишь полицейский календарь, висевший на стене, разрушал это впечатление. Пока Мендель ставил чайник на плиту, искал чашки и блюдца, Смайли беспристрастно рассказывал о том, что произошло на Байсуотер-стрит. Когда он закончил, Мендель долго молча смотрел на него. - Почему вам предложили войти? Смайли моргнул и слегка покраснел, - Я уже задавался этим вопросом. На секунду меня это поставило в тупик. К счастью, у меня был пакет. Он отхлебнул чаю. - Учтите, я не думаю, что пакет сбил его с толку. Это возможно, но было бы удивительно. - Вы полагаете, что этот фокус с пакетом ничего не дал? - Я бы все равно не зашел. На его месте я бы не поверил. Простой развозчик белья, приехавший на "Форде". Это было подозрительно... Кроме того, я спросил Смайли, а затем отказался войти... Это, наверное, ему показалось странным. - Но что он искал? Что бы он вам сделал? За кого вас принял? - В этом-то и весь вопрос. Я думаю, что он поджидал меня, но, конечно же, не предполагал, что я позвоню. Я застал его врасплох. Я полагаю, что он намеревался меня убить. Вот из-за чего он приглашал меня войти; без сомнения, он узнал меня по фотографии, но не до конца был уверен. Некоторое время Мендель смотрел на него. - Черт возьми,- произнес он. - Допустим, что я прав по всем статьям,- сказал Смайли.- Предположим, вчера вечером Феннан был убит и что этим утром наступила моя очередь. Но моя профессия, в отличие от вашей, как правило, не выдает по трупу в день. - Что вы хотите этим сказать? - Ничего. Совсем ничего. Не могли бы вы прежде всего собрать сведения об этих машинах? Утром они стояли на Байсуотер-стрит. - Почему бы вам самому этим не заняться? Смайли растерянно посмотрел на него, потом вспомнил, что он еще не сказал, что подал в отставку. - Извините, я забыл вам сказать. Утром я подал в отставку. Я сделал это вовремя, не дожидаясь, пока меня выставят за дверь. Итак, я свободен, как ветер, без настоящего и будущего. Взяв у него список с номерами, Мендель пошел в прихожую звонить. Спустя две минуты он вернулся. - Они перезвонят через час. Пойдемте, я покажу вам мои владения. Вы разбираетесь в пчелах? - Немного разбираюсь. В свое время в Оксфорде я был помешан на естественных науках. Он собирался рассказать Менделю, как он штудировал тексты Гете, осмысливая превращения растений и животных в надежде открыть, как Фауст, "то самое тайное, на чем держится мир". Он хотел ему объяснить, почему было невозможно понять Европу девятнадцатого века, не имея познаний в естественных науках. Он чувствовал себя распухшим от откровений и от важных идей, зная, что в глубине этого состояния чрезмерного нервного возбуждения покоятся события дня, которые его мозг, не переставая, переваривал. У него вспотели ладони. Мендель провел его через заднюю дверь: три хорошо ухоженных улья возвышались у низенькой кирпичной стены в глубине сада. Они стояли под дождем, и Мендель сказал: - Мне всегда хотелось их разводить, наблюдать за ними. Я прочел множество вещей об этом. Забавные козявки. Он несколько раз покачал головой, чтобы придать больше значения этому заявлению, и Смайли снова посмотрел на него с интересом. У него было худое жесткое лицо молчуна; его серо-стальные коротко подстриженные волосы щетинились, как колючки. Он, казалось, так же мало обращал внимания на время, как и время на него. Смайли в точности знал, какую жизнь провел Мендель. Он видел у всех полицейских мира эту обветренную кожу, один и тот же запас терпения, горечи и гнева. Он угадывал долгие бесплодные часы, проведенные в засаде при любой погоде в ожидании того, кто, может быть, никогда и не придет... А если и придет, то уйдет слишком быстро. И он знал, в какой мере Мендель и другие были во власти эгоистичных, странных, угрюмых и беспокойных личностей, редко проявлявших понимание и здравый смысл. Он знал, как умный человек может быть нейтрализован глупостью своего начальства и как недели терпеливой напряженной работы- двадцать четыре часа в сутки- сводятся на нет такого рода людьми. Мендель провел его по каменистой дорожке к ульям, все такой же безразличный к дождю, и принялся разбирать один, не переставая объяснять. Он говорил отрывистыми, обрубленными фразами с длинными паузами, его тонкие пальцы двигались медленно и точно. Наконец они вернулись в дом, и Мендель показал гостю две нижние комнаты. Гостиная была похожа на цветок: цветущие коврики и занавески, цветущие накидки на мебели. В маленьком стеклянном шкафу находились пивные бокалы и пара очень неплохих пистолетов рядом с кубком за победу в соревнованиях по стрельбе. Смайли прошел за инспектором на второй этаж. Печка распространяла запах керосина, а из умывальника исходило глухое урчание. Мендель показал свою комнату. - Свадебная комната. Кровать я купил за фунт на одном аукционе. Матрац с пружинами. Удивительно, что только можно отыскать. Коврики от самой королевы. Она их меняет каждый год. Я их купил в магазине Уотфорда. Смайли в замешательстве стоял на пороге. Мендель вернулся и прошел перед ним, чтобы открыть дверь следующей комнаты. - А вот и ваша комната. Если, конечно же, она вам подходит. На вашем месте я бы не возвращался сегодня домой. Всякое бывает. Впрочем, здесь вам будет лучше спаться. Прекрасный воздух. Смайли начал возражать. - Решать вам. Делайте, что хотите. (Казалось, Мендель в плохом настроении.) Откровенно говоря, я не понимаю вашу работу, так же как и вы не понимаете профессию полицейского. Делайте, что хотите. Насколько я вас знаю, вы умеете защищаться. Они спустились. Мендель зажег в гостиной газовый отопитель. - Разрешите хотя бы пригласить вас поужинать вместе,- сказал Смайли. В прихожей зазвонил телефон. Звонил секретарь Менделя по поводу номеров машин. Мендель вернулся с листом в руках и протянул его Смайли. Там было семь имен и адресов. - Четверо из них не представляют никакого интереса- они живут на Байсуотер-стрит. Остается три: машина, взятая напрокат в фирме "Адам Скарр и сын" в Бэттерси, грузовик, принадлежащий Севернской керамической компании из Ист-Торна; третья принадлежит посольству Панамы. Я поручил своему человеку заняться третьей машиной. Это будет нетрудно: в посольстве только три машины. Бэттерси недалеко,- продолжал Мендель.- Мы можем вместе туда поехать на вашей машине. - Конечно, конечно,- поспешил ответить Смайли.- И мы могли бы поужинать в Кенсингтоне. Я закажу столик в "Антраша". Четыре часа. Двое все еще бессвязно беседовали о пчелах и о доме. Мендель, в хорошем расположении духа, и Смайли, предупредительный и смущенный, пытающийся подобрать подходящий тон к этому разговору, чтобы не показаться самодовольным. Он представил, что Энн сказала бы о Менделе. Она бы его нашла очаровательным, оригинальным. Она бы в разговоре с ним подстраивалась под его голос и выражение лица; а дома стала бы придумывать о нем разные истории, чтобы развеять окружавшую его тайну и сделать его похожим на них самих. "Дорогой, кто бы мог подумать, что он такой простой! Вот уж от него я никак не ожидала услышать, где можно недорого купить рыбу. И какой прелестный домик! Такой непритязательный. Он должен знать, что пивные бокалы совершенно уродливы и безвкусны, но ему все равно. Я его нахожу милашкой. Жаба, пригласи же его на ужин. Это будет очень кстати. Совсем не для того, чтобы над ним насмехаться, а чтобы приласкать". Этого приглашения, конечно же, не последовало бы, но Энн была бы довольна; она бы нашла способ проникнуться к Менделю привязанностью, а после этого сразу же о нем забыть. Это было то, чего Смайли добивался: найти способ проникнуться к Менделю привязанностью. Он не был наделен, как Энн, нужными для этого качествами. Энн - это была Энн. Она чуть не убила племянника, студента Итона, за то, что тот пил красное бордоское с рыбой, но если бы Мендель курил трубку и одновременно ел блинчики, она бы, конечно, этого не заметила. Мендель приготовил чай, и они выпили его. В пятнадцать минут шестого они выехали в Бэттерси на машине Смайли. По дороге Мендель купил вечернюю газету и принялся за чтение, с трудом разбирая написанное при свете фонарей. Но вдруг спустя несколько минут он воскликнул: - Чертовы сосисочники! Ненавижу! - Сосисочники? - Боши, квадратные головы, фрицы... В общем, эти проклятые немцы! Да этот сброд плотоядных овец и ломаного гроша не стоит! Они опять начали донимать евреев, чтобы еще раз нам досадить. Как кегли: сначала сбивают, потом вновь ставят, и так далее. Затем прощают и забывают. Господи, зачем прощать, зачем забывать! Вот что я хотел бы знать! Почему забыли грабежи, насилия и убийства под предлогом, что их совершали миллионы? И вот, черт побери, бедный жалкий служащий банка берет несколько марок в кассе, и теперь его преследует вся полиция страны, тогда как Крупп и вся его банда... О нет, если бы я был евреем, да еще в Германии, Господи, я... Вдруг Смайли словно проснулся: - Что бы вы сделали? Что бы вы сделали, Мендель? - О! Я бы, наверное, молча терпел. Сегодня все это лишь политическая... статистика. Вопрос не стоит, чтобы дать им водородную бомбу. Это политический абсурд. А посмотрите на янки; миллионы проклятых евреев в Америке. А что же они делают, черт возьми? Они им всучивают, этим бошам, еще больше бомб. Все союзники, как свиньи. Каждый старается уничтожить другого. Мендель дрожал от гнева, а Смайли молчал, думая об Эльзе Феннан. - Что же нужно делать, по-вашему?- спросил он, чтобы не молчать. - А черт его знает,- ответил Мендель безнадежно. Они повернули на Бэттерси Бридж Роуд и остановились напротив полицейского, расхаживавшего по тротуару. Мендель показал ему свое удостоверение. - Гараж Скарра? Это даже не гараж, сэр, а что-то вроде ангара или депо. Скарр занимается коммерцией в основном в области металлолома и подержанных автомашин. "Если они не подходят одним, то подойдут другим". Так говорит Адам. Спуститесь на проспект Принс де Галлъ и поезжайте до больницы. Это между разборными домами. А вообще-то когда-то во время войны туда попала бомба. Старик Адам засыпал воронки шлаком, и никто его оттуда не прогонял. - Вы, оказывается, много знаете о нем,- сказал Мендель: - Ничего удивительного. Я его отвозил в участок много раз. Он совершил все возможные и вообразимые нарушения. Он постоянно возвращается к старому. - Постойте, постойте, а в чем его сейчас обвиняют? - Я не знаю, сэр. Но его можно посадить когда угодно за заключение незаконных сделок. Он и сейчас не в ладах с законом. Они пошли к больнице. Справа был темный, мрачного вида парк. - Что он хотел сказать словами "не в ладах с законом"?- спросил Смайли. - А, он просто хотел пошутить. Это значит, что в его досье столько всего, что он является кандидатом на пожизненное заключение. Этот Скарр, похоже, по моей части. Оставьте его для меня. Ангар был таким, как его описал полицейский, зажатый между двумя полуразвалившимися разборными домиками в неровном ряду бараков, сооруженных на территории, подвергавшейся бомбардировкам. Обломки, шлак, мусор, разбросанные повсюду. Куски асбеста и бетона, груды металлолома, без сомнения, приобретенные Скарром для перепродажи, а также для использования, были свалены в углу; на них падал свет из окон ближайшего домика. Некоторое время они все это молча осматривали. Мендель пожал плечами, засунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. - Скарр!- позвал он. Молчание. Освещение позволяло видеть смутные очертания двух или трех полуразвалившихся машин довоенного выпуска. Дверь дома медленно открылась, и на пороге показалась девочка лет двенадцати. - Малышка, папа дома?- спросил Мендель. - Не-а. Он, наверное, пошел в "Прод". - Спасибо, деточка. Они посмотрели на дорогу. - Что такое "Прод", если я могу задать этот вопрос?- спросил Смайли. - "Продигалз Каф", кафе на углу улицы. Пойдем пешком. Это в сотне метров. Машину оставим здесь. Кафе только что открылось. В баре никого не было. Пока они ждали хозяина, какой-то очень полный человек в черном костюме появился на пороге. Он уверенно подошел к бару и постучал по стойке монетой в полкроны. "Вильф,- прорычал он,- топай сюда, у тебя клиенты, счастливчик!" (Он повернулся к Смайли.) - Добрый вечер, приятель. Из глубины кафе донесся голос: - Скажи им, пусть оставят деньги на стойке и придут попозже! Толстяк внимательно посмотрел на Менделя и Смайли, потом разразился хохотом: - На это не надейся, Вильф, это легавые! Эта шутка так его рассмешила, что ему даже пришлось сесть на длинную скамейку у стены; руки на коленях, громадные плечи, сотрясающиеся от смеха, слезы на щеках. Время от времени он повторял между приступами сумасшедшего смеха: "Черт побери, черт побери!" Смайли с интересом смотрел на него. Белый жесткий грязный воротник с загнувшимися уголками, красный цветастый галстук, тщательно приколотый к черному жилету, армейские ботинки, лоснящийся изношенный черный костюм, брюки, не имеющие и намека на стрелки. Манжеты были засаленными от пота и грязи и черными от мазута. Куски бумаги придавали им форму. Появился хозяин и принял заказы. Незнакомец заказал большой виски с имбирным пивом и сел в отдельном кабинете с камином. Хозяин неодобрительно посмотрел на него. - В этом он весь, старый хрыч. За место не платит, а погреться любит. - Кто это,- спросил Мендель. - Этот? Его зовут Скарр. Адам Скарр. Одному Богу известно, почему Адам. Увидите вы его в раю! Он бы там смотрелся. Здесь говорят, что, если бы Ева дала ему яблоко, он слопал бы его с огрызком. Хозяин причмокнул и покачал головой. - Однако ты еще годишься кое на что, правда, Адам? Люди приезжают издалека, чтобы тебя увидеть. Молодое чудовище с другой планеты, вот ты кто. Взгляните: Адам Скарр. Посмотрите на него хоть одним глазом, и вы дадите обет воздержания. Снова приступ смеха. Мендель шепнул Смайли: - Подождите меня в машине. Будет лучше, если вы не будете вмешиваться. Вы можете дать пять фунтов? Смайли вынул пять банкнот из портмоне и, нагнув голову, вышел. Для него не было ничего ужаснее, чем общаться со Скарром. - Вы Скарр?- спросил Мендель. - Точно, приятель. - ТРС 08-91- ваша машина? Скарр, нахмурив брови, посмотрел на стакан. Казалось, вопрос его опечалил. - Итак? - Была моей, начальник, была моей. - Что, черт подери, вы хотите этим сказать? Скарр развел руками. - Темная загадка, начальник. Ужасная тайна. - Послушайте, у меня есть дела поинтереснее, чем ваши, и поважнее. У меня мало терпения. Мне наплевать на ваши темные делишки. Где машина? Казалось, Скарр прикидывал выгоду. - Понимаю, дружок. Вам нужна информация. - Представьте себе, нужна. - Тяжелые времена, начальник. Жизнь стремительно дорожает. Любая информация имеет цену, не так ли? - Скажите, кому вы дали напрокат машину, и вы не умрете от голода. - Знаешь, приятель, я не умираю от голода. Я хочу лучше есть. - Пять фунтов. Скарр мгновенно опорожнил стакан и поставил его на стол. Мендель встал и пошел за вторым. - У меня ее угнали. Вот уже несколько лет я давал ее напрокат без шофера. Из-за залога. - Ну?.. - Например, какому-то типу нужна тачка на день. Он дает вам двадцать фунтов в залог, понимаете? Когда он возвращается, он оставляет вам два фунта, а вы выписываете ему чек на восемнадцать; проводите чек по статье расходов, и операция приносит вам десять фунтов. Улавливаете? Мендель кивнул головой. - Итак, три недели назад подваливает парень. Здоровый шотландец. При деньгах. С тросточкой в руке. Он оставил залог, взял машину, и после этого я не видел ни машины, ни его. Кража. - Почему вы не сообщили в полицию? - На это были свои причины, начальник. - Короче говоря, вы сами ее сперли. Скарр изобразил возмущение. - До меня дошли скорбные слухи о человеке, который достал для меня эту тачку. Я больше ничего не скажу,- закончил он благоговейно. - Когда вы давали эту машину, он заполнял квитанцию? Страховой полис, расписку и тому подобное? Где они? - Липа, все вранье. Он мне оставил адрес в Илинге. Я пошел по этому адресу, но его не существует. Я уверен, что имя также вымышленное. Мендель вынул деньги из кармана и протянул Скарру. Скарр развернул их и пересчитал без малейшего стеснения, не обращая внимания, что он не один. - Я знаю, где вас найти,- сказал Мендель.- И вообще я вас знаю достаточно. Если вы рассказали сказку, я разобью вам морду. Снова пошел дождь, и Смайли пожалел, что он без шляпы. Он перешел дорогу, повернул на боковую улицу, где стоял гараж Скарра. В гараже стояла машина с зажженными габаритами. Заинтригованный, он свернул к ней. Это был старый "МГ", вероятно, зеленого или коричневого цвета, в который его покрасили до войны. Номер был плохо освещен и забрызган грязью. Смайли нагнулся, чтобы разглядеть, проводя по буквам пальцем. ТРС 08-91. Без сомнения, это был один из тех номеров, которые он заметил накануне. За спиной послышались шаги. Он выпрямился, успел обернуться только наполовину. Не успел он поднять руку, как на него обрушился удар. Удар был ужасным. Смайли показалось, что его череп раскалывается надвое. Падая, он почувствовал теплую кровь на левом ухе. "Боже мой, это не должно повториться",- подумал Смайли. Он почти не осознавал, что было дальше. Ему виделось только собственное тело, медленно дробящееся, как скала, с треском разваливающаяся на куски, больше ничего. Ничего, только кровь, стекавшая по его лицу на шлак двора, и где-то далеко- удары молотка. Далеко-далеко. Глава седьмая РАССКАЗ МИСТЕРА СКАРРА Мендель увидел его и не смог сразу понять, жив он или мертв. Он опустошил карманы его пальто и, осторожно прикрыв Смайли, помчался как сумасшедший к больнице и ворвался через дверь прямо в приемную неотложной помощи. Дежурил молодой темнокожий врач. Мендель показал ему удостоверение, прорычал что-то, схватил за руку, намереваясь вытащить на улицу. Врач терпеливо улыбнулся, покачал головой и по телефону вызвал машину скорой помощи. Мендель выбежал на улицу и начал ждать. Через несколько минут приехала скорая помощь. Санитары ловко подняли Смайли и занесли в машину. "Похороните его,- подумал Мендель.- Я отплачу этой сволочи". Он задержался на мгновение, глядя на грязь, смешанную с золой в том месте, где лежал Смайли. Красноватый свет задних фонарей машины не позволял ничего рассмотреть. Санитары и жители соседних домов приходили и уходили, как призрачные грифы, вытоптали землю. Произошла грязная история. Они не любили грязных историй. - Мерзавец,- прохрипел Мендель, медленно направляясь в кафе. Зал был полон. Скарр заказывал еще стаканчик. Мендель схватил его за руку. Тот обернулся: - Салют, приятель. Ты опять здесь? Выпей же немного яду, который убил Тантина. - Заткнись! Выйди, мне надо с тобой поговорить. Скарр качнул головой и сочувственно чмокнул языком. - Не могу, приятель. Не могу, я занят. Он указал на блондинку лет восемнадцати с накрашенными бледно-сиреневыми губами и неестественно большой грудью, сидящую совершенно неподвижно за столиком в углу. Ее подведенные глаза выражали постоянное удивление. - Послушай,- прошипел Мендель,- ровно черед две секунды я оторву тебе уши, грязный лжец. Скарр отдал стакан хозяину и медленно, с достоинством вышел, не посмотрев на девчонку. Мендель повел его в сторону гаража. Фары машины Смайли виднелись в ста метрах впереди в конце улицы. Они вошли во двор. "МГ" все еще стоял там. Мендель крепко держал Скарра за руку, готовый в любой момент сломать ему руку или вывихнуть плечевой сустав. - Смотри-ка!- воскликнул Скарр с притворным ликованием.- Она уже возвратилась в родные пенаты! - Но она была украдена? Шотландцем высокого роста, с тросточкой, обитающим в Пойнте. С его стороны это здорово- вернуть машину. Дружеский жест после всего этого. Ты ошибся в твоем проклятом клиенте, Скарр. (Менделя трясло от ярости.) Интересно, почему же подфарники горят? Открой дверцу. Скарр повернулся к Менделю и свободной рукой попытался найти ключ в кармане. Он вытащил связку из трех или четырех ключей, нащупал нужный и наконец открыл дверь. Мендель залез в машину и зажег свет внутри. Затем принялся тщательно осматривать салон. Скарр ждал, стоя рядом. Инспектор начал быстро, но внимательно искать. Ящик для принадлежностей, сиденья, пол, пространство за задним сиденьем... Ничего. Он сунул руку в карман, где обычно хранят дорожные карты, и вынул оттуда схему дорог и вощеный длинный серо-синий конверт. На нем не было никаких пометок. Мендель вскрыл его. Там было десять потертых банкнот по пять фунтов и клочок почтовой открытки. Он поднес его к свету и прочел послание, написанное шариковой ручкой: "Все. Продавайте ее". Подписи не было. Мендель вышел из машины и схватил Скарра за локоть. Тот резко отскочил. - Неприятности, дружище? Мендель ласково произнес: - Не у меня, Скарр. У тебя. Самые крупные неприятности, которые у тебя когда-либо были. Участие в банде, покушение на убийство, многочисленные действия, подрывающие безопасность государства. Можешь добавить к этому нарушение правил дорожного движения, уклонение от уплаты налогов и дюжину других обвинений, которые мне взбредут в голову, пока ты будешь размышлять о своей несчастной судьбе в камере. - Минутку, начальник, не будем горячиться. Что за история? Какой черт говорит об убийстве? - Послушай, Скарр. Ты был жалким мошенником на поводу у крупных махинаторов. А сейчас ты сам попал в их число. Если тебе интересно мое мнение это тебе будет стоить пятнадцати лет каталажки. - Да ладно, перестаньте! - Нет, не перестану, мой милый. Ты попал между двух огней, понимаешь? И расхлебывать кашу придется именно тебе. А что я буду делать? Я буду хохотать до упаду, клянусь Богом, в то время, как ты будешь гнить в тюрьме. Видишь эту больницу? Там умирает человек, которого пытался убить твой шотландец. Его нашли полчаса назад на твоем дворе истекающим кровью. В Саррэе тоже есть труп, и я не удивлюсь, если в каждом графстве Англии появится еще по одному. Так что это ты, дурачок, в затруднительном положении, а не я. И еще: ты единственный, кто знает этого шотландца, так? Быть может, он попытается это исправить? Скарр медленно обошел машину. - Залезай, начальник,- сказал он. Мендель сел за руль и открыл дверь Скарру. Тот уселся рядом. Свет они не выключали. - У меня здесь неплохое занятие,- тихо проговорил Скарр.- И прибыль хоть небольшая, но постоянная. По крайней мере так было до приезда этого парня. - Какого парня? - Спокойно, не перебивай. Это было четыре года назад. До встречи с ним я не верил в сказки. Он сказал, что он голландец и занимается торговлей драгоценными камнями, Я не буду говорить, что он мне показался порядочным, потому что ни вы, ни я с луны не свалились. Я никогда его не спрашивал, чем он занимается, а он мне никогда не говорил. Но я предполагаю, что контрабандой. Он был при деньгах; они сыпались из его карманов, как листья осенью. Он сказал мне: "Скарр, вы деловой человек. Я не люблю рекламы и никогда не любил. Я знаю, что в этом мы сходимся. Мне нужна машина. Не навсегда, а напрокат". Я спросил: "Так что вы мне предлагаете?" "Я скромный,- ответил он.- Мне нужна машина, которую не смогли бы опознать в случае аварии. Купите ее для меня, Скарр. Старую хорошую машину с мощным двигателем. Оформите на свое имя и держите для меня. Для начала я даю вам пятьсот фунтов, и двадцать вы будете получать каждый месяц. За каждую мою поездку, Скарр, будет премия. Но я застенчив, понимаете? Поэтому вы меня не знаете. Именно за это я вам и плачу. За то, что вы меня не знаете". Я никогда не забуду этот день. Шел проливной дождь, и я осматривал старое такси, которое мне достал один тип из Уондсворта. Я задолжал сорок фунтов букмекеру, и легавые положили на меня глаз из-за машины, которую я купил в кредит и перепродал в Клэпхеме. Скарр глубоко вздохнул. - А тут вдруг появился он и засыпал меня банкнотами, будто использованными карточками со скачек. - Его приметы?- спросил Мендель. - Он очень молодой. Крупный, светловолосый, но холодный. Холодный, как мрамор. С того дня я его ни разу не видел. Он присылал мне письма с лондонским штемпелем, отпечатанные на обычной бумаге. Очень просто: "Будьте готовы в понедельник вечером", "Будьте готовы в четверг вечером" и так далее. Все было предусмотрено. Отрегулировав и заправив, я оставлял машину во дворе. Он никогда не сообщал, когда вернется. Он пригонял машину ко времени закрытия или позже, не выключая огней и не закрыв дверь на ключ. В кармане для карт я находил деньги из расчета два фунта за день поездки. - Что ты предусматривал на случай непредвиденных осложнений или твоего ареста? - У меня был номер телефона. Он мне сказал- звонить и называть определенное имя. - Какое? - Он сказал, чтобы я сам придумал. Я выбрал "Блонди". Он нашел его не очень забавным, но согласился. "Примроз, 00-98". - Ты им когда-нибудь пользовался? - Да, два года назад я провел десять дней в Mapгейте. Я подумал, что надо его предупредить. Трубку взяла девушка, голландка, судя по акценту. Она сказала, что Блонди в Голландии и что она ему все передаст. После этого я больше не звонил. - Почему? - Я начал замечать одну вещь: он регулярно приезжал раз в две недели- первый и третий вторник каждого месяца, кроме января и февраля. Это был первый раз, когда он приехал в январе. В основном машину он возвращал по четвергам. Странно, что он вернулся сегодня вечером. Но больше-то он, небось, не появится? Скарр держал в своей громадной руке обрывок почтовой открытки, который взял у Менделя. - Бывало, что он не приходил? Или отсутствовал в течение долгого времени? - Зимой он приезжал менее часто. В январе и феврале он вообще не приезжал, я же вам говорил. Мендель все еще держал в руке пятьдесят фунтов. Потом бросил их на колени Скарру. - Не думай, что ты легко отделался. Я не хотел бы оказаться на твоем месте даже ради суммы в десять раз большей. Я еще приду. Скарр казался обеспокоенным. - Я бы не проболтался,- сказал он.- Но я не хочу быть втянутым в грязную историю, понимаешь? Даже если от этого пострадает старая Англия, а, начальник? - Ладно, заткнись,- сказал Мендель. Он устал. Взяв открытку, он вышел из машины и направился в больницу. Ничего нового он там не узнал. Смайли не приходил в себя. Сообщили в уголовную полицию. Мендель решил, что лучше оставить свой адрес и имя и вернуться домой. Из больницы обещали позвонить, если будут новости. После долгих объяснений Мендель добился, чтобы медсестра дала ключ от машины Смайли. Он подумал: Митчем- невыносимое место. Глава восьмая РАЗМЫШЛЕНИЯ В БОЛЬНИЧНОЙ ПАЛАТЕ Он ненавидел эту кровать, как утопающий ненавидит море. Он ненавидел это одеяло, сковавшее его так, что он не мог пошевельнуть ни ногой, ни рукой. И он боялся этой вселяющей страх палаты. Возле двери стоял столик на колесиках с множеством предметов, наводящих ужас на непосвященного. Ножницы, бинты, пузырьки, скрывающиеся под белой, как при последнем причастии, простыней. Бутыли, большие- наполовину покрытые салфеткой- стояли, как белые орлы, готовые вырвать внутренности Смайли, а внутри тех, что поменьше, как змеи, свернулись резиновые трубки. В