его локтем в солнечное сплетение, потом по плечу, и у Дзедзи тут же онемела правая рука. Он закашлялся, отчаянно пытаясь продышаться. Краем глаза Дзедзи заметил, что противник тянется за отброшенным пистолетом. Здоровяку удалось подобрать пистолет, и Дзедзи, затаив дыхание, следил за тем, как Дэйдзо медленно, словно при съемке рапидом, обхватывает толстыми пальцами рукоять пистолета и неуклюже пытается достать указательным пальцем до курка. Ствол описал в воздухе полукруг, неуклонно приближаясь дулом ко лбу Дзедзи. Дзедзи собрал все силы и, ударив Дэйдзо по шее, рванулся в сторону. Схватив его за запястье, услышал хлопок и почти одновременно - резкий всхлип. Пистолет повис на сломанном пальце охранника - таком толстом, что он с трудом пролезал в скобу. Дэйдзо лягнул Дзедзи и быстро отполз в сторону. Дзедзи, как мог, защитился от удара. Дэйдзо вытащил из-под пиджака танто - длинный нож. Бесполезный пистолет болтался у него на пальце, вид у Дэйдзо был довольно нелепый. Кодзо заметил за спиной сражавшихся какие-то тени. Он поднял оружие и спустил курок. Двое из якудзы метнулись назад в просторную комнату. Кодзо крался вдоль стены, пока не очутился позади Дзедзи и Дэйдзо. В стену прямо над его головой вонзилась пуля, но он успел пригнуться. Затем снова пошел вперед и опять выстрелил. Перезарядив оружие, присел на корточки и враскорячку, словно краб, вылез на открытое пространство. Дэйдзо уже собрался и пошел в новую атаку, занеся над головой зловещий клинок. Дзедзи шагнул к нему, далеко оттолкнувшись левой ногой, и правой рукой - ребром ладони - полоснул Дэйдзо по подбородку. Голова Дэйдзо дернулась вверх, и Дзедзи перехватил левой рукой правое запястье своего врага. Теперь ему оставалось только развернуться, остальное произошло бы само собой. Однако в этот миг он наступил пяткой на гвоздь. Колени его подогнулись, хватка ослабла, и Дзедзи рухнул на пол. Дэйдзо не теряя времени даром, навалился на него и поднес к подбородку лезвие ножа. Даже небольшой надрез решил бы исход схватки. Дзедзи схватил правой рукой левую руку Дэйдзо. Раздался тихий выстрел. Дэйдзо вытаращил глаза. Дзедзи нажал на сломанный палец противника, до сих пор лежавший на спусковом крючке. Пистолет выстрелил, и пуля угодила Дэйдзо прямо в грудь. Кровь хлынула ручьем, Дзедзи позвал Кодзо. Тот подбежал. - Что случилось? - Он меня чуть не убил, - сказал Дзедзи. - Вот что случилось. - Мертв? - осторожно спросил Кодзо. - Мертвее копченого угря, - усмехнулся Дзедзи. Он услышал подозрительный звук и, вытянув шею, заглянул за угол. В коридоре распахнулась дверь. Еще один боец якудзы опасливо озирался по сторонам. - Что там такое? - услышал Дзедзи голос своего спутника. - Не знаю. Тут стреляли, но я ничего не вижу. В коридоре темно. Однако в комнате, где сидели эти двое, было светло. Дзедзи вытаращил глаза и подумал: "Великий Будда!" Он узнал незнакомцев, которые всякий раз сопровождали Митико, когда он с ней виделся, и вспомнил ее нервозность. Ему стало ясно, что все это значило. И вот в подвальном помещении в квартале Такасиба, в комнате без единого окна Дзедзи увидел Тори, любимую внучку Митико. Охранник приставил к ее голове пистолет. Он очень боялся. Дзедзи поспешно спрятался за угол, чтобы не угодить под пулю. "Забудь о своем брате Масаси", - сказала тогда Митико. "Прошу тебя! - воскликнул Дзедзи. - Почему ты не хочешь мне помочь победить его?" А она ответила: "Я не могу вмешиваться. Я ничего не могу". И он был так ослеплен своими собственными бедами, что не услышал страдания в ее голосе. Дзедзи хотелось ворваться в комнату - в эту унылую тюремную камеру - и увести оттуда Тори. Но он увидел, что второй бандит крепко держит девочку, приставив пистолет к ее виску. Дзедзи понял, что сейчас у него нет шансов спасти Тори. Сейчас важно не показать им, что он видел девочку. Единственный его союзник во враждебном мире брата - внезапность. - Быстрее! - прошептал он. - Брось оружие. Только сперва как следует оботри его. Сам проделал то же самое. На пистолете не было серийного номера, так что опознать его было невозможно. Выйдя на улицу, они спокойным шагом дошли до машины и сели в нее. - Поехали! - скомандовал Дзедзи. Кодзо подчинился. Сотрудник с площади Атеней встретил Лилиан Досс в парижском аэропорту имени Шарля де Голля. - Bonjour, madame, - сказал он, когда она прошла въездной контроль. - Франсуа! Он улыбнулся и взял у нее багажные бирки. - Приятно видеть вас снова, мадам. - А мне приятно вернуться сюда, - ответила она по-французски. Лилиан была в летнем платье с лиловато-сиреневым рисунком. Волосы были зачесаны гладко и скреплены заколками, украшенными фальшивыми бриллиантами. На золотой цепочке зеленел изумрудный кулон в виде слезинки. Лилиан спокойно смотрела на раскрасневшихся, куда-то мчащихся людей. Дожидаясь, пока привезут чемоданы, она играла сама с собой в одну игру. Лилиан пыталась определить, из какой страны тот или иной человек. Американец он или европеец? И если европеец, то откуда именно? Из Франции, Англии, Италии или Германии? А сколько ей попадется здесь на глаза граждан Восточной Европы? Сможет ли она отличить поляков от югославов, а румын от русских? Последняя задача была и впрямь непростой. Требовался наметанный глаз и немалый опыт. Искушенный человек обращал внимание не столько на лицо, сколько на одежду. Лилиан пристально рассматривала тех, кто стоял поближе. К тому времени, когда Франсуа получил все ее чемоданы, Лилиан составила правильное представление - она в этом не сомневалась - обо всех окружающих. - Машина вон там, мадам, - сказал Франсуа. День выдался солнечный. Ослепительно белые пушистые облака парили над горизонтом, словно спящие херувимы. В свежем воздухе был разлит восхитительный аромат недавно лопнувших почек и благоухание цветов. Осенью же воздух был напоен удивительным, горьковатым запахом тлеющих листьев, всегда пьянившим Лилиан. Впрочем, в Париже в любое время года можно вдыхать запахи, словно букет отличного выдержанного вина. До чего же приятно сознавать, что современность не лишила Францию утонченности и изысканности, свойственных странам с древней культурой. Район Дефанс и рынок Ле Алль Лилиан воспринимала не столько как уступку новым веяниям, сколько как еще одно проявление волшебства, магии, которую Париж источает, словно аромат самых редких духов. Вдыхать Париж значит сохранять свою душу, подумала Лилиан. Кто написал это? Виктор Гюго? Лилиан вытянула шею, чтобы видеть как можно больше. Когда они въехали на окружное шоссе, Лилиан вдруг испытала потрясение, как будто ей до этой минуты все еще не верилось, что она во Франции. У ворот Майо Франсуа повернул на скоростную дорогу и помчался так, что у Лилиан зарябило в глазах. В отеле она долго лежала в горячей ванне. Затем насухо вытерла голову и, завернувшись в махровый халат, распахнула большое, до пола, окно. Номер располагался на пятом этаже, в одной из четырех комнат был балкон. Когда Лилиан вышла из ванны, гостиничная обслуга уже доставила кофе и рогалики. Шампанское, которое принес управляющий, пить было еще рановато; бутылка дожидалась Лилиан в металлическом ведерке со льдом. Лилиан села на солнышке. Она потягивала крепкий черный кофе и слушала щебетание птиц. Внизу, в обсаженном деревьями дворе хлопотали официанты, накрывая столы ко второму завтраку. Доносилась негромкая музыка. Лилиан подставила солнцу спину и бедра. Взяв "Интернэшнл Геральд Трибьюн", она быстро пролистала газету. С интересом прочла статью Хельмута Шмидта, бывшего канцлера Западной Германии, под заголовком "У Японии нет в мире настоящих друзей". Еще ей попалось несколько любопытных заметок. Одна, ссылаясь на "Юнайтед Пресс Синдикейт", приводила результаты опроса, проведенного среди корейских лидеров и интеллигенции, которые, в основном, считали, что Япония в настоящее время представляет угрозу миру в их регионе, как, впрочем, и во всем мире. С другой стороны, в той же самой заметке говорилось, что моторы южнокорейского автомобиля "хьюндай", имеющего такой бешеный успех среди покупателей, производятся японцами. "Всем нужны японские деньги, - заявлял известный сингапурский академик. - Но при этом все твердят одно: "Избави нас Боже оказаться завтра под властью японцев!" Американцы приходят и уходят. Японцы же, придя, остаются навсегда". Лилиан отпила глоток кофе и продолжала читать дальше. Во второй заметке приводилось мнение других крупных деятелей Юго-Восточной Азии, которых повергал в ужас прогресс Японии в области наукоемких технологий. Все они чувствовали, что рано или поздно японцы направят свою исследовательскую мощь на разработку оружия двадцать первого века. Это лишь вопрос времени. В качестве примера многие упоминали новый японский истребитель "Ямамото ФАКС", над которым сейчас работали конструкторы; его создание грозило компаниям "Боинг" и "Макдоннел - Дуглас" тем, что они останутся не у дел. Лилиан просмотрела газету до конца, но больше ничего интересного не нашла. Цветы, росшие вдоль стен внутреннего дворика гостиницы, яркими пятнами расцвечивали чугунные витые решетки. Слышались оживленные голоса. Лилиан выглянула с балкона и увидела, что столики внизу уже занимают первые посетители. Она вспоминала, как много лет назад Джоунас впервые взял ее на какой-то из бесчисленных светских раутов на один из скучных приемов, столь частых в мире политики, где Джоунас чувствовал себя как рыба в воде. Филиппа не было, он уехал в Бангкок или в Бангладеш. Короче, бог знает куда. Лилиан никогда раньше не видела столько лент, медалей и галунов, пришитых или прикрепленных булавками к мужским пиджакам. Она держала Джоунаса под руку и улыбалась ослепительно и уверенно, будто стюардесса, а Джоунас обходил гостей, собравшихся в зале. Лилиан почувствовала себя в ловушке. Невероятно красивые женщины, скользившие мимо нее, казались манекенами из магазина. Их не касались жизненные невзгоды и трудности, они целыми днями сибаритствовали, наводили красоту: подстригали, красили и осветляли волосы, ухаживали за ногтями на руках и ногах, делали чистку лица и массаж, мазались кремом, принимали грязевые ванны, пользовались масляными притираниями, брали сеансы шиацу*. В промежутках между посещением косметического кабинета и магазинов они успевали встречаться с членами всяких там благотворительных комитетов. Это давало им основания тешить себя иллюзией, будто их жизнь имеет хоть какой-то смысл. --- *Шиацу - пальцевая терапия при помощи легкого массирования активных точек на теле. (Прим. ред.) --- Как мне взбрело в голову, что я впишусь в это общество? - подумала тогда Лилиан. По-моему, у меня не все дома, раз я приняла приглашение Джоунаса. Ей стало стыдно, словно она совершила мошенничество. В любой момент, казалось ей, какая-нибудь мадам Пьер Круа де Гер Сен-Эстоф обнаружит, что Лилиан - самозванка. И позовет, четко и отрывисто выговаривая английские слова, охранников в военной форме, чтобы они на виду у всех выдворили Лилиан из зала. "Что? Ее фамилия пишется без "де" и не через дефис? А из какой она, кстати говоря, семьи? Дочь армейского генерала? Вояки? Боже мой! Правда? Но как она умудрилась проникнуть сюда? Она явно особа не нашего круга". Лилиан содрогнулась. Слова, которые она мысленно вложила в уста фланирующих по залу, оставили у нее во рту горький привкус. Джоунас рассказал юному, честолюбивому советнику австралийского посла анекдот о том, что в Америке мужчины ждут твердой руки, а женщины лелеют не менее прекрасную мечту о твердом члене. Джоунас и его собеседник расхохотались, и Лилиан еще острее почувствовала себя тут чужой. На нее никто и внимания не обращал, словно Лилиан вовсе не существовало. А ведь она тоже американка, это и дураку ясно. Джоунас не имел права рассказывать такой анекдот в ее присутствии! Но он даже не удосужился оговориться, что, разумеется, присутствующие не в счет. Лилиан была здесь лишь как дополнение к нему, как последний штрих, завершивший его образ. Лилиан вспомнила, как внутри у нее вдруг похолодело. Она оглядела бело-голубую комнату, оформленную в колониальном стиле. Посмотрела на пятнадцатифутовые окна, богато украшенные французскими витражами. Официантки в униформе и белых перчатках - официантов мужчин здесь не терпели, Боже упаси! - обходили гостей, обслуживая увешанных медалями, лентами и прочими побрякушками дядюшек. Австралиец, не обращая внимания на Лилиан, по-прежнему громко болтал с Джоунасом. С ней завел беседу американский бригадный генерал из Пентагона, но Лилиан показалось, что он говорит на чужом, незнакомом языке. Когда Лилиан в панике попыталась что-нибудь ему ответить, изо рта вырвалось лишь нечто нечленораздельное. Ее щеки пылали и она покраснела еще сильнее, когда услышала вопрос австралийца, обращенный к Джоунасу: "А эта симпатичная бабенка, кто она?" Сообразив, что речь идет о ней, Лилиан готова была сквозь землю провалиться. Она отпрянула от генерала и бежала в дамский туалет. Как несправедливо, что только здесь можно найти убежище, вырваться из мира, в котором властвуют мужчины! Лилиан долго смотрела в зеркало. Очутившись в одиночестве, она поняла, что у нее похолодело внутри от ярости. Причем гнев ее был направлен не на австралийца, на которого - хотя он, конечно, вел себя по-свински - ей было глубоко наплевать. И даже не на Джоунаса, который мог бы оказаться посообразительней, но увы... а впрочем, что от него ждать? В святилище под названием "дамский туалет" Лилиан наревелась от души; она никогда так не рыдала даже в собственной спальне, ведь, если разобраться, эта спальня не могла считаться целиком ее собственностью, она принадлежала и Филиппу. Как она ненавидела Филиппа за то, что он ее бросил! За то, что обрек на муки одиночества, которые, похоже, не кончатся никогда. За то, что привязал ее узами любви к жизни, которую она глубоко презирала. Наступило утро, а их тела все еще переплетались. Гирлянды, которые Майкл и Элиан надели на шею, пожухли, аромат побуревших листьев выветрился. Майкл повернулся и открыл глаза. Жук прополз по его руке и исчез в прелых листьях, лежавших под скалой. Майкл дотронулся до Элиан, она вздрогнула и проснулась. Ее глаза широко открылись, уставились на Майкла, и он вздрогнул, увидев, что в них нет ровным счетом никакого чувства. Между ним и ею пробежал холодок. Но мгновение спустя впечатление пропало, Элиан вернулась из Бог знает каких жутких далей, куда ее занесли духи ночи. - Доброе утро, - сказал Майкл, поцеловав ее в губы. Она подняла руку и провела пальцем по его подбородку. - Хорошо спалось? - спросил он. Она кивнула. - Да, без сновидений. Не спала так уже много лет. - А я, наоборот, всю ночь видел сны, - сказал Майкл. - Мне снились битвы и воины с круглыми щитами, сделанными из панцирей гигантских черепах. Майкл начал одеваться и хотел было снять засохшую гирлянду. - Не надо, - остановила его Элиан. - Оставь ее до возвращения домой. Он посмотрел на девушку, та еле заметно улыбнулась. Майклу вдруг пришли на память звуки, доносившиеся вчера из ночной мглы, и силуэты, которые он видел из убежища. - Элиан, - сказал Майкл, - вчера ночью я слышал шум. И даже вроде бы видел, как там кто-то двигался. - Он показал где именно. - Что там происходило, пока мы с тобой занимались любовью? - Не знаю. Наверное, ничего. А может, там бродил какой-нибудь ночной зверь. Здесь водятся дикие кабаны и мангусты. - Кабаны и мангусты - дневные звери, - возразил Майкл. - Они не шныряли бы тут по ночам. И потом ты ведь тогда заставила меня отвернуться, помнишь? Элиан встала. - Ладно, все равно это не имеет значения. Она начала одеваться. Майкл приподнял висевшую у него на шее гирлянду. - Ты сказала, она нас защитит. Но от чего? Элиан пожала плечами. - Это зависит от того, во что ты предпочитаешь верить. Кахуны утверждают, что боги до сих пор обитают здесь - древние воины, что столетия назад сражались в этих краях, истекали кровью и, может быть, погибали. - Ты хочешь сказать, что именно это я и слышал? Элиан опять пожала плечами. - Почему бы и нет? Тут, на острове, тьма-тьмущая духов. - Одно дело ощущать, что здесь источник энергии, и другое - видеть духов. - Если ты в это не веришь, - сказала Элиан, - то ничего и не случится. Но я хочу тебе кое-что сказать. У богов, сражавшиеся здесь, были щиты из панцирей гигантских морских черепах. Майкл не понимал, подшучивает она над ним или нет. Элиан наклонилась и поцеловала его в губы. - Не смотри на меня так насмешливо. Я говорю правду. Ты можешь прочитать это в любой книге по истории Мауи. Одеваясь, Майкл раздумывал над ее словами. - Сны - это не реальность, - сказал он. - Они возникают в человеческом подсознании, а не в окружающей действительности. - Человеческое сознание рационально, Майкл. Тебе уже следовало бы это понимать. И тем не менее ты пытаешься заткнуть круглую дырку квадратной пробкой. Но это не получится, как бы ты ни старался. Майкл сказал: - Тебя завораживает мир духов? Но ты же понимаешь, что он не в состоянии заменить реальную жизнь. - Что ты имеешь в виду? - То, что это тоже уход от действительности. - Как разные формы психопатологии? - Элиан пожала плечами. - Ты единственная, кто может это знать. - Я ничего не знаю, - грустно сказала Элиан. - Я лишь усвоила, что никому и никогда нельзя доверять. Элиан начала спускаться по крутой тропинке в долину. - Даже самой себе нельзя доверять? - спросил Майкл, двинувшись следом за ней. - Да, особенно себе самой, - сказала Элиан. Митико стояла на коленях перед алтарем лисицы и вдруг почувствовала, что сзади кто-то есть. - Митико? Это был голос Дзедзи. - Да, брат, - Митико по-прежнему молитвенно склоняла голову. - Как ты поживаешь? - Я должен поговорить с тобой. - Когда я помолюсь, - сказала Митико, - мы сможем погулять по саду. Дзедзи исподтишка поглядел на охранников, которые стояли чересчур близко и наблюдали за ним и Митико. И сказал: - Нет. Я должен поговорить с тобой наедине. Он произнес это, повернув голову так, чтобы охранники не смогли ничего прочитать по его губам. - Если это связано с Масаси, то мой ответ будет таким же, что и раньше. - Митико! Прошу тебя! Я знаю, кто эти охранники. Я должен встретиться с тобой наедине. Митико уловила ноту отчаяния в его голосе и согласилась. - Ладно. - Митико прикинула свои возможности. - Давай встретимся в тот час, когда я принимаю ванну. Ты помнишь, где у нас сломан забор? - Ты про дыру, в которую обычно пролезают лисицы? - Да, - подтвердила Митико. - Я не стала чинить забор, а посадила на месте пролома вьюнки. Очень важно, чтобы лисицы могли проникать сюда. Тут для них священное место. - Митико улыбнулась: она не хотела показывать охранникам, что речь идет о чем-то серьезном. - Дыра довольно большая, ты в нее пролезешь. Войди около шести вечера через кухню. Я договорюсь с кухаркой, она тебя впустит. Без четверти шесть Дзедзи проскользнул в лаз, который лисицы прогрызли в бамбуковой изгороди, и пробрался к дому сводной сестры. Как и было договорено, кухарка, пожилая женщина, много лет служившая у Ямамото, открыла дверь и, впустив Дзедзи, молча провела его по дому. Наконец кухарка остановилось перед раздвижной дверью и тихонько постучала. Изнутри, очевидно, пригласили войти, и она взмахом руки подозвала Дзедзи. Он вошел на коленях. Помещение было отделано камнем. Клубы белого пара поднимались к потолку, и Дзедзи сразу вспотел. Он видел голую спину Митико, которая сидела в ванне. - Я отослала девушек, - сказала Митико. - Если ты хочешь мне что-нибудь сообщить, поторопись. У нас мало времени. - Я знаю, где Масаси держит Тори. На мгновение Дзедзи показалось, что Митико его не услышала. Но потом с ее губ сорвался сдавленный крик. - Где? - прошептала она. - Где моя внучка? - В публичном доме в Такасибе. Ты знаешь, где это? Митико кивнула: - Конечно, знаю. Это заведение принадлежит компании Нобуо, "Ямамото Хэви Индастриз", - Митико повернулась лицом, и Дзедзи увидел, что она страшно бледна. - Но как ты это выяснил, Дзедзи-сан? Дзедзи рассказал ей, как пытался заручиться поддержкой Кай Тедзы, как в конце концов отправился к Кодзо Сийне, поведал о том, чтО Сийна велел ему сделать и что произошло в публичном доме в Такасибе, когда он, Дзедзи, явился туда вместе с Кодзо. Митико уныло опустила голову. - Ах, ты, глупый, глупый мальчик, - со вздохом произнесла она. - Ничего этого не случилось бы, - напомнил он ей, - согласись ты помочь мне справиться с Масаси. Но когда я увидел Тори, я понял все. Я понял, почему ты отказалась мне помогать. - О Дзедзи! - грустно прошептала Митико. - Ты ничего не понимаешь. Я надеялась, что хотя бы тебя все это минует. Что хотя бы ты, один из всей нашей семьи, не ввяжешься и не будешь рисковать. Дзедзи непонимающе воззрился на нее. - Что ты хочешь сказать? - Несколько месяцев назад твой брат Масаси вступил в союз с Сийной. - Что?! - Говори тише, Дзедзи-сан. Послушай меня. Если Сийна уверяет тебя, что он твой союзник в борьбе с Масаси, а Масаси лжет, говоря, будто Сийна - его союзник, то, наверное, он делает это неспроста, правда? Но что же он затевает? - Митико на секунду задумалась. - Великий Будда! - внезапно воскликнула она. - Это ведь Сийна посоветовал тебе проникнуть в публичный дом в Такасибе, да? Дзедзи кивнул. - Масаси, конечно, об этом узнает. Может быть, уже знает. И, разумеется, обозлится. Именно этого Сийне и надо! Если Масаси убьет тебя, то на свете останется только один из братьев Таки. Насколько я знаю Сийну, он уже придумал, как ему расправиться с Масаси. И тогда он получит то, о чем так долго мечтал: Таки-гуми будет уничтожена! - О нет! - Быстрее, - сказала, поднимаясь, Митико. - Дай-ка мне полотенце. Ты сейчас же отвезешь меня в публичный дом. Мы должны вызволить Тори. Когда я буду уверена, что она в безопасности, мы попытаемся справиться с Кодзо Сийной. Такими же подлыми средствами, какими обычно пользуется он. Митико улыбнулась Дзедзи, который вытирал ее полотенцем. - Да, - сказала она. - У Кодзо Сийны много грехов, и пора ему за них расплатиться. - Мое пребывание здесь кончилось, - сказал Майкл. Они молча прошли всю дорогу до дома Элиан. Войдя в дом, разошлись по разным комнатам: надо было принять душ и переодеться. Потом встретились в кухне. Было уже почти восемь утра. - Через два часа я улетаю в Токио. Элиан размешивала только что выжатый сок. - У тебя будут неприятности в аэропорту, - заметила она, демонстрируя ему утренний выпуск "Гонулулу Эдвартайзер". Там крупными буквами было написано: "Кровавая бойня в горах на западе Мауи" - так газетчики называли битву, разыгравшуюся в поместье толстяка Итимады. - Местная полиция обшарит весь остров, я уж не говорю про агентов американской службы иммиграции и натурализации. Это агентство приложило руку к тому, чтобы пресечь деятельность якудзы на островах. Тебе не пройти их контроль. - Ну, с этим проблем не будет, - успокоил ее Майкл. - Утром я говорил со своим вашингтонским связным. Он все уладил с федеральной полицией, это я могу гарантировать. И могу пустить в ход свои связи, чтобы найти Удэ. Он наверняка уже далеко. - Может быть, - откликнулась Элиан. Она разрезала плод папайи и вычистила темные, горькие семечки, похожие на икринки. Потом протянула Майклу половинку плода и ложку. - Благодарю. - А может быть, и нет, - продолжила она свою мысль. - Не исключена возможность, что он до сих пор на острове. Если это так, то, думаю, мне известно, где его искать. - Я на это особенно не надеюсь, - сказал Майкл, отодвигая в сторону фрукт. - Но если существует хоть какая-то вероятность, значит, мы должны проверить. Уже в "джипе" он спросил: - А почему ты раньше мне об этом не говорила? Элиан быстро вела машину по узкой дороге. Она поглядела на автобус, битком набитый японскими туристами. - Честно говоря, мне это только что пришло в голову. Я вдруг догадалась, когда ты сказал, что твои люди договорились с федеральной полицией и нас не будут привлекать в связи с расследованием убийства Итимады. Удэ не мог уехать с Мауи в ту ночь, когда напали на толстяка. Было уже слишком поздно. А вчера аэропорт наверняка кишел агентами иммиграционной службы, которые опознали бы его. У якудзы хорошие связи в местной полиции, но они как огня боятся ФБР. - Но если даже и так, - сказал Майкл, - откуда ты знаешь, где может прятаться Удэ? - Ну, это несложно вычислить. Теперь, после смерти Итимады, вся мафиозная семья в растерянности. Толстяк не пожелал назначить себе преемника. Он верил в катамити - метод, который когда-то в старину использовали главы семейства якудзы, отсеивая слабаков. Он позволял своим подчиненным бороться за положение. "Пусть победит самый достойный", - любил говорить толстяк. А затем - в переносном смысле, конечно, - выбивал почву из-под ног тех, кто оставался в живых. Они уже выехали из долины Яо и мчались на восток, в сторону Вайлулы. - Но есть один человек по имени Омэ, - продолжала Элиан. - Он заправляет в центральной части острова. Я имею в виду аэропорт и его окрестности. Его люди контролировали эту территорию - весь импорт и экспорт. Они работали на Итимаду. Логично предположить, что Удэ поехал к Омэ. Особенно если он был в контакте с подчиненными Толстяка. Омэ работает на Масаси. Они миновали убогие кварталы и выехали на дорогу, по которой мчались в самый первый день своего знакомства. Элиан затормозила: она что-то искала. Потом, очевидно, нашла, потому что зарулила на обочину и остановилась. - Вон там, - указала она рукой. - Посмотри в бинокль. Майкл увидел асфальтированную дорогу, серпантином спускавшуюся по горам. Если ехать по ней на север, доберешься до Кахакулоа. Он увидел здания, ослепительно белевшие в холодном голубоватом воздухе, и древнее кладбище, мимо которого они с Элиан проезжали, когда, впервые встретившись, возвращались из Кахакулоа. Майкл увидел деревья, потом, наведя бинокль выше, разглядел дом, построенный на склоне горы. Бинокль был очень мощный, и казалось, что дом всего в дюжине ярдов от Майкла. Возле дома остановилась машина. Вокруг было пусто, а что происходило внутри - неизвестно. Майкл только собрался было вылезти из машины, чтобы получше рассмотреть дом, как вдруг парадная дверь распахнулась. Из дома вышли двое боевиков якудзы. Они подошли к машине и начали возиться, осматривая ее и снаружи и внутри. Майкл постоянно держал их в поле зрения. Через несколько минут один из боевиков вернулся в дом. А потом появился в сопровождении незнакомца. Боевик тащил какое-то барахло, которое запихнул в багажник автомобиля. Майкл увидел, что его спутник - японец и что на правой щеке у него длинный шрам. Он описал его внешность Лилиан. Она сказала: - Это Омэ. А Удэ не видно? - Нет, - покачал головой Майкл. Но потом воскликнул: - Погоди-ка! На пороге кто-то стоит. Мгновение спустя из дома вышел еще один человек. Он тащил за собой какую-то женщину, связанную по рукам и ногам. Человек наклонился, чтобы развязать женщине ноги, и, делая это, повернулся к Майклу. Тот увидел его лицо. - Это Удэ? - спросила Элиан. - Да, - кивнул Майкл. Его пальцы судорожно стиснули бинокль. - Он кого-то тащит. Похоже, женщину. - Женщину? - переспросила Элиан. - Но этого не может быть. Он приехал сюда один. - Ну, а теперь он не один, - ответил Майкл. - Что ж, нам будет даже легче. Ему придется думать не только о себе, когда мы... Майкл приглушенно вскрикнул, увидев, как Удэ откидывает со лба женщины волосы. Лицо его исказилось. - Это Одри, - хрипло прошептал Майкл. - Мерзавец похитил мою сестру! Элиан, не произнося ни слова, отобрала у него бинокль и поднесла к глазам. Одри тем временем присела на корточки и помочилась на обочину. Голова ее безвольно моталась. Как только она закончила свои дела, Удэ опять связал ей ноги. Затем перекинул через плечо и запихнул в багажник автомобиля. А сам сел в салон. - Боже мой! - ахнула Элиан. - В чем дело? - спросил Майкл. - Ради всего святого, Элиан, объясни мне, что происходит. Элиан ничего не ответила. Она смотрела на Одри. Лицо ее побелело. Майкл стащил Элиан с водительского сиденья и уселся за руль вместо нее. Не успела она как следует расположиться на пассажирском месте, как он нажал на педаль. Машина стремительно понеслась вперед. - Я хочу знать, что случилось, - сказал на ходу Майкл. - Элиан, в чем дело? - Я ничего не понимаю, - откликнулась она. Это восклицание у нее вырвалось непроизвольно. Затем лицо ее омрачилось. - Все вдруг распалось на куски. - О чем ты? - Майкл, это ведь я похитила твою сестру. - Что? - Я сделала это, чтобы защитить ее. Масаси уже пытался до нее добраться. Я не хотела, чтобы он предпринял еще одну попытку. - Но зачем? Мой отец умер, Одри больше не может служить рычагом воздействия. - Но ведь Филипп что-то прислал ей, да? Значит, я был прав! - подумал Майкл. Папа послал Одри что-то очень важное. - Стало быть, в отцовском кабинете я сражался с тобой? - спросил он. - Мне очень жаль, что так получилось, - ответила Элиан. - Ты появился так неожиданно. У меня не было другого выхода. - Могла бы рассказать мне, зачем явилась к нам. Мы бы что-нибудь придумали. Инсценировали бы похищение. Элиан покачала головой. - Неужели ты бы мне поверил? Сомневаюсь. Короче, я не могла рисковать. И потом, все должно было быть по-настоящему. Чтобы сбить с толку Масаси, я не могла прибегать к инсценировкам. Да и не хотела я тебя вмешивать. - Но ты забрала катану, которую дал мне отец. Где она? - У меня ее нет, - ответила Элиан. - Твой отец много лет назад украл ее у человека по имени Кодзо Сийна. Он глава Дзибана. Меч, несколько сот лет назад выкованный для благородного Яма-то Такеру - один из священных символов Дзибана. Так же, как и документ Катей. Считается, что, когда Сийна пустит этот меч в ход, Дзибан достигнет цели. Я думаю, меч уже у Сийны. - Ты отдала ему? - недоверчиво спросил Майкл. - Нет, - печально призналась Элиан. - У меня его отняли. Ладно, подумал Майкл. Катана - катаной, но сейчас главное Одри. Одри не шла у него из головы... - Но если ты похитила ее, чтобы спасти, - сказал Майкл, - то почему до нее добрался Удэ? - Не знаю, - промолвила Элиан. - Я привезла ее на Мауи и спрятала в Хане у толстяка Итимады. Я знала, что он не бывает в этом доме и никто не будет ее там искать. Особенно Масаси. Так мне, по крайней мере, казалось. Майклу предстояло задать ей самый трудный вопрос. - Масаси знает об открытке, которую отец послал Одри? - Очевидно, да, - сказала Элиан. - Он перехватил письмо, которое твой отец написал тебе. - Но я же его получил! - воскликнул Майкл. - Ну, это меня не удивляет, - Элиан пожала плечами. - Значит, Масаси понятно, зачем ты явился сюда. Он использует тебя в качестве своего орудия. Ты найдешь документ Катей, а в итоге окажется, что ты сделаешь это для него. Держу пари, что он держит нас под наблюдением и в конце концов явится сюда и заберет бумагу, когда тебе удастся выяснить, где ее спрятал твой отец. А может быть, ты и есть агент Масаси? - подумал Майкл. Это же идеальный способ следить за мной! Как еще узнать, когда следует явиться за документом? Но как, как мне дознаться, где ложь и где истина? Ты лгала мне, лгала столько, что я никогда не смогу отделить вранье от правды. - Теперь это и моя битва, - сказала Элиан. - Майкл, я отвечаю за безопасность твоей сестры. Из-за меня она теперь оказалась в беде. Удэ едет в аэропорт. Наверняка там уже все условлено, и он попытается увезти Одри с Гавайских островов. Масаси хочет выяснить, что послал Одри ваш отец. Когда она ему скажет - а она непременно скажет, - у него отпадет в ней нужда. Если мы сейчас не остановим Удэ, то больше не увидим Одри живой. Майкл слушал ее вполуха. Он ломал голову, размышляя, можно ли доверять Элиан, и если можно, то насколько. Майкл вспомнил, как отец говорил, что с годами человеку становится все труднее докапываться до истины. Наверное, он был прав. Однако Майкл владел Тендо, что значит "Путь Неба". "А Путь Неба, - учил Цуйо, - и есть истина". - Не волнуйся, - сказал Майкл. - Мы остановим Удэ здесь. Майкл знал, что, согласившись выполнить поручение Джоунаса и узнать, кто и почему убил Филиппа Досса, он до конца своих дней обречен идти по этому пути. И сейчас он не собирался сворачивать в сторону. Есть только один способ выяснить, за кого на самом деле Элиан, подумал он, нажимая на педаль акселератора. Для этого мне придется играть в эту игру, пока она не закончится. Удэ припарковал машину за несколько минут до того, как Майкл и Элиан въехали на территорию аэропорта Кухулаи. Его и боевика якудзы, которого вместе с Удэ послал Омэ, встретили служащие аэропорта, все уселись в машину. Удэ снова завел мотор и проехал в ворота для служебного транспорта. Через десять минут Удэ вместе с боевиком, работавшим на Омэ, появились на гудронированном шоссе; они уже были в комбинезонах обслуживающего персонала и ехали на мототележке, на которой в аэропорту перевозили багаж. На тележке стоял большой деревянный ящик с надписью "Ямамото Хэви Индастриз. Автозапчасти. Не кантовать". Неподалеку заходил на посадку частный грузовой самолет. На эту полосу обычно садились "ДС-10", прилетавшие прямо из Сан-Франциско, и "Боинги-707", которые чаще всего выполнявшие рейсы на внутренних гавайских авиалиниях. Самолет Масаси, небольшой "ДС-9", приземлился. Два служащих в униформе подогнали к нему трап, а Удэ с боевиком проехали через служебные ворота на гудронированное шоссе. Вдалеке виднелся гораздо более массивный "ДС-10", из которого выходили последние пассажиры. Не удивительно, что на летном поле было так многолюдно. Тем временем один из служащих отошел от трапа и открыл грузовой отсек "ДС-9". В воротах ограды, затянутых колючей проволокой, и ведших к шоссе, сидел охранник в форме. Удэ внимательно оглядел толпу, подкатив к служебному въезду для грузового транспорта. Первый служащий закрепил передвижной трап и пошел помочь своему товарищу, который отдраивал люк багажного отделения и вспомогательных служб. Почему они занимаются этим, а не помогают команде, поднявшись по трапу? Удэ машинально подался вперед, пытаясь разглядеть лицо одного из служащих. И увидел у него на носу повязку! - Всемогущий Будда! Это же Майкл Досс! - Загрузи этот ящик в самолет во что бы то ни стало! - приказал он боевику, а сам спрыгнул с тележки. - Эй! - крикнул Удэ охраннику, во весь дух несясь к "ДС-9". - Эти люди не из наземной обслуги! Охранник оставил свой пост и бросился к самолету Масаси, на бегу нащупывая висевшую на боку кобуру пистолета. Майкл ринулся вперед по летному полю, не обращая внимания на протестующие крики Элиан. От выхлопных газов самолета воздух сделался грязно-синим, дышать стало невозможно. Майкл задыхался, чувствуя себя словно на чужой планете. Глаза его слезились, все вокруг утратило четкость очертаний... Струя горячего воздуха отбрасывала его назад, в ушах звучали крики охранников. Он нырнул под крыло "ДС-9", ступил в лужу сверкавшего всеми цветами радуги бензина и, поскользнувшись, упал возле нижней ступеньки трапа. Удэ вихрем налетел на него. Майкл отпрянул и поднял руки, пытаясь защититься от танто - японского кинжала, который мог бы исполосовать все тело. Увидев направленное ему в живот стальное лезвие, Майкл попробовал нанести ответный удар. Но Удэ отбил его рукояткой кинжала и перекатился слева направо, увлекая за собой Майкла. Майкл вдруг осознал, насколько ему страшно. Он боялся за Одри. Мысль о том, что она улетит с этим чудовищем, была для него невыносимой. Майкл закусил губу, сдерживая переполнявшую его ярость. "Пока жив страх, - учил Цуйо, - победы не жди. Ненависть, гнев, смятение, страх... Все это - проявление одного чувства. Чувства боязни. Чем больше чувств проявляет воин, тем больше он расслаблен. Ученику трудно это понять, ибо здесь он лишь поглощает знания. Но если ты будешь думать только о мести, эти мысли ослабят твое тело. Ты не сможешь воспользоваться открывшимися возможностями и в итоге не сумеешь применить нужную стратегию. Тебя полностью захлестнет жажда мести". Но желание отомстить Удэ за то, что он сделал с Одри, помимо воли переполняло Майкла. Недолго думая, он схватил левой рукой правое запястье Удэ и крутанул, норовя ударить его свободной рукой. Однако Удэ был к этому готов и, сделав шаг в сторону, сумел отразить удар. Но наткнулся на трап. Майкл подскочил к нему и, словно тисками, зажал ногами голени Удэ. Тот рухнул на землю. Послышался вой сирен, Майкл обернулся и увидел, что боевик, сопровождавший Удэ, целится в него с колена. Майкл успел пригнуться, спрятавшись за трапом, и пуля, пролетев прямо у него "над ухом, вонзилась в обшивку самолета. Майкл не мог пошевелиться, поскольку боевик якудзы держал его на мушке, а Удэ тем временем готовился метнуть ему в грудь танто. Но тут с другого борта "ДС-9" появилась Элиан. Она швырнула в боевика какой-то предмет. Тот угодил ему прямо в висок, и боевик упал. Оружие загремело по бетону. Майкл повернулся и бросился бежать. В его сознании осталось слово муто. "Муто, - учил Цуйо, - означает "без меча". Если ты умеешь драться только с оружием в руках, то очень часто будешь попадать в невыгодное положение. Современный воин должен применять все виды оружия, но уметь сражаться и без него, если он хочет одержать победу в бою". Вот что означало муто. Элиан применила этот принцип на практике. И благодаря ей Майкл остался в живых. "Одри! - подумал он на бегу. - Где ты?" За его спиной Удэ, пошатываясь, поднялся на ноги и кинулся в погоню. Элиан вынырнула из-под крыла "ДС-9" и помчалась наперерез. Сейчас она была сбоку от японца. У них был всего один путь к спасению - только что прилетевший "ДС-10", который стоял по другую сторону взлетно-посадочной полосы. Они взбежали по трапу. Майкл втолкнул в самолет стоявшую наверху стюардессу. - Закройте дверь! - закричал он другой стюардессе, смотревшей на него выпучив глаза. При этом Майкл держал в поле зрения командира корабля и второго пилота, которые привстали со своих мест. Майкл увидел, как Удэ взбирается по трапу, прижимая к груди маленького мальчика, которого использовал в качестве живого щита. За ним бежала молодая мать и, рыдая, умоляла отдать ей ребенка. Майкл закричал членам экипажа: - Ради Бога, делайте, как я говорю! Но их сковал ужас. Майкла спасла только Элиан. Она влетела в самолет и захлопнула за собой дверь. Послышался лязг тяжелого засова, щелкнул замок. - Уф-ф! Спасены! Джоунас сидел в доме и проглядывал сводки МЭТБ. Сперва он отделил те, что включали в себя сведения за последние шесть лет - именно тогда, по данным генерала Хэдли, началась утечка информации из МЭТБ. Но потом в памяти Сэммартина всплыла еще более ранняя сводка, она поступила на год раньше срока, указанного генералом. И он начал разматывать клубок. Теперь, когда перед ним открылась весьма плачевная картина, Джоунасу стало понятно, что он уже по крайней мере пятнадцать лет подряд проигрывает Советам. Конечно, не сплошь и рядом, но сегодня - здесь, завтра - там... Правда, и ему удавалось кое в чем ущемить русских. Это было нормально, обычная цепочка взаимных уступок... Однако, внимательно изучив лежавшие перед ним сводки, Джоунас убедился, что их можно назвать чем угодно, но только не нормой. За кипой бумаг стояли в ряд бумажные стаканчики с остывшим кофе. Джоунас так долго сидел за столом, что уже позабыл, когда последний раз ел. Не говоря уже о сне. Он потер глаза и, порывшись в ящике, выудил пузырек с таблетками гелусила. Проглотил несколько таблеток. Затем снова подытожил свои открытия. Судя по тому, что он тут раскопал, Хэдли располагал неверными сведениями. Утечка информации к Советам продолжалась не шесть лет, а гораздо дольше. И дело не только в этом. За последний год ее темпы стремительно возросли. Примерно в той же пропорции, в какой усилилось внедрение японцев в чужую экономику. - Странно, но, похоже, эти два явления взаимосвязаны, - устало подумал Джоунас. Красный телефон на столе зазвонил, и Джоунас тотчас схватил трубку. Было ровно два часа ночи - в такое время сообщают только плохие новости. - Срочно приезжайте, - сказал дежурный офицер из МЭТБ. - Я уже связался с генералом Хэдли. Поступил сигнал "синяя метка". Это означало "чрезвычайно важно". Джоунас побил свой же рекорд, добравшись до конторы за четырнадцать минут. По пути стрелка спидометра на несколько секунд перевалила за сто миль в час. Из машины Сэммартин позвонил своим помощникам, и они тоже выехали. Джоунас прошел через пропускной пункт на территорию МЭТБ. На первый взгляд в здании было спокойно, но работа кипела. Дежурный ждал Джоунаса в вестибюле. Повсюду прохаживались сотрудники службы безопасности. Джоунас сообщил дежурному офицеру имена своих помощников, чтобы тех пропустили в здание, когда они приедут. - Большк никого не впускайте и не выпускайте, - приказал он, - пока все не выяснится. Поднявшись на восьмой этаж, Джоунас услышал негромкие голоса: это действовали круглосуточные радиостанции, работавшие на Азию и Восточную Европу. МЭТБ никогда не закрывалось. Ведь в какой-нибудь стране сейчас обязательно день. Дежурный офицер провел Джоунаса в холл. Когда они вошли в кабинет Джоунаса, дежурный включил компьютер и затребовал главный файл. Немедленно появилась надпись в оранжевой рамочке: "Данные стерты". Экран замигал. Джоунас уселся за свой стол и начал нажимать на кнопки, все глубже проникая в память компьютера. - О Господи! - воскликнул он и провел рукой по лицу. У него заболела голова и стало трудно дышать. Затем он снова вернулся к клавиатуре, еще раз проделал те же самые операции. Результат был тот же. Приехали помощники. Сэммартин поднял глаза. - Здесь были данные о русских агентах. Кто-то запросил всю информацию о них: имена, основные сведения, фамилии связных, явки - все. А потом убрал это из главной памяти. - У нас нет копий твердых дисков, - сказал один из его помощников. - И вообще ни одной запасной копии. Если эти данные пропали даже из оперативной памяти, значит, мы потеряли всю информацию о советской агентурной сети. Зазвонил внутренний телефон, стоявший на столе Джоунаса. - Да? - Джоунас нажал на кнопку переговорного устройства. - Тут к вам пришли. - Джоунас узнал голос одного из сотрудников службы безопасности, дежурившего в вестибюле. - Кто? - Генерал Хэдли, сэр. Джоунас, у которого душа ушла в пятки, сказал: - Пропустите его, пусть поднимется ко мне. Он послал дежурного офицера к лифту встречать Хэдли и попросил всех остальных покинуть комнату. Боже мой! - подумал Джоунас. Он ведь должен был вернуться только через два дня! Дежурный впустил Хэдли в кабинет и вышел, закрыв за собой дверь. - Ну, как дела, Джоунас? - поинтересовался Хэдли. - Давненько мы не виделись. Хотя Сэму Хэдли было уже за восемьдесят, он по-прежнему оставался красавцем-мужчиной. Волосы его побелели, глубокие морщины избороздили лицо, а на руках выступили пигментные пятна. Однако энергия по-прежнему била из генерала ключом, а в глазах светился острый ум. Хэдли сел в кресло. - Сколько мы с тобой друг друга знаем, Джоунас? - спросил он. - Долго, - ответил Сэммартин. - Значит, надо вернуться к самым истокам, да? Вернуться в Токио, в то время, когда МЭТБ еще даже не родилось, - Хэдли покачал головой и вздохнул. - Что здесь творится, Джоунас? - Сегодня вечером? - Нет, не только, - сказал Хэдли. - Меня интересуют последние шесть лет. "О Господи! - подумал Джоунас. Он видел сводку!" - Насколько плохо обстоят ваши дела? - спросил Хэдли. Джоунас рассказал все, что ему было известно. - Боже милостивый! - вздохнул Хэдли. - Если русские действительно заполучили эту информацию, наша разведка отброшена назад на... да лет на десять, а может, и больше! - Он покачал головой. - Даже явки раскрыты? Кошмар! Он встал и начал мерить шагами комнату. - Но кто нас продал, Джоунас? Это может быть только кто-то из нашей организации, причем тот, кто знает секретные шифры, имеет доступ к главной памяти и может потом уничтожить данные. - Таких людей совсем немного, - задумчиво протянул Джоунас. - Даже большинство начальников отделов не знает стирающих программ. Хэдли нахмурился. - Но зачем вообще уничтожать данные? Почему бы просто не украсть их? Компьютер этого даже не засек бы, как он засек уничтожение информации. То есть благодаря этому мы быстрее напали на след. - Но, может быть, - предположил Джоунас, - именно в этом и состоит замысел. Может быть, неизвестный - кто бы он ни был - хотел, чтобы мы догадались о его поступке. Если так, значит его можно засечь. Надо попытаться прямо сейчас что-нибудь сделать! Это крайне важно! Джоунас потянулся к телефону, но Хэдли махнул рукой, останавливая его. - Не нужно. - Но в чем дело? - Мы с тобой старые соратники, - сказал Хэдли. - Больше того, мы старые друзья. Так что, наверное, тебе будет легче услышать это от меня. Он перестал расхаживать по комнате и остановился напротив Джоунаса с таким видом, словно собирался высказать свою последнюю просьбу. - Это конец, Джоунас. - В глазах Хэдли сквозило отчаяние. - Я привлекаю к работе новых людей. Нам нужна молодая кровь. МЭТБ устарело, в нашей организации застой, сюда просочились предатели. Время МЭТБ прошло. У Джоунаса закружилась голова, в ушах зазвенело. Ощущение было такое, будто начинается сердечный приступ. - Сэр, вы не можете... - Мне искренне жаль, - сказал Хэдли, - но приказания уже отданы. Президенту доложили, и мои люди уже опечатывают здание. С минуту на минуту сюда прибудут мои следователи. Так что можешь расслабиться. Больше тут работы для тебя нет. Начиная с этого момента МЭТБ прекращает свое существование. Бледный как мел Джоунас бессильно поник в кресле. Удэ, по-прежнему прижимая к груди малыша, вытащил из кармана комбинезона стальной сякен. Он стоял у подножия трапа. Толпа вопила и металась. Удэ ощущал истерию, витавшую в воздухе, словно терпкий запах духов, и японца это возбуждало. Вооруженный охранник, который раньше пытался преследовать Майкла и Элиан, стоял очень близко. Удэ взмахнул рукой, и охранник выпучил глаза, в ужасе глядя, как звездочка летит по воздуху и вонзается ему в грудь. Он упал на колени, попробовал опереться на руки, но завалился набок. Удэ подбежал к рухнувшему охраннику и подобрал с земли его пистолет. Проверил, заряжен ли, и вставил два патрона, позаимствовав их из подсумка, пристегнутого к поясу охранника. Из служебных ворот вынырнуло еще трое охранников, а может быть, полицейских. Удэ прицелился, нажал на спуск, и все трое по очереди упали на землю, словно жестяные утки в тире. Вообще-то охранники совершенно не интересовали Удэ, но тут ему приходилось считать потраченные пули, так что он запомнил, скольких уложил. Он полез под шасси "ДС-10". Здесь остров Мауи, и Удэ знал, что новые полицейские подоспеют не так уж и скоро. Но все равно времени мало. И важно было правильно им распорядиться. Добравшись до хвоста самолета, Удэ увидел, что люки, ведущие в грузовой и служебный отсеки, отдраены. Он бросил ребенка на асфальт. А сам, хрипло дыша, залез в темное, холодное багажное отделение. Засунув пистолет в карман комбинезона, поднял руки, пытаясь нащупать внутреннюю панель, которая открыла бы ему доступ в кабину. Перегородка, как обычно в таких самолетах, была сделана из алюминия. Через десять - пятнадцать дюймов располагались ребра жесткости, поддерживающие тонкие, спаянные между собой листы. Удэ обнаружил панель и принялся ощупывать ее кончиками пальцев. Маленький круглый ободок свидетельствовал о том, что обычным способом вскрыть эту панель невозможно: она была привинчена с другой стороны. Порывшись в карманах комбинезона, Удэ выудил то, что ему дали люди Омэ, с которыми он рано утром повстречался у бара в квартале Вайлуку. Это был его излюбленный способ проникать в дома в долине Яо. Удэ выяснил через своих знакомых на Мауи, где находится дом, который снимает Элиан Ямамото. Именно там Удэ намеревался убить Майкла. Но теперь Майкл сидел в "ДС-10"... Что ж, этот метод и здесь себя оправдает... послужит той же самой цели. Удэ торопливо достал моток ленты "примакорд". Она была молочного цвета, шириной в четверть дюйма, мягкая, как пластилин. Удэ приклеил ленту взрывчатки на внутреннюю сторону выступавшего ребра жесткости. Сделав это, Удэ отрезал остаток ленты карманным ножиком и бросил моток на пол. Потом пошарил вокруг, нашел какой-то ящик и подтащил его к панели, которая вела в кабину. Поставил на ящик два чемодана. Теперь взрывчатка была подперта и замаскирована импровизированной стенкой. Взрыв, как любая энергия, ищет путь наименьшего сопротивления. Если бы Удэ не загородил взрывчатку, то взрыв, разнеся панель, вероятнее всего, убил бы его. Спрятавшись за ящиком, Удэ зажег спичку, и бросил ее на пластиковую взрывчатку. Ба-бах! Самолет задрожал, Удэ вскочил и вскарабкался на ящик. Он не боялся горящего металла, ведь алюминий быстро воспламеняется, но, так же быстро и остывает. Удэ пролез в рваное отверстие, зиявшее на месте бывшей панели. Он выпустил две пули в двух членов экипажа, которые кинулись к нему. Они упали, он промчался мимо. Наконец-то Удэ увидел тех, кто был ему нужен! Когда раздался взрыв, они как раз пробирались в пилотскую кабину. Майкл - вот его цель! Главный заводской комплекс "Ямамото Хэви Индастриз" занимал шесть кварталов на окраине портового города Кобе, к югу от Токио. Территория была такой огромной, что из одного здания в другое персонал ездил на мототележках, изготовленных, разумеется, фирмой Ямамото. Когда Масаси подъехал к комплексу, охранник в форме проверил его пропуск по списку. Масаси припарковал машину на главной стоянке, затем пересел на поджидавшую его голубую мототележку и направился к авиакосмическому цеху. Этот цех занимал большую часть юго-восточного сектора. Двенадцатиэтажное железобетонное сооружение устремилось в затянутое смогом небо. Но если остальные цеха "Ямамото Хэви Индастриз" напоминали островерхие башни, то здания авиакосмического вытянулись в длину. Служащий на тележке подвез Масаси ко входу, где у него еще раз проверили пропуск. К нему приставили охранника, чтобы тот проводил Масаси куда нужно и приглядел за ним. В этой компании с посетителями так обращались всегда, и Масаси мог лишь восхищаться надежностью охраны. Сторож провел Масаси в помещение, которое на первый взгляд могло показаться самым большим и пустым складом в мире. Как только глаза Масаси привыкли к тусклому освещению - здесь не было ни одного окна, - он понял, куда попал. В ангар для самолетов! Посредине ангара стоял Нобуо Ямамото. Над ним нависла какая-то громадная тень. Сердце Масаси бешено заколотилось. "Вот оно! - подумал он. Вот наше орудие уничтожения! Огромная стальная птица, которая принесет славу Японии!" Подходя к Нобуо, Масаси заметил, что громада, нависавшая над ним, затянута брезентом. Лицо Нобуо было скрыто в тени. - Это он? - спросил Масаси? - Он готов? Нобуо резко кивнул. - Мы собираемся провести контрольные испытания. Это - первый экземпляр. Мы проверяли каждую деталь - и до сборки, и после. Глаза Масаси сияли. - Я хочу посмотреть на него, - сказал он таким тоном, каким обычно мужчина просит свою возлюбленную показаться ему обнаженной. Нобуо, внимательно следивший за Масаси, не почувствовал ничего, кроме гадливости. Он презирал и этого человека, чья жадность, очевидно, не знала границ, и себя самого за свою слабость, за то, что он дает Масаси в руки адское орудие уничтожения. Ибо если Масаси выполнит свой план, на Земле воцарится ад, думал Нобуо. "Но что я могу поделать? - мысленно оправдывался он. У него моя внучка. Неужели я должен принести ее в жертву ради борьбы с безумцем? Неужели ее мать меня поймет, узнав, что я принял решение пожертвовать жизнью ребенка во имя спасения родины?" Нобуо раздирали противоречивые чувства. Его пальцы судорожно сжали шнурок, свисавший с ближнего угла брезентового чехла. Он дернул... И перед ними предстал гладкий и сверкающий, странный, словно сошедший с рисунков футуристов, истребитель "Ямамото ФАКС". Короткий фюзеляж, скошенный нос и такой же безобразный куцый хвост с четырьмя цилиндрическими двигателями. Крылья были тоже заостренные, широкие и невероятно маленькие для такого самолета, с резко скошенными закрылками. - Он готов? - повторил свой вопрос Масаси. - Сейчас увидим, - откликнулся Нобуо. В его сердце прокрался холод, руки и ноги окоченели, ему казалось, что говорит не он, а кто-то другой. Экипаж начал готовиться к старту. Нобуо сказал: - Он развивает среднюю скорость четыре маха, но, конечно, способен разогнаться и до шести. Пилот забрался в кабину. Он закрыл "фонарь" и, как только все ушли с дороги, включил двигатели. - Но этот истребитель хорош не только своей скоростью, - добавил Нобуо. - Отнюдь! В дальнем конце ангара открылись ворота, и показалась бетонная полоса. "ФАКС" выехал на нее и остановился, приготовившись к взлету. Оставшиеся в ангаре слышали вой набиравших обороты моторов. Из сопел вырывались клубы сине-черного дыма. Нобуо привел Масаси на временный командный пункт. Они стояли возле включенного радарного экрана, на котором было видно, что происходит на взлетной полосе. - Мы готовы, - заявил Нобуо. Он кивнул человеку в наушниках, который что-то пробормотал в микрофон. "ФАКС" рванулся вперед, промчался по полосе на головокружительной скорости. Секунда - и вот он уже в воздухе. Несется ввысь, словно орел... несется, поражая всех своим странными очертаниями. Масаси не мог оторвать глаз от истребителя. - Когда? - беззвучно выдохнул он. - Через пятнадцать секунд пилот включит эту штуку, - ответил Нобуо. - Как только самолет наберет достаточную высоту, и радар сможет его засечь. Он посмотрел на экран и в расчетное время увидел точку. - Вот он! Нобуо вдруг осознал, что, несмотря на все свои страдания, он предвкушал эту минуту. Ведь "ФАКС" все-таки был его детищем... - Четыре, три, два, один, - произнес он, следя за траекторией полета на экране радара. И тут самолет исчез. - Великий Будда! - ахнул Масаси. Они уставились на экран, где уже не было никаких точек. Итак, маскировка работает, подумал Нобуо. Радар не может засечь "ФАКС". Но самолет там, в небе! И теперь Масаси сбросит атомную бомбу на Китай, и ничего уже нельзя с этим поделать, слишком поздно... Когда раздался взрыв, Элиан осматривала покалеченный нос Майкла - во время боя с Удэ у него опять пошла кровь. - Майкл! - говорила Элиан. - Хватит тебе ввязываться. Ты не подходишь... И тут раздался взрыв, и панель, отделявшая кабину от грузового отсека, разлетелась вдребезги. Кабина "ДС-10" наполнилась страшным грохотом, страшным жаром и густым дымом. - Что?!.. - воскликнул Майкл. Больно было везде, голова кружилась. Майкл с огромным трудом держал себя в руках, не позволял боли захлестнуть его целиком. - Удэ! - вскричала Элиан. Услышав выстрелы, два члена экипажа побежали вниз. Элиан повернулась к командиру, который вставал из-за пульта, собираясь дать Элиан аптечку первой помощи. - Запускайте двигатели! - приказала девушка. Командир ошалело уставился на нее. - Но что это было?.. - Возвращайтесь на место и поднимайте самолет в воздух! - велела Элиан. - Но у нас мало топлива! - запротестовал пилот. - Хватит, чтобы оторваться от земли и немного покружить над ней? - Да, но багажный люк открыт... - Значит, не поднимайтесь слишком высоко, - сказала Элиан. - Ну же! Давайте! Она отпустила Майкла и отошла в сторону. Командир корабля сел на место и начал щелкать переключателями. Майкл, морщась от боли, скорчился за спинкой кресла. Он не видел Элиан. "ДС-10" пришел в движение. Из пролома в панели появилась голова Удэ. Пистолетное дуло, словно черная зияющая бездна, уставилось на Майкла. Он отпрянул в сторону и одновременно увидел яркую вспышку. Пуля вошла в металлический каркас сиденья, за которым прятался Майкл. Самолет несся по взлетной полосе. У Майкла мелькнула мысль: интересно, как пилот объяснит диспетчеру свои действия, не предусмотренные графиком? Громадный "ДС-10", прилетевший с материка, снижался и был уже совсем близко, да и движение на внутренних рейсах было очень напряженным. Удэ снова выстрелил, и Майкл спрятался за другим креслом. Потом опять выглянул. И вновь пули просвистели по кабине. Однако Майклу уже удалось пробраться к выходу, и, сделав еще один бросок, он вдруг услышал щелчок пустого казенника. Выстрела не последовало! Удэ истратил все патроны! Майкл рванулся вперед, стремительно преодолевая расстояние, отделявшее его от противника, и слишком поздно услышал предостерегающий крик Элиан. В руке Удэ неожиданно оказался сякен - стальная звездочка. Майкл предпринял отчаянную попытку резко остановиться. Ему удалось увернуться от звездочки, но при этом он ударился об угол двери. Вероятно, на мгновение Майкл потерял сознание, потому что вдруг ощутил, как Удэ тащит его волоком к раскуроченной панели. Майкл собрал все силы. Но тут "ДС-10" резко отклонился влево, и Майкла бросило в багажное отделение. Он вскрикнул, ударившись о край ящика. В помещении было темно. Однако свет все же проникал из открытого люка, через который смутно виднелось мелькавшее внизу шоссе, и Майкл разглядел присевшего на корточки Удэ. Тот держал длинную металлическую цепь с двумя деревянными ручками. Губы Удэ кривились в усмешке, в. которой угадывалась реакция на пережитые им потрясения и боль. - Ну, теперь посмотрим, - сказал Удэ, - кто из нас сенсей. Говоря это, он принялся размахивать цепью. Злобно ухмыльнувшись, Удэ показал Майклу темно-красный скрученный шнурок. - Что, не можешь встать? Вот же он, подойди и возьми то, что тебе завещал отец! Вряд ли он тебе пригодится после того, как я тебя убью. У Майкла не осталось сил. Он приготовился умереть. И тут Удэ вдруг обернулся, выражение его лица резко переменилось. Перед ним стояла Элиан. Она пролезла в пролом и теперь бросала вызов великану. - Ах, это ты! - воскликнул Удэ. - Что ж, я не возражаю. Значит, сперва я разделаюсь с тобой, а потом довершу начатое. Элиан не ответила. Она стояла молча, неподвижно, будто окаменела. Однако мозг ее продолжал работать. Она сосредоточенно думала об иро. Вообще-то иро означает "цвет", но в военном искусстве это слово приобретает иной смысл: имеются в виду намерения противника, так сказать, их окраска. Сосредоточившись на постижении намерений Удэ, Элиан поняла, что он собирается нанести ей только один, но сокрушительный удар. И, разгадав, в чем состоит иро Удэ, Элиан напряженно следила за движениями врага. Она готова была идти до конца. Удэ, решивший задушить Элиан, бросил плетеный шнурок к ногам. Этим жестом он выражал свое презрение к противнику. Что служило и отвлекающим маневром. Он бросился на Элиан, размахивая цепью. Элиан не шелохнулась, не встала в оборонительную позицию, не подняла руки. Удэ предвкушал победу, представляя себе, как Элиан корчится у его ног, а цепь захлестывает ее горло, прерывая дыхание. Но в последний момент Элиан ударила по цепи. Та провисла посередине и коснулась пола. Элиан тут же наступила на нее ногой. Цепь выпала из рук Удэ. Элиан сделала шаг вперед и приготовилась сама нанести сокрушительный удар. Но тут "ДС-10" достиг края взлетно-посадочной полосы. Центр тяжести самолета сместился, и оба противника рухнули. Элиан ударилась головой об угол ящика. Удэ встал, схватил Элиан за рубашку и опрокинул девушку навзничь. Голова и плечи Элиан высунулись из открытого люка. Самолет уже отрывался от земли. Элиан в полуобморочном состоянии чувствовала, что ее пытаются вытолкнуть из самолета. И понимала, что в конце долгого пути вниз ее ждет смерть. Теперь только нижняя половина ее туловища оставалась в багажном отделении. Ветер жестоко хлестал Элиан по лицу, самолет набирал скорость, и Элиан становилось все труднее дышать, глаза ее затуманились. И все-таки руки готовились нанести удар - атеми. Сладострастно жаждавший крови Удэ не замечал этого, а когда заметил, было уже поздно. Он подался навстречу Элиан, и тут она ударила. Ребро ладони полоснуло Удэ прямо под сердце. Ребра хрустнули, и Удэ пронзила страшная боль. Элиан моментально перехватила цепь и выдернула ее из рук противника, потом ударила Удэ ногой, и он, вскрикнув от неожиданности, вывалился из люка. Он упал на асфальт словно старый, никому не нужный хлам. ВЕСНА 1947 - ОСЕНЬ 1948 Токио После смерти полковника Силверса - насильственной смерти - генерал Хэдли оказался непосредственно вовлеченным в работу Центральной разведывательной группы, действовавшей на Дальнем Востоке. Назначивший его на этот пост Мак-Артур считал, что Хэдли расплачивается за свои грехи. Ведь если разобраться, ЦРГ была детищем Хэдли. Она выросла на базе американской разведывательной сети военного времени, которая действовала весьма успешно. Но времена переменились. По мнению президента Трумэна, подобная организация в мирное время существовать не могла. И если бы генерал Хэдли, которого президент высоко ценил, не доказывал с пеной у рта необходимость создания новой организации, ее бы никогда не было. Хэдли уверял, что ЦРГ будет единственной организацией, препятствующей проникновению советских агентов в американское правительство, промышленность и даже в разведслужбы, например, в ФБР. В докладе, который читал Трумэн, были занижены и количество штатных сотрудников, и бюджет группы. "В хаосе второй мировой войны, - говорил Хэдли, - было совершенно невозможно проверить тысячи эмигрантов, очутившихся в больницах и лагерях для беженцев. А впоследствии советское НКВД навострилось сочинять правдоподобные "легенды" для своих агентов, эти "легенды" вполне выдерживали поверхностную проверку, а другой американское правительство просто не могло себе тогда позволить". Хэдли всерьез утверждал, что в Советском Союзе существует шпионская школа, известная как "Малый Чикаго". Там НКВД в точности воспроизвел для своей элиты этот американский город, и степень правдоподобия подделки стала притчей во языцех. Хотя президент не очень-то верил, что, как он выражался, "в Америке под каждой кроватью притаился коммунистический шпион", Хэдли проявил такие чудеса красноречия и представил Трумэну столько документов, что тот наконец дал "добро" на образование ЦРГ. И было справедливо, что спустя какое-то время именно Хэдли пришлось расчищать Авгиевы конюшни в токийском отделении организации. Дальневосточный аванпост ЦРГ приобрел гораздо больший вес именно в это время, ведь Япония расположена близ советских границ. Поскольку Силверс занимал столь высокий пост в ЦРГ, перетряхивать нужно было буквально все. Шифровальные книги сожгли, связи оказались оборваны, агенты отозваны, а то враг, не дай Бог, установит их личность. Но это было лишь начало. Предстояло разрушить всю агентурную сеть. По словам Хэдли, Силверс причинил организации "неизмеримый ущерб". Первые месяцы после гибели Силверса непосредственное руководство токийским отделением ЦРГ осуществлял Хэдли. Но дел было невпроворот, и Хэдли решил, что рутинной работой в конторе будет временно заниматься Джоунас. Джоунас, которому преданно помогал Дэвид Тернер, поставил организацию на ноги и управлял ею так умело, что в конечном итоге временное назначение стало постоянным. При этом Джоунас получил повышение по службе - звание полковника. Дэвид Тернер, со своей стороны, вызвался продолжать нерегулярные встречи со связным Силверса, входившим в Дзибан. Но теперь он работал с сознанием того, что ряд японских министров распространяют ложные слухи о своих врагах, заявляя, будто это военные преступники, которых должен судить трибунал. Джоунас и генерал Хэдли заявляли, что это невозможно. По их мнению, организация Дзибан убила Силверса, поскольку тот заподозрил, что Филипп следит за ним. Якобы он сообщил о своих страхах Дзибану в надежде, что они придумают, как ему выпутаться из неприятностей. А они вместо этого убили его. Если Джоунас и Хэдли были правы, значит, Дзибан знал о чистке ЦРГ, ведь проникновение ее агентов в разведывательную группу прекратились. - А что если тут задействованы совсем другие факторы? - предположил Дэвид Тернер. - Если это никак не связано с Дзибаном? - Недавно в нескольких северных агентурных сетях случились провалы, - сказал Джоунас. Он повернулся к Хэдли. - Сэр, как, по-вашему, может, нам все же стоит поинтересоваться Дзибаном? Чем больше информации мы о них соберем, тем больше шансов установить личность участников этой организации. Хэдли обратился к Филиппу: - А ты что об этом думаешь, сынок? Ты же у нас специалист по японской психологии. - Джоунас прав, - сказал Филипп. - Чем больше имен нам удастся выяснить, тем более полное представление о Дзибане мы получим. Через Ватаро Таки Филипп уже узнал имена нескольких членов Дзибана. Но он не мог (или не желал) объяснить присутствующим, каким образом ему удалось получить сведения. - Помните, - продолжал Филипп, - узнавая имена членов Дзибана, мы узнаем и про их врагов. Действуя через наших людей среди японских политиков, мы можем хотя бы уменьшить число министров, которые решатся войти в тайное общество. - Ну, тогда игра стоит свеч, - сказал Хэдли. - Я придумаю убедительный повод для чистки. Используя свои связи, Дзибан наверняка про это прознает. Хотя существует вероятность, что они нам не поверят. Тогда Тернеру придется туго. Следующая же его встреча с Дзибаном окажется последней. - Ничего, я рискну, генерал, - ответил Тернер. - Да и потом, поверить в эту версию в их интересах. У них еще остались враги, с которыми они мечтают поквитаться. - Тогда другое дело, - одобрил Хэдли. - Мы заставим Дзибан поверить, что продолжаем уничтожать людей, раскрытых его разведкой. - Но делать этого не будем, - добавил Филипп. - А почему бы нам в таком случае не перевезти министров на нашу конспиративную квартиру? - предложил Тернер. - Там есть все удобства, и они смогут на время скрыться, а мы начнем распространять слухи об их "смерти". - Хорошая идея, - одобрил Джоунас. - Значит, договорились? - Хэдли оглядел присутствующих. Все закивали. - Хорошо. Но тут не должно быть никаких проколов, - предупредил он. - У нас с президентом и так натянутые отношения. Он не желает, чтобы наша деятельность получила огласку. Вот так и было решено позволить Тернеру продолжать встречаться с членами Дзибана в надежде получить побольше компрометирующей информации. - Что с тобой? - Митико положила руку ему на плечо. - Ты за столько часов ни слова не произнес. Филипп уставился на листок бумаги, на котором бесцельно чертил какие-то каракули. Бесконечные круги... Это похоже на его мысли об убийстве Силверса. Филипп не мог избавиться от ощущения, что он упустил нечто очень важное. Генерал Хэдли, Джоунас и Дэвид Тернер считали, что лучше в этом не копаться, но Филиппу никак не удавалось выбросить загадочную историю из головы. Кто убил полковника Гарольда Мортена Силверса? Хэдли сказал, что, когда он туда приехал в одиннадцать вечера, дверь была не заперта, но прикрыта. Силверс был уже мертв. Но если дверь была не заперта, значит, Силверс знал убийцу и впустил его в дом. Полковник ни за что не открыл бы дверь незнакомцу в столь поздний час. Другие подозревали, что в убийстве Силверса виновен его связной, член Дзибана. Но это никак не вписывалось в общую картину. Филипп был уверен, что японцы не стали бы убивать Силверса катаной. Похоже, кто-то пытался переложить ответственность за смерть Силверса на Дзибан. Но кто? "Что повлекла за собой гибель Силверса?" - спрашивал себя Филипп. Генерал Хэдли стал во главе токийского отделения ЦРГ. По крайней мере, на время. Джоунас получил повышение по службе. Тернер остался на своем месте. Может быть, здесь таится что-то важное? Хэдли перебросили на Дальний Восток, в самый эпицентр. Тернер сохранил свое прежнее положение. Джоунаса, конечно, повысили гораздо быстрее, чем это произошло бы при жизни Силверса, но предположить, что Джоунас убил начальника с целью продвижения по службе... Чепуха! "Что же я упустил?" - в тысячный раз спросил себя Филипп. Он посмотрел на озабоченную Митико и еле заметно улыбнулся. - У тебя никогда не бывало ощущения, будто где-то чешется, а ты никак не можешь дотянуться до этого места? Вот я сижу, анализирую факты, имеющие отношение к убийству полковника, и ничего не могу понять. - Ты уже не первый тычешься в глухую стену, - сказала Митико. - Через неделю мой отец возвращается с Кюсю, а мы еще как следует не подготовились к встрече. - Но я никак не могу выбросить убийство из головы, - пожаловался Филипп, снова уставившись на нарисованные круги. У него уже начиналось от них головокружение. - Тебе нужно куда-нибудь поехать, хватит сидеть дома, - Митико бросила ему пальто и оделась сама. - Но куда мы поедем? - За город, - Митико улыбнулась Филиппу - Скоро увидишь. Когда они сели в машину, Митико приказала: - Держись! - и несколько раз круто повернула, чтобы сбить с толку возможных преследователей. Митико и Филиппу даже не нужно было друг другу об этом напоминать - подобные маневры они проделывали машинально. Митико повезла его на север, к подножию японских гор, пересекающих остров подобно поясу, утыканному шипами. Там было еще холодно, дороги оледенели, а кое-где на желтовато-бурой земле белели искристые сугробы. Чем выше они поднимались, тем больше становилось снега, и наконец забрались туда, где снег лежал сплошным покрывалом и не таял совсем. Белые поля искрились в лучах заходящего солнца; тут и там стояли одинокие сосны и кедры. Мужчины и женщины, работавшие у дороги, занимались своими делами и не обращали внимания на проносившиеся мимо автомобили. Митико повернула направо, на грязную узкую дорожку. Указателей никаких не было, при въезде стояли настежь ворота из дерева и бамбука. Машину затрясло на корнях и камнях, колеса скользили на ледяные прогалинах. Наконец Митико затормозила и остановилась. Майкл вышел вслед за спутницей из-под сени густых криптомерий и зашагал по заснеженному полю Солнце, сиявшее на светлом небе, тщетно пыталось согреть Землю. Изо рта Митико вырывались облачка пара, под ногами хрустел тонкий наст. Было удивительно тихо. Казалось, пурпурные горы, видневшиеся вдали, поглощали все звуки, притягивали их. Митико и Филипп приблизились к священной скале. На ней были сложены в горку небольшие камни Митико подошла и опустилась на колени. Она вынула из кармана ароматическую палочку, поставила рядом с камнями и зажгла. Тоненькая струйка душистого дыма поднялась вверх, но ветер отнес ее в сторону, и Филипп не почувствовал запаха. - Что это за место? - спросил он. - Здесь обитает Мегами Кицуни, божественная лисица. - Митико по-прежнему стояла на коленях. Похоже, она бормотала молитвы. - Кто она? Митико воздела руки к небу. - Мегами Кицуни очень могущественна. Она повелевает всем, что ты видишь вокруг. У Филиппа похолодело внутри. Разве он не преследовал рыжую лисицу? Он ведь убил лису в детстве, в Пенсильвании. Может быть, это рыжая лисица заманила его сюда? Филипп поежился, как собака, которая пытается отогнать холод. - Ты хочешь сказать, что она покровительствует полям? - спросил он. - Ты не понимаешь. - Митико взяла его за руку. - Мегами Кицуни управляет поступками мужчин и женщин, любовников. - Вроде нас? Митико крепко-крепко поцеловала Филиппа в губы. Он почувствовал, что ее губы слегка дрожат, и, обняв Митико, привлек к себе. Стая гусей - черная линия на белом туманном небе - летела в сторону заснеженного поля. Похоже, они вынырнули из-за ближайших гор. В следующий миг Филипп услышал их гоготанье. - Однажды летом, давным-давно, - тихо произнесла Митико, - в маленьком селении неподалеку отсюда родилась девочка. Она была единственной дочкой каменотеса, а жена его умерла при родах. Девочка росла упрямой и своевольной. И не удивительно - каменотес ее боготворил, это был единственный лучик света в его безрадостной жизни. Он, конечно, не раз собирался призвать дочь к порядку и отругать за плохое поведение, но не мог. В нашей жизни и так много печали, думал каменотес. И разрешил девочке поступать, как ей нравится. Однажды в селении появился слепой старик. У него был жар, он не мог передвигаться. Его притащил на спине красивый парень. И случилось так, что каменотес, возвращаясь домой, встретился с юношей, который нес на спине старика. Добрый каменотес предложил им свой кров и сказал, что они могут оставаться, пока старик не поправится. Юноша горячо поблагодарил каменотеса. Когда он принес старика в дом, девушка влюбилась в юношу с первого взгляда. Отец послал ее за сельским лекарем, тот подробно объяснил девушке, как следует ухаживать за стариком, но девушка думала только о юноше. Днем все ее взоры и мысли были прикованы только к нему. А ночью его мужественный образ представал перед ней в сновидениях. Каменотес пошел к своему другу и соседу - дровосеку - и договорился, что парень будет работать в деревне, потому что у старика и юноши нет денег, а юноша задолжал и ему, и врачу за услуги. Что же касается девушки, то она, конечно, выполняла указания врача и помогала слепому старику. Но правда и то, что она часами глядела в окно, любуясь на обнаженного по пояс юношу, который рубил дрова для жителей селения, и иногда забывала обо всем. Лето выдалось очень жаркое, такого никто из жителей и припомнить не мог. И, вероятно, удушливый зной послужил причиной внезапной смерти старика, хотя, с другой стороны, девушка тоже была виновата. Она забывала давать старику прописанные врачом лекарства. И не всегда обтирала его холодным полотенцем. Но даже на похоронах, когда юноша и отец девушки шли во главе траурной процессии вместе со священником, девушка думала только о юноше. Она не отрываясь глядела ему в затылок, когда юноша от нее отворачивался, и любовалась его профилем, пока священник объяснял ему, как совершать обряд. На другой день дровосек взял парня с собой в лес, и ни один, ни другой не вернулись. С юго-востока надвигалась гроза, и жители не отважились отправиться ночью на поиски пропавших. Девушка все время стояла у окна. Когда деревню облетел слух о том, что два человека пропали, ее сердце превратилось в камень. Правда, девушка думала лишь о парне, а не о дровосеке, которого знала с рождения, который каждый год дарил ей на именины подарки и поклялся заботиться о девчонке, если с ее отцом что-нибудь случится. Отец девушки давно заснул, а она, промокнув до нитки, потому что дождь лил очень сильно, по-прежнему высунувшись из окна, высматривала юношу. Она зажгла в своей комнате фонарь и не сомневалась, что юноша заметит свет с улицы сквозь распахнутое окно. В час крысы - примерно между полуночью и двумя часами ночи - девушка встрепенулась. Она услышала голос. Может быть, это всего лишь ветер? Но нет! Голос прозвучал снова. Это был голос юноши, и он звал ее! Не долго думая, девушка выбежала из дома. Дождь хлестал вовсю, но она не обращала на него внимания. Она слышала голос юноши и бежала на звук; промчалась по деревенским улочкам и выскочила в поле. Гроза была в разгаре. Ветер выл, дождь лил ручьем. Земля превратилась в скользкую хлябь. Девушка не раз поскальзывалась и падала лицом в грязь, но поднималась и, вновь услышав зов юноши, бежала вперед. Она все больше углублялась в лес и, наконец, перестала понимать, где находится, но это ее уже не волновало. Мысль о том, что придется жить без юноши, была для девушки просто невыносима. Но вот деревья расступились. Девушка увидела темный силуэт и радостно позвала юношу по имени. Человек, стоявший на поляне, обернулся. Это и вправду был юноша. Девушка подбежала к нему и обняла. Но тут же вскрикнула и, не веря своим глазам, в тоске отпрянула прочь. Она заглянула в лицо юноши. Нет, поняла она, это происходит на самом деле... Она ведь даже ущипнула себя, желая убедиться, что не спит! Лицо юноши было белым, словно сделанным из льда, и таким же гладким, блестящим и холодным. Дотронувшись до него дрожащими пальцами, девушка убедилась, что перед ней действительно глыба льда. Как это ни удивительно, но юноша целиком превратился в лед! У девушки замерло сердце. Она в последний раз отчаянно позвала на помощь, потом припала к нему и с такой яростью впилась ногтями в лед, что повалила холодного истукана наземь. Они оба - и девушка, и юноша, - упали, и, к изумлению девушки, статуя разбилась на мелкие кусочки, обдав ее ледяными брызгами. Рыдающая девушка ползала на коленях среди осколков, пытаясь отыскать юношу, но тщетно. А вскоре лед растаял под дождем. Через некоторое время девушка, пошатываясь, поднялась на ноги. Она сама совсем заледенела. Сердце ее покрылось инеем. Неловко переставляя ноги, она добрела до края поляны. Там ухватилась за дерево, чтобы немного прийти в себя. Потом девушка обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на поляну, где обратился в ничто ее возлюбленный. И ахнула. Там курился серый дымок. Постепенно он утрачивал свою прозрачность и отвердевал. А став твердым, обрел форму. И девушка узнала прекрасные черты: широкие скулы, продолговатые глаза, струящиеся по плечам волосы, озаренные светом, который исходил от удивительной женщины, стоявшей на поляне. Девушку объял ужас, она задрожала, однако отчаяние тут же превозмогло страх. - Где юноша? - воскликнула она. - Что ты с ним сделала?! Стоявшая на поляне повернулась к девушке с такой ужасной усмешкой, что та вскрикнула и прикрыла глаза ладонью. - Юноша? - Голос полоснул ее будто нож. - Никакого юноши нет. И никогда не было. Так же, как и слепого старца. Теперь девушка разглядела, что странная фигура вся в снегу. На ее плечах, на руках и на ногах поблескивал снег, такой чистый, белый и сверкающий, что на мгновение девушка ослепла. - Есть только я, ведающая лишь вечную печаль и отчаяние. И я воздам тебе по заслугам. Бивший в глаза свет померк. Девушка заморгала. Поляна была пуста. Она возвратилась домой, но ее никто не узнал. Даже отец: он оплакивал свою дочь, потерявшуюся в бурю. Девушка поняла, что произошло, только когда посмотрелась в зеркало и в ужасе замерла. Ее белое лицо прорезали морщины, которые способно оставить одно лишь время. В мгновение ока она превратилась из цветущей девушки в старуху. Наутро она покинула селение, ибо не могла больше видеть давних знакомых, которые теперь не узнавали ее. Через какое-то время добралась до горной тропки, по которой бредут паломники из Токио в Киото. Там она поселилась в большом пустом анхицу, простой хижине, в которой останавливались бродячие монахи. И провела там остаток своих дней, давая пищу и приют усталым странникам, которые проходили по этой горной дороге. Но в ее памяти навечно запечатлелась страшная ледяная фигура, стоявшая в ту грозовую ночь на лесной поляне. Фигура Мегами Кицуни, божественной лисицы. Гуси сели на заснеженное поле. Их гогот тоскливо разносился в воздухе. Летели они очень грациозно, а по земле ходили неуклюже, и контраст был очень смешон. Филипп спросил, обнимая Митико: - Ты боишься божественной лисицы? Она грустно посмотрела на него и молча кивнула. Они отошли от святилища. Последняя ароматическая палочка, принесенная Митико в дар богине, уже догорела. Гуси успокоились, и теперь тишину нарушали лишь редкие порывы ветра, шелестевшего в ветвях. Вспугнутый заяц кинулся наутек, поводя куцым белым хвостиком. - Чего я боюсь? - Митико осеклась и отвернулась, словно набираясь мужества. - Я боюсь, что веду себя эгоистично, как та девушка. Я хочу тебя. Но ты женат, да и я замужем. Порой я лежу без сна в холодной ночи и трепещу от ужаса, думая о моем грехе. - Это и мой грех, - сказал Филипп. Митико вяло улыбнулась, но не ответила, когда он привлек ее к себе. Как и говорила Митико, у них было очень много дел, пока ее отец Ватаро Таки работал на апельсиновых плантациях на Кюсю. Он уже приготовил для них досье на три самых могущественных семейства якудзы в Токио. Но все это служило лишь фоном, а Филипп и Митико сами должны были разведать, чем сейчас занимаются и увлекаются, какие отдаленные цели ставят перед собой эти три семейства или, как их называли в якудзе, гуми. Одно из семейств носило имя Таки-гуми, и Филиппу было совершенно ясно, что Ватаро хочет стать главой этого клана. Как он объяснил Филиппу, засилье Дзибана в деловой сфере и в бюрократических кругах вынудило его пойти по единственному пути, сулившему власть: отправиться на "дно" якудзы. Здесь, на задворках закоснелого кастового общества, Ватаро надеялся построить свою империю. Если он станет оябуном, боссом Таки-гуми, в ближайшие десятилетия перед ним откроются возможности возвыситься в сфере предпринимательства, подняться по чиновничьей лестнице, даже проникнуть в правительство! Ибо Ватаро был прозорлив и понимал то, что мало кто понимал в те времена: преступный мир якудзы еще лежал в пеленках. Если стать во главе якудзы, то при умелом руководстве удастся выпестовать силы, способные сразиться с Дзибаном. Ватаро чувствовал, что у якудзы огромные задатки, которые принесут пользу, если развить их в нужном направлении. Ему уже было ясно, что коммунисты мутят воду в среде портовых рабочих. Если, к примеру, задействовать Таки-гуми в усмирении этих мятежей, во время которых гибнут десятки японских полицейских, правительство окажется перед ним в большом долгу. Это тоже было частью стратегии. Ваиаро считал якудзу лучшей стартовой площадкой для проникновения в законный бизнес, правительство и даже чиновничий мир, оплот Дзибана. Только приобретя достаточную власть, он нанесет удар и победит Дзибан! Но Ватаро понимал, что подобная стратегия требует огромного терпения и дисциплинированности. Осуществление плана Ватаро требовало десятилетий. А первым шагом к достижению власти было главенство над Таки-гуми. Пока неясно было, как добиться власти над двумя другими семействами. Хотя все три семьи соперничали, становилось все очевиднее, что война и оккупация сплотили кланы, пусть временно и не очень прочно. Они начали смыкать свои ряды в борьбе против внешнего врага, ведь американская армия вступила в серьезную схватку с преступным миром, якудзой. Наверное, Филипп слишком увлекся распутыванием сложного клубка: кто кому друг, кто враг, кто за какую сферу влияния борется, что явно, а что тайно... Во всяком случае, он не обратил особого внимания на перемены, произошедшие у него под носом, дома. А может быть, постоянно беспокоясь из-за того, что ему никак не удается разгадать тайну гибели полковника Силверса, Филипп стал необычайно рассеянным. Или же его все больше захлестывала страсть к Митико... Оказываясь рядом с ней, Филипп чувствовал, что все больше погружается в глубины Азии, проникает в волшебное царство, куда заказан путь простым смертным. Он когда-то читал книгу X. Райдера Хаггарда "Она", и все явственнее ощущал себя героем этого произведения, который столкнулся с затерянной цивилизацией, поклоняющейся невероятно прекрасной и могущественной богине. Как бы там ни было, но только много лет спустя, очутившись на Мауи, где он скрывался от преследователей, Филипп начал постепенно сводить концы с концами. И только тогда ему стало понятно, до чего же грандиозна головоломка, которая десятилетиями не давала ему покоя. Ну, а тогда он не обратил особого внимания на Лилиан, которая заявила, что нашла работу в американском посольстве в Токио. Дескать, ее рекомендовал Дэвид Тернер. А послу так понравилась ее работа, что спустя полтора месяца он взял Лилиан в штат сотрудников. Лилиан все чаще читала книги, рекомендованные ей Дэвидом Тернером: "Осьминог I" Фрэнка Норриса, "США" Джона Дос-Пассоса, "Гусиный шаг" и "Конец света" Эптона Синклера. Попадались ей и книги о ребятах из Скоттсборо и о мятежах на Хеймаркет. Это были весьма философские книги с явной социалистической ориентацией, но Лилиан ушла в их изучение с головой и не отдавала себе в этом отчета. Ей открывался мир, который прежде был отгорожен глухой стеной, воздвигнутой отцом. Обеды с Дэвидом Тернером и чтение рекомендованных им книг стали для нее в прямом смысле слова школой. Школой, где преподавал самый, по ее мнению, потрясающий учитель в мире. Лилиан узнала о различных экономических системах, существующих в мире, и о сложных геополитических союзах. Она изучала историю собственной страны по произведениям своих великих соотечественников: Норриса, Дос-Пассоса, Синклера. Эти могучие умы показали ей обратную сторону капитализма - темную сторону, а ведь генерал Хэдли, отец Лилиан, был уверен, что дочь никогда о ней не узнает. Лилиан прочла о французской и русской революциях и о гражданской войне в Испании, так что постепенно, подобно солнцу, мало-помалу изгоняющему долгую арктическую ночь, перед ней открылась неизбежность мировой революции. Она узнала о том, как капиталисты эксплуатируют ее собственный народ, в основном рабочих, которые вообще-то должны были рассчитывать на награду за свои труды. Она увидела, как кучка жадных толстосумов распоряжается жизнью и судьбами десятков миллионов людей во всей Америке. Лилиан наконец поняла, что угнетенные не осознают, как жестоко их угнетают, ведь те же самые алчные капиталисты систематически утаивают от них правду, как утаивали от отца Лилиан! И в результате Лилиан примкнула к горстке жаждущих справедливости интеллектуалов, духовному авангарду, как называл их Дэвид Тернер, долг которого - совершить революцию, чтобы освободить народные массы от скрытой, коварной эксплуатации. Филипп не сразу заметил происходящие с Лилиан перемены, но в конце концов заметил. Спор вспыхнул из-за пустяка. Он пришел как всегда поздно, но Лилиан не ложилась. В спальне горел свет. Лилиан сидела на кровати и читала газету. Тернер строго-настрого запретил ей приносить домой взятые у него книги. Объяснял он это, на первый взгляд, тоже вполне разумно: дескать, он не хотел, чтобы Филипп начал допытываться у Лилиан, с кем она встречается и зачем. "Ведь ваш муж, - с ухмылкой заявлял Тернер, - может решить, что у нас с тобой интрижка". - Где ты был? - спросила Лилиан, откладывая газету. Филипп был готов к ответу. Он даже удивлялся, что ей так долго не приходило в голову завести этот разговор. - Работал. - Не похоже, - сказала, глядя на него, Лилиан. - Я звонила Джоунасу. К такому повороту Филипп не подготовился. Слишком уж это было просто. Но Лилиан не отличалась особой сложностью. - Ты меня проверяла? Но почему? - Потому что, мне кажется, это необходимо, - она скрестила руки на груди. - Я хочу понять, куда ты ходишь и что делаешь. Тебя же никогда не бывает дома! - Раз уж ты накоротке с Джоунасом, - заявил, раздеваясь, Филипп, - то можешь узнать у него мой распорядок дня. - Ты говоришь прямо как мой отец. - Не промелькнула ли в ее голосе странно торжествующая нотка? - Он всегда пытался отгородить меня от реального мира. Я была для него этакой скаковой лошадью, глаза которой он всегда закрывал шорами, выводя на улицу. Филипп посмотрел на Лилиан. Неужели это действительно та самая женщина, на которой он женился год назад? Что с ней произошло? - Я не твой отец, - сказал он, вешая пиджак и снимая галстук. - Я сказала, что ты как мой отец. - У нас тут что, дебаты? - Филипп подумал, что Лилиан вряд ли даже знает такое слово. - Если хочешь - пожалуйста, пусть будет так, - откликнулась она. Это послужило Филиппу первым предупреждением. Подобные словесные изыски были не по зубам женщине, на которой он женился. Прежде Лилиан умела только изысканно одеваться, во всем остальном она напоминала деревенскую девушку, простую и прямолинейную. По крайней мере, такой ее считал Филипп. И именно это его в ней и привлекало. Но теперь, когда он эмоционально отдалился от Лилиан, он далеко не сразу увидел происходящие в ней перемены, и это было вполне естественно. - Я ничего не хочу, - сказал Филипп, подошел и, сев рядом с женой на кровать, взял ее за руку. - Лилиан, у меня было очень много работы в последние месяцы. Из-за смерти Силверса мы все ужасно нервничаем. - Это не имеет никакого отношения к смерти Силверса, - сказала Лилиан и посмотрела ему в лицо напряженным взглядом археолога, который ищет следы давно погибшей жизни. - Что с тобой случилось, Фил? - спросила Лилиан. - Мне кажется, что мы уже не муж с женой. Мы никогда никуда не ходим вместе. И давно не спим... - Да-да, знаю, - откликнулся он, поглаживая ее руку. - Я слишком часто оставляю тебя одну. - Нет, дело не в этом, - с какой-то странной интонацией возразила она. - В конце концов, у меня тоже есть работа в посольстве, и она с каждым днем становится все ответственнее. Теперь я ведаю перепиской, в том числе и почтой моего отца. А когда ты не приходишь домой обедать, я и одна неплохо обхожусь. Теперь Филипп понял, что ему показалось странным в ее интонациях. Куда подевалась нежная, простодушная девушка, в которую он когда-то влюбился? Незаметно для него она превратилась в волевую, ни в ком не нуждающуюся личность. Неужели в ее голосе звучит самоуверенность? Быть того не может! Значит, она изменилась гораздо разительнее, чем он предполагал. - Что значит "одна обхожусь"? - Тебя этому трюку в ЦРГ научили? - спросила она. - Я имею в виду - отвечать вопросом на вопрос и уводить разговор в сторону. Ведь я тебя спросила, где ты был, а ты так и не ответил. - С кем ты встречаешься, Лил? - спокойно произнес он. - С Джоунасом? - Что за чепуха! Но, чему бы она там ни научилась, искусно врать Лилиан пока не умела. - Я хочу знать правду, - заявил он, сам удивляясь, почему его это так волнует. Если у него интрижка, то почему бы и ей не завести себе любовника? Однако он знал, почему: Филипп не мог относиться к своей связи с Митико как к обыкновенной интрижке. Это была не просто эскапада неудовлетворенного мужа. "Но тогда что, что это такое?" - спрашивал себя Филипп. И толком не знал, как ответить. - Правду? - переспросила Лилиан. - Ты хочешь знать правду? Но зачем? Я не думаю, что ты признаешь такую правду. Ты слишком поглощен своими тайнами, Фил. Они тебя полностью захватили. - Ну, ты преувеличиваешь. - Разве? Да ты посмотри на себя, - сказала Лилиан. - Ты хочешь со мной поговорить, а сам ничего не рассказываешь. Не отвечаешь на мои вопросы... - А ты за мной шпионишь. - Ты не отвечаешь на мой вопрос, - упрямо повторила Лилиан. - Не рассказываешь, где ты бываешь, хотя чаще всего это не имеет отношения к твоей работе. Что я должна, по-твоему, думать? Что бы ты подумал на моем месте? - Хочешь знать, в чем на самом деле твоя беда, Лил? - усмехнулся Филипп. - В том, что ты хочешь сделать из меня совсем другого человека. - Тебе очень удобно свалить на меня всю ответственность, - сказала Лилиан. - Это успокаивает твою совесть? Не надейся, я не собираюсь идти у тебя на поводу. Ты мой муж, так что, по крайней мере, половина ответственности ложится на твои плечи. - Ответственность за что? Лилиан закрыла глаза. - Я люблю тебя, Филипп, - жалобно прошептала она. - Да поможет мне Бог, это истинная правда. Глаза ее раскрылись. - Если ты мне изменяешь, я, наверное, не смогу тебя простить. Но и бросить тоже не смогу. Ты мне нужен, по-прежнему нужен. - Может быть, даже слишком, - сказал он. - Ты не в состоянии понять меня до конца. - Потому что неспособна, или потому что ты мне не позволяешь? - спросила Лилиан. Филипп ничего не ответил. Если честно, он побоялся. Лилиан печально покачала головой. - В этом-то и заключается наша беда, Филипп. Неужели ты не видишь? В недопонимании... Мы не стараемся как следует узнать друг друга. А раз не стараемся, значит, никогда не узнаем, чего можем добиться объединенными усилиями. - Это не совсем так, - возразил он. - Нет, увы, это так, - в ее голосе вновь прозвучала странная нотка убежденности. - Просто ты хочешь оставаться этаким незнакомцем. Ты ведь любишь таинственность. Вы с Джоунасом сидите и разрабатываете свои секретные планы. По-моему, вы обожаете плести интриги и потом их распутывать. - Это работа. Мне кажется, ты принимаешь все слишком близко к сердцу, Лил. - Нет, - настаивала она. - Ты не относишься к этому как к работе. Ты это любишь, и мне приходится отвоевывать тебя у работы. Но с кем я воюю? С призраками, с тенями. Я уверена, Филипп, что если тебе предложат выбор между светом и тенью, ты непременно выберешь тень. - Но почему ты не можешь с этим смириться? - Потому что это неправильно, - сказала Лилиан. - Так нельзя жить. Ты похож на капитализм, жестокий, властный, воинственный капитализм, на который не рекомендуется смотреть слишком пристально и сущность которого пытаются от нас скрыть. - Кто пытается? Лилиан пожала плечами. - Такие люди, как мой отец. Филипп встал. - Значит, и я такой же! - воскликнул он, невольно рассердившись. - Ты же сказала, что я похож на твоего отца. - Мне бы очень хотелось, чтобы это было не так, - вздохнула Лилиан. - Я не такой. Лил, - сказал Филипп. - Если бы я мог убедить тебя... - Но неужели ты не видишь, до чего вы похожи? Вы оба жаждете тайн. Для вас это хлеб насущный. Мне кажется, вы без тайн жить не можете! А я лишняя в мире, окутанном тайнами. - Неправда! - Нет, Фил, это чистая правда. - Лилиан говорила взвешенно, сдержанно. - Как только ты вошел, я тебя спросила: где ты был? - Лилиан! Она махнула рукой. - Ладно. Я уже не жду от тебя ответа Я, правда, надеялась, что тебе захочется рассказать. Захочется все исправить, чтобы у нас с тобой все стало хорошо. - Лилиан умолкла, и он почувствовал: она жаждет услышать его уверения в том, что все не так, что она заблуждается. Потом Лилиан кивнула и добавила: - Впрочем, я знала, что надеялась напрасно. Филипп готовился к возвращению Ватаро Таки с Кюсю. Сложность состояла в том, что политика американских оккупационных властей, направленная на уничтожение якудзы, привела к объединению трех мафиозных кланов. Обычно подобные вещи в Японии не практиковались. Сплоченные враги были куда опаснее, нежели разобщенные. В связи с этим Филипп и Митико задумали расстроить союз мафий, перессорив три семейства между собой. Конечно, это повлекло бы за собой значительные человеческие жертвы, но зато потом можно было бы относительно легко захватить власть над Таки-гуми, избежав дальнейшего кровопролития. Когда Ватаро Таки вернулся с Кюсю, Филипп и Митико рассказали ему о сложном замысле. Вид у Ватаро был здоровый, он явно набрался сил, но лицо так изменилось, что пока он не заговорил, Филипп невольно думал: уж не подменили ли его? - Доброе утро, Досс-сан, - сказал Ватаро. Филипп не отрывал от него пристального взгляда. Неужели когда-то это был Дзэн Годо? - Что с вами случилось? - спросил Филипп. Ватаро Таки рассмеялся. - Это хорошо, что ты меня не узнал. Митико тоже не узнала, когда вчера вечером приехала в аэропорт. Я предупредил, чтобы она ничего не рассказывала: хотел посмотреть на твою реакцию. - Улыбка сползла с его лица. - Честно говоря, мое прежнее лицо мне не нравилось. Поэтому я, пока был в отъезде, не только собирал апельсины. Я переродился. - Он дотронулся пальцами до скул. - Доктора распилили мне кости, придали им другую форму, где-то что-то отрезали, убрали лишний жир. Лицо его было цвета меди, загорелым и обветренным от долгой работы на апельсиновых плантациях на юге, и нужно было подойти совсем близко, чтобы разглядеть множество крошечных шрамиков. - Через месяц, - заявил Ватаро, - шрамы исчезнут без следа. Столь же впечатляли перемены, происшедшие с телом Ватаро Таки. Он казался выше, шире в плечах, явно мускулистей. Короче, он стал моложе и крупнее того, кто звался Дзэном Годо и уехал восемь месяцев назад. - Еще меня волнует Митико. Ведь она, как ни крути, дочь Дзэна Годо, хотя и вышла замуж за Ямамото. Поэтому я возьму ее к себе на работу. А когда стану оябуном Таки-гуми, удочерю ее, она станет членом семейства Таки. Если же кого-то заинтересует, почему я так тесно с ней связан, то ответ прост: она жена Нобуо Ямамото. Очень могущественного дельца, который может способствовать проникновению моего клана в законный бизнес. Сидя за накрытым к чаю столом в новом доме, который они для него купили, Ватаро Таки внимательно выслушал Митико, которая целых два месяца "отмывала" деньги, полученные от продажи фамильного особняка Годо, так что теперь, когда она приобрела новый дом, никто не смог бы выяснить, на какие деньги он куплен. В конце концов, Ватаро отверг их план. - Слишком много крови придется пролить, - мрачно заявил он. - Не то чтобы я питал нежность к этим бандитам, проливающим кровь своих братьев, нет. Неразумно уничтожать то, чем желаешь завладеть. Я много думал в последнее время - после того, как вы прислали мне подробный отчет о семействах. И, мне кажется, я придумал, как стать вождем Таки-гуми, не уничтожив при этом ни одного человека. Нынешний оябун, Ген Таки, снискал славу гения оборонительной тактики. Именно эта его широко известная и вселяющая ужас тактика позволяет ему удерживать главенство в шатком тройственном союзе якудзы. Однако из собранных сведений ясно, что вопреки всеобщему мнению, вовсе не Ген Таки изобрел эту тактику. Ее автор - советник Гена, которого зовут Кендзи Харигами, он тайно правит Таки-гуми. Кендзи Харигами - самое дорогое, что есть у Гена Таки. Без него Ген Таки моментально побелеет от страха, и мы добьемся от него всего, что захотим. А раз так, нужно нащупать ахиллесову пяту Харигами-сана. - Вряд ли она у него есть, - сказал Филипп. - Он прекрасный семьянин. Женат, имеет двоих детей. Насколько мы смогли выяснить, жена ему