не изменяет. Ватаро Таки недовольно заворчал. Он кивнул, и Митико налила ему вторую чашку чая. - Досс-сан, - сказал он, - вы скоро поймете, что все женатые мужчины в Японии - все без исключения! - ведут двойную жизнь. Порой они ее держат в тайне, порой нет. Но она всегда существует. Мы должны узнать, какую двойную жизнь ведет Кендзи Харигами. Вскоре Филипп заподозрил, что они, по-видимому, совершили чудовищную ошибку. Все началось с кошмарного сновидения. Филиппу снилось, что он снова стал мальчиком и живет в Латробе, в Пенсильвании. Он держал в руках отцовское ружье двадцать второго калибра. Дело было ночью; он гнался за дичью по скованным морозом полям, по лесу, полному ночных шорохов, и наконец добежал до реки, серебрившейся в свете полной луны. Вода журчала, листья деревьев шелестели. Ухала сова. Филипп понимал, что догоняет дичь, и ускорил шаг, держа ружье наизготовку. Он вошел в мелкую речушку, вода проникала в ботинки и студила лодыжки. Филипп запыхался, он часто-часто дышал, и изо рта вырывались клубы пара. Потом он увидел добычу и остолбенел от изумления, осознав, что это не животное, как ему прежде казалось, а человек. Упав на колено, он прижал ружье к плечу и прицелился. Но выстрелить не успел, потому что стоявшая перед ним жертва разодрала себе ногтями лицо. Оно отвалилось, и Филипп увидел под ним другое. Вроде бы знакомое. Но едва он сообразил, чье это лицо, как оно тоже оказалось содранным, и под ним появилось новое. Филипп перепугался и спустил курок. Пуля угодила прямо в лицо и разнесла его вдребезги, что было совсем нехарактерно для пули двадцать второго калибра. Однако под третьим лицом пряталось четвертое. Филипп пробудился в поту и не сразу понял, где он. Но потом повернулся и увидел спавшую с ним рядом Лилиан. И вот тут Филиппу стало понятно к чему был этот сон... Наутро Филипп встретился с Эдом Портером, адъютантом, которого Силверс приставил к ним с Джоунасом, когда они впервые приехали в Японию. - Я хочу тебя кое о чем спросить, Эд, - сказал Филипп. - Хорошо. - Портер переносил из одного кабинета в другой кипу бумаг. - Много работы, да? - поинтересовался Филипп. - Да ерунда всякая, - уклончиво ответил Портер. - Тернер гоняет меня туда-сюда, точно мальчика на побегушках. Я должен убедиться в том, что все новые министры, обвиненные Дзибаном в измене, спрятаны на конспиративной квартире. Я должен устроить так, чтобы сообщения об их "гибели" выглядели правдоподобно и попали в газеты. На меня, опять же, возложена обязанность утешать убитых горем родственников. Короче, всячески стараться убедить Дзибан, что мы ими не интересуемся. - То ли дело в старые добрые времена, да? - Да уж, черт побери! - выругался Портер. - Полковник Силверс давал мне настоящие задания. Я прекрасно умею собирать разведданные, но с тех пор, как полковника не стало, всем на меня наплевать. - Это из-за Силверса, - сказал Филипп. - Никому не хочется вспоминать о неприятностях. - А вот этого не надо! - воскликнул Портер. - Полковник Силверс не был двойным агентом. - Не был? - Филипп склонил голову набок. - Но почему ты так считаешь? Существуют доказательства... - Да все это ерунда! - Портер положил на стол бумаги и закурил сигарету. - Поверьте мне, лейтенант, если у меня будет в запасе полдня, я сумею обстряпать все так, будто вы укокошили свою собственную матушку. Я точно знаю, что полковник никакой не предатель, ведь я передавал ему все разведданные. Если бы он сообщал их потом членам Дзибана или еще кому-нибудь, уж я бы непременно догадался. Он ничего подобного не делал. Я совершенно уверен, что он поступал с этими данными как следовало. По телу Филиппа пробежал холодок недоброго предчувствия, и в душе всколыхнулся страх, вызванный вчерашним ночным кошмаром. - Ты говорил с кем-нибудь на эту тему? - Конечно, говорил. С Тернером. Он все записал. И сказал, что передаст по назначению. - Ясно, - протянул Филипп и задумался: почему Портер раньше не сказал ему об этом? Но потом понял, что он должен был сам прийти к Портеру. Однако он как-то сразу поверил уликам. Конечно... Почему бы и нет? Ему их подсунули: на, ешь готовенькое... Разозлившись на собственную глупость, Филипп потеребил пальцами губы, - Скажи, Портер, ты хотел бы вернуться на оперативную работу? Глаза Портера вспыхнули. - Меня долго упрашивать не придется, лейтенант. Быть вьючной лошадью Тернера не очень-то приятно. Да и потом, я соскучился по оперативной работе. - Хорошо, - одобрил Филипп. - Ты умеешь вести слежку? - Да я могу выследить Орфея в аду, а ему и невдомек будет, - Портер ухмыльнулся. - Вдобавок я знаю Токио, как свои пять пальцев. Все улочки и закоулки, - он потушил сигарету. - Дайте мне только имя и описание человека, а все остальное я сделаю. - Тебе понадобится только имя, - сказал Филипп. Что-то в его голосе заставило Портера посерьезнеть. - Что вы хотите этим сказать? - А вот что, - заявил Филипп, - я хочу, чтобы вы следили за каждым шагом моей жены. Это Филипп нашел подход к Таки-гуми. Проглядывая недельную оперативную сводку ЦРГ, в которой рассказывалось о налете военных США на игорные дома якудзы в северных районах Токио, он наткнулся на знакомое имя: Кендзи Харигами, главный советник Таки-гуми. ЦРГ интересовалась одним из владельцев игорного бизнеса, которого подозревали в нелегальном ввозе стрелкового оружия. Кендзи Харигами был пойман при облаве. Однако, судя по сводке, он откупился от властей и не был привлечен к ответственности. Филипп какое-то время обдумывал полученные сведения. Может быть, тут ничего такого и нет... В якудзе много азартных игроков. Однако, наведя справки, Филипп убедился, что Кендзи Харигами посещал и некоторые игорные дома, которые не контролировала якудза. Это показалось важнее, и Филипп рассказал о том, что узнал, Ватаро Таки. Таки две недели следил за каждым шагом Кендзи Харигами. Интересно, что больше всего Харигами любил захудалое местечко на отшибе, такое невзрачное, что оно пока не привлекало внимания якудзы, все глубже проникавшей в игорный бизнес. - Он ставит на кон кучу денег, - сообщил Ватаро Таки Филиппу и Митико во время очередной встречи. - И проигрывает все без остатка. - Сколько? - поинтересовалась Митико. Когда отец ответил, Досс сказал: - А откуда он берет эти деньжищи? Ватаро Таки улыбнулся. - Когда мы это узнаем, Досс-сан, - сказал он, - то поймем, с какого боку подступиться к Таки-гуми. Через несколько дней Эд Портер столкнулся с Филиппом в холле штаба ЦРГ. - Вы уже обедали, лейтенант? Филипп вопросительно поднял глаза. - Как насчет того, чтобы прогуляться по парку? - спросил Портер. Цветы черешни белели просто ослепительно, как бывает только в Японии. Под бело-розовыми облаками цветов бегали смеющиеся дети. - Ну, что ты для меня припас, Портер? - Ничего хорошего, лейтенант. Филипп посмотрел на маленького мальчика, державшего в руках веревку от бумажного змея; змей был сделан в виде карпа, бело-голубого с красными полосками. - Все равно говори. - Ну ладно. - Портер что-то очень уж нервничал. - С вашей женой, лейтенант, много времени проводит Дэвид Тернер. Вы уж меня извините. Значит, это все-таки Джоунас, подумал Филипп. Он почувствовал облегчение, но одновременно не на шутку рассердился. К своему удивлению, он вдруг понял, что Лилиан по-прежнему составляет часть его жизни. - Ну, и чем они занимаются? - спросил он. Карп нырнул вниз и затрепетал под порывами ветра, когда мальчик умелым движением отвел его в сторону, не дав зацепиться за черешневые деревья. - А вот это очень странно, - сказал Портер. - Я никак не пойму, где тут собака зарыта. У них нет романа, нет... ну, таких отношений. Филипп посмотрел на него в первый раз после того, как они вошли в парк. - Ты уверен? - Совершенно. Они всегда встречаются на людях. В ресторане, в ночном клубе. Очень любят клуб офицеров. - А потом что делают? - Это-то и странно, лейтенант. Потом Тернер провожает вашу жену домой. Вот и все. - И она никогда не ходит к нему домой? - спросил Филипп. - Нет. Ни в отель... если вас это интересует. - А к нам домой? - Упаси Бог, лейтенант! - воскликнул Портер. - Он никогда там не задерживается. Просто провожает ее до двери и уходит. Он ведет себя как настоящий джентльмен. Ветер крепчал, и мальчик натянул нитку, чтобы лучше управлять затрепетавшим змеем. - Вот как? - спросил после паузы Филипп. - Примерно так, - сказал Портер. - Ах да, совсем забыл! Два раза в неделю Тернер обязательно ходит в одно заведение после того, как пообедает с вашей женой. Это заведение - фуро, городская баня. - Портер передернул плечами. - Но что с того? Он же не встречается там с вашей женой. - А где находится фуро? Портер объяснил. - Все равно это без толку, лейтенант. Вы не сможете туда пройти, как не смог я. Тернер вас сразу заметит. В основном, баню посещают японцы, но попадаются и иностранцы. - Иностранцы? - Да, - кивнул Портер. - Ну, вы сами знаете, какие. Из дипломатических кругов. Типа тех, что привечает порой ваш тесть, генерал Хэдли. - Когда я бываю с тобой, - произнесла Митико, - мне ничего больше не нужно. Филипп крепко сжал ее в объятиях. - Когда ты на меня смотришь, - продолжала Митико, - тебе не кажется, что ты видишь меня насквозь? Как ни странно, но, закрывая глаза, Филипп чувствовал, что Митико чем-то напоминает ему Лилиан. Новую Лилиан. Много лет спустя он понял, что у них было одно общее качество - сила. Удивительно! У Лилиан было столько слабостей, с одними она мирилась, с другими пыталась бороться. А Митико ни с чем не боролась. Внешне... Но на самом деле Митико в глубине души ощущала страшную неуверенность от того, что родилась женщиной. Лилиан же, напротив, оказалась внутренне сильной, как самурай. - Когда ты во мне, - произнесла Митико, - мне кажется, ты всегда что-то ищешь. Ищешь какое-то свойство, которое я могла бы тебе передать. Нечто, чем я обладаю или, возможно, сама того не подозреваю. Она взяла его восставший член в руки и притянула к себе. Они сидели друг напротив друга на татами. Митико была в расстегнутом розовом кимоно. Тени подчеркивали восхитительные очертания ее тела. Огненно-красное нижнее кимоно прикрывало соски, колени и ноги. Филипп ощущал ее особый запах. В его представлении этот запах навсегда тесно переплелся со свежим, немного сенным ароматом тростниковых циновок. - Когда я говорю с тобой об этом, - продолжила Митико, - я просто умираю от наслаждения. Мир суживается, и в конце концов я вижу только тебя. И чувствую только тебя. Она начала целовать его влажными губами, постепенно его рот приоткрылся, дыхание стало прерывистым. У Митико голова пошла кругом. Ее безумно возбуждало то, что она вызывает у него такое жгучее желание. Филипп протянул руки и стянул ярко-красное нижнее кимоно с ее плеч. И склонил голову к ее груди. Когда его губы дотронулись до кожи Митико, она подалась вперед, принимая его в свое лоно. Его жаркое дыхание обдало ее чувствительный сосок, и она начала ласкать Филиппа рукой. Он придвинулся ближе, ее ноги раздвинулись шире, и Митико с Филиппом слились воедино. - Вот что ты ищешь во мне, - выдохнула она. - Это мой якорь. Митико затрепетала в пароксизме страсти. Ей казалось, что могучее копье пронзает ее насквозь. Если бы это сейчас вдруг кончилось, она бы не вынесла. - Познавая тебя, - прошептала она, - я познаю себя. Я открыла неведомый континент и, путешествуя по нему, обнаруживаю неизвестные города во мне самой. Они покачивались, словно танцевали медленный, сладострастный танец. - Когда ты на меня смотришь, я оживаю. И теперь, ожив, чувствую, что стала другой. Я больше не желаю играть отведенную мне в жизни роль. Роль японской жены, японской матери, японской любовницы... - Митико застонала в новом приливе страсти. - О! О! О! - шептала она ему на ухо и еще теснее прижималась, чувствуя, как его напряжение все возрастает. - Ты показал мне, что моя сила в сердце. И навеки переменил мою жизнь. Ax! - Митико услышала его стон, вырвавшийся из самых глубин души. - Тебе это тоже нравится. О да! Их словно водоворотом затягивало в самые глубины наслаждения. - Я договорился о покупке игорного заведения, которое так часто посещает Кендзи Харигами, - через неделю сообщил Филиппу и Митико Ватаро Таки. Он заметил изумление на их лицах и расхохотался. - Вообще-то это было проще простого. - Глаза Ватаро довольно поблескивали. - Дело в том, что Кендзи Харигами уже порядком задолжал этим ребятам. А платить отказался. Вместо уплаты долга он продолжает играть, ставя на кон наличные. Владельцы игорного дома, конечно, боятся перечить, ведь если он на них разозлится, им наверняка придется иметь дело с Таки-гуми, а этот клан разделает их под орех в мгновение ока. - Ватаро опять рассмеялся. - Поэтому они с радостью приняли мое великодушное предложение. Теперь у нас появился шанс. И нужно постараться извлечь из сложившегося положения как можно больше выгод. Через три дня Кендзи Харигами зашел в прокуренный игорный притон, где царила та же атмосфера, та же кисловатая вонь, где на него смотрели те же прищуренные глаза, к которым он давно привык. Фишки раздавала какая-то красотка, ей помогал европеец. Кендзи их раньше никогда не видел, но ему было наплевать. Он явился, чтобы удовлетворить свою незатухающую страсть. Его интересовали только фишки, ничего больше. Вечер сменился ночью, ночь - ранним утром, все шло как всегда. Толстая пачка денег, которую Кендзи Харигами принес с собой, уже почти растаяла. Многие игроки покинули притон. Только самые заядлые продолжали игру. Кендзи Харигами не мог спокойно смотреть на фишки, его неудержимо тянуло включиться в игру. Он положил на стол остаток своих денег. И проиграл. Эта партия оказалась последней. Игроки, еще остававшиеся в зале, один за другим поднялись со своих мест и вышли. Кендзи Харигами не хотел уходить, но было уже поздно, и все фишки убрали. Кендзи встал и направился к выходу. И тут вдруг к нему подошел европеец. - С вами хочет поговорить хозяин, - сказал он по-японски. Кендзи постарался скрыть изумление. На его лице отразилось презрение. Вся эта мелочь пузатая одинакова, подумал он. Мнят, будто они владеют миром. - Если это насчет моего долга, то я уже говорил хозяину, - резко сказал Кендзи. - У меня надежный кредит. - Теперь здесь новый хозяин, - заявил европеец. - Так что скажите это ему сами. - Да вы знаете, кто... - начал было Кендзи и осекся, потому что ему стало больно. - Что вы делаете? - вскричал он, пытаясь вырваться из рук европейца. - Пойдем со мной, - прошептал тот на ухо Кендзи. - Будьте благоразумны, - произнес женский голос. Кендзи повернул голову. Женщина, которая только что убирала фишки, теперь помахивала катаной. - Кто вы такие? - воскликнул Кендзи Харигами, глядя то на нее, то на мужчину. - Новые владельцы, - ответила женщина. Филипп и Митико провели Кендзи в дальнюю половину дома, в крошечную комнатенку. Там, за стоявшим в углу маленьким столом сидел Ватаро Таки. Он был одет в костюм европейского покроя. - Добрый вечер, Харигами-сан, - сказал Ватаро Таки. - Я рад, что вы так любезно приняли мое скромное приглашение. - Он сделал приглашающий жест. - Хотите чаю? - В чем дело? - сердито воскликнул Кендзи. Ватаро разложил на столе пачку счетов. - А вот в чем, Харигами-сан, - сказал он. - В ваших долгах. И, боюсь сумма такова, что мне придется попросить вас уплатить все сполна плюс двадцать пять процентов, причем немедленно. Это получится... сейчас посмотрим... - Ватаро показал ему написанную цифру. Кендзи рассмеялся. - Вы шутите?! - воскликнул он. - У меня нет таких денег. Я сегодня все проиграл. - И тем не менее, - сказал Ватаро Таки, - я настаиваю на немедленном возмещении. Кендзи подался вперед, уперев кулаки в стол, и свирепо ухмыльнулся. - Вы либо наивный человек, либо дурак. Я главный советник Таки-гуми. Якудзы. По его тону было понятно: он привык, что это слово внушает ужас. - Пока мой клан не обращает внимания на ваше заведение. Но стоит мне сказать своим людям хоть словечко, и их ярость обрушится на вас. Они сровняют с землей ваш вонючий притон. И вас вместе с ним! - Проговорив эти грозные слова, Кендзи встал и добавил. - На вашем месте я был бы осторожнее и не задевал кого попало. - Присядьте-ка, Харигами-сан, - небрежно бросил Ватаро Таки. - Я же предупредил, что с вами случится, если вы... - А я сказал: сядьте! Филипп дернул Кендзи за ноги, и тот с размаху шлепнулся на пол. Комнатенка была такой маленькой, что Кендзи ударился лбом об угол стола. Филипп подхватил его и швырнул на стул. - Так, - сказал Ватаро Таки, - теперь позвольте мне обрисовать вам положение. Я не боюсь якудзы и Таки-гуми. А главное, Харигами, я не боюсь вас. Как мне кажется, вы попали в серьезный переплет. Вы должны мне кучу денег. Я хочу получить их прямо сейчас, или... или же мне нужна компенсация, - сказал Ватаро Таки. - Здесь возможны варианты. Например, я могу вас убить. Очень многие мои завсегдатаи знают, сколько вы мне должны. Если я буду вам попустительствовать, они все откажутся платить мне долги. А я не могу этого допустить. Так что ваша смерть будет мне в известном смысле на руку. - Да вы с ума сошли! - воскликнул Кендзи. Однако испугался: это доказывала выступившая на лбу испарина. Ватаро Таки словно и не слышал его. - Мне нужны мои деньги, Харигами, и нужны сейчас же. - Но я же сказал: у меня их нет! Нельзя же выжать воду из сухой губки! - Тогда предложите равноценную компенсацию. - Какую, например? - Расскажите мне, в чем слабость вашего оябуна. У Кендзи глаза поползли на лоб. - Ну, вы точно с ума сошли?! Да я уже через два часа стану покойником! - Я буду вам защитой, - ласково проговорил Ватаро Таки. Кендзи рассмеялся. - От Гена Таки? Это невозможно. Все, кто пытался с ним бороться, уже отправились к праотцам. Ватаро Таки передернул плечами. - Тогда вы не оставляете мне выбора. Если у вас нет денег, и вы не желаете иным способом возместить мне убытки, я вас убью. - Ватаро кивнул Митико, и она занесла над головой Кендзи длинный меч. Кендзи так резко дернул головой, что раздался хруст шейных позвонков. - Вы тут все сумасшедшие! - закричал он, вытаращив глаза. - Уверяю вас, - сказал Ватаро Таки, - я слов на ветер не бросаю. Кендзи утер платком пот со лба. - Я вижу, - пробормотал он. Руки у него дрожали. - Погодите минуту. Я должен подумать. Ватаро Таки кивнул, и Митико опустила катану. - Ладно, - выдохнул Кендзи Харигами. - Я раздобуду деньги и отдам вам. Весь долг, включая ваши ростовщические проценты. Но мне для этого нужно два дня. - Двенадцать часов, не больше, - категорически заявил Ватаро Таки. - Ну, тогда один день. - Двенадцать часов, Харигами, не больше. Кендзи кивнул, признавая поражение. - Ладно, вы получите деньги, - заявил он и встал, намереваясь уйти. Ватаро Таки немного выждал. Ему хотелось заставить Кендзи поверить в то, что здесь собрались дурачки, которых легко надуть. Ватаро подозревал, что у Кендзи нет ни малейшего намерения добывать деньги. Покинув игорный дом, он, скорее всего, отправился бы к Гену Таки и выполнил свою угрозу уничтожить заведение и его новых хозяев. - Минуточку, - сказал Ватаро Таки. - Мне кажется, я был бы наивен, позволив вам уйти только под ваше честное слово. Нет, конечно, я ни на секунду не сомневаюсь, что вы честный человек, Харигами-сан. Но, с другой стороны, я ведь вас совсем не знаю. - Уверяю вас, - повторил Кендзи, - вы получите деньги через двенадцать часов. Ватаро Таки улыбнулся. - Я в этом не сомневаюсь, - сказал он. Несколькими мгновениями раньше Филипп выскользнул из комнаты. Теперь он вернулся, но не один. - Дело в том, что я принял необходимые меры предосторожности, - пояснил Ватаро Таки. Кендзи резко обернулся. - Хана! - Да, - кивнул Ватаро Таки. - Это ваша дочь. Она побудет с нами до вашего возвращения. - Ах ты, мерзавец! - Кендзи дрожал от ярости. - Нет, я просто благоразумный человек, - поправил его Ватаро Таки. - Я знал, что, едва выйдя отсюда, вы попытаетесь с нами расправиться. - Он улыбнулся. - Так что видите, Харигами-сан, я совсем не наивный человек и не дурак. Когда они ехали следом за Кендзи в машине, Филипп рассказал Митико о задании, которое он дал Эду Портеру, и о том, что Портер выяснил о Дэвиде Тернере. Филипп сделал это главным образом для того, чтобы убить время и посмотреть, как Митико будет реагировать на его догадки. - Я думаю, Тернер и есть тот, кого мы ищем столько времени, - сказал он, глядя на машину Кендзи сквозь лобовое стекло, по которому, пощелкивая, елозили дворники. Накрапывал мелкий весенний дождик, но небо было ясным. - Наверное, Тернер и попытался выставить Силверса предателем. - Может быть, ты и прав, - сказала Митико. - Если это так, мы должны постараться как можно быстрее найти доказательства. Ведь в таком случае Тернер передает всю твою информацию Дзибану. А значит, им уже известно, что министры, которых они собирались убрать руками ЦРГ, на самом деле живы. - Трудность в том, что он, видимо, встречается со связником в фуро, в бане, - объяснил Филипп. - Я не могу туда пойти, и никто из агентов ЦРГ тоже не может. Тернер наверняка их вычислит. Но фуро - это ключ. Я уверен: баня - это место тайных конспиративных встреч. Мы должны внедрить туда человека, которого Тернер не встречал в другой обстановке. - Я могу это сделать, - вызвалась Митико. - Нет! Это слишком опасно. Ехавший впереди автомобиль Кендзи остановился. Они увидели, как он вышел и торопливо зашел в зал для игры в пачинко. Это заведение числилось в списке "охраняемых", с которых мафиозный клан Таки-гуми ежемесячно собирал дань. Филипп и Митико переглянулись. Они ехали вслед за Кендзи сначала до одного зала, потом до второго, третьего, четвертого... - Значит, вот как он добывает деньги для игры, - сказал Филипп. - Снимает сливки. Обкрадывает своего собственного хозяина. Митико усмехнулась. - Гена Таки это, пожалуй, заинтересует! Филипп хмыкнул. - Зная твоего отца, я уверен, что Ген Таки никогда ничего не пронюхает. Ватаро использует эту информацию для того, чтобы связать Кендзи Харигами по рукам и ногам. Он завел мотор, и они вернулись в игорный дом, где Ватаро Таки ждал их, держа заложницей дочь Кендзи. Но мысли Филиппа были далеко. Он думал о том, как пробраться в фуро и выяснить, зачем туда ходит Дэвид Тернер... "Мой дорогой, - прочитал Филипп, - я сделала все, что ты просил. Я подумала, что есть смысл попытаться. И понимала, что это могу сделать только я. В фуро я выяснила, с кем встречается там Дэвид Тернер. Это удивительно. Но не так все просто. Совсем не так просто. Я взяла с собой Эда Портера. Надеюсь, что к тому времени, когда ты прочтешь мою записку, мы уже все сделаем. Пожалуйста, встреться со мной в одиннадцать на стадионе сумо". Филипп посмотрел на часы. Было уже десять. Записку ему передал один из людей Ватаро Таки. Прочитав текст, Филипп забросал посыльного вопросами, но тот ничего не знал. Митико передала ему заклеенную записку в самом начале шестого и велела отдать ее Филиппу в десять вечера. Филипп поехал на северо-восток, в Риогоку. На стадион сумо. Он сидел в машине, барабаня пальцами по рулю. Такой расклад ему совсем не нравился. Филипп чувствовал себя, словно собачка на привязи. Он вылез из машины. Шел мелкий дождик. Вокруг росли высокие деревья гинкго. Казалось, они плачут. Интересно, думал он, удалось ли Митико выяснить что-нибудь про Дэвида Тернера? И что она делает на стадионе сумо? Вокруг не было ни людей, ни машин. Филиппу было одиноко, он чувствовал себя пугающе беззащитным на этой пустынной улице. Взявшись за левое запястье, Филипп шагнул в полумрак стадиона, обошел его кругом и обнаружил приоткрытую дверь. Филипп заглянул в нее и поспешно отпрянул. В бетонном коридоре горел свет. Больше ничего видно не было. Сердце Филиппа учащенно забилось, живот дернулся от страха. Годы спустя, вспоминая случившееся, он признавался себе, что совершил ужасную глупость, поделившись своими догадками с Митико. А она поняла его буквально. Теперь ему стало понятно, что она восприняла его слова как приказание отправиться в фуро. Потом он говорил: "Я не просил ее об этом", но ему самому становилось стыдно. Конечно же не просил! Он в чисто японских традициях рассказал ей о сложном положении, о том, какие выгоды сулит успех его замысла, и о том, что сам он пойти в японскую баню не может. То есть Филипп намеренно подверг Митико опасности. Ему нужно было заставить ее действовать, потому что она могла проникнуть в фуро, а он - нет. И в результате Филипп подтолкнул ее к зыбкой кромке острова, не подумав, какая грозная опасность маячит там, в глубине. Но осознание этого придет позднее. А пока Филипп знал лишь одно: ему нужно проникнуть на стадион. Ведь там Митико и Портер. Внутри воняло соломой и потом. Дух был затхлый - видно, последние соревнования проходили тут давным-давно. Имелись и другие признаки запустения. Когда человек попадает в пустое помещение, у него возникает своеобразное чувство. Оно похоже на странное и трудно уловимое ощущение, которое испытываешь, когда звонишь и, слыша длинные гудки на другом конце провода, понимаешь, что никого нет дома. В общем, как бы там ни было, Филипп вспомнил это ощущение, войдя на большой крытый стадион. Голые лампочки в проходе тускло освещали ряды скамеек, поставленных ярусами. В центре находился традиционный помост, на два фунта возвышавшийся над полом. Филипп подошел к нему. Когда-то площадки для сумо - в диаметре они составляли пятнадцать футов - сооружали, укладывая рядом шестнадцать мешков с рисом. Теперь, разумеется, использовались другие, более современные материалы. Раздался какой-то шорох, Филипп поднял глаза. На середину ринга падал сноп света. Филипп вздрогнул, увидев замершего там борца-сумоиста. В свете прожектора была видна его причудливая прическа. Эта прическа итомаге свидетельствовала о том, что перед Филиппом великий чемпион, один из лучших в мире сумоистов. На глазах у Филиппа борец взял большую чашу и испил воды. Это был один из очистительных ритуалов, предварявших схватку. В старину борцы по традиции перед началом схватки пили воду из одной чаши, превознося мужество противника, поскольку понимали, что это их последняя встреча. Отставив чашу в сторону, борец присел. Он опирался всем своим весом на пятки; руки, сжатые в кулаки, лежали на мате. Это была позиция готовности - "шикири". В это миг сумоист посмотрел прямо в глаза Филиппу. В его взгляде явственно читался вызов. Филипп повернулся к двери, сквозь которую он прошел на стадион. И тут в другом луче света выросла еще одна фигура. Этот человек размахивал мечом. Меченосец, традиционный спутник великих чемпионов! Но что в его облике так знакомо Филиппу? Что-то в силуэте? У Филиппа не было времени подумать. Филипп бросился бежать в противоположном направлении. Он видел, что меченосец гонится за ним, а сумоист понесся вниз по ступенькам ближайшего к Филиппу прохода. Филипп побежал быстрее и, перепрыгивая через ряды скамеек, домчался до другой двери. Толкнул ее. Заперто! Он начал пробовать все остальные двери. Японцы уже были близко. Наконец Филипп толкнул дверь, которая подалась. Он распахнул ее, выбежал наружу, и тотчас его охватило отчаяние, потому что Филипп понял, что падает. Потом он ударился об асфальт и покатился кубарем. Затылок, куда пришелся удар, страшно болел, по рукам пробегали мурашки. Филипп встряхнул руками, нанося одновременно удар ногой. Услышав хрип, ударил еще раз. Но теперь противник поймал его ногу и вывернул так, что у Филиппа пошли круги перед глазами. Он ударил другой ногой, и враг рухнул прямо на него. Филипп использовал приемы боевого дзюдо, которому его когда-то обучили: два коротких жестких удара, которые сломали ребра противника. Потом вытащил тонкое лезвие, спрятанное за манжетом на левом запястье. Мгновение спустя оно вновь исчезло в потайном кармашке. Он услышал быстро нараставший шум и с трудом поднялся на ноги. Все еще встряхивая онемевшей рукой, Филипп побежал на звук. Большинство лампочек в коридоре перегорело, и он почти ничего не видел. Один раз Филипп споткнулся о какой-то ящик Потом о перевернутый стул, но удержался на ногах и побежал дальше. Наконец, завернув за угол, увидел впереди дверь, через которую проник на стадион Филиппа охватило такое чувство, будто он вернулся домой. И лишь подойдя совсем близко, Филипп различил в полутьме какие-то смутные тени. Сперва он заметил странное движение, а мгновение спустя резко поднял голову. Что-то раскачивалось из стороны в сторону. Словно маятник - туда-сюда... Филипп, тяжело дыша, подошел поближе. Страх, затаившийся внутри, все рос... - О Господи! - прошептал он. Дыхание с хрипом вырывалось у него из груди. Язык казался ватным. - О Господи! Из темноты на него смотрело лицо без черт, язык гротескно вываливался из распухшего рта Петля туго захлестывала шею. Труп раскачивался над полом, будто метроном Туда-сюда. Туда-сюда. - Митико! Такой крик мог разбудить и мертвого. - Я здесь, Филипп-сан. - Голос был тихий-тихий, еле слышный. - Я здесь. "Я здесь..." - эхом разнеслось по пустынным коридорам стадиона. Филипп выкрикнул что-то нечленораздельное и повернул покойника к свету. Это оказался мужчина. У Филиппа закружилась голова: он узнал Эда Портера. Опухшего, заляпанного кровью. Филипп отвернулся от изуродованного трупа и увидел в темном углу скорчившуюся Митико. Ее кисти и щиколотки были связаны проволокой. Она пыталась высвободиться, и кожа под проволокой лопнула, шла кровь. Руки и ноги посинели, проволока глубоко врезалась в тело. - Митико! - Он взял ее руки в свои. - Слава Богу, ты жива! Он рыдал от радости. Целовал ее в щеки, чувствуя на языке что-то мокрое и соленое. Потом он повернул ее голову к яркому свету, и Митико слабо вскрикнула от боли. - Митико! Что это? Она не ответила. Или не могла ответить. Ее голова вздрагивала. На лице была кровь. Филипп принялся вытирать ее лицо, но кровь все текла и текла. Он впал в бешенство. - О любовь моя, что они с тобой сделали? Но в глубине души он уже знал это, и ему стало холодно от страха. Он вспомнил сказку о Мегами Куцуни, божественной лисице, и о том, как Митико боялась, что та накажет ее за грешную любовь к нему. - Ничего, - прошептала она, - ничего. - А потом уткнулась ему в грудь и наконец, не выдержав, зарыдала как ребенок. - О Филипп-сан, они отняли у меня зрение! Я ослепла! - Основываясь на информации, которую мне сообщила Митико, - сказал Ватаро Таки, - я выяснил, кто такой Дэвид Тернер. - Но Митико... - Я не желаю о ней говорить. Ватаро Таки налил еще чаю. Они сидели друг против друга в токийском чайном домике. Дело было день спустя после трагедии на стадионе. Филипп не видел Митико и ничего не слышал о ней с тех пор как отвез ее к отцу. - С ней все в порядке? - упрямо спросил Филипп. Ватаро Таки уставился в чашку с остатками чая. - Нет, - наконец вымолвил старик. - С ней не все в порядке. Но раны ее со временем затянутся, - поспешно добавил он, заметив на лице Филиппа тревогу. - На этот счет беспокоиться не стоит. - А ее зрение... - Филипп не мог больше продолжать. - Зрение ее, Досс-сан, потеряно навсегда. К этому нам всем придется привыкнуть. - Это из-за меня она отправилась в фуро! А потом попала на стадион сумо. - Дело прошлое, ничего уже не вернешь, - сказал Ватаро Таки. - Надеюсь, вы со мной согласны? - В его голосе явственно прозвучало предостережение. Филипп понуро кивнул. Выглядел он жалко. - Теперь, - продолжал Ватаро Таки, - что касается Дэвида Тернера. Ваши подозрения, боюсь, оказались обоснованными. - Кто он? - спросил Филипп. - На самом деле. - Его имя Евгений Карский, - сказал Ватаро Таки. - Он полковник советского НКВД. В фуро он встречался с первым атташе советского посольства. Очевидно, Карский прошел великолепную подготовку в России и теперь выглядит таким же стопроцентным американцем, как и вы, Досс-сан. - О Господи! - сдавленно вскричал Филипп и покачал головой. - Значит, я был прав! И Эд Портер тоже. Тернер-Карский осуществлял нашу связь с Дзибаном. Причем всегда! Он предоставил мне липовые улики против Силверса. - Карский знал, что вы начинаете сомневаться в истинности сведений, поступавших в ЦРГ из Дзибана, знал, что у вас вызывают сомнения мотивы членов Дзибана, - сказал Ватаро Таки. - И тогда Тернер-Карский хитроумно подсунул вам подходящую мишень. - А Силверс был убит прежде, чем смог опровергнуть состряпанные доказательства, - подхватил Филипп. Ватаро Таки кивнул. - Теперь совершенно ясно, что это Тернер... - Не называйте его так! - ...что это Карский убил полковника Силверса. - Но вот чего я не понимаю, - продолжал Филипп, - с какой стати Кодзо Сийна, глава Дзибана, радикальной реакционной клики высокопоставленных японских министров, связался с русским агентом? - Очень просто, - усмехнулся Ватаро Таки. - Кодзо Сийна, так сказать, душа Дзибана, ее мозговой центр. Сийна создал этакое философское течение, к которому примкнуло его окружение. Он считает, что капитализм - американский его вариант, делающий особый упор на свободное предпринимательство в целях личной наживы, губителен для японского образа жизни. Ведь тут, в Японии, мы все боремся за процветание нашей нации и за благоденствие императора. Отдельный человек здесь - ничто. А советская идеология, во всяком случае, сейчас, очень близка к идеологии Сийны, поэтому он не брезгует помощью русских, которые могут оказаться весьма сильными союзниками. - И опасными врагами, - пробормотал Филипп, мысленно рисуя себе аскетический профиль Дэвида Тернера или, точнее, Евгения Карского. - Карский - убийца. Кто знает, на что еще он готов пойти. Внезапно в памяти Филиппа, словно высвеченный молнией, мелькнул силуэт, который он видел на стадионе сумо. - Бог мой! Да ведь это Карский был там прошлой ночью, - выдохнул он, - когда ослепили Митико... - Теперь и Карский, и Сийна - ваши заклятые враги, - сказал Ватаро. - Но почему? - удивился Филипп. - Карский меня, конечно, знает, но какое Сийне до меня дело? - Так было до вчерашней ночи, - заявил Ватаро Таки. - Но схватка на стадионе все изменила. Видите ли, Филипп-сан, молодой человек, которого вы вчера убили на стадионе, - сын Кодзо Сийны. - О Господи! - вырвалось у Филиппа. - Какое счастье, что Дзэн Годо умер, не правда ли? А то, можете не сомневаться, Митико уже не было бы в живых. Но ни Сийна, ни кто-либо другой, кроме вас с Митико, не ведает, что между Дзэном Годо и Ватаро Таки существует какая-то связь... Кодзо Сийна был моим смертельным врагом много лет подряд. Теперь он и ваш враг, не так ли, Досс-сан? Нам вообще-то и одного Сийны предостаточно. А теперь на сцену выступил еще один недруг, Евгений Карский. Совершенно ясно, что Карский с Сийной вдвоем выносили свой коварный замысел, чтобы постоянно препятствовать работе ЦРГ. Я думаю, Досс-сан, мы обрели в лице Евгения Карского очень сильного и опасного противника. - Я успокоюсь, - сказал Филипп, - только когда выслежу его и пущу ему пулю в лоб. - Если мне придется с ним расстаться, я покончу с собой. - Не болтай чепухи. - Я говорю серьезно, - предупредила Митико. Как, как отцу удалось проведать про их с Филиппом роман? - недоумевала она. Ведь они вели себя так осторожно! Ватаро Таки покачал головой. - Значит, ты ужасная дуреха. - Знать, чего я хочу, никакая не дурость! Чего я хочу и что мне нужно... Ватаро недоуменно уставился на дочь. - Чего ТЫ хочешь... Что ТЕБЕ нужно... Да это же совершенно неважно! Он был в европейском дневном костюме. Ногти на руках аккуратно подстрижены, волосы напомажены. Ватаро Таки принадлежал к новому поколению японцев эпохи процветания, которая - он был в этом уверен - наступала сейчас и для него самого, и для всей страны. - Тебя должны волновать только интересы его семьи, - заявил Ватаро. - Он не бросит жену ради меня, - сказала Митико. - Я это точно знаю. - Что сделает, или чего не сделает Филипп Досс, несущественно, - оборвал ее Ватаро Таки. Когда он глядел на свою ослепшую дочь, на ее забинтованное лицо, ему хотелось плакать. Но этого делать не следовало. Он должен быть сильным, чтобы она тоже не утратила стойкость. Ватаро знал: стоит ему хоть самую малость расчувствоваться, и Митико сломается. Ватаро считал, что она должна сразу же научиться справляться со своей бедой. - Ты что, забыла свой брачный обет? А как же Нобуо? Ты о нем подумала? Мало того, что ты столько времени проводишь вне дома! Теперь ты хочешь совсем его опозорить? - Я никогда не любила Нобуо, отец. Ты знал это, устраивая мой брак с Ямамото. - Да это самое правильное решение из всех, которые я принимал в своей жизни! - воскликнул Ватаро Таки. - В самые трудные времена Ямамото были моими вернейшими союзниками. Они много раз доказывали мне свою верность. А вот моя дочь не выказывает должного уважения к мнению отца. Что по думала бы твоя мать о столь непокорной дочери? Я рад что ее уже нет и она не видит этого безобразия. - Ты вспоминаешь о маме только когда тебе это выгодно! - вскричала Митико. В душе Ватаро всколыхнулись гнев и страх. У него разрывалось сердце при мысли о том, что его единственная дочь ослепла. Жажда мести, желание отплатить тем, кто сделал калекой Митико, клокотала в груди и, словно живое существо, рвалось наружу. Но Ватаро понимал, что стоит на песке, как говаривал его отец. А это опасно, ведь кажется, будто под ногами твердая земля. Однако в любой момент может нахлынуть волна и вымыть песок у тебя из-под ног. Ватаро Таки знал, что если он сейчас хоть как-то заденет Кодзо Сийну или других членов Дзибана, у них возникнут подозрения. Они зададутся вопросом, кто именно выступает против них? Почему он хочет отомстить? Начнут докапываться, и поскольку в их распоряжении множество средств добывания информации, они могут дознаться, кто он такой на самом деле. Ватаро подумал о Филиппе Доссе. Ведь именно Филипп Досс предложил Митико последить за Дэвидом Тернером. А значит, Филипп в каком-то смысле должен разделить ответственность за трагедию. Пусть Филипп Досс станет его ищейкой! Он станет карающим мечом в борьбе Ватаро с Кодзо Сийной и Дзибаном. Приняв такое решение, Ватаро сказал: - Я запрещаю тебе поддерживать любовные отношения с Филиппом Доссом. Митико подвергнется слишком большой опасности, если останется с Доссом. Враги и так уже лишили ее зрения. Ватаро Таки не хотел, чтобы они отняли у нее еще и жизнь. - Ты не можешь так поступить, - прошептала Митико. - Пожалуйста, отец! О, пожалуйста! Прошу тебя! Он не обратил внимания на ее мольбы. - Сделай так, как я говорю. Простись со своим любовником и вернись к мужу. Митико понурилась. - Теперь у меня ничего не останется. Ты обрекаешь меня на жизнь среди пепла и праха. - Это твоя печаль, - заявил Ватаро Таки. - Размышляй о своих грехах и искупай их. Не заведи ты роман с Доссом, была бы сейчас зрячей, а не слепой. Но все же ты моя дочь, и я знаю: ты мне подчинишься. Твой первый и единственный долг - это долг перед семьей. Я уверен, что ты никогда не забудешь этого, Митико. - Ватаро Таки поправил галстук и поднес руки к напомаженным волосам. - Нобуо ничего не знает. И ничего не узнает! Я об этом позабочусь. Что же касается Филиппа Досса, ты переступишь через свое чувство к нему. С этой минуты между вами все кончено. Но, конечно же, Ватаро Таки не понимал, насколько он заблуждался. И он никогда не узнает, что, не послушавшись отца, Митико в один прекрасный день спасет дело его жизни. Звонил Джоунас. Филипп едва успел добраться до дома. Он слышал, как Лилиан заворочалась в спальне. Она окликнула мужа, и Филипп сказал: - Я уже взял трубку. Он сразу понял, что стряслось непоправимое. - Где ты был? Я целых полчаса пытаюсь с тобой связаться! - Джоунас прямо кипел. - Ох, что случилось, старина! - еле вымолвил он. - Такое только в страшном сне может привидеться. - В чем дело? Линия не прослушивалась, они могли говорить напрямик. - Квартира, где мы прятали министров от Дзибана, провалена. - Боже! И что там? - Все погибли, Фил, - сказал Джоунас. - Все до единого. Кто-то проник туда и взорвал полдюжины гранат. От них осталось мокрое место. - А где Тернер? - Что? - Тернер! - Филипп уже кричал. - Где Дэвид Тернер? - Ведет предварительное расследование. Он там, на квартире. - Я немедленно выезжаю туда, - заявил Филипп. - Там сейчас полно агентов службы безопасности, - сказал Джоунас. - Я сам заеду и все выясню. Я как раз туда собирался. - Нет, - возразил Филипп. - Я хочу, чтобы ты поехал к Тернеру домой. - Зачем? - У нас нет времени, - нетерпеливо воскликнул Филипп. - Тернер - русский шпион, Джоунас. Он убил Силверса, и наверняка трагедия на конспиративной квартире - его рук дело. Ну, давай! И, ради Бога, будь осторожен! Подойдя к крыльцу дома, где разыгралась трагедия, Филипп проверил свой табельный револьвер. Как и рассказывал Джоунас, все вокруг кишело солдатами и агентами ЦРГ. На тротуарах стояли пожарные машины, в подъезд тянулись шланги. Филипп показал документы, но все равно его пропустили с большим трудом. Проникнув в дом, он столкнулся в фойе с сержантом - его нижняя челюсть была словно отлитой из чугуна, - и тот приставил к Филиппу одного из своих людей, а сам пошел на поиски Тернера. В доме работали квалифицированные медики. Запах был, как в морге. Кое-где сохранились очаги пожара, мимо Филиппа промчалось несколько пожарников. Вернулся растерянный сержант. - Странно, - развел руками он, - лейтенант Тернер совсем недавно был здесь. Он при мне подходил к телефону. - Когда это было? - рявкнул Филипп. - Да минут пять - десять назад, не больше, - ответил изумленный сержант. - Вы знаете, с кем он разговаривал? Сержант пожал плечами. Но Филипп уже выбежал из дома и помчался к машине. К дому Тернера он подошел пешком. Там был только один вход: в японских домах обычно не бывает задней двери. Войти и выйти можно только через парадную. Филиппу было ясно, что кто-то предупредил Тернера о его приезде. Значит, либо телефон ненадежен, либо у Тернера есть сообщник в штабе ЦРГ - ведь Джоунас звонил ему оттуда. Но сейчас Филиппу некогда было разбираться, что к чему. Его интересовал только сам Тернер-Карский. Карский, который заставил его подозревать Силверса. Карский, убивший Эда Портера. Карский, ослепивший Митико. Карский, взорвавший четырех высокопоставленных членов правительства на тайной квартире ЦРГ. Филипп вошел в дверь, держа наизготовку револьвер. Прохладный темный вестибюль был пуст. Тернер-Карский жил на пятом этаже. Открытый лифт стоял внизу. Филипп схватил половую щетку и подпер ею дверь, чтобы она не закрывалась и лифтом нельзя было пользоваться, потом бегом поднялся по лестнице. Вверху, на лестничной клетке, раздавались шаги. Филипп не знал, чьи. Он крался, прижавшись к стене. Добравшись до пятого этажа, осторожно огляделся. Коридор оказался пуст. Филипп подошел к квартире Тернера-Карского. Дверь была заперта. Он отступил на пару шагов и выстрелом разбил замок. И тут же пинком вышиб дверь, а сам откатился в сторону. Но выстрелов не последовало. Филипп встал и, крадучись, держа револьвер перед собой двумя руками, вошел в квартиру. Он увидел распахнутые окна и развевающиеся занавески. Постель была застелена. Везде валялись бумаги. Несколько листочков, словно громадные конфетти, закружились в воздухе, когда Филипп распахнул дверь и устроил сквозняк. Услышав шум, донесшийся из крохотной ванной комнаты, Филипп бросился через порог. В ванной оказался Джоунас. Он держался за плечо, из-под его пальцев сочилась кровь. Лицо Джоунаса было мертвенно-бледным. - Ты в порядке? Джоунас кивнул. - Этот мерзавец выстрелил в меня и выпрыгнул из окна. Филипп бросился было вслед за Карским, но Джоунас остановил его. - Оставь... Он пронесся по крышам, точно летучая мышь, улетающая из преисподней. Тебе его ни за что не найти. Филипп вылез из окна. Почти все остальные дома были ниже пятого этажа, на котором находилась квартира Карского. Залитые битумом крыши темнели повсюду, куда ни глянь. Джоунас был прав. Карский исчез, словно в воздухе растворился. Осень оголила деревья. Листва шуршала под ногами, когда Филипп шел к Митико. - А у меня для тебя что-то есть. - Что? Митико бесшумно прошла по комнате и встала на колени на циновку-татами. Повязки уже сняли, и нужно было подойти очень близко, чтобы разглядеть ее шрамы. Митико поставила на низкий столик, стоявший между нею и Филиппом, резную деревянную шкатулку. - Подарок. - Митико! Но она не дала ему договорить. - Сначала выпьем чаю - сказала Митико. Филипп смотрел, как она медленно, грациозно, без видимых усилий разливает зеленый чай. Митико взбивала венчиком белую пену, потом медленно поворачивала чашку. Она действовала наощупь, но это было почти незаметно. Если не приглядываться, то и не заподозрить, что Митико слепая. Наконец Митико протянула ему чашку. Когда-то она обожала смотреть, как он пьет заваренный ею чай. Теперь Митико вся обратилась в слух, дожидаясь, когда он сделает первый глоток. Когда он допил чай и вернул чашку, Митико заварила новый. На этот раз для них обоих. - Ты сегодня будешь меня любить? - спросила Митико во время чаепития. - Я всегда тебя люблю, если мы оказываемся вдвоем, - откликнулся он. - Хотя, конечно, мы занимаемся не только этим. - Филипп склонил голову набок, вероятно, почувствовав какой-то подвох. - Разве сегодня что-нибудь изменилось? - Я изменилась. Ресницы Митико были опущены. Шум машин долетел в комнату, словно надвигавшаяся издалека гроза... Как предвестник великих перемен. Однако они еще не были угрожающе близки. - Чай превосходный. - Домо. Спасибо. - В тебе ничего не изменилось. - Филипп поставил чашку на стол. Митико услышала это и наклонила голову. - Митико, - начал Филипп, - то, что случилось на стадионе сумо... - Я понимаю, - перебила она его. - Ты потерял близкого друга и соотечественника, Эда Портера. - Да, конечно, - сказал он. - Но я говорю сейчас о тебе... - А... - Митико улыбнулась так нежно, что он был обезоружен. - Но об этом незачем говорить. Мне ведь повезло, не так ли? Я здесь. Я жива. - Но если бы я не упомянул тогда о фуро... - Тогда бы мы никогда не узнали, что Дэвид Тернер - русский агент. Филипп кивнул, соглашаясь с ней. Он понял, что от Митико толку не добиться. Да и вообще, чувство вины, которое он испытывал, было чем-то чисто европейским. Здесь оно не к месту. Филипп помолчал: в горле у него стоял комок. - Таки-гуми спокойно отнеслась к появлению твоего отца, - сказал он. - Даже самые заклятые его враги не заподозрили, что Ватаро Таки и Дзэн Годо - одно и то же лицо. - Мой отец привел в дом женщину, - внезапно сказала Митико. - Они поженятся через месяц. Филипп посмотрел на нее, понимая, что Митико что-то недоговаривает. - Тебе это кажется странным? Ведь твой отец жил один все эти годы, с тех пор как умерла твоя мать. Ты что, ревнуешь к этой женщине? - Я думаю, она беременна. - Глаза Митико по-прежнему были опущены. Единственный признак потери зрения. - Поэтому они и женятся? - Филиппу хотелось понять, что ее тревожит. - Нет, вряд ли. Нет. - Митико была какая-то необыкновенно тихая сегодня. - Моему отцу по вполне понятным причинам хочется сыновей. В один прекрасный день его сыновья будут управлять тем, что он создаст. - Сыновья, а не ты, дочь? - осторожно спросил Филипп. - У меня нет желания идти по его стопам, - вспыхнула Митико. - С чего ты это взял? - Митико, - ласково произнес Филипп, - в чем дело? - Я хочу, чтобы ты вошел в меня, - сказала она. - Прямо сейчас. Она была в каком-то исступлении, неистовстве. Казалось, ее горе иссушило всю нежность, и Митико поглощала Филиппа всем своим существом. Совершенно изнуренные, они заснули, держа друг друга в объятиях. Когда Филипп проснулся, Митико уже заваривала чай. Он поднялся и сел напротив нее. Она не надела ни верхнего, ни нижнего кимоно, и это было необычно. - Митико! - Вот, выпей. Митико протянула ему чашку. Это была другая чашка, не та, из которой он пил раньше. Гораздо легче, изящнее. На зеленом фоне красовалась золотая цапля. В ее клюве трепыхалась черная рыбина; широкие крылья цапли были распростерты. Эту чашку Филипп едва не разбил в ту ночь, когда инсценировал смерть Дзэна Годо. Они договорились, что это будет условный сигнал, который предупредит сидевшую в другой комнате Митико о его приходе в погруженный во мрак дом. Филипп увидел, что деревянная шкатулка-киоки открыта. Может, в подарок предназначается чашка? Филипп испытующе посмотрел на Митико. - Выпей, - сказала она. - Выпей половину чая. Филипп выпил. Она подождала, пока он поставит чашку в ее сложенные руки, и допила чай. Потом аккуратно обтерла чашку шелковой тканью и, ощупью найдя деревянную шкатулку, положила в нее чашку. Филипп был прав. Это и есть подарок. Но почему вдруг? Митико закрыла крышку и придвинула к нему шкатулку. - Это тебе на память обо мне, - тихо произнесла она. Лицо ее было бледно, оно казалось призрачным отражением, увиденным в зеркале. - Что ты хочешь этим сказать? - Я уезжаю, - сказала Митико. - Возвращаюсь к мужу. - Но почему? Тебе приказал отец? Он что, узнал про нас с тобой? Митико покачала головой. - Это мое решение. Мое собственное. Мы оба в браке. Мы должны соблюдать клятвы, важные священные обеты, если мы чтим память наших предков. Порой мы забываем о них. Но не навсегда. - Не навсегда, - повторил Филипп, и у него упало сердце. - Но порой все-таки забываем. Почему же сейчас мы не можем забыть? - Это невозможно. - Митико! - Ну, зачем еще больше все усложнять? Ты должен согласиться... - Я не могу! - Но ты должен! - Ее голос дрожал, она еле сдерживала слезы. - Если я тебе хоть чуточку дорога, ты сейчас оденешься и уйдешь. Немедленно. Молча. И больше меня не увидишь. Филипп был потрясен. - Да что я, с ума сошел? Ты хочешь сказать, что я спал и вдруг проснулся? Что между нами никогда ничего не было? - А может быть, наоборот. Мы должны так поступить именно потому, что между нами что-то было. - Не понимаю. Митико склонила голову, волосы падали ей на лицо, струились по деревянной шкатулке-киоки. Она молчала. Филипп встал и пошел в ванную. Посмотрел в зеркало и не понял, кого он там видит. Чье это лицо? Каких дел натворил этот человек, пока он, Филипп, был далеко? Он не мог ответить. А может, если уж быть совсем точным, не хотел вспоминать. Внезапно ему стало так зябко, что он задрожал. Из ванной Филипп вышел уже одетым. Дрожь унялась. Митико так и не пошевелилась за все это время. Филипп подошел к столу и взял шкатулку. Она показалась ему легче воздуха. Он сделал, как просила Митико. Ничего не сказал. И очень долго ее не видел. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ ЗЕРО Стойкость духа НАШЕ ВРЕМЯ, ВЕСНА Париж - Токио - Вашингтон - Сен-Поль-де-Ванс Лилиан решила заглянуть в дом моделей Унгаро. Пройдясь по залам, она быстро поняла, что ей здесь не нравится - слишком уж все вычурно и экстравагантно. Лилиан вышла на улицу и направилась к Диору. Чувствовала она себя прекрасно. Вырвавшись из замкнутого круга косной вашингтонской жизни, она жадно вдыхала воздух свободы, воздух Парижа; он кружил ей голову и горячил кровь. Лилиан вздохнула. О, если бы только знать, что Одри в безопасности, что с ней все в порядке! Она тряхнула головой - прочь мрачные мысли. Диор всегда был ее самым любимым модельером. Его наряды всегда по-настоящему шикарны, но при этом в них нет той вульгарной утрированности, которая так часто проглядывает в моделях других художников. О, эта мягкая элегантность линий Диора, она неизменно находила отклик в душе Лилиан. Дом моделей Диора находился на проспекте Монтеня, в двух шагах от отеля "Плаза". Когда Лилиан разглядывала чудесные платья, на нее вновь нахлынуло острое ощущение свободы. Она тихонько рассмеялась - так приятно сознавать, что темница ее ремесла находится за тысячи километров. Она не удержалась и купила темное, с искрой, вечернее платье. После того как его подогнали по фигуре, Лилиан попросила отправить покупку в отель. Еще она приобрела скромное, элегантное платье свободного покроя, которое ей удивительно шло. Платье так понравилось Лилиан, что она решила носить его как можно чаще. Выйдя на проспект Монтеня, она несколько секунд не могла решить, куда направиться дальше. Сначала решила пройтись по улице Франциска Первого в направлении Кур ла Рен, тянущейся вдоль Сены. Как и ее дети, Лилиан любила воду, и Сена не была исключением. Но тут Лилиан вспомнила, что путь ее будет пролегать мимо причала, где крикливые американские туристы, увешанные фото- и кинокамерами, толпятся на палубах прогулочных катеров. Даже мысль о встрече с соотечественниками была совершенно невыносима. Подавив вздох легкого сожаления, Лилиан отказалась от прогулки по набережной и направилась к Рон-Пуэн. На Елисейских Полях Лилиан постояла, разглядывая площадь генерала де Голля. Триумфальная арка белым айсбергом возвышалась над площадью. Посреди дневной суеты, бесконечного мелькания автомобилей и человеческого водоворота арка казалась необыкновенно величественной. Лилиан ощутила легкий трепет, как при первой своей встрече с Парижем. Она всегда любила этот город. Он манил ее к себе, тянул; и у нее не было ни сил, ни желания сопротивляться этой любви. Каждый раз, когда Лилиан попадала в Париж, он казался ей все более прекрасным и желанным. У каждого большого города есть свое парадное лицо, свой фасад, которым он встречает гостей, заставляя их восхищаться и любоваться собой. Но чем ближе узнаешь город, тем больше он поворачивается к тебе своим истинным лицом. И в конце концов невозможно представить себе город таким, каким ты видел его впервые. Однако в Париже Лилиан никогда не разочаровывалась. Она шла по Елисейским Полям, и их парадная помпезность обещала лишь новые удовольствия. Чем чаще Лилиан бывала в Париже, тем больше восхищалась этим городом. Вдали показался обелиск, высящийся на площади Согласия. Лилиан шла по широкому бульвару; старые каштаны шелестели над головой, воздух Парижа наполнял легкие, от стен домов веяло ароматом столетий. Этот город был ее городом. На какое-то мгновение Лилиан пронзило ощущение своего единения с Парижем, с его стенами, мостами, с его воздухом. Лилиан даже остановилась на миг - таким острым было это чувство. Над площадью Согласия повисло синее марево выхлопных газов. Здесь бесконечной шеренгой выстроились туристские автобусы. Их пассажиры разгуливали по соседним улицам, наполняя воздух радостными криками и щелчками фотокамер. Лилиан, с опаской глянув на толпы туристов, постаралась как можно быстрее пройти мимо. Она миновала Оранжери и, немного запыхавшись, вошла в сад Тюильри. На просторной поляне мальчишки играли в шары. Несколько праздных зевак наблюдали за их игрой, косясь на проходящих мимо женщин. Лилиан с гордостью вспомнила, что на ней платье от Диора, и неторопливо прошествовала мимо. В Вашингтоне, где главной ценностью считается власть, искусство одеваться, в сущности, давно уже умерло. Возможно, это стало результатом более грубого образа жизни, именуемого американским. Как бы там ни было, в Париже в этом отношении все иначе. Здесь одежде, вообще внешнему облику человека придавали первостепенное значение. Здесь царил неподражаемый французский шик. Он определялся не столько счетом в банке, сколько врожденным вкусом парижан. Здесь сложно было заметить разницу в возрасте, все вокруг выглядели молодо. Может быть, именно в этом и заключалась вечная юность Парижа. Люди не стеснялись старости, они попросту не обращали на нее внимания. Стариковская застенчивость, так часто встречающаяся в Америке, здесь вызвала бы лишь недоуменную улыбку. Лилиан нашла свободную скамью, удобно устроилась на ней и принялась с интересом наблюдать за мальчишками. Они играли самозабвенно и с огромным азартом. Лилиан нравилась их увлеченность игрой. Филипп как-то сказал, что его жизнь - игра. Это было очень давно, в Токио, в самом начале. Она тогда не поняла, что он имеет в виду. Когда же Филипп отказался объяснить, Лилиан обиделась. Она улыбнулась. Теперь-то ей все ясно. Теперь она понимала не только Филиппа, но и себя. Лилиан всегда считала, что она лишь половина человеческой личности, что цель ее жизни - обрести недостающую половину в лице возлюбленного. Но все оказалось куда сложнее ее девических представлений. Брак выявил в ней много нового и неожиданного для нее самой. Брак определил границы мира, в которых ей отныне следовало жить. Лилиан полагала, что должна быть благодарна за это Филиппу. Но в отношении самого Филиппа все обстояло совершенно иначе - тут приходилось принимать во внимание очень и очень многое. Как было, например, во время их единственной поездки в Париж. Конечно же, это она настояла на путешествии в Европу. Но ее, помнится, тогда очень удивило нежелание Филиппа посещать ту или иную страну Старого Света, нежелание, словно якорь тянувшее назад их обоих. С точки зрения Филиппа, следовало отправиться не в Париж, а куда-нибудь в Бирму или Гиндукуш. В свою последнюю ночь в Париже они заказали столик на bateau mouche, небольшом речном трамвайчике, курсирующем по Сене. Филипп все называл его barquette, "лодочка", чем до слез смешил официанта. Лилиан тогда уже довольно бегло изъяснялась на французском, Филипп же страшно досадовал и злился на свою неспособность овладеть этим языком. Если бы они действительно отправились в Бирму или Гиндукуш, он заговорил бы на любом из бытующих там наречий в течение двух недель. На самом же деле Филипп злился на Лилиан за то, что она все-таки уговорила его поехать в Париж. Он без конца твердил, что в Европе невозможно найти настоящую цивилизацию, что европейцы, а французы в особенности, не имеют никакого представления об истинной культуре. При этом он обычно добавлял, что даже японцы, самый цивилизованный народ в мире, неспособны понять, какие в Европе царят варварство и дикость. Лилиан тогда примирительно заметила, что, возможно, японцы попросту неспособны постичь собственной дикости. Филипп покраснел, вскочил и отошел к борту. Лилиан осталась сидеть за столиком одна. Ее уже не радовали ни нежно-розовый сумрак, ни проплывающий мимо Париж. Когда показались шпили Нотр-Дам, она встала и отправилась на поиски Филиппа. - Ты словно вернулся с того света, - заметила Элиан. - Удалось хоть немного поспать в самолете? Майкл напряженно смотрел прямо перед собой. - Поспать? Нет, не удалось. Думал об Одри. Был поздний вечер, но на шоссе, ведущем из токийского аэропорта Нарита, как обычно, теснились автомобили. Как этот ублюдок Удэ сумел организовать "ДС-9"? И как им удалось подняться в воздух без навигационных огней? Элиан внимательно посмотрела на Майкла. - Как ты себя чувствуешь? - Я в порядке. - Он потянулся, не снимая рук с руля, потом осторожно потрогал забинтованный нос и распухшую верхнюю губу. - Сейчас гораздо лучше. - Майкл замолчал. Его мысли занимала не только Одри. Он беспокоился о Джоунасе. Его голос во время последнего телефонного разговора звучал подавленно и устало. Майкл не мог припомнить случая, когда бы дядя Сэмми был болен или разбит. На последний звонок Майкла Джоунас не ответил. Начальник отдела МЭТБ прилетел из Гонолулу специально, чтобы разобраться с разведкой ВМС. Бог мой, сколько же было шуму, - но это его проблемы. Майклу и Элиан необходимо было как можно скорее покинуть Гавайи. Вслед за "ДС-9" с Одри на борту. Майкл смотрел, как дождь заливает стекло. Дворники старательно сновали вверх-вниз, разгоняя струи воды. Погода была под стать настроению. Майклом владело отчаяние. Он гнал от себя невеселые мысли, но они возвращались вновь и вновь. - Майкл, ты уверен, что с тобой все в порядке? Я чувствую, что тебе плохо. Не молчи же. Ты не сказал ни слова с тех пор, как мы покинули Мауи. - Оставь меня в покое. - Майкл дернул плечом. - Не лезь и не пытайся разобраться. Твои мысли и твои чувства сейчас обманчивы. - Почему ты злишься? - Я не злюсь. - Майкл прекрасно понимал, что он именно злится, но снова упрямо повторил: - Я не злюсь. Я просто устал от твоей неистребимой веры во всеобщие духовность и благородство. Я устал от святынь. - Глупо. Ты говоришь ерунду, что лишь подтверждает мои слова. - Что ты хочешь этим сказать? - Майкл и сам не мог понять, почему он так рассержен на Элиан. Он вдруг осознал, что злился на нее в течение всего полета. - Все было нормально, когда ты спас мне жизнь в Кахакулоа. Ты ведь мужчина, тебе на роду написаны героические деяния. - Элиан вздохнула. - Но когда возникла обратная ситуация и настала моя очередь спасать тебе жизнь, ты принял это не так спокойно. Оказалось, что тебе трудно смириться с этим фактом, не так ли? - Какая чушь. - Но Майкл не услышал в своих словах особой убежденности. Они замолчали. Дворники негромко шуршали, нагоняя сон. - Прости меня. - Майкл прервал затянувшееся молчание: - Ты права. Но лишь отчасти. Я злюсь не столько на тебя, сколько на себя. В самолете я вел себя как полнейший дилетант. - Он стукнул ладонью по рулю. - Но, Майкл, - Элиан положила руку ему на колено, - ты и есть любитель. В этом нет ничего плохого. И не надо этого стыдиться. - Цуйо, мой учитель, не простил бы мне. Если бы не ты, я был бы уже мертв. - Нелепо думать о том, чего не произошло, - сказала Элиан, помолчав. Он кивнул. Майкл никак не мог совладать со смятением, царившим в душе. Удэ мог прикончить его, и лишь вмешательство Элиан спасло ему жизнь. Означает ли это, что она на его стороне? Возможно, да. Но ведь и Масаси он нужен живым, по крайней мере до тех пор, пока не будет раскрыта тайна документа Катей. Если Элиан работает на Масаси, то, спасая Майклу жизнь, она лишь выполняла свою работу. Все очень запутанно. Разве Удэ не работал на Масаси? Почему же он пытался убить меня? Майкл без конца задавал себе эти вопросы, но ответа не находил. Сквозь пелену дождя, разгоняя сиянием ночную мглу, ослепительно сверкали огни Токио. Майкл бездумно вел машину. В мыслях он был далек отсюда, от их круговорота уже начинала болеть голова. Он перебирал в уме последние события. Где-то в глубине сознания затаилось подозрение, что он пропустил нечто очень важное. Но что? - Куда мы едем? - спросила Элиан. - Ты заказал номер в отеле "Окура". Но ведь мы едем не туда? - В отель мы не поедем, - ответил Майкл. - Масаси, несомненно, послал своих людей следить за мной. Есть надежда, что, обнаружив мой заказ, они на время успокоятся и будут ждать меня в отеле. Элиан взглянула на Майкла. По его лицу скользили серебристые отсветы проносящихся мимо фонарей. - Возможно, ты не такой уж дилетант. Майкл усмехнулся. - Дилетант. Но я очень быстро учусь. Лилиан отыскала Филиппа. Она увидела, как он разговаривает с высокой, худой японкой с узким благородным лицом. Лилиан не находила ее красивой, впрочем, ей никогда не нравился восточный тип женщин. Однако она не могла не отметить вкрадчивую грацию японки, ее несколько зловещей соблазнительности. В ней было что-то непостижимое. Лилиан кожей ощутила угрозу, исходящую от этой женщины. Она была вне границ своего привычного мира и потому опасна. Потому-то, подумала Лилиан, он и тянется ко всему этому. Она прекрасно знала о приверженности Филиппа к восточной философии, восточному образу мыслей. Но Лилиан всегда лукавила с собой, делая вид, будто ее это нисколько не задевает, будто Филипп, в сущности, воспринимает все так же, как и она, Лилиан. Она обманывала себя и сознавала это. Филипп никогда не скрывал своей любви к опасности, риску. Это было для него своего рода наркотиком, без которого он не мог жить. Когда речь шла о его работе, все было в порядке - Лилиан не вмешивалась. Но она подозревала, что Филипп способен рисковать не только по долгу службы. Наблюдая за мужем и японкой, она вдруг поняла, что ее опасения были не так уж и беспочвенны. В Лилиан всколыхнулась дремавшая прежде ревность. Филипп и японка стояли очень близко друг к другу, их тела почти соприкасались. Они не целовались, но чувствовалось, что между ними есть какая-то странная близость. Вечер выдался на редкость теплым, но Лилиан стало зябко. Она пристально наблюдала за ними, сама оставаясь в тени. Они не замечали ничего вокруг, полностью поглощенные друг другом. Что связывает двух этих людей? Что объединяет их? Лилиан охватило отчаяние. Она понимала, что вряд ли получит ответ. Она даже не была уверена, что поймет объяснения, если, паче чаяния, ей их дадут. Лилиан чувствовала себя подобно пресловутому французу, встретившему истинно цивилизованного человека. Так, будто ее бросили ради чужого и опасного мира. Лилиан охватило предчувствие неминуемой беды. Она сдержала слезы. Слезы обиды, как полагала она тогда. Спустя годы, размышляя над причинами своей собственной измены, Лилиан поняла, что это были скорее слезы ярости. Масаси и Сийна стояли на деревянной галерее, тянувшейся под потолком вдоль стены обширного склада в Такасибе. Под ними находились подвальные помещения склада, хорошо видные сверху. - Должен признать, - в темноте голос Масаси звучал приглушенно, - я ошибался в Дзедзи. Я и предположить не мог, что у него хватит духу бросить мне вызов. - Я молчал, - откликнулся Сийна, - поскольку ты не искал совета. В конце концов, это ведь твоя семья, а Дзедзи - твой брат. Мне кажется, он не смирится с лишением его наследства. Они наблюдали, как внизу люди в просторных одеждах, закрывающих их с головы до пят, вкатывают в одну из подвальных секций огромный ящик. Они действовали почти бесшумно. Лишь пощелкивание счетчиков Гейгера отдавалось под сводами огромного помещения. - Может быть, - сказал сквозь зубы Масаси, - мой братец не так уж и труслив, как я полагал. - Труслив? Вот уж нет. В бою Дэйдзо всегда отличался отвагой, справиться с ним мог далеко не каждый, но Дзедзи одолел его. - Дзедзи всегда хорошо учился, - в тоне Масаси невольно прозвучали горделивые нотки. - И боевые искусства - не исключение. Моя ошибка в том, что я не верил в способность Дзедзи действовать самостоятельно. Я никогда не думал, что, уйдя от Митико, своего главного союзника, он осмелится повести войну против меня в одиночку. - Ты ошибался. И это ошибка может стоить очень дорого. Масаси раздраженно посмотрел на Сийну. - Я сумею найти замену Дэйдзо. - Дело не в этом. А в том, что ты теряешь авторитет в глазах своих же людей. - Сморщенное лицо Сийны оживилось, он улыбнулся. - Ты должен его убить! Люди внизу открыли ящик и теперь втаскивали его содержимое на вагонетку, закрытую сверху свинцовым щитом. - Убить?! Смерть одного брата уже на моей совести. - Масаси гневно взглянул на своего собеседника. - Я не хочу убивать второго. - Ты видишь какой-нибудь иной выход? Если ты не отомстишь, тебе грозит бесчестье. Твоя власть, власть оябуна Таки-гуми, рассыплется как карточный домик. Ты не боишься этого? Сийна знал, на каких струнах следует играть. Быть главой клана - вот смысл и цель жизни Масаси. Слишком долгие годы он прожил в тени своего отца. Масаси ни за что не отдаст власть. Сийна прекрасно понимал это. Он не смог бы победить Масаси в бою, но мог управлять им, искусно играя на его слабостях. Когда-то, много лет назад, Сийне внушили мысль, что человеку следует полагаться лишь на силу собственного тела. Сила - это действие, а значит, могущество. Но шли годы, тело Сийны дряхлело, и он все больше полагался на свой ум. С годами у него изменилось понимание того, что такое сила. Теперь он считал, что сила заключается не в действии, а стремлении. Он нарушил затянувшееся молчание: - Я прочел доклад о пробном полете "ФАКСа". Эта машина впечатляет. - Она впечатлила бы вас еще больше, если бы вы ее увидели, - с ухмылкой сказал Масаси. - Она оправдывает мои надежды. Нобуо выполнил обещание. - Отлично. Он внес изменения в конструкцию фюзеляжа, учитывающие своеобразие груза? - Да. Все сделано в соответствии с нашими требованиями. Сийна искоса глянул на Масаси. Теперь самое сложное. Заранее зная ответ, он спросил: - Удэ доставил Одри Досс? - В аэропорту произошла небольшая заминка. По-видимому, Майклу Доссу удалось раскрыть план Удэ, он попытался помешать отправке Одри Досс. Он все еще разыскивает документ Катей, который его отец выкрал у меня. Мои люди не отпускают его ни на шаг. - Удэ узнал, кто убил Филиппа Досса? - Нет. Его надежды были связаны с Одри, которой удалось кое-что выяснить. Сийна помолчал, потом спросил: - Как ты узнаешь, что Майкл вышел на документ Катей? Внешне Сийна остался спокоен, но внутри у него все клокотало от ярости. Смерть Удэ многое осложнила. - Я должен убить ее. - Мысли Масаси все еще вертелись вокруг Одри. - Я должен отомстить за те неприятности, которые доставил мне ее отец. - Убить Одри или оставить ее в живых - какая разница? Это всего лишь человеческая жизнь, не больше. Она нас не интересует. Твои мысли заняты не тем. Для нас важен документ Катей! Очень важен. Сийна взглянул на Масаси и повторил свой вопрос: - Так как ты узнаешь, что Майкл напал на след документа Катей? Масаси презрительно скривил губы: - Майкл Досс у меня в руках. Ему не вырваться из петли, которую я на него накинул. Когда документ Катей будет найден, я затяну эту петлю. Сийна молчал. Он подумал об Элиан Ямамото. Петля, о которой говорит Масаси, должно быть, и есть Элиан. Иначе зачем она следует за Майклом? Сийна не понимал другого - почему Элиан сотрудничает с Масаси? Ведь она же ненавидит его. Сийна припомнил один свой разговор с Масаси. "Митико меня больше не беспокоит, - сказал ему тогда Масаси, - я уже привел в действие план, который полностью нейтрализует ее". Если это так, то не мог ли тот же самый план принудить Элиан, дочь Митико, работать на Масаси? Теперь Сийна видел всю картину очень ясно. Масаси использует Элиан. Если она станет сообщницей Досса, это будет лишь на руку Масаси. Через нее Майкла можно снабжать нужной информацией. А когда документ будет найден, она убьет Досса. Но именно этого Сийна и не мог допустить. Много лет назад Филипп Досс убил его сына. И отомстить должен он сам, Сийна. - У меня есть информация о смерти Удэ, - сказал он. Масаси резко обернулся: - Вы знали о его смерти? В эту минуту Сийне было почти жалко Масаси. Он так молод, так непоправимо молод. Груз власти, которую оставил после себя Ватаро Таки, не по силам Масаси. Сейчас он не смог скрыть своего удивления. Истинный оябун никогда не позволит своим чувствам вырваться наружу. Чувства, выставленные напоказ, низменны и приносят лишь вред. Пройдет еще немало лет, прежде чем Масаси поймет эту истину. Но, возможно, будет уже слишком поздно. - Знал, - ответил Сийна. - Я знал о смерти Удэ. Его убил не Майкл Досс, он умер от руки Элиан Ямамото. - Элиан? Такого не может быть! Откуда вам известно? - У меня есть свой человек в руководстве службы иммиграции и натурализации США на Гавайях. Несколько часов назад он связался со мной и сообщил об этом. - Это невозможно! Я не верю! - Почему? Только лишь потому, что Элиан Ямамото работает на тебя? - рассмеялся Сийна. - Ты выдаешь себя, Масаси. Ведь я прав? Разумеется, прав. Я также понял, что тебе каким-то образом удалось подчинить себе Митико и ее дочь. Поздравляю с этим успехом. Но хочу предупредить: с Ямамото необходимо связаться как можно скорее. Нам нужно выяснить ее намерения. Может быть, она гораздо умнее и хитрее, чем ты предполагал, и решила завладеть документом Катей в собственных целях? Масаси ответил не сразу. В душе его бушевала ярость. Он был вне себя оттого, что Сийна разгадал часть его плана. Но еще больше он злился на Элиан. Какого черта она вмешивается?! Если сведения Сийны верны, то почему она убила Удэ? Он кивнул и нехотя ответил: - Хорошо. Я свяжусь с ней. Люди внизу заканчивали распаковывать ящик. - Взгляни. - Сийна указал вниз. - Это здесь. Наша мечта о могущественной Японии становится явью. Они наблюдали, как заканчивается разгрузка ядерного устройства. - Как вам удалось заполучить его? - спросил Масаси. Ему вдруг стало страшно. - У Дзибана огромные связи. У нас немало друзей по всему миру, сочувствующих нашему делу. - Оно такое маленькое. Люди внизу вкатили устройство в подземную лабораторию. - В этом и состоит его ценность, - сказал Сийна. - Нам необходимо именно небольшое устройство. Маленький котелок закипает быстрее. Это устройство способно уничтожить треть населения Пекина. Остальные жители погибнут в течение трех дней, а обитатели пригородов - через неделю. - Но задолго до этого, - самодовольно продолжил Масаси, - остатки китайского правительства подчинятся нашим требованиям. Япония обретет пространство, которого достойна. Масаси подумал о Хиросиме и Нагасаки. Он представил себе, как вздрогнет планета через несколько минут после того, как он, Масаси, запустит смертоносные ракеты. С этой минуты его имя навсегда останется в истории - его, а не Ватаро Таки! Мальчишки закончили свою игру. Зеваки, собравшиеся поглазеть на них, постепенно разошлись. Лишь один из зрителей неспешно приблизился к скамейке, на которой расположилась Лилиан, и присел на противоположный край. Лилиан отметила, что он довольно симпатичен. Не взглянув на нее, он развернул свежую "Геральд Трибьюн". Лилиан смотрела, как мальчишки с веселым смехом собирают свои вещи. От игры они раскраснелись, лица их блестели от пота. Они с криками гонялись друг за дружкой. Лилиан снова поразило, насколько родным ей кажется все вокруг. Вашингтон, аэропорт Даллас остались где-то в другой жизни. Она улыбнулась. День мало-помалу клонился к вечеру. Воздух словно уплотнился, краски стали гуще и ярче. В эту минуту все вокруг казалось частью полотна пуантилиста. Задул свежий ветер. Лилиан поежилась. Вдали раздался последний взрыв детского смеха. Сумерки быстро надвигались. Человек рядом с Лилиан зашелестел газетой, свернул ее и положил на скамейку. Докурив сигарету, он поднялся и не спеша двинулся в сторону улицы Риволи. Через несколько секунд Лилиан тоже встала и, прихватив оставленную "Геральд Трибьюн", возобновила свою прогулку по Парижу. Она решила еще раз пройтись по Елисейским Полям. Уличные торговцы сворачивали свои лотки. Многочисленные влюбленные парочки заполнили бульвар, наступал их час. В вечернем воздухе была разлита грусть. Сидя на тротуаре, длинноволосый юноша наигрывал на испанской гитаре. Сладкая музыка щемила сердце. Лилиан опустила в шляпу музыканта пять франков, получив в ответ ослепительную юную улыбку. Вернувшись в свой отель, она решила, прежде чем подняться в свой номер, заглянуть в бар. Она заказала "лиллет со льдом" и расположилась на табурете у стойки бара. Лилиан вытянула свои стройные и все еще очень красивые ноги, чувствуя на себе оценивающие мужские взгляды. Не заботясь о том, что о ней подумают, она скинула туфли, наслаждаясь легкостью в босых ступнях. Бармен поставил перед ней коктейль, Лилиан медленно втянула через трубочку холодную бодрящую смесь. Ей вдруг пришло в голову, что можно было бы заказать столик в одном из лучших ресторанов, неспешно поужинать, а затем ночным рейсом вернуться в Вашингтон, домой, в Беллэйвен. Если только она могла сейчас называть это место своим домом. Да и было ли оно когда-нибудь своим домом? Лилиан пожала плечами - все зависит от того, что считать домом. Всего лишь мгновение она тешилась этой фантазией, которая исчезла так же быстро, как и появилась. На Лилиан опять нахлынуло чувство опустошения. Вернуться в чистилище? Нет. Она решительно отогнала от себя нелепые мысли. Лилиан развернула прихваченную "Геральд Трибьюн". Ее не покидало чувство, что все вокруг охвачено каким-то нетерпением, словно весь мир чего-то напряженно ждет. Ощущение, сходное с ездой на лошади, когда та переходит на быстрый галоп. Лилиан не хотела бы вылететь из седла. Потягивая коктейль, она пробегала глазами газетные заголовки, пока не наткнулась на сообщение, предназначенное только ей. - Здравствуйте, - произнес Стик Харума, открыв дверь. Он поклонился, потом протянул руку. Элиан удивленно пожала ее. - Входите же, на улице льет как из ведра. Стик был в голубых джинсах, белых теннисных туфлях на босу ногу и широком свитере с надписью во всю грудь "Конские каштаны штата Огайо". Внешность Стика можно было бы назвать невыразительной, не исходи от него огромной внутренней энергии. Его жизнерадостность заражала Элиан. - Эй, Майк! - крикнул Стик, отступая с широкой улыбкой, которая исчезла, как только он увидел бинты и ссадины. - Кто это так постарался? - Долгая история, - ответил Майкл. - Господи, Стик, - он хлопнул Харуму по плечу, - мы не виделись больше пяти лет. - Майкл представил худого и высокого японца Элиан. - Мы познакомились со Стиком много лет назад, еще студентами, когда вместе изучали боевое искусство додзе. - Да, в те дни нам изрядно доставалось, - сказал с улыбкой Стик. - Проходите, прошу. Mi casa es su casa, как говорят в Америке. Планировка квартиры Стика напоминала букву "Г". В квартире имелся чердак, служивший хозяину спальней. Помимо жилой комнаты здесь были кухня, ванная и фотостудия. Все помещения - крошечные по американским меркам, но по японским - весьма просторные. - Когда ты позвонил мне из аэропорта, я был очень рад услышать твой голос, Майк. Но, честно говоря, ты мог бы объявляться и чаще. - Стик ничего не сказал по поводу вида гостей и отсутствия багажа. Он никогда и ничему не удивлялся. - Что я могу для вас сделать? Вы голодны? Может, выпьете чего-нибудь? Майкл рассмеялся, увидев выражение лица Элиан. - Привыкай. Стик большую часть времени проводит с американцами в Синдзуку. - Я люблю все американское, - простодушно откликнулся Стик. - Моя мечта - приобрести "корвет" 1961 года. Белый, с красными кожаными сиденьями. Я бы проехался по Гинзе, уплетая "биг мак" и запивая кока-колой. Элиан недоверчиво улыбнулась и взглянула на Майкла. - Он работает переводчиком в американском посольстве, - сказал тот. - Грязная работа, - заметил Стик, - но кто-то ведь должен ее выполнять. К тому же, им нравится, что у меня всегда наготове свежие идиомы. Он провел их в комнату. - Так что будем пить? Пиво, кока-колу? Майк, ты ужасно выглядишь. Должно быть, болит нещадно? Тебе просто необходимо выпить виски, станет легче. - Отличная мысль, - откликнулся Майкл. - Не возражаешь, если я позвоню по межгороду? - Телефон наверху. - Стик кивнул в сторону чердака. Майкл поднялся по деревянной лестнице, уселся на край футона Стика, набрал номер Джоунаса. Он осторожно потрогал скулу и сморщился от боли. - Алло? - Джоунас дома? - Кто говорит? - Майкл Досс. Я могу поговорить со своим дядей? Я звоню из Токио. - Майкл, это твой дедушка Сэм. - Генерал Хэдли сидел за столом в кабинете Джоунаса. Он приехал сюда, когда в конторе МЭТБ появились следственные бригады. К тому времени "скорая помощь" уже сделала все возможное, чтобы вернуть Джоунаса к жизни, но безрезультатно. - Извини за дурные вести, Майкл. Джоунас умер. Час назад у него случился сердечный приступ. Я пытаюсь разобраться в его бумагах. Майкл закрыл глаза и стиснул зубы. Что же я буду делать без дяди Сэмми?! Слезы закапали из-под смеженных век, потекли по разбитому лицу. - Майк? Ты слушаешь? - Да. - С тобой все в порядке? - осторожно спросил генерал. - Ты так долго молчишь. Удар оказался слишком сильным? - Я думаю. Просто думаю. - О Джоунасе. Я понимаю. - Генерал откашлялся. - Майк, здесь слишком много работы. Все, что ты хотел сказать Джоунасу, можешь сказать мне. Майкл вспомнил, что Джоунас говорил ему о закрытии МЭТБ. Но какое это имеет значение теперь, когда он мертв? - Майк, если ты хочешь сообщить что-то особенное, то самое время это сделать. Майкл взял себя в руки и рассказал деду обо всем случившемся, упомянув и о документе Катей. Когда он закончил, наступило долгое молчание. Наконец Хэдли заговорил, голос его звучал встревоженно. - Что с Одри? Ты уже нашел ее? - Нет, - ответил Майкл. - Но я последовал за ней в Японию. Я не успокоюсь, пока не найду ее. Я верну Одри, дед, не тревожься. - Я уверен, ты сделаешь все, что в твоих силах, - сказал Хэдли. - Я уже просмотрел заметки Джоунаса о твоем поручении. - Он снова откашлялся. - Я хочу знать, будешь ли ты продолжать? Я понимаю, что ты не профессиональный разведчик, и, будучи твоим дедом, не могу просить тебя продолжать подвергать себя смертельной опасности. Но твоего отца нет в живых, а теперь нет и Джоунаса. Ты наша единственная надежда, только ты можешь найти документ Катей. Это жизненно необходимо. Если все обстоит так, как ты говоришь, то, получив документ Катей, мы сможем остановить их. - Остановить? Кого ты имеешь в виду? - Японцев. Наконец-то у нас будет документ, который нанесет удар по их авторитету. Он даст нам крупные козыри в игре с ними. Заставит их сесть за стол переговоров и прийти к соглашению с нами в этой крайне опасной торговой войне. К этому стремился Джоунас, к этому стремлюсь и я. Майк, у нас очень мало времени. Я просматриваю отчеты МЭТБ. Имела место систематическая утечка к Советам важных разведданных. Все указывает на то, что внутри МЭТБ действует хорошо законспирированный русский агент. Это одна из причин, по которой я решил прикрыть лавочку. Сейчас, разбирая бумаги Джоунаса, я ясно вижу, что он продвинулся дальше нас. Доклад, подготовленный по моему поручению, указывает на то, что утечка инфомации началась около шести лет назад. Но из того, что выяснил Джоунас незадолго до смерти, следует, что утечка пошла гораздо раньше. Думаю, что Джоунас вышел на ее источник, но Джоунаса больше нет. Жаль. - Если Джоунас напал на след, то, может быть, вам тоже удастся. Ты же не собираешься бросить это дело? - Я не уверен, что дальнейшее расследование имеет смысл, - сказал Хэдли. - По крайней мере, в том виде, в каком оно велось. Видишь ли, этому человеку удалось раздобыть важнейшие секретные данные - всю информацию о нашей агентурной сети в Советском Союзе, включая сведения о ныне действующих агентах, осведомителях, "подснежниках". Необходимо создавать новую сеть - это важнейшая задача. Кроме того, боюсь, что советский агент уже выполнил свою задачу и исчез. - Ты считаешь, что на этом можно успокоиться? - недоверчиво спросил Майкл. - А что мне еще остается делать, сынок? - устало спросил Хэдли. - Вызывать войска? Иногда необходимо сжать зубы и извлечь уроки из ошибок, занявшись чем-то другим. По-видимому, сейчас наступил именно такой момент. Поэтому я и говорю тебе, что наша единственная надежда - документ Катей. Ты добудешь его для нас. Я не могу тебе рассказать, как много он значит. Скажу лишь, что документ Катей может спасти нас всех. Причал Такасиба. Яркие снопы света, в котором мельтешили пепельные мотыльки, освещали бухту. Свет отражался от воды, и она казалась совсем черной, твердой и неподвижной, как вулканическое стекло. Белые клочья тумана стелились по земле, скрывая цементные плиты, испещренные черными масляными пятнами. Вблизи пирса, как и во всех остальных частях города, улицы были запружены грузовиками и трейлерами. Могло сложиться впечатление, что город срочно эвакуируется. Но все объяснялось очень просто: доставка товаров и перевозка грузов в Токио осуществляется только по ночам. Все суда - видавшие виды танкеры, грузовые барки, небольшие лодки в бухте были ярко освещены. Матросы на них занимались разгрузкой. Утром с первыми лучами солнца товары с судов будут доставлены на оптовые рынки Токио. Одурачить охранников Масаси оказалось совсем несложно. Митико вызвала в ванную горничных, нарядила одну их них в свое платье и отослала ее в сопровождении другой служанки. - Иди в мои комнаты, - наказала она девушке. Охранники Масаси никогда не входили в комнаты, они вели наблюдение снаружи. - Ложись в постель и оставайся там до моего возвращения. Девушка послушно закивала в ответ. "Они ничего не поймут до завтрака, когда пошлют одну из девушек разбудить меня", - объяснила Митико Дзедзи. Когда они вышли из машины, начался дождь. Дзедзи поднял воротник плаща и, крепко взяв Митико за локоть, повел ее по мостовой. Перед этим они минут пятнадцать просидели в машине, Дзедзи внимательно оглядывал все вокруг. Но Митико очень нервничала, и он решил, что пора идти. На улице не было ни души, лишь громыхали грузовики. Ни одна из машин не остановилась, даже не притормозила, поэтому Дзедзи немного успокоился и сосредоточил внимание на здании, где они с Кодзо встретили Дэйдзо. Все выглядело так же, как и в тот раз. Они подошли к дверям. Дзедзи осторожно открыл их и вошел первым, с оружием в руках. Следом скользнула Митико. Некоторое время они стояли неподвижно, прислушиваясь и стараясь привыкнуть к темноте. Дзедзи чувствовал знакомые запахи, воняло рыбой и маслом. - Вы что-нибудь слышите? - прошептал он. Он знал, что у слепой Митико слух и осязание гораздо лучше, чем у него. Она отрицательно покачала головой. Крошечный вестибюль, почти вертикальная лестница, облупленные стены и потолок медленно выступали из темноты. Снаружи, будто пьяный бродяга, барабанил дождь. Они вошли почти бесшумно, лишь тихо скрипнула дверь. Дзедзи слышал только шорох дождя и тихое гудение, похожее на шум двигателя. Пол под ногами чуть-чуть дрожал. Держась как можно ближе к внутренней стороне лестницы, они начали медленно подниматься, останавливаясь на каждой третьей ступеньке, чтобы прислушаться. Гудение стало почти неслышным, теперь Дзедзи едва его различал. Когда они одолели половину лестницы, он сосредоточил все внимание на коридоре, ведущем от верхней лестничной площадки. Там был виден круг света от уличного фонаря. Справа, как было известно Дзедзи, находилась дверь, ведущая в большую пустую комнату, в которой тогда, отстреливаясь из своего обреза, скрылся Кодзо. Дзедзи улыбнулся. Верный Кодзо. Он обернулся к Митико. - Будет лучше, если ты останешься здесь, - прошептал он ей на ухо. Не дожидаясь ответа, Дзедзи крадучись пошел вверх, замирая на каждой ступеньке. Шум барабанящего по плоской крыше дождя быстро нарастал, заглушая едва слышные шаги Дзедзи. Последние пять ступенек он преодолел очень быстро. Теперь он находился в длинном коридоре. Влево уходил черный проем, правая часть коридора была тускло освещена. Дзедзи повернул направо, переступил порог просторной комнаты. Здесь шум дождя усилился. В дальнем конце комнаты было распахнуто окно. Дождь заливал пол, в лужах легкими бликами играл свет уличных фонарей. Дзедзи осторожно двинулся к закрытой двери в дальней стене, за которой видел Тори. Стараясь держаться в тени, он приблизился к двери. Остановившись в трех шагах от нее, Дзедзи громко произнес: - Откройте! Масаси-сан желает говорить с девочкой. В ответ - молчание. Он стукнул дулом пистолета по двери, которая при этом чуть приоткрылась. У Дзедзи замерло сердце: не заперта. Он резко распахнул дверь. В комнате было пусто. - Эй, приятель, что случилось? - спросил Майкла Стик Харума, когда тот спустился вниз. Он протянул другу стакан виски со льдом. - У тебя такой вид, словно ты только что увидел привидение. - Майкл. - Элиан коснулась его руки. - Что с тобой? Что-нибудь случилось? Майкл, стоя у лестницы, залпом проглотил виски. - Умер мой дядя, - бесцветным голосом произнес он. - Дядя Сэмми? - Стик горестно покачал головой. - Жаль. Я его хорошо помню. Он мне очень нравился. Элиан переводила взгляд с одного на другого. Она старалась не выдать своих чувств. - Да, - протянул Стик. - Старик Джоунас Сэммартин был последним в роду. - Как это случилось, Майкл? - спросила Элиан. - Сердечный приступ. Он умер в своем кабинете, в одночасье. - Вот как? - Стик налил в стакан Майкла еще виски. - Выпей, Майк. Жизнь скоротечна. Никогда не знаешь, когда придется отправиться в путь на звездном самолете. - Он поднял свой стакан, кивнул сначала Майклу, затем Элиан. - За дядю Сэмми. Он был отличным парнем. Майкл машинально выпил, не почувствовав вкуса. - Я хочу прогуляться, - сказал он, ни к кому не обращаясь. Элиан шагнула к нему, но Стик жестом остановил ее. - Что ни говори, приятель, а иногда лучше побыть одному, - бодро сказал он Майклу. Но как только Майкл вышел за дверь, он повернулся к Элиан и скороговоркой произнес по-японски: - Пойду присмотрю за ним. Оставайтесь здесь до нашего возвращения. Я знаю, что дело серьезное, иначе Майк привез бы подарок. Я прав? Элиан кивнула. Японский обычай обязывал делать подарки по самым разнообразным поводам, а приход в гости к другу был отличным поводом. Не сделать подарка означало серьезно нарушить этикет. - Очень серьезное, - сказала она. Стик рассеянно кивнул, еще раз попросил ее оставаться в квартире и вышел. Можно ли отыскать человека в городе с десятимиллионным населением? Тротуары Токио забиты людьми, а мостовые - машинами. И те и другие из-за чрезвычайной тесноты движутся очень медленно. Зимой процветают лавки, торгующие подержанными пуговицами, которые непрерывно отлетают от одежды в чудовищной толчее. Летом бесполезно пытаться донести корзину с продуктами до места пикника: она непременно будет раздавлена в лепешку в самом начале пути. И, словно этого мало, все усугубляется бестолковой городской планировкой. Токио представляет собой хитросплетение широких проспектов и кривых боковых улочек. Номеров на домах нет, полицейские участки забиты людьми, заблудившимися средь бела дня в перенаселенном городе. Пробираясь сквозь плотную толпу, Майкл чувствовал растерянность и страх. Стик прав, он давно не был в Токио и забыл, что творится здесь на улицах. Конечно же, он помнил, что людей здесь немало, но увиденное попросту ошеломило его. Так мало места и так много народу! Майкл вспомнил капсульные отели, о которых он много слышал, но никогда не видел. Эти отели, столь любимые прижимистыми японскими дельцами, свели бы с ума любого американца. Вместо комнат эти отели состоят из отсеков размером шесть на четыре фута, в каждом из них лежит футон для сна, есть лампа и радио с часами. Но японцы привыкли к такому жилью; перенаселенность - это действительность, окружавшая их с рождения. Майкл остановился перед витриной универсама. За стеклами переливались разноцветные огни. Он скосил глаза и неожиданно увидел отражение Стика, стоявшего за спиной. - Ты забыл зонт, - как ни в чем не бывало сказал Стик, поднимая раскрытый зонт над головой. - Как ты? В порядке? - Не знаю. - Пойдем перекусим, - предложил Стик. Они вошли в огромный магазин - целый город, живущий по своим законам. Здесь было шесть ресторанов. Стик и Майкл поднялись на лифте под самую крышу. Вскоре они уже сидели за столиком; из окна открывался вид на ночной Токио. Море огней внизу ошеломляло. Над районом Синдзуку с каким-то слепым высокомерием торчали шпили высотных зданий, надменно возносившиеся к небесам. - Я думаю, будет лучше, если ты мне все расскажешь, - сказал Стик, когда официант принял заказ. Мне необходимо кому-то все рассказать, подумал Майкл. Он взглянул на своего друга и вдруг почувствовал себя в полной безопасности, спокойно и уверенно, впервые с тех пор, как дядя Сэмми сообщил, что отец убит. - Вот как это началось... - приступил он к рассказу. Майкл поведал обо всем, не упомянув только о своих подозрениях в отношении Элиан. Ему не хотелось, чтобы у Стика возникло предубеждение. Его интересовало беспристрастное и непредвзятое мнение друга о девушке. Он закончил свой рассказ и сразу же спросил: - Что ты думаешь об Элиан? Принесли заказ, и Стик приступил к еде. Взяв палочки, он произнес: - Сначала ты мне расскажи, что связывает тебя с Элиан Ямамото. Майкл вздрогнул. - Что ты имеешь в виду? Ее ведь зовут Элиан Синдзе. - Это она так тебе сказала? Майкл молча кивнул. - Она солгала. - Он нахмурился и отодвинул тарелку. - Майк, эта женщина - дочь Нобуо Ямамото, владельца компании "Ямамото Хэви Индастриз". Майклу показалось, будто у него в голове раздался выстрел. Там, где прежде была лишь загадочная тьма, вспыхнул яркий свет. Майкл вспомнил свой разговор с дядей Сэмми. Он чувствовал, что должна быть какая-то причина странного поведения Нобуо на встрече в клубе "Эллипс". Майкла тогда поразило, что Нобуо намеренно стремится сорвать торговые переговоры. Зачем ему это понадобилось? Майкл пришел с этим вопросом к дяде Сэмми. Но Джоунас отмахнулся и велел заниматься более неотложным делом - выяснить, кто из якудзы и почему убил отца Майкла, Филиппа Досса. А потом, подумал Майкл, я на Мауи всиретил дочь Нобуо Ямамото, утверждающую, что она из якудзы и хочет мне помочь. Почему? В чем ее настоящая цель? Что вообще происходит? Он растерянно смотрел на Стика. - Если она дочь Ямамото, - медленно и все еще немного недоверчиво сказал он, - откуда ей известно о том, что происходит внутри клана Таки-гуми? - Хороший вопрос, - ответил Харума, - и большинство людей не сумело бы на него ответить. Но я - винтик бюрократической машины, движущей силы этой страны. Ты когда-нибудь слышал о Ватаро Таки? - Крестный отец якудзы? - спросил Майкл. - О нем все слышали. - Так вот, мать Элиан, Митико - приемная дочь Ватаро Таки. После смерти старого Ватаро клан Таки-гуми раздирает внутренняя борьба. Младший сын Ватаро, Масаси, - новый оябун клана Таки-гуми. Поговаривают, что он убил своего старшего брата Хироси, чтобы достичь этой цели - стать главой клана. Среднего брата Дзедзи, не слишком стремившегося к власти, он попросту оттеснил в сторону. Так что Масаси после смерти Хироси стал преемником Ватаро. Но на чьей стороне его сводная сестра Митико, я сказать не могу, этого не знает никто. Она всегда была предана Ватаро. - Стик пожал плечами. - Но теперь, когда он мертв, кого поддерживает Митико? Майкл все еще не мог прийти в себя. Боже мой, и Элиан в самом центре этого клубка. Она вполне может работать на любую из сторон. - Стик, - наконец сказал он, - у меня большие проблемы. Мне необходима твоя помощь. - Всегда рад. - Харума улыбнулся и поднял палочку. - Ты собираешься доедать сасими? Будет просто кощунством, если это прекрасное блюдо пропадет. - Не могу есть. Если хочешь, давай. Харума не заставил просить себя дважды и проворно придвинул к себе тарелку Майкла. - Я всегда придерживался мнения, что стратегию лучше всего вырабатывать на сытый желудок. - Он окунул кусочек сырой рыбы в смесь соевого соуса и васаби. - Голод никогда и ни в чем не был хорошим подспорьем. Майкл рассмеялся. На душе у него немного полегчало. - Ты совершенно не изменился, Стик, - он покачал головой. - И слава богу, что не изменился. - Бог здесь совершенно ни при чем, - Стик готовился обмакнуть в соус очередной кусок рыбы. - Бог - это всего лишь идея, которую лично я нахожу слишком жалкой, чтобы можно было ее принять. Майкл улыбнулся. - Мне тебя недоставало, старина. Очень недоставало. - Отличная еда, - удовлетворенно ответил Стик, сделав вид, будто не слышал последних слов. - Так что ты собираешься предпринять? Майкл порылся в кармане и вытащил кусок темно-красного шнура. Он положил его на середину стола. - Узнаешь? Стик взял шнур и внимательно рассмотрел. - Шнур из храма? Майкл кивнул. Оба ученики одного сенсея, они понимали, о каком храме идет речь. - Да. Отец оставил мне его на Мауи. Всю дорогу сюда я думал об этом. Я совершенно уверен, что это - путеводная нить к тайнику, в котором отец спрятал документ Катей. - В храме? - Именно. Стик откинулся на спинку стула. - Положим, ты прав, - начал он задумчиво. - Но что делать с Элиан Ямамото? Ты же так и не знаешь, на чьей она стороне. Как ты собираешься это выяснить? - Вот тут-то мне и понадобится твоя помощь. - Что случилось? Говори! В чем дело? Ее мертвенно бледное лицо ярко выделялось в призрачном полумраке. Дзедзи подумал, что ему еще никогда не доводилось видеть такого ужаса. - Тори там нет, - тихо сказал он. - Они, должно быть, перевезли ее. - Зачем? Какая в этом необходимость? - Дэйдзо мертв, и Масаси понимает, что я преследую его. - Дзедзи-тян, мы должны найти мою внучку. - Она может быть где угодно. Она... - Нет. Нет. - Митико впилась в его руку и начала трясти ее. - Нет, не говори так. Ночь еще не кончилась. У нас есть несколько часов, чтобы найти Тори. Пойдем. И спрячь пистолет. Нам нельзя шуметь. - Ее рука нырнула в складки одежды. - Возьми. Дзедзи взял танто, длинный узкий кинжал. Митико повернулась и решительно повела его к двери. Слепота не была для нее препятствием. Скорее уж Дзедзи в темноте чувствовал себя неуверенно. Он наткнулся на Митико, когда та внезапно остановилась. Он хотел спросить, в чем дело, но она жестом остановила его и едва слышно прошептала: - Тес. Кто-то идет. Дзедзи прислушался. Он не смог уловить ничего, кроме ровного гудения машин и шелеста дождя. Но вдруг он почувствовал запах какой-то еды, и тут же показался луч света. Мгновение спустя он увидел, как в конце коридора, в круге света от тусклой лампы, висевшей под потолком, появился человек. Он бесшумно приближался. Дзедзи узнал в нем боевика якудзы. От замерших на месте Митико и Дзедзи его отделяла лестница, ведущая вниз, в вестибюль здания. Дзедзи заметил, как сверкнуло лезвие катаны в руках Митико. Меч качнулся в сторону подошедшего к лестнице бандита. Тот увидел их и испуганно замер. - Имя, - скомандовала Митико. Человек послушно назвался. - Я хочу знать, где держат девочку. - Девочку? Я не знаю где... Он коротко вскрикнул, когда кончик клинка рассек рубашку на его груди. Показалась кровь. Гангстер побледнел. - Веди нас, - прошипела Митико. Человек кивнул и повернулся к лестнице. Они по