Элистер Маклин. Цирк -------------------- Элистер Маклин. Цирк. Alistair McLean. ======================================== HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5 -------------------- 1 - Будь вы настоящим полицейским полковником, - произнес Пилгрим, - не малоубедительной фальшивкой, а настоящим, вам можно было бы прибавить сразу три звезды. Замечательная работа, дорогой Фосетт, замечательная. Пилгрим был потомком пэров Английского королевства, и это ощущалось во всем. И в своей одежде, и в своей речи он был немного типичным одвердинцем: монокль на цепочке, старомодный штоковский галстук. Носил он изысканного покроя костюм от Сэвилла Боу, рубашки от Турнболла и Азара, а пара спортивных пистолетов, которые он сравнительно дешево приобрел за четыре тысячи долларов, были, несомненно, от Пордейса с Вест-Вила. Туфли ручной работы из Рима дополняли его портрет. В нем трудно было распознать скрытого Шерлока Холмса. Фосетт не прореагировал на эту то ли критику, то ли правду, за которой слышалась похвала. Движение мускулов его лица вообще крайне редко можно было заметить, скорее всего потому, что из-за своей полноты оно у него было почти лунообразным. Фосетт оторвал взгляд своих полузакрытых, утонувших в круглом лице глаз от кожаных корешков книг в библиотеке и перевел его на горящие в камине сосновые поленья. Затем он произнес задумчивым голосом: - Хотелось бы, чтобы продвижение по службе в ЦРУ было более быстрым и эффективным. - Башмаки умирающего, мой мальчик, - Пилгрим был на пять лет моложе Фосетта. - Башмаки умирающего. - Он с некоторым удовлетворением кинул взгляд на свои итальянские туфли и перевел его на лучезарный набор орденских ленточек на груди Фосетта. - Вижу, что ты даже наградил себя орденом "За отвагу". - Полагаю, что это в соответствии с моим характером. - Понятно. Тот субъект, которого ты откопал... Бруно... Как ты на него вышел? - Это не я. Это Смизерс, а я находился в Европе. Смизерс - большой любитель цирка. - Понятно, - казалось, что Пилгрим подыскивает слова. - Бруно... Кажется, у него есть другое имя. - Вилдермен. Но он им никогда не пользуется - ни в личной жизни, ни в профессиональной деятельности. - Почему? - Не знаю. Я его ни разу не видел. А Смизерс его об этом не расспрашивал. Вы можете спрашивать Пеле, или Балао, или Либераса... Какие у них в цирке есть еще имена? - Вы приравниваете его к ним? - По-моему, цирковой мир заколебался от английской поговорки: "Не мечтай о башмаках умирающего - босиком находишься". Пилгрим просмотрел несколько машинописных листков. - Говорит с легким акцентом. - Он уроженец Восточной Европы. - Если верить афишам, он величайший в мире воздушный гимнаст. Это что "отважный молодой человек на подвесной трапеции под куполом цирка"? - И это тоже. Но в основном он специалист по работе на высоко натянутом канате. - И тоже лучший в мире? - Его коллеги не сомневаются в этом. - Если наша информация по Грау верна, то это неплохо. Я вижу, он еще мастер карате и дзюдо? - Этого он никогда не утверждал. За него утверждаю я - вернее, Смизерс, а он специалист в этом деле. Он видел, как Бруно работал сегодня в клубе самураев. Там у инструктора черный пояс - в дзюдо выше ранга не бывает. Так Бруно переборол его. Но Смизерс не видел, чтобы Бруно кого-нибудь отрубал с помощью карате: он даже считает, что это ему не по праву. - В этом досье еще говорится, что он менталист, - Пилгрим поднял палец в лучших традициях Холмса. - Может быть, это и хорошо для Бруно. Но, черт возьми, что такое менталист? - Парень, проделывающий психологические трюки. Пилгрим уважительно потрогал массивное досье. - Чтобы стать гимнастом, надо ли быть интеллектуалом? - Я не знаю, нужно ли быть интеллектуалом или даже просто интеллигентным человеком, чтобы быть воздушным гимнастом. Это между прочим. Практически каждый циркач владеет одной, а то и двумя специальностями дополнительно к своему номеру. Некоторые выступают в качестве подсобных рабочих, другие развлекают зрителей. Бруно из таких развлекателей. Прямо рядом с цирком у них эстрада или балаган - называйте как хотите - которая отделяет прибывающих зрителей от экономящих деньги. Бруно выступает в маленьком разборном театрике из фанеры. Он угадывает мысли, называет имя вашей бабушки, заодно говорит номера банкнот в вашем кармане, определяет, что написано внутри запечатанного конверта. Ну и остальное в том же духе. - Понятно. Собирается публика, и ей показывают всякие фокусы-покусы. - Возможно, хотя дело в том, что он проделывает такие трюки, какие не под силу и профессионалам. Но что наиболее ценно для нас - это то, что у него фотографическая память. Дайте ему раскрытый журнал, скажем, "Таймс". Он посмотрит на него, а после того, как журнал уберут, он повторит содержание, начиная с любого предложенного слова. Если вы спросите, какое слово написано в третьей строчке третьего столбика правой страницы, он скажет. И он может проделать это с текстом, написанном на любом языке - ему совсем не обязательно знать язык. - На это надо посмотреть. А вообще-то, если он столь одарен, чего же это он подвизается исключительно на манеже? Ведь он мог бы добиться большего, не рискуя жизнью, кувыркаясь где-то под облаками. - Этого я не знаю. Смизерс утверждает, что он даже не требует прибавки. Он - просто самая выдающаяся звезда в самом знаменитом цирке мира. Но не в этом истинная причина. Он лидер трио акробатов, называемого "Слепые орлы", а без него они пропадут. Полагаю, что они не менталисты. - Удивительно. Мы не можем позволить себе излишней сентиментальности или верности в нашем деле. - Насчет сентиментальности верно, но верность нам нужна. И по отношению к другим лицам тоже. Если они два ваших младших брата. - У них что, семейное трио? - Я полагал, вы знаете. Пилгрим качнул головой. - Вы назвали их "Слепые орлы"? - Смизерс сообщил мне, что никаких преувеличений в этом нет. Они скорее всего не работают, как вы изволили выразиться "под облаками", но и отнюдь не близко от земли. На своей трапеции они раскачиваются где-то в 80 футах от земли. Ну, а если свалишься с такой высоты, результат будет тот же. Особенно, если у вас завязаны глаза, снизу подсказка невозможна, а тело подсказать тем более не может. - Вы хотите сказать... - Перед своим выступлением они надевают такие черные шелковые перчатки. Публика думает, что в них специальное электронное устройство, что-то вроде разноименных заряженных предметов, притягивающихся к трапеции, но это не так. У них нет системы наведения. Повязки на их глазах абсолютно непроницаемы, но они никогда не промахиваются. Ну, это понятно, что не промахиваются, иначе на одного "Слепого орла" было бы меньше. Думаю, что это одно из проявлений экстрасенса, и им обладает лишь Бруно, поэтому именно он ловит двух других в полете. - Это я должен увидеть своими глазами. - Нет проблем, - Фосетт взглянул на часы. - Мы можем отправиться прямо сейчас. Мистер Ринфилд ждет нас? Пилгрим молча кивнул. Уголок рта Фосетта дрогнул, что могло означать улыбку. - Поехали сейчас, Джон. Все любители цирка в душе счастливые дети, а у вас не очень радостный вид. - Не могу. В этом цирке работают люди 25 национальностей, и не менее восьми из них из Восточной или Центральной Европы. Как я могу быть уверен, что кто-то из них не любит меня настолько, что носит мое фото во внутреннем кармане? А может быть, половина из них таскает мои фотографии? - Вот цена славы. Вы должны загримироваться, - Фосетт самодовольно посмотрел на свою форму полковника, - скажем, подполковником, а? По Вашингтону они ехали на служебном, но без опознавательных знаков лимузине: Пилгрим и Фосетт на заднем сидении, шофер и еще один мужчина - спереди. Четвертым был сумрачный лысый тип в плаще и с незапоминающейся физиономией. Пилгрим обратился именно к нему: - Не забудьте, Мастерс, что вы должны вызваться первым из публики. - Я буду первым, сэр. - Придумали свое слово? - Да, сэр. "Канада". Спустились сумерки, и в пелене мелкого дождя замаячил опоясанный сотнями разноцветных огоньков высокий купол цирка. Фосетт приказал шоферу припарковаться. Мастерс, держа в руке сложенный журнал, без слов выбрался из нее и растворился в толпе. Машина поехала дальше и снова припарковалась уже возле самого входа в здание. Они вышли из нее и направились ко входу. Широкий коридор вел прямо к главному залу на 7 тысяч мест. Справа от коридора угадывались кулисы цирка: рычащие тигры в клетках, беспокойные стреноженные слоны, лошади и пони, обезьяны, копошившиеся в ожидании представления, фокусники - им, как и пианистам, требуются постоянные упражнения - и кроме всего, оттуда шел неповторимый, незабываемый запах. Слева доносились звуки музыкальных инструментов. Музыка, если можно так назвать эту какофонию, была просто набором невообразимых звуков, издаваемых отнюдь не нью-йоркской филармонией. Пилгрим и Фосетт направились к одной из боковых дверей, над которой висела интригующая табличка "Великий Маг". Они заплатили по доллару и заняли свои скромные стоячие места позади публики. Сидячих мест не было, так как слава Великого Мага бежала впереди него. На крошечной сцене работал Бруно Вилдермен. Не очень высокий, и не слишком широкоплечий, он не впечатлял своей фигурой, если бы не длинный до пят, разноцветный в широких волнистых полосах халат китайского мандарина. Его смуглое орлиное лицо, обрамленное длинными черными волосами, выглядело достаточно интеллигентно, но его можно было назвать скорее красивым, чем заметным: встретишь такого на улице - вслед ему не оглянешься. Пилгрим прошептал на ухо Фосетту: - Поглядите на его рукава. В них можно упрятать стадо кроликов. Но Бруно не проделывал никаких трюков в своем представлении. Он ограничивался, как было объявлено в афишах, ролью менталиста. У него был глубокий, не очень громкий голос с легким иностранным акцентом, делавшим его запоминающимся. - Да, интересная личность, - снова шепнул Пилгрим. Бруно попросил одну женщину из числа зрителей задумать какой-нибудь предмет и шепнуть его название своему соседу. Затем он без колебаний тут же дал правильный ответ. - Подсадка, - заявил Пилгрим. Бруно попросил выйти на сцену трех желающих. После недолгих колебаний вызвались три женщины. Посадив их за стол, он вручил им по конверту и квадратному листку бумаги и попросил нарисовать какую-нибудь простую фигуру, а затем спрятать листки в конверт. Пока они проделывали это, Бруно находился к ним спиной, лицом к публике. Когда женщины закончили свою работу, он повернулся к ним и, сжимая руку за спиной, осмотрел лежащие на столе конверты. Через несколько секунд он изрек: - В первом конверте изображена свастика, во втором знак вопроса, а в третьем - квадрат с двумя диагоналями. Покажите их, пожалуйста, уважаемой публике. Женщины подняли листочки вверх, Там действительно были изображены свастика, знак вопроса и квадрат с двумя диагоналями. Фосетт наклонился к Пилгриму: - Три подсадки? Пилгрим задумчиво посмотрел на него, но ничего не ответил. - Может быть, кто-нибудь считает, что у меня есть среди зрителей сообщники? - поинтересовался Бруно. - Ну, все вы не можете быть моими помощниками, иначе зачем вам приходить сюда и платить деньги за то, чтобы посмотреть на меня? Не могу же я платить свей этой толпе, которая меня окружает. Но то, что сейчас будет, отбросит все ваши сомнения. - Он сделал бумажный самолетик и продолжил: - Сейчас я запущу его к вам. И хотя я могу сделать многое, но направить полет в нужное место не в состоянии. Да и никто не сможет этого сделать. Думаю, что тот, кого коснется самолет, будет достаточно хорош для выхода на сцену. И он запустил его в зрителей. Тот полетел по замысловатой траектории и ударился в плечо молодого человека не старше двадцати лет. Тот как-то неуверенно встал со своего места и поднялся на сцену. Бруно ободряюще улыбнулся ему и протянул листок бумаги и конверт, аналогичный тем, что давал женщинам. - Вам очень простое задание. Напишите три цифры и положите листок в конверт. Пока молодой человек проделывал все это, Бруно стоял к нему полуобернувшись. Когда листок был уже в конверте, Бруно повернулся, взглянул на конверт и сказал: - Сложите эти фигурные цифры и назовите сумму. - Двадцать. - Написанные вами цифры - семь, семь и шесть. Юноша вытащил листок из конверта и поднял его вверх: там были эти цифры. Фосетт взглянул на Пилгрима, у которого был весьма задумчивый вид. Если Бруно и не профессиональный, то, по крайней мере, умелый фокусник. Бруно объявил о своем наиболее сложном трюке - что он обладает фотографической памятью и готов это доказать, назвав месторасположение любого слова с раскрытого листа журнала на любом языке. Мастерс, чтобы никто из зрителей не сумел опередить его, стремительно рванулся на сцену еще до того, как тот закончил объяснение. Бруно забавно приподнял брови, взял у него раскрытый журнал: быстро взглянув на него, возвратил владельцу и вопросительно посмотрел на Мастерса. - Левая сторона, вторая колонка, - произнес Мастерс и с победной улыбкой посмотрел на Бруно. - Канада, - последовал мгновенный ответ. Усмешка Мастерса испарилась. Он в недоумении пожал плечами и сошел со сцены. Выбравшись из зала, Фосетт заявил: - С трудом верится, что Бруно согласится работать на ЦРУ. - Убедительно? - Убедительно. Когда начнется представление? - Через полчаса. - Давайте посмотрим его на проволоке, или на чем там еще. Если он хотя бы наполовину так же хорош, как и здесь - ну, тогда это тот, кто нам необходим. Трибуны, окружавшие три крупные арены, были полностью заполнены. Атмосфера была пронизана музыкой, на этот раз безупречной. Тысячи ребятишек восхищенно смотрели на очарование Волшебной страны. Все сверкало. Это был не дешевый блеск мишуры, а то, что являлось неотъемлемой частью настоящего цирка. На безукоризненной серовато-коричневой арене появились ослепительно одетые девушки на невозмутимых слонах. И если существовал какой-либо цвет в этом параде красок, который пропустил художник-декоратор, то ни один глаз не смог бы этого заметить. На всех аренах клоуны и арлекины соревновались друг с другом в нелепости своих гримас. Зрители наблюдали это зрелище в очаровании, но с некоторой долей нетерпения - ведь это было только прелюдией к основному действию. Нет в мире ничего подобного атмосфере, предшествующей началу представления. Фосетт и Пилгрим сидели на очень удобных местах, почти напротив центра основной арены. - Кто здесь Ринфилд? - осведомился Фосетт. Не указывая пальцем, Пилгрим кивнул на человека, сидящего на их же ряду всего через два места. На нем был безупречно сидящий костюм, галстук в тон и белая рубашка. У него было худое задумчивое лицо ученого, с опрятными седыми волосами и контактными линзами. - Это Ринфилд? - удивился Фосетт. - Больше похож на профессора колледжа. - Когда-то он им и был. Экономист. Но быть руководителем современного цирка - не сидячая работа. Это большой бизнес, предъявляющий много требований к человеку и интеллигентности. Теско Ринфилд очень интеллигентный человек. С таким именем, и все-таки работает здесь. - Может быть, слишком интеллигентный для такой работы... - Он американец в пятом поколении. Последние слоны покинули арену, и под аккомпанемент барабанов и оркестра золоченая колесница, запряженная парой великолепных жеребцов, на полном скаку выехала на арену. За ней выбежала дюжина наездников, время от времени по очереди исполняя акробатические трюки. Зрители кричали и аплодировали. Представление началось... Прошла полная вереница имен и номеров, не знающих себе равных в цирковом мире: Генрих Бейбацер - несравненный укротитель с группой львов, Мальтус - единственный, кто мог сравниться с Бейбацером, дрессировщик группы тигров, выглядевших еще более свирепо, но подчиняющихся словно котята, Карредала - обезьянки которого имели более интеллигентный вид, чем он сам; Кан Дах, рекламируемый в афишах, как сильнейший человек в мире, проделывал головокружительные трюки на высоко натянутой проволоке в окружении привлекательных девиц, цепляющихся за него. Женни Лоран - клоун-канатоходец, проделывающий такие трюки, что страховые агенты хватались за голову, Рон Росбак - вытворяющий такие трюки с лассо, какие не снились ни одному ковбою, Макуэло - метатель ножей, попадавший в кончик зажженной сигареты с двадцати футов с завязанными глазами, и целый ряд других циркачей - от воздушных танцоров до группы эквилибристов на высоких лестницах, перебрасывающихся томагавками на огромной высоте без всякой страховки. Примерно через час Пилгрим снисходительно заметил: - Неплохо, совсем неплохо. А сейчас должна подойти очередь нашей звезды. Погас свет, оркестр выдал барабанную дробь, затем свет снова зажегся. Высоко на площадке трапеции, освещенные направленными на них прожекторами, находились трое мужчин, облаченных в сверкающие костюмы. В центре стоял Бруно. Без своего халата он выглядел необычайно эффектно. Широкоплечий, мускулистый, настоящий атлет, каким он и должен был быть. Двое других внешне уступали ему. Глаза всех троих были завязаны. Смолкла музыка и зрители с замиранием сердца следили, как все трое натягивают поверх повязок еще и капюшоны. - Я бы предпочел быть внизу, - заметил Пилгрим. - И я тоже. Даже смотреть страшно. Но они просмотрели все выступление "Слепых орлов", как они под барабанный бой летали с трапеции на трапецию, не видя ее раскачивания, и не зная, где кто из них находится. Номер продолжался четыре минуты в полной тишине, после чего свет вновь ненадолго погас, и весь зал вскочил на ноги, топая, вопя и крича. - Что известно о его братьях? - осведомился Пилгрим. - То, что их имена Владимир и Иоффе. И это все. Но я полагаю, что наша работа будет для одного человека. - Да, это так. А у Бруно имеются какие-нибудь мотивы согласиться? - Как и у любого человека. Я навел справки, когда он был в последний раз в Европе. Многого я не узнал, но думаю, что и того, что выяснил, вполне достаточно. Семеро из их семьи участвовали в цирковых представлениях - отец и мать постепенно отошли от работы - а как только эта тройка стала выступать за границей, ими сразу же заинтересовалась секретная служба. Почему они заинтересовались, я не знаю. Это было шесть или семь лет назад. Жена Бруно умерла - это точно. Имеются свидетели, готовые это подтвердить. Женат он был всего две недели. Что случилось с его младшим братом и родителями - никто не знает: они просто исчезли. - Как и миллионы других. Ладно, он нам подходит. Мистер Ринфилд готов к игре. А Бруно? - Он будет играть, - уверенно заявил Фосетт. - Самый подходящий для нас человек. После всех этих треволнений вы тоже согласитесь с этим. Освещение вспыхнуло еще ярче. "Слепые орлы" стояли теперь на платформе, от которой на 25-ти футовой высоте была натянута проволока к другой платформе в дальнем конце центральной арены. Обе другие арены пустовали. Музыка опять смолкла, зрители тоже сохраняли гробовую тишину. Бруно оседлал велосипед. Поперек его плеч положили деревянное ярмо, а один из братьев взял двадцатифутовый стальной шест. Бруно направил велосипед вперед, пока переднее колесо не съехало с платформы, и поджидал, пока его брат не поставил шест в паз ярма. Это было смертельно опасно. Когда Бруно тронулся с места, братья ухватились за концы шеста и абсолютно синхронно оттолкнулись от платформы и повисли в воздухе, держась за шест руками. Проволока провисла, но Бруно медленно и упорно двигался вперед. В течение нескольких минут Бруно катался по проволоке взад и вперед, а его братья проделывали сотни сложнейших акробатических трюков. В одном случае, когда он на несколько секунд полностью остановился, его братья, двигаясь с той же безупречной синхронностью, постепенно увеличили амплитуду своих движений до тех пор, пока не вышли в стойку на руках на месте. Невероятная тишина установилась в зале, дань, которая не была принадлежащей исключительно представлению, где безумствовали братья: прямо под ними, на арене, расположился Бейбацер и его 12 львов, головы которых были задраны вверх. В конце представления тишина в зале сменилась общим продолжительным вздохом облегчения, который вскоре перерос в неистовую овацию. - С меня достаточно, - вздохнул Пилгрим. - Мои нервы больше не выдержат. Ринфилд последует за мной. Если он, возвращаясь на свое место, коснется вас, это будет означать, что Бруно готов поговорить, и что после представления вы должны будете пройти на некотором расстоянии перед Ринфилдом. Не подавая никаких знаков и не оглядываясь по сторонам, Пилгрим с ленцой поднялся и вышел. Почти сразу же за ним последовал Ринфилд. Несколькими минутами спустя двое мужчин сидели запершись в одном из кабинетов Ринфилда, небольшом, но уютном. В его кабинете находился небольшой бар, но в соответствии с принципами, по которым он запрещал любому выпивать в расположении цирка, он отказывал в этой привилегии и себе. Кабинет, тем не менее, был крошечной частью сложного и прекрасно организованного целого, которое составляло передвижной дом цирка. Все ночевали здесь, за исключением нескольких человек. Во время турне поезд также предоставлял жилище всем животным, а в конце, прямо перед тормозным вагоном, размещались четыре массивные платформы, на которых располагалось оборудование, от тягачей до кранов, без которых была невозможна работа цирка. В целом это было чудо изобретательности, дотошного планирования и максимального использования имеющегося пространства. Сам цирковой поезд был гигантским, более полумили в длину. Пилгрим взял коктейль и произнес: - Бруно нам подходит. Как вы думаете, он примет наше предложение? Если нет, то мы можем со своей стороны аннулировать вашу поездку по Европе. - Он согласится по трем причинам, - речь Ринфилда стала похожа на него самого: краткая, с тщательно подобранными словами. - Как вы убедились, этот человек не знает страха. Во-вторых, как и все недавно натурализованные американцы - ладно, ладно, пусть он натурализовался уже пять лет назад, но это все равно, что вчера - его патриотизм по отношению к признавшей его стране делает ваш или мой - бледным. В-третьих, у него большой счет к его прежней родине. - Даже теперь? - Даже теперь! Когда мы с вами поговорим еще? - Теперь вы будете разговаривать с другими. Необходимо, чтобы нас реже видели вместе. И ближе чем на милю к моей конторе не подходите - у нас тут целый легион иностранных агентов, кто с интересом присматривается к нам и за нашей входной дверью. Полковник Фосетт, сидевший рядом со мной в форме, знает об этом значительно больше. - Я не полагал, что в вашей организации носят форму, мистер Пилгрим. - Мы и не носим. Это маскировка. Он носит ее так часто, что его в ней значительно легче узнать, чем когда он в цивильном платье, поэтому почти все называют его"полковником", но они его недооценивают. Фосетт дождался конца представления и вышел, не взглянув на Ринфилда: тот уже подал ему сигнал. Он покинул цирк и медленно пошел так, чтобы Ринфилд в темноте не смог упустить его из виду. Наконец, он подошел к огромному темному лимузину, на котором они приехали вместе с Пилгримом, и сел на заднее сидение. С другой стороны приткнулась чья-то темная фигура. - Хэлло. Меня зовут Фосетт. Надеюсь, никто не заметил вашего прихода? - поинтересовался он. Никто, - ответил шофер. - Я следил. - Он посмотрел сквозь забрызганные окна. - Не та погода, чтобы посторонние совали нос в чужие дела. - Это точно, - Фосетт повернулся к фигуре, сидящей в тени. - Рад вас видеть. Я приношу извинения за эту одежду и шпионскую обстановку, но боюсь, что оно запоздало. Вы знаете, это у нас в крови. Мы ждем одного вашего друга... А вот и он. Фосетт открыл дверцу, и Ринфилд уселся рядом с ним. Восторга на его физиономии не наблюдалось. - На проспект, а потом на Пойнтон-стрит, Баркер, - приказал Фосетт. Шофер кивнул и тронулся. Все молчали. - Мне кажется, нас преследуют, - заметил Ринфилд. - Так и должно быть, - произнес Фосетт, - но водитель той машины останется без работы. Мы должны были быть уверены, что нас никто не преследует. - Понятно, - проронил Ринфилд. По мере того, как они приближались к району трущоб, Ринфилд становился все более и более несчастным. Недовольным голосом он протянул: - Это не лучшая часть города. А это здание... напоминает бордель. - А это и есть бордель. Наша собственность. Очень уютное местечко. Кто, скажите на милость, может себе представить, что Теско Ринфилд посещает такие места? Пойдем. 2 Гостиная для такого соблазнительного местечка была на диво уютной, хотя могло показаться, что у человека, обставлявшего ее, имелось пристрастие к красновато-коричневому цвету, поскольку и диван, и кресла, и тяжелые занавески были такого же или близкого к нему оттенка. От камина шло тепло. Ринфилд и Бруно сидели в креслах. Фосетт расположился за столиком для коктейлей. - Растолкуйте мне, пожалуйста, еще раз об этой антиматерии, или как там ее, - осторожно попросил Бруно. - Я боялся, что вы попросите об этом. Знаю, что в первый раз рассказал вам все правильно, потому что вызубрил и повторил как попугай. Мне пришлось все вызубрить, так как в этих вопросах я ни черта не смыслю, - Фосетт протянул Бруно содовую и потер подбородок. - Попытаюсь повторить еще раз. Может быть, на этот раз что-нибудь дойдет и до меня. Как известно, материя состоит из атомов. Те же состоят из целой кучи всякой всячины - и яйцеголовые могли бы перечислить эти составные части - но нам достаточно двух основных компонентов: протонов и электронов. В нашей Вселенной, в том числе и на Земле, электроны заряжены неизменно отрицательно, протоны - положительно. Если я не ошибаюсь. К несчастью, по вине наших ученых и астрономов жизнь чертовски усложнилась. Например, только в этом году они открыли какие-то бог знает какие частицы, которые двигаются со скоростью во много раз превышающие скорость света, и это здорово потрясло весь ученый мир, так как все они были уверены на сто процентов, что быстрее света двигаться невозможно. Но тем не менее, это факт. Некоторое время назад два астронома - Дикки и Андерсон - сделали, основываясь на своих вычислениях, необычайное открытие об обязательном существовании положительных электронов. Теперь их существование всемирно признано, и они получили название позитронов. Дальше больше - в Бирили открыли существование антипротонов - электрически противоположных нашим протонам. То, что состоит из позитронов, и называется теперь "антиматерией". И она существует, несмотря на существенные разногласия серьезных ученых. В одном они сходятся: если столкнуть электрон с позитроном, или протон с антипротоном, или обе пары вместе, результатом будет взрыв. Они аннигилируют друг с другом, испуская смертельные гамма-лучи и тепло, уничтожающие жизнь на десятках, а может и сотнях квадратных милях. В этом ученые солидарны. Рассчитано, что если только два грамма антиматерии ударят в нашу планету со стороны, противоположной Солнцу, то Земля, если не развалится при взрыве, будет вытолкнута с орбиты на Солнца. - Восхитительная перспектива, - буркнул Ринфилд, - но для меня это звучит как сказка. - Для меня тоже. Но я должен верить тому, что говорю. И даже больше, я начинаю этому действительно верить. - Понимаю. А на Земле нет хоть немного этой гадости? - Конечно, нет! Ведь оно аннигилирует с любым веществом, с которым приходит в соприкосновение. - Тогда откуда оно возьмется? - Откуда я, черт возьми, могу знать? - Фосетт не собирался выходить из себя, но ему не нравилось продираться сквозь дебри познания. - Мы думаем, что существует только наша Вселенная. А откуда мы это знаем? Может быть, где-то есть еще одна Вселенная, а, может быть, их много. И в соответствии с последними гипотезами ученых, если существуют такие вселенные, то почему бы некоторым из них не состоять из антиматерии! - Фосетт мрачно помолчал. - Думаю, что если там есть свои яйцеголовые, то они считают, что это именно мы состоим из антиматерии. Конечно, может и в нашу Вселенную заложен бесовский материал в момент ее создания. Что вы на это скажете? - Вся эта антиматерия - теоретический бред. Это всего лишь гипотеза. Теоретические просчеты и все. Нет доказательств, полковник Фосетт, - заявил Бруно. - Думаем, что есть, - улыбнулся тот. - Простите множественное число. Ведь в совсем недавний период человеческой истории кое-что произошло. Я имею в виду бедствие в, по счастью, малонаселенном районе Сибири в 1908 году. Когда русские ученые начали обследовать этот район через двадцать лет после катастрофы, они обнаружили, что на площади более чем в сто квадратных миль деревья были уничтожены тепловым излучением: не огнем, а мгновенно испепелены, многие окаменели. Если бы этот феномен произошел в другом месте, скажем, в Нью-Йорке или в Лондоне, они бы превратились в мертвые города. - Где же тут доказательства? - не унимался Бруно. - Мы говорим о доказательствах, полковник. - Доказательства... Остальные известные катастрофы, имевшие место на Земле от столкновений с предметами из космоса, были все без исключения от метеоритов. Следы, оставленные ими - это не та пустыня, что в Сибири. Метеориты, упавшие в Аризоне или в Южной америке, оставляли только кратеры. Существует признанное заключение, что в Сибирь залетела частица антиматерии массой что-то около одной стомиллионной доли грамма. Последовало длительное молчание, после которого Ринфилд многозначительно произнес: - Ну, будем считать, что уяснили. От второй лекции стало немного яснее. Итак? - Несколько лет назад возникло предположение, что русские разгадали секрет получения антивещества, но не смогли удержать его в руках - ну, потому, что антивещество имеет неприятное свойство аннигилировать с любым веществом, с которым вступает в контакт. Создание, хранение и использование его было невозможным. БЫЛО невозможным. А что, если это стало возможным или близко к этому? Страна, владеющая таким секретом, может держать в руках весь мир. Ядерное оружие по сравнению с этим безобидная игрушка для развлечения малышей. Снова последовала длительная пауза, и вновь ее прервал Ринфилд: - Вы бы ученые не разглагольствовали бы в таком духе, если бы у вас не было причин верить в существование или возможность существования подобного оружия. - У меня есть причины верить. Эта возможность нервирует все разведывательные службы мира уже в течение нескольких лет. - Очевидно, что этот секрет не в наших руках, иначе вы бы не рассказывали нам об этом. - Очевидно. - И не в руках такой страны, как Великобритания? - Это бы нас не беспокоило. - Потому что в этом случае секрет попал бы в надежные руки? Бруно взял стакан и отпил содовой. - Вы имеете в виду выкрасть? - поинтересовался он. - Просто достаньте. Можно ли называть это воровством, если вы отберете оружие у маньяка? - Но почему я? - Потому что у вас уникальные способности. Я не могу обсуждать, каким образом мы собираемся их использовать, пока не получу вашего согласия. Все, что я знаю, так это то, что мы вполне уверены в существовании только формулы, и в том, что есть один человек, знающий ее и способный ее воспроизвести. И мы знаем, где находится этот человек со своей формулой. - Где? - Крау! - без колебаний ответил Фосетт. Бруно же отреагировал на это так, как и ожидал Фосетт. Лишенным тональности голосом он лишь повторил: - Крау... - Крау, ваша старая родина и ваш родной город. Бруно ответил не сразу. Он повернулся в своем кресле, и спокойно ответил. - Если я соглашусь, как я туда смогу попасть? Нелегальный переход границы? Парашют? Фосетт приложил героические усилия и успешно, чтобы не выказать своего торжества. Ринфилд и Бруно - он достал их обоих! Обыденным голосом он проговорил: - Ничего эффектного и рискованного. Вы поедете с цирком. На этот раз Бруно, казалось, был ошарашен, поэтому в разговор вмешался Ринфилд: - Это вполне реально, Бруно. В этом вопросе я дал согласие сотрудничать с правительством. Мы собираемся проделать турне по Европе, в основном, по Восточной. Договоренность уже есть. Они присылают к нам свой цирк, а мы едем к ним. - Всю труппу? - Нет, естественно, нет. Это невозможно. Только лучших, - Ринфилд слабо улыбнулся. - Понятное дело, что и ты будешь включен. - А если я откажусь? - Мы просто аннулируем турне. Бруно взглянул на Фосетта. - Тогда мистер Ринфилд потеряет прибыль. И это будет стоить вашему правительству миллион долларов. - Нашему правительству. Мы готовы положить за это и миллиард. Бруно перевел взгляд с Фосетта на Ринфилда, потом обратно на Фосетта и отрубил: - Я согласен! - Великолепно. Примите мою благодарность и благодарность вашей страны. Теперь детали... - Мне не нужна благодарность моей страны, - мрачно, но без обиды, произнес Бруно. Фосетт попытался поразмышлять над значением его ответа, но сразу же отказался от этого. - Как вам угодно. Детали, о которых я упомянул, могут и подождать. Мистер Ринфилд, мистер Пилгрим говорил вам, что мы были бы благодарны, если бы взяли с собой в турне еще двух человек. - Нет. Выясняется, что мистер Пилгрим не сообщил мне массу вещей. - Мистер Пилгрим знает, что делает. Не было необходимости обременять вас деталями, пока вы не дали согласия на сотрудничество. Эти двое - доктор Харпер и наездница Мария Хопкинс. Это наши люди, весьма нужные для нашего дела. Есть вещи, которые я должен сначала согласовывать с мистером Пилгримом. Скажите, Бруно, почему вы согласились? Должен предупредить вас, что это может быть чрезвычайно опасным делом, а если вас схватят, мы вынуждены будем отречься от вас. Так почему? Бруно пожал плечами. - Кто знает? Может быть много причин, которых нельзя объяснить даже самому себе. Может быть, благодарность. Америка приняла меня к себе, когда собственная страна выгнала. Здесь живут люди, которым я хочу отплатить благодарностью. Я знаю, что в стране, где я родился, имеются опасные и безответственные люди, которые без колебания могут применить это оружие, если оно существует. И потом, вы сказали, что я очень подхожу для этого задания. Каким образом, этого я еще не знаю, но если это так, то как я могу позволить другому занять мое место? Не только потому, что он может провалиться, выполняя это задание, но он может даже погибнуть при этом. Я бы не хотел иметь ни того, ни другого на своей совести, - он слабо улыбнулся. - На меня ложится очень большая ответственность. - А настоящая причина? - Я просто ненавижу войну... - М-м-м... Не тот ответ, что я ожидал, но достаточно честный. - Фосетт поднялся. Спасибо, господа, за ваше время, за ваше терпение и ваше понимание. Обратно вас отвезут. - А вы сами? - поинтересовался Ринфилд. - Как вы доберетесь до конторы мистера Пилгрима? - У нас с хозяйкой полное взаимопонимание. Уверен, что она обеспечит меня каким-нибудь транспортом. Фосетт, подойдя к апартаментам Пилгрима - тот жил и работал в одной комнате - достал ключи, но тут же убрал их. Пилгрим не только не запер, но даже плотно не прикрыл свою дверь. Фосетт толкнул дверь и вошел внутрь. Первой мыслью было, что он несколько погорячился, уверяя Ринфилда в том, что Пилгрим знает, что делает. Пилгрим лежал на ковре. У того, кто уложил его туда, вероятно, была достаточно большая коллекция кинжалов, так как он даже не потрудился вытащить всаженный по самую рукоять в его шею. Смерть, по всей вероятности, наступила мгновенно, поскольку на рубашке не было крови. Фосетт присел на колени и взглянул в лицо убитого. На нем было то же безмятежное спокойствие, что и при жизни. Пилгрим не только не знал, кто его ударил, но он даже не знал, что его ударили. Фосетт поднялся, подошел к телефону и поднял трубку. - Доктора Харпера, пожалуйста. Пускай немедленно придет сюда. Доктор Харпер не походил на стандартный тип доброго врачевателя, но в другой роли его трудно было представить. В нем было все, что требуется медику. Он был высок, строен, и носил очки. Его внешность была вполне внушительной: этому способствовала седина на висках, а его очки придавали его взгляду особенное выражение. Очки - большое подспорье для врача: пациенту никогда не угадать, здоров он или ему осталось жить всего несколько недель. Одежда на нем была так же безупречна, как и у покойника недельной давности, которого никто не трогал на секционном столе в морге. Стоя у трупа, он задумчиво смотрел на него. У него была с собой медицинская сумка, но ею он пользоваться не собирался. - Итак, это все, что вы знаете о сегодняшнем вечере? - спросил он. - Все. - Ринфилд? В конце концов, он единственный, кто знал. До этого вечера, я имею в виду. - До этого вечера он не знал многих деталей. И у него не было возможностей, ведь он был со мной. - Существуют еще сообщники. - Ерунда! Подождите до встречи с ним. Его досье безупречно. Не думайте о нем так, ведь Пилгрим потратил на него столько дней. Его патриотизм вне сомнений. Меня не удивит, если у него на груди окажется татуировка "Боже, спаси Америку!" Однако, как вы считаете, он успеет вовремя подготовить свой цирк, вернее, большую часть его, к поездке в Европу, если это понадобится? - Не очень, вероятно, при данных обстоятельствах. - Я полагаю, что сюда стоит вызвать Бруно. Чтобы показать, на что именно он идет. И мы немедленно должны известить Адмиралтейство. Не займетесь ли вы этим, пока я вызову Баркера и Мастерса? Доктор Харпер все еще висел на телефоне, когда прибыли Баркер и Мастерс. - Доставьте сюда Ринфилда и Бруно, - произнес Фосетт. - Скажите им, что они срочно нужны, но ничего не сообщайте о случившемся. Проведите их через черный ход. И побыстрей! Фосетт прикрыл за ними дверь, но запирать ее не стал. Харпер повесил трубку. - Мы скроем это. По данным Адмирала, единственного, кто был в курсе дела, у Пилгрима нет близких родственников, поэтому для всех он скончался от инфаркта, клянусь Гиппократом! Адмирал скоро прибудет. Фосетт мрачно заметил: - Думаю, что должен прибыть. И будет очень счастлив от всего этого. Пилгрим был у него как бельмо на глазу, и не для кого не секрет - основной претендент на кресло Адмирала. Ну, ладно, надо пригласить пару ребят, чтобы они поискали тут отпечатки пальцев, хотя вряд ли они тут что-то найдут. - Вы так уверены? - Да. Тот, кто хладнокровно оставляет орудие убийства на месте преступления, должен быть весьма уверен в себе. А вы заметили, что он лежит ногами к двери? - Ну и что? - То, что тело так близко к двери, без сомнения, доказывает, что Пилгрим сам открывал дверь. А повернулся бы он спиной к подозрительному человеку? Как бы там ни было, убийца был человеком Пилгрима, которого он не только знал, но и доверял. Фосетт был прав. Два эксперта, пришедшие со своими коробочками, ничего не обнаружили. Те места, где наверняка должны были быть отпечатки пальцев - рукоятка кинжала и дверная ручка - были тщательно протерты. Они уже собирались уходить, когда в комнату без стука вошел мужчина. Адмирала можно было принять за любимого дядюшку или даже за преуспевающего фермера, или, наконец, за того, кем он был - флотского адмирала в отставке. Дородный, краснолицый, с шевелюрой цвета перца с солью. Он излучал властность и выглядел лет на десять моложе своих 55 лет. Адмирал уставился на труп, лежащий на полу, и все его показное добродушие мигом покинуло его. Он резко повернулся к Харперу: - Причину смерти уже установили? Сердце, конечно... Доктор покачал головой. - Тогда сделайте это и отправьте тело Пилгрима в морг. - Нам бы немного подождать, сэр. Я имею в виду морг. Тут должны подойти два человека - владелец цирка и наш последний новобранец. Я убежден, что они непричастны к этому, но очень интересно понаблюдать за их реакцией. Ну и посмотреть, останутся ли они с нами после этого, - закончил Фосетт. - Какие гарантии вы можете дать, что они, выходя отсюда, тут же не бросятся к ближайшему телефону? Ни одна газета страны не упустит такую сенсацию. - Вы думаете, мне это не пришло в голову, сэр? - в голосе Фосетта появились сердечные нотки. - Гарантий нет. Это всего лишь мое мнение. - Пусть будет так, - миролюбиво проронил Адмирал, чтобы как-то извиниться. - Хорошо. - Он замолк, но чтобы вернуть свои позиции, добавил: - Надеюсь, они не будут стучаться и входить через переднюю дверь? - Баркер и Мастерс проведут их через черный ход. Как будто по сценарию, в дверях появились Баркер и Мастерс, пропуская впереди себя Ринфилда и Бруно. Фосетт понимал, что Адмирал и Харпер так же внимательно взирают на их лица, как и он сам. Понятно, что ни Бруно, ни Ринфилд не смотрели на них. Когда видишь возле своих ног покойника, то глаза по сторонам бегать не будут. Как и следовало ожидать, Бруно почти никак не среагировал на увиденное: у него лишь слегка сузились глаза и крепко сжались губы, но реакция Ринфилда превзошла все ожидания: кровь отхлынула у него от лица, сделавшегося мертвенно-бледным, он приложил дрожащую руку к сердцу, как бы проверяя достаточно ли он жив, и какое-то время казалось, что он вот-вот попятится и упадет. Через три минуты - три минуты, в течение которых Фосетт упрекал себя в том, что он мало знает - Ринфилд сидел со стаканом бренди в руках и продолжал дрожать. Бруно от предложенного успокоительного средства отказался. Молчание прервал Адмирал: - У вас в цирке есть враги? - Враги? В цирке? - Ринфилд явно был захвачен врасплох. - Слава Богу, нет. Вам это покажется странным, но мы действительно одна большая счастливая семья. - Враги в другом месте? - Каждый преуспевающий человек имеет недоброжелателей. Разного пола и разного рода. Ну, тут и соперничество, и конкуренция, и зависть. Но враги? - он почти с ужасом взглянул на тело Пилгрима и содрогнулся. - Таких у нас нет. Ринфилд минуту помолчал, затем взглянул на Адмирала с выражением близким к обиде, и когда снова заговорил, в его голосе слышалась дрожь: - А почему вы задаете мне подобные вопросы? Меня они не убили. Они убили мистера Пилгрима. - Есть взаимосвязь, Фосетт? - Есть. Я могу говорить прямо, сэр? - Я ведь уже извинялся. - Ну, есть телефонные кабины и безответственные редакторы... - Не валяйте дурака. Я уже за это извинялся. - Да, сэр, - Фосетт покопался в памяти, но извинений не припомнил. Но на этом не стоило заострять внимание. - Как вы сказали, сэр, взаимосвязь есть. А так же имеется и утечка информации, и она может быть где-то в нашей организации. Как я говорил, сэр, и как я объяснял этим господам, совершенно ясно, что Пилгрим был убит кем-то хорошо ему знакомым. В этой утечке не должно быть ничего специфического - только вы, Пилгрим, доктор Харпер и я знали о действительных целях. Но кроме того, об этом могли догадываться еще целый ряд людей: эксперты, телефонисты и шоферы нашей организации, знающие о наших регулярных контактах с мистером Ринфилдом. Трудно разыскать разведывательную или контрразведывательную организацию в мире, в чьи ряды не затесался бы вражеский агент, который при известных обстоятельствах может поставить себя вне подозрений. Не такой уж большой секрет, что мистер Ринфилд планирует турне по Европе, и сравнительно легко можно выяснить, что Крау тоже попал в список городов. Ну, а в Крау, как известно, находятся джентльмены, ответственные за важные научные исследования. Совпадение совпадением, но явная связь с ЦРУ - это слишком. - Поэтому они убили Пилгрима? Как предостережение? - В своем роде да, сэр. - Не могли бы вы поподробнее, Фосетт? - Хорошо, сэр. Без сомнения, это было предостережение. Мы имеем дело с умными людьми, а не безрассудными. Смерть Пилгрима подтвердила этот факт. И это не только предостережение. Это убийство - смесь приглашения и вызова. Это предостережение, которое хотели бы видеть отклоненным. Если они нас считают крестными отцами будущего турне мистера Ринфилда и если, несмотря на смерть Пилгрима, в которой, как они никоим образом не сомневаются, мы обвиним их, мы все же организуем турне, значит, нам это чрезвычайно выгодно и необходимо. Решающие доказательства они надеются получить в Крау. И тогда мы будем дискредитированы в международном масштабе. Представьте себе, если сможете, какую сенсацию вызовет высылка из страны целого цирка. Представьте себе, какой сокрушительной силы оружие попадет в руки Востока для будущих переговоров. Мы станем международным посмешищем, мы потеряем доверие в мире, станем объектом насмешек как на Востоке, так и на Западе. Случай с У-2 Гарри Пауэрса - детская шалость по сравнению с этим. - В самом деле. Скажите мне, а где, по вашему мнению, можно искать эту кукушку в гнезде ЦРУ? - Понятия не имею. - Доктор Харпер? - Полностью согласен. Шансов нет. Это означает прикрепить наблюдателей за несколькими сотнями служащих этого здания, сэр... - А кто будет наблюдать за наблюдающими? Ведь вы именно это имеете в виду? - Вы прекрасно меня поняли, сэр. - Увы, - Адмирал залез во внутренний карман, вытащил оттуда карточки и протянул их Бруно и Ринфилду. - Если я вам понадоблюсь, позвоните по этому телефону и попросите Чарльза. Еще раз сожалею, но ваши рассуждения, Фосетт, верны. Другого объяснения не придумать. Тем не менее, этот секрет должен быть в наших руках. Надо придумать что-нибудь хитроумное. - Ничего другого не придумаешь, сэр, вздохнул Фосетт. - Ничего другого не придумать, - согласился Харпер. - Ничего другого не придумаешь. Или Бруно или ничего, - кивнул Адмирал. Фосетт покачал головой: - Бруно и цирк, или ничего. - Посмотрим, - Адмирал внимательно взглянул на Ринфилда. - Скажите, считаете ли вы эту фантастическую идею реальной? Ринфилд поднял стакан с бренди. Он уже успокоился и его рука больше не дрожала. - Честно говоря, нет. - Я вас понимаю. Могу ли я считать, что вы переменили свою точку зрения? - Не знаю. Сейчас я ничего не знаю, - он отвел взгляд в сторону. - Бруно! - Я готов, - голос Бруно был ровным, без оттенков драматизма. - Если я поеду, то поеду один, Пока я не знаю, как я туда попаду, не знаю пока, что буду делать, когда попаду туда, но поеду. Ринфилд вздохнул. - Пусть будет так, - улыбнулся он. - Мужчина должен быть твердым в своих поступках. Новоиспеченный американец пристыдил американца в пятом поколении. - Благодарю, мистер Ринфилд, - Адмирал с любопытством взглянул на Бруно. - Вам тоже спасибо. Скажите мне, что заставляет вас ехать туда? - Я уже говорил об этом мистеру Фосетту. Ненавижу войну! Адмирал ушел. Доктор Харпер тоже. Ушли Ринфилд и Бруно, а Пилгрима унесли: в трехдневный срок он будет похоронен со всеми почестями, но о причине его смерти никто не узнает. Обычное явление среди тех, кто занимается разведкой и контрразведкой, и чья карьера неожиданно подходит к концу. Фосетт мерил тяжелыми шагами комнату, когда зазвонил телефон. Он мгновенно снял трубку. Голос в трубке был хриплым и испуганным. - Фосетт? Фосетт? Это вы, Фосетт? - Да. А кто это? - Не могу сказать по телефону. Вы, черт побери, отлично знаете кто, - голос настолько дрожал, что его невозможно было опознать. - Ради бога, приезжайте сюда, случилось нечто ужасное! - Что? - Приезжайте! - умолял голос. - И, ради Бога, один. Я в своем кабинете, в цирке. Телефон замолчал. Фосетт потряс трубку, но без успеха. Он бросил трубку, вышел из комнаты, запер за собой дверь, добрался на лифте до подземного гаража и направился к цирку. Цирковая иллюминация, за исключением подсветки, была погашена - было уже поздно. Фосетт вылез из машины и направился к зверинцу, где у Ринфилда был маленький кабинетик. Здесь было достаточно светло. Кругом не было никаких признаков жизни, что весьма удивило Фосетта, но он тут же сообразил, что ни один здравомыслящий человек не будет находиться среди слонов и львов. Не потому, что их трудно заставить слушаться, но и просто находиться рядом с ними весьма затруднительно. Почти все животные лежали и спали, и только слоны, спящие или нет, стояли, привязанные за одну ногу, постоянно раскачивались из стороны в сторону, а в одной большой клетке без устали метались 13 тигров и без всяких причин рычали. Он направился к кабинету Ринфилда, но потом в недоумении остановился, заметив, что в его единственном окне не было света. Фосетт подошел и толкнул дверь. Она не была заперта. Он открыл ее и вошел, и свет померк у него в глазах. 3 Не удивительно, что Ринфилд, из-за выпавших на его долю хлопот и приключений, плохо спал в эту ночь. Наконец, в пять часов он не выдержал и поднялся. Побрившись и приняв душ, он оделся и на трамвае направился в свой зверинец. Это было для него обычным явлением. Когда он был чем-то недоволен или расстроен, он проводил время в цирке, так как любил его и проводил там больше времени, чем где-либо. Взаимоотношения между ним и животными все больше и больше налаживались по сравнению с тем, что было между ним и студентами-экономистами, на обучение которых он потратил лучшие годы своей жизни. Кроме того, он мог скоротать время с ночным сторожем Джонни, который, несмотря на разницу в их положении, был его близким другом и доверенным лицом. Больше ни с кем секретничать Ринфилду не хотелось. Но Джонни нигде не было, а ведь он был не из тех, кто спит на работе. Вначале с легким недоумением, затем с возрастающим беспокойством, он принялся за тщательные поиски и, наконец, обнаружил его в темном углу. Джонни был тщательно связан. Во рту его торчал кляп, но он был жив и очень зол. Ринфилд вытащил кляп, развязал Джонни и помог старику подняться на дрожащие ноги. Жизнь в цирке научила Джонни массе всяких непечатных выражений, и он не выбирал эпитетов для излияния своих чувств, когда его освободил Ринфилд. - Кто это сделал? - возмутился он. - Не знаю, босс. Для меня это загадка. Я ничего не видел и ничего не слышал, - Джонни осторожно потер затылок. - Как будто мешком с песком... Ринфилд осмотрел его загривок. Там был синяк и кровоподтек, но кожа была цела. Ринфилд обнял Джонни за подрагивающие плечи. - Действительно, мешок с песком. Пошли, посидим в кабинете. У меня там есть кое-что, чтобы привести тебя в чувство, затем сообщим в полицию. Они уже были на полпути к кабинету, когда плечи Джонни дрогнули и он прошептал странным голосом: - Мне кажется, что мы сможем сообщить полиции нечто более важное, чем удар мешком с песком, босс. Ринфилд вопросительно посмотрел на него, затем перевел свой взгляд туда, куда в ужасе уставился Джонни. В клетке с тиграми лежали страшно изуродованные останки того, что недавно было человеком. На нем остались жалкие лохмотья, и лишь по иконостасу нашивок Ринфилд опознал в них то, что осталось от полковника Фосетта. Он как зачарованный в ужасе наблюдал за продолжающейся сценой - цирковые рабочие, артисты, полицейские в форме и детективы в штатском болтались по зверинцу, чрезвычайно занятые разгадкой происшедшего. Санитары унесли останки Фосетта, бросив их на носилки. В маленькой группке, стоявшей отдельно от других, находились Мальтус - дрессировщик тигров, Бейбацер - укротитель львов, и Бруно - трое вошедших в клетку и вытащивших куски Фосетта. Ринфилд повернулся к Адмиралу, которому он позвонил первому, и который с самого прибытия не побеспокоился объяснить свое присутствие или кто он такой, и никто из полицейских не обратился к нему за разъяснениями, но это и понятно. Кое-кто из полицейских чинов приказал: "Не подходите к этому человеку". - Боже мой, кто мог сделать такую ужасную вещь, сэр? - спросил Ринфилд. - Очень сожалею, мистер Ринфилд, - это было нехарактерно для Адмирала сожалеть о чем-либо. - Извините за все. Извините за Фосетта, одного из способнейших моих заместителей и чудесного человека. Извините за то, что я вовлек вас в эту страшную историю. Это такой род рекламы, без которой обошелся бы любой цирк. - Черт с ней, с рекламой! Кто, сэр, кто? - Мне нужно извиниться и за себя, - Адмирал тяжело пожал плечами. - Кто? Вероятно, тот же самый или те же самые, кто ликвидировал Пилгрима, если ваши предположения кто они аналогичные моим. Одно можно сказать с уверенностью, что они - кто бы они ни были - знали, что он придет сюда, иначе им не нужно было бы заставлять молчать сторожа, который должен благодарить судьбу, что не оказался в клетке вместе с Фосеттом. Возможно, это был ложный телефонный звонок. Это мы скоро узнаем. Я это проверю. - Что проверите? - Все звонки в нашу резиденцию, за исключением, конечно, специальных, которые записываются. По счастью, через несколько минут мы получим эту запись. А пока мне хотелось бы поговорить с теми тремя, которые вытащили части Фосетта из клетки. Как я понимаю, один из укротитель тигров. Как его зовут? - Мальтус. Но... но он вне подозрений. - В этом я не сомневаюсь, - Адмирал старался быть спокойным. - Вы думаете, что таинственные убийства могут быть раскрыты, если задавать вопросы лишь подозрительным лицам? Пожалуйста, приведите его сюда. Мальтус, темноглазый болгарин с открытым лицом, был глубоко расстроен. Адмирал мягко обратился к нему со словами: - Не надо так сильно переживать. - Это проделали мои тигры, сэр. - Похоже, они бы сделали то же самое с любым, за исключением вас. Так? - Не знаю, сэр. Если человек будет лежать спокойно, то не думаю, - он заколебался. - Ну... при определенных обстоятельствах могут. Адмирал спокойно выжидал, и Мальтус продолжил: - Если их спровоцируют. Или... - Да? - Если учуют кровь. - Вы в этом уверены? - Конечно, он уверен, - Адмирал, не знающий о чрезвычайной привязанности Ринфилда к своим людям, был удивлен резкости его тона. - Что вы думаете, сэр? Мы кормим их кониной и говядиной, а это сырое, пахнущее кровью мясо. Тигры сразу же рвут его на куски зубами и когтями. Вы когда-нибудь видели тигров за обедом? Подумав, Адмирал мысленно представил себе картину гибели Фосетта и внутренне содрогнулся. - Нет, не видел, и сомневаюсь, чтобы хотел видеть, - он опять повернулся к Мальтусу. - Итак, он мог быть живым - в сознании или без - ведь кровь не течет, если человек мертв и брошен в клетку? - Вполне возможно, сэр. Но теперь вы не найдете следов от ударов тяжелым кинжалом. - Пожалуй, что так. Вы нашли дверь запертой снаружи. А это можно сделать изнутри? - Нет. Изнутри можно закрыть ее на засов. - Это что, достаточно сложное устройство? Мальтус впервые чуть улыбнулся. - Только не для укротителя, сэр. Когда я вхожу в клетку, я снаружи проворачиваю ключ и оставляю его там. Зайдя внутрь, запираю дверь на засов - не могу рисковать, что дверь распахнется или ее откроет один из тигров. - Он улыбнулся еще раз и снова не очень весело. - Это может быть полезным и для меня. Если что-то не ладится, я отодвигаю засов, выскакиваю из клетки и запираю ее на ключ снаружи. - Спасибо. Не могли бы вы попросить своего приятеля... - Генрих Бейбацер, сэр. Укротитель львов. - Мне бы хотелось поговорить с ним. Мальтус уныло ушел, а Адмирал произнес: - По-моему, он очень переживает. - Еще бы! - вновь резкость тона Ринфилда резала Адмиралу слух. - Он не только чувствует личную ответственность, но и обеспокоен тем, что его тигры впервые ощутили вкус человеческого мяса. Как вы понимаете, сам Мальтус сделан из такого же материала. - Об этом я не подумал. Адмирал задал Бейбацеру несколько ничего не значащих вопросов, и затем пригласил Бруно. Когда тот подошел, Адмирал сказал: - Собственно, по-настоящему мне были нужны только вы. Двое других были лишь прикрытием - за нами смотрят как циркачи, так и полиция. Некоторые полицейские считают, что я очень важный полицейский чиновник, другие, что я из ФБР. Ну, и оставим им то, что они воображают. Ужасная история, Бруно, очень ужасная. Она показывает, что бедняга Фосетт был прав, нас толкают к тому, чтобы мы в отчаянии полезли в Крау. Что касается меня, то я уже зашел далеко. Но кто знает, кто окажется следующим? Я не знаю, право, никто не имеет права просить вас продолжать участвовать в этом страшном деле. Есть предел и патриотизму - у Пилгрима и Фосетта его было предостаточно, не так ли? Отныне вы свободны от всех обязательств, которые вы взяли на себя. - Говорите только за себя, - тон Ринфилда изменился. Это задело его и становилось его личным делом. - Погибли два хороших человека. Вы хотите, чтобы их гибель оказалась напрасной? Я еду в Европу. Адмирал заморгал и взглянул на Бруно. - А вы? Бруно молча бросил на него быстрый взгляд. - Ладно, - Адмирал был несколько ошарашен. - Если вы готовы идти на риск, что же, я готов принять вашу жертву. Да, это эгоизм с моей стороны, но нам отчаянно нужны эти сведения. Я не буду пытаться вас благодарить, честно говоря, я не знаю как это сделать. Но единственное, чем я смогу вас обеспечить, так это безопасность. Я приставлю к вам пятерку лучших своих людей, скажем, в качестве представителей прессы, а когда вы будете на борту корабля... В этот момент его прервал Бруно. - Если вы приставите к нам своих людей, то никто никуда не поедет, в том числе и я. А из того, что мне рассказали, хотя я до конца в этом не разобрался, если не поеду я, то и другим ехать незачем. Исключением является доктор Харпер, за которого поручился покойник. Лучшего порекомендовать вы не сможете. Что касается других ваших людей, то кто, как вы думаете, прикончил Пилгрима и Фосетта? Без поддержки у нас больше шансов на успех. Бруно резко повернулся и вышел. Адмирал посмотрел ему вслед, испытывая на миг недостаток в словах, но от необходимости комментариев его спасло появление полицейского сержанта с небольшой черной коробочкой. В это время к Чарльзу вернулся его обычный цвет лица, и успокоившийся Ринфилд понял, что это человек, который быстро уравновешивал нервы. - Это запись? - спросил Адмирал и, когда сержант кивнул, добавил: - Можно воспользоваться вашим кабинетом, мистер Ринфилд? - Конечно, - он оглянулся, - но лучше не здесь, а в поезде. Тут слишком много посторонних. Когда за ними закрылась дверь кабинета, Ринфилд осведомился: - Что вы ожидаете услышать? - Ваш голос. Ринфилд изумился, а Адмирал уточнил: - Или что-то похожее на ваш или на голос Бруно. В цирке Фосетту были знакомы лишь ваши голоса, ни на чьи другие он бы сюда не пришел. Они прослушали запись, после чего Ринфилд спокойно заметил: - Это не мой голос. Вы сами понимаете, что не мой. - Мой дорогой Ринфилд, а я и не думал, что это будете вы. Но я вынужден был прослушать это дважды, чтобы убедиться. Когда человек говорит так быстро и в отрывистой манере, в его голосе появляются необычные тона. Этому может способствовать кусок шелка, положенный на микрофон трубки. Я не виню беднягу Фосетта за то, что позволил себя одурачить, особенно если учесть, что мысли его в это время были заняты другим. Но, черт побери, какое все-таки великолепное подражание, - Адмирал смолк, задумался и внимательно взглянул на Ринфилда. - Чтобы я лучше знал и был уверен, да и вы тоже - никого из моих людей не знаете и ни с кем не разговаривали, так? - Ринфилд кивнул. - Тогда этот звонок сделал тот, кто досконально знал ваш голос и изучил его. - Абсурд! Если вы предполагаете... - Прежде всего, я боюсь того, что предполагаю. Послушайте, если могут проникнуть в нашу организацию, то не думаете ли вы, что в ваш чертов цирк нельзя проникнуть? В конце концов, у вас работают люди 25 национальностей, а у меня только одной. - Вы - ЦРУ. Все хотят просочиться в ЦРУ. А кому нужно внедрятся в безвредный цирк? - Никому. Но в глазах этих безбожников вы не безвредный цирк, вы - филиал ЦРУ, и поэтому вполне созрели для внедрения. Не позволяйте вашему патриотизму затмевать вашу проницательность. Давайте послушаем запись еще раз. Только на этот раз не слушайте свой голос, слушайте чей-то другой. Я предполагаю, что вы знаете голоса всех, кто служит в вашем заведении. И чтобы сузить поле поисков, вспомните, что многие из ваших людей говорят с иностранным акцентом. Это голос англосакса, возможно американца, хотя я и не могу быть уверенным в этом. Они прослушали запись еще четыре раза и в конце концов Ринфилд покачал головой. - Ничего определенного. Очень сильные искажения. - Благодарю, сержант, вы свободны. - Когда сержант удалился, Адмирал принялся быстро расхаживать по кабинету, затем довольно кивнул головой. - Какая представительная мысль. Чудесная мысль! Соединительное звено между моим полем деятельности и вашим. - Вы дьявольски уверены. - Я дьявольски уверен в одном: человек моего круга скорее махнет рукой на поиски, чем решится открыть клетку с тиграми. Ринфилд подтверждающе кивнул. В свою очередь должен заметить, что тоже думал об этом. - Ладно... Что будем делать дальше? Вы под вражеским контролем, моя карьера под угрозой, - он уныло замолчал, но потом поглядел на собеседника и продолжил: - А когда все это закончится, моей карьере станет еще хуже. - Думаю, что мы уладим это, - в голосе Ринфилда послышалась привычная уверенность. - Вы слышали, что я сказал в цирке, вы слышали, что сказал Бруно. Мы едем. Адмирал задел боком стул при ходьбе по кабинету, и раздраженно проговорил: - Ваши позиции с прошлого вечера заметно изменились, точнее, стали заметно тверже. - Мне кажется, что вы не совсем ясно меня поняли, сэр, - Ринфилд успокоился. - В цирке моя жизнь, вся моя жизнь. Кто тронул мой цирк - трогает меня и наоборот. У нас имеется одна козырная карта. - И я ее упустил? - Бруно еще чист. - Это я учел, и чтобы это так и оставалось, я хотел бы ввести в ваше окружение девушку. Ее зовут Мария Хопкинс, и хотя я ее не очень хорошо знаю, доктор Харпер рекомендовал мне ее как блестящего оперативника, а ее преданность не вызывает сомнений. Они с Бруно должны закрутить любовь. Что может быть естественней? - Адмирал печально улыбнулся. - Будь я лет на 20 моложе, я сказал, что нет ничего проще. Она действительно довольно-таки красива. Таким способом она сможет держать связь с Бруно, с вами, с Харпером, а во время вашего отъезда со мной, не вызывая подозрений. Может быть, ее устроить в качестве наездницы? Это был идея Фосетта. - Невозможно. Она может считать себя хорошей наездницей, она может быть действительно хорошая наездница, но в цирке нет места любителям, кроме того, все сразу поймут, что она не настоящая циркачка, а это самый лучший способ привлечь к себе внимание, - Ваши предложения? - Да, Фосетт упоминал о такой возможности в том ужасном борделе, куда он нас привез, и я продумал этот вариант. Моя секретарша через несколько недель выходит замуж за чудака, не любящего цирка, поэтому она уходит. Об этом известно всем. Пусть Мария станет моим новым секретарем. Самая естественная причина быть в постоянном контакте со мной, а через меня с вашим доктором и Бруно. И все без лишних вопросов. - Нет ничего лучше. А теперь я хочу, чтобы завтра поместили объявление, что вам необходим врач для сопровождения вашего цирка в турне по Европе. Я понимаю, что это не самый лучший способ найма нормального медика, но у нас нет времени. Кроме того, необходимо сделать так, чтобы всем было ясно, что вы подобрали доктора не имея никого конкретно на уме, что ваш выбор был сделан случайно. Вы можете побеседовать со многими, чтобы создалась видимость конкуренции, но выберете Харпера. Он не практиковался в медицине уже много лет, хотя можно утверждать, что он прекрасный разведчик. В это меня заставили поверить Пилгрим и Фосетт, - Адмирал сделал раздраженный жест. - Не все повторяется трижды. Фортуна изменчива. Те двое знали цену риска. Харпер тоже. Кроме того, он ни в чем не может подозреваться. Между ним и цирком не было никакой связи. - А вам не приходит в голову, что они могут проверить его окружение? - А приходит ли вам на ум, что я мог бы иметь лучшего хозяина и лучше управлять цирком, чем вы? - Хорошо, но все же... - Есть два момента. Проверять Харпера у них не больше причин, чем проверять кого-либо из ваших служащих. Его прикрытие безупречно: он консультант в Бельведере. Более высокой квалификации и опыта у других претендентов нет. Естественный выбор. Вы с радостью его берете. - Но у него нет практики... - Он занимался больными в госпитале. В одном из отделений нашего учреждения. - Для ваших людей нет ничего святого! - Согласен. Как скоро вы приготовитесь выехать в Европу? - Куда? - В Европу... - У нас есть много предварительных контрактов, но это не проблема. Еще три дня мы даем представления здесь, затем еще три дня на Восточном побережье. - Аннулируйте их! - Аннулировать? Это невозможно! Я имею в виду, что все приготовления уже проделаны, помещения забронированы, подготовлена реклама, проданы тысячи билетов. - Компенсация, мистер Ринфилд. Вам все возместят по самым великолепным расценкам. Подумайте о подходящей цифре, и завтра же мы перечислим всю сумму на ваш счет в банке. Ринфилд только что не поднял руки, но по его физиономии было ясно, что он готов это сделать. - Но мы и в будущем намереваемся заключать здесь контракты. У нас тут хорошие связи. - Удвойте цифру, о которой подумали вначале. А контракты аннулируйте. Теплоход будет подготовлен для вас в Нью-Йорке через неделю. Когда вы свяжетесь с Харпером, он организует прививки. Если возникнут трудности с визами, мы вам немного поможет. Я не ожидаю затруднений со стороны посольств и консульств тех стран Восточной Европы - они умирают от желания заполучить вас. Я буду сегодня вечером у вас на представлении. Очаровательная мисс Хопкинс будет тоже, но не со мной. Пусть кто-нибудь, но не вы сами, встретят ее. - У меня есть весьма сообразительный приятного вида племянник. Так что... - Чудесно! Ему ничего не говорите. Путь он побудет гидом, пока новая секретарша знакомится с местом своей будущей работы. Пусть она познакомится с некоторыми вашими знаменитостями, прежде всего, конечно, с Бруно. Дайте ему знать об этом. Генри Ринфилд внешне скорее походил на сына Теско Ринфилда, чем на племянника. У него были такие же темные глаза, такое же приметное лицо, та же интеллигентность. Если бы он был так же умен, как его дядя, то вырывался из списка посредственностей, но был достаточно сообразителен, чтобы не сталкиваться с трудностями, сопровождая Марию Хопкинс за кулисы цирка. За это время, что-то около часа, он практически забыл Или Лигуэр, с которой был помолвлен, и был скорее удивлен, когда через час впервые вспомнил о ней - он редко проводил более десяти минут, не вспоминая ее - но угрызений совести при этом не испытывал. У Мэри Хопкинс была хорошенькая фигурка, длинные темные волосы, великолепные темные глаза и необыкновенная манера смеяться и улыбаться. Она совершенно не походила на сотрудника разведки, и это могло быть причиной того, что Харпер так высоко ценил ее. Генри, без всякой к тому необходимости, вел ее под руку, показывая ей животных, представил ей Мальтуса и Бейбацера, которые готовили животных к выходу на арену. Мальтус был обаятелен и грациозен, и пожелал ей всего самого приятного. Бейбацер, хотя и был достаточно вежлив, но как быть галантным он не знал, и поэтому ничего не пожелал. Затем Генри отвел ее в сторону, туда, где звучали тяжеловесные шлепки. Там находился играющий огромными шарами Кан Дах. Выглядел он как всегда внушительным и мощным. Он взял ее маленькую ручку в свою огромную лапу, широко улыбнулся и объявил ей, что она самый лучший доброволец, прибывший в цирк с тех пор, как несколько лет назад он сам сюда прибыл, и пожелал ей счастливого пребывания здесь. Он всегда был большим юмористом, хотя никто с уверенностью не мог сказать - то ли это от здоровой натуры, то ли потому, что несколько лет назад он был вынужден скрывать свою неприязнь к окружающим. Макуэло, мексиканский мастер метания ножей, стоял за перегородкой и благосклонно смотрел, как молодые и не очень молодые зрители кидают ножи в движущиеся мишени. Наконец, он вышел из-за перегородки и в течение нескольких секунд сбил шесть целей, показывая публике, что это очень просто. Он приветствовал Марию со всем своим латиноамериканским темпераментом, и предложил себя к ее услугам на все время пребывания в цирке. Чуть позже ее серьезно, но дружелюбно приветствовал Рон Росбак - специалист по лассо. Он поразил ее тем, что когда она повернулась и стала двигаться к выходу, вокруг ее тела замелькали кольца веревки, но не коснулись ее. Она повернулась к нему, подарила обаятельную улыбку, и он перестал быть серьезным. Бруно уже собрался выходить из своей маленькой гримерной, когда в нее вошли Генри и Мария. Он был одет в одежду китайского мандарина и выглядел весьма внушительно. Генри представил их друг другу, и Бруно оценивающе посмотрел на девушку. Как обычно, его мысли было прочитать практически невозможно, но он улыбнулся ей - сравнительно редкий жест для него, но очень меняющий его лицо. - Добро пожаловать в цирк. Надеюсь, ваше пребывание здесь будет долгим и счастливым. - Спасибо, - обворожительно улыбнулась она в ответ. - Почту за честь. Вы... вы звезда? Бруно указал на небо: - Все звезды там, мисс Хопкинс. Внизу только исполнители. Все мы делает то, что умеем. - Да. Все такие красивые и вежливые. Генри рассмеялся. - Ну, мы не только что слезли с деревьев. Он взял ее под руку и повел к арене. Образ его невесты Иви Лигуэр растаял словно облачко на горизонте. В это же время в цирке присутствовал кое-кто, кого нельзя было назвать очень приятным и вежливым, но Адмирала работником цирка не назовешь, а менять свои планы он не собирался. Более того, у него был долгий, утомительный день, и его обычная любезность покинула его. - Не думаю, что вы как следует выслушали меня, - проговорил Адмирал со зловещей сдержанностью. - Но вы меня выслушали, и этого достаточно. Так как у служебного входа в цирк освещение было слабым, так как было темно и моросил дождь, а старые глаза уже не так хорошо видели, ночной сторож Джонни не признал Адмирала. - Вход для публики гораздо дальше. Идите туда. - Вы арестованы, - произнес Адмирал без всякого выражения. Он повернулся к расплывчатой фигуре позади себя. - Заберите этого парня в ближайший участок. Пусть знает, как препятствовать следствию. - Полегче, полегче, - Джонни несколько сбавил тон. - В этом нет необходимости... - Он подался вперед и всмотрелся в Адмирала. - Вы ведь тот джентльмен, что был здесь утром, когда у нас были легкие хлопоты? - Если убийство - это легкие хлопоты, то да. Проведите меня к мистеру Ринфилду. - Извините, сэр, но я на дежурстве. - Вас зовут Джонни, не так ли? А завтра хотите здесь дежурить? Джонни пришлось проводить его к Ринфилду. Их встреча оказалась короткой. - С визами для турне проблем не будет, - сообщил Адмирал. - Да? В один день? - У меня штат в четыре сотни, и среди них достаточно таких, у которых при внимательном рассмотрении можно обнаружить проблески ума. Доктор Харпер прибудет сюда в десять утра. Будьте на месте, пожалуйста. Он сразу подключится к делу. Наша работа и усилия полиции в расследовании убийства Пилгрима и Фосетта ничего не дали. Да я этого и не ожидал. Предвижу, что может случиться еще кое-что, так что будет хорошо, если вы не потеряете бдительность. - А что может случиться? - Не знаю. Но могут произойти серьезные события. Далее... Я тут прощупал Джонни, ночного сторожа. Чтобы проверить возможность сотрудничества с ним. Он агрессивен, немного тускловат, но надежен. - Я доверяю ему до гроба. - Мы несколько по разному ценим наши жизни. Я выделил шесть человек для патрулирования жилых помещений сегодня ночью. Они не из нашей организации, поэтому на этот счет у вас не должно быть беспокойства. Они будут дежурить здесь по ночам до тех пор, пока вы не уедете, что, между прочим, произойдет через пять дней. - Зачем мне это? Мне не по душе такие штучки. - Честно говоря, неважно, нравится вам это или нет, - устало улыбнулся Адмирал, чтобы смягчить свои слова. - С того момента, когда вы согласились на наше предложение, вы выполняете приказы правительства. Патрулирование необходимо, как мера безопасности. А Джонни я хочу использовать в роли сторожевой собаки. - А для чьей это безопасности? - Бруно, Марии, Харпера и вашей. - Моей? Я в опасности? - Если по правде, то я уверен, что нет. Но ведь если по какой-то причине что-нибудь случится с вами, то ваше турне будет аннулировано, а это совсем не устраивает наших друзей. Но чем черт не шутит... - И вы считаете, что патрулирование поможет? - Да. В таком близком окружении, как ваше, об их присутствии станет известно всем уже через час. Объясните это тем, что полиция получила угрозы по адресу вашего коллектива. Если в него кто-то затесался. Эта новость заставит их притаиться. - Но ведь вы сказали, что дальнейшие инциденты невероятны, не так ли? - Я думаю, что души Пилгрима и Фосетта всецело одобрят меня, - сухо проронил Адмирал. - Бруно и Мария уже встретились? - Ринфилд подмигнул. - Какова их реакция? - У Бруно никакой. Если она и есть, то он ее не выкажет. Что касается Марии, то Генри сказал, что она не в восторге. - Можно сказать, что не впечатлило? - Да. - Она смотрит представление? - Да. С Генри. - Удивлюсь, если ее не впечатлит. - Все еще не впечатляет? - осведомился Генри, не отрывая взгляда от Марии. Девушка ответила не сразу. Она во все глаза, как зачарованная, как и все остальные десять тысяч зрителей, смотрела, как "Слепые орлы" проделывают немыслимые трюки. В конце представления она с трудом перевела дыхание. - Невероятно, - прошептала она. - Не верю своим глазам. - Я и сам с трудом верю в это, а ведь я видел это сотни раз. Первое впечатление может быть ошибочным, так? - Как ошибочным? Через полчаса она с Генри уже находилась возле гримерной, когда из нее вышел Бруно, одетый в будничную одежду. Он вернулся к облику, не привлекающему внимания. Бруно остановился, улыбнулся девушке и сказал: - Я видел вас на представлении. - С завязанными глазами? - На низкой проволоке, на велосипеде. Она удивленно уставилась на него. - Проделывая такую немыслимую вещь? И у вас остается время разглядывать публику? - Я должен на чем-то сконцентрировать внимание, - произнес он с дразнящей бравадой. Вам понравилось? - она кивнула и он вновь улыбнулся. - Даже "Слепые орлы"? Я, конечно, напрашиваюсь на комплимент. Мария без улыбки взглянула на него, перевела взгляд вверх и заметила: - Звезда упала с неба. После этого она повернулась и ушла. По легкому движению брови невозможно было понять, как отреагировал на это Бруно: позабавился или остался в недоумении. Доктор Харпер, выглядевший каждым своим дюймом как высокооплачиваемый консультант, кем он и был, прибыл ровно в десять часов, но ему пришлось ждать Ринфилда более получаса, пока тот разбирался с другими претендентами на место циркового врача, прибывшими еще раньше. Ринфилд был один, когда в его кабинет постучал и вошел доктор Харпер. - Доброе утро. Доктор Харпер. Ринфилд в полном удивлении посмотрел на него и собрался было открыть рот, чтобы проинформировать того, что не забыл его хотя бы потому, что познакомились у трупа Пилгрима, но тут Харпер протянул ему записку, чтобы Ринфилд прочитал ее. "ЭТОТ КАБИНЕТ МОЖЕТ БЫТЬ С ЖУЧКАМИ. БЕСЕДУЙТЕ СО МНОЙ КАК С ОБЫЧНЫМ КАНДИДАТОМ". - Доброе утро, - Ринфилд даже не мигнул. - Ринфилд, хозяин цирка. Затем он приступил к собеседованию. Харпер одновременно слушал и отвечал, и одновременно написал другую записку: "ЗАКАНЧИВАЙТЕ БЕСЕДУ И БЕРИТЕ МЕНЯ НА РАБОТУ. СПРОСИТЕ МЕНЯ О МОИХ БЛИЖАЙШИХ ПЛАНАХ И ПРИГЛАСИТЕ ОСМОТРЕТЬ ЦИРКОВЫЕ ПОМЕЩЕНИЯ." - Ладно, достаточно, - проговорил Ринфилд. - Я слишком занятый человек, чтобы тянуть с решением. Я беру вас. Честно говоря, когда приходится выбирать между опытным консультантом и молодыми врачами, которые были тут до вас, то выбирать не приходится. Я не так наивен, чтобы думать, что это венец вашей карьеры. - 12 лет в Бельведере - очень долгий срок. - Как скоро вы освободитесь, док? - Уже свободен. - Чудесно! И каковы ваши ближайшие планы? - Все зависит от того, как скоро вы отправитесь в турне. - Дней через пять. - Времени куча. Сперва, мистер Ринфилд, нужно ваше разрешение на осмотр медицинского хозяйства. Затем мне необходимо просмотреть все паспорта на предмет выяснения, кому понадобятся прививки и вакцинация. Как я понял, за рубеж вы отправляетесь впервые. Боюсь, что некоторым вашим артистам придется отказаться от выступлений в ближайшие дни. - Все это я могу уладить немедленно. Но вначале я хотел бы, чтобы вы все здесь осмотрели. Когда вы увидите, что взвалили на свои плечи, то, может быть, откажетесь от своего решения. Мужчины покинули кабинет и Ринфилд повел нового доктора на центральную арену, место, пожалуй, самое уединенное, чем любое другое в миле отсюда. Тем не менее, Ринфилд поковырял песок носком своего ботинка и внимательно осмотрелся по сторонам, прежде чем спросить: - Для чего все это? - Простите эти штучки. Мы не часто к этому прибегаем - все портит наша фантазия. Между прочим, примите поздравления. Вы дали нашей организации чудесного новобранца. Однако, перед самым моим приходом сюда, мы беседовали с Адмиралом и оба одновременно пришли к одному неприятному подозрению. - Что в моем кабинете жучки? - Если это так, то многое объясняется. - Но зачем эти записки, что вы протягивали мне? Почему бы просто не позвонить и не предупредить меня? - Харпер слегка улыбнулся, и Ринфилд постучал себя по голове. - Да, не блестящая мысль. Телефон могут тоже прослушивать. - Конечно. Через несколько минут вы примете еще одного врача, точнее претендента на роль врача в вашем цирке. Его зовут доктор Морли, и у него будет с собой черный полицейский саквояж. Но он не доктор, он эксперт-электронщик. А в саквояже у него необходимое оборудование для обнаружения жучков. Ему хватит десяти минут, чтобы выяснить этот вопрос. Через 15 минут, когда Харпер и Ринфилд подошли к кабинету, оттуда вышел темноволосый человек с черным саквояжем. Они прошли в буфет и заняли отдельный столик в углу. - Два жучка, миниатюрные радиопередатчики. Один в светильнике на потолке, другой в телефоне, - сообщил Морли. - Значит, я снова смогу спокойно дышать? - поинтересовался Ринфилд. Никто ему не ответил, и он продолжил не так уж уверенно: - Я имею в виду, вы их обезвредили? - Конечно, нет, - ответил Харпер. - Жучки там и останутся, возможно, до вашего возвращения из Европы. Вы думаете, мы хотим, чтобы противники знали о том, что мы догадались? Подумайте, сколько дезинформации мы сможем им пропихнуть. - Можно было почувствовать, как Харпер мысленно потирает руки. - С этого времени разговоры в кабинете только о цирковых делах, за исключением, конечно, тех случаев, когда я буду давать противоположные инструкции и дезинформацию. В последующие дни цирк жил исключительно четырьмя заботами. Первая из них, несомненно, ожидание предстоящей поездки в Европу, эйфоричное состояние, которое не коснулось тех неудачников, которым предстояло вернуться на зимние квартиры во Флориде по вполне логичной причине - в турне участвовало лишь две трети штата цирка. Но для этих двух третей предстоящий визит в Европу, особенно если к этому присовокупить поездку через океан туда и обратно, представлялся сплошными каникулами. Половина штата цирка были американцами, и лишь немногие из них ездили раньше за границу из-за финансовых затруднений или же из-за того, что цирковой сезон настолько долог, что в году остается только три недели свободного времени, причем в самое неподходящее время года - глубокой зимой - и эта поездка была для них единственным в жизни шансом. Другая половина была преимущественно европейцами, большей частью из-за Железного Занавеса, и это, возможно, также был их единственный шанс увидеть свою родину и родных. Второй заботой была неприятная активность доктора Харпера и двух временно нанятых медицинских сестер. Уровень их непопулярности был очень высок. Харпер был строг и безжалостен, и когда дело коснулось вакцинации и прививок, никто не смог проскользнуть сквозь его широко расставленные сети, и когда ставился вопрос "быть или не быть", он никогда не пренебрегал своим долгом. Цирковой люд, несомненно, тверже и мужественней, чем большая часть людей, но когда дело касается отвратительных инъекций, уколов и последующей боли в руках, они ничем не отличались от простых смертных. Но никто из них не сомневался в том, что в их среду попал подлинный и квалифицированный врач. Третья забота - два таинственных происшествия. Сначала патруль, охраняющий жилые помещения по ночам, и ранним утром. Никто серьезно не верил в угрозу неизвестных, но они не знали во что еще верить. Затем последовал настораживающий инцидент с двумя неизвестными мужчинами, называвшими себя техниками, прибывшими для проверки проводки. Они уже почти завершили свою работу, как их заподозрили, и была вызвана полиция. Никто в цирке, кроме Харпера, не знал, что за пять минут до того, как их взяли под стражу, один из техников позвонил Адмиралу и доложил, что в жилых помещениях жучков не обнаружено. Последней, но, несомненно, всепоглощающей темой были отношения Бруно и Марии. К огорчению Генри, вступившего в битву со своей совестью, их не только стали видеть вместе, но и было заметно, что они не стараются примкнуть к другим компаниям. Реакция на это была различной. Некоторых забавляло то, что до сих пор несокрушимая оборона Бруно была прорвана. Другие завидовали, потому что Бруно почти без всяких усилий привлек внимание девушки, которая вежливо, но твердо отвергла попытки других приблизиться к ней. Женщины - потому что Бруно самый подходящий в цирке холостяк, который твердо игнорировал все их попытки сблизиться с ним. Большинство радовались за Бруно, несмотря на то, что кроме Кана Даха, Макуэло и Росбака в цирке друзей у него не было, так как всем было известно, что после смерти жены он стал печальным, одиноким, сторонящимся людей человеком, никогда не смотрящим на женщин. Но большинство считали естественным и неизбежным, что ярчайшая звезда цирка смогла сойтись с такой девушкой, бесспорно самой хорошенькой молодой леди среди изобилия хорошеньких девушек в цирке. Все началось с того последнего в этом городе выступления, когда Бруно довольно-таки робко предложил ей посмотреть его комнату в вагончике. Мария без колебаний согласилась. Он провел ее вдоль ряда вагончиков и помог забраться по ступенькам, ведущим к крыльцу. У него была великолепная для таких условий квартира, состоящая из гостиной, кухни-столовой, ванной комнаты и спальни. Мария была почти ошеломлена, когда они вошли в гостиную. - Я обещал, что смешаю то, что американцы называют мартини только после окончания выступлений в этом городе. Алкоголь и высота несовместимы. Вы присоединитесь ко мне? - С удовольствием. Должна сказать, что вы живете своеобразно. У вас должна быть жена, чтобы поддерживать все это. - Будьте добры, возьмите лед, - предложил он Марии и спросил: - Это предложение? - Нет. Но все это... только для вас одного? - Мистер Ринфилд очень добр ко мне. - Не думаю, чтобы мистер Ринфилд раздавал что-нибудь просто так. У кого-нибудь еще есть такая квартирка? - сухо осведомилась Мария. - Я не присматривался. - Бруно! - Нет. - И я, конечно, тоже. У меня жилье похоже на горизонтально лежащую телефонную будку. Ах, я понимаю, что и тут существует большая разница между квалифицированным секретарем и вами. - Это так. - О, мужчины! Воплощенная скромность! Я этого не понимаю! - Пойдемте со мной на трапецию с завязанными глазами, тогда поймете. Она вздрогнула. - Я даже сидя на стуле испытываю головокружение. Правда. Добро пожаловать в ваши апартаменты! Надеюсь, что смогу навещать вас одна. Он протянул ей бокал. - Специально для вас я закажу пригласительный плакат. - Благодарю, - Мария подняла бокал. - За нашу первую встречу наедине. Предполагается, что мы влюбились. Интересно, что думают другие о том, как мы проводим время? - Я не могу говорить за других, но думаю, что поступаю достаточно хорошо, - он взглянул на ее поджатые губки и поспешно добавил: - Я думаю, мы делаем все хорошо. К этому моменту добрая сотня человек должна знать, что вы здесь у меня. Вы не смущены? - Нет. - Это забытое искусство. Ладно, я не думаю, что вы явились сюда ради моих чудесных глаз. Что вы хотите мне сказать? - Ничего существенного. Вы спросили меня, помните? - она улыбнулась. - Почему? - Чтобы отшлифовать наши совместные действия, - она перестала улыбаться и поставила бокал. Бруно быстро нагнулся и коснулся ее руки. - Не будьте гусыней, Мария. - Она неуверенно взглянула на него, многозначительно улыбнулась и снова подняла бокал. - Скажите мне, что я должен буду сделать в Крау и как я должен буду сделать? - Об этом знает лишь Харпер, а он еще не готов рассказать. Думаю, что он расскажет нам по дороге в Европу или на месте. Но сегодня утром он сообщил мне две вещи... - Я знал, что вы мне должны что-то сказать. - Да. Я только пыталась вас подразнить, но это не сработало, не так ли? Помните двух так называемых техников, арестованных полицией? Это были наши люди, эксперты-электронщики, обнаруживающие подслушивающие устройства. В основном, они работали в ваших апартаментах. - Жучки? В моей квартире? Продолжайте, Мария, это похоже на мелодраму. - Так ли? Другая новость - несколько дней назад в кабинете Ринфилда обнаружили двух жучков - один для комнаты, другой для телефона. Это тоже мелодрама? - Бруно не ответил, и она продолжила: - Этих жучков не тронули. Мистер Ринфилд по предложению доктора Харпера звонит Чарльзу по нескольку раз в день, делая туманные намеки и давая завуалированные предложения по некоторым работникам цирка, которые могли бы быть полезны для Чарльза. О нас, конечно, ничего. Он предлагал столь многих, что те, кто подслушивает, не будут иметь времени на проверку остальных, в том числе и нас. - Я думаю, они не сумасшедшие. Под "они" я подразумеваю не "тех", а Ринфилда и Харпера. Играют в детские игры. - Убийства Пилгрима и Фосетта тоже игры? - Избавьте меня от женской логики. Я не это имел в виду. - Доктор Харпер очень опытен. - Полагаю, что опытней меня. О'кей, отдаю себя в спасительные руки специалистов. Думаю, что жертвенному телефону больше ничего не остается делать? - Нет. Ах, да! Вы можете мне сказать, как вас вызывать? - Постучите два раза и спросите Бруно. - У вас тут большая свита. Я не смогу вас видеть, когда цирковой поезд тронется. - Ладно, ладно, - Бруно широко улыбнулся: очень редкое для него явление. Впервые она увидала, что улыбка затронула даже его глаза. - Я прогрессирую. Вы думаете, что захотите увидеть меня снова? - Не будьте дурачком! Я должна буду вас видеть. Бруно подался вперед. - Есть возможность проникнуть в любую часть поезда во время движения, не привлекая постороннего в внимания. В углу моей спальни имеется дверь, которая ведет в коридор. Но у этой двери только одна ручка, и она с моей стороны. - Если я постучу так: та-та, та-та, знайте - это я. - Та-та, та-та, - повторил он спокойно. - Обожаю детские игры. Он проводил Марию до ее вагончика и в футе от ступенек произнес: - Ну, спокойной ночи. Благодарю за визит, - затем он наклонился и поцеловал ее. Мария не возражала и мягко проговорила: - Это еще не означает, что нам стоит идти до конца! - Не совсем, но приказ есть приказ. У нас должны возникнуть определенные отношения, и это наилучший способ их продемонстрировать. В конце концов, за нами наблюдает много людей. Она криво улыбнулась, повернулась и взбежала по ступенькам. 4 Большая часть последующих дней прошла в демонтаже невероятно разнообразного оборудования арен, кулис и погрузки его в поезд, растянувшийся почти на полмили. Для перемещения всех этих массивных и нетранспортабельных вещей: клеток для животных, разборных кабинетов, участков арены, ветхого театрика психологических миниатюр Бруно так, чтобы не потревожить животных, приходилось выполнять невероятное. Даже погрузка продуктов для сотен животных и людей казалась невыполнимой задачей, но тем не менее, последний грузовик с провизией был загружен не позднее чем через час после первого. Вся операция была проведена с военной точностью. Цирковой поезд должен был тронуться в десять вечера. В девять доктор Харпер все еще сидел с Адмиралом, изучая два чертежа. В одной руке Адмирал держал свою трубку, в другой - стакан с бренди. На вид он был спокоен, расслаблен и апатичен. То, что он был расслаблен и спокоен, можно было допустись. - У вас все готово? Охрана, подход, проникновение в здание, проходы и маршрут для отхода на Балтику? - спросил он. - У меня есть все. Я даже надеюсь, что этот чертов корабль уже там, - Харпер свернул чертежи и спрятал их в карман. - Операцию вы проведете в четверг ночь. Мы будем курсировать вдоль берега с пятницы до следующей пятницы. В запасе целая неделя. - Восточные немцы, поляки или русские ничего не заподозрят? - Наверняка ничего. - А возражать они не будут? - А что они смогут сделать? С каких это пор Балтийское море стало чьим-то частным водоемом? Конечно, они свяжут присутствие корабля - или кораблей - с прибытием цирка в Крау. Это неизбежно, и тут ничего не поделаешь. Цирк, Цирк... - вздохнул Адмирал. - Будет лучше, если вы достанете груз, Харпер, или мне придется еще до конца года отправиться на пенсию. - Мне бы этого не хотелось, сэр. Ну и вы лучше чем кто-либо знаете, что главная роль в доставке груза не моя. - Это я знаю. У вас уже сложилось мнение о последнем новобранце? - Ничего большего, что бросается в глаза всем, сэр. Он интеллигентный, жестокий, сильный и, кажется, рожден без нервов. Весьма замкнутая личность. Мария утверждает, что его невозможно раскрыть. - Что? - Адмирал нахмурил брови. - Этот восхитительный ребенок? Уверен, что если бы она постаралась... - Я совсем не это имел в виду, сэр... - Мир, Харпер, мир. Я не собираюсь шутить. В определенные моменты можно попытаться раскрыть душу мужчины. Хотя у нас и нет выбора, но полагаться на незнание при окончательном анализе будет очень затруднительно. Кроме того, он может провалиться. Такая возможность существует, и это будет на моей совести до конца моих дней. Не добавляйте к этой ноше себя. - Сэр? - Будьте осторожны, я это имел в виду. Эти бумаги, что вы только что спрятали - надежно, я полагаю. Надеюсь, вы представляете, что будет, если вас схватят с ними? - Представляю. Я окажусь с перерезанной глоткой и привязанный к надежному грузу в каком-нибудь канале или реке, и только так. Несомненно, вы всегда найдете замену, - заметил Харпер. - Несомненно! Но дело в том, что в этом случае замену вам придется подыскивать уже не мне, поэтому об этом я не беспокоюсь. Вы достаточно уверены, что у вас хватит времени передать и вызубрить код? - У вас, сэр, не достает веры в своих подчиненных, - усмехнулся Харпер. - Последние события заставляют меня усомниться в самом себе, а не то что в других. Харпер коснулся дна своего саквояжа. - Этот передатчик размером с почтовую марку. Вы уверены, что услышите меня? - Мы пользуемся надежным оборудованием. Мы все услышим даже с Луны. - Когда-нибудь мне захочется побывать и там. Через шесть часов цирковой поезд выехал с запасных путей, где, несмотря на освещение, было темно, так как лил проливной дождь. После бесконечного маневрирования, лязганья и скрипа колес, часть вагонов и платформ были отцеплены, чтобы затем отправиться на зиму во Флориду. Основная же часть поезда продолжила свой путь в Нью-Йорк. В дороге ничего необычного не случилось. Бруно, который неизменно готовил для себя сам, не покидал своего жилища. Дважды его навестили братья, и один раз Харпер, и больше никого. И до самого прибытия в Нью-Йоркский порт, где стояло грузопассажирское судно, которое должно было доставить их в Геную, выбранную потому, что она была одним из немногих средиземноморских портов, оснащенных оборудованием для выгрузки вагонов и платформ, Бруно не покидал свой салон. С одной из первых он встретился с Марией. На ней были брюки, штормовка и выглядела она крайне несчастной. - Мы не очень-то общались, не правда ли? - Сожалею, но вы знали, где я. - Мне нечего было вам сказать, - заметила она и добавила: - А вы знали, где я. - Телефонные будки были заперты. - Могли бы меня пригласить. Так как предполагается, что между нами должны возникнуть особые отношения, а я не намерена в открытую охотиться за мужчинами. - Понимаю, - он улыбнулся, чтобы смягчить последующие слова: - Вы предпочитаете проделывать это тайком? - Очень смешно. Очень умно. Вам не стыдно? - За что? - За постыдную невнимательность. - Очень. - Тогда пригласите меня вечером пообедать. - Телепатия, Мария, настоящая телепатия. Она недоверчива взглянула на него и отошла. По дороге в выбранный Марией маленький итальянский ресторанчик они трижды меняли такси. Когда они уже расположились за столиком, он поинтересовался: - Разве все это было необходимо? Такси, я имею в виду? - Не знаю, но таков приказ. - Почему мы здесь? Вы так по мне соскучились? - У меня есть для вас инструкция. - Не ради моих красивых глаз? - она улыбнулась и покачала головой. Он тяжело и печально вздохнул. - Так какие инструкции? - Я подумала, что вы собираетесь сказать, что я легко могла бы прошептать их где-нибудь в темном углу на пристани. - Предположение не лишено привлекательности, но не сегодняшней ночью. - Почему? - Дождь. - Что это может значить для романтика? - А мне нравится здесь. Очень приятный ресторанчик, - он внимательно посмотрел на нее, на ее голубое вельветовое платье, на меховое манто, слишком дорогое для секретарши, на капельки дождя на ее блестящих черных волосах. - Кроме того, я не мог бы любоваться на вас в темноте, а здесь могу. Вы действительно очень красивы. Там какие инструкции? - Что? - она моментально вспыхнула от этого неожиданного перехода, а затем сжала губы в наигранном гневе. - Завтра в одиннадцать утра мы отчаливаем. Будьте в своей каюте в шесть часов, пожалуйста. В это время к вам зайдет стюард, чтобы обсудить с вами вопросы, связанные с устройством. Он действительно настоящий стюард, но и еще кое-кто. Он проверит, нет ли в вашей каюте жучков. - Бруно промолчал. - Я вижу, что теперь вы уже не вспоминаете о мелодраме. Бруно устало заметил: - Об этом говорить бесполезно. Кому на свете придет в голову подсовывать жучки в мою каюту? Я вне подозрений. Но буду, если Харпер и вы станете продолжать вокруг меня эту идиотскую тайную возню. Зачем искали жучков в кабинете Ринфилда? Зачем послали искать их в моем вагончике? Зачем вы это повторяете сейчас? Очень много людей знают, что у меня нет их, очень многие знают, что я не тот, за кого себя выдаю или за кого меня выдает цирк. Внимание очень большого числа людей привлекается ко мне, и мне это совсем не нравится. - Пожалуйста, нет нужды быть, как... - Разве я не прав? Не надо со мной сюсюкать! - Послушайте, Бруно, я всего лишь связная. Действительно, брать вас под подозрение нет причин. Но мы имеем и будем иметь дело с чрезвычайно сильной, эффективной и бдительной тайной полицией, которая, конечно, не пропустит ничего мало-мальски подозрительного. Кроме того, необходимая нам информация находится в Крау. Мы едем туда. И они знают, что у вас есть сильная возбудительная причина - месть. Они убили вашу жену... - Хватит! - Мария отпрянула, испуганная холодной яростью его голоса. - Шесть с половиной лет мне о ней никто не говорил. Еще раз побеспокоите мою мертвую жену, и я выхожу из игры, сорву всю операцию и оставлю вас, чтобы вдолбить вашему драгоценному шефу, почему ваша опека, ваше болезненное воображение, ваша бедность чувств, ваше невероятное бесчувствие разрушили все. Вы поняли? - Я поняла, - она была бледна, почти в шоке, пытаясь понять гнусность своего промаха. Мария нервно провела кончиком языка по своим губкам. - Мне жаль. Мне Очень жаль. Я допустила большую ошибку. - Она все еще не понимала, в чем состоит ее ошибка. - Но я обещаю вам, что этого больше не повториться. Он ничего не ответил и она продолжила: - Доктор Харпер просил, чтобы вы в 6.30 утра вышли из своей каюты и уселись на палубу в футе от кают-компании. Вы упали и повредили лодыжку. Вас найдут и помогут добраться до каюты. Доктор Харпер немедленно явится туда. Он хочет дать вам полный инструктаж о деталях операции. - Вам он уже сказал, - констатировал Бруно с обычной беспристрастностью. - Мне он ничего не сказал. Насколько я знаю доктора Харпера, он наверняка попросит вас ничего не сообщать мне. - Я сделаю все, как вы сказали. Теперь, поскольку вы свою миссию выполнили, мы можем вернуться. Конечно, тройная смена такси для вас правило из правил, я же отправлюсь прямо на корабль. Это быстрее и дешевле, и к черту ЦРУ. Она дотронулась до его руки. - Я раскаиваюсь. Искренне. Как долго я должна это делать? - не услышав ответа, она улыбнулась, и эта улыбка, как и ее ладонь была неуверенной. - Мне кажется, что человек, зарабатывающий столько, сколько вы, может позволить себе покормить бедную девушку, вроде меня. Или вернемся в порт? Не уезжайте пожалуйста, я не хочу сейчас возвращаться. - Почему? - Не знаю. Это - все те же неясные подозрения. Просто я хочу все де