лать правильно. - Я был прав в тот первый раз. Вы гусыня, - Бруно вздохнул, взял меню и протянул Марии, странно взглянув на нее. - Забавно. Я полагал, что у вас темные глаза, а они стали карими. Темные, темно-карие, понятно вам, не карие. Как это вам удается? У вас что, есть переключатель или как? Она торжествующе посмотрела на него. - Нет. - Тогда он у меня в глазах. Скажите, а почему доктор Харпер не мог придти сам и рассказать все это? - Это произвело бы очень странное впечатление, если бы вас увидели вместе. Вы никогда друг с другом не разговаривали. Что он для вас или вы для него? - А-а! - Другое дело мы. Или вы забыли? Это самая естественная вещь на свете. Я влюблена в вас, а вы в меня. - Он все еще влюблен в свою покойную жену, - голос Марии был спокойным и ровным. Положив руки на перила, она стояла на палубе теплохода "Карпентарий", почти не обращая внимания на холодный ночной ветер, наблюдая с кажущейся зачарованностью, но на самом деле ничего не видя. В это время гигантские портовые краны, сверкая прожекторами, грузили на борт вагоны. Она невольно вздрогнула, когда на ее руку легла чью-то ладонь и насмешливый голос спросил: - Ну, так кто влюблен и в чью жену? Она повернулась и увидела Генри Ринфилда. Его тонкое интеллигентное лицо улыбалось. - Вы должны были кашлянуть или еще что-то в этом роде, - с укоризной промолвила она. - Вы меня напугали. - Извините. Но на мне могли быть сапоги с подковами, и вы все равно бы не услышали меня из-за этого ужасного грохота. Ну ладно, оставим это. Так кто в кого влюблен? - О чем вы говорите? - О любви, - терпеливо ответил он. - Когда я подошел, вы говорили о ней. - Я? - неуверенно произнесла она. - Не удивительно. Моя сестра утверждает, что во время сна я все время болтаю. Может быть, я стоя и уснула. Вы когда-нибудь читали последователей Фрейда? - Увы, нет. Уверен, что это мое упущение. Но ради бога, что вы делаете здесь? Она задрожала. - Мечтаю, конечно, и что-то замерзла. - Поднимемся выше. Тут есть прекрасный бар в старом стиле. Очень теплый бар. Бренди вас согреет. - Постель меня тоже согреет, а в баре я уже была. - Вы отказываетесь от вечерней порции с последним из Ринфилдов? - Никогда! - она рассмеялась и взяла его под руку. - Ведите! В буфете - это заведение вряд ли можно было назвать баром - стояли глубокие зеленые кожаные кресла, бронзовые столы. Тут же находились очень незаметный официант и отличное бренди. Мария заказала одну порцию, Генри - три, и, приканчивая третью порцию, он, потеряв голову от алкоголя, начал форсировать события, устремив в ее глаза свой тоскующий и жаждущий взгляд. Он взял ее руку в свою и затосковал еще больше. Мария взглянула на его руку. - Это несправедливо, - заметила она. - Правила диктуют женщинам носить обручальные кольца, если они помолвлены, и свадебные, если она замужем. Мужчин это не касается, и я полагаю, что это неправильно. - Я тоже так думаю. Если бы она сказала, что он должен носить колокольчик на шее, он бы и с этим согласился. - Тогда где же ваше? - Что? - Ваше обручальное кольцо? Иви свое носит. Ваша невеста, зеленоглазая. Вы ее помните? Хмель мгновенно выветрился у него из головы. - Как вы про это узнали? - Вы забыли, что я провожу по нескольку часов в день с вашим дядей? У него нет своих детей, поэтому предметом его гордости и радости являются его племянники, - она взяла свою сумочку и поднялась. - Спасибо за бренди. Спокойной ночи. Надеюсь, что во сне вы увидите свою невесту. Генри грустно посмотрел ей вслед. Мария пробыла в постели не более пяти минут, как в дверь ее каюты постучали. - Входите, не заперто, - сказала она. Вошел Бруно и прикрыл за собой дверь. - Надо запирать. Учитывая мой характер, и то, что вокруг ходит Генри. - Генри? - Его видели заказывающим двойную порцию. Вид у него как у Ромео, обнаружившего, что он исполнял серенады возле чужого балкона. Чудесная каюта. - Вы пришли сюда для этого? - Вам дали эту каюту? - Забавный вопрос. Но для ясности. Стюард, очень чудесный человек, предложил мне семь или восемь кают на выбор. Я выбрала именно эту. - Понравилась обстановка, да? - Зачем вы пришли, Бруно? - Думаю, чтобы пожелать спокойной ночи, - он присел рядом с ней и притянул ее к себе. - И извиниться за свое поведение в ресторане. Я объясню вам все позже, когда будем возвращаться домой. О'кей? Он резко поднялся, открыл дверь и приказал: - Запритесь! Дверь за ним закрылась. Мария глядела ему вслед с глазами, полными изумления. "Карпентарий" был большим судном, водоизмещение примерно в тридцать тысяч тонн, построенным первоначально как рудовоз, но имеющим возможность в кратчайший срок быть переоборудованным в контейнеровоз. Оно также имело возможность перевозить до двухсот пассажиров, хотя на трансатлантических линиях это было затруднительно. В данный момент два его трюма были отведены под двадцать цирковых вагончиков, остальные вагоны ожидали на пристани своей очереди. А она скоро должна была наступить. Платформы были тщательно закреплены на защищенном от дождя баке. В Италии их встретит достаточное количество пустых вагонов и мощный локомотив, чтобы перевезти через горы Центральной Европы. На следующий день к шести вечера "Карпентарий", уверенно преодолевая дождь и тяжелую зыбь - он был отцентрирован, чтобы свести к минимуму качку - уже находился в семи часах ходу от Нью-Йорка. Когда постучали в дверь, и в каюту, одну из самых роскошных на судне, вошел одетый в униформу стюард, Бруно поднялся с дивана. К его удивлению, в руках у стюарда находился толстый черный портфель. - Добрый вечер, сэр. Вы ждали меня? - Кое-кого я ждал. Возможно и вас. - Благодарю, сэр. Можно начинать? - он запер за собой дверь, повернулся к Бруно и раскрыл портфель. - Бумажная работа для современного стюарда бесконечно надоедлива, - печально сказал он. Из раскрытого портфеля он достал плоскую прямоугольную коробку, щедро усеянную приборами и кнопками. Выдвинув из нее антенну, он принялся медленно проверять каюту. Минут через десять он закончил и уложил все в портфель. - Чисто, - произнес он. - Я в этом уверен. Почти... Бруно взглянул на портфель и заметил: - В этих штуках я ничего не понимаю, полагаю, что они надежны. - Так оно и есть, особенно на сухом месте. Но на корабле так много железа, корпус является проводником, кабели питания создают магнитное поле - в этих условиях можно и ошибиться. И я могу, и мой электронный друг тоже, - он схватился рукой за стойку, так как судно неожиданно накренилось. - Похоже, нам предстоит скверная ночка. Не удивлюсь, если этим вечером на корабле окажется несколько вывихнутых ног и живописных синяков. Знаете, в первые сутки у людей не успевает выработаться нужная походка. Бруно не мог понять, видел ли он на самом деле, как стюард подмигнул ему или это просто игра воображения. Он не был в курсе взаимоотношений стюарда с Харпером. Бруно произнес ничего не значащую реплику, стюард вежливо откланялся и вышел. Ровно в шесть тридцать Бруно уже находился в коридоре, по счастью, практически пустом. Он как можно удобнее расположился на палубе и принялся ждать. Через мять минут, когда он стал ощущать, что правую ногу стала сводить судорога, появились двое стюардов и спасли его от ненужных мучений. Они сочувственно помогли ему подняться, довели его до гостиной и уложили на диван. - Полежите минутку, - произнес один из них на сильнейшем кокни. - Я мигом приведу доктора Беренсона. Бруно, да очевидно и Харперу, не приходило в голову, что на судне обязательно должен находиться свой врач. - Не могли бы вы позвать нашего циркового доктора? Его зовут доктор Харпер. - Я знаю, где его каюта. Один момент, сэр. Харпер, вероятно, уже ждал в своей каюте с саквояжем в руке, так как уже через тридцать секунд явился в каюту Бруно. Как только стюарды вышли, он запер дверь и уселся, чтобы обработать лодыжку Бруно с помощью мази и бинта. - Мистер Картер, эконом, прибыл вовремя? - осведомился он. - Да. Харпер прекратил свои манипуляции и осмотрелся. - Чисто? - А вы ожидали другого? - Не исключал. Харпер полюбовался на свою работу, затем он принес маленький столик, залез во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда два чертежа. Разгладив их, он положил рядом с ними несколько фотографий, после чего слегка стукнул по одному из чертежей. - Сначала этот. Здесь показано здание Исследовательского центра Лабиан. Знаете такой? Бруно без всякого энтузиазма взглянул на доктора. - Надеюсь, это последний идиотский вопрос, который вы задаете мне в этот вечер, - Харпер постарался принять вид, что ответ Бруно не задел его. - Прежде чем ЦРУ привлекло меня к этой работе... - Откуда вы знаете, что это ЦРУ? Бруно прикрыл глаза, чтобы сдержаться. - Прежде чем ваши разведчики привлекли меня к этой работе, они проверили каждый мой шаг от колыбели. Вам, несомненно, известно, что первые 24 года жизни я прожил в Крау. Так как же я не могу знать Лабиан? - Ладно, хорошо. Как это ни странно, в Лабиане проводят научные исследования, большая часть которых, к прискорбию, связана с химическим оружием и тому подобному. - К прискорбию? А США этим не занимаются? Харпера, казалось, это задело. - Это не моя область. Бруно терпеливо заметил. - Послушайте, доктор, если вы мне не доверяете, то как же вы можете ждать моего доверия к вам? Это ваша область и вы, черт возьми, хорошо знаете об этом. Помните армейский центр в аэропорту Орли? Все главные секретные связи между Пентагоном и американской армией в Европе проходили через него. Согласны? - Да. - Помните некоего сержанта Джонсона? Парень по имени Робер Ли - ярый христианин. Наиболее успешно внедренный шпион русских бог знает как долго переправлял все ваши секреты в Москву. Это вы помните? Харпер кивнул с несчастным видом. Инструктаж Бруно шел совсем не по его плану. - Тогда вы не забыли и как русские опубликовали фотокопию секретнейшей директивы, которую выкрал Джонсон. Это был основной план США на случай захвата Россией Западной Европы. Там предусматривалось опустошение континента путем применения бактериологического, химического и ядерного оружия: при этом допускалось, что население практически будет уничтожено. Это произвело в Европе взрывной эффект, и обошлось американцам около двухсот миллионов. Сомневаюсь, что это было опубликовано даже на последней странице "Вашингтон Пост". - Вы очень хорошо информированы. - Не быть сотрудником ЦРУ - не значит быть неграмотным. Я умею читать. Немецкий - мой второй язык, а моя мать из Берлина. Эту историю опубликовали одновременно два немецких журнала. "Шпигель" и "Штерн", сентябрь 69-го года, - подчинился неизбежному Харпер. - Вам доставляет наслаждение смотреть, как я изворачиваюсь? - Этого я не хотел. Я просто хочу подчеркнуть две вещи. Если вы не доверяете мне всегда и во всем, как вы можете ожидать понимания с моей стороны? Теперь я хочу, чтобы вы знали, почему я ввязался в это дело. Мне наплевать, будут ли американцы впереди в этом деле. Я и не верю, но допускаю, что если страны Восточной Европы поверят, что американцы могут без колебаний осуществить свои угрозы, у них может возникнуть болезненное искушение нанести упреждающий удар. Как я понял из объяснений полковника Фосетта, миллионной доли грамма антиматерии достаточно, чтобы уничтожить Америку раз и навсегда. Я не думаю, чтобы кто-нибудь обладал подобным оружием, но из двух зол я предпочитаю выбрать меньшее: я родился в Европе, но усыновила меня Америка. Я придерживаюсь взглядов моей приемной Родины. А теперь давайте продолжим и разложим все по полочкам. Представим, что я никогда не видел и ничего не слышал о Крау. Отсюда и будем танцевать. Харпер взглянул на него без энтузиазма и проговорил с кислым видом: - Если у вас было намерение ловко изменить наши отношения, то, вне всяких сомнений, лучшего вы не могли придумать. Я не хочу утверждать, что это был тонкий ход... Ну ладно, Лабиан. Нам повезло, что он расположен всего в четверти мили от того места, где будет размещаться наш цирк. Лабиан, как вы видите, выходит фасадом на центральную улицу. - На плане показаны два здания. - До этого я дойду. Эти два здания связаны между собой высокими строениями, которые на плане не указаны, - Харпер быстро набросал эскизы. - Сзади Лабиана лишь пустырь. Ближайшее здание в том направлении - электростанция. В здании, выходящем на центральную улицу - давайте назовем его западным - проводятся основные исследования. В восточном здании, примыкающем к пустырю, тоже проводятся исследования, но другого характера. Там проводят серию экспериментов на людях. В восточном здании содержатся под охраной секретной полиции враги государства - от возможных убийц премьера до слабоумных поэтов-диссидентов. Думаю, что смертность там значительно выше средней. - Мне кажется, что теперь моя очередь сказать вам, что вы великолепно проинформированы. - Мы не посылаем своих людей с завязанными глазами и со связанными руками... На уровне пятого этажа проходит пересекающий двор коридор, связывающий оба здания. Стены и крыша у него стеклянные и там горит яркий свет. По нему нельзя пройти незамеченным. Все окна зданий имеют прочные решетки и снабжены надежной сигнализацией. Оба здания имеют по одному входу, который постоянно заперт и с надежной охраной. Оба здания девятиэтажные, связывающие их стены той же высоты. Весь верхний периметр с наружной стороны окружен колючей проволокой, находящейся под высоким напряжением. На каждом углу наблюдательные пункты типа вышек. Часовые на них оснащены пулеметами, прожекторами и сиренами. Внутренний дворик также постоянно освещается, но не это главное: там постоянно находятся специально натасканные доберман-пинчеры. - У вас великолепный дар ободрять людей, - улыбнулся Бруно. - А вы разве не знали таких деталей? Есть лишь два способа беспрепятственно уйти оттуда - смерть по приговору трибунала или самоубийство. Оттуда еще никто не сбежал, - тут Харпер указал на другой чертеж. - Это план девятого этажа западного здания. Ваша цель - проникновение туда. Это здесь работает Ван Димен. Здесь он спит, ест, существует. - Я должен был знать его? - Маловероятно. Он практически неизвестен в широких кругах. На Западе ученые произносят его имя с благоговением. Неизвестный гений - но гений бесспорный - в области исследования элементарных частиц. Открыватель антиматерии, единственный в мире человек, владеющий секретом изготовления, хранения и применения этого страшного оружия. - Он голландец? - Несмотря на имя - нет. Он ренегат из Западной Германии, дезертир. Бог его знает, почему он дезертировал. Здесь вы видите его лаборатории и кабинет. Здесь комната охраны - место, конечно, охраняется как Форт-Нокс - 24 часа в сутки. Это его мини-апартаменты - маленькая спальня, еще более маленькая ванная и крошечная кухня. - Вы хотите сказать, что у него нет дома? Все было бы значительно проще, если бы он был. - У него есть дом, великолепный особняк с участком, подаренный правительством, но он там никогда не бывает. Для него ничего в жизни не существует, кроме работы, поэтому он не покидает Лабиана. Правительство от этого в восторге: проблема сохранения секретности решается сравнительно просто. - Тогда перейдем к другой простой проблеме. Вы говорили, что оттуда еще никто никогда не сбежал. Откуда же тогда, черт побери, и как я туда попаду? - Сейчас, - Харпер откашлялся. Это был его первый шаг на весьма скользкой почве. - Прежде чем обратиться к вам, мы, конечно, хорошенько подумали. Поэтому обратились к вам и только к вам. Это место, как я уже говорил, обнесено колючей проволокой под высоким напряжением. Электричество подводится извне, а именно от электростанции, расположенной позади восточного здания. Подвод осуществляется от высоковольтной линии через кабель, соединяющий пилон электростанции с крышей восточного здания. - Вы с ума сошли! Это точно. Если вы настолько безумны, чтобы предлагать... Харпер приготовился быть дипломатичным, убедительным и благоразумным. - Давайте рассмотрим это так. Пусть это будет обычная проволока на высоте. Сколько бы вы не находились в контакте с проволокой руками или ногами, не касаясь при этом земли, то в этом случае... - Будем думать о кабеле, как о простой проволоке, - повторил Бруно. - Две тысячи вольт, которые по ней проведены, могут быть использованы и на электрическом стуле, не так ли? Харпер уныло кивнул. - В цирке приходится сходить с платформы на проволоку, а на другом конце ступать с нее на противоположную платформу. Если я буду перебираться с пилона на кабель или с кабеля на тюремную стену, у меня одна нога будет на земле, другая на кабеле, так? Я в одно мгновение зажарюсь. А вы представляете себе, какое будет провисание на трехстах ярдах? Вы можете себе представить, что значит такое провисание при ветре, которым также нельзя пренебрегать? А известно ли вам, что в это время года на кабеле может быть и лед, и снег? Ради бога, Харпер, разве вам не известно, что жизнь канатоходца зависит от трения между подошвами его ног и проволокой, а в данном случае кабелем. Поверьте, доктор, вы можете знать все о контрразведке, но вы чертовски мало смыслите о работе на высоте, - Харпер стал еще более унылым. - И если я попаду в западное здание, то как я миную охрану? - теперь Харпер выглядел совсем несчастным. - А если мне удастся все это - я не игрок, но ставлю тысячу против одного - как я обнаружу место, где находятся нужные бумаги? Не думаю, чтобы они валялись просто так на столе. Они должны быть спрятаны. Вероятно, Ван Димен даже спит с ними, держа их под подушкой. Харпер старательно избегал взгляда Бруно. Он явно чувствовал себя неудобно. - Открыть любой кабинет или сейф не составит труда. Я могу достать вам любые ключи. - А если он открывается комбинацией? - Похоже, вам на всем пути понадобится немного удачи. Бруно отодвинул бумаги и уставился в потолок, предаваясь размышлениям. Через довольно-таки продолжительное время, он встрепенулся, посмотрел на Харпера и заявил: - Боюсь, что мне понадобится пистолет. Бесшумный пистолет и много всякой амуниции. Харпер тоже поразмышлял и ответил: - Вы хотите сказать, что попытаетесь? - даже если он и испытывал чувство надежды или облегчения, он их не выказал. В его голосе слышалось лишь скучное недоверие. - Семь бед - один ответ. Нужен пистолет, стреляющий не пулями, а газовый или со специальными ампулами. Это возможно? - Для этого и существует дипломатическая почта, - почти рассеянно произнес Харпер. - Знаете, по-моему, я не смогу оценить все трудности. Но если вы считаете возможным... - Вы безумец и я безумец. Все мы безумцы. Если мы ничего другого не придумаем, придется обратиться к нашим кровавым друзьям. За пистолетом. Харпер попытался подыскать подходящие слова, но не сумел, - Вы сможете поместить эти чертежи в сверхнадежное место? - спросил он. - Да, - Бруно встал, сгреб все бумаги, разорвал их на мелкие кусочки, отнес в ванную и спустил в унитаз. Вернувшись, он проговорил: - Теперь они в безопасности. - Да, трудновато будет кому-нибудь добраться до них. У вас замечательный дар. Буду молиться, чтобы вы не свалились со ступенек - особенно сейчас. Ну, а своих идей у вас нет? - Послушайте, я менталист, а не колдун. Сколько времени вы знакомы с этим? - Не так много, несколько недель... - Не так много, несколько недель... - Бруно произнес это так, как будто это было несколько лет. - И вы уже разрешили эту сложную проблему? - Нет. - И вы хотите, чтобы я сделал это за несколько минут? Харпер качнул головой и поднялся. - Думаю, что скоро вас навестит Ринфилд. Ему ведь сообщат, что произошло с вами. Он не знает, что это розыгрыш, хотя вы можете ему об этом сказать. Что вы ему намереваетесь сказать? - Ничего. Если я расскажу о том самоубийственном способе, что вы мне предложили, он развернет корабль скорее, чем вы успеете умыть руки. 5 Дни проходили в качке. Казалось, стабилизаторы корабля забыли о своем назначении. Для артистов не оставалось никакого занятия, кроме как кормить животных да чистить их клетки. Те, кто могли отрабатывать свои номера - репетировали. Бруно проводил с Марией достаточно много времени для того, чтобы укрепить веру окружающих в любовном романе. И что было наиболее интригующим, все уверовали в возможность сразу двух романов, так как когда с ней не было Бруно, Генри Ринфилд не оставлял ее своим вниманием. А так как Бруно большую часть времени проводил с Каном Дахом, Росбаком и Макуэло, Генри испытывал недостаток не во времени, а в сопернике. Кают-компания, огромная комната, рассчитанная более чем на сто человек, постоянно хорошо сервировалась к обеду. На третий вечер Генри сидел с Марией за дальним угловым столиком и что-то горячо доказывал ей. В противоположном конце сидел Бруно со своими друзьями и играл в карты. Перед игрой они репетировали. Кан Дах не занимался разминкой. Он был уверен, что его могучая сила не покинет его в ближайшие дни. Друзья играли в покер. Игра шла по малым ставкам и Бруно почти неизбежно выигрывал. Остальные утверждали, что он видит сквозь карты, говорили, что он отчаянно блефует, хотя в предыдущий вечер он играл с повязкой на глазах и выиграл четыре партии подряд. Кан Дах опрокинул очередную пинту пива, взглянул в другой конец зала и тронул Бруно за руку. - Ты бы лучше следил за своей прелестью, парень. Твоя ненаглядная в осаде. Бруно взглянул и мягко заметил: - Она не моя любимая. И даже если бы это было так, то я полагаю, что Генри не из тех, кто сможет ее схватить и убежать. Да и куда он отсюда сбежит? - Достаточно далеко, - мрачно проронил Росбак. - Его зеленоглазая любовь осталась в Штатах, - по слогам произнес Макуэло, - а наша Мария здесь. Это большая разница. - Кто-нибудь расскажет ей об Иви, - предположил Росбак. - Малютка Мария знает о ней все. Она сама мне об этом говорила. Даже знает об обручальном кольце, которое так любит носить Иви, - Бруно вновь взглянул на парочку и вернулся к игре. - Ну, я все-таки не думаю, что они обсуждают сердечные дела. Мария и Генри в самом деле не обсуждали сердечные дела. Генри был очень горяч, очень пылок, очень искренен. Внезапно он замолчал, взглянул в другой конец зала и вновь на девушку. - Вот подтверждение! - в голосе Генри прозвучала смесь триумфа и опасения. - О чем вы? - Парень, о котором я вам говорил. Парень, который следит за вами. Тот стюард, который только что вошел в бар. Ну, тот, со скучающим лицом. Он не имеет права бывать здесь, так как работает в другом месте. - Прекратите, Генри! Кстати, лицо у него не хитрое, а просто чужое. Вот и все. - Он англичанин, - непоследовательно заявил Генри. - Я встречала некоторых англичан, которые не были преступниками. А вы не упустили из виду тот факт, что наше судно британское? - Я видел, что он шел за вами достаточно много раз, - упорствовал он. - Я видел это, потому что шел за вами обоими. - Она с удивлением взглянул на Генри, но уже без улыбки. - Он также шел и за моим дядей. - А! - Мария выглядела задумчивой. - Его зовут Барри. Он каютный стюард. - Я же говорил вам, что он не имеет правила быть здесь. Он следит за вами, так что... - он еле сдерживал себя. - Каютный стюард... Откуда вы знаете? - Я впервые увидела его у вашего дяди, - Мария еще больше задумалась. - Теперь я вспоминаю, что видела его довольно часто. - Будьте уверены, так оно и было. - Что бы это все могло значить? - Не знаю, - нахмурился Генри, - но я не ошибаюсь. - Почему кто-то должен следить за мной? Вы думаете, он замаскированный детектив, а я - преступница? Или я похожа на секретного агента, как Мата Хари? - Нет, совсем нет! Кроме того, Мата Хари была уродлива, вы же красивы, - он поднял свой бокал, чтобы подтвердить это. - Вы действительно красивы. - Генри! Помните то утро? Мы пришли к соглашению ограничить наши беседы интеллектуальными темами. - К черту это! - Генри подумал и осторожно взвешивая свои слова, сказал: - Я пришел к выводу, что люблю вас. - Он еще немного подумал и добавил: - Сражен! - Не думаю, чтобы Иви... - Черт с ней! Извините, вырвалось, - он повернулся. - Смотрите, Барри уходит. Они смотрели, как он уходит, невысокий, худой, темноволосый мужчина с маленькими тоненькими усиками. Проходя в футах десяти от их столика, стюард бросил на них быстрый взгляд и отвернулся. - Точно преступник. Вы видели его взгляд? - Да, - она дрожала, - но почему, Генри, почему? Он пожал плечами. - У вас есть драгоценности? - Я никогда не ношу драгоценности. Генри одобрительно кивнул. - Они для женщин, которые нуждаются в них, а такая красавица, как вы... - Генри, если так будет продолжаться, я не смогу с вами разговаривать. Утром я сказала, что день чудесный, вы сделали бездушное и пренебрежительное замечание об этом дне. Когда я похвалила мою красавицу Мелбу, вы заявили, что она и половину не так привлекательна, как я. А когда мы смотрели на прелестные краски заката... - У меня поэтическая натура. Спросите у Иви. Нет, это так вырвалось, не спрашивайте у нее. Мне постоянно хочется смотреть на вас. - Вы можете просверлить дырку в моем лице своим взглядом. - Ах! - нераскаявшиеся глаза Генри блестели, но не от алкоголя, и не пытались отвести взгляд от девушки. Он прошептал: - Вы знаете, я всегда хотел быть чем-то вроде сэра Галахера. - Мне бы на вашем месте этого бы не хотелось, Генри. В современном мире сэр Галахер не сможет найти себе места. Рыцарство умерло. Пора рыцарских турниров миновала. Наступила пора ударов ножом в спину. - Да, - пробормотал Генри. Все его чувства, кроме зрения, были отключены. Слова ее отскакивали от его закрытых ушей. На четвертый вечер доктор Харпер навестил Бруно в его каюте. Его сопровождал Картер, эконом, который занимался выявлением подслушивающей аппаратуры в первый вечер. Картер вежливо поздоровался, повторил свои поиски, покачал головой и ушел. Харпер открыл бар, налил спиртного, попробовал и произнес с удовлетворением: - Ваши пистолеты мы получим в Риме. - Пистолеты? - Да. - У вас есть связь с Штатами? А радист не удивился? Харпер сдержанно улыбнулся и проинформировал: - Я сам себе радист. У меня имеется передатчик размером с почтовую марку, который работает на частотах, не совпадающих с корабельными. Как сказал Чарльз, с его помощью можно связаться хоть с Луной. Конечно, передача была закодирована. Как-нибудь я покажу вам передатчик, тем более, что я обязан вам его показать и объяснить, как им пользоваться, на случай, если со мной что-то случится. - А что с вами может случиться? - А что случилось с Пилгримом и Фосеттом? Теперь вот что... Вы получите два пистолета, а не один, и на это есть свои причины. Пистолет, стреляющий специальными пульками-капсулками, размеры которых не больше иголки, очень эффективен, но утверждают, что у Ван Димена очень крепкое сердце. Поэтому, если вам придется его успокоить, то использование капсулы может привести к обратному эффекту. Для него у вас будет газовый пистолет. Вы уже придумали, как пробраться туда? - Неплохо бы, конечно, иметь вертолет, но его нет. Пока я не представляю, как туда проникнуть. - Вы знаете, что занесены в список приглашенных на обед сегодня вечером за капитанским столиком вместе со мной? - Нет. - Этой привилегией пользуются по очереди. Обычная вежливость. Так что увидимся там. Они уже сидели за столом, когда к капитану подошел стюард и что-то прошептал ему на ухо. Капитан поднялся, извинился и вышел из салона вслед за стюардом. Вернулся он через две-три минуты в сильном смятении. - Странно, очень странно, - удивился он. - Картер, вы его видели, это наш эконом, сказал, что на него кто-то напал. Чисто по-американски, захватывают сзади шею и затыкают рот. Следов нападения на нем нет, но вряд ли он шутит. - Что-нибудь пропало? - осведомился Харпер. - Да, из его внутреннего кармана исчез бумажник. - Судя по манере нападения его бумажник, но уже без содержимого, наверняка, скорее всего на дне океана. Может быть, взглянуть на него? - Что ж, пожалуй, это разумно. Беренсон сейчас щупает пульс у одной старой гусыни, считающей, что у нее сердечный приступ. - Благодарю, док. Стюард вас проводит. - Харпер ушел. - Очень вежливый человек. Кто же мог ограбить Картера? Не в его характере сочинять. Кто-то нуждался в деньгах и решил, что если и у кого есть при себе деньги, так это у эконома. Неприятные вещи случаются в море, хотя с подобным случаем мне не приходилось сталкиваться на своем веку. Я поручу старпому расследовать этот прискорбный случай. Бруно улыбнулся. - Надеюсь, что наши артисты не попадут под подозрение. Среди благоразумных граждан наша репутация не на высоте, но я не знаю более честных людей. - Не знаю, но опасаюсь, что мой старпом вряд ли разыщет грабителя. - Бруно облокотился о стенку помещения и безразлично посмотрел на капитана, после чего вышел. Выйдя на палубу, Бруно безразлично смотрел на фосфоресцирующий след корабля. Он оживился и повернулся, когда кто-то подошел к нему. - Есть кто поблизости? - спросил он. - Никого, - проронил Бруно. - Тебя никто не беспокоил? - Никто, ответил Макуэло, белые зубы которого блеснули в темноте. - Ты оказался абсолютно прав. Несчастный мистер Картер действительно подвергся нападению вечером на рик-баке, так что надо как следует подумать. Кан Дах слегка прижал его. Росбак вытащил ключ от его каюты, передал мне и наблюдал за коридором, пока я там находился. Искал я недолго. В чемодане было забавное электронное устройство... Думаю, что я знаю, что это... - А что это? - Устройство для обнаружения подслушивающих устройств. Здесь все очень подозрительно. - При нашем окружении это неудивительно. - Что еще? - В бумажнике было полторы тысячи долларов десятками. - Об этом я не знал. Пользованные? - Нет, новенькие, и номера по порядку. - Какая беспечность! - Действительно, - Макуэло протянул Бруно бумажку. - Я записал номера первой и последней банкнот. - Чудесно. А они настоящие? - Да. Я показал одну Росбаку и он это подтвердил. - Больше ничего? - Несколько адресованных ему писем. Не от частных лиц, а от почтовых ведомств различных городов, в основном, Лондон и Нью-Йорк. - На каком языке? Английском? - Нет. Язык мне не знаком. Штемпель в Гданьске. Это, кажется, в Польше? - Наверное. Дальше мы оставили все как было, заперли двери, а ключи вернули отключившемуся мистеру Картеру. Бруно поблагодарил Макуэло, вернулся в свою каюту, взглянул на цифры, написанные на клочке бумаги и спустил его в унитаз. Никто не удивился, что грабителя так и не нашли. Вечером, за день до прибытия в Геную, Харпер зашел в каюту Бруно. И сразу же взбодрил себя виски из почти нетронутой бутылки. - Появились какие-нибудь мысли насчет проникновения в Лабиан? Боюсь, что нам это не удастся. - Возможно, это и к лучшему, особенно для моего здоровья, если я там завязну, - ответил Бруно. Харпер сел в кресло и поджал губы. - Так есть у вас идеи? - Не знаю. Что-то мелькает. Для меня есть новая информация? Или ничего нет? Тогда поговорим о западном здании и как пробраться на девятый этаж. Ну, прежде всего крыша. Там есть какие-нибудь отдушины, что-то вроде вентиляционных шахт и люков? - Честно говоря, не в курсе. - Думаю, о вентиляционных шахтах можно забыть. В таком весьма любопытном месте, как это, воздух циркулирует, вероятно, внутри стен, и у них скорее всего узкие отверстия. А вот люки, я полагаю, есть. Иначе как же часовые поднимаются на свои вышки, или электрики, когда случаются неполадки с оборудованием? Трудно представить, что они карабкаются по лестнице, привинченной к стене. Вы не знаете, там есть лифты? - Это я знаю. В каждом здании имеются лестницы и по две лифтовые шахты по обеим сторонам. - Вероятно, они обслуживают в числе прочих и девятый этаж. Это означает, что головка лифта должна выступать над крышей. А это может быть путем в здание. - Это может оказаться и отличным путем быть раздавленным, если вы спуститесь в шахту, когда лифт будет подниматься. Такие случаи бывали. - Риск, безусловно, есть. А прогулка по обледенелому кабелю, находящемуся под высоким напряжением, да еще при ветре, это не риск? Что находится на восьмом этаже? Лаборатория? - Как ни странно, нет. Этот этаж относится скорее к восточному зданию. Там спит вся тюремная верхушка, может быть, не желают слышать криков, а может, не хотят оказаться в здании тюрьмы, когда враги государства попытаются вырваться на свободу. Все служащие там. Кроме комнат охраны и столовой, все остальное на этаже занимают камеры. Плюс к этому в подвале расположены несколько чудненьких местечек, которые благозвучно называются центрами допроса. Бруно вопросительно взглянул на Харпера. - Позволительно ли мне будет спросить, откуда у вас такая подробная информация? Думаю, что посторонних вряд ли туда пропустят, а охранники не осмелятся болтать. - Не совсем так. В Крау у нас, как говорится, есть свой человек. Не американец, а местный. Он был осужден на 15 лет по какому-то пустяковому политическому делу, прошел, назовем это очищением, в течение нескольких лет, и его выпустили из здания. К режиму, центру и к тем, кто там работает, он воспылал глубокой ненавистью. Он упал в наши руки, как спелое яблочко с дерева. Он все еще выпивает со стражниками Лабиана и имеет возможность держать нас в курсе дела. Прошло уже четыре года, как его освободили, но стражники все еще помнят и уважают его. Они свободно болтают при нем, особенно когда он угощает их выпивкой. Деньгами мы его обеспечиваем. - Хорошее занятие. - Как и весь шпионаж и контршпионаж. Здесь не до романтики. - Проблема все еще остается. Может удастся найти приемлемое решение, не знаю. Вы разговаривали об этом с Марией? - Нет. Времени еще достаточно. Чем меньше людей знает... - Я хотел бы поговорить с ней сегодня вечером, не возражаете? - Три головы лучше двух. Не очень-то приятный для вас комплимент. - Да, это так. Я не могу позволить, чтобы вы слишком явно были вовлечены во все, что делаю. Вы координатор, единственный человек, который знает, что в действительности происходит - я все еще не верю в то, что вы сообщили мне все, что я обязан знать, но теперь это не кажется мне столь важным. Кроме того, я ведь усиленно ухаживаю за молоденькой девушкой - и хотя это было предписано мне инструкцией, я не нахожу эту задачу слишком неприятной - люди привыкли видеть нас вместе. Харпер беззлобно улыбнулся. - Они также привыкли видеть крутящегося вокруг нее Генри. - Я вызову его на дуэль где-нибудь в Европе. А от Марии мне нужна активная помощь, но об этом - потом. Нет смысла обсуждать с вами, пока у меня ничего нет. - Понятно. Когда? - После обеда. - Где? Здесь? - Нет. Мой доктор может зайти и осмотреть меня, но ее могут засечь. а мне бы этого не хотелось. - Тогда я предлагаю ее каюту. Бруно подумал и согласился: - Хорошо. Перед обедом Бруно зашел в буфет и нашел там Марию. Подсев к ней, он заказал стакан сока. - Это невероятно. Мария Хопкинс сидит одна! - А кто в этом виноват? - сурово спросила она. - Конечно, не я. - Здесь полно мужчин, горящих желанием угостить меня и немного поболтать. Но, увы, я чумная. В любой момент может войти великий Бруно, - она немного подумала и добавила: - Или Генри, что еще хуже, и не только потому, что он свет и радость сердца своего дядюшки - неплохо вспомнить, что его дядюшка большой босс - он также умеет пугающе жмуриться. Единственный, кто не обращает на это внимания - ваш громадный друг. Вы знаете, что он называет меня вашей любимой? - А это так? Как говорится, вопрос ребром, - она молча прореагировала на его реплику. - А где же мой соперник на руку любимой сейчас? Я совсем недавно разговаривал о нем с доктором Харпером. Генри и я будем драться на дуэли, как только доберемся до Карпат. Приглашаю вас посмотреть. В конце концов, из-за вас же! - О, успокойтесь, - она долго смотрела на него, затем широко улыбнулась и непроизвольно положила свою руку на его ладонь. - А какой мужской эквивалент слова "возлюбленная"? - Его нет, а если бы и был, не думаю, что мне его было бы приятно услышать. Так где Генри? - Следит, - она как-то инстинктивно понизила голос. - Я думаю, что он наблюдает кое за кем. Последние два дня он тратит массу времени, следя за кем-то, кто, как он считает, следит за мной. - Удивительно, но Бруно это не позабавило. - Почему вы не сообщили мне об этом раньше? - Не сочла это важным, не приняла всерьез. - Не приняли? А сейчас? - Не совсем уверена. - А почему кто-то должен за вами следить? - Этого я не знаю. - Доктору Харперу не говорили? - Нет, потому что нечего сказать. Я не желаю, чтобы надо мной смеялись. Думаю, что доктор все-таки оберегает меня. Мне бы не хотелось, чтобы он считал меня большей простофилей, чем я есть. - Кто же все-таки за вами следит? - Барри. Каютный стюард. Невысокий мужчина, узколицый, очень бледный, узкие глазки и маленькие черные усики. - Я его видел. Это ваш Стюард? - Мистера Ринфилда. Бруно на мгновение задумался, а потом как-то потерял интерес к теме. Он поднял стакан и произнес: - Хотелось бы видеть вас после обеда в вашей каюте, если не возражаете. Она подняла свой бокал и улыбнулась. - Хорошо. После обеда они направились вместе, не делая из этого секрета. Это было естественно и ни у кого не вызывало удивления. Через минуту после их ухода появился Генри и тут же удалился в противоположную дверь столовой. Он быстро перешел на другую сторону и добрался до кают. Бруно и Мария находились в 50 футах впереди. Генри прошел вперед и спрятался в тени. Неожиданно из бокового прохода показалась чья-то фигура. Она всмотрелась вдоль главного коридора, заметила Бруно и Марию, и быстро отпрянула назад в укрытие. Но не настолько быстро, чтобы Генри не смог узнать ее. Конечно, это был Барри. Генри ощутил удовлетворение. Барри отважился выглянуть еще раз. Мария и Бруно как раз повернули за угол, и Барри последовал за ними. Генри подождал, пока тот скроется из виду и последовал за ним. Дойдя до угла, он украдкой выглянул одним глазом и отпрянул назад. Барри был рядом и наблюдал за правым коридором. Генри не было нужды угадывать, куда тот смотрит - дверь каюты Марии была четвертой. Когда он выглянул еще раз, Барри исчез. Генри переместился на его место и снова выглянул. Барри он увидел в неприятном положении - с плотно прижатым к двери каюты правым ухом. Действительно, это была каюта Марии. Генри отодвинулся назад и затаился. Торопиться было нельзя. Выждав секунд 30, он снова рискнул выглянуть. Коридор был пуст. Генри не спеша прошел по коридору, миновал каюту Марии - оттуда раздавался мягкий шелест голосов - дошел до поворота и направился к служебным каютам. Два дня, потраченные на наблюдение за Барри, не прошли даром - он знал, где обитает стюард. Генри не ошибся. Барри действительно был у себя и был так беспечен, что даже оставил дверь нараспашку. Что для такой явной небрежности могут существовать определенные причины, Генри не подумал. Тот сидел, повернувшись к нему спиной. На голове у него были наушники, присоединенные к приемнику. Барри, как и все стюарды, делил каюту с напарником, а так как они работали в разных сменах и спали в разное время, наушники использовались для того, чтобы слушать радио, когда другой спит. Мария сидела на кровати в своей каюте и потрясенно смотрела на Бруно. Краска схлынула с ее лица, глаза округлились и стали еще больше. Она тревожно прошептала: - Это безумие! Вы сумасшедший! Это самоубийство! - Все это так и даже в значительно большей степени. Но, как вы могли заметить, доктор Харпер предложил совсем невыполнимый план. - Бруно! - она соскользнула с кровати и встала на колени возле его кресла, взяв его левую руку в свою. На ее лице читался страх, и он с неловкостью увидел, что боится она не за себя. - Вас убьют, вы знаете, вас убьют. Не надо, пожалуйста, не надо! Нет, Бруно, худшего у вас в жизни не было! О боже, у вас нет ни единого шанса! Он посмотрел на нее с нежным удивлением. - А я все время считал вас стойким агентом ЦРУ. - Ну, а я нет, не стойкая, я имею в виду, - в ее глазках блеснули слезы. Почти рассеянно он погладил ее по волосам, она отвернулась. - Должен быть какой-то другой путь, Мария. - Другого пути нет. - Посмотри, - незаметно переходя на "ты", сказал Бруно. Свободной рукой он набросал чертеж. - Давай забудем путь по силовому кабелю. Тот факт, что эти окна зарешечены, может быть для нас спасением. Точнее, для меня. Я предполагаю подойти по этому переулку с юга здания. У меня будет длинная веревка с крюком на конце. Пара бросков и я цепляюсь за решетку первого этажа. Потом подтягиваюсь, освобождаю веревку и дальше, пока не окажусь наверху. - Да? - скептицизм не согнал испуг с ее личика, а наоборот, усилил его. - А что потом? - Я найду способ заставить замолчать часового или часовых на вышке. - Как это понимать, Бруно? Откуда такая одержимость? Ты не работаешь в ЦРУ, и до этой проклятой антиматерии тебе нет никакого дела. И еще я знаю - не думаю, а знаю, что ты умрешь, лишь бы попасть в эту проклятую тюрьму. Хотелось бы знать зачем, Бруно? - Не знаю, - она не могла видеть его лица, но в этот момент оно было расстроенным и настороженным. - Возможно, об этом лучше спросить тени Пилгрима и Фосетта. - Что они тебе? Ты едва знал их. Он не ответил. Мария устало продолжала: - Итак, ты собираешься заставить часовых молчать. А как ты собираешься заставить молчать две тысячи вольт на колючей проволоке, Бруно? - Я найду способ проникнуть через нее, но мне необходима твоя помощь, и ты можешь оказаться в тюрьме. - Какая помощь? - ее голос был лишен интонаций. - И что значит тюрьма, если ты будешь мертв? Генри слышал последние слова. Барри снял наушники, чтобы поискать сигареты, и разговор из каюты Марии, хотя слабый, но вполне разборчивый. Генри вытянул шею. В каюте был не только радиоприемник. На столике стоял маленький магнитофон с вращающимися катушками. Барри нашел сигареты, закурил и уселся на место. Затем он взял наушники и хотел снова надеть их, но тут в дверь вошел Генри. - Если не возражаете, то я заберу эту пленку, Барри. - Мистер Ринфилд? - Да, это я. Вы удивлены? Пленку, Барри! Непроизвольно, как это могло показаться, Барри поглядел чуть выше левого плеча Генри. Тот рассмеялся и сказал: - Очень жаль, Барри... Но тут он услышал тихий звук, последний звук в своей жизни - почти неслышный свист позади себя. Его слух зафиксировал это моментально, но тело не успело отреагировать. Ноги его подкосились и Барри успел подхватить его, прежде чем Генри упал на пол. - Ты слышишь меня? - голос Марии все еще был лишен эмоций. - Что тюрьма, что все на свете, если ты мертв? Обо мне ты подумал? Ладно, ладно, пусть я эгоистка, но обо мне ты мог подумать? - Прекрати! Перестань! - он старался придать своему голосу грубость и холод, но в нем не было ни того, ни другого. - В Крау мы прибываем в следующий четверг и будем до будущей среды - это самая длительная остановка в турне. Представления у нас в пятницу, субботу, понедельник и вторник. Воскресенье свободно. Поэтому в воскресенье мы нанимаем машину и едем на маленькую экскурсию в город. Не знаю, как далеко нам позволят уехать, думаю, что ограничения смягчились. Прогулка будет вечером, так что на обратном пути мы окажемся рядом с Лабианом и посмотрим, есть ли там охрана снаружи, и если она есть, то мне понадобится твоя помощь. - Пожалуйста, брось эту бредовую идею. Пожалуйста! - Когда я заберусь на нижнюю стену корпуса, ты встанешь на углу южного переулка и центральной улицы. Операция начнется - это я уже решил - после нашего последнего выступления во вторник ночью. Машина должна стоять на улице рядом. Стекла должны быть опущены, а у тебя под рукой должна находиться небольшая канистра с бензином. Если ты увидишь, что приближается патруль, то плесни немного, совсем немного на сидения, выйди из машины и брось горящую спичку, и уходи. Это не только отвлечет внимание всех, но пламя создаст такую тень, что я окажусь практически в темноте. Боюсь, что тебя схватят и подвергнут допросу, но мистер Ринфилд и доктор Харпер сумеют вырвать тебя на свободу, - он немного подумал и добавил: - А может быть и нет. - Ты совершенно обезумел, совершенно! - Слишком поздно менять себя, - он поднялся и она вместе с ним. - Сейчас мы должны связаться с доктором Харпером. Она подошла к нему и обняла за шею. Голос ее отражал горе, написанное на ее лице. - Пожалуйста, Бруно, ради меня... Пожалуйста... Он взял ее за руки и мягко произнес: - Послушай, любовь моя, ведь нам только предписано было влюбиться. А это шанс. Мария печально заметила: - Что толку, если ты покойник. На полпути к своей каюте, Бруно обнаружил телефон и позвонил доктору Харперу, который как обычно в это время сидел за обеденным столом в салоне. - У меня снова разболелась лодыжка, - сказал Бруно. - Буду через десять минут. И через десять минут, как и обещал, Харпер был у Бруно. Он отказался от предложенной выпивки, сел в кресло и выслушал отчет Бруно о разговоре с Марией. Немного поразмыслив, он, наконец, проговорил: - Хочу заметить, что это даст нам реальный шанс. Должен признать, что это лучше моего плана. Когда вы намерены осуществить операцию? - Окончательное решение, конечно, за вами. Разведку я думал провести в воскресенье, а операцию во вторник ночью. Самый лучший вариант, так как на следующий день цирк уезжает, и у полиции останется меньше времени на допросы, если они к ним прибегут. - Не возражаю, думаю так будет действительно лучше. - Если дело выгорит, есть ли у вас план возвращения в США? - Есть, но еще не утвержден. Как только его утвердят, я вам сообщу. - Через свой маленький передатчик? Помните, вы обещали при случае показать его? - Сделаю все, что обещал. Одновременно я проделаю три вещи: покажу передатчик, вручу пистолеты и сообщу план возвращения. Когда именно - я дам знать. А как отнеслась Мария к вашей идее? - Без особого энтузиазма, но вашу она отвергла начисто. Тем не менее, она будет помогать, - Бруно замолчал и стал в замешательстве оглядываться по сторонам. - Что-то не так? - осведомился Харпер. - Не знаю почему, но корабль замедлил ход. Разве вы этого не чувствуете? Почему он замедляет ход, точнее останавливается, посреди Средиземного моря? Думаю, что мы узнаем об этом в ближайшее время. Об этом они узнали через секунду. Дверь резко распахнулась и в каюту ворвался мистер Ринфилд. Его лицо было серым, а дыхание тяжелым и прерывистым. - Генри исчез! Исчез! Мы не можем найти его! - Вот почему корабль замедлил ход, - заметил Бруно. - Мы обыскали все, - Ринфилд взял стакан бренди, который протянул ему Харпер. - Искали всем экипажем и до сих пор его ищут, но нет никаких следов. Исчез, просто исчез! Харпер попытался утешить его и взглянул на часы. - Посмотрите, мистер Ринфилд, прошло ведь не более 15 минут, а ведь наше судно очень большое. - И с большим экипажем, - добавил Бруно. - И у них есть специально разработанный план в такого рода случаях - при поисках пропавших пассажиров. Они могут скрываться где угодно. - Он повернулся к расстроенному Ринфилду. - Утешить это вас не может, сэр, но я думаю, что если капитан приказал замедлить ход, то это сделано, чтобы не уходить далеко от того места, где ваш племянник мог выпасть за борт. - Я тоже того же мнения, - Ринфилд прислушался. - Вам не кажется, что они увеличили скорость? - По-моему, мы поворачиваем, - сказал Бруно. - Боюсь, это означает, что Генри на борту нет. Капитан разворачивает корабль на 180 градусов и возвращается назад. Если Генри свалился за борт, он может продержаться на воде. Такие случаи бывали и раньше, так что шанс есть, мистер Ринфилд. Тот с безумным взглядом подозрительно посмотрел на него, и Бруно не мог винить его за это: он сам себе не верил. Они вышли на палубу. "Карпентарий" изменил курс и шел со скоростью не более 10 узлов. Спасательный плот на талях уже был заполнен моряками. Два мощных прожектора по обеим сторонам мостика были направлены вперед. На носу корабля два матроса шарили по морю лучами малых прожекторов. Чуть дальше двое матросов держали наготове спасательные пояса. Прошло двадцать минут. Неожиданно Ринфилд оставил своих спутников и направился на мостик. Там находился капитан с биноклем. Когда он подбежал, капитан опустил бинокль и медленно покачал головой. - На борту вашего племянника нет, мистер Ринфилд, - сообщил он и посмотрел на часы. - Прошло 38 минут с того момента, когда его видели в последний раз. Сейчас мы на том месте, где были 38 минут назад. Если он жив, извините меня за прямоту, он должен находиться где-то здесь. - Может, вы его не заметили? - Вряд ли. Море спокойное, безветренная ночь, волн почти нет. Средиземное море, как известно, сильных течений не имеет. Он должен быть на нашем курсе, - капитан что-то шепнул стоявшему рядом офицеру и тот сошел с мостика. - А что теперь? - спросил Ринфилд. - Пойдем по малому кольцу, затем сделаем еще три или четыре расходящихся круга, а если и потом ничего не обнаружим, пойдем с той же скоростью на место, где мы повернули. - Так и будет? - Боюсь, что да. - Вы не очень-то надеетесь, капитан. - Да. Через 40 минут корабль закончив поиски вернулся в точку поворота. Когда машины прибавили оборотов и корабль начал увеличивать ход, Мария, стоявшая рядом с Бруно в тени спасательной шлюпки, вздрогнула. - Это конец, не так ли? - испуганно спросила она. - Прожекторы выключили. - Это моя вина, это моя вина... - голос Марии был хриплым. - Не глупи, - обнял ее Бруно. - Этого нельзя было предусмотреть. - Можно, можно! Я не принимала его всерьез. Я открыто смеялась над ним, и даже его не до конца выслушивала. Я должна была понять это два дня назад, - на ее глазах появились слезы. - Надо было рассказать об этом тебе или доктору Харперу. Генри был таким хорошим. Бруно услышал слово "был" и понял, что она наконец, согласилась с тем, с чем он смирился час назад. - Хорошо бы тебе поговорить с мистером Ринфилдом, - мягко произнес он. - Да, да, конечно, но... я не могу смотреть людей. Не могли бы мы сделать это вместе... если бы он пришел сюда... если бы ты его привел... - Небезопасно для твоей жизни, Мария. Одну тебя я тут не оставлю. Даже в темноте он увидел, как она уставилась на него. - Ты думаешь, что кто-то... - Я не знаю, что думать, потому что не знаю, как погиб Генри. В одном я уверен: это не было случайностью, он погиб потому, что сделал ошибку, узнав слишком много. У меня есть пара вопросов. Очевидно, он покинул салон сразу же после нас. Он вышел в другую дверь, но думаю, что он сделал это, чтобы избегнуть очевидных подозрений. Я уверен, что он следил за нами. Генри мог иметь смутное подозрение о том, что мы соучастники, а он был прямым и честным парнем. Полагаю, что он играл роль невидимой охраны и обнаружил, что кто-то следит за нами. У него был романтический характер и такого рода открытие подстегнуло его. Могу предположить, что он действительно обнаружил этого типа и заметил его в крайне компрометирующей ситуации. Компрометирующей для злодея, я имею в виду. Но это не меняет того факта, что начальным объектом внимания была ты. Не думаю, что ты смогла бы долго продержаться на воде, если тебе в свою очередь размозжат затылок. - Он вытащил платок и вытер слезы с ее плачущего лица. - Ты пойдешь со мной. Проходя по палубе, они встретились и поздоровались с Росбаком. Бруно подал ему незаметный знак следовать за ними. Тот последовал за ними в десяти шагах. Ринфилда они нашли в радиорубке. Он составлял телеграммы родным и близким Генри. Когда первоначальный шок прошел, он успокоился и сосредоточился. Своим видом он больше успокоил Марию, чем она его. Они оставили его в рубке и нашли ожидающего Росбака. - Где Дах? - буркнул Бруно. - В баре. Сидит в уголке и утоляет семилетний пивной голод. - Проводи, пожалуйста, девушку в каюту. - Зачем? - Мария не была раздражена, а была лишь в замешательстве. - Разве я не в состоянии... - Мятежников на рею, - продекламировал Росбак, мягко сжимая ее руку. - И запри дверь. Сколько времени тебе нужно, чтобы лучшим образом успокоиться и лечь в постель? - спросил Бруно. - Десять минут. - Я буду у тебя через пятнадцать минут. Услышав голос Бруно, Мария отворила дверь. Он переступил порог каюты, следом за ним показался Кан Дах с двумя одеялами под мышкой. Он дружелюбно улыбнулся девушке, втиснул свое массивное тело в кресло и аккуратно прикрыл колени одеялами. - Кан Дах считает, что в его каюте слишком укачивает. Он думает, что здесь он сможет отдохнуть. Мария взглянула на них сперва с протестом, затем с замешательством, потом беспомощно покачала головой, улыбнулась и ничего не сказала. Бруно пожелал им спокойной ночи и вышел из каюты. Дах дотянулся до ночника, слегка убавил свет и развернул светильник так, чтобы свет не падал на лицо девушки. Он взял ее руку в свою массивную ладонь. - Спи спокойно, малышка, Кан Дах рядом. - Вы не сможете уснуть в этом ужасном кресле. - И не надо. - Вы не заперли дверь. - Неужели не запер? - беспечно сказал он. Она быстро уснула и никто, что было очень хорошо для состояния его здоровья, в эту ночь к ней не заходил. 6 Причаливание, разгрузка и высадка на берег в Генуе прошли гладко и необычайно быстро. К Ринфилду вернулись его обычное спокойствие, деловитость и способность все подмечать и наблюдая, как он занимается своим делом, нельзя было предположить, что всего лишь одна ночь прошла со смерти его любимого племянника, заменявшего ему сына. Но Ринфилд прежде всего был артистом: банально выражаясь, представление на носу, а если он здесь, оно состоится. Цирковой поезд с помощью специального тепловоза был составлен и переведен на маневровые пути в миле от причала, где уже дождались несколько пустых вагонов и пища для животных и людей. К исходу дня все приготовления были завершены, тепловозы отцепили и их место занял огромный итальянский локомотив, который должен был их доставить через обширное горное пространство, лежащее на их пути. Когда начало смеркаться, поезд потихоньку тронулся и отправился в Милан. Бросок через Европу по территории десяти государств - трех в Западной Европе и семи в Восточной - было нечто большим, чем просто огромный успех. Это был триумф. Слава цирка неслась впереди него, всеобщий энтузиазм и дифирамбы становились весьма смущающими, пока не достигли той фазы, когда в залах негде было яблоку упасть, а многие из были громадными, превышающими по вместимости любые в США. В загрязненных кварталах городов их приветствовали толпы побольше тех, что окружают моднейшие музыкальные ансамбли или лидеров легендарных футбольных команд. Теско Ринфилд с удовольствием работал локтями, прокладывая себе дорогу через эти толпы. Это была его стихия. Он знал Европу, в особенности Западную, где доводилось участвовать в гастролях или просто путешествовать на поезде. Он знал, что зрители здесь более разборчивы и взыскательны, чем в Америке или Канаде, и он наполнялся гордостью и радостью, что его цирк самый великий во все времена. Это было дополнительным бальзамом на его сердце артиста. Он не пренебрегал и деловой стороной поездки: руководя крупным цирком нельзя быть только великим артистом, не являясь при этом крупным бизнесменом. Подсчеты показывали, что прибыль была баснословной. И наконец, как счастливы были те из его артистов - а их было больше половины - которые были родом из Европы. Для них, особенно для негров, болгар и румын, чья цирковая школа была лучшей в Европе, а может быть и в мире, это было долгожданным возвращением домой. Перед лицом своих земляков они превосходили самих себя, демонстрируя такие великолепные трюки, на которые раньше и не замахивались. Ринфилд никогда не видел этих людей такими счастливыми и довольными. Они проехали Италию, Югославию, Болгарию, Румынию и Венгрию и через Железный Занавес вернулись в Австрию. После заключительного представления их первого дня в Вене, которое было принято ставшими уже традиционными овациями, Харпер, урезавший в момент вступления их на континент контакты до минимума, навестил Бруно. - Как закончите с делами, зайдите в мое купе, - попросил он. Когда Бруно пришел, он без всяких предисловий сказал: - Я обещал вам как-нибудь кое-что показать, - он вынул дно своего саквояжа и извлек оттуда металлическую коробку размером со спички. - Маленькое транзисторное чудо. Наушники и антенна. Регулятор мощности. Это переключатель выбора волны и вызова - станция в Вашингтоне работает круглосуточно. Это рычажок для ведения передачи. Все очень просто. - Вы говорили о коде. - Не буду вас этим обременять. Я знаю, что если напишу его на бумаге, вы тут же запомните его, но ЦРУ имеет правило не доверять бумаге даже на короткое время. Но если вам все-таки придется воспользоваться этим агрегатом, а это будет означать, что я попал в беду, вам не придется возиться с кодом. Вы просто крикните по-английски: "Помогите!" С помощью этой машинки сегодня днем, вернее вечером, я получил подтверждение на план возвращения. Через десять дней на Балтике будут происходить маневры НАТО. Некий военно-морской корабль - скорее всего американский, будет стоять или курсировать вдоль побережья с пятницы по пятницу. На нем будет вертолет. Он сядет в том месте, которое я покажу вам непосредственно на местности - ведь не очень-то мудро таскать при себе карты. Приемная станция корабля настроена на ту же волну, что и в Вашингтоне. Мы нажимаем эту корректирующую кнопочку передатчика, все очень просто, и вскоре появляется вертолет. - Похоже, что это будет происходить в открытую. Мне кажется, что правительство считает бумаги Ван Димена чрезвычайно важными. - Ваше впечатление не обмануло вас, Бруно. Кстати, из любопытства, как долго вы можете удерживать сведения в памяти? - Столько, сколько захочу. - Выходит, вы сможете вспомнить содержание этих бумаг и воспроизвести их, скажем, через год? - Думаю, что смогу. - Будем надеяться, что так и будет, что у вас появится возможность воспроизвести их. Будем надеяться, что вы все отыщете, запомните и незаметно уйдете, чтобы вас там никто не обнаружил. Другими словами, будем надеяться, что вам не придется применить вот это, - Харпер вытащил из нагрудного кармана курточки две "ручки" - черную и красную. Они были вроде тяжелых фломастеров с кнопками на конце. - Я получил их сегодня в городе. Бруно взглянул на ручки, потом на Харпера. - С какой стати я должен захотеть ими воспользоваться? - Это разработка нашего научно-технического отдела. Они просто помешались на таких штучках. Не думаете ли вы, что я собираюсь тащить вас через две границы с парой "кольтов" под пиджаком? Это пистолеты. Красный стреляет специальными ампулами, но не слишком опасен для здоровья тех, у кого хорошее сердце, другой - газовый. - Такие маленькие? - удивился Бруно. - При современной технологии они еще достаточно большие. Эффективная дальность действия импульсного пистолета - 40 футов, газового - не более четырех. Пользоваться ими очень просто. Нажимаете кнопку на кончике и пистолет на взводе, надавливаете на карманный зажим и он стреляет. Вложите их в нагрудный карман, пусть люди привыкнут к их виду. А теперь внимательно выслушайте планы относительно Крау. - Но я полагал, что вы уже приняли мой план? - Принял и принимаю. Это просто уточнения оригинальной части этого плана. Вас наверное удивляет, почему ЦРУ избрало для поездки с вами медицинского работника. Когда я закончу, вы это поймете. Примерно в пятистах милях к северу трое мужчин сидели в очень освещенной и эстетичной комнате без окон, вся меблировка которой состояла в основном из ряда металлических ящиков, металлического стола и нескольких стульев с металлическим каркасом. Все трое были в военной форме. Один из них носил знаки различия полковника, другой - капитана, третий - сержанта. Первым был Серж Сергиус, худой мужчина с ястребиным лицом, с кажущимися без век глазами и с разрезом в том месте где должен был находиться рот: весь его облик соответствовал его должности - он был крупной фигурой в секретной полиции. Второй - капитан Модес, его помощник, был хорошо сложенным атлетичным мужчиной лет 30 с улыбающимся лицом и холодными голубыми глазами. У третьего - сержанта Анжело - было только одно достоинство, но и его вполне хватало. При своих шести футах трех дюймах роста Анжело был еще очень и очень широк, мускулист и массивен, весом не менее 250 фунтов. Он выполнял одну-единственную функцию - был личным телохранителем Сергиуса. Никто не мог подступиться к его шефу без его тщательного присмотра. На столе стоял включенный магнитофон. Записанный голос произнес: "... вот и все, что мы имеем на текущий момент". Модес подался вперед и выключил магнитофон. - И этого предостаточно. Вся информация, что нам необходима. Четыре различных голоса. Я уверен, дорогой Модес, что если вы один встретите обладателей этих голосов, то сразу их распознаете, не так ли? - осведомился полковник. - Без сомнения, господин полковник. - А ты, Анжело? - Разумеется, господин полковник. - Теперь, капитан, займитесь, пожалуйста, подготовкой наших обычных номеров в столичном отеле - три дня дня нас и еще три дня для фотографа. Вы его уже подобрали, Модес? - Я думаю о молодом Николасе, господин полковник. У него великолепные данные и способности. - Выбирать вам, - беззубый рот полковника раздвинулся на четверть дюйма. Это означало, что он улыбается. - Я не был в уютном цирке вот уже тридцать Ведь он очаровал весь мир. О нем так много говорят... Между прочим, Анжело, там есть один участник, которого, я уверен, ты хотел бы, если не встретить, то увидеть. - Мне нет дела ни до каких американских циркачей, господин полковник. - Ладно, ладно, Анжело, нельзя же быть таким шовинистом. - Шовинистом, господин полковник? Сергиус начало было объяснять, но понял тщетность своих попыток. Острый ум не входил в число достоинств Анжело. - В цирке нет национальностей, Анжело, только артисты. Для зрителей не имеет значения откуда родом парень на трапеции - из России или Судана. Человека, о котором я говорю, зовут Кан Дах, и утверждают, что он даже крупнее тебя. Он разрекламирован, как сильнейший в мире. Анжело ничего не ответил, а лишь расправил свою огромную грудь и самодовольно ухмыльнулся со злым недоверием. Прошли три дня небывалого успеха в Вене. Оттуда поезд двинулся на север и после единственной остановки прибыл в город, куда для встречи с ним приехали Сергиус и его подчиненные. На вечернее представление эта четверка получила лучшие места: шестой ряд напротив центральной арены. Все четверо были в гражданской одежде, но в них безошибочно можно было признать военных, переодетых в штатское, в этом нельзя было ошибиться. Один из них сразу же достал дорогую кинокамеру с большим объективом. Вид этой кинокамеры немедленно вызвал появление полицейского офицера. Фотографирование было запрещено. В цирковом поезде все кинокамеры были при въезде в стану изъяты, и их обещали возвратить только после выезда из страны. - Вашу камеру и документы, пожалуйста, - попросил полицейский. - Офицер... Полицейский повернулся к Сергиусу и уставился на него холодным взглядом. Он смотрел на полковника несколько секунд, затем сглотнул образовавшийся в горле комок, шагнул к нему и мягко проговорил: - Извините, господин полковник, меня не предупредили. - Ваше руководство было информировано. Найдите виновного и накажите... - Извините за... - Не мешайте мне смотреть! А на арене, конечно, было на что посмотреть. Без сомнения, тот факт, что на них смотрели знатоки, большие энтузиасты цирка, и возраставшая день ото дня слава вокруг их выступлений, заставляли артистов совершенствовать свое мастерство, доводить его до небывалых величин. Даже Сергиус, чье обычное состояние напоминало замороженный компьютер, полностью отдался очарованию цирка. Только Николас, молодой и весьма способный фотограф, деловито выполнял свою задачу: непрерывно снимал всех основных участников представления. Но даже и он, и его спутники забыли о кинокамере, когда "Слепые орлы" начали свой самоубийственный воздушный номер. Вскоре после завершения их выступления к Сергиусу подошел неприятный тип и прошептал: - Двумя рядами ниже и десятью креслами левее... Сергиус корректным кивком поблагодарил и показал, что понял. Завершал представление Кан Дах. Он работал с железными брусками и тяжелыми штангами. Словно играючи, он завязывал бруски в узел и поднимал четырехсотфутовые штанги, предварительно показав, что они сделаны из железа. На прощание Кан Дах обошел вокруг центральной арены с тяжелым брусом, лежащим на его плечах. На каждой стороне этого бруса сидело по пять девушек. Даже если он чувствовал этот вес, заметно этого не было. Он непринужденно остановился, чтобы почесать левую икру пальцами правой ноги. Сергиус перегнулся через Модеса и сказал Анжело, который наблюдал за представлением с самым непринужденным видом. - Крупный парень, а, Анжело? - Это все показуха. Одутловат. Как-то в Афинах я видел одного деда лет семидесяти и весом не более 50 кг, так тот пронес по улице большое пианино. Приятели должны были поставить его ему на спину, но ему нельзя было согнуть ноги. Если бы он их согнул, то рухнул бы. Пока он произносил эту тираду, Кан Дах начал карабкаться по массивной лестнице, стоявшей посреди арены. На вершине лестницы была платформа в три квадратных фута. Кан без видимых усилий забрался на лестницу, встал на вращающуюся площадку и, перебирая ногами, привел платформу в движение. Скорость вращения все увеличивалась, и вскоре девушки, сидевшие на концах бруса, замелькали подобно стеклам в калейдоскопе. Наконец, движение замедлилось, гигант остановился, сошел с лестницы, опустился на колени и наклонил плечи, чтобы ноги девушек коснулись арены. Сергиус вновь перегнулся к Анжело. - А твой старикан из Афин мог бы проделать такое со своим пианино? - Анжело не ответил. - Ты знаешь, говорят, что он может проделать то же самое и с четырнадцатью девицами, но администрация не позволяет ему. - Анжело снова промолчал. Представление закончилось и раздалась обычная овация, длившаяся несколько минут. Когда ревущая публика начала расходиться, Сергиус осмотрелся, заметил Ринфилда и направился в его сторону, чтобы перехватить его в проходе. - Мистер Ринфилд? - спросил он. - Да, но я вас что-то не припомню. - Мы не встречались, - Сергиус взглянул в фото на программке, которая было у него в руках. - Сходство, вы должны согласиться, безошибочное. Меня зовут полковник Сергиус. - Они обменялись рукопожатием. - Изумительно, мистер Ринфилд! Невероятно! Если бы мне сказали, что такое можно увидеть, я бы такого человека назвал лжецом. Ринфилд приветливо улыбнулся. Девятая симфония Бетховена оставляла его равнодушным, а эта музыка растапливала сердце. - Я с детства преклоняюсь перед цирком, - Сергиус врал как по-написанному и даже еще лучше. - Но в жизни я не видел ничего подобного. Ринфилд снова улыбнулся. - Вы очень любезны, полковник. Тот печально покачал головой. - Передайте мою благодарность вашим великолепным артистам. Но это не единственная причина, по которой я вам представился. Следующая ваша остановка, насколько я знаю, Крау, - он протянул свою визитку. - Я начальник тамошней полиции. - У него были с собой различные варианты визиток. - Все, что смогу, я готов для вас сделать. Только скажите, и я сделаю это для вас с большим удовольствием. Если, конечно, не буду отсутствовать. Я собираюсь присутствовать на всех ваших представлениях, так как другого случая увидеть такое чудо, боясь, мне не представится. Во время вашего визита в Крау все преступления будут оставаться безнаказанными. - Премного вам благодарен. Надеюсь, вы будете моим персональным и постоянным гостем в цирке. Сочту за честь... - он умолк и посмотрел на трех мужчин, не выказывающих намерения приблизиться. - Они с вами? - Совсем вылетело из головы. Боюсь, что слишком увлекся. Сергиус представил своих спутников, а Ринфилд представил стоявшего рядышком Харпера. - Как я говорил, полковник, - продолжил Ринфилд, - сочту за честь, если вы и ваши люди посетите мой кабинет и мы разопьем по стаканчику вашего национального напитка. Сергиус ответил, что он почтет это за честь. Все прошло весьма сердечно. В кабинете за первым стаканчиком последовал второй, потом третий. Николас, предварительно испросив разрешения, непрерывно снимал, не забывая и Марию, которая сидела за своим столом, когда они вошли. - А не хотите ли полковник встретиться с некоторыми артистами? Прямо сейчас? - Вы читаете мои мысли, мистер Ринфилд! У меня мелькнула подобная мысль, но я не смел позволить себе... я имею в виду, что я и так злоупотребил вашим гостеприимством... - Мария... - Ринфилд назвал несколько имен. - Сходите в гримерную и спросите их, не будут ли они так любезны и не присоединятся ли к нашим высоким гостям? - в последние недели Ринфилд пал жертвой цветистых оборотов речи среднеевропейцев. И приглашенные пришли, чтобы присоединиться к высоким гостям: Бруно с братьями, Бейбацер, Кан Дах, Рон Росбак, Макуэло, Мальтус и многие другие. За исключением определенной сдержанности со стороны Анжело при встрече с Каном Дахом, все было весьма сердечно. Сергиус не стал злоупотреблять гостеприимством и сразу же после того, как они с Ринфилдом обменялись рукопожатием и изысканными выражениями доброй воли, ушел. У выхода Сергиуса ожидал большой черный лимузин, в котором сидел шофер в форме и темноволосый мужчина в штатском. Через четверть мили Сергиус приказал остановиться и проинструктировал человека в штатском, которого он называл Алексом. Тот кивнул и вышел из машины. Вернувшись в свой номер, Сергиус обратился Модесу и Анжело: - Затруднения с идентификацией голосов с пленки были? - оба покачали головами. - Хорошо, Николас, когда будут готовы фотографии этих людей? - Фотографии? Через час, господин полковник, будет проявлена пленка. Снимки несколько позже. - Сначала сделайте фотографии Ринфилда, Харпера, Марии и ведущих артистов. Николас вышел и Сергиус обратился к телохранителю: - Ты тоже можешь идти, Анжело. Я тебя вызову. - Можно поинтересоваться, зачем это понадобилось? - спросил Модес, когда Анжело удалился. - Можно. Я могу сказать, почему я отправил Анжело. Кристально честная душа, но не хочется отягощать его девственные мозги сложными вещами. Бруно и Мария в первый раз прогуливались по слабо освещенной улице и оживленно болтали. Бруно держал девушку под руку. Ярдах в тридцати от них с непринужденностью опытного филера следовал Алекс. Когда парочка свернула к двери с непонятной вывеской, он замедлил шаги. В кафе царил полумрак и было дымно от чадящего камина - на улице было прохладно, что-то возле нуля - но при наличии противогаза там было бы уютно комфортабельно. Зал был полупустым. Около стенки кафе сидели Макуэло, Кан Дах. Первый - с кофе, а второй - с пивом. Макуэло оправдывал свою легендарную потребность в пиве. Бруно приветствовал их и извинился за то, что не может к ним присоединиться. Дах улыбнулся, простил их, и Бруно с Марией направились к угловому столику. Через несколько секунд ввалился Росбак, отметил их присутствие приветственным жестом и присоединился к своим приятелям. Все трое начали отрывисто переговариваться, затем начали рыться в своих карманах. С того места, где сидел Бруно, было видно, как они исходят желчью и переходят к взаимным обвинениям с использованием крутых выражений. Наконец, Росбак нахмурился, сделал успокаивающий жест и направился к столику Бруно. - Росбак просит милостыню. Мы понадеялись друг на друга в финансовом вопросе. Никто не взял с собой денег и Кан Дах собирается за несколько долларов идти на кухню мыть посуду, - печально завершил он свою речь. Бруно рассмеялся, вытащил бумажник и протянул несколько банкнот Росбаку. Тот откланялся и отошел. Бруно и Мария заказали омлет. Алекс, дрожа от холода на тротуаре, дождался пока принесут заказ, пересек улицу и зашел в телефонную будку. Опустив монету, он набрал номер и буркнул: - Алекс. - Да? - Я проследил мужчину с девушкой до "Черного Свана". Они только что приступили к трапезе, значит еще некоторое время они тут пробудут. Сразу после того, как они вошли в кафе, они поболтали с двумя уже находившимися там мужчинами. - Вы уверены, что следили за нужными нам людьми? - У меня имеется их фото, полковник. После того, как они сели за свой столик, вошел третий мужчина. Он посидел с первыми двумя, а затем подошел к Бруно. Похоже, попросил денег, так как я видел, что банкноты поменяли хозяев. - Эту тройку вы знаете? - Нет, но одного из них я узнаю и через двадцать лет. Настоящий гигант, самый крупный из всех, кого я видел. Даже больше, чем Анжело. - У меня нет и тени сомнений, кто это. Возвращайтесь обратно, не мешкая. Встаньте так, чтобы никто из кафе вас не заметил. Я пошлю Владимира и Йозефа сменить вас через некоторое время. Инструкции они получат, вы им только укажете людей. Машина прибудет через несколько минут. - Что-нибудь не так, Бруно? - промолвила Мария. - Что не так? - Ты выглядишь обеспокоенным. - Я и обеспокоен. День Х неумолимо приближается, осталось около недели. Как тут не беспокоиться, если предстоит попасть в этот проклятый Лабиан. - Я не об этом. Ты стал отдаляться от меня, стал холодным, далеким. Может, я что-то не то сказала или сделала? - Не будь глупышкой. Она положила ладонь на его щеку. - Ну, пожалуйста... - Это что, показная любовь или что-то другое? - Зачем ты меня обижаешь? - Я не хотел этого, - в его голосе не было убежденности. - Ты когда-нибудь была актрисой? Она отняла свою руку. На ее лице отразилось расстройство и боль. - Я не могу представить, что я не так сделала или не так сказала - ты просто хочешь меня обидеть. Тебе вдруг так захотелось. Тогда почему ты меня не ударишь? Прямо здесь, на людях? Так ты заденешь и меня и мою гордость. Я не понимаю тебя, просто не понимаю! - Мария откинулась в кресле. Теперь уже Бруно взял ее руку. Было ли это показной любовью или лишь желанием успокоить девушку - трудно сказать. - Думаю, что сумел. - Что сумел? - Найти способ, - он взглянул на нее, слегка сморщив лоб. - Ты давно работаешь в ЦРУ. - Около четырех лет. - Кто привлек тебя к такой работе? - Доктор Харпер, а что? - Я полагал, что тот, кого зовут Чарльз. - Он заметил меня, а Харпер сделал предложение. Он был совершенно уверен, что я единственная, кто подходит для такой трудной задачи. - Держу пари - он был прав. - Что это значит? - Просто поздравления доктору Харперу и его безупречному вкусу. Кто такой Чарльз? - Просто Чарльз. - Он не Чарльз. У него есть другое имя. - Почему ты не спросил у него об этом? - Мне бы он не сказал. Я думаю, что скажешь ты. - Ты ведь понимаешь, что мы не имеем права разглашать некоторые сведения. - Это мне нравится! Я собираюсь для ЦРУ рискнуть жизнью, а они не могут доверить мне даже простейшей информации. Я думал, что к этому времени мы могли бы начать доверять друг другу. Похоже, что я ошибаюсь. Вы вполне допускаете, что я погибну, но не желаете сообщить даже такой мелочи. Доверие и преданность великая штука, не так ли? Их надо использовать, такое теперь не часто встречается. - Его зовут адмирал Джордж К. Джемисон. Бруно долго смотрел на нее, затем его лицо расплылось в широкой улыбке. Она отняла свою руку и яростно взглянула на него. Кон Дах за своим столиком подтолкнул Росбака и Макуэло, и вся тройка с интересом наблюдала за этой сценкой. - Ты ужасный человек! Ты лживый, хитрый притворщик - вот как я могу тебя называть! И ты еще осмеливаешься спрашивать, была ли я артисткой. Я ею никогда не была, но если бы и была, то мне все равно не сравниться с тобой в притворстве. Зачем тебе все это? Я не заслужила такого. - Через минуту она взбесится, - заявил Росбак. - Как мало ты знаешь людей, - возразил Кан Дах. - Через тридцать секунд она сделает ему предложение. - Прошу прощения, но я должен был это сделать, - улыбнулся Бруно. - Проверял, доверяю ли я тебе? - Для меня это ужасно важно. Пожалуйста, прости меня, дорогая, - он взял ее руку, переставшую сопротивляться, и с нежностью посмотрел на Марию. - Но мне кажется, что нам кое-чего не хватает, - продолжил Бруно. - То есть? - Ты знаешь, что мы должны лишь казаться влюбленными? - Да, - она помолчала и спросила: - Или ты считаешь, что с этим необходимо покончить? - голос девушки прозвучал с явной печалью. - Я это твердо знаю. Ты любишь меня, Мария? - Да, - шепотом, но сразу же ответила она и улыбнулась, глядя на свою руку. - На ней кое-чего не хватает, не так ли? Кан Дах самодовольно откинулся в кресле. - Ну, что я вам говорил? Кто-то должен мне выпивку. - Уверена? - спросил Бруно. - Только самый проницательный мужчина способен задавать столь глупые вопросы. Разве ты не видишь? - Думаю, что вижу. Надеюсь, что вижу. - Я влюблена уже много недель, - она перестала улыбаться. - С самого начала я следила за твоими безумствами на трапеции, затем уходила из зала и переживала. Теперь я не могу находиться в зале, а просто переживаю. - Она замолкла и глаза ее увлажнились. - Но я могу еще слушать музыку, т_в_о_ю музыку, и во мне все сразу обрывается. - Ты пойдешь за меня замуж? - Конечно, болван! - Мария уже почти кричала. - Нет нужды в таких вульгарных выражениях. Должен заметить, что Кан Дах, Росбак и Макуэло с крайним интересом наблюдают за этой сценой. У меня такое чувство, что они заключили пари по этому поводу. И у меня такое чувство, что я буду страдать, когда они оставят меня одного. - Я не могу их видеть, - Бруно протянул ей платок и она вытерла глаза. - Да, вид у них такой, как ты сказал. - Машинально сжав платок в руке, она повернулась к Бруно. - Я люблю тебя и хочу выйти за тебя замуж, если это не старомодно, я готова выйти хоть завтра, но я не могу любить и выйти замуж за величайшего в мире гимнаста и канатоходца. Я точно знаю, что не смогу. Думаю, что и ты это знаешь. Ты хочешь, чтобы я всю жизнь сходила с ума? - В этом не было бы ничего хорошего для нас обоих. Но я думаю, что обычно шантаж начинается после свадьбы. - Ты живешь в странном мире, Бруно, если думаешь, что честность и шантаж одно и то же. Бруно, казалось, задумался. - Ну, в конце концов, ты всегда можешь выйти замуж за величайшего в мире экс-гимнаста и экс-канатоходца. - Экс!? - Нет проблем! - Бруно сделал правой рукой сокрушающий жест. - Я сожгу свою трапецию. Она удивленно уставилась на него. - Как, как это? Ведь это твоя жизнь, Бруно. - У меня есть другие интересы. - Какие? - Когда тебя будут звать миссис Вилдермен, я скажу. Брак ей был явно ближе к сердцу, чем будущие увлечения мужа. - Можно послезавтра. Она снова уставилась на него. - Ты имеешь в виду здесь? В этой стране? - Боже упаси, нет. В Штатах. Официальное разрешение. Мы можем вылететь завтра же первым рейсом. Никто нас не остановит, и у меня достаточно денег. Ей понадобилось время, чтобы переварить все это. - Ты сам не знаешь, что говоришь, - произнесла она. Бруно согласно кивнул. - Обычно ты права, сейчас - нет. Я знаю, что я говорю, потому что - и это не преувеличение - я знаю, что мы в смертельной опасности. Я знаю, что они вышли на меня. Я почти абсолютно уверен, что они вышли и на тебя. Сегодня вечером за нами следили, а я не хочу... - Следили? Откуда ты знаешь? - Знаю. Об этом потом. А сейчас я не хочу, чтобы ты погибла. - Какое-то время он задумчиво потирал свою щеку. - Более того, я очень не хочу погибнуть сам. - Ты оставишь своих братьев? Ты оставишь мистера Ринфилда и цирк? Ты отказываешься от святого дела? - Я брошу все на свете ради тебя. - Ты напуган, Бруно? - Вполне вероятно. Пойдем прямо сейчас в американское посольство и все там уладим. Правда, уже поздновато, но не оставят же они в беде своих соотечественников. Мария в полном недоумении посмотрела на него, затем недоумение сменилось на нечто очень близкое к презрению. Потом это выражение уступило место крайне задумчивому. Неожиданно на ее лице появилась слабая улыбка, и вдруг она рассмеялась. Бруно также задумчиво посмотрел на нее, а троица за соседним столиком была ошеломлена и ничего не понимала. - Ты невозможен. Мало тебе было одной проверки, так ты затеял еще одну? - сказала она. Он пропустил это мимо ушей. - Ты слышала? Я готов бросить ради тебя весь мир. Можешь ли ты это проделать для меня? - Охотно, но весь мир, Бруно. Ты знаешь, что случится, если мы сунемся в посольство. Завтра я окажусь в самолете, но без тебя. Ты останешься здесь. И не отпирайся. Это написано на твоем лице, хотя ты и считаешься загадочным Бруно Вилдерменом. Все так считают... Вернее, почти все. Трех месяцев оказалось достаточно, чтобы ты перестал быть для меня загадкой. - Этого я и опасался. Что ж, о'кей. Фокус не удался и меня это не удивило. Только ничего не говори об этом Харперу. Он не только считает меня дураком, но у него возникнут подозрения в моих деловых качествах, он положил деньги на стол. - Пошли! Когда мы подойдем к двери, я вернусь под каким-нибудь предлогом, чтобы переброситься парой слов с Росбаком. А ты тем временем осмотришься вокруг, не проявляет ли кто-нибудь к нам интерес. Дойдя до двери, Бруно, как и было условлено, вернулся назад. Он подошел к Росбаку и спросил: - Как он выглядел? - Среднего роста, темные волосы, черные усы. Темное пальто. Он шел за вами от самого цирка. - Ваши купе могут прослушиваться. Сомнительно, но чем черт не шутит. Увидимся. Они уже шли под руку на улице, когда Мария осведомилась: - Кто для тебя эти трое? - Очень старые друзья, и не больше... Но положить головы друзей на плаху... Тот, кто следит за нами, с черными волосами и в темном пальто. Видела такого? - Видела двоих, но ничего общего с этим типом. У одного кудрявые светлые волосы, а другой лысый, как пень. - Это означает, что предыдущий отправился с рапортом к шефу. - Своему шефу? - К полковнику Сергиусу. - Начальнику полиции Крау? - Никакой он не начальник полиции, он начальник государственной секретной службы. Она остановилась и удивленно взглянула на Бруно. - А ты откуда знаешь? - Я знаю. Я знаю его, хотя он меня не признал. Ты забыла, что это моя родина. Но я отлично знаю Сергиуса и никогда его не забуду. Разве можно забыть этого человека? Человека, убившего мою жену? - Человека, который... о, Бруно, - Мария примолкла. - Но теперь он наверняка знает о тебе. - Он знает. - Но тогда он должен догадаться зачем ты здесь! - Допускаю и это. - Завтра я пойду с тобой. Клянусь! - в ее голосе появились истерические нотки. - А этот самолет, Бруно... Ты разве не понимаешь, что не вернешься из этой страны живым? - Я должен это сделать. И, пожалуйста, говори потише. Кучерявый подошел к нам достаточно близко. - Я боюсь... я боюсь... - Это схватка мужчин. Пойдем, дорогая, я угощу тебя настоящим кофе. - Где? - В моих апартаментах, которым ты так завидовала. Какое-то время они шагали молча, затем она тревожно проговорила: - А ты не думаешь, что если они вышли на тебя, то могли организовать у тебя прослушивание? - А кто говорит, что мы будем обсуждать государственные тайны? А Сергиус в это время глубоко завяз в обсуждении государственных тайн. - И это все, Алекс? Бруно с девушкой вошел в кафе, быстро поговорил с теми двумя, что пришли раньше, отвел девушку за столик и заказал еду. Затем появился третий, присоединился к двум другим, а через некоторое время подошел к столику Бруно, попросил у него денег и вернулся на свое место? - Алекс кивнул. - И вы сказали, что вы не знаете эту троицу и никогда не видели их раньше, но один из них такой же гигант, как атлет Анжело? Алекс взглянул на телохранителя. - Крупнее, - удовлетворенно произнес он. Анжело не хватало добродушия Кана Даха, и это не делало его привлекательным. Он зловеще нахмурился, но никто не обратил на это внимания, вероятно потому, что трудно уловить разницу между его зловещим и нахмуренным обычным выражением лица. - Ладно, кто это мы знаем. Вы узнаете этих мужчин по фото? - Несомненно, - обиделся Алекс. - Анжело, скажи Николасу, чтобы принес фотографии. Анжело вернулся с Николасом, у которого было с собой около двадцати фотографий. Сергиус молча протянул их Алексу и тот принялся быстро их просматривать. Наконец, он положил одну на стол. - Это девушка. - Мы знаем, что это девушка, - сдержанно буркнул Сергиус. - Прошу прощения, полковник, - Алекс отобрал еще три фото. - Эти. Сергиус собрал их и протянул Модесу, который, бросив на них взгляд, произнес: - Кан Дах, метатель ножей - Макуэло и Росбак - специалист по лассо. - Точно, - Сергиус саркастически улыбнулся. - За ними следить постоянно. Модес выразил сомнение в этом распоряжении: - Присутствие этой троицы могло быть случайным. Все они входят в число ведущих артистов цирка и их дружба естественна. Кроме того, "Черный Сван" - ближайшее к цирку кафе. Сергиус вздохнул: - Увы, все это так. Фактически, мне одному приходится заниматься всем: принятием основных решений, всем необходимым анализом у нас занимается старший офицер, то есть я, - ложная скромность не была единственным пороком Модеса и особенно Сергиуса. - Наш Бруно Вилдермен умен и, возможно, способен рискнуть. - Немного подумав, он добавил: - Он подозревал, не знаю по каким причинам, что находится под наблюдением и проверил свои наблюдения. Этот его Росбак должен был следить за тем, кто мог следить за Бруно. Это делает Росбака, а возможно и тех других нечто большим, чем просто другом. Итак, Росбак следил за Алексом. Он подошел не за деньгами, а чтобы проинформировать Бруно, что за ним следит человек с определенными приметами - человек в черном пальто, с черными усами и очень глупый. - Он наградил агента взглядом, полным сожаления. - Я не уверен, Алекс, что вам пришло в голову оглянуться через плечо хотя бы раз. - Виноват, полковник. Сергиус бросил на него свирепый взгляд. 7 Цирк отправился в Крау в среду вечером. Предстоящая поездка решала все. Перед отъездом Бруно заглянул в купе к Харперу. Для человека с таким воображением, стоящего перед лицом безусловно решающего момента своей профессиональной карьеры, Харпер был необычайно спокоен и расслаблен. Этого нельзя было сказать о Ринфилде, который сидел тут же со стаканом в руке и с выражением глубокого уныния на лице. Ринфилд собрал все мужество в кулак, но сейчас у него был вид человека, вбившего себе в голову, что все вокруг него рушится. - Добрая компания собралась. Что будешь пить, Бруно? - Благодарю, ничего. Я позволяю себе лишь стаканчик в неделю и оставлю это на следующий раз. - С прелестной мисс Хопкинс, надеюсь? - Совершенно верно. - Почему ты не женишься на ней? - угрюмо спросил Ринфилд. - В том состоянии, в каком она сейчас, пользы от нее мало: целыми днями то хандрит, то мечтает. - Я собираюсь сделать это. Вероятно, она беспокоится и нервничает, как и вы, мистер Ринфилд. - Что собираетесь сделать? - осведомился Харпер. - Жениться на ней! - Боже милостивый! Бруно не обиделся. - Женитьба - это обычное явление. - А она знает об этом? - Ринфилд искренне заботился о девушке, и в последнее время особенно, после смерти Генри. Он начал обращаться с ней, как с дочерью, которой никогда не имел. - Да, - улыбнулся Бруно. - И вы это знали бы, если бы держали глаза открытыми. Вечером за столом она сидела рядом с вами. Ринфилд хлопнул себя рукой по лбу. - У нее на руке было кольцо, а до этого она не носила его, - он остановился и с трудом продолжил: - Обручальное кольцо с камнем. - Вы должны были сообразить, сэр. - Ну, поздравляю. Когда поезд отъедет, мы должны будем собраться и поднять тост за счастливую пару, - Бруно вздрогнул, но ничего не сказал. - Эй, Харпер! - Конечно. - Спасибо. Но я пришел поговорить не об этом, а о компании, которая присутствовала при его покупке. Боюсь, что и сейчас кто-то следит за мной. Два дня назад я был с Марией в кафе. Так получилось, что сразу после нас туда зашел Росбак. Он сообщил, что его заинтересовало поведение одного типа, появившегося из тени возле цирка, когда мы проходили мимо. Он явно следил за нами до самого кафе, а потом занял место на противоположной стороне, когда мы вошли внутрь кафе. Это могло быть совпадением и живым воображением Росбака. Прошлым вечером и мне показалось, что за нами следят, но я не был в этом уверен. Сегодня днем я уверовал, так как все происходило при дневном свете. И не один хвост, а два. Они работали по очереди. Один с искусственно завитыми светлыми волосами, другой - совершенно лысый. Мы бесцельно бродили, как пара туристов, идущих куда глаза глядят, а они всюду следовали за нами. - Мне это не нравится, - заявил Харпер. - Благодарю, что не взяли под сомнение мои слова, мне это тоже не нравится и я в недоумении. Я ничего не сделал, абсолютно ничего, чтобы могло привлечь ко мне внимание. Может быть, это потому, что моя фамилия Вилдермен и Крау мой родной город. Но это лишь догадка. А может быть, и другие артисты находятся под таким наблюдением? Кто знает! - Очень печально, - промямлил Ринфилд, - очень печально... Что ты собираешься делать, Бруно? - Что я могу делать? Продолжать все по-прежнему, вот и все. Играть, как получится. В одном я уверен: ночью они сделать этого не смогут и не будут. - Ночью? - Разве Харпер не говорил вам? - А... во вторник. Хотел бы я знать, где мы все будем тогда. Поезд лязгая и вздрагивая, стал набирать ход. - Я знаю, где я буду. До скорого свидания, - Бруно повернулся, чтобы уйти, затем остановился, заметив миниатюрный передатчик на столе Харпера. - Скажите-ка мне, меня это часто интересовало. Как это получается, что таможенники разных стран проверяют чуть ли не все пломбы в ваших зубах, а вам удается проскочить с этим передатчиком? - Передатчиком? Каким передатчиком? - Харпер надел наушники на голову, приложил микрофон к груди Бруно, включил питание и передвинул рычажок назад. Машинка зажужжала и из нее выползла узенькая полоска бумаги. Через десять секунд Харпер выключил устройство, оторвал несколько дюймов ленты и протянул Бруно. По самой середине шла тонкая извилистая линия. - Это кардиограф, мой дорогой Бруно. Такой необходим каждому путешествующему врачу. Вы не представляете, как я забавлялся, предъявляя кардиограф таможенникам. - Что-то они подумают на очередной границе? - Бруно вышел, прошелся по коридору поезда, вытащил Марию из своего купе, отпер двери и впустил девушку. - Не послушать ли нам музыку? Потом по стаканчику моего сухого мартини, чтобы отпраздновать, если можно так назвать, мое попадание в рабство. Он включил проигрыватель, установил тихое звучание, смешал две порции мартини, поставил их на стол, сел на диванчик рядом с ней и вдавил свое лицо в темные волосы приблизительно там, где должно было находиться ее ушко. По выражению ее лица - сначала испуг, затем крайнее недоверие - стало ясно, что у Бруно было свое представление о сладких пустяках, с которыми она прежде не сталкивалась. До Крау было всего около двухсот миль, поэтому даже для медленно идущего поезда с двумя промежуточными остановками - рейс был коротким. Они выехали в темноте и приезжали в темноте, и было еще темно, когда они разгружались. И еще было очень холодно. Первым ошеломляющим впечатлением от Крау было его суровое гостеприимство. Но когда запасные пути, особенно в темноте и холоде, были где-нибудь гостеприимными местами? Запасной путь, куда они прибыли, пролегал не слишком удобно: в трех четвертях мили от здания цирка, но все сработало с четкой эффективностью и целая армия грузовиков, автобусов и частных машин была уже наготове. Бруно направился вдоль поезда к группе артистов, стоявших под фонарем и пожал им руки. Затем он осмотрелся в поисках своих братьев, но не увидел их. Тогда он обратился к стоящему рядом Мальтусу: - Вы не видели моих братьев? - Нет, - отозвался тот и обратился к присутствующим: - Кто-нибудь видел сегодня утром Владимира и Иоффе? Когда стало ясно, что никто их не видел, Мальтус повернулся к одному из своих ассистентов. - Сходи и разбуди, хорошо? Паренек быстро ушел. Доктор Харпер и мистер Ринфилд, оба в надвинутых шляпах и с поднятыми воротниками, приблизились и поздоровались. - Не хочешь ли пойти со мной и взглянуть, что за зал нам приготовили здесь? - обратился Ринфилд к Бруно. - Главное, чтобы в нем было хорошее отопление. - Схожу, но не могли бы вы немного подождать? Мои братья все еще никак не проснутся. Ага, вот и Коган! Ассистент Мальтуса тревожно сказал: - Думаю, что вам нужно пройти туда самому, мистер Бруно, и побыстрей. Тот молча забрался в вагон. Доктор Харпер и Ринфилд непонимающе переглянулись и последовали за ним. Владимир и Иоффе занимали двухместное купе, не такое шикарное, как у старшего брата, но достаточно комфортабельное. Безусловно, они бы поразились, увидев, в каком состоянии их жилище. Это была мясная лавка и выглядела она так, как будто по ней недавно пронесся небольшой, но сокрушительной силы ураган. Постели валялись на полу, два стула были сломаны, стаканы разбиты, маленький таз расколот и даже окно разнесено вдребезги. И что выглядело наиболее зловещим, так это кровавые пятна на разодранных постелях и кремовых панелях стен. Бруно хотел было войти, но Харпер положил руку ему на плечо. - Не надо. Полиции это не понравится. Полиции, когда она прибыла, не понравилось все. Они были шокированы таким чудовищным преступлением, тем более, что похищение двух знаменитых американских артистов - если они и знали, что Владимир и Иоффе родились в полумиле от места исчезновения, то эту информацию они держали про себя. Сразу же было предпринято тщательное расследование. Прибывший полицейский инспектор приказал своим людям очистить территорию и оцепить ее. Последнее прозвучало слишком громко, так как в оцеплении было всего два человека. Обитателей вагона, где жили братья, пригласили для дачи показаний. Ринфилд предложил воспользоваться вагоном-рестораном, так как температура снаружи была около нуля, и инспектор согласился на это приглашение. Когда они отправились туда, к делу приступили детективы в штатском и эксперты по дактилоскопии. Ринфилд, отдав необходимые указания по выгрузке циркового оборудования и клеток с животными, присоединился к тем, кто находился в вагоне-ресторане. Там было почти жарко, огромный локомотив стоял под парами и своим теплом должен был весь день до вечера обеспечивать вагоны с некоторыми животными, которых лишь вечером должны были направить в цирк. Бруно встал в стороне от Харпера и Ринфилда, которые коротко перебрасывались своими предположениями о том, что могло случиться с братьями, но так как было ясно, что этот вопрос им не прояснить, они умолкли до тех пор, пока не появился полковник Сергиус собственной персоной. Лицо его выражало печаль и едва сдерживаемый гнев. - Подло! Невероятно! Унизительно! И это в моем городе! Уверен, что на это дело будут брошены все полицейские силы страны. Какой желанный и какой черный день для Крау! - возмущался он. - Вряд ли это дело рук граждан города. Они не заметили нашего прибытия. По дороге сюда у нас было две остановки, и это могло произойти на любой из них, - мягко заметил Харпер. - Ваша правда, Крау реабилитирован. Но вы полагаете, что это уменьшает нашу ответственность? Что причиняет боль всей стране, то причиняет боль всем нам, - это вряд ли могло случиться на тех двух остановках. - Он взглянул на Бруно. - Мне очень жаль, но я вынужден предположить, что они были выкинуты из поезда во время движения. Бруно не вытаращил глаза: свои чувства и эмоции он всегда держал под жестким контролем, но сейчас был близок к тому, чтобы потерять его. - Кому это понадобилось? Кому понадобилось поднимать на них руку? Я отлично знаю своих братьев. Они никому и никогда не причинили вреда. Сергиус жалостливо взглянул на него. - Разве вы не знаете, что чаще всего страдают невинные? Когда совершают кражу со взломом, то для этого не выбирают известных гангстеров. - Он повернулся к помощнику. - Доставьте сюда телефон и соедините меня с министром путей сообщения. Сделайте это лично. Если он еще в постели и будет артачиться, скажите, что это срочно. Скажите, что я хочу, чтобы ощупали каждый дюйм полотна от столицы до Крау в поисках двух исчезнувших людей. Скажите ему, что они могут быть тяжело ранены и что наружная температура весьма низкая - они могут замерзнуть. Скажите ему, что я жду доклада через два часа. Затем свяжитесь с военно-воздушными силами, и пусть они пошлют на поиски вертолеты. Их доклада я жду через час. Помощник быстро удалился. - Вы считаете, что есть серьезная опасность... - осторожно проговорил Ринфилд. - Я ничего не считаю. У меня мало надежды на эту старую развалину, министра путей сообщения, но за ВВС можно быть спокойными. Пилоты полетят на высоте десять метров по обе стороны полотна. - Он посмотрел на Бруно с выражением, как будто выражающим симпатию. - Я вам сочувствую, Вилдермен. И вам, мистер Ринфилд. - Почему мне? Это относится не только ко