влюблен в музыку... - Я тоже, я тоже... до конца... Если учесть, что конец его был уже недалек, подобное признание звучало по меньшей мере опрометчиво. Я улыбнулся ему как один любитель музыки другому и пообещал: - Буду думать сегодня о вас - я иду в оперу, - и кинул две монеты в банку, которая таинственным образом возникла перед моим носом. - Уважаемый господин слишком добр... Подозревая его в том, в чем подозревал, я подумал про себя то же самое, но милостиво улыбнулся, перешел через дорогу и кивнул портье. Благодаря какой-то тайне, известной одним лишь портье, он буквально из ничего материализовал такси. Со словами: "В аэропорт Схипхол", - я сел в машину. Мы двинулись. Но не одни. У первого светофора, в двадцати ярдах от отеля, я глянул через заднее окошко. Такси марки "Мерседес" в желтую полосу затормозило в двух машинах от нас. Обычно оно стояло неподалеку от отеля. Но это могло быть стечением обстоятельств. Загорелся зеленый, и мы направились к Виизельстраат. То же самое сделал "Мерседес". Я коснулся плеча шофера: - Остановите тут, мне надо купить сигарет. Он свернул к тротуару. За ним - "Мерседес". - Стоп! - Мы затормозили. "Мерседес" тоже. Стечения обстоятельств, понятно, бывают всякие, но это уже было смешно. Я вылез, подошел к "Мерседесу" и открыл дверцу. За рулем сидел маленький полный мужчина в выцветшем темно-синем костюме, и выглядел он подозрительно. - Добрый вечер. Вы свободны? - Нет, - он смерил меня взглядом, пробуя придать себе вид лихой беззаботности, а потом нахального безразличия, но ни то ни другое не вышло. - Так зачем же вы здесь остановились? - А разве есть закон, запрещающий остановку, чтобы выкурить сигарету? - Нет. Разве что вы не курите. Вам знакомо управление полиции на Марникстраат? - Внезапно угасание энтузиазма на его лице выразительно показало, что знакомо и даже слишком хорошо. - Советую вам явиться туда, спросить полковника де Графа или инспектора ван Гельдера и заявить им, что хотите предъявить иск Полю Шерману, отель "Рембрандт", номер шестьсот шестнадцать. - Иск? - спросил он осторожно. - Какой иск? - Скажите им, что тот забрал у вас ключи от машины и выбросил в канал, - и я тут же сопроводил свои слова действием, которое вызвало довольно приятный на слух плеск, когда ключи навсегда сгинули в глубинах Принценграхта. - Не ездите за мной, - дверца хлопнула вполне соответственно нашему разговору, но "Мерседес" сработан на совесть, так что дверца не отлетела. Устроившись в своем такси, я подождал, пока мы снова окажемся на главной улице, и остановил машину: - Пожалуй, пойду пешком, - и расплатился. - Как это? На Схипхол? Когда длинное пешее путешествие ставится под сомнение, остается только снисходительно улыбнуться, подождать, пока машина пропадет из поля зрения, а потом вскочить в шестнадцатый трамвай и выйти на Дам. Белинда, в темном плаще и темном платке на золотых волосах, ждала меня на крытой трамвайной остановке и выглядела промокшей и продрогшей. - Вы опоздали,-она и не старалась скрыть упрека. - Никогда не следует критиковать шефов. У правящих классов всякий раз находятся кое-какие срочные дела. Мы перешли через площадь, возвращаясь той самой дорогой. которой прошлым вечером мне пришлось идти с серым мужчиной, затем прошли мимо одного из культурных памятников Амстердама, но Белинда была не в настроении интересоваться культурой. Нынешним вечером эта обычно оживленная девушка была замкнута и сосредоточена и ее молчание не способствовало созданию дружеской атмосферы. Что-то ее угнетало, и, уже имея некоторое представление о Белинде, я догадался, что рано или поздно узнаю-что. И оказался прав. - Мы, в сущности, для вас не существуем, правда? - Кто? - Я, Мэгги, все те, кто на вас работают. Мы только пешки... - Ну, сама знаешь, - ответил я примирительно. - Капитан корабля-не компания команде. - О том и речь. Я и говорю, что мы, по сути, для вас не существуем. Мы куклы, которыми манипулируют, чтобы главный кукловод достиг цели. Любые другие куклы подошли бы не хуже... Я ответил как можно мягче: - Мы здесь затем, чтобы выполнить очень мерзкую и неприятную работу, и важно только достигнуть цели. Личности не играют никакой роли. Ты забываешь, что я твой начальник, Белинда. Я действительно считаю, что ты не должна так со мной говорить. - Я буду разговаривать с вами так, как мне нравится! - разве что довольно быстрая ходьба помешала ей при этом топнуть ногой; Мэгги и не приснилось бы так меня отбрить. Но она тут же задумалась над последними своими словами и сказала уже спокойнее: - Извините. Я и правда не должна так говорить. Но как вы можете относиться к нам с таким... таким безразличием. Мы ведь тоже человеческие существа. Завтра вы могли бы пройти мимо меня по улице и даже не узнать. Вы нас не замечаете... - Ну, что ты! Еще как замечаю! Возьмем, к примеру, тебя.- Я старался не смотреть на нее, когда мы шли рядом, хотя знал, что она внимательно наблюдает за мной. - Новичок в наркотиках. Крохотный опыт в парижском бюро. Одета в темно- синий плащ и такой же платок в мелкий белый эдельвейс, белые гольфы, удобные синие туфли, на плоском каблуке, с пряжками, рост пять футов четыре дюйма, фигура - тут не обойтись без цитаты из знаменитого американского писателя, но я воздержусь, - прекрасное лицо, платиновые волосы, похожие на шелковую пряжу, когда сквозь нее просвечивает солнце, черные брови, зеленые глаза, впечатлительна, а что всего важней, начинает разочаровываться в своем шефе из-за отсутствия в нем человеческих чувств. Да, чуть не забыл. Лак для ногтей чуть содран на среднем пальце левой Руки. А также убийственная улыбка, скрашенная, если можно так сказать, чуть неровным левым передним зубом. Какое-то время ей не хватало слов, что было вовсе не в ее характере. Она глянула на упомянутый ноготь, где лак действительно был чуть содран, после чего обернулась ко мне именно с той самой убийственной улыбкой, о которой я говорил: - Возможно, все же это так... - Что? - Что вы о нас беспокоитесь. - Конечно, так. - Теперь она начинала принимать меня за бледного рыцаря, а это могло привести к нежелательным последствиям. - Все мои сотрудницы первой категории, молодые и красивые, для меня словно дочки. Долгая пауза, потом она что-то шепнула под нос, мне показалось, очень похожее на "да, папа". - Как ты сказала?-спросил я подозрительно. - Ничего-ничего. Ничего... Мы свернули на улицу, где размещалась фирма "Моргенштерн и Муггенталер". Этот мой второй визит сюда полностью подтверждал впечатление, полученное накануне вечером. Только место показалось мне еще более мрачным и грозным, мостовая и тротуар грязнее, чем прежде, сточные каналы больше забиты мусором. Даже три складчатые, крутые крыши домов словно сблизились друг с другом, а завтра в эту пору могли и вовсе сомкнуться. Внезапно Белинда замерла и схватила меня за руку. Она глядела вверх широко открытыми глазами, туда, где здания магазинов уходили вдаль и подъемные балки четко рисовались на фоне ночного неба. Я знал, что она предчувствует недоброе, у меня самого было такое предчувствие. - Это должно быть здесь, - прошептала она. - Я знаю, что это здесь. - Да, это здесь, - ответил я твердо. - А что? Она резко отдернула руку, словно услышала что-то ужасное, но я снова взял ее за кисть, сунул под локоть и прижал к себе. Она не пыталась вырываться. - Тут так... так страшно. Что это за жуткие штуки торчат из-под крыш? - Подъемные балки. В былые времена дома облагали податями, исходя из ширины фасада, так что практичные голландцы строили их необыкновенно узкими. Естественно, лестничные клетки были еще уже. Отсюда и эти балки для подъема массивных вещей - втягивания наверх фортепьяно, спуска вниз гробов и так далее. - Перестаньте! - Она втянула голову в плечи и невольно вздрогнула. - Ужасное место... Эти балки... совсем как виселицы. Это место, куда люди приходят умирать. - Чепуха, моя дорогая, - сказал я беспечно, чувствуя острые, как стилеты, ледяные пальцы, исполняющие на моем позвоночнике траурный марш Шопена, и вдруг затосковал по почтенной музыке шарманки перед "Рембрандтом". Вероятно, я был так же доволен, держа Белинду за руку, как и она тем, что может держаться за мою. - Не становись жертвой этих твоих галльских видений. - Никакие это не видения, - хмуро парировала она, но тут же задрожала снова. - Мы правда должны были прийти в это ужасное место? Теперь дрожь ее стала сильной и непрерывной. Правда, было холодно, но не до такой же степени! - Ты помнишь, как мы сюда попали? - Она кивнула. - Возвращайся в отель, а я позже приду к вам. - В отель? -она все еще не пришла в себя. - Со мной ничего не случится. А теперь иди... Она вырвала руку и, не давая мне опомниться, вцепилась в лацканы моего плаща, у взгляда ее была одна цель: испепелить меня на месте. Если она и дрожала теперь, то от гнева. Я и представить себе не мог, что такая красивая девушка может выглядеть столь взбешенной. Пальцы ее, впившиеся в мой плащ, побелели. Она даже пыталась меня трясти. - Никогда больше не говорите мне такого! - Губы ее дрожали, но слова звучали с отчетливой яростью. Это был короткий, но решительный конфликт между моим врожденным чувством дисциплины и желанием обнять ее. Дисциплина победила, но до проигрыша недоставало немного. Я покорно согласился: - Никогда больше не скажу тебе ничего такого. - Тогда все в порядке, - она отпустила мои жалобно затопорщившиеся лацканы и снова взяла за руку. - Пошли. Гордость никогда бы не позволила мне сказать, что она потянула меня за собой, но со стороны, вероятно, было очень похоже на то. Пройдя шагов пятьдесят, я остановился. - Мы на месте. Белинда вполголоса прочитала табличку "Моргенштерн и Муггенталер". Я поднялся по ступенькам и взялся за замок. - Наблюдай за улицей. - А потом что делать? - Охраняй мою спину. Даже мальчишка, снабженный гнутою шпилькой для волос, не счел бы этот замок препятствием. Мы вошли, и я закрыл дверь. Фонарик мой был невелик, но мощен, однако немногое мог показать нам на первом этаже: помещение, чуть ли не до потолка заваленное пустыми деревянными ящиками, бумагой, связками соломы и упаковочными приспособлениями. Посылочный пункт, только и всего, По узкой, крутой деревянной лестнице мы поднялись этажом выше. На полпути я оглянулся и заметил, что Белинда тоже беспокойно оглядывается, а луч ее фонаря скачет из стороны в сторону. Следующий этаж был целиком отведен под несметное количество голландской оловянной посуды, миниатюрных ветряных мельниц, собачек, трубок и прочих товаров, связанных исключительно с торговлей сувенирами для туристов. На полках вдоль стен и на параллельных стеллажах посреди зала помещались десятки тысяч этих предметов, и, хотя, конечно, осмотреть их нее я не мог, они мне показались совершенно безобидными. Зато совсем не таким безобидным показалось мне помещение, примерно пятнадцать на двадцать футов, которое прилегало к одному из углов зала, а точнее говоря - двери, которые в это помещение вели, хотя и не пожелали в этот вечер нас туда впустить. Я подозвал Белинду и осветил эти двери фонариком. Она глянула на двери, потом на меня, и в отблеске света можно было заметить изумление на ее лице. - Замок с часовым механизмом, - сказала она. - Кому нужен замок с часовым механизмом на обычных дверях конторы? - Это не обычные двери, - поправил я. - Они сработаны из стали. И готов держать пари, что эти обычные деревянные стены обшиты изнутри сталью, а самое обычное старое окно, выходящее на улицу, забрано густой решеткой, вправленной в бетон. В ювелирном магазине - да, это бы можно понять. Но здесь? Ведь скрывать- то нечего... - Похоже, мы напали на то, что искали, - А ты когда-нибудь во мне сомневалась? - Нет, господин майор, - это прозвучало скромно и кротко.- А куда мы, собственно, попали? - Неужели не ясно? - удивился я. - В оптовый склад сувениров. Фабрики, или кустари, или кто там еще, присылают сюда свою продукцию для реализации, а этот склад снабжает магазины по требованию. Просто, не правда ли? Безопасно и невинно, а?.. - Но не очень гигиенично. - С чего ты взяла? - Тут ужасный запах. - Да, запах гашиша, я бы сказал, на любителя. - Гашиша? - Ох, уж эта мне твоя тепличная жизнь!.. Пошли. На третий этаж я поднялся первым и подождал Белинду. - Ты по-прежнему охраняешь спину своего шефа? - Я по-прежнему охраняю спину моего шефа, - как эхо, машинально откликнулась она. Как и следовало ожидать, возбуждение ее через несколько минут исчезло без следа. Ничего удивительного. В этом старом доме было что-то необъяснимо мрачное и зловещее. Одуряющий запах гашиша был теперь еще сильнее, однако трудно представить, что могло быть с ним связано. Три стены помещения вместе с поперечными стеллажами хозяева целиком отвели под часы с маятниками, которые, к счастью, не ходили. Были они самых разных видов, форм и размеров, от дешевых, ярко раскрашенных моделей на продажу туристам и до очень больших, прекрасно сделанных и великолепно украшенных металлических часов, видимо, весьма старых и дорогих, либо их современных имитаций, которые вряд ли были намного дешевле. Четвертая стена помещения оказалась, откровенно говоря, большим сюрпризом. На полках плотно, ряд за рядом, расположились Библии. Мысль о том, зачем нужны Библии в магазине для туристов, мелькнула и погасла: слишком уж тут много было непонятных мне вещей. Я взял в руки один из томов, осмотрел его, потом открыл и на титульном листе обнаружил отпечатанную надпись: "В дар от Первой Реформатской Церкви Американского общества протестантов". - У нас в номере точно такая,-сказала Белинда. - Не удивлюсь, если они обнаружатся в номерах большинства отелей этого города. Вопрос только в том, для чего они тут? Почему не в магазине издателя или книготорговца, как следовало бы ожидать? Странно, а? Она поежилась: - Здесь все странно... Я похлопал ее по плечу. - Тебя просто знобит, и больше ничего. Следствие моды на мини-юбочки. Ну, теперь следующий этаж... Следующий этаж был целиком предназначен для самой удивительной коллекции кукол, какую только можно себе представить. Счет их шел на тысячи. Размеры колебались от крошечных миниатюрок и до экземпляров еще больших, чем кукла Труди. Все без изъятия были поразительно натуральны и все прекрасно одеты в традиционные костюмы. Большие куклы либо стояли самостоятельно, либо удерживались металлическими подпорками, маленькие болтались на шнурках, свисавших с прутьев под потолком. Луч моего фонаря остановился, наконец, на группе кукол, одетых в одинаковые костюмы. Белинда вцепилась в мою руку и сжала ее. - Это так... так-жутко. Они такие живые, словно смотрят и слушают, - она не отрывала глаз от кукол, освещенных моим фонарем. - Правда ведь, в них есть что-то странное?.. - Нет смысла шептать. Возможно, они и смотрят на тебя, но уверяю - не слышат. И нет в них ничего особенного, разве что происходят они с острова Хейлер на Зейдер-Зее. Экономка ван Гельдера, старая ведьма, где-то потерявшая свою метлу, одевается именно так. - Как они? - Это нелегко себе представить, - признал я. - А у Труди есть большая кукла, одетая точно так же. - Труди - это больная девушка? - Да. - И все равно в этом месте есть что-то очень неприятное. - Она отпустила мою руку. Несколько секунд спустя я услышал ее шумный вдох и обернулся. Она стояла спиной ко мне футах в четырех и вдруг попятилась медленно и бесшумно, с вытянутой назад рукой, вглядываясь во что-то, выхваченное светом ее фонаря. Потом послышался сдавленный шепот: - Там кто-то есть... Кто-то смотрит... Проследив за ее взглядом, я ничего не увидел, правда, фонарь, по сравнению с моим, был не особенно силен. Она почувствовала мою руку за своей и обернулась. -Там действительно кто-то есть, - все тем же сдавленным шепотом повторила она. - Я видела... Видела их... - Что? - Глаза... Я видела... Мне и в голову не пришло усомниться. Возможно, воображение у нее было богатое, но она прошла достаточную выучку, чтобы не давать ему воли во время работы. Луч моего фонаря скользнул по ее глазам, на мгновенье ослепив и заставив вскинуть руку, и затем перескочил на указанное место. Ничего. Никаких глаз. Только две висящие рядом куклы качаются так легонько, что это их движение едва можно различить. А на этаже-ни сквозняка, ни дуновения... Я снова стиснул ей руку и улыбнулся: - Но, Белинда... - Никаких "но"? - дрожащий шепот перешел в шипение.- Я их видела. Страшные, пристальные глаза. Клянусь, видела!.. Клянусь... - Да-да, конечно, Белинда... Судя по брошенному на меня взгляду, она подозревала, что я силюсь ее успокоить. И была права. - Я верю тебе, Белинда. Конечно, верю... - Так почему же вы ничего не делаете? - Как раз собираюсь кое-что сделать. Убраться отсюда ко всем чертям. - Как ни в чем не бывало я неторопливо осмотрел помещение с помощью фонарика, а потом повернулся и взял Белинду под руку. - Для нас ничего тут нет, и мы затянули визит. Думаю, нашим натянутым нервам не помешала бы выпивка. Она глянула на меня со смесью гнева, разочарования, недоверия и, подозреваю, с немалым облегчением. Но гнев взял верх: большинство людей впадает в гнев, когда чувствует, что им верят, только чтобы успокоить. - Но вы говорите, что... - Ну-ну! - я коснулся ее губ указательным пальцем. - Помолчи. Помни: шефу всегда виднее... Для апоплексического удара она была слишком молода, однако чувства в ней прямо-таки бурлили. Не найдя слов, подходящих для ситуации, она стала спускаться по лестнице, с возмущением, сквозящим в каждом движении напряженно выпрямленной спины. Я поплелся следом, но моя спина тоже вела себя не совсем обычно: по ней .бегали странные мурашки, которые утихли лишь. когда за нами захлопнулась парадная дверь магазина. Мы быстро миновали улицу, держась поодаль друг от друга; это она сохраняла дистанцию, а ее осанка давала понять, что такие вещи, как пожатие рук и стискивание плеч, на сегодня закончились. Думаю-к лучшему. Я попробовал пошутить, но она так кипела гневом, что не ухватилась за шутку. - Не заговаривайте со мной! - И я замолк до тех пор, пока мы не добрались до первой забегаловки портового квартала, неряшливого притона с шикарным названием "Под котом с девятью хвостами". Видимо, тут когда-то бывали британские моряки. Она не была в восторге, но не сопротивлялась, когда я взял ее под руку и ввел внутрь. Это была задымленная, душная нора. Несколько моряков, недовольных вторжением двух чужаков в заведение, которое, верно, считали своей собственностью, хмуро подняли на меня глаза, но я был настроен глядеть куда более мрачно - и нас тут же оставили в покое. Мы прошли к небольшому деревянному, столу, крышки которого с незапамятных времен не касались ни мыло, ни вода. - Мне скотч,-сказал я. - А тебе? - Тоже. - Ты же не пьешь виски. - Сегодня пью. Такое утверждение оказалось справедливым лишь отчасти. Профессиональным движением она влила в себя полстакана чистого виски и тут же стала задыхаться, кашлять и давиться так мучительно, что я усомнился: не напрасно ли исключил опасность, апоплексии? Чтобы помочь, пришлось похлопать ее по спине. - Уберите руки, - просипела она. Я убрал. - Думаю, что не смогу дальше с вами работать, господин майор, - сообщила она, когда гортань снова стала управляемой. - Жаль... - Как же можно работать с людьми, которые мне не доверяют, которые мне не верят. Вы относитесь ко мне не только как к марионетке, но и как к ребенку... - Вовсе нет.-И это было правдой. - "Я верю тебе, Белинда, - передразнила она с горечью,- Конечно, верю"... Совсем вы не верите Белинде. - Я верю Белинде. И пожалуй, даже забочусь о Белинде. Поэтому и забрал Белинду оттуда. Она повернулась ко мне: - Верите?.. Но почему же тогда... - Там действительно кто-то был, за этой стойкой с куклами. Две из них слегка качались. Там кто-то был и наблюдал, желая знать, не откроем ли мы чего-нибудь. У него не было иных намерений, иначе он стрелял бы нам в спину, когда мы спускались. Но если бы я среагировал так, как ты хотела, и стал его искать, тогда он прикончил бы меня из своего укрытия прежде, чем удалось бы до него добраться. Потом пристрелил бы и тебя, чтобы не оставлять свидетеля. А сказать по правде, ты еще слишком молода, чтобы умирать. Правда, не будь там тебя, я мог бы поиграть с ним в прятки с примерно равными шансами. Но ты была там. Оружия у тебя нет. И нет никакого опыта в этих паскудных играх, в какие мы подчас играем. Ты стала бы для него прямо идеальной заложницей. Вот я и забрал оттуда Белинду. Чем плохое объяснение, а? - Я не разбираюсь в объяснениях,-теперь в глазах у нее стояли слезы. - Знаю только, что это-лучшее, что мне когда-либо доводилось слышать. - Пустяки! - Я допил свое виски, потом - виски Белинды, и отвез ее в отель. Минуту мы стояли в дверях, укрывшись от падающего теперь как сквозь решето дождя. Белинда почти успокоилась. - Мне так жаль... Я была такая глупая... И грустно за вас... - За меня? - Теперь я понимаю, почему вы предпочли бы работать с куклами, а не с людьми. Когда умирает кукла, человек не плачет. Ответить было нечего. Чувствовалось, что власть над этой девушкой ускользает от меня и отношения учитель-ученица становятся совсем не такими, как прежде. - И еще одно... - Она говорила почти с радостью. Я очнулся. - Теперь я уже не буду вас бояться. - А раньше боялась? Меня? - Да. Правда-правда! Как сказал тот человек... - Какой? - По-моему, Шейлок. Помните: вонзи в меня кинжал... - Помолчи!.. Она умолкла. Одарила меня своей убийственной улыбкой, потом неторопливо поцеловала меня, еще раз улыбнулась и вошла в отель. Стеклянные двери несколько раз качнулись и остановились. Еще немного, - подумал я мрачно, - и дисциплина полетит ко всем чертям. ГЛАВА ПЯТАЯ Отойдя ярдов на триста от отеля, я поймал такси и отправился в "Рембрандт". Поглядел некоторое время из-под навеса у входа через улицу - на балаганчик. Старик был не только бессмертен, но и, вероятно, непромокаем, дождь не производил на него никакого впечатления, и ничто, кроме разве что землетрясения, не могло предотвратить его вечернего выступления. Подобно старому актеру, считающему, что представление должно состояться несмотря ни на что, он, видно, не сомневался в своих обязательствах перед публикой, и-невероятная вещь!-публика эта у него была: несколько юнцов, чья потертая одежда, по всем признакам, промокла насквозь, группка, погруженная в мистическое созерцание смертельных мук Штрауса, которому пришла очередь подвергнуться пыткам. Я вошел в отель. - Так скоро обратно? Из Зандама? - удивление управляющего казалось вполне искренним. - Такси, - пояснил я и отправился в бар, где, удобно устроившись в углу и медленно попивая виски, задумался о связи между быстрыми людьми и скорострельными револьверами, торговцами наркотиками, больными девушками, глазами, скрытыми за куклами, такси, следующими за мной, куда бы я ни направлялся, полицейскими, которых шантажируют, и продажными управляющими отелей, портье и бренчащими шарманками. Все это вместе взятое не давало мне ровным счетом ничего. Оставалось признать, что результаты ничтожны и - как ни неприятна сама мысль об этом - выхода нет и придется сегодня же, попозже, еще раз посетить магазин, разумеется, не уведомляя Белинду... Тут я впервые случайно глянул в находящееся передо мной зеркало. Не могу сказать, что меня толкнул какой-то инстинкт или что-нибудь в этом роде, просто уже некоторое время ноздри мне слегка щекотал запах духов, тонкий дух сандалового дерева, который мне очень нравится, вот и захотелось увидеть, от кого он исходит. Чисто старомодная дотошность. Столик, за которым сидела девушка, был расположен сразу за моим. На столике - початый стакан спиртного, в руке девушки - развернутая газета. Когда я глянул в зеркало, она сразу опустила глаза в газету. Моя природная подозрительность тут ни при чем. Воображение тоже. Она приглядывалась ко мне. На ней был зеленый костюм, а непокорные белые волосы, в соответствии с современной модой, вы глядел и остриженными сумасшедшим садовником. Как видно, Амстердам полон молодых блондинок, так или иначе, привлекающих мое внимание. Повторив у бармена заказ, я поставил стакан на столик близ бара и медленно, как человек, глубоко погруженный в раздумье, направился в фойе, миновал девушку, даже не взглянув на нее, и парадной дверью вышел на улицу. Штраус уже кончился - но не старик, нет: желая продемонстрировать разнообразие своих пристрастий, он перешел к чудовищному исполнению популярной шотландской песенки. Попробуй он проделать этот номер на любой из улиц Глазго, через четверть часа от него, как и от его шарманки, осталось бы только бледное воспоминание. Юнцы исчезли, что могло означать либо их антишотландскую настроенность, либо- в такой же степени - прошотландскую. В действительности же их отсутствие, как я позже узнал, означало нечто совершенное иное. Все приметы и признаки были у меня под носом, но я не улавливал - и из-за этого слишком многим людям предстояло умереть. Старик заметил меня и немедленно изобразил удивление: - Уважаемый господин говорил, что... - Что иду в оперу. И пошел было, - я грустно покачал головой. - Примадонна надорвалась на верхнем "ля". Сердечный приступ. - Чтобы утешить, я похлопал его по плечу. - Без паники. Я иду всего лишь позвонить... С администрацией отеля телефон соединил меня сразу, а с номером девушек- после долгого ожидания. В голосе Белинды слышалось раздражение: - Кто говорит? - Шерман. Немедленно приезжай.сюда. - Сейчас?-она застонала.-Я купаюсь. - Увы, мне надо быть в двух местах одновременно. А ты и без того слишком чиста для той грязной работы, которая меня ждет. Мэгги тоже. - Мэгги спит. - Ну так разбуди ее, ладно? А если хочешь, можешь принести ее на руках. - Обиженное молчание. - Через десять минут будьте у моего отеля. Ждите на улице шагах в двадцати. - Но ведь льет как из ведра! - Раздражение все не проходило. - А вы боитесь промокнуть? Некоторое время спустя отсюда выйдет одна девушка. Твой рост, твой возраст, твоя фигура, твои волосы... - В Амстердаме десять тысяч девушек, которые... - Эта прекрасна. Не так, как ты, ясное дело, но прекрасна. На ней зеленый плащ, в руке зеленый зонт... духи с запахом сандалового дерева, а на левом виске недурно загримированный синяк, который я поставил ей вчера днем. - Загримированный... вы нам ничего не говорили о том, что нападаете на девушек. - Откуда мне помнить всякие "мелкие подробности"? Вы пойдете за ней. Когда доберетесь до места, куда она направляется, одна из вас останется, а другая-ко мне. Нет, не сюда, сюда нельзя, сами знаете. Я буду "Под старым кленом", на втором углу Рембрандтплейн. - Что вы там. будете делать? - Это бар. Как ты думаешь, что я там буду делать? Когда я вернулся, девушка в зеленом плаще по-прежнему сидела за тем же столиком. Сперва я подошел к администратору, и попросил несколько листов бумаги, а потом устроился за столиком, где оставил свою выпивку. Девушка в зеленом плаще была не дальше, чем в шести футах, так что хорошо видела,что я делаю, оставаясь в то же время относительно свободной от наблюдения. Вытащив из кармана счет за ужин, съеденный прошлым вечером, я разгладил его перед собой и стал что-то чертить на клочке бумаги. Через минуту с неудовольствием отложил перо, скомкал лист и швырнул в стоящую рядом корзину. Затем начал писать на другом клочке - и изобразил тот же неудовлетворительный итог. Повторил номер еще несколько раз, после чего прикрыл глаза, опер голову на ладони и оставался так почти пять минут, словно человек, погруженный в глубочайшие размышления. Спешить мне было некуда, это точно. Белинде было дано десять минут, но если бы она сумела за это время выйти из ванной, одеться и приехать сюда с Мэгги, это означало бы, что я знаю о женщинах еще меньше, чем мне казалось. Потом я снова писал, комкал бумагу и кидал в корзину, пока не прошло двадцать минут. К этому времени я одолел свою выпивку, так что пожелал бармену доброй ночи и вышел, но за красными плюшевыми портьерами, отделяющими бар от холла, остановился, немного подождал и осторожно выглянул. Девушка в зеленом плаще встала, заказала еще выпить и присела спиной ко мне на кресло, которое я недавно освободил. Незаметно оглядевшись, чтобы убедиться, что за ней не следят, она как бы ненароком потянулась к корзине для бумаг, вынула лежащий сверху смятый клочок бумаги и разгладила его перед собой. Тем временем я бесшумно придвинулся к ее креслу. Теперь лицо ее было видно в профиль, и это лицо внезапно застыло. С такого расстояния можно было даже прочитать слова, написанные на разглаженной бумаге.. Звучали они так: "Только очень любопытные девчонки заглядывают в корзинки для мусора". - Все остальные бумажки содержат то же самое таинственное послание, - сообщил я. - Добрый вечер, мисс Лимэй. Она резко повернулась и уставилась на меня. Косметика была использована довольно умело, так что натуральный оливковый цвет кожи почти удалось скрыть, но вся помада и пудра на свете не смогли бы спрятать румянца, залившего ее лицо от шеи до лба. - Клянусь, - продолжал я, - этот розовый цвет вам очень к лицу... - Извините, я не говорю по-английски. - Понимаю. Потеря памяти в результате потрясения, - я осторожно коснулся ее синяка. - Это пройдет. Как ваша голова, мисс Лимэй? - Извините, я... - Не говорите по-английски. Вы это уже говорили. Но ведь понимаете совсем неплохо, а? Особенно то, что написано. Признаться, - для такого, как я, стареющего мужчины, большое утешение видеть, что современные девушки так хорошо умеют краснеть. Вы очень хорошо краснеете. Она в замешательстве поднялась, машинально вертя в руках бумагу. Вероятно, она была на стороне преступников - только тот, кто на их стороне, мог, как это сделала она, попытаться заступить мне дорогу во время погони на аэродроме. И все же я не мог удержаться от сочувствия. В ней было что-то печальное и беззащитное. Притворяться так сумела бы лишь прекрасная актриса но прекрасные актрисы обычно ищут успеха на сцене или на экране. Вдруг, неизвестно почему, мне на ум пришла Белинда. Две в один день-это, пожалуй, многовато. Видимо, я начал глупеть. Кивок в сторону бумаг получился резким и злым: - Вы можете оставить их себе, если хотите. - Оставить... - она глянула на бумаги. - Я вовсе не хочу... - Ага! Потеря памяти начинает проходить. - Извините, я... - Ваш парик перекосился. Машинально она подняла руки к волосам, потом медленно опустила их и прикусила губу. В ее темных глазах было что-то близкое к отчаянию. И снова во мне возникло неприятное чувство, что я слишком доволен собой. - Оставьте меня! - И я отодвинулся, чтобы ее пропустить. Несколько мгновений она смотрела на меня, и, готов присягнуть, в глазах ее появилось умоляющее выражение, а лицо чуть сморщилось, словно она вот-вот расплачется. Потом покачала головой и быстро вышла. Не торопясь, я двинулся за ней и видел, как она, сбежала по ступенькам и свернула в сторону канала. Двадцатью секундами позже Мэгги и Белинда стартовали в том же направлении. Они держали раскрытые зонты, но несмотря на это казались сильно промокшими и измученными. Возможно, впрочем, они и впрямь добрались сюда за десять минут. Когда я вернулся в бар, откуда, кстати, вовсе не собирался уходить, только должен был убедить в этом девушку, бармен просиял: - Приветствую вас еще раз. Я уж думал, вы пошли спать. - Собирался. Но мои вкусовые сосочки сказали мне: нет, не раньше, чем через еще одно виски!.. - Их всегда надо слушаться, - серьезно ответил бармен и подал мне виски. - На здоровье! Я поднес стаканчик к губам и возвратился к своим раздумьям. К раздумьям о наивности и о том, как неприятно, когда тебя вводят в заблуждение, и еще о том, умеют ли молодые девушки краснеть по первому требованию. Кажется, мне доводилось слышать о некоторых актрисах, которым такое удается, но трудно поручиться. Так что пришлось заказать еще порцию виски, чтобы освежить память. Следующая посудина, какую поднес я к губам, была совсем иного рода, намного тяжелее, да и напиток в ней-куда темнее. Кружка такого напитка могла показаться - и справедливо - довольно необычной на континенте, но только не тут, "Под старым колоколом", в этой увешанной латунными штуковинами пивной - более английской, чем большинство английских пивных, - специализирующейся на сортах английского пива, а также,как свидетельствовала моя кружка, на ирландском портере. Заведение было переполнено, однако мне удалось найти столик напротив входа-не потому, что, подобно людям Дикого Запада, не люблю сидеть спиной к двери, а чтобы сразу же заметить Мэгги или Белинду. Явилась Мэгги. Она подошла к моему столику и села. Ни зонт, ни платок не помешали дождю промочить ее до нитки, вьющиеся ее волосы прилипли к щекам. - Все в порядке? - спросил я заботливо. - Если можно назвать порядком, когда промокаешь насквозь, то да. Подобное едкое замечание вовсе не было свойственно моей Мэгги. Видимо, дождь и впрямь доконал ее. - А Белинда? - Тоже придет. Думаю, она слишком беспокоится за вас,- она демонстративно выждала, пока я сделаю долгий и вкусный глоток портера. - Боится, что вы слишком рискуете. - Белинда-заботливая девочка. - Она еще молода. - Да, Мэгги. - И впечатлительна. - Да, Мэгги. - Я не хочу, чтобы ей было плохо, Поль... Услышав такое, я подскочил, по крайней мере внутренне. Она никогда не говорила мне "Поль", разве что наедине, да и тогда только глубокая задумчивость или сильное волнение могли заставить ее забыть о том, что она сама считала нормой поведения. Фраза эта прозвучала так неожиданно, что стоило задуматься: о чем, черт побери, они могли разговаривать между собой? Я уже начинал жалеть, что не оставил их обеих дома и не взял вместо них двух доберманов. Доберман, во всяком случае, коротко и ясно управился бы с нашим спрятавшимся приятелем у Моргенштерна и Муггенталера. - Я сказала... - начала Мэгги. - Слышал, - я отхлебнул портера. - У тебя очень доброе сердце, Мэгги. Она кивнула - не в подтверждение моих слов, а просто чтобы показать, что удовлетворена таким ответом, и поднесла к губам заказанный для нее шерри. Пора было приступать к делу. - Где наша общая знакомая? - В церкви. - Что?! - я поперхнулся. - Поет гимны. - Боже мой! А Белинда? - Там же. - И тоже поет гимны? - Не знаю. Я туда не входила. - Возможно, Белинде тоже не следовало входить... - Разве есть место безопаснее церкви? - Это правда. Да, ты права. - Я силился сбросить напряжение, но мне было не по себе. - Одна из нас должна была остаться. - Конечно. - Белинда говорила, что вы, возможно, захотите узнать название этой церкви. - С какой стати...- фраза осталась неоконченной. - Первая Реформатская церковь Американского Общества протестантов? - Мэгги кивнула. Я отодвинул кресло и встал. - Теперь все понятно Пошли! - Что? И вы оставите этот прекрасный портер, который вам так полезен? - Я думаю о здоровье Белинды, а не о своем. Мы вышли. И только теперь мне пришло в голову, что название церкви ничего не говорит Мэгги. Вернувшись в отель, Белинда ничего ей не рассказала, не могла рассказать, потому что Мэгги спала. А я - то гадал, о чем они могли разговаривать! Ни о чем. Либо Мэгги попросту проговорилась о чем-то очень личном, либо я не слишком сообразителен. Вероятно, и то, и другое. Дождь нисколько не утих, и, когда мы шли через Рембрандтпленн мимо отеля "Шиллер", Мэгги начал бить озноб. - Глядите, - сказала она, - такси. Множество такси. - Не могу сказать, что в Амстердаме нет ни одного такси, не находящегося на содержании преступников,-ответил я с чувством, - но в то же время не поставил бы на это даже пенса. Впрочем, тут недалеко. Это соответствовало действительности - но только на такси. Пешком же расстояние было довольно значительное. Но я и не собирался идти пешком. Пройдя Торбекплейн, мы свернули влево, потом вправо и снова влево, пока не вышли на Амстель. - Вы, как видно, неплохо знаете дорогу, майор? - Уже бывал тут. - Когда? - Не помню. Кажется, в прошлом году. - Как это - в прошлом году? - Мэгги знала, либо ей так казалось, о каждом моем шаге за последние пять лет. И, как всякий нормальный человек, не любила, когда ее обманывают. - Пожалуй, весной. - Два месяца? - Примерно. - Прошлой весной вы два месяца провели в Майами, - произнесла она прокурорским тоном. - Так сказано в отчетах. - Ну, ты же знаешь, я путаюсь в датах. - Не знаю, - прервала она меня. - А может, вы никогда до сих пор не видели полковника де Графа и ван Гельдера? - Не видел. - Но... - Мне не хотелось их беспокоить... - Я остановился перед телефонной будкой. - Надо позвонить в несколько мест. Подожди тут. - Нет! - Видно, атмосфера Амстердама могла деморализовать кого угодно. Мэгги становилась такой же несносной, как Белинда. Но в одном была права: дождь рушился теперь целыми потоками. Я открыл дверь и впустил ее перед собой в будку. Прежде всего я позвонил в ближайшую фирму по найму такси, телефон которой заранее разузнал. Затем стал набирать другой номер. - Не знала, что вы говорите по-голландски... - Мэгги не скрывала удивления. - Наши друзья тоже не знают. Поэтому мы можем получить "чистого" таксиста. - Вы действительно никому не доверяете, - удивление сменилось горечью. - Тебе, Мэгги, доверяю. - Нет, мне вы тоже не доверяете. Просто не хотите забивать мне голову лишними проблемами. - Ты преувеличиваешь, - скривился я. Но тут в трубке отозвался де Граф. После обычного обмена любезностями я спросил: - Ну, как там мои бумажки? Еще не удалось? Спасибо, полковник. я позвоню позже,- и повесил трубку. - Какие бумажки?-спросила Мэгги. - Те, которые я ему дал. - А откуда вы их взяли?. - Один тип дал мне их вчера. Мэгги взглянула на меня с обычной своей покорностью и ничего не сказала. Через несколько минут появилось такси. Я дал водителю адрес в старом городе и, когда мы добрались, пошел с Мэгги узкой улочкой до одного из каналов портового квартала и остановился на углу. - Это? - Да. "Это" было маленькой серой церковью над каналом, в каких-нибудь пятидесяти ярдах от нас. На мой непрофессиональный взгляд, этому старому, рассыпающемуся строению грозила опасность рухнуть в канал, и если оно все же удерживалось в вертикальном положениии, то разве что верой. Квадратная каменная башня церкви отклонилась от вертикали как минимум на пять футов, а маленькая башенка на ее верхушке рискованно покосилась в противоположном направлении. Первой Реформатской церкви Американского Общества протестантов было самое время приступить к сбору пожертвований. Пожалуй, некоторым прилегающим домам опасность рухнуть грозила еще больше - доказательством служило то, что по эту же сторону канала, за церковью, на большом пространстве велась их разборка и огромный башенный кран с самой большой стрелой, какую я когда-либо видел, почти исчезающей высоко в темном небе, стоял посреди расчищенной площади, где уже шла работа. Мы медленно пошли над каналом в сторону церкви. Уже были ясно слышны орган и громкое пение, звучавшие очень приятно, спокойно и грустно; музыка плыла над потемневшими водами канала. - Служба, верно, еще не закончилась, - сказал я. - Войди туда... Я запнулся, наткнувшись взглядом на молодую блондинку в белом плаще с пояском, как раз проходившую мимо. - Эй! - Мой оклик прозвучал не слишком уверенно. Девушка хорошо знала, что делать, когда к ней пристает не знакомый мужчина на улице. Едва взглянув на меня, она бросилась бежать. Но далеко не убежала - поскользнулась на мокрых камнях, с трудом удержав равновесие, и уже через несколько шагов я ее догнал. Она было попыталась вырваться, но тут же сдалась и закинула мне руки на шею. Мэгги подошла к нам с самым пуританским видом, на какой только была способна. - Старая знакомая, господин майор? - С нынешнего утра. Это Труди. Труди ван Гельдер. - А! - Мэгги успокаивающе положила руку на ее плечо, но Труди не обратила на нее внимание, только еще крепче обняла меня и восторженно поглядела в лицо с расстояния дюйма в четыре. - Я люблю вас, - сообщила она. - Вы такой милый. - Да, я знаю, ты мне уже говорила... - Что делать?-спросила Мэггн. - Что делать? Надо доставить ее домой. И я сам должен отвезти ее туда: если посадить в такси одну, выскочит у первого же светофора. Сто к одному, что старая карга, которая должна за ней смотреть, задремала, а отец, верно, сейчас перетряхивает весь город. Ему было бы дешевле купить цепь и ядро. Не без труда я расплел руки Труди и подтянул ее левый рукав. Осмотрел - и взглянул на Мэгги, которая вытаращила глаза, а потом прикусила губу при виде безобразных следов, оставленных шприцем. Опустив рукав, - Труди вместо того, чтобы взорваться плачем, как это было в последний раз, стояла и хихикала, словно все это было ужасно забавно, - и осмотрел другую руку. Потом опустил и второй рукав. - Ничего свежего. - То есть вы не видите ничего свежего, - поправила Мэгги. - А что делать? Приказать ей под ледяным дождем, исполнить стриптиз на берегу канала в такт органной музыке? Подожди минутку... - Зачем? - Хочу поразмыслить. Пока я размышлял, Мэгги стояла с выражением послушного ожидания, а Труди, вцепившись в мою руку, влюбленно вглядывалась в меня. Наконец, я спросил: - Никто тебя там не видел? - Насколько могу судить, нет. - А Белинду? - Разумеется видели. Но не так, чтобы потом ее узнать. Там, внутри, головы у всех покрыты. У Белинды на голове платок и капюшон плаща, да и сидит она в тени. - Вытаскивай ее оттуда. Дождись, пока кончится служба, а потом иди за Астрид Лимэй. И постарайся запомнить как можно больше людей, бывших на богослужении. Мэгги посмотрела на меня с сомнением; - Боюсь, это будет трудно. - Почему? - Они все похожи друг на друга. - То есть? Они что-китаянки? - Большинство - монахини, с Библиями и четками у пояса. Волос их не видно - из-за длинных черных и белых накидок... - Мэгги... - я с трудом притормозил. - Я знаю, как выглядят монахини. - Да, но есть еще что-то. Почти все они молоды и красивы... Некоторые очень красивы... - Ну, для того, чтобы стать монахиней, необязательно иметь лицо словно после автомобильной катастрофы. Позвони в отель и дай номер, по которому тебя можно будет поймать. Пошли, Труди. Домой. Она потащилась за мной весьма покорно, сперва пешком, а потом на такси, где все время держала меня за руку и оживленно плела разные веселые глупости, словно малый ребенок, неожиданно получивший целую кучу забавных развлечений. Перед домом ван Гельдера я велел таксисту подождать. И ван Гельдер и Герта, естественно, отругали Труди - с резкостью и суровостью, которые обычно маскируют глубокое облегчение. После этого ее выпроводили из комнаты, вероятно, в кровать. Ван Гельдер наполнил два стакана с поспешностью человека, чувствующего неодолимую потребность выпить, и предложил мне сесть. Я отказался. - Меня ждет такси. Где в эту пору можно найти полковника де Графа? Хотелось бы получить у него машину, лучше всего - быстроходную. Ван Гельдер улыбнулся: - Все вопросы к вам оставляю при себе. Полковника вы найдете в его бюро. Он сегодня трудится допоздна. - Он поднял свой стакан. - Тысячу раз спасибо. Я очень, очень беспокоился. - Вы подняли полицию на ее розыски? - Неофициально - он снова улыбнулся, но криво. - Вы знаете, почему. У меня есть несколько доверенных друзей. Но Амстердам - девятисоттысячный город. - Вы не представляете, почему она очутилась так далеко от дома? - Тут-то, по крайней мере, нет никакой тайны. Герта часто водит ее туда... то есть в эту церковь... Все в Амстердаме, кто родом с Хейлера, ходят туда. Это протестантская церковь, на Хейлере есть такая же. Ну, может, не столько церковь, а скорее торговое помещение, в котором по воскресеньям идет служба. Герта возит ее и туда. Они часто ездят на остров вдвоем. Эти церкви и еще парк Вондел - единственные прогулки моей девочки. В комнате появилась Герта, и ван Гельдер вопросительно взглянул на нее. С миной, которая могла сойти за удовлетворение на ее оцепенелом лице, Герта покачала головой и выкатилась обратно. - Ну, слава богу, - ван Гельдер допил виски. - Никаких уколов. - На этот раз нет. - Я тоже опустошил стакан, попрощался и вышел. На Марниксстраат я расплатился с таксистом. Ван Гельдер предупредил де Графа о моем приезде, так что полковник ждал меня. Если он и был только что занят, ничто на это не указывало. Как обычно, он едва помещался в кресле, где сидел, стол перед ним был пуст, подбородок его удобно покоился на сплетенных пальцах. Услышав, что открылась дверь, он оторвал взор от неторопливого исследования бесконечности. - Надо полагать, у вас началась полоса успехов? -приветствовал он меня. - Совершенно ошибочное предположение. - Как? Никакого намека на широкую дорогу, ведущую к последней развязке? - Одни слепые тупики. - Я слышал от инспектора, что речь идет о машине. - Очень был бы вам признателен. - А нельзя ли полюбопытствовать, для чего она вам понадобилась? - Для въезда в тупики. Но, в сущности, хочу вас попросить не об этом. - Я так и думал. - Хотелось бы получить ордер на обыск. - Зачем? - Чтобы произвести обыск, - терпеливо объяснил я. - Разумеется, в присутствии вашего человека или ваших людей, чтобы все было честь по чести. - У кого? Где? - У Моргенштерна и Муггенталера. Магазин сувениров. Неподалеку от доков... не знаю адреса. - Слышал о них, - кивнул де Граф. - Но не знаю ничего, что ставило бы их под подозрение. А вы? - Тоже нет. - Так почему же они вас так заинтересовали? - Не имею понятия. Как раз и хочу узнать, почему они меня так интересуют. Нынче вечером я был у них, - сказал я и звякнул-связкой отмычек. - Вероятно, вам известно, что использование таких орудий незаконно, - изрек де Граф сурово. Я спрятал отмычки в карман. - Каких орудий? - Минутная галлюцинация,-любезно откликнулся дс Граф - Любопытно, зачем у них замок с часовым механизмом в стальных дверях, ведущих в контору. И огромные запасы Библии. - Я не упомянул ни о запахе гашиша, ни о человеке, прятавшемся за куклами. - Но больше всего меня интересуют списки их поставщиков. . - Ордер можно устроить. Был бы предлог, - подытожил де Граф. - Я сам составлю вам компанию. Не сомневаюсь, что завтра утром вы удовлетворите свое любопытство во всех потребностям А теперь о машине. У ван Гельдера отличное предложение. Через пару минут здесь будет полицейская машина с форсированным мотором, снабженная всем, от рации до наручников, но с виду - такси. Вы понимаете, что вождение такси связано с некоторыми проблемами? - Постараюсь не зарабатывать слишком много на стороне. Еще что-нибудь для меня есть? - Тоже через пару минут. Ваша машина доставит заодно некую информацию и в бюро регистрации. Действительно, очень скоро на столе де Графа появилась папка. Он перелистал какие-то бумаги. - Астрид Лимэй. Имя подлинное, что, возможно, всего удивительнее. Отец голландец, мать гречанка. Он был вице-консулом в Афинах, умер несколько лет назад. Место жительства матери не известно. Двадцать четыре года. Ничего отрицательного о ней не известно, да и положительного немного. Надо сказать, ее положение не совсем ясно. Работает в ночном ресторане "Новый Бали" живет в квартирке поблизости. Единственный известный нам родственник-брат Георг. Двадцать лет. А! Это должно вас заинтересовать. Георг провел шесть месяцев в качестве гостя Ее Королевского Величества. - Наркотики? - Нападение и попытка грабежа. Похоже, совсем дилетантская работа. Допустил одну ошибку-напал на детектива в штатском. Подозревается в наркомании - весьма правдоподобно, что пытался добыть на это деньги. Больше ничего у нас нет, - он взял другую бумагу. - Номер, который вы мне дали-МОО 144, - это радиопозывные бельгийского каботажного парохода "Марианна" он должен завтра прийти из Бордо. У меня достаточно толковый персонал, не правда ли? - Да. Когда приходит пароход? - В полдень. Обыщем? - Ничего не найдем. Большая просьба: не приближайтесь нему. А о двух других номерах есть какие-нибудь данные? - Ничего - ни о 910020, ни о 2797, - он помолчал в задумчивости. - А это не может быть два раза 797? Вот так: 797797 - Все что угодно. Де Граф вынул из ящика стола телефонную книгу, но потом отложил ее и взял трубку. - Номер телефона 797797, - сказал он. -- Выяснить, на чье имя он зарегистрирован. И, пожалуйста, сделайте это немедленно. Мы сидели молча. Вскоре раздался звонок. Де Граф выслушал и повесил трубку. Телефон ночного клуба "Балинова", - сказал он. У опытного штата -- ясновидящий босс! И о чем Вам говорит мое ясновидение? О ночном клубе "Балинова", - ответил я и поднялся. -- Как вы думаете, полковник, у меня не очень запоминающееся лицо? Такое лицо трудно забыть. И эти белые шрамы... Кажется, хирург плохо постарался. Напротив, он очень постарался ... скрыть свою несостоятельность по части пластических операций. У вас здесь есть коричневая краска? Коричневая краска? -- Он, моргая, посмотрел на меня ,а потом широко улыбнулся. -- Только не это, майор Шерман! Гримироваться? В наш-то век? Шерлок Холмс умер много лет назад. Если бы я хоть наполовину обладал смекалкой Шерлока Холмса, - сказал я с чувством, - то мне не понадобился бы никакой грим. ГЛАВА ШЕСТАЯ Желто-красное "такси", которое мне предоставили, внешне выглядело как обычный "опель", но, видимо, на нем стоял форсированый двигатель. Полиция вообще здорово потрудилась над этой машиной. Она была снабжена сиреной, мигалкой, обычной для полицейских машин, и светящимся "стоп-знаком". Под передним пассажирским сидением лежали веревки, пакеты для оказания первой помощи и баллоны со слезоточивым газом. В надверных карманах -- наручники с ключами. Что хранилось в багажнике -- одному Богу известно. Да я и не интересовался. Мне требовалась скоростная машина, и я ее получил. Я остановился в запрещенном для стоянки месте, возле ночного клуба "Балинова", прямо напротив постового полицейского. Тот почти незаметно кивнул и удалился размеренным шагом -- он узнал полицейское такси с первого взгляда и не собирался объяснять возмущенным горожанам, почему одному из такси сходит с рук то, за что остальный получали квитанцию о штрафе. Я вышел, запер машину и отправился ко входу в клуб. Над выходом вспыхивала и гасла неоновая вывеска и пара неоновых танцовщиц исполняла гавайский танец хула-хула, хотя я совершенно не улавливал связи между Индонезией и Гавайскими островами. Можно предположить, что это танцовщицы с острова Бали, но тогда возникал вопрос, почему они одеты, или, скорее, раздеты, на гавайский лад? По обе стороны от входной двери красовались витрины, в которых илюстрировались с помощью весьма недвусмысленных картинок, какие культурные наслаждения можно получить в этом клубе. Сведущие люди угадывали за этими картинками даже нечто большее. Молодые девушки, изображенные находчивым художником лишь в серьгах и браслетах, азались почти неприлично разодетыми. Однако меня больше заинтересовала физиономия кофейного цвета, смотревшая в упор из отражения в стекле. Если бы я не был уверен ,что это я сам, я бы себя не узнал. Я вошел в клуб. Клуб "Балинова", согласно лучшей из проверенных временем традиций, представлял собой маленький зал -- душный, прокуренный и насыщенный неописуемым благовонием, главным ингредиентом которого, казалось, был запах жженой резины. Предполагалось, вероятно, что этот аромат настроит клиентов на соответствующий лад для получения максимума удовольствий от ожидаемых развлечений, но реальный эффект оборачивался параличом обоняния, наступавшем буквально через несколько секунд. Сквозь плавающие под потолком облака дыма едва пробивался намеренно приглушенный свет, и лишь одно место выхватывал ослепительный луч прожектора - сцену, которая, опять-таки согласно стандарту, была вовсе не сценой, а крохотной круглой танцевальной площадкой в центрк зала. В большинстве своем за соликами располагались представители мужского пола, начиная от восторжнно глазеющей по сторонам молодежи и кончая липнущими ко всему глазами-бусинками вселыми старичками, чье зрение, по-видимому, не затуманили прожитые годы. Одежда почти всех посетителей выглядела весьма солидно, ибо первоклассные ночные клубы Амстердама, призванные удовлетворять утонченные вкусы любителей своеобразного вида пластического искусства, предназначались вовсе не для пенсионеров. Короче говоря, - эти клубы -- отнюдь не дешевое удовольствие, а "Балинова" был очень и очень дорогим заведением, можно смело сказать, одним из самых дорогих в городе, в котором, к тому же, бессовестно обсчитывали. Среди посетителей находилось лишь несколько женщин. Я безо всякиого удивления увидел Белинду и Мэгги. Они сидели за столиком недалеко от входа. Перед ними стоял какой-то мутно-бледный напиток. Обе выглядели замкнуто и отрешенно, особенно Мэгги. На какое-то время маскировка показалась мне излишней -- когда я вошел , никто даже не взглянул в мою сторону. Да и кто мог заинтересоваться мною в данной ситуации, когда у публики, можно сказать, чуть не трескались линзы в дорогих очках -- такими пламенеющими взорами сопровождали они происходящее на сцене, стараясь не упустить ни одного нюанса, ни одной детали оригинального и содержательного балетного номера, демонстрировавшегося под аккомпанимент дисгармонического буханья и астматического сопения душераздирающегося оркестра, который звучал бы совершенно органично в штамповочном цехе. Хорошо сложенная молодая чертовка, сидя в пенящейся ванне, пыталась дотянуться до полотенца, хитро подвешенного на один ярд дальше, чем она могла достать. Воздух казался наэлектризованным , публика пыталась предугадать, какую из весьма ограниченного числа возможностей выберет эта несчастная. Я подошел к столику девушек, приветствовал Белинду улыбкой, котораяпри моей новой внешности вполне могла считаться ослепительной. Та быстро отодвинулась от меня дюймов на шесть и подняла носик дюйма на два выше обычного. Задавака! -- сказал я. Обе девушки удивленно уставились на меня, а я кивнул на сцену и спросил: - Почему никто из вас не подойдет к этой несчастной и не поможет ей? После довольно долгой паузы Мэгги сказала? Что с вашим лицом? Маскировка. И говорите потише. Но ... я звонила в отель всего две или три минуты назад, - прошептала Белинда. Шептать тоже не надо. В "Балинову" меня направил полковник де Граф. Она, что, пришла прямо сюда? Обе утвердительно кивнули. И больше отсюда не уходила? В эту дверь -- нет, - ответила Мэгги. Вы постарались запомнить лица монахинь, когд те выходили из церкви? Как я ас просил? Мы старались, - ответила Мэгги. Заметили хотя бы в одной из них что-нибудь странное или необычное? Нет, ничего... Кроме того, что все монахини здесь очень красивы. Мэгги уже говорила мне об этом. И это все? Они посмотрели друг на друга, словно в нерешительности, а потом Мэгги сказала: Откровенно говоря, кое-что странное было: нам показалось, что из церкви вышло меньше народа, чем вошло. В церкви, несомненно было намного больше народа, чем оттуда вышло, - подтвердила Белинда. - Я ведь присутствовала на службе, вы же знаете. Знаю, - терпеливо сказал я. -- Что означает "намного больше"? Ну немного больше, - ответила, ощетинившись, Белинда. Вот те на! Мы уже опустились до "немного". Вы, конечно, удостоверились, что в церкви никого не осталось? Теперь ощетинилась Мэгги: - Вы же сами приказали нам идти за Астрид Лимэй. Мы не могли ждать. - А вам не приходило в голову, что некоторые могли остаться на исповедь? Или что вы не ладах с арифметикой? Белинда гневно стиснула губы, но Мэгги положила ладонь ей руку. - Это не повод для шуток, господин майор. - И это говорила Мэгги! - Мы можем допустить ошибку, но это не повод для шуток. Когда Мэгги говорила таким образом, я всегда прислушивался. - Извини, Мэгги. И ты, Белинда. Когда такие трусы, как я, впадают в панику, они отыгрываются на людях, которые не могут ответить им тем же. Обе немедленно одарили меня той сладкой, сочувственной улыбкой, которая в обычных обстоятельствах довела бы меня до бешенства, но в эту минуту показалась мне странно трогательной. Вероятно, этот проклятый грим что-то сделал с моей нервной системой. - Одному богу известно, что я совершаю больше ошибок, чем вы обе, - сказал я. Это было действительно так, и как раз в этот миг я совершал одну из самых больших - потому что мне следовало внимательно слушать их, а не болтать самому. - Что теперь? - спросила Белинда. - Да, что теперь делать? - добавила Мэгги. Очевидно, мне было даровано прощение. - Покрутитесь по ночным ресторанам в округе. Бог свидетель, недостатка в них нет. Присмотритесь, не похож ли кто-нибудь из выступающих танцовщиц, из персонала, может, даже из публики на кого-нибудь из виденных вами сегодня монашек. Белйнда поглядела на меня с недоверием: - Монахини в ночном ресторане? - А почему бы и нет? Епископы ведь ходят в... - Это не одно и то же... - Развлечение есть развлечение... - Сентенция не блистала остроумием.- Особенно обратите внимание на тех, у кого платья с длинным рукавом или перчатки по локти. - Почему?-спросила Белйнда. - Поработай головой. Где бы вы таких ни обнаружили, постарайтесь дознаться, где живут. И будьте у себя в отеле к часу. Я к вам приду. - А вы что будете делать? - спросила Мэгги. Я медленно оглядел зал. - Тут есть еще несколько вещей, достойных изучения. - Могу себе представить, - бросила Белинда. Мэгги уже открыла рот, чтобы что-то сказать, однако это неизбежное для Белинды поучение пришлось отложить - из-за полных неудержимого восхищения "ахов" и "охов", раздавшихся внезапно в ресторане. Зрители едва не сорвались с мест. Измученная артистка разрешила свою дилемму простым, однако изобретательным, а также высокоэффективным способом: перевернула жестяную ванну и, пользуясь ею, словно черепаха панцирем, чтобы заслонить свой девический румянец, преодолела небольшое расстояние, отделяющее ее от спасительного полотенца. Завернувшись в него, она выпрямилась, как Афродита, выходящая из пены морской, и поклонилась зрителям с поистине королевской грацией. Восторженная публика, а более всего-старшая ее часть, начала свистеть и требовать большего, но тщетно: исчерпав свой репертуар, артистка благодарно потрясла головой и мелким шажком ушла со сцены, таща за собой облако мыльных пузырей. - Черт меня побери! - воскликнул я удивленно. - Держу пари, что ни одной из вас такое не пришло бы в голову. - Пойдем, Белинда, - сказала Мэгги. - Тут не место для нас. Они встали и вышли. Минуя меня, Белинда дернула бровями, что было подозрительно похоже на подмигивание, сладко улыбнулась, произнесла: "Я очень рада, что вам это нравится", - и пошла дальше, я же тем временем недоверчиво задумался над смыслом ее слов. А заодно проводил их взглядом, чтобы проверить, не идет ли кто-нибудь за ними. Так и оказалось: сперва двинулся какой-то очень толстый, массивно сложенный тип с обвисшими щеками и добродушной миной, - но это не имело значения, потому что следом за ним поднялись десятки других. Главное событие вечера закончилось, такие великие минуты выпадали редко, всего три раза за вечер - семь вечеров в неделю, - так что эти люди отправились на более сочные пастбища, где можно было набраться водки за четверть здешней цены. Ресторан наполовину опустел, клубы дыма рассеивались, а видимость соответственно улучшилась. Я огляделся, но не заметил ничего интересного. Кельнеры кружили по залу. В выпивке, которую мне подали, только химический анализ мог бы выявить микроскопические следы виски. Какой-то старик вытирал танцевальный круг неторопливыми, ритуальными движениями капеллана, исполняющего святой обряд. Окрестр, слава богу, молчал, энергично поглощая пиво, пожертвованное ему каким-то начисто лишенным музыкального слуха клиентом. А потом я увидел ту, ради которой сюда пришел, хотя полагал, что этим вечером уже не увижу ее. Астрид Лимэй стояла во внутренних дверях по другую сторону зала, укутав плечи шалью, и какая-то девушка что-то шептала ей на ухо. Из напряженного выражения их лиц и нервных, торопливых жестов следовало, что известие довольно срочное. Астрид несколько раз кивнула, потом пробежала через танцевальный круг и вышла парадной дверью. С отсутствующим видом и не спеша я двинулся за ней. Мне без особого труда удалось догнать ее и оказаться в нескольких шагах позади, когда она свернула на Рембрандтплейн. И остановилась. Я тоже остановился, глядя туда, куда глядела она, и слушая то, что она слушала. Шарманщик расположился на улице перед открытым кафе. Даже в эту ночную пору кафе было почти полно, и по страдальческим лицам клиентов легко читалось, что они выложили бы любую сумму, лишь бы он убрался отсюда. Этот балаганчик, видимо, был точной копией того, перед "Рембрандтом", с такими же яркими красками, многоцветным балдахином и так же одетыми куклами, танцующими на своих эластичных нитках. Разве что исполнение было похуже-с точки зрения как механизма, так и музыки. У этого шарманщика, тоже старика, была длинная, развевающаяся седая борода, очевидно, не мытая и не чесанная с тех пор, как он отпустил ее, а также лоснящаяся шляпа и английский военный плащ по самые щиколотки. Мне почудилось, что среди тявканья, стонов и сопения шарманки удается разобрать фрагмент "Цыганерии", хотя, бог свидетель, Пуччини никогда не приказывал умирающей Мими страдать так, как она страдала бы, очутись в этот вечер на Рембрандтплейн. Впрочем, у старика обнаружилась и сосредоточенная и, видимо, серьезная публика, состоящая из одного человека. В нем можно узнать одного из той группы, что я видел у шарманки перед "Рембрандтом". Одежда его была потерта, но опрятна, черные волосы сосульками падали на страшно худые плечи, торчащие под пиджаком, как палки. Даже с расстояния в двадцать шагов было видно, что пагубный процесс в нем зашел уже слишком далеко: щеки трупно ввалились, а кожа приобрела цвет старого пергамента. Человек стоял, опершись на балаганчик, но, во всяком случае, не из любви к бедной Мими, а просто для того, чтобы сохранить равновесие и не упасть. Очевидно, молодой человек очень плохо себя чувствовал и ему хватило бы одного неосмотрительного движения, чтобы рухнуть наземь. Время от времени все его тело сотрясали неудержимые судороги, а из гортани вырывались всхлипы или хрипение. Старик в плаще, видимо, считал его не особенно выгодным клиентом, потому что нерешительно крутился рядом, осуждающе причмокивая и беспомощно разводя руками, весьма похоже на слегка свихнувшуюся квочку. Кроме того, он то и дело беспокойно озирал площадь, словно опасаясь чего-то или кого-то. Астрид быстро подошла к балаганчику, я за ней. Она виновато улыбнулась старику, обняла рукой юношу и потянула его за собой. Какое-то время он силился выпрямиться, и тогда стало заметно, что он довольно высок, по крайней мере на шесть дюймов выше девушки, но рост только подчеркивал его скелетообразное сложение. Глаза неподвижные и остекленелые, лицо человека, погибающего от голода, щеки запали так неправдоподобно, что, казалось, зубов за ними нет. Астрид пыталась полувести-полунести его, но хотя истощение достигло такой степени, что он никак немог быть намного тяжелее ее, его, а вместе с ним и Астрид, мотало из стороны в сторону. Я без слов подошел к ним, обхватил его левой рукой - впечатление было таково, будто обнял скелет, - и принял от Астрид этот груз. Она взглянула на меня, ее темные глаза наполнились смятением и страхом. Не думаю, чтобы моя кожа цвета сепии располагала ее к доверию. - Оставьте меня, - умоляюще проговорила она. - Я сама справлюсь. - Не справитесь. Он очень плохо себя чувствует, мисс Лимэй. Она вгляделась. - Мистер Шерман! - Признаться, мне это не нравится, - сказал я задумчиво. - Еще несколько часов назад вы никогда меня не видели, даже не знали моей фамилии, а теперь, когда я так загорел и похорошел... оп-ля! Георг, резиновые ноги которого вдруг превратились в желе, едва не выскользнул из моих рук. Не подлежало сомнению, что мы оба недалеко уйдем, вытанцовывая такой вальс по Рембрандтплейн, так что пришлось нагнуться, чтобы перекинуть его через плечо, как это делают пожарники. Она в ужасе схватила меня за руку: - Нет! Не делайте этого! Не делайте этого! - Но почему? - спокойно возразил я. - Ведь это самый легкий способ. - Нет-нет! Как только вас увидит полиция, она его заберет! Я выпрямился, снова обнял его и постарался удерживать как можно ближе к вертикальному положению. - Преследуемый и преследователь,- с казал я и добавил: - Вы и ван Гельдер. - Что вы сказали? - О, конечно, ваш брат Георг... - Откуда вы знаете, как его зовут? - прошептала она. - Моя работа - знать самые разные вещи, - ответил я высокомерно. - Как уже было сказано, братик Георг находится в исключительно невыгодном положении, ибо достаточно знаком полиции. Бывший заключенный в качестве брата - это, с точки зрения общества, минус. Она не ответила. Сомневаюсь, приходилось ли мне видеть кого-нибудь, кто бы выглядел таким угнетенным и проигравшим по всем статьям. - Где он живет? - Ясное дело, вместе со мной, - вопрос, очевидно, удивил ее. - Недалеко отсюда. Действительно, это было недалеко, не больше пятидесяти ярдов боковой улицей-если можно назвать улицей тесный и мрачный проход за "Новым Бали". Ступеньки, ведущие в жилище Астрид, высотой и крутизной превосходили все, что я прежде видел, а с перевешенным через плечо Георгом взбираться по ним было особенно трудно. Астрид отворила ключом дверь своей квартиры, которая оказалась немного больше клетки для кроликов и состояла, насколько могу судить, из крохотной гостиной и прилегающей к ней столь же мизерной спальни. Я прошел в спальню, уложил Георга на кровать, выпрямился и отер лоб. - Мне доводилось в жизни взбираться на лестницы и полегче, чем эти ваши проклятые ступеньки, -произнес я с чувством. - Мне очень жаль. Студенческий отель дешевле, но с Георгом... "Новый Бали" не особенно щедр. Судя по этим двум комнатам, аккуратным, но нищенским, как и одежда Георга, платили там действительно мало, но для сочувствия время было неподходящим. - Люди в таком положении, как ваше, должны быть счастливы, если вообще получают хоть что-нибудь. - Как вы сказали? - Ну, хватит. Вы прекрасно знаете, о чем речь. Правда, мисс Лимэй... или мне можно называть вас Астрид? - Откуда вы знаете мое имя? - Не могу припомнить, видел ли я когда-нибудь девушку, заламывающую руки, но именно этим юна сейчас и занималась. - Откуда... откуда вы знаете всякие вещи про меня? - Оставь это, - резко одернул я ее. - Должна же ты признавать некоторые заслуги за своим парнем. - За моим парнем? У меня нет парня. - Ну, экс-парнем. А может, тебе больше нравится-"умершим парнем"? - Джимми? - шепнула она. - Джимми Дуклос, - подтвердил я. - Он мог потерять из-за тебя голову, с роковым для себя результатом, но успел мне кое-что о тебе рассказать. У меня даже есть твоя фотография. Она явно растерялась: - Но... но там, в аэропорту... - А ты чего ожидала? Что заключу тебя в объятья? Джимми убили в аэропорту, потому что он собирался что-то сделать. Что? - Мне очень жаль, но ничем не могу вам помочь. - Не можешь? Или не хочешь? Ответа не последовало. - Ты любила Джимми, Астрид? Она поглядела на меня молча, глаза ее блестели. И медленно кивнула. - И не скажешь мне? - Молчание. Я вздохнул и зашел с другой стороны:- Джимми сказал тебе, кем он был? Покачала головой. - Но ты догадалась? Кивок. - И рассказала кому-то о своей догадке? Это ее сломило: - Нет! Никому не говорила! Богом клянусь, никому! Видимо, она любила его и в этот миг не лгала. - Он когда-нибудь упоминал обо мне? - Нет. - Но ты знаешь, кто я? Она смотрела на меня, и две большие слезы медленно сползли по ее щекам. - Ты отлично знаешь, что я возглавляю бюро по наркотикам Интерпола в Лондоне. Снова молчание. Я схватил ее за плечи и гневно тряхнул: - Правда, знаешь? Кивок. Крупная специалистка по молчанию. - Итак, если Джимми тебе этого не говорил, то кто? - Ох, боже мой! Умоляю вас, оставьте меня в покое! Слезы лились теперь по ее щекам одна за другой. Это был день ее плача и моих вздохов. Я вздохнул, снова сменил тактику и взглянул на парня, лежащего на кровати. - На мой взгляд, Георг не похож на кормильца семьи. - Георг не может работать. - Она произнесла это так, словно формулировала естественный закон. - И не работает. С прошлого года. Но что у него со всем этим общего? - Все, - я наклонился, внимательно пригляделся, поднял и опустил ему веки. - Что ты с ним делаешь, когда он в таком состоянии? - Ничего нельзя сделать. Рукав легко скользнул вверх по тощей руке Георга. Исколотая, покрытая пятнами и посиневшая от бесчисленных уколов, она являла собой ужасный вид. Рука Труди была ничем в сравнении с ней. Я опустил рукав: - Никто уже и никогда не сможет ничего для него сделать. Ты знаешь об этом, правда? - Знаю, - она поймала мой испытующий взгляд, перестала вытирать глаза платочком размером примерно с почтовую марку и горько улыбнулась. - Хотите посмотреть мою руку? - Я не оскорбляю таких милых девушек. Хочу только задать тебе несколько прямых вопросов, на которые у тебя есть ответы. Как давно это с Георгом? - Около трех лет. - Как долго ты в "Новом Бали"? - Три года. - Нравится тебе там? - Нравится? - Эта девушка выдавала себя всякий раз, едва открывала рот. - Знаете ли вы, что значит работать в ночном ресторане... таком ночном ресторане? Отвратительные, ужасные старики пялят глаза на женщин... - Джимми Дуклос не был ни отвратительным, ни ужасным, ни старым... Это застигло ее врасплох: - Нет... ясное дело, нет... Джимми... - Джимми Дуклос мертв, Астрид. Джимми мертв, потому что влюбился в девушку из ночного ресторана, которую шантажируют. - Никто меня не шантажирует. - Нет? А тот, кто давит на тебя, чтобы молчала, чтобы выполняла работу, которая тебе отвратительна? И откуда такой нажим? Из-за Георга? Что он сделал, или как тебе говорят, что сделал? Что он сидел в тюрьме-это известно, поэтому здесь что-то другое. Почему ты обязана за мной следить, Астрид? Что ты знаешь о смерти Джимми Дуклоса? Я видел, как он погиб. Но кто его убил и почему? - Я не знала, что его убьют,-она села на тахту и закрыла лицо руками. - Не знала, что его убивают! - Ну, хорошо, Астрид. - Она и вправду любила Джимми, он умер только вчера, и рана еще кровоточила. - Я встречал слишком много людей, живущих в страхе перед смертью, чтобы пытаться заставить тебя говорить. Но подумай об этом, Астрид, ради бога и ради себя самой, подумай об этом. Это-твоя жизнь, и сейчас ты должна заботиться только о ней. Георг уже не жилец. - Ничего не могу сделать, ничего не могу сказать. - Лицо ее по-прежнему было укрыто в ладонях. - Очень вас прошу, уйдите наконец. Я тоже не считал, что могу еще что-то сделать или сказать, поэтому исполнил ее просьбу и ушел. Оставшись только в брюках и трикотажной сорочке, я оглядел себя в зеркальце маленькой ванной. Все следы грима уже были стерты с моего лица, шеи и рук, чего нельзя было сказать о большом и некогда белом полотенце. Оно стало мокрым, с несмываемыми темно-шоколадными пятнами. В спальне едва помещались кровать и небольшая лежанка, и на них, напряженно выпрямившись, сидели Мэгги и Белинда, весьма привлекательные в своих эффектных ночных сорочках, состоявших на мой взгляд, главным образом из вырезов. Правда, сейчас голова моя пухла от более важных проблем, чем то, как иные творцы ночной одежды экономят на материале. - Вот и погибло наше полотенце, - с упреком сказала Белинда. - Скажите, что машинально стерли им свою косметику, - я потянулся за своей сорочкой, ворот которой был внутри темно-шоколадным, но с этим уже ничего не поделать. - Стало быть, большинство девушек из ночных ресторанов живет в этом отеле "Париж"? Мэгги кивнула: - Так сказала Мари. - Мари? - Милая молодая англичанка, она работает в "Трианоне". - В "Трианоне" нет никаких милых молодых англичанок - одни только распутные молодые англичанки. Одна из тех, что были в церкви? - Мэгги замотала головой. - Ну что ж, это, по крайней мере, подтверждает слова Астрид. - Астрид? - удивилась Белинда. - Вы с ней разговаривали? - Провел с ней уйму времени. Боюсь, с небольшой выгодой. Она не очень-то общительна, - я подтвердил это утверждение несколькими примерами и продолжал: - Пора бы уже нам взяться хоть за какое-нибудь дело вместо того, чтобы таскаться по злачным местам. - Они переглянулись, а потом холодно взглянули на меня. - Ты, Мэгги, прогуляйся завтра по парку Вондел, посмотри, будет ли там Труди, ты ее знаешь. Проверь, что будет делать, может быть, с кем-то встретится. Это большой парк, но ты должна без труда найти ее, если она придет. У нее приметная спутница - премилая пожилая дама, метра полтора в талии. А ты, Белинда, завтра вечером глаз не спускай с этого отельчика. Если узнаешь какую - нибудь девушку, бывшую в церкви, иди за ней и смотри, чем займется, - и я натянул изрядно промокший пиджак. - Ну, доброй ночи! - Вы уже уходите? - казалось, Мэгги поражена. - Куда вы так торопитесь? - постаралась не отстать Белинда. - Завтра вечером я уложу вас спать и расскажу про волка и Красную Шапочку, - твердо пообещал я. - А сегодня у меня еще есть кое-какая работа. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Оставив полицейскую машину посреди намалеванной на мостовой надписи "Стоянка запрещена!", последние сто ярдов до отеля я прошел пешком. Шарманщик отправился туда, куда уходят на ночь шарманщики, а в холле не было никого, кроме ночного дежурного, дремавшего в кресле за конторкой. Я протянул руку. тихо снял ключ, поднялся на второй этаж и только там сел в лифт. Стащил с себя промокшую одежду, то есть все, что на мне было, влез под душ, оделся в сухое, спустился лифтом и со звоном опустил ключ на конторку. Дежурный дернулся, заморгал и перевел взгляд с меня на свои часы, потом - на ключ. - Мистер Шерман... Я не слышал, как вы пришли... - Это было давно. Вы спали. С такой, знаете, детской невинностью... Он меня не слушал, а снова вперил мутный взор в свои часы. - Что вы собираетесь делать? - Прогуляться перед сном. - Но ведь половина третьего утра. - Какой же смысл гулять перед сном среди дня? - ответил я рассудительно и глянул через холл на улицу. - Как это могло случиться? Ни портье, ни швейцара, ни шарманщика, словом, ни одного шпика в пределах видимости. Разболтанность. Недосмотр. Вам придется отвечать за-это упущение. - Как вы сказали? - Постоянная бдительность - цена власти. - Не понимаю. - Я тоже не уверен, что понимаю. В этот час открыты какие-нибудь парикмахерские? - Какие-нибудь... вы спрашиваете... - Ну да ладно. Попробую сам найти. В двадцати шагах от отеля я свернул в ворота, готовый с удовольствием отделать любого, кто возымел бы намерение идти за мной, но довольно скоро стало ясно, что таковых нет. Тогда на своей машине я добрался до портового квартала, оставил ее в двух улицах от Первой Реформатской церкви Американского Общества протестантов и двинулся пешком в сторону канала. Канал, как и везде в Амстердаме, обсаженный вязами и липами, - был темным и неподвижным и не отражал фонарей вдоль скупо освещенных улочек по обеим сторонам. Ни в одном из домов над каналом не было света. Церковь казалась еще более обшарпанной и неуютной, чем несколько часов назад, и было в ней что-то странно молчаливое, чужое и чуткое, как в большинстве церквей по ночам. Гигантский подъемный кран со своей бесконечной стрелой грозно вырисовывался на фоне ночного неба. И не было здесь абсолютно никаких признаков жизни. Разве что недоставало кладбища. Я пересек улицу, поднялся на церковное крыльцо и нажал на дверную ручку. Не было никакой причины запирать дверь, однако меня как-то смутно удивило, что этого не сделали. Петли были видимо, отменно смазаны, потому что дверь открылась и закрылась совершенно бесшумно. Луч моего фонаря резко описал полный оборот - я был один. Можно проводить более методичную проверку. Внутри церковь была невелика, даже меньше, чем ожидалось при взгляде снаружи. почерневшая и старая, такая старая, что дубовые лавки были когда-то вытесаны еще топорами. Луч фонаря скользнул вверх, но там не было никакой галереи, только маленькие запыленные витражные окна, которые даже в солнечный день, вероятно, пропускают минимум света. Дверь, впустившая меня, была единственным входом извне. Вторая дверь находилась в противоположном углу, между амвоном и старым органом, приводимым в действие мехами. Подойдя к этой двери, я положил ладонь на ручку и погасил фонарик. Она скрипнула, но негромко. Я осторожно двинулся вперед - и поступил предусмотрительно, потому что, как оказалось ступил не на пол другого помещения, а на первую ступеньку ведущей вниз лестницы. Насчитал восемнадцать ступенек, совершающих полный круг, и пошел дальше все так же осторожно, с вытянутой рукой, чтобы, нащупать дверь, которая, как резонно было предположить, должна быть передо мной. Но никакой двери не было. Пришлось зажечь фонарик. Помещение, где я очутился, было приблизительно вполовину меньше церкви. Тут не было окон, только две голые лампочки у потолка. Я отыскал выключатель и повернул его. Зальца выглядела еще более почерневшей, чем сама церковь. Грубый деревянный пол покрыт грязью, втоптанной с незапамятных времен. Посредине- несколько столиков и кресел, а вдоль обеих боковых стен - перегородки, очень узкие и очень высокие. Словом, что-то вроде средневекового кафе. Ноздри мои непроизвольно дрогнули от хорошо знакомого и неприятного запаха. Он мог исходить откуда угодно, но мне казалось, что долетает он из ряда импровизированных будок по правую руку. Я спрятал фонарик, вынул из фетровой подмышечной кобуры пистолет, достал из кармана глушитель и прикрутил его. Затем начал по-кошачьи красться вдоль правой стены, и нос сообщил мне, что направление выбрано верно. Первая будка была пуста. Вторая тоже. И тут я услышал дыхание. Миллиметр за миллиметром приблизился я к третьей перегородке, и мой левый глаз и - дуло пистолета выглянули из-за нее одновременно. Впрочем, осторожность была излишней. Ни малейшей опасности. На узком сосновом столе находились два предмета: пепельница с выкуренной до конца сигаретой и плечи, а также голова мужчины, который сидел, опершись о стол, и крепко спал, отворотив от меня лицо. Но мне и не надо было видеть его лица: тощее тело и потертую одежду Георга узнать не составляло труда. Когда я видел его в последний раз, то готов был поклясться, что он не в состоянии двинуться с кровати в ближайшие двадцать четыре часа. Однако наркоманы в последней стадии болезни способны к удивительным, хотя и кратким приливам сил. Я оставил его там, где он сидел. Пока с ним не было связано никаких хлопот. В конце комнаты, меж двух рядов открытых кабин, была еще одна дверь. Ее я открыл с несколько меньшими предосторожностями, чем предыдущую, вошел, отыскал выключатель и повернул его. Это помещение тянулось во всю длину церкви, но было очень узким, не шире трех метров. По обе стороны - полки, сплошь заставленные Библиями. Меня ничуть не удивило, что они-точно такие же, какие были в магазине Моргенштерна и Муггенталера и какие Первая Реформатская церковь так щедро раздаривала амстердамским отелям. Вряд ли можно было что-либо отыскать, осматривая их еще раз, но я все же сунул пистолет за пояс и подошел к полкам, вынул несколько штук из первого ряда И бегло перелистал; они были-так безобидны, как могут быть безобидны только Библии, то есть безобиднее всего на свете. Беглый осмотр экземпляров из второго ряда дал такой же результат. Я вытащил том из третьего ряда. Этот экземпляр был с ущербом: аккуратно выдолбленная выемка занимала почти всю толщину книги и была размеров и очертаний большого финика. Я достал еще несколько томов из этого же ряда и убедился, что подобные углубления, видимо, сделанные машинным способом, есть во всех. Поставив все книги, кроме одной, на место, я направился к двери в противоположном конце комнаты, открыл ее и зажег свет. Должен признать, Первая Реформатская церковь с исключительной предусмотрительностью предприняла все, что могла, чтобы соответствовать утверждениям современного авангардистского духовенства, будто обязанность церкви - быть на уровне технологической эпохи, в которую мы живем. Этот зал, занимающий добрую половину церковного подвала, был, в сущности, прекрасно оборудованной механической мастерской. На мой непрофессиональный взгляд, тут было абсолютно все - токарные и фрезерные станки, тигли, формы, печь, штаммы, а также столы, к которым были прикреплены значительно меньшие машины, предназначение которых осталось для меня тайной. В одном конце пол покрывали туго скрученные кольца латунной и медной стружки. В углу - ящик с беспорядочной грудой оловянных труб, видимо, старых, тут же - несколько рулонов кровельной жести. Все это вместе взятое свидетельствовало о сугубо специализированном производстве, однако трудно было представить себе выпускаемую продукцию, ничего сколь-нибудь похожего на нее на глаза не попадалось. Медленно ступая, я дошел почти до середины комнаты, когда не то вообразил, не то услышал едва уловимый звук из-за двери, в которую только что вошел, и снова ощутил эти неприятные мурашки на затылке: кто-то смотрел на меня с расстояния всего несколько шагов и наверняка - не с дружескими намерениями. Походка моя оставалась спокойной, что не так-то легко, когда существует реальный шанс, что следующий шаг может быть прерван пулей тридцать восьмого калибра либо чем-нибудь столь же пагубным для затылка. Тем не менее я шел дальше, потому что обернуться, будучи вооруженным лишь зажатой в левой руке выпотрошенной Библией - пистолет по-прежнему был за поясом, - казалось верным способом поторопить чей-то нервный палец, напрягшийся на спусковом крючке. Вольно же было мне вести себя так по-кретински! Ведь сам же отчитал бы за это любого из подчиненных! Судя по всему, теперь предстояло заплатить цену, установленную для кретинов. Ни одной запертой двери, свободный вход для всякого желающего заглянуть внутрь - причина могла быть одной-единственной: присутствие молчаливого вооруженного человека, в задачу которого входило не препятствовать входу, но воспрепятствовать выходу, причем наиболее надежным способом. Где он укрывался? Возможно, на амвоне либо за какой-нибудь боковой дверью, ведущей с лестницы, чего я, по небрежности, не проверил. Добравшись до конца комнаты, я глянул влево, за последний токарный станок, и, издав негромкий возглас, словно бы чему-то удивившись, низко наклонился за ним. Однако оставался в таком положении не дольше двух секунд-бессмысленно оттягивать то, что-по всем приметам-было неотвратимо. Когда я быстро выглянул из-за станка, ствол пистолета с глушителем был уже на высоте моего правого глаза. Он был футах в пятнадцати и бесшумно ступал в туфлях на резиновой подошве - иссохший мужчина с белым, как бумага, лицом грызуна и блестящими, как уголь, глазами. В сторону защищающего меня станка было нацелено нечто куда более грозное, чем пистолет тридцать восьмого калибра: это был обрез двенадцатого калибра, пожалуй, самое чудовищное оружие ближнего боя из всего когда-либо выдуманного. Я увидел его и выстрелил в тот же миг, потому что если что-нибудь можно было сказать наверняка, так только то, что следующего мига мне уже не будет дано. Посредине лба моего преследователя расцвела красная роза. Он сделал еще шаг, что было рефлексом человека уже мертвого, и свалился на пол почти так же беззвучно, как шел ко мне, с обрезом, все еще стиснутым в руке. Мой взгляд-тут же скользнул к двери, но если какие-то подкрепления и были, то они расторопно спрятались. Я выпрямился и быстро прошел туда, где хранились Библии, но никого не было ни там, ни в соседней комнате, только Георг по-прежнему сидел навалившись на стол. Не слишком деликатно стащив его с кресла, я перебросил этот полускелет через плечо, втащил наверх, в церковь, и без церемоний бросил на амвон, где он был бы невидим для кого-либо, кто мог случайно заглянуть сюда с улицы, хотя трудно было себе представить, с какой стати кому бы то ни было придет в голову заглядывать сюда в эту пору ночи. Потом отворил парадную дверь и выглянул наружу. Улица над каналом была совершенно пуста. - Тремя минутами позже я-подогнал свое такси к самой церкви. Вошел, забрал Георга, протащил его по лестнице и через тротуар и впихнул на заднее сиденье. Он сразу свалился на пол, но, поскольку был там в полной безопасности, я оставил его так, быстро проверил, не интересуется ли кто происходящим, и вернулся в церковь. В карманах убитого не было ничего, кроме нескольких набитых вручную сигарет, это довольно складно соотносилось с фактом, что он был под завязку заправлен наркотиками, когда шел за мной с обрезом. Взяв это оружие в левую руку, правой я схватил убитого за ворот пиджак - при любом другом способе моя одежда оказалась бы заляпанной кровью, а переодеться было уже не во что - и поволок через подвал на лестницу, гася за собой свет и закрывая двери. Снова осторожная разведка из парадной двери церкви - и та же пустая улица. Под прикрытием такси я спустил его в канал так же бесшумно, как он наверняка спустил бы меня, если б чуть более ловко воспользовался обрезом, который в свою очередь отправился за своим хозяином. Я вернулся к такси и уже собирался сесть за руль, когда широко распахнулась дверь соседнего с церковью дома и показался человек, который, неуверенно озираясь, направился ко мне. Это был массивный, полный мужчина в купальном халате, наброшенном на что-то, напоминающее широкую ночную сорочку. Довольно импозантная голова с прекрасной гривой седых волос. седые усы, румяные щеки-добродушие во всем облике, в этот момент, впрочем, слегка искаженное тревогой. - Не могу ли я вам чем-нибудь помочь? - Глубокий, богато модулированный голос человека, привыкшего говорить перед аудиторией. - Что случилось? - А что могло случиться? - Мне показалось, что слышу какой-то шум из церкви. - Из церкви?-Теперь я в свою очередь сделал удивленную мину. - Да. Из моей церкви. Оттуда, - он вытянул руку на случай, если бы я не знал, как выглядит церковь. - Я священник. Моя фамилия Гудбоди. Доктор Таддеуш Гудбоди. Мне подумалось, может, забрался какой-нибудь незваный гость... - Во всяком случае - не я, святой отец. Я уже много лет не был в церкви. Он кивнул с таким видом, словно его это нисколько не удивило: - Мы живем в безбожные времена. Однако не странно ли находиться здесь в такой час, молодой человек? - Но не таксисту ночной смены. Он глянул на меня ничуть не успокоенный и нагнулся к такси. - Боже милосердный! Тут на полу труп! - На полу нет никакого трупа. Это полупьяный матрос, которого я везу на пароход. Слетел на пол несколько секунд назад, вот и пришлось остановиться, чтобы вернуть его на сиденье; Мне показалось, что это будет христианский поступок, - добавил я скромно. Эта апелляция к его профессии ничего не дала. Тоном, которым, верно, обращался к своим заблудшим овечкам, он произнес: - Я хочу сам это проверить. Мое возражение остановило его: - Очень вас прошу не доводить меня до потери водительских прав! - Я знал! Знал! Здесь что-то подозрительное. Значит, вы можете из-за меня потерять права? - Да. Если кину священника в канал, то потеряю их. Если, конечно, - добавил я, подумав, - вам удастся выбраться. - Что? В канал? Меня? Божьего человека? Вы угрожаете мне применением силы? - Да. Доктор Гудбоди быстро отступил на несколько шагов. - У меня есть номер вашей машины. Я буду жаловаться на вас... Ночь близилась к концу, а следовало хоть немного поспать перед трудным утром, так что я сел в машину и отъехал. Священник погрозил мне кулаком, что не очень соответствовало заповеди о любви к ближнему, и пытался вымолвить какое-то громкое нравоучение, но за ворчанием мотора его не было слышно. Я задумался, действительно ли он пожалуется в полицию, и пришел к выводу, что вероятность этого невелика. Транспортировка Георга по лестницам, признаться, уже начинала мне надоедать. Хотя он почти ничего не весил, надо принять во внимание отсутствие сна, а также ужина, что, разумеется, сказалось на моей форме, а кроме того, я уже по горло был сыт наркоманами. Дверь в маленькую квартирку Астрид оказалось гостеприимно распахнутой, чего следовало ожидать, если Георг был последним, кто отсюда выходил. Я вошел, зажег свет, миновал спящую Астрид и не особенно деликатно уложил Георга на его кровать. Полагаю, девушку разбудил скрип матраса, а не яркий свет под потолком, во всяком случае, когда я вернулся в ее комнату, она сидела на лежанке и протирала глаза, еще затуманенные сном. - Он спал... а потом я тоже заснула, - произнесла она оправдывающимся тоном. - Видимо, встал и снова вышел. - И поскольку я принял этот шедевр дедукции молча, как он того и заслуживает, добавила почти с отчаянием: - Я не слышала. Ничего не слышала. Где вы его нашли? Как уже было однажды в этот вечер, она закрыла лицо ладонями, но на сей раз не плакала, хотя мне подумалось мрачно, что это лишь вопрос времени. - Что же в этом тревожного? - Ответа не последовало. - Он очень интересуется шарманками, а? Вот я и думаю: почему? Это любопытно. Может, он музыкален? - Нет. То есть да... С детства... - Э, не морочь голову! Будь он музыкален, предпочел бы слушать пневматический отбойный молоток. У его увлечения шарманками очень простая причина. Совсем простая - и мы оба ее знаем. Она взглянула на меня, глаза ее были расширены от страха. - Я присел на край лежанки и взял обе ее руки в свои. - Астрид... - Да? - Ты почти такая же законченная лгунья, как я. Не пошла искать Георга, потому что точно знала, где он, и точно знаешь где я его нашел: в месте, где он был цел и невредим, в месте, где полиция никогда бы его не нашла, - ей не пришло бы в голову искать там кого бы то ни было, - и я вздохнул. - Дым - это не укол, но все же лучше, чем ничего. Она снова спрятала лицо в ладонях. Как и предвиделось, плечи ее начали вздрагивать. Не имею понятия, какие побуждения мною управляли, но я просто не мог не протянуть руки, а когда сделал это, она подняла на меня полные слез глаза, обняла и горько разрыдалась на моем плече. Вероятно, пора было уже привыкнуть к такому поведению девушек в Амстердаме, но смириться с ним почему-то оказалось нелегко, так что я попытался разомкнуть се руки, но она только сильнее стиснула их. Это не имело ничего общего со мной, просто в этот момент ей надо было к кому-то прислониться, а я как раз оказался под рукой. Понемногу рыдания утихли, и она вытянулась на лежанке с мокрым от слез лицом, беспомощная и беззащитная в своем отчаянии. - Еще не поздно, Астрид, - сказал я. - Это неправда. Вы знаете так же точно, как я, что было поздно с самого начала. - Для Георга - да. Но разве ты не понимаешь, что я пытаюсь помочь тебе? - Как вы можете мне помочь? - Уничтожить людей, которые уничтожили твоего брата. Уничтожить людей, которые уничтожают тебя. Но мне нужна помощь. В конце концов всем нужна помощь - тебе, мне, каждому. Помоги мне, а я помогу тебе. Обещаю тебе, Астрид! Не сказал бы, что отчаяние на ее лице уступило место другому чувству, но по крайней мере оно показалось мне чуть менее бездонным. Астрид несколько раз кивнула, улыбнулась сквозь слезы и произнесла: - Вы, видимо, очень умелы в уничтожении людей. - Возможно, и ты будешь вынуждена стать такой, - отпарировал я и вручил ей револьверчик "лилипут", эффективность которого разительна в сравнении с его малым калибром. Выйдя через десять минут на улицу, я сразу заметил сидящих на крыльце дома напротив и запальчиво, но не слишком громко спорящих двух оборванцев. Тогда я переложил пистолет в карман и направился прямо к ним, однако, не дойдя несколько шагов, свернул в сторону: висящий в воздухе запах рома был так резок, словно они не пили, а только что вылезли из бочки, содержащей лучший сорт этого напитка. Чудовища начинали мерещиться мне в любой промелькнувшей тени. Спасение тут только одно - сон. Так что я сел в мое такси, вернулся в отель и лег спать. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Непривычно ярко сияло солнце, когда мой будильник зазвонил на следующее утро, - вернее - в то же самое утро. Я принял душ, побрился, оделся, спустился в ресторан и подкрепился завтраком, после чего уже был в состоянии улыбнуться и пожелать по очереди доброго дня управляющему, портье и, наконец, шарманщику. Потом постоял некоторое время перед отелем, озираясь по сторонам и всем видом изображая, что жду появления того, кому на сей раз положено за мной следить, но, видимо, мои почитатели уже разочаровались в - том занятии, так что никто не стремился составить мне компанию до места, где осталось минувшей ночью полицейское такси. Убедившись, что никто ночью не разместил под капотом смертоносных порций взрывчатки, я сел за руль и прибыл в полицейский комиссариат точно в десять, как и обещал. Полковник де Граф ждал меня на улице с готовым ордером на обыск. Рядом - инспектор ван Гельдер. Они приветствовали меня с вежливой сдержанностью людей, которые считают, что зря тратят время, но слишком хорошо воспитаны, чтобы говорить об этом, и проводили меня к полицейской машине, намного комфортабельней, чем та, какую выделили мне. - Вы по-прежнему уверены, что наш визит к Моргенштерну и Муггенталеру желателен? - спросил де Граф. - И необходим? - Более, чем когда бы то ни было. - Что-то произошло? - Ничего, - соврал я и коснулся головы, - просто иногда меня словно подталкивает... Де Граф и ван Гельдер коротко переглянулись. - Подталкивает?-осторожно переспросил полковник. - Ну да. Предчувствие... Последовал еще один быстрый обмен взглядами, выражающий их мнение о работниках полиции, действующих на такой научной основе, потом де Граф почел за лучшее сменить тему: - У нас восемь человек в штатском, они ждут нас в грузовике - на месте. Но вы говорили что, в сущности, не хотите производить обыск? - Почему же? Хочу. Вернее - хочу создать видимость обыска. На самом же деле меня интересуют списки всех поставщиков этого магазина. - Надеюсь, вы знаете, что делаете, - серьезным тоном произнес ван Гельдер. - Вы надеетесь? - Я чуть подчеркнул это "вы". - А что я, по-вашему чувствую? Ни один из них не ответил мне. Не желая обострять и без того принявший нежелательное направление разговор, мы хранили молчание до самого прибытия на место. Наша машина остановилась у невзрачного серого грузовика, и тут же из его кабины выскочил мужчина в темном костюме и подошел к нам. Его гражданская одежда была отнюдь не лучшим маскарадом - я распознал бы в нем полицейского за милю. - Мы готовы, господин полковник, - обратился он к де Графу. - Собирайте своих людей. - Есть! - полицейский указал вверх. - Что бы это могло значить, господин полковник? Мы проследили за его вытянутой рукой. В это утро дул ветер не особенно сильный, но достаточный, чтобы медленно, неравномерно раскачивать весело раскрашенный предмет, подвешенный у подъемной балки на торце магазина. Предмет этот описывал небольшой полукруг и был, пожалуй, одной из самых мрачных вещей, какие я видел. Кукла. Очень большая кукла, почти метрового роста, конечно, одетая в знакомый, прекрасно сшитый традиционный голландский наряд, с длинной полосатой юбкой, кокетливо волнующейся на ветру. Обычно через подъемный блок переброшена веревка или проволока, но в этом случае кто-то решил воспользоваться цепью, а куклу прикрепили к ней с помощью чего-то, в чем даже на такой высоте можно было распознать грозно выглядящий крюк, немного выгнутый, чтобы обхватить шею своей неодушевленной жертвы, причем его, видимо, вбили силой, потому что шея была сломана И голова свисала под углом, почти касаясь правого плеча. Всего-навсего покалеченная кукла, но эффект ужасающий. И, по-видимому, не я один испытывал это чувство. - Что за чудовищный вид! - Де Граф явно был потрясен. - Что бы это могло значить, боже мой? Какова...цель этого? Что за этим кроется? Какое больное воображение могло создать такую... такую мерзость? Ван Гельдер покачал головой: - Болезненного воображения всюду хватает, и в Амстердаме его предостаточно. Брошенная любовница... Ненавистная теща... - Да-да, конечно. Но это... это так ненормально, почти безумно... Выражать свои чувства таким ужасным способом... - Де Граф взглянул на меня удивленно, как если бы изменил мнение о целесообразности нашего визита. - Господин майор, вам не кажется, что это очень странно? - Вполне разделяю ваше впечатление. У того, кто это сделал, есть все основания получить первое же свободное место в клинике для душевнобольных. Но я сюда приехал не за этим. - Конечно, конечно, - де Граф бросил еще один долгий взгляд на болтающуюся куклу, словно не мог заставить себя отвести от нее глаз, потом решительно тряхнул головой, подал знак и первым поднялся на крыльцо магазина. Привратник проводил нас на второй этаж, а затем в угловую комнату, двери которой с часовым замком - не так, как в последний раз, когда я их видел, - были гостеприимно распахнуты. Комната эта являла резкий контраст с самим магазином. Она была просторной, современной и комфортабельной: прекрасный ковер и драпировки различных оттенков янтаря, дорогая новейшая скандинавская мебель, более подходяща