крайней мере можно сделать одно доброе дело. Холли достала
из сумочки  кошелек и, дождавшись, когда безработный подойдет, протянула ему
доллар. Она  чувствовала  к этому  человеку  такую жалость,  что  дала  бы и
больше,  но помнила  предостережение Бьюкенена  не делать ничего необычного.
Что ж, доллар все-таки лучше, чем двадцатипятицентовик.
     -- Спасибо, мэм
     Последующие слова безработного заставили ее вздрогнуть.
     -- Майк Хамильтон сказал: за вами следят.
     -- Что?
     Сердце Холли учащенно забилось.
     -- Идите до входа в метро на 14-й улице. Садитесь  в последний  вагон в
сторону центра... Выйдите на станции "Метро-центр". Пойдете к... да...
к Национальной портретной галерее. Он вас там найдет.
     Человек с плакатом спрятал полученный доллар и отошел от Холли.
     Первой ее мыслью  было броситься за ним и расспросить,  откуда Бьюкенен
узнал, что за ней следят.
     Но  Холли  сразу подавила  в себе  это  желание и  снова  огляделась по
сторонам, создавая впечатление, что разговор с  попрошайкой отвлек ее, а она
все еще надеялась увидеть своего  знакомого. Она не осмелилась уйти сразу --
те, что за ней наблюдают, могут заподозрить, что ей передали сообщение.
     Холли выжидала. Пять  секунд. Десять секунд.  Пятнадцать.  Капли  дождя
стекали с краев ее берета. Что бы сейчас сделал на ее месте любой нормальный
человек? Она еще раз огляделась, с досадой покачала головой и пошла прочь.
     Сперва Холли  направилась в  редакцию, но  потом остановилась,  будто в
голову  ей пришла  другая мысль,  и  зашагала в  противоположную  сторону  к
станции метро  на 14-й улице.  Сцена,  которую  она  только  что изобразила,
соответствовала  состоянию ее  души.  Два  дня  назад  во время прогулки  по
Миссисипи  она   впервые   почувствовала,  насколько  серьезна   и  осязаема
угрожающая ей опасность. Все дело  в статье.  В статье о  нем. Непоколебимая
уверенность во взгляде  Бьюкенена заставила ее  похолодеть.  Этому  человеку
приходилось убивать. Люди, с которыми он работал, тоже убивают. Общепринятые
правила ничего для  них  не  значат.  И  Пулитцеровская  премия,  полученная
посмертно, -- довольно слабое утешение.
     Но  как  же  быть   с  профессиональной  ответственностью?  Как  насчет
журналистского  мужества?  Холли уходила от ответа на мучившие  ее  вопросы,
говоря себе, что, если  подождать развития  событий,  статья  получится  еще
лучше. У нее и  мысли нет, чтобы отказаться от расследования, -- просто надо
выждать,  пока статья дозреет. Да? Но тогда почему она так испугалась, когда
услышала в  трубке его голос?  Настоящий репортер, которым  она  всегда себя
считала, только обрадовался  бы этому, а  у  нее возникло чувство, будто она
видит кошмарный сон.
     Десять минут спустя, оставив за спиной  гул подземных электричек, Холли
выбралась  на  шумную  Джи-стрит   и   под  дождем   зашагала   к  огромному
прямоугольному зданию  Национальной портретной  галереи. Несмотря на погоду,
на тротуаре  было полно прохожих, среди которых то и дело попадались нищие в
мокрой  рваной  одежде,  просившие  двадцатипятицентовики,  еду или  работу.
Некоторые держали в руках самодельные плакаты.
     Внимание Холли привлек плакат с надписью "ГОТОВ РАБОТАТЬ ЗА ЕДУ".
Точно такой же, как у негра в сквере. Она уже хотела пройти мимо.
     -- Постой, Холли. Дай мне монетку, -- неожиданно сказал нищий.
     Звук  его  голоса  ошеломил  ее  и  подействовал  как  прикосновение  к
оголенному   проводу.  Холли  в  смятении  остановилась  и  заставила   себя
обернуться.  Вглядевшись в  загримированное лицо  сутулого  нищего  в рваной
одежде и шляпе с обвисшими полями, Холли узнала Бьюкенена.
     -- Боже ты мой, -- вырвалось у нее.
     -- Не разговаривай, Холли. Просто дай мне двадцать пять центов.
     Ей понравилось,  как он произнес  ее имя. В  поисках кошелька она стала
рыться в футляре от фотоаппарата, который взяла вместо сумочки.
     Бьюкенен продолжил очень тихим голосом:
     -- Драммонд.  Томес. Это  все, что у меня  есть. Только  фамилии. Люди,
которым требовалась  охрана. Постарайся выяснить,  кто они. Сделай  вид, что
хочешь  позвонить из  автомата в  галерее.  Встретимся  в  восемь вечера.  В
"Ритц-Карлтоне".  Попроси  клерка  соединить  тебя  с  комнатой  Майка
Хамильтона. Теперь иди.
     Во время разговора  Бьюкенен не отпускал руку Холли, ожидая, когда  она
даст ему монету. Получив двадцатипятицентовик, он громко произнес:
     --  Благодарю, мэм. Да благословит  вас Господь, -- и,  повернувшись  к
следующему  прохожему,  затянул:  --  Подайте  двадцать  пять центов,  всего
двадцать пять центов...
     Подчиняясь инструкциям Бьюкенена, Холли направилась  к входу в галерею.
Она  надеялась,  что ей  удастся сохранить  внешнее спокойствие  и выглядеть
естественно, но в голове царила полнейшая сумятица.

        5
     Большой  синий  вертолет  отбрасывал  длинную  тень  на зеленое  месиво
юкатанских  джунглей.  Хищная  улыбка  избороздила морщинами  лицо  Алистера
Драммонда  и вернула ему  настоящий возраст.  Старик  сидел,  выпрямившись в
кресле,  и  напряженно  слушал Реймонда. Перекрывая шум  двигателя,  хрупкий
старческий голос прозвучал с неожиданной силой:
     -- Брендан Бьюкенен?
     -- Инструктор спецназа из Форт-Брэгга. В Новом Орлеане он взял напрокат
машину и  поехал  в  Сан-Антонио, где  встречался с родителями женщины.  Наш
человек  сообщил, что Бьюкенен назвался Джеффом Уокером, сказал, что он друг
их дочери, и спросил, где ее найти.
     -- Друг? -- Глаза Драммонда  прищурились за толстыми стеклами очков. --
Почему он назвался чужим  именем?  Очевидно,  ему  что-то  известно. Но что?
Зачем он ищет
     женщину?
     --  Мы это пока не установили, -- ответил Реймонд. --  Но двое из  тех,
кого послали наблюдать за  домом  Мендесов, исчезли. Человек, который следил
за  домом  объекта  в  пригороде  Сан-Антонио,  тоже  пропал.  Его  напарник
обнаружил следы крови и дыру от пули в  потолке. Было бы глупо  не связывать
появление  Бьюкенена  и исчезновение  наших людей.  Я  велел убрать  его при
первой же возможности.
     -- Нет,  -- покачал  головой  Драммонд. -- Отмени этот приказ. Установи
наблюдение.  Он  может  привести  нас   к  женщине.  Они  вместе  служили  в
Форт-Брэгге?  Выясни,  что  их  связывает.  Возможно, он  укажет  нам  такое
направление поисков, о котором мы даже не подозревали.

        6
     Во  время  полета из  Сан-Антонио  Бьюкенен, воспользовавшись  бортовым
телефоном  и   кредитной  карточкой   Чарльза   Даффи,   обзвонил  несколько
вашингтонских  отелей.  Однако,  как  он  и  ожидал,  найти  свободный номер
оказалось нелегко. В хороших гостиницах Вашингтона мест обычно нет. Бьюкенен
начал  со  средних  по  цене,  но  затем решил  попытать счастья в  дорогих,
предположив, что  спад в экономике сделал их менее популярными.  На этот раз
ему повезло. В "Ритц-Карлтоне"  освободилось несколько комнат, так как
политические события  в  Венесуэле заставили  группу гостей из  этой  страны
изменить свои планы и срочно вылететь домой. Бьюкенен заказал два номера. По
словам гостиничного клерка, позвони он на полчаса позже, свободных мест  уже
не осталось бы.
     "Ритц-Карлтон" -- один из самых  дорогих  и  фешенебельных отелей
Вашингтона. При взгляде на  его обстановку,  выдержанную в  теплых  янтарных
тонах, можно было вспомнить английский охотничий  клуб. В холле и на  этажах
европейская  мебель.  На стенах полотна  английских  художников  XVII и  XIX
веков, в основном изображающие собак и лошадей.
     После  короткой  встречи  у  Национальной  портретной галереи  Бьюкенен
увидел,  что агенты  не  обратили на  него  никакого внимания  и  продолжают
следить за Холли. Тем не менее он предпринял немалые усилия, пересаживаясь с
метро  на  автобус  и  меняя  такси,  пока  не  убедился,  что  за  ним  нет
"хвоста". Эти манипуляции отняли у него два часа, и он решил, что если
бы за  ним на  самом деле наблюдали и преследователям удалось бы не потерять
его из виду, он давно был бы у них в руках. Таким образом, почувствовав себя
в  относительной безопасности,  Бьюкенен  поехал  в  "Ритц-Карлтон"  и
появился там в начале шестого. Он принял душ, поменял  бинты,  переоделся "в
чистую одежду и  поел. Затем  растянулся  на  кровати,  пытаясь собраться  с
мыслями. Это оказалось не так-то просто. Последние дни он работал на  износ.
Восемь лет назад или даже в прошлом году все эти переезды и ходьба по городу
показались бы ему парой пустяков. Но в прошлом году у него не было  двух ран
и постоянной головной боли. Ему пришлось купить еще  одну упаковку аспирина.
Однако и дураку ясно, что это не выход. Поврежден череп, требуется серьезное
лечение. Впрочем, сейчас не время беспокоиться о собственном здоровье. Визит
к врачу может закончиться недельным пребыванием в больничной палате. Но пока
за  ним охотятся люди полковника, он не может позволить себе  такую роскошь.
На нем лежит ответственность за судьбу другого человека.
     Хуана. Сейчас не время думать о себе. Нужно  позаботиться о ней. Хуана.
Он должен ее найти. Должен ей помочь.

        7
     Ровно   в  семь  раздался   телефонный  звонок.   Молодец.  Точно,  как
договорились. Бьюкенен сел на кровать и взял трубку.
     -- Алло.
     -- Майк? -- Глубокий женский голос мог принадлежать только Холли.
     -- Да. Где ты?
     -- Я звоню из холла. Мне подняться? В какой ты комнате?
     --  Сейчас я в номере 322. Но ты пойдешь и 512-й.  Сделай это следующим
образом. Поднимись в лифте на третий этаж, затем пешком по лестнице на пятый
Тот, кто  будет  смотреть на  цифры, которые загораются над лифтом в  холле,
решит, что ты на третьем этаже.
     -- Иду,  -- в  ее  голосе  послышалось  напряжение. Бьюкенен  нажал  на
рычажок. Затем позвонил на коммутатор отеля.
     -- Пожалуйста, до восьми утра ни с кем меня не соединяйте.
     Оставив  свет включенным,  он  взял сумку и вышел  в коридор. Захлопнул
дверь  и повесил  на нее  табличку "ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ". По  черной
лестнице стал подниматься  на пятый этаж и, сделав несколько шагов, услышал,
как на третьем этаже остановился лифт.
     Минуту спустя после его  прихода  в номере 512 появилась Холли. Комната
была  зарегистрирована  на  имя  Чарльза Даффи.  Этот  номер и  номер  Майка
Хамильтона  Бьюкенен  оплатил с  помощью  кредитной карточки "ковбоя".
Клерку,  сидевшему  за  регистрационной стойкой,  он  сказал,  что Хамильтон
приедет позднее. Принял душ,  переоделся, спустился  в  холл и,  дождавшись,
пока знакомый ему клерк отойдет, зарегистрировался  у его  сменщика, на этот
раз как Майк Хамильтон.
     Он  впустил Холли и  закрыл  за ней дверь. К  изумлению Бьюкенена, она,
уронив в кресло сумочку, порывисто  шагнула к нему и  крепко прижалась к его
груди.
     Бьюкенен  почувствовал,  как  дрожит  ее   тело,  и  спросил  себя,  не
разыгрывает  ли она сцену, пытаясь выглядеть  более напуганной,  чем есть на
самом деле.
     -- Господи, ну что у тебя за жизнь такая?
     -- Жизнь как жизнь. Нормальная. Он прижал ее к себе.
     -- Нормальная, -- повторила она упавшим голосом.
     -- Это у тебя что-то вроде страха перед выходом на сцену. Пройдет.
     Он вдохнул аромат ее духов.
     -- Да,  конечно,  --  подавленно согласилась Холли. Она опустила руки и
сделала шаг назад. Сняла  берет и мокрый плащ, безучастно тряхнула  головой,
рассыпав по плечам рыжие волосы. За опущенными шторами шумел дождь.
     Бьюкенен поймал себя на мысли, что совсем забыл, какие огненные у Холли
волосы, какие  зеленые глаза.  Она была в костюме песочного  света и широкой
белой  блузе, перетянутой коричневым  ремнем. Одежда  подчеркивала  ее рост,
стройную фигуру и плавные очертания бедер.
     Красивая  женщина.  Бьюкенен   вспомнил   свое  недавнее   ощущение  от
прикосновения ее упругой груди и приказал себе сосредоточиться на деле.
     -- Я хотел, чтобы нас не беспокоили.  Запасная комната нужна на случай,
если  парни,  которые за  тобой следят,  надумают  помешать нашей беседе, --
объяснил  он  Холли. -- А так они  расспросят  клерка внизу и решат, что  им
известно, где ты сейчас и с кем.
     -- Это я понимаю. -- Холли опустилась на  диван. -- Мне  только неясно,
зачем нужно было делать вид, что  я  кому-то звоню из портретной  галереи. С
кем я, по-твоему, разговаривала?
     -- С Майком Хамильтоном.
     Холли провела рукой по  волосам. Казалось, она не уловила логики  в его
ответе.
     -- Иначе  откуда же ты узнала,  что Майк Хамильтон  хочет здесь с тобой
встретиться?
     -- Но... --  Она нахмурилась.  -- Ты же сказал мне,  когда я  вышла  из
метро.
     -- Те,  кто  за  тобой  следят,  об  этом  не знают.  Холли,  ты должна
запомнить  одну вещь: в нашем деле все зависит от того, как ты сыграешь свою
роль. Твоя  аудитория  должна  знать  только  то,  что  ты  сочтешь  нужным.
Предположим, я дожидаюсь, пока ты вернешься на работу, звоню тебе в редакцию
и договариваюсь о  встрече. Твои  телефоны прослушиваются.  Через пятнадцать
минут они берут отель под  наблюдение и выясняют, кто такой Майк  Хамильтон.
Не помогла бы и вторая комната. Сейчас нас уже допрашивали бы.
     -- Ты просчитываешь каждый свой шаг.
     -- Поэтому я до сих пор жив.
     --  Но как я узнаю, что за мной  действительно  следят? Может быть, все
эти  игры  в  шпионов  только  для  того,  чтобы  меня  запугать,  заставить
отказаться от расследования?
     -- Ты  не узнаешь. А я не смогу тебе это доказать. Хотя нет.  <i>Смогу.</i> Но
доказательство может стоить тебе жизни.
     -- Вот опять. Ты снова пытаешься меня запугивать.  Холли скрестила руки
на груди и поежилась, точно от холода.
     -- Ты обедала?
     -- Нет.
     -- Я закажу для тебя что-нибудь поесть.
     -- Спасибо, что-то не хочется.
     -- Тебе нужно подкрепиться.
     -- Зачем? Страх лучше всякой диеты.
     -- Как насчет кофе? Или, может быть, чай?
     -- Как  насчет имен, которые  ты мне дал? Какое  отношение они  имеют к
моей статье?
     -- Никакого, -- покачал головой Бьюкенен.
     -- <i>Что?</i> Тогда зачем ты ко мне обратился? Чего ради я так рисковала?
     -- У меня не было другого выбора. Мне нужна твоя помощь.
     Холли вскинула голову.
     -- Тебе нужна моя помощь? Что тебе может?..
     --  Драммонд и  Томес.  Важные  люди,  которым требуется  охрана.  Тебе
удалось что-нибудь о них узнать?
     -- Зачем тебе это?
     -- Лучше, если ты не будешь иметь к этому никакого отношения.
     -- Не говори глупостей. С того момента, как мы встретились в поезде, ты
все время пытаешься меня  использовать. Хочешь, чтобы  все  было  по-твоему.
Должна признать, у тебя это неплохо получается, только на  сей раз ничего не
выйдет.  Тебе нужна моя помощь? Но что я с этого  буду иметь? Если твои дела
не  имеют отношения к  моему  расследованию,  расскажи  о  них.  Может быть,
материала хватит еще на одну статью. Как говорится, ты -- мне, я -- тебе.
     Некоторое  время Бьюкенен  смотрел  на  нее, затем с  видимой  неохотой
кивнул:
     -- Возможно, ты и права.
     --  Нет,  вы  только  посмотрите  на  него!  Когда  же  ты  перестанешь
притворяться? Уверена, ты собрался рассказать все с самого  начала, а теперь
изобразил дело так, будто делаешь мне одолжение.
     --  Вижу,  что тебя не проведешь, -- примиряюще улыбнулся  Бьюкенен. --
Как насчет кофе?
     -- Чай. Раз  уж  ты  собираешься порадовать меня своим рассказом, я бы,
пожалуй, действительно что-нибудь съела.

        8
     --  Это  связано с  женщиной,  о которой  я тебе  рассказывал  в  Новом
Орлеане, -- начал Бьюкенен. -- Она послала мне открытку с просьбой о помощи.
Мы должны были  встретиться в "Кафе дю  монд".  Но  она  почему-то  не
появилась.
     -- Твоя старая любовь, -- кивнула головой Холли.
     -- Нет. Между нами не было  ничего такого, о чем ты сейчас подумала. --
Он замолчал,  точно  прислушиваясь к  своим  мыслям.  -- По сути дела, из-за
этого начались все мои беды. Мне нужно было остаться с ней.
     Бьюкенен вспомнил, каким мучительным был выбор  между Хуаной и чувством
долга.
     Лицо  Холли  не  изменило  своего  выражения,   только   глаза   слегка
прищурились, точно она взвешивала каждое его слово.
     -- Во время нашей последней встречи я сказал ей, что она меня совсем не
знает и любит не меня, а человека, чью роль я тогда играл.
     Глаза Холли еще более сузились.
     -- Так  и  есть. Ты все время играешь. Вот и  сейчас я не могу  понять,
говоришь ли ты правду или снова пытаешься меня одурачить.
     -- Я  говорю правду, Холли. Можешь  не верить,  но это  один  из редких
моментов, когда ты слышишь  от меня чистую правду. Я должен ей помочь, чтобы
снова стать тем, кем я был  раньше. Я хочу быть самим собой и больше никогда
не меняться.
     -- Последствия конспиративной работы?
     -- Я уже сказал, что ничего не знаю ни о какой...
     --  Ну зачем ты так! Я вовсе  не пытаюсь поймать тебя на слове.  Ты  не
хочешь  меняться?  Хорошо.  Но  зачем   все  так  усложняешь?  Почему  нужно
становиться кем-то другим?
     Бьюкенен не ответил.
     -- Ты что, не нравиться себе? Он упорно молчал.
     -- Как звали твою знакомую?
     Бьюкенен заколебался. Все его существо и опыт, приобретенный за  долгие
годы работы, приказывали ему молчать. Он приготовился солгать, но неожиданно
сказал правду:
     -- Хуана Мендес.
     --  Предполагаю,  вы  познакомились,  когда  вместе  выполняли какое-то
задание.
     -- Ты сама знаешь, чего стоят твои предположения.
     -- Не надо быть таким обидчивым.
     -- За время наших разговоров ты ни разу не получила от меня информации,
представляющей какой-либо секрет. Все, что я говорил о своем  прошлом, -- из
области гипотез.  Для  тебя я инструктор армейского  спецназа. Это все,  что
тебе  обо  мне известно.  Моя  работа не  имеет никакого  отношения к  твоей
статье.  Поэтому  хотелось  бы,  чтобы  между  нами   не   осталось  никаких
недомолвок.
     -- Я же сказала, не надо быть таким обидчивым.
     -- После того как ты  уехала из Нового Орлеана... -- Бьюкенен рассказал
Холли о том, как, прибыв  в Сан-Антонио, обнаружил, что за домом  Хуаны и ее
родителей установлено  наблюдение, и попытался  найти какие-либо следы.  При
этом  он  ни единым словом не обмолвился  о  застреленном им "ковбое".
"Драммонд  и  Томес". Папки  с именами этих людей  пропали.  Хуана  --
специалист по безопасности. Похоже, эти двое были ее клиентами.
     -- Важные персоны, нуждающиеся в охране. -- Холли" задумчиво подошла  к
стулу, на котором лежала ее сумочка, и взяла ее в руки. -- Я воспользовалась
информационной системой в нашей редакции.
     -- Поэтому я тебе и позвонил. Из тех, кого я знаю, ты одна могла помочь
мне так быстро.
     -- Знаешь что... -- Она окинула  его долгим изучающим взглядом. -- Тебе
не приходило в голову сыграть роль человека, у которого есть чувство такта?
     -- Что?
     -- Я нисколько не заблуждаюсь  относительно природы наших отношений. Ты
никогда не рискуешь, если не рассчитываешь извлечь из этого выгоду. И тем не
менее мог бы, хотя бы из вежливости, сделать вид, что я тебе небезразлична.
     -- Я... Прости.
     -- Извинения приняты. Но если и с Хуаной Мендес ты
     придерживался  такой же тактики, неудивительно,  что у  тебя  ничего не
вышло.
     -- Послушай, я пытаюсь исправить ошибку...
     --  Посмотрим,  смогу  ли  я тебе  помочь, --  заговорила  Холли  после
короткой паузы. -- Драммонд  и Томес.  У меня  были свои  подозрения на этот
счет, но я решила всех хорошенько  проверить, прежде  чем делать  какие-либо
выводы.
     -- Драммонд -- скорее всего  <i>Алистер</i> Драммонд, --  вставил Бьюкенен. --
Это имя сразу приходит на ум. Богатый, известный, влиятельный. Как  раз  то,
что нужно...
     -- Никаких возражений.  Я  смотрела: он единственный  Драммонд, который
нам подходит.
     Холли достала из сумочки книгу и папку с бумагами.
     -- Почитаешь  перед сном. Жизнеописание Драммонда и несколько последних
статей о нем. Я не  взяла его  автобиографию -- от нее мало  толку: сплошная
самореклама. Как видишь, мне не удалось отыскать никаких  фамильных скелетов
в чулане.  Впрочем, когда  речь идет о Драммонде,  выражение "скелет в
чулане" может употребляться не только в переносном смысле.
     -- Как насчет Томес?
     --  Со вторым  именем  пришлось повозиться.  Мне  самой больше нравится
Фрэнк Синатра.
     -- Какое отношение имеет Синатра?..
     -- Джаз. Биг-бэнд. Тони Беннет. Билли Холидей. Элла Фитцджеральд.
     -- Я все еще не пойму, при чем тут...
     -- Любишь Пуччини?
     Бьюкенен непонимающе уставился на нее.
     --  Верди?  Россини? Доницетти?  Никакой  реакции.  Попробуем названия:
"Травиата", "Лючия ди Ламмермур", "Кармен". Ну как?
     -- Оперы, -- узнал Бьюкенен.
     -- Молодец,  возьми  с полки пирожок. Оперы. Как я  догадываюсь, ты  не
поклонник классической музыки.
     -- Видишь ли,  мои  музыкальные вкусы...  -- Бьюкенен замялся. -- Одним
словом, я <i>вообще</i> ничего не понимаю в музыке.
     -- Да брось ты, все любят <i>какую-то</i> музыку.
     -- Мои персонажи тоже.
     -- Что?
     --  Люди, которых я изображаю...  "Хэви  метал".  Песни  в  стиле
кантри.  Блюзы. Просто мне по легенде  никогда не приходилось быть любителем
оперного пения.
     -- Ты меня пугаешь.
     -- Уже целую неделю я думаю о себе как о человеке, которого зовут Питер
Лэнг. Ему нравится Барбра Стрейзанд.
     -- Нет, правда, ты меня по-настоящему пугаешь.
     --  Я  говорил тебе,  что  все время  меняюсь. -- Губы  Бьюкенена-Лэнга
искривились в странной  улыбке. -- Но любителем оперы  я никогда  не был. И,
можешь  поверить, если бы пришлось, сейчас  бы прочел тебе целую лекцию. Что
общего между оперой и фамилией Томес?
     -- <i>Мария</i> Томес,  -- произнесла Холли,  -- Я подумала о ней почти сразу,
хотя  и  не была  так  уверена, как  в случае  с  Алистером Драммондом.  Мне
хотелось убедиться, что я не упустила из виду  никого из знаменитых, богатых
или влиятельных людей по имени Томес. --  Холли  достала из сумочки еще одну
книгу и еще одну папку. -- Действительно,  фамилия не  такая  уж  редкая. Но
после проверки  остальные  варианты отпали.  Утверждают, что на  сегодняшний
день  меццо-сопрано Марии Томес -- самое поразительное  и выдающееся, хотя и
противоречивое, явление мировой оперной сцены.  Насколько я могу судить, она
-- та, кто тебе нужен.
     -- Почему ты так уверена?
     --  Потому,  что  последние  девять  месяцев,  несмотря  на  разницу  в
возрасте,  Алистер Драммонд и  Мария Томес проводили время вместе. --  Холли
сделала эффектную паузу. -- И две недели назад Мария Томес исчезла.

        9
     Бьюкенен подался вперед.
     -- <i>Исчезла?</i>
     -- По крайней мере,  так  утверждает ее  бывший муж. Ты что,  газет  не
читаешь?
     -- Последние дни было как-то не до этого.
     -- Так вот, вчера утром бывший  муж Марии Томес обратился в  Управление
нью-йоркской полиции и сообщил,  что она уже две  недели как  исчезла. Чтобы
ему  поверили,  он привел с собой целую толпу журналистов и  телерепортеров.
Это был настоящий цирк.
     -- Но почему он решил, что ему могут не поверить?
     -- Их развод с Марией Томес увенчался публичным скандалом. С тех пор он
не упускает случая полить грязью бывшую супругу. Недавно подал на нее в суд,
заявив, что при разделе имущества она дала неверные сведения о
     своем  финансовом  положении.  Теперь  он  претендует  еще  на   десять
миллионов долларов. Естественно, полиция может подумать, что Томес старается
его  избегать.  Однако  этот  человек  всерьез  считает, что  с  ней  что-то
случилось. Холли  протянула Бьюкенену страницу из вчерашней "Вашингтон
пост" и номер воскресного журнала "Пост" пятилетней давности. Бьюкенен
пробежал  глазами  статью. Бывший супруг Марии  Томес, Фредерик Малтин,  был
театральным  агентом,   обратившим   внимание   на  дебют  в   "Тоске"
двадцатидвухлетней певицы из  Мехико.  В  то  время  как артисты-мужчины  из
испаноговорящих стран давно завоевали себе место на мировой  оперной  сцене,
их соотечественницы не знали подобных успехов.  До тех пор пока не появилась
Мария  Томес.  Поначалу,  несмотря на талант  и умение  держаться на  сцене,
мексиканское  происхождение   певицы   казалось   существенным  недостатком,
ограничивая круг ее  творчества южноамериканской аудиторией. По традиции все
звезды оперной сцены получали образование в Европе и Америке.  Томес училась
в Мексике, и, прежде чем попасть на прослушивание в известные оперные театры
Италии  и  США,  ей  пришлось преодолеть  настоящий барьер  профессиональных
предрассудков.
     Фредерик  Малтин  проводил  в Мексике отпуск.  Голос молодой дебютантки
привлек  его  внимание, и  после  представления  он  послал  певице цветы  и
визитную карточку.  Она позвонила на  следующее  утро.  Опытный  агент сразу
отметил,  что Мария позвонила рано утром и связалась с  ним сама, а не через
своего  импресарио.  Из  этого  следовало,  что  либо  у  певицы  вообще нет
импресарио,  либо  она  ему  не  слишком доверяет.  Говоря  профессиональным
языком, с ней можно было начинать работу.
     Малтин пригласил  Марию  в ресторан. За  обедом, а  затем после дневной
репетиции  и  вечерней  постановки "Риголетто"  и во  время  ужина они
продолжили  начатый  утром  разговор.  Малтин  много раз  подчеркивал, что в
Мехико певица вынуждена работать в неимоверно тяжелых условиях. Он поклялся,
что,  если Мария  согласится  с ним сотрудничать, он  сделает из нее  звезду
мирового класса и она будет сама решать, где и когда ей выступать. Через два
года Малтин сдержал свое обещание.
     За это время они успели  пожениться и продолжали неустанно работать над
созданием имиджа Марии. Малтин помог ей найти свой стиль в одежде, прическе,
гриме, нанял  ей тренера  и заставил  сбросить лишний вес. Он воспользовался
старыми  связями  в  мире  оперы  и  сумел  представить  Марию  публике  как
наследницу  традиций  Марии  Каллаc  и  Терезы  Стратас.  Хотя  первая  была
итальянкой  [Так  у  автора.  Каллас  (Калогеропулос)  Мария (1923-1977)  --
американская  певица  греческого  происхождения.],  а вторая  --  гречанкой,
гениальная  мысль  Малтина  превратила  недостаток  в  достоинство:  публика
поставила мексиканку в  один  ряд  со  смуглыми  дивами  прошлого. Благодаря
своему латиноамериканскому  происхождению  Мария  Томес неожиданно  вошла  в
моду.  Европейские любители оперного  пения заглядывали  на ее  концерты  из
любопытства  и,  пораженные  услышанным,  становились горячими  поклонниками
певицы.  После того как Фредерик Малтин  закончил  лепить сценический  образ
Марии Томес, ни одно ее выступление не проходило без аншлага.
     Бьюкенен тер лоб, пытаясь избавиться от пульсирующей головной боли.
     -- В конце концов их брак расстроился, -- завершила свой рассказ Холли.
--  Он  контролировал ее  буквально во всем.  Постоянно  давил  на  психику,
навязывал  свое мнение. Она терпела,  пока могла, а затем, через  пятнадцать
лет совместной жизни, внезапно его  покинула. Как будто у нее  внутри что-то
лопнуло.  Она  перестала выступать.  Лишь  изредка  появлялась  в  обществе.
Большую часть времени проводила в одиночестве.
     -- Это случилось...  -- Бьюкенен поднес к глазам газетную  вырезку.  --
Они развелись  полгода назад, через несколько месяцев  после ее знакомства с
Алистером Драммондом.  Но почему относительно молодая женщина  -- сколько ей
сейчас...  тридцать семь? --  почему она выбрала  Драммонда, которому уже за
восемьдесят?
     --  Вероятно,  он  ни  на  что  не  претендовал.  Это не  совсем в  его
характере,  но,  может   быть,  ему  хотелось  защитить  Марию  и  нравилось
находиться в ее обществе.
     -- Итак, она удалилась  от  мира, а  теперь,  как утверждает ее  бывший
супруг, и совсем исчезла. -- Бьюкенен  нахмурился.  -- Он может ошибаться, а
может быть, и лжет.  В конце концов, Малтин специалист по части  рекламы. Не
исключено,  что  он пытается  создать  шумиху  вокруг  ее имени  и  добиться
пересмотра дела о разделе имущества.
     -- А если с ней действительно что-то случилось?
     --  Но что? -- В Бьюкенене  проснулось нетерпение. -- И какое отношение
это  имеет  к  Хуане?  Может,  Хуана  ее  охраняла?  И  они  обе  где-нибудь
скрываются? Или обе... --
     Он едва  не сказал "мертвы", но слово застряло в  горле, точно он
подавился.
     В дверь постучали. Бьюкенен резко обернулся на звук.
     -- Ваш заказ, сэр, -- произнес мужской голос за дверью.
     --  Иду,  -- крикнул он и шепотом  приказал Холли:  -- На всякий случай
возьми  сумку и фотоаппарат, спрячься в шкафу. -- Затем, прочитав тревогу на
ее   лице,   добавил:   --   Я   думаю,  все   будет  нормально.   Небольшая
предосторожность. Не забудь плащ и берет.
     -- Я уже говорила: что у тебя за жизнь!
     Закрыв  шкаф,  Бьюкенен  подошел к  двери и, поглядев в  глазок, увидел
искаженное изображение человека в униформе с тележкой.
     Пистолета у  Бьюкенена не было.  "Беретта"  сопровождала его  всю
дорогу  от Форт-Лодердейла до  Сан-Антонио,  однако в  конце концов пистолет
пришлось  выбросить   в   канализационный   люк.  Его   инструкторы   всегда
подчеркивали  -- от  оружия,  которое  связано  с преступлением,  необходимо
избавиться. К тому же он торопился и решил добираться в Вашингтон самолетом.
Ехать в аэропорт с пистолетом было слишком рискованно.
     Единственным оружием оставалось его тело. Бьюкенен принял спокойный вид
и открыл дверь:
     -- Извините, что заставил ждать.
     -- Ничего.
     Служащий  вкатил  тележку и,  развернув  ее в  столик, быстро  закончил
сервировку.
     С  тревогой  подумав, что руки у него сейчас заняты,  Бьюкенен подписал
счет и добавил пятнадцать процентов на чаевые.
     -- Спасибо, мистер Даффи.
     -- Не за что.
     Бьюкенен закрыл за ним дверь. Теперь можно снова расслабиться.
     Холли вышла из шкафа. Лицо у нее было напряженным.
     -- Думаю, при такой работе ты никому не доверяешь.
     -- Меня учили: человек или с тобой или против тебя.
     -- А если ни то, ни другое?
     -- Не бывает невинных наблюдателей.
     -- Циник.
     -- Практик.
     -- А как насчет меня? Он ответил не сразу:
     -- Ты не наблюдатель.

        10
     Бьюкенен  заказал  две  порции   спагетти.  Однако  вместо  того  чтобы
приняться за  еду, взглянул на часы: десять.  Он  подошел к  телефону. Перед
отъездом из Сан-Антонио они с Педро выбрали  телефон-автомат  неподалеку  от
места  работы   Мендеса  и  договорились,  что  в  девять-десять   часов  по
вашингтонскому  времени  тот  будет  находиться  поблизости. Таким  образом,
позвонив, чтобы убедиться, что пленники отпущены и у Мендесов все в порядке,
Бьюкенен не боялся, что их могут подслушать.
     Они условились заранее: если Педро грозит опасность, он должен говорить
по-английски.  Однако,  к  облегчению  Бьюкенена,  Мендес   ответил  ему  на
испанском языке.
     -- Все прошло нормально?
     -- Они выполнили уговор, -- сообщил  Педро. -- Когда я их развязал, они
не сделали нам ничего плохого.
     Бьюкенен подумал о том, какое  мужество должны  были  проявить  Педро и
Анита, чтобы справиться со своей частью задания.
     -- Однако  мне  что-то не верится, что они совсем  уехали, -- продолжал
Мендес. -- Похоже, прячутся где-то поблизости, наблюдают за нами.
     -- Да,  пожалуй,  -- согласился  Брендан.  --  Я никогда  не  верил  их
обещаниям немедленно  убраться  из  города. Не трогайте  микрофоны  в  доме.
Ведите себя так, как будто ничего не случилось. Есть две причины, по которым
вас оставят в покое. Во-первых, эти люди верят, что вы не знаете, где сейчас
Хуана, а во-вторых, вы им нужны живыми и невредимыми -- на  тот случай, если
она попытается с вами  связаться. Они не  сделают вам ничего плохого, потому
что боятся упустить такую возможность. Педро, у меня есть к вам один вопрос.
Он имеет отношение к Хуане, но я прошу вас  хорошенько подумать, должен ли я
задавать его. Потому что, если это поможет объяснить  ее  исчезновение,  вам
будет  грозить опасность. Не исключено,  это как раз та информация,  которая
нужна тем, кто ищет вашу дочь.
     На том конце провода замолчали.
     --  У меня нет выбора,  -- снова прозвучал  в  трубке глуховатый  голос
Педро. -- Если это поможет Хуане... я готов ответить на ваш вопрос.
     Бьюкенен еще раз с уважением подумал о мужестве Мендеса.
     --   Вам   что-нибудь  говорит  имя  Мария  Томес?  Может|  быть,   его
когда-нибудь упоминала Хуана?
     -- Конечно, -- сразу ответил  Педро. -- Это певица. Я  не знаток оперы,
куда  там, но мне  один раз довелось быть  на се выступлении.  Год назад она
приезжала в Сан-Антонио  и пела в "Хемисфере". --  Педро упомянул одну
из   главных  достопримечательностей   Сан-Антонио  --  культурно-спортивный
комплекс, построенный на месте  проведения международной ярмарки 1968  года.
Город  был соединен  с ним судоходным каналом.  -- Я хорошо  помню тот день,
потому что именно тогда Хуана  говорила  с  нами  о своей  работе,  а  такое
случалось  очень  редко.   Ее  наняли,   чтобы   охранять  певицу  во  время
выступления. Она достала нам  места  в первом ряду. Я поначалу отказался, но
Анита меня  уговорила.  И знаете, мне даже понравилось. Названия  оперы я не
помню.  Что-то  про студентов, которые живут в бедном  квартале, на чердаке.
Мария  Томес  играла  совсем  больную,  умирающую  девушку.  Опера   шла  на
итальянском, но он похож на испанский,  и я смог разобрать, о чем идет речь.
Мария  пела как ангел. Ничего подобного  я раньше не слышал. Но  при чем тут
Хуана  и  что  с  ней?  Как  она связана  с  певицей,  которая  приезжала  в
Сан-Антонио год назад?
     -- Еще не знаю.  Слушайте  внимательно, Педро. Время от времени я  буду
позванивать  вам  в офис,  чтобы убедиться, что вас  никто  не  беспокоит. Я
назовусь Беном Кларком. Запомнили? Бен Кларк. Спрошу о  своем "форде",
который вы  будто бы ремонтируете. Если ответите,  что  ремонт будет  стоить
дорого, я пойму, что у вас что-то стряслось, и сразу приеду.
     -- Бен Кларк...
     -- Правильно. Всего хорошего, Педро.
     -- Спасибо, Джеф Уокер, или кто вы там есть. <i>"Точно.</i>  -- Бьюкенен
положил трубку. --  <i>Кто я есть".</i> Он  обернулся и  поймал на себе пристальный
взгляд
     Холли.
     -- В чем дело? Что это ты меня так разглядываешь?
     -- "Бен Кларк"? "Форд"? В этой комнате ты  -- Чарльз Даффи.
Внизу  -- Майк  Хамильтон. Ты  еще  упоминал Питера  Лэнга. И это,  если  не
считать... Черт возьми, так и с ума недолго сойти!
     -- Ты права.
     Не  желая продолжать  разговор на эту тему,  Брендан  принялся за  еду.
Проглотил  первый кусок и только  тогда почувствовал, как проголодался. Пока
он беседовал  с Педро,  спагетти  остыли. Неважно. В последнее время ему  не
приходится быть слишком разборчивым в еде.
     Холли отложила свою вилку.
     -- С тех пор как тебя выписали из больницы, ты все время на ногах.
     Бьюкенен продолжал жевать,  стараясь не обращать внимания  на  головную
боль.
     -- Тебе не кажется, что пора сбавить скорость?
     -- Не  могу. Сейчас  доем и выведу тебя  отсюда.  Да и мне нужно  будет
кое-куда съездить.
     -- Куда именно?
     -- Лучше, если ты не будешь об этом знать.
     -- Все еще не доверяешь? И это после того,  что я для  тебя сделала? Ты
сам сказал, что я <i>не наблюдатель.</i>
     -- Дело не  в том,  доверяю -- не доверяю. Если ничего не  знаешь, то и
бояться нечего. И я в большей безопасности, если...
     -- Продолжай, продолжай.  Ты хочешь  сказать: "Если  меня  станут
допрашивать, я не выдам твои планы".
     Бьюкенен прожевал кусок хлеба и поднял глаза на Холли.
     -- Люди, которые за тобой следят, не имеют к  Хуане никакого отношения.
Но если они увидят нас вместе, то  решат, что ты опять взялась за ту статью.
Тогда они, спасая себя, ни перед чем не остановятся.
     -- Наконец-то  тебе это удалось. -- Холли передернула плечами, точно от
холода.
     -- Что?
     --  Ты  меня  снова  испугал.  Только я  пришла  в норму, как  ты опять
напомнил мне...
     -- Я же говорил: для них норм не существует.
     -- Да, извини, я забыла.

        11
     Они вышли на лестницу  черного хода. На третьем этаже Холли  предстояло
вызвать лифт и спуститься в холл. У тех, кто наблюдает внизу за перемещением
цифр на  световом  табло над дверью лифта, должно создаться впечатление, что
она весь вечер просидела в номере Майка Хамильтона.
     --  Если  остановят,  громко  говори,  чтобы  тебя  оставили  в  покое,
пригрози, что позовешь  полицию.  Но если дело станет  серьезным, выложи  им
такую  версию:  ты  работаешь  над статьей об  исчезновении  Марии  Томес  и
пытаешься выяснить, какое  отношение к этому имеет  Драммонд. Скажи, что  на
тебя вышел один из его служащих. Этот человек зол на хозяина и намерен с ним
посчитаться.  Однако он не  хочет "светиться" и  поэтому  не  называет
своего  настоящего имени. Пока  что  ничего  серьезного  от него  узнать  не
удалось.
     Они достигли лестничной клетки третьего этажа,  и Бьюкенен взмахом руки
показал Холли, чтобы та задержалась. Осторожно выглянул в коридор и отступил
на шаг назад. Выражение его лица заставило журналистку нахмуриться.
     Жестом он приказал ей следовать за ним.
     -- Нужно спешить. Возле номера Майка Хамильтона -- два человека.
     Перед тем как покинуть комнату 512, Бьюкенен собрал свои вещи, уложив в
дорожную сумку книги и папки с материалами. Затем  заполнил карточку гостя и
положил ее на кровать. Он написал в ней, что Майк Хамильтон  тоже уезжает из
отеля, но все расходы, как  условлено,  за счет  кредитной  карточки Чарльза
Даффи.
     -- Не хочу, чтобы  меня начали разыскивать  за бесплатное проживание  в
гостинице. Так. Все готово. Пошли.
     Они спустились на первый этаж и остановились у двери в холл.
     --  Подожди,  пока  из  лифта выйдут  люди. Иди  вместе с  ними. Где ты
живешь?
     Она назвала адрес.
     -- Я выйду через минуту после тебя. Возьму такси вслед за тобой и, если
не  будет "хвоста",  проеду мимо  твоего дома. К  тому времени ты  уже
будешь у себя.  Зажги свет  в  комнате и открой окно. Если я увижу  открытое
окно, буду знать, что у тебя все в порядке.
     -- Такси? У меня машина.
     -- Тогда доберешься еще быстрее. Сейчас откроется лифт. Иди.
     Она дотронулась до его щеки.
     -- Будь осторожнее.
     Холли ушла, а Брендан еще долго чувствовал прикосновение ее пальцев.

        12
     -- Бьюкенен!
     Должно быть, сказывается усталость.
     -- Бьюкенен!
     Или причина кроется в разговоре с Холли. Хотя  он  приехал в Вашингтон,
считая  себя  Питером  Лэнгом,  использующим  имена  Чарльза  Даффи и  Майка
Хамильтона, она снова напомнила ему о том, кто он есть на самом деле.
     -- Бьюкенен!
     Поэтому, когда его окликнули, Брендан инстинктивно дернулся посмотреть,
кто его зовет. Этого делать не следовало. Мгновенно поняв свою ошибку, он не
стал  оборачиваться  и зашагал дальше под дождем по окутанной туманом улице.
Однако преследователь успел заметить его мимолетное движение.
     -- Стой! Бьюкенен!
     Бьюкенен не стал  ускорять шаг.  Ничто  в нем  не  выдавало напряжения,
которое он испытывал. А  нервы были  на  пределе.  Сзади послышались быстрые
шаги.  Похоже,  преследователь один.  Бьюкенен  не  решился  проверить  свое
предположение.
     Время уже позднее: половина одиннадцатого.  Улица  пуста.  Лишь изредка
блеснет фарами машина и тут же исчезнет за туманной пеленой сырого вечернего
воздуха.  Выйдя  из  отеля,  Бьюкенен с непринужденным  видом  огляделся  по
сторонам и,  не заметив ничего подозрительного, свернул  с Массачусетс-авеню
на 21-ю улицу.
     Только сейчас, почувствовав, как учащенно забилось сердце, он  осознал,
что на 21-й --  одностороннее движение и машины мчатся в том же направлении,
в котором идет он. Чтобы заметить их приближение, нужно оглядываться. Однако
это усилит подозрения преследователя. Вернее, преследователей. За спиной  он
различил шаги еще одного человека.
     --  Черт возьми! Бьюкенен!  -- выкрикнул второй голос. Слова прозвучали
всего в нескольких шагах у него за спиной.
     Выбора не оставалось.  Бьюкенен внезапно  повернулся и  увидел крепкого
коротко  стриженного парня,  который  в  ответ на движение  Бьюкенена  резко
остановился в защитной стойке.
     Однако он опоздал. Брендан нанес ему мощный, хорошо рассчитанный удар в
грудь: он хотел остановить преследователя, но не собирался ломать ему ребра.
     Крепыш отлетел на несколько шагов. При этом он с силой выдохнул воздух,
смягчив  последствия  удара. Его натренированная реакция говорила о том, что
противник прошел хорошую подготовку. Парень явно  из военной разведки. Такая
же  стандартная фигура,  как у  тех, что следили  за  Холли:  широкие плечи,
мощные бицепсы и узкие бедра. Бьюкенен не стал дожидаться, пока тот придет в
себя. Его нога,  описав  дугу, с силой  ударила  преследователя  по  внешней
стороне бедра, туда,  где проходит чувствительный нерв. Точный удар вызывает
не только сильную боль, но и временный паралич конечности.
     Как  и рассчитывал Бьюкенен,  не успевший  оправиться от удара  в грудь
парень  с  ворчанием схватился за бедро  и рухнул  на асфальт.  Но  к  месту
схватки бежал его напарник.  Заметив, как  он,  чертыхаясь,  сунул руку  под
ветровку,  Брендан  бросил  в  него  свою  сумку,  а пока тот  уворачивался,
рванулся ему навстречу и,  не дав достать оружие,  ткнул ладонью в основание
носа. Под рукой хрустнули перебитые хрящи. Противник потерял ориентировку, и
Бьюкенен  добил его  ударом  локтя в солнечное  сплетение,  выхватил  у него
пистолет, повернулся к первому преследователю, который пытался  подняться на
ноги,  и  шмякнул того головой  о  фонарный столб.  Затем снова повернулся к
парню  в ветровке. Тот лежал на тротуаре,  хлюпая разбитым  носом. Изо рта у
него текла кровь.
     Бьюкенен мог бы их прикончить, но ему не хотелось усугублять свое и без
того  серьезное положение. Если  он начнет  уничтожать  людей полковника,  в
следующий раз им отдадут приказ убрать его  самого. Хотя  не  исключено, что
эти двое вовсе не  собирались  его задерживать. Не случайно же  второй агент
достал пистолет.
     Неподалеку пронзительно вскрикнула женщина. Бьюкенен обернулся и увидел
в нескольких  шагах  от себя хорошо одетую пару, которая с ужасом уставилась
на валявшиеся на тротуаре тела.
     Он схватил сумку и побежал.
     Его пугала не только перспектива скорого появления полиции.
     На  крик женщины из-за угла  выскочили еще двое  и,  заметив Бьюкенена,
рванулись  вслед за ним --  оба такие же мускулистые и широкоплечие, как те,
что остались на асфальте.
     Бьюкенен бежал изо всех сил. Казалось, швы на  боку вот-вот разойдутся,
но он даже не думал о них. Эти двое сразу полезли под ветровки, и у Брендана
исчезли  всякие сомнения относительно  их цели. Они не из группы наблюдения.
Приказ на его устранение уже отдан.
     Что они сделали с Холли?
     Но  сейчас  не  время  думать  о  том, что с  ней  случилось. Он должен
собраться  с  силами и  сделать все, чтобы остаться в  живых.  Сначала нужно
выбраться  с  этой  проклятой  улицы, где  одностороннее движение делает его
уязвимым.   Подбегая   к   Р-стрит,   Бьюкенен   оглянулся.   Преследователи
одновременно вскинули оружие. Заметив зазор в потоке транспорта, он метнулся
на мостовую,  надеясь, что машины прикроют его,  точно щитом, и  в следующее
мгновение был  на противоположной стороне  улицы. Рявкнул  сигнал. Завизжали
тормоза. Бьюкенен поскользнулся на  мокром тротуаре, но удержался на ногах и
нырнул за угол,  услышав, как прогремели выстрелы и за его спиной посыпалось
стекло разбитой витрины.
     Быстрее. Сжимая в руке пистолет, отнятый у агента, он отчаянно несся по
пустынной улице. Дождь усилился. Стало совсем темно. Впереди в тусклом свете
уличного  фонаря Бьюкенен разглядел узкий переулок и бросился туда.  Если бы
не сумка, бежать было бы намного легче, но бросить ее и остаться без книг  и
папок с документами он не мог.
     За спиной слышались  проклятия, шумное дыхание и топот преследователей.
Мельком бросив взгляд на табличку на стене дома: "Переулок  Хопкинса",
Бьюкенен нырнул за угол, и  тут же в стену дома  в  том месте, где он только
что  находился,  ударили пули.  Он  мгновенно  обернулся,  присел и  вскинул
пистолет. Рука  дрожала,  и он  оперся локтем  о колено. По лбу катился пот,
смешанный с каплями  дождя. Из-за  угла  трудно хорошо прицелиться, но и его
противники не в лучшем положении. Решив, что  пора, Бьюкенен трижды нажал на
спусковой  крючок.  Гулкое  эхо выстрелов прокатилось  по  узкому переулку и
оглушило его, ударив по барабанным перепонкам.
     Тем  не  менее  он услышал  лязг пустых гильз,  упавших  на тротуар,  и
короткий  стон. По крайней мере  одна из выпущенных  им пуль  попала в цель.
Однако  Бьюкенен не мог проверить свои предположения. Преследователи залегли
и  открыли  ответную  стрельбу.  Он  видел вспышки выстрелов,  одна  из пуль
ударила  совсем  рядом,  и  осколки  кирпича  едва  не  попали  ему в глаза.
Высунувшись   из-за  угла,  Бьюкенен  выстрелил  еще  три  раза  и  заставил
нападавших  укрыться  за  припаркованными  машинами.  Однако  ввязываться  в
неравный  бой не  входило в его планы. Воспользовавшись возникшей паузой, он
быстро  отполз назад,  вскочил на ноги и изо всех сил помчался  по переулку.
Ночная перестрелка  разбудила местных жителей, кое-где в окнах вспыхнул свет
и появились  силуэты  забывших  об осторожности людей.  Бьюкенен  бежал.  Он
слышал вой приближавшейся сирены. Слышал, как распахнулось окно. Слышал, как
сверху что-то крикнули. Однако его внимание было всецело поглощено другим --
за спиной продолжал звучать гулкий топот преследователей.
     Бьюкенен оглянулся и дважды  выстрелил. Агенты разделились и спрятались
от пуль по  разные стороны переулка, используя в качестве укрытия  ближайшие
подъезды.
     Он бежал,  бросаясь из стороны в  сторону, чтобы не дать им возможность
хорошо  прицелиться.  Одна пуля  пробила ему  левый рукав,  вторая  прошла в
нескольких дюймах  от  правого  уха. Он  уже  не слышал  выстрелов, различал
только  слабые звуки,  похожие на  удары  кулака  по подушке. Преследователи
надели на стволы  глушители,  и  теперь  ему казалось,  что его  собственные
выстрелы отдаются  в пустом  гулком переулке  страшным  грохотом. На верхних
этажах  вспыхнули новые окна.  Сирена приближалась и выла все громче.  К ней
присоединилась вторая.
     Бьюкенен  выскочил  из переулка,  перебежал  мокрую туманную  О-стрит и
свернул  налево  к  20-й улице.  Он уже  радовался, что ему  удалось немного
оторваться  от преследователей,  но за  спиной вдруг ослепительно  вспыхнули
фары. Он бежал по середине улицы и на мгновение замешкался, не зная, в какую
сторону  отпрыгнуть.  Обернулся.  Фары  совсем рядом, Взвизгнули тормоза. Но
машина  не могла сразу остановиться  и продолжала  нестись  прямо  на  него.
Тогда, чтобы смягчить удар, Бьюкенен подпрыгнул и распластался на капоте. Он
раскинул руки, прижал лицо к ветровому стеклу и вдруг с изумлением разглядел
знакомые рыжие волосы. Ошибки быть не могло.  За рулем сидела  Холли Маккой.
Ее бледное, искаженное ужасом лицо точно окаменело в немом крике.
     В следующее мгновение стеклоочиститель ударил его по скуле, и  Бьюкенен
поднял  голову, пытаясь разглядеть,  что  происходит позади машины,  которая
постепенно  замедляла ход. Из переулка появились двое. Бьюкенен,  задыхаясь,
поднял пистолет и выстрелил поверх крыши. Он не мог как следует прицелиться,
но четырех выстрелов  оказалось достаточно, чтобы преследователи отступили в
переулок.
     --  Вперед, Холли!  Не останавливайся! Притормозившая было машина снова
рванулась вперед. Бьюкенена  подбросило. Он скользнул  по капоту и  ударился
лицом  о  ветровое стекло. Бросил отчаянный взгляд через плечо: они  уже  на
20-й  улице.  Чтобы  вклиниться  в  поток   машин,  едущих  только  в  одном
направлении,  Холли  пришлось  сделать   поворот  налево.  Бьюкенен  потерял
равновесие и  заскользил  вниз.  Обе руки были  заняты --  в  одной сумка, в
другой пистолет, ухватиться  нечем,  да  просто и  не за что  ухватиться  на
мокром капоте.
     Машина поворачивала.  Бьюкенен  продолжал сползать  к  краю капота.  Он
очень ясно представил неминуемое падение и  удар  о мостовую. "Согнуть
локти. Перекатиться. Голову вверх", -- мысленно приказал  он себе.  Еще одна
травма головы --  слишком дорогое удовольствие.  Нет,  надо  удержаться и не
упасть!  С бешено  бьющимся  сердцем  Бьюкенен  заметил  боковое  зеркало  и
уцепился за него согнутым локтем. Поджал  ноги, но от внезапного толчка  все
же сорвался с  капота и повис. Крепление зеркала прогнулось под тяжестью его
тела, но он продолжал висеть, сползая все ниже. Еще  миг, и подошвы коснутся
асфальта.  Машина начала тормозить. Стержень,  на котором держалось зеркало,
лопнул,  и  Бьюкенен  упал,  больно  ударившись  о  мостовую, несколько  раз
перевернулся и остался лежать в луже. От удара у него перехватило дыхание, и
он никак не мог отдышаться. Наконец, шатаясь, поднялся на ноги и, морщась от
яркого света фар, пошел к остановившейся машине.
     Выли  сирены. Ему показалось, что  он слышит топот ног  бегущих к  нему
людей.  Затем  Бьюкенен  отчетливо  услышал  голос  Холли,  которая  открыла
переднюю  дверь машины.  Однако вместо  того  чтобы сесть  рядом  с ней,  он
повалился на заднее сиденье и, хлопнув дверью, крикнул:
     -- Поехали, Холли! Быстрее!

        13
     Холли   молча  повиновалась.  Она  наклонилась  к  ветровому  стеклу  и
прищурилась: машущие "дворники" мешали хорошо разглядеть, что творится
впереди. Затем бросила взгляд на  зеркало заднего  вида,  пытаясь понять, не
преследуют  ли их  полицейские машины,  чьи  сирены  ревели  не  умолкая.  К
счастью,  соседние машины двигались с обычной скоростью, никто не пытался их
обстреливать, вой сирен начал отдаляться и стал менее угрожающим.
     -- Что случилось? -- В ее голосе звучало смятение.
     Они выехали на Массачусетс-авеню,  проехали  квартал  по  Дюпон-серкл и
свернули на Коннектикут-авеню. Бьюкенен коротко рассказал Холли о том, что с
ним  произошло. За время  разговора  он ни  разу не поднял голову  с заднего
сиденья: хотя преследователи и  знают, какой у Холли  автомобиль, они  будут
искать двоих, а не одинокую женщину за рулем.
     -- Ты ранен?
     -- Порвал несколько швов, -- не сразу отозвался Бьюкенен. Он произносил
слова  так,  точно  ему  было  больно  говорить.  --  Можно  считать,  легко
отделался.
     -- До следующего раза.
     -- Мне повезло, что ты ехала именно по той улице.
     -- Дело не в везении.
     -- Что?
     -- Помнишь,  ты побежал  по 21-й улице,  а они за тобой, ты  прыгнул на
мостовую и перебежал улицу.
     -- Все так и было. Откуда ты это знаешь?
     --  Потому  что  ты  проскочил прямо  перед  моей машиной. Я  тебе  еще
посигналила. Когда я  вышла из отеля и взяла машину  со  стоянки, то  решила
проехаться вокруг квартала, проверить, нет ли за мной слежки.
     -- Похоже, ты кое-чему научилась.
     --  И еще я хотела посмотреть, как у  тебя  дела.  Я поехала  за  тобой
следом и увидела драку. Потом ты перебежал улицу, но мне не удалось привлечь
твое внимание. Затем ты свернул па Р-стрит, и я потеряла тебя из виду. Я как
раз была на  перекрестке  и решила повернуть на О-стрит, подумала, что смогу
перехватить тебя на выходе из переулка Хопкинса или 20-й улицы.
     -- А если бы я остался на Р-стрит?
     -- Ну ты же не настолько глуп, чтобы бежать по
     прямой линии.
     -- Ты и вправду кое-чему научилась.
     --  Как  уходить от  погони,  --  Холли вздохнула. -- Знаешь,  у нас  в
университете не было такого предмета.
     -- Я и думать  не думала, что все обернется таким образом. Меньше всего
мне хотелось подвергать тебя опасности. Прости, Холли, так уж вышло.
     -- Дело сделано. И я  сама в этом виновата. Я большая  девочка и  давно
привыкла  обходиться  без  чужих  подсказок.  Конечно,  нам  не  нужно  было
встречаться. Думала,  наивная дурочка, ты расскажешь что-то  касающееся моей
статьи. Пожадничала и теперь расплачиваюсь за
     свою глупость.
     -- Тогда ты сама понимаешь, --  Бьюкенен заговорил о  вещах, о  которых
ему говорить не хотелось, --  что раз они застали нас вместе, то решили, что
мы оба представляем для них угрозу. Такая возможность существовала и раньше,
но сейчас твоя жизнь действительно в опасности.
     --  Была  и  еще  одна  причина,  по  которой  я  согласилась  с  тобой
встретиться. -- Холли  старалась успокоиться, но голос ее слегка вздрагивал.
-- На  редкость глупая причина, не имеющая никакого  отношения к статье. Мне
просто хотелось тебя увидеть. Глупо, да?
     В салоне  стало тихо и только было слышно, как шлепают "дворники"
и работает мотор.
     Холли вздохнула.
     -- Можешь  не  отвечать. Я  ничего  не говорила,  ты ничего  не слышал.
Теперь буду чувствовать себя как последняя дура.
     -- Нет, Холли, я...
     -- Что?
     -- Я... тронут твоими словами.
     -- Лучше бы ты сказал что-нибудь более определенное.
     -- Понимаешь, я  пытаюсь объяснить... все не  так просто. Я не привык к
такому. Я  ведь никогда не  задерживался на одном  месте,  и у меня  не было
времени на то, чтобы по-настоящему привязаться к кому-нибудь.
     -- Кроме одного раза.
     -- Да. С Хуаной было по-другому. В первый и последний раз.
     -- И теперь я рискую жизнью, чтобы помочь  тебе  найти  другую женщину.
Прекрасно. Просто замечательно.
     -- Все не так просто, -- повторил Бьюкенен.
     -- Наверное...
     -- Дело не  только в том, что я никогда подолгу не жил на одном месте и
просто не  успевал  с  кем-то  сблизиться. Я никогда  не  был подолгу  одним
человеком. Хуану хочу найти не я. Этого хочет Питер Лэнг.
     -- Питер Лэнг? Это ведь один из твоих псевдонимов?
     -- Одна из моих легенд.
     -- Наверное, у меня сейчас начнется истерика.
     -- Сейчас не время. Подожди. Давай сначала выберемся из города.
     -- Куда ехать?
     -- В сторону Манхэттена.
     -- Зачем? Что там делать?
     -- Фредерик Малтин. Бывший муж Марии Томес. Нам нужно кое-что сделать.
     -- Нам нужно сделать так, чтобы ты уменьшился в размерах.
     -- Перестань шутить.
     -- Я и не шучу.
     -- Останови машину возле телефонной будки.
     --  Знаешь, я  сейчас  думаю,  что  мне  <i>самой</i> хочется  превратиться  в
Мальчика-с-пальчик.

        14
     В  первом  часу ночи, где-то  между  Вашингтоном  и  Балтимором,  Холли
остановила машину, и Бьюкенен пошел звонить.
     -- Закусочная "Потомак", -- ответил ему мужской голос в трубке.
     -- Говорит Протей. Мне нужно связаться с полковником.
     -- Его сейчас нет, но вы можете оставить для него сообщение.
     -- Передайте  полковнику,  что я все  понял.  У  него не  будет со мной
никаких проблем. Передайте ему,  что я  мог  бы сегодня  убить  четверых его
людей. Скажите, чтобы он оставил меня в покое. И пусть оставит в покое Холли
Маккой. Скажите ему, что я хочу исчезнуть. Пусть знает, что мои дела с Холли
не  имеют  к  нему  никакого отношения. Скажите, что Холли ничего  о нем  не
знает.
     -- Я вижу, у вас есть что сказать полковнику.
     -- Постарайтесь ничего не упустить.
     Бьюкенен повесил  трубку, зная, что номер телефона-автомата появился на
экране  определителя, установленного в "закусочной", и, если полковник
не захочет пойти на мировую, сюда очень скоро нагрянут его люди.
     Бьюкенен поспешил к машине и на этот раз сел рядом с Холли.
     -- Я сделал все, что мог. Поехали.
     Машина вырулила па шоссе. Он потянулся  за дорожной сумкой  и сморщился
от боли. Потом стал осторожно стаскивать с себя брюки.
     -- Эй, ты чего это придумал? -- удивленно спросила Холли, бросив взгляд
на голые ноги Бьюкенена.
     --  Переодеваюсь.  Я  весь  мокрый.  --  Воспользовавшись  светом   фар
встречной машины, он  осмотрел брюки. -- И у меня идет кровь. Я в самом деле
порвал несколько швов. -- Достав  из сумки тюбик  с дезинфицирующим кремом и
бинты, он  начал обрабатывать  рану на боку. --  Знаешь, чего бы  мне сейчас
хотелось?
     -- Нормальной жизни?
     -- Кофе и пару бутербродов.
     -- Понятно. Чтобы уж пикник так пикник.

        15
     Полковник нахмурился и положил трубку. То же самое сделал Алан, который
слушал  разговор  по  параллельному  телефону. Они  сидели  в конспиративной
квартире, расположенной в пяти кварталах от редакции "Вашингтон пост".
     Тишину в комнате нарушал только слабый шум машин, доносящийся с улицы.
     -- Хотите совет?
     -- Нет. --  Узкое лицо полковника выглядело изможденным от  усталости и
напряжения последних дней.
     -- И  тем  не  менее, я вам его  дам.  -- На толстых  щеках Ллана играл
багровый румянец. Он пил виски, чтобы взбодриться. -- Бьюкенен  просит мира.
Соглашайтесь. Вы все равно ничего не выиграете, а потерять можете все.
     --  Вы  так  считаете?  --  сухо отозвался полковник.  --  Я не  привык
полагаться  на  советы штатских,  особенно когда они не понимают серьезности
преступления,  совершенного  Бьюкененом. Солдат не может просто так покинуть
свое подразделение. Тем более такой, как Бьюкенен. Он слишком много знает. Я
уже   говорил  вам,   что  его  действия  ставят  под   угрозу  всю  систему
безопасности. Так мы дойдем до настоящего хаоса.
     -- А перестрелка на  улице --  чем не хаос? Какое отношение она имеет к
системе безопасности? Это все ваше чванство, полковник. Я всегда считал, что
военным нельзя  участвовать  в  наших  разведывательных  операциях.  Вам  не
нравится   выслушивать  советы   от  штатских?  В  таком  случае   почитайте
Конституцию. Прислушиваться к нашим советам  и есть ваша прямая обязанность.
Если  бы  не  контроль  ЦРУ,  вы  бы такого  наворочали. А вам  бы, конечно,
хотелось иметь в  своем  распоряжении свою частную  армию  и устраивать свои
частные войны.
     --  Послушайте, уезжайте-ка отсюда поскорее, -- предложил полковник. --
Вы  все  время  жалуетесь,  что никогда  не  видите  жену  и  детей.  Вот  и
отправляйтесь домой.
     -- Уехать и оставить вас без присмотра? Нет уж, не выйдет. Я останусь с
вами до тех пор, пока этот вопрос не будет решен, -- отрезал Алан.
     -- Тогда запасайтесь терпением. Оно вам понадобится.
     -- Совершенно не обязательно. Все, что  вам нужно сделать, это оставить
Бьюкенена в покое.
     -- Не могу. До тех пор, пока с ним журналистка.
     -- Но  Бьюкенен сказал,  что его  отношения  с  ней вас  совершенно  не
касаются.
     -- И вы ему поверили?
     -- Он не глупец. Я же говорил: каждый из нас может  что-то выиграть или
потерять. Бьюкенен ничего не  выиграет, если пойдет против вас. Однако, если
вы не перестанете  за ним охотиться,  он будет вынужден это сделать. И скажу
откровенно,  полковник,  он  последний человек,  которого я  хотел бы видеть
своим врагом.

        ГЛАВА 11

        1
     Бьюкенен проснулся от головной боли, усиленной грохотом металла и ревом
двигателя.  Он  выпрямился  в кресле  и,  взглянув  в окно,  увидел  бригаду
рабочих, которые высыпали мусор из  железных баков в мусороуборочную машину.
Бьюкенен бросил взгляд на стрелки часов: восемь утра. Они в Нью-Йорке. Холли
вела машину по Мэдисон-авеню.
     -- Тебе надо было меня разбудить. -- Он зажмурился от яркого солнечного
света.
     -- Чтобы поддерживать разговор? Нет  уж. Мне тоже хотелось отдохнуть. Я
вообще люблю тишину. Есть возможность подумать.
     -- О чем?
     -- Я поняла, что не смогу вернуться. До тех пор, пока мы  не докопаемся
до сути. Сейчас нужно ехать вперед и вперед.
     -- Так можно ехать, пока не упадешь. Тебе тоже нужно поспать.
     -- Я воспользовалась твоим советом, -- улыбнулась Холли.
     -- Что-то не припомню, чтобы я давал какие-то советы.
     -- Вчера я спрашивала, как  тебе удалось проехать такой долгий путь  от
Нового Орлеана до Сан-Антонио, да еще после  ранения. Ты сказал, что спал на
стоянках.  Поэтому  всякий раз,  когда мне нужно  было  остановиться,  чтобы
сходить в  туалет, я закрывала двери машины и засыпала. Ты совершенно  прав.
Люди  так  громко хлопают дверями, когда выходят или садятся  в  машину, что
удается поспать всего несколько минут.
     -- По тебе не скажешь, что ты почти всю ночь за рулем.
     -- Чудо косметики. Спасибо раковинам и зеркалам в туалетах на стоянках.
Кстати, тебе не мешает побриться.
     Бьюкенен почесал подбородок и полез в  сумку. Достав безопасную бритву,
он принялся соскребать со щек жесткую щетину.
     -- Ой! -- сморщилась Холли. -- Больно?
     -- Привык. На заданиях частенько по-другому не получается.
     Он настороженно замолчал, ожидая, что она воспользуется его оплошностью
и начнет расспрашивать.
     Но Холли выдержала испытание. Она и бровью не повела, продолжая следить
за дорогой.
     -- У нас кофе остался? -- спросил он.
     --  Нет.  Все  выпили.  Но раз  ты  спрашиваешь...  Подожди...  --  Она
притормозила у кафетерия, выскочила, не выключая мотора,  из машины и  через
минуту появилась с двумя чашками кофе и четырьмя бутербродами.
     -- С тобой не пропадешь.
     -- Не  пропадешь, если и  дальше  будешь таким же хорошим  учителем, --
засмеялась Холли. --  Отель "Шерри-Недерленд" в одном квартале отсюда.
Место, где живет Малтин, упоминалось во вчерашней статье. Что будем делать?
     -- Сначала найдем, где поставить машину.
     -- Легко сказать!
     -- Затем взглянем на тех, кто следит за квартирой Малтина.
     -- Почему ты решил, что за квартирой следят?
     -- Следят, чтобы  он не выкинул еще какую-нибудь штуку. Кое-кто явно не
ожидал, что Малтин  поднимет шум, позовет репортеров и привлечет  внимание к
исчезновению Марии Томес. Думаю, они позаботятся о том, чтобы он замолчал.

        2
     Здание  отеля "Шерри-Недерленд" располагалось неподалеку от отеля
"Плаза"  на  5-й  авеню. Прямо напротив него находились площадь  Грэнд
Арми  и  вход  в  Центральный парк. На соседних улицах  было полно народу, и
Бьюкенен с Холли смешались с толпой прохожих, изображая пару прогуливающихся
туристов. День выдался прохладный, но солнечный -- нечастое явление в начале
ноября.  Делая  вид, что любуются  красивыми  зданиями, они прошлись  вокруг
квартала,  затем   заглянули  в   парк.  При  этом   они  незаметно  изучали
окрестности.
     -- Конечно, за Малтином могут наблюдать из соседних домов.  -- Бьюкенен
взял  у Холли фотоаппарат и  сфотографировал  небоскреб.  --  Но на  улице я
ничего  не заметил.  Они  присели  на  скамейку  возле  позолоченной  статуи
генерала Шермана.
     -- Что теперь? -- спросила Холли.
     --  Пришел твой черед. Нужно сыграть одну роль. Но должен предупредить,
дело не из легких.
     -- Ну?
     --  Ты должна  изобразить репортера, -- торжественно сообщил Бьюкенен и
тут же получил локтем в бок.
     -- Эй, поосторожнее,  ты чуть не попала в то место,  куда меня  ударили
ножом.
     -- Я сама тебя чем-нибудь ударю, если не прекратишь свои шуточки.
     --  Надеюсь, журналистское удостоверение у тебя с собой,  -- рассмеялся
Бьюкенен.
     -- Всегда. Оно в футляре от фотоаппарата.
     -- Отлично.  Я твой новый ассистент. Зови меня... Как звали того парня,
с которым ты была в Новом Орлеане?
     -- Тед.
     -- Точно. Зови меня Тедом. Мы собираемся нанести профессиональный визит
мистеру Малтину.  Позвольте  ваш фотоаппарат,  леди.  Будет лучше, если  его
понесет ассистент.
     -- Знаешь, ты слишком редко это делаешь.
     -- Таскаю твой фотоаппарат?
     -- Нет. Улыбаешься. Ты только что улыбался.
     Они подождали, пока загорится зеленый свет, перешли  через 59-ю улицу и
пошли  по  5-й  авеню  к  куполообразному  крыльцу  "Шерри-Педерленд".
Небрежно  кивнув  привратнику  в  униформе, который останавливал  такси  для
пожилой хорошо одетой женщины, Бьюкенен толкнул вращающуюся дверь  и вошел в
вестибюль.
     Помещение было залито золотистым светом. В вазе на столике стояли яркие
крупные  цветы. Справа  они увидели лифты, слева --  стойку администратора и
газетный  киоск. Один  клерк в  униформе прохаживался  неподалеку от  входа,
другой находился за стойкой.  Пожилая дама  в  очках  рассматривала  журналы
возле киоска.
     На первый взгляд все спокойно, решил Бьюкенен, ожидая, пока в вестибюле
появится Холли.
     --  К вашим  услугам,  сэр, -- направился  к  ним находившийся  у входа
клерк.
     Он, видя  перед собой пару,  обратился как  и положено, к  мужчине, но,
поскольку Бьюкенен играл роль ассистен-
     та репортера, он поправил на плече ремень  фотоаппарата  и повернулся к
Холли, показав бровями, что ей следует ответить.
     Холли мгновенно вошла в роль.
     -- Я из газеты.
     Клерк бросил взгляд на протянутое ему удостоверение. Скорее всего,  его
внимание   привлекло   название   газеты,   подумал   Бьюкенен.   Холли   не
представилась, и, если повезет, клерк не запомнит ее имени.
     -- Я хотела бы увидеть мистера Малтина. -- Холли спрятала удостоверение
в сумочку.
     -- У вас назначена встреча?
     -- Нет,  но  если он  располагает временем, я отниму  у него не  больше
десяти минут.
     -- Одну минуту. -- Клерк прошел к стойке и взял телефонную трубку.
     -- Мистер Малтин, здесь к вам из "Вашингтон пост".  Журналистка с
фотографом... Да, сэр. Я передам.
     Он положил трубку.
     -- Мистер Малтин не хочет, чтобы его беспокоили.
     -- Но вчера здесь было много репортеров...
     -- Мне известно только одно: он не хочет, чтобы его беспокоили.
     -- Пожалуйста, позвоните ему еще раз.
     -- Извините, но...
     -- Это очень важно. У меня есть сведения о его пропавшей жене.
     Клерк заколебался.
     -- Я думаю, мистер  Малтин очень расстроится, если  узнает,  что  вы не
передали ему это сообщение.
     Глаза клерка потемнели.
     -- Минутку. --  Он снова прошел  к стойке. На этот  раз он повернулся к
ним спиной, и Холли с Бьюкененом не могли расслышать,  что он говорит. Затем
клерк обернулся и раздраженно положил трубку.
     -- Мистер Малтин хочет вас видеть. Прошу вас.  Они направились вслед за
портье к лифтам, а когда
     вошли в кабину, портье, смотря прямо перед  собой,  нажал  кнопку 30-го
этажа. Правильно, подумал Бьюкенен. Так он  будет уверен, что мы  вышли там,
где и намеревались. На 30-м этаже портье подождал, пока Холли не позвонила в
дверь квартиры Фредерика Малтина.  Только когда  Малтин открыл дверь, мрачно
уставился на Холли  и Бьюкенена, а затем жестом неохотно пригласил их войти,
портье вернулся в лифт.

     Бьюкенен и  Холли  прошли  мимо Малтина, который  нетерпеливо захлопнул
дверь и прошествовал на середину просторной комнаты.
     Сказать    "просторная"   значило   не   сказать   ничего.   Этот
прямоугольный зал с очень высоким потолком мог  бы вместить  по меньшей мере
четыре обычные комнаты. Две стены представляли собой сплошное огромное окно,
которое  начиналось на высоте  бедра и тянулось к  самому потолку,  открывая
потрясающий вид на 5-ю  авеню с  одной  стороны и на Центральный парк  --  с
другой. Комната  была со вкусом обставлена старинной  мебелью.  На Бьюкенена
произвели  впечатление  полированное  дерево  и хрусталь,  дорогие  ткани  и
восточные ковры, картины в стиле кубизма -- явно подлинники. В углу, рядом с
витриной, где была выставлена керамика ничуть не хуже той, что экспонируется
в музеях, стоял  сверкающий рояль. Неудивительно, что  Фредерик  Малтин  был
недоволен  финансовыми   условиями  своего  развода  с  Марией  Томес.  Было
очевидно, что он привык к роскоши.
     --  Не знаю, какой  информацией о моей бывшей жене вы располагаете,  но
она  так  или иначе  уже  устарела, потому что я  только что получил от  нее
известие.
     Бьюкенену потребовалось  все  его  самообладание, чтобы  удержаться  от
вопросов. По  сценарию главной в этом  шоу была Холли. Она должна была вести
его.
     И она начала.
     -- Ну что ж, значит, вы почувствовали облегчение.
     -- Конечно. Очень большое  облегчение.  Фредерик  Малтин  был человеком
среднего роста и
     веса,  лет сорока пяти, с обычным  лицом, умеренным количеством волос и
умеренным количеством  седины в них. Зато в остальном в его  облике  не было
ничего  усредненного  или умеренного. Изящные,  начищенные до  блеска черные
туфли  на тонкой подошве и  тщательно отглаженный  синий  двубортный  костюм
были, безусловно,  иностранного происхождения и  сшиты на  заказ. Сверкающей
белизны рубашка и изысканный галстук в полоску отличались текстурой дорогого
шелка.  Бьюкенен  не  мог  не  обратить  внимания на  бриллиантовые  запонки
Малтина,  когда  тот с  показным нетерпением  посмотрел на  свои  украшенные
бриллиантами часы фирмы "Картье".  На левом мизинце блестело кольцо  с
сапфиром. В общем,  утреннее одевание, похоже, обошлось ему тысяч в двадцать
долларов.
     -- Портье сказал, что вы просили о десятиминутном
     разговоре, но я не  могу уделить вам даже и этого времени, -- продолжал
Малтин. Голос у него был пронзительным, в нем звучали повелительные нотки.
     -- Но вам  наверняка  хочется  как  можно  скорее сообщить эту  хорошую
новость прессе, -- сказала Холли. -- Ведь вчера было столько шума... Я  имею
в виду ваши настойчивые утверждения о  том, что с ней что-то случилось.  Вы,
естественно, хотите, чтобы все узнали, что тревога была ложной.
     --   Ну   да,  --  ответил  Малтин,  --  конечно.  Я  не...  Вы  правы.
Действительно,  вам   и  другим  репортерам  необходимо   информировать   ее
поклонников о том, что она никак не пострадала.
     Холли произнесла озадаченным тоном:
     -- Но  вы так  это говорите... Будто  еще ничего не  сообщили средствам
массовой информации.
     --  Я... я только что получил это  известие. Все  еще прихожу  в  себя.
Знаете,  это такое облегчение. -- Малтин вынул из  нагрудного кармана своего
костюма шелковый бордовый платок и вытер лоб.
     Да, вид у тебя облегченный, черта с два, подумал Бьюкенен.
     --  У меня  еще не было времени  собраться  с мыслями. Строить какие-то
планы...
     -- Что сказала вам ваша бывшая жена? -- спросила Холли. -- Где она была
последние две недели?
     Малтин казался смущенным.
     -- Далеко отсюда. Она сказала мне -- где, но не  желает называть точное
место.  Хочет остаться  там еще  на какое-то время. Отдохнуть.  После  этого
недоразумения репортеры облепят ее, если только получат такую возможность.
     -- Но вы можете хотя бы намекнуть, где она находится?
     -- Во Франции. И это все, что я намерен сообщить.
     -- А она объяснила, почему так внезапно исчезла?
     --  Она  хотела сменить обстановку, отправиться  в путешествие. В своем
нетерпении  покончить с этими  злополучными юридическими  делами  я ошибочно
предположил, что,  если я не могу с  ней связаться, значит, с  ней произошло
какое-то несчастье.
     Присматриваясь  к комнате,  Бьюкенен  уловил  слабый запах  сигаретного
дыма,  хотя  в этом  тщательно  убранном помещении не  было  видно ни  одной
пепельницы. И от  одежды Малтина сигаретами тоже не пахло.  Бьюкенена всегда
удивляло,  что курильщики не  понимают,  насколько всепроникающ этот аромат.
Сигаретным  дымом  тянуло  из  какого-то  удаленного  уголка  этих  огромных
апартаментов. Бьюкенен сильно подозревал, что Малтин не только сам не курил,
но и не одобрял курения в своем присутствии, а тем более у себя в доме.
     --  Я  должен  сделать  одно  признание,  -- произнес  Малтин.  --  Моя
чрезмерно  эмоциональная реакция была  вызвана тем, что Мария не отвечала на
мои  звонки.  Когда  несколько  недель  назад  она  продала  свою квартиру и
исчезла, я был взбешен тем, что она проигнорировала  меня,  не  сочла нужным
спросить  моего  совета. Ведь раньше она  обо всем советовалась  со  мной. Я
просто  не  мог себе представить, что  она  так поступит, поведет себя столь
независимо,  даже если  мы и  в  разводе. Задетое  самолюбие  заставило меня
утверждать, что она,  должно  быть,  стала  жертвой преступления.  Абсурдно,
конечно, с моей стороны.
     -- Да,  -- вступил в разговор Бьюкенен, впервые открывая рот. --  Вы не
будете возражать, если я воспользуюсь вашим туалетом?
     -- Я именно буду возражать. И даже очень.
     -- Но у меня крайняя необходимость, мне срочно нужно туда...
     Бьюкенен направился через всю комнату к двери, расположенной в  дальнем
ее конце.
     -- Постойте. Что вы себе позволяете?  -- в ярости воскликнул Малтин. --
Вы не имеете права... Сейчас же остановитесь! Ни с места, вам говорят!
     -- Но я сказал вам, что мне нужно в туалет. -- Бьюкенен  открыл дверь и
оказался в коридоре, столь же дорого и с не меньшим вкусом отделанном.
     Малтин бросился за ним.
     -- Если вы не остановитесь,  я вызову полицию! Бьюкенен не остановился.
Запах сигаретного дыма
     усиливался. Кажется, он доносится из...
     Бьюкенен открыл  какую-то  дверь  слева  и заглянул в отделанный  дубом
кабинет. Удивленно выпрямившись,  на него смотрел  человек,  который  стоял,
опираясь на большой полированный письменный стол. На вид ему можно было дать
около  тридцати пяти лет. На нем был ничем не примечательный  костюм, волосы
нуждались в стрижке, по  ботинкам не помешало бы пройтись  щеткой, в руке он
держал сигарету,  и вообще он выглядел  как  человек такого сорта, с которым
Фредерик Малтин не должен был бы иметь никакого дела.
     -- Извините, -- сказал Бьюкенен. -- Я думал, что здесь туалет.
     -- Ничего страшного, -- ответил человек.
     Револьвер,  рукояткой  вперед, оттопыривал  его пиджак  с  левого бока.
Чтобы  вытащить  оружие, ему придется  действовать правой рукой,  но  в  ней
сигарета. Человек наклонился вперед, как бы для того чтобы стряхнуть пепел в
корзину для  бумаг. Вместо этого он  уронил  туда  сигарету и  схватился  за
оружие.
     Но недостаточно  быстро.  Бьюкенену  было  ни  к  чему,  чтобы выстрелы
всполошили кого-нибудь из здешних обитателей.  Крепко  сжав  ремень  сумки с
фотоаппаратом,   он   повернулся,  словно   собираясь  уйти.   И   продолжал
поворачиваться.  Раскрутившись,  он  сильно  и быстро  взмахнул сумкой. Удар
пришелся сбоку по  челюсти.  Раздался громкий  и резкий звук.  Тело человека
изогнулось, глаза  закатились, изо рта хлынула кровь. Он со стоном рухнул на
ковер,  проехал по  нему и  врубился  черепом в  нижнюю часть стеллажа,  где
стояли книги в кожаных переплетах. Он дышал, но не двигался.
     --  Боже  мой!  --  Фредерик  Малтин  прибежал из коридора  и теперь  с
открытым от ужаса ртом  смотрел на лежавшего на полу человека. -- Боже  мой,
что вы натворили?
     -- Думаю, он не хотел, чтобы я воспользовался туалетом.
     -- О Боже...
     -- Ладно, мысль до меня дошла. Но Бог вам не поможет.
     Бьюкенен  вытащил свой собственный  ствол,  при  виде  которого  Малтин
судорожно глотнул  воздух,  а Холли  у него за спиной  вздрогнула. Подойдя к
лежавшему на полу человеку, Бьюкенен прицелился ему в голову,  пока  отбирал
принадлежавший  тому  револьвер  калибра  357.  Потом  проверил  его  пульс,
повернул ему  голову  так, чтобы тот  не  захлебнулся  кровью, и выпрямился,
качая головой.
     --  Сожалею,   что  кровь  попала  на  ковер,   Фред.   Тебе   надо  бы
поосмотрительнее выбирать себе компанию. Или, вернее... -- Бьюкенен  заметил
на столе какую-то сумку и открыл ее. --  Вернее,  людей,  с  которыми имеешь
деловые отношения. Сколько денег в этой сумке? Во всяком случае, здесь целая
куча стодолларовых купюр. В пачках по пять тысяч. -- Бьюкенен вынул деньги и
сложил их  в стопки. --  Как ты думаешь? Давай посмотрим.  Сто тысяч. Двести
тысяч. Трудно запихнуть туда все это и тяжело  таскать с собой,  однако я бы
сказал, что здесь перед нами в общей сложности миллион долларов.
     У Малтина отвисла челюсть. Он сильно побледнел.
     Позади  него б коридоре Холли остолбенела,  пораженная  не только видом
денег, но и тем, чему была свидетельницей.
     -- Фред, становись на колени.
     -- Зачем? -- дрожа пролепетал Малтин.
     --  Просто сделай это и все. -- Бьюкенен  прошел мимо  Малтина  и отдал
Холли  револьвер.  --  Если  Фред попытается  встать,  застрели  его. -- Зло
посмотрев на Малтина, Бьюкенен вышел в коридор.
     -- Куда же ты? -- забеспокоилась Холли.
     -- Удостовериться, что мы одни.

        3
     Держась  настороже,  с пистолетом  наготове,  Бьюкенен обошел  одну  за
другой все комнаты, тщательно осматривая каждую. То, что он обнаружил одного
человека, вовсе не означало, что здесь не могут прятаться и другие.
     Но он никого больше не нашел. Успокоившись на этот счет, он  вернулся в
кабинет,  еще  раз  осмотрел  лежавшего на  полу  человека,  удостоверился в
стабильности  подаваемых  им  признаков  жизни,  связал  ему  руки  его   же
собственным  ремнем  и  повернулся  к  Малтину,  лицо  которого  покрывалось
бусинками пота быстрее, чем он успевал его вытирать. Его бордовый платок был
совершенно мокрый.
     --  Садись,  Фред.  У  тебя такой  вид,  будто  ты вот-вот хлопнешься в
обморок. Дать  тебе что-нибудь?  Стакан воды,  например? Или  бренди? Ну-ну,
чувствуй себя как дома.
     Лицо  Малтина  приняло цвет  бетона. Потея  еще  обильнее, он кивнул  с
каким-то полубезумным блеском в глазах.
     --  Вон там.  В верхнем ящике стола.  Бьюкенен выдвинул ящик и  поцокал
языком.
     -- Фред,  ты  меня  разочаровываешь. Так  значит,  ты  у  нас нюхальщик
карамелек, а? Ай-ай-ай, Фред.
     Бьюкенен вынул из ящика пузырек с белым  порошком внутри и поставил его
на стол.
     -- Но что это я? Ведь  ты у  себя дома, вполне взрослый человек, и  все
такое прочее. Угощайся.
     Малтин злобно зыркнул  на него,  потом открыл пузырек  и  втянул кокаин
сначала одной, затем другой ноздрей.
     -- У тебя немножко осталось на губе, Фред.
     Малтин вытер губу и облизал палец.
     --  Правильно.  Нечего  зря  добром  разбрасываться. Теперь тебе лучше,
Фред? Ты готов немного поговорить?
     -- Сукин сын.
     Бьюкенен закатил  Малтину  такую крепкую  пощечину, что у  того не было
времени даже  мигнуть, прежде  чем его  голова резко  качнулась  в сторону и
крупинки  белого  порошка  вылетели  у  него  из  носа.  В комнате  пощечина
прозвучала, словно удар хлыста.  На  лице Малтина  остался вспухший  красный
отпечаток пятерни.
     Холли в испуге зажала рот рукой.
     Бьюкенен  ударил Малтина по другой щеке, вложив в удар еще больше силы,
так что голова у того мотнулась в противоположном направлении.
     Малтин неудержимо разрыдался.
     -- Прошу вас, не убивайте меня. --  Он плакал, жалко зажмурив глаза, из
которых катились слезы. -- Пожалуйста.
     -- Ты невнимательно слушаешь меня, -- сказал Бьюкенен. -- Я хочу, чтобы
ты поговорил со мной. Об этой сумке. Об этих деньгах, Фред. Никто не носит с
собой так  много  наличных денег  -- в легальных  целях, разумеется. Что это
такое?  Откупные?  Может, ты уже думал,  как переправить их  в  какой-нибудь
иностранный банк,  чтобы уклониться от уплаты  налогов? Я хочу  сказать, что
платить налоги с откупных как-то глупо, правда? Так за что тебя  позолотили,
Фред? Это наверняка имеет отношение к твоей бывшей жене, верно? Ты привлек к
ней  внимание,  и  это  кому-то  не  понравилось.  Так  что  тебе  приказали
заткнуться, а стимул... Ну, здесь  у  тебя был выбор. Либо  дырка  в голове,
либо миллион баксов в банке. Но ты же у нас не болван какой-нибудь. Черт, да
за миллион  ты  кого угодно с потрохами  продашь. И какое тебе  дело, если у
Марии Томес неприятности? Она ведь  развелась  с тобой, так что пусть теперь
эта сучка сама о себе и позаботится. Верно,  Фред? Слушай внимательно, Фред.
Скажи, что я прав, или  я буду бить тебя по морде до тех пор, пока голова не
встанет задом наперед.
     Бьюкенен поднял руку, как бы замахиваясь, и Малтин съежился.
     -- Нет, пожалуйста, не надо, прошу вас.
     -- Не мямли, Фред. Эти деньги -- откупные, и мы здесь оказались как раз
в тот  момент,  когда совершалась  сделка.  По ее  условиям  ты  должен  был
прекратить  шумиху в  средствах  массовой информации,  а  поскольку мы  были
настойчивы, ты решил прервать переговоры и  отделаться от нас. Вот только ты
не успел еще  выработать  линию поведения.  Но к полудню, когда ты  стал  бы
обзванивать репортеров, с которыми разговаривал вчера, твой спектакль был бы
идеальным. Верно, Фред? <i>Верно?</i> -- Бьюкенен сделал вид, что замахивается.
     Малтин проглотил слезы, пустил пузыри и кивнул.
     -- А теперь, просто для того чтобы беседа не была односторонней, у меня
будет к тебе вопрос, Фред. Ты готов?
     Дыхание давалось Малтину с трудом.
     -- Кто заплатил тебе откупного? Малтин ничего не ответил.
     -- Фред, я с тобой разговариваю! Малтин закусил губу и молчал. Бьюкенен
вздохнул и обратился к Холли:
     -- Боюсь, тебе лучше оставить нас одних. Не надо тебе этого видеть.
     -- Драммонд, -- плаксиво пробормотал Малтин.
     -- Что ты сказал, Фред? Опять мямлишь. Говори как следует.
     -- Алистер Драммонд.
     -- Ну и дела, -- наморщил лоб Бьюкенен. -- Новый приятель твоей  бывшей
супруги.  И  почему же Алистер Драммонд платит тебе миллион за то, чтобы  ты
перестал болтать журналистам, что не можешь ее найти?
     -- Я...
     -- Мне ты можешь это сказать, Фред.
     -- Я не знаю.
     -- Ну же,  не  разочаровывай меня, Фред.  У  нас с тобой так хорошо все
шло.  Так  почему  Драммонд  платит  тебе  откупного?  Подумай   хорошенько.
Сформулируй любую бредовую идею.
     -- Говорю вам, что не знаю!
     -- Тебе  когда-нибудь ломали  какие-нибудь  косточки, Фред? -- Бьюкенен
взялся за мизинец на правой руке Малтина.
     -- Нет! Я говорю правду!  -- Малтин  отдернул руку. -- Не  трогай меня,
подонок!  Оставь меня  в  покое! Я говорю  правду! Я на самом деле <i>ничего</i> не
знаю!
     --  Последний раз  прошу тебя,  Фред, высказать  какую-нибудь  догадку,
пускай даже самую нелепую.
     -- В поведении Марии  не было  <i>ничего</i>  понятного  с  тех  пор, как  она
оставила меня и отправилась в этот круиз с Драммондом девять месяцев назад.
     -- Круиз, Фред? О каком именно круизе идет речь?
     --  Из Акапулько.  У  Драммонда двухсотфутовая  яхта.  Он предложил  ей
отдохнуть у  него на борту, пока улаживается  дело с разводом. Может,  она и
ненавидела меня как мужа, но ценила как менеджера. Однако после этого круиза
она не захотела говорить  со мной вообще ни о чем.  Отменила деловые встречи
со мной. Не подходила к телефону, когда я звонил. Те несколько раз,  когда я
видел  ее  на  людях,  на  благотворительных  вечерах  или  еще  где-нибудь,
телохранители Драммонда меня к  ней просто  не подпускали. Черт возьми!  Она
отказывалась вести дела через меня, и мне это дорого стоило! Очень дорого!
     --  Спокойно, Фред. Этого  миллиона долларов, который тебе заплатили за
то,  чтобы ты прекратил приставать к Марии,  тебе пока  на кокаин хватит. Но
хочешь послушать  хороший  совет? На твоем  месте я потратил бы  эти деньги,
чтобы смотаться отсюда. Уехать. Налегке,  быстро и как можно дальше.  Потому
что  у  меня есть очень сильное предчувствие, что когда все это  кончится --
что бы это  ни было,  -- Алистер Драммонд  намерен  гарантировать себе  твое
молчание, устроить так,  чтобы ты  не явился просить еще денег, -- например,
вкатить  тебе  такую дозу кокаина,  от  которой ты сразу покинешь этот  мир,
сечешь? В сущности, я даже удивлен, что он этого еще не сделал. По-моему, он
не  хотел,  чтобы   это  произошло  так  скоро   --  сразу  же  после  твоих
разглагольствований  перед  репортерами.  Слишком явное  совпадение. Слишком
подозрительно.  Но это обязательно случится,  Фред.  Так что  советую  тебе:
кончай суетиться, сматывай  удочки, смени фамилию  и  выкопай глубокую нору.
Заройся в землю. Ляг на дно. Потому что и они придут за тобой.
     Лицо Малтина исказилось от страха.
     -- Пока, Фред.
     -- А как же?.. --  Малтин повел рукой в сторону человека, лежавшего без
сознания на полу. -- Что с этим?..
     --  Как  мне   представляется,  у  тебя  два  варианта.  Либо  придумай
хорошенькое объяснение, либо отваливай, пока этот не проснулся. Ну, мне надо
бежать, Фред.

        4
     --  Господи, я  никогда еще не видела ничего  подобного,  --  вымолвила
Холли.
     Они вышли из "Шерри-Недерленд", свернули с 5-й авеню и шли теперь
по  Сентрал-Парк-Саут. Сигналили  автомобили,  туристы ждали своей  очереди,
чтобы покататься в каретах, запряженных красивыми лошадьми.
     -- Иди помедленнее, -- попросил Бьюкенен. От солнца голова у него стала
болеть еще  сильнее. -- Мы не  должны выглядеть так,  будто  от кого-то  или
чего-то убегаем.
     --  А разве  нет?  -- прошептала Холли дрожащими губами.  --  Ты сломал
человеку  челюсть. Ты избил  Малтина. Он наверняка  позвонил в полицию через
секунду после нашего ухода.
     -- Нет, -- усмехнулся Бьюкенен. -- Он укладывает чемоданы.
     --  Откуда  это тебе  известно?  Каждый раз, как  я  слышу  полицейскую
сирену...
     --  Слушай, если <i>ты</i> никогда  еще  не  видела ничего подобного тому, что
сейчас произошло, то Малтин и подавно не видел. Если бы он звонил в полицию,
то позвонил бы и в службу безопасности отеля, но ведь никто не попытался нас
остановить, когда мы выходили.  Бьюкенен вел Холли ко  входу  в  Центральный
парк со стороны 7-й авеню. Прохладный ноябрьский ветерок ерошил ему волосы.
     -- Зачем мы идем туда?
     --  Чтобы вернуться  назад.  Мы повернем направо  вон  у  той  тропинки
впереди и пойдем в обратном направлении тем же путем, которым  пришли. Чтобы
узнать,  не  топает  ли за  нами  кто-нибудь,  кто  связан с  тем  парнем  в
апартаментах Малтина. Кроме того,  в парке немноголюдно. Можно разговаривать
без опасения, что нас могут подслушать. Ты обратила внимание, что Малтин был
до смерти напуган?
     -- Не на шутку. У меня самой тряслись  поджилки. Мне показалось, что ты
потерял контроль над собой. Господи, ты собирался ломать ему пальцы!
     --  Нет. Я знал, что до этого не дойдет. Но вы с Малтином поверили, что
я проделаю это. Спектакль удался.
     -- Неужели ты ничего не делаешь без предварительного расчета?
     -- А ты что, предпочла бы, чтобы  я  действительно переломал ему кости?
Брось, Холли. То, что я исполнил там, эквивалентно получению интервью.
     -- Это совершенно не похоже ни на одно из интервью, которые приходилось
когда-либо брать мне.
     Бьюкенен  оглянулся,  потом  окинул  взглядом  деревья и кусты  по  обе
стороны от них.
     --  Я имею в виду не только угрозы, -- продолжала Холли.  -- Почему  ты
прервал допрос? Откуда ты знаешь, что он говорил правду?
     -- По глазам, -- ответил Бьюкенен.
     -- По <i>твоим</i> глазам можно было подумать, что ты -- сумасшедший маньяк.
     -- Я неплохо ими владею. Много тренируюсь. Глаза  -- это ключ к  работе
оперативника.  Если  кто-то   поверит  моим  глазам,  он  поверит  и   всему
остальному.
     -- Тогда  почему  ты так  уверен,  что глаза <i>Малтина</i>  говорили  правду?
Может, он-то как раз и притворялся.
     -- Нет.  Это  как-то  сразу распознаешь. Малтин --  актер на одну роль.
Кусок   дерьма,   который   рассыпается,  как  только  лишишь   его  власти.
Неудивительно, что Мария Томес с ним развелась. Он сказал все,  что мне было
необходимо узнать. Я мог бы подвергнуть его более обстоятельному допросу, но
это было бы пустой тратой времени. Я уже знаю, что мы должны делать дальше.
     -- И что же?
     Они вышли из  парка и  окунулись в  гул уличного движения на  проспекте
Америк.
     -- Быть  практичными. Остановиться  в  отеле, -- пояс-пил Бьюкенен.  --
Перекусить и отдохнуть. Провести кое-какую исследовательскую работу.
     -- А потом?
     -- Найти яхту Алистера Драммонда.

        5
     Покатавшись в метро и трижды сменив такси, чтобы убедиться в отсутствии
слежки,  они вернулись примерно в тот  же район, который покинули,  и тут им
повезло  -- нашлась свободная  комната в "Дорсете", устланном  мягкими
коврами и отделанном темными панелями отеле на  54-й улице, между проспектом
Америк  и  5-й  авеню.  Они  пригнали туда  машину  Холли и оставили  ее  на
попечение  гостиничного  парковщика,  потом  зарегистрировались как мистер и
миссис  Чарльз  Даффи  и  поднялись  в  свой  номер  на 21-м этаже. Бьюкенен
чувствовал себя спокойнее  от того, что комната была расположена недалеко от
лифтов и пожарной лестницы. Они находились в таком людном месте, что вряд ли
здесь что-то могло угрожать им. Кроме того, отсюда Бьюкенен и Холли получали
доступ к нескольким удобным путям отхода.
     Они заказали в  номер кофе, чай, салаты, бифштексы,  печеный картофель,
длинный батон,  много овощей,  мороженое.  В ожидании еды Холли приняла душ.
Потом это сделал  Бьюкенен. Когда он вышел из ванной комнаты, одетый в белый
махровый халат, любезно предоставленный отелем, Холли, тоже в халате, сушила
волосы гостиничным феном.
     Выключив фен, она сказала:
     -- Садись. Спусти халат до пояса.
     -- Что такое?
     -- Хочу посмотреть на твои швы.
     У него по спине поползли мурашки,  когда женские  пальцы коснулись  его
кожи.
     Она прошлась вокруг почти  зажившей пулевой раны на правом плече, потом
перешла ниже, исследуя ножевую рану.
     -- Ты действительно  выдернул  несколько  стежков.  Постой-ка.  --  Она
вынула  из его  дорожной  сумки  крем  с  антибиотиком  и бинт.  -- Никакого
воспаления вроде бы не видно. Посиди спокойно, пока я...
     -- Ой!
     -- Вот тебе и крутой парень! -- Она засмеялась.
     -- Откуда ты знаешь, что я не прикидываюсь? Может, я стараюсь вызвать у
тебя сочувствие?
     -- Ты определяешь людей по глазам. А у меня свои способы.
     -- Вот как?
     Она  пробежалась пальцами вверх  по  его  рукам,  взяла его  за  плечи,
повернула к себе лицом и поцеловала.
     Это был долгий нежный поцелуй. Губы слегка приоткрыты. Несмелые касания
языка. Едва уловимые. Чувственные.
     Бьюкенен заколебался.
     Вопреки своим  охранительным  инстинктам  он  обнял се, привлек к себе,
ощущая сквозь ткань халата гладкую упругость ее спины.
     Ее дыхание было свежим, когда она  с наслаждением  выдохнула и медленно
отстранилась от него.
     --  Да,  ты определенно  нуждаешься в  сочувствии. Теперь  была очередь
Бьюкенена смеяться.
     Он потянулся к ней, чтобы еще раз поцеловать. Ему помешал стук в дверь.
     -- Ваш заказ, -- произнес мужской голос в коридоре за дверью.
     -- Ты меня портишь, -- сказала Холли.
     -- Что ты хочешь этим сказать?
     -- Я начинаю думать, что  у  тебя  есть  и  нормальные  привычки.  Вот,
возьми. -- Она сунула  руку под  подушку.  -- Разве  не  за  это все  должны
хвататься, когда в номер приносят заказанное? Сунь его в карман халата. -- И
протянула Бьюкенену его револьвер.

        6
     Бьюкенен  проснулся  на  закате  солнца, когда  за  задернутыми шторами
начала сгущаться темнота. Он потянулся,  наслаждаясь ощущением того, что еда
была  хорошей, что  спал нагишом  под гладкими простынями, что  рядом  с ним
Холли. Она была в халате. Он свой не стал надевать после  того, как они были
вместе. Усталость подействовала на них,  как  наркотик, --  растянувшись  на
постели,   они  заснули.   Холли  привлекала  Брендана,   ему  нравились  ее
жизнерадостность,  чувственность,  грация  ее  высокой  стройной  спортивной
фигуры.  Но он  всегда брал себе  за  правило не  смешивать личную  жизнь  с
работой и, будучи на задании, никогда не вступать ни с  кем в физическую или
эмоциональную связь. Это мешает здраво рассуждать. Это...
     Черт  побери,  да у тебя и не было никогда никакой личной жизни! У тебя
просто не  было  личности,  чтобы ее иметь, эту жизнь. Не было ничего, кроме
всех этих чужих личин.
     Именно поэтому ты сейчас здесь. Именно это дало тебе возможность пройти
весь  этот путь.  Потому что ты соблюдал это  правило  отстраненности, когда
работал с Хуаной, --  несмотря на силу своего чувства к ней. И вот теперь ты
ищешь ее, чтобы загладить свою вину.
     Не собираешься ли ты повторить ошибку снова, на этот раз с Холли?
     "Что такое со  мной делается? -- подумал он. -- Ищу одну женщину,
в то время как  меня влечет к другой? Наведи-ка, брат, порядок в собственных
мыслях".
     Он выбрался из постели, надел  халат и подошел к креслу, возле которого
сложил книги и папки, добытые Холли. Поставив  лампу на  пол,  чтобы свет не
разбудил ее, Бьюкенен откинулся в кресле и погрузился в чтение.
     Спустя два часа Холли подняла голову, протерла  глаза  и  посмотрела на
него.
     -- Привет. -- Она улыбнулась, прекрасная даже сразу после пробуждения.
     -- Привет.
     -- Как ты?
     -- У меня такое чувство, будто я только что видел привидение.
     -- Не понимаю.
     -- Материал, который ты мне дала. Кажется, я знаю, что происходит. Я не
из пугливых, но от этого кровь стынет в жилах.
     Холли села на постели.
     -- О чем ты говоришь?
     --  Фотографии  в  этих книгах.  Тут что-то  такое...  Холли  встала  с
постели, завязала пояс халата и быстро подошла к нему.
     --  Покажи.  -- Она придвинула кресло и  заглянула в  книгу, лежавшую у
него на коленях. -- Что за фотографии?
     -- Это биография Марии Томес. Я не успел  всего прочесть, но ясно одно:
Фредерик Малтин не просто открыл  ее и стал вести ее дела. Он в самом прямом
смысле слова создал ее.
     Холли смотрела на него с интересом, ожидая продолжения.
     -- Я ни разу не был  на ее выступлении, но, судя по прочитанному, Мария
Томес  не просто хорошо  поет, она поет страстно. Именно такова ее репутация
-- это  дива  с огненным, страстным  темпераментом.  Ни один оперный  критик
никогда не зашел  бы так далеко, но, если называть  вещи  своими именами, то
Мария Томес...
     -- Очень сексуальна, так? -- подсказала Холли.
     -- Именно. Но посмотри на эти ранние фотографии. -- Бьюкенен перелистал
несколько страниц книги. -- Вот Мария Томес в самом начале своей карьеры. До
встречи  с  Фредериком Малтином. Когда она пела в Мексике и Южной Америке  и
никто из ведущих критиков не обращал на нее внимания.
     Бьюкенен   ткнул   указательным   пальцем   в   фотографию   маленькой,
толстенькой, смуглой молодой  женщины с неуверенным взглядом, широким носом,
уродливой прической, пухлыми щеками и неровными зубами.
     -- Эти ее волосы, собранные в кучу на  макушке, -- произнесла Холли. --
И этот костюм  слишком  большого для нее  размера  просто висит  на ней, как
будто ей нужно скрыть лишний вес.
     --  Ранние  обзоры  единодушны  во мнении  о  качестве  ее  голоса,  но
очевидно, что критики недоговаривают, стараются быть помягче, комментируя ее
неуклюжую манеру держаться на сцене, -- сказал Бьюкенен. --  Фактически  они
говорят, что  она  слишком непривлекательна, чтобы  серьезно принимать ее  в
расчет как певицу, способную выступать на большой сцене.
     -- Высказывание дискриминационное, но  верное, --  отозвалась Холли. --
Большие  деньги притягиваются к женщинам,  которые  обладают и  великолепным
голосом, и магнетизмом.
     -- В  тот вечер, когда Малтин увидел ее  в роли  Тоски в  Мехико, Мария
Томес даже не стояла в программе. Она была дублершей, и ей пришлось выйти на
сцену, когда заболела примадонна.
     -- Интересно, что Малтин нашел в ней.
     --  Он увидел в ней человека, над  которым мог властвовать.  Того, кого
мог  взять  и  лепить. Если бы  Малтин  услышал  ее  исполнение  при  других
обстоятельствах, то не ассоциировал бы ее с  такой сексапильной фигурой, как
Тоска.  Но  раз  уж  так  получилось,  то  он  и  использовал  открывавшиеся
возможности.  Если верить этой биографии, никто  никогда не  проявлял к  ней
такого интереса. Ее карьера никуда не двигалась. Что ей было терять? Вот она
и вручила себя ему. На условиях абсолютного повиновения.
     -- И что же?
     -- Посмотри на несколько следующих фотографий. Что-нибудь замечаешь?
     -- Ну, она становится все стройнее и стройнее. И ее костюмы удачно  это
подчеркивают. -- Холли взяла книгу  в  руки,  чтобы  рассмотреть  фотографии
повнимательнее. -- Видно,  что она поменяла прическу.  Уже не  громоздит все
волосы на  макушку,  а  зачесывает  назад.  Они  у  нее  длинные  и  густые.
Распущенные  и подвитые. В них есть -- или выражен? -- какой-то дикий порыв,
что ли.
     -- Как будто они развеваются по ветру, -- подтвердил Бьюкенен. -- Будто
она стоит на вершине скалы,  и морские волны разбиваются  у ее ног. Как  это
говорят? Бурный, неистовый  ветер? Я  тоже это  заметил. Прическа  говорит о
страстной натуре. А теперь взгляни на <i>этот</i> снимок.
     Холли посмотрела и покачала головой.
     -- Я не знаю, что  тут... -- начала она  и вдруг  ткнула пальцем. -- Ее
нос. Он стал уже и прямее.
     -- Сравни-ка с <i>этой</i> фотографией, сделанной тремя месяцами позже.
     -- На этот раз я действительно ничего не нахожу.
     -- Она улыбается.
     -- Верно.
     -- А на предыдущей улыбается?
     -- Нет.
     -- А до нее?
     -- Тоже нет. На этой она улыбается  впервые и... О Боже, -- воскликнула
Холли, --  ее зубы! Они другие. Раньше они были какие-то кривые, а теперь...
Ей их выпрямили и поставили коронки.
     -- Это могло быть сделано  по  инициативе Фредерика Малтина, --  сказал
Бьюкенен. -- Он  обещал ей,  что через два года ее  карьера будет  выглядеть
совершенно иначе.  Вся  эта реклама, разумеется, умалчивает о том, как много
физических  недостатков пришлось корректировать.  На следующей фотографии --
еще через три месяца -- у нее другие брови. На снимке, идущем вслед за этим,
видно, как с  помощью химии или хирургии что-то было сделано  с ее волосами,
так  что  их линия  приподнялась, лоб стал  выше и остальные черты  и лицо в
целом стали смотреться более пропорционально.
     -- И  все это время  она худела, -- возбужденно произнесла Холли. -- Ее
гардероб становился все более модным. Ей  подбирают такие  модели одежды, от
которых она кажется  выше ростом. Она  носит дорогие колье и серьги, которые
сверкают  и  хорошо  смотрятся.  Именно  эти  изменения  привлекают  к  себе
наибольшее  внимание,  так что другие изменения,  постепенные, каждодневные,
делаются  менее заметными.  Они  едва  уловимы,  хотя  столь  же  важны,  но
поскольку совершаются на протяжении достаточно длительного времени, то никто
и не замечает, до какой степени ее реконструировали.
     -- Ее известность еще не была широкой, -- сказал Бьюкенен. -- К ней еще
не так  близко присматривались,  как  это было бы,  находись  она на вершине
славы,  так что  многие  из этих изменений проходили незамеченными, пока она
перемещалась из одного  оперного театра в другой, из одной страны в  другую.
Посмотри-ка на эти фотографии более позднего периода,  сделанные  уже тогда,
когда  она стала сенсацией.  Изменения продолжались.  Вот смотри. Если я  не
ошибаюсь, ей сделали какую-то косметическую операцию  вокруг глаз, чтобы они
казались более выразительными. А на  <i>этой</i> фотографии мочки  ее ушей  кажутся
короче, верно?  Они  в чем-то стали другими, и от этого ее  лицо  производит
впечатление более пропорционального.
     -- И это  еще не  все. Например,  ее груди  кажутся выше,  --  заметила
Холли.  --  Наверно, здесь была тоже какая-то  операция.  Ее  талия  кажется
длиннее. Это поразительно. Сначала просто думаешь,  что она становится более
зрелой,  расцветает  от  своего  успеха.  Но  ты,  видимо,  прав.  Ее ваяли,
придавали ей форму. Фредерик Малтин в самом деле создал ее.
     --  Как  только   ее   физический   облик  стал   соответствовать   тем
темпераментным ролям, для которых готовил ее Малтин,  критики стали обращать
больше внимания  на  ее  голос, -- добавил Бьюкенен.  --  За один  вечер она
добилась сенсационного успеха,  для которого потребовалось два  года  и  Бог
знает  сколько визитов к дантистам и хирургам. И  она вдруг  сразу перестала
быть неуклюжей на  сцене -- потому  что больше не стеснялась своего внешнего
вида. Ее  сделали  красивой, и  ей понравилось быть  обожаемой.  Чем  больше
публика ей аплодировала, тем  искуснее  она держалась на сцене,  зарабатывая
аплодисменты. Ее голос достиг  расцвета.  Она стала  богатой.  Вернее, она и
Малтин стали богатыми. Частью этой сделки было то, что она должна была выйти
за  него  замуж. Не думаю, что Малтина в этом браке  привлекал  секс.  Я  бы
сказал,  что он  хотел  контролировать  ее  финансы, а  это гораздо  удобнее
делать, будучи не только менеджером, но и мужем. Пятнадцать лет он держал ее
в ежовых рукавицах.  Возможно, угрожал ей, что откроет истинную подоплеку ее
успеха, опубликует  фотографии  "до" и  "после",  что-то  в этом
роде.  Потом,  в  один прекрасный день в начале  этого  года,  она больше не
выдержала  и  в  конце  концов оставила  его. На  каком-то благотворительном
вечере  в  Монако она  встретила Драммонда.  Между  ними завязалась  дружба.
Драммонд  стал повсюду сопровождать ее.  Может, он казался Марии безобидным,
ведь по возрасту  он  ей в дедушки годился. И был  в  тысячи раз богаче  ее.
Секс, вероятно,  ему  был не нужен. Фактически па первый взгляд она не могла
дать ему ничего такого,  в чем он нуждался бы  или чего еще не имел. Так что
она  продолжала  с  ним встречаться, но  фоторепортеры  светской хроники  не
давали  им   покоя,  и  Драммонд  предложил  ей...  предоставил  возможность
удалиться  от общества, отдохнуть и  прийти  в себя, пожить без обязательных
фотографий  в журналах,  не говоря  уже о том, чтобы побыть вне досягаемости
этого ничтожества, с которым она  разводилась. Драммонд самолетом переправил
ее на  свою  яхту, курсировавшую  у западного побережья Мексики. Каникулы на
родине.  Она провела на  борту три  недели,  самолетом вернулась в Нью-Йорк,
купила квартиру, оставила певческую карьеру и, как в свое время Грета Гарбо,
по существу, заявила всему миру, что хочет, чтобы ее оставили в покое.
     -- А несколько месяцев спустя  она исчезает. -- Холли нахмурилась. -- И
твоя приятельница, которая иногда охраняла  ее, тоже исчезает. Что случилось
две недели назад? Что происходит сейчас?
     --  Не  думаю,  что это  случилось  две недели назад.  Холли замерла на
какой-то момент, потом выпрямилась.
     -- Я думаю, это произошло на яхте, -- решительно произнес Бьюкенен.
     -- <i>Что</i> произошло? Я все еще не понимаю...
     -- На фотокопиях последних статей, которые ты дала мне, не очень хорошо
получились фотографии. Но вот на этой странице из вчерашней "Вашингтон
пост" снимки очень четкие. Фото Малтина  на пресс-конференции. Недавнее фото
Марии  Томес во время одного из ее редких появлений на публике. Темные очки.
Шляпа, скрывающая лицо.
     -- Скажи мне, куда ты клонишь?
     --  Похоже,  Марии Томес  подправили  линию  подбородка.  Она чуть-чуть
другая. И ключицы у нее выступают чуть-чуть иначе.
     --  Исправить нос  -- это одно дело, --  отозвалась Холли. -- Но менять
линию  подбородка?  Или  конфигурацию  ключицы?  Такое  требует  радикальной
реконструкции.
     -- Да, именно, -- согласился Бьюкенен. --  Вот последняя фотография.  Я
думаю,  что  это  не Мария Томес.  Чем дольше  я  смотрю  на нее, тем больше
убеждаюсь -- это Хуана выдает себя за нее.

        7
     --  <i>Но  как  такое возможно?</i> -- Голос Холли выражал крайнее недоумение.
Она  вела  машину  на  большой  скорости  по  автомагистрали  с  интенсивным
движением.  На  встречной  полосе ослепительно  вспыхивали  фары.  -- Да,  у
фельдмаршала Монтгомери во время второй мировой
     войны  был  двойник.  Кинозвезды  всегда имеют дублеров.