алось с лицом? В следующее мгновение Жюв торжествовал: - Черт возьми! Вот жирное пятно... В этом месте волосы терлись о простыню. Ага! Уже лучше... Мелкие дырочки, равномерные прорехи, следы зубов... Ошибки нет. Кроме того, именно здесь я обнаружил желтое пятно, указывающее место, куда брызнули хлороформом. И Жюв задумчиво добавил: - Вот именно! Человеку, замотанному в простыню, уснувшему, Фантомас мог преспокойно отрезать голову. Если смерть не сделала свое дело раньше, он умер от разрыва шейных артерий... Жюв отложил простыню. Неожиданно его осенило. - Вот оно! - прошептал он. - А что, если в отрубях... Присев на корточки, Жюв с побледневшим лицом всматривался в окровавленные отруби. Вскоре он торжествующе вскрикнул: - Господи! У меня будет маска умершего!.. А получу я ее превосходнейшим образом... Фантомас об этом не подумал! Он сунул голову жертвы в отруби, получилась форма, мне остается только сделать слепок! Через несколько мгновений оставив роковую комнату, Жюв побежал на бульвар Сен-Жермен, к торговцу химикалиями. Затем он вернулся на улицу Гран-Дегре и чрезвычайно аккуратно, используя искусные и хитроумные приемы, залил мягкий гипс в опилки. Полчаса Жюву пришлось выжидать. Но когда гипс затвердел, когда он вынул из отрубей застывшую пластину, когда взглянул на нее, то страшно побледнел и задрожал. - Мике! - прошептал он. - Убит актер Мике! Господи, ошибки быть, не может! Этот характерный нос, я узнаю его!.. Я узнал бы его среди сотни тысяч!.. Полицейский осторожно завернул полученный слепок и поспешно покинул трагическое жилище... Вскакивая в таксомотор, Жюв скомандовал водителю: - На улицу Лепик! Через несколько минут машина затормозила у дома респектабельного вида на углу улицы Аббесс. Жюв отпустил машину и, войдя в здание, окликнул консьержку: - Господин Мике у себя? - Его нет. - А где он? - Понятия не имею! - Давно он ушел? Беседа происходила на лестнице второго этажа. Консьержка заканчивала подметать; Жюв от нетерпения, пританцовывал на нижней ступеньке, казалось, готовый подскочить до крыши. Консьержка не отвечала. Поставив метелку в угол и скрестив на груди руки, она грозно и недоверчиво взирала на Жюва. - Вы долго еще собираетесь морочить мне голову, - в свою очередь поинтересовалась она, - отрываете от прямых обязанностей, выуживаете сплетни про жильцов? Может, хватит?! С двух часов все идут и идут такие вроде вас и все спрашивают: "Господин Мике здесь, господин Мике там..." Оставьте его в покое! Полагаю, он не обязан ни перед кем отчитываться? Подите прочь! Мне не о чем с вами разговаривать! Жюв не был настроен долго спорить. Он нервно вытащил из кармана удостоверение личности, сунул его под нос консьержке, ткнул пальцем в типографский текст и, дабы помочь бедной женщине воспринять написанное, вполголоса зачитал: - Префектура полиции! Инспектор Жюв!.. Видите, мадам, вам придется дать мне кое-какие разъяснения. Кроме того, это очень важно... Возможно, с Мике произошло несчастье... - Ах! - пролепетала консьержка, становясь кроткой и приветливой. - Служитель правосудия, это же совсем другое дело! Что вы хотите узнать? Прерывающимся голосом Жюв спросил: - Когда вы в последний раз видели господина Мике? - Вчера вечером, в восемь. - И с тех пор он не возвращался? - Нет, сударь... - А могли вы его не заметить, предположим, если бы он вернулся поздно ночью? - Такое иногда случалось, сударь, но утром я убираю у него, и когда он возвращается поздно и я этого не замечаю, то, поднявшись в квартиру, прекрасно вижу, дома он или нет... - Часто он не ночует дома? Консьержка слегка побледнела: - Нет, сударь, право, нет! Действительно странно, что он не вернулся... Ну вот! Теперь я начинаю за него беспокоиться... С ним что-то случилось? Вы что-то знаете?.. Оставив без ответа вопросы консьержки, Жюв скомандовал: - Вы у него убираете? У вас есть ключ? Проводите меня в его квартиру... Ошеломленная консьержка повиновалась приказаниям полицейского. - Сударь, это на третьем, дверь налево, - твердила она, пыхтя позади Жюва, который взбирался по лестнице огромными шагами. Удивительно было Жюву очутиться у актера Мике. Конечно, это было еще одним редчайшим совпадением в его полной приключений жизни. Жюв никак не мог избавиться от мысли, что несколько месяцев тому назад вместе с Фандором, от которого до сих пор не было никаких известий, распутывая тайну пропавшего поезда, он познакомился с этим актером Мике, теперь, по всей видимости, павшим от руки Фантомаса. Тогда Мике отказался рассказать Жюву правду. Запуганный Фантомасом, он выбрал преступное молчание. Но неисповедимая судьба распорядилась иначе: несмотря на трусость, он пал жертвой того, кого считал себе обязанным своим побегом. Не обращая внимания на смятение застывшей сзади консьержки, Жюв бесцеремонно позаимствовал фотографию актера. Затем, едва заметно кивнув на прощание честной привратнице, он большими шагами тронулся вниз. Первым побуждением Жюва было вскочить в машину и гнать к господину Авару - скорее предупредить о важной находке. Однако полицейский чувствовал, что тут еще требуется поразмыслить, и потому предпочел отправиться пешком, дав себе несколько минут отсрочки. "Что все это значит? - думал Жюв. - Как можно сопоставить сегодняшнее убийство с убийством на набережной Отей?.." Этот вопрос тревожил Жюва еще и потому, что со дня возвращения в Париж он увлеченно следил за всеми перипетиями загадочного убийства на набережной Отей. Удаляясь от улицы Лепик, Жюв рассуждал следующим образом: - С какой-то целью Фантомас убил Мориса-Оливье... Пока я, правда, не знаю мотива убийства, но, очевидно, узнаю, как только выясню, кем был этот Оливье на самом деле... Значит, пока это оставим... С другой стороны, Фантомас убил Мике. Тут я уже прекрасно понимаю почему. Мике было известно кое-что интересное, и Фантомас хотел заставить его навеки прикусить язык! Но есть еще одна любопытная вещь... Зачем, черт возьми, Фантомас, убив Мике, сунул ему в карман письма Оливье? С какой целью?.. Жюв углубился в размышления, но вдруг встал как вкопанный. - О! Но... - прошептал он. - Неужели?.. О! Вскоре Жюв продолжил свои рассуждения. - В итоге, - шептал он, - раз Оливье-Морис убит на набережной Отей, значит, он никак не мог воскреснуть вчера вечером. И Жюв, как всегда, с безукоризненной логикой стал прорабатывать различные вероятности: - Предположим, это был самозванец... А самозванцем был Фантомас! Разве тогда все не становится на свои места? Жюв сам ответил: - Конечно! Конечно!.. Все становится на места! Фантомас возвращает Оливье из небытия. Отлично!.. Потом убивает Мике. Очень хорошо!.. Ради чего?.. Очевидно, чтобы отвлечь от себя подозрение. А для этого, черт побери, существует простейшее средство: выдать Мике за Оливье... На кого тогда падет обвинение? Естественно, на Жака Бернара, черт побери! То есть, наследника Оливье. Человека, прямо заинтересованного в смерти Оливье! Удовлетворенно улыбаясь, Жюв вновь зашагал по улице. - Кажется, - опять заговорил он сам с собой, - я распутал весь клубок. Остается только прояснить, кто такой Жак Бернар... Меня бы очень удивило, если бы это был не Фантомас! Фантомас, очевидно, мыслил так: он навлечет на себя подозрения, будучи в обличье Жака Бернара, поскольку он все равно собирался расстаться с ним, думаю, ему было глубоко безразлично, кого затем обвинят в преступлении. Превосходно!.. Жак Бернар должен быть Фантомасом... В этот момент Жюв поравнялся с почтой. Он вошел туда, быстро написал пневматическое письмо. "Никогда не знаешь, что может стрястись! - думал он. - Нелишне вечерком повидаться с Мишелем... Он отличный парень, может мне пригодиться". В следующий миг Жюв остановил фиакр, назвал адрес: улица Гран-Дегре. - Будем следовать протоколу, - прошептал полицейский. - Введем в курс дела Авара. Тем более, улица Гран-Дегре почти по пути к жилищу Жака Бернара... Жюв вновь погрузился в свои думы. И чем больше он думал, тем больше верил, что докопался до истины, тем больше убеждался, что под личиной Жака Бернара скрывается Фантомас. Определенно, Жюв заблуждался, не ведая о многих, достаточно весомых деталях... Прежде всего полицейский даже не подозревал, что преступление на набережной Отей в действительности было инсценировкой, фокусом! Кроме того, он не знал, что Оливье и Морис - совсем не одно и то же лицо. И, наконец, Жюв понятия не имел, что Оливье не существует, как и Жака Бернара, что и того и другого представлял единственный персонаж - странный субъект, случайный знакомый Бузотера с более чем причудливым прозвищем Авессалом! Ах! Если бы Жюв все это знал! Глава 15 ФАНДОР МЕРТВ Когда Жюв вернулся на улицу Гран-Дегре, там не было ни души. - Господа, - объявил ему бригадир, прикладываясь к кепи, так как признал в нем инспектора сыскной полиции, участвовавшего в утреннем следствии, - господа пошли обедать, в скором времени должны вернуться, желаете подождать?.. Жюв отправился восвояси. Он не видел необходимости торчать возле зловещего места преступления. И полагая, что около половины первого самое мудрое решение - это пойти подкрепиться, повернул к себе на улицу Тардье. Отныне у Жюва имелась ясная и четкая версия. На улице Гран-Дегре жертвой стал не кто иной, как Мике. Автором преступления был Фантомас! Кто в таком случае был, по убеждению Жюва, Фантомасом? Жак Бернар. Вылезая из автобуса на площади Пигаль, полицейский услышал выкрики газетчиков, торгующих экстренным выпуском "Столицы". Как обычно, крупный еженедельник должен был поместить ряд сенсационных очерков на тему дня, более или менее правдивых и правдоподобных, какие-то подробности, способные просветить Жюва. Он купил экземпляр газеты, которая шла уже по двойной цене, поскольку пользовалась повышенным спросом. Пробежав ее, Жюв удовлетворенно улыбнулся. В конце одной из статей он заметил пассаж, в котором автор туманно намекал, что подозрение может вызвать некая известная личность, с некоторых пор - очень известная. И указал инициалы: Ж.Б.! "Черт! - подумал Жюв. - Им пришла в голову более или менее та же идея... Как бы это не привело к затруднениям!.." Полицейский вернулся домой, но вскоре после полудня покинул свое жилище... Тем временем в дальнем квартале Монруж, обычно тихом и немноголюдном, на подступах к проезду Дидо царило непривычное оживление. Улицы, соседние с владением, находившемся под надзором лудильщика кастрюль папаши Никола, неназойливо охраняли загадочные личности, внешность которых выдавала их с головой. Это были работники сыскной полиции, инспектора следственной бригады. Было около трех часов пополудни, когда Жюв вошел в проезд Дидо. Эта демонстрация полицейской мощи вызвала у него некоторую досаду. Вряд ли он осмелился признаться себе, что причиной его раздражения было то, что правосудие, обычно весьма неповоротливое, не только вышло на тот же след, но даже опередило его. Чтобы не спугнуть Фантомаса, Жюв изменил внешность. - Коллеги меня не узнают, - решил он. - Тем лучше! Зачем им рассказывать о своих подозрениях насчет Жака Бернара! Однако появилось некое осложнение: блюстители порядка отказались пропустить полицейского. Недолго думая, Жюв представился "поставщиком", идущим получить по закладной. Подобные заявления распахивали настежь самые закрытые двери, позволяли одолеть самые непроходимые преграды. Кредиторы всегда вызывали уважение, особенно у господ полицейских. Теперь Жюв медленно продвигался по внутреннему садику, в глубине которого стояла обветшалая лачуга, чье изображение на прошлой неделе во всевозможных ракурсах красовалось во всех газетах под эффектным, хотя и не без доли иронии именем "замка". Это и в самом деле был замок, в котором обитал знаменитый наследник незадачливой жертвы преступления, таинственный Жак Бернар. У входа в домик беседовали папаша Никола и тип в сюртуке. Прежде чем к ним приблизиться, Жюв некоторое время разглядывал типа. Он знал его, это был судебный уполномоченный. По счастью, этот представитель закона был недавно переведен из провинции: пошел на повышение и занял почетную должность в префектуре Сены, поэтому не был знаком с Жювом. Кроме того, будучи в гриме, Жюв имел все шансы обвести его вокруг пальца. Полицейский подошел к ним и с самым непринужденным видом, словно ничуть не интересуясь статусом собеседника, спросил: - Могу я видеть господина Жака Бернара? Комиссар резко обернулся, оглядел Жюва с головы до ног. - Я из магазина, - с напускным смущением произнес Жюв, - бухгалтер. Господин Жак Бернар нам кое-что задолжал... О! Сущие пустяки, сто двадцать пять франков... В беседу вмешался папаша Никола. - Что ж, старина, - фамильярно заявил он, - чувствую я, плакал ваш должок. Я, собственно, сам в таком же положении! Гражданин смылся, с утра как сквозь землю провалился. Жюв изобразил такое удивление, такое недоумение, что комиссар полиции, с сочувствием взглянув на него, предположил: - Вы что, газет не читали? - Честно говоря, не читал, - откликнулся Жюв. - Думаю, нет смысла от вас дальше скрывать, - продолжал представитель власти, - я судебный уполномоченный, имею ордер на арест Жака Бернара, который обвиняется в убийстве некоего Оливье! - Господи! - воскликнул Жюв. - Не может этого быть! И вполне умышленно ляпнул: - Получается, Жак Бернар арестован? - Нет же! - отозвался папаша Никола. - Сказано вам было, он смылся! Жюв притворился простачком: - А за что господин Жак Бернар убил этого Оливье? Комиссар равнодушно пожал плечами. Он не был обязан докладывать каждому встречному о доводах правосудия. Кроме того, он возвратился в жилище, которое ранее занимал Жак Бернар, и стал наблюдать за двумя подчиненными, опечатывающими мебель и дверь. Более словоохотливый консьерж пустился в разъяснения, нисколько не подозревая, что говорит о вещах, прекрасно полицейскому известных: - Дело в том, что Жак Бернар прозябал в нищете и вдруг разбогател, якобы получил наследство от некоего Оливье. А сегодня утром этого Оливье нашли убитым! Разумеется, все думают, что это Жак Бернар, ради наследства... чертова полиция явилась брать его, но поздно! Жюв молча покачал головой, затем с глубоко раздосадованным видом удалился прочь. Полицейский прекрасно понимал ход рассуждений правосудия; конечно, поначалу его удивило, что оно мешает в одну кучу жертву с улицы Гран-Дегре и Оливье. Но несколько мгновений поразмыслив, Жюв пришел к выводу, что иначе и быть не могло, в настоящий момент никто, кроме него, не мог знать, что актер и найденный труп - одно и то же лицо... Определенным было то, что полиция охотится за Жаком Бернаром! Удастся ли его арестовать? Жюв не смел думать на эту тему, он ограничился тем, что заметил: - Дело все больше осложняется. Жюв сновал по всему Парижу. После проезда Дидо он очутился вблизи моста Гренель. Полицейский вышел на набережную Отей, помедлил, затем решил не идти в "Чудесный улов", опасаясь нескромного любопытства содержателя и весьма умелых расспросов мамаши Тринкет. Однако никто, кроме этих людей, не был доподлинно осведомлен об убийстве на набережной Отей, слава которого померкла перед новым преступлением. Жюв решительно ступил на сходни одного из понтонов. На нем вырисовывался легкоузнаваемый, неповторимый силуэт старого бретонца с серьгами в ушах, папаши Керрека, который служил в Компании. Жюв приблизился к старику, который, ожидая прохода судов, с наслаждением попыхивал старой трубкой. Они знали друг друга уже двадцать лет, и Жюв сердечно поздоровался с бретонцем. Тот приветливо ответил. Хоть он и не узнал собеседника, подобное обращение его ничуть не смутило: папаша Керрек слыл фигурой знаменитой. - Что новенького? - поинтересовался Жюв. - Вроде все по-прежнему. - Погода хорошая... - Да, ничего... - Сена спокойная... - Да, больше не поднимается... Перекинувшись этими банальностями, Жюв решил хватать быка за рога: - О здешнем преступлении еще говорят? - осведомился он. - Когда как, - загадочно откликнулся папаша Керрек. При этих словах в его глазах мелькнуло удивление. Окинув Жюва быстрым взглядом, он таинственно прошептал: - Я тут мог бы кое-что порассказать, если бы меня хоть кто-нибудь слушал!.. - Это они дали промашку, - согласился Жюв. И притворившись, будто знает, что у папаши Керрека на уме, решив взять его на пушку, возразил: - Неважно! Главное - сама идея! - И правильная идея, замечательная идея! У меня тут имеется личный опыт... Ведь существует такая штука, как знамение. У меня на родине их видят каждый день. А поступить надо так: берете желтого новорожденного теленка, которому от роду не меньше трех дней и не больше недели, ровно в полдень ведете его на место преступления... отпускаете. Теленок тыркается туда-сюда, вроде как наобум, наконец где-нибудь останавливается, здесь и надо копать! Выроете яму в три фута - найдете мертвеца, это точно! У нас уже один раз так было, и нашли труп!.. Извини, приятель! Судно причаливает... Воспользовавшись тем, что суеверный старик бретонец стал обматывать вокруг деревянной тумбы брошенный с речного трамвайчика канат, Жюв исчез с понтона, сочтя бессмысленным продолжать беседу с человеком, который, по всей видимости, имел своеобразные взгляды на полицейские методы расследования. Мгновение он постоял на набережной Отей, подыскивая благовидный предлог для консьержки дома на авеню Версаль, позволявший бы ему проникнуть в комнату, где было совершено преступление, но вдруг заметил направлявшегося к нему типа, который вечно рыскал здесь по соседству. Это был Бузотер, подстерегающий гуляющих и праздношатающихся. Со времен зловещего происшествия Бузотер и в самом деле был озабочен единственным: за небольшие чаевые сводить на место преступления как можно больше народа! Бузотер подступил к Жюву, которого в гриме не узнал, и изложил свое предложение. У бродяги имелись собственные тарифы! Когда он сопровождал Жака Бернара, не подозревая, кому он служит проводником, он брал за экскурсию по два франка; ныне Бузотер довольствовался монеткой в пять су. Жюв принял приглашение. Если бы несколько мгновений спустя, уже в трагическом жилище, им пришло в голову вернуться к вопросу оплаты, они, безусловно, были бы единодушны, признав по совести, что зрелище теперь не стоило и ломаного гроша. В ожидании нового жильца комната стояла пустой, совершенно голой. Жюв был несколько разочарован. Он пожалел, что не осмотрел загадочное помещение раньше. Очевидно, его лицо не смогло скрыть досады; это заметил Бузотер. Бродяга отвел клиента в сторону; оттирая его в угол, он таинственно предложил: - Здесь ничего нет, все растащили любопытные и англичане, но если вы любитель, у меня припасено несколько сувениров! Но об этом ни гугу, мне, черт побери, было сказано ничего не брать!.. Жюв, заинтригованный, добродушно улыбнулся. - Не бойтесь! - прошептал он. - Я не из полиции. Бузотер, подгоняемый жаждой наживы и забывая о всякой осторожности, достал из кармана внушительных размеров пухлый бумажник, обтрепанный по углам и весь пожелтевший от времени. Следом он извлек кусок половицы, на котором он грубым почерком вывел дату. - Самый смак, - заявил он, - передавая Жюву кусок доски, - ценнейшая штука, кусок пола со следами крови! Жюв, казалось, без особого интереса взглянул на предмет, а Бузотер тем временем разложил на камине несколько листков бумаги. Он тщательно разглаживал их один за другим, пришептывая: - Это вам не фунт изюма, подлинники!.. Собственноручные писульки, оставленные покойным! Жюв машинально взглянул на то, что на примитивном лексиконе Бузотера именовалось "писульками", и чем дольше он их созерцал, тем больше бледнел. Он резко, отрывисто скомандовал Бузотеру показать ему все остальное... Почувствовав подобное рвение, бродяга забеспокоился, но у полицейского был такой властный вид, такая встревоженная физиономия, что озадаченный Бузотер не посмел и рта открыть. Жюв кропотливо рассматривал документы. Он подносил их к окну, разглядывал на свет, затем, вытащив из собственного бумажника какие-то листки, стал сличать их с бродягиными. - Господи! - шептал Жюв. - Господи!.. Обхватив руками голову, он на мгновение застыл в молчании, затем спросил: - Бузотер, вы уверены, что эти бумаги принадлежали покойному?.. Что это бумаги Оливье?.. - А как же! - откликнулся бродяга, превратно истолковывая вопросы собеседника, - конечно, уверен! Я собственными руками стянул их из пачки с документами, которая здесь лежала. Некоторые письма я вынул прямо из кармана. Пребывая в крайнем смятении, Жюв бормотал странные слова: - Увы? Ничего удивительного! Я так и чувствовал! Так и чувствовал... Хотя комната была пустой, Жюв, сыщик-профессионал, ощупал ее своим острым взглядом. Неожиданно он заметил прячущийся в стене шкаф, открыл его, заглянул внутрь, пошарил по темным углам. Полицейский извлек наружу небольшой предмет, вид которого заставил его содрогнуться и отчаянно вскрикнуть. Это был карандаш, обычный карандаш с серебряным колпачком. Увы! Сомнений у Жюва больше не оставалось, ему был знаком этот карандаш, сам по себе пустячный, но в глазах Жюва приобретший непомерную ценность. Ах! Сомнений не было, эта была личная вещь, из тех, что, так сказать, являются частью вас самих, по которым безоговорочно опознается владелец. В пустой комнате Жюв неожиданно опустился на пол; он рухнул на колени, из глаз его хлынули крупные слезы, меж тем как Бузотер, ошарашенный этой странной сценой, с тревогой взирал на него. По прошествии четверти часа Жюв, к которому вернулось обычное хладнокровие, покинул авеню Версаль. Однако прежде он учинил Бузотеру настоящий допрос с пристрастием. Полицейский подбодрил бродягу, щедро одарив его монетой в сто су, взамен которой он унес с собой находившиеся у Бузотера бумаги и найденный карандаш. Кроме того, Бузотер во всех подробностях и деталях поведал ему о драме, очевидцем которой себя считал. Было семь часов вечера. Молодой инспектор Мишель, выйдя из здания префектуры на набережной Орфевр, сделал несколько шагов в сторону. Через несколько секунд полицейский, с недавних пор пользующийся невиданной благосклонностью господина Авара, очутился на противоположной стороне улицы и, облокотившись на парапет, казалось, внимательнейшим образом стал разглядывать текущий у его ног речной поток. Вскоре к нему присоединился какой-то человек, и сразу же между ними завязалась оживленная беседа. - Видите, господин Жюв, я пришел вовремя, но ваша записка меня взволновала. У вас появились какие-нибудь новости? И действительно, с младшим коллегой беседовал не кто иной, как знаменитый полицейский. Кивнув, Жюв прошептал: - Да! Полицейский был мрачнее тучи, выглядел настолько озабоченным и опечаленным, что Мишель не удержался от замечания: - Что с вами? У вас случилось несчастье? Вы чем-то огорчены? Жюв секунду помедлил, затем мягко положил руку на плечо Мишеля: - Добрый мой друг, - горестно произнес он. - Потеря друга, лучшего друга, почти ребенка, не проходит бесследно, без боли в сердце, без слез! Мишель взволнованно оборвал его. Ему не пришлось долго ломать голову, на его языке уже вертелось одно имя - кто в Париже, а в частности, в полиции не знал об искренней привязанности, долгие годы существующей между знаменитым сыщиком и Жеромом Фандором. И все же Мишель спросил, зная заранее, каков будет ответ: - Речь идет о Жероме Фандоре?.. - Да, - чуть слышно произнес полицейский. - Фандора нет в живых! Я убедился, Фандор - это Оливье! В этом и состояло зловещее открытие, которое Жюв, по его мнению, сделал на авеню Версаль. После возвращения в Париж Жюв не имел от Фандора никаких вестей. Он думал, что журналист скрывается, чтобы следить за Фантомасом, но беспокойство его нисколько не уменьшалось. Итак, внезапно, изучая бумаги Бузотера, в записях, которые бродяга выдавал за автографы Оливье-Мориса, Жюв обнаружил почерк Фандора. Тогда его осенило... Кроме того, мог ли он сомневаться? Не признавать очевидного? Да, безусловно, выслеживая Фантомаса, Фандор скрывался... Но Фантомас настиг его. Убивая Оливье-Мориса, Фантомас убил Фандора. Уничтожил он и актера Мике, поскольку неустрашимый Фантомас боялся разоблачения со стороны человека, который присутствовал при отправлении пропавшего поезда и, несомненно, знал Оливье-Мориса... Воображение Жюва рисовало мрачное злодеяние. Вернувшись в Париж и разыскав актера Мике, Фандор, дабы заставить того говорить, выдал себя за Мориса, тогда как зарабатывал себе на хлеб, сотрудничая с "Литерарией" под именем Оливье... Фантомасу стало все известно. Фандор был мертв... Актер Мике убит... Ах! Конечно, Жюв не стал бы так рассуждать, сумей он догадаться о том, жертвой какого чудовищного совпадения он стал. Но, бесспорно, он даже не подозревал, что Морис и Оливье - совсем не одно и то же лицо! Кроме того, ничто не наводило на мысль об ошибке. Откуда он мог знать, что бумаги Бузотера своим происхождением обязаны отнюдь не Морису, а странному субъекту, последовательно выступавшему под именами Авессалома, Оливье и, наконец, Жака Бернара, который сознательно устроил путаницу, чтобы поднять цену на свои стихи! Увы, он пребывал в неведении и потому сокрушенно твердил: - Фандор мертв! Я в этом убежден. Фандор - это Оливье! Мишель вздрогнул. - Раз Фандор - это Оливье, - заговорил он, - значит, это его убили на Гран-Дегре? - Нет! - мягко оборвал его Жюв. - Мике!.. Обеспокоенный, Мишель широко раскрыл глаза. Жюв продолжал: - Фандор - это несчастный, погибший на Отей. - Но, - возразил Мишель, - преступление на Отей - инсценировка. Жюв авторитетно заявил: - Нет, это реальность. Молодой инспектор полиции выглядел все более озадаченным. - Ах! - с нескрываемым отвращением воскликнул он. - Кажется, мне никогда, никогда в этом не разобраться! Но Жюв покровительственно-добродушно заверил юного подопечного господина Авара, бывшего также и его протеже: - Сейчас я вам все объясню. Они медленно двинулись в сторону статуи Генриха IV; Жюв заговорил: - Вы ведь знаете, что оставив меня в Глотцбурге, Фандор отправился по следам Фантомаса в Париж. Что с ним затем произошло? До самого последнего момента я ничего не знал, до сегодняшнего дня терялся в сомнениях, но вот уже несколько часов, как мне это стало известно. Фандор укрылся под двумя обличьями. Во-первых, рабочего Мориса. Под этим именем его знала Фирмена, юная любовница, поскольку у Фандора, оказывается, имелась любовница, что, кстати, меня крайне удивляет! И во-вторых, Оливье. Под этим именем он зарабатывал себе на жизнь, публикуя свои сочинения, - не без великодушного участия мадам Алисе. Как и у меня, у Фандора есть заклятый, страшный враг - Фантомас. Фантомас желал нашей смерти. Он нашел Фандора... и его убил! Вот, Мишель, и все - увы, незамысловатое - объяснение зловещего преступления, которое Фантомас совершил на набережной Отей. Фантомас всегда извлекал выгоду из живых, а еще большую - из мертвых. Оливье представлял собой коммерческую ценность, которая возрастала с его смертью. Но уничтожив живого, надо было обезвредить мертвого. Вам понятно, Мишель? Фантомасу было крайне важно, чтобы никто не копался в жизни покойного, не шарил в его документах и бумагах. И тогда, прежде чем совершить преступление, Фантомас, прибегнув к одной из уловок, на которые он мастак, назначил себя законным наследником Оливье. Правда, ловко? - Как? - перебил его Мишель. - Значит, Фантомас - это... - Ну, разумеется! - подхватил Жюв, стараясь держаться спокойным. - Разумеется, Фантомас - это Жак Бернар! Это признание привело Мишеля в оцепенение, тем временем великий полицейский вновь заговорил: - Мишель, это еще не все, надо объяснить убийство Мике. О! Это совсем не трудно! Здесь мы тоже находим присутствие Фантомаса. Как я уже говорил, на следующий день после преступления на Отей, он укрывается под личиной Жака Бернара. Вот вам готов и наследник Фандора, то есть Оливье. Сочинения Оливье входят в моду, что начинает смущать Жака Бернара. Определенно, об этом Оливье слишком много говорят; среди людей, которые проявляют к нему интерес, находится некий Мике. Этот актер беспокоит Фантомаса. С одной стороны, Фантомас опасается, как бы тот не проболтался о поезде Барзюма и о ссоре с дочерью. С другой стороны, его удручает, что исчезновение тела жертвы, тела бедняги Фандора, которое ему приходится спрятать, дабы Фандор не был узнан, влечет за собой мысль об инсценировке преступления. Мишель, я просто убежден, что версия об инсценировке, которая распространилась в последнее время, пришлась Фантомасу не по нраву! И тогда он сказал себе: надо выдать Мике за Оливье, таким образом обнаружив его смерть, ее перестанут связывать с преступлением на набережной Отей. Необходимо окутать тайной первое преступление. Оливье считается погибшим на набережной Отей?.. Ничего подобного! Оливье появится вновь - и Оливье появляется. Мы и в самом деле видим его на вечере у мадам Алисе. Будьте уверены, Мишель, этим Оливье был не кто иной, как Фантомас! Таким образом, покончив с первым преступлением, Фантомас под каким-то предлогом, найти который не составляет труда, заманивает Мике на улицу Гран-Дегре. Преступление он готовит заранее. Вы скажете, Мишель, что убийство Мике не замедлило бы выплыть наружу, что исчезновение актера, по времени совпавшее с преступлением, позволило бы в кратчайшие сроки связать воедино жертву с улицы Гран-Дегре и комедианта с улицы Лепик, это так! Кстати, Фантомаса это вполне устраивает, его единственное стремление - отвести от себя подозрение в убийстве Фандора и, помимо того, избавиться от Жака Бернара, типа с основательно подмоченной репутацией, который вызывает всеобщее недоверие! И заметьте, Фантомас, действуя под именем Жака Бернара, полностью себя скомпрометировал, убив Мике, которого он выдал за. Оливье! Вот увидите, Мишель, с сегодняшнего дня, с этого часа вы больше не услышите о Жаке Бернаре, по той простой причине, что им был Фантомас, расставшийся с этим обличьем, чтобы стать... Кем на сей раз?.. Поистине, в это мгновение знаменитый полицейский был восхитителен! Невзирая на нестерпимую боль, великую скорбь по лучшему другу, нашедшему столь печальный конец, его мозг пункт за пунктом выстраивал логическую цепочку фактов; он почти распутал сложнейший клубок трагических и ужасных событий. Мишель слушал Жюва с восхищением, на последнюю фразу он ответил: - Ах! Надо же в конце концов арестовать... этого ужасного Фантомаса. - Увы! - прошептал Жюв, качая головой. - Не случайно Фантомаса зовут неуловимым. Однако, воспряв духом, полицейский горячо пожал руку Мишелю. - Не будем терять мужества, рано или поздно бандит окажется в наших руках, надо отомстить за Фандора... Отомстить за Фандора! Эта мысль вернула Жюву всю его волю и энергию. Расставшись с Мишелем, знаменитый сыщик медленно пошел домой, на улицу Тардье. Он был настолько поглощен и озабочен своими думами, что не заметил таксомотора, который следовал за ним на небольшом расстоянии и явно не выпускал его из вида. Окна машины были зашторены. Но в какой-то момент стекло опустилось - особе, находящейся внутри, надо было отдать распоряжение шоферу. Обернись Жюв в этот миг, он был бы немало удивлен, различив под густой вуалью знакомые черты одной очень красивой дамы, которую он, возможно, да нет, определенно, знал! Глава 16 ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР - Ну и трущоба!.. Жак Бернар долгим, меланхоличным взглядом обвел свое имущество, если таковым могло считаться то, что находилось в комнате, где он проснулся. Обозвав комнату трущобой, он не покривил душой. Действительность была и того хуже, поскольку трущоба обычно завалена всяким хламом, тогда как в этой каморке царила абсолютная, отталкивающая пустота! Комнатушка была крошечной; когда-то побеленные известью, а теперь грязные и облупленные стены, испещренные надписями... Тюфяк в углу, с торчащей клочьями соломой, далее стул, на котором стояли лохань и гигантский кувшин для воды... Справа, у стены, сундук, на котором были разложены вещи, напоминающие белье, скудный запас белья... - Определенно! Малосимпатичное местечко! - снова заговорил Жак Бернар, переводя взгляд с распотрошенного тюфяка, на котором сидел, на стул-умывальник, затем на сундук-шкаф. На самом деле, больше смотреть было не на что - в комнате больше ничего и не было. Кроме того, отвратительная погода. За форточкой висел непомерно тяжелый, густой, непроницаемый туман. Было восемь утра. Напряженно прислушавшись, Жак Бернар различил где-то совсем неподалеку раскатистый мерный гул - это гудел Лондон доков, такой же убогий, как и его жилье, Лондон, куда со всех концов стекались горемыки, живущие на одном спиртном. - Подумать только, - рассуждал Жак Бернар, на которого уже четыре дня наводил хандру и уныние лондонский туман, - подумать только, неужели я скоро лишусь и этих относительных удобств! Что делать, я не зарабатываю ни су, да и не вижу способа заработать, а мой стратегический запас тает, тает с поразительной быстротой. Я не знал достатка, а вот уже подбирается нужда. Это несправедливо!.. Молодой человек предавался таким раздумьям, когда услышал стук в дверь. Женский голос, говорящий по-английски, - Жак Бернар немного понимал лондонский жаргон - язвительным тоном осведомился, не намерен ли он сегодня утром заплатить за квартиру. - В конце концов, - произнес голос, - это абсолютное безобразие, джентльмен, считающий себя белым воротничком, не может найти несколько пенсов, чтобы расплатиться с хозяйкой и внести плату за жилье! Безобразие! Джентльмен, конечно, понимает, что при нынешней дороговизне нельзя делать долги! Джентльмен либо платит, либо выметается вон... По другую сторону двери Жак Бернар, не поморщившись, слушал хозяйкину тираду. "Хорошо! - думал он. - Тут много джентльменов! Однако, если я правильно догадываюсь, мне придется сейчас или расплачиваться, или сматывать удочки... Расплачиваться? Чем? Сматывать удочки? Куда?.." Он сделал проникновенный голос и ответил: - Миссис Хорфи, вы совершенно правы, я действительно считаю, что джентльмен вроде меня ни за что не уедет, не заплатив... и потому... Но миссис Хорфи не сдавалась. - Да, правда, - отвечала она. - И потому, испытывая в настоящий момент нужду в деньгах, попрошу вас подумать о моем небольшом счете... - Но я думаю!.. Думаю! - запротестовал Жак Бернар. - Только о нем и думаю!.. - В таком случае, не будет ли джентльмен столь любезен рассчитаться?.. - Непременно, миссис Хорфи, сегодня же вечером... - Нет, джентльмен, не вечером... утром!.. - Но почему, миссис Хорфи? - Потому что, джентльмен, у меня самой есть непогашенные счета. Не сомневаюсь, пара шиллингов, которые вы мне задолжали, для вас сущий пустяк?.. - Да, пустяк! Но как раз сегодня у меня свидание с банкиром. Не могли бы вы потерпеть до вечера, миссис Хорфи? - Никоим образом! Я жду вас внизу... - Тогда до скорого! Надо полагать, Жак Бернар решил покориться своей неумолимой хозяйке... К тому же, эта женщина была права. Он задолжал за неделю и этого не отрицал. Это его огорчало, огорчало до глубины души. - Подождите меня внизу, миссис Хорфи! Подождите, я в самом деле приду и заплачу долг! Можно только несколько секунд, чтобы привести себя в порядок... Жак Бернар слышал через дверь, как удалялись шаги миссис Хорфи. Старуха не слишком поверила обещанию, но не теряла надежды получить свое. И пока она спускалась, чтобы под лестницей стеречь своего убогого жильца, тот размышлял так: "У меня есть три возможности на выбор. Я живу под самой кровлей, так что могу попытаться уйти по крышам, то есть, как говорят в Париже, "сделать ноги"... К сожалению, этот план вызывает некоторые сомнения, поскольку я плохо представляю, куда ведут эти крыши... Разумеется, на другие дома, где у меня большая вероятность загреметь в лапы к какому-нибудь разъяренному громадине-полисмену, что мне совсем не улыбается. Еще я могу попытаться объявить себя банкротом. Кажется, это тоже непросто, ведь я не британский подданный, кроме того, не знаю процедуры, ведущей к этому блаженному исходу!.. Блаженный исход? Если мне не изменяет память, в Англии банкротов сажают в долговую яму... Нет, в тюрьму мне не хочется... не тот момент!.. Значит, остается единственное и последнее средство... Рассчитаться с миссис Хорфи, расплатиться звонкой монетой!.. Гм!.. Получается, надо прибегать к уже упомянутому стратегическому запасу? Поглядим, как он поживает..." Жак Бернар выдвинул на середину комнаты ящик, служивший ему столом, и, присев на корточки, разложил на нем в ряд несколько серебряных монет и два тщательно оберегаемых луидора... - Сорок франков не в счет! - сказал он. - Это подъемные - на возвращение в Париж!.. Их трогать я не имею права, это святое, неприкосновенное!.. Остается серебро... Что-то не слишком его много! На все про все около двадцати четырех франков... Чудненько!.. Непомерную сумму - четыре франка десять су я плачу миссис Хорфи... у меня остается двадцать франков... Если я хочу протянуть в Лондоне еще недельку, очевидно, не стоит звать гостей к обеду. Ну-ну! Положеньице осложняется, вот она, нищета, великая нищета!.. Вполне может статься, что мне придется еще похудеть... Жак Бернар передвигал туда-сюда монеты, входившие в его "стратегический запас", но легче ему не делалось. Денег не прибавлялось. После получасового раздумья он, кажется, решился: - Ладно! Сыграем в благородство!.. Попытаемся произвести впечатление на здешних хозяев... Черт побери, может, что-нибудь и выгорит? Жак Бернар небрежно сложил на краешке ящика тщательно пересчитанную наличность и, открыв дверь, позвал: - Миссис Хорфи! - Джентльмен? - Можете подняться, рассчитаться со мной! Старая хозяйка, которая, как и обещала, караулила жильца под лестницей, не стала дожидаться второго приглашения. - Иду!.. Иду!.. Жак Бернар в этом не сомневался... Он слышал торопливые шаги старухи, вприпрыжку взбирающейся по ступенькам. Вскоре она появилась в проеме дверей - ее руки дрожали, худое лицо приняло хищное выражение. - О, джентльмен, как вы добры, вы и впрямь погасите должок? Благодарствую, джентльмен! Бедной старухе, которой, кроме этого дома, нечем себя кормить, очень нужны ее денежки! Жака Бернара мало трогали старушечьи сетования. Кроме того, после расчета с домовладелицей отпала надобность с нею любезничать. Он быстро оборвал ее хныканье: - Никогда так не говорите, миссис Хорфи! Такой пожилой женщине это не к лицу. Собственно, на что вы жалуетесь? Вы богачка, миссис Хорфи, большая богачка, и цены у вас немыслимые... Старуха пристыженно опустила глаза; этот чудаковатый жилец, согласившийся платить и тем самым ставший жильцом добропорядочным, почти попал в точку! По приезде в Лондон, высадившись на вокзале Виктория, Жак Бернар, с котомкой за плечами, в которую он на скорую руку свои покидал пожитки, теперь составляющими весь его скарб, быстро добрался до района доков, который он знал как самый нищий квартал. Здесь ему повезло: он нашел чердак, который миссис Хорфи сдавала на неделю. Жак Бернар был готов тут же вселиться, но старуха тянула. Она инстинктивно не доверяла французам, к тому же манеры Жака Бернара показались ей странными. Кто он такой? Что ему надо? Зачем он приехал в Лондон? В ладах ли с законом? Из суеверного страха перед всем иностранным старуха, несомненно, отказала бы этому необычному жильцу: разве в доки идут жить те, кто носит пристегивающиеся воротнички и манжеты? С изнеженными, определенно не привыкшими к труду руками? Но страсть наживы была сильнее опасений. Наконец-то она ее утолит! И пока Жак Бернар витийствовал, старуха, даже не стараясь скрыть огонь вожделения, косилась на ящик, где солнцами горели луидоры. - Джентльмену, - сказала она, - думаю, подобает напомнить, каков был уговор. Четыре шиллинга десять пенсов. Жак Бернар изобразил на своем лице полное безразличие. - Берите, миссис Хорфи, и в следующий раз будьте ко мне подоверчивее. Избави Бог, я не собирался вас обманывать ни на су, так что могли бы подождать до вечера, когда бы я повидался со своим банкиром. Ну же! Берите ваши деньги, и я пойду. - Благодарствую, джентльмен! - Берите, миссис Хорфи, берите! Вельможным жестом Жак Бернар протянул хозяйке деньги и вытолкал ее за дверь. Едва она скрылась, он скорчил гримасу: - Старая ведьма!.. Теперь ничего не поделаешь, придется еще поистратиться, я вчера не обедал, да и не завтракал. Надо обязательно наведаться в одно из роскошных заведений, которые я здесь облюбовал. Очередной урон для моего трижды упомянутого "стратегического запаса"! Жак Бернар аккуратно сложил в карман серебряные монеты, взял шляпу и кубарем скатился по лестнице в холодный, насыщенный туманом воздух, который заволакивал кривую улочку, где стояло его жилище. Конечно, ни единая душа не признала в бредущем по тротуару, потерявшемся в толпе англичан неизвестном бедняке наследника Оливье Жака Бернара, еще недавно с таким снисхождением принимавшего предложения газетных магнатов. Но с той поры Оливье успел возникнуть и вновь погибнуть, на сей раз по-настоящему. Общественное мнение почти единодушно обвинило Жака Бернара, и тому пришлось бежать, даже не успев раздобыть средства для существования в своем изгнании в Лондоне! Жак Бернар долго кружил по прихотливо петляющим, извилистым улочкам с чудными названиями, которые бороздили район доков. Было около десяти, может быть, половина одиннадцатого, когда он дошел до угла довольно грязного проезда, где стояла хибара из плохо пригнанных досок, по облику напоминающая закусочную. В ней уже неделю столовался Жак Бернар. Более дешевого он ничего не нашел; тут же за семь су подавали кусок мяса, достаточно разваренного, чтобы не отличить подпорченных мест от хороших, кусок хлеба и, вдобавок, пинту самого низкосортного эля. Жак Бернар, как обычно, занял столик в глубине зала. Высокий табурет, торчащий у стойки, он оставлял шикарным клиентам, местным аристократам, которые могли позволить себе за двенадцать су и шесть пенсов сосиску с капустой, эль и кусок сыра! - Эй, малый, - позвал Жак Бернар, довольно прилично говоривший по-английски и прекрасно подражавший свистящему и торопливому выговору жителей лондонских окраин, - мой обед и газеты! Заказав газеты, Жак Бернар отнюдь не роскошествовал, поскольку в стоимость обеда входило чтение разрозненных номеров "Дейли ньюс", которые попадали сюда из вторых рук, то есть, с двухдневным опозданием, что нисколько не мешало посетителям жадно их проглатывать! Медленно смакуя, - голод делал по вкусу любую пищу, даже чудовищное блюдо, которое, впрочем, на довольно чистой тарелке принес ему из бара слуга, Жак Бернар погрузился в чтение. Он проглядывал зарубежные новости, среди которых надеялся отыскать сообщения из Парижа, а именно, имеющие отношение к невероятному и трагическому убийству Оливье. Его ожидания были не напрасны. С первого взгляда он заметил довольно длинную статью с поразительным заголовком: "Невероятная находка на улице Гран-Дегре". Жак Бернар, задыхаясь, лихорадочно бежал взглядом по газетным столбцам... Глаза его загорелись, он даже крепко пристукнул кулаком по столу: - Ну и ну! Вот так раз! Он в спешке проглотил свою порцию, рассчитался, получил сдачу и, схватив шляпу, бросился на улицу. Слуга кинулся за ним: - Эй! Джентльмен! Вы унесли "Дейли ньюс"! - Я ее покупаю! Жак Бернар бросил ошарашенному подобной щедростью слуге пенни за газету, отныне перешедшую в его собственность. Что было духу Жак Бернар помчался на почту. Он влетел туда с грохотом, не обращая внимания на удивленные взгляды, которые кидали на него из своих конторок торжественно невозмутимые служащие. Жак Бернар взял бланк и нервно, непослушной рукой, написал телеграмму. - Черт! - бурчал он себе под нос. - Я это выясню! Ах! Черт возьми! Неужели грядет конец моим несчастьям! На бланке, который служащий тщательно, вслух перечитал, значилось: Улица Пентьевр, 366, Фирмене Беноа. Узнал из газеты, полиция обнаружила, на Гран-Дегре был убит не Оливье, а Мике. Так ли это? Оливье или Мике? Срочно ответьте. - Почтовое отделение, 27, Лондон. Жак Бернар. На сей раз без колебаний молодой человек залез в свои сбережения, затем, весело посвистывая, вышел на улицу. - Через три часа, - рассуждал он, - через три часа у меня, возможно, уже будет ответ! Господи! Если это Мике, я сегодня же вечером могу возвращаться в Париж! Меня, Жака Бернара, можно с полным правом подозревать в убийстве Оливье, но нет видимых причин обвинять меня в смерти Мике... Чертовщина! Непонятно, почему исчез Оливье, или, по крайней мере, Оливье-Морис, который появлялся на празднике в "Литерарии"?.. Ох! Жак Бернар в лихорадке купил последние номера "Дейли ньюс", надеясь найти подробности, новые сообщения... Увы! О преступлении на улице Гран-Дегре не было ни слова! Очевидно, английская газета не считала нужным ежедневно информировать своих читателей по поводу какого-то парижского преступления... Весь день напропалую Жак Бернар с тоской на сердце, душой не на месте бродил по улицам в ожидании вожделенной, заветной телеграммы от Фирмены. - Крошка не может не ответить! - шептал он. - Причин на меня сердиться у нее нет... И, наконец, кому как не ей должно быть известно, кто убит, Мике или Оливье, Оливье-Морис! На Мике ей наверняка плевать! Правда, отправив телеграмму, я волей-неволей навел на свой след полицию; предположим, меня до сих пор обвиняют в убийстве, тогда станет известно, что я скрываюсь в Лондоне... Ладно!.. Если не получу ответа или он будет внушать опасения, сматываю отсюда удочки! Жак Бернар отправил телеграмму в одиннадцать. В половине третьего он стоял у почтового окошечка и справлялся о телеграмме на свое имя! Он взял каблограмму со странной тоской. Но вскрыв ее, облегченно вздохнул. В ней говорилось: Покойный - это актер Мике. И стояла подпись: Фирмена. - Черт возьми! - бормотал Жак Бернар, которого мало беспокоили любопытные взоры служащих, заинтригованных его волнением, тем более, что они знали содержание двух телеграмм, его и Фирмены. Неожиданно он вновь ринулся к выставленным для посетителей пюпитрам и набросал текст новой телеграммы: "Видели ли вы Оливье из "Литерарии"? Давал ли он вам о себе знать? Он проходимец? Срочно ответьте по тому же адресу". Эта телеграмма была также адресована Фирмене. Жак Бернар опять потревожил скудный "стратегический запас" и впал в томительное, отвратительное ожидание. Ответит ли Фирмена на сей раз? Надежды было мало!.. Ровно через три часа в окошечке почтового отделения ему вручили новую телеграмму. Фирмена отвечала: "Оливье из "Литерарии" не видела. Ничего о нем не знаю. Да, это был проходимец, все так говорят, в том числе и полиция". На этот раз Жак Бернар так обрадовался, что готов был скакать от счастья, плясать как сумасшедший, расцеловать толстяка-полисмена, по долгу службы потеющего в углу! Но он взял себя в руки. Несомненно, подобное проявление чувств было бы безумием, отталкивающим и никому не понятным. Вдобавок, время поджимало... Было семь вечера, телеграф закрывался в десять, всего через три часа. Наступил момент отправить третью телеграмму и получить третий ответ, на этот раз главный, наиважнейший, решающий его судьбу. В третий раз Жак Бернар послал Фирмене каблограмму; он телеграфировал следующее: "Считаюсь ли я виновным? Или подозрение с меня снято? Можно ли возвращаться во Францию?" Вручив послание телеграфисту, Жак Бернар стал снова фланировать по лондонским улицам. Часы он успел заложить и время узнавал на остановках фиакров, по ходикам, видневшимся в освещенных витринах магазинов. Время тянулось бесконечно, минуты оборачивались вечностью. Жак Бернар испугался за свой рассудок, когда, прождав, как ему показалось, добрых полчаса, он обнаружил, что прошло ровно три минуты. - Нет! Нет! Разрази меня гром! Мне надо знать! Невозможно терпеть дальше!.. И внезапно он стукнул себя по лбу, словно его осенило: - Господи! Ну я и болван! Телеграммы, какая глупость! У Фирмены же есть телефон! Помню, я его записывал... Жак Бернар что есть мочи припустил назад на почту; его вход произвел фурор среди служащих, которые были окончательно ошарашены и заинтригованы поведением несчастного молодого человека. Жака Бернара это ничуть не заботило. Он устроил настоящий переполох. В его просьбах было столько напора, а в расспросах столько нервозности, что даже английские телефонистки, стряхнув британские флегму и апатию, проделали ради этого иностранца сложнейшую операцию, менее чем за час установив связь с Парижем, с Фирменой... Тщательно закрывшись в тесной телефонной кабинке и надев наушники, он завопил в телефонную трубку, чувствуя, как лицо его заливает смертельная бледность: - Алло!.. Фирмена, это вы? - Да, я... Кто говорит? - Жак Бернар! - А... - Вы получили третью телеграмму? - Да, сию минуту. - Так что? - Никто вас больше не подозревает!.. - Значит, я могу возвращаться? - Да... Можете возвращаться. - Алло!.. Алло!.. Вы меня слышите? Я еду... - Когда вы приедете? Но тут Жак Бернар забеспокоился: - Алло! Алло! Не разъединяйте! Мы разговариваем! Алло! Фирмена, это вы? Вы слышите? Алло!.. Когда я смогу вас увидеть? Завтра я сяду на пароход и уже вечером буду в Париже, я хочу срочно вас повидать, сразу после приезда. Назначьте время... Алло! Что вы сказали?.. Глава 17 ЖЮВ ИЛИ ФАНТОМАС? Продолжая держать телефонную трубку, Фирмена резко оборвала разговор и повернула голову. К ее изумлению, в гостиную входил совершенно незнакомый субъект. Это был пожилой, одетый с иголочки мужчина с моноклем в глазу и гортензией в петлице плаща. Войдя в комнату, он снял цилиндр, обнажив довольно пышные седые кудри... Он воплощал собой классический тип старого ловеласа в полном смысле слова - Фирмена прожила достаточно много лет в Париже, чтобы тут же его раскусить. Пока девушка ошеломленно взирала на посетителя, озадаченная этим неожиданным вторжением, на другом конце провода, обеспокоенный ее молчанием, взывал к ответу собеседник... Старик, чувствуя себя весьма непринужденно у молодой и красивой женщины, которая видела его впервые, с необычайным апломбом замахал холеной и изящной рукой, прося не обращать на него внимания. Любезно улыбаясь любовнице виконта де Плерматэна, он добавил: - Продолжайте, мадам, продолжайте! Считайте, что меня здесь нет. Не прерывайте разговор. Несмотря на свое довольно бесцеремонное и несколько подозрительное появление, старик производил впечатление прекрасно воспитанного светского человека, - Фирмена отдавала себе в этом отчет, машинально отвечая абоненту на другом конце провода... После нескольких коротких и ясных "да" на очередной вопрос она уверенно откликнулась: - Ну да! Возвращайтесь! Можете возвращаться! Два или три раза девушка произнесла имя Жака Бернара. По ходу разговора было нетрудно понять, что Жак Бернар, которого поминала девушка, и был ее собеседником. Незнакомый старик придерживался такого же мнения. При имени Жака Бернара он вздрогнул, как человек, застигнутый врасплох, но вместе с тем приятно удивленный. Фирмена не заметила, как вспыхнули глаза старика. Впрочем, это было мимолетное впечатление. По-прежнему улыбающийся и спокойный, незнакомец громко воскликнул, отрывая Фирмену от беседы: - Ну и дела! Так вы говорите с Жаком Бернаром? Моим дорогим дружищем? Вот радость-то! Честно говоря, я бы с удовольствием перекинулся с ним парой словечек... Фирмена, окончательно заинтригованная, полностью утратила присутствие духа. Она машинально пододвинула телефон странному посетителю, затем взяла трубку, положила ее на рычаг, вновь сняла... Старик же, выразив желание поговорить по телефону, казалось, не торопился подойти к аппарату. Наконец Фирмена убедилась, что ее разъединили. Возвращаться к этому не имело смысла, совершившееся было необратимым. Кроме того, по всей очевидности, молодая женщина и наследник Оливье обо всем успели переговорить. Фирмена воспряла духом. Она вскочила с дивана и подошла к старику, который скромно стоял в глубине гостиной, облокотившись на этажерку. - С кем имею честь? - спросила она. Старый повеса рассыпался в любезностях, но прямо на вопрос не ответил, а, напротив, поинтересовался: - Как поживаете, мадам? Я счастлив видеть вас в добром здравии. Кажется, вы в полном порядке?.. Старик, чувствуя себя как рыба в воде, - меж тем как Фирмена все более смущалась, - с любопытством и знанием дела разглядывал мебель и безделушки, которыми была заполнена квартира. Внимательно рассматривая деталь скульптуры, фигурку или вещицу, он неизменно поправлял монокль и одобрительно кивал. - Прекрасно!.. Прекрасно!.. Восхитительно!.. Украдкой взглянув на девушку, холодную и неприступную, но уже слегка взволнованную, дабы узнать, какое впечатление произведут его слова, он заметил как бы мимоходом: - Виконт де Плерматэн определенно знает толк в вещах!.. Фирмена владела собой - она была дома, к тому же седины собеседника внушали ей невольное уважение, - но услышав имя любовника, она уступила зуду законного любопытства, который стал уже нестерпимым. - Послушайте сударь, - властно спросила она. - Пошутили и хватит! Я хочу знать, кто вы такой? С наигранным изумлением старик уставился на девушку: - Как? Разве вы не знаете? Вас что, не предупредили? Наивная Фирмена ломала себе голову. Она легко пожала плечами, показав, что все меньше понимает речи старика, а тот, рассудив, что настал момент разрешить недоразумение, воскликнул, возводя руки к небу, словно ему приходилось вещать банальнейшие истины: - Но, мадам, я агент, из страховой компании!.. В этот миг настойчиво позвонил телефон. Внезапно он осекся - дверь в переднюю отворилась. В отверстии появилась взъерошенная голова фирмениной сестры, крошки Марго. Девчонка едва сдерживала хохот; исподтишка взглянув на сестру, затем на старика, она собиралась было улизнуть, но Фирмена, вне себя от удивления, подскочила к ней. Какого черта понадобилось здесь Марго в подобный час? Фирмена поймала сестру за руку и, хорошенько тряхнув ее, потребовала объяснений. - Говори! - угрожающе приказала она, буравя девчонку глазами и занося руку. Марго старалась спрятать лицо, защитить его от удара; она пробормотала: - Это не я! Фирмена, пусти!.. Затем указала на старика: - Это все он, старый козел!.. Неожиданно Фирмена содрогнулась от негодования. Она, кажется, поняла. По детскому неведению Марго совершила низость, приведя к сестре типа, намерения которого были более чем прозрачными. Любовница виконта де Плерматэна покраснела до корней волос. Не в силах более сдерживать свой горячий и вспыльчивый нрав, она залепила сестре две звонких оплеухи. Затем в ужасе вытолкала ее в переднюю. Гордо указав на оставшуюся открытой дверь, она приказала старику, сконфуженному стремительно произошедшей сценой: - Подите вон!.. Несколько дней тому назад к большому возмущению всей мастерской "Генри", где юная Марго по-прежнему работала подручной, девчонка торжествующе заявила: - Знаете, у меня тоже скоро будет любовник! И классный! Все так и разинули рты. Стали стыдить девчонку. Упрекать в цинизме и вопиющем вранье, но на следующий день ее добрые подружки принесли сведения, которые вынудили мастерскую признать, что Марго сказала правду, по меньшей мере, ее подобие, и что утверждения ее не голословны. И в самом деле, около семи вечера ее видели возле мастерской с немолодым, вернее, пожилым мужчиной, элегантным и изящным, который ради девчонки, казалось, швырял деньгами налево и направо. Каждый вечер он приносил ей букетик фиалок и кулек конфет! Действительно, вот уже несколько дней, как малышка Марго, недоверчивое существо с куриными мозгами, не по возрасту развитым воображением, постоянно жаждущее приключений, познакомилась с таинственным и странным стариком, которого она должна была в скором времени тайком провести к сестре. Поначалу злобная девчонка, с которой пожилой господин вел очень вежливые разговоры о дожде и погоде, вообразила, что на элегантного аристократа произвели определенное впечатление ее нарождающиеся прелести. Разве однажды, высаживая ее из машины в окрестностях улицы Брошан, он не попросил высвободить для него следующий вечер? Марго слышала, о чем болтают в мастерской, и слишком хорошо знала, как обычно "это" происходит, чтобы питать малейшие иллюзии. Но известность ее не отвращала. Девчонка завидовала сестре, ревновала к ее положению! Марго бесстыдно пообещала завтра найти свободное время. Для этого ей пришлось наврать матери, что она задержится в мастерской до одиннадцати. Затем в пять, сказавшись больной, она отправилась на свидание к типу, которого порочная девчонка уже титуловала "своим любовником". Однако, когда они остались наедине, ситуация прояснилась, и Марго пришлось с грустью признаться, что старый ловелас зарится совсем не на нее, а на сестру Фирмену. Марго должна была непременно провести субъекта на квартиру к сестре, когда та будет одна. Субъект уверял, что ему надо сообщить Фирмене что-то важное. Ах! Насчет "этого важного" порочная Марго не заблуждалась. В какой-то миг при мысли, что ей придется пустить к сестре совершенно незнакомого мужчину, она почувствовала угрызения совести и смутное беспокойство, но это не слишком смутило ее детский умишко. Дабы развеять ее сомнения, старый сердцеед подарил ей пятьдесят франков на платье, о котором она до смерти мечтала. Тогда хитроумная Марго разработала программу, наметила целый план, достойный настоящей ведьмы, настолько он был ловким и одновременно сложным. Девчонке удалось беспрепятственно проводить субъекта, желавшего таким образом найти подход к ее старшей сестре, прямо до дверей гостиной, когда Фирмена была в одиночестве, в отсутствие виконта де Плерматэна и даже служанки, ушедшей за покупками. Из любопытства Марго осталась в квартире, чтобы узнать, что произойдет. Неспособная долго прятаться, она простодушно всунула свою вихрастую голову, меж тем как Фирмена билась над загадкой, как попал к ней, в ее гостиную, незнакомый тип, которому она не открывала. Обнаруженная сестрой и добросовестно отхлестанная ею по щекам, Марго, опасаясь, как бы дела не приняли еще худший оборот, кубарем скатилась по лестнице черного хода, от которого, дабы проникнуть в квартиру, она накануне стянула ключ... Кем же был этот старик? Опрометчивость Марго могла привести к самым серьезным последствиям... По своему недомыслию она могла бы впустить к сестре опаснейшего из преступников, страшнейшего из бандитов, стать невольной соучастницей ограбления, даже преступления, но, по счастью, старик, у которого она пошла на поводу, не был обычным стариком. Это был знаменитый полицейский Жюв! И действительно, на следующий день после расследования и разговора с Мишелем, меж тем как пошли слухи, затем подтвердившиеся, что на Гран-Дегре убит не кто иной, как актер Мике, Жюв решил про себя, что ему остается только допросить Фирмену, познакомиться с бывшей любовницей убитого на набережной Отей, которым, по его глубокому убеждению, являлся Жером Фандор. Он наметил стратегию знакомства с малышкой Марго. Главной заботой Жюва было провести следствие в тайне. План инспектора легко удался. Скрытная девчонка из кожи лезла вон, чтобы ему услужить, и Жюв, в глубине души осуждая недостойное поведение фирмениной сестры, сожалея, что сам толкнул ее на дурное деяние и сыграл не последнюю роль в ее моральном падении, радовался будущей удаче, несмотря на запрещенные приемы, к которым ему пришлось прибегнуть. Теперь, с Фирменой наедине, полицейский пытался ее успокоить. Гнев молодой женщины сменился глубокой тоской, истинным отчаянием. Оказывается, ее сестра, малютка Марго, невзирая на юный возраст, избрала себе подобное ремесло, а именно, подыскивать сестре любовников! Нет! Этого не могло быть! Фирмене не хотелось этому верить! И потому, против воли, она слушала объяснения своего визитера; против воли была готова верить им. К тому же Жюв необычайно искренне, что было совсем не трудно, ибо он говорил истинную правду, заверял Фирмену в ошибочности ее предположений. - Мадам, - внезапно посерьезнел и остепенился он, - вы заблуждаетесь насчет моих намерений! Я же вам сказал, да вы и сами видите, я старик! Честный старик! Фирмена нерешительно посмотрела на него своими большими глазами; Жюв, расхрабрившись, подбавил в тон игривости: - И потом, вы помните, что я страховой агент?.. Фирмена, мысли которой беспорядочно теснились в голове, внезапно припомнила инцидент с телефоном. - Но, - спросила она, - вы знакомы с Жаком Бернаром? Жюв вздрогнул. Знаком ли он с Жаком Бернаром? И да и нет! И все-таки! Тем не менее, Жюв был удовлетворен: по чистой случайности, мгновение тому назад он узнал, что Фирмена с этим типом состоит в связи, вероятно, даже не подозревая, с кем имеет дело, и близко не догадываясь о том, в чем Жюв не сомневался, о том, что Жак Бернар - это не кто иной, как Фантомас! - Я всех знаю, - кивнув, отозвался Жюв. - В том числе, и Жака Бернара. И заметив; что Фирмена, немного успокоившись, способна его слушать, он продолжал дальше: - Я даже знавал несчастного, погибшего на набережной Отей!.. - Вы знали Мориса? - воскликнула Фирмена, поднося руки к груди, словно желая сдержать стук своего сердца. - Я знал Оливье! - помешкав, ответил Жюв, который чуть было не произнес другое имя, имя Жерома Фандора!.. Знаменитый полицейский с любопытством разглядывал потускневшее лицо молодой женщины, по его вычислениям, бывшей любовницей его друга... Честно говоря, в глубине души Жюв не переставал поражаться тому, что у Фандора была любовница. При его чувствах к Элен было непонятно, откуда могла появиться Фирмена. Однако факт оставался фактом... в его глазах, поскольку Жюв не знал, что Фирмена была любовницей Мориса, но никак не Оливье!.. Жюву очень хотелось побольше расспросить Фирмену, побольше разузнать о ее любовнике, о Фандоре! Но обстоятельства вынуждали сохранять инкогнито, и бедняге приходилось скрывать свои эмоции. О Морисе, вернее, Оливье, он рассуждал пространно и расплывчато, надеясь вызвать молодую женщину на откровенность... Главное, было не попасть впросак... Несмотря на всю странность своего положения, необычайность свидания и загадочность собеседника, Фирмена неожиданно погрузилась в воспоминания. Незаметно для себя, прерывающимся от волнения голосом, она отвечала на вопросы старика, вопросы ловкие, умело поставленные, не вызывающие ни капли недоверия. Да! Оливье она знала под именем Мориса! Он был очаровательным, дивным пареньком... Безусловно, вопреки тому, что писали газеты, он никак не мог появляться на вечере мадам Алисе... Это заявление вписывалось в логику его умопостроения, нить его рассуждений. Однако причиняло Жюву невыносимые страдания. Если он случайно ошибся, если случайно Оливье, то есть Фандор, жив и был на вечере в "Литерарии", кому как не его любовнице, красавице Фирмене, подтвердить это. Несмотря на всю мучительность воспоминаний, Жюв незаметно заставил Фирмену воскресить в памяти вечер преступления, чудовищный вечер, когда она через щель в двери ясно увидела тело любовника, распростертое на полу, а рядом с ним взору ее открылась другая чудовищная картина: отчлененная, мертвенно-бледная голова Мориса на плахе и струившиеся по паркету ручьи крови. Мрачное воспоминание взволновало молодую женщину, к ее горлу подступили рыдания, Жюв тоже едва сдерживал слезы. Ах! Какие могли быть сомнения, Фандор мертв! Под влиянием чувств, оказавшихся сильнее его воли, сильнее обычной невозмутимости, Жюв внезапно вскочил, как подброшенный на пружине. Глядя на Фирмену, он дрожащим голосом запричитал. - Бандит! Бандит! Недоумевая по поводу поведения своего собеседника, молодая женщина, казалось, испугалась; заметив это, Жюв спохватился. - Я пришел по делам страхования, мадам, - вновь заговорил он. - Подумайте над этим. Это необычайно важно! Чтобы дать Фирмене время успокоиться, мнимый старик экспромтом выложил ряд условий страхования, подходящих для жительницы квартирки по улице Пентьевр. Мало-помалу беседа перекинулась на другие темы. При последних словах Жюва Фирмена его с удивлением перебила: - Вы сказали "Кружевные изделия мадам Беноа"? Послушайте, вы действительно всех знаете? Всю мою семью... Жюв кивнул: - Да, всю вашу семью! Я наводил справки! Фирмена вновь побледнела. Что за странный субъект стоял перед нею; под предлогом страхования он, кажется, интересовался воспоминаниями, наиболее болезненными для девушки? И Фирмена, угрюмо вытаращив от изумления глаза, разглядывала находившегося перед собой мужчину. Взгляд его казался подозрительно острым, лоб энергичным и волевым, разворот плеч необычайно могучим. Так этот старик вовсе и не старик? Фирмена дрожала всем телом. А что, если этот невероятный, таинственный человек, совершенно ей незнакомый, но знающий про нее абсолютно все, что, если это?.. Фирмена машинально уже готова была произнести имя, имя пугающее, повергающее в ужас даже самых отчаянных храбрецов... Но внезапно глаза ее заморгали, губы побелели, она протянула руки вперед, сложила их и, отчаянно зарыдав, обратилась к подошедшему к ней старику: - Не убивайте меня!.. Не убивайте!.. Фирмена только что увидела блестящую рукоятку револьвера, высовывающуюся из кармана плаща! На какую-то долю секунды у молодой женщины помутилось сознание; Жюв с величайшими предосторожностями усадил ее на диван. Он шепнул ей на ухо: - Прошу вас, мадам, отдохните! Не бойтесь! Я не хочу вам зла. После секундного удивления Жюв понял, что напугало молодую женщину. Желая ее успокоить, он положил наводящее ужас смертельное оружие рядом с ней, на бархатную подушечку. Отойдя в противоположный угол комнаты, он улыбнулся. - Вот так, - произнес он, - теперь, надеюсь, вам нечего страшиться, оружие в ваших руках... Придя в себя, Фирмена, окончательно сбитая с толку, разглядывала Жюва. Но было не время предаваться эмоциям. Непомерным усилием воли девушка обуздала себя - нервы взвинчены до предела, настроение твердое и непоколебимое. Если придется, она готова была сражаться, защищать свою жизнь. Кто находится перед ней, бандит? Если да, то он допустил очевидную промашку, отдав ей оружие. С истинно мужской решимостью Фирмена взяла в хрупкую руку тяжелый уставной пистолет. - Уходите! - глухо попросила она. Жюв горько, разочарованно улыбнулся. - Бедное дитя, - прошептал он, - положите оружие рядом с собой. Вы не умеете им пользоваться, я же не желаю вам зла. Конечно, мне понятны ваши чувства, в какой-то мере я разделяю их. Но давайте будем друзьями. - Уходите! - снова попросила Фирмена, не в силах подавить терзающее ее беспокойство. Молодой женщине хотелось понять суть происходящего. Но это было выше ее возможностей. Она перебирала в уме различные варианты. Что ей желает этот человек, добра или зла? Безусловно, зла! Как только эта мысль упрочилась в ее сознании, Фирмена почувствовала, что в душе ее зреет целый бунт. Бесспорно, тип, который воспользовался ее сестрой, толкнув малышку Марго на путь порока и таким образом проникнув в квартиру, мог быть только злоумышленником! Однако, по мере того как старик говорил, впечатление Фирмены менялось. Разве его глаза не вспыхивали ледяной яростью, когда он упоминал имя Оливье? Фирмене все больше казалось, что если она обожала своего любовника, погибшего при столь таинственных обстоятельствах, то находившийся перед ней незнакомый старик питал к тому самую искреннюю симпатию, самую глубокую привязанность. Да, добрые слова об Оливье рассеивали тревоги Фирмены. Она согласилась не выставлять загадочного мужчину за порог только потому, что могла говорить с ним, говорить бесконечно, еще и еще о том, кого так крепко любила, о ком благоговейно хранила почтительную память. Жюв, сжав кулаки, твердил прерывающимся голосом: - Мы отомстим! Отомстим! Отомстим за его смерть! При последних словах Фирмена бросилась к старику. - Послушайте! - пробормотала она. - Кто вы? Вы, кажется, любили Оливье? Уклонившись от прямого ответа, Жюв спросил с улыбкой: - Вы приняли меня за злодея, за сумасшедшего, возможно, считаете меня самозванцем, а только что даже подумали, что я Фантомас? Фирмена честно призналась: - Все это правда! Теперь скажите, кто вы? Жюв секунду помедлил. В какой-то миг сыщик чуть было не открылся. Молодая женщина была искренней и честной; рассказав ей, кто он в действительности, а в особенности, что Оливье был Фандором, он обрел бы в ее лице могучего союзника... Но знаменитому полицейскому было совестно будить в Фирмене печальные воспоминания, которые мало-помалу улеглись в ее памяти. Она страдала из-за смерти любовника. Жюв знал, что она начала привязываться к его преемнику, виконту де Плерматэну. Нужно ли понапрасну терзать юную душу, когда в этом нет суровой необходимости? Жюв сдержался. На последующие расспросы Фирмены он ответил загадкой: - Я враг! Враг Жака Бернара! Изумленная Фирмена дважды повторила имя знаменитого наследника Оливье. - Но, - осведомилась она, - что он вам сделал? Я знаю его и говорю вам - это славный юноша! Жюв покачал головой. Несколько фамильярно, забыв, что своим странным поведением уже пугал и мог вновь напугать Фирмену, он взял девушкину руку в свою и быстро, стараясь быть предельно ясным, точным и лаконичным, изложил свою гипотезу. Жак Бернар - убийца Оливье, убийца актера Мике, вот кто такой Жак Бернар! Это невероятное открытие ошеломило Фирмену. Девушку оставило последнее беспокойство. Она была слишком заинтригована, ошарашена, чтобы тратить время на пустые страхи перед престранным стариком, который держал перед ней с глазу на глаз необычайные речи. Однако Фирмена была настроена скептически. Она достаточно наслышана об этом деле. Она не решалась верить... Жюв это понимал. Конечно, он мог бы убедить Фирмену, рассказав о трех вещах: во-первых, о том, что Морис - так называемый Оливье - это Фандор, во-вторых, что он - Жюв, и, в-третьих, что, по его выводам, Жак Бернар - не кто иной, как Фантомас... Но эти три вещи Жюв держал в секрете и ни под каким видом не собирался открывать, по меньшей мере, в настоящий момент. Сейчас его единственной целью было предостеречь Фирмену от встречи с Жаком Бернаром. Девушка подтвердила, что этот таинственный персонаж должен явиться к ней сразу же по приезде из Лондона, то есть завтра вечером. Жюв, вздрогнув от радости, взял это на заметку. Затем он резко свернул разговор. Жюв видел, что Фирмена строила на его счет догадки и предположения, которые, продолжай она в том же ключе, позволили бы ей разоблачить своего незнакомого собеседника. А это, по мнению Жюва, было весьма некстати. - Прощайте, мадам! - заявил он. - Обещайте быть осторожной. Остерегайтесь Жака Бернара! Жюв почти выбежал из комнаты. Фирмена, удивленная таким внезапным уходом не менее, чем странным появлением, окликнула его на пороге: - Сударь, вы забыли свой револьвер. Жюв отвечал совершенно серьезно: - Оставьте его себе, мадам. Оставьте себе. Дай вам Бог никогда им не воспользоваться! Но все-таки - оставьте... Полицейский захлопнул за собой дверь. Было слышно, как удалялись его шаги. Фирмена стояла в задумчивости посреди купающейся в свете гостиной. То, что она сейчас услышала, навевало глубокие раздумья, возвращало мыслями к прошлому. До недавних пор она была в стороне от многочисленных чудовищных драм, заливавших мир кровью и тем прославлявших имя Фантомаса, но главные участники необычайных приключений, как и у всех, не выходили у нее из головы. Выросшая в суровой нужде и отличающаяся рассудительностью, которая свойственна людям, самостоятельно прокладывающим путь в жизни, молодая женщина, скорее с любопытством, чем с испугом, беспрестанно вопрошала себя: - Что означает этот визит? Что стоит за словами старика? Почему надо опасаться Жака Бернара? Кем все-таки был посетитель?.. Не смея сделать выбор, Фирмена машинально повторяла: - Фантомас?.. Жюв?.. Жюв или Фантомас?.. Глава 18 РЕВНИВИЦА - Раймон, я положила вам два кусочка сахара... - Спасибо, душечка... Вы правы. Я не большой любитель кофе, хотя и не гнушаюсь им, и пью его умеренно сладким. Вам достаточно одного кусочка? Молодая женщина от души рассмеялась: - Можно даже меньше... Честно говоря, кофе - моя страсть, и я охотно обхожусь без сахара, когда он хороший. А благодаря вам, мой друг, другого у меня на столе теперь не бывает! Виконт де Плерматэн пожал плечами и в свою очередь рассмеялся. - Ах! - произнес он, - вы напрасно злоупотребляете кофе! Это вредно для здоровья... для нервной системы... - И делает меня несносной? - Я этого не говорю, злючка! - Вы это думаете, что еще хуже! - И не думаю! Я этого опасаюсь, что совсем не одно и то же! Кажется, моя малютка Фирмена не так давно поправилась, и мне очень горько, что она совсем себя не бережет. Поэтому, понятно, я призываю к благоразумию и... - И она слушается вас, мой друг! Девушка отодвинула чашку с кофе. Фирмена и виконт де Плерматэн заканчивали завтрак в столовой квартирки на улице Пентьевр, в которую виконт поселил свою любовницу. Фирмена жила здесь уже постоянно, лишь изредка навещая мать, которую, в глубине души, очень любила, но которая, честно говоря, встречала ее не слишком радушно, поскольку зловредная и завистливая младшая дочь постоянно настраивала ее против старшей. Что касается виконта де Плерматэна, то он проводил на улице Пентьевр с Фирменой свои лучшие часы. Его чувство к молодой женщине не только не уменьшилось, но даже возросло. Он был более, чем прежде, увлечен, более, чем прежде, влюблен; к любовнице он относился с почти религиозным обожанием, которое делало его, человека, по мнению света, довольно своенравного, мягким и слабым, но энергичным, умеющим противостоять бесконечным капризам возлюбленной. - Фирмена, поверьте, в комнате надо кое-что переделать! - Что же, друг мой? Молодая женщина полным восхищения взором обвела столовую, которая по указаниям виконта де Плерматэна была обставлена известным дизайнером. Любовник Фирмены не поскупился - дизайнер лез из кожи вон, дабы угодить своим клиентам. В этом великолепном и в то же время уютном зале, убранном с не бьющей в глаза, умеренной роскошью, казалось, все было на своем месте. Шаги приглушали пушистые измирские ковры. Широкие стулья со старинной обивкой манили отдохнуть. В старинных буфетах блестело серебро, вышедшее из-под любящих рук мастера... Хрупкий фарфоровый сервиз хранил печать севрских умельцев, и в солнечные дни, преломляя нежный свет витражей, отбрасывал причудливые блики на висящие по стенам гобелены в дубовых рамках, которые радовали глаз наивностью рисунков, стариной красок, несказанной пестротой. - Вы находите, здесь недостаточно хорошо? - продолжала Фирмена. - Раймон, да вы с ума сошли, поселили меня как принцессу, как королевну, и при этом замышляете пуститься во все новые безумства! Нет! Не надо! Поверьте, о таком убранстве я никогда не смела и мечтать... Будьте же, наконец, благоразумным, а не то я рассержусь! Виконт де Плерматэн с улыбкой смотрел на любовницу, в этой улыбке читался любовный протест. Конечно, элегантному завсегдатаю клубов тысячи и тысячи раз случалось общаться с женщинами более шикарными и высокопоставленными, чем его нынешняя любовница. Не довольствуясь посещением светских салонов, он наблюдал, как перед его огромным состоянием распахиваются золоченые спальни полусвета. Он привык к постоянным, неиссякаемым, никогда не утоляемым требованиям тех, кто благодаря своей роскоши и красоте царит над Парижем. Но в скромности молодой работницы, в скромности любимой женщины, отказывающейся от подарков, считающей свое содержание излишне расточительным, он находил неведомую доселе прелесть, прелесть невыразимую, непонятную, которой никак не мог насытиться. Он прекрасно понимал, что Фирмена нисколько не лукавит. Девушка отклоняла его дары не с тем, чтобы выманить более дорогостоящие, она не думала просить, это было выражением ее подлинных чувств; ей было хорошо, ничего большего или лучшего она не хотела! Мало-помалу виконт де Плерматэн завладел сердцем работницы. Как часто бывает, Фирмена, оказавшись между чувствами виконта де Плерматэна и Мориса, предпочла последнего, преисполнившись к виконту ненавистью. То, в чем она когда-то призналась богатому любовнику, в точности отражало ее тогдашние мысли. Долгое время Фирмена говорила себе, что свяжет с Морисом судьбу, тогда как на виконта рассчитывать не приходилось. Долгое время Фирмена считала, что будет для богатого человека только игрушкой, развлечением, девчонкой для забавы, не более. Чудовищное убийство Мориса, его таинственная и кошмарная смерть поначалу лишь укрепили чувства работницы. Она всей душой тосковала по несчастному молодому человеку, а виконта де Плерматэна терпела только потому, что желала иметь мир, покой и свободу вволю поплакать по любовнику; поэтому она и решила перебраться на улицу Пентьевр, а не оставаться в трущобах на Брошан, где старая мадам Беноа сделала ее существование невыносимым. Фирмена снова сблизилась с виконтом, чтобы избежать семейных передряг, сцен с матерью, насмешек сестры, унизительной жалости соседей, которые считали ее конченой девицей! Но мало-помалу, день ото дня, чувства ее незаметно изменились. Конечно, у молодой работницы мучительно щемило сердце, когда она думала о Морисе, умершем возлюбленном; конечно, при воспоминании об ужасных мгновениях, пережитых ею на набережной Отей, где она увидела труп своей первой любви, при мысли о радостных часах, проведенных вместе, в их комнатке, на ее глаза по-прежнему наворачивались слезы... Но, тронутая постоянной, неизменной, ровной и сердечной нежностью виконта, Фирмена все реже обращалась к воспоминаниям. Она чувствовала, что виконт по-настоящему любит ее, всем сердцем и умом, душой и телом. Он проявлял необычайный такт, никогда не сетуя на ее грустный и печальный вид. Приходя к ней в первые дни после смерти Мориса в квартиру, которую самолично выбрал и обставил, и находя ее в слезах, он не просил ни ласки, ни нежного слова... Напротив, подыскивая самые проникновенные слова утешения, которые могли облегчить потерю дорогого человека, он разгонял ее печали, сочувствовал ее горю, создавал между ними духовное родство. Мало-помалу Фирмена поверила в доброту виконта. Она была ему признательна, а будучи признательной, сожалела, что не может сделать его счастливым! Так незаметно, этап за этапом она двигалась навстречу его любви. Когда женщина сожалеет, что не может полюбить мужчину, а мужчина умеет ничего не требовать от предмета своей любви, очень скоро и ее захватывает это особое, стихийное, неподвластное разуму чувство. И однажды вечером Фирмена сама нежно поцеловала виконта де Плерматэна, подарила ему поцелуй любви, бывший пока лишь обещанием, но от которого счастливый влюбленный совсем потерял голову. Шли дни, серая дымка подернула дурные воспоминания. Появление Мориса-Оливье на празднике в "Литерарии", Мориса-Оливье, от которого Фирмена не получила никакой весточки, исчезновение Жака Бернара, признавшегося Фирмене в том, что Оливье не оставил для нее ни единой строки, притушили пыл первой страсти и укрепили нежную привязанность, которую молодая женщина отныне испытывала к виконту, постоянно галантному и полному такта, а главное, безумно в нее влюбленному. Кроме того, виконт де Плерматэн безраздельно посвятил себя своей любовнице. Фирмена подозревала, что до настоящего времени он вел разгульную светскую жизнь, не отказывая себе в удовольствиях, что с такой легкостью дарит Париж владельцам тугих кошельков, но отныне самые светлые свои часы он проводил в маленькой квартирке, что была на первом этаже дома по улице Пентьевр, которую он каждый раз стремился украсить по-новому, как человек, любящий стены, где живет его любовница, выбранная свободно, по воле чувства. Допив кофе и докурив сигару, виконт де Плерматэн поднялся: - Пойдемте? Они прошли в соседнюю комнату, где возобновили беседу, исполненную для виконта неизменной прелести и очарования. - Дорогая, раз вы находите, что у нас и так достаточно нарядно, я накажу вас за дурной вкус и больше не стану с вами советоваться!.. Нет, и не настаивайте! Я сделаю вам сюрприз! И, сменив тему, виконт спросил: - Скажите, Фирмена, чем вы занимались вчера, когда я не мог к вам прийти?.. Ваши волшебные пальчики трудились над вышиванием, которое вы мне на днях показывали? Фирмена прилегла в глубокое кресло возле отворенного окна. Виконт устроился у ее ног на подушечке; опершись на подлокотник кресла и положив руку на колени Фирмены, он преданно глядел в глаза своей подруги. - Нет, дорогой друг. Вчера у меня были гости... - Господи, какие гости? - Вас это удивляет! - Немного! - Почему же? - Потому что, дорогой мой друг, я полагал, что совсем немногие знают о вашем нынешнем пристанище. - Вы правы, Раймон, не буду вам больше морочить голову. У меня был посетитель, на самом деле, он был один, и еще один телефонный разговор, но это был деловой, а не дружеский визит!.. Виконт де Плерматэн казался вне себя от изумления. - Фирмена, ради Бога, - проговорил он, - вы заблуждаетесь, если думаете, что я хоть что-нибудь понимаю. Что еще за деловой визит? Наверное, какой-нибудь поставщик? - Нет, дорогой мой! Не догадываетесь? - Нет! - Так вот, Раймон, у меня был инспектор из сыскной полиции! Виконт резко откинулся назад. - Из сыскной полиции? - переспросил он. - Боже, что ему здесь понадобилось? Затем, внезапно поняв, с горечью продолжал: - А! Опять по поводу преступления? Фирмена кивнула: - Да, вы правы!.. Между любовниками повисло молчание. Виконт не решался расспрашивать любовницу. Ему по-прежнему было бесконечно больно вместе с нею предаваться воспоминаниям о Морисе, когда-то столь пылко любимом, к которому он, несмотря ни на что, испытывал ревность. Догадываясь о мучениях любовника, Фирмена почти жалела, что затронула эту щекотливую тему. Но не в ее характере было лукавить, что-то скрывать, и потому ей было важно предупредить виконта. Присев и с ласковой доверчивостью положив руки на плечи любовника, она вновь заговорила: - Не огорчайтесь, Раймон. Не думайте о прошлом... - Что хотел этот человек? - Он пришел навести кое-какие справки... Увы, он здесь был далеко не первым полицейским, хотя и представился под вымышленным именем; я долго над этим размышляла и почти могу поручиться, что разговаривала со знаменитым сыщиком, великим Жювом! Виконт побледнел... - Жювом! Фирмена, да вы с ума сошли! Жюв за границей... кажется, в Гессе-Веймаре... Помните скандальное происшествие с поездом Барзюма? Фирмена пожала плечами. - Что вам сказать, - просто отвечала она. - Сначала я тоже так думала... но потом, после его ухода, уже не колебалась... Поверьте, Раймон, я абсолютно убеждена, это был Жюв! И Фирмена продолжала, возможно, и не подозревая, насколько близка была к истине: - Кроме того, ведь до правды не докопаешься. Газеты утверждают, что Жюв за границей, но они могут и ошибаться. И в продолжение своей мысли Фирмена добавила: - Припомните, не так давно, когда убили Мике... многие говорили, что это дело рук Фантомаса! Фантомас орудует в Париже, значит, Жюв мог срочно сюда вернуться, что тут невероятного? Разве он не заклятый враг Фантомаса? Виконту де Плерматэну, в конечном счете, была безразлична судьба Жюва. Эгоист, как и все влюбленные, он скоро вернулся к заботам, которые не давали покоя его уму. - Может быть и так, - произнес он. - Но, собственно говоря, какая разница! Так что от вас хотел этот Жюв или не Жюв? - Я же вам сказала, сведений относительно Мориса... Виделась ли я с ним... Виконт де Плерматэн в ярости вскочил и зашагал по комнате. - Когда-нибудь это кончится? - воскликнул он. - Они оставят бедолагу в покое? Заметив, что его любовница вздрогнула, молодой человек вновь бросился к ней. - Бедняжка моя, простите, что дал выход гневу и раздражению! Я так мечтал оградить вас стеной забвения, и всякий раз, узнавая о происшествии, которое может разбередить ваше горе, я просто не в силах подавить в себе ярость! Фирмена нашла для своего любовника слова успокоения. - Горе? - вновь заговорила она. - Бывшее горе, Раймон, ведь теперь... Она не закончила фразы. Виконт обвил руками ее талию и подарил ей долгий, благодарный поцелуй. - Милая моя! Так вы ему все рассказали?.. - Он еще спрашивал, походил ли Мике на Оливье, то есть на Мориса... - Вы сказали, что нет? - Разумеется. И еще упомянула, что Жак Бернар возвращается в Париж... - Жак Бернар возвращается? Фирмена почувствовала, что опять огорчила виконта. Разве Жак Бернар не друг, не ближайший друг Оливье, Оливье-Мориса? А вернувшись в Париж, не станет ли он напоминать молодой женщине о прошлом, вести разговоры о Морисе-Оливье, превозносить, как уже было прежде, умершего поэта! Фирмене хотелось утешить любовника. - Послушайте, - проговорила она. - Я вам все это рассказываю, дабы в будущем вы не могли попрекнуть меня, что я от вас что-то скрываю... И поверьте, вы напрасно так расстраиваетесь. Вы больше мне не доверяете? - Что вы, Фирмена! - Так вот! Вы должны знать, что я отнюдь не ветреница, играющая своими чувствами. Вчера же было вот что. Я получила эти телеграммы от Жака Бернара, прочитайте их; он скрывался в Англии. Потом он мне позвонил, попросил о встрече... Во время разговора как раз появился Жюв... Он тут же догадался, с кем я беседую, он слышал мой ответ. - Что же вы ответили, Фирмена? Надеюсь, вы не намерены принимать здесь Жака Бернара! - Именно так я и собираюсь поступить! Это нужно. Я обещала! - Но почему? Кому? - Почему, друг мой? Потому что, мне кажется, я обязана оказать Жаку Бернару посильную помощь. Его обвиняли в убийстве Оливье-Мориса, мнимого Оливье-Мориса, присутствовавшего в "Литерарии", и тогда, если вы помните, я была среди самых яростных обвинительниц... Теперь же известно, что на улице Гран-Дегре был убит совсем не Оливье-Морис, а несчастный Мике... Обвинять Жака Бернара нет никаких оснований... И я считаю своим долгом помочь ему полностью оправдаться... Мы оба нервничали, могли говорить не слишком складно, но главное, я поняла, по приезде в Париж он хочет со мной увидеться, чтобы уже окончательно удостовериться, что убит Мике, а не Оливье. Раймон, я не могла отказать несчастному юноше. - Когда вы назначили ему встречу? - Он будет у меня завтра в десять вечера. Вы сердитесь? Виконт де Плерматэн нежно склонился к молодой женщине: - Фирмена, вы всегда были умницей. Я виноват, что вам перечил. Тысячи раз я повторял, что ничем не связываю вашу свободу, поступайте, как считаете нужным! Оставьте любые сомнения. Мне может быть больно при мысли, что вы опять вмешиваетесь в дело, о котором вам было бы лучше забыть. Но, честное слово, у меня нет причины таить против вас злобу! Виконт де Плерматэн вновь сорвал с губ любовницы долгий поцелуй. - Фирмена, я люблю вас! А вы меня любите? Примостившись у ног Фирмены, он с любовью смотрел на нее, когда вдруг дверь в гостиную отворилась и в комнату вошла молодая женщина, при виде которой виконт, с побелевшим лицом и исказившимися чертами, неожиданно вскочил... Еще несколько минут тому назад и он, и Фирмена были настолько поглощены своими думами, что не слышали звонка... Остальное довершила нерасторопная и плохо вышколенная служанка, и теперь между вновь пришедшей, виконтом де Плерматэном и его любовницей разыгрывалась трагическая сцена! Фирмена никогда прежде не видела женщины, нежданно-негаданно заявившейся в ее гостиную. Но окинув взглядом хрупкую, элегантную, точеную фигуру, заметив бледное лицо и дрожащие руки, она тут же догадалась, кем была эта красивая особа... - Господи! - глухо произнесла она. - Виконтесса де Плерматэн! Ваша жена! И в самом деле, это была законная супруга фирмениного любовника, которая застигла мужа возле ног возлюбленной, кидающим на нее страстные взгляды. Она сделала несколько шагов к виконту, меж тем как сопровождавшая ее служанка, поняв по поведению присутствующих, что допустила промашку, когда вот так, без доклада впустила посетительницу, поспешно захлопнула дверь... Виконт также двинулся навстречу гостье, надменный и серьезный, он молча разглядывал ее. Виконтесса де Плерматэн бесцветным голосом сострила, делая вид, что не замечает Фирмену: - Не ждали, Раймон? - Мадам, я считал, что ваше достоинство... Но виконтесса де Плерматэн не дала ему договорить: - Достоинство? Странно даже слышать, честное слово! Кто из нас поступает недостойно? Вместо ответа виконт пожал плечами. Мадам де Плерматэн сделала еще несколько шагов. Она стояла перед ним, почти его касаясь, уничтожая взглядом: - Так вы пожимаете плечами? От вас я такого не ожидала!.. Поскольку он молчал, она лихорадочно заговорила: - Но ответьте же хоть что-нибудь! Соврите! Возразите! Странно было глядеть на виконта. Встревоженный, нежный и робкий любовник в мгновение ока обернулся властным мужем с непроницаемым взором, злыми глазами, дрожащим от холодной ярости. - Я не из тех, - наконец медленно выговорил он, взвешивая каждое слово, - кто опускается до лжи! Я полагал, мадам, что свободен в своих чувствах. Эти слова были сказаны будто специально, чтобы разжечь гнев и ревность виконтессы... - Вы свободны в своих чувствах? И вы смеете мне говорить, что любите эту женщину? Виконтесса брезгливо указала пальцем на Фирмену, которая, растерянная и дрожащая, застыла посреди комнаты, словно происходящее было кошмарным сном. - Мадам, - возразила работница, - мадам! Разве мы не вправе любить кого угодно? Но виконт де Плерматэн жестом приказал подруге замолчать. - Да! - медленно продолжал он. - У меня хватает смелости сказать вам, что я люблю свою Фирмену! Виконтесса отвечала ядовитом тоном, тянула слова, словно вкладывала в них угрозу, намекая на мрачную тайну: - Ваша любовница не знает вас! Не знает, кто вы! - Она любит меня, мадам! - Вас любили и другие! - Но я их не любил! - Раймон, вы хотите войны? Но виконт, оставив вопрос без ответа, схватил со стола саксонскую статуэтку и взглянул жене в глаза. - Мадам, - произнес он, - запомните, войны не будет: я не вижу перед собой противника! - Неужели? - Да, мадам! Вы считаете себя сильной, но вы хрупкая, как эта статуэтка. Это ваш символ. И ваш покровитель - вы знаете, о ком я говорю, - не совладает со мной, никакими силами, никакой ценой... Мадам, вы явились сюда как злой гений... Не знаю, кто вам рассказал про любовницу, у меня все же хватало такта это скрывать... Напрасно вы пришли, мадам, устраивать мне подобные сцены ревности. Еще раз, в последний раз повторяю, уходите! Не упрямьтесь! Или я разобью вас, как стекляшку, как надоевшую безделушку, как эту фигурку!.. И хрупкая саксонская статуэтка, которую виконт де Плерматэн держал между пальцами, разлетелась вдребезги на полу. - Понятно, мадам? Казалось, яростный необузданный гнев виконта не произвел никакого впечатления на виконтессу, настроенную более чем решительно: - Вы разбили статуэтку, чтобы меня испугать! Я понимаю вашу символику. Но Бога ради, вы забываете, что я не такая уж хрупкая. У меня есть секретное оружие... - Оружие против меня?.. - Да... Я же сказала, я знаю... - Что же? - Ваше прошлое! Виконт де Плерматэн высокомерно вскинул голову. - Прошлого больше нет, - выговорил он, - а жить я буду, как мне заблагорассудится! Попрошу вас удалиться, мадам! Ваше присутствие здесь неуместно. Вам нечего делать рядом с моей возлюбленной. Можно было подумать, что виконту доставляло удовольствие отыскивать слова, способные как можно больнее уязвить жену. - Рядом с вашей возлюбленной? - тихо повторила виконтесса, пошатнувшись, словно пораженная в самое сердце. - Ах, как вы жестоки, как вы жестоки, Раймон... Вы еще пожалеете!.. Сильно пожалеете! Показав на Фирмену, она добавила тоном, в котором было больше угрозы, чем просьбы: - Бросьте ее, Раймон! - Нет! - Бросьте эту женщину! - Никогда! - Что ж, вы сами этого хотели... - Ничего вы не сделаете! Вдруг между супругами встала Фирмена. Лицо молодой женщины исказилось от волнения, она вся дрожала, казалось, от горя утратив рассудок. - Мадам! Мадам! - вскричала она. - Прошу вас, смилуйтесь над нами! Смилуйтесь надо мной! Но на губах виконтессы играла холодная улыбка. - Я вас не знаю, - сказала она, - мне неизвестно, кто вы такая, мадемуазель! Но послушайте моего совета, ни мне, ни мужу никогда не говорите о милосердии, он из тех, кому неведомо это чувство! На сей раз виконт возмутился. Он нежно отстранил Фирмену и взял жену за запястье. - Довольно, - приказал он. - Довольно. Хватит! Вы хотели знать, есть ли у меня любовница, - вы своего добились! Вы выследили меня, а теперь терзаетесь сильнее, чем прежде. Тем хуже для вас! Но десять минут вы разыгрывали отвратительную сцену, которой мне бы хотелось избежать. Нет, не ради себя! Ради моей подруги. Ради Фирмены! Вы получили свое, причинив боль ребенку, которого я люблю? Довольно, больше я вам ничего не позволю! Уходите! - Но не ранее, чем вы скажете... - Уходите, мадам! Уходите! Ради Бога! Немедленно уходите! И помните, я вас не боюсь! Я знаю, кто может защитить меня! Виконт де Плерматэн произнес просьбу таким тоном, что виконтесса волей-неволей отступила. - Вы меня гоните? - сказала она. - Говорю вам, до вечера! - Раймон, мы еще посчитаемся! - Только не здесь, мадам, я всегда к вашим услугам, но в этой комнате чтобы духу вашего не было! Разрешите мне вас проводить. И виконт де Плерматэн пошел на жену с глазами, налитыми кровью, - виконтессу охватил страх. Несчастной, опозоренной супруге пришлось, понурив голову, удалиться. Она сказала правду: ее выгоняли! - Фирмена, милая, вам лучше? С любовницей виконта случился сильнейший нервный припадок. Бледная, разбитая и печальная, она лежала на широком диване. - Фирмена, Фирменочка, прошу вас, заклинаю, не думайте о чудовищном скандале, который только что произошел... Поймите одно: я вас очень люблю, искренне, нежно. А насчет этой женщины не сомневайтесь, вы же видели: ради вас я пожертвовал ею... Мутным взором взглянув на любовника, Фирмена сонным голосом отвечала: - Мне страшно! Страшно! Раймон... Раймон, чем она вам угрожала? Почему вы вздрогнули, когда она заговорила о прошлом? Почему она сказала, что не надо взывать к милосердию? Кто защитит вас? Молодая женщина отчаянно зарыдала: - Мне кажется, что моя любовь приносит несчастье... Теперь я боюсь за вас, боюсь! А что, если она действительно хочет отомстить? Виконт де Плерматэн небрежно пожал плечами. - Женщина ревнивая, - сказал он, - всегда угрожает, даже когда не знает, как исполнить свои угрозы, даже не имея возможности их исполнить. Не бойтесь, Фирмена! Прошу вас! Видите, у вас закрываются глаза... Сейчас на вас подействует снотворное, которое я дал вам выпить. Часа два-три, думаю, вы подремлете. А проснетесь спокойной и отдохнувшей... Глава 19 КНЯГИНЯ Был ли он искренним? Или лгал Фирмене? Виконт де Плерматэн, несколько мгновений тому назад внушавший молодой женщине: "Не беспокойтесь! Не терзайтесь по пустякам, угрозы виконтессы, право, того не стоят!", неузнаваемо переменился, как только за ним захлопнулась дверь. Опустив голову и нервозно постукивая тростью, он медленно пересек вестибюль. Увидь его кто-нибудь в этот миг, он бы, безусловно, догадался, что его гложет забота, если не сказать, глухое волнение. В действительности, виконт не питал иллюзий насчет чудовищного гнева и жестокого страдания виконтессы. Дав волю чувствам, превыше всего желая оградить работницу от волнений и тревог, он грубо оттолкнул жену, а теперь, возможно, считал, что принес слишком большую жертву, ради любовницы поступившись супругой. Но виконта де Плерматэна не так легко было сломить, заставить пожалеть о содеянном. Скоро его губы скривились в насмешливой улыбке; он небрежно пожал плечами, показывая, что принимает свою судьбу, что готов выдержать бурю, которая, по всей видимости, ожидает его дома. Он был хорошим игроком, к тому же влюбленным, способным постоять за свое чувство. Виконт де Плерматэн пересек шоссе, сделал несколько шагов по тротуару, затем, кликнув фиакр, бросил: "Елисейские поля", залез в угол и погрузился в размышления. Через несколько минут фиакр остановился у дверей роскошного особняка; виконт стремительно поднялся в свою кварт