чали исполнять цыгане. Барон, даже не обратив внимания на эмоциональное состояние жены, продолжал один поддерживать разговор: - Не правда ли, этот посыльный приятный мальчик. У него хорошая внешность, и он свободен в обращении. Несомненно, он выполнит наши поручения. Он вновь наклонился к жене: - Как вы считаете, Валентина, подойдет ли мальчик вам, чтобы заменить другого, которого мы уволили. Молодая женщина попыталась улыбнуться и, несмотря на то, что ее мысли витали далеко, произнесла: - Почему бы и нет?.. Конечно, он мне нравится. Барон сделал знак, чтобы позвали метрдотеля. - Шарль, - обратился он к последнему с покровительственным добродушием, - сообщите мне некоторые данные об этом мальчике... Я хотел бы взять его себе. Метрдотель улыбался. - Ваше желание для меня закон: этот мальчик принадлежит вам, - сказал он. В это время доктор Юбер, от глаз которого не укрылось волнение Валентины, не смог сдержаться, чтобы не спросить ее. С тревогой в голосе, но стараясь выглядеть спокойным, он обратился к ней: - Как вы себя чувствуете? Мне показалось, вы побледнели. Валентина действительно стала совершенно белой. Она прекратила есть и, казалось, с нервным возбуждением следила за каждым тактом цыганского оркестра. Мужчины в красных жилетках зажигательно исполняли пьесу, которая становилась популярной в парижских салонах, она носила название "Страстно". Сначала звучала тихая нежная мелодия, выводимая сурдиной, затем из оркестра начал постепенно выделяться быстрый мотив первой скрипки, и потом в стремительных сильных рывках, темп которых то усиливался, то затихал, послышались настоящие жалобы, рыдания, выражаемые музыкой. "Страстно" - это любовь, странная любовь, любовь мучительная. Мелодия оказала на Валентину сильное воздействие. И несмотря на усилия, предпринимаемые молодой баронессой, чтобы сохранить позу холодного равнодушия, она была очень взволнована. Ее грудь нервно поднималась, дыхание стало прерывистым, как будто ей не хватало воздуха. Она улыбалась натянутой улыбкой, относящейся ни к кому в отдельности и ко всем вместе, взгляд ее, блуждающий в бесконечности, машинально остановился вдруг на электрической лампе, сверкающей в углу помещения, справа от музыкантов. Не получив ответа, доктор Юбер прекратил мучить ее вопросами; и его глаза, проницательные глаза врача и, быть может, влюбленного человека, устремились к тонкой нервной элегантной руке баронессы с розовыми миндалевидными ногтями, с длинными изящными пальцами, унизанными кольцами. Доктор рассматривал эту маленькую одухотворенную руку, мышцы которой напряглись, а пальцы медленно сжались. Было ли это следствием рефлекторного движения или произвольно выполненного действия? Доктору показалось, что Валентина взяла лежащую рядом оберточную бумагу из-под хлеба, скомкала ее и зажала в ладони. Юбер подумал, что она, вероятно, отбросила ее в сторону, может быть, уронила. Ничего подобного! Тонкий листок бумаги исчез в руке баронессы, и следа от него не осталось! В этот момент барон де Леско был занят разговором с посыльным, который вернулся, выполнив его задание. - Я уже разговаривал с Шарлем, он хорошего мнения о тебе. Не хочешь ли ты поступить на службу ко мне? - спросил его барон. Затем, не ожидая ответа, и, вероятно, привыкший к тому, что ему никогда не отказывали, добавил: - Ты будешь получать сто франков в месяц, кроме того, бесплатное питание и вино... жилье, естественно. Сегодня вечером ты познакомишься с моим дворецким по имени Дезире и договоришься с ним. Понял? Маленький посыльный слегка кивнул головой: - Господин барон может рассчитывать на меня. И очень корректно, как автомат, он повернулся на каблуках. Барон спросил его: - Как тебя зовут? - Изидор, - был ответ. Барон де Леско изобразил на лице гримасу, и это не укрылось от смышленого живого взгляда мальчика. Он добавил: - Но вообще-то, главным образом, меня зовут Зизи! Цыгане как раз закончили играть мелодию под названием "Страстно". Раздались редкие аплодисменты, связанные с удивительным воздействием этого оригинального и волнующего произведения на слушателей. Светские люди, особенно когда обедают, не щедры на такие возгласы одобрения, как "браво". Но несколько похвальных слов, казалось, в достаточной степени удовлетворили исполнителей, знающих, на что они еще могут рассчитывать. Валентина постепенно пришла в себя, справившись с волнением, которое она, казалось, испытывала. Но ее лицо сохранило следы пережитого воздействия странной цыганской мелодии. Она была бледной, и темные круги под глазами слегка увеличились. Она едва притронулась к обеду, который ей подали. Только один барон де Леско отдавал должное столь изысканной еде. Доктор Юбер выглядел расстроенным, у него отсутствовал аппетит, он не проявлял интереса к седлу барашка, безо всякого восхищения взирал на вкусное пралине, фирменное блюдо ресторана, заслуживающее действительных комплиментов! Барон наконец обратил внимание на необычное состояние жены, и, нежно наклонясь к ней в тот момент, когда подали кофе, он участливо спросил: - Вам не по себе, дорогая? Не заболели ли вы? Валентина сделала усилие, чтобы любезно ответить: - Я не заболела, но чувствую себя усталой. Затем обратившись к доктору Юберу, она сказала: - Извините меня, мой друг, что наш вечер так быстро закончился, но мне хотелось бы вернуться домой... Жоффруа, - продолжала она, обернувшись к мужу, - отвезите меня, пожалуйста, домой, а потом вы будете свободны и сможете пойти в клуб, если захотите, или лучше в этот "Музыкальный кабачок" вместе с доктором Юбером. Но гость супругов де Леско запротестовал: - Спектакль без вас, мои друзья, меня совсем не интересует. Но поскольку вы заболели, мадам, я прошу разрешения вернуться спокойно к себе домой. Доктор Морис Юбер встал, потребовал пальто в вестибюле, затем, вновь повернувшись к Валентине, спросил: - Вы извините меня? Я пойду пожать руку моему другу Дервалю. Молодые люди обменялись сердечным приветствием, и морской офицер своим низким и взволнованным голосом спросил: - Доктор, вы, как всегда, довольны своей работой? И, как всегда, остаетесь к тому же светским человеком? Черт возьми! Примите мои поздравления! Вы обедали сегодня с очень красивой женщиной! Сорине-Моруа, который только что был представлен Морису Юберу, прекратил на минуту есть, чтобы спросить его: - В самом деле! Эта молодая женщина, которую вы сопровождали, восхитительна... Ближе к делу, скажите-ка мне ее имя. Я забыл, где видел ее и супруга. Но действительно, их черты лица мне кого-то напоминают. Я их узнал, не будучи им представленным. Морис Юбер и не подумал что-то скрывать. Он просто ответил: - Баронесса и барон де Леско бывают часто в парижском свете, вы можете всегда их встретить здесь. Они мои новые друзья, которыми я дорожу. Попрощавшись с ними, Морис Юбер удалился. Спустя несколько минут Валентина и ее супруг сели в свой автомобиль, и шофер, удивленный и одновременно обрадованный, что обед закончился так рано, на большой скорости отвез их домой. Барон и баронесса де Леско жили на улице Спонтини рядом с Булонским лесом. Специально построенный элегантный особняк, окруженный восхитительным садом с большими тенистыми деревьями, придавал этому месту изящный, скромный и привлекательный вид сельской местности. Спустя несколько минут после отъезда из ресторана "Лукулл" автомобиль остановился на краю тротуара перед домом. Едва только барон де Леско вставил ключ в замок ворот садовой решетки, как окна особняка засветились, дверь подъезда отворилась, и с достойным и торжественным видом, одетый в черную ливрею, появился дворецкий Дезире. Он возник перед своими господами, бесстрастный и холодный, как и подобает слуге порядочного дома, и приветствовал их, не выразив никакого удивления. Хороший слуга никогда ничему не удивляется. Только когда барон задержался в холле особняка, чтобы просмотреть почту, а баронесса быстро поднялась на второй этаж, Дезире осмелился обратиться к своему хозяину: - Новый грум, которого вы, мсье, наняли в ресторане "Лукулл", уже здесь. Сначала я не поверил ему, но потом он мне показал вашу визитную карточку, и тогда я его устроил... Я полагаю, что мсье видел его рекомендательные письма... В словах Дезире послышался легкий упрек, но барон де Леско, увлеченный просмотром почты, не уловил его. - Превосходные рекомендации... превосходные... Ведь мне рекомендовал его Шарль. Затем он добавил: - Разбудите меня завтра ровно в восемь утра, я должен пойти по делам. - Желает ли господин барон, чтобы я помог ему раздеться? - Не стоит, Дезире. Можете идти спать! Между тем Валентина, поднявшись в свою комнату, быстро разделась. Оставаясь задумчивой, затаенной, взволнованной до глубины души с тех пор, как она услышала в ресторане цыганскую мелодию "Страстно", баронесса позволила себя раздеть горничной, которая внимательно и усердно распустила тяжелую копну черных волос своей госпожи, причесав ее на ночь. Она передала Валентине пеньюар и предложила оказать еще какие-нибудь услуги. - Спасибо, - ответила баронесса. - Вы мне больше не нужны и можете уйти. Как только горничная удалилась, барон де Леско спросил разрешения войти к супруге. - Входите, прошу вас, - ответила она. Барон увидел, что жена уже собиралась лечь спать. - Извините за беспокойство, - произнес он, - но я пришел узнать, как вы себя чувствуете? Машинально отеческим поцелуем он прикоснулся ко лбу Валентины, затем, заглядывая ей в глаза, спросил: - Не заболели ли вы серьезно, моя дорогая? - Слава Богу, нет, - ответила молодая женщина. - Это простое недомогание. Завтра я буду совершенно здорова... - Спокойной ночи, Валентина. - Спокойной ночи, Жоффруа. Около четверти часа в особняке царила тишина. Валентина была одна на своей отдельной половине; ее спальня, будуар и умывальная комната занимали западную половину особняка и заканчивались террасой, выходящей в большой сад. Молодая женщина поднялась с кровати, чтобы закрыть задвижку двери. Но посреди комнаты она вдруг удивленно остановилась, подавив крик, который чуть не сорвался с ее губ. - Боже мой, - прошептала она тихо, - вы здесь! В смятении и испуге она всматривалась в неожиданное видение, представшее перед ней. В этот вечер стояла очень теплая, слегка ветреная погода и, несмотря на поздний час, было душно, но не сыро. Валентина оставила окно приоткрытым. Именно в это окно и забрался кто-то. Он стоял неподвижно и дрожал, томясь с искаженным лицом и желая узнать, какое впечатление он произвел. Это был доктор Юбер! На удивленное восклицание молодой женщины он ответил тревожным голосом: - Валентина, извините меня! Молодая женщина была слишком взволнована, чтобы тотчас ответить; инстинктивным жестом стыдливости она запахнула пеньюар, раскрывшийся на груди, затем, приблизившись к доктору, спросила: - Что вам угодно?.. Зачем вы пришли сюда? Кто вам позволил?.. Ее глаза выражали возмущенное негодование. И доктор Юбер не смог выдержать этот взгляд, он опустил глаза и тоном ребенка, которого бранят, униженно попросил прощения: - Ах! Валентина, я знаю, что поступил плохо. Уже давно я противлюсь этому чувству, борюсь сам с собой. Я позволю себе сказать и повторю много, много раз, как я вас люблю... Несомненно, я безумен, но ведь это безумие от любви к вам. Я люблю вас! Люблю! Молодой человек задыхался. По мере того как он говорил, признаваясь в своей страсти, его голос становился более четким, уверенным, он осмелился смотреть на Валентину. Она же немного отступила назад. Ее лицо выражало теперь скорее удивление, чем возмущение. Безусловно, в некотором отношении ее тронула очевидная искренность этого человека, который не страшась, презирая все условности света и общества, проник к ней, чтобы сообщить со всем пылом страсти и убежденности о том, что молодая женщина знала давным-давно! Тем не менее, она возразила: - Морис, Морис, возможно ли это? Я не верю своим глазам. Вы здесь? И таким образом... Я никогда бы не подумала, что такой галантный человек, как вы, можете поступить столь некорректно, столь дерзко. Морис Юбер приблизился к молодой женщине, и, подавив ее первоначальное сопротивление, взял ее руку и страстно сжал. Своим низким мелодичным голосом, который, однако, слегка дрожал, он начал говорить, устремив на молодую женщину подозрительный взгляд: - Валентина, уверяю вас, я никогда бы не осмелился принять подобное решение, если бы довольствовался тем, что продолжал вас любить, как любил вчера... даже в этот вечер... до этого проклятого обеда... Но ведь что-то произошло между нами, по крайней мере, повлияло на меня. Таинственные и непонятные слова, произнесенные доктором, поразили Валентину. - Что вы хотите сказать? На что намекаете? - спросила она. Казалось, до сих пор доктор Юбер делал усилия, чтобы что-то скрыть от Валентины. - Ради Бога, Валентина, - умолял он, - скажите мне сначала, любите ли вы меня? И поскольку молодая женщина выразила протест, он уточнил: - Скажите только, вы когда-нибудь меня полюбите?.. Неистовая борьба происходила в сердце Валентины. Нельзя сказать, чтобы сдержанное и одновременно пылкое ухаживание блестящего доктора, продолжавшееся уже много недель, оставляло ее равнодушной. Но она была поражена и возмущена беседой с ним, на которую согласилась в этот вечер, с человеком, которого она принимала у себя ночью подобно любовнику. - Полюбить вас? - начала она. - Полюбить вас когда-нибудь? Бог мой, я не смогу... Кто может сказать, что будет в дальнейшем? Она провела руками по лбу, затем нервно сжала виски. Ее щеки, ранее бледные, теперь покрылись румянцем, кровь прилила к губам, взгляд загорелся. Она стала удивительно красивой, эта Валентина де Леско, которую парижское общество, столь разборчивое и настроенное критически, нарекло "Королевой Парижа". И доктор Юбер упал перед ней на колени. - Заклинаю вас, - произнес он дрожащим голосом, - снимите камень с моей души! Помогите мне избавиться от подозрения, которое не дает мне покоя с того вечера и заставляет делать столько глупостей. - Какого подозрения? - спросила Валентина. Доктор тотчас поднялся, вновь приблизился к молодой женщине и, устремив на нее глаза, властно и повелительно прошептал: - Я схожу с ума от ревности, от ревности к вам, Валентина... Вы любите другого, у вас есть любовник?.. Баронесса де Леско стала бледной как смерть; она сжала кулаки, нахмурясь. - Мсье, - произнесла она ледяным тоном, - вы поистине злоупотребляете моим терпением. Я простила вас за нетактичность, когда вы объяснялись мне в любви. Но я не могу и минуту вынести, когда вы оскорбляете меня подозрениями. Уходите! Я вам приказываю! - Валентина, - бормотал, запинаясь, доктор с искаженным лицом. - Ради Бога, ответьте мне! Успокойте меня! - Я же вам уже сказала: оставьте меня! Уходите! И Валентина де Леско энергичным движением руки указала на открытое окно, через которое доктор Юбер ранее вошел. Он сгорбился, отошел от нее на несколько шагов, собираясь уйти, но не смог на это решиться и вернулся назад. Валентина заметила слезы на его глазах. Горе этого несчастного, казалось, взволновало ее на мгновение, она не повторила своего приказа. Морис Юбер сказал: - Я с ума схожу от ревности. Я вас ревную, ревную ко всем, кто вас окружает, кто может приблизиться к вам. - И к моему мужу тоже? - зло спросила она. Лицо доктора исказила судорога. Юбер, казалось, очень страдал от этой иронии. Он ответил: - К вашему мужу тоже... но и к другим. Послушайте, Валентина, что я вам должен сказать, и успокойте меня наконец... Я считал, что видел... да, я видел: в этот вечер во время обеда вы были взволнованы мелодией, исполняемой цыганами. Вы держали в руке клочок бумаги... записку... которую вам передали... Скажите мне... это правда? Валентина на мгновение смутилась, но ее лицо сразу же приняло выражение холодного достоинства и абсолютного равнодушия. - Записку, мне?.. - спросила она. Затем, предугадывая ход событий, она продолжала с надменным видом: - Достаточно, Морис... Мне кажется, вы устраиваете мне допрос. И по какому праву, я вас спрашиваю? - По праву любящего вас человека, - отвечал он. - Разве я вам давала повод? - спросила его Валентина. По мере продолжения разговора, Юбер, казалось, все более и более старался не унывать. - Может быть! - произнес он. Уже давно я вам говорю о своей любви. И вы меня не останавливали, вы меня почти поощряли... Если бы вы меня не любили, вы бы не поступали таким образом... - Довольно, - категорично приказала молодая женщина. - Я никому не позволю ни обсуждать мое поведение, ни становиться судьей моих поступков. Я уже сказала вам, Морис, и повторяю: уходите, уходите немедленно. Доктор отступил, достиг окна и снова спросил: - Валентина, вы любите другого? Возможно ли это?.. Валентина, отвечайте мне, вы меня обманываете?.. Ответом ему был только взрыв смеха, пронзительный и нервозный. Молодая женщина, однако, добавила: - Обманывать вас! Но кто вы мне будете: муж или любовник? Крик боли, страстная жалоба - имя Валентины, повторенное неоднократно, - раздавались несколько мгновений в ярко освященной комнате. Отчаявшись, не смея далее продолжать разговор, доктор Юбер вернулся к открытому окну. Он исчез в темноте, спрыгнув в сад и углубившись в парк. Некоторое время Валентина оставалась посредине комнаты бледная и неподвижная. Когда же шум в саду затих, она подошла ко все еще открытому окну, потянула за ставни и прочно закрепила их. - Бедный Юбер! - прошептала она. - Как он меня любит! Мне было мучительно трудно так разговаривать с ним! Молодая женщина остановилась на мгновение... Затем продолжала вполголоса: - Я не могу не признаться себе, действительно, я испытываю к нему симпатию, даже большую симпатию. И добавила с нервным смешком: - Но он так объясняется в любви, как будто перенесся в другую эпоху. Еще немного - и я бы подумала, что он хочет меня похитить согласно обычаю рыцарей былых времен, когда они похищали своих возлюбленных из окна башни с помощью веревочной лестницы. Она шутила, чтобы отвлечь себя от дум. Если бы кто-нибудь, даже не слишком проницательный, увидел ее в этот момент, он догадался бы, что ее веселье, задор наигранны. Валентина на самом деле очень разволновалась. Порывистость ее движений подтверждала это. Молодая женщина подошла к зеркалу, долго рассматривала свое отражение и, казалось, ужаснулась, увидев себя. Она была бледна, под глазами образовались круги, расширенные зрачки сверкали необычным блеском. Она тяжело дышала и, приложив машинально руку к груди, почувствовала, как стремительно билось ее сердце. - Неужели я так волнуюсь? - прошептала она. И, сраженная усталостью, с которой уже давно боролась, она призналась сама себе: - Да, я взволнована, обеспокоена, смертельно встревожена... но и просто сгораю от любопытства. И вдруг, как будто воскресив в памяти виденный ранее сон, подняв глаза к небу, она спросила: - Кто он? Что он хочет от меня?.. Чего добивается от меня?.. Что означает эта странная и загадочная манера его поведения?.. Почему всегда звучит этот мотив под названием "Страстно", исполняемый различными музыкантами, который должен меня волновать... И он действительно волнует меня. Кто же, однако?.. Что все это значит? Рассуждая таким образом и произнося шепотом эти странные слова, смысл которых едва понимала она сама, Валентина вновь машинально подошла к окну, чтобы убедиться, что оно закрыто, и дверь тоже заперта на задвижку, и никто не сможет войти к ней, никто не будет подглядывать снаружи. Убедившись, что она отгородилась от всего мира, молодая женщина взяла дамскую сумочку и вынула оттуда скомканную записку. Несколько мгновений она держала ее в руках. Она прошептала задумчиво: - От влюбленных ничего не скроешь. Юбер видел, как я взяла записку. Молодая женщина еще колебалась, боролась с желанием прочесть эту загадочную записку, найденную под листом промасленной бумаги, в которую в ресторане "Лукулл", как и во всех элегантных ресторанах, было принято заворачивать хлебцы. Башенные часы пробили два часа ночи. Валентина дрожала. - Уже так поздно, - прошептала она. И все-таки, казалось, она и не думала ложиться спать. Она неподвижно стояла посредине комнаты с зажатой в руке запиской. - Нужно, однако, чтобы я узнала... И приняв решение, она развернула листок, подошла к электрической лампе и стала читать. В записке были указаны только дата, время и адрес. Долго после этого Валентина оставалась озабоченной. - Пойду ли я? - спрашивала она себя и, подавляя в себе любопытство, объявила: - Я не пойду... Но спустя несколько минут она передумала и сказала: - Может быть, и пойду. Было бы смешно не узнать... Но ее гордый и высокомерный характер взял верх: - Терпеть не могу приказов! Я ни за что не пойду туда... В три часа утра, растерянная и так и не принявшая решения, она легла в постель. Предварительно над пламенем свечи она сожгла таинственную записку, запомнив ее содержание. Затем она погасила электрический свет. Абсолютная темнота окутала комнату. Валентина попыталась заснуть, но не смогла. И только на ранней заре она заснула. Последние мысли, пронесшиеся в ее голове, отражали ее колебания, озабоченность: - Пойти? Не пойти?.. Дрожь пробежала по ее телу... В какое-то мгновение ее губы прошептали: - Я боюсь... прошлое... что, если... нет, я сумасшедшая! У Валентины де Леско была какая-то тайна. Что это была за тайна? В сотый раз она повторяла: - Пойти?.. Не пойти?.. Глава 6 ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ - Скажите, пожалуйста, мсье, в какой стороне находится улица Жирардон? - Улица Жирардон, мадам? Сию минуту... Постовой, несущий дежурство на углу бульваров и улицы Лепик, поискал в кармане своего мундира маленький справочник по улицам города, который ему выдали в префектуре. В то же время он окинул восхищенным взглядом тонкий силуэт женщины, обратившейся к нему с вопросом. По всей вероятности, женщина была еще совсем молодой, и, хотя ее лицо скрывалось за достаточно плотной вуалеткой каштанового цвета с большими цветными узорами, нетрудно было догадаться, что она очень хорошенькая. От нее исходило какое-то тайное очарование, захватывающее и волнующее. Высокая, тонкая, очень элегантная дама ожидала ответа с несколько высокомерным и слегка равнодушным видом. Постовой, придерживаясь буквы закона и хвастаясь, что хорошо знает Монмартр, большим пальцем руки листал справочник: - Жа, Же, Жи... Да, вот нашел!.. Улица Жирардон, мадам, начинается от улицы Коленкур и кончается улицей Лепик. Ответ был точным, но незнакомка казалась несколько смущенной: - А улица Лепик, мсье, где она? - Здесь, мадам, вы как раз на ней находитесь, а улица Жирардон должна быть, если я не ошибаюсь, на самом верху "Святой горы". Почему постовой называл Монмартровскую гору "святой"? Почему он улыбался, с фатовским видом бросая взгляд на молодую женщину, которая его спрашивала? Это, наверное, мало интересовало незнакомку, да она и не стремилась ни во что вникать. - Спасибо, мсье, - поблагодарила она. - Это не так далеко отсюда? - Десять минут ходьбы. Легким кивком головы молодая женщина попрощалась с ним и несколько поспешно направилась на улицу Лепик. Она не была обитательницей Монмарта, и "Святая гора", как ее называл постовой, ее абсолютно не интересовала. Проходя, молодая женщина бросала удивленные взгляды на странные, жалкие, нищенские рестораны, сосредоточенные в нижней части улицы Лепик, которые гордились, за неимением лучшего, тем, что имеют в качестве клиентов полуголодных артистов, бездарных живописцев, малоизвестных литераторов. Время от времени с ее губ срывались слова: - Как безумно я поступаю! Совершенно безумно!.. Я не пойду туда... На пересечении улицы Аббесс молодая женщина снова заколебалась, стоит ей пойти дальше по улице Лепик или вернуться назад? Казалось просто невероятным, что она продолжает двигаться вперед по необычным маленьким улочкам, попадающимся на ее пути. Она спросила снова: - Скажите, пожалуйста, как пройти на улицу Жирардон? - Немного выше, мадемуазель!.. Ах, черт побери! Чтобы добраться туда, нужно как можно больше набрать воздуха в легкие. Услышав слово "мадемуазель", она немного улыбнулась, а затем снова поспешила вперед. - Я не пойду туда, не пойду, - повторила она. Чем больше пыталась она убедить себя в нежелании туда идти, тем быстрее ускоряла свои шаги, тем более становилась озабоченной, старалась не сбиться с пути и достигнуть цели своей прогулки. Эта необычайно элегантная незнакомка в богемном квартале после полудня подвергала себя опасности, шагая по улочкам Монмартра. Это была не кто иная, как богатая и красивая баронесса де Леско, которая накануне вечером в великолепном туалете обедала в ресторане "Лукулл", затем позднее, вернувшись к себе на улицу Спонтини, вынуждена была выслушивать признания в любви своего поклонника доктора Мориса Юбера. Она кокетничала с ним, но он не был ее любовником. Как же рискнула Валентина оказаться в таком квартале, прийти на улицу Жирардон? Засыпая накануне вечером, Валентина думала о таинственной записке, полученной ею во время обеда, думала также о необычайной смелости доктора Юбера, проникшего к ней вечером в комнату через окно. Она была очень расстроена. Даже утром, проснувшись в своей уютной комнате и вспомнив в сладкой дремоте события предыдущего вечера, она продолжала находиться в тревожном состоянии. Валентина не забыла тех лаконичных слов, которые приводились в таинственной записке, сожженной ею накануне вечером: "Ради Бога, приходите завтра в три часа дня на улицу Жирардон, шесть". И все - никаких подробностей, никаких уточняющих данных, никакой подписи... Однако эти слова - категоричные и исполненные почтения одновременно - запечатлелись надолго в памяти Валентины. Кто бы мог написать ей эту записку? Вначале, когда в самом разгаре обеда она почувствовала под масляной бумагой, в которую был завернут хлеб, записку, она подумала, что только Морис Юбер мог осмелиться вести с ней подобную переписку. Но визит доктора Юбера разуверил ее в этом. Проявляемая им безумная ревность доказала Валентине, что это был не он. И она, встревоженная, обезумевшая от любопытства, напрасно пыталась отгадать, кто же мог быть ее таинственным корреспондентом. Элегантная молодая женщина в конце концов решила, что она не пойдет на свидание, которое ей назначили. Ей казалось просто чудовищным согласиться на такую встречу. Но приняв решение не ходить на улицу Жирардон, она старалась представить себе, кто же мог ее там ждать, кто мог подумать, что она столь неблагоразумна или легкомысленна, чтобы согласиться на такое предложение, которое не было даже подписано. Валентина перебрала в уме всех своих друзей, всех тех, кто, будучи искушен ее красотой, находился с ней в дружеских отношениях, флиртовал с ней... Но воскрешая в памяти знакомых снобов, карьеристов, которые усердствовали в салонах, мечтая завести наиболее богатых любовниц, ей казалось, что никто из них не мог быть автором подобной записки. Кто же ее написал? Оставив попытку определить личность своего загадочного влюбленного, Валентина постаралась уточнить, не могла ли она соблазнить какого-нибудь незнакомца, но не припомнила ни одного из недавних приключений, ни одного, даже малого случая в своей жизни, когда она могла дать повод какому-либо галантному кавалеру для подобных ухаживаний... Все утро Валентина занималась своим туалетом с обычной тщательностью, утонченной элегантностью. Затем она позавтракала, сидя напротив мужа, и рассеянно, невыразительным тоном объявила: - Пойду пройдусь. У меня мигрень, и прогулка пешком пойдет мне на пользу. Она миновала улицу Спонтини, решив, что ни за что не пойдет на улицу Жирардон, но тотчас направилась на Монмартр, как бы притягиваемая, подталкиваемая, ведомая таинственной силой, высшим разумом. Была ли искренней Валентина, утверждая, что не может представить себе человека, написавшего ей записку? Да, действительно, она была удивлена тем, что ей подложили записку в ресторане, она бы и выдала себя, но об этом догадался только Морис Юбер, увидев, как она положила в кошелек маленький клочок бумаги. Нет, если бы Валентина была искренна сама с собой, то она бы согласилась, что уже давно, несколько недель с ней происходят таинственные и необычайные явления, возбуждая ее любопытство и внося некоторую долю очарования в ее жизнь. Везде, где бы она ни появлялась, как по волшебному слову, оркестр начинал наигрывать мелодию, странную мелодию, необычно нежную и неторопливую... мелодию, заставлявшую грезить наяву. Музыка звучала в убаюкивающем и успокаивающем ритме, затягиваясь до бесконечности, и казалось, уже все закончилось, но все начиналось снова, если Валентина оставалась на одном и том же месте. Такую мелодию играли на чаепитии, которое Валентина обычно посещала, она слышала ее в лесу, наиболее шикарные рестораны включали ее в программы своих оркестров. Мелодия становилась навязчивой, цепкой, пронизывающей насквозь, проникающей даже в закрытые комнаты, на улицу Спонтини. Если бы только одна эта мелодия беспокоила Валентину! Сама по себе мелодия была сущим пустяком! Валентина, может быть, и не обратила бы на нее внимания, считая, что мода на любую музыку проходит, если бы с помощью музыкального ритма всякий раз ей не объявляли бы об удивительных событиях. Если музыка становилась убаюкивающе спокойной, когда волнующие созвучия вызывали чувство восторга, упоения, появлялись таинственные подарки: цветы от неизвестных вздыхателей без визитных карточек, ценные безделушки на столе в ее комнате, приглашения в театры, приходящие по почте от друзей, которых она никогда не знала... Сначала предполагая, что речь идет об оригинальном ухаживании Мориса Юбера, она старалась не привлекать внимание своего мужа. А потом было уже слишком поздно... Но теперь, казалось, она поняла. Юбер не был анонимным автором этих подарков; проявленная им накануне ревность служила тому лучшим подтверждением. Тогда кто же? Кто этот незнакомец? Теперь она шла к нему, повторяя: я туда ни за что не пойду! С тех пор, как Валентина заметила необычную многократность появления чарующего мотива, который она слышала везде, с тех пор, как она заметила, что эти музыкальные такты приносили ей каждый раз удивительную новость, она немного дрожала при звуках этой мелодии. Накануне вечером она внезапно побледнела в ресторане "Лукулл", когда услышала знакомую мелодию, приглушенную сурдинами... Теперь она дрожала от страха, спрашивая себя, услышит ли она те же мотивы на улице Жирардон? Рассуждая таким образом, она продолжала идти вперед. Она достигла вершины Монмартра; справляясь у прохожих, она вышла наконец на улицу Жирардон. Совсем маленькая пустынная улица с крутым склоном, выходящая на вершину горы и соединяющаяся с улицей Коленкур, поразила ее. Там было несколько жалких домишек и особняк, кажущийся заброшенным, с наполовину сорванными ставнями. Валентина остановилась, озирая окрестности, и улыбнулась. - Я должна исполнить каприз одного артиста, - прошептала она. Она колебалась ровно секунду, готовая повернуть обратно, но любопытство взяло верх над боязнью себя скомпрометировать. И она стала вновь продвигаться вперед, желая уточнить номер дома, где ждал ее таинственный незнакомец. Валентина не ошиблась. Под номером шесть, указанным в записке, значился покинутый особняк. "Это мистификация", - думала молодая женщина, прогуливаясь вдоль решетки сада, заросшего буйной травой. - Это мистификация, никто здесь не живет! Тогда она нахмурила свои тонкие брови. Неожиданно одна мысль пришла ей в голову, вызвав у нее дрожь. - Не попала ли я в ловушку? - прошептала она. - Не заметил ли Жоффруа ухаживания Юбера, и не захотел ли он меня испытать? Ее гордая натура, ее независимый и необузданный характер сыграли большую роль в принятии решения, чем самые неожиданные увещевания. - Ну, так мы посмотрим! - сказала она. И все более сгорая от любопытства, стремясь все выяснить, чтобы потом не сожалеть, освободиться от двусмысленности положения, она вернулась назад, подошла к особняку, нажала на ручку двери, открыла ее и вошла... Взгляду молодой женщины предстал тот же вид, что и за решеткой сада; у нее создалось неожиданное впечатление, что она находится в палисаднике, аллеи которого, вымощенные булыжником, заросли травой, что свидетельствовало о том, что особняк покинут давно. Но теперь это не имело для нее значения. Раз она вошла, последнее слово будет за ней. Она пошла вдоль аллеи, поднялась быстрым шагом на крыльцо, откуда вела дверь в вестибюль. Она прикоснулась рукой к дверной ручке, но дверь сама открылась перед ней. Ей стало страшно. - Меня ждут? - прошептала она. Она вошла. Вначале ей показалось, что в вестибюле мрачно и темно, затем дверь закрылась, и сразу началась странная феерия. Вестибюль осветился вдруг необычайно тусклым и мягким голубоватым светом. Комната была задрапирована тяжелым обивочным материалом, плотные старинные ковры ниспадали со сводчатого потолка, где электрические лампы, завешенные голубоватым шелком, создавали снопы искр. Мозаичный пол устилали пушистые ковры. Но никого не было видно. Валентина остановилась, озадаченная, напрягла слух... Молодая женщина оставалась несколько минут неподвижной, взволнованной до глубины души. Она слышала частые удары своего сердца. Она собралась уже уходить, как вдруг откуда-то издалека раздалась музыка, которая ее необычайно растрогала... Да! Она узнала знакомую мелодию, когда скрипки плакали, сопровождаемые жалостливыми тонкими голосами арф. Это звучала мистическая музыка под названием "Страстно", которую она слышала уже много раз... Все было таким удивительным и загадочным, что Валентина испытывала необходимость выйти из этого нереального мира грез. - Есть здесь кто-нибудь? - спросила она дрожащим голосом. Все шло своим чередом. Она задавала вопрос, ей отвечали. Она услышала голос, который как будто раздавался рядом с ней, голос нежный и одновременно неторопливый и стремительный: - Добро пожаловать, мадам! Тысячу раз благодарю за мужественное решение прийти сюда ко мне... Входите, пожалуйста... Я вас ждал, как ждут наступления дня. Я надеялся вас увидеть, как слепой надеется увидеть свет... Входите, мадам! Напротив Валентины в конце коридора бесшумно открылась дверь. Молодая женщина, удивленная тем, что никого не видит, забыв о своем страхе, задрожала, почувствовав горячность слов, с которыми к ней обращались. Она пересекла вестибюль и прошла в большой салон, освещенный таким же тусклым, мягким голубоватым светом, как и вестибюль. Казалось, здесь безраздельно царила луна. Итак, несомненно, что особняк не был заброшен. Контрастируя с тяжелыми и строгими коврами вестибюля, салон, в который вошла Валентина, выглядел безупречно. Там были разнообразные изящные статуэтки, знаменитый хрупкий севрский фарфор, мебель изысканной формы... И повсюду - на полках, на этажерках - стояли цветы, неизвестные и редкие, фантастические цветы, орхидеи с удивительными лепестками... Валентина разволновалась. Она сделала несколько шагов и утонула в большом кресле. Оставалась ли она в нем долго в неподвижном состоянии? Или же тотчас встала, оглядываясь кругом? Позднее ей было трудно об этом вспомнить. Все, что она видела, было таким странным, сюрпризы следовали один за другим, и ей просто не хватило времени во всем разобраться. - Мадам, - повторил в этот момент тот же теплый голос, голос человека, стремящегося быть сдержанным и спокойным. - Мадам, примите мои уверения в моем глубоком к вам почтении. Думаю, вы догадались, что пришли к честному человеку, и я хочу вам сказать сразу же, что я вас обожаю и благодарю за то, что вы меня не презираете. На этот раз, как бы проснувшись от своих грез, в которых она, казалось, находилась несколько мгновений, Валентина внезапно выпрямилась. - Мсье, - сказала она, - вы странным образом ошибаетесь относительно моего поступка, я пришла... чтобы просить вас прекратить ваши ухаживания. - Вы пришли, мадам, - продолжал голос, - и я вас ни о чем более не спрашиваю. Вы пришли... вы здесь... Остальное пустяки! Уже само ваше присутствие для меня такое большое счастье, что я даже сам себя спрашиваю, с вами ли я говорю, вас ли вижу? Какие банальности он говорил! Наконец Валентина окончательно пришла в себя. Фразы, которые она слышала, открыли ей многое, заставили ее задуматься. - Ах, да, мсье, - прервала его молодая женщина, - давайте прекратим эту шутку... Где вы? Валентина имела право спросить его об этом. Обезумевшим взглядом она окинула большой салон, однако, не заметила никого. Она была здесь одна, и, тем не менее, ей казалось, что голос звучал совсем рядом с ней. - Где же вы, мсье? - спросила Валентина. - Я пришла сюда, чтобы чистосердечно объясниться с вами... Если вы действительно галантный человек, вы не откажете мне в этом... Но она вынуждена была прервать свою речь. Мелодия, которую она услышала при входе в это необычное жилище, вновь зазвучала с неожиданной силой, с возрастающей стремительностью. Валентина спрашивала себя, не находится ли она вновь во власти иллюзий. Ей показалось, что ритм мелодии стал более определенным, словно для того, чтобы заглушить вздохи, жалобные стоны, почти крики, раздававшиеся несколько секунд. Уж не ослышалась ли она? - Где же вы, мсье? - повторяла молодая женщина. Вдруг голос ответил: - Здесь, рядом с вами! И так как Валентина молчала, голос продолжал: - Я так близко от вас, что могу слышать шорох ваших ресниц! Так близко, что меня опьяняет запах ваших духов! И так близко от вас, что мне кажется, рай, о котором я уже говорил, - здесь... там, где вы, там, где мы вместе! Мадам, я вас безумно люблю... так безумно, что я бы не хотел ни за что на свете рискнуть вам не понравиться. Вы меня совсем не знаете. Вы не знаете, кто я теперь, кем я был, кем стану! Пусть в вашем сердце я останусь таинственным незнакомцем, который вас любит. Я не настолько безумен, чтобы не понять вас. В этом мое единственное достоинство, которое я приобрел в ваших глазах. Более мой, мадам, вы пришли сюда, не потому что любите меня. Вам просто любопытно было узнать, кто любит вас. Угадайте, мадам! Попытайтесь узнать. Прежде чем показаться вам, я хочу, чтобы вы духовно узнали меня! При этих словах Валентина встала. Атмосфера таинственности показалась ей невыносимой, чувство гнева переполняло ее. Как же так? Заставить прийти на свидание и отказаться показаться ей! Как же так? Вести беседу через драпировку, через стену! Ее интригуют! - Ваше поведение недостойно, мсье! - прошептала Валентина. - Да, вы правы, я пришла из-за любопытства и также из-за страха. Я пришла сюда, чтобы попросить вас прекратить преследовать меня и больше никогда не напоминать о себе... Прощайте, мсье. Но в этот момент, когда молодая женщина собиралась уйти, вновь раздались вздохи, жалобные стоны, которые раньше приводили ее в трепет. И снова зазвучала таинственная музыка. - Мадам, - умолял низкий голос, который дрожал, - остановитесь, я вас заклинаю! Не уходите! Вы не можете себе представить, какое горе мне причиняют ваши слова, и какая жестокая необходимость заставляет меня, может быть, поступать так, как я поступлю. Я вас не прошу любить меня! Только потому, что я несчастен, прошу позволить мне любить вас. Признайтесь, это так мало... дарить только одно равнодушие... Не откажете же вы мне в этом? Не запретите же вы мне продолжать быть невидимым и всегда рядом с вами?.. Столько раз мне посчастливилось быть рядом с вами, для этого вам даже не приходилось повернуть голову... Столько раз вы слышали эту мелодию... И так как голос затих, таинственная музыка вновь зазвучала. Едва уловимая мелодия постепенно нарастала, усиливалась, чтобы стать громогласной. Казалось, музыка заполнила весь салон. Валентина инстинктивно отступила. - Мне страшно, - прошептала она. Мелодия тотчас смолкла. Голос сказал: - Не бойтесь!.. Никто вас здесь не тронет... не посмеет... Здесь только я, я один и я люблю вас!.. Мадам, обещайте мне снова приходить сюда. Время от времени... как приходят навестить больного, дают милостыню. Не правда ли? Вы придете сюда, подарите мне радость всего на несколько минут, чтобы я мог увидеть и услышать вас. Просьба была скромной, но Валентина осталась невозмутимой. - Мсье, - возразила молодая женщина, - я не забыла о цели своего визита. Перестаньте надоедать мне, мсье! Я уже говорила вам об этом. Я замужем и люблю своего мужа... - Вы заблуждаетесь, мадам! Валентина тихо переспросила: - Заблуждаюсь? - Да, мадам. Вы любили своего мужа. Но теперь... Он вас запугивает... завтра, быть может, вы возненавидите его. Что хотел сказать собеседник молодой женщине? Безусловно, Валентина понимала скрытый смысл произнесенных слов и от волнения даже не возражала. - Мсье, - промолвила она, - скажите же мне наконец - кто вы? Перестаньте прятаться! В третий раз зазвучала печальная музыка, наполненная жалобными стонами. - Я вам больше ничего не могу сказать. - Незнакомец, казалось, с трудом выговаривал последние слова. - Я не могу далее продолжать этот разговор! Да, мадам, извините меня!.. Что-то страшное произошло в моей душе! Не спрашивайте меня ни о чем! Перестаньте отгадывать то, что невозможно отгадать! Уходите, мадам! Уходите! Но позвольте мне надеяться, что вы снова вернетесь... Странным казалось внезапно принятое решение таинственного незнакомца: он выпроваживал молодую женщину! Нервным движением баронесса де Леско провела своей тонкой рукой по лбу. Ей стало страшно. Она представила, что одна в этом большом салоне, и опасность угрожает ей. Она выскочила из салона, миновала вестибюль, пересекла палисадник, выбежала на улицу Жирардон. Перенесенное ею нервное напряжение неожиданно вызвало упадок сил. Она шла с трудом, а нужно было идти быстро, даже очень быстро. Заблудившись в этом пустынном квартале, не зная, куда идти, Валентина продолжала двигаться прямо, потрясенная настолько, что не могла собрать воедино свои мысли. Спустя час, достигнув наугад бульваров, Валентина поняла, что должна вернуться на улицу Спонтини. Позднее на досуге, стараясь трезво смотреть на вещи, она поймет, какое загадочное приключение пережила. Валентина позвала такси, назвала шоферу адрес на улице Спонтини, поднялась в машину... Но в тот момент, когда молодая женщина, сев в машину, бросила взгляд в небольшое зеркальце, прикрепленное к кузову машины, она вдруг страшно побледнела. - Боже мой, - прошептала Валентина, - мои бриллианты!.. Где мои бриллианты? Утром молодая женщина надела на шею тонкую платиновую цепочку, к которой были прикреплены в виде кулона два великолепных бриллианта очень большой стоимости... Драгоценности исчезли с ее шеи! Кулон исчез! Бриллианты были украдены! - Боже мой, Боже мой, - причитала Валентина, побледнев как смерть... Это была западня, настоящая западня!.. Глава 7 КЛИЕНТЫ РАТОДРОМА - Это снова ты, бездельник, убирайся отсюда! Я уже убрала лестницы и не хочу, чтобы такие никчемные люди, как ты, приходили пачкать здесь! Так угрожающе говорила консьержка, женщина с виду добрая, с простодушным и улыбающимся лицом. Дело осложнялось тем, что в руках она держала швабру и, принимая грозный вид, она, казалось, в любой момент могла превратить ее в орудие защиты и нападения. Слова эти относились к подростку с оживленным выражением лица, насмешливыми глазами, стремившемуся проскользнуть к ней или хотя бы в дом, который она охраняла и должна была содержать в полном порядке. Многоэтажный дом, с виду довольно скромный, находился в Бельвиле в начале улицы Солитэр. Разговаривающий с консьержкой мальчуган и не собирался ей подчиняться. Он расположился рядом на тротуаре и спорил с ней, обращая ее доводы против нее самой. - Матушка Ландри, что плохого сделал вам болтун, имя, фамилию и социальное происхождение которого я бы мог вам сообщить. Изидор к вашим услугам, - сказал Зизи. - Сын своих родителей... которых вы хорошо знаете, как мне думается. К тому же знайте, что мне дела нет до вашей лестницы, но я все же имею право подняться наверх... Я ведь не бродячий пес, не какой-нибудь там угольщик, чтобы мне запрещали войти в дом после десяти часов утра... - Возможно, - брюзжала женщина, которая, казалось, была в нерешительности. - Но с таким парнем, как ты, никогда не знаешь, что случится. Вот недавно ты пришел... и что же ты сделал с моими голубями? - Матушка Ландри, - прервал ее уличный гаврош, - это пустяки... старая история, а вот сейчас мне бы очень хотелось пойти навестить своих родителей. Неужели их нет под родимой крышей? Матушка Ландри пожала плечами: - Твои родители, милый, вышли из дома уже давно. - Да, конечно, - произнес подросток. - Ничего другого я бы и не мог себе представить. А что же с ними случилось, матушка Ландри? - Твой отец работает. Он взял сегодня свой кнут и ушел. - Хорошо, - одобрил парнишка. - Можно подумать, что ему вернули обратно его колымагу в префектуре... а нарушение закона отменили? А мать? - Ее тоже нет дома. Вчера ее увезли в больницу. Не беспокойся, ничего серьезного нет. - Я понял, - сказал мальчуган. - Эта Валерия опять наела себе фигуру. Бедная храбрая женщина... Это ее единственное удовольствие! Да простит меня Бог! - Однако, - продолжал Зизи, который теперь фамильярно сидел рядом с консьержкой, занимавшейся шитьем на скамейке у входа в дом. - Им не посчастливилось, моим родителям. Каждый раз, когда один из них на свободе, другой садится за решетку по той или иной причине. Если не папаша Коллардон, который ночует в тюрьме Санте за сбор протоколов о нарушении закона в общественном месте, то мамаша Валери, попадающая вдруг то в больницу, то в Сен-Лазар за свои делишки... - Зизи, - упрекнула его консьержка, - когда ты перестанешь бранить своих родителей?.. - Но я их не браню, - начал неисправимый проказник. - Как раз наоборот. Только вот... мне жаль, что с ними всегда что-то случается. Они такие разные по характеру, что не должны были бы никогда встретиться друг с другом. Уверен, мне недолго придется ждать: скоро они подкинут мне маленького братишку или сестричку. - Довольно, - прервала его матушка Ландри, - а чего ты хотел? Он, как юла, не мог усидеть на одном месте и уже встал, чтобы убежать. - Ничего особенного. Я вот слоняюсь от нечего делать и хотел их навестить, - сказал он. - Хотел узнать, не случилось ли чего. Теперь я убегаю... У меня дела. Передайте: у меня все хорошо, если вы случайно увидите их. - Зизи, ты по-прежнему на том же месте, в ресторане? - спросила она. Уличный гаврош пожал плечами: - Вы бы хотели, мадам, чтобы я там остался навечно. Нет, мадам, меня повысили в чине. Я второй слуга в богатой семье... Служу у баронов. И поскольку матушка Ландри широко раскрыла от удивления глаза, Зизи удалился, напевая про себя: - Я у баронов служу! Прекрасно! Кто бы мог подумать, что еще несколько лет тому назад я... барахтался здесь в этой грязи со своими друзьями. Зизи сам разрешил себе взять отпуск во второй половине дня, не спросив разрешения у своих новых господ: он воспользовался выходом лавочника, покидавшего буфетную особняка на улице Спонтини, чтобы пойти за ним по пятам и вдохнуть хоть немного "воздуха свободы". Мальчуган не колебался, где провести время: он решил поехать в Бельвиль! Однако во время поездки в метро он часто смотрел на часы, как человек, который боится опоздать на свидание. Два или три раза он повторял про себя: - Сегодня среда, а "она" мне назначила встречу в четыре часа, у меня еще есть время, но не стоит бездельничать, старуха не любит, когда ее надувают. Зизи после своего визита на улицу Солитэр, вышел на улицу Муцайя, по которой он прогуливался несколько минут, переходя с одного тротуара на другой, обращая внимание на афиши, направляясь к шоссе, чтобы увидеть проходящий автобус; толкая людей, мешая всем, кто попадался на его пути. В какой-то момент он пристроился позади одной молоденькой служанки, которая несла, повесив на руку, тяжелую корзину. - Сейчас мы повеселимся, - решил Зизи и начал мало-помалу налегать рукой на край корзины, делая ее все более и более тяжелой. Неожиданно он навалился на нее всей своей тяжестью, так что служанке пришлось выпустить корзину из рук. - Вот так да! - воскликнул Зизи. - Вот это подружка, у которой все валится из рук. Он собрался уже удирать, не желая выслушивать упреки молодой девушки, но когда та повернулась к нему лицом, Зизи узнал ее и разразился хохотом: - Черт возьми, как глупо получилось! Это ты, Адель! - Дурак, - ругалась служанка, покраснев от гнева. - И что за манеры останавливать таким образом порядочных людей! Зизи извинился на свой лад: - Я и не знал, что это ты. Если бы знал, то придумал бы другую шутку. - Какую же? - полюбопытствовала она. - Ну так вот, я бы опрокинул тебя на землю вместе с твоей корзиной, чтобы выставить напоказ твои ножки. - Зизи, - упрекнула его молодая женщина, - ты становишься все более и более несносным! Затем совершенно беззлобно она спросила: - Что-то я давно тебя не видела в нашем квартале, что-нибудь случилось? Молодая девушка вдруг обратила внимание на фуражку грума с вензелями из золотых букв, увенчанных короной. - Вот так штука, ты затесался в шикарное общество? - Да, - сказал Зизи и продолжал с важным видом: - У меня на голове теперь украшение... вышитая корона... настоящая, как у маленького Иисуса или как у жеманниц короля Англии. Он старался рассмешить миловидную девушку: - И пусть моя прачка вышьет корону везде, даже на моих носках и на фланелевых жилетах. Адель разразилась хохотом. Подхватив корзину, она сказала ему: - Проводи меня. Здесь недалеко, посмеемся вместе... Но Зизи отрицательно покачал головой: - Если только недалеко. Знаешь, я не иду в ту сторону. - Твое дело. - Молодая девушка не настаивала. Между тем Зизи спохватился, шагая рядом с Адель: - Ты не скажешь мне, Адель, что ты поделываешь сегодня? И он посмотрел на нее внимательно, оценивая взглядом знатока тонкую талию молодой девушки, восхищаясь цветом ее лица, растрепанными волосами. - А ты ничего, - заметил он. - И крутишь по-прежнему любовь с человеком по прозвищу Горелка и с тем, кого называют Иллюминатор? Ты поддерживаешь с ними отношения? Молодая девушка пожала плечами: - Знаешь, они не пристают более ко мне, и я не нуждаюсь в них... но может случиться... Подождем лучших времен! - А этот отпетый Горелка, - продолжал Зизи, - по-прежнему такой же бездельник и ни гроша в кармане? - Да, по-прежнему, - ответила Адель, - хотя теперь он немного занят... он работает. Он сказал мне, что работает на ратодроме на проспекте Сен-Уэн. - Ах вот как! - воскликнул Зизи. - Нужно будет его навестить. Я как раз туда собираюсь. А что поделывает Иллюминатор? - Иллюминатор? Он не подорвет свое здоровье на работе! Он ведь только и делает, что сопровождает Горелку. - Вполне согласен, - сказал Зизи, негромко посмеиваясь. Грум действительно мог оценить достаточно хорошо работоспособность Иллюминатора и Горелки. Ведь он вырос в Бельвиле, скитаясь всю свою юность по многолюдным улицам квартала, он хорошо знал, что из себя представляют в действительности эти два хулигана - "лейтенанты Фантомаса", так их называли иногда в их окружении, где их больше боялись, чем любили. Иллюминатор и Горелка пользовались в Бельвиле, как и в других местах, сомнительной репутацией... и Зизи, быть может, относился к ним с пренебрежением - ведь он был в душе честным человеком, и к общей любовнице этих двух бандитов, прекрасной Адель, он не испытывал горячей симпатии. - А ты, Адель, где ты вкалываешь? - спросил Зизи. Адель гордо выпрямилась: - Я-то? В бистро за углом... Я работаю служанкой, мне не платят, но мои мужчины пожирают меня глазами! Ты понял? - Да, я понял! - сказал Зизи. - Ты, ты выбиваешься из сил, а они только жиреют... Несомненно, все женщины просто дуры! Покинув служанку на этот раз окончательно, Зизи беспечно отправился в направлении к железнодорожному вокзалу окружной дорогой, чтобы потом пройти на улицу Сен-Уэн. В пути Зизи подтвердил свою репутацию шаловливого проказника и вечного гавроша: он связал одной веревкой двух бродячих псов и стащил с полки продавца фруктов несколько дозревающих на солнце груш. Спустя полчаса Зизи перешел через железнодорожный путь и, оказавшись за городской чертой и пробежав еще несколько сотен метров по проспекту Сен-Уэн, остановился перед маленькой приоткрытой дверцей посредине проволочного ограждения. Человек большого роста, стоявший возле двери, схватил его за рукав. - Ах ты грязная тварь, - бранился он, - плати два гроша, чтобы пройти сюда. Зизи порылся в своем кармане и заплатил, не рассуждая. Новый грум барона де Леско оказался в огромном огороженном пространстве, большом участке земли между крепостными стенами и первыми домами Сен-Уэн. Несколько чахлых деревьев плохо укрывали его от непогоды. За столами, с расставленными на них бутылками и стаканами, сидели мужчины, похожие на сутенеров, и женщины сомнительного вида. Это было нечто вроде сельского кабаре с "садом и рощей" и различного рода играми. Внутри огороженного пространства можно было увидеть качели и участок хорошо утрамбованной земли для игры в мяч. С левой стороны на возвышении находилась площадка, окруженная проволочной решеткой с очень плотными ячейками. Многоголосая толпа окружала загон, по форме напоминающий круг, а внутри клетки иногда можно было увидеть собак, которые, яростно лая, прыгали во всех направлениях. Иногда оттуда слышались аплодисменты, иногда смех, часто понукания, свистки. Это был ратодром, о котором сообщила Зизи служанка Адель. Теперь Зизи собирался встретить здесь ее любовника Горелку. Ему повезло. Горелку он увидел сразу же, как вошел. Горелка, забравшись высоко на эстраду и захватив с собой целую серию маленьких ящичков, предусмотрительно затянутых с одной стороны сеткой, хриплым голосом жителей предместья обратился с краткой речью к толпе: - Идите все сюда... Поверьте мне: то, что вы видели до сегодняшнего дня, - это все равно, что вы ничего не видели. Только подонок может укокошить крысу... Но если у вас есть лишние пять минут и вы захотите провести их с нами, то вам предстоит за ту же цену увидеть один из лучших спектаклей... Дамы и господа, вы увидите, как работают артисты, которых мы нанимаем только по праздничным дням, воскресеньям и понедельникам, а также 14 июля - в день празднования республики. В толпе улыбались, аплодировали, льстивые возгласы одобряли речь зазывалы. Иллюминатор стоял на эстраде без пиджака, засучив по локоть рукава сорочки и обнажив мускулистые предплечья и огромные ручищи, испещренные рубцами от укусов крыс, за которыми он присматривал. Он передавал крыс собакам, приводимым на ратодром для участия в яростных боях. Позади себя Зизи вдруг услышал, как женский голос прошептал кому-то: - Он совсем не такой силач, этот тип, как себе воображает! Грум повернул голову и увидел маленькую рыжеволосую женщину с глубоко посаженными глазами. "Я ее узнал, - подумал Зизи. - Она подружка хозяина. От нее всегда публика в восторге!" Между тем, объявленное Горелкой представление началось, и зазывала с повадками хулигана уже держал в вытянутой руке большой упитанный шар серого цвета, который яростно сопротивлялся. - Вот вам товар, - начал Горелка, - посмотрите, какой жирненький и плотненький, с зубами, которые могли бы разгрызать сталь скорее механической пилы. Да, эта кобылица стоит 98 беговых лошадей! Дамы и господа могут сами убедиться в этом, я держу ее в руках... Подходите! Но вокруг образовалась пустота, раздались испуганные возгласы, никто из присутствующих не пожелал убедиться в отменных качествах животного. Действительно, это была огромная крыса, живущая в сточных канавах, превосходящая своими размерами ласку. И толпа отступила, опасаясь, как бы Горелка по недосмотру или по злобе не выпустил ее. Вдруг послышались ругательства, отвлекшие внимание толпы, и сердитый голос произнес: - Ну и народищу здесь понабилось, как селедки в бочке! Потеснитесь! Я и моя половина тоже пришли на представление! Зизи заметил: - Бедо и Тулуш пожаловали. Ничего себе "избранное общество"! Соблюдая осторожность, он вертелся вокруг клетки, стараясь скрыться от вновь прибывших. Зизи хорошо знал как Иллюминатора и Горелку, так и Бедо и Тулуш. Ужасный хулиган Бедо наводил страх на весь Бельвиль, а теперешняя его подружка, неоднократно принимающая участие в его делах, промышляла спекуляцией. - Мамаша Тулуш, - бормотал сквозь зубы Зизи, внимательно рассматривая старуху, - тертый калач, скупщица краденого... у меня хорошая память. Больше он не занимался вновь прибывшими, увлекшись спектаклем. Зизи протиснулся в первые ряды ратодрома. Горелка бросил крысу в клетку, и обезумевшее от страха животное бегало по кругу, ударяясь о сетку, стараясь найти лазейку, чтобы убежать. Но все было напрасно, и чем безумнее становилось животное, тем громче кричала толпа. И если животному удавалось на один миг вцепиться в сетку, удары палки сразу же обрушивались на его когти, заставляя отказаться от подобной затеи. Его лапы были окровавлены... Вдруг наступила полнейшая тишина: все увидели, как кучер с апоплексическим лицом вывел на поводке сильного бульдога с квадратной пастью, плотной грудью и с чрезвычайно кривыми ногами. - Вот наш чемпион, - объявил Горелка, повысив голос. Потом он перечислил все рекорды, установленные бульдогом, и продолжил: - На прошлой неделе он загрыз шесть крыс в течение двенадцати секунд. Он подождал, когда стихнут аплодисменты. - Сегодня в первый раз ему придется бороться с крысами сточных канав... Мы увидим вскоре, кто победит, но я уверен, что крысиный король. Могут произойти кой-какие неприятные события... Быстрым движением Горелка открыл маленькую дверцу в решетчатой клетке, и пес, возбужденный предстоящей борьбой, выскочил на середину предоставленной ему арены. Одним прыжком он бросился на крысу. Но пес вдруг жалобно завыл: крыса укусила его в губу. Машинально он тер лапой свою пасть, проводил по кровоточащей ране розовым языком. Но затем с глазами, сверкающими от бешенства, с обнаженными клыками он совершил второй бросок и смело вцепился в жирный затылок крысы, сжав челюсти. С этого момента почти побежденное животное извивалось в неслыханных мучениях, и напрасно его когти проникали в грудь пса, последний не шевельнулся. Потом крыса издала пронзительный визг и упала, став вялой и неподвижной. Кровь хлынула из ее ноздрей. Бульдог, выпустив крысу, разглядывал ее с любопытством своими большими круглыми глазами, казалось, плохо понимая, почему этот противник, сопротивляющийся столь яростно несколько мгновений назад, теперь не двигается, не нападает на него. Раздались аплодисменты, и среди тех, кто хлопал особенно горячо в честь победы бульдога, находился человек, внешний вид которого и фигура привлекли внимание Зизи и вызвали восхищение. "Здорово, - подумал грум. - Ничего не скажешь! Похоже, он кого-то разыскивает..." Мужчина был одет изысканно, утонченно, если не в высшей степени элегантно в коричневый с красной полоской костюм. Тяжелая цепочка золотых часов красовалась на его жилете, тоном светлее пиджака. Его желтые ботинки блестели. На голове он носил шляпу-котелок, лихо надвинутую на уши. Своей манерой держаться он выделялся в этом обществе сомнительной репутации, состоящем из бродяг и проституток. И между тем, он чувствовал себя совершенно непринужденно среди этих людей. У него были красивые черные глаза, тщательно выбритое лицо, густые усы, навощенные на концах. "Вероятно, букмекер", - подумал Зизи. Не желая признаться самому себе, он завидовал выправке этого человека, его крепким плечам, высокому росту. Но внезапно Зизи прервал свои размышления и закричал: - Кто это толкает меня в спину? Но, повернув голову, удивился: - Гаду? Перед ним стояла старая женщина, сгорбленная, опирающаяся на палку. Она была закутана в шаль, когда-то многоцветную, но под воздействием дождя и солнца давно уже выцветшую и получившую теперь зеленовато-коричневый оттенок. Женщина была безобразной, какой-то неопрятной. Она надела на свои волосы грязно-серую шляпу с пером, лишенным свежести, причем, шляпа сидела косо на ее голове. Из-под кружевной изношенной юбки виднелись ее большие ноги, обутые в стоптанные башмаки. Вид у нее был суровый, нелюдимый. - Да, это я, Гаду, - ответила она. - Вот уже более получаса я жду тебя, бездельник! Зизи извинился, подчиняясь превосходству, благодаря которому эта зловещая женщина, казалось, влияет на него. Он принял, однако, непринужденный вид и сказал: - Вот уже более двух часов, как я понапрасну вас дожидаюсь. Старуха сухо прервала его: - Ты пришел едва ли десять минут назад и остался глазеть на представление вместо того, чтобы найти меня... Да, я видела... Тебе хорошо известно, что я знаю все! - Разве? - спросил загадочно Зизи, подумав о том, как она удивится, когда узнает о его новой работе. Но, к его большому удивлению, подлая старуха отвела Зизи в сторону и сказала ему: - У тебя новые хозяева... Вспомни-ка, что я тебе предсказала восемь дней тому назад. - Черт возьми! - удивился Зизи. - Это действительно так. И как ты могла все отгадать, матушка Гаду?.. Но вдруг он разразился хохотом. - Бог мой, - продолжал он, - не надо быть особенно мудрым, чтобы догадаться об этом. Ведь я не ношу более ливреи посыльного из ресторана, и на моей фуражке написано, что я работаю у аристократов. - Разве на ней написано, что ты работаешь у барона де Леско на улице Спонтини? Ну? Кто же прав, бездельник?.. Зизи опустил голову. Гаду, раздвинув толпу, отошла в сторону и тихим голосом сказала Зизи: - Ты должен выбалтывать мне все, что узнаешь о своих новых хозяевах. - Черт возьми, хватит делать из меня доносчика! У тебя на уме какие-то особые делишки, если ты устраиваешь мне допросы... - Что?.. Что ты сказал? - угрожающе спросила старуха. - Берегись, мой мальчик! Не устраивай скандалов! Иначе это тебе дорого обойдется! Стараясь миролюбиво прийти к соглашению, Гаду опустила в руку Зизи монету в двадцать су, что должно было смягчить сомнения грума, затем мегера повела наставительную беседу самым нежным голосом: - Поговаривают, что у этой душеньки баронессы, у которой ты служишь теперь, кроме законного мужа есть еще один тип... Ты должен следить за ней и сообщать все мне. Зизи собирался спросить у старухи, что же ему придется делать, но ее взгляд предупредил его. "А вообще-то, чем я рискую?" - подумал он. И Зизи рассказал: - Уверен, что у нее должен быть кто-то, а, в общем, они не мешают друг другу... Так, в первый вечер моей службы какой-то тип прибежал неожиданно и влез в окно, чтобы сразу попасть в курятник. Его зовут... Старуха Гаду прервала его: - Плевать я хотела на его имя... Я знаю, это был доктор... Итак, что же произошло? - Я слышал, как они ругались... хотя, казалось, они были увлечены друг другом... Потом этот тип смотался также через окно. Он драпал по саду... - Хорошо, - сказала она. - Что же ты заметил на другой день? - На другой день, - продолжал колеблясь Зизи, - ну, конечно же, хозяин вышел рано утром до второго завтрака и вернулся только поздно ночью. - А хозяйка? - Хозяйка вышла в два часа как раз, когда я смог освободиться, я шел за ней... Мне не терпелось узнать, где же свил гнездышко ее любовник... - И ты узнал? - прервала старуха Гаду. - Да, на улице Жирардон на Монмартре. Я волновался, что влип, слишком досаждая ей... Она была очень раздосадована, как будто у нее какие-то неприятности... В таком же состоянии она покидала улицу Жирардон. Потом она наняла такси и вскоре вернулась на улицу Спонтини. - Улица Жирардон? - переспросила удивленно старуха, как бы захваченная врасплох. - Что заставило тебя подумать, что именно там живет ее любовник? - Просто так предположил. - Хорошо... И это все, что ты знаешь? - Да, все. Старуха снова спросила: - Что сегодня поделывает баронесса? - Я не знаю, матушка Гаду, так как сегодня, воспользовавшись тем, что дворецкий Дезире навострил лыжи, я сразу же прошмыгнул через дверь, чтобы прийти к тебе на свидание. Старуха вынула из-за корсажа серебряные часики. - Без четверти шесть, - сказала она. - Убирайся и живо! Мне нужно, чтобы ты еще остался на этом месте, постарайся там продержаться как можно дольше и извинись за свои шалости. Сматывайся быстро! Однако Зизи не двигался. Его взгляд вновь остановился на элегантном мужчине, уже привлекшем его внимание несколько минут назад. - Кто этот человек? - спросил он у Гаду, убежденный, что старуха должна все знать. Она действительно все знала и ответила: - Это бразилец Альфонсо. Самый красивый и дорогостоящий мужчина... Чтоб мне провалиться на этом месте! - Чем он занимается и что продает? - спросил Зизи. Старуха, как бы сомневаясь, посмотрела на грума, затем, немного поколебавшись и пожав плечами, ответила: - Ничего особенного... путешествует, занимается торговлей... продает то, что запрещено полицией. Например, опиум... Все это приносит доход, так как запрещено... Кроме того, он занимается еще и другими делами. Зизи улыбнулся, это означало, что он понял последний намек старухи. В этот момент Альфонсо поддерживал степенный разговор с маленькой рыжеволосой женщиной, дочкой хозяина ратодрома. И Зизи, убегая, крикнул на ходу матушке Гаду: - Я понял, что это значит - заниматься другими делами... И блондинками тоже. Час спустя ратодром опустел. Клиенты мало-помалу уходили, растекаясь по соседним маленьким кафе, низкоразрядным кабакам, расположенным вдоль проспекта Сен-Уэн. Горелка, оставшийся в здании после ухода публики, составлял один за другим ящички с крысами в помещение типа ангара, который он запер на ключ. Затем он пошел побеседовать с хозяином, человеком огромного роста, стоявшим у входа в загон и взимавшим плату с посетителей. В течение десяти минут они упорно обсуждали вопрос о зарплате Горелки и пришли наконец к обоюдному согласию. Волоча ноги, переваливаясь с боку на бок, Горелка шел по проспекту Сен-Уэн в направлении к Парижу. Он брел в вечерних сумерках с опущенной головой, поглощенной своими мыслями. Ну, прямо задумчивый мечтатель! И вдруг внезапно вздрогнул: кто-то дотронулся до его руки. Горелка, совесть которого не была особенно спокойной, не любил сюрпризы подобного рода. Он сразу остановился, затем обрадованно вздохнул. К нему подходила старуха Гаду. - Я хотела бы тебе составить компанию. Я также возвращаюсь в Пантрюш. Они шагали молча, на некотором расстоянии друг от друга, затем старуха Гаду осторожно спросила его: - Нельзя сказать, что у тебя довольный вид, Горелка. Ну, как идут дела? Он гордо выпрямился: - Дела идут... но, между прочим, могли бы идти лучше. - Сколько ты получаешь на ратодроме? - Примерно пятьдесят су. - Нежирно, - заметила старуха. - А слесарное ремесло ты забросил? - Вот те на! - произнес Горелка. - Это ремесло для виду, все равно как вывеска на лавке, а лавка-то пустая, товара в ней нет. Знаешь ли, я корплю на этой работе с утра до вечера! Вот в чем беда... - Понятно, - поддакнула Гаду. - А тебе не подошло бы хорошенькое дельце? Чтобы ты смог заработать... - Чтобы я смог заработать? - переспросил машинально Горелка, который, опасаясь себя скомпрометировать, посмотрел на старуху украдкой, делая вид, что не понимает. Она же семенила рядом с ним, опустив голову, устремив свой взгляд на дорогу, продолжая говорить и, казалось, не замечая, как он внимательно за ней наблюдает. - Добиться удачи можно только одним ударом, одним, но мощным. И если бы я была уверена, что ты не струсишь, то можно было бы состряпать дельце сообща. - Что бы я, да струсил? Этого со мной не бывало, - сказал ворчливо Горелка. Гаду стояла перед ним неподвижно. - Послушай! - Она устремила на него свой взгляд. - У меня есть одно дело, и мне не хватает такого молодца-силача, как ты, но который не стал бы доверять скандальным людям. Горелка слегка побледнел и сказал, запинаясь: - Все эти штуки, когда можно влипнуть, доставляют одни лишь неприятности. Все это вздор. Я не привык решать дела с ходу. - Ну и шутник же ты! - засмеялась Гаду. - С тобой не соскучишься! Даже если вдруг влипнем, если будет все плохо, здесь риска не больше, чем при путешествии в новые земли, откуда возвращаются при деньгах. Президент всегда помилует... - Почем знать? - усомнился Горелка. Но подлая старуха говорила наставительно: - Хорошо известно, что... судьи робеют, относятся попустительски к тем, кто смело водит их за нос, а что касается президента республики... можно быть в нем уверенным. Этот человек, в сущности, добрый дядя, который охотно подписывает помилование. И нечего бояться, я тебе говорю, даже в самом худшем случае. Оглянувшись вокруг и убедившись, что никто их не подслушивает, Горелка спросил: - Да что же нужно сделать-то, скажите, матушка Гаду. Зловещие глаза старухи сверкнули от радости. Она поняла, что отныне этот хулиган завоеван ею. И нужно только проявить достаточную ловкость, чтобы добиться его безграничной преданности. Гаду взяла за руку Горелку, притянула его к себе и сказала игриво: - Знаешь, к любому делу не приступают сразу же, и потом, наконец, хорошо бы, чтобы это прошло незаметно, чтобы не влипнуть... - О чем же идет речь? - прервал ее Горелка, который любил точность во всех делах. - Об одной бабенке, - объявила Гаду, прищурив глаза, - с которой надо бы уладить дело. Помни, если я к тебе обращаюсь, Горелка, значит, считаю, что ты работаешь по-серьезному и не будешь отлынивать от дела... Разговаривая таким образом, Гаду снова искусно сверкнула глазами, и нельзя сказать, чтобы это немного не взволновало Горелку! Намек на его прошлое, сделанный Гаду, имел существенное значение для него. "Вот те на! - подумал Горелка, - уж не сам ли Фантомас подослал ко мне эту старуху? Может быть, действительно, Фантомас?" По правде говоря, неуловимый маэстро ужасов передавал новости о себе через воров. Никто не забыл, однако, что и за Горелкой числился должок, когда он работал под начальством короля ужасов. - Это можно было бы уладить, - начал Горелка. Гаду усмехнулась: - Черт возьми, я правильно подумала. Мы к этому еще вернемся, мой мальчик... Покинув Гаду, Зизи возвратился на улицу Спонтини к шести часам вечера, проскользнув через черный ход для прислуги почти бесшумно, как кошка, которая стремится улизнуть со своей украденной добычей. - Даю голову на отсечение, - говорил себе Зизи, - что я собирал о них сведения только в качестве развлечения! Если я понадоблюсь хозяевам и меня не найдут на месте, это плохо кончится! Ах, черт возьми! Зизи действительно плохо начал на своем месте. Еще прошло очень мало времени с тех пор, как он служил у барона де Леско, но он не отличался ни особенным усердием, ни пристрастием к работе. Он уходил после полудня, слонялся по улицам, не стремясь даже получить разрешение на отсутствие. - Вот что, - решил грум, когда проскользнул в людскую, - дай Бог, чтобы все обошлось! В конце концов, если меня спросят, чем я занимался, то скажу, что начищал до блеска крышу! Но это объяснение было малоправдоподобным, причем, в такой степени, что он стал искать другое. - Между тем, - рассуждал он, - я мог бы навестить мою больную бабушку! Но потом ему показалось, что это опасно! - Что за глупости! - заключил он. - Не следует говорить о больной бабушке. Вдруг им вздумается заняться моей семейкой. Но она столь малопривлекательна, что я бы предпочел, чтобы они о ней ничего не знали. В то время как он рассуждал таким образом, в людскую вошел дворецкий барона - Дезире. - Ты наконец вернулся, проклятый бездельник! - Разумеется, - ответил Зизи. - Вы, наверное, приняли меня за моего брата, мсье Дезире? - За твоего брата? - переспросил Дезире. - Почему же? - Но не меня же вы назвали бездельником. К несчастью, Дезире был не в духе, чтобы шутить. - Помалкивай! - грубо приказал он груму. - И прекрати паясничать! Откуда ты вернулся? - Оттуда, - ответил Зизи, предпочитая не давать определенных ответов. - Ты был в погребе, не правда ли? - Да, - ответил грум, на этот раз не колеблясь, поскольку Дезире еще утром приказал ему убрать туда бутылки. Но Зизи не везло. Едва он сказал неправду о том, что "вернулся" из погреба, как дворецкий резко схватил его за руку и встряхнул: - Ну что же, если это так, тебя ждет хорошенькая взбучка от господина барона!.. Хозяин в ярости!.. - Почему же? - спросил Зизи. - Ты разбил семь бутылок. Зизи не ответил... В этот момент его живой ум старался отгадать, правду ли говорит дворецкий, обвиняя его таким образом. Зизи твердо знал, что он не разбил ни одной бутылки в погребе по той причине, что он там не был. Зизи пытался понять, не насмехается ли над ним Дезире? Не стремится ли дворецкий свалить на его голову оплошность, которую только он один мог допустить. Зизи не колебался. - Бутылки, - сказал он. - Да, бутылки большой ценности не представляют! А вот вино, содержащееся в них, стоит дорого. Но я же не разбивал вино, значит... Зизи еще не успел закончить фразу, как Дезире наградил его тумаком и двумя подзатыльниками, что указывало на то, что дворецкий не обладал чувством юмора. - Вот так случай, - продолжал рассуждать Зизи. - До сих пор существовала связь между бутылкой и мной! И я знаю, какая! Нужно, чтобы оно было слегка замороженным... так как это не шампанское, а другое вино. Предъявите счет! Не разбивайте больше! И довольный тем, что за ним осталось последнее слово, оставив обезумевшего от ярости дворецкого, Зизи вышел из людской, чтобы побродить где-нибудь, побыть в более спокойной обстановке... Было около восьми часов вечера. Гости, приглашенные на ужин, должны были вот-вот начать съезжаться. Как много времени впустую потратил дворецкий Дезире на этого бесшабашного мальчишку! В этот же самый момент в своей комнате Валентина заканчивала вечерний туалет. Накануне молодая женщина вернулась с Монмартра очень взволнованной. Она много думала о своем романтическом приключении, но не могла разобраться ни в его значимости, ни в возможных последствиях. Кто же любил ее? Любил ли в действительности? Не попала ли она в западню, расставленную проходимцем? Эти вопросы задавала себе Валентина, но ей не удалось найти на них ответа. Как трудно было перестать сомневаться! Ей показалось, что ее великолепный кулон был похищен именно в доме на улице Жирардон... Тогда похитителя было бы нетрудно найти! И все-таки она сомневалась! К тому же Валентине показалось, что когда она покидала Монмартр, кто-то шел за ней следом. Может быть, это был воришка?.. Она была так далека от мысли, что это шел ее собственный грум! Когда она была уже одета и оставалось только выбрать драгоценности, Валентина вновь взяла себя в руки. - Хватит, - сказала она решительно. - Я должна перестать думать о том, что произошло со мной вчера. В этот вечер я надену другие драгоценности, и никто не заметит исчезновения моих бриллиантов... Она уже была готова к выходу и приказала своей горничной принести цветы для ее корсажа. - Мадам, не хотите ли вы взять эти прекрасные розы? - спросила любопытная горничная. - Нет, - сухо ответила Валентина. Когда горничная вышла, баронесса долго смотрела на стоящий на круглом столике в углу комнаты букет необычных, неповторимых, чудесных, устрашающих черных роз. Час назад рассыльный принес эти розы на улицу Спонтини на имя баронессы. Визитная карточка отсутствовала, и рассыльный не назвал имени приславшего их мужчины. Нервным движением руки Валентина схватила цветы, смяла их и бросила в мусорную корзину. - Если эти цветы принес мне Юбер, - прошептала молодая женщина, - он мне ответит сию же минуту. Мне не нравятся такие шутки дурного тона... И эти розы внушают мне страх. Она задумалась немного, затем произнесла с сомнением в голосе: - Но разве Юбер мог прислать мне черные розы? Как раз в этот момент вошла горничная и сообщила молодой женщине: - Господин Асторг уже прибыл, и господин барон предупредил, что он сейчас спускается в салон. Глава 8 ЗАГАДОЧНЫЙ ОСОБНЯК Фандор и Жюв шагали взад и вперед по улице Лафайет, с воодушевлением обсуждая свои дела. Они позавтракали вместе и собирались уже расстаться. Разумеется, в момент расставания они снова вспоминали о тысяче вещей, которые хотели бы сказать друг другу. К тому же они оба были грустными и казались очень озабоченными. - Жюв, - сказал Фандор, пожимая плечами с подавленным видом. - Ваша железная логика нас никогда не подводила. Признайтесь, что мы находимся просто в ужасном положении. Начиная с трагических событий в Булони, мы все время впутываемся во всевозможные авантюры... идем наугад... проводим расследование вкривь и вкось. Фандор остановился, он слегка постукивал ногой. Жюв, опустив голову, прислушивался, не отвечая. - Поскольку, - продолжал Фандор, - мы не имеем никаких известий от тех, кого следовало бы снова найти. Фантомас исчез... Его сын Владимир, по всей вероятности, он действительно является его сыном, исчез также таинственным образом... в толпе людей, прибывших на праздник, и до сих пор мы не можем напасть на их след... Никто не видел с тех пор Фирмену... Ваши самые искусные сыщики никогда не обнаруживали на месте того, кого искали. На какую-то секунду Фандор замолчал, болезненная судорога исказила его лицо, затем он снова начал говорить глухим голосом: - Что касается Элен, дочери Фантомаса, моей бедной Элен... Мы даже не знаем, жива ли она! С трудом сдерживаемые рыдания слышались в голосе молодого человека. Добрейший Жюв, с досады покусывая губы, старался его утешить. - Фандор, - заявил он, - не стоит поддаваться унынию!.. К тому же ты преувеличиваешь. Мы знаем с тобой, что Элен жива, поскольку в Булони через Малыша, которого ты остановил, она передала тебе послание... следовательно... Но Жюв вынужден был прервать свою речь. Фандор ухватил его за лацканы сюртука. - Жюв, - простонал журналист, - ее послание только оживило мое горе! Да! Несомненно! Элен жива! Но где она? Мы не можем даже выдвинуть малейшую гипотезу!.. Этот Малыш, о котором вы мне говорите, является, как и Бузотер, частью ярморочных деревянных коней. Но они также нигде не найдены. Вы же проводили розыск этой карусели по всей Франции, даже в целом мире. Все напрасно! Нигде, нигде ее нет! Голос Фандора, казалось, потонул еще раз в сдерживаемом рыдании. - Жюв, - заключил молодой человек, - сталкивались ли вы с ситуацией более трагичной, чем моя? Любить так, как я люблю, и при этом опасаться потерять свою возлюбленную. Слушая друга, Жюв сделал над собой усилие, стараясь не показывать своего подавленного настроения. - Конечно, мой дорогой, - начал Жюв, - все это не так весело. Но в конце концов все определится. Я изменил пословицу, Фандор: там где любовь, там и надежда! Ты любишь и любим! Надейся! Жюв остановился на секунду, потом закончил: - Мне не хотелось бы тебя, Фандор, моего соратника по совместной работе уже в течение десяти лет, утешать так глупо и банально. Вспомни наши предыдущие приключения. Много раз мы уже думали, что навсегда потеряли след Фантомаса, затем в один прекрасный день его фантастический силуэт вновь возникал перед нами. И опять новая борьба, новые сражения, иногда новые победы! Мужайся, Фандор! Не поддавайся унынию, ведь ты любишь и любим! Я уверен, что когда-нибудь вы будете наслаждаться счастьем, которое заслужили... Жюв говорил тепло и очень взволнованно. С отеческой сердечностью он тряхнул руку Фандора и сказал ему: - Мужайся, мой дорогой, никогда не сдавайся! Не чувствуй себя побежденным! Всегда будь готов к борьбе! - Я понял, - прервал его Фандор. - Нужно уйти с головой в работу. Это лучший способ как-то заглушить горе. Но мне так тяжело, Жюв... Ну что же, пора браться за дело! До вечера, Жюв. Фандор порывисто сжал руку своего друга. Затем, не сказав более ни слова, удалился. Что тут поделаешь? Этот симпатичный молодой человек страдал, мучился. Он искренне и горячо любил дочь Фантомаса, Элен, не подозревая даже, в какой трагической ситуации она находится. Фандор, в чем он только что признался Жюву, действительно старался не поддаваться унынию. И чтобы отвлечься от мрачных мыслей, ввести в заблуждение своих противников, он решил заняться делом и стал работать репортером в газете "Столичные новости". Он работал лихорадочно, увлеченно... Итак, покинув Жюва, Фандор поспешил на работу, в редакцию. Но едва он вошел в контору и приступил к работе, как служитель тихо постучал в дверь. - Войдите, что случилось? - спросил Фандор. - Какая-то дама хотела бы видеть редактора уголовной хроники. Жером Фандор улыбнулся, услышав, как теперь его величали в обществе. И все это из-за его многочисленных приключений и той роли, которую он неоднократно играл в борьбе, предпринятой обществом против Фантомаса. - Кто она? - Вот визитная карточка... Репортер взглянул на протянутую привратником визитную карточку. Он прочел простое имя: "Баронесса де Леско". - Пусть войдет, - приказал Жером Фандор, которому это имя ничего не говорило. И подумал: "Мне надо хоть чем-нибудь заняться... Обязательно придумать что-то, иначе я сойду с ума". Накануне этого дня Морис Юбер, отвечая на упреки баронессы де Леско, с неоспоримой искренностью уверил ее, что он не посылал ей никакого букета черных роз. Сначала Валентина не хотела поверить, но затем она вынуждена была признать себя сраженной его аргументами и сделать вывод о его непричастности к появлению столь зловещих цветов. Когда оказалось, что Морис Юбер не посылал ей столь интригующие цветы, Валентина пришла к выводу, что он не может быть тем необычным и подозрительным типом, который преследует ее своими ухаживаниями. И все-таки молодую женщину почти не тронул столь утонченный подарок. Чем больше она рассуждала, чем больше думала о таинственных приключениях, жертвой которых она стала, тем более неоспоримым казалось, что человек, который ухаживает за ней, является подозрительным мошенником. "Застежка на моем кулоне была прочной, цепочка из платины только что проверенной, - думала Валентина. - Я не могла потерять кулон. Его у меня украли. И это сделал таинственный незнакомец с улицы Жирардон". И, ужаснувшись, молодая женщина попыталась распутать малоприятную интригу... Несомненно, вор принял во внимание ее страх перед скандалом, рассчитал, что придя тайком в его дом, она не осмелится в дальнейшем подать жалобу, и вследствие этого его поступок останется безнаказанным. Однако если так рассуждал подлый субъект, попытавшийся смутить ее словами любви, использовавший свои эмоции для ограбления, если мошенник, превратившись в шантажиста, подумал, что проявил достаточное коварство, то он глубоко ошибался. - Тем хуже для меня! Тем хуже для него! - решила Валентина на следующее утро, заканчивая свой туалет. Молодая женщина знала, как и весь Париж, имя Жерома Фандора. Кроме того она знала, вероятно, по светским разговорам, что журналист соединяет в себе безупречный такт с профессионализмом. Она решила разыскать его. - Этот авторитетный человек мне поможет, - надеялась Валентина. - И ведь я уже знала его раньше... хотя он об этом не догадывался. Не колеблясь более, под предлогом пешей прогулки она отправилась в редакцию журнала "Столичные новости", чтобы посоветоваться с тем, кого обычно называли "полицейским репортером". Увидев входящую баронессу де Леско, Жером Фандор встал, чтобы учтиво поприветствовать ее, и придвинул к ней кресло. Он осведомился о назначении ее визита и, не прерывая ее и, казалось, не удивляясь, выслушал подробное повествование молодой женщины. - Мадам, - объявил наконец Жером Фандор тоном холодной вежливости, являющейся свидетельством большой галантности, - я безгранично предан вам и обещаю строгое соблюдение тайны, но я хочу узнать, не беспокоит ли вас опасность огласки. - Нет, это меня совершенно не беспокоит. - Хорошо, мадам. Значит, решено... Но вы очень эмоциональны, мадам. Это видно, это естественно... Фандор улыбался, так как чувствовал, что Валентина поставлена в затруднительное положение, затем он заговорил очень просто: - Мадам, если я вам обещаю соблюдение тайны, то, с вашей стороны, вы должны мне доверять. - Мсье, я считаю, что если я пришла сюда... - Вы пришли сюда, мадам, может быть, только потому, что поддались своим чувствам! Я задам вам несколько вопросов и прошу вас искренне ответить на них, особенно на три. - Я готова, мсье. Фандор отклонился назад в своем кресле и посмотрел на Валентину в упор: - У вас есть любовник, мадам?.. Услышав такой внезапный вопрос, Валентина вздрогнула, но бойко ответила: - Нет, мсье! - Тем лучше!.. Подозреваете ли вы кого-нибудь? - Я никого не подозреваю. - Итак, позволите ли вы мне быть категоричным и сделать все для того, чтобы найти ваши драгоценности? Не будете ли вы стремиться пощадить вора и предпочтете потерять ваш кулон скорее, чем рисковать, увидев этого человека арестованным? Задав последний вопрос, Фандор, казалось, занялся перелистыванием бумаг, но на самом деле журналист не терял из вида тонкого лица Валентины. Ему казалось очевидным: или молодая женщина была искренней, сказав ему, что не имеет любовника и для нее безразлично, если арестуют вора, или, наоборот, она солгала ему, и в этом случае ее тайная стыдливость осложнит его задачу, и ему придется действовать тогда осторожно. Но Фандор вскоре получил дополнительные данные. - Мсье! - воскликнула молодая женщина. - Я была бы так рада, так счастлива, если бы вы арестовали мошенника! Это вор и ничего более. Я полагаю, что если бы он захотел вызвать скандал, то вы смогли бы справиться с ним, и поэтому... - Успокойтесь, мадам, - прервал ее Фандор. - Я надеюсь, что в течение двух суток вам будут возвращены ваши драгоценности. Я убежден, что вы имели дело с шантажистом... И все уладится. Встав, журналист подчеркнул, что прием окончен. Валентина спросила его: - Должна ли я снова прийти сюда, мсье? - Нет необходимости, мадам, я вас уведомлю, как только мои поиски дадут результат. Спустя четверть часа после того, как баронесса де Леско возвратилась на улицу Спонтини, тронутая теплым приемом, который ей только что оказали, и очень надеясь, что журналист постарается отыскать ее бриллианты, Фандор в мягкой шляпе, опираясь на тяжелую трость со свинцовым наконечником и посвистывая, шагал по улице Тардье. - Вернулся ли Жюв, мадам? - спросил он, обращаясь к консьержке. - Еще нет, мсье! - Тогда я пойду прогуляться. Передайте ему, чтобы он меня здесь подождал. - Договорились, мсье. Фандор, будучи жителем Монмартра, хорошо знал расположение улицы Жирардон. Он быстро поднялся по ступенькам, которые вели к Сакре-Кеер, сориентировался, подошел к загадочному особняку. Что же собирался сделать журналист? Просто-напросто он намеревался постучать в дверь дома, где проживал вор, укравший у баронессы де Леско бриллианты! Согласно приобретенному опыту Жером Фандор не сомневался в выбранном им методе нахождения бриллиантов молодой женщины. Из всех преступников шантажисты наиболее трусливы по своей природе, и поэтому их легче всего брать на испуг. Фандор считал, что достаточно только предупредить человека, который мошенническим способом украл бриллианты, достаточно напугать его, чтобы он покорно подчинился. - Черт возьми! - воскликнул Фандор. - Есть тут... кто-нибудь? И чтобы представить себе гостей загадочного особняка, репортер с силой потянул за колокольчик, который служил звонком при входе в сад. Прошло некоторое время, звонок перестал вибрировать, но никто не вышел, чтобы открыть дверь. - Да, - произнес Фандор. - Уж не глухие ли они там случайно? - И он начал трезвонить сильнее и сильнее, но все было напрасно. - Проклятие! - выругался Фандор. - Обязательно нужно, чтобы они мне ответили. Продолжая звонить, он взялся за ручку двери, пытаясь открыть ее... Дверь была заперта на замок! Фандор пришел в замешательство. Валентина сказала ему, что накануне она беспрепятственно вошла в сад, что ей не пришлось даже звонить, значит, вор изменил тактику. - Ладно, ладно, - проворчал журналист, потрясая створками двери, - посмотрим, за кем будет последнее слово. Фандор сделал несколько шагов, рассматривая со всех сторон маленький особнячок. Все окна были наглухо закрыты, ставни тоже. Дом имел заброшенный вид. Фандор отступил до середины дороги и спросил: - Неужели там никого нет? Затем, поскольку его призывы остались безответными, он очень громко крикнул: - Черт возьми, черт! Я пришел слишком поздно. Надо убираться отсюда. И, пожав плечами, он пошел прочь. Отказался ли Фандор от мысли проникнуть в этот загадочный особняк? Ни за что! Фандор просто разыгрывал комедию. Будучи простым детективом-любителем, он не имел права взламывать дверь жилища, как это делают агенты официальной полиции, и поэтому он вынужден был отступить и принять отчаявшийся вид, чтобы убедить жителей особняка и заставить их подумать, что он отказывается от своей затеи проникнуть в дом. Но Фандор не завернул за угол улицы Жирардон, а ускорил шаги и, спустившись с горы, направился на площадь Сен-Пьер. - Как же я забыл, - воскликнул Фандор, - что Жюв ждет меня! Фандор сошел поспешно по многочисленным ступенькам, которые живописно спускались на улицы Монмартра, и отправился на встречу с Жювом, к счастью, ожидавшим его. В двух словах журналист ввел полицейского в курс дела, связанного с визитом баронессы де Леско. - Это вполне банальное дело, - заключил Фандор, - но оно нас должно заинтересовать... И, кроме того, мадам де Леско такая симпатичная женщина. Я рассчитываю на вас, Жюв. Полицейский уже взял свою шляпу. - Мы идем немедленно, чтобы покончить с этой попыткой шантажа... В сопровождении инспектора Фандор поднялся во второй раз по ступенькам на гору. Жюв остановился на минуту перед магазинчиком, где продавали различные слесарные инструменты. - Здравствуйте, - сказал он, пожимая руку хозяину лавочки, грузному человеку с насмешливым прозвищем "Кусачки", которого полицейский знал давным-давно. - Пойдемте с нами, мой дорогой. Вы поможете нам взломать одну дверь... - Иду, иду, - отвечал он. И вооружившись отмычками, лежащими на верстаке, он пошел вместе с ними. Вскоре небольшая группа прибыла на улицу Жирардон и остановилась перед домом, внутрь которого часом назад Фандор не смог проникнуть. - Открывайте! - приказал Жюв. Его помощник выполнил приказание. Он использовал три отмычки, после чего калитка палисадника открылась. - Еще одна, - констатировал хозяин лавочки. В это время Жюв наблюдал за фасадом здания. - Очень любопытно, - заметил он Фандору, - они, должно быть, еще спят там или же... Но Жюв не закончил фразы. Он указал на дверь подъезда: - Откройте, пожалуйста! Хозяин лавочки, будучи хорошим специалистом, затратил на эту работу всего две минуты, так как он когда-то специально изучал способы быстрого и бесшумного открытия дверей с помощью отмычек. - Ваша заявка выполнена, патрон. - Очень хорошо, спасибо. Чтобы отделаться от рабочего, Жюв дал ему сорок су и отправил обратно: - Спасибо, вы можете идти. И когда последний ушел, нужно было действовать. - Вы готовы, Жюв? - Вполне, Фандор. Прежде всего они проверили, заряжены ли револьверы, лежащие в карманах пиджаков. Тогда Фандор толкнул ногой приоткрытую дверь, а Жюв, вбежав первым, закричал: - Именем закона! Но замолчал, застыв от удивления. Валентина подробно описала Фандору вестибюль маленького особняка, как женщина, привыкшая к подобной обстановке. Это был роскошный вестибюль, стены которого обтянуты плотными коврами и освещены бледно-голубым светом электрических ламп... Когда дверь открылась, Жюв и Фандор увидели вестибюль, но не таким, каким его описала Валентина. Это оказался холл нежилого, давным-давно покинутого дома. Здесь не было ни мебели, ни драпировки. Все было покрыто пылью, затянуто паутиной. - Будьте осторожны, - посоветовал Жюв, который держал револьвер в руке. Помня описания Валентины, Фандор пересек вестибюль и подошел к двери, ведущей в салон. Резким движением он открыл дверь. - Странно! - воскликнул он, остановившись на пороге... Куда же девалась старинная мебель, которую Валентина видела в салоне, ценные шкатулки, статуэтки, роскошь интерьера? Так же как и в вестибюле, в салоне не было ни мебели, ни ковров, а царило полное запустение. Казалось, здесь никто не жил уже очень давно. Жюв бросил взгляд на Фандора. - Мой друг, она посмеялась над тобой, это баронесса, - констатировал он. По всей очевидности, такое объяснение сразу пришло ему на ум. Но почему же тогда Валентина, почему баронесса де Леско выдумала такую странную басню и рассказала ее Фандору? Почему она обманула его именно таким образом? - Странно, очень странно, - повторял Фандор. И чтобы лучше разобраться в реальности происходящих вещей, журналист в обществе Жюва осмотрел особняк сверху донизу. - Мы, наверное, ошиблись, - сказал репортер. - Мы собирались найти другой вестибюль, другой салон. Но они ничуть не ошиблись. Проведенный ими тщательный осмотр покинутого особняка только убедил их в том, что дом действительно давным-давно необитаем. Немного усталые друзья вышли к подъезду. - Это уж слишком! - прошептал Жюв. - Да, слишком, - согласился Фандор. Журналист внезапно нахмурил брови и выругался: - Черт возьми, что бы это могло значить? Не может быть, чтобы Валентина де Леско посмеялась надо мной таким образом. Я не вижу, с какой целью она бы так поступила. Но все же, если она нашла дом обитаемым вчера, то именно вчера ее шантажировали и украли у нее два бриллианта, создав соответствующую обстановку. Недопустимо, чтобы все это разобрали в течение дня. Ну что ж, посмотрим... Оставался еще один простой способ распутать клубок. Напротив особняка находился маленький домишко, где какая-то женщина вытряхивала одежду. Фандор подошел к ней и спросил: - Мадам, вы не могли бы мне сказать, вчера во второй половине дня отсюда никто не выезжал? Оторвавшись от своих дел, женщина в свою очередь задала вопрос: - Отсюда, мсье? Нет, никто не выезжал. - Но, мадам, - настаивал Фандор, - в этом доме жили, не правда ли? И он указал на загадочный особняк. Его собеседница отрицательно покачала головой. - Жил ли кто-нибудь в этом особняке, мсье? Нет, мсье! Вот уже более десяти лет я проживаю на этой улице и всегда знала, что в этом доме никто не жил. Неизвестно даже, кому он принадлежит. - Вы уверены в этом, мадам? - Совершенно уверена. Не было смысла больше настаивать. Фандор это понял. Затем, чтобы убедить добрую женщину, почему этот дом привлек их внимание, он добавил: - Мы архитекторы и считаем... Кот бурмасек!.. Кот бурмасек... Фандор закончил фразу, пробормотав нечто совершенно непонятное, сопровождая при этом свою речь самой обаятельной улыбкой и любезным поклоном. Это ничего не означало, но оставляло о нем хорошее впечатление! Это была еще одна из его добрых шуток. Затем Фандор подошел к Жюву и спросил его: - Вы все слышали? - Да... Баронесса обманула тебя! - Нет! - возразил Фандор. - Это невозможно. - Тогда как же ты объяснишь все случившееся? Жюв бросил взгляд на Фандора. Он видел, как тот пожал плечами, скривил губы, сделал недовольную гримасу. - По правде сказать, - сознался Фандор, - какое же объяснение мог бы я дать? Никакого. Это загадка. И помрачнев, став еще более озабоченным, Фандор продолжал: - Скажите мне, Жюв, вот что... Представьте себе, что это дело еще далеко не закончено. Я мог бы рассчитывать на вас? - Разумеется! - А вы обязаны официально заявить о нем в Службу безопасности? - Когда ты этого захочешь... - Тогда завтра! - Решено! Друзья покинули Монмартр. Глава 9 ЖАП... ЖАП... - О чем он вас спрашивал сейчас, мсье Жюль, этот слабоумный? - По правде сказать, ни о чем особенном, мсье Жозеф. Это кретин, который через каждые десять минут приходит справиться о письмах "до востребования". - Так в чем же дело? - Дело в том, что не было корреспонденции с самого последнего его визита. И я, естественно, не проверил груду писем... Вот об этом он и пошел жаловаться приемщику. - А что он сказал приемщику? - Ничего. Он спровадил этого добродушного малого. Подумать только! Он изучал его приходный журнал! Подтрунивая над публикой, повесив на проволочную сетку своего окошка дощечку с ироничной надписью: "Закрыто", двое служащих почты приготовились к уходу домой, а на их место должна была прийти вторая послеполуденная смена. Начиная с самого утра, у них не было ни минуты отдыха, ни минуты покоя. Почтовое отделение, к которому они принадлежали, относилось к торговой палате и было действительно всегда перегружено, всегда заполнено публикой. Но именно