Слуга, только что произнесший эти слова, удалился, а посетитель, Жюв, упал на диван и машинально вытер лоб, мокрый от пота. - Наконец-то, - прошептал он, - она дома, и я ее скоро увижу!.. Покинув кабинет Фандора, Жюв добежал до улицы Спонтини, проделав путь, как говорят, спортивным шагом. Он торопился, однако, желал идти пешком, чтобы "пораскинуть мозгами". Было около 11 часов утра, и ему повезло, так как он узнал, что Валентина де Леско еще не выходила на свою обычную прогулку в лес. Спустя несколько мгновений молодая женщина вошла в маленький салон, приблизилась к полицейскому и сердечно протянула ему руку. Жюв извинился за свое появление, затем внезапно спросил: - Итак, мадам, кулон у вас? - Ну, разумеется, мсье, - ответила Валентина, слегка обескураженная этим вопросом. Она добавила: - Это просто счастье, что его отыскали или, по меньшей мере, что вор его вернул, и я вам признательна за вашу любезность... По этому поводу я обратилась к мсье Фандору... - Речь идет не об этом, - прервал Жюв, - я пришел, чтобы попросить вас, мадам, показать мне вашу драгоценность и тщательно осмотреть ее вместе со мной... Если случайно вы сохранили коробочку и шпагат, которым она была обвязана, когда вам ее вернули, я попросил бы мне их принести. Валентина спросила: - Но для чего все это делать, мсье? - Я вас прошу, мадам, - умолял Жюв, - сделайте то, о чем я говорю... Это очень серьезно. Валентина смотрела на этого человека и отмечала его странное поведение. Она не стала более настаивать, удалилась на некоторое время, а затем вернулась со своим кулоном, коробочкой и шпагатом, как просил Жюв! Полицейский бросился к предметам и долго их рассматривал. Он поворачивал и переворачивал в своих пальцах украшение, состоящее из двух крупных бриллиантов, в оправе из платины, соединенных цепочкой тонкой работы! Он спросил у Валентины: - Вы уверены, мадам, что это точно тот кулон, который вы потеряли? - О! Я абсолютно в этом уверена, - сказала баронесса. - Видите ли, мы, женщины, очень хорошо знаем свои драгоценности, и я вам даже признаюсь, что бриллиант, находящийся слева, имеет дефект, незаметный, но, тем не менее, существующий, что позволяет мне узнать мою драгоценность среди тысячи... Жюв кивнул головой, а затем внимательно рассмотрел коробочку и шпагат. Да, это именно он положил кулон в эту коробочку, именно он обвязал ее вокруг шпагатом... Итак, без малейшего колебания полицейский признал свою работу. Казалось, это чрезвычайно его удивило; два или три раза он порывался заговорить, однако не сказал ничего... Наконец он решился. - Мадам, - спросил он, глядя Валентине де Леско прямо в глаза, - соизволите ли вы ответить мне искренне? Внимательно выслушайте, что я у вас спрошу: это я вам принес ваш кулон? Валентина улыбнулась: - Нет, мсье! Впрочем, вы это знаете так же хорошо, как и я, вчера после полудня, когда вы принесли эту вещь, меня не было дома, и мои слуги тоже не припоминают, что они вас видели, так как из скромности - явно преувеличенной - вы довольствовались тем, что опустили пакет в почтовый ящик... Жюв глубоко вздохнул... - А! - прошептал он. - Это мне нравится больше!.. - Что вам нравится больше? - спросила Валентина, которая начала испытывать удивление и даже волнение, вызванное странным поведением этого человека... - Мне больше нравится то, - заявил Жюв, - что кулон кто-то вернул по меньшей мере без моего участия! К примеру, это не объяснит нам... Он внезапно остановился - дверь приоткрылась, и появился кто-то, вероятно, очень близкий в доме, пользующийся правом войти в салон, не приказывая доложить о себе. Это был доктор Юбер. Молодой врач зашел, чтобы попросить у Валентины позволения сопровождать ее в Булонский лес, как это иногда он делал. Казалось, он удивился тому, что она принимала гостя. Молодая женщина представила мужчин друг другу. Юбер узнал Жюва и дружески приветствовал его. - Мы уже знакомы, - сказал он и объяснил Валентине: - Я познакомился с мсье Жювом в Булонском лесу... На следующий день я его увидел вновь, когда он зашел, чтобы проводить ко мне в клинику больного... Затем доктор осведомился у баронессы о ее здоровье: - Как вы чувствуете себя этим утром? И, понизив голос, он добавил: - Ваши волнения, ваши ужасы... я осмелился бы сказать, ваши видения, все это ушло в прошлое... не так ли?.. С этим кончено, все исчезло, я надеюсь? Валентина уклончиво покачала головой, Юбер продолжал: - С тех пор, как ваш кулон отыскался, благодаря мсье Жюву, я полагаю, что у вас не будет больше этих неприятных эмоций, этого досадного беспокойства?.. - Этого можно только пожелать, - заметил Жюв, который вмешался в разговор, - если нам удастся точно выяснить ситуацию, при которой кулон был возвращен... - А! Действительно! - сказал Юбер, который неправильно уловил смысл слов полицейского. - Очевидно, вы, представляющий правосудие, хотите продолжать поиски, возврат вещи для вас недостаточен; вам надо найти виновного, даже если он искупил свою вину, возвратив украденную драгоценность... Жюв не старался объяснить доктору Юберу, что смысл его высказывания был абсолютно иной, однако, инспектор хотел выяснить у врача нечто другое. - Мсье, - сказал он, - я хотел бы задать вам вопрос. - Прошу, мсье, - ответил Юбер, - о чем идет речь? - О больном, - продолжал Жюв, - об этом человеке, которого я к вам привел несколько дней тому назад и поведение которого было настолько странным... Вы помните, он употреблял бессмысленные слова, беспрестанно жаловался, что от наружного воздуха ему плохо, и свет его будто бы ослеплял... Что с ним стало? Юбер нахмурил брови: - То, что вы видели, это еще ничего, - сказал он, - этот несчастный доставил нам уйму хлопот... Он вызвал беспорядок в больнице, хотел сбежать, наполовину умертвил себя во время сумасшедшего бега, предпринятого им по зданиям... Впрочем, убежать ему не удалось... Вы думаете, что подобная гимнастика, учитывая его состояние, могла привести к фатальному исходу? - Фатальному? - прервал Жюв. - Что вы хотите этим сказать? Доктор, прежде чем ответить, извинился перед Валентиной: - Извините за этот мрачный разговор, но я не могу отказать мсье Жюву в сведениях, не так ли? И затем, обращаясь к полицейскому, он пояснил: - Просто я хочу сказать, что этот несчастный умер! - Умер! - завопил Жюв, содрогаясь всем своим существом. - Невозможно! Вы уверены в этом? - Да, разумеется! - сказал Юбер. - Смерть констатировал один из моих практикантов. О! Никакой надежды не светило, этот несчастный был целиком изношен, организм более не функционировал, ему оставалось только умереть... И он умер. - Умер... - повторил Жюв. После небольшого колебания он спросил: - Умер и похоронен? - Похоронен? Может быть! - произнес Юбер. - Вероятно, даже... так как, если я не ошибаюсь, похороны состоялись в среду после полудня... - Мсье, мсье, - прервал Жюв, не способный более сдерживаться, - то, что вы говорите, это все невозможно... я его видел, этого человека, этого больного, я его видел в четверг... по меньшей мере, в ночь со среды на четверг... в любом случае, я уверен, после того, что вы называете его смертью. - Ба! - вскричал Юбер, озадаченный, но, впрочем, достаточно сомневающийся. - Где вы его видели? Едва слышным голосом Жюв прошептал: - Я его видел в потемках... в доме на улице Жирардон... он был с Адмиралом и Клоуном... и он произносил: "Жап! Жап!.." С этого момента Жюв казался поглощенным таинственными раздумьями и более не замечал, что доктор его рассматривал с особым вниманием, удивленный его состоянием. Жюв продолжал: - Сможете ли вы подтвердить, мсье, что этот человек похоронен? Доктор пожал плечами. - Подтвердить вам это... Нет!.. Мы, врачи больницы, не занимаемся трупами!.. Но я полагаю, что события должны были происходить, как обычно: усопший или был похоронен, или его тело поступило в прозекторскую... Жюв поднялся. - Мсье, - сказал он дрожащим голосом, - мне надо точно знать, что стало с этим человеком, этим мертвецом... не можете ли вы мне в этом помочь? Доктор больше не отрывал своего взгляда от лица Жюва. Он, казалось, внимательно изучал нервное состояние Жюва. Морис Юбер ответил: - Я помогу вам по мере своих возможностей... Из своего портфеля он взял карточку, наскоро написал несколько слов. - Вот, - сказал он, - рекомендательное письмо директору больницы; это очень любезный человек, вы от него узнаете все, что хотите... - Спасибо, мсье, - поблагодарил Жюв, взял карточку и положил ее в карман... Затем полицейский поклонился Валентине де Леско и кивнул головой доктору. - Мадам, мсье, мое почтение!.. После чего он удалился, застывший, как автомат. Доктор смотрел, как он уходит... Когда Жюв покинул салон, Морис Юбер сделал тревожную мину. - Все это не очень хорошо, по-моему, этот человек находится в странном состоянии!.. Потом его взгляд остановился на Валентине, которая слегка побледнела... Жюв находился наедине с директором больницы. - Спасибо, господин директор, - сказал он, - за вашу любезность, но я хотел бы еще кое-что уточнить... Что происходит обычно, когда у вас умирает неизвестный человек? - Очень просто, господин инспектор, есть лишь два возможных решения. Мы принимаем одно или другое, судя по необходимости. Когда факультету не хватает материала для секционных работ и анатомических исследований, одним словом, когда нам нужны трупы, мы отсылаем покойников, не востребованных родственниками, в анатомичку или в мертвецкую Кламар, где тела хранятся до использования их студентами. Когда факультет достаточно обеспечен, мы отправляем трупы, покойников, в похоронное бюро, которое их захоранивает... Жюв уже узнал по документам, в какой палате вначале лечился таинственный персонаж, обнаруженный на берегах Сены, а также в какой умер. - Что сделали с его трупом? - спросил он у директора. - О! - безапелляционно ответил директор. - Он, разумеется был похоронен, так как, к удивлению, на факультете материала хватает, и Кламар обеспечен. Таким образом, не вызывает сомнения, что, как и другие усопшие на этой неделе, человек, которым вы интересуетесь, был похоронен... Но Жюва не удовлетворили эти сведения. - Не можете ли вы мне сказать, - спросил он, - на каком кладбище? Директор прервал его с улыбкой: - Нет, господин инспектор, нет, вы слишком многого хотите от меня, в самом деле!.. Представьте себе, я не могу ничего вам сообщить по этому вопросу... У нас, в среднем, от четырех до пяти смертных случаев в день, и в обязанности директора больницы не входит следить за всеми похоронными процессиями. Жюв понял маленький урок, который только что был ему деликатно преподан. Он извинился за свою нескромность. Однако у него был такой огорченный вид, что директор больницы сжалился над ним. - Послушайте, - посоветовал он, - возможно, вы сможете получить дополнительные сведения, обратясь к сторожу морга?.. Может быть, если он вспомнит, он скажет вам, какие похоронные дроги увезли труп вашего человека... Директор позвонил, вошел служитель. - Проводите мсье в службу транспортировки усопших... Час спустя Жюв покинул больницу Шарите. Он был встревожен и озабочен в высшей степени... Напрасно спрашивал он людей, которые могли бы дать ему сведения, основанные на документах. Если вначале все были согласны, что человек, о котором шла речь, умер, действительно умер, если все были единодушны в том, что после того, как он был доставлен в морг и положен в гроб, его передали похоронному бюро, то потом никто не мог сообщить ни номер дрог, которые его увезли, ни название кладбища, на которое отправили этот неизвестный труп, чья смерть никого не удивила в больнице. Однако эта смерть казалась такой сомнительной и необычной для Жюва, поскольку он видел, как этот человек расхаживал "живой" в столь странных обстоятельствах, которые можно было назвать одним словом: Жап!.. Глава 14 БОЛЕЗНЬ ЖАПА Жюв с быстротой ветра покинул особняк на улице Спонтини, чтобы посетить больницу Шарите, где, благодаря рекомендации доктора Юбера, он рассчитывал получить точные сведения о кончине и похоронах "человека во власти Жапа". Тем временем, после его ухода, в элегантном особняке барона де Леско остались наедине двое собеседников. Это были баронесса и доктор Юбер. Доктор после известного вечера, когда он во власти непреодолимой силы вторгся глубокой ночью в комнату молодой женщины, чтобы вырвать у нее признание, с тех пор он никогда не касался этой мучительной темы и остерегался возвращать к ней Валентину, которая, казалось, забыла или, по меньшей мере, притворялась, что не помнит об этом досадном происшествии. С тех пор обычная жизнь возобновила свое течение. Валентина приступила к обязанностям светской женщины, любезной и благосклонной к своему окружению. Юбер продолжал жить насыщенной и серьезной жизнью заведующего клиникой в больнице Шарите. Молодые люди неоднократно виделись; Юбер много раз обедал на улице Спонтини, Валентина встречала его в Булонском лесу. Когда они бывали на публике, оба проявляли признаки дружеского расположения, а когда они оставались наедине, доктор Юбер держался в пределах усердного, но почтительного ухаживания по отношению к Валентине, тогда как она, предоставив доктору исключительные права официального вздыхателя, не искала повода разбудить в нем более определенные или более выраженные чувства. Итак, в это утро Валентина, пожелав выйти на прогулку в лес, затем отказалась от этого намерения и сказала доктору Юберу сразу же после ухода Жюва: - Я чувствую себя несколько утомленной, встревоженной этим последним происшествием и до завтрака не буду выходить... Юбер колебался, не зная, что он должен сказать в ответ, а особенно, что сделать. Означало ли это высказывание Валентины, что он должен уйти, или наоборот, молодая женщина была готова предоставить ему свидание в безмятежной тишине маленького будуара? Юбер машинально поднялся. - Я не хочу вам докучать... - начал он. Но когда он протянул руку Валентине, она удержала ее в своих руках. - Вы не стесняете меня, дорогой друг, - сказала молодая женщина, - наоборот, ваше присутствие мне приятно... Я признаюсь в этом, в последнее время я стала беспокойной, охваченной страхом, нервной, разумеется, мне нужен отдых, но вы, находясь около меня, воплощаете спокойствие, мир, безмятежность. Едва уловимая и слегка ироничная улыбка пробежала по лицу Юбера. Очевидно, он предпочел бы, чтобы его присутствие вызвало у Валентины другое чувство, более живое, более категоричное. Но он принадлежал к людям с холодным и упрямым характером, которые, не считая некоторых грубых выпадов, действуют всегда со сдержанностью и уравновешенностью. Несомненно, он любил Валентину любовью глубокой, постоянной, суровой, но он не принадлежал к тем нетерпеливым влюбленным, которым надо немедленно уступать. Он допускал, что ухаживание, подобное тому, которым он окружал молодую женщину, могло длиться долго, очень долго, и в этом ничего не было ни странного, ни невозможного. Впрочем, если Юбер любил Валентину, то он также любил, и притом страстно, свою профессию. Молодая женщина была его флиртом и его пациенткой, он был влюбленным и врачом и умел, судя по обстоятельствам, забыть одну из своих ипостасей, чтобы помнить только о другой. Приход Жюва и те несколько слов, которыми обменялись доктор и полицейский, зародили в душе Юбера, безусловно, беспокойство другого рода, но почти такое же сильное, как то, которое волновало Валентину. И врач, который был очень счастлив, только что получив разрешение молодой женщины, сел и продолжал развивать свою мысль. - Этот незадачливый полицейский, - сказал он, - находится в настоящее время в состоянии, которое я не решаюсь квалифицировать, он выглядит нервным, встревоженным, обиженным и очень взволнованным... Что вы об этом думаете, Валентина? Молодая женщина улыбнулась: - Я думаю, что это не единственный случай, и вы, Юбер, должны знать лучше, чем кто-либо иной, что все те, которые размышляют, которые интенсивно живут в наше время, находятся в подобном состоянии... Кроме того... - Да, - прервал доктор, - все, что вы говорите, это именно так, но, тем не менее, имеются разные степени возбудимости... Однако вернемся к Жюву. Я полагаю, что его нервозность в настоящее время не является нервозностью нормального человека... У него развивается особый вид неврастении, который, впрочем, я изучаю с некоторых пор... и которым он болен... - Неужели! - воскликнула Валентина. - Что вы хотите сказать? - Я хочу сказать, - уточнил доктор, - что этот человек, несмотря на свою силу и здоровье, кончит тем, что помешается, если не обратит внимание на себя... Отдаете ли вы отчет, Валентина, что он находится во власти видений или, по меньшей мере, является выраженным фантазером? Он придает самым простым вещам развитие и размах неестественные, почти нереальные... Молодая женщина пристально посмотрела на своего собеседника, а затем отрывисто спросила: - Вы употребляете формулировки, слишком ученые для меня, и если вы хотите, чтобы я поняла, обращайтесь ко мне, не как к студенту, которому вы читаете лекции, а как к женщине, которой надо что-то объяснить... Юбер улыбнулся: - Вы чересчур скромны, моя дорогая, и вы меня понимаете достаточно хорошо. Но так как это вас интересует, я хочу расставить точки над i. Жюв в настоящее время производит на меня впечатление человека, испытывающего чрезмерное воздействие так называемых таинственных явлений, которые, по его мнению, возникают вокруг него. Вы заметили его поведение, действительно странное и достаточно необычное, когда дело коснулось того, чтобы объяснить вам, или - если быть более точным - не объяснить, как он вернул вам кулон. - Да, - согласилась Валентина, - что же дальше?.. - Я продолжаю, - сказал доктор. - Признаюсь, что поведение Жюва меня очень заинтриговало и, даже осмелюсь заметить, произвело прискорбное впечатление, когда он проявил такое чрезвычайное удивление при известии о смерти несчастного, которого он привел ко мне в больницу несколько дней тому назад. Валентина слегка побледнела: - Вы говорите об этом человеке, который беспрестанно звал: Жап! Жап! Доктор встал. Он посмотрел на Валентину странным взглядом. - Именно так, да! - произнес он. - Я хочу сказать о нем. Затем после некоторого молчания он продолжал слегка дрожавшим от волнения голосом. - Поберегите себя, Валентина, мне кажется, что вы также находитесь на грани того, чтобы поддаться этим галлюцинациям... Мне известно, что есть коллективные галлюцинации, и они являются особенно опасными, так как основаны, для большей убедительности, на вере других... Я боюсь, Валентина, что открыл новое проявление этой неопределенной и ужасной болезни, которая поджидает в темноте, чтобы напасть на человека, и принимает самые разнообразные формы... Говоря откровенно, я боюсь, что неврастения, вид тихого помешательства, может породить некое патологическое состояние, которое можно обозначить под родовым именем "болезнь Жапа". - Вы полагаете, - прошептала Валентина с иронией, несмотря на крайнюю бледность, - вы полагаете, что Жап не существует?.. Доктор пожал плечами. - Жап? - спросил он. - Кто это? Мужчина?.. Женщина?.. Собрание индивидуумов?.. Теория?.. Идея?.. Призрак?.. Вы ничего об этом не знаете, а я тем более!.. Никто не смог бы этого сказать!.. Однако я замечаю, и это меня беспокоит больше всего, что в самых различных слоях общества наиболее противостоящие друг другу люди, наиболее оппозиционные по интеллекту по образу жизни произносят при самых различных обстоятельствах это слово, это имя... Несчастное существо в больнице говорило "Жап", инспектор Жюв произносит имя "Жап"... Внезапно Юбер понизил голос и затем добавил: - Даже вы, Валентина, верите в "Жапа"... Молодая женщина вздрогнула, стала мертвенно-бледной и, сжав руки, спросила: - А вы, Юбер, вы в это не верите? - Нет, - твердо произнес доктор, - но увы! Я верю в галлюцинации, психоз, я верю в болезнь Жапа!.. С этого момента доктор начал ходить взад и вперед по комнате, охваченный сильным волнением. В течение нескольких дней он испытывал непреодолимое желание сформулировать мысль, которая терзала его рассудок. Он ощущал потребность высказаться, развить тезис, который выдвинул, в особенности перед Валентиной, которую он хотел прозондировать, расспросить, узнать самые интимные мысли на эту тему... Этот влюбленный, несмотря на то, что в любви был слепым, а в физиологии - ясновидящим, не мог не признать, что расстройства, проявлявшиеся у Валентины, - ее внезапная бледность, неожиданные эмоции - должны иметь причину, которую этот материалист, как все медики, связывал с четко определенными событиями и явлениями. Между тем Валентина не отвечала, но ироничная улыбка, блуждавшая на ее губах, хорошо выражала ее мнение, поэтому доктор начал расспрашивать снова. - Вы не верите тому, что я говорю, - заметил он с горечью, - и вы полагаете, что этот человек, который говорит вам о безумии, возможно, более безумен, чем другие? Улыбка застыла на лице Валентины, казалось, она сделала усилие над собой, чтобы оставаться спокойной. Изящным жестом она указала Юберу на место рядом на диване, на котором она сидела, а затем, когда доктор удобно устроился, она взяла его за руку и начала: - Я недостаточно сведущая, дорогой друг, чтобы обсуждать или разбивать ваши теории. Но я знаю одно, и здесь мое женское сердце, мои предчувствия меня не обманывают, что в этом явлении Жапа, как вы говорите, есть что-то таинственное, но также что-то определенное и ясное, что вы, кажется, полностью отбрасываете... Жап, пусть это будет человеческое существо или нечто сверхъестественное, проявляет себя категорично и неоднократно, а что касается меня... Валентина внезапно умолкла. Она боялась, что на немой вопрос доктора, она уже слишком много сказала. Действительно, если Валентина поставила в известность Мориса Юбера относительно необычайного исчезновения ее кулона, то она ничего ему не сообщила ни о свидании на улице Жирардон, ни о странных речах, которые держал таинственный и невидимый незнакомец, ее собеседник, который себя открыто объявил как влюбленный и самый восторженный поклонник. Тем не менее, Валентина уточнила, поясняя доктору: - Я хочу вам изложить не идеи, но факты: например, мой кулон, вначале исчезнувший, а потом вновь появившийся... Впрочем, есть еще кое-что... Она замолчала, доктор настаивал: - Прошу вас... говорите... - Хорошо, - сказала молодая женщина, которая преодолела свои колебания. - Еще цветы... Вы слышали, Юбер, о черных цветах?.. В свою очередь доктор вздрогнул. Затем внезапно медик уступил место влюбленному. - Валентина! Валентина! - прошептал он. - Прошу, будьте откровенны и искренни со мной, прошло восемь дней, как я совершил отвратительную выходку относительно вас... ваше великодушие не позволяет вам вспоминать об этом, а я проявил трусость и не извинился перед вами... Но надо, чтобы я вернулся к прошлому, это необходимо... Забудем "Жапа" и "болезнь Жапа" и будем думать только о нас... И отныне, вы понимаете, Валентина, с вами говорит лишь пылкий влюбленный, несчастный, который страдает, ревнует... Валентина, что означает эта история с цветами? Что за человек их вам посылает? Кому вы обязаны этой честью, если только эти цветы действительно существуют... - Что вы сказали? - прервала его Валентина высокомерным тоном. Морис Юбер был слишком взволнован, чтобы отказаться от сказанного. - Я говорю, - уточнил он, - что могу ревновать лишь в том случае, если эти цветы, о которых вы мне говорите, действительно существуют... Валентина ответила резким и язвительным смехом. - Мой дорогой, - сказала она, - вы, разумеется, врач с блестящим будущим, но зато как влюбленный вы не очень проницательны... В конце концов, сомневайтесь, если хотите, мне нечего больше вам рассказать об этом... Во власти необыкновенного волнения доктор Юбер встал на колени перед молодой женщиной. - Простите меня, - умолял он, сжимая свой лоб рукой, как будто хотел унять биение в висках, - простите меня, но я до предела взволнован и обеспокоен... Вы мне неоднократно говорили об этих таинственных цветах, и мое сердце влюбленного при мысли, что не я, а кто-то другой вам их посылает, испытывало ужасное мучение. Мне рассказали, что подобные цветы находились в петлице несчастного, умершего позавчера в больнице... Вы только что сказали об этих черных розах, которые получили на днях? Валентина прервала: - Я их получила вчера утром, в последний раз... Доктор поднялся. - Валентина, - торжественно произнес он, - вы мне говорите правду? - Я клянусь вам, - заявила молодая женщина. - Валентина, - продолжал доктор Юбер, - не согласитесь ли вы показать мне эти цветы? Вместо ответа баронесса де Леско встала с дивана и медленно подошла к звонку, нажала на кнопку. Вошел слуга. - Попросите прийти маленького грума! - сказала она. Через несколько минут появился Зизи. Валентина де Леско ему приказала: - Я спустила вчера в погреб большой букет цветов, черных роз, поищите их и принесите сюда... - Хорошо, мадам! - ответил Зизи с поклоном. Когда грум ушел, Валентина объяснила, угадав вопрос, который хотел задать доктор Юбер. - Я заметила, что эти розы, которые отличаются необыкновенной бархатистостью и потрясающей свежестью, блекнут, увядают с невероятной быстротой, если их выставить на свет. Как только их поместить в темноту, они вновь приобретают свой блеск, расцветают вновь... Поэтому, желая сохранить их как можно дольше, так как, признаюсь, они меня интересуют, но также для того, чтобы не видеть их беспрестанно перед собой, признаюсь и в том, что они меня тревожат и пугают, я сама их спустила вчера вечером в погреб. Доктор Юбер ничего не ответил, но с некоторым волнением смотрел на лицо Валентины, бледный цвет которого беспрестанно менялся, временами щеки покрывались то красноватыми пятнами, то темными. В дверь постучали. - Войдите! - сказала Валентина. Это был Зизи. Но... без цветов. - Ну, а цветы? - спросила баронесса де Леско. Зизи посмотрел на нее украдкой, как будто думая: "Я не дам себя одурачить в этой истории и полагаю, что вы понимаете - меня не облапошить..." Он заявил самым дерзким тоном: - Мадам баронесса не должна удивляться, что я ничего не принес, так как в погребе цветов нет... - Что вы говорите? - вскрикнула Валентина, вскочив. - Я говорю, мадам, - продолжал Зизи, - что в погребе цветов нет, и, возможно, их никогда там не было... Валентина была раздражена: - Я их спустила сама вчера вечером, вы должны были, по крайней мере, принести мне вазу, в которой они находились. Зизи невозмутимо возразил: - В погребе нет ни вазы, ни цветов! Все голо, как спина червяка, все чисто, как скорлупа яйца... Валентина задыхалась... Однако доктор Юбер, который наблюдал за ней, не казался удивленным ответом Зизи; наоборот, очевидно, он вполне доверял формальному объяснению грума. - Мой дорогой друг, - начал он, - этот малыш, должно быть, прав... Зизи покачал головой и с удовлетворенным видом проворчал: - Вероятно, я прав, что за дела, посылать меня искать цветы, которых нет... и прежде всего... Зизи внезапно остановился. Баронесса де Леско, ошеломленная на мгновение его глубоко неподобающим поведением, повелительным жестом указала груму на дверь. - Выйдите! - приказала она. - Я не допущу, чтобы со мной говорили таким тоном! Она добавила: - Вы увидите Дезире, дворецкого, он заплатит все, что вам причитается. Уходите! Зизи в замешательстве отступил. "Все в порядке! - подумал он. - Я перехитрил, меня выставляют на улицу... В конце концов, я не украл..." Однако он принял огорченный вид и спросил: - Мадам баронесса не хочет, значит, держать меня у себя на службе? - Нет, - нервно произнесла Валентина, - уходите! Уходите немедленно!.. Зизи повернулся и пошел довольно смущенно в комнату для прислуги. Для него ничего не значило покинуть особняк на улице Спонтини, где он ужасно скучал, но он испытывал некоторое беспокойство при мысли, как все это воспримет матушка Гаду. - Ба! - сказал он себе. - Я сейчас же пойду к старухе и по дороге найду объяснение, чтобы выйти сухим из воды и доказать ей, что это не моя вина!.. Между тем Валентина после ухода грума испытывала значительное волнение. Она ходила по комнате взад и вперед, раздраженная и, казалось, рассерженная... Доктор неловко настаивал: - Возможно, вы не правы, Валентина, уволив вашего грума под предлогом, что он не принес цветы, оказавшиеся вашими заботами в погребе. Этот ребенок отвечал очень утвердительно, он уверял, что их там не было, никогда не было... - И тогда? - спросила Валентина, резко остановившись и угрожая доктору Юберу своим раздраженным взглядом. - И тогда, - сказал он глухо, - я задаю себе вопрос, действительно ли, Валентина, вы получили эти черные цветы... или их не было, скорее всего, они существовали лишь в вашем воображении... Валентина вздрогнула, ее губы сжались, мышцы шеи напряглись. Она произнесла прерывистым нервным голосом: - Вы просто глупец! Внезапно дыхание ее прервалось, глаза закатились, раскинутые руки начали бить в грудь, молодая женщина рухнула на пол в приступе ужасного нервного криза... Через полчаса Валентина де Леско пришла в себя. Она лежала на большой постели в своей комнате; у ее изголовья находился не только доктор Юбер, но и ее муж, барон де Леско, черты лица которого были искажены и вид был крайне тревожным. - Как вы себя чувствуете, дорогая? - Лучше! Намного лучше!.. Молодая женщина говорила слабым, все еще дрожащим голосом... Однако она с усилием приподнялась на постели и наполовину села. Внезапно, когда Валентина подняла голову, ее глаза остановились на третьем персонаже, который стоял в углу комнаты, с интересом наблюдая за ней. Кто же был этот огромный человек с жизнерадостным лицом, гладко выбритый, с толстым животом? Заметив его, стоящего в ногах у своей постели, Валентина, по-видимому, была неимоверно удивлена. Она открыла рот, как будто хотела осведомиться, но барон уже взял слово. - Ваш дядя! - представил он. - Вы видите вашего дорогого дядю Фавье, Валентина, вашего дядюшку!.. Юбер, который не произнес еще ни слова, в этот момент не мог сдержать удивления, слушая слишком нарочитый тон, которым изъяснялся барон де Леско. Если говорить откровенно, в его словах таилась угроза, почти приказ! Тем временем Валентина быстро пришла в себя. После того как первое удивление прошло, она радостно приветствовала своего родственника. - Дядя Фавье, простите меня! Я настолько потрясена... Дядя Фавье бросился к своей племяннице с добродушным громким смехом человека, довольного своей судьбой. Он с нежностью прижал племянницу к своей груди, в то время как его загорелое лицо и выбритый рот слегка касались ее каштановых кудрей... - Валентина! Моя маленькая Валентина! - говорил он. - Какое удовольствие вновь увидеть тебя! И увидеть еще более красивой, чем в день твоей свадьбы. В то время как Валентина упала в обморок, перед особняком на улице Спонтини действительно остановилась карета. Из нее вышли два человека, барон де Леско и крупный мужчина с жизнерадостным лицом и чисто американской походкой, дядя Фавье, который всего полчаса назад прибыл на вокзал Сен-Лазар трансатлантическим поездом. Богатый холостяк рассказал Валентине, как после чудесного путешествия он прибыл во Францию и, спускаясь с поезда, имел удовольствие встретить мужа своей племянницы, который пришел, чтобы найти его. - Любезный де Леско! - закричал он. - Ты по-прежнему всегда молодой, но, извини, ужасно растолстевший!.. Фавье, без сомнения, был намного моложе своего племянника. Ему едва исполнилось пятьдесят лет, он был крепкий и здоровый, привыкший к жизни на свежем воздухе, получающий от этого пользу и любящий огромные равнины Дикого Запада, на которых он занимался скотоводством, чем сколотил свое огромное состояние. Когда оба мужчины прибыли в особняк на улице Спонтини, они узнали, что Валентина больна, что у нее только что был нервный криз, но, к счастью, здесь оказался доктор Морис Юбер, который позаботился о ней... Первые излияния прошли, и, видя, что Валентина уже вне опасности, Фавье машинально вынул часы. Он спросил у барона де Леско: - В котором часу у вас завтракают? Барон ответил: - Еще полчаса тому назад мы должны были сесть за стол!.. - Правда? - сказал американский дядюшка. - В таком случае, лучше поздно, чем никогда, что вы об этом думаете? Доктор вступил в разговор: - Чего бы мне ни стоило подобное запрещение, но я полагаю, что для мадам де Леско лучше не спускаться в столовую, она еще недостаточно окрепла, и несколько часов отдыха просто необходимы ей... Дорогой друг, - продолжал он, обращаясь к Валентине, - вам нужен абсолютный покой, и если бы я посмел... - Посмейте, доктор, - произнесла молодая женщина, которая отныне, казалось, лишилась всей своей самоуверенности и безропотно покорилась предписаниям представителя медицины. - Хорошо, - продолжал Юбер, ободренный ее покорным видом, - я хотел бы дать вам совет, пожелание провести несколько дней... может быть, неделю или две в деревне... Вы нуждаетесь в отдыхе. - Это так серьезно, - прервал барон де Леско, - все, что вы говорите? - Очень серьезно, - сказал Юбер, - мне хотелось бы, чтобы баронесса уехала куда-нибудь, где у нее не было бы ни забот, ни тревог... Именно поэтому я не предлагаю ей поселиться в вашем имении, там в Йонне, где она должна выполнять обязанности хозяйки дома. - Может быть, отослать ее на юг? - спросил барон де Леско. - Нет, - возразил Юбер, - сезон там в полном разгаре, а кроме того светская жизнь Лазурного берега противопоказана чисто "растительному" существованию, которое я рекомендую больной... - Куда же она могла бы поехать? - задал самому себе вопрос муж Валентины, охваченный внезапным вдохновением. - Дело в том, что мы знаем хороших людей, бывших егерей, которые в настоящее время имеют ферму где-то в Нормандии, около Гавра... Валентина, услышав эти слова, высказала немедленное одобрение: - Вы говорите, мой друг, об этих славных Дюкло, которые живут в Гран-Терре? - Вот именно! - сказал барон де Леско. Ясная улыбка озарила лицо Валентины. - По правде сказать, - произнесла молодая женщина, - я не желала бы ничего лучшего, как провести неделю у них. Я очень люблю этих добрых людей и с большим удовольствием повидаюсь с ними. - Все это очень понятно, - объяснил барон де Леско доктору. - Жена Дюкло была бывшей служанкой семьи... Дядя Фавье подытожил беседу: - Итак, поскольку все устроилось, идемте завтракать! - Конечно! - добавил барон де Леско, обращаясь к Юберу. - Позавтракаете с нами, доктор? Спустя час трое мужчин весело доканчивали еду, не проявляя никакого беспокойства о состоянии здоровья баронессы. Чрезмерно возбужденный поглощением доброго старого шампанского дядя Фавье, хлопая своего племянника по плечу, заявил с громким смехом: - Стало быть, вы становитесь холостяком, дорогой Леско. Надеюсь, что вы воспользуетесь этим, чтобы помочь мне разгуляться. Прошло два года, как я не был в Париже и, черт возьми... я уже не знаю хорошеньких местечек! Спустя несколько часов совсем в другом квартале на ратодроме на проспекте Сен-Уэн Зизи, бывший грум барона де Леско, без удовольствия слушал инструкции, которые ему давала его необычная знакомая, Гаду. - Прежде всего, - говорила старуха в ответ на какое-то возражение, только что высказанное сорванцом, - прежде всего, я не спрашиваю твоего мнения... И затем, обещаю, что если ты согласишься, я тебе дам 25 франков... При этом сногсшибательном обещании глаза Зизи заблестели. - Вот это аргумент! - согласился грум. - Это заставит и слепого быть зрячим! Ну так что же, Гаду, представляет на самом деле та работа, которую ты захочешь мне всучить? Гаду понизила голос. Она с давних пор сбивала Зизи с пути, однако, старалась усилить меры предосторожности! - Стало быть вот, - начала мегера, - с неба звезд хватать не надо. Просто я хочу, чтобы ты пошел навестить твоего товарища, Малыша... Того, о котором ты мне уже говорил, и чтобы ты потихоньку, не показывая вида, посмотрел и удостоверился, находится ли все еще молодая девушка в ангаре, поставлены ли на место деревянные кони, туда, где ты их видел. В этот момент Зизи начал сильно колебаться. - Как же... - начал он. Но в тот же момент Зизи замолчал! Гаду решительно вытащила из своего кармана монету в 100 су и сунула ее в руку груму! Глава 15 ГНЕВ ФАНТОМАСА Спустя три дня темной ночью, когда густые тучи танцевали низко над землей ужасающую сарабанду под порывами ураганного ветра в тени пустынной одинокой улочки, где слышалось лишь журчание ручья, сбегавшего с высот Монмартра по мостовым, украдкой собиралась группа людей, таинственно одетых в черное. Их было не более четырех или пяти... Они прислонялись к стенам, как бы желая еще лучше спрятаться. Они говорили тихо и не жестикулировали. Даже приглушенное восклицание едва ли раздавалось время от времени... Кто были эти люди? Какой темный замысел собрал их здесь в подобный час, около полуночи, в подобном месте, на спуске горы, где находились лачуги тряпичников, крытые фуры бродячих акробатов, где суетится народ сомнительных нравов и пугающего вида! Тут были Гаду, укутанная в просторное пальто, поднятый воротник которого почти скрывал ее лицо, Горелка, одетый в короткую куртку водопроводчика. Он дрожал всем телом, наполовину замерзший. Наконец, Иллюминатор иногда бормотал какие-то непонятные слова. Здесь присутствовал еще один персонаж, рука которого сжимала, казалось, некий тяжелый объемистый длинный предмет прямоугольной формы... Эти люди несколько мгновений продвигались вперед, спустились вниз по улочке, предпринимая самые большие меры предосторожности, и, ничего не говоря друг другу, резко остановились, сгруппировавшись вокруг Гаду. Отвратительная женщина украдкой кашлянула. - Спешите увидеть друзей-приятелей, - начала она. - Теперь как раз все в точности, едва будет сто метров от тюрьмы, куда идем обделывать делишки... Поэтому все внимание на работу! А!.. Еще что?.. Твой нож у тебя, Горелка? Горелка, услышав вопрос, довольствовался пожатием плеч в весьма ироничной манере. - Возможно! - ответил он. - Я не выхожу, не защитив самого себя! - Ну ладно, ты можешь раскрыть его в своем кармане на тот случай, если появится мерзавец, как иногда бывает... - Хватит! - сказал Горелка, очевидно менее уверенный, чем можно было судить по виду... Однако Гаду тревожно оглядывалась по сторонам. - Время пришло, - прошептала она, - но, Боже милостивый, я не слышу шума телеги. Все оставались в молчании, прислушиваясь к ночной тишине... Ничего не было слышно, лишь свист ветра, шум дождя, который начал идти крупными каплями, стуча по фасадам домов, хлестая в лицо ночных бродяг... Гаду продолжала: - Я обещала быть здесь точно в двенадцать часов, как раз сейчас пробьет... Он, должно быть, поблизости... если только его кобыла не окочурилась по дороге! Они снова прислушались. Совсем близко раздался гул, как удар грома. - Это автобус на улице Ордене, - объяснила Гаду. - Последний... Теперь будет тихо. Затем мегера внезапно потерла руки: - Все в порядке! Я слышу конягу!.. После того как автобус ушел, можно было отчетливо различить медленное и усталое цоканье приближающейся лошади. Также раздавался резкий лязг железа, который свидетельствовал о том, что подъезжала не господская коляска, а просто фиакр, невероятная колымага. - А вот и он! - произнесла Гаду. - Иллюминатор, ты там поближе, пойди на угол, посмотри, действительно ли это он... И пусть он держится наготове... ладно? Иллюминатор исчез в темноте; через несколько минут он вернулся. - Там мужчина? - спросила Гаду. - Да! - подтвердил Иллюминатор. - Развозящий товар! - Ну вот... Все идет как надо... Однако Гаду, хотя и сказала, что все идет хорошо, по-видимому, была в нерешительности! - Теперь, - продолжала она, - надо смотреть и смотреть, чтобы не сделать промаха... Паренек, о котором я вам говорила, должен меня ждать на другом углу улицы. Он не знает, в чем тут дело, однако, нам он нужен. Итак, осторожно!.. Пусть остальные идут на двадцать шагов позади меня... С этими словами Гаду пустилась в путь. Она шла быстро, большими шагами, и время от времени проверяла, идут ли ее приспешники, согласно приказу, который она только что им отдала. Гаду продвигалась в ночи таким образом около десяти минут. Улочка, на которой развертывалась эта сцена, была отвратительная, с одной стороны окаймленная неясными пустырями, с другой - высокими строениями, казалось, какими-то огромными ангарами, где не виднелся даже слабый свет, где никто не бодрствовал. Эта улочка внезапно упиралась в улицу Шампьонне. В закоулок этой улицы и направлялась Гаду. Как только мегера приблизилась к проезжей дороге, она начала тихонько свистеть... Она свистела так несколько секунд, после чего из темноты рядом возник новый персонаж, который шел, засунув руки в карманы, вихляя бедрами и не предпринимая решительно никаких мер предосторожности, чтобы не наделать шума. - А! Вот и вы, матушка Гаду! - начал он громким голосом, подходя к мегере. - Ну! Знаете ли, не слишком-то вы рано! Можно состариться, ожидая вас! А также, черт побери, здесь не время и не место, чтобы устраивать свидания! Что вам еще от меня надо? Гаду сделала несколько шагов навстречу новоприбывшему... Она резко наклонилась к нему: - Замолчи, Зизи, ради Бога! Не шуми так и иди за мной! Зизи? Неужели это именно грума только что встретила мегера? Зизи, а это действительно был он, за день до происходящего таинственно получил приказ Гаду быть в полночь на углу улицы Шампьонне... Приказ сопровождался обещанием денег, и Зизи, естественно, поторопился согласиться. - Гаду, наверняка, занимается темными делишками, - сказал себе мальчуган, - но мне наплевать на это! Я не собираюсь делать ничего плохого... Значит, я могу пойти посмотреть... Однако этой ледяной бурной ночью в тот момент, когда Гаду приблизилась к нему, Зизи почувствовал себя менее уверенно. - Так что? - сказал он, пытаясь стряхнуть вцепившуюся в него Гаду, которая крепко сжимала его руку. - Так что? Куда вы хотите меня послать? И почему не надо, чтобы я поднимал шум? Мальчишка, увы!.. пытался отбиться. Он чувствовал себя схваченным Гаду, как клещами... Жуткая женщина держала его за запястье и тащила в темноту улочки. - Иди! - повторяла Гаду. - Я не хочу, чтобы меня видели! Иди туда... Зизи пришлось повиноваться... - Ладно, - сказал он, - но отпустите меня, я пойду за вами... Ну! Гаду его не отпускала... - Так что, я - пленник? - начал Зизи. Гаду еще сильнее сжала его запястье. Зизи почувствовал, как ногти мегеры впились в его тело. - Бог мой, вы мне делаете больно! На этот раз у него не было времени, чтобы добавить хоть слово. Гаду кашлянула. И внезапно, когда Зизи этого не ожидал, из темной улочки стали возникать силуэты мужчин, которые бросились на него, скрутили ему руки, почти обездвижили его. Грум понял, что он пропал. - А! Черт побери! - прошептал он. - Гаду собирается расправиться со мной! Однако он ошибался. В то время как безумный страх охватил Зизи, который инстинктивно закрыл глаза и больше не вырывался из боязни получить несколько сильных ударов, он почувствовал, как что-то холодное положили ему на лоб. Гаду медленно заговорила. - Зизи, - сказала страшная женщина, - не надо бузить. Если ты будешь орать, кричать, если захочешь улизнуть, я пущу тебе пулю в лоб... Ты понял? Зизи понимал это очень хорошо, так как догадался, что к его лбу был приставлен револьвер. - Боже мой, что вы от меня хотите? - прохрипел он наконец. Гаду продолжала: - Видишь эту лестницу? Тебе надо по ней подняться... Наверху ты окажешься на большом чердаке, оставленном Компанией омнибусов... Кореши пойдут за тобой... Ты их проводишь до тюрьмы, где сидит девчонка, которую удерживают Бедо и Тулуш... Это все, что от тебя надо... Когда ты покажешь, где она, можешь сматываться... Ну, идешь? Разумеется, Зизи очень хорошо понимал в этот момент, что от него хотела Гаду. "Черт подери! - подумал несчастный грум. - В какую скверную историю я впутался! Ах! И что меня дернуло вести разговоры с Гаду!" Но отступать было некуда. Гаду продолжала его сильно трясти, спрашивая: - Ты понял? Собираешься идти, черт побери, или я тебя укокошу? Зизи, не колеблясь, решил повиноваться. "Издохнуть, это мне ни к чему! - подумал он. - Сначала я поднимусь на чердак... Потом удеру..." Было темно, еще темнее, чем минуту назад, так как дождь удвоил свою ярость. Зизи, глаза которого часто мигали, внезапно увидел прямо перед собой круг света. Потайной фонарь, внезапно раскрытый, освещал первые ступени приставной лестницы. Гаду толкнула грума. - Поднимайся, черт возьми! И пошевеливайся! Зизи убедился, бросив беглый взгляд, что бежать было невозможно. Его окружали мрачные силуэты... При свете лампы сверкнуло что-то блестящее, что он принял за лезвие ножа... - К чертям! - начал Зизи, зубы которого стучали. - Поднимайся! - еще раз повторила Гаду. Тогда Зизи начал подниматься... Лестница, по которой он карабкался, сгибалась вначале под его тяжестью, затем под тяжестью тех, что шли за ним... Взбираясь вверх, Зизи обернулся. Свет потайного фонаря сопровождал его подъем по лестнице. Очевидно, фонарь нес один из тех, кого он должен был провести... - Поторапливайся, негодяй! Идем! Смелее! - Если ты собираешься улизнуть, я воткну тебе в затылок нож! Зизи услышал угрозы, произнесенные позади. Страх подстегивал его, и он карабкался с поразительной ловкостью... На верху лестницы Зизи обнаружил черное отверстие, окно с разбитыми стеклами, которое выходило на огромный чердак. Зизи вошел в ангар. Внутри этого громадного помещения еще остался приятный запах сена и овса... Чердак был пустой, молчаливый, пугающий... - Узнаешь? - спросил голос. Зизи не колебался: - Да! Малыш меня вел здесь... - Тогда торопись, веди нас... Началось какое-то блуждание, безумное продвижение вперед. Зизи, сопровождаемый тремя мужчинами, лиц которых он не мог даже видеть, так как из осторожности потайной фонарь был наполовину закрыт, должен был искать дорогу через огромные и пустынные помещения... Когда он познакомился с Малышом, когда тот его вел, по-ребячьи бахвалясь, к помещению, где фактически молодую девушку удерживали пленницей, Зизи почти не обращал внимания на дорогу... Поэтому теперь его терзал ужасный страх, чтобы не ошибиться, чтобы отыскать каморку пленницы. "Если я их обману, - подумал Зизи, - они меня прикончат!" Группа людей спускалась по извилистым лестницам, шла по пустынным дворам, поднималась на другие этажи. Внезапно Зизи вывел своих спутников на новый чердак. - Внимание! - скомандовал он. - Если Тулуш и Бедо там... Но кто-то прервал его: - Не твое дело! Их уберут! Иди прямо к девчонке... Они шли еще несколько минут. Зизи наконец различил антресоли, прикрытые несколькими большими досками. - Она там! - начал грум. Он хотел добавить другие детали, но времени больше не было! Несчастный Зизи, показав антресоли, внезапно замертво упал на землю, уложенный на месте сильным ударом кулака в затылок! Прошло время... Через щели крыши большого чердака начал проникать синевато-грязный рассвет, ложась полосами тусклого света. Зизи, который продолжал лежать на полу, немного приподнялся, очень удивленный, что находится здесь. - Что такое! - прошептал грум. - Где это я?.. Затем память вернулась к нему: - А! Черт возьми! Я вспомнил! Перед ним возникли антресоли... Грум вбежал туда... Антресоли были пустыми! - Ее похитили! - проговорил он. - Ах! Черт побери!.. А меня бросили умирать! Ну, негодяи!.. Одно мгновение Зизи оставался перед маленькой пустой каморкой неподвижным и немым от ужаса. Внезапно грум втянул носом воздух. - Что за черт! - выругался он. - Кажется... Он вдохнул воздух... прислушивался... Четко различимое гудение, мощное гудение достигло его слуха. - Ладно! Что там еще? Зизи вышел из антресолей и решил бежать... Увы! Когда он посмотрел в отдаленный конец чердака, из его груди вырвался крик. - Огонь! Пожар! Они подожгли здание! Его охватил жуткий страх. Затерявшийся в огромном заброшенном помещении парка для омнибусов на улице Шампьонне, Зизи отдавал себе отчет, что у него нет ни одного шанса спастись в случае, если пожар помешает ему убежать... - Но я же изжарюсь живым! - завопил он. Впрочем, огонь, должно быть, тлел давно, так как только теперь он вспыхнул с внезапной силой... Начинал гореть пол, едкий дым клубился по чердаку. - Я... Я не могу пройти! - прохрипел Зизи. Он побежал к одному из выходов с чердака, повернул назад и, потрясенный увиденным, бросился в другую сторону... Итак, пока Зизи бегал, совсем потеряв голову, скорее мертвый, чем живой, перед ним внезапно возник фантастический силуэт. Человек, одетый в темное трико, чьи черты лица скрывал черный капюшон, с бешеной стремительностью, не обращая внимания на пламя, бушевавшее вокруг него, бросился к антресолям, издавая отчаянные призывы: - Элен! Элен! Где ты? Моя девочка! Мое дитя! Я здесь! Бедо! Тулуш!.. А! Я отомщу!.. Вдруг незнакомец заметил Зизи. - Малыш! - закричал он ошибочно. - Где Элен?.. Обезумевший Зизи выкрикнул: - Увезена! Похищена! Насильно уведена... Когда он произносил эти слова, человек в капюшоне остановился. - Похищена? - спросил он дрожащим голосом. - Насильно уведена... Ты лжешь! Неправда! Она там! Там!.. В огне!.. Он бросился вперед... И в эту минуту Зизи внезапно понял, что здесь произошло... Несомненно, этот незнакомец, одетый в черное, хотел спасти из пламени ту молодую девушку, которая была похищена Гаду. Здешняя пленница была его пленницей... Если Гаду ее похитила, значит, мегера была врагом этого неизвестного! И еще одна мысль мучила Зизи. Кто был этот человек, одетый в черное трико, черты лица которого были скрыты под черным капюшоном? Кем он мог быть? Он! Легендарный силуэт! Зизи слишком много читал в газетах фантастических рассказов, ужасных драм, приводивших в отчаяние весь мир, чтобы он мог в этом ошибиться... Уже само имя, которое выкрикивал этот неизвестный, было откровением... Он звал Элен! Молодую женщину, которую похитила Гаду, тоже звали Элен! Однако Элен?.. Так звали дочь Фантомаса! Значит, перед Зизи был Фантомас? Напуганный, не способный сделать даже малейшее движение, Зизи созерцал фантастическую сцену, которая развертывалась перед ним. Человек в черном трико и капюшоне устремился вперед. Одним прыжком он пересек полосу огня, которая отделяла его от антресолей, теперь пустых. В красноватом зареве пожара Зизи увидел, как он заламывал руки. Грум услышал, как он кричал с невыразимым чувством отчаяния: - Моя девочка!.. Элен!.. У меня похитили Элен!.. Затем внезапно Фантомас, а Зизи полностью был уверен, что незнакомец был действительно Фантомасом, казалось, овладел собой. - Негодяи! - вопил он. - А! Вы мне заплатите своей жизнью за муки, которые причинили мне сегодня!.. Элен!.. Элен!.. Я отомщу за тебя!.. Потом Фантомас снова пересек пламя. Его одежда местами покрылась искрами, край капюшона тлел... - Ты! - закричал он, прыгнув к Зизи. - Ты умрешь! Ты заплатишь за все! - Ведь вот что удивительно, когда мучит жажда, белое вино, все равно какое, кажется в высшей степени изысканным! Пора! Еще глоток - и надо сматываться!.. Зизи добросовестно опорожнил стакан, бросил тринадцать су, стоимость еды, на стол трактира, куда он забрел пообедать, потом, натянув шляпу на уши, непринужденно вышел на улицу, очень радостный и полностью успокоившийся. Каким образом удалось Зизи ускользнуть от Фантомаса? Каким образом удалось Зизи спастись от ужасного пожара, который разгорелся таким гигантским пламенем, что все утро Париж не говорил ни о чем другом, кроме этой трагической катастрофы? Грум с трудом мог бы это объяснить! В тот момент, когда Фантомас бросился к нему, у него пульсировала лишь одна мысль: убежать, ускользнуть от ярости чудовища, чего бы это ни стоило. Тогда Зизи наугад, как безумный, бросился вон с чердака. Он пересекал полосы огня, бежал по коридорам, где нельзя было продохнуть... Страх дал ему крылья, ужас наделил необыкновенной ловкостью. Зизи долго бежал по пылающему зданию. Ему казалось, что он все время слышал в нескольких шагах от себя шаги Фантомаса. Когда начиналось удушье, когда слепили языки пламени, мысль о том, что он может попасть в руки Фантомаса, инстинкт самосохранения, который действительно творит чудеса, заставляли его стремиться вперед... После двадцати минут бега столь же безрассудного, сколь и безнадежного, Зизи внезапно выскочил в огромный двор, перепрыгнул через ограду и попал на заброшенный пустырь. Он был спасен! Теперь Зизи перевел дыхание. Немного успокоившись, он пустился дальше, вышел на соседние улицы, где уже собиралась толпа, обсуждая пожар, который бушевал. Но отныне пожар был последней из забот Зизи! Удивительный парижский сорванец, едва ускользнувший от страшнейшей опасности, вновь обрел всю свою холодную беззаботность гавроша... - Ну нет! - ворчал грум. - Это так не пройдет! Нет! Мало ли что!.. Если Гаду думает, что я не отомщу... Она попадет пальцем в небо! Она не только заставила избить меня, но еще хотела меня зажарить... И кроме того, я рисковал познакомиться с Фантомасом... Это уже не игра!.. Все утро Зизи бесцельно бродил, размышляя, как "отомстить за себя". В полдень он позавтракал в бистро квартала Звезды и теперь большими шагами направлялся к улице Спонтини. - Итак, Гаду заставила шпионить за моей бывшей хозяйкой, Валентиной де Леско, - решил Зизи. - Чтобы мне отомстить за себя, есть очень простое средство: я пойду и все открою баронессе. Вероятно, этой проклятой мегере придется плохо!.. Однако на улице Спонтини Зизи несколько растерял свою уверенность... Как только он пересек решетку сада, он подумал о всех трудностях, с которыми он, по-видимому, столкнется при встрече с Валентиной де Леско. - Наверное, - предположил Зизи, - я прежде всего столкнусь с Дезире, а он выставит меня за дверь!.. Желая, насколько возможно, избежать этой крайности, Зизи вместо того, чтобы направиться к обычному входу для прислуги, пересек двор, поднялся на крыльцо и через наружную застекленную дверь проник непосредственно в маленький салон-будуар, где обычно находилась Валентина. - Если мне повезет, - рассудил грум, - я найду в это время хозяйку, занимающейся своей корреспонденцией... Но Зизи не повезло! Маленький салон был пуст, Валентины де Леско там не было. - Боже мой! Что делать? - задал себе вопрос Зизи. Он машинально окинул взглядом мебель в комнате, где находился. Вдруг его глаза заблестели... На столике рядом с парой перчаток и орхидеей, вероятно, приготовленной для бутоньерки, лежал кошелек. - Что за блеск! - воскликнул Зизи. - И когда я вспоминаю, что я без гроша... Без злого умысла, просто из любопытства, грум подошел к столу, взял кошелек, взвесил его в руке... - С этим, - прикинул он, - я прожил бы целых два месяца! Ах! Черт побери! Держа кошелек в руке, Зизи теперь колебался... Он был покорен идеей легкой кражи... - В конце концов, здесь меня выставили за дверь, хотя я не сделал ничего дурного... и даже... В особняке где-то скрипнула дверь. - Хватит! Кто-то идет! - сказал себе Зизи, вздрогнув. В этот момент он совершенно забыл, почему он был здесь, забыл, что хотел отомстить Гаду и сообщить Валентине де Леско, что она оказалась жертвой шпионажа... Нет! В эту минуту Зизи знал и видел только одно, а именно, что в руке у него был кошелек с деньгами, которые являлись для него состоянием! Однако приближались чьи-то шаги... - Меня схватят! - повторял Зизи. Внезапно он решился. Зизи больше не сопротивлялся ужасному искушению! Он взял кошелек, бегом промчался через комнату и бросился в пустынный сад... - Тем хуже! - прошептал грум. - У меня последнее время слишком уж много несчастий! Все озлобились на меня... Хотя до сих пор я ничего не сделал плохого! Ладно! Я начинаю! Вот я и стал вором! Глава 16 ВСАДНИК, ВНУШАЮЩИЙ СТРАХ Едва Зизи перелез через ограду, которой был обнесен садик возле особняка на улице Спонтини, как он заторопился быстрее убежать отсюда, прижимая украденный кошелек к груди. - Воздух квартала для меня вреден! - рассудил он. - Булонский лес мне ни к чему... здесь слишком влажно! Приободрившись таким образом, он помчался наугад, огибая улочки, пересекая их поперек, стараясь запутать следы в случае погони, что было мало вероятно... Однако вскоре Зизи почувствовал себя вне опасности. - Хватит! - сказал он тогда себе и перешел на менее быструю ходьбу. - Стащив этот кошелек, я, конечно, обеспечил себя на некоторое время. Но, с другой стороны, я оказался в такой ситуации, когда для меня было бы чертовски неосторожно посещать Валентину де Леско или ее мужа... Зизи был раздосадован, так как затаил глухую злобу и пытался отомстить Гаду за ту страшную опасность, которую подло подстроила ему старуха... Внезапно Зизи повернул обратно. - О, вот мысль так мысль! - сказал он себе. - Раз я не могу обратиться ни к барону, ни к баронессе, то есть ни к мужу, ни к жене, я обращусь к любовнику!.. Или я сильно ошибаюсь, или так называемый Морис Юбер здорово рассердится! Зизи зашел в почтовое отделение. С величайшим душевным спокойствием он занялся поисками адреса доктора Мориса Юбера. Это было не трудно сделать. В первой же справочной телефонной книге имелись нужные сведения, и Зизи отправился к врачу. Но, разумеется, он не допустил такой ошибки, чтобы пытаться непосредственно поговорить с доктором Юбером. Он не собирался хвалиться тем, что его выставили за дверь у Валентины де Леско, а еще менее тем, что у нее в доме он украл кошелек... Напротив, он нахально наврал камердинеру молодого врача, спросившему, что он желал: - У меня поручение! Не мог бы я увидеть господина доктора? Эта просьба сделала свое дело, и Зизи был немедленно принят молодым человеком. Однако, как только Зизи остался наедине с Морисом Юбером, его поведение изменилось. До сих пор оно было почтительным, теперь стало откровенно дерзким. - Что ты хочешь, малыш? - спросил врач, узнав юного слугу Валентины. - Объяснений! - быстро ответил Зизи. - И удовлетворительных к тому же! - Заявление выглядело настолько неожиданным, что Морис Юбер был ошеломлен. - О чем это ты говоришь? - спросил он. Но Зизи был рассержен. Резким взмахом руки он прервал Мориса Юбера. - О! Все в порядке! - произнес он. - Господин доктор, не надо стращать меня! Мы живем в республике, прежде всего! Затем, я совсем не боюсь! И наконец, вы влюблены, и только поэтому я вам прощаю многое... От крайнего изумления Морис Юбер перешел к абсолютному непониманию... - Я влюблен?.. - повторял он. - Мы живем в республике?.. Однако, ты сошел с ума, мой мальчик? - Возможно! - ответил Зизи. - Но я не люблю, когда мне об этом говорят. Кроме того, если я сумасшедший, то вы мерзавец! Вот!.. На этот раз Морис Юбер подскочил к груму и основательно его встряхнул: - Ну, чертенок, - пробормотал он, - что это тебя разбирает? - Ничего! - сказал Зизи. - Не надо так расстраиваться: у меня приступ откровенности. И выскользнув из рук доктора, Зизи объявил, бросаясь за кресло: - Прекрасно! Вы мерзавец! Разве это хорошо, оплачивать Гаду, чтобы я ей раскрывал все фокусы! Это не поступки влюбленного, так действуют шпики! И потом - Гаду, вот гадость-то! Еще немного, пять минут первого вместо без четверти двенадцать дня, и я был бы схвачен за участие в краже другой барышни! Господин доктор, это была ваша ошибка! Вот и все!.. Если бы земля обрушилась под его ногами и пламя вулкана заволокло его мирный рабочий кабинет, и тогда доктор Юбер не был бы более удивлен... - Гаду? - повторял он. - Кто это такая? А кто такая другая барышня? Почему ты был бы схвачен в пять минут первого вместо без четверти двенадцать... - Хватит говорить! - возразил Зизи. - Сядем, принц, вот и все дела. Святая истина, я скажу вам все, что знаю, но надо, чтобы вы дали мне честное слово, что будете откровенно отвечать. Ну как, идет? Вульгарная речь грума, хорошо вышколенного на службе у Валентины, который, казалось, внезапно стал хулиганом, поведение Зизи, его непонятные заявления, все это подтверждало Морису Юберу, что, очевидно, произошло что-то странное, какое-то новое событие. И, следовательно, надо иметь терпение и не выставлять своего собеседника сразу же за дверь. Тогда он спокойно уселся и сказал: - Говори! Рассказывай все, что ты хочешь! До настоящего момента я ничего не понял из того, что ты говорил. Постарайся выражаться яснее! Ну, начинай! Я тебя слушаю! И Морис Юбер стал слушать странную обвинительную речь, которую Зизи с дьявольским апломбом произносил против него! Грум пустился в объяснения. Оказывается, он сам был уверен в том, что Гаду нанял молодой доктор, чтобы шпионить за Валентиной де Леско. Он не скрывал того, что передавал Гаду некоторые сведения. Он также ничего не утаил о своей двусмысленной роли, которую играл, разумеется совсем невольно, при похищении барышни из "Деревянных коней". Наконец он сказал, став снова вежливым: - Видите ли, господин Юбер, мне хотелось бы верить, что это не ваша ошибка, но все-таки вы были неправы, поручив Гаду следить за баронессой Валентиной де Леско. Такие вещи не делаются!.. Вы ей слишком много говорите... Она знает все, что происходит в особняке на улице Спонтини... Ведь это вы ее информируете... При этих словах Морис Юбер наконец взорвался. - Но, черт подери, - закричал он, - я никогда не делал ничего подобного! Я не знаю никакой Гаду! Я абсолютно не в курсе темных делишек этой женщины! Я совершенно не участвую в том, что происходит... Теперь Зизи уже ничего не понимал! Если Гаду не была на жалованьи Юбера, кто же ее нанял? И если доктор ее не знал, кто же ей рассказывал о семье де Леско? - Господин Юбер, - произнес Зизи, немного подумав, - то, что вы сказали, может быть, и правда, а, может, и нет! Я ничего об этом не знаю! Но правда то, что Гаду замышляет нехорошее дело против моей бывшей хозяйки! Поэтому, если вы действительно неравнодушны к мадам Валентине, то постараетесь вывести все это на чистую воду... Хотите видеть Гаду? Морис Юбер не колебался... Впрочем, молодой врач уже размышлял о странных заявлениях Зизи, и чем более он об этом думал, тем более поведение грума казалось ему странным, даже подозрительным. "Действительно, надо, чтобы я пролил на это свет! - подумал Морис Юбер. - Все заставляет предположить, что на самом деле замышляется какая-то таинственная махинация против Валентины... Впрочем, кто эта другая молодая женщина?" Морис Юбер ответил Зизи: - Да! Я хочу видеть Гаду! Ты меня отведешь к ней... и постарайся не сворачивать с дороги... Морис Юбер поднялся. Он зашел в свою комнату, чтобы одеться, сунул в карман револьвер, затем вернулся к Зизи, который начал раздумывать, чем окончатся все эти приключения... - Куда мы пойдем, чтобы встретить эту женщину? - спросил Морис Юбер. - На ратодром... Я вас поведу... Зизи действительно отвел Юбера на ратодром, где он обычно встречал Гаду. Однако на этот раз Гаду там не было, что изумило Зизи и лишь немного удивило Мориса Юбера, который в глубине души полагал, что грум насмехается над ним, а возможно, ищет случая, чтобы втянуть его в западню... - Итак, - спрашивал ежеминутно доктор, - где же эта таинственная старушка? - Пока ее здесь нет! - отвечал Зизи. - Подождем... Но когда Морис Юбер в двадцатый раз задал груму этот вопрос, он увидел, что того уже не было рядом с ним! Воспользовавшись давкой среди завсегдатаев ратодрома, Зизи исчез... Зизи прекрасно отдавал себе отчет в том, что доктор Юбер относился к нему с подозрением. Он полагал, что отсутствие Гаду произведет самое неблагоприятное впечатление на Юбера, и без колебаний Зизи предусмотрительно решил отступить! - Короче говоря, - сказал себе грум, - я стащил кошелек Валентины... значит, не следует слишком привлекать внимания к себе! Отомстить за себя - хорошо, но дать сцапать себя - просто глупо!.. - Не хотите ли стакан молока, мадам Валентина? - Спасибо, Тереза, не хотелось бы вас беспокоить... - О! Никакого беспокойства, мадам Валентина!.. Как раз только что подоили Чернушку, если это вам доставит удовольствие... - Конечно! Я не говорю нет. - Тогда я вам сейчас подниму полный кувшин. Элегантная Валентина де Леско уже четыре дня находилась на земле Нормандии в десяти километрах от Гавра, в местности, называемой Гран-Терре. Она удобно устроилась в небольшом домике, стоящем на дороге, соединяющей Гавр и Фекамп, который служит почтовой станцией для смены лошадей и одновременно харчевней для многочисленных извозчиков. Как Валентина оказалась там? Доктор Морис Юбер, напуганный нервозностью молодой женщины, событиями, которые множились вокруг нее в Париже, твердо настаивал перед бароном де Леско, чтобы Валентина немного отдохнула. Однако молодой человек не хотел, чтобы ее отдых носил искусственный характер, как это бывает на модных пляжах, на ведущих курортах или в комфортабельных отелях. - Нужен лишь, - заявил Морис Юбер, - настоящий отдых, полный покой, который можно получить только в деревне, куда даже газеты на пару дней запаздывают, где нет парижан, где нет городов! Как раз оказалось, что барон де Леско был знаком с Луи Дюкло из Гран-Терре, хозяином трактира, немного егерем, немного фермером, добрым малым, бывшим кучером барона, который охотно приютит его жену, примет ее на полный пансион. Действительно, Валентина нашла в Гран-Терре, в простом, но чистом доме Луи Дюкло самый сердечный прием, самый лучший уход. Тереза, молодая жена Луи Дюкло, кокетливая нормандка, у которой глаза загорались всякий раз, когда надо было налить бокалы сидра проезжающим морякам, по-настоящему расположилась к Валентине. За ней ухаживали не просто как за приезжей, которая платит хорошие деньги за пользование скромной комнатой; ее лелеяли, ее великодушно окружали многочисленными знаками внимания и делали все это так просто, спокойно, что чувствовалось - для семейства Дюкло естественно быть добрыми, сердечными, стараться доставить удовольствие. Впрочем, пребывание в Нормандии приносило Валентине огромную пользу. Молодая женщина теперь хорошо выглядела, крепко спала, ела с аппетитом. Она больше не думала о необычных случаях вмешательства "Жапа", она забыла о краже кулона и о тревожных обстоятельствах, сопровождавших кражу, она, к счастью, забыла и о таинственных черных цветах, которые неоднократно получала и которые ее глубоко волновали. В этот вечер Валентина, рано пообедав, поднялась в свою комнату, устроилась в большом кресле около открытого окна и мечтала, глядя, как наступающая ночь окутывала тишиной заснувшую деревню, поля, уходящие в бесконечность, дорогу, которая терялась вдалеке. Но вот стали слышны тяжелые шаги Терезы по деревянной лестнице. Нормандка поднялась, осторожно держа большую фаянсовую кружку, в которой пенилось парное молоко. - Держите, мадам Валентина, - сказала она, - пейте, набирайтесь сил, в Париже вы не часто сможете найти такое! И Валентина искренне подтвердила, что, действительно, молоко, которое ей приносили здесь, имело совсем другой вкус по сравнению с тем, что она получала в Париже, даже обращаясь на самые известные фермы, к самым прославленным поставщикам. - Пейте, - повторяла Тереза, - пейте на здоровье! Валентина вернула пустую кружку, она слегка усмехнулась. - Если вы продолжите, Тереза, - пошутила молодая женщина, - ухаживать за мной подобным образом, вы заставите меня располнеть, и моя портниха и белошвейка будут упрекать меня!.. Но нормандка пожала плечами. - Ну и ладно! Тем хуже для них! - ответила она с беспечностью. - Видите ли, мадам Валентина, если в Париже для того, чтобы выглядеть красивой, надо быть больной, я предпочитаю оставаться в моей деревне!.. Действительно, бросалось в глаза пикантное различие между изысканной и нежной красотой Валентины и здоровой свежестью деревенской девушки. Возможно, Тереза была права, и ее красота казалась предпочтительнее, чем красота этой светской дамы из Парижа? Однако было достаточно поздно, чтобы начинать дискуссию по эстетике! Валентина перестала смеяться и заявила: - Хорошо, будет видно, Тереза, возможно, я действительно приму решение пополнеть! В любом случае, ваше молоко бесподобно! Спасибо! Теперь я пойду в постель и просплю до завтрашнего утра... - Вы прекрасно сделаете, мадам Валентина. Только подождите, я скажу Луи, чтобы он закрыл ставни. Тогда дневной свет вас не обеспокоит... Тереза спустилась на первый этаж, позвала мужа. - Луи! Эй! Луи! Поднимись закрыть окна у нашей парижанки! - Ладно! Ладно! Луи Дюкло, который курил трубку, сидя на стуле на краю дороги, поспешил покинуть свой пост. Он прислонил лестницу к фасаду дома, залез и закрыл ставни в комнате Валентины. - Спите спокойно, мадам, и позвольте пожелать спокойной ночи! - Спасибо, вы также спите спокойно... С этого момента в домике на Гран-Терре все утихло. Валентина начала медленно раздеваться, улыбаясь и забавляясь отсутствием комфорта в своей сельской жизни. Но, тем не менее, в этот момент ей было совершенно все равно, что она лишена роскоши, которую в Париже, однако, считала обязательной. Зачем ей нужна была мебель из белого дерева, если на большом матрасе, обитом натуральной шерстью, под мягкой периной, на грубых простынях, приятно благоухающих лавандой, ей спалось так, как никогда ранее в ее комнате, стены которой обиты шелком? Она уже представляла пробуждение на следующее утро, когда, открыв деревянные ставни и зная, что соседей нет, она пойдет в ночной рубашке, чтобы насытиться по горло - как говорила Тереза - необъятностью полей, равнин, холмов... Дом в Гран-Терре, где отдыхала Валентина, был построен по образцу почти всех нормандских ферм. Строения обносились невысокой глинобитной стеной в рост человека, которую окружали тополя. Перед дверью дома имелась большая травянистая лужайка, засаженная корявыми яблонями, и лишь со стороны фасада находилась высокая ограда, которая была обращена на дорогу в Гавр. Вокруг простирались необозримые поля, и ветер с моря, находившегося в пяти-шести километрах, постоянно освежал атмосферу сильными порывами соленого ветра, оставляющего на губах острый привкус соли и морских водорослей. Валентина лежала в своей большой, очень удобной постели, пружины которой немного поскрипывали. Она закрыла глаза и ожидала погружения в сон. Было около десяти часов с половиной, то есть для обитателей Гран-Терре очень поздно, так как Луи Дюкло, его жена и слуги, работник с фермы и девушка, обслуживающие хлев, обычно ложились спать в половине девятого, сразу после ужина, и в наступившей ночи не было слышно никакого шума. Вдруг, в то время как задремавшая Валентина понемногу погружалась в сон, начала лаять одна из собак фермы. Животное лаяло своеобразно. Вначале оно издавало глухое рычание, а затем отчаянно визжало. Послышался голос Луи Дюкло: - А ну-ка замолчи, Пато! Но собака залаяла еще сильнее. - Вот я тебе покажу, только поднимусь!.. Напрасный труд! Лай усилился. Был ли это просто лай? Внезапно проснувшаяся Валентина вздрогнула. - Боже мой! - прошептала молодая женщина. - Можно сказать, что животное воет к смерти! Пато, так звали собаку, выла по-настоящему. Ее заперли, как обычно, в нижнем зале дома, там, где Тереза подавала сидр клиентам, которых случай приводил в ее заведение, и это помещение располагалось как раз под комнатой Валентины. Молодая женщина слышала, что собака оглушительно шумела, бегала, прыгала на дверь, казалось, пришла в неистовую ярость. Слышала ли она кого-нибудь? Чуяла что-то? Валентина уселась на постели. В этот момент голос Луи Дюкло прозвучал более громко: - Замолчи, Пато! Замолчи! Что случилось с этим животным сегодня? Однако страху нельзя приказать! С безумной силой сверхъестественный ужас охватил Валентину, хотя кроме лая собаки его ничто не могло вызвать. В одну секунду она представила самые страшные катастрофы. Воры, которые стараются проникнуть в Гран-Терре, убийство, которое совершается по другую сторону от тополей, кто-то, умирающий во дворе фермы... - Дюкло! Луи! Луи! - позвала Валентина сдавленным голосом. - Эй! - раздался голос Терезы. - Я тебе ясно сказала: ты разбудил нашу парижанку. Но Дюкло уже соскочил с постели, вышел из своей комнаты и подошел к двери Валентины. - Спите, мадам! - крикнул он. - Ведь эта пустолайка Пато вас разбудила? Наверное, собака услышала проезжающую повозку. Подождите! Сейчас я ее накажу... Услышав голос Дюкло, здорового парня, Валентина успокоилась. - Извините меня! - ответила она. - Я по-глупому пуглива, вот и все! Впрочем, собака смолкла. Услышав, что поднялся ее хозяин, животное поняло, что ему угрожает трепка. Луи Дюкло позвал собаку: - Сюда! Пато! Где ты, проклятая собака? И затем в тот же момент вновь раздался злобный лай, новый приступ ярости у собаки, которая должна была радостно встречать своего хозяина, но вместо этого продолжала кидаться на дверь! Тогда страх снова овладел Валентиной. Молодая женщина поднялась. Она накинула пеньюар, а затем, приоткрыв дверь, крикнула: - Что там происходит, Луи? В коридоре Валентина заметила также Терезу, вышедшую из комнаты, которая казалась, как и Валентина, достаточно взволнованной. - Луи! Луи! - позвала нормандка. - Посмотри, что случилось с Пато? Луи наконец ответил, но голос его был странным, немного дрожал! - Честное слово! Я не знаю, что с ним! Совершенно не знаю! Он мечется, как одержимый!.. Обе женщины услышали, как Дюкло поднял железные засовы, закрывающие дверь в нижний зал. - Уверен, - закричал нормандец, - происходит что-то необычное!.. При этих словах Тереза перекрестилась. - Пресвятая дева! - выговорила она. - Защити нас! Затем она бросилась по лестнице. - Будь осторожнее, муженек, ночью опасно! Это могут быть бродяги... Тереза, как все крестьяне в округе Гавра, жила в постоянном страхе перед бродягами. Наверное, она бы затруднилась объяснить, кто такой бродяга, так она называла всех неизвестных, которые не были ни моряками, ни землепашцами, но в любом случае, она твердо полагала, что бродяги были убийцами, ворами, бандитами! Разумеется, в окрестностях Гавра, как во всех предместьях больших портовых городов, всегда были люди, шатающиеся по дорогам неизвестно с какими целями и способные на все, что, в общем, оправдывало представления Терезы. - Поостерегись, муженек! - повторяла крестьянка. - Ты взял ружье? - Не беспокойся, - отвечал Луи Дюкло. Валентина бросилась по лестнице вслед за Терезой. Обе женщины подошли в тот самый момент, когда Луи Дюкло открывал дверь, выходившую во двор фермы. Пато глухо рычал позади хозяина, казалось, готовый к прыжку. - Посторонитесь, - приказал Луи Дюкло, жестом руки отодвигая обеих женщин в сторону, - уверен, здесь что-то есть! В пристройке уже проснулись девушки и парни, работающие на ферме. Через окно Тереза увидела, что у них загорелся свет. - Это, наверное, Матюрэн, даю слово, что он пьян! - заворчала она. Но Тереза не закончила... Как только дверь приоткрылась, Пато, толкая своего хозяина, заливаясь бешеным лаем, бросился вперед... Ночь была темная, глухая, непроницаемая, но ясно слышались шаги во дворе фермы... - Кто-то есть! - проворчал Луи Дюкло. Он был храбрецом и с ружьем в руке сделал несколько шагов вперед... - Кто там? - спросил он. Никто ему не ответил. Однако Пато лаял все сильнее и сильнее. Было слышно, как он прыгал, рычал, казалось даже, что он боролся с врагом... - Кто там? - повторил Луи Дюкло. - Стойте! Черт возьми! У меня ружье!.. Но ответа не было. Только более явственным стал шум борьбы, которую вела собака. Луи Дюкло отступил на шаг. - Зажги свечку, Тереза! В то время как Валентина дрожала от волнения, крестьянка превозмогла свой страх и побежала за фонарем из конюшни и зажгла его. - Держи, Луи, но берегись! Я уверена, что это бродяга!.. - Хорошо! - ответил Луи Дюкло. - Оставайтесь там! Пойду посмотрю! Держа фонарь в одной руке, а ружье в другой, Луи Дюкло сделал несколько шагов. Внезапно он испустил крик, подняв фонарь на высоту руки... - Что такое! Кто вы, черт побери, что вы хотите?.. В свете фонаря Валентина и Тереза на мгновение смогли увидеть того, к кому обращался Луи Дюкло. Посреди двора фермы стояла лошадь с всадником, странно неподвижным, производящим необычное впечатление, вырисовываясь, как привидение... Лошадь поднималась на дыбы, резко брыкалась, защищаясь от Пато, который хотел вцепиться ей в морду. Человек, сидящий на лошади, казалось, даже не управлял ею! - Кто вы? - повторил снова Луи Дюкло. Позади него Тереза кричала: - Остерегайся, муженек! Берегись! Уверена, что это нечистая сила! - Вернитесь, Луи! Вернитесь! - умоляла Валентина. Но Луи Дюкло, наоборот, продвигался вперед... Вероятно, укушенная собакой, лошадь странного всадника обратилась в галоп. Теперь она направлялась к водоему типа небольшой лужи, где обычно поили скот. Луи Дюкло устремился туда же. - Остановитесь! - орал фермер. - Остановитесь, или я буду стрелять! В этот момент, чувствуя близость лужи, лошадь круто развернулась и бросилась на фермера. - Господи! - завопила Тереза, сильно обеспокоенная. - Он погибнет! Однако Луи Дюкло отскочил в сторону. Обе женщины увидели, как он вскинул ружье, раздался выстрел... а вслед за ним крик изумления. Что же произошло на самом деле? В тот момент, когда Луи Дюкло выстрелил, целясь в лошадь, необычайный свет залил двор фермы. В одно мгновение стало так же светло, как в разгар дня. И то, что увидели Тереза, Валентина, Луи Дюкло и, наконец, прибежавшие слуги с фермы, было настолько странным, ужасным, что и те и другие подумали, что они сошли с ума от ужаса! Белая лошадь, возможно, раненная дробью из ружья Луи Дюкло, сделала фантастический прыжок... Всадник, сидевший верхом, внезапно запылал! Он пылал, как факел! Он горел по-настоящему, как будто был облит нефтью, бензином! - На помощь! - вопила Валентина. - Спасите! - кричала Тереза. Луи Дюкло не говорил ни слова. Фермер смотрел на все происходящее глазами, вылезающими из орбит... Однако, возможно ли это, чтобы человек мог гореть таким образом? - Уходите! Возвращайтесь домой! - закричал энергичный фермер, бросаясь к Терезе и Валентине, которых он втолкнул в дом и закрыл за ними дверь. - Возвращайтесь и вы тоже, парни, приказываю!.. Действительно, во дворе фермы только что появились трое слуг из конюшни. Это были все грубые простые парни, нормандские крестьяне, тяжелодумы, но совершенно лишенные чувства страха... - Черт возьми, - закричал первый, - нам надо схватить это животное! Теперь во дворе было слышно только собаку. Она не лаяла, она только рычала. - Ищи, Пато! Ищи! Собака, очевидно, взяла след и бросилась в темноту. - Сюда, парни! А что всадник, исчез? Действительно ли он горел? Что стало с белой лошадью? Луи Дюкло во главе своих работников обыскал двор фермы и вдруг около яблони нашел лошадь, очень спокойную и умиротворенную, которая тихо паслась! Луи Дюкло привык обращаться с лошадьми и не стал колебаться. Он схватил лошадь за ухо, зажал его в кулаке и держал, пока не подоспели работники. - Внимание! - вмешался Матурэн, который подошел последним. - Вот лошадь, но где человек? Человек, который горел, где он? Они все посмотрели друг на друга испуганными глазами. Они говорили глупости серьезнейшим образом; они спрашивали друг друга, где мог быть человек, который горел. x x x Морис Юбер, запыхавшийся, дрожащий, в крайнем волнении спрыгнул на следующий вечер в восемь часов перед дверью дома Луи Дюкло. Молодой доктор еще держал в руке полученную в то же утро депешу от Валентины, которую он прочел двадцать раз и ничего не понял, что привело его в полную растерянность. Депеша была немногословна, она содержала следующее: "Срочно приезжайте, Жап здесь! Мне страшно! Валентина". Итак, как только он спрыгнул с повозки и бросился во двор фермы, Валентина подбежала к нему. - Как дела? - крикнул Морис Юбер. - Спасибо, что приехали! - ответила молодая баронесса, пожимая руки доктора с силой, возросшей от волнения. - Спасибо! Я не посмела обратиться ни к кому, кроме вас... И мне нужен был только ваш приезд. - Что произошло? Боже мой! Морис Юбер не отпускал рук Валентины. Он пристально смотрел на молодую женщину и боялся прочесть в ее глазах усталость, раздражение, волнение. - Что произошло? - повторял Морис Юбер. - Почему отправлена эта депеша? Что здесь случилось?.. Потребовалось не менее двадцати минут беседы, прерываемой восклицаниями, замечаниями, репликами, чтобы Морис Юбер услышал о необычном представлении, в результате которого накануне вечером ферма превратилась в театр. Валентина подробно рассказала о фантастических событиях, которые здесь развернулись. Она сообщила о появлении белой лошади, о необычном силуэте таинственного всадника, о том, как человек исчез, и было невозможно его найти, как всю ночь Луи Дюкло и его работники напрасно прочесывали местность, но не нашли даже его следов. - Однако, - повторяла молодая женщина голосом, дрожащим от ужаса, - однако человек, настоящий человек, не может так сгореть? Ведь это невозможно, не так ли? В то время, когда Валентина говорила, когда она уточняла ужасные детали, дрожа при воспоминании о трагической ночи, Юбер мало-помалу становился более сдержанным, вновь приобретал присутствие духа. - Полноте! - сказал он внезапно. - Внимательно выслушайте меня, Валентина, и ответьте мне с полной искренностью. А что стало с лошадью, с белой лошадью, которую поймал фермер? - Она сдохла... Морис Юбер вздрогнул. - Сдохла, - повторил он, - когда? - Сегодня утром. - Отчего сдохла? - Ветеринар не знает! Теперь Валентина говорила тихим голосом, казалось, с трудом. - Представьте, - добавила она, - что бедное животное получило ужасные ожоги. Впрочем, вы можете сейчас увидеть его труп на конюшне... Эти ожоги убедительно доказывают, что всадник действительно был охвачен огнем, что он сгорел. И однако... Морис Юбер пожал плечами. Валентина продолжала: - К тому же животное было странным. В ту ночь, когда лошадь отвели на конюшню, она оставалась очень спокойной... Она не сделала ничего необычного... Но сегодня утром, когда Луи Дюкло хотел отвести ее за узду в жандармерию, она, как только оказалась снаружи, принялась брыкаться, вставать на дыбы... кончилось тем, что она вырвалась... Бедное животное! Можно предположить, что она ослепла... Ускакав галопом, она так сильно налетела на дерево, что упала навзничь... К ней было невозможно подойти, так она билась... и так ржала, как будто ее подвергали мучительнейшей из пыток... а потом вдруг сразу подохла! Валентина говорила все тише и тише. В конце она на одном дыхании призналась: - Но это еще не все, Морис, это еще не все... есть и худшее!.. - Что еще? Боже мой! - произнес врач. Казалось, Валентина колеблется с ответом, наконец она выговорила: - Представьте, сегодня утром, проснувшись в своей комнате... О! Разумеется, я плохо спала!.. Я заметила на камине... я заметила... Валентина остановилась. Надо было, чтобы Морис Юбер, охваченный волнением, упросил ее продолжать... - Что? Что вы увидели? - Я увидела... я увидела черные цветы! Черные розы, такие же, как те, которые носил таинственный больной, умерший в вашей больнице! При этих словах Морис Юбер поднялся и надтреснутым голосом спросил: - Где эти цветы? Покажите их мне! - Я так испугалась, Морис, так испугалась, что бросила их в огонь... я их сожгла!.. Валентина закончила говорить в большом волнении, но она еще больше испугалась, когда увидела, каким взглядом смотрел на нее Морис Юбер. - Успокойтесь! - резко сказал доктор. - Я прошу, успокойтесь! Возьмите себя в руки... сделайте мне удовольствие... Лягте на этот шезлонг и не двигайтесь... Я проведу расследование... Скоро вернусь. Я полагаю, вы хотите в Париж? - Разумеется! - Хорошо! Мы отправимся на поезде, отходящем из Этрета ночью без двадцати час. Не нервничайте, Валентина. Успокойтесь! О! Ради Бога! Успокойтесь! Я предупредил вашего мужа, что вы немножко занемогли и что я навещу вас. Он приехал бы вместе со мной, если бы его не уложил в постель очень сильный грипп... В тот же вечер без двадцати минут час Валентина де Леско и Морис Юбер уехали из Этрета в Париж. Молодой человек был задумчив и грустен. Он провел скрупулезное расследование в Гран-Терре, долго расспрашивал Луи, Терезу, работников... Итак, его заключение было сделано! Напрасно ему показывали труп белой лошади, шерсть которой была опалена огнем, напрасно со всех сторон ему рассказывали одно и то же, повторяли одинаковые детали. Морис Юбер, исходя из своей науки, был убежден, что в Гран-Терре ничего не произошло, абсолютно ничего! - Все это синдром Жапа! - говорил себе доктор. - Синдром Жапа! Странное безумие! Заразное безумие! Валентина уже подхватила это состояние во время отъезда из Парижа. К несчастью, она заразила этих славных крестьян, и им казалось, что они видят - как казалось Валентине - все эти необычайные явления прошлой ночью! Впрочем, чтобы вызвать у них этот нервный приступ, достаточно было одного небольшого события. Белая лошадь, несчастное животное, без всякого сомнения, убежала с соседней фермы. Естественно, что волей случая она забрела во двор фермы... А затем синдром Жапа, это необычное безумие, приводит к тому, что Валентина, Луи, Тереза и другие поверили в то, что верхом на лошади видели всадника! К тому же, что можно сказать об истории с черными цветами... и как я могу поверить в то, о чем и не говорила Валентина? Если бы она действительно получила черные цветы, она бы их не сожгла! Нет! Нет! Все это неправда! Это видения, присущие синдрому Жапа, и ничего больше! Но, Боже мой, как излечить эти ужасные галлюцинации? В поезде Морис Юбер старался развлечь Валентину и ничем не напоминать события, которые ее пока неотступно преследовали. Глава 17 УБИЙСТВО Прошло более двух часов, как кофе был выпит и дядюшка Фавье во второй раз наполнил свою рюмку, которую он опустошил залпом, причмокивая языком как тонкий знаток, каким он считался... В этот вечер дядя Фавье к тому же был в чудесном настроении, очень расположен весело пошутить... что несколько удивляло его племянницу Валентину, еще находившуюся под влиянием эмоций, которые она испытала недавно в Нормандии. Впрочем, дядя Фавье не казался потрясенным рассказом о драматичных событиях, которые произошли в Гран-Терре... Он посмеивался над Валентиной, уверяя, что истории "о всаднике, который сгорел", хороши лишь для того, чтобы пугать детей, затем, подмигнув и улыбнувшись барону де Леско, он произнес хвалебную речь, посвященную развлечениям столицы. Дядя Фавье был свежевыбрит, его апоплексическая шея в разрезе низкого пристежного воротничка казалась красной и налитой кровью. Время от времени он проверял ладонью великолепную отглаженность лацканов смокинга, лучшим эффектом которого, по его собственным словам, был омолаживающий эффект! - Что же, моя дорогая Валентина, - продолжал он, - значит, ты так основательно следишь за здоровьем своего супруга, что хочешь помешать ему совершить небольшую прогулку со мной? Ну же! Уступи просьбе... разреши ему сопровождать меня и провести со мною часок на бульваре! Валентина улыбнулась, но отрицательно покачала головой!.. - Вы не представляете, дядюшка! Ведь скоро час ночи. Разумеется, Жоффруа вас проводит, но я требую, чтобы он тотчас же вернулся... - А! Женщины! Женщины! - огорченно возразил, поднимая руки к небу, развлекающийся миллионер... - На кой черт вы женились, де Леско? - Да потому, что ваша племянница очаровательна! - Согласен, и тем не менее... Дядя Фавье прервал себя и спросил: - Ты куда идешь, Валентина? - Я хочу поискать для вас, дядюшка, новые сигареты. Вы только что меня просили. - Прекрасно! Но почему бы тебе не позвонить твоей горничной? - Она поднялась, чтобы лечь спать, дядюшка. - О! О! - продолжал миллионер. - Каким странным тоном ты мне отвечаешь! Не хочешь ли ты мимоходом дать мне понять, что уже очень поздно и я должен уходить?.. - Ну что вы говорите! Валентина протестовала для вида... Откровенно говоря, обязанности хозяйки дома в этот вечер казались ей особенно скучными, особенно надоевшими!.. Вероятно, Валентина испытывала к своему дядюшке Фавье некоторую привязанность, но этот добряк был настолько эгоистичным, настолько занят лишь самим собой, настолько мало проявлял нежности, что чувство Валентины не превышало скромных пределов. Оно ее не ослепляло, и в этот вечер Валентине неоднократно приходили мысли о том, что дядя Фавье злоупотреблял гостеприимством, что, приехав к обеду в пять часов после полудня, он слишком долго задержался на улице Спонтини, оставаясь здесь до часу ночи! Как только Валентина исчезла из салона, чтобы пройти в курительную комнату и взять там любимые сигареты дяди Фавье, миллионер, поставил свой стаканчик, принялся тяжело и гротескно танцевать посреди комнаты нечто вроде жиги перед изумленным бароном де Леско. - Что с вами? - спросил барон. - Ничего! - ответил миллионер. - Все равно, все великолепно!.. Э! Э! Мой дорогой, если вы пойдете со мной, я вас через несколько минут представлю одной очень красивой девчонке... - Так идем! - Да! Моей будущей любовнице!.. Она - бывшая работница, но не все ли равно, если у нее такая фигура!.. А! Шельма! Да, такая фигура!.. Впрочем, мой друг, вы сами оцените. У меня свидание в половине второго на террасе "Лукулла". Черт подери, вы спускаетесь со мной, а? - Я вас туда провожу, - сказал барон де Леско, - но вы мне позволите сразу же уйти. Мне не хотелось бы оставлять надолго Валентину одну, учитывая то состояние нервозности, в котором она находится... - Ба! Ба! Валентина здесь не одна! У вас есть слуги? - Слуги спят, мой дорогой дядюшка. Кроме того, слуги никогда не смогут так хорошо присмотреть за моей женой, как это сделаю я сам... Понимаете меня? - Вот невидаль! Как вам будет угодно... Дядя Фавье смутно чувствовал, что настаивать не стоит и надо изменить направление беседы, чтобы все-таки представить барона де Леско хорошенькой "Шоншон", чего бы это ни стоило!.. Тем не менее, миллионер был немного раздосадован тем, что его племянник проявлял так мало рвения к возможности познакомиться с "предметом его страсти", как называл он Шоншон. В тот момент, когда Валентина входила в комнату, дядя Фавье произнес: - А вот и мои сигареты! Послушай!.. Ты действительно доброе дитя, Валентина, и даже умелая хозяйка дома!.. Ты мне обеспечиваешь радостный отъезд. Я ожидал лишь этих сигарет, чтобы удалиться. Итак спасибо и до свидания!.. - Подождите еще немного! - запротестовала молодая женщина. - У вас такой вид, как будто я вас выпроваживаю, вы ведь не торопитесь! - Конечно! Конечно! Продолжая сохранять таинственный вид, дядя Фавье непрестанно подмигивал так, что было просто невозможно не понять, что означал этот призыв к соблюдению тайны... - Вы неисправимы, - прошептала Валентина, - тем не менее, вы не сможете уехать немедленно. Надо, чтобы прибыла коляска... - Какая коляска? - спросил дядя Фавье и, обернувшись, добавил. - А где твой муж? - Но он пошел на соседнюю стоянку фиакров. Представьте себе, в данный момент мы всего лишены. Машина неисправна, пони можно запрячь только в мою коляску, Жоффруа пошел поискать экипаж... - Я мог бы прекрасно его сопровождать! Черт возьми, немного пройтись полезно для меня. - Но это рядом, дядюшка. - Тогда тем более... Дядя Фавье заметил побледневшее лицо племянницы, и внезапно его охватила жалость. - У тебя утомленный вид, дитя мое, - заметил он, - хватит! Ложись спать... я пройду через сад и подожду твоего мужа на пороге. - Да вот он, дядюшка... Действительно, был слышен шум подъехавшей коляски, которая остановилась у решетки сада на улице Спонтини, и голос барона позвал: - Дядя Фавье! Вы готовы? - Иду! Иду! Миллионер запечатлел два звучных поцелуя на щечках Валентины и подпрыгивающей походкой пересек сад. Его приводила в восторг мысль о скорой встрече со своей "Шоншон", которую он обожал все больше и больше с удивительной наивностью... Между тем дядя Фавье, прежде чем подняться в коляску, при свете фонаря посмотрел на циферблат своих часов: - Мы приедем слишком рано! - прошептал он. И забираясь в фиакр, он крикнул кучеру: - Отвезите нас на террасу "Лукулла", но сделайте круг. Я не хочу прибыть туда раньше, чем без двадцати минут два... Когда имеешь дело с женщинами, надо заставлять себя ждать! Поступать немножко по-хамски, это шикарно! Дверца захлопнулась, карета отъехала... Итак, в то время, когда дядя Фавье, по всей вероятности, развивал барону де Леско свои любимые теории о необходимости для мужчины быть немного хамом по отношению к знакомой женщине, что на практике почтенный Фавье никогда не мог применить, какой-то человек вышел из тени. Это был именно Жюв, он побежал вслед за фиакром, затем бесшумно, но проворно вскочил на задние рессоры и вскарабкался на крышу кареты... Откуда появился Жюв? Как оказался он в подобном месте в подобный час? И, наконец, почему он установил слежку за фиакром, который увозил барона де Леско и дядюшку Фавье? Накануне Жюв встретился с Морисом Юбером. Жюв очень внимательно выслушал рассказ молодого доктора о пребывании Валентины в Нормандии и о событиях, которыми оно было отмечено. Жюв с сомнением покачал головой, когда Морис Юбер сделал вывод, что история всадника на белой лошади, сгоревшего, как факел, могла быть объяснена только видениями, сопровождающими болезнь Жапа... - О! О!.. - только и сказал Жюв. Он уделил очень большое внимание также рассказу Мориса Юбера о краже кошелька с деньгами на улице Спонтини и о необычном поведении Зизи, который сообщил ему такие подозрительные детали относительно Гаду. По правде говоря, Жюв был в душе настоящим полицейским и считал, как и многие его коллеги, что все события, даже необычные, имеют чаще всего простые объяснения. - Я не понимаю, - сказал он Морису Юберу, - что значит ваша теория о синдроме Жапа. Разумеется, я недостаточно образован, чтобы обсуждать с вами подобные вещи, но мысль о таинственном безумии, коллективных галлюцинациях, заражающих людей, мне никогда не пришла бы в голову. Это объяснение ничего не объясняет! Значит, оно не является объяснением! Мне хотелось бы здесь отыскать что-нибудь другое. В любом случае, имеется один определенный факт, а именно - была совершена кража и совершена грумом Зизи, по словам самого барона де Леско. Я благодарен вам за то, что вы мне это сообщили. Я займусь этим делом, чтобы засадить Зизи в тюрьму, Зизи, который вам так любопытно рассказывал о некой Гаду; ее имя я уже где-то смутно слышал. Короче говоря, я постараюсь тотчас же все сделать... Именно по причине срочности Жюв в этот же вечер сел в засаду на улице Спонтини и провел ночь в слежке не только за Валентиной, бароном де Леско и дядей Фавье, устроившихся в салоне, но также за приходом и уходом слуг. Тем не менее, если подобное наблюдение Жюва за маленьким особняком было вполне естественным, то ему самому, вероятно, было бы затруднительно оправдать свое решение, принятое им в тот момент, когда он бросился вдогонку фиакру, увозящему барона и его дядю, а затем ухватился за рессоры и начал выслеживать двух лиц, которые не могли ему дать ничего интересного... Однако, случается, что полицейские испытывают такие внезапные странные побуждения, по всей видимости, нелогичные, которые иногда, а, может быть, и часто, приводят к великолепным результатам... Впрочем, Жюв представил доказательства настоящего упорства, подлинной храбрости, продолжая оставаться в опасном положении. Каждую минуту толчки грозили сбросить его под колеса. Он ничего не слышал и не видел, подвергался риску привлечь внимание запоздавших прохожих и, однако, упорствовал, упрямился, как будто, находясь на этом наблюдательном посту, он мог узнать самые важные детали. Итак, фиакр, не торопясь, поскольку дядя Фавье приказал кучеру немного пофланировать, делал круги в квартале Пасси и наконец отправился вдоль авеню Булонского леса... Жюв видел вдали в ночном тумане светящийся ореол, образованный большими электрическими лампами, освещающими круглую площадь Звезды, и подумал: "Хорошо бы заказать другую коляску, иначе я не смогу слезть отсюда на Елисейских полях". И в этот момент вдруг с неслыханной быстротой развернулись фантастические события. Сначала внутри фиакра раздался резкий, сухой, четкий выстрел... Это был выстрел из револьвера. В тот