о половина девятого. Его стол украшала записка от Баклюнда: "Монссон у вдовы. Бек пока в "Савое". Карауль телефон. Я буду в 12.00. Баклюнд". Скакке сел за стол и стал караулить не издававший ни звука телефон, раздумывая над убийством Виктора Пальмгрена. Какой тут мог быть мотив? Поскольку Пальмгрен был богат, это, очевидно, деньги. Или власть. Кому была выгодна его смерть? Шарлотта Пальмгрен оставалась ближайшей и, насколько он знал, единственной наследницей денег, к власти ближе всех стоял, вероятно, Мате Линдер. Если учесть красоту Шарлотты Пальмгрен, ставшую притчей во языцех, и ее относительную молодость, то мотивом могла быть и ревность. Вполне возможно, что у нее был любовник, которому надоело играть вторую скрипку. Но в таком случае он выбрал странный способ избавиться от законного мужа. Какой мотив ни возьми, образ действия казался очень необдуманным. Правда, преступнику удалось уйти, но шансы на это были ничтожно малы, если он планировал убийство заранее. Кроме того, Пальмгрен умер только через сутки; могло случиться так, хорошо это было бы или плохо, что он бы выжил. Убийца должен был также знать, что Пальмгрен находился в "Савое" именно в этот момент, если только он не был каким-то сумасшедшим, который просто-напросто пристрелил первого встречного. Телефон зазвонил. Главный инспектор Мальм из Стокгольма спрашивал Мартина Бека. Скакке сообщил, что тот, вероятно, находится в гостинице, и Мальм повесил трубку, не поблагодарив и не попрощавшись. Бенни Скакке потерял нить своих рассуждений и погрузился в мечты. Он представил себе, как он самостоятельно ведет расследование, выслеживает и берет преступника. Его повышают в должности, остается только карабкаться по этим ступенькам еще выше. Он добрался уже почти до должности шефа полиции, когда телефонный звонок прервал его мечтания. Звонила женщина. Сначала он не понял, о чем она говорит, - сконский диалект стокгольмцы понимают плохо. До перевода в Мальме Скакке не бывал в Сконе, и его не удивляло, что некоторые из местных диалектов он понимает с трудом. Поражало Скакке другое: его самого не всегда хорошо понимали. Его, говорящего на чистейшем шведском! - Я насчет того убийства, про которое напечатано в газете, - сказала женщина. - Слушаю вас. - А кто со мной говорит? - подозрительно спросила она. - Помощник инспектора Скакке. Женщина молчала, очевидно, что-то взвешивала. - Помощник? А начальника, что, нету? - Да, он вышел. Но вы можете говорить со мной. Я тоже занимаюсь этим делом. Ну, так что же вас тревожит? - Самому Скакке казалось, что его тон должен внушать доверие, но женщина, как видно, не совсем была убеждена в его компетентности. - Пожалуй, лучше уж мне самой прийти, - торжественно сказала она. - Я тут недалеко живу. - Да, пожалуйста, - приветливо сказал Скакке. - Спросите помощни... - Может, и начальник к тому времени успеет прийти, - добавила она и повесила трубку. Прошло двенадцать минут. В дверь постучали. Если эта женщина во время разговора по телефону относилась к Скакке скептически, то теперь, увидев его, и вовсе, кажется, потеряла к нему полное доверие. - Мне бы кого-нибудь постарше, - сказала она, словно выбирая товар в магазине. - Весьма сожалею, - сухо сказал Скакке. - Но сейчас на этом посту нахожусь я. Садитесь, пожалуйста. Он пододвинул стул чуть ближе к письменному столу, и женщина осторожно уселась на самый краешек. Она была маленькая, кругленькая, в светло-зеленом плаще и белой соломенной шляпе. Вернувшись на свое место за столом, Скакке сказал: - Итак, фру... - Гренгрен. "Неужели бывают такие фамилии?" - подумал Скакке. - Итак, фру Гренгрен. Что вы можете сказать, о том происшествии в среду? - Об убийстве, - сказала она. - Дело в том, что я видела убийцу. Хотя, конечно, тогда я не знала, что он убийца. Только когда в газете про это прочитала, поняла. Скакке подался вперед, положив ладони на стол. - Рассказывайте, - сказал он. - Значит, так. Я ездила в Копенгаген за продуктами, а когда вернулась, встретила подругу и пила с ней кофе в Брэннуме, поэтому домой шла довольно поздно. Дошла до Мэларбрун, а на перекрестке красный свет горит. Я стою и жду. Это как раз напротив "Савоя". И вдруг вижу: человек какой-то из окна вылезает, из ресторана, я там бывала с племянником, так что знаю, что это ресторан. Вот паршивец, думаю, поел, а платить не хочет, через окно удирает. Но сделать-то ничего не могу, ведь красный свет горит, и никого поблизости нету. - Вы видели, куда он потом направился? - Конечно. Подошел к стоянке велосипедов возле гостиницы, сел на велосипед и поехал в сторону Дроттнингторьет. Потом зеленый загорелся, но тогда я этого человека уже не видела, ладно, думаю, директор ресторана, наверное, не обедняет, надо домой идти. Ну а когда перешла дорогу, вижу, из гостиницы люди выбегают, смотрят по сторонам. А его уж и след простыл. - Вы можете описать этого человека? - спросил Скакке с плохо скрываемым нетерпением и раскрыл свою записную книжку. - На вид ему этак лет тридцать-сорок. А может, и больше ,сорока, поскольку он лысоватый, не совсем плешивый, а редкие, значит, волосы. И темные. И костюм на нем коричневый, желтоватая такая рубашка и галстук не знаю какого цвета. Ботинки, по-моему, черные или коричневые, нет, точно, коричневые, раз костюм такой. - Как он выглядел? Телосложение, черты лица, особые приметы? Она задумалась. - Он худой. И сам худой, и лицо тоже. Выглядел как обычный человек, только роста он довольно высокого. Нет, поменьше вас, конечно, но тоже длинный. Не знаю, что еще сказать. Скакке молча сидел и смотрел на нее. Потом спросил: - Когда вы потеряли его из вида? Где он в тот момент находился? - У светофора, по-моему. На перекрестке у Бруксгатан. Там, видно, красный свет был. А потом загорелся зеленый. Я перешла дорогу, а он уехал. - Хм, - сказал Скакке. - А вы видели, что за велосипед у него? - Велосипед? Да обычный велосипед, кажется. - Не заметили, какого цвета? - Нет, - ответила фру Гренгрен, покачав головой. - Ведь машины все время проезжали, заслоняли его. - Так, - сказал Скакке. - Больше ничего не можете припомнить? - Нет. Только то, что рассказала. А какое-нибудь вознаграждение мне за это будет? - Не думаю, - сказал Скакке. - Помогать полиции - моральный долг общественности. Вы не могли бы оставить свой адрес и телефон, чтобы вас вызвать, если понадобитесь? Женщина назвала свой адрес и номер телефона. Потом встала. - Ну тогда до свидания, - сказала она. - А как вы думаете, в газете про меня напечатают? - Вполне вероятно, - сказал Скакке, чтобы как-то ее утешить. Он поднялся и проводил гостью до дверей. - До свидания. И большое спасибо за помощь. И за беспокойство. Он вернулся к письменному столу, но в это время дверь снова приоткрылась, и женщина просунула голову в щель. - Да, вот еще что, - сказала она. - Прежде чем сесть на велосипед, он достал что-то из-за пазухи и сунул в картонную коробку на багажнике. Я совсем забыла сказать. - Так, - сказал Скакке. - А вы случайно не видели, что это было? То, что он вынул из-за пазухи? - Нет, он стоял вроде как отвернувшись. Но коробка была вот такого размера. Длиной почти с багажник и высотой сантиметров десять. Скакке еще раз поблагодарил, и фру Гренгрен ушла, на этот раз окончательно. Он набрал номер телефона морского вокзала. На обложке записной книжки еще тогда, когда она была совсем новой, его рукой было написано: "Помощник инспектора Б. Скакке". Ожидая ответа по телефону, он принялся пририсовывать перед этой надписью слово "Первый". Х Мартин Бек и Пер Монссон столкнулись в дверях в служебную столовую в начале второго. Мартин Бек с утра бродил по грузовому порту, который по случаю субботы казался пустым и вымершим. Он дошел до нефтяных причалов, рассматривая странный, как в научно-фантастических романах, пейзаж: стоячая молочно-белая вода в запрудах, песчаные отмели, глубокие следы самосвалов и погрузчиков, и удивился, насколько вырос порт за пятнадцать лет, которые прошли с той поры, когда он увидел его впервые. Потом он почувствовал, что голоден, и, шагая к центру города насколько можно быстро в такую жару, прикидывал, что сегодня на обед в служебной столовой. Монссон не испытывал особого голода, но зато очень хотел пить. Он отказался от приглашения у Шарлотты Пальмгрен, но теперь, в прокаленной солнцем машине, ему все время мерещились запотевшие от холода стаканы с красноватым напитком, которые нес Мате Линдер. Он подумал было, не заехать ли домой что-нибудь выпить, но решил, что для этого время еще раннее и вполне можно обойтись холодной содовой. У Мартина Бека голод чуть приутих, когда он вошел в столовую. Пока еще не веря как следует своему желудку, он заказал омлет с ветчиной, помидоры и минеральную воду. Монссон повторил этот заказ. Усевшись за столиком, они увидели Бенни Скакке, который смотрел в их сторону взглядом отчаявшегося человека. Перед Бенни, спиной к ним, сидел Баклюнд. Он уже отодвинул свою тарелку в сторону и, грозя пальцем, что-то говорил Скакке. Слов не было слышно, но, судя по взгляду Скакке, Баклюнд его за что-то распекал. Бек быстро покончил со своим омлетом и подошел к их столику. Положив руку на плечо Баклюнда, он дружелюбно сказал: - Извини, я заберу у тебя Скакке. Мне с ним нужно кое-что обсудить. Баклюнд, хотя и был раздражен тем, что ему помешали, вряд ли мог возражать. Ведь этого напускающего на себя важность стокгольмца прислали из управления... Скакке поднялся с явным облегчением и последовал за Мартином Беком. Монссон уже поел, и они втроем направились к выходу, провожаемые оскорбленным взглядом Баклюнда. Они устроились в кабинете Монссона, довольно прохладном и проветренном. Монссон уселся во вращающееся кресло, достал из карандашницы зубочистку и, сунув ее в уголок рта, принялся за бумаги. Бек закурил сигарету, а Бенни, сходив за своим блокнотом, сел рядом с ним и положил блокнот на колени. Мартин Бек заметил надпись на обложке и улыбнулся. Скакйц перехватил его взгляд и, покраснев, быстро прикрыл блокнот. Потом начал докладывать о показаниях новой свидетельницы. - А ты уверен, что ее фамилия Грснгрен? - с сомнением спросил Монссон. Когда Скакке кончил, Мартин Бек сказал: - Займись экипажем катера на подводных крыльях. Если на палубе стоял тот же человек, они, возможно, видели и коробку. Коли она была у него с собой. - Я уже звонид, - сказал Скакке. - У стюардессы, которая его видела, сегодня выходной. Но завтра она будет, и я с ней поговорю. Пришел черед Мартина Бека. Он рассказал им о телефонном разговоре с Мальмом и о приехавшем сюда новом коллеге. - Значит, его зовут Паульссон. Не его ли я видел по телевидению? - спросил Монссон. - Он, кстати, очень напоминает нашего местного парня из безопасности. Мы его называем "Секретчик Перссон", Тоже любит такие костюмы и всякие маскарады. Насчет экспорта сельди дело известное, а вот о сделках с оружием и прочем я никогда не слыхал. - Это и неудивительно, - сказал Бек. - Вряд ли кто хотел, чтобы такие дела имели огласку. Монссон сломал зубочистку и бросил ее в пепельницу. - Верно. Мне тоже так показалось, когда голая вдова рассказала, что в Португалии Пальмгрен ворочал большими делами. - Голая? - в один голос переспросили Бек и Скакке. - Я хотел сказать - веселая вдова. Но она не веселая. И не печальная. Она совершенно равнодушная. - Но голая, - сказал Мартин Бек. Монссон рассказал о визите к вдове Пальмгрена. - А она красивая? - спросил Скакке. - По-моему, нет, - коротко сказал Монссон. Потом, повернувшись к Мартину Беку, спросил: - Ты ничего не будешь иметь против, если я поговорю с этим Линдером? - Нет. Но я бы тоже хотел на него посмотреть. Так что давай им вдвоем займемся. Монссон кивнул. Немного помолчав, сказал: - А почему нет? Но сначала мне бы хотелось побольше узнать о зарубежных делах Пальмгрена. Любыми путями. Мате Линдер, вероятно, в них участия не принимал, ведал скорее всего этой селедочной фирмой. Кстати, а чем занимался датчанин? - Пока не знаю. Мы это выясним. В крайнем случае позвоню Иогансену - он наверняка в курсе дела. Они помолчали. Потом Скакке сказал: - Если стрелял тот же самый парень, который летел из Копенгагена в Стокгольм, то уже ясно, что он швед. И если это убийство по политическим соображениям, то он, значит, был против дел Пальмгрена в Родезии, Анголе, Мозамбике и где-то там еще. А раз так, он должен быть каким-нибудь фанатиком из левых экстремистов. - Ты рассуждаешь как секретчик Перссон, - сказал Монссон. - Тому за каждым углом чудятся фанатики-экстремисты. Но в твоих словах все-таки что-то есть. - По правде говоря, мне пришло это в голову еще до разговора с Мальмом. Поразительная схожесть с покушением по политическим мотивам. И странность с этим модус операнди... Мартин Бек резко оборвал себя, вдруг поняв, что он пользуется терминологией Мальма. Это его страшно разозлило. - Может, так, а может, и нет, - сказал Монссон. - У нас на юге большинство экстремистских группировок сконцентрировано в Лунде. Я всех их знаю, они в большинстве своем чертовски мирно настроены. Сено, понятное дело, это не нравится. - Ничто не указывает, что он здешний, - вставил Скакке. Монссон покачал Головой. - Хорошее знание местности, - сказал он. - Если история с велосипедом правда. - Вот бы нам найти этот велосипед, - с оптимизмом сказал Скакке. Монссон долго смотрел на него. Потом снова покачал головой и добродушно сказал: - Эх, мальчик ты мой, выследить велосипед... В дверь постучали, и в кабинет вошел, не дожидаясь приглашения, Баклюнд. В руках у него были очки, он усердно протирал их платком. - Все заседаете, - раздраженно сказал он. - Может, господа заседатели выяснили, куда девалась гильза? Мы искали повсюду, даже в еде. Я лично переворошил все картофельное пюре. Никакой гильзы просто нет. - Гильза есть, - устало вздохнул Монссон. - Стрелял-то он из револьвера, - в один голос сказали Мартин Бек и Скакке. Баклюнд ошарашанно смотрел на них. *** Когда в воскресенье утром Бенни Скакке слезал с велосипеда у причала катеров на подводных крыльях, "Бегун" как раз входил в порт. Он уже опустился на киль ц медленно скользил к пристани. Погода стояла по-прежнему великолепная, и мало кто захотел Провести весь путь через Зунд взаперти, сидя в салоне, больше похожем на самолетный. "Бегун" привез всего с десяток пассажиров. Выкарабкавшись из его чрева, они торопливо зашагали по мосткам к морскому вокзалу и скопом бросились к единственному такса, оказавшемуся на стоянке. Скакке ждал у трапа. Минут через пять на палубе показалась светловолосая девушка в форме стюардессы. Он подошел к ней, представился и показал свое удостоверение. - Но ведь я уже рассказывала об этом человеке полиции, - сказала она. - В Копенгагене. - Да, я знаю, - сказал он. - Но мне хотелось задать вам еще несколько вопросов. Вы случайно не заметили, держал ли он что-нибудь в руках? Наморщив лоб и закусив губу, стюардесса неуверенно сказала: - Знаете, вот когда вы спросили, я, кажется, припоминаю... По-моему... Да, по-моему, у него была какая-то коробка, черная, вот такой примерно величины. Она показала руками. - А вы не заметили, в салон он вернулся с коробкой или без нее? И на берег как выходил - с пустыми руками или нет? Она снова задумалась. Потом покачала головой и твердо сказала: - Нет, не могу вспомнить. Не знаю. Я видела только что он держал коробку под мышкой, когда стоял на палубе. - Ну что ж, спасибо. Это очень ценные сведения. После того разговора с полицией в Копенгагене вы ничего нового не припомнили об этом человеке? Она опять отрицательно покачала головой и улыбнулась профессиональной улыбкой. Скакке вернулся на Давидсхальторьет и поднялся в свой кабинет. Собственно говоря, дел у него никаких не было, но время подходило к одиннадцати: пора звонить Монике. Он охотнее звонил ей с работы, чем из дома. Отчасти это объяснялось тем, что он хотел сэкономить, отчасти тем, что хозяйка была излишне любопытна. А он не хотел, чтобы ему мешали, когда он говорит с Моникой. Она тоже была выходная и сидела одна в квартире, которую снимала вместе с подругой по работе. Проговорили почти час, но и что из того? Платить будет полиция, или, вернее, налогоплательщики. Когда Скакке положил трубку, он уже не думал о деле Пальмгрена: его занимали совсем другие мысли. XI Мартин Бек и Монссон снова встретились в полиции в понедельник в восемь утра не в лучшем расположении духа. Воскресенье не принесло ничего нового, разве стало еще жарче , и еще безлюднее на улицах, и, когда они сообщили вечерним газетам, что "в расследовании изменений нет", эта пустая и избитая фраза имела под собой все основания. Единственным светлым пятком были расплывчатые сведения, добытые Скакке у стюардессы. Июль - очень неудобный месяц для полицейских дел. Если к тому же стоит хорошая погода, то он неудобен ни для чего. Королевство Швеции закрыто, ничто не работает, и никого не найдешь по той простой причине, что люди уехали за город или за границу. Это касается большинства, от местных профессиональных преступников до работников государственных органов, и полицейские, которых в это время остается относительно мало, занимаются большей частью проверкой иностранцев да пытаются поддержать порядок на автомагистралях. Мартин Бек, к примеру, много бы дал за то, чтобы поговорить со своим бывшим сотрудником Фредериком Меландером, теперь инспектором уголовной полиции в Стокгольме. Тому было сорок девять лет, тридцать из них он прослужил в полиции, и его память надежнее, чем чья-либо, хранила имена, события, ситуации и другие факты, которые ему удалось добыть за все годы. Этот человек никогда ничего не забывал и был одним из тех, кто, может быть, сумел бы посоветовать сейчас что-нибудь дельное. Но Меландера не найдешь, он в отпуске и, как всегда, когда бывает свободен, сидит в своем домишке на острове Вэрмде. Телефона там нет, и никто из его коллеге знает точно, где этот дом находится. Его любимое занятие - заготовка дров, но в этот отпуск он решил заняться строительством нового, двухместного нужника. Кстати говоря, отпуска у Бека и Монссона начались как раз в эту неделю, и мысль о том, что отпуск приходится отодвинуть на неопределенный срок, действовала на нервы. Но, как бы там ни было, в этот понедельник придется провести допрос. Мартин Век позвонил в Стокгольм и после долгих "если" и "но" уговорил Кольберга заняться Хампусом Брубергом и Хеленой Ханссон. - О чем мне их спрашивать-то? - уныло сказал Кольберг. - Сам толком не знаю. - А кто же руководит расследованием? - Я. - И ты не знаешь? Что же я-то тогда могу придумать, черт возьми! - Нам не хватает мотива преступления. Или, вернее, у нас их слишком много, этих мотивов. Может быть, знание обстановки в пальмгреновском концерне поможет нам за что-то уцепиться? - Ну-ну, - недоверчиво сказал Кольберг. - А эта самая Ханссон, секретарша, она хоть симпатичная? - Говорят. - Ну тогда еще куда ни шло. Пока. Мартин Бек чуть не сказал "жду звонка", но в последнюю минуту сдержался. - Пока, - лаконично ответил он и повесил трубку. Взглянул на Монссона и сказал: - Кольберг займется стокгольмским отделением концерна. Потом оба сидели молча, лениво перебирая бумаги. В девять часов встали и пошли на улицу, к автомашине Монссона. Движение было более оживленным, чем в воскресенье, но тем не менее путь до портового района, где располагалась главная контора Пальмгрена в Швеции и где сейчас распоряжался Мате Линдер, занял не больше десяти минут. Монссон поставил машину так, как ставить ее по правилам никак уж нельзя, и опустил щиток, с наружной стороны которого красовалась надпись "ПОЛИЦИЯ". Они поднялись на лифте на седьмой этаж и оказались в просторной приемной, пол которой был затянут светло-красным ковром, а стены обиты шелком, посредине стоял низкий стол и удобные кресла, на столе - груда журналов, большей частью иностранных, но были "Свенск тидскрифт" и "Векканс афферер", две большие хрустальные пепельницы, деревянный ящик с сигарами и сигаретами, настольная зажигалка черного дерева и массивная ваза с красными розами. Поодаль, за столиком, сидела светловолосая девица лет двадцати и изучала свои сверкающие, как зеркало, ногти. Перед ней - переговорный аппарат, два телефона, блокнот на металлической дощечке и позолоченное вечное перо. У нее была фигура манекенщицы, черно-белое, очень короткое платье. Чулки с черным хитроумным узором, элегантные черные туфли с серебряной обтяжкой. Губы накрашены почти белой помадой, а веки резко обведены синим. Серебряные серьги, белые как мел зубы, длинные приклеенные ресницы над глуповатыми голубыми глазами. "Безупречно сделано, если кому это надо", - подумал Мартин Бек. Она взглянула на них с оттенком презрения, ткнула длинным ногтем в свой блокнот и сказала на самом настоящем сконском диалекте: - Вы из полиции, насколько я понимаю. - Бросила взгляд на свои миниатюрные часики и добавила: - Вы пришли почти на десять минут раньше. Господин Линдер сейчас говорит по телефону. "Господин, - подумал Мартин Бек. - Значит, Мате Линдер уже сделал шаг вперед, туда, где должность называть уже и не нужно". - Он разговаривает с Иоганнесбургом, - сказала девушка. - Как только он закончит, я вас приглашу. Ваши фамилии Монссон и Бек, кажется? - Бек. - Хорошо, - равнодушно сказала она. Взяла ручку и стала небрежно чертить в своем блокноте. Потом снова посмотрела на них с плохо скрываемым отвращением и, кивнув в сторону стола с розами, хрусталем и сигаретами, сказала: - Курите, пожалуйста. Примерно так говорит зубной врач - сплюньте, пожалуйста. Мартин Бек чувствовал себя скверно в этой обстановке. Он взглянул на Монссона, на котором была мятая рубаха навыпуск, неглаженые брюки и сандалеты. Сам он выглядел ненамного элегантнее, хотя и положил на ночь брюки под матрас. Монссон тем не менее казался совершенно невозмутимым. Он развалился в кресле, достал из нагрудного кармана зубочистку, за полминуты пролистал "Векканс афферер" и, пожав плечами, бросил журнал на стол. Бек, внимательно изучив богатое содержимое ящика с сигаретами, кончил тем, что вытащил из кармана свою "Флориду", прикусил мундштук и чиркнул спичку. Минуты шли. Монссон с отсутствующим видом жевал зубочистку. Бек загасил сигарету и прикурил новую. Встал и подошел к стене, в которую был вделан большой аквариум с зеленой искрящейся водой. Он молча стоял, разглядывая пестрых рыбешек, пока жужжащий сигнал переговорочного аппарата не прервал это занятие. - Господин Линдер ждет вас. Сразу отворилась одна из дверей, и темноволосая женщина лет тридцати пяти пригласила их войти. Ее движения были быстрыми и точными, а взгляд пронизывающим. Типичная секретарша большого начальника, подумал Мартин Бек. Вероятно, именно она и делала всю работу, если только какая-то работа здесь была. Монссон тяжело поднялся и лениво двинулся за Мартином Беком через небольшую комнату с письменным столом, электрической пишущей машинкой, шкафом для документов и полками, которые пестрели переплетами. Темноволосая секретарша открыла следующую дверь и молча пропустила их вперед. Бек еще сильнее почувствовал, насколько они с Моиссоном неуклюжи, неприглажены и не вписываются в эту обстановку. Пока Монссон шел к письменному столу, из-за которого с печальной, но все же любезной и учтивой улыбкой поднялся Мате Линдер, Мартин Бек изучал по порядку три разных объекта: вид из окна, кабинет и человека, к которому они пришли. Он успел заметить все самое значительное, пока Монссон вынимал зубочистку изо рта, клал ее в пепельницу и протягивал руку Линдеру. Вид из окна открывался потрясающий. В гавани (вернее, в гаванях, ибо их было несколько) кипела жизнь: сутолока грузовых и пассажирских судов, буксиров, кранов, грузовиков, железнодорожных составов, нагромождения контейнеров. Где-то вдали лежали Эресунн и Дания. Видимость была великолепная, и он заметил по меньшей мере два десятка судов, тянувшихся по морской глади в Копенгаген или идущих оттуда. Эта панорама была лучше, чем вид из его окна в гостинице, хотя и тот был неплохим. Так и хотелось попросить хороший бинокль. На столе Линдера как раз лежал бинокль: морской, цейсовский. Стол поставили так, что Линдер сидел спиной к торцовой, без окон, стене. Всю стену от пола до потолка и из угла до угла занимала гигантская фотография, изображавшая рыболовный траулер во время шторма. Брызги пены, каскады воды, обрушивающиеся на палубу. Вдоль правого борта - люди в зюйдвестках и проолифенных робах, поднимающие трал. Контраст поразительный. Зарабатывать себе на пропитание неимоверным трудом в море или спокойно посиживать в роскошном кабинете и наживать состояние на тяжком труде других. Разница поразительная, как уже сказано, однако вряд ли фотографию здесь выставили умышленно: и цинизм должен иметь свои границы. На противоположной окну стене висели три литографии - Матисс, Шагал, Сальвадор Дали. В кабинете стояли также два кожаных кресла для посетителей и стол для переговоров с шестью стульями палисандрового дерева. По полученным данным, Матсу Линдеру было тридцать лет, и его внешность точно соответствовала его возрасту и положенею. Высокий, подтянутый, хорошо тренированный. Карие глаза, аккуратный пробор, сухощавое лицо с твердым профилем и решительным подбородком. Строгий костюм. Мартин Бек посмотрел на Монссона и почувствовал себя мятым и потным, как никогда. Он назвался и пожал руку Линдеру. Уселись в кожаные кресла. Линдер, поставив локти на стол, поднял руки. Кончики пальцев касались друг друга. - Ну, - сказал он, - вы взяли убийцу? Монссон и Бек одновременно покачали головами. - Чем я могу вам помочь? - У директора Пальмгрена были враги? - спросил Мартин Бек. Глупый и простой вопрос, но с чего-то надо начинать. Линдер тем не менее воспринял его с преувеличенной серьезностью и тщательно обдумывал свой ответ. Наконец сказал: - Когда человек ведет дело такого размаха, он едва ли может обойтись без недругов. - А кто бы конкретно это мог быть? - Слишком многие, - тускло улыбнулся Линдер. - Господа, деловой мир сегодня весьма жесток. Конъюнктура не оставляет места для благотворительности и сантиментов. Очень часто вопрос стоит так: убить или быть убитым. С точки зрения экономической, конечно. Но мы, деловые люди, пользуемся иными методами, чем стрельба друг в друга. Поэтому, я думаю, можно спокойно отложить в сторону теорию, согласно которой некий обиженный конкурент приходит в первоклассный ресторан с пистолетом в руках, чтобы лично, так сказать, подвести итог. Монссон шевельнулся. Казалось, ему в голову пришла какая-то идея, но он ничего не сказал. Бек продолжал спрашивать: - Вы имеете какое-нибудь представление о человеке, который стрелял в вашего шефа? - Я его, собственно говоря, и не видел. Во-первых, я сидел рядом с Викки - так мы обычно называли его в узком кругу - и, следовательно, спиной к убийце. Во-вторых, я не сразу понял, что случилось. Я услышал выстрел, он был не слишком громкий и не вызвал у меня тревоги, потом Викки упал ничком на стол, я тут же встал и наклонился над ним. Прошло несколько секунд, прежде чем я понял, что он серьезно ранен. Когда я посмотрел по сторонам, стрелявший уже исчез, к нам со всех сторон бежали люди. Впрочем, все это я уже говорил полиции еще в тот вечер. - Знаю, - сказал Мартин Бек. - Возможно, я выразился не совсем ясно. Я хотел спросить, к какому, на ваш взгляд, типу людей принадлежал этот человек? - Он идиот, - сказал Мате Линдер, ни секунды не колеблясь. - Только душевнобольной способен на такие поступки. - Стало быть, Пальмгрена можно считать случайной жертвой? Линдер задумался. Потом улыбнулся своей тусклой улыбкой: - Это уж полиция должна выяснить. - Насколько я понимаю, Пальмгрен вел дела и за рубежом? - Верно. Круг его интересов был весьма широк. Но здесь, в Мальме, мы занимаемся тем, с чего когда-то начиналась фирма: экспорт и импорт рыбы, частично консервная промышленность. Фирму основал старый Пальмгрен, отец Викки. С ним я никогда не встречался, слишком молод для этого. Что же касается зарубежных дел концерна, то тут я мало что знаю. Он сделал паузу. - Но весьма вероятно, что теперь мне придется познакомиться с этими делами поближе. - А кто теперь отвечает за деятельность... концерна? - Шарлотта, я полагаю. Она единственная наследница. Ни детей, ни родственников у Пальмгрена нет. Впрочем, это уже дело юристов. Главному адвокату фирмы пришлось срочно прервать свой отпуск. Он приехал в пятницу вечером и вместе со своими помощниками просматривал дела за последние дни. А пока мы работаем, как обычно. - Рассчитываете ли вы занять место Пальмгрена? - вдруг спросил Монссон. - Нет, - сказал Линдер. - Не рассчитываю. У меня нет ни того опыта, ни тех способностей, которых требует дело такого размаха... Он остановился, а Монссон не стал развивать этой темы дальнейшими вопросами. Бек тоже молчал. Линдер продолжил сам: - Пока меня полностью удовлетворяет мое положение. Могу вас заверить, что и этой работой не так-то просто руководить. - А что, прибыльно это - торговля сельдью? - спросил Мартин Бек. Линдер снисходительно улыбнулся: - Но ведь. мы занимаемся не только сельдью. Во всяком случае, можете не сомневаться: экономическое положение фирмы весьма прочное. Мартин Бек решил начать наступление с другого фланга. - Я полагаю, вы лично знаете всех присутствовавших на ужине? Линдер на мгновение задумался. - Да. Кроме секретарши Бруберга. Не промелькнула ли тень неприязни по его лицу? Бек, чувствуя, что вот-вот что-то обнаружится, продолжал: - Директор Бруберг, кажется, старше вас и по возрасту, и по должности, которую он занимает в концерне? - Да, ему лет сорок пять. - Сорок три, - уточнил Мартин Бек. - А давно он работает на Пальмгрена? - С середины пятидесятых. Лет пятнадцать. Было очевидно, что Линдеру эта тема не по вкусу. - И все же вы находитесь в более привилегированном положении, чем он, не так ли? - Это зависит от того, что считать привилегиями. Хампус Бруберг сидит в Стокгольме, занимается недвижимостью. И акциями тоже. Линдер явно был не в своей тарелке. Надо бить в одну точку. Рано или поздно он проговорится. - Но ведь совершенно ясно, что директор Пальмгрен доверял больше вам, чем Брубергу. И это несмотря на то, что он работал у него пятнадцать лет, а вы только... Да, кстати, а сколько вы здесь работаете? - Почти пять лет, - сказал Мате Линдер. - А Пальмгрен не очень-то полагался на Бруберга? - Наоборот. Слишком полагался, - сказал Линдер и сжал губы, словно хотел взять свои слова обратно и вычеркнуть их из протокола. - А вы считаете Бруберга ненадежным? - быстро спросил Бек. - На этот вопрос я не хочу отвечать. - Бывали ли разногласия между ним и вами? Линдер помолчал. Казалось, он пытается взвесить ситуацию. - Да, - наконец сказал он. - По каким вопросам? - Это уж наше внутреннее дело. - Вы считаете его нелояльным по отношению к концерну? Линдер молчал. Но теперь это уже не имело значения, ибо он в принципе дал ответ на вопрос. - Ладно, нам ведь все равно придется говорить и с Брубергом, - небрежно сказал Бек. Линдер взял тонкую длинную сигару, снял целлофан и осторожно закурил ее. - Я совершенно не понимаю, какое отношение все это имеет к убийству моего шефа. - Может быть, никакого, - пожал плечами Мартин Бек. - Посмотрим. - У вас есть еще вопросы ко мне? - спросил, затягиваясь, Линдер. - В среду днем у вас было заседание. В этом кабинете? - Нет, в конференц-зале. - О чем шла речь на этом заседании? - Внутренние дела. Я не могу и не хочу рассказывать о том, что там говорилось. Скажем так: Пальмгрен на какое-то время должен был отключиться от работы и хотел получить обзор положения дел в Скандинавии. - Делались ли во время докладов выговоры кому-либо? Был ли Пальмгрен чем-нибудь недоволен? Ответ последовал после короткого колебания: - Нет. - Но вы, возможно, считаете, что выговоры кому-то следовало сделать? Линдер не отвечал. - Вы, может быть, имеете что-нибудь против того, что мы поговорим с Брубергом? - Наоборот, - пробормотал Линдер. - Извините, я не понял, что вы сказали? - Ничего. - Во всяком случае, ясно, что Пальмгрен доверял вам больше, чем Брубергу. - Может быть, - сухо сказал Ландер. - Так или иначе, к убийству это отношения не имеет. - Это мы посмотрим, - сказал Мартин Бек. В глазах Линдера сверкнул огонек. Он был взбешен и с трудом скрывал это. - Ну извините, мы и так уже отняли у вас много драгоценного временя, - сказал Мартин Бек. - Верно замечено. И чем скорее мы этот разговор кончим, тем лучше. И для меня, и для вас. Я не вижу никакого смысла в том, чтобы пережевывать одно и то же. - Что ж, согласен, - сказал Мартин Бек, поднимаясь. - Спасибо, - устало выговорил Линдер. В его тоне чувствовался сарказм. И тут Монссон, выпрямившись в кресле, медленно произнес: - Простите, пожалуйста, но я хотел вас кое о чем спросить. - О чем же? - В каких вы отношениях с Шарлоттой Пальмгрен? - Я с ней знаком. - Насколько хорошо? - Это, очевидно, мое личное дело. - Конечно. Но я все-таки хотел бы получить ответ на свой вопрос: состоите ли вы в каких-либо отношениях с Шарлоттой Пальмгрен? Линдер смотрел на него холодным и неприязненным взглядом. После минутного молчания он раздавил сигарету в пепельнице и сказал: - Да. - Б любовных отношениях? - В половых. Я сплю с ней, если уж выражаться так, чтобы это было понятно даже полицейскому. - И как долго эти отношения у вас продолжаются? - Два года. - Знал ли о них директор Пальмгрен? - Нет. - А если бы знал, ему бы это, наверное, не понравилось? - Не уверен. Шарлотта и я - люди современные, достаточно широко мыслящие и без предрассудков. Виктор Пальмгрен был таким же. Их супружество основывалось скорее на деловых соображениях, чем на чувствах. - Когда вы ее видели в последний раз? - Шарлотту? Два часа назад. Монссон полез в нагрудный карман за новой зубочисткой. Посмотрел на нее и спросил: - А как она в постели, ничего? Линдер, онемев, смотрел на него. Наконец сказал: - Вы в своем уме? Когда садились в машину, Монссон сказал: - Ловкий парень. Достаточно ловкий, чтобы говорить правду тогда, когда знает, что на Браках мы его поймаем. Уверен, что Пальмгрену от него была большая польза. - Мате Линдер прошел, как видно, хорошую школу, - заметил Мартин Бек. - Да и сам он способный. Вопрос только в том, способен ли он убивать людей. XII Леннарту Кольбергу задание, которое он получил, казалось и бессмысленным и противным, но уж никак не трудно выполнимым. Нужно найти каких-то конкретных людей, поговорить с ними, и все. Сразу же после десяти он вышел из здания полиции в Вестберге; там все было тихо и спокойно, что главным образом объяснялось нехваткой людей. В работе же, напротив, недостатка не было, ибо на великолепно унавоженной почве так называемого "общества всеобщего благоденствия" преступность во всех ее формах расцветала пышным цветом. Причины такого положения казались совершенно неясными - во всяком случае, для власть имущих и для теоретиков. За благопристойным, приглаженным, даже респектабельным фасадом Стокгольма скрывались джунгли большого города, где наркомания и развращенность достигли широчайшего размаха, где бессовестные ростовщики совершенно открыто наживали огромные барыши на порнографии в ее самых грязных и отвратительных формах, где профессиональные преступники не только росли численно, но и становились все более и более хорошо организованными. То, что алкоголизм, который всегда был проблемой, и преступность среди молодежи продолжали все расти и расти, не могло удивить никого, кроме служащих учреждений, отвечавших за борьбу с этими явлениями, и правительственных кругов. Стокгольм, что поделаешь. От того города, в котором Кольберг родился и вырос, мало что осталось. Экскаваторы спекулянтов земельными участками и бульдозеры так называемых специалистов по уличному движению снесли, с благословения планировщиков, большую часть старых, добротных строений, оставив только своего рода заповедники культуры, которые, потеряв окружение, отдавали теперь излишней патетикой и резали глаз. Характер города, его настроение и стиль исчезли, или, точнее говоря, бесповоротно стали другими. А механизм стокгольмской полиции от излишней перегрузки работал все с большим скрипом, и нехваткой людей это объяснялось лишь отчасти, главными здесь были другие причины. Все упиралось не в то, чтобы полицейских стало больше, а в то, чтобы они работали лучше, но об этом никто не заботился. Так думал Леннарт Кольберг. Добраться до жилого района, которым ведал Хампус Бруберг, оказалось непросто. Он находился в южной части города, в местах, которые во времена детства Кольберга были дачными. Школьником он ездил туда вместе с классом на экскурсии. Теперь это был район, в точности напоминавший многие другие, застроенные доходными домами. Изолированная группа быстро и небрежно приткнутых друг к другу высотных зданий, единственное назначение которых-дать владельцу как можно большую прибыль и одновременно заразить своей унылостью и неуютом тех несчастных людей, коим придется здесь жить. Поскольку жилищный кризис в течение многих лет поддерживался искусственным путем, даже эти квартиры были желанными, а квартплата - почти астрономической. Контора Бруберга размещалась, вероятно, в самом лучшем и тщательно отделанном помещении, но даже здесь пятна сырости проступали по фасаду, а дверные косяки отошли от стен. Однако главным ее недостатком, с точки зрения Кольберга, было то, что самого Бруберга не оказалось на месте. Помимо его личного кабинета, просторного и довольно хорошо обставленного, здесь был зал заседаний и две маленькие комнаты. В них жили техник и две консьержки, одна лет пятидесяти, другая совсем молоденькая, не старше девятнадцати. Старшая казалась сущей крокодилицей, и Кольберг предположил, что ее главная задача - грозить жильцам выселением и отказывать в ремонте квартир. Девушка была дурнушкой, неуклюжей, прыщавой и, как видно, совсем забитой. Мужчина производил впечатление человека, смирившегося со своей судьбой. По всей вероятности, его неблагодарная миссия заключалась в том, чтобы следить за исправностью сантехники. Кольберг решил, что говорить ему следует с крокодилицей. Нет, господина Бруберга на месте нет. Он не появлялся здесь с пятницы. Тогда он зашел в контору минут на десять, взял портфель и уехал. Нет, директор Бруберг не сказал, когда он вернется. Нет, ее зовут не Хелена Хансен, и она никогда не слышала здесь такой фамилии. Нет, директор Пальмгрен обычно не занимался этими домами; С тех пор как их построили четыре года назад, он был тут только два раза, причем вместе с директором Брубергом. Что она делает в конторе? Конечно, собирает квартирную плату и следит за тем, чтобы жильцы не нарушали порядок. - А это не самое легкое дело, - злобно сказала крокодилица. - Охотно вам верю, - быстро согласился Кольберг. И ушел. Он сел в машину и поехал в северную часть города. Поставил машину на Кунгсгатан и подошел к подъезду проверить, по тому ли адресу приехал. Судя по перечню названий, в доме помещались главным образом кинофирмы и юридические бюро, но было и то, что он искал. На четвертом этаже было указано не только "Акционерное общество Хампус Бруберг", но и "Банковская фирма Виктор Пальмгрен". На старом, скрипучем лифте Кольбэрг поднялся на четвертый и увидел, что оба этих названия украшают одну и ту же дверь. Он дернул за ручку, но дверь оказалась заперта. Конечно, был и звонок, но он предпочел свой старый верный способ и забарабанил в нее кулаком. Открыла женщина. Удивленно взглянула на него большими карими глазами: - Что случилось? - Я ищу директора Бруберга. - Его здесь нет - Вас зовут Хелена Ханссон? - Нет... А вы кто такой? Кольберг вытащил из заднего кармана визитную карточку. Комната, в которой он очутился, была похожа на самую обычную контору: стол, пишущая машинка, шкаф. бумаги и прочее. Через полуоткрытую дверь он видел еще одну комнату, вероятно, личный кабинет Бруберга. Она была меньше секретарской, но уютнее. Казалось, что большую ее часть занимают письменный стол и большой сейф. Пока Кольберг осматривался, женщина захлопнула дверь на замок. Вопросительно глядя на него, спросила: - Почему вы решили, что меня зовут Ханссон? Ей было лет тридцать пять. Стройная, темноволосая, с широкими бровями и короткой стрижкой. - Я думал, что вы секретарь директора Бруберга, - рассеянно сказал Кольберг. - Я и есть его секретарь. - А как же вас зовут? - Сара Муберг. - И вы не были в Мальме в среду, когда был убит Пальмгрен? - Не была. - У нас есть сведения, что Бруберг был в это Время в Мальме вместе со своим секретарем. - В таком случае не со мной. Я не езжу ни в какие поездки. - И секретаря звали фрекен Хелена Ханссон, - упрямо продолжал Кольберг. - Мне неизвестна эта фамилия. Кроме того, я замужем. У меня двое детей. И я, как уже сказано, не сопровождаю Бруберга в его поездках. - Кто же тогда такая фрекен Ханссон? - Не имею понятия. - Может быть, она работает где-нибудь у вас в концерне? - Я, во всяком случае, никогда о ней не слышала. - Женщина пристально посмотрела на него. - До сих пор. - Потом тихо добавила: - Хотя ведь есть же так называемые разъездные секретари. Кольберг не стал касаться этой темы. - Когда вы видели Бруберга в последний раз? - Сегодня утром. Он пришел в десять, с четверть часа был в своем кабинете. Потом ушел. Я думаю, в банк. - А где он может быть сейчас? Она взглянула на часы. - Вероятно, дома. Кольберг заглянул в свою бумажку. - Он живет на Лидинге, да? - Да, улица Чедервеген. - У него есть семья? - Есть. Жена и дочь семнадцати лет. Но их дома нет. Уехали отдыхать в Швейцарию. - Вы это точно знаете? - Да, я сама заказывала нм билеты на самолет. В пятницу. Они улетели в тот же день. - После этого случая в среду, в Мальме, Бруберг работал как обычно? - Пожалуй, нет. Едва ли так можно сказать. Он очень нервничал в четверг. Тогда ведь мы еще ничего определенно не знали. О том, что директор Пальмгрен умер, нам стало известно только в пятницу. И в пятницу Бруберг пробыл здесь около часа. А сегодня, как я сказала, всего минут пятнадцать. - А обычно он у себя в конторе бывает больше или нет? - О да, он почти все время здесь. Сидит в своем кабинете. Кольберг подошел к двери, ведущей в кабинет, и заглянул в нее. На столе три черных телефона, возле сейфа элегантный чемодан. Небольшой, кожаный, затянутый ремнями. Как видно, совсем новенький. - Вы не знаете, был здесь Бруберг в субботу и в воскресенье? - Кто-то, во всяком случае, здесь был. По субботам контора закрыта, так что я два дня была выходная. А когда сегодня утром пришла, то сразу заметила, что кто-то рылся в бумагах. - А этот "кто-то" может быть кем-то иным, кроме Бруберга? - Едва ли. Ключи есть только у меня и у него. - Как вы думаете, он еще придет сюда сегодня? - Не знаю. Может быть, он из банка поедет прямо домой. Это скорее всего. - Лидинге, - пробормотал Кольберг. - Чедервеген. До свидания, - вдруг оборвал он беседу. Проезжая по мосту через Вэртан и глядя на корабли в гавани и сотни лодок с полуголыми загорелыми отпускниками, он думал, какую глупость делает, что болтается по городу. Конечно, можно было сидеть в своем кабинете, а этих людей вызвать к себе по телефону. Но тогда он бы их не нашел, а это уже ни к черту не годилось. Кроме того, Мартин Бек сказал, что дело срочное. На Чедервеген стояли дома, может статься, и не сверхроскошные, но выгодно отличающиеся от серой унылости, с которой он только что столкнулся. Здесь уже .жили не бедняги, которые, не имея иного выбора, позволяют людям типа Пальмгрена и Бруберга выжимать из себя деньги. По обеим сторонам дороги красовались дорогостоящие виллы в стиле бунгало с великолепно ухоженными садами. Дом Хампуса Бруберга казался вымершим. Следы автомашины вели к гаражу, но, когда Кольберг заглянул в него через одно из маленьких окошек в стене, он оказался пустым. На звонки и стук в двери никто не отвечал, гардины на огромных окнах были опущены, и разглядеть виллу изнутри Кольбергу не удалось. Он вздохнул и пошел к соседнему дому. Эта вилла была больше и шикарнее, чем у Бруберга. Кольберг позвонил, дверь открыла высокая светловолосая женщина, на редкость тощая, с аристократическими манерами. Когда он представился, она надменно и с легким презрением взглянула на него, не проявляя никакого намерения пригласить в дом. Он изложил свое дело, и она холодно сказала: - У нас здесь нет привычки шпионить за своими соседями. Я не знаю директора Бруберга и ничем не могу вам помочь. - Печально. - Может быть, для вас, но не для меня. Скажите, а кто вас сюда прислал? Судя по голосу и выражению голубых глаз, она его в чем-то подозревала. Ей было лет тридцать пять - сорок. Холеная. Кого-то она ему очень напоминала, но кого именно, он вспомнить не мог. - Что ж, прощайте, - уныло сказал он, пожав плечами. Сев в машину, Кольберг заглянул в свою бумажку. Хелена Ханссон называла свой адрес - Вестеросгатан в Васастадене п помер телефона. Он поехал в отделение полиции па Лидинге. Его коллеги в штатском сидели над карточками футбольной лотереи, попивая лимонад из бумажных стаканчиков. - Я сюда пришел только позвонить, - устало произнес Кольберг. - Звони по любому. Кольберг ехал в Васастаден и по дороге думал о том, что и Лидинге с его лощеным видом тоже кладет свою гирю на весы растущей преступности. Только живут здесь люди богатые, и они могут скрыть свои делишки за чистеньким фасадом. В доме на Вестеросгатан лифта не было, и Кольбергу пришлось карабкаться на пятый этаж в пяти разных подъездах. Дом был ветхий и запущенный хозяевами, в заасфальтированном дворе между бочками для мусора сновали большие жирные крысы. Он звонил в разные квартиры, иногда двери открывались, и разные люди испуганно смотрели на него. Здесь полиции боялись, и, как видно, причины для этого были. Никакой Хелены Ханссон он не нашел. Никто не мог сказать, живет ли здесь женщина с такой фамилией и жила ли вообще. В таких домах не любили давать сведения полиции, да и мало что знали друг о друге. Кольберг стоял на улице, вытирая лицо носовым платком, который давным-давно был насквозь мокрым от пота. Несколько минут размышлял. Потом сдался и поехал домой. Через час его жена сказала: - Почему ты так плохо выглядишь? Он уже принял душ и сидел, завернувшись в мохнатое полотенце, с банкой холодного пива в руках. - Потому что я себя так чувствую, - ответил он. - Эта проклятая работа... - Бросать ее пора. - Это не так-то легко. Кольберг был полицейским и ничего не мог поделать с тем, что всегда старался быть как можно более хорошим полицейским. Это стремление было как будто встроено в механизм его психики, стало бременем, которое он почему-то обязан нести. Задание Мартина Бека казалось простым заурядным делом, а оно не давало ему покоя. Нахмурившись, он спросил: - Слушай, Гун, а что такое разъездной секретарь? - Обычно своего рода "девушка по вызову", у которой в портфеле всегда наготове ночная рубашка, зубная щетка и противозачаточные таблетки. - Значит, обычная проститутка? - Вот именно. Обслуживав бизнесменов и прочих, когда они куда-нибудь едут и не хотят искать себе потаскуху на месте. Он поразмыслил и решил, что ему нужна помощь. У себя в отделе он на нее рассчитывать не мог, потому что народ был в отпусках. Вздохнув, Кольберг пошел к телефону и позвонил в уголовную полицию на Кунгсхольмсгатан. Ему ответил человек, с которым он меньше всего хотел иметь дело, - Гунвальд Ларссон. - Как у меня дела? - недовольно ответил тот. - А как ты думаешь? Поножовщина, драки, грабежи, сумасшедшие иностранцы, готовые отдать любые деньги за наркотики. А людей почти нет. Меландер сидит на Вармде, Ренн в пятницу уехал в свой Арьеплуг, Стрэмгрен на Майорке. Кроме того, похоже, что в такую жару люди становятся агрессивнее. А тебе чего? Кольбергу Гунвальд Ларссон был неприятен. "Он сообразительность потерял еще в колыбели", - думал Кольберг. А, вслух сказал: - Я насчет этого дела Пальмгрена. - Ничего общего с ним иметь не хочу, - быстро сказал Ларссон. - И так уже имел с ним достаточно неприятностей. Кольберг тем не менее изложил ему историю своих мытарств. Гунвальд Ларссон слушал, изредка вставляя злые реплики, а один раз оборвал его, сказав: - Чего ты зря стараешься мне все объяснить? Не мое это дело. Тем не менее что-то его все-таки заинтересовало, потому что под конец он спросил: - Так ты говоришь, Чедервеген? А какой номер? Кольберг повторил номер дома. - Хм, - сказал Ларссон. - Может быть, тут я сумею что-то сделать. - Спасибо, - выдавил из себя Кольберг. - А я не для тебя стараюсь, - сказал Ларссон, будто и в самом деле имел в виду какие-то свои цели. А он их и имел. Кольберг удивился этой заинтересованности. Желание помочь другому никогда не было характерной чертой Гунвальда Ларссона. - Что касается этой потаскухи Ханссон, - мрачно сказал Ларссон, - то тебе лучше всего поговорить с полицией нравов. Конечно ж, в Мальме на первом допросе ей пришлось показать свое удостоверение личности. Так что зовут ее скорее всего Хеленой Ханссон. А вот адрес она могла соврать какой угодно. Кольберг повесил трубку, потом тут же набрал еще один номер. На этот раз он звонил Осе Турелль, в полицию нравов. XIII Закончив разговор по телефону, Гунвальд Ларссон тут же спустился вниз, сел в машину и поехал прямым путем на Лидинге. Он рассматривал свои тяжелые ладони, лежавшие на баранке, и посмеивался про себя. Юмор висельника. Приехав на Чедервеген, он бросил беглый взгляд на по-прежнему мертвый дом Бруберга и направился к соседней вилле. Позвонил. Дверь открыла та же тощая блондинка, которая двумя часами ранее выпроводила Кольберга. - Гунвальд, - ошеломленно сказала она теперь. - Какого... Как ты смел сюда явиться? - О, - насмешливо ответил он. - Старая любовь не ржавеет. - Я не видела тебя больше десяти лет, и за это благодарна. - Нахмурив светлые брови, она подозрительно спросила: - Это не ты подослал ко мне того толстяка, что приходил сегодня утром? - Нет, не я. Хотя я пришел по тому же делу. - Могу повторить только то же, что сказала ему. Я не шпионю за своими соседями. - Нет? А впустить меня в дом ты собираешься? Или мне разнести эти твои дурацкие палисандровые двери? - Я на твоем месте умерла бы от стыда. Хотя у тебя не хватит тонкости для этого. - Потихоньку исправляюсь. - Уж лучше входи, чем стоять здесь и позорить меня. Она распахнула дверь. Гунвальд Ларссон перешагнул порог. - А где эта вонючка, муж твой? - Хюгольд в штабе. У него сейчас много работы, очень ответственной. - И ему не удалось тебя обрюхатить за тринадцать или за сколько там лет? - Одиннадцать, - сказала она. - И не хами. Впрочем, я дома не одна. - Вот как? И любовника завела? Небось какой-нибудь курсантик? - Оставь при себе эти вульгарные шуточки. Ко мне на чашку чая заглянула подруга детства. Соня. Может быть, ты ее помнишь? - Слава богу, нет. - Ей не очень повезло, - сказала женщина, поправляя свои светлые волосы. - Но у нее очень респектабельная работа. Она зубной врач. Гунвальд Ларссон промолчал. Он вошел следом за ней в просторную гостиную. На низком столике стоял чайный сервиз, а на диване сидела высокая худощавая женщина с каштановыми волосами и грызла печенье. - Это мой старший брат, - сказала блондинка. - К сожалению. Его зовут Гунвальд. Он... полицейский. А раньше был просто бродяга. В последний раз я видела его больше десяти лет назад, да и до этого встречалась с ним не часто. - Ну, веди себя хоть теперь приличнее, - сказал Гунвальд Ларссон. - И это говоришь мне ты? А где ты был в последние шесть лет жизни отца? - В море. Я работал. И больше, чем кто-нибудь другой в этой семье. - Ты свалил на нас всю ответственность, - горько сказала она. - А кто наложил лапу на все деньги? И на остальное? - Ты промотал свою часть наследства еще до того, как тебя выгнали из флота, - холодно ответила она. - А как теперь ты называешься? Констебль? - Первый помощник комиссара. - Папа перевернулся бы в гробу, услышав об этом. Значит, ты даже не сумел дослужиться до комиссара, или как это называется. А сколько ты получаешь? - Это тебя не касается. - А что ты здесь делаешь? Может быть, пришел взять в долг? Это бы меня не удивило. - Она взглянула на подругу, молча следившую за их разговором, и деловито добавила: - Он всегда отличался наглостью. - Вот именно, - сказал Гунвальд Ларссон и сел. - Принеси-ка еще чашку. Она вышла из комнаты. Гунвальд Ларссон с проблеском интереса в глазах взглянул на подругу детства. Та не ответила на его взгляд. Вернулась сестра, неся на украшенном резьбой серебряном подносике чайный стакан в серебряном же подстаканнике. Зачем ты сюда пришел? - спросила она. - Я уже сказал. Ты должна выложить все, что тебе известно об этом Бруберге и его шефе, Пальмгрене, который умер в среду. - Умер? - Да. Ты что газет не читаешь? - Может, и читаю. Только тебя это не касается. - Его убили. Застрелили. - Застрелили? Господи, какими пакостями ты занимаешься! Гунвальд Ларссон невозмутимо помешивал чай. Впрочем, я тебе уже ответила. Я не шпионю за соседями. Ларссон отпил из стакана. Потом резко поставил его на стол. - Перестань кривляться, Малышка. Ты любопытна, как омар, и была такой с тех пор, как научилась ходить. Я знаю, что тебе известно много всякой всячины и о Бруберге и о Пальмгрене. Ты и твоя эта крыса, то есть муж, оба все отлично знаете. Я же представляю себе, как это делается в ваших высоких кругах. - Твои грубости ничему не помогут. Во всяком случае, я ничего не скажу. Тем более тебе. - Нет, скажешь. Иначе я приведу с собой полицейского в форме и буду заходить в каждый дом в радиусе километра. Представлюсь и скажу, что ты моя сестра, но теперь стала важной и не хочешь мне помочь, приходится просить других. Она уставилась на него неподвижным взглядом. Наконец глухо сказала: - Неужели у тебя хватит нахальства... - А ты не задумывайся над этим. Давай-ка, запускай свою мельницу. Подруга детства следила за этим диалогом со скрываемым, но все-таки очевидным интересом. После долгого, напряженного молчания сестра покорно сказала: - Да, ты, как видно, и впрямь способен на это. Так что ты хочешь знать? - Чем Бруберг занимался в последние дни? - Это меня как раз не касается. - Совершенно верно. Но именно поэтому я готов побиться об заклад, что ты стояла и глазела каждый вечер на этот дом. Ну? - Его семья в пятницу уехала. - Знаю. Еще что? - В тот же день он продал автомашину жены, белый "феррари". - Откуда тебе это известно? - Приходил покупатель. Они стояли во дворе и договаривались. - Вот оно как. Дальше. - Я думаю, что Бруберг в последние дни не ночевал дома. - Откуда ты знаешь? Ты что, проверяла? - С тобой просто невозможно говорить. Ну, трудно не заметить того, что происходит в соседнем доме. - Ты считаешь, его здесь не было? - Да нет, несколько раз он приезжал. По-моему, увозил по частям вещи. - Кроме этого покупателя автомашины, кто-нибудь еще здесь был? Кто и когда? : - В субботу вместе с Брубергом приехала какая-то блондинка. Они пробыли в доме часа два. Потом носили в машину вещи. Сумки и все такое. Вчера здесь тоже были люди. Изысканно одетая пара и какой-то человек, похожий на адвоката. Они ходили и все осматривали, а тот, который похож на адвоката, что-то записывал. - И как ты это истолковала? - Как то, что он пытается продать дом. Думаю, что ему это удалось. - Ты слышала их разговор? - Ну, иногда просто нельзя не услышать. - Это уж точно, - сухо сказал Гунзальд Ларссоя. - И похоже. что он продал виллу, так? - Да, я слышала обрывки разговора. Говорили, например. что быстрые сделки всегда самые удачные, а эта устраивает обе стороны. - Дальше. - Они распрощались очень любезно. Жали руки и хлопали друг друга по плечу. Бруберг передал часть вещей. И ключ, по-моему. Потом эти люди уехали в своей машине. Черный "бентлп". А Бруберг еще оставался часа два. Топил печки. Обе трубы долго дымились. Мне показалось... Она замолчала. - Что тебе показалось? - Что это странно. Ведь жара стоит. Потом он ходил по дому И опускал шторы. После этого уехал. С тех пор я его не выдела. - Малышка, - дружелюбно сказал Ларссон. - Ну что еще? - Из тебя мог выйти отличный полицейский. Она сделала брезгливую гримасу и сказала: - Ты еще долго будешь меня мучить? - Теперь уже нет. Насколько хорошо ты знаешь Бруберга? - Иногда встречались. Ведь соседи, - А Пальмгрена? - Бегло. Как-то видела его у Бруберга. Один раз мы дома устраивали прием в саду. он тоже был. Ты же знаешь, на такие вечера обычно приглашают всех соседей. А Пальмгрен оказался случайно у Бруберга, ну и пришел за компанию. - Один? - Нет, с женой - молодой и совершенно очаровательной. - Ну а какое у тебя впечатление от этих людей? - Они очень состоятельные - безразлично сказала она. - Так и вы тоже, ты и твои фон барон. - Да, - сказала она. - Это верно. - Рыбак рыбака... - философски заметил Гунвальд Ларссон. Она долго смотрела на него, потом резко сказала: - Я хочу, чтобы ты понял одно, Гунвальд: такие люди, как Бруберг и Пальмгрен, вовсе не принадлежат к нашему кругу. Правда, у них много денег, особенно у Пальмгрена. Но им не хватает стиля, изысканности. Это бесцеремонные дельцы, которые сметают все на своем пути. Я слышала, Бруберг чуть ли не ростовщик, а Пальмгрен большинство своих темных дел вел за границей. Конечно, у таких людей есть деньги, которые открывают им доступ в высшие сферы, но все-таки им чего-то не хватает. И их никогда не признают до конца. - Пу-пу, то уже занятно. Значит, ты не признаешь Бруберга? - Признаю, но только из-за его денег. То же самое с Пальмгреном. Его состояние сделало его влиятельным и там и сям. Общество зависит от наличия людей типа Пальмгрена и Бруберга. Во многом они - более важные детали механизма страны, чем и правительство, и риксдаг, и прочее. Поэтому даже люди нашего круга вынуждены их признавать. Потом она холодно добавила: - Хюгольд может вернуться в любую минуту. И я не хочу, чтобы он тебя здесь застал. - Короткий же у него рабочий день! - Да, короткий. У людей высокой квалификации часто так бывает. Прощай, Гунвальд. - Он встал. - Ну что ж, ты, во всяком случае, помогла. - Я бы не сказала тебе ни слова, если бы ты не шантажировал меня. И для меня было бы лучше не видеть тебя еще лет десять. - И для меня тоже. Пока. Она не ответила. Подруга поднялась и сказала: - Я. пожалуй, тоже пойду. Гунвальд Ларссон взглянул на нее. Высокая симпатичная девушка, ему почти по плечо. Хорошо и со вкусом одета. В меру накрашена. Вообще все в меру. Он не видел автомашины на улице и спросил: - Подкинуть вас в город? - Да, спасибо. Когда они садились в машину, он покосился на руку девушки - нет ли обручального кольца. Кольца не было. - Простите, я тогда не расслышал фамилию? - Линдберг. Соня Линдберг. Я тебя помню с детства. Может, пригласить ее куда-нпбудь? Нет, спешить ни к чему. Он ей как-нибудь позвонит. - Где тебя высадить? - спроспл он. - На Стюреплан. Я работаю на Биргерярлсгатан. И живу там же. "Хорошо, - подумал он. - Не пришлось спрашивать". В кабинете на Кунгсхольмсгатан его ждало много дел. Сделав самые первоочередные, Гунвальд Ларссон позвонил Кольбергу и пересказал ему то, что услышал, не называя источника этих сведений. - Хорошо, Ларссон, - сказал Кольберг. - Значит, похоже на то, что он собирался удрать. - По всей вероятности, уже удрал. - Не думаю. Чемодан, о котором я говорил, по-прежнему стоит в его кабинете на Кунгсгатан. Я только сейчас звонил его секретарше, и она сказала, что полчаса назад Бруберг сообщил, что не успеет вернуться в контору до пяти. - Он, наверное, отсиживается в какой-нибудь гостинице, - задумчиво произнес Ларссон. - Очевидно. Я попытаюсь проверить. Но маловероятно, чтобы он поселился там под своим именем. - Да, вряд ли. А ты нашел эту девицу? - Пока нет. Жду сообщения из полиции нравов. - И пожаловался: - Долгое дело. Если я не успею попасть на Кунгсгатан до пяти, ты не мог бы последить за этой проклятой ростовщической конторой? Или поручить кому-нибудь? Ларссону, разумеется, хотелось сказать "нет". - Ладно, - все-таки выговорил он наконец. - Послежу. - Спасибо. "Скажи спгзибо моей милой сестричке", - подумал Гунвальд Ларссон. XIV Леннарт Кольберг битый час прождал сообщения из полиции нравов. То, что утром казалось простым деловым поручением - беседа с двумя свидетелями, - каким-то образом превратилось в настоящую охоту за ними. Хампус Бруберг и эта непонятная Хелена Ханссон вдруг стали лицами, на которых объявлен розыск, а он сам как какой-то паук сидит и караулит паутину. Странно, но он по-прежнему не знал, почему он ищет этих людей. Против них не выдвинуто никаких обвинений. Как свидетели они уже допрошены полицией в Мальме, и здравый смысл подсказывает, что никто из них двоих не имеет ничего общего с убийством Виктора Пальмгрена. И все же он не мог отделаться от чувства, что их нужно найти как можно быстрее. Зачем? "Это все твоя полицейская душа не может успокоиться, - мрачно думал он. - Тебя испортили годы службы, ты уже не в состоянии мыслить как нормальный человек". Двадцать три года ежедневного общения с полицейскими привели к тому, что даже в своей семье он никогда не чувствовал себя по-настоящему свободным. Почему полицейские общаются почти исключительно с полицейскими? Конечно, потому, что так проще. Проще держаться на расстоянии. Но проще и не обращать внимания на то нездоровое панибратство, которое в течение многих лет беспрепятственно процветает в полиции. В итоге полицейский сам исключает себя из общества, которое должен охранять и с которым должен был бы составлять единое целое. Полицейские, например, не критикуют друг друга, разве что в исключительных случаях. Социологические обследования показали, что полицейские, будучи в отпуске и попадая не совсем по своей воле в среду людей другого круга, чаще всего стыдятся говорить, что они полицейские. Причина - точная определенность предназначенной им роли и россказни, которые ходят об их профессии. Любой может стать параноиком, если все на него смотрят со страхом, недоверием или откровенным презрением. Кольберг недовольно поежился. Он не хотел внушать страх, не хотел, чтобы к нему относились с недоверием или презрением. Он не хотел стать параноиком. Зато он хотел заполучить Хампуса Бруберга и Хелену Ханссон. Но по-прежнему не понимал - почему. Наконец зазвонил телефон. - Кольберг слушает. - Здравствуй, это Оса. - Ну как, есть успехи? - По-моему, есть. Установили личность Ханссон. Во всяком случае, я уверена, что это именно она. Ее имя фигурирует в наших документах. - Она проститутка? - Довольно высокого уровня - что называется, "девушка по вызову". - А где она живет? - На Банергатан. Другой адрес неверный. Насколько нам известно, она никогда не жила на Вестеросгатан. Зато номер телефона не выдуман. У нее, по-видимому, этот номер был и раньше. Да, проституцией она занимается с ранней юности. Нашему отделу приходилось встречаться с ней не раз, правда, за последние годы не так часто. Оса Турелль помолчала. Он очень живо представил себе, как она выглядит именно в эту минуту: сидит, согнувшись у письменного стола, точь-в-точь как он сам, и задумчиво грызет ноготь большого пальца. - Она начала, наверное, как и большинство, не из-за денег. Потом стала уличной, но, по-видимому, была достаточно ловка, чтобы подняться в более доходный разряд. "Девушки по вызову" - это своего рода аристократки среди проституток. Они не якшаются с кем попало, а делают ставку только на тех, с кого можно побольше взять. Одно дело - ходить по Регерингсгатан, совсем другое - сидеть дома в квартире на Эстермальм и ждать телефонного звонка. Очевидно, у нее более или менее определенный круг постоянных клиентов, и она берет не больше одного заказа, или как это там называется, в неделю. У нас есть несколько ее фотографий. Судя по ним, вид у нее весьма приличный и деловой. Но ведь это и необходимо для успеха в такой специфической профессии. - Да, им надо уметь носить маску. Чтоб не выдать себя, когда они попадают в представительное общество. - Вот именно. Я слышала, некоторые из этих девиц даже знают стенографию. Во всяком случае, они играют свою роль так, что большинство изумляется. - У тебя есть номер ее телефона? Я хотел бы встретиться с ней в домашней обстановке. - Девицы этой профессии часто меняют номера телефонов. У них, несомненно, секретные телефоны, и в большинстве случаев зарегистрированные под вымышленными именами. - Оса помолчала, а затем задала, вопрос: - Почему тебе так уж нужно ее видеть? - Честно говоря, и сам не знаю. Мартин хочет ее допросить в обычном порядке о том, что она видела или чего не видела в тот вечер в Мальме. - Что ж, недурно для начала, - сказала Оса Турелль. - А потом, может быть, одно зацепится за другое. - Вот на это-то я и надеюсь, - сказал Кольберг. - Ларссон говорил, что в субботу она была на вилле Хампуса Бруберга в Лидинге, а в том, что Бруберг занимается явно какими-то темными делами, я более чем уверен. - Чем, по-твоему, занимается Бруберг? - Какими-то крупными аферами. Он, кажется, молниеносно реализовал свои капиталы. Я подозреваю, что он готовится выехать из Швеции уже сегодня. - Почему ты не подключаешь отдел? - Потому что время не терпит. Пока ребята, которые занимаются экономическими преступлениями, успеют вникнуть в дело, Бруберг будет уже далеко. А может быть, и эта самая Ханссон. Убийство Пальмгрена дает нам все же некоторые преимущества. Оба они были свидетелями преступления, и, значит, я имею возможность их задержать. - Правда, я новичок, - сказала Оса Турелль. - И меньше всего понимаю в разбирательстве дел об убийствах. Но не считает ли Мартин, что кто-то из участвовавших в том обеде решил убрать Пальмгрена с дороги ради собственной выгоды? - Да, это одна из версий: данному лицу пришлось прибегнуть к наемному убийце. - По-моему, это надуманно. - По-моему, тоже. Но такие случаи бывали. - А какие еще варианты у вас в запасе? - В частности, покушение по политическим мотивам. В этом деле принимает участие даже Сепо. Я слышал, оттуда послали в Мальме своего человека. - Вот уж удовольствие для Мартина и других! - Не говори. Сепо, как обычно, проведет свое расследование. Разберутся через несколько лет, подошьют свое заключение к делу и сдадут в архив. - А Мартин так любит политику! - засмеялась Оса. - Да уж, - проговорил Кольберг. - Во всяком случае, ясно, что Пальмгрен зарабатывал большинство своих миллионов на чем-то прямо противоположном помощи развивающимся странам. Поэтому ни Мартин, ни другие не исключают возможности того, что его убрали по политическим соображениям. В качестве предупреждения остальным, действующим в той же области. - Бедный Мартин, - сказала Оса Турелль. В ее голосе звучала теплая нотка. - Ну, давай-ка прямо сейчас отправимся к этой прекрасной даме и попробуем выжать из нее что-нибудь интересное. Я возьму машину и заеду за тобой. Будем надеяться, что она дома. - Хорошо, - сказала Оса Турелль. - Но учти, она крепкий орешек и нужно быть осторожным, во всяком случае вначале. Правда, я новичок в этой игре, и, может, смешно давать тебе советы, но с подобной публикой мне приходилось иметь дело. Такая, как Хелена Ханссон, прекрасно знает, как нужно вести себя с полицией. Хорошая тренировка. Не думаю, что тут стоит идти напролом, как бульдозер. - Ты, пожалуй, права. - А кто следит за Брубергом? - Если нам повезет, мы, может быть, найдем его в объятиях этой дамы, - сказал Кольберг. - А вообще-то, как это ни странно, Гунвальд Ларссон предложил свои услуги. - Ну тогда это, уж наверное, будет бульдозерная тактика, - сухо проговорила Оса Турелль. - Очевидно. Значит, через двадцать минут я тебя захвачу. Посидев еще несколько минут с телефонной трубкой в руках, Кольберг позвонил Гунвальду Ларссону. - Да, - резко ответил тот. - Ну что тебе еще? - Мы нашли эту девицу. - Ну и что? - равнодушно отозвался Ларссон, - Я сейчас еду к ней вместе с Оса Турелль. Послушай, я, наверное, не успею вовремя попасть в контору Бруберга. - Не беспокойся, - ответил Ларссон. - Я беру это на себя. Меня самого начинает интересовать этот парень, Оба одновременно положили трубки, не сказав больше ни слова. Кольберг позвонил на Кунгсгатан. - Нет, директор Бруберг не давал о себе знать, - сказала Сара Муберг. - А чемодан по-прежнему стоит в его кабинете? - Да, я его видела еще тогда, когда вы звонили в первый раз. - Простите, я хотел только проверить. Еще он позвонил в контору по управлению домами, где побывал утром. И там Хампуса Бруберга не было, он не давал о сене знать. Кольберг спустился к машине. Оса Турелль ждала его на лестнице перед зданием полицейского управления на Кунгхольмсгатан. Кольберг залюбовался ею, пока она спускалась с широких ступеней и пересекала улицу. "Если б я не успел завести себе жены, да еще такой..." - подумал Леннарт Кольберг. Широким жестом он распахнул переднюю дверцу. Она уселась рядом с ним, положила висевшую через плечо сумку на колени и предупредила: - Как договорились, будем вести себя спокойно, XV Квартира находилась на четвертом этаже: на дверной дощечке действительно значилось: Хелена Ханссон. Кольберг поднял было кулак, чтобы постучать, но Оса Турелль отвела его руку и позвонила. Тишина. Через полминуты она позвонила снова. На этот раз дверь открылась, из нее выглянула молодая светловолосая женщина и вопросительно взглянула на них голубыми глазами. На ней были изящные туфли и широкий утренний халат. Она явно только что приняла душ или вымыла волосы, поскольку голова ее была укутана махровым полотенцем, словно тюрбаном. - Полиция, - сказал Кольберг и вынул свое удостоверение. Оса Турелль сделала то же самое, но молча. - Вы Хелена Ханесон? - Да, конечно. - Мы бы хотели поговорить с вами о том, что случилось в Мальме на прошлой неделе. - Я уже рассказала то немногое, что я знаю, тамошней полиции. В тот же вечер. - Та беседа была недостаточно исчерпывающей, - сказал Кольберг. - Вы, естественно, были потрясены, а свидетельские показания, которые даются в таких ситуациях, всегда бывают слишком общими. Поэтому мы обычно допрашиваем свидетелей еще раз, когда они успеют собраться с мыслями, через несколько дней. Разрешите войти? Мы не отнимем у вас много времени, - добавил Кольберг. - Это чистая проформа. - Хорошо, - поколебавшись, сказала Хелена Ханссон. - Правда, я спешу, но... - и замолчала, а они не мешали ей придумывать окончание фразы. - Будьте добры, подождите здесь минуточку, пока я наброшу на себя что-нибудь. Я только что вымыла волосы, - прибавила она и, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, захлопнула дверь перед самым их носом. Кольберг предупреждающе приложил палец к губам. Оса тут же встала на колени и осторожно и беззвучно приподняла крышку, закрывающую прорезь для писем и газет. Стало кое-что слышно. Сначала жужжание телефонного диска: Хелена Ханссон набирала номер, пытаясь кому-то позвонить. Ей, очевидно, ответили, она очень тихим голосом попросила соединить ее с кем-то, ее соединили. Она молчала, очевидно, шли гудки. Наконец сказала: "Значит, нет. Извините". И положила трубку. - Она пыталась позвонить кому-то, но не застала, - прошептала Оса. - По-видимому, через коммутатор. Кольберг одними губами произнес имя: - Бруберг. - Она не сказала "Бруберг", я бы услышала. Кольберг снова сделал предупреждающий знак и молча показал да прорезь в двери. Оса Турелль прижалась к ней правым ухом, минуты через две выпрямилась и прошептала: - Она что-то делает и явно торопится. По-моему, упаковала чемодан, мне кажется, я слышала, как она застегнула его. А потом потащила что-то по полу, открыла и закрыла дверь. Теперь одевается. Когда Хелена Ханссон снова открыла дверь, то была в платье и удивительно тщательно причесана. И Кольберг и Оса Турелль догадались, что она надела парик на влажные волосы. Они в тот момент уже стояли с невинным видом далеко от двери на площадке. Оса Туреляь зажгла сигарету и курила с равнодушным и отсутствующим лицом. - Пожалуйста, входите, - сказала Хелена Ханссон. Голос у нее был приятный и выговор удивительно правильный. Они вошли и огляделись. Квартира состояла из передней, комнаты и кухни. Просторная и чистая, она была обставлена как-то безлично. Почти все вещи были новые, и множество деталей говорило о том, что живущая здесь не испытывает нужды в деньгах. Всюду прибрано, все в порядке. Бросив взгляд на большую широкую кровать, покрытую толстым одеялом, Кольберг различил ясный четырехугольный отпечаток - наверняка на одеяле только что лежал чемодан. В комнате стояли диван и удобные кресла. Хелена Ханссон сделала неопределенный жест и сказала: - Садитесь, пожалуйста. Хотите, может быть, выпить? - Нет, спасибо, - ответил Кольберг. Оса Турелль отрицательно покачала головой. Хелена Ханссон взяла сигарету из металлического стакана на столе, закурила, спокойно сказала: - Чем могу служить? - Вы уже знаете, в чем дело, - сказал Кольберг. - Да, эта ужасная история в Мальме. Но, кроме этого, я больше ничего и сказать не могу. Ужасная история. - Где вы сидели за столом? - Ближе к краю, рядом со мной сидел датский коммерсант. Его, кажется, звали Енсен. - Директор Хофф Енсен, - сказал Кольберг. - Да, кажется, так. - А директор Пальмгрен? - Он сидел по другую сторону стола. Наискось от меня. Прямо против меня сидела жена датчанина. - Значит, вы сидели лицом к человеку, который стрелял в директора Пальмгрена? - Да. Но все произошло очень быстро. Я даже не успела сообразить, в чем дело. По-моему, и остальные пришли в себя только позже. - Но вы видели убийцу? - Видела, но я не думала, что он окажется убийцей. - Как он выглядел? - Об этом я уже рассказывала. Вы хотите, чтобы я это повторила? - Будьте так любезны. - У меня только очень общее впечатление от его внешности. Ведь все произошло очень быстро, и к тому же я не особенно обращала внимание на окружающих. Сидела, думая о своем. Она говорила спокойно и казалась совершенно откровенной. - А почему вы не обращали внимания на окружающих? - Директор Пальмгрен произносил тост. То, о чем он говорил, меня не касалось, и я фактически слушала вполуха. Я толком не понимала, о чем он говорит, курила и думала о другом. - Вернемся к человеку, который стрелял. Вы его когда-нибудь прежде видели? - Нет. Это был совершенно незнакомый мне человек. - Узнаете ли вы его, если снова увидите? - Может быть. Но я в этом далеко не уверена. - Каким он вам показался? - Лет тридцати пяти или скорее сорока. У него узкое лицо и редкие темные волосы. Роста он, по-моему, среднего. - Можете ли вы еще что-либо сказать о нем? - Нет, у него очень обычная внешность. - К какому общественному классу вы бы его отнесли? - Общественному классу? - Да. Похож ли он на состоятельного человека? - Пожалуй, нет. Скорее на конторского служащего или простого рабочего. У него вид нуждающегося человека. - Пожав плечами, она продолжала: - Но вам не следует особенно полагаться на то, что я говорю. Дело в том, что я только бегло на него взглянула. Позже я пыталась собрать свои впечатления воедино, но я в них совершенно не уверена. Многое из того, что я видела, может оказаться чистейшим, если не воображением, то... - Попыткой воссоздать события постфактум? - подсказал Кольберг. - Вот именно. Постфактум. Увидишь что-то или кого-то очень бегло, а потом, когда пытаешься вспомнить подробности, часто ошибаешься. - Видели ли вы его оружие? - Какую-то секунду. Это был пистолет с довольно длинным дулом. - Вы разбираетесь в оружии? - Нет, совсем не разбираюсь. Кольберг перевел разговор на другую тему. - Знали ли вы директора Пальмгрена раньше? - Нет. - А остальных присутствовавших? Были ли вы с ними знакомы? - Только с директором Брубергом. Остальных я никогда раньше не встречала. - Но Бруберга вы знали? - Да, он иногда пользовался моими услугами. - В качестве кого вы находились в Мальме? Она посмотрела на него удивленно: - Конечно, в качестве секретаря. Правда, у директора Брубер-га есть постоянный секретарь, но она не ездит с ним в поездки. Она говорила свободно и уверенно. Все казалось хорошо отрепетированным. - Стенографировали ли вы или вели протокол в этой поездке? - Да, конечно. Днем же было совещание. И я записывала, о чем шла речь. - А о чем шла речь? - О различных делах. Честно говоря, я не очень в этом разбираюсь, просто записывала. - Есть ли у вас стенограмма? - Нет, я расшифровала все, когда вернулась домой в четверг, и передала протокол директору Брубергу. Стенограмму я выбросила. - Вот как, - сказал Кольберг. - Сколько вы получили за работу? - Гонорар в двести крон плюс, конечно, за проезд и гостиницу. - Так. А это трудная работа? - Не очень. Кольберг обменялся взглядами с Оса Турелль, которая пока что не произнесла ни слова. - Мне все ясно, - сказал он. - Только еще один вопрос. Когда вас допрашивали в полиции в Мальме сразу же после убийства, вы назвали свой адрес на Вестеросгатан? - Неужели? - Вы ошиблись? - Раньше я действительно жила на Вестеросгатан. В этой всеобщей суматохе я просто оговорилась. - Гм, - пробормотал Кольберг. - Это может случиться с каждым. - Он поднялся. - Спасибо за помощь. Мне все ясно. Прощайте. Он направился к двери и вышел из квартиры. Хелена Ханссон вопросительно взглянула на Осу Турелль, которая по-прежнему молча и неподвижно сидела в кресле. - Еще что-нибудь? Оса посмотрела на нее долгим взглядом. Они сидели друг против друга. Две женщины примерно одного возраста, но на этом сходство и кончалось. Оса Турелль не нарушала молчания долго, затем смяла свою сигарету на пепельнице и медленно проговорила: - Ты такая же секретарша, как я царица Савская. - Как вы смеете так говорить! - возмутилась Хелена Ханссон. - Мой коллега, который только что вышел, служит в отделе, занимающемся убийствами. А я работаю в полиции нравов. - О, - проговорила Хелена. Ее плечи поднялись. - У нас есть на тебя досье, - спокойно и безжалостно продолжала Оса. - Оно заведено десять лет тому назад. Тебя забирали уже пятнадцать раз. Это многовато. - На этот раз ты меня не засадишь, шпионка проклятая, - пробормотала Хелена Ханссон. - Какая халатность - не иметь дома пишущей машинки. Или хотя бы блокнота для стенографирования. Если только все это не находится вон в том портфеле. - Посмей только рыться в моих вещах без разрешения, мерзавка. Я свои права знаю. - А я и не собираюсь здесь ничего трогать без разрешения, - сказала Оса Турелль. - Какого же черта тебе здесь надо? За это меня не посадят. И к тому же я имею полное право ездить с кем хочу и куда хочу. - И спать с кем хочешь? Совершенно верно. Но ты не имеешь права .брать за это плату. Какой ты, говоришь, получила гонорар? - Ты что, считаешь меня идиоткой, чтобы я отвечала на такие вопросы? - И не нужно. Такса мне известна. Ты получила тысячу монет, с которых не платишь налога, и все остальное тоже даром. - Не слишком ли много ты знаешь? - нахально сказала Хелена Ханссон. - О таких делах мы знаем почти все. - Не воображай, что можешь посадить меня. - Могу. Не волнуйся. Все образуется. Вдруг Хелена Ханссон вскочила и, растопырив пальцы, через стол бросилась на Осу Турелль. Оса быстро, как кошка, вскочила на ноги и парировала атаку ударом, который опрокинул Хелену на спинку стула. Ваза с гвоздиками покатилась на пол, никто не подумал ее поднять. - Не царапаться, - сказала Оса Турелль. - Спокойно. Женщина уставилась на нее. В ее водянистых голубых глазах выступили слезы. Парик съехал набок. - Ты еще дерешься, чертова ведьма, - простонала она. Посидела минуту молча, с безнадежным видом. Потом снова решила пойти в атаку: - Убирайся отсюда! Оставь меня в покое. Приходи, когда будет с чем прийти. Оса Турелль порылась в сумке, достала ручку и блокнот. - Меня, собственно, интересует другое, - сказала она. - Ты ведь никогда не была свободным художником, так сказать, не являешься им и теперь. А кто же дергает за ниточки? - Неужели ты настолько глупа, что думаешь - я отвечу на этот вопрос? Оса подошла к телефону на туалетном столике. Наклонилась и записала номер на аппарате. Подняла трубку и набрала этот номер. Занято. - Не очень-то хитро оставлять наклейку с настоящим номером, - сказала она. - На этом телефоне вы попадетесь независимо от того, под каким именем зарегистрирован абонент. Женщина опустилась глубже на стул и посмотрела на Осу Турелль взглядом и ненавидящим и покорным одновременно. Взглянув на часы, жалобно проговорила: - Может, все-таки уберешься отсюда? Ты уже доказала, какая ты ловкая ищейка. - Нет еще, подожди немного. Хелена Ханссон была совершенно сбита с толку ходом событий. Она никак не ожидала такого поворота. Тут все шло не так, как обычно, хорошо заученный урок не помогал. К тому же теперь можно было не притворяться: ведь эта женщина из полиции все равно знает ее прошлое. И все же Хелена нервничала и все смотрела на часы. Она поняла, что Оса ждет чего-то, но не могла догадаться - чего. - Долго ты будешь стоять здесь и глаза таращить? - раздраженно спросила она. - Недолго. Дальше пойдет быстрей. Зазвонил телефон. Хелена Ханссон не сделала никакого движения, чтобы подняться и взять трубку, Оса Турелль тоже не пошевелилась. Прозвонив шесть раз, аппарат замолчал. Хелена Ханссон съежилась в кресле, глядя перед собой пустыми, бесцветными глазами, и пробормотала: - Отпустила бы, а? - И сразу же после этого: - Как это женщина может стать ищейкой... Оса могла бы задать контрвопрос, но промолчала. Мертвая тишина минут через десять нарушилась громким стуком во входную дверь. Оса Турелль открыла, вошел Кольберг с бумагой в руках. Красный, потный, он явно очень спешил. Остановился посреди комнаты, оценил обстановку. Бросив взгляд на упавшую вазу, осведомился: - Дамы подрались? Хелена Ханссон посмотрела на него без надежды и без удивления. Всю ее профессиональную полировку словно ветром сдуло. - Чего вы, черт вас подери, хотите? - сказала она. Кольберг протянул ей бумагу и сказал: - Это разрешение на обыск в квартире. По всем правилам - с печатью и подписью. Я сам его затребовал, и дежурный прокурор разрешил. - Катитесь к дьяволу, - пробормотала Хелена Ханссон. - Не собираемся, - любезно ответил Кольберг. - Нам нужно тут немножко оглядеться. - По-моему, там. - Оса Турелль указала на дверцу шкафа. Взяла сумочку Хелены Ханссон с туалетного столика и открыла. Женщина в кресле никак на это не реагировала. Кольберг открыл шкаф и вытащил чемодан. - Небольшой, но на редкость тяжелый, - пробормотал он. Положил его на кровать и раскрыл. - Нашла что-нибудь интересное? - спросил он Осу Турелль. - Билет в Цюрих и обратно и заказ на номер в гостинице. Самолет вылетает без четверти десять с Арланды. Обратный рейс из Цюриха в семь сорок завтра утром. Комната в гостинице заказана на одну ночь. Кольберг поднял лежавшие сверху в чемодане платья и начал копаться в связке бумаг на дне чемодана. - Акции, - сказал он. - Да их целая куча. - Не мои, - беззвучно сказала Хелена Ханссон. - Я в этом не сомневаюсь. Отойдя от чемодана, он открыл черный портфель. В нем было именно то, о чем говорила его жена. Ночная рубашка, трусики, косметические принадлежности, зубная щетка и коробочка с пилюлями. Он посмотрел на часы. Уже половина шестого. Он надеялся, что Гунвальд Ларссон сдержит свое обещание и не проморгает Бруберга. - Пока хватит. Вам придется последовать за нами. - Почему? - спросила Хелена Ханссон. - Я могу тут же обвинить вас в грубом нарушении валютных правил, - сказал Кольберг. - Вы можете считать себя арестованной, но тут не мое дело. - Оглядев комнату, он пожал плечами. - Оса, последи, пусть возьмет с собой что полагается в таких случаях. Оса Турелль кивнула. - Ищейки чертовы, - сказала фрекен Ханссон. XVI Многое случилось в тот понедельник. Гунвальд Ларссон стоял у окна кабинета и смотрел на свой город. Внешне все было вполне благопристойно. Город как город. Но Гунвальд Ларссон слишком хорошо знал, какой ад преступности таился в нем. Правда, он имел дело лишь с такими преступлениями, где дело шло о насилии, но и этого более чем достаточно. К тому же обычно их очень неприятно разбирать. Шесть новых ограблений, одно хуже другого, и до сих пор никаких следов. Четыре случая избиения жен, с членовредительством. А один обратный: жена ударила мужа утюгом. Помимо ограблений, которые производили впечатление хорошо обдуманных, все так называемые спонтанные преступления были похожи на несчастные случаи. Несчастные, с истрепанными нервами люди помимо своей воли оказывались в отчаянном положении. Почти во всех случаях наркотики или алкоголь играли решающую роль. В какой-то степени, может, действовала и жара, но в первую очередь виновна была сама система, безжалостный механизм большого города, перемалывающий слабых, мало приспособленных и толкающий их на безумные поступки. И еще - сколько же самоубийств было совершено за последние сутки; пройдет еще некоторое время, прежде чем он об атом узнает - дела пока находились в полицейских отделениях, где материалы обрабатывались и составлялись отчеты. Без двадцати минут пять, его вот-вот сменят. Он мечтал поехать домой в свою холостяцкую квартиру в Больмора, принять душ, влезть в домашние туфли и чистый купальный халат, выпить холодного ситро - Гунвальд Ларссон был почти полным трезвенником, - выключить телефон и провести вечер за чтением отнюдь не детективного романа. Но он взялся за дело, которое, собственно, его никак не касалось. За дело Бруберга, в чем он иногда раскаивался, а иногда испытывал какую-то животную радость. Если Бруберг преступник (а Ларссон был в этом убежден), то такого рода, кого Гунвальд Ларссон сажал бы в тюрьму с радостью. Кровосос. Спекулянт. К сожалению, такие люди попадали в руки правосудия редко, хотя всем было известно, кто они и какими способами благоденствуют, формально не нарушая давно устаревшие законы. Он решил не заниматься этим делом в одиночку. Потому, что слишком часто за свою службу действовал, исходя только из своего разумения, и получал слишком много нареканий. Так много, что перспективы повышения по службе можно было считать минимальными. Еще потому, что не хотел рисковать, и потому, что тут все следует сделать чисто. На этот раз он действовал по всем правилам, и именно поэтому был готов к тому, что все полетит прямиком в тартарары. Но где взять помощника? В его отделе не было никого, а Кольберг сказал, что в Вестеберге такое же положение. В поисках выхода он позвонил в четвертый район и после долгих "если" и "но" получил положительный ответ. - Если это так уж важно, - сказал комиссар, - я смогу выделить одного человека. - Это великолепно. - Ты думаешь, легко давать людей и вам? Должно бы быть наоборот. Большая часть полицейских болталась в полном безделье перед различными посольствами и туристскими бюро. Причем безо всякой пользы. Они ведь все равно не смогут ничего сделать в случае демонстрации или диверсии. - Ну, - сказал Гунвальд Ларссон. - Так кого вы мне даете? - Его фамилия Сахриссон. Он из полицейского участка "Мария". Работает в гражданской патрульной службе. Гунвальд Ларссон угрюмо нахмурил брови. - Я его знаю. - Вот как, тогда это преиму... - Последите только, чтобы он не надел форму, - сказал Гунвальд Ларссон, - и чтобы без пяти пять был здесь перед зданием. - Подумав, он прибавил: - И если я говорю перед зданием, то это вовсе не значит, что он должен стоять, скрестив руки наподобие вышибалы. - Понимаю. Сам Ларссон подошел к дому на Кунгсгатан точно без пяти пять и сразу же обнаружил Сахриссона, который с дурацким видом стоял у витрины с дамским бельем. Из штатского на нем была только спортивная куртка. Остальное все форменное - форменные брюки, форменная рубашка и полагающийся к ней форменный галстук. Любой идиот на расстоянии ста метров мог догадаться, что это полицейский. К тому же он стоял широко расставив ноги, заложив руки за спину и покачиваясь на носках. Не хватало только фуражки и дубинки. Увидев Гунвальда Ларссона, он вздрогнул и чуть было не встал по стойке "смирно". У Сахриссона были неприятные воспоминания об их предыдущей совместной работе. - Спокойно, - сказал Ларссон. - Что это у тебя в правом кармане куртки? - Пистолет. - А что, у тебя не хватило ума надеть наплечную кобуру? - Не нашел, - уныло ответил Сахриссон. - Так сунул бы свою пушку за ремень, что ли. Сахриссон тут же полез в карман. - Да не здесь же, ради бога, - взмолился Ларссон. - Зайди в подъезд. Незаметно. Сахриссон послушался. В подъезде он несколько улучшил свой внешний вид, хотя и ненамного. - Слушай, - оказал Гунвальд Ларссон. - Возможно, что тут появится один человек и войдет в дом где-то после пяти. Он выглядит примерно так. - Он показал фотографию, которую держал скрытно в огромной ладони. - Плохая фотография, но единственная, которую удалось раздобыть. - Сахриссон кивнул. - Он войдет в дом и, если я не ошибаюсь, через несколько минут выйдет. У него в руках, наверное, будет черный кожаный чемодан, сплетенный двумя ремнями. - Он вор? - Да, вроде. Я хочу, чтобы ты держался около дома, вблизи подъезда. Сахриссон снова кивнул. - Сам я поднимусь по лестнице. Возможно, я возьму его там, но, возможно, предпочту этого не делать. Вероятно, он приедет на машине и остановится перед подъездом. Он будет торопиться и едва ли станет глушить мотор. Машина - черный "мерседес", но это не точно. Если получится так, что он с чемоданом в руках выйдет из дому без меня, то ты любой ценой должен помешать ему сесть в машину и уехать, пока я не приду. Полицейский сделал решительное лицо и стиснул зубы. - Ради бога, постарайся сделать вид, что ты просто прохожий. Ты ведь стоишь не перед Торговым центром США. Сахриссон покраснел и немного смутился. - О'кэй, - пробормотал он. И тут же прибавил: - Он опасен? - Может статься, - небрежно проронил Ларссон. Сам он считал, что Бруберг не опаснее мокрицы. - Постарайся все запомнить, - со значением проговорил он. Сахриссон с достоинством кивнул. Гунвальд Ларссон вошел в подъезд. Просторный вестибюль казался пустынным, похоже, все учреждения уже закрылись. Он поднялся вверх, и когда проходил мимо двери с двумя дощечками "А/О ХАМПУС БРУБЕРГ" и "БАНКОВСКАЯ ФИРМА ВИКТОРА ПАЛЬМГРЕНА", то она открылась, и на площадку вышла темноволосая женщина лет тридцати пяти. По-видимому, секретарь. Взгляд на хронограф - точно пять. Пунктуальность - добродетель. Женщина, не удостоив его взглядом, нажала кнопку лифта, чтобы спускаться вниз. Он же поднялся по лестнице еще на один марш и стоял спокойно, ждал. Ждать пришлось довольно долго. За последующие пятьдесят минут лифт проходил три раза, два раза по лестнице шли вниз люди, которые, очевидно, по той или иной причине задержались на работе. В этих случаях Ларссон поднимался на верхнюю площадку. А затем опять спускался. Без трех минут шесть он услышал скрип лифта, который шел вверх, и одновременно чьи-то тяжелые шаги снизу. Лифт остановился, из него вышел человек. Он держал в руках связку ключей, и Гунвальд Ларссон понял, что это Хампус Бруберг. Несмотря на жару, тот был в пальто и шляпе. Он отпер контору, вошел и закрыл за собой дверь. Одновременно поднимавшийся снизу человек прошея мимо конторы Бруберга и стал подниматься выше. Это был кряжистый парень в синем костюме и фланелевой рубашке. Увидев Гунвальда Ларссона, он остановился и громко сказал: - Что вы тут делаете, а? - Это вас не касается, - прошептал Ларссон в ответ. От парня несло пивом или водкой, а скорее всего и тем и другим. - Очень даже касается, - упрямо сказал парень. - Я - здешний привратник. Он стал посреди лестницы, одной рукой опираясь о стену, а другой - на перила, чтобы загородить дорогу. - Я из полиции, - шепнул Ларссон. Как раз в эту минуту открылась дверь, и Бруберг, или кто там ни был, вышел, держа в руках пресловутый чемодан. - Ах, из полиции, - громким хриплым голосом сказал парень. - А ты покажи документы, прежде чем... Человек с чемоданом не стал ждать лифта и доли секунды. Стремглав помчался вниз по лестнице. Гунвальд Ларссон оказался в трудном положении. Времени для объяснений не было. Ударь он парня в синем костюме, тот скатится по лестнице и свернет себе шею. Чуть поколебавшись, он решил оттолкнуть его в сторону. Однако привратник был упрям и уцепился за пиджак Ларссона. Тот попытался вырваться, пиджак затрещал и разорвался. Раздраженный, Ларссон повернулся и ударил парня по рукам. Привратник взвыл и выпустил его, но Бруберг был уже далеко внизу. Гунвальд Ларссон побежал по лестнице, слыша за своей спиной злобные проклятия и тяжелые неуверенные шаги. А в вестибюле разыгралась совершенно нелепая сцена. Сахриссон, конечно, вошел в подъезд и стоял у входной двери, широко расставив ноги. Он расстегнул куртку и вытащил пистолет. - Стой! - заорал он. - Полиция! Бруберг резко остановился, не выпуская чемодана, который держал в правой руке. Левой рукой он вынул из кармана пальто что-то вроде пистолета и выстрелил вверх. Не услышав рикошета, Гунвальд Ларссон был почти уверен, что это скорее всего стартовый пистолет, а может быть, игрушечный или учебный. Сахриссон упал ничком на мраморный пол и выстрелил, но промазал. Ларссон крепко прижался к стене. Бруберг бросился в сторону от двери вестибюля, около которой находился полицейский. Очевидно, в доме был черный ход. Сахриссон выстрелил снова и снова промахнулся. Человек с чемоданом был всего в трех метрах от Гунвальда Ларссона. Сахриссон выстрелил три раза подряд и промазал. "Чему, черт возьми, их только учат в школе полицейских?" - в отчаянии думал Ларссон. Пули свистели, отскакивая от каменных стен. Одна из них попала в каблук ботинка Ларссона и навсегда испортила первоклассную итальянскую работу. - Прекратить огонь, - зарычал он. Сахриссон нажал на курок еще раз, но пистолет дал осечку. Очевидно, он забыл вставить обойму. Гунвальд Ларссон сделал три быстрых шага вперед и изо всех сил ударил Хампуса Бруберга в челюсть. Что-то хрустнуло под кулаком, и Бруберг сел, вытянув ноги. По ступенькам спускался привратник, ругаясь и тяжело пыхтя. - Что тут такое? - ошарашенно прохрипел он. Над вестибюлем висел голубой туман. Резко пахло порохом. Сахриссон поднялся со смущенным видом. - Куда ты целился? - злорадно спросил Гунвальд Ларссон. - В ноги. - В мои? Гунвальд Ларссон поднял оружие, выпавшее из руки Бруберга. Это был действительно стартовый пистолет. На улице возле дома собралась шумная толпа. - Вы с ума сошли, - сказал привратник. - Это же директор Бруберг. - Заткни глотку, - сказал Ларссон и заставил сидящего человека подняться на ноги. - Возьми чемодан, - сказал он Сахриссону. - Если сумеешь. Крепко держа Бруберга за правую руку, он вывел его из подъезда. Левую руку Бруберг держал у подбородка. Между пальцами сочилась кровь. Не оглядываясь, Ларссон прокладывал дорогу к своей машине среди шумящей толпы. Сахриссон с чемоданом тащился сзади. Гунвальд Ларссоп толкнул Бруберга на заднее сиденье и сел рядом. - Доберешься до полицейского управления? - спросил он Сахриссона. Тот кивнул с пришибленным видом и уселся за руль. - Что тут происходит? - спросил почтенного вида господин в сером костюме и в берете. - Кино снимаем, - ответил Гунвальд Ларссон и захлопнул дверцу. XVII Хампус Бруберг не произнес до сих пор ни слова и потому, что не хотел, и потому, что не мог. У него было выбито два зуба и сломана нижняя челюсть. В половине десятого вечера Ларссон и Кольберг все еще стояли, наклонившись над ним, и задавали бессмысленные вопросы: - Кто застрелил Виктора Пальмгрена? - Почему вы пытались бежать? - Вы наняли убийцу? - Расскажите, что вы знаете. - Кто стрелял? - Почему вы не отвечаете? - Ваша игра проиграна, так что говорите. Время от времени Бруберг качал головой, а когда речь заходила об убийстве Пальмгрена, его искривленное лицо искажалось еще более и на нем появлялось что-то, долженствующее изображать сардоническую усмешку. В начале допроса они из чистой формальности спросили его, не хочет ли он позвонить своему адвокату, но и тогда арестованный только покачал головой. - Вы хотели убрать Пальмгрена, чтобы сбежать с деньгами, да? - Где находится человек, стрелявший в Пальмгрена? - Кто еще участвовал в заговоре? - Отвечайте же, черт вас дери! - Если вы скажете, кто совершил убийство, возможно, это облегчит вашу участь.