- С вашей стороны было бы умнее помочь нам.
     Кольберг иногда пытался задавать более нейтральные вопросы.
     - Когда вы родились? Где?
     А Гунвальд Ларссон по давней привычке действовал по принципу, что нужно
начинать сначала.
     - Начнем сначала. Когда вы решили убрать Виктора Пальмгрена с дороги?
     Гримаса. Покачивание головой.
     Кольбергу казалось, что губы Бруберга складываются в слово  "идиот". На
мгновение он подумал, что это недалеко от истины.
     - Если вы не хотите говорить, пишите.
     - Вот ручка.
     - Нас интересует только убийство. Остальным занимаются другие.
     - Понимаете ли вы, что вас подозревают в заговоре?
     - В участии в преднамеренном убийстве?
     - Признаетесь вы или нет?
     - Было бы лучше для всех, если бы вы признались теперь. Немедленно.
     - Начнем сначала: когда вы решили убить Пальмгрена?
     - Говорите же!
     -  Вы знаете, у нас достаточно доказательств для вашего ареста.  Вы уже
задержаны.
     В этом можно  было не сомневаться. В  чемодане  лежали акции  и  другие
ценные бумаги на сумму около полумиллиона крон, насколько можно было оценить
на первый взгляд. Делом обоих было расследовать убийства, а не экономические
преступления, но все же они кое-что знали о контрабанде валюты и акций.
     Во внутреннем кармане пиджака  Бруберга они нашли билет до Женевы через
Копенгаген и Франкфурт. Билет на имя мистера Роджера Франка, инженера.
     - Ну так как?
     -  Самое лучшее  для вас облегчить свою совесть. Наконец  Бруберг  взял
шариковую ручку и написал на блокноте:
     "Приведите сюда врача".
     Кольберг отвел Ларссона в сторону и тихо сказал:
     - Это самое лучшее, что мы можем  сделать. Нельзя же продолжать вот так
час за часом.
     Гунвальд Ларссон нахмурился:
     - Возможно, ты прав. И есть ли  какие-либо доказательства того, что  он
подстроил это убийство? Я думаю, скорее наоборот.
     - Вот именно, - задумчиво проговорил Кольберг. - Вот именно.
     Оба они  устали, и им  очень хотелось уйти  домой. Но в  заключение они
задали еще несколько вопросов:
     - Кто стрелял в Пальмгрена?
     - Мы знаем, что стреляли но вы, но вы знаете имя стрелявшего. Кто он?
     - Где он?
     - Когда и где вы родились? -  спросил Гунвальд Ларссон, уже не понимая,
о чем говорит.
     Наконец,  потеряв  всякую надежду, они  вызвали дежурного  полицейского
врача  и,  передав  Бруберга  на попечение  дежурным, сели в свои  машины  и
отправились -  Кольберг  к  жену,  которая уже уснула, а Ларссон  сожалеть о
своей  испорченной  одежде.  Прежде  чем  лечь, Кольберг попытался позвонить
Мартину  Беку,  но  безуспешно.  Гунвальд Ларссон  не собирался  звонить  ни
Мартину Беку, ни кому-либо еще.


        ***

     В  тот  день  Кольберг, правда, принимал  участие  и  в  более  удачном
допросе.
     Как  только  он  и  Оса  Турелль  привели  Хелену  Ханссон  в  холодную
негостеприимную комнату в  полиции  нравов, она  совершенно  упала  духом, и
показания полились  из нее  столь же обильно,  сколь  и проливаемые при этом
слезы.  Им  пришлось  включить  магнитофон,  чтобы  записать  все,  что  она
говорила.
     Да,  она была "девушкой по  вызову". Да,  к ней часто обращался  Хампус
Бруберг. Он передал  ей чемодан и билет на самолет. Она должна была лететь в
Цюрих и оставить в  гостинице чемодан на хранение. Он должен  был прибыть на
следующий день из  Женевы  и взять чемодан. Ей было обещано  за труды десять
тысяч  крон, если все  пройдет удачно. Что в чемодане - она не знает. Хампус
Бруберг  сказал, что  им нельзя  рисковать и лететь одним самолетом. Да, при
появлении  полицейских она попыталась  связаться с Брубергом, который жил  в
отеле Карлтон под именем Франка, но не застала его.
     Гонорар за выполнение  поручения в Мальме составил не тысячу, а полторы
тысячи крон.
     Она  сообщила   номера   телефонов   девушек,  к   сообществу   которых
принадлежала. Да,  она живет проституцией, но, во-первых, она не одна такая,
а, во-вторых, никогда ничем другим не занималась.
     В связи  с убийством она решительно  ничего не знает. Во всяком случае,
не больше того, о чем уже рассказывала.
     Кольберг был склонен поверить ей в этом, как и во всем остальном.


        XVIII

     В Мальме Паульссон старался вовсю.
     В первые дни - в  субботу и воскресенье - он сосредоточил свое внимание
на служащих отеля, он хотел,  так сказать, взять в кольцо того,  кого искал.
По опыту он знал, что поручение выполняется легче, если знаешь, кого ищешь.
     Он  завтракал, обедал и ужинал в  ресторане отеля, а  в остальное время
пребывал  в холле. Вскоре он убедился, что бессмысленно  сидеть в ресторане,
навострив уши и спрятавшись за газету. Большинство посетителей  говорили  на
непонятных  ему  иностранных  языках, а  если официанты и обсуждали события,
происшедшие в среду, то делали это отнюдь не поблизости от его стола.
     Паульссон  решил  играть  роль  любопытного  посетителя,  узнавшего  об
убийстве из газет. Он подозвал кельнера - вялого молодого человека с баками,
в белоснежной  куртке, и попытался завести разговор о драме с выстрелом,  но
кельнер отвечал односложно и равнодушно, поглядывая все время  в окно. Видел
ли он  убийцу? Да. Это был длинноволосый тип? Неет. Он  действительно не был
длинноволос  и  кое-как одет? Может быть, не подстрижен.  Точно не видел. Во
всяком случае, он был в пиджаке.
     Кельнер притворился, что ему нужно идти на кухню, и удалился.
     Паульссон размышлял. Человеку, обычно носящему длинные волосы и бороду,
одевающемуся  в джинсы  и мешковатую  куртку, ничего  не стоит  переодеться.
Стоит только постричься, побриться, надеть костюм - и  никто  его не узнает.
Загвоздка в таком переодеваний заключалась в  том,  что человеку понадобится
время,  чтобы принять  свой прежний вид.  Поэтому его  легко было  бы найти.
Паульссон  был  доволен этим выводом.  Но, с другой  стороны,  многие  левые
социалисты  выглядели  как   обычные  люди.  Наблюдая  за  демонстрациями  в
Стокгольме,  од  не  раз  в  этом убеждался,  и  это  его раздражало.  Легко
распознать молодых  людей, одетых  в  синие комбинезоны с портретами  Мао на
груди, даже  когда  те  ходят  группами.  Но  работа  затруднялась  тем, что
некоторые из  них  брились,  стриглись,  одевались  в  приличные костюмы,  а
листовки  и брошюры носили  в  красивых портфелях. Конечно,  ради  этого  не
стоило  самому прибегать к антигигиеническим крайностям  в одежде, но все же
это раздражало.
     К его столу подошел метрдотель.
     - Нравится? - спросил он.
     Он  был  невысокого роста,  с коротко остриженными волосами  и веселыми
глазами. С ним, наверное, легче завести разговор, чем с кельнером.
     - Спасибо.  Очень  вкусно, - ответил  Паульссон.  И  быстро перешел  на
интересовавшую его тему:
     - Я как раз думаю о том,  что произошло в  среду.  Где  вы  были в  тот
вечер?
     - Работал. Неприятная история. И до сих пор стрелявшего не поймали.
     - Вы его видели?
     -  Все произошло очень быстро. Когда  он  появился, меня в ресторане не
было.  Я  вошел, когда он  уже выстрелил. Так  что  я,  можно сказать, видел
только его тень.
     В голове Паульссона мелькнула гениальная догадка:
     - Может быть, он был цветной?
     - Простите?
     - То есть негр, проще говоря. Он не негр?
     - А почему он должен быть негром? - с изумлением сказал метрдотель.
     -  Как вы,  может  быть, знаете, бывают  и  светлые  негры. Они  совсем
непохожи на негров, даже если к ним внимательно присматриваться.
     -  Нет, я  об  этом  ничего не  слышал. Есть люди,  которые  видели его
гораздо лучше меня, и кто-нибудь из них обратил бы внимание, если бы это был
негр.
     Субботний вечер Паульссон провел в баре, где выпил  огромное количество
различных безалкогольных напитков. Когда он заказал шестой  стакан, то  даже
бармен, редко чему-либо удивлявшийся, несколько опешил.
     Вечером в воскресенье бар был закрыт, и Паульссон перебрался в холл. Он
описывал круги вокруг конторки портье, но портье был очень занят, говорил по
телефону, листал книгу регистрации, помогал посетителям и  время  от времени
исчезал по спешным делам.  В конце концов Паульссону удалось переброситься с
ним несколькими словами, но он не получил подтверждения своей теории. Портье
решительно отвергал, что убийцей был негр.
     Паульссон закончил день жаренным на углях шницелем в маленьком кабачке.
Публики  там  было  значительно  больше,  чем  в  отеле,  причем в  основном
молодежь,  и  он  расслышал  несколько  интересных разговоров за  ближайшими
столиками. Рядом с ним беседовали двое мужчин и девушка, причем он, к своему
огорчению,  ничего не понимал из  их разговора, пока  они  не  заговорили об
убийстве Виктора Пальмгрена. Самый молодой из них, рыжий длинноволосый юноша
с  пышной  бородой,  презрительно  отозвался об  убитом  и с  восхищением об
убийце.  Паульссон  внимательно осмотрел  его  внешность и  запечатлел ее  в
памяти.
     На  следующий  день,  в  понедельник, Паульссон  решил  расширить  поле
деятельности и поехать в Лунд. В Лунде студенты, а там, где студенты, там  и
летвоэкстремистские элементы. При себе он имел  большой список лиц в  Лунде,
которых можно было подозревать в опасных мыслях. К  вечеру  он сел  в поезд,
отправился в этот университетский город,  где раньше не  бывал, и  бродил по
улицам  в поисках студентов. Было жарче, чем  обычно,  и  Паульссон  потел в
своем клетчатом костюме.
     Он дошел до университета, освещенное солнцем здание казалось мертвым  н
забытым. Никакой  подрывной  деятельности  в нем  явно  не велось. Паульссон
вспомнил фотографию  Мао,  плывущего по  реке Янцзы.  Может  быть,  лундские
маоисты купаются в реке Хэйе, следуя примеру председателя?
     Паульссон  снял  пиджак   и  направился  к  собору.  Он  удивился,  что
знаменитый  гигант  Финн<sup>[   ]</sup><По  народным   преданиям,  великан,
строивший церкви  в северных странах, в  том число  в Лунде.> выглядит таким
маленьким, и  купил открытку, чтобы  послать  жене.  По дороге  от собора он
увидел афишу,  сообщавшую, что студенческий союз  организует вечером  танцы.
Паульссон решил пойти туда, но пока было еще рано.
     Он бродил  по пустому в  летнее  время  городу,  проходил  под высокими
деревьями  городского парка, прогуливался по  посыпанным  гравием  тропинкам
ботанического  сада и вдруг  почувствовал, что очень голоден.  Он пообедал в
погребке,  а потом,  сидя за чашкой  кофе, наблюдал за отнюдь не  оживленным
движением на площади.
     Он не очень-то понимал, как нужно вести расследование и  поиски  убийцы
Виктора  Пальмгрена.  Политические  покушения  случались  в Швеции редко. Он
мечтал о том, чтобы факты  не  были такими  расплывчатыми и  чтобы  немножко
лучше знать, где ему искать.
     Когда над городом сгустилась тьма и  зажглись  фонари, он расплатился и
пошел  на  танцы. Это  тоже  не дало  никаких результатов. Человек  двадцать
молодых людей  пили пиво  и танцевали  под  оглушающую попмузыку.  Паульссон
поговорил с некоторыми  из них, но оказалось, что они не студенты. Он  выпил
кружку пива и вернулся в Мальме.
     В лифте он встретил Мартина  Бека. Несмотря  на то, что они  были одни,
Мартин  Бек  упорно смотрел  в  одну точку  над головой Паульссона, тихонько
посвистывая. Когда лифт  остановился, он подмигнул  Паульссону  и,  приложив
указательный палец к губам, вышел в коридор.


        XIX

     Вечером в понедельник Монссон позвонил своему датскому коллеге.
     - Черт возьми, - сказал Могенсен. - Что с тобой случилось  - ты звонишь
днем? Или, думаешь, я и тут сплю? А, понимаю,  дело такое спешное, что ты не
можешь дождаться ночи. Ну, выкладывай, я ведь сижу тут, сложив руки на пузе.
     - Оле Хофф-Енсен - он директор какой-то фирмы, входящей в международный
концерн, принадлежащий  Виктору  Пальмгрену. Я бы  хотел узнать, что это  за
фирма и где помещается ее контора. Как можно скорее.
     - Понял, - сказал Могенсен. - Я позвоню. Прошло полчаса.
     -  Это  было  нетрудно,  - сказал Могенсен. - Слушаешь?  Директору  Оле
Хофф-Енсену сорок  восемь  лет, он женат, у него две дочери. Его  жену зовут
Бирте, ей сорок три года. Они  живут на Аллее  Ришелье в Хеллерупе.  Фирма -
акционерное общество  по  воздушным  перевозкам,  называется  Аэрофрахт,  ее
главная контора  находится  на  Угольной площади,  а  другие  помещения -  в
аэропорту Каструп.  Общество имеет пять самолетов типа ДС-6.  Нужно тебе еще
что-то?
     - Нет, спасибо, пока хватит. Как ты поживаешь?
     -  Дьявольски  плохо.  Жарко.  И  город  кишит  чудаками. В  частности,
шведами. Прощай.
     Монссон  положил  трубку и в ту  же минуту  вспомнил, что забыл  узнать
номер телефона  этой самой фирмы. Он  попросил телефонистку найти номер,  на
что ушло время. Когда он  наконец позвонил в  Аэрофрахт,  ему  сообщили, что
Хофф-Енсен  будет  только  на  следующий  день,  и  попросили  звонить после
одиннадцати.
     Во  вторник  утром  Монссон  встретил  Мартина  Бека  у  гостиницы.  Он
рассчитывал,  что оба поедут в Копенгаген на катере на подводных крыльях, но
Бек  заявил,  что  предпочитает  поехать на  настоящем  пароходе и  что  они
прекрасно могут  соединить  приятное  с  полезным  и  позавтракать во  время
поездки. Он знал, что паром отходит через двадцать минут.
     Пассажиров  было немного, и в столовой  было занято всего  два столика.
Они  съели по бутерброду с селедкой, по  венскому  шницелю  и перебрались  в
салон пить кофе.
     За кофе Мартин Бек  рассказал, чего добились Кольберг и  Ларссон в деле
Бруберга и Хелены Ханссон, что само по себе было сенсационно,  но ни на йоту
не двинуло вперед расследование самого убийства.
     Они доехали  на  поезде до Главного вокзала и прошли пешком по  площади
Ратуши, по узким улочкам к Угольной площади. Контора Аэрофрахта находилась в
верхнем этаже старого дома,  лифта не было, пришлось подниматься  по  крутым
узким ступенькам.
     Если  дом  был   стар,   то  тем  более   современным  было  внутреннее
оборудование конторы. Они вошли в длинный узкий коридор с  множеством дверей
по  обе  его стороны,  стены  были  обиты  зеленым  материалом под  кожу.  В
простенках  между дверьми  висели большие фотографии,  изображавшие самолеты
старых марок, под каждым стояло кожаное кресло и металлическая пепельница на
длинной  ножке.  Коридор заканчивался  большой  комнатой,  два  высоких окна
которой выходили на площадь.
     Секретарша,  спиной к окнам  сидевшая  у стального  письменного  стола,
покрытого  белым  лаком,  была  немолода  и  некрасива.  Зато обладала очень
приятным голосом. Монссон  заметил  это  еще вчера, когда ей  звонил.  Кроме
того, у нее были великолепные светло-рыжие волосы. Она говорила по  телефону
и сделала  жест рукой, приглашая посетителей сесть. Монссон опустился в одно
из кресел и вынул зубочистку. Он пополнил  свой запас в ресторане на пароме.
Мартин Бек  стоял, рассматривая старую  изразцовую печку  в  одном из  углов
комнаты. Телефонный  разговор велся  на испанском  языке, которого ни Мартин
Бек,  ни Монссон  не  знали, и поэтому  очень скоро устали от  него. Наконец
рыжеволосая закончила разговор и, улыбаясь, поднялась.
     - Насколько  я понимаю,  вы  из  шведской  полиции,  - сказала  она.  -
Минуточку, я сейчас доложу директору Хофф-Енсену.
     Она исчезла  за двойными дверьми,  которые  тоже были обиты заменителем
кожи, но  табачно-коричневого цвета,  и украшены блестящими медными бляхами.
Дверь за  ней  закрылась  бесшумно, и,  как  Мартин  Бек  ни  напрягал слух,
услышать  ничего не  удалось.  Не прошло и минуты, как  дверь  открылась,  и
появился Хофф-Енсен.
     Это  был  стройный  загорелый  человек,  широкая  улыбка  обнажала  ряд
безукоризненных белых  зубов под светлыми  холеными  усами. Он  был  одет  с
изысканной простотой в оливково-зеленую рубашку тонкого шелка, темно-зеленый
пиджак  мягкого  ирландского  твида,  коричневые  брюки  и  бежевые ботинки.
Видневшиеся из  выреза рубашки волосы блестели серебром на загорелой  груди.
Он  был  широкоплечий,  с  резкими чертами лица и  большой головой,  густыми
короткими волосами цвета платины, как и усы.
     Пожав руку Беку и  Монссону, он открыл  перед ними дверь  и, прежде чем
закрыть ее, сказал секретарше:
     - Прошу меня не беспокоить.
     Хофф-Енсен подождал, пока посетители сядут,  и уселся сам за письменный
стол. Он откинулся на спинку стула и взял сигару, которая дымилась перед ним
в пепельнице.
     -  Итак, господа,  дело, очевидно, идет о бедном Викторе?  Вы  не нашли
виновного?
     - Пока нет, - ответил Мартин Бек.
     -  Я могу мало что  прибавить  к тому,  что  я уже сказал  на допросе в
Мальме в тот печальный вечер. Все произошло в считанные секунды.
     - Но вы видели  стрелявшего, не правда ли? - спросил Монссон. - Вы ведь
сидели лицом к нему.
     - Конечно, - ответил Хофф-Енсен, затянувшись  сигарой. - До  выстрела я
не  обратил  никакого внимания на этого человека,  и прошло  какое-то время,
прежде  чем я понял, что случилось. Я увидел, что Виктор упал на стол, но не
сразу осознал, что его убили, хотя и слышал выстрел. Затем я увидел человека
с револьвером, кажется, это был  револьвер. Человек  быстро  вылез  в окно и
исчез. Естественно, я был ошеломлен  и не обратил внимания, как он выглядел.
Вот, господа, видите, большой  помощи от  меня ожидать  трудно. - Он  развел
руками и опустил  их  на  подлокотники  кресла,  всем  своим  видом  выражая
сожаление.
     - Но все же вы его видели, - сказал Мартин Бек. - Какое-то  впечатление
у вас создалось.
     - Пожалуй,  он средних лет,  может быть,  в  несколько потертой одежде.
Лица его я не видел -  когда я взглянул на него, то он уже повернулся ко мне
спиной. Очевидно, он хорошо тренирован, поскольку так быстро вылез в окно.
     - А ваша жена? - спросил Монссон. - Она что-нибудь видела?
     -  Решительно  ничего,  -  ответил  Хофф-Енсен.   -   Моя  жена   очень
впечатлительная и слабая женщина -  двое суток  не  могла  оправиться  после
этого  потрясения. К тому же она сидела  рядом с Виктором и,  следовательно,
спиной к преступнику. Вы не настаиваете на ее допросе?
     - Нет, в этом, я думаю, нет необходимости, - сказал Мартин Бек.
     -  Благодарю, - улыбнулся Хофф-Енсен. - Да,  вот так-то...  Он уперся в
подлокотники, чтобы встать, но Монссон поспешил сказать:
     - Если директор Хофф-Енсен разрешит, я задам еще несколько вопросов.
     - Слушаю вас.
     - Как долго вы возглавляете эту фирму?
     - Одиннадцать лет. В молодости  я  был летчиком, затем изучал рекламное
дело  в США, руководил отделом рекламы в одной авиакомпании,  пока Виктор не
сделал меня шефом Аэрофрахта здесь в Копенгагене.
     - А теперь? Вы продолжаете работу как обычно, несмотря на его кончину?
     Хофф-Енсен развел руками, показав свои прекрасные вставные зубы.
     - Представление продолжается.
     - А кто будет руководить концерном? - спросил Бек.
     - Это вопрос, - ответил Хофф-Енсеи. - Молодой Линдер слишком еще зелен.
А Бруберг, как и я, загружен делами.
     - Как вы относились к директору Пальмгрену?
     -  Очень  хорошо.  Он полностью доверял  мне  и тому,  как  я  руковожу
компанией.
     - А  чем,  собственно,  занимается  Аэрофрахт?  -  спросил  Мартин Бек,
догадываясь об ответе.
     - Воздушными перевозками - как это явствует из названия.
     - Да, я понимаю, но что это за перевозки? У вас пять самолетов,  не так
ли?
     Хофф-Енсен кивнул, затем сказал:
     - Перевозим  главным  образом продукцию  самого концерна, прежде  всего
рыбные консервы. На одном из самолетов есть морозильная установка.  Иногда у
нас идут и чартерные перевозки. Некоторые копенгагенские фирмы  обращаются к
нам с такими просьбами, есть и другие клиенты.
     - В какие страны вы летаете? - спросил Мартин Бек.
     -  Главным образом в европейские, за исключением  восточных государств.
Иногда в Африку.
     - В Африку?
     - Да.  Большей  частью  это  чартерные полеты. Сезонные.  -  Хофф-Енсен
демонстративно взглянул на часы.
     Монссон  выпрямился,  вынул  зубочистку  изо  рта  и   направил  ее  на
Хофф-Енсена:
     - Вы хорошо знаете Хампуса Бруберга?
     -  Не  очень.  -  Датчанин  пожал  плечами.  -  Иногда  встречаемся  на
заседаниях  правления, как  в ту  среду. Изредка говорим по  телефону. Вот и
все.
     - Вы знаете, где он сейчас? '
     -  Наверное, в  Стокгольме.  Он там  живет. И его  контора тоже  там. -
Вопрос явно удивил Хофф-Енсена.
     - А какие отношения с Брубергом были у Пальмгрена? - спросил Бек.
     - Хорошие, насколько мне  известно. Не  то  чтобы  они виделись  так же
часто,  как я  с Виктором. Мы нередко играли в гольф,  встречались не только
для деловых бесед. Отношения между Виктором и Хампусом Брубергом были скорее
отношениями между начальником и подчиненным.
     Судя по его тону, особой симпатии к Хампусу Брубергу он не испытывал.
     - Сколько у вас служащих?
     Хофф-Енсен на мгновение задумался.
     - Сейчас двадцать два человека: Количество колеблется в зависимости  от
сезона, количества заказов и тому подобного, - расплывчато сказал он.
     - А где сейчас находятся ваши самолеты?
     - Два в  Копенгагене. Один в  Риме. Один в Сан Томе, ремонтирует мотор.
Пятый в Португалии.
     Мартин Бек резко поднялся и сказал:
     - Спасибо.  Можем ли мы  позвонить вам,  если понадобится? Вы будете  в
Копенгагене в ближайшее время?
     -  Конечно,  -  ответил  Хофф-Енсен. Он  отложил сигару,  но  продолжал
спокойно сидеть в кресле. В дверях Монссон обернулся и сказал:
     - Может быть, вы знаете, кто хотел убрать Виктора Пальмгрена?
     Хофф-Енсен взял сигару, холодно взглянул на Монссона:
     - Нет, не знаю. Очевидно, тот, кто в него стрелял. Прощайте, господа.
     По  Кебмагергаде  они дошли до площади Амагер. Монссон бросил взгляд на
переулок Ледерстрэде. Там  жила  его знакомая.  Она была скульптором и, хотя
родилась в Сконе, предпочитала жить в Копенгагене, Он познакомился с ней год
назад  в  связи  с  одним расследованием.  Ее звали Надя,  и ему  она  очень
нравилась. Они иногда встречались, чаще всего у нее.  Никто из них не  хотел
себя  связывать, как-то мешать  друг другу, и за все это  время их отношения
ничем  не  омрачались.  Единственным  минусом было  то, что  он не испытывал
прежней радости, проводя  свободные дни со своей женой: ему  хотелось быть с
Надей.
     Улица кишела народом, большинство, несомненно, составляли туристы. Бек,
ненавидевший скопления людей, потащил Монссона через толпу, мимо "Магазен дю
нор" на  Лилле Конгенсгаде. Они выпили  холодного пива в ресторане, где тоже
было много народу, но все же было приятнее, чем на улице.
     Монссон  уговорил  Мартина  Бека ехать домой  на  катере  на  подводных
крыльях.
     Через сорок минут после того, как они покинули датскую землю, они вошли
в служебный кабинет Монссона.
     На   письменном  столе  лежало   сообщение  из   технического   отдела:
"Баллистические исследования готовы. Балл".


        XX

     Бек и Монссон разглядывали пулю, убившую Виктора Пальмгрена. Она лежала
перед ними на белом  листе  бумаги и казалась обоим маленькой  и безобидной.
Она  деформировалась от  удара,  но не очень,  во всяком  случае,  экспертам
понадобилось всего несколько секунд, чтобы установить калибр оружия. Да и не
нужно было даже быть экспертом, чтобы решить этот вопрос.
     - Двадцать второй, -  задумчиво сказал Монссон. - Какой  дурак пытается
убить человека из двадцать второго?
     Мартин Бек откашлялся. Как обычно, он простудился в самую жару.
     -  Сирхан  Сирхан  убил  Роберта  Кеннеди из "Ивера  Джонсона" двадцать
второго калибра, - сказал Скакке, стоявший в глубине кабинета.
     - Это верно, - сказал Бек. - Но он был вне  себя и выпустил всю обойму.
Стрелял как попало.
     - Этот  же человек целился точно и сделал всего один выстрел, - вставил
Монссон. - Судя по всему, он нажал на курок большим пальцем.
     - Правой руки, - добавил Бек. - Но это почти все, что мы знаем.
     Монссон помолчал раздумывая. Потом сказал:
     - Я думаю, что он действовал  как  профессионал. Особенно в обращении с
оружием.  И   точно  знал,  в  кого  будет  стрелять.  Стали  изучать  отчет
технического отдела,  обследовавшего пулю. Если  есть пуля,  пустая гильза и
оружие, то для любого специалиста  проще простого установить, была ли данная
пуля  выпущена  из  данного  оружия  или  нет. А  если  в  распоряжении  два
компонента  - чаще всего пуля и  гильза, то в  большинстве  случаев довольно
легко установить  тип оружия: разное  оружие оставляет характерные отпечатки
на пуле и  гильзе,  когда  боек бьет по пистону  и пуля  летит  по стволу. С
начала  тридцатых годов в Швеции медленно, но верно стал  создаваться своего
рода справочник с бесконечными таблицами, из которых можно было  узнать, как
различные типы оружия влияют на патрон.
     Но в нынешнем случае наука споткнулась о тот факт,  что тут была только
пуля, и к тому же деформированная.
     И   все   же   баллистики   составили   список   предполагаемых   типов
использованного оружия.
     Беку  и  Монссону  самим надлежало  уточнить  этот  список.  Для  этого
требовалась лишь  малая  толика  здравого смысла. Прежде  всего  можно  было
исключить все  автоматические  пистолеты - они  выбрасывают  пустую  гильзу,
когда ствол откатывается, а  тут гильза не была найдена.  Решающее  значение
имели  в  данном  случае  свидетельские  показания.  Хотя  свидетели и  мало
понимали  в  оружии,  все  они  твердили  одно и  то  же: убийца  стрелял из
револьвера.  А  револьвер,  как известно, не выбрасывает пустые гильзы,  они
остаются в барабане, пока их оттуда не вытащат.
     Баллистический  отчет  был очень длинен, и даже после  того, как Бек  и
Монссон потратили целый час своего драгоценного времени,  вычеркивая из него
все лишнее, он словно не стал короче.
     - Ну и ну, - сказал  Монссон, почесывая затылок. - Эта  бумажка нам  не
поможет  до тех  пор, пока  мы не установим вид  оружия  или  не  найдем еще
чего-нибудь.
     Мартин Бек вытер пот со лба сложенным носовым платком, потом  развернул
его и высморкался. Взял список револьверов и уныло забубнил:
     -  Кольт  "Кобра",  "Смит   и   Вессон"  модель  34.   Четырехствольный
международный, "Гаррингтон и  Рикардсон 900",  "Гаррингтон и Рикардсон 622",
"Гаррингтон   и  Рикардсон   926",  "Гаррингтон   и   Рикардсон  "Сайд-Кик",
"Гаррингтон и Рикардсон 49", "Гаррингтон и Рикардсон спортивный"...
     - Спортивный, - повторил Монссон.
     - Хотел бы я потолковать с этими ребятами - Гаррингтоном и Рикардсоном.
И чего им было мало  одной модели? - заметил Мартин Бек, перевернул страницу
и продолжал бубнить:
     -  "Ивер  Джонсон "Сайдвиндер",  "Ивер Джонсон "Кадет",  "Ивер  Джонсон
"Викинг",  "Ивер  Джонсон  "Викинг"  с укороченным  стволом"...  Этот  можно
вычеркнуть. Все говорят что дуло было длинное.
     Монссон подошел к  окну и задумчиво смотрел на полицейский двор. Он уже
не слушал. Голос Мартина Бека звучал где-то вдалеке.
     - "Хертерс-22", "Ллама",  "Астра  Кадикс", "Арминиус",  "Росси", "Хауэс
Тексас  Маршал",  "Хауэс Монтана Маршал", "Рик Биг  7"...  господи боже мой,
конца не видно. Интересно, сколько револьверов в этом городе...
     На этот  вопрос ответить было  трудно. Конечно, бесчисленное множество:
полученных по наследству, украденных,  привезенных контрабандой, запрятанных
в  шкафы или  ящики столов и старые  чемоданы. Разумеется, это незаконно, но
владельцы про то не думают. Есть правда, люди, имеющие разрешения, но  их не
так много. Единственно у кого наверняка  нет револьверов или кто,  во всяком
случае, их не  носит-это полицейские. Шведская полиция вооружена пистолетами
"Вальтер-7,65".  Глупо,  конечно:  хотя  в автоматических  пистолетах  легче
менять  магазин,  они обладают неприятной особенностью застревать  в одежде,
когда их вытаскиваешь и причем, естественно, торопишься.
     Их размышления прервал Скакке:
     - Кто-то из вас должен поговорить с Кольбергом. Он не знает, что делать
с этой парочкой в Стокгольме.


        XXI

     На вопрос о  том, что делать  с Хампусом Брубергом  и  Хеленой Ханссон,
мягко  говоря, ответить было трудно. К тому  же пришлось решать эту проблему
по телефону, что требовало времени.
     - Где они? - спросил Мартин Бек.
     - На Кунгхольмсгатан.
     - Задержаны?
     - Да.
     - Можем ли мы их арестовать?
     - Прокурор думает, что можем.
     - Думает?
     Кольберг глубоко вздохнул.
     - Они задержаны за попытку вывоза валюты. Но пока никакого обвинения им
не предъявлено.  Доказано, впрочем, что у Бруберга в кармане  был  фальшивый
паспорт и  что  он  стрелял  из стартового пистолета,  когда  Ларссон и  тот
полицейский,  любитель  стрельбы,   должны  были  его  задержать.  И   мадам
призналась, что занимается проституцией.  К тому  же  у нее найден  чемодан,
набитый ценными бумагами. Она говорит, что эти бумаги, билет и все остальное
дал ей Бруберг, пообещав десять  тысяч за то, что все это будет доставлено в
Швейцарию.
     - И наверное, она не врет.
     - Конечно. Но все дело в том, что они не успели уехать. Если бы у нас с
Ларссоном  хватило ума, мы бы оставили их  пока  на свободе.  Сообщили  бы в
таможню, в паспортную полицию, и их задержали бы на аэродроме.
     - Словом, ты считаешь, что доказательств недостаточно?
     - Вот  именно.  Прокурор предполагает, что судья может отменить арест и
удовольствоваться подпиской о невыезде.
     - И выпустит их?
     -  Вот именно. Если только ты  не  убедишь прокурора в Мальме, что  эта
пара может дать решающие показания об убийстве Пальмгрена. В таком случае мы
имеем право арестовать их и отправить к тебе. Таково мнение юристов.
     - А что ты сам думаешь?
     - Да ничего. Во всяком  случае, совершенно  ясно, что Бруберг собирался
удрать и  увезти с собой массу денег. Но если вести эту линию, дело придется
передать в другой отдел.
     - А Бруберг имеет какое-нибудь отношение к убийству?
     - Предположим, что, начиная с  пятницы, он  действует именно  так  лишь
потому, что в четверг вечером умер Пальмгрен. Это же ясно, как день, правда?
     - Да, пожалуй.
     -  С  другой  стороны, у Бруберга  великолепное алиби  по поводу самого
убийства. Так же, как и у Хелены Ханссон и у всех сидевших за столом.
     - А что говорит сам Бруберг?
     -  Он  изволил сказать "ай", когда  врач чинил  ему морду. А больше  ни
слова.
     - Подожди-ка,  - сказал Мартин Бек. Телефонная трубка стала влажной  от
пота, и он вытер ее носовым платком.
     - Что ты делаешь? - подозрительно спросил Кольберг.
     - Потею.
     -  Посмотрел  бы  ты  на меня. Но вернемся  к  этому  Брубергу.  С  ним
договориться трудно.  Насколько мне известно, все эти деньги и акции могут и
на самом деле принадлежать ему.
     - Гм, - пробурчал Мартин Бек. - А откуда он их взял?
     - Не задавай мне таких вопросов. О деньгах я знаю только то, что у меня
их нет. - Кольберг замолчал, по-видимому, обдумывая этот горестный факт.
     - А как с этой девчонкой?
     - Насколько я понимаю, тут все проще. Она болтает вовсю. Полиция нравов
сейчас разматывает этот клубок и выявляет "девушек по вызову". Эта сеть явно
охватывает  всю  страну. Я  только  что  говорил  с  Сильвией Гранберг,  она
считает, что они без лишних  разговоров могут  арестовать Хелену Ханссон, во
всяком случае на время расследования.
     Сильвия Гранберг была первым помощником комиссара в полиции нравов и, в
частности, начальницей Осы Турелль.
     - Ну, - проговорил Кольберг. - Так что мне делать?
     -  Было  быт, конечно, интересно  провести  очную ставку,  -  промямлил
Мартин Бек.
     - Не слышу, что ты говоришь, - пожаловался Копьберг.
     - Мне нужно подумать над этим. Я позвоню тебе через полчаса.
     - Только не позже.  В любую минуту  на меня могут обрушиться и Мальм, и
начальник полиции, и вся эта свора.
     - Полчаса. Обещаю, - сказал  Мартин  Бек  и  повесил трубку.  Он  долго
сидел, положив локти на  стол  и  сжав голову  руками. Через какое-то  время
картина  для него стала  проясняться. Хампус  Бруберг  реализовал  все  свои
ценности в Швеции и пытался  бежать  из  страны. Он заранее отправил семью в
безопасное место. Все это свидетельствует о том, что после смерти Пальмгрена
его положение стало шатким.
     Почему?  По всей  вероятности, потому,  что  в  течение  долгих  лет он
присваивал себе крупные суммы из доходов тех предприятий Пальмгрена, которые
контролировал.  Виктор  Пальмгрен  полагался  на  Бруберга,  поэтому он  мог
считать  себя  в относительной безопасности, пока директор концерна был жив.
Но  когда  Пальмгрена  не  стало, Бруберг  не  решился оставаться в  стране.
Значит, он  чувствовал  опасность, если не  для жизни, то, во всяком случае,
для   своего   благосостояния,  и,  возможно,   предвидел  долгое   тюремное
заключение.
     Но опасность с какой стороны?
     Вряд ли со стороны властей, ибо казалось невероятным, чтобы полиции или
налоговому  управлению  удалось когда-либо распутать  пальмгреновские  дела.
Если это вообще можно сделать, то на это потребуются, наверное, годы.
     Опасность грозила скорее всего со стороны Матса Линдера. Или, возможно,
Хофф-Енсена.
     Неприязнь Линдера к Брубергу была так велика,  что он не смог ее скрыть
даже во время допроса. Не намекнул ли он достаточно  прозрачно,  что Бруберг
мошенник?  Что  Пальмгрен  слишком  полагался  на  своего   представителя  в
Стокгольме?
     Во всяком случае,  в  возможной  борьбе  за овладение  пальмгреновскими
миллионами  все козыри  у  Линдера.  Если Бруберг  присвоил  большие деньги,
Линдер в такой ситуации мог немедленно потребовать ревизии счетов  различных
предприятий и сообщить о нем  в полицию. С другой стороны, Линдер еще  этого
не сделал, несмотря на то, что знал или, во всяком случае, предполагал,  что
дело не терпит отлагательства. Полиция задержала Бруберга без помощи Линдера
и почти  случайно.  Это  может  означать,  что  и  сам  Линдер  находится  в
щекотливом положении  и не решался рисковать  из-за  того,  что  против него
выдвинули бы контробвинение.
     Как  бы там ни было, Брубергу смерть Пальмгрена была совсем не выгодна,
и  он  уж  никак ее  не предвидел. Его  поведение, начиная  с  пятницы,  как
правильно  заметил  Кольберг,  обусловливалось смертью  Пальмгрена,  но  все
говорит за то, что он действовал торопливо, почти в панике и, следовательно,
был почти  не  подготовлен  заранее.  Не  снимает  ли  все  это  с  Бруберга
подозрения относительно самого убийства?
     Мартин Бек был убежден  в одном: если  преступление явилось результатом
заговора, то это заговор не политического, а экономического характера.
     Кто  же  выигрывал  от   смерти   Пальмгрена?  Кто  достаточно   хорошо
информирован,  чтобы  суметь  напугать  такого  закоренелого мошенника,  как
Бруберг, и заставить его бежать? Ответ может быть  только один: Мате Линдер.
Человек, который уже сумел  завладеть женой Пальмгрена  и  у которого  самые
сильные позиции в борьбе за экономическую власть.
     Шарлотта Пальмгрен была слишком довольна своей жизнью, чтобы вступать в
заговоры на таком высоком уровне. К тому же она просто-напросто глупа.
     А Хофф-Енсен явно недостаточно знает дела пальмгреновской империи.
     Но мог ли Линдер пойти на такой явный риск? А почему нет? Крупная  игра
требует  крупных  ставок.  Интересно  было бы  устроить  очную ставку  между
Хампусом  Брубергом и  Матсом  Линдером  и услышать,  что  эти господа могут
сказать друг другу.
     А  Хелена Ханссон?  Была ли  она  только наемным  орудием?  Практичным,
кстати говоря, орудием - она и секретарь, и контрабандистка, и любовница. Об
этом  говорили ее собственные показания, и  не было  никаких оснований в них
сомневаться.  Но долгий опыт свидетельствовал, что  именно  в  постели можно
узнать многое. А  Бруберг был ее постоянным клиентом... Мартин Бек  пришел к
решению.
     Он  встал и  вышел  из комнаты.  Спустился на  лифте на нижний этаж,  в
прокуратуру. Через десять  минут он снова был за письменным столом  в том же
кабинете и набирал номер в Вестберге.
     - Потрясающе, - сказал Кольберг. - Ты выдержал срок.
     -  Позаботься,  чтобы  обоих  арестовали.   Они  нужны  нам  здесь  как
свидетели. Это важно для расследования убийства.
     - Правда? - В голосе Кольберга звучало сомнение.
     - Их нужно переправить сюда как можно скорее, - упрямо сказал Бек.
     -  О'кэй. Но только еще один  вопрос:  ты меня потом освободишь от этой
чертовщины?
     - Думаю, да.
     После телефонного разговора Мартин Бек посидел еще за столом размышляя.
Но теперь  он думал о Кольберге  и его невысказанном сомнении. Действительно
ли эти люди нужны для расследования убийства? Может быть, и  нет,  но у него
были свои, скорее личные причины для  такой просьбы. Он никогда  не видел ни
Бруберга,  ни Хелены Ханссон,  только  их фотографии, и его просто разбирало
любопытство. Он хотел знать, как они выглядят, поговорить с ними, добиться с
ними контакта и проверить свои собственные предположения.
     Хампус  Бруберг  и  Хелена  Ханссон  были   арестованы  в   пять  минут
одиннадцатого на следующее  утро, в  среду  девятого июля.  Они  вылетели из
Стокгольма дневным  самолетом.  Бруберга сопровождал  конвойный полицейский,
Хелену  Ханссон  -  женщина из тюремного управления и Оса  Турелль,  которой
нужно было совместно с коллегами в Мальме обсудить проблемы расследования.
     Без четверти два самолет приземлился на Бультофте.


        XXII

     На  краю  острова  Амагер к югу  от аэродрома  Каструп находится  город
Драгер. Это маленький датский  городок,  в котором живет  четыре-пять  тысяч
человек и который известен  главным образом своей паромной переправой. Летом
паромы между Драгером и Лимхамном на  шведской  стороне  снуют, как челноки,
перевозя через пролив шведских автомобилистов, а в зимнее время используются
главным  образом  для  перевозки  тяжелых машин,  автобусов  и грузовиков. И
круглый год  из  Мальме  в Драгер ездят домашние  хозяйки,  чтобы  делать на
пароме покупки, не облагаемые пошлиной, а также покупать в Дании то, что там
дешевле, чем в Швеции.
     В  очень  недавнем  прошлом  маленький  портовый город  был излюбленным
курортом и местом рыбной ловли. Лодки стояли там во множестве, бок  о бок, и
в порту царило оживление.
     Теперь близость  столицы  превратилась  в  недостаток,  вода у причалов
стала такой грязной, что в ней нельзя ни купаться, ни ловить рыбу.
     Зато сам городок и его строения не изменились сколько-нибудь с тех пор,
как дамы, прохаживаясь по берегу, лениво  вертели зонтами, тщательно охраняя
свою  алебастрово-белую кожу  от  разрушающего  действия  лучей солнца.  А у
самого берега  осторожно окунались  в  воду по системе  доктора Кнейпа<sup>[
]</sup><Немецкий доктор,  лечивший  холодной  водой.>  мужчины  в  купальных
трико, выставлявших в далеко не лестном свете их разбухшие от пунша животы.
     Дома  низкие,  живописные, окрашенные в веселые цвета,  сады  тенистые,
распространяющие  аромат ягод, цветов, пышной  зелени. Улочки -  извилистые,
узкие, часто  мощенные  булыжником.  Шумное и  зловонное  движение  машин  к
паромам обходит окраины города стороной, и в  старых кварталах  относительно
спокойно.
     Отдыхающие по-прежнему приезжают в Драгер, несмотря на  грязную воду, и
в этот вторник в начале июля все комнаты в гостинице "Странд" были заняты. В
три часа пополудни семья из трех человек только что  закончила свой  поздний
ленч на  веранде гостиницы. Родители  сидели еще за чашкой кофе  и тортом, а
шестилетний сын приставал к родителям:
     -  Когда мы пойдем?  Я  хочу  смотреть  лодки. Пейте кофе.  Скорее.  Ну
пойдемте!
     Они спустились к старому портовому павильону, ставшему теперь музеем. В
рыбной гавани было всего две лодки, обычно их бывало здесь больше, очевидно,
прочие ушли в Зунд на ловлю отравленной ртутью камбалы.
     Мальчик остановился у  причала и стал  бросать камни  в мутную воду. Он
увидел множество интересных предметов, которые волна прибивала к набережной,
но их было не достать.
     Дальше виднелась паромная пристань. На большой асфальтированной площади
стояла очередь машин, ожидавших парома, который уже приближался.
     Трое повернули и медленно пошли обратно вдоль набережной, а потом между
домами и  виллами.  Когда виллы остались  позади, впереди показался аэродром
Каструп. Здесь они повернули направо и Подошли к берегу.
     Енс нашел  на берегу сломанную зеленую лодочку из пластмассы  и играл с
ней, родители уселись на траве. Наконец мальчику надоело его занятие,  и  он
отправился вдоль моря. Нашел картонку из-под молока, пивную бутылку и горько
раскаивался, что показал  свои находки родителям, которые заставили  его тут
же все выбросить.
     В ту минуту, когда отец  позвал его, чтобы возвращаться в "Странд", Енс
увидел на поверхности нечто захватывающее. Большую коробку, похожую на  ящик
с сокровищами.
     Отец, конечно, отобрал  находку.  Енс немножко поревел в знак протеста,
но  вскоре  перестал,  поняв,  что  .это  бесполезно.  Родители  рассмотрели
коробку.  Она  намокла,  и  черная  бумага,  которой  она  была  оклеена,  в
нескольких  местах  отстала.  Но  все  же  коробка  была  целой,  и неплотно
прилегавшая крышка не повреждена. На крышке  они увидели  печатную  надпись:
"АРМИНИУС-22".
     Они осторожно  открыли  коробку.  В белой  пластмассе были вырезаны два
ложа.  Одно  имело  контуры револьвера с  очень  длинным  стволом. По  форме
другого трудно было догадаться, для чего оно.
     - Коробка для игрушечных пистолетов, - сказала мать и пожала плечами.
     -  Нет,  не  то,  -  ответил  отец.  -  В  этой коробке лежал настоящий
револьвер. На крышке  даже написано,  какой он марки.  Посмотри  сюда, в эту
выемку. Здесь  лежал  запасной  приклад,  который  при  необходимости  можно
использовать для оружия более крупного калибра.
     - Фу, -  сказала  мать. - Оружие - это такая гадость.  Подумай, если бы
револьвер  или пистолет по-прежнему лежал  там и был заряжен и Енс нашел его
и...
     Мужчина засмеялся и погладил жену по щеке:
     - Ты выдумщица. Если бы револьвер лежал здесь, коробка не плавала бы по
воде. "Арминиус-22" - тяжелая штука. В коробке явно не было оружия, когда ее
выбросили в море. Никто не выбросит такую дорогую вещь, как револьвер...
     - ...если только это  не гангстер, который  хотел отделаться от  орудия
убийства. Подумай... - Она внезапно остановилась и схватила мужа за рукав. -
...подумай, а если это так? Нужно отнести коробку в полицию.
     - Ты с ума сошла? Нас же на смех поднимут.
     Енс бежал впереди, он уже забыл о своем ящике сокровищ.
     - И все-таки, - продолжала жена.  - Кто его знает. Повредить мы себе не
повредим. Пойдем в полицию.
     Она была упряма, и  муж за десять лет  совместной  жизни  убедился, что
лучше уступить, чем протестовать.
     Поэтому  у  драгерского  инспектора Ларсена четвертью  часа  позже было
испорчено  сукно  на  письменном  столе, поскольку на него положили насквозь
мокрую коробку из-под револьвера.


        XXIII

     Если в понедельник  произошло многое, а во вторник  кое-что, то в среду
не  случилось зато  решительно ничего. Во всяком случае, ничего  такого, что
могло бы продвинуть расследование.
     В  полицейском   управлении   царило  все  то  же  тяжелое  настроение.
Молчаливый  и  задумчивый Монссон  раз за  разом перелистывал  свои  бумаги,
систематически   перемалывая  зубочистку  за   зубочисткой.  Скакке  казался
обескураженным, а Баклюнд с оскорбленным видом прочищал очки.
     Мартин Бек знал по опыту, что  подобные спады настроений  случаются при
каждом трудном  расследовании, они  могут тянуться  целыми днями, неделями и
слишком часто от них вообще не избавиться. Если бы он повиновался инстинкту,
просто плюнул бы на все, сел на  поезд, отправляющийся в Фальстербу,  улегся
там  на пляже  и  вовсю наслаждался бы редкой  для шведского  лета жарой. Но
комиссар уголовной полиции  так поступить  не может, в особенности в  разгар
охоты за убийцей.
     Все  это раздражало.  Он  нуждался  и  в  физической,  и  в психической
активности, но не  знал, чем заняться. Еще менее  он  мог  приказать  что-то
делать другим. После нескольких часов явной бездеятельности Скакке спросил:
     - Что мне делать?
     - Спроси Монссона.
     - Уже спрашивал.
     Мартин Бек посмотрел  на  часы.  Все еще только одиннадцать. Оставалось
целых три часа до прибытия самолета с Брубергом и Хеленой Ханссон.
     За  неимением  лучшего  он  позвонил  в контору Пальмгрена  и  попросил
соединить его с Матсом Линдером.
     -  Господина Линдера  нет,  -  лениво произнесла телефонистка.  -  Могу
соединить вас с его секретарем.
     Мате Линдер был поистине неуловим. Он вылетел в Иоганнесбург с Каструпа
во  вторник вечером. По  очень  спешному  делу,  В данную  минуту его нельзя
застать и в Иоганнесбурге, если  кому-нибудь и пришла бы  сумасбродная мысль
позвонить  туда,  - дело в том, что самолет еще в воздухе. Неизвестно, когда
господин Линдер вернется.  Была  ли поездка  запланирована?  Господин Линдер
всегда очень тщательно планирует свои поездки.
     Мартин Бек положил трубку и с упреком посмотрел  на аппарат. Да, значит
очная ставка между Брубергом и Линдером - дело пропащее.
     Новая мысль пришла ему в голову, он  опять поднял трубку и набрал номер
Аэрофрахта  в  Копенгагене.  Совершенно верно,  так оно  и  есть:  директору
Хофф-Енсену  сегодня утром  пришлось спешно выехать  в  Лиссабон.  Возможно,
позже  можно  будет застать  его  в отеле Тиволи на Авенида да Либертаде. Но
пока самолет находится в воздухе. Когда директор Хофф-Енсен вернется в Данию
- неизвестно.
     Мартин Бек передал новости Монссону, который равнодушно пожал плечами.
     Наконец в половине третьего прибыли Бруберг и Хелена Ханссон.
     Бруберга, лицо  которого  прикрывал  огромный пластырь,  сопровождал не
только конвойный полицейский,  но и адвокат. Бруберг не  сказал ничего, зато
адвокат высказывался очень откровенно.
     Директор  Бруберг  НЕ  МОЖЕТ  говорить,  поскольку  он  явился  жертвой
полицейской жестокости.  И  если бы он  даже был в  состоянии  говорить, ему
нечего  прибавить к  тому, что  он уже высказал по  данному делу  в качестве
свидетеля неделю тому назад.
     Адвокат   продолжал  разглагольствовать,   бросая  время   от   времени
испепеляющие  взгляды  на  Скакке,  который  записывал  его высказывания  на
магнитофон. Скакке краснел.
     Мартин  Бек  был  спокоен. Он  сидел,  подперев подбородок  рукой, и не
отрываясь рассматривал человека с пластырем.
     Бруберг  был человек  совершенно  иного  типа,  чем, например, Линдер и
Хофф-Енсен. Коренастый, рыжий,  с грубыми чертами лица.  Прищуренные голубые
глазки,  брюшко  и  такая форма головы, владелец  которой должен обязательно
попасть в камеру смертников, если криминалистические теории блаженной памяти
Ломброзо верны. Одним словом, внешность Бруберга была отталкивающей, к  тому
же одет он был вычурно и безвкусно. Мартин Бек почти пожалел его.
     У адвоката  было  более профессиональное  отношение  к Брубергу. Он все
говорил  и говорил, никто не прерывал его,  хотя он  повторял все то  же. Но
парень  должен  же  оправдать  тот  гонорар,  который его ожидает,  если ему
удастся  добиться освобождения  Бруберга  и наказания  Гунвальда  Ларссона и
Сахриссона за злоупотребление служебным положением.
     Они, собственно, это заслужили.  Бек давно  уже был недоволен  методами
Гунвальда Ларссона, но во имя святого товарищества не вмешивался.
     Когда  адвокат  наконец  закончил  перечень  страданий  Бруберга,  Бек,
по-прежнему не отрывая взгляда от арестованного, спросил:
     - Следовательно, директор Бруберг не может говорить? Кивок головой.
     - Что вы думаете о Матсе Линдере? Пожатие плечами.
     - Считаете  ли вы его способным взять на  себя основную ответственность
за концерн?
     Новое пожатие плечами.
     Он  еще  целую минуту смотрел  на  Бруберга,  пытаясь уловить выражение
бегающих  бесцветных  глаз.  Бруберг,  несомненно,   боялся  и  одновременно
производил впечатление готового к бою. Наконец Мартин Бек сказал адвокату:
     - Я понимаю, что ваш  клиент потрясен событиями последней недели.  Пока
мы можем поставить на этом точку.
     Это удивило всех - Бруберга, адвоката, Скакке и даже конвойного.
     Мартин Бек  встал  и вышел, чтобы  узнать, как идут  дела у Монссона  и
Баклюнда с Хеленой Ханссон. В коридоре он встретил Осу Турелль.
     - Что она говорит?
     - Много чего говорит. Но вряд ли что-нибудь может тебя порадовать.
     - В какой гостинице ты остановилась? . - В той же, что и ты, в "Савое".
     - Тогда,  может,  пообедаем вместе?  Несмотря ни на что, будет приятное
завершение скверного дня.
     - Не обещаю, - уклончиво  ответила  Оса Турелль. - Мне нужно еще многое
сегодня сделать.
     Она  избегала его взгляда, что  удавалось ей очень легко,  ибо она была
ростом только ему по плечо.
     Хелеаа Ханссон говорила без  умолку, Монссон молчал. Жужжал магнитофон.
Баклюнд ходил взад и вперед по комнате с возмущенным видом. По-видимому, его
вере в чистоту жизненных идеалов был нанесен жесточайший удар.
     Мартин Бек стоял у двери, облокотившись о железный шкаф, и наблюдал. От
полуреспектабельной внешности и  с  трудом  приобретенного лоска  ничего  не
осталось. Жалкая проститутка, впутавшаяся во что-то, чего она не понимала, и
теперь смертельно  напуганная. Слезы  текли по ее щекам, Она быстро выдавала
всех соратниц в явной  надежде подешевле отделаться  самой.  Это производило
неприятное впечатление, и Бек вернулся  в  свой опустевший кабинет. Зазвонил
телефон. Мальм, конечно.
     - Чем, чер... чем, боже ж ты мой, вы занимаетесь?
     - Расследованием.
     -  Разве  не было  ясно сказано,  что  расследование должно вестись  по
возможности тактично?
     - Было.
     -  А  ты  считаешь  тактичным  устраивать  стрельбу  и драку  в  центре
Стокгольма?
     - Нет.
     - Ты видел газеты?
     - Да, я видел газеты.
     - Как по-твоему, что в них будет завтра?
     - Не знаю.
     - Полиция берет  под  арест двух человек, которые, по всей вероятности,
совершенно невиновны; не  слишком  ли это? Один ноль в его пользу, ничего не
поделаешь.
     - Да понимаете ли вы там, что козлом отпущения буду я?!
     - Очень жаль.
     -  Могу  тебе сказать, что шеф  возмущен так  же, как и я. Мы несколько
часов сидели у него и обсуждали это дело...
     "Один осел почесывает другого, -  подумал Мартин  Бек. -  Кажется, есть
такое изречение".
     - Как ты к нему попал? - невинным тоном спросил Бек.
     - Как  я попал? Что  ты хочешь этим сказать? Что это  неудачная попытка
сострить?
     Всем было  известно, что шеф полиции не любит беседовать с  людьми.  По
слухам, одно  высокопоставленное лицо даже  грозило  пригнать  в полицейское
управление  автопогрузчик  и  снять  двери  в  святая  святых,  чтобы  иметь
возможность поговорить с  ним с  глазу  на глаз. Зато глава  полиции страдал
слабостью держать речи, обращаясь к народу вообще.
     -  Ну,  - сказал  Мальм.  - Можно ли вообще надеяться, что вы его скоро
возьмете? Что я должен говорить заинтересованным лицам?
     - Правду.
     - Какую правду?
     - Пока никакого прогресса.
     - Никакого прогресса? Это  после недели расследования? С участием наших
самых лучших сил? Мартин Бек глубоко вздохнул.
     - Я не знаю, сколько преступлений я раскрыл,  но достаточно много. Могу
заверить тебя, что мы делаем все возможное.
     - Я в этом уверен, - сказал Малъм уже спокойнее.
     - Я хотел подчеркнуть не это в первую очередь,  - продолжал Мартин Бек,
- а скорее тот факт, что одна неделя часто слишком короткий  срок. Вообще-то
дело идет не о  неделе, как  ты знаешь.  Я приехал сюда в пятницу, а сегодня
среда. Два года тому  назад, значит, еще до тебя, мы взяли человека, который
совершил убийство шестнадцатью годами ранее.
     -  Да, да,  я  все это  знаю. Но ведь  это не простое  убийство.  Могут
произойти  международные  осложнения,  -  сказал  Мальм,  и  в   голосе  его
прозвучало отчаяние. - Они уже есть.
     - Какие же?
     -   На   нас   оказывают   упорное   давление   некоторые   иностранные
дипломатические   представительства.   И  я   знаю,  что  агенты  органов  .
безопасности уже прибыли из-за границы. Они скоро появятся или в Мальме, или
в Копенгагене. - Он сделал паузу. И продолжал подавленным голосом:
     - Или здесь у меня.
     - Ну, - возразил  Бек в  утешение,  - они, во всяком случае,  не  могут
наделать большей суматохи, чем Сепо.
     - Полиция безопасности? У них есть человек в Мальме. Вы сотрудничаете с
ним?
     - Не могу утверждать этого.
     - Вы встречались?
     - Я его видел.
     - И это все?
     - Да. И этого-то нелегко было избежать.
     - Я не могу избавиться от впечатления, что ты  слишком легко относишься
к этому делу.  Тут  нельзя  работать  кое-как,  -  произнес Мальм  твердо  и
решительно. - Виктор Пальмгрен был одним  из известнейших людей не только  в
Швеции, но и за границей.
     - Да, о нем вечно писали в иллюстрированных журналах.
     - Хампус Бруберг и Мате Линдер - тоже люди незаурядные, и нельзя с ними
обращаться  как  кому вздумается. К тому же мы должны быть очень осторожны с
тем, что даем в прессу.
     - Я лично не даю ни слова.
     -  Как  я  уже  тебе  сказал в  прошлый  раз,  если  некоторые  стороны
деятельности  Пальмгрена получат огласку,  это может  принести  непоправимый
вред.
     - Кому же?
     - Обществу,  конечно.  Нашему  обществу. Если  станет известно, что  за
правительственном уровне знали о некоторых сделках...
     - То...
     - Это может привести к очень серьезным политическим последствиям.
     Мартин Бек питал отвращение к политике. Если у него и были политические
убеждения,  то  он держал  их при  себе.  Он  всегда  пытался  отделаться от
поручения, если оно могло иметь политические последствия.  Вообще как только
заговаривали о  политических преступлениях, он упорно молчал. Но на этот раз
не удержался.
     - Для кого?
     Мальм издал такой звук, будто ему всадили нож в спину.
     - Мартин, сделай все, что возможно, - умоляюще сказал он.
     - Да, - мягко  ответил Бек. - Я сделаю все, что могу...  - И, помолчав,
прибавил:
     -  ...Стиг.  -  Он  в первый раз назвал главного  инспектора  по имени.
По-видимому, и в последний.
     Кончался день  совсем  уныло.  Расследование  дела Пальмгрена  зашло  в
тупик.
     Вообще  же  в полицейском управлении было необычное оживление.  Полиция
Малъме  обнаружила  два  публичных  дома  в  городе,  к  большому  огорчению
тамошнего персонала и  к еще большему огорчению клиентов, попавших в облаву.
Оса Турелль была явно права, когда говорила, что у нее много дел.
     Мартин Бек  ушел из  управления  часов  в восемь. Аппетита  не было. Он
заставил себя  на всякий случай  съесть  бутерброд и  выпить стакан молока в
кафетерии на  площади Густава Адольфа. Жевал долго и тщательно, рассматривая
в окно  подростков,  куривших у  квадратного  каменного бассейна на  площади
гашиш  и  выменивавших   наркотики  на  украденные  граммофонные  пластинки.
Полицейских  поблизости не было видно, а люди из  комиссии  по охране  детей
явно были заняты чем-то другим.  Потом он медленно побрел вдоль  Седергатан,
пересек Стурторьет и направился к гавани. В  половине одиннадцатого он был в
отеле.
     В холле  Бек сразу обратил внимание на двух человек, сидевших в креслах
направо от входа  в ресторан. Один  высокого роста, лысый, с пышными черными
усами  и  очень загорелый. Другой горбатый,  почти карлик, с острыми чертами
бледного лица  и умными черными глазами. Оба  были безукоризненно  одеты, на
обоих - блестящие как зеркало черные ботинки, и оба сидели неподвижно, глядя
в одну  точку.  На столике  перед  ними стояла бутылка  вина  и два  бокала.
Иностранцы, подумал Мартин Бек. Отель кишел иностранцами, а среди  множества
флагов,  реявших  перед  зданием,  было  минимум два,  которые  он  не  смог
распознать.
     Пока он  брал ключ у  портье, Паульссон  вышел  из лифта  и  подошел  к
столику незнакомцев.


        XXIV

     В комнате  горничная уже  все  приготовила  к ночи, постелила  постель,
положила коврик к кровати, закрыла окно и задернула гардины.
     Мартин Бек  зажег лампу на  ночном столике  и взглянул на  телевизор. У
него не было желания его включать, да и передачи уже, наверное, кончились.
     Он  снял ботинки, носки и  рубашку. Отдернул гардины  и  открыл настежь
двойное окно. Опершись о подоконник, стал смотреть на канал, железнодорожный
вокзал и гавань. Проходили  освещенные пассажирские суда, у  входа  в гавань
гудел паром.  Движения  на улицах  почти не  было,  а  перед  вокзалом стоял
длинный  ряд такси  с  зажженными  огоньками  и открытыми дверцами. Водители
болтали друг с другом, машины выкрашены в более  или менее веселые цвета, не
черные, как в Стокгольме.
     Ложиться не хотелось. Вечерние газеты он уже прочитал, а взять с  собой
какую-нибудь  книгу  забыл.  Да  и  читать  не было охоты,  не  хотелось,  а
захочется, в каждой комнате гостиницы есть библия и телефонный каталог. Было
у него и заключение о вскрытии трупа, но его текст он знал почти наизусть.
     Мартин  Бек смотрел в  окно и  чувствовал себя  одиноким. Он  сам этого
хотел,  иначе мог  бы  сейчас сидеть  в баре, или  дома у  Монссона,  или  в
каком-нибудь из множества других мест. Ему чего-то не хватало, но он не знал
- чего.
     Послышался  легкий стук в дверь. Очень  легкий.  Если бы  он  спал  или
принимал душ, то не услышал бы.
     - Войдите, - сказал он, не оборачиваясь. Услышал, что дверь открылась.
     Может быть, это готовый броситься на  него убийца. Если тот выстрелит в
затылок, Мартин Бек  упадет  в окно  и разобьется о тротуар. Он  улыбнулся и
повернул голову.
     Это был Паульссон в  своем  клетчатом костюме  Ядовито-желтых ботинках.
Вид  у него  был  несчастный.  Даже  усы  не казались такими  шикарными, как
обычно.
     - Привет, - сказал он.
     - Привет.
     - Можно войти?
     - Конечно, - сказал Мартин Бек. - Садись. Сам он отошел  и сел  на край
кровати. Паульссон уселся в кресло. Лоб и щеки у него блестели от пота.
     - Сними  пиджак,  -  предложил Мартин Бек. - Здесь  можно  не соблюдать
этикет.
     Паульссон долго колебался, но наконец начал расстегивать пуговицы. Сняв
пиджак, старательно сложил его и повесил на ручку кресла.
     Под  пиджаком  была  рубашка  в  широкую   полоску  светло-зеленого   и
оранжевого цветов. В наплечной кобуре револьвер. Мартин Бек подумал, сколько
времени понадобится, чтобы  добраться до оружия, пока справишься со  сложной
процедурой растягивания пуговиц.
     - Ну, что тебя беспокоит? - беспечно спросил он.
     - Я... Я хочу спросить тебя.
     - О чем?
     Наконец,  по-видимому,  после  больших  усилий  над   собой,  Паульссон
произнес:
     - Добился ты чего-нибудь?
     - Нет, - ответил Мартин Бек. И из вежливости прибавил:
     - А. ты?
     Паульссон  печально  покачал  головой.  Любовно  погладил  усы,  словно
пытаясь набраться новых сил.
     - Все это так сложно, - сказал он.
     - Или, наоборот, очень просто, - сказал Бек.
     - Нет, - сказал Паульссон, - не думаю. А  самое  скверное... - Потом, с
проблеском надежды во взгляде, спросил:
     - Ты получил от них нагоняй?
     - От кого?
     - От шефов в Стокгольме.
     -  Они  немножко  нервничают, -  ответил  Мартин  Бек.  -  А что  самое
скверное, как ты сказал?
     -   Будет  международное  расследование,  политически   очень  сложное.
Всестороннее. Сегодня вечером  два иностранных агента безопасности  уже сюда
приехали. В гостиницу.
     - Эти странные люди, которые сидели в холле? Откуда они?
     -  Маленький из Лиссабона, а второй из  Африки. Называют себя  деловыми
людьми. Но... они сразу меня узнали. Знают, кто я. Странно.
     "Да уж куда как странно", - подумал Мартин Бек. Вслух о я сказал:
     - Ты с ними говорил?
     - Да. Они хорошо говорят по-английски.
     Мартин Бек знал, что Паульссон был очень слаб в английском. Может быть,
он хорошо знал китайский иди украинский,  или какой там еще язык нужно знать
для безопасности государства.
     - Что им нужно?
     - Они  спрашивали о вещах, которые я  не очень-то понял. Поэтому-то я и
побеспокоил  тебя.  Они  хотели  подучить список  подозреваемых.  По  правде
говоря, у меня такого списка нет. Может быть, у тебя есть?
     Бек покачал головой.
     - Я, конечно, им этого не сказал, - хитро улыбнулся Паульссон. - Но они
спросили о чем-то непонятном.
     - О чем же?
     - Насколько я понял, но, может быть, я ошибаюсь, они хотели знать, кого
подозревают  в  заокеанских  провинциях.  Заокеанские  провинции...  Но  они
повторили это несколько раз на разных языках.
     - Ты правильно  понял, - дружелюбно  сказал Мартин Бек.  -  Португальцы
утверждают,  что  их  колонии  в  Африке  и в  другие  местах равноправны  с
провинциями в самой Португалии.
     Лицо Паульссона просветлело.
     - О, черт, - сказал он. - Значит, я правильно понял.
     - И что же ты им сказал? .
     - Ничего точного. У них был разочарованный вид,
     - Да, можно себе представить.
     - Они собираются остаться здесь?
     - Нет, - сказал Паульссон. - Едут в Стокгольм. Будут беседовать в своем
посольстве. Я  тоже  лечу туда завтра. Должен доложить. И  изучать  архивные
материалы. -  Он  зевнул. - Пожалуй, нужно  ложиться.  Тяжелая была  неделя.
Спасибо  за то,  что  помог.  -  Паульссон  поднялся,  взял  пиджак  и очень
тщательно застегнул все пуговицы. - Пока.
     - Спокойной ночи.
     В двери он повернулся и зловеще проговорил:
     - По-моему, на это уйдут годы.
     Мартин  Век посидел еще несколько минут.  Посмеялся рад ушедшим гостем,
разделся и вошел в ванную комнату. Долго стоял под холодным душем. Закутался
в банную простыню и вернулся к прежнему месту у окна.
     Снаружи было тихо и темно. Казалось, что вся жизнь замерла и в гавани и
на вокзале. Где-то промчалась полицейская машина. Многие  таксисты смирились
со  своим  положением и разъехались по домам. Наконец и  он  решил, что пора
лечь.  Раньше  иди  позже  это  придется сделать,  хотя  сон по-прежнему  не
приходил.
     Лег на спину и заложил руки за голову.  Лежал неподвижно, устремив взор
в потолок.
     Минут так через пятнадцать, двадцать, снова услышал стук в дверь. Очень
легкий и на этот раз.
     Господи   боже,   подумал   он,   неужели   Паульссон    опять   начнет
распространяться о  шпионах  и  тайных  агентах?  Самим  простым  делом было
прикинуться, что спишь. Но разве ты лишился чувства долга?
     - Войдите, - произнес он с тоской.
     Дверь осторожно  открылась, и  в комнату  вошла Оса Турелль в  домашних
туфлях и в коротком белом ночном халате, завязанном пояском на талии.
     - Ты не спишь?
     - Нет, - ответил Мартин Бек и простодушно прибавил:
     - И ты тоже?
     Она засмеялась  и покачала головой. Коротко  остриженные  темные волосы
блестели.
     - Я только что вернулась. Успела лишь принять душ.
     - Я слышал, у вас сегодня была большая суета.
     -  Да,  черт  возьми.  Поесть некогда  было.  Сжевала  только несколько
бутербродов.
     - Садись.
     - Спасибо. Если ты не устал.
     - От ничегонеделания не устаешь.
     Она все еще колебалась, не отпуская ручку двери.
     - Принесу свои  сигареты. Моя комната  через две от твоей. Она оставила
дверь приоткрытой. Он лежал по-прежнему, заложив руки за голову, и ждал.
     Через несколько секунд она вернулась, бесшумно закрыла за собой дверь и
подошла к креслу, на котором час назад Паульссон изливал свои страдания. Она
сбросила туфли и забралась в кресло с ногами,  подтянув колени к подбородку.
Зажгла сигарету и сделала несколько глубоких затяжек.
     - Хорошо, - сказала она. - День бью ужасный.
     - Ты жалеешь, что стала служить в полиции?
     - И да и нет. Видишь так много дряни, о которой  раньше только слышала.
Но иногда вроде бы делаешь что-то полезное.
     - Да, - сказал он. - Иногда.
     - У вас был плохой день?
     - Очень. Ничего  нового или положительного. Но так бывает  часто.  А  у
тебя есть какие-нибудь предположения?
     - Какие у меня  могут быть предположения? Хотя Пальмгрен был  подлецом.
Многие,  несомненно,  имели  основания  его  ненавидеть.  Мне  кажется,  тут
просто-напросто месть.
     - Я тоже так думал.
     Она помолчала. Когда сигарета потухла, она тут же зажгла новую.
     Мартин повернулся и посмотрел на Осу. Казалось, мысли ее далеко отсюда,
а глаза устремлены в какую-то точку вдали.
     Наконец  она взглянула ему  прямо в глаза. Глаза у  нее  были  большие,
карие, серьезные.
     Только что она словно отсутствовала, а теперь вся была здесь.
     Она смяла сигарету и не закурила  новую. Облизала губы  кончиком языка.
Зубы у нее были белые, но слегка неровные. Брови густые и темные.
     - Да, - проговорил он.
     Она медленно кивнула. Очень тихо сказала:
     - Да, раньше или позже. Почему не теперь?
     Встала и  села на край кровати.  Сидела не  шевелясь. Они все  смотрели
друг на друга.
     - У тебя серые глаза, - сказала она.
     - А у тебя карие.
     - Ты думал об этом раньше? - спросила она.
     - Да, а ты?
     - Иногда, в последний год.
     Он обнял ее за плечи.
     Когда она ушла, в комнате уже было светло.
     Это произошло и никогда более не повторится, или, может быть...
     Он  не знал. Зато знал, что достаточно стар,  чтобы быть ее отцом, если
бы это место не было занято двадцать семь лет тому назад.
     Мартин  Бек думал  о том,  что среда, несмотря ни на  что,  закончилась
неплохо. Или, может быть, четверг начался хорошо?
     Они, встретились через несколько часов в полицейском управлении. Мартин
Бек спросил мимоходом:
     - Кто заказал тебе комнату в "Савое"?
     - Я сама. Хотя это Леннарт сказал, чтобы я так сделала.
     Мартин Бек  улыбнулся: Кольберг, конечно. Интриган. Но пусть он никогда
не узнает, удалась ему нынешняя интрига или нет.


        XXV

     В девять часов утра в четверг в их штаб-квартире не намечалось  никаких
перемен. Мартин Бек и Монссон сидели друг против друга за большим письменным
столом.  Оба молчали. Мартин Бек курил, а Монссон ничего  не  делал.  Запасы
зубочисток иссякли.
     Двенадцать  минут  десятого Бенни  Скакке  проявил  наконец активность,
войдя в кабинет  с длинной лентой телекса в руке. Остановившись около двери,
он начал ее просматривать.
     - Что это? - спросил Мартин Бек.
     -  Список из Копенгагена, -  вяло  проговорил  Монссон. - Они присылают
такие списки ежедневно.  Объявления о розыске. Пропавшие  машины,  найденные
вещи, всякое такое.
     - Много девчонок пропало, - сказал Скакке. - Девять, нет, десять.
     - Обычное дело для такого времени года, - сказал Монссон.
     - Уведенные машины, - продолжал Скакке. - Шведский паспорт на имя Свена
Улофа   Густавссона  из  Сведала,  пятидесяти  шести   лет.  Конфискован   у
проститутки в Нюхавне. Бумажник тоже.
     - Пьяная скотина, - лаконично сказал Монссон.
     - Экскаватор со стройки туннеля. Как можно увести экскаватор?
     - Пьяная скотина, -  повторил Монссон.  - А оружие? Они обычно сообщают
об этом в конце.
     Скакке продолжал читать список.
     - Да, есть. Несколько. Щведский армейский пистолет, девятимиллиметровый
"Хускварна",   должно   быть,   старый,   "Беретта    Ягуар"...    Ящик    к
"Арминиусу-22",., пять коробок патронов калибра семь шестьдесят пять...
     - Стоп, - сказала Монссон.
     - Да, что там ящик? - спросил Мартин Бек.
     Скакке нашел нужное место в списке.
     - Упаковочный ящик для "Арминиуса-22".
     - Где найден?
     - Прибит  к берегу между Драгером и  Каструпом. Найден частным  лицом и
передан полиции в Драгере. Во вторник.
     - Есть "Арминиус-22" в нашем описке? - спросил Мартин Бек.
     - Конечно, -  ответил Монссон,  быстро  вскочил  и  схватил  телефонную
трубку.
     - Да, да, конечно, - догадался Скакке. - Ящик. Коробка на велосипеде...
     Монссон упорно  добивался  коммутатора  копенгагенской  полиции. Прошло
время, прежде чем он добрался до Могенсена.
     Тот ничего не слышал ни о каком ящике.
     - Нет, я прекрасно понимаю, что ты не можешь помнить обо всем на свете,
-  терпеливо сказал  Монссон. -  Но дело в  том, что  он фигурирует  в вашем
чертовом списке. Под тридцать восьмым  номером. Для  нас это может оказаться
очень важным... - Несколько минут он слушал. Потом сказал:
     - Кстати, а что ты еще знаешь об Аэрофрахте и Оле Хофф-Енсене?
     Могеисен отвечал довольно долго.
     -  Так,  хорошо,  - сказал  Монссон  и  положил  трубку.  Посмотрел  на
остальных. - Они проверят и сообщат.
     - Когда? - спросил Бек.
     - Могенсен оборачивается очень быстро.
     Меньше чем через час раздался звонок из Копенгагена.
     Монссон слушал, и вид у него становился все более довольным.
     - Прекрасно, - выговорил он,
     - Ну? - оказал Мартин Бек.
     - Ящик находится в их  техническом отделе. Парень  в  Драгере собирался
было его выбросить,  но  вчера положил  в  пластмассовый медюк  и отправил в
Копенгаген. Нам привезут  его на пароходе, который отходит от Новой гавани в
одиннадцать часов. - Бросив взгляд на часы, он обратился к Скакке:
     - Последи, чтобы  радиопатруль был  на  месте  в порту, когда  привезут
ящик.
     - Что о Хофф-Енсене? - спросил Мартин Бек.
     - Много чего. Он, как видно,  у них там хорошо известен. Скользкий тип,
Но к нему не подберешься, В Дании он  темными делами не занимается, Все, чем
он там занимается, вполне законно.
     - .Другими словами, темные дела Пальмгрена.
     - Вот именно.  Дела, по-видимому, крупные.  Могенсен  сказал, что имена
Пальмгрена  и  Хофф-Енсена  фигурируют  в  связи  с  контрабандой  оружия  и
самолетов  в  страны, где  объявлено эмбарго на оружие.  Он  узнал это через
Интерпол. Но они тоже ничего не могут поделать.
     - Или не хотят, - сказал Мартин Бек.
     - Более чем вероятно, - сказал Монссон.


        ***

     Без десяти двенадцать ящик лежал у них на столе. Обращались с ним очень
осторожно, несмотря на то, что он был уже сильно поврежден и явно побывал во
многих руках.
     Мартин  Бек снял крышку  и рассмотрел  выемки от револьвера и запасного
приклада.
     - Да, - проговорил он. - Ты прав.
     Монссон кивнул. Несколько раз закрывал и открывал крышку.
     - Легко открывается, - сказал он.
     Они перевернули ящик и  осмотрели  его со всех сторон. Он высох и был в
довольно хорошем состоянии.
     - Он недолго находился в воде, - констатировал Мартин Бек.
     - Пять суток, - ответил Монссон.
     -  Здесь,  - сказал Мартин Бек, - здесь что-то есть.  Он легко погладил
дно, на которое была наклеена бумага. Она отмокла и частично отвалилась.
     - Да, -  сказал Монссон. - На бумаге что-то было написано. По-видимому,
шариковой ручкой. Подожди-ка.
     Он взял из ящика письменного стола лупу и протянул ее Мартину Беку.
     - Гм,  - промолвил Мартин  Бек. -  Отпечаток  виден. "Б"  и  "С"  видны
достаточно отчетливо. Может быть, еще кое-что.
     -  У нас есть люди,  вооруженные более  точными инструментами,  чем моя
старая лупа. Пусть они посмотрят.
     - Этот револьвер применяется, или, вернее, применялся на соревнованиях.
     - Да, я это понял. Необычная марка.  - Монссон побарабанил  пальцами по
стопу. - Отдадим его в технический отдел. И пусть Скакке проверит стрелковые
общества. А мы пойдем завтракать. Неплохое распределение труда, а?
     - Неплохое, - согласился Мартин Бек.
     - Заодно  я  покажу  тебе  Мальм. Ты  бывал в  "Полковнике"? Нет? Тогда
пойдем туда.


        ***

     Ресторан "Полковник"  находился на двадцать втором этаже, и вид  оттуда
превосходил все, что Мартин Бек видел за предыдущие дни.
     Под  ними,  словно  с  самолета,  виден  весь город. А  также  Эресунн,
Сальтхольм и датский берег. К северу виднелась Ландскруиа, остров Вэн и даже
Хельсингборг. Видимость была необыкновенно хорошая.
     Светловолосый   кельнер    подал   им   бифштексы   и   холодное   вино
"амстель".Монесон  ел  с жадностью, вытряс все зубочистка из  стакаичика  на
столе, сунул одну в рот, остальные в карман.
     - Да, - сказал он, - насколько я понимаю, все сходится.
     Мартин  Бек,   которого  больше  интересовал  вид,  чем  еда,  неохотно
оторвался от панорамы.
     - Да, - сказал он. - Похоже на то. Ты был прав с самого начала. Хотя ты
только догадывался.
     - Ну и что ж, что догадывался, - сказал Монссон.
     - Теперь нужно только догадаться, где он.
     -  Где-то здесь, - сказал Монссон, кивнув в сторону окна. -  Но кто мог
ненавидеть Пальмгрена до такой степени?
     -  Тысячи  людей,  -  сказал  Мартин  Бек.  -  Пальмгрен  и его  дружки
безжалостно  уничтожала  вокруг  себя все и  вся. Он,  например,  возглавлял
множество предприятий - более или  менее долгий  срок. Пока  они оправдывали
себя.  Когда  же  те переставали  приносить  бешеные  барыши, он  просто  их
закрывал,  и многие  рабочие  оставались  ни  с  чем.  А  скольких  разорили
ростовщические фирмы, вроде той, которой ведает Бруберг?
     Монссон ничего не стал отвечать.
     -  Но  я думаю,  что ты  прав, -  продолжал Мартин Бек. - Этот  человек
должен быть где-то здесь, если не сбежал.
     - Сбежал и вернулся, - сказал Мойссон.
     -  Возможно.  Должно  быть,  действовал  он  непреднамеренно.  Ни  один
человек, задумавший убийство, и в первую голову наемный убийца, не поедет на
велосипеде летним  вечером,  привязав к багажнику коробку с револьвером.  Да
еще такую большую - больше обувной.
     К их столу подошел бармен.
     -  Инспектора  по уголовным  делам  просят  к  телефону,  -  сказал  от
Монссону. - Кофе?
     -  Это, наверное, тот парень с микроскопом, - сказал  Монссон. -  Кофе?
Да, будьте любезны. Два эспрессо.
     - Да, - сказал Монссон, вернувшись. - На дне коробки заметны "Б" и "С".
Остальное прочесть нельзя, так считает  и парень из  лаборатории. Но, по его
мнению, это имя владельца.


        ***

     Человек, который ведал тиром, задумчиво посмотрел на Беннв Скакке.
     -  "Арминиус-22"? Да, сюда приходят  два-три  человека,  которые обычно
стреляют из таких револьверов. Но кто именно,  я  так сразу сказать не могу.
Кто из них был здесь в прошлую среду? Нет, ведь вей невозможно запомнить. Но
спросите парня, который стреляет вон там.  Он тут палит с той поры, как ушел
в отпуск, десять дней уже. - Когда  Скакке отошел  к  тиру,  он крикнул  ему
вдогонку:
     -  Спросите  заодно,  откуда  у него  деньги,  чтобы  покупать  столько
патронов.
     Стрелок  как  раз  закончил  серию  выстрелов,  подсчитал  очки  и стал
приклеивать новую мишень, когда Скакке подошел к иему.
     - "Арминиус-22"? - - сказал он. - Одного, я, во всяком случая, знаю. Но
он не  был здесь с середины  прошлой недели. Хороший  стрелок.  Если  бы  он
стрелял из...
     Парень повертел в руке свои автоматический револьвер "Беретта Этфайр".
     - Вы знаете его имя?
     - Бертиль... не то Ульссон, не то Свенссон, точно не помню. Он работает
на "Кокумсе".
     - Вы уверены?
     - Да, скверная работа. Кажется, мусорщик.
     - Спасибо, - сказал Скакке. - А откуда вы берете деньги на патроны?
     - Это мое единственное хобби, - ответил стрелок, набивая обойму.
     Уходя, Скакке получил от директора тира записку с тремя именами.
     - Это те стрелки из "Арминиуса", имена которых я помню, - пояснил тот.
     Скакке вернулся к полицейской машине. Прежде чем завести мотор, прочел:
ТОММИ ЛИНД, КЕННЕТ АКСЕЛЬССОН, БЕРТИЛЬ СВЕНССОН.
     В полицейском управлении Монссон задал вопрос Мартину Беку:
     - Что будем делать с Брубергом и Ханссон?
     - Отправь их обратно в Стокгольм.  Если только  Оса узнала все, что  ей
нужно.
     - Моя работа в Мальме закончена,  - сказала Оса и взглянула на  Мартина
Бека ясными карими глазами.
     Расследование  шло своим  чередом. Бек  решил проверить, не проживал ли
Бертиль Свенссон в одном  из  пальмгреновсиих домов. Через  два  часа  после
запроса,  отправленного  полиции  в Халден,  телекс  выдал  нужную  строчку:
СВЕНССОН, БЕРТИЛЬ УЛОФ ЭМАНУЕЛЬ, ВЫСЕЛЕН 15 СЕНТЯБРЯ 1968 ГОДА.
     - Это значит, что его вышвырнули, - сказал Монссон.
     Мартин  Бек  набрал  номер  телефона  конторы  Бруберга  в  Стокгольме.
Ответила женщина, должно быть, секретарша. Для верности он спросил:
     - Это фру Муберг?
     - Да.
     Он назвал себя.
     - Чем могу служить? - спросила она.
     -  Скажите,  фру   Муберг,  закрывал  ли   директор  Пальмгрен  недавно
какие-либо из своих предприятий?
     - Смотря по тому,  что вы подразумеваете под словом "недавно". Два года
назад он закрыл фабрику в Сольна, если вас это интересует.
     - Какую фабрику?
     -  Это  была очень маленькая  фабрика, на  которой  делали, детали  для
станков. Кажется, пружины или что-то в этом. роде.
     - Почему он ее закрыл?
     -  Она  себя  больше не оправдывала. Предприятия,  которые покупали эти
детали,  то ли  реконструировали свои станки,  то ли  перешли  на новые.  Во
всяком случае, прежнего  сбыта продукции не было, перестраивать производство
не стали, работу остановили, а фабрику продали,
     - Два года назад?
     - Да, осенью шестьдесят седьмого.
     - А что стало с рабочими?
     - Их уволили, - сказала Сара Муберг.
     - Сколько их было?
     - Этого я  не помню.  Но документы где-то есть. Могу  посмотреть,  если
хотите.
     - Очень просил бы вас. Мне нужны фамилии работавших.
     Прошло несколько минут, прежде чем она снова взяла трубку.
     - Извините, я не сразу нашла. Прочитать фамилии?
     - Сколько их?
     - Двадцать восемь.
     - И всех уволили? Разве нельзя было перевести их на другое предприятие?
     - Нет, все были освобождены.  За исключением одного... Он был мастером,
и  его  сделали управляющим домами. Но через полгода он тоже ушел. Очевидно,
нашел работу получше.
     - Будьте  добры, прочтите мне  фамилии.  - Когда  она дошла до  девятой
фамилии, он сказал:
     - Стоп. Повторите эту фамилию.
     - Бертиль Свенссон, конторщик.
     - Больше о нем ничего там не написано?
     - Только то, что я прочитала.
     -  Благодарю, достаточно, - сказал Мартин Бек. - До свидания и  спасибо
за помощь. - И стал рассказывать Монссону:
     -   Бертиль  Свенссон  уволен  два  года   назад   с   пальмгреновского
предприятия. Конторщик.
     Монссон повертел зубочистку во рту.
     - Нет, подсобный рабочий. Я беседовал в личном столе на "Кокумсе".
     - У тебя есть его адрес?
     - Да, он живет на Ваттенверксвеген. Но сейчас в отпуске. Начал работать
на "Кокумсе" в январе этого  года.  Ему  тридцать семь лет... По-видимому, в
разводе.  Его жена...  -  Монссон  порылся в  документах и  вынул бумажку  с
нацарапанными на ней  заметками. - Его  жена  живет  в  Стокгольме.  Контора
вычитает деньги из его жалованья каждый  месяц и посылает фру  Еве Свенссон,
Нортульсгатан, двадцать три, Стокгольм.
     - Гм, если у него отпуск, то его может не оказаться в городе,  - сказал
Мартин Бек.
     - Посмотрим,  - ответил Моннсон.  - Надо бы поговорить с женой. Как  ты
думаешь, Кольберг...
     Бек взглянул на часы. Скоро половина шестого. Колберг, наверное, уже на
пути домой.
     - Да, - сказал он. - Завтра...


        XXVI

     В  голосе Леннарта  Кольберга звучали недобрые нотки, когда  Мартин Бек
позвонил ему утром в пятницу.
     - Только не говори, что  это  опять палъмгреновская история. Мартин Бек
кашлянул.
     - Очень  сожалею, Леннарт, но я  вынужден просить тебя помочь.  Я знаю,
что у тебя много...
     - Много, - возмущенно прервал его Кольберг. - У меня всего много, кроме
людей. Я утопаю в делах.
     - Я понимаю, Леннарт,  -  мягко проговорил  Мартин Бек. - Но выяснились
некоторые  моменты, которые меняют суть дела. Тебе  нужно раздобыть сведения
об одной  человеке, который, возможно, застрелил Пальмгрена.  На худой конец
допроси Гунвальда...
     -  Ларссона?  Да  его теперь  сам  министр  не  упросит заняться  делом
Пальмгрена, пусть хоть на  колени  встанет. - После  короткой паузы Кольберг
вздохнул и сказал:
     - Кто этот человек?
     -  По-видимому, тот самый, которого мы  могли бы взять  на  аэровокзале
неделю тому назад, если бы не проворонили. Его зовут Бертиль Свенссон...
     - Свенссонов  у нас, наверное, тысяч десять, не меньше, -  уныло сказал
Кольберг.
     - Наверное, - любезно согласился Мартин Бек. - Но об этом Свенссоне  мы
знаем следующее:  он работал на  пальмгреновском  предприятии в Сольна,  это
крохотная  механическая фабрика, которую закрыли осенью шестьдесят седьмого.
Он жил в одном  из  пальмгреновских домов, но примерно  год назад его оттуда
вышвырнули. Он член стрелкового клуба и, судя по словам свидетелей, стреляет
из  револьвера,  соответствующего  тому,  из  какого  убили  Пальмгрена.  Он
разведен  с осени,  и его жена  и двое детей живут по-прежнему в Стокгольме.
Сам  он  живет  в Мальме и  работает  на "Кокумсе".  Его зовут  Бертиль Улоф
Эмануель Свенссон. Он родился  в приходе  церкви Софии  в Стокгольме шестого
мая тысяча девятьсот тридцать второго года.
     - Почему же вы его не берете, если он живет в Мальме?
     - Возьмем,  но сначала  хотим узнать о нем  побольше. Я надеялся, что в
этом ты нам поможешь. Кольберг горестно вздохнул.
     - Ладно. Что я должен сделать?
     - Его нет в списке побывавших  под  судом" но надо выяснить, попадал ли
он  в  полицию. Узнай  также,  интересовались  ли  им  различные  социальные
комиссии. Спроси в управлении домами, почему его выселили.  И последнее,  но
не менее важное, - поговори с его женой.
     - Ты  знаешь, где она  живет,  или мне и  ее нужно  искать? Попробуй-ка
среди всех фру Свенссон найти нужную.
     - Она живет  на Нортульсгатан,  двадцать  три. Не забудь  спросить  ее,
когда она в последний раз видела мужа. Я не знаю, в каких они отношениях, но
возможно, что он звонил или  встречался  с  ней в прошлый четверг. Ты можешь
проделать все это срочно?
     - На  это  уйдет целый день, - жалобно сказал Кольберг. - Но у меня нет
выбора. Я позвоню, когда управлюсь.
     Кольберг положил трубку и мрачным взглядом уставился на свой письменный
стол, где в полнейшем беспорядке лежали папки, документы, копии  отчетов. Со
вздохом взял телефонную книгу и начал звонить.
     Часа  через два он поднялся,  надел пиджак, положил  в карман  записную
книжку и спустился к машине.
     Направляясь к Нортульсгатан, он размышлял  о том, что  дали его упорные
телефонные звонки.  До октября шестьдесят  седьмого полиции не  был известен
человек  по  имени  Бертиль Улоф Эмануель Свенссон. В октябре его забрали за
пьянство  - нашли в подъезде дома, где он жил, и продержали ночь  в участке.
До июля шестьдесят  восьмого  его  задерживали  пять раз,  один раз снова за
пьянство, и четыре раза за так называемые нарушения порядка в квартире.  Это
все. После июля никаких записей о нем не было.
     В  деле фигурировала  и  комиссия трезвости.  Владелец  дома  и  соседи
неоднократно  обращались  в  эту   комиссию,  вызывая  ее  представителей  и
утверждая,  что Свенссон  в  нетрезвом виде их беспокоит. Над ним установили
наблюдение,  но  за  исключением  двух  раз,  когда  его  забирала  полиция,
оснований  для вмешательства  не было. До октября  шестьдесят седьмого он не
был замечен в злоупотреблении алкоголем, и до этого  времени о  нем  не было
никаких сведений в комиссии трезвости.
     Семью Свенссонов  знали и в комиссии по охране детей. Поступали  жалобы
на  плохое обращение  с детьми; насколько Кольберг мог установить, жаловался
тот же сосед, который обращался в различные комиссии. Сообщалось, что детей,
которым тогда было семь и пять лет, родители бросают на произвол судьбы, что
дети плохо одеты и что из квартиры Свенссонов слышны детские крики. Комиссия
по охране детей сделала проверку, первый раз в декабре шестьдесят седьмого и
еще раз в мае  шестьдесят восьмого. Несколько раз приходили к Свенссонам, но
никаких  признаков  дурного  обращения  с  детьми не  заметили.  В квартире,
правда,  было  недостаточно  чисто,  мать  производила  впечатление  женщины
ленивой  и неряшливой,  отец был  без работы, и материальное положение семьи
очень плохое. Однако не было никаких признаков того, что детей бьют. Старшая
девочка  хорошо учится  в  школе,  здорова,  совершенно нормальный  ребенок,
только  несколько  застенчива и замкнута. Младший - мальчик, дома с матерью,
но  иногда в частном детском саду, когда у  матери бывает  случайная работа.
Хозяйка  детского сада характеризовала  ребенка  как живого, восприимчивого,
общительного и здорового.
     Комиссия по безработице выплачивала пособие семье с  октября шестьдесят
седьмого  по  апрель   шестьдесят   восьмого.  Свенссон  заявил  о   желании
переквалифицироваться  и  осенью шестьдесят восьмого прошел  курс обучения в
механической  мастерской  комитета  по  охране  труда.  В  январе шестьдесят
девятого,  то  есть  этого  года,  Свенссон  устроился  подсобным  рабочим в
механические мастерские "Кокумс", в Мальме, куда и переехал.
     Комиссия по  здравоохранению провела замер уровня  шумов  в  квартире в
связи с тем,  что владельцы дома  потребовали выселения  Свенссонов.  Шум от
детского крика, от  быстрых  шагов по квартире  и  от текущей  воды был выше
нормы. Такая же картина, собственно, была  и в остальных домах, но никто  не
обращал на это внимания.
     В июне шестьдесят девятого комиссия  по сдаче квартир приняла решение о
праве квартировладельцев расторгнуть контракт  о найме квартиры, заключенный
со Свенссоном.  Первого  сентября семья Свенссонов была  вынуждена  выехать.
Новой квартиры им не было рекомендовано.
     Кольберг созвонился с управляющей, истинным драконом в юбке. Она  очень
сожалела, что была вынуждена пойти на такую меру, как выселение семьи, но на
Свенссонов слишком часто жаловались. В заключение она сказала:
     - Я думаю, что так было лучше для них самих. Они нам не подходили.
     - Что значит, не подходили? - спросил Кольберг.
     -  У  нас  иной уровень квартиросъемщиков, если  вы  понимаете, о чем я
говорю. Мы не привыкли почти ежедневно вызывать людей из комиссии трезвости,
полицию, и еще бог знает кого...
     - Значит,  не  соседи обратили внимание властей  на семью Свенссонов, а
вы?
     - Да, конечно. Когда  узнаешь о беспорядках, то твой долг - выяснить, в
чем тут дело. К тому же один из соседей очень охотно этим занимался.
     На  этом Кольберг закончил беседу,  почувствовав  себя почти больным от
сознания  своей  беспомощности и  от  отвращения.  Неужели  все так  и было?
По-видимому, да.
     Кольберг поставил машину на Нортульсгатан, но не сразу вышел из нее. Он
вынул блокнот и записал:
     1967: сент. Уволен.
     Окт. Пьянство (полицейский участок в Болмора).
     Нояб. Комиссия трезвости.
     Дек. Скандалы в квартире. Комиссия по охране детей.
     1968: янв. Скандалы в квартире (п/у Болмора).
     Февр. Комиссия трезвости.
     Март. Пьянство (п/у Болмора). Комиссия трезвости.
     Май. Комиссия по охране детей.
     Июнь. Требование о выселении.
     Июль. Решение о выселении. Шум в квартире (п/у Болмора).
     Авг. -
     Сент. Выселены.
     Окт. -
     Нояб. Развод.
     Дек. -
     1969
     Янв. Переезд в Мальме. "Кокумс".
     Июль. Застрелен В. Пальмгрен.
     Он  просмотрел записанное  и подумал,  что этой мрачной  таблице  очень
подходит заголовок:
     "Беда не приходит одна".


        XXVII

     После  удушающей  жары  на  улице  в  подъезде ветхого дома  No  23  на
Нортульсгатан было удивительно  прохладно. Казалось,  зимняя  влага  и холод
спрятались в стенах за отставшей штукатуркой.
     Фру Свенссон  жила  на втором этаже, дверь с  дощечкой "ЕВА  свенссон",
по-видимому, была входом на кухню.
     Кольберг  постучал.  Послышались шаги, звон  снимаемой  цепочки,  дверь
приоткрылась.  Кольберг   показал  свое  удостоверение.   Прежде  чем  дверь
открылась, он услышал глубокий вздох.
     Как он и предполагал, вход вел  прямо  на кухню. Женщина, закрывшая  за
ним  дверь, была  маленькая, худенькая,  с резкими  чертами лица. Волосы  не
причесаны и, как видно,  давно не крашены: светлые, почти белые на концах, у
корней  они  становились  совсем темными.  На  ней было  домашнее платье  из
полинявшей хлопчатобумажной материи, с большими  темными пятнами от пота под
мышками,  судя по  всему, давно не стиранное.  На ногах  - матерчатые  туфли
неопределенного цвета. Кольберг знал, что ей  двадцать девять лет, но на вид
дал бы не меньше тридцати пяти.
     - Полиция... -  неуверенно произнесла она. - Что еще случилось? Если вы
ищете Бертиля, то его здесь нет.
     -  Да, -  сказал Кольберг, - я  знаю. Я  хочу только поговорить с вами,
если можно. Разрешите войти?
     Женщина  кивнула и  Подошла к  купонному столу, стоявшему  у  окна.  На
цветастой пластмассовой скатерти лежал иллюстрированный журнал и недоеденный
бутерброд, сигарета с фильтром  дымилась на голубом в  цветах блюдце, полном
окурков. Вокруг стола стояли три стула, она села, ваяла сигарету  с блюдца и
указала посетителю на стул напротив.
     - Садитесь.
     Кольберг сел и взглянул в окно, выходившее на задний двор, единственным
украшением которого были веревки для выбивания ковров и мусорные ящики.
     - О чем вы хотите  поговорить? - дерзко спросили Ева Свенссон. -  Долго
вам оставаться здесь нельзя, мне нужно забрать Томаса с игровой площадки.
     - Томас - это младший? - спросил Колъберг.
     - Да, ему шесть.  Я  обычно оставляю  его в парке за торговым училищем,
пока хожу за покупками и убираюсь.
     - У вас есть еще ребенок?
     - Да, Урсула. Она в детской колонии. На острове Барнен.
     - Давно вы здесь живете?
     - С апреля. - Она докурила  сигарету до самого фильтра. - Но я останусь
здесь только на лето.  Хозяйка  не любит детей. А потом черт знает, куда нам
деваться.
     - Вы работаете?
     Женщина бросила дымящийся фильтр на блюдце.
     - Да, работаю на хозяйку квартиры. За  то,  что я живу здесь, я убираю,
готовлю, хожу  в  магазин, стираю и ухаживаю за ней.  Она  старая и не может
сама спускаться с лестницы, я ей помогаю, когда она хочет выйти.
     Кольберг указал на дверь, противоположную входной.
     - Вы там живете?
     - Да.
     Кольберг встал и  открыл  дверь. Комната была  метров  пятнадцать. Окно
выходило на тот же мрачный двор. Вдоль стен стояли две кровати, под одной из
них  была низкая  выдвижная кровать.  Комод, два стула, маленький колченогий
стол и коврик из лоскутов завершали меблировку.
     - Комната небольшая, - сказала за  его  спиной Ева  Свенссон. -  Но нам
разрешают находиться на кухне сколько угодно, а дети могут играть во дворе.
     Кольберг вернулся к кухонному  столу.  Взглянул на женщину,  выводившую
пальцем какие-то рисунки на пластмассовой скатерти, и сказал:
     - Мне  бы  хотелось,  чтобы  вы рассказали,  как вам  с мужем жилось  в
последние  годы.  Я  знаю, что вы в разводе, но  как вы жили до  развода? Он
долго был безработным, да?
     - Да, его уволили почти два года тому назад.  Не то, чтобы он был в чем
виноват, просто уволили всех работавших на этой фабрике. Она, наверное, себя
не  оправдывала.  И  он  не  мог  найти работу,  ее просто  не было. То есть
настоящей  работы.  Раньше-то  он хорошо получал.  Он  был  конторщиком,  но
образования у него не было, и  все места, на которые  он пытался устроиться,
доставались тем, у кого было образование.
     - Сколько он там работал, пока ее не закрыли?
     - Двенадцать лет. А до этого работал на другой фабрике  с тем же шефом.
Директор  Пальмгрен. Может быть,  он и  не был шефом, но фирма  принадлежала
ему.  Бертиль работал на  складе  и  водил  автокар.  Потом его  перевели  в
контору.
     - Как давно вы женаты?
     - Мы поженились на троицын день в пятьдесят девятом году.
     Она  откусила кусочек,  посмотрела на бутерброд,  поднялась, подошла  к
помойному ведру и выбросила.
     - Так что мы были женаты восемь с половиной лет.
     - А когда вы переехали в Больмору?
     Женщина стояла у раковины и ковыряла в зубах мизинцем.
     - Осенью шестьдесят шестого.  До той поры мы жили на Вестманнагатан.  В
служебной  квартире, дом  принадлежал  также директору Пальмгрену. Потом  он
стал ремонтировать этот дом, перестраивать квартиры в  конторские помещения,
и мы переехали в его новый дом. Квартира была гораздо лучше, но очень далеко
от  города,  и платить  за  нее нужно очень много.  Когда Бертиля уволили, я
думала, что мы переедем, но не пришлось. Во всяком случае, переехали гораздо
позже и по другим причинам.
     - По каким?
     - Бертиль  пил и вообще, - уклончиво сказала женщина.  - А нижний сосед
жаловался, что мы очень  шумим. Но мы шумели не больше, чем остальные жильцы
дома. Стены  такие тонкие, что  было слышно,  как плачут дети,  лают собаки,
слышно было  граммофон на несколько этажей ниже нас.  Мы думали,  на пианино
занимается  сосед,  а оказалось, что это  на целых три этажа  выше. Детям мы
дома играть не разрешали. А осенью нас выселили.
     - Он много пил?
     - Да, иногда.
     - А как он вел себя пьяный? Был агрессивен?
     Она ответила не сразу. Отошла и села.
     - Иногда он  был  зол. Зол  из-за  того,  что  лишился работы,  зол  на
общество и вообще. Я уставала от его разговоров об этом каждый раз, когда он
выпивал пару рюмок.
     - Говорят, в вашей квартире бывали скандалы?
     -  А,  совсем  не  скандалы.  Иногда  мы ссорились,  а  однажды  ребята
проснулись ночью и стали играть, а мы спали.  Явился  патруль полиции. Может
быть,   иногда  мы  разговаривали  слишком   громко,  но  никаких  драк  или
чего-нибудь в атом роде не было.
     Кольберг кивнул.
     -   Когда   вам  угрожали   выселением,   обращались  ли   вы   в  союз
квартиросъемщиков?
     -  Нет,  мы не  состояли ни в каких  союзах.  Да  ничего и нельзя  было
сделать. Нам пришлось выехать.
     - И где вы жили?
     -  Я нашла однокомнатную  квартиру, мы  сняли  ее.  Жида там,  дока  не
перебралась  сюда,  а  Бертиль жил  в  общежитии  для холостяков,  когда  мы
развелись. Теперь он живет в Мальме.
     - Когда вы видели его в последний раз?
     Ева Свенссон, подумав немного, сказала:
     - Кажется, в прошлый четверг. Он пришел неожиданно,  но я выставила его
через  час иди что-то в этом  роде, потому что мне нужно было идти по делам.
Он сказал, что у него отпуск и что он будет несколько дней в  Стокгольме. Он
даже дал мне немного денег.
     - После этого он не давал о себе знать?
     - Нет, наверное, уехал в Мальме.  Я, во всяком случае, его не видела. -
Она  повернулась  и бросила взгляд на будильник, стоявший на холодильнике. -
Мне  нужно  забирать  Томаса.  Они  не  любят,  когда дети  остаются  дольше
положенного срока.
     Она встала, ушла в свою комнату, но дверь не закрыла.
     - Почему вы развелись? - спросил Кольберг, поднимаясь с места.
     - Мы  устали  друг  от  друга. Все  пошло прахом.  В последнее время мы
только  ссорились. А  Бертиль, приходя домой, только и  знал,  что ворчал  и
злился. Я уже просто не могла его видеть.
     Она вошла в кухню. Причесанная и в сандалетах.
     - Теперь мне пора уходить.
     -  Еще  один вопрос. Знал ли ваш муж  своего главного шефа  - директора
Пальмгрена?
     - О  нет, по-моему, он  его  даже никогда не  видел. Тот сидел в  своем
кабинете и оттуда всем руководил.  По-моему, он никогда  и не бывал на своих
предприятиях, там руководили другие шефы, помощники директора.
     Она сняла  с  крюка над  плитой хозяйственную сумку и открыла  дверь на
лестницу.
     Расстались у  подъезда.  Он  видел, как  она пошла к  площади Уденплан,
маленькая, хрупкая, в полинявшем платье.


        ***

     Уже после  обеда Кольберг позвонил в Мальме, чтобы сообщить результаты.
К этому времени Мартин  Бек уже  полчаса  нетерпеливо  ходил  взад-вперед по
коридору,  и  когда наконец  телефон  зазвонил, то  схватил  трубку, не  дав
дозвенеть первому сигналу.
     Он завел магнитофон, присоединенный к телефону, и  записал  рассказ, ни
разу не прервав Кольберга, а когда тот кончил говорить, сказал:
     - Больше я тебя беспокоить не буду.
     -  Да, незачем. Вы, кажется,  нашли того, кого нужно. А я займусь своим
делом, но позвони, расскажи, как  пойдет дело. Привет  тем,  кто заслуживает
привета.
     Мартин  Бек  взял  магнитофон  и  направился  к  Монссону.  Они  вместе
прослушали запись.
     - Да-а, - проговорил Монссон.  - Причины налицо.  Сначала уволили после
двенадцати  лет работы  на предприятии Пальмгрена,  потом  тот  же Пальмгрен
вышвырнул его из квартиры, и  в довершение всего развод. Ему пришлось уехать
из Стокгольма, пришлось  взяться за работу и по зарплате и  морально гораздо
хуже той, какая у него была раньше. И все из-за Пальмгрена.
     Бек кивнул, Монссоп продолжал:
     - Свенссон был в Стокгольме в прошлый четверг. Я так и не понял, почему
его не задержали на аэровокзале. Ведь он был бы у нас до того, как Падьмгрен
умер. Прямо настроение портится, когда думаешь об этом.
     - Я знаю, почему они не успели,  - сказал Мартин  Бек.  - Но  об этом я
расскажу тебе в следующий раз. Тогда настроение у тебя станет еще хуже.
     - Ладно, побереги до следующего раза.
     Мартин Бек зажег сигарету.
     -  Как  мерзко  это  выселение!  Совершенно  ясно,  что   именно  фирма
Пальмгрена сообщала о нем разным комиссиям.
     - При помощи готового на все соседа, да.
     -  Который,  несомненно, служил  Пальмгрену, или  Брубергу,  или  обоим
вместе. Пальмгрену хотелось выгнать Свенссона из  квартиры, раз тот больше у
него не работает.
     - Ты  думаешь, Пальмгрен сказал своим служащим, что нужно найти предлог
и выселить его? - сказал Монссон.
     -  Я в этом убежден. Он передал это  через Бруберга, конечно. А Бертиль
Свенссон,  наверное, все  понимал. Нет  ничего  удивительного  в том, что он
ненавидел Пальмгрена.
     Монссон почесал затылок и сделал гримасу.
     - Это ясно. Но убить его...
     - Вспомни,  что в течение долгого времени на Свенссона сыпались удар за
ударом.  Когда  он понял, что  это  не удары судьбы,  а следствие  поступков
определенного  человека,  точнее - определенной  группировки,  ненависть его
стала целенаправленной. Ведь фактически у него постепенно отняли все.
     - А Пальмгрен представлял именно эту группировку, - сказал Монссон.
     Мартин Бек поднялся:
     -  Надо будет послать кого-нибудь последить за Свенссоном, чтобы  мы не
потеряли  его еще раз. Кого-нибудь из тех, кто не  ест картофельное  пюре на
работе.


        XXVIII

     Человек по имени Бертиль  Свенссон жил в Кирсеберьсстадене, у восточной
границы города; район  в обиходе назывался Холмы. "Жить на Холмах" буржуазия
Мадьме    всегда   считала   несолидным,   но   многие   жители    гордились
Кирсеберьсстаденом, любили его,  несмотря на  то, что в большинстве домов не
было современных удобств,  да и  вообще никто не думал о том, что дома нужно
ремонтировать и приводить в порядок. В самых плохих  квартирах ютились люди,
нежелательные  в  привилегированных  районах,  а также  те, кому,  казалось,
ничего лучшего и не  надо. Не случайно многие иностранные рабочие, прибывшие
за последние годы  в Швецию, жили  именно там. Это был пролетарский район, и
мало  кто из  жителей Мальме,  принадлежавших к  той категории что  и Виктор
Пальмгрен, бывал в нем или знал о его существовании.
     Туда вечером  в пятницу  и  отправился  на  велосипеде  Бенни  Скакке с
поручением узнать, находится ли Бертиль Свенссон в своей квартире,  если да,
то взять  его  под  наблюдение,  не вызывая подо зрении.  Скакке  должен был
каждый час сообщать о себе Мартину Беку или Монссону.
     Они собирались арестовать Свенссоиа в тот же вечер.  Мартин Бек сказал,
что пока не хватает еще кое-каких подробностей.
     Свенссон, как  это следовало из  записей  на его работе  и в стрелковом
клубе, жил на Ваттенверксвеген, на  улице, пересекающей  Кирсеберьсстаден от
Люндавегея; улица кончалась холмом, и Скакке предпочел слезть с  велосипеда,
взбираясь наверх. Он катил велосипед мимо старой круглой водонапорной башни,
которая много лет назад была перестроена  в жилой  дом.  Скакке подумал, что
квартиры там  должны быть похожи на куски торта. Ой вспомнил, что  читал  об
ужасающих санитарных условиях в этом доме, где жали только югославы.
     Он поставил велосипед  на  площади Кирсеберьсторь в надежде что его  не
украдут.   Он   заклеил   надпись  "ПОЛИЦИЯ"  на   велосипеде:   такую  меру
предосторожности он предпринимал, когда не хотел, чтобы его узнавали.
     Дом, за  которым ему следовало  наблюдать, был  старый, двухэтажный. Он
рассмотрел его  с тротуара напротив. Быстрыми шагами Скакке  пересек улицу и
вошел в  подъезд.  На  дверей справа он  увидел приколотую картонку,  на ней
шариковой ручкой было написано Б. СВЕНССОН.
     Скакке вернулся на площадь, нашел скамью, откуда был  виден дом.  Вынул
газету,  которую купил  по пути из полицейского управления,  развернул ее  и
сделал вид, что читает.
     Ему  пришлось  ждать  не более двадцати минут.  Дверь  открылась, и  из
подъезда  вышел  человек.  Его внешность совпадала с приметами стрелявшего в
"Савое",  хотя  он и оказался  ниже ростом, чем  Скакке  представлял себе. И
одежда  была  та   же  -   темно-коричневый  пиджак,  брюки  более  светлого
коричневого цвета, бежевая рубашка и галстук в красно-коричневую Полоску.
     Скакке неторопливо сложил  газету,  поднялся,  запихнул  ее в  карман и
медленно пошел за ним. Тот повернул в переулок и  довольно быстро направился
к тюрьме у подножия холма.
     Скакке  почувствовал жалость  к этому человеку,  который  не  знал, как
скоро окажется в мрачных стенах старой  тюрьмы. Может быть, он уже  начинает
верить, что ему удастся этого избежать?
     У тюрьмы человек повернул направо,  потом налево  на  Гевальдигергатан,
где остановился у футбольной  площадки. Скакке остановился тоже. На площадке
шел  матч, и Скакке сразу же узнал обе  команды: "Флаг" в  красных майках  и
"Балкан"  в  синих. Игра, кажется, была  интересная,  Скакке  не имел ничего
против,  чтобы  посмотреть  ее  подольше, но человек  почти  сразу  двинулся
дальше.
     Они  продолжали   путь   по   Люйдавеген,   а  когда   прошли   площадь
Дальхемспланен,  человек  в коричневом  вошел  в бутербродную. Через витрину
Скакке видел его у  прилавка. Через несколько минут человек вышел с коробкой
в одной руке, пакетом в другой и пошел обратно тем же путем.
     Скакке  теперь  держался на большем  расстоянии,  считая,  что  человек
направляется домой. Когда они проходили  мимо футбольной площадки,  "Балкан"
как  раз  забил  гол  и публика, по-видимому,  состоявшая главным образом из
болельщиков  "Балкана", встретила его единогласным кликом торжества. Мужчина
с маленьким ребенком на плече  громко выкрикивал рифмованные приветствия, но
Скакке не мог разобрать слов, поскольку язык был югославский.
     Человек, за которым следил  Скакке, действительно пришел  домой.  Через
окно  было видно,  как  тот  вынул  банку  с  пивом.  Тогда  Скакке зашел  в
телефонную будку и позвонил Мартину Беку:
     - Он дома. Выходил купить пива и бутербродов.
     - Хорошо. Стой там и позвони, если о