тел прочь в сторону Васапарка, качаясь и теряя высоту. Над крышей истменовского института он прошел буквально в нескольких сантиметрах, снова пытался выровняться, уже неуправляемый, еще какое-то время двигался горизонтально, потом с грохотом рухнул посреди парка и остался лежать на боку, как подстреленная ворона. Первый вертолет вернулся к исходной точке с телом мертвого полицейского на стропах. Он приземлился на территории газового завода. Тело Аксельсона ударилось о землю, и вертолет протащил его еще несколько метров по земле. Мотор смолк. Тут в игру вмешалась бессмысленная жажда мести. Сотни всевозможных видов оружия открыли огонь по крепости на Далагатан. Никто из стрелков не знал, куда стреляет, и ни одна из пуль не попала в цель. Только с церкви Густава Васы и с крыши издательства "Боньерс" не стрелял никто. Через несколько минут огонь начал ослабевать и наконец смолк. Трудно было рассчитывать, что хоть одна пуля попадет в Эриксона (если считать, что это был он). XXVIII Ставка главнокомандующего была на редкость уютным деревянным домиком желтого цвета с черной плоской крышей, открытой лоджией и высоким дымоуловителем над трубой. Даже спустя двадцать минут после неудавшейся высадки десанта большинство собравшихся еще не оправилось от шока. -- Он сбил вертолет, -- задумчиво изрек Мальм, вероятно, уже в десятый раз. -- А, значит, до тебя тоже дошло, -- сказал Гунвальд Ларсон, только что вернувшийся со своего наблюдательного пункта. -- Я потребую прислать войска, -- сказал Мальм. -- Да? -- удивился Кольберг. -- Да, -- ответил Мальм. -- Это единственная возможность. "Ну ясно, единственная возможность, не потеряв окончательно лицо, переложить ответственность на других, -- подумал Кольберг. -- Чем тут помогут войска?" -- Чем тут помогут войска? -- спросил Мартин Бек. -- Пусть разбомбят дом, -- сказал Гунвальд Ларсон. -- Подвергнут весь квадрат артиллерийскому обстрелу. Или... Мартин Бек поднял на него глаза: -- Что или? -- Сбросят парашютный десант. Не обязательно даже людей. Можно спустить на парашютах дюжину полицейских собак. -- Совершенно неуместные шутки, -- сказал Мартин. Гунвальд Ларсон промолчал. Зато неожиданно подал голос Рэнн, который бог весть из каких соображений именно сейчас углубился в свои записи. -- А Эриксону как раз сегодня исполнилось тридцать шесть лет. -- Более чем странный способ отмечать день рождения, -- отозвался Ларсон. -- Постойте-ка, а если выстроить на улице полицейский оркестр, и пусть они сыграют "С днем рожденья поздравляем". Ему, пожалуй, будет приятно. А потом спустим на крышу отравленный торт с тридцатью шестью свечками. -- Заткнись, Гунвальд, -- сказал Мартин. -- Мы ведь еще не пускали в ход пожарников, -- пробормотал Мальм. -- Верно, -- подтвердил Кольберг. -- Но жену Эриксона убили не пожарники. А у него дьявольски острый глаз, и в ту минуту, когда он среди пожарников увидит переодетых полицейских... Кольберг смолк. А Мальм спросил: -- При чем тут жена Эриксона? -- А при том. -- А, ты про эту старую историю. -- сказал Мальм. -- Но ты подал мне мысль. Возможно, кто-нибудь из родственников мог бы уговорить его. Невеста, к примеру. -- Нет у него невесты, -- сказал Рэнн. -- Все равно. Тогда, может быть, дочь? Или родители? Кольберг передернулся. С каждой минутой в нем крепла уверенность, что все свои профессиональные познания Мальм почерпнул из кинофильмов. Мальм встал и пошел к машинам. Кольберг долго, испытующе глядел на Мартина. Но Мартин Бек не встретился с ним взглядом, и вид у него, когда он стоял, прислонясь к стене, был неприступный и озабоченный. Впрочем, обстановка и не располагала к чрезмерному оптимизму. Уже есть трое убитых -- Нюман, Квант, Аксельсон, а после падения вертолета число их возросло до семи. Мрачный баланс. Кольберг не успел по-настоящему испугаться, когда ему грозила смертельная опасность перед зданием стоматологического института, но теперь ему было страшно. Отчасти потому, что очередная неосторожность могла стоить жизни еще нескольким полицейским, но прежде всего потому, что Эриксон мог внезапно отказаться от первоначального замысла стрелять только в полицейских. В этом втором случае нельзя даже представить себе размеры катастрофы. Слишком много людей находится в пределах досягаемости -- на территории больницы и в жилых домах на Оденгатан. Но что же делать? Раз время не терпит, остается только одна возможность -- штурмовать крышу тем или иным путем. А чего это будет стоить? Кольберга занимал вопрос, о чем может думать Мартин. Он не привык томиться неизвестностью по этому поводу, его это раздражало. Но недолго, ибо в дверях появился Мальм, и в ту же секунду Мартин Бек поднял голову и сказал: -- Это задача для одного человека. -- Для кого же? -- Для меня. -- Не могу допустить, -- решительно отрубил Мальм. -- Ты уж извини, но такие вопросы я решаю сам. -- Минуточку! -- вмешался Кольберг. -- На чем основано твое решение? Технические соображения? Или чисто моральные? Мартин Бек взглянул на него и ничего не ответил. Но для Кольберга и одного взгляда было достаточно. Значит, и то и другое. А уж раз Мартин Бек принял такое решение, не Кольбергу с ним спорить. Для этого они слишком хорошо и слишком долго знают друг друга. -- Как ты намерен действовать? -- спросил Гунвальд Ларсон. -- Зайду в одну из квартир этажом ниже, потом вылезу через окно, что выходит во двор. Ну то, что как раз под северным балконом. И взберусь на этот балкон по складной лестнице. -- Может получиться, -- сказал Гунвальд Ларсон. -- А где ты думаешь найти Эриксона? -- спросил Кольберг. -- На верхней крыше со стороны улицы над северной студией. Кольберг собрал лоб в глубокие морщины и замер, прижав большим пальцем левой руки верхнюю губу. -- Едва ли он там окажется, -- сказал Гунвальд Ларсон. -- Есть только один шанс достать его. Шанс для хорошего стрелка. -- Постой-ка, -- перебил Кольберг. -- Если я правильно себе представляю, обе квартиры-студии лежат как два ящика на собственно крыше. Обе -- на несколько метров отступя от улицы. Крыша у них плоская, но от нее к краю идет скошенная стеклянная стена, отчего тут получается как бы впадина. Мартин Бек взглянул на него. -- Да, да, -- продолжал Кольберг, -- и мне кажется, что именно оттуда Эриксон стрелял по машине на Оденгатан. -- И при этом сам ничем не рисковал, -- вмешался Гунвальд Ларсон. -- А ведь хороший снайпер на крыше "Боньерса" или на колокольне... Хотя нет, с "Боньерса" ничего не получится. -- А вот про колокольню он не подумал. -- сказал Кольберг. -- Да там и нет никого. -- Никого, -- повторил Ларсон. -- И очень глупо. -- О'кэй, но, чтобы заманить его на крышу студии, надо каким-то образом привлечь его внимание. Кольберг снова погрузился в раздумье. Остальные молчали. -- Этот дом немного отступает от красной линии, -- сказал он. -- Примерно метра на два. Я считаю, что, если затеять что-нибудь в углу, образованном стенами домов, или где-нибудь рядышком, ему, может, придется влезть на крышу студии, чтобы последить, чего это тут делают. Перевешиваться через парапет он едва ли станет. Но если взять пожарную машину... -- Я не хотел бы вмешивать в это дело пожарников, -- сказал Мартин Бек. -- Мы можем привлечь тех полицейских, которые уже оделись пожарниками. Если они будут жаться к стене, ему в них все равно не попасть. -- Если у него нет при себе ручных гранат, -- брюзгливо добавил Гунвальд Ларсон. -- А что они будут делать там, в углу? -- спросил Мартин Бек. -- Просто ковыряться. -- сказал Кольберг. -- Больше ничего. и не нужно. Это я могу взять на себя. Но чтоб с твоей стороны ни звука. Мартин Бек кивнул. -- Вот так, -- сказал Кольберг. -- Значит, договорились? Мальм все время с удивлением глядел на Мартина и наконец спросил: -- Это следует рассматривать как добровольный почин? -- Да. -- Должен признаться, что я тобой восхищаюсь, -- продолжал Мальм. -- Но понимать тебя, по совести говоря, не понимаю. Мартин ничего не ответил. Через пятнадцать минут он отправился к крепости на Далагатан. Он старался держаться поближе к стенам домов. Рукой он прижимал к боку складную алюминиевую лесенку, Одновременно пожарная машина с включенными сиренами выехала из-за угла Обсерваториенгатан. Под пиджаком у Мартина был спрятан коротковолновик, а 7,65-миллиметровый "вальтер" упирался дулом под мышку. Он отмахнулся от полицейских в штатском, которые вылезли навстречу ему из котельной, и начал медленно подниматься. Наверху он открыл дверь студии универсальной отмычкой, которую добыл для него Кольберг, и оставил в холле верхнее платье и куртку. По профессиональной привычке огляделся -- уютная, со вкусом обставленная квартира -- и подумал, что интересно бы узнать, кто здесь живет. Вой пожарных сирен не умолкал ни на минуту. Мартин Бек чувствовал себя вполне спокойно и уверенно. Он открыл окно, выходящее во двор, и сориентировался. Он находился как раз под северным балконом. Он собрал лестницу, выставил ее наружу и зацепил за перила балкона, примерно в трех с половиной метрах над окном. Затем он слез с подоконника, вернулся в квартиру и настроил приемник. Рэнн отозвался тотчас же. Со своего поста, позади больничной территории, на крыше двадцатиэтажного дома "Боньерса" Эйнар Рэнн вел наблюдение за расположенным на пятьсот метров юго-западнее домом 34 по Далагатан. Глаза у него слезились от резкого ветра, но объект наблюдения был виден вполне отчетливо -- крыша над северной студией. -- Ничего, -- сказал он в приемник. -- Пока ничего. Он услышал вой пожарной машины, и вслед за тем какая-то тень скользнула по узкой, освещенной солнцем полоске крыши. Он поднес микрофон к губам и сказал обычным голосом: -- Да. Вот он. Вижу. На этой стороне. Лежит на крыше. Через двадцать пять секунд сирены умолкли, Рэнн, удаленный от Далагатан на полкилометра, не отметил сколько-нибудь серьезных изменений. Но уже мгновенье спустя он увидел вдали тень на крыше, увидел встающую фигуру и сказал: -- Мартин! Давай! Вот теперь голос у него был хриплый от волнения. Ответа не последовало. Будь Рэнн метким стрелком -- а он таковым не был -- да будь у него вдобавок винтовка с оптическим прицелом -- а таковой у него тоже не было, -- он, пожалуй, мог бы попасть в фигуру на крыше. Да, и еще если бы он рискнул выстрелить, что тоже очень сомнительно. Ибо фигура на крыше вполне могла оказаться Мартином Беком. Для Эйнара Рэнна не имело большого значения, что у пожарной машины перегорел предохранитель и смолкла сирена. Для Мартина Бека это значило все. Едва получив сигнал от Рэнна, он оставил радио, метнулся к окну и стремительно взобрался на балкон. Прямо перед собой он увидел глухую заднюю стену студии с узкой ржавой лестницей. Когда смолк защитный звук сирены, он уже карабкался наверх, сжимая пистолет в правой руке, После страшного, рвущего уши воя тишина вокруг казалась полной. Дуло пистолета чуть слышно звякнуло о правый стояк лестницы. Мартин Бек достиг крыши. Его голова и плечи уже поднялись над ее краем. На крыше в двух метрах от него стоял Оке Эриксон, широко расставив ноги и нацелив дуло пистолета ему в грудь. Мартин же все еще держал свой "вальтер"под углом кверху и слегка в сторону, не успев придать ему нужное направление. Что он успел подумать? Что уже слишком поздно. Что Эриксон ему запомнился куда лучше, чем можно было ожидать: белокурые усы, зачесанные назад волосы с косым пробором. Противогаз на затылке. Вот что он успел увидеть. И еще странной формы пистолет "хаммерли" с массивным прикладом и синий блеск стали в вороненом дуле четырехгранного ствола. Из дула таращился на него черный глаз смерти. Это он где-то вычитал. А главное, было уже слишком поздно. Эриксон выстрелил. Тысячную долю секунды Мартин видел его голубые глаза. И вспышку выстрела. Пуля ударила в середину груди. Как тяжелый молот. XXIX Балкон был размером примерно два на три. Узкая и ржавая железная лестница крепилась болтами к желтой задней стене и вела на черную крышу студии. А в каждой из боковых стен балкона было по запертой двери. Высокая ограда со стороны двора состояла из толстых пластин матового стекла, а поверх ограды шла толстая балка. На полу балкона, выложенном глазурованной плиткой, стояла складная подставка для выколачивания ковров из оцинкованных железных палок. Мартин Бек лежал на спине на этой подставке. Голова у него откинулась назад, на толстую трубу, составляющую основу конструкции. Он медленно пришел в себя, поднял веки и глянул в ясное голубое небо. Все поплыло перед его глазами, и он снова их закрыл. Он вспомнил или, точнее сказать, вновь ощутил грозный толчок в грудь, вспомнил свое падение, но совсем не мог припомнить, каким образом очутился на земле. Неужели он упал во двор? С крыши девятиэтажного дома? Разве после такого падения человек может уцелеть? Мартин пытался поднять голову, чтобы оглядеться по сторонам, но от физического напряжения его пронзила такая боль, что он снова на несколько секунд потерял сознание. Больше он не повторял попытки, а огляделся как мог, не двигая головой, из-под полуопущенных век. Он увидел лестницу, черный край плоской крыши и понял, что упал от силы метра на два вниз. Он прикрыл глаза. Потом попытался по очереди приподнять каждую руку и ногу. Но от малейшего усилия его пронизывала все та же острая боль. Он понял, что хоть одна пуля наверняка угодила ему в грудь, и удивился, что до сих пор не умер. С другой стороны, не возникало у него и то ощущение счастья, которое в аналогичных ситуациях испытывают герои книг. Впрочем. страха он тоже не испытывал. Он думал, сколько времени прошло с тех пор, как в него попала первая пуля. и попадали ли в него другие пули с тех пор. как он потерял сознание. На крыше ли Эриксон? Выстрелов вроде бы не слышно. Мартин Бек успел увидеть его лицо -- лицо старца и в то же время детское. Возможно ли такое сочетание? А глаза -- безумные от страха, ненависти, отчаяния или, может быть, просто лишенные всякого выражения. Бог весть с чего Мартин Бек вообразил, что он понимает этого человека и что и на нем лежит часть вины, а потому он должен прийти на помощь, но человек на крыше уже находился вне пределов человеческой помощи. В какое-то мгновение за последние сутки он совершил решающий шаг через границу, шаг в безумие, в мир, где нет ничего, кроме ненависти, насилия и мести. "Вот я лежу здесь и, может быть, умираю, -- подумал Мартин Бек, -- но какую вину я искуплю своей смертью? Никакой". Он испугался собственных мыслей, и вдруг ему показалось, будто он уже целую вечность лежит здесь без движения. А что, если человек на крыше убит или арестован, если все кончено, а его забыли, оставили умирать в одиночестве на этом балконе? Мартин Бек пытался закричать, но из груди его вырвались лишь булькающие звуки, и он ощутил во рту привкус крови. Теперь он лежал тихо и гадал, откуда взялся могучий рокот, звучащий в его ушах. Рокот походил на шум ветра в вершинах деревьев, на рев морского прибоя, а может быть, его издавал работающий поблизости кондиционер? Мартин Бек почувствовал, что погружается в мягкую, безмолвную тьму, где рокот смолкнет, и не стал противиться. Снова возник рокот и фосфорическое мерцание на кроваво-красном фоне под закрытыми веками, и, прежде чем снова погрузиться во тьму, он понял, что этот рокот звучит в нем самом. Сознание уходило и возвращалось, уходило и возвращалось, словно его качали ленивые мягкие волны, в мозгу проплывали видения и обрывки мыслей, которых Мартин уже не мог удержать. Он слышал бормотание, отдаленные звуки и голоса в наплывающем рокоте, но все это не имело больше к нему никакого отношения. Он рухнул в громыхающий колодец мрака. XXX Кольберг нервно барабанил костяшками пальцев по своему коротковолновику. -- Что случилось? В аппарате послышался треск, но больше ни звука. -- Что случилось? -- опять закричал он. Широко шагая, к нему подошел Гунвальд Ларсон. -- С пожарной машиной? Короткое замыкание. -- Да при чем тут пожарная? Что с Беком? Алло! Алло! Слушаю! Небольшой треск, пожалуй, чуть сильней, чем первый раз, после чего голос Рэнна тягуче и неуверенно спросил: -- В чем дело? -- Да не знаю я! -- закричал Кольберг. -- Что ты видишь? -- Теперь ничего. -- А раньше? -- Трудно сказать. По-моему, я видел Эриксона. Он подошел к краю, и тогда я подал Мартину сигнал. А потом... -- Ну, -- нетерпеливо подгонял его Кольберг. -- Говори же. -- Потом сирена смолкла, а Эриксон после этого поднялся на ноги. Во всяком случае, мне так кажется. Он стоял во весь рост спиной ко мне. -- А Мартина ты видел? -- Нет, ни разу. -- А теперь? -- Теперь вообще ничего не вижу. Теперь там никого нет. -- Черт возьми, -- выругался Кольберг и уронил руку с радиопередатчиком. Гунвальд Ларсон сердито хмыкнул. Они стояли на Обсерваториенгатан, возле поворота на Далагатан и менее чем в ста метрах от дома. Мальм тоже был здесь, и еще довольно много народу. Подошел пожарник и спросил: -- Машине с лестницей оставаться на прежнем месте? Мальм поглядел на Кольберга, потом на Гунвальда Ларсона. Теперь он уже не рвался командовать, как вначале. -- Не надо, -- ответил Кольберг. -- Пусть едет назад. Не стоит ребятам без надобности маячить у него на глазах. -- Ну, -- сказал Ларсон, -- сдается мне, что Мартин загремел. -- Да. -- глухо откликнулся Кольберг. -- Похоже, что так. -- Минуточку. -- вмешался кто-то. -- Послушайте-ка. Это был Норман Хансон. Он что-то сказал в свой микрофон, потом обратился к Кольбергу. -- Я только что поймал наблюдателя на колокольне. Ему кажется, что он видит Бека. -- Видит? Где? -- Лежит на северном балконе со стороны двора. Хансон серьезно поглядел на Кольберга и добавил: -- Похоже, что он ранен. -- Ранен? А он шевелится? -- Сейчас нет. Но наблюдатель считает, что несколько минут назад он шевелился. Сообщение могло оказаться справедливым. Ведь с крыши "Боньерса" Рэнну не видна дворовая сторона. А церковь расположена севернее дома, да вдобавок ближе на двести метров, -- Надо вынести его оттуда, -- пробормотал Кольберг. -- Да и вообще пора кончать эту волынку, -- мрачно сказал Гунвальд Ларсон. Через несколько секунд он добавил: -- В конце концов, только дурак мог полезть туда в одиночку. Только дурак. -- Молчим в глаза и говорим пакости за глаза, -- подытожил Кольберг. -- Знаешь, Ларсон, как это называется? Гунвальд Ларсон долго глядел на него. Потом сказал с непривычной резкостью: -- Что ты хочешь -- это безумный город в потерявшей рассудок стране. А на крыше перед нами сидит несчастный маньяк, и нам предстоит теперь снять его оттуда. -- В общих чертах верно, -- сказал Кольберг. -- Сам знаю. -- Господи боже мой, нашли о чем разговаривать, -- нервничал Мальм. Ни тот, ни другой даже не взглянули на него. -- О'кэй,-- сказал Гунвальд Ларсон,-- ты пойдешь выручать своего дружка Бека, а я займусь остальным. Кольберг кивнул. Он пошел было к пожарникам, но на полдороге остановился и сказал: -- Знаешь, как я расцениваю твои шансы вернуться с крыши живым и невредимым? При твоем методе? -- Могу догадаться, -- ответил Ларсон. Потом он посмотрел на окружающих его людей и громко объявил: -- Я собираюсь взорвать дверь и штурмовать крышу изнутри. Мне нужен еще один человек. Максимум два. Четверо или пятеро молодых полицейских и один пожарник тотчас подняли руки, потом еще один голос за его спиной сказал: -- Можно мне? -- Боюсь, вы меня не поняли, -- продолжал Гунвальд Ларсон. -- Мне не нужен помощник, который считает, что это его долг, не нужен и такой, который воображает себя героем и хочет отличиться. Возможность угодить под пулю здесь гораздо больше, чем вы подозреваете. -- К чему ты клонишь? -- недоумевал Мальм. -- И кого ты тогда хочешь взять? -- Вопрос может идти только о таких людях, которые действительно готовы подставить себя под пулю. Которых это забавляет. -- Возьми меня. Гунвальд Ларсон оглянулся на говорившего. -- Ах, это ты, -- сказал он. -- Хульт. Вот здорово. Значит, ты. -- Эй! -- окликнул его какой-то человек с тротуара. -- Я бы тоже не прочь. Видный белокурый мужчина лет тридцати, одетый в джинсы и ношеную куртку. -- Вы кто такой? -- Моя фамилия Болин. -- А вы вообще-то из полиции? -- Нет, я строительный рабочий. -- Как вы сюда попали? -- Я здесь живу. Гунвальд Ларсон испытующе оглядел его. Потом он сказал: -- Идите сюда. Дайте ему пистолет. Норман Ханссон тотчас извлек свое оружие, которое почему-то носил в кармане пальто, но Болин отказался. -- А свое можно? Я его в минуточку принесу. Гунвальд Ларсон кивнул, Болин убежал, а Мальм заметил: -- Вообще-то это противозаконно. И даже... ошибочно. -- Точно, -- откликнулся Гунвальд Ларсон. -- Здесь много ошибочного. И главная ошибка в том, что есть люди, которые готовы дать первому встречному свое личное оружие. Болин обернулся скорей чем за минуту и принес свой пистолет. Кольт "хантсмен", калибр двадцать два, с длинным стволом и десятизарядным магазином. -- Ну а теперь за дело, -- сказал Гунвальд Ларсон. Он глянул вслед Кольбергу, который уже сворачивал за угол, надев на руку длинный моток веревки. -- Сперва пустим Кольберга, пусть унесет Бека, -- продолжал он. -- А ты, Ханссон, подыщи несколько человек, которые умеют взрывать двери. Ханссон кивнул и ушел. Через некоторое время Ларсон сказал: -- О'кэй. Он тоже завернул за угол, сопровождаемый своими помощниками. Когда они подошли к дому, он сказал: -- Вы возьмите на себя южную лестницу, а я северную. Когда подожжете бикфордов шнур. спуститесь по меньшей мере на один марш ниже. Лучше бы на два. Справишься, Хульт? -- Да. -- Хорошо. И еще одно: если кто-то из вас убьет человека на крыше, ему придется впоследствии нести за это ответственность. -- Даже если убьет в целях самозащиты? -- спросил Хульт. -- Вот именно. Даже в целях самозащиты. А теперь сверим наши часы. Леннарт Кольберг взялся за ручку двери. Квартира была заперта, но он прихватил с собой универсальную отмычку и в два счета справился с замком. Проходя через квартиру, он успел заметить в холле верхнее платье Мартина и приемник на столе в комнате. Увидел он тотчас и открытое окно, и нижнюю часть алюминиевой лестницы за окном. Лесенка выглядела хрупкой и ненадежной, а он успел прибавить несколько килограммов с тех пор, как последний раз пользовался такой. Но ему было известно, что теоретически она рассчитана на еще больший вес. И потому он без колебаний вспрыгнул на подоконник. Он удостоверился, что оба мотка веревки, повешенных через плечо крест-накрест, не помешают подъему и не зацепятся за лесенку, после чего медленно и осторожно полез на балкон. Все последующее время, пока Рэнн докладывал по радио о том, что ему видно в бинокль, Леннарт Кольберг доказывал себе, что вполне могло произойти самое худшее и что он, Кольберг, вполне к этому готов. Но когда он выпрямился, собираясь перелезть через перила, и увидел на полу в одном метре от себя неподвижного и окровавленного Мартина Бека, у него потемнело в глазах. Он перебросил ноги через перилла и склонился над изжелта-бледным, обращенным кверху лицом друга. -- Мартин. -- хрипло шепнул он. -- Какого черта... Ну Мартин же... И в это мгновенье он заметил, как у Мартина на шее дрогнула жилка. Кольберг осторожно прижал пальцами его запястье. Пульс бился, но очень слабо. Он внимательно оглядел друга. Насколько он мог судить. попала всего одна пуля. Но прямо в грудь. Она прошла через петлю рубашки и проделала на удивленье маленькую дырку. Кольберг расстегнул пропитанную кровью рубашку. Если судить по овальной форме ранки, пуля под углом пробила грудную кость и прошла дальше, в правую часть грудной клетки. Он не мог только определить, вышла она или застряла в теле. Кольберг посмотрел на пол под стояком. Там собралась лужа крови, правда не очень большая, а из раны кровь уже почти не текла. Кольберг снял с плеч один моток веревки, повесил на верхнюю перекладину стояка и остановился, прислушиваясь, со вторым мотком в руке. С крыши не доносилось ни звука. Он размотал веревку и осторожно подвел один конец под спину Бека. Он работал споро и буззвучно и, закончив, проверил, прочно ли держится веревка. Потом он снял с себя кашемировый шарф и обвязал грудь Мартина, а между узлом и раной засунул два скомканных носовых платка. С крыши по-прежнему не доносилось ни звука. Теперь предстояло самое сложное. Кольберг перегнулся через перила балкона и посмотрел на открытое окно. Лесенку он перевесил так, чтобы конец ее подошел вплотную к окну. Потом он осторожно придвинул подставку поближе к перилам, взял свободный конец веревки, обвязанный вокруг Мартина, сделал двойную петлю вокруг балки, а потом обвязал свободный конец вокруг себя. Он с великой осторожностью спустил Мартина за перила, всей тяжестью собственного тела обеспечивая противовес. Когда Мартин повис по ту сторону перил, Кольберг принялся правой рукой развязывать узел, так что вся тяжесть неподвижного тела пришлась на его левую руку. Распустив узел, он начал бережно опускать Мартина. Он изо всех сил держал веревку и пытался, не заглядывая вниз через перила, определить, много ли еще придется травить. Когда, по его расчетам, тело Мартина оказалось как раз перед раскрытым окном, Кольберг перегнулся через ограду, вытравил еще сантиметров тридцать и привязал веревку к железной балке. Затем он снял с подставки второй моток, продел в него руку, быстро спустился по лестнице и влез в окно. Мартин Бек -- с виду без всяких признаков жизни -- висел на полметра ниже подоконника. Голова у него поникла на грудь, а тело чуть раскачивалось вперед и назад. Кольберг уперся ногами в пол, перегнулся через подоконник, ухватил обеими руками веревку, подтянул к окну. Освободив Мартина Бека от веревочной петли и уложив его на пол под окном, он еще раз взобрался по лестнице на балкон, отвязал веревку от перил и сбросил вниз. Снова достигнув окна, он отцепил лестницу. Потом он взвалил Мартина себе на плечи и начал спускаться по лестнице. У Гунвальда Ларсона оставалось в запасе шесть секунд, когда он обнаружил, что сделал, может быть, величайшую глупость в своей жизни. Он стоял перед железной дверью, глядел на бикфордов шнур, который надо было поджечь, и у него не было при себе спичек. А поскольку он не курил, то и не носил с собой зажигалки. Когда ему -- впрочем, крайне редко -- случалось совершить выход в ресторан "Риш" или в "Парк", он имел обыкновение совать в карман какой-нибудь рекламный коробок, но с последнего выхода прошло сто лет, и он успел уже сто раз сменить куртку. Он, как принято говорить, поскреб в затылке, достал пистолет, снял его с предохранителя, прижал дуло к запальному шнуру, поставив ствол наискось к железной двери, чтобы пуля рикошетом не угодила в какое-нибудь неподходящее место, например ему в живот, и спустил курок. Пуля, как оса, отлетела к лестнице, но свое дело она сделала -- подожгла шнур. Весело полыхнули голубые огоньки, а Ларсон, не разбирая дороги, ринулся вниз. Когда он спустился на полтора этажа, дом сотрясся до основания -- это взорвалась дверь во втором подъезде, а затем и его собственная, с четырехсекундным опозданием. Зато бегал он быстрее, чем Хульт, а возможно, и чем Болин, и потому, несясь вверх по лестнице, сумел отыграть одну или две секунды. Железная дверь исчезла или, правильнее сказать, лежала там, где ей и следовало лежать, на площадке, а одним маршем выше была другая дверь, застекленная. Он высадил эту дверь и очутился на крыше, а точнее говоря, как раз перед дымовой трубой, между обеими студиями. Эриксона он увидел сразу. Тот стоял, широко расставив ноги, на крыше студии и держал в руках свой пресловутый "джонсон". Но Эриксон не увидел Ларсона, его внимание было отвлечено первым взрывом, и поэтому он неотрывно глядел на южную часть крыши. Гунвальд Ларсон поставил ногу на парапет, идущий по краю нижней крыши, оттолкнулся и перескочил на крышу студии. Тут Эриксон повернул голову и в упор взглянул на него. Расстояние между обоими мужчинами составляло всего четыре метра, так что вопрос был ясен. Гунвальд Ларсон взял Эриксона на мушку, а палец он все время держал на спусковом крючке. Но Эриксон ничуть не смутился, он повернулся всем телом и выставил автомат против нападающего. Но Гунвальд Ларсон не выстрелил. Он стоял неподвижно, нацелив пистолет Эриксону в грудь, а дуло автомата не прекращало своего движения. И тут выстрелил Болин. Он сделал блестящий выстрел. Поле обзора ему отчасти закрывала фигура Ларсона, и тем не менее он ухитрился с расстояния более чем двадцать метров попасть Эриксону в левое плечо. Автомат с металлическим лязгом упал на крышу. Тело Эриксона описало дугу, и он рухнул на четвереньки. К нему подскочил Хульт и ударил его прикладом револьвера по затылку. Раздался зловещий, всхлипывающий звук. Человек на крыше лежал без памяти, и кровь ручьем бежала из его головы. Хульт запыхтел и поднял револьвер для нового удара. -- Стоп,-- приказал Гунвальд Ларсон.-- И без того больше чем достаточно. Он сунул пистолет в кобуру, поправил повязку на голове и соскреб указательным пальцем правой руки маслянисто-грязное пятно со своей рубашки. Болин тоже вскарабкался на крышу, огляделся по сторонам и спросил: -- Какого черта ты не стрелял? Я не понимаю... -- А от тебя этого никто и не требует,-- перебил его Гунвальд Ларсон. -- Кстати, у тебя есть разрешение на этот револьвер? Болин замотал головой. -- Могут быть неприятности, -- сказал Гунвальд Ларсон. -- А теперь давайте снесем его вниз. Примечания 1 Мне надо идти (англ.) 2 IQ -- коэффициент развития интеллекта.