ым блистательным членом команды "Парсефаля". "...в отчаянии налегал на весла, пытаясь пересечь Реку, пока сеньор Ардуино целился в него из пистолета "Марк-4". Но то ли оружие было не в порядке, то ли рука сеньора Ардуино дрогнула - наш незабвенный издатель, по словам очевидцев, лишился только мочки правого уха..." "...новый издатель попытается учесть просьбу президента Файбраса и не допускать излишней вольности выражений в газете". "...Сеньора Ардуино освободили из-под стражи, взяв с него слово улаживать в дальнейшем свои проблемы ненасильственными методами. Вновь созданная Коллегия гражданскою суда намерена впредь с подобными делами апеллировать к президенту Файбрасу как к верховной инстанции. Правда, мы запамятовали о мистере Бегге, и должны признать, что..." "...Метцинг был в 1913 году командиром эскадрильи морской авиации Германской империи и летал на дирижабле "Цеппелин Л-1". Девятого сентября 1913 года, во время маневров, он поднялся в воздух вместе со своим экипажем. Здесь-то и произошла гибель первого морского дирижабля, вызванная отнюдь не промахами команды, а незнанием метеорологических условий в верхних слоях атмосферы; в те времена наука о предсказании погоды была в зачаточном состоянии. Бешеный шквал швырнул "Л-1" вверх, затем опрокинул в воду. Дирижабль с крутящимся пропеллером погрузился в Гельголандскую бухту, и Метцинг погиб вместе со своими людьми... Мы приветствуем в Пароландо опытнейшего командира и очаровательного человека, но надеемся, что он не потянет за собой шлейф своих злоключений". "...В последнюю минуту! Только что с верховьев Реки к нам прибыла еще одна опытнейшая женщина-аэронавт - Анна Карловна Обренова. Из краткой беседы, предшествующей ее встрече с президентом Файбрасом, мы узнали, что она была капитаном грузовом дирижабля "Лермонтов", принадлежавшего СССР. Она налетала 8584 часа, что больше 8342 полето-часов мисс Галбиры и 8452 часов мистера Торна. Подробный рассказ об Обреновой будет помещен в завтрашнем номере. А сейчас можем лишь сказать, что она - просто персик, румяное яблочко!" 37 Все это было весьма забавно, но не смешно. В свое время появление мужчины, налетавшего больше часов, погрузило Джил в отчаяние. К счастью, Торн не обладал властолюбием и напористостью; канадец хотел только попасть в команду дирижабля - в любом качестве. Но могла ли она предполагать, что очередной соперницей станет женщина? В семидесятых годах двадцатого столетия женщины-пилоты еще были величайшей редкостью. По словам Файбраса, после 1983 года наступила эра огромных цельнометаллических дирижаблей; эта дата являлась рубежом между поколениями аэронавтов, и Джил не могла конкурировать с теми, кому посчастливилось родиться позже. Однако лишь один из этих властелинов воздуха сумел добраться в Пароландо - но вряд ли его появление можно было считать удачным. И тут - эта женщина, Обренова! Она обладала не только большим летным стажем; она провела в воздухе восемьсот шестьдесят часов в качестве командира огромного советского дирижабля! До сих пор командный состав "Парсефаля" еще не был объявлен, но Джил понимала, что миниатюрная блондинка может стать для нее самым серьезным конкурентом. Собственно, уже стала. На месте Файбраса Джил выбрала бы именно ее. Но, с другой стороны, до полярной экспедиции "Парсефаля" оставалось лишь два месяца, и вряд ли эта русская успеет пройти достаточную подготовку. За тридцать четыре года, проведенных на Реке, она многое утратила. Ей предстоит месяц тренировочных полетов с Джил на "Минерве" и месяц работы на большом дирижабле. Сможет ли она восстановить забытые навыки? Вероятно. Во всяком случае, сама Джил сумела бы. Она сидела вместе с сослуживцами в конференц-зале, когда Агата привела туда Обренову. При взгляде на нее сердце Джил судорожно забилось. Анна, маленькая, стройная женщина с длинными ногами и высокой грудью, была, что называется, красоткой с обложки журнала: вьющиеся светлые волосы, огромные темно-голубые глаза, высокие скулы, чувственные полные губы, бронзовый загар. Необыкновенно изящна и женственна! Увы, но это так! Сейчас все мужчины бросятся опекать ее, а потом тащить в постель. Файбрас быстро встал и с разгоревшимся лицом двинулся ей навстречу. В его глазах явно светилось вожделение. Это не удивило Джил; ее поразила реакция Торна. Увидев Обренову, канадец вскочил со стула, открыл рот, закрыл, вытер выступивший на лбу пот и побледнел, как мрамор. - Вы ее знаете? - мягко спросила Джил. Он тяжело опустился на стул и закрыл лицо руками. Потом, подняв голову, Торн медленно произнес: - Нет! Вначале ее лицо показалось мне знакомым. Она невероятно похожа на мою первую жену... ту, что бросила меня. Торн остался сидеть, остальные мужчины окружили Обренову. Лишь после того, как все представились прелестной блондинке, он подошел и пожал ей руку, заметив, что она напоминает его жену, Обренова одарила канадца улыбкой, которую обычно называют "ослепительной" (в данном случае это соответствовало действительности), и спросила по-английски, с сильным акцентом: "Вы любили вашу жену?" Странный вопрос! Торн отступил на шаг. - Да, очень. Но она оставила меня. - Простите... Больше они не обменялись ни словом. Файбрас усадил Анну в кресло и предложил на выбор закуску, сигареты и вино. Она согласилась лишь немного перекусить. - Означает ли это, что у вас нет пороков? - усмехнувшись, спросил экс-астронавт. - Может быть, найдется хоть один? Обренова промолчала, Файбрас пожал плечами и стал расспрашивать о ее жизни. Выслушав эту историю, Джил совсем сникла. Анна родилась в Смоленске в 1970 году. Получив диплом инженера-авиамеханика, она в 1994 стала пилотом-инструктором, а в 2001 году была назначена капитаном грузопассажирского дирижабля "Лермонтов". Наконец, Файбрас решил, что гостья утомилась и велел Агате подобрать ей жилье. - Лучше в этом здании, - добавил он. Агата возразила, что в доме правительства Пароландо уже нет свободных помещений; придется выделить госпоже Обреновой хижину неподалеку от жилища мисс Галбира и мистера Торна. - Ну, ладно, - недовольно проворчал Файбрас, - потом мы что-нибудь здесь подыщем. А сейчас пойдемте вместе, Анна, а то вас пихнут на какую-нибудь помойку. Джил совсем пала духом. На что же рассчитывать ей, если он так откровенно увивается вокруг этой русской? В голове у нее стали роиться всякие бредовые замыслы: может, похитить Анну и спрятать в потайном месте до отлета "Парсефаля"? Не отложит же Файбрас полет? И Джил Галбира станет его первым помощником... Ну, а если проделать эту операцию с самим Файбрасом? Тогда она возглавит команду... Мысли путались, скакали, но грели душу. Впрочем, очнулась Джил, бесполезно предаваться фантазиям; она не вправе посягать ни на свободу, ни на достоинство других людей. Следующая неделя запомнилась ей разбитыми в кровь костяшками пальцев и сорванным голосом; по вечерам ее охватывали приступы истерическом бешенства - плача навзрыд, она молотила кулаками по столу, не думая о том, что может привлечь внимание соседей. Она пыталась заставить себя смириться с неизбежным. В конце концов, ей не отказывают в праве участвовать в экспедиции; так ли важно, станет она первым помощником или нет? Ей хотелось бы обуздать гнев, подавить негодование и обиду, избавиться от гнетущего чувства неуверенности... О Боже, почему другие люди способны довольствоваться тем, что имеют! Пискатор, видимо, разгадал ее состояние. Она нередко замечала обращенный на нее пристальный взгляд, но в ответ японец лишь улыбался и быстро отводил глаза. Конечно, он понимал все. Прошло полгода; вылет "Парсефаля" был задержан, Файбрас неоднократно предлагал Обреновой переселиться поближе к нему; его намерения - как и явное безразличие Анны - ни для кого не были секретом. - Рядом с ней вы в чем-то выигрываете и что-то теряете, - с кривой улыбочкой обратился он как-то к Джил. - Возможно, ей вообще не нужны мужчины. Вокруг нее вьется целая туча поклонников, а она холодна, словно Венера Милосская. - Я уверена, что она не лесбиянка. - Похоже, вы в этом хорошо разбираетесь? Ха-ха! - Ну вас к черту! Вы же знаете - мои вкусы разнообразны. - А вернее сказать - непостоянны, - бросил Файбрас ей вслед. Несколько последних месяцев Джил прожила с Абелем Парком, красивым, стройным и неглупым юношей. Он был воспитан Рекой - одним из многих миллионов детей, умерших на Земле в пятилетнем возрасте. Абель не помнил ни страны, где он родился, ни родного языка. В этом мире его усыновила шотландская чета из семнадцатого века. В прошлой жизни его приемный отец, несмотря на бедность, сумел стать врачом в Эдинбурге. Родителей Абеля убили, он отправился вниз по Реке и добрался до Пароландо. Юноша вызвал симпатию у Джил, и она пригласила его в свою хижину. Они прожили несколько месяцев в идиллическом согласии. Но его невежество ужасало Джил, и она принялась учить его всему - истории, философии, поэзии и даже арифметике. Он многое постигал легко, но, в конце концов, упрекнул свою подругу в высокомерии. - Но я всего лишь хочу дать тебе знания, восполнить то, чего тебя лишила ранняя смерть. - Да, однако, ты слишком нетерпелива и забываешь, что у меня нет никакой подготовки. Вещи, простые и естественные для тебя, меня сбивают с толка. - Он помолчал. - Ты какой-то воинствующий эрудит... просто... как это называется? - сноб! Это ее поразило, и хотя Джил пыталась протестовать, в глубине души она понимала его правоту. В их отношениях уже ничего нельзя было изменить, и он ушел к другой женщине. Джил убеждала себя, что ее бывший приятель заражен идеей мужского превосходства и не в силах воспринимать ее как равного партнера. Но вскоре ей стало ясно, что в этом лишь часть правды. Да, на подсознательном уровне она презирала его за невежество, за то, что он не мог сравняться с ней в интеллектуальном плане. Лишь сейчас она уловила подоплеку событий и, сожалея о случившемся, одновременно стыдилась его. В дальнейшем она уже не прилагала усилий, чтобы сохранить распадавшиеся связи. Ее партнерами были и мужчины, и женщины, которые, подобно ей, стремились лишь снять напряжение плоти. Но внутренняя тревога нарастала, и Джил все больше нуждалась в постоянной привязанности. Она обратила внимание, что ни один гость не переступал порог хижин Торна и Обреновой. В их отношениях с людьми не замечалось и следа того, что можно было бы истолковать как сексуальное влечение - даже случайных встреч на одну ночь. По-видимому, Торну нравилось общество Обреновой; Джил часто являлась свидетелем их оживленных бесед. Возможно, он домогался ее любви, а она уклонялась, не желая становиться вынужденной заменой его первой жены? За три дня до старта большого дирижабля состоялся праздник. Вдоль берега толкалась масса народа; стоял такой шум и гам, что Джил просидела весь день у себя в хижине. На следующее утро она направилась к небольшому озеру, чтобы порыбачить в покое и тишине. Часа через полтора за ее спиной послышались чьи-то шаги. Джил раздраженно обернулась и с облегчением перевела дух - это был Пискатор. Как обычно, он нес в руках удочку и большую плетеную корзину. Подойдя к ней, японец устроился рядом и протянул сигарету. Джил покачала головой. Они сидели молча, поглядывая на поверхность воды, которую едва рябил легкий ветерок. Наконец, Пискатор прервал молчание. - Скоро мне предстоит расставание с моими учениками и любимым занятием, - он погладил бамбуковое удилище. - Вас это огорчает? - А вы как думаете? Придется сменить приятную жизнь на тяготы экспедиции, которая может привести всех нас к гибели. Я не пророк и не знаю, что ждет впереди... - Он помолчал. - Ну, а вы? Больше не было таких случаев, как той ночью? - Нет, все в порядке. - Однако, носите в сердце занозу? - Что вы имеете в виду? - Джил повернулась к японцу, надеясь, что он не заметит ее замешательства. - Я бы сказал, даже три занозы: честолюбивые мечты, эта русская и, прежде всего, вы сами, Джил. - Да, конечно, у меня есть свои проблемы... Но у кого их нет? У вас? Разве вы не такой же человек, как все? - О, да, - улыбнулся Пискатор, - еще в большей степени, чем другие, и я говорю об этом без излишней скромности. Почему в большей? Потому, что я реализовал свои человеческие возможности почти во всей их полноте. Не могу настаивать, чтобы вы сейчас поверили мне. Быть может, когда-нибудь... или такой день вообще не наступит... - он проследил взглядом мелькнувшую в воде рыбешку. - Так вот, к вопросу о человечности. Я часто задумываюсь - все ли, кто встретился мне здесь, принадлежат к роду человеческому? Я имею в виду - к роду Гомо сапиенс. - Весьма возможно, что среди нас действуют Их агенты... тех, кто создал этот мир и несет за него ответственность. Трудно сказать, зачем они здесь. Я бы предположил, что они действуют как катализаторы нашей жизнедеятельности. Я подразумеваю не физическую деятельность - строительство судна или дирижабля, хотя и здесь их вмешательство тоже допустимо - нет, я говорю о психическом воздействии. Я бы назвал его гуманизирующим влиянием, причем направленным к цели, сходной с постулатами Церкви Второго Шанса, - очищению человеческого духа. Или, если воспользоваться христианской метафорой, - отделением овец от козлищ. Он помолчал и вытащил новую сигарету. - Развивая дальше этот метафорический религиозный подход, мы можем заподозрить наличие двух сил - силы зла и силы добра, причем первая из них работает против осуществления упомянутой мной цели. - Что? - Джил резко повернулась к японцу. - У вас есть доказательства? - Нет, только предположения. Поймите меня правильно - я не считаю, что Шайтан вкупе с Люцифером действительно ведут холодную войну против Аллаха или христианского Бога, которого мы, суфи, предпочитаем называть Истиной. Иногда мне кажется, что эти силы направлены параллельно друг другу. Но это лишь мои домыслы. Если агенты существуют, то они должны действовать в человеческом обличье. - Вам что-нибудь известно? - Я стараюсь приглядываться, наблюдать. Вот у вас, например, тоже двойственная сущность, не укладывающаяся в обычную схему... причем сущность достаточно мрачная. Правда, может быть, я уловил только одну ее сторону, тогда как другая полна света. - Мне хочется понять, к чему вы клоните. Вы хотите постигнуть эту... эту схему? Пискатор встал, бросил окурок в озеро. Из воды вынырнула рыбка, сглотнула его и вновь исчезла в глубине. - Под водой идет деятельная жизнь, - он показал на озеро. - Мы ничего не в силах там разглядеть, вода - иная субстанция, чем воздух. Можно лишь спустить туда наши крючки и надеяться выловить что-нибудь интересное. Как-то я читал рассказ о рыбе, устроившейся в темноте на дне глубокого озера и забросившей на берег свою удочку. Она ловила людей. - Это все, что вы находите нужным мне сказать? Пискатор кивнул головой. - Я полагаю, что сегодня вы отправитесь на прощальный вечер к Файбрасу. - Да, приглашение было достаточно категоричным... скорее, это приказ. Но даже мысль о вечеринке мне невыносима. Все выльется в пьяный скандал. - А вы не марайтесь в этом свинарнике. Будьте с ними, но не одной из них. Пусть мысль о своем превосходстве подкрепит вас. - Вы просто осел! - Она тут же осеклась: - Простите меня, Пискатор, я говорю глупости. Конечно, вы правы... и вы раскусили меня. - Мне кажется, Файбрас вечером объявит о назначении пилотов. - Мне тоже... Но для себя я не жду ничего хорошего. - Вы получите высокую должность - да вы и сами это понимаете... Во всяком случае, все шансы на вашей стороне. - Надеюсь! Она встала и дернула леску; наживки на крючке не было. - Пожалуй, я пойду домой и чуточку поразмышляю. - Только спокойнее. По минному полю нельзя идти напрямик. Она фыркнула в ответ и отправилась к себе. Проходя мимо хижины Торна, она услышала громкие голоса хозяина и Обреновой. Значит, они, наконец, сошлись. Преодолев минутное колебание, Джил подошла поближе. Она могла отчетливо различить слова, но не смысл спора - Торн что-то резко говорил на незнакомом ей языке. Странно... Он явно не походил на русский. Послышался мягкий голос Обреновой; похоже, она просила его говорить тише. Джил прекрасно ее слышала, но тоже не поняла ничего. Потом наступила тишина. Джил на цыпочках направилась к себе, стараясь двигаться бесшумно, чтобы не привлечь внимания соседей. Она вошла в хижину, размышляя о происшедшем. Торн знал английский, французский, немецкий и эсперанто. В своих странствиях по Реке он мог изучить множество других наречий. Почему же они не говорили на одном из родных языков или эсперанто? Значит, оба знали еще какой-то, который здесь никто не мог понять? Об этом надо рассказать Пискатору. У него, наверное, найдется разумное объяснение. Однако события обернулись таким образом, что она не сумела поговорить с ним до подъема "Парсефаля", а потом совершенно забыла о происшествии. 38 Реминисценции в ре-минор. 26 января 20 года эры п.в. От Питера Джарвиса Фригейта, борт "Раззл-Даззл", южный умеренный пояс, Мир Реки. Роберту Ф.Роригу, Низовья Реки (предположительно) Дорогой Боб! За тринадцать лет, проведенных на этом судне, мне довелось отправить тебе двадцать одно послание. Письмо из Пизаны. Телеграмму из Телема. Записку из Сапоскана. Рукопись из Рура. Сетования из Сет-на-Н'ока. Аллегории из аль-Гората. Стенания из Стикса. Исповедь из Испеда. Все это был чистой воды треп, достойный, в лучшем случае, студента-второкурсника. Три года назад я выбросил в воду очередную "радиограмму из Раджастана", описав в ней все значительные события, что произошли после моей смерти на Земле, в Сент-Луисе. Вряд ли ты ее получишь, но вдруг нам улыбнется счастье? Сегодня, в яркий солнечный день, я сижу на верхней палубе шхуны и строчу на бамбуковой бумаге пером из рыбьей кости письмо. Окончив, я скручу страницы, оберну их рыбьим пузырем и запихаю в бамбуковый пенал. Суну в отверстие заглушку, вознесу молитву неведомым богам и швырну свое творение в воду - авось донесет куда-нибудь по речной почте. У руля стоит капитан - Мартин Фарингтон, он же - Фриско Кид. Его темно-каштановые волосы блестят на солнце и развеваются по ветру. Выглядит он наполовину полинезийцем, наполовину - кельтом; в действительности, наш шкипер - американец англо-валлийского происхождения, родившийся в Окленде, штат Калифорния, в 1876 году. Сам о себе он помалкивает, но я о нем знаю все - даже то, кем он является на самом деле. Мне довелось так часто видеть его портреты, что не узнать это лицо я не мог. Я не смею назвать его настоящее имя - серьезнейшие причины заставляют его путешествовать инкогнито, под псевдонимом, составленным из имен двух его персонажей. Да, это он - знаменитый писатель. Возможно, ты поймешь, о ком идет речь, хотя я сильно в этом сомневаюсь. Когда-то ты признался, что читал лишь одно его произведение - "Рассказы рыбачьего патруля" - и нашел его отвратительным. Жаль; его лучшие сочинения признаны классическими. Из первоначальной команды на судне остались лишь сам капитан, его первый помощник Том Райдер - Текс, араб по имени Нур, да двое-трое других. Остальные исчезли по самым разным причинам - смерть, психологическая несовместимость, разочарование и тому подобное. Текс и Кид - две земные знаменитости, встретившиеся мне в этом мире. Как-то у меня появился шанс увидеться с Георгом Симоном Омом (ты же слышал об "омах"), но встреча, увы, не состоялась. И вдруг, о чудо! Райдер и Фарингтон стояли во главе списка из двадцати персон, о свидании с которыми я мечтал. Список, конечно, выглядит довольно странно, но я всегда был несколько эксцентричен. У Райдера, помощника капитана, тоже чужое имя. Но его лицо незабываемо, хотя и сказывается отсутствие на голове белого сомбреро емкостью этак галлонов десять. Он - знаменитейший герой фильмов моего детства; он - Тарзан, Джон Хартер из Барсума, Шерлок Холмс и Одиссей. Мне посчастливилось увидеть не менее сорока из двухсот картин, в которых он снимался. Эти ленты шли во второразрядных киношках Пеории - "Гранд", "Принцесса", "Колумбия", "Аполлон", бесследно исчезнувших задолго до моего пятидесятилетия. С его фильмами связаны золотые часы моего детства. Но сейчас я не могу вспомнить ни подробностей, ни содержания хотя бы одного из них; все они слились в один блестящий кадр с гигантской фигурой Райдера. Мне было пятьдесят два года, когда я задумал написать несколько беллетризированных биографий. Ты знаешь, что я много лет собирался воссоздать историю нелегкой жизни сэра Ричарда Френсиса Бартона, прославленного и ославленного путешественника девятнадцатого века, писателя, переводчика, антрополога и авантюриста. Меня часто отвлекали от работы над "Неистовым рыцарем королевы" мои финансовые заботы, а когда я смог вплотную заняться книгой, в свет вышла великолепная биография Бартона, написанная Байроном Фаруэлом. Решив переждать, чтобы рынок сумел проглотить вторую книгу о нем, я работал еще несколько лет, но тут Фоун Броди опубликовал свое жизнеописание подвигов сего мужа. Так десять лет откладывалось осуществление моего замысла. В конце концов, я решил написать биографию упоминавшегося выше любимого киногероя моего детства (хотя я ставлю Дугласа Фербенкса-старшего не ниже его). Я прочитал уйму статей о моем избраннике. Жизнь, которая в них описывалась, была наполнена приключениями покруче киношных. Мне хотелось встретиться с людьми, которые знали моего героя, но денег по-прежнему не хватало; я не мог полностью отдаться работе и поездить по стране, собирая материал о нем. Правда, какие-то сведения мне удалось найти; теперь я более ясно мог представить себе этого техасского бродягу, полицейского инспектора из Нью-Мехико, шерифа из Оклахомы, участника гражданской войны на Филиппинах, объездчика лошадей, наемника, сражавшегося в Южной Африке и в Мексике, исполнителя ролей в шоу Дикого Запада, восседающего на своем неизменном Рузвельте, самого высокооплачиваемого актера кино в те времена. Доверять написанным о нем статьям не приходилось; они наполнены противоречиями, путаницу внесли даже в некролог. Множество воспоминаний о нем опубликовали кинокомпании "Фокс" и "Юниверсал", но там довлели личные симпатии и антипатии. Все это мало чего стоило. Женщина, считавшаяся его первой женой, написала его биографию, не упомянув ни об их разводе, ни о его последующих женах, ни о двух дочерях еще от какой-то женщины. Она умолчала о его любви к выпивке, о незаконном сыне, ставшем ювелиром в Лондоне. К тому же, она лишь вообразила себя его первой женой, а на самом деле была не то второй, не то третьей - точно никто не знал. Мой приятель Кориэлл Веролл (ты должен его помнить - цирковой акробат, жонглер, канатоходец, грандиозный выпивоха и поклонник Тарзана) написал мне о нем (примерно в 1964 году, я думаю): "...Помню, впервые встретившись с ним, я решил, что увидел самого Бога... Позднее мы частенько бывали вместе; благоговение и трепет исчезли, но я его обожал, а для подростков он навсегда остался кумиром... Он тогда сильно выпивал. Трезвый - великолепен, но лишь выпьет, начинает драться и вести себя чертовски безобразно. (Впрочем, что же сказать о всех нас?..) Я храню в памяти дюжину историй о нем, но никогда ничего не опубликую. Когда мы с тобой встретимся в следующий раз, я готов тебе их поведать". Но почему-то Кори этого не сделал. Сомнения вызывал даже год его рождения. Биографы и жены называли тысяча восемьсот восьмидесятый. На памятнике, неподалеку от Флоренса в Аризоне, где он погиб на скверной дороге, мчась со скоростью восемьдесят миль в час, указана та же дата. Но есть свидетельства, что годом его появления на свет нужно считать 1870-й. Как бы то ни было, в шестьдесят (или в семьдесят?) лет он выглядел великолепно, много моложе пятидесятилетних. Форму он держал всю жизнь. Его друг, встретившийся с ним на той последней, роковой дороге, утверждал, что он сидел за рулем желтого форда. Жена друга клялась, что машина была белой... Верь после этого очевидцам! Считается, что он уроженец Техаса, но это тоже миф. Место его рождения - Микс Ран, Пенсильвания; там он вырос и уехал оттуда лишь в восемнадцать лет, уйдя по призыву в армию. Я было собрался написать в министерство обороны и попросить копию его личного дела (меня особенно интересовала его военная карьера), как в свет вышел роман Дэррил Пониксен. Меня вновь обскакали. Книга была беллетризированной, но автор использовал много документальных материалов, к которым и я сам хотел обратиться. Итак, мой герой - не внук вождя племени ирокезов, и он не родился в техасском Эль-Пасо. Он действительно служил в армии, но не был серьезно ранен под Сан Хуан Хиллом, да и на Филиппинах обошлось без ущерба. Он поступил на военную службу, когда только что началась испано-американская война. Я совершенно уверен - впрочем, как и Пониксен, - что он стремился принять участие в военных действиях; сомнений в его храбрости никогда не возникало, всю жизнь этого парня влекло туда, где стреляют. Но его оставили в казармах, а потом демобилизовали. Он вновь вербуется, но опять не может попасть на фронт, и в 1902 году покидает армию. По утверждениям его биографов, после армии он отправился в Южную Африку, но это тоже вымысел. На самом деле, он женится на молоденькой школьной учительнице, и они уезжают в Оклахому. Вскоре то ли она сама его бросила, то ли их разлучил ее папаша, но они расходятся, не оформив развода. Некоторое время он работает где-то буфетчиком, вновь женится и вскоре расстается с новой женой. Я убедился теперь, что большинство сведений, опубликованных службой прессы киностудии (да и самим Райдером), были выдумкой. Все эти статьи имели целью восславить человека, уже не нуждавшегося в славе. Весьма возможно, что часть историй придумана самим героем. В конце концов, он и сам в них поверил. Я слышал, как он их пересказывает - но всегда уклончиво, с недомолвками, - и понял, что они вошли в его плоть и кровь. Это не помешало ему, однако, отвергнуть попытки компании "Фока" превратить его в незаконного сына Буффало Билла. Полагаю, ему и так хватало известности. Но здесь он ни разу не упомянул о своем блистательном прошлом. Почему он живет под чужим именем? Не понимаю. Третья жена (та, что считала себя первой) описала его внешность: высокий, красивый, смуглый человек. Думаю, в начале века он действительно выглядел высоким мужчиной, хотя оказался ниже меня. Мускулы у него поистине стальные. Фарингтон ниже его ростом и на вид более мускулистый, но в индейской борьбе он обычно проигрывает Тому - особенно, когда бывает навеселе. Они ставят локти на стол, сцепляют ладони и пытаются положить руку противника плашмя. Состязание идет долго и упорно, и в результате, как правило, побеждает Том. Я боролся с обоими и половину схваток выигрывал. Обставить их вчистую мне удавалось лишь в беге и прыжках в длину, но когда дело доходило до бокса, побежденным оказывался я. У меня отсутствует то, что называют "инстинктом убийцы", да и ощущение мужского превосходства я не стремлюсь испытать. Том же щедро наделен и тем, и другим, хотя обычно держит себя в руках. Как бы то ни было, оба они создают атмосферу некой напряженности и не допускают особой близости с остальными. Том Райдер знает Реку вниз и вверх на тысячи миль. Его трижды убивали. Однажды он воскрес вблизи устья - правда, эта близость составляла тысяч двадцать миль. Исток Реки сближается с устьем в районе северного полюса, но оба потока текут в диаметрально противоположных направлениях. Воды, изливающиеся с гор, устремляются в западное полушарие, а возвращаются с востока. Я слышал о существовании у северного полюса большого водного бассейна - моря, опоясанного кольцом гор. Из этого моря к подножью хребта изливается Река, гигантскими зигзагами пересекает одно из полушарий, полукольцом охватывает южный полюс и такими же зигзагами возвращается по другому полушарию. Она вьется между Антарктикой и Арктикой этого мира и, наконец, пропадает среди северных гор. Если бы мне удалось нарисовать схему Реки, то ее контуры напомнили бы змея Мидгарда из скандинавских саг, опоясывающего мир и держащего свой хвост во рту. Том рассказывал, что земли вблизи устья заселены выходцами из ледникового периода, древней Сибири и эскимосами, но среди них попадаются и современные жители Аляски, Северной Канады, России и других стран. Том, вечный искатель приключений, не раздумывая, решился на путешествие к устью. Вместе с шестью энтузиастами он построил несколько каяков, и вся компания отправилась вниз про Реке из царства жизни в пустыню, окутанную саваном тумана. К их изумлению, несмотря на все возраставший мрак, там имелась какая-то растительность. Другой неожиданностью были грейлстоуны, которые тянулись в густом тумане на сотни миль. В конце концов, их цепочка оборвалась, и дальше путники питались сухой рыбой и желудевым хлебом, взятыми про запас. Течение становилось все стремительнее; на последней сотне миль Река неслась с такой скоростью, что повернуть обратно или пристать к берегу было невозможно. Вокруг высились отвесные стены каменного ущелья и путники вынуждены были спать в лодках. Казалось, им пришел конец. А потом это произошло на самом деле. Они провалились в огромную пещеру. Свет факела Тома не достигал ни ее стен, ни свода. Отсюда Река со страшным ревом устремлялась в туннель. Их несло по узкому и низкому ущелью. Тому пришлось лечь в лодке, чтобы не разбить головы. Больше он ничего не помнил. По-видимому, каяк разнесло в щепы. На следующий день он пробудился неподалеку от южного полюса. 39 Продолжение письма Фригейта. - Посреди моря, окруженного северными горами, стоит Башня, - сказал Том. - Башня? - переспросил я. - Что вы имеете в виду? - Разве вы о ней не слышали? Мне казалось, что про Башню знают все. - Мне о ней никогда не говорили. - Да ну? До чего же велика Река! Наверно, есть еще масса мест, где не слыхивали этих сказок. И он начал рассказывать мне то, что, по справедливости, можно назвать мифом - доказательств не было никаких. Человек, поведавший Тому эту историю, вполне мог оказаться лгуном. Но зато она не являлась пересказом из вторых, третьих - и так далее - уст. О нет! Том действительно разговаривал с тем, кто утверждал, что ему удалось лицезреть Башню своими глазами. Они давно были знакомы, однако его приятель никогда и словом не обмолвился об увиденном. Но однажды, ночью, после грандиозной попойки, он выложил эту историю Тому. Правда, протрезвев, он стал все отрицать. Этот человек был родом из Древнего Египта и служил фараону Аменхотепу или, как его еще называли, Эхнатону. Ты, наверное, помнишь, что в тринадцатом веке до нашей эры этот владыка Египта пытался создать монотеистическую религию. После воскрешения он оказался среди людей своей эпохи. Рассказчик, которого звали Пахери, знатный египтянин, примкнул к Эхнатону вместе с сорока соплеменниками. Они построили лодку и отправились в путь, совершенно не представляя, как долго он продлится, с единственной целью - достичь истоков Реки. Там, по мнению фараона, должен пребывать бог солнца Атон, который примет под свое покровительство странников и перенесет их в рай, в место, значительно более приемлемое для них, чем Мир Реки. В отличие от Эхнатона, Пахери оставался политеистом. Он верил в "истинных" богов - Ра, Гора, Изиду - в "старую гвардию", так сказать. Египтянин отправился вместе с фараоном, убежденный, что тот приведет их к божественной обители и там откажется от своей ложной веры. В этом он видел торжество справедливости и ждал вознаграждения от богов за проявленную верность. К счастью для египтян, их воскрешение произошло в северном полушарии, довольно близко к истокам Реки. Удачей являлось и то, что их соседями были миролюбивые скандинавы, не захватившие путников в плен; они разрешали им пользоваться грейлстоунами. Приблизившись к северным горам, египтяне попали в районы, населенные гигантскими человекообразными существами, никогда не виданными на Земле. Поверишь ли, их рост достигал восьми или даже десяти футов! Их огромные носы походили на хоботы. Они умели говорить - впрочем, на весьма примитивном языке. Конечно, поодиночке эти великаны, заросшие рыжим волосом, не могли бы справиться с многочисленной командой судна. Однако сыны Та Кем пришли в ужас: воистину, двери обители мертвых распахнулись перед ними и чудовищные демоны Сета охраняли вход! Но Эхнатону удалось привлечь внимание одного из гигантов, а затем подружиться с ним. Это создание с длинноклювой головой ибиса даже пожелало присоединиться к команде. Египтяне прозвали его Техати - в честь бога, известного грекам под именем Тота. Дальше Река резко сужалась, вода бурлила в скалистых берегах, грести против течения не хватало сил. Но ничто не могло остановить египтян. С помощью кремневых и железных топоров (железные орудия они умудрились выменять на табак и алкоголь во время странствий) они вырубили в скале узкий выступ в десяти футах над водой, разобрали лодку и обошли узкий участок. Это заняло шесть месяцев. Судно продолжало свой путь, но вскоре ряд грейлстоунов оборвался. Дальше началось царство вечного тумана. Несмотря на то, что Река отдавала морю массу тепла, она еще могла согреть холодный воздух, наполняя его сырой белесой мглой. А теперь начинается самая странная часть рассказа. Путники вышли к утесу, показавшемуся им непреодолимым. Но у его основания египтяне обнаружили прорытый кем-то туннель. Ползком, согнувшись, они миновали его, и дальше увидели конец веревки - связанные вместе полотнища ткани, свисавшие - с другого утеса. Они поднялись наверх и без каких-либо осложнений очутились за грядой гор, у полярного моря. Кто же прорыл туннель и оставил веревку? И зачем? Мне представляется очевидным, что людям это не под силу. Основная горная порода здесь - твердый кварц, и вырубить в нем туннель можно лишь стальными орудиями. Да и сколько времени заняла бы такая работа? Для нас это неосуществимо. К тому же Пахери сказал, что около туннеля не было никаких следов - ни остатков лагеря, ни кусков породы, ни обломков. Поразительно! Нельзя же унести с собой все, вплоть до камешка! А как забраться на второй утес без каната? Положим, что таинственные предшественники египтян запустили туда ракету, привязав к ней веревку. Но наверху был лишь один выступ - длинный тонкий пик скалы, за который можно зацепить гипотетическую веревку с гипотетическими крючьями. Попасть в него практически невозможно - выступ снизу не виден, да и рядом с ним египтяне ничего не нашли. Значит, кто-то должен был привязать этот канат и спустить его вниз! Все выглядело так, словно один из неведомых властителей этого мира решил облегчить землянам путь. С невероятным трудом путники пробрались по краю глубокого ущелья, продуваемого ледяным ветром, и вышли к морю. Над поверхностью воды до самом горизонта висели густые клубы туч. На другой стороне между горами виднелась расселина. Первым заметил ее Техати, уловив мелькнувший в просвете лучик солнца. Он быстро обогнул выступ горы, исчезнув за ним. Потом египтяне услышали крик, за ним - долгий замирающий вопль. Они бросились следом и успели заметить, как тело Техати катится вниз, в туман, по почти отвесному склону. Позднее они сумели представить себе случившееся. Гигант завернул за утес и в нескольких шагах от себя увидел чашу. Да, представь себе - цилиндр! Значит, кто-то уже побывал там! Техати прошел мимо него, и в этот момент сквозь брешь в хребте блеснул яркий луч солнца. Видимо, ослепленный им, великан в испуге шагнул назад, оступился, споткнувшись о цилиндр, и рухнул со скалы. Луч высветил посреди водного бассейна колоссальное цилиндрическое сооружение, вершина котором тонула в волнах тумана. Это продолжалось не больше минуты, затем солнце исчезло и вокруг вновь все затянулось серой дымкой. Ты, наверное, усомнишься, что египтянам удалось увидеть солнце. Даже если это ущелье в горах простирается до горизонта, тучи все равно должны затянуть ее. Очевидно, сильный порыв ветра на миг развеял марево, и это совпало с появлением над расщелиной солнца. Редкий случай, оказавшийся для Техати роковым. Да, ветры там причудливы. Они еще дважды разгоняли тучи, и египтянам удалось рассмотреть верх Башни. Если бы прямые лучи солнца не осветили ее, они увидели бы лишь темную бесформенную массу; сейчас же перед ними было огромное сооружение в виде цилиндра, поставленного на торец. Вряд ли эту чудовищную конструкцию создали человеческие руки; однако я подозреваю, что творцы и властители нашего мира могли бы принять и облик людей, если на то будет их воля. Еще одна странность. Через несколько часов египтяне увидели, как из окутавшем Башню тумана возникло нечто округлое и огромное: На их глазах оно стремительно вознеслось вверх, отражая свет солнца, и вскоре исчезло из глаз. Меня охватило безумное волнение. - Эта Башня, несомненно, главный штаб, пристанище Тех, кто правит в нашем мире! - Мы с Фриско того же мнения. В пути египтяне очень привязались к Техати. Несмотря на устрашающую внешность, гигант обладал добрым сердцем и любил пошутить. Он быстро изучил язык, иногда удивляя своих спутников неожиданными каламбурами, что свидетельствовало о его несомненном уме. В царстве живых лишь человеку, дана способность к игре словами. Только homo agnomenatio [названный человеком (лат.)], так, кажется? Не помню, совсем забыл латынь. Попадись мне ее знаток, я с удовольствием восстановил бы свои знания. Но вернемся к Пахери и Техати. Египтянам удалось пройти тяжкий путь через горы лишь благодаря его силе и обезьяньей ловкости. На месте гибели гиганта они вознесли молитвы и двинулись дальше. Узкая тропка косо нависала над ущельем под углом сорок пять градусов; влажная и скользкая, она была так узка, что путникам пришлось идти цепочкой друг за другом, касаясь плечами отвесной стены утеса. В некоторых местах она сужалась еще больше, и люди передвигались боком, прижавшись грудью и лицом к скале, судорожно цепляясь за малейшие неровности. На полпути Эхнатон, который шел первым, едва не сорвался - он увидел скелет. Да, там лежал скелет; без сомнения, скелет человека, погибшего от голода в этом краю, где не было грейлстоунов. Фараон прочитал над костями молитву и столкнул их в воду. Они продолжали свой путь и вскоре добрались до конца тропы. Казалось, она исчезала в море, и люди пришли в полное отчаяние. Эхнатон, уцепившись одной рукой за выступ скалы и держа в другой факел, стал осматриваться вокруг. Неподалеку он увидел темный провал - вход в пещеру; видимо, тропа вела к нему. Он оттолкнулся от выступа и шагнул в свинцовые волны. Вода доходила до колен; египтяне брели за своим вождем, осторожно нащупывая каждый шаг. Их охватил смертельный холод, зубы стучали, они еле двигались. Пахери, содрогаясь от ужаса, шел последним. Что их ждет? Может быть, перед ними дверь в жилище богов? Не ожидает ли их там песоголовый Анубис, дабы отвести к Великому Судье, который каждому отпустит по его деяниям? Пахери вспоминал о совершенных им несправедливостях, о мелочности и жестокости, алчности и вероломстве. В предчувствии неизбежной кары он замер; остальные ушли вперед, а он все стоял в ледяном холоде и мраке, обуреваемый страхом. Наконец, он поспешил за своими товарищами. Пещера окончилась туннелем, явно искусственным. Через сотню ярдов он расширился, и люди оказались в круглом зале, освещенном девятью лампами в форме сфер; установленные на высоких треножниках, они излучали холодный ровный свет. Первое впечатление было устрашающим - они вновь увидели скелет. Его правая рука была вытянута, будто человек старался что-то достать. Рядом валялся цилиндр. Но египтян больше поразило то, что скелет оказался женским. По черепу и остаткам волос они определили, что незнакомка принадлежала к негроидной расе. Вероятно, женщина тоже умерла от голода. По трагической иронии судьбы это произошло в нескольких футах от запасов пищи. После смерти своего спутника, на останки которого египтяне наткнулись раньше, она сумела пройти - или проползти - весь путь в эту подземную камеру и погибла, когда спасение было рядом. Меня чрезвычайно заинтриговала ее судьба. Что толкнуло ее на это гибельное странствие? Сколько было у нее спутников? Кто из них погиб, а кто вернулся, не дойдя до пещеры, через порог которой перекатываются волны северного моря? Каким образом им удалось миновать земли длинноносых гигантов? Как ее звали и почему ей выпал столь страшный конец? Может быть, она оставила записку в своей чаше? Но цилиндр был заперт, и открыть крышку могла лишь его владелица. Да и вряд ли египтяне смогли бы прочесть послание. Все это случилось до того, как усилиями миссионеров Церкви Второго Шанса на Реке был внедрен эсперанто. Кроме того, миллиарды людей, научившихся говорить на этом языке, писать на нем не умеют. Египтяне прочли заупокойную молитву над останками и в молчании принялись осматривать зал. Они обнаружили одиннадцать металлических лодок разного размера, покоящихся на У-образных металлических опорах. Здесь же были запасы пищи в пластмассовых коробках. Вначале Эхнатон и его спутники не могли понять, что это такое; потом они разглядели на банках рисунки, поясняющие, как их открыть. Откупорив сосуды, люди обнаружили там мясо, хлеб и овощи. Они с жадностью набросились на еду, насытились, и от усталости их сразу же сморил глубокий и долгий сон. Теперь египтяне твердо уверовали, что боги (по мнению Эхнатона - бог) им покровительствует. Это для них была подготовлена тропа - пусть тяжкая, но путь к бессмертию не дается легко и преодолеть его можно лишь добродетелью и усердным трудом. Вот Техати, несомненно, грешил в своей жизни, и боги за это сбросили его со скалы. На лодках также были нанесены схемы, из которых стало ясно, как ими управлять. Египтяне внимательно изучили их и выбрали себе одно из самых вместительных суденышек. Четыре человека легко подняли лодку и донесли до моря. Спустив ее на воду, они разместились в ней. Возле руля находился щиток с кнопками. Хотя фараону не подобало заниматься мирскими трудами, Эхнатон решил сам вести кораблик. Сверяясь с рисунком-схемой, он надавил клавишу на щитке. Засветился экран, на нем возник оранжевый силуэт башни. Он нажал другую кнопку, и лодка двинулась вперед. Среди египтян возникла паника, но их вождь не дрогнул и сохранил невозмутимость. Потом люди успокоились. Они знали, что сделали все правильно и не нарушили божественной воли. Металлическое суденышко представлялось им баркой, на которой, по их верованиям, умерших перевозят по водам в иной мир - Аменти, Страну Заката. Пищу, найденную в пещере, они сочли даром богов, а сама гигантская Башня - что ж, она походила на огромную круглую колонну; в своей стране они привыкли лицезреть громадные сооружения. Подобно многим народам, египтяне после воскрешения в мире Реки испытали потрясение, даже гнев. Их жрецы рассказывали совсем другие истории о загробной жизни. Правда, они по-прежнему обитали в прибрежной стране, как раньше на Ниле, но на этом сходство кончалось. Однако сейчас боги вели их в самое сердце Иного Мира. И то, что окружало их, было действительно похоже на Страну Заката. Сейчас, когда они уже пребывали в жилище Озириса, это особенно бросалось в глаза. Наверное, долина Реки - промежуточная стадия между миром живых и миром мертвых. О ней тоже рассказывали жрецы, но они во многом заблуждались, и это понятно - лишь боги владеют истиной. Конечно, колонноподобная Башня не похожа на Двойной Дворец Великого Судии, но боги могут менять все. В Мире Реки тоже все постоянно менялось, потому что менялись сами души богов. Эхнатон повернул руль, и оранжевое изображение башни на экране надвое пересекла темная черта. Время от времени он сжимал круглую рукоять справа от штурвала, регулируя скорость. Кораблик несся по волнам затянутого туманом моря с такой быстротой, что пассажиры онемели от страха. Через два часа изображение Башни разрослось до огромных размеров, и вдруг экран осветился ярким всполохом. Эхнатон резко снизил скорость. Он нажал еще одну кнопку, и египтяне закричали от ужаса и изумления: из двух овальных стояков на носу судна вырвались блестящие снопы света. Гигантский монолит Башни нависал над ними. Эхнатон коснулся следующей клавиши. Гладкие, без единого шва стены медленно разошлись, образовав огромные круглые ворота. Лучи прожекторов осветили просторный зал с металлическими стенами. Фараон направил лодку к самому входу, выключил двигатель и встал на борт, пытаясь дотянуться до порога, возвышавшегося над ними. Рывок - и он прыгнул в зал, держа в руках конец каната; крюки, торчавшие из стен, подсказывали, где следует его закрепить. Недоверчиво, в полном молчании, за ним последовали остальные. Все - за исключением Пахери. Его обуял такой ужас, что он не мог заставить себя сдвинуться с места. У него стучали зубы, тряслись колени, испуганной птицей билось в груди сердце. В голове царил полный сумбур. Он не находил сил подняться и догнать остальных. Там, в глубинах чудовищной Башни, ему уготовано предстать перед Судией и ждать кары! Тут я должен вступиться за Пахери. Он рискнул поведать Тому Райдеру о своей трусости, а это уже мужественный поступок. Что касается Эхнатона, то он не опасался своего Единого Бога и смело направился вперед по проходу. Кучка египтян следовала за ним, отставая лишь на несколько шагов. Один из них с удивлением обернулся к сидящему в лодке Пахери, махнул рукой, приглашая поспешить за ними, и двинулся дальше. Внезапно в конце прохода египтяне без единого звука рухнули на колени. Они пытались подняться, опираясь на руки, но неведомая сила прижала их к полу. Они лежали, распластавшись, словно восковые фигурки. Медленно сдвинулись створки ворот; ни следа, ни тонкой щелки не осталось от них на гладкой поверхности стены. В густом тумане холодного моря Пахери был один. Не теряя времени он нажал кнопку, и лодка двинулась с прежней скоростью. Но теперь на экране не было никакого изображения, никакой картинки, подсказывающей путь. Он долго метался взад и вперед вдоль отвесной скалы, пытаясь найти пещеру. В конце концов, Пахери выбрал одно направление и вскоре добрался до провала, под сводом которого море пробивалось сквозь горы. Направив туда лодку, он попал в громадную вытянутую пещеру; в дальнем конце ее раздавался грохот водопада. Египтянин попробовал найти место, чтобы пристать, но течение стремительно несло его лодку к пропасти. Рев падающей воды стал громоподобным, суденышко перевернулось, Пахери рухнул куда-то вниз... и больше он не помнил ничего. Очнувшись, Пахери обнаружил, что лежит, совершенно нагой, у какого-то грейлстоуна. Рядом стояла чаша - конечно, новая, - и громоздилась стопка полотнищ. Он услышал голоса. Темные фигуры с цилиндрами в руках двигались к грейлстоуну. Египтянин был здоров и невредим, но переполнен чудовищными воспоминаниями об обители богов. Том Райдер встретился с Пахери в этих местах, пробудившись после того, как его прикончил какой-то средневековый фанатик-христианин. Он вновь избрал солдатское ремесло и попал в один отряд с египтянином. Вскоре ему удалось услышать этот рассказ. Райдер дослужился до звания капитана и вновь был убит. На следующий день он проснулся в местности, где жил Фарингтон. Через несколько месяцев они вместе отправились вверх по Реке на выдолбленном из сосны челне. Позже вернулись обратно, построили "Раззл-Даззл" и набрали экипаж. Как я отнесся к этой истории? Ну, прежде всего, я решил, что до истины нужно добраться самому. Если Пахери ничего не выдумал - а Том, считал, что у него воображения не больше, чем в дубовом топорище, - то стоит поискать пути на север. Этот мир, столь непохожий на Землю, может дать ответы на великие вопросы; он - отражение подлинной сути вещей. Эй, там, на Башне! Ждите! 40 Продолжение письма Фригейта. Недавно к рассказу Райдера добавились новые подробности. Несколько дней назад мне довелось быть невидимым свидетелем разговора между Фриско и Томом. Они беседовали в большой каюте, я сидел снаружи у ее стенки, покуривая сигарету. Занятый размышлениями о недавнем споре с Нур эль-Музафиром, я не обращал внимания на доносившиеся из каюты голоса, как вдруг уловил слова капитана: - Да, но каким образом выяснить, не использует ли он нас в своих собственных целях? И что они сулят нам? Как узнать, сможем ли мы попасть в Башню? Есть ли там еще один вход? А если есть, то почему он не сказал о нем? Правда, он обещал объяснить все позже, но прошло уже столько времени, а мы его больше не видели. Вернее, не видел ты, я-то с ним никогда не встречался. Вдруг что-то произошло - его могли схватить, или мы стали ему больше не нужны. Райдер что-то ответил, но я не расслышал; видимо, он сидел спиной к стене. Снова раздался голос Фарингтона: - Да, конечно... Но я думаю вот о чем. Мне кажется, что к моменту вашей встречи он даже не подозревал, что египтяне добрались до Башни, а один из них вернулся сюда. Опять ответ Райдера и реплика Фарингтона: - Согласен. Туннель, канат, лодки, да и сама тропа - все подготовлено для нас, но прежде туда проникли другие. Усилился ветер, и несколько минут я не мог разобрать ни слова. Я подсел к стенке вплотную и вновь услышал голос Фриско. - Ты подозреваешь, что кто-то из Них оказался на нашем судне? Все может быть, Текс, но к чему это? Нам же не объяснили, как мы узнаем посвященных. Когда нам об этом скажут и где мы встретимся? В устье Реки? Представь себе - мы туда добрались, а там никого нет. Сколько нам придется ждать - сто лет? А если... Райдер прервал его длинной тирадой. Я навострил уши, пылая любопытством так, словно от меня исходили огни святого Эльма. Стоявший у штурвала Мустафа странно на меня поглядывал. Он мог сообразить, что я подслушиваю, и меня это сильно встревожило: если турок расскажет капитану, меня в два счета выставят с судна. Но вряд ли он догадывался, что речь идет о вещах, которые мне не следует знать. Я продолжал попыхивать сигаретой, а когда она потухла, притворился спящим. Все происходящее сильно напоминало сцену из "Острова сокровищ", когда, сидя в бочке из-под яблок, Джим Хокинс узнает о сговоре Джона Сильвера с дружками-пиратами насчет захвата "Эспаньолы". Но в данном случае ни Фарингтон, ни Райдер не плели интриг. Похоже, они были их жертвами. - Меня больше всего интересует, - говорил Фарингтон, - зачем мы ему нужны? Могущество этого существа превосходит силу дюжины богов. Он борется против себе подобных, а мы - пешки в его руках. Если он хочет видеть нас в Башне, то почему сам не переправит туда? Наступило молчание, нарушаемое лишь стуком кружек, потом послышался голос Райдера: - Но должны же быть, черт возьми, какие-то разумные причины! Когда-нибудь мы узнаем о них. А сейчас - что мы можем поделать? - Верно! - горько рассмеялся Фарингтон. - Что мы можем? Уж скорее бы добраться до конца - хорошего или плохого... Я все время ощущаю, что мной вертят словно куклой... я сыт этим по горло! В молодости из меня выжимали соки и богачи, и люди победнее. Стал знаменит - на мне наживались мои издатели, а потом - родные и друзья. Но здесь, в этом мире, я не допущу, чтобы меня эксплуатировали как бессловесного скота, годного лишь сгребать уголь да ловить рыбу! - Да ты и сам себя эксплуатировал, как и все мы, - возразил Райдер. - Я греб деньги кучами, ты - тоже. Ну, и чего мы добились? Понастроили дурацких домов, накупили машин, выпивки, шлюх... разную ерунду... И сдохли! А могли бы жить красиво и прилично, сберечь свои денежки, дотянуть до старости... Фарингтон вновь разразился смехом. - Да разве это наша стихия, Текс? Жить на всю катушку, жечь свечу с обоих концов - вот наш удел! Стоит ли крутиться в беличьем колесе обыденности, стать тупым животным на жирном пастбище, вести серую, тусклую жизнь в преддверии столь же серого будущего? Снова звон кружек. Тут Фарингтон принялся рассказывать Райдеру о своей поездке из Сан-Франциско в Чикаго. В поезде ехала прелестная женщина с ребенком и служанкой. Уже через час после знакомства она перебралась в его купе, и трое суток подряд они наслаждались друг другом - словно обезумевшие в брачную пору животные. Я понял, что мне пора отойти, и перебрался к фок-мачте, где болтали Абигайл Райс и Нур. Похоже, Мустафа не догадался, что я подслушивал чужой разговор. С этого часа меня охватило необоримое желание узнать, кто же был Он, о котором шла речь в каюте. По-видимому, кто-то из создателей этого мира, кто-то из могущественных существ, воскресивших нас. Как это могло стать реальностью? Сама идея казалась столь грандиозной и устрашающей, что я с трудом мог ее осознать. Да, был Некто, а вернее - Некие, осуществившие этот невероятный проект. И Они были истинными богами. Если история Райдера правдива, то Башня в северном море, по-видимому, является цитаделью, главным штабом Творцов этого мира, наших тайных владык. Я понимаю, что это звучит как бред - или сюжет фантастического романа, большинство которых ничем не отличается от бреда. Правда, авторы, создававшие эту галиматью, считали владыками своих издателей. Вдруг в Башне собралась клика этаких супер-издателей? Живот надорвешь от смеха - верно, Боб? А если Райдер лжет или лжет его информатор - Пахери? Нет, не думаю. По-моему, Райдер и Фарингтон связаны с кем-то из таинственных владык. Их разговор явно не преследовал цель разыграть подслушивающего. Хотя... Оба они - парни с юмором. Тут впору совсем свихнуться! Нет, конечно, они обсуждали реальные события и разговаривали открыто лишь по одной причине. Кого им опасаться на собственном судне после стольких лет? Кто станет следить за ними, да и зачем? Мысли путались, метались, как муравьи в разворошенном муравейнике. Сколько невероятных гипотез, предположений, противоречий! И какова фабула! Жаль, что во времена моей литературной карьеры подобный сюжет не приходил мне в голову. Но как вместить в одну книгу историю планеты, опоясанной огромной, бесконечной рекой, в долине которой обитают почти все разумные существа, когда-либо видевшие свет земного солнца! Тут понадобится дюжина книг! Нет, даже к лучшему, что эта идея у меня на Земле не возникла! Как поступить сейчас? Отправить письмо или порвать его? В твои руки оно, конечно, не попадет, а в чьих окажется? Дай Бог, оно достанется тому, кто не знает английского языка. Чего я опасаюсь? Трудно сказать... Но наша, на первый взгляд незатейливая жизнь в долине Реки имеет оборотную сторону. Там, в мрачной тени, идет какая-то тайная борьба и внутренний голос подсказывает мне: не зная всего, держись подальше! Кому предназначены эти послания? Конечно, мне самому, хотя я и надеюсь, что, при невероятном стечении обстоятельств, они попадут в руки тех, кого я знаю, люблю, к кому питаю симпатии. Сейчас, восседая с пером в руке на палубе судна, я пытаюсь разглядеть лица людей на берегу и увидеть того, кому я адресовал эти письма. Но мы плывем посреди Реки, и я вижу лишь крохотные темные фигурки. Великий Боже, сколько лиц промелькнуло здесь передо мной за двадцать лет! Миллионы - значительно больше, чем на Земле! Некоторые из них вынырнули из далеких тысячелетий; несомненно, я встречал и своих предков, не ведая о том. Если принять во внимание приливы и отливы великих миграций, военные вторжения, странствия отдельных людей и прочие обстоятельства, то среди моих предков я отыщу и монголоидов, и американских индейцев, и австралийцев, и негров. Вот поразмысли. С каждым поколением назад число твоих предков удваивается. Предположим, ты родился в 1925, а твои родители - в 1900 году (конечно, я прекрасно помню твой год рождения - 1923, - как и то, что твоей матери тогда было уже под сорок, но я беру средние цифры). Итак, родители твоих родителей появились на свет в 1875. Таким образом, предков уже четверо. Удвоение их количества происходит каждые 25 лет. К 1800 году их будет уже тридцать два. Большинство из них даже не знакомы друг с другом, но им предначертано стать твоими пра-пра-пра-пра-родителями. В 1700 году у тебя было пятьсот двенадцать предков, в 1600 - 8192, в 1500 - 131?072, в 1400 - 2?097?152, в 1300 - 33?554?432. К 1200 году?н.э. у тебя 536?870?912 предков. То же самое можно сказать обо мне и о любом из нас. Если в 1925 население Земли составляло два миллиарда (точной цифры не помню), то умножь это число на количество твоих предков в 1200 году. Получится квадрильон. Невозможно? Правильно. Мне удалось припомнить, что историки оценивали население в 1600 году в пятьсот миллионов, а в первом веке н.э. - в сто тридцать восемь миллионов. Вывод совершенно ясен. В прошлом, начиная с зари человечества, происходило невероятное множество кровосмешений среди близких и дальних родственников. Я уж не говорю о настоящем. Значит, и мы с тобой состоим в родстве, причем наверняка - многократном. Сколько же китайцев и черных африканцев, родившихся в 1925 году, являются нашими отдаленными братьями? Несть им числа! И вот по обоим берегам мелькают лица моих далеких кузенов: "Хелло, Хань Чу, Яйа, Балабула! Как дела, Гайавата? Здравствуй Ог, Сын огня!" Но даже зная о родстве, вряд ли они станут дружелюбнее; может быть, даже наоборот. Самые непримиримые ссоры и жестокие кровопускания происходят именно среди близких. Гражданские войны - жесточайшие из всех. Но ведь мы все - братья, следовательно, любая война - гражданская. Таков парадокс человеческих взаимоотношений, брат мой! Прав был Марк Твен. Ты читал его "Путешествие капитана Стормфильда в рай"? Старина Стормфильд, пройдя сквозь Жемчужные Врата, обнаружил там множество чернокожих. Подобно любому из нас, он представлял себе рай набитым белолицыми соплеменниками, среди которых изредка встречаются желтые, смуглые и черные физиономии. Но это не так! Он запамятовал, что темнокожих всегда было больше, чем белых. На каждого белого приходятся двое цветных. Та же история и здесь. Я снимаю перед вами шляпу, мистер Клеменс! Вы предсказали нашу жизнь после смерти. Итак, мы в долине Реки, но неизвестно, каким образом и зачем мы здесь оказались. Впрочем, как и на Земле. Правда, существуют люди, утверждающие, что они-де об этом знают из первых рук. Прежде всего, это миссионеры Церкви Второго Шанса, сотни сект различных реформаторов христианства, мусульманства, иудаизма, буддизма, индуизма и Бог знает, чего еще. Бывшие таоисты и конфуцианцы полностью принимают здешнюю жизнь - она лучше их прежней. Тотемисты утратили множество связей с миром - ведь в долине Реки нет животных, - но дух и смысл тотема сохранился. Однако многие из них осознали примитивность собственных верований и примкнули к более "возвышенным" религиям. Среди нас оказался суфи - Нур эль-Музафир. После воскрешения он был ошеломлен Миром Реки, но предпочел не переделывать себя, а сохранить привычный образ мыслей. Он утверждает, что, где бы ни возник новый мир, люди всегда сохранят в нем свою извечную тягу к добру. Зачем же тогда волноваться и суетиться? "К чему нам знать, Кто и Как создал этот мир; следует лишь понять - Зачем!" - говорит Нур. В этом он близок Церкви Второго Шанса. Я полагаю, что мне пора заканчивать свои писания, а потому - адье, адиос, амен, салам, шалом и со-лонг. Прими в недрах неведомого мои дружеские наставления. Питер Джайрус Фригейт. P.S. Боюсь, что в полном виде свою писанину не отошлю: часть подвергну цензуре и пущу в обиход как туалетную бумагу. 41 По ширине Река в среднем достигала полутора миль. Местами она сужалась, пробиваясь в узком ущелье между отвесными горами, местами разливалась широким озером. Глубина ее доходила до тысячи футов. Кое-где у берегов она зацвела. Вначале на поверхности, потом все глубже и глубже, до самого дна. Корни спутались и переплелись в плотную массу, не поддающуюся даже ножу. Полчища рыб кормятся в этих джунглях. Прожорливые породы обитают в верхних слоях, залитых лучами солнца. Другие заполняют средние уровни. В глубине суетятся, ползают, вьются загадочные, таинственные существа. Они питаются полуразложившимися, похожими на цветы корневищами и отбросами, что падают с верхних этажей. Однако в водах Реки живут и иные создания, большие и малые, которые непрерывно снуют вверх и вниз с разинутыми пастями в поисках пищи. Самое огромное из них (больше земного голубого кита) - плотоядное чудище, которое здесь прозвали речным драконом. Он без труда выдерживает любое давление и плавает и в глубине, и в мелких водах. Другая крупная тварь - амфибия величиной с приличного сома. Ее называют по-разному, чаще - "ворчуном". Это на удивление медлительная тварь, главный санитар Реки, поедающая, как свинья, все без разбора; главная ее пища - человеческие фекалии. Часто на берегу в густом тумане люди приходили в ужас, споткнувшись о склизкую рыбину с огромными выпученными глазами, роющуюся в требухе и человеческих испражнениях. Подстать ее отвратительному виду и мерзкие, похожие на карканье звуки, которые она издает. В тот день 25 года п.в. одна из подобных вонючих тварей подплыла близко к берегу, где течение слабее, чем на середине. Ее плавники-лапы еле двигались. Нос нацелился на мертвую рыбью тушку, покачивающуюся у самой травы. Ворчун разинул пасть, ожидая, когда рыбу прибьет поближе. Вместе с ней в пасть попал и другой предмет, плывущий следом. Рыбка проскользнула легко, но та, другая добыча на минуту застряла в глотке и лишь с большим усилием была проглочена. Пять лет плыл по течению водонепроницаемый бамбуковый футляр с письмом Фригейта Роригу. И пятью днями раньше он миновал берег, где жил долгожданный адресат. Но в тот момент Рориг сидел у себя в хижине, среди каменных и деревянных фигурок, изготовленных им для обмена на вино и сигареты. То ли по случайному совпадению, то ли в силу каких-то психических законов, но между отправителем и адресатом протянулась тонкая связующая нить, - этим утром Рориг вспоминал о Фригейте, вернувшись памятью к 1950 году. Он был студентом-выпускником, существующим за счет государственных льгот для демобилизованных и заработка жены. В тот теплый майский день он сидел в крошечной комнатке лицом к лицу с тремя профессорами. Пришел миг расплаты. После пяти лет напряженного труда он, наконец, сможет получить - или потерять - звание магистра гуманитарных наук в области английской литературы. При удачном раскладе он выйдет в мир преподавателем колледжа; если провалится - ему предстоит корпеть еще полгода и вторично рискнуть на защиту. Сейчас он являлся мишенью для трех инквизиторов, обстреливающих его залпами нескончаемых вопросов. Боб переносил атаки спокойно; вряд ли его тема - валлийская поэзия - хорошо знакома преподавателям. Но среди них была Элла Разерфорд, интересная сорокашестилетняя дама с ранней сединой, затаившая на него злобу. Несколько лет назад они были любовниками и дважды в неделю встречались у нее дома. Однажды вечером между ними разгорелся нелепый и яростный спор о поэтическом даре Байрона. Рориг равнодушно относился к творчеству великого барда, но восхищался его человеческими качествами и считал, что подобной судьбе может завидовать любой поэт. Элла вела себя довольно едко; он разбушевался, наговорил ей гадостей и заявил, что больше не желает с ней встречаться. Элла была уверена, что он вступил в связь с ней ради высокой отметки по ее курсу и сейчас использовал спор как повод для разрыва. Но она ошибалась. Рориг искренне привязался к стареющей женщине. Правда, вскоре она утомила его излишними любовными притязаниями; он больше не мог одновременно выполнять обязательства перед ней, своей женой, двумя сокурсницами, двумя женами своих друзей и привратницей дома, где он жил. С пятью он бы справился, но с семью - нет, ему не по силам. Рориг терял время, энергию и сперму, проваливаясь в сон во время занятий. Поэтому он решительно порвал с "миссис профессор", с одной из сокурсниц (прошел слух, что она больна триппером) и женой друга (сплошная похоть). Зло сощурив глаза, миссис Разерфорд произнесла: - Ну, что же, пока вы хорошо отбивались, мистер Рориг. Пока! Она сделала паузу. Рориг замер, что-то сдавило в желудке, пот заструился по лицу и спине. Ему представилось, что Элла опять хочет овладеть им, но каким-то чудовищным и унизительным способом. Доктор Дьюрхем и доктор Парр с интересом уставились на них. Ситуация становилась занятной. Их коллега тигром бросалась на привязанного к креслу ягненка. Сейчас ударит молния, а незадачливый кандидат, похоже, не позаботился о заземлении. Рориг стиснул ручки кресла. Пот струился по лбу, рубашка у подмышек взмокла. Черт, что происходит? - Мне кажется, - вновь начала Разерфорд, - вы хорошо знаете свою тему и проявили достаточные познания в малоизученной области поэзии. Мы гордимся вами, Рориг. Видимо, наши усилия - по крайней мере на лекциях - не пропали даром. Эта вероломная сучка намекала, что зря потратила на него время вне занятий. Но она нанесла лишь предупредительный удар, способный ранить, но не убить, и теперь готовилась разобраться с ним до конца. Что за пытка! Может быть, кафедра все-таки за него проголосует, и он проскочит? - А теперь... скажите мне, - она опять помолчала, - ответьте только на один вопрос, мистер Рориг: где находится Уэльс? В нем что-то оборвалось и провалилось в желудок. Сжав пальцами подбородок, Рориг выругался: - Матерь Божья! Ну и влип! Вот дерьмо-то! Доктор Парр, настоятель женской общины, побелел от ужаса. Впервые в жизни он услышал подобную мерзость! Доктор Дьюрхем, обливавшийся слезами при чтении стихов студентам, был близок к обмороку. А доктор Разерфорд, вызвавшая гром среди ясного неба, безмятежно улыбалась - без всяких следов сочувствия к своей жертве. Рориг взял себя в руки. Нет, он не унизится и отступит с поднятыми знаменами, под звуки оркестра, играющего "С нами Бог". Вскинув голову, он ясно улыбнулся. - Не знаю, как вам удалось, но вы меня добили! Ладно, я никогда не утверждал, что являюсь знатоком географии. Так что меня ждет? Вердикт: не защитил. Приговор: шесть месяцев работы над другой темой и новая инквизиция в конце срока. Когда позже в вестибюле они остались вдвоем с Эллой, она мило улыбнулась: - Я-то полагала, что вы учили географию, Рориг. Так вот, Уэльс - это возле Англии. Сомневаюсь только, что вам это поможет. Вы потеряли свой шанс, хотя вам его преподнесли на блюдечке. В стороне маялся в ожидании его друг - Пит Фригейт. Он также принадлежал к группе старших студентов, прозванных "бородачами". Все они учились в колледже после демобилизации и, вместе с женами и подругами, вели весьма богемный образ жизни, став предтечами будущих битников и хиппи. Сейчас Пит пристально смотрел на приближающегося к нему Рорига. У злосчастного соискателя глаза были полны слез, но он широко улыбался и, подойдя ближе, разразился истерическим смехом. - Пит, ты ни за что не поверишь! Конечно, трудно было поверить, что, после шести лет обучения в колледже, можно не знать, где находится Уэльс. Фригейт тоже смеялся взахлеб. - Нет, - кричал Рориг, - как эта старая лиса умудрилась нащупать мое уязвимое место? - Не знаю, - смеялся Пит, - но она молодец! Послушай, Боб, не переживай. Я знаю выдающегося хирурга, который никак не мог вспомнить: то ли солнце кружит вокруг Земли, то ли - Земля вокруг солнца. Он заявил, что когда ему приходится копаться в человеческих внутренностях, это не важно. Однако, скажу тебе, если профилирующий предмет - английская литература, то следовало бы знать кое-что и об Англии... о-о-о... ха-ха-ха! Рориг встретился с Питом в одном из своих странных снов, рожденных фантазией неведомых сценаристов. Он блуждал в тумане, преследуя великолепную бабочку. Ее непременно надо было поймать - другой такой Рориг не встречал. На крылышках у нее перемежались голубые и золотистые полоски, торчали пурпурные усики, глаза горели изумрудным блеском. Не иначе, как предводитель гномов вылепил ее в своей пещере Черногорья, а волшебник из страны Оз окропил живой водой. Сейчас она порхала в дюйме от вытянутой руки и уводила его все дальше и дальше. - Стой, сучья дочь, стой! Он бросался за ней раз за разом; казалось, что проделано уже много миль, но бабочка не давалась в руки. На бегу краем глаза Рориг уловил едва просвечивающие сквозь туман силуэты, недвижные и безмолвные, словно выточенные из кости. Дважды он разглядел их более отчетливо - голова одного увенчана короной, у другого вместо лица вытянутая лошадиная морда. Внезапно он натолкнулся на какое-то препятствие. Рориг замер, сообразив, что не в силах его обойти. Бабочка на минуту зависла в воздухе, потом опустилась ниже. Ее изумрудные глаза сверкали, передние лапки насмешливо теребили усики. Медленно двинувшись вперед, Рориг разглядел, что дорогу ему загородил Фригейт. - Не вздумай ее тронуть, - свирепо зашипел Рориг. - Она моя! Лицо Фригейта осталось неподвижным. Такое безразличие всегда приводило Боба в ярость, и сейчас он был на грани бешенства. - Прочь с дороги, Фригейт, или я тебя двину! Бабочка встрепенулась и отлетела в сторону. - Я не могу, - отозвался Питер. - Это почему? - Рориг в нетерпении переминался с ноги на ногу. Фригейт протянул руку вниз. Он стоял в центре большого красного квадрата, вокруг - другие квадраты, красные и черные. - Меня сюда поставили. Я не знаю, что меня ожидает. Это совершенно против правил - держать меня в красном квадрате. Но разве кто-нибудь думает о правилах? Кроме старых дев, разумеется... - Могу я тебе помочь? - спросил Рориг, остывая. Фригейт указал на что-то поверх его плеча. - Тебя сейчас тоже поймают. Пока ты ловил бабочку, тебя самого готовились схватить. Рорига охватил смертельный страх. Сзади надвигалась опасность! В отчаянии он попытался сдвинуться с места, обойти Фригейта, но красный квадрат держал его цепко, как и однокашника. - Ну и влип! Он еще видел улетающую бабочку; она превратилась в точку, в пылинку и исчезла. Навсегда. Туман сгущался, и Фригейт проступал в нем неясным пятном. - Я живу по собственным законам! - закричал Рориг. Из мрака донесся еле слышный шепот: - Тише! Тебя могут услышать. Внезапно он проснулся. Его подруга пошевелилась. - Что случилось, Боб? - Меня уносит прибоем, и ему нет конца. - Что? - Нет, вот он - конец. Рориг погружался на дно первозданного океана, туда, где затонувшие боги нелепо барахтались в тине, тараща холодные рыбьи глаза под торчащими венцами корон. Фригейт не знал, что его приятель мог бы ответить на один из вопросов письма. При воскрешении Рориг очнулся на далеком севере. Его соседями оказались доисторические скандинавы, индейцы из Патагонии, монголоиды ледникового периода и сибиряки двадцатого века. Он отличался необыкновенной способностью к языкам и вскоре бегло болтал на доброй дюжине наречий; правда, с чудовищным произношением и абсолютным пренебрежением к синтаксису. У него повсюду были друзья; за недолгое время он снискал славу шамана. Но шаманство требует серьезной подготовки, а Рориг увлекался лишь своими занятиями скульптурой. Кроме того, его безумно тяготил холод. По своей природе Рориг был солнцепоклонником. Самые счастливые дни выпали ему в Мексике, куда он приплыл со своей подругой на маленьком каботажном судне, перевозившем мороженых креветок из Юкатана в Браунсвиль, Техас. Там он оказался замешанным в дела шайки контрабандистов и даже провел несколько дней в мексиканской тюрьме. Рориг уже был готов уплыть в челноке вниз по Реке в теплые края, когда появилась Агата Крумс, чернокожая женщина, родившаяся в 1713 и умершая в 1783 году. Она была рабыней, которой гражданская война принесла освобождение; затем стала баптистским проповедником, четырежды выходила замуж, родила десятерых детей. Славная толстушка Агата любила выкурить трубочку, прикладываясь между делом к чарке. После воскрешения она оказалась за много тысяч грейлстоунов от этих мест, но получила божественное откровение - Господь призвал ее в свою обитель на северном полюсе, где посулил распахнуть врата Его царства. Там она станет вечно прославлять Его, познавать сущность времени и вечности, пространства и бесконечности, созидания и разрушения, жизни и смерти. Она станет одной из тех, кому удастся низвергнуть дьявола в преисподнюю, запереть его там и выбросить ключ. Рориг решил, что Агата сумасшедшая, но заинтересовался ею. К тому же он подозревал, что главные тайны этого мира скрыты у истоков Реки. Он знал, что еще никто не отважился проникнуть в подернутые вечным туманом северные земли. Если он примкнет к Агате и одиннадцати ее спутникам, то будет одним из первых, кто доберется до северного полюса; возможно - даже первым. Завидев полюс, он бросится вперед бегом и поставит там каменную статуэтку, на которой высечено его имя. Любой, кто потом доберется сюда, обнаружит, что первым здесь побывал Роберт Ф.Рориг. Агата не хотела брать его с собой - он не верил в Бога и Священное Писание; Рориг ненавидел ложь и чистосердечно признался ей в своих атеистических грехах. Правда, в глубине души он почитал Бога, хотя колебался в том, как правильно его назвать: Иегова или Р.Ф.Рориг. Библия же, как и всякая книга, содержит лишь ту правду, которую исповедует ее автор. Еще не кончилась цепь грейлстоунов, как пятеро их спутников повернули обратно. Еще четверо отказались продолжать путь у входа в огромную пещеру, из которой изливалась Река. Рориг двинулся дальше вместе с Агатой и Винглатом, выходцем из древнего сибирского племени, в каменном веке перебравшегося на Аляску. Иногда он и сам подумывал о возвращении, но не мог допустить мысли, что у сумасшедшей чернокожей бабенки и дикаря из палеолита больше храбрости, чем у него. К тому же, проповеднический дар Агаты постепенно подталкивал твердыню его неверия; может быть, он действительно должен предстать перед всемогущим Богом и милосердным Иисусом в положенный ему срок? Когда они пробирались по узенькой тропке к пещере, Винглат поскользнулся и полетел в Реку. Теперь Рориг окончательно понял, что он такой же безумец, как Агата, - и решил продолжать путь. Они добрались до места, где тропка резко спускалась и пропадала в тумане, скрывавшем море; из белесого марева доносился едва слышный плеск. Рориг с Агатой еле держались на ногах от голода. Если сегодня они не найдут еды, то завтра их не будет в живых. Но Агата заявила, что пища ждет их впереди - в пророческом сне ей привиделась пещера, забитая хлебом, овощами и мясом. Рориг смотрел, как она уползала от него вниз по тропе. Собрав последние силы, он двинулся следом, оставив свою чашу, в которой лежала заветная статуэтка. На миг он замер в нерешительности - не вернуться ли за ней? Но страшная слабость охватила его, тело налилось тяжестью, и Рориг понял, что не сможет сделать назад ни шага. Его убил не голод, а жажда. Какая ирония судьбы! Внизу мчалась многоводная Река, а у него не было веревки, чтобы спуститься к потоку. Море билось у подножья скал, но он уже не имел сил подползти к его холодным волнам. "Это смог бы понять лишь Колридж, - мелькнуло у него в голове, и еще: - Ну вот, я уже никогда не получу ответов на свои вопросы. Возможно, и к лучшему: они могли бы меня не устроить". Сейчас Рориг спал в хижине на берегу Реки в экваториальной зоне. А Фригейт, стоя на теплых, нагретых солнцем досках палубы весело хохотал - ему вспомнилась диссертация Боба и фиаско, которое его приятель потерпел на защите. Что вызвало у них одновременно это воспоминание? Телепатия? Память о прошлом не исчезает; она, как лезвие Оккама, становится острее с каждым годом. Впрочем, совпадение их мыслей было, скорее всего, простой случайностью. Ворчун перегородил путь дохлой рыбешке. Ее тельце скользнуло в широкую пасть амфибии, за ним последовал футляр с письмом Фригейта. Чудище легко справлялось с требухой, экскрементами и разложившейся плотью, но бамбуковую фибру переварить не смогло. Долгое время ворчун корчился в муках и подох в тщетных попытках исторгнуть из желудка инородное тело. Письма зачастую убивают; иногда это удается и конверту. 42 Со всех сторон к Джил неслись поздравления. Ее окружили, обнимали, целовали - и, странное дело, она впервые этому не противилась. Правда, подобный взрыв чувств следовало частично отнести за счет обильных возлияний, однако в нем ощущалась истинная приязнь, а не прикрытая лицемерием враждебность. Сама Джил пребывала в приподнятом настроении; даже Давид Шварц, обычно называвший ее "дикой собакой динго", подошел с поздравлениями. Анна Обренова стояла поодаль с Барри Торном. Они почти не разговаривали. Анна улыбалась; чужой успех как будто радовал ее, хотя Джил подозревала, что внутри она кипит от ярости. Джил ошиблась - Обренова разумно оценивала ситуацию. Она была здесь новичком, а Голбира вложила много труда и в разработку проекта, и в подготовку команды. Великое событие свершилось четверть часа назад. Сначала Файбрас потребовал тишины. Громкая болтовня и пение затихли, и он сообщил, что сейчас будет зачитан список офицеров "Парсефаля". Его ухмылка в сторону Джил не предвещала ничего хорошего; она побледнела, стиснув переплетенные пальцы. Теперь он отплатит ей за несговорчивость, размолвки и споры! Пусть! Она готова спорить хоть до утра, если считает себя правой! И никому из мужчин не позволит себя унизить! Файбрас начал зачитывать список. Он был мужчиной, но Джил не могла отказать ему в справедливости. Возможно, он являлся исключением? Улыбаясь, она двинулась сквозь толпу, подошла к Файбрасу, обняла его и разразилась слезами. Американец без церемоний чмокнул ее в губы, похлопав по спине. Джил не противилась этой непрошеной фамильярности. Все-таки он не остался равнодушным к ее чарам, а что касается размолвок... Всякое бывает во время работы. С улыбкой подошла Анна и протянула ей руку. - Примите мои самые искренние поздравления, Джил. Пожимая холодные тонкие пальцы, Джил почувствовала почти непреодолимое желание стиснуть их изо всей силы. Вздрогнув, она постаралась ответить спокойно: - Чрезвычайно вам признательна, Анна. Торн обернулся и что-то крикнул - видимо, тоже поздравил ее. Однако канадец не двинулся с места. Сейчас Джил ненавидела себя за слезы, за проявленную минутную слабость. Никогда в жизни не плакала она на людях, даже на похоронах своих родителей. Слезы высохли, и мысли ее неожиданно обратились к матери и отцу. Где они сейчас? Чем заняты? Как чудесно было бы повидать их... но только ненадолго. Жить рядом с ними она уже не сможет. Джил запомнила их старыми, седыми и морщинистыми; казалось, этот возраст соответствовал их основному предназначению - нянчить детей своего многочисленного потомства. Здесь они выглядят столь же молодо, как сама Джил; тем не менее, между ними лежит пропасть - ее жизненный опыт, столь не похожий на их тусклое существование. Прошло бы два-три дня, и они надоели бы друг другу. Да, видимо, нельзя навеки сохранить связи между родителями и детьми... Мать всегда казалась лишь придатком своего мужа, а он был сильным, шумным, волевым человеком. Джил никогда не стремилась ни понять, ни полюбить отца, хотя и горевала после его смерти. Она знала, что в Мире Реки они умерли для нее вновь. Так в чем же дело? Откуда новый поток слез? 43 Репортаж специального радиокорреспондента "Ежедневных Вестей". - Ну, люди, вот мы, наконец, собрались здесь. Сегодня - великий день, день грандиозном рывка! Теперь нам нипочем Великая Чаша, Туманный Замок, Башня Санта Клауса на северном полюсе, пославшего нам от щедрот своих воскрешение, вечную молодость, хлеб насущный, а также - отличную выпивку и курево. - Народу здесь - не меньше миллиона. Посмотрите-ка - трибуны полны, на холмах - толпы, с деревьев люди валятся пачками. Полиции сегодня придется хорошо повертеться. Прекрасный день, никогда такого не было, верно? Ну и гам! Похоже, вы ни одном моего слова не слышите, несмотря на микрофон. - Ага! Некоторые все же слышат. Люди, теперь постарайтесь сосредоточиться, я расскажу вам о "Парсефале". Правда, в ваших руках проспекты с его описанием, но большинство, я полагаю, не умеет читать. Это не ваша вина. Вы все говорите на эсперанто, но выучиться читать - совсем другое дело... Минуточку! Я только смочу глотку каплей спиртного. - А - ах! Это прекрасно. Беда только, что я начал прикладываться еще с рассвета... не знаю, что меня ждет впереди. Ну, неважно! Ненавижу загадывать. Что будет, то будет! В этом мире за удовольствие надо платить; впрочем, во всех остальных - тоже. - Вот он - наш "Парсефаль"! Так назвал его Файбрас, первый человек, задумавший построить дирижабль и написавший это гордое имя на его серебряной гондоле. - Второй помощник, Метцинг, предлагал назвать его "Граф Цеппелин-3", в честь человека, впервые построившего гражданский дирижабль. Первый помощник капитана мисс Галбира считала, что его надо назвать "Адам и Ева" - как дань уважения всему человечеству... ведь он предназначен для всех нас. Другие ее предложения - "Королева неба" и "Титания". Ну, здесь явно замешаны женские амбиции, к тому же "Титания" звучит почти как "Титаник", а вам известно, что случилось с этим судном. Простите, я забыл, что многие из вас никогда не слышали этого названия. - Кто-то из команды, - забыл его имя, - предложил "Серебряное яблоко"... помните - как в книге "Том Свифт и его огромный корабль". - Кто-то еще предложил назвать судно "Анри Жиффар" - в честь француза, впервые взлетевшего на аппарате легче воздуха. Как жаль, что старина Анри не сможет увидеть своими глазами этот воздушный корабль - вершину дирижаблестроения, последний и величайший из всех, когда либо построенных. И как жаль, что все человечество не станет свидетелем этого вызова богам - перчатки, брошенной им в лицо. - Люди, извините меня! Опять придется оросить высохшую глотку, иначе я рухну. - А-а-а! Великий Боже! Ну, пейте же, люди, только залпом! Выпивки сегодня - море разливанное. Мы не поскупились - этого требует честь нашего дома и народа Пароландо. - Итак, люди, наш уважаемый экс-президент Милтон Файбрас, экс-американец и экс-астронавт, решил назвать этот колосс "Парсефалем", а поскольку он - начальник, хозяин, босс, - то предложение было принято единогласно. - А теперь немного статистики. Капитан Файбрас пожелал построить самый большой корабль всех времен, и он это совершил. Наше воздушное судно не только величайшее из когда-либо существовавших, но, скорее всего, второго такого никогда не будет... так что я предложил бы название - "Последний - значит, наилучший". - Так вот, длина "Парсефаля" - 820 метров или 2680 футов, максимальный диаметр - 328 метров или 1112 футов. Его объем - 6?300?000 кубических метров или 120?000?000 кубических футов. Обшивка - из сверхпрочного дюралюминия. В нем восемь крупных газовых отсеков и еще несколько мелких - на носу и в хвосте. - На корпусе закреплены тринадцать внешних гондол и двенадцать двигательных отсеков, каждый - с двумя подвесными моторами. Наружное расположение двигателей снижает опасность возгорания водорода. При испытании материалов для газовых отсеков выяснилось, что пленки, полученные из внутренностей речного дракона, пропускают водород. Тогда Файбрас предложил ученым создать такое вещество, пленка из которого - извините за красное словцо! - не позволяла бы испортить воздух. - И, представьте себе, он подпрыгнул на десять футов, когда один из спецов тут же предложил новую идею... Что? Мой помощник Рэнди утверждает, что никто не может сходу установить новый рекорд в прыжках в высоту... Ну так что? Кого это волнует? Главное, что утечка водорода была сведена к нулю. - Водород - чистый на 99,999 процентов. - "Парсефаль" несет команду из девяноста восьми мужчин и двух женщин, два вертолета, каждый вместимостью на тридцать два человека, и двухместный планер. Парашютов для этой сотни храбрецов на нем нет - слишком тяжелый груз, и от них решили отказаться. Как видите, я с вами полностью откровенен. - Посмотрите на него, люди! Каков? Он сверкает на солнце, как божий нимб! Как он прекрасен и величествен! Сегодня у человечества великий день. Оркестры играют увертюру к "Одинокому Страннику"... Ха-ха! Тут я слегка пошутил... ладно, долго объяснять. На самом деле это увертюра к "Вильгельму Теллю" Россини. Эту пламенную музыку выбрал сам Файбрас, столь же пламенный ее поклонник. Думаю, среди вас немало людей, восхищавшихся ею в былые дни. - Рэнди, дай-ка мне еще стаканчик этой амброзии. Кстати, Рэнди - мой помощник на радиоцентре, бывший автор фантастических романов, а ныне, в Пароландо, - главный инспектор качества спиртных напитков. На мой взгляд, пустили козла в огород... - А, великий момент приближается! Наш "Парсефаль" выруливает из ангара! Через несколько минут состоится взлет. Сквозь ветровое стекло мне виден пульт управления в штурманской рубке. - Человек, сидящий у пульта, - вы все видите его - наш первый пилот Сирано де Бержерак. В свое время он тоже был писателем-фантастом и создал романы о путешествии на луну и солнце. А сейчас он управляет воздушным кораблем, которого даже вообразить не мог, и отправляется в настоящий полет. Его путь лежит к северному полюсу планеты, которую, насколько мне известно, не живописала ни одна живая душа в самых невероятных фантазиях; он направится туда, словно рыцарь воздуха, потомок земного Галахада, странствующего в поисках гигантской Чаши Грааля. - Всю работу в полете Сирано может выполнить один. Дирижабль полностью автоматизирован - его моторы, штурвал, руль высоты соединены с пультом управления электромеханическим приводом. На борту не нужны ни инженер, ни радист, ни штурман, как это было на прежних дирижаблях. Если Сирано способен бодрствовать трое с половиной суток - столько времени займет путь до полюса - то ему не понадобятся помощники. Теоретически судно может лететь без единой живой души на борту. - Справа от Сирано - капитан Милтон Файбрас. Сейчас он направляется к человеку, сменившему его на посту президента, всем известному Джуду П.Бенджамену, экс-министру юстиции утраченной и вечно оплакиваемой Конфедерации Штатов Америки. - Ну-ка, друг, убери лапы. Не смей оскорблять экс-гражданина Конфедерации! Полиция, заберите, этого пьянчугу! - А вот там, слева, третий пилот - Митя Никитин. Он поклялся в абсолютной трезвости на время полета и даже не припрятал бутылочку в дальних отсеках. Ха-ха! - Справа от Никитина - первый помощник Джил Галбира. Вам здесь пришлось нелегко, мисс Галбира, но мы в восхищении... - О-о, загудели моторы! Какой рев! Нам машет капитан Файбрас! Пока, мой капитан, бон вояж! Держите с нами радиосвязь! - Вот отпустили тросы с хвоста. Дирижабль чуть подпрыгнул и опустился вновь. Пару часов назад я наблюдал за его балансировкой. Его так экви - либ - либ... ну, уравновесили, что, стоя под этой махиной, один человек может поднять его одной рукой. - А сейчас отвели в сторону передвижную мачту и начали выпускать водяной балласт. Эй, джентльмен в сером! Отойдите немного, если не желаете принять душ! - Вот он начал подниматься. Ветер относит его назад - к югу. Но уже крутятся винты, сейчас дирижабль взметнет вверх и направится к северу. - Пошел! Больше горы, легче перышка! Вперед, к северному полюсу, к таинственной Башне! - Господи, да никак я плачу? Видимо, этот стакан был лишним. 44 Высоко в небе парил дирижабль. Лишь острый глаз мог уловить мерцание металлического корпуса в голубом просторе. С высоты двадцати тысяч футов команда "Парсефаля" обозревала просторы мира Реки. Стоя у ветрового стекла, Джил любовалась серебристой нитью водного потока, продернутой меж зеленых полосок берегов. В ста милях впереди река делала крутой изгиб к западу, затем извивалась, как лезвие малайского кинжала, и сворачивала на север. Повсюду на воде трепетали солнечные блики. Отсюда, с высоты, нельзя было разглядеть миллионы людей, обитавших на побережье. Даже большие суда казались спинами вынырнувших на поверхность речных драконов. Долина Реки выглядела безлюдной, как до Дня Воскрешения. На носу суетился фотограф, выполняя первые в этом мире аэрофотосъемки. И последние. Снимки сопоставят с данными о течении Реки, полученными с борта "Марка Твена". Но на карте "Парсефаля" все равно останутся белые пятна. Курс корабля шел к южной оконечности северного района, и у картографа накопятся данные лишь о части северного полушария. Однако преимущества перед наблюдениями с речного судна несомненны - на каждом снимке зафиксирован участок, доступный "Марку Твену" лишь по истечении нескольких дней. Радар определил высоту гор. Самые высокие достигали пятнадцати тысяч футов, большинство - десяти тысяч, но кое-где хребты опускались вдвое ниже. До прибытия в Пароландо Джил, как и большинство окружающих, полагала, что высота гор составляет от пятнадцати до двадцати тысяч футов. Но это являлось лишь гипотезой, прикидкой на глазок; точные измерения никогда не проводились. Только в Пароландо, где были приборы двадцатого века, она узнала их истинные размеры. Очевидно, сравнительная близость гор обманывала человеческие чувства. Они поднимались гладкой стеной на тысячу футов, затем шли отвесные и столь же неприступные голые скалы. Зачастую их вершины были шире подножья и образовывали выступ, на который впору забраться лишь змеям. Поперечный размер вершин достигал в среднем полутора тысяч футов, но даже при относительно небольшой толщине скалы были непробиваемы - твердые породы поддавались лишь стальным бурам и динамиту. В экваториальной зоне "Парсефалю" пришлось бороться с северо-восточным бризом. В средних широтах он шел в полосе попутного ветра. За сутки дирижабль преодолел путь, примерно равный расстоянию от Мехико до Гудзонова залива в Канаде. В конце второго дня полета с полярных широт вдруг подул встречный ветер. Путешественники не знали, насколько он устойчив. С земными условиями сравнивать было нельзя, поскольку здесь отсутствовал перепад температур на границе водных и континентальных масс. С высоты бросалась в глаза разница между экваториальной и умеренной зонами. Долины к северу сужались, горы вздымались выше, ландшафт напоминал природу Шотландии. Дождь шел здесь в три часа пополудни, тогда как на юге грозы с сильнейшими ливнями разражались в три часа ночи. Трудно представить, что это было природным явлением. Ученые Пароландо предполагали, что в горах скрыты климатические установки, вызывавшие регулярное выпадение осадков; видимо, они поглощали колоссальную энергию. Но никто не сомневался, что существа, сумевшие превратить эту планету в долину гигантской Реки и способные обеспечить пропитанием тридцать шесть миллиардов человек, в силах управлять погодой. Что же являлось источником энергии? Достоверно это не было известно; общепризнанная гипотеза гласила, что чудовищные механизмы используют тепло планетарного ядра. Существовало также предположение о некоем металлическом щите, пролегавшем между земной корой и глубинными слоями. Эта гипотеза объясняла отсутствие на планете вулканической деятельности и землетрясений. Поскольку здесь не было ни обширных ледяных полей, ни водных пространств, подобных земным, следовало ожидать и различия в режиме воздушных потоков. Но пока они не отличались от привычных аэронавтам на Земле. Файбрас решился опустить дирижабль до двенадцати тысяч футов, рассчитывая, что ниже ветер ослабеет. До вершин гор оставалось только пару тысяч футов, и в это время дня воздушные потоки были довольно устойчивы. Его предположение оказалось верным - скорость полета возросла. В три часа пополудни капитан приказал поднять корабль над дождевыми облаками. Через час они снова снизились; "Парсефаль" величественно парил над долинами, сверкая серебром обшивки. С заходом солнца ветер стих, чехарда вертикальных и горизонтальных воздушных потоков прекратилась. Полет продолжался без помех. Наступила ночь, водород в отсеках начал остывать. Опасаясь потерять подъемную силу, пилот направил нос корабля вверх. В герметизированной рубке управления включили электрические обогреватели. В воздухе потеплело, но все оставались в плотных одеждах. Файбрас и Пискатор закурили сигары, остальные - сигареты. Курильщики наслаждались ароматным табаком, стараясь отмахнуть дым от Джил. Все газовые отсеки были снабжены детекторами, сигнализирующими о малейшей утечке газа. Курение в дирижабле разрешалось лишь в носовой рубке управления, во вспомогательном хвостовом отсеке и в жилых каютах. Барри Торн, старший офицер хвостовой секции, доложил о показаниях магнетометра. Северный полюс Мира Реки совпадал с его магнитным полюсом. Магнитное поле здесь оказалось значительно слабее земного - измерить его удалось лишь с помощью приборов повышенной чувствительности, известных с семидесятых годов двадцатого века. - Итак, - засмеялся Файбрас, - в одной точке сосредоточены все три полюса - северный, магнитный и магический - я имею в виду Башню. Значит, если только один человек доберется туда, придется засчитать ему тройной рекорд. В этот день наладилась отличная радиосвязь. Сигналы "Марка Твена" принимались через антенну, закрепленную на буксируемом аэростате. Аукусо, радист, подозвал капитана: - Можете говорить, сэр. Тот сел на его место. - Сэм, говорит Файбрас. Только что получили радиограмму с "Минервы" от Грейстока. Он направляется на северо-восток и готов изменить курс, как только узнает о местонахождении "Рекса". - Надеюсь, вам не удастся достать Кровавого Джона, - ответил Сэм. - Я должен сам разделаться с ним... утопить собственными руками в бочке с дерьмом. Вряд ли это осуществимо, но весьма заманчиво. Я - не мстительный человек, Милт, но эта гиена ожесточила бы и святого Франциска. - На "Минерве" полтонны бомб и шесть ракет с девятикилограммовыми боеголовками, - заметил Файбрас. - При прямом попадании двух снарядов судно будет потоплено. - Этот ворюга-нормандец вывернется из любой переделки, - пробормотал Сэм. - Ему дьявольски везет. Как же быть? Я непременно хочу полюбоваться на его труп. Если его схватят живым, я сам сверну ему шею. - Ну, Сэм, - рассмеялся Файбрас, - если нужно кому-нибудь открутить голову, то лучше Джо никто не справится. В рубке зарокотал низкий голос: - Нет, я оторву ему сперва руки и ноги, а потом уж Тэм пусть вертит ему голову во все стороны, как ему нравится. - Ты меня насмерть оглушил, приятель, - Файбрас отпрянул от передатчика. - Уж если старина Джо до меня добирается, то бьет наповал. - По нашим расчетам, до "Рекса" всего час полета, - продолжал Файбрас. - Вы находитесь примерно в том же районе, миль на сто к западу. Насколько нам известно, Джонни не спешит и путешествует довольно медленно. Не то он уверен в своей безопасности, не то судно уже нуждается в ремонте. Разговор продолжался не менее часа. Клеменс поговорил еще с несколькими знакомыми из команды, но Джил обратила внимание, что он не подозвал де Бержерака. Они кончали связь, когда оператор радара сообщил, что "Рекс Грандиссимус" находится в зоне видимости. 45 "Парсефаль" кружил над судном на высоте тысячи футов. Отсюда "Рекс" казался детской игрушкой, но фотограф быстро увеличил снимок, так что корабль Джона можно было разглядеть во всех подробностях. Выглядел он великолепно. Джил подумала, что разрушать такое прекрасное творение рук человеческих просто преступно, но вслух ничего не сказала. У Файбраса и де Бержерака были давние счеты с человеком, захватившим этот волшебный корабль. Аукусо передал Грейстоку данные о местонахождении "Рекса". Тот ответил, что "Минерва" доберется до него на следующий день и запросил сведения о курсе "Марка Твена". - Мне бы хотелось над ним пролететь. Пусть Сэм полюбуется на воздушный корабль, который идет топить "Рекса", - заявил Грейсток. - Ну, это вам как раз по пути, - ответил Файбрас, - а Сэму не помешает хороший заряд бодрости. После разговора он заметил: - По-моему, полет Грейстока - просто самоубийство. На "Рексе" стоят ракеты, есть два самолета, тоже вооруженных ракетами и пулеметами. Все будет зависеть от случая - сумеет ли он захватить их врасплох или нет. Единственная надежда, что радары Джона не засекут "Минерву". - Да, - вмешался Пискатор, - но на "Рексе" разглядят нас - и, конечно, включат радары, чтобы выяснить, кто мы такие. - Вы правы, - поддержала его Джил. - Думаю, они легко сообразят, что дирижабль могли построить только в Пароландо. - Все может быть. Посмотрим. К тому времени, когда подойдет "Минерва", мы будем уже за северными горами. Вряд ли оттуда нам удастся связаться с Грейстоком; следовательно, новости мы узнаем лишь после возвращения. Выражение лица Файбраса всем показалось странным - будто он сомневался, что "Парсефаль" вернется. Солнце опустилось за горизонт, но его отблески еще долго освещали плывущие в вышине облака. Наконец, наступила ночь, сквозь туманную пелену засверкали звезды. Прежде чем уйти в свою каюту, Джил обменялась несколькими словами с Анной Обреновой. Маленькая женщина держалась приветливо, но в поведении ее сквозила какая-то скованность. Может быть, она расстроена тем, как Файбрас распределил должности? Джил прошла по длинному проходу в хвостовой отсек - выпить кофе и поболтать с членами команды. Там был и Барри Торн. Он тоже показался ей несколько взволнованным и еще более молчаливым, чем обычно. Джил подумала, что он, наверно, переживает свою размолвку с Обреновой. Впрочем, причина могла заключаться и в другом. Неожиданно ей вспомнился их громкий разговор - скорее даже, спор - на неведомом языке. Хорошо бы расспросить его, но страх признаться в том, что она подслушивала, останавливал Джил. Правда, если сказать, что она случайно шла мимо (именно так все и было!) и услышала несколько фраз... Можно ли считать подслушанным разговор, в котором