не понятно ни слова? Джил добралась до своей каюты, рухнула на койку и провалилась в сон. В два часа пополудни ее разбудил свисток, раздавшийся по внутренней связи. Она прошла в рубку управления сменить Метцинга, второго помощника. Он немного постоял рядом, рассказывая о своих полетах на "ЛЦ-1", потом ушел. Вахта начиналась спокойно. Атмосферные условия были нормальными, и она вполне могла полагаться на опыт сидевшего у штурвала Пискатора. Японец включил автоматическое управление, но продолжал внимательно следить за показаниями приборов. В стороне работали радист и оператор радиолокатора. - Мы достигнем гор около двадцати трех часов, - заметила Джил. Пискатор поинтересовался, правда ли, что этот северный хребет, как рассказывал Джо Миллер, достигает двадцати тысяч футов? Вряд ли гигант мог точно определить их высоту - он не сильно разбирался в метрической и английской системах. - Попадем туда и все узнаем, - ответила она. - Интересно, выпустят ли нас обратно таинственные обитатели Башни, - продолжал рассуждать японец. - Впрочем, позволят ли они нам вообще проникнуть туда? На этот вопрос можно было ответить так же, как и на предыдущий. Джил промолчала. - И если нам это удастся, - не унимался Пискатор, - получим ли мы возможность осмотреть их загадочную обитель? Джил закурила сигарету. Она была сейчас совершенно спокойна, предчувствуя, что с приближением к горам и к тайне, которую они охраняли, ей вряд ли удастся сохранить душевное равновесие. Пискатор улыбнулся, в его черных глазах сверкнул огонек. - Вы никогда не допускали мысли, что на борту может оказаться кто-нибудь из Них? От неожиданности Джил подавилась дымом. Откашлявшись, она хрипло спросила: - Как это пришло вам в голову? - Они вполне способны заслать на "Парсефаль" своих агентов. - И что же натолкнуло вас на эту мысль? - Это лишь мое предположение, не больше... но вполне допустимо, что за нами следят. - Я полагаю, это не только предположение. Что вас побудило так думать? Признайтесь мне, Пискатор! - Ничего конкретного... ничего, кроме праздных размышлений. - Возможно, ваши праздные размышления касаются какой-то личности? Кого же? - Если даже и так, то называть ее было бы совершенно неблагоразумно. Вы хотите, чтобы я ткнул пальцем в кого-то... скорее всего - в совершенно невинного человека? - А меня вы не подозреваете? - Нужно быть последним глупцом для этого. Я просто размышляю вслух. Прискорбная привычка, от которой не мешало бы избавиться. - Что-то я не припомню за вами обыкновения думать вслух. Джил прекратила разговор, понимая, что он ничего не прибавит к сказанному. Остаток дежурства она пыталась обдумать слова Пискатора и привести все в какую-то систему. В конце концов, голова у нее разболелась, и она в совершеннейшем изнеможении отправилась спать. Может быть, он все-таки имел в виду ее? Ближе к полуночи показались северные горы. В своем прогнозе Джил ошиблась лишь на две минуты. Хребет был скрыт облаками, но радары обрисовали его очертания - сплошная горная цепь, окружающая море. Файбрас, узнав ее истинную высоту, громко выругался. - Тридцать две тысячи футов! Выше Эвереста! Все выглядели озабоченными. Дирижабль не мог подняться выше тридцати тысяч, и Файбрас страшился даже такой высоты - в этом случае давление в газовых камерах приближалось к критическому, срабатывали аварийные клапаны и начиналась утечка водорода. Капитан остерегался максимальных высот и по другой причине. Если судно неожиданно попадет там в поток теплого воздуха, объем водорода увеличится. Правда, это создаст большую подъемную силу, но также будет грозить безопасности полета. "Парсефаль" стремительно взовьется вверх; в подобных условиях пилот должен отреагировать молниеносно и заставить корабль снизиться в холодные слои атмосферы. Если запоздать с маневром, то увеличившийся в объеме газ способен разорвать стенки камер. - Если придется переваливать через эту стену, - вздохнул Файбрас, - нас хорошо прижмет. Правда, Джо говорил... Он замолчал, пытаясь разглядеть впереди темную гряду гор. Под ними тянулась извилистая лента долины, вечно окутанная туманом. Грейлстоуны уже давно исчезли. Но радары и инфраскоп показывали, что холмы внизу покрыты растительностью. Новая загадка: как удалось вырасти деревьям в этом холодном мареве? - Сирано, - обратился к французу Файбрас, - опускайтесь до десяти тысяч футов. Мне нужно хорошенько осмотреть верховья. "Осмотреть" их можно было лишь с помощью радара. Сквозь массивные клубящиеся слои туч никто не смог бы заметить огромный разлом у подножья гор, о котором говорил Джо. Вскоре на экране обозначился зев колоссальной пещеры трехмильной ширины, из которой вытекала Река. Чудовищный свод вздымался на высоту десяти тысяч футов. - Джо явно преувеличивал, утверждая, что здесь может пройти луна, - ухмыльнулся Файбрас, - но это все равно впечатляет. - Грандиозное зрелище, - отозвался Сирано. - Но воздух здесь очень холодный и тяжелый. Файбрас приказал поднять корабль выше и идти курсом, параллельным горам, на расстоянии восьми миль. Чтобы избежать сноса из-за южного ветра, Сирано был вынужден сделать крен; затем, уравновесив дирижабль, он стал набирать высоту. Тем временем радист пытался найти в эфире позывные "Марка Твена". - Вызывай их, вызывай, - приказал ему Файбрас. - Сэм, наверное, хочет знать, что с нами происходит. А мне интересно, добралась ли до них "Минерва". Он повернулся к остальным. - Я ищу расщелину в горах. Здесь непременно должен быть разлом. Джо говорил, что сквозь него на минуту сверкнуло солнце. Возможно, ему померещилось - солнце здесь поднимается над горизонтом вдвое ниже, чем в средних широтах, и не может осветить ущелье, если оно не рассекает хребет почти до самого основания. В 15.15 экран радара высветил вертикальную брешь. Дирижабль летел выше и несколько в стороне от основной гряды. Вблизи ущелья горы были невысоки, лишь отдельные вершины вздымались до десяти тысяч футов. Вскоре "Парсефаль" приблизился к разлому, и они увидели огромную долину, прорезавшую хребет насквозь. - Похоже на Большой Каньон, насколько я помню ваши рассказы, - заметил Сирано. - Колоссальное ущелье! Стены тысячефутовой высоты... без длинного каната туда не спуститься! И скалы тут гладкие, как женский зад! За невысокими горами вздымался новый каменный барьер, ограждавший Реку. Но если бы путешественники преодолели это препятствие и пересекли долину, то перед ними выросла бы другая отвесная каменная стена, тянувшаяся на пятьдесят миль. Да, если Клеменс собирается преодолеть этот путь по суше, его команде придется нелегко! - Гинунгагап, - пробормотала Джил. - Что? - удивился Файбрас. - В норвежских сказаниях - первичный хаос, где родился Имир, первое живое существо, предок племени злых гигантов. Файбрас фыркнул. - Теперь вы мне скажете, что море населено демонами! Он казался совершенно спокойным, но Джил понимала, - его выручает лишь привычка держать себя в руках. Однако не пора ли доверить штурвал более опытному пилоту? Конечно, у Сирано великолепные рефлексы и быстрота реакции, но он совершенно не имеет летного опыта. Что ему известно об аэронавтике в полярных условиях? Здесь, на вершине мира, слабые солнечные лучи почти не грели, в воздухе сильно похолодало. За каменной преградой Река низвергалась в полярное море, отдавая тепло, собранное за тысячи миль пути. При контакте холодного воздуха с теплой водой вверх поднимались плотные массы тумана - о нем рассказывал Джо. Но воздух не согревался, и тут было значительно холоднее, чем за горами. Высокое давление внутри каменного пояса вытесняло холодный воздух наружу. Джо вспоминал, какой пронзительный ветер преследовал их по дороге к морю. В полном отчаянии Джил была готова попросить Файбраса, чтобы он сменил Сирано. Пусть к рулю встанет она сама, Анна или Барри Торн, кто-нибудь из опытных пилотов... Возможно, Файбрас тоже так считал, но он не собирался этого делать. Неписаный закон воздуха! Сменять сейчас Сирано - значит, подчеркнуть недоверие к нему, унизить его мужское достоинство. Как это нелепо! Совершенно нелепо! На карту поставлены успех их дела и жизнь людей! Но Джил не произнесла ни слова. Подобно другим, она молчаливо подчинялась традиции и, наверно, была бы оскорблена сама, если бы кто-то попытался намекнуть на неопытность француза. Наконец, судно поравнялось с каньоном. Как они и предполагали, ущелье расширялось в сторону моря; из гигантского двухмильного разлома, как из аэродинамической трубы вырывались подгоняемые ветром облака. Казалось, вой урагана проникает даже сквозь обшивку дирижабля. Сирано направил корабль прямо в ущелье, стараясь, чтобы его не отнесло к югу. Двигатели работали на полную мощность, но "Парсефаль" шел со скоростью не больше десяти узлов. - Ну и ветер! - воскликнул Файбрас. Его обуревали сомнения. - Возможно, стоит подняться выше... Воздушные потоки с гор могли бы помочь нам пробиться через расщелину. Не думаю, что толщина хребта здесь больше, чем в долине, - пробормотал он сквозь зубы. - Наверху мы проскочим через эту дыру быстрее, чем пес сквозь обруч. Только вот... Он откусил кончик сигары и чиркнул зажигалкой. - Поскорее бы пробиться сквозь эти адские ворота! 46 Фригейту не давала покоя мысль о переплетении человеческих судеб. Сам он появился на свет по воле чистой случайности. Неожиданное стечение обстоятельств сделало возможное реальным. Его отец родился и вырос в городе Терра-Хот штата Индианы, мать - в маленьком канзасском городке Галена. Вряд ли у них были шансы встретиться в те времена, когда люди вообще редко путешествовали. Но его деда, бонвивана и азартного дельца, любителя вина и женщин, обстоятельства вынудили отправиться в деловую поездку в Канзас-Сити. Он решил взять с собой старшего сына - двадцатилетнего Джеймса, которому пора было приобщаться к бизнесу. Оставив в гараже новехонький "паккард", они отправились поездом. Мать Питера училась в коммерческой школе Канзас-Сити и жила у своих немецких родственников. Ничего общего у двух семей не было - разве лишь то, что они жили на Среднем Западе - территории, равной иной европейской стране. Итак, в один прекрасный день, его будущая мать отправилась с подружками в кафе полакомиться молочным коктейлем и мороженым. Его будущий отец притомился от деловых переговоров родителя с фабрикантом сельскохозяйственных машин. Когда наступило время ленча, оба старца направили свои стопы в бар. Джеймсу не улыбалось напиваться с утра, и он повернул к кафе. Его привели в восторг аппетитные запахи мороженого, ванилина и шоколада, жужжание вентиляторов под потолком, длинная мраморная стойка и три хорошенькие девушки, сидевшие в плетеных креслицах возле маленького столика. Как истый мужчина, он окинул их с головы до ног оценивающим взглядом и уселся неподалеку, заказав шоколадный коктейль и гамбургер. В ожидании юноша небрежно листал страницы газет, разглядывая лишь рекламу фантастических и приключенческих романов. Надо сказать, они мало его интересовали. Он пытался читать Уэллса, Жюля Верна, Хаггарда, Фрэнка Рида, но трезвому уму торговца оставался чужд полет их фантазий. Джеймс отправился к стойке за порцией мороженого. Когда он проходил мимо столика девушек, одна из них, увлеченная пересказом какой-то истории, опрокинула стакан с коктейлем. Он отпрыгнул в сторону. Не будь Джеймс столь проворен, его панталоны могли сильно пострадать. Брызги попали на сапоги. Девушка извинилась. Джеймс ответил, что на это не стоит обращать внимания, и попросил разрешения присесть рядом. Юные особы были рады поболтать с интересным молодым человеком, прибывшим из далекого штата Индиана. К тому времени, когда они отправились в свое училище, Джеймс уже немало знал о Тэдди Грифитс. В этом трио она выделялась спокойствием и миловидностью; сочетание тевтонских и индейских черт придавало ее лицу особую прелесть. Иссиня-черные волосы и огромные темные глаза произвели на Джеймса сильное впечатление. В те времена ухаживание за девушками было делом непростым. Джеймсу пришлось нанести визит в резиденцию Кайзеров на Локуст Стрит, претерпеть долгую поездку в экипаже, представление дядюшке и тетушке, обед со стариками с неизменным домашним мороженым и печеньем. Около девяти часов их с Тедди отпустили на прогулку вокруг квартала. По возвращении Джеймс поблагодарил хозяев за гостеприимство и попрощался с Тедди, даже не поцеловав ее. Они стали переписываться, через два месяца он предпринял другую поездку в Канзас-Сити, уже на отцовской машине. На этот раз они сумели вкусить скромные радости любви, сидя в последнем ряду местной киношки. Когда Джеймс приехал в третий раз, они с Тедди поженились. После венчания молодые сразу же отправились поездом в Терра-Хот. Джеймс любил рассказывать своему старшему сыну, что его следовало бы назвать Пулмен: [имеется в виду спальный пульмановский вагон] "Ты был зачат в поезде, Пит, и я собирался назвать тебя соответственно обстоятельствам, но твоя мать воспротивилась". Питер не знал, стоит ли верить ему - отец любил приврать. Но он никогда не слышал, чтобы мать возражала ему. Коротышка Джеймс, задира и забияка, управлял своим курятником с твердостью домашнего Наполеона. Таково стечение обстоятельств, сделавшее реальностью появление Питера Фригейта. Если бы старый Уильям не взял своего сына в Канзас-Сити, если бы Джеймс не соблазнился коктейлем, предпочтя его пиву, если бы девушка не уронила стакан, то не было бы и Питера Фригейта. Не было бы личности, носившей это имя. Могло случиться и так, что отец проспал бы пьяным сном ту ночь в поезде или, несмотря на его старания, зачатия не произошло. В любом случае Питер не появился бы на свет. Но случилось так, что один сперматозоид - один из трехсот миллионов - сумел опередить другие на пути к яйцеклетке. Да, побеждает сильнейший, думал в утешение Фригейт. Ниточка воспоминаний раскручивалась дальше; перед ним проплывали лица сестры и братьев. Они умерли, ничего не оставив после себя. Пустая порода, шлак, плоть без духа. Нес ли в себе тот сперматозоид будущий дар воображения и писательского таланта? Или это было заложено в яйцеклетке? Возможно, лишь их комбинация образовала нужные гены? Его братья не были творческими людьми. У сестры воображение, несомненно, присутствовало, но в пассивной форме. Она любила фантастические романы, но склонностью к творчеству, к писательству не обладала. Что сделало их столь различными? Этого не объяснить влиянием среды, все они находились в одинаковых условиях. Отец покупал книги в красных обложках под кожу. В детстве у них была домашняя библиотека из дешевых изданий (вспомнить бы, как они назывались?). Но книги не интересовали младших. Они не увлекались приключениями Шерлока Холмса, не сочувствовали несчастному чудовищу из "Франкенштейна", не сражались под стенами Трои вместе с Ахиллесом, не отправлялись с Одиссеем в его долгий путь к Итаке, не спускались в ледяные глубины в поисках Грендола с Беовульфом, не путешествовали с машиной времени Уэллса, не посещали таинственные звезды Олива Шнейдера, не прятались от ирокезов в компании Натти Бумпо. Они прошли мимо "Странствий пилигрима", "Тома Сойера" и "Гекльберри Финна", "Острова сокровищ", сказок "Тысячи и одной ночи", "Путешествия Гулливера". Они не рылись на полках домашней библиотеки, где он открыл для себя Фрэнка Баума, Ганса Андерсена, Эндрю Ланга, Джека Лондона, Конан Дойла, Эдгара Райса Берроуза, Редьярда Киплинга, Райдера Хаггарда. Не забыть ему и менее славных: Ирвинга Грампа, Дж.Хенти, Роя Роквуда, Оливера Кервуда, Дж.Фарнола, Роберта Сервиса, Энтони Хопа и Хайатта Верилла. В пантеоне его воспоминаний неандерталец Ог и Рудольф Рессендайл навсегда останутся рядом с Тарзаном, Джоном Картером из Барнума, Одиссеем, Челленджером, Джимом Хокинсом, Алланом Квотермейном и Умслапогасом. Сейчас Питер плыл на одном судне с человеком, который являлся прообразом фантастического Умслапогаса; он служил матросом у создателя Бэка и Белого Клыка, Волка Ларсена и Смока Белью; он ежедневно запросто болтал с кумиром своего детства, несравненным искателем приключений - и в фильмах, и в жизни. Добавить бы к ним еще и Конан Дойла, и Твена, и Сервантеса... и, конечно, Бартона. Особенно Бартона! Однако судно легко перегрузить. Будь доволен и этим! Но человеку никогда не хватает того, что он имеет. Как же его сюда занесло? О, да! Простая случайность - синоним судьбы. В отличие от Марка Твена, он не верил, что все события жизни детерминированы, определены раз и навсегда. "С того момента, когда первый атом Великой Пустоты космоса столкнулся с другим атомом, - наши судьбы предопределены". Твен сказал нечто подобное - кажется, в своем довольно пессимистическом произведении "Что есть человек?" Этой философией он прикрывал грех бегства от действительности. Он прятался за ней, как цапля, сунувшая голову в кусты. Фригейт не разделял и мнение Курта Воннегута - этого Марка Твена двадцатого века - утверждавшего примат химических реакций организма в человеческой судьбе. Творец - не Великий автомеханик и не Божественный игрок в бильярд. Впрочем, о Боге стоит говорить, если Он действительно существует, в чем Фригейт часто сомневался. Но если Бога нет, то тогда все определяет собственная воля. Правда, это ограниченная сила, зависящая от случайных обстоятельств, болезней мозга, воздействия лекарств, лоботомии. Но человеческое существо - не протеиновый робот, который не способен изменить свое мышление. Мы рождаемся с самыми различными сочетаниями генов. Они определяют развитие нашего ума, способностей, реакций, короче говоря - наш характер. А как говаривал старик Гераклит - характер создает судьбу. Любая личность способна на самопреобразование. Скрытые в нас силы позволяют заявить: "Я этого делать не стану!" Или - "Никто меня не остановит!" Или - "Я был теленком, а стал свирепым тигром!". Наша мысль способна изменить душевный строй человека. Фригейт свято верил в это, но его жизненная практика всегда расходилась с теорией. Его семья пребывала в лоне "Христианской науки". Но когда ему было одиннадцать лет, отец, в состоянии полной религиозной апатии, послал его в пресвитерианскую школу. Мать не вмешивалась; она с головой ушла в хозяйственные заботы - ей было важнее вымыть кухню и накормить детей вкусным завтраком, пока отец изучает "Чикаго Трибюн". Питер стал ходить на воскресные занятия и слушать проповеди. Так в нем соединились два религиозных начала. В одной из религий зло и материя - лишь мираж, единственная реальность - душа. В другой - вера в предопределенность. Немногих избирает Бог во спасение, остальных отправляет в ад. В этом нет ни поэзии, ни высокого смысла - осуществляется лишь однажды сделанный божественный отбор. Можно жить чистой жизнью, проводить дни и ночи в молитвах, но в конце концов вас отправят в единственное уготованное вам прибежище. Агнец, овца, которую неизвестно почему Бог отметил своей милостью, приближен и посажен одесную Его. Таинственно отвергнутый козлище низвергается в геенну огненную. В двенадцать лет Питера мучили ночные кошмары, в которых Мэри Беккер-Эдди и Жан Кальвин [Мэри Беккер-Эдди (1821-1910) - основоположница "Христианской науки", религиозной организации протестантского толка в США. Жан Кальвин (1509-1564) - основатель кальвинизма] сражались за его душу. Неудивительно, что в четырнадцать он решил порвать с обеими религиями, да и с остальными тоже. Тем не менее, он сохранил в себе следы стыдливого пуританства: не осквернял себя грязным словом, краснел при соленых шутках, не выносил даже запаха вина или пива, с презрением отвергая любые попытки подпоить его. Но зато какое восхитительное чувство превосходства переполняло его при этом! Источником мучения для Пита стала его ранняя половая зрелость. Когда в седьмом классе его вызывали отвечать, он безумно краснел, терялся. При виде пышного бюста учительницы его пенис трепетал. Никто не замечал этого, но каждый раз Пит был уверен, что теперь он опозорен до конца дней. Сидя с родителями в кино, на фильме, где у героини было излишне открытое платье или видна подвязка, он прятал в карманы дрожащие руки. После сеанса он боялся взглянуть в лицо родителям. Отец дважды говорил с ним о сексе. Однажды, когда ему было двенадцать, мать заметила кровь на его полотенце и рассказала отцу. Запинаясь и невнятно бормоча, Джеймс Фригейт с трудом выдавил из себя вопрос, не было ли у Пита мастурбации. Тот ужаснулся и все отрицал. При расследовании выяснилось, что принимая душ, он случайно повредил кожицу крайней плоти и там образовался нарыв. Он вовсе не теребил пенис, а просто тщательно мылся. Отец стал объяснять ему, что если он будет терзать свой член, то тронется умом; в качестве назидательного примера Фригейт-старший упомянул деревенского дурачка из Норд Терра-Хат, у которого мастурбации происходили на глазах у людей. С серьезным лицом он убеждал сына оставить дурную привычку, дабы не стать полным идиотом. Может быть, папаша Джеймс на самом деле верил в это - во всяком случае, люди его поколения не сомневались в подобных вещах. Возможно, он просто хотел запугать сына. 47 Это случилось много лет назад. Изрядно набравшись, Питер привел женщину в пустой католический храм и уложил ее на алтарь. Она была еврейкой и яростно ненавидела католицизм (в бостонской школе мальчишки, польские католики, поколачивали ее только за то, что она - еврейка). Питер был так пьян, что согласился на эту эскападу. Мысль осквернить церковь пришлась ему по душе, хотя уже на следующий день он горько сожалел о своей выходке. Он ни за что не пошел бы в пресвитерианский храм, казавшийся ему нищенским и тоскливым, - там и самому Богу приткнуться негде. То ли дело католический костел, где все восхваляет Его могущество! Так почему бы не осквернить это место, где Он якобы присутствует? После церкви они с Саррой решили добавить и направились в меблированные номера огромного дома - на улице, название которой он так и не мог припомнить. Это был богатый район с громадными, безвкусными особняками. Здесь жили состоятельные старики, вдовы и пожилые пары. Из-за плотно закрытых дверей не доносилось ни звука. Когда они уходили оттуда, на площадке третьего этажа Сарра встала перед ним на колени. В этот момент распахнулась дверь, из-за которой выглянула какая-то старуха. Увидев их, она вскрикнула и в панике скрылась; раздался щелчок замка, потом - грохот засова. Они с хохотом выскочили на улицу. Позже Питер с ужасом представил себе, что старуха могла вызвать полицию; его ожидали публичный позор, потеря места в "Дженерал Электрик", скандалы в семье... А если у пожилой леди случился сердечный приступ? Он начал судорожно просматривать колонку некрологов, но не обнаружил никого, кто умер бы ночью на этой улице. Странно! Сарра, жившая напротив, говорила, что стоит ей выглянуть в окно, она обязательно увидит похоронную процессию. Он твердо сказал себе, что тридцатишестилетнему мужчине не подобает пускаться в такие авантюры. Все, баста! Шалостям конец! Прошли годы, и теперь он лишь посмеивался, вспоминая этот случай. Став в юности атеистом, Фригейт, однако, не избавился от разъедающих душу сомнений. В девятнадцать лет он повстречал Боба Олвуда, парня из религиозной семьи, тоже пришедшего к безбожию. Родители Боба умерли от рака. Потрясение, вызванное их смертью, склонило его к мыслям о бессмертии. Он не мог представить, что отец и мать ушли навсегда, что он больше их не увидит. Боб стал посещать религиозные собрания и вновь обратился к вере. В те годы Питер и Боб встречались довольно часто и не раз беседовали о религии, обсуждая достоверность библейских событий. Однажды Боб уговорил Пита пойти на собрание, где выступал с проповедью преподобный Роберт Рэнсом. Там, к своему собственному изумлению, молодой Фригейт ощутил глубокое волнение; он даже опустился перед пастором на колени, признавая Христа своим Господом. Правда, через месяц от его благочестия ничего не осталось. По выражению Олвуда он "впал в ересь" и "лишился благодати". Питер уверял Боба, что от неистовства веры его оттолкнула детская религиозная раздвоенность и излишняя эмоциональность новообращенных. Олвуд же продолжал убеждать его "бороться за спасение своей души". Когда Питеру исполнилось шестьдесят, никого из его соучеников и друзей юности уже не было в живых, да он и сам прихварывал. Смерть была не за горами. В юности он часто обращался мыслью к судьбам миллиардов людей, живших до него, - они рождались, страдали, любили, смеялись, плакали, умирали. И те, что будут жить потом, тоже уйдут в небытие - вместе со своей скорбью, ненавистью, любовью... А с гибелью Земли все станут прахом - да, собственно, и праха не останется. Тогда к чему все, что было, есть и будет? Если нет бессмертия, жизнь лишена смысла. Существовали люди, утверждавшие, что сама жизнь является оправданием жизни - в этом ее единственный смысл. Питеру подобные мысли казались глупым самообманом. Неужели у человечества нет другой альтернативы, кроме загробного мира? Неужели люди - только безвольные, лицемерные, себялюбивые бедолаги? Впрочем, и звери тоже... Он не встретил ни одного человека, прожившего без греха, хотя и допускал их существование; несомненно, им надлежит получить бессмертие. Но Питер не верил тем, кого традиция и общество увенчали нимбом святости. К примеру, святой Августин. Все, что он сделал - это выдавил из себя одно-единственное: "Покайтесь мне!" Вопиющее себялюбие и самообман! Святой Франциск, по-видимому, прожил действительно безгрешную жизнь, но был явным психопатом - целовал прокаженных лишь для того, чтобы продемонстрировать самоуничижение. Значит, как говаривала жена Питера, нет на Земле совершенства. Да, был еще Иисус. Но его безгрешность тоже сомнительна. Из Нового Завета следует, что именно он положил конец спасению евреев, за что они и предали его. Поэтому святой Павел счел израильтян недостойными религии, прошедшей сквозь муки и страдания, и обратил свою проповедь к другим народам. Христианство, которое следовало бы назвать "павелизмом", распространилось по всему миру. Но в те времена половое воздержание считалось извращением; значит, и Иисус, и Павел стали по законам своего века сексуальными извращенцами, ренегатами. Правда, всегда существовали люди, не обладающие достаточной сексуальной энергией. Может быть, к ним относились Иисус и Павел? Или же они сублимировали свою половую потенцию в нечто более значительное - в стремление обратить души людей к Истине? Весьма вероятно, что святую жизнь прожил Будда. Судьба даровала ему все - трон, богатство, могущество, любимую женщину, детей. Но в странствиях по Индии ему открылись несчастье и бесправие бедноты, неизбежность голодной смерти. Так он достиг Истины. Он основал буддизм, но индусы, народ, которому он хотел помочь, отвергли его. Подобно Павлу, который понес учение Иисуса в чужие земли и насаждал его среди чужих племен, последователи Будды тоже ушли к другим, покинув свой народ-страдалец. Учения Иисуса и Будды начали вырождаться, когда тела их основателей еще не остыли в могилах. Орден святого Франциска стал разлагаться до того, как разложилось его тело. 48 В один из дней плавания Фригейт поведал свои сомнения Нур эль-Музафиру. Они сидели на палубе, покуривая сигары и лениво разглядывая людей на берегу. У руля стоял Фриско Кид, остальные болтали или играли в шахматы. - То, что мучает вас, Пит, волнует и других людей. Дело в том, что, исповедуя высокие идеалы, вы даже не пытаетесь жить в соответствии с ними. - Я не знаю, как приняться за это, а потому и не пытаюсь. Но есть люди, провозглашающие подобные истины, которые уверены, что живут в полном соответствии с ними. Когда я говорю им, что это - заблуждение, они приходят в ярость. - Естественно, - хмыкнул мавр. - Ваш скептицизм угрожает разрушить созданный ими образ праведника. Они полагают, что стоит ему рухнуть, как их души тоже погибнут. - Это я понимаю, - ответил Фригейт, - и всегда в спорах стараюсь сохранять спокойствие. Тем не менее, праведники приходят в бешенство и даже готовы к насилию. Я же не могу быть сторонником насилия и зла. - Однако по характеру вы весьма вспыльчивы. Мне кажется, ваше отвращение к насилию вызвано только страхом перед вспышкой страстей. Вы боитесь нанести этим кому-нибудь вред, обиду, а потому всячески подавляете их в душе... Но вы - писатель, Пит, и вы могли бы выплеснуть все это... по крайней мере - на бумагу. - Да, я знаю. - Но почему вы не поможете себе? - Я пытался... Я прибегал к различным видам духовной терапии... ко многим учениям и религиям: психоанализу, оккультным наукам, учению Дзен, трансцендентальной медитации, Христианской науке и традиционному христианству... Одно время меня весьма привлекал католицизм... - О некоторых из этих учений я даже не слышал, - прервал его Нур. - Однако, сколь ни были бы они основательны, им не исцелить вашей болезни. Она заложена в вас самом, в основе вашей натуры. Вы признались сейчас, что не смогли ничего выбрать - а потому не сумели и помочь себе. - Увы! В каждом учении я видел его уязвимое место. Мне пришлось наблюдать людей, верящих, что они живут в мире с исповедуемыми ими истинами. Да, большинство учений и религий оказывает благотворное воздействие на души своих последователей, но весьма незначительное. Люди просто обманывают себя, прячась в раковину догм. - И все-таки вы непоследовательны. Вы желаете перемен, даже мечтаете о них, но боитесь при этом лишиться своего "я". - И это я понимаю, - печально признался Фригейт. - Тогда почему же вы не пытаетесь преодолеть эту боязнь? - Ну, я все-таки пытаюсь... - Ваших усилий недостаточно. - Не сомневаюсь. Но с возрастом я сделал некоторые успехи, а здесь продвинулся еще дальше. - И все-таки недостаточно? - Несомненно, так. - Тогда - что пользы в самопознании, если нет желания действовать? - Вы правы - немного. - Вам нужно найти путь к действию, преодолев свой страх и внутреннее сопротивление, - Нур помолчал, улыбнулся, его темные глаза блеснули. - Конечно, вы скажете, что все это вам известно, а затем попросите меня указать путь. И я отвечу, что вы еще не готовы вступить на него... Хотя, возможно, вы полагаете обратное. Может случиться так, что вы никогда не будете готовы - вот в чем беда. В вас заложена лишь потенция к действию. - Все люди в мире обладают этой потенцией. - В каком-то смысле да, в другом - нет. - Этому есть разумное объяснение? Маленькой крепкой рукой Нур потер нос, потушил сигару о палубу и бросил в воду. Он поднял лежащую рядом бамбуковую флейту, осмотрел ее, но положил обратно. - Всему свое время, - он взглянул на Фригейта. - Вы чувствуете себя отвергнутым? Я знаю, вас это всегда серьезно ранит, и вы стараетесь избегать подобных ситуаций. Разве не так? Скажем, когда вы стремились попасть на наше судно и встретили отказ... - он погладил флейту и задумчиво продолжал: - Пусть все идет своим чередом. Сегодня вам трудно смириться с моими словами. Но попытайтесь еще раз. Вы сами поймете, когда наступит час. Фригейт отмолчался. Нур приложил к губам флейту, и в воздухе задрожали печальные звуки, изменчивые, как взлеты и падения судьбы. Отдыхая, Нур никогда не расставался с инструментом. Случалось, он довольствовался короткими лирическими мелодиями. Иногда он часами не прикасался к флейте; сидел, скрестив ноги и закрыв глаза. Никто не решался обеспокоить его. Фригейт понимал, что маленький араб пребывает в некоем трансе, но лишь однажды осмелился спросить его об этом. - Вы не поймете... во всяком случае - пока. Нур-эд-дин ибн Али эль-Халлаг (Свет веры, сын Али-цирюльника) совершенно очаровал Фригейта. Он родился в 1164 году в Кордове, принадлежавшей мусульманам с 711 года. В мавританской Иберии арабская культура достигла невиданного расцвета. По сравнению с мусульманской цивилизацией христианская Европа прозябала во мраке средневековья. Расцветали искусство, наука, философия, медицина. Западные центры арабской диаспоры - Кордова, Севилья, Гренада, как восточные - Багдад и Александрия - не знали соперников в христианском мире; лишь в далекой Азии с ними могли сравниться города Китая. Богатые христиане посылали своих отпрысков получать образование в иберийских университетах, а не в Лондон, Париж или Рим. Сыновья бедняков тоже отправлялись туда и учились, перебиваясь милостыней. Мавританская Иберия, великолепная страна, чуждая Европе, управлялась различными людьми. Одни славились фанатизмом и жестокой непримиримостью к иноверцам, других отличала определенная широта взглядов; эти эмиры были достаточно терпимы к христианам и евреям, назначали их своими визирями. Они приветливо встречали чужестранцев, приезжавших к ним в поисках мудрости. Отец Нура занимался своим ремеслом в громадном дворце городка Медина-аз-Захра, неподалеку от Кордовы. В те времена дворец славился по всей Европе; позже от него не осталось и следа. Нур родился там и подростком постигал под наблюдением отца искусство цирюльника. Юноша был очень смышлен, отличался склонностью к литературе, математике, алхимии, теологии. Отец решил обратиться за помощью к своим богатым хозяевам. Нура отправили в лучшую школу Кордовы. Здесь он общался с богатыми и бедными, знатными и безродными, с христианами и черными нубийцами. Среди других он встретил Мюида-эд-дина аль-Араби, молодого человека, которому предстояло стать величайшим лирическим поэтом своего времени. Отголоски его стихов обнаружат в поэзии трубадуров Прованса и миннезингеров Германии. Богатому и красивому юноше пришелся по душе бедный и некрасивый сын цирюльника, и в 1202 году он пригласил его в странствие к Мекке. При переходе через северную Африку они повстречались с группой персидских беженцев-суфиев. Нур уже кое-что знал о суфизме и, поговорив с персами, решил стать их учеником. Но среди них он не нашел себе наставника. Вместе с эль-Араби он продолжал путь до Египта. Там местные фанатики обвинили их в ереси, и иберийцы едва не погибли. После завершения хаджжа они отправились в Палестину, Сирию, Персию и Индию; они странствовали четыре года, затем еще год добирались в родной город. Какое-то время они провели в обители женщины-суфии Фатимы Валейи. Суфизм полагал мужчин и женщин равными. Это возмущало правоверных мусульман, считавших, что неравенство полов закреплено в Коране, и женщина создана лишь для ублаготворения плоти. Фатима послала Нура в Багдад, к знаменитому духовному наставнику. Через несколько месяцев тот направил своего ученика в Кордову, к другому великому суфию. Когда христиане, в результате жестокой войны, захватили Кордову, Нур вместе с учителем бежал в Гранаду. Через несколько лет он отправляется в новое странствие и получает "лакаб" - прозвище эль-Музафир, то есть "Странник". После Рима, куда Нур прибыл с рекомендательными письмами Фатимы и эль-Араби, он путешествует по Греции, Персии, Афганистану, Индии, Цейлону, Индонезии, Китаю и Японии. На несколько лет Нур обосновался в священном Дамаске и зарабатывал себе на жизнь как музыкант и тазавуф - учитель суфизма. Вскоре он снова пустился в путь, добрался до Волги, повернул на запад, пересек Финляндию и Швецию, перебрался через Балтийское море и попал в страну идолопоклонников - диких пруссов... Там он чуть не погиб, его хотели принести в жертву деревянному идолу, но, к счастью, ему удалось избежать опасности. Дальнейший его путь лежал через Германию, северную Францию и Англию в Ирландию. В те времена королем Англии был Ричард Львиное Сердце. Когда этот неистовый рыцарь был убит случайной стрелой во время осады французского замка Шалю, на престол вступил его брат Джон. Позднее Нур удостоился аудиенции у нового короля. Он нашел его весьма приятным и остроумным человеком, живо интересовавшимся исламской культурой и суфизмом. Джона очаровали рассказы Нура о далеких землях. - Путешествия в вашу эпоху являлись делом весьма трудным и опасным, - заметил Фригейт. - Их нельзя было назвать развлечением - повсюду царила религиозная нетерпимость. Как же удавалось вам, мусульманину, без денег и защиты пробираться по христианским землям, особенно в те годы крестовых походов и вспышек религиозного фанатизма? - Обычно мне оказывали покровительство сами церковные власти, а это обеспечивало и гражданскую защиту. Князья церкви больше боролись с собственными еретиками, чем с неверными. В некоторых случаях меня спасала нищета - грабителям нечем было поживиться. Странствуя по деревням, я зарабатывал игрой на флейте или представлениями; мне случалось бывать жонглером, акробатом и заклинателем. У меня хорошие способности к языкам - я быстро осваивал местный диалект и часто развлекал людей рассказами и шутками... Чаще всего, меня встречали приветливо. Людей не интересовала моя вера; главное - я сочувствовал их бедам и приносил им радость. Вернувшись в Гранаду и обнаружив, что к суфиям там относятся с предубеждением, Нур отправился в Хоросан, где несколько лет проповедовал, а затем вновь совершил странствие в Мекку. Из южной Аравии на торговой шхуне он перебрался к берегам Занзибара, а оттуда - в юго-восточную Африку. Остаток дней своих он прожил в Багдаде, где и был убит в возрасте девяноста четырех лет. В тот год монголы, под предводительством внука Чингисхана Хулагу, захватили Багдад, разграбили и потопили в крови прекрасный город. За сорок дней сотни тысяч жителей были истреблены. Так погиб и Нур. Он сидел в своей крошечной комнатушке и играл на флейте, когда туда ворвались приземистые, раскосые, выпачканные кровью воины. Нур продолжал играть, и тогда монгол мечом проткнул ему горло. - Монголы завоевали весь Средний Восток, - пояснил Фригейт. - Во всей истории не припомнить подобного молниеносного разорения земель. Они разрушили все - от оросительных каналов до крестьянских хижин. Даже в мое время, спустя семь столетий, эти места еще до конца не возродились. - То было карой Аллаха, - кивнул головой Нур. - Но даже среди них встречались добрые люди, и мужчины, и женщины. Сейчас, сидя рядом с маленьким арабом и поглядывая на берег, Фригейт размышлял о воле случая. Какая сила переплела пути американца из двадцатого века и испанского мусульманина, родившегося в 1164 году? Случайность ли это? На Земле подобное событие было бы невероятным; здесь - стало осуществившейся реальностью. После разговора с Нуром вечером все собрались в каюте капитана. Судно стояло на якоре. Они играли в карты при свете лампы, заправленной рыбьим жиром. Райдер сорвал первый же банк (ставка - сигареты), игра прервалась, и завязалась оживленная беседа. Нур рассказал две истории о Ходже Насреддине, персонаже мусульманского фольклора, дервише и чудаке. Притчи о нем слыли уроками мудрости. Нур хлебнул шотландского виски - он никогда не пил больше двух унций в день - и начал: - Капитан, вы рассказали мне как-то историю о Пэте и Майке. Занятная побасенка и поучительная - в ней проявляется образ мышления людей Запада. Позвольте представить вам восточную притчу... Нур коснулся виска и начал: "Однажды какой-то человек подошел к дому Ходжи Насреддина и увидел, что тот бродит по двору, разбрасывая кусочки хлеба. - Что вы делаете, мулла? - спросил он. - Отпугиваю тигров. - Но здесь же нет тигров! - Да, правильно. Тогда это наверняка поможет". Они посмеялись, а Фригейт спросил: - Это очень старая притча? - Не меньше двух тысяч лет. Она возникла в среде суфиев. А почему вы спросили? - Да потому, что я слышал нечто подобное, но в слегка измененном варианте в пятидесятых годах двадцатого века. Только там действовал англичанин: он стоял посреди улицы на коленях и очерчивал мелом круг. Подошедший к нему приятель спросил, чем он занимается. "Отгоняю львов. - В Англии же нет львов! - Неужели?" Вмешался Фарингтон. - Господи, да я ее слышал еще мальчишкой во Фриско. Только героем был ирландец. - Большинство поучительных историй о Насреддине стали позднее просто анекдотами; - пояснил Нур. - Их начали рассказывать ради забавы, но первоначальный смысл этих басен весьма серьезен. Ну, а теперь другая притча. "Множество раз Насреддин пересекал границу между Персией и Индией. Из Персии осел тащил на себе огромные мешки. Когда же Насреддин возвращался обратно, при нем не было ни клади, ни осла. Стражник всегда обыскивал Насреддина, но никогда не мог обнаружить контрабанды. Он спрашивал его, что тот везет, и неизменно получал ответ: "Контрабанду". Через много лет Насреддин возвращался из Египта. Стражник спросил его: - Скажи мне, Насреддин, какую ты провозил тогда контрабанду? Сейчас тебе уже нечего опасаться. - Ослов". Все снова засмеялись, а Фригейт сказал: - Я эту историю слышал в Аризоне. Только контрабандиста звали Панно, а переходил он границу между Мексикой и Соединенными Штатами. - По-моему, все анекдоты возникли в глубокой древности, - предположил Том Райдер, - и исходят они от пещерного человека. - Все может быть, - отозвался Нур. - Но принято считать, что эти сказания созданы суфиями задолго до рождения Магомета. Они хотели научить людей мыслить не по шаблонам. К тому же притчи еще и забавны. Обычно ими пользовались на начальных ступенях обучения. Со временем эти истории распространились и на востоке, и на западе. Меня очень позабавило, когда я столкнулся с некоторыми видоизмененными вариантами в Ирландии, где их рассказывали на гэльском наречии. За много веков великое множество людей передавало от Персии до Иберии сказания о Насреддине. - Если суфизм возник еще до Магомета, - сказал Фригейт, - то суфии должны быть последователями Заратустры. - Суфизм не является монополией ислама, хотя в современном виде был создан мусульманами, - возразил Нур. - Каждый верующий в Бога может стать суфием. Это гибкое учение, оно меняет доктрину, приспосабливаясь к определенной культуре. То, что воздействует на персидского мусульманина в Хоросане, не имеет успеха в Судане. Цель и приемы наставника-суфи определяются местом и временем. Позже Нур и Фригейт спустились на берег и подошли к огромному костру, окруженному веселящимися дравидами. - Скажите, - спросил Фригейт, - каким образом удастся приспособить здесь ваш иберийско-мавританский метод? Народ на Реке - смесь разных эпох и стран. Здесь нет монолитной культуры. - Я об этом сейчас размышляю, - ответил Нур. - Значит, одна из причин, по которой я не принят учеником, состоит в том, что вы сами к этому не готовы? - Ну, что же, - улыбнулся Нур, - пусть эта мысль утешит вас. Однако вы назвали лишь одну из причин. Учитель должен учиться всегда. 49 Серые клубы тумана окутали судно, пропитав насквозь каждую каюту и коридор. Сэм Клеменс громко произнес: "Господи, только не это!" - почему, он не знал сам. Туман скользил по переборкам, насыщая все, что было способно впитывать влагу. Белесые пары проникали в его горло, обволакивали сердце. Вода сочилась, капала в желудок, стекала в пах, по ногам к коленям. Его охватил страх - животный ужас, пришедший из прошлого. Он был один в рубке. И один на всем судне. Он стоял у приборной панели, всматриваясь в ветровое стекло, затянутое туманом, и мог разглядеть что-либо лишь на расстоянии вытянутой руки, однако каким-то образом знал, что на берегах Реки нет жизни. Там - никого, и здесь, на огромном судне - ни души. И он тут не нужен; корабль шел в автоматическом режиме. Когда судно достигнет истоков Реки, он не сможет его остановить, и нет никого в мире, кто сумел бы помочь ему. Сэм повернулся и начал ходить взад-вперед. Долго ли еще продлится это путешествие? Рассеется ли туман, засветит ли когда-нибудь солнце и покажутся ли горы, окружающие полярное море? Услышит ли он еще человеческий голос? Увидит ли чье-нибудь лицо? - Сейчас! - раздался громовой голос. Сэм подскочил, словно подброшенный пружиной. Его сердце птицей забилось в груди, исторгая из него воду. Вокруг его ног образовалась целая лужа. Он закрутился волчком и оказался лицом к лицу с обладателем голоса. Сквозь клубы тумана у ветрового стекла чернел неясный силуэт. Эта тень приблизилась к нему, остановилась и вытянула огромную руку, щелкнув тумблером на панели. Сэм силился крикнуть: - "Нет, нет!", - но слова цеплялись одно за другое, застревали, словно не могли пробиться сквозь стекло. Хотя он не видел, какого рычажка коснулась рука незнакомца, но знал, что судно на полной скорости движется к левому берегу. Он с трудом выдавил из себя: - Вы не сделаете этого! В полном молчании темная фигура двинулась вперед. Незнакомец был его роста, но значительно плотнее и шире. На одном плече у него покачивалось деревянное топорище со стальным треугольником лезвия на конце. - Эрик Кровавый Топор! - в ужасе закричал он. И началась чудовищная охота. Спасаясь бегством, Сэм мчался по кораблю - через рулевую рубку, по взлетной площадке к ангару, по штормовой палубе, вниз по лестнице, через все каюты главной палубы, потом по трапу в машинное отделение. Сознавая, что он ниже уровня Реки, что вода может раздавить корпус, Сэм ринулся мимо огромных электродвигателей, вращавших гребные колеса, которые сейчас несли судно навстречу гибели. В отчаянии он бросился в огромный отсек для моторных лодок. Он сорвал канат с крюка. Еще немного - и он скользнет в Реку, избавившись от рокового преследования. Но дверь шлюза оказалась запертой. Он согнулся, пытаясь восстановить дыхание. Внезапно сверху грохнула крышка люка, и в тумане показался Эрик Кровавый Топор. Он медленно шагнул к Сэму, держа обеими руками свое страшное оружие. - Я же предупреждал тебя, - и Эрик поднял топор. Сэм оцепенел, не в силах ни двинуться с места, ни сопротивляться. Да, он виновен и должен понести кару. 50 Застонав, он проснулся. В залитой светом каюте над ним склонилось прекрасное лицо Гвиневры, опутанное золотистым ореолом волос. - Сэм! Проснись! Тебя опять мучают кошмары. - Они у меня всегда в эту пору, - пробормотал он. Клеменс сел в постели. С палубы раздался свист. Через минуту забормотало судовое радио. Вскоре судно должно остановиться у ближайшего грейлстоуна для завтрака. Сэм не любил вставать рано и всегда был готов пожертвовать завтраком, но долг капитана заставлял его подниматься вместе с командой. Он направился в душ, вымылся, почистил зубы. Гвиневра уже оделась и выглядела эскимоской, сменившей меха на полотна. Сэм тоже набросил плащ и приготовил свою капитанскую фуражку. Он зажег сигару; голубой дымок потянулся по каюте. - У тебя опять был страшный сон про Эрика? - спросила Гвиневра. - Да. Немного кофе было бы очень кстати. Гвиневра кинула в чашку несколько темных кристалликов. Вода мгновенно забурлила. Он взял чашку и с благодарностью кивнул. Она коснулась плеча Сэма. - Ты ни в чем не виноват перед ним. - Я повторяю это себе бесконечно, - сказал Сэм. - И без всякого результата! Нами владеет иррациональное начало. У Создателя Снов мозги как у дикобраза. Он - великий художник и неразумен, как все художники, которых мне довелось знать. Вероятно, включая и вашего покорного слугу. - Кровавый Топор никогда не сможет разыскать тебя. - Я-то знаю. Попробуй внушить это Творцу Иллюзий. Мигнула лампочка, со щитка на переборке раздался сигнал. Сэм нажал кнопку. - Капитан? Это Детвейлер. Через пять минут подойдем к назначенному грейлстоуну. - О'кей, Хэнк. Я готов. Вместе с Гвиневрой он покинул каюту. Они прошли узким коридором и поднялись в штурманскую рубку, находившуюся на верхней палубе. Каюты остальных офицеров располагались ниже. Их встретили трое: Детвейлер, бывший когда-то лоцманом, капитаном, а затем владельцем пароходства на Миссисипи; старший офицер - Джон Байрон, экс-адмирал Британского Королевского флота; и командир морской пехоты Жан-Батист Антуан Марселен де Марбо, бывший генерал наполеоновской армии. Де Марбо, невысокий, стройный человек, отличался необыкновенным добродушием. Его голубые глаза ярко блестели на смуглом лице. Он откозырял Клеменсу и доложил на эсперанто: - Вахта прошла без происшествий, мой капитан. - Прекрасно, Марк. Можете сдавать дежурство. Француз поклонился, вышел из рубки и спустился на освещенную солнцем взлетную площадку. Посреди палубы замерли в боевом строю шеренги морской пехоты. Знаменосец вздымал флаг корабля - светло-синий квадрат с изображением алого феникса. За ним тянулись ряды мужчин и женщин в металлических шлемах, увенчанных султанами из человеческих волос, в пластмассовых кирасах, в высоких, до колен, кожаных сапогах. На широких поясах висели револьверы "Марк-4". Следом за ними стояли копьеносцы, сзади - стрелки с базуками. На правом фланге возвышался гигант, закованный в доспехи; дубовая палица, которую Сэм с трудом приподнимал обеими руками, покоилась на его плече. Официально Джо Миллер был личным охранником Клеменса, но на утренней поверке всегда вставал в строй. Его главная функция заключалась в том, чтобы вызывать у местных зрителей благоговейный трепет. - Джо, по обыкновению, слегка перебирает, - любил говорить Сэм. - Ему достаточно только появиться, чтобы запугать кого угодно. День начался как обычно, но ему суждено было войти в историю - сегодня "Минерва" намеревалась атаковать судно "Рекс Грандиссимус". Сэму следовало бы чувствовать себя именинником, но подъема он не ощущал. Сладость мести меркла перед мыслью о разрушении прекраснейшего корабля, в который он вложил душу. С другой стороны, иного выхода не существовало. В полумиле от них на правом берегу показался костер. Проступили очертания грибообразного грейлстоуна, окруженного фигурками людей в белых одеждах. Тонкой вуалью туман покрывал Реку, среди облаков в небе сверкали звезды. Как обычно, впереди судна шла амфибия "Огненный Дракон-3" с вооруженной командой. Когда они приближались к месту, намеченному для очередной подзарядки аккумуляторов "Марка Твена", ее командир вступал в переговоры с местными властями, испрашивая разрешения воспользоваться двумя грейлстоунами. Чаще всего они приходили к согласию: плата была весьма внушительной, да и сам вид гигантского судна побуждал к мирному исходу дела. Но все же конфликты иногда возникали. Они, естественно, кончались в пользу путешественников; копье и лук не могли противостоять судовой артиллерии. Правда, Клеменс старался не допускать открытых столкновений или, тем более, бойни. В этих случаях с амфибии давали поверх голов пулеметную очередь; пластиковые пули восьмидесятого калибра являлись наилучшим аргументом в споре. Толпа разбегалась, убитых не было никогда. В конце концов, что теряют местные, если однажды воспользоваться двумя их грейлстоунами? Никто не лишится пищи. Всегда поблизости находились камни, где полно неиспользованных отверстий для чаш. Поэтому люди предпочитали мирно уступить пару граалей прибывшим и всласть насмотреться на поражающий воображение корабль. Четыре огромных электродвигателя требовали невероятных затрат энергии. Раз в день судно подходило к берегу и на один из граалей насаживался гигантский металлический колпак; к соседнему катер подвозил цилиндры команды. Когда происходил разряд, его энергия по проводам передавалась в батакайтор - огромный накопитель, заполнявший пространство между машинным отделением и главной палубой. Сэм Клеменс сошел на берег, чтобы переброситься парой слов с местными властями. Здесь понимали эсперанто, и хотя язык был несколько искажен, он смог поддержать разговор. Сэм поблагодарил за гостеприимство и вернулся на свой личный катер, доставивший его на судно. Через десять минут к борту подошел "Огненный Дракон-4" с наполненными цилиндрами. Свистки и звон колокола, раздавшиеся при отплытии корабля, привели туземцев в неистовый восторг. "Марк Твен" величественно двинулся вверх по Реке. В кают-кампании за большим столом, накрытом на десять персон, сидели Сэм и Гвиневра. С ними завтракали старшие офицеры - кроме тех, кто стоял на вахте. Отдав распоряжения на день, Сэм направился к бильярдному столу сыграть партию с Джо. Гигантопитек не очень ловко владел кием, и Сэм почти всегда побивал его. Вторую партию он обычно играл с более опытным партнером. Как всегда, в семь утра Клеменс отправился в обход судна. Он терпеть не мог пешей ходьбы, но физические нагрузки были необходимы, и он заставлял себя совершать утренний моцион. Кроме того, появление капитана поддерживало порядок на корабле. Если пренебречь дисциплиной, команда могла разболтаться и выйти из повиновения. - Судно у меня надежное, - любил повторять Сэм. - Во всяком случае, что касается команды. Я еще ни разу не видел на вахте пьяного. Сегодня инспекционный обход не состоялся. Сэма вызвали в штурманскую рубку, так как радист получил сообщение с "Минервы". Не успел он войти, как на радаре появилось изображение объекта, движущегося над горами по направлению к "Марку Твену". 51 Дирижабль вынырнул из-за гор огромным серебряным яйцом, будто снесенным солнцем. Люди на берегах Реки, никогда не видевшие воздушного корабля, могли принять его за жуткое чудовище. Но многие прониклись убеждением, что в небесах появились Те, Кто пробудил их после смерти; в порыве счастливого неведения они стали взывать к неведомым богам, уверенные, что сейчас им откроются все тайны их мира. Как же "Минерве" удалось так быстро обнаружить судно? На высоте нескольких тысяч футов над "Марком Твеном" парил привязной аэростат - антенна мощного передатчика, посылавшего непрерывный сигнал. Харди, штурман "Минервы", представлял курс судна; данные о его передвижении регулярно поступали в Пароландо и наносились на карту. Самая свежая информация была передана с "Парсефаля" - она позволила установить точное местоположение. Теперь на "Минерве" также знали, что расстояние между "Рексом" и "Марком Твеном" по прямой составляло только сотню миль, но с учетом прихотливого течения Реки эта сотня превращалась в четыре. Грейсток по радио запросил разрешения пролететь над судном. В голосе Сэма послышалось сомнение: - Зачем? - Хотим вас приветствовать, - ответил англичанин. - Кроме того, мне кажется, что и вам, и команде будет приятно взглянуть на тех, что собирается покончить с Кровавым Джоном. А нашему экипажу хотелось бы полюбоваться прекрасным судном. - Помолчав, он добавил: - Может быть, в последний раз. Сэм тоже примолк, затем заговорил с трудом, словно едва сдерживал слезы: - Ну, ладно, Грейсток. Можете спуститься, но только рядом с нами. Считайте меня параноиком, но я не желаю, чтобы над моей головой висел дирижабль с четырьмя огромными бомбами на борту. А если они по несчастной случайности оторвутся? Грейсток поднял глаза к небу и свирепо усмехнулся. - Да ничего подобного произойти не может. - Так ли? Нет, Грейсток, пусть будет по-моему. С явным неудовольствием Грейсток ответил, что подчиняется. - Мы облетим вокруг судна и отправимся на дело. - Ну, удачи вам, - пожелал Сэм. - Я хорошо понимаю, что ваши чудесные парни... могут и не... Окончить фразу у нем не хватило сил. - Мы прекрасно отдаем себе отчет, что можем не вернуться, - ответил Грейсток, - но рассчитываем захватить их врасплох. - Я тоже надеюсь на это. Только не забудьте, что на "Рексе" два самолета. Первым делом следует разбомбить их взлетную площадку, чтобы они не сумели взлететь. - Я не нуждаюсь в советах, - холодно отрезал Грейсток. Наступила долгая пауза, потом раздался громкий голос Сэма. - Вот подошел Лотар фон Рихтгофен, чтобы с вами поздороваться, Джон. Он хочет подняться в воздух и сопровождать вас. Мне это совсем не улыбается, и я потратил уйму времени, чтобы отговорить его от этой затеи, но он жаждет участвовать в атаке. Дело в том, что потолок наших самолетов только десять тысяч футов, над горами могут произойти любые неожиданности. С горючим у него все в порядке, на обратную дорогу хватит. Голос Лотара прервал Сэма. - Я сказал ему, что вам тоже хватит горючего на обратный путь, если не жечь его напропалую. Мы с вами вернемся вместе, Джон. - Ничего не имею против. Грейсток посмотрел в сторону судна. Издали ему был хорошо виден аэростат. Чтобы его опустить, понадобится не меньше двадцати минут. Гигантский корабль, прекрасное творение рук человеческих, был на четверть длиннее "Рекса" и несколько уже. Джил Галбира как-то заявила, что "Парсефаль" является самым прекрасным и грандиозным сооружением мира Реки; ничего подобного Земля не знала. Но Грейсток предпочитал корабль, который, по словам Сэма, в любом соревновании выиграл бы "Голубую ленту длиной в милю". Он снова бросил взгляд вниз. Самолет Лотара уже стоял на взлетной площадке; вокруг суетились люди, подготавливая к запуску катапульту. Ледяным взглядом англичанин осмотрел штурманскую кабину. Пилот Ньютон, летчик второй мировой войны, сидел у штурвала. Штурман Харди и ирландец Семрад, первый помощник, стояли у бортового экрана. Шестеро остальных находились у двигателей. Грейсток быстро подошел к оружейному боксу, открыл его и достал два револьвера "Марк-4", четырехзарядное оружие с пулями шестьдесят девятого калибра. Он взял в левую руку рукоятку одного из них, ствол другого - в правую; затем, внимательно следя за Харди и Семрадом, прошел за их спинами к креслу пилота. Остановившись позади Ньютона, он поднял правую руку и сильно ударил его рукояткой по голове. Пилот рухнул на пол. Грейсток быстро щелкнул тумблерами, отключая передатчик. Харди и Семрад обернулись на шум и оцепенели от неожиданности, увидев направленные на них стволы. - Не двигаться! - резко кинул Грейсток. - А теперь - руки за шею! Харди еле выдавил: - Грейсток! Что с тобой? - Спокойно! - он ткнул пистолетом в сторону коридора. - Туда! Надеть парашюты! И не вздумайте помешать мне - уложу на месте обоих! Семрад побагровел. - Ты... ты... - он заикался, не находя слов, - ты... ублюдок! Предатель! - Не-е-е-т! - протянул Грейсток. - Я - верноподданный короля Англии Джона, - он улыбнулся. - А кроме того, мне обещано место первого помощника на "Рексе", когда я приведу этот дирижабль Его Величеству. Это подкрепило мою преданность. Семрад взглянул на дверь, за которой находился машинный отсек дирижабля. - Полчаса назад я выходил проверить работу инженеров, помните? Так вот, они все связаны и вам уже не помогут. Двое мужчин подошли к шкафу, открыли его и стали надевать парашюты. - Что будет с ним? - спросил Харди, кивнув на неподвижного пилота. - Вы натянете на Ньютона его парашют и столкнете перед прыжком. - А инженеры? - Им будет предоставлен выбор, кому служить. - А если они откажутся? - Тем хуже для них. Застегнув на груди Ньютона лямки парашюта, Семрад и Харди перенесли его на середину гондолы. Грейсток шел следом, держа в обеих руках по револьверу; он локтем нажал кнопку, и боковой люк распахнулся. Стонущего, не пришедшего в сознание пилота подтащили к борту. Дернув вытяжной трос, Семрад столкнул его вниз и прыгнул следом. Харди на минуту задержался в дверном проеме. - Если мы когда-нибудь встретимся с тобой, Грейсток, я убью тебя. - Не выйдет, - ухмыльнулся тот. - Прыгай, пока я не передумал. Он вернулся в кабину и включил радио. Раздался рев Клеменса: - Что у вас там происходит? Откуда эти голубые вспышки? - Троим из моей команды пришлось покинуть дирижабль, - бесцветным голосом сообщил Грейсток. - Мы решили его облегчить... скорость и маневренность будут выше. - Что за чертовщину вы несете? - Клеменс был вне себя. - Теперь нам придется искать их и вылавливать из воды! - Что поделаешь, - вздохнул Грейсток. Он взглянул на экран. "Минерва" зависла позади "Марка Твена". На его палубах толпился народ, разглядывая дирижабль. Одноместный моноплан Рихтгофена уже стоял на катапульте. Грейсток уселся на место пилота. За несколько минут он опустил дирижабль до трехсот футов над поверхностью воды, повернул его и направил прямо на судно. Огромный белый корабль замер посреди Реки; его четыре колеса взбивали фонтаны пены, уравновешивая течение. Из люка на корме показалась моторная лодка; она упала вниз и заскользила вдоль борта к парашютистам, барахтающимся в воде. Оба берега усеивали толпы любопытных, не меньше сотни челноков и пирог спешили к голубым полотнищам парашютов. Катапульта пыхнула паром, и моноплан взмыл в воздух. Его серебряный фюзеляж и винты ярко светились на солнце, он начал набирать высоту, устремившись к дирижаблю. Из приемника донесся яростный голос Сэма: - Какого черта-дьявола вы там выделываете, Джон? - Я только хочу посмотреть, спасены ли мои люди. - Тупица! - заорал Клеменс. - Не знаю, сколько мозгов нужно добавить тебе в башку, чтобы выдать за осла! Да легче норковую шапку засунуть в зад свинье! Говорил же я Файбрасу, что ни баронов, ни графов, ни герцогов нельзя и близко подпускать к дирижаблю. Ха, Грейсток? Порождение самого подлого и тупого клана - средневекового дворянства! Господи Иисусе, Милт еще спорил со мной! Это, видите ли, социальный эксперимент - сумеет ли средневековый недоносок приспособиться к эпохе индустрии! Сумел, нечего сказать! - Успокойся, Тэм! - зарокотал голос Джо. - Если ты станешь ругать его, он не атакует корабль Джона. - Лутше помолтши, - передразнил его раздраженный Сэм. - Когда мне понадобятся советы палеоантропуса, я скажу сам. - Ну, ну, Тэм, не надо никого откорблять, ты товтсем тумашедший, - успокаивал его Миллер. - Лутше подумай, а не дурачит ли натс Грейтсток? Может, он уже сговорился с королем Джоном? Грейсток выругался. Этот волосатый ублюдок поумней великого Клеменса! Однако разъяренный Сэм пропустил его слова мимо ушей. Грейсток положил руки на штурвал и дирижабль, послушно наклонившись на десять градусов к горизонту, двинулся к судну. Моноплан фон Рихтгофена промелькнул мимо ярдах в пятнадцати от него. Лотар приветственно махнул рукой, но лицо его сохраняло недоуменное выражение. Без сомнения, он слышал разговор по радио от слова до слова. Грейсток нажал кнопку. Из расположенного под носовым люком пускового устройства вырвалась ракета. Дирижабль взметнуло вверх. Длинная узкая трубка с бьющим из хвоста пламенем и голубым дымом от носового выхлопа устремилась к серебристому самолетику. Грейсток уже не мог разглядеть лица Рихтгофена, но ясно представил, как ужас сменил на нем недоумение. У немца оставалось лишь шесть секунд, чтобы натянуть парашют. Но если он даже сделает это, при такой высоте купол не успеет раскрыться. Нет, похоже, ему не спастись. Рихтгофен не стал прыгать; он направил самолет вниз, пытаясь спикировать на воду. Моноплан стремительно падал, но ракета была быстрее. Удар, взрыв! Самолет и смертоносный снаряд исчезли в ослепительной вспышке пламени. Команда судна торопливо устанавливала на катапульту второй самолет. Услышав вой сирен и рожков, люди, занятые спуском аэростата, приостановили работу. Грейсток надеялся, что они не догадаются обрезать канаты, и аэростат станет тормозом при маневре судна. Из радиоприемника был слышен вой сирен и приглушенный голос Клеменса. Судно начало набирать скорость, одновременно разворачиваясь по течению. Грейсток улыбнулся. Теперь "Марк Твен" подставил ему свой борт. Он нажал кнопку, и дирижабль содрогнулся, выпустив две тяжелые торпеды. Грейсток дернул руль высоты, приподнимая облегченный нос "Минервы", и до предела открыл дроссельные клапаны; сейчас ему понадобится вся скорость, которую можно выжать из моторов. С громким всплеском торпеды вошли в воду и устремились к кораблю, взбивая две белые дорожки пены. Из динамика доносился отчаянный голос Клеменса. Гигантский корабль, не закончив поворот, под углом двинулся к левому берегу. С палубных орудий открыли огонь по торпедам и дирижаблю. Грейсток сыпал нормандскими проклятиями. Он не успевал справляться с пилотированием, стрельбой и наблюдением за кораблем. Но он должен сделать свое дело - потопить судно ради милости короля Джона и награды, которая его ждет! Он не собирался погибать здесь, не выполнив свое предназначение! Он допустил промах - наверно, надо было спуститься, пройти прямо над "Марком Твеном" и сбросить бомбы... Он не рискнул взять курс на корабль после запрещения Сэма... Дьявол! Почему ему не удалось убедить Клеменса, что экипаж "Минервы" просто хочет рассмотреть судно? Мысли метались в голове Грейстока, пока он продолжал автоматически нажимать кнопки, выпуская одну ракету за другой. Они устремились навстречу снарядам "Марка Твена"; тепловые детекторы, расположенные в головной части, вели их к выхлопам пламени, бившего из ракет противника. Впрочем, ракетная артиллерия корабля тоже была оснащена такими же устройствами. Взрыв столкнувшихся ракет встряхнул дирижабль. Воздух заволокло дымом, окутавшим белый корпус корабля. Сквозь темное облако Грейсток с трудом различил, что висит почти над "Марком Твеном". О, раны Божьи! Одна торпеда проскочила справа от кормы... но, кажется, сейчас их настигнет вторая! Нет, она лишь чуть задела борт и, сменив направление от толчка, двинулась к берегу. Промах! Снова промах! Сейчас Клеменс сдавленным голосом заклинал его прекратить стрельбу. Он боялся взрыва дирижабля - горящая оболочка могла рухнуть на палубу. Похоже, он совсем забыл, что на борту "Минервы" есть еще запас бомб. Второй самолет - двухместная амфибия - наконец поднялся в воздух. Пилот напряженно смотрел вверх, выжидая удобный момент для атаки. Но они находились слишком близко друг к другу и двигались очень быстро; летчик не успел выстрелить. Кормовой стрелок, сидевший позади него, развернул свои пулеметы. Каждая десятая пуля была трассирующей, с фосфорной головкой. Одной вполне достаточно, чтобы взорвать топливный бак "Минервы". Дирижабль был уже в ста пятидесяти ярдах от судна и стремительно приближался к нему. Сильный ветер и волочившийся за кораблем аэростат могли помешать быстрому маневру "Марка Твена". Только бы успеть выпустить бомбы до разрыва трассирующих пуль! Может быть, стрелок промахнется, может, не успеет развернуть пулеметы... Стремительно надвигался борт судна. Теперь уже нельзя сбрасывать бомбы; они взорвутся оба - и дирижабль, и судно. "Минерва" висела прямо над гребным колесом. Грейсток повернул бомбометатель, быстро поднялся и прыгнул в открытый люк. У него не оставалось времени, чтобы надеть парашют; к тому же, поверхность воды была слишком близко. Удар воздуха могучим Мальстремом закрутил его и швырнул вверх. Грейсток потерял сознание, не успев даже вспомнить о навсегда потерянном месте в команде "Рекса" и о своих мечтах когда-нибудь одолеть его капитана и стать полновластным владыкой прекрасного, как сон, корабля. 52 Питер Фригейт вступил на борт "Раззл-Даззл" в первую неделю седьмого года после Воскрешения. Через двадцать шесть лет плавания он ощущал сильное утомление и был изрядно разочарован. Доберется ли когда-нибудь их шхуна до верховьев Реки? За эти годы они миновали 810?000 грейлстоунов - восемьсот десять тысяч миль или миллион триста тысяч километров! Он поднялся на палубу судна в экваториальной зоне и через полтора года оказался в северном поясе. Они двигались не по прямой, как птицы, а ползли вдоль зигзагов огромной змеи. Если бы Река текла прямо, их путешествие заняло бы полгода - даже за пять месяцев! - но она извивалась, словно продажный политик во время выборов. Когда судно впервые попало в высокие широты, к сгибу Реки, откуда поток опять поворачивал к югу, Фригейт предположил, что теперь они двинутся к полюсу пешком. Правда, полярные горы еще не были видны, но, вероятно, до них можно добраться сравнительно быстро. Искушение непрерывно терзало его, но все уговоры были тщетны. - Ну и как же мы переберемся через вон ту преграду? - Фарингтон показал на вертикальную каменную стену высотой не меньше двенадцати тысяч футов. - На аэростате. - Вы с своем уме? Ветер здесь дует на юг, нас просто отбросит от гор! - Да, но только вблизи поверхности. Если метеоусловия здесь совпадают с земными, в верхних слоях ветер направлен к северу. Когда аэростат поднимется до нужной высоты, его понесет к полюсу. Мы доберемся до гор, которые окружают море, и там опустимся. Если верить слухам, полярный хребет слишком высок и на аэростате его не преодолеть. Затем... Слушая рассуждения Фригейта, Фарингтон даже побледнел. Райдер усмехнулся. - Разве вы не знаете, что Фриско Киду отвратительна даже мысль о путешествии по воздуху? - Неправда! - свирепо глянул на него Мартин. - Если бы только была хоть какая-то возможность добраться туда, я первый полез бы в корзину аэростата! Но это невозможно! А, кроме того, из чего мы соорудим его - из дерьма, что ли? Фригейт вынужден был признать его правоту. Тут они не могли ничего поделать. У них нет материалов для изготовления воздушного шара и нет водорода. Но стоило обдумать другой вариант. Например, попытаться заполнить аэростат горячим воздухом. Он взлетит до вершины горы, а там они спустят вниз канат. Выпалив новую идею, он сам первый расхохотался. Да разве можно изготовить канат длиной в тысячи футов, причем настолько прочный, что он не порвется от собственного веса? Какого же размера должен быть аэростат, способный его поднять, - не меньше "Гинденбурга"? И как без человеческих рук закрепить веревку на вершине горы? Этот вариант отпал, но у Фригейта уже был готов следующий: послать человека на привязном аэростате; он доберется до вершины и лебедкой втянет канат наверх. - Выбросьте все это из головы, - сердито фыркнул Фарингтон. Фригейт примолк. "Раззл-Даззл" плыла к югу. Дул попутный ветер, и команда, поскучневшая в мрачных, сырых местах, наслаждалась теплом. Через несколько месяцев судно пересекло экватор и девятый раз вступило в южное полушарие. Однажды во время завтрака Фригейта подстерегала приятная неожиданность - исполнились два его заветных желания. Один подарок ему преподнес цилиндр; уже десяток лет Питер мечтал получить одновременно ореховое масло и банан. Сейчас, открыв крышку, он узрел долгожданный сюрприз - кружку, наполненную мягким, благоухающим ореховым маслом, и несколько желтых в коричневых пятнышках бананов. Полный предвкушения, Фригейт тщательно почистил банан, окунул его кончик в масло и сунул в рот. Ну разве не стоило воскресать хотя бы ради этого? Тут он заметил проходившую мимо женщину, весьма недурную собой. Но его внимание привлекла не хорошенькая мордашка, а браслет на ее руке. Глаза Фригейта широко открылись, он вскочил и, догнав незнакомку, произнес на эсперанто: - Пардону мин, синьорино. Не могу ли я посмотреть ваш необыкновенный браслет? Он похож на медный. - От волнения он перешел на английский. - Естас бразо - действительно, медный, - обернувшись, она улыбнулась ему. Женщина взяла предложенную ей сигарету, пробормотав - "Данке!" - и закурила. При ближайшем рассмотрении она оказалась столь же привлекательной, как и браслет; Фригейт удивился, узрев такую красотку в одиночестве. Однако в тот же миг за ее спиной возник хмурый темноволосый субъект и Питеру пришлось пуститься в поспешные объяснения, что его заинтересовал лишь браслет, а не его владелица. Мужчина, казалось, успокоился, но на лице женщины проступило выражение явного разочарования. Она пожала плечами и ограничилась краткой справкой: - Его привезли с верховьев Реки, и стоил он всего сто сигарет и два рога меч-рыбы. - Конечно, ей уступили в цене, но никто не имел на нее видов, - добавил мужчина. - О, Эмиль, но это все было еще до тебя. - А вы не знаете, из какой страны эта штука? - продолжал расспросы Фригейт. - Где его сделали? - Продавец сказал, что он приехал из Новой Богемии. Фригейт предложил сигарету мужчине, окончательно развеяв его подозрения. Эмиль сказал, что Новая Богемия - довольно крупное государство; отсюда до него около девятисот грейлстоунов вверх по Реке. Большинство его граждан - чехи двадцатого столетия; с ними живет какое-то древнее галльское племя. Остальные, как обычно, относились к разным народам и разным эпохам. Еще три года тому назад Новая Богемия была маленькой страной со смешанным славянско-галльским населением. - Но их вождь, Ладислав Подебрад, шесть лет назад начал один проект. Почему-то он решил, что в недрах его страны много металла, особенно - железа. Люди принялись копать у подножия гор и прорыли огромную, глубокую шахту. Они пробились сквозь дерн и почву, а вы знаете, как это трудно. Фригейт кивнул. Переплетенные корни травы уходили глубоко в землю, предохраняя верхний слой от эрозии. Возможно, они образовывали единый конгломерат, тянувшийся по обеим берегам Реки и под нею. - Они очень долго долбили грунт, пока на глубине шестидесяти ярдов не наткнулись на скалу. Думаю, это был известняк. Народ взбунтовался и решил бросить работу, но Подебрад заявил, что видел вещий сон... якобы под камнем кроются огромные залежи железа. Люди поверили ему. - Ну и ну, - покачала головой женщина, - уж тебя-то он не уговорил бы потрудиться. - Тебя тоже, крошка! Фригейт подумал, что им вряд ли стоит жить вместе, но предусмотрительно оставил свое мнение при себе. Впрочем, ему и раньше встречались пары, терзавшие друг друга со дня свадьбы и до самой смерти. Удивительно, что их соединяло? Три года назад предсказание Подебрада сбылось, и труд его народа был вознагражден: они наткнулись на огромнейшие запасы полезных ископаемых - железную руду, сульфид цинка, уголь, соль, серу, свинец, даже платину и ванадий. - Все в одном месте? - Фригейт недоуменно моргнул. - Но такие залежи не могут образоваться естественным путем! - Так рассказывал тот человек Марии. Я слышал и от других жителей Новой Богемии, что все это походило на гигантскую свалку, устроенную Теми, Кто создал этот мир. Казалось, там поработал огромный бульдозер, нагромоздивший всякой всячины... а потом все завалили громадной скалой и слоем почвы. Подебрад начал добывать руду, и вскоре у его людей появилось стальное оружие и инструменты. В результате Новая Богемия, до того владевшая лишь семью милями побережья, теперь простиралась на сорок миль по обеим берегам Реки. Подебрад ни с кем не воевал и не захватывал чужих земель; соседние страны сами пожелали присоединиться, и он не отказывал никому. Окружающие Новую Богемию государства заразились золотой лихорадкой, но на их долю выпал лишь тяжкий труд, поломанный инструмент и горькое разочарование. Видимо, клад залегал лишь на небольшом участке первоначальной Новой Богемии, скрываясь в глубинах планеты. Эмиль показал на холмы. - У нас тоже пробили шахту в двести футов, но все пришлось бросить, - под слоем почвы мы наткнулись на доломит. Подебрад - счастливчик, у него был мягкий известняк! Фригейт поблагодарил словоохотливого собеседника и помчался с новостями на судно. В результате уже через одиннадцать дней они бросили якорь у столицы Подебрада. За полдня пути до южных берегов Новой Богемии команда уже ощутила запахи серы и угля. По берегу тянулись высоченные земляные насыпи, на Реке патрулировали четыре больших паровых корабля, вооруженных пушками, и множество судов помельче. Часовые со стальным оружием в руках стояли на вышках. Команда "Раззл-Даззл" осматривала окрестности в полном изумлении и даже подавленности. Они привыкли к чистому воздуху, ясным голубым небесам, зеленой растительности; здесь же цивилизация сокрушила долину. Нур поинтересовался у одного из местных жителей, стоило ли так истощать недра. И к чему им столько оружия? - Конечно, это необходимо, - с полной убежденностью ответил тот. - Если мы не будем вооружаться, наши шахты захватят другие государства. Так что оружие нам нужно для самообороны, - он немного подумал и добавил; - но мы производим и другие изделия из металла - для обмена на табак, сигареты, украшения и продовольствие. - Зачем? Ведь грейлстоуны снабжают нас всем необходимым... иногда даже балуют нас, - улыбнулся Нур. - К чему терзать землю и заражать воздух? - Я же объяснил вам! - Закопали бы вы свою шахту, - сказал Нур. - А еще лучше - вообще не принимались за нее. Человек молча пожал плечами. Вдруг он обернулся и в изумлении уставился на Райдера. - Скажите, вы - не Том Микс, киноактер? - Нет, дружище, - засмеялся Том, - но мне уже не однажды говорили, что я на него похож. - Я видел вас... его, когда он приехал в Париж. Мне пришлось тогда посетить Париж по делу... Я стоял в толпе и любовался на вас... на него, когда он ехал верхом на Тони, своей лошади... Незабываемое зрелище! Микс был моим любимым актером. - И моим тоже, - Том повернулся и отошел в сторону. Фригейт, вместе с капитаном, направился к нему. - У меня такое впечатление, что вы весьма взволнованы, Пит, - заметил Фарингтон. - И, вероятно, думаете о том же, о чем мы с Томом только что толковали. - Не понимаю, - Фригейт поднял на капитана затуманенный взгляд. - Что вы имеете в виду? - Как - что? - Фарингтон посмотрел на Тома. - Только то, что неплохо бы заполучить один из паровых катеров. Фригейт в изумлении поднял брови. - Но я думал совсем не об этом! Вы полагаете, его нужно украсть? - Что-то в этом роде, - протянул Том. - Они же всегда могут соорудить другой, а мы на таком суденышке гораздо быстрее доберемся к верховьям Реки. - Но это же аморально! - воскликнул Фригейт. - И, к тому же, опасно. Я уверен, что их сторожат днем и ночью. - Кто тут толкует о морали? - прервал его Мартин. - Помнится мне, как в Руритании один парень завербовался к нам на шхуну... и прихватил с собой казенный меч! Фригейт побагровел. - Неправда! Я сам его сделал! - А потом украл, - Мартин усмехнулся своей чудесной улыбкой и хлопнул Фригейта по плечу. - Не заводитесь, Пит. Если вам очень хочется, тащите, что плохо лежит. Так вот: нам нужно быстроходное судно, чтобы поскорее добраться до истоков. - Не говоря о том, что оно обладает и некоторым комфортом, - ухмыльнулся Том. - Вы толкаете нас на большой риск... может быть - на смерть. - Я никого не тяну и никому не приказываю. Если не страшно, присоединяйтесь, идет? - Я вовсе не трушу, - Фригейт опять вспыхнул. - Была бы необходимость, я пошел на это. Но тут можно раздобыть кое-что побыстрее допотопного парохода! - Вы полагаете, Подебрад построит вам личный скоростной катер? - насмешливо спросил Мартин. - Паровую яхту? - Нет, я думаю не о том, как проплыть Реку из конца в конец. Наша задача - перебраться через горы. - Ну-ка, подтяни подпруги, приятель, - осадил его Том. - Это что - самолет? Мартин побледнел. - Нет, его нам не построить. И с самолетом много возни - надо садиться, откуда-то брать горючее... Нет, нам нужен другой аппарат - но тоже способный к полету. Такой, которому не нужен ни двигатель, ни бензин, ни спирт... - Вы говорите об аэростате? - Почему бы и нет? Аэростат или еще лучше - дирижабль. 53 Том Райдер идею одобрил сразу же, но Фарингтон запротестовал. - Нет! Слишком опасный проект! Я не верю в этот мешок, начиненный водородом! Газ взорвется, и мы все сгорим! Он хрустнул пальцами. - К тому же, он целиком зависит от ветра... игрушка урагана - ничего более! А где мы найдем пилота? Обычного летчика еще можно откопать, я даже был знаком с двумя-тремя... Но опытного аэронавта? А команда? Надо подобрать людей, обучить их... Разве это нам под силу? И еще одно... - Побаиваешься? - улыбнулся Том. Мартин густо покраснел и сцепил руки. - Хочешь расстаться с парой зубов? - К этому мне не привыкать, - Райдер снова ухмыльнулся, потом глаза его стали серьезными. - Успокойся, Фриско. Если о чем и стоит поразмыслить, так только о причинах, по которым этот проект неосуществим. Фригейт знал, что Джек Лондон никогда не интересовался путешествиями по воздуху. Странно! Казалось бы, человек, чья жизнь была столь бурной и полной приключений, мужчина, исполненный воинственной отваги и жажды нового, должен с восторгом согласиться на подобный полет. Неужели он боится высоты? Все может быть! Существует множество храбрых людей, которые ничего не страшатся на земле, но впадают в панику, стоит им только оторваться от нее. Вряд ли следует их осуждать - здесь виновата одна из причуд человеческого характера. Но Мартину было стыдно показать свой страх. Фригейт признался себе, что и ему ведома эта стыдливость. В какой-то степени с годами он избавился от нее, но способно ли время так глубоко перекроить душу человека? Когда иррациональное начало вступает в игру, оно подавляет разум; мозг бессилен ему противостоять. Фригейт понимал, что в реакции Фарингтона есть своя логика. Полет на дирижабле - дело опасное и непростое; здесь нужно взвесить все обстоятельства. К обсуждению решили привлечь Нура и Погаса. Фригейт изложил им свою идею, не скрывая риска предприятия. - И все же полет на дирижабле даст нам огромный выигрыш во времени. А опасность... что ж, может быть, воздушное путешествие менее опасно, чем путь по воде и предстоящий пеший переход через горы у полюса. - Черт вас побери, да не опасностей я боюсь! Вы же это знаете, Пит! Дело в том... Голос Мартина дрогнул. Том улыбнулся. - Ну, что ты все скалишься? - рявкнул Фарингтон. Погас тоже усмехнулся. - Да не распаляй ты себя, - сказал Том. - Сейчас нам надо наживить крючок для местного босса, пана Подебрада. С какой стати такая большая шишка согласится нам помочь? Скорее всего, он откажет. Но почему бы не попробовать? Пошли к нему домой и поговорим начистоту. Нур и Погас согласились, что не стоит откладывать дело в долгий ящик, а потому капитан, его помощник и матрос Фригейт направились к большому строению из известняка, на который указал им один из прохожих. - Вы все-таки хотите выкрасть катер? - спросил Пит. - Ну, все зависит от развития событий, - уклончиво отозвался Том. - Нур на это никогда не пойдет, - убежденно заявил Фригейт. - Да и остальные тоже будут против. - Тогда придется действовать без них, - Том стоял на своем. Дом Подебрада возвышался на холме; его островерхая бамбуковая крыша почти касалась нижних ветвей огромной сосны. Охранники провели их в приемную. Внимательно оглядев каждого из путников, секретарь вышел из комнаты, потом быстро вернулся и объявил, что через два дня Подебрад примет их после завтрака. Остаток дня они решили порыбачить. Райдер и Фарингтон поймали несколько полосатых окуньков; в основном же они были заняты обсуждением способов похищения катера. Ладислав Подебрад, невысокий рыжеволосый человек, с головой, плотно посаженной на бычьей шее, и массивным подбородком, славился непреклонным характером и ледяной невозмутимостью. Разговор с ним шел долгий и закончился совершенно неожиданно для трех визитеров. - Ну что вас так тянет к северному полюсу? Я слышал, что Башня расположена за непроходимыми горами. Не знаю, можно ли верить этим россказням, но я охотно допускаю такую возможность. - Я также готов согласиться, что этот мир, в его первозданном виде, был действительно создан Богом. Однако любому здравомыслящему человеку ясно, что затем планета была преобразована разумными существами, и Бог здесь совершенно ни при чем. Как ученый, я понимаю - наше воскрешение совершилось на основе законов физики и биологии, а не по воле сверхъестественных существ. Но во имя чего это сделано, я не могу представить. Церковь Второго Шанса выдвинула весьма логичную гипотезу, но ей не достает точности и определенности доказательства. Подебрад встал, подошел к шкафу и вынул оттуда спиралевидную кость речного дракона. - Вы, конечно, знаете, что это такое - священный символ сторонников Церкви Второго Шанса. Однако в их вере отсутствует рациональное зерно, знание основ мироздания. Правда, излишек знаний мешает людям истинно верить... В этом смысле Церковь подобна остальным религиям на Земле и Мире Реки. - Здесь нам открылась истина о существовании после жизни... во всяком случае, в первые годы после Великого Пробуждения. Теперь, когда прекратились воскрешения, мы утратили веру в будущее. Даже Церковь не знает, почему люди опять стали смертны. Ее проповедники говорят, что нам был отпущен достаточный срок для того, чтобы обрести спасение; он истек, и больше воскрешений не будет. - Не думаю, что здесь скрыта истина. Джентльмены, на Земле я был атеистом, членом чехословацкой коммунистической партии. Но здесь я встретил человека, убедившего меня, что религия и вера не имеют ничего общего с рациональным началом, во всяком случае, в момент их зарождения. Осознание веры, ее псевдологическое обоснование, приходит позднее. Ни Иисус, ни Маркс, ни Будда, ни Магомет не знали правды о загробном мире. Они допустили больше ошибок в его толковании, чем любой из нас, возродившихся на этой планете, в этой вселенной. Он подошел к письменному столу, сел в кресло и положил перед собой спиралевидную кость. - Джентльмены, на днях я собирался объявить о моем обращении в лоно Церкви Второго Шанса. Кроме того, я покидаю пост главы государства Новая Богемия. Я хочу отправиться в Вироландо и искренне надеюсь, что эта страна - не миф, не сказка. Мне хотелось бы задать несколько вопросов основателю Церкви - Ла Виро. Если его ответы удовлетворят меня, или он признает, что не может дать ответов на все вопросы, я посвящу свою жизнь служению ему - пойду, куда он повелит, и буду делать то, что он сочтет возможным доверить мне. - Если мои сведения верны - а я располагаю довольно точной информацией - то Вироландо находится отсюда на расстоянии миллионов миль. Чтобы добраться туда, мне потребуется половина моей земной жизни. - И вот в этот момент передо мной появляетесь вы со своим предложением. Удивительно, что подобная мысль не пришла мне в голову раньше! Возможно потому, что меня больше занимал сам путь, чем его окончание... Ведь этот путь - только еще один способ познать себя, не правда ли? - Да, джентльмены, я построю вам дирижабль - но при условии, что вы возьмете меня в полет. 54 Наступило долгое молчание. Наконец, Фарингтон произнес: - Я согласен, пан Подебрад, но что скажут мои спутники? Фригейт и Райдер с готовностью кивнули. - Да, неожиданная ситуация, - протянул Фарингтон. - Дело не в том, что вы хотите лететь с нами, - поспешно добавил капитан. - Этому-то я очень рад. Но где мы найдем опытных пилотов? Только сумасшедший поднимется в воздух с людьми, которые не знают, с какой стороны взяться за руль и как запустить машину. - Конечно, вы правы. Однако строительство дирижабля - долгое дело. Нам еще предстоит разыскать инженеров, способных спроектировать его и сделать все расчеты. Придется начинать с нуля. Постепенно мы найдем и пилотов. Конечно, это непросто, но где-то в долине, пусть за две тысячи миль от нас, обитает хоть один аэронавт! - Мне приходилось летать на воздушном шаре, - вмешался Фригейт, - и я довольно много читал о них. Кроме того, я дважды поднимался на дирижабле. Правда, не могу считать себя специалистом, однако... - Мы можем и сами изучить это искусство, мистер Фригейт. Ваши познания весьма помогут нам в тренировках. - Это было так давно... Невероятно давно! - Вы не внушаете мне доверия, Пит, - свирепо заявил Фарингтон. - Доверие придет с опытом, - подвел итог Подебрад. - А теперь, джентльмены, я сразу приступаю к делу. Мне придется отложить свою отставку и все религиозные проблемы до окончания строительства дирижабля. Пост главы государства не может занимать сторонник Церкви, проповедующей непротивление насилию. Фригейта поразила его глубокая убежденность и последовательность. Ему казалось, что ни один приверженец Церкви Второго Шанса, искренне поверивший в ее догматы, не способен к таким решительным действиям. - Как только мы закончим совещание, я сразу же займусь поиском сырья и оборудования для производства водорода, - продолжал чех. - Самыми подходящими материалами мне представляются серная кислота и цинк. И то, и другое у нас есть; производство кислоты уже налажено. Хотелось бы получить алюминий, но... - Дирижабли Шютте-Ланца были деревянными, - вспомнил Фригейт. - Дерева нужно совсем немного. - Дерево! - подскочил Фарингтон. - Вы что - хотите лететь на деревянном дирижабле? - Нет, деревянным будет лишь каркас; обшивку можно сделать из внутренностей речного дракона. - Мы перебьем всех драконов на сто миль в окрестности, - улыбнулся Подебрад и встал. - Ладно! У меня сегодня еще масса дел. Увидимся завтра утром и обсудим детали. Итак, до свидания. Когда они вышли из дома, Фарингтон мрачно буркнул: - Все это чистое безумие! - Сказать по правде, я уже устал плыть по Реке, - заявил Том. - Значит, ты предпочитаешь убиться насмерть, пока научишься летать на этой проклятой штуковине? Или, представь себе, мы ее построим, а она не взлетит? Потеряем зря уйму времени! - Не могу поверить - вмешался Фригейт, - что слышу это от человека, который перегонял лодки через Белую Лошадь [пороги на Юконе; драматический эпизод переправы через них описан в романе Джека Лондона "Смок Беллью"] и подвизался в качестве устричного пирата... Он остановился и побледнел. Райдер и Фарингтон встали перед ним с окаменелыми лицами. - Я рассказывал массу историй о приключениях на Аляске, - медленно заговорил Фарингтон - но ни словом не упоминал о Белой Лошади... во всяком случае - при всех. Значит, вы нас подслушивали? Фригейт глубоко вздохнул. - Черт побери, я никогда не был шпионом! Просто я узнал вас с первого взгляда. Райдер быстро зашел ему за спину. Фарингтон стиснул рукоять ножа. - Кто бы вы ни были, - ровным голосом приказал Райдер, - идите вперед и прямо на судно. Никаких шуточек, пожалуйста! - Я не скрываюсь под чужим именем, как вы оба! - отпарировал Фригейт. - Делайте, что вам велят! Фригейт пожал плечами и попытался усмехнуться. - Очевидно, у вас много чего на совести, если вы не хотите открыть свои настоящие имена. Ладно, я подчиняюсь. Вы же не собираетесь прикончить меня? - Посмотрим, - сухо ответил Райдер. Они спустились с холма, направляясь к Реке. На палубе Нур разговаривал с какой-то женщиной, Райдер шепнул: - Ни слова Пит, и улыбайтесь. Улыбайтесь, дьявол вас побери! Фригейт бросил взгляд на маленького араба и подмигнул ему. Он надеялся, что тот заметит неладное, - суфии умели улавливать малейшие перемены в выражении лица. Но Нур не обратил на них внимания. Когда они вошли в каюту капитана, Фриско подтолкнул Фригейта к койке. - Я прожил с вами двадцать шесть лет, - произнес Фригейт, - Двадцать шесть! И ни разу не вспомнил ваших настоящих имен! Фарингтон сел на стул. Поигрывая ножом, он посмотрел на пленника. - Это кажется противоестественным. Как же вам удалось держать язык за зубами столько лет? И почему? - Главное - почему? - Райдер навис над ним; стилет из бивня речного дракона сверкнул перед глазами Фригейта. - Только потому, что уважал ваше инкогнито. Поверьте, я не враг вам. Если вы не хотели быть узнанными... что ж, ваше право. Но меня всегда интересовала причина... Почему вы оба затаились? Фарингтон посмотрел на Райдера. - Что ты думаешь об этом, Том? Актер пожал плечами. - Мы промахнулись. Надо было обратить все в шутку... сказать Питу, кто мы, и преподнести какую-нибудь развесистую байку. Теперь он знает - нам есть что скрывать. Фарингтон отложил нож и зажег сигарету. - Да, мы совершили ошибку. Что будем делать? Райдер вложил стилет в ножны и тоже закурил. Фригейт незаметно присматривался к ним. Сумеет ли он отбиться? Сомнительно; оба были сильными и проворными людьми. К тому же, попытка к бегству будет расценена как признак вины. Вины в чем? - Ладно, - выдавил из себя Том. - Попробуем выбросить все из головы. Расслабьтесь, Пит. - Пока вы соображаете, с какого бока лучше выпустить мне кишки? - Полагаю, - усмехнулся Райдер, - за долгие годы вы убедились, что хладнокровное убийство не в нашем стиле. Мы не подымем руки даже на чужака... а к вам - к вам, Пит, мы испытываем известную привязанность. - Если я что-то значу для вас, то что же вы намерены делать? - В ярости убиваешь с легким сердцем, - задумчиво сообщил Том. - Даже того, кто дорог. - Но почему?! - Если вы не настоящий Питер Фригейт, то скоро узнаете об этом. - Кем же еще, черт возьми, я могу быть? Наступило долгое молчание. Фарингтон бросил сигарету в пепельницу, прикрепленную к столу. - Все дело в том, Райдер, - начал капитан, - что мы прожили с ним больше времени, чем с любой из наших подружек. Если он - один из Них, то зачем возится с нами так долго? Тем более, что он сразу нас узнал. Мы в два счета попали бы на крючок. - Весьма вероятно. Но учти - мы не знаем и четверти, даже одной восьмой правды. Может быть, все вокруг - ложь, а мы - просто марионетки. - Один из Них? О чем вы? - не понял Фригейт. Мартин Фарингтон хмуро взглянул на него. - Что же делать? Мы не в состоянии доказать, что он - Их соглядатай... как, впрочем, и обратного. Мы в тупике... Ты был прав, Том - надо было наврать ему с три короба. А сейчас, похоже, придется доводить дело до конца. - Если он - один из Них, то все знает сам, - рассудил Том. - Мы ничего нового ему не скажем. Разве лишь про того этика. И если Пит - Их агент, то ты догадываешься, почему его послали следить за нами. Они подозревают, что мы связаны с Ним. - Но если Пит - шпион, на кой черт ему дирижабль? Зачем ему тащить нас в Башню? - Да, это верно. И все же... - Не тяни! - Возможно, у этих парней из Башни началась какая-то неразбериха, и он сейчас в таком же неведении, как и мы сами. - Что ты имеешь в виду? Послушай, Том, мне кажется, что происходит нечто странное... дела идут совсем не так, как обещал твой этик. Скажем, почему прекратились воскрешения? - Возможно, изменился первоначальный план? Или действительно что-то случилось? - Думаешь, нашелся ловкач, который бросил в их механику гаечный ключ и поломал все колесики? - Да. И агенты знают об этом не больше, чем мы с тобой. - Отсюда следует, что Пит - агент и хочет вернуться к Ним. Поэтому он нашел нас, подкинул мысль о дирижабле, который поможет быстро туда добраться... Ему, а не нам! - Что-то в этом роде. - Тогда вернемся к исходной точке. Пит может быть одним из Них. Если так, мы не сообщим ему ничего нового. - Да, но он сам может нам все рассказать. Все, полностью! - И ты готов это "все" выбить из него? А если он только Фригейт? - Дьявольщина! - Райдер сжал кулаки. - Развязать язык нетрудно - я знаю пару-другую хороших трюков... Но... но... у меня никогда рука не поднимется! - Тогда мы отплываем, а Пита оставим здесь, - решил Фарингтон. - Вот как? - криво усмехнулся Том. - Тебя устраивает такой оборот? Значит, ты не рискнешь вверить свою дрожащую плоть и трепещущее сердце небесному кораблю? - Ты меня выведешь из себя, Том! - Ладно, молчу, молчу... Я знаю, Фриско, в твоей душе нет страха... - Райдер потер лоб ладонью. - Но как же нам действовать дальше? Если мы продолжим плавание по Реке, то Пит окажется у северного полюса куда быстрее нас... Представляю, какой прием нас ждет! - Послушай, что мы морочим друг другу головы! Разве Пит может быть одним из Них? Эти существа превосходят людей, а он совсем не супермен. Не обижайтесь, Пит. Том прищурился, всматриваясь в лицо Фригейта. - Может, он притворяется... Сомнительно, конечно чтобы, он мог морочить нас четверть века... - Давай расскажем ему все. Что мы теряем? Я хранил эту тайну двадцать девять лет. - Ты уже наговорил слишком много! - Нет, посмотрите-ка на него! Ты бы уж помалкивал, старый болтун! Фарингтон зажег еще одну сигарету, Райдер последовал его примеру, затем спросил: - Хотите закурить, Пит? - А вы не попытаетесь прикончить меня в дыму? - Фригейт достал из сумки сигару. - Послушайте, мне пора выпить. - Нам тоже. Том, похозяйничай... вот в этом шкафу... А потом мы поговорим. Господи, точно камень с души свалился! 55 - Это случилось в темную и бурную ночь, - Том улыбнулся - видимо, припомнил классическое начало историй о привидениях. - Джек и я... - Давай оставим прежнее, Мартин. Как договаривались. Даже когда мы только вдвоем. - Ладно, но тогда ты был Джеком. Я познакомился с Фриско тут, в долине, но друзьями мы стали не сразу. Наши хижины стояли бок-о-бок, мы оба служили в береговой охране местного лорда. Однажды ночью, когда я был свободен от дежурства и спал у себя в хижине, кто-то разбудил меня, тронув за плечо. Я было подумал, что это Говардайн, моя подружка. Ты помнишь ее, Кид? - Красавица, - подмигнул Мартин Фригейту. - Рыжая шотландка! - Не сбивай меня! Одним словом, это была не Варди - она крепко спала, я слышал ее ровное дыхание. Тут отблески света упали на темную фигуру, что стояла рядом с постелью. Я хотел схватить томагавк, но не смог шевельнуть даже пальцем. Лежу я и размышляю о том, как вредно баловаться с наркотиками и какое представление меня ждет. Впрочем, реальность была бы еще хуже - тот малый мог запросто обрезать мне уши. - При новых вспышках молний я разглядел затаившегося незнакомца и совсем запаниковал. Он был закутан в широкий черный плащ. А голова? Ее вовсе не было... то-есть я хочу сказать, она скрывалась под огромным шаром. Лица я не разглядел, но он-то видел меня прекрасно - даже в темноте. - Двигаться я не мог, но дара речи не потерял и говорю ему: "Кто вы такой? Что вам нужно?" Я почти кричал - надеялся разбудить Варди, - но она так и не проснулась. Я думаю, ее тоже напичкали наркотиками... или загипнотизировали. - Низким голосом незнакомец ответил мне по-английски: "У меня мало времени, поэтому подробности придется опустить. Имя мое значения не имеет - в любом случае я не мог бы назвать его вам, потому что Они сумели бы извлечь из вашей памяти все, что Им нужно." - Я поинтересовался, что значит "извлечь из памяти". Происходящее все больше поражало меня. Теперь я отчетливо понимал, что не сплю. "Они могут узнать обо всем, что здесь говорится и делается, - ответил пришелец. - Пон