гораздо
больше -- желудку. Итак, нужно рассмотреть, на какие другие вещества они
производят действие тепла. Моряки рассказывают, что если сразу открыть склад
ароматических растений, который долго был заперт, то для тех, кто их
разбирает и выгружает, представляется опасность заболеть лихорадкой или
воспалением. Можно было бы также сделать опыт, сушит ли порошок из таких
ароматических растений подвешенные над ним жир и мясо, подобно дыму огня.
к двадцать шестому -- тридцать первый
Острота и способность проникновения присущи и холодным жидкостям, как
уксус или купоросное масло, и теплым жидкостям, как масло майорана и
подобные ему. Поэтому они одинаковым образом вызывают боль у животных, а у
неживых тел разделяют и уничтожают их части. И для этого примера нет
отрицательного. Притом в живых существах никакая боль не наблюдается без
некоторого чувства тепла.
к двадцать седьмому -- тридцать второй
Есть много действий, общих и теплу и холоду, хотя и совершенно
различных по своим причинам. Так, мы видим, что и снег жжет руки мальчиков,
спустя недолгое время; и холод предохраняет мясо от гниения не меньше, чем
огонь; и тепло стягивает тела в меньшие размеры, что делает так же и холод.
Но это и подобное этому будет удобнее отнести к исследованию о холоде.
XIII
В-третьих, должно представить разуму примеры, в которых исследуемая
природа присутствует в большей и в меньшей степени. Это возможно или
посредством сопоставления роста и уменьшения этого свойства в одном и том же
предмете, или посредством сравнения его в различных предметах. Ибо если
форма вещи есть сама вещь и вещь не отличается от формы иначе, чем явление
отличается от сущего, или внешнее от внутреннего, или вещь по отношению к
человеку от вещи по отношению к Вселенной[79], то отсюда вообще
следует, что никакую природу нельзя принимать за истинную форму, если форма
не убавляется всегда, когда убавляется сама природа, и подобным же образом
не увеличивается всегда, когда увеличивается сама природа. Мы называем эту
таблицу таблицей степеней, или таблицей сравнений[80].
Таблица степеней, или сравнений, для тепла
Итак, сначала мы будем говорить о том, что не имеет на ощупь совершенно
никакой степени тепла, но, по-видимому, имеет только некоторое потенциальное
тепло, или предрасположение и приуготовление к теплу. Затем мы перейдем к
тому, что актуально или на ощупь тепло, к его силе и степеням.
1. Среди твердых и осязаемых тел мы не находим ни одного, которое было
бы изначально тепло по своей природе. Ведь ни камень какой-либо, ни металл,
ни сера, ни какое-либо ископаемое, ни дерево, ни вода, ни труп животного не
обнаруживают тепла. Теплые же воды в источниках нагреваются, очевидно,
случайно -- либо подземным пламенем или огнем наподобие того, что
извергается из Этны и многих других гор, либо столкновением тел, подобно
тому как образуется тепло при растворении железа и олова. Итак, в неживых
телах нет никакой заметной для человеческого ощущения степени тепла. Однако
они различаются степенью холода, ибо неодинаково холодны дерево и металл. Но
это относится к таблице степеней холода.
2. Но что касается потенциальности тепла и предуготовленности к
пламени, то встречается много неживых тел, весьма расположенных к этому,
как, например, сера, нефть, горное масло.
3. Тела, которые были ранее нагреты, как конский навоз, нагретый
животным, или негашеная известь, или, может быть, пепел и сажа, нагретые
огнем, удерживают некоторые скрытые остатки прежнего тепла. Поэтому можно
производить некоторые перегонки и разложения тел посредством их закапывания
в конский навоз; а также возбуждать тепло в негашеной извести посредством
обливания водой, как уже было сказано.
4. Среди растительных тел нет ни одного растения или части растения
(как камедь или сердцевина), которые были бы теплы для человеческого
осязания. Однако все же (как сказано выше) спрессованные зеленые травы
нагреваются. И для внутреннего ощущения, как для неба или желудка или также
и для внешних частей тела, при несколько более длительном воздействии
(например, в пластырях или в мазях) одни растения оказываются горячими,
другие -- холодными.
5. В частях животных после смерти или отделения от тела не
обнаруживается какого-либо тепла, заметного для человеческого ощущения. Даже
и самый конский навоз не удерживает тепла, если он не закрыт и не закопан.
Однако, по-видимому, всякий навоз содержит потенциальное тепло, как,
например, при удобрении полей. Подобным же образом содержат это скрытое
потенциальное тепло и трупы животных, так что в земле кладбищ, где ежедневно
происходят погребения, собирается некоторое скрытое тепло, которое гораздо
скорее уничтожает недавно положенный труп, чем чистая земля. Рассказывают
также, что на Востоке существует какая-то тонкая и мягкая ткань, сделанная
из перьев птицы, которая своей прирожденной силой растопляет и разжижает
масло, если его слегка в нее обернуть.
6. То, чем удобряют поля, как, например, навоз всякого рода, мел,
морской песок, соль и тому подобное, имеет некоторое предрасположение к
теплу.
7. Всякое гниение имеет в себе зачатки некоторого слабого тепла, хотя и
не в такой степени, чтобы оно воспринималось на ощупь. Ибо ни то, что при
гниении разлагается на мелких животных, как мясо, сыр, ни гнилое дерево,
которое блестит ночью, не тепло на ощупь. Иногда же тепло в гнилых телах
обнаруживается отвратительным и сильным запахом.
8. Итак, первая степень тепла среди тех тел, которые теплы для
человеческого осязания, есть тепло животных, которое имеет широкую шкалу
степеней. Действительно, низшая степень (как у насекомых) едва заметна на
ощупь. Высшая же степень этого тепла едва не достигает степени тепла
солнечных лучей, свойственного областям и временам года наиболее знойным,
хотя этот жар и не настолько резок, чтобы рука не могла его выдержать. И все
же рассказывают о Констанции[81] и о некоторых других, отличающихся
чрезвычайной сухостью телосложения, будто, заболев острейшей лихорадкой, они
охватывались таким жаром, что приложенная к ним рука испытывала некоторый
ожог.
9. В животных тепло увеличивается от движения и напряжения, вина и еды,
половой деятельности, острых лихорадок и боли.
10. Во время приступов импульсивной лихорадки животные сначала
охватываются холодом и ознобом, но спустя немного нагреваются в еще большей
степени; последнее бывает в начале при воспалительных и чумных лихорадках.
11. Необходимо дальнейшее исследование для сравнения тепла различных
животных, как, например, рыб, четвероногих, змей, птиц, а также различных
видов этих животных, как лев, коршун, человек. Ибо, согласно обычному
мнению, рыбы в своих внутренностях менее теплы, птицы же более теплы,
особенно голуби, ястребы, воробьи.
12. Необходимо дальнейшее исследование для сравнения тепла в одном и
том же животном, но в различных его частях и членах. Ибо молоко, кровь,
сперма, яйца оказываются в умеренной степени теплы и менее горячи, чем
поверхность самого тела животного, когда оно движется или действует. Какова
же степень тепла в мозгу, желудке, сердце и остальных частях, до сих пор еще
не исследовано.
13. Все животные охлаждаются на поверхности тела зимой и во время
холодной погоды; но полагают, что во внутренних частях они становятся еще
более горячими.
14. Тепло небесных тел, даже в наиболее знойной области и в наиболее
знойную пору года и дня, не достигает такой степени, чтобы воспламенить или
обжечь самое сухое дерево, или солому, или даже трут, если его не усилить
посредством зажигательного стекла. Однако оно может вызывать пар из влажных
вещей.
15. Согласно воззрению астрономов, одни звезды считаются более теплыми,
другие -- менее теплыми. Среди планет самым горячим после Солнца считается
Марс, затем Юпитер, затем Венера. Холодными же считаются Луна, а затем --
наиболее холодным из всех -- Сатурн. Среди неподвижных же звезд самой
горячей считается Сириус, затем Сердце Льва, или Регул, затем Пес и
др.[82]
16. Солнце греет тем более, чем более приближается к положению отвеса
или к зениту. И это же следует полагать и для других планет в отношении меры
их тепла. Например, Юпитер более согревает, когда он расположен под знаком
Рака или Льва, чем под знаком Козерога или Водолея.
17. Должно полагать, что само Солнце и остальные планеты больше
нагревают в своих перигеях (по причине близости к Земле), чем в
апогеях[83]. Но если случается, что в какой-нибудь области Солнце
одновременно находится в перигее и ближе к зениту, то оно неизбежно больше
греет, чем в той области, где оно также находится в перигее, но в большем
склонении. Так что следует учитывать сравнение высот планет в различных
областях, смотря по отношению к отвесу или склонению.
18. Считается, что Солнце и остальные планеты греют больше тогда, когда
находятся вблизи больших неизменных звезд. Так, например, когда Солнце
находится под знаком Льва, оно оказывается ближе к Сердцу Льва, к Хвосту
Льва, к Колосу Девы, к Сириусу и к Псу, чем тогда, когда оно находится под
знаком Рака, хотя там оно расположено ближе к зениту. Должно так же
полагать, что части неба сообщают тем более тепла (хотя и незаметного для
осязания), чем более они украшены звездами, особенно большими.
19. Вообще тепло небесных тел увеличивается тремя условиями, а именно:
отвесным положением, близостью или нахождением в перигее и соединением или
сочетанием звезд.
20. Правда, имеется большой интервал между теплом животных, а также
лучей небесных тел (в том их состоянии, как они до нас доходят) и огнем,
хотя бы мягчайшим, а также всеми раскаленными телами, жидкостями и самим
воздухом, нагретым в сильной степени огнем. Ибо пламя винного спирта, будучи
особенно разреженным, все же в состоянии зажечь солому, полотно или бумагу,
чего никогда не сделает тепло животного или тепло солнца без зажигательных
стекол.
21. Есть много степеней силы и слабости тепла у пламени и раскаленных
тел. Однако об этом еще нет тщательного исследования, так что придется этого
коснуться лишь слегка. По-видимому, из всех видов пламени наиболее мягко
пламя винного спирта, разве только еще более мягок блуждающий огонь и огонь
или сияние от испарений животных. За этим, мы полагаем, следует пламя легких
и пористых растительных тел, как соломы, тростника, сухих листьев; от этого
пламени немногим отличается пламя волос или перьев. За этим, возможно,
следует пламя дерева, в особенности такого, которое содержит немного смолы.
Причем пламя небольших кусков дерева (которые обычно собираются в связки)
мягче, чем пламя стволов и корней. Это можно легко испытать в тех печах, где
выплавляют железо, -- для них огонь связок и ветвей дерева не вполне
пригоден. За этим следует (как мы полагаем) огонь масла, сала, воска и тому
подобных маслянистых и жирных тел, не имеющих большой остроты. Сильнейшее же
тепло оказывается в смолах и еще большее -- в сере, камфоре, нефти, горном
масле и солях (после того как из них удалено сырое вещество) и в их
сочетаниях, как, например, в огнестрельном порохе, греческом огне (который
часто зовут диким огнем) и в его различных разновидностях, которые имеют
столь упорный жар, что их нелегко тушить водой.
22. Мы считаем также очень сильным и острым пламя, которое происходит
от некоторых несовершенных металлов. Но для всего этого необходимо
дальнейшее исследование.
23. Но по-видимому, пламя могущественных молний превосходит все эти
виды пламени настолько, что иногда расплавляет в капли кованое железо, чего
другое пламя совершить не может.
24. В раскаленных телах также имеются разные степени тепла, о которых
еще не сделано тщательного исследования. Мы считаем, что наиболее слаб жар у
трута, которым мы пользуемся при высекании пламени, и подобным же образом --
у губчатого дерева или сухого фитиля, применяемого для огнестрельных орудий.
За этим следует раскаленный уголь, древесный и каменный, а также торф и тому
подобное. Но самый сильный жар среди всех раскаленных тел содержится, как мы
считаем, в раскаленных металлах, как железо, медь и др. Однако относительно
этого также должно быть сделано дальнейшее исследование.
25. Встречаются среди раскаленных тел гораздо более горячие, чем
некоторые виды пламени. Так, раскаленное железо гораздо горячее и гораздо
более обжигает, чем пламя винного спирта.
26. Некоторые тела, превосходящие теплом многие виды пламени и
раскаленных тел, встречаются также среди тел, которые не раскалены, а только
нагреты огнем, как, например, кипящая вода и воздух, заключенный в
отражательных печах.
27. Движение увеличивает теплоту, как это видно на примере
раздувательных мехов, так что более твердые из металлов не расплавляются и
не превращаются в жидкости от мертвого или спокойного огня, пока огонь не
будет возбужден дутьем.
28. Надо произвести опыт с зажигательными стеклами. Здесь (насколько
помню) происходит следующее. Если стекло, например, ставится на расстоянии
пяди от зажигаемого предмета, оно не обжигает и не воспламеняет его в такой
степени, как если, например, поставить стекло на расстоянии полупяди и затем
постепенно и медленно отодвигать его на расстояние одной пяди. Хотя конус и
соединение лучей остаются теми же, но само движение увеличивает действие
теплоты[84].
29. Считается, что пожары, которые происходят при сильном ветре, скорее
распространяются против ветра, чем по ветру; очевидно, потому, что пламя
отбрасывается более быстрым движением, когда ветер уступает ему, чем тогда,
когда оно движется, подгоняемое ветром.
30. Пламя не поднимается и не возникает, если нет пространства, в
котором оно могло бы двигаться и играть, за исключенном порохового пламени и
подобного ему, когда сжатие и запирание пламени увеличивает его неистовство.
31. Наковальня сильно нагревается под молотом, так что мы считаем, что
если бы наковальня была сделана из более тонкой плиты, то сильными и
продолжительными ударами молота ее можно было бы раскалить докрасна, как
раскаленное железо. Но это нужно проверить на опыте.
32. В охваченных огнем телах, которые настолько пористы, что дают
пространство для движения огня, огонь тотчас гаснет, если этому движению
мешает сильное сдавливание. Так, действие огня немедленно прекращается, если
трут или фитиль свечи или лампады или также раскаленный уголь сжать прессом.
33. Приближение к горячему телу увеличивает теплоту в зависимости от
степени приближения, как это происходит и со светом, а именно: чем ближе
помещают предмет к свету, тем более он видим.
34. Соединение различных теплот увеличивает теплоту, если только не
происходит смешения тел. Действительно, большой огонь и малый огонь в одном
и том же месте сообща немало увеличивают теплоту. Но теплая вода, введенная
в кипящую воду, охлаждает ее.
35. Пребывание горячего тела увеличивает теплоту. Ибо постоянная
переходящая и исходящая теплота смешивается с теплотой, существовавшей
ранее, так что теплота увеличивается. Ведь огонь не настолько нагревает
комнату в продолжение получаса, как в продолжение целого часа. Свет же этого
свойства не имеет, ибо лампада или свеча, поставленная в каком-либо месте,
не больше освещают в течение продолжительного времени, чем тотчас после
начала освещения.
36. Раздражение окружающим холодом увеличивает теплоту, как это видно
по горению очага во время сурового мороза. Мы считаем, что это происходит не
только от ограничивания и сжатия теплоты, что представляет собой род
соединения, но и от раздражения. Так, если воздух или палка насильственно
сжимаются или сгибаются, то они отскакивают не до прежнего места, но дальше
в противоположную сторону. Поэтому надо сделать тщательный опыт с палкой или
чем-либо подобным, внесенным в пламя, -- не будет ли горение сильнее по
бокам пламени, чем в середине пламени.
37. Есть много степеней восприимчивости теплоты. И прежде всего следует
заметить, что незначительная и слабая теплота все же изменяет и несколько
нагревает даже те тела, которые наименее восприимчивы к теплоте. Ведь даже
теплота руки несколько нагревает шарик из свинца или другого металла, если
немного подержать его. Так легко теплота проникает во все тела и возникает в
них, в то время как тело нисколько не изменяется на вид.
38. Из всех известных нам тел легче всех и воспринимает и испускает
теплоту воздух. Это отлично показывает измерительное стекло. Устройство его
таково. Берут стеклянную колбу с объемистым брюшком и с тонкой и
продолговатой шейкой. Колбу опрокидывают и опускают устьем вниз и брюшком
вверх в сосуд с водой так, чтобы устье опущенной колбы коснулось дна
принимающего сосуда; и пусть шейка опущенной колбы немного обопрется о край
принимающего сосуда так, чтобы она могла стоять. Чтобы облегчить это, надо
положить немного воска на край принимающего сосуда, но не вовсе закрыв его
отверстие, чтобы не помешать недостатком поступления воздуха весьма легкому
и тонкому движению, о котором мы будем говорить.
Следует перед тем, как вставить опускаемую колбу в другую, нагреть на
огне ее верхнюю часть, т. е. брюшко. После же того, как эта колба будет
поставлена так, как мы говорили, воздух (расширенный нагреванием) после
промежутка времени, достаточного для угасания заимствованного тепла,
сожмется и соберется до того же протяжения и объема, какой был у окружающего
воздуха в то время, когда опускается стекло, и потянет воду вверх до
соответствующего деления; нужно привесить длинную и узкую бумажную полосу,
размеченную на сколько угодно делений. И мы увидим, что, сообразно тому,
становится ли погода теплее или холоднее, воздух сжимается от охлаждения и
расширяется от нагревания. Это будет заметно по воде, которая поднимается,
когда воздух сжимается, и опускается, когда воздух расширяется. При этом
чувствительность воздуха в отношении холода и тепла столь тонка и изощренна,
что намного превосходит способность человеческого осязания; так что
какой-нибудь солнечный луч или тепло дыхания и еще более тепло руки,
положенной поверх склянки, тотчас явно понижают воду. И все же мы считаем,
что животный дух имеет еще более изощренное чувство тепла и холода, только
этому чувству мешает и притупляет его телесная оболочка.
39. После воздуха мы считаем наиболее чувствительными к теплоте тела,
которые сразу же изменяются и сжимаются холодом; таковы, например, снег и
лед, ибо они начинают таять и распускаться от любого слабого тепла. За ними,
пожалуй, следует ртуть. За ней следуют жирные тела, как растительное и
животное масла и тому подобные; затем дерево, затем вода и наконец камни и
металлы, которые нагреваются нелегко, особенно внутри. Они, однако, приняв
однажды тепло, удерживают его очень долго: раскаленный кирпич, или камень,
или железо, брошенные и погруженные в таз с холодной водой, приблизительно в
продолжение четверти часа удерживают тепло настолько, что до них нельзя
дотронуться.
40. Чем меньше размер тела, тем скорее оно нагревается от приближения
нагретого тела; это показывает, что все наше тепло некоторым образом
обращено к осязаемому телу.
41. Применительно к человеческому чувству и ощущению тепло есть
разнообразная и относительная вещь. Так, теплая вода покажется горячей, если
погрузить в нее охваченную холодом руку, и холодной, если рука будет
нагрета.
XIV
Насколько мы бедны в истории, каждый может легко видеть из приведенных
выше таблиц, где мы вместо проверенной истории и несомненных примеров
ставили иногда ходячие мнения (всегда, однако, присоединив замечание о
сомнительной верности авторитета) и часто также должны были пользоваться
следующими словами: "Надо сделать опыт" или "Необходимо дальнейшее
исследование".
XV
Задачу и цель этих трех таблиц мы называем представлением примеров
разуму. А после представления должна прийти в действие и самая индукция. Ибо
на основании представления всех и отдельных примеров следует открыть такую
природу, которая всегда вместе с данной природой и присутствует и
отсутствует, возрастает и убывает и является (как сказано выше) частным
случаем более общей природы. Если разум с самого начала попытается сделать
это в положительном смысле (как он всегда делает, будучи предоставлен самому
себе), то произойдут призрачные, сомнительные и плохо определенные понятия и
аксиомы, которые надо будет ежедневно исправлять, если только не
предпочитать (по обычаю схоластов) сражаться за ложное. Однако эти
заключения будут лучшими или худшими сообразно со способностью и силой
действующего разума. Вообще настолько Богу (подателю и творцу форм) или,
может быть, ангелам и высшим гениям свойственно немедленно познавать формы в
положительных суждениях при первом же их созерцании. Но это, конечно, выше
человека, которому только и дозволено следовать сначала через отрицательное
и в последнюю очередь достигать положительного после всякого рода
исключения[85].
XVI
Итак, следует совершать разложение и разделение природы, конечно, не
огнем, но разумом, который есть как бы божественный огонь. Поэтому первое
дело истинной индукции (в отношении открытия форм) есть отбрасывание, или
исключение, отдельных природ, которые не встречаются в каком-либо примере,
где присутствует данная природа, или встречаются в каком-либо примере, где
отсутствует данная природа, или встречаются растущими в каком-либо примере,
где данная природа убывает, или убывают, когда данная природа растет. Тогда
после отбрасывания и исключения, сделанного должным образом (когда все
легковесные мнения обратятся в дым), на втором месте (как бы на дне)
останется положительная форма, твердая, истинная и хорошо определенная.
Сказать это просто, но путь к этому извилист и труден. Мы же постараемся не
оставить без внимания ничего, что способствует этому.
XVII
Приходится почти постоянно предостерегать и наставлять людей, чтобы
они, видя, какое значение мы придаем формам, не переносили того, что мы
говорим, на те формы, к которым до сих пор привыкло созерцание и размышление
людей.
Ибо, во-первых, мы сейчас не говорим о видовых формах, которые
представляют собой (как мы сказали) сочетания простых природ, возникшие из
общего хода вещей в мире, как, например, лев, орел, роза, золото и тому
подобное. Ибо говорить о них будет время тогда, когда мы подойдем к скрытым
процессам и скрытым схематизмам и к нахождению того, как они открываются в
так называемых субстанциях, т. е. в конкретных природах.
Опять-таки, пусть не отнесут наши слова (даже относительно простых
природ) к абстрактным формам и идеям или вовсе не определенным в материи или
плохо определенным[86]. Ибо когда мы говорим о формах, то мы
понимаем под этим не что иное, как те законы и определения чистого действия,
которые создают какую-либо простую природу, как, например, теплоту, свет,
вес во всевозможных материях и воспринимающих их предметах. Итак, одно и то
же есть форма тепла или форма света и закон тепла или закон света. Мы
никогда не отвлекаемся и не отходим от самих вещей и от практики. Поэтому,
когда мы говорим, например, при исследовании формы тепла: "Отбрось тонкость"
или "Тонкость не относится к форме тепла", то это значит то же, как если бы
мы сказали: "Человек может ввести тепло в плотное тело" или, наоборот,
"Человек может удалить или отнять тепло из тонкого тела".
Но если кому-нибудь и наши формы покажутся несколько абстрактными по
той причине, что они смешивают и сочетают разнородные вещи (ведь кажутся
весьма разнородными и тепло небесных тел и тепло огня, красный цвет в розе и
тому подобном и красный цвет радуги или лучей опала или алмаза, смерть от
утопления, смерть от огня, от удара мечом, от апоплексии, от атрофии; и все
же они сходятся в природе теплоты, красноты, смерти), то пусть он знает, что
разум пленен и опутан привычкой, кажущейся целостностью вещей и ходячими
мнениями, Ибо совершенно очевидно, что хотя эти вещи разнородны и чужды одна
другой, однако они сходятся в той форме или законе, которые управляют
теплотой, или красным цветом, или смертью. Невозможно сделать независимым
могущество человека, освободить его от общего хода природы, расширить его и
возвысить до новых задач и способов действия, кроме как обнаружением и
открытием форм этого рода. И все же после этого соединения природы, которое
есть основное дело, в дальнейшем в свое время будет сказано о разделениях и
ответвлениях природы как обычных, так и более глубоких и более истинных.
XVIII
Теперь пора предложить пример исключения или отбрасывания природ,
которые обнаруживаются посредством таблиц представления как не принадлежащие
к форме теплоты; при этом отметим, что для исключения какой-либо природы
достаточно не только отдельных таблиц, но даже какого-либо из отдельных
примеров, содержащихся в этих таблицах. Ведь из сказанного явствует, что
каждый противоречивый пример разрушает предположение о форме. Тем не менее
мы иногда удваиваем или повторяем исключения для большей наглядности и для
того, чтобы яснее показать применимость таблиц.
Пример исключения, или отбрасывания, природ от формы теплоты
1. Посредством солнечных лучей: отбрось элементарную
природу[87].
2. Посредством обычного огня и особенно посредством подземных огней
(которые чрезвычайно удалены и большей частью ограждены от небесных лучей):
отбрось природу небесных тел.
3. Посредством нагревания всякого рода тел (таких, как минералы,
растительные тела, внешние части животных, вода, масло, воздух и остальные)
одним лишь приближением к огню или к другому горячему телу: отбрось всякую
особенность или тонкость строения тел.
4. Посредством раскаленных железа и металлов, которые нагревают другие
тела и все же нисколько не уменьшаются в весе или массе: отбрось соединение
или смешивание вещества с веществом другого горячего тела.
5. Посредством кипящей воды и воздуха, а также посредством металлов и
других твердых тел, нагретых, но не до огненности или красного каления:
отбрось свет и блеск.
6. Посредством лучей Луны и других звезд (за исключением Солнца): также
отбрось свет и блеск.
7. Посредством сравнения раскаленного железа и пламени винного спирта
(из которых раскаленное железо имеет больше тепла и меньше света, пламя же
винного спирта -- больше света и меньше тепла): также отбрось свет и блеск.
8. Посредством раскаленных золота и других металлов, которые наиболее
плотны в целом: отбрось разреженность.
9. Посредством воздуха, который чаще всего оказывается холодным и все
же остается разреженным: также отбрось разреженность.
10. Посредством раскаленного железа, которое не возрастает в объеме, а
остается в том же видимом размере: отбрось пространственное движение или
стремление к расширению в целом.
11. Посредством расширения воздуха в измерительных стеклах и подобных
приборах, где воздух явно движется, перемещаясь и расширяясь, но не
приобретает, однако, заметного увеличения тепла: также отбрось перемещение и
стремление к расширению в целом.
12. Посредством легкого нагревания всех тел без какого-либо разрушения
или заметного изменения: отбрось разрушительную природу или насильственное
распространение какой-либо новой природы.
13. Посредством согласия и единообразия действий, которые исходят от
тепла и холода: отбрось как расширяющее, так и сжимающее движение в целом.
14. Посредством возникновения тепла от трения тел: отбрось
первоначальную природу. Первоначальной природой мы называем ту, которая
положительно присутствует в данной природе и не вызывается предшествующей
природой[88].
Существуют и другие природы: ведь эти таблицы мы составляем не как
совершенные, а только для примера. Все и каждая из упомянутых природ не
принадлежат к форме теплоты. И человек освобождается от всех упомянутых
природ при работе над теплотой.
XIX
В исключении заложены основы истинной индукции, которая, однако, не
завершена до тех пор, пока не утверждается в положительном. Само же
исключение никоим образом не совершенно и не может быть таким с самого
начала. Ибо исключение (как это вполне явствует) есть отбрасывание простых
природ. А если мы до сих пор не имеем хороших и истинных понятий о простых
природах, то каким же образом могло быть правильным исключение? Некоторые же
из упомянутых выше понятий (как понятие об элементарной. природе, о природе
небесных тел, о разреженности) суть смутные и не вполне определенные
понятия. Итак, зная и помня о том, к какой работе мы приступаем -- к
приведению человеческого разума в соответствие вещам и природе, мы никоим
образом не успокаиваемся на том, что разъяснили до сих пор; мы идем дальше,
изобретая и оказывая разуму еще более сильную помощь тем, что мы сейчас
добавим. Действительно, к истолкованию природы ум должен быть так
подготовлен и образован, чтобы удерживаться в должных степенях уверенности и
все же помнить (особенно вначале) о том, что настоящее во многом зависит от
дальнейшего.
XX
Так как истина все же скорее возникает из заблуждения, чем из
неясности, мы полагаем, что, после того как составлены и извещены три
таблицы первого представления (как мы их предложили), будет полезно
позволить разуму приготовиться и сделать попытку истолкования природы в
положительном[89] -- как на основании примеров таблиц, так и на
основании тех примеров, которые встретятся. Попытку этого рода мы называем
льготой разуму, или началом истолкования, или первым сбором плодов.
Первый сбор плодов для формы теплоты
Должно заметить, что форма вещи (как это вполне ясно из уже сказанного)
прнсуща всем и каждому из примеров, в которых находится сама вещь. Ведь
иначе она не была бы формой. Следовательно, совершенно недопустим никакой
противоречащий пример. И все же в одних примерах -- а именно в тех, где
другие природы меньше мешают и препятствуют природе формы и подчиняют ее, --
форма оказывается гораздо более заметной и ясной, чем в других. Примеры
этого рода мы называем проблесками, или указующими примерами. Итак, должно
перейти к первому сбору плодов для формы теплоты.
Из всех примеров и из каждого из них видно, что природа, частным
случаем (limitatio) которой является тепло, есть движение. Это более всего
обнаруживается в пламени, которое всегда движется, и в кипящих жидкостях,
которые также всегда движутся. Это также обнаруживается в возбуждении или
возрастании тепла посредством движения, как в случае мехов для раздувания
огня и ветра, -- об этом смотри пример 29 таблицы 3. Так же и в движениях
другого рода -- об атом смотри примеры 28 и 31 таблицы 3. И снова это
обнаруживается в затухании огня и тепла от всякого сильного давления,
которое обуздывает и прекращает движение, -- об этом смотри примеры 30 и 32
таблицы 3. Это обнаруживается также и в том, что всякое тело разрушается или
во всяком случае весьма заметно изменяется всяким огнем или сильным и бурным
теплом. Отсюда явствует, что тепло производит смятение и замешательство и
резкое движение во внутренних частях тела, которое постепенно склоняется к
разложению.
То, что мы сказали здесь о движении (а именно что оно является как бы
родовым понятием для тепла), не надо понимать в том смысле, будто тепло
рождает движение или движение рождает тепло (хотя и это в некоторых случаях
истинно), но в том смысле, что само тепло или самое сущность тепла есть
движение и ничто другое, ограниченное, однако, специфическими отличиями,
которые мы скоро присоединим, предпослав некоторые предостережения, чтобы
избегнуть двусмысленности.
Тепло для ощущения есть относительная вещь и относится к человеку, а не
ко Вселенной; и оно правильно считается воздействием теплоты только на
животный дух. Более того, в самом себе тепло есть изменчивая вещь, если одно
и то же тело (сообразно предрасположению чувства) дает восприятие как тепла,
так и холода, как это явствует из примера 41 таблицы 3.
Однако не нужно смешивать с формой тепла сообщение тепла, т. е. его
свойство передаваться, вследствие которого тело нагревается при приближении
к горячему телу. Ибо теплое -- это одно, а согревающее -- это другое. Ведь
посредством движения, трения тепло придается без какого-либо предшествующего
теплого тела, почему и исключается согревающее из формы тепла. Даже и там,
где теплое получается вследствие приближения теплого, это происходит не от
формы тепла, а всецело зависит от более высокой и более общей природы, а
именно от природы уподобления или самовоспроизведения, о которой надо
сделать особое исследование.
Понятие же об огне вульгарно и ничего не стоит. Оно составлено из
совмещения тепла и света в каком-либо теле, как, например, в обычном пламени
и в телах, раскаленных до красного цвета.
Итак, устранив всякую двусмысленность, можно наконец перейти к истинным
отличиям, которые делают определенным движение и приводят его к форме тепла.
Итак, первое отличие состоит в том, что тепло есть распространяющееся
движение, при котором тело стремится к расширению и к получению большего
объема или размера, чем тот, который оно имело ранее. Это отличие лучше
всего демонстрирует пламя, когда дым или густое испарение явно
распространяется и расширяется в пламени.
Это также обнаруживается во всякой кипящей жидкости, которая явно
раздувается, поднимается и испускает пузыри, продолжая распространяться до
тех пор, пока она не обратится в гораздо более протяженное и расширенное
тело, чем была сама жидкость, т. е. в пар, или в дым, или в воздух.
Это также обнаруживается во всяком дереве и топливе, где иногда бывает
выпот и всегда -- испарение.
Это обнаруживается также в плавлении металлов, которые нелегко
раздуваются и расширяются (будучи весьма плотного строения). Однако их дух,
расширившись сам в себе и стремясь к еще большему расширению, просто толкает
и принуждает более плотные части обратиться и жидкое состояние. А если жар
будет еще усилен, то он разложит многие из этих частей и обратит их в
летучее состояние.
Это обнаруживается также в железе или в камнях, которые, хотя и не
становятся жидкими и текучими, однако размягчаются. То же самое происходит с
деревянными палками, которые, слегка нагревшись в горячей золе, становятся
гибкими.
Но лучше всего это движение обнаруживается в воздухе, который явно и
непрерывно расширяется от небольшого количества тепла, согласно примеру 38
таблицы 3.
Обнаруживается это также и в противоположной природе холода.
Действительно, холод стягивает тело и заставляет его сужаться, так что во
время сильных холодов гвозди выпадают из стен, бронза трескается; также
трескается и ломается нагретое и внезапно выставленное на холод стекло.
Точно так же и воздух сжимается от легкого охлаждения, как это явствует из
примера 38 таблицы 3. Но об этом будет сказано подробнее в исследовании о
холоде.
Не удивительно, что от теплоты и холода исходит много общих действий (о
чем смотри пример 32 таблицы 2), если два из следующих отличий (о них сейчас
скажем) оказываются общими той и другой природе, хотя в этом отличии (о
котором, мы теперь говорим) действия диаметрально противоположны одно
другому. Ибо тепло дает распространяющее и расширяющее движение, а холод --
сжимающее и собирательное движение.
Второе отличие есть видоизменение предыдущего. Оно заключается в том,
что хотя тепло и есть движение расширения или движение в стороны, но при
этом такое, что тело одновременно стремится вверх. Ибо нет сомнения в том,
что существует много смешанных движений. Например, стрела или дротик,
двигаясь вперед, вращаются и, вращаясь, одновременно двигаются вперед.
Подобным же образом и движение тепла есть одновременно и расширение, и
стремление вверх.
Это отличие обнаруживается, если вставить в огонь клещи или железную
палку. Если их держать перпендикулярно за верхушку, то рука скоро обожжется,
если же держать со стороны или снизу, то рука обожжется гораздо позднее.
Это также заметно при перегонках посредством опускания жидкости вниз.
Этим пользуются для нежных цветов, ароматы которых легко исчезают. Ибо
практика показала, что огонь надо располагать не снизу, а сверху, чтобы он
менее сжигал. И не только одно пламя устремляется вверх, но также всякое
нагретое вещество,
Надо также распространить этот опыт на противоположную природу холода,
а именно: не сокращает ли холод тело, спускаясь книзу, подобно тому как
тепло расширяет тело, поднимаясь кверху. Для этого надо взять две одинаковые
железные палки или стеклянные трубки и, немного нагрев их, приложить губку с
холодной водой или снегом к одной снизу, а к другой сверху. Мы полагаем, что
более быстро охладится до конца та палка, где снег положен сверху, чем та,
где снег положен снизу, -- обратно тому, что происходит при тепле.
Третье отличие состоит в том, что тепло не есть движение равномерного
расширения всей массы, но расширения в малейших частицах тела и одновременно
затрудненное, сдерживаемое и отражаемое, так что тело принимает переменное
движение, постоянно порывистое, пытающееся, устремляющееся и возбужденное
отталкиванием. Отсюда и возникает неистовство огня и тепла.
Это отличие более всего обнаруживается в пламени и в кипящих жидкостях,
которые постоянно дрожат и поднимаются маленькими частями и снова
опускаются.
Это обнаруживается также и в тех телах, которые обладают столь твердым
сцеплением, что не разбухают и не увеличиваются в объеме, будучи нагретыми
или раскаленными, как, например, раскаленное железо, у которого самый резкий
жар.
Этот факт обнаруживается также и в том, что в самую холодную погоду
очаг горит наиболее жарко.
Обнаруживается это также и в том, что, когда воздух расширяется в
измерительном стекле без какой-либо помехи или отталкивания, т. е.
равномерно и однообразно, тепло не воспринимается. Также и при заграждении
ветров значительное тепло не воспринимается, хотя они и вырываются с
величайшей силой; это происходит потому, что движение совершалось всей
массой без переменного движения в частицах.
Надо также сделать опыт, чтобы установить, не жжет ли пламя сильнее по
сторонам, чем в середине.
Указанный факт обнаруживается также и в том, что всякое горение
совершается через малые поры горящего тела. Так что горение испещряет,
пронизывает, разрывает, прокалывает тело, как если бы действовали
бесчисленные игольные острия. От этого получается, что все кислоты (если они
сообразны тому телу, на которое воздействуют) имеют действие огня, в силу их
природы -- разъедающей и пронизывающей.
Это отличие (о котором мы теперь говорим) обще с природой холода, в
котором сжимающему движению препятствует стремление к распространению,
подобно тому как в тепле распространяющему движению препятствует стремление
к сжатию.
Итак, сходятся ли части тела вовнутрь или расходятся вовне, сущность
этого одинакова, хотя и совершенно неодинакова сила, ибо у нас нет на
поверхности земли ничего такого, что было бы чрезвычайно холодным. Смотри
пример 27 таблицы 9.
Четвертое отличие есть разновидность предыдущего, заключающаяся в том,
что движение прокалывания и проникновения должно быть довольно быстрым, а
отнюдь не медленным. И хотя оно совершается посредством частиц очень малых,
однако не до крайней тонкости, а несколько более крупных.
Это отличие обнаруживается в сравнении тех действий, которые исходят от
огня, с теми, которые исходят от времени или возраста. Ибо возраст или время
сушит, истребляет и испепеляет не менее, чем огонь, или, лучше сказать,
гораздо более тонко. Но так как движение этого рода весьма медленно и
совершается посредством очень незначительных частиц, то тепло не
воспринимается.
Это также обнаруживается в сравнении растворения железа и золота. Ибо
золото растворяется без возбуждения тепла; железо же растворяется с бурным
возбуждением тепла, хотя и почти в такой же промежуток времени, как золото.
Это значит: внедрение кислоты в золото совершается легко и тонко и части
золота уступают легко. В железе же внедрение совершается грубо и в
столкновении, и у частей железа большее упорство.
Это также обнаруживается до известной степени в некоторых гангренах и
омертвлениях, которые вследствие тонкости гниения не вызывают большого тепла
или боли.
Итак, пусть это будет первым сбором плодов, или началом истолкования,
для формы тепла, совершенным посредством льготы разуму.
На основании этого первого сбора плодов форма, или истинное определение
тепла (того, которое относится ко Вселенной, а не только к чувству), состоит
в следующем, если изложить это в немногих словах: тепло есть движение
распространения, затрудненное и происходящее в малых частях. Но это
распространение особого вида: распространяясь вокруг себя, оно, однако,
отклоняется несколько вверх. Деятельность частей также особого вида: она не
медленная, а возбужденная и обладает некоторой стремительностью. То же самое
и в отношении к действию. Здесь определение таково: если ты сможешь вызвать
в каком-либо природном теле движение распространения или расширения,
обуздать это движение и направить его в себя само таким образом, чтобы
расширение не происходило равномерно, но поочередно, то допускаясь, то
подавляясь, то ты, без сомнения, произведешь тепло. При этом нет различия,
элементарное ли это (как говорят) тело[90] или испытавшее влияние
небесных тел; светоносное или темное; тонкое или плотное; расширяется ли оно
свободно в пространстве или ограничено проделами своего первоначального
размера; склоняется ли к растворению или пребывает в своем состоянии;
животное ли это тело или растительное или минеральное; вода, или масло, или
воздух, или какое-нибудь другое вещество, способное воспринять указанное
выше движение. В отношении же к чувству тепло есть то же самое, но
рассматриваемое по аналогии, которая соответствует чувству. А теперь должно
перейти к дальнейшим вспомогательным средствам.
XXI
Дав таблицу первого представления, пример отбрасывания или исключения и
первый сбор плодов при их посредстве, следует перейти к остальным
вспоможениям разуму для истолкования природы и истинной и совершенной
индукции. Предлагая это, мы будем прибегать к холоду и теплу там, где будет
необходимость в таблицах. Там же, где будет необходимо лишь немного
примеров, мы будем прибегать ко всему другому, чтобы не было неясности в
исследовании и все учение протекало в менее узких пределах.
Итак, прежде всего мы будем говорить о преимущественных примерах;
во-вторых, о помощи индукции; в-третьих, об исправлении индукции;
в-четвертых, о видоизменениях исследования сообразно с природой предмета;
в-пятых, о преимуществах природ в отношении к исследованию, т. е. о том, что
следует исследовать ранее и что позднее; в-шестых, о пределах исследования
или обозрения всех природ Вселенной; в-седьмых, о дедукции к практике или о
том, что относится к человеку; в-восьмых, о приготовлении к исследованию и,
наконец, о восходящей и нисходящей лестнице аксиом.
XXII
Среди преимущественных примеров мы прежде всего укажем обособленные
примеры. Обособленные примеры -- это те, что обнаруживают исследуемую
природу в таких предметах, которые не имеют с другими предметами ничего
общего, кроме этой самой природы, или, наоборот, обнаруживают отсутствие
исследуемой природы в таких предметах, которые подобны другим предметам во
всем, кроме этой самой природы[91]. Ибо очевидно, что такого рода
примеры устраняют извилины пути и ускоряют и подкрепляют исключение, так что
немногие из них заменяют многие.
Например, если исследуется природа цвета, то обособленные примеры суть
призмы, кристаллические камни, которые дают цвета не только в себе, но и вне
себя -- на стенах; также роса и т. д. Действительно, они не имеют ничего
общего с постоянными цветами в цветках растений, цветных камнях, металлах,
древесине и т. д., за исключением самого цвета. Отсюда легко заключить, что
цвет есть не что иное, как видоизменение изображения посланного и
воспринятого света[92]: в первом случае вследствие различных углов
падения, а во втором -- вследствие различия тканей и строения тела. И эти
примеры обособлены в отношении сходства.
В этом же исследовании обособленными примерами служат разноцветные жилы
в мраморе -- белые и черные, пестрота окрасок в цветах одного и того же
вида. Ибо белые и черные части мрамора и белые и красные пятна в цветах
гвоздики сходятся почти во всем, за исключением цвета. Отсюда легко
заключить, что у цвета мало общего с внутренней природой тела, но что он
заключается только в более грубом и как бы механическом распределении
частей. Эти примеры обособленны в отношении различия. И тот и другой род мы
называем обособленными примерами, или Ferinus, заимствуя это слово у
астрономов[93].
XXIII
На второе место среди преимущественных примеров мы ставим переходящие
примеры. Это те примеры, в которых исследуемая природа переходит к
зарождению, если ее ранее не было, или, наоборот, переходит к разрушению,
если она ранее была.
Итак, в том и другом переходе эти примеры всегда двойственны; или,
лучше сказать, это один пример в движении или в переходе, проведенный до
противоположного состояния. Но примеры этого рода не только ускоряют и
подкрепляют исключение, но также вводят в тесные пределы положительное
суждение или самое форму[94]. Ибо необходимо, чтобы форма явления
была чем-либо таким, что придается в подобном переходе этого рода или,
наоборот, что разрушается или устраняется таковым переходом этого рода. И
хотя каждое исключение продвигает положительное суждение, однако на одном и
том же предмете это происходит более прямым путем, чем на различных. Форма
же (как это явствует из всего, что сказано), выступающая в чем-либо одном,
ведет ко всему. Чем проще был переход, тем более ценным становится пример.
Помимо того, переходящие примеры очень полезны для практики, ибо,
представляя форму в сочетании с производящим или устраняющим ее началом, они
в некоторых случаях ясно указывают на практику, а отсюда легким становится
также переход к ближайшему. Однако в этом имеется некоторая опасность,
которая требует предосторожности: эти примеры могут слишком близко привлечь
форму к производящему началу и заполнить или по крайней мере опутать разум
ложным мнением о форме, полученным из рассмотрения производящего начала. Ибо
производящее начало всегда предполагается не чем другим, как опорой или
привносителем формы. Но правильно сделанным исключением этому легко помочь.
Итак, пора представить образец переходящего примера. Пусть исследуемой
природой будет белизна. Переходящий пример ее порождения есть целое стекло и
толченое стекло. Равным образом -- простая вода и вода вспененная. Ибо целое
стекло и простая вода прозрачны, но не белы, толченое же стекло и пенящаяся
вода белы, но не прозрачны. Итак, следует исследовать, что происходит от
этого перехода в стекле или в воде. Ведь очевидно, что форму белизны
приносит и сообщает это раздробление стекла и волнение воды. Между тем мы не
находим тут ничего, что произошло бы, кроме измельчения частей стекла и воды
и вхождения воздуха. Но мы не мало продвинулись вперед к открытию формы
белизны, установив, что два тела -- оба прозрачные, но в неравной степени
(т. е. воздух и вода, воздух и стекло), сложенные вместе в малых частицах --
дают белизну вследствие неодинакового преломления лучей света.
Но надо здесь привести также пример опасности и предосторожности, о
которых мы говорили. Разум, совращенный производящими началами этого рода,
легко заключит, что для формы белизны всегда требуется воздух или что
белизна производится только посредством прозрачных тел. А это ложно и
опровергается многочисленными исключениями. Скорее, надо будет заключить
(отбросив воздух и тому подобное), что вообще тела однородные (относительно
их проводящих свет частей) дают прозрачность; неоднородные тела простого
строения дают белизну; неоднородные тела сложного, но упорядоченного
строения дают остальные цвета, за исключением черного; неоднородные же тела
сложного, но совершенно беспорядочного и спутанного строения дают черный
цвет.
Итак, представлен переходящий пример порождения исследуемой природы
белизны. Пример же перехода к устранению этой же природы белизны есть
опавшая пена или растаявший снег. Ибо вода теряет белизну и получаст
прозрачность после того, как она становится сплошной и не смешанной с
воздухом.
Никоим образом нельзя опустить указание, что под переходящими примерами
надо понимать не только те, что переходят к порождению и изъятию; но также и
те, которые переходят к приращению и уменьшению, ибо они также направлены к
открытию формы, как это вполне явствует из сделанного выше определения формы
и таблицы степеней. Поэтому одинаковый смысл с примерами, приведенными выше,
имеет пример бумаги, которая бела, когда она суха, но, увлажненная (приняв
воду и исключив воздух), менее бела и склоняется более к прозрачности.
XXIV
На третье место среди преимущественных примеров поставим указующие
примеры, о которых мы упомянули в первом сборе плодов для тепла. Мы их
называем также проблесками или освобожденными и преобладающими примерами.
Это те примеры, которые показывают исследуемую природу обнаженной и
самостоятельной, а также в ее возвышении или высшей степени ее могущества,
т. е. ставшей независимой и освобожденной от препятствий или по крайней мере
господствующей над ними силой своих свойств и подавляющей и сдерживающей их.
Ибо если каждое тело принимает формы многих природ в конкретном сочетании,
то одна форма укрощает, подавляет, ослабляет и связывает другую. Поэтому
отдельные формы затемняются. Однако встречаются некоторые предметы, где
исследуемая природа преимущественно перед другими пребывает в своей силе --
или по причине отсутствия препятствий, или по причине преобладания ее
свойств. Примеры этого рода для формы более всего показательны. Однако и
этими примерами надо пользоваться с осторожностью, сдерживая стремительность
разума. Ибо все то, что выставляет форму на вид и как бы подталкивает ее
навстречу разуму, должно быть взято под подозрение и проверено строгим и
тщательным исключением.
Например, пусть исследуется природа тепла. Указующий пример
распространяющегося движения, которое (как сказано выше) представляет собой
преимущественную часть формы тепла, есть воздушное измерительное стекло. Ибо
пламя хотя и явно обнаруживает распространение, однако вследствие
мгновенного угасания не показывает увеличения в распространении. Кипящая же
вода не столь хорошо показывает распространение воды в своем теле по причине
легкого перехода воды в пар и воздух. Раскаленное железо и тому подобное не
только не показывает увеличения распространения, но, наоборот, само
распространение вследствие подавления и отражения испарений плотными и
грубыми частями тела (которые укрощают и обуздывают распространение)
становится совершенно незаметным для чувства. Измерительное же стекло ясно
указывает заметное, увеличивающееся, продолжительное и непреходящее
распространение воздуха.
Далее, пусть, например, исследуется природа тяжести. Указующий пример
тяжести есть ртуть, ибо она своим весом намного превосходит все, за
исключением золота, которое немного тяжелее ее[95]. Но ртуть
--более ценный пример для указания формы тяжести, чем золото, ибо золото
твердо и устойчиво, что, очевидно, связано с плотностью, а ртуть жидка и
переполнена духом и все же во много раз превосходит тяжестью алмаз и те
тела, которые считаются наиболее твердыми. Это указывает, что форма тяжелого
или весомого зависит только от количества материи, а не от плотности
соединения.
XXV
На четвертое место среди преимущественных примеров поставим скрытные
примеры, которые мы также называем сумеречными примерами. Они как бы
противоположны указующим примерам, ибо они выставляют исследуемую природу в
ее низшей силе, как бы в пеленках и зачатках и как бы совершающую первую
попытку, скрытую и подчиненную противной ей природой. Примеры этого рода
имеют большое значение для открытия форм, ибо, подобно тому как указующие
легко ведут к отличиям, скрытные превосходно ведут к родам, т. е. к тем
общим природам, по отношению к которым исследуемые природы суть не что иное,
как ограничения.
Например, пусть исследуется природа твердости, или природа того, что в
себе ограничено, противоположность чему есть жидкое, или текучее. Скрытные
примеры -- это те, которые представляют некоторую слабую или низшую степень
твердости в текучем. Таков, например, водяной пузырь, который есть как бы
твердая и ограниченная пленка, сделанная из тела воды. Сходны с этим и
капли, которые, если есть запас воды, текут нитью настолько тонкой, чтобы
вода не разрывалась, но, если нет воды в количестве, достаточном для того,
чтобы она могла течь, вода падает круглыми каплями, которые наилучшим
образом предохраняют ее от утраты непрерывности. Но в тот самый миг, когда
прекращается нить воды и начинается ее падение каплями, вода сама делает
скачок вверх для избежания разрыва. Даже и у металлов, которые при плавке
жидки, но более вязки, разжиженные капли часто отодвигаются вверх и так
держатся. Нечто подобное наблюдается в примере зеркал, которые дети часто
устраивают из тростинки с помощью слюны, где также видна устойчивая пленка
воды. Но еще лучше это обнаруживается в другой детской игре, когда берут
воду и, сделав ее несколько более вязкой посредством мыла, дуют в нее через
пустую тростинку, пока из воды не образуется как бы целый замок пузырей.
Введенный воздух придает воде такую плотность, что она выдерживает некоторое
давление, не разрываясь. Но лучше всего это замечается в пене и в снеге,
которые приобретают такую плотность, что их почти можно резать, хотя они и
представляют собой тела, образованные из воздуха и воды, а то и другое --
текучие тела. Все это ясно указывает, что жидкое и твердое суть только
ходячие и опирающиеся на чувство понятия; на деле же всем телам присуще
стремление избежать разрыва. В однородных телах (каковыми являются жидкости)
оно слабо и шатко, а в сложных и разнородных телах оно более живо и сильно,
потому что прибавление разнородного связывает тело, а введение однородного
его распускает и ослабляет.
Пусть, например, подобным же образом исследуется притяжение, или
схождение, тел. Наиболее замечательный указующий пример для его формы есть
магнит. Противоположная же притяжению природа есть отсутствие притяжения,
хотя бы и между подобными. Так, железо не притягивает железо, подобно тому
как свинец не притягивает свинец, дерево -- дерево, вода -- воду. Скрытный
же пример есть магнит, оснащенный железом или, лучше сказать, железо,
оснащенное магнитом. Ибо в природе так обстоит, что оснащенный магнит
притягивает железо на расстоянии не сильнее, чем неоснащенный магнит. Но
если железо приближается настолько, что прикасается к железу неоснащенного
магнита, то оснащенный магнит выдерживает много больший груз железа, чем
магнит простой и неоснащенный, вследствие подобия вещества железа в
отношении к железу. Это действие было совершенно скрытым и потаенным в
железе, пока не был приложен магнит. Итак, очевидно, что форма схождения
есть нечто такое, что в магните жизненно и сильно, а в железе слабо и
скрыто. Замечено также, что небольшие деревянные стрелы без железного
наконечника, выброшенные из больших орудий, проникают глубже в деревянный
материал (как, например, борта кораблей и тому подобное), чем те же самые
стрелы, снабженные железным острием, -- вследствие подобия вещества одного
дерева с другим, хотя это было ранее в дереве скрыто. Точно так же хотя в
цельных телах и не видно, чтобы воздух притягивал воздух, а вода --воду,
однако пузырь, приближенный к другому пузырю, разлагается легче, чем если бы
этот другой пузырь отсутствовал: происходит это вследствие стремления к
схождению воды с водой и воздуха с воздухом. Скрытые примеры этого рода
(которые, как сказано, имеют величайшее применение) более всего
обнаруживаются в малых и тонких частях тела, ибо большие массы вещей следуют
за более общими формами, как это будет показано в своем месте.
XXVI
На пятое место среди преимущественных примеров мы поставим
конститутивные примеры, которые мы также называем примерами
связки[96]. Это те примеры, которые составляют один вид исследуемой
природы, как бы ее меньшую форму. Ибо если законные формы (которые всегда
обращены к исследуемым природам) скрыты в глубине и нелегко открываются, то
дело и слабость человеческого разума требуют тщательно, без пренебрежения
рассмотреть частные формы, которые объединяют некоторые связанные примеры
(но отнюдь не все) в каком-либо общем понятии. Ибо что бы ни соединяло
природу, пусть и не совершенными способами, пробивает дорогу к нахождению
форм, так что примеры, пригодные для этого, не ничтожны своей силой, но
имеют известное преимущество.
Однако здесь нужно тщательно остерегаться того, чтобы человеческий
разум, открыв многие из этих частных форм и установив отсюда части и
разделения исследуемой природы, не успокоился на этом совершенно и не
замедлил бы приступить к подобающему открытию большой формы, чтобы он,
предполагая, что природа в самых корнях своих многообразна и раздельна, не
отверг дальнейшее объединение природы как вещь излишней тонкости и
склоняющуюся к чисто абстрактному.
Например, пусть исследуется память или то, что возбуждает память и
помогает ей. Конститутивные примеры здесь суть порядок или распределение,
которые явно помогают памяти, подобно местам в искусственной
памяти[97], которые могут быть или местами в собственном смысле,
как, например, дверь, угол, окно и тому подобное, или близкими и знакомыми
лицами, или чем угодно (лишь бы они были расположены в порядке), как,
например, животные, травы; так же и слова, буквы, исторические лица и
другое; некоторые из них, конечно, более пригодны и удобны, другие -- менее.
Места этого рода значительно помогают памяти и возносят ее высоко над
естественными силами. Так же и стихи легче удерживаются и заучиваются на
память, чем проза. Из этой связки трех примеров, а именно: порядка, мест
искусственной памяти и стихов -- строится один вид помощи для памяти. Этот
вид правильно было бы назвать отсечением бесконечности. Ибо, если кто
пытается что-либо вспомнить или вызвать в памяти, не имея предварительного
понятия или восприятия того, что он ищет, -- он ищет, бегая туда и сюда, как
бы в бесконечности. А если кто имеет точное предварительное понятие, он
тотчас отсекает бесконечность, и память движется в более тесном кругу. В
трех примерах, которые упомянуты выше, предварительное понятие очевидно и
несомненно. А именно, в первом должно быть нечто согласующееся с порядком;
во втором должен быть образ, который имел бы известное соотношение или
сходство с теми определенными местами; в третьем должны быть слова, которые
складываются в стих; и так отсекается бесконечность. Но одни примеры
составят такой вид: все, что заставляет интеллектуальное воздействовать на
чувство (этот способ преимущественно и применяется в искусственной памяти),
помогает памяти. Другие же примеры дадут такой другой вид: то, что вызывает
впечатление посредством сильного волнения, т. е. возбуждая страх,
восхищение, стыд, веселье, помогает памяти. Другие составят такой вид: то,
что запечатлевается в чистом и менее занятом до того или после того уме,
как, например, то, что заучивается в детстве, или то, что обдумывается перед
сном, а также и вещи, которые случаются впервые, более удерживается в
памяти. Одни примеры дадут такой вид: многочисленность сопутствующих
обстоятельств или опор помогает памяти, как, например, писание по частям без
непрерывности, чтение или произнесение вслух. И наконец, другие примеры
составят такой вид: то, что ожидается и возбуждает внимание, лучше
удерживается, чем мимолетное. Поэтому если перечтешь какое-либо писание
двадцать раз, то не так легко выучить его на память, как если перечтешь
десять раз, пробуя при этом сказать наизусть и заглядывая в книгу, когда
памяти не хватает. Таким образом, имеется как бы шесть меньших форм того,
что помогает памяти, а именно: отсечение бесконечности; приведение
интеллектуального к чувственному; запечатление по время сильного волнения;
запечатление в чистом уме; многочисленность опор; предварительное ожидание.
Подобным же образом пусть, например, исследуется природа вкуса.
Конститутивные примеры здесь таковы: те, кто не имеет обоняния и по природе
лишен этого чувства, не воспринимают или не различают вкусом гнилой или
тухлой пищи, равно как и приправленной чесноком или розами и тому подобным.
Так же и те, у кого ноздри заложены приступом насморка, не различают гнилого
или тухлого или окропленного розовой водой. А если страдающие насморком в ту
же минуту, когда к ним в рот или к небу попадает что-либо гнилое или
пахучее, сильно высморкаются, то получат явное восприятие гнилого или
пахучего. Эти примеры дают и составляют следующий вид или, лучше сказать,
часть вкуса: чувство вкуса есть, в частности, не что иное, как внутреннее
обоняние, проходящее и спускающееся через верхние проходы ноздрей в рот и к
небу. Напротив того, соленое и сладкое, и острое и кислое, и терпкое и
горькое, и тому подобное -- все это, повторяю, те, у кого обоняние
отсутствует или заглушено, чувствуют так же, как и всякий другой. Отсюда и
явствует, что вкус есть некое чувство, сложенное из внутреннего обоняния и
некоего утонченного осязания. Но об этом здесь не место говорить.
Подобным же образом пусть исследуется природа сообщения качества без
примешивания субстанции. Пример света даст или составит один вид сообщения,
тепло и магнит -- другой. Ибо сообщение света как бы мимолетно и при
удалении первоначального света тотчас исчезает. Тепло же и магнетическая
сила, будучи переданы или, лучше сказать, вызваны в каком-либо теле,
удерживаются и остаются немалое время и после того, как будет удален первый
возбудитель.
В общем велики преимущества конститутивных примеров, ибо они дают очень
много и для определений (в особенности частных), и для разделений или
расчленений природ, о чем неплохо сказал Платон: "Должен быть почитаем, как
бог, тот, кто хорошо может определять и разделять"[98].
XXVII
На шестое место среди преимущественных примеров мы ставим примеры
соответствия, или соразмерности, которые мы также называем параллельными
примерами или физическими подобиями. Это те примеры, которые показывают
подобия и соединения вещей не в меньших формах (как это делают
конститутивные примеры), но в окончательной конкретности. Поэтому они
представляют как бы первые и низшие ступени к единству природы. Они не
составляют никаких аксиом сразу в самом начале, но только указывают и
отмечают некоторое согласие тел. И все же хотя они и немного способствуют
открытию форм, однако с большой пользой раскрывают устройство частей
Вселенной и совершают как бы некую анатомию ее членов. И потому они иногда
как бы за руку ведут нас к величественным и значительным аксиомам, в
особенности к тем, которые более относятся к строению мира, чем к простым
природам и формам.
Так, следующие примеры суть примеры соответствия: зеркало и глаз, а
также устройство уха и места, издающего эхо. Из этого соответствия помимо
самого наблюдения подобия, которое во многом полезно, легко, кроме того,
вывести и образовать ту аксиому, что сходную природу имеют органы чувств и
тела, которые рождают отражения для чувств. С другой стороны, наученный этим
разум без труда поднимается к более высокой и значительной аксиоме, которая
состоит в следующем: нет никакого различия между согласием или симпатией
тел, одаренных чувством, и неодушевленных тел без чувства, кроме того, что
первым придан животный дух, а во вторых он отсутствует. Отсюда следует, что,
сколько есть согласий у неодушевленных тел, столько же могло бы быть чувств
у животных, если бы в одушевленном теле были отверстия для вхождения
животного духа в член, как в подходящий орган, должным образом для этого
расположенный[99]. И обратно, сколько есть чувств у животных,
столько же, без сомнения, есть движений в неодушевленном теле, где животный
дух отсутствует; но, несомненно, в неодушевленных телах гораздо больше
движений, чем чувств в одушевленных телах, вследствие малочисленности
органов чувств. Для этого представляется вполне очевидным пример боли. Ибо
хотя у животных и много есть родов боли и столь разнообразных (так, одна
боль от ожога, иная -- от сильного холода, иная -- от укола, иная -- от
сжатия, иная -- от растяжения и тому подобное), однако несомненно, что все
это в форме движений существует в неодушевленных телах, как, например, в
дереве или камне, когда их обжигают, или охлаждают, или колют, или
разрывают, или сгибают, или ударяют и так далее, хотя чувства при этом нет в
силу отсутствия животного духа.
Примерами соответствия также являются (это может показаться
удивительным) корни и ветви деревьев. Ибо всякое растение разбухает и
выталкивает свои части в окружающее как вверх, так и вниз. Между корнями и
ветвями нет другого различия, как то, что корни заключены в земле, а ветви
выставляются на воздух и на солнце. Ведь если взять нежную и полную жизни
ветвь дерева и пригнуть ее к какой-нибудь частице земли, то, хотя бы она и
не прикасалась к самой почве, она тотчас начнет пускать не ветвь, а корень.
И наоборот, если на растение положить сверху землю и так придавить его
камнем или чем-нибудь твердым, чтобы помешать ему покрыться листьями сверху,
то оно начнет пускать ветви в воздух снизу.
Примеры соответствия суть также смолы деревьев и большинство горных
самоцветов. И те и другие не что иное, как выделившиеся и проступившие соки,
в первом случае древесные соки, во втором -- соки камней; отсюда и
происходит ясность и блеск в тех и других -- вследствие тонкого и
тщательного процеживания. Отсюда получается также и то, что шерсть животных
не такой красивой и живой окраски, как многие перья птиц, ибо соки не столь
тонко процеживаются через кожу, как через ствол пера.
Примеры соответствия суть также мошонка у самцов животных и матка у
самок: все замечательное устройство половых отличий (в отношении к земным
животным), по-видимому, не представляет собой ничего другого, как
расположение извне и внутри[100], а именно: у мужского пола
вследствие большей силы тепла детородные части выталкиваются наружу, тогда
как у женского пола тепло слишком слабо для того, чтобы вызвать это, почему
и происходит, что детородные части удерживаются внутри.
Примерами соответствия являются также плавники рыб и ноги четвероногих
или ноги и крылья птиц, к чему Аристотель прибавил еще четыре изгиба при
движении змеи[10][1]. Так что в строе Вселенной движение
живых существ вообще осуществляется обыкновенно посредством четырех
конечностей или сгибаний.
Примерами соответствия служат также зубы у земных животных и клювы у
птиц. Отсюда очевидно, что у всех еовершенных животных по направлению ко рту
течет некое твердое вещество.
Не лишено основания также и то подобие и соответствие, согласно
которому человек есть как бы перевернутое растение. Ибо корень нервов и
животных способностей есть голова, а семенные части находятся внизу, не
считая конечностей, каковы ноги и руки. В растении же корень (который есть
как бы голова) всегда помещается в нижнем месте, а семена -- в верхнем.
Наконец, надо настоятельно и всячески убеждать людей, чтобы в
исследовании и собирании естественной истории их усердие отныне совершенно
изменилось и обратилось в противоположную сторону по сравнению с теперешним.
Ибо до сих пор люди проявляли большое усердие и любознательность в фиксации
разнообразия вещей и в объяснении тонких особенностей животных, трав и
ископаемых, многие из которых представляют, скорее, игру природы, чем
какую-либо действительную пользу для наук. Действительно, вещи этого рода
доставляют некоторое удовольствие, а иногда также имеют значение и для
практики, но для проникновения в природу -- мало или никакого значения.
Поэтому надо всецело обратить внимание на исследование и выявление подобий и
соответствий вещей как в целокупностях, так и в частях. Ибо это и есть то,
что объединяет природу и начинает составлять науки.
Однако во всем этом необходима величайшая осторожность и
осмотрительность, чтобы в качестве примеров соответствия и соразмерности
принимались только те, которые отмечают физические (как мы сказали вначале)
подобия, т. е. вещественные, реальные и заключенные в природе, а не
случайные и относящиеся к виду и тем более не доставляемые суеверием или
любопытством, как те, что постоянно выставляют писатели естественной магии
(люди легкомысленнейшие, которых едва ли надо упоминать в столь серьезных
делах, как ныне разбираемые нами), с большим тщеславием и безрассудством
описывая пустые подобия и симпатии вещей, а иногда и придумывая их.
Но, оставив это, мы не должны забывать, что в самом строении мира -- в
его больших частях -- нельзя пренебречь примерами подобия. Таковы Африка и
Перуанская область с континентом, простирающимся до Магелланова пролива, ибо
и та и другая область имеют подобные перешейки и подобные мысы, а это не
случайно[102].
Так же и Новый и Старый Свет. И тот и другой расширяются к северу, к
югу же сужаются и заостряются.
Важными примерами соответствия являются также сильные холода в средней
(как ее называют) области воздуха и неистовые огненные извержения, которые
часто вырываются из подземных областей. Эти две вещи составляют пределы и
крайности: природа холода устремляется к окружности неба, а природа тепла --
к недрам земли вследствие отталкивания противоположных природ.
Наконец, достойно быть отмеченным соответствие примеров в аксиомах
наук. Так, риторический троп, называемый неожиданностью, соответствует
музыкальному тропу, который зовется уклонением каденции. Подобным же образом
и математическая аксиома -- "Две величины, равные третьей, равны между
собой" -- соответствует строению того силлогизма в логике, который соединяет
сходящееся в среднем. Вообще весьма полезно в очень многих случаях некоторое
чутье в исследовании и отыскании физических соответствий и подобий.
XXVIII
На седьмое место среди преимущественных примеров мы ставим уникальные
примеры, которые мы также часто называем неправильными или
гетероклитическими (заимствуя название у грамматиков). Это те примеры,
которые показывают тела в их конкретности и представляются необычными и как
бы оторванными по своей природе и никак не сходящимися с другими вещами
этого же рода. Таким образом, примеры соответствия подобны другим, а
уникальные примеры подобны себе. Пользование уникальными примерами такое же,
как и пользование скрытными примерами, а именно: они пригодны для вынесения
и объединения природы с целью открытия родов, или общих природ, с
последующим их ограничением посредством истинных отличий. Ибо не должно
отступать от исследования, пока свойства и качества, открываемые в вещах
такого рода, что они могут почитаться за чудо природы, не будут сведены и
заключены в какую-либо форму или определенный закон так, чтобы открылось,
что всякая нерегулярность или сингулярность зависят от какой-либо общей
формы, а чудо состоит только в тонких отличиях, в степени, в редкостном
совпадении, а не в самом виде; тогда как ныне созерцания людей не идут
дальше того, чтобы почитать вещи этого рода тайными и великими творениями
природы, как бы беспричинными вещами и исключениями из общих правил.
Образцы уникальных примеров суть Солнце и Луна среди светил, магнит --
среди камней, ртуть -- среди металлов, слон -- среди четвероногих, половое
чувство -- среди родов осязания, охотничье чутье собак -- среди родов
обоняния. У грамматиков уникальной почитается также буква "S" по причине
легкости, с которой она слагается с согласными -- иногда с двойными, иногда
с тройными, чего не делает никакая другая буква. Примеры этого рода весьма
ценны, ибо они обостряют и оживляют исследование и врачуют разум,
испорченный привычкой и обыденностью.
XXIX
На восьмое место среди преимущественных примеров мы поставим
отклоняющиеся примеры, т. е. уклонения природы, уродства и диковины, когда
природа отклоняется и удаляется от своего обычного хода. Уклонения природы
отличаются от уникальных примеров тем, что уникальные примеры суть чудеса
среди видов, а уклонения -- чудеса среди индивидов. Однако пользование ими
почти такое же, как и пользование уникальными примерами, ибо они
восстановляют разум против навыков и вскрывают общие формы. Ибо здесь не
следует отказываться от исследования, пока не будет открыта причина этого
рода отклонения. Причина же эта восходит не к некоей форме в собственном
смысле, а только к скрытому процессу, который ведет к форме. Ведь кто
познает пути природы, тот также легче заметит и отклонения. А кто познает
отклонения, тот тщательнее опишет пути.
Уклонения отличаются от уникальных примеров также тем, что в большей
степени наставляют практику и действенную часть. Ибо производить новые виды
было бы очень трудно; разнообразить же известные виды и отсюда производить
много редкого и необычайного -- менее трудно. Переход же от чудес природы к
чудесам искусства легок. Ибо если природа была однажды застигнута в своем
отклонении и причина этого стала ясна, то будет нетрудно повести природу
посредством искусства туда, куда она случайно отклонилась. И не только туда,
но и в других направлениях, ибо уклонения одного рода указывают и открывают
дорогу к уклонениям и отклонениям повсюду. Здесь нет нужды в примерах,
настолько они многочисленны. Следует создать собрание или частную
естественную историю диковин и чудесных порождений природы -- словом, всякой
новизны, редкости и необычности в природе. Однако это надо делать со
строжайшим выбором, чтобы соблюдалась достоверность. Наиболее сомнительным
надо считать те из них, которые в какой-либо мере зависят от религии, как
чудеса, описанные Ливием, и не меньше те, которые находятся у писателей
естественной магии или также алхимии и у других людей этого же рода: все они
искатели и любители сказок. Но следует заимствовать примеры из положительной
и достоверной истории и надежных сообщений.
XXX
На девятое место среди преимущественных примеров мы поставим
пограничные примеры, которые мы также называем причастиями. Это примеры,
показывающие такие виды тел, которые как бы составлены из двух видов или
являются первыми приближениями к тому и другому. Эти примеры можно было бы,
не делая ошибки, причислить к уникальным или гетероклитическим примерам, ибо
они редки и экстраординарны в универсуме вещей. Однако ввиду их ценности они
должны быть истолкованы и расположены отдельно, ибо они превосходно
указывают сложение и строение вещей, и уясняют причины количества и качества
обычных видов во Вселенной, и ведут разум от того, что есть, к тому, что
может быть.
Примеры этого: мох -- среднее между гнилью и растением; некоторые
кометы -- среднее между звездами и огненными метеорами; летающие рыбы --
среднее между птицами и рыбами; летучие мыши -- среднее между птицами и
четвероногими, а также
Обезьяна, безобразнейший зверь, столь похожий на нас[103]
и двуобразные рождения у животных, помеси из различных видов и тому
подобное.
XXXI
На десятое место среди преимущественных примеров мы поставим примеры
могущества, или фасций (взяв название у знаков консульской власти), которые
мы также называем способностью или руками человека. Это наиболее
значительные и совершенные создания и как бы последняя ступень в каждом
искусстве. Ибо если задача преимущественно состоит в том, чтобы природа
подчинялась человеческим делам и благополучию, то подобает отмечать и
перечислять те дела, которые уже были во власти человека (как бы области,
занятые и подчиненные ранее), особенно дела наиболее совершенные, ввиду того
что от них переход к новому и до сих пор не открытому будет легче и ближе.
Ибо если кто-либо после внимательного их созерцания усердно и деятельно
приступит к делу, то он, несомненно, или продвинет их еще несколько далее,
или отклонит их к чему-либо определенному, или, наконец, распространит и
приложит их к какому-либо важному опыту.
Но это не все. Подобно тому как редкие и необычные творения природы
побуждают разум возвыситься до исследования и открытия форм, способных
вместить эти творения, то же, и в гораздо большей степени, происходит и с
выдающимися и удивительными творениями искусства, ибо способ образования и
сотворения подобного рода чудес искусства по большей части очевиден, тогда
как в чудесах природы он обычно более затемнен. Однако и здесь должно
соблюдать величайшую предосторожность, чтобы эти чудеса не подавили разума,
как бы привязывая его к земле.
Ибо есть опасность, что разум будет ошеломлен и связан такого рода
творениями искусства, которые кажутся как бы некими вершинами человеческой
деятельности, и, как бы завороженный ими, не сможет привыкнуть к другому, но
будет думать, будто ничего нельзя достигнуть в этом роде, кроме[Author ID1:
at Sat Jan 1 21:46:00 2000 ] как не тем же путем, каким достигнуты эти
чудеса, только с большим прилежанием и более тщательным приготовлением.
В противовес этому следует считать установленным, что пути и способы
осуществления деяний и творений, открытых и известных до сих пор,
обыкновенно скудны и что всякое большое могущество зависит и закономерно
происходит от источников форм, из которых ни одна пока не открыта. И поэтому
(мы уже в другом месте об этом сказали[104]), если бы кто начал
думать о тех осадных орудиях, которые были у древних, то хотя бы он это
делал упорно и истратил на это весь свой век, он никогда бы все же не напал
на изобретение огнестрельных орудий, действующих посредством пороха. Так же
и тот, кто устремил бы свое наблюдение и размышление на производство шерсти
и растительного шелка, никогда не открыл бы природы шелковичного червя или
шелковой нити.
Поэтому все открытия, которые могут считаться более значительными,
появились на свет (если внимательно вглядеться) никак не посредством
мелочной разработки и расширения искусства, а всецело благодаря случаю. Но
нельзя воспроизвести или предвосхитить случай (который имеет обыкновение
случаться лишь с течением долгих веков) иначе как через открытие форм.
Нет надобности приводить частные образцы примеров этого рода ввиду их
изобилия. Надо проследить и глубоко проникнуть во все механические, а также
изящные искусства (поскольку они относятся к практике) и из них почерпнуть
собрание или частную историю великих, мастерских и наиболее совершенных
творений в каждом из искусств вместе со способами их осуществления или
произведения. Но мы не ограничиваем прилежания, которое должно быть
приложено к собранию этого рода, только тем, что почитается мастерским и
недосягаемым в каком-либо искусстве и возбуждает изумление. Ибо изумление
есть порождение редкостности: если что-либо редкостное и обычно по своей
природе, оно все же вызывает изумление.
Напротив того, то, что по справедливости должно вызывать изумление
различием самого его вида по сравнению с другими видами, лишь едва
замечается, если оно привычно. А уникальное в искусстве надобно замечать не
меньше, чем уникальное в природе, о чем мы ранее говорили[105]. И
подобно тому как мы отнесли к уникальному в природе Солнце, Луну, магнит и
тому подобное (вещи обычнейшие и все же, можно сказать, единственные по
своей природе), так же должно поступать и в отношении уникальных примеров
искусства.
Так, уникальный пример искусства есть бумага, вещь вполне обычная. Но
если разобраться внимательно, то искусственные материалы или сотканы из
прямых и поперечных нитей, как шелковая, шерстяная, полотняная ткань и т.
п., или составлены из сгущенных соков, как кирпич, или гончарная глина, или
стекло, или эмаль, или фарфор и тому подобные материалы, которые блестят,
если хорошо соединены; если же не так хорошо, то затвердевают, но не
блестят. Однако все то, что делают из сгущенных соков, хрупко, а отнюдь не
стойко и гибко. Бумага же, наоборот, стойкое тело, которое можно разрезать и
разрывать так, что оно почти соперничает с кожей животного или листом
растения и тому подобными творениями природы. Ибо она не ломка, как стекло,
не соткана, как ткань, и состоит из волокон, а не из различных нитей --
совсем наподобие естественных материалов, так что среди искусственных
материалов едва ли найдется что-либо схожее, и бумага -- пример вполне
уникальный. А среди искусственного надо, конечно, предпочитать или то, что в
наибольшей степени восходит к подражанию природе, или, наоборот, то, что ею
управляет и преобразует ее.
С другой стороны, среди произведений дара и рук человека не должно
пренебрегать забавами и фокусами. Ибо многие из них, хотя и легковесны и
несерьезны, все же могут быть поучительны.
Наконец, не следует совершенно отбрасывать и суеверия и магию (в
обычном смысле этого слова). Ибо, хотя вещи этого рода глубоко погребены под
массой лжи и сказок, все же нужно рассмотреть, не скрыто ли в глубине
некоторых из них какое-либо естественное действие, как, например, в дурном
глазе, в гипертрофии воображения, в управлении вещами на расстоянии, в
передаче впечатлений как от духа к духу, так и от тела к телу и т. п.
XXXII
Из сказанного нами ранее явствует, что последние пять родов примеров, о
которых мы говорили (а именно: примеры соответствия, примеры уникальные,
примеры отклоняющиеся, примеры пограничные и примеры могущества), не следует
оставлять до тех пор, пока не будет найдена некая определенная их природа
(подобно остальным примерам, которые мы перечислили раньше, и многим из тех,
которые последуют). Но сразу же в самом начале следует приступить к их
собиранию, как к некоторой частной истории, ибо они приводят в порядок то,
что воспринял разум, и исправляют неправильный склад самого разума, который
совершенно неизбежно будет без этого напитан и заражен и наконец извращен и
искажен каждодневными привычными впечатлениями.
Итак, эти примеры должны быть приложены как нечто подготовляющее к
исправлению и очищению разума. Ибо все то, что отводит разум от привычного,
ровняет и сглаживает его поле для восприятия трезвого и чистого света
истинных понятий.
Более того, примеры этого рода пролагают и приготовляют дорогу для
практики, о чем мы в свое время будем говорить, когда речь будет идти о
выводах к практике[106].
XXXIII
На одиннадцатое место преимущественных примеров мы поставим примеры
сопровождения и вражды, которые мы также называем примерами постоянных
предложений. Это примеры, представляющие что-либо телесное или конкретное
так, что исследуемая природа постоянно следует за ним, как некий неразлучный
спутник, или, наоборот, от чего исследуемая природа постоянно убегает и
исключается из сопровождения, как вражеская и неприязненная. А из примеров
этого рода образуются достоверные и всеобщие предложения -- положительные
или отрицательные, в которых субъектом будет такое тело в его конкретности,
а предикатом -- сама исследуемая природа. Ибо частные предложения вообще
непостоянны: в них исследуемая природа оказывается текущей и движущейся в
конкретном, т. е. привходящей или приобретаемой и, обратно, уходящей или
утрачиваемой. Поэтому частные предложения не имеют какого-либо большого
преимущества, разве только в случае перехода, о котором уже сказано
раньше[107]. Все же и эти частные предложения, будучи сопоставлены
и сравнены со всеобщими, многому помогают, как в свое время будет сказано.
Мы, однако, не ищем даже во всеобщих предложениях точного или абсолютного
утверждения или отрицания. Ибо для нашей цели достаточно, если они будут
допускать некоторые единичные или редкие исключения.
Пользование же примерами сопровождения служит для приведения
подтверждающего форму к более узким пределам. Ибо подтверждающее форму
суживается как в случае примеров переходящих, когда форма вещи с
необходимостью должна считаться чем-то таким, что вводится или упраздняется
посредством этого действия перехода, так и в случае примеров сопровождения,
когда форма вещи с необходимостью должна быть принята чем-либо таким, что
входит в данную конкретность тела или, наоборот, избегает ее; так что тот,
кто хорошо узнает строение и внутреннюю структуру такого тела, будет не
далек от того, чтобы извлечь на свет форму исследуемой природы.
Например, пусть исследуется природа теплоты. Пример сопровождения есть
пламя. Действительно, в воде, воздухе, камне, металле и многом другом тепло
подвижно и может приходить и уходить; пламя же горячо всегда, так что тепло
постоянно следует за конкретным пламенем. Враждебного же теплу примера у нас
нет ни одного. Ибо о недрах земли ничто не известно чувству, но среди
известных нам тел нет ни одного, которое не было бы способно воспринимать
тепло.
Пусть теперь исследуется природа плотности. Враждебный пример есть
воздух. Ибо металл может течь и может быть плотным, точно так же и стекло,
так же и вода может стать плотной, когда она заморожена; но невозможно,
чтобы воздух когда-либо стал плотным или утратил текучесть.
В отношении таких примеров постоянных предложений остаются два
указания, полезные для нашей цели. Первое состоит в том, что, если в
чем-либо совершенно отсутствует постоянно подтверждающее или отрицающее,
тогда и самая вещь обоснованно расценивается как несуществующая, как мы и
поступили в отношении тепла, где постоянно отрицающее (поскольку речь идет о
тех сущностях, которые доступны нашему знанию) отсутствует в природе вещей.
Подобным же образом нет у нас всегда подтверждающего, если исследуется
природа вечного и нетленного. Ибо нельзя приписать вечность и нетленность
какому-либо из тех тел, что находятся под небесами и над недрами земли.
Второе указание состоит в следующем: ко всеобщим предложениям в отношении
какой-либо конкретности, как положительным, так и отрицательным, вместе с
тем должны присоединяться те конкретности, которые ближе всего подходят к
неосуществленному. Так, для тепла -- мягчайшие и наименее обжигающие виды
пламени, а для нетленного -- золото, которое ближе всего к этому подходит.
Ибо все это указывает пределы природы между существующим и несуществующим и
помогает описанию форм, чтобы оно не распространилось и не начало блуждать
за пределами состояний материи.
XXXIV
На двенадцатое место среди преимущественных примеров мы ставим те самые
присоединительные примеры, о которых мы говорили в предыдущем афоризме и
которые мы также называем примерами крайности, или предела. Ибо примеры
этого рода полезны не только для присоединения к постоянным предложениям, но
также сами по себе и в своей особенности. Ибо они не скрывают истинного
разделения природы и меры вещей, а также указывают, до какого предела
природа что-либо совершает и производит и затем -- переход природы к
другому. Такие примеры суть золото -- в весе, железо -- в твердости, кит --
в величине животных, собака -- в чутье, воспламенение пороха -- в быстром
расширении и т. п. Равным образом те примеры, которые стоят на низшей
ступени, должны быть показаны, как и те, которые стоят на высшей, как,
например, винный спирт -- в весе[108], шелк -- в мягкости, кожные
черви -- в величине животных и т. п.
XXXV
На тринадцатое место среди преимущественных примеров мы поставим
примеры союза, или соединения. Это примеры, смешивающие и соединяющие те
природы, которые считаются разнородными, отмечаются в качестве таковых и
обозначаются посредством принятых разделений.
Так, примеры союза показывают, что действия и результаты, которые
считаются свойственными только какой-либо одной из этих разнородностей,
принадлежат также и другой. И это обнаруживает, что разнородность, которую
рассматривали, не есть подлинная и существенная, а только видоизменение
общей природы. Поэтому примеры союза отлично пригодны для возвышения и
возведения разума от видов к родам и для устранения масок и призраков вещей,
поскольку они встречаются и выступают замаскированными в конкретных
субстанциях.
Например, пусть исследуется природа теплоты. Представляется вполне
заслуживающим доверия деление, устанавливающее три рода тепла: тепло
небесных тел, тепло животных и тепло огня, причем эти три рода (особенно
один из них в сравнении с остальными двумя) различны и совершенно разнородны
по самой сущности и специфической природе, так как тепло небесных тел и
животных рождает и согревает, а тепло огня, наоборот, губит и разрушает.
Поэтому примером союза является известный опыт, когда виноградную ветвь
заключают в помещение, где поддерживается постоянный огонь; от этого кисти
созревают даже на целый месяц раньше, чем под открытым небом. Так что
созревание висящего на дереве плода может совершаться посредством огня, хотя
это и представляется собственной работой солнца. От этого начала разум,
отбросив разнородность в существенном, легко поднимается к исследованию,
каковы на самом деле различия между теплом солнца и огня, благодаря которым
действия солнца и огня становятся столь несхожими, хотя они сами причастны к
одной общей природе.
Этих различий окажется четыре. Первое состоит в том, что тепло солнца
по своей степени намного легче и мягче, чем тепло огня, второе -- в том, что
по качеству оно намного влажнее (тем более что проникает к нам через
воздух), третье (и это самое важное) --в том, что оно в высшей степени
неравномерно, то прибывая и увеличиваясь, то отступая и уменьшаясь, а это в
наибольшей степени способствует рождению тел. Ибо правильно утверждал
Аристотель, что главная причина тех рождений и разрушений, которые
происходят здесь у нас на поверхности Земли, есть блуждающий путь Солнца по
зодиаку. Отсюда и тепло Солнца -- отчасти вследствие чередования дня и ночи,
отчасти вследствие смены лета и зимы -- становится удивительно
неравномерным. Однако названный философ не преминул тотчас испортить и
извратить то, что он правильно открыл. Ибо он, как судья природы (что у него
в обычае), весьма властно приписывает причину рождения приближению солнца, а
причину разрушения -- его удалению, тогда как то и другое (т. е. приближение
и удаление) не соответственно, а как бы безразлично дает причину как для
рождения, так и для разрушения, так как неравномерность тепла помогает
рождению и разрушению вещей, а равномерность -- только их сохранению. Есть и
четвертое различие между теплом солнца и огня, и оно имеет важное значение.
А именно: солнце производит свои действия через большие промежутки времени,
тогда как действия огня (подталкиваемого нетерпением людей) приходят к
завершению через короткие промежутки. Ибо если кто-то усердно возьмется за
то, чтобы смягчить тепло огня и низвести его до более умеренной и мягкой
степени (а это легко сделать многими способами), и затем еще прибавит к нему
некоторую влажность, особенно же если он будет подражать теплу солнца в его
неравномерности, и, наконец, если он терпеливо выждет время (разумеется, не
такое, которое было бы соразмерно действию солнца, но все же более
длительное, чем обычно дают люди действию огня), то он легко отрешится от
этой разнородности тепла и либо замыслит, либо совершит, либо в ином
превзойдет действие солнца посредством тепла огня. Подобный пример союза
представляет собой воскрешение малым теплом огня бабочек, окоченевших и как
бы замерзших от холода. Отсюда легко заметить, что огонь так же не лишен
способности оживлять одушевленное, как и делать зрелым растительное. Так же
и знаменитое открытие Фракастория[109]: горячо нагретая сковорода,
которую врачи надевают на головы безнадежных апоплектиков, явно
распространяет животный дух, сжатый и почти подавленный соками и преградами
мозга, и снова побуждает его к движению -- не иначе, чем огонь воздействует
на воду или на воздух и вследствие этого их оживляет. Так же и птенцы из яиц
иногда выводятся посредством тепла огня, который вполне уподобляется
животному теплу. Есть и многое другое этого же рода, так что никто не может
сомневаться, что во многих предметах тепло огня может быть видоизменено до
подобия теплу небесных тел и животных[110].
Подобным же образом пусть исследуются природы движения и покоя.
Представляется основательным и происходящим из глубин философии разделение,
согласно которому тела природы или вращаются, или двигаются прямолинейно,
или стоят, т. е. пребывают в покое, ибо есть или движение без предела, или
стояние у предела, или стремление к пределу. И вечное вращательное движение,
по-видимому, свойственно небесным телам; стояние, или покой, по-видимому,
принадлежит самому земному шару; остальные же тела (как их называют, тяжелые
и легкие, т. е. помещенные вне места своего естественного расположения)
движутся прямолинейно к массам или соединениям подобных же тел: легкие тела
-- вверх по направлению к окружности неба, а тяжелые -- вниз к земле. Все
это красиво сказано.
Но примером союза является любая более низкая комета. Ибо, хотя она
находится много ниже неба, все же она вращается. И выдумка Аристотеля о
связи или о следовании кометы за какой-нибудь звездой уже давно лопнула --
не только потому, что лишена правдоподобного основания, но и потому, что
опыт явно показывает неправильное движение комет через различные места неба.
Другой пример союза в отношении этого же самого предмета есть движение
воздуха, который в тропиках (где большие круги движения), по-видимому, и сам
вращается с востока на запад[111].
Еще один пример этого рода был бы в приливе и отливе моря, если бы
только обнаружилось, что сама вода находится во вращательном движении (хотя
бы медленном и слабом) с востока на запад, но при этом дважды в день
отбрасывается назад. Если это обстоит так, то очевидно, что вращательное
движение не заканчивается в небесных телах, но сообщается воздуху и воде.
Так же и свойство легкого устремляться вверх довольно неустойчиво.
Здесь за пример союза может быть взят водяной пузырь. Ибо если воздух
находится под водой, то он быстро поднимается к поверхности воды вследствие
того движения вытеснения (как зовет его Демокрит), с которым падающая вода
толкает воздух и уносит его вверх, а не вследствие напряжения и усилия
самого воздуха. Но когда воздух приходит к самой поверхности воды, то он
удерживается от дальнейшего подъема легким сопротивлением, оказываемым
водой, не сразу допускающей утрату непрерывности. Так что стремление воздуха
вверх довольно слабо.
Пусть также исследуется природа тяжести. Общепринято разделение,
согласно которому плотные и твердые тела устремляются к центру земли, а
разреженные и тонкие -- к окружности неба, как бы к свойственным им местам.
Но что касается мест, то это совершенно пустое и ребяческое мнение (хотя в
школах вещи этого рода имеют вес!![Author ID1: at Thu Dec 30 17:23:00 1999
]), будто место имеет какую-то силу. Поэтому философы пустословят, говоря,
что если бы Земля была пробуравлена, то тяжелые тела остановились бы у
центра Земли. Ведь тогда оказалось бы, что имеет некую силу и действенность
род небытия или математической точки, которая или действовала бы на другие
тела, или была бы целью устремления других тел; тогда как тело подвержено
действию только тела. В действительности же это стремление к восхождению и
нисхождению заключается или в строении движущегося тела, или в симпатии, т.
е. согласии с другим телом. Так что если будет найдено какое-нибудь плотное
и твердое тело, которое, однако, не устремляется к Земле, то разделение
этого рода будет опровергнуто. И если принять мнение Гильберта о том, что
магнетическая сила Земли в притяжении тяжелых тел не выходит из предела
своей способности, действуя всегда на известное расстояние и не далее, и это
мнение подтвердится каким-нибудь примером, то таковой и будет примером союза
в данном предмете. Но в настоящее время для этого нет какого-либо верного и
очевидного примера. Ближе всего сюда подходят смерчи, которые часто
наблюдаются при плавании через Атлантический океан в направлении к обеим
Индиям. Ибо такая сила и масса воды внезапно обрушивается этими смерчами,
что, по-видимому, скопление воды собирается раньше и удерживается в этих
местах, а затем скорее сбрасывается какой-либо бурной силой, чем падает от
естественного движения тяготения; так что можно предположить, что плотная
телесная масса может висеть на большом расстоянии от Земли, как сама Земля,
и не свалиться, если не будет сброшена. Однако об этом мы не утверждаем
ничего достоверного. В этом и во многом другом легко обнаруживается, сколь
беспомощны мы в естественной истории, если иногда мы принуждены давать
предположения вместо верных примеров.
Пусть также исследуется природа движения ума. Разделение человеческого
ума и умелости животных кажется вполне истинным. Однако есть примеры
действий, исходящих от животных, показывающие, что и животные также как бы
рассуждают. Так, передают рассказ о вороне, который во время большой засухи,
полумертвый от жажды, заметил воду в дупле дерева и, так как ему не
удавалось проникнуть в узкое дупло, стал бросать камешки, от которых вода
поднялась и достигла такой высоты что он мог ее пить. Впоследствии это
перешло даже в поговорку.
Пусть также исследуется природа видимости. Вполне правильным и истинным
кажется разделение света, который есть первичная видимость и дает первую
возможность видения, и цвета, который есть вторичная видимость и не
различается без света, так что он является не чем иным, как образом или
видоизменением света[112]. И все же и в том и в другом видны
примеры союза, как, например, блеск и пламя в большом количестве серы. В
одном из них мы наблюдаем цвет, начинающий издавать свет, в другом -- свет,
склоняющи